| |
|
|
В свете досрочного завершения модуля расскажу сюжет первого приключения. Основано оно на официальном приключении Kidnapped, завязка и почти все важные персонажи взяты оттуда, но вот сама тема и настрой модуля изменены в угоду атмосфере глобального сюжета. Сперва расскажу про свою интерпретацию.
Похищение и убийство ребёнка – это лишь малая часть плана злодеев, да и сами злодеи не так просты, как могло показаться на первый взгляд. За бандой Хилла стоит персонаж, до которого партия так и не добралась. Это тёмный колдун Калагор, весьма могущественный чародей из Тантраса, который тайно работает на красных магов Тэя. Именно он подбил банду на дерзкое похищение, чтобы добраться до определенных артефактов из храмовой сокровищницы. Именно он магией приказал Ниверс стрелять во время передачи выкупа, мишенью должен был стать Хайрос, но его сын оказался на линии огня и стал случайной жертвой. Калагор обучал Силмона магии и снабдил некоторыми свитками, он же помог наложить на входы в его поместье чары обнаружения и создал в подвале портал.
План Калагора состоял в том, чтобы существенно ослабить церковь Тира в Тантрасе и его окрестностях, дабы красные маги могли более свободно действовать в регионе. Артефакты из храмовой коллекции он собирался использовать в качестве платы для призыва армии демонов, которая начала бы охоту на жрецов Тира. Кроме того, ему нужно было проклятое место для проведения ритуала призыва, и таким местом стал много веков назад заброшенный храм ныне покойного бога Моандера. В этом храме Калагор подчинил себе нежить, бывшую когда-то паствой и служителями Моандера, и создал базу для себя и Хиллов.
Хирам, он же Тайдус Хилл, с самого начала был в курсе планов Калагора. У него с самого начала была личная вендетта против церкви Тира, так что он сразу ухватился за возможность поквитаться с ней. Братья Хиллы были уроженцами Тантраса, родителей потеряли в малолетстве, отец по пьяни утонул в реке, мать же попалась на контрабанде и судом Тира была отравлена в тюрьму, где и умерла спустя пару лет. Мальчики очутились в сиротском приюте, сбежали, бродяжничали, оказались в рабстве на тэйских галерах, пока наконец уже во взрослом возрасте не сбежали и не вернулись в родные места. Во всех своих злоключениях Тайдус винил именно судью, что лишил его и брата матери.
Силмон в банде оказался совершенно случайно. Его ранняя история похожа на историю Хиллов, разве что винить ему было некого, да и сложилось всё не так плохо. В детстве он попал в ученики к магу и даже обучился некоторым фокусом, но отношение к нему было скверное, так что Силмон предпочёл жизнь мелкого преступника. Будучи карманником, он сунул пальцы в кошель одного молодого аристократа из Кормира и был им пойман. Аристократ тот был наследником семейства Нарбутов, который вёл жизнь странствующего рыцаря. Вместо того, чтобы сдать незадачливого воришку властям, Нарбут взял Силмона с собой в путешествие, и тот стал его оруженосцем и другом. Во время Крестового похода против орды Нарбут погиб в далёких землях Теска, Силмон пытался доставить его тело на родину, влез в ужасные долги и в итоге вынужден был похоронить друга в Тантрасе. Там он вернулся к старому ремеслу, чтобы хоть как-то поправить материальное положение. К банде Хирама примкнул, рассчитывая на хороший куш.
Следует заметить, что Барт был ненадёжным рассказчиком. Силмон всегда ему казался тайным психопатом, у которого манеры и доброжелательность лишь притворство. В действительности же маг-недоучка, долгое время странствовавший вместе с кормирским аристократом, был вполне хорошим парнем и старался ничем особо отвратительным не запятнаться. К тому же у него завязался тайный роман с эльфийкой Ниверс, не будь которого он бы вышел из дела на этапе, когда речь зашла о похищении ребёнка. Воспитательницу мальчика Силмон действительно убил, но не имел на это умысла. Изначально её должны были усыпить сонным зельем, но что-то пошло не так, и жрица бросилась с мечом на Силмона, который лишь стоял на стрёме, тот запаниковал и ударил ножом в ответ. Жрицу потом воскресили по приказу Хайроса, чтобы выведать у неё, что сталось с ребёнком.
После того, как Силмон получил свою долю сокровищ, он вернулся к плану доставить останки Нарбута его семье, кроме того, он договорился с Ниверс, что они встретятся, когда закончат с личными делами. Добравшись до поместья Нарбутов, Силмон обнаружил его в ужасном состоянии. Старый лорд влез в огромные долги и вынужден был у всех занимать, ему не хватало даже на нормальные похороны для сына, кроме того у него попечении находилась молодая девушка, страдающая от тяжёлых болезней, да и сам старый лорд Нарбут вот-вот собирался отправиться на тот свет. Вместе с Силмоном они придумали план, решавший сразу несколько проблем. Силмон своими богатствами покрывал долги лорда и брал по попечение девушку Элану, а лорд Нарбут объявлял его своим вернувшимся из путешествия сыном, которого всё равно много лет никто не видел и подмены не должен был заметить. Кроме того, Силмон собирался реализовать их общую с настоящим Нарбутом месту – постройку сиротского приюта и школы.
Оставленная ему на попечение Элана очень скоро наложила на себя руки, поскольку страда от тяжёлой душевной болезни. Поскольку она вела жизнь затворницы и ни с кем кроме пары слуг и старого лорда не общалась, Силмон устроил подмену, объявив выздоровевшей Эланой эльфийку Ниверс. Для этого, правда, пришлось потратить немалую сумму денег, чтобы волшебница Джестра изменила внешность Ниверс. Впрочем, попытки Силмона социализировать подругу провалились. Она и раньше-то была нелюдимой и неразговорчивой, а после случайного убийства сына судьи и вовсе находилась в глубокой депрессии, кроме того, стараниями Хайроса, почти вышедшего на её след, у неё развилась мания преследования. В поместье Ниверс почти не жила, предпочитая одинокий охотничий домик в соседнем лесу, где устроила тайное логово, путь к которому был оборудован множеством ловушек. Собственно, там она и находилась во время налёта на поместье. Силмон же намеревался добраться до неё и просил Уилла выиграть ему время, вот только возвращаться в портал он не собирался, а думал бежать вместе с Ниверс через лес.
Силмон и Ниверс после дележа добычи с остальными похитителями собирались навсегда порвать с бандой. Силмон рассчитывал завязать с преступным прошлым и «жить честно» под личиной Нарбута. Однако Калагору для ритуала призыва понадобилось восстановить часть храма, а для этого нужны были ресурсы и материалы, которые было непросто достать. Так что он вынудил Силмона вновь сотрудничать с бандой, сделав его стройку прикрытием для собственной. Заказывая себе у Далгрима стройматериалы для своего приюта, Силмон вынужден был добавлять что-нибудь для нужд Калагора и Хиллов. Из-за этого его собственная стройка продвигалась не очень хорошо, а деньги быстро кончились. Чтобы пополнить финансы, он вынужден был сбывать что-то из сокровищ Ниверс, а это в условиях Кормира было не так-то и просто.
Барт Бриггс был совершенно не в курсе, что творят его бывшие подельники. Большие деньги не принесли ему счастья, он банально не знал, на что их тратить, а потому придавался тем двум удовольствиям, какие знал по прошлой жизни – пил и играл в карты. Вечно пьяный он более не имел успеха в азартных играх и вечно проигрывал, но причиной своих неудач отчего-то считал не разгульный образ жизни, а божественное проклятье за похищенные сокровища. Как-то за игорным столом он услышал, что после смерти те, кто гневили при жизни богов, получат вечные мучения, и эта мысль запала ему в душу. Он стал пытаться примкнуть хоть к какой-то пастве, дабы не числиться безбожником, и искал способ снять несуществующее проклятье, не подозревая даже, что все его потуги бесполезны. Проклятье же было лишь одно – то, что заслужил сам Хайрос, когда оставил путь правосудия Тира и ступил на путь мести.
С историей и мотивами действующих лиц разобрались. Теперь о том, что же планировалось по сюжету. Визит партии к Силмону получился крайне неудачным. Вообще с ним можно было просто поговорить, он бы и помог остановить Хиллов и Калагора, поскольку его силой заставили участвовать в их планах (он не знал, что именно они собирались сделать, но подозревал, что что-то скверное). Вариант полноценного налёта тоже мной рассматривался. Если бы атака была сразу большими силами, то он был не успел сбегать за свитками и что-то наколдовать, и тогда его можно было легко остановить. Но я сразу решил, что тайное проникновение в жилище какого-никакого, а всё-таки мага, это вариант, который он предусмотрел, а потому принял для этого меры. Он почувствовал присутствие кого-то, кто переступил порог, и сразу всполошился. На самом деле Силмон боялся, что Хиллы подошлют к нему убийц, поскольку их стойка почти закончилась, и он переставал быть им нужен, но оставался опасным свидетелем.
Визит в охотничий домик к Ниверс представлял собой локацию с кучей ловушек и засевшую в удобной позиции снайпершу с арбалетом. Сцена была целиком взята из оригинального модуля. Был ещё вариант последить за домом и застать её в момент визита в поместье. Если что Силмон бы никогда не выдал Ниверс, даже если бы стал сотрудничать с партией или подвергся пыткам. То есть наиболее вероятный расклад был в том, что партия о ней бы даже не узнала, или же эльфийка сбежала бы.
О замыслах Хиллов и Калагора можно было узнать, как от самого Силмона, так и из его записей. В случае с записями нужно было время на их изучение, но там можно было узнать и про Калагора, и про его стройку, и даже последовательность для активации портала. Само логово бандитов должно было стать финальной сценой. Уилл Хилл с кучкой нежити должен был держать оборону, пока его брат заключает контракт с армией демонов, а Калагор поддерживает чары призыва. В какой-то момент Хирам должен был получить под свой контроль небольшой отряд бесов, и предстояло довольно тяжёлое сражение. Калагор в бою участие принимал только в случае, если его атаковали, и в случае поражения Хирама пытался сбежать ещё через один портал. Последствия зависели бы от того, насколько быстро партия справилась. Дело в том, что демоны появлялись не только в логове банды, но и в Тантрасе, где атаковали жрецов. Если бы ритуал продолжился достаточно долго, потери среди последователей Тира были очень велики.
* * *
Оригинальный модуль не такой мрачный. Начинается он с собственно похищения, когда Миша ещё жив, а его отец не стал мстителем-одиночкой. Хайрос нанимает партию, чтобы та доставила целый фургон с храмовыми сокровищами на условленное место. Поскольку Хирам выбрал особенное место, где магия не работает (а значит жрецы почти бессильны), путь туда совсем не близкий. К тому же по Тантрасу прошёл слух о перевозимых сокровищах, и сразу возникло множество желающих эти сокровища заполучить. В пути на партию нападают наёмники, устраивают засаду воры, даже Хирам под прикрытием заводит с ними знакомство, чтобы разведать обстановку. Передача выкупа может идти по разным сценариям, в зависимости от действий партии. Смерть мальчика тоже рассматривается как один из вариантов, но уж совсем маловероятный.
Дальше похитители сваливают с сокровищами, и Хайрос приказывает их изловить. Первой целью становится Клайв (его я превратил в Барта Бриггса), который очень глупо наследил и не успел далеко сбежать. Сцена в трактире, где он снимает чердак, перекочевала из модуля.
Персонаж, которого в оригинале зовут Барт Бриггс (а у меня он стал Клайвов и слился за кадром), действительно оказывается сыном мелкого барона, который со своей долей возвращается в родное баронство. Сложность его поимки в том, как решить вопрос с его отцом. Можно договориться, можно действовать тайно. В оригинальном модуле персонажи всё-таки официально работают на судью, так что тут опции вроде налета почти исключены.
Силмон в оригинальном сюжете женщина и чистая магесса, кроме имени, частично профессии и незлобивого характера от этого персонажа ничего не осталось. Ниверс взята целиком из модуля, разве что за аристократку себя не выдаёт и вообще является отшельницей. Хиллы и Калагор тоже взяты из оригинального модуля, их план в точности такой же, разве что он куда проще и осуществляется не в каком-то забытом храме, а на вершине башни Калагора.
* * *
Глобальный сюжет раскрываться почти не начал. Партия лишь познакомилась в прологе с одним из главных действующих лиц всех последующих событий – Онадаром Блезом. Именно этот молодой аристократ с приятными манерами скоро станет главой заговора с целью убийства короля и захвата власти в королевстве. Пока же его план не сформировался. Онадар уже оказался вхож в высшие круги Кормира, поскольку завёл дружбу с принцессой Таналастой, через два года он попросит у короля её руки и будет приглашён на охоту с Его Величеством, где и осуществит покушение, из-за которого Азун IV попадет в магическую кому. Онадар уже завёл интересное знакомство с Брантаррой, красной волшебницей и правительницей Мурбанта, которая желает поквитаться с придворным магом Вангердагастом за нанесённую им много лет назад обиду. Брантарра ни разу не появится в сюжете лично, она никогда не покидает Мурбант и действует удалённо через средства магического наблюдения и передачу сообщений Онадару. Именно её «зеркало» следило за Эвелиной и Мей, когда те встречали с Дутарром, поскольку Онадар ранее рассказал про них и нашёл их перспективным орудием для их планов.
Встреченный Оравером, Вейгелой и Джеком красный маг Алзегунд порой выполняет для Брантарры поручения. Его наводка на редкую книгу в жилище древнего мага, о которой говорил Тевос, всего лишь прикрытие для поисков ещё одного редкого фолианта, где содержится секрет создания абракуса, магического существа, которое будет использовано при покушении на короля. Собственно, приключение по поиску книг взято из официального сборника Four from Cormyr и называется «Библиофил». Оно про мага, который так любил свою коллекцию книг, что не желал расставаться с ними и после смерти, так что стал личем, но при этом не утратил своего кроткого нрава. Также в этом модуле появляется банда Кукловодов. Это наёмники, которые подталкивают других на выполнение заданий, чтобы потом присвоить себе результаты их трудов. Я намеревался эту банду связать с Безликим, главой гильдии Ночные маски, который в этот период как раз действовал в Арабеле.
Дальше история должна была перейти на ещё один официальный модуль, который называется «Самое магическое убийство». Онадар «в благодарность» за спасение от виверн устраивает партии визит на королевский приём в столицу, где происходит знакомство с первыми лицами государства, включая короля, принцесс и придворного мага. А ещё на приёме происходит убийство, в расследовании которого партия принимает непосредственное участие. Дальнейший план развития кампании был начертан очень схематично и во многом зависел от выборов, которые партия бы совершала. Кульминацией должны было стать покушение на короля и попытка Онадара и остальных заговорщиков узурпировать власть в королевстве. На всём протяжении модуля он должен был сеять в головах игроков мысль о том, что в Кормире как-то всё прогнило, и пора бы устроить перемены. А мысль эта не такая уж невероятная, ведь в каноне он мозги пудрил принцессе и пытался играть в игру престолов с Вангердагастом.
T H E E N D
-
Ух, блин, насколько же все закручено оказалось! И тем обиднее досрочное завершение, да. Отпишу свои впечатления отдельно, как обещала.
-
+
Люблю такие послесловия от Мастеров.
-
Спасибо за игру.
-
За офигенно расписанный сюжет!
|
|
|
Оравер стоял насмерть, не давая этому неживому полчищу с его хозяевами выбраться из подвала. Хоть Вейгела и проредила вражеский отряд, устоявшие перед божественной силой мертвяки продолжали наседать, не ведая боли и страха, движимые лишь стремлением убивать. Малый топор дворфа, увы, был не самым полезным оружием в этом бою. Он легко попадал по слабо защищённому противнику, но не мог как следует разрубить задубевшие кости и покрывавшую их древнюю плоть. Наверное, волшебное оружие было бы сейчас более полезно, но Оравер понимал, что на таком неудобном поле боя ему просто не удастся размахнуться.
У Мей подобных проблем не было. Её «нефритовые» умели находить уязвимые места и бить в них с огромной силой, круша хоть сталь, хоть неживую плоть. Однако даже от восточной воительницы драка в узком извивающемся змеёй коридоре требовала постоянно кружиться, вертеться и изгибаться, дабы вписываться в крутые повороты лестницы и при этом сохранять пригодное для боя положение тела. Хорошо, что партнёром её сейчас был приземистый дворф, оставлявший пространство для манёвра. С громилой Джеком такой бы фокус совершенно не прошёл.
Мей уложила ещё одного мертвяка, переломив ему шею, а неё с Оравером уже наседала новая троица восставших из могил воинов. В отличие от своих предшественников эти уже были вооружены настоящим оружием и носили доспехи. Но тут Вейгела вновь призвала на выручку божественную силу и обратила в бегство передовой отряд врага. Этого наёмники только и ждали. Когда проход расчистился, они в полном составе ринулись вниз по лестнице, расталкивая ещё не успевших сбежать мертвяков. Через пару мгновений Оравер, Мей, Вейгела и долгое время томившиеся без дела Эвелина с Джеком оказались внизу.
Портал уже успел закрыться, стена вновь представляла собой монолит без видимых следов магии. Света после закрытия портала в подвале было немного. В дальнем углу горел брошенный на пол факел, от света которого по стенам плясали безумные тени бросающихся в панике на камни мертвяков. Их всё ещё было довольно много, десяток, причём оставшиеся были вооружены куда лучше, чем перебитый Оравером и Мей авангард. Слабое голубоватое свечение исходило от руки Уилл Хилла. Теперь его можно было хорошо рассмотреть. Это был крупный, с Джека, мужчина, заросший как лестной отшельник. На нём был зловещего вида доспех из массивного металла с торчащими из него шипами. Вооружён Уилл был огромным топором, который походил больше на орудие лесоруба, чем на боевое оружие. Правая его рука выглядела неестественно, будто сделана была из камня, сквозь трещины в котором и пробивалось мистическое голубоватое сияние. Впрочем, эта странная аномалия никак не сказывалась на подвижности конечности этого громилы.
Силмон выглядел, как и прежде, хотя его нарядный аристократический костюм сильно запачкался в подвальной грязи. В отличие от Хилла, который был готов к сражению и будто бы ему даже радовался, хозяин дома явно паниковал. Планы его один за другим проваливались, и сейчас он был в полной растерянности. Силмон занял позицию позади Хилла и поближе к факелу, в руках его снова была кипа свитков.
– Слвно, пра с этим кнчать, – ухмыльнулся Хилл, порадовавшись тому, что противостояние на лестнице завершилось, а после вновь перешёл на незнакомый язык и в приказном тоне бросил пару фраз своему живому напарнику.
Дальше события развивались очень стремительно и хаотично. Силмон, повинуясь приказу, вдруг стал осыпать волшебными стрелами собственных немертвых слуг и этим выводил их состояния паники. Хилл же бросился в атаку и обрушил топор на Мей, едва не прибив её к полу. В этом человеке была силища быка. Вскоре на него насели уже Оравер с Мей, пока Джек, Эвелина и Вейгела разбирались с мертвяками, снова пожелавшими сражаться. Больше возможностей обращать их в бегство у маленькой жрицы не осталось. Немертвое воинство держалось достойно, демонстрируя порой даже некие навыки и приёмы из прошлой своей жизни. Порой они наседали так, что выгоняли часть наёмников на лестницу, но тем удавалось вновь пробиться в подвал.
Сражение продолжалось недолго, минуту, а может и меньше. Большая часть мертвецов обрела в итоге окончательное упокоение. Ничья злая воля более не заставляла их сражаться. У Силмона очень скоро кончились толковые заклинания, да и по сути весь свой стоящий арсенал он разбазарил при первой встрече с Эвелиной. Когда Хилл получил уже пару серьёзных ран и едва держался на ногах, хозяин решил, что пора вновь воспользоваться спасительным порталом. Руки его заплясали по невидимым для глаз магическим рунам на стене, но в это время Джек швырнул склянку с маслом аккурат под ноги колдуну, и субстанция очень быстро вспыхнула от валяющегося неподалёку факела. Огонь перекинулся и на Марголи. Тот завопил от боли, пытался сбить пламя с одежды, но не отступил и продолжил попытки активировать портал. Тогда Джек продолжил бомбардировку склянками с маслом, которое во всю попадало на стену, одежду и самого Силмона. Пламя разгорелось так ярко, что вскоре самозваный аристократ превратился в один большой факел, что метался по подвалу, пока не рухнул без сил. Крик его ещё долго стоял в ушах.
Джеку же досталась и честь прекратить наконец это сражение. Разделавшись с очередным мертвяком, он бросился на раненного Хилла и одним движением отсёк ему каменную руку. Та, выронив окровавленный топор, рассыпалась, обнажив под каменным слоем небольшой сапфир, из которого растекалось мягкое сияние. Вскоре и оно прекратилось, после чего оставшиеся трое немертвых воинов просто остановились, потеряв всякий интерес к продолжению сражения. Хилл, сильно израненный и осознавший своё поражение, обессиленно опустился на грязный от пыли и крови пол.
– Хроший бой, псле ткого и пмереть не жлко, – с невеселой усмешкой сказал он, сплюнув кровь.
-
Эт ндо лйкнуть
-
Хорошее решение, не за что извиняться.
-
– Хроший бой, псле ткого и пмереть не жлко, – с невеселой усмешкой сказал он, сплюнув кровь.
Старинна мацтикская изба тебе)
-
+
Мастер изящно сэкономил месяц-другой реала, на этот бой. Отлично.
-
за красивое описание боя!
|
|
Оравер, а следом за ним Джек начали спускаться в подвал вслед за сбежавшим хозяином и его гостем. Лестница вела глубоко под землю, футов на двадцать, а то и больше. Закручена она была по часовой стрелке, так что помещение внизу не просматривалось до тех пор, пока пара воинов не добралась до нижних ступеней. Подвал имел высокие потолки, поддерживаемые массивными колоннами. Площадь его была велика, но вдоль стен без особого порядка были свалены ящики и бочки с припасами, старые вещи и мебель, успевшие затянуться паутиной. Никаких других входов и выходов в подвал видно не было, только четыре глухих стены. Внизу было совершенно темно, лишь фонарь в руке Джека рассекал темноту.
Хозяина Оравер с Джеком внизу не обнаружили, зато его гость забился в дальний угол и полными страха глазами взирал на идущих к нему с фонарём налётчиков. Вид он имел типичного кормирского горожанина с достатком выше среднего, с круглым животом и отсутствием намёков на физическую активность. Оружия при мужчине не было, как и доспехов. Сражаться за свою жизнь он, очевидно, не собирался.
– Прошу, не убивайте, я всё отдам, – взмолился испуганный человек и бросил перед собой не слишком толстый кошель.
Куда же делся хозяин поместья, способный творить разнообразную магию, было решительно непонятно. И Джек, и Оравер оглядели каждый угол подвала, но не нашли даже следов, что тут ещё кто-то был кроме запуганного гостя.
Эвелина заняла проход в подвал так, что мимо неё и мыши нельзя было проскользнуть. Она слышала тяжёлые шаги своих спускающихся товарищей, которые становились всё тише, а затем приглушённый голос незнакомого ей человека, но слов почти не разобрала. Снизу звук доносился очень слабо.
Вейгела же решила осмотреть остальной дом. В ближайшей комнате, небольшой гостиной с картинами, креслами и камином, совсем недавно находились люди. Одним из них была оставлена ещё дымившаяся трубка с душистым табачком, а в двух бокалах ещё оставалось недопитое красное вино. Дальше маленькая жрица заглянула в столовую с нескромно огромным обеденным столом, маленькую комнатку, которой, похоже, обычно пользовался дворецкий, на кухню, в уборную, в пару кладовых. Затем исследован был второй этаж с несколькими спальнями, библиотекой, рабочим кабинетом. Гостевые спальни пустовали, использовалась лишь одна с большой двуспальной кроватью и гардеробом, в котором Вейгела приметила обилие женских вещей, а заодно столик для женского рукоделия. Ещё три двери жрице не удалось открыть, поскольку они были заперты на ключ. Никаких прочих обитателей поместья и прислуги ей не встретилось. Похоже, хозяин отпустил людей на праздник или же предпочитал общение с гостем без посторонних ушей.
На Мей лежала задача с наружным осмотром поместья. Уже порядком начало темнеть, а потому обзор даже с высоты открывался не самый лучший. Опасения жрицы на счёт отступивших летучих мышей были, похоже, напрасными. Эти странные переростки получили хороший отпор и сбежали. Людей вокруг поместья тоже не было, садовники и прочие слуги со двора сбежали в домик для прислуги и там, наверное, забаррикадировались, опасаясь и налётчиков, и чудовищных летучих мышей. На стройке тоже было всё тихо, оставшиеся строители попрятались. Никаких выходов из подвала в окрестностях поместья видно не было, даже самых маленьких окон, через которые пробивался бы свет. Довольно много налетав вокруг поместья и всматриваясь в густую листву соседнего с имением леса, каратурка не без труда заметила примерно в полумиле к северу небольшую постройку среди зарослей, напоминавшую что-то вроде старого охотничьего домика. Но и возле него не заметно было никакого движения.
|
|
|
-
Как оказалось, Пятачок - это Оравер
-
Вот Оравер не даст соврать, в какую передрягу мы однажды попали, с одним друидом и двадцатью восьмью порциями калимшитского плова, там еще потом пришлось прорубаться через отряд похмельных орков-берсерков, и Эвелина все ещё ругается, как вспомнит потерянный походу шарфик.
Ты ж понимаешь, я эту историю теперь должна сочинить непременно?
|
|
– Прости, госпожа, и, боги, простите дурака за грубые слова, – тяжело проговорил Барт. – Знаю, что надо следить за языком, да не слушается он. Не знал про меч, выглядит он красиво, да махать им – пустое дело.
Разбойник вгляделся в темноту, стараясь разглядеть загадочную мисс Ваггинтон, но ничего у него не вышло. Тогда он прочистил горло, готовясь к долгому рассказу.
– Водички не найдётся, а то всё горит, будто песка горячего наелся, – пожаловался пленник, но вскоре перешёл к рассказу. – Родился я на дедовой ферме близ Лодина, это горная деревушка в дне пути от Сарбринара, а от него уже миль пятнадцать до Вороного Утёса. С малых лет жил я нечестной жизнью, карманником был, дома обносил, людей дурачил, да в карты жульничал, но вот невинной кровью никогда не марался. Было дело – зарезал одного паренька, да тот первый с ножом на меня полез, грабануть хотел. Трижды я был в кутузке, один раз на каторгу отправили, на каменоломни к северу от Огненной реки. Там я с Клайвом сошёлся. Он личность приметная, здоровый боров, но дурно-о-о-й. Всем твердил, будто папаня его – барон Карондара, всё мечтал туда поехать и заявить свои права на наследство. Чуть меньше года мы вдвоём держались, а потом к нам Хирама с его братом закинули. Звали их тогда Тайдус и Уилл Хилл, да только не знаю, какое из имён настоящее. Хирам как-то обмолвился, что он из Тея приехал, да и рожа у него смуглая была, не как у наших. Так вот, Хирам с братом были вроде нас с Клайвом. Один толковый, голова, другой – сильный. Только мне до головы Хирама далеко, конечно. Вот он умеет прямо широко мыслить, даже самых дерзких и борзых легко обламывал парой слов, ну и братца своего дебильного в узде держал. Тот же вообще псих ненормальный. Как кто ему поперёк слово скажет, сразу кулаками машет, или вообще топором.
Долго мы не сидели. Хирам подкупил охранника, тот нас четверых и выпустил. После мы вместе держались, одной бандой. Больших дел не проворачивали, старались не светить. Пару портовых складов в Тантрасе по-тихому обчистили. Я больше за разведку отвечал, сидел в кабаках вечерами, ухо востро держал, да знакомства полезные заводил. Хирам же всё планировал что-то большое, говорил, что поквитаться ему с братом нужно. А где-то через полгода после нашего побега явил нам план – похитить сынишку судьи, да стрясти с папани выкуп. Для этого дела Хирам ещё двоих нанял. Первый был колдун по имени Силмон Марголи, странный тип, скользкий даже для вора. Весь такой красавчик с манерами, в доверие втереться ему раз плюнуть, от дамочек у него отбоя не было. Да только за милой мордашкой прячется душегуб, каких мало. Ему человека убить – раз плюнуть. Вторая ему под стать была девка, эльфийка вроде симпатичная, да злющая. Звали её Ниверс, но Силмон ей кличку придумал «Раз-и-в-Глаз», на что она обижалась сильно, даже полоснула нашего красавчика по щеке, шрам уродливый оставила. Её историю я не знаю, но в деле её видел, бьёт из лука и арбалета без промаха.
И вот вшестером мы провернули дело. Всё должно было быть тихо. Я приманивал мальчонку сладостями, даже фургончик для этого прикупил и покрасил, а Клайв с Уиллом его хватает, пока Силмон няньку отвлекает. Да только нянька жрицей боевой оказалась. Клайва молнией вдарила, так что он ещё неделю, как копчёная свинья вонял. Тут её Силмон и прирезал, чёртов дурак. Дальше мы драпанули в укрытие за городом, мы с Клайвом ребятёнка охраняли, заботились о нём. Миша. Эх, хороший пацан. Что там дальше Хирам организовывал, я не в курсе. Много он крутился по городу, готовил место для передачи сокровищ. Встреча с судьёй была за городом, на пляже, где когда-то боги сражались, да и погибли. Силмон сказал, что там с тех пор никакая магия не работает, так что папашкиных чар можно было не бояться. Мы с Клайвом лодкой правили – задача была Мишу привезти, а после на неё сокровища погрузить и свалить в ночи на вёслах. В общем-то с моей частью плана всё прошло нормально, добра всякого мне загрузили столько, что, признаться, часть в море уронил, да и для Клайва на вёслах места не хватило. Как-то сам выгреб на вёслах, чуть не сдох.
Вот в ту ночь честно думал, что всё хорошо прошло. А на утро с остальным встретился, да и понятно стало, что вляпались мы по самые уши. Мне так толком и не сказал никто, что там у них после передачи сокровищ приключилось, вроде судья драку начал. Но главное, что Миша погиб. Клянусь, убивать его никто не планировал. А, если бы знал, что так обернётся, то никогда бы в это дело не полез. Дальше мы попытались сбыть сокровища, слишком много там всякой утвари оказалось, приметной. Такую на корабле не провезёшь. Кое-что сбыли, кое-что с собой утащили, но из Тантраса все мы дёрнули, как можно скорее. Я сперва в Сембию подался, а потом и вовсе в Кормир.
|
|
|
|
-
С детства рифмой не дружу
Раз два три четыре пять
Но от слога сего ржу
Ящитаю, этапять.
-
Но пока что, дайте хлеба - Разом фунт я откушу!
Скушай ивовой коры и взбодришься до поры!
|
Вэй от души расхохоталась на признание старого жулика. Вот ведь, седина в бороду, бес в ребро, а голь на выдумку хитра.
- Да привели-то дела, я приключенствую немного во славу Богини, ну и на карманные расходы, пиво и будущий постоялый двор. Эй, не здесь, какой я вам конкурент? Где-нибудь поближе к родне, Хламмат вот нравится, у меня там троюродная кузина держит пекарню. И вообще, это в перспективе, в отдаленном светлом будущем. Кстати, если кому вдруг нужны отборные рубаки, но не без совести, то всегда можно обратиться. Но я здесь с другим - Сердце Лета же на носу, а среди людей разве ж попразднуешь от души? Вот и хотела спросить, не собраться ли, да не погулять от души?
- Да как отпразднуешь среди людского города, ни речки тебе, ни костер запалить, да и все работают, люди ведь тоже Мидсоммер празднуют, самая горячая пора. Но собраться надо, как-то оно не по порядку. Так, погодь, кузина с пекарней в Хламмате, это не Ляскинсов невестка? Шатеночка такая, бьет хук справа и кладет слишком много муската?
- Муската много, хук лучший, а причем тут Лямкинсы, она ж за Болджера собиралась? Вот это мы загуляли, а всё Эдвардовы затеи, мол, мотнемся, побьем гноллов, туда-назад...
- Да, и не говори, с новостями и тут бывают перебои. Вот договаривались мы это со Старым Госсом...
Словом, завязался обстоятельный полуросличий разговор, с перебором всех друзей, знакомых, друзей знакомых, знакомых бизнес-партнеров, которые, если разобраться, оказываются родственниками друзей дальних знакомых, и прочих составляющих мировой паутины общества полуросликов. Заодно и как быть с праздником придумывали. Что ни говори, а мир - просто очень большая деревня, немного разбавленная всякими там пустошами, чащобами да налоговыми заставами.
И тут возникла подзабытая Эвелина, которая, кажется, что-то добыла. Вейгела попрощалась с хозяином, и пошла посмотреть, не удастся ли выдернуть Оравера с Джеком из пучин азарта.
- Ой, а вы играете? А я тут вспомнила, что наша плясунья встречу назначила, надо бы пойти, посмотреть, что там у нее случилось, - ну не кричать же на весь кабак про полученное сообщение. Хотя, если у ребят карта идет, можно и самой сбегать до кареты, и узнать, что там и как.
|
- Сто двадцать?! Да вы шутите?!- с долей возмущения воскликнул Михаэль, совершенно не ожидавший услышать столь высокую цену за кожаную броню. Негодование стало накрывать человека, как волна прибоя, но из уважения к Луизе, он не стал перебивать ее. Положив броню обратно в открытый сундук, Ланге отошёл немного в сторону и бросил взгляд на вошедшую женщину.
- Сто двадцать золотых!- вновь фыркнул мужчина,- Да откуда такие цены берутся?- похоже Михаэль никак не мог успокоиться,- Ведь даже не производит ничего, за гроши купить, втридорога продать. Я не против торговли, все понимаю, но надо же берега видеть!- человек сам не заметил, как перешёл на повышенные тона, а речь стала раздраженной. На лице ураган эмоций выразился во вздувшейся на лбу вене в виде "V",- Вон через квартал,- широким жестом указал рукой,- Кузнец в поте лица тяжело трудится, производит хорошее оружие, но выставляет его по адекватной цене! Здесь же, похоже, единственная лавка в городе с подобными товарами и, конечно же, пользуясь этим, можно устанавливать бешеный ценник, потакая своей жадности, при том, что производить то ничего не надо, всего лишь надо купить по дешевле, а потом продать за баснословные деньги! До нас человек, видать тоже обалдел от цены на зерно и ушел с пустыми руками!- в своем гневе паладин не жалел голосовые связки, "выпуская пар" и, если бы мог это делать в прямом смысле этого слова, дым бы валил из носа и ушей. Рука служителя Тира сжалась с характерным скрипом в кулак,- Нет, не нужно мне ничего! С такой ценой пусть эта несчастная броня пылиться здесь и дальше! С меня хватит, я и голыми руками пойду давить всякую падаль,- процедил он сквозь зубы. Рука, сжатая в кулак потянулась к ножнам, но вместо меча, перехватила кошель, в котором был аванс, выданный в крепости, и резким движением, Ланге бескомпромиссно отдал свою долю Йоктору. Развернувшись, человек собирался направиться к выходу из здания.
|
|
|
|
|
-
От души!
-
Нравится как ты пишешь
|
Вейгела несколько минут не отрываясь смотрела на венок из лука и полевых трав, украшавших стену, прическу куртизанки, кошака, кравшегося к крынке... Словом, куда угодно, только не на Эвелину. Потому как познакомить брехливую бардессу с всесокрушающим правосудием хоббитского пинка хотелось просто невыносимо. А таким пинком, между прочим, лича послабее можно с ног свалить, они потом в лечебницах Упокоища отлёживаются. Ну мало ее сватают ко всем, кто в коньках и шапке меньше четырех футов, так теперь еще вот без дракона вообще вход во взрослую жизнь заказан?!
Впрочем, тут есть свои возможности...
- Эвелина! Это все-таки личное, - Вей сделала такое лицо, будто вот-вот расплачется, - Думаешь мне не хочется остепениться, завести свой трактир, мужа, детей, котиков...? Но закон суров, либо тайный ритуал взросления, либо, для ленивых, дракон...
И вот попробуй только мне еще подсовывать первых встречных, сама такой козырь и подкинула. Зато Джеку и Ораверу жрица улыбнулась, хоть и сквозь слёзы, но с искренней теплотой. Главное, не переиграть, а то драконы тут и вправду заглядывают, не хватало чтоб кто-то из за языка без костей правда пострадал.
- Спасибо ребята! Я знала, что вы настоящие товарищи! Но вы не волнуйтесь, хотя наш тайный обряд взросления - штука долгая и трудная, я его в конце концов одолею.
Хоть бы Арчи не начал сравнительный анализ численности популяций полуросликов и драконов...
Но тут, к счастью, вмешались дела трактирные, а вот эти Вейгела и сама могла анализировать до бесконечности. А ведь весьма и весьма, выдала неожиданно высокую оценку жрица. Во-первых работники зала и кухни показали согласованность. Во-вторых, очень гармонично подобраны напитки к еде, а это уже показатель. В третьих, гусь, хоть и со здешней спецификой, был весьма приличный, даже по стандартам кухни полуросликов.
Словом, представительница древней династии поваров и трактирщиков, решила простить Кормиру утренний прием, и признать его более-менее приличным местом. Передвинув гуся поближе к героическим драконоборцам, да и остальным предложив угощаться, Вей с удовольствием затянулась пивом, прикидывая, посоветовать подавальщице потихоньку, как вывести пятно с передника, или не лезть.
|
-
А спонсор боевого настроя - бабушкины наставления :D
-
Хороший такой пост, добрый, солнечный, с бабулей и оладушками.
-
У всех рожи (у некоторых - личики)
|
Я всегда шел по линии наибольшего сопротивления.
Николай Гумилев
Прощай, Хира.
Я всю жизнь шла бок о бок с предательством – и предательством заканчиваю свое бытие. У меня, одинокой на обширном ложе, нет сил никого позвать, нет сил даже отверзнуть уста для молитвы. Но мне осталась память – и к ней я обращаюсь в последние минуты. Я ни о чем не жалею: сделанном ли, не сделанном – все свершилось так, как свершилось. У меня получилось преломить свою судьбу – и этого достаточно. Не печалит меня, что я ухожу – я покидаю Огонь Возженный не старой развалиной, немощной и больной, но той, кто сохранила силу рук и чувств. Я ухожу не рабыней и не изгнанницей – а значит, я останусь непобежденной.
И мне доподлинно известно, что когда истает плоть моя на погребальном костре, дух мой освободившийся войдет в чье-то спеленатое тело – ведь в том воля Бога. Моего бога, обретенного на грани жизни и смерти, на тонкой полосе меж безумием и нормальностью. Я вернусь – я всегда возвращаюсь, через боль и страдание пытаясь изменить мир… и платя по старым счетам: не тем, кому должна, так их далеким потомкам.
Я – не Скорпион. Я – стрела в деснице Его.
А пока нет сил держать веки открытыми, я возвращаю себя в прошлое. Я помню бешенную скачку и свист камчи в руках ребенка, помню презрение к сыну Царя Царей, порочному дитю великого шахиншаха. Помню дворец, где скрыт кинжал за каждою улыбкой, и чистую, незамутненную отравой ярость поля боя. Помню предательство – первое в череде прочих, и изгнание. Ни на миг не позабуду, как подняла под своими стягами тех, кто не побоялся поднять голову против ломающей спины власти – и то, как я мнила себя новым Двурогим. И уж точно не сотрутся шрамы от поражения, когда трусость баранов и коварство змеи оказались сильнее Львицы.
Никогда не уйдет из памяти та, что звала себя Шэри – рожденная в неволе гротескная копия меня, познакомившая свою хозяйку с пепельным вкусом безумия и мускусным запахом беспамятства. Долгие годы она была мной – дэвом ли, вторым ли я: никто не ответит доподлинно – и я, по прежнему ненавидя ее, иногда вспоминаю с тоской, как потерянную часть себя. Я не вычеркну из памяти Аврелианов, давших мне шанс, что легче перышка, и надежду, что не прочней морской зыби.
И уж точно я не позабуду тот поход, что привел меня, пускай и кружной дорогой, обратно в Хиру. И пускай стерлись мелкие подробности, пускай не припомнятся дословно диалоги и все имена, я до сих пор как вживую вижу лица тех, кто меня окружал.
Так и не ставший соратником мужчина, обучивший меня сдержанной мудрости и жестокой, бескомпромиссной любви к своей родине – тот, с кем я была рада идти одной тропой, но имела прискорбно разные стремления.
Тот, кто был отдан мне, словно вещь, но кто сумел увидеть за царицей, воительницей, рабыней ту женщину, что могла бы быть – и заплатил своей жизнью за мою свободу. Тот, кто мог стать для моей стрелы луком, но остался только горьким прошлым.
Рабыня, оказавшаяся честнее и справедливее большинства свободных, показавшая мне, что в плате добром за жестокую справедливость может не быть постыдной слабости. Та, что оставалась свободной и в рабстве, и в плену.
Другие, не пролегшие столь же ярким следом на моей истории, но не забыты. Единственный подлинный маджис, для которого знание было дороже всего. Лекарь, возвращающий зельями гармонию телу, а рассудительной беседой – душе. Воин из тех, на чьих плечах стоит войско, и способный поставить приказ выше личной ненависти. Юноша, пылкость которого была очерчена богатством знаний. И все прочие, ставшие свидетелями моей дороги к перерождению.
Все они капля за каплей, сами того подчас не осознавая, сделали меня такой, какая я есть сейчас, своими действиями и бездействием толкнули меня на тропу, приведшую домой. Я им всем благодарна за это – и даже попытка убить меня, нанеся удар тогда, когда я его не ожидала, не меняет моего благорасположения: сталь закаляется огнем.
Прощайте, соратники и недруги.
Прощай и ты, граница, идущая по душам людей.
Прощай, Лимес.
|
 Холодный ветер, холодный пот. Всадники приближаются. С визгом взлетают разящие стрелы. Полуденное солнце скрывается за пушистым, словно плюмаж на шлеме Луция, облаком. Молодая трава покрывается кровью. Это Север, дети великих детей. Здесь не расправит крылья римский орёл. Лишь пленников в цепях приведут в эту жестокую землю, где сгинут они, поднося варварам чаши — и даже если вернутся на Родину, вы увидите в их глазах, увидите, словно заходящее солнце... Часть их души Север забрал навсегда. Хрустят под лошадиными копытами тела. И не молят о спасении умирающие — лишь о быстрой смерти. Есть ещё те, кто сражается, те кто стоят. О, Татион — скала, неподвластная буре! Пеший иль конный — никто не сумел одолеть! Ранен четырежды. Снова красный — твой запылённый воинский плащ — будто из красильни только что. Рим! Смотри! Смотри через море, сквозь лес! Смотри — как мы за тебя умираем! Отпрянули варвары, бросают верёвки, как рабочие повязывают стволы деревьев, прежде чем дернуть, все вместе. Пал Татион. Луций! Не стар ты в тот день! Бьешься как молодой! Сполна сквитался за призраков Мурсы — не с врагами, с собой. Больше не будет измены. Смотришь — не дышит. Глаза, устремлённые в Небо. Иль на тебя? Непонятно. Уходит Тамар, уходит как женщине должно уйти — непознанной. Выбор её — ты — до последней стрелы, до последнего сна. Кашляет Марк в кустах. Ждать велел Эрвиг. Многоопытный — будет погоня, бежать значит сгинуть. Нет, стоит скрыться в подлеске, где конь не пройдёт. Переждать. День. Ночь. День. Только бы кашель не выдал... Несите весть. Последнюю весть — нет дороги на Север! Ни римлянину, ни эллину, ни готу. На Севере царствует Смерть. Луций идёт — на своих ногах. Лицо как камень холодный — только бюст изваяй, и времени век непокорен будет, агент императорский по делам особым. Вокруг — повозок тысячи. Палатки, шатры. Бродячий город, с каждой зимой надвигающийся как вал, на плодородные южные земли. Вокруг — всадники с иссечёнными лицами. Показывают пальцами — без презрения. Вы хорошо сражались. Вдали — златоглавый шатер. Преклонись, преклонись перед Сыном Неба. Небесный каган — сам как целый мир, или может как демон, что целый мир пожрал. Он ходит с трудом, к земле тянет многосытое брюхо. Он смотрит — как волк, как медведь, насытившийся, но всё ещё алчущий крови. Указывает рукой — священник, переводи. Переводи, Марк Кальвин из рода Домициев. — Небесный Каган дарует вам жизнь, римляне. Позволит вернуться домой. Идите и расскажите зелёным землям, что белый пепел покроет их поля, что голубые реки окрасятся кровью, что тысячи тысяч коней проскачут по телам их жён и детей. Идите и скажите, что нет владыки под Небом выше чем Небесный Каган. Что во имя Бескрайнего Синего Неба осквернит он ваши храмы, низвергнет идолов ваших, поместит семя своё во чрево ваших дочерей, прежде чем вспороть им животы. Идите — скажите — отныне ваша Империя не будет в безопасности, ибо сегодня начинается закат её последних дней. Так сказал Небесный Каган! Звенит оружие. Гремят щиты. Бьют барабаны. Ревут рога. И люди подхватывают рёв словно звери. Война идёт. Последняя война. И конца её не увидят ни те, кто начал её, ни дети их, ни внуки. Чем же закончились ваши истории? Луций
Был вечер.
Морские волны неспешно перестукивали друг о друга лежащую на берегу мелкую гальку — затем с шипением отшатывались, словно огромная кошка, и снова бросались вперёд.
Мужчины возлежали на открытой террасе, купаясь в лучах персикового закатного солнца и потягивая выдержанное фалернское вино.
— Никогда не думал, что буду радоваться отставке.
Софроний усмехнулся и подал знак рабыне-флейтистке.
Над берегом разнеслась протяжная, чуть грустная мелодия.
— Знаешь, когда я понял, что всё? Когда принёс Августу твой отчёт о гуннах. Ты просто в лоб написал — «они идут на юг». Знаешь, что сказал Валент? «Разберёмся с готами, а там и до гуннов доберёмся» — разобрались...
Бывший магистр оффиций чуть покрутил в руках чашу.
Вино как танцовщица откликнулось, сделав несколько пируэтов по кругу, а после застыло.
— Хотя нынче с гуннами чуть ли не целуются, знаешь? Они теперь в римской армии. «Уннигард» — гуннская стража. Говорят, варвары боятся их больше чем римлян. Впрочем, что я всё о политике. Поистине, старому псу сложно учиться новым трюкам. Поднимаю эту чашу за тебя, друг мой! Презид провинции — это немало, но для тебя, я уверен, и это не предел.
Софронию и верно грешно было жаловаться на какую-либо несправедливость в отношении одного из вас.
В 382 году, сразу по окончании войны, твой начальник получил от Феодосия пост Praefectus urbi Константинополя, и отбыв годовой срок удалился в почетную отставку, сохранив за собой номинальное присутствие в Сенате.
Что до тебя, ты обзавёлся пурпурной полосой на плаще.
Пока что — лишь клариссим, отправляющийся в первое назначение.
Но отбыв пару лет президом ты станешь спектабилем.
Надежные люди утверждали, что в 386 году освободится место консуляра Сирии, и что пара слов в нужное время Августу принесёт эту позицию тебе.
Ты — герой.
Твой отчёт о гуннах позволил римлянам лучше понять этот жестокий народ, найти ключи к их алчным сердцам, превратить врага в союзника...
За такими речами тонул тот простой факт, что твой доклад в принципе стал кому-то интересен только когда гунны внезапно объявились под Адрианополем.
Всего этого можно было избежать.
Если бы только к тебе прислушались.
Конечно, в новой жизни тоже есть проблемы. Валерия совсем отбилась от рук и снова сбежала из дома — она пошла в тебя, эта девочка. Её можно провести, но невозможно провести дважды одним способом. Луций Младший хочет в службу. Это проблема? Или нет? Жена как никогда ласкова — но ты понимаешь, она опасается что появится ещё одна сарматка.
Как будто можно заменить Тамар.
Временами, ты вспоминал тех, кто были с тобой в том походе.
Где они теперь?
Ты не знаешь.
Может оно и к лучшему.
Больше ты не агент по особым поручениям.
Ты сенатор. Презид провинции.
Пусть Империю спасают молодые.
Закончив службу спектабилем, Луций Цельс Альбин в конце жизни вернулся в Испанию, где привёл в порядок семейные поместья.
Дом свой он построил на холме, получившем с тех пор его имя.
И ещё много веков Династия Скорпионов ощущала тяжелую руку первого из них.
В XIV веке Луций и Руис столкнутся в последний раз, руками своих потомков.
Родриго Бланк и Рамона де ла Регера упокоят готского колдуна навсегда.
Династия Скорпионов просуществовала до XVI века, когда последний Бланк пропал без вести в Новом Свете.
Как говорят — он бросил вызов самому Бескрылому Антариэлю, дабы раз и навсегда прекратить его влияние на мир.
Итоги той попытки нам неизвестны.
Некоторые души приходят в мир добровольно, дабы бороться со злом.
Твоя душа — определённо одна из таких.
Ты должен был погибнуть на Севере.
Почти все погибли.
Ты вернулся.
Ты должен был погибнуть под Адрианополем — твою часть перебросили для обороны столицы.
Ты должен был погибнуть...
Но в жизни не бывает четких правил.
Вернулся. Восславлен был.
Гектор Марк Татион, старший трибун легиона.
Уже не просто солдат — военачальник.
Позднее сенатор!
Слуги готовили тебе еду, стирали платье.
Когда ты становился на постой в городе, местная курия предоставляла в твоё распоряжение дворец или виллу.
Любая женщина почла бы за честь удостоиться твоего внимания.
— Я пью за здоровье настоящего римлянина!
Восклицает кто-то на пиру.
— Ave!
Отвечают гости.
Ты на почетном месте.
Оглядываешься — словно в оцепенении.
Они пьют в твою честь.
Благородные сенаторы и всадники, те, кто даже не смотрели на тебя большую часть твоей жизни — теперь они наперебой сватают тебе своих дочерей...
Этого ли желал ты? Этого ли желала твоя душа?
Нет. Не этого.
Ты пришёл сражаться.
Пришёл бороться со злом.
Медовые речи, воздаваемые почести, вино...
Ведь не ради этого всё затевалось!
Ты воин Рима!
Ты должен сражаться!
Вместо этого — политика.
За готов ты или за гуннов?
Рим балансирует меж двух этих огней, поддерживая то тех, то других.
Те и другие ходили по римской земле, получали участки для поселения...
Временами ты видел издали Эрвига, Аспурга, даже Тингиза... все они служили Риму. Потом что-то менялось, и внезапно оказывалось, что Рим вместе с гуннами воюет против готов или вместе с готами против гуннов.
В годы твоей юности ведь было не так!
Вы громили германцев, потом громили сарматов, потом персов...
Или если громили вас — вы собирались с силами!
Поднимались!
Изгоняли варваров прочь или добивались их полной покорности — и уж точно не заигрывали со всеми подряд чётко зная, что в конце этого пути ждёт предательство!
Что-то менялось. Рим менялся.
Теперь господствовали дипломаты.
— Вчерашний враг может завтра стать союзником, должно лишь умиротворить его должным образом...
И кругом интриги. Разные придворные клики отстаивают то, во что не верят, если чей соперник вдруг высказался в пользу союза с готами, так сей человек сразу же начнёт петь дифирамбы гуннам. Иначе никак.
Никак?
Ты не знал.
Может ты поговорил бы об этом с Луцием, но он уехал консуляром в Сирию.
Может поговорить с Марком?
Но Марк — мятежник, поддержавший восстание против Империи, восстание, которое ты давил...
Тебе приказали креститься. Так и сказали: «Верь во что хочешь, но креститься обязан» — приказ есть приказ.
На рубеже столетий, тебя снова перевели на восток.
Дукс Арабского Лимеса.
Спектабиль.
Как-то раз, ты поехал осматривать позиции и вас подловила группа налетчиков-арабов. Ты был уже не так крепок, и всё же никогда не уступил бы этим варварским псам! Обнажаешь клинок, бросаешься прямиком на предводителя. Вдруг что-то знакомое видишь.
Кругом песок. Темные глаза смотрят на тебя. В руках врага — копьё.
Фейруза!
Снова?
Возможно ли?
Нет. Это мужчина. В расцвете сил, умелый в воинском искусстве.
В юности ты справился бы.
Но никто не становится моложе.
Вы обменялись ударами.
Ты лишил противника глаза.
Он лишил тебя жизни.
Ан-Нуман Одноглазый, «Сын Львицы», закончил то, что когда-то под Ктесифоном начала его мать.
Голубое небо.
Горячий ветер заметает тело твоё песком.
Всю жизнь ты боролся со злом.
Стало ли меньше зла в мире?
Стало ли?
Ты смогла убедить славян, что римляне дадут за вас с Аттией больше гуннов. Дадут им безопасные земли для поселения. Ты солгала. Не в первый раз и вероятно не в последний. Вас отвезли обратно к кораблю, где Саваг, хорошенько поразмыслив, решил всё же предоставить решать твою судьбу Аврелиану — и согласился доставить домой всех без исключения.
Ты вернулась в Империю раньше всех.
Раньше Эрвига и Марка, уж точно раньше Луция и Татиона.
Может поэтому тебя успели наградить — официально признать твой статус союзницы и сразу же бросить в бой против готов в составе арабского подразделения.
Было нелегко.
Многие погибли.
Та война не завершилась победой.
Но и поражения ты не стала ждать.
Предательство Луция многому тебя научило, заставило повнимательнее приглядеться к покровительствующему тебе Аврелиану и наконец задать в лоб наиболее трудные вопросы.
«Собирается ли Рим вообще помогать тебе отбить твоё по праву? Если собирается, то когда? На какую численность войск можно рассчитывать?»
Флавий Тавр Аврелиан был умным человеком.
Он не ответил «нет».
Раньше это бы сработало, но сейчас важно было лишь то, что ты не услышала однозначного «да».
Рим не собирался помогать тебе.
К тому же вернулся Альбин, в прошлом грозивший тебе судом.
Ты не стала ждать.
Взяла всё, что сумела скопить в качестве гостьи Аврелиана, наняла корабль и бежала — в Палестину, а оттуда домой...
Домой!
Босыми ногами ходила ты по горячему песку.
Закашливалась от пыли, занесённой в горло ветром — и не могла сдержать улыбку.
Иногда — не так важно, как умирать.
Важно сделать это дома.
Слышать родную речь.
В глубине души ты знала, что эта последняя попытка будет стоить тебе жизни — и испытала почти что удивление, когда выяснила, что оказывается тебя не так-то просто убить.
За годы, что тебя не было, шахиншах отстранил Лахмидов от власти и поставил в Хире персидского наместника Ауса ибн Каллама.
Твоё копьё пронзило его грудь.
Началась война.
Война долгая, кровопролитная, война, сплотившая семью.
Не было больше дяди Амра, убившего твоего отца — а сын его, Имру, пострадал от фарси так же сильно, как и ты. Двоюродный брат предложил тебе браком покончить с кровной враждой и вместе выступить против шахиншаха.
Ты согласилась.
В ту пору Фарсу лихорадило.
Шапур Великий умер — права его наследника были не бесспорны.
Началась война — и Хира была в числе десятков шахров, выступивших против Ктесифона.
Снова шла ты в бой, снова руки твои покрывала кровь, снова фарси бежали, едва слышали имя твоё...
Фейруза, Львица Хиры, Безумная Царица...
Ты всё же обрела свой трон.
Вернула твоё по праву.
Познала наслаждение победы — шахиншах Ардашир унижен был и свергнут.
И словно победа очистила тебя, внезапно для всех твоё чрево вдруг зачало и родило живое дитя! Дитя божественной крови, что получило имя Ан-Нумана.
Упоенная, но не удовлетворённая, баюкала ты младенца, и мечты твои устремлялись дальше и дальше. Ты не довольствуешься тем, что унизила шахиншаха в бою, нет, ты, царица Хиры, добьёшься независимости всех арабов от фарси. Ты сплотишь их под знаменем новой веры, веры, открывшейся пока лишь тебе, веры в Божественного Скорпиона, в Серебро Зимы, в Антареса...
Ночами бродя среди звёзд, рассказывала ты ангелу свои грезы. Если дать ему другое имя, имя бога арабских язычников, имя Эла, то многие поверят...
Бог-Скорпион печально улыбнулся тебе.
Он уже знал, что в этот самый миг заговорщики заносят серебряный кинжал над твоей грудью.
Ты умерла во сне — и не заметила своей смерти.
В 399 году, юный Ан-Нуман унаследовал престол своего отца — и обнаружил бешеный нрав матери. За тридцать лет царствования, он совершил двадцать набегов на Римскую Империю. «Львица кормила его кровью» — говорили о нем.
Потом твоё прозвище перешло на него.
Ан-Нуман, Лев Хиры.
Тот, кто взял в плен тысячу римских воинов, а затем закопал их всех по шею в песок.
В одном из сражений ему выбили мечом глаз, и Лев Хиры стал «Одноглазым Львом».
Об Ан-Нумане говорили, что он говорил с ангелами и втайне исповедовал что-то, в чем современники видели христианство.
Был ли твой сын одним из Скорпионов — или тем, кто восстановил кровавый договор с джинном?
Кто знает.
Но царствование Ан-Нумана Одноглазого стало временем расцвета Хиры, когда город красотой своей мог сравниться с самим Ктесифоном, а дворец Аль-Хаварнак, как говорили, превосходил роскошью все дворцы вселенной.
Кровь твоя жила.
А значит, в каком-то смысле, жила и ты.
Прощай, Фейруза аль-Лахми.
Львица Хиры.
Возвращение к гуннам.
Возвращение домой.
Пленником ступил ты на северный берег Дуная — в следующий раз ты ступишь сюда уже вождем.
«Аспург Благородный» — так прозвали тебя римляне, ибо во времена, когда готы и гунны раздирали Империю, ты убедил языгов остаться нейтральными, не поддерживать в той войне никого.
А когда война закончилась, именно через тебя римляне пытались договариваться с гуннами, конечно же хорошо оплачивая твои рискованные посольские действия.
В 384-388 гг. ты сумеешь выбить для гуннов, аланов и, конечно, языгов, выгодный военный контракт — и примешь участие в войне против римского узурпатора Максима — после того как его отец хотел казнить тебя, это было в некоторой степени личным.
Домой ты вернулся баснословно богатым — и единогласно был избран верховным вождём всех языгов. Римляне даровали тебе почетный титул военного магистра.
Твои жёны носили жемчуг, тамга твоих детей была сделана из золота.
То было время расцвета гунно-римского союза — и языги под твоим началом сумели пройти меж молотом и наковальней.
«Аспург Мудрый» — так называли тебя во дни старости.
В последний раз ты выступишь на войну в 394 году.
Август Феодосий для борьбы с язычником Евгением призвал в своё войско все народы вселенной — были в той армии гунны и готы, аланы и языги, арабы и армяне. Тогда в последний раз повстречал ты Эрвига, уже сделавшегося военачальником римской армии. Дружба между вами выдержала десятилетия, и идя вместе в бой, вы оба не оглядывались, зная, что другой непременно прикроет спину. Ты этого не знал, но и по другую сторону тоже сражались старые знакомые — за Евгения выступил Марк Контаренон.
Битва была тяжёлой. Казалось, поражение неизбежно.
Но вы победили — два друга, языг и гот, пили из одной чаши на пиру.
Это была ваша последняя встреча.
Эпоха уходила. Гунно-римский союз дал трещину.
Новый Небесный Каган, Улдин, подобно Булюмару жаждал господства над вселенной.
В 401 году, готские мятежники вторглись в страну гуннов. С ними был Эрвиг. Тингиз Зур лишил жизни твоего старейшего друга.
Спустя всего год та же судьба постигла и тебя — памятуя о твоей дружбе с римлянами, Улдин послал Тингиза отрубить тебе голову, что тот и сделал.
В память об Аспурге Мудром, языги установили идол.
Долгие столетия каждый степняк, что проезжал мимо идола, оставлял что-то в дар каменному предку — козу, стрелу, дитя.
Уже и забыто было кто ты есть, уже и племя твоё растворилось в море кочевых племён — а степняки всё продолжали оставлять стрелы у Аспург-Камня.
Долго простоял тот камень, пока однажды не ушёл наконец в землю.
В 1980 году Аспург-Камень раскопал советский археолог В.С. Титов, включивший находку в свою книгу «Археология Венгрии».
Гунн оказался хитер. Однажды, он улизнул.
Не то, чтобы у тебя были силы расстраиваться.
Ты был голоден. Ты подозревал, что заблудился.
День за днём вёл больного римского паренька на юго-восток, пока однажды по невероятной удаче вы не достигли места корабельной стоянки...
Корабля не было. Никто не ждал вас.
Иной испытал бы отчаяние. Но не ты. Ты лишь крепче сжал зубы.
Спустя несколько недель вы объявились в Таврике — оборванные, бородатые, но живые. Ты знал, что здесь живут готы — и не прогадал. Вам удалось раздобыть корабль. Вернуться домой...
Здесь оказалось, что привезённый тобой куриал вёз какую-то очень ценную бумагу. Настолько ценную, что за этого задохлика тебя буквально завалили золотом! И пригласили на службу в армию — конечно, ты согласился!
Первым испытанием твоей лояльности стала готская война. Тогда многие твои соплеменники дезертировали, чтобы сражаться за своих. Ты принял решение связать свою судьбу с Римом — и не прогадал! Храбрость, сметливость и непререкаемая верность принесли тебе славу, богатство и высокие чины.
В основном воевать приходилось с готами.
В какой-то момент, посреди боя ты с удивлением заметил, что не чувствуешь с этим грязным сбродом ничего общего.
Ты был римлянином.
Ты чувствовал себя римлянином.
Должно быть нечто подобное ощущал и Аспург. Много раз вы встречались — два друга, вместе прошедшие Ад. Два вождя, ведущих свои дружины в бой — во славу Рима.
В 394 году во славу Рима ты в очередной раз сражался с римлянами.
Битва была невероятно тяжёлой, десятитысячный готский корпус был истреблён почти целиком. Один миг ты запомнил ярко — светловласый муж бросился на тебя с копьём. Вдруг застыл как вкопанный
— Эрвиг?
Ты ударил его мечом.
Ты вообще не привык сомневаться в бою.
Лишь потом вспомнил, где же видел его, видел ещё юнцом, когда волок его, полумертвого, сквозь леса Готии.
Ты убил Марка Аврелия Контаренона.
Что же — можно сказать забрал жизнь, которую сам подарил.
Не было скорби, не было грусти.
Был пир победный, и стук чаши о чашу.
Были девы, похожие словно сестры — холодные сердцем, горячие телом.
Лишь одно не давало тебе покоя — твоя месть гуннам так и не свершилась.
В 401 году ты оказался заложником чужих решений.
Твой командир, военный магистр Гайна, поднял бунт против Империи.
Вы потерпели поражение — и тогда Гайна, опасаясь, что его выдадут Августу собственные люди, выбросил последнее колено.
Словно великие вожди древности, призвал он вас против гуннов, пересечь Дунай, отбить страну Ойум, край ваших предков!
Ты огляделся вокруг — с этими людьми ты прошёл десятки битв.
Если умирать — то бок о бок с ними.
Было много схваток.
Победы. Поражения.
Призрака прошлого убил ты — и призрак прошлого убил тебя.
Тингиз Зур, Кошмар Севера, оставил стрелу в груди твоей.
Готы сложили о тебе песнь, что ходила от Таврики до Иберии, и лишь когда потомки Фейрузы аль-Лахми низвергли память о народе твоём в небытие, песнь та была забыта.
Вы сокрушили Империю.
Ты был там в тот день.
Ты вёл авангард, посланный Небесным Каганом даже возвестить начало Великой Войны.
Огнём и мечом прошли вы по зелёным землям юга.
Низвергнутые знамёна. Истреблённые легионы. Тысячи рабов.
В степь вернулся не Тингиз Гейр, но Тингиз Зур.
Непобедимый вождь. Готы и сарматы, славяне и германцы — все дрожали перед тобой!
Когда Эрвиг Гардерихсон повёл дружины дабы вернуть древнее царство своих предков, ты положил конец этому пути.
Когда вождь языгов Аспург Мудрый начал сомневаться в верности кагану — ты лишил его головы.
Ты вёл вторжение в Галлию!
Ты давил восстания гревтунгов и аланов!
Ни мечу, ни луку неподвластный — как и весь народ хунну!
Но у римлян было и ещё одно оружие, оружие, тебе неизвестное.
У римлян был стиль.
Тонкий стержень для письма из кости или металла.
Тот стиль, что поверг гуннов, принадлежал Луцию Цельсу Альбину.
Находясь в плену, он подмечал детали, фиксировал закономерности.
«Хоть ряды гуннов и кажутся бесконечными», — писал магистриан, — «Они многократно уступают рядам покорённых гуннами народов... Посей смуту меж ними, и гунны не смогут воевать с Римом»
После первого вторжения, много раз собирались вы начать Великую Войну.
И всякий раз вынуждены были отложить свои планы — то одно то другое племя вдруг вновь вооружалось, обретало союзников, получало помощь наемников из-за рубежа. Год или два приходилось вылавливать мятежников по лесам и холмам, а после всё повторялось с начала.
«У гуннов много вождей», — продолжал Луций, — «И хотя главный вождь является для них фигурой культовой, почти богом, многие захотят оспорить его место, получив к тому достаточно золота и оружия...»
После смерти Булюмара, место кана оспаривалось его сыновьями.
Долгая распря привела к тому, что вместо одной орды стало несколько орд — одна такая ушла на юго-восток, где была истреблена совместно персами и римлянами.
«Гунны не знают вина и масла. Жизнь их сурова и лишена радости, оттого и они суровы и радость ненавидят...» — ты не помнишь, когда впервые увидел чарку с вином в руках гунна. Это казалось сущей мелочью. Каждый ведь пьёт что хочет, верно?
Знал бы ты к чему это приведёт — отрубил бы ту первую руку.
Бочками и обозами ехало с юга вино.
Пир за пиром устраивали гунны в честь побед.
Вожди строили себе дома и заводили гаремы.
Временами они все ещё гадали по кости на благоприятный исход войны.
Но знамения были неблагоприятны. Напротив, если римляне просили вас о помощи за звонкую монету — знамения обычно были наилучшими.
Так и тебе несколько раз случалось воевать за Империю.
«Гунны суеверны. Подкупи гадателей — и непобедимые степняки станут лишь ордой пьяных и вечно режущих друг друга варваров»
Но Луций ошибся.
В этом — в главном — ошибся.
Вы пережили все испытания.
Нерушимые — как прежде.
Вас можно споить вином, можно обмануть речами колдунов, можно рассорить с миром — и что же?!
Это всё?!
Прошло время, и воцарился сильный каган.
Улдин — старший внук Булюмара, начинавший как союзник Рима, даже оказавший помощь Империи в истреблении готов Радагайса, но едва упрочивший власть — явивший истинные помыслы.
Указал Улдин на солнце — и нерушимую клятву дал, что не успокоится, покуда не покорит всё, что оно освещает!
Ты уже был стар, но в тот день трепетал от радости как молодой.
Великая Война началась.
В 408 году по римскому счислению, вы вторглись в земли Рима.
Вы сокрушили все войска, посланные против вас.
Даже стены городов — и те научились вы низвергать, используя магию пленных римских шаманов.
Наконец, император выступил против вас.
Войско встало напротив войска.
Ничтожества снова молили вас о мире, обещая золото — вы презрительно отвергли их мольбы.
Потом ты умер.
Последнее, что ты помнишь — острие гуннского меча, вдруг родившееся из груди.
Ты упал, и земля приняла тебя.
Поход Улдина 408 года завершился катастрофой — римляне подкупили гуннские отряды. Сказались тридцать два года промедления, гунны, пришедшие под Кастра Мартис были уже не теми, кто некогда наводил ужас на вселенную.
Они научились пить вино, строить комфортные деревянные дома, носить одежду римского производства. Со многими вождями Империя установила связи.
В итоге Улдину с немногими верными пришлось бежать обратно за Дунай, где его и нашла смерть в лице гунна Харатона, ставшего новым каганом.
Первый Гуннский Каганат раскололся — часть племён ушла на римскую службу, где стали известны как элитная конница «Уннигард», часть племён перешла на службу к готам. Ряды вернувшихся в степь сильно поредели, начиная с эпохи Харатона большую часть приближенных каганов составляли этнические готы и германцы.
Это ослабшее гуннское государство будут преследовать военные неудачи и косить чума.
В последний раз гунны поднимут голову только в середине V века, когда к власти придёт Аттила. Но его правление окажется полным провалом — неудачи походов
447 года на Константинополь, похода 451 года в Галлию и похода 452 года в Италию, вкупе с преследующей гуннов чумой, истребили весь цвет гуннской аристократии. Катастрофические потери и отсутствие дани после этих походов привели к тому, что сильно ослабшие гунны лишились авторитета у покорённых племён. Когда в 453 году умер Аттила, то участь народа гуннов была решена.
Уже в 454 году восстают германцы — в битве при Недао гибнет Эллак, ставший каганом старший сын Аттилы. Поражение в этой битве привело к восстанию не только всех германских племён, но также готов и славян, до тех пор остававшихся лояльными.
Младшие сыновья Аттилы делят между собой остатки войска. У них остаётся лишь жалкий клочок земли у Чёрного моря, примерно соответствующий Бессарабии, отнятой Россией у турок в ходе русско-турецких войн.
В 466 Денгизик и его брат Энрак, сыновья Аттилы, попытались поступить на римскую службу, а когда получили отказ, то начали войну. Империя загнала гуннов в окружение — прорваться смог только Денгизик, с небольшим отрядом ещё три года партизанивший, пока не был пойман и казнен.
В 469 году голову Денгизика отправили в Константинополь.
Это был конец.
Верная служба и польза от неё твоему хозяину — ведут к свободе.
Даже у гуннов.
Ты долго служил голосом Тингиз Зура.
Свобода застала тебя врасплох.
Тебя — уже вполне владеющего местным языком, уже обзаведшегося паствой из тех, кто готовы были слушать...
Вернуться или остаться?
Господь ничего не делает просто так, и не просто так отправил тебя в эту дикую землю.
Но сейчас судьба твоя — в твоих руках.
Не тоскуешь ли ты по дому, Марк Домиций Кальвин?
Не желаешь ли снова увидеть святых наставников?
Сказать своё слово в бушующих диспутах о вере?
В тебе были амбиции.
Во всех они есть.
Но служение твоё стояло неизмеримо выше этих амбиций.
Ты остался. Поселился среди славян, уже как свободный человек.
Проповедовал им — и с радостью смотрел как посреди деревень поднимаются первые церкви.
Лишь раз посетил ты Империю — дабы быть помазанным в епископы земли, жителям которой ты проповедовал.
Это была долгая и спокойная жизнь, посвящённая служению другим.
Одно беспокоило тебя в преддверии смертного часа, ученики твои хоть и тверды в вере, и наставлены тобой в латыни и в греческом, но так малочисленны...
В языческой стране обитая, не растворятся ли они в варварском море, не сгинут ли? Смогут ли донести до конца факел, который ты зажег, принести Крещение в земли Севера?
На всё воля Божья.
Марк Домиций Кальвин скончался в 422 году от Рождества Христова.
Созданная им христианская община в Археймаре хоть и будет невелика, но продолжит своё существование. Поскольку ты был единственным христианским миссионером известным местным, они называли христиан «Кальвинянами». Но их потомки уже с трудом выговаривали «Кальвин», постепенно зазвучавшее как «Кивин» и переставшее обозначать лишь христианскую диаспору, но ставшее именем всех живущих на этой земле.
В IX веке «Кияне» (что стало сочетанием произношения твоего имени и слова «христиане») уже будут по названию рода своего именовать Археймар просто «Киевом».
В 882 году Киев будет захвачен новгородским князем Олегом и станет столицей первого Русского государства.
В 988 году один из правителей этого государства, русский князь Владимир, наконец крестит Русь, исполнив мечту Марка Домиция Кальвина.
Аделф выжил.
После всех мытарств, терзаемый смертельными ранами — всё же выжил.
Его подобрали местные и укрыли от гуннов.
На одном из привалов, наблюдая невидимые за римским отрядом, они видели, как ты лечил раненых, и сочли, что такой человек может быть им полезен.
Ты прожил на Севере жизнь спокойную и свободную, завёл семью с красивой женщиной, вырастил детей и умер уважаемым человеком.
Долго ещё местные будут вспоминать чудо-лекаря к которому стекались со всех окрестных деревень и от которого живыми возвращались чаще чем мертвыми.
Похоронили тебя на Иэкомовой горе.
Язык и здесь сотворил чудо — спустя несколько поколений «Иэкомова» стала «Щекомовой», и наконец сделалась просто «Щекавицей».
Так Аделф войдёт в местный фольклор под именем «Щек».
Иронично, но потомки сделают тебя-язычника в своих сказаниях братом христианина — Кальвина-Кия. Свобода.
Что сравнится с ней?
Лишь благодарность той, кто эту свободу подарила.
О госпоже говорили много плохого, и сама она никогда этого не отрицала, но ты твёрдо знала, что обязана Фейрузе многим и уже как свободная женщина добровольно продолжала служить ей долгие годы.
Когда госпожа отплыла на восток, и здесь ты сопровождала её.
Но впереди была война, и раз чуть не оставив кости в чужом краю, ты совсем не желала испытывать милосердие Его второй раз. Вот почему в земле палестинской, ты сообщила Фейрузе аль-Лахми о своём решении покинуть её, если конечно она ничего не имеет против.
Вы тепло попрощались, и в благодарность за годы верной службы, Фейруза щедро одарила тебя — даже слишком щедро.
Теперь ты могла бы купить и дом и землю...
Но сердце твоё желало не этого.
Много раз слышала ты об обителях, где люди обитают во Христе, умы и сердца свои обращая на помощь больным и бедным. Не совсем монастыри в полном смысле слова, хотя были там конечно и монахи.
К одной такой общине парабаланов близ Антиохии и примкнула ты, раздав беднякам что имела.
Дважды встречала ты тех, с кем некогда шла в земли гуннов.
В первый раз — когда по улицам Антиохии проносили в паланкине консуляра Луция Цельса Альбина — он не заметил тебя в толпе.
Во второй — когда тебе выпало омывать мертвое тело Гектора Марка Татиона, убитого на арабской границе. Сам дукс Лимеса так и не узнал, что его похоронили по христианскому обряду, хоть и без отпевания — в ту пору так еще делали.
Господь послал тебе долгую жизнь, полную бушующих вокруг бурь и спокойствия в сердце. Ты, родившаяся при арианине Констанции, возросшая при язычнике Юлиане и молодость проведшая при арианине Валенте, могла воочию лицезреть как Христианство сделалось единственной религией Империи, как возвысились и были низвергнуты гунны...
Мир стал другим и жизнь в середине V века была для родившейся в IV веке словно сон.
Аттия скончалась в 456 году.
Стрелы Тингиза стали для Тамар смертельными.
Тело её было передано аланам для погребения.
В смерти она стала едина со своим народом.
Эохар гибель сестры возложил на римлян.
С отрядом, включающим в себя готов и гуннов, он перешёл Дунай, но был разбит Грацианом и погиб в бою.
О вас сложили песню — чужеземец забрал дочь вождя в рабство, аланы пришли за ней, но злодей-римлянин умертвил свою молодую жену.
В гневе, аланы бросились на бесчисленные полчища врагов, брат убитой прорвался к предводителю римлян и зарубил его, но и сам погиб, поражённый тысячей стрел.
Потомки Эохара помнили эту песню — и почитали наравне с основателем своего рода его сестру Тамар.
Твоё погребение будет раскопано советскими археологами, которые опознают его как сарматское женское захоронение номер 456.
«Молодая женщина.
Воительница — тело погребено с оружием (акинак сарматский, церемониальный).
На теле сохранились остатки одежды (римского производства).
Смерть наступила в результате двух ранений стрелой (гуннская тип 1). Костяные наконечники остались в ранах и также были найдены.
Предположительно — погибла в ходе гунно-сарматских войн третьей четверти IV столетия»
Став царицей Хиры, Фейруза распорядилась изготовить и поставить в храме язычников статую Архип-сарбаза, лучника, спасшего жизнь царице. Долгое время, к этой статуе совершались подношения.
Хотя Архип предал общину митраистов, языческие боги, которым он долгое время был верен, не знают слова «отступник».
К тому же он развлёк их, этот храбрый лучник! Наблюдать за ним было всегда интересно!
И хотя милосердие чуждо старым богам, существуй они в самом деле, кто знает, не заслужил ли Архип Элизий?
Как бы то ни было, статуя простояла в Хире, периодически меняя святилище, до самого разрушения города арабами-мусульманами.
И лишь с восходом ислама забыты были сказания о том, как румский лучник спас Львицу Хиры, когда ту продали в рабство жестокие румы, отдал жизнь свою за ту, кого даже не знал, ибо узрел и узнал в той женщине величие.
Имя Ар-Рахиба было стерто из истории вместе с именем Фейрузы аль-Лахми.
На остров где был казнен Клавдий ещё много столетий свозили смертельно больных из всех окрестных деревень — считалось, что дух убитого здесь когда-то лекаря мешает болезням покидать остров.
В настоящее время этот остров до сих пор носит название «Карантинного» хотя время и река и сделали из одного островка два.
Клавдия не ждали похороны по христианскому обряду, не был он и отпет.
Но многие спасённые им молились за упокой души его, вот почему ничего не скажем мы о посмертие или Спасении души лекаря.
Велико милосердие Господа.
Сохранились и медицинские труды Клавдия, но подобно трудам его отца они в более позднюю эпоху были ошибочно приписаны Тиберию Клавдию Квирине Менекрату, лекарю I века новой эры.
В Средние века эти труды активно использовались на арабском востоке, а в эпоху крестовых походов и Салернской школой.
К сожалению в настоящее время все имеющиеся списки считаются утраченными.
Записи о Клавдии сохранились также в гримуаре Тиеста Метаксаса.
Из гримуара потомки узнали о существовании такого человека, о том как жил он и как умирал.
Несколько авторов из Оксфорда в конце XX века издали статью: «Клавдий Квирина: гений IV века против римского авторитаризма»
Статью широко обсуждали в узких кругах. Проблемный ребёнок Луция оказалась достаточно проблемной, чтобы сбежать из дома второй раз.
Не сильно доверяя отцу после его поступка, девушка сменила имя и осела в Александрии, где обучалась философии и магии.
Валерия считалась большим знатоком египетских древностей, её гностические идеи, сочетающие Христианство и язычество притягивали к ней учеников среди мистиков начала V столетия.
Подобно Тиесту Метаксасу, Валерия создала собственный гримуар, в настоящее время служащий одним из источников по ранней гностике.
Разгром языческой общины Александрии в 391 году не коснулся её.
Как говорят, она пропала где-то в египетской пустыне, в поисках знаний пытаясь забраться в запечатанную гробницу одного из фараонов.
Яд, подмешанный Львицей Хиры не убил Флавию.
Затяжная болезнь сошла на нет.
Верная жена, любящая мать — такой запомнят её.
Пока Аврелиан боролся за власть над Империей, которую в какой-то момент даже получил, Флавия помогала больным и сиротам, строила храмы, больницы и приюты.
Может ей и не удалось полностью стереть с фамилии навлечённый отцом позор, но по крайней мере Лупицину вспоминали уже не только как «дочь того-то».
И — что тоже было немалым достижением — её не запомнили по участию в придворных интригах или разного рода скандальных историях.
После смерти Аврелиана в 418 году, Флавия удалилась в монастырь.
Ей суждено было пережить супруга всего на год.
Марк Аврелий Контаренон по возвращении в Империю так и не нашёл себя ни в аппарате магистра оффиций, ни на Востоке вообще. Ему глубоко претила политика Феодосия, запретившего язычество.
Марк нашёл себя в Медиолане, где поступил на службу в Священную Скринию, под началом Флавия Евгения — а на самом деле к языческому подполью, готовящему восстановление Империи на древних началах согласия с сенатом — и старыми богами.
Когда магистр скриний Евгений с помощью военачальника Арбогаста сделался императором — юный Марк Аврелий Контаренон состоял императорским секретарём.
По собственной воле вступил он в ряды войска накануне решающей битвы на реке Фригид.
Сражение началось успешно — войска Евгения полностью истребили авангард Феодосия.
Марк заметил некогда спасшего ему жизнь Эрвига на поле боя, и окликнул его — но гревтунг не узнал Контаренона и снёс ему голову.
Это уберегло потомка консулов и императоров от позора поражения и мучительной казни.
Тиест Метаксас не вернулся в Империю.
Говорили — сгинул, пропал без следа.
Можно и так сказать.
«Рим — часть проблемы, а не решение» — решил чародей.
Какое-то время он провёл на Севере. Учился у местных шаманов.
Но потом духи поманили его к себе и Тиест последовал за ними, последовал далеко на восток, в страну Син, похожую на Рим как зеркало, отраженное в зеркале...
Здесь Метаксас постиг законы истории.
Две силы господствовали над ней — центробежная и центростремительная.
Люди жаждут того, чего не имеют.
Будучи разобщены они тоскуют по единству, а будучи едины желают свободу и своеобразия.
Таков жребий рода человеческого — Империи собираются и распадаются.
Страна Син распалась на шестнадцать варварских держав.
Так распадётся и Рим.
Но однажды соберутся новые Империи, и тоже будут страдать от своей громадности, пока не распадутся и не соберутся вновь, никогда не повторяя что было, но всегда подобные былому.
Над магией — господствует сходный жребий.
Она не исчезает.
Она вращается в воздухе, пронзает землю и воду.
Она движется.
Уходит оттуда где используют её слишком сильно.
Приходит туда, где о ней ничего не знают.
Магия — есть чудо, а люди должны верить в чудеса.
Это — тоже человеческий жребий.
Не магия следует за тобой.
Ты следуешь за магией.
И в Горах Бессмертных Саньшань завершился твой путь.
Лишь гримуар, оконченный до конца, отправился на Запад по Шелковому Пути.
Книга та как говорят обладала собственной волей, сама находила своих владельцев и покидала их. Много раз попадала она в библиотеки и исчезала из библиотек, многие читавшие её ручались, что словно слышали голос, говорящий с ними.
Чтобы стать бессмертным — следует стать идеей.
Ибо всякий голос должен быть услышан.
Прогнозы Требония Пульвиса о судьбе Империи не оправдались — она простояла ещё больше тысячи лет.
Но Луций сам того не зная создал Требонию имя. Долго ещё в аппарате магистра оффиций ходила история о багауде, желающем разрушить Империю, внедрившемся в армию и вступившем в сговор с варварами для достижения своей цели.
Подлинная история Требония вскрылась лишь спустя годы, когда на Запад попал гримуар Метаксаса, подробно излагающий, что произошло на самом деле.
Имя Пульвиса было очищено — хотя едва ли кто-то тогда уже помнил кто такой был этот Пульвис. Атаульфа освободили из рабских колодок соплеменники, но едва ли он сумел воспользоваться этим даром судьбы. В 378 году, движимый жаждой мести, он собрал шайку головорезов и попытался совершить ночной налёт на виллу бывшего господина, дабы перебить его семью и детей.
Чего Атаульф не знал, так это того, что Луций уже вернулся.
Скорпион встретил врагов с оружием в руках и расправился с бывшим телохранителем.
На этот раз рядом не было Тамар, чтобы спасти жизнь тервинга ударом по голове. Эйтни продолжила свою войну против Рима.
Она примкнула к багаудам — повстанцам, веками сражающимся против Империи. Всякому завоевателю вы указывали путь, всякому мятежнику давали оружие, всякому узурпатору рукоплескали.
В 408-411 гг. всю Галлию охватило восстание, подготовке которого ты посвятила жизнь. Чтобы подавить это восстание, Августу Гонорию пришлось вывести из Британии последние оставшиеся войска.
В 410 году римскому владычеству над твоей Родиной навсегда пришёл конец.
Когда тебя всё же поймали, когда тащили к костру, духи шептали тебе: «Больше они не вернутся»
Крещеный еврей Иосиф Сайфер вёл своё дело с умом и не упуская должной выгоды. Однако, Луций так и не простил ответственному за снабжение самовольного бегства из отряда.
Безлунной ночью на исходе 380 года, Сайферу постучали в дверь неизвестные.
Тело так и не нашли. Летом 377 года, восстание готов охватило все балканские провинции Империи. Август Валент со всей армией выступил против варваров, но потерпел сокрушительное поражение под Адрианополем из-за внезапно появившейся в тылу армии гуннов, заключивших союз с гревтунгами. Сам император был ранен, нашёл убежище в каком-то доме. Его заперли внутри и подожгли здание. Властелин Вселенной ушёл в погребальном огне по примеру далеких предков. Смерть Валента ознаменовала конец веротерпимости в Римской Империи. На Востоке к власти пришёл фанатичный христианин Феодосий. На Западе низложил юного Валентиниана II фанатичный же язычник Евгений. Армии язычников и христиан сошлись на реке Фригид — победу Феодосию принесли отряды готов и гуннов, прежде умиротворенных им. Язычество было официально запрещено. Царствование Феодосия, прозванного христианами Великим, продлилось несколько месяцев и ознаменовалось окончательным разделением Римской Империи на Западную и Восточную. Западная Римская Империя оказалась в руках военачальников, оспаривающих друг у друга власть над слабыми императорами. Эта держава будет постепенно угасать — различные варварские племена будут делить римскую землю, создавая свои примитивные королевства. Вестготы и остготы, вандалы, аланы и свебы, франки и саксы — словно черви вгрызутся они в ещё живое тело. Будут у угасающего Запада и победы. Отброшены будут гунны на Каталаунских полях. Но под конец Запад будет ждать бесславнейший из концов — последний император умрет от старости как частное лицо на Востоке. Наследников ему так и не назначат. Восток переживет нашествие гуннов и других варваров. Здесь дело Феодосия попадёт на благодатную почву, и начнётся стремительное возрождение Империи под эгидой подлинно Вселенского Христианства. В кровопролитных войнах возвращены будут Италия и Африка, возвращена будет часть Испании. Даже независимые варварские короли формально вновь признают верховенство римского императора. Императоры считали себя наместниками Христа на Земле — в Большом дворце государи сидели на маленьком стульчике подле гигантского трона, приготовленного для Господа Воплощенного. В VI веке будет казаться, что кризис Империи был чем-то временным, что совсем скоро римляне, теперь именующие себя по эллински ромеями, снова будут властвовать над всеми народами земли. VII век навсегда похоронит эту мечту. На Западе поднимет голову франкское королевство Карла Великого. Во дни наивысшего расцвета, Карл поможет Папе Римскому, до тех пор бесправному слуге Римского Императора обрести независимость и собственное королевство, за что Папа объявит Карла Императором Запада. На Востоке из песков Аравии явятся дикари на лошадях и верблюдах, объединённые Пророком под знаменем новой веры — ислама. Арабский Халифат низвергнет Персию Сасанидов. Константинополь, Новый Рим, не падет и тогда — арабы обломают зубы о неприступные городские стены, две осады завершатся ничем. И все же Халифат оторвёт от Империи такие провинции как Египет, Сирию, Африку... Каролинги и Халифы сделают то, что казалось невозможным — разорвут с двух сторон средиземноморское единство. Пока Средиземное море было внутренним морем Рима, Империя была непобедима — даже утратив один берег, римляне с лёгкостью могли собрать колоссальные силы на другом берегу. Теперь мир изменился — Империя навсегда утратила Рим. Власть Августов отныне охватывала Балканы, Малую Азию и юг Италии. У этой Империи были свои периоды возрождения, когда римские знамёна вновь поднимались над Антиохией, в Армении, в Неаполе — были и периоды упадка, когда власть римских императоров оказывалась ограничена Константинополем, под стенами которого бушевали варвары. Даже эта ослабленная Империя пережила всех своих врагов — распалась держава Каролингов, распался Арабский Халифат, пали державы викингов на Руси и в Сицилии. Но на смену этим врагам пришли новые — Франция, Священная Римская Империя, турецкие султанаты. До самых последних дней, Римская Империя не забывала о своём праве на вселенское господство. В Средние Века, когда уже давно решали свои дела Англия и Франция, когда испанцы боролись за возвращение у мусульман своих земель, Константинополь словно существовал в другом мире — на страницах хроник до сих пор жили «франки», «алеманны», «иберы», «гунны», «скифы». В 1204 году, когда французские рыцари осаждали Константинополь, император был всецело поглощён предсказаниями своих придворных колдунов, клянущихся, что совсем скоро Римская Империя вернёт все свои земли и вновь будет господствовать над вселенной. Город был взят и сожжен. Европейские бароны распилят державу на феоды. Даже тогда остатков римского духа хватит, чтобы спустя полвека изгнать захватчиков. В Константинополе возродится династия Палеологов — поглощенная внутренними распрями и дворцовыми интригами. Это совпадёт с новой волной продвижения мусульман в Европу. Город за городом, турки-османы будут отбирать земли Империи. В 1453 году, они в пятый раз осадят Константинополь. Последний император — Константин XI — ушёл в бою как подобает римлянину. Римская Империя прекратила своё существование. Многие державы обращались к наследию Рима ещё когда Империя существовала — но и после её конца «римское наследство» оспаривали друг у друга германский император и французский король, испанские монархи и турецкие султаны, всё сильнее погружающаяся в анархию Польша и молодая, набирающая силу Россия. В умах и сердцах Рим стал не просто ещё одной империей — он стал символом Империи вообще, архетипом государства как такового. Даже в землях, никогда не входивших в состав Рима — у русских, арабов, шотландцев, индусов — живет память о державе, раскинувшейся на трёх континентах, протянувшей руки так далеко, что в разные эпохи имперские дипломаты добирались до таких удалённых территорий как, например, Китай, ставший чем-то сходным с Римом для Восточной Азии. Вплоть до конца XIX века анализ римского опыта и римской культуры будет основой политической и исторической мысли. В истории Рима будут черпать вдохновение консерваторы и либералы, даже зарождающиеся коммунисты отыщут своих героев в лице восставших рабов. Только в XX веке «римский опыт» уйдёт из массового сознания — по меткому выражению Адриана Голдсуорти, первое и единственное, что подавляющее большинство людей XXI века узнает за всю жизнь про Римскую Империю — она пала. Даже заинтересованные историей люди часто говоря «Римская Империя» в действительности представляют себе Позднюю Республику. С Поздней Римской Империей и вовсе отождествляется фильм «Гладиатор» Ридли Скотта, в действительности повествующий о событиях II века новой эры. О самом-самом же Позднем Риме достаточно сказать, что для него в историографии был придуман абсолютно неисторичный термин «Византия», и когда Магистр как-то спросил у не самых глупых юношей что это такое, они сказали «Греция». Рим — наиболее длительно существующая Империя в истории человечества. Титул этот у неё могут оспаривать разве что китайцы, так что сделаем оговорку — существующая непрерывно, никогда не переживавшая периоды полного и окончательного распада или не оказывавшаяся целиком под властью чужеземцев. Почему же эта Империя погибла? Эдвард Гиббон считал, что Рим погубили христиане и евреи, из-за влияния которых были забыты нравы и порядки древних римлян, возникла тирания, и история Империи стала историей непрерывного гниения вплоть до 1453 года. Собственно именно воззрения Гиббона обычно можно встретить в массовой культуре — есть великий языческий Рим, Цезарь-Август-легионы, потом к власти приходят христиане и остаётся какой-то «поздний Рим» который бьют все кому не лень. Основания такого взгляда закладывали языческие авторы начиная с III века. Но на практике такой взгляд не выдерживает критики. Современные историки внимательно исследовали те «быт и нравы древних римлян», которые по Гиббону были основанием благополучия Империи и обнаружили много интересного. Например, что языческие верования и даже основа имперской идеологии — Императорский культ, имели свои объединительные пределы поскольку не содержали в себе никакого догматизма. Казалось бы, это же хорошо?! Каждый может верить как хочет! Но именно это делало Империю катастрофически уязвимой к религиозным расколам — Христиане и Митраисты обладали перед язычниками тем преимуществом, что могли доходчиво объяснить простому человеку как устроен мир, дать непротиворечивый ответ на все основные вопросы, в то время как язычники могли предложить только двести разных толкований двухсот разных философов. В позднем язычестве, кстати, наметилась тенденция к унификации, так называемому «солярному монотеизму», но это во многом осталось лишь декларацией. Двести первым толкованием. Что же до «нравов древних римлян» то они со временем оказались просто чересчур оторваны от социальной реальности. Например, представление о том, что родовитость человека равносильна его добродетели породило практически все социальные взрывы II-III веков, когда старая знать намертво зарубилась с талантливыми выдвиженцами из армии. «Нравы» оказались недостаточно гибки, чтобы обеспечить эффективное управление огромной Империей не представляющее собой непрерывного конфликта населения Италии с этой-самой Империей. И то, чем все закончилось — римская знать осталась вариться в своём маленьком мирке, когда управление Империей буквально уехало от них в Константинополь — это возникло не на пустом месте. До эдикта Каракаллы (212 года) крайне небольшая часть населения Империи обладала даже гражданством — в результате многие жители Рима, считающие себя римлянами, таковыми не признавались. Тенденции в римской культуре носили объективный характер — они возникли как ответ на вполне конкретные проблемы Империи, приведшие в конце концов эту Империю к распаду в III веке и служили средствами преодоления этого распада. Проще говоря, Гиббон спутал причину и следствие. В чем же тогда основная причина? Очень осторожно попытаюсь предположить — в развитии. Когда Рим только начинал поднимать голову, его окружали достаточно примитивные в общественном отношении царства. Даже Карфаген или эллинистические монархии не создали ничего, подобного римскому праву, римской идеологии, римской армии. После вхождения в состав Империи, провинциальные элиты с самого начала обладали известной долей автономии — почитали своих богов, сами управляли своими городами. И богатели, богатели, богатели... Империя — это выгодно. Империя позволяет купцу из Египта спокойно торговать с Британией. И если поначалу, в I - II веках Рим был центром Империи и формально и фактически, то в дальнейшем ощутимо начал отставать. На первый план стали выходить наиболее экономически успешные или сильные в военном отношении регионы — основные армии стояли в Галлии, основное экономическое развитие пришлось на восточные провинции. При этом изначально в Римскую Империю было заложено неравноправие, перекос в стороны итальянской знати, которая эту Империю и построила. «Регионы» периодически бастовали против Рима, как это было в III веке, когда Галлия на Западе и Пальмира на Востоке попытались пересмотреть вопрос о центре Рима. Вопреки расхожему заблуждению, ни Галльская Империя ни Пальмирское Царство никогда формально не отделялись от Империи — они лишь претендовали на первенство в ней. Императоры реагировали на меняющуюся фактическую обстановку — перенос центра политической жизни в Константинополь был просто закреплением уже случившегося «поворота на восток». В V веку образовалась уникальная историческая ситуация, когда «дотационные регионы» Запада повисли грузом на богатом Востоке. Просто чтобы было понятно — Восток пересобирал Империю шесть раз. Шесть раз, Карл! Естественно, в умах восточной элиты в определенный момент возник проект «передать полномочия на места» — зависимого пояса государств к западу от Балкан. На измученном варварскими нашествиями Западе были сходные чувства — каждый варварский дукс хотел решать проблемы своего племени, а не плыть непойми куда непонятно зачем. Желательно, чтобы при этом он ещё и получал «за дружбу» денежку от Константинополя. Бывают в истории моменты когда интересы разных действующих лиц не просто не совпадают — они противоположны. Военная знать хочет получить землю и стать феодалами. Высшая бюрократия хочет прижать армию, чтобы сидела тихо и ждала указаний. Церковь хочет чтобы повсюду царило единогласие и лавирует между теми и другими — насмерть зарубаясь с каждым, кто хоть на миг лаял в сторону церковной собственности. История позднего Рима начиная с V века — это история именно такого конфликта элит, растянутого на столетия момента, когда Флавий Лупицин и Флавий Аврелиан уже не будут союзниками, а будут прямыми конкурентами за власть в Империи. Собственно, большая часть жизни Аврелиана и прошла в борьбе за власть с разными военачальниками. В XIII веке это будет все так же актуально — катастрофические события 1204 года возникнут почти исключительно потому, что опасаясь власти военачальников высшая бюрократия напрочь развалила армию. Рим начал падать когда стоящие во главе Империи потянули её в стороны, оказавшиеся несовместимыми. Теория модернизации учит нас, что в основе лежали конечно объективные экономические процессы — по всей Европе знать садилась на землю и крупные территориальные образования распадались на более мелкие. Римская Империя адски долго сопротивлялась исторической инерции — в X веке (!!!) государство было ещё абсолютно унитарным. Сказалась буквально тысячелетняя традиция централизации, пока на Западе феодалы слали своих королей эротическим маршрутом, Империя била своих военачальников по рукам. Кризис XI века поставил точку в этой государственной традиции — в XII веке Империя распалась на феоды, сначала в рамках единого государства, а потом и вовсе окончательно развалилась. Римскую Империю убило историческое развитие. Убила деглобализация, если угодно искать конкретного виновника. Завершить основную часть игры я хочу цитатой из Теодора Моммзена, получившего Нобелевскую премию по литературе за свою «Римскую Историю». Моммзен обладал типом личности очень близким Риму — он был либеральным роялистом, совмещающим мечты о республике с германским национализмом и верностью кайзеровской монархии. Если кому-то вдруг не понравилось мое объяснение причин падения Рима —Моммзен этими причинами считал то, что включив в свой состав большое число варваров и возложив на них защиту границ, Рим не сумел их культурно переработать — Рим погубили варваризация армии и пацифизм элит. Римский народ отошёл от войны, возложив свою защиту на варваров, и неизбежно оказался под игом. Главной же причиной падения и вовсе стал упадок воинской дисциплины. Но нам важно не это. Вот что Моммзен писал в 1902 году: «Ещё и сегодня мы продолжаем смотреть снизу вверх на достижения того времени — геополитическую стабилизацию и, несмотря на все злоупотребления властей, относительное благосостояние народных масс при лучших императорах. Время, когда рядом с каждой казармой стояли термы, нам ещё неминуемо предстоит пережить в будущем, как ещё и многое, что было в ту эпоху» Предсказанная Моммзеном эпоха очевидно наступила. Мы живем в ней. Мы познали геополитическую стабилизацию, благосостояние, сытость и покой. Может потому местами Лимес смотрелся так современно, потому что новые римляне — это мы. Но современная история движется подчас в совершенно бешеных исторических ритмах. То, что прежде занимало порой столетия, проносится перед нашими глазами за год или два. И кто знает, познав величие Рима — не познаём ли мы и его падение?
-
Это было... монументально. А еще - безумно интересно, причем следить за своим персонажем было ничуть не более любопытно, чем за прочими. А еще, что тоже не отнять, в игру аккуратно включено много интересной матчасти, о которой я не знала. Так что огромное спасибо - за все, за каждую строку!
-
Монументальный пост, как и положено окончанию великой игры. Спасибо огромное, это был шикарный опыт.
-
Спасибо за эту историю. И за то, что нашел в себе силы поставить в ней точку
-
Спасибо! Очень интересный опыт
-
За грандиозный и трагический финал эпической истории!
-
Спасибо за игру!
-
+
Твоё погребение будет раскопано советскими археологами, которые опознают его как сарматское женское захоронение номер 456.
«Молодая женщина.
Воительница — тело погребено с оружием (акинак сарматский, церемониальный).
На теле сохранились остатки одежды (римского производства).
Смерть наступила в результате двух ранений стрелой (гуннская тип 1). Костяные наконечники остались в ранах и также были найдены.
-
Крутое завершение эпичного модуля.
Часто когда модуль завершается до запланированного финиша, чувствуешь сильную скомканность, но здесь этого нет из-за крутой проработки финальных историй БУКВАЛЬНО ВСЕХ. Отдельно, конечно, доставляют вот эти вот "Могила номер 4".
Спасибо за игру и за всё.
-
Поздравляю с завершением такого большого труда. По сути почти книга полу-интерактивная, а не игра/модуль. И это при такой толпе народа, при многих экспериментальных штуках, при разной вне-игровой турбулентности. В общем, хорошо, что до конца довёл. Лимес по сути уникальный модуль, при всех его плюсах и минусах, он дал игрокам в том числе и то, что ни один другой ролевой проект не давал. Ну по крайней мере из тех, которые я знаю.
-
Действительно.
-
За труд и талант. Отличный пост, отличная игра.
-
За финал. За то, о чем я сегодня говорила - восхищаюсь теми, кто способен довести игру до завершения. Тем более такую игру!
-
В конце концов Тиест нашел то что искал. Заслуженный отдых в конце пути.
-
Спасибо за игру!
-
Эпично и замечательно.
|
|
- А вот и я! - бодро объявил Валерка, нагнав группу только в канализационных туннелях. Он не был в восторге от очередного похода в эту вонючую клоаку, но мало того, что он смог найти близких по духу людей, так еще и смог научиться у Астольфа одному интересному трюку
Когда "Эхо" услышал жалобы начинающего барда на проблемы с упертым желатиновым кубом, то был искренне удивлен, почему Багров не взял его в "оборот". На закономерный вопрос, что это вообще значит, мужчина только хмыкнул и сделал несколько размашистых движений своей дирижерской палочкой. Эффект "отрыва" от реальности Валерки был по мощности схож с трипом от ЛСД, которое он отродясь в жизни не пробовал - весь мир сверкал и играл всеми красками на свете, а оркестр из неведомых доселе инструментов, количество которых не сосчитать, искажал сознание божественной арией. Перед тем как прийти в себя на полу на коленях с полными глаз слез счастья, Багров уверовал за эти десять минут что зовут его Марио Бароли, что он торгует на рынке репой и что на голове вместо волос у него трава как на газоне. На просьбу научить этой "музыке" Астольф посмеялся, но сказал, что раз он ее слышал, значит в потенциале будет способен на такое в будущем. А потом показал, как можно "говорить" с теми, кто настолько слеп, что не видит нечего дальше своего носа
- Я тут пока на рынок мотался, встретил кое-кого, и он мне посоветовал, что можно сделать в нашей ситуации,- сообщил Валерка, наблюдая за безуспешными попытками товарищей достучаться до рассудка куба. Не настроен он на беседы, толку то с ним по-нормальному говорить?
- Если не получиться, значит придется по старинке... -закатав рукава рубахи, бард пару раз судорожно вздохнул и начал методично пощелкивать пальцами, вспоминая, что делал "Эхо" во время разъяснений. Выглядело как полный бред, но черт побери, звучало как конец света. Попробовать точно стоило
- Кто ты, Аар?
Щелк
- Почему ты здесь сидишь? Тебя все гонят, ужасное же место...
Щелк-щелк
- Зачем здесь, Аар? Неужели нет больше в городе мокрых луж?
Щелк-щелк-щелк
- Языки давили на тебя? Они заставили тебя?
Щелк-щелк. Щелк
- Ты знаешь, почему мы пришли сюда? Да, ты знаешь
Щелк-щелк. Щелк-щелк
- Но что если это не так? Что не так, Аар?
Щелк. Щелк
- Почему мы вернулись, Аар? Тебя кто-то дурачит?
Щелк.Щелк-щелк-щелк
Может, нас вообще не существует? Ты давно здесь, вот воображение и шалит...
Щелк
Это все один большой заговор
Когда воздух туннеля буквально кишел эхом от ритмичных пощелкиваний, которые словно надоедливые мухи "садились" на тело слизня и порождали в его голове ворох странных и тревожных мыслей, которые пошатывали непоколебимость нарушителя порядка, Валериан раскинул руки широко в стороны и глубоко вздохнув, одним мощным движением хлопнул в ладоши. Но ни Жора, ни Оравер не услыхали звука удара - только Аар и парень слышали канонаду, что разверзалась в стенах коллектора, словно из невидимых далей сюда надвигалась невидимая грозовая туча. Грохот нарастал и нарастал, но не вызывал того смятения и ужаса как раньше. Багров создавал этот шум и подчинялся он только ему самому. И он был, черт побери, великолепен
- Нужно уходить Аар,- голос Валериана раздавался набатом в мозге куба и словно весь мир сузился в одну сплошную шору с парнем на ее конце,- враги не дремлют, они придут по твою душу, как жадные грифы, что вьются над трупами поверженных в бою. Кто они? Одному лишь богу известно, чье лицо им взбредет принять в этот час... - градус пафоса рос с неприлично огромной скоростью, но остановить парня уже было не возможно. "Валериан" начал набирать силу а Валерка ощущал себя так, словно его вжимает в сидение самолета, пилот которого начал набирать скорость для скоро взлета
- Еще не все потерянно - туннели длинные, выходов много. Мы сотрем твои следы, сокроем твой путь в безопасной тени. Торопись, Аар, время не любит ждать - оно только забирает лучших из нас и оставляет пепел на губах... Беги, Аар - не твоей судьбе настанет конец в сиях зловонных застенках, перст злого рока не должен коснуться твоих дум. Спаси душу, о Аар, пока не настал час расплаты за чужую гордыню и ошибки...
|
|
|
|
-
Гадский телефон, чей звонок всегда означал, что придется работать.)))
-
За расправу над телефоном. XD
-
Живенько!
|
Клавдий и все, кто стоит и смотритСегодня — ласковое солнце. Впервые за наступивший год, вы можете почувствовать прикосновение его лучей, ощутить тепло. Вчера вы сжигали тела мертвых. Сегодня вам предстояло похоронить живого. На сей раз не было улюлюканья, свиста и смеха, как когда сжигали Требония. Все лица остаются одинаково суровыми и неподвижными. Люди не хотят зрелищ. Они просто хотят чтобы тот, кто в их представлении лишил их еды, умер. Их вполне устроило бы и простое усечение головы, но Константин объяснил всем мудрость плана Луция. — Пришлось бы рыть могилу. Этот мудак не заслужил такой чести. «Не заслужил» — Клавдий слишком хорошо ощутил горький вкус этих слов, всю их несправедливость. Он римский гражданин, и все же не нашёл законного суда. Он никого не предавал, и все же его нарекли изменником. Он не бежал и готов был и дальше лечить всех без разбора — а эти люди ненавидели его и жаждали его смерти. Ночью, Квирина молился, молился за упокой собственной души. Чёрному небу покаялся он во грехах своих и попросил Господа принять раба Его. Вспоминал лекарь свою жизнь. Вспоминал, как сражался за Империю под Ктесифоном — кровь свою проливал! А что насчёт Луция Цельса Альбина? Он хоть раз пролил кровь за Империю? Или он как и все властолюбцы лишь прикрывался красивыми словами о пятидесяти миллионах жизней, посылая людей на смерть мановением руки? Луций не взял в поход священника — так что даже в последнем причастии, привилегии всех преступников-христиан, Квирине было отказано. И вот сейчас, связанный, бредущий под охраной легионеров к плоту, Клавдий смотрел в лица тех, кого спасал — Татиона, которого зашивал в пустыне под Ктесифоном, Аспурга, которого выхаживал после кулачного боя, Эрвига, которого зашивал после схватки с Серым Призраком, Аделфа, которому спас не только жизнь, но и ногу, Тиеста, которому спас жизнь, хоть и не спас глаз... Ни один не заступился за тебя. Ни один не сказал и слова против. Ты понимал их всех — своя рубашка ближе к телу. Но понимал — не значит принимал. Ты римлянин, и умрешь как римлянин. А они будут жить с тем, чему позволили случиться. С тем, как при них на смерть шёл невиновный — а они просто стояли и смотрели. Они переживут. Это ты мог сказать как специалист по чёрной жёлчи. Гектор вызвался лично исполнить приговор. С вашей встречи на войне всё началось — символично, что он всё и закончит. Сам привяжет к твоим ногам здоровенный валун. Дёрнет веревку, убеждаясь в крепости узла. Тебе не завязали рот. Ты ещё мог что-то сказать. Наконец, один легионер берет тебя под локти. Другой поднимает камень. Вас сбросят разом — так, чтобы ты тут же пошёл на дно. Магистриан выбрал для тебя мучительную смерть. Ты знаешь, что тело попытается помешать тебе дышать, затем ты начнёшь глотать воду, и только потом совершишь рефлекторный вдох. Тогда и придёт боль, чудовищная боль... Потом ты потеряешь сознание и у тебя остановится сердце. Страшная смерть. Не такая страшная как сожжение заживо, но всё же. Гектор подходит к тебе. Чуть хлопает по плечу, словно провожая в последний путь. Внезапно, наносит короткий удар в грудь маленьким ножом, спрятанным в руке. «Прямо в сердце», — успеваешь подумать ты, — «До чего точный удар»
Всё, что мог сделать для тебя трибун за спасённую жизнь. Римлянин должен умереть от клинка.
Римлянин должен умереть стоя. Вот и всё. Солдаты сбрасывают лекаря вниз. С громким плеском, тело и камень падают в воду. Человек жесток. Бог милостив. Клавдий Тиберий Квирина умер мгновенно. Умер, как подобает римлянину. Люди посмотрели ещё немного на бегущие по воде круги, и разошлись.
|
От огня горло пекло и сильно резало в глазах. Лицо и руки горели, вернее было такое чувство пульсации, что каждый раз казалось, что кожу поливают горящим маслом. А ещё чертовски хотелось спать. Ночь длилась вечно. Одновременно с этим, каждый раз, когда трибун отвлекался, а потом крик или резкие сполохи пламени снова возвращали его к реальности — было чувство, что все начиналось заново. Запах гари. Утро наступило внезапно, во всяком случае для Гектора. Вот сейчас, только-только, все суетились, бегали и кричали, пламя лизало тьму и... Тишина. Стоны солдат, а потом просто тишина, изредка прерываемая тихим шипением остывающих углей. Итог побега? Запасы, лодка, смерти... Твою ж мать! Ну как же так? Гектор отрешённо оглядывался, наблюдая обугленные, почерневшие ящики, остатки припасов. Тела солдат с черными пятнами сажи. Людей в оцепенении. Луций буквально озвучивает мысли Татиона. Во всяком случае в той части, что касается разгребания дерьма. Почему? Да потому, сука, что вкус этого самого дерьма уже чувствуется во рту. Пополам с гарью. — Мы справимся. — трибун смотрит на магистриана, кивает молча, а потом продолжает, — должны. На повестке дня было много дел. Времени расслабляться и в помине не было. Сперва трибун объявил, что новым деканом у лучников становится солдат из их числа. Такое решение было принято с ясным пониманием, что на первых порах стоило приглядывать, помогать, ведь опыта как ни крути, а новому декану не хватало. Однако, с другой стороны, все когда то были впервые куда-то назначены, и как, если не в подобного рода ситуациях, себя можно проявлять? Ко всему прочему, один из числа "своих" — это лучше, возможно это даже как-то сплотит их. Следующим делом стала организация постройки плотов. Очередной прощальный подарок Архипа, то есть так, братцы, если вы с голоду подохнете от нехватки припасов, то хоть херней этой умаетесь сначала! Сначала Татион распределил людей на группы: одна должна была заняться заготовкой материала, другая обработкой бревен и веревок, а третья — непосредственно сборкой плотов. Это всё кончено только после пусть и не слишком положительного, но отдыха. С пайком. А ещё Гектор попросил собрать дров на погребальные костры. Это по всей видимости, вторая часть привета гребаной троицы... Отправился на поиски Аделфа, впрочем, нашёл его довольно быстро. — Мне нужна помощь, - трибун отвлёк лекаря, — похороны. Проведешь обряд? Казнь. Все время до вечера Татион не видел Клавдия. Конечно он заметил, что врача Фейрузы арестовали, но Тиест ведь тоже был изначально с арабкой? Клятва верности. Все дело в ней. Самое, вот самое ублюдское в этой ситуации — врач вряд ли стал бы заменять слово казнь словом ситуация — то что Гектор все понимал. И всех. Солдат, которые шушукались за спиной о том, что Квирина колдун, шпион и кто-то ещё там, мать вашу. Рабов, которые плели ещё того хуже. Луция, который так уж сложилось оказался в этом пересечении реальности, что именно он принимает такие решения. Цена таких решений велика, непостижимая для других людей, чьи жизни, судьбы двигаются по другим орбитам. И конечно же Гектор понимал Клавдия... Спасти свою жизнь — просто дай клятву. Пусть и новую, не такую важную и ценную для того кому дают, зато дарующая новую жизнь тому, кто её даёт. Как и Клавдий, Татион не стал бы давать новую клятву. В этом и суть клятв — платить за них самую высокую цену. Невозможную. Иначе это не клятва, а чушь. Слова. Пустые слова. Трибун слушает магистриана и молча кивает. Он сам отправляется к врачу, поправляя пояс.
Гектор подходя, достаёт и прячет приготовленный маленький нож. Он скажет Клавдию что собирается сделать. Если он против, то не делает.
-
В этом и суть клятв — платить за них самую высокую цену. Невозможную. Иначе это не клятва, а чушь. Слова. Пустые слова.
+
-
Спасибо за игру
-
Горькие мысли человека, который и сам все понимает, но... Есть приказ.
|
Луций кивает. Этот, как Архип, на колени бухаться не будет.
Он встает, кладет руку на шею Клавдия и приближает губы к его уху.
– Квирина, – говорит он тихо, почти шепотом. – Ты болен. Это как болезнь, пойми. Сначала это вроде бы незаметно, и ты просто смолчал там, где надо было сказать. Потом закрыл на что-то глаза. А в один прекрасный день совершенно естественным оказывается выбор стороны. А если болезнь запущена, то ты берешь и поджигаешь склад. Может показаться, что ни с того ни с сего, но нет, это всегда начинается заранее. Просто у одних это прогрессирует долго, а у других быстро. Ты хорошо боролся, жаль, что это все же оказалось сильнее тебя. Ты сделал это один раз, сделаешь и опять, такова природа человека. Когда лечишь людей от разлития желчи, средств много. Когда лечишь Империю от измены, средство одно. Ты вот специалист по многим болезням, а я всего по одной. Я тебя вылечу, архиатр.
Он легонько, успокаивающе похлопывает его по шее.
– Обещаю, что если после похода от твоих денег что-то останется, я прослежу, чтобы их отдали в приют. Был бы ты язычником, я предложил бы тебе сделать все самому. Адельфий приготовил бы яд... Но. Мы же христиане. Мы не можем толкать друг друга на самоубийство, верно?
Луций отнимает руку.
– Помолись за нас всех.
Потом зовет стражу.
– Увести!
***
На вечернем построении Луций сначала смотрит на солнце. Потом опускает взгляд на врача.
– Клавдий Тиберий Квирина! Как добровольно оказавший помощь предателям, ты будешь казнен. Если у тебя есть грехи, в которых ты желаешь исповедаться, сделай это сейчас. Затем ты будешь утоплен в реке. Трибун Татион! Проследить за исполнением приказа.
Он думает о том, как Квирина будет непроизвольно оттягивать вдох, а потом все же вдохнет, и вода могильным холодом заполнит его легкие. Короткая агония, последний трепет – и все. Он вдруг впервые замечает, что Квирина вообще-то красив, пожалуй, красивее, чем Марк. Марк ещё мальчишка, а Клавдий уже мужчина.
И здесь красивые места, хоть и дикие. Символично.
Хотя какая разница?
Но по крайней мере, он умрет в чистых одеждах. Вода смоет всё.
|
Милостью божественной или просто слепой удачей, но у преследователей оказалось не так много стрелков. Впрочем, для трех беглецов этого оказалось вполне достаточно, чтобы экипаж утлого суденышка пролил кровь. Ярко вырисовывающаяся в колышущемся свете факелов и пожарища фигура безвестного римского солдата была похожа на старинную статую – такая же пропорциональная, столь же могучая в застывшем на миг движении – зримый символ могущества Рима, который, раз приняв в свои крепкие, удушающие, похожие на тиски объятия случайных жертв, просто так их не отпустит. С тяжелым гудением, вмиг воскресившим в памяти далекий год боев под Ктесифоном, пущенное крепкой рукой тяжелое копье просвистело мимо, глубоко распахав щеку беглянки. Несколько пальцев в сторону, и быть бы Фейрузе мертвее, чем камень на морском дне. Везение – еще одно маленькое везение в череде прочих. Но их-то и стоит бояться: они вычерпывают до самого дна чашу удачи, и в тот момент, когда жизнь не одного, но многих повисает на волоске, вновь отпивающий из нее видит только сухое, словно глубины Бадията, медное дно. А вот момент, когда незримый лучник сорвал стрелу в песнь, царица-рабыня упустила. Она только увидела, как сдвинулся в сторону Архип, и как удар бросил мужчину на дно лодки. И почти сразу же над головой крылом ибиса хлопнуло белое полотнище паруса, принимая собой могучие порывы попутного ветра и унося суденышко и беглецов от людей скорого на расправу магистриана. То-то Альбин будет локти кусать! Вот только… Все негодование магистриана не сможет изменить того, что его присные все же смогли напоследок отомстить за гибель своих соратников. Не надо быть лекарем, чтобы понять, что чернооперенная стрела, выпущенная меткой рукой кого-то из цельсовых варваров, оборвала нить жизни Архипа. Ах, если бы здесь был Тиберий-шифокор, он бы мог как-то исправить ситуацию! Но лекарь толи не успел за беглецами, толи не захотел подвергать свою жизнь угрозе – как бы то ни было, помочь сагиттарию было некому. Фейруза догадывалась, сколь нестерпимую боль причиняет мужчине рана. Но понимала, что стоит вынуть стрелу – он быстро умрет от потери крови. А еще лахмидка отчетливо поняла, что тот, кто обещал защищать ее, сдержал свою клятву. Если бы не Архип-азадан, то оперенная смерть нашла бы ее грудь. И как отреагировать на это, арабка не знала. Традиции и воспитание требовали скупо поблагодарить выполнившего свою работу слугу, а сердце плакало кровью за верного соратника, так и не успевшего стать …другом? Тонкая рука бледной от ран царицы мягко ложится на щеку мужчины. В темных глазах – печаль, губы, изгибавшиеся некогда парфянским луком, горько смотрят вниз. Подрагивающие пальцы аккуратно гладят умирающего. Таш... Спасибо, Архип. Я… Я знаю о серебре и о том, что оно значит. И ты прав, мой спаситель, мне действительно стало легче. – Измученная женщина прерывается, переводя дух. - И от того, и от того, что я очистила свою душу от дэвы, сумев победить ее. – Лахмидка слабо улыбается, но грусть никуда не уходит. – За это, пожалуй, следует быть благодарной Альбину: если бы он не убил меня, я бы не смогла стать свободной. И не стала, если бы… - царица сглотнула и отвернулась, кляня себя за слабость, - не ты. «Язат Антар! – взмолилась женщина. – Я не знаю, взывать к тебе, и могу ли я вообще просить тебя о помощи. Но если ты меня все-таки слышишь, даруй жизнь этому человеку – без него мне будет сложнее исполнить волю твою. Заклинаю тебя, о Стоящий-среди-смертных, откликнись на мою просьбу и не дай умереть Архипу! Он еще нужен живым.
-
В тот раз я тоже сравнивал Фейрузу со статуей. Спасибо за симметричный ответ, это правда было... приятно и мило.
И вообще, за всё.
-
А Тиберия никто и не звал
-
Царица!
-
Проникновенно! А еще лахмидка отчетливо поняла, что тот, кто обещал защищать ее, сдержал свою клятву. Если бы не Архип-азадан, то оперенная смерть нашла бы ее грудь. И как отреагировать на это, арабка не знала. И вот это круто! Таш... Спасибо, Архип. T_T Ну и... Луций: Не стрелять! Не убивать! Луций: Врачей позовите! Луций: Я не стану надевать на неё цепи, которые могут её убить. Фейруза: Следует быть благодарной Альбину: если бы он не убил меня... Луций:
-
Лишь мы с тобой видим горькую иронию этой сцены. И ее ты отыграла блестяще.
-
грустно это все
|
|
"Жаль, мне не довелось увидеть твой Рим, трибун, не удалось согреться в лучах его Света," — думает Архип, бросая Гектору в ответ последний горький взгляд вместо заострённого металла, — "Мой Рим неуютный дом, разорённый, полупустой и обжитый безразличными незнакомцами. Мой Рим, это повязка дисциплины на глазах, которую снимают, когда очередному вознице-императору нужна кровь варваров, и которую повязывают обратно, чтобы забытый на лимесе легионер не видел мира с врагами. Мой Рим — это бесконечное состязание господ, их интриги и потеха, их тени-стрелки, не ведающие правил, мишень — любой и каждый, а ставка — целые провинции, уж точно не медяк в латрункули. Я вернусь и застану свой Рим всё тем же — реки и поля, предгорья, вершины. И зло. Жаль... и спасибо, что не успел научить иному. Что не повязал поверх той повязки ещё одну. Что дал ровно столько, сколько надо было для простого шага вперёд. Предательство — ужасная плата за такое добро, но я не мог позволить безумию победить. Не с этой жалостью в сердце. Мне нет прощения. Мне нет Рима."
Он поворачивается к спутницам и кривится, силясь выдавить улыбку, хотя внутри всё кричит от самоненависти.
Если бы он только знал, что поджог отвлечёт не всех.
Если бы знал, что Фейруза оставит Юнию лишь тень шанса выжить.
Если бы знал, что убьёт Эморри, но погибнет и сам...
Он бы сделал всё то же самое.
Митра прав: демоны — тоже мы.
Непрошенной и нежданной ночной гостьей приходит судьба.
Напрыгивает сзади, обнимает за шею, резко целует в спину.
Нашла тебя, глупый — спасибо, что дал знак. Наконец-то мы вместе...
Архип падает и не чувствует боли от ударов о жёсткие рёбра лодочного каркаса, углы лавок, уключины.
Только жар по позвоночнику, оторопь, гул в голове.
...Но если бы знал он, то знала бы и добрая Аттия, так же честнее? Прошла бы тем же путём? Поддержала бы, помогла бы?
А он решился бы, останься в полном одиночестве?
Теперь уже неважно.
— Помнишь... — сипит Архип, не видя в темноте лица рабыни, но помня каждую её черту, — я же та фишка, что когда надо... меж двух вражеских вклинивается. А ты... несёшь... знамя.
Он нащупывает её руку и сжимает как может крепче — едва-едва, не понимая, что это она уже давно греет его ладонь своими.
— Госпожа? — телохранитель вяло крутит головой и мокро кашляет, чувствуя на зубах солоноватый привкус, — Не приближайся... к Луцию Цельсу Альбину. Тиест видел его... Серебро. Внутри. Как свечение. Это оно... сводит тебя с ума. Ты же... ты же уже чувствуешь себя... лучше?
Впервые после смерти на посвящении — страх. Не перед смертью окончательной. Перед возможной ошибкой. Главнейшей из всех вероятно допущенных.
-
Что тут скажешь...
Архип все время ходил по тонкой грани.
Архип мог бы быть обезглавлен, как опасный раздолбай, на Дунае.
Архип мог бы быть повешен, как насильник и лжец, в Новиодуне.
Архип мог быть приговорен, как командир, которого подставили собственные подчиненные, во время заговора Кая Бозы.
Архип мог быть казнен, как легионер, прозевавший собственный лук.
Архип мог бы утонуть, как наивный мечтатель, в Данаприсе.
Архип мог бы быть растянут на дыбе, как изменник, в лагере. И просто заколот, как дерзкий мальчишка.
За весь модуль, не считая кабана, он убивал и калечил только своих товарищей.
И все же... Кто он, косячник-предатель или герой?
С точки зрения Луция – недалекий человек, который во всех ситуациях всегда делал неправильные выводы, и поплатился за это слишком поздно. С точки зрения митраистов, наверное, предатель.
Но с точки зрения истории, сюжета этого модуля – он однозначно герой, закрывший собой того, кто был ему дорог, и глупо с этим спорить). И в итоге умирает он, как герой.
Мне кажется, это крутой путь.
-
Интересный персонаж
-
Самоотверженная отвага и прекрасный пост!
|
– Гроза пройдет мимо! Саваг знает приметы! – рубит Луций воздух рукой. Кто-то нанес удар по припасам. По самому ценному. Зачем? Чтобы они умерли здесь голодной смертью? Да для этого можно было сжечь корабль. Кто-то хочет, чтобы экспедиция повернула назад. Или же это просто диверсия? С целью отвлечь внимание. Но от чего? Арабки? Кто-то из них решил перейти обратно на сторону Фейрузы? Как она их заставила? Архип? А может быть! Может быть его глупость только напускное, и он не так прост. Но у Фейрузы есть и другие люди. Рабы, например. Кто-то из рабов? Но нет, это и впрямь глупо, они же сами и передохнут. Гуннский лазутчик? Возможно. Но для гуннов припасы – это добыча, зачем её сжигать? Нет, гунны угнали бы скорее уж лошадей. Можно долго сидеть и думать, но времени-то как раз и нет. Соображай быстрее, Луций. Ни на что у тебя времени нет. Где ты сейчас нужнее всего? – За мной! – раздраженно рявкает он, приняв решение.
И ведёт их обратно в шатер, оставив одного из солдат снаружи.
– Что бы там ни произошло, трибун Татион справится, – говорит Луций. – Если ты, Тиест, можешь помочь ему, вызвав дождь – вызывай. А теперь так. Удар не случайно нанесли именно сейчас. Это куда проще было бы сделать потом, когда все уснули бы. Нет, я думаю, их интересует что-то, что в этом шатре, пока мы это не нашли. Поэтому мы останемся здесь. Клавдий. Я уважаю тебя, но увы, мне придется тебя связать и заткнуть рот. Как и раньше, это всего лишь мера предосторожности. Я надеюсь, что это тебя не обидит, ведь и твои пациенты не обижаются, когда ты режешь их для их же блага. Тиест, поскольку ты принес клятву, я тебе доверяю. Не обмани моего доверия, мистик.
– А теперь мы потушим огонь и сядем у стен, и будем сидеть тихо, как мыши. Если кто-то попытается проникнуть в шатер, в проем со стороны входа его будет видно, а ему нас, нет. Если же попытается разрезать ткань, мы это услышим. Брать по возможности живым. На землю! Выбирайте места почище. Знаю, знаю, неприятно. Придется это перетерпеть, друзья мои. Зажмите носы и дышите через рот, главное тихо.
Затем он говорит легионеру на входе:
– Стой на посту, иногда обходи шатер по кругу. Если тебя попробуют отвлечь – сделай вид, что отвлекся. Увидишь, что что-то происходит – кричи об этом так, как будто зовешь людей из лагеря. Короче, сделай вид, что мы ушли в лагерь. Не бойся, воин, им нужен не ты. Давай, во имя Рима, здесь твой пост.
Он возвращается назад.
"Блядь, – думает он. – Вот у кого-то служба – говорить умные речи в красивых залах. А у меня? Одно дерьмо! Люди через одного предают. Выдали безумную бабу в напарники, которая мало того что своими ебанутыми замыслами может гуннов на Рим натравить, ещё и не стесняясь, свежует людей... Придурошные идиоты думают про меня не весть что. Ещё и пожар теперь! А в заключение, для полного счастья, я должен лежать рядом с лужей крови и дышать дерьмом. Сука. Не знаю ещё где, не знаю ещё кто, но кто-то за это заплатит мне. Утешает только одно – я не знаю другого человека в Империи, который стал бы это всё терпеть. Я легко назову три десятка агентов, которые подняли бы лапы и сказали: "Нет, мы не пойдем дальше!" Хер вам. Я пойду до конца. Я Луций Цельс Альбин, и от меня зависят пятьдесят миллионов жизней. Я сказал Архипу неправду. Никто не придет меня сменить. Никто не закроет Империю грудью, если меня не станет. Я – последний рубеж. Ладно. Пятьдесят миллионов жизней стоят того, чтобы пережить и не такое дерьмо, а я не белоручка. Я был в местах похуже."
|
|
|
|
Совместно с Архипом
В иной раз Архип бы наверно обиделся, напрягся или по крайней мере попытался бы запомнить дерзкого легионера. «Центенарий» или нет, а вот ранга декана Архипа вроде бы пока никто не лишал, так что вполне могли отлиться мелкой язве с копьём и щитом её мелкие едкие слёзки.
Вот только в этот раз… эксплоратор даже не взглянул на парня со слишком длинным языком. Выдержал строгий взгляд Деция и, холодно, кивнув, прошёл в лагерь. Всё вокруг казалось каким-то покинутым, брошенным, будто не свой это был лагерь, а чей-то чужой, только что захваченный. Остатки еды в траве, опрокинутые скамьи, вытоптанная тут и там земля. И безразличные караульные всюду. Практически осадное положение.
К палатке магстриана Архип подошел уже посвежевшим, в новой опрятной тунике, но ещё более хмурым. Успел срисовать ситуацию, приметить наиболее охраняемый шатёр. Фейруза явно там и, скорее всего, с Клавдием, раз к нему не велено пускать. Уж не хотели бы допустить общения членов свиты персиянки, про Тиеста с Аттией то же самое сказали бы, но нет. Значит, служитель Асклепия врачует раненую, и ему просто нельзя мешать. Тем более, что до сих пор наружу не вышел. Значит, рана серьёзная. А раз Тиеста нигде не видать, может, и мистик ему помогает.
Зато Архип приметил Аттию, стоящую потерянно неподалёку от запретного шатра. Медлить и колебаться эксплоратор не стал.
– Привет, – кажется, девушка увидела его ещё на подходе и может даже слегка испугалась его угрюмости, поэтому Архип попытался хотя бы тон смягчить, — Вот дела, да? Как ты, всё в порядке? Я слышал в общих чертах, что госпожа повздорила с магистрианом, но подробностей не знаю.
Он не задал прямого вопроса, но уже по его напряжённой позе и тому, как он склонился вперёд, чуть нависнув над рабыней, было ясно, что её рассказом эксплоратор более чем заинтересован.
Сейчас держаться рядом с шатром казалось лучшим решением. Вдруг Клавдию понадобится помощь или госпожа (если она вообще жива) захочет отдать распоряжения. Так Аттия уговаривала саму себя. На самом деле ей просто было некуда идти. И некому сейчас было подсказать. События оседали на языке солено-железным привкусом, а перед глазами была только алая пелена. Все случилось так быстро.
Впрочем, если ее еще не прогнали, значит, она никому и не мешает. Конечно, она не будет и пытаться заглянуть внутрь и узнать, что происходит. Все и так начеку и очень злы, любое движение расценят превратно, доказывай потом, что ты просто хотела помочь. Когда-то казалось, что страшно посреди моря. Но бывает и так — еще страшнее.
Аттия знала, что Тиест жив, что Клавдий Квирина сейчас в палатке с госпожой Фейрузой, но жива ли госпожа… Но ни разу не попался на глаза Архип. Его точно не было на празднике, не было среди легионеров. Не случилось ли еще чего-то? Этот день уже окрасился кровью, неужели несчастиям не будет конца? Она волновалась, за госпожу, за ее свиту, за себя, конечно тоже. Нет ничего хуже этой подвешенной неопределенности. И время как будто течет медленнее. Издевается.
Аттия опять начала задыхаться и заставила себя сделать вдох. От паники никому не станет лучше. Сжала пальцы в кулак, разжала. И еще раз. Приложить бы холодную сталь к коже, чуть надавить… Легче было бы успокоиться и прийти в себя. Но, конечно, у нее ничего не было. На этот раз действительно абсолютная пустота.
Она пропустила знакомый силуэт, моргнула, вдруг показалось. В такой суматохе немудрено ошибиться. Но нет, это Архип! Живо! Это показалось добрым знаком, может, найдется еще выход, может, не так ужасно все обойдется. И госпожа жива останется, и все остальные тоже…
— Архип! — он тоже выглядел не самым лучшим образом, да и кто из их компании вообще сейчас может похвастаться хорошим состоянием? Спросить бы, что с ним случилось, но тому явно хотелось поговорить совсем о другом.
— Повздорила… — слово совсем не подходило ситуации. Как нечто несерьезное, вроде ссоры рабынь из-за лучшего отреза ткани. — Госпожу пришли арестовывать. Она была одна в своем шатре, а вышла из него… Пахло кровью, это и была кровь. Как будто…
Она прервалась. Как будто она выпускала себе кровь рана за раной, чтобы она вытекала из ее тела медленно.
— Это была не ее кровь… Чужая. Телохранительницы не стали защищать госпожу, они больше не служат ей. Отказались. Клавдий пытался помочь, но его ударили.
Все будто снова стояло перед глазами.
— Но госпожа не хотела сдаться, — Аттия и не подозревала, что Фейруза может обладать такой силой, будто нечто неземное вело ее, чужеродное. Дэвы, мучающие ее душу? — Она такая сильная, смогла выхватить копье и атаковать магистриана. Сражение… все было быстро, я стояла не так близко, и на самом деле лучше этого и не видеть было… Госпожа ранила магистриана, но сама… Он… мечом… в голову…
Слова отказывалась собираться во фразы. Обычные слова, которые вместе обозначали ужасные вещи. Жестокие.
— Госпожа Фейруза ударила магистриана Луция копьем в грудь. А ее ударили в голову, она лежала на земле без сознания, я не знаю, жива ли она. И не знаю, что теперь будет.
Выдох.
-
Сильно. Такие, совсем настоящие переживания заложницы обстоятельств.
-
И я не знаю, что теперь будет.
-
Сжала пальцы в кулак, разжала. И еще раз. Приложить бы холодную сталь к коже, чуть надавить… Легче было бы успокоиться и прийти в себя.
Многие игроки забывают про такие склонности, которые отыгрывали в самом начале, но ты не забываешь, и это здорово!
-
+
Госпожа Фейруза ударила магистриана Луция копьем в грудь. А ее ударили в голову, она лежала на земле без сознания, я не знаю, жива ли она. И не знаю, что теперь будет.
Теперь все будет хорошо, все умрут.
|
|
|
Вздохнув, что преимущество во мнениях не на её стороне, девушка смирилась, что придётся идти к этому управляющему. Значит, надо поскорее да поточнее войти в образ... средневековой... убийцы?...
По пути с порога до секретарши она и собиралась с мыслями для этого. Пыталась разобраться, сосредоточиться на тех умениях, рефлексах, мыслях, которыми обладала раньше и которыми обладала теперь. Это... Впечатляло, в каком-то роде. Женя только сейчас осознала, что именно имела в виду Алиса под "новыми навыками" ещё тогда, в лесу. Сначала девушке казалось, что тело просто двигалось легче и точнее, но сейчас она ясно понимала, что никогда и нигде - на Земле - не научилась бы махать таким тесаком, каким прикончила тех уродливых комаров... Кровопийц, теперь она точно помнила, как их называют. Не научилась бы и вскрывать замки, и так держаться теней, не узнала бы того, как преступники приходят к своим тайным знакам по одним и тем же правилам - и не подмечала бы мельчайшие сокращения мышц лица эльфийской секретарши. Хех, она уже и не удивляется, что та - эльф, и воспринимает собой разумеющимся само это знание.
Сам Управляющий, видимо, местный мэр, Евгению всё ещё смог удивить. Немного, после вида разношёрстной толпы на улице, но всё же. Вот как объясняется его трёхсотлетний возраст.
А Валериан-то!... Хорош, как в роль вжился. Прям-таки трубадур! Ну-с, надо бы и самой не отставать.
— Если никто не возвращался, это ещё не значит, что никто не выбрался, верно? Может быть, они просто не собираются возвращаться в мышеловку... Впрочем, мы ведь никуда не торопимся. Как бы ни было, хм, необычно наше положение, но оно может послужить довольно отрадным перерывом от нашей рутины - я уверена, у каждого тут была до попадания своя, в своём мире. Во всяком случае, будем рады помочь вам, главе города, чем сможем.
Робот, значит, вернее, какой-то магический голем. Но всё равно хмыкает, говорит и ведёт себя довольно... по-человечески. Может, всё-таки удастся разобрать, что это за личность? По манеризмам, или как это называется. Посмотрим, что ты умела, "Даял"...
|
"Теперь в Совете останется только одна элифэ из числа первых", - думал Шорох, рассеянно вертя в руках Первый клинок. Уже давно он выцарапал на нем острым камнем имена тех, кто отдал свою жизнь в первом бою с пауками. Тусклый свет догорающего костра высвечивал знаки имен:
"Острая листва". Неуклюжий первый лук в девичьих руках - и одинокий Танец смерти.
"Старый Ясень". Жилистые узловатые руки, перебирающие кровавые внутренности зверя, - и клок седой бороды на фоне бушующего пламени Стены Огня.
"Липовая Маска". "Что сели, лодыри!" - и стремительный полет темной фигуры с копьем в руках на паука-меченосца.
"Шелестящий Ветер". Рука, тренькающая на самодельной арфе - и та же рука, выпускающая стрелу в сторону паучьих морд.
"Синее Небо". Язык, слизывающий кровь от ран после тренировки, - и простенькое копье, падающее из мертвой руки.
Он положил Первый Клинок на место, у своей лежанки. Когда-нибудь им будет владеть тот, кто не помнит лиц этих элифэ. Пусть же он знает, что когда-то Талала не боялись выходить на врага с голыми руками и острыми палками.
И теперь Дуб.
Все было не зря.
Шорох погасил огонь и улегся. Сон не шел. Через деревянную стенку жилища разведчик слышал глуховатые скрежещущие звуки - это Яснорада растирала между камнями кору Древа, которую она набрала днем. Она собиралась как-то приготовить эту кору для еды. Шорох пока не понимал как это возможно, но если дело дошло до голода в племени - сгодятся все средства. Древо дало им убежище - оно же, быть может, даст им и еду. Жаль, не сезон для листьев, а то бы попробовали готовить и листья. Тут Шорох вспомнил, как в сезон дождей из трещин и сломанных веток Древа порой текла чуть мутноватая жидкость, которая загустевала на воздухе и которую иногда собирали муравьи. Такие же потеки он видел и на других деревьях. А что, если после холодов попробовать собрать немного этого древесного сока на еду? Конечно, одной только этой жидкостью сыт не будешь, но раз уж дело дошло до скобления коры, то любая прибавка может спасти чью-то жизнь...
Холодное утро застало его уже на ногах. Дел было много. Орудуя двумя палками, Шорох выкатывал наружу горячие камни из очагов. Вскоре образовалась тропка голой земли, ведущая к полям. Увидев, как быстро эта тропка покрывалась инеем на морозе, разведчик вполголоса выругался и стал выкладывать по тропе сухую дорожку из старых листьев, прутьев и трухи от травяных лежанок.
Шаман тем временем сооружал какую-то странную конструкцию из веток, на которую тут же примостились десяток леатов, намертво вцепившихся в нее лапками. Увидев, как Ясень несколько раз примерял на себя эту сетку, разведчик сразу все понял. Он принялся успокаивать тех зверьков, которые, сидя на сетке, нервно попискивали и крутили головами по сторонам.
Первые работники побежали по тропе к полям. В воздухе замелькали хитиновые клинки и связанные пучки веток, отбрасывавшие снег из-под ледяной корки над кустиками сгаты. Ночной Шорох, дождавшись своей очереди, тоже выбежал наружу и, чуть не поскользнувшись на сырых прошлогодних листьях на очищенном участке, подхватил заготовленные пучки. Снег летел из-под его рук в разные стороны. Сменившись несколько раз, Шорох стал думать, что опять проделывать в следующий холодный сезон такую тяжелую работу было бы глупо. Например, он сам при постройке укреплений вокруг древа специально присыпал корни своих саженцев сухой травой и листьями. Наеврняка стоит каждый год перед сезоном холодов проводить такую работу и над полями сгаты. Конечно, кустарники так просто листьями не засыплешь - нужно хотя бы навтыкать в ряды небольших прутьев, чтобы удерживали насыпаемый покров. А после холодов все это нужно будет убрать. Работы, конечно, немало, но если собраться всем племенем, используя последние теплые деньки... И в любом случае это проще, чем заниматься спасением кустов зимой.
- Тридцать! - прокричал дежурный в дверях.
Работающий на поле элифэ бросил клинок и побежал ко входу, паря дыханием. Внутри его уже ждал Шорох, вместе они переложили накидку из леатов на тело разведчика, и тот торопливо зашагал к месту работ, стараясь не поскользнуться на тропе.
-
Нашими стараниями элифэ будут помнить предков и героев веками :)
-
Помните!
-
Хороший пост. Мне нравится, как детально ты представляешь себе окружение и взаимодействуешь с ним в тексте.
|
Шестеро наемников вошли в таверну, но только пятеро решили поужинать. Дорн, окинув помещение взглядом сразу направился к стойке и попросил хозяйку предоставить ему комнату.
Черноволосая женщина окинула Дорна взглядом:
- Может хотите что-то или кого-то в номер? - Поинтересовалась она, а затем подозвала одну из девочек. Юная рыженькая разносчица припархала немедля и стала справа от наемника.
- Кириса проводи нашего гостя. – Произнесла хозяйка, передав девушке связку с ключами. Рыженькая кивнула и повела Дорна за собой на второй этаж. На верху девушка поинтересовалась у хмурого постояльца в каком номере он хочет остановиться. Со слов служанки выходило, что номеров в таверне семь. Шесть из них были одноместными и одинаковыми. Располагались комнаты на против другого в узком коридоре. Внутри была одноместная кровать, шкаф, небольшой квадратный столик со свечей, табурет, деревянный таз и ночной горшок и конечно же окно со ставнями. Седьмая комната в конце коридора была двуспальная, семейная по словам рыженькой. Обстановка в ней была та же только в двойной комплектации. В общем получив сведения Дорну предоставили выбор в какой комнате спать.
Фенакс и Золтар оказавшись за столом сразу принялись молится, ну или так это выглядело со стороны. На самом деле жрецы взывали к мудрости своих божеств, дабы те оградили их пищеварительную систему от опасностей неожиданных. Разносчицы и таверщица особого внимания на это не обращали, привычно занимаясь своим делом.
Умастив попу на рюкзаке Эйда, звонко потребовала у приглянувшейся ей девушки Эля.
- Асандра. – Представилась бывшая хозяйка подноса, ставя перед волшебницей и ее новыми собутыльниками кружки с пенным напитком.
Оравер тем временем взяв кружку с элем подошёл к стойке. Дворф разглядывал зубастую голову чудовища, что было родственником той твари, которая ему прошлой ночью не давала спать.
- Так вот ты какой, живоглот, - дварф сделал большой глоток, сразу опустошивший половину кружки, - Понятно, почему воешь громко, с такой-то пастью...
Оскаленная голова ничего не ответила, но ответила черноволосая хозяйка:
- Это вы еще не слышали их в брачный период. – Усмехнулась женщина. – Когда их пара десятков и они заводят хор, все живое в радиусе пяти – десяти километров убегает прочь.
Слушая хозяйку Оравер вспомнил про слизь живоглота, но шкура чучела была сухой словно старый пергамент.
Герон хоть и сидел со всеми, но к еде притрагиваться не спешил. Остроухий побаивался, что его нежное нутро не справится экзотикой местной кухни. Даже когда жрецы закончили свои гастрономические изыскания и уверили всех в безопасности кушанья не передумал. Конечно, его поведение не осталось не замеченным. Одна из служанок с длинной русой косой и слегка вздернутым носиком обратилась к Герону:
- Вам не нравится еда? Может хотите, что-то другое?
Эльф сослался на непереносимость рыбных блюд и уверил девушку, что ему и так хорошо. Затем набив желудок, он создал над столом мерцающею иллюзию. Окружающие увидели объемные изображения эльфийского города издалека и сбоку. Затем проявились улицы и эльфы, что в свободных и элегантных одеждах их наполняли. Картины менялись, показывая изысканные сады, величественные замки, мощеные белым камнем улицы, прекрасные фонтаны и чудесные хрустальные мосты. Представление было завораживающим особенно для местных жительниц, что подобных чудес даже не могли вообразить.
Ужиная и наблюдая за представлением остроухого Великолепный неожиданно прервался и поднявшись подошел к стойке. Бесцеремонно запрыгнув на нее, он засунул руку в пасть зубастому чучелу и замер. Хозяйка и девушки ошарашенно смотрели на него, но затем произошло нечто, что заставило их удивиться еще больше. А русоволосая разносчица даже испуганно вскрикнула и ринулась прочь из таверны. А произошло следующее. Из пасти гигантской лягухи донесся грозный рык:
- Лапы убрал, пока не откусила!
|
Самая тёмная ночь — она перед рассветом.
В ночной тиши, нарушаемой лишь шумом разбушевавшегося дождя, Френки да и, наверное, остальные выжившие сперва напряжённо ждали чего-то. То ли, что звери разломают их хлипкую ограду, пусть и укреплённую кирпичами, то ли что они, лая, рыча, завывая, проникнут дальше в укрытие и придётся с ними сражаться не на жизнь, а на смерть с одним едва заточенным копьём. Но нет, вскоре стало ясно, что никто не придёт. Все хищники попрятались, боясь ослепляющих вспышек молний и идущего за ними оглушительного небесного грохота.
Настоящим противником в эту ночь стал голод, от которого сводило животы. Напряжение всё копилось и копилось, и вот взорвалось большой ссорой, которая пришла взамен нападения диких зверей. Френки и глазом моргнуть не успел, как вскочил сам, держа в руках импровизированную поварёшку. И остальные вскочили. И они начали кричать друг на друга и даже драться друг с другом из-за того, что единственная порция еды, которой и одному человеку было мало, досталась мисс Крофт. А также из-за того, что по вине Френки испортилась ещё одна порция еды под дождём. И из-за того, что Тим О'Райвер продрых весь день, а на охоту не сходил. А уж как Джоб Андерсон был виноват в том, что его день назад ужалила в живот дикая пчела! Остановились, кажется, лишь под самое утро, когда забрезжил отрезвляющий первый свет. Слава Господу, никто не умер. Но на Тима и на Джоба было жалко смотреть. В пылу ссоры они все переломали кучу вещей, которые с таким усердием до этого мастерили и собирали по всему острову, а крыша укрытия была готова вот-вот рухнуть всем на голову. Стало ясно, что ещё одну ночь никто не переживёт.
Утром они все вместе собрали хворост, нарубили дров топором и положили последние полешки в костёр. Френки из укрытия принёс закрытые глиняными тарелочками горящие угли и смахнул их на опилки и кусочки коры. Пошёл дымок, и сперва показалось, что всё тут же и потухнет, но вот жар красноватых углей поджёг опилки, возникшее пламя жадно лизнуло масло, распространившись по внутренней части костра, и вскоре, несмотря на все дожди и снега, поднялся большой чадящий чёрным дымом огонь. И выживших заметили с корабля, который маленькой точкой маячил на горизонте.
Френки побежал на пляж, будто позабыв про голод и усталость. Там он прыгал, размахивал руками и орал, что есть мочи, пока силы не покинули его и он не осел на мягкий, быстро нагревающийся под солнцем белый песок. Их заметили. Они были спасены. Ура! Френки вытер грязным рукавом слезу, непослушно спускающуюся по щеке. Они были спасены.
***
Очутившись на борту, Френки первым делом рассмеялся от облегчения и показал острову фигу. А затем пошёл в камбуз терроризировать знакомого кока, чтобы тот всех срочно накормил.
-
Спасибо за игру! Во многом она выиграна за счет тебя.
-
Спасибо за игру!
-
Еще один шикарный пост. И спасибо за игру. Френки, вне конкуренции, был самым живым персонажем из нас четверых.
|
-
Спасибо за игру!
-
Спасибо за игру!
-
Спасибо за игру!
|
-
Спасибо за игру!
-
Спасибо за игру!
-
За проведенное на острове время они не открыли никаких тайн, не увидели ничего, чего нельзя бы было увидеть на тысяче других островов Нового Света или в джунглях Ост-Индии. Пожалуй, каждый из них что-то узнал о самом себе, и что самое главное – каждый из них сумел выжить вопреки кораблекрушению; но казалось, что все эти дни, которые выматывали и испытывали их каждый миг, попросту прошли зря; и оглядываясь назад, Элайза желала теперь лишь скорее забыть это странное и тяжелое время
Как-то это все грустно
|
|
|
|
-
Да, давно такой крутой сцены на ДМе не было).
Переворот стоило устроить уже ради неё).
-
Это жесть. Но прекрасная жесть!
-
+
Приключения продолжаются.
-
Вот это бой!
-
что ж вы так, уважаемого старикана плешивым львом называть!
-
О, нет! А как же наш теологический диспут?!
-
И никого не стало...
|
|
|
|
Другой на месте Луция не мог бы не восхититься этим порывом – от роли обвиняемой перейти к роли обвинителя. Бросить все эти храбрые слова человеку, за которым сила. Сила не десяти вооруженных людей и даже не мага. Сила самого мощного государства на земле, которому он ревностно служит. И пусть сейчас, за его пределами, это ощущается не так явно, но сам магистриан, его вид и его поза являются напоминанием об этом.
Другой бы восхитился. Только не Луций.
Есть разумное сопротивление силе, которое каждый должен оказать просто из уважения к себе, а есть неразумное. Не стоит биться головой о стену, даже если стена сама движется на тебя, а то окружающие могут решить, что ты и правда повредился рассудком. В другой ситуации упреки могли бы быть истолкованы, как позиция силы, но если императорский агент приходит тебя арестовывать (даже и утверждая по какой-то причине, что лишь берет под охрану), твоя самоуверенность должна и правда граничить с рассройством, если ты думаешь, что на дерзость он ответит: "Да, давай сядем и поболтаем, у меня же других дел нету!"
У Луция в глазах написано иное:
"Только что я говорил мягко, женщина. Хочешь пожестче?! Не проблема!"
Лицо его становится суровым, и это видно даже несмотря на шлем.
– Как смеешь ты сравнивать кровь на своих руках с той, что я, Императорский Агент, пролил за годы службы Августу во славу Рима!? – рявкает он, как будто его это действительно возмутило. – Если ты – действительно гражданин Империи, то сложи оружие и подчинись. А если ты так и осталась дикой безумной варваркой, я разоружу тебя силой. Твой страх стать рабыней только показывает, что ты не в себе, ибо обращать граждан в рабство запрещено.
А кстати, и правда возмутило. В её словах он почувствовал пренебрежение своей службой. Как будто он поднёс факел к костру, на котором стоял Требоний, ради своей забавы. Как будто не извернулся сорок раз, чтобы эта смерть принесла максимум пользы Империи. Как будто он пытал и убивал людей все эти годы для своей выгоды или развлечения.
Как будто видя сходство между собой и Луцием, она не видит различий. Между тем, кто служит величию, и тем, кто пользуется им.
Не это ли причина всей истории? "Ты там, Луций, ебись конем на своей службе, читай свои проповеди, а мне не мешай делать, что я хочу, и вообще закрой глаза, а если мешает – отойди." Мило. Но империя, регина, устроена не так. А ты часть этой империи. И если ты слабое, ненадежное звено, Империя, уж поверь, обратит на тебя внимание.
Пожалуй, если бы он сейчас узнал, что царица – шпион гуннов, это бы вызвало у него меньше эмоций.
"Ничего, значит, придется объяснить разницу."
– Перед лицом гуннов нас ослабляет только твоё неразумие. Я поговорю с тобой, когда ты придешь в себя, а сейчас я слышал довольно. Взять её! Живой!
-
Это круто. Очень. Это не плоские фигурки — это люди! Луций объемный, чёрт возьми!
Хоть это сообщение и значит + , но тут нужно сказать больше, это прекрасно.
-
- Как смеешь ты сравнивать кровь на своих руках с той, что я, Императорский Агент, пролил за годы службы Августу во славу Рима!? Вы не понимаете, это другое!
|
-
Хороший ход! Рассудительно ведь, так и не скажешь, что есть признаки безумия)
-
Так отбрить Луция это уметь надо) Круто вышло)))
-
Да, всегда надо давать шанс на мирное разрешение вопроса
-
во всем царица
|
Познакомившись с каждым, кто появился на этой поляне вместе с ним, в случае отказа от рукопожатия с полной невозмутимостью пожимая свою же ладонь, Валера только сильнее удостоверился в том, что с ним определенно что-то было не так - необычное ощущение стало еще более явственным. Это было словно... словно все звуки, что он слышал раньше стали более "объемными", заключая в себе множество смыслов, присутствие которых парень хоть и понимал, но истинный смысл которых словно ловкая рыбешка в проточной воде ускользал от ладоней его сознания. Шум ветра в лесных кронах, шелест травы, примянаемой ногами, речь остальных присутствующих - все это стало казаться таким занимательным и важным, что Багров и сам не мог объяснить своего неожиданного интереса. Но самое странное во всем происходящем стали имена, что он услышал из уст их истинных владельцев - они звучали значительно сочнее на фоне звуков природы. Имя дядьки он запомнил особенно - пожав ему руку, он почувствовал, что обычное слово для обозначения человека среди толпы других, было таким... созвучными и гармоничными, что когда они достигали ушей Валеры, он буквально ощущал, как воздух от колышится под ними, словно в них заключена до сели не замечаемая сила. Это было дико странно, и дабы не смущать себя и дальше своими неожиданно прорезавшимися причудами, Валера перенес все внимание на обмундирование, которое было не в рюкзаке, но прямо на нем
На левом боку в кожаном кармане висел новенький кинжал, поблескивающий отполированными боками на свету, пустив несколько небольших с солнечных зайчиков по земле. Железка на правом боку, о которую он споткнулся еще в самом начале оказалась тонким, но острым лезвием и ручкой в виде древесного ростка, обкручивающего держащую оружие ладонь защитным куполом. Достав клинок из ножен, парень аккуратно помахал им в воздухе, щупая и привыкая к своей... шпаге? Да, хоть края и были заострены, ей похоже все-таки нужно было тыкать, а не рубить. Чувство было такое, словно он не один год занимался фехтованием - рука проворно и без органично двигалась с мечом, как если бы он был ее продолжением. Ситуация становилось все страннее и страннее
Шмяк
Дальнейшие события развивались слишком быстро для его восприятия - с неба грохнулся человек, облепленный какими-то дико стремными тварями, больше напоминающими монстров из убогого ночного кошмара, а Тимур сломя голову рванул к ним с топором на перевес. Прежде чем парень успел впасть в ступор, завязалась потасовка, моментально выведшая Багрова из состояния тормоза. Дернувшись вперед, парень в несколько больших прыжков пролетел половину пути до незваных гостей и неосознанно дернулся к кинжалу, одним слаженным движением движением освобождая нож из кармана и бросая его в ближайшую видимую цель. Он, конечно, играл в детстве в "Ножички" и у него даже неплохо получалось, но то что сейчас произошло ни разу не подходило под это объяснение
- Тимур, осторожнее!
Как только имя товарище вырвалось из глотки Валеры, произошло поистине самое странное из того, что произошло с ним за последние насыщенные событиями десять минут - все те звуки, что оккупировали его сознание стройной оркестром, сжались в тугой комок и вылетели вместе с восклицанием в сторону обладателя, окутывая его своими ритмами и направляя движения воина
|
|
-
Да, зима близко...
-
Спасибо за помощь
-
— Могучий Дуб! Ты заметил, что холода стали уходить всё более неохотно?
Da
-
ради такого элифэ даже выкопала свой альбом
Главное правильно выбрать момент. =)
|
-
Новые механики с предметами подъехали! :3
-
за ним пришли холода, что и вправду тянулись теперь всё дольше и дольше
Враг-то пострашней восьмилапых будет
-
Продолжаем!
|
Этот праздник был знаком свыше о том, что не стоит погружаться в уныние, и среди черной воды проглядывает луч света. Лучшее, что могла сейчас ощутить Аттия - как ноги ступают на твердую землю. В этот момент и показалось, что все еще может обернуться к лучшему, и даже вернуться свита Фейрузы со своей госпожой из этого путешествия сможет. По крайней мере, в это хотелось верить.
Аттию даже отпустили на праздник. Неизвестно, решилась бы она пойти, не пригласи ее Клавдий Тиберий Квирина. Да, госпожа Фейруза отпустила всех, но все же Аттия была рабыней, ниже всех по статусу. Не возникло бы у других людей возражений? Приносить неудобства и вызывать недовольство в праздник не хотелось. Можно было бы притаиться где-нибудь подальше и просто послушать проповедь, без угощения. Это не привычный ей храм, куда она ходила год за годом. И по которому сейчас немного тосковала.
Она любила службы и церкви, устраиваясь обычно так, чтобы казаться незаметной. Проповеди прекрасно было слышно, они эхом разносились на храму, питали каждую часть стен, отскакивали от них и лились прямо в уши прихожан.
Вряд ли в дальнейшем пути им встретится что-то подобное.
Какие бы переживания не терзали сейчас Аттию, хотя бы на это время хотелось ощутить спокойствие и легкость. Она благодарно улыбалась Клавдию. Пусть в итоге они и разделились, Клавдию было положено почетное место. Она колебалась — стоит встать рядом, чтобы прислуживать? Была бы рядом госпожа — и сомнений бы не возникло, но Клавдий ни словом не обмолвился о том, что берет ее для работы. Он назвал ее сестрой по вере...
Аттия ушла к остальным простым верующим, еще раз кинув взгляд на Клавдия. Наверное, ему обидно, что так мало людей поздравили его с именинами. Ее-то вообще можно не считать, что ее жалкие дары (пусть и от всего сердца). Конечно, сам лекарь об этом не скажет, но…
— Как здорово, что праздник все же устроили, — сказала Аттия. — А еще сегодня праздник у лекаря Клавдия Тиберия Квирины, именины. Правда ведь, замечательно?
Даже соседство с громкими язычниками не могло омрачить настроение. Просто не смотреть, мысленно заткнуть уши. Никакой шум не будет помехой для праведных слов от всего сердца.
И проповедь читали на латыни! В окружении знакомых и понятных слов гораздо лучше сосредоточиться. Аттия даже глаза закрыла, позволяя этим словам пронизывать все ее существо. Вокруг ее братья по вере. и они наверняка чувствуют что-то похожее. Те, кто верит искренне и сердцем. Этих слов ей не хватало, как не хватало мыслей о Христе в мрачной и темной каюте корабля. Но они выбрались и пока не поглотил их кит, как пророка Иону. Но ведь даже тогда есть надежда увидеть свет Божий. Нужно верить и не отступаться.
Быть может, Аттия понимала и не все сказанное, но проповедь все равно придала ей сил. Как она может быть неблагодарной Христу, взявшему на себя людские грехи, перенесшему столько страданий. И слез тоже не сдерживала, позволяя им катиться по щекам и впитываться в землю. Как впитывается кровь, вытекающая из смертного тела.
Ей было необходимо все это услышать. Чтобы уверенно ступать по начертанному пути.
|
|
– В их земле жены ведут себя так, и это считается правильным, – говорит он солдатам, видя их недовольство. – Эта же земля не наша, и не их, так что не осуждайте их. Ибо Иисус сказал: "Не судите, да не судимы будете."
Есть у христиан одно свойство – они всегда норовят начать выяснять, кто же лучший христианин. И этот спор имел бы смысл – если бы целью его было выяснить, кто же лучше, чтобы всем потом так и делать. Увы! Смысл этого спора всегда – показать, что каждый христианин лучше, чем другой. Хотя казалось бы, христиане могут быть только двух типов – те, кто спасутся, и те, кто нет. Подожди до смерти и узнаешь, кто же был лучше.
Луций не первый раз читает Евангелие, и как всегда делает это с большой внутренней неохотой. Читать эту книгу для себя – это одно, но читать её для других, произносить слова Бога – для этого надо иметь частичку святости, хоть маленькую искорку, хоть песчинку. А какая святость может быть в ядовитом скорпионе, жалящем крыс в брюхо? Какая святость может быть у палача, убийцы и предателя? Только показная, как у Аврелиана Тавра. Ею и придется воспользоваться. О, это он умеет. Несложно.
Но уж если делать, то как следует, со смыслом. И потому Луций читает молитву на латыни – чтобы привлечь внимание людей понятными им словами, а не греческой тарабарщиной, и крестится, как ему должно. Потому что будь ты скорпион или хоть август, но когда ты читаешь Библию, ты касаешься пальцами и языком края одежды своего Бога, и в этот момент не пристало врать. Бог не благословит то, что начинается с его именем на устах, но во лжи.
Читая "Отче наш" Луций думает, что христианство – вера для зрелых людей. Сколько лет вечно молодой Афродите? Сколько лет хромому Гефесту? Сколько лет Юпитеру? Нисколько. Этих богов придумали для детей, которые все равно не поймут разницу между тридцатью и сорока годами, они просто видят, что этот – старик, а та – юная красавица, а у этой вообще нет возраста.
Христу было тридцать три года не случайно. Он был мудр, но он не был старцем. Христу было, что терять и от чего отказываться. У Петра было трое детей, у Иакова четверо. У Филиппа была жена. У многих других – семьи.
Язычество – это рецепт пирога. Делай так, а так не делай, и получишь свой подарок, свою награду. Ты – мне, я – тебе, мой малыш. Боги велики, а ты мал, но кое-что они тебе все-таки дадут.
Евангелие же рассказывает нам не о том, как поступать – Евангелие говорит о том, что важно. Христианство не упрощает этот мир, Слово Божие – не для тех, кто ищет легкого пути. И потому праздновать в молчании – правильно. Разговор с Богом – это не представление, а серьезное дело, и читая Библию, ты приглашаешь людей проявить зрелость.
И потому Луций серьезен. И пусть оно и выглядит так: у них гуляния и веселье, а у нас – разговор о важном. Ибо нас ждут важные дела, которые отзовутся в вечности, и отправляться в такое путешествие нужно не с хохотом и хмельным угаром, а подумав о том, что имеет для тебя значение.
А путешествие начнется именно сейчас. Готы, Новиодун, корабль, море – это всё была только разминка, братья. И не слова веселья нужны людям, а слова утешенья, потому что сердца их дрожат.
"И был страх у всех живущих вокруг них, – читает Луций, поглядывая на собравшихся, – и по всей горной стране Иудейской шла молва о всём этом.
И все слышавшие положили это на сердце свое и говорили: что же будет дитя это? Ибо рука Господня была с ним.
И Захария, отец его, исполнился Духа Святого и пророчествовал, говоря:
Благословен Господь Бог Израилев, что посетил и сотворил искупление народу Своему,
и воздвиг нам рог спасения в доме Давида, отрока Своего, –
как Он сказал устами святых древних пророков Своих, –
спасение от врагов наших и от руки всех ненавидящих нас:
сотворить милость отцам нашим и вспомнить завет Свой святой,
клятву, которою Он клялся Аврааму, отцу нашему,
чтобы безбоязненно, избавившись от руки врагов,
служили мы Ему в святости и праведности, все дни наши пред Ним.
И ты, дитя, пророком Всевышнего будешь названо,
ибо ты будешь идти пред Ним, чтобы приготовить пути Ему,
дать народу Его познать спасение в отпущении грехов их,
по глубине милосердия Бога нашего, которым с высоты посетит нас Восходящее Светило,
воссиять сидящим во тьме и тени смерти, направить ноги наши на путь мира."
Ведь это про нас. Ведь это мы идем не просто так, не за добычей, не за славой. Мы бросаем свои жизни в огонь и вверяем свои души в руки Господа там, где больше никто нам не сможет помочь, не ради чепухи. Мы идем спасать Империю от страшного зла. А потому молим Господа, чтобы он приготовил нам путь.
"И благословил их Симеон и сказал Мариам, Матери Его: вот, Он лежит на падение и восстание многих во Израиле и в знамение прорекаемое,
и Тебе же Самой душу пройдет меч, чтобы раскрыты были во многих сердцах помышления."
И наши души также пройдет меч, но это для того, чтобы помышления были раскрыты, и кто-то принял решения, и где-то вместо пепелищ, вроде того, в которое превратилась Ольвия, остались бы города. И живые люди.
"Сотворите же плоды достойные покаяния, и не начинайте говорить самим себе: «отец у нас Авраам», ибо говорю вам, что может Бог из камней этих воздвигнуть детей Аврааму.
Уже лежит и топор при корне деревьев: итак, всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубается и бросается в огонь,
И спрашивал его народ, говоря: что нам делать?
Он же отвечал им: у кого две рубашки, пусть поделится с неимущим, и у кого есть пища, пусть так же поступает.
Пришли же и мытари креститься и сказали ему: Учитель, что нам делать?
Он же сказал им: ничего больше положенного вам не взыскивайте.
Спрашивали его и воины, говоря: а нам что делать? И сказал им: никого не насилуйте, не вымогайте доносами и довольствуйтесь своим жалованьем.
И ждал народ, и размышляли все в сердцах своих об Иоанне: а не Христос ли он сам?
И ответил Иоанн, обращаясь ко всем: я водою крещу вас; идет же Сильнейший меня, у Которого я недостоин развязать ремень обуви Его. Он будет крестить вас Духом Святым и огнем.
Лопата Его в руке Его, чтобы очистить гумно Свое и собрать пшеницу в житницу Свою, а мякину Он сожжет огнем неугасимым."
Луций испытующе смотрит в глаза солдат. Как они поняли это? Почувствовали ли силу этих слов? Почувствовали ли, как важна их миссия, о которой они пусть ничего не знают, но догадываются? Почувствовали ли, что их отряд – всего лишь предвестник страшных событий? Что от них зависит, будет ли над Римом, Константинополем и над прочими городами витать только Святой Дух, или ещё и огонь? Понимают ли они, что топор, тот самый топор при корне – вот он, на Дунае? Или, как и Флавий Тавр Аврелиан, не видят, не чувствуют?
"И сказал Ему диавол: если Ты Сын Божий, скажи камню этому, чтобы он сделался хлебом.
И ответил ему Иисус: написано: «Не хлебом одним жив будет человек».
И возведя Его, показал Ему все царства вселенной во мгновение времени.
И сказал Ему диавол: Тебе дам всю эту власть и славу их, потому что мне предана она, и я, кому хочу, даю ее.
Вот и Ты, если поклонишься мне, всё будет Твое.
И ответил ему Иисус: написано: «Поклоняйся Господу Богу твоему и Ему одному служи».
И повел он Его в Иерусалим и поставил на крыло храма и сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз.
Написано, ведь: «Ангелам Своим заповедует Он о Тебе сохранить Тебя»,
И: «На руках понесут Тебя, чтобы Ты не преткнулся о камень ногою Твоею».
И ответил ему Иисус: сказано: «Не искушай Господа Бога твоего»."
И вас, воины, будут искушать, и меня будут искушать, и всякого, кто идет с нами.
Но помните притчу о мехах и вине.
"Никто не ставит заплату на одежду ветхую, оторвав от одежды новой: иначе и новую разорвет и к ветхой не подойдет заплата от новой.
И никто не наливает вино молодое в мехи ветхие; иначе прорвет вино молодое мехи, и само вытечет, и мехи пропадут:
Но вино молодое надо наливать в мехи новые.
И никто, испив старого, не захочет молодого, ибо говорит: «старое хорошо»."
Луций чувствует, что устал.
Он знает, что это не его дело – проповедовать солдатам. Его дело – приказывать, наказывать и поощрять.
Но он должен сделать так, чтобы они задумались. Человек, который думает – во много раз сильнее человека, который веселится и бегает нагишом. Потому что когда настанет момент действовать, тот, что веселился, сперва задумается, тот же, кто уже подумал, будет действовать.
Луций читает дальше.
"Как можешь говорить брату твоему: «брат, дай, я выну соринку, что в твоем глазу», не видя у себя в глазу бревна? Лицемер, вынь сперва бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть соринку, что в глазу брата твоего.
Нет дерева доброго, которое производило бы плохой плод, нет и дерева плохого, которое производило бы добрый плод.
Ибо всякое дерево познается по его плоду. Ведь с терния не собирают смокв, и с колючего кустарника винограда не снимают.
Добрый человек из доброго сокровища сердца износит доброе, и злой из злого износит злое. Ибо от избытка сердца говорят уста его.
Что вы зовете Меня: «Господи, Господи!» и не делаете того, что Я говорю?
Всякий, приходящий ко Мне и слушающий Мои слова и исполняющий их, – Я покажу вам, кому он подобен.
Подобен он человеку, строящему дом, который раскопал землю и углубился и положил основание на скале. Когда же случилось наводнение, хлынула река на дом тот и не смогла поколебать его, потому что построен он был хорошо;
а слышавший и не исполнивший подобен человеку, построившему дом на земле без основания. И хлынула на него река, и тотчас он развалился, и было падение дома того великое."
Ну, это вы совсем недавно сами видели: "как рухнул дом" одного бородатого идиота. И вместо того, чтобы смеяться тогда над ним, вы бы, как и приказывал трибун, заткнули пасти, и подумали, а не оплошали ли сами? Не ошиблись ли где-то? Не просмотрели ли что-то? Задумайтесь сейчас, пока не поздно.
Луций читает и про сотника.
"И был при смерти больной раб некоего сотника, которому он был дорог.
Услышав об Иисусе, он послал к нему старейшин Иудейских, прося Его придти спасти раба его.
И они, придя к Иисусу, просили Его усердно и говорили: он достоин, чтобы Ты сделал ему это:
он любит народ наш, и сам построил нам синагогу.
Иисус пошел с ними. И когда Он был уже недалеко от дома, сотник послал друзей сказать Ему: Господи, не утруждай Себя. Ибо не достоин я, чтобы Ты вошел ко мне под кров;
поэтому я и себя самого не счел достойным придти к Тебе, но только скажи, и будет исцелен отрок мой.
Ведь и я человек подначальный, имеющий в своем подчинении воинов, и говорю одному: «пойди», и идет, и другому: «приходи», и приходит, и этому рабу моему: «сделай это», и делает.
Услышал это Иисус и удивился ему; и повернувшись к сопровождавшей Его толпе, сказал: говорю вам, что Я и в Израиле не нашел такой веры.
И возвратившись в дом, посланные нашли раба здоровым."
Он хочет, чтобы солдаты поняли – да, никогда они не будут равны с ним. Да, он всегда будет стоять выше них, командовать ими и сидеть на почетном месте. Но он, Луций, знает, что есть величины, перед которыми разница эта не играет роли. И когда цель настолько велика, настолько важна, стоит ли думать о том, кто стоит выше, а кто ниже? Или важнее просто исполнить свой долг, на каком бы месте он ни был?
И Луций читает о сеятеле и семенах, потому что разве можно это не прочитать? Тут и так все понятно.
"Вышел сеятель сеять семя свое, и когда сеял, иное семя упало при дороге и было затоптано, и птицы небесные поклевали его.
Иное упало на скалу и, взойдя, засохло, потому что не имело влаги.
А иное упало между тернием, но взошло с ним и терние и заглушило его.
И иное упало на землю добрую и взошло и произвело плод сторичный. Говоря это, Он возглашал: имеющий уши слышать, да слышит.
И спрашивали Его ученики Его: что могла бы значить притча эта?
Он же сказал: вам дано познать тайны Царства Божия, а прочим в притчах, чтобы они видя не видели и слыша не уразумели.
Вот, что значит эта притча: семя есть слово Божие.
Те, что при дороге, – это услышавшие; затем приходит диавол и уносит слово из сердца их, чтобы они, уверовав, не были спасены.
Те же, что на скале, – это те, которые, услышав, с радостью приемлют слово, но не имеют корня; они короткое время верят, и во время искушения отступают.
А упавшее в терние, – это услышавшие, но на путях жизни подавляют их заботы и богатство и наслаждения житейские: и их плоды не дозревают.
А то, что на доброй земле, – это те, которые, услышав слово, держат его в сердце добром и благом и дают плод в терпении.
Никто, зажегши светильник, не покрывает его сосудом или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник, чтобы входящие видели свет.
Ибо нет скрытого, что не стало бы явным, ни сокровенного, что не было бы узнано и не вышло бы наружу.
Итак, смотрите, как вы слушаете. Ибо кто имеет, тому дано будет, и кто не имеет, у того взято будет и то, что ему кажется, что он имеет."
Вот эта фраза, о сокровенном, что выйдет наружу – она всегда его заставляла нервничать, слишком уж много тайн он знает, слишком сильно его служба связана с секретностью.
Каждый раз приходится говорить себе, что это не про нашу жизнь, но про ту, вечную, а в той, вечной, его не будут судить за его дела. Его казнят без суда, растянув казнь на вечность. А значит, неважно, кто и что узнает, ведь так? А вот вам, братья, надо бы побеспокоиться об этом, надо.
И лучше бы рассказать все, что у вас на душе, для начала мне.
"Говорил же Он всем: если кто хочет за Мною идти, да отречется от самого себя и да берет крест свой всякий день, и следует за Мною.
Ибо, кто хочет душу свою спасти, тот погубит ее; кто же погубит душу свою ради Меня, тот и спасет ее.
Ибо что выгадает человек, приобретя весь мир, а себя самого погубив, или повредив себе?
Ибо, кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда придет во славе Своей и Отца и святых ангелов.
Говорю же вам истинно: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, доколе не увидят Царства Божия."
Как не прочитать эти строки тем, кто идет в страну одержимых дикарей? Что, как ни такие слова, могут укрепить и утешить их?
Луций чувствует смирение. Он знает, что скоро там будет про скорпионов, и это место надо читать, чтобы помнить, кто ты и зачем ты нужен.
Но не надо бояться этого места, надо лишь читать так, чтобы люди понимали смысл, который больше самих слов.
"Слушающий вас Меня слушает, и отвергающий вас Меня отвергает, а Меня отвергающий отвергает Пославшего Меня.
Возвратились же семьдесят с радостью и говорили: Господи, и бесы покоряются нам во имя Твое.
Он же сказал им: Я видел сатану как молнию с неба упавшего.
Вот, Я дал вам власть наступать на змей и скорпионов и – над всею силою врага; и ничто не повредит вам.
Но тому не радуйтесь, что духи вам покоряются, а радуйтесь, что имена ваши вписаны на небесах.
В этот час Он возликовал Духом Святым и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты сокрыл это от мудрых и разумных и открыл это младенцам. Да, Отче, ибо так было благоугодно Тебе."
Да, именно так. С Божьей помощью мы, впятидесятером, сможем одолеть эту погибель Империи, что живет здесь, на краю мира. А иначе – никто и никак.
"И сказал им: у кого из вас будет друг, и придет он к нему в полночь и скажет ему: «друг, дай мне в долг три хлеба,
потому что друг мой пришел ко мне с пути, и мне нечего предложить ему»;
и тот изнутри ему ответит: «не беспокой меня: дверь уже заперта, и дети мои со мною на постели; не могу встать и дать тебе», –
говорю вам: если он и не встанет и не даст ему по дружбе с ним, то по неотступности его поднимется и даст ему всё, что ему нужно.
И Я говорю вам: просите, и дано будет вам; ищите и найдете; стучитесь, и отворят вам.
Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащемуся отворят.
Какой из вас отец, если сын попросит хлеба, подаст ему камень? Или рыбы, – и он, вместо рыбы, подаст ему змею?
Или, может быть, попросит яйцо? Неужели он подаст ему скорпиона?
Итак, если вы, будучи злы, умеете давать дары благие детям вашим, тем более Отец Небесный даст Духа Святого просящим у Него."
"Да, – думает Луций. – И это ровно то, что я делал много раз. Подавал жало в протянутую руку. И жалил. И неважно, чья то была рука, и что было за сердце у человека, протягивавшего её, и пусть у него была у самого душа крысы. Я делал это. И пусть я не заслужил ни суда, я все же смиренно прошу простить мне эти грехи. Не потому что я надеюсь на прощение, а потому что я знаю, что жил грешно. Помилуй меня Господи. Помилуй. Пусть я приговорен заочно, пусть я не человек. Но я должен попросить Тебя. Смысл раскаяния в самом раскаянии, а не в прощении."
"Говорю же вам, друзьям Моим: не бойтесь убивающих тело, и затем неспособных ничего больше сделать.
Но укажу вам, кого бояться. Бойтесь того, кто по убиении имеет власть ввергнуть в геенну. Да, говорю вам: его бойтесь.
Не пять ли воробьев продаются за два ассария? И ни один из них не забыт у Бога.
А у вас на голове и волосы все сосчитаны. Итак, не бойтесь: вы лучше многих воробьев."
И пусть вы – желторотые новобранцы и никчемные рабы, Господь смотрит на вас сейчас и впредь. Помните об этом.
"И сказал Он такую притчу: была у человека смоковница, посаженная в винограднике его, и пришел он искать плода на ней, и не нашел;
и сказал виноградарю: «вот три года, как я прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу. Сруби ее, к чему она и землю истощает?»
Но тот сказал ему в ответ: «господин, оставь ее и на этот год, а я тем временем окопаю ее и унавожу,
не даст ли плода на будущий год. Если же нет, ты ее срубишь»."
Так же и вы. Не бойтесь меня, магистриана, палача и убийцу, сжигающего людей. Ибо я разберу дело ваше и не уничтожу вас, если не найду в этом необходимости. Бойтесь того, что вы умрете грешными, и душа ваша не даст плода.
"И говорил Он приглашенным притчу, замечая, как они выбирали себе первые места:
когда позовет тебя кто-нибудь на брачный пир, не садись на первое место; как бы не оказалось среди приглашенных им кого-нибудь почетнее тебя,
и не пришел бы позвавший тебя и его и не сказал тебе: «дай ему место», и тогда ты займешь со стыдом последнее место.
Но когда тебя позовут, пойди, и сядь на последнее место, чтобы, когда придет пригласивший тебя, он сказал тебе: «друг, передвинься повыше»: тогда будет тебе честь перед всеми возлежащими с тобою,
потому что всякий возносящий себя смирён будет, и смиряющий себя вознесён будет."
И об этом помните, воины. И будете вознаграждены за смирение и за усердие. "Тот же, кто пренебрегает смирением, будет низвергнут," – думает Луций. И он читает дальше:
"Кто не несет креста своего и не идет за Мною, не может быть Моим учеником.
Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек: может ли он довести до конца?
Чтобы, когда он положит основание и не будет в силах завершить, все видящие не начали бы смеяться над ним,
говоря: «этот человек начал строить и не был в силах завершить».
Или какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами?
Если же – нет, то пока тот еще далеко, он отправляет посольство и спрашивает об условиях мира.
Так и всякий из вас, если не откажется от всего, что имеет, не может быть Моим учеником.
Поэтому: соль хороша; но если и соль станет пресной, чем вернуть ей силу?
Ни в землю, ни в навоз она не годится. Ее бросают вон. Имеющий уши слышать да слышит."
И вот, про овцу, это тоже нужно прочитать.
"И сказал Он им такую притчу:
кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не покидает девяноста девяти в пустыне и не идет за пропавшей, доколе не найдет ее?
И найдя, он берет ее на плечи радуясь,
и придя к себе в дом, созывает друзей и соседей и говорит им: «порадуйтесь со мной, потому что я нашел овцу мою пропадавшую».
Говорю вам, что так на небе радость будет больше об одном грешнике кающемся, чем о девяноста девяти праведниках, которые не нуждаются в покаянии."
И также у меня, братья: не бойтесь оступиться – бойтесь покривить душой и не исправить того, где ошиблись. Ибо исправивший ошибку более ценен, чем не допустивший её.
Луций вспоминает Требония, его самоуверенное: "Мы не могли ничего сделать," – да, быть может, раскаяние спасло бы трибуна. Быть может, тогда всё сложилось бы для него по-другому. В чем же следует раскаяться самому Луцию? В столь многом.
"Верный в малом – и во многом верен, и неправедный в малом – неправеден и во многом,
Итак, если вы в неправедном богатстве не оказались верны, кто вверит вам то, что истинно?
И если вы в чужом не оказались верны, кто вам даст ваше?
Никакой раб не может служить двум господам: или одного возненавидит, а другого возлюбит; или к одному привяжется, а другим пренебрежет. Не можете Богу служить и богатству."
А вы вон на языческие пляски засматриваетесь. Ох, братья, укрепите свою веру. Скоро понадобится вам быть верными во многом.
"И когда входил Он в одно селение, встретили Его десять человек прокаженных, которые остановились поодаль.
И заговорили они громким голосом: Иисус Наставник, помилуй нас.
И увидев, Он сказал им: пойдите, покажитесь священникам. И было: пока они шли, очистились.
Один же из них, увидев, что исцелен, возвратился, громким голосом прославляя Бога.
И пал на лицо свое к Его ногам, благодаря Его; и то был Самарянин.
И сказал Иисус в ответ: не десять ли очистились? Где же девять?
Не нашлось никого, кто возвратился бы воздать славу Богу, кроме этого иноплеменника?
И сказал ему: встань, иди; вера твоя спасла тебя."
Луций любил это место о прокаженных. Оно учило, что благодарность – есть благо для благодарного, а не для того, кому благодарны. Это было важно.
"Сказал же и некоторым, уверенным в собственной праведности и уничижавшим остальных, такую притчу:
два человека вошли в храм помолиться, один – фарисей, а другой – мытарь.
Фарисей, став, молился про себя так: «Боже, благодарю Тебя, что я не как прочие люди: грабители, обманщики, прелюбодеи, или даже как этот мытарь:
пощусь два раза в неделю, даю десятину от всего, что приобретаю».
Мытарь же, стоя вдали, не смел даже глаз поднять на небо, но бил себя в грудь и говорил: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику».
Говорю вам: этот пришел в дом свой оправданным, а не тот. Ибо всякий, возносящий себя, смирён будет, а смиряющий себя вознесён будет."
И эту притчу он также любил. Ведь смысл её не в том, что надо бить себя в грудь – и тогда спасешься. А в том, что нельзя почивать на лаврах, чего бы ты ни добился. Насколько прекраснее была бы Империя, если бы каждый десятый носил это в своем сердце?
А вот эта притча о десяти слугах, была жестока, и Луций тоже прочитал её, потому что все они жили в жестоком мире. И людям зрелым надо знать об этом.
"Он сказал: некий человек знатного рода отправился в дальнюю страну, чтобы получить себе царство и возвратиться.
Призвав же десять слуг своих, он дал им десять мин и сказал им: «пустите их в оборот, пока я не приду».
Но сограждане ненавидели его и отправили вслед за ним посольство, чтобы сказать: «не хотим, чтобы этот воцарился над нами».
И было: когда он возвратился, получив царство, приказал он позвать к нему тех слуг, которым дал деньги, чтобы узнать, кто что приобрел.
И явился первый и сказал: «господин, мина твоя дала десять мин».
И он сказал ему: «хорошо, добрый слуга; за то, что ты в малом оказался верен, властвуй над десятью городами».
И пришел второй и сказал: «мина твоя, господин, принесла пять мин».
Сказал же и этому: «и ты будь над пятью городами».
И другой пришел и сказал: «господин, вот мина твоя, которую я хранил в платке;
ибо я боялся тебя, потому что ты человек непреклонный: берешь, чего не клал, и жнешь, чего не сеял».
Говорит ему: «твоими устами буду судить тебя, лукавый слуга! Ты знал, что я человек непреклонный: беру, чего не клал, и жну, чего не сеял.
Почему же ты не дал денег моих в оборот? И я, придя, получил бы их с ростом».
И он сказал бывшим при нем: «возьмите от него мину и дайте имеющему десять мин».
И сказали они ему: «господин, у него десять мин».
«Говорю вам, что всякому имеющему дано будет, а у неимеющего будет взято и то, что он имеет.
А врагов моих этих, не пожелавших, чтобы я воцарился над ними, приведите сюда и заколите передо мною»."
Слова Писания чем дальше, тем становятся более грозными, и Луций не чувствует больше усталости. Он читает дальше.
"И начал говорить народу такую притчу: человек насадил виноградник и сдал его виноградарям и уехал надолго.
И в свое время послал к виноградарям раба, чтобы дали ему от плодов виноградника, но виноградари прибили его и отослали ни с чем.
И он сделал больше: другого раба послал, но они и того, прибив и обесчестив, отослали ни с чем;
и он сделал еще больше: третьего послал, но и этого они, изранив, выгнали.
И сказал господин виноградника: «что мне делать? Пошлю сына моего возлюбленного. Может быть, его устыдятся».
Но увидев его, виноградари стали рассуждать между собой, говоря: «это наследник; убьем его, чтобы наследство стало нашим».
И выбросив его вон из виноградника, убили. Что же сделает с ними господин виноградника?
Придет и предаст смерти виноградарей этих и отдаст виноградник другим. Услышав это, они сказали: да не будет!
Он же, взглянув на них, сказал: что значит это слово Писания: «Камень, который отвергли строители, он сделался главою угла»?
Всякий, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того обратит в прах."
Он обводит их взглядом снова. Как они поняли эту знаменитую притчу? Понимают ли они, что даже здесь, вдалеке от Рима, Константинополя, Антиохии, все они – люди Империи. И Империя спросит с них. И с Квирины, и с Атии, пусть она и рабыня, и с самого распоследнего солдата. Не стойте под камнем, который стоит во главе угла, братья. Не стойте. Он раздавит вас.
"Итак, положите себе на сердце не обдумывать заранее, что сказать в свою защиту,
ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не сможет ни противостать, ни воспрекословить ни один из противящихся вам.
И будете преданы и родителями, и братьями, и родственниками, и друзьями. И некоторых из вас умертвят.
И будете ненавидимы всеми за имя Мое.
Но и волос с головы вашей не пропадет.
Терпением вашим вы приобретете души ваши."
Приготовьтесь терпеть, братья. Скоро ждут нас большие тяготы, и я вижу, что вы – сильная спица в колесе, вы – те, кто все вынесет. Терпите. Ибо мы делаем дело угодное Богу, и ваша роль в этом деле – главная. Терпением спасётесь, а не ропотом.
Глаза Луция становятся печальными, а голос бесстрастным. Он знает, что жертва Христа – великое дело, и она должна была быть принесена, и так было нужно. Но разве можно не оплакивать его страдания?
И сказал им: когда Я послал вас без мешка и сумы и обуви, имели ли вы в чем недостаток? Они сказали: ни в чем.
И Он сказал им: но теперь, у кого есть мешок, пусть возьмет; также и суму; и у кого нет, пусть продаст одежду свою и купит меч;
ибо говорю вам: нужно, чтобы совершилось на Мне это слово Писания: «И к беззаконным причтен». Ибо и то, что о Мне, приходит к концу.
Они же сказали: Господи, вот здесь два меча. И Он сказал им: довольно.
И выйдя, пошел, по обыкновению, на гору Масличную; за Ним последовали и ученики.
И придя на место, Он сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение.
А Сам отошел от них на расстояние брошенного камня; и преклонив колени, молился,
говоря: Отче, если хочешь, пронеси эту чашу мимо Меня; впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет.
И явился Ему ангел с неба, укрепляя Его.
И впав в томление, усиленнее молился; и сделался пот Его, как капли крови, падающие на землю.
И встав от молитвы, придя к ученикам, нашел их спящими от печали.
И сказал им: что вы спите? Встаньте и молитесь, чтобы не впасть вам в искушение."
Луций думает в этот момент о Христе не как о сыне Божием, а как о том, кто остался один, и сомневался. Да, сомневался. Ему чудится, что в этот момент, на Масличной горе, Ему было тяжелее всего – гораздо тяжелее, чем на суде у Пилата, гораздо тяжелее, чем на кресте. Откуда Лука мог знать, что ему послан был ангел? Не сочинил ли он это сам? Ведь если был ангел и укрепил Иисуса, почему Он впал в томление? Почему пот Его сделался, как кровь?
Это место тяжело читать. Луций чувствует, как из левого глаза выползает слеза и катится по щеке.
Он не смахивает её.
"Боже, – думает он. – Дай мне сил пройти моё одиночество. Ведь если вдуматься, я здесь один. А если вдуматься сильнее – я всегда один. Там, в глубине души. Кто знает меня? Кто понимает мою бездну? С кем мне разделить эту чашу?"
"Нет, – отвечает он сам себе. – Ты не один. У тебя есть отец. Он явился к тебе. Он всегда с тобой, даже если не рядом. Нет, отринь это малодушие. Ты не один. Ты никогда не был один, даже если тебе так казалось."
Он перелистывает страницу и читает дальше. Читает уже без всякого намека. Просто чтобы люди помнили о Христе и Его жертве. Евангелие – не только священные слова о важном, это ещё и история. У всякой истории есть конец, и люди хотят его услышать, хотя и знают.
И когда пришли на место, называемое Лобным, там распяли Его и злодеев: одного справа, другого слева.
Иисус же говорил: Отче, прости им, ибо не знают они, что делают. И деля между собой одежды Его, бросали жребий.
И стоял народ и смотрел. Глумились же и начальники, говоря: других спас, пусть спасет Себя Самого, если Он Христос Божий, Избранник.
Надругались над Ним и воины, подходя, поднося Ему уксус
и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого.
Была же и надпись над Ним письменами греческими, римскими и еврейскими: Это – Царь Иудейский.
И один из повешенных злодеев хулил Его: разве Ты не Христос? Спаси Себя Самого и нас.
Другой же, укоряя, сказал ему в ответ: не боишься ты Бога, ведь сам ты приговорен к тому же.
И мы-то – справедливо, ибо достойное по делам нашим получаем. Он же ничего дурного не сделал.
И говорил он: Иисус, вспомни о мне, когда Ты придешь как Царь.
И сказал ему Иисус: Истинно говорю тебе: сегодня со Мною будешь в раю.
И было уже около шестого часа, и тьма наступила по всей земле до часа девятого,
так как не стало солнца. И разорвалась завеса храма посредине.
И возгласив громким голосом, Иисус сказал: Отче, в руки Твои предаю дух Мой. И сказав это, испустил последний вздох.
Но... это ведь не конец, братья. И наша боль и страдание, смерти, которые приготовлены многим из нас – это не конец нашей с вами истории. Ведь было же и это:
"И сказал им: вот слова Мои, которые Я говорил вам, когда еще был с вами, что надлежит исполниться всему, написанному в Законе Моисеевом и в Пророках и Псалмах о Мне.
Тогда Он открыл им ум для разумения Писаний.
И сказал им: так написано, чтобы Христу пострадать и воскреснуть из мертвых в третий день,
и чтобы было проповедано во имя Его покаяние для отпущения грехов во всех народах, начиная с Иерусалима.
Вы свидетели этому.
И вот, Я посылаю обещанное Отцом Моим на вас. Вы же оставайтесь в городе этом, доколе не облечетесь силою свыше.
И вывел их из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их.
И было: когда благословлял их, Он отделился от них и стал возноситься на небо.
И они, поклонившись Ему, возвратились в Иерусалим с радостью великою,
и были постоянно в храме, благословляя Бога."
Христианство – религия зрелых людей. Ибо она предлагает не сыграть с богами в игру, не поторговаться, а задуматься, крепко задуматься. Но задумавшись – действовать без колебаний.
Луций знает, что он плохой муж, плохой отец и очень плохой христианин. Но он христианин.
В дикой земле, где прочие люди думают, что их могут защитить пляски у костра или красочно-воинственный, демонстративно мистический Митра, этого достаточно.
– И вот что я скажу в звершение, братья. Помните, что сказано в Книге Притчей. "Всякий путь человека прям в глазах его; но Господь взвешивает сердца." Я верю, что он не найдет ваши сердца легкими и невесомыми, когда взвесит их. Теперь возрадуемся.
-
+
С искренней "белой" завистью.
-
Очень классный пост — ярко показывающий как рефлексия над Писанием накладывается на образ себя у Луция, и тем самым текст становится для него чем-то личным.
-
Хоть и арианин, а за проповедь респект!
-
Ответственно подошел. Впрочем, как всегда
-
Прекрасный выбор мест и шикарная их интерпретация!
-
Ну прямо сольный концерт :)
-
Грандиозно!)
|
|
|
Сколько-то времени назад…
Яснорада стояла и молча слушала Липовую Маску, пока тот, мокрый, запыхавшийся, с безумным взглядом и рыбой в руках, всё говорил и говорил. А в глазах девушки сначала росло непонимание, слишком пылко и не связанно юноша преподносил свои мысли. Но к концу его речи элифэ поняла, что так взволновало следопыта. Он убежал так быстро, что Рада не успела ему ничего ответить, лишь печально улыбнулась в спину.
Племя Талала не знало войны и было слишком мирным. Возможно, это его и погубит. Вместо решения проблемы с пауками, элифэ настроили ловушек да укреплений и продолжили жить, как жили прежде. Конечно, были ещё изменения. Появилось новое оружие, а вместе с ним и новые мысли о войне. Но это выглядело жалко и ничтожно на фоне строительства монументального амфитеатра, великого достижения элифэ. Сложно изменить сознание целого племени всего за пару лет, даже если ему угрожает гибель. Великое потрясение может помочь встать на другой, чуждый для элифэ, курс. Если только останутся в живых те, кто сможет начать эту новую жизнь.
Вспоминая слова Маски, девушка осматривала дом племени в поисках хоть чего-нибудь, что спасёт Талала. И поняла Яснорада, что если только Дух Великого Древа не защитит своих детей, то здесь они обречены. Слишком мало среди них воинов, способных защитить других, а остальные погибнут быстрее, чем смогут нанести ранения бронированным противникам. С застывшими слезами на глазах, готовыми сорваться в любое мгновенье, Яснорада ходила по кромке полей. Её пальцы мягко касались стеблей сгата и улокве, так девушка прощалась с ними. На поясе был прикреплён альбом с записями и рисунками растений. Рука невольно прикоснулась к нему. Столько всего было ещё не изучено, не записано. Могут ли элифэ так жестоко поступить с природой и её дарами? Ответ был однозначен – да, могут. Если не они, то мерзкие пауки всё равно высосут всю жизнь из этого прекрасного места. Исход только один.
— Нам надо уходить, в Лучистую Долину, – взгляд элифэ остановился на Могучем Дубе. Он уже готовил племя к переселению, но знал ли, что это наступит так скоро?
— И нам придётся сжечь свой дом вместе с врагами, – комок подступил к горлу, и девушка не смогла закончить свою мысль. Она могла попытаться привести аргументы, что у них нет времени на хитроумные ловушки, как предлагал Маска. Или признаться, что у неё нет идей лучше. Убедить, что это единственно верный путь. Но вместо этого, скрывая слёзы, убежала.
Вынесу ли элифэ урок? И не случится ли так, что прекрасная Лучистая Долина заставит их позабыть всё? На эти вопросы у Рады ответа не было.
|
На утро третьего дня морского пути Архип отозвал Тиеста в сторону на палубе: «есть важный разговор». Выглядел телохранитель Фейрузы взволнованно, хотя и пытался поначалу виду не подавать.
― Отниму твоё время, Тиест, прости, но дело серьёзное.
Он сглотнул, сухо кашлянул в кулак, не зная, как подступиться к началу рассказа. Впрочем, прямого взгляда в единственный оставшийся глаз мистика хватило лучнику чтобы съёжиться, вздохнуть и выложить всё как на духу. Перед проницательным Тиестом рядить одни слова в другие смысла нет. И так поди слышал всё через стенку.
― Минувшей ночью я видел демона в теле госпожи.
Эксплоратор оглянулся воровато на лестничный спуск в каюту Фейрузы. Тень испуга пробежала по его лицу, но он быстро взял себя в руки.
― Я говорю тебе это и как человеку ведающему, и как…
«Мы не побратимы на великой войне против Серебра и демонов», вспомнились стрелку резкие слова мистика. Значит, и не друзья? Но ведь было рукопожатие, было и прощение, был новый разговор, тайный, важный, с клятвами и обещаниями! Не стоит торопить события, но и отставать никак нельзя. Товарищи по свите, пускай. У них одно дело. Архип охраняет тело госпожи, а Тиест её дух.
― Прошу, не спеши к ней, выслушай. Она не должна знать про этот разговор. Ты веруешь в... Исиду, так? Так вот, видит и эта богиня, если уж ещё жива, что я желаю Фейрузе лишь добра. Но мы не знаем, кто говорит её устами. Риск слишком велик! Смотри, вот как всё было: ночью госпожа вызвала меня к себе и велела овладеть ею во имя умиротворения демона, дэва. Помнишь, ещё на вилле? Рассказывала нам о нём, что может подчинять её, творить в её теле несуразицу. Даже наказывала мне, в крайнем случае, оглушать её, помнишь? Так вот это всё правда! Демон вчера затмил её сознание прямо у меня на глазах. Была одна Фейруза, стала другая, даже голос изменился, а уж то, что этот дэв смел говорить, мне и для дела повторять срамно. Да ты же понимаешь!
Иногда люди говорят так другим, но призывают услышать и прислушаться себя, не кого-то. Шёпот Архипа стал раздражённым, почти гневным, взгляд забегал, но через пару секунд замер, найдя что-то сокровенное в водной глади. Как объяснить Тиесту, что на самом деле творилось в каюте, в душе эксплоратора? Нужно ли? Они не побратимы в великой войне, они просто перебирают угли магии в поисках тепла. Вот только один мёрзнет, а другой горит.
Архип посмотрел на Тиеста строго, но без вызова, как в зеркало, как на собственный непотребный образ, отражающийся в мудром глазу колдуна.
― Клянусь всеми богами, мёртвыми и живыми, я не взял её. Связал, ублажил, хм, касаниями. Да она и связанная на меня кидалась, но в конце концов перегорела, затихла как заснула. Развязал. И тут проснулась ЕЩЁ ОДНА Фейруза! Третья, понимаешь? Такая… такая…
Как передать постороннему те чувства? Как задуть свечу бурей, не сорвав её со стола вместе со столом и всем домом?
― Беспомощная. Бессильная. Беззащитная. Она, Третья, назвалась истинной Фейрузой. Вторая и Первая, по её словам, демон и есть. Магический слуга хунну. Фейруза, получается, их шпионка. Она была в хуннском рабстве, понимаешь, Тиест? И мы направляемся прямо в ловушку. Засада ― на порогах Данаприса, так она сказала. Якобы Фейруза же хунну и оповещает. Ещё неделя, и конец.
Архип жестом призвал Тиеста оставаться на месте и подождать ещё совсем немного. Теперь, выложив наболевшее, он успокоился и говорил без спешки, а взгляд его потяжелел, стал ровным, долгим, требовательным.
― Вот только что если Третья настоящая демоница и есть? Что если этот дэв не получил своего, понял обман и теперь жаждет навредить Фейрузе? Я не могу рисковать жизнью, свободой и репутацией той, кого решился защищать. Нужно разобраться, понять, а потом изгнать эту тварь из тела госпожи! Или Первую, или Третью! Со Второй-то всё и так ясно… Поэтому я прошу о помощи тебя, а после – буду просить и Клавдия, а если понадобится, то каждого в свите. Но ты первый, Тиест. Ты ведаешь многое, ты боролся с демонами и побеждал, а сейчас, сам понимаешь, чем всё это грозит. В худшем случае мы окажемся в рабстве тварей, способных подселить в тело человека демона. В лучшем – потеряем госпожу. Думаю, даже без чётких доказательств магистриан рисковать не захочет и попросту низложит персиянку. Убьёт или под замок. Так или иначе, это будет провалом задания Аврелиана. Даже если вернёмся из похода живыми, оправдаться будет непросто. Хотя это всё же лучше засады на порогах Данаприса… Надеюсь, понимаешь теперь, почему нельзя говорить Фейрузе об этой угрозе прямо. Если права Третья, то мы только выдадим себя врагу. Вот так. Теперь ты знаешь всё, и я призываю всё твоё благоразумие. Давай определим этого демона тихо и точно. Давай спасём госпожу в тайне ото всех и даже от неё самой!
- Странно, что ты не поспешил пронзить ее своим "копьем", - усмехнулся Тиест, а затем тут же продолжил серьезным тоном, - Твой рассказ очень тревожен, особенно в части, которая касается магистриана. Он человек большой силы и прямого ума, чем вдвойне опасен. Луций не должен узнать о состоянии госпожи.
Метаксас положил руки на борт лодки, изучая пальцами узор дерева.
- Однако, я бы не спешил с выводами. Во-первых, Фейзура не одержима, тем более сразу двумя демонами. За это я ручаюсь. Ты пережил что пережил, сомнений нет. Но что это было я не могу сказать. Во-вторых, даже если мы сможем изгнать тени из ее головы, то где гарантия, что мы изгоним нужные тени? Что если "настоящая", - эллин голосом выделил этот эпитет, мол, пока скажем так, и понизил голос, - Фейзура это та, что желает погубить экспедицию? Я думаю, прежде чем действовать, нужно узнать больше. Для начала, о готовящейся засаде. Может, все это только слова. Если же нет...
Тиест умолк, не договорив, и задумался о возможных дальнейших действиях.
- Я могу предупредить магистриана. Убедить его, что мне было видение о готовящемся нападении. Возможно, он прислушается к человеку, который спас ему жизнь
- Не иначе как твой амулет поработал, - огрызнулся Архип чуть раздражённо на усмешку Тиеста, но после глубокого вздоха и выслушивания мыслей собеседника вновь вернул голосу спокойный тон.
Мистик дело говорил. И ведь точно, пророческие видения, хлеб всех толкователей снов, астрономов и колдунов!
- Хм, и правда, в такое бы он мог поверить, по крайней мере из твоих уст. Тогда и от беды отвернём, и госпожу убережём. Но давай это на крайний случай, время-то пока ещё есть...
Тут эксплоратор смутился и нахмурился.
- Тиест, я благодарен за твоё согласие помочь, но... ты уверен насчёт демона? Ну что его нет. Может это, кхм, при всём уважении, но может просто что-то тебе незнакомое, ну как то Серебро, что в... ну ты знаешь, в ком.
На всякий случай Архип ещё разок оглянулся по сторонам, не подслушивает ли кто. Вроде рядом никого.
- Просто, как сказать, просто я уверен, что видел нечто, нечто ужасное. Но и прекрасное разом. Знаю, звучит как бред влюблённого, - зардевшийся телохранитель кашлянул так быстро, что чуть не прикусил себе язык, - но поверь, я бывал с женщинами, и ни одна не вела себя даже близко похоже на то, что вселилось в Фейрузу. А ещё, ещё я видел проблеск её ужаса, там, за почерневшими глазами. Только миг, в который она будто проснулась и поняла, что с ней творят. Я видел такое отчаяние только на войне с готами, когда мы разоряли их поселения и брали рабов.
Он замолчал, сжав губы, скрипнув зубами. Что из сказанного лишнее? Что лишь привиделось? Всё, половина, ничего? Архип знал только, что и так сказал слишком много, но и не довериться Тиесту не мог. Страшнее мысли остаться один на один со Второй Фейрузой для него сейчас не было ничего. Разве что быть вызванным на допрос Серебряным Луцием, не имея за собой покровительства Фейрузы Первой.
- Ты мог бы проверить её ещё раз? Вдруг ты просто не заметил, с кем не бывает? Вдруг этот дэв так ловко прячется, так долго и умело носит чужую кожу, что сроднился с ней? Я прошу тебя.
Голос Архипа неловко дрогнул, и ему хотелось бы верить, что дело лишь в том, что просить кого-либо о чём-либо он не привык.
- А я пока поговорю с Клавдием, заручусь и его поддержкой. Расспрошу Аттию, рабыню Фейрузы. Она, кажется, знает её дольше всех нас, ещё с тех времён, когда они обе служили Таврам. Вечером же встретимся все вместе и обсудим план действий.
- Я не могу понять природу его, но я вижу эту природу, - ответил Метаксас, - Как видел и мару в церкви, как видел свет Воробушка. Этот дар все еще при мне. Возможно, он даже стал острее чем прежде.
Эллин аккуратно коснулся повязки, закрывающей пустой глаз, будто проверял, на месте она или нет.
- Возможно, - он особо выделил это слово, подчеркивая что это лишь гипотеза, - мы имеем дело с таким искусным демоном, что он может утаиться от меня. Прежде я бы сказал, что это невозможно, но в наше безумное время я готов допустить и такое. Я посмотрю на нее еще раз. Но будет надежнее, если ты выманишь этого демона, пока я буду поблизости
Архип кивнул с самым серьёзным видом, на какой был способен. Оспаривать умения мистика в деле разоблачения демонов он точно не собирался. Просто не сумел принять неожиданные слова сразу. Просто слишком цеплялся за собственный недавний опыт.
- Прости, что усомнился... Уж больно свежа память. А демон это или нет, увидеть тебе его воочию точно не помешает. Лучше всего в момент перемены. И ещё потом, когда она засыпает и просыпается совсем другой. Да, вот это точно надо видеть.
Телохранитель даже вздрогнул, на миг вспомнив изумление от первого раскрепощения Фейрузы и ещё больший шок от истинного освобождения, пусть краткого, пусть, быть может, ложного, лживого. Дорого бы он дал, чтобы увидеть вновь Третью. Ещё дороже - за то, чтобы та оказалась настоящей Фейрузой.
Он помотал головой и неохотно сказал:
- Третья говорила, демона можно победить, обещая исполнить его желания. "Он будет думать, что мы делаем это... а мы будем говорить. Так мы сможем победить его... Победить демона.", так она сказала. Прежде чем. Прежде чем заснуть и проснуться Первой, той, которую мы знаем больше всего, той, кто командует нами.
Тяжёлый вздох, хмурый лоб. Думать над такими проблемами было для сагиттария до головной боли непривычно.
- Что до "выманить", то тут сложнее. И представить не могу, как это можно сделать. Но вот и посоветуюсь с Клавдием, да и ты, может, что-нибудь придумаешь.
- Что именно хочет вторая? - уточнил Тиест, - От нас, конечно. Если она служит хунну, то как мы, посланники Рима, поможем ей? Кроме утаивания ее мотивов, конечно
Метаксас поежился, представив себе что ждет свиту если вторую Фейзуру разоблачат. Чувствовать себя игрушкой в руках людей, которые когда-то сами склоняли перед ним голову, было неприятно. Но эллин напомнил себе, что гордыня еще никому не принесла добра. Нужно было смирить себя и вынести испытание.
- Только это вряд ли поможет победить ее, она даже не заметит этого, скорее всего. Ты прав, нам нужна голова Клавдия. Только убедись сначала, что на него можно положиться в этом
ー Думаю, Вторая ー настоящий демон... или что-бы-то-ни-было, и при том часть или Первой, или Третьей. Если она часть Третьей, то это всё хитрый обман с целью мести Первой, которая тогда настоящая Фейруза. Зачем демону... проклятье, давай называть это так, пока не поймём, с чем имеем дело? Так вот зачем ему подставлять её? Не уверен, но мне видится это паникой. Демон мог понять, что его раскусили, что я случайно нашёл действенный способ усыплять его, не напитывая силой. И вообще, может, он рассчитывал подчинить и меня. Скажу честно, у него могло получиться.
Архип опомнился и вновь покраснел от смущения. Если бы Тиест принимал компенсацию за потерянный глаз потехой, то до выплаты долга экспоратору такими темпами оставалось бы всего ничего. Если, конечно, предположить, что мудрый мистик в принципе находил такое поведение своего товарища потешным.
ー Но не получилось. И тогда он понял, что я ополчу против него всю свиту и решил посеять зерно сомнения, притворившись невинной узницей...
"Если всё так, то у него получилось. До чего же мерзкая тварь! И как бы хотелось верить, что всё не так."
ー ...Тогда выгода демона в том, что пойди мы по ложному следу, Фейруза будет низложена, хотя и вряд ли убита. Сам демон выживет. А если и убита, то, выходит, он заберет её с собой и уйдёт непобеждённым. Если же она часть Первой, и Третья права, то тогда всё проще ー Третья настоящая Фейруза, и демон ещё не подозревает о том, что мы его раскусили. Думает, что надёжно укрылся за вуалью "болезни разума" или как там это предпочитает называть Клавдий. И если так, если Первая ー действительно шпионка хунну, то её цель в том, чтобы привести отряд прямиком в их лапы. Я не знаю, каким образом шпионка посылает им весть, почтовых птиц я при ней не видел, а вот в магию хунну поверить готов.
Архип вздохнул и отвернулся от созерцания водной глади. От напряженных раздумий и непривычного ему многословия телохранителя уже начинало подташнивать.
- Колдовство ненадежно, - заметил мистик, ухватив в монологе соратника рациональное течение.
Рассуждения о победе над демонами силой мужского естества он предпочел оставить для другого раза. Нет, конечно, бывало и такое, правда, коллеги Тиеста, которые исповедовали подобные изгнания, почему-то, брались помогать только привлекательным женщинам и юношам.
- Если она пользуется им, то наши шансы растут. Но я бы рассчитывал на то, что у шпиона есть другой способ дать весть. Отправить разведчика, который не вернется обратно. Начертить знак в условленном месте. Не знаю, - Метаксас развел руками, - я никогда не был настоящим шпионом. Что же до мотивов и отношений внутри характеров Фейзуры, давай не будем гадать, иначе просидим весь день. Возможно, тут как раз Клавдий скажет лучше. Все-таки, он врач.
-
Повторяю уже высказанные благодарности!
Хорошо обсудили-отыграли)
-
Рассуждения о победе над демонами силой мужского естества он предпочел оставить для другого раза. Нет, конечно, бывало и такое, правда, коллеги Тиеста, которые исповедовали подобные изгнания, почему-то, брались помогать только привлекательным женщинам и юношам.
В голос)
Ну и вообще диалог шикарный
-
Ну и ну...
|
|
Язычники
Вечерело. Солнце устало склонилось к западу, так что даже не слишком привыкшие к мечтательности солдаты хоть на миг, а засмотрятся на персиковое небо, на синий лес, на обманчиво спокойную речную гладь...
По одному, по двое, отпрашивались легионеры отлучиться на промысел, и каждый возвращался с добычей — буквально за пару часов удалось подстрелить дикую свинью и выловить с десяток карасей. Впервые, открывалась вам мрачная красота Севера — суровой земли, куда согласно Преданию Бог изгнал скитаться Каина. Здесь, звери должно быть не ведали о падении человека, и не боялись его. Север оставался девственным, и не нарушили его покой ни живущие в лесах славяне, ни построившие городища на реках гревтунги, ни даже опустошающие все на своём пути гунны. Кто знает, может для этого края гунны даже станут благом, ведь были они злом человеческим — и лишь людям надлежало бояться их.
Над лагерем разносится аромат предвкушения — запах готовящейся пищи. Каждый норовит внести свой вклад в общее дело, кто следит за огнём, кто помешивает похлебку, кто рубит дрова — христиане быстро смешались с язычниками так что, хотя трапезы и планировалось две, едва ли на одной появится то, чего не будет и на другой.
— Думаешь на нас нападут?
Спросил Саваг проверяющего караулы Флавия Константина. Декан казался напряженным и кажется больше времени уделял организации постов чем празднику — не один караульный от него получил по голове за какую-нибудь «сущую мелочь», о которой Луцию знать совсем не обязательно.
Но на вопрос капитана ветеран лишь покачал головой.
— Нет.
А после прибавил, чуть подумав.
— В этом и беда.
Боспорец явно не понял, так что Флавию пришлось сказать больше, чем он готов был кому-то сказать, будь то хоть сам Гектор Марк Татион.
— Сейчас нас защищает река. К тому же, в случае атаки мы просто спустим на воду корабль и уйдём. Да, с потерями. Может даже с большими. Альбин получит возможность повернуть на юг, а в Константинополе рассказать, как гунны встретили нас градом стрел. Сказать по правде, я был бы рад такой атаке. Нет, на месте гуннов я бы выждал. Дождался, пока мы отойдем от корабля достаточно, чтобы не питать надежды туда вернуться. Наши солдаты хорошо вооружены — и хорошо обучены. Но и они сгинут если соотношение сил будет десять к одному. Это самоубийственная миссия, Саваг. А пировать сегодня будут мертвецы.
Кровавая полоса заката легла на серую воду.
Свистит флейта, созывая язычников — и один за другим, легионеры отрываются от привычных дел. Поспешно омывают руки, надевают чистые туники и чуть не бегом стекаются туда, где пока стоят только четверо.
Первым был конечно, Метаксас. Колдун в последний момент сменил своё решение, избавив всех от неловкой ситуации, возникшей вокруг стоящего тут же Аделфа — Тиест получил роль жреца, несущего на руках пойманного голубя, архиатру же вручили кувшин с водой для окропления алтаря, что тоже считалось очень почётной ролью.
Особо почетная роль досталась Марку — ему вручили корзину с жертвенным ножом, присыпанным ячменной крупой. Благородство крови, молодость, невинность и красота — все это делало Контеренона угодным Венере.
Ему и предстояло возглавить шествие.
Четвёртый — Эморри. Без собственной почетной роли, но и не в отрыве от всех. Немного чужой на этом празднике — ведь германцы не знали божества, подобного римской Венере. Ваши женщины кротки и целомудренны, ваши браки крепки, ваши сердца суровы и куда сильнее преданы крепкому мужскому братству, чем женскому лону. Конечно, у алеманнов были богини — богиня домашнего хозяйства Хольда, гневающаяся на жён если те дурно ведут хозяйство, а добрым жёнам дарящая детей, и Берта, богиня плодородия, посылающая добрый урожай. Но — ничего похожего на римскую Венеру.
Венера изменяет мужу — уже одно это могло бы насторожить Эморри — причём неоднократно. Сердца и умы она смущает диким желанием, и не раз из-за неё случались распри и даже войны. По германским меркам в такой богине не было совершенно ничего полезного, она скорее напоминала демона, которого может следовало укрощать жертвами — но точно не поклоняться ему. И все же именно Венера у римлян отождествлялась с молодостью, красотой — не Юнона Матрона, покровительница семьи, не Веста, хранительница домашнего очага, не охотница Диана, покровительница женской невинности, не дарящая урожай Церера, не даже Минерва, богиня ремёсла.
В опасном помутнении рассудка римляне, способным посеять вражду меж кровными братьями, между кланами, между племенами, в безумии, совращающем жён и дочерей — римляне находили нечто абсолютно чуждое, непонятное.
Может быть потому, что из-за внутренних распрей своих врагов Империя сумела их захватить — в то время как сама проявляла удивительную устойчивость?
Со временем Эморри понял — для богатого городского жителя не так важен урожай, он может спать с женой в разных постелях, ему безразлично с кем трахаются дочери и как обстоят дела у коллегиатов. Что важно состоятельному горожанину, так это его роскошная, полная страстей жизнь, лишенная всяких забот. Оттого почитает он Бахуса и Венеру, вино и секс.
Праздность, которой алеманны боялись пуще всех вражеских мечей, для них была и богом и богиней, а сегодня, сейчас, они приносили жертву, надеясь однажды вернуться к праздности. Опрокинуть полный кубок вина, неразбавленного — по варварски — а после оттрахать рабыню такими способами, которые не вызвали бы у германца ничего кроме омерзения.
Богам стыдно было смотреть на них — и римляне выдумали себе новых богов, столь же распутных как они сами.
Если, конечно, алеманны не были просто кучкой дикарей в шкурах, какими их считали в Вечном Городе — а отчасти считал и ты сам.
Меланхоличные звуки флейты.
Ожерелье из цветов на узенькой птичьей груди.
Венки на головах суровых легионеров.
Молчание.
Все ждут знамения.
Дозволения богов начать.
Вот, с востока на запад пролетела белая птица — и процессия трогается.
Звенит бубен. Не умолкает флейта.
— Эвфемия! Эвфемия!
Громко воскликает Метаксас.
Это то, чего Аделф не сделал днём.
Приглашение ко всем желающим присоединиться к жертвоприношению.
Чародей повторяет клич ещё несколько раз.
А потом первым заводит песню.
— Благо тому, кто из чаши чар
Капля за каплей умеет пить
Светлый дар Афродиты:
Жало безумья не жжет его,
Волны баюкают нежные,
Там, где в колчане соблазнов две
Бог златокудрый стрелы хранит -
Ту, что блаженным навек человека творит,
С той, что и сердце, и жизнь отравит.
Эту вторую гони от меня,
Сжалься, богиня дивная!
Чистого дай мне желанья дар,
Нежною страстью лаская меня!
Буду служить, Афродита, тебе
В венке посвященных, не в рабства цепях.
Он поёт по гречески — но солдаты подхватывают текст древней, ещё Еврипидом созданной просодии, на латыни. К удивлению всех, пара арабок присоединяются к пению на собственном языке, и хотя никто не понимал, что именно они поют, никто не останавливает их.
Боги рады всем — и каждый чтит их по своему.
Главное — делать это вместе.
Просодия повторяется снова и снова.
Вот уже и христиане бросили свои дела, изумленно вышли из палаток, провожая язычников взглядами — и сам Луций Цельс Альбин оторвётся от важных дел, на миг почувствовав то, что ощущала его собственная дочь. Язычество — это красиво.
— Пусть полюбит нелюбивший, кто любил, пусть любит вновь!
Воскликает Тиест.
И вся процессия хором повторяет его слова.
Один из солдат христиан робко присоединяется к общему шествию, делает несколько шагов, но под осуждающими взглядами товарищей понуро выходит из процессии.
Вот, впереди сооружённый накануне на берегу озера алтарь.
Вот, Тиест заводит новый гимн.
— Пусть полюбит нелюбивший; кто любил, пусть любит вновь!
Вновь весна, весна и песни; мир весною возрожден.
Вся любовь весной взаимна, птицы все вступают в брак,
Дождь-супруг своею влагой роще косы распустил,
И Диона, что скрепляет связь любви в тени ветвей,
Обвивает стены хижин веткой мирта молодой,
На высоком троне завтра будет суд она вершить.
Пусть полюбит нелюбивший; кто любил, пусть любит вновь!
Из высоко бьющей крови волн пенящихся своих,
Средь морских просторов синих и своих морских коней
Из дождей-супругов создал Понт Диону в плеске волн.
Пусть полюбит нелюбивший; кто любил, пусть любит вновь!
Ведь сама богиня красит цветом пурпурным весну,
Теплым ветра дуновеньем почки свежие растит,
Распускает их на ветках и сверкающей росы
Рассыпает капли-перлы — этой влажной ночи след.
И, дрожа, слезинки блещут, вниз готовые упасть.
Вот стремительная капля задержалась на лугу,
И, раскрывшись, почки пурпур, не стыдясь, являют свой.
Влажный воздух, что ночами звезды светлые струят,
Утром с девушек-бутонов покрывала снимет их.
Всем Диона влажным розам повелела в брак вступить.
Создана Киприда кровью, поцелуями любви,
Создана она из перлов, страсти, солнечных лучей.
И стыдливость, что скрывало покрывало лишь вчера,
Одному супруга мужу завтра явит не стыдясь.
Пусть полюбит нелюбивший; кто любил, пусть любит вновь!
Пусть свежий персик небес медленно темнеет, уступает место мечтательной синеве, пусть чернеют обнаженные деревья. Солдаты счастливы в эти мгновения, шагая бок о бок, под взором своей богини — и даже суровый алеманн Эморри в какой-то миг ощутит что-то иное, совсем не похожее на дикий разгул, с которым отождествлялась Венера в мифах. Ощутит нечто, чему нет названия в германских лесах.
Венера — не просто секс.
Не просто любовь, даже не просто красота...
Венера — мир.
Венера — надежда.
Венера — счастье.
-
Не самый частый случай (для меня), когда и более-менее понятно, и оч интересно. )))
Но самая интрига, внезапно, в арабках. Почему часть из них петь начала, и почему они в соответствующий ритуальный момент визжать/выть стали, ведь по идее это не из тема совсем. Вот уж любопытно!
-
Отличная подстава на ровном месте – все как я люблю))).
-
обряд выходит невеороятно образным, очень живым, настоящим таким
-
+
По хорошему завидую подготовке и таланту Мастера.
-
Должен сказать, что ритуал прям действительно могучий. Прям круто!
-
Познавательно и интересно
|
Блэйк наступает, обходя стол. Одна рука свисает вдоль линии корпуса безжизненной плетью, во второй переливается в неверном свете старый-добрый боевой нож. Саймон выкрикивает слова, которые, согласно легендам, служили девизом одному из рыцарей Камелота. Вспоминает прошлое, жизнь до и жизнь после, и, конечно же, службу. В те годы мир казался проще, прямолинейнее. Значение имел лишь приказ командира, не существовало требующих нетривиальных решений долгосрочных задач. Можно было просто шагать, выкрикивая речевки и песни в одно горло с соратниками. В последующие годы всё так сильно запуталось. Начинало казаться, что не распутается уже никогда. Всё изменилось этим сентябрьским вечером. Крик Саймона изобличает, привлекает внимание, лезвие боевого ножа хищно пляшет в вытянутой руке. Эшфорд ждёт неподвижно – серые глаза пристально следят за приближением Блэйка, фиксируя каждое движение, каждый сбивчивый шаг. Саймон рычит, срывая горло, и бросается на отродье в последнем рывке. Не успевает толком удивиться скорости лорда, как нож выскальзывает из пальцев с оглушительным хрустом ломаемой кисти. Эшфорд больше не играет, не разговаривает – Блейк понимает это совершенно отчётливо. Опустив подбородок, смотрит на окровавленную руку лорда, по локоть зарывшуюся в его, Саймона, грудь. Боли почему-то по-прежнему нет. Нет боли, нет страха, не осталось места для проблесков света. Только холод. Пустота. Отсутствие времени.
Энни обматывает ладонь рукавом и лезет в камин. Жалко китель, но ничего не поделаешь. Выхватывает из очага тлеющую головню, успевает сделать один шаг и, почти зашипев от боли, роняет головню. Раскаленное дерево моментально прожгло и рукав кителя, и совершенно неподходящую для подобных целей салфетку – девушка беспомощно смотрит на почерневшую деревяшку у своих ног, которая от падения раскололась на две равные части.
Вильгельмина хватает так кстати оставленную кем-то здесь кочергу. Длинная, увесистая, железная, с угрожающего вида крюком на конце – она, пожалуй, способна при необходимости сойти за оружие. Повернувшись в сторону Энни, девушка понимает, что сомнительная затея подруги провалилась практически сразу. Поверх плеча кадета Мина видит, как Саймон Блэйк набрасывается на Эшфорда и как тот, непринужденно сместившись в сторону, наносит удар. Пальцы Алистера выныривают из спины Блэйка вместе с фонтаном крови – удар чудовищной силы буквально пронзил грудную клетку Блэйка насквозь. Картина неправдоподобная, картина гротескная, картина, превращающая объективную реальность в сюрреалистичный кошмар.
Руэл смещается в сторону, перехватывая поудобнее нож. На Эшфорда бросается Саймон, и Картер использует его нападение для того, чтобы занять более грамотную позицию. Оказавшись позади лорда, он уже намеревается нападать, однако обмирает при виде того, чем заканчивается непродолжительная потасовка Блэйка и Эшфорда. Свет угасает в стекленеющих глазах Саймона, в то время как рука лорда почти по локоть тонет в его груди. Замешкавшись, Руэл неловко пригибается и пытается дотянуться лезвием до бедра воплотившегося в мире смертных чудовища. Вместо ожидаемого успеха окружающий мир начинает отчаянно кувыркаться. Мужчина, выронив и нож, и молитвенник, кубарем катится по полу к дальней стене. В голове звон, обеденный зал дрожит и плывёт – приподнявшись на локте, Руэл ошалело смотрит на Эшфорда, который невозмутимо проходит мимо навстречу следующей жертве. Левый висок горит, отчаянно пульсирует при попытке к себе прикоснуться – лорд небрежно отмахнулся от Картера между делом, едва его не прикончив.
Ульрих Мэйнард вскидывает тазер, прицеливаясь. Сперва обзор заслоняет спина налетевшего на Эшфорда Блэйка, после – Руэла. Детектив наблюдает, как оба нападающих разлетаются, раскиданные лордом без видимых усилий в разные стороны, и подгадывает момент. Теперь Алистер наступает уже на него – серые выцветшие глаза продолжают беспрестанно смеяться. Ульрих выжимает спусковую скобу, и с удовлетворением убеждается, что электроды впиваются точно в грудь лорда, который даже не пытается увернуться. Но происходит невероятное. Мэйнард отчётливо видит, как чернеет и обугливается под воздействием электричества водолазка, но сам Алистер Эшфорд как ни в чем ни бывало продолжает идти. Окна за спиной лорда синхронно взрываются, и в зал вместе с порывом холодного ветра прорывается дождливая ночь. Порыв воздуха смахивает весело потрескивавший в камине огонь, на смену тревожному полумраку приходит абсолютная темнота. Ульрих скорее чувствует, чем видит движение. Человеческая глаз не способен различить силуэт, с невозможной скоростью скользящий во мраке. Когда Эшфорд – фигура, чуть светлее, чем тьма, вырастает перед Мэйнардов в полный рост, тот, вопреки собственным ожиданиям, не успевает даже вздохнуть. Пальцы лорда стискивают и сминают горло, выдавливают воздух из лёгких, отрывают от земли словно невесомую плюшевую игрушку. Долю секунды Эшфорд смотрит в глаза Ульриху, наслаждаясь. После – сжимает пальцы, и небрежно отбрасывает в сторону уже бездыханное тело.
Нож в руке Дерека отчего-то совершенно не выглядит весомым аргументом в сложившейся ситуации. Стоящий рядом телохранитель целится в лорда, но выстрелить мешают отважно набегающие на хозяина замка взбешенные гости. Дерек видит, как лорд рукой пробивает грудь Блэйка насквозь, как небрежно отбрасывает Руэла. Видит, как Эшфорд направляется в сторону лысого детектива – и, по совместительству, в сторону самого Дерека. Телохранитель по-прежнему медлит – дотягивает до того, что все окна в зале одновременно взрываются, впуская холод, дождь и кромешную темноту. Вопреки здравому смыслу и логике угасает, задохнувшись, огонь в камине. И в нахлынувшей в одночасье со всех сторон темноте слышится то отчётливый хруст, то прерываемые воем койотов сдавленные хрипы. Секундой позже стоящий рядом телохранитель стреляет дважды – отрывистые выстрелы сливаются воедино, а сполохи высвечивают фигуру Эшфорда в полушаге. Что-то совсем рядом ломается, что-то грузно падает на пол – молния снаружи бьёт в крону росшего на берегу пруда многолетнего дуба, освещая комнату ещё на мгновение. Этого времени оказывается достаточно для того, чтобы обнаружить дворецкого – тот по-прежнему неподвижно стоит в нескольких шагах позади, около самого выхода, сохраняя надменно-отстранённое выражение на лице. Этого времени оказывается достаточно для того, чтобы обнаружить в шаге от себя Эшфорда – оказавшись между Дереком и Эйрой, лорд стоит неподвижно, чуть склонившись над трупом телохранителя со сломанной шеей.
Для Тима события развивается слишком быстро. Мужчины бросаются на хозяина замка, и тот, вопреки ожиданиям, играючи отбивается. Не просто отбивается – начинает безжалостно убивать, голыми руками разбрасывая рослых и здоровых гостей. Тим видит, как лысый детектив стреляет в лорда из тазера, но тот проходит мимо О’Райвера и продолжает наступать на Мэйнарда как ни в чём ни бывало. Следом взрываются окна, унося с собой свет. В кромешной тьме Тим по-прежнему стоит на месте и озирается, пока комнату не озаряет сразу несколько вспышек. Уже падая на колено и хватаясь за обожженное резкой болью плечо, мужчина проклинает того, кому пришло в голову стрелять в сложившихся обстоятельствах. Сквозь плотно сомкнутые пальцы толчками пробивается горячая кровь. Подстрелили. Чёрт возьми, подстрелили!
-
Нам всем конец? Определённо, нам всем конец!
-
Жесть. Жуть. Жалко погибших. Но шикарно, абсолют шикарно.
-
Впечатляет.
-
Начисто! Начисто! Я был свидетелем. Верите - раз! Голова - прочь! Правая нога - хрусть, пополам! Левая - хрусть, пополам! Вот до чего эти автобусы доводят!
-
Слишком, слишком быстро. Судя по всему Тим будет следующим...
|
|
|
|
|
- Думаю, мы все хотим наказать преступников, - подал голос полуэльф, до того отмалчивавшийся. Крис подался вперед, положив на стол руки, никогда не знавшие тяжелой работы. На нем был дорогой, но потерявший лоск камзол. На бортах рукавов можно было заметить несколько темных пятен засохшего вина, да и несколько пуговиц блестели не так как другие, намекая на замену. Зато блеск в глазах мужчины был абсолютно трезвый, что было далеко не самым привычным для него состоянием.
Обычно полуэльф был среди первых в любом разговоре, но сегодня не спешил с инициативой. То ли не хотел влезать поперек Муана, который вроде был заводилой в этой авантюре. То ли ему было интереснее рассмотреть собравшихся в доме. Если пара дварфов да он сам с Муаном могли сойти за телохранителей, то девица... Кто же нанимает в охрану детей? Интересно, как все они связаны с Сендой? Почему она обратилась именно к ним? И зачем такая секретность, если дело было без подвоха? О последнем полуэльф не стал спрашивать вслух сейчас. Не забыть бы потом поделиться своими опасениями с новыми коллегами.
- Наша главная задача - вернуть украденное и шкатулку. И еще бы не нажить врагов... новых. Если при этом удастся схватить воров - замечательно!
Долго уговаривать Криса не требовалось. Ни когда Муан пришел к нему с предложением этого неожиданного шанса, ни сейчас, когда нужно было формально согласиться побыть посредником при передаче драгоценностей. Тем более полуорк, похоже, уже нацелился на поимку бандитов, и бросать товарища было неправильно. Особенно когда у тебя осталось не так много друзей. И еще меньше тех, кто начинает разговор с "хорошего дня", а не "где деньги, Морлей?!"
- Леди Сенда, позвольте уточнить, - с коротким, но вежливым кивком обратился Крис к нанимательнице, - Шкатулка заперта? Ее содержимое не нашего ума дело, но я беспокоюсь, что воры могут ее выпотрошить и продать нам пустышку, без ценностей внутри.
Имя дамы было смутно знакомо полуэльфу. Кажется, отец что-то рассказывал про ее семью, упоминал имя раз или два. О чем именно шел разговор Крис давно забыл, пропустил мимо ушей, скорее всего, но само имя осталось в памяти. Влиятельный род, стоящий на шаг в стороне от управления всем городом. Почему она не обратилась к страже? Наверняка ей бы дали в помощь нормальных солдат, не тех пропойц что по ночам обходят улицы.
- Мы можем держать выкуп у себя, - предложил Крис, развивая идею Муана, - Это логично, что договаривается один, а деньги сторожит другой. Когда Генрих убедится, что у разбойники принесли все что нужно, мы передадим деньги. И попробуем схватить их. А если будет засада, Генрих будет в меньшей опасности, денег-то у него нет.
|
Доброе утро. Почисти зубы. Будь здоров. Спасибо. Пожалуйста. Не чавкай. Застегни пуговицы. Овсянка полезная. Конфеты - после еды. Если холодно - надень шапку, не то простудишься. Купи лекарства строго по списку. Не забудь отдать бабушке сдачу. Не ходи незнакомой дорогой. Здоровайся. Не перебивай. Слушайся старших. Ложись спать вовремя.
Простые, чёткие правила. Почти, как ритуал, изо дня в день, снова и снова. Всю жизнь. Привыкнуть к этому было непросто, многие вещи оставались не понятными даже сейчас - но они, хотя бы, были привычными. Из года в год его окружали привычные вещи, привычные улицы, привычные здания. Сегодняшний день был совершенно особенным - он выехал за пределы Лондона, один. Бабушка очень переживала из-за этого. Она боялась, что Патрик может испугаться. Потеряться. Не справиться с переживаниями, которые рождались внутри. Когда ты попадаешь в новое место, где много незнакомых людей - ты не знаешь, что делать. Рождается тревога. Становится страшно. Хочется бежать. Хочется плакать. Хочется вернуться домой - но ты не знаешь дороги. Не видишь лиц. Не слышишь голосов. Твой мир вокруг извивается, выворачивается наизнанку, он не ТАКОЙ, ОН НЕ ТОТ, КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ. Ты беспомощный. Ты маленький. Ты не можешь сделать ничего - только потеряться в океане ужаса, ни вздохнуть, ни выплыть.
Патрик помнил это чувство. Он давно его не испытывал, с тех пор, как люди вокруг перестали быть такими огромными, а тени оказались просто тенями. Но сейчас, когда свет мигал, когда старый лорд так зловеще смеётся, когда люди вокруг кричат, бегут, и ЗЛЯТСЯ...
Оно вернулось.
Сжимая Динозавра до побелевших пальцев, Патрик начал раскачиваться вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад, не двигаясь с места. Его тело била крупная дрожь, худые плечи взграгивали от удара грома, в ушах лаяли... непсы.
- Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик..., - слова, слетавшие с его губ, превратились в монотонное бормотание.
- Давай, скажи "Пат-рик!". Пат...рик!
- Па...! - гулил маленький Патрик.
Мама старательно вырезала ножом его имя на деревянных бортиках детской кроватки. Его имя было на поильничке. Кружке. Тарелке. Стуле. Бирках на одежде. Даже на той, что была на нём сейчас. На карточке в кармане. На ноге Динозавра, под заводской надписью "мой хозяин".
В школе ему даже не придумали кличку - все знали, кто такой Патрик. Могли обозвать дурачком или уродом. Но смешнее всего было, когда, после очередных побоев, этот щуплый паренёк вставал и, утирая рукавом слёзы вперемешку с соплями гордо заявлял "Меня зовут Патрик!".
Потому что имя - его главное сокровище. Его волшебное слово. Его защита. Его оружие.
Мама знала все секреты. Она ходила в церковь, но Патрик был там только один раз - его пугало это место. Люди в чёрных одеждах были чем-то похожи на лорда Эшфорда. Они были мрачными. Грозными. Они несли людям Страх перед Гневом Божьим. Мама говорила, что Бог злится на людей за то, что те не сражаются с демонами. Грешат. Она говорила это, трижды по три раза постукивая правым каблуком. Иногда она могла не есть целую неделю. Иногда протыкала себе ладони длинными спицами. Говорила, что это поможет ей очиститься. А Патрику это не нужно, потому что он - добрый, хороший мальчик. Настолько хороший, что он спасёт всех-всех людей однажды.
Что демоны будут визжать от ужаса при одном упоминании его имени.
- Привет! Меня зовут Патрик! - солнечно улыбаясь говорил каждому новому человеку, который только появлялся в его жизни, Патрик. Люди не визжали. Не бежали в ужасе. Они не были демонами. А, значит, были хорошими людьми. Его, Патрика, друзьями.
Он всех спасёт.
Всё вдруг встало на свои места. Он не неизвестно где в окружении незнакомцев. Он там, где должен быть. В окружении друзей, которые его не боятся. А те, кто боятся, не посмеют их тронуть.
- Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик. Меня зовут Патрик!
Патрик встал, решительно вскинув подбородок и голос его разнёсся по всему обеденному залу, оберегая всех людей силой имени истинного охотника на демонов.
- МЕНЯ. ЗОВУТ. ПАТРИК!!!
-
Мощно!
-
Блестяще!
-
It's Patrick
-
And His Name is JOHN CENA!!! ссылка
-
- МЕНЯ. ЗОВУТ. ПАТРИК!!!
-
Не ну это вышак. Патрик настолько трогательно-искренний, аж сердце щемит, 10 плюшевых динозавров из 10.
-
Этот, как его, смотритель парка считает Патрика очень интересным.
-
МЕНЯ. ЗОВУТ. ПАТРИК!!!
Однако в ход пошло неконвенционное оружие!
-
Потрясно!
-
Хорош. А то все короткопост, да короткопост!
-
Бенефис Патрика. Хорош!
-
Тронуло, блин.
-
Я. Есть. Грут.
-
Патрик шикарен. Крутейший пост.
|
|
Реджинальд встрял за лорда Эшфорда так, будто тот сам за себя не мог ответить. Что это? Ты же не знаешь об этом мужчине ничего? Или только делаешь вид?
Презрение, обращенное к Патрику оставило неприятный осадок, вписавшись еще одним мазком в унылую картину местных происшествий.
Как и ожидалось, пошла спекулятивная игра в слова, проще говоря, худшие ожидания оправдывались. Как то, например, что нормально поговорить не выйдет. Приписывание сказанному не существующего смысла и цели, которую не ставили, вот.
Ульрих продолжает что-то доказывать. Он еще не понял, что это - бессмысленно? Или все попытки направлены на публику? Дать понять остальным, что лорд юлит, на случай, если кто-то не заметит?
- Проверяете нас, значит? - осведомилась леди Невилл. - А как насчет вас самих? - кажется, девушка ничуть не смутилась.
Только не в этих делах. Только не в том долге, который висит над честью семьи. Исходом судьбы мира. И только не в вопросах дани, которую маленькая Эйра отдала еще в детстве. Чтобы сейчас дрогнуть перед тем, с кем, возможно, и пришла сражаться!
Да, Ульрих уже высказал примерно то же самое. Но говорил он за себя.
Разумеется, спросить или ответить имело бы смысл. Если бы это был диалог. Но это - уже битва. Для нее по крайней мере - именно так.
Она могла бы еще понять мотив мужчины убедиться, что присутствующие действительно годятся. Но. В самом деле кто-то поверит, что подобное реализуемо в столь короткий срок? Лорд очертил отрезок в неделю, причем, в контексте сбывшегося пророчества, то есть, самых острых и решающих событий. Проверка неучтивым приемом? Хотя, как индикатор заискивания - вполне сгодится. Выявить, кто более беспрекословен, кого легко подмять, может быть, даже сломать. Кто поддается на манипуляцию.
И, самое главное, кандидатура лорда Эшфорда априори не должна подвергаться сомнению? На каком основании? Ему важно, с кем придется сражаться плечом к плечу, а им - нет, что ли? Как и понимание, кто в действительности все еще находится по эту сторону.
Реплика про комфортабельное авто - еще одна провокация и проверка? Знал, куда письмо отправить, знал и положении дел. Кто-то приехал на мотоцикле, кто-то и вовсе пришел пешком. Если бы все дело было в испытании, сказал бы - пройти под дождем. Но нет.
И вот что еще. Миньоны. Слуги зла. И вербовка происходит много какими способами, в том числе и лживыми.
Буквально только что двое уже едва не подрались. А теперь, на мгновение представить, что будет, если лорд расколет их компанию? Отличный способ сгубить потомков. И, как обычно для зла, загребая жар чужими руками.
В добавок, если местная аура уже действует, присутствующие с течением времени могут становиться все более нестабильны. И воля колебаться. И так далее.
Нужно понять, как быть дальше. А для этого - наблюдать и собрать больше информации.
-
Женщину не проведешь. Она сердцем видит
-
Правильно! Хоть Реджи для себя уже всё решил, но позиция Эйры максимально разумная.
|
|
|
Ничего не ответив, Ричард возвращается обратно за чемоданами. Его распирает от злости, но нет ни сил, ни желания объяснять и без того очевидные вещи. Во-первых, он значительно лучше знает, как делать свою работу. Во-вторых, препятствование бородатому – это лишь констатация собственной беспомощности, потому что подопечная и без того уже сидит в машине с незнакомыми людьми. В-третьих, они и без того уже приехали на ночь глядя в дыру посреди долбанного Уэльса.
Если при учете всех обстоятельств Эйре действительно угрожает хоть какая-либо опасность, то даже лучший профессионал во всем мире едва ли способен это исправить. Девяносто процентов работы телохранителя – в том, чтобы предугадывать и предвосхищать угрожающую клиенту опасность. Заблаговременно избегать ситуаций, в которых риски перевешивают потенциально возможные преимущества. По крайней мере, так в своё время объяснял ему Стерлинг. Что касается этой сходки ролевиков-реконструкторов…
Увлекшись гневными размышлениями, Блэквотер и сам не заметил того, как вместе с Эйрой оказался в роскошном холле. Взгляд скользит вдоль перил балкона, цепляется за вооруженные мечами и булавами стойки доспехов, за подвешенную на толстенной золоченой цепи старинную люстру. Остальные уходят в сопровождении заставшего, по всей видимости, ещё вторую мировую, дворецкого – Ричард, разместив на полу чемоданы, остаётся на месте.
Прежде чем ответить на вопрос, он какое-то время думает. Множество взаимоисключающих версий происходящего крутится в голове, и особенно не хочется сойти за истеричного паникера.
– Что мы в любом случае далеко не уедем в такую погоду, – отвечает в конце концов.
Не хочется даже думать о том, чтобы под проливным дождём спускаться по треклятому серпантину в кромешной тьме. Из коридора выбегает жизнерадостная кадетка. Вздохнув, Ричард подхватывает чемоданы и, вместе с Эйрой направляется в сторону, где скрылась девушка. У входа в башню он пропускает леди вперед, и некоторое время возится, пыхтя, с чемоданами. Обязанности носильщика обычно не входят в его обязанности, но представить, что Эйра будет перетаскивать свои вещи сама практически невозможно. Унылый слуга по-прежнему караулит у входа в гостевое крыло. Другие гости почти по-хозяйски снуют между комнатами, открывая и закрывая время от времени двери.
Посторонившись, Ричард пропускает одного из мужчин – кажется, этого зовут Реджинальд. Ещё одна девушка предлагает Эйре разделить номер, и только сейчас Блэквотер окончательно осознаёт суть дилеммы.
– Будет лучше, если мы займём одну комнату, – решившись, говорит Ричард, почти сразу отворачиваясь и развивая кипучую деятельность.
Поставив чемоданы, он начинает толкать двери одну за другой – во второй номер уже ушла девушка, в четвёртом обнаруживается тот самый парень с парковки. Уже подозревая худшее, телохранитель открывает шестую и с облегчением выдыхает – свободно.
– В шестой пока никого.
-
А ведь думал занять палату №6
-
А Ричард, оказывается, местами даже милый :З
|
Русло, в котором развивалась ситуация, для Эйры было не приятным. Мало того, что телохранитель отчитал ее, как малого ребенка, так еще и небрежная реплика Дерека в сочетании с провокационным жестом сгустила краски. Пусть Ричард ведет себя не корректно, однако, это ее человек. Бестактный вызов под носом у леди, отсутствие каких-либо слов извинений. И все это - на виду у честной публики. Для полного комплекта не хватало только папарацци.
Девушка силой заставила себя успокоиться, подавляя волну возмущения, обещающую превратиться в гнев. Дурной тон - подать вид, что расстроена.
Дабы не разводить неуместную канитель стоило обдумать ответ телохранителю. Благо, разговоры подобного содержания уже не раз имели место быть в прошлом и достаточно будет лишь напомнить о некоторых моментах.
- Ричард, вы забываетесь. - "ангелочки" тоже умеют говорить твердым тоном.
Тем более, леди Невилл была в своем праве.
- Наша семья несомненно ценит и полагается на ваши навыки. И я была бы вам признательна, если бы вы делились своими опасениями в профессиональной манере. Если у вас были основания считать, что, сев на переднее сидение, данный пассажир, находясь в вашем присутствии, - подчеркнула Эйра, - мог причинить вред мне либо всем присутствующим в салоне, достаточно было позвать меня на личный разговор и поделиться своими соображениями. Остаться или же нет, этот вопрос решает мой отец, впрочем, вы и без того давно знаете, я также ценю ваши усилия.
Зачем она оправдывается? Безумие какое-то.
- Но не согласна запереть себя в сейф. - подвела черту леди Невилл.
И вообще, он всерьез собрался укатить в Лондон, оставив ее здесь одну без автомобиля? Или больше так - для красного словца сравнил? Тем более, что сама она водить не умеет, даже покинь мужчина замок Эшфордов пешком.
И как после такого ее будут воспринимать остальные? Как непутевую дурочку? С которой даже телохранителю позволено переходить черту? Сдавалось Эйре, что своей выходкой телохранитель подверг ее куда большей опасности. Есть два слова - авторитет и безнаказанность. Дай только намек, что первого там нет, а второе - есть. Все. Уязвимость в чистом виде.
Кто-то же, наоборот, может испугаться и вовсе избегать общения с ней. Как обычно.
И вообще, что за сцена? Слишком много эмоций у Ричарда. Неосторожные слова. Что так задело ее телохранителя? В любом случае, этот разговор - не публичный. И девушке все меньше нравилось происходящее. Будто все сговорились. А, может, так оно и есть? Реалити-шоу - смешай с дерьмом аристократа?
- Чемоданы, - несколько угрюмо произнесла Эйра.
Сказать что-либо еще сейчас попросту не хватало сил. Впереди говнюк, не побояться таких слов в мыслях, Эшфорд. Уже очевидно сомнительный Дерек. И даром социальная ситуация. Стоило лишь подумать, что с этими людьми придется защищать мир... становилось в высшей степени неуютно.
Мало ли, у кого что на уме, да какая вожжа под хвост попадет.
Когда остальные девушки были готовы, леди Невилл последовала вместе с ними в здание, которое уже не обещало быть теплым и уютным. Эйру заметно трясло. И от холода, даже парка кадета не спасала. И от дождя. И от гнева. И, самое главное, - от страха. Если уж заговорили об аллегориях, страха, толстеющего на глазах при добротной пище, в которую услужливо превращались окружающие.
Приветствие мрачного, как сам этот замок, дворецкого, только распалял негодование девушки. Удивительной леди Эшфорд также нигде не обнаружилось. Как, кажется, и еще одного гостя. Но самым вопиющим было отсутствие хозяина этого замка, который не соизволил выйти и поприветствовать своих гостей, не то что объясниться! Положим, он прихворал. Какая незадача для хранителя. В таком случае, слуга мог бы известить об этом гостей. Но нет.
Кроме того, дворецкий был настолько ветхим, что все человеческое существо леди Невилл протестовало против неоправданного живодерства. Личность Верховного Хранителя казалась все более отталкивающей. И этот человек будет на страже врат? Серьезно?
Эйре в который раз пришли в голову мысли, что демоны уже пришли в этот мир. Возможно, потому Ричард позволил себе лишку - само место обращает живых существ в злыдней!
С другой стороны, потомком Эшфордов мог быть обыкновенный недостойный человек. В таком случае, почему оставшиеся семейства хранителей не приняли меры?
Медленный старик повел собравшихся куда-то в левый коридор. Вежливость и этикет иным не позволит обогнать того, справиться, куда идти. Как бы иронично не получалось, но леди Невилл буквально надеялась, что хотя бы Дерек взбунтует, а не станет послушно идти следом. Просто какое-то наваждение - настолько смиренно терпеть неуважение местных обитателей. Похоже, подобное не входило в список явлений, способных злить мужчину, не дающего покоя Ричарду. Жаль.
В свете витающих скептических настроений относительно предстоящего мероприятия, даже удивительно было. Всерьез, каждый из них готов терпеть такое обращение ради пустышки? Или лукавят? А вдруг и правда реалити-шоу и завтра послушный теленок станет звездой интернета?
От обилия мыслей голова шла кругом, Эйра чувствовала, как к горлу подступает дурнота.
Рука вскинулась в останавливающем жесте, чтобы Ричард не отправился следом, унося чемоданы. Ни слова пока. Леди Невилл оставалась в пустеющем холле, молчаливо провожая взглядом толпу.
Слишком все казалось подозрительным. В другое время развернулась бы и уехала. Но не сейчас. Они что же, так и собираются продолжать терпеть все эти выходки Верховного Хранителя? Это такое у него отношение к соратникам? Собрал всех здесь, чтобы выгулять тщеславие? Этический вопрос? Да Бог с ним! Каждый сам решает, что в адрес его персоны допустимо. Но, черт возьми, на кону - судьба мира. Люди, ау? Вы же не всерьез? Не собираетесь безропотно вверить себя сомнительному лидеру? Хоть бы было так! А то можно без конца ждать, что вот-вот, скоро-скоро лорд объяснится? И сколько раз еще сей момент будет отложен какой-то мишурой, застилающей глаза и пытающейся выглядеть делом первоочередной важности? Пока не станет слишком поздно...
Хозяйка дома - не лучше. Бросила гостей и удалилась непонятно куда, непонятно зачем.
Эйра могла понять затворничество, что влияет на понимание некоторых этических тонкостей. Меж тем, даже затворничество не оправдает действия, подвергающие людей мукам! Простить проволочку под дождем? Без по-настоящему убедительной причины - ни за что! Разве нельзя было собираться в холле сразу? Они что, в срочном порядке труп прятали?
Когда все ушли, леди Невилл чуть пошатнулась и подошла ближе к Ричарду. Ладонь нашарила локоть мужчины. Кажется, девушка нуждалась в поддержке. Прозвучал тихий голос:
- Что теперь говорит твое чутье?
Что бы там телохранитель не думал, а его мнение было важно для нее. Только бы тот не выражал его абстрактно.
Пользуясь небольшой паузой вдали от множества глаз, Эйра позволила себе немного отдышаться, не прикладывая усилий к тому, чтобы держать лицо. Сейчас было особенно видно, как она тревожна.
В какой-то момент спустилась Энн, благо, договорив, тут же убежала. Леди Невилл едва заметно вздрогнула. Мгновенно подобралась, поменявшись в лице, надев привычно нейтральную маску. Нужно что-то решать. Торопливо, словно наперегонки с собственным смятением чувств, девушка устремилась в левый коридор. Узкая лестница душила... Как и все здесь.
Одна из хранительниц, чьего имени, леди Невилл пока что не запомнила, ненавязчиво предложила разделить... номер? С цифрами на дверях казалось, будто заселяют в гостиницу. Не мог не всплыть вопрос - давно они были прибиты? Или нынче - новая волна очередных простофиль?
И снова вопрос к Ричарду:
- А теперь?
Эйра не торопилась покидать коридор.
-
Блеск, просто блеск! В каждом движении, в каждом сомнении, в опасениях и домыслах! И, конечно же, умении ставить людей на место, не теряя аристократизма)
-
Отличный пост!
-
Так этого лорда Эшфорда! Совсем охамел уже!
-
Все правильно возмутилась!
-
Множество очень интересных мыслей. Замечательно целостный персонаж.
-
Интересный персонаж
|
-
Настоящий джентльмен
-
Хорош, англичанин
|
Боль. Едкая, не дающая и короткого мига послабления. Разве этому хотел научить Митра? Конечно же нет, Гектор прекрасно понимал всё. Физические терзания лишь наглядно показывают, что тело - простой инструмент, управляемый твердой волей. Вернее они показывают, насколько тело может быть несовершенно, по сравнению с разумом.
Татион с наслаждением ощущал как холодные капли стекали с плеч по спине вниз, иногда ленясь прокладывать себе новый путь, поэтому пользовались бороздками, положенными бичом. Раны едва успели покрыться грязноватой сукровицей, но всё равно во многих местах сочились, поэтому полностью затянуться смогут только через несколько дней. Это будет напоминанием о ритуале, конечно, если все пройдет хорошо.
Гектор оглядывает собравшихся. Чуть дольше задерживает взгляд на новых членах братства. Ещё немного дольше смотрит на Архипа. Почему-то, прямо сейчас трибун понимает, что не зря принято положительное решение о вступлении телохранителя в их ряды. Это сложно сформировать в какую-то понятную мысль, или, тем более, выразить словами, но каким-то чутьем Гектор ощущает, что делает правильно. В конце концов, Митра научит быть сильным духом, а именно это, по всей видимости, и необходимо для Архипа.
Гектор продолжает церемонию и хоть времени не так уж и много, но спешить он не собирается. Нужно все сделать правильно, раз уж он вообще взялся за это дело.
- Митра! Утренний Боже, - тихо начал петь Гектор, отправляясь в пещеру. -
Империя правит Миром, но ты над ней воссиял!
Утренняя перекличка и на обход вдоль стен...
Митра, тоже служивый, дай сил пережить этот день!
Облачаясь в маску и белые одеяния, Татион перестал петь, но пение подхватили остальные братья.
- Митра, Полудня Боже, над вереском зноя дрожь.
Головы плавятся в шлемах. Сандалии жмут - не дойдешь.
Одолевает дремота - расслабить бы ремни лат.
Митра, тоже служивый, не дай нам нарушить клятв!
Маска на месте. В голове не должно быть лишних мыслей. Дыхание ровное, но нужно сделать его ещё плавнее, заставить себя вдыхать все реже и реже, пока не будет казаться, что это и вовсе тебе не нужно.
- Митра, Закатный Боже, багрянец одел окоем -
Бессмертным в море садишься, Бессмертным из моря встаешь!
Теперь, когда кончена стража, впору вина пригубить.
Митра, тоже служивый, дай нам до рассвета дожить!
Приготовления почти закончены - теперь время заняться пламенем. На самом деле осквернить его можно в любой миг, но на памяти Гектора такого не случалось ещё ни разу. Его дыхание стало похоже на размерный шум волн спокойного океана, однако на момент, когда пламя коснулось жаровни - волны замерли. Татион ждал пока огонь разойдется в стороны и окрепнет, в то самое время ком в груди становился все тяжелее и тяжелее. Спустя миг по океану снова пошли волны - Гектор так же плавно начал дышать.
Послышался мелодичный перезвон колоколов и пение окрепло ещё более. В голосах слышится... Та самая сила и свобода от страха.
- Митра, Полночи Боже, жертву эту прими -
С ревом бык умирает. Радуйтесь, Дети Тьмы!
Какой бы путь ты не выбрал, все они выведут в Свет.
Митра, тоже служивый, дай честно нам умереть!
Песнь стихает.
Гектор дожидается покуда пламя окрепнет ещё более и сможет проглотить дары, пока произнося молитву богу: " ... Молюсь я Митре мощному, Сильнейшему в твореньях, Свершая возлиянья, Почту его хвалою, Молюсь молитвой громкой И поклоняюсь Митре, Чьи пастбища просторны."
В это же время он держит в руке прутья, другой же капает в жаровню поочередно масло, затем молоко, а потом и мёд. Эта часть ритуала завершена, но за ней следует новая. Хаома.
- Я призываю сюда, о желтый, твое опьянение, силу, победоносность, зрелость, исцеление, процветание, возрастание, мощь во всем теле, мудрость всеукрашенную, то, чтобы среди живых творений вольновластно я передвигался, сокрушая вражду, одолевая дэвов. - слышится новая молитва.
Гектор смешивает воду и виноградный сок. Аккуратно пригубив из чаши, отставляет ее в сторону, не забывая при этом не навредить племени.
Тело и вовсе практически не ощущается. Мысли где-то далеко, а сознание одновременно схлопнулось в одну точку и растянулось на мириады миров и созвездий. Слова молитв, кажется, приходят откуда-то извне, сами по себе, Гектор даже не успевает задуматься. Спокойствие и лёгкость - вот что наполняет Гектора.
Настала очередь ещё одного очень важного момента, от которого будет зависеть весь дальнейший год. В руку Гектор берёт нож и ступает к приготовленной белой лошади. Слова новой молитвы складываются в длинную песнь, которую вторят собратья.
- Мы почитаем Митру.. Прямостоящий, бдящий, Всё видящий, отважный, Внимающий молитвам, Он направляет воды, Растения растит, Он борозды проводит, Искусный, многоумный, Обману неподвластный, Сотворенный Творцом.
- Тем, кто не держит слова, Не даст ни сил, ни мощи, Не даст лжецам ни счастья, Ни воздаянья им.
- У них, когда ты грозен, Рук отнимаешь силу, Ног отнимаешь стойкость, Из глаз обоих зренье И слух из двух ушей...
- Молюсь я ради счастья...
- Мы почитаем Митру...
Подойдя к животному, Гектор заглядывает в огромные глаза. Лицо Татиона, вернее облик Перса оказывается на уровне ноздрей животного, они размеренно раздуваются. Лошадь словно тоже чувствует насколько сильно истончилась реальность в этот миг и немного пригибает голову. Гектор плавно понимает руку и прижимает лезвие к шее лошади, ощущая под костяшками пальцев мощную пульсацию вен.
Мир замирает.
- Мы почитаем Митру...
Слитным движением Гектор надавливает сильней и проводит ножом поперек шеи лошади.
-
Очень яркий пост, красочный и эмоциональный!
-
Гектор прекрасно понимал всё. Физические терзания лишь наглядно показывают, что тело - простой инструмент, управляемый твердой волей. Вернее они показывают, насколько тело может быть несовершенно, по сравнению с разумом.
Круто! И вообще, отличный пост!
-
Митра нам всего дороже
|
Жизнь - это много маленьких радостей, которые мы создаем для себя сами. Мисс Ивейн придумала себе это кредо довольно давно, и оно как нельзя лучше подходило ей, её образу жизни, её профессии, её увлечениям и слабостям. Если в жизни нет счастья – иди и создай его. Это письмо сразу заинтриговало предсказательницу – как же иначе? Она верила в то, что мир гораздо глубже и шире, чем кажется обычным людям, и знала по себе, что предчувствия надо слушать. Если ты чувствуешь, как мороз продирает по коже в момент открытия какого-то невнятного спама – значит, это знак. Не пропусти его. Пойми его правильно. Прежде, чем нестись, очертя голову, по первому зову, Ива, разумеется, съездила к ба. Во-первых, надо, чтобы хоть кто-то знал, где искать следы, в случае чего. Во-вторых, посоветоваться. В-третьих, маленький магический ритуал лучше выполнять в хорошей компании. Выпив чаю, обсудив историю и перебрав возможных знакомых, которые могут знать Эшфордов, они занялись маленькой магией, в которой фигурировало письмо, свечи, чаша с ледяной водой и тени на стене. Древние тайные ритуалы ожили вновь. Гулкие барабаны, варган и бубны. Шепот, срывающий с губ слова. Танец языков пламени, пожирающий роковое письмо. Растертый пепел, смешанный с расплавленным воском. Причудливые фигуры, пляшущие на стене. Тревожные взгляды и сомнения. Всё, как предписывалось старинными книгами, всё было сделано по правилам. Разумеется, с разумным использованием возможностей, которые дает современный мир. Прежде, чем сжечь письмо в чаше, его отсканировали, сфотографировали, сложили в архив, куда позже добавили видеосъемку пляшущих теней на экране, восковой фигуры, и заметки по толкованию. Архив продублировали, оставив его копии в разных местах – и на почте, и в компьютере, и у ба, и на диске, и на флешке, и в собственном смартфоне Иви. В некоторых случаях предосторожность не может быть избыточной. В том, что предприятие рискованное, были убеждены они обе. И обе же считали, что на этот зов необходимо ответить. И лишь совершив все эти приготовления, Иви собралась в путь. 260 миль от Лондона до Уэльса – не бог весть какое расстояние, но Ива решила растянуть удовольствие и выехала накануне вечером, когда дождь еще едва моросил, а туман мягко опускался на город, укутывая узкие улицы влажным одеялом. В сгущающемся сумраке пролетали мостовые и автомобили, и Иви вновь вспомнила выставку памяти Роберта Франка, на которой была в прошлом году. Лондон/Уэльс. Она даже купила фотоальбом, настолько эта серия снимков, сделанная еще в 50-х годах, поражала своей меткостью и живостью. Поглядывая сквозь плачущее дождиком то и дело запотевающее стекло, Ива вновь и вновь убеждалась: Лондон не изменился. Не изменился в сути своей, хотя, казалось бы, внешняя мишура, лоск автомобилей, модные современный костюмы преобразили Сити. Однако вот – дождь, туман, сумерки, и мы видим тех же клерков с фотографий, спешащих по своим делам с преувеличенной важностью. Проехав чуть больше половины пути, Ива остановилась на ночлег в заранее забронированном через букинг.ком мотеле – небольшом, уютном, с хорошей репутацией. Милая комната, выходящая во внутренний дворик со скамеечкой и столиком чугунного литья. Горячий ужин, кувшин глинтвейна, пушистый клетчатый плед – и вечер можно считать удавшимся. Предсказательница провела в мотеле и большую часть дня, поскольку хозяйка своим бдительным оком узрела карты Таро на столике и решилась попросить о гадании. Ива не стала отказывать, и провела несколько сеансов – разумеется, обрадованная хозяюшка поспешила позвать парочку самых близких подружек, и лишь обещание завернуть на обратном пути избавили Иву от немедленного нашествия половины женского населения городка. Уэльс. Иви с трепетом ожидала – каким он будет, прекрасно помня снимки Франка. Она ехала не спеша, вглядываясь в улочки и лица. И опять то самое чувство узнавания, несмотря на новую обертку, несмотря на закрытые Железной Маргарет шахты. Несколько раз рука Иви тянулась за телефоном – снять, уловить. Но она со вздохом давила в себе это желание, зная, что фото выйдут обычной скучной рутиной. Так вышло, что к нужному адресу она подкатила почти к обеду, останавливаясь на заправках выпить чаю и перекусить – ланч она предусмотрительно упаковала с собой, выезжая из мотеля. На последней заправке закачала Теслу до "искр из глаз", чтобы не быть вынужденной просить у хозяев зарядиться. Дождь все усиливался, хлеща по окнам холодными злыми каплями, но в машине было тепло и уютно, и в какой-то миг Иве захотелось задержаться прямо здесь, посреди маленького городка, сторонним наблюдателем, созерцающим мокрый мир из своего маленького сухого гнездышка. Но, разумеется, она этого не сделала. Письмо звало, торопило, даже будучи пеплом, вплавленным в воск. Подъехав к дому, мисс Ивейн с некоторым удивлением обнаружила целую плеяду автомобилей, плюс байк и прислоненный велосипед. Впрочем, вполне возможно что-то из этого принадлежит владельцам. Но в любом случае, похоже приглашены несколько персон... и, похоже, в дом они не вошли? Встреча отменена? На какой-то миг мелькнула мысль о розыгрыше, но Ива ее отбросила. Какой розыгрыш, ерунда, не может этого быть. Предчувствия не лгут. Она аккуратно подкатила к людям поближе, чтобы не забрызгать никого, опустила стекло и громко произнесла, улыбаясь:. – Доброго вечера. Прошу прощения, господа. Если не ошибаюсь, это имение Эшфордов и тут назначен, – небольшая едва заметная пауза, – приём?
-
Вот что значит современная гадалка
-
Крисивый пост и красивая идея - наложить на него фотографии.
-
Хороша медиум, очень хороша.
-
Стилевое решение с фотографиями украсило замечательный пост. Очень!
-
За Ба, о которой я не подумал.
И за другие хорошие вещи.
|
|
Езда по валийским холмам, мимо рек, озер и болот? Запросто!
А если серьезно, то как раз накануне получения этого письма Ульрих успешно закончил последнее дело, которое расследовал.
Махинации со страховками и наследством. Что может быть увлекательнее? Серьезно? Да что угодно! Цифры, бумаги, отчеты, декларации... Мэйнарду осточертело это все уже, он хотел в лес. На природу.
Нет, Ульрих любил свою работу. Серьезно так любил. Но проблема в том, что она отвечала ему взаимностью. По жесткому такому сценарию. Иногда с затянутыми предварительными ласками, а иногда кратко и по делу. Но со страпоном.
Поэтому в тот момент когда он получил письмо от лорда у детектива вырвался единый крик, в котором можно было разобрать одновременно: "Ааааа!!! Наконец-то! Бабушка говорила правду!!!"
Спустя пару часов, детектив уже уладил свои дела: отпросился в отпуск, собрал вещи, подготовил машину, договорился с кузиной, чтобы она присмотрела за десятилетней дочерью Мэйнарда. Эллисон просила ее взять с собой, Ульрих даже хотел, но... детектив, как отец, как охотник, или даже как специалист по алерту - почувствовал, что впереди будет именно опасность. Вернее так. ОПАСНОСТЬ. А подвергать единственную дочку каким то страшным испытаниям наравне со взрослыми - было бы перебором. Особенно, если вспомнить, что менее года назад она уже потеряла мать.
- Ну все, все, хватит драмы. Поехали!
Старенький седан фыркнул и отправился в валийские холмы и болота.
***
Приехав по адресу, Ульрих увидел странную компанию, из которой явно выделялась девушка - морской кадет. Удивительно. А с другой стороны в какие семейные гнезда могло занести семя великих воинов древности? Таким прославленным воинам думаю не могла отказать ни простушка, ни дочка лендлорда.
Выйдя из машины, Мэйнард поправил френч. Аббат, как есть, аббат. Только вместо четок, небольшая сумка через плечо. И фотоаппарат.
Это часто выручало детектива от нежелательных знакомств. Ну право к святым отцам подходят всегда меньше, чем к обычным прохожим. И еще не клеются постоянно женщины (и не только) с низкой социальной отвественностью, каких в бедных районах, где промышлял делами Ульрих было всегда очень много.
Ульрих обошёл машину, постучал в окно и подождал, пока девушка опустит стекло:
- Приветствую мисс, хочу представиться. Я - Ульрих. Я правильно понимаю, что всех сюда привела одна из древних историй и послание одного возрастного джентльмена? Даже такую очаровательную мисс, прибывшую, судя по нашивкам, вовсе не из отделения валийских морских кадетов?
|
 Западный Уэльс, графство Кередигион
Четверг, 5:03 PM
Вероятность осадков – 67%
Эйра НевиллИногда кажется, что Уэльс целиком создан из сменяющих друг друга живописных пейзажей. Вот усыпанная оранжево-золотистой листвой петляющая среди деревьев лента дороги, вот обрамленный указателями и металлическим заграждением поворот, а вот лес расходится и возвращаются темно-зелёные просторы равнин. Последние, впрочем, уже успели изрядно опостылеть Эйре за время затянувшегося почти на семь часов путешествия. Сперва ей нравилось представлять, как она скачет по этим равнинам верхом, но одно зелёное поле сменяло другое, и забава быстро начала утомлять. Из динамиков тихо струится приятная музыка – на местной радиостанции сегодня хиты девяностых, и один культовый трек сменяет другой на протяжении последнего часа. Эйра мечтательно смотрит в окно, в очередной раз невольно задумываясь о том, с какой целью и куда именно едет. Как ни парадоксально, но с каждым часом конечная цель путешествия начинает выглядеть всё более нереальной, недосягаемой. Сперва девушку переполняли надежды. Теперь им на смену приходят тревога, опасение, неуверенность и иногда даже страх. Страх, что самая главная, та самая единственная легенда, тоже окажется фикцией, ложью. Страх, что всё это – всего лишь чей-то нелепый розыгрыш, и за ним ничего серьёзного не стоит. Повернув голову, Эйра смотрит на Ричарда. Водитель невозмутимо проворачивает рулевое колесо, постукивая пальцами по рулю в такт музыке. Девушка смотрит в зеркало заднего вида, и перехватывает адресованный ей быстрый взгляд. Ричард не обсуждает распоряжения, не высказывает оценочных суждений, никак не комментирует её решение мчаться сломя голову на побережье Уэльса. И, тем не менее, девушка знает – он недоволен. Он всегда недоволен, потому что любая авантюра мешает ему выполнять свою работу достаточно хорошо. Автомобиль продолжает мчаться вдаль по прямой как стрела дороге. Там, впереди, в неприметной низине среди одинаковых зелёных равнин, раскинулся крошечный городок под названием Уиллингтон.  Графство Кередигион, Уиллингтон
Четверг, 5:20 PM
Вероятность осадков – 74%
Руэл Джеральд КартерСо стороны моря налетает свирепыми порывами ветер. Ледяной безжалостный ветер из тех, что заставляют ежиться на ходу и вспоминать о столь некстати забытом дома шарфе. Аккуратные коттеджи ровными рядами тянутся вдоль двухполосной асфальтированной дороги, с другой стороны петляет извивающейся чёрной лентой река. GPS-навигатор подсказывает, что речушка по левую руку называется Тейфи, и что до побережья от этого места ещё по меньшей мере семь-восемь миль. Установленная много часов назад путеводная метка указывает куда-то сюда. Беспокойство постепенно сменяется раздражением. На протяжении всей дороги не отпускают мысли о розыгрыше. О том, сколько всего важного можно было сделать вместо участия в этой малоосмысленной авантюре. О потерянном времени, деньгах, о сказках из детства. На протяжении всей дороги лейтмотивом преследует всего одна предельно очевидная мыль – а что если? А что если предки были правы, и демоны действительно существуют? Что если легенды о рыцарях круглого стола не просто бред умалишенных стариков, но реальность? Поверить сложно. И чем ближе заветная метка на GPS-навигаторе, тем меньше остаётся места для веры. Загадочное приглашение, забытая всеми богами дыра среди валлийских равнин – с каждым часом правдоподобности в этой истории остаётся все меньше. Диктор местной радиостанции передаёт штормовое предупреждение. Ураганный ветер швыряет в лобовое стекло оранжево-золотистую листву вперемешку с водой, грязью и невесть откуда взявшимся синим пакетом. Машина сворачивает с набережной вглубь городка и тормозит около крошечной кофейни с прозрачной витриной. Водительское стекло плавно опускается вниз, привлекая внимание прогуливающегося с собачкой на поводке горожанина. Горожанином оказывается исключительно импозантного вида пенсионер, в длинном бежевом плаще и старомодном шерстяном кепи. В одной руке у него поводок, в другой – простая деревянная трость. Старик, вежливо кашлянув, вопросительно рассматривает водителя. Руэл вздыхает. Представив, насколько нелепо сейчас выглядит в арендованной на скорую руку ярко-красной «тойоте», он, прокашлявшись, всё же спрашивает: – Прошу прощения, сэр… – Имение Эшфордов? – не дав мужчине закончить, перебивает старик с хитрым прищуром. Слегка опешив от неожиданности, Руэл кивает. – Третья машина за сегодня, – ворчливо отвечает местный на невысказанный вопрос. – Отродясь столько чужаков разом в наших краях не видал. Он поднимает трость и указывает ею вправо и вверх. Там, над зазубренным валом одинаковых крыш, на фоне затянутого свинцовыми тучами железного неба, над городом нависает монолитной громадой замок, примостившийся на скалистой вершине утеса. Настоящий замок, с изъеденными временем приземистыми стенами, пузатыми валлийскими башнями и слегка возвышающейся над зубцами стен цитаделью. – Эшфорды там, – сообщает Руэлу старик и как ни в чём не бывало уходит прочь, заметно прихрамывая на правую ногу.  Уиллингтон, Замок Эшфордов
Четверг, 5:34 PM
Объявлено штормовое предупреждение
Энни Морган «Опель» упрямо взбирается к вершине утеса по нещадно петляющему под колесами серпантину. О лобовое стекло с мерным стуком разбиваются первые капли дождя, и змеящийся асфальт впереди стремительно начинает покрываться тёмными пятнами. Большую часть обзора закрывает внешняя стена замка Эшфордов – и это зрелище снова и снова вынуждает Энн усомниться в собственном здравомыслии. Неужели она действительно проделала весь этот путь? Почти двенадцать часов дороги, несколько остановок в закусочных на заправках, и успевшие опостылеть зелёные валлийские равнины, которые впечатляют самое большее на протяжении первого часа. На исходе второго часа бескрайние просторы начинают внушать концентрированное уныние, а взгляд отчаянно хватается за каждое встреченное авто на угнетающе пустынной дороге. Путешествие Энн должно было завершиться в небольшом городке Уиллингтон на берегу реки Тейфи – образцово-показательная валлийская идиллия из нескольких десятков чистых одинаковых улиц. Не завершилось – в полном соответствии с распоряжением верного GPS-куратора, девушка продолжила двигаться. Некоторое время «опель» кружил по улицам Уиллингтона, словно отказываясь поверить. Метка указывала не на город, метка указывала на нависающий над городом замок. И вот Энн, дрожа от напряжения, ведёт машину по длинному и безумно опасному серпантину. Здесь нет указательных знаков, нет ограждений – только ведущая к вершине утеса лишенная разметки асфальтированная дорога. Дорога, которая состоит из острых углов и предательских поворотов – на каждом повороте девушка сбрасывает скорость и втайне надеется, что авто не заглохнет и не покатится вниз. Путь до имения Эшфордов оказывается настоящим испытанием для её водительских навыков – ни с чем подобным не сталкивается среднестатистический водитель в ежедневной рутине. Наконец последний поворот остаётся позади, и впереди виднеются ворота родового имения. Проезжая сквозь распахнутые решетчатые врата, Энн до сих не пор не может поверить, что действительно делает это. Мчится невесть куда, отвечая на нелепое приглашение, обманывает преподавателей и пропускает учебу. Но есть что-то такое в этом месте, замке, городе, умопомрачительно однообразных валлийских равнинах. Нечто помогающее отвлечься от повседневности, задуматься, взглянуть на свою жизнь под новым углом. Затянувшееся путешествие завораживает, проникает в подкорку. И в атмосфере пропитывающей всё вокруг меланхоличной осенней романтики, кажется, способно найтись место и сказке, и демонам, и донесшим знамя до современности рыцарям Камелота.  Замок Эшфордов, парковка
Четверг, 5:42 PM
Моросящий дождь
Реджинальд Сеймур«Тойоту» накрывать тень замковых ворот. Авто бесшумно проскальзывает сквозь короткий туннель и попадает внутрь замка. Колеса подпрыгивают на старомодной брусчатке – вымощенная дорога закручивается в кольцо вокруг выполненного в форме изящной скульптуры фонтана. Опускаются сумерки. Дворники ритмично сбрасывают дождевую воду и листья с лобового стекла. Сеймур объезжает фонтан и паркует машину прямо напротив ведущих к главному входу в замок ступеней. Провернув ключ в замке зажигания, мужчина отстегивает ремень безопасности и вздыхает. За восемь неполных часов сошёл на нет гнев, а любопытство успело смениться вполне осознанным беспокойством. Что если всё это – просто розыгрыш, и Реджинальд проделал весь путь почем зря? Определенно, никогда глупее он ещё себя не чувствовал в жизни. Вокруг – ни души. Ни одной машины кроме «тойоты» не припарковано на кольцевой мощеной дороге. Писатель выбирается из авто и смотрит на белеющую в сумерках статую. В центре заполненного мутной водой бетонного бассейна возвышается выточенная из мрамора двухметровая дева с длинными волосами. Она закрывает лицо ладонями и, из-под ладоней вниз на манер слёз стекает вода. Реджинальд смотрит в сторону замка, подмечая детали. Издали ему показалось, что этот замок – мираж, незваный гость из далёкого прошлого. Вблизи всё оказывается куда более прозаично – всего лишь ещё один отреставрированный памятник, со стеклопакетами вместо бойниц и робкими претензиями на попытку воспроизвести величие далёкого предка. С некоторым сомнением Сеймур смотрит на ведущую к двустворчатым дверям длинную лестницу, но уехать отсюда даже не попытавшись получить ответы было бы с его стороны настоящим безумием. Разбивая вдребезги сомнения Реджинальда, одна створка двери приоткрывается – по ступеням к «парковке» начинает спускаться закутанный в чёрный дождевик человек. Подслеповато щурясь, он приближается к Сеймуру, оказываясь ниже почти на целую голову. Жалкий, трясущийся, он совершенно не подходит на роль объекта для приложения злости. – Прошу прощения, сссэр, – старик немного заикается, и дрожит словно осиновый лист на свирепом осеннем ветру. – Лорд Эшфорд сссовсем скоро будет готов вас принять. Придется немного подождать. Попроссите остальных подождать. Старик медленно и мучительно долго ковыляет вверх по ступеням и, в конце концов, скрывается в замке. Сеймур остаётся в одиночестве под дождем.
-
Вау мастер, вот это проработка! Респект!
-
Очень интересный формат изложения: каждый фрагмент для новой персоны. Но мне нравится.
-
Пост - просто нечто, отличный формат
-
В добрый путь!
-
Атмосферно однако. Ещё ничего не началось, а Реджи уже бесится! Ну и почином нас.
-
Красивое погружение действующих лиц в атмосферу!
-
Потрясающе) пост с запахами и звуками уэльской осени)
-
Образно и здорово, сразу рисуется картинка.
|
|
Она делала это множество раз, пусть и с временным разрывом — госпожа Флавия отстранила ее от себя, и Аттия больше не наносила ароматные масла и не массировала кожу. Но она годы обучалась у старшей орнатрикс, движения отточенные, выдрессированные. Кому как не самой старшей из них знать, насколько это дело неблагодарное. Даже если все как надо — не понравилось хозяйке, значит, ты—бесполезная неумеха.
На всю каюту веяло лавандой, убаюкивающе, расслабляюще. Удалось унять и дрожь в руках, видимо, и на Аттию тоже подействовало и успокоило. Она уже начала думать, что все не так уж и страшно, можно будет попробовать заживляющий бальзам на ранах… Когда от сильного пинка подлетел таз, и в тот же миг на Аттию обрушился удар. Так неожиданно, что даже выдохнуть не успела, только хватила тяжелый глоток воздуха. Непонимающе. Что случилось?
И тут же заметила пятна и сыпь. Нет. Так не должно быть, определенно не должно. Первая мысль — масло испортилось, но даже такое оно не могло дать подобный эффект!
Отравили? Где Аттия оставляла сумку с принадлежностями? Госпожу Фейрузу охраняют грозные телохранительницы, вряд ли бы они пустили в каюту посторонних. Нет-нет, было бы масло отравлено, у Аттии самой сейчас бы жгло все ладони, но они просто скользкие и пахнут лавандой.
— Но там только лаванда и настой из овсяных хлопьев… Так не должно быть... — она не оправдавалась даже, просто отчаянно пыталась понять, почему? Почему это случилось? Аттия точно сама не добавляла ничего ядовитого, подобными маслами пользовалась госпожа Флавия, но у нее точно не проявлялось ничего подобного. Кажется, старшая орнатрикс говорила что-то про похожий случай, когда ее прежняя хозяйка начинала чуть ли не задыхаться от обычного отвара из ромашки. И ее кожа становилась красной. Почему такое случается и как называется никто не знал. Просто нужно было исключить “опасные компоненты” при любом намеке на то, что это может вызвать неприятные ощущения
Аттия раньше не использовала лавандовое масло при уходе за новой госпожой. Она не могла предугадать заранее, но теперь уже поздно. Все ее объяснения будут жалкими оправданиями. Это ведь она нанесла масло. И масло причинило вред. Даже смотреть на эти волдыри страшно, а ведь они наверняка жутко зудят!
Страх парализует. Ей не дадут шанса исправить оплошность, да и если бы Аттия знала как! Госпожа в ярости, была и до этого, а сейчас только поленьев в костер подбросили. И как бы теперь пламя не пожрало всех на этом корабле.
Взмах. Бедро обожгла боль, и Аттия сжала пальцы в кулаке до побешевших костяшек. Не провоцировать еще больше. Ее давно не били так — со всей силы, вымещая скопившуюся ярость. Пара затрещин, пощечин и щепков не считалась — обыденное дело для рабыни.
— Я виновата, госпожа.
Она чувствовала себя как никогда беспомощной, выброшенной на произвол судьбы и этого страшного корабля. Про нее просто напросто забыли, подарили среди прочих других. Аттия связывала всю себя с семьей Тавров, даже когда стала лишь одной из незаметных теней-рабынь, помогающих по хозяйству. Ее будущее было просто и определенно. Но теперь оставалось лишь дрейфовать среди черных волн и стараться удержаться на плаву. Только вот она уже оступилась и тонет.
— Я виновата и заслуживаю наказания. Смилуйтесь, госпожа.
Она опустила голову. С этого корабля один только выход — в море. В бурлящий черный ад.
-
Проникновенно. Сильно. Хороший пост.
-
За восприятие античным человеком аллергии))
-
Красивый ход
-
Аттия живи! Ну нет, ну как можно такую Аттию обижать всерьёз, уму непостижимо. Она же такая Аттия. Самый милый и трогательный персонаж в игре, ну правда же.
|
«Ш-шурр!» - осыпается под копытами оленя каменное крошево, когда очередной отряд охотников преграждает ему путь к подлеску. Благородный самец, рогатый, как достойнейшие из ловчих, дергает испуганно чуткими ушами и стремит летящую поступь вверх по неширокой тропке, и все стадо мчит за ним. Это и надо загонщикам: с громкими криками и гиканьем они бегут за покинувшими скальное плато копытными, не знающими еще, что их ждет за поворотом. Но вот после очередного дикого прыжка под вожаком с треском проваливается только миг назад казавшийся настил из листвы и ветвей, и он с оглушительным визгом падает в глубокую ямину. А на замешкавшийся молодняк вылетают ощетинившиеся копьями зеленокожие и рогатые следопыты, коих ведет бледнокожая дева с темными волосами. Звери пытаются ринуться назад – но там их уже поджидают загонщики. Через несколько минут все кончено: потрясая окровавленными копьями, крепкорогие мужчины и женщины славят духов, что принесли племени вкусную и сытную пищу.
Когда же на густые и темные, переплетенные лианами леса опускается ярко-алое солнце, раскрашивая во все оттенки алого и золотого листву крыш маленьких хижин, добытчики и их соплеменники сидят у костра, обсуждая прошедший день. Кто-то гордо кичится своим участием, кто-то молча и сосредоточенно сгрызает мясо с костей, кто-то баюкает на руках младенца, у которого даже рожки еще практически не видны. Насытившаяся сегодня первой – кто вел охоту, тот первым и получает лучший кусок – Белый лед сидит чуть в стороне от остальных, меланхолично натачивая обломком шершавого камня копье, чей белеющий в свете огня наконечник сделан из бедренной кости пумы – трофея светлокожей девы.
Невеселы мысли воительницы: хоть эта охота и прошла беспроблемно, нередко звери ранят тех, кто пришли за их мясом и шкурами. А ведь те из соплеменников, кто отдает свою кровь ради пропитания остальных, потом долго восстанавливается, тогда как племени ежедневно нужны все его представители, способные и к собирательству, и к ловле рыб, и к погоне за зверьми. К тому же, выйдя с рассветом, ушедшие на ловлю четвероногого мяса мужи и женщины возвращаются в основном пред самым закатом для того лишь, чтобы через несколько дней выйти на новую тропу. И так из раза в раз, день за днем и сезон за сезоном. А коли могли бы они охотиться быстрее и легче, сколь много бы времени свободного было бы! Можно было бы сходить к таинственным камням кольца духов или узнать, что есть дальше по ручью, пересечь опасные и прекрасные горы или отправиться в долгий поход вкруг Большой Воды.
Ах, сколько бы они могли сделать!
Вот только с кем обсудить эти мысли? Ленивый лосось (вообще-то, родители назвали его Сытым лососем, но об этом давно никто не вспоминал) был хорошим охотником, но предпочитал слушаться и делать, а не решать. Гибкая лиана слишком молода и порывиста, да к тому же очарована храбрым красавцем Красным оленем. Могучий дуб мудр и молчалив, но он – не охотник. Шамана, Парящего листа, она уважительно опасается и никогда не посмеет спросить о подобных мелочах. Внимательная сова знает толк во всем, и в ловле зверей в том числе – но с ним общение никак не складывается. А вот Яростное пламя… К ней она и тянется, как мотылек к огню, но каждый раз боится опалить крылышки. Рыжеволосая воительница ведет себя подстать своему имени, и очаровывает и напором, и силой, и бьющимися в груди страстями. И, самое страшное, Лед уверена, Пламя она – единственная, кто сможет ее перетанцевать. Но выслушать и дать дельный совет может, наверное, только она.
Белый Лед, приняв решение, больше не медлит. Убрав за ушки темные тяжелые пряди, она садится на бревно рядом с огнегривой красавицей, и, направив ладошки к костру, произносит негромко, словно беседуя сама с собой:
- А если нам в следующий раз попробовать охотиться не так, как предки наши?
***
…Светлый ясень который уже час все морщился от боли, но упрямо отказывался принимать помощь. Нога юноши вся посинела и распухла, но он, опираясь на копье, упрямо хромал вслед за остальными соплеменниками, клянясь поднять на рога любого, кто усомнится в его силе. Именно из-за его упрямства рыболовы, полдня по колено в ласково звенящей воде ручья ловившие на острогу серебрящихся гладкой чешуей на солнце рыб, никак не могли дойти до становища, хотя Алый глаз уже почти закрылся.
Наконец Льду все это надоело. Быстрокопейная дева устала слушать брюзжание Злого языка и насмешки Красного оленя, недовольное фырчание Каменного рога и огрызания Светлого ясеня. Был только один способ заставить юношу принять помощь – одолеть его в поединке: благо традиции племени за редкими исключениями не делали скидку для взрослых охотников на то, может ли вызванный сражаться в полную силу. Развернувшись к отстающему, она с силой вбила копье в землю и произнесла осиянную памятью многих поколений фразу – и Ясень не мог отказаться.
Вскоре все было кончено: раненный юноша не был достойным противником напористой воительнице, и скоро лежал на земле с острым наконечником у горла, кривясь от болей уже и во второй ноге, по которой пришелся удар пяткой копья. Лед сейчас могла сделать с ним что угодно: убить ли («жизнь проигравшего, пока он в Круге, принадлежит победителю»), овладеть ли («взяв проигравшего на земле поединка, победитель черпает его силу»), или же просто заставить согласиться со мной («слово того, кто быстрей и сильнее, для павшего наземь является волей»). Грациозная в танце и в бою Лед протянула руку, помогая подняться молодому охотнику, и потребовала:
- Тебя понесут Ветер и Опаленный, и ты не будешь до лагеря с этим спорить. – обыкновенно спокойный голос девушки на сей раз звучал громко и торжественно.
- Как скажешь. – проигравший и не думал скрывать недовольства, но ослушаться не мог. – Твоя воля, Высокая. – он огласил древние слова, назвав Лед так, как именовали победителей, и тем признал за ней силу и право распоряжаться.
Оставшийся путь рыболовы проделали быстрее и веселее. Довольна была и девушка, но ей никак не давали покоя вскользь брошенные слова Каменного рога: «Если бы в эти заросли забрел не Ясень, а зверь, то как проще было бы его ловить! Даже Хромая птица, и та бы догнала!». Ведь есть в сказанном небрежно что-то важное, есть! Белый Лед никак не могла ухватить, что именно – мысль была скользкой, подобно рыбине, но девушка чувствовала сердцем: в ней есть что-то важное. А еще она понимала, что стоит аккуратно поинтересоваться у Парящего Листа: не прогневятся ли духи, если племя будет использовать на охоте те пестрые соцветия, что ожгли своим касанием ногу Ясеня?
***
Пускай ближе всего Белому льду были духи гор и холодного снега, оставившие на ее коже свой знак, дева не боялась выражать свое уважение и почитание и всем другим существам из Мира-за-Гранью: духам леса и воды, животных и рыб. И, конечно же, ласково жестоким духам пламени, благодаря которым в самые морозные дни можно было урвать кусочек тепла и съесть сочного, вкусного мяса, куда более аппетитного, чем сырое. К тому же именно огонь, чьи язычки столь извивисто и плавно танцевали, заронили в сердце обыкновенно бесстрастной воительницы любовь к жаркой пляске, позволяющей выплеснуть наружу те чувства и эмоции, что копились за невозмутимым лицом.
И сейчас она, уставшая после долгих тяжелых дней, самозабвенно отдавалась этим прекрасным движениям. Грохотали барабаны, то оглушая своим перестуком даже ночь, то почти стихая и становясь не громче шагов танцующей; переливчато пела тростниковая свирель, побуждая взлететь вслед за мелодией, хлопали ритмично в ладоши собравшиеся вкруг костра соплеменники. С дробным перестуком пяток о дощатый настил кружила Лед, то застывая на секунду прямой, словно копье, то почти опадая к земле. Руки ее с тонкими – двумя пальцами можно охватить – запястьями змеями вились то у изящного стана, то на уровне широких плеч, то над главой. При каждом резком движении или прыжке взметались длинные темные волосы, ниспадая за спину, когда танцовщица запрокидывала голову, почти касаясь длинными изогнутыми рожками спины.
В эти минуты спокойная дева была горяча и порывиста, словно сама становясь огоньком, искоркой, оторвавшейся от пламени и ставшей на краткий миг подобием разумного и говорящего создания. Белый лед горела огнем души, что возожгла стремительная пляска, и была безраздельно счастлива. Раскрасневшаяся, с шалыми глазами и развивающейся гривой темных волос, она сделала еще один круг, положив руки на талию, и звонко выкрикнула, обращаясь ко всем:
- Ну так что, потанцуем?
-
Большой пост. Интересная импровизация.
-
Интересно
-
Очень ярко и красиво.
-
Хороший пост
"Внимательная сова знает толк во всем, и в ловле зверей в том числе – но с ним общение никак не складывается."
Меня упоминула)
|
|
|
|
|
Беседа с маджисом и сарбазом завершилась как нельзя более вовремя: в триклинии появился тот самый юноша, что сопровождал дукенария: его толи скриптор, толи бенефициар, толи супернумерарий. В вежливых выражениях Марк передал, что его господин желает встречи и готов даже сам прийти к Фейрузе. Это приятно удивило: сама лахмидка была не намерена бегать по первому требованию римлянина. Поблагодарив посланца и сообщив, что готова принять превосходнейшего, женщина распорядилась, чтобы с ней остались две копьеносицы и Архип-сарбаз – раз уж он стал ее личным телохранителем. К тому же, поклявшись своими богами, мужчина оказался удостоен самой сокровенной тайны царицы – о ее одержимости, и должен был, случись во время беседы непоправимое, помешать дэву перехватить власть над слабым плотским телом.
Когда магистра явился, его снова встретили вежливой улыбкой и троекратным приложением руки:
- Рада, что превосходнейший вернулся и почтил меня своим обществом. Возможно, вы, уставший с беседы, желаете отведать вина? К сожалению, наш блестящий хозяин предпочитает римское вино, посему я не могу предложить вам превосходный или бадех, но взамен готова сама наполнить ваш кубок. А вам доводилось пробовать вино со склонов Загресских гор?
Луций пришел в триклиний, захватив с собой меч Кая Бозы и колчан Архипа, которые отдал одной из арабок.
– Благодарю, – ответил Луций, занимая место на своем ложе. – Беседа с сиятельным Аврелианом – словно праздник, она не могла утомить меня. Напротив, я полон сил. Но я не откажусь от вина, тем более налитого столь царственной рукой. Поскольку у меня есть собственный виноградник, было бы странно, если бы я не проявлял в отношении вина известный патриотизм, однако, признаю, Загресское вино, хотя в известной степени уступает Фалернскому, превосходно. Я познакомился с ним, когда служил в Африке. Однако мне не кажется, что его отсутствием можно упрекнуть благородного Кесария, столь гостеприимно принявшего нас в своем доме. Думаю, будет уместно, если мы начнем с того, что поднимем чаши за его здоровье и успех.
- Это прекрасно, когда твои земли богаты и плодородны, и пьянящий виноград, растущий на них – истинное благодеяние. Он настраивает на философский лад и преумножает богатство. Мои же земли, - продолжила Фейруза, плавно поднимаясь с ложа, - богаты лишь песком и своим народом, который ценит воду превыше вина и посему предпочитает отбирать благородную амброзию у тех соседей, кто слабее, кто не знали жизни под палящим солнцем днем и пронизывающим холодом ночью.
От Луция не могло укрыться, что руки царицы, наливавшей вино в серебряные чаши, мелко дрожали, а она будто старалась этот самовольный танец остановить.
- Счастливы те, кто могут услаждать свой вкус фалернским вином – оно и впрямь превосходно: говорят, даже сам Ганнибал любил его - и вкушать в покое финики. Жаль только, что многих подобное счастье многих заставляет забыть о мече: тем паче в Африке, где страшнее полудиких племен врага нет. И вдвойне благословлены те, кто готов оставить уют и покой своих вилл и сменить его на тяготы служения своей стране.
Подав гостю кубок, лахмидка вернулась на ложе.
- И верно: незнающий глупец мог бы подумать, что мы едины в том, что за глаза осуждаем благородных друзей наших! Я подниму этот кубок за гостеприимного хозяина, да ниспошлют ему долгие лета! И за эруса Аврелиана, благодаря которому мы можем отдыхать в этом доме и услаждать свой вкус румским шаробом! И когда моя миссия увенчается успехом, я обязательно пришлю вам несколько кувшинов загресского бадеха, чтобы мы еще раз выпили за тех, за кого пьем сейчас, и помянули тех, чья рука уже никогда не сможет воздеть чашу.
Луций кивает и отпивает вина.
– Сразу о деле! – говорит он, усмехаясь уголками губ. – Похвальная прямота, которой обычно не ждешь от женщины. Правильно ли я понимаю, что Архип Фракиец, – он кивает через плечо, – теперь не только твой телохранитель, но и советник, и при нем мы можем обсуждать все, что угодно? Я спрашиваю это, потому что, как мне казалось, ты гражданин Рима, и, как я понял, действуешь в интересах сиятельного Аврелиана, а Архип, пусть пока и формально – подчиненный комита Фракии. Я просто уточняю на всякий случай, не видишь ли ты здесь какого-либо противоречия?
"Например, что комит спросит его, зачем тебя на самом деле послали вместо Флавии? И Архип расскажет ему все, как только что все рассказал Аврелиану," - говорят его глаза.
– Потому что, как мне кажется, для защиты от одного безоружного и вполне дружелюбно настроенного римлянина вполне хватит и двух арабок.
Фейруза улыбается еще шире, на сей раз даже, кажется, искреннее. Римлянин, как оказалось, умеет говорить так, как подобает, и не выставлять свою цель перед собой, словно щит. Да еще не стесняется показать зубы - что, впрочем, он продемонстрировал и в разговоре с Аврелианом – красота! Давно позабытое искусство беседы!
- О, превосходнейший дукенарий, я, как вы заметили, отныне подданная Августа, да будут годы его правления долги и славны! А посему мне пристало общаться так, как удобно рожденным на быстром в словах и делах Севере: ведь здесь я только гостья, и стану снова царицей, когда покину земли Рима! А пока я здесь, я верю, что мой друг Аврелиан не причинит вреда ни мне, ни комиту. Он мудрый человек, и знает, в чем его выгода. Как знаю это и я. К тому же, - она наклонила голову, - Архип-сарбаз мой человек, и пребывает в моей власти, во власти закона пустыни. И, как мудрый человек, он знает цену слов. А я, если в том возникнет необходимость, готова научить его этой науке, столь знакомой рожденным под жесткой дланью шахиншаха, да достанутся его кости шакалам. Как готова и защитить всех тех, кто назвался моими людьми.
И выжгет мне солнце глаза, если он стоит здесь для защиты от превосходнейшего или для совета царице! Он стоит здесь, потому что услышал мою волю – и этого довольно. Отец моего мужа, владыка Ктесифона, как-то приказал казнить сарбаза, заснувшего на посту… после того, как его трое суток забывали сменить. За нарушение приказа всегда приходит воздаяние, не так ли?
Мой друг Аврелинан рассказывал, что вы – а теперь уже мы – смотрите на мир также. И поэтому Львице не зазорно идти рядом с Волчицей, когда крылатый лев парит над охотничьими угодьями и той, и другой. Главное – ступить на дорогу к логову Волчицы, а там хоть три посоха стешутся, не так ли?
– О, разумеется! – соглашается Луций. – Пока ты здесь, опасаться нечего.
"А завтра, может быть всякое. А когда ты вернешься – вообще все по-другому. Поэтому в следующий раз давай говорить наедине," – говорит искорка в его глазах.
– Отец твоего мужа явно умел поддержать дисциплину в людях. Однако, полагаю, почтенная Фейруза все же согласится, что находясь во власти закона пустыни, её люди не покидают круга, освещенного солнцем римских законов. Которые также весьма суровы к нарушителям приказа. Вот к примеру, Архип-сабраз рассказал тебе о преступлении, которое сегодня совершил и за которое комит Фракии, его формальный начальник, может наказать его по завершении похода со всей строгостью?
"Короче, он точно теперь твой с концами?" – намекают его брови.
– Я не сомневаюсь в твоей способности держать слово и защищать всех, кому ты пообещала такую защиту, – поднимает он руку. "Это не я его сдам, мне на него вообще наплевать". – Но стоит ведь знать, от чего, неправда ли?
- Ни мудрец, ни глупец с этим не поспорят. Пускай солнце светит всем одинаково, но не всегда его равно ласковы. Я это знаю, как никто. Но под разный свет и тепло и одежды носят разные. Я знаю, что еще придет момент, когда под самым зноем, когда каждый скроется в своем шатре, те, кто ищут родник слов, найдут его.
Женщина приходится отставить бокал и вцепиться одной рукой в кисть другой. Как бы естественно это ни казалось, магистриан наверняка умеет подмечать и такое – и Фейрузу это немного раздражает.
- И вдвойне прекрасно то, что тот, кто ищет родник этот, уже имеет флягу с холодной водой… или вином для каждого приходящего. Я предпочитаю знать, кто и что будет пить: ведь в этом и есть долг хозяйки. Слуги, гости, друзья и соперники – знания о них равно ценны. Вот и Тиест-маджис так считает. Пускай он отдал глаз не за мудрость, как бог северных варваров, но стал от этой потери мудрее. Как и все, кто к этому причастны – я не сомневаюсь. Досадная история получилась, не так ли? Но даже она померкла на фоне предательства. И слава Солнцу, что подлецу, как и подобает славным историям, пришла достойная его поступкам кара. Следующий на очереди, если верить тем рассказам, которые ведут седобровые караванщики, должен стать его хозяин. Интересно, ему воздаст судьба или человек?
- Да нет, – говорит Луций, замечая, жест Фейрузы. "Устала, что ли? Ну, бывает." - Я не об этом. С Тиестом вопрос уже решен. Кстати, было бы двусмысленно, если бы я заговаривал с твоими людьми, поэтому могу я попросить кое-что передать ему? На том берегу он спас мне жизнь. Двадцать тысяч денариев – плата за глаз, которую я установил, но я взял её на себя, чтобы выразить ему признательность. Конечно, пока он твой человек, не идет речи о том, чтобы я оказывал ему какое-либо покровительство. Но, мне кажется, будет уместно, если я попрошу тебя передать ему, что если он когда-нибудь останется без покровителя, то когда обратится ко мне, я вспомню об этом. А до тех пор если он захочет о чем-либо попросить меня, пусть обращается к тебе. Но вернемся на мгновение к Архипу. Тебе, конечно, известно, что сегодня на вилле было совершено несколько убийств. Так вот, убийца действовал луком Архипа. Если исключить возможность, что Архип добровольно передал ему своё оружие, он виновен в его утрате. Это – тяжкое военное преступление. Иногда в порядке исключения за такое наказывают понижением в звании и переводом в другую часть, но этим оружием был убит римский солдат, что практически исключает возможность снисхождения. Однако меня судьба этого дела не интересует. По-моему, речь идет о простом ротозействе, а Архип теперь твой человек, так что и забота не моя. В знак этого я принес тебе колчан Архипа, найденный на теле Кая Бозы, дезертира и убийцы.
Он кивает на арабку, которой отдал его и отпивает вина снова.
– Лук же был утерян во время погони на улицах. Я бы советовал Архипу поискать его со всем усердием, если ты вдруг решишь отдать ему такой приказ. Я бы усомнился, что человек, который не следит за своим оружием, следит за своим языком, но сомневаться – вообще часть моей службы. У тебя же, почтенная Фейруза, вполне возможно, иное мнение на этот счет.
Луций разводит руками. "Посохи-то стешутся, а лук-то останется. А человек проболтался насчет меня. Проболтается и насчет тебя."
– Но все это я говорю лишь чтобы показать своё расположение. Сиятельный Аврелиан попросил меня оказать тебе поддержку, и я решил начать с подобного жеста доброй воли. Однако один гребок веслом еще не приводит судно в нужный порт, как и не приводит самый сильный ветер, если дует в другую сторону. Сиятельный Аврелиан упомянул, что ты выполняешь задание, ранее порученное его супруге комитом Фракии. Не скрою, подобный выбор исполнителя меня несколько удивил. Пожалуй, я не буду утомлять тебя своими сомнениями, поскольку, мне кажется, что ты уже устала. Сегодня был для всех непростой день. Я хотел бы отметить лишь два момента. Во-первых, мне выделили корабль, но, насколько я знаю, твой корабль вполне может вместить оба отряда. Разумно ли разделять силы при морском путешествии? Понт кишит пиратами. Твои гребцы – рабы, мои – воины. Большой корабль легче оборонять, когда на нем больше людей. Не будешь ли ты чувствовать себя сохраннее, если мы пойдем вместе на одном корабле?
- Ай, превосходнейший дукенарий в ситуации той поступил мудро, подобно воителям прошлого! Этот жест, когда я узнала о нем, показал мне, со сколь достойным мужем свела меня судьба. Та кровь язатов, или ангелов, как их называют многие римляне, что бежит в моих венах, поет от радости, когда видит такое. И я рада, что эрус Аврелиан, как и подобает благородному господину, не стал обременять превосходнейшего долгом справедливости, а незамедлительно выплатил все до последнего асса. И я конечно же, передам Тиест-маджису твои слова: дай только Пламя, чтобы то заступничество клариссима, коим облагодетельствован он, не прервалось скоропостижно, чтобы Тиест-маджису не пришлось выбирать, чье покровительство способно сравниться с благодеяниями его предыдущего домина.
Я благодарю вас за этот жест доброй воли. - Она указала в сторону арабки с колчаном Архипа. – Этот жест показывает, как вы заботитесь о тех, кто хоть на миг оказался в вашей власти. Печально, когда такого командира предают сначала один, а потом и второй солдат, и при этом страдают те, кто не ждал удара в спину от того, с кем питался из одного котла. Я сама познала такое предательство, и могу понять, сколь оно неожиданно и оскорбительно. Жаль, что верность предателей другому хозяину – или золоту – оказалачь дороже верности тебе.
Повернувшись к Архипу, лахмидка спросила:
- Архип-сарбаз, я знаю, как воины ценят то оружие, которое называют своим. Я сама была воином, и понимаю всю горечь утраты. Если ты пожелаешь, я готова отпустить тебя найти лук. Если Ахура Мазда даст, мне не потребуется то, ради чего ты здесь. Ты идешь?
А затем вернулась к беседе с магистрианом, затронувшим наконец ту тему, ради которой были сказаны все прочие слова:
- Я буду рада услышать сомнения достославного и превосходнейшего. Развеивая же опасения, скажу, что Львица не боится крыс, коими, безусловно, являются разбойники. Которые, кстати, скорее нападут на более беззащитный корабль и будут крепко удивлены, встретив там клинки твоих аскеров. Я бы приняла твое предложение, если бы плыли в Константинополь, но, - она развела руками, - меня научили, что в Риме доброе дело, сделанное равному равным или старшему младшим, обязывает вторую сторону. Я не хотела бы, чтобы над тобой довлела обязанность передо мной.
Архип стоял рядом с ложем Фейрузы ни жив, ни мёртв, старательно избегая встречаться взглядом с Луцием. Персиянка к магистриану была даже ближе, чем её новый телохранитель, отчего складывалось впечатление, будто тот намеренно держится за новой госпожой, прячась от гнева агента ин ребус как за щитом. То, что агент не гневался, пугало лишь сильнее. Впрочем, пугало бы, не будь Архип к этому моменту окончательно измотан голодом и целым каскадом чужих тайн.
Сперва Ворбушек, затем Тиест и то, что он рассказал о Луции, наконец, Фейруза со своим непростым несчастьем. Архип чувствовал себя Эдипом, превращенным в Сфинкса без присущего чудовищу груза знаний. Отгадки вроде и есть, но к каким секретам они ведут, абсолютно неясно. Может статься, невидимость Валерии и правда всего лишь (ха!) благословение богов, быть может, Тиест зря возводит напраслину на странную пару отца и дочери, вероятно, также отмеченных свыше. А то и Фейруза, наверное, перестраховывается, обжёгшись несколько раз на молоке.
Архип не хотел вдумываться во все хитросплетения всех этих удивительных людей и нелюдей, и уж тем более вслушиваться в их полные ядовитых намёков речи. Слова Луция про казни и законы мало трогали эксплоратора в сравнении с самой сущностью магистриана. И потому рассказ об украденном луке воспринял просто как повод перестать раздражать неведомое существо одним своим видом. Хорошо, что Фейруза подхватила предложение.
Отвесив господам полупоклон, Архип удалился, старательно сохраняя невозмутимый вид, но внутри содрогаясь волнения и тревоги. Ничего не случится с Фейрузой, у неё вон целый отряд меднокожих воительниц, у одной из которых Архип не преминул забрать свой колчан.
Луций терпеливо пропускает подколки по поводу предательства мимо ушей. "Печально будет, когда твой Архип и второй лук прозевает," – думает он. – "Но я оценил: минуту назад никакое нарушение не должно было остаться безнаказанным, и вот уже "как ты заботишься." Мило."
– О, почтеннейшая Фейруза, вероятно, не слишком много знает о морских разбойниках, – замечает он с сожалением. – Они отличаются от тех, что трусливо прячутся в своих логовах на суше и нападают лишь на слабых и беззащитных. Целые народы делают пиратство главным своим занятием. Возможно, Фейруза помнит, что они бросали и бросают вызов боспорским царям, и не всегда успех в этих войнах на стороне царей. Понтийские морские разбойники отличаются от обычных, с которыми ты имела дело, подобно тому, как парфянский лук отличается от всякого простого. Киликийские пираты, родные братья понтийских, однажды даже пленили прославленного Цезаря Юлия. Даже сам тип корабля "либурна" назван так по имени пиратского племени, которое пользовалось им в набегах. Однако тебе, возможно, неизвестно, что либурна для достижения высокой маневренности требует больше гребцов, чем лусория, а на море из двух кораблей более беззащитным всегда является менее поворотливое судно с более низкой скоростью. С неполным набором гребцов крупный корабль будет как отряд пехоты против конников в степи или пустыне. В твоем случае – очень маленький отряд пехоты.
- Благодарю превосходнейшего и достославного за подробное объяснение. Той, чье море – застывшие пески, оно и вправду полезно. Я не имею привычки к соленой воде, и не ведаю, как ведут себя те, кто на ней – как дома. – Женщина приложила ладонь ко лбу и неглубоко поклонилась. – На удачу, гребцов на моем корабле достаточно, а быстрокопейные девы способны пожалеть о выборе цели любого потомка захвативших Цезаря. Уй, я представляю, сколь тяжек был бы бой, если бы воины, изнурив свои руки веслами, были бы вынуждены браться за меч, надеясь, что они успеют выйти из-под палубы, чтобы сразиться с захватчиками в бою на хоть каком-то подобии поверхности.
В глазах женщины пляшут смешинки: ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, что это – не цена. Давай продолжим состязаться в благородном искусстве торга: третьем после правления и войны.
Успокоив руки и отпив вина, Фейруза продолжила говорить своим странным, чуть шипящим голосом:
- А сейчас же, на удачу моих дев-воительниц, в спину нападающим ударят осиянные мудростью приказов превосходнейшего воины, привыкшие плотным строем на суше отражать натиск куда более многочисленных и опытных врагов. Как меж двух огней, бесчестные пираты, да станет море им могилой, сгорят в пламени своей жадности, а мои руки вспомнят, как лить кровь. Пускай зрелость силы моя уступает место серебру мудрости в волосах, я еще помню, как держать копье и шамшир, и не побоюсь напомнить любому наглецу, что даже у стареющей львицы когти остры.
– Стареющей? – переспрашивает Луций, смеясь. – Ну, я бы так не сказал. Я тогда вообще древний что ли по-твоему? Стареющей... Но мне понравилось про копье и шамшир. Ты же воин, не так ли? Ты сказала "была воином", но бывших воинов не бывает, как не бывает бывших львов или орлов. Я тоже свои шрамы получил, не зубочисткой во рту ковыряясь. Я обожаю всю эту тонкую торговлю словами, но вижу, что ты уже подустала. И у меня был непростой день. Так чего нам тут разводить дипломатию, как будто мы делим земли и народы? Вопрос-то простой. Давай решим его просто, как воин с воином. Идет?
- Мужчина крепче, и дольше остается могуч: такими нас создали те, кому мы возносим требы. Остался ли у меня тот взгляд, которым воин смотрит на мир из-под шлема? Остался. Но руки уже никогда не смогут так петь песнь сражения, как когда-то, и в том вина и лет моих, и того, с чем я встретилась на пути. Посему я одновременно и воин, и уже нет.
Прикрыв глаза и вздохнув, она продолжила:
- Я бы предпочла продолжить беседу прежней чудесной игрой, но готова отложить в сторону изящную вязь ради копейной прямоты. Чего ты хочешь, почему, и что готов за это предложить?
– У меня тридцать с лишком бойцов. У тебя сколько, десять? Пятнадцать? Можем пойти на разных кораблях, а можем на одном. Пойдем на разных – это риск в первую очередь для тебя. На лусории борт низкий и все видно – они разглядят, что у меня там одни солдаты - ну и ради чего на меня лезть? А вот на тебя навалятся – понятно будет, что вся добыча там. Может, ты и отобьешься, но вряд ли без потерь. В лучшем случае потеряешь половину своих арабок, а в худшем - вообще всё. Рабам ведь драться не с руки, пираты-то их не убьют, а опять продадут в рабство. Ну и какая им разница, что там веслом ворочать, что здесь? Тебя, кстати, тоже продадут. Так что когда одна их либурна с полсотней воющих головорезов подойдет к одному борту, а другая - к другому, подумай дважды, стоит ли кричать, что они "крысы", потому что меня там не будет, чтобы оценить шутку. Я, конечно, попробую помочь, но на море это непредсказуемо – будет ли удобный ветер? Какого мне дадут капитана, рулевого? Да на двух кораблях нас вообще может разметать штормом – тогда каждый сам по себе. Об этом подумала? Один из кораблей может просто отстать – и скорее всего это будет твой, если, конечно, у тебя нет пятидесяти гребцов. Кстати, о шторме. На большом корабле нужно много народу, чтобы затыкать течи и вычерпывать воду. А у тебя десять арабок, которые кроме лука, копья и поводьев в руках ничего от роду не держали. Много они там назатыкают?
Луций пожимает плечами.
– Конено, ты можешь взять у Аврелиана и лусорию, только у неё нет грузовой палубы - куда ты там лошадей для своих всадниц засунешь? А зерно для них? Провизия, что тебе дали, туда просто не влезет. У меня же пехота, и я преспокойно могу идти на лусории и отдельно: одолжение ты мне не сделаешь, ведь корабль я себе сам раздобыл. К походной жизни я привык и справлять нужду с борта при всех мне нетрудно, уж не знаю, подходит ли это для Царицы Всех Арабов.
Он пьет вино, разглядывая лицо Фейрузы. Первая женщина, которая на его памяти назвала себя стареющей. Зачем? Это кокетство или это было серьезно?
– Зато, если я пойду с тобой, мне не надо будет отрезать провизию от тех пайков, которые мне выдал комит для путешествия по суше. А твой Квирина присмотрит за моими ранеными - вдруг кому-то станет хуже? Наконец, я смогу взять всех лошадей, а не двух-трех. У тебя же на случай боя будет на тринадцать хороших лучников больше. А в целом - на три с половиной десятка воинов больше. Полсотни воинов или десять - ради чего рисковать с десятком? Чтобы я не проявлял интереса к твоим людям? Да я и так не проявляю – и пытаюсь тебе это показать с того момента, как пришел! У меня своих хватает. В дополнение к нормальному отряду, на корабле будет больше крепких мужских рук на случай шторма. Рук, которые знают, с какой стороны держать молоток – ведь они строят укрепленные лагеря каждый год. Ну и между прочим...
Луций прищуривается.
– Чем ты собираешься заниматься все это время? Сидеть и молча смотреть на волны? С ума не сойдешь? Можно, конечно, обсудить с Архип-сабразом, в какой деревне он родился, кто там была первая красавица и сколько его семья держала кур. Или же у тебя будет возможность побеседовать со мной и моими людьми. Я - императорский агент, лично представленный Августу. Марк Аврелий – ученик Фемистия, его семья – старая Римская знать. Аспург – вождь языгов. Если ты действительно собираешься вновь стать кем-то значительным, а не вечно выполнять опасные задания для Аврелиана и подставлять шею в обмен на обещания, я бы не пренебрегал такой возможностью. Равно как и возможностью получше узнать людей, с которыми лезешь в пасть ко льву.
"Да-да, тебя не в саду погулять отправили, знаешь ли."
– Короче, – подводит черту Луций. – Может показаться, что я на тебя давлю. Да ни в коем разе. Я просто взвешиваю за и против, и причин идти по отдельности ни для кого из нас не нахожу. Да, можем идти на разных кораблях, если тебе так угодно, но объясни, ради чего? Мы оба только проиграем. Можем идти вместе – и оба только выиграем! Реши сама, что тебе важнее – сунуть мне палку в колесо или не совать себе. Для меня ответ очевиден – поэтому я и пришел. Пришел, как равный партнер. Если ты хочешь начать с палок в колесах – давай, но это не лучшее начало, как по мне. Не лучшее начало для двух людей, у которых и так хватает проблем, чтобы сразу же, едва познакомившись, пытаться оттоптать друг другу ноги.
Лахмидка размеренно захлопала в ладоши на убедительную, признаться, тираду римлянина. «А он хорош! Дэвова утроба и клыки Ангра Майнью, почему же я раньше не узнала ничего ни о кораблях, ни об опасностях в море!? И то, что я и не думала плыть, не оправдание! Теперь я словно с повязкой на глазах сражаюсь со зрячим и опытным противником, не зная, откуда придет удар и как его парировать! Но как все развернул, ай-яй! Словно не я ему милость сделаю, а он, так и быть, меня защитит! Что же ответить, что же ответить и как не остаться в накладе? Уй, коварный рум, молнией тебя по седой маковке! Радуйся: сегодня твоя взяла: этот вопрос – не тот, за который стоит стоять до последнего!».
- Ну, превосходнейший, предложением беседовать ты меня подкупаешь! На корабле мне и вправду не с кем будет поговорить. И хоть это не та беда, от которой я буду переживать, возможность продлить беседу с умудренным многими знаниями и богатым опытом собеседником дорого стоит! К тому же с моей стороны будет правильным обеспечить условия и той достойной деве юных лет, что отправляется в плавание с тобой: ей-то такие походные условия явно не к лицу. А разлучать вас бортами кораблей было бы преступлением, не так ли?
И раз уж безопасность моего корабля внушает гостю опасения, то как я могу запретить ему брать с собой охрану? И, как ты сказал, палки в колеса ставить? Нет, это не по мне. Ты мне не враг, а на твои отношения с клариссимом мне плевать с вершины Арарата. Ты верно заметил, мы – партнеры, и делать друг другу маленькие подлости просто бессмысленно, а то станем как те самые отдельные хворостины, которые так легко сломать.
Но раз уж мы решили вопрос с пассажирами либурны, то чем будем нагружать лусорию и кого на ней отправим? Мой корабль не безразмерен, и я не уверена, что вся твоя свита и все солдаты уместятся на ней вместе с конями, припасами, рабами и всем прочим. Потому что я, например, как и другие рожденные от благородной крови женщины на корабле, вряд ли пустят в свои каюты посторонних мужчин. Да и место для разговоров с твоей осиянной многими достоинствами свитой надо выбрать: не приведи Пламя, мы начнем обсуждать что-то, не предназначенное для солдатских ушей.
Луций склоняет голову чуть набок, дескать, "мы поняли друг друга". Нельзя сказать, что он в восторге, но кажется, до неё все-таки дошло, что это ещё был не торг и не война. В общем-то, что она могла сделать? Отказаться и сразу показать, кто здесь враг? Нет, для этого момент еще настанет. Но и что Фейруза сразу не согласилась – хороший знак. Такие как она сразу ни на что не соглашаются, если не задумали кого-нибудь поиметь. А значит, у неё к Луцию обычное отношение, как к любому человеку, с которым случайно пересеклись пути. Уже неплохо.
"Ну, либо она просто устала и не хочет торговаться."
– Об этом я уже подумал. Либурне нужно сорок-пятьдесят гребцов, сверх этого она может взять три десятка пассажиров. У меня около сорока человек. Чуть больше тридцати смогут грести. Пусть будет двадцать моих гребцов на веслах постоянно, а десять - свежая смена на случай боя. Если дойдет до боя и станет ясно, что враг нас догоняет и собирается встать к борту, гребцы нам все равно уже не понадобятся – при подходе к борту вражеский корабль переломает весла, если их не втащить внутрь, так что драться будут все. Если у тебя будет хотя бы двадцать гребцов – этого хватит. Добавь сюда твоих телохранительниц, свиту – еще человек десять-пятнадцать. Итого в сумме около семидесяти – как раз. Солдаты и прочие люди будут спать на верхней палубе под небом, а провизия, грузы мы с тобой с нашими этериалами – на нижней. В трюме разместим лошадей – моих будет голов семь-восемь, твоих, я полагаю, двенадцать или около того. Два десятка там как раз поместится. Так что лусория нам не понадобится – только лишние гребцы, лишние рты и лишние задержки, если один из кораблей отобьется от другого.
Он вдруг вспоминает:
– А кстати, почему ты думаешь, что дочь поедет со мной? – спрашивает он, улыбаясь. – Зачем бы она мне могла там понадобиться?
Вопрос, впрочем, не требует ответа.
– Впрочем, я могу быть только рад, что ты согласилась отдать ей отдельную каюту. Я воспользуюсь этим предложением, если решу, что ей стоит ехать. Это весьма доброжелательный жест. Куда лучшее начало, чем палки в колесах!
Луций встает.
– Что ж, думаю, о прочем мы сможем поговорить уже в море. Пожалуй, мне пора покинуть тебя, почтенная Фейруза. Отдыхай. Ах, чуть не забыл!
Он подходит к арабке и берет у неё меч в ножнах.
– Кай Боза – тот дезертир, что убил четверых и четверых ранил. Поступил подло, но дрался храбро. Увы, мастерство не всегда дается в те руки. Он сражался в необычной манере – спатой и полуспатой. Так сейчас бьются молодые римские аристократы на поединках. Я подумал, что тебе, как прославленному воину, будет интересно взглянуть на его меч. Сражался бы он так за меня – я назвал бы его героем. На клинке до сих пор следы крови. Взгляни!
Он возвращается к ложу и протягивает Фейрузе меч в ножнах, рукоятью вперед, словно приглашая его вытащить. В глазах написано: "Достань же. Разве тебе неинтересно?"
Поймет ли почтенная Фейруза, в чем её проверяют и как именно?
Магистриан, кажется, на все имел ответ. Судя по всему, к этой беседе он неплохо подготовился, и в итоге она играла по его правилам, каждым своим ответом только приближая решение, нужное римлянину. Это было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что умный человек, враг он или друг, все равно большая ценность, потому что только через таких людей можно совершенствовать себя. К тому же при визите к кидаритам-гуннам полезнее иметь рядом находчивого и головастого спутника, чем того, кто глупостью своей разрушит любое начинание. А вот то, что подобные дукенарию умеют приписать все лавры себе, отодвинув всех прочих за спину, и то, что планы умных, случись что, куда сложнее предотвратить – это было уже проблемой. Для себя Фейруза решила, что Цельсу следует присмотреться повнимательнее: он такой же, игрок, что бы не говорил Аврелиан, и противостоять ему без нужды было нецелесообразно.
- Превосходнейший простит меня за предположение, что дева, приехавшая из родного дома на Лимес ради встречи с достославным Луцием, вряд ли вернется назад сразу же. Но если она останется и избежит опасностей пути в дикие земли – это будет столь же ожидаемый поступок. Но не мне решать и обсуждать это, и любое решение превосходнейшего я услышу с равным спокойствием.
А вот следующим поступком Цельс немало удивил лахмидку. Меч того самого убийцы, которого сегодня все ловили, убийцы, оказавшегося, с точки зрения магистриана, вором и предателем. И не надо было быть пророчицей или мобедом, чтобы прозреть, что делает он это не из праздного желания показать оружие «храброго героя». Приняв руками ножны с окровавленным клинком, Фейруза взвесила его, удержавшись от того, чтобы достать из ножен и проверить баланс, и вернула магистриану:
- Превосходнейший дукенарий, я привыкла считать, что сколь бы хорошо не было оружие, сила его в той руке, что наносит удар. Мы можем много говорить о том, что мечи из болотного железа дикарей и сделанные мастерами римские и фарсийские клинки различаются, как рассвет и закат, но все равно судьбу оружия, и свою собственную, определит тот, кто брался за рукоять. А следы крови, нанесенные другим… Приятнее вытирать с глади клинка кровь, пролитую тобой. Благодарю тебя за демонстрацию этой спаты, превосходнейший, и надеюсь, что следующий ее владелец окажется столь же храбр, но куда более честен и благоразумный, чем покойный.
С легким полупоклоном женщина вернула Луцию спату.
– Хорошо сказано! – соглашается Луций, делая такой же полупоклон.
Ну что, хотел проверить? Проверил.
Расчет Луция был как раз на это – если Фейруза та, за кого себя выдает, и действительно уже воевала с Римом, то... что ей этот меч? Спата как спата. Она таких видела больше, чем Нарбоннская шлюха членов. А уж четверо убитых для той, кто под Ктесифоном видел семьдесят тысяч трупов – вообще ни о чем! Вот если бы Фейруза была какой-нибудь самозванкой, то наверняка достала бы меч из ножен и даже, возможно, принялась его хвалить, чтобы показаться воином. Да вообще как-либо обсуждать. А тут и обсуждать нечего.
Короче, Луций, перед тобой и правда головорез Шапура, а уж "кровь ангелов" у неё там внутри или нет, не так важно. Она МОГЛА быть той, за кого себя выдает, и значит, если Аврелиан проверил её по своей части, а ты на практике – скорее всего так и есть. Любопытно.
Секунду он смотрит на неё испытующе. "Может, оставить ей меч? На память. Сказать, смотри-ка, меч человека, который предал меня! Как странно, предал сегодня, и еще солнце не зашло, а уже мертв. Ну, разве не хороший знак?"
Но он решает, что Фейруза может расценить это, как угрозу. А угроза для таких людей, как она – признак слабости. Тот, кто силен – тот не угрожает. Он либо улыбается тебе, либо берет меч, яд, стилос – и убивает им тебя.
– Кстати, любопытное совпадение. Благородный Кесарий Аврелиан Тавр, комит Дуная и хозяин этой виллы, тоже дерется спатой и полуспатой и весьма искусен в этом виде боя. Не сомневаюсь, что его брат, сиятельный Флавий, познакомил тебя с ним и его женой, неправда ли? – спрашивает Луций вместо чего бы то ни было, что можно принять за угрозу.
"А то вдруг нет."
Римлянин смотрит внимательно, выжидающе. Хочет смутить, заставить сомневаться в своих словах? Хороший ход – но не против той, чье становление пришлось при дворе шахиншаха. Ох уж эти северяне: нахватались по верхам разных умений тех, кто умнее, и считают себя ровней потомкам Солнца! Фейруза и сама ценила силу молчаливого взгляда, и знала, когда его следует опасаться, а когда нет. Отпив вина, она неторопливо взяла с широкого блюда светлый мягкий персик, и откусила кусок от сочного, мягкого плода: как когда-то давно, в Ктесифоне.
За память о прошлом, за нечаянную попытку его воскресить она была благодарна римлянину. Он не знал ее, как рабыню, так что пусть знает, как царицу, и невольно помогает ей вспомнить, какой она была когда-то, пока две стрелы предательства не пробили грудь, навсегда оставив незаживающие шрамы.
- У нас тот, чья кровь благородна, старается не биться в пешем строю. На коне или на верблюде, или на спине слона – вот надлежащее место для воителя. А в пыли бьются наемники, горцы и нищее отребье. И когда я смотрю на римскую пехоту, я понимаю, что она гораздо сильнее. Она может проигрывать всадникам: впрочем, как я знаю, бывало и обратное. Тот, кто сможет объединить умения всадников Востока и стойкость пехотинцев Севера, может стать вторым Двурогим.
А мастерство биться двумя клинками хорошо для одиночных боев, а не для массовых баталий – разве что для зачинщика. Об умениях же комита Дунайского я судить не могу – не довелось лицезреть. Я видела благородного Кесария, была представлена ему, но не более.
– А его жене? – зачем-то уточняет Луций.
- Кажется, нет. Я не так давно, - Фейруза замолкает, подбирая слова, - получила возможность общаться с кем-то помимо семьи клариссима Аврелиана. - Он не был до конца уверен в том, - женщина кривится, - что я - это я.
Луций смотрит на Фейрузу с интересом. У Кесария две жены, при этом он христианин. Скажи его собеседница – "да", не уточнив, о какой из двух идет речь, и магистриан бы понял, что персиянка пытается выглядеть увереннее, чем на самом деле.
Но она не говорит.
Любопытно.
А вдруг она даже не знает, кто вторая жена Кесария?
– Любопытно, весьма любопытно. Ну, во всяком случае, я не вижу причин в этом сомневаться! – говорит он, разводя руками и улыбаясь. – Впрочем, я думаю, мы сможем обсудить то, почему мне показалось это любопытным в другой раз, когда ты отдохнешь. Беседовать с тобой, прославленная Фейруза, доставляет истинное наслаждение, о чем бы ни шла речь – о кораблях, об оружии или о людях. Я буду рад тебе в любое время.
"Сегодня я к тебе пришел, но давай хотя бы по очереди, ага?"
– Был счастлив познакомиться!
Он уходит.
- Думаю, что я приду продлить нашу беседу. То, что было сказано - лишь россыпь песчинок в пустыне того, что может быть обсуждено. Да будет твой путь чист и светел, превосходнейший, и пусть солнце светит тебе в спину.
Снова тройное приложение длани - Фейруза больше не изображает из себя римлянку. Когда магистриан уходит, она, устала, падает на подушки. Отдых будет кратким: слишком аногое надо успеть.
-
My pleasure!)
-
Отменный диалог получился!
-
Ох уж эти пикировочки...)
-
Умеете говорить так, как подобает
|
|
|
|
|
– Такое возможно, мог бы. – соглашается Луций, чтобы польстить Аврелиану. Но сразу отметает этот довод. – Но тогда он сделал бы это в тайне от меня, а не кланялся жрецу при мне в открытую. Кланяться ему в открытую он мог только в одном случае: если был уверен, что на следующий день мы уйдем на север, а когда вернемся, вожди будут мертвы, и его дальнейшее продвижение по службе, да и сама жизнь, никак не будут связаны с моими желаниями. Но хватит о нем.
В ответ на шутку он мотает головой.
– Нет-нет, напротив, я очень высокого о ней мнения и не считаю её чьим-либо шпионом вообще. Дело вот в чем. Сегодня с утра, как ты, вероятно, знаешь, в мой кабинет пробрался вор. Были украдены печать и деньги, а затем выброшены под окном. Больше ничего не пропало. Странный вор, не так ли? Да, он мог запаниковать и выбросить эти вещи, чтобы не быть пойманным с поличным. Но вряд ли – тревога была поднята значительно позднее похищения. Все же я, разумеется, проверил свои бумаги и обнаружил не пропажу, а нечто противоположное – мне был подброшен вот этот документ. Я прошу тебя ознакомиться с ним.
Луций достает из тубуса донос Флавии протягивает его Аврелиану, и ждет, пока тот пробежит его глазами.
– Ранее я говорил, что высокого мнения о сиятельной Флавии, и это не была лесть – я действительно считаю её достойным человеком. Почему же она написала такой документ? Я уверен, что её заставили это сделать. И уверен, что служба оффиций здесь не при чем. Почему? Тот, кто заставил её сделать это, допустил один незаметный на первый взгляд, но очень важный просчет. Обрати внимание, письмо адресовано Магистру Оффиций Софронию. А ведь сиятельная Флавия с ним не знакома!
Луций делает руками жест, означающий: "Доходит?"
– Служба Оффиций не способна на такую халтуру. Ни за что Софроний не отдал бы приказ адресовать донос ему! Возможно, высокопоставленным знакомым Флавии, а скорее всего – напрямую Августу. И уж конечно она не стала бы сама писать такую бумагу незнакомому человеку! Человек, который заставил её это сделать... я не знаю, чем он угрожал ей, возможно, выдать какой-то секрет, возможно, для неё неприятный...
"Возможно, что она спит с твоим братом? Догадайся уже сам. Ты же у нас умный."
– Так вот, человек этот, я полагаю, явно намеревался передать его агенту службы оффиций, возможно, мне, а возможно, изначально предполагался кто-то другой – ведь я должен был отбыть на север. Но смысл в том, что заказчик очень хотел, чтобы этот агент бросил все дела и помчался с этой бумагой к Софронию в ожидании награды, он думал об этом, и потому велел ей указать его адресатом. Да, ты скажешь, что донос дочери не имеет юридической силы, но имеет огромную силу внушения. Как на это взглянул бы Август? Как ему это было бы преподнесено? Мы не знаем. Мой господин, как ты понимаешь, если я показываю этот документ тебе, я хочу, чтобы ты оставил его у себя. И ничего за это не прошу, ведь как я и говорил раньше, нам с тобой нечего делить.
Надо продолжать.
– Как видишь, бумага написана недавно и "страдания бедных готов" в ней описаны очень живо. Ясно, что это написано не под диктовку. Как все могло быть? Требоний получил задание заставить сиятельную Флавию написать донос. Он сделал это на Лимесе, а затем отослал его назад, возможно, с евреем-снабженцем, который уехал без моего ведома, возможно, передал его своему подручному Бозе, на случай обыска, а возможно, Эйтни Британке, которая дезертировала, не вернувшись в лагерь. Скорее всего – это она: она умеет ездить верхом и могла за ночь доставить бумагу заказчику. Когда на этой стороне Дуная донос попал в руки заказчика, тот решив воспользоваться случаем, подкинул его мне – очевидно, он находился не так далеко, раз время на это у него было. Сделано... сделано я бы сказал: с военной прямотой! Что происходит дальше?
Ну, давай, немного осталось.
– Дальше Кай Боза совершает свою безумную, на первый взгляд, по сложности, операцию. Вроде бы в одиночку. Превосходный Аммиан, возможно, и прав в том, что тот всего лишь хотел отомстить мне. Да, скажут некоторые, дороги мести бывают прихотливы. Но превосходный Аммиан не видит картины в целом, а я вижу. Боза, или те, кто ему помогал, убил арабку так, чтобы все подумали на Архипа. Потом прилюдно, открыто, демонстративно убил моего врача, надев плащ арабки и спрятав лицо. Потом дезертировал. Дезертировал, зная, что если его причастность к убийствам не будет доказана, его командир по военным законам может всего лишь заменить казнь разжалованием. Что же он сделал? Он старался поссорить нас с тобой, чтобы этого разговора не произошло. А еще показать мне, что у тебя есть ловкий убийца "в сером плаще", то есть арабка, который способен одолеть двух охранников. Зачем? Да припугнуть! Припугнуть, чтобы я не начал шантажировать тебя этой бумагой, а испугался и уехал в столицу. И как по мне, этот план выглядит куда более логичным, чем нелепая, странная месть и затем бегство в никуда, с абсолютно неясными перспективами. Но Боза просчитался, когда задушил её ремешком, оставившим след. Почему он допустил ошибку? Потому что это была не его работа. Для такой работы у них был более опытный Требоний. Был бы, если бы я не казнил его! И остался только Боза.
Луций слегка переводит дух.
– Итак, зачем было нужно все это? Да затем, чтобы началась война с готами – раз. Затем, чтобы после в этом был обвинен комит Лупицин – выйдет, что это он сорвал персидский поход! Это два. А кто-то, вероятно, этот "высокопоставленный военный чиновник", выиграет эту войну, приобретет авторитет и протолкнет на место Лупицина своего человека. По крайней мере, он явно на это надеется. Грозит ли такой поворот событий тебе? Суди сам, мой господин.
Луций пожимает плечами. "Тебе виднее, чем вы там вдвоем занимаетесь, я в это не лезу!"
– Убийства, заговоры, доносы. Сменим тему, поговорим о людях достойных. Совершенно очевидно, что я говорю о дуксе Максиме только хорошее, как о человеке, достойном восхищения, и никак не связываю его с теми "высокопоставленными военными чиновниками", которых упоминал ранее. – Луций дает интонацией понять, что все обстоит совсем наоборот. – Далее я просто обращу твоё внимание на четыре факта, имевших место во время нашего обеда. Они, как ты понимаешь, никак не связаны с предыдущей частью нашей беседы, – и снова интонация: "Связаны, еще и как."
Ну, напоследок.
– В начале обеда я, возможно, как ты подумал, опрометчиво, упоминаю Требония, и дукс демонстративно дает понять всем присутствующим, что не знает, кто это такой, а затем резко переводит тему. Хотя ты и упомянул, что Требония сожгли, а дукс меня недолюбливает, и вроде бы вполне мог заинтересоваться этим. Как так? Сожгли офицера? Это же вообще из ряда вон выходящий случай! Но нет. Дукс, за что его можно только похвалить, сразу переходит к делам более важным. Второе. Я говорю о том, что мне нужны корабли, чтобы продолжить путешествие. И дукс отказывает мне. Понятно, что я не могу и помыслить о том, чтобы надавить на него, и все же не дать каких-то двух-трёх кораблей императорскому агенту? Но нет, дукс совершенно оправданно помышляет только об обороне Дуная! Достойно похвалы. Выходит, что мне остается лишь вернуться с Софронию с этой бумагой, прикрыв ею свою неудачу. О чем дукс, конечно, не знает и в помине! Третье. Стоит мне заикнуться, что без кораблей мне придется остаться на Лимесе и следить за происходящим здесь – никакого эффекта. Хотя вроде бы он твой друг... Но долг для дукса выше дружбы! Пожалуй, и это похвально. А ещё: я ведь мог не успеть проверить свои бумаги перед обедом и пока не найти донос – и как только найду, поеду назад. А мог найти его и решить убедиться в изложенных в нем сведениях лично. И наконец, четвертое. Когда я рассказываю о готах, о том, как выиграть войну, дукс проявляет к этому живейший интерес, а стоит мне сказать, что войны можно избежать и даже упомянуть, что Август будет недоволен этой войной – сразу напрочь теряет его. Хотя казалось бы, что можно получить с готов? Добычу? Нет, они нищи. Славу? Нет, ведь не удастся присоединить к Риму новых земель. Но дукс рвется в бой, невзирая на славу и добычу – и это тоже весьма похвально! Рвется, и не хочет избежать войны. Наверное, просто любит воевать.
Луций пожимает плечами. Дескать, "сообрази уже сам, что-то тут неладно."
– А эту войну можно остановить. Войну, которая даже в случае успеха грозит комиту Лупицину, а возможно, и тебе, тут я информацией не владею, большими неприятностями. Ведь мы не знаем, какие еще агенты вовлечены, какие еще заговоры сплетут те, кто послал Требония. И я говорю "даже", потому что я не уверен, что эти люди её выиграют. Но что еще хуже, эта война может быть опасна для Рима. Почему так важно её остановить? Готы в отчаянии, они готовы драться, но они не хотят драться с Римлянами. Вожди гревтунгов просили меня похлопотать о переправе и земле за Дунаем для них. Они боятся. Да, они переменчивы, но приняв меры, которые я описал на обеде, их можно держать в мире и использовать. А что будет, если разбить их? А я скажу, что будет – они откатятся за Лимес и присоединятся к гуннам, как уже сделала большая часть гревтунгов. Но гунны – не готы, они гораздо организованнее и хитрее. Мне удалось узнать, что они не просто подчиняют покоренные народы, они стараются именно растворить их в себе, отделив молодых мужчин от стада и навязав им свою культуру и свои обычаи. Поэтому они наносят готам такие страшные поражения. Поэтому готы их так боятся. Вот чем страшна война с готами. Победив силой оружия одного врага, мы вырастим другого, еще страшнее. Хватит ли у нас мечей, чтобы одолеть его? Я не знаю.
И подстрахуйся в конце. Давай, выложи мотив. Аврелиан должен понимать, зачем ты это делаешь. Не поверит он в сказки про величие Рима. Подай ему то, во что он поверит.
– А теперь, сиятельный Аврелиан, милостиво выслушав меня, ты, вероятно, задашься двумя вопросами. Во-первых, ты спросишь себя: "Мог ли этот Луций подстроить все сам?" Нет, не мог. Ведь я не знал, что мы с тобой увидимся, для меня эта встреча – полная неожиданность. Требония, Кая Бозу, сиятельную Флавию – их всех я встретил впервые в жизни. Как я вообще мог планировать что-то подобное, не имея понятия, с кем придется иметь дело? И уж точно, желая остановить войну, я не стал бы давать яд Алавиву и Видериху, и уж тем более самому себе. Была ли угроза моей жизни реальна – об этом ты, наверное, уже и так знаешь от Тиеста. А во-вторых, ты скажешь себе: "Всё это, может быть, и так. Но отчего этот Луций мне всё это сообщает? Вместо того чтобы действительно поехать и передать донос своему начальнику и, вполне вероятно, получить за это своего клариссима." Я мог бы сказать, что из симпатии к тебе, поскольку я действительно испытываю её, но ты лучше меня знаешь, что из симпатии такого не делают по отношению к человеку, которого знают всего сутки. Я мог бы сказать: потому что считаю это благом для Империи – и это будет правда, потому что, как я и сказал, я не вижу для империи прока в эскалации конфликта магистра оффиций и комита Фракии. Но не ради этого одного.
Луций наклоняет голову.
– Я – профессионал. Я на службе больше двадцати лет. А вот это, – с явно сдерживаемой злостью говорит он, тыкая пальцем в донос, – это халтура! Так действуют люди без воображения. И на эту халтуру они попытались купить меня, чтобы я побежал, как пес, как дурак, как какой-нибудь Архип из Фракии, сам не зная, в чьих интересах действую. "Эй, Луций, давай, беги к своему шефу за новым званием!" Я не желаю быть их дурачком! И за такое пренебрежение мной, за то, что меня считают болваном, я хочу отомстить. Лучшей же местью для меня будет, если их планы рассыпятся, как пыль, потому что ты возьмешь все в свои руки, наведешь во Фракии порядок, и остановишь эту войну. Если мои предположения верны, и эти люди – военные, то скорее всего они считают тебя человеком не слишком решительным, как меня считают слишком глупым и жадным. Не буду тратить время на лесть. Скажу только, что я достаточно слышал твоих слов и рассуждений, чтобы считать иначе. На твоем месте я бы ударил первым. И не по готам. Но – это уж тебе решать.
|
|
— Эй, вы в порядке?
"Да ты что, усомнился разве? Сплюнь и отмоли, ты чего. Нам с Эрвигом эта кровь вообще не нужна была! Сидели на вилле думали, куда бы ее столько деть, а тут такой случай подвернулся — грех упускать. Спасибо, что спросил. Кстати, не можешь мне еще пару порезов нанести? А то как-то слишком мне хорошо, я вон, аж на ноги могу подняться. Не годится же, ну".
Эморри отрезал кусок балахона Бозы и перевязал лицо, чувствуя, как пропитывается ткань. Хотелось на кого-то разозлиться, но, увы, было не на кого — только шла потоком бессвязная бравада. Адресованная в адрес чучела эдакого хрестоматийного часового-раздолбая, который и воровку упустил, и покушение на жреца проглядел, и ответов честных при допросе не дал, и с серыми призраками не разобрался, а потом и вовсе заснул на посту, и ему потехи ради заменили копье в руке на деревянный фаллос. При всем при том, что для настоящего гнева имелась богатая почва, выходил он каким-то мертворожденным. Все Эморри знал. И понимал тоже все. Понимал, что охрана в большинстве случаев ничего не может. Ибо инициатива всегда на стороне того, кто наносит удар. Понимал, что если человека хотят убить, его почти всегда убивают — с течением временем, с работой над ошибками или с ростом возможностей, но убивают. Не мечом — так ядом. Не в бою — так на брачном ложе. Не на суше — так на воде. Не один убийца — так дюжина или две. По-настоящему достойная защита — это та, что находит и пресекает в зародыше; та, что сама наносит удар. Защитник должен идти на опережение. Потому что убийце достаточно лишь одной его ошибки.
Все эти Кесарии, Аврелианы и Альбины окружают себя десятками вооруженных людей, перетягивают каких-то меднокожих женщин из заморских пустынь, возводят ограды у своих вилл, распределяют патрули и маршруты — полный ажур. А потом девочка от горшка два вершка за здорово живешь обходит это все, пролезает в окно кабинета и, например, закидывает в бурдюк с вином вытяжку волчьего корня. Ну и толку-то тогда? Самообман все это, причем крайне странный, с собственной жизнью в качестве ставки. В голове ветер, в жопе дым. Только убийце от этого всего тяжелее не становится. Даже как-то наоборот, наверное.
Перекипев наедине с собой, Эморри устало покивал и уже который раз сплюнул кровь.
— Родите где-нибудь коня и повозку, — от бушующей в голове бури подошедшие солдаты не ощутили и ветерка. — Под слово дукенария. Тело Бозы он тоже захочет увидеть, его нельзя здесь бросать. Раненым я займусь. Оставьте воду, если кто нес ее с собой.
Он забрал с Кая все, что посчитал значимым для ближайшего будущего — оружие, колчан со стрелами и перевязь. А затем, нарезав еще ткани на ветошь, на получетвереньках подполз к Эрвигу. Попытка встать вызвала лишь помутнение и белый шум в голове.
Глядя на рану на бедре, Эморри поискал взглядом, что можно применить в качестве жгута. Нашел достаточно быстро — пояс, на котором Эрвиг нес меч, вполне мог сойти — но, уставившись на него, вдруг забыл, что хотел сделать. Рассудок, подорванный кровопотерей, явно сдавал. Как только Эморри переходил к новой мысли, память почти без остатка теряла след предыдущей, оставляя лишь неясные обрывки.
Пояс. (что-то длинное и гибкое). Мне нужен был пояс. (а зачем?) Что-то длинное и гибкое. (пояс). А зачем? (был нужен).
Так шли секунды, а из раны Эрвига все вытекала и вытекала кровь. Момент прозрения был подобен пробуждению под набат. Кровь же! Остановить кровь! Спешно, уже теряясь, сколько времени ушло без толку, Эморри принялся убирать ее и накладывать жгут. Рану промыть еще успеется.
|
|
|
|
Не так Валерия представляла себе эту встречу. В идеале она должна была подкараулить отца на корабле, на таком отдалении от берега, когда предпринимать что-то уже будет поздно. Буквально выскочить из ниоткуда и как припугнуть, мол, ну что, не жда-а-ал? Вот была бы умора! А теперь ей как-то не до смеха совсем стало, когда с той стороны забаррикадированной двери отец рявкнул так, что у неё чуть сердце в пятки не ушло.
Но он был рад. Она поняла это. И поняла, каких усилий стоило ему не выораться на свою безалаберную дочь прямо тут, при всех. Но вместо этого он был мягок и рад. А Валерия была на грани того, чтобы заплакать, и чтобы кинуться колоть ему в грудь стрелой, единственным оружием, какое оставил ей Архип, — или чтобы драпануть наутёк через окно. Но она выбрала швырнуть стрелу на пол и броситься ему на шею, ткнуться лбом в жёсткую ключицу и так стоять, сдерживаясь и давая подумать — себе и ему.
— Да, — просто согласилась она. — Если бы я знала, что у вас здесь людей убивают, подождала бы за забором. Пока ты со всем разберёшься.
Валерия задрала голову и, вытерев глаза кулаком, заглянула ему в лицо, очень внимательно всматриваясь в его огрубевшие черты. Это лицо она не видела слишком давно, настолько, что память врала ей, говоря, будто оно всё то же — но разум подсказывал, что это не так. Походная жизнь, казалось, не шла отцу на пользу, хоть он и предпочитал походы домашнему уюту и времени, проведённому с семьёй: сыновьями и двумя самыми близкими женщинами в мире. Эти две женщины, впрочем, немало сил приложили к тому, чтобы Луций так поседел. Поэтому ничего удивительного, если его приходилось искать где-нибудь на Дунае. Но это глупые бытовые шутки, над которыми мама в компании подруг могла бы посмеяться за бокалом фалернского. Это не отменяло того, что её дочь годами росла без отца.
— Ну ты совсем одичал, я смотрю, — Валерия нервно захихикала, как смеются люди, только что поборовшие плач. — Варваров себе в свиту набрал, колдунов, да деревню. Людей, говорят, жжёшь и собаками травишь, — она пальцем расправила ему слипшиеся на лбу волосы. В следующий раз, когда она посмотрела отцу в глаза, голос дурачащегося ребёнка стал крайне серьёзным. — А люди думают, что с этим делать, объединяются в братства. Под знаком Митры.
Она отступила, выпустив его из объятий и теперь широко и хитро улыбнулась, с концами растерев по щекам последние следы своей секундной слабости.
— Спрашиваешь, что произошло? Видишь, я уже работаю! Разузнала, что у тебя здесь и как. Ну что могу сказать? Бардак у тебя здесь. Колдовство, — она указала на брошенную стрелу, — убийства, кражи, изнаси... — Валерия вдруг стушевалась, переступила с ноги на ногу и сложила руки на груди, обхватив себя за плечи. Словно закрываясь от наказания, которое всё равно не последует. — Насчёт этого... Ты, наверное, всякой мерзости уже услышал. Но ничего такого не было. Была одна, ну, неприятность. Я даже не знаю, с чего начать и как, чтобы из-за этого кто-нибудь опять не сгорел на костре. В общем, я сперва не хотела... тебя... видеть... — Валерия тяжело сглотнула. — Я решила, будет очень умно, если залезу к тебе в кабинет — ты знаешь, как, — и из твоих документов узнаю, когда и на чём ты уходишь в море. Затем проберусь на корабль, ну а там уж...
Теперь она смотрела на Луция виновато. И не потому, что копалась в его вещах и всем этим могла доставить магистриану немало хлопот, и не потому, что кто-то из-за неё мог пострадать (и неизвестно ещё, не пострадает ли), и даже не потому, что избегала с ним встречи, делая всё у него за спиной. Ей стало стыдно, что это и был весь её план, что она не смогла придумать ничего получше. Что это даже как-то недостойно дочери Луция Цельса Альбина. Что всё её приключение на вилле — это, в общем-то, череда досадных промахов. Что ей ещё учиться и учиться — не просто думать на десять шагов вперёд, а думать своей башкой.
— Ты не сердись, я просто... Я только... случайно попалась. Центенарию твоему, Архипу. Он меня повал... Схватил меня. Ну, то есть да... Повалил, да. Было такое. А это увидела рабыня, а потом уже все рабы об этом знали, а потом Марк Аврелий и твой прокурсатор, этот варвар, Эморри, нашли нас с Архипом, когда он меня обыскивал, и мне пришлось притвориться, что я это не я. А ещё, что он меня, вроде как, ну, полапал немного, — она поняла, что краснеет. — Я не знаю, зачем. Я запаниковала. И решила, что если назовусь твоим именем, будет гораздо хуже, а в итоге эта история так запуталась.
Валерия выпалила всё без утайки, врать не имело смысла. В подробностях тоже смысла не было никакого, отцу уже наверняка составили по пять отчётов с разных точек зрения, так что всей необходимой информацией он давно владеет. А если ещё нет, то будет с минуты на минуту. И важно было только то, станет она себя выгораживать или нет.
— Но ты же не только про это спрашиваешь? А о доме. О том, как я столько времени... Без тебя и вообще. Добиралась сюда как. Мне теперь столько всего хочется тебе рассказать! Но, наверное, не тут?
-
Красивый конец тайны Воробушка!
-
Неожиданно
-
Походная жизнь, казалось, не шла отцу на пользу, хоть он и предпочитал походы домашнему уюту и времени, проведённому с семьёй: сыновьями и двумя самыми близкими женщинами в мире.
Нормально же общались...
-
Не, ну тут я от сюжетного твиста просто прикурил Не особый фанат исторических модулей, но это, вот, просто платина - мое уважение всем сопричастным
-
Понятно. Ну что ж, well played.
-
+
Прямо как в кино, но не как в кино. (с)
-
+_+
-
*_*
-
Топчик
-
Прекрасно. Здорово!
-
Однозначно один из лучших постов, что я у тебя читал. Встреча с отцом получилась по настоящему цепляющей за душу.
|
|
|
|
|
-
Гаррет он как Наполеон - знает, как пнуть рака, щуку и лебедя в одну сторону!
-
С кем приходится работать...
|
Луций
Вряд ли Кесарий поверил тебе. Хотя бы потому, что видел в тебе человека в высшей степени прагматичного, всё рассчитывающего наперёд, вроде Аврелиана. Забавно, но создавая твой образ, комит даже перегнул с циничностью воображаемого Луция. Есть много способов избавиться от ненужных людей. Выпей Флавий чуть больше и несомненно обсудил бы с тобой парочку. Или не обсудил бы.
В любом случае главный вопрос — если Луций не желает делиться Тамар, значит на то есть причина. В версию жены верилось слабо, ну не может, не может такой серьёзный человек втюриться как баба, да ещё и в какую-то варварку, не может влюбиться в козу или лошадь. Сам Кесарий на Виктории женился исключительно из карьерных соображений, и не случайно за весь обед она не проронила ни слова.
В общем, Луцию почему-то во что бы то ни стало нужно не допускать до Тамар мужчин. Может, она беременна и магистриан скрывает это? Чушь, зачем бы ему это скрывать. Или рабыня вовсе не рабыня? Нет, Аврелиан бы знал. Более очевидный вариант, Луций желает освободить её и выдать замуж за одного из своих людей. Вряд ли за Марка, но может кого-то из отряда. Впрочем, нет, любой бы понял, что корабли важнее какой-то шлюхи...
Кесарий перебирал одно объяснение за другим, никак не мог понять ситуацию и оттого раздражался. Мелькнула мысль даже подловить рабыню ночью, припереть к стенке и выпытать секрет, после выплатив в суде по Аквилиеву закону...
Подарок отвлёк его от мыслей. На несколько мгновений неясно, вернётся Флавий к попыткам завладеть рабыней или нет...
Но потом он расплывается в улыбке.
— Достойный подарок. Гладий старой закалки, ему может лет двести — но право же, сохранился отменно.
И добавляет после паузы,
— Я поговорю с дуксом. Ты прав, это намного лучше бревна! Эй, раб!
Окликает владелец дома одного из дежурящих за дверью,
— Возьми мой новый меч.
Снова поворот к Луцию.
— А сейчас извини, долг зовёт! Был рад знакомству.
По крайней мере ты не нажил себе нового врага.
Впрочем, имея дело с Таврами сложно утверждать наверное.
Кесарий уходит, и на несколько долгих минут ты остаёшься в полном одиночестве. Потом возвращается Аврелиан. Один, и мрачный как туча.
— Обед придётся прервать. Мне нужна твоя профессиональная помощь, Луций. Мой человек мертв. Убит около часа назад если верить Аммиану.
Тело оказалось совсем недалеко, в одном из крыльев, обставленном под кладовую. Смуглая женщина (арабка — это ты определил точно) в кожаном панцире. Лежит на спине. Действительно — убита где-то с час-полтора назад. На шее красный след от веревки или кожаного ремня.
А в глазу торчит древко стрелы.
Очень знакомой стрелы.
Такими пользовался Архип.
Над телом уже сидел Аммиан. Вокруг стоят ещё несколько арабок, одетых точно так же, как убитая — но вдобавок носящих копья и одинаковые серые накидки.
Бывший императорский агент встречает вас исключительно профессионально.
— Стрела несомненно армейская. Судя по её виду, я сказал бы что убийца — конный лучник. Возможно, сармат. Его легко будет отыскать просто собрав всех в доме, у кого есть луки, и сравнив оперение на стрелах в колчанах.
|
Гаррет перелил во флягу вино, от которого отказался Фред, и принялся мирно его похлёбыват в ходе поездки. Сил с утра было мало, да и холодный фланский воздух сил не прибавляет особых. Скорее наоборот: вызывал депрессию и благое желание вырвать кому-нибудь кадык. Что, впрочем, для Баркера не было чем-то экзотическим. Меж тем, мыслить требовалось холодно, и как раз в этом горная прохлада была полезной. Собственно, из-за холодного ума депрессия и возникала: положение было не просто скверным. Лучше всего его можно обозначить словом "Раком". Однако были шансы это исправить:
–Введу немного в курс дела по поводу Иксучары.–Сказал Баркер, когда карета двинулась с места.–Значит, что она волшебница – это вы знаете. Что же ещё следует знать: во время захвата, когда мы сопровождали отбитых у культистов пленников до корабля, она ожидала нас на берегу – недалеко от места, где мы выходили из канализации. Сражалась она верхом на виверне, и когда потерпела поражения – удрала сверкая свеженадранной сракой.
Вдаваться в подробности их сражения Гаррет не стал – уже и слабо за всем тем перезвоном стали о сталь, что услышал с тех пор, позабыл их. Помнил лишь, что было тяжко, и что аккурат перед этим погибла Алейд Бурал, от чего у чернокнижника Айса настроение было ни грамму не "Айс". Однако выносить ссор из избы Баркер не планировал: сказанного ранее и так было достаточно. Оставалось лишь подытожить.
–Что я хочу этим сказать: скорее всего, у ней во-первых есть магия для выслеживания, во-вторых – достаточная автономность и полномочия, чтобы убежать с поля боя и не потерять при этом своего высокого положения. По крайней мере – один раз. По этому, когда с ней встретимся, её устранение считайте приоритетным.–Заключил Баркер. Принцип "Стрелять в офицера" известен, увы, отнюдь не всем – тем более, не всем приключенцам. Так же, не всем героям было очевидно, зачем вообще это нужно делать, а объяснять подробно следопыт не хотел. Ограничился лишь шуткой.–Думаю, когда Ворганшаракс об этом узнает, он так вопить будет, что всё Лунное Море выучит несколько десятков драконьих ругательств. Будет потешно и познавательно.
***
Маршрут Гаррет предпочёл выбрать наиболее короткий и неприметный.
–Нам нужно как можно раньше добраться до великана, ребятки.–Прокомментировал он.–Так что едем окольными путями, срезаем дорогу как можем. Я полезу на телегу, если кто ещё хочет – милости прошу. Поможете толкать карету в трудных местах. И – да: нужно быть готовым к засаде или вражеским патрулям, так что стрелки пусть будут наготове.
С этими словами он попросил остановить коней и вылез из кареты, оставив снаряжение внутри. С собой взял лишь самое необходимое: меч, защитный рукав, палочки для гадания и флягу с винищем. Нужно было проверить дорогу по просьбе Тириуса и не притомиться от горных пейзажей.
|
"Опасный, ага", - думает Луций. - "Ничего, я тоже."
- Ну! А я почему так подумал! Вижу же - свои! Я ж тоже с конницы начинал! - хлопает себя по колену Луций. - Так, погоди-ка, мой господин.
Он зовет раба, шепчет ему что-то на ухо и рявкает: "Мухой полетел! Говори, я приказал!"
Затем выслушивает рассказ Кесария.
- Да нет, я не про такое. Тут-то он тебе отомстить хотел, а вышло, что ты ему! Нормальная история, ну, на что нарывался - то и получил! Не, я про случаи, когда вроде как по-дружески подъебнули. Ну, в общем, служил я тогда в Мавретании. Жара, мухи со слона размером, лживые людишки, подлые берберы - ну, короче, сам представляешь, работа на износ. И вот два приятеля по службе съездили в Армению и прислали мне ковер, вроде как в подарок. Типа письмо там, все такое, давай, вот, мы тебе прислали, чтобы скрасить, так сказать, развернуть не забудь.
Луций машет рукой.
- Ну и короче. Разворачиваю я этот ебаный ковер - а там сарматка, которую одели и накрасили под египтянку. Тамар значит. Ну ты понял, куда сразу все мысли? Клеопатра там, Шмеопатра, спасибо, друзья, отличный подарок, сейчас ей вдену по-царски. И что ты думаешь? Вдел! И...
Луций делает почти театральную паузу.
- И вот что! - говорит он, стуча по дереву ложа. - Понял? Бревно! Просто не "ну так себе", а именно что "бревно"! Хоть так, хоть эдак - ей все едино. Как будто Бог пошутил, когда ей сиськи приделывал. Ей надо было ветки приделать! Вот тебе и Клеопатра! Вроде и подарок, а посмеялись надо мной, в общем.
Луций отпивает еще вина. Ну, все в Мавретании было не так плохо, но и нельзя сказать, что он прямо соврал. Но ничего, впереди армии лжи всегда должен быть авангард из правды.
- Но это ничо, я над ними тоже шутил, и до, и после, это бывает. Работа сложная, развлекаться всем как-то надо. Хуже было потом. Короче, ладно, думаю, чего добру пропадать, надо обучить, как вон ты про танцы-то сказал. Ну, пока туда-сюда, работа, вышло так, что берберы там возбухли, напали, чуть виллу не сожгли. Оказалось - Тамар стреляет, ну ты, собственно, видел как, да и правда верная - могла бы сбежать, но не сбежала. Ладно, уже кое-что, думаю, хоть какой толк есть, а капля камень точит. В общем, я её с дуру домой и привез! Ну как, сдуру... Кто мог ожидать такого-то!?
Луций вскидывает руку.
- Короче, эти две змеи, сарматка и моя, враз спелись, даром что одна христианка, а другая язычница! И... помнишь я шутил, что мол, она мою постель охраняет от других баб? Так в чем главная шутка. Что это не шутка!!! - хохочет Луций с ноткой самоиронии. - Серьезно! Она потом жене рассказывает, не был ли я с другими! Ревнивая, зараза, а к ней не ревнует, типа, пффф, эту он сам не захочет. Ты скажешь, ну, что это такое, Луций, нельзя так жить, нужно жену в строгости держать и все такое... И будешь прав. Жену-то я бы приструнил, нооо... одно дело жена, а другое дело её родня. Там не сильно проще, чем у тебя с "родней жены", вся эта старая римская знать... А я то не старая римская знать! Одно слово скажут куда не надо и... Ну, кому я рассказываю? Сам понимаешь. Короче, себе дороже. Одно слово, попал - ни продать, ни подарить, ни казнить на хер. Я почему эту штуку с яблоком показываю-то? Надеюсь, что промахнется однажды! - опять смеется. - Щас! Всегда попадает. Меткая, этого не отнимешь. А почему про спектабиля завернул? Потому что тут жене возразить нечего было бы - для дочери, все для дочери! Вот так вот, в общем. Ну хоть и правда телохранитель хороший.
Луций делается не весел.
- И получается что? Во-первых, если бы я тебе сказал: "Да, давай! По рукам!" - то я бы над тобой посмеялся, как тогда те два моих знакомых, только еще бы и дураком выставил, "уговор дороже денег, мол, давай корабли-то". Был бы ты какой-нибудь слизняк гражданский вроде... ну, неважно, ты понял - ну, тогда еще да. А так на кой мне это? Я ж тебя уважаю! А во-вторых, Тамар-то Юлии все расскажет, и ну точно совершенно та мне потом заявит: "Ага, сам подложил её под комита, чтобы пару часов с рабынями его развлекаться, да?! Знаю я тебя!" - и дальше по отработанной схеме. Я даже слова уже догадываюсь, какие она скажет. Так что, благородный Кесарий, увы, не стоит оно того. И тебе спину подставлять не из-за чего, и мне тоже. Корабли бы меня, конечно, выручили, и магистр оффиций, конечно, будет недоволен, но лучше пусть он, чем моя супруга. В конце концов, может, дукс прав, и я стал стар для всего этого, а значит мне пора уже, как вон, Аммиан этот*, частной жизнью заняться. Виноградники там, поместье... А молодым - дорога.
Луций пожимает плечами, делая вид, что всерьез раздумывает над этим.
Возвращается посланный раб.
- Но! - поднимает Луций палец вверх. - Без подарка я тебя не оставлю, не! Не ради кораблей, а просто, за характер твой. Твой брат - человек, конечно, умный, а меня вот не предупредил, что вы будете с Дуксом, я и не знал, какой ты из себя, что тебе дарить. Ну, брату твоему я какие-то папирусы подарил, они хоть и правда древние, но такая тоска. Как раз для него! Тебе что там, гладиатора этого обещал? Сказать по правде, его хозяин говорил мне, что его жопа видела побольше схваток, чем кулаки. Ну, меня это не прельщает, мне важно было, что он мощный, но слишком тупой оказался. Как тебе - не знаю, можешь подарить кому, а можешь и... как это, знаешь, как будто там Ахилл Гектора нагнуть, фантазия типа! Но это все чепуха, гладиаторы, рабы, рабыни, фантазии... А я вот тебе сейчас настоящую вещь подарю! Тебе же воевать скоро. А ты же нашей, правильной закваски! В тылу сидеть не будешь! И тогда тебе понадобится... Вот смотри! Луций берет у раба и достает из ножен меч Требония. Смотри какая вещь, а?! Смотри, какая сталь!? Старый, а ни пятнышка ржавчины! Где такой найдешь сейчас, а!? Готскую кольчугу как бумагу будет резать! На, попробуй сам. Сарматов этих можешь таким сколько хочешь перебить, хоть штабелями. А это что значит?
Луций подмигивает. Снова сложно поверить, что минуту назад он называл себя старым.
- Что все сарматки твои будут!
"Удачно вышло, что сразу не подарил", - думает он. - "Пусть поиграется. Он-то еще не знает, что если у меня все получится, никакой войны не будет. А меч-то, может, и хорош, но Требонию что-то не очень помог. К тому же, кто знает, какие на нем висят заклятья?"
|
|
-
+
Сплю ли я с Тамар в одной постели? Конечно! Тамар охраняет её от других женщин, ведь как ты и сказал, мы Христиане. А значит, должен же я как-то хранить верность супруге вдали от дома!
-
Достойный ответ
-
За ответ про Тамар и за то, как Луций ведет беседу.
|
|
|
|
|
|
-
Да, может...
-
Когда в битве воин бросается закрывать своим телом полководца, все восхваляют этот подвиг. Когда то же самое делает врач - всем плевать. Когда в битве воин проявляет храбрость, но его сноровка или тело подводят его, никто не думает его упрекать. Если же искусство врача оказывается недостаточным, все спешат обвинить его в кознях и нерасторопности.
|
-
С возвращением в строй!
-
Да, с возвращением!
|
|
-
Пост понравился.
Но я о другом: для наших персонажей Рим это две противоположности. Интересно как бы шел разговор по душам, и чем бы закончился.
-
Сам поскользнулся и упал.
-
насчет клиентуры - циничненько! Но реалистичненько!))
-
Мне нравятся рассуждения о господах и их жёнах.
|
Флавия понимает, что только что поднесла Аврелиану Луция на блюдечке. Ты закрываешь дверь, а мухи летят в окно. Так и здесь: она попыталась отвести внимание Аврелиана от единственной слабости Луция, которую заметила: эта женщина, конечно, не была просто наложницей. Мужчиной легче всего управлять, держа в кулаке его женщину. Флавия попыталась перевести стрелки на здоровенного варвара, имени которого она даже не знала и который, конечно, ничего не значил в раскладах сильных мира сего. Врял ли он много значит и для Луция. Но Аврелиан неожиданно зашел с другого фланга и зацепился совсем за другое: за историю с Требонием.
- Прокурсатор? Требоний Арторий Пульвис, раньше служил в Британнии... Но... он действительно совершил тяжкое преступление, Аврелиан. Он был изменником. Шпионы гуннов отравили вино, принесенное на пир к вождям готов, Пульвис узнал об этом и скрыл, в результате вожди готов и сам Луций отравились. Луций чудом не умер, спроси его врача...
Флавия говорит и прекрасно понимает, что изощренный ум Аврелиана сейчас разделит все сказанное ею на части, перевернет их, вывернет наизнанку и подаст под таким соусом, что они обретут противоположный смысл, и жечь на медленном огне можно будет уже Луция. Отравление? А доказательства есть? Свидетели есть? Солдаты ничего не видели. Флавия все знает только со слов Луция, она наивная дура, ее легко обмануть. Врача и мага можно заставить молчать тысячью разных способов. Отравили вином, подаренным Луцием готам? Легче всего это было сделать самому Луцию. Отравили вождей готов и Луция, но почему только Луций остался жив? Правильно, отравил Луций, а сам принял противоядие. Если его врача подвесить на цепи, он все расскажет. Шпионы гуннов отравили, говоришь? Может быть, Луций и есть шпион гуннов? С сарматами дружит, слугами и разведчиками гуннов - чьи прекрасные пальчики писали отчет о сарматах? Кстати, кто там эта его любовница? Кажется, сарматка? И этот здоровенный варвар? Не сармат ли? Итог: Луций все сам подстроил намеренно. Он тайком саботирует союз готов с Римом, возможно, подкуплен гуннами через свои связи с сарматами. А всю вину свалил на Требония заслуженного ветерана римской армии, уничтожил его, чтобы Требоний не рассказал о заговоре против Рима... и теперь этот мерзавец хочет перевести стрелки на благородного Лупицина. Использовав его собственную дурную и глупую дочь в своих корыстных целях.
Или это даже не Луций, Луций - слишком мелкая сошка для такого предприятия. Это что, заговор службы оффиций? Вот повод перетрясти все тайные службы и назначить новых людей...
Вся эта чудовищная цепочка мигом раскрутилась в уме Флавии.
Надо было просто сказать Аврелиану, что у нее слишком болит голова для такой беседы.
Самое худшее преступление - это ошибка, она сама недавно сказала это Архипу. Она ошиблась. Она считала, что честолюбивого Аврелиана втайне тяготит подчиненное положение, он желает освободиться от контроля ее отца и воспримет отчет Луция, в котором львиную долю компромата составляет ее собственное письмо, написанное ее рукой, как повод выйти из-под руки Лупицина. Все было совсем наоборот. Волк волка не кусает....
А еще Флавия прекрасно поняла, к чему Аврелиан, обожавший аллюзии и иносказания, упомянул злонравную старшую дочь Октавиана, что совершала много печалящего умы всех римлян и разбивающего сердце отца, но оставалась безнаказанной... в отличие от тех...
Ее прекрасный пальчик, прижатый к губам Аврелиана, начал стремительно леденеть.
- И что будет написано в твоем отчете? - спросила она.
|
|
|
Что нужно помнить, составляя письма и иже с ними1. Не забывайте о приветствии. Оно в Риме нестандартное поскольку идёт от третьего лица, и обычно выглядит как-то так "Луций Цельс Альбин многочисленные приветствия говорит!" В дружеской переписке это можно сократить, например, "Луций приветствия говорит!" Иногда к приветствию добавляют сокращение странного вида. Это черта личной переписки, не деловой. Например S. V. B. V. Это буквально значит "если ты здоров — это хорошо, я тоже здоров". Есть и другие сокращения обычно типа Sal. — Римский аналог "Прив." (Передаю тебе привет) 2. За приветствием следует обращение. Оно должно быть. Если обращаетесь к тому, кто стоит выше вас, то стандартная форма это "господин мой"/"госпожа моя". Иногда "отец и господин". Если к равному то в зависимости от степени близости её стоит обозначить по разному. Например "Друг мой, Софроний!" Или "Дитя моё, Флавия!" Но можно и просто "Сиятельная Флавия" 3. Требовать что-то сразу неприлично. Обычно надлежит начать с преамбулы. Например если хотите попросить прислать вам денег на подарки варварам то сначала надлежит приложить огромный рассказ о трудностях вашего пути и жадности варваров. Например вот с такой преамбулой Юлиан пригласил к себе товарища по переписке в гости на праздник "Мудрый Гесиод считал, что нужно созывать на праздники соседей, чтобы веселиться вместе 2, ибо они вместе с нами страдают и тревожатся, когда выпадает какое-нибудь неожиданное несчастье. Я же говорю, что нужно созывать друзей, а не соседей, и причина этому та, что сосед может быть врагом, а друг может быть врагом не больше, чем белое – черным, а горячее – холодным. И если нет иного доказательства тому, что ты – наш друг, и не только сейчас, но и издавна, и всегда одинаково благожелателен к нам, лучшим свидетельством будет наша к тебе давняя расположенность и привязанность". Эта преамбула занимает большую часть письма. Естественно в запросах в духе "эй, аванпост, пошлите лодку" преамбулу можно пропустить. 4. Формулируйте любые запросы предельно чётко. Помните, письмо исключает любую возможность вашего собеседника получить уточняющую информацию. Например если вы просите магистра Софрония прислать корабль за вами, то хотя бы уточните куда именно его посылать. 5. Не забудьте заключительную часть! Обычно она тоже состоит из двух частей — прощания и подписи. Прощание можно написать просто: "Прощай!" (Vale) Есть и другие типы прощания, их при желании можно погуглить, но можно и придумать. У всевозможных "Господь с тобой", "Да хранят тебя ангелы", "С Богом!" есть римские аналоги уместные именно в этой части. Подпись может быть как и неофициальной, так и официальной — от "Твой Луций" до "Искренне тебе кланяется Луций", "Обнимает тебя Луций" или даже "Писано Луцием Цельсом Альбином, императорским агентом по особым делам и дукенарием" 6. Не забудьте указать дату и место написания. Дело в том, что письмо от смски отличается тем, что адресату нужно оценить, как быстро оно до него добралось. К примеру вы написали в соседний город, а письмо пришло через месяц и давно устарело. Или вы написали из далёкой Британии, и чудо, что оно добралось даже через месяцы. Как указывать дату/место. Первым пишется место. Например "в Британии" С датами самый песец. Прежде всего определитесь с эрой. Дату можно считать от основания Рима (так делают язычники), от Сотворения мира или Рождества Христова (христианские варианты). Эра указывается в начале так: a.U.c. (От основания города) a. D. (В эру Господа) Наконец сама дата указывается в формате день-месяц-год, а перед ней ставится глагол "дано" (dare). Дано означает, что в этот день вы его отправили. В результате получается фраза типа "Дано в Сарматии, в шестой день марта, в год 377 Эры Господа". 7. Поскольку письмо можно подделать, к официальному документу надо приложить печать. Она обычно выглядит как личный символ, окружённый "легендой". Например "Тиберий, по отцу Альбин" В личной переписке иногда используются более символические печати. К примеру с изображением святого покровителя. Таким образом если вам пришло письмо запечатанное с легендой "святой Иоанн", это не следует считать подписью, вероятно, пишущего Вам зовут Иоанн и на печать он нанёс своего святого покровителя. Для примера прикладываю как оно выглядит в обычном бытовом запросеТребоний Арторий Пульвис, трибун и прокурсатор, приветствия говорит! Командующий гарнизоном Каструма Гетика! Пишу сие письмо по поручению моего господина, императорского агента и дукенария Луция Цельса Альбина. Нам известно что служба твоя трудна и последнее чего мы желаем, это беспокоить тебя в ночной час, однако, по жестокости варваров многие бедствия мы переживаем, так что дикари-готы грозятся совершенно истребить наш отряд. Оттого магистриан приказывает тебе сейчас же отправить лодки для переправки пятидесяти человек с лошадьми и припасами. Дабы твои люди знали место, куда следует направиться, мы зажигаем сигнальный огонь. А чтобы не было у тебя сомнений в подлинности, к письму печать магистриана прилагаем. Помни, что господин мой, Луций Цельс Альбин служит Августу и выполняет государственное поручение, так что любое промедление вызовет недовольство. Прощай! Дано во Фракии, в двадцатый день марта, в год 377 эры Господа.
|
-
Мне нравится юмор Аспурга)
-
Это топ, безусловно.
Зачем? Я не откушу.
Сказал Медведь.
-
Будь как дома, лекарь, я ничто не откушу!
-
Судя по всему сотрясения мозга нет
|
|
Не успел Тиест понять что к чему, а его уже тащат куда-то. Магистран умирает! Магистрана отравили! Проклятые готы! Со всех сторон какой-то бред, который лишь усиливает боль в голове. Грек лишь кивает, пытаясь сам идти а не оказаться затасканным к магистрату до смерти руками излишне рьяных подчинённых. В конце концов он вспоминает что такое быть магом, так что напускает грозного виду и стучит посохом, отгоняя от себя простых смертных. Он все же кое что еще значит, а посему идти может сам. Что и делает.
Декану он кивает лишь походя, нет времени задерживаться. В его ухо попадает "Руис". Опять он. Мятежный маг? Самозванный колдун? Представитель магии варваров? Заигравшийся во власть владыка ковена, который собрал всю сила что была и начал играть в бога? Ладно, с ним выясним позже.
А вот и Магистран. Уже стоит одной ногой в царстве Аида, а Судья готовится судить всю его жизнь. Римляне смешны, какими бы серьезными не были. Они взяли греческих богов и сделали их частью своей "системы". Для Рима весь мир был системой порядков, в которую надо было все или встроить, или разрушить. Единицы их понимали, что даже встраивая что-то в систему ты едва ли на самом деле добиваешься желаемого. Возможно встроенное даже не знает о том, что его встроили - столь велико и огромно оно, что бы обращать внимание на муравейник под названием Рим, который с какого-то перепуга куда-то их встроил. И вот очередной римлянин хватает ртом воздух, хозяин судьбы и житель великой империи. Все они будут там, разница лишь в том что одни до конца пытаются строить мир под себя, а остальные понимают как он устроен.
- Угли здесь не помогут. Если не спасти дух, тело умрет быстрее, чем догорит щепа для розжига. А Судья осудит его куда быстрее, уж поверьте, - стараний этой парочки, девки молодой, да врача, тут явно мало. И хотя голова раскалывается, Тиест входит в шатер как подобает настоящим магам. Спина выпрямлена, посох звонко (обо что бы?) бьется об землю палатки. Взгляд суров и в меру справедлив.
Владыка судеб прибыл, а остальные могут лишь наблюдать.
Знакомые черепки уже в руке. Но теперь Тиест ловко обматывает черепком с именем "Ἀΐδης" правую руку Луция, черепком с именем "Μίνως" левую. Пусть думают, что он уже попал к ним в тенета, хотя на деле пребывает в мире живых. Они торопятся лишь забирать в царство, а дале очереди своей ждать можно до скончания времён. Знак Исиды снимается пояса, и кладется на грудь больного.
- Держите его, пусть не дергается, - Тиест бросает фразу двум помощникам, в надежде что они помогут, - я тут по приказу Декана. Так что не разочаруйте его. И что бы не случилось, дернитесь без дозволения, он умрёт, - ошибку с Архипом он допускать не будет. Маг вошел, маг тут власть, а остальные лишь подметки. Конечно лучше подход доброго пояснения происходящего, но времени тут нет на игру в доброго колдуна. А злые колдуны эффективны и понятны даже самым тупым лбам. И не тратят много времени на что да почему.
Следом из сумки появляется мел, особый, кровяной. Он похож больше не на мел, а на какую-то полутвердую пасту, которой Тиест начинает быстро чертать заклинания груди вокруг Знака Исиды.
- Η μεγάλη Θεά, δεν άφησε την προσοχή του δούλου σου ποταπή. Δώσε του δύναμη, δώσε μου πίσω τη ζωή του, για να αποδώσουν τον άλλο πράξεις για το καλό του λαού. Το όνομα του Άδη και του Μίδα, του Βασιλέως και του Δικαστή του κόσμου το υπόγειο, να τους πω να γυρίσουμε εδώ, Λούσιους Цельс Албин. Ακούστε τη φωνή μου, τον αγωγό στον κόσμο των ζωντανών από τους νεκρούς, τον αγωγό της Θέλησης της Μεγάλης Θεάς, την παρθένα, την αιώνια. Από τη μήτρα της βγήκες, την θέληση στην κοιλιά και πίσω. Γύρνα πίσω, για το χρόνο σου, δεν έχει τελειώσει, και το καθήκον σας ενώπιον κόσμος δεν έχει εκπληρώσει μέχρι το τέλος.
-
Не зря Квирина в свое время все на Метаксаса потратил.
-
Прям представил. Круто!
-
Греки, канешн, те еще понторезы, но куда мы без них со своей политикой и легионами? Спасибо! Магистриан тебе торчит!
И сам пост тоже крут!
|
-
Ну спасибо
-
Хорошо описал состояние
|
|
|
Луций спокойно выслушал историю о "подвигах" Атаульфа. Весть о том, что Тамар куда-то пропала пошатнула его душевное равновесие куда сильнее. Вообще-то он слабо верил, что такая женщина, как Тамар, могла отдаться рабу - это вряд ли. Да и вообще кому бы то ни было. Такое могло быть, но не когда он сказал ей "будь рядом." И все же... её рядом как раз нет. Быть может, её привлекло что-то подозрительное. Возможно. Но больше всего бесило то, что рабы, похоже, что-то скрывали.
- Как твое имя, раб? Кто твой господин? - спросил он у того, кто говорил по латыни. - Послушай. Либо ты узнаешь, где Тамар, сейчас, и скажешь мне это сегодня, либо завтра я куплю тебя, и ты узнаешь много других вещей. Они тебе не понравятся. Ступай.
Приложив все усилия, чтобы не думать о женщине, а думать о деле, он отправился к разгружаемым повозкам.
Мысль о том, что кто-то мог подкинуть что-то в повозку не давала ему покоя. Красть из неё что-либо было бесполезно. А вот доложить...
Когда прокурсатор предложил прекратить поиски, Луций тяжело вздохнул.
- Требоний, - сказал он так спокойно, как будто рассуждал о том, на каком склоне лучше растить виноград. - Послушай меня, и послушай внимательно. Уясни смысл происходящих вещей. Начался дождь. Земля раскиснет. Мощеной дороги до Тиры нет. Мы либо будем ждать, пока земля высохнет, либо бросим повозки. Если нам придется ждать, нам нужно, чтобы рейкс нас поддерживал. Руис изо всех сил пытался нас поссорить. Солдат говорит, что кто-то выкопал на пути яму, чтобы повозки остановились, и кто-то шуровал в повозке. Забудь про змею. Дело не в змее. Такие совпадения - не совпадения. Это все было неспроста, и если мы не найдем в чем дело, готы будут не просто роптать. Кто-то что-то сделал, и нам надо найти, что именно. Мы не можем перетряхнуть каждое зернышко, но нам надо понять, что искать. Поработай головой! Так.
Луций задумался.
- Этот человек не мог знать, что мы везем. Ничего настолько ценного, что стоило искать, в повозках нет. Змею там или что-то другое он мог бы сунуть в первый попавшийся мешок. Значит, раз он разворошил вещи, он что-то пытался спрятать. Зачем? Первое: чтобы мы сразу не заметили лишнего. Он же не знает, что у меня на руках нет описи, и думает, что мы пропустим лишнее, если его запрятать вниз. А второе: это "что-то" окажется сверху, когда мы выгрузим повозки. Зачем ему это надо? Чтобы первым это увидел рейкс, когда будет осматривать дары, и оставил себе. Ещё это явно то, что один человек легко унесет в руках. Что Алавив оставит себе? Думаю: вино и зерно для коней - у простых готов нет коней, а вино рейкс любит сам. Поэтому, - повысил он голос. - Осмотрите внимательно, проверьте все мешки с зерном и кувшины с вином, которые отличаются по размеру, по форме или по материалу от остальных. Начинайте с тех, что меньшего размера. Ищите живо!
Дождь становился сильнее. Время уходило.
Но неприятности только начинались.
Луций молча послушал разговор Требония с гонцом.
- Прокурсатор, - сказал он голосом мягким, но с пробивающимися острыми льдинками. - Ты ничего не хочешь мне рассказать? О нападении на лагерь, к примеру. О том, что ты искал священника. О ссоре между людьми Флавии. Может быть, ты забыл о чем-то из этого рассказать? Или решил, что это что-то неважное, лишнее? Ну же, Требоний, не стесняйся, я просто обожаю послушать последние новости о своем лагере. О том как на него нападают, например. Вроде, такая мелочь, а мне все же интересно.
Глаза его сверкнули каким-то сильным чувством, но о том, что это за чувство, судить по лицу было трудно. Впрочем, догадаться было нетрудно.
|
|
|
|
|
|
|
|
Просьба гота несколько расходилась с его планами, но Луций решил, что может, оно и к лучшему.
- Я уважаю обычаи вашего народа, хотя и уверен, что вы переймете наши обычаи, когда лучше познакомитесь с ними, - ответил он провожатому. - Но я должен предупредить тебя. Тогда как я привычен к охоте и умею резать мясо, госпожа Флавия привыкла, чтобы кушанья резали рабы. Проследи, чтобы её еда была нарезана.
Затем Луций проследовал внутрь.
Конечно, агент службы по особым делам не привык, чтобы при упоминании его имени кто-то смеялся. Нет, не так. Он не привык, чтобы кто-то даже улыбался иначе как заискивающе или по крайней мере крайне дружелюбно. А тут - взрыв хохота.
Но Луций стерпел это, как подабает римлянину, то есть, внешне спокойно, но подумав: "Ничего, посмотрим, как ты посмеешься чуть позже."
В качестве подарка ему досталась какая-то писанина. Луций любил читать, но вряд ли у готов было что-то такое, что могло быть ему интересно, и он еще не прочел за годы опалы. Еще одно разочарование.
- Это весьма ценный дар, - ответил он. - Таким образом мы видим, что все ценное, созданное в землях Рима, рано или поздно возвращается в них. Ибо нет лучшего места для таких вещей, чем место, где их могут оценить по достоинству. И потому я рад, что готы также скоро станут жителями империи под властью могучего Августа и смогут оценить их. В ответ я хочу преподнести тебе, царь, эту серебряную посуду. Кроме того, Флавий Люпицин, наместник Августа и комит Фракии, дарит тебе это драгоценное кольцо в знак своего расположения. Кроме того, он пожелал прислать тебе изысканые кушанья и вина, вкусив которые, ты сможешь узнать, какова на вкус жизнь в империи. Особенно я хочу отметить финики, привезенные из восточных провинций, от границ Персии. Нет плода слаще, и я надеюсь, что они понравятся тебе больше всего.
Луций понятия не имел, откуда эти финики. Разумеется, это было абсолютно неважно. Подождав, пока переводчик справится, Луций добавил.
- Зная бедственное положение твоего племени, комит также прислал небольшой обоз из трех повозок с более простой пищей, которые я передам тебе позже, чтобы ты смог накормить нуждающихся по своему усмотрению.
"А от даров еврея есть толк, - подумал Луций. - Но было бы забавно, если бы он дарил дуксу кольцо, а не я. Это выглядело бы совсем иначе."
Сев за стол, Луций не спешил набрасываться на еду. Надо было оглядеться.
Но повод для разговора подал мальчик, "ухаживавший" за Флавией.
- Славное мясо, - похвалил он, как бы обращаясь к мальчику. - Твой отец знает толк в охоте. И мне случалось убивать кабанов. И намеренье твоё стать военачальником тоже славное, юный Аларих. В твоём возрасте я мечтал о том же. Бог не захотел, чтобы я стал римским полководцем, но я стал тем, кого боятся римские полководцы. Ибо с помощью меня великий Август повергает тех из них, кто оступился.
-
я стал тем, кого боятся римские полководцы
Вот оно, настоящее пророчество.
-
Ты отлично прочувствовал римлянина! Вот это вот чувство, что всё, что ни есть в мире ценного, создано в Риме и закономерный вывод: "я рад, что готы также скоро станут жителями империи под властью могучего Августа" — Прямо очень римские.
Наверное именно Луций ярче всего показывает насколько разными могут быть твои персонажи.
|
|
|
Ступила дочь Элириха на морозную землю северного берега Дуная, позади и корабль оставив, и реку, что полнилась уж принесенными жертвами. Ведь живой должна была быть та жертва, что в Имболк приносилась Бригантии, но давно миновал нужный день, а готы все равно умирали среди знаков весны между тронувшихся льдов в холодной воде. Других они почитали богов, но бродили по землям их те же духи и те же у живых их и мёртвых неизбежные были судьбы. Смотрела птица Эйтни на нищих, просящих у чужаков милости – это ли гордый народ? Вон леса, вон река, пойди и возьми у них то, что нужно тебе, но вонью и шумом своим обреченные люди, собравшись, распугали, наверное, зверя да отравили, наверное, воду; даже духи в этой земле полны грусти, но горды и не тянут вслед за живыми руки в мольбе.
Не была Эйтни жадной, не копила богатства, лишь нужное оставляя себе, но и не готова была, уподобившись южным пророкам, последнее незнакомцам отдать. Еще с самой Британии, на поясе носила она три топорика, украшенных символом птицы; круглый щит, узором сплетенным покрытый; да шлем с двумя крыльями, символ жрицы Бригантии. Припасов немного, одежда от стужи и колючего ветра, скакун верный, – дань новым землям и новым порядкам – то, что удобно. Но не держала дочь Элириха при себе серебра, кроме судеб тяжелой цепи, а припасы – подели на двоих и голодным останется каждый.
Шаг за шагом подталкиваемая ветром судьбы она шла вслед за чудищем, от которого отворачивались и прятались духи, и за чудищем этим же вслед шел Требоний, но тот хоть и был больше других среди римлян зрячим, все равно слеп был и не видел что пленило взор Эйтни: ореол серебра, свет которого губит подобно воде ледяной. Сама ли она испросила людей и приказа направиться прочь, духи ли подсказали Требонию, но сказаны были слова и отправлены были с ней двое; кивнув же в ответ и пожелав лишь удара судьбы опасаться, прочь с охраной отправилась дочь Элириха. Щит её за спиной, поводья в руках, фыркает от морозного ветра черная лошадь.
Там, вверх по теченью, быть может, и нету всё еще зверя в лесу, но есть рыба в реке. Оставит Эйтни римлян у берега, к сосне привяжет коня, сама же уйдет вглубь лесов, знаки начертит, гостей призывая. О чудище спросит, о Хунну, о стрелах их, о лошадях и о луках, знаний испросит о языке готов. Взамен помощь предложит, ведь оставили мертвые в мире живых свои семьи, ведь страдает земля от полчищ людей, а те, что бегут, живьем коченеют в воде. Далеких земель на себе носит знак птица Эйтни, но судьбы и души едины. И дома, и здесь.
-
Интересная манера изложения
-
- such a snake! ©Jym Raynor
- it's our snake now ©Arcturus Mengsk
Про нашего командира
-
Красота)
-
Она существует в совершенно параллельной реальности, среди богов и духов. Прекрасно!
|
|
К этой мутной стылой реке Флавию вела вся ее жизнь – жизнь, которой позавидовали бы многие. Флавия Лупицина никогда не знала ни голода, ни нужды, ни унижения, помимо того, что было порождением ее же собственного чрезмерного самолюбия, ни принуждения, помимо того, которое диктовало высокое положение ее семьи. Каждому свое, поистину. Но когда два года назад отец глядя сквозь нее вдаль, в какую-то видимую ему одному точку, коротко бросил: «Ты едешь в Антиохию», она почувствовала себя жестоко обманутой, чуть ли не преданной им, она едва ли не впервые в жизни воспротивилась, сказала: «Почему я не могу опять поехать с тобой?» - а она даже не услышал и не ответил, он уже был где-то далеко Никогда она не выказывала недовольства, наоборот, ей грело душу это «мы едем», а не «ты едешь», и она без единого слова срывалась с места и ехала – в Британнию, во Фракию, в Паннонию…. Отец был бдительным оком и указующим перстом, а когда нужно - сокрушительным кулаком Империи на ее варварских окраинах, медом сладким либо стрекалом острым для ее усердных либо же нерадивых служителей и представителей. А Флавия - не просто его золотце, вишенка и куколка, она очень нужная и полезная куколка. Если бы было иначе, разве он таскал бы ее за собой из конца в конец обитаемого мира? Она всегда была рядом с ним, стояла за его плечом и сидела за его столом, скромно и молчаливо, как полагалось хорошо воспитанной девице, потому что они – здесь и сейчас представляют лицо Империи, это лицо должно быть достойны и желательно приятным на вид. Она научилась быть приятной и располагать к себе родню нужных людей и конкурентов, против которых они с отцом вдвоем «интриговали» - как же приятно было это «мы»! - даже когда ее тошнило от этих жалких и ничтожных людей. Ничтожных рядом с отцом. Она научилась молчать, смотреть и слушать, ведь при ребенке многие могут сказать то, чего никогда не осмелятся сказать при взрослом; научилась быть рядом, когда нужна, и не мешать, когда не нужна. Вместе с Флавией, небесплатным приложением к ней, по всему свету таскались ее педагоги – длинноносая гречанка Эвлалия, обучавшая ее хорошим манерам, танцам и пению; пожилой нудный Гордий, преподававший латинскую грамматику, риторику, литературу и историю… и самый бесполезный Филипп, учивший ее понемногу всему остальному – арифметике, астрономии, точнее астрологии, и географии. Флавия усердно училась, потому что образованная женщина – украшение и гордость семьи… Она так хотела, чтобы отец ею гордился. Она, в свою очередь, гордилась тем, что отец высоко ценит ее и позволяет ей быть частью его лица, а значит, и лица Империи. Он служит Империи, значит, и она тоже служит, раз она помогает ему, облегчает и украшает его жизнь. Разве не этим прославились знаменитые женщины Рима - те, что были матерями, женами, сестрам и дочерьми его великих сыновей? Они помогали, утешали, давали советы, разделяли их славу и погибали вместе с ними, когда эта слава превращалась в пыль. Некоторые были добродетельны, другим же приходилось не только утешать и помогать, но и интриговать и подсыпать яд в вино… не без этого! А самые лучшие – те правили вместе со своими мужчинами, даже не вместе, а вместо них… Великолепная Ливия Друзилла! Три могущественные женщины из великого рода Юлиев – Юлия Домна, Юлия Авита Маммея, Юлия Меса… их было немало! Зачем заглядывать в далекое прошлое, если есть на свете царственная Галла Плакидия…
Глупая тщеславная девочка Флавия. Неужели она не замечала, что Маркусу, хотя он Cекундус, а она Прима, поручают настоящие дела, а ей остается стоять за плечом отца и украшать его жизнь… Замечала, и это изрядно отравляло ее любовь к Маркусу, а ведь она любила его, своего милого младшего братика! Зачем она только родилась женщиной… И все же она старалась быть терпеливой и дождаться часа, когда судьба позволит ей сделать шаг вперед и сыграть свою крошечную роль в бесконечной веренице людей, возносящихся и падающих вниз, на миг вступающих в круг света и навеки исчезающих в тени, но вкупе творящих историю великого Рима… Но на что рассчитывать ей, когда даже отец – сам Флавий Лупицин попал в опалу, несмотря на все свои заслуги перед Римом, просто оттого, что не нравился императору Юлиану! Вдруг все пошатнулось. Его отстранили от дел и от должностей. Амбициозный, деятельный мужчина то метался по своей константинопольской вилле как лев в клетке, то впадал в апатию. Флавия опять пыталась помочь и утешить… но у нее это плохо получалось. Когда же ненадолго взошла звезда Иовиана и он снова приблизил к себе отца, она была так рада за него, так счастлива, так горда! Вот, его все же оценили, без него нельзя обойтись! И снова приготовилась ехать с ним… куда-нибудь. И тут он ей говорит: ты едешь в Антиохию!
Что-то надломилось внутри Флавии, она возроптала, хотя отец этого и не заметил, поглощенный своим возвращением на арену большой политики. Ей уже целых восемнадцать лет. Милая юность быстро проходит, старость безжалостно наступает и никого не щадит. Большинство ее знакомых девиц из приличных семей давно замужем, а отец не соизволил дать ей достойного мужа, которого можно было бы поддерживать и на которого можно было бы… влиять. Ну, поучиться влиять. Отец хочет, чтобы она продолжала учиться! Кем он ее видит - монахиней, ученой женщиной? Да он ее вообще не видит! Нет, Антиохия, конечно, не какая-нибудь дыра вроде Иудеи, Дакии, Фракии или Британнии. Но и не столица, по сравнению с Константинополем, а тем более с Римом. А ей так хотелось в Рим! И тут еще, к удивлению и даже негодованию Флавии, выяснилось: мало того, что Антиохия – отнюдь не дыра, среди местной золотой молодежи она, Флавия Лупицина, выглядит едва ли не провинциалкой! Ужасно! Зачем она только дожила до этого позора! Флавия решила: надо войти в этот круг. Стать своей, обзавестись друзьями среди тех, кто, быть может, лет через десять станет влиятельными. К тому же - мода, развлечения, музыка, изящная литература, театр - это приятно. Может же она заняться тем, что не только полезно, но и приятно. Извини, папа.
-
Ну да, повлиять...
-
стоять за плечом отца и украшать его жизнь
Очень драматичный, прелестный пост о жизни римлянки! Как она переживает о неравном, мужском мире, об отце...
Мне сразу вспомнился, кажется, Плутарх, который писал, что добродетели женщин весьма немногочисленны и ограничены, так что хваля одну женщину можно хвалить их всех.
Флавия не хочет быть такой «женщиной в общем смысле» и это красиво)
-
+
Бедная брошенная девочка.
-
Извини, папа.
Прости-прощай, папаша Флавий!
Антиохия ждет меня!
-
Будущая Клеопатра!
-
Твои героини по хорошему схожи. Они не бросают весел и не полагаются на судьбу.
|
Должно быть, нет ни одного римлянина, который, глядя на переправу, не вспоминает слово "Рубикон".
Рубикон - это момент, когда кто-то принимает решение, а дальше жернова начинают крутиться неумолимо и в одну сторону. И потом, много лет спустя, ты думаешь: где был тот момент, когда закрутились жернова, от которых потом испекся хлеб моей жизни? Но не у каждого человека есть Рубикон. Многие не принимают никакого решения, их просто затягивает между жерновами, а дальше уж как повезет - будет их хлеб мягким или черствым, горьким или кровывым, зависит уже не от них.
Луций помнил, как его чуть не затянуло в жернова. Эти жернова тогда здорово помололи, но вымололи только поле, заваленное трупами.
Нет, даже не так.
Поле трупов. Пятьдесят тысяч трупов или сколько их там было? При Фарсале погибло втрое меньше. В Тевтобургском лесу вместе с Варом полегло вдвое меньше против этого числа. И даже в резне при Бедриаке было убито значительно меньше.
Стоило ли оно того?
Луций был молод, а молодые люди склонны считать, что цель оправдывает средства, и на жертвы нужно идти решительно. Но даже ему было ясно - нет, не стоило. Как правитель, ты можешь делать прогрессивные шаги, но все твои дела по укреплению и умиротворению страны ничего не стоят, если результат их - битва, в которой жители империи уничтожают друг друга даже не как скот, а как колосья на жатве. Это не должно было повториться, но и не могло - в империи больше не было столько солдат.
Но даже если бы Сильван не предал их, все равно что дала бы победа Магнеция империи? Да ничего. Империя стала бы только еще слабее.
А можно ли было избежать битвы? Нет, нельзя. Ни Магнеций, ни Август уже не могли отвернуть назад - даже их затянуло в жернова, даже они должны были действовать, подчиняясь не своим желаниям, а логике происходящего. Сдайся Магнеций - его бы казнили. Отступись Август, пойди на мир - и вслед за Галлией восстали бы и другие провинции. Тупик. Единственным выходом было бы, если бы один из них бросился на меч, но какой полководец бросается на меч, если не чувствует себя побежденным? Никакой. И жернова мелят.
Тогда Луций понял, что в основе любого заговора должна лежать не сила заговорщиков, а слабость того, кого свергают. Если на силу есть своя сила - все заканчивается вот так: полем с трупами.
Он запомнил момент, когда его ранили: клинок пробил кольчугу и скользнул по ребрам, и он подумал, что это еще ничего, но потом стальная полоска вжикнула по шее, чудом не перерезав горло. Он выпустил щит, чтобы зажать рану, тут его толкнули в одну сторону, в другую, и он упал. Кто-то наступил на спину, на ногу, он даже не мог толком кричать, да никто и не обратил бы внимания. Потом сверху на него упало тело другого солдата. И еще. И еще. И так он оказался похоронен под телами, зажав рану краем чьей-то туники. И не видел, как шло сражение дальше. И хорошо, что не видел - не на что там было смотреть. Просто пятьдесят тысяч человек и тридцать тысяч старались перерезать друг друга, и обе стороны, в общем, преуспели. Только на одной стороне солдаты закончились раньше.
Потом говорили, что это Бог даровал войскам Августа победу. Ну, а как было не верить в Бога, после того, что сам Луций остался жив не иначе, как чудом? Вот не попался бы ему край туники под руку - и истек бы он там кровью. А так - только шрамы и остались. Рассуждая так, Луций пришел к тому, что теперь ему нужно всецело посвятить свою жизнь службе Августу.
Конечно, когда Софроний прделожил ему донести на заговорщиков, первой мыслью Луция, как, наверное, всякого юноши, было отказаться. Тем более, что все предложение было сформулировано так, что ему, Луцию, ничего за отказ не будет. Но Софроний был не просто дураком, сводящим личные счеты. Было в этом человеке что-то, что напоминало змею. Луций с детства любил смотреть на змей, которые обходятся без ног со всем изяществом и совершенством формы. Хотя цервковь и учила, что змей есть воплощение диавола, кольца змеиного тела всегда завораживали Луция. Ну, конечно, когда они стягиваются не на твоей шее.
Много позже Луций пришел к выводу, что манера Софрония говорить является ничем иным, как проверкой, не дурак ли его собеседник. Все эти "ты, конечно, можешь отказаться" - ведь только дурак сможет на полном серьезе заявить: "Я отказываюсь".
Тогда же он просто подумал, что все в этом разговоре не то, чем кажется. Уж конечно, этот человек уже прекрасно знает всех заговорщиков. Уж конечно, за время, пока Луций лечил свои раны, он уже допросил тех офицеров, которым посчастливилось выйти из битвы без ран. Уж конечно, они всё рассказали. Ах да. Уж конечно, кого-то из заговорщиков казнят. А то бы их не искали. Магистр пехоты - это магистр пехоты, у него особый случай.
А зачем тогда спрашивает? А раз спрашивает, значит, надо.
Но даже если Софронию действительно нужен ответ, что это меняет? Если Луций расскажет имена - предаст ли он своих друзей или тех, от кого зависит его будущее? Навряд ли.
До Мурсы Луций бы в ответ на такой вопрос принял бы гордый вид и отказался отвечать. После Мурсы он сразу же сказал себе: "Не выделывайся."
- Мой господин, - ответил он. - Я полностью раскаиваюсь в том, что участвовал в мятеже, и в подтверждение своих слов готов назвать всех зачинщиков, которых я знаю. Но я не могу помыслить, что их имена до сих пор тебе не известны. Стало быть, ты спрашиваешь меня лишь затем, чтобы убедиться в моей готовности получить выгоду, донося на других. Поэтому, а также потому, что никакой пользы от моих слов быть уже не может, я смиренно прошу не давать мне привилегий по сравнению с другими помилованными. Ибо человек, пытающийся возвыситься за счет доноса, жалок, а жалкий человек, даже и получив должность, не будет ценным в глазах того, кто стоит выше. Я же хочу таким способом лишь показать, что и вправду участвовал в мятеже не вполне по своей воле.
Разумеется, все эти слова имели совсем другой смысл - от перспективы быть разжалованным и начинать все сначала Луций был далеко не в восторге. Но что характерно, он был уверен: никак его продвижение по службе не зависит от его собственного желания на этот счет, поэтому можно изображать все, что угодно. Повысят, кого захотят. Настоящий же смысл его слов был в том, что он, Луций, понимает, кто перед ним, а еще что Луций умнее, чем кажется на первый взгляд. А что с этим делать дальше - тут уж пусть Софроний сам думает.
***
Как давно все это было! Двадцать пять лет назад. Многие за это время успели родиться, родить детей сами и умереть. А он, Луций, до сих пор оглядывается назад и думает: был ли это его Рубикон? Или просто, как и остальных, его тогда затягивало в жернова?
А вот теперь он на Дунае, в холодной, грязной стране, хоть предпочел бы Африку. Никогда не любил холодную кровать, всегда любил погреться на солнце. Как змея.
- Разумные рассуждения, - замечает он на слова Требония. И все, больше никаких комментариев. Хотя комментарии есть: той самой стали у Рима после Мурсы достаточно не всегда и не на всё, и потому их сюда и послали. Их задача - узнать, как эту сталь применить, и применять ли вообще. Но пустых разговоров Луций не любит. Зачем и кому это все объяснять?
- Переправимся первыми, солдаты за нами, - говорит он. На той стороне опасности нет - готы думают только о том, как бы попасть на другой берег, страх смерти застилает им глаза. А вот на этой стороне без охраны может быть небезопасно: видя между собой и врагом Дунай, варвары могут и вспомнить, что они прибыли без хлеба и мечей, и могут, по глупости своей, захотеть что-нибудь отобрать у него или кого-то из его свиты. Ведь только что они пережили голодную зиму.
Луций морщится и запахивает плащ.
Радует одно - задание не похоже на такое, которое дают человеку, чтобы потом на него все свалить. Задание - настоящее, действительно важное. Ради такого можно и потерпеть холод и прочие неудобства.
Ведь люди знают только половину правды: "Рим вечен". А вторая половина звучит так: "Рим вечен, потому что у него есть мы, agentes in rebus". А значит, когда Империя требует, мы не вправе отказаться, и Дунай - не Рубикон наш, а лишь жернова, что затягивают нас.
-
Офигеннейший пост. Вот прямо можно на цитаты разбирать. Однозначно на уровне твоих лучших работ в Корабле.
Тогда Луций понял, что в основе любого заговора должна лежать не сила заговорщиков, а слабость того, кого свергают. Если на силу есть своя сила - все заканчивается вот так: полем с трупами.
Просто пятьдесят тысяч человек и тридцать старались перерезать друг друга, и обе стороны, в общем, преуспели. Просто на одной стороне солдаты закончились раньше.
кольца змеиного тела всегда завораживали Луция. Ну, конечно, когда они стягиваются не на твоей шее.
А вот теперь он на Дунае, в холодной, грязной стране, хоть предпочел бы Африку. Никогда не любил холодную кровать, всегда любил погреться на солнце. Как змея.
Ведь люди знают только половину правды: "Рим вечен". А вторая половина звучит так: "Рим вечен, потому что у него есть мы, agentes in rebus. А значит, когда Империя требует, мы не вправе отказаться, и Дунай - не Рубикон наш, а лишь жернова, что затягивают нас.
Ну и отдельно — прямая речь! Ты прям поймал стиль. Как будто почитал римские письма.
-
Хорошо, когда у отряда есть такой разумный командир.
-
Плюс этот я подношу на алтарь Каллиопы священный.
Клио в свидетели мне, чту я обычай ДМа.
Ареса бронзовый шаг чувствую в тексте обширном.
Асклепий же в этом посте дважды змею обронил.
-
Луций мудр не по годам.
я перестала читать книги, чтобы успеть почитать ваши игры словами
-
Читать твой пост - как будто хорошую художественную книгу про Древний Рим.
-
Крепкий мужчина. Плюс мысли реалистично. Настоящий римлянин.
-
Играть командира надо уметь. Ты умеешь.
-
Да... Рубикон.
|
Недавнее прошлое:
— И помните! — Лупицин, комит Фракии, сделал паузу, словно заранее насаживая всех, кто не помнит, на невидимый клинок, — Если с головы моей дочери упадёт хоть волос, вы все пожалеете что на свет родились!
При этом брови его взлетают так, что прославленный военачальник и не столь прославленный отец на миг напоминает рогатое изображение какого-нибудь демона. Несколько удивлённо переглядываются друг с другом собранные. Колдун, врач, разведчик...
Что общего у них?
Только одно — каждый защищал будто сделанную из золота Флавию Лупицину от одного из врагов, способных забрать её бесценную жизнь. Порчи, болезни, человека.
История V
Флавия
Если бы твой отец всегда проявлял хоть четверть той заботы, какую явил когда ему наконец что-то от тебя понадобилось. С Марком было не так. Марк Лупицин Секунд – его любимец. Сыну можно поручить любое дело, а когда он выполняет это дело, не окружать его всё теми же "педагогами" пусть и в виде взрослых, солидных мужей. Ты всегда была для Флавия Лупицина, чьё имя носила, чем-то вроде очень дорогого и очень хрупкого украшения, которое нужно постоянно таскать с собой чтобы не украли и оберегать, чтобы не разбили. Мнения самого "украшения" при этом, конечно, никто не спрашивал. Мы едем в Галлию, доча! Браво! Всё равно, что тебе ещё всего двенадцать, и ты в жизни не выезжала из родного Константинополя. А теперь в Британию, доча! Двойное браво! Кстати, это было всего через год. Ах, доча, теперь меня уволили, кстати, поехали в Паннонию интриговать и пытаться повлиять на Августа Юлиана через родню примикирия доместиков Иовиана. Ах, наш главный патрон — Варрониан, умер? Какая жалость! Поехали к его сыну в Малую Азию! Хорошая новость, доча, я вернулся на службу. Теперь я еду драться с мятежниками, а ты едешь в Антиохию. Почему в Антиохию? Там наша новая резиденция!
Наверное именно тогда, в 365 году, в возрасте восемнадцати лет ты оказалась предоставлена сама себе... Нет, конечно всё ещё в окружении вездесущих педагогов, но хотя бы вдали от бдительного и весьма подозрительного взгляда отца. Теперь этим рабам куда сложнее было возразить тебе хоть в чем-то. Хочешь учиться? Учись. Не хочешь? Не учись. Хочешь посмотреть на гонки колесниц? На гладиаторов? А может просто на праздник сходить?
Одним словом, в твоей жизни выдались всего два года свободы, прежде чем всемогущая рука отца вновь затянула тебя в мир столичных интриг. И теперь, когда ты наконец должна сделать что-то важное...
Колдун? Врач? Охрана? Он что, считает тебя ни на что не способной?!
Или может вспоминает как ты распорядилась двумя годами внезапной свободы?
История VI
Клавдий
Никто и никогда не мог даже предположить, что ты станешь врачом. Кем угодно, но не врачом. Твой отец жил в Константинополе и был известен скорее как известный философ. Его основной труд — Natura Plantarum, содержал в себе рисунки около трёх тысяч растений с указанием их свойств, мест произрастания и других особенностей. Следуя классификации Теофраста и по многом подражая Плинию, Тиберий Квирина стремился вписать своё имя в историю как величайшего знатока растительной природы, и по правде сказать, имел все основания гордиться собой. Публика оказалась не столь благосклонна. Христианам не понравилось то, что Тиберий ни разу не сослался на Библию. Интеллектуалам претило, что произведение создано не на греческом. Язычники недовольны были тем, как решительно Квирина порвал с Аристотелем. В общем, книгу сочли талантливой поделкой любителя. Спустя много лет, выдержки из неё часто будут становиться будут использоваться "по настоящему талантливыми" философами в куда менее амбициозных сочинениях.
Была и ещё одна немаловажная причина провала Тиберия Квирины. Причину эту звали Максимом Эфесским. Маг, прорицатель и астролог, а заодно учитель Августа Юлиана, в числе прочего разрабатывал систему магических свойств растений, совершенно проигнорированную твоим недальновидным отцом. Так Natura Plantarum была проклята — но для тебя, когда Тиберий Квирина разорился, распространяя за свой счёт копии своего magnum opus, книга стала спасением.
Сколько раз отец объяснял тебе свойства того или иного цветка! По правде, некоторые из иллюстраций были сделаны твоей рукой в виде ученических набросков.
Флавий Лупицин едва ли хоть раз слышал о Natura Plantarum, да и вообще не производил впечатление человека образованного.
Вероятнее всего он услышал о тебе иное...
История VII
Метаксас
Ты родился в Платеях, на склонах Китеронских гор. Старое место. Священное место. Здесь в давние времена Актеон увидел купающуюся Диану. И даже спустя столетия, в городке не было ни единой христианской церкви. Местные эллины жили по заветам предков, одной единой общиной, пользующейся у имперских властей многочисленными, ещё Августом пожалованными привилегиями, из-за которых ты в детстве почти не чувствовал присутствия Рима.
Зато чувствовал магию.
В земле.
В воде.
В воздухе.
На что это похоже? В самом начале — на внезапные вспышки озарения. Ты просто узнаешь что-то, чего не должен знать. Слова на другом языке. Мысли окружающих. Свойства той или иной вещи. Позднее ты узнаешь, что прозрения приносят гении, владеющие знанием обо всем, от светил до души человеческой, а ты, мистик, лишь оказываешься на пути их слов.
Пока не научишься спрашивать.
За этим тебя и отдали в ученики к прославленному колдуну Дионисию Мегарскому, человеку, от которого ты узнал всё, что позднее составит основы твоей жизни. Оказалось, твой дар носит именование магии и отражает твою близость к богам. Вероятно, кто-то в твоём роду был полубогом, и в тебе взыграла кровь далёкого предка. Боги удостоили тебя возможности говорить с ними — и научат многому. Скоро, юный ученик, ты научишься насылать на людей проклятия и благословения, вызывать сны и видения, убирать боль и заговаривать раны, воздействовать на погоду.
Есть лишь одна беда. Твоё тело остаётся телом человека, а вовсе не Геракла или Тесея. Твой тайный свет сильнее чем у большинства людей, и всё же он ограничен. И каждый раз когда ты используешь магию, ты платишь за достигнутое собственной жизнью...
Нейтрализовать процесс достаточно просто. Нужно всего лишь забирать жизнь у других. Ты можешь быть добр, но твоё тело сделает это когда будет истощено. Никто не заметит как ты разом поглотишь весь свет вокруг. Людям станет плохо, но они спишут всё на недомогание. Испортится погода, пропадёт урожай, женщины начнут рожать мёртвых младенцев...
Хуже того, если ты когда-нибудь обзаведёшься семьёй, твои близкие будут платить цену за поддержание твоего огня первыми.
Жестокая правда для ребёнка.
Но от своей природы и своей судьбы не убежишь.
Скоро ты поймёшь что честность с самим собой это единственное, что возможно на Пути.
Что есть Путь? Естественный порядок. Ты стоишь выше всех людей по праву рождения, и как многим другим героям, тебе открыта возможность возвыситься, обрести в посмертии божественность. Нужно просто следовать знакам. А знак — суть миф.
Каждая "сказка", поведанная тебе, каждое приключение Персея или Ясона, в действительности представляет собой зашифрованную тайну пути.
Лишь пройдя путём героя можно измениться. Обрести полную силу. И обрести вечность.
Твой путь начинается здесь, на склонах Китерона.
А где он закончится, ведомо лишь мойрам.
Годы шли. Ты становился сильнее. Тебя готовили к первому испытанию, посвящению в Артемизианские мистерии. Их содержание нельзя разглашать, но весь твой жизненный путь готовил тебя к правильному прохождению ритуала. А что это значит... Что же, тебе предстояло узнать.
Помнишь? Помнишь? Ночь. В руках твоих копьё. На голове и плечах плащ из оленьей шкуры. Ты рассмеялся когда услышал насколько простое задание. Нужно убить оленя.
С твоей силой – пара пустяков.
Ты спросил у гениев, где твоя добыча, и получил ответ.
Ты шёл сквозь мрачные заросли не боясь тьмы, ибо тьма принадлежала тебе.
Ты мог укротить зверя одной лишь мыслью.
Оставалось просто прийти к нему.
Из тьмы за тобой наблюдают жёлтые глаза. Волки? Собаки? Мелкие хищники рядом с тобой. На тебе оленья шкура, но ты лев, ты победитель, ты герой!
Ещё немного ещё чуть...
Застываешь, изумлённо глядя сквозь заросли.
Озеро. Чёрная вода в лунном свете кажется белой как молоко. Одинокая женщина, обнаженная, омывает тело своё, не видя тебя.
Нет. Не женщина.
Богиня.
Только сейчас ты понимаешь, в каком именно оказался сюжете. Ошибешься — умрешь.
Но как поступить?
История VIII
Архипп
Тебя подвело состязание лучников. Ты выиграл.
Если бы ты стрелял хуже, комит Фракии не решил бы, что лучший стрелок провинции — именно тот, кто должен защищать его родную дочь. Поначалу это казалось почётным, сам Флавий Лупицин обратил на тебя внимание, привёл в свой дворец в Маркианополе, подарил чистое платье, доспехи, меч и прекрасный составной лук...
А потом отвёл на псарню, где указал на пару огромных черных молоссов.
— Это — псы моей дочери. Они верны ей и любого загрызут по одному её слову. Смотри на них и учись. Скоро моя дочь поедет на север, и я хочу, чтобы ты стал её псом. Сдувал с неё пыль, ел с её рук если прикажет, а если на вас нападут — отдал за неё жизнь. Справишься и остаток жизни будешь жить во дворце. Но если с головы моей дочери упадёт хоть волос — с тебя спустят кожу живьём и бросят в соляную шахту.
Так ты и стал телохранителем Флавии Лупицины.
Виновато во всем состязание стрелков...
Или нет? Или всё началось раньше? В 363 году по христианскому летоисчислению? Ещё не успела добраться до твоей родной деревни весть о смерти Августа Юлиана, а готы уже, осмелев, грабили окрестности. Ты хорошо помнишь день, когда они пришли в твою деревню. Помнишь, как варвары убивали мужчин и стариков, насиловали женщин, а юношей и красивых девушек уводили в рабство.
В тот день ты остался сиротой и выжил лишь потому, что раненый отец бросил тебя в канаву, полную трупами.
Какой же радостью было когда Прокопий, родич Августа, объявил себя императором. Казалось, он восстановит справедливость! Но вместо войны с готами, узурпатор заключил с ними союз. Вся твоя душа, душа двенадцатилетнего мальчика, кричала о мести...
Вот, Прокопий свергнут и казнен! Теперь-то! Теперь! Но император Валент ограничился тем, что изловив отряды готов разоружил их и расселил во Фракии. Казалось, судьба измывается над тобой.
На самом деле, она ожидала, пока ты окрепнешь.
В 367 году тебе уже было пятнадцать, несчастного сироту приняли слугой в богатый дом, где ты по примеру отца выучился обращаться с лошадьми.
И тут Август Валент объявил войну готам!
Стоит ли говорить, что тебе был лишь один путь?
Армия.
Армия — это семья.
Армия — это дом.
Армия — это месть.
Пылающие дома варваров, поджав хвосты бегущих в горы. Бегущих от тебя! Поначалу у них получалось. Тогда ты освоил лук. Стрелу за стрелой всаживал прицельно под колено, в спину, ещё раз в спину. Тебя заметили. Отличили как необыкновенный талант.
В 368 году в базовом лагере ты стал конным сагиттарием, стрелком, разящим по парфянски, врага стрелами с седла, захватывающим их арканом... Многое ты освоил.
На следующий год, ты впервые почувствовал себя не просто не беспомощным – всемогущим. Твой конь, быстроногий эпирец, легко обгонял любого варвара. Стрелы были без промаха. Ты был точно сам Аполлон!
И это было хорошо.
Тогда всё и началось.
Тогда ты поверил в себя.
Разбив готов в битве, император объявил охоту за головами, пообещав платить серебром за каждую голову варвара.
И вот тогда-то...
История IX
Атаульф
Домой! Слово дурманит голову и горячит кровь как неразбавленное вино, ты впиваешься в него, точно в соски шлюхи, перекатываешь между пальцами как играют со звонкой монетой! Потом вспоминаешь. Ты раб. И дома твоего, куда можно вернуться, больше нет.
Ты родился в народе Тервингов 27 лет назад — и восемь лет провёл в рабстве. Воспоминания о воле смешались с воспоминаниями о детстве, обернулись чем-то ярким, сияющим... Но так ли хороша была эта воля на самом деле?
Твой господин — мудрый человек. Как-то он рассказал тебе, что все готы делятся на два колена. Тервинги живут западнее, оттого римляне зовут их Вестготами, Грейтунги восточнее, оттого и зовутся Остготами. У готов нет ни единого правления, ни единой веры, их вожди (на латыни слово "вождь" даже звучало как то грубо — "dux") избирают себе "судью" (dikastes). Но судья и на западе и на востоке не правит единовластно, а во всем советуется с вождями. Вот почему готы неспособны к долгой и тяжёлой войне, а при первых же неудачах запросят мира. При этом они расколоты ещё и религиозно — часть язычники, часть христиане.
Но отчего же ты помнишь всё иначе? Помнишь большую деревню без укреплений. Кто побогаче жили в больших деревянных хатах, бедняки ютились в землянках. Язычники сжигали тела и затем хоронили пепел в урнах, христиане хоронили сразу тело. Не было ни грызни вер, ни грызни вождей. Было единство в одном порыве — защищать свой дом от римлян, что пришли грабить и убивать
Когда началась война, тебя, как взрослого мужчину, взяли в ополчение. Дали копьё, меч, щит и шлем. Сражения были долгими, упорными. Вы гибли тысячами, те, кого миновали мечи легионеров, испускали дух от голода, мороза и болезней. В отчаянии, вы вышли в поле, самая большая рать из тех, что ты когда-либо видел!
И проиграли. Ты был ранен.
Ваш отряд отступал в горы, когда из леса вылетели римские всадники с луками. Один набросил на тебя аркан и потащил по земле. Ты успел разглядеть его лицо — совсем ещё мальчишка, глаза горят жгучей ненавистью.
"За что?" — Спросил бы ты, но тогда не знал латыни.
Латынь ты выучил позже.
С тех пор всякий раз когда нужно было представить римского солдата, тебе приходило в голову лицо этого юнца.
Лицо, которое ты сейчас увидел вновь рядом с патрицией! Теперь он старше. Заматерел, окреп, как-то задубел. Но это он! Он!
Один из гребцов что-то спросил у юнца, по милости которого ты оказался в рабстве. Сам вопрос утонул в биении крови в висках. Осталось только имя.
"Архип"
"Господин Архип"
Ты вспоминаешь лагерь для военнопленных. Как вас гнали бичами, предварительно раздев на весеннем холоде догола. Архипа там уже не было, он служил в летучем отряде, а не в конвое. Были другие. Зрелые, но тоже злые. Они соскучились по дому за три года войны, и оттого творили с пленниками все, до чего могли додуматься — обливали ледяной водой, избивали, насиловали, периодически казнили одного или двух. Что из этого настигло тебя, знал лишь ты один.
Однажды, уже у самого Лимеса, вам построили в шеренгу, будто на парад.
— Август платит нам за каждую голову серебром.
Сказал командир, которого легионеры называли "трибун".
— Поэтому на юг пойдут только самые сильные. Те, кого можно продать дороже, чем за серебро. Головы остальных достанутся нам. Будете драться. Без оружия.
Против тебя поставили паренька из соседней деревни.
Ты знал его с детства.
Тебе предстояло забить его кулаками до смерти.
Или может ему забить тебя?
Тогда ты ещё не знал, что впереди тебя ждёт лучшая жизнь у господина Луция.
По правде, ты не знал, ждёт ли тебя хоть какая-то жизнь.
История X
Тамар
В отличие от Атаульфа, ты хорошо знала свой народ. В общем вас называли сарматами, но особенно на невольничьих рынках ценились твои соплеменники-аланы. Высокие, красивые, с пронзительным и в то же время сдержанным взглядом...
Вообще-то вы жили у Каспийского моря, далеко от римлян, которые чаще сталкивались с языгами или роксоланами — тоже сарматами, но куда менее красивыми. Однако, года четыре назад, что-то качнуло баланс сил и весь род резко рванул на запад. Возможно, слишком резко. Луций не раз жалел, что шестнадцатилетнюю девочку вождь не слишком спешил посвящать в детали международной ситуации в Прикаспийской степи. Сколько ценных сведений можно было получить!
Случилось как случилось. В 374 году сарматы появились в Армении, где им предложил убежище царь Пап. Армянин хотел опереться на ваш клан как на личную охрану, и, видит бескрайнее синее небо, видят духи твоих предков — тебе безумно шёл тот шёлковый наряд, в котором ты щеголяла при дворе...
Но царь поехал на переговоры с римлянами. Вас арестовали. Вы храбро бились, вывезли того, кто приютил вас. Но и тогда Пап оказался глуп, он пошёл на пир с римским полководцем Траяном.
Там погиб добрый царь Армении.
Там ты стала рабыней.
Ты досталась двум императорским агентам, им нравился твой характер, а может быть твоя задница — но к твоему удивлению, ни один не поспешил изнасиловать тебя. Ты была подарком, упакованным в цепи и тут же погружённым на корабль.
— Наш старый друг сейчас в Африке, уже два года.
Рассказывал один из твоих владельцев в пути.
— У него тяжёлая работа. Мы хотели бы поддержать его, понимаешь? Ничто так не поднимает боевой дух римлянина как горячая сарматка. Мы нарядим тебя египтянкой, намажем маслом, завернем в ковёр и подарим ему как, — здесь следовало неприличное слово, — Клеопатру.
И они это сделали.
Так ты и встретила Луция Цельса Альбина.
В первую же неделю ты поняла, что сможешь убежать.
Твой господин (как же непривычно это говорить, особенно на мерзком чужом языке — Mi Domine!) был очень важным, занятым человеком. Он вёл переговоры с какими-то местными вождями и не располагал свободным временем, чтобы слишком-то следить за сарматкой. Ты быстро узнала где конюшня, выбрала коня получше...
И однажды ночью шанс представился. Поднялась суматоха, какие-то темнокожие убивали римлян, римляне убивали темнокожих. Пора!
Есть лишь одна беда.
Ты абсолютно не знаешь где находится Африка, но по рассказам других рабов, с которыми ты изъяснялась на персидском или на ломаном греческом, догадываешься, что это буквально другой край мира. Даже если ты сможешь сбежать от Альбина — куда ты побежишь? Можно жить в пустыне среди берберов, но не будешь ли ты для них игрушкой, причём куда менее ценной, чем для Луция?
К тому же тебе рассказали, что беглых рабов наказывают очень строго, если ловят. Мужчины отправляются на рудники. Женщины — в бордель.
Разве ты не способна на большее?
Может лучше показать Альбину, что ты куда ценнее, чем просто экзотическая шлюшка?
История XI
Иосиф
Ты хорошо помнишь 365 год.
Год, когда Римская Империя впервые ощутимо пришла к тебе домой. Август Валентиниан тогда наводил порядок и дал префекту Рима, Вивенцию, приказ наладить продовольственное снабжение Города. Тот же послал к тебе, ещё юнцу, человека именем Проб, мрачного и многими злодействами известного.
— Каждый человек служит Империи как может, и несомненно род Сайферов не исключение. Никто в Риме не посягает на права вашей герусии, не преследует вас. Вас уважают как граждан Рима. Но иные сомневаются в том, что вы так уж верны. На улицах плачут люди, пущенные вашим грабельством по миру. Вот почему вам необходимо развеять эти сомнения. Всё, что нужно... Регулярно выплачивать определённую сумму в городскую казну сверх того, что платили ранее. Времена нынче тяжёлые.
Так ты впервые узнал, что богатство ещё не означает власть, а вот власть всегда означает богатство.
История XII
Регул
Вольноотпущенники или "либертины" представляли собой особую категорию римского общества. Свободные, но не вполне. И всё же уже не рабы. Твоим господином был языческий жрец храма Асклепия по имени Сервий Агорий. Именно при нем ты впервые приобщился к искусству исцеления, научившись правильно приноситься жертвы богу медицины. Многие больные, впрочем, не ограничивались одними лишь молитвами, настойчиво упрашивая жреца посоветовать, как им лечить своих больных родичей? Эти советы были твоей школой.
Перелом в жизни наступил в 365 году с мятежом Прокопия. Этот узурпатор всецело опирался на поддержку язычников, и желал расположить к себе скорее бедноту чем знать. Вот почему как Август, он массово начал освобождать рабов, набирать их в отряды, получившие название "когорт либертинов".
В лице Прокопия к тебе пришла свобода. Но свобода коварна. По законам Империи, вольноотпущенник, не проявляющий должного уважения к новому господину, возвращается в рабство. К тому же если Прокопия свергнут, твой господин мог обратиться к тому, кто придёт ему на смену, с просьбой признать твоё освобождение тираном и узурпатором совершенно незаконным!
За свободу стоит бороться.
Но как?!
История XIII
Медведь
Аспург угрюмо стоит в окружении пары солдат. Он хорошо одет, на нем нет цепей, с ним обращаются уважительно, и всё же его статус разительно отличается от статуса всех, включая рабов. Он — та разменная монета, которую Империя могла использовать против степняков. Хунну или сарматы — не всё ли равно? Главное, он "один из тех".
В каком-то смысле они правы.
Или просто таков рок тринадцатого воина — вечный козёл отпущения.
Одно несомненно – бескрайнее синее небо сбережёт степняка. Всегда берегло.
-
"Градус пафоса будет ниже", сказал он, "будет круто", сказал он... и не соврал) По крайней мере по второму пункту. А так-то пафоса хватает пока, просто он такой, исторический) Впрочем, кто сказал, что это плохо? Это неплохо, учитывая то, как круто всё описано. Плохо будет, если опять у лучника-чемпиона будет 1 нищастный переброс на стрельбу из лука, хехе.
-
Невероятная проработка истории, лаконичный, но очень приятный стиль, в общем - начало предвещает прекрасный модуль!
-
Мне и правда понравилось
-
Хорошие вступительные истории, особо интересно связаны судьбы Архипа и Атаульфа.
-
Зачиталась!
|
|
|
|
|
|
|
"— Аля хочет на войну, — вдруг потребовала Аля и, несмотря на все уговоры, начала плакать.
— Война далеко, — говорит старик.
— Аля хочет далеко.
— Аля еще маленькая, — говорит старик.
— Аля большая, Аля хочет на войну.
— Война спит, — говорит старик.
— Война спит, — шепотом повторяет Аля и, приложив к губам пальчик, делает испуганное лицо и уже не плачет. — Т-и-и-ише, война спит, мячик спит, кукла спит.
...
«Война спит», — вспомнил Матиуш слова смотрителя маяка.
Война спит, но в любой день может проснуться. (с)
– "Януш Корчак: Матиуш на необитаемом острове"
Говорят, война никогда не меняется... Но это всего лишь красивая фраза, дешевое упрощение невообразимо сложных явлений. В действительности каждая из войн есть уникальный калейдоскоп подвигов и кошмаров, надежд и разочарований, верности и предательства, никогда не дающий двух одинаковых картинок. Проходят годы и до неузнаваемости изменяется стратегия и тактика войн. Там, где в прошлом главной заботой было вывести на поле боя как можно больше закованных в железо всадников и удержать их боевой дух на высоте, теперь рычат моторы и ветвятся логистические схемы, рассчитывающие потребности огромных фронтов в тысячах тонн сотен наименований грузов. Города подвергаются ужасающим бомбардировкам, чтобы лишить вражеские фабрики рабочих рук и чтобы снаряды с этих фабрик не попали на фронт - кому бы прежде такое пришло в голову? Разве что блаженному Иоанну среди видений его "Апокалипсиса". Война изменилась - и тем больше растерянности она вызывает у человека, которому, быть может, понятнее и проще было бы скакать на коне навстречу врагу с мечом в руках и знаменем впереди.
Оставленная этой войной воронка в душе есть у каждого, кто ее пережил, а не просто прочитал сухими строчками в газете или энциклопедии. Вцепилась война в Бойчева, не давая ему спокойного сна и неизменно догоняя летучими ночными кошмарами, где бы он ни прятался от неё - и только в спрятанной от людей землянке под пологом старого леса, куда более древнего чем даже сама Руритания, он нашёл убежище и покой в одиночестве. Покой недолгий и полный предчувствия скорой грозы, ведь над страной вновь нависла угроза войны - но каждый из этих дней без кошмаров восполнял Бойчеву силы, которых вскоре потребуется очень немало, ведь однажды на его землянку наткнутся юнцы-партизаны из разгромленного отряда и Круму будет суждено стать для этих растерянных вчерашних детей командиром - или, как его будут называть они сами, "батей". И тогда Бойчев найдет в себе силы взглянуть в глаза своему страху и не убояться его.
После переворота многие, включая доктора Левандовского и маленькую медсестру Дю Маре, решили, что пришли последние времена и настало время искать иного пристанища - и Старый и Новый Свет наводнили руританские эмигранты всех мастей и политических убеждений, включая даже и неожиданных коммунистов, которые не вписались в "линию партии" при Фёдорове в отличие от осторожного и прозорливого фон Готта, вовремя "сменившего флаги". Судьбы их складывались по-разному, как и в былое время, когда все они еще были гражданами одной страны, пусть и обреченной на раскол и междоусобицу. Некоторые угодили из огня да в полымя, попав под каток репрессий на Востоке, где железной рукой "выпалывали" любые намеки на возможных пособников будущему врагу, или на Западе, где различные "фюреры" возбужденно вещали с трибун о чистоте расы и безжалостной борьбе с "вредителями". Добравшимся до Нового Света предстояло пробиться сквозь толпы безработных и уцелеть в борьбе за место под солнцем, ведь их "птичьи права" эмигрантов лишь усугубляли и без того низкие шансы заработать себе на жизнь при всеобщем экономическом кризисе. Но по иронии судьбы именно страшный военный опыт помог некоторым из них в мирной жизни, ведь повидавший сотни смертей и спасший сотни раненных врач везде найдет себе работу - как нашли её в конце концов Левандовский в Нью-Йорке и Дю Маре на маленьком острове Гернси (где саму Лидию перед самой войной отыщет пропавший и, по слухам, расстрелянный руританскими "службами" Готт - но это и в самом деле уже совсем другая история).
Нашёл свое место под красным знаменем новой Руритании Депфауш, ставший жестче и подозрительней в огне гражданской войны - именно такие люди были нужны Фёдорову для "работы" опасной и грязной, но необходимой для будущих поколений. Казимир стал настоящей грозой шпионов и саботажников, а его послужной список был столь внушительным, что сам "товарищ Фёдоров" неоднократно отмечал заслуги комиссара и неизменно закрывал глаза на доносы о маленьких странностях Депфауша вроде разговоров с воображаемыми людьми в одиночестве. Возможно, Казимир всё-таки сошел с ума - но его безумие органично вписалось во всеобщее помешательство мира и потерялось на фоне того, что вскоре начало твориться в Европе и по всему миру. Когда в Руританию придут нацисты, Депфауша будут несколько раз объявлять мертвым, но так и не сумеют доказать этот факт, а после войны в 1958-м году один из делегатов международного съезда в Москве перегреется на летнем солнышке и в бреду будет по-венгерски уверять докторов, что встретил на бывших Патриарших, а ныне Пионерских Прудах старика Казимира из Руритании - но никаких подтверждений тому не получит и отправится домой в Будапешт с легким стыдом и в растерянности.
Вспоминали ли они о "полковнике Яне", хрупкой женщине, что тянула лямку армейской службы получше многих мужчин? Или о Карштайне, патриоте республики, палец которого нажал на спусковой крючок офицерского револьвера, оборвавшего жизнь Янины в скоротечном бою? Может быть кто-то помнил про фаталистичного Гольдмана, жившего будто бы в полусне и с беззаботной лихостью принимавшего роковые решения, одно из которых привело к гибели Карштайна, а другое поставило самого Гольдмана на прицельную линию винтовки Бойчева? Эти трое навсегда остались в туманах памяти остальных, продолжая вести странное призрачное существование до тех пор, пока живы те, кто их помнил. И порой заставляя выживших разглядывать свои морщины и седину в зеркале, сравнивая себя с теми, кто навсегда остался молодым в одна тысяча девятьсот тридцатом году.
"Эта война положит конец всем войнам. И следующая, конечно же, тоже" – мрачно шутил один человек, намекая на то, что конца и края им не видать. Видно, такова уж человеческая натура, что не позволяет мирно уживаться с себе подобными и кружит голову уверенностью в том, что именно твое дело правое, а враг будет разбит с легкостью, как побивается крапива палкой заигравшегося мальчишки. Но всё оказывается иначе, нежели в воображении. Война - не волшебное царство, выдуманное сочинителем сказок специально для совершения подвигов славным героем, а всего лишь часть жизни и такая же сумбурная и пугающая, как и сама жизнь. Война состоит из бесконечной скуки, тоски по дому, горечи, растерянности и страданий, среди которых лишь изредка брезжит надежда на победу и возвращение назад - но даже вернувшиеся осознают, что были обмануты собственными ожиданиями, ведь вернуться назад так, как они это себе представляли, невозможно, недостижимо. Вряд ли они захотят и сумеют говорить об этом с теми, кому позже предстоит пройти через свою собственную войну и тоже навсегда измениться до неузнаваемости, повторяя путь предшественников. Может быть когда-нибудь другие люди другого сорта, с иными мыслями в голове, иными стремлениями, сумеют найти выход из этого круга и все народы на свете заживут мирно и счастливо, как это изображено художником на мозаиках Дворца Съездов в Стрельсау...
Но до тех пор эти железные жернова будут вращаться еще очень долго и перемелют множество судеб. Небо над Дворцом Съездов будет черным от дыма пожарищ и судьба маленькой Руритании покажется лишь вступлением перед намного более страшными событиями, ожидающими человечество, венцом которых станут чудовищные грибы, вырастающие над сметенными ударной волной городами. Война вновь уснет, скованная усилиями дипломатов, волей народов и страхом политиков перед новым оружием. Её пламя ненадолго угаснет, чтобы вновь вспыхивать тут и там, горя локальными войнами по всему земному шару, рассыпая искры вражды и превращая в пепел целые страны и отдельные судьбы. Её угли спрятаны глубоко и тлеют долго.
Война спит, но в любой день может проснуться.
-
Спасибо за игру!
-
Проникновенный пост.
Спасибо большое за игру, это был интересный опыт и с удовольствием повторю его вновь.
-
Вот теперь точно спасибо за игру!;)
-
Во мраке далёкого будущего есть только война!
-
Спасибо за интересную игру.
-
Спасибо за игру
|
Мечты. Именно они стали непозволительной роскошью во время войны.
Да и те сократились до обычных потребностей – в тепле, еде, простом человеческом общении.
И всё же в те редкие минуты, когда Лидия оставалась одна и сон не отнимал ее у действительности, она позволяла себе украдкой мечтать: о том, как снова будет учиться в институте и станет врачом, о доме, который наконец сможет назвать своим, о стране, где наконец будет тихо по ночам и спокойно днём.
Иногда представляла, будто войны не было вовсе, все живы, и гладила в задумчивости краешек последнего письма Янины. Такие мечты жуткой фантомной болью отдавались в сердце и Лидия ругала себя, что вновь им поддалась, но письмо носить при себе не переставала.
И уж вовсе никогда маленькая медсестра, повидавшая сотни смертей, не позволяла себе мечтать о своей собственной семье, понимая, что больше не сможет пройти через ужас потери. Лишь изредка ей снились странные сны, в которых она вновь и вновь входила в палату главнокомандующего Готта и веселым голосом говорила одну и ту же фразу «Что почитать вам нынче, господин Готт?». После этих снов Лидия обычно бывала в особенном расположении духа и грустно улыбалась, глядя куда-то в небо или вдаль, где предположительно, по ее соображениям, мог находиться герой ее сна.
Пика своей бессмысленности война достигла именно после завершения. Окончательно рухнули мечты о том, чтобы учиться в Руритании, особенно жителям с таким прошлым и происхождением, как у Лидии. Госпиталь, который, изрядно претерпев, вновь стал поместьем, вскоре оказался в руках коммунистов, превративших его в одно из многочисленных своих гнезд. Однако Лидии не было доподлинно известно, что с ним сталось. К тому времени она уже покинула страну, за которую отчаянно болело ее сердце и где она оставила всё, что любила, вдобавок потеряв всякую связь с теми, кто бок о бок трудился с ней в госпитале.
Разыскав родных во Франции, а затем и в Великобритании, она устроилась на работу в больнице в Гернси, маленьком островке в самом центре пролива Ла-Манш.
Казалось, что жизнь налаживается: ничто не тревожило покой граждан, самым страшным случаем в больнице был фермер, угодивший спьяну в молотилку, и лишившийся руки, прошлое Лидии никого не интересовало и она даже стала ходить в местный клуб на танцы, исключительно из любви к живой музыке, по которой изголодалась в дни войны.
Спустя десять лет маленький Гернси с маленьким хирургом Лидией на борту на долгих пять лет поглотит оккупация. Все, кто не будет эвакуирован, станут узниками в окружении мин и колючей проволоки, протянутыми вдоль всей береговой линии острова, и у Дю Маре снова прибавится работы.
Но это уже совсем другая история.
-
Мой серебряный век,
Оказавшийся веком свинцовым,
Не почил навсегда
В недописанных пыльных томах.
Брызнув кровью по серым
Суконным солдатским обновам,
Он меня окрестил,
И штандартом повис в небесах.
-
Кажется, эта история ближе всего к понятию "всё было хорошо." Спасибо большое за хорошую историю.
-
После таких игр действительно бываешь в особенном расположении духа.
Спасибо за игру.
|
-
И никого не стало...
-
Это безумно вдохновляющий стих, затрагивающий эмоции. Респект огромный твоим творческим порывам и навыкам.
Тринадцать человек попали в темноту
Один из них направил очи в пустоту
Был тут же сожран крысами на месте
Всего двенадцать их осталось вместе
Двенадцать человек решили разделиться
Один решил прилечь,немножечко забыться
Но подлый враг сожрал его
Итог - одиннадцать всего
Решив проверить тьму в подвале
Вперёд пошла, когда не ждали,
Забыв все хорошенько взвесить
В итоге их осталось десять
Десять человек вновь соединились
И орку дать отпор договорились
Но сложно нам в успех поверить
Один бросок и их осталось девять
|
Копыта лошади звонко цокают по устланной густым слоем золотистой листвы мощёной алее. По обе стороны возвышаются голые кроны высоких клёнов, сквозь раскидистые ветви которых виднеется полотно ярко-синего безмятежного неба. Неторопливой рысью конь скачет вперёд, и каждый шаг лошади вздымает вихрями листву позади.
Сезон дождей завершился. Как это часто бывает, на смену ливням пришла прощальная неделя золотой осени, что предвещает совсем скорое наступление первых заморозков. Почти три недели назад группа наёмников пересекла условную линию границы между Сероземьем и Третогором. Вечером того же дня они добрались до Риверспорта.
Артур натягивает поводья, осаживая своенравного жеребца. Вдыхает полной грудью холодный воздух, в котором уже чувствуется дыхание приближающейся зимы.
Они простились с Кельтом за сутки перед границей. На утро, после ночного привала, северянин объявил, что здесь дороги расходятся. Он возвращается в центральное Сероземье, ему нечего делать в местах, столь сильно пронизанных цепями цивилизации.
Объявив о своём решении, охотник подошёл к Артуру.
– Благодаря нам в мире стало на одно чудовище меньше, – произнёс он тогда, задумчиво смотря в сторону бескрайних просторов бесконечного Сероземья. – Если мы, северяне, что-то и уважаем – то это искренность и воинскую отвагу. Я редко ошибаюсь в выборе жертвы, но благодарен Каль за то, что ты остановил меня тем вечером, третогорец.
Кельт усмехнулся, качнув задумчиво головой.
– Да сопутствуют тебе на дорогах удача, – с этими словами он протянул ладонь Артуру.
Поддавшись порыву, Массак пришпоривает лошадь, заставляя её сорваться с места и перейти на стремительный грациозный аллюр. Голые деревья проносятся мимо, сливаясь друг с другом, свирепый северный ветер дует прямо в лицо.
В Риверспорте отряд распрощался и с Кейрой. Её путь лежал отнюдь не на север, ноксианку тянуло к сердцу Третогора, в столицу. Даже не подавая виду, она продолжала втайне скучать по роскоши, изысканной пище и столь идущим ей платьям из безумно дорого чёрного шёлка. Отчего-то у Артура не возникло ни малейших сомнений в том, что Кейра найдёт способ обустроиться в Третогоре.
Прощание с ней выдалось коротким и смазанным. В улыбке девушки было больше затаённой грусти, чем неизменной саркастичной иронии. Карие глаза вспыхнули золотом на прощание, словно сожалея о возможностях, что оказались упущены. Приблизившись, она шепнула напоследок всего одну короткую фразу:
– Передай Терри мои соболезнования.
Она не ошиблась. Не ошибся Забытый, из всех трюков которого этот оказался наиболее гнусным. Артур замечал на лице Терри тени смутного беспокойства на протяжении всей дороги, и тени становился тем глубже, чем ближе отряд подбирался к границе. Остановка в родной деревне Уоллеса, что раскинулась на пути к фамильному поместью Массака вышла особенно неприятной.
Джульетта умерла полгода назад. Последние шесть месяцев Терри продолжал скитаться по Сероземью, рассказывая о ней почти каждому встречному, в то время как жизнь девушки уже давно унесло поразившее весной Третогор поветрие мора. Она действительно ждала его, хранила подаренное на прощанье кольцо, отрицала все вести, что приносили возвращающиеся из Сероземья солдаты.
Артур оставил Уоллеса в доме престарелой плачущей от радости матери в смешанных чувствах. Со стороны могло показаться, что Терри смирился с утратой возлюбленной. Но командир видел в глубине его глаз огоньки той самой решимости. В ответ на вопрос, что теперь он собирается делать, тот пожал плечами и невесело ухмыльнулся.
– Поговаривают, что ноксианцы собираются повторить вторжение, как только сойдут снега, – ответил тем вечером Терри, поспешив сменить тему сразу же после.
Последним от отряда откололся Лоррейн. Сказал, что собирается заехать домой, после чего почти наверняка двинет прямо в столицу, чтобы вступить в ряды городской стражи. С навыками и персональными качествами Эда не приходится сомневаться, что очень скоро он станет сержантом и, со временем, почти обязан дослужиться до капитана. Старый друг крепко обнял Артура на прощание, пообещав при случае навестить, но после его ухода осталось лёгкое чувство натянутой недосказанности. Командиру казалось, что Эд так и не смог в полной мере простить ему Лину.
Конь весело мчится по укутанной слоем опавших золотых листьев аллее. Там, впереди, так хорошо знакомый Артуру поворот – стоит преодолеть его, и с холма откроется удивительный вид на отеческое поместье. Когда он впервые вернулся сюда вместе с Линой неделю назад, ни слуги, ни вышедший навстречу брат, его не узнали. Сына первым признал отец, после на шею ему бросилась рыдающая от радости мать.
Пришлось потратить целый вечер на то, чтобы объясниться со всеми.
В общих словах пояснить, как вышло, что он возвращался так долго.
В личной беседе донести до отца, кто такая Лина и почему она должна здесь остаться.
Это оказалось непросто. Столько времени и столько событий, но здесь, дома, за эти полтора года не изменилось практически ничего.
Изменился сам Артур. Сбывались его худшие опасения – тонкие слои опаски, непонимания, недосказанности, всё это и даже больше начинало выплывать на поверхность после первоначальной радости встречи. Отец понимал чувства Артура, но не мог понять, как его сын может всерьёз вознамериться связать свою жизнь с безродной дикаркой.
Положение спасла сама Лина. Её природное обаяние, яркий пытливый ум, искренняя непосредственность и совершенно очаровательная харизма. Она с удовольствием училась быть леди, она совершенно очаровала братьев, мать и, кажется, почти растопила предубеждённость отца. Глядя на неё, с восхитительной непосредственностью шёпотом уточняющую у Артура назначение тех или иных столовых приборов, Массак снова и снова убеждался, что сделал правильный выбор.
Конь преодолевает знаменательный поворот, и Артур снова осаживает его, любуясь раскинувшимся в низине имением. Остатки ноксианского золота определённо пошли на пользу поместью, став тем живительным глотком свежего воздуха, которого отцовскому хозяйству так не хватало. Массак смотрит на величественный родовой особняк, на строящийся в отдалении новый амбар, который отец всерьёз вознамерился закончить до первого снега, на небольшой живописным пруд, по поверхности которого медленно и величественно рассекают ещё не улетевшие на зимовку последние лебеди. На берегу, около старинного мощёного пирса, он замечает узнаваемую даже на таком расстоянии фигурку в бирюзовой накидке.
Почти каждую ночь Лина просыпается от одного и того же кошмара со сдавленный вскриком. Насколько может судить Артур, эти приступы становятся реже. Насколько жизнерадостна и безмятежна девушка днём, настолько же беспомощна, затравлена и испугана она по ночам.
Когда-нибудь это пройдёт. Она пережила многое, и даже сам Массак иногда вздрагивает во сне, снова и снова возвращаясь к моменту решающего поединка с Ареем. Он задыхается, чувствует стальную хватку неминуемой смерти на горле, видит преисполненные ненавистью горящие во мраке глаза. Он просыпается, чувствуя голову дремлющей Лины у себя на груди. Знает, что это тоже пройдёт.
Рука Артура скользит в карман плаща, извлекая оттуда приобретённый в городе этим утром предмет. Несколько секунд он вертит кольцо, любуясь, как переливается и мерцает полированная золотая поверхность на солнце.
Решительно возвращая кольцо в карман, сэр Артур Массак пришпоривает лошадь и несётся вниз по прямой дороге со склона. Быть может, он сделает это прямо сегодня. Быть может, к концу недели. Но точно сделает. Скорее рано, чем поздно.
-
Спасибо за игру!
-
Захватывающая и динамичная история. Мощная, и при этом читающаяся на одном дыхании. Шикарные боевые сцены. Интригующие выборы. Бессчетное число раз возникал вопрос "что было бы, если?.." - судьбоносные повороты казались возможны едва ли не в каждом посте.
Ну и неписи просто прекрасны, все до единого)))
-
Турбоплюс за игру в целом. И тут я, конечно, не просто ставлю плюс, я делаю это с уважением.
Ну вообще ты в курсе, да. Отличная игра, отличные персонажи, отличные посты, проскакал с вами все Темноводье за пару дней. Шикарный модуль, просто снимаю шляпу, на сцену летят платки, букеты и мокрые трусики.
МОЩЬ. СУРОВ. ОТЕЦ.
|
|
Стыд и позор.
Стыд и позор - Лидию как школьницу выпроводили из штаба.
С красными щеками, не видя, куда идет, сжав в потной ладони ручку старого крохотного чемоданчика, Лидия пробиралась по коридору, воображая, как вернётся обратно в госпиталь, где со всеми уже распрощалась.
Янина должна была замолвить о ней словечко, но даже это не помогло бы. Вглядываясь в пожелтевший грязный листок с какими-то цифрами, командующий Готт, серый лицом, с ввалившимися от усталости глазами, даже не взглянул на ее рекомендации. На нее взглянул, а на рекомендации - нет.
- Вам еще детей рожать, - самое обидное, что слышала Лидия в своей жизни. В таком-то вот контексте, когда война, когда будущее зыбко, ничего за душой нет, а ее отправляют обратно - рожать. Стыд и позор. Кажется, она ничего не ответила. Кивнула и вышла.
Еще хуже, Лидия! Еще хуже! Надо было сказать также смело и уверенно, как перед зеркалом репетировала. А ты кивнула и вышла.
Просто Янина ушла на фронт, а отец месяц, как скончался. К счастью, от старости. К счастью, во сне. Ничто, кроме их крошечного госпиталя, не держало ее в их опустевшем имении. Да и тот постоянно напоминал ей о былых буднях. Лидия решилась сбежать, да не куда-то, а на войну.
Сейчас, в дни сражений, те предвоенные будни казались ей едва ли не каникулами. Тогда хватало еды, теплых вещей, люди улыбались, даже праздновали Рождество, редкие пациенты быстро шли на поправку, был жив отец. А что сейчас?...
Спустя три дня после ее позорного возвращения стали пребывать раненые. Пришлось запросить подмогу из ближайших поселений. Сами они не справлялись. Теперь Лидия звалась старшей медсестрой и благодарила главнокомандующего Готта за дальновидность. Видит Бог, без ее четких указаний, поддержки и умения достать всё необходимое, даже в самой безвыходной ситуации, госпиталь, который занял вскоре весь дом целиком, с трудом продолжал бы существовать.
Каждый день, совершая обход, Лидия украдкой облегченно вздыхала - Янины среди них не было, а больше родных у нее и не осталось. В кармашке белоснежной формы покоился листок, Лидия носила его при себе, будто икону. "Здравствуй" говорила сестра знакомым почерком. "Здравствуй" отвечала одними губами Лидия и улыбалась. Так начинался каждый ее день.
Вскоре поблагодарить Готта ей посчастливилось лично. Как всякого командующего, его расположили в отдельной комнате, бывшей спальне для гостей, если Лидия помнила верно.
Контузия, вражеской пулей прошитое насквозь плечо: с первого взгляда понятно, жить будет.
Лидия лично заботилась о раненом, слушала, как он бредил первые дни, выкрикивая цифры и имена, кормила с ложечки и меняла повязки. Ничего необычного. Разве что когда выдавалась минутка, она приходила проведать господина Готта просто так, делая вид, что нужно мерить температуру или проветрить комнату, почитать или написать под диктовку письмо, если требуется. Лидия подолгу вглядывалось в бледное уставшее лицо, проверяя, помнит ли он ее, видит ли, что она пригодилась тут, а не на фронте. Про детей так и не осмелилась напомнить, а зря - юмора в те дни весьма не хватало.
Лишь на одни-единственные сутки ее полностью заменила сестра Мария. В то злополучное утро Лидия сказала "Здравствуй" совсем иному письму - безобразной похоронке, опоздавшей на неделю. Подумать только, целых семь дней она здоровалась с Яниной, а та тем временем покоилась в земле. Лидия не смогла оправиться от новости, легла без сил на свой потрепанный топчан в так называемой ординаторской, под которую приспособили большую столовую, и пролежала так, глядя сухими глазами в потолок, целые сутки, отказываясь от еды. На следующее утро она, как ни в чем не бывало, поднялась и приступила к работе.
Раненых будто бы стало еще больше. Стали заканчиваться припасы, урезали пайки даже врачебному составу, постепенно перестало хватать даже дров и госпиталь снова сосредоточился в одной половине дома. От холода и недоедания умерло три медсестры и восемнадцать раненых. Лидия стала совсем прозрачной, иногда теряла сознание от усталости и улыбалась только, вспоминая слова Готта "вам еще детей рожать" (где уж тут рожать теперь...), да теплое "Здравствуй", что по-прежнему грело ее даже в промозглой столовой-ординаторской, которую перестали отапливать из экономии.
Спасение пришло неожиданно. Командующий Готт, благополучно выздоровевший, сделал госпиталю подношение, сам не осознавая, что продлил жизнь не только маленькой старшей медсестре, смотревшей на него добрыми печальными глазами, но и всему заведению в целом. На подмогу, по его рекомендации, приехали еще двое врачей, завезли медикаменты, бинты, дрова, пищу и даже теплую одежду.
Лидия, несмотря на потрясения, которые преподнесла ей на окровавленном блюде война, немного расправила худенькие плечи, и с кроткой улыбкой продолжила делать то, что умела лучше всего - помогать людям и верить в них.
-
Проникновенно
-
Пост прекрасен каждой строчкой, и мрачен, как грозовое небо.
и с кроткой улыбкой продолжила делать то, что умела лучше всего - помогать людям и верить в них
Но все-таки и во тьме гражданской войны есть место свету и надежде.
|
-
Печально осознавать, что командование берут на себя те, кто и до войны были хозяевами жизни. Страшно идти на смерть по приказу тех, кто попал в штаб благодаря деньгам и связям
Истинно так! Да и в принципе пост хорош.
-
Спасибо за правильное решение
|
Новая ночь опустилась на истерзанную войной Руританию, скрывая своим пологом бедствия и разруху дня. Сегодня был очередной бой за переправу, не принесший ни одной стороне ничего, кроме новых потерь, и теперь вряд ли кто-то решится возобновить столкновения при серебристом свете луны. Усталые солдаты вповалку спят в окопах, и только караульные зорко вглядываются во тьму.
Не спят и в неглубокой холодной землянке рядом с цепью окопов, что стоит на скате высокого берега неподалеку от помнящей еще оттоманские войны старой ольхи. При колышущемся неверном свете керосинки на пустом снарядном ящике сидит осунувшаяся, бледная капитан Вронка-Влодарска, грызущая в задумчивости угольный карандаш.
На лежащем на офицерском планшете мятом листочке в клеточку она пишет весточку родным: ведь они – это единственное, что связывает ее с довоенным прошлым. Пока что на бумаге выведены только простые и понятные слова: «Здравствуй». Начало положено, а вот о чем говорить дальше? Об одном нельзя сказать, о другом не рассказать невозможно, но это причинит боль близким.
«У меня все опять по-прежнему, тянутся бесконечные дни боев за никому не знакомые деревни. Сейчас сидим в обороне, на талый вешний снег все равно заливает землянку и окопы. Винтовку нынче я от себя дальше, чем на расстояние вытянутой руки не убираю: ночные атаки нечасты, но лучше уж быть к ним готовой. От попытки прорыва или взятия языка не застрахован ни один участок, и моя артиллерийская позиция тоже. Вечером на позицию опускается молочный туман, укутывает серостью серые фигуры и серые деревья и все погружается в вялое ожидание утра. Я жива и не ранена, и даже, слава Богу, не заболела, хотя многие из моих людей слегли. Вот и все вроде, до свидания».
Женщина с досады отбросила карандаш, воткнувшийся в мягкий земляной пол, и закрыла лицо руками. Господи, какую чушь она с устатку несет – словно из лесу точно вышла. Письмо вроде и обычное, простыми словами написанное, а сразу видно – какое-то нервное. Сейчас прилечь бы на часок-другой – ведь всю ночь не спала. Но нельзя: еще слишком много дел осталось. А стрелки на наручных часах с треснувшим циферблатом уже за полночь перевалили и неумолимо движутся к рассвету.
Не клеятся что-то буквы, не ложатся мысли на письмо в этой туманной ненастной ночи. Слишком далеко война увела ее от той, прежней Янины, мечтавшей развеять скуку хоть какой-то войной. Не выходит весточкой обмануть ни себя, ни близких.
Скривившись, усталая женщина с посеревшим лицом и большими, темными кругами под глазами отложила листок в сторону, бросив тщетные попытки выразить на бумаге хоть что-то. Меж клеточек не было ничего, кроме первого слова «Здравствуй».
Янина с ужасом понимала, как она переменилась за время войны и внутренне, и в своем отношении к происходящему. Да и внешне, как выяснилось, никакого шика и лоска на фронте и быть не могло – словно вернулись дни Великой войны, пускай куда меньшие по масштабу, но куда как более гротескные по содержимому. А ведь какая восторженная эйфория была в первые дни до всеобщего вооруженного выступления и в первую неделю после него! Тогда чувства и эмоции и вправду отключили разум, и не только у нее, а у всей страны.
Разработка плана выступления, участие в обсуждении списков лояльных преступному режиму лиц, которых следовало арестовать. Праведный гнев от убийства на улице средь бела дня подпоручика Брашича, что в ночь до того поднимал здравицы за Фердинанда и пил на погибель республиканцам. Агитация среди солдат. Сведения о том, что рота 5-го полка отказалась присоединяться к выступлению. Штурм казарм и первая перестрелка. Первые погибшие. Кровь на руках и на лице – не своя. Ее приказ подвести орудия и прямой наводкой расстрелять укрепившегося врага. Руины казармы и чья-то искривленная рука с застывшими в неестественном положении пальцами, торчащая из-под обломков как знак капитуляции. Приказ о расстреле называвших себя республиканским ополчением бандитов, что стреляли в ее людей. Когда люди валятся на землю, как снопы, сложно представить, что они несколько секунд назад жили, дышали и надеялись – да и не хочется.
Суматоха первого боя с армией неприятеля. Суета, стрельба в белый свет в лучшем случае в направлении врага и стремительное отступление обеих колонн, каждая из которых рапортовала о своей победе. Долгие, изнуряющие марши, в которых артиллеристам ничуть не проще, чем пехоте. Хочется только две вещи: пожрать и поспать, но и то, и другое пока что достижимо не более, чем звезда на небе. Вечная нехватка патронов и снарядов, когда лучшим интендантом становится враг. Паника при первом авианалете. То, что в штабах именуют ретирадой – на деле банальное отступление. Две пушки пришлось бросить, с-сволочи! Артобстрел деревни, где засел враг. Победа? Победа – а потом просыпаешься в ночи от осознания того, сколько мирных жителей погибло из-за тех ублюдков, что засели в их домах. Жрать… Спать… У кого-то из солдат хватает еще сил на потрахаться, не спросясь о том у женщины. Подписывать приказ о расстреле своего еще тяжелее и противнее, чем противника. Но дисциплина-то должна быть! Это наша страна, это наш народ, которому надо помочь сорвать с шеи пиявок. Венгры – предатели! Но с ними мы поквитаемся после победы. На мародерство приходится закрывать глаза: иначе остается только питаться мерзлым прошлогодним картофелем. Уже плевать, кто в этом виноват: воюешь не за Его Величество и не против Республики, а ради мести за погибших товарищей и во имя того, чтобы все поскорей закончилось.
А завтра пора переходить в наступление… Наконец-то накормили. Говорят, что занятый «красными» берег выше, и там у них нет воды по щиколотку и вездесущих крыс. Ради одного этого стоит выбить тварей оттуда! Военный советник все рассказывает о пользе моторизации артиллерии – а где взять столько машин в Руритании? Хорошо хоть нашлись обученные лошади для переформирования батареи в условно-конную. Завтра надо воспользоваться этим и маневрировать, как грешнику на сковороде, и компенсировать нехватку стволов их быстрой передислокацией.
Сон все не идет, да и сколько его осталось, этого сна? Янина закуривает дешевый табак, который пахнет болотом и грязью. Раньше бы она на такой не польстилась бы – а теперь он сродни сокровищу. Выходит, пригнувшись, из землянки, и наконец распрямляет затекшую спину, ругаясь сквозь зубы лексиконом фельдфебеля. Дела подождут, а пока что стоит попробовать навестить кузину. Кто знает, суждено ли им встретить вместе не только сегодняшний рассвет, но и закат?
Став лицом на восток, откуда должно появиться из-за кромки леса солнце, офицер размашисто перекрестилась, но молитвы читать не стала. Только отстегнула от пояса флягу да сделала большой глоток, поморщившись – крепкий, з-зараза! Ну ладно, хватит мяться и вспоминать. Пора. Пригнувшись, она нырнула в тонкую нитку окопа, улыбнувшись короткой мысли: «Дай Боже, чтобы фамилия моего командира оказалась добрым знамением. С нами Готт – неплохой клич. Особенно на немецком».
-
Дай бог...
-
С нами Готт – неплохой клич.
О, да это же шикарно!
Как и листок с обнадеживающим "Здравствуй"
-
Очень душевно-проникновенго. Мне нравится как ты пишешь.
|
|
Вахтенного матроса, того, кто сидит выше всех и поэтому видит далеко-далеко, моряки по обыкновению называют "марсовым". Название Лимпо запомнила, но тайны возникновения этого слова так и не раскрыла. У Пиньинь была на этот счет своя догадка, согласно которой, если какой-нибудь незадачливый матрос решит свалиться оттуда вниз, прежде чем долететь и шмякнуться о палубу, он успеет выкрикнуть слово "марс". Тютелька в тютельку. Вот и назвали его поэтому. С мнением опытной летуньи Пиньинь можно было поспорить при желании, но Лимпо не стала, чтобы не огорчать малышку. А потом разговор как-то сам по себе перешел к другому, и тайна марса так и осталась тайной. Сейчас, впрочем, не об этом. Чуть выше линии горизонта по правому борту едва различимое белое пятнышко приближалось… Приближалось оно, конечно же, медленно, потому как замеченное с высоты вороньего гнезда, находилось очень далеко к юго-западу, а значит у Лимпо и Пиньинь должно было оставаться еще куча времени, чтобы успеть покушать, прогуляться, пообсуждать грядущее с капитаном и матросами и… Обзавестись шляпой. Да, да!
- Капитан, - обратилась девочка к своему собеседнику неожиданно ласковым голоском. Сразу стало понятно, что ей что-то понадобилось.
- А у Вас нету такой шляпы… Ну чтобы высокая… Моряцкая… - полурослица принялась показывать руками, какой высоты должна быть шляпа, и она действительно была высокая.
- …Помните сказку о приключениях мальчика, которого мудрый старый волшебник фей превратил в совсем крохотного? И как он потом сидел у каменного старика на голове? Нам с Пиньинь такая не помешала бы!
Довольная проявленной изобретательностью девочка выглядела в этот момент счастливо, улыбалась и приподняла носик.
- Потому что прятаться мы не хотим. Правда, Пиньинь? Это же пираты. Настоящие поганцы. Приключение! Только бы Пиньинь снова не пострадала, и, пожалуй, единственное место на корабле, за которое Лимпо была бы спокойна, не оглядываясь и не переживая каждую минуту, была бы ее собственная шляпа, как девочка и сказала.
Что касается корабля, то матросы любого судна обычно должны перед самым боем очистить верхнюю палубу от разнообразных лишних предметов. Курей, тяжелых и громоздких грузов и так далее. Чтобы не мешало им как следует суетиться, не загорелось и не разлеталось повсюду осколками. Полусролицы же, насколько Лимпо знала, в запрещенный список не входили. Тем более не входили феи.
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Спасибо вам обоим за диалог
-
Приятный пост)
-
Блин, хотел подловить на 250 плюсик, но проморгал.
Во, 251 будет!)
|
-
Спасибо вам обоим за диалог
-
Чего терять время, верно. Решительность- это полезное качество
-
За решительность. Брать быка за рога всегда непросто, а решить это сделать ещё сложнее. С Новым Годом!) Годом Быка, кстати)))
|
Вопросы Иджино и трактирщика были проигнорированы некоторыми членами отряда, поэтому Гудгерд решил удовлетворить их любопытство.
-Да, Иджино, погода скверная. Нас застал буран, но...- жрец приблизился к камину, грея руки у теплого очага, и решил сказать правду, ведь ложь, даже прикрытая благой целью, ни к чему хорошему не привела,- Но не это главное. Лазло и Алина это местные охотники, которые снабжали шкурами деревню и обеспепечивали ее выживание. Григорий просил отыскать их, а мы взялись помочь. К сожалению история получилась трагичной. Алина была оборотнем. На ее роду лежит проклятье, но это не мешало ей строить отношения с Лазло, до недавнего времени. После ссоры он напал на нее и, девушка, защищаясь, убила его. Потом мы смогли выследить оборотня, она атаковала и на нас, подумав, что мы тоже представляем для нее опасность,- Гудгерд размял холодные пальцы и сделал паузу, прежде чем продолжить,- Мы не хотели причинить ей вред. Нам удалось уговорить ее вернуться в Оршаное, мы убедили ее, что здесь ей помогут. Однако, по пути к травнице, нас перехватил бургомистр и обманом забрал Алину, обещая, что ее вылечат и помогут, а сам повесил несчастную без суда и следствия, едва мы вышли за порог его дома,- карлик повернулся спиной к очагу и окинул собравшихся взглядом,- Мы также встретили заблудившихся в лесу эльфов и указали им путь в Оршаное. Если они добрались, то могли бы стать новыми охотниками, у них это в крови, уж поверьте! А, если нет, судя по всему, эта зима станет для деревни весьма суровым испытанием,- дворф подошел к столу, за которым сидел Рон, и, скинув щит с молотом себе под ноги, устало плюхнулся рядом, не произнеся более ни слова.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Что же, у юного катара, а что бы там не брехала эта потная лощёная крыса, Эйден считал себя уже состоявшимся воином церкви, так вот, у катара было время подумать... Ночь в камере прошла беспокойно. Это был первый раз, когда он оказался в таком вот тесном узилище без всякой возможности выйти. Ему было душно... Не хватало тут воздуха.
Буря бушевала в душе героя. Меряя шагами свою темницу, он раз за разом прокручивал в голове все свои приключения в Стенсии... Злоключения, вернее сказать. Как сложно было поверить, что прошло всего две или три недели. Всего ничего, не так уж давно он бежал с караваном из родного Кессига... Прибыл в Трайбен, познакомился с Мартином и был представлен фон Торрену старшему. Брат и отец... Впрочем, юноша теперь опять сомневался в своей какой-то принадлежности к этому знатному роду. Мартин ошибся, должно быть... Напутал что-то.
Неважно..
Какой из него, Эйдена, аристократ?
С рожей немытой.
События повторялись снова и снова, лица мелькали. Мальчишка бубнил под свой длинный нос, ерошил грязные волосы, хмурил брови. Он очень устал, но сон взял лишь под самое утро... Свалившись на деревянную койку в углу, он провалился в какую-то глубокую тревожную яму... Снился Трафт, святой был сердит, зол даже, и Ульрика, прекрасная как никогда и белая как ночь. Происходило что-то неправильное, нехорошее.
Сон этот не принёс сил и отдохновения, лишь дурное предчувствие и головную боль.
Потому, известиям, которые принёс капитан, Эйден почти и не удивился.
Вчерашняя злость прошла, вроде бы. Отпустила пока. Юноша снова глядел на своего пленителя без особых эмоций. С грустью, может...
— Мы убили его вместе с Ульрикой. На Перевале... Она отвлекла его, а я несколько раз хорошо попал в него из своего арбалета.. — сухо проговорил он. Схватка с вампиром была только вчера, но теперь уже как-то выветрилась из памяти, как что-то давнее и неважное. —...Я уже говорил. Этот кровосос был слишком уверен в себе. И поплатился за это...
Прикрыв глаза, Эйден покачал головой и поджал узкие губы.
— Так как она умерла?! Что случилось?... — спросил неожиданно громко — ... Эта женщина - герой Стенсии! Она выжила в Данске, когда от него ничего осталось, спасала людей в Мордове и рисковала своей жизнью на стенах Шедоугрейнджа, защищая сраный городишко от нежити. А потом на равных с катарами прошла пол страны через леса и болота, чтобы избавить всех вас от обезумевшего некроманта! Сам святой Трафт избрал её своей вестницей...
Схватившись за голову, мальчишка ощерился всеми зубами, буравя негодяя бешеным взглядом. Сердце рвалось наружу, он закипал снова, силы вернулись. Если бы этот ублюдок не запер его тут на всю ночь, он был бы вместе с Ульрикой... И она была бы жива сейчас!
Убийца! Проклятый трусливый убийца...
— Я же просил дать ей лекаря! Ты! Вы все... Что вы за люди?! В какую дыру вы её затолкали? Укус вампира?! Да это не вампир её убил.. Это вы! Ты! И вся ваша бесова Стенсия... — Эйден чеканил слова, словно вбивая железные гвозди в крышку гроба.
Не своего ли?
|
Странное было чувство – вот так вновь окунуться в то, что составляло ее жизнь столько лет. Теплый свет, шумные голоса, в задних рядах кто-то крикнул «Тише там!», кто-то отругнулся и возникла стремительна невербальная дискуссия на тему искусства. Какая-то часть мозга фиксировала происходящее, но по большей части девушка и музыка вновь слились вместе. Как будто проснулась от странного сна, где она не пела о приключениях, а сама влезла в них по самые эти самые…
Это была иллюзия, но иллюзия приятная, вот так вернуться к нормальному (для разухабистого барда) образу жизни. Однако Ульрика не могла побороть беспокойство, чем там закончатся переговоры в башне. Рану на руке девушка тщательно залечила прежде всего, и не только потому, что та мешала бы играть… Так что Ульрика более-менее сосредоточилась на основной задаче – поработать над имиджем Баки.
Разогрев публику несколькими веселыми песнями, девушка перешла к основной теме. Песня была не слишком серьезной, тоже приправленной смехом. О парне из деревушки в глубине лесов, голенастом и вихрастом, то простоватом, то с хитрецой, который отправился в столицу, и стал оруженосцем отважного рыцаря. О том, как отважный оруженосец со своим бьющим без промаха арбалетом несколько раз спасал и катара, и всю командую. Ульрика в этих местах добавила юмора, мол, вот они рыцарь в блестящих латах, священник, ученый маг и сыщик отважно ввязываются в бой. И дело плохо, но тут, откуда ни возьмись, выскакивает хитрый оруженосец и клац-клац-клац, отстреливает всех врагов. И когда отважные герои сразили-таки злобного мага, но почти все полегли, верный Эйден отправился принести вещи погибшего рыцаря и историю о храбрости и горестях обратно, к семье павшего катара… Ульрика решила объезжать тему Данска и Мордова на кривой козе десятой дорогой, по личности мага прошлась иронически и без деталей. Сказано – злой колдун, значит злой колдун. Черная мантия, цыплячья шея, впалая грудь, бледная рожа. Ей нужно было не напугать, а вызвать улыбки. Но на последнем куплете мелодия, придерживаясь общей темы, стала плавней, более печальной. Юный Эйден, глотая слезы о павших друзьях, направлялся в сторону рассвета, рассказать родным павших о потере и героизме…
Когда отзвучали последние ноты, Ульрика приглушила струны. Внезапно на нее накатило, хотелось не то ,что расплакаться, завыть в голос от всего пережитого. Бард уронила голову на грудь, чтобы волосы упали на лицо и мысленно влепила себе изрядную пощечину. Это был священный закон цеха – представление должно продолжаться. Скрутило живот, за сценой пожар, в доме покойник, на улицах чума – пришла играть, так играй. И пальцы вновь вспорхнули над струнами, вызывая легкую, веселую мелодию, Ульрика легонько толкнула ногой мальчишку с конюшни, который сегодня аккомпанировал с бубном (то не в склад, то в лад), и музыка взметнулась, легкая, ритмичная, под которую хотелось танцевать.
Когда наступила пора исполнителю передохнуть и приложиться к кружке, девушка постаралась подъехать к хозяину с расспросами о здешних порядках. Мол, что за человек тут капитан, сильно ли суров, и что, кстати, за тема с женщинами, которым нельзя в башню.
-
...но тут, откуда ни возьмись, выскакивает хитрый оруженосец и клац-клац-клац, отстреливает всех врагов...
Угу, так и было...
-
Хорошее представление
|
Догадалась! Троекратное ура смекалке и находчивости полуросликов!!!Но кастрюлька со знаками восклицательными быстро перекипела, и к завтраку подали другие знаки - вопросительные. Яблони? Или так: яблони??? Но ведь яблонь на земле слишком много! Это одно из самых распространенных деревьев, что их сажает в своем саду каждый, кому не лень. Карамба! Может быть, еще ч...
- А-ай! - мыслительная веревочка Лимпо неожиданно оборвалась досадным падением, а потом получила пинка от кочек, хрустящего от ее перекатов гравия и огромного, поросшего мхом пня. Лимпо стукнулась обо все, что могла, и едва сосчитав уцелевшие косточки, поняла, что потерпела фиаско. Около часа она вгрызалась в скалы, ковыряя холодный гранит науки - науки взбираться по скользким глыбам, вбивать колышки и крепить веревку, однако продвинулась лишь на десять метров, а потом... Бамц! И вот она бьется спиной о пень, а на голову падает большая шишка. - Больно же!
Пожалуй, другой мог воскликнуть "Нашел!" Или какое-нибудь эльфийское "Эврика!" Но Лимпо только потерла голову в месте их встречи с шишкой. И внимательно посмотрела вверх.
- Ага! - сказала она сама себе. - Не получилось на скалы, попробую дерево. Всяко проще, хотя и не так далеко видно.
Однако впечатление это оказалось ложным. Поднялся ветер, и хитрое древо, неожиданно изогнув косматые ветви, слегка подтолкнуло Лимпо под попу. Шлепнуло, проще говоря. Девочка зашаталась, замахала руками, балансировала, балансировала и не выбалансировала. И снова обнаружила себя на земле. Благо, на этот раз обошлось без шишек. Мда... Что-то сегодня госпожа Тимора ополчилась на нее не на шутку. Ну-ка, проверим...
Лимпо достала золотую монетку, подбросила и загадала:
- Орел!
Выпала ей, конечно, решка. Видимо, для орлов погода не летная... Хм... Обычно гадалки в такие дни советуют сидеть дома, но с этим у Лимпо не сложилось., а из всех направлений, куда пойти, на ум приходило одно. Последнее...
К морю. Море, по мнению Лимпо, было примечательно сразу тремя вещами:
Первая: там водится рыба, которую можно поймать сетью. Вторая: море относительно плоское, а это значит, что с берега моря можно увидеть длинную прибрежную полосу, на которой не редко встречаются деревушки. Ну и третья, самая веселая: в море можно как следует искупаться. Кажется, в последний раз это было еще до Татума... Ох, ведь совсем недавно было, а кажется, столько воды утекло... Интересно, как там ее "жених"?
|
- Иииии, раз! - разношерстная группа ополченцев упирается рогатиной в воображаемую лестницу.
- Иииии, два! - дружно наваливаются, отпихивая ее от городской стены.
У одного из дружины слетает шапка, светлая коса тяжело вываливается на плечо. Надо же, девчонка.
Блэйк подошел к ней - чумазая мордаха, зипун какой-то стеганый, в заклепках, явно с мужского плеча, ибо отважной защитнице Галбиара он доходит до колен.
- Тебя как звать, пигалица? - спросил Ворон, присев на корточки перед ней.
- Марта Содер, сир, - потупилась девочка. Лет двенадцать, наверное.
- Какой я тебе сир. И что, мамка с папкой отпустили тебя сюда?
Один из стрелков у стены обернулся, стащил с головы капюшон. Рассыпалось золото волос по плечам.
- А нет у нее кроме меня никого, господин, - сказала лучница. - Там наши родители остались.
Она кивнула за стену, туда где еще курились дымами разоренные орками деревни. Светловолосая, глаза серые, как у сестры, прищурены спокойно, внимательно. Постарше Марты, лет семнадцать уже, пожалуй. В руке лук длинный, который не всякий мужик способен натянуть.
- Шли бы вы, может, в тыл... - неуверенно начал Блэйк, но девица его перебила.
- Никуда мы не пойдем, господин, - сказала как отрезала. - Нету у нас тутачки тылов боле. А эти ублюдки засратые, извините, у нас с Мартой еще ух как юшкой умоются, будьте покойны. Давеча мы им за папку всыпали, а ноне, стало быть, и за мамку расквитаемся. Я, господин солдат, с малых лет зверя бить приучена, оленю стрелу в ухо кладу за полста шагов. А уж по этим зеленым и вовсе не глядя стрелять можно.
Повисла тишина. Блэйк огляделся, увидел, как стоят вокруг с напряжеными лицами ополченцы. Смотрят на двух сирот, детей войны. Видит Нуар, как ходят желваки на лицах мужиков, услышал, как скрипят сжатые кулаки. Появись сейчас на стене орк - пожалуй, его растерзали бы голыми руками, затоптали бы до мокрого пятна на плитах. Ясно было, что если раньше люди дрались сами за себя, то теперь они будут биться еще и за маленькую Марту. Встанут насмерть, но не дадут оркам добраться до ребенка. В этой девочке сейчас словно воплотились все дети, оставшиеся в городе.
Однако от рогатины Марту Блэйк все таки убрал. Подрядил ее стрелы сестре подносить.
Когда Лэйн озвучил приказ капитана, Ворон покидал стену с тяжелым сердцем. На полпути обернулся, и заметил, как машет рукой маленькая фигурка в мешковатом зипуне.
|
|
|
- Делай добро, и оно вернется.
Обрадовавшись, что хорошо придумала, девочка первой взялась за работу.
- Давайте каждый от своего края ворот, а посрединке встретимся! - бодренько предложила малявка, принимаясь таскать корешки да веточки. Их было тут великое множество, и многие стали домом для всяких жуков и гусениц, но так было необходимо. Ведь один единственный человек, забредя сюда по ошибке, мог наделать больших бед... Возможно, сейчас они с мудрым Шайлином спасают гораздо больше жизней, чем стоило стадо оленей. Как знать? Мысли об этом поступке, кпзалось, придавали девчонке сил, а чтобы окончательно развеять сомнения и ускорить свою работу она принялась напевать очередную песенку:
Хорошо зимо-ой с белым хвостиком,
Все равно, что бы-ыть полуросликом,
Белкою скака-ать между соснами,
Легконогими-и, низкорослыми.
Прыг она во дво-ор, дело спорится,
Кто орешки е-эл, не уморится,
Кто город сади-ил пышной скатертью,
Для того земля-а станет матерью,
Белка на верста-ак, удивлен простак
Он-то, лиходей, делал все не так,
Кто коров дои-ил, молока принес,
Кто дрова рубил, тот довел до слез,
Вышла на крыльцо-о, дело к осени,
Шишкой угости-ит, коль попросите
Будет урожа-ай, поле стелится,
С каждым соберет да поделится.
С рыбкою в пруду-у водит чехарду,
Сети вместе с не-ей за-ве-ду,
Лодку сколочу-у, крючья наточу,
Песенку пропе-еть заново хочу!
"Дрова рубят, щепки летят" - гласила известная поговорка, но в случае Лимпо на добрую половину леса разлеталась звонкая, трудовая песня и ветки, ветки, ветки... Одним словом, работала Лимпо на славу и даже прилично запрела, не желая уступать в скорости Шайлину. Нужно было стоять за честь народа и сделать свою половину не позднее эльфа.
|
Было уже поздно, и вокруг юноши почти не было людей. Университет купил Кеше ночной рейс, чтобы парень мог долететь с комфортом, и хоть как-то выспаться в полёте, ну или по крайней мере ему это таким образом объяснили. Желали ли они сэкономить, или же билеты в столь отдаленную точку света были самыми последними на ближайшее время (чтобы не откладывать сроки практики для Кузнецова) – сложно было сказать. Но о худших вариантах не хотелось задумываться, особенно если помнить, что в Академии о парне были очень хорошего мнения, все преподаватели были людьми крайне ответственными, да и кафедра его была не из последних. Примерный гражданин с твёрдой позицией, хороший парень, да и на кафедре студент не последний – вряд ли бы с ним кто-то хотел сыграть злую шутку. Но, внутри терминала парень был один. Квадратные здоровые окна в сеточку открывали вид на посадочные полосы, по которым время от времени курсировали силуэты самолётов, освященные мощными промышленными лампами.
Лампы же, но уже простые, люминесцентные, нависали на него с потолка, низко отбрасывая холодный, почти стерильный свет на ряды сплавленных вместе сетчатых кресел-скамеек из холодного металла, да с седушками и спинками обитыми чем-то тёплым. Ручки и нождки кресел были блестящими, и приятно мерцали на свету первые минуты наблюдения за ними, но за пару часов ожидания – начинали раздражать. Как и серая плитка, с редкими вкраплениями чёрных прямоугольников, глянцевая, отражающая холодный свет тебе прямо в глаза. Рейс Иннокентия задерживался, и это могло бы нервировать парня, особенно в этом месте, настолько далёком от природы. Он был в холодном, опустевшем коробе (неправильной формы, к тому же), из металла, из бетона, из сложные перекрытий и сыпучих наполнителей, его буквально закрыли в этом гробу, и заставили ждать момента, когда парень сможет сесть на рейс. Да и пассажиров кроме него, по большому счету, и не было. Здесь было пусто, и спокойно, если не считать какого-то назойливого шума.
«Чу-чух!»,- услышал он нечто, что совершенно выбивалось из общей картины. Этот звук разбудил сознание юноши, когда тот уже начал засыпать от безделья и неправдоподобно долгого ожидания. Звук был настолько резкий, внезапный, и правдоподобный, что он ощутил… приближение чего-то. Чего-то большого. Чего-то неповоротливого. Он явственно чувствовал под кожей, как это нечто приближается к нему. Нечто вроде инстинкта самосохранения у диких животных, а к оным, за долгие годы сроднившийся с созерцанием прекрасных пейзажей творец, был куда ближе нежели чем к человеку разумному и высоко социальному. Он ощутил вибрацию. Кресло, на котором тот сидел, как и его вещи – они вибрировали. Очень сильно вибрировали.
Его рюкзак с вещами резко ушел в пол. Нет, не так – его дно распалилось, и смешалось вместе с крошащимся на части полом. Всё вокруг стало извиваться, вибрировать, и плеваться яркими багровыми искрами. Даже воздух, резко ставший горячим, завибрировал, и подул в лицо юноше. Он дрожал. Он искривлялся. И мир вокруг наполнили странные вспышки, словно язычки пламени. Ещё секунда – и огненный дождь наполнил аэропорт, вместе со взрывающимися над его головой лампами. Волна жара накрыла юношу с головой, и всего через пару секунд. Вспышка света ослепила парня. Пространство вокруг исчезло. И выплюнуло его вновь. Воздух стал очень тёплым, в нём пахло морем.
-…- раздался незнакомый голос. Послышался щелчок. Когда парень проморгался, он осознал, что стоит посреди леса, а под его ногами был ровный круг диаметром полтора метра – аккуратно вырезанная из земли плитка аэропорта, вплавленная в небольшую лужайку зелёной травы рядом со старым иссохшим вязом. Послышался ещё один щелчок. И снова голос,-…меня понимаешь?- спросил голос в начале на языке какой-то тарабарщины, но затем, в голове Кеша будто бы услышал перевод уже на русском. Повернись он чуть в сторону, то увидел бы, что рядом с ним стоит мужчина в плотном плаще, держащий в руках старинное ружье. Он направил ружье на стоящего столбом артиста,- Ты меня понимаешь, скиталец?- спросил ещё раз незнакомец в плаще и капюшоне. Они стояли посреди большого тропического леса, медленно светало. Однако, под капюшоном обладателя оружия всё ещё клубилась тьма,- По глазам вижу – понимаешь. Отлично, голубчик мой, а теперь, не соблаговолишь ли сказать мне – какой у тебя размер одежды по… европейскому стандарту?
|
|
|
|
|
|
Фенферил уже давно погружался в медитации, иногда получая видения. По большей части они были смутные, но благодаря наставнику он мог лучше их разобрать. После того как он покинул Элендарин видений стало больше. По мере того как он приближался к Галбиару, чёткость видений возрастала, как будто он приближался к эпицентру событий, поворотной точки истории. На момент прибытия в город у него было уже с пол-дюжины видений. И что самое страшное, часть из них относилась к событиям прошлого и с поразительной точностью сбылась!
Первое видение было коротким. На нём орки и багбиры разбивали лагерь на разорённой ферме. Стены частокола были щедро обагрены кровью, видимо штурм проходил тяжело. Это было довольно странно, неужели простые фермеры сумели оказать такое мощное сопротивление банде зеленокожих? Трупов обороняющихся нигде не было видно, судя по всему они успели спастись (ведь глупо ожидать от орков захоронения трупов врагов, разве не так?). Дверь фермерского домика открылась и на пороге показался невероятных размеров орк. Таких крупных оркоидов эльф никогда не видел. Он смотрел, казалось, прямо на Фенферила, заглядывая прямо ему в душу. В этот момент Шепчущий испугался и очень резко прервал медитацию, за что поплатился сильными головными болями. Собственно это видение и побудило Фенферила отправиться в путь.
Следующее, что он увидел, была битва. Отряд всадников преследовал мелкого орка верхом на волке. Ещё один волк, понимая, что его догоняют, избавился от лишнего груза, скинув своего наездника, который даже не успел встать, как его пронзило копьё.
– Сэр Грэм, будь это человек, я бы сказал, что он ведёт нас в засаду. Это ловушка!
– Ты что, трусишь, Аликан? Не ожидал от тебя! Это же тупые орки, грязные животные, неотёсанные дикари! Они не умеют устраивать засад, не умеют драться по понятиям чести. Они умеют только трусливо убегать! В атаку мои храбрые воины!
Внезапно откуда-то сзади, со стороны обоза раздались боевые кличи, стоны раненых, тревожные команды офицеров. Орки напали с тыла! Командир отряда развернул своих всадников и помчался на помощь, но в процессе погони они ушли слишком далеко. Кроме того, как только они перестроили свои боевые порядки, несколько человек упали на землю в судорогах. Из их спин торчали стрелы, всадники попали под массированный обстрел. Великолепно спланированная ловушка захлопнулась.
Орки. Тысячи их. Целые армии шли по трактам и пробирались через леса. Начиная от плохо снаряжённых отрядов и заканчивая великолепно снаряжёнными чемпионами. Настоящее зелёное море. К слову о море, оттуда шли чёрные корабли, буквально переполненные зеленокожими. Но были здесь не только орки. За ними шли здоровенные багбиры, переборов природную ленность и собравшись на войну. По болотам трусливо пробирались шайки гоблинов. Они казались слабыми карликами в сравнении с здоровяками-багбирами, но из было много. Так много, что сосчитать их хаотичные банды не представлялось возможным. Но был среди этого сборного войска отряд, поражающий своей выучкой и железной дисциплиной. Ровными колоннами по тракту маршировали хобгоблины, в полном соответствии со всеми правилами походного строя. Их чёткое построение резко контрастировало с остальной массой войск. Их было немного, всего пару сотен, но в отличие от гоблинов, эти не отступят. Никогда.
Город. Возможно, это Галбиар. Во всяком случае, когда эльф позже прибыл туда, он отметил определённое сходство. Вот только ворота были целыми, а не валялись на земле, как в видении. И хоть на небе была полная луна, всё вокруг озарялось ярким светом. Город пылал. Горела уже половина домов, и непохоже чтобы их кто-нибудь тушил. Вообще, в этом видении не было ни единой живой души. Ни орков, ни людей. Только луна, только покорённый город и только неистовое пламя, пожирающее его. После медитации Фенферил ещё около часа ощущал едва слышный запах едкого дыма из видения.
Следущее видение дарило надежду. Вокруг были орки, но большинство было мертво или ранено, они были в смятении. Однако ярко светившее солнце освещало фигуру худого большеглазого полурослика с растрёпанными волосами. Своими пылкими речами он вдохновлял отряд ополченцев, среди которых было несколько превосходно экипированных воинов. Его слова вселяли в людей надежду, нет, непреклонную веру в победу. Ополченцы с невероятным воодушевлением бросились в решительную атаку, они твёрдо знали, что выстоят, сомнут превосходящего их по числу, вооружению и боевым навыкам противника. Ибо ничто не в силах противостоять духу людей, которые защищают свои дома, своих родных, свою Родину. Орки панически отступали, они со страхом оглядываясь на полурослика. Вторжение было остановлено. Как жаль, что эльф не мог вспомнить эти воодушевляющие слова, но он в любом случае не сумел бы сказать их как надо. И как только Фенферил увидел Цука, он узнал этого коротышку из видения. Да, это точно был он!
И всё же, Шепчущий как никто другой знал, что видения это не гарантированное будущее. Это лишь один из возможных его вариантов. И кроме того настроение ему портило последнее видение, полученное накануне. В нём он впервые увидел себя самого. И было оно до ужаса похожим на реальность. Фенферил пробирался по ночному лесу. Тела своего он не видел, поскольку набросил на себя невидимость. Заклятье требовало невероятной концентрации, поэтому неудивительно, что он заметил орков лишь когда подошёл к ним совсем близко. Они были великолепно экипированы (для орков) и передвигались совершенно бесшумно. Тела их были вымазаны в чём-то фиолетовом и на них было трудно сфокусироваться взгляду, глаз как будто бы отказывался их видеть. Лишь в упор можно было разглядеть небольшой отряд. Но люди в городе ничего не подозревают, здесь не должно быть врагов! Нужно предупредить их!
– ТРЕВОГА! ОРКИ!!!
Магик не почувствовал боли. Только приглушённый звон тетивы и несколько толчков по всему телу. Что произошло, в него попали? Он же был невидим! Почему он лежит? Они же промахнулись! Почему не может пошевелиться? У него же впереди ещё множество свершений! Вторжение было остановлено, разве нет? Он просто споткнулся в темноте, сейчас он встанет, вернётся к своим и расскажет, что в лесу остался небольшой отряд орков, который надо добить. А потом они отпразднуют окончательную победу. Да они, наверное, уже подготовили пир. Почему тело немеет, коченеет, почему так трудно дышать? Нет, он не может так умереть! Только не так, только не сейчас! Всё уже закончилось, он выжил! Он победитель! А победители всегда возвращаются домой, чтобы рассказать о своих подвигах, разве нет?!
Эльф неподвижно лежал на спине, под головой был какой-то камень. Он уже не чувствовал своё тело, как медленно покидает тело кровь и расползается по венам яд. Он видел звёзды, такие прекрасные и такие холодные. Они будто становились крупнее. Как будто душа возносится к ним ввысь. Эльф не мог шевельнуться, не было сил, голова очистилась от всех мыслей. Он мог только лежать и смотреть вверх. Звёзды всегда будут смотреть на этот мир, даже когда никого из ныне живущих уже не будет. Почему-то это вернуло спокойствие эльфу, теперь его здесь ничто не держало. И когда он испустил последний вздох, глаза так и остались широко открыты навстречу звёздному свету…
-
Воу, да вы круты, батенька!
-
Хорошие видения!
-
Человеческое общество с точки зрения не испорченного цивилизацией горца. Классно.
|
- Мы нашли это место с Тошей. Я сказала, что мы нашли камушки, помнишь? Это были глаза статуй, которые охраняли сюда проход. Мы сломали одну с твоим другом, а другую я ослепила... Статуи были здесь не просто так...
Лимпо замялась с ноги на ногу, потому сто сейчас нужно было признаться не в самом лучшем поступке. Но это нужно было сделать. И она продолжила чуть более твердо:
- Я не сказала вам правду, прости. Но не от того, что жадина, понимаешь? Мы с Тошей побоялись открывать эту дверь. Решили сперва разузнать о холме в деревне. И вам не сказали, чтобы вы не открыли. Но только, чтобы сами себе не навредили. Знаешь, как в той легенде... Ларец Вандоры. Там люди пострадали от любопытства. И вот... В общем... Сейчас ты этим и занят, Гий. Я едва не уснула, выслушивая Брентона, но из рассказа про этот холм поняла, что это на самом деле тюрьма. Тюрьма одного волшебника, который творил плохие вещи. Не даром, как я уже сказала, ему в охрану поставили статуи... А вот эта бабушка, тут не надо быть великой ученой, использует тебя в своих целях. Обряд у нее важный. А то, что зло собирается выпустить , она тебе рассказала? А что статуи жизнь вытягивают из того, кто к ним дотронется? Сама-то она, небось, не стала вторую трогать? Ты же хороший мальчик, Гий. Иначе бы Тоша с тобой дружить не стал. И Лебедь не стала бы. И я... Нельзя ей этот обряд доделать. А не то деревне вашей не сдобровать. Беда будет, понимаешь?
В завершение Лимпо обратилась к бабке, все еще уповая, что беда отвратима, но надежы возлагала, скорее, на Гия, нежели на пожилую женщину. Она-то явно знает, что делает.
- А Вы, бабушка, чего это на старости лет удумали волшебников злых из темниц выпускать? Мы, герои деревни Тантум: Гий, Чек, Лебедь, Тошка, Лимпо и Хорь (здоровья ему), не позволим Вам это сделать. Хватит, расколдовались тут, понимаешь... Я Вам вчера ведь добро сделала. Сделайте и Вы мне. Бросайте, а? Хотите, целую стаю Вам куропаток принесу? На всю зиму хватит, если засолить...
|
|
|
-
Ну вот так получилось...
-
Санта-Барбара, серия N)
|
|
|
|
|
|
Когда все закончилось, бойцы нашли себя там же, где и пали, или оставались стоять. Окружающий поляну частокол кустарника еще колыхался после разошедшегося от камня божественного удара, но в остальном — казалось, что потраченные на раздумья минуты были вне течения времени и реальности. Тел, совершавших на поляне ритуал дроу, не было видно, их просто развеяло пеплом. В остальном, о произошедшем напоминали лишь проплешине в броне и одежде, что остались от вражеских выпадов и магии. Ну и спасенный эльф на алтаре, которого уже освобождал паломник. Надо сказать, освобождал не слишком успешно, потому как большинство эльфов одного дроу от другого не отличали, и правильно делали. Благо, что этот конфликт будет решен малой кровью, или вообще бескровно.
Поднявшаяся Иллиамкиира, тихо ругаясь на подземном, разглядывала двадцатисантиметровую дыру в своей кирасе, которая осталась после удара столба пламени. Такое, наверное, даже Горану не под силу исправить, поэтому кирасу дровийка в конце концов сняла и сбросила в траву.
Что касается прочих — то не было загадано ни одного материального желания, и понять, были ли они исполнены, можно будет только попав в ситуацию, где они будут востребованы. Раньше всех это поймет Горан, когда по возвращению попадет в очередную лавку, где торговец ему улыбнется и осыплет комплиментами. Поймет — что иногда знать, что человек врет, бывает не очень то и приятно. Шанти удивится тому, что его наконец-то оставят в покое, он перестанет притягивать косые взгляды, и те, кто раньше собирались воткнуть ему в спину кинжал, просто пройдут мимо. Эльстер обнаружит в себе силы лечить людей и нелюдей касанием, которым ранее обладал лишь Ганс. Ганс же сможет понять о том, исполнено его желание или нет гораздо позже. Капитан Ричард тоже будет сомневаться в исполнении чуда еще долгие и долгие годы, лишь годам к восьмидесяти поняв (если шальная стрела не сразит его раньше), что руки все также крепки, а печень и желудок еще ни разу его не подвели. Что касается Амелии, то она узнает о исполнении просьбы лишь когда попадет в ситуацию подобную этой, и узнает, что за нее будет кому заступиться, где бы она ни была.
Впереди был отдых на этой же поляне, что оказалась освещена лунным светом даже глубокой ночью, а далее и путь домой. Хатч’Д’Ас свое обещание сдержал и отплатил сполна, даже с некоторой премией, как золотом, так и своим обещанным мечом. По его словам — поход окупился сполна, камень удалось активировать и, более того, теперь это место силы само по себе сможет расчистить и облагородить лес вокруг, будучи идеальным проводником для божественной энергии. Дроу уверил, что изменения не заставят себя ждать. В качестве подтверждения, он просто указал Ричарду на дровийку, мол, сам увидишь, в чем сила моего божества, и как оно работает.
— Может это «не честно», но тяжелые времена требуют решительных действий… — Ганс то уж точно поймет, что изменилось. Окружающая каждое живое существо аура стала из грязно-серой, вполне себе яркой и чистой, даже чище чем у Ричарда, хах.
Ну а что будет дальше, покажет время. Впереди были переговоры, поездка по долинам, военные хлопоты и много чего еще…
-
Хороший был модуль. Добротный. Как и остальные из этой серии, к слову. Надеюсь что будет продолжение когда-нибудь.
-
Спасибо за игру
-
All's Well That Ends Well. Отдельный плюс мастеру за то, что нормально завершил игру и терпимо относился к тупнякам игроков вообще и меня в частности.
-
Довести модуль до финала дорого стоит! В двойне здорово что сделано это несмотря на пробуксовку игроков и множество сложностей.
Интересно было бы поучаствовать в следующем эпизоде этой саги, Долины вышли живописные и не шаблонные(=
-
Большое спасибо за игру, Кот! В быстрой части было здорово. Много уютных, интересных, детективных моментов. Поиграл поваром с соусами из жира и познакомился с приятными игроками, где так сделаешь) Эпилог тоже понравился. Даже нашлось всем по доброму слову, е-е-е! В общем, игра запомнилась только с приятной стороны. :) Можно и принимать за рефлавор какой-нибудь ДнД-кампании))
-
*приниматься
-
Спасибо за игру, было интересно и играть и читать чужие ветки.
-
Вот это я понимаю, было ЧУДО! Теперь буду ждать следующий сезон, чтобы узнать что за защитник жрице достался.
-
Извольте принять плюсик!
|
|
-
4. При обращении к гражданину сотрудник полиции обязан: 1) назвать свои должность, звание, фамилию, предъявить по требованию гражданина служебное удостоверение, после чего сообщить причину и цель обращения;
|
|
|
|
|
|
|
|
[Hero of war - ссылка]НОДы под куполом. Прорвались первые, к их числу присоединяются новые с каждой проходящей секундой. Задымленный раскалённый воздух Парадиза прорезают перекрёстные лазерные лучи. Борт транспортного отсека шаттла призывно опущен – очередные счастливчики запрыгивают в его тёмные недра, лелея призрачную надежду на возможность спасения. Одно за другим несокрушимый мех закидывает в транспортник бездыханные тела. Второй оператор, проигнорировав Салливана, продолжает палить из всех доступных орудий по наступающим ботам, время от времени поглядывая малодушно в сторону шаттла. Стокман ошарашено смотрит на Джея и пытается что-то ответить, но, осознав тщетность сопротивления, решает молчать. Отступает одним из последних Ярвинен, отстреливаясь короткими, но успешными чертовски очередями. Сол залетает в кабину одним из первых и падает на кресло пилота. Приборная панель искрит и дымится, красные диоды слепят, оповещая о полном выходе из строя самых разнообразных систем. Плевать. Хорнсвуд привычно разбирается с управлением, кликает по контрольной панели, удовлетворённо отмечая гул разогревающихся движков. На соседнее кресло опускается Юна – сквозь стекло видно небо, бьются на орбите исполины-дредноуты и роятся вокруг точки-истребители. Уолтерс занимает место за освободившейся лазерной установкой. Даёт первую очередь, разнося пехотного бота из числа стрелявших в спину бегущим солдатам. Сразу следом – второго. И ещё одного. Мощь орудия потрясает, противники превращаются в металлолом одним за другим. И не хочется смотреть на стремительно пустеющий индикатор боезапаса. И совсем не хочется думать о том, что будет, когда этот индикатор совсем опустеет. Эти синтетические твари отняли у Уолтерса всё, что он любил и всё, во что верил. Уничтожили Оклахому. И пусть бесчувственным болванчиком всё равно, сам Карл с каждым погасшим глазом-диодом чувствует глубоко внутри нарастающее мрачно удовлетворение. Бакстер метает позаимствованную гранату. Отмечает, как та падает практически точно в цель, поражая целое звено НОДов. Будь у него время и ещё пара десятков гранат, дай ВКС бой, а не начни отступление почти в полном составе, кто знает, быть может… Бак вжимается обратно в укрытие, слыша позади разогревающиеся двигатели шаттла. Бросает быстрый взгляд через плечо, стараясь не думать о хищно-изумрудных лучах, с завидным постоянством мелькающих где-то над головой. Он видит, как замирает безжизненно около самого транспортника один из мехов и как выпрыгивает прямо с кабины на трап, эффектно перекатившись через плечо, незнакомый солдат-оператор. Бак чувствует себя брошенным, преданным, и лишь тяжёлая установка Уолтерса продолжает монотонно гудеть где-то рядом. Здоровяк видит и бегущую со стороны ангаров одинокую фигурку в G-8 – солдат, забыв обо всём, мчится к шаттлу. Прямо на полном ходу срезает его зелёный луч – бедняга спотыкается и скользит по асфальту, замирая безжизненно в каком-то десятке метров от трапа. Одним из последних сдаётся Джей Ди – поднимается защитное стекло кабины его меха, а сам Джей, оттолкнувшись, вкатывается в пассажирский отсек. Трап, словно задумавшись ненадолго, начинает медленно подниматься, официально завершая эвакуацию. И сразу становится как-то спокойнее. Улетают без вас, но сожалеть об этом уже как-то поздно. Всё кончено, ничего сделать больше нельзя. Бак поворачивает голову и упрямо смотрит вперёд. Десятки НОДов решительно вступают под сень защитного купола. Изумрудные глаза-прожектора хищно мерцают, зелёные лучи расчерчивают задымленный плац. Замолкает орудие Уолтерса – лежит Карл рядом, уткнувшись безвольно забралом в асфальт. За мгновение до того, как один из лучей бьёт прямо в лицо, Бак видит и их – неторопливо и величественно выкатывающихся из самых недр транспортных отсеков НОД мехов. Шаттл отрывается от земли и устремляется в небо. Заложив пробный вираж, проносится над территорией бывшего учебного центра. С высоты открывается превосходный вид на превратившийся в поле боя искорёженный плац. Отсюда видно, как подобно нашествию чудовищных металлических тараканов стальная волна НОД накатывается на удерживаемые силами ВКС ещё совсем недавно позиции. Как обступают они немногочисленные оставшиеся лежать на асфальте тела. И, наконец, как синхронно задирают головы вверх, беспомощно наблюдая за взмывающим ввысь шаттлом и даже не предпринимая попыток стрелять. А там, в небе, тем временем, узел НОД вспыхивает десятками крошечных взрывов. Всё новые и новые залпы дредноутов ВКС стремятся превратить в пыль зловещий тетраэдр. Навстречу крошечному шаттлу устремляется один из перехватчиков, который тут же взрывает прицельной очередь спикировавший истребитель сопровождения из Эгиды. Впереди – десятки минут отчаянных попыток зацепиться за жизнь, воздушные манёвры и уклонение от хищных беспилотников НОД. И, тем не менее, при виде разрываемого десятками взрывов узла, при виде безмятежно-бездонного неба Парадиза-4, на смену отчаянию и панике приходит надежда. *** Вялотекущая десятилетняя война закончилась в одночасье. Изучив в достаточной мере повадки и инфраструктуру противника, центральный узел НОД, просчитав все варианты, перешёл в полномасштабное наступление практически по всей линии фронта. Сотни и тысячи тяжёлых флотов с воистину впечатляющей синхронностью обрушились всей своей мощью на пограничные силы Федерации. Не ожидавшие подобного напора и отчасти потерявшие в период затянувшегося затишья бдительность, формирования ВКС отступали. Сотни периферийных миров оказались потеряны, мобильные отделения ВКС отходили вглубь обжитых секторов для перегруппировки. Колоссальные потери в личном составе повлекли за собой всеобщую мобилизацию. НОДы предпринимали отчаянные и безнадёжные на первый взгляд глубинные рейды, жертвой одного из которых стала система Стеллариса. В результате серии ожесточённых боёв эскадре адмирала Арчера удалось разгромить и отбросить противника, потеряв всего три планеты в системе – Парадиз, Оклахому и, собственно, сам Стелларис. Новобранцев должны были перебросить в новые учебные центры, временно прикомандировав уцелевших к боевым подразделениям до последующего перераспределения. Распределения, которое, ввиду всеобщего хаоса и неразберихи, так и не наступило. Так и не дождавшись соответствующего приказа из главного штаба, локальное командование приняло решение бросить рекрутов в бой. Многому пришлось учиться по ходу, живя и умирая за Федерацию. Ни о каком возвращении домой теперь не могло идти даже речи – демобилизация солдат откладывалась на неопределённый срок, в то время как неутолимая машина войны продолжала пожирать всё новые и новые людские ресурсы. Прошло четыре года. Джоди больше никогда не видела никого из своего учебного центра. Её прикомандировали к 81ому корпусу космического десанта – батальону, который уже на второй месяц перебросили на периферию двадцать первого сектора. Сперва ветераны корпуса посмеивались над хрупкой и неопытной девочкой, однако, назло им всем, она продолжала выживать. Она прошла то, что впоследствии получило в масс-медиа громогласное название «Ледяное кольцо Арканума» - мясорубку на безжизненной поверхности промёрзшей насквозь планеты, в ходе которой прекратили своё существование восемь корпусов космического десанта. После побоища был официально расформирован и 81ый. Джоди присвоили орден Героя Федерации, звание сержанта и перебросили в новое подразделение. Она продолжала выживать, отделавшись несколькими ожогами и двухнедельным отдыхом в госпитале. Война стала чем-то обыденным, сделалась повсеместной рутиной. Не было мыслей о конце всего этого, не сильно волновали мечты и об отпуске. Стеллариса больше не существовало – ей просто некуда было в случае чего возвращаться. Юна в одночасье перестала быть дочкой богатенького папаши. Фамилию Дэлтон забыли – отец, корпорация, капитал и всё накопленное за годы влияние сгинуло вместе со Стелларисом. Можно сказать, что ей повезло – в момент сражения она оказалась в относительной безопасности, вдали от умиравшей планеты. Вместе с Солом Юна попала в корпус пилотов, где прошла дополнительный короткий курс обучения по управлению истребителями. В этом деле девушка обнаружила в себе настоящий талант, значительно превзойдя Хорнсвуда и выйдя живой из более чем десятка сражений в космосе, не будучи ни разу подбитой. Истребитель Сола вспыхнул во втором же бою – парень получил обширные ожоги большой части тела и почётную демобилизацию после продолжительного курса восстановления и реабилитации на Дейтройте-92. Алекс и Конор попали в 93ий пехотный, практически в полном составе уничтоженный на Аркануме. В условиях снежной бури, почти полного отсутствия видимости и прорезавших белоснежную мглу алых прожекторов, они, лишившись командования, собственными силами вывели из строя прорвавшего оборону механизированного пехотница НОД, за что были незамедлительно представлены к орденам. Бейкера собирались направить в один из отдалённых учебных центров в качестве сержанта-инструктора, однако, после длительного собеседования с штатным психологом ВКС, приняли решение утвердить на эту должность Конора Солда. Онни Ярвинен, стартовавший с крайне положительными рекомендациями лейтенанта Стокмана, был отправлен на дополнительное экспресс-обучение и переведён в элитный пехотный корпус специального назначения, в составе которого блестяще принял участие в крупномасштабной операции по эвакуации уцелевших с Арканума, в ходе которой в первый и единственный раз встретился с Джоди. Через два года Ярвинен – во многом, благодаря внушительной нордической внешности и благородному профилю, был возведён в сан героя войны, обвешан всевозможными орденами и даже принял участие в съёмках нового агитационного ролика ВКС. После чего отправлен в академию ВКС для дополнительного обучения с дальнейшей возможность занимать руководящие должности. *** О’Коннор входит в зал, проходит мимо нескольких рядов заполненных журналистами и свидетелями кожаных стульев и, заложив руки за спину, останавливается перед трибуной. Напротив него, за столом – трое седых и явно утомлённых полковников, главный из которых со скучающим видом смотрит на очередного участника, подперев подбородок ладонью. О’Коннор выглядит внушительно и впечатляюще в парадном мундире – на его плечах новенькие погоны майоры, на груди сверкают три ордена, в том числе – наиболее почётный, героя Федерации. – Командир тридцать первого специального батальона двадцать девятого корпуса космического десанта майор О’Коннор, – чеканя каждое слово, представляется он. Седой полковник устало машет рукой, предлагая поскорее покончить с формальностями. Он монотонно доводит О’Коннору то, что приходилось повторять сегодня неоднократно. Дескать, проводится инициированное свыше разбирательство трагически известных событий на Парадизе-4, внутренняя проверка компетентности командования и принятых в ходе инцидента решений. О’Коннор ухмыльнувшись, кивает – прошло почти четыре года с тех самых событий, четыре года ожесточённой войны. Никто из власть имущих и не вспомнил бы о том инциденте, никто бы не стал поднимать это со дна в подобное время – никто не стал бы, если бы не нашумевший фильм этой девочки Уинслет и не поднявшийся вслед за ним общественный резонанс в центральных мирах. Полковник начинает задавать вопросы по протоколу, О’Коннор сдержанно и совершенно спокойно на них отвечает. – По имеющимся данным, вторым учебным взводом на тот момент командовала лейтенант Миа Кортес… – Миа О’Коннор, – с улыбкой поправляет майор. – Моя супруга. Списана в запас после полученного на Парадизе ранения, сейчас на Земле. Полковник делает какую-то пометку с усмешкой. – Нам так и не удалось обнаружить какие-либо данные о лейтенанте Стокмане… Ничего удивительного – в хаосе последних лет бесследно исчезали целые подразделения, не то что отдельные люди. – Насколько мне известно, погиб на Аркануме, – отвечает, тем не менее, О’Коннор, задумавшись о том, долго ли будет продолжаться весь этот фарс. Очевидно, что всё заседание – показательная постановка, ответ власти на общественные волнения. Полковник делает очередную пометку в блокноте. – Понятно. Как вы считаете, майор, были ли ваши действия на Парадизе оправданными? Я читал рапорт относительно этой ситуации с Райзом. О’Коннор хмурится, но отвечает уверенно: – Полностью оправданными. В условиях реальных боевых действий боец стал угрозой – я не мог позволить себе рисковать жизнями подчинённых, Райз ослушался, нарушив прямой приказ непосредственного начальника. Мы сделали всё возможное, чтобы минимизировать потери и свести их к минимуму, сэр. На Парадизе, при всём уважении, была настоящая мясорубка. Полковник Корнуэлл проявил свою полную несостоятельность и некомпетентность. Как, впрочем, и капитан Уилсон. Как я и указывал в рапорте, при учёте сложившихся обстоятельств мне, как старшему по званию, пришлось взять командование на себя и возглавить организацию обороны. Полковник кивает одобрительно, в зале позади кто-то тихо переговаривается. – Сэр, я двенадцать часов назад вернулся с боевого задания. Корпус отбывает в девятый сектор через двое суток. Если ко мне нет больше вопросов… – Одну минуту, майор. Кажется, у нас остался на сегодня последний свидетель. О’Коннор раздражённо сжимает несколько раз в кулак за спиной протез, заменяющий ему правую руку. – Долорес, будь так добра, пригласи в зал старшего сержанта Салливана. О’Коннор хмурится, вспоминая. Забытая за прошедшие годы фамилия кажется офицеру смутно знакомой. Взгляды присутствующих обращаются к двустворчатой двери. Щёлкают камеры.
-
Хорошая была игра.
-
good game!
-
Здорово! Спасибо огромное за игру - это было супер! А финальные резолвы всегда восторг!
-
Отличный вышел модуль!
-
Спасибо за игру. Жаль, что короткую
-
Круто и атмосферно.
-
Одной конечностью больше, одной меньше. Главное - выжил!
-
Красивая игра.
Спасибо...
**
Впервые Бак погиб...
Хотя, кто знает. Всех ведь брали живыми.
-
Ох, ну круто ты закончил, круто.
Хорошая игра.
-
Этого поста стоило подождать пару месяцев.)
-
Было очень классно! Спасибо за игру!
-
-
Отличный модуль, Аккарин, как всегда)
|
|
|
-
Ой дурак...
-
Красота спасет мир )
|
|
|
|
Выхватив нож, юнец обтер его о полу плаща и сунул в ножны на поясе.
Гэкс продолжал самым гнусным образом ухмыляться, а Эйдену оставалось только гневливо зыркать в ответ и стискивать зубы от обиды и злости... Кажется, он раздумывал, как поступить дальше.
В конце концов, покосившись на стоящего рядом Хэнслоя, и явно ожидая увидеть усмешку и на его заросшем лице, мальчишка покачал головой, громко выдохнул через нос, развернулся на месте и, широко взмахнув плащом, пошёл прочь.
К какому-либо дальнейшему общению он сейчас явно был не готов...
**
Настроение Эйдену неожиданно подправил Торрен, отсыпав своему юному слуге целую горсть золотых монет...
Такая щедрость была молодому кессигцу внове, золото перепадало ему не так уж и часто, и он воспрял духом.
Разложив монеты по кармашкам на поясе, Эйден отпросился на часок-другой и отправился на прогулку по городу, твёрдо решив всё сразу не тратить...
Про свой недавно образовавшийся долг перед семьей юноша помнил, само собой. Но сумма там всё равно была слишком велика, чтобы можно было рассчитывать накопить её из получки прислужника...
Так или иначе, долг этот висел над Эйденом как грозовая туча. И лишь насыщенность последних дней событиями немного отодвинула эту проблему на задний план.
Теперь же нужно было что-то решать...
Хотя, что тут делать?
Назвался взрослым — так и поступай по-взрослому.
Собрав в кулак всё своё мужество, Эйден решил написать письмо матери...
Зайдя в первый попавшийся на пути кабак, на деревянной вывеске которого был грубо намалёван ангел, обнимающий винную бутыль, мальчишка затребовал для себя кувшин пива, мяса и хлеба, а еще бумагу и письменные принадлежности. Чуть погодя, выдув половину кувшина, Эйден пришёл к выводу, что с буквами у него сегодня не складывается... И велел трактирщику немедленно позвать писаря.
Явившийся в скором времени писарь, короткий и пухлый человек, чьи пальцы покрывали чернильные пятна, а одеяние пятна от вина и жирной пищи, оказался малым весьма приятным. Он по достоинству оценил желание Эйдена написать письмо матушке, и сразу же, как только юноша заказал еще закуски и пива, принялся марать бумагу ровными красивыми буковками... Сотрудничество оказалось вполне успешным, письмо было написано за считанные минуты, а кувшины и миски опустели и того раньше...
Напоследок добрый писарь посоветовал юноше непременно обзавестись треуголкой, сообщив, что современному молодому человеку без треуголки никак нельзя, и даже подсказал, в какой именно лавке её лучше всего приобрести.
Времени у Эйдена оставалось не так уж и много, потому сразу из кабака он, слегка пошатываясь, направился в упомянутый своим грамотным другом магазин, благо тот находился совсем недалеко, за углом.
В детстве и юности Эйден часто бывал с семьею на ярмарке, и ему даже доводилось стоять за прилавком, так что торговаться он умел хорошо...
Проведя в лавке всего несколько минут, он уже выторговал у прижимистого хозяина не только саму треуголку, но и запасной колчан, полный охотничьих стрел, несколько склянок масла для своего фонаря и даже железные кандалы, точь в точь как у Гэкса...
А на оставшиеся в кармане медяки, счастливый обладатель модной шляпы тут же прикупил у уличного лотошника сладкий пряник и мочёное яблоко.
Хрумкая яблочком, Эйден лёгкой походкой направился к местным конюшням, где его уже заждались, наверное, господин и все остальные...
|
|
|
|
|
Эйден был занят созерцанием своей физиономии в большущее зеркало, висевшее на стене. Юноша выворачивал шею и косил глаза, раздувал ноздри, выпячивал губы... Профиль так и так получался внушительный, такой бы на монетах чеканить.
От этого замечательного занятия его и отвлек Мартин Торрен.
- Ну что, осваиваешься потихоньку? - поинтересовался катар у своего ... подопечного.
- Эээ, да. Осваиваюсь... Освоился! - смутившись, Эйден отскочил от зеркала. Слова его звучали слишком резко -... У нас-то таких вот не бывает... Зеркал!
- Ты, судя по выговору, из Кессига? - предположил Мартин, - Расскажи, чем раньше занимался.
Вопрос этот Эйден слышал уже далеко не впервые. Каждый горожанин, с кем ему доводилось перекинуться хоть парой слов, считал, будто бы, собственным долгом, осведомиться у него про Кессиг...
И всякий раз этот вопрос был больше утверждением.
-Так и есть... - юноша приподнял нос к верху и ответил с некоторым вызовом в голосе. Руками он указал на себя, на всё своё облачение, которое лучше всяких слов отвечало на вопрос о происхождении Эйдена -... Я охотник на... Охотник. И ещё у нас большое хозяйство, ферма и пастбища, у семьи..
Сперва Эйден хотел было называться охотником на нечисть, дабы сразу произвести впечатление... Но все же не стал. Так или иначе, слова его звучали гордо.
- А как я могу называть тебя?... - тут же спросил он у катара, глаза его прищурились на мгновение.
Имя Эйден знал, само собой, их представили. Но до этого парню ещё не приходилось быть в прислужниках у церковников, да и вообще ни у кого, потому он и правда не знал, как ему к следует обращаться к своему теперешнему господину..
Охотник, ферма - в принципе, что-то подобное Матрин и ожидал услышать. Если честно, он даже бы удивился, назови Эйден что-то иное.
А вот вопрос юноши неожиданно вызвал у фон Торрена-младшего затруднения. Первым побуждением было сказать "обращайся - господин Мартин". Так говорили все слуги у него дома. Но что-то удержало Мартина от этого простого и, казалось бы, очевидного ответа.
- Обращайся - командир, - принял решение катар. Глядя на лицо Эйдена, - и все-таки, кого же ему напоминал это парень... - на его взгляд, которым он одарил Торрена после вопроса про Кессиг, катар подумал, что юноше этот вариант должен был понравиться.
- В Трабен прибыл с нечистью бороться? - поинтересовался Мартин у Эйдена.
Глаза юноши округлились на мгновенье.
— Да!... — с готовностью подтвердил он и кивнул.
Эйден и так не собирался рассказывать командиру, что в столице Гавонии он скрывается от гнева излишне горячих, скорых на расправу земляков. Такие вещи лучше держать при себе...
А тут охота на нечисть...
А что? Вполне подходящая версия.
Опасное занятие. То что надо...
Вернуться домой со шкурой волколака на плечах!
— Да!... — еще раз повторил Эйден —... А вас тут есть оборотни?!..
- Тут - нет, - улыбнулся Мартин, - Но мы отправляемся туда, где их много. И не только оборотней, - после небольшой паузы добавил катар. - На сборы - полчаса, жду тебя во дворе.
Мальчишка уже приоткрыл рот, чтобы спросить еще что-то...
Но передумал. Решив вдруг быть немногословным.
Какие уж тут сборы?
Шустро оглядевшись по сторонам, Эйден подхватил свой лук и мешок с вещами.
— А я готов... — улыбнувшись заявил он.
|
Гэкс сидел на стуле. Запрокинув голову и упираясь затылком в стену за спиной, он рассматривал мозаику на потолке. "Схождение Авацины", кажется. Осененный ярым пламенем, изгоняющим скверну из мира, ангел касается одной ногой земной тверди, в то время как обращенные к зрителям люди стоят на коленях, воздев к нему руки. Но больше всего Дорадо нравились фрагменты, где демоны, нежить и нечисть страдают, лишаясь фрагментированных кусков своих тел. Сыщик от тихого восторга даже прищелкнул языком.
А потом их позвали...
Отряхивая свою чистую белоснежную униформу, без единой заплатки и потертостей (род деятельности Гэкса отличался от стандартов, принятых в большинстве городов, но не в Столице и ему приходилось лишать себя удовольствия тратить чуть ли не по десятке золотых монет за новую униформу), он пристроился в кильватер сопровождающему их служке. Держа стандартную треуголку на сгибе локтя, Гэкс держал ровную спину и грудь колесом, стараясь не поворачивая головы стрелять глазами по сторонам - вряд ли его еще раз сюда позовут. Если только случайно, как и в этот раз, как ему казалось.
Длинные коридоры с окнами сменили длинные коридоры без окон, стражи становились все более мрачными, любые шевеления конвоируемых начинали сопровождаться не только ощущением взгляда, но и арбалетного серебряного болта в затылок, но винить в этом истинно верующих было нельзя: сам сыщик был таким же подозрительным последователем Авацины. Еще хорошо, что оружие он оставил на одной из десятка первых дверей, иначе риск схлопотать острую форму аллергии на серебро, сталь и свинец за раз у него были почти гарантированны. "Но как же сильно чешется нос... Терпи. А то потом доказывай на небесах, что ты не оборотень, а просто не там и не тогда чихнул."
Впереди стали проявляться очертания высоких, до потолка дверей, с почётным караулом, способным живьем взять лорда вампиров или заставить принести палочку прайм-оборотня. Не наблюдая в своей жизни такой близости к непосредственно святым людям (толстые стены, двери и сотни килограмм бронированной ярости между ними), у Дорадо начался мандраж.
"Лучше бы я дома остался!" - понял его мысли бы любой наблюдатель, глядя на покрывшееся крупными холодными каплями пота лицо бородатого стражника, как процессия свернула в боковой коридор и остановилась возле неприметной дверки. Слуга открыл ее и пропустив впереди незнакомца с Гэксом впереди себя, начал разговор с сидящим в одном из кресел мужчиной. И тут же сбежал - "Забери меня с собой, подлец!". Остановившись, сыщик тут же встал по стойке смирно и бегло окинул взглядом комнату.
Оставшийся мужчина сразу же представился как "Мартин Торрен", что дало начало активным мыслительным процессам мастеру следственного дела, а последующвя информация о путешествии и выслеживании одного, но конкретного человека, перезагрузила и их.
- Гэ.. Гэкс Д-Дорадо, сир, - коротко поклонился бородач, не имея достаточно времени, чтобы надеть шляпу и по-уставному отдать честь вышестоящему чину. "Раз приказывает, значит могеть", - Будет сделано! Разрешите вы-выполнять?
|
|
Бьётся сердце в груди. Гулко ухает. Страшно. Страшно одному, вот так стоять. Песня в глотке застряла. Переломанная куча тряпья вместо человека. Красное и немного белого. Кости. Оранжевое. И красное. Дождь. Капли. Голова относительно цела, и старик смотрит немигающим взором наверх. Видно как капли бьются о глазное яблоко. Одно. Второе вылетело от удара медвежьей лапой. Два медведя, каждый из которых больше Дамира раз десять дерутся над остывающим телом старика. Вопль леса, исполненный разочарования. Дамир моргнул. И зажмурился. За себя и старика. Последнее что может один пока-ещё-человек сделать для другого, ещё-человека, мёртвого и старого.
Ром поднял руки к лицу, чуть дрожащие от пережитого страха. И увидел. Мех. Прекрасный, белый и оранжевый. Как раз под цвет робы. Аккуратные подушечки. Кошачьи. Только очень большие. И коготь. Дамир развернулся, и повинуясь древнейшему инстинкту припустил прочь. Прочь от медведя, с хрустом пожирающего плоть людскую..или бывшую когда-то людской. Ягоды придали сил истощённому цыгану, но ненадолго. Отчаянный спринт куда-то. В никуда. Слишком страшно. Слишком больно и непривычно. Слишком многое произошло. Сердце глухо бухает у горла. Воздух с хриплым присвистом врывается в лёгкие.
Надолго цыгана не хватило. Он свалился у дерева, прямо в лужу с грязью. Замер, дыша как загнанная лошадь, и ощущая себя так же. Бока ещё терзали шпоры страха, но медвежье пиршество уже было не слыхать. Дыхание с нехорошим хрипом врывалось в грудь, и дождь барабанил по рому, стоящему на четвереньках, со страхом смотрящему в неспокойную гладь воды. А вдруг оттуда глянет кошачья морда?
Память будто размыло дождём. Чёрные колёса, серая вода, нет больше ничего. Ром опёрся одной лапой на дерево. Кажется, молодой дубок. Уцепился, с непривычным усилием цепляясь паль...когтями. Не пристало гордому..Дамир, нахмурился и рывком поднялся. На коре дуба осталось четыре борозды. Он не помнил, кем он был, однако немножечко гордости у него всё же осталось. Поэтому он поднялся. И едва не снял с себя скальп. Когти-с.
- Бастэр.* - слово слетело с языка. Своё слово, родное. А другие? Которые значили то же? Исчезли, ушли. Измаравшийся в грязи ром уставился в небо. Поднял лапу - правую. Стряхнул с ветки водицы себе в рот, голод немного приглушить, да и пить хотелось. Одноязыким стал цыган, певший раньше на многих языках. Теперь только на одном. Может песня-другая нашлась бы в его голове - но как это, петь не понимаю слов?
- Ох, морэ..**- цыган поднял глаза вверх. Уставился в небо. Серое небо стекало в глаза. - Калорай ронга..Мэ на рапирава!*** - таковы были слова цыгана обращённые в небеса. Одно хорошо. Лес не отнял у него голос. Пока не отнял. И стоял так цыган, слушая дождь, пытаясь достучаться до того себя, что был раньше. А вокруг шумел дождь, и лес пел свою осеннюю, зябкую песню.
-Сар мэ карэл ле же?**** - спросил себя цыган с горечью, и покрутил кистями. Надо выбраться. Решимость зрела внутри, пока озябший ром не чихнул, и встряхнувшись пошёл. Вперёд, куда глаза глядят. Один чёрт, заплутал. Живот вновь заурчал свою голодную песнь. Хотелось..жрать. Той калины, что он ел до встречи с медведями определённо было мало.
|
Трапезничал Михаил на предгорье холма. Сырое мясо ел - не было времени пожаривши лису кушать. Мясо было скользкое от свежей крови. Зубы все никак ухватиться не могли за кусок - соскальзывали с плоти жилистой. Но и то было подарком свыше. Поедал он хищника, забирал силы животного. Сильнее становился. Могучее.
Насытился вдоволь. Отер бороду рукой, да откинулся на спину, в небо уставился. Мяса остатки за пояс убрал. Загодя, чтобы потом ошалело по лесу не бегать с желудком гутарящим.
Хорошечно. Тучи сверху плывут. Гневается, значит, боженька. Что люди там наделали грешные опять?
Встрепенулся Михаил. Сам-то он не поблагодарил всевышнего за трапезу добрую. Забыл с голодухи, полено деревянное! Стукнул себя по лбу. Сел на колени, да начал молиться. С придыханием, но без слов. Неграмотным Михаил был от роду. Поднимет руки к небу, вдохнет воздух, да опустится всем телом к земле-матушке. Ударится лбом, да выдохнет глубоко, чтоб злой помысел из головы вышел. Чтоб видно было, от чистого сердца христианин страдает! Молится богу, да не лукавит душой.
Иной говорит, "Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет". Не поймет глупый люд, что в том все и дело. В сердечности. Веришь - хоть в котел бурлящий кинешься. Знаешь, ведь - место тебе в раю уготовано, праведнику. Не страшны все эти невзгоды мирские. Так-то.
Опустился он к земле в третий раз, глаза прикрыл. Слышат его молитвы, знает он!
Поднялся, наконец, живот почесал от блажи душевной. Посмотрел вокруг - вот крест стоит утлый из палок. Что означает - не знает. Сам же поставил, точно помнит. Во, дуралей. В жизни бы такую глупость не сделал, зачем? Крепко задумался Михаил. По привычке старой голову почесал в недоумении. Пальцы в копну густую погрузились. Гладкую, щетинистую. Во как оброс, пока его из города везли. А ухи. Ухи где?! Заволновался крестьянин. Нашел. Вот они. Успокоился. На месте ухи. Не оглох еще, значит. Но что здесь было не так, понять Михаил не мог, хоть и пытался. Скрипели ржавые шестеренки в голове, да все никак оглоблю мысленную за собой не тащили. Ба! Дошло до него. Кто такой тугой на ум? Медленный с виду, но могучий, да ловкий? И роста похожего, крупного в плечах? У кого ухи маленькие, да на макушке растут? И шерстяной, весь в волосне грязной? Косолапый, царь всех зверей! Неужто, желание его исполнилось? Становится зверем диким. Не помнил Михаил, кто ему такое блаже даровал, только знал одно - по душе это ему. Будет он главным в этом лесу. Страх наводить на остальных. Почет и уважение. Улыбнулся Михаил мыслям своим неспешным.
И раздвинулись кусты в тот момент. Показалась рожа косматая с глазенками-бусинками. С телом могучим да мордой свирепой. Вот, значит. Явился не запылился соперник его первый. Хочет оспорить первенство, кому в лесу всеми командовать.
Почувствовал Михаил злобу первозданную. Инстинкт, етить его! Поднялся он во весь рост, да по привычке старой с копьем в руке - охотничьи навыки втемяшились в голову глубоко. Заревел, заголосил он ревом нечеловеческим, свирепым. Да кинулся к супостату, острием угрожая в морду наглую. А как замахнется мишка, встанет на лапы задние - нырнет ему под живот ближе, подставит копье к груди могучей. Да помрет косолапый, своими же силенками себя протыкая. Тут главное, вовремя отскочить от туши падающей, древко загодя в землю упереть. И от лап подальше, шоб не задрал зверь Михаила.
|
Дно телеги устилал тонкий слой прелой соломы. От неё несло мочой и дерьмом. Вряд ли конвоиры меняли подстилку после каждой партии. Вряд ли они её вообще меняли, пока не сгниёт окончательно. Сперва осуждённые воротили нос от запахов, но очень скоро от них самих воняло не лучше. Руки, жёстко скованные за спиной, и ноги в колодках позволяли ссать и срать только в штаны. Жратву и воду им, впрочем, давать не собирались, так что к третьему дню пути испряжняться стало нечем. К тому времени, когда впереди показались Застава и граница Леса, пара счастливчиков успела откинуть копыта, а к дорожным ароматам прибавился запах разлагающихся трупов. Сентябрь выдался жарким.
Уставшая лошадь мерно щипала чахлую траву на задворках Заставы, ожидая, пока её распрягут. Конвоиры, потыкав копьём для надёжности, скинули подохших в придорожную канаву. Рой ленивых, осенних мух в предвкушении закружил над свежей добычей.
Семеро (пока ещё) живых безучастно валялись на дне телеги. Ни у кого из них уже не доставало ни сил, ни желания подняться и осмотреться вокруг.
Смотреть, впрочем, особо было и не на что. Пелена тумана там, где проходила граница Леса. День уже перевалил за половину, солнце жарило изрядно, а плотный, густой, как сметана, туман стелился вдоль границы против всех законов природы. Не разглядеть, что там за ним. Ни деревьев, ни знаменитых Башен. Магическая дрянь.
Застава — несколько приземистых квадратных строений из желтоватого камня делилась на три части. В одной размешались гостиница и трактир для охотников, в другой казармы пограничников и хозяйственные постройки, а третья служила для приёма осуждённых. Надо ли говорить, что под это дело выделили самое обшапанное, полуобвалившееся здание? Осенью и зимой там гуляли сквозняки, в жару нечем было дышать. Новыми оказались только запоры.
Охранники сняли с подконвойных кандалы и, помогая пинками, погнали полуживых людей к развалюхе — последнему пристанищу на этом свете. Здесь не было соломы — лишь голый камень. Звякнули, спадая с запястий, оковы. Секунд на пять-шесть позже, словно в ответ, скрипнул запираемый снаружи замок. Руки страшно опухли и затекли. Отнялись, не слушаясь своих владельцев. Стало страшно, что они отсохнут и отвалятся, но после долгого растирания пришла жгучая боль. Спёртый, мёртвый воздух помещения отравлял лёгкие изнутри. Зато прикосновение к камню казалось даже приятным — дарило какое-то подобие прохлады.
Кроме камня в комнате (камере?) ничего больше не было. Даже решёток на окнах за неимением окон. Лишь из крошечных световых шахт на потолке уныло пялился на узников осенний день. Сколько прошло времени в полусне-полубреду, осуждённые не знали, но вот отворилась дверь, и двое солдат внесли корыто.
Это не были охранники конвоя. Местные. Пограничники. Шли свободно, без оружия на виду. Похоже, совсем не боялись, что узники нападут или попытаются сбежать. И правильно делали — сил на сопротивление не нашлось ни у кого.
Приём и сопровождение в Лес заключённых являлись не единственной и даже не главной обязанностью Пограничников. Они, кроме того, выдавали лицензии сорвиголовам, решившим поиграть с судьбой и пощекотать себе нервишки охотой на бывших людей. Вместе с лицензией охотнику вручался крошечный амулет, с виду почти такой же, что болтался под рубахой у каждого Пограничника. Этот кругляш, похожий на ржавую старинную монету, позволял ходить по Лесу, не подвергаясь воздействию магии Башен, и выйти из него живым. Без такой монетки пересечь границу тумана с этой стороны беспрепятственно мог любой, а вот вернуться назад — никто. Лес не выпускал свои жертвы, постепенно, но не отвратимо меняя их тела, разум, души, и только когда в существе уже не оставалось совсем ничего от человека, туман расступался перед ним.
Обладали ли эти извращённые звери остатками разума, помнили ли хоть что-то из своей прошлой жизни, не мог ответить никто. В чём не имелось сомнения, так это в том, что нутро Лесных тварей пропиталось чёрной злобой, как корабельная древесина дёгтем и смолой. Охотники, рискнувшие вступить в Лес, часто сами становились добычей. Луки, копья, мечи, топоры и арбалеты далеко не всегда спасали от зубов, когтей и клювов. Твари, впрочем, не делали различия между охотниками, Пограничниками и пока ещё не потерявшими человеческий облик осуждёнными — рвали каждого, до кого могли дотянуться.
Хищные звери — существа злобные по своей природе. Злобные лишь на взгляд человека. На самом же деле они причиняют зла ровно столько, сколько велит могучий, первозданный инстинкт, имя которому — воля к жизни. Никогда сытый зверь не станет нападать и убивать ради забавы, ради удовлетворения своих извращённых страстей. Лесные твари же казались одержимы жаждой убийства всего живого. Добычи в Лесу им было мало, злоба гнала через границу, сквозь пелену тумана. А может, тварей вела память крови, ведь когда-то они сами или их предки пришли оттуда. Так или иначе, но близлежащие земли давно превратились бы в разграбленные, безлюдные пустоши, если бы не Пограничники. Охота на дичь, пришедшую с той стороны, — вот чем они занимались денно и нощно.
Мясо на Заставе всегда рубали от пуза. Лес кормил и Пограничников, и окрестные провинции. В охотничьем трактире подавали такие блюда, что обзавидовался бы королевский повар. Молодым рекрутам, только-только прибывшим на Заставу, жутким казалось жевать эту дичь, но год-другой, и они привыкали. Местные жители же давно научились не думать о происхождении пищи, наслаждаясь невиданным в иных краях изобилием. Жаркое из Лесных тварей ничем не уступало обычной оленине, кабанятине или перепелам.
Несмотря на опасность, подстерегающую повсюду, поток желающих съездить в Лес на охоту никогда не иссякал. За возможность поохотиться на Лесных тварей, а то и на людей без амулета, что с точки зрения закона ничем от них уже не отличались, эти сумасшедшие выкладывали кругленькую сумму. Часть из них платила за свою смерть от зубов и клыков хищных зверей или рук отчаявшихся осуждённых, для которых амулет оставался единственной надеждой выбраться из Леса. Однако, судьба предшественников лишь добавляла перца в забаву для новых поколений охотников.
Иные безумцы от отчаянья, безысходности или чёрной меланхолии кидались в Лес сами, предпочитая диковинную смерть объятиям верёвки, вечному сну от яда или прыжку с кручи. Если их не отлавливали на границе, то безутешные родственники (у кого они, конечно, имелись) снаряжали поисковые отряды. Пограничники приводили самоубийц назад. Если успевали. Чаще находили лишь вещи, процесс превращения никогда не шёл у разных людей одинаково, но обычно завершался крайне быстро. В среднем от трёх дней до недели отделяло человека от зверя. Редко кто мог продержаться дольше.
Вот в таком котле варились Пограничники, поэтому стоит ли удивляться, что отнеслись они к осуждённым, словно к неодушевлённым предметам? У конвоиров порой прорывалась криком, а то и кулаком тупая злоба на людей, чьи грехи вынуждали солдат плестись по жаре и ночевать на земле, вместо того, чтобы греть бока о мягкие телеса добрых бабёнок, местные же не делали различия между ржавым корытом и теми, кому его содержимое предназначалось. Опасно видеть человека в том, кого, быть может, завтра съешь на обед.
Грохнув корыто о каменный пол, Пограничники вышли, но семерым узникам каменной темницы к тому времени было не до них и не до скрипнувшего, закрываясь, замка. В корыте — длинном и узком, из таких кормят свиней, оказалась вода. Можно родиться холопом, всего имущества имея, что дырявый мешок вместо одёжи, а можно появиться на свет в семье аристократов и отсчитывать свой род до дьявол знает какого колена — жажда уравняет всех. Затхлая, вонючая водичка в свинячьем корыте с плавающим кое-где мусором казалась даром небес, высшим благом, спасением. Они пили жадно, отпихивая друг друга, не замечая вони и дурного привкуса — пили и всё никак не могли напиться. Пили, пока веки не сделались тяжёлыми, словно каменные плиты. Могильные плиты...
*******
... лёгкий ветерок прилежно и ласково ворошил осеннюю листву и волосы лежащих на земле людей, словно куафёр, трудящийся над причёской придворной маркграфини. Лучи утреннего солнца, с трудом пробиваясь сквозь густые кроны вековых дубов, буков и вязов, подсвечивали ему. Пахло лесной свежестью, древесной корой, сырой землей, немного травами-медоносами и грибами. Пахло лесом. Они лежали, наслаждаясь прохладой и свободой, ещё не осознавая умом, но уже чувствуя её сквозь закрытые веки. Всё, приключившееся до того, вся прошлая жизнь казалась кошмарным сном. Но с сознанием возвращалось и бремя: ныл и урчал пустой желудок, кружилась от слабости и болела голова, отощавшее с голодухи и затёкшее от ночёвки на голой земле тело не слушалось, кости ломило. А вокруг простирался Лес.
Впрочем, не знай осуждённые об этом, ни за что не отличили бы его от самого обычного леса. Высокие деревья, закрывающие небо зелёным шатром так густо, что с трудом удавалось рассмотреть пронзительно-голубые клочки, создавали полумрак, но прорывающиеся лучи говорили о раннем утре. Башен — границы Заставы не было видно, сквозь деревья ничего не получалось разобрать, они росли сплошной стеной — не продерёшься. Разве что забраться повыше на ветви. Огромный дуб, под которым они очутились, подходил для этой цели, его верхушка терялась в вышине.
Жара, наконец, спала, в тонкой одежде стало даже зябко. С некоторым удивлением люди оглядывали друг друга и себя. На всех оказались одинаковые ярко-оранжевые рубахи и штаны, совсем не то тряпьё, в котором их привезли сюда, а башмаков не было вовсе. Что удивительно, одёжка хоть из дешевого материала и пошитая кое-как, но выглядела новой. Цветными пятнами мелькала она среди зелени листвы. Целиться — одно удовольствие. Но в это тихое, умиротворённое утро о таком вовсе не думалось. Могучая, первобытная красота природы завораживала величием, потрясала. Если бы ещё не зверский голод!
Но вот запела какая-то ранняя птаха, и всё очарование, всё спокойствие, подаренное суровой красотой Леса, сожрала её песнь. Злоба, ненависть и отчаянье звучали в птичьих руладах. Не песня утра, а пронзительный, скрипучий, заунывный похоронный вой. И сразу вспомнилось, почему они здесь, каждый почувствовал, как неумолимо затикали невидимые часы, отмеряя недолгие уже секунды человеческой жизни. Они ничего не ощущали в себе нового, они вообще ничего не ощущали, кроме лютого голода, который сосал, словно червь, но знали — Лес начал свою разрушительную работу, и времени осталось в обрез.
-
Внезапно, очень годное начало. Будет интересно.
-
Это не пост, это постище.
-
Внушает!
-
Монструозно
-
Это очень хороший, прекрасный постецкий. Начав читать, я забылся, пока не прочёл его целиком. Он потрясающ!
-
Настраивает, однако.
-
За скорость. За величину. За атмосферу.
-
Атмосферно...
|
— А причем здесь проклятие реки? - спросил мистер Паркер, под недоуменным взглядом мистера Уотсона. — Дело в том, — пространно начал сэр Ковентри, — что за несколько недель до исчезновения Ричард посетил родное поместье. Он посетил часовую мануфактуру, где и сделал последний заказ на эти часы с изображением старшей дочери Джинни Леджер. Остальными гравюрами он уже успел обзавестись, а эта девушка так и оставалась незапечетлена. А еще он поделился с родными, что в последнее время начал чахнуть. Не иначе как женушка навела на него порчу или проклятье. Говорят след его теряется на этих самых болтах, однако черное колдовство так просто не уходит. Источник его должен быть где-то здесь. Вскоре нос лодки с усилием заскрежетал по песку. Лодка уткнулась в заросли камышей, с треском проламывая хрупкие стебли. Мистер Пиль разразился довольным лаем и, к ужасу сидящих, встряхнулся, обдав их лица фонтаном брызг. — Вы поторопились, мистер Пиль! — крикнул Паркер, втягивая вёсла в уключины. — Вам предстоит высад... а. Вы уже сообразили. Мистер Пиль уже прыгнул через борт в тёмную воду, с плеском продираясь через тину и лаем показывая, в каком направлении находится берег. — Ну что же, господа, — Бенджамин расшнуровывал туфли. — Рекомендую закатать брюки и надеть обувь уже на берегу. Нам предстоит несколько затруднительное путешествие сквозь прибрежную траву. И, мистер Уотсон, не были бы вы так любезны зажечь ваш фонарь? Неловко перебравшись через борт лодки, мистер Уотсон выудил светильник из второго ялика и повернул винт, от чего пламя в стеклянном плафоне заиграло тусклым бархатным светом, который, впрочем, не мог рассеять опустившиеся на болотину густые клубы тумана настолько влажного тумана, что дышать можно было прилагая изрядные усилия. Выбравшись из лодки, три мистера, не считая отлучившегося по своим собачьим делам мистера Пиля, выволокли лодки на мель, когда в зарослях раздалось шевеление и почти сразу перед остолбеневшими джентльменами из трясины явилось водянистое чудище, сопровождаемое целой свитой прихвостней, которых сравнить с людьми могли лишь люди, обладающие незаурядной фантазией. — Сдавайтесь, сэр Ричард! Ваше время вышло! — выкрикнул вооруженный тростью сэр Ковентри, занимая фехтовальную стойку. Мистер Уотсон обескураженно попятился назад, а водяные существа начали приближаться. Сначала молча, а затем старший из них открыл пасть и из нее раздался нарастающий и весьма недовольный звук: — Ууу! — Часы! — воскликнул Бенджамин, чьим щитом от возмутительного колдовства стал старый добрый сидр. — Подайте ваши часы! Седоусый сэр замешкался, покосился на неожиданного возмутителя, а затем неуверенно потянулся к карману сюртука, выудил оттуда недремлющий брегет и, одной рукой отстегнув цепочку, осторожно потянул его вперед, не опуская занесенную над непокорным цилиндром трость! Но существо, казалось, не обратило внимания на заманчивое предложение. Приминая заросли, оно приблизилось почти вплотную, и Бенджамин увидел на лице сэра Ковентри выступившую испарину. Казалось, седоусый неунывающий старик застыл в оцепенении, и словно в подтверждении догадки мистера Паркера, жилистая, изрытая морщинами рука выпустила единственное оружие и трость булькнулась в воду, оставляя отважного сэра лицом к лицу с ожившим колдовством прошлых веков. Где-то позади раздался еще один плюх и тусклый свет фонаря мистера Уотсона потух. Бенджамин попытался повернуть голову, но она отказывалась подчиняться! Тело не слушалось лодочника с Темзы, и лишь колени предательски тряслись, делая угрозу повторить судьбу несчастных трости и фонаря весьма вероятной. Где-то вдали раздался скулеж мистера Пиля, и мистер Паркер готов был поддержать верного пса, но губы не слушались его. Крохотные существа, по размеру сравнимые с двухгодовалыми детьми, кружили вокруг рослой фигуры, игриво поднимая снопы брызг, но по всей видимости у чудовища были совсем иные намерения. Оно медленно занесло бурлящую руку. Словно застывшая в вечности струя грязной маслянистой воды застыла она над беззащитным цилиндром. А спустя мгновение опустилась на сэра Ковентри, окатив того облаком миазм и болотной водой. Но седоустый сэр так и остался стоять, словно королевский офицер под вражеским пушечным залпом, вытянув опустевшую ладонь вперед. Усы его под тяжестью воды недовольно опустились вниз, а одежда... больше всего он был похож на мистера Пиля, отважно бросившегося в воду несколько минут назад. А чудовище, повторяя движение конечности, окунулось в воду и растворилось в трясине. Куда пропали три его крошечных спутника Бенджамин не видел, потому что ноги его стали ватными, горизонт начал давать крен, позади раздались шаги, а затем он почувствовал, как водяное чудовище возникло за его спиной и яростно обрушило ворох миазмов и воды вперемешку с грязью и травой на голову несчастного Бенджамина Паркера... — А-А-а-а-а!.. — из последних сил закричал Бенджамин Паркер, подскакивая из-за стола в пабе «Три короны» и больно ударяясь коленями об столешницу.
— Вставайте, мистер Паркер. Уже утро. — дружелюбный голос бармена Генри являл собой абсолютный контраст холодному душу, который тот устроил задремавшему посетителю. — Вам скоро на работу. Вы половину ночи твердили, что вам нужно на станцию речной полиции.
— Ох... пить... воды... — выдавил из себя Бенджамин, совершенно сокрушенно смотря на опустевший кувшин, содержимое которого сейчас стекало по его волосам и столу.
— Сейчас принесу, мистер Паркер. — Генри оставил на столе свежую газету и направился на кухню.
За окном стелился густой туман. Он лениво полз по пустым улицам, снова поглощая в себя дом за домом, фонарный столб за фонарным столбом. И снова одинокая фигура фонарщика погрузилась белоснежные клубы, но в этот раз было в них что-то привычное. Что случается каждый день, приходит вновь и вновь и с чем сживаешься. Без чего обычная размеренная жизнь перестает быть таковой, спокойной и естественной. Бенджамин взял в руку газету. Заголовок гласил, что на специальном ночном заседании Парламент наконец принял решение о строительстве второй части обводной городской канализации, а это означало, что город будет спасен.
Выпив стакан воды, Бенджамин Паркер поднялся и собрался уходить, но в этот момент внимание его привлек знакомый черный цилиндр, что покоился на краю стола. Вода удивительным образом не тронула головной убор, и лодочник с любопытством взял его в руки, повертел и хотел уже положить обратно, но внимание его привлекла белая атласная лента, расположенная с внутренней стороны, на которой аккуратной рукой было вышито имя: Бенджамин Паркер.
|
|
— Второе! — выпалил Омлет, понадеявшись, что «экскурсия» означает что-то достаточно безобидное.
Предложение Эльстера, и так полное слишком трудных для Омлета слов, рисковало окончательно потонуть в гомоне голосов. Поэтому выбирать пришлось быстро, ещё и махнув на дверь. Странный, всё же, получался из Филиберта кулинар — что ни разговор, так от стола подальше. В виде извинений перед Ллиирой, Хозяйкой Пиршеств, болтливый повар утащил не только Эльстера, но и сдобный сочень с ягодным вареньем.
— Если только у вас там не страшная магия... — уже выходя, добавил Омлет достаточно громко, чтобы Креван услыхал последние слова. Улыбаться-то Филиберт улыбался, но про нательный амулет Доброй Богини не забывал.
— Ну, насчет магии — это не ко мне, — слегка усмехнулся Кеворрин.
— А не скажешь, — Филиберт кивнул на просторную мантию целителя.
— В своей работе я опираюсь не на молитвы богам и не на силу Плетения, а в первую очередь на науку.
— Я так и слышал, — важно закивал Филиберт, пока они шагали по всё тому же коридору, где недавно беседовали с Ричардом. Ещё бы не важничать, когда с ним, сыном деревенского свинопаса, вот так запросто обсуждают какое-то колдовское шитьё и тайные искусства. — Но как же это? В наших краях и стекло дуть не умеют, а про вас говорят, вы сведущи не только в лекарском деле, но так же алхимии и нумерологии...
— Что ж, если под алхимией понимать фармацевтику с фармакологией, то да.
— Кого понимать?
— Науки о снадобьях и медицинских свойствах веществ.
— А... усёк, — подумав секунду, Омлет неуверенно кивнул.
— А насчет нумерологии — этот вопрос ещё требует дальнейшего изучения. Существуют разные точки зрения и ученые мужи еще не пришли к единому мнению...
Филиберт не очень понял, к какому именно мнению собирались прийти учёные мужи. За недолгий путь по лестницам и коридорам повар узнал, что беда нумерологии заключалась, кажется, в том, что никто не знал, как правильно составлять таблицы. Один муж полагал, что четвёрка принесёт беду, а другой сулил богатства, коли дважды семь дадут пятнадцать. Не рискуя задавать вопросы, парень наматывал на ус сведенье, что арифметика куда сложнее, чем кажется. Да и Кеворрин, вроде бы, не придавал нумерологии особенного значения. За разговором Эльстер и Филиберт подошли к бывшей часовне.
— Вот, — указал врач, отворяя высокую дверь из светлой берёзы. На фоне старых замковых ворот та сияла, будто золотая, и настроение Филиберта сразу улучшилось. — Здесь и будут устроены лечебница и лаборатория.
Омлет опасливо заглянул внутрь, отметив, как все прочие гости, необычно светлое для усадьбы помещение. Первым делом он спросил:
— Что такое краболатория?
— Лаборатория — это место, где изготавливают лекарства: порошки, мази, микстуры... Также в лаборатории можно производить опыты, чтобы исследовать свойства веществ и создавать новые рецепты.
— О. Те самые свойства, которым учит фарма... фармакология?
— Те самые, — терпеливо согласился доктор.
Он остался у дверей, сложив руки на поясе, а Омлет качал головой, рассматривая нововведения Эльстера. Стопка белых простыней, готовая для лазарета, сдвинутые к стенам скамьи и оструганные доски перед алтарём, превращённым в зачатки будущего кабинета. Столько всего! Под бдительным взглядом врача Филиберт бродил среди наполовину распакованных рундучков и с интересом спрашивал обо всём. Его любопытные глаза упирались то в несобранный перегонный куб, то в чашу для порошков и маленькую латунную горелку. Ему всё казалось необычным, хотя искушённый лекарь и понимал, что лечебница далека от совершенства. Да более того, она лишь рождается, и даже положенной мебели ещё нет. Зато теперь Омлет знал, что возили в их телеге всё это время, если не считать гардероб Навина.
Воодушевлённый миролюбивым рассказом, в какой-то момент Филиберт отставил склянку с соляным раствором и восхищённо сказал:
— Где вы всему обучились, мастер?
— Университет, хорошие преподаватели в клиниках, а также книги.
— Книги? — обернулся юноша.
— Без них, Филиберт, никак нельзя, — Кеворрин сделал небольшую паузу и все-таки не удержался от совета: — Если есть возможность прочесть хорошую книгу, надо постараться ее не упустить.
— В Долинах мало книг, — улыбнулся Омлет. — Видали, как лорд свою бережёт?
— У Его светлости устроена небольшая библиотека, — поправил Эльстер, уже успевший ознакомиться с усадьбой и утащить из библиотеки стул.
— Эх. А я библиотек не видал. Да что там, и вовсе одни дьяковы каракули чёл!
Эльстер наклонил голову не то с сожалением, не то просто принимая факт. Омлет не унимался:
— Из каких земель вы родом, если у вас иначе?
— Из Амна.
— Амна?! — опешил Омлет.
— Несколько неожиданно, не правда ли? — подтвердил доктор, начиная мерить часовню неторопливыми шагами.
— А... э... это же... Город тысячи куполов... и тысячи монет.
— У больших денег есть свои плюсы, — Кеворрин бережно поправил взятую Омлетом склянку, — на них можно купить многое. Книги, например...
«Больших денег?» — Филиберт навострил уши. Когда они толковали об условиях найма в Жабьем Броде, повар-кастелян слыхал о том, что Эльстер иноземец, как сам капитан или усач-Боруса. Но он и знать не знал о таких далёких землях. Амн, величественный Амн! Как ребёнок, коснувшийся сказки, юноша улыбался. Сколько всего сказывали о далёком городе на берегах океана, что не имел конца. Усталые архенские кнехты в трактирах, служки в Ашабенфорде, плотоводы и циркачи. Все порой вспоминали о великой стране на крайнем западе. Даже Сембия бледнела на фоне историй о базарах, занимавших площади величиною с целые города, о величественных замках и минаретах, в облаках среди которых парят флаги торговых лиг.
— Коли верить слухам, — протянул Омлет, наконец стряхнув дурацкую улыбку, — вы оставили рай на земле.
— Рай на земле? — улыбнулся Эльстер в ответ. — Как говорится, там хорошо, где нас нет. Хотя, не спорю, в Амне много хорошего.
— Что же увело вас в такую нищую даль, мастер Эльстер!
— Обстоятельства путешествий бывают разные, — врач мягко уходил от ответа.
— Должно быть, ваши оказались не самыми радужными, — вздохнул Омлет, чувствуя за улыбкой доктора сонм иных эмоций.
— Бывает, со временем обстоятельства меняются.
Судя по всему, сегодня Эльстер был настроен на философский лад. Хотя Филиберт не разбирался. Не из тех людей был Кеворрин, чтобы трещать о себе по кабакам, так что кто его знает. В задумчивости Омлет отступил, щурясь на заглядывающее в окна солнце. Оно, беззаботное и ласковое, широкими пятнами ложилось на недавно выметенный пол, играло на стекле фиалов и мраморном круге, выложенном у подножия алтаря. Доктор, всё так же окутанный коричневой мантией, продолжал гулять, точными движениями соединяя стеклянные мосты между ретортами. Внезапно повар заметил, что в часовне стоит полная тишина. Даже крики с недальнего рынка не долетали в часовню вместе с прохладным ветром.
— Вы пытаетесь исцелить время, добрый доктор, — вздохнул Омлет, наблюдая за манипуляциями. В его глазах вспыхнули понимание и сочувствие. — Выходит, так?
— Думаю, время не нуждается в исцелении, — снова улыбнулся Кеворрин. — Но само оно действительно лечит. Правда, не всегда.
— Зато ваши усилия точно помогут исцелить хотя бы Эссембру.
— Думаете? — в голосе врача не слышалось ожидаемой Омлетом гордости, скорее вежливое сомнение.
— В ней отродясь не бывало ни врачевателей, ни... как вы сказали, килл-них?
— Клиник, — машинально поправил Эльстер.
— Ага. Ну вон, с болестями али в храм, али к травницам.
— Не стоит сильно принижать пользу, приносимую Корнелиусом, — целитель снял восковую пробку с маленького хрустального флакона, что-то рассматривая, — да и народ в Эссембре не выглядит очень больным. Впрочем, буду рад оказать посильную помощь.
— Ну, у нас тут али живой, али дохлый, — смущённо развёл руками Омлет, уже стесняясь недавних чувств. — Я, короче рад, что вы с нами, мастер Эльстер, какие бы причины ни вели вас в наёмный отряд.
— Я тоже рад оказаться в отряде, — согласился Эльстер.
«Ну, мы ещё не все блюда испробовали», — скептически подумал Омлет, но возражать не стал. Теперь он не был уверен, что врач имеет свой интерес во владениях Илмета. Казалось, что доктора мало что заботит, за исключением душеспасительных талантов. С другой стороны, знавал Омлет этих грамотеев, знавал. Такие кому угодно нос запудрят. Затем подсознание возмущалось такой циничности, запрещая помышлять дурное. В смешанных чувствах Филиберт перебрал разговор заново и понял, что по-прежнему не знает, отчего врач выбрал Эссембру среди многих других городов Сердцеземья. Неужто и правда случайность?
Распрощавшись с искренней сердечностью, повар оставил мэтра Кеворрина в его вотчине, а сам отправился на помощь усатому Борусе. Да и прочих дел хватало.
|
Лорд кивнул Ричарду и шепнул что-то на ухо стоявшему справа телохранителю, который понятливо кивнул и убежал в сторону бывшей часовни. После этого, Илмет ответил зашедшему в зал Роберту.
— Именно поэтому я и не загадываю на будущее. Поймите меня правильно, сейчас мы не ведем с ними никаких дел. Они — лесные демоны, неуловимые и неистребимые. Но, как вы можете заметить, они все-же носят одежду и способны, я надеюсь, к разумному диалогу, в отличие от упомянутых троллей. В данной ситуации, пленники, это возможность наладить хоть какой-то контакт с их главарями. Даже самые лютые враги порою ведут переговоры и высылают парламентеров. Если переговоры не получатся, значит вы были правы. Если получатся, значит можно будет что-то решать дальше. Пока, это лишь попытка прощупать почву. — Лорд развел руками, — Казнить их дело пяти минут, как вы понимаете.
— Что до народа, то я стараюсь защитить жителей долин любыми доступными способами. Если удастся убедить «лесных демонов» прекратить нападения, то народу станет только легче, даже если они никогда не узнают почему именно это произошло.
В этот момент вернулся телохранитель, и передал Илмету книгу. Лорд благодарно принял тяжелый манускрипт и положил руку на оплетенную кожей обложку.
— Древние легенды рассказывают что когда-то давно, тысячи лет назад, люди, что пришли в Долины, воевали со светлыми эльфами за каждую пядь земли, выгрызая себе место для жизни мечами и топорами. Многие сложили свои головы в этой бессмысленной борьбе, и никто тогда даже подумать не мог о примирении, но потом, — Илмет открыл книгу в самом её начале, — мудрейшие из эльфов решили пойти на переговоры, и оказалось, что люди вовсе не чудовища и не родня стае саранчи, а эльфы вовсе не нелюдимые монстры. С этого и началась история Долин. Позже, был заключен договор и все стало на свои места, и несмотря на многие разногласия, живущие тут люди до сих пор уважительно относятся к старшим братьям — Лорд пробежался взглядом по тексту, перевернул страницу и отложил книгу на стол.
— Может быть пора теперь людям сделать первый шаг?
Дроу, практически неподвижно сидевшая все время пока велась дискуссия, все-таки нерешительно протянула руку к столу и пододвинула к себе тарелку, попробовала на вкус квас. Все остальные, в отличие от пленников, уже успели перекусить в таверне, да и после. Бросаемые на нее то и дело взгляды пленницу явно нервировали.
— Едят ли демоны картоплю запивая квасом? — Задал риторический вопрос Илмет и тихо рассмеялся.
— Ладно. За сим я вас покидаю, мне нужно подготовится к поездке и написать несколько писем, а так же раздать ценные указания по некоторым другим поводам. Гастр, поднимись ко мне в кабинет минут через пятнадцать. Мастер Беньямин, вы можете быть свободны. Что касается остальных, по вопросам заселения обратитесь к Дарси, он должен быть где-то тут, скорее всего гуляет на улице. По прочим вопросам к Гастру. — С этими словами Илмет поднялся и отправился обратно в кабинет. Телохранители же напротив, дружно выдохнули, сняли шлемы, отставили свои протазаны и, не особо стесняясь, сели за стол. Ну а чего добру пропадать. Сели, понятное дело, с другой стороны от дроу, изредка бросая косые взгляды на чернокожую.
— Чот мелкая, — Выдал бородатый вгрызаясь в ребрышко, — а жути то нагнали, ууу.
— Ага, — поддакнул второй, — как тростинку можно сломать если чо.
— Что-ж вы такие лютые, так далеко сели-то тогда? — Спросил Гастр, все еще держащий сложенные руки на груди. По воле случая, он оказался к дроу ближайшим.
— Ну, эээ… а вдруг заразная? — Ответил один из телохранителей, отхлебывая медовухи, — Кто ж их, черномазых, знает?
— Ну да, ну да… — Пробурчал Гастр, оставаясь внешне спокойным. — На лорда нашего сильно не серчайте. Он порою в какую нибудь идею упрется, и не отступит пока лоб не расшибет. Но помыслы у него точно благие, это вот без сомнения, на чем угодно поклянусь. Я за ним хоть в огонь, хоть в воду. Однако ж, сижу вот рядом с ней, а у самого мороз по загривку. Вроде и не страшная, вроде и дышит как мы, вроде и в остальном похожа. Да только глазищи красные и хер знает, что от такой ждать. — Несмотря на то, что голос кастеляна был ровным, было заметно, что двигается он так, словно каждую секунду силой воли заставляет себя сидеть на стуле, а не вскочить и убежать.
— Да не ссы, мы рядом, — гоготнул телохранитель, — да и нечем ей тебя ткнуть, вилкой разве что. — Тут дроу взяла вилку и все напряглись. Однако, в этот раз обошлось и вилка была отложена в сторону.
— Дела-а… — протянул сидевший с другой стороны Беньямин. — Впрочем, если по лесу действительно станет безопаснее ходить, это я только за. Я многое повидал, и если вместо болта в спину, из кустов будет звучать «разворачивайся и уходи», то будет спасено множество жизней. Но, пойду я пожалуй… ах да. Сэр Ричард, я помню насчет спасенных лесорубов, не извольте сомневаться, что ваша награда будет достойна усилий, просто мне нужно немного времени чтобы поскрести по сусекам, хе-хе-хе. — Лесничий поднялся и отправился к выходу.
— А чо, здорово дерутся, да? — Спросил капитана второй телохранитель. — По виду то и не скажешь…
Тут дроу привстала и протянула в сторону Филиберта руку.
Телохранители тут-же вскочили потянувшись к мечам.
— Подьай помьйдор…
Шумно упало отодвинутое мощным задом вставшего бойца кресло.
— Пожьялуста. — Закончила просьбу произнесенную на общем дроу.
|
«У них что, имена есть?»
К счастью, от очередной глупости Омлет удержался. Вопрос остался непроизнесённым.
«Уж наверное есть, дурак ты рыжий. Шанти ведь зовут Шанти. Хотя нет, его иначе зовут...» — он-то представлялся, а Филиберт забыл. — «Н-да, в общем, Шанти. Почему не быть имени и у этой крали? Разве что Шанти белый, а эта чёрная...»
Омлет впервые набрался смелости, чтобы прямо посмотреть на пленницу. Тогда всё стало на свои места: волосы двух эльфов цветом различались едва ли не диаметрально. А, судя по произнесённому Виддиком слову, имена лесных демонов тоже следовало читать задом наперёд. Филиберт слышал от пастора, доброго отца Тибодье, что чернокнижники взывают так к разнообразным диаволам, чьи имена чтут справа налево в древних фолиантах. Да, теперь вилки с ложками сходились.
Неуёмное воображение услужливо рисовало Омлету, как бородатый южный колдун простирает руки к полной луне, на семнадцати адских языках заклиная Илку... Илу... Илдукикимору явиться в Эссембру и наводнить её бедами. И не было рядом старого пастора, который мог бы утешить и дать совет. Сам не заметив, что грызёт давно съеденную ножку, Омлет уклонился в печальные мысли. Капитан ведь сказал о многом ином, что юноша не мог принять без внутреннего бунта.
«Я повар, а не солдат», — вроде бы, эта мысль была правильной. И как-то так получалось, что всё приключение прошло для Филиберта в мажорных тонах, если позабыть о перепугавшей его схватке с троллями. И сэр капитан Виддик выглядел в его глазах скорее забавным рыцарем из кормирских сказок. То смешным, то благородным, то нелепым. И вот, совершенно внезапно для себя, Омлет понял, что Ричард Виддик, лусканский кондотьер, может быть жестоким. Что огромный усач Боруса мастак не только выволакивать за шкирки из таверны, но и убивал своими большими руками людей. Врагов. Неприятелей. Вчера он убивал людей на тракте.
Ричард оканчивал речь, а глаза Филиберта скользили дальше, пытаясь ухватиться хотя бы за одно светлое лицо. Но щерился с трона лорд Илмет, вещая о высокой политике и нелёгкой судьбе. Молчаливо жевал яблочный рыцарь Ганс, а его чёрные волосы скрывали лицо, изрезанное следами былых пороков. Вздрогнув и отложив наконец ножку, повар осознал, что он сидит среди совершенно незнакомых людей, а приключение мало-помалу перестало быть забавным. Издавна Филиберт знавал только охотника Роба. Но что это? Быть может, вовсе не Боруса прикончил человека Массари? Может быть, это хмурый охотник решил, что олень больше не полнит кровь задором, и выбрал иную дичь? Омлет смотрел на Роберта Аркина и понимал всей своей ничтожной душонкой, что рука старика Роба не дрогнула бы на тетиве.
«Нет, нет... Где вы, мастер Эльстер, где вы, о мой покладисто-ворчливый дворф!»
Однако даже внутренне он не мог спорить с капитаном. Клятый Виддик! Слишком много в нём было уверенности, слишком много лидерства, чтобы простой деревенский парень мог тягаться с убедительностью его речей. Богатый, лихой, невероятно компетентный в своём грязном ремесле... Омлет вспоминал, как пустился наутёк от троллей, тогда как капитан вытащил меч и срубил чудовище единственным ударом. Разве такому человеку можно отказать в превосходстве? Да и правда, чего греха таить, виделась Филиберту на стороне наёмника. Кровавые деньги? А то!
«Ужели ты, рыжая свинья, сразу не понимал, с кем пускаешься в странствие? То-то и оно! Вот и чего разнылся, когда умные господа в один голос твердят тебе, как правильно?»
Странно, однако ни фогтовы розги, ни побои в дорожных кабаках не могли вывести из Филиберта самого Филиберта. Злясь на себя и свою наивность, Омлет прикусил губу покрепче. Так, чтобы проняло.
Итак, всё было сказано правильно. Омлет старался поверить. Старался напомнить себе, что неправ. Но отчего-то ему отчаянно не хотелось быть воином без границ и клятв. Грустно осев носом в тарелке, он помотал головой.
-
Даже не подозревал, что Тринашка мастер рефлексий, а вон оно как!
-
Живой персонаж. Приятно читать.
|
|
|
Тушение пожара было делом хлопотным и затратным по времени. Хоть чары Эландора и немалую помощь в сражении со злым духом оказали, сил на устранение последствий от них ушло не меньше чем на схватку. Сперва сам маг пытался сбить пламя с деревьев потоком камней и грязи. Потом Тагил, раздавшись в размерах, высекал охваченную пожаром растительность, дабы уменьшить объём возгорания. Остальные тушили отдельные небольшие очаги, что без доступа к воде было непросто. Только к вечеру с задачей наконец землепроходцы справились и, прибрав найденные в логове зла ценности, отправились назад радовать лесных обитателей избавлением от чудовища.
Тирессия узнала о подвиге героев ещё до их возвращения – лесные пташки напели ей, что тьмы больше нет. Долго и очень искреннее дриада рассыпалась в благодарностях, раз за разом повторяя, что сегодня барон со своими людьми даровал новую жизнь всем феям и другим сказочным существам Нарлмаркского леса. Волшебные жёлуди спасители получили от Тирессии без всякой платы, а ещё прекрасная дева пообещала защищать всех подданных Хотена и предупреждать Семиречье об опасностях.
Когда герои явились к Мелиансе и вырастили в одночасье роскошные деревья взамен уничтоженных, не было предела счастью маленькой никсы. Она радостно кружилась в своём водоёме и запела дивную песенку, от которой даже самые чёрствые сердца наполнялись душевным теплом. Её жилище снова стало прекрасным и загадочным, каким его сотворила природа. Маленькая никса не знала, как отблагодарить людей за доброту, но подсказку ей дала старшая подруга Тирессия, с шёпотом травы рассказав и о других деяниях славной семёрки. Мелианса дала то же обещание, что и дриада – защищать людей от всяких опасностей, но не в лесу, а в многочисленных реках и озёрах Семиречья.
На расспросы о том, что же в окрестностях интересного имеется, обе феи поведали о старинной эльфийской крепости в западной части леса. Сами эльфы давно покинули это место, да и от крепости остались лишь развалины. Новые обитатели там, впрочем, появились – это были тёмные феи, совершенно безумные. Большего ни дриада, ни никса о них сказать не могли – они боялись этого места и просили героев быть осторожными. Также обе они рассказали о ещё одном безумце – старом отшельнике-человеке, который живёт в хижине на юге и весьма опасен.
Осчастливив прекрасных лесных дев, герои направились дальше на запад и через три дня вышли к очередному гиблому болоту, над которым кружили полчища насекомых. На краю болота они обнаружили мёртвую лошадь, идеально белой масти, удивительно красивую даже после смерти. Странным образом никакие падальщики и трупоеды её тело не тронули. Видимых причин смерти этого величественного создания не обнаружилось, рядом не было и крови, зато при ближайшем осмотре нашлась другая странность – во лбу лошади имелось костное образование. Это были остатки рога, стало быть лошадь вовсе не была лошадью, а единорогом, увы, лишившимся не только жизни, но и своего самого узнаваемого атрибута.
Единороги в Бревое были большой редкостью и редко являлись людям, даже тем, кто жил в гармонии с природой. За всё время путешествий по лесу землепроходцы ни разу не встречали подобных существ.
|
Хотен посмотрел на крикуна добро-добро. Ласково даже. Усмехнулся, и смешок этот прозвучал нарочито громко и резко, как удар кнутом. Будто отсекая то, что изливал Фёдор Скол от того, что будет сказано далее. И насмешливо проговорил:
- А передо мной, надо полагать, главный голодающий? Это заметно. Изголодался. Лицо на два моих потянет, да и прочее тоже. Ни у кого в моей "пирующей шайке" такого едалища нет. Видать, с голоду опух... Позволь угадаю - ты ещё и представитель трудового народа. Не угодно ли продемонстрировать народу мозоли, натёртые непосильным трудом? Только мозоли на языке, кончиках пальцев, от счёта монетного, да пролежни от сладких снов чур не в счёт!
Хотен развел руками, будто невзначай демонстрируя собственные длани, одубевшие от меча, поводьев и трудов походной жизни, что твоя подошва. Барон продолжил, всё с той же насмешкой, веющей, впрочем, уже и холодком:
- Не стану спрашивать, по какой такой причине ты, милостивый государь, ко мне по имени и без титулования обращаешься. "Человек из народа", как никак, манерам не обучен. Не буду спрашивать даже, кто ты есть таков, чтобы ближников моих хулой поливать, а меня к ответу звать. О том после потолкуем. Даже отвечу тебе. Отчего не ответить? Таить мне нечего.
Блудович продолжил, на этот раз ровно и с неизменным, присущим ему достоинством:
- Стен с крепостями у нас нет, друг мой, потому что защищаемся мы мечами, а не стенами. Куда мечи наши дотянутся, там и опасность пропадает. Сразу. Дотягиваемся мы, надо сказать, далече. Можешь, кстати, хозяевам своим так и передать... - боярин выдержал многозначительную паузу, и заговорил снова - Вместо стен мы дороги строим. Мосты. Мельницы. Чтобы людям жить лучше было. Встанет нужда в стенах - будут и стены, не переживай. А пока и мечей хватает. Да-да, вот этих самых...
Юноша небрежно коснулся торчащей над плечом рукояти "Улыбки".
- Взятых, между нами говоря, с боя. Не наторгованными, не дареными, не в наследство полученными. Говоришь, с меча этого год кормиться можно? Ошибаешься. С него Семиречье наше столько лет кормиться будет, сколько я смогу его держать, и пускать в ход на славу нашей земли. Я, и дети мои, и внуки... А охота - это да. Это мы сотоварищи любим. Только дичь попадается всё больше малоаппетитная. То бандиты, то племена дикие, то чудовища. Всех перебили, никого другим охотникам не оставили. Ай-ай-яй, как нехорошо. Хотя, иной раз и съедобное что заполевать удаётся. Чудо-юдо, что рыбака пожрать пыталась, для примера. Или вот секача забили, что охотника в лесу с пару месяцев назад помял. И скушали, не выкинули мясо, представь себе. Кстати говоря, если кому в лесу дичи добыть охота, так вольному-воля. Налога на промысел нет, запретов я тоже не ставил. Бери лук, да бей - хоть барон, хоть фермер. Что же касается голодных, о которых ты, мой измождённый друг, так патетично голосишь...
Вот тут Хотен Блудович сделал несколько шагов вперед, и повернулся к толпе. К Фёдору Соколу молодой барон, казалось бы, совсем утратил интерес - он обращался к своим людям. Говорил теперь горячо, искренне:
- Ну, кому совести хватит выйти, и перед честным народом сказать: "Я голодаю, мне нечего есть"? Или что барон у него последний грош забрал? Или хоть лишка с кого взял? Найдётся такой человек? Есть у нас трудности - как не быть? Мы с вами смело шагнули в эти дикие земли, и такова доля первопроходца. И может покамест столы у нас не ломятся от яств, да только и без куска хлеба никто не сидит. Время придёт - богатая наша земля отдарится за труды!
Хотен повысил голос, и звонкие его слова понеслись над площадью:
- Скажите, люди - разве я не тружусь с вами плечо к плечу, чтобы этот день скорее настал? Я ли не переношу с вами все эти невзгоды? Я ли со своей дружиной не ступаю первым туда, куда никто не шагал, не расчищаю землю для людей? Нежусь ли я на печи? Все, кто в Блудове живёт, видят, что хором я себе не отгрохал - все силы на устройство земли и города брошены. А праздных дней за прошедшие месяцы я имел не более, чем любой из вас - то тоже все видят. Не я ли встаю против любой грозящей городу опасности? Не я ли готов выслушать любого горожанина, какого он звания ни будь? Я готов взглянуть каждому блудовчанину в глаза без стыда, потому как не делал никому из вас ничего, кроме добра. А если кому не люб ваш барон, так я на цепи никого не держу - каждый волен уйти туда, где лучше. Только вы не хуже моего знаете, что для тех, кто трудом кормится, места справедливее города Блудова не найти. А где правда есть, и честный труд, там и богатство будет вскорости.
Оратор перевёл дух, и повёл разговор задушевно:
- Я одного не пойму. Почему этот шут гороховый, - Хотен невежливо ткнул большим пальцем себе за плечо, в ту сторону, где стоял пришлый агитатор, - вас жизни взялся учить? Много он понимает в нашем укладе? Что сам он для города сделал с тех пор, как сюда заявился, кроме как жрал, спал, да хаял добрых людей, которые Блудов заложили, на ноги поднимают и оберегают? Хоть один гвоздик забил, хоть одно зёрнышко посадил? Да держал ли он вообще в руках что-нибудь тяжелее ложки и срама своего? Ох, не уверен. С чего вам его слушать? Что этот столичный каплун может знать о жизни в приграничье?
Постепенно тон барона менялся, в голосе проклюнулись нотки подозрения:
- Стоит вот этот голубчик тут день-деньской, и баламутит. Время ваше отнимает. День стоит, другой стоит. Будто ему на хлеб зарабатывать не надо. А какой его в том интерес? Сдаётся мне, как раз в том его работа и состоит. Баламутить. Тем наш гость на хлеб с маслицем себе и зарабатывает.
Хотен повернулся к Соколу, и спросил резко:
- Не хочешь, Федя, рассказать народу честному, кто тебе золота отсыпал, чтобы ты тут яд свой разливал?
-
Разнёс в пух и прах как по мне.
-
Хороший пост кубами не испортишь!
-
Свин есть Свин, что тут хвалебные тексты писать
-
Автовин, я считаю.
-
Хорошо сказано!
-
Настоящий лидер. Блудовчанам и семиреченцам очень повезло.
|
— Да, да, я понимаю, о чём ты! Вот он осёл заморский!
Омлет как загипнотизированный водил взглядом за пальцами девушки и почему-то никак не мог подумать о сембийцах вместо гипотетического военного совета в компании Триш. Обязательно в маске. Впрочем, исчезновение ключа от носа изрядно помогло собраться с мыслями. Усилием воли он переключился на дела насущные:
— Ох. Человек из трактира тоже сембиец... но постой. Сей добряк, — кивнул рыжий за мраморную русалку, — сказал, что колдун бородат и на рожу смугл, а при себе носит железную дубину. Сембиец твой при чём был? При сабле! Да с кольчугой, не с бородой. Кабы это он сюда скакал, шибко странно, что карнавалу ради саблю на дрын сменял. Но...
Зелёные глаза Филиберта снова остановились на ключе.
— Смуглые... там, в трактире, — соображая на ходу, говорил он. — А ты, подруга, с Вестгейту будешь.
— И с того что?
— И то, что твой акцент звучит не сембийским манером, — выпалил рыжий. — Тут ихнего брата много, их говор от моего едва отличим. А те, смуглые, с Калимшана. Ну, как мне почудилось. Языка-то я не знаю и с них не спрашивал. Вот уж кто далеко заглянул! Да и вино пили! Я слыхал, коли ты в Калимшане вина лакнёшь, тебя жрецы камнями бьют, а то и на бамбук сажают. Я к чему... может, не с Калимшану они? Может, это они, рожи дальние, колдуна знают?
Триш растерянно заморгала глазами, не успевая уследить за виражом мысли Фили. Откуда у неё взялся личный безбородый колдун в кольчуге, и как это связано с бамбуком, она уловила не сразу: оказывается, чёртов торговец так прочно засел в её мыслях, что соскочил с языка.
— Да не тот сембиец... тот и не сембиец наверное...
— Кто не сембиец? — перебил Омлет.
— В смысле, тот как раз сембиец, а вот этот наверное... тьфу! Погоди, давай комнату найдём.
Как определить нужную комнату, она не знала. Вроде капитан говорил, что в конце коридора, или ей показалось? А Филиберт не поверил своим ушам. Он уже смирился с тем, что сейчас Триш резюмирует: «Делать тут нечего, маршем назад», но нет. Не иначе Тимора и Ловиатар на пару плели нити судьбы в этом городе.
— Да! — тут же согласился Омлет. — Конечно давай. Я всегда мечтал поглядеть на конвульсивно бьющееся в спазмах карнальной оргии гнездо развратных пороков плоти.
Последнюю фразу он говорил на одном дыхании и совершенно ровным голосом. А Триш задумчиво оглянулась на двери:
— Только вот как именно мы начнём ненавязчиво ломиться ко всем подряд?
Омлет показал на ключ.
— Шестая комната.
— Почему это?
— Челядин, сподвигший нас на схождение в пропасть грехопадения, заявил: «Хотите повторить путь Ричарда». Зачем бы ему так говорить посредь наших расспросов, да и ключ протягивать. Не-е, Триш. Это — намёк. Тудысь и отправимся.
Омлет выглядел как смешной рыжий юнец с нескладной фигурой и торчащим над красным шарфом носом. Ясное дело, что такая внешность не допускала в нём глубоких куртуазных талантов. Но, проходя мимо разбогатевшего прислужника, Филиберт важно сказал:
— Да! Мы займём сию келью кровосмесительных вакханалий.
Вскоре они действительно стояли перед дверями комнаты, где этим утром был развязан капитан Ричард Б. Виддик. Девушка повернула ключ, и они вошли.
|
-
Змея - это ж, считай, сплошной хвост. Самое оно.
-
Змея - это ж, считай, сплошной хвост
|
распрощался Тагил с товарищами. Обговорено все заранее было, дорога не ждет. Взобрался на телегу, топор на колени положил, думать стал.
Как в Рестов приедет. Как в терем к отцу с матушкой Хотеновым заявится, письмо от сына с поклоном передавать, да о подвигах его рассказывать. Хотя, о подвигах наверное, особо не стоило. К чему стариков пугать? Хотя и самому Тагилу было немного боязно. Хоть и в дружине он теперь баронской. И посадник судебный. А все ж тут настоящие бояре. Не то что он, вчерашний голодранец. А ну как от ворот прогонят? Тряхнул головой Тагил, погнал от себя дурные мысли. Стал о хорошем думать. Как въедет он в Рестов в богатом доспехе, как заявится в Крысу и Яблоко, да станет там всех угощать....
Потянулись вдоль дороги, ладные крепкие сосны, да пушистые ели. Телега качаясь и поскрипывая, мотала на колеса версту за верстой, убаюкивала пассажиров. И, сам того не заметив, Тагил задремал.
***
Снилось ему, будто перегнулся он через дощатый борт, глянул вниз на дорогу. А там вместо колес лапы черепашьи переступают. Обернулся тогда Тагил, попутчикам своим рассказать, а телега сама тоже больше стала. С одного конца другого вовсе не видать. Поднялся Тагил на ноги, пошел вдоль телеги. Смотрит - сидит Шуко Черныш, ноги с борта свесил. Какую траву вдоль дороги видит, ту сразу рвет, да обеими руками в рот тянет.
- Ты чего это? - спросил черныша Тагил.
А тот ему отвечает:
- Чего-чего, -отвечает ему Черныш. - Не видишь, траву ем? Брат Волкогон сказал, от заразы этой сучей, трава одна помогает. А я, ебанамать, забыл какая трава-то. Но Шуко, брат, не из таких передряг выпутывался. Шуко - умный, не дурнее Эландора! Я чего решил? Стану всякую траву жрать, дорога-то длинная, да? Рано или поздно попадется нужная травка.
Потом Шуко что-то еще говорил, но Тагил его совсем понимать перестал. До того много травы Черныш себе в рот набил, что ни слова не разобрать было.
Тогда двинулся Тагил дальше. Следующим на телеге купец ехал. Одна рука у купца была обыкновенная, а другая - словно лапа волчья. Радовался купец, ногами болтал, да смеялся.
- Видишь, какая мне удача в Блудове привалила? - спрашивал купец, тыча свою лапу под самый нос Тагилу. - Лапа волосатая! Все теперь мне на лапу давать станут! Заживу! Мельницу куплю!
Тагил отмахнулся от назойливого купца и пошел по телеге дальше. Следующим ему встретился Кундал. Варвар был так занят заточкой своей секиры, что не сразу обратил на Тагила внимание.
- В Мировой Ране едем, друг! Кровью станем позор смывать! Да славится Айомеда Преемница и Тихомир пророк ее. - он поднял секиру над головой и воинственно потряс, издавая воинственный клич, но быстро поперхнулся и закашлялся.
Стоило Тагилу сделать несколько шагов вперед, как рядом оказался Мартин. Он тоже был занят делом - затачивал ножом деревянный прутик, но в отличие от Кундала, смотрел прямо на Тагила. Руки привычные к хитрой работе, не требовали за собой пригляда. Нож так и порхал, снимая стружку.
- Чего это ты делаешь, мастер Егоза? - поинтересовался Тагил.
- Так как же это? - удивился Мартин, непривычно нажимая на О. - Колышек тебе осиновый вострю. Вот уснешь ты, а кем проснешься, не известно. Мы, братец, знаешь, офицеры тайного приказа. За каждым пригляд нужен. Закон он, что? Порядка требует. Так я его тебе в сердце и вобью. Колышек-то.
Кундал за спиной спиной закашлял еще сильнее. Зазвенели, посыпались на дорогу кольца, серьги и золотые монеты. И на каждой был отчеканен профиль Хотена Блудовича.
***
Тагил рывком сел на телеге. Утер рукавом пот, и вздрогнул, снова услышав за спиной переливчатый звон монет. Медленно обернулся. Позади него, удобно устроившись на телеге, ополченцы азартно резались в кости. До Рестова было еще далеко.
|
Музей.
Большая зала с очагом в сторожевой башне города Блудова, что отстроена на основании старого Иобарийского бастиона, в котором некогда свил гнездо разбойник Рогач, пока что служит барону Семиреченскому и его дружине и приёмной, и трапезной, и рабочим кабинетом, и одни боги ведают, чем ещё. Именно здесь услаждают землепроходцам глаз и пробуждают воспоминания памятные вещи и трофеи, собранные за время приключений в бывших Ничьих Землях....
Дуэльный меч Хотена Блудовича
Широкий, слегка искривленный меч с односторонней заточкой длиной три с половиной фута, с простыми ножнами и вытертой от долгой работы рукоятью. Именно с этим мечом молодой рестовский боярин обучался воинскому умению, с ним пришёл в Ничьи Земли, и, сжимая его в руке, завоевал своё баронство плечом к плечу со своими соратниками.
"Он вышел на простор двора, и повелительным тоном звонко отчеканил:
- Негодяи! Именем князя Рестовского - сложите оружие, или будете убиты на месте!
Кончик изящно изогнутого клинка, удерживаемого в вытянутой параллельно земле руке, смотрел точно в лицо мускулистому предводителю душегубов. И клинок этот, ведомый тренированными, каменно-твердыми кистью и запястьем, не колыхался, не подрагивал..."
Шкура совомедведя
В нескольких местах подпорченная прорубами, но всё же внушающая уважение своими размерами шкура страшного совомедведя, которого злой разбойник Рогач натравил на отважных землепроходцев. Закрывает едва ли не половину стены.
"Тут из клетки выползло громадное существо, какое встречалось в бревойских лесах редко, но каждая такая встреча очевидцам на всю жизнь в память заседала. Жуткая и очень опасная тварь была порождением тёмной магии, объединившей двух, казалось бы, несовместимых друг с другом особей – сову и медведя. И результатом стал почти совершенный хищник, которого равно боятся люди и звери..."
Доспех из панциря гигачерепахи
Комплект тяжёлых лат красивого тёмно-янтарного цвета, надетый на манекен. При ближайшем рассмотрении оказывается, что пластины изготовлены из необычайно прочной кости, тщательно отполированной и покрытой затейливой резьбой. Сырьё для этого необычного экспоната было добыто в ходе операции по спасению рыбного промысла города Блудова от полнейшего разорения реликтовыми пресмыкающимися, а работа выполнена умелыми руками Мартина.
"Наутро из котелка были извлечены несколько кусков мяса, от одного из которых следопыт откусил первым, прожевал с тщательностью, проглотил и разочарованно вздохнул.
- И чего, спрашивается, такой шум из-за этого поднял, мясо и мясо, - Проворчал следопыт, поминая того иноземца, а потом сказал всем, - Ну, берите, судари, кому охота. Ничего в этой черепахе особенного нет..."
Коралловая корона
Сей дивный аксессуар некогда украшал немаленькое чело так называемого "короля-ящера" - огромного чешуйчатого предводителя коммуны подобных ему любителей набедренных повязок и сырого мяса. Король совершил фатальный политический просчёт, похитив несовершеннолетнего гражданина сопредельного государства, в результате которого лишился высокого поста и жизни. Впрочем, для Хотена и его товарищей тот бой стал самым тяжёлым на текущий момент их карьеры, и у многих при воспоминании о нём начинали фантомно побаливать места уколов, укусов и электрических разрядов. Корона, обширная и ветвистая, как оленьи рога, заняла вместо оных почётное место над камином.
"...из центрального жилища появился наконец вожак племени – огромный для представителя своего вида, с золотой чешуёй и длинными зубами. Вооружён он был великолепным трезубцем, сделанным явно не его подданными-дикарями, а настоящим мастером. Тело его защищал украшенный ритуальными рисунками доспех из кожи."
Водяные часы
Массивная, но не теряющая от этого изящества клепсидра древней эльфийской работы, рассчитанная на целые сутки. Была отважно отбита баронской дружиной наряду с другим антиквариатом в логове фей-клептоманов, облюбовавших руины давно заброшенной башни дивного народа. Какой-то шутник втихаря подкрасил жидкость в колбе, отчего она приобрела ярко-алый оттенок артериальной крови. Ниспадающие из верхнего сосуда в нижний тяжёлые красные капли создают жутковатое впечатление, и пробуждают у многих нехорошие воспоминания.
...в шею ему вдруг впилось что-то острое. Тут наваждение с рыжего богатыря и спало вдруг, уже не так хороша и очаровательна оказалась красавица, когда её зубы вгрызались в его плоть, а губы её жадно всасывали его кровь. Силы крепкого молодого парня прямо сразу таять начали, а кровопийца не останавливалась и, казалось, его досуха испить хотела.
|
Дварф Горан сидел почти не слыша других, глубоко задумавшись после ответа капитана Ричарда, и в отличии от остальных совсем не сбрасывал со счетов трусливый вариант: встать из-за стола, стребовать обещанную компенсацию и побыстрее удалиться через дверь, куда подальше. Ведь дело было серьёзное, куда уж серьёзней! Помереть от рук жентов или дроу это легче чем высмаркаться в рукав. Горан не был уверен что остальные толком понимают всю полноту и глубину той грязной ямы что называется политика, он и сам не понимал, но у него была хорошая аналогия на примете. Политика напоминала теологию только более приземленную так сказать.
А уж теологию он в своё время изучал со всем пылом неофита и был более чем знаком со склоками в астральной море отдающимися потом волной катаклизмов и смертей прокатывающейся по Торилу. Сражения и войны начинавшиеся с божественных откровений и заканчивающиеся покрасневшими от крови реками и разжиревшими на мертвячине падальщиками. В теории ему были так же известны методы культистов безжалостного Бэйна, да и про повадки жрецов подлого Цирка он тоже был вполне себе наслышан. Не позавтракай он заранее, некоторые подробности слухов доходивших до него быстро отбили бы всякий аппетит.
И вот сейчас дварф мысленно взвешивал, стоит ли его сегодняшний обед, первый за неделю по-настоящему сытный и содержащий в себе хоть что-то мясное, того количества дерьма готового упасть на сэра Виддика и всех кто будет рядом с ним. Невольно вспоминался недавний случай с парой троллей в карете, совсем не страшный в суховатом пересказе Боруссы, но оживающий при давних полузабытых воспоминаниях об встречах с этими борадавачными ушлепками во время патрулирования дальних отрогов. Тошнота от вони их крови на забрале шлема, жгучая боль от их когтей когда-то располосаваших ему всю спину и то что тогда его больше всего заботило как бы остальные хирдманы не заподозрили его в трусости в бою. И ни одной мысли о том как близок он был к тому чтобы ему вырвали хребет из тела! С тех пор он поумнеел и побородел даже, сейчас он вспоминал те дни и думал как вообще он смог дожить до своих скромных лет при такой безрасудной юности. От невероятной удачи, не иначе.
Два аргумента были в пользу того чтобы остаться и два чтобы уйти пока ещё не поздно. Во-первых его мучало любопытство, что же сейчас твориться в Долинах ставших для него если не родными землями, то уж точно не безразличными. Здесь были люди с которыми он хотел ещё раз поговорить и места в которые собирался заглянуть при первой же возможности. Не зная чего ожидать в будущем, можно было угодить в переплет, как заяц в ловушку. Во-вторых Тимора пока была на стороне наемного отряда и самого капитана, что доказывало сразу два факта: возможность выплатить компенсацию даже решившим покинуть отряд и сам факт присутствия капитана в мире живых, даже не смотря на отравление. Против выступали: как не странно та самая компенсация предложенная Ричардом, которая временно решала все его насущные проблемы и полное отсутствие желания помереть раньше назначенного срока или возвращаться к состоянию обезумевшей от крови машины смерти которую Темпус потешаясь будет вести от крови к кишкам, от стычки к сражению.
Дварф посмотрел изподлобья, хмуро, на молодого Омлета суетившего около стойки, вот уж кто ничерта не смыслил на что идёт! Перевёл взгляд на остальных соратников, многие из которых так же случайно, как и он сам, попали в наемный отряд. Девки, даже без бородые ещё, а все туда же - на встречу дурным приключениям. Особенно жалко смотреть было на полуэльфийку, которая что ни говори, хоть почитала воинственного Торма была обычной лекаркой, он успел за ней проследить в дороге и мог с уверенностью сказать - оружия ее руки не держали и вряд ли ей имело смысл когда нибудь молиться перед боем Темпосу, Молот Врагов никогда бы не обратил на столь мирного человека свой горящий взор. Как бывший клирик этого бога, Горан готов был поставить все свои шесть монет на свой вывод. Эльф выглядел тем кому уже в принципе безразлично жить или умереть. Борусса? Верно он верил в крепость своих доспехов и полагал что если рядом жрец бога войны, победа будет всегда смотреть тебе в лицо. Вот уж наивность. Роберт выглядел крепким малым, но вряд ли он встречался раньше с дроу. Иначе давно бы скопил хоть на какую простенькую кольчугу, да даже на кожанку и то шанс остановить стрелу у него бы был выше. Врач был точной копией жрицы, за тем исключением что был пожалуй еще более наивен и небоеспособен. Хотя казалось бы, куда уж больше-то? Парень похоже вырос в городе и оказавшись в лесу, на природе, способен был пожалуй только удивленно вздыхать и вертеть бесмысленно умной головой. Капитана прочитать дварф не смог, больно уж противоречивым он был человеком. Что только подтверждала рассказаная сейчас история, как он служил жентам и чем это все закончилось для него. Но то что он отменный фехтовальщик заприметил, впрочем это-то было понятно и последнему слепому дураку, бездари свои собственные отряды не организовывают, на постоянной основе. Надо было что-то всё-таки решать...
- Каптан. У меня предложение... Но прежде должен эт напомнить что нанимался я как небоевой спец-и-о-лисд, - последнее слово почему-то вызвало сложности у дварфа и он попытался скрыть свои грехи в разговорном чондатском поднятым вверх пальцем, больше похожим на коротенькую сосиску, - ежели вам непременно нужны в лесах мои навыки кузнеца иль конюха иль антелириста, то следует удвоить мне на энто время плату или хотя бы выдать боевую премию. За опасность значит.
Горан пожевал губами делая паузу и последний раз обдумывая все последствия только что сделанного выбора и пока не стараясь вынудить из своей головы какие именно мотивы заставили его ввязаться всё-таки в это дело, а не идти вслед за убегающей за горизонт дорогой.
- Предложение такое. Эгем, как бы... Прошу срочно выдать мне наличных на покупку брони, а если счас с деньгами туго то хотя бы на щит. А ещё следует купить щит этому парню, - нехарактерно серьёзный дварф указал на спину, как раз отвернувшигося к стойке Флиберту, - да и всем у кого нет нормальной брони, тоже. Потому как если мы встретим этих чернокожих ублюков, в каждой из этих спин неприменно будет торчать по отравленной до самого оперения стреле.
- И единственный их шанс пережить первые секунды боя эт зараньше повесить себе на спину щит с крепким умбоном, да успеть за него спрятаться пока падаешь где стоял, прямо на пузо.
- Дроу стреляют почище эльфийских мстителей и выбивают некомбатов в первую очередь, по своей подлой привычке заставляя их ещё пару часов чувствовать агонию и позволяя пудрить мозги призрачной надеждой на спасение "если правдиво отвечать на их вопросы..." - подконец речи Горан, уже стоял на ногах упираясь кулаками в солешницу и вперив туда же яростный взгляд, будто там была нарисована рожа ненавистных дроу презрительно смотрящих на низшие расы от которых следовало избавиться как от мусора. Потом дварф выдохнул и сел на лавку обратно, утерев рукой лицо.
- Вот, значит. Иначи может не хорошо эт самое. Гм.
|
|
|
|
|
— Тут беда, — потусторонним голосом зашептал Омлет, всем телом опираясь на стойку.
Вместе с его словами вокруг распространялся сильный яблочный дух. Сказывались дни скучного пути, которые Филиберт, в полном соответствии с опасениями мэтра Эльстера, наконец-то смог разбавить. И, при виде такого его состояния, бровь барда-полукровки поползла вверх, отражая смешанное с сомнением удивление — Навин не ждал беды в такой момент.
— Какая беда? — тихо вздохнул полуэльф, опустив кружку на дощатую столешницу.
— Большая беда... — не унимался Омлет.
— Говори, наконец, — будучи старшим среди них двоих, Навин почему-то чувствовал на себе ответственность за младшего товарища.
— Больш...
— Да понял я уже! — Навин упёр руку в бок, а второй локоть поставил на стойку. Ему было тепло, сыто и весело, и слышать ни о каких бедах не хотелось.
— Вот... — Филиберт путано поднял пальцы, пытаясь что-то на них изобразить под взглядом Навина, в котором сверкнуло понимание:
— Ага-а. Кажется, осознал.
Рыжий обрадованно закивал.
— Что, положил глаз на одну из «дочек»? — спросил менестрель, уже прикидывая, как бы рассказать Омлету, что женщины — это не взбитый мусс, и любовь к ним бывает неразделённой.
— Чего?! — воскликнул Филиберт, перебив все Навиновы мысли, и радость на его лице сменилась досадой. — При чём тут это вообще?
— Ну, а что? — Навин неопределённым кивком указал на батарею бутылей и крынок, поднимавшуюся за стойкой. Аккурат у них Берениса, на архенский лад именовавшая себя Бэрнисс, вытирала руки большим полотенцем.
— Да ничего, — Омлет даже не посмотрел в её сторону. — Ты лучше на Шанти погляди.
Понизив голос до совсем глухого кудахтанья, Филиберт при этом показал пальцем прямо в сторону компанейского стола, где Креван о чём-то рассказывал Роберту вполголоса, а лорд Илмет принимал бокал. По обыкновению меланхоличный вид мастера Аркина навёл Филиберта на мысли, что незримая эльфийская борода обладает месмерической силой.
— Ну... — протянул бард, глядя то в сторону Назаэля, то на ныряющий в кружку с сидром конопатый нос Омлета. — Ну...
— Что «ну»? — хищно прошипел Филиберт.
В голове Навина, как это принято выражать в театрах, роились мухи непонимания. Полупустой трактирный зал наполнялся смутной тревогой.
«А может, Омлет чего заметил? Может, этот следопыт на деле задумал недоброе?» Бард, помимо воли, уже выстраивал порочную цепочку событий и заговоров, которая непременно приведет к падению Долин. И есть лишь горстка героев, что способна предотвратить это! Словом, всё как в лучших балладах, которые Навин учил вместе с бродячими артистами. «Тяжелая доля Избранника», скажем. Или «Один в поле воин» — с сомнением покосившись на Омлета, Навин решил, что с этой балладой точно стоит повременить. Была, конечно, ещё «Шестьсот шестьдесят шесть подвигов Иолана», но здесь Филиберт больно пнул его по щиколотке.
— Что встал? Видишь?
Полукровка окончательно обернулся к столу, где засел Виддик сотоварищи, рассматривая черноволосого эльфа.
— Скажу тебе по чести, Фил, он не самый яркий представитель своего рода.
— Вот именно! — воскликнул Омлет. — Не самый яркий! Смекаешь?
— Я и то легче сойду за дивного эльфа, — мимоходом добавил менестрель.
— Латандер милосердный, при чём здесь ты? На Шанти гляди.
— Вроде...
— Вроде? Вроде? — поторапливал Омлет. — Бороду видишь?
— Какую ещё бороду! Это обычный Шанти! — уже здорово беспокоясь, воскликнул Навин. Краем глаза он заметил, что и Бэрнисс за стойкой исподтишка рассматривает их компанию. Вроде бы и нормальное поведение для трактирной хозяйки в поздний вечер, но теперь, с Омлетовой-то подачи...
Филиберт на мгновение задумался, пытаясь найти объяснение.
— Так, постой, — сказал он. — Ты рукоблудствуешь?
— Ч... ч... — оторопев, Навин вытаращился на него.
— Рукоблудствуешь, а? — повторил Филиберт тоном обвиняющего кардинала.
— При чём здесь...
Служанка, уносившая от стола корзину с корками пирогов, звонко хихикнула, но Омлет наградил её неожиданно широкой улыбкой и подмигнул. Но выражение лица Навина внезапно стало серьезным. Он выпрямился и, строго посмотрев Филиберту прямо в глаза, начал поднимать ладони вверх, держа их на небольшом расстоянии друг от друга, будто собирался прихлопнуть комара.
— Следи за руками, — сказал музыкант.
— Это ответ, да? Вот почему ты не видишь!
— Следи, говорю.
— Чего ещё следить? Я знал! Я зн...
Бац! С несильным шлепком ладони хлестнули по щекам Омлета, а Навин захохотал, отталкивая приятеля.
— Да ты похоже пьян, Фил! — во весь голос заявил менестрель сквозь хохот.
— Я не пьян! — завопил Филиберт, схватившись за лицо.
— Не ори, — продолжал заливаться полуэльф, аж упав лицом на стойку. — Что, что ты спьяну углядел?
— Бабка сказывала, кто рукоблудствует, тот не видит ни рожна, — растерянно отозвался Омлет. — А наш Шанти побелел, чтоб тебя! А ты не видел!
— По... побел... побелел? Как заяц по зиме?
— Заяц... — ахнул повар. — Заяц. Ужели мне то не было ясно!
Навин пытался указать на кружки, но смех душил его всё сильнее.
— Лучше не налегай так, брат.
— Пошёл в Тею!
Бард ещё раз попытался достать Филиберта по уху, продолжая хохотать, но в этот раз повар был настороже и отбил его выпад.
— Не хочу тебя расстраивать, но рукоблудие проверяют по волосам на ладошках, — авторитетно высказался Навин.
— С чего решил? — Омлет прищурился.
— Кеворрин так говорил давеча, чтоб ты знал.
— Ничего он такого не говорил.
— Говорил, говорил, — соврал Навин. — Выходит, сам показывай ладошки, блуд, — изловчившись, бард всё же ткнул Омлета кулаком и после схватил кружку.
— Я тебе не босоногий карл и не гном, чтоб имать шерсть на лапах. А Шанти наш — заяц! Вот за что будем пить. Со мной?
— Давай, друже! Коли осталось место, чего не пить!
На замечания о бледности Шанти бард перестал обращать внимание. Ослу видно, что Филиберт перебрал лишнего. Так они и стояли за стойкой, придавая полутёмной зале вид начинающего наёмничьего притона — с воплями и руганью пытаясь что-то друг другу доказать. Кажется, Омлет всё сильнее напирал на то, что у эльфов олени летают.
— Пьём! — громко объявил Омлет. — Пьём за то, что мой друг Креван Шанти, под лук которого я, не колеблясь, подставлю яблоко на башке — заяц! Салют, братья!
Надо заметить, что атмосфера деловых переговоров грозила пошатнуться.
|
|
|
|
|
|
|
|
Волшебник покачал головой, соглашаясь.
— Это звучит разумно. Мы спрячем вас в наших вещевых мешках, а вы нам всё покажете. Хозяину скажем, что выполнили всю работу. Наверное, он нас в те же ваши комнаты и отведет.
В это же время золотистый ореол света над Артуром поблёк, потускнел, перестал сыпать из себя сверкающими драгоценными частицами и исчез, будто бы его и не было никогда. Благословение бога Защитника закончилась, и дальше писк паладина не переводился на человеческий язык, но этого уже было и не нужно: самое необходимое Артур успел сказать.
— А почему бы сразу не порубить этого трактирщика на куски? — спросил воин. Бертольд тут же поспешил отговорить его.
— Постой, постой! А как мы тогда докажем свою невиновность, если не найдем сразу способ вернуть этих крыс к своему первоначальному облику?! Все люди в таверне подумают же, что мы просто убили хозяина таверны и еще стражу по наши души привлекут!
— Надо заманить его в погреб, и тут мы выведаем из него всё, — добавила девушка.
Бертольд опустился на колени и протянул ладонь Артуру, чтобы тот мог на нее заползти.
— Забирайся, знаешь, не в вещмешок, а сюда, — он усадил паладина во внутренний карман его плаща.
Оравера подхватил и спрятал у себя воин Джеф, Митралана — после того, как тот вернулся в обычный крысиный облик, — взяла к себе лучница Лейла. И дальше искатели приключений поднялись в общий зал.
— Ха-ха-ха! Это было проще простого! — чересчур фальшиво воскликнул Джеф, увидев хозяина "Удручающей выхухоли".
Тавернщик сначала воззрился на искателей приключений, рассматривая их, словно что-то заподозрил, а потом широко, но устало улыбнулся.
— Вы меня спасли от разорения... Уважаемые сиры и дама, благодарю вас!
— Пустяки! — взмахнув рукой, Бертольд перебил воина, когда тот что-то захотел сказать. — Пара заклинаний — и всё закончилось.
— Даже было ску-у-учно, — вклинилась Лейла. — Но это ведь не меняет нашу награду, верно? Ужин, постель и золото! Не нальете ли мне эля из одной из бочек в погребе?
— Как пожелаете...
— Желаем, — отрезал Джеф.
— Прошу, присаживайтесь за стол. Я буду быстро, — хозяин "выхухоли" спустился в погреб.
— Вот он и попался! — торжествующе прошептал воин, доставая из вещмешка Оравера. — Сейчас мы всё у него узнаем! — и повёл всех искателей приключений, людей и крыс, в погреб вслед за негодяем.
Итак, они снова оказались в погребе, но ситуация теперь поменялась. Трактирщик остановился посреди подвала, оглядывая его и вовсе не наливая эль. Кажется, он сгорбился и стал выглядеть еще более усталым.
— Не могли бы вы... — начал его говорить, но Бертольд его перебил.
— Мы всё знаем! Не прикидывайся дураком!
Лейла держала в руках лук. Артур, Оравер и Митралан находились под ногами у приключенцев, куда их опустили. Трактирщик вздохнул.
— Что пошло не так? Проклятье Огариса должно было помешать им разговаривать на языке людей, — мрак сгустился вокруг мужчины, окутав его словно одежда, словно изысканная полупрозрачная мантия.
— Вот ты и признался в своем негодяйском поступке, сын свиньи! — взревел Джеф, побежав на тавернщика с двуручным молотом в руках. Он едва не наступил Ораверу на хвост при этом.
Крысы-приключенцы и Бертольд с Лейлой не остались позади, также напав на хозяина таверны. А он оказался опасным и умелым колдуном. Его теневая одежда не пробивалась стрелами, а заклинания Бертольда он отшвыривал от себя словно перезрелые яблоки. Только Джеф вызвал у него проблемы: тавернщик постоянно уклонялся, чтобы не попасть под тяжелый удар, при этом не переставал колдовать молнии и магические стрелы в искателей приключений.
Точку поставили Артур, Оравер и Митралан в этом бою, когда вцепились в сапоги тавернщика, прокусили их и заставили его упасть. Тут же Джеф рухнул всем весом на противника, не давая ему пошевелиться...
На шее колдуна нашёлся амулет с драгоценным камнем, который назывался Огирисом, как тавернщик объяснил потом в ходе допроса с пристрастием. Именно эта вещь накладывала проклятье на тех, кто кого-то убивал на определённом расстоянии от владельца амулета, превращая их в крыс. А снять проклятье можно было, если уничтожить Огирис, а для этого необходимо было окунуть его в чан со святой водой.
Оказалось, что многих авантюристов сгубил таким образом тавернщик и жил потом на деньги с продажи их снаряжения и магических предметов. А делал он это потому, что однажды один такой искатель приключений соблазнил его дочь, она сбежала из дома и не вернулась — погибла вместе с возлюбленным в одной из стычек с гоблинами. После этого хозяин "выхухоли" стал скитаться по всему свету, пока не нашёл камень Огириса и не научился искусству колдовства, чтобы исполнить месть над всеми легкомысленными искателями приключений, что отняли у него дочь. Владение таверной в большом городе было хорошим для него прикрытием, чтобы не вызывать подозрений, а за искателями приключений часто не велось наблюдения (странники, которые каждый день новые), поэтому его темное дело процветало.
Решив судьбу негодяя, Джеф, Бертольд и Лейла кое-как смогли успокоить посетителей, которые заинтересовались вознёй в погребе и долгим отсутствием тавернщика, и, сходив в храм Кудесницы, вернули прежний облик Артуру, Ораверу и Митралану. Из крыс они превратились в самих себя прямо в той одежде, в которой ложились спать. Остальные их вещи целыми обнаружились в комнатушке тавернщика. И через некоторое время в "Удручающую выхухоль" вернулась Ауриэль в перепачканной насквозь ночнушке: она успела убежать глубоко в город и превратилась в человека в одной из грязных подворотен.
Вот такое вышло сумбурное приключение. Но с теми, кто ищет их, такое периодически случается.
-
Финал, йе.
-
Спасибо за игру
|
Наконец, эльф получил возможность заняться своим любимым делом - теоретическими и практическими лабораторными изысканиями. Для этого дела он в выпросил у Хотена часть подземелья, в котором некогда обитал отец Рогача. Пришлось попотеть, раз за разом используя заклинание "Магической руки", убирая из комнатушки мусор, пока один из спутников, понаблюдав за этой долгой и скучной картиной, не вышел и не прислал эльфу на подмогу полдюжины разнорабочих, из тех, что строили дозорную башню. С этого момента работа пошла намного быстрее (разнорабочие не гнушались работать руками, кирками и лопатами, что ещё более многократно ускорило процесс).
И вот через несколько дней работы, совмещенных с обязанностями государего магистра (в настоящее время почти не требующих внимания Эландора), эльф торжественно открыл свою новую лабораторию. Правда, при торжественном открытии присутствовал только он один, но зачем ему кто-то ещё? Ещё сломают случайно что-то важное, например... Стол. Ну или стул. Или вот эту полку. Или вот эту закрытую решетку. В общем, от греха подальше, эльфийский колдун занимался своими колдовскими делами в одиночку. Да и привычно ему это было - в университете он, бывало, неделями засиживался в архивах библиотеки, практически не разговаривая ну со студентами, преподавателями или другими работниками и посетителями библиотеки.
Теперь ему предстояло решить, что же сделать первым - диадему, которая должна повысить способности его разума или же заказ Хотена. С одной стороны, хотелось произвести достойную работу и первым преподнести новому властителю этих земель, поистине, королевский подарок, с другой - а вдруг чуток поумнев, Эландор передумает делать корону по какой-то несомненно важной причине? Или напротив - придумает, как же сделать подарок ещё более ценным. Так и решил - сначала поумнеть, а затем смастерить заказ властителя.
Взяв один из небольших свертков с компонентами, прибывших из Рестова (стоимостью более четырех тысяч золотом!), эльф его медленно распаковал и разложил компоненты. Ещё раз проверил каждый, посмотрел на свет, под стеклом, в общем, со всей тщательностью и приступил к работе, благо она была не то, чтобы слишком долгой. Два дня увлеченно трудился, пока наконец не сделал себе диадему. Снова проверил всё ли хорошо и правильно, снова изучил результаты своего труда магией. Да, всё было сделано строго по формуле. Осталось испробовать.
Один. Первую секунду ничего не изменилось, но почитав подготовленные по такому случаю свитки понял, что эффект есть. Стоит ли делать диадему для Хотена Блудовича? Сомнений не было - надо было приступать.
Ещё через два дня, к вечеру, Эландор довольным своей работой заявился к Хотену, который несмотря на относительно позднее время, продолжал заниматься делами государственными. Эльф подошел к лорду тихо, сбоку, так, что тот не мог его не заметить. Молча встал рядом в ожидании, когда же Блудович соблаговолит обратить на него внимание. Дождался.
- Да, лорд Хотен. Прошу принять результаты моей скромной работы, вот эту диадему-корону, которая безусловно, поднимет престиж властителя этих земель.
С довольной улыбкой передал Блудовичу украшение, которое разместил на найденной в закромах крепости маленькой подушечке (может на ней когда-то подавали кольца молодоженам, а может быть, на ней сидел зад какого-нибудь вельможи - определить это сейчас не представлялось возможным). Показать было что - работа проделана действительно мастерская, элементы украшения подобраны один к одному, глазу не за что зацепиться. Довольно посмотрел, как Хотен берет его произведение.
- Выражу надежду, что этот предмет принесет вам только благо, милорд.
|
|
Хотен дал своим людям возможность размять ноги и поесть горячего, а сам в это время велел Гарессу объявить поселенцам, чтобы собрались под стеной острога - самое время было на людей посмотреть и себя показать.
Пока суд да дело, новоиспечённый барон переговорил с Олегом. Начал он так:
- Вот что, сударь Леветон... Ныне непростые начнутся деньки. Труды и заботы ждут меня и моих товарищей - город поставить, порядок утвердить, жизнь наладить. А ещё ведь сколько по округе тварей да нечисти разной шныряет - не счесть! Попросить тебя хочу о помощи. Тебя, и жену-красавицу твою. Вы эти места хорошо знаете, и к жизни пограничной привычные. Ты - торговец опытный, Светлана к людям подход найти завсегда может. Идите ко мне в совет, землёй управлять. Не на совсем, так на первое время хоть. Очень мне люди нужны, на которых положиться можно. И себе поможете - коли тут поселение доброе встанет, так и порядок будет, и торговля расцветёт. И я тоже в долгу не останусь, сам знаешь...
Переговорив с Леветоном, Хотен Блудович вместе со своими могучими ближниками взобрался на стену. Одесную и ошую поставил здоровенных Шуко и Тагила, как гарантов мощи и преуспевания нового баронства, да и остальных своих соратников народу предъявил. Глядя в задранные кверху лица собравшихся внизу поселенцев, молодой хозяин бывших Ничьих Земель произнёс заклятье. А потом заговорил, и голос его, усиленный магией, громовыми раскатами прокатился далеко по холмам и равнинам:
- Приветствую вас, первопоселенцы. Я барон Хотен Блудович, владетель этой земли, а сие - мои ближние друзья и соратники. Вам известно, что земля эта досталась мне не по наследству, но по праву первопроходца и завоевателя. Не сомневайтесь - отстоять её нам тоже будет по силам. Честно трудитесь, уважайте закон, и за нами вы будете, как за каменной стеной. Я строг, но справедлив, и на справедливость вы всегда сможете рассчитывать в моих владениях. Насколько это будет в моих силах, никто не пострадает безвинно, и виновный никогда не уйдет от наказания. Я не стяжатель, и вижу своё богатство не в набитых золотом сундуках, но в процветании земли и благосостоянии её обитателей. Здесь для вас будут открыты все дороги, и честным трудом вы сможете достичь богатства и процветания без страха, что вас обдерут как липку. Я не чванлив. Всё, чего я жду от вас - уважение и исполнение моих законных требований, передо мной не надо лебезить. Я буду открыт для подданных, вы всегда сможете обратиться с вашими бедами если не ко мне - всё же один человек не может выслушать каждого, - так к моим советникам. Я - человек широких взглядов. Вы будете вольны в выборе вероисповедания, покуда не поклоняетесь тёмным богам, и в волеизъявлении, покуда не станете призывать к бунту и беспорядкам. В этих землях не будет притеснений по расовому, этническому, религиозному или какому-то другому признаку. Я уважаю инициативность. Если у вас появятся здравые идеи по усовершенствованиям в производстве или управлении, равно как и интересные коммерческие предложения, вас охотно выслушают, и награда за пошедшие в дело идеи не заставят себя ждать. Но знайте - я не потерплю мошенничества, разбоя, бузотерства и тунеядства, а равно тёмных культов, работорговли и закабаления. Я хочу построить свободное, но здоровое общество, и, надеюсь, вместе нам удастся это сделать. А теперь - собирайтесь. Выступим в путь к нашему новому дому.
|
Вьюга, которой, казалось, не будет конца, нехотя успокаивается. Тёмные фигурки людей разбредаются в разные стороны, отмечая свои пути цепочками глубоких следов. Внутренний дворик пустеет всего лишь за несколько коротких минут. Лишь полыхает, постепенно выгорая, часовня, и в мрачных отсветах внушительного кострища продолжают неподвижно лежать на снегу бездыханные тела.
Дункан.
Они, как рыцарь и обещал, ушли на рассвете. Командир собрал по всему замку жалкие остатки своего гарнизона и, реквизировав для нужд империи лишь немного припасов, пустился в путь с первыми лучами восходящего солнца. Снег весело поблёскивал на ярком свету, издевательски безоблачное по-зимнему синее небо словно нарочно контрастировало с бушевавшей накануне вечером вьюгой.
Сам Дункан бредёт во главе колонны, прокладывая своим людям тропу. Совсем немного их осталось, меньше половины, всего-то шесть человек. Поголовно угрюмые, подобно своему немногословному командиру, идут след-в-след, невольно прокручивая в памяти чудовищные события предыдущей ночи.
Рыцарь, опустив голову, вспоминает. Как уйдя со двора, он первым делом направился в покои леди Астории. Как стоял около забившейся в самый угол кровати девочки, тщетно пытаясь объяснить ей, что происходит. Он говорил, что ей как никогда теперь нужна защита, что он и его люди могут помочь. Естественно, юная леди Уинтворт ему не поверила. Она боялась его – скорее всего, в глубине души ненавидела. Она молча трясла головой, в то время как в её глазах проступали горячил слёзы. Он отлично понимал её. И всё же почему-то надеялся, что та поверит ему и послушает.
После смерти Преподобного всё казалось каким-то другим. Даже привычный хруст снега под ногами, даже вырывающиеся изо рта при дыхании облака горячего пара. Дункан не мог перестать думать о том, была ли действительно столь абсолютна истина самоуверенного жреца. Ведь если хоть на мгновение допустить, что тот ошибался… Что видения, которые видел сам рыцарь в огне, были лишь плодом его распалившегося воображения… Тогда становилось совершенно очевидно, что они делали под влиянием Преподобного воистину страшные вещи. Дункан уже не так уверен в себе – ему кажется, что даже его собственная память теперь сбоит и подводит. И, тем не менее, он просто не имеет права сдаться сейчас. Он должен вывести людей, дотащить их, если это потребуется, хоть на себе, до занятого империей Эредина.
– Сэр, – робкий голос одного из солдат прерывает размышления рыцаря.
Тот, заранее ожидая худшего, медленно оборачивается.
Вместо слов солдат молча указывает куда-то назад, в хвост колонны. Дункану не нужно всматриваться до рези в глазах в белоснежную даль – он и так знает, что хочет показать ему подчинённый. Сам он заметил преследователей чуть больше часа назад. И предпочёл бы, чтобы солдаты как можно дольше оставались в блаженном неведении.
Ведь там, вдали, отчётливо виднеются жутковатые силуэты. С неумолимой неторопливостью они тащатся по ещё горячему следу отряда, способные двигаться с одной скоростью напролёт недели и месяцы. Дункану хватило одного взгляда, чтобы опознать рваные и ассиметричные движения падальщиков. Увидев такое однажды, больше уже никогда не забудешь.
Вместо ответа рыцарь благодарит зоркого солдата коротким кивком и, рявкнув, подбадривает своих подопечных:
– Скорее, шевелите конечностями!
Он смотрит на имперцев снизу-вверх, с чрезвычайно самоуверенным видом. Если они поверят в него, то, быть может, заодно поверят в себя. Развернувшись, Дункан начинает продвигаться вперёд почти вдвое быстрее. Хоть и прекрасно знает, что падальщики доберутся до них гораздо раньше, чем на горизонте хотя бы появятся башни замка такого далёкого и практически недосягаемого теперь Эредина.
Дрег.
Коробейник всегда знал одну истину: тот, кто достаточно долго и упрямо ищет что-то в правильном месте, рано или поздно это что-то найдёт. С самого рассвета Дрег вот уже несколько часов без устали перелопачивает снег на заднем дворе. Стальные тучи развеялись, сугробы издевательски сверкают и серебрятся вокруг – мир словно нарочно пытается всеми силами вытеснить из памяти любые воспоминания о миновавшем кошмаре.
В конце концов, усилия коробейника увенчиваются успехами – не обращая внимания ни на что, Дрег копает, копает руками в грубых варежкам. И вспоминает события совсем недавно завершившейся ночи. Не взирая на близость и сохранность своего рюкзака, торговец долго не мог уснуть, а если и проваливался в кратковременное забытье, то нещадно стонал и ворочался. Мрачное пророчество жреца Урфара не выходило из головы – тревожные сны Дрега были полны чумных зверей и очищающего огня, бушующей вьюги и отдалённого смеха всевидящих богов суровых Севера. Из бездны кошмара на него с укором взирали Флинт и Эйты, заливался лаем, облизывая лицо, ещё живой и такой бесконечно жизнерадостный Шваркс. Дрег метался во сне, покрываясь испариной, а, едва открыв глаза, подорвался с жёсткой кровати и бросился, ни минуты не медля, на поиски. В конце концов, он всё же обнаружил то, что искал.
Коробейник медленно поднимается. На руках он держит тёмную и превосходно сохранившуюся на холоде тушку дворняги. Никогда не унывавшего Шваркса, весёлая мордочка которого теперь раскроена изуверским ударом топора. Выпрямившись в полный рост, Дрег наконец-то чувствует себя немного спокойнее. Он уже ничего не может сделать для своего хорошего, быть может лучшего, друга. Только устроить подобающие похороны и надеяться, что для верных собак у северных богов припасены своя Тропа и свой счастливый Очаг.
Дрег сожжёт друга прежде, чем отправится в путь. Он пробудет в замке ещё несколько дней и лишь затем, тепло попрощавшись с Юргеном, Максом, леди Уинтворт и бесчувственной Санией, в одиночку отправится дальше. Те попросят его остаться, ещё хотя бы чуть-чуть подождать, но коробейник лишь улыбнётся в бороду и, забросив рюкзак на плечо, побредёт. Ведь он почувствует, что время пришло. Что совершенно необходимо выдвигаться прямо сейчас, что его убивает каждый лишний день промедления в этом чёртовом замке. Лишь дорога поможет Дрегу восстановить душевное равновесие – снова один, снова в пути, снова с верным рюкзаком за плечами. Это покажется правильным. И Дрег не станет противиться. Он исходил большую часть мира от края до края однажды, и ему, быть может, удастся исходить её снова. Дрег уйдёт ранним утром, один, улыбающийся, совершенно спокойный, с гордо поднятой головой.
Неделей спустя он, добравшись практически до самого Эредина, наткнётся на одну из многочисленных банд дезертировавших из разгромленных армий Альянса солдат. Одинокий торговец с внушительным рюкзаком покажется ренегатам заманчивой целью – они вгонят арбалетный болт в живот коробейнику, обрежут кинжалом лямки его безразмерного рюкзака и, опустив головы, бросятся прочь в гнетущем молчании. Коробейник будет, истекая кровью, лежать на снегу. Будет умирать, понимая, что в конечном итоге его порешили свои же – люди, переговаривавшиеся между собой на теравийском наречии. Он будет вспоминать лица покойников, мёртвой жены, умерших или давно пропавших друзей. Никому не будет до него дела. А сам Дрег, прерывисто дыша, подумает о проложенной сквозь Вьюгу тропе. Северные боги приберегли напоследок для него ещё одно, самое сложное испытание. Там, на другом конце тропы, друзья и родные уже ждут, отдыхая и греясь в безопасности около тёплого Очага. Он присоединится к ним, если сможет пройти тропу. Чтож, идти без устали вперёд коробейник способен практически вечно.
Сания, Пуатье.
Не взирая на обезболивающее, обожжённая рука, кажется, горит с каждой минутой только сильнее. Словно это сейчас Сания держит в огне несчастную кисть. И, когда кажется, что страшнее этой боли ничего быть на свете не может, становится хуже. Слёзы, несмотря ни на что, наворачиваются на глаза. Хочется плакать, кричать, а ещё лучше – просто лишиться сознания. Вокруг хлопочет Макс, ищет в замке лекаря, пытается сам обработать кое-как рану. Сания не знает, насколько хорошо у него это выходит. Ей всё равно. Она проходит новые и новые круги персонального ада. В бреду просит Макса отыскать Энзо, детей, Асторию. Лишь когда Сания наконец засыпает, тот предпринимает попытку.
Пуатье узнаёт, что Юрген убил не так давно местного медика. Его беспокоит поднимающаяся температура Сании, которая стонет от боли даже во сне. Но Макс понимает, что уже сделал всё возможное и больше ничем ей не может помочь. Остаётся только надеяться, что рано или поздно сработает обезболивающее.
Он идёт, узнав перед этим дорогу, в личные покои графини.
Уже подходя к спальне девочки, встречает вылетающего оттуда молнией Дункана. Рыцарь выглядит злым, обескураженным и взбешённым – едва не врезавшись в плечо Пуатье, он, ни слова не говоря, уносится прочь. Подгоняемый недобрым предчувствием, Максимиллиан врывается в комнату – однако, обнаруживает Асторию целой и невредимой, пусть и в слезах, на кровати. Девушка тупо кивает в ответ на его уверения, что всё позади, что теперь она в безопасности. Что имперцы уйдут на рассвете. Она не спорит, не спрашивает. Происходящее куда сильнее напоминает ей какой-то нереальный кошмар. Макс предлагает девочке уйти через пару дней, вместе с ними. Он обещает защитить её.
Максимиллиан ещё не знает, что через несколько дней из замка уйдёт только Дрег. Сания по-прежнему будет метаться в бреду, почти не приходя надолго в сознание. И без профессионального лекаря становится очевидно, что её убьёт длительный переход. Пуатье решает не рисковать. Он наблюдает, как уцелевшие слуги графини восстанавливают ворота. Как Юрген опустошает медленно, но верно, погреба графа. Рыцарь теперь мало спит, просыпаясь чуть раньше рассвета и каждое утро упражняясь по несколько часов с мечом во дворе. Он пытается восстановить былую форму, словно чувствуя, что в ближайшем будущем она ему пригодится. Зима бушует вокруг, изо дня в день и без того неистовые морозы только крепчают.
Провизии замка с лихвой хватило бы и на вдвое большее количество обитателей. Пуатье слышит, как Юрген вечерами, бывает, закрывается с бутылками в подвале и громко разговаривает сам с собой. Состояние Сании ухудшается. Девушка уже не похожа сама на себя. Становится очевидно, что лихорадка просто так не пройдёт – подгоняемый безысходностью, Макс принимает отчаянное решение снарядить повозку для перевозки пострадавшей в столицу. Если ей где-то ещё могут помочь, то разве что там.
Астория, окрепшая и оправившаяся, наотрез оказывается уходить вместе с ним. Теперь она снова ведёт себя как истинная аристократка – называет Пуатье не иначе как «сиром» и изредка шутливо говорит, что весной она ещё раз посвятит его в свои личные рыцари и назначит начальником гарнизона и её личной охраны. Когда девушка узнаёт, что Макс собирается уезжать, она почти умоляет его, сохраняя, впрочем, достоинство, возвращаться, как только возникнет такая возможность.
Вопреки ожиданиям, Сания переживает дорогу. Пуатье расплачивается золотом графини с одним из лучших лекарей столичных предместий. Тот обещает сделать всё возможное и утверждает, что, хотя всё и запущено, ещё остаются какие-то шансы. Врач принимает решение ампутировать руку.
Макс снимает комнату рядом, наблюдая, как девушка медленно, но верно идёт на поправку. Она по-прежнему до конца не приходит в себя, однако выздоровление теперь становится вопросом исключительно времени. Оставив доктору, который показался Пуатье крайне честным и порядочным человеком, большую часть своих денег для Сании, рыцарь, выждав ещё неделю, вместе с первыми оттепелями отбывает обратно в замок графини Уинтворт.
Сания поправляется. Снимает на оставленные Пуатье деньги комнату, устраивается помощницей к спасшему её жизнь доктору. Управляться с инструментами и микстурами без одной руки оказывается непросто, однако Санни очень старается. Мечта добраться до Оретана становится практически недосягаемой в её положении. Приходит время родов, которые проходят на удивление благополучно. Рождается девочка.
Санни смотрит на своего ребёнка и понимает, что всё могло бы закончиться куда хуже. Так, как закончилось для многих других. Жить без одной руки не легко, будущее – туманно и неопределённо. Пуатье уехал раньше, чем она успела его хотя бы отблагодарить. Лишь со слов дока Санни известно обо всём, что сделал для неё Макс. Но глядя в огромные и внимательные голубые глаза маленькой Уны, как-то сразу обо всём забываешь. Об утратах, проблемах и многом другом. Вместе с видом ребёнка приходит надежда. На то, что в конечном итоге всё сложится хорошо.
Юрген.
Расчётливый и рациональный солдат предпочитает задержаться в замке подольше. Здесь тепло, полно табака, выпивки и еды, а кроме того – относительно безопасно. Юрген инспектирует кладовые, принимает за неимением других добровольцев командование растерянной гвардией слуг, руководит первое время восстановлением замковых ворот. Вечерами он оккупирует графский подвал, старательно расправляясь с содержимым винного погреба и споря с появляющимися всё чаще фантомами прошлого. Иногда, на трезвую голову, утром, Юргену начинает казаться, что он сходит с ума.
Замок, тем временем, постепенно пустеет. Первым уходит Дрег, полторы недели спустя уезжает на единственной повозке Макс вместе с Санией. Юрген с девочкой-графиней остаются почти что наедине. Сперва та старательно избегает жутковатого старика, однако, одним снежным вечером, сама спускается к нему в подвал.
Юрген, ещё недостаточно пьяный, чтобы потерять нить реальности, отмечает, как сильно та изменилась. Повзрослела, похорошела – настоящая аристократка теперь, не отнять. Она в последнее время и с подчинёнными управляется гораздо увереннее. Более властно.
Не говоря ни слова, Астория садится на табуретку напротив, и наполняет вином хрустальным бокал. Она едва заметно дрожит, но, тем не менее, сохраняет хладнокровие.
Она рассказывает Юргену об имперцах и Преподобном. О том, как её отец, граф Уинтворт, сам впустил в замок отряд замёрзших и продрогших до костей путешественников. О том, как они первой же ночью расправились с графскими солдатами и захватили имение. Как Преподобный, смеясь, приказал своим людям свергнуть ложных идолов Единого и отвести графа и графиню в часовню. Совершенно спокойно и невозмутимо девочка говорит о том, как Преподобный сжёг её родителей заживо, заставив её саму на это смотреть. Она и правда выросла. Стала сильнее.
Астория говорит о том, что этим дело не ограничилось. До группы Юргена были другие. Несколько маленьких группок беженцев, решивших поискать убежище в неправильном месте. Отряд эльфов, настолько отчаявшихся и заплутавших в снегах, что принявший решение, наступив на горло собственной гордости, просить помощи у людей. И Преподобный помог. Гостеприимно распахнул двери перед гостями лишь затем, что бы все шестеро закончили на костре свои и без того излишне длинные жизни. Девочка пьёт с Юргеном почти до рассвета, её рвёт ещё несколько часов после. Больше она на эту тему не говорит, а старый солдат, конечно же, ничего и не спрашивает.
С первыми оттепелями Юрген соберёт вещи, возьмёт свою саблю и двинется на восток, к Светлому Лесу. В поисках цели в жизни, в поисках приключений и новой войны. Там, на востоке, поднимает голову новый вождь зеленокожей орды. Там, на востоке, отступает свободный народ, а последние эльфы скитаются по руинам некогда великой и прекрасной цивилизации. Он отправится проверить пророчество. Ему обещали время, когда заржавеет даже железо в сердцах. Войну, которой этот мир не знал ещё равных. Юрген терпеливый. Он подождёт.
Эпилог.
Яркое весеннее солнце растапливает льды и снега. Артоданские чёрные знамена победоносно трепещут на фоне тёмно-синего неба. С первыми оттепелями имперские когорты выдвигаются, переправившись через реку, на земли Альянса. Давным-давно отправленные, однако задержавшиеся ввиду ранних холодов, подкрепления.
Чёрные пехотинцы победоносно шествуют по бело-зелёным равнинам. Изредка они проходят пустыри, на которых, согласно довоенным картам, должны были располагаться посёлки и деревушки. Иногда попадаются уцелевшие поселения – в поисках дополнительных припасов артоданцы заходят в дома, но в насквозь промёрзших строениях находят лишь окоченевшие трупы. По мере продвижения вглубь некогда плодородных, теперь – совершенно мёртвых, земель, рядовые солдаты всё чаще осеняют себя священным знаком Урфара. Боевой дух подразделений опускается всё ниже и ниже.
Издалека заслышав топот марширующих армий, падальщики заблаговременно расползаются в разные стороны, забиваясь в свои подземные норы. Когда на горизонте в конце концов проступают башни столицы, артоданский главнокомандующий объявляет привал и, набив трубку, погружается в размышления. Императору конечно виднее, но что-то подсказывает, что едва ли империя действительно остро нуждается в подобной провинции. По крайней мере, империя точно не нуждается в том, во что это провинция превратилась за последние годы.
-
Шикарный эпилог! И шикарная игра! Спасибо за игру огромное. Я что-то много чего хотела бы сказать, но обязательно что-нибудь забуду ) Поэтому, скажу главное. Эта партия - точно лучшее во что я здесь играла и самая любимая. Ты - замечательный мастер. Это было круто! Очень. Мощно, красиво и драйвово. Незабываемо, короче. Они все живые стали. И люди и мир... Спасибо. И да, ПРОДОЛЖЕНИЯ!
-
Спасибо и тебе, за шикарнейшую игру и то что довел её до конца. Финал порадовал, жизненный, интересный и лишь ещё больше распаляет желание узнать что же там будет дальше с выжившими героями и этим миром.
-
Большое спасибо за еще одну отличную игру.
-
!!!!!!!!!!! Отлично. Спасибо за игру.
-
Поздравляю с завершением красивой сказки. Молодец!
-
Мои поздравления с завершением. Какое-то время вас читал, пока вы не забуксовали. Было очень интересно следить за страданиями приключениями игроков и читать посты мастера. Ну и немного вдохновения почерпнул для себя.
-
Очень интересно было наблюдать за игрой! Хороший состав, классный мастер. Эпилог восхитителен!=]
-
Не следил за игрой в процессе, но теперь обязательно почитаю!
-
Мастер и игроки выложились на все сто, и вот получилась жуткая и прекрасная история о битве за жизнь и за человечность в условиях, почти невозможных для того и другого. Читала вас (правда, нерегулярно), хотела бы и дальше читать. Продолжения!
-
Ты молодец.
|
Первое, что сделал эльф после того, как медведь был повержен, выбежал из пещеры, а затем долго и глубоко дышал полной грудью. Вонь зверя, паленой шерсти, а так же зла, которое давлело над пещерой совершенно не позволяла насладится возможностью подземной прогулки. Впрочем, будь среди них дварф, он тоже навряд ли испытал бы удовольствие от крайнего похода.
- Не стоит благодарности, мэтр, - выправившись и расправив плечи ответил эльф следопыту. - Мы все здесь друг-другу помогаем и прикрываем, так как от выживания одного из нас зависят жизни каждого. Хотя если честно, я полагаю, нам в некоторой степени повезло получить лишь одну рану. Что же касается вашего вопроса о ликантропической реакции, то, полагаю, мы имели дело с проклятьем иного рода, нежели ликантропия, а то и просто банальным безумием. Ибо на сколько мне известно, истинного оборотня сложно ранить обычным оружием. Кроме того, исследователи полагают опасным укус оборотня и попадание в кровь раненого слюны оборотня, а у вас, как я вижу, рваная рана, кою нанесли когти. Кстати, её следует непременно обработать, так как под когтями зверей тот ещё рассадник заразы.
Эльф снова заложил руки за спину и продолжил лекцию:
- Конечно же, встреченный нами мог быть кем угодно, полагаю, он мог быть, например, обезумевшим друидом. Не задокументировано ни одного случая заразности друидизмом, если, конечно, не считать вербовку адептов, как и не задокументировано случаев заразности безумия, которое передавалось бы через укус. Конечно, ходят байки, что зомби появляются после того, как зомби укусит человека, но это не правда, всем известно, что зомби можно поднять определенным образом проведя через труп энергию негативного материального плана, что можно сделать посредством определенных молитв, заклинаний или неких врожденных способностей. Хотя признаюсь честно, в некромантии я не силен, но могу порекомендовать вам, мэтр, дюжину познавательных трудов, в частности, "Некромантия для неофитов" Кация Бессмертного или "Забавная некромантия от дедушки лича", авторство которой приписывается некому Векне, но тема его авторства весьма спорна.
|
|
-
Крут, как всегда
-
Красиво получилось
|
Под командой Брука у моста завертелась кипучая деятельность: те, кто не мог сражаться, в сопровождении Хемуэля спешно переправлялись на другой берег, как можно дальше от опасности; те, кто умел держать оружие в руках остались прикрывать отход и обследовать мост, приводить в чувство раненых дварфов и заниматься другими неотложными вещами.
При помощи Оливера, Ольбарда и лечебных зелий, и Дулин и Дольф быстро пришли в себя, несмотря на полученные тяжелые ранения.
В это время Ярви и Макран отправились осматривать мост, где сделали очень обнадёживающее открытие: древнее сооружение было монументальным, но очень потрёпанным, и, судя по тому, что многих камней в опорах не доставало, а часть из них были заметно новее, находилось в процессе ремонта. Для того, чтобы конструкция не утратила прочности, использовались деревянные распорки, которые легко можно было вырвать краном с берега, а на их место заложить заботливо припасённый Стодаром "культиватор".
План действий был понятен, и под прикрытием стрелков, возглавляемых эльфийкой Лаориэль, закипела работа: Макран и Ярви, как лучшие скалолазы поочерёдно заводили верёвку крана на деревянные опоры и крепили её там, а дварфы под руководством Дулина орудовали этой хитроумной машиной, крутя рычаги и перемещая стрелу. Уже через десять минут все временные крепления были низвергнуты в пучину бурлящей реки Маридет, и оставшиеся защитники Фаендара постепенно потянулись на северный берег, пока дорога туда не была окончательно отрезана, и как раз вовремя - среди догорающих домов замелькали тёмные силуэты хобгоблинов.
Враги нагрянули, когда половина оставшихся защитников уже успела перебраться на другой берег. Их было на вид дюжины полторы - больше, чем напало на "Корень", но вроде бы меньше трёх десятков. Кроме рядовых бойцов в кожаных доспехах были и тяжеловооружённые латники, а также несколько волков - три или четыре.
Свистнула первая стрела - это Лаориэль давала команду своим подчинённым открыть огонь. Следом последовало с полюжины нестройных выстрелов, однако одна или две стрелы поразили цель, выполнив своё главное предназначение - напугав хобгоблинов и замедлив их продвижение.
- Скорей! нужно установить взрывчатку и сваливать! - проскрипел Стодар.
Словно услышав его, волки перешли на бег и вырвались на поляну перед мостом, пока Ярви и Макран при помощи крана перемещали увесистый горшок с диковинной смесью.
Вновь свистнули стрелы, и двое волков упали замертво, однако двое прорвались и сцепились с лучниками Лаориэль. Прочие хобгоблины наступали, выставив вперёд щиты. Обороняющиеся не видели, но чувствовали на себе их мрачные, полные ненависти и ярости взгляды.
- Готово! Что дальше?! - культиватор занял свою позицию под средней опорой моста.
- Дальше... Дальше нужно, чтобы кто-то поджог эту штуку, - мрачно сказал Стодар.
- Ты рехнулся?! У нас нет времени, чтобы тянуть сюда фитиль! Это верная смерть!
Старый торговец в ответ ничего не сказал и зашагал прочь - к спасительному лесу на противоположном берегу.
От позиций охранения донеслись крики боли и ярости: волков сумели одолеть, но не без потерь, и это дало возможность хобгоблинам выиграть время и продвинуться почти к самой окраине города у моста.
- Отходим, иначе нас прижмут! - горстка защитников устремилась прочь, давая редкие одиночные выстрелы на бегу, почти не целясь. Среди защитников царило напряжённое молчание: они лишь переглядывались, словно решая, кому из них достанется нелёгкий жребий.
- Я пойду, - неожиданно отозвался молчаливый серый волшебник, - огонь - моя стихия.
Заявление было неожиданным, но никто не стал перечить ему. Макран и Ярви лишь помогли ему пробраться к нише, где была установлена взрывчатка, и поспешили последовать за укрывшимися в лесу беженцами - и вовремя. Хобгоблины, видя, что их враги ускользают, перешли на бег, и уже были у моста.
Часть защитников замешкалась, решая, не стоит ли задержаться, чтобы прикрыть отход товарищей, но серый волшебник крикнул, перекрывая шум воды и схватки:
- Бегите, глупцы!
И они побежали.
Огромный огненный цветок вспыхнул, перекрывая огни пожаров, когда хобгоблины были на середине моста. От грохота заложило уши, а глаза тех, кто видел это, на миг ослепли от яркой вспышки. Затем, через некоторое время послышались приглушённые всплески и удары чего-то тяжёлого о землю. Когда зрение немного восстановилось, все увидели, что от моста осталось только два рваных основания у берегов, словно какой-то гигантский водяной змей выкусил из него огромный кусок в середине. На противоположном берегу собиралась, наверное, сотня хобгоблинов, но ни один из них не смог бы достичь тех, кто успел пересечь мост.
Они были в безопасности. На какое-то время...
|
Ветер. Ветер, взявшийся неизвестно откуда, остужает пылающее жаром лицо. Становится легче дышать. Она больше не плачет. Коробейник шепчет на ухо, торопливо, лихорадочно, сбиваясь. Сания отступает туда, где грудой громоздятся вещи. Мешочки. С разной горловиной. Желтой, красной, зеленой. Главное, чёрную не брать. Она тянет к себе необъятный мешок, ловкие пальцы перебирают вещи одну за другой. Чего здесь только нет! Желтая, красная, зеленая. Не черная. Желтая, красная, зеленая. Сжимают оружие Юрген и Макс, а Дрег говорит. Никогда он еще не говорил так вдохновенно. И так... обречённо. Желтая, красная, зеленая. Черная - яд. Рука сжимает горловину. Она дочь аптекаря, она работала с огнем, слишком много работала, чтобы не понять, что за порошок бросают в костер. И зачем. Эльфийский огонь. Коробейник говорит. Отвлекает. О жертве. О милосердии. Желтая, красная, зеленая. В огонь. Дрег и Преподобный стоят у самых чаш. В огонь. И разлетится на куски старик, похоронивший их заживо. И жадный коробейник, решившийся бесплатно расстаться со своим добром. Мешочками с порошком. С разноцветной горловиной. Желтой, красной, зеленой. Она будет жить, её ребёнок. А Дрег умрёт. Так просто.
- Девочка может уйти.
Желанное. Долгожданное. Она будет жить. Уйдет туда, где жизнь. Выполнит свое обещание. Уйти. Она ничем им не может больше помочь. Ничем.
"- Ты ничего не можешь для них сделать", - эхом звучит в памяти. Обречь его на смерть. Уйти. Сания разжимает пальцы с зажатым в них добром коробейника. Падают обратно в рюкзак мешочки с порошком. С красной, желтой, зеленой горловиной. Потянулась к шее. Сняла медальон, зажала в кулаке. Смешной, глупый медальон языческого бога Тьера. Рыба-дельфин.
- Нет меньшего зла, старик, - она идёт к чаше, туда где неотрывно смотрят друг на друга Преподобный и коробейник. Жертва и убийца.
- Прости, Дрег, но я не могу выполнить твою просьбу. Потому что нет меньшего и большего зла, есть просто зло. И лучше я умру, чем жить и знать, что убила тебя, лучше умру, чем буду жить, не смея глядеть в глаза собственному сыну.
- Нет меньшего и большего зла, старик. Зло порождает зло, кровь порождает кровь, боль порождает боль. И только любовь порождает любовь. Если я уйду, кто поможет тебе? Они? В виде лишней жертвы? Они ненавидят тебя. Сколько бы жертв ты не принес, они тебе не помогут. Потому что они ненавидят тебя. Но дело не в них. Ты. Ты, сам, старик, ненавидишь себя. А никого не спасет человек, который ненавидит сам себя. Твои солдаты? Они ненавидят тебя и боятся тоже. Ты говорил, чтобы мы не тратили без пользы последние минуты, но а твои минуты, старик? Ты ошибаешься, эти ворота ничто против порождения Зимы. Он переломил боевой лук за долю секунды. Ворота вряд ли продержатся намного дольше. И тогда все умрут. Ты умрешь, старик. Мы умрем. И те люди, который ты поклялся защищать, они тоже умрут. Ты не видел это в пламени? Так посмотри еще. Он ненавидит нас. А ненависть не победить ненавистью, только любовью. Они никогда не смогут простить тебя, старик. Я - смогу. Так куда же мне идти и что ты сможешь без меня?
Посмотри. Видишь этот кинжал? Узнаешь? Это клеймо. Это кинжал жрецов Урфара. Жертвенный кинжал. Та, которой он принадлежал, встала против тьмы, чтобы защитить этих людей. Людей, которых ты, жрец Урфара, хочешь сжечь во имя великой цели. Ей было пятнадцать. Она любила вашего бога. И он... любил ее. И мы все, будем помнить ее, пока живы. И любить.
Посмотри на нее. Посмотри на ту, которую ты убил в бою, где у нее не было ни одного шанса. Думаешь, она этого не понимала? Думаешь, мы не знаем, что ничего противопоставить магии? Но она встала против тебя, чтобы защитить нас. Чтобы выиграть те самые минуты, которые ты советуешь не тратить понапрасну. И мы будем помнить ее. Помнить. И любить. Пока живы.
Посмотри на Макса на него. Ты говоришь, что он лишился всего. Но не чести. Он давно бы мог убежать, если бы не пытался освободить других. И нет, он не лишился всего. У него есть любовь. Моя, всех нас.
Посмотри на Юргена, он давно мог бросить нас и добраться до юга. Но его вел долг. Он сам думает, что долг. Только никто бы не узнал ничего и никогда. У него вела любовь.
Этот человек - коробейник. Он не воин, и не герой. Но он готов умереть за людей, потому что у него есть любовь.
А что есть у тебя? Что есть у тебя кроме ненависти, старик? Ты говоришь, все напрасно. Нет. Этот мир задыхается не от магии, он задыхается от ненависти. Я знаю, меня выворачивал наизнанку олень. Остановись, старик. Остановись, и скажи свое имя. Чтобы было, кого прощать и о ком помнить. Видишь. Этот медальон дал мне отец моего ребенка. Это единственное, что у меня осталось. Мои родители умерли от чумы, дом наверно сожгли, мой любимый тоже умер. Осталось только это. Не один ты видишь сны. В моем сне олень приходил за ним, он пытался обмануть, пытался забрать. Старик, я клянусь тебе, если ты остановишься, я сделаю все, чтобы остановить зиму. Может быть, ты не видел этого в своих снах, но я смогу. Я умею того, чего не умеешь ты. Чего не умеет олень. Чего не умеют все эти люди. Я умею прощать, старик. Оружием не выиграть эту войну. Арбалеты бесполезны. И огонь тоже бесполезен. Кроме того, что горит в сердцах. По крайней мере, мы должны попытаться.
Сания была дочерью аптекаря. И ей доводилось работать с огнем. Огонь обжигает, это больно. Но любую боль можно вытерпеть. Главное - не закричать. И не передумать. Она подошла вплотную к жаровне, с пляшущими языками пламени.
- Клянусь тебе. И пусть огонь будет мне свидетелем.
И сунула ладонь с зажатым медальоном прямо туда, в огонь.
-
Это чертовски хороший пост. И памятник моему провалу, как шпиона))
И красивый ход. И вообще пост хорош)
-
Елы-палы, Симону еще помнят!)
-
Не перестает удивлять эта девушка. Очень сильный, эмоциональный пост, который действительно задел меня за душу.
-
- вершина всего этого строения, независимо от финала.
-
Кубик не прав!
|
Верёвки крепки, как зубы орка. Окованные великолепным болотным железом зубы. Не вывернуть по хитрой воровской науке ладони. Ничто не поможет. Будь у Дрега пара часов, он бы может сумел бы вывернутся. Если бы не сомлел раньше в своей одежонке-то. Или бы задохнулся в этом чаду. Да здесь дыма побольше, чем на какой-нибудь коптильне!
Торопливые шаги за спиной. Хочется вывернуть голову и посмотреть - кто? Неужели духи сподобились послать помощь? Прикосновение. Дыхание за спиной. Испуганное. Девичье. Сания. Несколько взмахов острой сталью и Дрег падает на пол. На колени. В последний момент кое-как сумел сдержаться. Подставить руки. Затекли. Больно. Тысячи иголочек по конечностям. По рукам. По ногам. Ладони едва сжимаются. Кровообращение медленно возвращается в конечности. Взгляд торговца прикован к мешку и куче оружия на полу, в дальнем углу у выхода. Так далеко. И так близко. Один рывок. Мужчина уверен - он бы добежал. Может бы даже до выхода. Вломился бы со всего своего немалого веса в створки часовни. Вылетел бы оттуда, как стрела. Упал бы в снег. Холодный. Мягкий. Приятный. И главное не имеющий ничего общего с сумасшедшим жрецом. И этим поганым местом, где жгут невинных людей.
Да куда там. Дрег неловко к Сании повернулся. Улыбка тонет в бороде, но вполне угадывается. Лицо..грустное какое-то. Будто и не освободили его. Руку положил на ладошку её. Потная увесистая длань бывалого путешественника. Горячая, потная. Поверх маленькой горсти девушки, в которой зажат кинжал.
- Спасибо. - тихое доброе слово. Не забыла Дрега. Не рванулась к дверям. Выручила, спасла. Взгляд на то, что недавно было Уной. Голубая кровь, белая кость. Пеплом и прахом - на полу. Клятый жрец Урфар оказался сильнее. Прозорливей. Мёртвые герои. Сердце пронзает тоскливая иголочка. Сжимается в предчувствии неизбежного. Иногда нужна идти на риск. Забится в дальний угол храма. И просто сжаться там калачиком. Скулить. Ждать пока крыша рухнет на голову, похоронив под горящими обломками.
- Ты быстрая, Сани. - Шепчет Дрег, глотая окончания слов. Лихорадочно блестят глаза. За стенами вновь буран. Вновь пришла буря. Даже огни жаровни будто ослабли. И жрец стоит. Принюхивается чтоль?
...Рискнув один раз, ты можешь выйти из долгого неудачного и растратного путешествия в барыше. Нужно лишь решится. На что-то.
- Ты храбрая. Видишь оружие лежит? И вещи там. Наши. И не только. И мешок мой. Распотрошила сволочь какая-то. - слова Дрега лезут в уши. Горячий нескончаемый шёпот. Почти что любовное признание. Лихорадкой пальцы дрожат.
...На рисковый путь, срез. На небольшой крюк, через негостеприимные места, где деревень-то почти нет. Но где твой товар разгребут горячим. На контрабанду в конце-концов!
- Там мешочки есть. Маленькие такие. Плотные. Порошком набиты. У них горловины разные. Жёлтая. Зелёная. Красная. Хватай их. Бросай в огонь. В жреца. В жаровню. Куда хочешь, лишь бы пламя было. Мне кинь, на худой конец. И не бросай с чёрной горловиной. Он с ядом. - подмигивает Дрег. Расплывается в улыбке лихой. Будто душегуб какой. И встаёт. Ноги немного ватные. - А я..я, значится, отвлеку его. -
Улыбка сползает с бородатого лица, как краска с лубка под дождём. Сглатывает нервно Дрег. И сталкивается взглядом - с Преподобным. Смотрит на него красный жрец. Одним глазом. Неподвижный. Как..змея. Страшно. И сердечко бьётся. В груди, как в клетке. То ли к горлу подбирается. То ли вот-вот разобьётся и стечёт в пятки. Прямо сквозь холодеющие кишки.
К демонам! Катись оно всё в бездну! Боги со мной!
Будто ладонь на плечо опустилась. Уверенности прибавило. Стук сердца разом стал размеренным. Будто отбивающим ритм. Забытый. Ритм детства. Ритм темноты, свободы, невинности. Посвящение. Ритм далёкого каменного острова, что возвышается над морем. И ветер вторит - за узкими окнами замковой часовни. Всё как тогда. Только тогда ветер рвался вокруг него. А теперь он в каменной коробке чужого бога, в далёкой стране. Как будто сам он, Дрег, оброс каменной коростой. Но ветер никуда не делся. Пронизывающий, он сорвёт с него скорлупу. И дух его встанет перед предками и богами.
Грозен гул моря. Не все до конца доживали. Кого-то прибирало и оно.
Кажется старик чуть дрогнул. То ли мысли уловил. Протест в груди подымается. Стягивает Дрег шапку. И под ноги себе бросает. Пот рукой дрожащей утирает. Страх, неуверенность. Куда это делось? Шаг. Первый. Осторожный. В обход жаровни. Решимость! И разумность.
Губы растягиваются в улыбке. Горькой, сардонической. Но улыбке. Нет больше трясущегося от страха презренного язычника. Есть лишь торговец. И торг. А на лотке - жизни. До которых ещё не дотянулся жрец.
- Ты хочешь возжечь Пламя, жрец? - Ещё шаг. Всё-таки страшно. - Тебе нужны жертвы. Добровольные. Так или иначе, хочешь спалить нас всех. - Голос Дрега сварлив и зол. Будто он сейчас равен по силе жрецу. Будто это старик пришёл к нему просить о чём-то. Ритм бьётся в ушах. В сердце. Во всём естестве. Ещё шаг. Остановился сбоку от жаровни. Один бок греется. Припекает. Будто готовит коробейника, к тому что будет.
- Ты слышишь что уже рядом, а, Жрец? Вьюга рвётся сюда. А ты сжигаешь дом, который сберёг бы Пламень. Стены. Крыша. Всё рухнет. Ты уже поджёг потолок! - словно в доказательство этого, Дрег тычет пальцем вверх. - Доброе было здание. А затем придёт вьюга. Тысячи тысяч снежинок. Которые кинутся на пламя. - кажется что голос Дрега вибрирует. Обвивается вокруг жреца. Взгляд прикован к лицу священника..нет, не священника. Аватара. Аватара чего-то могущественного, что стирает в прах рассудок простого человека.
- Но добровольная жертва воззожёт твоё пламя. Куда крепче и лучше. Верно я говорю? - кривая улыбка растягивает лицо. Испуганный оскал? Или последняя угроза загнанного в угол несчастного человека?
- Отпусти молодых. Дай нам, старикам, сгореть. - вот и причислил себя самого северянин к старикам. А заодно и к топливу.
- Тем кто видел мир. Старые деревья горят лучше молодых. Ты сам это знаешь. Мне вот..мне вот уже терять нечего. - голос Дрега всё так же твёрд. Но он глаза почему-то слезятся. Пойте барабаны. Не останавливаетесь. Ночь ещё не закончена. И мир послушно дрогнул. Один раз. Марево от огня? В голове помутилось? Или?..
- Жена умерла в столице от вашей проклятой чумы. Почти все мои друзья лежат в земле, погибли от рук негодяев. Из-за ваших происков я разорён. Сожги меня, отпусти других. -
Ладонь на плече будто сжимается крепче. Давай, парень. Мёртвые герои не помогают, но иногда..они приходят посмотреть, как живые торговцы становятся мёртвыми и очень прожаренными. С корочкой. Возможно, по их помыслам, это приближает мёртвых торговцев к мёртвым героям.
- Я видел мир. Я был в топях и торговал с орками. Я видел как небеса на севере сияют. Складывал очаги, и они до сих пор греют людей. Привозил еду туда где был голод. Нёс лекарства в Мор. Ваш, проклятый Мор! Шёл тогда, когда другие падали. Скрипел зубами, но шёл. Не сдавался. Я был..искрой. - эта несвязная исповедь становилась утомляла, но ничего лучше на язык не приходило.
- В конце-концов, спасал жизни. - голос Дрега чуть дрогнул, когда он вспомнил о Шварксе к которому он шёл..и до которого, он так и не успел дойти. - Я даже видел Лося, глядел в его глотку, пережил вьюгу и его суд. - на мгновение, здесь, посреди часовни с жаровнями стало зябко, и коробейник дёрнулся, будто в ознобе.
Тропа уже была близко. Гадкая смерть улыбалась обгоревшими зубами Уны. Не смотри вниз, маленький Дрег. Не то упадёшь к ней таким же скелетом прямо сейчас. Ты ведь хочешь жить? Барабаны глохнут за воем пламени. За воем вьюге. Ритм вязнет.
- Я хорошее топливо для твоего огня. Я...я не хочу умирать. Но я готов вступить на Тропу. Мой путь лежит к Очагу, я не собьюсь с пути. Пощади остальных, жрец. Пощади молодь! - И Дрег разводит руками, словно готовясь обнять весь мир. Словно становясь крестом. Запором на двери. Лишь бы не пустить. Барабаны молчат. Ладони на плече больше нет. Мир больше не качается. Далека каменная колыбель. Слишком. Нет здесь места для северных богов.
Тишина в ушах. Вязкая, что её можно резать ножом. Молчание. И ветер за стенами, и треск пламени, что пожирает крышу лишь вплетается в тишь. Лишь сердце в груди бьётся. И лёгкий укол боли. Старики на такие жалуются иной раз.
- А лучше..найди преемника, старик. Ты прогораешь. Я почти что вижу тебя на просвет. Добровольные жертвы взвивают твоё пламя пожара выше. Но не это нужно этому миру. Ему нужны не герои, что приносят эти несчастные земли в жертву. Миру н-нужны л-люди.- Лязгнула-таки челюсть.
Дыхание Тропы обжигает. Ты готов, Дрег? Готов принять свою мучительную гибель? Последний поступок, который станет первым камнем в твоей Тропе. Много их, разные они. Очаг ждёт. Тропа, длинною в жизнь.
|
19:25 Шахта Фрэнки Фрэнки работал до позднего вечера. Работал упорно и от души. Новая шахта, новый дом, новые соседи, новые возможности. Все это приятно будоражило, заставляло выкладываться на все сто. Фрэнки понимал, что пока не достиг таких высот, в своем деле, чтобы сильно впечатлить потомственного кузнеца качеством своей продукции. Для этого еще нужно хорошо поработать, а может быть даже и поучиться. Кстати на этот счет у предприимчивого и завзятого солдата были свои планы. Тем не менее Фрэнки было необходимо себя зарекомендовать, и получить этого клиента, а значит нужно брать ответственным отношением к заказу, скоростью и точностью исполнения. Оговоренные пару дней на добычу руды и изготовление пробных слитков, Френки планировал сократить до одного вечера, ну в крайнем случае закончить рано утром и уже к полудню предоставить первые образцы своему новому деловому партнеру. Наконец наступил долгожданный шабАш и можно было поужинать и отдохнуть. Уже роясь в своей походной котомке, в поисках нехитрой снеди, взятой с собой в дорогу из Землеройкино, Френки внезапно вспомнил, что обедая в харчевне слышал о намеченной на вечер проповеди в местном Храме Мучной Матушки. Ухватившись за эту мысль, бывший солдат понял, что время для отдыха еще не наступило и у него еще осталось не мало дел. Не долго думая, Тарт выудил из привезенного сундука единственную парадную одежду которой владел - старый мундир, оставшийся ему со службы, наспех отмылся, чтобы не распугивать окружающих трудовым запахом, оделся и уже было отправился в путь, но на пороге, чуть поразмыслив, вернулся и выудив из своего барахла медаль за отвагу, нацепил ее себе на грудь. Конечно красоваться наградами было не в его духе, но на войне все средства хороши, а тут явно намечалась битва за репутацию и первое впечатление. Жизнь давно научила Фрэнки на сколько важным это самое впечатление может быть. Но сразу в храм бывший солдат, а ныне владелец небольшой шахты, не направился. Так и не подкрепившийся, голодный как волк после интенсивной работы, Фрэнки отправился в новую харчевню, о которой слышал намедни, надеясь, что та уже распахнула свои двери для посетителей.. 19:35 Харчевня Скиллы У дверей харчевни Фрэнки увидел парочку эльфов. Парень старательно выводил буквы на вывеске красивым каллиграфическим почерком, а девушка наблюдала за его работой. Фрэнки неспешно, поравнялся с эльфийкой, разглядывая незаконченную работу ее спутника.
- Добрый день, сударыня, а что, харчевня закрыта? - Фрэнки удрученно почесал бритый затылок. - Похоже с ужином я пролетаю. А красиво выводит, прям загляденье. Всегда уважал грамотных людей, все думаю и сам продолжить учиться, да только все времени нет. Работы много.. Я Фрэнки Тарт, новый человек в деревне. А это ваш муж?
- Здрасьте! - бодро гаркнула эльфийка при виде незнакомца. - Нет, харчевня не закрыта, я просто жду, пока мой друг закончит вывеску и мы сможем пойти внутрь и нажраться от пуза.
Лицо здоровяка расплылось в улыбке, за сегодняшний день он уже слишком много раз был вынужден выражаться максимально культурно, чтобы произвести хорошей впечатление. На столько культурно, что массивная челюсть Фрэнки уже начинала ныть от приличных словосочетаний.
- Ха, как говорил один мой армейский друган, грех предаваться унынию, когда есть другие грехи, например чревоугодие. - Фрэнки добродушно хохотнул, - ну тады это решает дело, не зря через всю деревню хромал. А что, ваш друг писарь, или урядник какой? Это дело нужное. У нас в Землеройкино был один такой, очень я ему обязан. Если бы эта чернильная душа, мне письмецо не начеркала, то и меня бы тут не было, горбатился бы на прижимистого дварфа за еду, а так теперь считай сам себе хозяин. Надо бы с вашим другом перетереть, быть хозяином это вам не фунт изюма, надо порой и деловые бумажки составлять и все в таком же духе.. Может мы подождем когда ваш друг закончит и все вместе по.. нажремся от пуза..
Фрэнки снова улыбнулся, раскованная манера эльфийки напомнила ему те далекие армейские деньки, когда не нужно было себя держать в рамках приличий, достаточно было быть самим собой...
- Вообще-то, Амендур здешний учитель и один из немногих грамотных людей, вот его и попросили помочь с вывеской. А я раньше с труппой выступала, а теперь здесь осела. Вот, подумываю к хозяйке устроиться флейтисткой или там, официанткой. Против Вашей компании ничего не имею, если только Амендур согласен.
- О, учитель эт хорошо, я так и не доучился. А мне теперь знания по-зарез надо. Правда не все, а больше по делу. В общем мне тем более с твоим другом надо поговорить. А ты значится артистка. Может как зайдем, так нам и сыграешь, талант свой покажешь, заодно и хозяйка коли тут она, послушает. Я как раз с ней переговорить хочу, может и за тебя словечко удастся замолвить, гляжу ты барышня бойкая, с любой задачей управишься...
- Благодарствую, но словечко я за себя замолвлю сама, ведь Вы меня даже не знаете. А сыграть - это всегда пожалуйста.
Она повернулась к Амендуру:
- Я тогда, тебя внутри подожду, забью столик, а как закончите - присоединяйтесь.
Сара вошла в харчевню, оставив мужчин наедине. ... Пока Амендур занимался каллиграфией на благо одной из переселенцев, к ним с его помощницей подошёл второй, огромный бритоголовый мужик с короткой бородой в потрепанном мундире и с медалью. Некоторое время он дружелюбно общался о чем-то с помощницей учителя, даже разок расхохотался в ответ на какое-то резкое восклицание, после чего эльфийка что-то сказав напоследок с независимым видом нырнула внутрь харчевни, а военный, прихрамывая приблизился к учителю. - Учитель Амендур? Доброго вечера, учитель Амендур. Если вы скоро заканчиваете снаружи, может не откажете простому шахтеру в компании уже внутри. Хочу угостить вас ужином, и поговорить об ученичестве.. если конечно говорить о таком сейчас вам не в тягость...
- И вам не хворать, - мягко улыбнулся эльф, - а говорить о работе для меня не в тягость. К тому же, я как раз успел проголодаться, так что ваше предложение весьма кстати, господин... извиняюсь, я не расслышал ваше имя.
- Ну идемте тогда, к столу, учитель Амендур. Извиняйте не представился, Френки Тарт из Землеройкино, с сегодняшнего дня мукомолец, буду в вашем... Нет, теперь уже в нашем поселке шахтерствовать, поднимать деревню по мере сил, так сказать..
Здоровяк, сильно контрастировавший с изящным эльфом, нависал над ним, словно гора, но скуластое мужицкое лицо излучало добродушие не смотря на то, что встреча с обладателем такой физиономии где-то в темном переулке скорее сулила полную потерю кошелька и непредвиденную смену портков. Бывший солдат развернулся и похромал в харчевню, жестом приглашая эльфа следовать за собой. После того как эльфы и шахтер уселись, сделали заказ разносчице и обменялись парой дежурных фраз о погоде, Фрэнки перешёл к делу.
- Учитель, скажите, вы ведь деток малых учите? А есть ли у вас что-то в тех ваших книжках для такого дурня как я? Когда мальцом был, то тоже в воскресную школу ходил, томко не любил то дело, лупили очень, стращали, да и учится не особо хотел. А потом и вовсе на войну забрали, а там своя учеба, сами понимаете... Теперь же у меня своё дело, я хозяином стал, сам себе голова, и тут такое выходит, что голова то не особо то и варит. Ну в том смысле, что чуйка то имеется, но на одной ней, родимой, далеко по тракту не укатишься, да и не факт, что она в голове то находится. Я бы сказал, что сзади да пониже пояса.. Но я не к тому. Мне для дела своего чуть бы поднабраться ваших этих грамотностей, чтобы и книгу учётную вести, и бумажки нужные составлять, и прибыток с убытком правильно размечать, говорить красиво. А коли б среди ваших книжек обнаружились какие про горное дело, Али про военное, Али по деловому и купечеству, да хоть по истории местной, то вообще цены знаниям тем нет. В общем хочу к вам в ученики переросли податься, примете? Тож оно еще какое дело, я человек занятой, с детишками в общем классе мне сидеть недосуг, поэтому если сможете со мной отдельно позаниматься, то по рукам, а за занятия оплачу как положено, томко вы мне подберите что полезное, я ж все же не дитятя. Мне сказочки да песенки без надобности... Что скажете, учитель? Тут томко ещё одно, надобно не сильно про то трепаться, оно конечно вроде как не зазорно с одной стороны ученичество, ну может вот так оно сложилось, что поздно начал, но дурней в миру хватает, без причины на смех поднять это ж милое дело. Мол здоровяк шахтер в школьники записался.
Сложно было не заметить, что слова шахтёра вызвали на лице учителя улыбку. Но не ту, что обычно видна на лицах насмешников. Нет, улыбку чистую и добрую. Улыбку человека, который услышал что-то, что греет ему сердце.
- Я буду рад помочь вам, мистер Тарт. И не нужно беспокоиться о вашей тайне, я не скажу о ней никому ни слова, - Амендур положил руку на свою грудь, - и, знаете, лично меня совсем не смущает, что даже вы, в своём возрасте, стремитесь освоить грамоту. Я бы даже сказал, что это напротив - греет мне сердце. Учиться никогда не поздно. Я рад, что вы это тоже понимаете.
Наклонившись чуть ближе, эльф, заговорщическим тоном, добавил:
- О, и у нас в библиотеке, конечно же, найдётся книга по истории.
- Спасибо, учитель Амендур, тогда давайте я к вам через денек наведаюсь, а вы поищите в ваших книгах, что полезное найдется по мим вопросам, и сложите мне цену на ближайшее время за уроки, так чтобы и вам было хорошо и мне не обанкротиться в первую же неделю, идет.
С этими словами здоровяк Фрэнки по-простому протянул эльфу свою здоровенную мозолистую лапищу.
- По рукам, - улыбнулся Амендур. На фоне руки Фрэнки, его собственная выглядела даже ещё хрупче и изящнее, чем обычно. Эльф не был даже уверен почувствовал ли шахтёр хоть что-то, от его рукопожатия. 20:00 Харчевня Скиллы За одним из столиков в харчевне Скиллы сидели трое весьма замечательных личностей. Замечательных хотя бы контрастом, благодаря которому эта троица смотрелась так необычно. Двое гибких, стройных эльфов, местный учитель, которого Скилла наняла для изготовления вывески и его помощница, миловидная эльфийка, казались маленькими чудными косулями рядом с огромным мордатым бизоном, каковым выглядел мощный широкоплечий солдат в потертом мундире с медалью героя войны на груди. На их столе уже был водружен заказ, и троица вела милую беседу. Когда же ужинающие собрались расходиться, здоровяк, расплачиваясь за всех троих справился у разносчицы а не на месте ли хозяйка и что мол он хотел бы лично поблагодарить за отличный ужин и совсем немного поговорить об одно деле.. С этим вопросом служанка и пришла к Скилле. Но через несколько минут девушка вернулась к солдату, чтобы сказать, что хозяйки нет на месте. - Ну тогда передайте, пожалуйста хозяйке, милая сударыня, что заходил Фрэнки Тарт бывший солдат и новый шахтер Мукомолья, и что у него к ней есть дело, поэтому он завтра постарается снова зайти. 20:25 Храм За всеми делами и хлопотами Фрэнки на проповедь припозднился. Тихонечко, чтобы не привлекать внимания он вошел и пристроился в задних рядах. Фрэнки не был до фанатичности набожным человеком, но как и многие солдаты, не мог не верить в высший замысел Мучной Матушки, ведь кто как не она, позволила ему выжить в кровавом безумии строевого боя, где уже не важно на сколько ты хороший солдат, шальная стрела или снаряд катапульты этого не спросит. Фрэнки внимал словам проповедника где-то первые пол часа, пытаясь догадаться о чем была пропущенная часть проповеди, но дальше мысли бренные унесли его в сторону от духовных заветов Безумной Богини. Фрэнки думал о маленьком поселении под названием Мукомолье и о своей маленькой роли в жизни поселка, и о роли поселка в его собственной жизни.. 22:00 Храм Но вот проповедь окончена, сказаны финальные, как всегда самые низкие слова, а у Фрэнки всё ещё было много дел. Здоровяк в потрёпанной мундире с медалью на широкой груди, заметил в толпе человека по описанию похожего на шерифа. Уточнив этот момент у прохожего, Фрэнки Тарт направился к человеку. - Здравия желаю, сэр. Разрешите отрекомендовался, старший пехотинец регулярной королевской армии Молитории в отставке Френки Тарт, прибыл в Мукомолье на поселение по высокому королевскому указу. Сэр шериф, у меня к вам имеются несколько прошений, могли бы вы уделить мне пару минут или вам угодно, чтобы я прибыл по своим вопросам завтра в урочный час? Осмелюсь доложить, что мои вопросы много времени не займут..
- Шериф Бартлей. - представился шериф, коротко ответив на приветствие. - Чем могу быть полезен?
Здоровяк, оказавшись перед официальным представителем власти сам не заметил как оказался во власти вбитых восьмилетней строевой выучкой рефлексов и казенных обращений. Но после первого замешательства Френки взял себя в руки и с некоторым трудом заставил себя чуть расслабиться и говорить с шерифом менее формально, чтобы не позориться и не выглядеть в глазах уважаемого человека мальчуганом, которым он давно уже не являлся.
- Шериф, отойдемте, благодарю что готовы выслушать.. как видите я человек военный, пусть в миру после увечья и нашел новое призвание, да только нынче я уже не батрак на службе у хозяина, нынче я сам хозяин шахты и Мукомолье мой новый дом. И в своём доме я хочу быть полезен. Так скажу, в одном из походов на окраинах королевства, в деревнях, где всех мужиков забрали на войну, видал я как люди выбирали себе из своих народную дружину, чтобы за порядком приглядывать да добро односельчан охранять. А я честно говоря за те три года что в найме прожил, уже истосковался чуть по воинскому делу, да к тому же тут гляжу у вас не шибко со стражей то. Правда ваш купец, которого по дороге сюда встретил, Дин вроде, сказал, что тихо тут пока, но как говорил мой командир, хочешь мира, готовься к войне. Я к чему веду, сэр шериф, Мукомолье то как говорят люди, развивается, неровен час и населения прибавится, коль торговлю наладим, то и заезжих понабежит, а у меня уменья воинские да опыт восьмилетний простаивают. Вот и хочу испросить, а не хотите ли в прок организовать народную дружину в Мукомолье, а я вам и первым добровольцем стану и не смотрите что увечный, я много ещё могу, да и молодых поднатаскать, коль кто захочет. К тому ж жалованья пока не прошу, дружина на то и народная, что из народу, да и работа у меня есть, прокормлюсь. Прошу лишь дозволения меч себе выковать, тренироваться ним да невозвратно носить с целью обеспечения мира и спокойствия, а также от имени шерифа и общины Мукомолья иметь право урезонивать воров да забияк и предоставлять в ваши руки для дальнейших разбирательств, а также учить молодняк, коли кто достойный пожелает дружинником стать...
- Хочешь записаться в дружину? Похвально. Обычно, у нас спокойно, пьяные драки да семейные разборки случаются, но с ними я и сам пока справляюсь. В особо серьезных случаях мне помогает Олаф, трактирщик, он тоже в дружине записан. Как говоришь, тебя звать? Фрэнки Тарт? Хорошо, я запомню и завтра же тебя запишу. Насчет тренировок - это ты можешь объявление повесить и наших балбесов в свободное время мечом поучить махать, главное, не покалечь никого. А за мечом к кузнецу обращайся.
- Благодарю сэр, постараюсь быть полезным. Тогда не смею вас задерживать, коль скоро трактирщик в курсе, я по поводу всех мелких вопросов у него справляться буду, я слыхал он тоже воевал, так-что думаю мы поладим. А коли что моя шахта знамо где, посылайте за мной. Я вот чуть развернусь да коня себе прикуплю, чтоб не шкутыльгать по пол дня через деревню. Честь имею..
22:10 Около Храма Служба в храме для любого небольшого поселения - это не просто так. Нет театра? Не жалуют заезжие артисты? Совсем не интересует посещение местного кабака, где местные подвыпившие мужики отпускают сальные шуточки и спускают с трудом заработанное и припрятанное от жен на выпивку.. Тогда где, как не на службе можно выйти в свет, продемонстрировать новый наряд, обсудить последние новости, мужчинам поглазеть на женщин, женщинам на мужчин. Тут можно увидеть и уважаемых поселян, и приезжих и даже переселенцев. Такого же как Фрэнки, трудно не заметить. Широкоплечий, мускулистый, с суровым лицом и сосредоточенным взглядом еще и одет в военную форму. Мундир потрепан и нуждается в починке, тут уж профессиональный взгляд портнихи хочешь не хочешь, а замечает все детали. Зато на груди медаль, просто так такую награду не дадут. Мужчина сильно хромает, видно что время от времени его достают сильные боли, но военный переносит неудобства стоически. Служба подходит к концу и Шона с удивлением замечает на себе заинтересованный взгляд здоровяка. Он ведет разговор с кем то из местных, и тот после нескольких вопросов показывает в сторону женщины. Солдат благодарит собеседника и, распрощавшись с ним, поворачивается и идет в сторону женщины. Подойдя, мужчина неловко кланяется, явно не привычный к подобным реверансам, и начинает разговор:
- Доброй ночи, госпожа, не уверен, что сейчас это уместно, но я человек военный, с этикетами не больно то знаком, так-что надеюсь вы простите мне мою прямолинейность. Мое имя Френки Тарт, с сегодняшнего дня я переехал в Мукомолье, буду разрабатывать местную шахту. Добрые люди шепнули мне, что вы - местная швейных дел мастерица и я тут подумал, что мне бы очень пригодились ваши таланты. Дело в том, что у меня окромя рабочей робы, да вот этого драного мундира ничего особо то из одежды и нет. А как известно, встречают по одежке. Хотелось бы произвести на новых соседей впечатление серьезного человека, а не отшельника из глубоких подземелий или немытого гоблина, выползшего из помойной траншеи, поэтому хотел бы заказать у вас себе костюм на выход. Не сильно броский, чай не клоун на сцене, но так чтобы в люди было не зазорно выйти... Сможете мне помочь, рассчитаюсь с вами честь по чести..
Портниха присела в книксене.
- Ох, почтенный Тарт, все уместно, и верные слова ваши. Я сейчас работаю над заказом новой трактирщицы, а вашим костюмом тогда завтра займусь. Зайдите поутру перед работой, чтоб мерки снять. Сейчас не предлагаю, поздновато уже, люди могут невесть что подумать... Понимаете ведь. Ну и там, насчет цвета завтра подумаем с вами. Если найдется то, что нужно, вечерком тогда должно быть готово все. И мундир занесите, починю по мере сил... А то, глядишь, из готового подберем вам чего-нибудь, если глянется что.
- Конечно, сударыня, я даже и не думал о таких поздних визитах.. Еще не хватало, чтобы сплетни пошли, да и Мучная Матушка в такое время отдыхать велит. Я завтра зайду, на мерки-то.. а вы прикиньте чего мне может подойти, сами видите, я не аристократической стати, в комзольчике с иголочки буду как мул, запряженный в царскую карету смотреться. А сам я вряд ли чего смогу подобрать, как по мне оно все нормально смотрится, абы не драное было и то хорошо. Кстати если что, я слышал у вас и ткач имеется, могу сам к нему сходить, на предмет тканей, заодно и познакомлюсь. Томко скажите чего да сколько нужно...
- Кстати, сударыня, раз уж мы тут разговор разговаривать стали, может подскажете, не ходят ли у вас в знакомых кто из местных, кто работу ищет, и к нелегкому труду пригоден. Понимаю, что может и не в курсе, но вы по портняжной части с многими людьми видно общаетесь, может и слышали чего. А то гляжу народу тут не много, да молодых, работу ищущих уже порасхватали, а мне в шахту всенепременно помощника надобно, а то одному по штольням лазить опасно. Неровен час обвал случится, пресыплет, так даже откопать некому будет.. так и сгину там впотьмах..
- Да откуда ж у меня в сельской лавке камзолы-то, почтенный Тарт! Небось графья с баронами сюда одеваться не ездят, - швея улыбнулась беззлобно. - Рубашка найдется готовая, да не одна - выберете понаряднее, или там на каждый день. Со штанами сложнее, их без примерки лучше не брать. Можно будет жилеточку вам сообразить, или вовсе какой сюртук, как пожелаете. Мои товары все хороши, вот увидите. А насчет работы поищите среди новоприбывших, вроде горняки какие-то в марте тут приезжали, припоминаю. Может, конечно, уже нашли себе другое дело, но так по правде сказать, сомневаюсь. К старосте сходите, или там обьявленье на доску приляпайте на площади... Найдутся работники, никуда не денутся.
- Вот спасибо вам, за добрый совет, сударыня. Обязательно попробую ваши придумки. А на счет одежки полагаюсь полностью на ваш вкус, вижу вы в своем деле толк знаете, а это по моему разумению, самое главное. Кажный должен заниматься своим делом и делать его как по совести. Кстати, служба то закончилась, а я слыхал тут сейчас в питейной намечаются дебоши, я правда тоже туда наведаться собираюсь, авось нужных мне людей увижу, чтобы завтра от работы не отрываться, но прежде хочу вас домой сопроводить, абы никакая пьянь не привязалась. Так-что коли вас сопроводить некому, не сочтите за злые намерения, я просто так приучен..
Шона кивнула, погруженная в свои мысли. - Не откажусь, наверное. Есть тут один... нещепетильный юноша, жду не дождусь, когда свалит обратно домой, и можно будет спокойно ходить по деревне, не ожидая его рожи из-за любого угла.
Пока шли из часовни до дому, Шона все крутила разговор в голове. - Насчет ткача ничего не скажу, он недавно тут, и ткань закупать до того, как выберем, что шить, не вижу смысла. Все хочу выбраться к нему в мастерскую, сама товар глянуть, да никак не складывается. То заказы, то огород копать... Если не найдется у меня в запасе того, что понадобится, можем вместе к мастеру зайти. Так значит, жду вас завтра с утречка?
- Вот и отлично. Если что вы качество глянете, а я с ткачом о цене сговорюсь. А паренек этот если слишком назойливый и ведет себя неподобающе, вы не стесняйтесь, скажите.. я с ним потолкую. Я конечно не дипломат ни разу, но думаю у меня получится доходчиво объяснить юноше как положено себя вести с приличными дамами.
С этими словами бывший солдат непроизвольно почесал кулак.
- Спасибо вам, почтенный Тарт, но думаю, пока обойдусь без таких мер. Думаю, если не отстанет, придется и впрямь что-то делать, но не сегодня, это точно. Спасибо вам за проводы, и доброй ночи.
Распрощавшись с горняком у крыльца, Шона вернулась в дом, и закрыла дверь.
22:40 Таверна Олафа После того, как Фрэнки проводил до дома Шону, он как и собирался, отправился в таверну старого вояки Олафа. Шахтер не собирался участвовать в пивном состязании ведь завтра предстоял первый полноценный трудовой день. Да и помимо этого, предприимчивый солдат-шахтер уже наметил себе не мало важных и нужных дел, и пересрать все планы, чтобы покрасоваться перед дюжиной любителей закладывать за воротник, а потом еще и ходить весь день с больной головой, шахтер не собирался. Но с другой стороны на мероприятии, явно предназначенном для опорожнения карманов односельчан, наверняка можно было повстречать не только участником, но и тех, кто просто пришел поглазеть. И пересечься с ними совсем не мешало. Фрэнки был рад, что удалось взять быка за рога, и достаточно быстро, как и достаточно удачно, заключить несколько успешных соглашений, пусть порой и предварительных, но как раз в этом спешить не стоило. К тому же только что полученная ним должность местного дружинника, предполагала его персональное присутствие на таких мероприятиях, на случай если обычная пьянка захочет перерасти в обычную драку, да и со стариком Олафом солдат собирался переговорить, не откладывая в долгий ящик. Очутившись в питейном заведении, где наверняка уже собралось не мало народу, Фрэнки сразу же начал протискиваться к стойке. Не смотря на то, что пить он не собирался, не заказать ничего или тем более попросить к примеру молочка, было бы не вежливо, поэтому Фрэнки кинув, монетку на стол, попросил трактирщика нацедить ему хорошего пойла. - А что, ваше благородие, вы ли хозяин Олаф, герой войны и местный дружинник?
- Он самый. - усмехнулся Олаф, наполняя кружки и краем глаза следя за молодцами, лихо их опорожнявшими. - А Вы стало быть, тот самый шахтер, что прибыл сюда недавно? На конкурс пришли?
- Как всегда владелец кабака знает все, - улыбнулся Фрэнки, - королю всех тавернщиков надобно зачислить на службу с жалованием и всеми льготами, я так считаю. Тогда король всегда будет владеть самой полной информацией о своих подданных. Но то я конечно шучу, нет.. не на конкурс, я ваш благородие к вам пожаловал. Разговаривал давеча с шерифом, и сговорились с ним, что я в местное ополчение запишусь. Я как видите тоже повоевал, да вот после раны списался, перековал меч на кирку, но все ж как говорится сколько волка не корми, а он все в лес смотрит. Так и я соскучился по военному делу, вот хочу организовать подготовку дружинников, коли поселок вырастет, да порядок поддерживать понадобится. К тому ж война хоть и далече, да все ж идет, да и торговлю коли развивать в любом случае удалые молодцы нужны, что не только граблями размахивать умеют.
- В общем я к чему, завтра бумажки там напишут, и я как бы дружинником как и вы стану. Вот хотел поинтересоваться у старшего товарища, что тут да как организовано, али часто дебоширит народ, заезжают ли тати залетные, когда какие мероприятия проводятся, где всякое может быть и человек, что разборонить наглецов не помешает. Да и если чего случается, как обычно то людей причастный призывают, может мальчишек посылают задружинниками, или в колокол какой звонят.. У нас в роте вообще горн для того был, удобная вещица, может и нам с вами завести, для сигналир... сизгализир.. ну в общем вы поняли. Кстати не соблаговолите ли со мной пригубить за нашу славную королевскую армию, что нас от всякого недруга боронит? Я много пить не собираюсь, уж извиняйте, мне на завтра работы много, но за такое пару глотков положено сделать.
- Что ж, благодарствую, что подались к нам в дружину. Военному человеку в Мукомолье всегда рады, а уж такому ответственному, тем более. Нет, у нас тут спокойно, шпана иногда бузит, мужики меж собой ссорятся по пьяне, а татей, слава Фаринай, пока что не было. Насчет мероприятий... Тут слухи ходили о скорой свадьбе нашей алхимички, так что возможно, твоя помощь понадобится. На прошлой-то свадьбе мужики понапились и драку с приезжими устроили, девушку одну чуть не похитили... Так что в этот раз будем держать ухо востро. А колокола есть и в часовне, и в ратуше. Они на случай экстренных происшествий, но к счастью, пока что звенели только по праздникам
- Тогда ближе к свадьбе, когда станет понятно что и как будет, я зайду и распределим обязанности. Кстати вы то местных многих знаете, коли кто захочет военному делу поучиться, так вы намекните, что местный шахтер не только киркой махать умеет, и через пару дней начнет принимать желающих пройти курс молодого бойца. А я уж не примеру упомянуть, что у Олафа делают лучшее пойло в Мукомолье, а может и не только... Ну что, ваше благополучие, хряпнем? За королевскую армию! Ура!
- За королевскую армию! - поддержал Олаф, осушив кружку одновременно с Фрэнки. - Эта была за мой счет. А парням нашим я обязательно расскажу о Вас.
23:10 Чтож, сегодня у Фрэнки выдался насыщенный день, но и следующий обещал быть не хуже. Еще немного покрутившись среди людей, поболев за самых ярых пьяниц, которые соревновались в выносливости, поглощая шаровое пойло, солдат отправился в свою берлогу, по дороге обдумываю план на следующий день. Вставать он планировал рано.
-
Общительность Френки не знает границ)
-
За активную жизненную позицию
-
Основательно.
Наш пострел везде поспел:)
-
Горняк прикольный.
-
+
|
9:35 По пути из Землеройкино в Мулкомолье. Дин Златохват.
Мимо проплывает лодка. С нее на купца пристально, немного оценивающе, смотрит лысый бородатый здоровяк в крепком тулупе. Он сидит на поклаже и наметанный глаз купца может легко подметить, что поклажа - это не товар и не походная котомка в дорогу, а весь скарб, что есть у мужика. Также бросается в глаза мешок с инструментом, аккуратно упакованный и перевязанный. Кирка, лом, лопата.. судя по очертаниям в мешке есть и фонарь и веревка.. Да и само лицо мужчины какое-то посеревшее, бледное но огрубевшее, а руки мощные и жилистые.. Гадать о профессии явно долго не надо.
Как только вы поравнялись, мужчина первым заводит разговор. Слегка резковат, обращается без каких-то реверансов и предисловий, коротко и по делу.
- Здоров будь, купец. Ты случаем не из Мукомолья путь держишь? Коль так, то может пару минут выделишь для путника?
- И ты здрав будь, - улыбнулся Дин, вбивая шест в дно реки и с некоторым трудом останавливая лодку. - Уф... Всё верно, иду я из Мукомолья в Землеройкино с товаром, и зовут меня Дин Златохват. Чем могу помочь уважаемому работнику кирки и кайла?
Суровый мужик посветлел лицом и даже изобразил некое подобие улыбки.
- Вот и знатно, а я Френки Тарт из Землеройкино. По письму нашего короля мне у вас шахта пожалована, вот в Мукомолье двигаю, на переселение. А сам, как погляжу ты не просто так рыбку половить на реку вышел, а с товаром да к нам в Землеройкино двигаешь. То бишь коли не ошибаюсь, купец ты и в Мукомолье значится местный. Соседями стало быть будем..
- Тут такое дело, купец, очень хорошо, что мы с тобой столкнулись. Есть у меня предложение деловое к тебе да к кузнецу вашему местному, но не хорошо это вот так посреди реки обсуждать, как вернешься в Мукомолье, может дашь мне знать да свидимся где, эля хряпнем, да о делах поговорим? А чтоб тебе интереснее было, поделюсь с тобой одной мыслью. Вот смотрю на тебя и вижу, с товаром ты, да без охраны должной. Знаю-знаю, проблему вашу. Где сейчас сышешь охрану-то.. Всех здоровых мужиков давно в армию призвали, так-что с этим напряженка. Так я к чему веду, я сам то только три года как после ранения с армии списан, к военному делу приучен, хоть и подзабыл многое, да дело наживное - вспомнится. Сам то я конечно в охрану не подамся, увечный, хожу с трудом, но коли ты парочку молодцов найдешь, могу тебе за пару месяцев из них нормальную охрану сделать. Сможешь и товар свой далече возить и за скарб не переживать. Ну и то дело, о котором говорю, явно выиграет от такого поворота.. али интересно тебе такое?
- Здесь, меж Залесным, Мукомольем и Землеройкино, татей нет... Нечем им тут кормиться, - пожал плечами купец. - Ну а дальше... Смотреть надо. Я вернуться только к ночи должен, но если вдруг раньше успею обернуться, то найду тебя, Тарт, в Мукомолье. А нет - так завтра с утра свидимся. Добро?
- Добро конечно. То я ж тебе на будущее говорю, не всю же жизнь между Мукомольем и Землеройкино кататься, да и татей отсутствие ведь дело случая. Сейчас нет, а завтра появятся, что делать то будешь? Добро, сударь Дин. Рад был свидеться, жду в гости.
10:35 Мукомолье.
Прибыв в Мукомолье, Фрэнки неспешно но целеустремлённо отправился разыскивать старосту. Поспрашивал там и здесь, здесь и там, а как нашел, бумагу ту королевскую и представил, да и себя заодно. В своей лаконичной манере не стал задерживаться у старосты на долго и обсудив все формальности, отправился вступать во владения.
Процедура осмотра тоже не заняла много времени, главное и так было понятно, предстоит много работы, и токладывать на потом Фрэнки не стал. Рудокоп зажег фонарь и отправился в глубь свего нового убежища и рабочено места, высматривать прожилки железа и меди. Через несколько часов он еще должен будет появиться в поселке, ведь перво-наперво нужно было выполнить задумки, которые пришли ему в голову ещё по дороге и договориться о первых заказах.
Поработав несколько часов, Фрэнки умылся, отряхнул пыль и переодел смену из сундука, который привез на попутной лодке, после чего отправился в кузницу, договариваться о первых поставках.
День предстоял насыщенным, после намеченнйо встречи рудокоп собирался в харчевню, подкрепиться, восстановить силы и разузнать что по чем, а дальше в лавку алхимика.
14:10 Генрих Мильнер. Кузня.
В кузню входит габаритный лысый с бородой мужик в добротном тулупе. От опытных глаз кузнеца не укрываются ни серая, словно с въевшейся в нее пылью грубая кожа, ни мощные плечи, ни мозолистые руки трудового человека. Замечает кузнец и шрамы и странность походки незнакомца. Мужик сильно хромает, припадая на правую ногу и потому передвигается достаточно медленно, хотя в принципе по походке и не скажешь, что он куда-то спешит.
- Здоров будь, человек, аль ты тут хозяина? Мое имя Френки Тарт, из Землеройкино я, к вам на поселенье приехал, шахту у вас разрабатывать стану, да руду добывать. Вот хочу с добрым соседом вперед поздороваться, руку пожать да о делах поговорить.. Али не мешаю, есть ли минутка?
- И тебе не хворать, - Генрих опустил поднятый было молот. - Минутка есть, проходи, садись.
Кузнец указал на стоящий в кузнице чурбак, служивший помимо всего прочего стулом.
- Маркус, принеси гостю кваса. Тулуп можешь снять, у нас здесь, как видишь, тепло.
- Шахтером давно работаешь? - судя по внешнему виду гость работы не чурался, но важно было сколько он занимался именно горным делом.
- Благодарю за радушие, Маркус-кузнец, и за квас.. самое то прям, а то я с дороги-то сразу к работе приступил, а теперь жажда гложет.
Френки подтянул к себе чурбак, сбросил не чинясь тулуп и грузно уселся с шумом выдыхая и растирая натруженные ноги.
- Я у дварфа Брона из Землеройкино работал, как из войска после ранения списали, уже годка как три. Давно уже хотел, на себя работать, но все оказии подходящей не подворачивалось. Это ж тебе не шутки шутить, шахту организовать, тут и разрешение нужно, и денежка не малая. Но тут нужная оказия наконец случилась, подбил меня один мой знакомый королевскому уряднику письмо писать, мол по случаю основания новых поселений и восстановления тех, что во время войны разрушены были, многих сейчас переселяться зовут и разрешения за просто так раздают, а то и чем подсобить могут, коли готов трудиться да руки из того места. Ну я и написал, так мне давеча ответ пришел. Мол о ветеранах помним, переселять переселяем, так-что друг наш Френки, езжай в Мукомолье, жалует тебе корона временно неработающая шахта и оборудование да денежку на переезд. Вот я и здесь, все как по писанному.
- А что как тут имеется ли в руде да металле готовом необходимость? Не обманул ли урядник, а то с них станется выдать что есть, чтоб зачлось и всем рассказывать, что вот мы.. о ветеранах заботимся. А там по факту пшик и окажется..
- Ну, как ты уже и сам заметил, Мукомолье, да и не только оно, растет, застраивается. Людям нужны гвозди, топоры и прочие товары из металла, а значит нужна и руда.
- Я вот подумываю расширяться, вот помощника себе взял. Так что руда пригодится, не переживай.
- А давно ли сам работаешь? Да где материал сейчас берешь, коль не секрет?
- Я тут знаешь о чем подумал, может условимся о заказе пробном? Я пару деньков поработают, да пару слиточков сделаю тебе на осмотр да пробу, а ты мне в ответ пока не монетою отплатишь а вещами нужными. Так то в шахте да в литейне вроде все есть, но как приступлю, чую все же окажется что всякого не хватает. А там дальше еще разок встретимся, кваску али чего по-крепче хряпнем да уж далее о деле говорить будем.. ты как на это смотришь?
- Самостоятельно - лет пять, а вообще, можно сказать, с детства. Мы, Мильнеры, потомственные кузнецы, - с гордостью произнес Генрих.
- Материал пока привозной. Местная-то шахта уж сколько лет бесхозная стоит. А на счет пробного заказа - почему бы и нет. Да и оплата товаром тоже вещь хорошая. Уверен, останешься доволен.
- Вот и добренько, я кстати по пути с вашим купцом на реке пересекся. Даже парой слов перекинулся. Есть у меня мысли как нам вместе одно дело сделать и всем в прибытке остаться, но для начала давай маленькое дело сделаю, а потом о большой поговорим. Ударим по рукам по поводу нашего заказа, а как купец верентся, и я обещанное выполню, соберемся в харчевне, эля хлебнем и я вам свои мыслишки поведаю, идет?
15:20 Аэссия Иштар. Лаборатория.
В лабораторию вежливо но уверенно стучатся и, дождавшись приглашения лабораторию входит габаритный лысый с бородой мужик в добротном тулупе. От глаз ламии не укрываются ни серая, словно с въевшейся в нее пылью грубая кожа, ни мощные плечи, ни мозолистые руки трудового человека. Замечает алхимик и шрамы на шее и руке, и странность походки незнакомца. Мужик сильно хромает, припадая на правую ногу и потому передвигается достаточно медленно, хотя в принципе по походке и не скажешь, что он куда-то спешит. Его речь размерена, но далеко не изыскана:
- Здоровья тебе хозяйка, али не помешал? Мое имя Френки Тарт, из Землеройкино. К вам на поселенье приехал, шахту у вас разрабатывать стану, руду добывать. Добрые люди мне когда о Мукомолье рассказывали, про алхимика знатного промеж слов поведали, вот я и решил наведаться, чтобы познакомиться и о делах поговорить. Могу ли тебя отвлечь не на долго?
Аэс кивнула халфлингше, занятой яростным превращением сухих листьев в порошок.
- Воск в этом горшке, - она ткнула пальцем в горшочек на столе и снова повернулась к мужчине, - Эм... доброе утро... Френки. Добро пожаловать в мою лавку. Меня зовут Аэссия, а это Балисса, - халфлингша вскинула руку в приветственном жесте, приветливо улыбнувшись вошедшему и расправила плечи, разминаясь.
- Отвлечь можно. Ненадолго. У меня через минут десять отвар закипит.
Фрэнки с некоторым усилием выдавил из себя ответную улыбку. Видно было, что суровый мужик не часто улыбался, но в целом настроен был балгодушно.
- Я вот что хотел спросить, хозяйка, а правду ли сказывают, что ваш брат-алхимик всякие чудесные прошочки умеет делать, в том числе и те что взрываются. Я вообще не всю жизнь то шахтерстовал, всего годка три, а ранее воевать приходилось, так мы однажды под катапульты попали да не под необычные, что ядрами да камнями швыряются, а под такие, что поджигались, да как долетали так гупали, что каменые стены в двенадцать локтей в мелкое крошево расшибали. У некоторых от того звука даже с ушей кровища текла, но я не о том. Не умеешь ли ты, мастерица такой порошочек смешать, чтобы не все по камешку в штольне отколупывать, а раз бахнул и пол коридора выбило. Если б такое что намешала, сразу бы и уговорились на поставочки. Сейчас то денег не очень много, но я ж то теперь никуда не денусь, а коли дела пойдут, то думаю уговоримся, теперь ведь не просто так, соседи будем, односельчане...
Ламия поджала губы. Второй раз за день приезжие спрашивают ее о чудесах алхимии.
- Увы, но это не под силу моей мастерской. Нужно оборудование, материалы, рецепт... Да и опасно это, знаете ли. Я понимаю ваше желание, но ничем не могу помочь, - ламия расстроенно вздохнула.
Надо признать, умения ей немного не доставало. Да и ресурсов.
Как ни странно на лице здоровяка не отразилось ни тени разочарования:
- Ну-ну, хозяйка, что ж ты так сразу и руки опускаешь. Мельницы не сама Мучная Матушка строит, а просые люди. Да и те не с пеленок этому делу приучены. Коли сейчас не можешь, может через пол года сможешь, а даже если через год. Да только самой то это не так просто сделать, а коли я как заинтересованный тебе поддержку окажу, то и у тебя быстрее все спориться будет. А как момент настанет то и ты мне скидочку сделаешь да пробничек предоставишь. Ты подумай, может чего и надумаешь. Чем тебе помочь в этом деле?
- Если бы я знала, - сказала ламия, не замечая, как любопытная мисис Брендибарк окончательно отвлеклась от работы, слушая их диалог, - Эти секреты военные алхимики за семью замками хранят. Но... есть мысли. Мне нужна сера. Если раздобудете серный колчедан - я попытаюсь начать эксперименты. Знаете, как он выглядит? Такой... любопытный минерал. Его еще пиритом кличут.
- Вот видите, сударыня, вот и дело сдвинулось. Конечно знаем про серу то. Коли встретится обязательно принесу. Еще было бы не плохо узнать более точно где такой встречается, в каких слоях да при каких условиях. Чтобы не в пустую искать.. Только я человек не слишком ученый, чего от наставника перенял, того и умею. Вы, сударыня, коли что узнаете, или какие другие ингридиенты вспомните, то дайте мне знать обязательно. А вообще заглядывайте ко мне в шахту без боязни. Одно дело говорить, а другое коли вас проведу да все покажу, может сами что интересное да нужное заметите. Чаек да пряники у меня для гостей завсегда найдутся.
- Буду рада вас навестить. Удачной работы вам, - девушка улыбнулась, бросив взгляд через плечо. Балисса улыбнулась во все зубы и вернулась к толчению листьев с ступке, после чего потянулась к горшку воском - делать мазь.
- Если нужно что-то из лекарств - вам к бабушке Дервилле. Она наша местная целительница. Я мазь то дать могу, но от того ли она сказать - нет.
Распрощавшись с занятой алхимических дел мастерицей, Фрэнки решил, что деловых встреч на сегодня достаточно, к тому же нога давала о себе знать, пора было возвращаться в своё новое логово.
|
00.00Последнии лучи солнца коснулись горизонта и Сах стоял на пороге шатра Ка. Он ощущал, что немного нервничал. А как тут останешься хладнокровным, после всего...о, богиня сейчас наверное хлопает в ладоши и смеётся, наблюдая за ним. Сах вздохнул и постучался во вкопанную в землю доску, на которой было написано "Не входить! Стучи!" Похоже братья Кары к посягательствам на свою территорию относились с не меньшей воинственностью, чем к посягательствам на свою сестру. Саху стало интересно, сортир они свой тоже на замке держат? Послышалось неловкое шуршание и вскоре из шатра вышла вчерашняя знакомая Саха. На ней было другое, более практичное платье без корсета, а сквозь запах духов можно было различить другой, более крепкий. Виски?
- Здравствуйте, Сах`Ар. Я рада, что Вы здесь. - с улыбкой сказала она.
Сама Кара сильно пьяной не выглядела, может, показалось? Или такова особенность ее организма, что алкоголь его не берет?- Рад, что Вы не передумали, мисс Кара- гоблин протянул девушке руку, приглашая взять её под руку. Сам он одет был в рабочий костюм с кучей кармашков и петелек, вычещенный, на сколько это было возможно, через плече висела сумка, кинжал остался дома.- Признаться, чувствую некоторую не ловкость за свой внешний вид на вашем фоне- Улыбнулся Сах. - Надеюсь вы не против не большой прогулки до вишневого сада? - О, нисколько! - обрадовалась Кара, принимая приглашение. - Обожаю, когда цветут вишни!- Согласен, цветушие деревья радуют глаз, но ими лучше любоваться при свете дня. Если пожелаете, мы еще вернемся сюда как-нибудь днем.- Сах довел Кару до сада, но там задерживаться они не стали, а просто прошли через него на премик к полю. Удалившись от вишневых деревьев метров на сто, Сах остановился и взглянул на небо. - Нам повезло, луну не скрывают тучи, похоже богиня сегодня на нашей стороне. Вы как? Ноги не промочили? Трава сыровата. - Гоблины стояли посреди чистого поля, позади них был вишневый сад, а впереди, за полями, виднелся лес. В небе ярко светила луна. Кара восхищенно смотрела на открывающиеся ей пейзажи.
- Как тут красиво... - благоговейно прошептала она. - Я ведь никогда еще не гуляла так поздно ночью одна, вдали от дома. Мне и неведомо было, какую красоту от меня скрывает ночь.
Гоблинка опустилась на корточки, чтобы разглядеть ползущего по траве светлячка.
- Что ж, Вы сдержали свое слово, господин Сах`Ар Ок из Мукомолья. - заключила она, поднимаясь обратно, чтобы говорить на одном уровне с Сахом. - Вам удалось меня удивить. Сах был немного озадачен реакцией. - О, милая, вы решили, что я привел вас полюбоваться луной? Нет-нет, это просто декорации... - признаться, Сах немного переживал, что задуманное не произведет должного впечатления, но теперь... Похоже даже после того, как Кара сменила город на деревню, такие вот простые вещи были для нее не доступны, хотя, казалось бы, достаточно просто ночью выйти в поле. Для него, частенько работающего по ночам, подобное давно казалось привычным. Ну полнолуние...ну звезды... Но тут он вспомнил как сам впервые вот так вот оказался тут, один, почти сразу после переезда...в небе светила огромная алая луна. Местные тогда по домам прятались, вспомнив какое-то суеверие, а он...он долго, очень долго не мог оторвать восхищенного взгляда. Сах достал из сумки маленькую баночку. Это оказался какой-то мелкий порошек, напоминающий пудру или муку. - Вытяните руки, не бойтесь, это не запачкает одежду и не даст не приятных запахов. - Сах посыпал порошком вытянутые вперед руки девушки бесцветным порошком от ладоней до плеч. - А теперь, взгляните в сторону подлеска- Сах указал в сторону близжайшей кучке молодых деревьев, захвативших часть поля. Среди деревьев мелькнул маленький зеленый огонек...Потом еще один..и еще. Десяток...два...сотня...теперь они уже просто не поддаются подсчету. Целое море зеленоватых огоньков, похожее на спустившееся на землю звездное небо, закружилось спиралью и медлено начало приближаться. Они летели прямо на гоблинов. - Вытяните руки- Шепнул Сах, когда огоньки уже были перед ними и застелили собой все пространство вокруг... Огоньки принялись танцевать в хороводе, сделав его центром парочку гоблинов. Наблюдая за этим, было сложно поверить, что не спишь, как вообще, выйдя ночью в поле, можно вдруг оказаться в центре танца спустившихся на землю звезд? Вдруг один из огоньков выбился из круга и подлетел прямо к Каре, что бы усестся ей на самый кончик указательного пальца. Огонек, притворяющийся звездой, оказался крупной бабочкой, с размахом крыльев сантиметров 10, её крылья отражали зеленым свечением лунный свет. ссылкаЕще одна бабочка села на предплечье, еще одна на макушку...вскоре гоблинша обнаружила, что оказалась вся облеплена этими потрясающими, нереальными созданиями. Те, кто не нашел себе места на столь привлекательном для них цветке в виде гобо линши, продолжали водить хоровод. - Это Сатурния Луна. Их крылья отражают свет луны. Они покинули куколки только с утра, и сейчас, ночью, ищут место, где для них будет достаточно еды для потомства. Эти прекрасные создания нацелились на вишневые сады, а значит, у крысолова появилась работа. Нет, я не за что не буду причинять вред чему-то столь восхитительному... Мы просто заманим их в орешник на окраине леса, где они будут в безопасности и где их потомство не побеспокоет Мукомольцев. Идемте же. Сах, аккуратно взял за руку девушку, тонувшую в огоньках и повел к зарослям орешника, что рос неподалеку. Огоньки продолжали их сопровождать, освещая путь. Когда цель наконец была достигнута, Сах шепнул Каре- скоро действие феромона закончится и они тебя отпустят... И правда, через несколько минут бабочки начали покидать свой цветок, а те, что кружили вокруг принялись рассаживаться по деревьям. Вскоре последняя сатурния спорхнула с ладони... Орешник освещали осевшие на ветки зеленые огоньки. Кара смотрела на порхающих бабочек, как завороженная. Скажи ей кто-нибудь еще вчера, что она окажется ночью одна на окраине леса, да еще и в компании незнакомца, она бы не поверила, но теперь все это казалось таким естественным и правильным.
Несколько бабочек уже покинули ладони и предплечья Кары, перелетев на орешник.
- Кажется, я понимаю, почему Вы переехали из города в эти края. - прошептала гоблинка, глядя им вслед.
Чувства столь переполнили девушку, что на глазах ее даже возникли слезы.- Мукомолье, на первый взгляд, обычная дыра...так я думал когда сюда приехал, но потом...потом я научился видеть. - Рад, что вам понравилось, мисс Кара, они появятся вновь через одиннадцать недель, рад буду повторить нашу прогулку. - Почему вы плачете? Я вас чем то обидел? - Сах аккуратно стер слезу, бегущую по щеке девушки. - Нет, что Вы. Я просто подумала... Я боюсь, что это может стать нашей последней прогулкой, Сах'Ар. - с грустью ответила Кара. - Гикар и Арог скоро выйдут и они не должны узнать, понимаете?- Ваши братья... Не волнуйтесь, я нечено им не скажу... Как же они похожи на моих, не всех, но многих. - Сах на пару секунд задумался, вспоминая прошлое...семью...и сестер. Их глаза, в них он видел ту же боль, что сейчас видет в её. Может это эгоистично с его стороны, ведь он не сможет отдать своё сердце ей целиком...но, эти глаза...жажда свободы, может хотя бы для неё он сможет сделать то, что не смог для них?.. - Деньги, положение, преференции - все на алтарь ради выгоды...даже семью... - Вы знаете их лучше всех, скажите, что я могу для вас сделать, как с ними...договориться, что бы мы сюда вернулись? Как вырвать вас из их лап?- Он не сможет вызвалить птичку из клетки, если она сама не готова её покинуть... - Извените- вдруг Сах понял, что похоже наговорил лишнего, снял маску... - Не знаю что на меня нашло, похоже я наговорил лишнего, я не должен был так отзываться о вашей семье... - Из их лап? О, Фаринай, Вы все не так поняли. - возразила Кара. - Мои братья хорошие гоблины, может, они чересчур меня опекают, но на то есть причины.
Кара понуро опустила голову и молвила:
- Я думаю, нам лучше вернуться. Проводите меня обратно, пожалуйста. - Как скажете- вздохнул Сах. - Если я понадоблюсь, если вы решитесь...я буду ждать. - Извините еще раз, похоже я все же не умею видеть... Не стоило ровнять других по своей семья. Прошу, не думайте обо мне плохо. - Завтра я поговорю с шерифом и, думаю, смогу выпросить отпустить ваших братьев по-раньше. - Сах протянул руку и заглянул в глаза. - Мог ли он ошибаться? Он только сегодня познакомился с этой семьёй и уже навешал ярлыки. Это-жертва, это-тюремщики...отлично Сах, ты прямо сейчас был, как истинный Ок, папаша бы гордился... Половина пути обратно прошла в неловком молчании, но потом Кара заговорила:
- Думаю, я должна объяснить. Мы с братьями из города Златорожска, его еще называют "второй столицей". Наша семья жила там из покон веков. Когда мне было девять, меня пообещали сыну Мрега До, богатейшего и знатнейшего гоблина Златорожска. Не то чтобы я была влюблена в него, но он был хорошим парнем, красивым, смышленым, на несколько лет старше меня, и составлял мне хорошую партию. Потом, спустя три года, родители решили, что мне пора посещать балы и выходить в свет. На тех балах я знакомилась с другими знатными юношами и многие из них были влюблены в меня, несмотря на обручение. Доходило даже до дуэлей, и в одной из таких был убит мой жених. Убит от руки юноши из бедного, малоизвестного клана. Понятное дело, дружбы с кланом До нам это не принесло, не то чтобы они меня обвиняли, но мой папенька решил, что лучше будет, если я поживу с братьями какое-то время, пока страсти не улягутся.
Когда Кара закончила, они с Сахом уже подходили к ее шатру.- Типичная история для семьи, подобным нашим. - Вздохнул Сах. Я сам сбежал от своих, сделал папеньке ручкой и приехал сюда, что бы начать новую жизнь, и знаешь что...возвращаться не собираюсь, по крайней мере в близжайшее время. Как представлю, как снова окунаюсь во всё это... фальшивые улыбки, дуэли, интриги, и, любимое, все в жертву ради процветания клана. Ох, если б патриарх Оков узнал, что тут, в Мукомолье оказалась дочь клана Ка, он бы уже посчитал выгоды от союза и меня бы уже отправили к вам свататься... - Прошу прощения, я, похоже, слишком много болтаю... - Да нет, мне даже приятно, что я смогла хоть с кем-то об этом поговорить. С кем-то, кто поймет. Спасибо Вам за прекрасный вечер, Сах'Ар.
Попрощавшись, Кара вошла в шатер.Сах хотел еще что-то сказать...но решил, что наговорил уже достаточно. ... 02.00Близился рассвет и Сах решил ухватить пару часов сна, ведь с утра у него еще одна встреча, которую он не может позволить себе пропустить... ... 05.00Сах пришел на тайную заводь. Он не мог не прийти...хотя бы для того, что бы выяснить, были ли события прошлого вечера результатом того, что Аэс просто перебрала с алкоголем или все было по настоящему...ну, если она не прийдет, или просто скажет, что это было недоразуменеем, он поймет. По крайней мере он смог быть честен с собой... Аэс сидела на камне у самой воды. Она все еще сомневалась, что это был не сон. Первые минуты она думала, что все это бред, что пора искупаться да и ползти работать, но что-то ей не давало скинуть одежду и окунуться в пруд. В конце концов, она решилась. Раздевшись догола, она уже вошла в воду по пояс, как вдруг услышала шаги по высоким зарослям камыша и рогоза. Ойкнув, она накинула на себя рубашку, а юбку сжала в руках, прижимая к груди.
В этом виде ее и застал Сах.Застав Ламию в достаточно пикантном виде, цвет лица Саха сменился с аристократично-зеленово на бордовый. - Оу, Аэс, извени. - Гоблин отвернулся. Уж точно не такого начала он ожидал у этой встречи. - Я...эм...пришел, как обещал... Я хотел узнать, вчера вечером...не зависимо от того, что ты скажешь, я был честен перед тобой...и перед собой...вот. - Сах выдохнул. Всё...мосты объяты пламенем, назад пути нет. - Я... думала мне это приснилось... - смущенно пробормотала ламия. Расстегнув застежку на юбке, она быстро одела ее поверх рубашки, едва скрывавшей ее бедра, и подползла к Саху.
- Значит, у меня и вправду хватило смелости признаться. Сах... я тоже была честна. Мне нравится говорить с тобой, мне нравится быть с тобой. Я от всей души жалею, что я не гоблин. Ты ведь понимаешь, что с нас не то что смеяться будут... наше дело пойдет крахом, такой союз не примут.
Девушка подползла к гоблину и взяла его за руку.
- Скажи, что нам делать?- Ах, если бы я только знал ответ, дорогая Аэс. Нас...даже церковь нас не одобрит...это слишком безумно даже для церкви безумной богини. Сегодня я буду молиться, что бы Мучная Мать снипослала хоть какой-нибудь знак, что она не отвернулась от нас... - Что мы можем? Жить обычной жизнью, скрывать нашу столь запретную любовь и встречаться тайно у скрытой от чужих глаз зоводи? Завести семьи...лгать...прятаться... - Или, быть может...может нам просто сбежать? Сбежать куда-нибудь далеко, где нас не осудят... - Нас осудят всюду... - Аэс грустно покачала головой и присела рядом с гоблином.
- Мы можем забыть обо всем и жить дальше... или... я не знаю. Сердцу не прикажешь.
Аэссия сейчас могла думать отчетливо, и перспективы не прельщали. Сбежать? Куда? Опять бежать? Но если Сах позовет... она будет с ним. Огонек в груди, вспыхивающий при его голосе уже не затушить. Он либо согреет либо сожжет.- Признаться, устал я бегать, да и постоянная жизнь в скитаниях по чужим землям...боюсь это только звучит романтично, не желаю я тебе такой судьбы- вздохнул Сах. - Забыть?... Извини, я не смогу. Пока у меня будет возможность тебя видеть, слышать твой голос... - Если только я уйду...Землеройкино, Лас Веганс, да и мало ли еще мест, где может найти себе дом одинокий гоблин... Может и правда? А время и расстряние вылечат сердце - Хоть Сах и говорил сейчас такие вещи, однако сам в свои слова не верил...не сможет он спокойно продолжать жить с этой болью...только не после того, как он смог наконец обнажить свою душу. Но, может так хоть она сможет исцелиться от безумия... глаза похоже его снова выдавали... - Куда бы ты не пошел, Сах, я пойду за тобой. Мы обречены, - девушка улыбнулась, вытерев слезу, бегущую по щеке вниз, - Я не могу без тебя. Уже давно я это поняла, только признаться не могла.
- Значит останемся здесь. Может ты попытаешься найти свою половинку в той милой девушке, с которой вы вчера танцевали? А я просто буду стоять сбоку и махать вам рукой? Мне достанет уже того, что я буду видеться с тобой, слышать тебя...
Ламия замолкла. При мысли о том, что Сах будет с кем то еще начиналось тревожно биться сердце. Но не потому, что он будет "не её". А потому что он может разлюбить ее, что другая даст ему то, что не может она. Но Аэс была готова пожертвовать этим. Главное, чтобы он был счастлив.- Похоже мы оба готовы пожертвовать собой ради друг-друга...Ручкой махать собралась...Аэс! К Тенебрию всё, я не могу и не хочу ограничиваться взглядом из далека, не хочу искать в другой то, что нашел в тебе! - Снова взгляд в глаза...безумный...уверенный...- Если придется жить во лжи, если придется жить во грехе, если придется прятаться ото всех ради того, что бы быть с тобой рядом...что бы хоть иногда вот так вот, близко...тонуть в твоих глазах...я готов! Я готов все это принять. И пусть богиня мне будет свидетелем и пусть душу мою заберет Тенебрий за грехи мои, я принимаю это безумие! Никто и никогда, слышишь, не займет твоё место в моем сердце! Аэссия не могла сдержать слезы, когда Сах смотрел на нее своими прекрасными глазами. Он тоже ее любит. Да разве можно мечтать о большем?
- Богиня! Если ты это видишь! Я, Аэссия Иштар, безумная ламия, люблю Саха из клана Оков, безумного гоблина, - проговорила она, заключая гоблина в объятья.
- Милый мой Сах... Я всегда буду твоей ламией. Твоей глупой влюбленной ламией.
Ее взгляд стал серьезнее, когда она отстранилась.
- А что с нашими ухажерами? Как поступишь с той девушкой?Единственное, что он желал в тот момент, это остаться в этих объятиях на всю оставшуюся вечность... - Если мы собираемся продолжать вести правильную жизнь, придется обзавестись семьями...наверное...ведь останься мы одиночками, это быстро вызовет подозрения... О богиня! Аэс, молю, постарайся, что бы твой змей поменьше появлялся у меня на глазах, иначе, клянусь... Рука Саха потянулась к отсутствующему на поясе кинжалу... - Алхимики ведь не изобрели еще какую-нибудь настойку, превращающую в ламию? - грустно буркнул гоблин. - Если бы только среди ламий было больше алхимиков...
Аэс понимающе кивнула, не желая отпускать парня.
- Нам пора... если что, ты знаешь, где и когда меня можно найти.
Ламия приблизилась к лицу возлюбленного и прильнула к его губам, нежно и кротко, будто стараясь не спугнуть момент.- Сердце замерло, дыхание сбилось...гоблин с благодарностью принял запретный дар ламии... - о большем он сейчас и желать не мог, но...отпускать не хотелось...чуть больше смелости... легкий поцелуй перерос в более требовательный и дерзкий. Маленький ручеёк нашел не устойчивую опору в плотине и надавил на неё всей своей силой...казавшейся прочной конструкция была сметена бушующем потоком... - Извини...- смутился Сах..- да, пора... Ламия покачала головой, улыбаясь и радуясь тому, как Сах отреагировал на ее поцелуй.
- Еще увидимся, - сказала она ему на ухо и медленно, постоянно оглядываясь, удалилась сквозь заросли шумного рогоза в сторону своей хижины.
-
Спасибо всем троим
-
C-c-combo
-
Круть
-
вскоре гоблинша обнаружила, что оказалась вся облеплена этими потрясающими, нереальными созданиями
Я такого издевательства не выдержал. Так много бабочек, у которых красивые только крылья, которые еще облизывают тебя и вытирают об тебя свои лапки, словно тараканы... В общем, за смелость и терпение Кара заслуживает плюсик, как и Сахарок, за свою дерзость обмазать бедную гоблиншу ферментами и отдать в качестве угощения хищным бабочкам.
-
А гоблин-то бабник!
|
|
Тяжело. Верёвки впиваются в тело даже сквозь одежду. Нет и шанса освободится. Тяжело думать, дышать. Лицо обливается потом. Хороший тулуп. Тёплый. Пот рекой течёт. Коробейник молчал, боясь привлечь внимание жреца. Обвиснув в путах. Лицо обливается потом. Хороший тулуп. Тёплый. Пот рекой течёт. Из под ушанки тоже течёт. Рубаха липнет к телу. Даже ступни будто пропотели. Или чудится? Вот и помогли удачливые сапоги. Хотя отслужили и вправду долго. Можно сказать до конца жизни. Дрег сжался в комок, исподволь пытаясь высвободить хоть немного кисть. Хоть чуток ладонь. Дотянутся..докуда? Не имеет смысла. Он никогда не был воином, у него не было ни малейших шансов как-то дать укорот этому монстру в обличье человека с горящей дланью. Коробейник никогда не был храбрецом и сильным. Он предпочитал оставлять подвиги другим людям. Лучше оставлять другим всё это геройство. Но какая-то малая часть внутри коробейника протестовала против всего этого. Он не хотел быть заживо сожжённым. Преподобный сжегший Адрианну. Короткий крик - девушка успела осознать что с ней происходит. Вонь палёного мяса и волос. И жар, жар, удушающий жар.
Дрег зажмурился. Страшно. Пот ест глаза. А между тем живая огненная купель продолжала ходить между людьми. В голове коробейника речитативом перебирались все имена богов. Много их. И никто не захочет помочь бедному торговцу. Тропа..так не хотелось признавать, но похоже сегодня тот день, когда Дрег встанет на неё. В виски отдаётся биение сердца, а кишки скрутило, почти как от рвотного позыва. Голова кружится. Словно вновь очутился в детстве. Словно вновь стоишь на утёсе, и слушаешь ветер. Словно вновь весь мир под ногами дрожит в такт ритму. Но мёртвые герои, на чьих вырванных окаменевших сердцах живут их далёкие и расплодившиеся потомки, не приходят на помощь живым торговцам. Даже если те - немного их крови. Или? Бесшабашность овладела торговцем. Он дёрнулся всем телом, скидывая морок и оцепенение. Тряхнул головой. Шапка прилежно осталась на месте.
- Эх, имперец. Сколько зла вы принесли на эти земли. Чума и гибель одна от вас. Жена моя от вашей хвори помёрла. А теперь и людей теперь жжёте. Это и есть гостеприимство ваше? - первые тихие слова, полные горечи и сожаления покинули язык торговца. Словно предупреждение, на языке стало горько. Остановись. Сбереги себя ещё на пару минут. Подохнешь - так хоть последним. Обернёшься назад, успеешь душу свою к Тропе подготовить. А там глядишь и Очаг близко. Но какая-то малая, очень храбрая часть Дрега сейчас взяла верх над основной его сутью. И взяла под контроль его язык и слова.
- Жрец П-пламени! - придушенный крик, словно торговец прямо сейчас задыхается. Чёртов пот. Лезет в глаза. Как же здесь душно. Дрег, насколько это возможно приосанился на верёвках, пытаясь визуально стать больше.
- Я - Дрег. Я родом с севера. С того места, где всегда холодно. Где всегда были долгие и злые зимы. До того как стать торговцем, я был печником. - Дрег облизал губы. И что? Что дальше? - Ты, жрец, поступаешь неумно! -
"Да, правильно, а теперь назови его безумным слепцом, и пусти пену изо рта, словно обожравшийся грибов проходимец. Будете на пару народ потешать." Издевательский и желчный голосок здравого смысла походил на голос Эрнесто, и сейчас звучал на самом краешке сознания. "Ты и вправду забыл пословицы? Переспорить жреца, принести воду в решете!"
Но Дрег родился на севере, и даже в столь критический момент он не мог забыть, что иная ипостась воды - это снег и лёд.
- Да послушай же ты меня! Пламя, которое разжигаешь - это пожар, а никак не тёплый очаг, у которого можно согреться, который может прогнать холод! Ты...ты..пускаешь красного петуха самому себе! Это как..как сжечь тёплый дом, в котором можно переждать всю зиму, и греться у огромного кострища одну ночь! А потом сдохнуть от холода на пепелище которое сам устроил! Ты правда хочешь миру и себе такой судьбы?! Неужели ты не видишь ошибку? Твой бог позволил лишить тебя глаза - он хочет показать тебе правду! Ты слеп на одно око - но ты не глух, нет. Так прислушайся же! Или сам ты не пламя, а лишь рдеющий уголь? -
Коробейник выдохнул и обвёл часовенку взглядом. Жаровни были так близко. Глотка пересохла. - Эх, попить бы. - Взгляд торговца вновь упёрся в жреца. И его взгляд был твёрдым, как у человека, который не сомневается в своей правоте ни на йоту. Такой взгляд достигается долгими тренировками..и уверенностью в своей правоте. Кроме того у него было два глаза - против одного. Почему-то это совершенно не облегчало задачу.
|
-
Приятно смотреть на нефанерных персонажей.
-
Очень живой персонаж..
Ну просто очень!
И да, не могу не отметить ту социалочку с Джессикой.
Здорово!
|
Александр Роуз- А я и не сомневался в тебе, дружище! - с улыбкой проговорил Олаф, принимая кошель. - Иди ко мне, зять, я тебя обниму! Бывший офицер, действительно, сжал фермера в стальных объятьях, обдав его запахом пота и вчерашнего перегара. - А знаешь, за такое надо выпить. Вот, мой лучший самогон, как раз для такого случая хранил. Бривер достал из глубин шкафа завернутую в тряпку бутылку, сдул с нее пыль и наполнил два стакана желтоватой жидкостью. - За вашу скорую свадьбу! - громко провозгласил он тост, поднимая стакан. Теперь Александру еще предстояло позаботиться о кольцах, которые мог бы выковать ему кузнец или выторговать купец. А еще надо заказать портнихе свадебный наряд и поговорить с отцом Порфирием о предстоящей церемонии. Гхмыр ЗеленыйЛошади испуганно заржали, рванув повозку в сторону. Трое новых охранников схватились за мечи, а трое старых лишь усмехнулись и коротко поздоровались с Зеленым. Несколько пассажиров в повозках тоже испуганно ахнуло, но увидив реакцию сопровождающих, успокоилось. - Муки на тебя нет, охальник безглютеновый! - пробурчал старик-возничий, лошадь которого чуть было не свернула в канаву от испуга. "Суп" в повозках более походил на баланду - одни дети, бабы да старики. Они с некоторой опаской поглядели то на орка, то на его топор и устремили взгляды в пол. Ну конечно, стариков сюда ссылают только для одного: чтобы они тут подохли лет через пять-десять, а до тех пор их старшие внуки подросли и смогли начать работать. Сорваться и уехать они уже не смогут, потому что на их плечах будет лежать забота о младших братьях и сестрах, а там глядишь, обживутся, обзаведутся семьей и навсегда осядут в Мукомолье. - Чего народ пугаешь, Зеленый? - послышался голос одного из охранников. - На нас по пути два раза бандиты нападали. Далеко отсюда, правда. В вашу-то глушь, поди и приличные бандиты не захаживают. Дилантер БринЗавидев ухажера в окошко, Августа мигом сняла передник, поправила прическу перед зеркалом и уже хотела бежать к двери, как вдруг вспомнила наставления матери о том, что девушка должна быть томной и загадочной, и не бежать к мужчине с распростертыми объятиями, едва лишь его силуэт ни замаячит на другом конце улицы. Повертев головой, она увидела в углу корзинку с высушенным постельным бельем, которое сама же утром и сняла, а теперь смочила водой, чтобы оно выглядело мокрым, и понесла сушить. - Доброе утро, Дилантер! Не знала, что ты зайдешь. - как ни в чем ни бывало проговорила Августа, вешая простыню на веревку. - А я тут чистоту навожу, пока папа в свинарнике трудится. Это мне пирожки? Не в силах устоять перед любимым лакомством, девушка тут же набросилась на угощение. - Ммм... Вкусно! А мой отец редко покупает рыбу. Зато, сало едим круглый год. Когда же Брин достал из кармана листок и начал читать стихи, Августа выслушала их в благоговейном молчании, не смея даже жевать, чтобы не испортить торжественность момента. - Это так мило, Дилантер. Ты хороший. - проговорила девушка со слезами в карих глазах, затем, чмокнула его в щечку и убежала, прихватив с собой и остальные пирожки. Свинарь нашелся именно там, где сказала его дочь, в свинарнике. Весть о том, что его дочь может стать женой пекаря(пекаря!!!), несомненно, разволновала его, хотя он изо всех сил старался не подавать виду. - А шо? Я не против, но только если дочка согласна. За нею дам в приданое мешок муки и вон-того борова. Уле Штайнберг- Здорово, Уле! - поприветствовал Олаф рыбака. - Тебе как обычно? Трактирщик наполнил кружку Штайнберга свежеразбавленным элем, тихонько напевая себе под нос. Он, явно, был в хорошем настроении да и его дочка просто светилась от счастья. - Рада, что хоть чем-то смогла тебя порадовать, Уле. - ответила Мерси на комплимент рыбака, одарив его лучезарной улыбкой. Вот те на! Ранее, она бы и в его сторону не посмотрела, лишь чуть склонила голову и улыбнулась уголками губ. А тут, целых восемь слов! Никак, Бриверы клад нашли у себя в сортире, который они заставили копать малышку Джесси... Воодушевившись тем, что возможный покупатель находится в хорошем настроении, Уле выбрал момент и предложил Олафу поставку раков в его заведение. - Раки? Мне нравится. С нетерпением жду твоей поставки, Уле. - ответил трактирщик в ответ на предложение. Амендур МалфорВ то время, как Амендур проходил мимо трактира, Джесси как раз наполнила тачку свежевыкопанной землей и собралась выкатить ее со двора. Помахав в ответ своему учителю, она мимоходом взглянула на свою руку и тихонько вскрикнула. - Ах! Мое кольцо! Учитель Малфор, Вы мне не поможете? - рыжая нимфетка состроила невинную мордочку. - Мое медное кольцо упало в яму, не поможете достать? Эльф опасливо покосился на яму. Пачкаться в грязи ему совсем не хотелось, однако времени у него ещё было навалом, а отказываться от помощи другим было не в его характере. - К-конечно! - Амендур закатил рукава, - Но впредь постарайся быть аккуратнее, убирай куда-нибудь перед тяжёлой работой. А то в следующий раз можешь и не заметить пропажу вовремя. - Всенепременно! - пообещала Джесси, прохаживаясь по краю ямы, пока учитель копошился внизу. Подол ее юбки был разорван сбоку, слишком сильно оголяя бедро, но чертовка, будто не замечала этого. - И как у Вас там в школе дела? Что преподаете? - спросила девушка, кокетливо поводя ногами, как вдруг, подпрыгнула на месте, отчего юбка взметнулась и еще больше открыла ноги, и вскрикнула: - Ой, вон оно, блестит! Я отсюда вижу! Там куда она показывала, действительно нашлось медное кольцо, на внутренней стороне которого виднелась уже порядком истершаяся надпись "МОНА". - Вы мой спаситель, учитель Малфор. Как мне Вас отблагодарить? - девушка присела на корточки перед ямой, на секунду показав свое... кажется, на ней не было белья. Или показалось? Присела и протянула руку, чтобы помочь эльфу выбраться. Сегодня в школе было десять учеников - на два больше, чем было до приезда переселенцев. Впрочем, это не значит, что завтра не появятся и другие, ведь на улицах учитель видел намного больше детей. Надо лишь доказать здешним жителям важность образования, а доказать это он сможет только обучив этих десятерых сорванцов хоть чему-то. Шона МакНамараУтром к Шоне пожаловала Мерси, легкая на помине. Мерси была ровесницей Шоны, а плюс хороших отношений с дочерью трактирщика в том, что ты всегда в курсе всех сплетен в деревне, даже если безвылазно сидишь дома за работой, а не шляешься по кабакам. - Ой, Шона-Шона, че расскажу! Хихихи! Не поверишь, сегодня утром Александр сделал мне предложение. Да! Он и с отцом уже поговорил, они там все решили, теперь к свадьбе готовятся, а я у тебя платье сшить хочу. Свадебное. И чтоб фата в пол, ну ты понимаешь. Отец сказал, денег жалеть не будет, так что ты уж постарайся... - Прикинь, Джесси вчера ночью что отмочила! Пришла с двумя парнями, нажралась, как обычно, а потом, спровоцировала парней на драку, сообщив что победитель получит ее нижнее белье. Не знаю, что в нем такого ценного, но участие приняли не только те двое, но и вся таверна... Шериф ее за это на общественные работы отправил к моему отцу, так что теперь она копает яму для нашего будущего сортира... - Слушай, Шона, можно, я у тебя кое-что спрошу? У тебя с мужчиной когда-нибудь было? У меня-то брачная ночь скоро, я волнуюсь немного, не знаю, как себя с мужем вести. У Джесси бесполезно спрашивать, она посоветует нарядиться в суккуба, а мужа привязать к кровати и заездить до смерти. Среди встреченных Шоной поселенцев, были две фермерши, скорняк и старик-шахтер с выводком внуков, которых он собирался обучить своему ремеслу до того, как самому отойти в мир иной. Все они поблагодарили ее за любезность и пообещали как-нибудь заскочить в ее лавку. Генрих МильнерТрудолюбивый кузнец принялся за работу ни свет, ни заря и закончил свою работу до полудня. Вряд ли, староста знал о приходящих кому-либо посылках, скорее, ее бы отправили с торговым судном или с караваном. И действительно, у ратуши Генриха окликнул возничий Петр, который занимался перевозом поселенцев в Мукомолье. - Тебе тут передать просили. - сообщил он, протягивая кузнецу деревянный ящик. - Завтра нам обратно ехать, а перед отъездом обязательно заскочим к тебе в кузницу подковаться. Петр похлопал Генриха по плечу и пошел дальше по своим делам. Вскрыв ящик с надписью "Мукомолье, Генрих Мильнер, кузнец", именинник достал из него новые сапоги, мешочек с тридцатью медяками и вязаные подштаники. Сверху лежало письмо: Дорогой Генри!
Поздравляем тебя с Днем Рождения, желаем крепкого здоровья и успехов в работе! Мы с мамой решили прислать тебе сапоги, чтобы ты помнил, что хоть ты и ушел далеко от нас, мы все равно тебя любим и в душе всегда следуем за тобой. Твой младший брат начал ковать совсем недавно, но у него уже неплохо получается. Он решил подарить тебе свой первый заработок. Бабушка очень волнуется и спрашивает, не холодно ли у вас в Мукомолье? Она просит, чтобы ты надевал ее подарок под штаны, чтобы хозяйство не застудить, потому что она хочет много внуков.
С любовью, твоя семья. Взглянув в ящик еще раз, Генрих увидел на дне какой-то плоский предмет, завернутый в ткань, убрав которую, он явил на свет железную табличку с выбитым на ней портретом своей семьи в полном составе. Сах`Ар Ок- Мука и Безумие, мой мучной сын! - ответил на приветствие отец Порфирий. - Спасибо за помощь с крысами, я помолюсь за тебя Мучной Матушке. Аэссия Иштар- Мука и Безумие, мучная дочь моя! - поприветствовал Аэссию отец Порфирий, как только девушка покончила с молитвой. - Надеюсь увидеть тебя сегодня на вечерней проповеди, она начнется после третьего удара колокола, как и обычно. Будь у кого-нибудь в деревне часы, они бы сказали, что проповедь будет идти с 20 до 22 часов. Старый священник как-то определял время по теням и звездам, и всегда начинал службу в одно и то же время. Дирин ХаоддурУглубившись в чащу, Дирин чуть было не попался в лапы медведю, проснувшемуся от зимней спячки. Миша выглядел худым и очень голодным, но охотнику удалось избежать его когтей. В чаще водится самая редкая и самая жирная дичь, и именно такая дичь сейчас покоилась на дне охотничьей сумки Хаоддура. На этот раз риск оправдал себя, но будет ли удача и далее благоволить храброму охотнику? Дин ЗлатохватВ трактире подавали вязкую кашу и разбавленный эль. Зато, можно было узнать свежие сплетни о том, как вчера опозорилась Джессика, прибыли новые поселенцы (кажется, одна из семей собирается разводить птицу), а фермер Роуз попросил руки Мерси. Покончив с завтраком, Дин отправился во двор и увидел, что Джесси сидит на корточках на краю ямы, а внизу копошится местный учитель. Кажется, он выглядит смущенным. - Доброе утро, господин Златохват! - поприветствовала Джесси, когда Малфор, наконец, выбрался. Несколько верхних пуговиц на ее платье было расстегнуто и, если бедного учителя только что атаковала нижняя часть распутницы, то Дин подвергся атаке верхней. - Работать у Вас в лавке? - переспросила она, подойдя ближе и предоставляя свой не малый бюст для тщательного осмотра. - Думаю, будет весело. Я возьму себе четверть от прибыли, идет? Когда мне подойти? Брой ДлиннобородВ пекарне Броя настиг мальчишка, что работал посыльным у Амбера. Пивовар как раз прощался с пекарем, когда мелкий протянул ему свернутый лист бумаги. - Разрешение от старосты. - пояснил он и убежал дальше по своим делам. В бумаге было сказано, что отныне Брой имеет право подавать в своем трактире приготовленную пищу и закуски. Разве что, их должен готовить кто-то имеющий на это лицензию. Последующие кулинарные эксперименты слегка приблизили дварфа к получению этой лицензии, если конечно, он захочет когда-нибудь ее получить.
-
За самый длинный мастер-пост в твоей жизни!
-
Круто!
Все заявочки обработанны, все НПС живые.
-
Семейная фотография - это замечательно!
|
|
Следопыт кинул взгляд на полуразрубленное тело твари, распадающееся в пыль, и на куражащегося вновь Шуко. На сей раз лишь усмехнулся одобрительно - тут-то понять можно было, какой боец хорошим ударом не похвастается.
- Хорош, чертяка, хорош, - сказал следопыт, подойдя и хлопнув Шуко по железному боку (до плеча было не дотянуться), - добро рубанул.
Сказал и отошёл от всех, чтобы найти стрелы свои, благо на серой земле красные перья виднелись ясно. Первая лежала тут же, а вот за второй пришлось идти, вымеряя каждый шаг, чтобы быть готовым, если вдруг из могильника вылезет что-то ещё. Но не дойдя до стрелы, он припал к земле и стал прислушиваться, покорный своему чутью, которое говорило, что что-то изменилось. А перемены его всегда заставляли напрягаться, ведь они бывали обычно к худшему. Сначала ничего не понял, стал оглядываться, прислушиваться, и смог-таки вычленить из окружения, расслышать из-за похвальбы Шуко и разговоров товарищей новый звук.
Где-то неподалеку жужжал кто-то. Большой, наверное, бронзовый майский жук, первая живая тварь за то время, когда ступили на мертвую землю. А живые твари хорошо порчу чуют, а этот залетел сюда. И, видать, ушла порча-то. Прислушался к себе следопыт - и правда, легче дышаться стало, когда безликая баба подохла, словно тень какая-то ушла и солнце выглянуло. Вслед за жуками сюда и прочие живые твари вернутся, и голая язва могильника, может быть, затянется травой и молодыми деревцами.
Встал Волкогон и улыбнулся тепло и даже как-то мечтательно. Осознал, что не ради охот и трофеев пришёл сюда, а ради как раз таких вот дел, когда мир благодаря тебе становится пусть и немного, но лучше. И вернулся с тем же выражением лица. И просто сказал товарищам:
- Спасибо. Хорошее дело сделали.
|
Дидль Пфихль скорчил гримасу.
— Ох, мой друг, не знаю, с чего и начать. Во-первых, не прислоняйтесь, пожалуйста, к забору так сильно. Если он и вы за ним рухнете сюда, то я не ручаюсь за вашу безопасность. Василиск, а ну ляг!
Чудовище с небольшой заминкой послушалось, рухнув на землю и подвернув под себя лапы, а хвост его раздражённо забил по утоптанной грязи.
— О чём я? Ах! Во-вторых, не вы первый попали под чары этой каменной красотки и далеко не последний. И поверьте, другие также просили о том, чтобы я расколдовал деву. Но увы! Увы! Сделать это — не махнуть лёгким движением руки в её сторону. Раскрою вам секрет, мой друг, что волшебство — это всегда тяжкий труд. Чтобы найти способ снять заклятье другого волшебника, такого же могущественного, как и я, мне пришлось потратить много месяцев, денег и сил. И я его нашёл! Поэтому, если вы действительно потеряли голову от любви, вы сможете расколдовать её, купив свиток у присматривающего за ней моего ассистента. До сих пор ни у кого не хватало решимости на это, но в ваших глазах я вижу огонь, поэтому могу сделать скидку в сто пятьдесят золотых.
— Увы, — снова повторил волшебник, покачав голову с неловкой улыбкой, — победить василиска проще, чем снять то заклинательное окаменение. А дева, снова став живой, может не захотеть жить, ведь все её товарищи погибли в бою и таким образом жизнь её безвозвратно погублена. Поэтому я себя благородными намерениями не тешу и не хочу брать на себя ответственность в снятии окаменения. И свиток снятия окаменения столь дорого мною оценён именно поэтому. Чтобы её сделал обратно живой человек с действительно серьёзными намерениями, который сможет позаботиться о ней, а не праздный наблюдатель, который хочет увидеть чуточку больше чудес. Моя дорогая публика, прошу извинить меня в моём таком желании. Быть великим магом означает ещё и нести бремя ответственности и скромности.
Дидль поклонился, а василиск в это время начал рычать. Волшебник шикнул на него, и монстр, издав утробный звук "хы-ык!", опустил голову на землю и затих.
— Здесь я показываю чудеса, связанные с василиском! — Дидль дёрнул себя за бородку. — Есть ли что-то ещё, что вы хотите, чтобы сделал василиск перед тем, как мы уйдём на перерыв? Есть ли какое волшебство, что вы хотите увидеть... Связанное с василиском?!
|
Юклид
Пытаешься остановиться в центре устроенного тобой побоища. С трудом тормозишь, но бешено бьющееся сердце словно бы тянет вперед.
- Стоим! - Кричишь. Но сам, помимо своей воли, делаешь еще пару шагов вперед. Трудно взять себя в руки, когда ты охотник, а они добыча.
Что-то огромное, невероятное, громкое налетает слева, подминая Влазиса и пролетая перед твоим носом - не хватило буквально шага, который горшочник сделал, а ты нет. "Что-то" пролетает дальше, оставляя десятки изломанных трупов позади себя. Среди них фалангиты, которых ты повел на смерть, когда вы уже победили.
У тебя волосы на затылке шевелятся от того, как близко к смерти ты сейчас был. От боевого куража не осталось и следа. Трясутся колени. Жутко, надрывно начинает кричать Влазис, неестественно дергаясь всем телом. Медленно разворачиваешься, чтобы не видеть это. Сталкиваешься взглядом с фалангитом позади, вооруженным тесаком. Смотрит прямо на тебя, юные глаза полны ужаса.
По шлему барабанит дождь.
Ликий
Усталый от всего, даешь молодым заниматься их делом. Сам освобождаешь мертвого Деметриуса от щита - ему уже без надобности, а тебе как раз нужен один. Эх, старик, что же ты... Вы спорили, порой, до сжатых кулаков и оскорблений. Не сказать, что были друзья, но заклятые были уж точно. А сейчас вот так.
Не можешь проигнорировать накатывающий рев эласмов, поднимаешь голову, сидя у трупа десятника. Двое бегут по толпе, сопровождаемые хрустом и хором криков ужаса. Когда пробегают мимо тебя, задев, кажется, несколько слишком горячих фалангитов, то земля прямо-таки ходит ходуном. Огромные. Никогда не видел их так близко. За ними, как будто, не видно неба. Зачем Полису вы, когда у него есть эти громады? Разве может что-то противостоять такому?
Закованный в броню всадник, возвышающийся над всеми на два человеческих роста, что-то гневно кричит пехотинцам, машет в сторону копьем. Заставляет зверя уйти влево, за варварами и подальше от фаланги. Зверь неописуем - под кожаной клепаной попоной, кажется, двигается живая гора. Измазанный в крови до самой макушки, истыканный копьями, он совершенно не обращает на это внимания. Намотанная на рог шипастая цепь, замечаешь ты, еле видна под налипшими кусками плоти.
Холодок проходит по спине. Возникает мысль, что вы, фалангиты, нужны для того, чтобы у войны было хоть сколько нибудь человеческое лицо. Даже варвары не заслуживают такой смерти.
- Пить... - Неожиданно сипит Деметриус. - Пить.
Эпилог
Битва ста полей, или, как ее позже стали называть в народе, битва за еду, стала настоящим разгромом для Бронзовой Орды. Лучшие воины и вожди ее погибли под ногами эласмов и на копьях фалангитов, оставляя спасшихся без твердой руководящей руки. В течение нескольких дней Орда распалась на множество мелких частей, по отдельности пытающихся покинуть земли Полиса и безжалостно добиваемых его войсками. Возвращена была часть награбленного, что помогло хоть с трудом, но пережить эту зиму. С удивлением люди Полиса замечали, что ордынцы пришли воевать целыми семьями, с женщинами и детьми. Совет решил, что еды и так мало, чтобы кормить столько ртов, а потому участь рабов миновала их, и все пойманные дикари придавались смерти.
Летом Полис вновь собрал ополчение, отправив его войной на ослабшие земли Орды - стяжать добычу, славу и новые земли. Железные фаланги не только не встретили сопротивления, но и не встретили вообще никого живого. Заброшенные городища, мертвая земля и огромные братские могилы - вот все, что осталось от Бронзовой Орды.
Принесенные воинами вести встряхнули и обеспокоили общественность. Кто-то говорил, что варваров постигла заслуженная божья кара, кто-то беспокоился о конце Мира, идущем с запада; кто-то судачил о более могучих врагах, заставивших ордынцев переселиться. У Совета же были дела поважнее, чем беспокоиться о домыслах - восстанавливаться после голода и войны Полис будет еще очень долго.
Юклид, как и многие, стоявшие в первой линии, был награжден и зимой получал дополнение к пайку как заслуженный ветеран. Несмотря на свою высокую роль в битве, он не любит общаться с сослуживцами и вспоминать свои подвиги. Они же, в ответ, сторонятся его, будто есть между ними какая-то тайна.
Вскоре после битвы у Юклида родился первый сын. К сожалению, несмотря на увеличенный рацион, он не пережил зимы. Преисполненный гневом, Пипперис клял богов, дикарей и всех остальных, чем еще дальше отдалился от друзей.
Летом нелюдимый и мрачный Юклид записался в западный поход на Орду в надежде отомстить за свое горе. Исход похода - уже история.
Ликий больше не участвовал в войне на своем веку. Оправившись от ран, он как ни в чем не бывало продолжил преподавать философию (от риторики по понятным причинам пришлось отказаться). Переживший несколько битв мудрый могучий старец пользовался огромным уважением как среди молодежи, так и среди сверстников.
Он пережил голодную зиму и умер в 82 года в окружении членов семьи. К смерти, как и к жизни, он отнесся спокойно.
Влазис выжил под ногами эласмотерия, но остался калекой и потерял возможность ходить. Несмотря на получаемую пайку инвалида войны, он умер от зимнего голода, не дожив до весны всего нескольких дней.
Деметриус остался жив, являя пример прочности людей и брони Железного Полиса. Скособоченный ветеран с изуродованным лицом, когда встал на ноги, любил шутить, что бронзовые топоры этот дуб не берут. Деметриус закончил жизнь фермером, заведя небольшое поместье в пригородах и выращивая пшеницу руками рабов.
|
|
Ухожу, ибо в этой обители бед
Ничего постоянного, прочного нет
Пусть смеется лишь тот уходящему вслед,
Кто прожить собирается тысячу лет.
Книга жизни моей перелистана жаль,
От весны, от веселья осталась печаль.
Юность птица не помню, когда ты пришла
И когда легкокрылая вдаль уплыла* ссылка настроениеОтвечали что-то ребята или нет, ты уже не успела понять, потому что с хрустом ломающегося металла, оказавшегося на удивление мягким и податливым, будто трухлявое дерево, исчезла башня, исчезли лица твоих спутников, исчез солнечный свет, бьющий в окно, и только причудливые шары, круги и точки снова, как тогда близ озера, заплясали, завертелись перед глазами. Если бы ты могла рассказать о своих ощущениях Элин, она бы сказала тебе, что они называются фосфены, а маг возможно поведал бы, что это другие миры, бесчисленные миры и возможности зовут, притягивают тебя, манят заглянуть на огонек. Но не с кем было разговаривать в пустоте, не с кем поделиться ощущением потери, оставшимся после странного сна, в котором... В котором что? Нет, не припомнить, что. Но что-то тревожное, заставляющее зябко ежиться в лучах заходящего солнца. Недаром люди говорят: нельзя засыпать на закате. Но день выдался до того суматошный. Все эти приемы, гости, бесчисленные поклоны, шатры, разросшиеся на лугу, словно цыганский табор приехал. И всего-то присела в беседке на минуточку, оставив Альберта управляться с гостями. Для него же турнир и затевался, для кого ж еще? Она сама предпочла бы отпраздновать помолвку в тесном семейном кругу, тем более, что и будущая невестка родословной не блистала. Дочь какого-то разорившегося дворянина из Версте, по правде говоря, не слишком понятно, что Эдварт в ней вообще нашел. Востроносая девочка, с таким худым лицом, словно её дома не кормили. Герцог давно присмотрел младшему сыну подходящую партию. И все шло как надо. А потом она появилась, Альберт побагровел так, что стало страшно - удар хватит. Не молод уже совсем, да и здоровье после приснопамятного падения с лошади совсем негоже. А сын упёрся. Она вдруг увидела такой знакомый блеск в глазах, когда он смотрел на эту девчонку. Поняла - свадьбе быть, не след мешать, когда так блестят глаза - грех это. Улестит герцога, уговорит, да разве хорошая супруга не сможет добиться, чтобы муж поступил по её? И вот теперь соседи, соседи соседей и дальние соседи дальних соседей съезжались на турнир. Провести бы помолвку в семейном кругу: Оскар с супругой и внуком, Генрик, если его получится вытащить из библиотеки, тут клещи нужны, Амалия, да парочка ближайших соседей, Но она все боялась, скучно Альберту без охоты, да скачек, нога-то дает о себе знать. А тут хоть на других полюбуется. И вот пожалуйста: гвалт, крики, суета. Нет, она слишком стара уже для подобного, оттого и снится чертовщина всякая. C недоумением герцогиня посмотрела на свою руку, в которой оказалась какая-то белая бесформенная масса. Что еще за шутки? Но тут же забыла об этом, кинув взгляд на замок. Фредерика смотрела, как муж идет к ней через лужайку, поддерживаемый под руку дочерью. Волочит ногу, к осени дело. Надо бы заставить служанок сварить ту самую мазь, которая прошлой зимой так хорошо помогала. Герцог доковылял до беседки и, запустив руку в шевелюру, в которой рыжие пряди густо мешались с сединой, возмущенно буркнул: - Вот вы где. Вы меня бросили там одного, леди. Это же сущее безобразие, легче выиграть войну, чем ответить на все эти поклоны. Амалия - папочкина дочка и любимица рассмеялась, глядя на грозную физиономию герцога и заспанное лицо герцогини. Альберт выговаривал нерадивой супруге весьма сердито, грозно нахмурив брови, а в глазах, устремленных на леди Фредерику, вдруг загорелся странный, но уж никак не недовольный огонек, который почему-то донельзя смутил девушку, словно ненароком подсмотрела она нечто, ей вовсе не предназначенное.
|
-
Спасибо за игру и за интересного персонажа.
Надеюсь это Кажется, это конец моей игровой карьеры. было шуткой
-
Пустили, ура! Еще раз спасибо за игру Фредерике. Мне очень понравилось.
|
|
Выслушал Тагил Хотена Блудовича, кивнул - кудрями рыжими тряхнул, понял, мол, сделаем.
Совестно было Тагилу. То, что ярость пеленой застила помнил он плохо, но по всему выходило - бой для него быстро закончился. Всего то и пользы от него выходило, что грудью стрелу поймал, которая кого другого может и на месте положила бы. Вон, Акирос-паладин, к примеру, не выдюжил.
Поглядел Тагил на покойника, потом на лестницу, что наверх вела. Быстро надо было соображать. Упустишь момент - поздно будет. Дован этот калач тертый, такого, как опомнится, поди сломай. А вот прямо сейчас, пока в голове от магии эльфской - сплошная каша, да та с комками...
Перехватил Тагил Черныша, что куда-то по двору с довольным видом спешил, выручай, мол, друг.
- Давай сейчас к Волкогону и тащите вниз того, который в наколках весь. Ничему не удивляйтесь, не спрашивайте, только... - тут рыжий подмигнул. - Убивать мне его не давайте. А то, видал ведь, сегодня... находит на меня иногда.
Сам Тагил к Акиросу пошел. Отогнал ополченцев, что тело с дороги унести хотели, уселся рыдяшком, секиру в землю вогнал. Тут и ступеньки заскрипели. Ведут...
- Ки-иИ-ИИИ-Иира!!! - заорал Тагил не своим голосом, едва одуревший от магического сна разбойник оказался на нижних ступеньках. - Кира убили! Мужики! Как же так, то а? Как так-то?!
Тагил уткнулся лбом в грудь покойника и протяжно, тоскливо завыл: "УУууууууубили!". Дована подвели ближе, когда Тагил не прекращая выть, вдруг поднял голову и уставился на разбойника безумным взглядом. Вой, перешел в низкий рык.
- Ты! Это ты его убил! Ты, друга моего убил, сука! Лучшего друга моего убил!
Несмотря на разливающуюся по телу боль, от так и не зажившей раны, Тагил поднял тяжелое тело за плечи и двинулся к пленнику. Ноги паладина волочились по земле, голова запрокинулась назад. Мертвое лицо раскачиваясь приближалось к Довану. Без предупреждения варвар выпустил тело и, перепрыгнув через покойника, кинулся на Дована, выбивая его из рук конвоиров.
- Да я жить не буду! Я убью тебя, мразь, я тебя загрызу!
Тагил брызгал слюной и клацал зубами, повиснув на руках Волкогона и Черныша, а под ним извивался связный разбойник.
- Что? Не ты? НЕ ТЫ?! Так ты мне еще и врать будешь?! Может ты и кто в подвале сидит не знаешь? Может ты и куда награбленной спрятал не помнишь?!
Вопросы сыпались на связанного разбойника. А, когда ему удавалось высвободить руку или обе, к вопросам добавлялись увесистые удары.
- Сколько вас было? Сколько? Кто в подвале? Быстро! Кто?
|
По утрам Харстел всегда, независимо от того, брел ли он вчера целый день вместе со всеми по бездорожью, мерз ли в продуваемой всеми ветрами заброшенной ферме, или гулял полночи, пытаясь перепить дварфа, был до отвращения бодр и жизнелюбив. Вопрос - было ли это природным свойством крепкого организма жреца, являлось ли примером превосходства духа и воли над плотью, или же Най втихую обращался к божественным силам, - до сих пор оставался открытым. Вот и в это утро Харстел, завершив свою обычную молитву Улыбающейся Леди, немузыкально мурлыкая себе под нос, занимался завтраком. Еда в его исполнении неизменно обладала одним достоинством - сытностью. Какие бы продукты не использовал Харстел, в итоге получалась подозрительного вида субстанция, съев пару ложек которой, любой осознавал, что не так уж он и голоден.
Сразу после определения времени встречи с заказчиком, Харстел, пользуясь некоторым запасом времени, посетил храм Удачи Сюзейла, чтобы отметиться у единоверцев, если подвернутся, прикупить пару платиновых колец (эти нужные для одного заклинания вещи почему-то постоянно терялись, и не реже, чем раз в полгода, Наю приходилось приобретать новую пару) и, при удаче, пригласить Элию Арансун, свою старую знакомую, на ужин в приличном заведении. По хорошему, к Элии стоило заглянуть еще вчера, но за всеми делами Най просто не успел выбраться, а если тянуть дальше, то Харстел опасался, что вспыльчивая полуэльфийка может и обидеться из-за пренебрежения, и вместо дружеского постукивания булавой по чему попало в качестве порицания за задержку, встретит знакомого ледяным холодом и презрением.
Следуя за ведущим их к трапезной архимага слугой, Харстел с интересом крутил головой, рассматривая многочисленные достопримечательности богатого особняка. Можно было, конечно, собрав волю в кулак с каменным лицом прошествовать мимо всего этого удивительного многообразия, но человек же явно старался, обустраивал свое жилище, собирал различные диковинки. Не проявить интереса Наю казалось, ну, не вежливым, что-ли.
- Харстел Най, - в свою очередь представился жрец. Приняв приглашение архимага, он устроился за столом и отдал должное порекомендованному блюду. В рыбе Най не разбирался, но конкретно эта ему пришлась по вкусу. Прожевав один кусок и выцепив второй, Харстел добавил несколько вопросов к уже озвученным его товарищами.
- С кем господин Харманн обычно общался? Он работал один, или у него были помощники? Вы кого-нибудь подозреваете в его пропаже?
-
Чувство юмора - хорошая вещь
-
Еда в его исполнении неизменно обладала одним достоинством - сытностью. Какие бы продукты не использовал Харстел, в итоге получалась подозрительного вида субстанция, съев пару ложек которой, любой осознавал, что не так уж он и голоден.За Пратчеттовский стиль)
|
Эйты, Каталина. - Я вовсе не плачу, - тихо отвечает Астория девочке.
Немного смущённо, но, в то же время, с проскользнувшим в голосе высокомерным достоинством, отличающим истинных аристократов в такие моменты.
Графиня задумчиво смотрит на Эйты, словно пытаясь сопоставить собственные размышления с известием о наличии в замке доброго пёсика. Приближение Каталины не позволяет ей хоть что-то ответить – девушка поднимает глаза и бросает на лучницу внимательный взгляд. В голосе Лин ей слышатся искренние участие и забота.
Астория молчит и колеблется – бледное, напоминающее восковую маску, лицо остаётся совершенно бесстрастным, но светлые и широко распахнутые глаза девушки способны о многом сообщить внимательному наблюдателю.
- Никто не уйдёт из этого замка, - тихо выдыхает она и замолкает, словно поразившись собственной смелости. – Они не дадут вам ни саней, ни еды, они не позволят никому уйти даже с пустыми руками.
Кажется, ещё чуть-чуть – и её тонкие пальцы вцепятся изо всех сил в запястье Каталины, но… Девушка вздрагивает от пронзительного скрипа петель – можно видеть, сколь отчаянно она пытается в рекордные сроки вернуть утраченное самообладание.
В проёме мелькают светлые волосы Дункана – рыцарь ворот невозмутимо выходит из обеденной залы и приближается к девушкам.
- Леди Уинтворт? – спрашивает он со своей обычной немного надменной улыбкой. – Вы так бледны, вам нехорошо? Я провожу вас в ваши покои.
Астория бросает на Лин последний крайней выразительный взгляд и, в одночасье поникнув, угрюмо кивает. В руках она по-прежнему сжимает подаренную коробейником безделушку. Санни. Поднимаешься вверх по скользким ступеням, преодолевая усталость и встречное сопротивление ветра. Арбалетчики, явно не ожидавшие от тебя такого решения, начинают переговариваться более оживлённо. Подбадривают друг друга и громко смеются.
Смутно разбираешь обрывки долетающих до тебя фраз. Слышишь их, но всё никак не можешь уяснить смысл. Методично бредёшь, сосредоточившись на достижении цели.
Глаза слипаются несмотря на лютый окружающий холод. Лестница кажется бесконечной.
На последнем пролёте тебя подхватывают чьи-то сильные руки – солдат в типичном для здешней стражи шлеме с наносником буквально затаскивает наверх. Черноволосый, загорелый, он кажется каким-то неуместным на фоне заснеженного пейзажа.
Он что-то говорит тебе и улыбается, демонстрируя на удивление ровные ряды белых зубов. Сквозь гул в голове смутно осознаёшь, что из его речи не понимаешь ни слова.
Ещё трое становятся вокруг тебя полукругом. Черноволосый медленно протягивает вперёд руку, осторожно, почти нежно, касаясь щеки.
- Не бойся, - произносит на ломаном теравийском.
Чувствуешь, что вот-вот потеряешь сознание. Максимиллиан. Хочется спать. Глаза слипаются, свинцовая усталость накатывает волнами на истощённое холодом и скитаниями тело. Бредёшь, с трудом вспоминая правильную дорогу в лабиринте одинаковых коридоров, выныриваешь из чрева замка обратно во внутренний двор.
Останавливаешься. Небо потемнело - несмотря на относительно раннее время кажется, что на замок уже надвигаются сумерки. Ненавистный снег планирует вниз крупными хлопьями, не иначе как ознаменовывая начало ещё одной вьюги.
Ветер щиплет лицо, свирепые порывы холода отрезвляют.
Замираешь на перепутье. Слева виднеется вытянутый приземистый силуэт казармы, обещающей усталому путнику ночлег и уют. Справа – мрачно возвышается над человеком небольшая часовня. Около неё, на крепостной стене – несколько фигурок, в которых без труда угадываешь арбалетчиков Дункана, и, среди них, кутающуюся в меха девушку. Кажется, Санни.
Приглушённый шум непонятного происхождение доносится со стороны неприметной, уходящей куда-то за замок и змеящейся между вспомогательными строениями, тропки. Флинт. Долговязый, паскудно ухмыляясь, замахивается на тебя топором. Топором, с которого стекает, прожигая раскалёнными каплями снег, кровь ни в чём не повинного Шваркса.
Скользишь в сторону не только всем телом, но и мысленно помогая воображением успеху манёвра. Лезвие беспомощно впивается в невозмутимый сугроб, а стражник, внутренне приготовившийся к отдаче после удара, заваливается вперёд, ненадолго потеряв равновесие.
Секунда – и ты уже на ногах, нависаешь над согнувшимся в поясе высоким мужчиной.
Действо происходит по мрачный аккомпанемент гробовой тишины, прерываемой лишь порывистым горячим дыханием и гневным сопением долговязого.
Опционально:
- броски силы и ловкости на попытку добить оппонента;
- бежать без бросков. ЭнзоЕсли сначала Энзо просто сохранял безразличную маску на лице, то теперь в уголках глаз и на лбу стали заметны первые не глубокие морщинки – спутники северных воинов, чья жизнь протекает в слишком суровых, по сравнению с остальными, условиях. Бывший граф немного подобрался, могло показаться, что он сейчас кинется на пришедших за ним воинов империи, но нет. Негромко охнув и держась за абсолютно здоровый бок, но откуда страже то об этом знать? Лорензо сделал над собой усилие и отстегнул арбалет. Дротик с него сорвался и прошил насквозь некое подобие подушки, нежащей на ближайшей к рыцарю кровати.
- О, Урфар, только не это! – практически взмолился несчастный граф. – Я больше не вынесу её капризов, эта глупая Теравийская шлюха, называющая себя баронессой, но совершенно не знающая даже примитивных норм этикета.
Опустив разряженное и такое безобидное оружие, что вполне могло бы убить одно из этих самоуверенных глупцов раньше, чем тот вообще поймёт что случилось, на пол. Лорензо стащил с руки перчатку и наклонившись чуть к огню стал массировать голову, пробуя волосы на ощупь.
- Может, пошлёте какого-нибудь паренька за едой и выпивкой, да пользуясь предлогом вместе поедим, а то мне и ходить-то тяжко сейчас, не то что смотреть на «госпожу». – последнее слово он довольно демонстративно выплюнул, словно объясняя, что ему нет дела до всей той шайки, что пришла вместе с ним, что он сам по себе и в защите от благородной леди вовсе не нуждается. – Я десять лет не был дома, и теперь дом сам пришёл ко мне.
Рыцарь расплылся в улыбке.
- А вы хотите, чтобы я променял возможность послушать про родину на кампанию девок, детей и парочки не самых симпатичных мужиков? – довольно задорно осведомился воин и расхохотавшись вновь был вынужден прижать руку к торсу.
Усач внимательно слушает Энзо, продолжая улыбаться своей действующей на нервы полуулыбкой. Несмотря на великолепную актёрскую игру рыцаря, его повадки не становятся намного более безмятежными – имперец по-прежнему походит на взведённую до предела пружину, готовую выстрелить в любую секунду.
За окном через двор к ведущей на гребень крепостной стены лестнице тем временем проходит закутанная в меховую накидку с капюшоном фигура, похожая издали на девушку Санию. Пошатываясь, она заторможено начинает подниматься по обледеневшим ступеням, навстречу четырём что-то задорно выкрикивающим ей арбалетчикам.
Усач требовательно смотрит на Энзо вплоть до тех пор, пока тот не передаёт одному из его подчинённых свои мечи и разряженный арбалет. Лишь затем, немного расслабившись, мужчина отвечает:
- Извини, но у меня прямой приказ Преподобного. А Преподобный очень не любит, когда его приказы не выполняются с хирургической точностью.
С этими словами он отступает чуть в сторону, приглашающе взмахнув рукой и насколько может гостеприимно указывает Энзо на дверь. Уна.Оставаясь верным своему обещанию, Преподобный вместе с тобой покидает обеденную залу через основной выход. Он уверенно шагает по правую руку от тебя, непринуждённо подстраиваясь под твою лёгкую поступь.
Вы окунаетесь в зловещую тишину лабиринта из похожих друг на друга словно две капли воды коридоров – внезапно ты понимаешь, что оказалась практически наедине с красным жрецом.
- Магические бураны не очень соответствуют здешнему климату, - задумчиво констатирует очевидный факт Преподобный, почёсывая на ходу подбородок.
Клонит в сон, конечности наливаются свинцовой усталостью. Правильная дорога к выходу выветривается из памяти – каждый поворот кажется новым и впервые увиденным.
- У меня есть некоторые соображения относительно природы этого мистического в высшей степени катаклизма, - нагоняя сон продолжает бубнить Преподобный. – Но массовая телепортация… Подумать только! Даже магам Круга Заклинателей Эндорала на протяжении веков не удавалась достичь подобного эффекта.
В ушах стоит гул, перед глазами всё смазывается. Начинаешь осознавать, что к обычной усталости твоё состояние имеет достаточно поверхностное отношение.
Преподобный останавливается посреди очередного полутёмного коридора. Вежливо разворачивает тебя за плечи к себе, внимательно заглядывает в лицо. Глаза Преподобного вблизи кажутся тебе особенно холодными и безжалостными.
- Вам нехорошо, миледи? – осведомляется он с бесконечной учтивостью. Дрег. Легко сказать – отправиться к Шварксу. На повестке дня остаётся вопрос, где его теперь, этого Шваркса, искать. Немного замешкавшись, ты выскальзываешь из обеденной залы следом за шагающими в ногу Уной и Преподобным. Некоторое время идёшь за ними, сражаясь с липкой свинцовой усталостью, которая так и норовит опустить преждевременно веки.
В сон клонит просто неимоверно.
В какой-то момент тебе кажется, что Преподобный и баронесса сворачивают не в ту сторону. Обе фигуры исчезают за поворотом, а ты остаёшься один в ватной замковой тишине.
Ты более чем уверен, что к замковому двору ведёт путь налево… Но, в конце концов, Преподобный ведь наверняка лучше тебя знает свой замок? Юрген, Адрианна, Ашиль. Дункан выходит из зала вслед за Асторией, Лин и Эйты. Преподобный, верный своему слову, следует вслед за Уной к часовне. На протяжении нескольких секунд оставшиеся в обедне гости кажутся брошенными и предоставленными сами себе, но почти сразу же невесть откуда появляется невысокий черноволосый парень в сопровождении двух рослых носильщиков.
Заискивающе улыбаясь и рассматривая ожидающих путников снизу вверх, он начинает говорить:
- Меня зовут Юстав, я управляющий, - быстро произносит он с лёгким акцентом. – Будьте так добры проследовать за мной в лазарет.
Двое мужчин с носилками приближаются вплотную к Юргену и бесчувственной Адрианне и хмурыми взглядами исподлобья пытаются намекнуть, что носилки оказались здесь не случайно, да и вообще, они, как правило, предназначены для транспортации пациентов.
Лазарет оказывается на втором этаже – небольшая комната с письменным столиком сообщается с просторной залой, уставленной пустующими в данный момент койками.
За столом прищурившись рассматривает какой-то пергамент жилистый близорукий старик, который, судя по его белой рясе, может быть только врачом.
Он поднимает глаза при звуке открывшейся двери, принимаясь не без удивления рассматривать многочисленных визитёров.
Усталость берёт своё – сильно клонит в сон, темнеет в глазах.
Адрианна по-прежнему не подаёт признаков жизни – лишь едва заметно приподнимающаяся грудь аристократки свидетельствует о том, что девушка всё ещё жива.
- Так-так-так, - низенький доктор поднимается из-за стола и задумчиво цокая, принимается осматривать прибывших пациентов. – С леди и без того всё понятно, а вы на что жалуетесь, господа?
Взгляд блеклых глаз эскулапа скользит сперва по бородатому лику Ашиля, после – снизу вверх останавливается на суровом лице Юргена. К его чести, лекарь не проявляет к пациентам внешне никакой неприязни.
|
|
Сердце тяжко бухает, на минуту останавливается, а потом начинает колотиться быстро-быстро, и словно вхолостую. Шалит сердце. Нехорошо. Как ни готовься к тому, что можешь увидеть себя самое в самом начале своего пути, все равно такая встреча... немного опрокидывает. Какая же я была красивая, какая... отчаянная, порывистая, легкая, как птица в полете. Во что я превратилась! Интересно, кого она сейчас видит перед собой? Скажи ей: я - это ты через тридцать лет! Наверное, замотала бы головой с криком: Нееет! Эта грымза, черствая как сухарь, выдрессированная, как старая строевая лошадь? Нет, девочка, успокойся. Это не ты. Ффу, мне бы тоже успокоиться. Я - не она. Годы меняют. Вся жизнь, считай, прошла...
Леди Фредерика потрясенно глядит в глаза этой - юной и стремительной, потом спохватывается, что вот стоять, глядеть и молчать - верх неприличия, и склоняет голову. Глубина ее поклона в точности соответствует размеру ее почтения перед юной невестой герцога, преимуществе ее солидного возраста и высоте ее собственного положения на общественной лестнице. Привычка.
- Ваше сиятельство, графиня Фредерика д'Эстивен.
Да, она пока еще незамужняя юная графиня, так что...
- Для нас честь видеть Вас, Ваше сиятельство. Я... - она называется придуманным именем (не забыть бы, а то каждый раз разные имена!). - Но для Вас я просто леди Августа, ведь я Ваша очень дальняя родственница со стороны двоюродной бабушки по матери... Позвольте мне представить: лорд Лоуренс Лартиньяк; леди Элин Лартиньяк, моя племянница...
И так, пользуясь правом своего старшинства, она представляет ей всю четверку. Теперь самое сложное - надо улыбнуться: не этикетной улыбкой, а настоящей - глазами улыбнуться; и немного слезть с официальной тональности. Может быть, это не так уж трудно - встретить свою юность лицом к лицу?
Леди Фредерика улыбается тепло и печально. Как раз то, что нужно.
- Я давно хотела Вас повидать. Вы еще милее, чем я Вас себе представляла, дитя мое. Как же я рада, что встретила Вас. Не зря я проделала такой долгий путь.
Она немного отступает, предоставляя слово Элин и молодым людям.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
К моему предложению Эльстер отнёсся с пониманием, хоть и без энтузиазма. Что же, что есть – то есть, я не склонен упрашивать коллегу, тем более, что затея, с высокой степенью вероятности – безнадёжна. Вновь скрипит перо. Протягиваю вторую записку Кеворрину: Je suis encore en vie. A.L.* - Это вам. Если на пути Вас забросит в мирок под названием Уэстерфлэйт, ищите на карте маленькую северную страну – Лефройд. Графство Корбэау, замок Вороний Погост. Отдайте записку владельцам – кров, пищу и защиту, если необходимо, они обеспечат. Хозяйничают там двое с фамилией вашего покорного слуги, - шутливо кланяюсь коллеге. - Андре, задира, любитель крепкой выпивки, не менее крепкого словца, и морских просторов; Анри – зануда, математик и домосед. Только ради всего святого – не показывайте послание официальным властям – вы же не хотите весело качаться в объятьях пеньковой верёвки под порывами ветра за связь с коронным преступником? А теперь – удачи, - пожимаю руку, - и прощайте. Может быть, увидимся в гостинице, но тем не менее... Я иду прочь. Несмотря на одолевающую меня сонливость, двигаюсь отнюдь не в гостиницу. Сейчас разум разрывается в противоречиях – он жаждет уединения и толпы, крайнего напряжения мыслительного процесса, и в то же время, пустоты. Мерзкое состояние, вызванное тем, что самое важное, цель целой человеческой (человеческой ли?) жизни была спрятана долгое время, и лишь сейчас ненадолго выбралась наружу, чтобы хотя бы мельком глянуть на очередной мир, и бегущих мимо людей. Я буду ходить долго. Просто так, чтобы забыться. Буду скользить по улочкам и переулкам столицы, осторожно огибая спешащих по своим делам горожан. Человек, идущий из ниоткуда в никуда, в камзоле с чужого плеча. ______________________ * - Я всё ещё жив. А.Л. *** Служка выполнил мою просьбу довольно споро – притащил в номер пузатую бутыль вина и пару простеньких кружек. Бросив мальчишке мелкую монетку, поудобнее устраиваюсь в кресле – самое время ждать гостей, пусть даже приходят они во снах. На сей раз Альдо явился по мою душу через окно, за которым здесь клубилась иссине-черная тьма. Присел на кровать, сноровисто откупорил бутыль.
- Тебе налить?
- Нет.
- Зря, - предок неодобрительно качает головой. - Мы по-прежнему на первой трети пути, и на твоём месте я бы выпил. Всё это, - рука с бокалом описывает круг в воздухе, - прошло...несколько тяжело. Впрочем, легко подобные вещи никогда не даются...
- И поэтому ты пытаешься не дать мне отоспаться?
- Нет-нет, не займу много времени, не бойся, - тонкие бескровные губы складываются в подобие улыбки. – Просто решил, что тебе довольно путешествовать одному.
Порыв ветра распахивает ставни, стекла звенят.
На подоконнике неторопливо складывает свои крылья ворон. Не Вальтер, другой. Огромная черная птица с серой полосой, охватывающей клюв.
Кривлюсь.
- «Ты – трус, предатель и убийца, Леруа!»
- Вижу, вы уже немного знакомы. – Альдо хмыкает. – Его зовут Франц. Думаю, что при необходимости сможет дать тебе пару-тройку ценных советов. Всё-таки две с половиной сотни лет опыта – не пропьешь, - назидательно говорит предок, и прикладывается к бутылке. Одним глотком прикончив остатки напитка, отставляет опустевший сосуд в сторону. – Вино неплохое. До скорой встречи. *** Мне снится Вороний Погост.
Снится черный замок, стоящий на серой скале над морем цвета стали. Черный замок в обрамлении яркого солнечного света.
Снится, что не было войны. Что нет виселиц на обочинах дорог, не сходились на смерть на полях Лефройда люди короля и графов, не умер на операционном столе кирасирский корнет – тот самый, у которого я одолжил палаш после боя в Уэстфилде. Не приходила чума на улицы Уогхаула, и не поднимался ядовитый гриб над Илионом. Жива моя мать, Пенелопа Леруа, и она по - прежнему любит музицировать, особенно на флейте, а Арно, младший из нас, четверых братьев, безмерно любит читать и постоянно таскает книги из замковой библиотеки. Шрамы на теле отца получены им на охоте, а не на утопавших в крови полях Двадцатипятилетней войны.
Я – дома и брожу по комнатам, где каждый фут знаком с давних пор.
Непрестанно снует прислуга, приводя помещения в порядок. Гремят котелками и посудой повара на кухне, чистят клинки немногочисленные стражники в казарменных комнатах, добродушно ворчит на всех экономка.
- Добро пожаловать домой, - говорят все встречные. – Ваше путешествие было долгим.
Я хожу по комнатам и пытаюсь привыкнуть к тому, что вижу. Свои покои - оставляю на потом, их черед наступит в финале.
Позади остаётся кухня, гостиная, большой зал, комнаты семьи. Пора к себе.
Перед дверью в мою спальню на жёрдочке сидит ворон. Огромная черная птица с серой полосой на клюве.
При моём приближении она поднимает голову и вперивает в меня взгляд своих глаз-бусинок.
- Ты трус, предатель, и убийца, Леруа, - звучит в голове незнакомый, хрипловатый голос. – Трус, предатель, и убийца.
Солнечный свет за окнами Вороньего Погоста меркнет, наваливается чернильная тьма. Время словно бы замирает.
- Тебя не должно здесь быть, - говорю я птице.
- Ты знаешь сам. Всё это – ложь, - Франц нахохливается, становясь похожим на изображение на родовом гербе.
- И что с того, - рычу я. – Что с того?! Кошка тебя раздери, я знаю что это, это всё – мираж, иллюзия. Этого нет!
Того, что я видел – действительно, никогда не будет.
Мне никогда не переступить порог Вороньего Погоста – коронных преступников «рады» видеть на своей родине. Страна – в руинах, королевское семейство - мертво, графы правят свой кровавый бал. Мать – умерла, когда мне было двенадцать (что, к слову, и сподвигло меня стать доктором), Арно не прожил и года. В смерти его Пенелопа всегда винила отца...
- Что с того, птица?! Оставьте меня в покое хотя бы здесь!
Ворон наклоняет голову, на мгновение раскрывает клюв. Словно бы усмехается.
- Ты умеешь смиряться, - вновь бьются в разуме чужие слова. – Это прекрасно. У каждого человека в жизни есть некая дрянь, и способность нести её, принимать как должное – одна из важнейших. Именно это отличает наше семейство. Тебе осталось немного до идеала – признать тот факт, что ты опоздал...*** Просыпаюсь. Пустая бутылка стоит на полу, а на спинке стула, застыв, словно каменное изваяние, сидит ворон. Огромный черный ворон с серой полосой на клюве. - Не привиделось, - ворчу я. – Франц? Птица поднимает голову. - Иди сюда, - протягиваю руку. Вестник дурных событий послушно перебирается на кожаную перчатку, цепляется за неё когтями. Привычно провожу другой рукой по черным жестким перьям. *** Александру Леруа предстоит прожить долгую (по меркам своего рода) жизнь. Он успеет найти ответы на те вопросы, что столь долго преследовали его. Правда, как это водится, знание это будет невесёлым, ведь такова плата за факты, что способны полностью изменить картину окружающего мира, не так ли? Но пока что военный хирург не знает об этом. Он может только предполагать и догадываться, что его ждёт... и посему - имеет полное право гладить птицу, предаваться размышлениям, и тратить свободное время так, как пожелает. *** На чистом, ярко-синем небе – ни облачка. Неяркое солнце. Над площадью недалеко от окраины города пробегает лёгкий ветерок. Треплет гриву неспешно идущего коня, норовит забраться под плащ. Спешат по своим делам горожане, о чём-то негромко беседуя друг с другом. Пора уходить. Я не спешу, наслаждаюсь моментом. Скоро тропы будут открыты в очередной раз, и этот мир останется за спиной, как и несколько десятков других, и хотелось бы хоть чуточку его запомнить. Ненадолго останавливаюсь у ворот, ведущих прочь из города, предъявляю страже бумаги. Уже за городскими стенами бросаю последний взгляд на оставшуюся за спиной столицу. - Прощайте, леди Астор. Прощайте, месье Кеворрин. На мгновение, прежде чем пришпорить коня, устремляю взор в синее небо, щуря красные от недосыпа глаза. Пора. - Ты опоздал.В ночь перед переходом мне снилась Эжени. Моя спальня в Вороньем Погосте, и на ослепительно белых простынях, под балдахином, на резной кровати из морёного дуба – она. Серое домашнее платье, усеянное темными пятнами. Несколько одеял, чтобы удержать ускользающее тепло. Бледное – ни кровинки! – лицо. Запах духов – лимон, корица, крыжовник мешается с ароматами шафрана , перца и... Волосы, шелковистой волной разметавшиеся по постели. Закрытые глаза. Тонкие губы, сомкнутые не то в улыбке, не то в усмешке – не то мука, не то удовольствие, а может быть – всё сразу; из левого угла рта к шее тянется тонкая красная струйка. - Ты трус, предатель, и убийца. Ты опоздал, - шепчет голос в голове. Эжени...она была прекрасна. Потрясающе, восхитительно, невыразимо прекрасна. Она была мертва. Всё было хорошо. Всё было в порядке. Так, как и должно было быть.
-
Спасибо за игру и интересного персонажа
-
Я бы хотела написать эпилог, но ты сделал это даде лучше, чем я могла предположить.
-
Сложный персонаж.
|
|
|
Флинт не из трусишек. Никогда он не боялся ни людей, ни животных. И олень, пусть даже мёртвый и слегка жутковатый, исключением точно не станет.
С расстояния он видит, как Эйты медленно приближается к зверю, и успокаивается окончательно. Волшебнице он доверяет целиком и полностью. Если волшебница уверенно идёт в сторону посланного им духа, значит, он хороший. Значит, он может помочь.
Флинт встряхивает головой, сбрасывая комья приставшего к плащу снега, и проводит ладонью по лицу, силясь разглядеть сквозь вьюгу удаляющуюся всё дальше Эйты. А когда он снова открывает глаза, всё рассеивается и пропадает в синем пламени двух точек-зрачков.
Флинт не из трусишек и потому отвечает оленю встречным взглядом.
* * *
— Мала Синичка, да коготок востёр, а?
— Убирайся к чёрту, дурак надутый!
Низенькая девчушка в жёлтой рубахе старательно делает вид, что не дуется, и с тяжёлым вздохом сбрасывает инструменты на землю. Длинноносый паренёк рядом поступает так же. Флинт усмехается и тоже опускает лопату и грабли, оставляя в руках только верную мотыгу.
— Брось ты это, Скворец, — улыбается он во все тридцать два, хитро поглядывая на мальчишку. — Любой пятилетка знает, что ты без ума от нашей Синички, а всё равно задираешься. Я вот думаю: может, вас, голубков, сегодня одних оставить работать, чтоб помирились?
— Ну, Воронёнок!..
Синичка стремительно краснеет, а в следующую секунду слишком уж угрожающе хватается за грабли. Заливаясь смехом, Флинт срывается с места: он знает, самой младшей беспризорнице ни за что его не перегнать, так что и стараться не следует. Обернувшись, чтобы взглянуть на её успехи, он вдруг застывает на месте с широко распахнутыми глазами.
Огород старых Хиггсбери исчез. Перед ним — старая разваленная хибарка, в углу которой жмутся друг к другу двое: низенькая девчушка в жёлтой рубахе и длинноносый паренёк. Их плечи едва различимо дрожат, а тела наполовину увязли в сугробе.
Флинт тянется к ним и понимает, что его губы сковывает тот же мороз.
Флинт тянется к ним и не может издать ни звука.
* * *
— Он сказал, там плохие люди.
Ей определённо сложно говорить, но она продолжает, поднимая на Флинта взгляд светлых-светлых глаз. Чайка всегда была любимицей Алистера, и это признавали все. Быстрая, юркая, лучше всех на свете рассказывающая сказки, она почти всегда была рядом с ним, не отставая ни на шаг. Алистер не возражал — только улыбался и качал головой, когда кто-нибудь начинал злиться и ревновать.
— Он сказал, так нужно, потому что Альбатрос — самый старший и сильный. Старшие и сильные всегда защищают тех, кто слабее.
Альбатрос действительно был старшим и сильным, был тем, кто ушёл первым. А ещё Альбатрос был братом Чайки — вот почему сейчас она изо всех сил сжимает Флинта за плечи, как будто надеясь на то, что сейчас он встанет, пойдёт и вернёт Альбатроса назад.
— Алистер сказал, так нужно… Сказал, что он справится.
Флинт слышал это. Алистер сказал: «Он молодец. Не бойтесь: в конце концов, у нас с ним даже имена на одни и те же буквы начинаются, а? Значит, я всегда с ним, всегда могу его защитить. И всё будет хорошо».
— Алистер же никогда не обманывает, правда?
Флинт сжимает зубы и заставляет себя встретиться с чужим взглядом.
С безжизненным, пустым взглядом. Холодные руки Чайки уже не сжимают его плечи, а всего лишь безвольно обмякают поверх. Её тело скатывается на землю, и Флинт видит, как бегущая куда-то толпа давит затерявшуюся среди них девочку. Быстрая, юркая, лучше всех на свете рассказывающая сказки, Чайка умирает у него на глазах.
* * *
— Так что, я должен идти?
— Ага. Увидимся с тобой в Эредине, дружок.
Улыбка Алистера на этот раз даже теплее обычного. Его тяжёлая ладонь путается в волосах Флинта, и мальчишка по привычке доверительно закрывает глаза.
— И Скворец придёт? И Синичка тоже?
— Конечно.
Два маленьких мертвенно бледных тела жмутся в углу, засыпанные снегом. Алистер хлопает Флинта по плечу.
— И Альбатрос потом вернётся к нам?
— Обязательно. Плохие люди уйдут, потому что он очень сильный. Он — и остальные тоже.
Кровь струится по широкой груди брата, и он беззвучно протягивает руки к небу — так же, как сестра, задавленная бегущей толпой. Алистер вручает Флинту мотыгу.
— Всё же будет хорошо, да?
Флинт видит, как Алистер хмурится и говорит, но не слышит его слов. Несколько крошечных фигурок — тёмных, искалеченных, замёрзших, убитых и растоптанных — тянутся к нему в последнем объятии и утаскивают куда-то вниз.
А потом всё вокруг снова затягивает метелью.
* * *
Флинт слышит крик где-то позади. Замечает, как падает в снег Командирша. Видит, как оттаскивают в сторону волшебницу. Трясущиеся плечи и мокрый снег, отчего-то так не вовремя забившийся в глаза, заставляют его сделать усилие и подняться на ноги.
Только тогда Флинт наконец замечает лежащую под ногами мотыгу и всё равно не помнит, когда успел выронить её из рук. На секунду он отчётливо ощущает обиду и отвращение, смешанные с желанием забросить глупый, никчёмный инструмент как можно дальше в метель. Это ведь даже не оружие. Зачем глупый Алистер подарил ему такую бесполезную штуковину? Зачем он постоянно смеётся над ними и обманывает? Где на самом деле сейчас Синичка, Скворец, Альбатрос, Чайка и остальные? Где все?
Горло стискивает чем-то тяжёлым и мёрзлым. Флинт слепо прижимает мотыгу к груди и смотрит на отвернувшегося оленя — долго, настойчиво и — совсем немного — потерянно.
— А я всё равно верю, — упрямо выдыхает Воронёнок Флинт. — А ты злишься. Ты хороший, просто тебе неприятно, что мы тебя обидели. Поэтому ты… так. Но всё хорошо.
«Всё же будет хорошо, да?» — отдаётся воспоминанием собственный голос где-то под коркой сознания.
— Всё хорошо. Мы просто боимся, но не хотим тебя обижать. Вообще не нужно никого обижать.
Медленно-медленно Флинт несколько шагов в сторону, всё так же прижимая мотыгу к груди, как плачущего ребёнка. Рядом — длинный Юрген и волшебница, которая всё-всё знает и понимает. Которая говорит, что им нужно уходить.
«Так что, я должен идти?» — снова доносится до него собственный голос.
— Всё будет хорошо, — доверительно говорит Флинт кому-то. — Никто не умрёт.
-
Ох... до слёз прямо!
-
Уфф, зачиталась!
Интересно, как последовательно персонаж раскрывается.
-
+
-
Ну хороша же лирика!
-
Красивый пост.
-
Отличный пост.
-
Отличный пост. Правда. И этот разговор..эхма, жаль что у нас такой разброд и шатание в партии, но всё равно. Хорошо показываешь.
-
Вот на что-то такое я на этом кругу и рассчитывал. Хорошо, пробирает.
-
Хорошая лирика
|
Прилив сил, подаренных яростью, схлынул, оставив одну только дикую усталость. Какой же жуткий, длинный, мучительный день выдался. Столько раз за сегодня казалось - уже всё, конец, но день длился и длился, а вместе с ним продолжалась и жизнь. Переживёт ли кто-то из них эту ночь или им, наконец, будет позволено отдохнуть? Сания в очередной раз упрямо пыталась подняться, нужно было найти силы и продолжать работу. Отец учил её всему, что знал сам, и позволял учиться у других тому, что девочке было интересно. А Сания всегда была любопытной до жизни. Вот только драться её не учили никогда. Отец презирал оружие, говорил: оружие, самое позорное, что только смог выдумать человек. Это, кто спорит, звучало весьма красиво, но не цитатами же давно сгинувших философов ей защищаться сейчас. Вряд ли волки оценят по достоинству. Она осторожно, пытаясь не привлечь к себе внимание тварей, подползла к мёртвой жрице, потянула к себе откатившийся в сторону кинжал. А теперь попытаемся встать и продолжить работу.
Сания и предположить не могла, что боец на поле боя чувствует именно это. Страх, но какой-то приглушенный, равнодушный, словно сердце забили ватой. Ноги тоже ватные, слушаются с трудом. Растерянность. Не слишком понятно, что вообще происходит вокруг, сколько ещё среди них живых и способных сражаться, кто ведёт в этой схватке, они или чума. В кровавой схватке всех со всеми, в криках ужаса, отчаянья, ярости, волчьем вое, мелькании клинков ничего толком не разобрать. Отвращение и брезгливость от стоящей вокруг вони. А ещё совсем уж никчемные и неуместные здесь мысли, вроде того, что, кажется, зайчатина им сегодня не светит. Мама всегда бранилась, что Санни паршиво готовит, но не настолько же. И усталость, заполняющая собой все, такая усталость, что убийство кажется просто тяжелой, опостылевшей работой, которую необходимо сделать, потому что за Санию ее сделать некому. Нет, наверно, настоящие воины чувствуют всё по-другому, что-нибудь героическое, как в балладах. Впрочем, думать об этом сейчас некогда, нужно просто постараться уничтожить чуму. Она кое-как поднялась на ноги и попыталась дотянуться до ближайшего волка.
|
Волки скалятся. Тихо рычат, наблюдая за людьми затуманенными голодом и болью тупыми глазами. В конце концов, не выдерживают. Быть может, в роли катализатора нападения выступает резкое движение, отрывистый крик или поднятое оружие. Не имеет значения. Срывается с места вожак и, не отставая, мчатся по пятам остальные.
Дитрих.
Одним из первых ты замечаешь угрозу. Прекрасно понимаешь, чего можно от волков ожидать – твари не просто оголодавшие, твари явно чумные. Хриплым окриком предупреждаешь детей, привычно натягиваешь тетиву лука.
Звери срываются с места с жутковатой синхронностью – выцеливаешь одного, мчащегося во весь опор в твоём направлении. Выдыхаешь, отправляя стрелу в короткий полёт – и промахиваешься. Вот ведь проклятье. Проносится в обманчивой близости от безжизненно лежащего уха зверя и заканчивает своё непродолжительное путешествие где-то в глубоком снегу.
Отбрасываешь в сторону лук, выхватываешь топор, своё основное оружие. Готовишься встретить уродливых тварей. Быть может, это будет твоя последняя схватка.
Первая серая тень отталкивается от снега и неуклюже прыгает в твою сторону – вовремя отступаешь, посылая вслед зверю сильный пинок. Второй, появившийся невесть откуда, впивается в ногу, прокусывая штанину и добираясь до плоти. Тут же отскакивает назад – из пасти животного рекой льётся кровь и, кажется, кровь не только твоя. Волк в страхе скулит, скалится – и ты понимаешь. Кажется, в твоей ноге остались в немалом количестве его полусгнившие зубы.
Налетает, не медля, и третий. Бьёт лапами в грудь, едва не опрокинув на спину. Каким-то чудом отмахиваешься и остаёшься стоять. Но тварь не унимается, секунда – и уже висит на безоружной руке, кромсая беззащитные пальцы.
Сания.
Словно смертница скользишь тенью среди могучих и вставших на твою защиту мужчин. Мимо Дитриха с луком, мимо Энзо и Каталины. Ты бежишь на волков, а волки бегут на тебя. Страшно. Болезненное безумие ютится в глубине звериных глаз, приоткрытые пасти напоминают о болезни и смерти. Но ты ненавидишь их, ненавидишь чуму. Ты мстишь не только волкам, ты мстишь заодно мору и самому императору. Ведь это несправедливо, сколько хороших и добрых, достойных, людей, забрала на тот свет болезнь только у тебя на глазах. А сколько матерей, отцов и детей погибло от эпидемии на просторах целой Теравии.
Всё это напоминает сон, какой-то жуткий кошмар. Ты – с маленьким ножиком, и кровожадная свора бегущих навстречу волков. Бросаешься на одного из них, всаживаешь в шею кинжал, временно одолженный рыцарем. Вместе с ним кубарем катишься в снег. Горячая кровь бьющегося в агонии зверя хлещет тебе на одежду, он отшвыривает тебя в сторону, вырывая из рук единственное оружие. Бьётся в конвульсиях рядом, тщетно пытаясь подняться. Мгновение – и он умирает.
Энзо.
Без колебаний и промедления вскидываешь арбалет. Практически не целясь стреляешь. Дротик на удивление удачно находит для себя жертву – один из волков спотыкается, получив заряд прямо в глаз. Но у тебя нет времени думать о нём – прямо к тебе и Каталине бегут уже двое других. Выскальзывает со свистом из ножен клинок – готовишься принять удар, продемонстрировав волкам закалку добротной северной стали.
Но Каталина, по всей видимости, не просто так постоянно носит на плече лук. Стрела со свистом проносится мимо и глубоко заседает в шкуре ещё одной серой зверюги. Волк с истошным визгом укатывается в сторону, оставляя на снегу кровавую полосу.
А последний на тебя прыгает. Встречаешь его, извернувшись, ударом по морде плашмя. Отшвыриваешь обескураженного хищника в сторону. Бой ещё не окончен, но первый раунд в этом столкновении определённо остаётся за вами.
Эйты.
Кушать волчики и правда хотят очень сильно. Настолько сильно, что бросаются к костру забыв обо всём, разделяясь на группки и нападая на ни в чём не повинных людей.
Некоторые бегут целенаправленно в твою сторону. Есть, конечно, Флинт – он обещал защитить. Есть хмурый и неразговорчивый Дитрих, который становится на пути у жутких зверей молчаливой преградой.
Но ведь ты и сама можешь за себя постоять. Нащупываешь рукоять кривого ножа под одеждой. Видишь, как набрасываются сразу трое на Дитриха. Один, промахнувшись, оказывается к тебе чудовищно близко. Ещё двое кусают мужчину.
Напевая что-то себе, кидаешься бесстрашно вперёд. На волка, который уже подбирается к Дитриху со спины. Подбегаешь близко совсем, почти вплотную – притуплённое обаяние больного зверя слишком поздно предупреждает того об угрозе. Несколько раз вгоняешь по рукоять нож волку в шею. Заставляя того рухнуть на снег с жалобным визгом. Он дёргается, брызжет во все стороны горячая кровь. Ты убила его. Вот только, кажется, никого убивать совсем не хотела.
Каталина.
Лай Шваркса вовремя предупреждает тебя об угрозе. Волки бросаются в атаку и вид мчащейся на людей своры вселяет ужас. Энзо, внезапно решивший проявить благородство, оттесняет назад, решительно вставая между тобой и клыкастой угрозой.
Пользуешься возможностью. Ты – в первую очередь, лучница, и только потом командир. Тебе прекрасно известно, что в бою лучники нуждаются в хорошем прикрытии. Натягиваешь тетиву до предела, задерживаешь дыхание, целишься. Легко и без лишних колебаний отправляешь стрелу в короткий полёт. Привычно отмечаешь попадание – ты вообще редко промахиваешься. Не промахнулось даже по такой юркой и бесконечно стремительной цели. Но на единственном выстреле бой не окончится – ещё один волк налетает на Энзо, но рыцарь, кажется, и без твоей помощи прекрасно контролирует ситуацию.
Уна.
Выходишь вперёд, предпочитая не прятаться за спинами мрачных мужчин. Высвобождаешь именной клинок, и без того непростительно долго засидевшийся в ножнах. Чумные волки, мчащиеся во весь опор на тебя, почему-то совсем не пугают. Быть может, ты чувствуешь, что можешь справиться с ними.
Первый прыгает – уходишь в сторону и, на развороте, огреваешь мечом по спине. Подпрыгиваешь и пронзаешь насквозь зверюгу, прибивая к земле. Едва успеваешь извлечь из него меч, лезвие которого обагрено чумной кровью, как подбираются новые.
Двое – рычат, демонстрируя гнилые клыки. Посматривают с беспокойством на бушующий за твоей спиной костерок. Отпугиваешь их резким взмахом клинка – волки отпрыгивают, но не убегают.
Тэрия.
Вскакиваешь, вовремя спохватившись. Выхватываешь кинжал. Раскалённую головню из костра забираешь. Озираешься – похоже, волки тобой не заинтересовались. Все как один обходят тебя стороной.
Не унываешь. Бросаешься на одного из волков, окруживших Симону. Тех явно слишком много собирается на одну хрупкую жрицу. Налетаешь внезапно, всаживаешь в предплечье животному клинок по самую рукоять. И, с удивившим тебя саму лютым ожесточением, добиваешь мощным ударом в основание шеи.
Ашиль.
И твари подходят, совсем не стесняются. Один из волков танком прёт прямиком на тебя – хрипит, смотрит жадно на свежее мясо в обёртке из живого пока ещё человека. В его залитых кровью глазах ты видишь свою скорую гибель, в мерзких фурункулах на шее хищника ты видишь своё личное поражение. Крах, как врача.
Вокруг, кажется, много людей, но почему-то тебя терзает навязчивая ассоциация с личной дуэлью. Словно нет рядом других, словно только ты и этот единственный волк схлестнулись среди бесконечной метели.
Он бросается на тебя – и лишь чудом ты в последний момент умудряешься отскочить в сторону. Заторможенный зверь проносится мимо, врезается в твой костерок и сносит, переворачивая, котелок с готовым отваром.
Вновь оборачивается и без промедления прыгает. Врезается лапами в грудь, опрокидывает тебя на спину, в снег. Клацает в нескольких дюймах от твоего носа жуткая пасть, горячая кровь хлещет на лицо и одежду. Тяжесть зверя на груди не позволяет дышать. Тебе кажется, что всё уже кончено, но вдруг понимаешь – твоё оружие давно и надёжно засело в горле зверюги. Он извивается на тебе, заливает тебя своей кровью, но, в то же время, стремительно умирает.
Сталкиваешь не без труда с себя мёртвую тушу. Лежишь, глядя в метель, на снегу.
Юрген.
Выхватываешь саблю. Встаёшь между хищниками и их добычей – по совместительству, порученной тебе леди. Один волк. В самый раз для одного пожилого солдата, шепчет рассудок. Но у тебя нет времени думать и размышлять. Как знать, возможно ты и погибнешь сегодня.
Чудовищной силы ударом разрубаешь морду прыгнувшей на тебя твари. Брызжет во все стороны заражённая кровь. К счастью, Адрианна разумно держится до поры до времени позади. Отступаешь в сторону, позволяя поверженному зверю беспрепятственно рухнуть на снег. Кое-что по-прежнему можешь. Ждёшь остальных.
Адрианна.
Ждёшь, готовая при необходимости попытаться помочь. Наблюдаешь с тревогой за Юргеном. К счастью, на вас отвлёкся из общей своры всего один волк – надеешься, что телохранитель сможет с ним справиться. Зверь прыгает – Юрген встречает его свирепым ударом.
Всё заканчивается быстрее, чем ты успеваешь как следует испугаться.
Пуатье.
Оказываешься моментально в первых рядах. Рядом отбиваются от наседающих зверей люди нещадно. Двое серых заинтересовываются и тобой – один рискует напасть, но ты размашистым ударом топора едва ли не располовиниваешь полусгнившего зверя. Кровь вперемешку с гноем льётся на снег, а чумной волк, хрипя, пытается уползать, волоча кишки за собой следом.
Второй, более свежий, бросается на тебя. Отшвыриваешь его обратно пинком – сегодня ты определённо в ударе.
Симона.
Подрываешься, превозмогая страх перед зверьём и болезнью занимаешь место в строю. Отважно встаёшь в первых рядах, уповая на силу Урфара.
Ты боишься, тебе страшно до ужаса. Но ты можешь это контролировать, тебе не впервой. Готовишься к схватке.
Из белой мглы прямо перед тобой возникают сразу трое хищных зверей. Первым из них мягко ступает наиболее крупный – одноухий вожак. Подходит ближе – отгоняешь его раскалённой головней.
Вас так учили. Огонь – самое эффективное средство борьбы. Причём, как выясняется, не только с ересью, но и с чумой.
Размахиваешь палкой, отпугивая чумных хищников среди белой ночи. Замёрзшая, слабая, одинокая леди де Винтер.
С каждой секундой они всё меньше боятся огня, вот только выхватить вместо палки клинок ты просто не успеваешь. Прыгает первый, едва не сломав руку, на которой держится баклер. Вожак бьётся в ноги, опрокидывая тебя внезапно на землю. Падаешь в снег – внутри всё сжимается. Хочется закричать, от обиды и страха.
Острые зубы впиваются в беззащитную шею – тебя накрывает волна обжигающей боли.
Не волнуйся, Симона. Это скоро пройдёт.
Клаус.
Отступаешь назад, ближе к костру. Видишь, как двое волков опрокидывают и рвут на части жрицу Урфара. Другие проскальзывают мимо защитников и всех остальных, серыми тенями мчатся прямо к тебе.
Вокруг кипит бой, хлещет на холодный снег кровь и людей, и волков. Никому сейчас нет до тебя дела, приходится разбираться с проблемой самостоятельно. Первый волк медлит, присматривается. Второй – бросается на тебя и, прежде чем ты успеваешь что-либо предпринять, впивается в ногу.
Эларик.
Шагаешь медленно, разумно, позволяя остальным умирать за тебя. Пока ты шагаешь, волки облепливают несчастного Дитриха. Волки впиваются в ногу Вернера. Пока ты шагаешь, справедливо опасаясь чумы, звери опрокидывают и начинают рвать на части леди де Винтер. Один из них, к слову, вожак.
Ты уже выбрал для себя подходящую цель. Копьё в одной руке, в другой – верный щит. Ты сражался с имперцами в первой стычке на переправе. Видит Единый, ты хороший солдат, но чуму победить ты просто не в силах. От этой проказы хочется дистанцироваться, держаться подальше.
А ты приближаешься. Заглядываешь поверх голов волков в лицо одинокой жрицы Урфара, Симоны де Винтер. Голубые глаза девушки остекленело смотрят в пространство, пробирая до дрожи. Вместо шеи и нижней половины лица – уже обглоданное хищниками кровавое месиво. Имперский божок не удосужился помочь своей рьяной жрице. Паломничество Симоны, похоже, трагически завершилось.
Вожак, словно почувствовав что-то, поднимает голову и смотрит на тебя. Его разорванное ухо едва заметно трепещет на сильном ветру. Пасть волка в крови – крови той, что совсем недавно считалась одной из вас.
Без колебаний всаживаешь копьё в горло ублюдку. Тот хрипит, дёргается, едва не вырывая у тебя древко из рук. Додавливаешь, выжимая последние капли жизни из твари.
Умар.
Всего один волк проскальзывает мимо всех остальных и выбирает тебя своей жертвой. Ты не воин, ты прячешься за спинами остальных, но для волка это не имеет никакого значения.
Чумного зверя не пугает ни сталь в твоих руках, ни пылающий совсем рядом в полную силу походный костёр. Взмахиваешь скимитаром и, кажется, почти достаёшь. Только кажется.
Волк повисает у тебя на руке, дробя челюстями запястье и пальцы и вынуждая выпустить единственное оружие. Сбрасываешь кое-как зверя – рука болит и чудовищно кровоточит. В ране остаётся несколько полусгнивших волчьих зубов.
Дрег.
Арбалетный болт отправляется в полёт вхолостую. Выискиваешь среди творящейся вакханалии взглядом Шваркса – находишь, псина бегает вокруг Энзо и Каталины и тявкает. Кажется, то и дело хочет броситься в атаку на ближайшего волка, но что-то, какой-то инстинкт, останавливает. В конце концов, Шваркс, пождав хвост, устремляется к тебе и костру.
Отворачиваешься от этого зрелище раньше, чем вожак сбивает с ног Симону. Не знаешь, что мог бы спасти жрице жизнь, удели в своё время чуть больше внимания боевой подготовке. Тебя это в данный момент не волнует – ты призываешь на помощь отверженным могущество богов настоящего Севера. Выворачиваешь на снег ваш несостоявшийся ужин – шипящее варево действительно заставляет одного из хищников немного отпрыгнуть. Другой с подозрением принюхивается к еде.
Пока ты взываешь к Агни, волки тебя почему-то не трогают. Не замечают. Хватаешь из костра подожжённую палку. Бросаешь в сторону наибольшего скопления заражённых волков. Свистишь, привлекая внимание. Но твари не отвлекаются. Продолжают делать своё кровавое дело.
Пад.
Призываешь других к бою, сам обнажаешь клинок. Уже привычно держишь его одной рукой, высматривая в буране клыкастых тварей.
Те, впрочем, не заставляют ждать себя слишком долго. Выныривают из темноты, устремляясь к тебе и к костру. Коробейник рядом взывает к своим странным богам и, похоже, совсем не нуждается в помощи. Один из волков вцепился в Вернера, но помочь ему ты просто не успеваешь.
Две мутноглазые твари вырастают перед тобой – скалятся, насмехаясь над старым калекой. Их не пугает ни взметнувшееся от варева коробейника ввысь пламя костра, ни клинок в твоей здоровой руке. Прыгает первый и, удивлённый твоей ловкостью, отступает, отделавшись длинной царапиной. Второй оказывается слегка расторопнее – впивается зубами в бедро. И к боли укуса примешивается холодное осознание – вот и всё, приехали. Укус волка гостеприимно отворяет ворота чуме.
Флинт.
Обещал защищать девочку и обещание держишь. Не рвёшься вперёд, поджидаешь серых и мохнатых чуть позади. Сразу несколько набрасываются на грозного Дитриха, но ещё один – минует его и бежит прямиком на тебя.
Страшный зверь, грозный, клыкастый. Однако ты его не боишься, только слегка опасаешься. Встречаешь размашистым ударом мотыгой – хорошо пошло, чувствуешь, удачный удар.
Удар оказывается настолько удачным и попадает волку прямо по пасти, что оттуда, вперемешку с кровью, вылетают осколки зубов, а сам зверь отлетает чуть в сторону и падает замертво.
Оглядываешься – девочка, которую ты защищал, сама побежала вперёд и напала на волка. Тоже убила.
Оравер.
Старый друг придаёт уверенность своей притягательной тяжестью. Много лет ты при помощи этого молота ковал серпы и подковы, теперь пришло время орудию послужить для других целей, пусть и тоже на благо.
Занимаешь место в первых рядах. Смотришь решительно на мчащуюся навстречу ораву. Ты знаешь, что и как должен делать. И не унываешь даже тогда, когда перед тобой появляется добрая тройка матёрых волков.
Отпугиваешь серых размашистым, хоть и не достигшим намеченной цели, ударом. Снова замахиваешься, но недостаточно быстро. Сказывается усталость после пути, напоминают о себе скованные от холода и голода мышцы.
Волки бьются в ноги, рвут на части штаны, намереваясь тебя опрокинуть. Третий вцепляется в кисть, заставляя выронить молот. Отмахиваешься, отбиваешься, но тварей слишком много. Хочется кричать, но ты почему-то молчишь. Хоть и проигрываешь неравную чудовищно схватку с дикой природой. Понимаешь, что ты в любом случае мёртв. Чего не сделают волки, то закончит чума – и, словно в подтверждение этих мыслей, зверям наконец-то удаётся тебя завалить. Чувствуешь, как смыкаются клыки хищников на твоём открывшемся на мгновение горле.
-
Жуткое дело! )
-
Ну чтож)
с первой живой кровью в этом модуле)
пост хорош, хорош чертяка, а индивидуальные кусочки хоть и коротки, но дают прочувствовать персонажа)
-
Я тут просто читатель, но...
Первая кровь! Муа-ха-ха-ха!
-
Эх не судьба мне заставить жрицу отступиться от принципов.
А пост вкусный, описания очень нравятся, пафосно)))
-
Спасибо за игру
-
Как приятно, что есть столь ответственные, скрупулёзные мастера, уважающие своих игроков.
Спасибо за отличный резолв, способность прочувствовать так сильно каждого персонажа, и в особенности мою Эй Ты.
Спасибо за зубодробительный экшн, когда читаешь пост и заламываешь руки от страха за чужие жизни.
Выживут определенно не всё,но вот ей-богу тут стоит побороться!
-
Огромный труд. Но того стоило.
-
Красиво, масштабно...Ну разве не плюс?
-
яростно круто
-
Замечательно и честно.
Очень здорово, что в небольших индивидуальных резолвах персонажи раскрываются так полно, меткими штрихами.
И, конечно, спасибо за проделанную работу.
|
Огонёк свечи дрожит, мечется из стороны в сторону, скрипит перо, выводя на бумаге слова. Тонко очищенный кончик едва подрагивает, капли чернил срываются на тряпичную подкладку, расплываются уродливыми кляксами. В тех краях, где я родился, огонь символизировал жизнь. Ровно горящая свеча – это спокойная, без резких изменений, судьба. Монотонная, тягучая, как патока. Неторопливое шествие из одной точки к другой, от цели к цели, и затем – к финальной черте. Порой, знаю, всё бы на свете обменял на подобное тихое болотце. На уют и спокойствие. На чтение книг вслух в объятьях пледа, обязательный пятичасовой чай и назидательное ворчание супруги. Впрочем, можно и без оного. Но свечи в Вороньем Погосте редко горели ровно. Чаще – метались, отбрасывая странные, причудливые тени. Свечи знали гораздо лучше людей, что жизнь бывает какой угодно, но отнюдь не обязательно – счастливой. Пляшущее пламя – знак дурной судьбы. Знак непреодолимого стечения обстоятельств. Аккуратно складываю письмо. Нагреваю на огне сургучный шарик, давлю его родовым медальоном. На красной смеси остаётся оттиск – нахохлившийся ворон, сидящий на человеческом черепе. Это всё, что я могу на случай провала сделать для Кеворрина, если, конечно, он останется в живых. В конечном счёте, мне – экая пошлость! - нечем отблагодарить человека, ставшего на краткое время моей тенью, и лезшего вместе со мной в петлю. Монсеньор!
Если Вы читаете эти строки, то сие означает, что автора этого письма, как и большей части тех, кого Вы посылали за ожерельем, более нет среди живых. Честная смерть – это лучшее, что может предложить судьба для наёмника, провалившего задание, не так ли? В любом случае, мы боле не достойны Вашего внимания.
Тем не менее, я прошу Вас проявить снисхождение к мэтру Кеворрину. Он прекрасный врач, храбрый человек и надёжный друг. С точки зрения военной науки, его ценность, несомненно, не велика – лекарь вряд ли может в бою заменить солдата, но самое бесполезное занятие на этом свете – судить рыбу по тому, как она летает. Я верю, Вы найдете его талантам достойное применение.
За сим, уповаю на Вашу милость.
Александр Леруа, граф Корбэау.
Военный хирург.
P.S. Если в Ваши руки каким-либо образом попадут мои вещи – прошу Вас, отдайте синьору Кеворрину мои записи. Они представляют интерес только для медиков, причём весьма и весьма сведущих, к коим я отношу и своего коллегу. Дурная судьба – это следовать за человеком, ведомым оной. Не так ли, Эльстер? Хотя, вы рационалист и со мной вряд ли бы согласились... На тряпичную подкладку ложится второй листок. Серебряный медальон выскальзывает из руки, вытягивается на цепочке. Подцепить и щелкнуть малозаметной застёжкой, откинуть крышку, ощутить на себе пристальный, суховатый взгляд тёмных глаз. «Здравствуй...» Вновь оживает перо. Я не забочусь ни о почерке, ни о том, чтобы строки были ровными и аккуратными. Это письмо всё равно никогда не дойдёт до адресата - есть места, куда не летают голуби и не ходит почтовая карета. А ещё я знаю – завтра, в это же время оно будет сожрано безжалостным, мечущимся огоньком свечи. Съедено знаком дурной судьбы, как жизнь отправителя. И жизнь адресата.
Здравствуй, сердце моё.
Как странно после стольких лет нарушать молчание. Слишком много времени прошло.
В тот вечер, двенадцать лет назад, отправляя последнее письмо, прежде чем начинать свой безумный бег по кругу, я верил, что добьюсь своего. Я найду – то, что должен был найти, совершу чудо, отберу из лап Кошки то, что ей не принадлежало.
Годы и жизнь развеяли эту уверенность, обратив её в привычку. В машинальное действие.
Я до сих пор помню о том, что должен сделать. Эта память ведёт меня через все преграды и препятствия. Она – единственное, в чём я могу быть уверенным.
Единственное, во что я верю. «Леруа не верят никому и ничему, даже себе!» - сказал бы отец.
Я нарушил этот запрет.
Потому что это – всё, что осталось у меня. От меня. Это я сам. За грязью людской, за гранью миров, что жестоки и ужасны, сей долг – последняя светлая вещь, до которой ещё не добрались вымазанные кровью и дерьмом пальцы различных реальностей.
Временами я забываю о нём.
Не потому что хочу его сбросить со своих плеч, нет.
Просто чтобы не замарать. То, что я делаю, не всегда красиво и благородно, но является шансом. Шансом на очередной песок в часах, потраченный не на поиск пропитания или пролитую кровь, но ушедший на поиск ответа на вопрос, который я задал самому себе.
А до этого его задала мне ты.
И я провинился перед тобой. Я ушёл искать, хотя следовало остаться.
Ты помнишь, графы из Коалиции говорили о том, что всякая власть – от Бога. Великая власть – от великого Бога.
Они разрушали и уничтожали всё, что не соответствовало их меркам. Всё, что осмеливалось противиться их воле.
Великая власть – от великого Бога. Даже если это – власть творить беззаконие.
Но что, если любая власть уже не добра по самоей своей сути?
Даже если она чужая. Особенно, если она – чужая.
«Только Бог властен творить чудеса», - говорят священники.
Мой род отобрал у него небольшой кусочек этой власти. Присвоил себе право заглянуть за ту грань, где смертным нет места.
Графы, поднявшие мятеж против короля, обратили половину страны в руины и пепелище. Они присвоили себе чужую власть, и ничего хорошего из этого не вышло.
Ничего хорошего не вышло и у нас, Леруа. Но ведь за всё надо платить, не так ли?
И мы расплачиваемся.
Прости. Это всё, что я могу тебе сказать.
И да, ты слышала только половину пословицы. Первую половину, лживую.
«ВОроны никого не любят».
Это не так.
«ВОроны никого не любят, но если любят – один единственный раз, и на всю жизнь».
Вот так, и только так верно.
Я знаю, ты умеешь читать между строк. Ты всё поймешь. Например, почему я не выбросил медальон.
Прощайте, госпожа Денэ, графиня дю Монтень.
Прощай, Эжени.
Прощай, сердце моё.
*** День прошёл незаметно. Завтрак, обед, и ужин – нечто безвкусное, дабы набить желудок. Время между этими тремя ключевыми моментами было забито всяческой вознёй: смазать дротики для арбалета, разлить остатки препаратов в шприцы-инъекторы, в очередной раз перебрать вещи. Сон не шел долго, потребовался почти час всеаспектного изучения потолка гостиничного номера, чтобы провалиться в привычную темноту. «... Теплый ветер треплет плащ, норовит сорвать берет с головы. Небо затянуто тонкими белыми облаками, напоминающими кисейную ткань. Под ногами – серые гранитные плиты площади, огороженной невысокой чугунной оградкой, подобной тем, что можно увидеть на бульварах морских или речных городов.
На противоположном конце высится собор. Длинные, устремлённые в небеса, тонкие шпили и арки, узкие окна-витражи. Здание кажется нереальным – слишком уж хрупки и изящны очертания, подернутые дымкой, слишком высоко находится флюгер на центральном нефе – словно бы тонет в белой мякоти облаков.
Если подойти к ограде, то можно увидеть, что за ней ничего нет, только густые облака, сквозь разрывы в которых далеко-далеко внизу видно сине-зелено-серое полотнище земли.
Дубовые двери, с вырезанным на них орнаментом – песочными часами распахиваются навстречу. Внутри собора царит тихий и теплый полумрак, нарушаемый разве что равным мерцанием множества свечей. Здесь нет ощущения холодного, неодобрительного взора, что вперивает во входящего наблюдатель свыше, нет желания потянуться к клинку.
« У зла нет власти...» - звучит фраза в моей голове. «Нет, нет, нет, нет...» - громким шёпотом отзываются из всех углов голоса, мужские, женские, старческие, детские, знакомые и незнакомые.
На одной из скамеек в первом ряду, перед неторопливо подымающейся вверх, к алтарным дверям из редкого северного белого дерева, лестницей, замерла человеческая фигурка. Тонкое серо-белое платье с синим бантом на груди, жемчужное ожерелье на шее, вьющиеся, густые каштановые волосы. Гитара в изящных женских ручках, тихий перебор струн.
Звонкий голос, осторожно поющий слабо различимую песенку.
Я иду ближе. Иду осторожно, чтобы не помещать, и даже сейчас с уверенностью могу сказать: леди мне не знакома.
Ружейный дым так сладок на заре,
Отныне он - ваш спутник серебристый.
Храни Господь стрелков и дуэлистов!
Вы мне назначили свиданье в октябре,
Вы мне назначили свиданье в октябре...
На полпути из-за колонны навстречу мне делает шаг мужская фигура. Мутно-белые глаза, кожаный дублет и черный нахохленный ворон, вцепившийся когтями в кожаную перчатку.
- Кто это? – негромко спрашиваю я Альдо, кивая в сторону дамы. - К чему весь этот спектакль?
- Есть вещи, которые следует помнить, но иногда наступают интересные времена и тогда...тогда их следует забыть, - мой далекий предок поднимает руку, негромко звенит, разматываясь под грузом, цепочка.
В руке у основателя рода Леруа медальон, навроде моего – серебряная безделушка.
Сгорают клены в пурпурном костре,
На наших землях монсеньор загнал оленя.
Я в пятый раз читаю "Опыты" Монтеня,
Вы обещали мне вернуться в октябре,
Вы обещали мне вернуться в октябре.
- ВОроны никого не любят – так гласит пословица, - тонкие губы кривятся в усмешке. – Арман не был исключением. Он не любил никого – ни Пенелопу, ни другую женщину, ту, что была верна ему до большой войны.
Вальтер срывается с перчатки, делает круг по залу, осторожно планирует, усаживается на спинку скамейки, рядом с дамой, наклонят голову, словно бы прислушиваясь к песне.
- Знакомство их состоялось в возрасте одиннадцати лет. Корнелия Хауэр, дочь одного из вассалов семейства дю Монтень, на долгие годы ставшая для Армана единственным другом. В отличие от прочих, она не боялась страшных сказок и легенд, пусть даже и воплощённых в реальность. Может быть, она даже и не верила в них. Но детство быстро проходит... – Альдо невесело улыбнулся чему-то своему. – Слишком уж быстра река, что называется «время».
Под мелкий дождь, во всеми проклятой дыре
Вы пьете херес и копаете траншеи.
Храни Господь и вашу честь, и вашу шею!
Вы дали слово не погибнуть в октябре,
Вы обещали мне вернуться в октябре.
- Детская привязанность сменилась дружбой, дружба – первой, и как оказалось, единственной любовью. Она помогала твоему отцу во многом. Именно Корнелия в какой-то степени вытянула его из того мрака, в котором долгие сотни лет пребывало и до сих пор пребывает всё наше семейство, научила видеть достойных людей и не смотреть на мир как на болото. И Арман по - своему заботился о ней - не раз брался за клинок, дабы отвадить злые языки от желания обсуждать взаимоотношения некоей пары - графа Корбэау и княгини Хауэр. Не меньше дюжины дуэлей, и все – выиграны. Но во всём этом, в этой трогательной картине всегда было одно серьёзное «но»...
- Позволь догадаться, какое, - говорю я .
- Да, - Альдо кивает. - Он считал её другом, испытывал уважение, принимал сочувствие и понимание – именно она одна поддерживала его в обществе, которое его ненавидело и которому он отвечал взаимностью, именно она нарушила те запреты, из-за которых мы все – весь род, от первого колена до последнего - считались изгоями. Но сердцу нельзя приказать полюбить, и за тонкой красной линией, которой судьба связала Армана и Корнелию, сердечная привязанность была только с одной стороны.
Чужая блажь не стоит ничего,
Чужие опыты губительны для слуха.
Теперь я знаю, глух Господь на оба уха:
Молитвы любящих не трогают его!
Молитвы любящих не трогают его...
- Она настаивала на свадьбе, и, в конечном счёте, добилась своего. Им было семнадцать, когда их обвенчали. Твой отец долго отбивался от этого шага, но, однажды, неожиданно для всех – в том числе и для Корнелии - согласился. Так княгиня Хауэр превратилась в графиню Корбэау.
...Листва осыпалась к рождественской поре,
А в декабре месье Монтень почти несносен.
Вы навсегда остановили эту осень.
Вы изменили мне со смертью в октябре,
Вы изменили мне со смертью в октябре...
Альдо поворачивается ко мне спиной, жестом приглашает следовать за ним, и начинает неторопливо идти по направлению к первому ряду скамеек, к алтарю.
- В ту октябрьскую ночь в Вороньем Погосте было холодно. Арман отправил молодую супругу в спальню, но сам к ней не пошёл. Вместо этого треть ночи он просидел в библиотеке, треть ночи пьянствовал в компании стражи, а последнюю треть - играл в шахматы с Вальтером Деверу, ты его знать не мог, он рано погиб... А наутро, - Альдо обернулся, в его глазах мелькнуло нечто странное – не то удивление, не то некая невысказанная печаль , - прибыл гонец на взмыленной лошади. Началась Двадцатипятилетняя война, и Арман Леруа, даже не попрощавшись с молодой супругой, отправился на неё. Отправился, чтобы вернуться двадцать пять лет спустя, абсолютно, абсолютно, абсолютно другим человеком.
Женщина встаёт со своего места, откладывает гитару, подходит к лестнице, ведущей к алтарю, склоняет голову и складывает руки перед собой. Мне кажется, что я вижу, как шевелятся губы, шепчущие слова молитвы.
Альдо останавливается неподалеку от Корнелии, кладёт руку на рукоять палаша, обводит взором алтарь.
- Когда ей и твоему отцу было пятнадцать, они часто говорили об этом месте, о том, что им бы хотелось придти сюда. Церковь, парящая над облаками, Церковь Памяти, Церковь Воспоминаний... Иногда сказки – оказываются былью, особенно страшные. Впрочем, нам ли об этом не знать, - далекий предок вытаскивает платок, неторопливо утирает им губы. – Так вот, легенда гласит, что если мужчина и женщина любят друг друга и они пройдут сквозь алтарные врата, - рука основателя рода указывает на дверь из белого дерева, - то они всегда будут вместе. Что бы с каждым из них не случилось – смерть ли, разлука, потеря памяти...
- Красиво, но далеко от реальности, - сухо отвечаю я. – За долгие годы наслушался подобного...
- Это не сказка, - Альдо резко поворачивается ко мне, в голосе проступают нотки недовольства. – Это быль. Светлая и чистая, что само по себе – большая редкость. Знаешь ли, в грязном и жестоком мире должно быть хоть что-то доброе, и если уж существует Кошка, то должно быть и что-то...обратное.Так вот, оно - перед нами. У зла здесь нет власти, а по меркам неведомых строителей этого места мы, дорогой потомок - зло.
- А что стало с ней? – я киваю в сторону женщины.
Голос Альдо становится сухим и бесцветным, шелестит словно бумага.«Убийца...» - привычно отмечаю я.
- Корнелия Леруа, графиня Корбэау, умерла четыре года спустя, от тоски. Увяла на глазах прислуги и стражи менее чем за сорок восемь месяцев. А ещё двадцать один год спустя полковник Леруа вернулся домой. К слову, он всё-таки здесь успел побывать. А возвратившись отсюда в Вороний Погост, приказал садовнику ухаживать за могилой его первой супруги.. .а потом словно бы забыл о Корнелии, как будто её и не было никогда. А полтора года спустя, после возвращения, познакомился с Пенелопой Этье. Дальнейшее, тебе, я думаю, рассказывать не надо...
- И в чем же причина столь короткой памяти?
- Есть вещи, которые лучше забыть, потому что жить с ними тяжко. У тебя за душой тоже подобное есть. Например, ты был здесь лет этак пятнадцать назад, но об этом не помнишь.
- Навряд ли, - пожимаю плечами.
- Я не склонен лгать, - предок качает головой, протягивает раскрытый медальон с портретом Корнелии мне. – Может быть, ты вспомнишь. «Ты похож на кислоту, которая полюбила синицу...» - так ведь Арман говорил тебе когда-то.
«Которая полюбила синицу...» - слова эхом отдаются в ушах, металлический обруч стягивает виски, в которых немедленно начинают постукивать молоточки.
- Альдо, - рычу я сквозь стиснутые зубы.
- Да именно, так. Кислота и синица. Смертельный яд и маленькая проворная птичка с наивными глазами. И да – ответ на твой вопрос прост: не стоит тревожить мёртвых без дела. Не следовало показывать то, что будет, в номере гостиницы. Даже избранным тобой образом.
- Карр! – словно соглашаясь с Альдо, подаёт голос ворон.
- В наших краях говорят – человек живёт до тех пор, пока жив последний из тех, кто его помнит. Каждый из нас – настоящее кладбище, дом в котором живут духи умерших. Не следует удивляться, если после подобных фокусов сознание тебе подбросит что-нибудь или кого-нибудь, - основатель рода забирает медальон с портретом Корнелии из моих рук. – А теперь – иди отдыхай. Я провожу даму, и посмотрю, что ты собрался делать далее...*** Ничего удивительного в том, что на момент начала нашего похода к резиденции адмирала самым злым и невыспавшимся из нашей компании был я. Впрочем, сейчас собственное моё самочувствие меня не особо волновало – если не справится Астор, и не справлюсь я, то появится прекрасная возможность отоспаться на том свете, причём разом за все дни и годы, когда сна не хватало. Уже в переулке, прежде чем расходиться по местам, предупредил женщину: - Леди, если вы оттуда не выйдете через три-четыре часа, то тогда в гости к адмиралу иду я. На мгновение остановив собравшегося уходить Эльстера, протянул письмо. - Друг мой, это всё, что я могу сделать для вас. Если с Астор и со мной что-то случится, а искомое не будет найдено, прошу Вас, не рискуйте понапрасну, отдайте письмо нанимателю. «Вот и всё». После этого я, осторожно ведя коня в поводу, отправился искать удобную позицию для наблюдения за окнами особняка адмирала, на одно из которых сейчас покушалась госпожа Гунлауг.
|
-
Спасибо за игру!
-
спасибо за игру
|
Итак, трактир искатели приключений решили использовать в качестве своей базы некоторое время и таким образом не расходиться по разным уголкам Мулмастера в разные таверны, трактиры и постоялые дворы. Однако если они хотели сделать из лихо приватизированной ими недвижимости более-менее прибыльное место, то её надлежало перестроить. План строительства придумал и реализовал Кардор. Практичный ум дворфа не мог остановиться только на изменениях внутри трактира "Спившейся Светлячок", поэтому Боевой Топор не обошёл стороной и постройки снаружи. Полуразваленной лачуге, которую бандиты держали за временное хранилища награбленного при погрузке своей повозки, предстояло волшебством рабочих рук превратиться в обширный конюшня-сарай. Ещё один домик, показавшийся дворфу лишним, нужно было снести, чтобы высвободить пространство "внутреннего дворика" трактира. Жителям этого домика, а также владельцам нескольких лачуг в западной стороне трактира, предложили Кардор и Корнелий перестроиться также силами и средствами приключенцев в один большой дом, стоящий вплотную к трактиру и обогревающийся о его камин-очаг. Кроме этого в плане было строительство ворот, заборов, препятствующих заходы на образующуюся территорию трактира из подворотен, калиток и конной перевязи. Самыми главными же вехами перестройки внутри трактира стали: рытьё погреба в бывшей комнатке-уборной, постройка новой уборной и тёплого перехода в конюшня-сарай, разбор островка из стоек на составляющие и перенос стойки к западной стене, там же закладывание камин-очага, заколачивание большинства окон и создание подиума для сцены у восточной стены... Работы предстояло много. Конечно, Кардор её мог выполнить в принципе в одиночку, но времени у дворфа на всё вышло бы чрезвычайно много. Поэтому Боевой Топор составил смету и нанял рабочих строителей и волонтёров из местных. Первым он выдавал заработную плату золотыми, а вторым — едой. Сам же дворф, а порой и Грум, когда отдыхал от процесса создания брони из панциревых щитков анкхегов, следили за процессом стройки. Проходили день за днём, и в итоге спустя дней полторы декады масштабная перестройка была закончена. Обошлась она Кардору в двести тридцать четыре золотых, однако трактир так преобразился, что вполне можно было сказать, что каждый золотой был потрачен не зря. "Спившийся Светлячок" теперь был похож на бабочку, случайно залетевшую в гущу сорняков, чтобы опылить несчастный зачуханный цветок и продолжить свой полёт дальше. Бабочка была не самой красивой, конечно, и крыльями махала она не так ровно, как другие её товарки, однако с прежним светлячком имела мало общего. Остальное время Кардор занимался делами Альянса Лордов, знакомился с людьми, его составляющими в Мулмастере, и выполнял мелкие по сравнению с пройденными дворфом приключениями поручения. По крайней мере его стали узнавать свои, и вскоре он получил второй ранг во фракции. Это означало, что он мог получить теперь в любой момент секретную миссию от Альянса Лордов. А уж выполнение секретной миссии позволит ему как-то серьёзно повлиять на город и получить вдобавок награду от фракции. По крайней мере так предполагалось. Ювар занимался тем же. Почти. Каким-то образом смог выйти на след скрытных агентов фракции Арфистов и, пройдя вступительное испытание, влиться в их ряды. Следопыту на протяжении дней занялся исследованием деятельности одного зора, подозреваемого в издевательствах над своими слугами. В результате Ювар преуспел и заработал некоторую известность во фракции. Кроме того, следопыт в крохи своего свободного времени устраивал ходки в ближайший лес, находившийся в дне пути от Мулмастера. В результате трёх таких охотничьих походов Ювару удалось завалить медведя и двух волков, пристрелить оленя и кабана. Соответственно в трактир приключенцев он принёс целую кучу мяса, три шкуры и рога. Грум, как уже было написано выше, был занят созданием брони из панциревых щитков анкхегов. Материал капризный и редкий, требующий особой обработки дорогостоящими алхимическими реагентами, но при этом крепкий, лёгкий, ярко зелёный и металлом не являющийся. Друиды принципиально не носили металлические доспехи, но Груму его шкуры защиту предоставляли крайне плохую. Вот поэтому он и занялся анкхеговой бронёй. Так как в то же время шла перестройка трактира, Груму со всеми его инструментами и алхимическими реагентами пришлось пару раз перекочевать с места на место, но это ему несильно помешало. На выходе получилась чешуйчатая броня — кожаные куртка, поножи и рукавицы, покрытые перекрывающимися кусочками анкхеговых щитков, похожими на рыбью чешую зелёного цвета. Примерив готовое изделие на себе, друид точно мог сказать, что теперь чувствует себя защищённым. Отдельная большая история случилась с Корнелием. Пока трактир перестраивался, жрец вёл где-нибудь не так уж далеко проповеди, рассказывая как своей пастве, так и всем останавливающимся послушать, об Ильматере и утешении, что он дарует. А в какие-то дни старик работал в Доме Болезней — том самом, в котором приключенцы отбили Равию у Ястребов, — и помогал другим жрецам Ильматера врачевать раны и готовить лекарственные настои против различных болезней для многочисленных пациентов. А там, где обычное лечение не могло сработать, случались молитвами Корнелия чудеса. За это время Корнелий умудрился подцепить болезнь от одного из больных, но милостью Ильматера всё быстро обошлось. Около двадцати человек стали наведываться на проповеди жреца регулярно, внимая каждому его слову. К тому же Корнелий завёл обыкновение раздавать еду нищим на заднем дворе перестраивающегося трактира. Всё это привело к тому, что мало-помалу о нём разошлись слухи, как о добром человеке, помогающим нуждающимся с именем Ильматера на устах. Однако всё безоблачным оставаться не могло. Ни на одну из проповедей не явился Маст. Потом человек, знающий его, сообщил, что бандита постигло наказание от Бычьего Глаза за помощь искателям приключений и что после такого наказания вряд ли бы он остался живым и здоровым. Один раз к Корнелию пришло пятеро бейнитов, взъярённые тем, что жрец пропагандировал свою веру в их городе. Всё кончилось бы потасовкой с неутешительным для доброго старика результатом, но за него вступились остальные искатели приключений и несколько жителей гетто. Бейниты ушли прочь, поджав хвосты и бросаясь угрозами. Однозначно это должно будет возыметь какие-то последствия в будущем. Поэтому, пожалуй, Корнелий очень вовремя решил отправиться в путешествие с зорой Калкин, чтобы не маячить некоторое время на глазах жрецов злого бога. Владения зоры охватывали шесть деревень и одну лесопилку. Смешно, но от Элмвуда приходило столько же дохода, сколько от всех взятых вместе деревень с лесопилкой, потому что Элмвуд располагался на хорошей плодородной почве близ Лунного моря, а остальные деревни — на скалистых, каменистых холмах. Зора весьма торопилась и подолгу в каждой деревне не останавливалась. Три-четыре часа — и дальше в путь. Пока Розалин Калкин беседовала со старейшинами и с управляющими деревни/лесопилки, Корнелий разговаривал с самыми разными людьми, с крестьянами в основном, с кузнецами, с трактирщиками. Деревенские люди больше почитали Чаунти, богиню плодородия, кузнецы отдавали почести Гонду, и все в принципе привечали добрых богов вроде Ильматера, Латандера и Тиморы. В двух деревнях за главных были жрецы Бейна, они даже содержали небольшие алтари своему богу, поэтому там Корнелию пришлось быть осторожным в своих словах об Ильматере. По впечатлениям — жизнь в деревнях оказалось гораздо более доброй и спокойной, чем жизнь в городе. И Розалин Калкин действительно старалась заботиться о своих людях, как Корнелию и показалось при первой их встрече. Вернувшись в Мулмастер, Корнелий продолжил свою работу... Оставшиеся искатели приключений занимались каждый своими делами. Бальтазар вместе с Гоббой и Бальбо продолжил свой наёмничий бизнес, оказывая торговцам и прочим горожанам с пухлыми кошельками услуги телохранителей и мастеров на все руки, в том числе и в особых делах. За пару декад драконорождённому удалось выручить около сорока золотых чистой прибылью. Встал вопрос о расширении бизнеса, и тут Ярджерит решил нанять ещё одного работника. Барда, что и в трактире сможет выступать, и выполнять задания драконорождённого, для которых не подходят прямолинейный могучий Гобба и маленький вороватый Бальбо. Авенир посвятил практически всё своё время изложению на бумаге ещё не записанных им приключений, случившихся с ним и его товарищами. Спасение таверны Хрумега от вандалов, вылившееся в поход по подземным тоннелям под Мулмастером и в битву с анкхегами. Проникновение в тайное святилище Амберли под мостом с названием Последняя Капля, чтобы отыскать Лирин, сестру Дилоры. Сражение с демонами при сопровождении красной волшебницы Тундрази в тэйское посольство. И, наконец, то, что произошло совсем недавно: вызволение выжившей из Дома Болезней, оборона особняка от напавших на него культистов и спасение одурманенной зоры, поиск выжившей и впоследствии уничтожение её, оказавшейся жрицей злого элементального существа, вместе с обнаруженной ячейкой культа огня. Всё было тщательно записано. Кроме этого монах доварил целебное снадобье, которое можно будет использовать в самый критический момент. А Мартильн был занят поисками информации о его пропавшей семье. Было трудно что-то обнаружить спустя столько лет и про простых жителей деревни Сосновый Бор, но воину удалось найти зацепку. Один из мелких зоров Кас Болейн не так давно пристроил у себя клерика Чаунти и его жену. Они имели те же имена, что и парень с девушкой из деревни Мартильна. А ещё... Судя по расследованию Альянса Лордов, проведённому по просьбе воина, Натан, этот клерик Чаунти, мог быть главным подозреваемым в исчезновении всех жителей Соснового Бора.
-
Благодарю за интересную игру и в частности за перестройку трактира. =)
-
Это было круто. Вроде как приключение базовое, а вместе с мастером получилось что-то совершенно свое, и мир ожил. Надеюсь на скорое продолжение!
-
Спасибо за замечательную игру!
-
Спасибо за игру
-
Спасибо за 2 часть игры
|
Двоих осуждённых боярским сыном за разбой поволокли на казнь. Оба упирались, стараясь задержаться на этом свете чуть подольше, но куда им тягаться с силой Тагила да его помощников. Один, что помоложе был, которого Сава дезертиром назвал, бормотал что-то не переставая, слёзы катились из глаз ручьём. Второй же напротив, под самыми ветвями замер и распрямился, с гордо поднятой головой он готовился принять смерть. Когда ему кляп изо рта вынули ,он вдруг произнёс:
- Жалею лишь о том, что вместе с трусом пришлось помирать. А вас, ублюдки, я запомнил и буду ждать вас в аду.
Потом он умер. Дезертир зарыдал как малое дитя, лицо его стало невообразимо грязным от слёз и земли, в которую он то и дело падал, бьясь в истерике. Когда его на место первого поставили, дали возможность высказаться, он умолять стал жалко, призывал в свидетели всех богов, что он теперь жизнь иначе вести будет, хорошим человеком станет, взывал к добрым сердцам своих пленителей, молил о пощади, но ничего ценного в обмен на свою жизнь не предложил. Не в силах больше слушать его мольбы, палачи отправили дезертира следом за его товарищем на тот свет.
С пленной ведьмой разговор строился совсем иначе. Её втроём Хотен, Эландор и Кром обступили, кляп изо рта вынули и дали возможность говорить. Сперва она злобным и в то же время затравленным взглядом смотрела в лица тех, кто её схватил. Друид приметил, что повадки этой Магды всё больше напоминают ему звериные. А когда она заговорила, то и вовсе понял, что не люди её воспитали, а сам лес и его обитатели. Но злоба… эта злоба была вполне человеческой.
- Вы все прокляты! - заявила первым делом Магда, голос у неё был неприятный, высокий, но с режущей слух хрипотцой и какой-то свистящий, на всеобщем языке людей она говорила плохо, путала ударения в словах. - Против бога пошли, за то и поплатитесь. Что? Не знали, что убили божьих людей? Они рогатому богу служат, хозяину леса. Теперь он за вами в ночи явится, не убережёт ничто вас от его стрел, ибо не знает лук его промаха.
Дальше ведьма рассказывала в красках, какие страшные кары обрушит рогатый бог на святотатцев, посмевших прийти в его лес и убить его слуг. Выходило, что она религиозная фанатичка, всерьёз отождествляющая атамана Рогача с богом Эрастилем, хотя не знала ни одного имени, ни другого, неизменно называя первого лишь рогатым богом. Всю свою жизнь Магда прожила в лесу, на западной его стороне, ведьмовское ремесло переняла от матери, такой же отшельницы, никакой грамоте она никогда в жизни не обучалась, но немного разбиралась в практической стороне магии. Остальные её представления об окружающем мире были переплетением детских сказок и совершеннейших заблуждений. Страну на севере она называла Чёрным королевством, которой правит злой король-дракон, мечтающий завоевать священный лес рогатого бога и вырубить его до основания. Разбойники в её представлении - благородные рыцари, противостоящие бесчисленным армиям короля-дракона и служащие самому рогатому богу. Самого бога она видела лишь раз и мельком, верит, что он живёт в деревьях, может появляться и исчезать, когда ему вздумается. Сама Магда не служила Рогачу, она долгое время наблюдала за его людьми, а однажды наткнулась на того полуэльфа Эрвина, в которого влюбилась и стала его женой, как она для себя это понимала. Помогать святотатцам, оскверняющим своим присутствием лес, ведьма не собиралась, а польза от неё, судя по всему, была бы очень кстати, поскольку округу она знала прекрасно, куда лучше, чем бывший конюх Сава.
|
- К алтарям, значит, - подвела итог Алира. - Держимся рядом, не расходимся, пока до святилища не дойдём. Пещера эта коварства полна, множество ходов может увести от главного пути и завести в ловушку, где уже многие нашли своей конец. Телторов первыми не бейте, только если выбора вам не оставят. Ну же, идём. И Алира вошла первой в тёмную пещеру, уходящую глубоко под землю. Волшебный огонёк вскоре замерцал, освещая проход. Изнутри веяло холодом, с каждым шагом становилось всё холоднее, и странно было из жаркого лета вступать в морозную зиму. Хатрана и тут на помощь пришла, сотворив заклинание, которое от холода защищало. Вспомнилось тут ведение в храме, где она так же от пожара тиннирских юнцов спасла. Те же чары это были. Больше часа шёл небольшой отряд по узкому проходу, должно быть глубоко под землёй теперь оказался, а если прикинуть расстояние, то выходило, что и воды озера теперь над ними оказались. Потолок и стены пещеры вскоре стали ледяными, под ногами раздавался морозный треск, мелкие льдинки опадали с потолка и то и дело впивались в незащищённую кожу. От этих неприятных ощущений даже заклинание не защищало. Ни духов, ни живых существ пока не встречалось. Алира всю дорогу молчала, поддерживая концентрацию на заклинаниях. Наконец вышли в просторную прямоугольную пещеру. Форма была столь геометрически правильной, что не возникало никаких сомнений в её рукотворности. При этом работа была проделана колоссальная, неведомые зодчие не просто выровняли стены, они нанесли на них причудливые узоры, увы, под толстым слоем наросшего на них льда с трудом различимые. Впрочем, можно было утверждать, что это не рисунки рашеми. В этой прямоугольно пещере отряду встретились первые духи-телторы: волк и барсук. Выглядели они величественно, почти божественно, из их полупрозрачных тел струился небесный свет, которого хватало для освещения всей пещеры. Хатрана зашептала слова на незнакомом мужчинам языке, молодые же ведьмы узнали язык друидов, основы которого изучает каждая ведьма, даже та, что не станет служить природе. Алира просила у телторов дозволения пройти к алтарям, чтобы восславить трёх богинь. Волк и барсук ответили молчаливым согласием. Осторожно и неспешно, дабы не спровоцировать нечаянно добрых духов, молодые тиннирцы и старшая ведьма направились в левый проход из прямоугольной комнаты. Далее следовал настоящий лабиринт из ходов, ничего рукотворного в нём не было - некоторые проходы буквально сразу же заканчивались тупиком, другие сужались настолько сильно, что протиснуться в них не вышло бы даже у мыши. Но хатрана знала верный путь и безошибочно вела по нему отряд. На этом пути в стенах были сделаны усыпальницы, в которых покоились останки многих тиннирцев и жителей ближайших деревень, многие из которых давно уже стёрлись из карты. Странным образом большая часть останков выглядела очень хорошо сохранившимся, хотя могилам этим были сотни лет. Наверное, холод и магия сыграли в этом свою роль. То и дело на пути встречались телторы, и каждый раз Алира успешно выпрашивала у них безопасного прохода. Пройдя дорогой мёртвых, отряд вошёл в святилище. Это была странная пещера, разделённая на три прохода и залитая голубоватым светом. Свет струился с потолка, который был будто стеклянным. За ним отчетливо видна была вода, в которой то и дело проплывали разные рыбёшки. Сквозь эту толщу воды и льда каким-то удивительным образом в пещеру доходил солнечный свет. В дальнем конце каждого из трёх проходов находился алтарь. Все они были разными и соответствовали сущности трёх богинь. Алтарём Балы был гладкий серый камень, на который проливался волшебный белый свет, символизировавший жизнь. Алтарь Хеллиары был покрыт буйной растительностью, а окружали его две огромные каменные скульптуры пантер. Алтарь Тайны был сделан из металла и украшен самоцветами, за ним располагались камни, на которых горели магические руны. Но на алтари и удивительный потолок у тиннирцев не было времени засматриваться. В самих проходах прямо на их глазах разворачивалось грандиозное сражение. Величественные и грациозные телторы, в основном волки, бились с отвратительными членистоногими тварями, похожими на пауков, но куда больше и уродливей, да и выглядели они так, будто сами были не из плоти, а изо льда. Телторы уступали этим ледяным паукам в количестве и, похоже, терпели поражение. Вот и сейчас, издав ужасный рёв, могучая призрачная пантера растворилась в воздухе после смертельного укуса паука. - Не знаю, что это за твари, но им не место в этом святом месте, - крикнула своим спутникам Алира. - Бейте их, не жалейте. Карта: ссылка
|
|
- Бегу-бегу!... – откликнулся Кром на вопли Тагила. Не то чтобы ему самому хотелось кого-нибудь там рубить-убивать, но и отставать от рослого своего товарища он тоже не собирался. В конце концов, его и самого Природа Матушка ни ростом, ни силушкой не обидела.
- Бежи-и-им!.. – обернувшись на Бешку, прикрикнул он и махнул дубинкой в сторону разбойничьего становища, будто бы маленькой кошке только и не хватало этих вот жестов и воплей, чтобы броситься в яростную атаку на душегубцев.
Впрочем, бедная Бешка и так, похоже, понимала, что не выйдет она из этого дня, не замочив своего куцего хвостика. По всему её взъерошенному сердитому виду было это заметно. Когда же Кром, даже не попытавшись перепрыгнуть речушку, ломанулся вперед, загребая сапожищами воду и гремя пластинками деревянной своей брони, несчастная рысь издала такой душераздирающий вопль, что друид даже сбился с шага, споткнулся и чуть не упал. Однако же, не обернулся… Вот ведь, бессердечный!
Сам же Кром знал, что обернись он сейчас, увидит самою жалостливую во всём мире тварюшку, брошенную жестоким им на берегу самой бурной и кипучей реки… Ну, что-то подобное. И все эти игры в гляделки ему сейчас были совсем некстати. Вот только обернись, и хитрая бестия одним взглядом заставит его вернуться и перенести её через ручей на руках… Ну уж, дудки! Хватит! Позориться только перед друзьями-товарищами.
- Сама! Сама давай, девочка… - бормотал он себе под нос, перебегая под сень ближайшего дерева.
Уже оттуда он, не сдержавшись, всё-таки обернулся и увидел, как из бурлящих вод выбирается на брег что-то очень тощее, мокрое и очень-очень злое. Вот в другой какой миг и не признал бы он в этой жуткой демонической твари маленькую свою сестрицу-рысь. Одни глаза сверкают огнём пламенным из-под намокшей облипшей по тщедушному тельцу шерсти, да клыки торчат из хищной оскаленной пасти, и когти… когти во все стороны. Эх, не сладко вам придётся разбойнички, полетят клочки по округе.
Эх, берегись!..
Поджав губы и потупив взор, друид отвернулся к бандитскому лагерю. А когда Бешка, оставляя за собой влажный след на земле, подбежала к нему, под тоже самое дерево, даже не опустил взгляд на неё, не желая лишний раз нарываться. Впрочем, кошка и сама в этот самый момент не имела никакого желания глядеть в предательские глаза своего братца-друида, если и можно так было назвать его, после всего этого… Она лишь глухо рычала, прижимаясь к земле и вертя тощей жопой, изготавливаясь к прыжку.
|
Выложив Рулле все как на духу, Тарья все же постояла поодаль, вполуха послушала, как Рулла выспрашивает Волка. Права она была, а Волк зря поклеп возвел на ведьм, не бессердечные они. Успокоившись насчет дальнейшей судьбы пленника, девушка поспешила домой - собираться в дорогу.
Отец сам подобрал ей стрелочки - такие ладные, одна к одной; заботливо уложил их в деревянный узорчатый колчан. Матушка, торопясь, кинулась тесто для караваев месить. Сестренка вилась рядом, выпрашивая тарьины ленты и вышитые платочки. Все Тарья раздала, сложила в дорожную суму свои иголки с нитками - для души, чистую одежду, мыло и гребень - чтоб не ходить распустёхой... да села на лавку и задумалась, глядя в спустившийся сумрак за окном. Она всегда боялась, что станет для родных отрезанным ломтем. Слишком долго жила в доме вещих сестер, реже, чем хотелось бы ей, бывала дома, думала, забыли, думала, будут глядеть на нее не как на дочку любимую, а как на ученицу хатран... Да нет, неправа она: она для всех по-прежнему родная. Что-то будет, когда она воротится назад, и воротится ли? А коли воротится - уж не той, что уходила, а другой. Не будет больше прежней Тарьи. Ходит Тарья по горнице; вот к столу подошла, к печке, к дверному косяку. Все ладонью трогает: с отчим домом прощается, словно девушка, что замуж в далекое село идет. Забудь, девушка, ты свое беззаботное детство и волю, хороводы на лесной поляне, смех и забавы.
...Пенье брось на край скамейки,
К окнам – радостные песни,
Шалость брось к печной скамейке,
Лень свою ты выкинь на пол!
Иль отдай подруге детства,
Брось в подол своей подружке,
Пусть несет ее в кустарник,
В рощу пусть ее забросит! (с)
Вот уж глубокая ночь на дворе, все недолгим сном забылись, а Тарья шасть во двор, и бегом - к озеру. Стояла, пока заря не занялась, а потом широко размахнулась и кинула в озеро маленькую янтарную рыбку, подарок своего друга. Ушла рыбка на дно, глубоко, туда, где на холодном дне непробудным сном спит Ялмар, несбывшаяся первая любовь... Там и останется он, рядом с ледяным драконом Тирулага; а Тарья уйдет насовсем к вещим сестрам, даст обеты и навсегда закроет лицо маской.
Так тому и быть.
Едва солнце взошло, Тарья стояла на месте сбора, нетерпеливо оглядываясь по сторонам. Идти так идти. Долгие проводы - лишние слезы.
|
Хотен Блудович выслушал обильные излияния так и не ставшего авторитетом разбойника Савы с неподдельным интересом, неослабным вниманием и искренним участием. А говорил бывший конюх охотно и много. Только успевай слушать, и на ус мотать.
Когда пленник иссяк, лидер землепроходцев потрепал его по плечу, и сказал одобряюще:
- Да, бедолага, побросала тебя судьба. Вижу, не плохой ты человек. Не вор, не душегуб. Погляжу, что можно для тебя сделать. Посиди покамест...
И Хотен отошел в сторонку - дожидаться Тагила, проявляющего неожиданную артистичность. Тут аккурат и рыжий бузотер свою познавательную беседу закончил.
Землепроходцы собрались кружком (не выпуская, правда, пленников из вида), и стали держать совет. Кажется, истории, рассказанные взятыми в оборот ватажниками, в целом расхождений не имели. Хотен Блудович посовещался с соратниками, обмозговал все услышанное, и подвел некоторые итоги:
-Ну-с, милостивые государи, что мы, как говаривают смерды, имеем с гуся? А имеем мы разбойную ватагу числом дюжина без одного - десяток душегубцев и атаманша. Да при том, это еще не все лиходеи - два с половиной десятка татей вместе с пресловутым Рогачом ушли на юг. Кого уж они там грабят, мне неведомо, токмо по княжьему уложению они - наша забота. А посему надо нам и их в уме держать. По всему судя, местоположение главного логовища знает только разбойница Крессла, а значит, придется нам с этой особой потолковать, хотя, насколько могу судить с рассказов наших полонян, особым вежеством обхождения и мягкостью манер она не блещет. Словом, друзья мои, повязать живой нам эту бабёнку необходимо. Остальных - как получится. И вот что я по этому поводу думаю. Выходить следует сейчас, не мешкая - чтобы накрыть голубчиков, пока они этих не хватились. Хорошо бы до рассвета успеть, дабы их спящими обратать. Проводником возьмем Саву - я его знаю, за лошадьми у нас ходил, когда я был дитя. Да и больше он у меняя доверия вызывает, чем этот пожиратель ворон. Ух, ну и рожа, доложу я вам... Что да как делать будем - по дороге утрясём. Всё, седлаемся. Я ещё с Олегом переговорю.
Но первым делом боярин пошел говорить не с Олегом, а вернулся к Саве. Кинжал достал - на полированной стали мелькнуло отражение перепуганных глаз горе-бандита, - и перерезал путы. Сказал, очень серьёзно и доходчиво:
-Слушай меня внимательно, мил-человек. Повезло тебе сегодня несказанно. Счастливый день у тебя, может, лучший за последних несколько лет. Потому как ты остаешься жив. Проведешь нас к лагерю разбойному, всё покажешь. О землях окрестных расскажешь, что знаешь. Будешь молодцом, так избежишь наказания за разбой - сам знаешь какого. А то и к делу тебя пристрою, чтобы не слонялся по чащобе неприкаянный. Ну! Гляди бодрей! Сейчас дам тебе бумаги лист, и писало - начертаешь приблизительно, как в лагере вашем всё обустроено, и расскажешь подробнее. И в дорогу готовься. А, погоди...
Хотен достал из поясного кошеля снятый с атамана амулетик:
-Что это такое, знаешь? Может, знак какой, что свои? Или в этом роде? И вот ещё... Хозяйка тут жаловалась, что ваши с нее колечко сняли. Что знаешь про это?
Когда Хотен Блудович узнал, что хотел, пришло время и с Олегом потолковать. О трофеях, в частности. Про лук главаря душегубов вопрос не встал - на него Волкогон уже битый час облизывался, как голодный пес на суповую кость. Провизия разбойничья тоже в дело пошла. Тагил прихватил десяток стрел - Волкогон ему, на радостях, свой старый проверенный лук отдал, да еще стрелять обещался подучить. Ну а все остальное добро и не глянулось никому, так что молодой боярин, после недолгого спора о ценах, ударил с торговым человеком Леветоном по рукам.
Наконец, пришло время и самым неприятным заняться. Викулом, что так и сидел утянутый по рукам-ногам у бревенчатой стенки. Как ни крути, а дорога ему одна была - на шибеницу. О чем юноша, потерзавшись, и сообщил в пол голоса своему отряду. Тут состоялся долгий и тяжелый разговор с Тихомиром. И про человеколюбие, и про поход на демонов, и про обещание, князем Рестовским данное, было сказано...
Однако, князю обещать легко - брехать не пахать. Только ни стражи, ни конвойных команд его обещание не сотворило, вот беда. А лишних людей, чтобы пленниками заниматься, у землепроходцев в активе не было. Отпускать же одноглазого под честное слово, что он больше не будет, не решился бы даже самый распоследний простак. Да и с собственных слов Викула выходило, что лиходей он матерый, закоренелый. По таким плаха горючими слезами плачет.
В общем, Хотен свое решение принял, и разговор на этом закончил.
Велик был соблазн переложить неприятную ответственность, но Хотен знал: хочешь, люди тебя, как вождя, уважали - будь первым не только щщи хлебать, но и крапиву полоть. Сам пошел, только Волкогона с собой позвал на всякий случай. Думал и Тагила прихватить, но пожалел простоватого хулигана. Все же одно дело в бою супостата положить, другое - казнить. А третье - смерти человека придать после того, как он тебе подноготную свою пропел, как превратился из безликого неприятеля с гадким лицом в личность с именем, жизнью непростой, чаяниями.
А было так - перекинули Хотен с Волкогоном по прежнему связанного Викула через лошадиный круп. Веревочки пеньковой прихватили футов тридцать, да мыла. Случайно юноша заглянул в единственное око обреченного, и аж передернулся - настолько рельефно в зрачке все чувства его проступили. Понимание, крушение надежды, паника, ужас...
Викул задрыгался, мычал что-то из под кляпа. Стенал.
Хотен с Волкогоном, ведя лошадь под уздцы, вышли за ворота острога. Нашли дерево - хороший, ветвистый дуб у дороги. Снарядили петлю, перекинули через толстую корягу, закрепили. Бледного, как смерть, татя в седло усадили. На грудь - дощечку, с единственной процарапанной ножом надписью.
"Разбойник".
На шею - пеньковый галстук.
Хотен встал рядом, и громко, четко проговорил:
-Человек безродный по прозванию Викул! По закону княжества Рестовского, за душегубство и разбой ты приговорен к лишению живота через повешенье. Пусть Боги смилостивятся над тобой!
Викул ёрзал в седле, таращил глаза, ревел, силясь выплюнуть кляп. Волкогон ударил лошадь по крупу.
Рывок, хруст.
Лошадь, пробежав метров двадцать, остановилась - пощипывает травку. Обмякшее тело покачивается в петле.
Где-то поодаль хрипло гаркнул ворон - пришло его время полакомиться Викулом. Кончено.
-
Красиво написано
-
Где-то поодаль хрипло гаркнул ворон - пришло его время полакомиться Викулом.
-
Да ну, барин, тебе бы книжки писать...
|
|
|
- Это да, обмыть надо, - весело согласился Джереми, - Заодно и верну долг свой, за ту люстру... Чур, в соревнованиях по стрельбе я не участвую!
Под дружный хохот сослуживцев, маг меча вместе со всеми зашел в таверну, где и занял столик поближе к стойке. Заказав две пинты эля, человек дождался их, после чего и начал свой рассказ, попутно прикладываясь к кружке:
- Значит, идем мы за мальчиком по следам, и тут бац! Граница Корвила. Ну, мы посовещались и решили, что псы корвильские нам, бравым солдатам, не помеха, так что перешли ее и идем дальше. И тут на нас выходит ка... Гхм... Стадо кабанов. Волки, значит, кабаненка задрали, вот те и были сильно злые. Бросились на нас, ну а мы и рады, что ужин сам к нам идет. Встречаем их клинками наголо и режем как... Свиней. Ну да. И тут откуда не возьмись выпрыгивает дюжина солдат Корвила!
Джереми заметил, что эль кончился, и заказал еще. Когда же его кружка была снова полна, продолжил:
- Ну стоим мы, а против нас две дюжины корвильцев! И каждый что твоя гора, с двумя клинками наголо! Стоят и зловеще усмехаются. Псы их с цепей срываются и воют зловеще. Говорят мол, арестованы вы! И тут командир наш каааааак подпрыгнет, да ударит рукой-молотом по земле! Все как затрясется, а в сторону корвильцев трещина поползла. Ну, тут мы ряды сомкнули, и на них! Пять минут сечи, и тут корвильский главный встает на колени, пощадите, мол, богатыри, и пропускает нас. Спускаемся мы, значит, в пещеру...
Тут человек снова отвлекся на опустевшую кружку
-...А там зомби на зомби сидит и зомби зомби погоняет! Прорываемся с боем до конца, сжигая все, что не мы, снимаем мальчика с алтаря Оркуса, убиваем культистов - я напоследок щелчком по носу проявление Оркуса обратно в Бездну загнал - и на выход! Оркус в гневе попытался пещеру затопить, но мы пафосно выплыли на поднявшейся волне! Тьфу ты, опять эль кончился. Почему кружки такие маленькие?
- Выходим обратно из пещеры, а там корвильцы два полка подтянули. Ну, мы клинки наголо и давай прорубаться! Час рубили-рубили, два рубили-рубили, и наконец к границе вышли. Разворачиваемся и напоследок в атаку на оставшийся полк идем. Ну, после еще двух часов рубки, оставшиеся сдаются. Тут мы и пошли обратно в деревню, да.
Джереми тупо посмотрел на пустую кружку, заказал еще, выпил одним махом
- Ну я это, -слегка смущенно произнес маг меча, - Преувеличил малость, конечно. Ик! Почему кружка опять пустая? Сколько я вообще выпил? А, ладно! Так вот, приходим мы в деревню, а над нею кружит дракон...
|
|
|
|
|
|
"Серьёзно?"
Кармен опешила и просто смотрела на уходящего офицера, не веря. Вроде бы этого и добивалась, а теперь какое-то недоверие зашевелилось, ведь этот пограничник так хотел их спровадить... Она оглянулась на остальных и, оправившись от неожиданности, пошла за корвильцем. Впрочем, полностью она так и не поверила.
На привале Кармен, в основном сидела и смотрела на Лорензо, не скрывая любопытства. Ручища эта, "шприц" странный... И свет.
-Так вы тоже.. маг?
Наверное, впервые она заговорила с чиновником. До этого она в глубине души тихо-тихо его проклинала, потому что она хотела обратно в Келген, а не прогуливаться пешком по горам и лесам.
Но, кроме любопытства, она не скрывала и сомнений. Очень уж странная.. магия. Хотя чего уж там, сам Лорензо был далеко не обычным человеком. И как он только эту штуковину умудряется поднимать? А ведь он ей и дерётся ещё...
После недолгого разговора, небольшой помощи и непродолжительного отдыха они снова отправились в путь. Шли, шли, шли... Внутри начало закипать. Да что они вообще делали кроме того, что гуляли? Всё куда-то топали, и топали, и топали, только Кармен и ещё кто-то лагерь обустраивать помогали, пока не припёрся старикан со своими проблемами, ну птицу погоняли, кабана зарубили.
-Чёрт..
Поток плохих мыслей прервался одной другой мыслью:
-Кабан.. Столько мяса хорошего оставили лежать, пропадёт ве...
Кармен вдруг остановилась. К ней пришло осознание. Осознание того, какими ублюдками были корвильцы. О да.
-Твари..
Прошипела она, бросив, - нет, метнув, как копьё, будто собиралась убить одними глазами, - полный лютой ненависти взгляд в сторону оставшихся где-то там солдат.
-Ха-ха.. Пересечение границы, браконьерство, шпионаж. Да этой скотине плевать на нас было, пока мы того кабана не завалили! Понимаете, в чём дело? Мы им не нужны были, а всю эту чушь офицер начал нести, потому что ему и его дружкам захотелось пожрать за наш счёт! Они только и ждали, пока мы закончим. А почему, вы думаете, он нас пропустил? Из жалости к ребёнку? Да этой скотине и на него плевать, он просто увёл нас от нашего же мяса! А солдатам, небось, приказал кабанчиком заняться... Тварь.
Начала Кармен раздражённо, продолжив идти и не замолкая до того самого момента, пока они не дошли до той самой ямы. Накипело. И, как назло, у неё всю дорогу урчало в животе. Она захотела есть.
-Мне не нравится шум оттуда.
Уже кое-как успокоившаяся Кармен показала пальцем на левый ход, ничего не сказав по поводу того, куда мог побежать малец. Он мог пойти куда угодно, это же ребёнок. Она даже думать не хотела, потому что попросту не видела смысла в построении глупых догадок. Будто это поможет им выбрать правильный путь.
|
|
Огастус оказался в подземных этажах Цитадели отнюдь не впервые, но всё равно немного ежился и кутался поплотнее в плащ, проходя по длинным гулким коридорам, с некоторым удовлетворением отмечая, что эти толстые холодные стены, тёмные углы, тени играющие в тусклом свете, лязг тюремных ключей и зловещие скрипы поддерживают ту самую мрачную атмосферу, какая и должна быть в темнице. Постояльцы и визитёры казённого заведения должны каждую минуту чувствовать на себе давление этого места, всю его тяжесть, нерушимость и мощь, его холод и безразличие.
- А что, где же наш мастер Тровд?... – поинтересовался фон Бака у заместителя начальника тюрьмы, пока они вместе спускались по лестнице. Говорил он негромко, но его слова усилились, отражаясь эхом от каменных стен и, смешавшись с отзвуком от шагов Джека, слышались теперь так, будто еще с десяток голосов говорили одновременно со следователем. -…Работает всё, небось? Не щадит ни себя, ни клиентов? Горячая пора для вашего брата...
Остановившись перед камерой, Бака какое-то время молча разглядывал сидящего в ней человека, ничем вроде бы непримечательного. Полагаясь на кличку, Огастус ожидал увидеть тут какого-нибудь типа лысого как коленка… Бандиты и иже с ними частенько упражнялись таким образом в остроумии, давая друг дружке прозвания от обратного. Самые крупные и массивные личности прозывались у них Малышами и Крохами, а всякие прокажённые сифилитики всегда именовались Красавчиками и Милашками… Ну, в данном случае всё выходило проще, товарищ очевидно получил своё имя за эту жуткую шерсть, что покрывала всё его тощее тело.
Улыбнувшись и коротко кивнув Джеку, фон Бака приблизился к решётке и облокотился об неё левым плечом. Сложив пальцы в воровском приветственном жесте, он гулко постучал о стальные пруты. Скосив глаза, с прищуром посмотрел на бандита.
- Ну что, милый мой человек, ты ждал меня, и вот он я пришёл… - сообщил он Кучерявому хорошую новость, улыбаясь как кот -…Я не дознаватель, не смотри так. В их работу вмешиваться не собираюсь. У меня своя служба. В общем, я тебе расскажу, ты послушай, а там уже сам решай…
- Я человек княжича Магдура, зовут меня Бака. И я, дорогой мой, последний твой друг в этом мире. Ну, или уж если не друг, то по крайней мере интересы у нас кое-какие общие есть… Это уж точно. И общие друзья. Мне интересно всё, что связанно со стариной Чёрным Лисом, его логовом, вещами, которые он собирал и складировал, люди, с которыми он встречался, и так далее, и тому подобное… Сечёшь, так?!..
- Ты уже дал нам имя некоего Мориса…. Но дело в том, что этого мало. Княжич желает больше информации. Поэтому тебе стоит дать нам еще что-нибудь, честное слово. Слушай, что я хочу сказать… - Огастус плотнее придвинулся к прутьям, понизил голос -… По службе я много общаюсь с вашим братом, иногда приятно, иногда нет – не суть. Мне почему-то кажется, что ты честный вор, Кучерявый, и хочу, чтоб тут всё тоже вышло по-честному. Всё это дело, в которое ты изволил вляпаться, оно очень дурно пахнет. Смердит, я бы даже сказал. Арсенал, золото, гномские взрывающиеся игрушки и пьющие кровь артефакты… Это, знаешь, всё какой-то бунтовщиной попахивает. Зачем вам всё это оружие было, ммм?!...
- В общем, там… - следователь многозначительно указал пальцем в небо -… Заволновались. Дело взято под особый контроль. И с этого момента для тебя всё начинается заново. Дальше ты пойдёшь или как бунтовщик, со всеми вытекающими, пытки, четвертование и тому подобные вещи. Или же можешь пойти по воровской… И тогда всё будет попроще, сам знаешь. Давить на тебя не хочу, но советую дать мне хоть что-нибудь, чтобы я мог уцепиться, и о чём доложить княжичу. А я тогда за тебя словечко замолвлю, мне не сложно…
|
|
-
Однако если вы думаете, что в армии служат лишь тупые салдофоны, то вы ошибаетесь.
-
Вынос мозга XD
-
Кажется вы сейчас мастеру договор между странами состряпаете.
|
|
-
Красиво ты их отбрил
-
Хитрый ход!
|
- И-и-и-и-и, - проскрипела-пропищала Эрика, разом скисая. Ну что за несправедливость! То угощают, то вдруг уже нельзя! В чем разница-то между той корзинкой, что протянули Вилли и всеми остальными стоявшими вокруг корзинками?! С самым расстроенным видом Лучик повиновалась. А что поделать, тут уже не удрать - прямо на глазах шерифа! Гертруда-то наверняка знала об этом, иначе не ругала бы так долго, а сразу за ухо хватала, и уже потом отчитывала: не будь тут рыжего кота, Эрика бы еще в начале фразы чухнула на другой конец улицы. Нес-пра-вед-ли-вость!
Буркнув что-то крайне несогласное, Эрика с несчастной миной ухватилась за тряпку и веник и поплелась в кухню. На мгновение обернувшись - а вдруг Гертруда смилостивится и передумает? - волчица увидела лишь довольного зайца, показывающего ей язык. У-у-у-ух-х, Сэмми, ух погоди! - проворчала мысленно, глядя на Сэма с самым угрожающим видом. - Я-то тебе устрою праздник!...
Ох, скорее бы Фенрир пришел! Он бы отвлек шерифа, освободил ее, как прекрасную принцессу... ах-ха-ха, принцессу! Эрифа фыркнула, довольная своей шуткой. Ни один взрослый даже в страшном сне не увидел бы ее принцессой. Это так скучно - сидеть целыми днями в замке, расчесывать шерстку, мочить себя настойками из цветов! Эрика бы померла в первый же час. То ли дело свобода, носиться по полям, наслаждаться скоростью, пылью, взбиваемой лапами, компанией серого товарища... Прикрыв мечтательно глаза, Эрика доплелась до кухни и вошла в царство жара и ароматов. Запнувшись на пороге, волчица закрыла глаза и с наслаждением повела носом, приоткрыв пасть и пытаясь уловить все-все-все. Жареные грибочки, тушеные коренья, сладкий медовый эль - приоткрытая бочка прямо у входа, мука с тонким запахом дома... мука. На полу. Желание бросить все и сбежать прямо сейчас через окошко пришлось подавить: шериф видел и слышал все, и если задание Гертруды не выполнить - ее и впрямь принесут домой за шкирку. А мать-то какую трепку задаст!... Так что делать придется в любом случае. А вот сделать ли поскорее и наконец заняться более важными делами? Заниматься уборкой было сродни расчесыванию шерстки перед принцессовским зеркалом: стра-а-ашно скучно. Просто невероятно, смертельно скучно! Кто вообще придумал эту уборку? Подождали бы просто, ветер да лапы разнести ее по улице, и не пришлось бы ее ценное время тратить... Волчица вперилась недовольным взглядом в рассыпанную муку. Это, между прочим, труд ее семьи! И пирожки в награду... она и дома может пирожков слопать, маменька такие вкусные делает с молодым горошком - лапы по локоть можно отхватить случайно! Бурча себе под нос, Лучик принялась за уборку.
|
|
|
|
- Сию минуту! - Гертруда разрывалась на части от желания послушать про чужие края и от своих обязанностей хозяйки. Сегодня ей приходилось крутиться так, будто она была котенком, ловящим собственный хвост. Пир! Пир горой! Светлый и темный эль, душистый сидр от урожая прошлого лета, и всякие морсы и квасы так и лились рекой; пироги громоздились горами, дымились ароматные похлебки с щучьей икрой, с грибами и кореньями, с речной рыбой и ячменем. И на кухне все дымилось, булькало, шкворчало - варилось, тушилось, жарилось. Сама Гертруда, Кристофер (он все же умудрялся подремать на кресле в уголку, вот старый лодырь), Бетти и Лиза уже забегались, а то ли еще будет завтра? Летний Фестиваль, праздник летнего изобилия, вот радость-то, вот веселье! Надо помощников найти, иначе не справиться. Хоть бы Тим помог, а то с утра опять небось в монастырской библиотеке штаны просиживает либо за отцом Авелем бегает, всякими глупыми вопросами от дел отвлекает. Нет бы каким полезным делом занялся, или матери бы помог. Эх...
А грушевый квас нынче пользуется спросом, большой кувшин уже на исходе.
- Лиза! Лиза! Сбегай за мистером Берроузом, попроси его быстренько сходить в погреб, пусть еще кувшин грушевого притащит, тебе одной не унести! - Дав задание проворной жизнерадостной хомячке, она подхватила полупустой кувшин и понесла его к столам.
- Подставляй кружку, Эрика! Ай молодец, сидела тихо-тихо, почти и не вертелась! Вот тебе за это пирожок. Знаешь с чем? с жареными лягушачьими лапками! Вкуснятина! - Гертруда знала, чего стоило рыженькой непоседе подавлять свой бурный темперамент и заставлять себя не вскакивать, не прыгать и не нарезать круги по залу, снося кружки и миски с едой.
- А что Фенрира до сих пор нет? Я ему тоже пирожков с лягушатинкой оставила, - тихо сказала она волчице. Эти всегда парочкой ходят, отмечала про себя Гертруда, и удовлетворенно думала про себя: какая пара ладная подрастает! И когда-то на свадьбе гулять будем? С возрастом в ней все чаще пробуждалась сваха...
Мастер Альберт - честный и порядочный выдр, но какой же путешественник не прихвастнет чуток, когда честная компания уши развесила? А Сэмми, гляди, все за чистую монету принимает. Невдомек ему, что, запад или восток, а свой дом лучше всего... Ну ничего, вырастет мальчонка - поймет. Гертруда по-матерински потрепала мягкой лапкой зайчика по ушкам и сунула ему пару орехов в меду.
- Вот и квас! - Гертруда подошла к столу, за которым восседал моряк и его честная компания. - Если кому не хватит, не беда. Хозяин сейчас из погреба еще принесет, холодненького! А то еще ягодный квас есть, малина со смородиной, не хуже! Или, может, сидру? И улитки только что поспели - улитки, тушеные в виноградных листьях! Ммм! Это что-то особенное! Пальчики оближешь! А потом - печеные яблоки с медом! И пирог ореховый - скоро остынет. Это, я вам скажу, мистер Альберт, не оранжевые фрукты со звездочками внутри, это самые что ни на есть честерширские лакомства, лучшие на свете! И далеко же Вы забрались от наших-то мест, как я погляжу, раз хорошее имя Альберт тамошние белки словно наизнанку выворотили, не узнаешь! - Гертруда хихикнула, пробуя на слух незнакомо звучащее слово. - Бертуччо! Это значит, Альберт по-ихнему будет Бертуччо! Смех, да и только! Да Вы бы, мистер Альберт, привезли бы с собой какую диковинку из чужих краев-то, ребятишек порадовать; хоть бы фруктов этих оранжевых, или еще что... Да, а что у них там к столу подают? А праздники у них бывают?
Домоседку Гертруду этими байками не заморочить. Она знает, где лучше всего - дома на мягкой лежанке у печки.
|
|
|
Ну, тут даже и сам простодушный Яндар догадался, что что-то не так. Но виду не подал вовсе. Частенько попадая во всяческие переделки, в основном из-за собственных шалостей и проказ, он имел привычку валять дурака до последнего, тем более, что ему это было несложно, а увернуться таким образом от наказания и избежать возможных поучительных тумаков удавалось если уж и не каждый раз, то почти…
Словно бы, не замечая общей напряжённости и не обращая внимания на действия своих товарищей по дажемме, Яндар вышел чуть вперед, расплылся в лукавой улыбке, вытаращил глаза на сидящего на заборе гостя.
- А мы и сами не скучали! Нет-нет! Ох, поверь ты мне, Айвен Весёлый, вовсе нескучно-скучно нам было… - скрипуче заголосил дурак, заглушая шепчущихся за его спиной рашеми, разведя в стороны длинные свои руки он чуть покачивался влево-вправо, как деревце на ветру -… Аахаха! Битва! Битва была весёлая, страшная! Орки! Гоблины! Да люди лихие… Веришь, нет, мне?! А ты верь, Айве-е-ен!..
Разразившись искренним звонким смехом, Яндар завалился на левый бок, толкнулся руками о землю, и вдруг покатился колесом по утоптанной твёрдой земле.
- Лес-лес горит за нашими спинами! О-ох, горит!... – слова потоком сыпались из тиннирского чудака, будь он хоть вверх головой, а хоть вниз -… Чары древние! Хатрана чужая! Орки! Люди лихие! Враги старые!...
Подкатившись колесом к самому большому столу, за которым прилегла отдохнуть вся ложа берсерков, Яндар воспользовался тем, что прогнать его прочь в данный момент никто был не в силах, запрыгнул прямо на лавку и молниеносным движением схватил со стола надгрызенную кем-то из могучих воителей кость. Взмахнув ею как топором иль дубиной, он продолжил вещать.
- И мы! Мы! С топорами, мечами, ножами и луками! Мы-мы! Защитники Рашемена! Мы бьём-режем-колем-лупцуем! Прочь враги! Нет им пощады! Стреляет Хельга! Бьют Йонсены! Колдует Тарья! Колотит Уве! И смеётся Яндар! А Улку?! Уклу припас чары хитрые, тайные! Шепчет Улку, плетёт слова паутиной тонкой…
Отбросив кость, Яндар спрыгнул с лавки и мягким движением руки обвёл стол, как бы призывая своих зрителей еще раз присмотреться к храпящему воинству.
- Глядь-глядь, а уж спят все!... – подытожил дурак, скривив рожу в гримасе таинственной -…Веришь, нет, мне, гость ясноликий?!...
Будь это какая-то обычная ситуация, где Яндару нужно было бы просто заболтать кого-нибудь из деревенских, заморочить голову, отбрехаться от справедливой кары, то сейчас был бы как раз самый подходящий момент, чтобы дать дёру, утечь, раствориться в густой листве, ну и тому подобное… Но тут нет, тут всё по-другому было, да и бежать-то особенно некуда. Вот ведь он весь Тиннир тут и есть. Куда ж бежать?!..
А потому Яндар просто плюхнулся обратно на скамью, потеснив берсерков немного. Раскинул руки свои загребущие, локти на край стола положив, и как ни в чём не бывало подхватил с ближайшей миски длинный охотничий ножик. Сперва один, а потом и второй, почти такой же. Подражая весёлому гостю, оскалился хищно и завертел оба клинка в руках.
|
Вычурное убранство помещений, приторный аромат духов, подчеркнуто-элегантный стиль в одежде случайно встреченных посетителей - все здесь вопило о нечеловеческой роскоши, такой чуждой Корнелию. Она претила ему, но жрец не собирался, размахивая священным оружием, выжигать эту язву на теле Мулмастера. Ступи он на эту неровную дорожку, и спалить пришлось бы большую часть города. Но еще раньше старика схватили бы стражники или Ястребы, признали бы сумасшедшим и кинули бы в одиночную камеру.
"Плащ Путешественника" - совсем не подходящее название для этого заведения, в чем только что смог убедиться Корнелий на примере доброжелательных охранников. Зайди сюда усталый путник, в грязной одежде и с катомками поклажи - его быстро перенаправят в другой район, и хорошо еще, если пинком не придадут ускорения. Какой уж там плащ путешественнику, которым бы он смог укрыться и согреться. Уместно было бы другие названия: "Бокал зоры", "Изысканный купаж" или "Изящный...". Да и просто "Изящный" вполне подошло бы. Но никак не "Плащ Путешественника". Впрочем, Корнелию хватило ума держать свои мысли при себе.
Высокая худая женщина с бледным лицом, назвавшаяся зорой Розалин Калкин, не только производила приятное впечатление, но и внушала не однозначное отношение. С одной стороны искреннее участие этой дворянки в судьбе выжившей женщины многое говорило о дворянке, с другой же стороны - произошедшее в деревне могло стать результатом какой-то запрещенной деятельности или тайными ритуалами злым богам. Ведь откуда еще может явиться разрушительная сила такой мощи? Наметанный глаз старика сразу заметил болезненные зоны, а опытный ум - поставил диагноз: и в первом, и во втором случае зора Розалин Калкин остро нуждалась в помощи жреца Ильматера.
Однако, Корнелий не спешил встревать в разговор, предоставляя, по всей видимости, своим будущим напарникам право первыми задать интересующие их вопросы. Это позволяло старику понять с кем придется иметь дело. Кто-то успел выстроить предположения. Некоторые из них казались чистейшей воды безумием.
— Нет, нет, прошу вас. Не нужно никаких тоннелей под Домом Болезней. А если там провалится грунт? Многие прихожане могут не выдержать такого и умереть. Им нужен покой, в первую очередь, а не ночное вооруженное нападение. Она же там не одна... Ох, простите, я не представился. Корнелий, жрец Ильматера, к вашим услугам.
Старик опустил булаву на пол, оперся на нее и едва заметно наклонил голову в знак приветствия. Лет десять назад он согнулся бы пополам, но сейчас опасность обострения недавно с трудом залеченного радикулита не давала такой возможности.
— Отрадно слышать ваши слова, досточтимая зора Розалин. Должен сказать, что они напомнили мне слова моего учителя и наставника Ландера. Ваше желание помочь выжившей женщине очень... похвально, и вы, несомненно, всецело можете рассчитывать на помощь не только слуг Ильматера в этом деле, но и самого Плачущего Бога, коль скоро уделите минутку для простой просьбы к нему.
Жрец сделал небольшую паузу, давая возможность зоре и всем присутствующим возможность проникнуться моментом, а затем продолжил:
— Если этим домом заведуют клирики Ильматера, то у меня не будет никаких проблем попасть туда. Более того, я думаю мог бы взять с собой Авенира и эту очаровательную, но, к сожалению, не представившуюся монахиню, в качестве юных помощников. А затем... Мы можем одеть выжившую женщину в одежды монахини и вдвоем с Авениром вывести её. В случае чего я скажу что юная послушница слишком устала и ей стало плохо. А затем наша монахиня покинет Дом одна через другой выход, если он есть, через окно или открыто. Хотя, если пропажа уже обнаружится, то последний вариант, все таки, кажется мне слишком опасным.
Старик помолчал, пытаясь припомнить хоть что-то о Доме Болезней у Южнодорожной Крепости, но не преуспел. Он совершенно ничего не знал о нем.
— И все таки, досточтимая зора Розалин, не будете ли вы столь добры, чтобы выделить нам крытую повозку. В конюшне нужно будет обязательно сделать лежанку из соломы для пострадавшей. Я настаиваю, что такой способ перемещения для нее будет наиболее безопасным. К тому же ей можно будет оказывать помощь в дороге. Да и мы быстрее доберемся до места на транспорте, раз времени мало. Разумеется, повозку нужно будет поставить недалеко от Дома, но не на виду.
|
|
|
|
Праздник длился и длился, ясный день обещал незаметно перетечь в долгую светлую ночь. Вот загорелся костер в честь ласковой Хеллиары, полетели в огонь подарки вместе со словами хвалы и просьбы. Тарья мерно шагала в хороводе вокруг костра, взявшись за руки со своими товарками - молодыми ведьмами-ученицами; вместе с ними пела-выпевала:
Леса добрая хозяйка
В платье лиственно-зеленом,
Хеллиара с ясным взором,
С золотистою косою,
Выйди из еловой чащи,
Обернись приветным ликом
К добрым людям Рашемена!
Расстели в лесу поляны
Перед нашими стадами,
От коровок и овечек
Отгони волков голодных,
Россыпь ягод по опушкам
Разбросай рукою щедрой,
Выведи лесного зверя
На охотника лесного…
На праздник она пришла со смутною душою, хотя и не годится так приходить на веселый пир в честь ясноокой Хеллиары, не след богиню гневить своей печалью. Да не поросла еще быльем ее тоска по потерянному другу. Раньше-то Тарья веселая и задорная была, бывало, первой бежала в хоровод, песню заводила. А теперь бродила среди людей как чужая, все молчком, дичилась. Да ведьме и не пристало с девушками на полянах в игры играть, петь и плясать; степенно надо держать себя, учила Старшая. Но потом молодость все ж взяла свое - и накрытые столы посреди деревни, и песни, и состязания мужчин своих и пришлых развеселили Тарье душу. Стояла она вместе с девушками, глядела на потешные бои, в ладоши хлопала, веселыми припевками парней подбадривала и подзадоривала, чтобы показали горцам, каковы славные мужи Тиннира! Чтоб не задавались перед тиннирцами чужие, хоть и славные они воины, ничего не скажешь... Сердитые взгляды Руллы Тарью только потешали и слегка раздражали. Напрасно она косится на них, глядит как волк на козу. Отважные и крепкие они люди, пришли союза искать, дружбу честным браком скрепить. Приветить их надо как гостей дорогих, а не воротиться как от чумных. Вот Беор, разве он не славный герой? Еще какой славный! Сколько месяцев удерживал Рашемар с малою силой против целого войска, щитом загородил равнины от степняков. И воины его загляденье - один Айвен как хорош, вон как у девушек глаза блестят... Не была бы ведьмой, сама бы ему улыбалась... Что ж с того, что ведьм не чтят так, как тиннирцы? Невелика беда. В каждой стороне свой обычай. Лишь бы богов чтили и с людьми по правде поступали, по чести.
Баженке-то какое счастье вышло... Тарье опять взгрустнулось. С Баженой она в ладах была, вот к свадьбе ей платок вышила. Только дарить или нет - сомневалась. Не будет ли то злой дар? Не передаст ли Тарья Бажене свою печаль с тем платком? Перед праздником Тарья обряд провела с тем платком - над водой и огнем держала, просила воду унести ее печаль-тоску, просила огонь очистить подарочек, чтоб не к худу был, а к добру. С тем и подарила, и счастья от души пожелала старостиной дочке. Пусть другим будет счастье, коли не ей...
...Рулла выцепила острым взором девушку из яркой девичьей ватаги, кивнула: сюда, мол, иди. Подошла Тарья, выслушала: в час пополудни быть у ней. Вздохнула тайком Тарья: вот и кончилось для нее веселье. Какое-то задание придумает ей Старшая на оставшееся время? Но перечить не могла, пришла. Глядь, а там и Яндар, крутится, как уголек в воде, не знает, куда себя девать; и Уве... там же. Вот так новости! Никак, не зря старая ведьма горцев так глазами ела...
- Ну как, молодцы, в чужие земли собираемся? - то ли в шутку, то ли серьезно спросила Тарья.
-
)
-
Ну, это просто круто...
-
Не грусти, ясна девица, готовь четыре посоха железных на стереть =))
-
Что ж, бывало, слышал речи,
Слышал, как слагались песни,
Но твоя, что прозвучала,
Возвышается над всеми.
-
Прекрасный пост, шикарная песня, отличный персонаж, очень атмосферный.
|
Шум ревущего пожара сдобрили воплями и рычанием: Земмлер и Профессор сцепились, как два старых кота-ветерана в битве за переулок, вертясь и кувыркаясь, пытались заколоть друг друга. В какой-то момент маньяк изловчился и нанес страшный удар сбоку, в ухо. И лежал бы здесь обугленный скелет экспедитора до скончания времен, но его вновь спасла татуировка-артефакт. Рука со стиснутым стилетом отлетела в сторону, как от батута, и Курт навалился на противника, всадив кинжал по самую рукоять чуть повыше ключицы. Провернул, выдернул, вмазал кулаком в худую рожу, и погрузил кинжал еще раз. Профессор захрипел, выпустил стилет и развалился на полу, если не умирая, то явно не имея сил для дальнейшей схватки. Даже на банальные предсмертные оскорбления их не хватило. Пора заканчивать...
Земмлер заткнул не самым чистым платком раны маньяка, связал его ремнем и, ползя по полу прочь от дыма и огня, тащил его за собой, как остмонтский бурлак. Едкий дым нещадно щипал глаза, заставлял легкие выворачиваться наизнанку и размышлять о том, что "никогда больше...". Сколько Альфред так прополз, и сколько это времени заняло, он так и не понял. Мозг под действием стимуляторов и недостатка воздуха сошел с ума, ввергнув экспедитора в подобие мучительно-медлительного кошмара наяву. В неопределенный момент времени Курт заметил чьи-то руки, лицо, замотанное тряпкой, ощущение небывалой легкости и стремительный полет в бесконечное ничто.
***
В горле катастрофически пересохло. Язык превратился в жесткую, колючую подметку, царапавшую нёбо. Где бы он ни был, здесь было достаточно прохладно, и он почему-то совсем не чувствовал своих ног. Волна памяти о недавних (?) событиях и возможных последствиях разбудила экспедитора лучше любого кофе. Он попробовал пошевелится, но ничего не получилось. Даже шевельнуть пальцем - и то с большим трудом. Курт был абсолютно нагой; какая-то белая простыня, служившая одеялом, прикрывала всё тело по самую грудь.
Откуда-то со стороны нарисовалась знакомая бледная, почти белая, да еще и лысая до блеска, харя. На носу покоились круглые черные очки Профессора. Только это был, конечно, не маньяк. Профессор покоился на соседнем столе, мертвенно-бледный и с биркой на большем пальце уцелевшей ноги.
- Я тебе поставил свой особый "коктейль", - сообщил Тальгорн, уходя из поля зрения. - В терапевтических дозах, разумеется. Когда Клаус вытащил тебя из того гадюшника и телепортировал сюда, я осмотрел твои ноги. Многочисленные ожоги, вплоть до третьей степени в районе стоп, омертвение тканей, попадание грязи и нечистот...всё это, как ты понимаешь, было приговором к ампутации обеих конечностей. Мне пришлось выбирать между ногами и твоей жизнью, - негромко поведал Фредерик. В абсолютной тишине зала, его голос звучал, словно набат. - Я даже подумал приготовить тебе пистолет, на тот случай, если тебя не устроит перспектива пожизненной инвалидности и крошечная пенсия городского стражника. Но потом я решил, что тебе всё это придется не по душе, так что я всё-таки выбрал ноги, - рожа Мастера Мертвых появилась вновь, теперь уже улыбаясь.
- Короче, я накачал тебя всем, чем только можно, и использовал препараты такого происхождения, что тебе лучше не знать, из чего они делаются. Если я всё правильно рассчитал, блокада всё еще действует, и ноги ты должен не чувствовать. Клаус подключил некоторые свои связи, так что я смог использовать запрещенные магические техники, не опасаясь, что Надзор поймает меня за жопу, - Тальгорн сдернул белую простыню, чтобы экспедитор смог посмотреть на свои конечности. Они были покрыты какими-то марлевыми лоскутами.
- Ну, не такие волосатые, как у тебя были, наверное. Придется подождать какое-то время, прежде чем волосяной покров взойдет. Фактически, мне пришлось сделать тебе новые ноги. По-моему неплохо вышло, как ты считаешь?..На вот, - он прислонил к губам Земмлера чашку с водой.
|
Все было решено, награды выданы, битвы закончены, дальше пошли абстрактные вопросы о жизни, но с королем много не поболтаешь, неуютно тут, хоть и банкет. Кое-как отпросившись из замка друзья, я думаю, сейчас наших героев можно так называть, отправились в знакомую таверну обмывать воскрешение Пропа, да и чудесное окончание приключения. Кто-то временами подымал тост в честь Кавиота, зарубившего прилично бандитов, кто-то трогал женщин за разные места, кто-то травил байки о походе, наблюдая, как развешивают уши местные жители - в общем нормальная душевная посиделка получилась.
На следующий день изрядно помятые герои распрощались друг с другом, свернули плащи стражи в рюкзаки и отправились каждый своей дорогой, лишь Карнак остался притворять в жизнь свою мечту, и стоит отметить, хозяйственник он оказался отличный, правда, дети в новообретенном доме не всегда слушались, тяжелая свободная жизнь оставила на беспризорниках отпечаток. Чего-то Карнаку не хватало для воспитания... Появившаяся в скором времени жена знатного дворфа Карнака Камнелома все исправила, и она совершенно не была той, кто сидит в пещере с бородой и не высовывается, крепкая женщина наводила шороху на весь город, но это уже другая история.
Гном Фосси любил деньги, и теперь они у него были в избытке, основавшись недалеко от Нашкеля, он создал банду профессиональных наемников, благо деньги были, связи с властями имелись, а имя его было известно на все королевство. Зачем махать оружием самому, когда можно нанять других. Ходили слухи, будто он пару раз наведывался в один лесок до какой-то колдуньи, но, говорят, ушел не солоно хлебавши. Любовь к деньгам и роскоши быстро извела все запасы, и едва выживший после стычки со своими Фосси подался куда-то на запад, нюх на деньги его редко подводил.
Проп смог поселить свой клан в Облачных Пиках, туннели ширились с каждым днем, различное опасное зверье отходило подальше, а вскоре было обнаружено месторождение железа. Учитывая тот факт, что до Пиков от столицы было ближе Пышнобородые начали довольно быстро богатеть. Казна пыталась было поднять ставку для укрепившегося клана, да не тут-то было - слишком много связей стало у Пропа, да и топор все время был наточен... Ну его, пусть живут, - решили казначеи.
Тайл оправился странствовать дальше, появлялся то в одном лесу, то в другом, простой люд поговаривал, что герой одичал, с ведьмами якшается, да в пнях живет. Народ, он наговорит, не отмоешься. На самом деле Квайр выполнял испытания, чтобы служить высшему друиду, а затем как знать... У друидов все просто, нужно лишь победить.
Каспер Грин вернулся в свой лес с приданными ему опытными лесничими и даже одним клириком высокого ранга из Пылающей перчатки. Вместе они провели разделительные полосы в лесу и локализовали проказу, а затем и уничтожили. Конечно, это произошло не в один день, а за месяцы кропотливого труда, но дело было сделано. Вроде бы и молодцы были эти люди, но народ поговаривает, что им еще кто-то могущественный помогал лес править, будто бы стройная женщина с зелеными светящимися глазами мелькала на опушках, одетая в шкуры и бренчащая черепами... Как бы то ни было, избушка одной известной ведьмы теперь пустовала, а уж где она обретается, только богам известно.
Лет через десять от этих событий король Бьернский превращает королевство в Империю, захватывает сопредельные государства и начинает нехорошо относиться к народу. Что за клещ его укусил, кому-то предстоит выяснить, вот только многие бы ему, заразе спасенному, посоветовали бы вспомнить, как несколько бравых парней всю дурь из злодеев вышибают...
-
Вот и сказочке конец :-)
-
Спасибо за игру. Почти полтора года - это заслуживает уважения.
-
Спасибо! Это была хорошая, интересная игра! Мы ответственно тупили, но таки добрались до финала и это радует :)
-
Эх, вот и конец. Спасибо за терпение, за то, что не заморозил игру, когда мы начали тормозить и за науку. И да, отличный финальный пост.
-
Спасибо за дошедшую до финала игру!
PS: гном, зараза, 30000 золотых просрал....)))
|
|
|
|
|
Сил не было. Их не хватало даже на то, что бы встать и порадоваться о том, что остался жив. Керлас уже успел проститься с жизнью, и теперь он был просто в шоке. Мыслей практически не было, а те что были медленно и лениво плавали в практически пустой голове. Бард устал, устал так, как не уставал даже в бою. Ожидание смерти оказалось для него слишком тяжёлой ношей, да, он привык к её дыханию за спиной, но... До этого он всегда мог что-то сделать, мог ответить, мог на худой конец забрать врага с собой. Только что он был лишён такой возможности, он мог только ждать, ждать суда над собой о той, кому сам некогда вручил такое право.
На мгновение бард мысленно вернулся в то время. Вот он израненный, брошенный товарищами бежит по лесу, оставляя за собой кровавый след. Силы медленно покидают его, а секач уже неподалёку и бард слышит треск ветвей, там где он пробивает себе путь. Наконец Керлас не выдержал и грохнулся на землю, привалившись спиной к дереву. Он решил умереть,он смирился со смертью. Да, пожалуй тогда он чувствовал себя как сейчас. встав перед Нилеей. И как и сейчас, тогда смерть обошла его стороной, только мазнув взглядом напоследок. И спасение пришло в виде зелёной фигуры, что на миг перекрыла свет, встав перед Керласом, защищая его от разъярённого секача. Тейнас спас его от смерти, но не стал останавливаться на этом. Он взял Керласа с собой и медленно по кускам собрал разум и душу парня. И тот захотел отблагодарить спасителя. Вот только друид и слышать ничего об этом не хотел и тогда Керлас сделал наиболее разумную на его взгляд вещь. Он встал на путь Нилеи. таким образом он хотел отблагодарить Тейнаса и остаться с ним подольше, но тот узнав об этом, вскоре покинул парня, скачав напоследок, что тот совершил ошибку. Путь Нилеи, путь природы не для того, чья душа тянется к битвам, в чьих мелодиях звучат военные горны.
И сейчас он лишен благословения Нилеи, лишён её сил. Вот только так ли это плохо?
- Она думала, что прокляла меня, но на самом деле лишь освободила от оков. - тихонько прошептал себе под нос бард, а затем не выдержав истерически расхохотался. Да, наверное валяясь на земля и хохоча он представлял не самое лучшее зрелище, но напряжение требовало хоть какого-то выхода.
|
-
Очень вовремя
-
Нравится мне Грум=)
|
|
Квест: Ненависть подобная когтистому ветруВ этом квесте было три значимых основных момента: разговор с Беначчи, разрушение глифа и бой на верхушке городской стены. ▷ Разговор с Беначчи: • Сдвиг 1Все пошли единым отрядом к девушке. Всё провернул тёмный эльф Аарон. Он взломал с помощью набора отмычек дверь в домик Беначчи, а затем запугал девушку так, что она всё выдала сразу вплоть до того, что она с братьями мстит Невлону за смерть её сестры, правда не посвящая в подробности этого. С этим партия заработала исключительный успех, позволяющий поспеть к башне пораньше, а в битве гиппогриф не должен был появиться. Но я всё равно его добавил, потому что вы были сильны. Беначчи была оставлена в домике, но ей сказали валить из города, если она хочет остаться после передряги в живых. • Сдвиг 2Партия разделилась. Половина пошла искать Ларха по свежим следам, другая половина — говорить с Беначчи. Те, кто пошёл искать Ларха и тех, кто его уволок, обошли половину соседнего квартала, поговорили со стражниками в посте стражи и практически не нашли улик. Кроме одной — какого-то письма под фонарном столбом с запиской на неизвестном языке (ну, ещё у них была маловажная улика, что они ищут в верном направлении). Расшифровать его не смогли, поэтому вернулись обратно во владения Сэй к домику Беначчи. Потом, в начале следующего квеста, письмо удалось расшифровать за 1 золотой. Написанное в нём (на воровском жаргоне по всей видимости — вора в партии не было) гласило:
Не приближайтесь этой ночью к башне у алтаря Талоса. Будет шумиха, которая никому из нас не нужна. Ищите добычу в других местах. Собратья, никто не хочет быть пойманным.
То есть, если бы выпали нормально кубы, они бы могли пойти сразу туда, куда нужно было. Те, которые остались говорить с Беначчи, жрец и воин с наклонностями преступника (по бекграунду). Воин обманом заставил Беначчи открыть дверь, а затем обманом узнал некоторые сведения о том, куда унесли Ларха (заработав тем самым средний успех в партии). После этого он взял, достал из широких штанин длинный меч и одним ударом оглушил девушку, чтобы чуть позже опросить поподробнее и не без пыток. Затем принялся её связывать и общупывать на предмет спрятанных в платье вещей. Жрецу это не понравилось, и он воспрепятствовал воину. На этом моменте заходит остальная часть партии (у меня очень пострадала некорректная синхронизация во времени). В итоге со всей вознёй и промедлением второй сдвиг хоть и получил больше информации даже, чем первый, заработал себе "бедный успех", при котором вместо 4 врагов-стражников на верхушке городской стены партия находит 5 врагов-стражников. Беначчи была сдана Саулу на хранение. • Мастерская заметка При разговоре с Беначчи самым эффективным средством было запугивание. Сложность всего DC5! ▷ Разрушение глифа: • Сдвиг 1Опять всё проделал тёмный эльф, прокинув бросок арканы достаточно большой и заставив глиф разрушиться вместе с люком (люк пострадал частично). Так легко и просто путь наверх был открыт. • Сдвиг 2Тут дело было решено голой силой. Следопыт и воин поднялись по лестнице. Пока следопыт помогал воину держаться, тот достал ломик и начал им бить-бить-бить по люку с глифом, пока не взломал его за полминуты. • Мастерская заметка Увы, никто не упал с лестницы. А было бы весело=) ▷ Бой на верхушке башни: • Сдвиг 1Силу первого сдвига я недооценил. Надо было добавить, как советовали на случай сильных партий, второго гиппогрифа, однако я не добавил, памятуя о том, что партия действовала без 6 члена в группе — без варлока старухи Зоры. Победа была одержана просто. Когда были побеждены стражники и появились птицы, партия сбилась в один угол и легко побила новых врагов. Единственное — один раз успел полежать тёмный эльф, дважды — полуэльф-бард (по нему урон выходил большой постоянно) и один раз — воришка. • Сдвиг 2Тут пошло несколько сложнее. Все распределились по полю боя, а не держались ровным строем. Жрец некоторое время пытался проникнуть сквозь вихрь, окружавший человека в мантии и Ларха, но его постоянно отбрасывало. Монах постоянно выкидывал единички на атаках и попал по своим противникам всего пару раз. Пришлось туго всем, особенно когда появилась вторая волна врагов. Спасительным оказался следопыт с двумя короткими мечами (и дворф с файтинг-стилем защитника). Как истинный дамагер, он выбрасывал постоянно криты и просто большие значения на кубиках атаки и урона, убивая зачастую то одного, то двоих противников сразу. Повалялись на земле в итоге воин и монах, насколько я помню. Ничего — одолели и все остались в живых. ▷ Итоги: • Во втором сдвиге каждый член партии получил на 5 очков опыта больше за дополнительного врага-стражника. Основной опыт пришёл с битвы — за каждого стражника и кровавого ястреба давалось по 25 единиц опыта, за гиппогрифа — 200. Суммируя этот опыт и разделив его на пять, получаем, сколько получил опыта один член партии. Спасение Ларха оценивалось в 25 единиц опыта каждому. • В первом сдвиге остался в живых один брат Беначчи, во втором — двое. • Оба сдвига не смогли найти и убить человека в мантии после его исчезновения во второй стадии боя, хотя возможность была — увы, никто не прокинул достаточно восприятие в конце боя. А ведь он как Винни-Пух летал на воздушном шарике посреди тёмных облаков ночью... Я не шучу. • Больше всего информации о произошедшем получил второй сдвиг. Отряд первого сдвига не особо интересовался подоплёкой квеста, сдав единственного оставшегося в живых (проспавшего из-за заклинания весь бой) брата Беначчи властям и уйдя из башни. Отряд второго сдвига ещё после битвы задержался, допрашивая оставшихся в живых братьев Беначчи обо всём, лишь затем сдав их властям. • Второй сдвиг пошёл сразу спать. Первый сдвиг — бухать в таверну и лишь потом спать. • Отряд второго сдвига, благодаря тому, что он узнал, решил отгородить Беначчи от казни и убедил Плаща не трогать девушку. Ей придётся жить с тем, что трое её братьев погибли на верхушке башни, а двоих — казнили, и отказаться от дальнейшей мести Невлону де Жуну. Возможно продолжит работать швеёй у Астрид Сэй. Отряд первого сдвига решил не выгораживать Беначчи. Девушку арестовали, и после суда её казнят.
-
Спасибо за статистику, было очень интересно узнать, чем и насколько успешно другой сдвиг у себя там занимался :)
-
Спасибо, интересно было почитать.
-
Классно было! Я истинный демагер:)))
-
Очень интересно.
-
давно хотел посмотреть, как там дела у коллег :)
-
А вот это интересно.
|
Полгода... Казалось бы, ничтожный срок для истории страны. Даже для жизни человеческой невеликий срок. Начнись эта история на полгода раньше или полгода позже, все могло обернуться совсем по-другому. И те шестеро, кто искали немецких диверсантов, наверняка бы оставили свой след в истории. Но март 1917 года оказался тем самым распутьем, тем самым перекрестком, на котором судьба России сделала резкий вираж - от Империи в пропасть гражданской войны. Последующие события своим кровавым безумием затмили краткий миг Временного правительства, и редко кто вспоминал месяцы, предшествующие безумному лихолетью.
И те, кто не смотря на тяготы переустройства страны, честно и до самого конца выполнял свою работу, остались в тени истории: где-то между Великой и Гражданской войнами. О них забыли, но сами они - помнили. Помнили свое первое задание на контрразведку так отчетливо, словно оно завершилось вчера.
Таврин Дмитрий Максимович... Надежный, честный, прекраснейшей души человек, он, не жалея себя и сил своих, проводил все время в Архангельском торговом порту, мало-помалу завоевывая если не дружбу, то, по крайней мере, уважение местных чиновников и работников. Будучи поначалу лицом чуждым, он сумел доказать свою правильность и принципиальность, свое глубокое чувство совести и справедливости. Те, кто добровольно стали помогать ему, работали не за страх, а за совесть - все подспудно чувствовали, как подло и низко будет подвести такого Человека.
Александр Николаевич Ганурский и Василий Корнеевич Карпицкий... Из чиновника МВД и офицера кавалерии получился безупречный тандем. Острый ум, напористость и изобретательность позволили им не только провернуть мистификацию с документами, но и проверить действия норвежца и американца, да и уговорить местных чиновников и военных замучить двух подозрительных персон проверками, держа их в постоянном напряжении, заставляя рано или поздно ошибиться. Этим двоим действительно удалось на какое-то время всколыхнуть тихое болото местечковой бюрократии и чинопочитания для оказания содействия контрразведке, и результат превзошел все самые смелые ожидания.
Молоствов Вадим Владимирович... Революционно настроенный прапорщик не только умудрился отличиться на ниве контрразведки, но и стать весьма активным участником политической жизни города: на стороне партии эсеров, само собой. Став достаточно быстро одним из партийных активистов при армейских частях, он не забыл и о своей основной задаче. Перлюстрация писем иностранцев, инициированная им, хоть и была донельзя незаконна, зато весьма и весьма помогла в контрразведовательной деятельности, облегчив, после расшифровки текстов, доказательную базу против замаскированного немецкого агента.
Анна Безфамильная... Очаровательная и бойкая девушка смогла в поразительно короткий срок втереться в доверие к американцу, и вскоре городские кумушки уже судачили о том, куда мир катится: "Мало того, что анператора свергли, так еще и какая-то кокотка, ничуть не стесняясь, ходит под ручку с мериканцем, да еще и (срам-то какой!) прилюдно с ним цалуицца!""
Худшие подозрения девушки действительно оправдались: лже-американец действительно общался с ней на исключительно чистом английском, да еще, считая, что его любовница спит, беседовал с подчиненными на немецком языке. Итак, неприятель был ясен: оставалось только поймать его с поличным.
Идея Карпицкого и Ганурского пришлась впору: конечно, диверсант не мог пропустить такой лакомый куш. А стараниями Таврина весь порт втихую судачил о том, что скоро тайно прибудет важнейший и опаснейший груз. Кроме того, Дмитрий Максимович сумел договориться с главами местных рабочих артелей и с людьми Богданова о том, что они всячески постараются не препятствовать наружнему наблюдению немецко-финской группы, при этом активно изображая нерасторопную и неумелую бдительность. Анна же, проявив чудеса изворотливости, смогла подслушать переговоры "инженера" со своими подручными, и узнала точный день и час диверсионной операции.
...Все прошло как по маслу: неудачливые подрывники были взяты на месте с поличным, и вскоре уже давали показания. Беда была лишь в том, что новой власти они были уже не нужны. Немца экстрадировали в Аргентину - согласно представленному паспорту, финнов же отправили на строительство Муржелдора. Сами же контрразведчики, которых ныне возглавлял эсер прапорщик Жидков, больше заинтересованный политикой, чем службой, были вынуждены потуже затянуть пояса: и без того невеликое жалование стало просто смехотворным. Работы не было - в поитических пертурбациях страны всем было наплевать на действия вражеских, нейтральных и союзных секретных агентов.
Приближался восемнадцатый год, ставший для архангелогородцев и наших героев переломным. Но это уже - совершенно другая история...
-
И тебе спасибо. Без сомнения, один из лучших модулей, в которых я имел честь участвовать, не в обиду другим мастерам.
Через годик как-нибудь, да пересечемся :)
-
И безграничная благодарность за труды праведные.
-
Огромное спасибо за точку в конце (здесь, конечно, больше многоточие, но все равно). Нет ничего хуже, чем зависший во времени и пространстве персонаж... Они ж все оттуда иногда стучатся в мозг и требуют продолжения своих историй!))
-
Хорошая была игра. Жаль, что так быстро закончилась.
|
Здесь было неуютно. Даже слишком. Шум, смех, веселье. Шорох одежд, двусмысленные взгляды, движения с дюжиной подтекстов. Где привычные моему родному северу холодность, спокойствие, размеренность? Впрочем – обманчивые, там под этой маской скрывается жестокость, холодная и черная, как вьюжная ночь. Я скольжу меж гостями, раздумывая, какими же эпитетами, метафорами, гиперболами и сравнениями наградить пришедших на бал. Слушаю, смотрю, запоминаю, пытаясь вытащить из всего этого скопления максимум пользы… … и уйдя в себя, наступаю на что-то. Отскакиваю. Цепочка медальона на мгновение обжигает шею. «Что – то» оказалось шлейфом платья. Шлейфом темно-бежевого платья, в привычном мне стиле, отнюдь не местном, чья обладательница, не очень высокая хрупкая шатенка, принимала из рук слуги бокал с красным вином. - Прошу прощения, - говорю я, уже мысленно представляя, разгорающийся скандал и его возможные последствия. Женщина оборачивается. Лицо приятное, с довольно мягкими чертами. Темные глаза. Волосы, собранные на затылке. Роза на груди, несколько браслетов на тонких запястьях рук, да на нитке жемчуга на шее – серебряный медальон, простое украшение, точно такое же, как моя безделушка. Только несколько секунд спустя понимаю, кого вижу пред собой. Я гляжу на неё, застыв на месте. Смотрю в глаза, чувствуя, как капля ледяного пота скользит от затылка по шее к воротнику. - Non, non, non. Non!* – губы упорно твердят одно единственное слово, в слепой надежде, что оно заставит образ исказиться, растаять, исчезнуть. Леди взирает на меня спокойно, словно бы вопрошая что-то, но без единой тени улыбки, а мне никак не удаётся отцепиться от её глаз, отвести, отбросить взор в сторону. Смотреть в глаза чужой женщине – значит, заявлять о правах на неё. Из памяти всплывают чудовищно яркие синие, желтые, оранжевые бумажные фонари в местном саду на входе, с горящими внутри огнями - виски взрываются болью, а я чувствую подступающую дурноту. Зажмуриться, тряхнуть головой. Распахнуть больные, воспалённые глаза. Владелицы бежевого платья нет. И, скорее всего, судя по реакции окружающих (а вернее, по её отсутствию), видел её только ты. «Надеюсь, не кричал…» - мысль бьется в голове. Продолжить путь. Но всё же, на что же всё это похоже? Ты почти придумал, только вот тебя сбили… И ищи, ищи, куда можно пристроить фейерверк. ______________________________________ * - Нет, нет, нет. Нет!
|
Надвигалась зима.
Её ледяное дыхание сквозило во всём – в надрывном вое неугомонного ветра, в безмятежном танце снежинок, в блеклости солнца, которое иногда показывалась через редкие прорехи в сплошном полотне стальных облаков.
То, о чём говорили люди, всё же свершилось. С запада стальной лавиной пришёл Артодан – и не смогли остановить чёрные когорты ни воды могучей реки, ни доблесть отважных солдат, ни могущество прославленных чародеев. Империя, приобретя очередную провинцию, перемолола три прекрасных державы. Оставляя за собой горы трупов и вписывая в историю имена новых героев.
Ричард вошёл в историю как последний король Теравии, проигравший независимость своей страны в неравной борьбе. Никого не волновало, что большинство правителей до него было куда глупее и гораздо бездарней. Не волновало, что король пропал за несколько дней до решающей битвы и был обнаружен лишь после. Венценосный монарх закончил свой жизненный путь в редоранских предместьях, шуткой судьбы заброшенный в совершенно другую схватку спонтанной телепортацией.
Но всё было кончено. Канула в Лету чума, беспощадно опустошавшая города и посёлки. Бежала в свои болота со всех ног разрозненная Орда, в очередной раз потерпевшая поражения от организованных и с ног до головы закованных в латы аэдверских кавалеристов. Захватившие власть имперцы – на самом деле такие же люди, только вставшие под чёрные знамена.
О них можно было на некоторое время забыть. Ведь был враг гораздо страшнее. Свирепее. Беспощаднее.
Враг, приближение которого пропустили короли Альянса, слишком озабоченные собственными проблемами. Враг, о котором не задумывались даже обычные люди, на головы которых обрушивались проблемы одна за другой.
Надвигалась зима. Зима суровая. Наступившая рано и обещавшая затянуться надолго.
Разгар недавней чумы пришёлся как раз на сезон жатвы. В отсутствии рабочих рук в деревнях, в условиях всеобщей мобилизации перед лицом внешней угрозы, богатые урожаи гнили на обширных полях. Амбары простаивали, так и не заполнившись даже наполовину.
Грядут снежные бури, грядут холода. Голод, страшнее которого людям видеть не приходилось. Простые люди будут замерзать в своих хижинах, а лорды и короли – в своих роскошных каменных замках. Безмятежно кружатся в прекрасном вальсе белоснежные вестники – хлопья первого снега. Слишком поздно метаться, слишком поздно что-то менять.
Убитые горем потерь проигравшие, опьянённые лёгкой победой имперцы – ещё не думают, ещё не могут понять. Ещё не могут представить, сколько найдут, когда сойдёт первый снег, окоченевших и в условиях холода до ужаса хорошо сохранившихся трупов. Не знают, как изменится настроение чёрных солдат, некоторым из которых волею судьбы доведётся остаться на зиму в новой провинции.
Покажутся мелочью недавние распри. Обесценятся на некоторое время деньги и власть.
Значение по-прежнему будет иметь лишь еда. Грабежи, мародёрство, лишённые всякой осмысленности новые смерти… Всё это будет потом. Когда, спустя несколько недель, придёт осознание.
Пока же – пируют. Празднуют одержанную победу. И радуются последним лучам осеннего солнца, что прорываются изредка сквозь серую пелену снежных туч. Ещё не зная, что радоваться в следующий раз многим из них придётся очень нескоро.
-
Ээх... Классный модуль.
-
Это истинный шедевр. С огромным удовольствием следил за игрой.
-
Прекрасный модуль. Прекрасный мастер. Аве!
-
Огромное спасибо за игру. Как хороший фильм посмотрел.
|
|
Один день. Всего лишь сутки в её распоряжении находилась эта сила. Магия, в таинства которой её не посвятили. Не поведали всех тонкостей обращения с ней. Не дали столь необходимых знаний, азов, знакомство с которыми, безусловно, происходит у каждого ученика Гильдии на первых этапах обучения.
Всего один день. Эви ещё многого не знала о собственном даре. Чародейка полагалась исключительно на интуицию и ощущения. И, пожалуй, всё явственнее понимала, насколько легко ей даётся подобный метод изучения. Жившая в ней энергия больше не вскипала смертельным и затягивающим водоворотом, текла спокойно и размеренно, не вселяя страха в свою же обладательницу.
Эви всё ещё опасалась таящегося в ней могущества, но, казалось, магия утихла навсегда. И теперь беспрекословно подчиняется, словно верный зверь, уснувший у её ног. И так же, как он, впитывая чувства хозяйки. Казалось, именно эмоции служили для её силы выходом… Страх смерти в Эредине, позволивший переместиться. Желание заглушить боль. Проснувшийся минутами ранее поток. И теперь… Ноющая тоска внутри и чувство вины за то, что оставила близкого человека.
И знакомые черты внезапно выплыли из глубин памяти, соткались узором во тьме прикрытых век, являя лицо её брата. Слишком яркая картинка. Живой взгляд светлых глаз, растрёпанные тёмные волосы. Эви вздрогнула. Сразу почувствовала, что возникший перед ней силуэт вовсе не плод воображения. На секунду ей почудилось, что она слышит его голос. И наблюдает во взгляде укор…
Забилось сердце чаще. Девушка вскочила с места. Сорвалось с языка единственное слово. Его имя.
Эви не стала задерживаться больше. Вывела лошадь на протоптанную дорогу, взобралась в седло и тронула животное, направив в ту сторону, куда указывала ей сила. Ниточка, за которую чародейка охотно зацепилась, следуя в неизвестном направлении.
Только сейчас девушка задумалась о том, куда ведёт её выстланный магией путь. Большую часть жизни проведя в движении, почти никогда не задерживаясь подолгу на одном и том же месте, Эви научилась определять по многим признакам собственное местоположение. Стороны света. Время суток. И сейчас ей не составило труда сориентироваться и понять, что пульсирующий луч энергии ведёт её на запад.
Что-то внутри кольнуло. Смесь различных эмоций, но в основном – страх. Она старательно избегала любых проявлений войны. Сбежала от неё всего несколько часов назад. И теперь добровольно следует в сторону, откуда началось наступление. В тот же момент она прекрасно понимала, что, если её семья именно там, в Артодане или возле его границ… они могут находится в опасности. Не воины, не маги. Простые циркачи…
Причина, почему близкие оказались в этот период времени именно там, казалась ей сейчас несущественной. Единственное, что имело какую-то значимость, - помощь, в которой, возможно, они нуждались.
…Становилось пасмурно. Небо над головой потускнело, налилось застывшим металлом. Силуэт солнца практически полностью скрылся за серой мглой.
Эви ждала, когда почувствует на коже первые обжигающие капли, почти не сомневаясь, что в скором времени хлынет ледяной ливень. Поёжилась, представляя себе дорогу в последующих условиях… Пропитавшаяся влагой одежда, размытые дороги и плохая видимость были, несомненно, худшим вариантом развития событий.
Погода в точности отражала её собственное настроение. Казалось, тучи сгущались не только над головой, но и в её душе. Не было желанного покоя. Пустота заполнялась самыми мрачными предчувствиями, ощущениями, совершенно отличными от предвкушения скорой встречи и радости успешных поисков.
Навеянные недавно образы оживали в голове непроизвольно. Эви не могла выкинуть из головы эпизод, свидетельницей которого стала некоторое время назад.
Кровь на руках. Боль, отражённая в тусклых глазах архимагистра. Заволакивающий взгляд туман. Близость смерти ощущается так явственно…
Убийство. Столь хладнокровное и кровавое. Столь долгожданное.
Жестоко с его стороны – позволить ей наблюдать столь жуткую картину. Напомнить вновь о том, какое значение в действительности имеет прошлое. И как долго он к этому шёл. Сколько зла совершил ради одного мгновения сладкой мести... Что он чувствует теперь? Удовлетворение и радость от содеянного? Или понял, в конце концов, что прошлое никогда не вернётся?..
Слух уловил отдалённую мелодию, наигранную струнами скрипки. Отражение гнетущего воспоминания.
Что-то обжигает внутри. Рождается первая искорка чувств. Эви ощущает болезненный укол в сердце. Укол смятения и сомнений. Ещё недавно уверенная в том, что связь возникла исключительно по воле Архарона, Эви силилась найти в буре его эмоций какие-либо доказательства. Желание оттолкнуть? Пренебрежение и обида?.. Хоть что-то. Что позволило бы выкинуть его из головы, полностью сосредоточиться на своей цели.
Не находила. Не могла понять. Не могла заставить себя не думать об этом.
Чародейка мысленно перенеслась за полог шатра. Воскрешая в памяти предшествующий осаде вечер.
Обвинение, брошенное в его сторону. Она помнила его так отчётливо, словно событие произошло всего мгновение назад. Отрицание и искренность. Недоверие таяло так же стремительно, как и суеверный страх перед образом монарха. В голове крутились детали неминуемого разговора. Открывшихся тайн. Эви помнила. Все оттенки своих эмоций, пережитых ещё совсем недавно. Помнила свой вопрос, так и не высказанный вслух. Она не решилась его задать. Не знала до сих пор. Почему всё произошло именно так. Почему он позволил ей увидеть самое сокровенное…
Невольно мысли вновь вернулись к Ройсу и его смерти. Может… ей бы удалось? Остановить Архарона в последний момент. Если бы она не ушла. Если бы стояла рядом, наблюдая падение архимагистра. Ещё некоторое время назад в подобное она отказывалась верить.
От затеплившейся искры надежды веяло теплом. Воображая, что она могла бы повлиять на исход, становилось чуточку легче. И одновременно тяжелей.
Теперь это в прошлом. Он сделал свой выбор, так же, как и она.
…Дорога уводила всё дальше. Расстояние до цели сокращалось, но, полностью поглощённая собственными мыслями, Эви не обращала на это внимания. Не замечала течения времени, отмеряющего проведённый в дороге промежуток. Казалось, всё застыло в тишине, и даже окружающий пейзаж казался до абсурдности однообразным и неизменным.
Развилка появилась перед глазами неожиданно. Эви натянула поводья, остановив лошадь и вглядываясь вдаль, куда уводили дороги. Девушка почти сразу определила, что одна из них ведёт к столице, в то время как вторая – непосредственно к границам государств. В голове тут же родились определённые ассоциации, воображение нарисовало картины событий. Фантазия вела её вперёд. Влево – опустошённая войной местность, пограбленные обозы, следы копыт на дороге. Вероятно, когда-нибудь она настигнет кочующих вдоль тракта всадников. Поплатится за безрассудное путешествие в одиночестве.
Вправо – лесистая местность, поросшая березняком. Скрывшим от взора возвышающийся вдали город. Полыхающий пожарами Эредин. В своём воображении она слышала приказы, выкрикиваемые командирами войск. Видела, с какой уверенностью солдаты Артодана вступают во дворец, занимают резиденцию короля, вывешивают флаги победителей… Различала знакомый силуэт среди сотен подвижных фигур. На секунду ей показалось, что он смотрит прямо на неё. Видит сквозь разделяющее их пространство.
Ощущение на грани физического присутствия. Заставившее замереть, пропустить удар сердца. Пробежавшие по спине мурашки щекотали кожу, достигли шеи, сводя лопатки. Его голос слышался совсем рядом. Словно не было никакого расстояния вовсе. На мгновение Эви даже поверила. Повернула голову, в надежде увидеть. Но окружающая местность была столь же пустынна, как и несколько секунд назад.
Услышала отголосок его мыслей. Перед внутренним взором возник образ мужчины среди берёзовой рощи.
Унять дрожь в теле было практически невозможно.
Она не успела ничего спросить. Жадно впитывая крупицы информации, расширенными от изумления глазами смотрела куда-то вдаль, поднеся к губам тыльную сторону ладони. Связь оборвалась столь же стремительно, как и возникла.
Эви не могла поверить. Ей не хотелось верить в то, что это правда. Она уже смирилась, какое-то время назад убеждала себя, что ей стоит обо всём забыть и отпустить. Размышляя о сделанных выборах, заставляла думать, что так всё и должно было закончиться. Что их пути совершенно различны…
Он вернулся. Зачем он вернулся? Зачем снова всё усложнил?..
Эви чувствовала, как к горлу подкатывает сухой ком, щиплет от слёз глаза. Ландшафт округи расплывался словно в тумане.
Снова. Это происходит вновь. Почему ей всегда не всё равно? Почему стоит кому-то, хоть сколько-нибудь для неё важному, позвать её, и она готова мчаться во весь опор? Спасать, протягивая руку помощи. Порой, вытягивая из самых скверных ситуаций. Семья. Джек. И теперь он…
Буря эмоций захлёстывает. Заставляет нервно тянуть поводья, отчего кобыла гарцует на месте.
Наверное, впервые Эви подумала о себе. Ощутила обиду. Она не должна. Не должна становиться частью чьей-то истории, вплетать в неё своё сопереживание – как уже известно, имеющее столь пагубное для окружающих влияние. Не должна вновь выбирать…
Всё должно было быть не так. Всё должно было завершиться в шатре. Стать всего лишь воспоминанием. Ведь она уже смирилась. Согласилась с собственным решением…
Лошадь мотнула головой, ощущая во рту режущий металл мундштука, и тронулась с места резко, взвивая облако дорожной пыли.
***
Янтарный свет заливал собой небольшое помещение. Окутывал пространство притягательным уютом, ни с чем не сравнимой атмосферой уединения. Она лежала рядом, держа его за руку и глядя в потолок. Свет свечи очерчивал её профиль, золотил разбросанные по подушке волосы. Тепло. В этой комнате, продуваемой сквозняками из щелей в подгнивших досках, всегда становилось теплей и уютней. Когда эта девочка приходила и ложилась рядом. Улыбалась, как сейчас. Рассказывала.
Он не мог видеть то же, что и она. Не способен был преодолеть за день то же расстояние. Познать все те вещи, о которых она с такой горячностью и энтузиазмом ему повествовала. Он слушал. Впитывал её истории и всё запоминал. Составлял обо всём личное представление и фантазировал.
- …Он был просто глупым мальчишкой. Нисколечко не жалею, что убежала. Томми, ты слушаешь?
Она повернула голову, вопросительно глядя на него. Он вздрогнул, только сейчас поймав себя на мысли, что действительно прослушал какую-то часть. Думал о своём.
Глупый мальчишка. Очередной глупый мальчишка. Когда-нибудь она повзрослеет и найдёт какого-нибудь самого глупого. Уйдёт и не вернётся.
Улыбнулся сестре. Печально и тоскливо.
- Извини, я… я слушаю.
***
Лошадь мотнула головой, чувствуя металл на языке. Спешившаяся всадница вела её под уздцы.
Сожаление? Сочувствие? Желание помочь?..
Чувства, что неизменно были частью её личности. Позволяли разуму отступить перед велением милосердной души. Она давно забыла, каково это – руководствоваться какими-то иными принципами. Казалось, с самого детства подобные эмоции прочно вплелись в её внутренний мир. Сделали хрупкой и одновременно твёрдой – способной на многие вещи ради тех, кто ей действительно дорог. Эви редко думала о себе. Чувство жгучей обиды – на несправедливость ли, определённого человека – было для неё непривычно.
Ей нужно было время. Чтобы разобраться в себе. Чтобы найти причину. Сожаление? Сочувствие? Желание помочь?.. Что-то вело её вперёд. И с каждым шагом ей становилось ясно. Они играют роль второго плана.
Спасение. Второй шанс. Новая жизнь. Глоток свежего воздуха в запертом пространстве. То, о чём мечтают многие люди. Желая изменить всё одномоментно, перечеркнуть ряд ошибок, забыть их. Или сохранить в памяти горьким опытом. Лишь бы оставить позади.
В этот день разорвались оковы прошлого. К лучшему или к худшему эти перемены – в тот миг было неизвестно. Рассыпались грани, устилая иной путь. По которому Эви следовала слепо. В надежде, что он действительно правильный. Что он действительно ей нужен, этот шанс, эта новая жизнь. Этот человек.
Всё стало по-другому гораздо раньше. В тот момент, когда она ощутила в себе поток магических сил. Именно тогда она сделала первый шаг навстречу чему-то неизведанному. Именно он позволил ей переместиться. Назначил встречу, которую никто не ждал.
…Деревья расступились. Эви остановилась на каком-то расстоянии, различив знакомую фигуру. На покрасневших щеках блестели влажные дорожки слёз. Ей не хотелось говорить, разрывать мгновение красноречивого молчания. Но мысль, настойчиво бьющаяся в голове, оформилась нитью новой связи.
Нашёл ли ты то, что искал?..
-
Прекрасный пост напоследок.
Это был долгий путь. Пусть Эви - не из тех персонажей, что идут со мной с самого старта, но одна из тех, чей своевременный донабор помог пережить модулю трудные времена, а мне - открыть для себя потрясающих игроков.
Спасибо за игру.
-
Огромное спасибо за игру!
|
Несмотря на не особо радушный прием у городских ворот, Мартос производил довольно хорошее впечатление о себе. По крайней мере, на первый взгляд. Конечно, не столица, но и здесь Совелисс нашел бы где развернуться. Ведь, как известно, чем чище выглядит фасад дома, тем страшнее тайны спрятаны в его подвале. А Мартос казался очень, очень чистым городом. И тайны, особенно страшные, всегда были коньком эладрина. За их счет он, можно сказать, ел, пил и имел крышу над головой, поэтому старался не обходить стороной ни одну мало-мальски доступную возможность завладеть ими.
Выбранное лордом место для ночлега Эревирн тоже оценил по достоинству. Видно было, что обустроено все со вкусом, да и гостей, то бишь посетителей, принимают со всем уважением к их статусу... и деньгам, конечно. Он даже в очередной раз с завистью подумал, какой же у лорда замечательный нюх на такого уровня заведения, или же память, бережно хранящая информацию касательно всех тех приятных мелочей, что еще могли радовать уже не молодого лорда Каспера Верифульского.
В качестве же поданной на ужин еды Совелисс ни на миг не сомневался даже до того, как попробовал сочную телячью отбивную, – за все путешествие лорд ни разу не останавливался в таверне или гостинице с кухней, не способной удовлетворить изысканный вкус столичных гостей, почему он должен был изменить себе в этом сейчас? Так что было чем насладиться во время вечерней трапезы и за чем поговорить, обсудить дальнейшие планы.
"...Или кого-то очень "вежливо" попросили закрыть на это глаза", – про себя закончил секретарь недосказанное лордом, но вслух, конечно же, этого не произнес.
– И все, разумеется, удовлетворились завоеванием некогда независимого герцогства, списав неожиданный удар в спину на внезапно обострившееся желание герцога-предателя оторвать себе кусок от погрязшей в войне державы... – не то спрашивая, не то утверждая промолвил он, увлеченно намазывая печеночный паштет на ломоть хлеба с отрубями. Движения его были плавны и филигранны, столовый нож, словно продолжение руки эладрина, легко и точно скользил по съестной массе, равномерно размазывая ее по хлебу. – ...С другой стороны, почему бы и нет? Кроме военной, дипломатической и финансовой выгоды от такого присоединения, Империя получила неплохой щит от свободных княжеств, точно женщин, всегда славившихся своим непостоянным характером. Ох, извините, мисс Ильвейн, за такое сравнение, право же, я не хотел... – Эревирн примирительно улыбнулся, чуть склонив голову перед рыжеволосой жрицей.
– К слову, милорд, – он отложил прибор и снова посмотрел на своего патрона, – стало быть, Мартос – наша последняя остановка в пределах Империи. Будут ли какие-то особые распоряжения или, хм, предостережения перед въездом на территорию княжеств? И, могу я спросить, насколько ожидаемо наше появление в... мм, простите, вылетело из головы, как вы сказали, называется пункт нашего назначения?
|
-
Хороший подход, правильные слова и офигительный бросок.
-
Темные эльфы такие убедительные...
-
Критически страшный темный эльф!
|
Да уж, скажи ему кто-нибудь вот еще совсем недавно, что он окажется в доме подобном этому, да еще и совершенно законным образом, и что платить ему будет за это сама хозяйка, настоящая зора, да при том настоящим золотом, чего уж там, Эки покрутил бы лишь у виска пальцем, да и сплюнул бы может в сердцах…
Действительно, даже сейчас, сам находясь тут, он порою просто не мог во всё это поверить, так всё было вокруг волнующе, поразительно, да и невозможно на первый взгляд… Этакое богатство, столько еды, даже не просто еды, а настоящих яств, лакомств, каких просто не может быть в этом мире. А напитки? Ну, разве может быть столько всяких видов компота? Не говоря уж про мед, эль и разные там кислые вина… От смеси всех этих запахов в голове у бывшего уличного крысёныша становилось мутно, как в тот раз, когда мастер Сиго для смеха угостил его настоящим моряцким грогом.
Ах, как же трудно было держать себя тут в руках. Сколько, сколько же тут было много всего… всего такого ценного и блестящего, такого плохо лежащего на самых видных местах. Вот хоть пару ложек стащить, чистое ведь серебро, не иначе. Да на улицах с них можно будет всю зиму кормиться… А вон у того зора пуговицы, поди, из настоящего золота. Да ну, быть не может… Из золота?! Ну как же так?
А вот так! Эки во всех своих обновках, в кожаной своей курточке и в сапогах, вновь выглядел оборванцем на фоне собравшейся тут пузатой расфранченной публики. Да что там, сам мастер Винтер смотрелся довольно облезло в сравнении с другими четырьмя менестрелями. Эх…
В общем, впечатлений у юного ученика барда уже набралось выше самой высокой крыши Мулмастера. И это ведь только самый первый день был. Эки даже успел отличиться, срисовав какого-то неуклюжего барсука, что пытался отработать кошель у одной толстой тётки… Мужик, похоже, был из заезжих или вообще случайный какой, ибо как Эки не подавал ему воровские знаки, пытаясь предупредить, чтоб подальше держался, тот и не откликнулся вовсе. Ну и сам виноват тогда, чего уж… Хоть мастер Сиго, будь он еще жив, и прописал бы Эки пару хороших пинков за такое стукачество. Но, уж как вышло.
Другая история сперва показалась Эки менее интересной. Ну, подумаешь, подъехал какой-то пьяный кот к девке, а она его отвадила по хлебалу, эка невидаль… Бабам-то им на улицах тяжело, если своих никого не осталось, то приходиться самим за себя стоять, а то как же. Но тут, видишь, не улицы, да… Крику поднялось, будто насмерть зарубили кого. Даже стражники прибежали. Кота этого битого уволокли… быть ему еще больше битым.
В общем, можно было лишь пожать плечами и про этот случай забыть, если бы ближе к вечеру не объявился Плащ черноусый. Тут-то Эки чуть в новые портки не наделал… Уж с кем с кем, а с этими точно лучше никаких дел не иметь, за три квартала стороной обходить, да еще и следы запутывать.
- Ох, спаси, Тимора-матушка! Век воровать не стану… – только и пролепетал Эки, поминая богиню, хоть он вовсе и не был набожным никогда.
Само собой, вступать в диалог с этим возмущённым Плащом мальчишка не желал ни под каким предлогом. Вот уж нет… Застыв на месте, он попытался как бы сделать вид, что его тут нет, придать себе самый незначительный и неважный вид, исчезнуть из поля зрения.
По счастью другие слуги и даже сам мастер Винтер из Даггерфорда были настроены немного иначе и готовы были к общению, а черномазый эльфяк так и вовсе вёл себя так, будто был усатому ровней… Ишь ты, обрежут тебе твои ухи. Лишь страшенная бабка пока помалкивала, шамкала что-то там хищной своей беззубою пастью, от чего Эки становилось еще более жутко.
Спрятавшись за мастера, он затаил дыхание даже, бегая глазами по лицам и рожам собравшихся.
-
А напитки? Ну, разве может быть столько всяких видов компота? Не говоря уж про мед, эль и разные там кислые вина… От смеси всех этих запахов в голове у бывшего уличного крысёныша становилось мутно, как в тот раз, когда мастер Сиго для смеха угостил его настоящим моряцким грогом.
Очень нравится вот этот момент. Мне многому можно у тебя поучиться в литературном смысле.
-
Эки во всех своих обновках, в кожаной своей курточке и в сапогах, вновь выглядел оборванцем на фоне собравшейся тут пузатой расфранченной публикиПредставил каково было 13-летнему парню, когда тот понял, что его обновки, которыми он так гордился, на самом деле ничто.
-
- Ох, спаси, Тимора-матушка! Век воровать не стану… – только и пролепетал Эки, поминая богиню, хоть он вовсе и не был набожным никогда.Свежо предание, а верится с трудом ;)
|
|
Вокруг гудела безликая толпа. Темнокожие люди сновали в белых одеждах, ручейками собираясь в мощную реку и сметая мусор с улиц по краям. Лишь паланкин вашего хозяина стоял посреди этого моря, словно гордая недвижимая скала. А перед этой скалой, собирая последние остатки сил, встала ты, расшибившая свои колени о твердые камни, избитая своим последним... Кем? Уже никем...
— Хорошо, — довольно блеснули глаза жирдяя, а потом он бросил рабыне, стоявшей подле него:
— Эта слишком еще строптивая. Свяжи ей руки.
И вот, несмотря на твои страдания, твои руки связали тонкой шелковой веревкой так, что и пошевелить ими было нельзя, и повели с торговой площади. Пара рабов следила за тобой и чуть что подгоняла, слегка постукивая палками по твоим бедрам.
Путь выдался длинным под опаляющим солнцем. Видя, что ты едва волочишь свои ноги и вот-вот грохнешься в обморок, хозяин повелел накинуть на твою голову кусок ткани и дать попить. Тебе протянули бокал с простой водой, дали напиться ей, а затем повязали вокруг твоей головы тюрбан. Процессия двинулась дальше. С широких улиц вы вышли на узенькие улочки, а затем — и вовсе из города. Камень закончился, и началась протоптанная земляная дорожка. Тут уже не было гула людей, однако казалось, что все возможные насекомые в разы переплюнули здешних жителей по силе шума: гудели осы и шершни, присаживаясь на сильно пахнущие цветы, стрекотали кузнечики в колышущихся травах. Птицы иногда пытались вставить в этот стройный оркестр свои трели, но потом мерный гам насекомых все равно брал свое.
Вы дошли до владений твоего хозяина. Двухметровые белые стены с кольями, закрепленными в самом верху, чтобы отвадить даже самого безрассудного грабителя от попыток проникнуть сюда, окружали гигантскую территорию. Джунгли снаружи владений стремительно заканчивались, не доходя до стен нескольких метров, а внутри была... Плантация. Люди разных цветов кожи в одних набедренных повязках работали со своим скудными инструментами, возделывая землю и ухаживая за диковинными растениями, которых ты никогда не видела в жизни. Паланкин пересек огромные изготовленные из темного металла двустворчатые ворота и направился дальше по вновь появившейся мощенной камнем дороге. В конце ее стоял особняк, белый, ровный, с обилием круглого в своих архитектурных элементах, с окнами, с фонтаном перед ним. Но чтобы дойти до туда, сперва надо было пройти между плантациями.
Рабы на полях приподнимали головы, смотрели на тебя, но тем не менее продолжали работать. Наблюдавшие за ними надсмотрщики, подгоняли самых медленных ударами хлыста. Ты услышала, как из паланкина доносится довольный голос хозяина.
Внутри особняка были прохлада и тень. Хозяин отправился тут же в свои покои, а тебя он приказал отправить отмыться от грязи. Два безмолвных чернокожих раба, схватив тебя по обе руки, повели тебя сквозь мраморные залы, изобиловавшие статуями и богато изукрашенными предметами мебели. Разговорить их как-либо не получилось: один из них просто открыл свой рот и ты увидела обрубок языка. Вы свернули куда-то в сторону, ты уже забыла, откуда вы начали свой путь и куда сворачивали, а они всё тебя вели куда-то, а пространство дома всё никак не желало приближать тебя к нужному им месту. Наконец, вы добрели до лестницы. Спустившись по ней и открыв дверь, ждавшую вас в самом низу лестницы, твои сопровождающие втолкнули тебя внутрь.
Перед тобой предстала комната из розового и зеленого мрамора. Приятная полутень царила здесь. По середине протянулся бассейн, в котором, похоже, и предстояло тебе "отмыться от грязи". Что и говорить, ты и правда вся была грязная, ноги истоптаны и в крови, на спине — порезы и синяки. Других выходов, кроме той двери позади, у которой остались твои сопровождающие, не было. Свет проникал через окошечки в самом верху. Они были слишком малы даже для того, чтобы подумать вылезть через них наружу.
Тут ты услышала сбоку от себя шипение. Повернув голову, ты увидела, как змеиная голова уставилась на тебя, высунув свой язык. Змея вылезла из метрового глиняного кувшина и расположилась на самом его верху. Из других кувшинов (а они были плотно расставлены вдоль всех стен) повылазило несколько змей. Одни из них уставились на нарушительницу их покоя, т.е. на тебя, другие поползли к тебе. И с каждой секундой все больше тварей показывалось из своих кувшинов. Только бассейн, наполненный водой, был пуст от них.
|
Я был зол. Зол на весь свет, на себя, на проходящих мимо людей, на нашего проводника - мальчишку, на Эльстера.
Причина подобной лютой ненависти была проста и стара, как мир – обыкновенный недосып. Ночь прошла отвратительно – на мою долю вместо обыденной черноты выпадали какие-то мерзкие, осклизлые, тусклые сны, липкие, стекавшие по телу словно кровь, пахшие дерьмом, рвотой и мерзким сладковатым запашком разложения.
После очередной неудачной попытки дать телу отдых, я пересел за стол, и взялся за неприкосновенный запас – фляжку с ромом. Однако легче от этого не стало, дрянное ощущение не прошло, зато часть сумбурных грёз осталась в памяти.
…Первыми приснились отец и мать. Давний спор в одном из уголков замка, увиденный мной, одиннадцатилетним щенком, сквозь неплотно прикрытую дверь. Кажется, это было в тот день, когда умер ворон по кличке…как же его… Вальтер, кажется. Отец частенько говорил мне, что эта птица жила очень долго, почти со времён основания нашего многострадального рода…
… Чёрные перья на мраморных плитах пола. Отец, худой, высокий, иссушенный прошедшими годами, рядом с тушкой. Мать, в длинном домашнем платье тёмно-синего цвета, тёмные вьющиеся волосы растрепались, сердито сверкает на бархотке мордочка кошки.
- Посмотри на себе, Арман. Ты жалок.
- Ты не понимаешь, - отец качает головой. – Ты ничего не понимаешь.
- Жалок. Ты стал сентиментален. Когда – то, когда - то ты не проронил ни слезинки над могилой нашего четвертого сына, а сейчас… сейчас - плачешь над чёртовой птицей!
- Прости меня, Пенелопа, - отец тяжело опускается на мрамор, но голос его наполнен ядом, словно клыки змеи. – Я очень обидел тебя. Я знаю. Если тебе не трудно, можно я поплачу в одиночестве? Обещаю не хлюпать носом. Разве что совсем чуть-чуть. Ты позволишь эту маленькую слабость своему глупому никчемному старому мужу?
- Ты никогда меня не любил, - взгляд женщины пуст и холоден. Это словно бы и не моя мать…
- А ты? Ты меня любила? - отец поднимает водянистые глаза. – Знала, на что идёшь. Или всё это – из страха? Леруа, Леруа, Леруа…Леруа, Леруа,Леруа, Леруа… - передразнивает он. – Ты, как и прочие, боишься…
- Ненавижу, - говорит мать, и, хлопнув дверью, выходит.
Я иду к постаревшему седому человеку, замершему рядом с мёртвым вороном.
Отец поднимает взгляд на меня.
- А… вот так бывает, - кивает в сторону двери, куда ушла мать.
- Почему?
Он встаёт с пола, берёт птичье тельце на руки.
- Человеку нужно кого-нибудь любить. Иначе ему трудно остаться человеком в этом скотском мире. А если некого? Если вместо твоей мамы – холодная восковая луна с глазами? Впрочем, потому , наверное, и жива. Мы похожи на кислоту, Алекс.
- И я?
- И ты тоже…
Вторым привиделся серый могильный камень на кладбище. Обычный могильный камень под исторгающим холодные потоки воды вечерним небом. Расходящиеся в стороны тропинки, только вот незадача – сколько по ним не иди, всё одно вытащат сюда же, к этому надгробию. Холодный ветер, приносящий раз за разом обрывок фразы, сказанный голосом отца:
- Ты похож на кислоту. Кислоту, которая….
Серебряный медальон под рубашкой нагрет, плавит кожу.
- Кислоту, которая…
Третьим пришёл Альдо. По-хозяйски уселся на кровати, молча кивнул на флягу с ромом, протянул давешний бокал на тонкой ножке.
- Тебя не хватало, - неласково поприветствовал я его.
- Меня – всегда не хватает, - философски заметил мой далёкий предок. – Кстати, я тут мучался вопросом, и тебе рекомендую подумать. Ты хороший, или плохой?
- А это – по какому критерию судить, - я смотрю в мутные глаза гостя.
- Хорошо. Тогда…сформулируем немного по-другому, - тонкие губы кривятся в усмешке. – Тебе случалось обижать кого-нибудь так, чтобы у него кровь сердца брызнула? Скажи, случалось такое?
Змеино-желтый цвет свечи начал свою пляску, комната – раскачку. Очертания предметов начали смазываться, истончаться.
- ПОШЁЛ ВОН!!! - рявкаю я, вытягивая из сумочки-кобуры один из пистолетов, дрожащими руками поворачиваю ключ в замке.
- Как скажешь, - Альдо растворяется в темноте.
***
Неудивительно, что настроения не было совсем. Не было никакого желания искать Астор, но обстоятельства требовали сего, и я подчинился им.
Особняк, принадлежавший вчерашним семействам оказался весьма и весьма солидным – не многие могут себе позволить разбить сад в черте города. Тщательно взвесив всё знаемое, выслушав предложение Кеворрина, и информацию от проводника, вынес вердикт.
- Поступим проще. Любезный, - я повернулся к Мансуру. – А как вдова относится к людям с материка, состоящим на государственной службе? Подумайте немного, если что-то вспомните – буду рад.
Отвёдя Кеворрина чуть в сторону, зашептал.
- Грамота. Представимся людьми господина адмирала, - усмешка скользнула по моим губам, - я под чужим, вы под своим именем. Интересуемся не приезжала ли к хозяйке…скажем, знакомая. Или дальняя родственница. Спрашиваем, как попасть на приём, говорим, что у нас конфиденциальная информация – а собственно, так оно и есть, для означенной прибывшей особы. Информация важная для неё, стоимостью в жизнь для нас – дескать голову снимут, если не передадим. Почему не к самой хозяйке? Я не думаю, что всё это было куплено на деньги сами-знаете-кого. Хуже – если леди поступила на службу сюда, тогда у нас будет провал. Потребуют подождать, или сдать оружие – не скандалим. Если что-то пойдёт не так – убегайте.
|
-
кто-то вкладывал ему слова в устаДа, такое иногда бывает
-
С возвращением! Тебя не повторить, и я рад, что Джон снова сам свой :)
|
"У Хайлии"
- Ох, и я тоже! - воскликнула Хайлия. - Я тоже обязана Анклаву. Жизнью, будущим, всем. Когда я была совсем маленькой девчушкой, я отправилась в лес, что начинался на окраине нашего города - хотела отыскать улей диких пчел и наворовать у них сот с темным и душистым медом, поскольку лекарь сказал, что чай с таким медом поможет моей матушке, сильно захворавшей в то время, встать на ноги. Маленькая безрассудная дурочка я была, вот как, ведь стоило мне час поблуждать среди густых зарослей акации, тика, фикусов, оплетенных лианами, и я потерялась. Почти сутки я блуждала по лесу, всю ночь пришлось пережидать на вершине большого и раскидистого мангового дерева, чтобы не стать добычей волкам и тварям покрупнее, и лишь наутро мне посчастливилось повстречать следопыта - такого, как ты, - темнокожая женщина кокетливо улыбнулась Тому. - Он вывел меня из лесу и вернул домой, и с тех самых пор я поклялась вернуть свой долг Изумрудному Анклаву, помогая ему собирать сведения и поддерживая его агентов, где бы я ни находилась. Уже дюжину лет как я перебралась сюда, и отныне я - связная для всех, кто причисляет себя к Анклаву, и с удовольствием послужу таковой и вам, парни, - на сей раз ослепительно-белоснежная улыбка Хайлии была адресована обоим ее гостям. - Что ж, дела прежде всего, верно? А потом, если вы действительно решите попариться в моих баньках, можно будет и это организовать... Хотя в такое время - в районе полдня - обычно самые старые мои клиенты предпочитают посещать парные комнаты и комнаты горячих камней; им не нравится наслаждаться теплом и ароматами бани по вечерам, вместе с молодежью, поскольку та напоминает им о безвозвратно минувших днях. Ну и молодежь, понятное дело, тоже не в восторге от моих шарпеев и морщинистых красоток, - банщица хихикнула, прикрыв рот ладошкой, после чего снова продолжила: - Так вот, что у нас тут происходит. Во-первых, призраки и нежить - во всяком случае, несколько детей их видели, и хотя ребенок - никудышний свидетель, я знаю, но годы проведенные в сборе и анализе сведений, слухов, сплетен и рассказов позволяют мне утверждать, что порой дети бывают куда прозорливее и наблюдательнее, чем взрослые. Просто нужно попытаться понять, во что их детское воображение облекло то, что они увидели, а еще лучше - попросту отправиться на место и разведать. В четырех случаях из пяти эти придумки и россказни оказываются действительно свидетельствами чего-то темного и мрачного, пусть и не всегда имеющего отношение к сверхъестественному. Далее, каменоломни - те, что у нашего города, совсем рядом, расположены. Вот уж никогда не думала, что увижу этих увальней каменнолобых, каменотесов тамошних, такими перепуганными, ну что дети, опять же. Говорят, следит за ними кто-то. Темные фигуры, неясно даже - реальные ли; во тьме черных капюшонов, мол, кроются маски, бледные и гладкие, словно из камня вытесанные. Правда или нет, но с тех самых пор - уже несколько месяцев как - ни один здоровяк-каменотес не вошел в каменоломни после заката. Боятся, а когда боятся такие мощные мужчины - мне и самой не по себе становится. Дальше - краше. Разбойники - не редкость в Дессаринской долине, но в последнее время они стали уж совсем не по-людски злобными... Прости, голиаф, я ничего такого не имела; опять же, возможно, это та самая банда, которая причинила горе и тебе, и твоим родным; хотя вряд ли - они орудуют уже который месяц, и в основном - на Кайрнской Дороге, не слыхала я, чтобы они куда на север подавались. Но все же стоило бы и к ним заглянуть, учитывая особенно, что горя и бед причинили они немало, ограбили, убили, снасильничали множество людей и нелюдей, и до сих пор остаются неуловимыми - наш городской констебль, сколько не старался, так и не смог даже на след их выйти. В общем, как говорит моя подруга Кайлесса - у нее тут единственный в нашем городе постоялый двор, а также не менее прозорливый ум, чем у меня, и склонность собирать и анализировать факты, проверенные и непроверенные - так вот, она считает, что все взаимосвязано: все неприятности в городе и за его пределами, эта странная весна с ее безумной погодой, и вообще все. Но о ее теории вам, понятное дело, лучше поговорить с нею самой. И - в любом случае - любое из тех темных делишек, что творятся нынче в округе и которые тревожат не только местных жителей, но и меня, а я видала на своем веку такое и столько... в общем, нет ли у вас подкрепления какого? Хотя бы еще пару-другую добрых молодцев, поскольку, как я могу судить из своего опыта, что на банду разбойников идти, что с призраками воевать - двое в поле не воины, уж простите меня, родненькие, но о вас же переживаю.
Хайлия перевела дух, после чего, снова лучезарно улыбнувшись голиафу и человеку, спросила: - Ну так что, ребятки, парить косточки будем?
В Святилище Всеверия
Высокая двустворчатая дверь, ведущая внутрь храма, была широко распахнута - и судя по нетронутому слою белесой известковой пыли, которая в окрестностях Самберских холмов, казалось, покрывала все и вся, дверь никогда и не закрывали вовсе. Створки, вырезанные из кедрового дерева, были покрыты нарисованными разными красками символами всех - или почти всех - богов пантеона Фаэруна, причем не только человеческих. Мордраг смог разглядеть и символ Морадина, и прихотливую вязь эльфийских рун, переплетавшихся в единый сигиль, обозначавший Кореллона Ларетиана, и знаки многих других божеств, ведомых дворфу и неведомых.
В просторном помещении, не изобиловавшем мебелью, на возвышении, к которому вели мраморные ступени, размещался каменный алтарь, покрытый барельефами, изображавшими сцены из различных сказаний, повествующих о богах и их деяниях. У стен стояли массивные столы для свеч, покрытые оплавленным воском, да на самих стенах висело несколько гобеленов, шитых золотой и серебряной нитью, - вот и весь антураж этого молитвенного места. По-северному сдержанно, без излишеств и ничего ненужного. Мордраг остановился у алтаря, освещенного разноцветными лучами света, проходившего через цветные стекла громадного круглого витража на дальней стене. Склонившись на колени, дворф вознес молитву своему божеству, Хельму; на несколько минут он практически перестал замечать окружающий мир, но когда вновь вернулся к восприятию реальности, он заметил, что недалеко от него стоят двое - средних лет мужчина в жреческих одеждах и со стальным символом Темпуса на стальной же цепочке, и разменявшая уже шестой десяток женщина с добрым лицом, носящим отпечаток былой красоты; она была одета в одежды розовых расцветок, что, вероятно, указывало на ее служение Сун, богине любви и покровительнице всего прекрасного. Увидев, что дворф перестал молиться и теперь пристально разглядывает их, эти двое поставили на алтарь подносы с ритуальной утварью, и повернулись к Мордрагу. Женщина расцвела улыбкой, от чего ее лицо стало на пару десятков лет моложе и красота снова расцвела в ней, утонченная и теплая, мужчина же сделал шаг навстречу дворфу и произнес ровным и звучным голосом:
- Приветствую тебя, служитель Хельма! Я - Имдарр Релваундер, слуга Темпуса и настоятель сего святилища, в котором почтитаются все боги и не правит ни один из них; это - моя помощница, Лиммура Аулдарх, служительница Сун. Если ты - Мордраг, тогда я знаю, кто ты и зачем ты здесь, в Красной Лиственнице.
Удивленный последней фразой, дворф лишь безмолвно кивнул. Имдарр, словно только и ждал подтверждения своей догадке, повернулся к Лиммуре и тихонько попросил закончить подготовку алтаря к богослужению самостоятельно; когда женщина понимающе кивнула, жрец пригласил Мордрага следовать за собой и пошел вглубь зала; на дальней от входа стене располагалась дверь, скрытая одним из гобеленов. Пригласив собрата по цеху проследовать внутрь, Имдарр вошел следом и закрыл за собой дверь. Они находились в просторной библиотеке, которая также служила и рабочим кабинетом жрецам, присматривавшим за этим культовым сооружением; широкий и длинный стол, по сторонам от которого стояло множество стульев с резными высокими спинками, был завален ворохом бумаг, раскрытых книг и карт. Одна карта была расстелена в самом центре стола, ее края - придавлены чернильницами и какими-то пузатыми мелкоформатными фолиантами; на ней, как мог видеть дворф, была изображена Дессаринская долина.
- Мои собратья из Глубоководья уведомили меня с почтовым голубем, что скоро должен прийти подкрепление из Ордена, которое сможет помочь разобраться в событиях, тревожащих меня весьма, и что один из них будет поименован "Мордраг, служитель Хельма". Я регулярно отсылаю сводки нашим собратьям в Глубоководье, но они отвечают редко, словно нехотя - или словно не осознавая всю важность того, о чем я им пишу; возможно, они считают, что мне здесь, в провинциальной глуши, совсем нудно и скучно, вот я и выдумываю небылицы. Если ты - это все "подкрепление", думаю, даже последний мой отчет не заставил их сменить точку зрения, - мужчина горестно вздохнул. - Что ж, друг мой, ситуация в окрестностях Красной Лиственницы сложна и тревожна, и мне нужна помощь опытных специалистов, которые возьмутся за правое дело - восстановление безопасности в регионе, борьбу с неизвестным и непонятным мне пока злом, и возвращение справедливости, мира и процветания в Дессаринскую долину. И если ты - новый агент Ордена, которого старейшины решили достойным взяться за это сложное дело, так тому и быть.
Основную тревогу вызывают у меня эти холеные богатеи из Глубоководья, этот клуб бездельников, который именует себя "Сообществом Пернатой Бури". Год назад они обосновались в одной из заброшенных башен, коими усеяны Самберские холмы, и развлекаются там полетами на гиппогрифах и грифонах; их глава - Турл Меросска, благородный из Глубоководья, в последние месяцы ведет себя более чем странно. Именно об этом я постоянно писал в своих отчетах, отсылаемых старейшинам, но не это нынче тревожит меня больше всего; куда более подозрительные, а подчас и откровенно зловещие события происходят здесь и сейчас, поэтому я считаю, что с рыцарем из рода Меросска можно повременить.
Имдарр склонился над ворохом бумаг и, после нескольких секунд изучения его содержимого, выудил одну:
- Вот мой последний отчет, точнее, его копия. Пять тревожных событий тут названо, и все шесть важно расследовать как можно скорее. Итак, первое: банда разбойников, о которой нам постоянно говорят путники, отправляющиеся по Кайрнской Дороге, или приходящие по ней - все утверждают, что сердца у этих злодеев черные, как ночь, а поступки - еще чернее. Они грабят, насилуют, издеваются над захваченными пленниками, применяя подчас такую жестокость, которой нет и не будет оправдания. Констебль нашего города неоднократно пытался отыскать логово злодеев или устроить им ловушку, но все тщетно. Второе: каменотесы, работающие на семью Меллихо, утверждают, что какие-то темные силуэты в каменных масках следят за ними из тьмы боковых проходов в каменоломнях, и напрочь отказываются заходить туда после наступления ночи. Люди эти - не из суеверных и не из робкого десятка, и знаю я их уже многие годы; они никогда не отличались буйным воображением или склонностью к паранойе. Третье: работники мастерской Ваэлвура жалуются на "нечто подозрительное и нечистое", что происходит в их лавке и в цехе, но никто не обращает внимания на их жалобы - мол, пьянчуги они, чего с них взять; меня же десятилетия опыта и работы связным Ордена научили доверять интуиции и тревожным слухам; этот меня взволновал, хоть и сам не пойму, отчего. Четвертое: детвора в Красной Лиственнице рассказывает всякое. Скажем, внучка старой Минни говорит о "призраке", которого она увидала рядом с одним из старинных курганов, у самого начала Самберских холмов; а дети Тарнларов - обычно спокойные, воспитанные и не склонные к придумкам и лжи - в один голос говорят о "злой чуме" у Копьекамня. Пятое: хозяйка "Веселого меча", госпожа Кайлесса, похоже, обладает какими-то сведениями о том, что происходит, и как все это связано - да, она считает, что все эти загадочные и тревожные события имеют единое происхождение. Увы, я не могу раскрыть свой статус связного Ордена, а слишком детальные расспросы она почему-то переводит в шутки вроде "что это вы, святой отец, на старости лет стали подобным интересоваться? Никак в искателей приключений решили записаться? Не слишком ли поздно, для вашего возраста и статуса?"
Имдарр присел на один из стульев и снова горестно вздохнул:
- Сейчас, озвучивая все это тебе, друг мой, я понял, что действительно - тому, кто никогда прежде не бывал в Дессаринской долине, или же кто не прожил здесь эти последние безумные несколько месяцев, все это покажется бредом, пустой болтовней, сплетнями и ничем важным. Но поверь - моя интуиция, мой опыт, мое сердце - они единогласны в том, что эти события нуждаются в скорейшем рассмотрении и расследовании. Я буду признателен тебе, если ты все-таки не отмахнешься от "бреден провинциального жреца", и решишься помочь мне, нашим жителям Красной Лиственницы. Ордену Рыцарской Перчатки, посредством службы его идеалам и ценностям.
В лавке Тарнларов
Высокое квадратное строение двухэтажного дома Тарнларов расположилось на перекрестке Долгой и Кайрнской Дорог. Построенное из камня и дорогих пород дерева, оно сразу же производило впечатление респектабельного особняка, в котором живет далеко не бедная и явно уважаемая семья. Зарешеченные окна, под которыми цвели аккуратные и ухоженные клумбы, массивная дверь из белого дуба и вывеска, на которой позолотой было выведено "Хельвур Тарнлар, продавец одежды и тканей", а по обе стороны от надписи были изображены благородный лорд и леди в роскошных одеяниях, дополняли общий антураж этого места. Хмыкнув, Мартильн вошел внутрь.
Просторное помещение было уставлено манекенами, облаченными в плащи, манто, накидки, кафтаны, сюртуки и прочее; тремпели с еще большим количеством одежды, шитой из шелка, бархата, шерсти и льна висели во встроенных в стены открытых шкафах, а на большом столе в самом центре зала были выставлены в ряд сапоги, башмаки и туфли. Высокий темнокожий мужчина средних лет, облаченный в одежды, напоминавшие о той картинке на вывеске, как раз что-то вещал двум своим покупателям - престарелой чете:
- Вы не поверите, но именно такие шляпы - писк сезона в Серебристой Луне, уверяю вас! Куда ни глянь, когда окажетесь в респектабельных районах этого оплота цивилизации и процветания, увидите модели, подобные этой, хотя конечно, эта - уникальна. Даже если решитесь отправиться в Серебристую Луну, никто не уличит вас в плагиате, и хотя вы по-прежнему будете в тренде, ваш внешний облик будет уникальным и привлекательным, клянусь честью своего древнего семейства! А эти сапоги - вы только посмотрите на качество выделки, на швы, на эту серебристую вышивку по бортам. Я сам видел подобные на одном весьма высокопоставленном чиновнике Невервинтера, но все же та модель была не настолько совершенной, как эта, которую я вам предлагаю за вполне справедливую и резонную цену.
Когда Мартильн вошел в помещение, прикрепленный к массивной двери колокольчик звякнул, и привлеченный звуком Хельвур Тарнлар, а это был он, сделал знак темнокожей женщине в очень аккуратном и привлекательном шелковом платье, которая перебирала меховые палантины в дальнем углу зала, и та поспешила к пожилой паре, а Хельвур подошел к Мартильну с белозубой улыбкой и многословной речью:
- Добро пожаловать в лучший магазин одежды, обуви и аксессуаров к северу от Глубоководья! Хельвур Тарнлар, рад приветствовать вас, господин... проезжий, - Хельвур окинул оценивающим взглядом Мартильна, приметив скромность и невычурность его облачения. - Что вас интересует? Сапоги, дорожные сумки, плащи, камзолы и кафтаны, перчатки, шляпы, все, что только можно себе представить из мира моды и качественной одежды. Знаете, меня часто спрашивают: мол, господин Тарнлар, как так случилось, что в таком провинциальном городке, на отшибе цивилизации, можно сказать, вы решили открыть свое дело, да еще и посвященное столь утонченной и искушенной сфере? Хорошая, качественная одежда всегда была нужна, нужна сейчас и будет нужна всегда, будь то аристократ из Глубоководья или крестьянин из окрестностей Яртара, вот что я отвечаю. И ведь это правда - спустя недели в пути, особенно учитывая нашу непредсказуемую и суровую погоду, наши зимы, весны, осени и лета, одежда у всякого имеет обыкновение снашиваться и требовать замены. Так почему бы не порадовать обновкой себя здесь и сейчас, спрашиваю вас я?
Мартильн, которого немного утомил поток напыщенной излишне многословной речи, просто протянул Хельвуру конверт, который он обязался доставить в Красную Лиственницу. Удивленно вскинув брови, торговец вскрыл конверт, сразу приметив на нем оттиснутую в красном сургуче печать Альянса, и быстро пробежался глазами по тексту письма. После чего сразу же изменился и в лице, и в тоне; без снобизма или деланной важности Хельвур жестом пригласил Мартильна следовать за собой и провел в свой кабинет, располагавшийся в коридоре за торговым залом своего дома. Пригласив молодого человека присесть, Хельвур и сам уселся в высокое кресло по другую сторону от массивного стола.
- Что ж, Мартильн, приятно познакомиться с агентом Альянса Лордов! Я на службе у этой организации уже пару дюжин лет, но через наш город агенты Альянса проходят лишь мимолетно, обычно не задерживаясь в этом захолустье. Однако в последнее время я уже неоднократно просил руководство прислать сюда группу специалистов, которые смогли бы помочь разобраться в некоторых темных и подозрительных делах, которые творятся в Дессаринской долине в целом, и в Красной Лиственнице - в частности; прямо или косвенно к происходящему здесь относится и то... кхм... событие, о котором написано в письме. То, суть которого ты пытаешься понять уже который год, и виноватых в котором ты пытаешься отыскать. Что ж, я с радостью помогу тебе разобраться в происходящем и найти тех, кого ты так долго ищешь. Но прежде... Прежде мне нужно убедиться, что ты действительно достоин считаться агентом Альянса Лордов - твой наставник просит меня об этом в своем письме весьма недвузначно, а также мне нужна твоя помощь. "Ты - мне, я - тебе", как говорится. Правда, те дела, в которых нужно проявить внимание, смекалку и опыт агента Альянса, довольно сложны и неоднозначны; справиться с ними в одиночку будет не просто сложно - невозможно, я заверяю тебя со свей уверенностью. Поэтому тебе определенно понадобятся помощники, несколько - как их отыскать, думаю, для людей нашего толка не составит проблемы. Благо, Альянс щедро вознаграждает за помощь в своих делах; достойную оплату и тебе, и тем, кому ты достаточно доверяешь для того, чтобы провернуть несколько важных операций по восстановлению мира, спокойствия, благоденствия, безопасности и - прежде всего - процветания данного региона, я смогу выбить щедрую оплату у наших с тобой патронов. Чтобы ты мог оценить масштаб и сферу деятельности - кратко опишу основные проблемы, с которыми столкнулись благопристойные граждане Красной Лиственницы, или же не подозревают, что это проблемы, или же еще не столкнулись, но сие неминуемо произойдет: разбойники и убийцы, орудующие на Кайрнской Дороге; многочисленные сообщения о "призраках" или "дикой чуме" в Самберских холмах; таинственные личности в каменных масках, препятствующие нормальной деятельности каменоломен; подозрительные события в ремесленной мастерской, занимающейся починкой фургонов, колес, упряжи и прочего; слухи о темных силах, которые собирают свои армии в заброшенных башнях, все в тех же холмах.
На улицах города
В это время дня улицы Красной Лиственницы были немноголюдны - большинство горожан занималось тем, что давало возможность им заработать на хлеб: кто-то отправился возделывать поля, кто-то ухаживал за своим скотом, кто-то еще на рассвете спустился в каменоломни у северной окраины города (Винтер и его спутники видели их, когда подъезжали к Красной Лиственнице), а кто-то усердно трудился в своих мастерских или лавках. Покрытые серебристо-белесой известковой пылью улицы на несколько часов стали безраздельной вотчиной детворы и собак, которые носились туда-сюда, играя в лишь им понятные игры и радуясь так рано воцарившемуся теплу и яркому солнцу. Забавно, как в том, что одни - взрослые - видят вероятный источник грядущих проблем, неурожая, возможно - голода, дети могут найти уйму положительных сторон.
С детьми Винтер общий язык находил еще легче, чем со взрослыми, и ему не стоило труда узнать дорогу к лавке "Тысяча мелочей" - ослепительная улыбка тут, маленький трюк, вызвавший восторженный вздох детворы там, несколько завуалированных вопросов о том, где какие лавки и магазинчики есть в городе, и имя хозяйки - "госпожи Велливо" - всплыло само собой. Даже если детишки и будут рассказывать после своим родителям о том, какие чудеса они видали на улице, никто и не подумает, что проезжавший мимо менестрель устроил маленькое представление для детворы лишь для того, чтобы вытянуть из тех нужные ему сведения. Довольный собой, Винтер пошел дальше в направлении, указанном его маленькими осведомителями; лавка Эндрит Велливо располагалась почти на самой окраине города, там, где Долгая Дорога продолжала уходить на север, к Трибоару и дальше.
Улыбка Винтера стала несколько менее яркой, когда он наконец увидел "Тысячу мелочей", а точнее гурьбу детей, роящейся на заваленном всяким барахлом подворье. Дети играли и на улице перед двором, и в самом дворе, и вбегали в дом, и выбегали из него - видимо, хозяйка лавки очень любила детвору и разрешала им хозяйничать в своем доме, как в своих собственных. Множество бочек, сельскохозяйственных инструментов, треснувших корыт, оглобель, тюков и мешков с чем-то внутри наполняли подворье; сам дом был ничем не примечательным одноэтажным длинным строением со множеством дверей и без окон - во всяком случае, таких, которые выходили бы на сторону Долгой Дороги. Небольшая вывеска, гласящая "Тысяча и одна мелочь, и прочая всячина от Эндрит Велливо", скромно ютилась у одной из дверей.
В "Веселом мече"
Госпожа Кайлесса решила обслужить Элри и Брана самостоятельно - несмотря на свою хрупкое телосложение, эта дама лихо подхватила со стойки поднос с глиняным кувшином, доверху наполненным пенящимся элем, несколькими глиняными кружками и тарелками с разнообразными нарезками - сыры, копченое и вяленое мясо, домашние колбаски с чабрецом и розмарином, поджаренные на гриле, несколько аппетитно выглядящих кусков подрумяненного над открытым огнем окорока, ломти душистого свежеиспеченного хлеба с зернами тмина - после чего подошла к столу, за которым сидели эти двое, и прытко расставила перед молодыми людьми выпивку и закуски. В это время дня в обеденном зале было совсем немного посетителей - лишь еще пара купцов, которые пришли с караваном Ваэвирра, неторопливо вели беседу за бутылкой вина в дальнем углу зала. Видимо, Кайлесса сказала правду о том, что кухня "Веселого меча" не пользовалась популярностью и этот "обеденный" зал использовался преимущественно лишь как место для бесед, встреч и хорошей выпивки, а значит, пик посещаемости здесь, теоретически, должен приходиться на закатные и после того часы.
- Угощайтесь, мои дорогие гости, все - за счет заведения. Если вы действительно сможете помочь нашему городу вновь стать спокойным и безопасным местом, на все готова, лишь бы вы не отказались, - с обезоруживающей улыбкой обратилась хозяйка постоялого двора к Элри и Брану.
|
И вот опять перо в моей руке, а перед мысленным взором открываются картины воспоминаний. Я помню всё так, будто это произошло только вчера, а потому история будет воссоздаваться во всех мельчайших подробностях. Начнётся она в городке Красная Лиственница, с моего прибытия в который и началась череда событий, имевших судьбоносные для всех Королевств последствия.
Дорога из Глубоководья заняла у меня семь дней. Мне посчастливилось провести это время с другими участниками путешествия в составе каравана уважаемого Ваэвирра, торговца специями и морской солью. Одной из главных радостей путешествия является возможность посетить новые места и познакомиться с новыми людьми. Так что по прибытии в городок я был просто переполнен радостью и весело насвистывал мотивчик одной похабной песенки, авторством которой я теперь, спустя годы, не горжусь.
Среди представителей моей профессии дорога занимает третье место в списке источников вдохновения после похождений на любовном фронте и героических свершений. Для меня же, кто всё жизнь провёл в странствиях и никогда дольше пары месяцев не оставался на одном месте, дорога всегда была главной и едва ли не единственной музой. О своих амурных делах я привык скромно умалчивать, не желая возбуждать в слушателях зависть, а разнообразные геройства до той поры обходили меня стороной, обошедшиеся же без моего участия и так были в должной мере воспеты.
За разной болтовнёй и сочинением своих новых песен я почти забыл о цели своего путешествия в эти края. Склонность отвлекаться на разные пустяки всегда отличала меня. Задачи, требовавшие значительной концентрации внимания, были для меня непосильными. Например, я так и не научился играть на барабане и не смог освоить кобольдское горловое пение, хотя потратил немало времени на уроки. Впрочем, стоило мне оказаться на месте, как я сразу вспомнил, зачем пожаловал в Красную лиственницу. Да я и не держал эту не такую уж секретную информацию в себе, популярно объясняя желающим о том, что мудрые люди в Глубоководье беспокоятся по поводу стихийного дисбаланса в этом регионе, что бы это ни означало.
К моему глубокому удивлению я был не единственным Арфистом, направленным в Дессаринскую долину с важной миссией. Раньше мне приходилось работать над заданиями одному и не доводилось пересекаться с иными представителями моей организации, кроме той, что приобщила меня к общему делу. Только теперь пришло осознание, что разделяющих мою борьбу за лучший мир несколько больше одного человека. Мы узнали друг друга, обменялись тайными знаками и договорились о взаимопомощи, и в то же время не афишировали свою принадлежность к Арфистом перед посторонними, зная о том, что везде могут быть вражеские лазутчики. Хотя и понятия пока не имел, кто эти враги и чем мы им насолили.
Не желая показаться неблагодарным, я очень щедро отблагодарил караванщика тёплым, почти дружеским хлопком по плечу (хотя теперь мне думается, что он хотел бы получить оплату деньгами). А после я стал оглядываться по сторонам и размышлять над своими дальнейшими шагами. Прекрасно зная этот городок по исчерпывающе подробным рассказам Ваэвирра, я решил первым делом направиться в заведение «Весёлый меч» с тем, чтобы познакомиться с его хозяйкой, мадам Кайлессой, и обсудить с ней свежие новости, а заодно договориться о ночлеге и, возможно, вечернем выступлении в стенах её заведения. Вторым пунктом в моём незамысловатом двухактовом плане был визит к контактному лицу Арфистов, общение с которым могло пролить больше света на проблемы этого региона и моё, откровенно говоря, очень расплывчатое задание. Спешить со вторым пунктом, однако, не следовало, дабы не выглядеть излишне подозрительно. Все эти конспирации и неожиданно упавшая на мои плечи ответственность, надо сказать, были очень волнительны.
-
Как всегда, неповторим!
С выздоровлением и возвращением!!!
-
Приятно читать)
-
Невероятно круто, как будто реальный дневник или мемуары читаю.
-
Зависть (в хорошем, естественно, смысле) вызывает твое умение писать интересные сообщения.
С возвращением!
-
бесподобно! как будто слушаешь, или мемуары читаешь
-
С возвращением!
-
+
-
О, Бейн вернулся! :D
-
Очень здорово.
-
Прям дневник приключенца:-)
-
очень неплохо
-
йййеп, плюсуюсь к остальным. слишком взбодрило и заставило задуматься над собой.
почаще бы таких постецов читать :)
|
|
Пожелав удачи в расследовании капитану и выслушав ответные пожелания (Калаес опять не удержался и напомнил, что нужно, что бы никто ничего не знал об участии в этом деле Бриланда), путешественники вышли из заведения. Вокруг прогуливались местные жители и никакого подозрительного индивида на глаза не попадалось - наверное, тот гном был не один, и возможных наблюдателей (а иначе зачем было встречаться здесь, а не в Цитадели?) отсекли. Ну, это уже пусть у капитана и его людей голова болит, а у новоиспеченных тайных агентов Шарна все, о чем должна будет болеть голова, лежит впереди, на севере, у Серых Гор. Где находятся воздушные пристани, знали все, поэтому, вместо того, что бы топать почти через весь город, поймали небольшую лодку, за несколько момент вызвавшуюся вмиг доставить на место. Багажа никакого не было - все свое забрали сразу, а остальное уже ждало на борту - поэтому уже через минуту мостовые улиц упали вниз, а по бокам, ускоряясь, понеслись в сторону кормы башни Шарна. Красивый город. Красивый и выглядевший так мирно и спокойно. Но за последние дни произошло столько событий, во время которых жизнь висела на волоске, что теперь назвать Шарн мирным городом ни у кого язык бы не повернулся. Встречный ветер шевелил волосы и шерсть, путаясь в длинных плащах и робах, солнце после вчерашней бури стремилось наверстать упущенное, и, казалось, что весна полноправно вошла в свои права. Путь до порта занял не более получаса, но о его приближении стало известно заранее - гул множества голосов и криков, грохот и скрип каких-то механизмов эхом отражались между стен башен, пересекаясь друг с другом и смешиваясь в единую какофонию, и расходились далеко окрест. Штурман сразу же направил лодку к одной из башен, высоко выдающейся в небо, на вершине которой располагалась широкая площадка, у которой висел в воздухе корабль.  "Возвышение". Очень характерное имя для корабля, пронзающего небеса. Огромное огненное кольцо плененного элементаля сейчас лишь слабо подрагивало, словно во сне. Стройные обводы судна, его плавные изгибы, все кричало о его скорости. Лодка причалила в специально отведенном для таких суденышек месте, и вы, расплатившись, направились к кораблю, что должен был вас умчать до Ардева. Билеты глянули лишь мельком, и юнга тут же кинулся показывать ваши каюты. Это оказались места для среднего класса - две трехместные каюты, располагающиеся напротив друг друга - в которых уже были сложены различные тюки. Рассматривать, что там увязали по приказу капитана Калаеса, никто не стал - еще будет полно времени на это. А сейчас, ознакомившись с местами и скинув тяжелое оружие, все поднялись на палубу. Отсюда Шарн выглядел еще более завораживающим, чем снизу, с улиц. Множество башен, украшенные разноцветными развевающимися стягами, были освещены ярким солнцем и сверкали стеклом окон и витражей, словно украшенные самоцветами. Маленькие точки жителей сновали по многоярусным улицам во всех направлениях, напоминая муравейник. И не скажешь даже, что внизу у подножия этих башен действительно прячутся муравейники с хищными крутиками... А с другой стороны открывался вид на широкую водную гладь залива, по которой на первый взгляд неспешно ползли корабли, направляющиеся в порт, расположенный внизу, или наоборот, убегающие прочь, в неведомые земли. Пара часов, оставшихся до отправления, прошли незаметно. Вот выкрикнул команду капитан (или боцман?) и команда засуетилась, убирая трап. Несколько канатов, притягивающих судно к причалу, были откинуты в сторону, и "Возвышение" медленно и плавно качнулось в сторону, отходя от причальной башни. А спустя несколько минут по огненному кольцу пробежала дрожь, и оно начало разгораться все сильнее и сильнее. Воздушное судно заложило широкий вираж и двинулось вокруг Шарна, постепенно наращивая скорость. Впереди был Ардев и Серые Горы. Отважные гоблины и подлые эльфы-некроманты. И, конечно, она - Пепельная Корона...
|
-
Вдоль маленьких домиков белых
Акация душно цветет.
Хорошая девочка Лиска
Теперь в Мидронате живет.
И вовсе, представьте, неплохо,
Что рыжий пройдоха апрель
Бесшумной пыльцою веснушек
Засыпал ей утром постель.
Не зря с одобреньем веселым
Соседи глядят из окна,
Когда на дежурство в казарму
С киркою проходит она.
(с) Почти все - Я.Смеляков
|
|
|
I. Раса: Рафа
- 1. Люди
- 2. Эльфы
- 3. Орки
- 4. Дракониды
- 5. Гиганты
- 6. Русалки
- 7. Дриады
- 8. Крылатые люди
- 9. Тролли
- 10. Гоблины
- 11. Йети
- 12. Инсектоиды
II. Пол персонажа - мужской? (50/50) Нет. Женский.
III. Специализация персонажа. Она не маг? (Очень сомнительно - 5/25/85) Да, не маг.
Ученый? (Somewhat Likely - 13/65/94). Больше да, чем нет.
Философ-воитель, хм? Она сражаться вообще умеет? (50/50) Фиг там. Не воительница.
Исследователь-путешественница? (Вероятно, да - 15/75/96) Скорее нет, чем да.
Черт подери, да кто же ты такая?! Жрица-проповедник? (Очень Вероятно - 15/85/97). Точно нет.
Крылатый торговец, охотник за наживой? (Вряд ли - 7/35/88). Нет, это не про нее.
Механик с небес? Да ну на?! (Очень сомнительно - 5/25/85). Похоже, что да, начинающий механик. Технология наше все!
*Раф-механик. Вот те на. И ей это нравится? (Somewhat Likely - 13/65/94). Фига с два! Ненавидит технику всем сердцем.
*Но у нее ведь должно получаться, раз она этим занимается? (Somewhat Likely - 13/65/94). Неа, бездарный техник из нее.
Тогда зачем она этим занимается? *Раскрываем дубль специализации учености.
- Плохое действие/поступок персонажа (67).
- Доминировать/преобладать (25).
- Эмоции/чувства (11).
О как! Ну, по всей видимости выходит, что наша девушка нехорошо обошлась со своими соплеменниками. В родном поселке эта юная сволочь использовала слабовольных ровесников и ребят помладше, чтобы чинить всевозможные проказы и беззаконие - заставляла их воровать и устраивать различные козни взрослым, чаще всего волшебникам. За это и была сослана заниматься столь отвратным занятием как механика "пожизненно". Как-то так... О Господи! И развитие науки на летающих островах в руках этой маньячки?! Чудес-с-с-сно...
IV. Особенности персонажа.
Она родилась на летающем архипелаге Ирель? (Вероятно, да - 15/75/96). Да, но не совсем. Вероятно, это был какой-то отдаленный, окраинный островок.
Быть может, она рано покинула родину? (Вероятно, да - 15/75/96). Точняк! Я бы тоже сбежал как можно быстрее, если бы меня соплеменники заставляли заниматься ненавистным мне делом!
Значит она много путешествовала? (Почти наверняка! - 18-90-99). А вот и нет! Сидела в каком-то захолустье... Черт, и стоило из-за этого покидать родимый дом? Хотя...
В городке где она осела с ней приключилась какая-нибудь любопытная история? Что-то же должно с ней произойти! Желательно хорошее... (50/50). Нет... так, по мелочам всякое.
Как же она тогда на жизнь зарабатывала? Не торговец ведь, да и техник из нее так себе вышел. Наверное, была подмастерьем у какого-то местного умельца? (Вряд ли - 7/35/88). ДА! Ну... хоть что-то. И так, она у нас подмастерье-неудачница в никому неизвестном поселке, яро ненавидящая свою работу. Отличный расклад!
Ну хоть ее учитель то должен быть известной личностью? Конечно, такое маловероятно - что бы он забыл на задворках цивилизации в таком случае, - но кто этих гениев разберет, верно? (Очень сомнительно - 5/25/85). Вот те на, и учитель ей под стать. Далеко не мастер своего дела.
Ну все, я бы долго такую жизнь не вытерпел! К черту все это! Наша девица вспомнила былое и решила устроить всем какое-нибудь происшествие и сбежать от ненавистной ей участи! Она же у нас и не такое могет! (Очень Вероятно - 15/85/97). Таки да. Спалила "немножко" мастерскую и пару домов в деревушке подожгла, а сама под шумок скрылась.
Небось еще и ценное имущество скомуниздила, верно? (Somewhat Likely - 13/65/94). Не-е-е. Куда ей?! Сама еле ноги унесла. Ну жива, уже хорошо.
Ну, с таким послужным списком у нее наверняка будет злобный характер и задатки ЧОрного Властелина? (Somewhat Likely - 13/65/94). Ну, это еще бабка надвое сказал. Как есть злюка настоящая.
Может она еще и разбойничать после этого подалась? А что, надо же с чего-то начинать строить Империю Зла! (Вероятно, да - 15/75/96). Хо-хо-хо! Не тут то было!
*И что же с ней такое приключилось, что не дало ей окончательно встать на путь насилия и беззакония?!
- Цель квеста достигнута/выполнена/провалена (52).
- Подружиться (22).
- Война(13).
Она подружилась с войной?! Э-э-э... а, точно. Военная подружка! Боевое братство! Долой грабеж и мародерство - пора прикрывать другу задницу... ну или что у него там пониже спины будет? Ну, вряд ли это ее как-то сильно исправило, но уже хорошо, что дальше по наклонной не покатилась. Ведь теперь у нее есть друг! Она ведь всегда мечтала о близком друге! А то все кругом какие-то хлюпики, которым слово только скажи, они то ли расплачутся, то ли побегут раболепно выполнять ее поручение. Что ж, отличненько!
И этот друг - кто-то из персонажей партии? (Конечно, хотелось бы, но... 50/50). Нет.
Надеюсь, этот друг хотя бы не вымышленный? (Очень сомнительно - 5/25/85). Фух, ну хоть с ума она еще не сошла... А то бы раздвоение личности я бы не потянул.
Ну, они хотя бы вместе теперь путешествуют? А то кто же будет сдерживать ее разбойничьи, злодейские наклонности?! (Вероятно, да - 15/75/96). Ну, конечно! Боевые подруги все-таки... или друзья. Не знаю еще. В любом случае, от такого товарища так просто не отделаешься - в беде не бросит :)
V. Внешность и природные данные.
Итак, надеюсь мы хотя бы писанные красавицы? (50/50). Как-то вот не очень. Ну и не удивительно - красотку бы не послали с шестеренками да масленками в мастерской возиться.
Ну а крылья, крылья-то, небось как у ангелочка, да? (Последняя надежда! Но... 50/50). Белые, красивенькие, но далеко не небесной красоты... эх, с ее удачей все равно бы подпалила за работой.
Ну раз красоткой ей не бывать, то видать физическими данными природа наградила, да? Должен же быть какой-то баланс. Да и в мастерской работать - нагрузки физические, а не только умственные. Она наверняка достаточно атлетична... надеюсь. (Somewhat Likely - 13/65/94). Да. Как и предполагалось. Ну и что, что не модельной внешности! Зато попробуй такое ей в лоб скажи - сразу кулаком промеж глаз выхватишь, хе-хе!
Чуть не забыл! Насколько же юна наша протеже? Скорее всего достаточно молодая, верно? Ей еще жить да жить! (Вероятно, да - 15/75/96). Да, она в самом расцвете сил! Уже не ребенок или там юная особа, но дама в самом соку!
*Но и тут что-то не так. Так в чем же дело? Неужто наша рафочка скрывает свой истинный возраст?! Надо бы разобраться... Итак, покопаемся!
- Положительное/хорошее действие/поступок персонажа(73).
- Проявлять активность (82).
- Судебное разбирательство (77).
Вау! То есть наша злюка еще и какую-то положительную роль в судебной тяжбе сыграла! Однако...
А дело было так... Они уже довольно длительное время находились в пути со своей спутницей, обсуждали прошлое, делились сокровенными тайнами. Подруга/друг рассказал(а) ей о былых собратьях по оружию, с которыми уже давно не виделась - со времен последнего военного похода на инсектоидов. И как-то так само собой получилось, что как раз в следующем городе на их пути каким-то чудом наша парочка повстречала одного из них - тех самых "сослуживцев", что раньше ни один раз выручали новую подружку рафы из горячих точек во время сражений. Вот только обстоятельства у этой встречи были не самые приятные - старый знакомец оказался подсудимым на местном процессе о вымогательстве и последовавшем за тем убийстве юной девы. Естественна, вся местная община была настроена учинить скорый суд и расправу над негодяем. Да и спутница рафы хоть и была с ним знакома, но подобных "разбойничьих" наклонностей своего приятеля отрицать не могла - военным людям в мирное время весьма тяжело, так что ничего удивительно в том, что он "сбился с пути" не было (Ба, да у этой неизвестной(ого) просто какой-то фетиш на подобных ребят). Так бы они наверное и прошли мимо, смирившись с тем, что в жизни всякое случается, однако... Неожиданно для себя в одном из свидетелей преступления рафа узнала своего старого знакомца - одного из тех загнанных ею в детстве ребятишек, который потом и наябедничал на предводительницу детского банд-формирования взрослым. Ну все! Какое уж тут расследование - в глазах механика вспыхнул яростный огонь возмездия. А тут еще и такой повод - утереть засранцу нос, а заодно и доброе дело совершить, доказав невиновность старого друга. Это ведь правильно, да? Друг моего друга - мой друг... наверное. Ну, это все неважно.
В общем, убедив местные органы самоуправления дать подсудимому и его нежданно-негаданно объявившимся защитницам немного времени - крылатая бестия, пылающая местью оказалось ну о-о-очень убедительной (а ведь этот трусливый засранец-свидетель ее даже не узнал!), наша маленькая команда преступила к своему, независимому расследованию. Тут ведь даже особых мозгов и умений не надо было! Просто куча терпения и немножечко желания взглянуть на все под другим углом. Оббегав буквально все селение, им все же удалось отыскать еще двух свидетелей, утверждавших, что все было совсем не так и ее (на этот раз рафы) старый "приятель" лжет. Оказалось, что это именно он перерезал юной барышне горло, когда узнал, что она собирается его бросить и сбежать вместе с подсудимым (тогда еще правда просто разбойником и главарем местных бандитов), если он поступит благородно, перестанет терроризировать городок, распустит своих уголовников и начнет жить честной жизнью! Какая милая, однако, была дама - даже нашу закоренелую преступницу на слезу пробило! А вот признавать, что быть может именно она еще в далеком детстве толкнула этого маленького падонка на скользкий путь - тут уж, как говорится, извините! Каждый сам за себя решает.
И вот, проведя почтенному суду новые доказательства, они не только вызволили былого соратника ее напарницы (бр-р-р, уже даже я начинаю в этом путаться, надо поскорее дать им имена), но также помогли восторжествовать справедливости. Лже-свидетель быз заклеймен, после чего забит камнями (не до смерти). Даже нашей героине позволили приложит к этому свою увесистую руку, хоть она и не входила в число местных жителей, как того требовали традиции. Отказываться от подобного удовольствия добросердешная злодейка, разумеется, не стала. Как говорится, глаз за глаз! Бэ-э-э...
Так причем же тут ее возраст спросите вы? О-о-о, дорогие слушатели... Все дело в том, что во время всей этой неразберихи с судом и следствием, рафочка так набегалась, что у нее еще долгое время все мышцы сводило. Однако, неожиданно для себя, девушка обнаружила "страсть" к занятию спортом. Она и без того от природы была одарена физическими данными, а тут еще и способ (к тому же весьма приятный) нашелся себя в форме поддерживать. Так или иначе, увлеклась она с того дня "зарядкой"... ну или разминкой - называйте это как хотите. И вот ведь чудо - "волшебная зарядка" ей не только помогла мышцы в тонусе держать, но и вернуть былую молодость. А ведь ей уже давно не 20 лет! В чем же секрет, спросите вы? Как ей удается так юно выглядеть в свои ХХ?! Все дело в "беге"! Да-да, дамы и господа - вы не ослышались. Оставьте полеты для изнеженных дамочек, что вскорости обрюзгнут и сгорбятся! Двигаться в воздухе - это ведь как с велосипедом: один раз научился - уже никогда не позабудешь! А вот спортивная ходьба, бег по утрам - это по-настоящему, "работа" для мышц! Заодно и весь организм оздоровить поможет. Не верите? Тогда просто взгляните на нашу рафочку! Только сегодня... и только сейчас... всего за... (извините, но цена омолаживающего средства и номер телефона дистрибьюторов затерялись в потоке магического эфира).
Вот так вот! (с)
Но что-то долго она среди других рас ходит. Уж не стала ли на них походить больше, чем на своих сородичей. Крылья-то крыльями, но, как говорится, "с кем поведешься"... (Somewhat Likely - 13/65/94). Ну, разве что самую малость. Наверное, кожа чуть бледновата да и огрубела сильно - столько лет в темной мастерской просидеть, в пыли и копоти. Зато такую не сразу и иголкой проколешь! Да близорукость заработала наверняка. Эх, прям до слез...
Но ничего! Мы ведь кто? Мы - бой-баба! В огне не горим, в воде не тонем! И по таким пустякам тоже не унываем, верно? (Somewhat Likely - 13/65/94). Еще бы! Конечно!
А в голове-то у нее что? Надеюсь не ветер гуляет? Хотя, с таким прошлым... всякое может быть. (50/50) Да, дорогуша! Не удивительно, что у тебя с техникой такие не лады. Одно бы кулаком по столу да покричать на кого-то. Эх, лучше бы книжки почитала, пару левелов подняла сначала, а ты из дому сбегаешь...
Но что же случилось с тобой?
- Цель квеста выполнена/провалена(52).
- Открывать (67).
- Новости (39).
Да уж... Но я знаю в чем тут беда! Еще в детстве бедняжке открылась страшная тайна - тайна ее рождения. Оказывается ее мамаша по юности с орочьим варваром кровинушку свою смешала. Ну, а что... он такой большой... мускулистый... А у нее крылья! Это же любовь! Потом, правда, что-то не срослось у них, что для рафа и не удивительно. Однако, поговаривают, что тот самый орк на дочурке ее свой отпечаток заметный и оставил, и что она - Боги упасите! - едва ли не полукровка. Какой психологический удар для юного ребенка! Не удивительно, что после всего случившегося у нее и с характером проблемы. Да и не до учебы после таких новостей, чего уж там... Вот все и стало на свои места!
Пожалуй, на этом пока что и закончим, а то мало ли чего... Бедняжке и без того досталось!
Ну и напоследок.
VI. Имя и прозвище.
Начнем с Ф.И.О., как и полагается. Итак зовут ее:
1. Йолла.
2. Арвена.
3. Лурия.
4. Джессая.
5. Мэтти.
6. Гервея.
7. Марджесс.
8. Талия.
9. Эрмельда.
10. Бустод.
11. Наргаша.
12. Окатош.
Джессая? Больно вычурно для механика-неудачницы, но... почему бы и нет? В конце концов, откуда папе с мамой было знать?! Ох, как я по ним соскучилась...
А что же насчет прозвища? Оно у нее есть? (Вероятно, да - 15/75/96) Ну еще бы. Попробовал бы кто-нибудь Джессае *Вставьте свой вариант прозвища* помешать выделиться из толпы! Итак, как насчет...
1. Ворона
2. Крыло Ночи
3. Вырви Глаз
4. Толстокожая
5. Клыкастая
6. Неистовая
7. Проклятая
8. Полукровка
9. Кровожадная
10. Темная Душа
11. Падшая Голубка
12. Неумеха
...и победитель на этой неделе "Неистовая" Джессая. Очень брутальненько звучит - ей такое в самый раз!
Вуаля! Встречайте, Джессаю Неистовую, рафу-неудачницу, не сумевшую покорить чужеземные технологии страшного зверя "Механики", но продолжающую вести свою нелегкую войну с этим столь ненавистным ей "противником". Ведь чего-чего, а боевого духа и упрямства ей не занимать - не зря же такое прозвище получила, верно?! Да, не первая красотка на деревне, но зато постоять за себя может, а не это ли самое важное в нашем суровом и жестоком мире? Это, ну и, разумеется, верные друзья. К счастью, у Джессаи есть и то, и другое! Везет же некоторым...
|
|
|
|
В железных доспехах с мечом в правой руке и знаменем Империи в левой следила за ходом сражения Железная Дева. Отряд под её командованием сражался с орочьими налётчиками, вздумавшими грабить простых крестьян, из которых никто и оружия никогда не держал. Узнав о бесчинствах орков и бессилии местного барона с этой угрозой совладать, Мэриан прибыла с небольшим отрядом своих сторонников для наведения порядка. Вновь ей пришлось доказывать своё право вести за собой людей и вновь она блестяще с этим справилась.
Войско Мэриан в несколько раз уступало числом орочьей армии и состояло по большей части из завербованных Железной Девой крестьян, которых она всего неделю учила обращаться с копьём и луком. Но она не отказалась от своих планов дать бой налётчикам, которые и не рассчитывали, что кто-то вздумает оказывать им серьёзное сопротивление. Получив в противники Мэриан, орки жестоко ошиблись в своих оценках. Два их отряда, направленные для грабежей, были полностью перебиты. И вот теперь решающее сражение, которое либо положит конец орочьим нападениям, либо навлечёт на эти земли ещё большую беду.
Пронзительный взгляд полководца не упускал ни одной мелочи из происходящего на поле брани. Мэриан находилась почти на передовой и уже три раза встречалась с орками в ближнем бою. Отсюда следить за ходом сражения было проще, а близость командира вдохновляла её воинов.
- Убрать стрелков, - крикнула дева лучникам, собравшимся у неё за спиной и указала мечом на орочьих арбалетчиков, серьёзно досаждавших баронской кавалерии.
Град стрел из мощных длинных луков, которые Мэриан помогла изготавливать, обрушился на позицию арбалетчиков и обратил их в бегство. Лёгкая улыбка появилась на каменном лице воительницы и тут же исчезла. Взгляд её остановился на огромном орке в тяжёлой броне и с огромной палицей в руках. Большинство не выделило бы его из прочих зеленокожих, но только не Мэриан, умело вычислившая вожака этой орды.
- Торбен, Грегор, за мной, - крикнула она своим верным лейтенантам и бросилась вперёд, высоко держа над головой знамя.
Небольшой отряд как нож сквозь масло прошёл через нестройные орочьи ряды. Мэриан сшибала всех врагов на своём пути, перепрыгивала через препятствия, уклонялась от летящих в неё стрел и клинков. Её люди, для большинства которых это было первое сражение, при виде воительницы в светлых доспехах со знаменем в руках вдруг открывали в себе новые возможности и с яростным боевым рёвом бросались на орков, несколько ошалевших от такого поворота событий. Орочий вожак, гордый тем, что не проиграл ни одной битвы, не верил своим глазам, когда видел, как на него несётся человеческая женщина с мечом в руке, и как рассыпается словно карточный домик его непобедимое войско. Свет больно ударил в глаза орочьему вождю, отразившись от шлема Железной Девы. На секунду орк зажмурился, а в следующую ощутил, как входит острый клинок в его горло.
* * *
В своём походном шатре Мэриан счищала грязь и запекшуюся кровь с доспехов. Обычно этим занимался её верный оруженосец, но он не пережил сегодняшней битвы. Увы, каждый военный триумф неизбежно оказывается омрачён горечью потери. Но Железная Дева привыкла к подобному, хотя и забывала всех тех, кто сражался с ней плечом к плечу за правое дело.
- Это было великолепно, - раздался за спиной девы знакомый голос.
Мэриан устало повернула голову и увидела барона, на радостях от победы забывшего о правилах приличия и ввалившегося в шатёр без уведомления. Теперь он был сильно смущён, застав молодую и красивую женщину в нижнем белье. Воительница же не предала этому никакого значения. Тот жизненный путь, который она давно избрала заставил её забыть о принятых в высоком обществе приличиях. На войне подобным вещам нет места.
- Я хотел сказать… - смущённый барон отвернулся от Мэриан и теперь переминался с ноги на ногу, стараясь подобрать нужные слова. – Блестящая победа, просто потрясающая. Вы бы не хотели… скажем… если конечно у вас нет других планов… занять место моего стратега?
Мэриан усмехнулась, вспоминая первую реакцию барона на её появление в его землях. Тогда он принял её весьма прохладно и был твёрдо уверен в том, что женщина никогда не поведёт его людей в бой. В который раз воительнице удалось сбить спесь с очередного мужчины, убеждённого в том, что место женщины подле её мужа.
- Увы, дорогой барон, я не могу принять вашего, без всякого сомнения, очень щедрого предложения, - ответила Мэриан, взглянув на письмо, которое обнаружила на своём столе, вернувшись из боя. – Дела Империи ждут меня в другом месте, я отбываю сегодня же вечером.
* * *
Путь до Арньера был долог. Мэриан оставила позади всех своих людей, приказав Грегору и Торбену убедиться в том, что все орки покинули имперские земли. Теперь она впервые за долгое время была одна, хотя и не сомневалась, что Риорк вскоре подыщет ей достойных помощников. Работа на чародея была интересным опытом, хотя воительница не очень-то доверяла всем, кто имеет дело с магией, а значит может оказывать незапланированное влияние на честный бой. Железная Дева предпочитала более ортодоксальные методы ведения войны. Но отказываться от службы своему Императору Мэриан не стала. Долг оказался сильнее предрассудков.
В таверну с интригующим названием «Каменный кролик» девушка вошла в полном боевом облачении. Ведь каждому путешественнику известно, что в тавернах может случиться всякое, и никогда не знаешь, с какими людьми там сведёт тебя судьба. Конечно, сверкать своими начищенными до блеска доспехами Мэриан не стала. Она хорошо запомнила реакцию всяких мужланов, которые вечно околачиваются в подобных заведениях, на появление красивой женщины в доспехах. Большинство стремится показать своё превосходство над выскочкой, ввязавшейся в явно не женское дело. И обилие выпивки толкает этих защитников традиций на претворение своих стремлений в жизнь. Не желая в очередной раз оплачивать ущерб от беспорядков в таверне, Мэриан набросила поверх доспехов мешковатый плащ, напоминающий монашескую рясу. Уж в таком-то виде вряд она вызовет у кого-то интерес.
- Я ищу Риорка Огнепалого, - с порога объявила девушка о цели своего визита человеку за стойкой, добавив для верности серебряную монетку, брошенную ему в ладонь. Искать своего работодателя в толпе народу у уставшей с дороги Мэриан не было никакого желания.
-
Красиво и интересно
-
Как всегда качественно и интересно. Рад, что ты в моей игре.
-
Целая история. Персонаж очень колоритный. Приятно читать. Спасибо.
|
|
– Хм, 20 футов? – задумчиво произнес Кэлкуиналь, хотя по тому, как он, присев, осматривал землю левого тоннеля, можно было сделать вывод, что задумчивость его вызвана отнюдь не словами ловкача. – Это примерный радиус освещения огня Рояра, дальше – тьма. Так что, если ко всем своим только что перечисленным достоинствам ты добавишь способность видеть в темноте не хуже темного эльфа, тогда я соглашусь отпустить тебя немного вперед. В противном случае без света ты там ничего не увидишь, в отличие от крыс, и только станешь для них легкой добычей, а со светом ты станешь для них еще легшей добычей за тем лишь исключением, что сможешь увидеть какой из этих переростков вцепился зубами в твою задницу, – эладрин снова поднялся, чтобы взглянуть Шелкопряду в глаза. – Поэтому, если ты сейчас не удивишь меня, развеяв иллюзию, скрывающую твой истинный облик дроу, то можешь демонстрировать все свои замечательные способности находясь в строю, где боевые товарищи, в случае чего, смогут прикрыть твою спину, а также смогут рассчитывать на то, что и ты, в свою очередь, тоже прикроешь их, если в этом возникнет необходимость.
Эларен говорил спокойно, не поднимая голоса и не сверля ловкача взглядом. Нет, ни в чем таком не было необходимости, был уверен он. Так же спокойно Кэл продолжил дальше:
– Но, некоторые перестановки нам все же сделать придется. Тирп, ты станешь рядом с Брандисом. Рояр, перейдешь в середину отряда. Мы с Хогартом будем прикрывать с тыла, на случай если какая-нибудь крыса из соседнего тоннеля захочет зайти нам в спину – они уже достаточно продемонстрировали нам свои способности устраивать засады. Левый коридор, похоже, имеет некоторый уклон вниз, но сначала мы все равно проверим правых ход, – он кивнул в правый коридор. – Вперед, стража Мидроната.
|
|
|
Сон Уильяма был преисполнен тревоги и страхов, терзавших его наяву. Сам того не осознавая, лорд то и дело вздрагивал в своей постели, не в силах спокойно выдерживать ужас терзавших его видений. Раз за разом Мунлайт переживал смерть своей возлюбленной, которую в реальности продолжал удерживать в своих крепких объятиях. Ему снилось, как Ирвен, которую он несёт на руках, рассыпается в прах, несмотря на все попытки хоть как-либо помешать этому. И трагедия повторялась раз за разом – в разных местах, при совершенно противоречивых обстоятельствах, финал всегда оставался неизменен. Во сне время течёт совсем по-другому – иногда, долгие часы проносятся для человека за считанные мгновения, в то время как в другой раз – мгновения растягиваются на века. Последнее происходило сейчас с Уильямом – он попал в ловушку собственного сознания, приносящую ему немыслимые мучения, и, вместе с тем, не имеющую конца. Мунлайт даже не осознавал, что спит – каждый раз он вновь и вновь переживал гибель той, что наполняла смыслом его существование. Усталость, накопившаяся за этот чертовски долгий день, мешала ему проснуться в холодном поту, вновь обнаружив себя в собственной постели. Кошмар продолжался, превращая сон, который должен был помочь Уилу возобновить запас сил, в пытку, изощрённую настолько, что самый извращённый палач не придумал бы ничего лучше.
В ночи, которую всё также пронизывали струи ледяного ветра, под небольшим навесом у входа в конюшню, стоял одинокий часовой. Он устал, промок и мечтал только о том, чтобы присоединиться к своим товарищам в таверне, не понимая, сколько ещё его заставят находиться здесь. Измотанный до предела копейщик, несмотря на все свои старания, то и дело проваливался в блаженную дрёму, из которой его бесцеремонно вырывал очередной раскат грома. Ночной страж в который раз оглядел пустой задний двор, скользнув взглядом по возвышавшейся перед ним громаде таверны, и подумал, не стоит ли нарушить приказ. Скорее всего, лорд давно уже спит, а в товарищах по отряду гвардеец был абсолютно уверен. Мысль эта, сперва зародившись в виде неосознанного желания, постепенно переросла в вполне конкретный план действий. И, когда копейщик окончательно утвердился в своём намерении покинуть пост, из темноты с едва уловимым для уха свистом вылетела стрела, безошибочно вонзившись прямо в горло несчастного. Адская боль внезапно разорвала сонный мирок одинокого стража, заставив того изумлённо вытаращить глаза и непроизвольно схватиться за горло. Почти сразу пальцы его обнаружили древко стрелы, покрытое приторно тёплой жидкостью красного цвета. С глухим стуком, потонувшим в очередном громовом раскате, копьё упало на землю, а хозяин его медленно осел вниз. Из последних сил цепляясь за жизнь, часовой вдавил своё тело в стену конюшни, стараясь таким образом устоять на ногах, как будто в этом был хоть какой-то смысл. Кровь толчками хлестала из раны, перебитые голосовые связки больше не подчинялись своему обладателю, который только и мог, что почти неслышно хрипеть и бешено вращать глазами. Но пространство вокруг таверны было всё столь же пустынно - лишь убийцы скрывались где-то в глубине непроглядного мрака.
А в главном зале трактира продолжали веселиться ничего не подозревающие о развернувшейся неподалёку трагедии товарищи павшего гвардейца – смех и голоса их целиком заполнили небольшое помещение. Никого из блаженствующих воинов не удивило, что несмотря на относительно небольшое количество поглощённого алкоголя, некоторые из них уже спали, уткнувшись носами в свои тарелки. Этот занимательный феномен стал скорее поводом для шуток, чем предметом действительно серьёзных подозрений. Миновала полночь – большинство посетителей разошлись по своим комнатам. Примеру их последовал и молчаливый мужчина, сидевший в углу – за весь вечер он не сказал и нескольких слов, предпочитая компанию собственной кружки. Лишь солдаты Уильяма Мунлайта продолжали бодрствовать, к неудовольствию порядком утомившегося трактирщика. Если бы Рохан не был так поглощён своими мыслями и пригляделся повнимательнее к пузатому хозяину таверны, то наверняка удивился бы нервозности последнего. Гвардеец медленно поднялся, решив, что с него на сегодня определённо достаточно. Оглядел стол, отметив, что больше половины его коллег решили не добираться до кроватей, а спят прямо за столом в самых разнообразных позах. Мысли путались, а ноги подкашивались – Рохан с трудом сделал несколько шагов к лестнице. У него ещё хватило сил, чтобы посчитать удивительным этот факт – ведь выпил-то стражник совсем немного… Кое-как координируя действия своих конечностей, он преодолел первые несколько ступенек, а потом… Лестница внезапно стремительно устремилась ему навстречу. Приложившись лицом об одну из ступенек, солдат застонал, кое-как перевернувшись на спину. Затуманенному взору предстала резкая перемена в главном зале таверны – уже почти все его товарищи дремали на своих местах, не обращая никакого внимания на новых посетителей. Входная дверь была распахнута настежь, впустив четверых старых знакомых – Рохан узнал в них ту самую компанию головорезов, которая покинула трактир несколько часов назад. Угасающее сознание успело удивиться, куда подевалась куртизанка, сопровождавшая их уход. Парень не мог знать участи, постигшей несчастную девушку – её тело гнило сейчас в лесу по другую сторону дороги.
Трактирщик, всё так же стоявший за стойкой, засуетился при виде новых гостей – подбежал к главарю, причитая:
- Я всё сделал в точности, как вы говорили…
- Спасибо. – ответил Джар, пристально вглядываясь в бегающие глазки толстяка. Хозяин даже не успел ничего понять – настолько стремительным было движение наёмника. Почти бесшумно кинжал выскочил из закреплённых на поясе ножен, молниеносно войдя точно между рёбер своей очередной жертвы. Испуг и удивление отпечатались на лице трактирщика за мгновение до смерти. Грузное тело с грохотом шмякнулось на пол. Главарь оглянулся, проверяя, как отнеслись к его поступку подчинённые. В глазах Эйвока он прочитал одобрение, здоровяк Джон оставался всё столь же невозмутим, а вот на лице Джимми на мгновение возникло выражение неприкрытого отвращения. Джар криво ухмыльнулся, отмечая этот факт и всё больше убеждаясь, что ему не по пути с этим смазливым ублюдком.
Рохан, каким-то чудом всё ещё цеплявшийся за обрывки своего сознания, стал невольным свидетелем расправы – пальцы не слушались, отказываясь обхватывать рукоять меча, мирно покоившегося в ножнах на поясе. Гвардеец ещё не понимал, чем для него обернётся это упорство. Джар заметил солдата, барахтающегося на первых ступеньках ведущей наверх лестницы – и сразу вынес ему приговор. Главарь не любил оставлять ненужных свидетелей. Широкими шагами он преодолел зал и остановился около беспомощного Рохана. Тот хотел было закричать, предупредить остальных, но лишь хриплый шёпот сорвался с его губ. А потом кинжал Джара записал на свой счёт ещё одну жертву. Головорезы устремились на второй этаж вслед за своим предводителем.
Уильям Мунлайт проснулся опустошённым и разбитым – только что он снова потерял Ирвен, и реальность ещё не окончательно отвоевала свои права. Лишь убедившись, что она всё ещё здесь и с ней всё в порядке, лорд начал постепенно приходить в себя. Противный холодный пот покрывал почти всё его тело, голова раскалывалась от невыносимой боли, а удары грома снаружи эхом отдавались внутри его черепной коробки. Судя по темноте за окном, проспал он не так уж и много – Уильям не знал, что его разбудило. Была глубокая ночь, тишина поглотила таверну – шум внизу тоже затих, как видно, все посетители разошлись по своим кроватям. Скрип старой половицы известил о том, что кому-то приспичило воспользоваться коридором в этот поздний час…
|
Было здорово… Что именно? Да, в общем-то, всё. Было так здорово ехать на танке. На танке! Нет, правда, Бо даже и в каких-то своих самых диких мечтах не мог представить себе, что ему удастся прокатиться на настоящем танке, с пушкой и с гусеницами. Просто… просто ваще!
Еще, конечно, было здорово выбраться наконец из этой дурацкой башни… В какие-то моменты там внутри Бо уже и не рассчитывал на такой вот исход. Чуть не прибили его там, чего уж… Причём не раз, да. Но обошлось. Живой, и даже почти себе целый. И даже с некоторыми презабавными новыми игрушками. Ненадолго само собой, все эти древние штучки могут рассыпаться в любую секунду. Но в любом случае здорово! Приключения и такие вот вылазки – это и было то, ради чего жил ящер Бо.
На танке очень весело и хорошо и ящер был счастлив в этот конкретный момент. Вернее почти счастлив. Всё же было внутри у него такое какое-то ощущение, будто бы он о чём-то забыл, о чём-то очень важном. С каждым бывает, наверное. Это ощущение не давало Бо насладиться поездкой и кампанией друзей по полной. Он ёрзал, крутился на месте, усиленно чесал маковку, пытаясь припомнить, о чём же это таком он мог позабыть.
В какой-то момент, он вдруг раскрыл рот, вылупил глазки куда-то в горизонт и застыл так на пару минут. А очнувшись, стал приставать к друзьям с самым для него сейчас важным вопросом - Какое сейчас число, и какой, ваще, месяц?!
Точно, конечно же, никто не знал. Даже Выдди. Но путём общего обсуждения и споров, разглядывая синего неба и пробования ветра на облизанный палец, дату все же удалось выяснить. Плюс-минус три-пять дней, где-то так… наверное.
И Бо к своему ужасу понял, что всё так и есть, его самые худшие предположения подтвердились, и он совершенно забыл про матушкин день рожденья. Нет, правда… Как такое могло быть, ваще?! Как он мог забыть? И даже подарок не приготовил еще!
Сокрушённо покачав головой, расстроенный ящер, хотел было сразу же спрыгнуть с танка и побежать в ту сторону, где, по его мнению, был его дом. И где мама уже, наверное, выпекала свой фирменный кактусовый пирог с начинкой из ощипанных шмубзиков. Но друзья, и те, кто был с ним давно, и новые, не дали ему уйти вот так просто. Пытались отговорить сперва, но поняв, что не выйдет, решили хоть попрощаться нормально.
Обнимались, целовались, обменивались глупыми обещаниями, договорились о встрече в одном всем известном месте, и еще выделили Бо коня, чтобы он уж точно успел ко столу, на праздник. Отпустили, чего уж там. Семья прежде всего… Как иначе?
Въехав на холм, Бо обернулся назад, глянул на пыхтящий вдалеке танк, улыбнулся. Вздыбил коня и, крикнув, махнул друзьям лапой, прощаясь еще разок.
И ускакал.
|
Реакция куролесящей толпы на слова полуорка оказалась не менее удивительна, чем слова самого полуорка. Ну и что, что он здоровый? Ну и что, что с топором? Их-то много. Да и выпивка, как ни крути, а должна была уже по мозгам дать, еще и храбрости прибавить, ан нет, спокойно выслушали и ушли, даже оправдываться не стали. Все же уважают стражу в этом городе, и это приятно.
– Молодец, – коротко похвалил Кэл Хогарта, сопровождая свои слова легким кивком. Сдержанно, но по меркам самого эладрина это более, чем достаточно.
Но, по видимому, стражу в городе не просто уважали, в ней действительно нуждались все – от мала до велика. Не успели новоиспеченные стражники разобраться с одной проблемой, как тут же возникли две новые. И если девочка со своей кошкой чуть не заставила Кэлкуиналя улыбнуться, то появившийся вслед за ней мужчина несколько поубавил веселость эладрина. Еще и Тирп продолжает обращаться по не весь откуда взявшимся званиям и титулам. Уважаемым обзывает. С каких это пор? Надо будет поговорить с ним, но без посторонних свидетелей – не вынося, как говориться, сор из избы – это дело касается только их отряда.
Однако, не все так плохо было. Вот Шелкопряд вызвался помочь Брандису с забравшимся на дерево Мурзиком, и хотя Эларен и так бы отправил за кошаком именно Тирпа (ибо возникший в голове образ болтающегося на ветвях, запутавшегося в веревке паладина не позволял поступить иначе), проявление взаимовыручки – первый признак именно отряда, а не разрозненной шайки решивших подзаработать людей. Это радовало. Еще бы дисциплину подтянуть... Он невольно покосился сначала на импульсивного полуорка, затем на слишком много возмущающегося мага. Вздохнул.
Но, как бы там ни было, пока другие помогали девочке, Кэл все же обратил свое внимание на мужчину, ожидавшего ответа.
– Это просто наша работа, сэр, – невозмутимо ответил он на похвалу, – не расслышал вашего имени...
– Что же до "подзаработать", – эладрин сделал особое ударение на последнем слове, – то мы не наемники, а стража. И в наши обязанности входит обеспечение сохранности всего города, а не имущества отдельно взятых личностей.
Поймав себя на мысли, что начинает говорить чуть резче необходимого, Кэлкуиналь сделал секундную паузу и продолжил более спокойным голосом.
– Просто укажите нам на свою повозку и, по возможности, мы приглянем за ней. Но не ждите, что мы будем торчать здесь весь день, ожидая, когда вы закончите свои дела – в городе слишком много происшествий требующих нашего немедленного вмешательства и мы не может тратить время, ожидая, что возможно одно из них случится прямо у нас перед носом.
|
|
Хогарт ждал своего часа. Он стоял встрою и слушал всех остальных. И только на уме у него вертелось "В стражу кого-то там не берут и это славно!". Его харя постоянно летала в легенькой улыбке от представления его новых сослуживцев.
Но как только представление было окончено, а капитан возвращался к началу строя, Хогарт сделал серьезное, и немного страшное (да-да, это тоже ему досталось от орочьей крови) лицо. Брови были нахмурены, скулы напряжены, а клыки торчали в стороны под симметричным углом. А сердце. Сердце у бойца так билось, что можно было бы его услышать, удали ты все звуки, кроме звука сердца Хогарта. Такое чувство, что сердце не стучало и выполняла свои функции, оно рвалось наружу за подвигами.
И вот, капитан подошел к Хогарту. Он был удивлен громким заявлением полуорка, а полуорк и не понял почему. Видимо, не принято так было говорить среди круга общения капитана, и это Хогарт намотал на свой белый клык. Выслушав команду, варвар отдал честь и крикнул, - Будь сделано, ваш сиятельство!
Как только Ниролк раздал всем поручения, Хогарт сразу же пошел к чурке, не теряя строевого шага. "Скорее всего чурка - это ерунда", - думал полукровка, -
"Нужно показать начальнику, что он здесь главный и нужно выполнять его все прихоти, но... мне сказали в таверне не лизать задницу. Вот задницу я ему лизать точно не стану". Помотав головой, орк уже подходил к чурке.
Возле чурки оказавшись, Варвар посмотрел на нее. Почесал голову, да махнул рукой, мол попытка-не-пытка, лишь рука по болит да перестанет. Встав в удобную позу, мужчина напряг свои мышцы, глубоко вздохнул, выдохнул и замахнулся по чурке выкрикнув, - Кииияяяя!
Кулак пошел прямо в центр чурки, чурка дернулась, раздался треск и появилась трещина. Трещина медленно пошла швом по сердцевине, давая новый путь для кулака, что шел все еще по инерции. И через секунду, чурка разлетелась в две разные стороны, оставив после себя лишь два аккуратных и ровных бревна. Главное, чтоб никого не убили эти бревна в полете.
Увидев свой успех, Хогарт улыбнулся, довольно себя погладил по голове, нахваливаясь. Но быстро отошел от пьянящего чувства победы, встал по стойке смирно и прокричал на весь двор, надеясь что его услышат, - Ваш сиятельство, капитан Нилрок! Хогарт из "Добрых Топоров" выполнил ваше поручение!
-
Not bad
-
Полуорк-монах :D
Думаю. капитан охренеет от того, что полуорк разрубил полено... Рукой)))
-
Каратист... Я думал, ты топором воспользуешься)
|
Со дня начала приема новобранцев в Стражу прошла всего неделя, а капитан уже построил во внутреннем дворе казарм первый отряд и начал с ним работать. Все эти дни в помещениях, в которых будут расположены добровольцы, наводили порядок, в казармах царила суета, в которой конечно же участвовала и Лиска. То там поможет, то тут. Казалось, маленькая гномка суетится больше всех, для себя она решила, что приближающийся день приема новой стражи станет для неё судьбоносным. Она, в свои четырнадцать лет, тоже собиралась стать стражником и ловить преступников, чтобы их судили. Это стало целью в её жизни, и она была близка к ней.
Утром девочка проснулась рано, раньше обычного, на душе было радостно. Быстро умывшись и надев на себя отцовскую кольчугу, захватив боевое оружие – кирку, она со всей возможной скоростью побежала во двор, где капитан должен был произнести речь перед первыми новобранцами в этом году. Лиска собиралась встать в строй со всеми и стать самым молодым стражником. Она многого добилась, тренируясь с Ниролком, когда у того была свободная минутка. Капитан относился к ней, как и все остальные, как к дочери, и учил осторожно, чтобы не ранить эмоциональный мир маленькой гномки. Девочка по его мнению достигла некоторых успехов, но была маловата для кольчуги и боевой кирки, но переубедить её у него не вышло. Что-то заставляло её носить этот тяжелый и неудобный доспех и махать киркой до мозолей.
Где-то в середине строя началось непонятное шевеление, с задних рядов, пихаясь локтями и покраснев от натуги, продиралось что-то маленькое.
- Да пустите же, расступитесь, ну… Дайте пройти, - наконец, когда строй немного раздался в ширь, в прореху встала Лиска. Маленькая, не выше пояса тех, кто стоял по обе стороны. Волосы на затылке взъерошились, кольчуга смешно свисала, чуть ли не до пола, в руках тяжелое оружие, взгляд уставился в капитана, на лице уверенность. Ниролк удивленно взглянул на девочку, и одна его бровь вопросительно поднялась вверх – что это еще выдумала Лиска? А она тем временем решила себя отрекомендовать, так же как и остальные сделала шаг вперед. – Я маленькая, но сильная. Могу любому пнуть, а еще я храбрая, умею готовить, меня все боятся или любят, когда я захочу. А преступники будут меня бояться, вот увидите. Вы меня научили махать киркой, я знаю несколько приемов, умею лечить. Я много чего умею еще. Хочу быть стражником, чтобы наказать их.
Кого их, она не сказала, но речь девочки была не слишком убедительной, бровь капитана опускаться не желала, а Лиска почувствовала жар, капелька пота скатилась по виску. Лицо стало жалобным и не выдержав напряжения она протянула.
- Ну, можно?.. Я не буду обузой, не стану мешаться под ногами, вы меня многому уже научили, - она подняла кирку и ударила землю перед собой, чем вызвала несколько смешков из строя. – Я умею сражаться, могу кричать, вы же знаете.
Ниролк знал, капризы Лиски снились ему в кошмарах. Эмоции, которыми она делилась в моменты истерики, были настолько сильными, что самому хотелось плакать и капризничать, махать руками, падать на землю и требовать требовать требовать.
- А еще… Если вы не разрешите мне быть в страже, я убегу тогда. Вот! – и она сделала шаг назад, встав в строй и приняв боевой вид – грудь вперед, брови нахмурены, взгляд суровый, устремлен вперед.
-
- Да пустите же, расступитесь, ну… Дайте "плюсануть"
-
Класс, и гномка получилась клёвая, будет интересно если попадём в одну команду.
|
Во время полёта несколько человек успели поработать с письмами Хенслоу. Многих заинтересовали оставленные на них карандашные пометки, намекающие на шифр. Ричард и Беатрис убили на изучение этих пометок немало времени, но так и не поняли, есть в них шифр или нет. Зато Маркус, добравшийся до единственной на данный момент "улики" последним, довольно быстро разобрался с этой головоломкой. Вернее он точно определил, что никакого тайного послания в этих письмах нет, а пометки оставил, вероятно, мистер Уинстон с целью найти какой-либо шифр, но также быстро убедился в его отсутствии. Послания невидимыми чернилами в письмах также не оказалось. В итоге одной тайной стало меньше.
* * *
Двое мальчишек, живо напомнившие прибывшим образы Тома Сойера и Гека Финна, в обмен на пару сигарет, во всех деталях объяснили Николасу, как добраться до соседней с аэродромом станции, откуда можно вызвать такси. Пришлось правда подождать прибытия машин на жаре, разобрав пару лавочек в тени старинного дуба. Когда такси прибыли, команда разделилась. Маркус и Ричард отправились в лечебницу, остальные - в центр города в поисках хорошего места, где можно было бы остановиться. Встретиться решили в полдень на площади перед городской ратушей (других ориентиров на ум как-то не приходило).
Саванна утопала в зелени. Контраст с Чикаго и другими большими городами был разительный. С одной стороны здесь было поспокойнее - никакой суеты и спешки, никаких пробок, мало людей и машин на городских улицах, приветливые жители, знающие друг друга в лицо, с другой - ощущалось некоторое запустение: асфальтовое полотно в городе поизносилось, через многочисленные трещины проросли сорняки, некоторые дома даже совсем рядом с центральными улицами стояли брошенными с разбитыми окнами.
Удивительно, но в эти дни Саванна переживала наплыв гостей, чего оказавшиеся в городе впервые, конечно, не заметили. Проявлялось это лишь в том, что гостиницы и пансионы оказались переполнены. Всему виной был какой-то фермерский съезд, проводившийся в этом городе ежегодно и собиравший представителей аграрного сектора со всех южных штатов. Не без труда следователи нашли подходящее место для постоя - небольшой и уютный пансион с видом на гавань. Здание было именно таким, как представлял себе Бак - скрипучим старым особняком, в полной мере передающим атмосферу южной глубинки.
* * *
Лечебница Джой-Гроу, куда направились маршал Каллахан и доктор Эттери, находилась вдали от городского центра в тихом сельском районе. Дорога туда лежала через малонаселённый район Саванны, где ещё оставались дома колониального периода, в большинстве своём запущенные. Сама лечебница находилась в здании из красного кирпича викторианской эпохи с обширными заимствованиями из готической традиции. На больницу Джой-Гроу походила мало, скорее на старую частную школу или фабрику. Вокруг было всё тихо и практически безлюдно, лишь старый чернокожий садовник старался обуздать оккупировавшие все стены на первом этаже заросли плюща.
Маркус бывал во множестве подобных заведений и куда лучше детектива знал, как в них всё устроено, поэтому взял на себя ведущую роль на время этого визита. Он первым вошёл через переднюю дверь. В этой части здания не было ни охраны, ни пациентов, только комнаты для персонала: рабочие кабинеты, архивы, кладовые, комнаты отдыха и кухня. Как и снаружи, внутри всё было тихо и спокойно. Доктору понадобилось некоторое время, чтобы разыскать кого-то из персонала. Этим кем-то оказалась ничем непримечательная внешне молоденькая медсестра, которую звали Беттани Мэй Хэмптон. Узнав, что перед ней врач, сестра Хэмптон широко заулыбалась, демонстрируя всё своё южное радушие.
- Чем я могу помочь вам, доктор Эттери? - спросила Беттани, демонстрируя всё дружелюбие, на которое была способна.
- Нас интересует один из ваших пациентов, некто Дуглас Хенслоу, - ответил Маркус. - Мы хотели бы побеседовать с его лечащим врачом.
- О, конечно, я провожу вас к доктору Китону.
Доктор Китон оказался худощавым мужчиной лет 45, с густой бородой и начавшими седеть волосами. Парочка следователей подошла к нему, когда доктор допивал свой утренний кофе в больничном кафетерии. Сначала он внимательно рассмотрел пару посетителей через толстые стёкла своих очков, затем пожал им руки.
- Да, этот Хенслоу - весьма интересный случай, хотя и не уникальный, - сказал доктор Китон, узнав о цели визита своего коллеги и маршала. - Бедняга замкнулся в себе после травмирующих событий 1924 года. Лечение, увы, не принесло желаемого результата, хотя в какой-то момент мне показалось, что Дуглас пошёл на поправку, и я отпустил его домой, но последующий регресс вынудил меня пересмотреть своё решение. Если хотите с ним пообщаться, то это можно устроить. Кстати говоря, среди моих пациентов есть ещё некий Эдгар Джоб, рассказывающий историю, очень похожую на историю Дугласа. Насколько я могу понять по его рассказу, в 1924 году эти двое оказались по разную сторону баррикад в весьма неприятном инциденте. К сожалению, состояние Джоба ещё хуже, хотя я и не стану противиться вашей с ним встрече. Не желаете ли экскурсию по больнице? Полагаю, нам есть, что обсудить. В частности, мне хотелось бы знать, чем вас заинтересовал Хенслоу? За все тринадцать лет вы первые его посетители, не считая членов семьи.
Маркус обернулся к Ричарду, давая тому понять, что беседу следует вести именно ему. Они ещё в такси договорились о том, что более опытный в подобных делах детектив будет решать, какой информацией следует делиться с посторонними, и вообще играть ведущую роль, когда дело не касается медицины.
-
Очень интересно, жаль я так не могу.
-
Хороший пост.
Вдумчивый, основательный - все заявки игроков обработаны.
И написан красиво.
|
|
Ричард удобно расположился в кресле – он не испытывал ни малейшего напряжения или дискомфорта, полёты уже давно стали делом рутинным и вполне обыденным. Но, хотя в их распоряжении и оказался самый быстрый способ попасть в Саванну, Каллахан всё равно изнывал от нетерпения – ожидание было хуже всего. Ему хотелось быстрее обнаружить новые зацепки, чтобы получить больше фактов для построения новых теорий и, конечно же, проверить уже имеющиеся догадки на предмет достоверности. Однако, терять время даром Ричард вовсе не собирался – стоило самолёту оторваться от земли, а полёту стабилизироваться, как мужчина приступил к доскональному изучению предоставленной им документации. Письма…
Первым, на что Каллахан обратил внимание, был почерк отправителя. Чёткий, аккуратный и невероятно разборчивый. Автору этих строк, определённо, вплотную приходилось работать с бумагами. Интересно. Характерным признаком этих посланий являлись также и многочисленные пометки, сделанные карандашом – на первый взгляд, небрежно и безо всякого смысла. В словах, которые были усердно обведены и подчёркнуты, казалось, не было совершенно ничего примечательного, а хитросплетения стрелок-указателей и вовсе подчинялось какому-то исключительно загадочному и неочевидному алгоритму. Шифр? Бред сумасшедшего? Последнее предположение также не было безосновательным - согласно информации, полученной от мисс Уинстон, мистический мистер Хенслоу некоторое время пребывал в лечебнице для душевнобольных. Но всё же…
Сам текст также являлся чтивом в высшей степени занимательным. Было очевидно, что получатель ознакомился с содержанием, и даже более того, для ему одному ведомых целей сохранил эти нелепые записки, что определённо не могло не настораживать. Ричард устало потёр переносицу, тщетно стараясь избавиться от вновь нахлынувшей головной боли. Беседа с мистером Хенслоу должна действительно многое прояснить. Если исходить из того, что мисс Уинстон всё же не ведёт двойную игру и была совершенно искренна со «своими» специалистами, а также принять на веру подлинность данных записей, то складывалась вполне очевидная картина – эти двое влипли в какую-то неприятную историю во время своих путешествий, от последствий которой оправится так и не смогли. «Мои доктора мне не верят…» - эхом отдавались в голове недавно прочитанные слова. Во что же такое могут не верить доктора? Каллахан нахмурился, перелистнул страницу и вновь углубился в чтение. Но сосредоточиться всё никак не получалось – мысли снова и снова возвращались к случайно выхваченной из текста фразе. Скорее всего, речь идёт о бессмыслице, которую скандировал больной человек, но, почему-то, от этих слов становилось немного не по себе. Ричард едва заметно улыбнулся, похвалив самого себя за отличное умозаключение – если составить из этих обрывочных сведений примерную историю болезни Хенслоу, то выходило, что по мере прогресса лечения его заставили поверить в то, что рассказываемые им истории – плод воспалённого воображения, всего лишь бред, порождённый измученной фантазией пациента. Человек, являющийся, по вполне понятным причинам, нестабильным в психическом и эмоциональном плане, схватился за версию специалистов как за спасительную соломинку, и заставил самого себя поверит в то, что его воспоминания – всего лишь выдумка. Содержание поздних сообщений недвусмысленно намекает именно на такой исход, а значит, вытянуть из мистера Хенслоу его собственную, настоящую версию, сейчас окажется почти невозможно. Наверняка, вместо ответа на подобные вопросы, они услышат лишь нечто вроде «Я был не в себе. Всё это неправда» и останутся без всякой надежды на продолжение конструктивного разговора. Возможно, при использовании некоторой доли дипломатии, удастся убедить Хенслоу всё же рассказать им то, что произошло тогда по его мнению, но скорее всего подобные расспросы лишь вызовут приступ паники или даже агрессии. Гораздо лучше будет узнать правду со стороны независимых персон, сперва опросив персонал больницы, а в идеале, даже лечащего врача интересующей их особы. В таком случае, оперируя достоверными фактами, будет гораздо проще загнать свидетеля в угол и заставить раскрыться, выложить все карты на стол. Однако, осуществлять данную манипуляцию всем скопом также было совершенно ни к чему. На счастье, адрес больницы прямо сейчас был у Ричарда перед глазами – именно оттуда отправлялись некоторые письма. Одной проблемой меньше. Впрочем, об этом стоит подумать после посадки.
На минуту Каллахан отвлёкся, обратив внимания на манипуляции Беатрис – сразу же он понял цель её действий, немного разозлившись на себя, что не додумался проверить сам. Впрочем, наличие подобных чернил было маловероятно по умолчанию - чтобы убедится в этом достаточно было проанализировать психическое состояние отправителя. Обилие карандашных пометок и полное отсутствие каких либо попыток скрыть и без того странную суть многочисленных посланий говорили сами за себя. Было похоже, что мисс Эттери не достигла успеха в своём начинании, однако, проверить всё же стоило. Храп Николаса мешал сосредоточиться – в который раз Ричард задумался о целесообразности присутствия этого человека в их группе, но вновь оставил своё мнение при себе.
***
Саванна. Город, с необычайно богатой историей в прошлом, похоже, в прошлом и остался. Здесь не было характерных признаков прогресса и цивилизации, не было небоскрёбов, не было труб бесчисленных заводом и фабрик, то есть всего того, к чему привык современный обитатель мегаполиса. Особенно странно было видеть всё это в контексте того, что ещё вчера вечером они имели возможность лицезреть панораму Чикаго – города, который являлся одним из наиболее ярких представителей обители прогресса. Погода, словно решив дополнить и без того разительную перемену, была здесь по летнему тёплой и умиротворяющей, являя собой абсолютную противоположность пасмурным и дождливым чикагским дням. Ричард внезапно осознал, насколько нелепо он выглядит сейчас в своей шляпе и плаще, дарующем превосходную защиту от дождя и ветра, которых тут не было и в помине. Пора было брать инициативу в свои руки.
Потянувшись, Каллахан размял затёкшие от долгого перелёта мышцы и окинул внимательным взглядом выбирающихся из самолёта спутников. Необходимо было найти место, где остановиться – пожалуй, какой-нибудь отель или гостиница окажутся как нельзя кстати… Однако, самого Ричарда терзала жажда действия, и он не видел смысла отказывать себе в немедленном начале расследования.
- Нам нужно разделиться. – небрежным движением поправив шляпу бросил он. – Есть одна зацепка, которую необходимо проверить до визита к Хенслоу. Я хотел бы сперва поговорить с его лечащим врачом, пока остальные будут заниматься резервированием номеров в гостинице. Впрочем, если кто-нибудь пожелает ко мне присоединиться, то буду весьма признателен. Встретимся у дома Хенслоу, скажем, в полдень.
-
Последовательный следователь, отлично выдержан характер. Мне нравится.
-
Вот кто здесь настоящий сыщик! Недаром поймал нового Джека Потрошителя.
-
Здорово!
Очень серьёзно всё...
|
Взойдя на борт "Гамильтона", Беатрис с удовольствием отметила простор между креслами. И не только из соображений комфорта. Она всё ещё не свыклась с мыслью, что работать над этим делом ей придётся рука об руку со своим братом. И чувства её по этому поводу были более чем спутанными. А Беатрис Эттери слишком любила порядок и ясность, так что душевный дискомфорт отвлекал и раздражал. С некоей мрачной решимостью она определила для себя, что по прибытии обязательно будет иметь с Маркусом долгий и обстоятельный разговор, который расставит все точки над "i". По крайней мере, они смогут договориться о взаимодействии на время расследования.
С такими мыслями поднималась Бетти на борт самолёта. Возле одного из кресел она обнаружила свой зонт, предусмотрительно и даже в некоторой степени заботливо доставленный на борт водителей автомотора, где мисс Эттери имела неосторожность его оставить. Как только её холодная и твёрдая рука коснулась такой же холодной и твёрдой рукояти, женщина почувствовала себя куда как увереннее. Плотно и почти безупречно сложенный купол зонта, складочка к складочке, подчёркивал строгость и точность её движений и жестов, образуя странное впечатление единого целого, состоящего из женщины и её аксессуара. И до конца полёта мисс Эттери не расставалась с зонтом-тростью, хотя дождя в салоне "Гамильтона", само собой, ничто не предвещало.
Во время полёта она тщательно просмотрела письма, пытаясь разгадать, что крылось за всеми этими выделениями и связями-стрелками в письмах. Беатрис не сомневалась, что это был либо какой-то шифр, либо пометки при графологическом анализе написанного. Не исключено, что впавший в паранойю мистер Уинстон подозревал подделку писем от якобы его старого друга. Кроме того, мисс Эттери предположила наличии текста, написанного молоком или лимонным соком, а потому проверила каждое письмо на свет и подогрев зажигалкой, при этом действуя очень бережно и осторожно. Во-первых, копий письма не было, а их ценность могла оказаться выше означенной. Во-вторых, пожар в самолёте был крайне нежелателен.
В полёте мисс Эттери так и не сомкнула глаз. Она много о чём думала, в частности, вспоминала свои счастливые детские годы с Маркусом, обдумывала известные факты о расследовании, а также наблюдала за своими спутниками. Она так и не поняла пока, на кого из них можно положиться, а к кому следует отнестись с изрядной долей осторожности. Спросить об этом карты она пока не могла, не желая пока провоцировать брата на лекцию о том, что картомансия, как и любая мантика, есть заблуждение и пустое суеверие. Бетти не смогла бы сдержать снисходительно-презрительной улыбки и саркастического смешка в адрес своего "рыцаря пентаклей".
***
Выйдя из самолёта, Беатрис оценила погоду, а затем предположила эффект, который должно производить её платье на сонном Юге, учитывая, что даже якобы прогрессивный Север считал его довольно откровенным. Размышляя о том, одеться ли после отдыха более соответственно или ещё более вызывающе, Бетти молча встала рядом с Николасом и протянула ему сигарету. На мальчишек вдоль забора она показательно не обращала внимания.
Пристроив свою сигарету в мундштуке и прикурив, Беатрис замерла, держа в одной руке длинный перламутровый мундштук, а в другой руке - длинный и ровный зонт-трость с рукояткой из слоновой кости. Наверное, не было сейчас в мире более несоответствующих друг другу человека и места, чем Саванна и Беатрис Эттери.
- Любопытно, есть ли здесь достойные гостиницы?,- задала риторический, в общем-то, вопрос Бетти.
-
Ух, как все закручено...
-
Наверное, не было сейчас в мире более несоответствующих друг другу человека и места, чем Саванна и Беатрис Эттери.
Красиво пишешь. Чётко, понятно и стильно.
|
|
|
|
В обилии слов на все еще новом для него языке, Баридин тонул. Трескотня этой милой девушки из местной Гильдии Воров, не менее многословные ответы Джулиана, провраться через это все было нелегко. Рилса Раэль говорила, рассказывала, спорила, убеждала, хотя с ней никто не спорил и ей не возражал.
- Госпожа Рилса, - мягко и неторопливо начал Баридин, наконец-то дождавшийся перерыва в этой стене бесконечного разговора, - я еще не очень хорошо знаю этото человеечский язык, и не очень давно впервые увидел солнце, поэтому я мог что-то упустить или не так понять в твоем рассказе. Но у нас есть притча, сказка, которую рассказывают молодым дварфам жрецы, одна из многих историй, на которой нас учат мудрости. В ней говорится о падении Старого Королевства.
- Дварфы Старого Королевства решили защитить свои сокровища. Они собрали их всех и поместили в специальную пещеру, превращенную в неприступную крепость. Но камень горит в драконьем огне. Огромный красный дракон прилетел и прожег склон горы, и устроил в пещере дварфов свое логово, отобрав их сокровища. Несколько десятилетий прошло, прежде чем дварфы смогли убить дракона и вернуть сокровища себе. Они перенесли их в другую пещеру, глубже в Подземье. Но все равно, не прошло и века, как новый дракон прилетел и захватил их сокровища. Они убили и его - не сразу, со временем. Это продолжалось до тех пор, пока у дварфов не осталось воинов для того, чтобы оберегать сокровищницу, не осталось ремесленников, детей и мудрецов, чтобы населять все их подземные города. Так пало Старое Королевство.
- Но оставшиеся в живых разобрали сокровищницу. Они взяли оружие, чтобы им сражаться, они взяли доспехи, чтобы защищаться, они взяли щиты, чтобы ставить их между собой и опасностью, они взяли драгоценные уборы, чтобы украшать себя и дарить их супругам, детям, родственникам и товарищам, они взяли музыкальные инструменты, чтобы улучшать свое настроение, они взяли безделушки, чтобы украшать свои жилища, они взяли летописи и драгоценные труды, чтобы учиться у них мудрости и знаниям. И тех дварфов, которые остались после падения Старого Королества ничто не могло уничтожить или победить. И больше не являлось драконов, потому что не было сокровищницы, которая их бы привлекала.
- Ты говоришь о том, что нам нужно победить этого дракона, госпожа Рилса, но придумала ли ты, что делать после, чтобы на место первого не явился второй, злее и голоднее первого? Чтобы сами жители города не позволили кому-то прийти и завоевать их - или унизить их, оскорбить, ограбить другим способом. Наш путь поведет нас дальше - не окажутся ли все наши усилия пустой щебенкой?
- И да, госпожа Рилса, ответь на такой вопрос. Каким богам молятся здесь, во Внешнем городе, каким в Нижнем и каким в Верхнем? Я лишь день здесь, и не успел узнать многого.
Баридин думал, что одним из лучших способов воздействия на людей будут разговоры со жрецами. Если они смогут изменить что-то, чего-то добиться, то пусть в храмах люди услышат в проповедях и советах побуждение идти и что-то делать, пользоваться их свершениями, закреплять их, а не просто ждать, когда камень обратится в самородное золото.
|
Ночь у Иохима, как и весь этот прошедший день, выдалась не из лёгких. Уснуть он так и не смог, как ни пытался. Ведь стоило ему лишь прикрыть веки, как перед ним всплывали тут же всякие образы, словно призраки ушедшего дня, причудливые, жуткие, пугающие, и очень по сути своей нехорошие. То вдруг появлялось прямо пред ним чудовище, та самая мерзкая абоминация, в которую обернулся убийца Абделя, во всей своей ужасной захватывающей дух красоте. Она, тварь эта, шевелила своими жвалами, будто бы что-то говоря Иохиму, дёргала лапами в каких-то странных манящих жестах, вращала глазами своими, и как-то очень естественно приобретала вдруг человеческий облик… Облик женщины. Молодой, восточной, редкой и притягательной красоты типа, смуглой, глазастой, знакомой смутно. Женщина улыбалась сладко, бросала томные влажные взгляды, вгоняя скромного монаха в краску, хлопала его по плечу своей маленькой изящной ладонью… А потом кружилась вокруг в страстном танце, который нельзя описать ни словами, ни уж тем более символами на листе, таком танце, какой бедный монах никогда в жизни своей и представить не мог, и о котором никогда никому рассказать не осмелиться. А в конце вдруг, взмахнула широкими рукавами, и нацепила себе на лицо бороду… отчего тут же превратилась сперва в какого-то головореза, громилу из подворотни, а потом и вовсе обратно в чудовище, убившее герцога…
Тут-то Иохим и проснулся. Конечно же, это был сон. Он всего лишь спал, да.
Отдышавшись, монах сполз с кровати, и прямо так, даже не сменив промокшую насквозь нижнюю рубаху на сухую, начал молиться Владыке. Второй раз уж за последние сутки он молился так, как до этого никогда еще. Словно бы как-то осознав для себя весь смысл этого священного действа, он был искренен, открыт, и сосредоточен.
Наверное, эти не слишком умелые взывания перепуганного мокрого монаха, показались Всесильному Огме забавными, или, может быть, они оказались именно тем, что он и хотел видеть в своих адептах.. Мда.
Так или иначе, но в следующий раз Иохим открыл глаза уже утром, лёжа на постели, отдохнувший и полный сил, а еще будто бы преисполненный каких-то совершенно новых духовных сил, каких еще вчера, да и вообще раньше, в себе не чувствовал.
Настроение его в связи с этим было приподнятым, и, умываясь, он даже напевал себе под нос одну весёлую моряцкую песенку, которую подцепил как-то во время путешествия. Во время завтрака всё стало еще лучше, и, прочитав поднесённые разносчицей свитки, монах кивнул в ответ на вопрос паладина.
- Да, добрый сэр… я всё еще склоняюсь к мысли, что нам нужен прямолинейный и честный человек в этом деле. Такой, каким, я уверен, является командор Рэйвенгард…. – сделав небольшую паузу, он, поджав губы, пробежал взглядом по лицам спутников, после чего кивнул вновь -… Я уверен, господа… Да.
|
Было что-то отвратительно приятное в осознании того факта, что каждый вдох густого табачного дыма наносит незаметный, но, вместе с тем, непоправимый вред организму, медленно, но верно разрушая лёгкие. Было в этом нечто неуловимо приторное и экзотичное, этакий своеобразный вызов обществу и науке, наглядно демонстрирующий, насколько ему безразличны все их исследования и рекомендации. Ричард ещё раз глубоко затянулася и резким движением затушил сигарету. Курил он немного, да и скорее не оттого, что попал в губительную зависимость от никотина, а просто повинуясь мимолётному порыву настроения, с целью скрасить одиночество или периоды ожидания и скуки. Небрежным движением он снял с головы шляпу, и, положив её к себе на колени, внимательнее осмотрел своих новых знакомых.
Мужчина, который представился как Маркус Эттери и заодно любезно представил свою очаровательную родственницу, судя по всему, был джентельменом до мозга костей. Взгляд Каллахана небрежно скользнул по его фигуре, подмечая любые детали, которые многим могли бы показаться незначительными, но на деле оказывали неоценимую помощь в составлении первого впечатления о собеседнике. Одет он был совершенно безукоризненно, говорил - грамотно, вежливо и высокопарно, с едва уловимым чужеродным акцентом, совершенно несвойственным для этих мест. В манере построения речи легко угадывалось воспитание человека, с детства подготавливаемого к вхождению в так называемое "высшее общества", наверняка бесчисленные нюансы этикета вдалбливались в голову мужчине с самого детства.
Его сестра, Беатрис, казалось, была полной противоположностью Маркусу - в её манерах также присутствовали грация и изысканность, но совершенно другого рода, а держалась девушка, в целом, крайне вызывающе. Её наряд, как, впрочем, и сигарета, которой она безмятежно затягивалась прямо во время того, как брат рассуждал о вреде никотина на здоровье человека, завершали более чем экстравагантный образ. Впрочем, сам Ричард находил её куда более интересной, чем её брата, который производил впечатление излишне правильного и добропорядочного человека. Каллахан, как и всегда, оказавшийся совершенно не в силах совладать со своей извечной привычкой строить теории в свете полного отсутствия каких бы то ни было фактов, тут же создал в голове несколько предположений, как дети из одной семьи оказались настолько разными и совершенно чужими друг для друга людьми. Дело, скорее всего, как и всегда было в родителях - не в силах нарадоваться своим ненаглядным Маркусом и его успехами, они неизменно ставили его в пример совершенно другой в плане интересов и предпочтений дочери, не пытаясь найти к ней индивидуальный подход и заставляя, тем самым, лишь ещё больше озлобиться и замкнуться в себе. Ричард всего лишь предполагал, строил воздушные замки, повинуясь желаниям своего деятельного разума и, как следствие, часто ошибался. Но, что было куда важнее, нередко оказывался и полностью прав, ввиду чего не видел смысла отказывать себе в этой маленькой и безобидной прихоти.
Следующим присоединившимся оказался крупный мужчина, к которому, стоило вам провести в его обществе хотя бы минуту, совершенно гармонично привязывалось прилагательное "громкий", которое просто идеально характеризовало сего темперамент и стиль поведения. Представившись как Николас Баковецки, он почти тут же по хозяйски занял место в одном из кресел, зачем-то сняв с себя плащ, быть может, потому что предпочитал всегда располагаться с максимально возможным комфортом, а, вполне возможно, и потому, что как друг семьи был осведомлён, что беседа может затянуться надолго. Хотя, Ричарду почему-то сразу же показалось, что знает Николас едва ли намного больше их самих. Дело становилось всё более интересным.
Последним подошёл ещё один мужчина, в поведении и манерах которого неуловимо проскальзывало нечто, почти незаметное постороннему наблюдателю, но практически сразу же намекнувшее Ричарду, что перед ним - человек, тем или иным образом связанный с американскими силовыми структурами. Имя Кеннет Смит ни о чём не сказало Каллахану, но это ещё ничего не значило.
Гадать, зачем они здесь и правда не имело особого смысла - вскоре завеса над тайной приоткроется сама, и вот тогда уже можно будет как следует поработать, зная в каком направлении следует копать. Предложение Николаса завести светскую беседу и "познакомиться поближе", следуя терминологии последнего, импонировало Ричарду ещё меньше. Однако, его молчание и правда несколько затянулось.
- Ричард Каллахан. - коротко бросил он, ни к кому, в частности, не обращаясь. Должность и место работы решил пока что не уточнять - всё-таки здесь он инкогнито, в своё личное время и совершенно обособленно от службы, в которой работает. Хотя, в той же мере, что справедлива была поговорка "бывших копов не бывает", не бывало и федеральных маршалов в отпуске. В душе он всегда оставался собой - спокойным, серьёзным и сосредоточенным, продолжал цепляться к деталям, искать преступников и правонарушителей даже там, где быть их попросту не могло и хвататься за любое дело, которое посчитает достаточно интересным. Впрочем, особой тайны его личность за собой тоже не несла - имя Ричард Каллахан в последнее время была на слуху не только в Нью-Йорке, но и на территории штатов в целом. Особенно сейчас, когда не далее чем две недели назад был наконец найден и задержан маньяк, долгие годы терроризировавший страну и сбежавший из тюрьмы особого строгого режима несколько месяцев назад. Хватило мимолётного воспоминания о проклятом ублюдке, чтобы та картина снова возникла перед глазами - обнажённый по пояс мужчина, деловито напевающий себе под нос известный мотивчик, медленно и методично расчленял обнажённую женщину прямо на полу её собственной кухни. Ричард выслеживал его несколько недель, шёл по следу, использую каждую ошибку убийцы, чтобы подобраться к нему ещё ближе. И всё-таки выследил его. Не так быстро как хотелось бы... Паскудная улыбка на окровавленном лице маньяка, револьвер в дрожащей от страха и ярости руке, палец, словно сам сгибающийся на спусковом крючке... Лишь чудом он не выстрелил тогда, не разрядил барабан прямо в мерзкую рожу, поставив тем самым крест на своей жизни и карьере. Сдержался. Ричард Каллахан. И ничего больше.
-
Прямо Перри Мейсон или некто подобный :) Одно удовольствие читать такой детальный анализ окружающих, атмосферно и очень в тему!!! Спасибо!
-
Рыбак рыбака...
-
Хороший...
Очень в тему этот персонаж, очень!
|
-
Потрясающая атмосфера.
Я определённо не зря сюда подался)
-
Очень хорошо!
-
С почином! =)
-
Музыка отличная).
-
С почином! Предчувствую увлекательнейшее приключение, иначе и быть не может!
-
Сотый плюс за хорошее сообщение
|
|
|
Маг критически осмотрел дом снаружи, не остался доволен и оказавшись внутри. Слишком много для одного человека, слишком комфортно для того, чтобы работать, слишком мало для магических практик. Варлам совмещал в себе два статуса, поэтому надежда оставалась на покои бывшего мага, возможно там обстановка окажется более привычна.
Вообще дом коменданта выбивался из общей архитектуры, которую в целом на первый взгляд маг посчитал достаточно удачной. Высокие стены, грамотно прижатые под защиту стен постройки, так, что пока они целы, осадным орудиям будет не так просто нанести значительный ущерб. Острые двускатные крыши не дадут легко спрыгнуть по ним во двор, если штурмующие смогут прорваться на стену, скорее там можно будет с легкостью покалечиться. Если кто и спрыгнет, то спрятаться и незаметно действовать в цитадели будет не легко, все направления просматриваются, все закоулки легко контролируются. Большой плац позволит принять под свою защиту целую армию, есть где поставить палатки и разместить все необходимое для лагеря. Радовало, что крепость с трех сторон окружена естественными препятствиями в виде обрывистого берега реки и естественного оврага, радовала близость воды и удачное расположение башен. Варлам сделал себе пометку проверить оснащение башен и наличие в них противоосадного вооружения. Если там отсутствуют балисты и стационарные арбалеты, эти нужно будет в ближайшее время заняться, слишком уж явное тактическое преимущество дадут подобные механизмы. Нужно также проверить и наличие скрытого подвода воды в крепость и защищенность канализационной шахты, а также наличие альтернативной возможности покинуть крепость.. Подобные вещи хотя и были очевидны, вполне могли быть пропущены при строительстве в виду срочности возведения твердыни.
После того как адьютант понесся исполнять поручение, маг прикрыл за собой дверь и так и остался стоять на пороге. Первым делом нужнжо было прощупать сооружение с помощью магии, потом уж приниматься за стандартные методы.
Варлам считал, что в таких делах был нужен комплексный подход, и основные инструменты для этого у мага были в наличии. Пусть он и не был таким асом в этом деле как алхимики, которые благодаря своим техническим знаниям и прямому обращению к физическим объектам и материалам из которых те изготовлены, он все же работал с информацией, так что в поисковых заклинаниях был далеко не плох.
Первым делом нужно было просветить дом на наличие остаточных магических явлений и аур. Самое простое и самое эффективное. Тут все зависит от мастерства и чувствительности мага, так-что в этой части Варлам в себе не сомневался. Чтобы спрятать даже с самый слабый отзвук в пределах дома включая подвал и чердак, нужен был уровень архимага ну или на худой конец одного из его коллег, магистров и то тут уже спорный момент.. правда оставались темные и кровавые маги, этим скрыть свои следы было не в пример легче, но и такое овзмущение эфира многоопытным маг был в состоянии учуять.
Следующий этап - информационное заклинание. Одна из его личных разработок. Иллюзия звука, на нечувствительных для простого человека частотах отражалась от стен и возвращалась на специальный магический экран подсвечивая пустоты в стенах и скрытые полости в объектах.. с этим заклинанием следовало пройтись по всему дому, за одно проводя и визуальный осмотр. Главное сунуть свой нос во все возможные места, камин, мебель, кладовки подвал и чердак, с таким инструментом можно было очень быстро все осмотреть.
Третий этап, естественные скауты. Пронестись сознанием по всем живым существам в доме. Пусть информации от крысы, тли или мухи можно получить и не много, учитывая их ограниченные и не всегда удобные для человеческого восприятия органы чувств, но как минимум их наличие в тех или иных местах, легко вскрывало многие незаментые щели и труднодоступные места.
На случай если что-то и обнаружится, был еще один вариант для проникновения даже сквозь толстенные каменные стены, информационная астральная проекция позволит заглянуть в самые неожиданные места..
И в завершение оставались информационные отпечатки предыдущего хозяина. Для использования этого заклинания придется немного разогнать совое сознание, специальное заклинание, задействовало мозг мага для выполнения вложенной в него программы, позволяя считывать мелкие остаточные следы эмоций и особо ярких происшествий этого места и формировать из этих крупиц сцены недавнего прошлого. Правда для этого нужно настроиться на конкретного носителя мыслей, поэтому во время осмотра нужно будет найти что-то особо ценимое из вещей предыдущего хозяина...
Ну и просто порыться в письменном столе, выборочно прошерстить полки и шкаф, пробежаться глазами по фолиантам, и полистать самые подозрительные из них, осмотреть кровать.. пока адъютант соберет свидетелей маг с его сноровкой рассчитывал уже иметь предварительные результаты...
-
Преступление будет раскрыто - никто не уйдёт безнаказанным.
Что, впрочем, вполне логично, с таким-то подходом к делу:)
-
Нравится такая обстоятельность
|
Неловко усевшись на мягких подушках, Иохим оглядывался по сторонам с любопытством, дышал тяжело, охал негромко, шевеля губами и потрясая разрумянившимися щеками. Он всё никак не мог отдышаться после пешей прогулки и спуска по приставной лестнице. Спуск этот стал для Иохима полной неожиданностью, и в обычный день он бы конечно предпочёл избежать подобных, по его мнению, акробатических приключений, и найти другой более привычный и безопасный путь… но, сегодня, всё было иначе, и ни о какой безопасности или привычном ходе вещей речи уже, конечно, не шло…
Ввязался куда-то сам того не желая. Будто бы персонаж какого-то крестьянского сказания, глупого и бессмысленного, какое сам и в журнал-то записывать бы не стал. Ох, батюшки, сохрани Владыка.
Малый Калимшан местом, само собой, был весьма интересным, и сильно отличным от всего того, что монаху доводилось видеть ранее в своих странствиях. Потому, он практически полностью отдался созерцанию а, по возможности, и всем другим своим органам чувств, принюхиваясь к новым запахам, прислушиваясь к непривычным звукам и чужеземной речи.
Смущённо улыбнувшись старику с тюрбаном на голове, толстяк молча принял из его рук небольшую чашу и, поднеся её к лицу, принюхался. Напиток тоже пах чем-то новым и до той поры неизведанным. Набравшись смелости, Иохим вытянул губки дудочкой и отхлебнул осторожно.
Надо сказать, что время для опробования этого нового для себя напитка монах выбрал не слишком удачно, так как раз в этот момент напротив него уселась какая-то девушка. Кому-то иному сие происшествие, возможно, и не показалось бы чем-то из ряда вон выдающимся, или необычным. Но для монаха, который две трети всей своей жизни провёл в монастыре, ковыряясь в пыльных архивах, переписывая всякие скучные манускрипты и древние ничего не значащие трактаты, любое столкновение с противоположным полом (ну исключая может быть обслугу в трактирах и торговок на рынках) было если не испытанием, то уж, во всяком случае, событием весьма волнительным.
Чего уж тут скрывать… к женщинам Иохим относился с некоторой опаской и робостью. Особенно это касалось женщин молодых и привлекательных.
А эта девица, усевшаяся теперь напротив него, как раз была очень даже собой хороша. А эти короткие волосы и глаза, подмазанные чем-то тёмным, да еще и то, как она села, скрестив свои ноги… Иохим еще никогда не видел, чтобы женщины так сидели. Хорошо еще хоть, что на ней не было платья. В том смысле, что на ней были штаны…
В общем, бедный Иохим до того смутился, что калимшанский чай, который он только что отхлебнул, тут же полез из него обратно, выплёскиваясь обратно в чашу, не только, причём, через рот, но и носом, обжигая трясущиеся губы его, ноздри, и пухлые пальцы. Монах подавился, раскраснелся, брызнул во все стороны ароматным напитком. А в итоге и вовсе выронил чашечку и, прикрыв рот ладонями, зашелся в приступе мелкого кашля.
|
|
|
|
Брандон остановился, так и не дойдя до Уилла. Отчасти потому, что не хотел мешать магу работать, но выражение его лица недвусмысленно говорило, что была и другая причина. Губы короля искривились в недоброй ухмылке – он наблюдал за Ирвен, стоящей на коленях около Мунлайта, обнимавшей его и что-то горячо шептавшей. Выражение его лица не сулило ничего хорошего ни леди Ла’Круа, ни её возлюбленному.
Когда Отто наконец оторвался от своего пациента и немного пришёл в себя, Брандон приблизился к нему и негромко поинтересовался:
- Что это был за яд?
Маг, застигнутый врасплох вопросом, помедлил мгновение, прежде чем ответить:
- Экстракт мандрагоры. Крайне редкое и дорогостоящее вещество. У лорда Мунлайта чрезвычайно обеспеченные враги.
Король продолжал сверлить мага нетерпеливым взглядом, ожидая продолжения. Вздохнув, Хардиган заговорил вновь:
- Кроме своего убойного воздействия, яд сей имеет ещё одно весьма любопытное свойство, - компрометировать себя искажая и утаивая факты, которые можно было вычитать в любом захудалом учебнике алхимии, Отто не собирался. – Свойство это заключается в том, что снимает все барьеры в голове подвергнувшегося воздействию человека. Уильям Мунлайт говорил то, что думал, с некоторой долей бреда конечно. Яд всё-таки. В здравом уме он бы такого никогда не сказал, но… - Хардиган замолчал. По довольному выражению лица монарха, он понял, что тот уже услышал всё, что хотел услышать.
- Я вас понял, - ответил Брандон, - Мэтр Отто, вы могли бы оказать короне ещё одну услугу. Те люди, - короткий кивок в сторону неудачливых возмутителей спокойствия, - Могли бы пролить свет на детали этой истории.
Чародей понимающе кивнул, но не смог заставить себя сразу приступить к делу. Вместо этого он взял со стола бокал, полный красного вина, и залпом осушил его, вызвав тем самым море праведного, но молчаливого, негодования хозяина бокала.
- Мне нужно несколько минут, чтобы восстановиться, ваше Величество.
Брандон же, заложив руки за спину, уставился на Ирвен, ожидая, пока она наконец вспомнит о приличиях и соблагоизволит оторваться от изменника. Отто отлично видел выражение лица короля, и увиденное совсем ему не понравилось.
Когда Ирвен всё же поднялась, холодные и укоряющие глаза монарха были первым, что она заметила.
-
Испытываю противоречивые чувства: с одной стороны жаль, что не участвую, с другой стороны - рад, поскольку не смог бы поддержать такой высокий уровень
|
|
Ох…
Как может замечательный, имевший такое прекрасное начало, и такой многообещающее продолжение день, праздник, всего за пару минут превратиться в самый худший день в жизни?
Теперь у Иохима Сдобы был ответ на этот вопрос. О, да… теперь несчастный монах мог многое сказать по этому поводу.
Чудище было повержено, и опасность вроде бы миновала, но Иохим всё никак не мог унять своё сердце, члены его тряслись, спина была липкой от холодного пота, а мысли плясали в его голове самые непотребные танцы… И даже кремовый рожок, каким-то непостижимым образом очутившийся у него в руке, не мог привести испуганного толстяка в чувство.
Пребывая словно во сне, он двигался как будто в какой-то дымке, замедленно, и не слишком осознано. Отдавшись на волю набежавшей толпы, он с некоторым ужасом принимал сыпавшиеся со всех сторон благодарности, сам для себя понимая, что он то, конечно, их ничуть недостоин…
А череда весьма значительных господ, которые подходив по очереди, словно сговорившись, высказывали желание продолжить общение в более удобном для этого месте, навела на монаха еще больше страху, и он уже совсем отдался на волю судьбы, смирился с ужасом этого дня, и теперь просто двигался вслед за единственными людьми, с которыми был знаком в этом жутком городе. Испуганного, бледного, мокрого, ошарашенного, с надкушенным кремовым рожком в одной руке, и журналом под мышкой, Иохима несло, влекло куда-то… на встречу видимо еще более страшным и невозможным приключениям.
Во время внезапной остановки, когда к группе новоявленных искателей приключений подошёл очередной интересующийся, худощавый человек в капюшоне, монах всё еще был не в себе. А потому самого подошедшего практически и не видел, пропустив все его слова и действия мимо ушей. И очнулся только тогда, когда воитель Тейджо упомянул о Змиевой Скале.
Неизвестно, почему именно это сочетание букв так подействовало на толстяка, но он вдруг заморгав часто, сглотнул, и кивнул несколько раз.
- Д-да… Змиевая Скала… - пролепетал он, глядя куда-то сквозь воина в красном шарфе -… Замок Пламенеющего Кулака. Я знаю, где это место…
Иохим тыкнул в нужную сторону недоеденным рожком. Затем, потупившись, поднёс рожок ко рту и лизнул. К щекам его прилил румянец.
Услышав слова купца про крупную игру и серьёзные силы, монах вновь почувствовал лёгкое головокружение. Уставился на молодого человека испуганными глазами.
Иохиму было ужасно страшно… да и ведь он и вполне согласен был быть простой пешкой, честно. Только бы его не трогал никто, и всё это побыстрее бы кончилось.
|
Кассандра
Вцепившись зубами в предплечье душившей ее руки, Кассандра едва не выдрала кусок мяса из своего врага, отчего тот отпустил хватку и девушка змеей выскользнула из рук напавшего на нее, метнувшись к выходу.
Марк немедленно бросился в погоню за ней, но изворотливая девчонка пнула ему под ноги ведро, об которое бароненыш споткнулся. Надолго это его не задержало, впрочем, этого времени Кассандре хватило, чтобы оказаться на улице.
На той самой улице, обстрел которой вели лучники с балкона замка.
Кас услышала свист стрелы...
Ларри, Ред
На этот раз стражник не успел. Рука, слишком медленно поднятая в блокирующем жесте, безвольно сгребла воздух и опала, когда кинжал рыжего и на вид такого хилого паренька вошел через глаз прямо в мозг стражника, мгновенно проводя черту между бытием и небытием.
Лекарша тоже не сплоховала - воспользовавшись неудобным положением баронского сынка, девушка резанула того, рассекая кинжалом лоб и бровь Сэма. Зарычав, близнец рванулся вперед, выпадая из пролома, и, быстро спружинив, кинулся с мечом на изуродовавшую его девушку в бесстрастной блестящей маске.
Элронд
Пока Элронд шел до склада, сверху, совсем недалеко от него, он услышал топот и крики лучников, очевидно, наметивших себе цель:
- Вон девка из конюшни выскочила! А ну мочи стерву!
И вот она перед ним - заветная дверь склада, находящаяся недалеко от комнаты покойной баронессы. Тяжелая, дубовая, с массивным замком, таким надежным, что даже охраны рядом с ней не выставлено. Да и не осталось в замке свободной стражи - все были посланы на выведение неожиданно расползшейся из бани заразы, которой планировали пообедать, да которая неожиданно показала зубки, еще до того, как солнце взошло в зенит, вырезав неслабую часть обитателей тихого приюта каннибалов.
Впрочем, где именно сейчас находится солнце, сказать было трудно - проходя по коридору, парень заметил, что погода портится - на небо набежали тучи, из которых посыпался первый, редкий пока, снежок.
Ключ щелкнул в замке, и дверь с протяжным скрипом отворилась.
Чего тут только не было!
В одном из углов стоял большой мешок, полный длинных человеческих волос, которыми, судя по всему, набивали тут перины и подушки - несколько таких подушек и перина лежали прямо здесь, аккуратно свернутые.
Вся одежда и снаряжение, отобранные у путников, да к тому же еще масса других полезностей, как собранных с предыдущих несчастных, так, видимо, и запасы самого замка - снегоступы, добротная одежда на меху, мешки с вяленым мясом и крупами, какие-то скляночки, то ли с лекарствами, то ли с химикатами. В общем, все, чего душа пожелает, можно было найти на этом складе.
Все, кроме оружия. Видимо, оно хранилось в другом месте. То ли параноидальная баронесса боялась, что слуги устроят в замке переворот, то ли просто удобнее было держать все оружие отдельно - в любом случае, этот склад явно предназначался только для припасов и снаряжения.
|
Кто-то мог бы подумать, что после событий той ночи у Бака просто не было другого пути, как окончательно спиться, и превратиться в сумасшедшего жирного идиота, что живёт вон в том прогнившем трейлере, и в алкогольном угаре мучает окружающих опостылевшими историями про рогатых зомби и священников с огромными саблями. И действительно, это был наиболее вероятный итог для него… Получилось, однако, всё немного иначе. Окончание той самой ночи осталось для Бакстера в дымке, в тумане… Он даже не помнил, где именно он простился с тем странным охотником Питом Вонючкой, и куда исчез тот очкастый болезненный паренёк, Тони, кажется так его звали. Остановив проезжающий грузовик… Благо, что в их краях еще не так много мексикашек и нигеров, и люди зачастую не видят проблемы в том, чтобы подвезти бредущего по обочине человека, пусть даже у него в руках помповый дробовик, а одежда измазана кровью. …Бак попросил водителя подвезти его до ближайшей заправки, или закусочной. Наплёл что-то про несчастный случай во время охоты, мол напоролся на сук, заблудился, чуть не истёк кровью. Бак даже не запомнил, как звали того водилу… Татуированный дальнобой старой школы, исколесивший всю страну вдоль и поперёк. В чужие дела не лез, а просто поддерживал разговор на отвлеченные темы. Под конец следующего дня Бакстер был уже почти дома, в соседнем небольшом городишке, от которого до трейлерного парка можно было добраться даже пешком. Забежал в закусочную « У Молли-Сью», перекусить на последние деньги. В заведении в этот час было пусто, завсегдатаи уже разбрелись по своим конурам или окрестным барам, и кроме хозяйки и Бака в заведении был лишь какой-то спящий старик. Когда жизнь даёт тебе второй шанс, то не использовать его очень глупо… Так? * Женившись на владелице забегаловки из соседнего городка, Бакстер полностью перевернул свою жизнь. Молли-Сью, вдова, с двумя уже почти взрослыми детьми, увидев что-то в этом грубом и не слишком умном мужчине, сумела наполнить его жизнь смыслом и необходимыми каждому человеку эмоциями. Бак пришёлся в обветшалой забегаловке весьма кстати, сумел привести в рабочее состояние все старые кухонные агрегаты, стал помогать местным и проезжим клиентам в ремонте их авто и другой техники. Через какое-то время, продав свой фургон и пожитки, и присовокупив к этим деньгам сбережения жены, Бакстер сумел выбить из местного совета лицензию на продажу топлива… При забегаловке открылась единственная на всю округу колонка, а затем и настоящая автомастерская. Таким образом, превратившись в человека по местным меркам весьма зажиточного и уважаемого, Бак обнаружил в себе еще и тягу к общественной деятельности. И недолго думая взялся за восстановление местного патриотического клуба, в котором состоял еще с юности, но который фактически никакой деятельности не вёл. Воссозданный клуб, во главе с Бакстером, совсем не стесняясь применять силу, и ничего не боясь, фактически заменил собой полицию (тех двух копов, что здесь были) во всех окрестностях, и быстро свел на нет почти всю имевшуюся преступность, а заодно и, как-то само собой, выжил куда подальше всё цветное население. Прошло уже с десяток лет, и Бак редко вспоминает события той одной ночи, которая изменила его жизнь навсегда, и уж точно никогда и ни с кем, не говорит об этом. Иногда он даже начинает сомневаться, что все это было на самом деле, но застарелые шрамы на животе и ногах никуда не исчезли. Да и новомодные фильмы про зомби и мертвецов Бакстер смотреть не может, он после них плохо спит. На данный момент, мистер Риверс, а иначе Бака теперь именуют редко, отправив обоих пасынков в колледж, обустраивается с женой в новом, только что отстроенном, доме, и подумывает о том, чтобы баллотироваться в совет округа, куда его давно прочат все многочисленные почитатели, знакомые и друзья.
-
И снова в девятку (два раза)!
А кое-кто не смог...
-
Вот что зомби с людьми делают )))
-
Отличная концовка для персонажа!
-
Хорошая концовка от хорошего персонажа!
|
Разглядев сквозь стылую ночную тьму, что именно было источником манившего их света, Эрик глухо и грязно выругался. Мнения о собственном воинском мастерстве норстиец был изрядного, но штурмовать в одиночку замок... Увольте. Другие варианты взаимодействия с обитателями твердыни не рассматривались по причине ещё большей их нереалистичности. Если у тех, кто внутри, головы на плечах есть, ворота они не откроют, даже стрел тратить не будут, пожалуй.
Однако, стоило чернорясцу постучать кольцом, да промямлить что-то про смирение и милосердие, как ворота отворились. Отворились, чтоб их Ясмун потоптал! Эрик аж подобрался весь, перебрал окоченевшими пальцами по топорищу. А ну как сейчас?... Сколько там при вратах? Есть ли кто на башнях? Не ждут ведь небось, раз такие олухи, что отперли, ох не ждут! На попутчиков случайных, конечно, надежды никакой, но да чем Модраг, драть его так и эдак, не шутит? Взять хоть кочевника - эти-то в "налететь-пограбить" толк все до одного понимают, авось тоже подтянется...
Но не рванулся воин в открывшуюся щель, не снёс единым движением головы привратника. Унял боевой зуд. Неожиданно или нет, а в одиночку тут не сдюжить, только подохнешь ни за натак. Зашагал вслед за всеми, угрюмо зыркая по сторонам, примечая количество и расположение стражи. Каковы, да как обучены, да с каким оружьем? На такие вещи бывалый воин обращает внимание даже безотчётно, помимо желания, так же как кузнец вперёд всего на железо глядит, а жрец - на божьи знамения.
От наблюдений Эрик оторвался лишь когда понял - им дадут пожрать. За просто так. По нынешним временам - вещь неслыханная. Правда баба из высокородных средней руки, которая им за это дело объявила, дала понять, что такая щедрость только на первый раз, а дальше за харчи придётся повкалывать, но Хандеман никогда особо не волновался насчёт грядущего, полагая, что завтрашний день вполне способен сам о себе позаботиться. Сегодня же его ждёт сытная еда, тепло и ночлег под крышей.
И всё-таки что-то не сходилось. Не будучи семи пядей во лбу, Эрик, тем не менее, прям-таки нутром чуял нескладность происходящего. В зиму красного солнца, лишнего солнца, в зиму ворон и волков, зиму глубоких снегов и свежей человеческой падали, припасы были дороже всего. Дороже золота. Дороже даже верных мечей. Дороже жизней человечьих. И уж точно дороже пустяковой подённой работы. Чего же барон этот и семейство его на самом деле от них хотят?
Хрен их знает, но спать Хандеман уж точно ляжет оружно и доспешно. Не впервой.
- Люди зовут меня Эрик Хандеман. Иду на юг, - коротко отозвался на вопрос хозяина воин, - Ну а ремесло моё..., - тут норстиец лишь пожал затянутыми в железо плечами, полагая, что снаряжение да шрамы всё скажут за него.
Отдав долг вежливости, северянин навалился на еду, явно вознамерившись нанести припасам замка максимально возможный урон. Доброхотов-помощников тут и без него хватало, а от слишком частого мытья, говорят, богам душу недолго отдать.
- А что с дорогами на юг, хозяева любезные? И есть ли ещё люди окрест?
"Такие, чтоб без каменных стен и стражи"
-
За бдительность
-
За "... чтоб их Ясмун потоптал!", "... но да чем Модраг, драть его так и эдак, не шутит?", "... а от слишком частого мытья, говорят, богам душу недолго отдать". Очень уж понравились обороты.
|
|
|
Сидя у кланового очага в Гранитном Чертоге прямо напротив короля Сырбага, пред очами старейшин, шаманов и вообще почти всего клана, Рымбок чувствовал себя просто отлично… Ведь он вернулся домой с триумфом, выполнив всё, что от него требовалось, и даже намного больше.
Пир, устроенный в его честь был в самом разгаре, и сейчас в разноцветном от бросаемых шаманами трав дыме костра, и под звуки бубнов и барабанов, Рымбок рассказывал клану о своих приключениях, свершениях и победах.
Первым делом он поведал о мягкотелых… О том, что они не такие уже и дураки, как принято считать в клане, и даже, возможно, не такие уж мягкотелые. Что есть и средь них мудрые учёные старцы, и могучие благородные вои, и девы достойные самых великих подвигов. Что ходят они все всегда в одеждах, и добавляют слишком мало камня в еду.
После этого начал рассказ об обучении в Академии, о всех премудрых науках, которые удалось изучить и освоить… Во всех он конечно же преуспел и превзошёл всех остальных, само собой. А в области целительства превзошёл и самого Мастера, так как у них, у мягкотелых, совершенно не знают целебную силу камня, и если бы не он, Рымбок, то так бы они и прозябали в невежестве, врачуя все хвори травами, да настойками на кореньях.
Дальше повёл рассказ о своих друзьях… О молодом воителе по имени Квентиэль Длинный Хвост из клана эльфов, о Мэвис, молчаливой девице, знающей толк в хорошей музыке и еде, и конечно об Эрродане, сородиче дварфе из клана Эйнхар, который всегда и везде ходил в железной одежде, и даже молот у него был из железа…
Сей факт вызвал бурю эмоций среди соклановцев. Носить железно было неслыханно, а уж молот из железа так и вообще звучало просто невероятно. Гомон и вопли пошли по Чертогу, кое-где, само собой, начались споры и драки. А мудрый король Сырбаг лишь улыбнулся и довольно кивнул, тряся подбородками, ведь, чем больше кланов презрели заветы предков, тем ближе к Духу Камня становится клан Дырбаг. Шаманы и старцы закивали, восхищаясь умом правителя.
Дальше Рымбок поведал о своих приключениях на задании Академии. Об огромном летающем доме с крылами, о первой встрече с коварными гоблинами на дороге, где в смертельном бою им и его верными соратниками была побита целая армия зеленокожих. О встрече и долгих дружеских разговорах с благородным Серебряным Копьём, королём всех кобыл. О том, что тот обещал военный союз и обучил Рымбока своему эльфийскому языку кобыл…
В этом месте Рымбок, к радости, улюлюканью, смеху и хохоту своих сородичей, произнёс пару заученных фраз, которым научил его Квентиэль, которые сам дварф долго потом заучивал
- Madam! En voi odottaa enemmän kuin päivän tai tunnin, ei yksittäinen sekudny! Rakastan sinua! Ja enemmän En voi elää ilman sinua hetkeksi ... Ole minun, tai olen poissa!
и
- Olen Badger Mountain klaanin Dyrbag! Ja olen suuri kehuja niistä, jotka eivät ole koko maailma! Ja joka ajattelee toisin, että minä annan päähän vasaralla! Khaz!
…дальше была история о медведе, который, только завидев Рымбока, сразу дал дёру, да так, что только мохнатые пятки сверкали. Об очередной армии гоблинов, которая подступила к лесу Серебряного Копья, о Великой Битве, в которой Рымбок самолично сразил чуть ли не половину вражеских воев, и конечно, само собой, переспорил, практически один на один, их мерзкого, но могучего, короля… После чего забрал символ его власти, Ужасный Жезл Смерти, и тут же сломал его об колено.
После этого было возращение в Академию… В ходе которого было тоже не мало событий. Например, погоня за стаей кровожадных гигантских птиц похищающих девиц, или штурм высокой, почти до самого неба, башни, которая была занята целым полчищем воинов звероподобного клана.
Ну и конечно был рассказ о театре, излюбленном зрелище и развлечении мягкотелых, где сначала надо сидеть и смотреть, как один большой вой жрёт, пьёт и поёт, а затем драться с огромной лягушкой, под всеобщие радостные вопли и одобрение. В общем, по мнению Рымбока, театр был развлечением хоть и странным, но вполне достойным внимания… В клане же мнения по поводу театра разделились. Многие не могли понять, почему нельзя сразу начать есть всем вместе, или почему обязательно драться только в самом конце.
После всего, Рымбок поведал сородичам, что оказывается, там на Равнинах есть некая Империя и её Император, который, по мнению всех мягкотелых является властителем многих земель, в том числе и земель клана Дырбаг.
В Гранитном Чертоге стало тихо, и даже самые заядлые спорщики прервались на мгновенье, пытаясь осознать сказанное,… шаманы и старцы заёрзали на своих местах. И только мудрый король Сырбаг улыбнулся и, тряся подбородками, заявил, что хитрый лис может сколько угодно говорить, что все норы в лесу и горах его, но пока в этих норах сидит барсук или волк, лис не сунет туда свой длинный пронырливый нос.
По окончании пира, король обнял Рымбока и, облобызав, прилюдно поздравил его с успехом и назвал своим четырнадцатым сыном, тем самым поставив точку в одном давнем споре. После чего, вручил Рымбоку еще два кольца для его бороды, тем самым дав ему право сидеть на целых два места ближе к клановому очагу…
Ночью, вернувшись к себе в пещеру, Рымбок обнаружил на своей спальной шкуре аж дюжину цветков горного одуванчика, и даже немного смутился. Ведь по древней традиции клана это означало, что целая дюжина девиц питает к Рымбоку тёплые чувства. А поскольку согласно той же традиции, если симпатии взаимны, то юноша должен был вплести полученный цветок в свою бороду, а Рымбоку нравились все девицы, то поутру борода дикого дварфа была больше похожа на весенний луг.
В общем, дел у Горного Барсука дома вполне хватало, и каникулы обещали быть интересными.
**
Каникулы пролетели, как это всегда и бывает, почти незаметно.
Рымбок стал очень известен и любим в клане, и за свои приключения и рассказы получил множество новых прозваний, величественных и не очень. Были среди них как довольно банальные Рымбок Друг Мягкотелых и Рымбок Кобылоголосый, так и более героические Рымбок Побиватель и Рымбок Академик, ну и конечно без Рымбок Брехун и Рымбок Через-два-места-к-котлу-разом-перескакун тоже не обошлось….
Получив напутствия от короля и старейшин на еще один год обучения, Рымбок уже было собрался отбыть, но это было еще не всё…. Ведь узнав, что на Равнинах принято всегда ходить в одежде, мудрый король решил, что чужие традиции тоже стоит уважить, и решил одарить своего верного сына одной вещью, доставшейся ему самому по наследству.
Это была древняя сшитая из шкур броня, какую по преданиям носили древние дварфы во времена, когда в горах было очень холодно. И броня эта была совсем не простой. На её груди была нарисована голова горного козла, тотемного зверя всего клана… Причём нарисовал её никто иной, как Чурпыг Грязные Пальцы, или как его стали называть после смерти Чурпыг Оживляющий Камень. Чурпыг был одним из самых мудрых шаманов, и по историям обладал невероятным даром, всё к чему прикасались его испачканные красителем пальцы оживало и заселялось духами. Именно Чурпыг Грязные Пальцы был автором большинства рисунков в Чертоге Тысячи Лиц, в котором проживали шаманы клана.
Мастерицы клана по приказу короля еще и нашили на броню сверху шкуру пещерного барсука, так, чтобы её верх можно было использовать в качестве плаща с капюшоном…. И теперь Рымбок в этой броне, которая сидела на нём как родная, был близок к обоим тотемным зверям, клановому и своему тоже. И, по мнению сородичей, выглядел точно как герой древности… ну почти.
**
Обратно в Академию Рымбок ехал с попутным торговцем, в его небольшом обозе. И первые дни всё пытался говорить с лошадьми, дабы не потерять навык кобыльего, но лошади всё что-то молчали, тараща на него большие глаза. Дикий дварф возмутился такой невежливости, и у них случился спор с торговцем. По итогам которого тот вынужден был признать, что его лошади неправильные, немые, или просто невежи… и согласился везти Рымбока дальше совершенно бесплатно.
Довольный, в предвкушении новых приключений и знаний, новых друзей и знакомств, сидя на целом мешке различных камней, которые он вёз в подарок для мастера Федориуса, и напевая себе под нос одну из тех мелодий, что наигрывала на своей дудочке Мэвис Золотой Мотылёк, Рымбок ехал в Академию.
|
|
|
|
Закончив с подкупом полуросликов, друзья решили всё-таки поговорить c хозяином заведения, надеясь, что он сможет добавить что-то о планах их бывшего соратника. Поднявшись из-за стола, направились в сторону двери. Монтаро улыбнувшись, поднялся, и, постучав, отворил дверь, сделал приглашающий жест рукой. Кабинет был совсем невелик, но сразу было видно, что принадлежит он человеку весьма обеспеченному, точнее гному, что подтверждалось тем, что вся мебель, выполненная, кстати, в эльфийском стиле, была маленькой. Маленькие стульчики, маленькие шкафчики вдоль стен, маленький стальной сейф, маленький письменный стол. За столом же восседал маленький хозяин, одной рукой он писал что-то в толстый журнал, а другой ловко пересчитывал монеты кучкой наваленные на столе, складывая их одинаковые ровные стопочки. Губы его слегка шевелились, а брови елозили вниз-вверх. Одет он был в простую рабочую одежду, такую же, как была на грузчиках только чистую. На крупной его голове, прикрывая лысину, примостилась форменная портовая шапочка. Счастливчик был лидером профсоюза грузчиков, и в знак солидарности одевался точно, как и его подопечные. Был он, как и подобает гному, мелок, головаст, и внешность имел весьма примечательную. Остроконечная бородка, нос в виде какого-то продолговатого овоща, кустистые бровки домиком, выпуклый лоб, высокие скулы, остроконечные длинные уши, и маленькие живые глазёнки. Услышав как открылась дверь и в его обитель вошла группа людей, Улли от своего занятия не оторвался, лишь покивал, и помахал рукой слегка… подождите мол, секундочку. Монетки позвякивали в его ловких опытных пальцах, перо скрипело по бумаге журнала, выводя какие-то символы, на одном из шкафов тикали позолоченные часы. Хозяин, похоже, был намерен завершить одно дело, прежде чем приступать к другому, он никуда не спешил. Пауза немного затянулась… и друзья от нечего делать глазели по сторонам. За спиной Улли, на стене, висела большая картина, весьма искусно написанная и реалистичная. Изображен на ней был, само собой, сам Счастливчик. Стоя на груде каких-то ящиков, он возвышался над толпой мужественных грузчиков, и что-то одухотворенно вещал, выставив вперед и вверх руку, с зажатой в маленькой ладони портовой шапочкой. Шкафы, стоящие по стенам, были плотно забиты книгами, самых разных размеров, толщины, и переплётов. Судя по корешкам, многие из них были написаны на эльфийском. Там же, среди книг можно было увидеть всяческие диковинные штуковины, которые так любят все гномы. Разные блестящие металлические конструкции, какие-то банки с мерзкими тварями, колдовские фигурки, длинный спиралевидный рог, коллекция бабочек, и всё в таком духе. Сверху на одном из шкафов зачем-то стояли весы, а рядом с ними, совершенно ужасные золотые часы, выполненные в виде двух перекормленного вида обнажённых эльфиек, которые и держали в руках круглый механизм со стрелками. Надо сказать, что комната была тесновата для такого количества крупных людей, и уже стало чуть-чуть жарковато. Кстати, тут была еще одна дверь, которая, очевидно вела на кухню. А вот окон тут почему-то не было. Наконец, закончив свои расчёты, и подведя черту, гном вложил перо в чернильницу, и довольно хмыкнув, поднял глаза на переминающихся с ноги на ногу приключенцев. Взгляд этого маленького человечка был колючим и проницательным. Маленькие глазки горели каким-то почти волшебным огнём, смотрели хитро, с прищуром. Оо, этот парень не прост, говорили они. - Оо… - протянул Счастливчик, и выпятил нижнюю губу -… Неужто и п`авда один из Азае`ов почтил наше ск`омное заведение своим ми`остивым п`исутствием? Да еще с такой свитой… А я уж думал Монта`о надо мной подшутил. Улли безбожно картавил, заменяя все неугодные ему буквы каким-то неясным совершенно неповторимым звуком. Проговорив это, хозяин прищурился еще больше и улыбнулся как сытый кот. - Что же, суда`и весьма `ад… Даже можно сказать по`льщён!...- продолжил лепетать гном - … Монта`о гово`ил что у вас какое-то важное де`о… Так? Прекратив щуриться, и выпучив глазёнки Улли уставился на друзей вопросительно. Но, не дав никому ответить, махнул рукой. - Вп`очем, что это я так с`азу? П`ошу п`остить мои ду`ные мане`ы… Может чайку?... – Улли опять прищурился и вытянул губы в трубочку -… Да, неп`еменно чайку, к`епкого, го`яченьго чайку! Отклонившись на стуле в сторону кухни, он вдруг заорал, так что кепочка подпрыгнула на его голове. - Шт`обо! Чаю нам сюда! Улыбнувшись, он вздохнул, и, пробарабанив пальцами по столешнице, вновь с прищуром посмотрел на друзей. ссылка --- Карта.
|
Мрак и тишина, стук шагов, эхом отражающийся от невидимых стен, легкое покашливание, привлекающее внимание. Арсенио весь съежился, именно так началось заседание суда, и он как наяву увидел высокий деревянный стол, заваленный бумагами, судью – старого, постоянно потеющего человека, вытирающего платочком лысину под париком.
- Арсенио Иглесиас, - раздался противный писклявый голосок судьи, все, так как было, даже слова те же, но концовка другая. – За хранение и изучение запретных материалов вы приговариваетесь к смерти через отрубание головы. Приговор привести в исполнение немедленно…
Зловещие слова произнесены, мысли вихрем закружились в голове, ноги не выдержали и колдун сел на твердую скамью, но осмыслить приговор ему не дали. Чьи-то грубые руки схватили за шиворот, поставили на ноги, поволокли из зала во тьму. Швырнули на землю, голова сама легла на пахнущий смертью пенек, подставляя шею. Вжих, тум!
Холод…
Волчий вой заставил Кворри проснуться и поежиться. Хищник был рядом, но волки не бродят в одиночку. Кворри знал, целая стая идет за ним. Но почему? Он же волк, такой же, как они. Или нет? Овца. Сейчас он овца или… Овчарка? Все запуталось, волки, овцы, овчарки, суть одна, все они звери, он тоже и из всех умирает слабейший. Кворри почувствовал слабость, и вой. Уже близко, уже скоро. Страх липкой паутиной окутал душу, его вырвало. А потом Кворри открыл глаза.
Лес.
Он волк, мчится сквозь чащу. Ощущение свободы захлестывает, опьяняет. Стая с ним и он вожак, он ведет стаю, куда? И тут сзади раздается охотничий рожок, он близко, рядом. Чувствительные ноздри ощущают погоню. Рядом сбился с бега один из стаи, стрела пробила ему заднюю ногу. Другой упал замертво, тут же оставаясь где-то сзади, ему пробили затылок. И снова страх захлестывает, разъедает мысли, душу. Рожок, свист, боль. Тьма...
- Элгат, мальчик мой, запомни одно, ты способен изменить мир, будь сильным, береги мать, - говорил отец, пытаясь нацепить на лицо улыбку. Мать крепко обнимала сына и тоже слушала. Слышались крики умирающих, звон металла, треск ревущего огня. – Главное, живи…
Это были последние слова отца. Живи и отомсти. Он вырвался из объятий матери и распахнул шкуры, и увидел. Отец сражался с двумя всадниками, явно над ним потешавшимися. Он рубанул палицей по одному, но лишь скользнул по крупу лошади. Кобыла взвилась, скинув седока, отец расплющил его голову своим ужасным оружием, но второй всадник проткнул его копьем в спину и вдруг повернулся. Его дикие глаза уставились на мальчишку, который смотрел, как угасает отец, как из него выходят последние жизненные силы. Всадник пришпорил коня, заулюлюкал, вскинул копье и в следующий миг Элгат полетел на землю. Это мать выскочив из жилища, пихнула его в сторону, всадник не стал убивать, лошадь сбила её с ног, она упала и потеряла сознание. Элгат вскочил и побежал. Слезы катились из его глаз, они мешали, но сын не мог, ни чего с ними сделать. Грудь разрывало от горя, ноги сами несли куда-то.
Боль…
Пентаграмма засветилась зловещим красным светом. Четко обозначился центральный пятиугольник, над которым внезапно заклубился темный туман. И Раффин почувствовал, как его медленно затаскивает туда…
Когда клубы растаяли, пикси увидел стену. Огляделся и снова увидел стену, он был заперт. Сверху и снизу, справа и слева, впереди и сзади были стены. Скалистые, монолитные стены. Твердый, каменный мешок. Его крылья еще некоторое время производили немного света, но потом все потонуло в сплошной пелене ночи. Раффин приземлился на ощупь и стал думать. В голову лезла всякая чушь, цветочки, бабочки, нектар и другая ерунда, которая сейчас ему вообще никак не поможет.
- Здравствуй, - раздался голос, наполненный жалость и состраданием. Тембр голоса был низким и звучал он зловеще, тем более того, кто говорил, Раффин не видел. – Попался в клетку, как маленький болван. Интересно, кто это у нас тут? Сладкий, вкусный пикси. Люблю добавить в блюдо изюминку, мелкий проныра будет отличным дополнением к моему пирогу.
Верх каменного мешка вдруг исчез, словно его и не было ни когда, Раффин зажмурился и еле-еле открыл глаза. Сверху на него глядел огромный, размером с дом, глаз с красными кровяными прожилками. Великан?
- О! Какой сладкий, а ну иди сюда, - пикси не мог сопротивляться, за руку его держали крепко, а потом спину разодрала невероятная боль. Великан оторвал ему крыло, когда он оторвал второе, пикси потерял сознание.
Придя в себя, Раффин с ужасом успел увидеть широко открытый рот, наполненный гнилыми зубами, а потом его перекусили пополам. Голова еще некоторое время ощущала все, что происходило вокруг.
Слюни…
Вода всегда показывает правду. Если смотреть в спокойное озеро, увидишь свое отражение. Вот и сейчас, Гурад сидел на берегу и смотрел на себя. Размышления не давали ему покоя, слишком много всего произошло за короткие два дня. Много… А потом из воды вышел он – Абакир Гурад. Не похожий на него и в то же время это был он.
- Уголёк, я помню тебя, мелкий ублюдок, - Гурад кинул взгляд на воду и увидел там себя, много лет тому назад, когда он был еще пацаном. Абакир наступал, и Тому пришлось отпрянуть, он споткнулся и упал на задницу. – Что? Думал я подох? Надеялся использовать мое имя и остаться безнаказанным. Выродок!
Отражение вынул из-за пояса могучий ятаган и сделал еще один шаг вперед. Члены Уголька онемели от ужаса, он смотрел на убитого давным-давно, а теперь воскресшего и такого живого, каким он сам, наверное, никогда не был. Абакир приближался, ятаган отсвечивал темным матовым блеском, а на его острие маячила смерть. Чья?
Том вскочил и побежал, через поле, гигантскими прыжками преодолевая ручейки и целые овраги. Страх гнал его вперед, назад в город, но мертвец не отставал. Он не бежал, он словно завис за спиной и как быстро бы не бежал Уголек, Абакир Гурад настигал его. Нога провалилась в кротовью дыру и Уголек кубарем покатился в пыль. Гурад завис над ним и страшное оружие опустилось молниеносно.
Избавление…
И только Хаврилу не снились сны, он спал как убитый и выспался лучше всех. Остальные чувствовали себя разбитыми и помятыми, хотелось спать, но это было невозможно. Сны не дадут выспаться, пожрут мысли, швырнут в пучину страха, ужаса и мук. А теперь стоило поразмыслить о другом, проклятье на группе все еще висело страшным клеймом, и только где-то впереди есть способ избавиться от тьмы и властелина.
|
|
С каждым словом рассказа Дорана брови губернатора поднимались всё выше и выше к залысинам на лбу, а рот всё сильней открывался.
- Д-дракон?!... – пролепетал он, не веря своим ушам -… Настоящий дракон прямо у нас под носом?!
А когда Сидж поведал про вероломство Кифура, на лорда стало страшно смотреть… он раскраснелся, закачал дынеобразной головой, а глаза его чуть не выпрыгивали из орбит.
- Какое коварство… - выдохнул он, судорожно расстегивая булавку на вороте шитого серебром камзола -.. Как?! Как же это? Я ведь…я..
Леди Алланда в этот момент вернулась обратно к трону, держа в руках книгу в переплёте из чёрной кожи, которую приключенцы явно уже где-то видели.
- А я ведь говорила, мой лорд, что этот маленький шельмец лжет вам… - проговорила она, раскрывая книгу.
- Но, мой друг, ты же постоянно твердишь, что мне все врут… - попытался оправдаться правитель перед женой, потупив взор -…Я и не думал…
- А вот всё, что говорит наш уважаемый архивариус похоже на правду… - продолжила Алланда, и постучала пальцем по страницам -… Почти всё находит своё подтверждение тут, в этой книге, которую отчаянный полурослик притащил вместе со всем остальным...
Она выгнула изящную бровь, и сделала небольшую паузу.
- Я тут пробежалась глазами по тексту… Написано всё на примитивном диалекте драконьего, но слог… - волшебница закатила глаза, и махнула рукой -… Слог, это что-то… Такой пафосный и напыщенный, что и Грундельмар бы позавидовал. Писал, видимо, тот самый вождь кобольдов. Начинается всё как дневник, но постепенно переходит в какое-то подобие священного текста… С заповедями и молитвами… Уникально!
- Из того, что я смогла понять, выходит, что этот проныра, раздобыл где-то драконье яйцо, и с его помощью сумел возвыситься над своими соплеменниками, вырасти в их иерархии до вождя и верховного жреца разом… Смышленый, это надо признать…
Пробежав глазами по тексту, она кивнула.
- Вот это место… давайте я вам зачитаю. Кхмм.. заранее прошу прощения за мой вольный перевод. Вот.. «…Из похода Великого, полного испытаний суровейших, в коем свершалось без числа подвигов ратных и не было счету приключеньям невиданным, возвернул я к порогу отчему яйцо драконье. Да не простое яйцо, а Яйцо! Яйцо самой нашей Дракономатерью Всеужасающей Тиамат выношенное, выложенное, да припрятанное, в дар для рабов ея преданных заготовленное….»
Леди Алланда оторвала глаза от книги, и сделала выразительный взгляд.
- Каково, а?... – вопросила она у всех сразу и снова уткнулась в книгу, пролистала несколько страниц вперед -… Хмм.. да, так и есть. Из яйца вылупился детеныш дракона… этот хитрый кобольд поселил его в ледяной пещере, и нарёк его Сзатарраксом… Что означает что-то вроде Спаситель Кобольдов … и попытался воспитать его и использовать в своих интересах. Удивительно!
Волшебница резко захлопнула книгу и взвесила её в руке.
- Впервые встречаюсь с рукописным текстом в исполнении кобольда… Возможно это вообще единственный подобный образчик… - подняла взгляд на Дорана -… Что скажете, Сидж? Я велю сделать копию для архива.
Лорд-губернатор глянул на жену, потом перевел взгляд на приключенцев, потом опять на жену.
- Всё это просто невероятно… Дракон… Яйцо… Тиамат… - правитель неуклюже осенил себя священным жестом Пелора, видимо он делал это нечасто -… Какой ужас! И это всё тут, совсем рядом…
Вдруг вскочив с трона, он порывисто отошёл, почти отбежал на несколько шагов к окну, затем так же резко вернулся обратно.
- Господа, я безмерно вам благодарен, что вы прекратили всё это… - закивал он, приложив руку к груди -…И, конечно, я просто обязан отплатить вам за это по всем правилам… И наказать этого прохвоста… этого мерзавца… этого Сифура!
Леди Алланда посмотрела на мужа, и её тонкие брови сошлись к переносице. Заложив чёрную книгу подмышку, она подошла к лорду поближе и заговорила, негромко, но и не пытаясь скрыть своих слов.
- Мой лорд, мы не можем вот так вот запросто разбрасываться деньгами…
- Но…- попытался возразить Маркельхэй.
- Вы уже и так одарили того полурослика сверх всякой меры… Помните, что мы обсуждали с вами по поводу всех этих трат?! Да и договор, который вы подписывали с этим славным отрядом, уже закрыт… Вы сами припечатали его.
Лорд-губернатор поник плечами, бросил на искателей приключений немного виноватый взгляд, затем посмотрел на жену:
- И что же? Ничего нельзя сделать?!
- Увы…- пожала плечами дама, и, потрепав мужа по плечу, медленно поплыла к книжному шкафу.
А Маркельхэй понуро вернулся к трону, забравшись, хмыкнул.
- Что ж, господа… Как видите, я тут бессилен… - он развёл руками, и натянуто улыбнулся -… Как бы сказал мой счетовод – средства освоены. Увы.
Ударив ладонью в ладонь, он покачал головой.
- Дёрнуло же меня, выдать этому мерзавцу двойную награду… Эхх.. да еще и лук этот ему оставил. Придётся вам спрашивать всё с него.
Поджав губы, оглядел компанию.
- Ну ничего… Я поставлю весь город на уши! Я отправлю за ним всю свою гвардию… Объявлю награду за его голо…эээ… поимку. Этому негодяю не скрыться от меня в моем же городе… - лорд опять начал краснеть и ударил кулаком по подлокотнику -… Жалкий подлец! Ничтожный предатель! Я..я велю…
Но тут леди Алланда, как раз подойдя назад к трону, положила ему ладонь на плечо.
- Мой лорд… - мягко проговорила она -… Мы не можем посылать гвардейцев прочесывать город ради кого-то мелкого жулика. И объявлять на него охоту тоже было бы лишним. Подумайте, что скажут люди… ваши подданные… - спокойная улыбка и тёплый взгляд.
Лорд-губернатор заёрзал на троне, нахмурился.
- Можно было бы приказать страже тщательней досматривать отходящие караваны и лодки… Но, вы же знаете… это простая стража… - продолжала волшебница -… Но не волнуйтесь, я думаю эти отважные господа прекрасно справятся и без нашей помощи…
Похлопав правителя по руке, она одарила друзей мягкой улыбкой.
Лорд-губернатор тяжело вздохнул.
- Нет… это решительно немыслимо! Я уже ничего не могу сделать в своём же городе… - взмахнул руками, негодуя -… Зачем мне вообще нужна вся эта гвардия, если я не могу даже использовать её как хочу?!
Покачал головой, вздохнул еще раз.
- Ну хоть шкуру то… шкуру драконью могу я себе позволить?!... – вопросил он, случайно зацепившись взглядом за летающий диск.
- Мой лорд… - начало было губернаторша.
- Всё… полно, мой друг!...- правитель оборвал жену жестом, заговорил упрямо -… Полно! Я хочу эту шкуру… и я куплю её у этих добрых господ..эээ.. если они соизволять продать. Я справлю себе из неё прекрасный костюм для охоты! Вот…
Алланда, закатила глаза, и, пожав плечами, отошла от трона, направившись к окну.
- Так… сколько бы вы хотели получить за эту прекрасную шкуру?!... – проговорил лорд, соскакивая с трона.
-
Это серьезно отличный пост.
-
Шикарно! Да, жены, они именно такие!
-
Зачитался. Живая картинка. Все настолько классное, аж дух захватывает. Супер! Так держать!
-
Просто серия отличных сообщений!
|
А эта Академия оказалась очень даже забавным местом… Здесь можно было особо ничего не делать, а просто большую часть дня сидеть и слушать всякую дребедень, что рассказывали эти самые «мастера».
Рымбок, как оказалось, был очень любознателен… и хоть и не до конца понимал все мудреные речи, но слушал с интересом, развесив уши, а порой даже разинув рот. Вещи рассказывали немыслимые, неведомые и удивительные… даже похлеще, чем сказки у кланового очага перед сном.
По началу, он всё время спорил с этими мастерами, кричал, доказывал, хватался за молот, пытался заставить наставников бороться с ним на руках. Но у тех, похоже, был опыт общения с самыми разными учениками, и им всё-таки удалось убедить, что уже само по себе являлось признаком недюжего мастерства, Рымбока прислушаться к правилам, и даже слегка укротить его буйный нрав…
Еще в Академии везде были разные всякие «недварфы», и много. Рымбок, конечно, слышал от старших про разнообразие рас, но поскольку, сам спустился на Равнины впервые, был несказанно удивлён… Большинство недварфов были длинными в высь, тонкими и носили смешные ничего незначащие имена. А еще тут был другой дварф. Из клана Эйнхар, про который Рыбмок никогда раньше не слышал. Хамар Эйнхар… на языке клана Дырбаг это сочетание звуков тоже не значило ничего, а потому про себя Рымбок именовал соплеменника не иначе как Эрроданом, что на языке мягкотелых звучало примерно как Железный Брат.
Да… этот клан Эйнхар похоже презрел все заветы предков, и рисковал навлечь на себя гнев Духа Камня, ибо Железный Брат везде ходил в железной одежде, за что и получил своё имя, и даже молот, страшное дело, у него был из железа.
В общем, тут было о чём поспорить… а значит было очень даже интересно.
И вот, в один из дней, мастер Федориус ,который был кем навроде знахаря, или шамана, захотел выведать у Рымбока секреты целительства. Надо сказать, что в этих вопросах Рымбок был знатоком, как впрочем и почти во всём другом. И, конечно, он непременул блеснуть знаниями…
Размахивая молотом и голося на весь зал, дварф раскрыл мастеру секреты лечения камнем, почти ничего не скрывая.
Болит башка – приложи плоский камень.
Болит живот – проглоти два круглых камня.
Сильно болит? Так проглоти три!
Внутри камни выследят злобных духов, вызывающих боль, поймают, сотрут меж собой, впитают в себя, и выйдут через денек другой, вместе с ними.
Загорячилась рана…? Вскрой её острым камнем, да приложи плоским сверху.
Болит зуб?
Федориус попытался было прервать Рымбока, но опытный дварф лишь повысил голос, и продолжил вещать…
Болит зуб?! Ударь камнем по лбу, и зуб сразу пройдёт.
Скрутило ухо?! Не видит глаз?! Оторвало руку?! Укусила змея - Камни…камни…камни.. круглые, плоские, каплевидные, пористые…
Рымбок откровенно выкладывал всё, что ему было известно, разгорячился, орал, размахивал руками и каменным молотом, желая поделится своими познаниями, показать ум, свой и всего клана Дырбаг.
|
|
|
|
|
Жуя картофелину, брат Сулейман сосредоточено слушал повествование старосты, ловя каждое его слово. И услышанное очень не нравилось адепту меча. Нет, конечно, коз, овец и кошек могли приносить в жертву и добрые колдуны. Просто не злые, на худой конец. Но они не стали бы отнимать их у голодающих селян. А исчезновения младенцев... Это и вовсе ни в какие рамки не лезет! По всему выходило, что где-то недалеко творится чернейшее колдовство. Волосы на ногах гнома встали дыбом от праведного гнева.
- Черные дела творятся тут у вас, почтенный Утер, - начал размеренную речь Сулейман, проглотив остатки картошки, - Очень черные. Младенцы пропадают - дурной знак. Волшбу черную творит кто-то, а разбойники марионетки всего лишь в его руках безжалостных. Дурман отчаяния, дурман безумства опускает на вас некто, сплетает паутину коварства и лжи. Тут и стражников три десятка не помогут. Жрецы нужны, паладины, каратели! Ревностные и храбрые служители Пелора, Морадина, Йоун, Королевы Воронов! Зло великое над Болотами простерло длань свою! И по лапам загребущим ему дать надо. И тут мы сможем помочь вам. Камешек маленький, со склона горы скатываясь, обрушивается лавиной великой на людей головы. Почтенный Утер, в плен разбойников брали ли вы? Допрашивали ли? И в таком случае, узнали что? - тут поток сознания Сулеймана временно прекратился, секунды этак на три, - В чем сила, почтенный Утер? Не только в правде. Сила и в дружбе бескорыстной, сила в единстве! Вас с беженцами же много, крепки ваши руки, так что же вы вместе в лес не пойдете походом, на елках высоких разбойников развешивая, мстя за детей своих малых? Али лиходеев так числом много?
Остановился адепт меча, дыхание свое после речи столь ревностной переводя. Встал он с лавки и посмотрел пристально на своих товарищей боевых. "Это с чего меня так торкнуло, хотел бы я знать? Нет, картошка эта, видимо, ягода не простая, а особая, ораторская!" - мелькнуло в голове Сулеймана и продолжил он свою речь:
- Три дороги сейчас перед нами. Первая из них, дорога дракона бешеного. Достать оружие, прочитать заклинания и отправиться в сердце леса, рубя и кромсая разбойников клятых. Второй путь, путь голубя почтового. В Фолкрест поспешить, где все храмы обойти, и лорда поднять на ноги, ибо злодейство здесь лютое творится. Третяя дорога, дорога леопарда хитрого. Доказательства добыть неоспоримые, и в Фолкрест на крыльях ветрах понестись, всех неравнодушных под копье ставля.
Закончил Сулейман. Обвел снова взглядом каждого из своих новых товарищей. Вууднарра, древня мудрого, что природу оберегает. Вилара, чародея, неистового в битве, но доброго в жизни. Вапро, простого и доброго деревенского парня. Кашаса, крадущегося в тенях и точно разящего врага. И добавил к ранее сказаному:
- Есть и четвертый выбор, выбор трусливого кобольда. Пояснений давать не буду по нему, ибо понимаю правильно, что никто такое не рассматривает.
-
Хорош пост, да особо картофель ораторский))
-
Отличную телегу задвинул... =)) Гном отличен в этой роли
Картошка сия странным привкусом обладала вестимо...
-
От простого, доброго и недалекого деревенского парня!
|
-
Потому адепт, выпустив косу, свободными руками разжал челюсть черепа, после чего указательными пальцами проделал оную операцию
Надо было еще верхом на диск залезть
|
Жуткий, невероятно громогласный взрыв раздался в тронном зале, сотрясший древние стены подземного строения. Воплощение божества исчезло во вспышке света, отбросившей друзей в самые дальние углы зала. Сила взрыва была невероятной. На ногах не устоял ни кто, словно щепки друзей швырнуло о стены, вышибив дух и сознание…
… тишина …
… свет …
Когда глаза привыкли, вы смогли рассмотреть высокие, ярко освещенные, потолки тронного зала. Вокруг не было того запустения, которое вы видели, когда пришли в это место. На троне восседал Бофдур, один из величайших дварфийских королей. Вдоль стен на скамьях сидели другие бородачи - умудренные опытом советники правителя, выглядящие очень важно. Король пристально смотрел на вас, хмуро сдвинув брови, но было видно, что он рад вас всех видеть. Некоторое время в зале царила тишина, а потом Бофдур не выдержал и расхохотался, советники вторили ему. Король поднялся, теперь он не казался огромным и отвратительным воином скелетом, это был обычный, только обладающий невероятной силой воли и огромными лидерскими качествами, дварф. Его громогласный голос заполнил тронный зал.
- Великие герои пришли наведать нас, стариков, давно умерших и теперь наслаждающихся каменными чертогами, подаренными нам самой смертью. Герои, которые победили проклятье, уничтожив того, кто посмел его на нас наложить. Они спасли не только нас, но и свой мир, спасли спокойствие и отстояли многие жизни. Герои, достойные легенд и сказаний многих поколений бардов. Они освободили нас, и теперь я считаю своим долгом одарить вас по-королевски! – Бофдур ударил посохом в пол и в зал вошли дварфы, несущие шесть небольших сундучков. Каждый из них подошел к своему герою и поклонившись протянул дар. – Берите, великие герои, вы заслужили эти скромные подарки. А теперь я вынужден отправить вас обратно, вы итак задержались в мире мертвых, а вас ждет впереди еще множество героических поступков. Отправляйтесь, и я надеюсь, вам пригодятся те вещи, которые мы смогли подарить вам. Помните о Бофдуре!
Голова раскалывалась, виски были похожи на маленькие барабанчики, мерно, но довольно ощутимо выстукивающие марш победы. Разлепили глаза и глянули на середину зала, где красовалась черная проплешина от сильнейшего взрыва магических энергий. Каваки лежал на земле и в чувство не приходил, Дайерит лежал у выхода, его задело не так сильно, и потому сейчас он пытался встать на ноги, как и вы. Победа? Да!
В руках каждый сжимал резной стальной сундучок без замка. Несмотря на сильнейшие повреждения, вы были рады и счастливы, что все завершилось и все оказались живы. Все было не напрасно, на душе было легко, хотя телу было очень больно.
Победа!!!
-
Мастер, спасибо за игру!
-
Эх! Моя первая игра настоящая по четверке.
И что немаловажно, дошедшая до финала!
Спасибо тебе, мастер, за науку, за подробную расписку боев и карты подземелий!
Кубик д20 в этой игре был особенно непредсказуем,
можно сказать - жил своей жизнью, добавляя эмоций.
|
|
Атаман застыл ожидая ответа, даже как-будто задержав дыхание. Какой-то ответ обязательно будет, просто так "тень" не уйдет, в этом Абакир был уверен.
Он надеялся, что сущность оскорбиться, таким явным пренебрежением к своей персоне, и начнет распинаться, продолжит грозить, назовет свое имя... наверняка очень витиеватое и с каким-нибудь пафосным титулом, или кличкой, в придачу.
Собственно в этом и был весь нехитрый план... потянуть время, тем самым давая их колдуну, Арсенио, опомниться, и понять что же это за штука, и как с ней бороться... и стоит ли вообще это делать. Ибо, вполне очевидно, что влезать стоит только в ту драку, из которой ты выйдешь с победой.
И "тень" похоже попалась на эту простую уловку, зашипела, задёргалась, явно желая казаться больше... но произнести ничего не успела... сзади, разрушая весь план, на неё набросился Врунк, нанеся один из своих страшных ударов, не причинив, однако, видимого вреда...
...мысленно атаман одновременно закатил глаза, зарычал, проклял и изрубил тупоголового варвара на куски. У голиафов, по видимому, чувство самосохранения отсутствует совершенно...
Так и есть, в след за своим собратом на "сущность" набросился и Элгат, и, неожиданно, его действие возымело успех. Тварь, заверещав, лопнула...
Но Гурад не успел и слова сказать, как всё вокруг завертелось, закружилось, поднялся ужасный ветер.
Атаман закрыл лицо рукой, а чёрная тварь зависла прям перед ним, сплелась в тугой жгут, застыла на мгновенье, а потом вдруг бросилась на него.
Защититься Абакир не успел, тварь была слишком быстра... в глазах потемнело и.... и всё. Атаман ничего не почувствовал, ни удара, ни боли, вообще ничего... просто стало темно, а потом сразу резко тихо.
Убрав ладонь от лица, Гурад застыл на месте... остальные как-то нехорошо на него смотрели.
Вяжите его ребята!!! Кто знает насколько глубоко засела эта тварь в нем!!
Заорав Элгат, бывший каторжник и презренный раб, ринулся на своего благодетеля, явно намереваясь размозжить ему череп пудовым кулаком.
Гурад опешил от такого предательства...
Быть того не может! Элгат, верный пёс... Предал?! За что? Нет! Сам бы не додумал до этого. И так неожиданно... хотя каким еще должен быть удар в спину, если не внезапным, да?
... с запозданием атаман, потянул руку к ятагану.
А в этот момент, с другого бока, к нему подобрался колдун, Иглесиас, и попытался, зачем то, стащить у него кинжал.
Ааа... вот он! Предатель! Змей презренный... на моё место метит. И голиафов подмаслил... Убью!
Абакир с силой пнул колдуна прямо в грудь, и попытался отпрыгнуть назад, подальше от голиафа.
- Батя, батя, ты в порядке?
Запнувшись об полурослика, что вертелся под ногами, чуть не упал. Запрыгал на одной ноге, стараясь сохранить равновесие...
- На Батьку прёшь, тварь?! Живым не возьмёшь, сучье семя!! Порву на ******! - заорал, зарычал, зарокотал атаман, всё еще пытаясь вытащить клинок из ножен.
|
|
|
- А почему бы и не сыграть, - пожал плечами Лоэтус, - Если тихо, конечно... Я тут новую песню сочинил. Бард достал мандолину, пару раз дернул струны для пробы, убеждаясь в том что инсткмент настроен. После чего тихо, дабы не разбудить спящих, начал играть и петь: - Вперед, о, товарищи! Волю клинкам! Скелеты к форту подступают! Отчаянно мертвые бьют во врата, Пощады они не желают. - Товарищи встали и двинулись в ряд, Все в груду костей превращая... И вот они гордо в доспехах стоят, На солнце зловеще сверкая. - И вот приключенцы по лесу идут: Там шелест, там хруст, там засада... Разбойники Хмырги отряд в кустах ждут, У склепа из мрачного сада - Но быстро собралися наши друзья - Оружье легко обнажили. И с тифлингом злобным и бандой его Вопрос они быстро решили. - Но тута подземный послышался гром - Из склепа вдруг Страж появился. Он щупальца мерзкие поднял свои, Тотчас на отряд навалился - Достал свой топор славный витязь Фаргим, А Элбен кидался камнями. Стрелу за стрелой посылал Серафим, Макзим же пинался ногами На этих словах бард виновато покосился на спящего военачальника. Как-то выбивалось это "пинался ногами" из общего героического фона. Впрочем, откровенно говоря, "дрался копьЯми" не звучало. Да и истине соответствовало не больше - копье одно у Зузубака было - Ужасно врага прокляла Мэриэль, Лоэтус же действовал песней... Хоть это была далеко не дуэль, Победа не шла, хоть ты тресни! - Но Страж был повержен, и кровью его Свои имена написала Шестерка героев, идущих спасать Честь короля Пышнобрада! На мотив бессмертного "Врагу не сдается наш гордый "Варяг"" Закончив, Лоэтус встал и потянулся, зевая. - Как то не звучит последняя строфа, - пожаловался он Фаргриму. - Ладно уж, песни, конечно, хорошо, но дежурить тоже надо. Поставив мандолину, бард достал меч и крепче сжал его в руках. Серафим что-то поговаривал о странном рычании из кустов... Лоэтус осторожно пошел на свой пост, находящийся в противоположном от дварфа конце мини-лагеря. Звуки ночного леса немного давили на психику - хотелось поднять повыше меч, осветить округу светожезлами и вопить: "К оружию!". Однако не следовало торопиться раньше времени. Все-таки природа вокруг жила своей жизнью, и не стоило из-за этого будить весь отряд Внезапно полуэльф споткнулся. - Черт бы побрал эти долбаные развалины, - проворчал Лоэтус вставая на ноги. И тут же оторопел. ПРямо перед ним стоял... - Черт! - Не черт, а бес. Книжный бес, если точнее... У чертей есть копыта, а крыльев нет, - важно поправил барда демон, - И не надо кричать - я не могу никому причинить вреда, наши планы едва соприкасаются... Я пришел к тебе с просьбой - Какой же? - опасливо спросил бард, поднимая меч и пятясь в сторону костра. - Видишь ли... Мне нужно защитить диссертацию на тему "Ошибочность иных форм разумной жизни". А материала маловато... Просто так задержаться в мире смертных я не могу, вот мне и нужен тот человек, который согласится таскать меня с собой. Не просто так, конечно... - на этих словах бес поправил очки, придающие ему немного комический вид - И что ты можешь предложить?, - поинтересовался бард, на всякий случай отступив еще на шаг - Эээ... Ты сможешь говорить на нашем языке. Гореть в огне хуже будешь, - пожал плечами демон, - Ну, советом еще смогу помочь, если что... Могу и разведчиком быть, сделавшись невидимым, только от тебя я далеко не смогу отойти. Ничего подписывать не надо, просто скажи "Я согласен". Будешь меня в бытылочке таскать и выпускать, если потребуется. А я буду на основании просьб собирать материал... - Ну... Я согласен, - все еще с некоторой опаской в голосе сказал бард Хлоп! В руке полуэльфа появилась небольшая бутылка. В воздухе ощутимо запахло серой. - Вот и договорились! Есть какие-нибудь поручения на ближайшее время?, - с явным удовольствием в голосе спросил книжный бес - Пожалуй, есть... Стань невидимым и проверь близлежащие заросли. Если я засну - разбуди, - Лоэтус не успел закончить последнее слово, как бес уже буквально растворился в воздухе. - Уфф!, - оттер пот со лба бард, - Буду надеяться, что этот демон не сожрет меня. Пора бы и на дежурство заступить...
-
За Героическую Песнь медали достоин! ))
-
За песенку и прикольного беса в очках
-
От кидающегося камнями действующему песней!
|
Травен.
Праздник был в самом разгаре. Травен и Флая веселились. Как оказалось, у них было много общего. Они долго говорили о лиге, о призвании леигена, о сегодняшнем испытании. Беззаботно смеялись над тем, как Занстер сокрушал своих противников одного за другим верхом на медном скорпионе. Флая даже решилась полетать на стрекозе! Конечно же, этих двоих заинтересовал театр. Ещё бы, невидаль-то какая.
Травен отошёл всего на минуту: принести медового напитка или ягодного сока для них обоих…
Камни полетели вниз. Театр пылал, а заодно и всё, что находилось вокруг. Первые погибшие – зрители. Праздник внезапно превратился в катастрофу. Травен кинулся в толпу: Флая там осталась. Но новая волна огня преградила ему путь…
Айглондур.
Уже, наверное, с десяток молодых дварфов проиграли Айглондуру разные полезности и нужности. Небольшой складной нож, кусок верёвки, кожаный мешочек для денег, отличные перчатки (на поверхности пригодятся), деревянная шкатулка прекрасной работы, механические птичка и лягушонок, и три или четыре совершенно одинаковых набора цветных карточек с изображением различных народов (в прошлую торговлю их продавали бесчисленное множество, какие-то заезжие, неизвестные торговцы). Даратахам сегодня явно преуспел, ещё бы: ему нет равных в метании топориков!
-- Эй, ты! Удалец! А ну-ка, со мной сыграй? – Крикнул какой-то здоровенный дварф. Судя по его одежде, он скорее всего из каменщиков. – Ставлю свою секиру на кон.
Айглондур замялся, ему нечего поставить взамен. Дварф заметил это, и дружелюбно рассмеявшись, добавил:
-- Если проиграешь, принесёшь всем пива сюда. А меня и вовсе весь вечер пивом будешь снабжать. Идёт?
Проиграл наш Айглондур, в общем. Глупо как-то вышло. Бессмысленно. Вот вроде метко бросал, а последний топор кинул как-то криво, тот даже мишени не задел, эх.
Ну, проиграл, так проиграл. Делать нечего, угрюмый и опечаленный побрёл к пивным бочкам наш герой. По дороге обратно, столкнулся с каким-то зазевавшимся молодым дварфом. Тот мчался к бочкам с ягодным соком…
Мир перевернулся вдруг. Пиво Айглондур всё-таки разлил, но это уже не имело ровным счётом никакого значения.
Парень, толкнувший Даратахама минуту назад, внезапно побежал прямиком в сторону театра, где вовсю орудовал дракон. Айглондур за ним. Новая порция огня обрушилась на площадь. Нога запылала невероятной болью. Сознание заняло пограничную черту: оно вроде и есть, но никак не реагирует на происходящее
Травен.
Услышал крик у себя за спиной. Какой-то молодой дварф словно подкошенный оседал на землю. Дварфы разбегались в разные стороны, сбивая с ног друг друга. Железный меч горел. Огнём был охвачен и луч Каменной стрелы.
Травен поднырнул под мышки раненому. Всю тяжесть ослабевшего тела дварфа на левое плечо взвалил. Не понимал Карауг, куда он бежит. Парень, которого он спасал был без сознания, или близок к тому.
Айглондур.
Кто-то подхватил падающего разведчика. Взвалил себе на спину. И потащил. Айглондур, хоть и не в состоянии был, что-либо говорить, но сразу понял, что это Кварц. Довольно быстро достигнув конца дороги, дварф, тащивший на себе Даратахама, свернул на единственно различимую тропку. И её узнал разведчик. Ведёт к Узкому ходу, на северо-востоке. Вот и он. Вбежали. Товарищ по несчастью бежал в глубь тоннеля с раненым разведчиком на спине, ещё какое-то время. По инерции. И это спасло жизнь обоим. Громоподобный рев взорвал пещеру изнутри. Камни смертоносным дождём хлынули на город, заваливая большинство выходов из него. Отрезая пути спасения подгорному народу…
|
-
Настоящая леди!
-
Очень рад
|
С древних времен лес был верным помощником дворфов. На протяжении веков они использовали дерево для самых разных нужд. Без дерева жизнь дворфов была-бы куда менее "удобной". Просто удивительно что большинство соплеменников не понимали этого. Этот удивительный материал и сам по себе притягивал внимание, им можно было любоваться до бесконечности. Торнгар хорошо помнил тот миг когда он, поднявшись на поверхность вместе с наставником и другими послушниками, впервые увидел дуб: высокий ствол, крепкий как дворф, устремлялся высоко в небо, красивая раскидистая крона, казалось, закрывала солнце… "Так надо!" - таковы были слова отца когда он отправил Торнгара в кхам плотников. Впрочем, сейчас юный гном был благодарен отцу за это. В конце концов, кому нужен этот холодный камень если есть дерево?! Быстро все-же пролетело время. Казалось что еще недавно он впервые переступил порог мастерской, а вот уже и последняя церемония. Торнгару еще предстояло вырезать какую-нибудь фигурку, из которой Архимастер затем изготовит амулет для новоиспеченного члена лиги плотников. "- Что ж, Торн, отныне ты плотник, плотником и останешься." - эти торжественные слова еще звучали в его голове. Когда наставник ушел, оставив его одного, Торнгар плотно закрыл дверь и с гордостью осмотрелся в своей новой мастерской. Он знал что не может провалить это задание. Пройдя вдоль стола он осмотрел свои инструменты (наличие хорошо наточенного и направленного инструмента играет большую роль): топор (подарок Торинна, старшего брата-воина), скобель, различные ножи и клюкарзы, стамеска и набор долотов, несколько пил и новое точило, линейка и мел (привозимый откуда-то сверху)... Пора было приниматься за работу, времени было не так-уж и много. Торнгар знал что может вырезать фигурку любого животного, птицы или даже растения, на свое усмотрение. Но он уже давно знал что это будет. Орел. В одном из походов на поверхность он однажды видел эту удивительную птицу и с тех пор решил что в день официального признания его плотником обязательно вырежет именно фигурку орла. Подойдя к небольшому шкафчику в углу мастерской, он достал оттуда сверток в котором хранилось его "сокровище" - дубовый брусок. Торнгар медленно провел рукой, чувствуя тепло дерева. Этот брусок он нашел на главном складе пару месяцев назад: идеально ровный, идеально высушенный, без трещин или неровностей. Не зря мастера-плотники шутят: "Все начинается с бревна". Главное - смелее вперед, преодолевая страх начала. Одев новенький фартук, Торнгар аккуратно закрепил брусок на столе и, глубоко вздохнув, принялся за работу: для начала он, припоминая виденную птицу, наметил мелом приблизительную форму изделия. Затем, взяв стамеску придал грубую приблизительную форму. На это ушло чуть более часа - совсем немного времени. Однако основная работа еще только предстояла. Еще раз осмотрев получившуюся заготовку Торнгар, обливаясь потом от страха загубить изделие, стал медленно вырезать из нее фигурку орла используя ножи и клюкарзы. Время шло. Торнгар осторожно вырезал фигурку, временами чуть-ли не тыкаясь в нее носом. Когда он закончил резьбу день уже склонялся к вечеру. Торнгар осторожно взял свое творение дрожащими от напряжения руками и придирчиво осмотрел. Все было идеально. По крайней мере на его взгляд. Оставалось надеяться что на взгляд мастеров это будет так-же. Оставалось еще несколько часов до возвращения наставника, а Торнгару еще нужно было успеть отшлифовать изделие и покрыть его лаком. Лак этот, насколько было известно, впервые изготовил для плотников кто-то из фогтов. Лак был почти прозрачный, с легким серебристым оттенком. Благодаря лаку готовое изделие могло сохраняться веками независимо от сырости или чрезмерной сухости. Вообще плотники и фогты часто сотрудничали. Вот и для шлифовки часто использовали их изобретение - шлифовальную кожу. Это действительно был кусок мягкой кожи на который с помощью какого-то клея нанесли алмазную пыль. Оставалось совсем не много... Когда Торнгар закончил был уже поздний вечер и с минуты на минуту должен был прийти наставник. В ожидании этого Торнгар опустился на стул и, рассматривая готовую фигурку на столе, налил себе пива (к счастью полная фляга была всегда при нем)...
|