Голосование пользователя

Кайядо. Неприятно холодит ступни шероховатость пола, когда ты, добравшись до табурета, сгребаешь с него брюки, поспешно суя ноги в штанины. Мерцают россыпи блесток на ткани, формируя слово "TU MEJOR NOCHE", сзади, от бедра до бедра. Подпоясываешься ремнем с огромной - в ладонь - металлической бляхой, выполненной в виде двух фигурок, мужской и женской, которые возможно сцепить, вставив штырек одной стороны в паз другой и, тем самым, не дать новоприобретению с тебя свалиться. Клацаешь когда, застегивая, негромко стонут литые человечки - больше "инь", чем "янь". Они, кстати, и выполнены-то в виде знака этого имперского, считай, такая эрзац-калька.
- Да он где хочешь может быть, блять!
Снова оттуда, "с тыла", кто-то из "слабой половины" условного трио.
- А звонок чего?..
Другая спрашивает. И отвечает тут же та же.
- Да ничего, в нулях.
Проверяешь карманы. В левом - коммуникатора полупрозрачная пластинка, тонкая и по краям сглаженная. Треснула, помутнев по ветвистой линии разлома. В правом - небольшой ключ-штырек с магнитным чипом на конце жала, пара презервативов в металлизированных блистерах, остатки ставшей безымянной жвачки - три или четыре подушечки в остатках растрепанной упаковки, выполненный в виде серебристого овала выкидной автомобильный ключ-брелок с вязью гравировки "GT" на оппозитном "кнопочному" боку, простенькая пьезозажигалка в темно-красном пластмассовом корпусе и банковская карточка - желтая, с зеленой полосой. "JC-BANK "Primer Continental" / 4358-8458-8457-4865-86-1 / Victor Raiden".
Виктор Райден. Да это же ты. То есть, кажется, не совсем ты, но, в целом, здесь и сейчас, можно сказать, что все таки ты. Совсем ты - Эндрю Горовиц, детектив Криминального патруля, но что-то тебе подсказывает, что сейчас эти знания могут таить в себе некоторую опасность.
Использовав "жальную" отмычку, враз избавляешься от "браслетов" вместе с тем. Обуваешься, подтягиваешь застежки. Сумку проверив, находишь лишь ярко разукрашенный фактурными очертаниями обнаженности аэробаллончик пенной интимной смазки, "eXXXtazy". Со вкусом и запахом соленой карамели, для всех видов проникновения, местный анестезирующий и пролонгирующий эффект, гипоалергенный. Универсальная штука, получается. И все, больше ничего. Хотя, нет - вон, на самом дне еще визитка смятая лежит. Дешевая минеральная бумага, печать черно-белая, края заломаны и размочалены. "Морелия Тесильо / Эвакуатор 24-10-180 / 2745-5843-5398-38 (JGN)".
Запихав шмот в торбу, укладываешь следом и кроху огнестрела.
- Комьенза а инсталар лас торретас!
Впереди, внизу. Что-то про автоматические орудия, на хиспанском. Да, все эти странные фразы - они, вне всяких сомнений, кажутся тебе странными только потому, что звучат не на всеобщем.
- Вамос!

Кайядо. Вспышка - словно взрыв сверхновой - озаряет своды черепа, мгновенно разгоняя беспросветность небытия. Враз осознаешь, что висишь, не доставая до пола считанных сантиметров, в просторном, вытянутом тоннелем, но слишком широком - от края до края метров пять, и до потолка все три - для того, чтобы им, тоннелем, быть, зале, утопающем в полумраке и наполненном то ли гулом турбин, то ли шумом текущей неизвестно откуда и неизвестно куда жидкости. Воздух тут прохладен, влажен и пахнет то ли водорослями, то ли раскисшей плесению, плиты окружения, судя по серости, помноженной на шероховатость, отлиты из армобетона, а единственный источник освещения - заключенная в клетку защитного колпака тусклая лампочка, располагается где-то далеко, метрах в десяти впереди, маяча над облезлой жестянкой выкрашенной бледно-голубой краской двери.
Высятся справа и слева, уходя из потолка в пол, здоровенные, руками не обхватить, стальные трубы, жмутся к "бортам" помещения. Белеют цифры трафаретных номеров на боках: "16", "17", "18", "19", "20" слева, дальше торец-выход, потом "21", "22", "23", "24", "25", торчат здоровенные вентили, пощелкивают стрелками бочонки пузатых механических манометров. Поверху - вдоль, не поперек - тоже тянется с десяток трубок, но заметно меньшего диаметра, в трехлитровую бутылку газировки диаметром. Через одну из них, "верхних", и перекинута защелкнутая на ржавый навесной замок не менее ржавая цепь, уже через которую, в свою очередь, перехлестнута цепочка наручников, вмявшихся в твои запястья так, что боль давно выродилась в грызущий кости, нестерпимо пульсирующий жар.
- Очнулся?
Девушка - невысокая, худощавая и поджарая. В плотно затянутых армейских полусапогах-полуботинках с высокими голенищами, темно-синем матерчатом комбинезоне - такие обычно всякие механики носят - на лямках, поверх плотного серого бадлона с высоким, под горло, воротом, и прикрывающих кисти тонких армоперчатках "песочной" камуфляжной расцветки. Странная, желто-черная и ушасто-щетинистая, кожаная на вид маска, явно изображающая какого-то скалящегося зверя, полностью скрывает лицо.
- И ничего не помнишь, да?
Сидит перед тобой, на расстоянии шагов четырех-пяти, на грубо сваренном из стального листа и стальных же уголков табурете. Уложив на колени небольшую наплечную сумку, роется в центральном отделении. Узнаешь, твоя.
- Не переживай - это ненадолго.
Подмечаешь аккуратно уложенные за табуретом джинсы, майку с цветастым принтом, флуоресцентную тряпку трусов, мерцающие неоновыми росчерками кроссовки, попутно осознавая, что ты абсолютно голый. Вытаскивает "масочница" из распахнутой торбы небольшой полуавтоматический пистолет между тем.
- Неплохо.
Рассматривает, поворачивая к свету. Тоже твой.
- А оружие тебе зачем, "Мотылек"?
Клацнув лапкой предохранителя, чуть оттягивает назад затворную раму, заглядывает в патронник через окошко гильзовыбрасывателя.
- Еще и готовое к бою. Чего-то боишься?

Миранде не слишком понравилась ситуация с големом. Мало того, что он был полезный и был нужен колонии. Дело не только в этом. По ее скромному мнению Артур своим решением нарушал основной принцип существования малых выделенных групп. Все равно, была эта разведрота, отдел в министерстве, экипаж корабля, колония или уличная банда. Очень простой принцип "мы тут и они там". Как формулировал это один кажется король, имени которого леди Эш уже не помнила, "это сукин сын, но это наш сукин сын". Или, почти тоже самое, у наших русских сейчас-не-врагов "с Дону выдачи нет". Если отдать кого-то из своих "на заклание", то у остальных неизбежно возникнет вопрос, "кто будет следующим?". Поэтому вместо того, чтобы смотреть по сторонам, Миранда закинула карабин на плечо, ослабила ремешок пробкового шлема, достала из подсумка блокнот и черкала своим резким, нервным почерком прямо на ходу. Когда закончила, расписалась снизу и протолкалась к губернатору.
- Сэр, - усмехнулась краешком губ, - примите мой доклад, надеюсь, он поможет вам успешнее управлять колонией. Не сочтите это сомнением в вашей компетенции, просто я намного раньше вас, господин губернатор, начала играться в бюрократических джунглях.
На листочке, который она вручила Джонсону было написано:
"Доклад.
Десять проверенных способов послать свое далекое начальство. решить проблемы с министерством.
Да, часть заголовка была перечеркнута, так же как несколько слов внутри, кроме того, листок украшали пара мелких клякс.
Игра со временем. Кто-то умрет раньше, или осел или падишах. Голем встроен в боевой периметр базы и необходим для защиты колонистов и временно не может быть демонтирован. Будет отправлен Метрополию, после замены другой единицей.
Отписка. Голему на корабле не хватило места, будет оправлен следующим рейсом. Повторить нужное число раз.
Прямой обман. Голем сломался, высылаем фото сломанного голема, мы сожалеем.
Если обман вдруг вскроется. Да, мы его починили, вот счет за работы.
Игра с зоной собственности. К сожалению, до получения бумаг голем был продан леди Эш, и является теперь ее частной собственностью. Сообщаем адрес покупательницы. Второй ряд от периметра, третье бунгало с краю. Если что, я просто отправлю чиновников к своим адвокатам. Пусть пьют друг у друга кровь, тьфу, в смысле чернила.
Игра с зоной ответственности. Подозреваем в беглом големе японского шпиона. Ведется следствие. О результатах будет доложено в МИ-6. Конечно, в МИ-6 надо будет тоже отправить бумаги о том, что следствие показало, что голем не является японским шпионом."
В конце крупными печатными буквами было написано:
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ СПОСОБ.
Дать взятку сотруднику министерства и он все нужные бумаги оформит сам.
И подпись.
Леди Миранда Стейси Эш.

Винсент скользнул взглядом к пуговице, а затем вновь посмотрел Миранде в глаза.

— Да. На Островах сейчас, наверное, холода и дожди. А здесь, к этому климату... Нелегко привыкнуть, верно.

Что-то в нем изменилось. Голос. Тихий, но уверенный. Мягкий, но сильный. Паузы в реплике — паузы, вызванные не задумчивостью, а больше влиянием момента. "На Островах сейчас дожди," — это уже не та непринужденная болтовня, как в начале разговора, когда речь шла о Джереми. Это... Просто словесный фон. Единственное его назначение — передать посыл.

Передать ответ.

А ведь и правда жарко. Он расстегнул пуговицы на запястьях сорочки и засучил рукава. Жесткий волос; мелкие шрамчики; грубые кисти, на правой сбита пара костяшек. Натруженные руки, видавшие всякое. Наверняка чуть шершавые. Не джентльмена науки, а просто джентльмена. Не ученого мужа, а обычного. Просто так кости упали, что он теперь некромант и здесь, а не лондонский констебль и на дне океана.

Когда Миранда встала и отправилась за бутылкой, Винсент поднялся следом и подошел к ней со спины.

— Может, у Вас и на случай такой жары припасен какой-нибудь ритуал? Ну, чтобы спастись?

Он сделал еще один шаг на сближение — короткий и легкий. Бесшумный. Неслышный настолько, что для габаритов Винсента кажущийся попросту невозможным.

Последний.

ПРИБЫТИЕ



Жители Стартауна собрались на берегу и, прикрыв глаза от солнца ладонями, наблюдают необычное погодное явление: человекопад. Оно случается, когда Роял Мейл хочет прицельно телепортировать группу людей. Орущие колонисты – теперь это именно они – падают на мелководье и на песок. Следом цветными кометами летят их тугие чемоданы, раскрываясь от ударов о землю и турбулентности. Один бедняга сидит на песке, обхватив себя за колени и раскачиваясь взад-вперёд. Когда вы подходите к нему, замечаете, что он вас не видит: смотрит перед собой, качается ритмично и грызёт ноготь большого пальца.

Обычно Эйс Маккракен предпочитал брать взрывчатку на складе, но сложные времена требовали непростых решений и неординарных усилий мозга.
– Ну, – начал он было отвечать Коулмену, да задумался. А и впрямь, где бы взрывчаткой разжиться? Штука нужная.
– Если не брать в расчет порох, который нам итак нужен для пуль, то остается динамит. А он делается из нитроглицерина. Если раздобыть достаточно этого дерьма, то я примерно знаю, как делается шашка. Примерно, да. Но из чего делают чертов нитроглицерин я не имею ни малейшего понятия! По хорошему, надо бы спросить нашего натуралиста, но че-то я его не видел в последнее время. Мог ведь и умереть, в последнее время много хороших ребят померло. Кто от срачки, кто... - Эйс понизил голос, – не занес Джонсону, ну ты понял, о чем я, да?

Сам Маккракен уже отдал все свои деньги, причем дважды – ловко подмахнул сразу два листа, пока бухгалтер пялился на Спарки, выкопавшего из норы здоровенную зеленую крысу. Что случилось с бухгалтером, когда недостачу обнаружили, Эйса не волновало: нечего клювом щелкать. У Маккракена житуха итак была нелегкая: приходилось платить сразу за ирландский акцент, проживание в контейнере и работу "всего" в две смены вместо трех (Эйс пытался разучиться спать, но быстро понял, что тогда он начинает пить горькую и все равно засыпает, так что быстро бросил эти попытки). Деньги в колонии нужны были позарез, в первую очередь чтобы заплатить налоги, но взять их было решительно негде. Солдат даже подумывал было спросить, не нужны ли Джонсону дуболомы для выбивания долгов, с расчетом на то, что таким парням должна быть положена хорошая зарплата, но решил не лезть в этот грязный бизнес – пусть губернатор сам крутится, если хочет.

Может ли пес не задавать самому себе вопросы в горячке боя?

Подумав, Спарки решил, что это довольно сложная для комплексного осмысливания в текущей обстановке тема, и отложил ее на то время, когда он, если выживет, не обратившись в удобрение для огнецвета, снова уляжется на свое излюбленную прогалину за палатками.
А пока сорняк буйствовал, лучше было посвятить досуг кореньям. Конкретней - их вынюхиванию, с последующим погрызанием. И про Маккракена, почти своего "своего", дух тоже старался не забывать, постоянно держа двуногого в поле зрения. Вдруг монстр утащит его под землю, раздавит там, растворит и впитает в себя плоть, а кости раздробит, превратив в песок? Нет, допустить этого было никак нельзя.

Вылезла из-под земли иноземная чудо-герань, а Букеру вдруг подумалось невпопад, что притомился он от бесконечных трудов. То строишь, то роешь, поспать - и то некогда. А почему бы, собственно, не сейчас? Присел на свежий пень, топор на колени положил, в растрепанных усах блаженная улыбка заиграла. Что пригрезилось ему? Былое величие Альбиона? Или, быть может, голая оккультистка? Кто знает, кто знает.
Но какое-то шестое чувство не давало покоя, буравило задурманенный мозг, оттого и грезы выходили, видимо, какие-то неприятные. Букер вздрогнул и проснулся, хватаясь машинально за рукоять палаша. И как видно, не зря!

Солнце клонилось к закату...
Джереми встряхнулся и вспомнил, что солнце уже давно никуда не клонится и закатов с рассветами тут не бывает. Нигде, толком, не бывает, так, какие-то фокусы выкатывает природа и всё.
В любом случае как-то начало смеркаться и сгущаться темнота вокруг них, поэтому главный строитель зажег фонарь и окинул взглядом аккуратно сложенные штабеля строительного леса.
- Отлично поработали, эээ, господа, - непонятно было как обращаться к этой разномастной толпе благородных и неблагородных, военных и волшебников, так что Хопкинс ещё испытывал трудности с подбором терминологии.
- Можно, в целом, собираться уже и валить отсюда к московской матери... Так, а это чего? - посветил фонарем в цветок, а цветок посветил в ответ.
От него как-то запахло странно, что защекотало в носу и от этого Хопкинс чихнул. Утерся рукавом и еле успел отпрыгнуть, потому что в цветок прилетел ЗДОРОВЕННЫЙ ШАР ОГНЯ. Закрылся рукой от этого и крикнул в ужасе:
- Bloody tits of Queen Victoria!
Но ругательствами тут не поможешь, особенно когда маг закричал про сонный газ, а Маккракен начал всех будить пинками под зад.
- Раз кто-то пустил газы, то значит скоро будет атака! - Джереми выхватил свой браунинг и начал пристально смотреть по сторонам. Потом вспомнил, что они в лесу и вгляделся вверх. А потом...
Дальше он отпрыгнул еще раз за пределы круга, который до этого освещал цветок, потому что почувствовал, как ходуном ходит земля.
- Народ, там что-то под нами шевелится! - после чего выстрелил несколько раз туда, где толчки из-под земли были наиболее явственными.
- Билли, смотри в оба своих чертовых глаза, - сказал беспокойной черепушке. - Если снизу выползет какая-то херня - можешь её сожрать, тебе полезно будет, я уверен.

ФИСКАЛЬНАЯ ПОБЕДА



Йеань к йеаню копится финансовая сила Стартауна. Производства и торговли пока нет, но у людей остались ещё от жизни в метрополии какие-то деньги. Для экономики молодой колонии неправильно, чтобы эти средства залёживались бесхозно у колонистов. Каждая монета с дырочкой должна работать. Для этого был введён ряд новых налогов (на нетрудовое время, на деньги, на ирландский акцент, хорошо себя показал налог на проживание в грузовом контейнере) и усилен контроль за уплатой старых, ещё британских, например, за налогом на безработицу. Все эти меры позволили собрать изрядную сумму паназиатской валюты. Есть, конечно, и трудности: мешает отсутствие государственных виселиц, но это общая проблема колонии – голод по стройматериалам и проектной документации. Частным порядком некоторые колонисты уже начали вешаться, но эта инициатива снизу пока не получила со стороны администрации должной поддержки. Нет сомнений, что предстоит ещё большая работа.

Винсент Соул `Грешок`

И он сорвался с ветки, как перезрелая груша. Летит, ломая вети и раскачивая руками, будто лопастями. Но слишком медленно, чтобы взлететь. Рухнул мёртвой грудой. Не успел ты поразмыслить о причудах Смерти, как рядом на землю грузно десантировался сын пожилого ленивца, взмахнул когтистой лапой, обнажив зубы недобро, и оторвал тебе лицо. Короткая горячая боль и темнота.

Мрачные прогнозы Букера стали сбываться стремительней, чем он мог предположить.
- Ну, малярию пережили, осталось только найти племя симпатичных аборигенок и начать вырождаться! - тревожно пошутил он в разговоре со здоровяком Ганни.
В связи с последними событиями работ лагере прибавилось, а рабочих рук - наоборот. Так что в свободное от строительства время Букер взял в мозолистые руки лопату, и с несколькими добровольцами отправился за периметр на земляные работы.
Во первых, нужно было организовать выгребную яму, а то, если продолжать гадить на территории, дезинтерия может шуточками показаться в итоге.
Во вторых, колония понесла первые потери, а значит, пора разбить еще и кладбище. Дело тоже, между прочим, немаловажное, в виду повсеместного присутствия всякой астральной непонятности и прочих колдунств. Так что самостоятельно заниматься этим вопросом Дэвид не стал, решил сначала проконсультироваться со специалистом, то бишь Винсентом Соулом.
Помимо лопаты Букер прихватил с собой и револьвер, а то знаем мы эти джунгли. Только зазеваешься, как из под лопуха гигантский гад вылезет. Или ягуар с дерева за шиворот свалится. В общем, глаз да глаз.

ТОЛЬКО БЕЗ РУК



Спарки учуял "чужака" и бросился по следу. За ним поспешили сэр Блэкмурон, клокочущий внутренне от ярости, Чарльз Морган с предчувствием неладного и Дэвид Букер с палашом. Чёрная длинная и очень гибкая рука, похожая на летающего морского угря, прекратила швырять тело колониста о стены и развернулась на вас!

У неё нет костей – она согнулась в предплечье, как резиновый шланг. Будто животное, наклонившее голову, чтобы боднуть, она полетела на вас напружиненной дугой со сжатым кулаком, чтобы оторвать ближайшему из вас голову странным обратным апперкотом, будто делая нетерпеливый жест: "Довольно!"

Но самый быстрый маг на диком море, Говард А. Блэкмурон, выстрелил первым: он выбросил вперёд руку с вытянутыми пальцами и выкрикнул заклинание. Четыре бело-пурпурных магических снаряда разорвали несущийся таран руки в эктоплазменные клочья. Мизинец дал осечку.

Едят ли спектральные псы вяленое мясо?

Спарки, похоже, перележав под лестницей лишнего, так, сходу, вспомнить этого не смог, поэтому, в ответ на предложение шумного "своего", на всякий случай вильнул хвостом - вдруг оно окажется вкусным, лучше заранее не отказываться. И запомнил обещание. У него, в отличие от суетливых бесшерстных, забот было не в пример меньше, поэтому, при случае, если "свой" забудет о сказанном, пес найдет способ ему о нем напомнить. Или взять обещанного мяса свежим, на вес.
Ведь, даже будучи недопривязанной и полузапертой в двойственной не-тюрьме собачьего тела, существующего в плотности и статичности этого измерения, сущность его - дух - оставалась принадлежащей кипучести астрала, где все и вся было пропитано текучей магичностью. А раз так, Спарки, привыкшему к нестабильности, отчего-то чудилось, что от заключенных договоров и произнесенных обещаний веяло чем-то статичным, но по-другому, надежно и приятно, нежели от всего этого мира. Соблюдение их, договоров, следование им, обещаниям, когда дело касалось непосредственно него - все это виделось духу благостью. Нарушение же данного слова, по ощущениям, слегка расширяло окно возможностей того, что пес-непес мог сделать со "своим". Обещаешь духу кусок мяса, дашь духу кусок мяса. Так или иначе. Кусок вяленого, кусок собственной кровоточащей плоти - не суть, завялить недолго. Договор заключен.
Удовлетворенно вздохнув, пес шумно втянул носом воздух, а потом, глянув на то, как маг возится с трофеями, ушел обратно, за лестницу, где палуба еще хранила остатки его собственного тепла. Лежать, ждать. Статика, до поры.

Фитцвиграм дернулся снова. Медленно положил в папку карандаш как закладку. Прислушался к звукам наверху… Хохотнул нервно. Он ведь почти принял это за обычные морские звуки!

Воздух снаружи сух, при вдохе во рту остается вкус гари, однако после наполненного гнилостными миазмами подземелья он пьется как родниковая вода. Глаза с непривычки щурятся на тусклый свет затянутого серой хмарью солнца. Помимо воли ежитесь от прохладного ветерка. Позади осталось кошмарное логово, в котором безумные пленники дерутся за право владения ключами от клеток - а значит, за место короля этой зловонной ямы. А еще при подъеме наверх в полутьме вам мерещилась испачканная черной жижей улыбка Лесди.

Недалеко от входа находите искалеченного Вона. Умудрился не умереть, хоть и пребывает не в лучшем состоянии. Принц Алдон, тараща глаза, требует вести его на пир в замок Короля Теней. Вороны ссорятся за лакомый кусок на ветвях увешанного мертвецами дерева. Среди руин церкви, покрытых пеплом, вы наконец ощущаете себя живыми.

КЕНТ



Чёрные волны бьют в седой борт грозы морей. Корабль выходит из ирландской гавани. На берегу ни души. Не горят огни и на самом судне. Сверкает белое солнце в чёрном ореоле и мир кажется чёрно-белым. Как глаз мертвеца, оно блестит, но не согреет взглядом. Таковы теперь день и ночь.

– Изыди, гадина. – брызгает слюной пополам с кровью Берхотио. Хрипло дыша. В глазах лопнули капилляры, красные. Как весь он. В крови с ног до головы. На последнем издыхании. Жилиться ударить ещё раз... Стекленеют глаза, в них заглянула Смерть.

Карва, Вон и Урскинн пытаются достать маленького гада, который все так же хохочет, размахивая ножом и невероятно быстро скача по стенам и качающимся цепям. Везет Вону - клинок чуть не разрубает гнома пополам, но тот еще жив! Издав испуганный крик, мелкий мерзавец пытается скрыться в трещине в стене, такой узкой, что туда едва ли можно всунуть палец!

Тем временем Кратар выглядывает в маленькое оконце. С той стороны видимость затруднена каким-то маслянистым черным туманом, чьи испарения бьют в нос серными испарениям. Угадываются очертания помещения, которое, похоже, расположено ниже уровня этой комнаты.
Тем не менее, сквозь этот туман Кратар видит очень странную картину: два скелета играют на скрипках, стоя на вершине колонны, аккурат вровень с оконцем. И хоть в комнате царит непроницаемая колдовская тишина, понятно, что именно их игру слышали все ранее.



Ну а Берхотио тем временем облачился в балахон старика. Сухое дряблое тело его теперь валяется совершенно голое на полу.

Застнав старый отшельник отшатывается, отступает на два шага. Наконец на его лице расцветает редкая улыбка. Переборов первый приступ рассеянности наведенной каракулями Берхотио подбирает с пола свиток и поджигает его от факела, потом когда бумага успевает разгореться он бросает горящий свиток на полку и подхватив свой кинжал завараженно смотрит как ведёт себя пламя. Факел идет вдоль полок поджигая другие свитки и бумаги, а старик смеется глядя на пламя в одиночестве. Все ушли от него, пока он был занят.

"Он что уже мёртв?" – задумался было старик Пэйн, но его мыслительный процесс был прерван появлением грубого палача с мечом в руке. Глаза отшельника тут же округлились, пока он вслушивался в топот ног идущих за ним существ. Смутное чувство приближения к смерти охватило его.

Берхотио был готов снова использовать проклятье, но переживал что его и без того охрипшее горло может не выдержать второго подвига подряд. Вместо этого он свернул свиток и попятившись выскользнул из помещения, в спешке не забыв захлопнуть дверь за собой. Подпереть её было нечем и немного паникующий отшельник поспешил в сторону соседней двери, надеясь что его собратья смертиники смогут уладить эту проблему или хотя бы отсрочить.
– Враги, там враги! – прохрипел он сдавленным шёпотом, указывая пальцем себе за спину.

В первый день зимы с неба выпал стылый пепел. На обочине разбитой дороги шелудивый пес копался в кишках брошенной кем-то лошади. На подходе к покинутому поселению на границе леса Саркаш вас встретило дерево, увешанное мертвецами. Кроме них пусто, ни души.



Потирая запястья, на которых еще не зажил свежий ожог с клеймом Короля Теней, вы будто снова слышите скрипучий голос Пророка-в-Маске:
- Знамения мрачны и тревожны. Истина извивается в руках будто змея, не давая ухватить себя. Но что-то клокочет там, в глубине Прóклятого Логовища. Что-то огромное и живое, похожее на вздувшуюся горячую опухоль... А еще во тьме мелькнуло лицо Алдона. Он отвернулся от меня, будто не возжелал покидать это место!
Не то чтобы полезные сведения от знаменитого провидца. Но и на этом спасибо, ведь его заступничеством вас не вздернули. А клеймо... просто мера предосторожности, на случай, если пожелаете сбежать. Пророк-в-Маске будто бы улыбался, когда говорил, что лучше вам проверять, как Король Теней наказывает предавших его.
- Обреченные - самые верные слуги, - говорил Пророк, провожая вас.

Среди руин церкви нашли ведущие куда-то вниз ступени, старые, стертые. Спускаетесь в затхлость подземелья, оказываясь в пещероподобном помещении. Две деревянные двери в сложенной из каменных плит стене. Между ними, подвешенный на ржавом крюке, тускло коптит фонарь. Под ногами щебень и грязь, истлевшие тряпки. Небольшой ручеек, протекающий поперек помещения, над ним обреченно кружат невесть откуда попавшие сюда мотыльки с лиловыми крыльями.
Откуда-то едва слышно доносится звук музыки. Кажется, скрипка.

Когда пришли эти говножоры, ещё толком не успев осознать ничего, понял главное - неохота, чтоб сожрали. Затаился. Замер. Дышу смрадом. Лежу на свалке, будто здесь мне и место. Растворяюсь в окружающем мусоре. Выгляжу, как мусор. Пахну, как мусор. Думаю, как мусор. Меня выкинули, безжалостно, бессердечно, безразлично. Отработанный материал. Отходы. Биоразлагаемые, а может, и не очень. Ибо что есть мусор, как не бесконечность, которую нельзя помножить на смерть?

Разложение. Гниение. Агония длиной в вечность. Бездыханная, неслышимая, угловатая и неровная. Для некоторых это - целый мир. Для этих ублюдков: просто укромное место, чтобы полакомиться плотью.

Забавно, что даже мусорщики брезгуют есть мусор. Предпочитают мясо, гурманы ёбаные. Ну и пусть. Я - просто бесполезный кусок говна. Такой же, как и всё в этой выгребной яме. Не на что смотреть. Жрите, мрази, а потом идите своей дорогой...

Как раз в момент нанесения удара единорог взбрыкнул особо сильно - и Дорину пришлось отшатнуться, комично упав на пятую точку, в лужу натоптанной за время драки грязи. Конечно, дварф тут же вскочил, но штаны сзади теперь мокрые...

  Иша покраснела ещё больше, хотя, казалось, куда уж ещё. Был ил это ответ или же очередная реакция на интимные темы, тоже выяснить сразу не удалось, потому что вместо ожидания Марв решил взять дело в свои руки в прямом и переносном смысле. Ну в самом деле, сколько уже можно тянуть пса за причинные места? Мужчину раздраконили до крайности, так что если сейчас же не воздать ему своё, то будет очень, очень плохо! К счастью, этот получил то, что хотел, и хорошо в конечном итоге было им обоим.
  Взаимное возбуждение и предварительные ласки, равно как и готовность к соитию, сделали оное комфортным. Даже если бы Халк старался быть нарочито грубым, ему бы пришлось постараться, чтобы оно действительно так выглядело. Эльфийка была вся мокрая изнутри, а её первые вскрики, казалось, звучали больше от неожиданности, и скоро сменились стонами, от которых млели и уши, и сознание. А самым главным, конечно же, было ощущение в чреслах, это скользко трение плоти о плоть, что одновременно и чувствительна, и немного притуплена в чувствах, в частности тех, что отвечают за какую-то боль и дискомфорт. В таких ситуациях, когда карта возбуждения разыграна правильно, легкий дискомфорт сглаживался до такой степени, что даже его более серьёзные версии иногда опускались и разве что могли дать о себе знать потом, когда всё, что можно было натереть, натёрто и покраснело. А тут явно не тот случаи - Марв уже, наверное, позабыл, когда его кто-то так желал, что для соития не требовалось ни дополнительной смазки, ни каких-либо ухищрений. Он был сильным, выносливым мужчиной, и относительно лёгкую девушку держать на весу большого труда не составляло. В конечном счёте, у него всегда была позади постель, на которую удобно было плюхнуться задом, когда ноги и впрямь устанут.
  Но нет, в этот раз едва ли мужчине суждено было устать раньше, чем его солдат опорожнит колчан. Иша мягко, но страстно стонала над самым его ухом - как и подобает эльфийке из фантазий, словно кальку с сознания сняла, но упрекать её в таком вмешательстве не стоит, ибо вряд ли та обладает телепатическими способностями. Она настолько доверилась воле мужчины и тому, что он с ней делал, что готова была отдаваться снова и снова, пытаться подпрыгивать на его члене и делать что угодно, лишь бы им обоим было хорошо. Но единственное, что она могла сделать в этом плане, так это обхватить ногами корпус мужчины, сцепив их за его спиной, и тем невольно, но весьма сподручно снизив нагрузку на руки и организм в целом. Её голова то откидывалась назад с томным придыханием, то ложилась на его плечо, сопровождая это дело объятиями. Иной раз остроухая обхватывала спину мужчины, впиваясь пальцами в бугрящиеся мышцы, но ни разу Марв не ощутил укола пускай и не слишком длинных, но всё равно по-женски острых ногтей. В иные же моменты он ощущал робкие попытки поцеловаться в процессе - отвечать этому или нет, было в его власти, равно как и всё остальное.

Идти никуда не пришлось – власть в лице некоего Юргена, "председателя парламента", вышла к ним сама. Парламент, как Магда слыхала ранее, так как в её родной деревне такого не было, это мобрание самых зажиточных, кто решает, как жить, а председатель – как староста, только вроде как солидней. Вышел, проявил дружелюьие. И нарвался на взбрык Дарина, не слишком, вероятно, осозновавшим реальность, поддержанный сомнительным юмором Тарса. Впрочем, пенять Магде было не на кого. Сама отлучилась, а как вернулась – встревать в разговор было и поздно и боязно, как заденешь гномье самомнение – житься не будет. И вот уже ужинать приходится в трактире, и за плату, а не принимая угозене, к чему было шло. А зачинщик, судя по всему, об оплате даже и не думал. Вероятно, опять решив, что ему все всё ещё должны за куницу. С другой, не то, чтобы этиъ денег у него с собой было много. Вздохнув, Магда выложила десяток медяков, указав глазами, что платит сейчас не за себя. Сама же вышла наружу, пока староста не успел уйти слишком далеко. О предстоящей работе следовало разунать, так или иначе.

Эх, Марв, как же ты докатился до жизни такой... А, впрочем, что значит "докатился"? Катился себе потихонечку, катился, куда-то докатился и продолжаешь катиться. Что плохого в твоей жизни вообще? Ну, кроме низкого финансового достатка разве что, хотя, на жизнь хватает, и даже на пиво остаётся, угоститься самому и с друзьями поделиться... Друзья, да. Их у тебя... сколько? Нет-нет, все эти дамочки, коих ты защищал от нерадивых клиентов, и которые рассыпались, порой искренно, в благодарностях за оказанную протекцию, едва ли могут считаться твоими друзьями. Потому что они шлюхи, а если ты называешь друзьями шлюх, то тогда действительно следует признать, что ты действительно докатился. Но прочь лирику, давай взглянем правде в глаза: ещё вчера, образно говоря, ты был вышибалой в одном из борделей речного порта. Да, то, что этот порт и этот бордель находились в столице Иствуда, он же столица всей Империи, которую вот уже много лет как именно так звать и величать, не значит, что они отличаются от любого другого порта или борделя в любом другом крупном городе. Совсем недавно ты был там вышибалой, спроваживал отморозков, распускавших руки сверх положенного, и всяких чудиков, отказывавшихся платить (иногда сами девочки уводили у них кошелёк под шумок, но кого это когда волновало?), и, наверное, горя не знал. Как не знал и радости.

  До сих пор. Вот ты стоишь перед умывальником и разглядываешь себя в зеркало. Нет, это не начищенный осколок в зассаном нужнике, это нормальное такое зеркало, а в рукомойнике чистая вода. Утираться рукавом уже не надо - для этих целей тут повесили целый полотенец, но даже если вдруг тебе захочется тряхнуть стариной, то ты дважды подумаешь, потому что за влажные пятна на рубахе может сделать замечание начальница. Рубаха - слишком чистая, слишком белая, ты отродясь такую не носил, а тут вдруг нате. Бабочки не хватает, но она отлетела в первую же минуту первого рабочего дня, стоило тебе напрячь шею, и больше никто не пытался приладить вновь. Впрочем, ты не чувствовал себя клоуном - есть что-то в этом ладно скроенном ситце, и брюках по размеру, и туфлях. Нет, туфли сразу отправились на помойку, а вместо них пришли старые добрые ботинки, только теперь начищенные, намазанные ваксой до блеска, и в них стопа чувствует себя комфортно и уверенно. Чувствуешь, что в любой момент можешь дать им под зад любому пройдохе, задумавшему побузить... Но вот когда последний раз был такой? Даже сейчас ты смотришь на отражение своей выбритой до синевы физиономии и пытаешься вспомнить, когда крайний раз получал по ней. В прошлой жизни. В старой доброй прошлой жизни, вовзвращаться в которую как-то уже и не хотелось. Или хотелось? Наверное, не лучшие мысли для вечера. Для кого-то конец рабочего дня, а для кого-то только начало (для тебя). А для некоторых рабочий день никогда и не начинался, потому что они, чёрт бы их побрал, знать, и им просто по статусу работать не положено. Нет, на самом деле, некоторые всё-таки работают, есть ещё совесть в некоторых, но такие сюда не часто заходят. Сюда - это в салон "Красные ветра", здесь ты теперь работаешь. Многие твои коллеги готовы были бы в лепёшку разбиться, чтобы устроиться сюда хотя бы порог мести, а ты просто оказался в нужном месте, в нужное время и приложил нужное усилие к нужной морде во имя спасения от хулиганья нужного человека. Повезло, короче, но об этом потом. В общем, теперь люди, с которыми тебе приходится работать - дворяне, люди с золотом в кошельках, важностью в глазах и ветром в голове. Однажды ты разобьёшь одному такому лицо, и тогда твоя душа воспоёт, но пока что вероятность этого с каждым днём стремится к нулю, ибо ты понимаешь, что такое едва ли случится. Здесь так не принято. Зачем вообще леди Уильямс (твое начальнице) потребовался мордоворот в парадной, непонятно, но если бы ты не помог одной из её девочек тогда, в ночном переулке, так бы и тусовался среди себе подобных. А тут извольте вести себя культурно. По мере сил. Нет, серьёзно, если бы перед тобой выкатили ультимативный кодекс и потребовали чётко ему следовать, это была бы веская причина отказать. Но леди Уильямс была тактична и чутка к твоей душевной организации и как-то смогла достучаться до заиндевелого сердца, заставив того благодушно отнестись и к необходимости носить определённую одежду, и выглядеть чуть более приветливо (совсем чуть-чуть), и как-то соответствовать уровню заведения. Но самым главным фактором, оказавшим решающее воздействие, были всё-таки девочки. Да-да, те самые, которых не стоит считать своими друзьями, они тут были какие-то особенные. В хорошем смысле. Какие-то... идейные. Редко увидишь шлюху-энтузиаста, и вот на прошлых местах работы Марв не видел ни одной такой, а тут вдруг все разом в одном месте. Иногда казалось, что они даже денег с клиентов не берут, а так, чуть ли не по любви с ними того этого самого. Вообще, у Халка набралось немало вопросов к тому, как это заведение вообще остаётся рентабельным, но тут, с одной стороны, ответы лежали на поверхности, а, с другой, за язык никто не тянул, и лишних вопросов задавать не стоило. Тебе исправно платят, иногда с надбавкой за хорошую работу, округляя сумму в большую сторону. Пить нельзя, но девочка-барменша готова налить тебе втихую ликера, от которого не будет запаха, а остальные закуски и прочая снедь за счёт заведение. И тебя, бывало, отпускают пораньше в пасмурный день, что раньше случалось... раз в никогда. Идеальное место, идеальная работа, и порой даже забываешь, что это за место и кто все эти люди. Ты как дворецкий, пожилой и верный, от которого уже никто ничего не требует, лишь содержат по старой памяти и иной раз не прочь перекинуть добрым словом.

  Марв, очнись. Что-то ты расслабился. Не надо так. Пожалуй, стоит пореже прокатить прохаживаться мимо бара, потому как угостить тебя-то угостят, но всё-таки ликёр не вода, и рано или поздно мысли начнут путаться, да запах пойдёт. Сегодня тот самый пасмурный день, и ты уже получил добро идти домой. Леди Уильямс выглядит довольно утомлённой - обычно она безмятежна, но, видимо, нынче дел и впрямь по горло. Половина девочек разошлась по домам, в "Красных ветрах" почти безлюдно. И ты уже готов расстегнуть самую верхнюю пуговицу на воротнике, дабы дышалось легче, обтереть вымытые руки о надушенный полотенец и отправиться в свою берлогу - единственное место, не претерпевшее изменений с той поры, как ты сменил место работы.
  Но чу! Ещё минуту назад, казалось, в главном холле было тихо, и тут вдруг начался какой-то аншлаг. Элизабет (никогда не называй начальницу по имени, даже если она сама не против, это непрофессионально) спустилась вниз и стоит перед какими-то господами с серьёзным лицом - ты подсмотрел через приоткрытую дверь. Господ всего четверо - два рослых кавалера, личная охрана, но она не интересна, просто делает свою работу, как и Марв. Двое других куда важнее - одна молодая дама со светлыми волосами, в платье, вся такая красивая, знатная. Вроде бы клиентка - они тут все такие, выглядят так, будто случайно зашли. Второй на клиента похож чуть больше - молодой, сухой, со впалыми глазами, сильно контрастирующие чернотой со светлыми волосами. Брат и сестра, сомнений быть не может. Но больше всех разорялась дамочка, что-то ей очень не нравилось. Настолько бодро и громко ругалась, что, если закрыть глаза, Халк начинал представлять себя на старом рабочем месте. Но потом открывал и понимал, что, оказывается, и аристократы умеют браниться не хуже подвыпившего сапожника. Уши не вяли, конечно, но тут прямо любо-дорого было послушать. Мычание. Черт бы побрал архитекторов этого здания, над шумоизоляцией они постарались, и даже уборную вниманием не обошли. было слышно только интонацию, но вот чтобы вникнуть в суть скандала, следовало подойти. Марвин видел, что ситуация располагает - леди Уильямс вели себя невероятно сдержанно, молчала большую часть времени в ответ на агрессивные выпады, но она была одна против четверых. Ладно, против двоих, если не считать охрану. но всё равно не честно. Это был первый самый значимый случай, когда присутствие вышибалы прямо и недвусмысленно напрашивалось. Упустить такое? Или всё-таки пересидеть грозу в туалете (боги, это даже звучит унизительно), тем более что смена окончена, и просто уйти домой, когда всё уляжется. С одной стороны, вывод напрашивался очевиднейший, какой и должен приходить в голов мужчине в такие моменты. Но, с другой стороны, это разборки знати. Леди Уильямс на то и леди, у неё свой вес, белобрысая с братиком тоже не фунт орехов. Кавалеры их - и те, поди, выписку по родословной имеют. Какое ему там место?

  Ну так что, Марв?

Смирение с долей - вот что сквозит во всех обрывках пустых разговоров вокруг. Негласная обреченность. Кажется, Катарина, несмотря на свои советы вести себя тихо, оставалась самой живой в этом царстве уныния и безнадеги.

Кристина неспешно проходится по залу, беззастенчиво разглядывая людей. Наверное, даже хорошо, что она все это время провела в коме. Иначе давно бы уже испортила отношения с Катариной попытками сломать местные порядки. Хотя если бы она была в сознании, когда приходили за Мартой...
В какой-то момент девушке хочется закричать, просто дико завопить, лишь бы только ощущение чернушной безысходности хоть немного пошатнулось.

Как они все... Могут так быть? Уж на что Кристина не слишком-то всегда любила людей, но эта картина даже в ней сумела пробудить жалость. Брезгливую, но жалость.
Эти люди сломаны? Как будто заражены болезнью. Не той, что превращает в белое желе, а такой, что отнимает вкус к жизни и волю.

И неужели все они так и сидят прямо здесь день-деньской? А что в других помещениях? Галерея большая. Как минимум где-то должны еще лежать те, кто не пришел в себя. А где-то должны быть склады, кухня и прочее...
Девушка криво усмехается своим мыслям. Катарина ведь посоветовала узнать, как здесь все устроено. Стоит прогуляться. Тина решает пройтись по знакомым коридорам, но внимание ее вдруг привлекает ничем не занятая девица, оказавшаяся достаточно осведомленной. Значит, выйти на улицу можно беспрепятственно... И какими же пределами ограничено гетто?

- Тина, художница, - вскользь отвечает на встречный вопрос Кристина и небрежно отмахивается. - Не запоминай.
Она поднимается, теряя интерес к мимолетной собеседнице. Надо выйти на улицу.

Шагнув вглубь заметно изменившего облик кабинета, Кристина скидывает ненужную более простыню. Катарина в своей жизни видела столько обнаженных натур, что стесняться ее просто бессмысленно.
До обоняния доносится запах пряного табачного дыма, почему-то не пробуждая никаких эмоций. Тина неспешно перебирает вешалки, вскользь осматривая обнаруженные варианты. Если уж есть выбор, можно одеться не как попало.
Интересно, откуда у пани Красной столь богатый гардероб на работе? Впрочем, нет, не интересно.

Скомбинировав наконец устроивший ее наряд, Тина принимается одеваться, пока Катарина заводит рассказ. И - застывает в одной штанине.

- Желе?..

Девушка с силой трет переносицу, пытаясь получше сосредоточиться. Даже начинает сомневаться, правильно ли поняла это чешское слово. Нет, оно слишком похоже на английское, трудно ошибиться.

Джинсы медленно подтягиваются на законное место. Черт, черт, черт... Едва ли Катарина все это сочинила, попутно ради пранка организовав из галереи подобие пост-апокалиптического убежища. Тут ведь даже дети есть!
И если услышанное хотя бы отчасти, без приукрашенных деталей, правдиво, еще неизвестно, заболевшим или здоровым повезло больше.

Пуговицы находят петли, пока в мыслях снова и снова словно эхом отдаются странные и все еще непонятые до конца слова. Так где же в тот момент была она сама? Кто был с ней рядом? Ладислав? Марта? Войтех? Незнакомцы? Наверное, и в самом деле хорошо, что она не помнит. Теперь куда большее, чем когда бы то ни было, значение будет иметь будущее, как ни иронично.

Кристина очень тщательно закатывает рукава у надетой рубашки, следя, чтобы подвороты вышли идеально одинаковой ширины - это помогает привести нервы в порядок.
Итак, все те, кто сейчас в картинном зале... Уже довольно давно... Людей искусства силовики, значит, собрались охранить... Очень интересно.

Девушка оборачивается к умолкнувшей было Катарине, но невысказанный вопрос застревает в горле.
Марта?..
На миг вспыхивает надежда, что все происходящее - просто затянувшийся глюк. И снова - надежда крошится, оставляя взамен себя тягучий отрешенный страх за собственную нормальность.
Черт возьми, если все это закончится - она бросит пить.

Катарина подносит ко рту мундштук в тонких изящных пальцах, вдруг кое о чем напоминая.
- Угостишь? - пропустив мимо ушей упоминание неизвестного ей Зденека, Тина кивком указывает на сигарету, наблюдая за свивающимся тонким жгутиком дыма.
Скорее по привычке. Потому что раньше сигареты успокаивали. Сейчас... Тяги нет. Кажется, прошло действительно немало времени.

Здесь, в тишине кабинета, можно говорить на "ты". Кристина никогда не кичилась близким знакомством с пани Красной, хотя где-то в глубине души, пожалуй, оберегала этот контакт. На людях же всегда имела место подчеркнутая вежливость при обращении к знаменитой благодетельнице студентов-художников. Катарина давно уже стала одной из немногих по-настоящему уважаемых Тиной людей.

- Ты знаешь, где Марта и Томаш? Мне казалось, я слышала их голоса.
Кристина вспоминает те обрывки бреда, что преследовали ее в темной кладовке. Не вполне ясно, как именно были собраны оказавшиеся в галерее люди, но по логике отбора эти двое вполне могли бы быть здесь. Наяву.

Бред снова накатывает какими-то волнами, будя досаду на неустойчивость собственной психики. Ну это же надо было настолько расшатать нервы... Кристина терпеливо ждет, пока голоса опять утихнут - ведь должно же это однажды закончиться? Что-что, а выжидать она умеет, если то необходимо. Главное - найти мотивацию.

Слышимые звуки наконец становятся однозначно реальнее - и Тина решает, что пора вновь попробовать подчинить себе непослушное тело. На этот раз попытка вернуть над ним контроль приносит куда более интересные последствия.
Нет, нужно обязательно вспомнить, что с чем она мешала накануне. Нелишней будет информация, какой...
Какого?!

Ей доводилось просыпаться в разных местах. В чужих квартирах, отелях, даже машинах... Но темный чулан - определенно новая локация в этом списке.
Кристина неспешно садится, откидывая ненужное более одеяло. Младенческий плач прямо за стенкой окончательно рассыпает попытавшиеся было оформиться версии. Ну не стала бы она бухать там, где есть дети. Это что-то совсем за гранью...
Да и не похоже все творящееся на похмелье. Мозги работают даже слишком хорошо, если не брать во внимание чернейший провал в воспоминаниях о событиях последнего дня.

На всякий случай предварительно скользнув пальцами по ближайшим стенам, словно чтобы убедиться, что они реальны, Кристина приподнимается, скептически оглядевшись. Резким движением срывает с матраса простынь, небрежно окутывая себя неким подобием тоги с художественной драпировкой. Не то чтобы ее очень уж смущает собственная нагота, но совершенно неизвестно, что ждет за приоткрытой дверью, и лучше бы обзавестись хоть какой-то защитой от внешнего мира. Дети, опять же... Вдруг там не только младенец?

Ладно, не сидеть же здесь вечность. Довольно гостеприимные хозяева, выделившие ей спальное место, наверное, уже заждались.

"Герой". Лежишь и слушаешь. Кашляет кто-то. Не здесь, где ты лежишь, глухо и в отдалении - как будто где-то впереди и за стеной. Может, действительно - впереди, и на самом деле - за стеной. Повернув голову из стороны в сторону, слегка размяв шею и плечами поведя, кулаки сжав-разжав и еще всякого поделав, понимаешь, что слишком все это на ткань влияет: тянется она, сползает. Если б скручен был, был бы скручен туго. А так, получается, скорее обернут. Как карданный вал в промасленную бумагу, не как член в презерватив. Снять, сорвать: не проблема. Разорвать: другой разговор, довольно таки плотная - как минимум, на вид - штука. Укладываешься обратно, вытягиваешь ноги. Как в шезлонге, только без моря, женщин, игристого вина и плавок. Темнота и холод, да. Зато целый: все на своих местах, все шевелится, ничего и нигде не болит. Кто-то скажет - ситуация дрянь, ты же скажешь - бывало и хуже. "Бывало" - значит, что уже что-то бывало, нет? Ты же не помнишь ровным счетом ничего. Значит, не бывало? Много мыслей: громоздятся, путаются.
Вдруг - звук. Резкий, гулкий: катится валом там, опять впереди, снова - за стеной. Вой сирены. Надсадный, прерывистый. Тревога?
Звук - где был кашель, там же. Трель: тинь-тинь-тинь. Рация. И голос. Мужик какой-то, бубнит глухо.
- В смысле?
Отвечают ему явно передатчик, да только слов не разобрать.
- Что, всех?

Взрыв, короткие мгновения падения-полета (единственный полет, который ей, похоже, сегодня предстоит), жесткая посадка. Бренди старается смягчить приземление для инструктора — глуповато будет спасти его от гранаты, только чтобы треснуть затылком о бетон — и все же Вайт оказывается под ней. "Бутерброд всегда падает маслом вниз", — непонятно к чему проносится в голове у Руд. Какой бутерброд? Какое масло? Почему все время лезет в голову какая-то еда?

Приподнявшись на локтях, она заглядывает в лицо инструктора. Взгляд светлых глаз фокусируется на ней. Уф, все не зря. Пусть Вайт и не выглядит довольным (впрочем, он никогда не выглядит особенно довольным), Бренди решительно отправляет это воспоминание в мысленную папку "Зашибись". Наверное, надо что-то сказать? Что-то сделать? А, слезть, наверное. Неловко как-то это все. Тело не вполне слушается. Больно. Больно... как-то везде, но по-разному. Ассорти. "Только шрама на жопе мне не хватало, — мрачно думает Бренди. — Вот спросят внуки — бабушка, за что "Пурпурное сердце"? А я им что, жопу показывай?"

Ладно, потом.

Лейтенант тянется к "Глоку" и быстро оглядывается по сторонам. Угрозы? Штурмовик, механические пауки... союзники уничтожают цели одну за другой. Пространство прорезают темно-синие нити — кто-то активировал ЭМИ. Ха, так им, железякам. Можно вставать. Бренди неловко сползает с Вайта, встает на колени, подает ему руку, задает самый адекватный из всех пришедших голову вопросов:

— Нормально? Ох, твою ж мать...

Хоть паника и заставляла Леона бежать от всего этого, он смог увидеть храбреца, мертвого храбреца, из рук которого выпала граната.

"Мне пизда." – Подвел итог он общей картины.

Если попытаться описать контузию от близкого взрыва, то наверно это схоже с моментом резкого пробуждения во время сна. Ты не осознаешь, что происходит, и как баран просто пялишься в пустоту. Боли нет, организм еще сам не осознал происходящее. Звон в ушах заменил собой все звуки в этом мире. Потом пришел вкус железа во рту и некоторая ясность ситуации.
Вернув кое какой контроль над своим телом, Леон взглянул под себя. Он стоял на четвереньках среди остатков тел. Так можно было бы сказать, но правда такова, что стоял он среди кусков тел, разворошённых внутренностей и дерьма.

"Почему?" – Первая мысль появилась у него в голове.

Херман никогда не отличался хорошей физподготовкой, скорее наоборот, он отличался в обратную сторону. От того его и удивил факт того, что он еще жив. Запах поджаренных тел ударил в нос с такой силой, что его моментально настиг рвотный позыв. И этот рефлекс будто подтолкнул весь организм к действию, неважно какому, лишь бы действовать. Адреналин штука такая, может дать тебе силы, которые были отложены как закрутка в подвале на голодный год.
Неуверенно поднявшись на ноги, он посмотрел на красные линзы штурмовиков. Из-за поднятого вокруг дыма, Леон не видел больше ничего, казалось свет от этих линз бьет не хуже болтеров. Приняв уже факт, что его путь окончен, Хермана охватила злоба. Злоба от беспомощности, ведь что сделаешь против такой мощи. Злоба от несправедливости, почему подыхать должен именно он. Подняв на мгновение взгляд в небо, он увидел, как какой-то самолет уносится вверх.

"Там должен был быть я."

Подстегнутый злобой он выхватил свой служебный глок с такой скоростью, что любой проверяющий сразу бы поставил зачет по нормативу. Херман не стал целиться, сейчас у него была одна задача, пустить в ход все патроны до последнего как можно быстрей.
- Суки! Твари! Чтоб вас всех… – Закричал он.

Вайт

Разбиться на двойки, выстроиться в подобие походного построения.
Две колонны движутся по коридору навстречу лестнице – им это не впервой, такое передвижение не раз и не два отрабатывалось во время полевой подготовки. Левая колонна отслеживает центр и сектор по левую руку, правая – центр и сектор по правую.
При первых признаках угрозы походная колонна рассыпается в боевое построение – веером, занимая наиболее подходящие для обороны позиции на возрастающих пропорционально дистанциях.
В теории всё должно прекрасно работать. На практике Вайт потенциально ведёт не имеющих боевого опыта пилотов в бой против элитной штурмовой пехоты союза.


Получатели: Геральд Вайт.


Фрида

Второй лестничный пролёт. Впереди спины Карла и Ангелы.

Фрида легко взлетает по ступенькам, контролируя дыхание и стараюсь думать только о необходимых манёврах. Согласно регламенту, резервная группа должна выдвигаться на оборонительные позиции по периметру базы. Оценить обстановку, дождаться уточнения команд, при необходимости переместиться в зависимости от конкретного сценария.
Стены и пол под ногами вздрагивают от нового, совсем близкого, взрыва, едва не выбив очередную ступеньку из-под шага.

Проклятье.

Лестничный пролёт завершается крошечной площадкой и широким проёмом выхода. Следом за подчинёнными Фрида вырывается на улицу, в ночь. База в огне – полыхают, плавясь, две стационарные турели, на месте казармы искорёженные обугленные руины, среди туч в ночном небе мелькают красные перехватчики (Фрида узнаёт их с первого взгляда – «вольтуры»).

Союз, базу и правда атакует союз.

Но истребители – полбеды. Хуже всего зависший над центральным плацом на высоте пятнадцати метров десантный шаттл. И четыре штурмовика, которые уже на земле и уверенно, походкой неоспоримых хозяев, разбредаются в стороны. Два – бредут в противоположную, в дым, туда, где расположены приземистые ангары и тлеют руины казармы. Но двое других – идут прямо на Фриду. Двухметровое, закованные с ног до головы в штурмовую броню, с горящими алым диодами-линзами на защитных масках, они шагают, чуть опустив к земле стволы болтеров.

Проклятье.

Штурмовая киберпехота союза. Как будто с картинки, словно из видеосюжета с последнего выпуска новостей ENN. Но эти – не просто картинка. Эти – реальны. И, словно подтверждая мысль Фриды, они начинают синхронно вскидывать стволы болтеров, не переставая шагать.

И вспыхивают, разгораясь ожесточённой злобой, линзы-диоды.

- Да.

– Есть... привести людей в чувство! - сказал Гачиньский вслед полковнику и тяжко вздохнул во весь объем своей богатырской груди, а затем прикрыл глаза и пару секунд потратил на то, чтобы пальцами размять переносицу. Потом убрал ладонь от лица и задумчиво-тоскливым взором окинул притихший учебный класс.

– Что за хуйня, Леон? - беззлобно поглядел Бронислав на Хермана и во взгляде его голубых глаз плескалась чистая и неразбавленная тоска человека, уполномоченного руководить шайкой законченных идиотов, имеющих допуск к смертельно опасным и страшно дорогим штуковинам. - При полковнике-то, ну ёб твою мать... Прошу прощения, дамы.

"Лучше бы в бодибилдинге остался" - подумал Гачиньский, в очередной мысленно проклиная свой выбор карьеры, который он совершил в определенном смысле поддавшись наивной мечте и тщеславию. "Армии нужны такие бравые ребята! Будешь на плакатах красоваться, знаешь сколько добровольцев вдохновишь! К тому же и летать любишь, а?". Гачиньский невольно поморщился. Если б он знал, что его реально ждёт, то отнёсся бы к словам своего знакомого из отдела пропаганды ВВС не столь доверчиво...

– Ковальски прав, заканчивайте этот цирк. В общем так... Вдохнули, выдохнули - и пока в ваших мозгах ещё есть немного кислорода, задавайте действительно важные вопросы уважаемым инструкторам, а если таких вопросов в голове не обнаружилось, то перейдем к практическим занятиям или что там у нас по расписанию?

Полковник мрачнеет. От недавнего благодушия, навеянного воспоминаниями о небе Алеппо, не остаётся следа – по мере того, как в аудитории поднимается гул перепалки, сильнее проступает, пульсируя, синяя венка на посеребренном виске.

Выкрик Хермана становится последней каплей. Ковальски подрывается с места, и Бронислав замечает характерные признаки бешенства на изрезанном глубокими морщинами худощавом лице.
– Оставить! – выкрикивает полковник, моментально перекрывая царивший в аудитории гомон.
Он минует инструкторов, проходит между рядами и останавливается, нависая, над Херманом.
– Мне кажется вы забываетесь, лейтенант, – в голосе старика больше нет ни намёка на недавнее благодушие. – Инструктор Лердал не только старше вас по званию, является вашим непосредственным командиром на время прохождения обучения, но и наделена особыми полномочиями приказом главнокомандующего.

В какой-то момент Леону кажется, что полковник отвесит ему оплеуху прямо здесь и сейчас.
Но тот отворачивается.
– Балаган, – цедит сквозь зубы, едва не плюясь. – В присутствии командира части, как на базаре… Гачиньский!
Подобно коршуну, он поворачивает голову и теперь хищно смотрит на Бронислава.
– Если не приведёте в порядок дисциплину этого сброда, то я подниму вопрос…

Какой именно вопрос собирался поднять Ковальски, Брониславу остаётся только догадываться. В проёме распахнутой двери появляется взмыленный адъютант:
– Полковник, сэр! Вас срочно вызывают в оперативный штаб.
– Вот курва, – Ковальски набирает полную грудь воздуха и медленно выдыхает. – Приведите людей в чувство, Гачиньский.

И, подняв голову, выходит из аудитории размашистым шагом.

Вайт прошел в аудиторию вслед за Лердал, весьма тихо поприветствовав предыдущего лектора:
- Полковник, - сказав это, Вайт занял место возле доски, поглядывая то на пилотов, то на майора, пока та вела свою лекцию.
Такое поведение уже не должно было никого удивлять. Не то, чтобы Геральд Вайт представлял собой какой-то забитый типаж, но если рядом была Эльза, его можно было принять за её личного адъютанта, не более, настолько тихо он себя зачастую вел. Те, кто видел их вместе чаще нескольких раз, уже знали, что Вайт просто не любит много говорить, без необходимости, и потому предоставляет эту почетную роль майору. Сегодня необходимость для долгих монологов была, так как на него ложилась вторая часть лекции, но он явно изо всех сил отмалчивался перед этим.

Когда Лердал закончила свою речь, Геральд кивнул и переместился к центру доски, занимая освобождаемое место. Краем уха он услышал комментарий одного из пилотов о летающих медведях, но оставил это высказывание без ответа. Вступать в диалог с классом сейчас было лишним.

Осмотрев доску, Вайт взял маркер и начал свою лекцию:
- Новая модель легкого истребителя Союза. Х-22, - пройдя к левой части доски, Вайт довольно небрежно начертил маркером круг с четырьмя отходящими от него изломанными линиями. - Визуально истребитель напоминает букву Икс. Крылья изгибаются вовнутрь.
Вернувшись к середине доски Геральд повернулся к классу, временно отложив маркер в сторону.
- Модель впервые замечена два года назад, но в данный момент данных о ней очень мало, - продолжил он ровным голосом. - Но в случае столкновения с Союзом, есть высокие шансы встречи с этой моделью. Поэтому, что нам сейчас о ней известно: во-первых, на основе наблюдений, технологически эта модель сравнима с истребителями Элизиума, - Геральд сделал паузу, чтобы все подумали о сказанном. - Далее, также на основе наблюдений, эти истребители демонстрируют летные качества и реакцию, недоступные обычному человеку. Предварительные предположения включают или особые генетические модификации пилотов, или полноценные боевые ИИ. В дополнение к этому, еще одна особенность Х-22, - продолжил он, - заключается в том, что эти истребители всегда действуют в звене из трех единиц, с идеальной координацией.
Вайт сделал еще одну паузу, чтобы перевести дух, и внимательно оглядеть класс.
- Идеальная координация, это мечта любого пилота любого звена, - голос Вайта не допускал даже мыслей о том, что кто-то здесь может мечтать о чем-то другом. - Представьте, что ваш противник уже достиг этой мечты... Несколько простых примеров, - сказал он вдруг и вновь взял маркер.

Правее изображения, символизирующего новый истребитель Союза, Вайт быстро нанес на доску тройку иксов в формации. Ниже он начертил треугольник, от которого провел стрелку к иксам.
- Предположим, вы заходите на вражеское звено...
Вайт провел стрелку наверх от центрального икса, и стрелку, делающую круг, от правого. Над левым иксом он слегка задумался. Еще один полу-круг сделал бы эту картинку слишком похожей на маленький половой орган с большими яйцами, а инструктор хотел, чтобы пилоты не отвлекались сейчас на подобную ерунду. Поэтому он просто отвел третью стрелку влево от левого икса.
- ... ваши противники расходятся в стороны, после чего те цели, которых вы не преследуете, заходят вам в хвост. И вы можете ожидать, что преследуемый вами истребитель подведет вас под линию атаки других.
Инструктор продолжит рисовать правее на доске. На этот раз он начертил одинокий иск с уходящей вправо стрелкой. Внизу вновь был нарисован треугольник, стрелка от которого явно шла по курсу икса. Ниже появилось еще два икса, стрелка одного шла прямо к треугольнику, а стрелка второго ложилась на его курс.
- Если вы пытаетесь перехватить Х-22, вы заранее можете ожидать, что две другие машины уже берут вас на прицел. Одна скорее всего сядет вам на хвост, а вторая будет перехватывать вас по курсу...
Третья схема, еще правее. Вновь три икса, на этот раз окруженные треугольниками, стрелки от которых шли на формацию иксов. К этой схеме Вайт добавил стрелки-направления от иксов, одну на нижний треугольник, две на левый.
- ...Даже при равных силах, вы можете ожидать, что противник будет выбирать наилучшие решения в ситуации. При атаки на каждую из единиц, они будут прикрывать друг друга, могут сконцентрировать силы на одной нашей машине, чтобы быстрее изменить соотношение сил. Повторяю, это простые примеры, но ожидайте, что решения будут приняты противником мгновенно и исполнены идеально. Это - ваш потенциальный противник.

Вновь развернувшись в классу, будто ожидая новых реакций на только что обрисованные ситуации, инструктор вновь прошел к левой стороне доски и продолжил:
- Вне зависимости от того, кто управляет этими машинами, в данный момент лучшим средством противодействия может считаться электромагнитный удар для выведения систем из строя и, самое главное, для нарушения связи между машинами. Можно предположить два варианта синхронизации, - ниже рисунка Х-22 Вайт поставил цифру один с точкой, после которой нарисовал в строку три икса, озаглавив каждый единицей. - Первый вариант предполагает равную синхронизацию между тремя машинами. В таком случае электромагнитный удар по одной машине, - он обвел маркером правый икс, - лишит её возможности общаться с другими, но для полной потери коммуникации между собой как минимум две машины должны попасть под удар, - он сделал еще одну обводку вокруг двух правых иксов. - В таком случае ни одна из трех машин не сможет общаться друг с другом. Второй вариант, - строкой ниже была поставлена цифра два и еще три икса. На этот раз только центральный был озаглавлен единицей, тогда как остальные удостоились двойки, - одна машина контролирует две остальные. В таком случае удар по главному истребителю может лишить боевых качеств ведомые машины, - в круг был взят центральный икс, - Проблема здесь в определении главной цели. Как и в предыдущем случае, электромагнитный удар по любым двум машинам остановит коммуникацию между всеми тремя.

Маркер вновь вернулся на свое место, и Геральд опять повернулся к классу.
- В данный момент рекомендуемым поведением при встрече с Х-22 является попытка избежать контакта любыми доступными способами. Если это невозможно, средства электромагнитной атаки могут снизить эффективность противника и, возможно, помогут избежать столкновения. В ином случае... скорее всего у вас нет шансов, - заключил инструктор и дал понять, что лекция закончена: - Вопросы?

Лердал вошла в аудиторию ровно в положенное время – ни раньше, не позже. Чеканя шаг проследовала к доске и круто развернулась на каблуках.
— Полковник. Учащиеся, — короткий кивок как приветствие. — Если позволите, сразу к делу.

Смешок она игнорирует. Блондинка смахивает несуществующую пылинку с плеча кителя и обводит аудиторию взглядом.
— Результаты ваших недавних полётов абсолютно никуда не годятся, господа. С таким подходом потенциал врученных вам Элизиумом "Фальконов" раскрыт не будет, и вместо грозного оружия, самолёты превратятся гробы, — Девушка бросает рубленые фразы, делая паузы и следя, чтобы до всех в аудитории дошёл смысл её слов. — Если вы хотите, чтобы ситуация изменилась, вам придётся выложиться не на сто, а двести, триста, хоть тысячу процентов. Всем плевать, что это невозможно. Особенно Союзу, когда его асы начнут отстреливать вас в воздухе словно дичь. Многие из вас ещё не окончательно свыклись со скоростями, на которые способны "Фальконы" и которые являются "рабочими". Я уже подала запрос на увеличение количества тестовых вылетов по этому поводу. Никаких фигур, просто пролёты, чтобы вы хоть понимали, что вообще происходит, когда поднимаетесь в воздух.

Как не хочется сказать что-то ещё насчёт качеств порученной им с Геральдом эскадрильи, но просто продолжать распекать аудиторию можно бесконечно, а толку от этого будет ровно нуль. А вот от того, что все пораньше свалят из этой духоты – пожалуй, будет.

— Но есть и хорошие новости. Ваши "Фальконы" в тестовом режиме загружена АСТРИ – ИИ-оператор, дублирующий функции пилота. Взаимодействовать с ней можно будет при помощи нейровизоров, которые входят в комплект ваших шлемов. Помимо этого она способна аккумулировать любую информацию по ходу полёта и передавать вам вместе с предполагаемыми вариантами оптимальных решений. Мы надеемся, что это поможет вам быстрее адаптироваться к управлению на "Фальконах", а также компенсировать недостаток опыта в обращении с этой моделью самолётов.
— И последнее: вы можете отключить АСТРИ, если вдруг решите что способны лучше анализировать обстановку, чем ИИ, — в голосе сквозит откровенный скепсис. — Но это будет так называемый "спящий режим". Если ИИ получит информацию, что имеется риск захвата технологий "Фалькона" Союзом – она инициирует протокол самоуничтожения. Так что сдаваться я вам не советую хотя бы по этой причине. Впрочем, если вам интересно моё мнение, лучше взорваться в воздухе, чем попасть в плен к Союзу. Этим на конвенции совершенно плевать, а "права человека" для них что-то за гранью понимания.

Инструктор выдыхает и наконец отводит взгляд, повернув голову к Вайту.
— Кроме того в наше распоряжение поступила некоторая информация о новом истребителе о Союза. Об этом вам расскажет инструктор Вайт. А у меня всё.

Таким же чеканным шагом Лердал освобождает место у доски, приглашая Геральда зачитать остальную часть инструктажа.

Возвращение в себя было - как удар яркого света по глазам. Болезненное прозрение. Трудное, но неотвратимое осознание.
Я.
Это Я сделала.
Кто же еще, если не я?
Но зачем?
И непонимание было таким же болезненным, как осознание.
Дайана смотрела на обглоданный ею труп, и он не вызывал никакого аппетита. Мягко говоря.
"Зачем я это сделала?
Может быть, это не я?
Но я все помню, как это происходило.
Вожделение, голод, безумная страсть, неукротимая, дикая, застилающая все мысли.
Я сопротивлялась. Недолго, но мне удавалось, точно.
Так, надо разобраться.
Если я смотрю на клубнику в шапке взбитых сливок - она привлекает меня, даже если я не голодна.
Этот, – Дайана бросила взгляд на тело ,– бррр, фу. Нет, это совершенно гадко, и мне противно к нему прикасаться.
Я помню, что я думала. Мне несвойственны такие поступки. И сейчас мне это не нравится.
Значит, это не я сделала?
Но кто тогда?"

Девушка с опаской прислушалась к себе. Сначала поверхностно, боясь нырнуть вглубь себя. Потом смелее.
Нет, никаких вожделений.
Будто демон вселился, нажрался и... ушел? Сдох? Хорошо бы. Уснул? Может быть, но это хуже.

Надо уйти отсюда. Невозможно тут оставаться, чем дальше, тем противнее.
Дайана умылась, подкрасилась, прополоскала как следует рот.
Платье, конечно, безнадежно испорчено, придется что-то придумывать.
Перед тем, как уйти, она поискала взглядом карту.
Та валялась в ванне рядом с трупом. Забрать?
Девушка потянулась было к ней, но не смогла взять ее в руки.
Не смогла себя заставить.
Ладно.
Пусть Смерть остается с мертвым.
Может, оно и к лучшему.

Увидев ужас, творящийся в холле, Дайана поняла, что особо придумывать оправданий своему внешнему виду не придется. Скорее, было бы странно, если бы она выглядела чистой и презентабельной.
И тут она увидела Энси. Бледную и зарёванную.

–Энси, милая! – Дайана бросилась к подруге. – Как ты?
Было бы стыдно признаться даже самой себе, что за это время она ни разу не вспомнила об имениннице. Но теперь всколыхнулась искренняя тревога.

Кевин снова возвращается в зале.
В одиночестве.
Все тот же полумрак, тишина, где-то вдалеке витает туман.
Больше похоже на библиотеку (если забыть о погодной аномалии), чем на книжный. Где-то краем глаза он различает между стеллажей чью-то тень, но обернувшись уже не может сказать, был ли там кто-то наверняка или же ему показалось.
Идет.
Поворот, еще поворот.
И вот уже знакомое чувство того, как лабиринт стеллажей поглощает его. Где запад, где юг, где выход, а где вход уже не понять. Полная потеря направления.
Внезапно откуда-то из-за спины он слышит негромкий голос.

- П-простите, вы здесь работайте?
Обернувшись он замечает бедно одетого, бледного юношу, с мышистого цвета волосами, тоненькими усиками и некрасивой родинкой около угла рта.

Пытаться зашхериться в здании, которое заполняет отравляющий газ, без дыхательных масок, противогаза, пожарной тревоги и какой-либо надежды, что вас найдут до того, как вы все друг друга порешите? Ну нахер! И пусть Феникс в последний раз бегал ещё в школе, тут принцип простой - жить захочешь, ещё не так втопишь. Бежать, бежать, вниз бежать, на воздух бежать, к машине бежать, нахуй отсюда бежать, сто этажей - хуй с ним, БЕЖАТЬ!!!

Будь Туманников и фон Клюге чуть расторопнее и план мог бы сработать. Но то ли полумрак и неривычная обстановка тому виной, то ли растерянность, но действиям их не хватает скорость.
Туманников успевает подскочить к стеллажу ровно в тот момент, когда семь книг с верхней полки срываются и устремляются вниз, на незадачливых стажеров.

Четыре пролетают мимо, лишь слегка задевая по рукам и спинам. Две из них упав на спину раскрываются, и Петр с Генрихом видят, что вместо страниц у "книг" ряды и ряды острых зубов. С тремя оставшимися дело обстоит хуже. Две виснут на Туманникове, вцепившись в него этими самыми зубами. Одна на фон Клюге.

Челюсти у книг работают отменно. Умудряются прокусить одежду и достаточно глубоко войти в плоть.
Оставшаяся часть "стаи" на полках продолжает угрожающе вибрировать. Их там еще штук 20 не меньше. Из тех, что на полу две раскрытые подпрыгивают будто бы отталкиваясь от пола и пытаются достать до ног.

Две лежат неподвижно.

Место на лестнице было мало, но можно было разойтись. Воспользовавшись тем, что его спутники остановились, Артур выступил вперёд и увидел перед собой здоровенную тушу охранника. Огромную тушу с красными, налитыми кровью глазами, неестественно изгибающуюся и смотрящую на собравшихся на лестнице. Громила-негр теперь уже мало походил на человека, скорее это было какое-то чудовище вроде зомби из всем известных голливудских фильмов.

"Тоже наркотик?" — подумал Артур. — "Неужели я тоже ТАК выгляжу?.." Но на раздумья, кажется, времени было мало — тварь, когда-то бывшая охранником, видимо уже готовилось наброситься на гостей. Бизнесмен встал в стойку и расставил руки, словно готовясь брать в захват охранника, если тот на него броситься. "Только сунься, и я отделаю тебя как отбивную. А потом... Потом я тебя как отбивную и съем, хе-хе", — подумал Хеншоу, глядя на афроамериканца и готовясь к борьбе.

Дайана наклонилась за картой. Что за морок? Несвойственные желания накатывали одно на другое, мешая сосредоточиться. Хотелось, дичайше хотелось вкусить этой вожделенной плоти,. Хотя бы маленький кусочек. Может, он даже и не заметит? Не проснется? Маленькую капельку теплой солоноватой крови, только смочить язык?
Ооо, что за бред. Горячечный туман накатывал волнами, рисуя картины кровавых пиршеств. Отвратительные, ужасающие, упоительно заманчивые в своей омерзительности.
Дайана села прямо на холодный пол, сжимая в руках карту. Сконцентрировалась на тактильном ощущении дорогого инкрустированного пластика.
Возможно, это испытание. Если она хочет управлять событиями, принять на себя силу рода – она должна оказать макрокосму, что она что-то значит, преодолеть искушение. Ничего не дается даром, за ту силу и знания, к которым она стремилась всю жизнь, надо заплатить. Голод? Танталовы муки? Греческие мифы тоже частью кодировали каббалу, весь мир пронизан путеводными нитями учения, надо их только увидеть.
Надо преодолеть, подавить это в себе. Она хочет, она сможет.

Мистер О'Ши остается позади, а Смит углубляется в изучение стеллажей. Книги. Бесконечное нагромождение книги. Кажется, будто Джабраил издевается. Найти хоть что-то можно разве что случайно. На одной полке перемешаны алхимия, гадание на картах таро, справочник начинающего оккультиста, неясная книга на арабском, сборник фольклерных сказаний инуитов и Бог знает что еще.
Нужная книга не находится. Даже близко.
- Бред какой-то. Как тут вообще можно что-то найти? - подает голос мистер Андерсон.
Секунду Смит ощущает что-то неправильное, но чувство мгновенно его покидает.
Высокий, слегка нескладный мужчина с неаккуратно подстриженной бородкой, зелеными вечно удивленными глазами и рыжими волосами склонился над стеллажом и перебирает корешки, в надежде найти нужную книгу. Такой же стажер, как и Смит.
Кевин помнит, как они вместе заходили в магазин вечером, как мужчина представился именем Коннор Андерсон, как они оба слушали речь управляющего и были направлены к мистеру Джабраилу. И как они решили разделится. Смит и Андерсон решили держаться вместе, а О'Ши пошел своей дорогой.
И вот они вдвоем стоят посреди книжных полок, в полутьме, у ног стелится легкий, неведомо как проникающий в помещение туман. А книга-то не ищется.

Голод. Такое сильное, такое острое желание впиться зубами в тёплую плоть, чтобы ощутить приятный вкус свежего мяса... Артур всегда любил, когда мясо было с кровью, не раз и не два бизнесмен из "General Motors" заказывал в дорогих ресторанах стейки с прожаркой "raw". Теперь Хеншоу казалось, что он уже вновь чувствовал на кончике языка этот такой знакомый, такой приятный вкус горячего мяса...

Перед глазами немного плыло, но в застилавшей взор дымке отчётливо вырисовывались аппетитные формы сегодняшней именинницы. Действительно аппетитные, в самом что ни на есть прямом смысле этого слова... Похоже, всем своим естеством предприниматель из Нью-Йорка теперь будто бы хотел только одного — прямо сейчас наброситься на эту цыпочку, и начать уминать за обе щеки такие сочные бёдрышки этой курочки...

"Что за глупости! Это же невеста моего лучшего друга, да и потом, ЛЮДЕЙ ЖЕ НЕ ЕДЯТ!" — эта мысль словно нож в руках мясника разрезала сознание уже пустившего было слюнки Артура, когда тот уже почти был готов наброситься на мясистые формы Энси. Невольно вздрогнув, мужчина заставил себя остановиться. Тело бизнесмена дрожало, то ли в предвкушении, то ли мучимое голодом, то ли полное страха и непонимания. Хеншоу невольно выронил стакан с ликёром, и стеклянный бокал разбился о камень зала. Не повезёт ведь тому, кто порежется в темноте об эти осколки...

Собрав всю свою волю в кулак, Хеншоу закрыл глаза и глубоко вздохнул. Самообладание и умение сохранить душевное спокойствие не раз помогали бизнесмену в деловых вопросах, и Артур искренне надеялся, что они помогут ему сохранить рассудок и сейчас. Похоже, в ликёре была какая-то чертовски забористая наркота — а может, вернее этого, дурь была в коньяке. Так или иначе, бизнесмен сейчас явно словил приход и рисковал превратиться в одного из тех наркоманов, что бросаются на всех аки дикие звери. Такого нельзя было допустить, тем более вблизи мисс Бантерз. Но и тут оставаться было нельзя. Нельзя, никак нельзя.

Сжав руки в кулаки, Артур открыл глаза и быстрее прежнего решительно направился прочь из зала, туда, к лестнице. Обогнать мисс Бантерз, чтобы её тело не маячило перед глазами, обогнуть по кругу её свиту и поспешить вниз, вперёд, по лестнице, быстрее и быстрее, вниз-вниз-вниз, прочь от всех этих людей и их запаха. Стиснув зубы и ускорив шаг, Хеншоу пытался отдалиться от этих потных, тёплых и вездесущих людей вокруг, решительно подавляя позывы чего-то внутри себя... Чёрт бы побрал того, кто подсыпал ему в стакан этот проклятый порошок!

"Симпатичный", – промелькнула мысль у Дайаны. Мысль, плавно перерастающая в вожделение. Она не могла отвести глаз от его мирно-сонного лица. Такого привлекательного своей безмятежностью. Вот бы сейчас бы... – в её воображении замельтешили образы секса, странным и неожиданно-пикантным образом смешанного с кровавым пиршеством.
Девушка замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. "Съешь, съешь!" – трепетало, шептало внутри что-то настойчиво и требовательно.
Дайана облизнулась, ощутив языком ванильный вкус губной помады. Нет, что за ерунда! Во-первых, она его даже не знает! Не то, чтобы секс обязательно должен быть поводом для знакомства, но не опускаться же до такой степени, чтобы домогаться незнакомого мужчину, который прилег отдохнуть в ванной.
Стоп, что-то не то. Прилег отдохнуть в ванной. Но тут достаточно спален. Зачем спать в ванной?
Дайана почувствовала, что путается в рассуждениях.
Нет, не надо на него смотреть, это сбивает.
Она отвернулась и уставилась в зеркало.
Значит так.
По порядку.
Она его хочет. Сейчас. Причем так сильно, что даже готова сожрать. Сейчас сожрать, прямо сейчас. Вечером после семи! Она много лет не ест в это время абсолютно ничего. Она пообедала сегодня как обычно. Но что-то не так. Что же?
Дайана вцепилась в чётки, отсчитывая
То, что она его хочет. Это неправильно, ей никогда не нравился просто секс без разговоров. Даже наоборот, главным было общение, а секс присоединялся.
То, что он спит в ванной. Это ненормально. Возможно, он болен?
То, что она хочет есть, причем вот так непреодолимо и жадно. Это вообще ни в какие ворота. Возможно, она тоже больна? Может быть, у нее горячка? Проклятие! Дайана вспомнила про карту. Нет, это слишком ужасно, чтобы быть правдой.
Сунув руку в сумочку, она вновь нащупала прохладный пластик с тончайшим рельефом узоров. Вынула ее в десятый раз за день, впилась в нее взглядом. Не может быть, чтобы ты предвещала это МНЕ.
Не может быть!

Май, середина месяца. Темнеет быстро.
Вот казалось, только-только тлеет закат и уже ночь. Хоть глаз выколи.
Неровный свет газовых фонарей тонет в плотной пелене пришедшего с реки тумана, смешанного со смогом, и скорее подчеркивает тьму вокруг, чем разгоняет ее.
Вы приходите по одному или парами. Узнаете смутно знакомые лица. Кого-то из пришедших вы уже видели ранее, несколько дней назад, когда в каморке отведенной персоналу, под лестницей отвечали полноватой женщине, говорившей с легким шотландским акцентом, на вопросы о себе и опыте работы, о планах и о том, почему хотели бы наняться к мистеру Маккензи. Некоторые лица совсем новые. Вас осталось шестеро. Остальные, по-видимому, не прошли.
За спиною вход в магазин, перед вами круглая стойка, на которой обычно оформляются покупки, расположенная ровно посередине между главным входом и широкой лестницей, уводящей на второй этаж.
Слева и справа — бессчетные шкафы с книгами. Высокие, они занимают все пространство от пола до потолка и из-за этого помещение кажется одновременно маленьким и бесконечным. Смутно, краем глаза вам мерещится, что между стеллажами происходит какое-то движение, но стоит уставится повнимательнее, как оно исчезает. Туман будто бы заползает с улицы внутрь и стелется по полу полутемного помещения, из-за чего картина становится слегка сюрреалистичной.
Сам магазин на час закрыт для посетителей. Как и каждый день, на смену персонала и уборку.
Помимо вас здесь еще шесть человек. У самой стойки расположился рабочий персонал. Четверо продавцов, все в невзрачных, непримечательных одеждах и форменных черных жилетках с именными бронзовыми значками, и управляющий.
Всматривайтесь.
Управляющий — высокий приятного вида человек. Коротко стриженный, с усами, лихо закрученными вверх. Почему-то напоминает гусара. У висков уже серебрится седина, а над правой бровью красуется длинный багровый шрам.
У него за спиною в ряд слева направо выстроились высокий детина, неопределенного возраста, с густой черной бородой и смуглым лицом, похожий на индуса или араба, невысокий лысый субъект с неприятными чертами лица и перебинтованной левой рукой, одутловатый и сильно потеющий парень с редкими соломенного цвета волосами и та самая полноватая женщина, которой вы отвечали на вопросы. У входа замер и безучастно взирает на происходящее полисмен.
- Приветствую, - обращается к вам управляющий, - меня зовут мистер Джекдоу.
- Это, - он слегка оборачивается, указывая рукой на персонал, - мистер Джабраил, мистер Питерс, мистер Баггз и мисс Вормхарт. Они наши продавцы ночной смены. Этим вечером они будут вашими наставниками. Начнем, пожалуй, с представления и знакомства. Имя и буквально пару слов о себе. В конце концов, этой ночью нам вместе работать.

  В идеальном мире, жертву Энси кто-то уже должен бы был зафиксировать и вручить ей какое-нибудь покрывало, у двери должно было бы быть двое охранников, а сектор, за которым лично тебе нужно было бы наблюдать, был бы всего сто двадцать градусов, но на деле ситуация хаотичная. Ты работаешь одна и при всем желании не смогла бы закрыть объект стеной со всех сторон. Положилась на здравое рассуждение о том, что после прибытия охраны даже в числе тебя одной, большинство людей не лезут в драку. Недооценила уровень обдолбанности гостей и шок. И вот теперь в дополнение к оскорблению блондинка получит еще и травмы.

  Левой рукой сдавила запястье напавшей, чтобы та не смогла потянуть Энси на себя, но всё еще была в состоянии разжать пальцы; а правой резко скрутила оголенный сосок, одновременно с чем ставя себя между угрозой и объектом. Главное контролировать её руки: как только блондинка отпустит волосы, её нужно будет оттеснить в сторону, не давая больше ничего ухватить, а затем просто в темпе проследовать к выходу. Если же атака так и не прекратится – а к этому ты в полной мере готова – придется, удерживая при этом её руки, чтобы приземление получилось мягким, подсечкой уложить атакующую на пол и после этого уйти прежде, чем та успеет снова встать.

  Слов к действиям так и не успела добавить. Во-первых, всё очень быстро: к моменту когда человек вот так обезврежен сколько слов ты успеешь сказать – два? Во-вторых, смысла говорить в таком шуме вообще мало и даже если шум ты перекричишь, то вот сопутствующий ситуации шок – вряд ли. В-третьих, как вообще к ней обращаться? «Мэм»? «Мисс»? «Эй ты»? Последнее подходит лучше всего, потому что какая к черту в таком контексте может быть «Мэм», а «Мисс» только провоцирует людей еще больше. «Йо, бич, не трогай мою вуман, нахер!» – ментальное совмещение лица и ладони.

Что-то происходит с именинницей, её имя громко звучит в зале, а личный телохранитель суетится вокруг. Эскалация конфликта у барной стойки тем временм продолжается. Но, к счастью, Джоан слишком занята работой, чтобы внимательно следить за всеми деталями развития событий. И это хорошо - так она меньше переживает. Бокалы разлетаются как хот-доги на футбольном матче, и вроде бы момент истины вот-вот свершится. Ничерта подобного - последний становится затычкой в заднице, которая ни туда, ни сюда - ну и где ты, мразь, что обязательно создаст кучу проблем из-за вшивого глотка дорого пойла? А между тем удерживать одну единственную тару на подносе оказывается сложнее, чем когда их много - Малкович впервые в жизни возится с одним единственным бокалом так долго. И впервые за сутки её посещает мысль о том, когда уже этот проклятый день закончится. Не так страшна рутина, сколько вот эти мини-дилеммы, без которых не обходится ни одно крупное мероприятие. Но есть во всём этом пока что единственный плюс - пока она думает об этом, то не думает о сигаретах.
Наконец-то, охрана. Что вы делаете там, когда вам нужно быть здесь? Нет, оно понятно, что ребятам совершенно не хочется работать. Если бы у Джо когда-нибудь был парень - ну, знаете, настоящий такой парень, с которым чувствуешь себя в безопасности, понимаешь с полуслова и регулярно занимаешься сексом - она бы тоже не отдавалась рабочему процессу с обычным энтузиазмом. Но прямо сейчас налицо клинический случай, требующий вмешательства, а они... Они слишком далеко, чтобы успеть к началу свары, даже если кто-нибудь сподобится указать охране на это. А никто не сподобится, пока не полетят щепки. Более того, многие из этих толстосумов будут рады увидеть, как их товарища макнут головешкой в самую мякотку, унизят при всех, либо он сделает это с оппонентом. О, да что греха таить, Малкович сама бы с упоением за этим понаблюдала.
Джоан замечает последнюю цель и, не спуская с неё взгляда в страхе потерять среди толпы, устремляется к ней. У неё есть обязанности, которые надо выполнять, и она будет их выполнять. Женщина дала обещание коллеге, и она его выполнит. Лимит в пять минут всё ещё не исчерпал себя, так что к ней не придраться даже с адвокатом. К слову, мистер, которому сейчас будут бить лицо, похож на адвоката... прекрати смотреть туда сейчас же! Один чёртов бокал - ну же, сделай это, и тогда, может быть, у тебя появится шанс постоять за барной стойкой, пока Хосе обуздывает фаянсового коня, и попереминаться с ноги на ногу как учила мама. А потом перерыв и перекур... курить... дерьмо, ты всё-таки подумала об этом. Чёрт, да что за день-то сегодня такой.
- Сэр, ваш бокал.

Замечательно. Теперь ещё сраные нигеры. Чем бы ни кончился сегодняшний день, у Эф-Джея будет много вопросов к тем, благодаря кому он здесь сегодня оказался... Но до этого ещё надо дожить. А сейчас ситуация складывалась прямо откровенно дерьмовая. Как мыслят эти черномазые, выросшие по своим гетто, Феникс представлял себе очень не очень. Но одно чётко понимал.

Отвечать на вопрос - позволить черножопому встать на позицию силы. Если сейчас Феникс ответит - проявит слабость. Как будто оправдывается.

Не говоря уже о том, что первым провоцировать конфликт категорически запрещено. Даже если сегодня Эф-Джей схлопочет по морде, завтра именно это будет решающим доводом в суде. Надо будет - всех посадит, причём не на пару недель и не в рехаб.

Самая жопа в том, что его собрались числом брать. А он тут никого не знает. Никого, кроме...

- ЭНСИ!!! - не жалея голосовых связок рявкнул адвокат, помахав приветственно девушке рукой. Уж лучше завтра пить зелёный чай с мёдом весь день, чем потом нос вправлять на место. В силе голоса юрист был уверен - не раз приходилось выступать на весь судебный зал. Да и обстановка, не смотря на всю свою бредовость, вроде бы располагала к тому, что девушка, которая только что в падении оголила кому-то сиськи, поспешит переключиться на что-то ещё. Например, на вроде-бы-знакомого-парня, который, вполне возможно, будет вскоре отмазывать её от другого скандала.

Если, конечно, план сработает. Если именинница его услышит. Если увидит его вполне средненькую комплекцию за нигерскими жопами - или хотя бы руку. Если хотя бы смутно вспомнит. Если действительно решит подойти. Если он всё расчитал правильно и с "другом" дочери Самого Главного Человека на тусовке никто не будет связываться, даже если самого человека тут нет...

В общем, дохерища "если". Но мозг, который изо всех сил надеялся остаться к концу дня неострясённым, работал на полную катушку. И выдал, по его мнению, единственно разумную линию поведения.

Чего точно не стоило делать - так это разговаривать со всем этим быдлом на их условиях.

В том, что его собираются бить, Эф-Джей ни секунды не сомневался.

Хреновое место, чтобы освежиться. Не в этом наряде. Но долго находиться в той душегубке попросту невыносимо. Дурную голову она еще успеет включить. Если он в очередной раз отмажется и не придет.
А вероятность была велика. В самом деле, стоит ли сейчас насиловать себя и терпеть ветер вкупе с надрывными потугами Уинстона? Ядовитое чувство Сизифового труда подмывало пуститься во все тяжкие уже сейчас.
Энси напрягла сознание, пытаясь выковырять из памяти сказанное собеседником, пока она витала в своих мыслях. Не вышло. Ну и хрен с ним.

Лучше бы он так в спортзале пыхтел. Конечно, у него есть деньги, даром, что сам - ходячая реклама сказочного секса с одышкой. Мужчины, считающие, что денег и власти достаточно, всегда казались Энси жалкой и неприхотливой публикой, которой достаточно имитации.
Да, да, да, она тысячу, миллионы раз слышала, что иных девиц так возбуждает толстый кошелек, что они готовы кончить от кого угодно. Но ее упрямому воображению никак не удавалось представить, как расплывшаяся куча мяса, в особенности, старческого, способна довести до такого. Ну да ладно. Ей ведь тоже деньги позволяют уделить внимание красавчикам. А хирурги постарались, чтобы у этих самых красавчиков яйца лопали в изнеможении при виде ее особы. Уже не терпелось подыскать хорошего любовника, а, может даже и не одного, перестав разыгрывать из себя верную невесту.

- Прохладно. Я пойду внутрь. - сообщила она Уинстону.
Этот бокал шампанского - пока единственное, что выпила. Так хотелось засунуть его кому-нибудь в зад.

Да, для окружения она была слишком трезвой. А потому плохо вписывавшейся в картину. Еще целый час до момента истины. Невыносимый скучный час.
Девушка неторопливо возвращалась в царство всепоглощающих битов. Взгляд лениво скользил по присутствующим на предмет кого-нибудь примечательного. Стоит наметить будущие мишени заранее - с кем покуралесить, кому что-нибудь отбить.
Всем этим людям даже не позавидуешь. Жаль.
Радовало только одно. Бизнес слишком сожрал ее жениха, потому он не будет сегодня стеснять ее свободу и омрачать праздник своей придурковатой обезьяньей рожей.
Энси вернула бокал на поднос проходившего мимо официанта и вальяжно двинула на танцпол. Одна из немногих радостей жизни. Простая, естественная искренность тела. Если что-то и поможет расслабиться и разбавить мучительное ожидание, так это танец.

..Что я здесь делаю?
Этот вопрос можно было бы выгравировать на щите, который обязан иметься у любого мало-мальски приличного гнома. Но Траин не походил на приличного гнома, так что щита у него не было. Ответа на этот вопрос - тоже.
Но он постоянно преследовал Дая, где бы гном ни находился. Лежа в засаде, прижимаясь шершавой скулой к прикладу арбалета и наводя оголовье болта на одного из наемников странствующего купца. Или наоборот, хмуро зыркая по кустам в составе охраны каравана. Разбивая кому-то нос в кабацкой драке или получая табуретом по своей бритой башке. Просыпаясь в канаве в обнимку с бутылкой и в очередной раз убеждаясь, что выпивка не способна заполнить его внутреннюю пустоту.
Что я здесь делаю?..
..Я не знаю.
Когда-то он бежал... бежал, чтобы забыть. И у него, похоже, это получилось.

- В ближайшем же порту... чтоб мне обосраться, в ближайшем же порту сойду с этого сраного корыта, - хмуро дает себе зарок Дай, выжимая соленую бороду и слыша, как горланят неровными от страха голосами салаги внизу. Тут даже воздух был соленый и влажный настолько, что еще немного, и в нем можно будет плавать.

Ветер и черная вода. Он их ненавидел всей своей приземистой, грубой гномьей душой. Ненавидел. И боялся. А когда Дай чего-то боялся, то непременно лез туда, где страшно, упрямо выпятив бородатую челюсть и сжимая пудовые кулаки.
Высоты он тоже боялся.
Поэтому и торчал сейчас на самой верхотуре, в вороньем гнезде, откуда палуба внизу казалась игрушечной, и при желании можно было обоссать пролетающую мимо чайку.

- В ближайшем же, - обещает себе гном, вглядываясь в расчерченный изломами молний горизонт.
Так же, как обещал до этого уже десятки раз.

- Да, я бы отдала Вас под суд за неподобающее поведение!.. - вздернув подбородок, ответила Рианет, метнув взглядом молнию в сторону бадьи, - Не знаю, что из Ваших рассказов действительно правда, а что лишь выдумки и хвастовство, но ведете Вы себя неподобающе достойному рыцарю. И если Вы считаете, что ваши телеса должны привлекать женское внимание, то уж поверьте, до произведения искусства древних мастеров им далеко.
Она ударила веером по руке, отворачиваясь, и явно с трудом сдерживая раздражения в рамках приличия. Но Рианет спас сигнал магии. Пожалуй, сейчас ей был даже не особо важно, кто именно победил, лишь бы уже уйти из зала. Девушке весьма хотелось бросить в конце что-то язвительное сэру Базиллу, но она посчитала это ниже своего достоинства.

Не верит тебе. Несмотря на то, что ты не машешь мечом и не угрожаешь расправой, эта юная дева растеряла всю веру в людскую доброту и уважение, а также в авторитет короны и ее представителей - ты для неё всего лишь очередной бандит, одетый в форму короля, готовый лгать и вводить в заблуждение, чтобы после грабить, насиловать и убивать.
С другой стороны, ее тоже можно понять. Ты бы на ее месте наверняка вёл себя так же - когда всех, кто может защитить слабых, угнали за тридевять земель, то слабому приходится стать сильным.
Ты уже видел такое на войне. И не помнишь, чтобы хоть раз это столкновение двух противоположностей закончилось хорошо.
- И что же ты предлагаешь, Дитрих? Сложить оружие и ждать, пока твои друзья начнут жечь и резать? Ни за что. Больше - никогда, - с яростью в голосе отвечает. Кажется, будто слёзы наворачиваются у неё на глазах. Может быть, это отблеск факельных огней.

Огней, которые видно издали. Ватага, прорываясь сквозь наметенные сугробы, дабы сократить путь, видит крошечные фигурки, освещённые рыжим пламенем у одного из домов. Будто окружили кого-то. Поблескивают - даже отсюда - металлические предметы в руках тех, кто одного-единственного безоружного окружил. Если и говорят о чём-то - то очень сдержанно и тихо. Хотели бы - не услышали. Но, вроде пока без бойни и агрессии.
Дипломатия в деле?

Дни следовали за днями, жара и безделье собирали свою кровавую потную жатву, Айзек маялся от неясной тревоги, одиночества и отсутствия возможности нормально помыться. Ближе к третьей неделе плавания с ним случилась новая (точнее, хорошо забытая старая) напасть, на корабле, полном морпехов, неуместная от слова "совсем". Сначала он толком даже не понял, что произошло. Смутное ощущение, будто что-то (причем не обед) подкатывает к горлу. Легкое покалывание в кончиках пальцев. Проступившие чуть ярче контуры действительности. Через несколько дней желание сделать с этим что-нибудь стало напоминать манию. Особенно нелегко было в присутствии Диаманти, тогда ладони прямо-таки начинало жечь огнем. Айзек улыбался и прятал руки в карманы.

Он не собирался сдаваться.

Не собирался.

У него была сила воли.

Спину этого верблюда, сам того не подозревая, переломил военный корреспондент Шеррод со своим проклятым блокнотом для записей.

Айзек как раз мчался по очередному поручению, думая о важном, и едва не сбил военкора с ног. Виновато улыбнулся, извинился четыре с половиной раза и уже собирался испариться, как Шеррод озадачил его своим фирменным вопросом. Скрипач даже огляделся по сторонам — может, это он не ему? Кому какое дело до его, Скрипача, мнения о войне и высадке на Тараве? Но нет, корреспондент смотрел именно на него и даже готовился что-то записать в очень хорошем блокноте с прекрасной разлинованной бумагой.

Скрипач помотал головой, отказываясь от сигарет. Облизнул пересохшие губы, не отрывая от блокнота глаз.

— Большая честь — сражаться за свою страну, — заученно начал он. Правда, тут же тон его из пафосного стал, скорее, виноватым. — Я... Что меня спрашивать? Я в бою ни разу не был. Но на Гуадалканале справились, и тут, значит, справимся. Я, конечно, за себя беспокоюсь — не в том смысле, что боюсь! — в смысле, что вдруг не потяну. Только вы это, пожалуйста, не записывайте. Но за остальных беспокоиться не приходится, они-то потянут. Может, так оно и работает, я не знаю. А джапы на острове останутся, сержант говорит, они как тараканы, — Айзек не считал, что японцы похожи на тараканов, просто очень боялся сглазить. — Извините, курить я не курю, а можно мне пару листов из вашего блокнота?

Шеррод вырвал из записной книжки два чистых листа. Скрипач продолжал смотреть на блокнот с вожделением. Военкор удивленно вскинул брови, но добавил еще парочку. Видимо, человеку было что написать.

Со своей добычей Айзек забился в брезентовую нору у спасательных шлюпок. Достал огрызок карандаша, старательно заточил его, извлек из кармана пилочку для ногтей и принялся чертить на листах линии, а затем рассаживать на них, как на полочках, точки, похожие на жирных жуков с хвостами.

Уважаемый господин Риттер, надеюсь, вы находитесь в добром здоровье и артрит вас не беспокоит.

Герберт Риттер — учитель Айзека — приехал в Штаты из Германии лет пятнадцать назад. Он был человеком глубоко аполитичным, в первую очередь по причине своей крайней рассеянности. Его не интересовало ничего, кроме музыки, пива и скачек. Мало кто в Штатах, по предположению Айзека, смог бы показать на карте Бешио, но Риттер с первого раза не нашел бы даже Японию. Писать ему было безопасно, потому что можно было опустить пассажи про "пролить кровь за Родину" (честно говоря, о своей стране Айзек вообще мало думал, что бы там он ни наплел Шерроду), не имело смысла бодриться или, наоборот, нагнетать, а главное — шансов, что Риттер ответит, практически не было. Расстались они на том, что пухленький немец в очках с толстой роговой оправой едва не сломал о голову ученика скрипку, когда тот объявил ему, что записался в морскую пехоту.

"Неблагодарный мальчишка, — кричал Риттер, размахивая инструментом. Айзек стратегически отступил за концертный рояль, и немец пытался достать его, перегнувшись прямо через закрытую крышку. — Десять лет! Десять лет работы den Bach runter! Как это... под хвост! Ты думаешь, это твои руки?! Это наши руки! Мои руки! Да я скорее!... — возраст давал о себе знать, и Риттер начал слегка задыхаться, — ...чем в эту мясорубку..."

Айзек помнил, что даже слегка испугался и спрятал руки за спину, мало ли что. Но, конечно, делить его пальцы пополам никто не стал, Риттер просто выгнал его взашей и велел никогда больше не показываться. А про письма речи как-то не зашло.

Надеюсь также, что вашего любимого Хофнера удалось отреставрировать, в противном случае это была бы грандиозная потеря. Рад сообщить, что мне, в свою очередь, даже швов накладывать не пришлось.

Я нахожусь очень далеко от дома, скоро мне предстоит первый бой, но я пишу вам не поэтому. Вы упрекали меня в том, что, став добровольцем, я отказался от своего предназначения и от Божьего дара, которым является талант. Что война — гиблое дело, удел недалеких варваров, и там нет места музыке. Вы ошиблись. Я теперь слышу ее очень явственно. В ритме шагов, в рокоте моторов, в людях, которые меня окружают. Иногда мне кажется, что ее можно увидеть и даже дотронуться до нее, но не исключаю, что это побочный эффект бензедрина.

Я приложу к письму доказательства. Конечно, обстоятельства не располагают к сложным формам, но, думаю, и этого будет достаточно, чтобы составить мнение.

Обратите внимание на мелодию, которая называется "Мрачный жнец". Если я погибну, мне бы хотелось, чтобы последние четыре такта выбили на моем надгробье. А если нет, то, по моему мнению, это очень хорошее упражнение на постановку мизинца для начинающих. Может, вам пригодится.

Искренне ваш,
Рядовой первого класса Айзек Янг

P.S. Помните, вы говорили, что я еще поблагодарю вас за те изуверские упражнения для борьбы с волнением и твердости рук? Спасибо."

  Огромное, в полнеба тропическое солнце медленно тонуло в океане, оставляя после себя яркие дорожки на воде и украшая золотом борта стремительных остроносых кораблей, что подобно выпущенным из лука стрелам мчали вперед, неся с собой два десятка тысяч человек, которые еще не знали, какой билет им предстоит вытащить в лотерее под названием «война». Но скоро все станет по своим местам, и будет ясно, кто кто сможет также выйти в распахнутом кителе на качающуюся, все еще теплую после дневной жары палубу и под мерный рокот машин будет также смотреть на резвящихся китов и на новый закат, багровый от крови тех, кому не повезло.
  Лейтенант Донахъю не верил, что высадка на затерянный в Тихом океане клочок суши пройдет без проблем. Дело было даже не в рассказах ветеранов Гуадалканала, хотя они тоже способствовали правильному настрою: из пушки не стреляют по воробьям, такую эскадру не собирают ради того, чтобы провести десантную операцию в тепличных условиях. Сегодня офицер наконец добрался до дневника, благополучно отложенного в сторону. Пока он решал проблемы со взводом и старшими офицерами. Оставив несколько листов свободными, чтобы потом – может, уже завтра – записать все перипетии, связанные с нелегкой должностью взводного, он поделился с линованной сероватой бумагой своими соображениями о недалеком будущем.

«Война — слишком серьёзное дело, чтобы доверять её военным»
Шарль Морис Талейран

  Старательно выведенный красивыми буквами эпиграф, на который ушло немало времени – качка не способствовала хорошему почерку – предварял мысли самого Манго.

  Война – это бизнес, и я готов поклясться в этом на Библии. Обзавестись десятком тяжелых пулеметов на роту, стрелять на каждое движение в кустах, прикрывать атаку взвода эскадрильей истребителей и огнем с дивизиона эсминцев можно – звучит так, что это сбережет жизни не одного и не двух неплохих американских парней. Вот только каждый снаряд, каждый самолетовылет – это деньги, и немалые, и обеспечив так выживаемость нескольких человек сейчас, потом страна может столкнуться с тем, что новые боеприпасы и технику производить попросту не на что. Не знаю, понимают ли это генералы – но политики точно понимают. Те, кто правит страной, умеют считать деньги, и знают, где дешевле заплатить кровью – нашей кровью, а где артиллерией и бомбардировкой.
  Наша операция – живой тому пример. Только дураки могут считать, что она пройдет легко. Чтобы вывести в море все эти силы, чтобы кормить и содержать такую ораву солдат, нужны огромные суммы, и не надо быть пророком, чтобы понять, что тратятся они не просто на то, чтобы бравые морпехи погуляли по почти курортному островку и пофотографировались у уничтоженных японских позиций – это попросту невыгодно. А значит, предстоит бой, и непростой: ну не перепашут же наши снаряды и бомбы весь остров подчистую?
  Однако предстоящие тяготы не означают, что мы понесем катастрофически большие потери или, того хуже, будем отброшены с побережья. Мы – чертова армия США, а значит, мы отобьем затраты на нашу транспортировку и снабжение, сведем дебет с кредитом к прибыли. Одним словом, сколько бы там джапов не осталось, они нас не остановят. И пускай будет нелегко, мы справимся, ведь мы – народ, освоивший дикие земли, построивший в местности, где дикари гоняли бизонов и снимали скальпы друг с друга, величайшую Страну Свободы! Мы, – часть текста аккуратно перечеркнута.
  Что-то меня не в ту сторону понесло: сказывается долгое отупляющее сидение в ограниченном пространстве без каких-либо определенных занятий. Все интересные теми по сто раз обмусолены, все мысли передуманы, и голова подчас становится похожа на заевшую пластинку, повторяющую одно и то же. Наверное, это признак того, что пора заканчивать писать и возвращаться к нудному безделью – затишью перед бурей».

  Облокотившись на борт, Фрэнсис задумчиво закурил, продолжая меланхолично смотреть на горизонт. И только когда тяжелый густой дым заполнил легкие, чтобы потом с выдохом раствориться в небе, офицер улыбнулся: в коем-то разе не делано и вымучено, а вполне искренне. Причина для радости была проста: ему удалось и сохранить табак, и скрасить долгие часы чтением. Дело обстояло так.
  На третий день похода мающийся в ожидании хоть каких-то событий лейтенант слонялся по кораблю, ища, чем себя занять. Готовясь оставить Новую Зеландию, он планировал закупиться книгами, чтобы скоротать время плавания, но выход на учения произошел так внезапно, а дел с «проштрафившимся» взводом было так много, что реализовать свои намерения офицер попросту не успел. Валяясь в первый же день на койке и смурно глядя в потолок, Манго размышлял о том, не воспользоваться ли ему своим командирским положением и не изъять у подчиненных хоть какую-то литературу: на время, конечно. Мысль была заманчивой, но все же плохо вязалась с тем обликом, который должен быть у хорошего офицера, так что пришлось от нее отказаться.
  Читать, подобно Бэтмену, комиксы Донахъю не собирался, дешевые детективы и приключения гангстеров, ковбоев и тому подобной публики, написанные плохим и унылым языком, его не интересовали, а найти среди макулатуры хоть что-то неплохое представлялось нетривиальной задачей. На удачу Фрэнсиса, он заметил у какого-то парня, оседлавшего спасательную шлюпку, «This Side Of Paradise» Фицжеральда. Читать классика современной литературы лейтенанту еще не доводилось, но зато он немало был наслышан о его творчестве. Кажется, сейчас выпал замечательный шанс с ним ознакомиться. Побарабанив костяшками по борту шлюпки и обратив на себя внимание читателя, офицер попытался изобразить дружескую улыбку:
  - Лейтенант Манго, рота «Гольф». Без чинов, лады?
  - Сержант Парадиз, рота «Браво». В чем дело? – настороженно отозвался обитатель шлюпки.
  - Фицжеральда, вижу, читаешь?
  - Перечитываю. Вещь!
  - Неплохо! За сколько уступишь?
  - Ну-у-у… - Сержант смерил просителя хитрющим взглядом. – Любимая книга ведь… Так не хочется отдавать! Но, положим, пять пачек устроит? А то у меня, - он вытащил мятую пачку «Честерфилда», где болталась одна единственная сигарета, - сам видишь.
  - Да это грабеж! –возмутился Манго, инстинктивно схватившись за карман, словно Парадиз мог запустить в него руку и обнести собеседника на весь табачок. – К тому же у меня только три пачки.
  - Три? – парень в шлюпке поскреб начавший зарастать щетиной подбородок. – Ну давай три. Только из уважения к лейтенантским погонам!
  Фрэнсис замялся. Дело было не в жадности: просто стоило представить, как на поле боя он остается без сигарет, как внутри сразу поднималась волна возмущения: да он же крышей тогда поедет, если нечем будет успокаивать расстроенные нервы!
  - Слушай… - протянул он. – И без того курить нечего. Зато, я вижу, у тебя рука пустая. Не хочешь часы за книгу?
  - Время за время? – хохотнул Парадиз. – Дай позырить! – повертев в руках часы Донахъю и примерив их на руку, сержант закашлялся и махнул рукой. – Ладно уж, так и быть, бери! От сердца отрываю!
  - Спасибо… - печально вздохнул Манго и, приняв книгу, поплелся в свою каюту.

  До сих пор лейтенант был не уверен в правильности сделанного выбора. С одной стороны, часы для командира – вещь необходимая: не спрашивать же каждый раз время у Физика? Но сигареты еще важнее – без них на пальму полезешь, воя от нехватки никотина. А стрелять табачок у солдат – дело позорное. Можно было бы, конечно, вовсе от сделки отказаться, но… Нет, коротать время в пути без хорошей книги лейтенант не хотел – после потуг морпехов в эпистолярном жанре до черта хотелось почитать хоть что-то нормальное, от чего глаза на плачут кровью.
  Все сомнения развеялись, как дым, когда Манго приступил к чтению. Помимо прекрасного языка, «По эту сторону рая» дало немалую пищу для размышлений: читая, как все успехи Эмори разбились о то, что окружающие – читай, сослуживцы – считали его форменным эгоистом, лейтенант узнавал в персонаже себя. Точно также, как Блейна за его малообщительность и обостренное самоуважение не любили одноклассники, точно также и сослуживцы не испытывали никаких положительных эмоций к самому Донахъю, стремящемуся подняться наверх – то есть стать лучше прочих. Но рецепт, избранный Эмори, не принес ему никаких дивидендов – и тут тоже было, над чем подумать. Нужен был баланс: с одной стороны, уменьшать количество усилий чего-то достичь не стоило, а с другой – требовалось как-то исправлять ситуацию. Нужно было что-то помимо нужной, но нудной работы цензора.

  Донахъю уже и сам был не рад взваленной на себя дополнительной нагрузке. Предлагая Уэлл-Уэллу себя в качестве добровольного помощника в перлюстрации солдатской переписки, Манго и предположить не мог, что бойцы роты от безделья будут писать письма пачками кому не попадя: папам, мамам, братьям, сестрам, троюродным теткам из Канзаса, бывшим школьным любовям и случайным знакомым по Нью-Йоркским пивнушкам. И ладно бы письма состояли из «жив-здоров, люблю-целую», так нет же: добрая треть расписывала во всех красках свое пребывание в Новой Зеландии и скуку на корабле идущем… кто-то, и на том спасибо, писал «на проклятых япошек», но некоторые, особо умные, прямо указывали место будущей высадки. Все это приходилось безжалостно вымарывать. Еще треть от избытка свободного времени писала целые поэмы о нелегкой, или, напротив, вольготной морпеховской жизни. И через эти заросли приходилось продираться несчастному добровольному цензору, чувствующему, как от всех этих однообразных историй, от стиля изложения, от обилия ошибок в тексте хочется попросту надраться. Фицжеральд помогал справиться с тоской – но не до конца.

  Но нет худа без добра: вникая в письма бойцов своего взвода, офицер имел возможность узнать их чуть лучше и понять проблемы, которые их тревожат. Например, многих пулеметчиков задела та строгость, с которой Физик обходился с залетчиком-Дойчи. Не то, чтобы Манго был не согласен с действиями взводного сержанта, но раз уж сослуживцев незадачливого алкоголика так тревожат проблемы их сослуживца, значит, пора вмешаться командиру. На очередном сборе пулеметной группы Манго придирчиво проверил вооружение и знания подчиненных, после чего, вопреки своему обыкновению сухо кивать и говорить «все с вами ясно», выступил с небольшой заранее подготовленной и даже отрепетированной речью:
  - Морпехи! Близится час нашей высадки на Бетио! Для кого-то это станет еще одной битвой в череде славных побед, для других – боевым крещением. Не стоит обольщаться: враг коварен и силен, и вряд ли нам придется легко. Но сколь бы много трудностей не встало на нашем пути, мы с честью преодолеем их, и переломим об колено любого неприятеля, веди их в бой хоть Тодзё, хоть сам микадо – ведь мы – морская пехота США! Мы – лучшие, и докажем это любому. Вон, посмотрите на рядового Дойчи! Да, он оступился и подвел взвод. Но что мы видим теперь? Парень все осознал и проникся, понял свои ошибки и старательно работает над их исправлением: и на все вопросы ответил, и сам больше никаких глупостей не делал. Еще чуть-чуть, и станет образцовым морпехом, вернет себе первый класс, а там, глядишь, закончит войну с сержантскими лычками. Молодец, рядовой – твои друзья и командиры в тебя верят и знают, что ты нас не подведешь. А я знаю, что все вы – отличные парни и хорошие морпехи, и когда мы ступим на пески Бетио, продемонстрируете отменную слаженность и выучки. Вами будут гордиться не только я и Уэлл-Уэлл, но и Ами, и Шуп. Да что там Шуп – вся Америка! Вы все вернетесь домой героями, и слава будет лететь впереди вас! Любая девчонка будет счастлива расцеловать вас, ветераны Великой войны будут гордиться, что пожали руки вам, а те, кто остался дома, будут завидовать и угощать дармовой выпивкой! Потому что вы – славная морская пехота! Потому что вы исполните свой долг сполна! Потому что вы – semper fidelis!

  Донахъю не знал, как подействовали его слова на бойцов. Сам он в сказанное не верил ни на йоту, с тоской глядя на новые горы солдатских писем и понимая, что, кроме них и книги, его ждут только бесцельно проведенные в ожидании часы. Это было препаршиво, но хотя бы мессы преподобного Келли несколько примеряли с объективной реальностью и связанными с ней проблемами. Фрэнсис никогда не был набожным человеком, не стал им и сейчас, но службы вносили хоть какое-то разнообразие в пресные дни. К тому же, кто знает, вдруг молитва поможет? Ведь поддержка так нужна! Самому Фрэнсису – здесь, на борту транспорта, и потом там, на маленьком клочке суши посреди огромного океана. А оставленной братом, отцом, мужем семье – там, в кажущихся несказанно далекими Штатах.
  Наслушавшись речей падре, взводный твердо решил, что и ему не помешает написать письма домой, но прежде чем ему удалось осуществить задуманное, подвернулась возможность немного расслабиться и заодно сгладить острые углы в общении с другими офицерами роты. От скуки Манго присоединился к пари, которое держали два лейтенанта из «Изи» - в каком порядке будут объявлены следующие три тревоги. Фрэнк поставил сигареты на то, что будет «вода-вода-воздух», и, к своему удивлению, угадал, сорвав банк – две бутылки рома и три банки колы. Оба «Изи» наверняка надеялись, что «Гольф» разделит выигрыш с ними, но у Фрэнсиса были на выпивку другие планы.
  Подходить к капитану с предложением выпить было как-то не с руки, к Тэгерли – всем бы сразу понятно, что Донахъю решил подмазать старшего офицера роты. К тому же записные острословы наверняка начнут шутить про «пудинг с манго» - не отделаешься от подколов. А посему выбор пал на Клониса – тоже резервист, тоже первый лейтенант – кому, как не ему, понять проблемы комвзвода-четыре? К тому же «первый» - уже, как ни крути, опытный вояка, а значит, может подметить то, что ускользнуло от взглядов Фрэнка. Решено – сделано. Прихватив алкоголь и колу, Манго пригладил волосы и уверенной походкой направился к сослуживцу. Если Анджело все же откажется, сославшись на какую-то надуманную причину, то… А, черт с ним, тогда придется идти к Тэгерли, и пускай шутят о чем хотят!

  …Давненько Фрэнсис не выпивал чего-то больше пары бокалов – все как-то не с руки было. Да и в принципе он не относился к любителям пьяных посиделок, предпочитая сохранять контроль над телом и поступками. Стоит ли удивляться, что после долгого воздержания от крепких напитков его несколько развезло? Не так, конечно, чтобы пуститься во все тяжкие, но достаточно для того, чтобы поделиться с собутыльником наболевшим:
  - Вот слушай, ответь мне, как офицер офицеру, почему меня все не любят? Вот только не надо заливать о том, что я поперек них карьеру пришел делать! Во-первых, что в этом плохого? – Донахъю сухо щелкнул пальцами, обозначая мысль. - Во-вторых, я же не собираюсь никого подсиживать! Я честно хочу своей головой и своими умениями заработать военный бонус для гражданской карьеры. Выйдет – отлично, а если нет, я гадостей тому, кто меня обойдет, делать не стану. Это как в спорте – все бегут к финишу! И что же, из-за того, что на поле пришел новый игрок, он теперь негодяй и карьерист? Глупости! – новый щелчок. – В-третьих, я никому из вышестоящих задницу не лижу и на штабную работу при генеральских персонах не лезу: то есть не делаю ничего такого, из-за чего мог бы лишиться уважения. Да, я хочу закончить войну капитаном, а лучше майором, но я же тружусь для этого, ра-бо-та-ю! Понимаю, с этой чертовой проверкой я залетел и не только сам вляпался, но и Уэлл-Уэлла подставил! Бог с ним, что из-за тупости рядовых так мог опростоволоситься любой из нас – это произошло со мной, мне и отвечать. Но я же никого не виню, а терпеливо и спокойно пытаюсь исправить ситуацию! Не понимаю, хоть убей не понимаю, что не так!
  Донахъю уронил голову на скрещенные руки и какое-то время молчал. Затем, собрав нервы в кулак, закурил и продолжил:
  - Черт побери, я никому не враг и не оппонент! Выйдет карьера у кэпа, у тебя, у кого другого – я первым поздравлю! За что ж-то так со мной? Но я, - лейтенант скрипнул зубами, - еще докажу, что я хороший офицер и боевой товарищ, а не падаль какая, которому чины важнее людей!

  К вящей досаде Манго, привыкшего отстраняться от людей, это был не единственный случай, когда ему захотелось выговориться. Другой жертвой лейтенантских нервов стал Трещетка. Зная, что отец сержанта, как и самого Фрэнка, тоже служил в далеком крае снегов, и тоже защищал никому не нужную станцию со смешным названием Oboserska от озверевших орд болос, Донахъю чувствовал к подчиненному некоторую симпатию и душевное родство – как-никак, они оба повторяли путь своих родителей.
  - Послушай, Трещотка. – офицер облокотился на ограждение борта. – Я вот никак в толк не возьму. Вот ты с рядовым составом общаешься больше, может, ты меня просветишь? Почему у них хватает мозгов бухать, когда не попадя, творить всякую дичь и вообще вести себя как имбецилы? Ведь если вести себя пристойно, служить ревностно и не косячить, можно получить гораздо больше. Не хотят – ладно, но так понять-то, что дисциплинированный и умелый отряд, где, например, каждый зазубрил способы устранения задержек пулемета, это их, вот именно их шанс закончить войну живыми и здоровыми! Так нет же, тупят и тупят, тупят и тупят, свинячат и свинячат, создавая себе проблемы! Ну разве так сложно – мозг отрастить и начать им пользоваться? Вот скажи мне, с твоей точки зрения, почему они такие? Только не говори, что дело в возрасте, - Манго сморщился, как от глотка уксуса, - ты сам не сильно старше их, но знаешь, что голова нужна, чтобы думать, а не чтоб на ней каску носить.

  Но не только сам Фрэнсис инициировал беседы. Случалось, что и от сержантов прилетали вопросы, ставящие офицера в тупик. Когда Бэтмен внезапно заинтересовался погодой на день «Д», удивленный лейтенант прокашлялся и с интересом посмотрел на подчиненного. И что, скажите на милость, ему ответить? Офицеру не к лицу признаваться в том, что он чего-то не знает! А посему Манго ответил уклончиво:
  - Погода, сержант, планируется ровно такая, как установили метеорологи, если только какой-либо внезапный циклон не настигнет остров. А посему готовься воевать в тех условиях, которые будут на острове. Или ты думаешь, что из-за мелкого дождика и легкого ветерка, например, отложат высадку? Лучше потренируй-ка своих орлов на действия в любую погоду, чтобы для них ничего не стало неожиданностью. Или ты думаешь, что всегда погода будет ясной и комфортной? Вопросы есть?

  Впрочем, разговоры разговорами, скука скукой, а письмо домой Фрэнсис написать все же сподобился. Правда, вместо стопки индивидуальных писем предпочел написать одно: но зато сразу для всех.
  Здравствуйте, мои дорогие!

  Наконец-то я покинул место последнего пребывания, и сейчас нахожусь, как пишут про нас в газетах, «где-то на Тихом океане». Служба моя проходит отменно, и все возникающие эксцессы – куда же без них? – я с честью решаю: спасибо опыту в Компании. Знания и умения, полученные там, помогают мне тут, а то, что я изучу здесь, поможет мне дома. Так что не стоит за меня переживать: относитесь к моему отсутствию, как к затянувшейся командировке.
  Я здоров и бодр, настроение и самочувствие на высоте. У нас хорошие командиры, опытные морпехи и, по сравнению с неприятелем, прекрасная современная техника, а значит, шансы каждого из моих людей вернуться домой здоровым весьма велики. Ну и мои тоже, конечно. Хотелось бы многое написать, рассказать, как я сравниваю свою службу с той, что была у отца. Кстати, папа, пользуясь оказией, передаю тебе привет и сыновьи благодарности за те уроки, что ты мне преподал, и за те рассказы о службе в снегах, что я, затаив дыхание, слушал. Они мне очень помогают. Скорее всего, письмо это ты получишь по почте, уже после того, как его прочтет Луиза, и будешь читать его вместе с мамой. Обними ее за меня крепко-крепко – я вас помню и люблю. А приеду, обниму самолично.
  Луиза, надеюсь, у тебя все хорошо, и мое длительное отсутствие не нанесло непоправимого удара по семейным финансам. Знаю, что пишу это не в первый раз, но этот вопрос меня беспокоит по-прежнему. Если что не так, ты знаешь, что делать. Надеюсь, ты гордишься своим мужем и понимаешь, что я сделал все правильно. Как там Эд, растет? Здоров? Целуй его от меня и не забывай рассказывать, что папа бьет плохих япошек. Обнимаю и целую.
  Флоренс… Ты все и так знаешь, дорогая сестренка. Ты у меня умничка и я знаю, что у тебя все хорошо. Все, что я хотел бы написать, но не могу, расскажу при личной встрече.

  Скучающий по вам Фрэнсис Джеймс Донахъю,
  любящий отец, муж, брат, сын.

Когда Мартин нырнул под одеяло, служившее для Рианет пусть и весьма непрочным, но все же щитом, в ее глазах вновь мелькнул страх, благо видеть его уже было некому. Прикосновение руки, а потом и губ... Новые ощущения, рождавшие и новые эмоции, смешивающиеся со страхом, гордостью и другими обуревавшими ее чувствами. Прикосновения были слишком неожиданными, и Рианет, не выдержав, нырнула под одеяло следом за Мартином.
Темнота и теснота тел, жаркое дыхание, постепенно учащающееся, легкие робкие прикосновения. От одной - пробующей что-то впервые, и от другого - не желающего причинить боль. Смазанные поцелуи, тела, прижатые друг к другу. Жар, понемногу разгорающийся, а потом все же запылавший теплым, ровным огнем, еще не обжигающим, но горячим. Прикосновения становятся все смелее, все опаснее, все ближе к той грани, зайдя за которую возврата не будет. Его пальцы ощущают ее влагу, погружаются в мягкую плоть. Ее рука впервые касается столь странного и нелепого мужского члена. Они словно исследуют друг друга, проводят эксперимент, любопытный лишь им одним, ведь у каждого он свой, да что там, у каждой пары он свой, а с другим партнером все будет совершенно иначе.
А потом их тела соединились. Это не было легко, ведь для нее это был первый раз, но это не было и слишком сложно - Мартин был терпелив в своих ласках. И принцесса открылась ему, погрузив в удовольствие. Сам не слишком опытный, алхимик чувствовал себя рядом с ней учителем танцев, ставившим ей походку. Да, будут другие партнеры, другие танцы, но его наука останется в ее памяти навсегда. И он был осторожен и нежен, и ученица платила ему страстным отношением к науке.
Но все когда-нибудь заканчивается, и ночи тоже пришел конец...

- Ну уж в опочивальню не пойду, для истории значения не имеет кто, как и сколько раз принцессу, хотяяя, - мышь задумчиво покрутила хвостиком, - Не, не пойду, тем более там не наш фаворит. Вряд ли что-то новое увижу.

- Не угадала, совсем, - на вопрос о "первом", ответила Мыша, - Черненький и зеленоглазый, хотя кожа да, как попка у младенца, а белокожая и золотоволосая - это принцесса. ..
ЭЭЭЭЭЭ, откуда этот режущий глаза запах? - не договорив просипела мышь, зажимая лапками нос.
- Это Железная задница снял доспех, буууэээ, это же оружие массового поражения, вот как он битвы выигрывает! - бегая в поисках того, чем заткнуть нос , бурчала Мыша, - Имеешь доспех, имеешь шанс удушить всех!

– Пить? – Переспросил Омби. – Это конечно не сок порея, но можно попробовать! – Подойдя к рыцарю, он скопировал движение собравшихся заказав себе пустую, неслабую пинту. По меркам саванны кружечка была маловата, но что поделать? Омби был уверен в одном — половину градуса хлебнёт его черный годендаг.

– Эх!!!! Железный человек! Подожди! – Туземец стянул браслет с левой руки. С витиеватой брошки в центре смотрел барельеф слона. С хрустом повернулся хоботок, и на раскрытую черную ладонь посыпался желтый мох. Как парень мог забыть про запасы? Он ещё в том месяце обнёс хижину ненавистного сына знахаря. Возможно, вспомни он вначале про это, желтолицый начал бы не с угроз, а с обнимашек. А так...

Омби отдал материализовавшийся стакан своему бывшему визави, для наполнения. Сам же оторвал от безобразной рубахи лоскут ткани. Скрутив его на манер папиросы миссионеров, завернул туда добрянскую порцию мха.

– Давай давай лей! Не жалей! – Это напряжение вконец уже выбило парня из колеи. – Может здесь где-нибудь неподалёку играют на барабанах у костра? Могли бы потанцевать в честь гостеприимства этого дома. Надо бы ещё хлебнуть за твёрдый стержень того парня, а то ж хозяйка дома чую — женщина очень яростная. Когда антилопа млеет перед хищником, а ягуар возле неё разминает лапу не в силах прыгнуть... Это, как говорят миссионеры, не комильфо.

Омби улыбнулся, делая хорошую тягу едкого дыма:
– Держи, железный человек. А потом пойдём, посмотрим город!

Принцесса уже не дрожала, как осиновый лист под стылым ноябрьским ветром, что не могло не радовать - значит они на верном пути. Мартин ободряюще улыбнулся и кивнул, выпустил девушку из объятий, сделал шаг назад, позволяя ей избавиться от воздушного халатика, хоть он почти ничего и не скрывал, самостоятельно. Раздевающие её чужие (пока что чужие!) мужские руки в данном случае могли доставить ей ненужный дискомфорт.

И сам в то же время, с удовольствием любуясь ласкающими глаз обнажаемыми девичьими прелестями, неспешно развязывал пояс своего халата. Но слишком быстро, чтобы не поторапливать на принцессу, не слишком медленно, чтобы не произвести впечатление стеснения. Уж чего-чего, а стыдиться себя алхимику точно не приходилось - сказывались некоторые положительные последствия избранной профессии. Ведь Мартин, как и положено истинному учёному, свои разработки испытывал сперва в малых дозах на самом себе. В том числе и алхимические телесно-усиливающие эликсиры, призванные помочь мужчинам, чьи жены были не удовлетворены размерами своих супругов.

 "Дорогая Дженни
  Если ты помнишь, я рассказывал тебе об этом - мир, несмотря на всю жестокость и несправедливость, полнится людьми добрыми и светлыми, а все плохие поступки они совершают не со зла и не из корысти, а исключительно по глупости своей, и держать обиду на них ни в коем случае нельзя. Просто напоминаю тебе об этом, потому что совсем недавно я, вроде как, получил возможность доказать, что я - не плохой человек. И я, вроде как, доказал это.
 Однако, война, которую все вокруг ждут и восхваляют, доселе обходившая нас всех стороной, всё-таки пришла, и мы скоро выдвинемся на встречу с ней - и всем, что ей сообразно и соответствует её описанию. Хочу сказать, что не боюсь ничего, что меня ждёт, и попрошу тебя не бояться за меня - ведь никто не может причинить вреда тому, кто искренне верит в правое дело, ради которого готов пересечь океан. Что со мной может случиться? 
 Я смотрю на твою фотографию и вижу в твоём лице лица наших детей и внуков. Я тысячу раз пожалел о том, что не сделал тебе предложение, и тысячу тысяч раз - что мы расстались так быстро там, на вокзале, и я не успел сказать всего, что хотел. Я люблю тебя, моя милая Дженни, и с нетерпением жду момента, когда смогу обнять тебя и вновь почувствовать вкус твоих губ
 Твой Кайл"

- Ставлю всё, - рядовой первого класса Лаки с голым торсом и взъерошенными мокрыми волосами, с покрытым капельками пота загорелым лбом, не думал ни о женщинах, ни о войне - он думал о том, лжёт ли Ист-Сайд, и что там за ехидной ухмылочкой прячет Команчи.

 "Дорогая мама
 У меня всё отлично. Мы скоро отправимся туда, где говорят на японском, и вернёмся оттуда с победой. Не волнуйся за меня и не плачь, мне больно читать об этом, и я не прощу себя, если ты не перестанешь. Передавай привет отцу. Нет, я не жалею ни о чём, и об этом нет смысла говорить более. 
 Поцелуй за меня малышей и передай Эрику, что если он не перестанет обижать малышку Маргарет, я приеду и наваляю ему по заднице. Я люблю вас всех и безумно скучаю.
 Ваш оловянный солдатик Кайл."

Лаки крутит мирный доллар в пальцах левой руки, гоняет серебряный диск туда-сюда ручейком, улыбаясь. Сегодня ему повезёт. Как и всегда.

"Дорогая миссис N*
 Я не сказал вам этого сразу, но просто обязан сказать, иначе, думаю, никогда не найду покоя - я был счастлив в тот день, когда встретил вас, безмерно. И не только потому, что мне было приятно познакомиться с вами и узнать вас поближе, но и потому, что я помог человеку в беде и, быть может, сам оттого стал чуточку лучше. И за этот шанс, и за то, что было после - я благодарен судьбе и вам лично. Я надеюсь, что у вас всё будет хорошо, и вы найдете в себе силы, чтобы продолжать жить так, как вам хочется, и сеять добро в своей душе и душах тех, кто вам дорог, кто живёт и не понимает своего счастья - когда вокруг столько безмерно красивого и удивительного, и всё, что требуется от вас - просто пойти и посмотреть на мир, и понять, что никакая война, и никакие невзгоды не отберут у вас небо над головой и этот маленький огонёк внутри вас, имя которому - Душа.
 Я искренне желаю вам всего самого доброго и надеюсь, что когда-нибудь вновь смогу посетить Новую Зеландию - и мы сможем вновь зайти в воды океана, теперь уже без спешки и борьбы за жизнь, и вместе полюбоваться закатом, сидя на песке на безлюдном пляже. 
 Спасибо вам за всё.
 Рядовой Фитч"

  Ещё одним признаком, по которому вы поняли, как всё серьезно, был масштаб привлеченных сил. Вы НИКОГДА не видели столько военно-морской мощи, сконцентрированной в одном месте. Дюжина линкоров. Дюжина! Авианосцы, от эскортных каракатиц до самых мощных, таких как "Синий Призрак Лексингтон" и "Йорктаун". Множество крейсеров всех видов и размеров, от тяжелых броненосных до специальных ощетинившихся зенитками крейсеров ПВО. Десятки транспортов. И целые дивизии эсминцев в ближнем и дальнем охранении. Вы видели эсминцы вблизи – это были полноценные боевые корабли с пятидюймовыми пушками (у вас во всей дивизии орудий такого калибра не было), утыканные многоствольными скорострелками, вооруженные огромными торпедами и глубинными бомбами, снаряженными циклонитом. А сейчас даже эсминцы на фоне всей этой мощи смотрелись несерьезно, как детишки рядом с суровым папой.
  Кораблей было столько, что вы даже сосчитать их все не могли – ордер, казалось, уходил за горизонт. А над головой у вас, под облаками, барражировали звенья истребителей – на случай если какой-то сумасшедший самурай попробует прорваться через сплошную завесу зенитного огня.

  "Зейлин" был набит морпехами – около тысячи человек: тут был ваш батальон, тут были прикомандированные саперы, тут были разведчики-снайперы.

  И многим это не пришлось по вкусу – в ваших казармах в Новой Зеландии было достаточно просторно, и хоть вы и жили в одном пространстве, но хотя бы не сидели друг у друга на головах. А на корабле в узких проходах люди быстро скапливались, все время приходилось протискиваться мимо друг друга. Чуть попроще было офицерам и старшим сержантам, но даже и у них личных кают не имелось – они спали по пять-шесть человек в одном помещении. На палубе тоже частенько собиралась толпа – воздух внизу был спертый, душный, вентиляция надсадно гудела, но справлялась не очень хорошо.
  Кроме того, кормежка стала явно хуже, чем в Новой Зеландии – обычное армейское хрючево из консервов, бобов и круп. Где вы, сочные отбивные, свежие овощи, ванильное мороженое!?

  Но не лучше духоты было и гнетущее чувство неопределенности. Куда же бросят вторую мардив после всей этой усиленной подготовки? Рабаул или Бугенвиль? А может, командиры решили, наконец, отобрать назад у Япошек остров Уэйк? Было бы круто! У морской пехоты был неоплаченный счет к японцам по поводу острова Уэйк, и все вы, конечно, видели замечательный фильм Джона Фэрроу. "Они дали хороший бой," – говорилось в финале, когда герои погибали за своим пулеметом, – "Но это ещё не конец!" И, черт возьми, кому из вас не хотелось "снять своё продолжение"?

  Тем временем, армада достигла острова Эфате к западу от Фиджи, где дивизия провела общую высадку. Вниз по сетям, в десантные боты – и вперед, к берегу. Лодка Хиггинса мягко тыкается дном в песок, аппарель падает, вы бежите по колено в воде вперёд на пляж, занимаете позицию. Потом продвигаетесь вперед на семьсот ярдов в джунгли, имитируя атаку. У многих тогда возник вопрос, а почему только на семьсот, а не на пару километров?
  Запоминающимся зрелищем был вид 1-го батальона шестого полка, высаживавшегося на резиновых лодках – целая флотилия этих суденышек была спущена на воду. Морпехи из "один-шесть" под ваш свист отчаянно старались перегрести прибой игрушечными веслами, а "Вилли Кей", командовавшего этой клоунадой, быстро окрестили "адмиралом презервативного флота".
  Настоящий флот тоже потренировался – пару часов пушки крейсеров и линкоров бухали в отдалении, утюжа крошечный островок Эррадака. Островок от вас скрывал мыс, но рокот над океаном разносился будь здоров, а флотские ребята, видевшие обстрел с кораблей, рассказали, что выглядело очень круто: целые пальмы на воздух взлетали!
  Вы вернулись на корабли к вечеру и на следующий день повторили высадку ещё раз. Получилось ещё лучше, ещё организованнее, ещё более четко. Одно беспокоило – транспортеров-амфибий вы так и не увидели. Где же они? Но может, раз тут всё так хорошо, получится обойтись и без них?
  Всё это время в штабах шли совещания и даже целые конференции, но о чем там говорили, что обсуждали?
  И вдруг, после второй высадки, пришла ошарашивающая новость: у командира вашего полка, полковника Маршалла, прихватило сердце. Его заменили. Правда, Клонис и Донахъю краем уха слышали, что это только официальная версия, а на самом деле у полковника был то ли нервный срыв, то ли переутомление. То ли он заснул где-то там во время учений, то ли не смог ответить "Генералу Джулиану" на какие-то вопросы по поводу роли его полка в предстоящей операции...
  Новым командиром стал повышенный до полковника подполковник Шуп, тот самый, который гонял вас на учениях в Веллингтоне, он же теперь был ответственным за весь первый эшелон десанта. Квадратный дядька с похожей на окорок плотной физиономией, бычьей шеей и громким голосом, Шуп смотрелся грозно. В корпусе он служил с двадцать шестого года, был в Шанхае, вот только... боевого опыта у него не было, и это некоторых офицеров настороживало.

  Вместе со своим штабом он тоже расположился на "Зейлине".

  Вы ещё немного потомились в кубриках. По вечерам крутили кино – киноленты меняли раз в два дня. В основном это были фильмы категории "Б" пятилетней давности, но уж какие есть.
  Наконец, флот развел пары, "Зейлин" со скрежетом поднял якорную цепь и лег на новый курс. И только тогда подполковник Ами по громкой связи зачитал вам боевой приказ. Вы собирались захватить... какую-то Тараву. В каких-то островах Гилберта? Что за чепуха? Командование заверяло, что флот больше не бросит морпехов, как на Соломоновых островах, что гарнизонные части прибудут, как только вы захватите остров, а уж остров-то вы захватите точно, потому что такая силища собралась! Выглядело все довольно неплохо, только... не многовато пафоса для острова, о котором никто из вас никогда не слышал, и который по размеру дважды уместился бы в "небольшое техасское ранчо", как сказал Скэмп. Всё дело оказалось в каком-то вшивом аэродроме, который там построили япошки, и с которого можно бомбить Маршалловы острова. "Подумаешь, Гибралтар херов!" – так решили многие, испытав разочарование. Захватить Уэйк казалось большим делом, за которое не жалко и рискнуть шкурой, а Тарава? Ну что такое Тарава? Еще один клочок суши типа Тулаги, рядом с другим островом, рядом с другим островом, рядом с другим островом... "Опять, наверное, малярия. Ну хоть сменить быстро обещали."
  Начались брифинги – Ами рассказал всё своим офицерам и взводным сержантам, офицеры и сержанты проинструктировали личный состав. Подробно, с расстановкой, тыкая указками в макеты этой гребаной Таравы, которая еще вдобавок называлась почему-то Бешио, вам объяснили, как вы будете атаковать, кто где должен быть, какие позиции врага обнаружены.

  Самые тупые из вас так и не поняли, почему, что за Бешио, если говорили про Тараву, и не поменялась ли цель атаки. Но кому какое было дело? Был один остров, стал другой, а может, и правда один и тот же. "Не спрашивайте, как оно пишется! Это вам не понадобится," – сказал на брифинге Голландец, тоже явно нацеливавшийся на Уэйк и потому несколько разочарованный.
  План был такой: прямо сейчас остров попеременно день за днем обрабатывали то "Либерейторы" своими бомбами, то тяжелые крейсера восьмидюймовыми снарядами, а палубная авиация нещадно долбила японские авиабазы в этом секторе Тихого Океана, чтобы ни одна косоглазая сволочь не смогла скинула бомбу на десант. Высадка же начнется на рассвете двадцатого числа. Сначала линкоры и крейсера пару часиков хорошенько проутюжат остров. Вы в это время погрузитесь в лодки Хиггинса, а из них передовые части перелезут прямо в море в амфибии, транспортируемые сейчас на отдельных кораблях, и вместе с двумя другими батальонами пойдут в первых трех волнах. Те же, кому амфибий не хватит (третий взвод в случае вашей роты), пойдут резервом сзади на LCVP в четвертой волне, ну а рота тяжелого оружия – в пятой. Пока вы будете идти к берегу, палубная авиация ещё разок, для надежности, выбьет дерьмо из уцелевших япошек и огнем крупнокалиберных пулеметов заставит их забиться в свои норы. К моменту, когда они осмелятся высунуть головы наружу, вы уже будете на берегу.
  В целом вашей роте отводилась роль резерва – роты "Эхо" и "Фокс" захватят берег, а если где-то понадобится помощь – поможете. А вот после захвата берега, может быть, поменяетесь местами с какой-либо другой ротой, если у неё будут потери, и пойдете брать аэродром и дальше до противоположного края этого Бешио (тут и стало понятно, почему в джунгли на учениях вы не углублялись – зачем?).
  Подчеркивалось, что это первая высадка против обороняемого побережья, и первая высадка прямо по коралловому рифу. "Как оно там будет", – сказал Ами в разговоре с офицерами, – "неизвестно, может, нам останется просто прогуляться по берегу. Все зависит от эффективности огневой поддержки. Но расслабляться, конечно, не стоит." Однако сам он в успехе не сомневался, или по крайней мере делал вид, что не сомневается: оказалось, они с Кроуи, командиром "два-три", то есть третьего батальона вашего полка, заключили пари: чей батальон первым пересечет остров, тот получит ящик виски! Ну и остальные относились к этому бешио-шмешио примерно так же. С шуточками, разочарованием и уж точно без особого любопытства.
  На брифингах личному составу показали фотографии: общие планы острова, снятые с самолетов, и мутные виды берега, сфотографированные ночью подводной лодкой "Наутилус" (эти были больше полезны рулевым десантных средств, но и вам взглянуть дали). Отметили, чтобы вы не налегали на воду из фляжек в первые часы: не обеззараженная местная вода может вызвать дизентерию. Предупредили, что мародерство недопустимо, и что солдат, пытающихся присвоить военное имущество противника, военная полиция будет предупреждать один раз, а затем стрелять на поражение.

  А между тем, с каждым часом вы приближались к экватору, и от благословенного климата Новой Зеландии не оставалось и следа. Жара теперь стояла страшная, до тридцати восьми и даже сорока по цельсию, и это в тени на верхней палубе! Влажность была невыносимая, кубрики превратились в душегубки: в них висел густой запах пота и нестираных солдатских носок. Даже в коридорах стоял "аромат", как будто "в лицо тебе плеснули из ведра, где мыли грязную посуду". Потели вы просто адски, каждый день съедая по несколько противных солевых таблеток. Душевые с пресной водой работали час утром и час вечером, в них выстраивались длиннющие, хмурые, нетерпеливые очереди, а самых невезучих отключение воды заставало прямо в процессе помывки. На корабле имелись душевые и с морской водой для желающих, но таких находилось мало: от соли тело быстро начинало зудеть, а грязь соленая вода смывала плохо.
  Большинство морпехов ходили без рубашек, некоторые даже заработали солнечные ожоги. Подполковник Ами сильно не возражал против свободной формы одежды: он и сам в своей полевой форме потел, как жеребец на скачках. Абориген как всегда щеголял темным, почти шоколадным загаром – за него он свою кличку и получил.
  Ночи тоже не приносили приятной прохлады: по соображениям светомаскировки большая часть иллюминаторов закрывалась и плотно завешивалась. Ночные часы были душными и тоскливыми, некоторые не могли спать и часами торчали на верхней палубе. К счастью, была возможность поспать и днем, и многие дрыхли по десять и даже по двенадцать часов.

  Чем же вы занимались? А особенно ничем. Час в день занимала проверка оружия: почистить, смазать, проверить, чтобы ржавчины не было, наточить в десятый раз штык – вот и всё. Первое время набивали запасные ленты и магазины патронами, но скоро все было набито и подготовлено.

  В один из дней по громкой связи объявили, что вы входите в воды противника – это означало, что за борт нельзя бросать ничего: ни пачку сигарет, ни консервную банку, ни использованный презерватив, если ты, морпех, настолько дисциплинирован, что даже передергиваешь в нем – малейшая мелочь могла выдать ваше положение врагу. Курить теперь разрешалось не круглые сутки, а только когда горит специальная лампа.
  Иногда случалась тревога – душераздирающе пел ревун, все напяливали спасательные жилеты и бежали вниз, в кубрик, а наверху оставались только те везунчики, смена которых по боевому расписанию занимала посты у трехдюймовок и спаренных зениток (расчеты состояли из моряков, но морпехи должны были подносить и подавать снаряды). Сначала сидеть в кубрике после тревоги напрягало – а если торпеда или бомба? Но потом вы привыкли к тревогам: почти всегда они означали, что кто-то принял наш самолет за вражеский или кому-то померещился перископ подводной лодки.
  Чаще же никаких обязанностей у вас не было.

  По рукам ходили книжки – буклеты об обычаях местных аборигенов (кстати, и на брифингах вас предупреждали, что местные очень плохо реагируют на обман, а за измену супруга у них полагается смерть, а ещё что если они разговаривают с вами сидя, то таким образом выражают своё уважение), туристические брошюры, иллюстрированные журналы, захватанные детективы с мятыми страницами, романы про гангстеров и ковбоев, всякого рода легкое и бульварное чтиво. Но попадалась и классическая литература, те же "Казарменные Баллады" Киплинга, Марк Твен, сборники О'Генри, а во второй роте у одного сержанта был том Фицжеральда.
  Другим "развлечением", если можно так сказать, стали религиозные службы – их проводили одновременно: католическую, преподобного Келли – у палубного люка Номер 4, а протестантскую, преподобного МакКуина – у палубного люка Номер 7. На каждую сходилась толпа народа, как верующих, так и не особо, и некоторые даже покрестились прямо в море. А бывало и такое, что протестанты из любопытства шли к католикам (всем было любопытно, как проходит исповедь), а католики – к протестантам. И никто никому не мешал.


  И, конечно, игры! В твиндеке играли во все что можно: в кости, в джин рамми, в бридж, в покер! Устраивали настоящие турниры, и один парень сорвал на таком банк в ШЕСТНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ! Ему многие завидовали.
  А вот кому не завидовали – так это переболевшим малярией и не до конца оправившимся от неё. Во влажном и тяжелом тропическом климате легко начинался рецидив: ребят лихорадило, трясло по ночам, пот крупными градинами катился по лбу. Таких отправляли в лазарет и пичкали хинином.

  Один морпех скрупулезно подсчитал всё, что сделал за это время на борту "Зейлина": выходило, что он сыграл 215 партий в джин рамми, выкурил шесть блоков сигарет и коробку сигар, выпил девяносто три чашки кофе, постригся, одиннадцать раз постирал нижнее белье, прочитал два эссе, девятнадцать новелл, один роман и "Карманную Историю Соединенных Штатов".

  Единственное, пожалуй, что было действительно замечательного вокруг вас – это морская жизнь. Киты вспарывали гладь океана неподалеку, выпускали свои фонтаны и снова ныряли. Стаи дельфинов увязывались за кораблем, не в силах побороть любопытство, они выпрыгивали из воды, словно живые, совсем нестрашные торпеды, а потом опять уходили под воду, поднимая веселые фонтаны брызг. А по ночам океан иногда источал таинственное, потустороннее мерцание – это светился диковинный экваториальный планктон.

  Где-то числа шестнадцатого разлетелась новость: при очередной бомбардировке противник на острове замечен не был, "зенитный огонь очень слабый". "Зенитный огонь очень слабый" могло означать, что какому-то пилоту облачко показалось разрывом зенитки, а огня не было вообще. Люди стали роптать – зачем тратить столько усилий на этот остров, если на нем и японцев-то скорее всего нет? Будет как на Кыске... "Уэлл-уэлл" тут же провел дополнительный брифинг, где всячески подчеркнул, что высокая дисциплина огня в предстоящей операции – крайне важный фактор успеха. Короче говоря, он имел в виду, чтобы вы не палили во все, что движется. Бандит даже заявил: "Да повернули бы весь флот и пошли бы прямо на Токио – тут войне и конец!" – и некоторые его поддержали. Они и представить не могли, насколько логистически сложной была даже эта операция, и сколько топлива сжирала ваша армада даже не ежедневно, а ежечасно.
  Некоторые парни помоложе, Москит, Хоуторн, Кальмар, Лафайетт и Крот, и многие другие, ещё не видевшие боя (да и многие видевшие тоже), откровенно расстроились.
  – Жаль, так хотел меч раздобыть, – жаловался Хоуторн.
  – А я подстрелить хоть одного япошку, – сокрушался Крот.
  – А я бы нашел японский труп и плюнул ему в харю. Прямо в открытый рот! – заявил Кальмар. – За всё! Эх, теперь новой операции ждать.
  – Ну ничего, захватим бетио-шметио, двинем дальше, на Маршаллы. Уж оттуда-то они не сбегут так легко, – попытался успокоить его Лафайетт.

  И всё же чем ближе к намеченной дате, двадцатому ноября, тем больше парней начинало потряхивать. Например, идешь ты и видишь: какой-нибудь морпех травит старые байки, а все смеются. Но смеются как-то неестественно, нервно, каждый не слушает краснобая, а думает о своем.
  За три дня до высадки люди дружно перестали бриться, и никто не делал замечаний. У некоторых появились усики или бакенбарды.

  Восемнадцатого вы стояли на палубе, глядя, как скользят боевые корабли по бесконечной глади океана, а стайка истребителей нарезает круги над ордером флота. К вам подошел мужчина в форме и сказал:
  – Ребята, я Боб Шеррод, военный корреспондент.
  На вид он был нормальный парень, даже уже и не парень, а взрослый дядя лет за тридцать. Корреспонденты всякие по кораблю и правда ходили, некоторые снимали что-то на фото и кинокамеры. А некоторые из вас даже помнили статьи Шеррода в "Лайф" и "Тайм" про то, как армия штурмовала остров Атту на Алеутах. Шишка! А с вами ведет себя запросто.

  – Ну, и что вы думаете об операции? – спросил он, делясь "Лаки Страйком". – Какие мысли? Как оно будет? Есть там япошки или нет?

  До высадки оставалось меньше двух суток.

— Так и говорят, — кивает Скрипач. — Хотя междометие "блядь" обычно ставят в конец предложения.

Он опять улыбается этой своей тупой улыбкой, из-за которой ему иногда хочется дать в морду. Но как-то не поднимается рука, потому что и так ясно, что скоро само пройдет. Естественным путем.

— Спасибо, — будто спохватившись, добавляет он. Хрен знает, за что. Видимо, за обещание сделать из него настоящего морпеха. Задачка-то, действительно, не из простых.

Айзек знает, конечно, что нет никаких "ступенек", как не существует ступенек между Землей и луной. Можно хоть ящик эклеров уволочь, хоть болтов нажраться так, чтоб потом ходить и гадить, будто тяжелый бомбардировщик. Сесть задницей на бочку с порохом и чиркнуть спичкой — вот так попадают на эту конкретную луну. Ну или не попадают, тут уж как повезет. Айзек думает, что готов попробовать.

(Он ошибается.)

Этой ночью Скрипач долго не может уснуть, хоть никто больше и не пытается накормить его бензедрином. Слушает тишину, рассматривает темноту, крутит в пальцах свою не очень-то счастливую монетку (ноготь привычно цепляется за царапину на аверсе — уродливый шрам на щеке Свободы). Айзек вроде как договорился с Богом, что Он не станет вмешиваться в эту историю с морской пехотой. Для чистоты эксперимента, потому что Скрипачу важно справиться самому. И все же время между грехами сегодняшними и завтрашними — это время молитвы, а от привычек трудно избавиться, так что он коротко благодарит Господа за то хорошее, что с ним случилось, и просит присмотреть за капралом, и за Наггетом, и за Стиллом, и за Сайленсом. Наверное, это не считается за слабость — он ведь ни о чем не просит для себя?

Глупо все это. Как там было?

"The young recruit is silly — 'e thinks o' suicide."

(Айзек не думал о том, чтобы сунуть голову в петлю, с того самого дня, как пошел на призывной пункт.)

Не найдя управы на зловещую искусительницу, о которой сообщил им Боске-младший, Кающийся, Милосердный и Ревнительница решили оставить эту замысловатую загадку на долю Провидения и самого Чуда. Разумеется, новый Хранитель Таранто и старый солдат Диего был предупрежден о том, что случилось и вскоре случится, что не вызвало у него прилива энтузиазма.

– Ваше право, друзья мои! – кивнул он, тяжело вздохнув, но пытаясь выглядеть бодро. – И ваш долг, вероятно. Ведь на одном Таранто свет клином не сошёлся, я это понимаю... Признаться честно, я понятия не имею, как бы нам изловить эту пакость, о которой рассказал Боске, но приложу к этому все силы. Главное только чтобы народ не сорвался снова, как это было с бедняжкой Эльвирой... Но уж за этим я прослежу! Самый опасных смутьянов мы уже отправили на покаянную службу, так что будем надеяться, что Агнец и Чудо оградят нас от искушений. Дорога до Обители неблизкая, так что я распоряжусь, чтобы вам приготовили пищу и мехи с водой и вином. Теперь-то уж с водой нет недостатка...

Тем временем собирали в дорогу и Уго. Пока молчаливый и не способный скрыть изумления отец (мальчишка всё-таки решился выпорхнуть из родительского гнезда!) собирал для сына кое-какие вещи в дорогу, мать сидела рядом с парнем и держала его за руку. Какое-то время они молчали вдвоем - лицо матери казалось непроницаемым, но сжатые губы и сдвинутые брови всё равно не могли скрыть её волнения, которое выдавалось ещё и то сжимающимися, то отпускающими руку Уго пальцами.

– Ты уже совсем большой, Уго... – наконец не выдержала она. – И скоро сам будешь решать за себя, чего ты достоин, а что стоит отринуть прочь. Мы с отцом не сможем уже наставить тебя на путь истинный, но ты вспоминай о нас, сынок! Помни, чему мы тебя учили - и, дай Чудо, это тебе как-нибудь да пригодится! И не забудь оберег с Древом, что ты носил всё это время. Это ведь знак верности учению Агнца и вере в его благость. Кто носит такой, тот вверяет свою душу Ему. И... Он защитит! И возьми ещё вот это, не забудь!

Пока мать завязывала в узелок головку домашнего сыра и большую краюху хлеба, отец вернулся в дом, неся на плече теплый пастуший плащ из овечьих шкур, широкополую шляпу и крепкий посох, в котором Уго к некоторому удивлению узнал любимый посох отца - прежде тот никогда не дозволял брать его! А в другой руке Боске-старший нёс небольшой, но увесистый топорик, точь в точь похожий на его собственный, с которым он часто плотничал.

– Вот, добыл тебе кое-что из своих запасов и заодно одолжил у Гарсия, он же ж мне был должен... – хмуро сказал отец, явно не зная, с чего бы начать прощание с сыном. Но всё-таки собрался с мыслями и поднял взгляд на Уго: – Теперь ты мужчина, а не ребенок. Так и будь им, не посрами меня и твоих предков! Стой всегда твёрдо, закали душу против всякой слабости, не опозорь честь Таранто и нашей семьи. Мы же с матерью будем возносить за тебя мольбы Агнцу... Ну, стало быть, прощай?

И отец крепко обнял Уго, поспешно отвернувшись прочь и ссутулившись, оставив его с матерью, которая тоже поспешила обнять сына. Из дома Уго Боске вышел уже полностью свободным и одиноким человеком.

...Диего и помогавшие ему горожане собрали путников в дорогу, выдав им столько же припасов, сколько и в прошлый раз, но куда более щедро снабдив водой в мягких мехах. С южных гор задувал прохладный ветерок, приносивший в лица странников хлопья мелкого пепла, но затянутые тучами небеса не были темны и не предвещали бури. Казалось, что лежащие вдалеке горы Лествицы Небесной радушно ждут паломников в гости. Впрочем, недавние события показали, насколько обманчивыми могут быть такие ожидания.

Конечно же, больше всех волнения испытывал Уго, впервые так далеко отлучавшийся из родного дома - и вообще впервые покидавший город надолго без сопровождения отца (да и с ним он лишь несколько раз был в Алфредо на ярмарке, ныне вымершей и превратившейся в ужасный призрак былого благополучия соседнего городка). Остальным дальний путь не в новинку, хотя тщательно подавляемая тревога Диего и судьба оставляемого ими Таранто не могла не беспокоить героев. Но, быть может, выяснение судьбы Обители Безмолвной Молитвы и Таранто избавит от новых угроз? Кто знает, кто знает...

– О-о-о-о!... Ы-ы-ы-ы-ы!... – слышалось порой в замке, но его обитатели давно привыкли к подобным звукам и чаще всего списывали их на завывания ветра в коридорах и на лестницах. Только Мыша знала, что же это такое НА САМОМ ДЕЛЕ.

– Про-о-о-о-ды-ы-ы-ы-ы!... – хныкала Кровавая Плакса Миртл, скитаясь по замку вслепую и мучаясь от того, что проклятая книга мало того, что лишила её зрения, жизни и физического тела, так ещё и полностью стерлась из памяти, зараза этакая. Хуже всего призраку принцессы становилось в ту пору, когда кто-нибудь из её ныне здравствующих родственниц готовился к прохождению Ритуала. В это время Миртл, продолжавшая упорно именовать себя Вильсаной, становилась особенно слезливой, вздорной и докучливой, так что замковая живность предпочитала держаться от неё подальше, вовсе не стремясь долго и нудно пересказывать призраку суть происходящего (тем более что как правило происходило всякий раз примерно одно и то же). Но Мыше, кажется, в этот раз не удалось избежать встречи - её восторженное попискивание было услышано чутким слухом умертвия.

– Мыша! – обрадовалась Плакса, протянув прозрачные руки в её сторону и медленно приблизившись к источнику писка. – Как здорово что ты тут! Я прямо сгораю от любопытства! Ну же, скорее, РАССКАЗЫВАЙ! Я чувствую, что среди кавалеров есть явный претендент на победу... Какой он?!

Иоганн, успевший вернуться в облюбованное кресло, не остался разочарован наблюдениями – пусть некоторые конкуренты и разочаровывали, но некоторые вызывали восторг.

– Как же можно? Даже до моих краёв вести доходили, Отец Сотни Бастардов, Пожравший Всё. Утоли мой интерес: часто ли приходится отбиваться от этих... с рогатыми шлемами? Прочие рогоносцы не досаждают?

Окинув взглядом остальных, он словно оправдываясь добавил.

– А что? Ведь нужно оценить, узнать друг-друга, если принцессу видим мы супругой, чтоб сокрушить чужой успех, в глазах у Рианет прекрасной, и проложить дорогу вверх. Судья у нас ведь беспристрастный. У испытанья есть подвох. Договориться нам придётся – гуртом и батька легче бьётся. Но я, конечно, скоморох – за всех решать никак нельзя. Повеселимся же, друзья.

Сержант Родео

  Конечно, подписаться на такое дело могли только техассцы – Скэмп и Басс. На самом деле им не было особого дела до токийской розы. Просто парни слушали Токийскую Розу от нечего делать, а Скэмп и Басс, которым не дали увольнительных, от нечего делать согласились их ловить. И ешё один парень из второго взвода, Бульдог, который был вообще-то из Оклахомы, но родители его – из Техаса.
  Вообще в морской пехоте в те дни, когда призыв ещё не начался (технически он уже начался, но до вас морпехи-призывники ещё не дошли), служили в основном парни со Среднего Запада, с Юго-Запада и из Калифорнии. Меньше всего парней было из Новой Англии, а больше всего было техассцев. С чем это было связано, оставалось непонятно. То ли в Техасе просто было много парней, с радостью готовых пострелять и побегать с винтовкой, чтобы им за это ещё и заплатили. То ли воинственные южане не могли простить япошкам, что те напали первыми и застали целую нацию со спущенными штанами. То ли в Техасе в принципе ничего интересного не было (а действительно, что? кактусы?), и довод "посмотришь мир" работал лучше, чем в других штатах. То ли, в конце концов, техассцы считали ниже своего достоинства ждать, пока их призовут.

  – Да не вопрос, ща найдем! – согласился Бандит, кивнув своей вихрастой головой.
  Но у техассцев были свои методы: "просто поболтать" для них было равнозначно "запугать", и они принялись ходить и спрашивать всех морпехов, от кого те слышали про Розу. Скэмп при этом устрашающе двигал бровями, а Бульдог демонстративно мацал ремень: все знали, что драться ремнем – это его конёк.
  Конечно, пару раз вы нарвались на "вам че, делать нехер?" от ветеранов Гуадалканала. Но, во-первых, действовали вы исключительно с той целью, чтобы корпус морской пехоты, хотя бы в масштабах роты "Гольф", укрепил свой боевой дух и дисциплину, а во-вторых, вам действительно было нехер делать, так что...
  С молодыми парнями было проще – они считали, что ничего такого не будет, если сказать, от кого слышал. Ну слышал и слышал? И что? Так, идя по цепочке, как Алан Мать Его Пинкертон какой-нибудь, вы установили, что человеком, реально слушавшим передачу, в вашем взводе был Рили Ньюмэн, по прозвищу Лаки Страйк. Рили был наполовину еврей, и это не повысило его шансов в глазах твоих товарищей.
  Запираться он не стал, хотя увидев сержанта, капрала и двух рядовых, окруживших его полукольцом, занервничал.
  – Ну, слушал, и чо? – ответил он. – Я в баре сидел, по радио передавали. Че такого-то?
  Вы сказали ему, что слушал – ладно, но на хера рассказывать?
  – А че б нет? – философски заметил Лаки Страйк. – Это же правда. Передавали? Передавали. Пусть люди знают, что про них япошки болтают.
  – Да это же вражеская пропаганда! Ты офонарел!? – возмутился Бандит.
  – Ну и что? Я же их не агитировал! Просто сказал, парни, так и так, пиздоглазые ублюдки уже знают. Почему они не должны знать, что там знают?
  – Короче, ты не говори так больше, – Скэмп придвинулся к нему в упор, сверля взглядом. – Не говори так больше, а то поговоришь вот с этим, – и он похлопал по своему ремню.
  – Че вы до меня-то докопались? – пожал плечами Лаки Страйк. – Вся дивизия это знает, во всей дивизии говорят. Я что, один радио послушал.
  – Ты один его послушал в нашем взводе! – возразил Басс. – В других взводах другие с ними поговорят.
  – Как вы заебали! Хорошо, хорошо, никому больше ничего не скажу, – закатил глаза Лаки Страйк.
  – Не заебали, а наставили на путь истинный! – поправил его Бульдог.
  – Да, мля! – вставил Скэмп.
  – Как скажешь, как скажешь, – поднял руки Лаки Страйк.

Пожалуй, темнокожий "принц" заинтересовал Рианет больше всего еще при первом осмотре. Что-то такое было в списках кандидатов, но она слабо запомнила, если честно. Кажется, он был принцем какой-то абсолютно дикой страны на юге?.. Или это был кто-то другой? Впрочем, неважно. Зачарованные двери впустили его внутрь, а значит, он имеет полное право тут находится. И право стать ее будущим мужем, и возлечь... Рианет коротко вздохнула - это единственная демонстрация чувств, которые она могла себе позволить.
Но темнокожий дикарь смог еще удивить еще раз, произнеся весьма длинную и интересную речь, а также подарок... Рианет наклонилась, приподнимая ожерелье, и ее глаза округлились - это был настоящий жемчуг. Если в алмазах она могла еще сомневаться, их следовало проверять, но неровную текстуру натуральных жемчужин она всегда узнала. У нее было несколько ниток жемчуга, но это не уступала им, а если алмазы действительно настоящие, то может и превосходила их в цене. Дизайн, правда, был грубоват, но хороший ювелир это легко исправит.
Как и любая женщина, Рианет любила украшения, и подарок весьма ее порадовал.
- Благодарю! - с теплой улыбкой сказала она вслед так и не представившемуся жениху, - И за теплые слова, и за подарок. Он очень ценный и красивый.
Возможно, она бы сказала что-то еще, но тут ее взгляд упал на штаны мужчины, нещадно топорщившиеся в нужном месте, и Рианет залилась краской, замолчав на полуслове. Чтобы скрыть неуместное смущение, она отвернулась, делая вид, что рассматривает подарки.

Гулко звякнул замок. Со скрипом открылась дверь камеры. Внутрь полился яркий свет от факела, заставляя Омби прикрыть глаза ладонью.
– На выход! – Сказал недружелюбно охранник, маня туземца пальцем – Сегодня твой звёздный день, тумба-юмба.

Омби ничего не оставалось, как подчинится и ещё увернуться от увесистого пинка.
– Ты что творишь? – Подбежал другой охранник, видимо старший по званию. – А если это — будущий король? Хочешь отправиться в отпуск на дыбу? Или рефлексировать на еловом колу? – Потом посмотрел на голого Омби и присвистнул. – Но сдаётся мне, он тебя по другому использует...

Дальше пошли в тишине. Пара поворотов, бесконечная лестница, освещаемая свечами в нишах, длинная анфилада комнат и наконец остановка возле массивной двери. По пути туземцу принесли кое-какую одежду, по виду сшитую дворовыми собаками. Штаны из рогожи нещадно натирали ляжки, а свободная рубаха с красными обшлагами, делала его похожим на петрушку.

– Ну, вперёд парень! – Дверь распахнулась, пропуская Омби на тлеющую вечеринку. Там уже была полна кубышка. Какая-то невероятно красивая особа раздавала горячее каким-то белым. Туземец заметил, что все собравшиеся подходили к ней на короткий перфоманс, дабы получить хотя бы мимолётную улыбку. Видимо, как раз настала его очередь. Под взглядами собравшихся, Омби направился к ней. С близкого расстояния девушка была ещё прекрасней, а так-же очень приятно пахла. Омби, который по началу был очень горд родившейся идеи, привязать свою корягу к ноге, сейчас испытывал нешуточный страх. Естество при виде девушки налилось кровью. Парень боялся, что сейчас начнёт исполнять залихватское фуэте, пока палач его не успокоит.

Туземец взял себя в руки. Смотря на эту белокурую красотку, он тоже захотел что-то ей подарить.
– Здравствуйте. – Омби неуклюже поклонился, – Даже обойдя все племена и народности саванны, не сыщешь такой красоты, как Ваша. Души предков, светящих нам ночью, всегда начинают подмигивать, когда вы выходите на балкон, подышать свежим ночным воздухом. Как Вы наверное поняли, я издалека. Как здесь оказался — не знаю. – Омби грустно пожал плечами. – Но теперь понимаю, что всё было не напрасно. Всё, что осталось в прошлом, не стоит и Вашего взгляда. – Он приложил руку к сердцу. Оно сейчас походило на рычащего тигра, при виде хромой антилопы. – Я не взял подарки, но прошу, примите это! Ожерелье предков, что я сделал со своим отцом. – Омби снял с шеи бусы из настоящего жемчуга, за коим охотились самые ушлые ювелиры цивилизованных мест. Но туземец не знал этого, справедливо полагая, что никакой ценности, кроме душевной, они не имеют. – Вот тут и тут – Он показал пальцами на ряд мест в изделии, где покоились небольшие алмазы, – Я вкрапил слёзы огненной горы. Когда она ругается, то бывает плачет, кашляя дымом. Достать сложно, но они почему-то очень ценятся у белых.

Омби положил к ногам красавицы бусы, снова неуклюже поклонился и заковылял назад, пряча глаза и пытаясь успокоить свою разбушевавшуюся дубину.

- Был направлен расследовать прекращение поставок с колонии, вместе с телохранителем. Попал на аудиенцию к местному царьку. Сколько-то бандитов положил, мистер Доу, светлая ему память, пал в бою. Скрылся из Парагон-тауна на угнанном вездеходе в кукурузные поля. Избавился от преследователей. И вот я здесь, - выдать что-то более творческое после пережитого сумбура Зик попросту не смог. - А у вас тут есть, где зарядить планшет? Кстати, Компаньон, есть у тебя доступ к базе прошивок для аппаратов ЭМП?

Лейтенант Манго, взводный сержант Физик, сержанты Трещотка и Бэтмен, рядовые первого класса Дойчи, Винк и Слипуокер

  Всё началось в пятницу.
  В пятницу были батальонные тактические учения со стрельбой боевыми боеприпасами. Погодка была хорошая, солнечная, только ветер сильно пылил, ну так что ж?
  Учения со стрельбой – всегда вещь опасная, особенно в конце дня: утром все ещё собраны, подтянуты, серьезны и сосредоточены. К концу дня всё оказывается не так весело, как ожидалось – вышли на позицию, отстрелялись, если положено – совершили маневр или отработали атаку – и назад.
  Подполковник Ами орлом смотрелся на своем командном пункте, поглядывая в бинокль, раздавал указания.
  Стрелковые роты действовали по кругу: одна вместе с ротой "Хотел" вела огонь на подавление, другая проводила ложную атаку, прикрываясь дымовой завесой, а третья совершала фланговый маневр, который и заставлял противника отступить или сдаться. Подполковник Ами не верил, что противник сдастся, поэтому вы снова и снова "отбрасывали" его, поражали огнем с нового рубежа деревянные щиты и шли дальше.
  – Открыть огонь! – командовал лейтенант Донахъю.
  – Шестьсот сорок ярдов! Угол возвшения... – подавал команды Бэтмен. – Взрыватель контактный! Три мины! Огонь!
  Минометы деревянно "булькали", как будто кто-то стукнул по чему-то твердому очень упругой доской, и мины летели к цели. Бетмэн хотел пить, но под взором сурового Гарри Блэкторна не решался притронуться к фляжке.
  – Пригорок справа от цели! Видишь вражеский пулемет! – выдал вдруг новые данные ганни.
  Бэтмен скорректировал. Снова залп – минометчики бросают новые мины в ствол раньше, чем упали на землю первые, и если ты ошибся – весь залп насмарку. Но ты почему-то решил не пристреливаться: заранее ещё прикинул, сколько до пригорка. А пригорки – штука коварная, иногда они скрадывают дистанцию...
  Манго смотрит в бинокль. Ганни смотрит в бинокль.
  Мины, сериями по три, как заказывали, бьют по пригорку, покрывая его разрывами.
  – Молодцом, сержант! – сухо шмякает его по плечу Кремень. Объявил лейтенанту: – За минометы я спокоен!
  Потом комендор-сержант ушел на ротный КП к Хиллу, и тот отправил его осматривать, насколько хорошо окопалась пехота.

  Ваши пулеметы, тем временем, били похуже, но тоже сносно: первой очередью цели не накрывали, но с поправкой Дойчи по ним попадал, а Рэйзор с Винком, тоже не отставали.
  – Давай, причеши их! – приговаривал Тугодум, подпихивая ленту.
  Потом пулеметы стали давать задержки. Сначала были просто осечки. Потом заело затвор у Дойчи, и как он не дёргал рукоятку затвора, ничего не получалось. С батальонного КП тут же прибыл посыльный: почему стреляют только два? Чуть погодя перестал стрелять ещё один.
  "Почему, почему... Жарко потому что!"
  Омайо бросился на позицию пулеметчиков: он приказал уже начавшему разбираться с ними Трещотке корректировать огонь третьего пулемета, а сам занялся заклинившими. Работать было тяжело – пулеметы нагрелись, хотя вроде не настолько, чтобы что-то там внутри у них расплавилось вконец. Физик, ценой слегка обожженных пальцев, сумел достать из одного заклинивший патрон – с помощью фальшивого патрона с отпиленным фланцем. Вообще-то это мог сделать и сам стрелок, но у Дойчи не было такого патрона, а ещё Дойчи просто не знал, как это делается. Осмотрев второй пулемет, Физик не сразу понял, в чем дело – там была проблема с приемником, видимо, при смене позиции повредился приемник. С помощью инструментов и такой-то матери взводному удалось исправить неполадку. За это время пулемет подостыл, и когда Винк прижал рукоятку сверху ладонью и надавил на спуск, застучал снова. Пули опять градом посыпались на деревянные щиты. Фух! Можно выдохнуть.
  За это время прибежал ещё один посыльный, от Хилла.
  – Сэр, приказано продвигаться вперёд.
  И другой, от Ами:
  – Командир батальона повторяет вопрос: "Почему замолчали два пулемета из трех?" – посыльный был заморенный, было понятно, что он бежал к Хиллу, но капитан его перенаправил во взвод, дескать, не доложили ещё, сбегай сам и спроси у лейтенанта Донахъю.
  Манго не знал, почему – ему нужно было готовить взвод к маневру, а Физик еще не вернулся.
  Дроздовски в это время откровенно скучал: пулеметы его не касались, и он мысленно выводил на ладони иероглифы, а поскольку дело это было мудреное, снял каску, чтобы голову обдувало ветерком.
  – Дроздовски! – услышал он над ухом. – Бегом марш к подполковнику! Доложишь...
  Стараясь запомнить причины неисправности клятых пулеметов, но и не растерять "корову под ножом", Слипуокер побежал докладывать на КП батальона, где Голландец сделал ему замечание из-за каски. Спохватившись, рядовой кинулся за каской, а потом и догонять уже свернувшуюся с позиций роту.
  Но в остальном учения прошли без происшествий – батальон показал высокую дисциплину огня, ротные делали всё довольно продуманно и четко. В целом подполковник был вроде как доволен: на разборе он похвалил комроты "Хотел" и "Эхо" за меткую стрельбу, отметил, что "Фокс" была в отличной физической форме, а "Гольф" хорошо выбирала позиции. Ами между прочим сказал, что лично видел работу минометчиков "Гольф", и даёт ей высокие оценки. Затем он указал на недостатки, подвел итоги, и батальон маршевой колонной отправился в лагерь.

  Выходные прошли по-разному. После учений роте надо было привести себя в порядок, так что увольнительная для большинства вышла суточная, с вечера субботы до вечера воскресенья.
  Винк провел его довольно тихо, посидев на лавочке и поболтав с дедком. Тот оказался занятным типом и предложил сыграть в шахматы. Бои на клетчатом поле прошли с переменным успехом, пожатием рук была заключена ничья и перемирие.
  Омайо тоже особенно не геройствовал: мирно прогулялся по городу для успокоения нервов. Голландец был занят, а Сирена пошел на пляж, но был один знакомый сержант из роты "Хотел", Кристи Майлз по прозвищу Гуталин (нет, он был не негр, у него просто была черная, как ночь, шевелюра), с которым удалось обсудить учения и перемыть кости всем идиотам в соседних батальонах.
  Лейтенант Донахъю, как и подобает офицеру, сходил в кино в компании нескольких молодых офицеров из полка. Офицеры даже заключили шуточное пари, что станет новой целью дивизии – Рабаул в Новой Британии, или же какой-то другой остров. После лейтенант разобрал письма, сделал запись в дневнике, поужинал, лег и заснул. И спал, и видел что-то весьма интересное, пока примерно без четверти пять утра в понедельник его не разбудил телефонный звонок.

  Бэтмен насладился комиксами сполна, жадно прочитав журнал от корки до корки, похвастался перед Торнадо и Смоллом, которые тоже угорали по комиксам. В этот раз приятели загадочно намекнули, что Торнадо скоро из дома тоже пришлют нечто такое, что Бэтмена заинтересует. Наклевывалось что-то вроде бартерной сделка.
  Трещотка наелся мороженным до упора, до сладкой холодной сытости. На беду у самой церкви его заметил проходивший мимо капеллан полка, преподобный Рэйкин. Но повезло – вместо длинной нудной проповеди, Рэйкин просто сказал, что не нужно обязательно заходить в церковь, если хочешь обратиться к богу, а потом эдак по-дружески расспросил Трещотку о семье и родных. Оказалось, что он тоже из Сан-Франциско, а ведь в морской пехоте встретить земляка всегда здорово. Ну вот это вот "Да-да-да, помню, как же!" – оно на самом деле здорово поддерживает! И вообще этот Рэйкин был совсем не сухарь, а вполне приличный человек. Не став надоедать сержанту, он посоветовал ему не увлекаться мороженным сверх меры, не забывать о боге, и удалился по своим (очевидно, духовным) делам.
  Однако лучше всех выходные провел Дойчи. Он посетил по очереди три пивные: хорошую, не очень и охренительную, выпил на спор шесть пинт, изящно, как ему казалось, усадил официантку себе на колени и вообще уже чувствовал себя в силах пересечь Тихий Океан и насовать в торец самому Тодзё. Жаль, сукин-сын Ямамото был уже полгода как мертв, а то бы он и ему насовал. Вернувшись в казарму (на часах стоял Домино, так что проблем не возникло) и счастливо увернувшись от сержантов, Дойчи понял, что для счастья не хватает совсем чуть-чуть. И счастье наступило: оно явилось в виде заговорщицки подмигивающего Лаки-Страйка, который раздобыл где-то фляжку с виски. Фляжку, то есть, если она полная хотя бы наполовину – это поллитра. Сам Лаки-Страйк уверял, что фляжка досталась ему в наследство от попавшего на больничную койку Фермы, потому что они скидывались на бутылку и половину выпили вместе, значит, и половина этой фляги – его. Но попробуйте выпить половину фляги виски и остановиться! За разговором по душам время и виски текли одинаково незаметно.
  В какой-то момент, Дойчи немного "потерял нить повествования". Ему было хорошо! Как-то по-особенному хорошо! Как будто душа катится по льду и не может остановиться, летит вперёд навстречу... приключениям!
  Из того, что было после отбоя, он помнил лишь, как Лаки-Страйк, пьяно дыша в ухо и глупо прихихикивая, сказал: "Ну ты же немец! Давай! Напади на Польшу первым!" Эта крайне сомнительная фраза почему-то хорошо запомнилась Дойчи, и почему-то запомнилось, что ничего плохого за ней вроде бы не стояло, а так, какая-то крайне уморительная шалость, и всё... Когда в четыре тридцать утра дежурный поднял роту по тревоге, Дойчи не помнил больше ничего из того, что происходило вчера примерно с восьми часов вечера.

  А в четыре тридцать утра в казарму, где мирно спала рота, явился гладковыбритый, орлоподобный, пышущий начальственным задором подполковник Ами. И приказал дежурному объявить тревогу.

  Эта подлая утренняя тревога за полтора часа до подъема многим, что называется, "не зашла" – люди были сонные и квелые. Но вид комендор-сержанта Блэкторна, пружинистым шагом продефилировавшего из одного конца казармы в другой, быстро всех поставил на ноги. На как всегда беспощадном лице у комендор-сержанта застыло выражение "До кого бы тут доебаться, а!?"
  Хуже всех пришлось Дойчи, которого шатало и мутило – этих полутора часов не хватило, чтобы алкоголь выветрился до приемлемого уровня. Дроздовски, заснувший, как по часам, через минуту после отбоя, проснулся легко. Правда, на него как-то странно посмотрели сослуживцы, но он не придал этому значения, к тому же комендор-сержант в его сторону не посмотрел, значит, наверное, все хорошо?
  Рота построилась на улице при холодном свете фонарей, отчего бледные с недосыпа лица морпехов походили на лица покойников. Ами приказал всем быть в полной выкладке, а также разобрать оружие, и даже пулеметы и минометы принести из оружейки и разложить перед расчетами.
  – Рота, смиррррна! – подал команду Уэлл-Уэлл, "утренним", не своим, низким голосом, и кашлянул.
  – Где командир четвертого взвода? – спросил подполковник у капитана.
  – У себя на квартире, сэр. Он всегда по понедельникам ночует дома, приходит к шести тридцати, ровно, как штык, сэр!
  – У него телефон есть?
  – Есть.
  – Позвонили?
  – Ммм... точно не знаю, сэр.
  – Так звоните, тревога для избранных что ли объявлена!? А если в бой, а у вас командира нет!?
  – Так если что сержант Джен...
  – Звоните, я сказал!!!
  – Есть, сэр!!! Хемминг, выполнять бегом марш!

  Лейтенант Клонис был на месте. Капитан Хилл был на месте. Все были на месте, кроме заболевших и находившихся в лазарете. Все стояли по стойке смирно и ждали одного человека: лейтенанта Донахъю.

  Манго, разбуженный телефонным звонком, наконец прибыл и, застегнув ремешок каски, встал на положенное место перед своим взводом.
  Подполковник Ами с намеком показал ему свои часы, постучал по ним пальцем и, приказав капитану и командиру четвертого взвода идти за ним, двинулся вдоль строя.
  – Сержант, шаг вперед! – скомандовал он Трещотке. – Назовите задержки пулемета из инструкции по номерам, от одиннадцатой до пятнадцатой.
  Трещотка, знавший устав наизусть, затараторил так, как будто внутри у него забегал взад-вперед невидимый затвор, а слова посыпались, словно горячие гильзы. На тринадцатой задержке Ами кивнул и прервал его.
  – Встать в строй. Все должны знать задержки вот так! Чтобы посреди ночи вас разбудили, а вы их перечислили! Первое отделение, шаг вперед!
  Парамаунт, Дойчи, братья Гловеры, Домино и Счетовод слегка вразнобой шагнули навстречу судьбе.
  – Называйте задержки и методы устранения. Капрал – тринадцатую, рядовой– четырнадцатую и так далее.
  Парамаунт с грехом пополам выполнил приказ. Дойчи мог только мычать что-то невразумительное, дескать, не помню. Гловеры немного не так сформулировали фразы, но по смыслу вроде назвали правильно – они их друг другу как-то повторяли. Счетовод замялся и сказал:
  – Сэр, я так по порядку не помню. Но если вы дадите мне пулемет, сэр, я покажу как что исправить. У меня голова не помнит, а руки помнят.
  Он, конечно, врал, надеясь, что ему попадется легкая задержка с плохим патроном в ленте.
  Ами кивнул.
  – Расчет, к бою! – скомандовал он.
  Пулеметчики облепили пулемет.
  И в этот момент произошло ужасное.
  Дойчи, слишком резко перешедший из выпрямленного положения в согнутое, почувствовал что что-то пошло не так, схватил ртом воздух, шумно выдохнул, подумал, что все обошлось, и тут же понял, что сейчас его вывернет. Невероятным движением он извернулся так, чтобы не стошнить на ботинки подполковника.
  Кислый запах блевотины и перегара отравляющим душу подполковника облаком распространился вокруг расчета.
  Повисло молчание.
  – По-моему, капитан, расчет к бою не готов, – холодно заметил Ами. – По-моему, стрелка напугала команда "к бою". Замените стрелка на пулемёте.
  – Есть...
  – Отделение, отставить к бою! Встать в строй! Второе отделение, шаг вперед!
  Процедура повторилась. Винк смог вспомнить задержку, но не смог вспомнить, как её исправлять.
  – Блеск! – объявил подполковник. – Вот поэтому у тебя, капитан, пулемёты и не стреляют на учениях! Один взводный сержант не может исправлять задержки сразу двух пулеметов. Это ясно?
  – Так точно! – без особого энтузиазма отозвался Хилл.
  Проверив третье отделение, начальство не стало трогать минометчиков.
  – Слушай приказ, капитан! Марш-бросок десять миль, по шоссе, в направлении Лоуэр-Хатт! Комендор-сержант Блэкторн! Вы задаете темп. Максимальный темп!
  – Естьсэр!!! – рявкнул Кремень, заводясь с полоборота.
  Услышав его интонацию вы все прокляли поганое, ужасное утро понедельника. Зная ганни, вы понимали, что от этого маршброска вам придется отходить до среды.
  – Так точно, сэр, – упавшим голосом ответил Уэлл-Уэлл.
  – После возвращения в лагерь явиться в штаб и доложить вместе с комендор-сержантом.
  – Ясно, сэр.
  – Ну че ждешь-то? Выполнять!
  – Есть, сэр! Рота, привести оружие в походное положение! Приготовиться к маршу!
  Расчеты засуетились, разбирая пулеметы и миномёты.
  И тут взгляд ганни упал на рядового Дроздовски.
  – Рядовой! Что за пятно на шее? Ты что, болен? Сними каску!
  Слипуокер снял каску, и всей роте предстала его голова. Голова его в резком свете фонарей смотрелась жутко, сначала многим показалось, что она разбита в кровь. Но приглядевшись, стало понятно, что это не так: половина его головы была выкрашена в ярко-красный "пожарный" цвет. Дойчи, подавив икоту, вспомнил, что означали слова Лаки-Страйка "напасть на Польшу", и понял, откуда у него на пальцах бурые пятна.
  – Это что, боевая раскраска индейца? – спросил подполковник, несколько опешив. – Рядовой, ты что... в индейцев решил поиграть? Капитан, или это японцы пробрались в расположение роты и сделали... вот это вот?
  – Я... мне... не могу зна... – капитан немного потерялся.
  – Никак нет, сэр! – вдруг вместо Дроздовски и капитана отозвался из строя Кальмар, не отличавшийся мозгами, но норовивший вечно влезть куда не просили. – Разрешите внести ясность!
  – Ну, внеси, – озадаченно позволил подполковник.
  – По-видимому, – едва не покатываясь со смеху, предположил Кальмар, – рядовой Дроздовски так выразил тоску по своим корням. Этническим корням, сэр. Польским.
  – Ааа, вон чё, – протянул подполковник и покачал головой. – Там же вроде белый ещё должен быть...
  – Про это не могу знать, сэр! Наверное, краски не было! – ответил Кальмар, давя лыбу.
  Лицо подполковника выразило некоторую напряженность, а потом разгладилось, и он сказал:
  – Вспомнил! Это же тот посыльный, который каску забыл на учениях. Так. Хилл! После марш-броска явиться в штаб вместе с лейтенантом Донахъю и сержантом Дженнингсом.
  Хилл тяжело вздохнул.
  – Так точно, сэр, – подтвердил он, украдкой бросив на Манго ненавидящий взгляд.

  И вы побежали. Ох как вы побежали! То есть, честно говоря, вы бежали, "как сонные беременные утки". Ну, так считал сержант Блэкторн, и он это положение вещей живо исправил. Выжившие после марш-броска (ладно, выжили все, но каждый чувствовал себя именно выжившим) позавидовали мертвым. А потом выжившим позавидовал лейтенант Манго.

  Повинуясь правилу не отчитывать офицера при подчиненных, подполковник Ами оставил Омайо за дверью, но в целом все было слышно.
  Хилл получил устный выговор.
  Лейтенант Манго получил официальное предупреждение о неполном служебном соответствии.
  Сержант Дженнингс, которого позвали чуть позже, получил выговор с занесением в личное дело.
  Подполковник не сказал ни одного грубого слова, но это-то и было плохо. Лучше бы он ругался. Он сказал пару общих фраз о том, что морская пехота должна быть не только всегда верна, но и всегда готова. Истинный смысл был немного другим: он давал понять, что заменит Манго при первой возможности.
  В коридоре лейтенант повстречал комендор-сержанта. Комендор-сержант только что тоже получил устный выговор. Он ничего не сказал лейтенанту, но в глазах его были написаны два слова: в левом "ебаный", а в правом "резервист".
  После обеда ганни прибыл к вам во взвод и "оказал помощь в организации подготовки личного состава." Своими методами. Методы его были на первый взгляд витиеваты, но действенны: первое отделение пулеметчиков и временно приписанный к нему Дроздовски нарезали круги по спорт площадке с полосой препятствий в конце, пока второе отделение разбирало и собирало пулемёты, а Физик наглядно показывал, как устраняются задержки. Третье отделение в это время устно повторяло задержки и методы их устранения под руководством Трещотки. После этого первое отделение, пыхтя после полосы препятствий, отчитывалось по задержкам: сколько ошибок, запинок и неточностей допускали люди – столько штрафных кругов получало третье отделение, которое бежало следующим. Первое же садилось за пулеметы, а второе – зубрило устав.
  И всё свободное время вы занимались этим несколько дней. Ганни в конце-концов оставил следить за вами Омайо, но иногда наведывался с проверкой. Попутно придираясь ко всему подряд.
  Рядовой состав не избежал и других наказаний. Дойчи был разжалован в рядовые, без класса, и поставлен подносчиком боеприпасов: стрелком в его расчете стал Гловер-старший, по прозвищу Ветчина, а помощником – его младший брат. Попавший под горячую руку Винк получил несколько нарядов вне очереди, но самое нетипичное наказание выпало на долю Слипуокера.
  Рядовой Дроздовски теперь был обязан носить каску всегда и везде, кроме душа: даже в казарме, даже за обедом, даже в кровати, пока краска не сойдет естественным путем. Дженнингс предложил просто сбрить ему волосы, но ганни возразил, что рядовой Дроздовски должен служить напоминанием лейтенанту Донахъю о том, какой бардак царит у него во взводе, и какой порядок должен наступить.
  Манго и так не очень любили в батальоне – тут многие были кадровыми офицерами, и лейтенант-резервист, лезущий делать карьеру, у некоторых вызывал реакцию в духе "бляяя, а тебе-то чего не хватает в твоем фруктовом бизнесе? Чего ты поперек нас-то?! Нам ещё служить и служить, мы все хотим побыстрее в капитаны!" Так что сочувственных взглядов от офицеров других рот ему не досталось, а достались скорее злорадные. Большинству вообще было все равно, но шутки о том, что морпехам в его взводе скоро раскрасят волосы в цвета флагов всех стран мира, или что у него там потихоньку начинается коммунизм, звучали.
  Для лейтенанта и взводного сержанта настали непростые дни. Теперь их взвод регулярно проверяли и комендор-сержант, и капитан Хилл и придирались по любому поводу.
  Дойчи же получил от стрелков второе прозвище "Вулкано" (наблевать в душу подполковнику и остаться в живых – это лихо!), которое звучало даже уважительно, а Дроздовски – "Машрум" и "Красная шапочка". Впрочем, сослуживцы-пулеметчики продолжали звать его "Слипуокером" в качестве моральной поддержки.

  Бла-бла-бла, что ты сделал, бла-бла-бла, ты понимаешь, бла-бла-бла, что будет. Что будет, что будет, швабру вам в кишку через рот засунут и провернут, ушлепаны. Головой надо было думать, а не жопой, когда не зассали отправить даже не сержанта за получением вооружения, которое вообще висит головняком на командире подразделения. А если еще и окажется, что капралу никто письменного приказа не давал, то вас всех тут же ногами кверху и подвесят. Сьто бюдет, ууу, харя. На сопли насосал, а теперь стоит и изображает тут невинность. Иди к ротному докладывать, мудила, чтобы ехали и признавали акт недействительным, как подписанный неуполномоченным лицом. Офицеры зарубаться не будут, потому что и наши, и складские поймут, что не правы, а если будут - то сами мудаки. А Диаманти поебут, да и что теперь? Нас ебут, а мы крепчаем. А наказать... Ну как можно наказать человека, который с огнеметом идет под шквальный огонь? Ух сука, только настроение испортил.

  Весь этот монументальный монолог очень злобно прозвучал, но только в голове у Диаманти, пока он стоял и с трудом пытался обозначить виноватость на лице. Ну что тут еще скажешь? Виноват, исправлюсь, больше не повторится. Все-таки с годами службы привыкаешь не обращать внимание на такую фигню. За потекший на учениях баллон Диаманти будут драть в последнюю очередь. Ну и все тогда. Умные люди не зря говорят: хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам.
  Настроение только и вправду испортилось от всех этих воплей. Был такой ровный день, и на тебе.
  В общем, Мрачный помрачнел (ха-ха), и плелся в автопарк в молчании, не обращая внимания на молодого бойчишку, который смотрел на Серджио снизу вверх с высоты своих пяти с половиной. Много их таких, смотрящих в рот вместо того, чтобы смотреть по сторонам. Сам таким был. Все были.

  Начавтопарка у Диаманти не имел особого авторитета, так что он позволил себе дерзость, выпуская пар.
  – Да-да, побежал с благодарной улыбкой на лице. Шли бы лучше грузовик этот злоебучий посмотреть, а то мы на нем больше стояли, чем ехали. Где там шланг?
  Про автопарк говорили, что это прямо клондайк для реднеков, которые пьют все, пахнущее спиртом. Заманчивое, конечно, предложение. Но три побега научили Мрачного думать на несколько шагов вперед. Рисковать временем, репутацией, свободой, здоровью и даже жизнью (ну а вдруг какой метил попадется?) ради сиюминутного временного смазывания погрызенных струн тонкой души? Да ну его нахер!
  На выскочку-башмака он посмотрел внимательно, даже прищурив глаза. Выслужиться, что ли, хочет? Или просто по натуре такой? Не шарит еще, что это, по сути, так, почти развлечение, могли и сильнее пригореть. На ужин бы только отпустили, но тут уж как повезет.
  – Не суетись сильно. Ща надо сходить поискать какую-нибудь щетку с ручкой, которой палубу пидорят. Пока подержи-ка шланг, ща поэкспериментируем.
  Щеточки, тряпочки – это, конечно, здорово. Но майор, конечно, майор, а пойти спать хочется до отбоя. А что еще лучше моет машину, чем слегка увеличенное давление воды, достаточное, чтобы грязь разлеталась во все стороны, но чтобы человека не распополамило струей воды?

Дни тянулись и тянулись, сезоны менялись. Менялся и сам сержант. Мирное и спокойное время, проведенное здесь, в Зеландии, словно морской волной сгладило оставленные было войной на его душе и в его памяти болезненные шероховатости, планомерно полируя их нехитрым - пусть и иной раз омрачаемым очередными маршами и учениями - армейским бытом. Увольнительные радовали, местные радовали, все радовало. Ну, за редким исключением вроде отработки высадок, например. Да и сами япошки, пусть они, конечно, и незримо маячили где-то совсем рядом, буквально - вот, под боком, но теперь, долгие месяцы спустя, даже их собирательный образ как-то выцвел что ли, поблек, став чем-то полудемоническим и визжащим ночами по зарослям: где-то там, далеко, а не здесь, не тут, не сейчас.
И все же было хорошо, все было слишком уж замечательно для того, чтобы быть правдой. Именно в этот день, как обычно, уже почти рутинно разбирая письма из дома, от сестер, даже младший один - и тот писал, он привычно и быстро нашел среди прочих конвертов тот самый, с пометкой "Д. Коннелли". Вскрыл, как обычно ножиком клапан подцепив, завалился на скамеечку, в тени. Раз. Пишет тебе, Роберт, "Д. Коннелли": прости, мол, но я устала играть в неопределенность, адрес этот забудь, старые письма сожги, как я сожгла твои, и ничего мне больше от тебя не надо, прощай. С чего? Отчего? Почему? Зачем он тогда, в лагере еще, начал ей писать, соседке-то своей? О чем думал? Знал ли, что простые строчки эти так врежутся со временем в память? Думал ли, что и правда начнет ждать возвращения домой не только лишь потому, что это будет значить конец войне - победа, а как иначе - но и встречу с ней? Лгать самому себе, строя иллюзорные замки там, где нет ничего, вот и все, в чем ты за это время преуспел, Роберт Ковальски.
И не поймет тебя, с твоей застывшей в жилах кровью заодно, пожалуй, никто вокруг: посмеются, скажут, чего ты, братец, девка написала хрень, не невеста ж кинула, не жена ушла к отставному капитану с золотыми звездами, ну? Да нажрись, да искупайся, да забей, да развейся сходи. Но если и хотелось "Хобо" сегодня развеяться, то только прахом.

Мимо заварушки на Гуадалканале, которая для многих разделила жизнь на “до” и “после”, Скрипач промахнулся. Не попал он и на первую волну кутежей в Веллингтоне, и, прямо скажем, к лучшему, поскольку к кутежам Айзек был приспособлен еще меньше, чем к войне, а это о чем-то говорит.

Для него, оказавшегося в Новой Зеландии сразу после учебки, мало что поменялось, кроме погоды — и, конечно, людей. Вот уж чего Скрипач боялся, пожалуй, больше, чем первого боя, так это не вписаться. Что остальные пронюхают каким-то непостижимым образом, что он не вполне настоящий морпех. Ну, то есть по бумажкам-то настоящий. И лагерь он прошел вместе со всеми — марши, стрельбы, монотекстурную жратву, даже прививку от стобняка, будь она проклята четыре с половиной раза. Но на деле под формой цвета хаки — десять классов музыкальной школы, год в консерватории и, стыдно признаться, сюита для фортепиано в тональности ре-мажор. (То есть, если совсем начистоту, Айзек дополз только до середины куранты, но все равно, конечно, кошмар.)

Если бы не жгучее желание доказать всем, какой он всамделишный, компанейский и разудалый, жизнь Айзека в Веллингтоне была бы скучной и размеренной, полной муштры, дежурств и редких вылазок на концерты органной музыки. А так ребята из отделения быстро просекли, что с помощью волшебных слов “а слабо?” Скрипача можно развести практически на любую хренотень, и увлекательные приключения посыпались на Айзека, как из рога изобилия. Вылезти и залезть обратно, но уже с выпивкой. Отвлечь разговором. Стрельнуть адресок. “Как я дошел до жизни такой?..” — задавал себе вопрос Скрипач, улепетывая по подворотням от хозяина кондитерской, из которой он на спор пытался стырить два эклера. — “Как вышло, что человек, целый день торчащий в магазине сладостей, так быстро бегает?” — всплыл в его голове второй риторический вопрос. — "Может, потому что правда на его стороне, и это придает ему сил..."

Айзеку вообще была свойственна несколько избыточная живость мысли — проклятье для рядового военнослужащего — но всю тяжесть своего положения он, ни разу не побывавший в бою, пока еще не успел осознать. О войне, впрочем, ему совсем не думалось, или же думалось так абстрактно, что очень трудно было бояться. Вот они куда-то высаживаются, вот в кого-то стреляют, и красная-красная кровь летит тяжелыми брызгами, как чернила, когда неудачно встряхнешь перьевую ручку. Вот семья получает сообщение о его трагически-героической гибели. Тут-то, конечно, они все поймут, как были неправы, и как виноваты перед ним. Мама, наверное, заплачет.

На этом месте Айзеку обычно становилось жалко и маму, и себя, и в глазах как-то подозрительно начинало пощипывать, так что он переставал думать об отдаленном туманном будущем и переключался на более насущные проблемы.

Одной из таких проблем, к примеру, были слухи о грядущих учениях на воде. Еще по пути в Новую Зеландию Скрипач, по-братски делясь содержимым желудка с тропическими рыбками, начал подозревать, что погорячился с “морской” частью пехоты. Но отступать было некуда, да и не положено. Морпех он или хрен собачий, в конце концов.

Как только оценил количество врагов, потянул лук из-за плеча. Отошел так, чтобы между ним и гоблинами зияла Глотка Баала, после чего наложил стрелу на тетиву и дёрнул, посылая снаряд в ближайшего врага. Так получилось, что этим врагом оказался вражеский лучник. Ну или во всяком случае тот, у кого этот лук имелся.
А что это враги сомнений не было. Когда дерутся пятеро гоблинов и Мирабарский Мститель было бы странно предположить, что, к примеру, он задолжал этой компании денег и теперь не отдавал.
- Пять гоблинов! - крикнул вниз, навстречу громоподобному крику Гиссака. - Не справлюсь!
Надо грамотно оценивать свои силы.

Посмотрел Хонгг Маг на Тирнана, нервничает суетится. Как бы хуже не сделал лесная душа. Покачал головой орк, пересыпая монеты клирика в свой кошелек. Раз жив дварф, значит сейчас или сам очнется, или поможем. Главное не много думать, а думать ровно в меру. Мудро это.
— Два Стрела, не суетись. У меня лечилки есть. Сейчас мы его приведем в порядок. Да.
Посмотрел на бедолагу клирика Латандера. Совсем мозги наружу, да и холодный весь. Ухо прислонил к синим губам. Молчит. Совсем молчит. Ушел уже.
– Потом поделим, да. – кивнул в ответ на слова эльфа рассудительно.

– Прощай друг. – грустно сказал полуорк и глаза закрыл человеку ладонью. Произнес молитву богам про себя, чтобы путь среди эфира был легким. Вздохнул печально. Пошел смотреть дварфа. Камни их не убивают, это всякий знает. Упал бы на доски – сразу бы помер. Да. Логика тут есть. Возможно эльф на досках не умрет, а вот Гиссак запросто. Но вот что с полуорками, тогда? Задумался.

ХРЕБЕТ МИРА, ДАЛЕКО К СЕВЕРУ ОТ МИРАБАРА

Ночь. Камни и редкий секущий снег. Сосны остались в предгорьях. На такой высоте ничего не растёт.

Когда забрезжил рассвет бойцы уже выстроились перед расположением роты.
- Бойцы! - гаркнул, проходя мимо пятнадцати оставшихся солдат. Заспанные, с похмелыги, но стоят, подбородок тянут. Молодцы, что и говорить.
- Скорее всего мы с вами уже не увидимся. Дембель неизбежен, а значит разлетимся мы в разные края, по домам. Но я про вас помнить буду. Про всех, кто у меня занозой в жопе был эти три года. За кем подтирать приходилось, как за малым дитём. И тех, кто дал просраться мудакам-северянам! Верно говорю?! Вот, правильно, - когда стройный гул "так точно!" последовал за его словами.
- С частью бойцов отправляемся на задание штаба. А остальные - теперь переходите под руководство сотника Роттенкранца. Потерпите, недолго уже осталось. Постарайтесь за то время, которое осталось до увольнения со службы не обосраться настолько, что я это услышал в пути и не подставить доброго господина сотника. Ясно говорю? Значит ясно. Служу Империи!

С Роттенкранцем ударили по рукам чуть погодя.
- Давай, моих солдатиков не души сильно, они уже дом спят и видят. Как и ты, я думаю. Может свидимся ещё, ты же где-то в наших краях живешь? Пиши письма, я, правда, ясен хрен читать не умею, но у нас в деревне может быть кого-нибудь найду. Нормальный ты мужик, Роттенкранц, не зря мы с тобой тогда ту бутылку у офицеров спиздили. Бывай.

И вот они уже в пути. Хоффман валяется в повозке, как человек интеллектуальной профессии и наиболее сильно пострадавший в бою с зелёным змием. Разрешил сотник, что ж он, не человек, что ли? Фарц поводьями правит. А остальные пешком идут, потому что лошадь у них одна, а ноги - две, так что приходится думать, что им ценней.
Егеря вперед отправил, чтобы за дорогой следил и Вогта со щитом для прикрытия авангарда. Позади телеги, пыль глотая и стараясь не наступать в свежее лошадиное говно, шел сам сотник и Кайзер, прикрывая тылы.
По дороге обрисовал боевую задачу ребятам:
- В общем так. Наша задача - достигнуть моей родной деревни, Бёка, в целости и сохранности. Мы считаемся на службе. Так что девки и бухло... в общем так, чтобы не в слюни, поняли? Если нас по дороге ограбят и убьют, я потом каждого из вас сам найду и ещё раз убью, а потроха на три версты растяну, чтобы впредь неповадно было.
- В деревне встаём лагерем и обеспечиваем безопасный плацдарм. Проверяем, чтобы не было дезертиров, мародеров, северян залётных. Как только удостоверимся, что всё безопасно и всё в порядке - шлем вестового на лошади с докладом. А там уже видно будет.
- Так что ставлю задачу номер один - добраться до Бёка в полном составе и живыми. Ясно? Ясно. Вопросов нет.

Все истории со мной в главной роли начинаются одинаково. Меня куда-то везут. Куют ли в железо, крепят ли фиксаторами, загоняют ли в крио, но куда-то везут. Бухта Мясника. Темная Афина. Крематория. Тюрьмы-суда. Тюрьмы-станции. Тюрьмы-планеты.
Все истории со мной имеют одинаковые кульминации. Я бегу. Вымениваю ментоловые сиги на невнятные полуправдивые слухи, открываю двери, угоняю челноки, и попутно бошки раскалываю. Вспарываю небритые шеи куском заточенного электрода. Шеи уголовников. Наемников. Охраны.
Все истории со мной имеют одинаковые развязки. Те, кто меня преследовал, преследовать перестают. Джонс-младший. Гейл Ревас. Сантана. Святой Полумертвый. Перестают по объективным причинам. Джонс-старший теперь просто Джонс, а Святой Полумертвый, может быть, все еще Святой, но уже не "Полу-".
Все истории со мной имеют одну и ту же деталь.

Каждый, кто решает на меня положиться, погибает. Кэролайн. Имам. Джек, она же Кира. Да даже пес, друг и соратник, всю Лжефурию со мной истоптавший — никто исключением не становится.

Призрачные нити грез, хитросплетения воспоминаний, через которые не продраться в обманчивой полудреме. Чтобы не нести потери, не становись никому опорой. Не открывайся, не позволяй себе доверять. Не протягивай руку помощи. Уже одним этим у них будет больше шансов.

Криокапсула. Холод. Но в этом холоде холод другой, особенно острый — там, где касаются кожи стылые ремни. Пробую на разрыв. Тяну. Первое, что стоит делать при встрече с новым — проверять на прочность. И речь не только о путах, фиксаторах и цепях. Вскользь идет луч прожектора. Вовремя жмурюсь, зная, что вспорет сетчатку не хуже ножа. Свет и в привычной среде режет так, что хоть вой, а на отходняке криофазы и подавно. Прожектор. Дежурная автоматика? Или здесь (на станции? на корабле?) кто-то есть? Если есть, то на пульте точно заметят, что биодатчики заработали иначе — не так, как у погруженного в криосон. Придут проверять. Досмотрят. Наверняка будут вооружены, что окажется очень на руку. Правда не им.

Так или иначе, особо сильно дергаться рано. Выжидаю.

Тиль отмахнулся от здоровяка Рикерта, нужно было сфокусировать зрение и одолеть таки незваную грамоту. Хоффман героически сосредоточился на чтении, даже не пытаясь вникнуть в суть, буквы и без того скакали хороводом в неровном свете головни.
- И - ик - менем короля, его высос... высече... Гримма, короче, об - ик - датель сего, курвамать, письма...
И дальше в том же духе, кое-как осилил писанину, сотнику с гордостью бумажку вручил. А тот как будто еще больше помрачнел. Это в такой то день!
- Эй, сотнику налейте, сукины дети! - вежливо обратился Тиль к размытым огням и голосам в ночи, приобнял панибратски Пфальца, в глаза ему пьяно заглянул:
- Юрген, а давай споем. А Фарц на дудке своей подыграет. А? Душа просит, ей-ей.

И не дожидаясь никого, затянул:
- Стрелки вслепую лупят, наотмашь сабли рубят,
И ворон большекрылый над битвою кружит,
А стрелы знают точно, кого они не любят,
Кого они не любят - в земле сырой лежит

Кивнул сотнику, не услышав толком вопроса. Размытый контур Юргена плывёт и двоится, и Дитрих надеется, что нейтральный кивок способен спасти от нежелательного продолжения разговора. Мечтательно прикрыв глаза, представляет колышущиеся колосья и размеренно продвигающегося косца. Душа потомственного охотника никогда не лежала к работе в поле, но сейчас он находит в этом образе что-то родное, такое уютное и сентиментальное. Из уюта и сентиментальности без предупреждения поднимается волна тошноты. Десятник открывает глаза и осоловело смотрит на Тиля, который уже читает что-то с листка. А ведь только что разговаривали. Дитрих предпринимает попытку взять себя в руки, совсем немного ведь выпил – и получается. Успокоился, вдохнул полной грудью ночную прохладу. Посмотрел на кружку в руке, которую уже заботливо наполнял снова Берндт. И, вздрогнув от отвращения, резко отвернулся в тот же миг от костра.
Его выворачивает, несколько раз, беспощадно и долго. После каждого рвотного позыва на несколько секунд становится легче, но ровно до того момента, пока не подбирается новый. Одна мысль пульсирует – говорил же, никогда больше.
Кто-то помогает подняться.
– Порядок. В порядке, – неразборчиво повторяет Дитрих несколько раз, то и дело оглядываясь на удаляющийся огонь.
Шажок за шажком. Войну так прошёл, до лежанки как-нибудь тоже сможет добраться.

Победа... Улыбка сама собой играл на лице, вроде бы прошло столько времени, Юрген думал, что забыл каково это. Бойцы веселятся, как в последний раз, и никто им за это не грубит, не пытается застроить - победа ведь. Теперь все молодцы, что живые, осталось подсчитать потери и отправить восвояси, домой.
Об этом и думал сотник, сидя на пеньке, когда пришел нарочный от командира. Улыбка сразу как-то сама собой ушла. Незачем давить лыбу, когда с тобой разговаривает офицер. Да и вообще, тревога как-то сразу в груди заворочалась.

Сжимая в руке конверт, который, кажется, жёг пальцы, Юрген кивнул на слова ротмистра:
- В общем да, Бёк - наша с Ральфом деревня.
Так себе были новости. Домой-то, конечно, домой, вот только со службы не отпускают пока. Глупо думать, что воевать с мародерами и залетными варварами отпускают гражданских лиц. Это надо было прояснить, как и несколько других вещей.
- Господин ротмистр, разрешите обратиться? Есть пара вопросов, - не стоял уже на пороге, переминаясь с ноги на ногу и ожидая счастливую новость о демобилизации. Достал козью пятку, молчаливо спросил разрешения и тоже прикурил, прикидывая варианты.
- Задачу понял, мародеры, бандиты, варвары. Хочу уточнить - как будем держать связь? Дадут ли нам лошадь, одну, для вызова подкрепления или, может, голубя? У меня не так много людей осталось, а чтобы лучших из лучших - таких человек пять, от силы, наберу, но это всё. Как лёгкий развед-отряд у нас получится, но тяжелая бригада варваров нас разметает. А если, не дай Единый, на чемпиона нарвёмся? Нет, господин ротмистр, от задачи я не отказываюсь. Просто уточняю детали, вот.
- По бытовым вопросам ещё парочка. Демобилизация наша, значит, откладывается пока? Или вы нам сможете сразу выходное жалование выдать, а если всё в Бёке нормально, то и докладывать в ставку и не потребуется? Ну и припасов нам понадобится в дорогу. Паёк на шесть человек, на всю дорогу.
Покурил, подумал ещё. Вроде бы всё, пока.
- Разберемся мы с внутренними врагами, - нахмурил брови. Сжал кулак, костяшками хрустнув. - Вот где они все будут, пидорьё! Кхм, прошу прощение, господин ротмистр.

Придя в расположение отряда, то есть на небольшой пятачок, на котором расположили кругом свои палатки бойцы, Юрген вытряс о каблук трубочку и посмотрел на состояние личного состава.
- Нажрался, десятник? - с прищуром посмотрел на заместителя. Да вот только тут смотри или не смотри, толку уже не будет особого.
- Курва... ладно, победа есть победа. Фарц, следи за Кайзером, чтобы в блевоте не захлебнулся и не обоссался, понял? Не хватало ещё бойцов терять не от войны, а от пива, к тому же на ссаки похожего.
- Хоффман, сюда, зажги факел, надо письмо от офицера прочитать, - взял себе хлеба, мяса на тарелку положил, сыра кусок и головку чеснока. Пить не стал, не до этого сейчас, нужно голову держать трезвой, для стратегических мыслей.

Пфальц:
Когда тебя вызвал ротмистр, ты с улыбкой наблюдал за радостно пляшущими у огромного костра солдатами его величества короля Сигизмунда Шестого, властителя Висканда и своими ребятами, успевшими вскрыть перепавший от щедрот офицерских бочонок с пивом - и пускай оно было тёплое и горькое и по вкусу больше напоминало мочу - это было то самое, чего все жаждали в ночь победы. Уронить кубок за павших товарищей. И еще один - за его величество короля. И ещё пару-тройку, уже просто так.
А потом рухнуть где-нибудь в грязь, зная, что завтра всё будет по-другому. Вернее, надеясь на это.

В палатке у командира было тепло, за крошечным походным столиком сидели офицеры и играли в тонк, попивая шнапс. У ротмистра ван Бурена в зубах торчала трубка, он пыхтел сизым дымом, прищурив один глаз, и смотрел на карты. В печке весело трещал огонь, рядом с ней сидел паж - складывал дрова в поленницу.
- А, Пфальц! Заходи, - пыхнул ротмистр, шевеля усами. Он на мгновение отвлекся и достал из-за пазухи бумажный конверт с красной кляксой печати.
- Войне конец, северяне дрогнули, и теперь ты возвращаешься домой. Но не один. И тебя ждёт еще одно задание. На этот раз - последнее, - он положил конверт на край стола, поближе к тебе, и хлопнул по нему мослатой ручищей, - ты возьмёшь с собой лучших из лучших - выбирай сам - и вернёшься домой. Ты же из Бёка, верно? Вы придёте туда и удостоверитесь, что варваров нет - ни в самой деревне, ни в окрестностях. Плюс, беглецы из трудового лагеря, мятежники и дезертиры. Ваша задача - обеспечить безопасность жителей. Удостовериться, что всё нормально. Вы - плацдарм для прихода спокойной жизни, понимаешь? - ван Бурен ухмыльнулся.
- Войне конец, но врагов меньше не стало. Вопросы?

Общее:
Сколько нужно выпить, чтобы забыть, как воет стая северян, врываясь ночью в походный лагерь? Сколько нужно выпить, чтобы вымученная ухмылка превратилась в настоящую, живую, полноцветную улыбку человека, не знающего скорби - счастливого человека?
Да хуй бы его знал.
Вам дали право надраться, официально. Сотник ушёл с офицерским приказчиком. Ваш отряд из двадцати рыл, плюс, стоящие лагерем неподалёку подданные короля Сигизмунда - вы нашли общий язык, опрокинули пива и сразу же завязали веселые беседы - кто сколько убил, кто чем будет заниматься дальше, у кого какие планы на будущее.
Тепло костра, булькающие сытным варевом котелки, уже почти пустой бочонок, да хорошая компания - чего еще может быть нужно?
Если только кому-нибудь в рыло сунуть на спор.

- Привет! Я Патрик! - помахал с заднего сидения Патрик.

Хочется плакать. Но не выходит. Вот странно. Раньше непрошенные слезы сами лились из глаз, а теперь – только засевший ком в горле и пустота. Кэссиди поворачивает защёлку на двери, безразлично проходит вглубь трейлера и, свернувшись калачиком, забирается на кровать. Она лежит и смотрит в стену, изредка вздрагивая от криков и далёкого грохота отрывистых выстрелов.

Какое-то время спустя становится тихо. Кэссиди не знает, сколько прошло часов, но снаружи темнеет. Она поднимается и, отодвинув занавеску, осторожно выглядывает в окно. Вскрикнув, девочка отшатывается в ужасе – в нескольких метрах от неё, прямо за стеклом, застыло чудовище. Просто стояло и смотрело на трейлер, словно чувствовало, что внутри кто-то есть, но не было уверено до конца. Огромное чудовище – в порванном летнем платье, топорщащееся складками жира, с ног до головы покрытое корочкой запекшейся крови. Почти наверняка чужой крови. Крик Кэссиди привлекает внимание – и толстуха с яростью набрасывается на трейлер. Коробка раскачивается на рессорах и вздрагивает под каждым тупорылым ударом. Дрожа от ужаса, девочка забивается под стол и сидит, обхватив руками колени. Удары по обшивке продолжаются, сквозь грохот то и дело пробиваются всё новые шаркающие шаги.

Эту бесконечную ночь Кэссиди никогда не забудет. Не сомкнув глаз, девочка проведет все семь часов в темноте, слушая удары, что ритмично повторяются по обшивке. Время от времени кто-то будет скрестись в дверь, а изломанные силуэты чуть светлее, чем тьма, будут то и дело мелькать за стеклом. Первые лучи рассвета принесут кратковременную надежду, но фрики никуда не уйдут. С тупой агрессией они продолжат штурмовать трейлер, и Кэссиди впервые задумается о возможности поискать еду в холодильнике. Она отодвинет занавеску и посмотрит на беспомощно налетающую на трейлер толстуху без прежнего страха.

В следующую секунду она увидит осторожно пробирающихся по парковке людей. Увлеченные штурмом RV инфицированные не заметят угрозы. Невысокий чернокожий парнишка вскинет было охотничий карабин, но другой, светловолосый мужчина надавит ладонью на ствол, запрещая. Перехватив поудобнее мясницкий тесак, он жестом подаст знак третьему, добродушному на вид толстячку. Тот с важным видом кивнет, перехватив обеими руками бейсбольную биту. Какое-то время Кэссиди будет наблюдать за тем, как они подкрадываются к безмозглой толстухе и её шаркающим друзьям. Один из них заметит людей в последний момент и, сипло зарычав, бросится на паренька с битой. Другой мужчина встретит инфицированного размашистым ударом тесака точно в лоб и, нелепо споткнувшись, тот рухнет.

Но обернется толстуха. Кэссиди несколько раз ударит ладонями по стеклу, но в крошечном мозгу чудовища уже успеют смениться приоритеты. Девочка увидит, как стоящая позади остальных девушка в костюме официантки осторожно отступит за одну из машин. С места набирая скорость заводского спорткара, инфицированная что есть сил устремится к добыче.

Чернокожий парень снова вскинет охотничий карабин. Прогремит выстрел.

Рой почувствовал, как намертво сведенные мышцы лица против его воли раскалывает идиотская лыба.
Собака. Гребаная, мать ее, собака.
Хотел сказать незнакомой девчонке что-то хорошее, все таки эти ребята им с Джей жизнь спасли, но почему-то с каждым ударом сердца с губ срываются только бессвязные факи. Тело колотит от зашкаливающего адреналина.
А где Триш?
Ах вот оно что...
Младший машинально взял фляжку, глотнул словно воду, не чувствуя вкуса.

- Да, день рожденья. Дерьмово....
Выдавил, как будто из чужого горла. И сквозь радость от такого нежданного спасения кольнуло чувство вины - Рой понял, что даже лица блондинки не может вспомнить. Окровавленная жирная психопатка намертво в памяти отпечаталась, а от Триш только и осталось, что белое платьице и светлые локоны. А ведь был еще мим с девчонкой - успел он добраться до своего ЭрВи, не успел? Младшему казалось, он знает ответ.
Ну, что сделать? Люди умирают, дерьмо случается. Сегодня дерьмо случилось со многими.

Рой еще раз отхлебнул из фляжки, протянул ее незнакомке:
- Рой. А это Джей, и одна чертовски везучая псина.

Младший привычно нашарил пачку в кармане ветровки, сунул в зубы сигарету, и только теперь заметил, как у него трясутся руки.
Прямо как у отца в тот вечер. Когда он сидел за своим столом, непобежденный гигант большого бокса, и молчал, и выглядел ужасно старым и жалким. А Рой стоял в дверях, с жестоким азартом победителя бросая в него злые слова, осыпая ими отца, словно градом ударов зажатого в угол ринга безответного противника, и не было никого, кто мог бы выбросить полотенце.
Это был последний раз, когда они разговаривали.

Рой привалился плечом к окну автобуса, глядя как мечутся по парковке безумные тени людей, и понял, что плачет.

Задыхаясь, с рвущимся из груди сердцем, Джей вломилась в автобус, ещё не смея поверить в спасение. Был миг, когда она была готова сдаться. Бросить всё и рыдать, обняв разбитый мотоцикл. Она пёрла вперёд на упрямстве и злости, а слёзы струились по лицу байкерши и сейчас, и она не могла бы и сама сказать, от чего она плачет – от страха за себя, от стыда или от боли потерь. Господи, зачем она оглянулась, зачем увидела, как Триш... "Нет, я не смогла бы ей помочь, не смогла", – так можно успокаивать себя, и это будет правдой, но от этого не становится менее стыдно.

И Тор. Боже, это даже хуже, чем подруга. Тор, малыш, совсем подросток ещё. Честное искреннее собачье чудо, преданное и надежное. Он ей доверял, а она его привязала и бросила умирать в ... Джей всхлипнула, кривя губы, не желая смириться с неизбежным. Пропустила Роя в автобус, мимоходом порадовавшись, что пацан прорвался. Её глаза, её душа были там, на стоянке, в адской мешанине ужаса. Ей казалось... Нет, не может быть? Она утерла кулаком солёную влагу, размазав по щекам вместе с боевым макияжем. Да ведь точно! Огромными скачками к автобусу стрелой неслось мощное чёрное тело! Тор!
Джей свистнула снова, и тот припустил ещё быстрее, отрываясь от преследующих его взбеленившихся тварей.

– Давай, малыш, давай! – и пёс, умница, успел. – Мальчик мой! – она обцеловала счастливую собачью морду, не уворачиваясь от мокрого языка, немедленно обслюнявившего её от уха до уха. – Молодец, молодец, хорошая собака! – и, обхватив крепкую шею пса, улыбнулась водиле сквозь слёзы. – Спасибо, друг. Спасибо!

А потом, достав бренди, отпила глоток-другой, и передала Рою:

– Давай, по кругу, – и, сглотнув ком, снова перекрывший горло, – у неё сегодня был день рождения. У Триш.

И снова заревела, обняв Тора, уткнувшись в его лоснящуюся гладкую шерсть.

Рой

Замечаешь, что блондиночка отстаёт, но даже у тебя уже не хватает запаса геройства. Это – финальный рывок, в котором любая твоя попытка помочь наверняка угробит обоих. Поэтому продолжаешь бежать, чувствуя, как открывается второе дыхание. Летишь, периодически отмечая периферийным зрением Джей. Не оглядываешься, уже почти привык не оглядываться.

Кадры сменяют друг друга с бешеной скоростью. Узкая тропка среди разноцветных машин. Перевернутая сетчатая тележка из торгового центра – перепрыгиваешь, слыша лязг и грохот позади мгновением позже. Внедорожник, в салоне которого мужик орёт и колотит ладонями по рулю что есть сил. Инфицированный мужчина за рулем вмявшегося в парковочный столб минивэна – рвётся, хрипит и дрожит, но отстегнуть ремень безопасности не додумывается. Если бы не было так жутко, то, пожалуй, было бы даже немного забавно.

Джей ловко перескакивает через капот чёрного «мерседеса», в то время как ты берёшь влево. Боковым зрением замечаешь, как в «мерс» со стуком врезается один из преследователей. Они буквально наступают на пятки. Замечаешь, как впереди резко тормозит синий «вэн». Как пассажирская дверь съезжает на реле в сторону, и как какая-то худощавая девчонка внутри призывно машет рукой.

Ты парень простой – коль зовут, то сразу бежишь. Влетаешь по ступеньке, пригнувшись, в салон сразу следом за Джей и, протиснувшись мимо, без сил падаешь на одно из нескольких кресел. Минивэн трогается, в то время как Джей, оттеснив девчонку ближе к тебе, отчего-то остаётся у по-прежнему распахнутой двери.

– Закрывай! – орёт, обернувшись вполоборота, водила. – Дверь закрой, мать твою!

Ты не понимаешь, что происходит, но чувствуешь, как неприятно липнет к телу насквозь пропитанная потом одежда. Подаёшься вперёд, вглядываясь в мельтешащий снаружи мир. И видишь то, что привлекло внимание Джей. Поджарую тень, скользящую среди ломаных контуров фриков-преследователей – во весь опор мчащуюся на гребне волны инфицированных собаку. Чёрный дог прыжком врывается в салон, с восторгом скуля, и дверь захлопывается за секунду до того, как на ней повисает с ног до головы обляпанная кровью старуха.

– Ебанутая сука, – выдыхает водитель.

«Ван» разгоняется, стряхивая и разбрасывая по асфальту повисших на обшивке уродов. Пес, решительно взгромоздившийся на диван рядом с Джей, начинает со счастливым видом её облизывать.

Леблан

Ты уже мёртв. Понимаешь это. Не успеешь даже подняться, как она бросится на тебя. Потом на негра, потом на девочку. Ты видишь это в её выпученных глазах. Уже почти задыхаешься под обволакивающими складками жира. Но чернокожий парень сам атакует. В эффектном прыжке, который ты раньше видел только в боевиках, пробивает толстухе вывалившийся из платья грудак. Не дожидаясь развязки, ты подрываешься и, подхватив на руки девочку, срываешься с места. Бежишь, мысленно благодаря всех готовых услышать богов за этот чудесный подвернувшийся шанс. Девочка прижимается к тебе, обнимает за шею – почти привычно, утыкается носом в грудь. Бежишь, стараясь не думать о том, что происходит сзади. Зато прекрасно видишь события впереди – видишь другого ребенка, которому уже не помочь, видишь жалкую попытку остановить фрика кнутом. И вот подружка блонди лежит на асфальте, на ней – инфицированная девочка, а сама блонда бестолково мельтешит рядом. Там, за ними – парковка. RV, револьвер, крошечный шанс на то, чтобы выбраться живым из этого ада.

Такер

Едва ты успеваешь без сил опуститься на пол, как вокруг гаснет свет.

Лишённая естественного освещения кухня погружается в кромешную темноту, в которой раздаются сдавленные проклятия Реджи. Прислушиваешься к шагам вокруг, отчего-то даже не вздрогнув. Один за другим в помещении вспыхивают фонарики на смартфонах. Отмечаешь, как Реджи машинально выключает электроплиту, котлеты на которой, судя по запаху, всё же начали подгорать. С телефоном в руках мимо проходит Келли.

Чувствуя физическое и моральное опустошение, ты просто ждёшь. Келли садится рядом на пол. Её плечо касается твоего плеча и, в другое время, тебя бы это, вполне возможно, обеспокоило. Но только не здесь, не сегодня, и совершенно точно не сейчас.

Время идёт. Келли сидит на полу и рассматривает старые фотографии на экране смартфона. Взглянув на её экран видишь селфи, снятое на какой-то вечеринке. Широко улыбаясь, девушка смотрит в камеру, а на заднем плане в несколько ярусов на полу и диване разместились десятки гостей. После недавней резни обычное фото выглядит странно.
Украдкой заглядываешь в лицо официантке, и видишь застывшие в глазах слёзы.

Отворачиваешься, прислушиваясь к Реджи. Белобрысый представился Томом, и Реджи, вальяжно забравшись на стол, негромко рассказывает ему про свою любимую Калифорнию.

– Понимаешь, бро, в чём подвох. Спрингфилд настолько скучное место, что даже гребаный апокалипсис здесь – форменное уныние, – усмехнувшись, он неопределённо указывает ладонью на окружение. – Если бы мы были сейчас в Калифорнии, можешь мне верить, вокруг бы уже катались зараженные тёлки. На роликах и в бикини. Нет, ты только представь – они бы гнались за нами и постоянно падали, потому что разучились кататься. И, при этом, в бикини!

Реджи заходится в приступе безудержного смеха. Некоторое время хихикает – после, отчего-то загрустив, умолкает.

Кухня на какое-то время погружается в тишину. Адреналин отступает, ему на смену постепенно приходит холод.

Судорожно киваю, не глядя на Реджи и не моргая смотря на затор из мертвых тел. Перевожу взгляд на нож на полу, потом на собственные окровавленные руки и находясь мысленно не здесь, а где то далеко, иду к раковине и начинаю отмывать кровь с рук. Это долгий процесс и когда крови уже не осталось, все равно продолжаю тереть ладони, по медицинской привычке. Закончил.
Выключив воду, упёрся руками в края раковины и обрушил голову себе на грудь. Я справлюсь. Переживу. Переварю это и продолжу жить. А они, те кого я убил, нет. Убийца? Да.
Посмотрел на Реджи, Келли и белобрысого толстяка. Спаситель? Что ж, мы все делали общее дело, кроме девчонки, но ирония в том, что черному досталась самая черная работа.

Ноги предательски подкашиваются, адреналин ушел, а вместе с ним и силы. Сажусь на пол, тут же, возле раковины. Нам надо ждать помощь. Она обязательно придёт.

  Подошедший с ингалятором старик застал довольно странную и мерзкую картину. Перекошенный после удара о стену Боль, левой рукой уже заталкивал похожий флакончик куда-то в кровавую мешанину на своём лице. Оборванные щеки, выскобленные неведомой энергией десны в которых виднелись корни вновь обломанных зубов торчащие из черепа, свисающий словно удавка излохмаченный язык, вдоль которого струятся голубоватые полупрозрачные струйки вливаемого прямо в глотку стимулятора и мёртвый, холодный прищур глаз человека, для которого подобная агония давно стала нормой жизни и который сейчас даже не думал корчиться от боли или падать от шока, а безумным волевым усилием поддерживал тело в вертикальном положении и досадовал, что настолько недооценил мощность стимулятора.

  Кровавая, непрекращающаяся агония, что длилась целую вечность. Вечность, в которой весь мир сжимался до крошечной точки на острие ножа, что непрерывно терзал его плоть. Расчленял его. Выворачивал наизнанку. Крошил. Нарезал. Выжимал из него все соки, раз за разом без устали затапливая его сознание болью. Страхом. Болью. Ожиданием. Болью. Неизбежностью. Болью. Болью. Болью. Агония длилась столько, что кроме нее не осталось ничего иного. Никогда не было ничего иного. Боль. Он помнил только боль. Она была всегда. Когда-то он делился ею с другими. Когда-то он и представить не мог, что кто-либо может вынести столько боли. Но очень старался найти предел. Как выяснилось, предела нет. Есть только боль. Океаны пульсирующей, острой, жгучей, невыносимой, непереносимой боли, которую нельзя вытерпеть, нельзя пережить. Нельзя прекратить. В ней нельзя раствориться, но она заполнит тебя до предела. И сверх того.
  Вакханалия истерзанной плоти прервалась, но жалкий миг тьмы в которой словно эхо всё ещё носились отголоски пыток тут же сменилась кровавыми небесами и пронзительно острым, раскалённым уколом в его... Душу? Очередной миг агонии, дивной, еще не испробованной грани вечных мук, выгнул дугой его конвульсивно извивающееся тело. Тело, о котором он едва не позабыл, что целую вечность казалось ему только пропитанным болью мясным ошмётком, кровоточащим продолжением клинка, что терзал его плоть. Тело, что только что спазмирующим куском плоти выпало на холодный кафельный пол. Чей-то гнев, что вывернул саму реальность, разыскал его в бездонных глубинах боли, только что бы выжечь в его сознании своё послание и швырнуть обратно в холодный, тёмный мир вне капсулы.

  . . . . .

  Сознание вернулось не сразу. Бессмысленно распахнутые глаза, залитые его же кровью вперемешку со сладким гноем бесцельно таращились в потолок. Тело привычно сигнализировало о боли, о заживающей промежности, о подвернутой и придавленной его весом руке, о острых осколках, на которых он лежал, но уже даже не пыталось хоть что-то с этим сделать, давно выучив полнейшую бесперспективность любых попыток уклониться от истязаний и боли. Но вот в голове что-то щёлкнуло. Агония в этот раз задерживалась, а одних только растёртых в кашу яиц, как выяснилось, было недостаточно, что бы полностью подавить непривычно пустое сознание.
  "Кто я?" — Толчком возник вопрос, возвращая его в мир живых и заставляя хоть немного задуматься. Боль.
  — Я - Боль. — Чуть слышно выдавил он через несколько секунд, чувствуя, как во рту перекатываются осколки зубов, и от этого слова по всему телу пробежала волна жуткой стужи в ожидании того, что нескончаемая агония вот-вот вернётся. Боль. Это слово намертво впечаталось в его душу, став её неотъемлемой частью и никаких иных имён у него теперь и быть не могло. Непривычным усилием он поднял перед лицом руку и перевел мертвый, немигающий взгляд на тыльную сторону ладони. Мокрые, окровавленные струпья кожи, на лоскутах которой отвратительным слоями свисали десятки выдранных с мясом ногтей.
  — Я - БОЛЬ! — Повторил он, выхаркивая гной, зубы и какие-то куски плоти. Приподнявшись, мужчина невольно перевел взгляд на скалящуюся осколками капсулу, на которой виднелись подсохшие ручейки его крови, и замер в немом ужасе, затопленный воспоминаниями о нескончаемых пытках и собственной беспомощности. На краю сознания вертелось что-то связанное с этой капсулой. Что-то страшное, что-то, что сумело его испугать даже после всех этих дней? Месяцев? Лет? Столетий агонии.
  — Я - Боль! — Повторил он снова, ощерившись словно безумец, на этот раз не столько именуя себя, сколько присваивая боль себе. Воруя её. Поясняя камере, что теперь она бессильна. Что правила изменились. Что теперь он снова может делиться болью. И начнёт он с неё.
  Не обращая внимания на собственную наготу, на жалкое, тянущее раздражение в неспешно заживающих яйцах и на всё прочее, Боль с трудом поднялся на ноги, кое-как, неумело управляя ставшим каким-то непривычным и чужим телом. Опёрся на камеру, чувствуя как осколки впиваются в пальцы и продолжая скалиться полез рукой внутрь, желая выдрать у бездушной камеры пыток её сердце. Её клинок. Теперь его очередь.

Секунды, что тянутся в бесконечность. Беззвучный крик, тонущий в крови. Мясной цирк дьявольских инструментов, что непрерывно терзают плоть. Мгновение передышки. Не во благо, а чтобы стало ещё больней. Сознание, уже неспособное ничего помыслить, а способное только покорно нестись по течению вечного страдания. Ты не умрёшь. Не можешь умереть. Такова твоя судьба. Быть безропотной подушкой для иголок у бездушной машины. Тело предательски восстанавливается, опиоидные рецепторы получают свои тридцать монет серебряниками и снимают боль. И вот она опять разгорается со жгучей невыносимой силой. Снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова.

Внутри уже не человек, а комок уродливого мяса, который то тщетно пытается сбежать разом во все стороны, то сжимается в одну гротескную кучу от нестерпимых спазмов. Даже самый отпетый садистский ублюдок может устать. Выдохнуться. Дать перерыв. Но машина не знает усталости. Не знает цели. Не знает смысла. Потрошит твои жалкие остатки снова и снова, повинуясь вшитому алгоритму. И снова. И снова.

Где-то снаружи проносится чудовищный гул. Гремят выстрелы. Но находящиеся внутри этого не понимают. Они не способны осознавать ничего. Пока не гремит стекло.

Гремит стекло. Трещит. Разбивается. Вдребезги. Машина затихает. Нет покоя. Новая боль. Страшнее предыдущей. Боль ливня мыслей, что раскалёнными каплями ошпаривает мозг. Мёртвая, окаменелая и растресканная почва. Смерчи первоначальных сил, что уносят всё, что посмело выжить. Кровавое небо. Жестокий взгляд. Оттуда. Ты, маленький и беззащитный. Жалкий. Тот, кто перестанет существовать по щелчку пальца. Прижимающийся к земле, как немощный эмбрион. А оно всё ближе. И ближе.

Божественный гнев. Божественное безразличие. Жатва душ. Неведанные материи, в которых никому нет до нас дела. Но крошечное изменение где-то там, уничтожило всё то, что мы знаем здесь.

Сталкиваются силы, которые даже нельзя осознать или помыслить. И с грохотом, скрипом, сквозь задворки сознания и кору мозга прорываются слова, а каждая буква выжигается как клеймо.

ЕДИНСТВЕННОЙ ВЕРНЫЙ ПУТЬ
ПОЛОН БОЛИ И СЛЁЗ
ЭТО ЗНАЧИТ ПОЙТИ ПРОТИВ НИХ ВСЕХ

Укол во все нервные узлы. Темнота.

...

...

...

...

...

...

...

ссылка ♫
Просторное помещение, озаряемое синеватым светом ламп. Размером с ангар, но здесь почти нет пустоты. Всё усеяно неведомыми приборами, кучей толстых проводов. И капсулы. Всюду капсулы. Разбитые. Только одна единственная продолжает работать и дребезжать.

Глаза открываются неожиданно легко. Чувства возвращаются крайне быстро. Но лучше бы они этого не делали. Ощущаете вы себя паршиво. Мягко говоря. Под каждым такая лужа тёмной крови, что хватило бы прокормить орду особо прожорливых клещей на несколько сезонов. А в этой луже неприятные, мокрые ошмётки плоти. Вашей.

У всех нестерпимо зудит и ноет мужское естество, что превратилось в кровавую кашу, но медленно, нерасторопно восстанавливается. У некоторых видна грудная клетка, что постепенно зарастает слоем новой кожи. Седовласый усатый мужчина панически оглядывается по сторонам. В его глаза страшно смотреть. Раздражённые, они покрыты бельмом с вкраплениями крови и гноя, но оно постепенно сходит, возвращая ему привычное зрение. Чернокожий трясётся всем телом и под огромным давлением через его рот пролетает алое и обильное содержимое желудка. Самый крупный из пробудившихся вдруг сворачивается в клубок и издаёт истошный высокий вопль. Можно заметить регенерирующие обрубки пальцев на его ладонях, но явно не они стали причиной его дикого, душераздирающего крика. Прооравшись, впрочем, он вдруг огляделся серьёзным ледяным взглядом, точно секунду назад в него просто вселился какой-то бес.

Кости


Боль
Ты ошарашенно глядишь на капсулу, из которой выпал, точно выпнутый из материнского чрева. И голова адски гудит, пока ты не отведёшь от неё взгляд. У тебя связаны с ней какие-то воспоминания. Больше, чем у остальных. Возможно, если ты сосредоточишься, то сможешь вспомнить. Тебя тянет к знаниям и одновременно тебе страшно это видеть.

Безродный
В целом ты оцениваешь своё состояние как несколько удалённое от «нормы». Но ты не можешь не приметить, что загадочные капсулы производят на тебя гораздо менее гнетущее впечатление, чем на всех остальных. Словно бы внутри неё сидел не ты, а кто-то ещё. Кажется, ты только что кричал. Или и это был не ты?..

Разберёшься позже. Сейчас к тебе возвращаются твои глубокие познания во многих областях... особенно наука о строении человеческого тела. В том числе не совсем человеческого. Людьми окружающих назвать тяжело. Как и тебя самого.

Ты словно видишь их насквозь и внутри них пульсирует некая энергия, которой лишены обычные люди. Кажется, вы называли это «электричеством». Для тебя оно выглядит как оранжевые всполохи, гуляющие в разных частях организма. У всех без исключения эта энергия особенно ярко пульсирует в мозгу. У чернокожего она спускается ниже и горит ещё и в сердце. У усатого всполохи пронизывают жуткие и глубокие глаза. У последнего, опасливо оглядывающего капсулу, энергия охватывает тестикулы и надпочечники.

Оглядываешь самого себя. Свечение проходит через твои руки вплоть до кончиков пальцев. Глядеть так на мир постоянно — неудобно. Едва ты задумываешься об этом, как твой «рентген» постепенно угасает, оставляя тебе обычное человеческое мировосприятие.

Всем
Здесь произошла настоящая бойня. Вы видите множество мёртвых тел, среди которых выделяются фигуры в светло-коричневых балахонах. Наверняка среди трупов можно отыскать что-нибудь полезное. От одного из умерших исходит характерный шум помех.

- Я - Триш....

Рой поднял от раковины мокрое лицо, сморгнул влагу с ресниц недоверчиво.

- Ты серьезно?

Младший выпрямился, встряхивая ладони, его губы кривились в какой-то странной ухмылке. Хлебнул из предложенной Джей фляжки, кивнул.
- Рой, точняк.

Покидая туалет, младший выщелкнул из пачки сигарету, глубоко затянулся.
- Мик, братан, не мороси, а? - дружески сообщил Рой торопившему всех клоуну. - Дочка твоя? - кивнул на молчаливую девчонку. Затем спросил:
- У тебя, вообще, оружие есть? Нет? Держи, сгодится отмахаться на один раз, - с этими словами младший достал из заднего кармана чудом уцелевшую бутылку Джеймсона, протянул миму.

Затем Рой, высвободив из под туши черного психа топор, аккуратно подошел к приоткрытой внешней двери и осторожно выглянул наружу через стекло, покрытое мутно-алыми разводами.
- Снаружи тоже самое, говоришь? А смысл тогда туда прорываться? - задумчиво спросил Рой. Вроде бы у Мика, но по факту - у всех.

Уильям Сайкс

"Suspense" сказала: "W-WOOOOOOOOOOV!" Сверкнуло пурпурным и инопланетно-синим. Мост вкорячился в ров с горхотом: ударная волна метнула мелкие камни и комья земли.

Ты не можешь сказать, что ты установил его, но ты и не выстрелил им тоже. Произошло среднее. Ты назвал бы это "баллистический монтаж".

Андроиды выбежали из десантного отсека, как черти из табакерки. Знаешь, что они не могут испытывать радость, только спокойствие, гнев или страх, но всë равно они выглядят так, будто рады, но статус полумашин-воинов не позволяет им выражать радость открыто: они сразу разбежались в разные стороны, начали приседать и целиться куда-то с колена, ложиться и вставать, кричать что-то псевдопрофессинальное по рации серьëзно.

Мгновения отщелкиваются отдельными кадрами, будто господь бог включил небесный стробоскоп.
Вот Рой расслабляет булки, увидев вместо орды психов какого-то клоуна с малолетней девчонкой. Причем буквально - гребаного клоуна. И судя по красивому носу, не все находили этого парня смешным.
Вот Рой замечает, как распахнуты и полны ужаса глаза странной парочки.
Вот Рой выруливает за угол и оказывается на пути сраного Кинг Конга, мать твою!
Здоровенный черномазый локомотив на полном ходу приближается к станции Тебе-Кранты, и вот этот явно психованый на всю голову.

Конечно, будь Рой один, он бы просто слинял. Этот громадный нигер и без дозы озверина был бы крепким орешком, учитывая рост и массу. Но черт возьми, в каждом, даже самом паршивом бойце из самого заштатного дивизиона живет дух гладиатора. И ты каждый раз, снова и снова выходишь в клетку, или на ринг, или просто в кольцо орущих лиц, потому что дело совсем не в бабках, а просто ты уже не можешь без публики. Словно наркоман за дозой, приходишь за своим мгновением славы, тем самым острым мигом неопределенности, в котором восхитительно смешиваются сладость твоей победы и горечь твоего поражения.

Так что вместо того, чтобы разумно отступить, Рой мягко толкнулся навстречу громадному психопату, словно в свет софитов под взгляды разгоряченной толпы.

Но тут словно время замерло: Пак не успел вернуться между псом и Вату, Вату не успел сбить пса с Ульфрика, Ульфрик не успел столкнуть с себя пса, пёс не успел дождаться второго пайка от Куруфина, а Куруфин не успел подкинуть второй паёк псу или же смагичить какое-нибудь ещё колдунство помимо незримого слуги.

В центре холла появился огненный шар, который отвлёк на себя ваше внимание. И секунду спустя всё поглотило взрывом, абсолютно всё. Горели люди, полурослики, эльфы. Горел волкодав, шипя шкурой. Горели деревянные панели на стенах, потолок. Ненасытное пламя даже лизало мраморный пол, покрывая его копотью. И всё закончилось. Погибла четвёрка, а вместе с ней, как ни странно, уничтожился проклятый старый дом. Хотя где он находится, как они в него попали, почему попали, откуда вдруг возник огненный шар — все эти вопросы останутся без ответа.

Хотя... Перед самой вспышкой огня пропал Вату. Исчез в неизвестном направлении. И в любом случае там, где он появится вновь, его будет ждать более счастливая судьба, чем судьба оставшихся в проклятом доме.

Джей с усилием отвела взгляд от плюшевого медведя, который непостижимым образом воплощал в себе весь, мать его, долбанный иронизм ситуации.

- Джей, - автоматом бросила негру, ссыпавшемуся по лестнице, и обернулась к Триш. – Окей, валим на хер.

Медведь в витрине грустил от того, что не может поделиться оружием, хотя пластиковых световых мечей было хоть жопой жри. Байкерша с трудом подавила в себе дебильный порыв спасти миху:

- Вот, держи! - с этими словами она ткнула Триш в руку шокер. – Не знаю, пробьет ли, лучше не подпускать близко, – Сама же выхватила кнут, ловко свив в кольцо его гибкую тугую плеть. - Не ссы, отмахаемся. Давай, вперед за этим черным, я за тобой. Вырвемся на улицу, там байк и ... Ооо, твою мать, сука! Давай бегом, бля, надо быстрее!

Максвелл Фокс

Миг назад ты стрелял "от бедра" лихими дуплетами автопушки, расшвыривая карабкающихся на тебя "многоручек", и запускал экстренные протоколы саморемонта. Теперь ты плывёшь в мутном море чувства сдавленности, дезориентации и боли. Управление потеряно. Капсула критически повреждена. Ты теряешь сознание.

Брайан Смит

— Принято, BG-8985. Передаём видео из провала. Ожидайте.

Пауза. Оператор снова начинает говорить.

— Эвакуируйте "Персефону" и отступайте к "Меркурию", BG-8985. Повторяю: эвакуируйте "Персефону" и отступайте к "Меркурию". Немедленно доложите о выполнении. Мы разворачиваем Ковчег для орбитального удара.

Покачав головой, Крейн хотел было возразить брату, но стремительно разворачивающиеся события внесли свои коррективы. Посланник, возникший перед ними из толпы бегущих людей, выглядел страшно. Крейн как завороженный смотрел на карминовую струю, искавшую свой путь сквозь лабиринт неряшливой бороды мертвеца.

Кровь. И асфальт, не способный дать всходов, даже будучи щедро ею орошенным. Капля за каплей текла она вниз, к безучастной тверди. Касалась ее, сливаясь в узкие ручейки. Образовывала небольшие речки, вроде Молаллы или Сэнди, и впадала, наконец, в настоящий океан, волнами уходящий куда-то за спину пророка, в непроницаемый мрак. В мраке этом не было больше ничего разумного и живого. В нем не было места свету, любви или надежде. Только смерть и мучительное одиночество. Отданная братом ноша выскользнула из безвольных рук Крейна и с мокрым шлепком коснулась затопленной кровью земли.

Что-то было сильно не так. Пророк оцепенело таращился на погружающуюся в багрянец сумку первой помощи. Не таким он видел будущее. Вернувшиеся с того света мертвецы должны были стать свидетелями последней битвы. Судьями неправедным. Но приводящими собственный приговор в исполнение палачами? Кроваво скалящимися чудовищами? Нет… Нет! Ложь!

Неужели это из-за него? Вопрос настиг Крейна в момент, когда тот неторопливо, словно в замедленной съемке, склонился над утопающей сумкой. Настиг и застал врасплох. Неужели его неудача обрекла мир на гибель и забвение? Нет. Пожалуйста, нет! Все что угодно, но только не это. Ледяные объятия отчаяния перехватили дух и сковали дыхание. Пожалуйста!..

Словно в ответ на исполненную болью мольбу, мир залило пламенеющим золотом. Былинки вновь застыли в густом молчании остановившегося времени. Пророк поднял взгляд и увидел Свет. Легкий и неуловимый прежде, в момент встречи, сейчас он неистово слепил, заливая своим теплом все вокруг. А в центре этого света был его брат. Кровь схлынула куда-то за спину, оставив Гурниссона на грани, где встречались тьма и божественный блеск. Добро и зло. Одиночество и принятие. В этот самый миг Крейн понял: Джошуа был избран. А ему самому дарован второй шанс. Смахнув навернувшуюся слезу, пророк отправил сумку в полет навстречу колеблющемуся лжецу.

А вот наконец то и Керриган, начальник охраны комплекса собственной персоной. Сам выходит Рику навстречу. Рик радостно вскрикнул и устремился к нему, вываливая неструктурированный поток новостей
- Мистер Керриган, Марк, там такое! Такое! Они идут! Всех убиваю! Джо убили. Она прыгнула ему на спину, загрызла, выдрала мясо из шеи. Кровь везде. Она и меня так хотела. Я не виноват, она сама. Вон они, смотрите! Они всех жрут!

Схватив начальника за плечо Рик развернулся к балкону стал тыкать рукой в выбравшихся на балкон монстров.
- Это не люди, Марк, это монстры. Долбаные психи. Они всех убивают! Смотри! Всех убивают! И нас тоже убьют. Она на меня прыгнула. Прямо там, вон там. Аааа, боги! Долбанная срань! Что нам делать, мистер Керриган?

Рик

Не смотришь в сторону дыма, автобуса, главного входа. Тебя интересует только лента эскалатора, Джо и те шестеро, что уже взбираются вверх по неторопливо ползущим ступеням. Их движения с каждой секундой становятся агрессивнее, резче. Первые шаги напоминали неуверенность ещё не освоившегося с гравитацией и собственными ногами младенца. Теперь они мчатся вперёд в адском спринте, поскальзываясь на мокрой плитке, спотыкаясь о ступени, сбивая друг друга с ног. Мешая один одному, они карабкаются вслед за бегущим Джо почти на карачках – видишь, как один падает на ленту плашмя, и другие, не смущаясь, карабкаются по его спине, наступая на затылок и шею. Упавший, так и остаётся лежать, медленно поднимаемый эскалатором всё выше и выше.

Кричишь Джо, подбадриваешь. Держишь палец на кнопке. Джо старается, пыхтит – предполагаешь, что ему не приходилось мчаться настолько быстро никогда в жизни. И, тем не менее, понимаешь – не успевает. Жмёшь на кнопку – и лента эскалатора замирает. Один из преследователей, споткнувшись, налетает на поручни – его бесцеремонно отталкивает та самая дородная женщина, что рвётся неистово вперёд, опережая других, с окровавленной мордой. Пошатнувшийся мужичок переваливается через поручень и, сорвавшиись, падает головой вниз, с высоты по меньшей мере трех метров. Видишь, как он врезается в плитку первого этажа, даже не попытавшись сгруппироваться или выставить руки, перевернутым вниз головой вертикальным «солдатиком». Видишь, как он складывается в районе поясницы пополам, замирая.

Тянешь Джо руку – ему остаётся до тебя всего лишь пара-тройка шагов, когда та всё та же самая женщина настигает, прыгает на спину и всей своей чудовищной массой повисает на шее.

– Ссука, – видишь округлившиеся глаза Джо, видишь испещренную вздувшимися чёрными венами окровавленную морду у его левого уха.

Видишь, как толстуха открывает пасть, демонстрируя неровные ряды желтоватых зубов. Видишь, как челюсть смыкается на шее Джо, и как по обвисшим щекам и подбородкам толстухи ручьями бежит горячая кровь.

Леблан

Все вокруг бегут, пока ты двигаешь к «скорой». И, как ни парадоксально, но в толпе чувствуешь себя даже более одиноким, чем наедине с умирающей старушкой. Чем больше людей вокруг, тем острее чувство оторванности. Его нет, когда ты выступаешь перед публикой, но сейчас вокруг не публика, а толпа. Толпа перепуганных до полусмерти эгоцентричных индивидов, которые спасаются от чего-то, не думая о проблемах окружающих. Одна надежда – на тех, кому по определению не положено игнорировать. Красно-белая крыша «скорой» все ближе – ожесточаясь, начинаешь расталкивать людей на пути. В таких обстоятельствах не остаётся места такту, галантности. Отдельные лица сливаются в сплошной безликий поток. Вспоминаешь старушку, её запечатленный в памяти образ – и со всей ясностью осознаёшь, что несчастная женщина почти наверняка умерла. Отчего-то сегодня, в этом безумном хаосе, именно такой исход кажется неотвратимым, естественным.

Людей вокруг становится меньше – замечаешь локальный эпицентр волнения справа. Смотришь туда – видишь, как отшатываются и разбегаются в разные стороны зрители. Ещё один человек на земле – мужчина в летней рубашке с коротким рукавом, дрыгается и сопротивляется что есть сил. На нем верхом сидит женщина – бледное лицо, растрепанные рыжие волосы, вытаращенные залитые кровью глаза и пресекающие белую кожу черные вены. Мужчина сопротивляется, упираясь локтем в горло шатенки. Явственно видишь, как струйка вязкой слюны соскальзывает с её нижней губы, но женщина совершенно не обращает внимания на подобные мелочи.

Поле зрение на секунду закрывает бегущая пара. Совсем молодая девчонка, которую тащит вперед за руку атлетически сложенный парень. Они проносятся мимо – и ты видишь уже совсем другую картину. Кровь, хлещущую на раскаленный солнцем асфальт. Женщину, вцепившуюся прямо в горло мужчины, рвущую кожу и плоть зубами почти с аппетитом. Слышишь тоненький прерываемый сдавленными всхлипами визг – девочка в летнем платьице рядом, плачет, закрывая лицо ладонями, и отступает назад до тех пор, пока не врезается спиной в проволочную опору ярмарочного шатра. Ты узнаешь ребенка – та самая девочка. Приглядываешься к истекающему кровью мужчине – так и есть, это тот парень, который помог тебе подняться с земли.

В поисках спасения смотришь в сторону «скорой». Какой-то тип лежит на асфальте, его запястья и щиколотки перетянутыми полицейскими стяжками. Этот тип неистово извивается, напоминая жирного червяка, и с силой бьётся в агонии лицом о бордюр, оставляя в местах соприкосновения кровавые пятна. Человек в форме врача сидит в луже крови, прислонившись к колесу – его остекленевшие глаза смотрят в вечность. Другой мужчина неопределенного возраста с перекошенным вздувшимися венами и злобой лицом выходит из толпы в засаленной майке. Полицейский, героически закрывая грудью девушку-медика, становится между ней и совершенно жуткой с виду старухой.

Главное не сойти с ума.

Сэр Артур недолюбливал криосон – он был, конечно, необходим при перелетах на расстояния, которые преодолевал "Джек" между планетами, но после него ломило суставы так, как будто за окном собрались пролиться все дожди мира за один раз. К тому же, хотя в самом космическом левиафане этого и не чувствовалось, его не могли не беспокоить экзистенциальные вопросы. Люди, которых они оставляли позади, миры, которым помогали, могли обратиться в прах за время одного длинного перехода. Технология могла ускакать вперед так, что сама их миссия могла устареть. Могла разразиться новая война, сводя на нет все их старания.

И, что немаловажно, пусть и менее глобально, всегда могло случиться что-нибудь поганое, вроде сбоя систем, бунта ИИ, аварии криокапсулы и ретроградной амнезии. Артур слышал истории. Возможно, это были космоурбанистические мифы, но истории существовали.

Поэтому, ложась в капсулу, он каждый раз молился о том, чтобы проснуться как обычно, перед новым миром, который нуждался в их помощи.

В этот раз бог ответил на его молитвы. Алтея. Мутное пятно за мутными иллюминаторами.

Но перед тем, как приводить планету в порядок, нужно привести в порядок себя. Вылезти до конца из стазиса. Ощутить тело. И ощущения тела.

- Доброго космического утра, джентльмены…

Вообще есть что-то в этом от древних рыцарей, спать буквально со своими скакунами. И от древних солдат, которые никогда не расставались со своим оружием в походе. Вот только у всего этого есть большой недостаток – невозможность нормально выпить утреннюю чашечку чая и съесть континентальный завтрак. Все внутривенно. И никакие внушения и вкусовые добавки не помогают, ибо и чай, и завтрак – это в той же степени ритуалы, что и процесс поглощения пищи и питья…

Артур немного поник при этой мысли.

Она - умная девочка, для кутежа водостойкую косметику использует и прозрачное от намокания платье. Потому можно вот так в наглую пальцами капли с ресниц смахнуть, будучи абсолютно уверенной в собственной неотразимости. Даже смерть - не повод для уродства, так что лучше всегда быть готовой заранее.
Тем более, для смерти - рано. А вероятность словить на красивый зад помощников и спасителей - определенно выше. Возможно, даже с вкусным продолжением.

Оросители сейчас казались водопадами. Мало того, что из-за воды видимость была ни к черту, так еще и указателей не нашлось поблизости. Вот уроды! За такое иск нужно подать!
- Я поищу указатели. - обратилась девушка к новому знакомому.
Сделав ладонью козырек у лба, Триш развернулась в сторону торопящейся подруги и сама зашагала навстречу, провожаемая воскликом чернокожего паренька.
Блять! Опять кто-то кого-то убил? Все же толпа озверела? Впрочем, удовлетворять свой вопрос девушка не стала. Ноги и без того отсюда делать приходится. И очень и очень по-быстрому.
Как же все начало раздражать. Взять бы сейчас на пару с Джей что-нибудь тяжелое и скинуть особо придурковатому представителю публики на голову. Исключительно в профилактических, а не летальных целях. Но не в летальных то и не получится. Досадно.
Бред в голове немного отвлекал.

Девушка оглянулась. Рой ломанулся обратно в кафе, не сказав с какой целью. На испуганного хомячка в поисках норки вроде не похож. Впрочем, было уже не досуг выяснять. Да и наливающий себе и официантке бармен как-то не обнадеживал. Нужно найти лестницу. Или любой другой подходящий выход. Будь то даже эскалаторы, если подгадать поредевшую и внезапно не бешеную толпу у выхода из торгового центра.
- Остальных наших не видала? - крикнула она Джей.
Из-за глюкнутой связи так ведь и не узнала ответ.

Чернокожий пацан ничего не ответил, да Рой и сам забыл, что что-то спрашивал. Потому что внизу продолжали происходить стремные вещи. Ничего такого, от чего хочется немедленно навалить в штаны, но ягодицы уже плотно сжаты - организм не проведешь. Инертное сознание еще испуганно мечется, пытаясь утрамбовать поступающую в мозг информацию в привычные рамки, а по спине уже ползут капли холодного пота, и мышцы напряглись, готовясь к драке.
Охранник внизу борцовским приемом скинул наркоманку. Далекие от профессионального мордобоя люди часто недооценивают бросковую технику. Обмен ударами всегда выглядит динамичней и зрелищней унылой возни в партере, особенно по телевизору. Они редко задумываются о том, что может сделать с человеком гравитация и вес его собственного тела. Особенно если человек не умеет группироваться. Эта наркоманка внизу, очевидно, не умела. Упала она некрасиво и страшно, и Рою показалось, что он слышит хруст лопнувших позвонков, хотя эту деталь скорее всего дорисовало воображение.
Застыв, младший продолжал смотреть. Как ломаными движениями начинают вставать люди в холле. Пол, который перед открытием ТЦ наверняка драила целая армия уборщиц, то тут то там усеян темными пятнами, от которых благодаря безупречной работе противопожарной системы расплываются нежно-розовые разводы. Толстая тетка на скамейке в пароксизме страсти прильнула к шее мужчины, и тот затрясся не то в экстазе, не то в агонии.

Рой заметил, как побелели костяшки на его вцепившихся в перила руках. Король поп-музыки удавился бы от зависти, если б не откинулся в далеком две тыщи девятом. Младший с трудом заставил себя разжать ладони, словно в этих чертовых перилах заключались последние остатки уютного и безопасного мира до пришествия Автобуса. Что-то я перебздел, оценил свое состояние Рой. Так нельзя. Ну ЧП и ЧП, все нормально, надо просто собрать жопу в горсть и валить отсюда подальше. Выбраться из сраного Орегон-плаза, упасть на ближайший автобус... нет уж, нахрен автобусы, взять папашин Бронко и отгородиться от этого места как можно большим расстоянием. Там, за десятки миль, все станет просто и понятно. Просто автобус немножко занесло. Просто какая-то телка переборщила с мефедроном. Просто люди устали и решили немножко полежать на прохладном полу холла. Просто толстуха захотела поцеловать мужа в шею, и все что ему грозит, это чертовски большой засос. Просто какой-то чокнутый мудила на тракторе протаранил вышку сотовой связи, потому что так ему сказал Иисус. В конце концов, это Америка, чего тут хватает, так это чокнутых мудил. Рой, кажется, даже видел одного такого перед торговым центром, с блуждающим взглядом и плакатами о конце света.
- Блядь! Он убил ее! Вы видели??
Голос соседа вывел из ступора. Рой моргнул, посмотрел на пацана.
- Точняк. Вся эта новомодная наркота до добра не доводит, брат.
А чей это спокойный голос? О, это ж его собственный.
Младший встряхнулся, потряс ладонями, разгоняя кровь. Зачем то снова достал мобильник, чертыхнулся - рефлексы современного человека - убрал его обратно, вынув взамен мятую пачку Кэмела, пощелкал зажигалкой, спрятав сигарету в кулак от продолжавших моросить противопожарных распылителей. Выдохнул дым с наслаждением - то что нужно.
Так, хватит пялиться, надо что-то делать. Умники, которые проектируют все эти магазины, не могли не предусмотреть подобных раскладов, где-то должна быть пожарная лестница или что-то вроде того. Младший огляделся, не увидел сверкающих указателей пути к спасению, слегка приуныл. Слегка. На секундочку. Потом его взгляд уперся в кафе. Бармен! Этот болтливый белый засранец. Он то точно должен знать, что тут почем. Заодно можно оформить пару шотов, время грейпфрутовых фрешей явно прошло.

Рой решительно двинулся назад в кафе.
- Хэй, земляк, - обратился он к мужчине за стойкой, который, судя по всему, решил самостоятельно ликвидировать все свои запасы, - плесни мне тоже. И слушай, где тут, типа, пожарная лестница или там, запасной выход? Ну ты понял. Там внизу полная задница, надо сваливать отсюда побыстрей, я считаю.

Леблан

Проходишь мимо автомобиля старушки не глядя. С каждым шагом становится легче – по мере того, как отдаляешься от RV и места аварии, и приближаешься к гомонящей толпе. Где-то там наверняка должны быть представители власти – медики, полицейские. Кто-то, кому положено заниматься такими вещами и снимать ответственность за последствия со случайно оказавшихся неподалеку гражданских. В конце концов, ты сам совсем недавно видел несколько копов. Да что там видел, один из них буквально у тебя на глазах скрутил разошедшегося не на шутку ковбоя.

Перемахиваешь почти привычно через сегмент ограждения. Стараешься не думать о том, как выглядит сейчас распухший переломанный нос. Утешаешься мыслью, что до того момента, пока ты не смыл с лица грим, вся эта картина выглядела значительно хуже.

Продвигаешься вперед, озираясь по сторонам поверх голов окружающих. Чувствуешь, как что-то, то самое неуловимое настроение толпы, вдруг меняется. Сперва может показаться, что всё по-прежнему – вокруг мельтешащий разноцветный калейдоскоп из платьев, рубашек и подпрыгивающих над головами людей шариков с гелием, но, в то же время, что-то не так.

Толпа волнуется, приходит в движение – и первые отрывистые полные ужаса вскрики становятся предвестниками неминуемой катастрофы.

Озираешься по сторонам – мимо пробегает, нелепо размахивая руками и причитая, дородная женщина в легком летнем платье, которое едва скрывает обвисшие телеса. Смотришь поверх голов – видишь, как кое-где в сплошном потоке людей возникают эпицентры волнения, и как посетители ярмарки один за другим начинают спонтанно бежать, даже толком не понимая, что происходит. Когда все вокруг бегут от чего-то невидимого, невольно хочется присоединиться и мчаться вместе со всеми, не разбирая дороги.

Второй раз за день в тебя врезается человек – в этот раз это невысокая темноволосая девушка, длинные иссиня-черные волосы которой контрастно оттеняют бледный овал лица. Заглядываешь в её широко распахнутые глаза, но не находишь ответов. Пискнув, девушка отскакивает и, споткнувшись на ровном месте, бросается прочь.

Найти медиков в этом безумии возможным не представляется – кое-как разглядев поверх голов выступающий бело-красный короб кабины «скорой», начинаешь продвигаться туда.

Вот только в голове уже зарождаются во всю силу сомнения. Относительно того, что старушка всё равно умерла, а вокруг происходит что-то другое. Серьёзнее, масштабнее, гораздо страшнее. Чувствуя необъяснимую опустошенность, ты останавливаешься и продолжаешь озираться по сторонам.

Все вокруг бегут куда-то, не разбирая дороги. Неподалеку раздаётся ещё один вскрик, который неестественно обрывается на самой высокой ноте.

Захват Сараев

Коротко твою историю можно рассказать тремя словами: вернулся в Дагестан. Были ещё бои, ещё победы. Участие в каких-то турнирах. Ты поднял свой уровень немного. Но всё превратилось в утомительную обязанность. Форма есть. Опыт есть. Есть даже какие-то тут и там поверхностные контакты. Но ты просто потерял интерес к муай-тай после того турнира в Москве. Не знаешь, почему. Не хочется больше заниматься этим. Ты не заработал больших денег, но и не накопил серьёзных травм. Возможно, удастся перебороть апатию и продолжить двигаться в спорте. Возможно, пора просто забыть о боях — заняться чем-то другим.

Игорь Алексеев

Хотя на последнем турнире ты крепко отхватил от тайского крепыша и пришлось полежать с больной головой прежде, чем вернулся к тренировкам, молодость всё же взяла своё: крепкое здоровье впитало урон, рассеяв и боль, и мелкие последствия сотрясения без следа. Скоро ты уже набивал свои коронные связки на тренировках, бегал, прыгал и готовился к следующему турниру. Спорт приобрёл наконец кроме пота и крови приятный элемент больших денег: контракт с первым в мире спортивным брендом — «неплохо», это даже не то слово. Великолепно. Снимаешься в роликах в стильной спортивной одежде. Ведёшь промо-семинары по муай-тай. Интервью! Не думал, что будешь радоваться этому, но тебе приятно давать их. Раньше не думал об этом. Всё было в другом мире. Теперь три минуты видео превращаются в эквивалент трёх месяцев тренерской зарплаты в клубе, где ты когда-то начинал. И ещё ты вырос как боец. Думаешь о более серьёзных соперниках теперь. Всё впереди. Радостное предчувствие будущего заполняет тебя, как восходящее солнце заполняет светом мир.

Сомбун Наронг

Все в спорте льют на свою карьеру вёдра пота в надежде, что что-то вырастет. Но кому-то везёт. А кто-то — ты. Ты тренируешься максимально грамотно и дисциплинированно. Ты следишь за перспективными событиями и подаёшь заявки. Смотришь видео боёв ближайших потенциальных соперников. Превратил питание в работу. Режим — в механизм. Плод этого труда скуден и труден: контракт с локальным промоушеном. Тебе придётся вложиться ещё больше. Здесь мало участвовать. Здесь нужно выигрывать турниры, если хочешь ещё один контракт. И всё же, это победа для тебя. Когда становится трудно, ты напоминаешь себе, что отступать из Италии нельзя: позади Таиланд…

Бурит `Дракон` Ратанарак

Ближайший турнир в Токио, где ты должен был сразиться осенью, придётся пропустить и вообще полежать без работы: «итальянские каникулы» закончились сломанными в финале рёбрами и отбитыми ногами. Добро пожаловать в мир боли профессионального муай-тай! И всё же ты знаешь, что для тебя это не точка — лишь запятая.

Тон Тонгтанг

Ты вылетел из турнира — это случается со всеми и постоянно. Но ты сумел за последние несколько месяцев накопить приличную сумму, сражаясь везде, где предлагают, не тратя без нужды и аккуратно откладывая. А вот это уже происходит не с каждым и не всегда. У тебя есть экономическая жилка — незаметное, но важное качество для профессионального спортсмена. Недавно ты снялся в рекламе. Мелочь, казалось бы, а пара десятков тысяч бат — как с куста. Такие мелочи накапливаются. Ты не теряешь оптимизма и хватки. Где упорство — там будет победа.

Нирнам Ко

Попадание в финал Torneo di Memoria Arturo Gatti — стало важным событием в твоей жизни. Но попадание в мозг кулака Туанонга Вонсавата — стало, прямо сказать, поворотным. С чем предстоит попрощаться: с иллюзиями, спортом или здоровьем? Сейчас ты не думаешь об этом: лежишь на ринге на паузе — временно упала электрическая работа нейронов. Склонившись над тобой, врач поднимает веко, чтобы взглянуть на стеклянный зрачок.

Туанонг `Таран` Вонсават

В последние дни ты живёшь в блеске фотоаппаратов. В родном клубе тебя встречают, как героя. Вскоре за «народной» славой, следует деловое признание: должность главного тренера в Dungeon Dragons. От тебя не ждут, что ты будешь тренировать. Это можно и даже желательно делать, но не обязательно теперь для тебя строго говоря. Ты лицо клуба для Таиланда и для Запада. Амбассадор Nike, к тому же. Руководство вашей школы понимает, что ты ещё соревнующийся спортсмен и нагружать тебя тренерской работой не нужно. Победы. От тебя ждут новых громких побед. Ты заключил контракт с UFC и теперь готовишься драться в США по правилам смешанных единоборств. Ты чувствуешь себя легко и странно от того, как быстро у тебя стало больше денег, чем побывало у тебя в руках за всю предыдущую жизнь. Если у большой спортивной карьеры должно быть выдающееся начало, то это оно.

Леблан

Обходишь машину – боковое стекло и правда опущено.

Видишь за бесформенной массой подушки безопасности незадачливого водителя. Бедняга полулежит, откинувшись на спинку кресла и запрокинув голову. Тонкая струйка крови сбегает вниз по бледной пресеченной многочисленными морщинами коже. Женщина опускает подбородок, предпринимая попытку сесть вертикально и ровно.

Подушка безопасности, сработав, с силой ударила прямо в лицо. Инерционная сила удара, по всей видимости, значительно превысила опасность самого происшествия. Система безопасности разбила очки прямо на лице у несчастной – отчётливо видишь, что в левом глазу женщины засел особенно крупный заостренный осколок.

Старуха медленно поворачивает голову и смотрит на тебя. Здоровым глазом, зрачок в котором отчего-то сжался до крошечной точки. И вторым, в котором засел изогнутый осколок стекла.

Просто смотрит в ответ, тоже безмолвно. Словно ещё один мим, злой и чудовищный.

Джей

Смещаешься, материшься, отступаешь назад и в сторону на пару шагов.
Продолжая крыть всех и вся, завороженно наблюдаешь, как скользит мимо автобус, сметая людей.

Шокирует. Словно сон, вот только невозможно проснуться. Накатывает волной стойкое ощущение ирреальности. Толпа расходится волнами, приходит в панику, в ужас.
Кто-то звонит, кто-то плачет, кто-то снимает на камеру, кто-то бежит.

Отчётливо видишь, как прыгает оператор, выронив камеру, и сбивает с ног журналисту.
Как автобус наезжает на них обоих подобно чудовищному промышленному прессу – и, добавив к собранной добыче ещё несколько тел, на остаточной скорости врезается в громаду «Орегон-Плаза». Угол носа заезжает в проход и сминает полупрозрачные главные двери, в то время как крыша, будто издеваясь, прижимается к зеркальной стене.

Ты не можешь слышать хруста и хлюпанья из-за оглушительного металлического скрежета, но воображение дорисовывает нужные эффекты самостоятельно. Если эти двое и пережили столкновение с громадой автобуса, то точно не пережили встречи автобуса и стены. По коже бегут мурашки, дыхание невольно сбивается, ты в какой-то момент словно наблюдаешь за происходящим со стороны. Недолго, всего несколько секунд – но ощущение очень странное.

К реальности возвращает жизнерадостный голос Триш, который в конце концов сменяет гудки. Всё это время ты стояла, прижав динамик смартфона к уху.

- Поздравляю с достижением! Ты - первая, кто вспомнил, что двадцать первый век подарил человечеству мобильную связь.

Ответ лежал где-то в плоскости того, что она и предполагала. Улыбка стала более широкой, после чего вкрадчиво прозвучало:
- О да, целый парад подруг-улиток. - намеренно с такой метафорой. Как расценит?
И легкий вызов во взгляде. Испугался?
О днюхе с ходу вываливать не стоило торопиться. Обычно люди в таком случае напрягаются, пугаются. Ну а что. Смутное чувство, что вот де им теперь придется тебя развлекать и сделать что-то особенное... А может он просто хотел, чтобы ты отсосала ему за углом. И не рассчитывал, что придется запрягать излишнюю мозговую деятельность.
По-дешевому сосать за углами Триш не привыкла. Не того полета птица. Но что незнакомцу знать о ее полетах, верно?

Рик

Джо заходится жизнерадостным хохотом, хлопнув себя ладонью по животу.

– Харассмент будет как только ты к ней подсядешь, снежок, – он подмигивает, уже совсем бесстыдно указывает кивком на подругу.

Посмотрев в указанном направлении, видишь, как другой чёрный парень по ту сторону стекла уже начинает обрабатывать блондинку, сдвигаясь все ближе почти после каждого слова.

– Вот этот бро сечёт фишку, тут как бы девочку не записали в расистки, – ухмыльнувшись, Джо легонько тычет тебя локтем под ребро и, радостно фыркнув, возвращается к неторопливому патрулированию.

Кладёшь ладонь на лакированную поверхность перила балкона. Созерцаешь толкучку.
Когда-то давно, в школе, мисс Хенниман впервые рассказывала вам про броуновское движение. Изображавшие хаотичное движение молекул картинки в учебнике очень сильно напоминали картину, которую ты лицезреешь прямо сейчас внизу, под ногами.
Отчего-то та страница учебника вспомнилась отчётливо, явственно, как будто это происходило не много лет назад, но вчера.

Вспомнилась при виде хаотично снующих внизу десятков разноцветных фигурок – в майках, топах, платьях, рубахах, с флажками и разноцветными шариками. Кто-то толпится вокруг витрин магазинов, кто-то входит в торговые павильоны или выходит из них, кто-то медленно скользит на верхние ярусы по стреле эскалатора. Много людей, действительно много. И, хотя умом понимаешь, что их движение – полностью хаотично, не можешь отделаться от ощущения, что во всём этом присутствует какая-то хитроумная завуалированная система.

Джо, который успел отдалиться буквально на пять шагов, отвлекает от философского размышления:
– Эй, Рик, зацени.

Но тебе не нужно предупреждение коллеги – ты уже замечаешь и сам.
Забавно наблюдать с высоты, как хаотичная бесформенная толпа под воздействием коллективно-бессознательного импульса расступается – как передние ряды теснят задние, в считанные секунды образуя кольцо пустоты в самом центре.

Посреди кольца – одинокая фигурка неподвижно лежащей на полу девушки. Несмотря на расстояние, отчётливо различаешь серую блузку, относительно короткую юбку и высокие каблуки. Люди пятятся, расступаются, над привычным гомоном толпы поднимается резонирующий встревоженный гул.

Неизвестный герой-энтузиаст отлипает от общей массы, нерешительно приближается к бессознательной девушек, приседая около неё на колено.

Отмечаешь, как медленно ползущий вверх по ленте эскалатора мужчина всё сильнее поворачивает голову, чтобы не выпускать происходящее из поля зрения.

Видишь, как девушка на полу вдруг вздрагивает, выгибается, начинает отчаянно дергаться. Высокие каблуки елозят по плитке, несчастная заходится в чём-то наподобие судорожного эпилептического припадка. Переворачивается резко на бок, вынуждая героя-добровольца испуганно отшатнуться.

Треск помех в наушнике беспроводной гарнитуры выбивает из транса.

– Грегори, что там у вас..? – Керриган, по всей видимости, держит руку на пульсе при помощи камер видеонаблюдения. – Давай быстро туда.

Дурацкая затея. Искать подработку на лето, в Спрингфилде. Тем более сегодня, в День Независимости. Только вот дома сидеть не хотелось совершенно. Как и не хотелось быть среди праздной толпы.

Настроение ни к черту. Спросить у официантки по поводу работы, услышать что ловить нечего и свалить. Но официантка не спешила подходить. Расизм? Нет. Расизм скорее в том, как тот черный парень, кивнул, хотя мы совсем не знакомы, но в этом кивке явно читается "йоу, брат, мы одной крови". Но кровь то у всех одинаковая, красная. Различается только группа и резус фактор.

Проводил взглядом сценку пытающегося подкатить к блондинке афроамериканца, встал и пошел к бармену. Спрошу у него тихо, что бы не привлекать внимания, на счёт работы.

Погода была типичной для сезона. Ничего нового, даже погода перестала уже удивлять. Хорошо, что человечество придумало кондиционеры и одним из них была оснащена их машина.
- Могу представить, - голова качнулась в согласии. Конечно, Роберт и сам планировал посвятить этому делу остаток своей жизни и выйти на пенсию почетным членом общества, так сказать.
- Это ничего, Уильям, привыкнешь ещё на пенсии, найдешь себе хобби. О, кстати, хорошая песня, - потянулся и сделал трек погромче.
Пока Стургилл Симпсон пел под мяуканье стальной гитары Роберт отметил два возможных происшествия.
- Уильям, я помогу старушке, а тебе предлагаю заняться мимом и тем не в меру горячим ковбоем. Бургер потом уже съем.
Когда раздался стук в окошко, Маккензи уже и так вылезал из машины.
- Давайте попробуем отвести её к карете "скорой помощи". Сэр, ваша помощь была бы очень кстати.

Сомбун Наронг

Есть между ними сходство, давно заметил. С другой стороны — между вами всеми есть. Бокс сделал вас всех чем-то похожими. Согнул из вас бойцов, как из железного прута силач гнёт причудливые фигуры.

Ты даже не поехал в больницу. Отмахнулся от врачей: всё в порядке. Поднялся, когда рефери объявлял победителя, чтобы встать рядом с ним. Он поднял руку Ратанарака, конечно. Но всё же ты нашёл силы держаться и уйти на своих ногах. А врачи, что врачи.

Дангмол Чакри

Помнишь, как долго падал куда-то, а потом больно ударился плечом. Эти ощущения смазались и вытянулись во что-то серое и тягучее: иногда там был свет, который резал глаза — кто-то бесчувственный приподнимал тебе веко и светил фонариком. Иногда там были голоса. Потом стали появляться врачи. А потом воспоминания начали восстанавливать связность. Приходил тренер. Приходила твоя девушка. Родители. Отец каждый день приезжал к тебе после работы и сидел молча рядом с деревянным лицом, глядя куда-то мимо и думая о своём. И о тебе. Иногда они приезжали с матерью. Ты видел — иногда открывал глаза — но не мог ничего сказать: не ворочался язык и голова была, будто уже не твоя. Лежала на подушке, словно мёртвая.

Отёк мозга бывает сопутствующим явлением самой разной дряни. Энцефалиты всех мастей, инсульты, опухоли. Но самой частой причиной по статистике WHO являются черепно-мозговые травмы. Твой случай.

Тебя пытались лечить диуретиками, чтобы вывести лишнюю жидкость из организма — в этом есть ирония. Мог ли ты подумать, что препараты, которыми раньше "гонял" вес, теперь пригодятся, чтобы "гонять" воду из черепа? Но это давало плохой эффект. Состояние ухудшалось, врач принял решение провести вентрикулостомию. Это когда в желудочек мозга вставляют трубку, чтоб сделать дренаж. Операция дала результат: после удаления избыточной жидкости внутричерепное давление удалось нормализовать.

Постепенно ты стал чувствовать себя лучше. Ты пьёшь противосудорожные препараты и постоянно хочется спать. Ухудшилось зрение и настроение ни к чёрту. Но ты видишь. Родственники, тренер и знакомые парни из клуба сильно помогли с твоим лечением и поддерживали тебя.

Теперь ты вернулся к обычной жизни. Сам ходишь и делаешь всё в быту. Ты никогда не вернёшься в спорт, но продолжаешь вспоминать о том, как всё было тогда, когда ты вместе со всеми мог переступать через канаты и оказывался на освещённом квадрате 6x6, а вокруг клубилась тьма знакомых и незнакомых лиц, и взгляды были устремлены на тебя. Иногда тебе это снится.

Артур Джонсон

Горизонт загорелся, будто разлился по нему расплавленный металл. Лучи света бегут по серой грязи и камням, по примятой траве, освещают пятна крови на блёклой форме, заострившиеся, будто ставшие костяными, черты лиц. Ты добрался до Джексона, но ему уже не помочь: старый бульдог смотрит в небо широко раскрытыми глазами. Он распахнул рот, словно в восторге и удивлении. Ни боль, ни страх не смущают его мёртвого, восхищённого лица. Неподвижны и мертвы остальные. Вдохнул прерывисто и с болью — колет внутри. Не мёртвые, напомнил себе. Их души, молодые и неугасимые, отделились от тел и покинули мир борьбы и боли для жизни вечной — ибо Бог есть не Бог мёртвых, но Бог живых.

Ты забрался в воронку от снаряда, чтобы не лежать в поле под пулемётным огнём, как лягушка на столе анатома. Шепча молитву и морщась, закрыл рану в груди, чтобы не истечь кровью. Рассвет поднимается над землёй, озаряя всё теплом новых цветов, совсем уже не ночных. Но в твоём сознании продолжаются, темнеют сумерки, в которых вы дрались — едва не гаснет зрение от сильной кровопотери и боли.

Джексон Вейтс



Будучи Medical Exigency Visionary, а также хилером 2-го ранга, ты знаешь, что переломы — второй по частоте тип травм среди сотрудников Оперативного Управления. На первом месте огнестрельные ранения. В вашем отряде вышло почти одновременно два однотипных перелома: у Финеаса и у тебя самого. Занялся врачеванием. Просканировал портативным X-скринером — штуковина, размером с ручной фонарик, но заменяет рентген-кабинет. Подарок от инопланетной цивилизации, ты слышал. Не то "уртуки", не то что-то такое.

Было дело, Санитация установила с ними контакт где-то под Эймсбери. Там был легендарный хилер, тебе доводилось читать его монографию по ранней диагностике эктоплазматических мутаций. Не хилер, тут другое слово — резурректор! Карл Штефан Циглер. Выдающаяся персона и как человек, и как учёный: немецкий агент, врач-убийца. Известный, к слову, борец с нежитью. Говорят, он встречался в бою с самим Дьволом. Так вот. Вещица эта — портативный Х-скринер — появилась у врачей Оперативного Управления и вообще в инвентарях Министерства после его контакта с инопланетянами.

Провёл быстро над собственной рукой, локализовал перелом. Лучевая кость, ближе к локтевому суставу, закрытый, нет осколков. Отлично. Ничего хорошего, в смысле, перелом есть перелом и болит он мучительно, но ты видал и посложней. Однажды возвращал в строй курсантку, растоптанную келпи — рука была похожа на фарфоровую вазу, которую с размаху швырнули о мраморный пол. Поставил кости в близкое к нормальному положение. Зафиксировал. Залил гель. И перевязал начисто.

Проделал те же манипуляции с рукой Боумена и выключил прибор поскорее, щёлкнув чёрным тумблером на жёлтом корпусе. Лишнее облучение ни к чему.

Каждый шаг, каждый новый образ или звук давали командующему богатую к размышлению пищу. На вид древние, крошащиеся ступени. Первые тела. Затем стена павших, сражавшихся до последнего, храбрецов. Легион Синего Пламени.

Дракон! Рука командующего сжимала рукоять фалькса с момента разорвавшего тишину крика. Деформированное, странное существо, продолжающийся рев которого был напитан опасностью и угрозой. Зеленые глаза Седеэрна неотрывно следили за тяжелым полетом чудовища. Лишь после того, как монстр скрылся за замком, рыцарь позволил себе выдохнуть и расслабить окаменевшие от напряжения мышцы.

Обернувшись на кашель, командующий увидел испускающего дух легионера. Прозвучали последние слова и еле теплившаяся искра его жизни навсегда погасла. Жест сэра Дженсона отразился во взгляде Седа благодарностью и легкой печалью. Рыцарь повернулся к укрепленному флагштоку и, никак не реагируя на происходящее вокруг, медленно снял шлем.

- Какая потеря… - установившаяся за словами архимага тишина была нарушена лордом-командующим. В глубокую мелодию его голоса все-таки нашли свою лазейку грустные нотки. Непроницаемый взгляд не отрывался от танцующего на ветру ярко-синего знамени.

- Лучшие люди королевства, отдавшие все что у них было ради остальных, - Седеэрн закрыл глаза, и, словно в молитве, склонил голову. - Храбрые. Стойкие. Верные. Ваш подвиг не останется в забвении. Пока я жив, о вас будут помнить.

В молчании рыцарь вернул шлем на место.

- Сэр Дженсон, - вновь прервал тишину голос лорда-командующего, - мы продолжим движение одной группой.

Обвинения в трусости были совершенно неуместны. Сама мысль о том, что Непоколебимый хотел избежать боя, была нелепа и смехотворна. Любой, кто хоть немного знал Дженсона, рассмеялся бы предъявителю таких обвинений в лицо и выгнал взашей как проходимца. В предложении Клинка был свой смысл, поэтому Сед решил, что ситуация требует дополнительных объяснений.

- На той стороне армия короля и круг чародеев. Через шесть часов сюда прибудет подкрепление. Как передовая партия мы должны двигаться быстро, - лорд-командующий махнул рукой в сторону башни, - и теперь у нас есть вполне четкая цель. Нам могут потребоваться все силы, чтобы ее достичь.

Была еще одна причина, по которой Сед отверг предложение Клинка. Этот мир. Нарисованный мир Адриана, кажется, начинал сводить лорда-командующего с ума. Камень искрошенных веками ступенек соседствовал с одно-двухдневной ржавчиной брошенного на поле боя оружия. Давно покинувший их мир легион Синего Пламени принял здесь последний бой не более двух-трех дней назад. Более того, они встретили умирающего гвардейца. Он умирал больше дня. Был ли он вообще жив к их появлению? И в довершение всего - погибшая десять лет назад леди Офелия... Усилием воли рыцарь подавил непрошенные мысли. Оставлять кого-либо в такой ситуации было слишком опасно. Седеэрна одолевали плохие предчувствия.

- Идем в зеркальную башню. Начеку, - счел своим долгом напомнить командующий, - держим строй. Это может быть ловушкой.

- Но сначала, - рыцарь подошел к ученице архимага и поймал ее взгляд своим, - Эвия, скажите, можете ли вы сотворить синее пламя?

Невысказанная просьба на мгновение окутала семерых человек тишиной.

Уильям Перри. Общее

Безносое лицо старшего инспектора в битах и крови. Но его глаза блестят остро. Он вскидывает Спрингфилд, что стоял у ноги на прикладе, и стреляет. Этот выстрел не похож на сухой треск — он похож на взорвавшуюся бомбу.

— ВОН ОН! НА ТОЙ СТОРОНЕ! ОГОНЬ!!!

Арчибальд чувствовал себя удовлетворительно. Если бы кто-то спросил его, было ли ему когда-нибудь «Хорошо» или даже «Отлично», он бы надолго задумался. И сказал бы: «Нет». Людям вроде него покой лишь снился... И то, тогда снился, когда они могли заснуть. Тем не менее, вся тренировка прошла, как по маслу, и этим утром Ривз без вопросов залез в телегу. Раз уж ведёт отряд в драку – то ему и в первых рядах быть. Надо было осмотреться на месте. В отличие от Борни, Арчибальд приблизительно представлял себе, почему тролля не забили местные – сыны Империи ушли воевать и в селе остались только старые и хворые. Что же, лучше поздно разобраться с этим дерьмом, чем никогда.

Почесав затылок, Ривз подумал на вопросами Ауро.
Голова была немного мутной поутру, но извилины вроде скрипели.
– Я всегда за то, чтобы шваль получала по заслугам, – строго ответил он пареньку и утвердительно кивнул, – если выдастся возможность, я не против заняться и этой проблемой. А вот что до Курта, – Арчибальд вздохнул и тяжело покачал головой, нахмурившись, – он дезертир, и за ним вчера пришла стража. Насколько я понял, Курт пытался обманом вступить в Гильдию, но его ложь очень быстро раскрыли. Его арестовали.
Арчибальд всем видом показывал, что не жалел об этом.
Аккуратно положив молот на дно телеги, он задумчиво ждал отправления.

Фрэнк `Бекон` Джонсон

Ты слышал, от адреналина люди делают ещё не такое: парни с вашей казармы рассказывали про новобранца Артемиуса Уайта, который, когда только пришёл в "бульдоги", как раз едва вернулся с фронта. В 1914-м он участвовал в контр-атаке 5-й британской армии на Марне. События развивались так: после отступления за Марну генерал Френч не собирался отправлять британцев на помощь союзникам-французам, сначала те начали контр-наступление самостоятельно, но без явного перевеса, затем подоспела их Марокканская дивизия и немцы оказались слишком растянуты по фронту — британские корпуса начали медленное продвижение в создавшиеся пустоты, угрожая развалить фронт гансов на изолированные куски. Во время одной из атак немецкий самолёт осыпал роту Уайта флешеттами. Артемиус поблагодарил про себя бога, что его не задело — они шли на позиции врага — он убил фрица в штыковой атаке, они заняли первую линию траншей и остановились в ожидании приказа о дальнейшем наступлении. Но оно не последовало — командование решило не двигать пехоту вперёд, нужно было дать отработать артиллерии. Тогда Артемиус решил прилечь отдохнуть прямо в окопе — нахлынула усталость — но никак не мог устроиться, всё что-то мешало. Как выяснилось — мешал гранёный стальной карандаш, который упал с самолёта и пробил грудь за ключицей. Уайт увидел это слишком поздно: он истёк кровью и умер. Но его счастье рядом случилась некая мисс Найтингейл — теперь тоже сотрудница Министерства. Она сумела воскресить Артемиуса и её заметила Коллегия. Его приняли в бульдоги за удивительную живучесть и фронтовой опыт, а её за способности хилера. Есть и много других историй: джентльмен сгорел вместе со своим домом, но от ужаса не понял этого, пока его не потушили и не рассказали обо всём в деталях; ребёнок увидел вампира, но остался жив — он умер от ночных кошмаров только 40 лет спустя, 10 из них прослужив в Министерстве; леди насмерть забила тигра зонтом, когда он бросился на цирковом представлении на её маленького племянника. Адреналин превращает людей в сверх-людей. С этой мыслью вылил в сырую ночь ещё одно облако жидкого света.

Хотел было Финеас крикнуть - что же вы, черти, приказы не выполняете! Что же вы, инферналы, не торопитесь спасать жизни добровольцев! А потом как очнулся разом. Это ж он тут инфернал. Пока что, правда, всего лишь анархо-инфернал, к тому же начинающий. Улыбнулся украдкой, с Тобби взглядом обменялся и так на сердце легко стало. Команда у него - чистый блеск!
Патрик Райт - камень, а не человек. Делает себе на уме что-то, делает. Захотел пострелять и пострелял, захотел оторваться и оторвался тут же. А не захотел, как сейчас, к примеру, так и вовсе ход сбавил. Давая мертвецам возможность броневик догнать. Это ли не анархизм, когда простой человек волен делать то, что ему нужно здесь и сейчас? Анархизм нельзя путать со вседозволенностью, но в чем-то они похожи.
Джексон Вейтс - тот даже за оружие не взялся ни разу. Сидит себе, беседует с мисс Бейтс о чем-то. Анархо-эскулап самый настоящий!
Бекон - тот вообще красавец! Похоже, что воспринял к сердцу близко совет жечь всё и не стал концентрировать внимание только на здоровяке.
Артур вот сначала вызвал раздражение глухое, когда вместо выполнения приказа начал делать что-то своё, но опять же - это всё пережитки. Самоорганизация, коммуны, от каждого по способностям и по собственным соображениям. Джонсон, не зная того сам, своим самоуправством только подчеркнул правильность этих вещей.
Единственные, кто из анархо-коллектива выбивался пока что - это Эмбер Бейтс и Марк Бригам. Эти действовали по приказу, ничего от себя не делали и вообще блюли облик сотрудника Министерства. Жаль, очень жаль.
- Райт, попробуйте оторваться! Мы не Санитация, у нас же люди гибнут! - неискренне посетовал Боумен. А сам тоже к амбразуре припал, стреляя напропалую.
- А если не получается, то огонь изо всех орудий!

Риф помедлил. Плохо укладывалось в голове то, насколько легко здесь, на свободе, пройти в чужую жизнь. Вот так просто задать вопрос и получить ответ. Без задних мыслей, без подозрений, без наездов гнилых ("Тебе че, больше всех надо?", "Уши греть не на чем?") и прочего западла. И если в случае с гильдмастером еще можно было понять, с чего расспросы, то с остальными брала свое непривычка. Риф старался отмалчиваться. Мало ли насколько тут сменились порядки? Мало ли, за что теперь берут за сраку и в петушатню тащат? Вот так сболтнешь что-нибудь не то, как Рубака, и... И уйдешь на стены прыгать десять лет. В лучшем случае.

— Охотился, — сказал Риф. Правда в том была не вся, но с другой стороны — не соврал ведь?

Сплошное ничего, чистая молочная белизна воспоминаний после катастрофы начала проступать вкраплениями прежних событий. Призывать танк она определенно умела. Значит, была опытным магом. Что же заставило девушку свернуть с этого пути и начать карьеру силовика? Чем больше Эмбер думала, тем меньше понимала, из каких мотивов складывались последние годы ее жизни.

— Память барахлит, док. Может, пора к мозгоправу? Читала в газете — какой-то там синдром наблюдается пост-окопный у военных. У меня так же? Я скоро стану зомби?!

И правда хотелось расплакаться. Не от забывчивости, не от боевых мемо-заклинаний, а от собственной слабости. Док заметил, скоро и остальные могут заметить. Расклеилась штурмовик, расклеилась.

И отвернулась резко, пока никто слезу не увидел. Застрочила пулеметом по зомбаков толпе, перевела полосу пуль прерывистую на одного большого и толстого врага. Сдохните уже поскорее!

Эмбер Бейтс



Наелась лука так, что прослезилась: оказался заборист. Ты вспомнила! Вдыхаешь воздух шумно, чтобы прогнать из носа давящую луковую щипоту и едкость, и она уходит. Ты вспомнила. Ты можешь сделать это. Наверное. Знаешь, как сделать. Но это страшно. Если ошибёшься, что будет с танкистами? Если всё сделаешь точно — что будет с тобой?

Министерство не погладит по головке — уверена. Но если бы ты была настоящей независимой исследовательницей. Настоящей анархисткой магического искусства, возможно. Ты могла бы. Вдруг ты выпрямилась и посмотрела сосредоточенно сквозь товарищей и сквозь бронеавтомобиль. Прямо в свою память.

Странно, но ты помнишь заклинание, будто видишь его издалека. Словно, говоря метафорически, этот танк едет через очень белую и очень быструю метель. И белые пятна мелькают, то закрывая его, то обнажая далёкий силуэт. Он едет по краю этой метели. Но что в её сердце? И почему этот снегопад вообще бушует у тебя в памяти, оставляя белые пятна? Это открытие заставило тебя ощутить холод. Ты знаешь, что это. В теории. Ты читала о таком, но не думала, что познакомишься с явлением на собственной шкуре. Ближе, чем на собственной шкуре — на собственной психике.

Это мемо-завеса. Почти боевое заклинание. Как военные взрывают дымовые шашки на танках и бронемашинах, чтобы скрыть их от прицельного огня внимательного человека с противотанковым ружьём на сошках, глядящего на них в оптический круг с крестом и делениями, так и маги ставят друг другу в головах маскирующие стены белого дыма. Чтобы не вспоминалось почему-то на дуэли заклинание. Чтобы забылся и не мешал дружбе плохой разговор. Чтобы не свидетельствовать на суде. Это скользкая вещь — её трудно обнаружить самому, если не знаешь, где искать. Ловушка в том, что с ней ты думаешь, что ничего и не терял. Можно прожить всю жизнь и не знать. Раньше люди часто ставили себе такие завесы сами. Но ни один Хилер сегодня не сделает такое легально: Коллегия строго следит за этим. Заклинание значится в их каталоге запрещённых процедур под военным сокращением: WB1886. White Blizzard образца 1886 года. Это самый первый вариант, в 90-м и 91-м были запатентованы ещё два — все в Британии — вскоре после этого обнаружился побочный эффект и в 97-м все они попали под запрет. Выяснилось, что "Белая Вьюга" имеет неприятное свойство очень медленно, но очень верно заслонять своим холодным фронтом всю память человека.

В 1896 году, в июньском выпуске журнала Supernatural — аналога Nature и Lancet для магов, древнего и авторитетного издания, где публикуются открытия, завоёванные на самом горячем участке битвы с Неизведанным — была опубликована статья доктора Джима Боллинджера под названием "Случай мистера С." Её подзаголовок гласил: "О вариантах неритуальной зомбификации". В ней умудрённый опытом хилер и маг Боллинджер с удивлением рассказывал учёному сообществу о своём пациенте, некоем Сэме (имя его было изменено), у которого он сначала диагностировал состояние зомби, уверенно и энергично взялся за лечение и был уверен, что действует правильно. Сэма доставили из США, там регулярно возникают такие расстройства из-за свирепствующей на юге вуду-культуры, но лечить зомби там никому не приходит в голову. Кроме родных и друзей тех, кто стал зомби.

Таких пассажиров привозят одного-двух с каждым кораблём. С ними едет бледный от бессонницы (попробуйте поспать, когда напротив сидит настоящий зомби и кроме вас об этом не знает никто), а иногда красный от слёз провожатый — чаще всего член семьи. Этот золотой ручеёк создал в Британии целую экономическую нишу для частнопрактикующих хилеров и к началу XX века появились врачи, занимающиеся только этим, не зависящие от Коллегии и другой работы. Расстройство хорошо обратимо и поддаётся своевременной коррекции. Нередко возможна полная ремиссия.

Доктор Боллинджер — в те годы уже великолепный врач и набирающий известность учёный — был полон надежд на ещё один хороший исход. Однако, он быстро столкнулся с тотальной и безжалостной неудачей: ни начертательная магия с элементами физического жертвоприношения, ни вовлечение в астральный театр, ни стимулирующая диета, ни шоковая терапия змеехлыстом с больным не работали! За месяц не удалось достичь ни малейшего продвижения к вочеловечеванию. Напротив, больной регрессировал — появились неизбежные у затяжных зомби нейродегенеративные признаки: выраженный тремор, тяжёлая походка, сильная потеря координации, полная потеря членораздельной речи. К ужасу жены Сэма, Наоми, и самого доктора, они теряли его по частям, будто от скульптуры из мокрого песка начали отваливаться куски: память, интеллект, речь, моторная способность.

Впервые за много лет спокойной практики Боллинджер поймал себя на том, что суетится. Как будто он снова на экзамене — студент медицинского факультета, опрашивает перед аудиторией пациента, а со скамей него смотрят седые профессора и каждый из них спас больше жизней, чем он видел живых людей за свои двадцать лет. Он написал письмо коллеге из Ольстера — ужасному фрику О'Лири, грубияну и джокеру, который не должен быть хилером, но стал, потому что Бог раздаёт таланты не по земным заслугам, но в аванс: О'Лири от него при рождении досталась коробка с надписью "ОСТОРОЖНО: ДАР ВРАЧА!" Злодей и опиумный маньяк однажды вылечил зомби за пятнадцатиминутную беседу. Письмо Боллинджера было паническим — его пальцы дрожали, когда он заклеивал конверт: никогда раньше он не видел такой быстрой деградации.

Казалось, Сэм, как древняя мумия, начал разлагаться, вытащенный из чёрной гробницы на Миссисипи под прямой и безжалостный свет медицинской науки. Джим начал думать, что усугубляет состояние пациента процедурами. На самом деле Сэма убивало время, а не лечение. Тогда Боллинджер об этом не знал. Он решил действовать осторожней: никаких эликсиров, никакого электрошока — ещё один раунд диагностики. Этот неправильный ход мысли привёл к удачному результату — Джим Боллинджер с Бэком О'Лири начали перебирать все аналитические инструменты, которые могли и не могли иметь отношение к делу, чтобы понять, что происходит внутри Сэма.

Медиум-опосредованный скрининг сознания обычно не используют при лечении зомбификации, так как это считается опасным для медиума и не дающим значимой информации. Метод отбросили как не отвечающий требованиям практики после затяжной журнальной полемики ещё в 70-е. Ответ тогдашних профессионалов теоретикам-новаторам был такой: "Найдите медиумов, которые после процедуры сами не становились бы нашими пациентами и при этом выясняли что-нибудь стоящее". Двое исследователей, один в страхе, другой в азарте, решили попробовать заглянуть в сознание Сэма. Медиумом вызвался быть О'Лири.

Ещё на первом приёме Боллинджера насторожило, что он не нашёл на теле следов ритуала при осмотре. Жена пациента подтвердила, что ничего "такого" с ним не было — они всегда держались подальше от колдовства, друзья и семья Сэма не верят, что с ним могло такое произойти, сам он никогда не решился бы стать зомби — он боялся вуду — а похищения в их городе были редкостью. И его не похищали! Однажды утром Наоми проснулась, а он сидел на кровати спиной к ней. Мгновенно она почувствовала страх. "Это было, как электричество, сэр. Я поняла, что это не он. Я лежала и боялась позвать его. И одновременно боялась, что он сам начнёт медленно поворачиваться ко мне. Я была парализована — это был не он".

На вопрос о том, замечала ли она раньше какие-то изменения, она долго думала и затем призналась, что теперь понимает, о чём спрашивает доктор. Она замечала. Три года назад он вернулся с войны. Не таким, как она его помнила, но она говорила себе, что война всегда меняет людей. Ей ещё повезло, что он просто стал молчаливей, иногда долго думал, прежде чем ответить на простой вопрос. Муж её подруги крушил мебель и разговаривал с невидимыми мексиканцами на языке, которого не знал, так что она считала, что с её Сэмом всё не хуже, чем могло бы стать. Но постепенно его задумчивость росла. Он иногда останавливался посреди какого-то дела и смотрел перед собой, чуть щурясь, будто пытался подолгу изо всех сил вспомнить что-то — но не мог и возвращался к делам.

Когда зомбификация случилась — она случилась быстро. Вечером в постели они говорили о том, как он уже наконец починит крышу — но не прямо сейчас, девочка, не прямо сейчас. Утром он сидел к ней спиной и не двигался. Она поняла, что вчера, когда она смеялась и называла его ленивцем, она говорила со своим Сэмом в последний раз. Перед ней, лицом к стене, сидело что-то.

Джим Боллинджер передал тень этого ужаса в своей статье. "Родственники более всего подвержены риску психической травмы в первые часы попыток общения с зомби. Трудно сказать, хуже ли, когда пострадавший уже совсем не говорит или когда он что-то им отвечает". Сэм отвечал. На шёпот о том, что происходит с ним, он проронил одно слово: "Снег".

В составе 183-й пехотной бригады Сэм принимал участие в боях 2-й Алеутской Кампании 1889-1892 гг. Алеуты — естественные маги — применяли, конечно, против солдат США что-то боевое, но открытых исследований о том, что именно происходило тогда на Аляске нет до сих пор и, возможно, не появится никогда. Можно представить удивление Боллинджера, когда О'Лири, открыв глаза после телепатического сеанса, сначала долго смеялся, а потом, утерев слёзы, сказал, что пациент здоров: в его сознании ни следа зомбификации. "И не следа сознания!" — добавил старый шутник, подняв палец, и блестя чёрными глазами, —"Этот малый не носит внутри ни одной иноволевой инклюзии, ни одного субститута собственной воли — твой обычный зомби, это уж поверь мне, нашпигован иноволевыми включениями, как фазан дробью. Этот — как стёклышко! Я скажу тебе, что с ним не так, Джим. Наш Сэм перебрал Пурги". Видя непонимание на лице коллеги, он пояснил: "Пурга. Белая Буря. Белый Снег. Снег. Снежок. Снежный Шок. Популярное заклинание, которым заслоняют часть памяти. Оно не стирает, а как бы..." — он показал ладонями сходящиеся театральные шторы, — "Понял теперь? Мы лечили бедолагу от зомбификации, хах! Мамкины хилеры! Поклянись, что не будешь это печатать! Этот белый понос — не переживай за парня: заклинание абсолютно обратимо. Его можно снять по щелчку пальцев".

Это оказалось правдой. Они произнесли чант отмены немедленно. Сэм пришёл в себя прямо за столом телепатического сеанса, где сидел, облепленный магическими печатями на случай, если из него вырвется что-то опасное.

С тех пор много воды утекло. Отношение магического сообщества к небоевому использованию White Blizzard изменилось. Военные продолжают сохранять на вооружении его современную модификацию. Чёрные и серые хилеры всех мастей готовы предложить тяготящимся собственной памятью такую услугу за хорошие фунты стерлингов. "Вы помните, на что идёте, верно?" — не без чёрного юмора спрашивают они перед процедурой.

Курт спокойно выслушал и слова офицера, и реплику Ривза. Чуть заметно покивал в конце. Этого момента он ждал с тех пор, как пошел вербоваться на территории Империи. Пожалуй, от лашельского командира услышать такое было бы неожиданно, но тут всё это в порядке вещей. Да и стоит ли считать командиром этого свежего гильдейца? Видимо, единственным способом остаться в одном отряде с ним был путь легализации - хотя бы видимой. А последний бой последний гвардеец Рэдфорта ещё постарается успеть дать, если надо будет.

- Докумеенты в порядке, господин оофицер, извольте ознакомиться, - наемник достал из-за пазухи контракт с Гильдией и протянул его проверяющему, - Я не скрываал своё положение перед Империей. И местные органы, несмотря на мой стаатус, признали меня пригодным послужить своей жиизнью интересам державы, чтобы искупить... эээ... грех воойны. И саам имперский генераал [называет имя] пощадить изволили - Красная гвардия Рэдфорта, не угодно ли проверить? Теперь же, когда меч моой готов защищать подданных Империи - не будет ли престууплением против народа Империи отобрание новых еёоо защитников? Я здесь господиин офицер, но не более ли пользы принесу я Империи, служа ей под надзором верного человека, чья преданноость державе не вызывает подозрений? - с последними словами Курт кивнул в сторону Ривза.

Джексон Вейтс

Ответ на запрос в Коллегию поступил через неделю. В письме был перечень необходимых бумаг для получения формы и адресов. Непрерывный пятидневный скрининг ауры с помощью записывающего камня. Сделал. По касанию начинает воспроизводить ускоренный в 10 раз "фильм" — внутри прозрачно-сизого гладкого и похожего на пухлое веретено минерала меняются сполохи неестественно ярких цветов: от бледно-синего и прозрачно серого (спал без снов, писал рапорт) до секунды янтарного (потерял равновесие и чуть не упал на льду) и продолжительных периодов мутно-жёлтого (работал с пациентами). "Версальский душ". В светоизолированной кабинке два на два метра с металлическими стенами тебя травили одновременно выпущенными туда несколькими десятками ослабленных до полураспада гайстов. Ты вышел седым, но с нужной справкой. Работник душевой заверил тебя, что седина для бульдога, это как крест для священника, и что гайсты сожрали худшие пятна твоей души. Надеешься, что правда. Вот руки стали трястись — это в операционной минус. Соседи говорят, иногда орёшь по ночам. Ты не помнишь — спишь без снов. Потом пил настойку из 23 мандрагор и готовился к интервью: 5000 вопросов — никто не знает их полностью, но тут проверяется удача одновременно с интеллектом. Для работы, к которой ты хочешь получить допуск, люди с хромающей удачей профнепригодны — нужно быть везучим, чтобы лечить магических тварей и совершать уникальные операции на коллегах. Потом был сам экзамен. Тебе досталась тема "Семейство Бехолдеров. Тёмное зрение. Язык жестов. Магическое пищеварение". Экзаменатор — абсолютно лысый хилер в толстых очках — ни разу не поднял на тебя взгляд, зато в течение всего интервью быстро фиксировал перьевой ручкой на нескольких листах формы, после чего, не задав тебе вопросы, сам поставил на каждом листе подпись и печать, пожелал тебе, чтобы знание о том, как Бехолдеры переваривают твоё сознание дистанционно, пока ты спишь, никогда не пригодилось, и отдал экзаменационную ведомость. На следующий день с ней ("ОТЛИЧНО") и остальным пакетом документов ты лично пришёл в Коллегию не доверяя драгоценные справки курьеру. Проверив бумаги, клерк выдал тебе горячую и пахнущую краской розово-зелёно-серую форму MEV-113/2. Держишь её в ладонях, как мог бы держать редкую и хрупкую птицу.

Вы не можете просматривать этот пост!

Плохой сон. Бывает. Хотя вот обычно в кошмарах Норста прочно засели неубиваемые мертвецы и узкие траншеи с проволокой. То ли отпускает помаленьку, то ли...
Шут его знает. Не психолог Мартин! И не детектив. Поэтому решил помолчать. Да землю осмотреть...
Нет. Не следопыт.
"Надо будет пройти какие-нибудь курсы, чтобы не быть просто приложением к огнемету", - с неудовольствием подумал мужчина, поправляя шляпу. Поверх каски... Британская эксцентричность, сэр.

Жжунья. Всем

Общее

Мысли о политике прервались, едва начавшись. Потому что кто-то закричал: "ДЖЕК О'ЛЕГЗ!!!"

Тяж. Всем

- Да я что, против, что ли? - хмыкнул в ответ, цигарку принимая и, подняв забрало, затягиваясь. Сразу пробрало на кашель. Фу, блять, ну и гадость... Затянулся второй раз.

- Справедливо, говорю, базару ноль. Если тебя продырявят, то кто тогда умничать будет? - хмыкнул в очередной раз, но снова лёгкие наружу. Я смолил, вообще, раньше? Интересная картина... - А если серьёзно, то да, не помню нихера. Ну как: нихера... Читать вот читаю... Что за ствол в руках - помню... А хуле мы здесь забыли - в душе не ебу. Вы мож заметили, какие-то бирки или таблички на нас с именами? Если мы с этих лаб, то было б чёт такое. Но что-то мне подсказывает, что мы не местные. Это во-первых. Во-вторых, про Полтоса ты правильно базаришь. Пока не разобрались, кто мы есть, лучше выдать погоняла, чтоб в нужный момент не мандиться с описаниями. Броня, не броня... Надо коротко и ясно. Вот я, допустим, Полтос, ты - Умник, а он вот, судя по всему - Штык. На лице, можно сказать, написано. А вот насчёт шлемака я не согласен. Если скорлупка начинку имеет, в ней может, и посветить есть. Или там хуйня какая-нибудь, которая на тепло реагирует. Всяко легче в темноте было бы.

Пока товарищ переваривает идею, стою греюсь, да по карманам шарю. Найдётся чего - зашибись. Нет - ну и ладно, мы только начали.

Джексон Вейтс

Бежишь за демоном сквозь белые клубы с красным баллоном. Хвост вот он — скользит в метре. То появится, то исчезнет костистый хребет в пылевом тумане. Поднял полупустой, но тяжёлый, как бомба, баллон над головой — вздулась жила на лбу, натянулись мышцы — и опустил!!!

В английском языке нет слова, для того, чтобы передать, как ты опустил. "Ebanul" — это называется у красных. Имя их демона. А дальше — поднял И ПОВТОРИЛ!!!

Гы, понеслась агрессия. Оно и ясно, каждому кретину обидно будет, что он кретин. Правда, судя по дальнейшим звукам, конкретно этого парня - а парня ли? - приложило конкретно. Глаза у него горят, че ж не трубы-то? А у меня ноги мерзнут, дай глаза погреться.
Впрочем, насколько он мог понять, приложило чуть ли не всех, чьи голоса удалось расслышать. Ну и ладушки, толпой и помирать веселей, и долбанутыми на головы быть.
- Тут мы с рюкзаком. Найдешь батарею - скажи, а то холодно, с-сука...
Встал на ноги, осторожно потрогал левую часть лица - мягкая пока, уже плюс. Растер перчаткой торопливо. Потоптался на месте, ногами друг об дружку постучал. Надо греться, надо свет, дохера всего надо. А в наличии из дохера - нихера. Говно какое.
Задумался. А почему нихера, собственно? На голове каска, на поясе железка, в рюкзаке гремит. Самое время устроить быстрый шмон на предмет чего полезного. Главное опознать это полезное в темноте.

- Да я щас тебя, - отозвался было штурмак в ответ на то, что его обозвали кретином, и тут хлобысь...

- Блядь! - емко обрисовал он происходящее, когда отошла первая боль, а, точнее, стала слегка привычной.

- Врач есть? .... совсем долбануло... ничего не помню .... глаза горят ... помогите кто? - отрывисто выдавал он по паре слов, больше сложить не получалось, мешала боль. Мешала она и осмыслить, что это ненормально, чтобы глаза горели, и что нужен, возможно, не врач, а техник.

Рукоятку потянул к себе в поисках холода и попытался приложить к глазам, вдруг поможет остановить этот жар?

Вы не можете просматривать этот пост!

Несколько драгоценных, а может и пустых, как электронные билеты мгновенной лотереи, мгновений она потратила, чтобы определиться кем все таки считать своего любовника. Мозги "скрипели" и не хотели работать. Пришлось мысленно присвоить статусы "союзник" и "вероятный напарник". После этого сразу стало легче. Так всегда бывает когда на непонятную хрень навесишь знакомый и привычный ярлычок. Ткнула пальцем, показывая на подозрительное место над дверью:
- Если люк откроется - падай.
После этого подобрала коробочку, открыла ее, пальцем сдвинув защелку, вынула тампон и привычно ввела его в нужное место. Мужчину при этом она совершенно не стеснялась. Тот ведь тоже совал в тоже место вытянутый и округлый предмет.
Высунувшийся в прорезь на майке сосок заставил иронически хмыкнуть.
- Это у меня такое чувство юмора?! Или это подарок?! Или униформа местных сучек?! - хорошо еще, что мысли не скатились к философской нудятине, типа, "кто я такая вообще, на хрен" и "что я, блядь, ЗДЕСЬ ДЕЛАЮ"?!".
Привычный процесс облачения в боевую форму помог избавиться от ненужных мыслей. И правда, какая, нафиг, может быть рефлексия, если есть возможность любую проблему шарахнуть фугасом и добить зажигающим?
С курткой к телу, успевшему остыть после секса, окончательно пришло тепло. Это было приятно и комфортно. Еще бы выпить. Хоть просто воды. А то во рту суховато, и просто пить хочется. Маска опустилась на лицо, даруя чувство защищенности. И из-под нее, исказившимся в динамиках голосам она ответила:
- И пиццу тоже большую.
Потом нацепила патронташ и взяла гранатомет на изготовку. Предложила:
- Попробуй открыть дверь. Прикрою.

  – Лучше открыть эту сумку и посмотреть, что внутри, – проговорила взволнованно, снисходительный тон «командира» ни разу не успокаивал.
  – Но я этого делать не буду, я тут точно не самая смелая… – продолжила нервно. В шлеме головой мотнула, поежившись, но через забрало не видно.

  Колено для упора сменила, пистолет и не думая убирать, машинально на левую сторону корпуса посмотрела, будто зная, что там должен быть предохранитель, по пиктограмкам взглядом пробежалась, рычажок на «выстрел» перевела большим пальцем правой руки. Бездумно, на одной мышечной памяти. Ну правильно, в бронескафандре, с какими-то вооруженными мужиками, с сумкой какой-то, в которой ворочается неведомая гребаная херня. Еще бы тут не быть одной из тех, кто на уровне автоматизма знает, как обращаться с оружием. Даже думать не хочется, как вляпалась в это дерьмо.

  Глубокий вдох. Медленный, медленный, еще более медленный выдох. Память снова напрягла: створки, кейс, пистолет в руке – почему села на пол? Не упала, именно села, сама, точно у закрытых створок с кейсом в руке. Думай.

  Ремни разошлись, и она наконец смогла потянуться на месте и повести усталыми плечами: уже хоть что-то. Сморщилась от кольнувших в груди неприятных ощущений, аккуратными касаниями попыталась дотронуться до саднящего места: угораздило же! Если там открытый перелом – тогда все более чем хреново, а если всего лишь ушиб или даже трещина в кости – живем-с! С учетом состояния костюма, который было, похоже, проще выкинуть, чем восстановить, она еще легко отделалась. Интересно, чем же ее так? Вопросы, вопросы, и ни одного ответа.
  И самое главное, что там с блобом? Если эти щелчки предвещают безвременную кончину спасустройства, то все становится еще веселее: времени рассиживаться и думать еще меньше. А то прохудится он, и зальет гребанной пеной ноздри, уши и глаза, и все – прости-прощай, подруга. Тебя не забудут – потому что не вспомнят.

  А в ответ на вопрос – тишина, если не считать бесящего монотонного бурчания. Ни одна живая душа не кинулась на помощь. Женщина почувствовала, как из глубин поднимается липкое пятно паники в мерцающем ореоле раздражения: эти ублюдки оставили ее здесь помирать или сами все попередохли! Она уже собиралась разразиться очередной тирадой: выплеснуть свой страх злыми словами, отгородиться от кольнувшего чувства страха за возмущением, как вдруг кто-то соизволил наконец подать голос. И вместо того, чтобы ринуться на помощь запертой в теснине кресла, сам запросил помощи.

  Кем был говоривший? Подлая память не давала ответа, а посему оставалось только довериться интуиции и предположить, что вряд ли неприятель решил так над ней поиздеваться. Произошла авария – так почему бы в ней не пострадать кому-то еще? В глубине сердца она надеялась, что раздастся еще голос, и снаружи, из-за густой пены, похожей на взбитые сливки, придет помощь, но больше никто так и не откликнулся. Осознание, что поддержки со стороны не предвидится, неудовлетворенность собственным состоянием вылилось в резкое раздражение на просящего о помощи:
  - «Эй» будешь кричать, когда в сортире тонуть станешь! Иди и помоги себе сам! – Высказавшись, женщина немного успокоилась и поняла, что начинать отношения с конфликта – не лучший вариант, если она не хочет остаться одна черт знает где безо всякой подмоги. – Извини. – раскаяния в тоне было маловато, конечно, но уж чем богаты. – У меня самой ноги придавлены какой-то херней, так что пока подойти не могу. Сейчас постараюсь выбраться сама и помочь. Ну или ты мне помоги для начала, если можешь.

  После секундного раздумья она продолжила, решив хоть немного разобраться в ситуации и представив подсознанию самому вытаскивать на свет божий (вернее, на тьму помещения, ну да не важно) и вопросы, и приказной тон:
  - Тут из-за пены я ничего не вижу, так что доложись-ка, боец. Имя, должность, род деятельности. Что за помощь требуется.

  А пока завязался диалог, руки аккуратно ощупывали неведомую преграду, грозящую лишить ее ступней, и окружающее пространство. Говорившая собиралась разобраться, насколько сильно и далеко массивное препятствие прилегает к полу, и можно ли его как-то поднять. Но прежде чем приступать к спасательным работам по методу, который она только что пожелала откликнувшемуся – помочь себе самостоятельно, пойманная в ловушку собиралась поискать, насколько хватит длины рук, что-то, что можно было бы использовать в качестве суррогата рычага. Если потенциальный рычаг обнаружится неподалеку – отлично, если его можно будет откуда-нибудь оторвать – тоже неплохо, ну а коли ничего не обнаружится, то тогда уж придется надеяться только на силу рук.
  «Эх, говорила мне мама…»: подумалось невесело. Вот только что говорила, и как выглядела она, оставалось за гранью сознания. А значит, оставалось только скривиться недовольно и приступить к поискам.

   "Сука. Этиловый спирт, он же це два аш пять о аш, он же хороший обезболивающий препарат и анестетик. Хорошее лекарство для тела и души. Они ещё и пустые. Может палёные попались и из-за этого нихрена никаких подробностей не помнится?" - сожалея об отсутствии божественной жидкости, мужчина пополз дальше.

   - Сука. Здесь был спирт, но он кончился. - новая реплика для пострадавшего. Он должен знать, что к нему ползёт помощь...на удивление удобно ползёт - Ещё немного и перевяжу тебя.

Звенят железками, и железками посерьезней, чем те, что в рюкзачищще понапиханы. Тянут в руки пушки светящиеся. Двое. Но - один вон болтает, второй тоже шмалять не спешит, пусть и молчит угрожающе. Кряхтит-пердит только. Нормально, живем.
- Как что за херня? Обычная херня. Вторник. Хе-хе.
Так, это, значит, горелка. А это, значит, канистра с щипучим говном. Тоже опасные штучки, надо сказать. Но и полезные, ага!
С горелкой дело иметь ссыкотно, но, видать, придется. Пошарить еще по этой сумке на поясе, мало ли, чего попроще найдется - типа, спички или кресало какое.
Потом рукавички натянуть. Щиток напялить на рожу. Параллельно рот, чуть больно хрустя корками на губах, споро тараторит:
- О, и пушечка у нас нашлась. И второй братишка железячками звенит. Вы, значит, у нас будете сильные да крутые. А я - явно умный да полезный. Так что все нормально, не ссым, комплект рабочий собрался, к гадалке не ходи. Мужик, посвети своей херней чуток, будь ласков.
Перебирают руки всякий хлам, мозги скрипят, пытаясь про горелку чот сообразить. Не пизданет ли? Не должно. Втягивают ноздри стылый воздух - нет ли запаха какого-то левого? Такого, бля, самовозгорающегося. А то б обидно было. Зато б согрелись, хе-хе.
- Короче, у меня есть план. Еще у кого есть? Нету-нету, не затрудняйтесь, жентельмены. Сейчас я дам света, на пару секунд чисто. Может быть светловато малость. Глазоньки от меня отверните и посчитывайте, че тут вокруг у нас. Может, там, включатели света какие. Или жратвы раздача. Или вагон с блядьми. Я б пожрал, да. И поебаться было б неплохо.
Подумал немного о том, каково было бы сейчас поебаться. Да, неплохо было бы. Как в первый раз, ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха!
- Кхе-кхе-кхы! Но если ссыкуете ко мне спиной стоять, то пойму, хоть и осужу. Я парень, знаете, мирный, добрый. Не крыса какая, нет-нет. Я за добро. За то, чтоб каждый, значит, свое дело делал. Мое дело - всех вывести живьем и эта, чтоб заебись все было. Так что на счет, хы, пущай, шесть, я врубаю горелку. Глазейте вволю, мусье. Во, и если груду тряпья какую увидите, чтоб поджечь можно было - говорите. Погнали! Раз, два, три, четыре!
Бля, как там было-то. Че тут крутануть надо, вот это вот так? Точно не ебанет?
- Шесть! Ух, ебаный рот, пошла родимая!

-Ты кретин, - отозвался незамедлительно. Ну нихера себе эти "свои" вопросы задают, кто это я и где это я. Они там дури вмазали или просто на голову ударенные?

Отозвался сперва, а потом уже сам задумался. А хороший вопрос, в общем-то, он бы и сам такой задал, но как-то уже плоховато звучать будет.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

- А как же? - недоуменно посмотрел на товарища огнеметчик. И в самом деле - как ему быть-то, если не жечь?

Джеймс Браун

После операции нужно запросить в Службе Деактивации экспертизу: подозреваешь, что ты проклят. Если это так, лучше не затягивать с обследованием и снятием проклятья. Всё валится из рук: ты хотел сделать себе инъекцию, но ампула упала под ноги и разбилась, а когда ты попытался достать другую, то с грохотом уронил под ноги всё содержимое аптечки. Что за дьявол?

Чейз

Закладываешь один вираж вокруг неё за другим, опустив морду и хвост, и помахивая им нейтрально-приветливо. Стой там, сука человека. Стой там смирно, пока я обманываю тебя. Вот так... Ты подбираешься к ней чуть боком, выражая всей позой и манерой дружелюбие. Ты опытная собака.

Фрэнк `Бекон` Джонсон

Разорвал пачку с бинтом, вытянул белую лёгкую ленту, перевязал Джексона проворно. Солдаты других армий и полицейские других полиций удивились бы, что это делает огнемётчик с ранцем на плечах и трубой огнемёта в руках — но для "бульдогов" в этом ничего удивительного. Развернулся на звук стрельбы и выпустил ревущую струю пламени в лестницу.

Периметр - или Стена, как ее тут некоторые называют, - неплохое в сущности место. Стоишь (или сидишь в раздолбанном шезлонге) на ней, смотришь свысока на ржавые хибары Трущоб внизу и на заходящее Солнце там, вдали, а над головой мерцает похожее на "северное сияние" силовое поле (вроде бы его соорудили умники из Ньюк-Тауна, чтобы удерживать влагу над городом и возвращать ее в циклы очистки - хитрые парни, куда деваться, фермеры Пустоши дорого бы дали за такую приблуду). В руках любимая, начищенная как следует пушка и банка пива, по радиосвязи кто-то врубил старый добрый рок-н-ролл и даже зануда Робо не читает нотации насчет того, что всё это не по уставу. Ухмыляешься, вспоминая прикол с присягой "дозорного на Стене": когда новенький приходит в отряд, ему сразу же объясняют, что нужно принести торжественную клятву, громко проорав удивленным обитателям Трущоб что-нибудь про "щит Человечества, огонь во тьме" и тому подобное. По факту же в братство стражей Периметра окончательно принимают после того, как поссышь со стены после небольшой пирушки со своими будущими сослуживцами и не свалишься вниз на минное поле при этом.

Хорошо тут, душевно, по-семейному. Вот только когда ты наконец сдаешь свою смену и Солнце закатывается за горизонт, а неоновый свет Города становится ярче, чем звезды над ним, приходят сны о прошлом. И сегодняшняя ночь не исключение. Каждый чертов раз одно и то же...

Железная Гора. Главные Ворота, преграждающие железнодорожный путь в ущелье между крутыми скалами. Толпа оборванцев, среди которых слишком много детей, бесполезных для рудников и способных принести неприятности. И она - та, кого они называют "сестра", медно-рыжая, зеленоглазая, строгая, облаченная в черном платье с пыльным белым крестом. До нее метров пятьдесят, но и с такого расстояния её взгляд находит Харда среди столпившейся над воротами охраны. Главный здесь и сейчас совсем другой человек, вернее дварф, но она почему-то смотрит именно на Бонса, будто бы ждет от него чего-то.

– Проваливайте! – хрипит мегафон и в его хрипах узнается голос Джо Стила, Главного Управляющего Горы. – Здесь нет места бездельникам и калекам! А мне некогда заниматься вами!

А Хард уже понимает, что идти этому "крестовому походу" детей больше некуда, да и не дойдут они уже больше никуда. Червепоклонники с железной дороги передавали, что неподалеку от Горы видели кружащих в поисках добычи рейдеров, для которых эта нестройная толпа будет желанной добычей. А эта дамочка в черном, наверное, станет любимой игрушкой для их главаря... Бонс был бы не против свести с ней знакомство поближе, да вот только его самого за такое выкинут к чертовой матери из Горы, а может еще и цепями отлупцуют на дорожку. Нет, тогда он еще не был готов сам послать всё это куда подальше.

– Нам некуда больше идти! – подает она голос, упирая руки в бока, и хнычущая толпа вокруг нее как по волшебству затихает, так что слова женщины звучат четко и громко, не хуже чем у Джо из его мегафона. – То место, которое мы называли нашим домом, уничтожено и у нас нет пути назад. До соседнего Оазиса большинство из нас просто не доживет. Будьте людьми, вы, или у вас сердца из железа?!

Хныканье и возгласы возмущения поднялись вновь, а Кранк, ближайший к Харду стражник, с хорошо слышным щелчком снимает свой автомат с предохранителя. Нос начинает щипать от запаха крови, хотя никто не пролил еще ни одной капли, но это чувство ведь никогда не подводит...

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Из нового краткого и путанного инструктажа сержант Джонсон понял три вещи:
Первое: штурмом будет заниматься обычная полиция, а спецотряд Министерства будет "выбивать" некие "резервы" внутри здания. Странно, но ладно.
Второе: среди инферналистов находится информатор, но кто именно - неизвестно. Поэтому, пленных надо, всё-таки, брать, если будут сдваться.
Третье: в библиотеку отряд попадёт с чёрного хода с помощью сапёра. Однако, где он - неизвестно. На всякий случай, вслед за командиром, Джонсон тоже посмотрел на небо. Но и там сапёра не оказалось.
Учитывая обстоятельства, продвижение отряда ко входу, который ещё только собираются взрывать, но пока даже заряды не установили, с точки зрения техники безопасности, решением выглядит сомнительным. Да и командир, идя первым, довольно сильно рискует первым же получить бандитскую пулю.
Так думал сержант, но вслух свои соображения высказывать, разумеется, не стал.

Общее



Внутри "Индуса" гулко и темно. Рык мотора отражается от металлических стен, вибрирует в тесноте, смешивается с дыханием, бряцаньем оружия, скрипом колёс. Снаружи белые хлопья мягко касаются высокого железного свода. "Индус" похож на собор в снегопад. Жёлтый свет фар тонет в белой скачке небесных кавалеристов. Снег залепляет амбразуры и щели. Узкие колёса, приспособленные для езды по городской дороге, проворачиваются в рыхлой глубине.

В амбразурах — метель. Редкое события для Лондона. Она скрывает детали, оставляя уму только угадывать: громады домов, тени редких прохожих. Покидаете столицу. На юго-восток — в Хартфордшир. Сонная дорога лежит полностью открытая валящемуся небу — едете по равнине. Летом это приятное глазу зрелище, особенно если взглянуть с высоты. Пилот летательного аппарата в солнечный день увидел бы разноцветные прямоугольники, красивую и живую мозаику полей. Белые руна овец, похожие оттуда на земные облака. Вы видите только движущийся узор из белизны.

Графство Хартфордшир. Здесь по земле разбросан паддингстоун — похожий на пудинг минерал, защищающий от ведьм. Местная церковь св. Олбана — самая длинная в Англии — стоит на логове дракона. Здесь родился и защищал справедливость Джек О'Легз — реальный и страшный "Робин Гуд". Жители городка Уэстон описывают, что он был пяти метров ростом и, когда хотел поздороваться с друзьями, стучал им прямо в окно. Однажды в Уэстоне случился неурожай и пекари из Бэдлока сговорились поднять совместно цены на хлеб. Начался голод. Джек О'Легз выходил к ним с приветственным словом на дороге между Уэстоном и Бэдлоком, обменивал стрелы на мешки с мукой, откланивался и раздавал её бедным. Однажды пекари поймали Джека и вырвали ему глаза, но и у пекарей есть милосердие: они разрешили Джеку последнее желание перед виселицей. По одной версии он попросил их повернуть его в сторону Уэстона, дать лук и похоронить там, куда упадёт его стрела. Так, любивший родной городок Джек в прямом и переносном смысле попал на кладбище: стрела приземлилась прямо за оградой. По другой версии, он попросил пекарей повернуть его в сторону Уэстона, дать лук и похоронить там, куда упадёт стрела — но стрела не упала никуда: Джек О'Легз не привык тратить их даром — он на слух перестрелял своих мучителей и был таков. Так Джек отменил свою смерть — по сей день трёхметровый социалист бродит по графству без глаз и слушает, не скрепит ли где телега с мукой? Ему суждено сойти в могилу, когда дрогнет его рука и стрела уйдёт в землю. Только не затем Джек всю жизнь боролся с экономическим угнетением, чтобы промахиваться: некоторые хартфордширцы верят, что Джек с ними навсегда. Другие — с готовностью покажут вам трёхметровую стрелу на кладбище и камень у неё с надписью: "Here lies Jack O'Legs. Giant. Archer. Socialist. 1160-1198". Это история, в которой никто так и не разобрался до конца. Если Джек существует, то он никого не убивает больше в наши дни. С другой же стороны — в графстве Хартфордшир нет мельниц.

Ещё одна городская легенда — ведьмы. В 1751 в двери дома пожилой пары в местечке Лонг Марстон постучали. Открыв, хозяин онемел: он видел перед собой себя и свою жену, какими они были 20 лет назад. Гости представились как Рут и Джон Осборн, объяснили, что от крайней нужды они вынуждены просить подаяние и не подаст ли он им хотя бы пшеничную лепёшку? Фермер закричал и велел им убираться к дьяволу. Он был так напуган, что наследующий день собрал односельчан. Вместе они отыскали Осборнов, надели на них мешки, избили палками и бросили на дно пруда. Неизвестно, что дальше происходило в Лонг Марстоне, зато сохранилось свидетельство хозяина гостиницы из Уэстона от 1753 года: в дневнике говорится, что к нему на постой попросилась странная пара. Мужчина и женщина сказали, что они нищие и нигде не могут найти кровь. Трактирщику показалось, что они оговорились и имели в виду "кров", на что он ответил им, что здесь не богадельня и пожелал убираться к дьяволу. Интересно в этой истории, что ни на одной карте нет ни Лонг Марстона, ни гостиницы, о которой шла речь в дневнике. Нет по какой-то причине этих мест и на архивных картах. Жители графства тоже не могут сказать по этому поводу ничего ясного. Некоторые из них устанавливают перед домами большие обломки пористого камня, так распространённого в графстве. "Паддингстоун" его называют здесь — настоящая геологическая диковина.

С ним связано несколько историй. Как и с соловьями, некогда населявшими графство, но ныне совсем исчезнувшими здесь. Впрочем, вы уже приехали.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

"разговоры о косметике как о смерти
из достижений за всю жизнь - двадцатипятилетие
я есть только в интернете
я есть только в интернете"

//

весовой метроном на микрофоне бляъ

я ветеран сорок пятого срача в чате
на моем счету ни одного поражения
я никогда не дропаю модули кстати
эй вы все, смотрите на мое самовыражение

у меня самые сочные ерп-сцены
толпы фанаток, sex с игроками
про мои модули давно ходят легенды
и вообще ебать весь ресурс под моими ногами

но еще никого не делала лучше графомания
и за умение писать хуй не сосут уж давно
и бумага, пусть электронная, слишком податлива
чтобы даже инцел не присунул ей в лоно

но это не просто же текст, это люди
там, за экраном, посмотри, видишь!
смотрю, и от того, что вижу, мне становится тошно
и думаю, что примерно так же блевал бы гагарин

если ты - это то, что ты водишь
то ты - это жвачка в обертке фансервиса
и как и любой другой на тебя похожий
ты целиком состоишь из воды

ты прозрачный, бесцветный, абсолютно безвкусный
ты придуман и облечен в форму другими
в черноте комнаты огонек сетевой карты тусклый
это все, что ведет тебя на пути

и игроки, бля, под стать, которых мы заслужили
примитивные фетиши да слюни из пасти
посты из двух строчек, игра табуретки
зато маг, которым мечтал стать в третьем классе!

а мой образ жизни пизже вашего
не веришь? ну хуле, вместе давай убедимся
сутками сидеть на жопе и жать на клавиши
есть что рассказать маме, чтоб тобою гордилась?

так что, по сути, нет у вас никакого образа
хотя нет, погоди, только-то образ и остался
только не жизни, а так, эскапизма от социума
но даже с эскапизмом ты сумел обосраться

возможность слепить себя лучшего заново
сократилась до дешевого поощрения и вниманиеблядства
нахуй ты снова тащишь себя убогого
в рукотворный мир, где все должно быть прекрасно?

дрочить хорошо, говорит вам володька
а ты и рад верить, снимая штаны
для тебя даже симпить - это норма, оказывается
так что, в принципе, комментарии тут уже не нужны

ведь за душой ни гроша не имея
не из чего лепить себя лучше чем есть
вот и остается толька унылая дрочка
да попытки на сразу все мастерские хуи сесть

ведь они же оценят и плюсик поставят
вот те и лепят из бесформенных все что захочется
а планктон смотрит в рот и зад подставляет
и круг этот замкнутый никогда не кончится

даже деанонить тебя не интересно
ибо цифровой барьер профиля, красивый замок себя имени
скрыть может разве что то немногое
что еще осталось от вас в реальном мире

но вы же все здесь, и нигде вы больше
променяли горькую сладость на заменители
бомж-попутчик и тот состоит из большего
он хоть жизнь эту своими глазами видел

так что, по сути, нет у вас никакого образа
хотя нет, погоди, образ есть, но за ним - нихуя
самая зеленая и ухоженная лужайка плюсов в профиле
нытика, который так и не научился играть в себя

Руки...Ладони перед собой. Чьи они? Кому принадлежат эти пальцы? Пустота внутри. Пустая форма из плоти, крови и костей.

- Кто я такой? - эхо вопроса бесполезно отразилось от стенок черепа. Я вижу, что я не был хлюпиком. У меня есть сила в руках. Но куда она была приложена? Кто я? Художник? Заводской рабочий? Спортсмен? Быть может бандит из переулка? Я изучаю пальцы. Обычные пальцы. Ногти пострижены..были. Когда-то. Аккуратная округлая форма. Да, в носу таким лучше не ковырять. Нет, это точно не имеет значения.

Есть только сейчас. Этот пустой миг бытия, эти вспышки света по ту сторону мутного стекла. Капли и холодок. Иглы в теле начинают доставлять неудобство. Раздражение даже. Не люблю лечится? Улыбка растягивает губы. Я забыл каково это. Хорошо быть пустым.

Надпись "сохраняйте спокойствие" исчезла.

Хочу наружу. Действовать, а не мёрзнуть в ненадёжной, очевидно сбоящей, капсуле. Да и реанимационная бригада определённо не торопится. Обхватываю инъекторы. Время немного напрячься. Строго по инструкции, сначала выдернуть эти тонкие иглы, а потом уже тянуть рычаг.

Бах, бах, тр-р-р. А еще пщ-щ-щ. Всякие странные звуки, неприятные и пугающие, знаменующие возвращение в мир живых. Или еще что-то. Двадцатый пока не знал, просто хотел, чтобы это прошло поскорее.

Вроде зрение уже немного прояснилось, а все равно дурацкий мандраж. Животное ты, или человек, раздраженно подумал Двадцатый сквозь попеременно накатывающие приступы паники и тошноты. Ну-ка не дергай жопой! Если так каждый день просыпаться, то лучше вообще сдохнуть, верно, старина? Строчки бегут — спокойствие. Башку открутить тому, кто такое пишет. Словно издевается, поганец.

Ниже еще строчки бегут, глаза и без того болят, а тут еще напрягать приходится, рассматривая миллипиздрический шрифт. Лучше бы поменяли местами со своим "спокойствием"... Чего-чего? Не пытайтесь и терпеливо? Ладно, ребята, за язык вас никто не тянул. Сейчас Двадцатый проверит, как те, кто устраивают такие пробуждения, относятся к скручиванию в бараний рог.

Несмотря на дурноту и слабость, Двадцатый, полный праведного гнева, решительно, но как-то заторможенно потянулся к мармеладным червячкам, прилипшим к толстым рукам. Чпок-чпок, отпадают трубочки одна за другой, и вот уже рука тянется к заветному рычагу.

Общее

Лесная прогалина завалена трупами. На сломанной осине повисла кишка. Кругом висит дым. Кто-то запнулся о голову и едва не упал, ругаясь. Воет и плачет догорающий копьеносец. А вот и замлок. Слышен только треск занявшейся кое-где сухой листвы. Она сворачивается тут и там. Сухой лист будто превращается в ракушку. Тлеет чёрно-красным по краям. Смотрите друг на друга. Раздуваются ноздри. Нет-нет да брякнет чья-то цепь. Кто-то оскалился вдруг широко и легко.

Хохочет радостно Урук. И раccчеты верны оказались - вот он, Гнурл выскочил как дух из... откуда там они выскакивают, из мира духов наверное, как расшвырял троих разом! Рвут цепи орки, рвут и стремятся сражаться! Трк'хск!
Уже приглядевшись, замечает орк, что не все так радостно, как кажется. И шаману горло мечом проткнули чуть ли не до самого позвоночника, и малышу-гоблину копьем досталось... ПОЧЕМУ ВЫ СРАЖАЕТЕСЬ С САМЫМИ ХИЛЫМИ?!

- Ррррраааааа! Сражайтесь со мной, эльфы! Я вашу Элберет лореал!

И второй их целитель сидит в кандалах как хуманс хилый какой... Схватил он Оглога за запястья, дернул в разные стороны:
- Шамань!

Ты, блядь, как сраный байкер со Старой Земли!!! Категорически не хватает хэви-метала, но можно потряхивать бородой под шлемом скафандра и вроде ничего так. Прихуярить бы внутрь аудиосистему. Да автоматическую подачу пива. Еще бы навигационный прибор какой-нибудь было бы неплохо... Ну хоть говносброс работает, как надо.

Руль ,правда, в руках велосипедный. И движок чихает. И летишь ты хуй знает куда. А главное - хер знает, зачем.

Но разве это не прекрасно?

Вот не надо тут! Сан-Джей само воплощение внимательности. Волосатый комок подозрительности, злобы и меркантильности, следующий за Хоггом, который даже не подозревает, что играет роль пушечного мяса.

Луч бьет в воду, испаряет сколько-то ее литров, вместе с затаившимся врагом. Первый готов! Остальные, правда, сообразили, что их раскрыли, повыскакивали. Мать его, это карлики-каннибалы! Мелкие, злобные рожи, у каждого в нос вставлена кость, все в тине и иле. Верещат, бегут на тебя, размахивая ножами, копьями и какими-то кистенями. Тут болотисто, так что карликам несладко, вязнут. Но ща доберутся до тебя, не переживай!

Что-то в электронном нутре Е2 удовлетворенно пискнуло, а затем удовлетворенно заурчало, заканчивая в банк памяти данные об исследовательской группе, в которую его только что зачислили. Фоторецепторы выявили монохромного научного сотрудника, на которуго указало щупальце организатора вылазки.
Научный сотрудник очень удачно вырвалась вперед, что позволяло сэкономить расходники. Вот если ее там кто-нибудь усвоит и переработает, можно будет и дронов запускать.

Старательно сканируя местность и поводя в воздухе манипуляторами, Е2Е4 поплыл в указанном направлении.

Роберт `Злой` Моттар

Звук вырывается — тонкий и изломанный, похожий на крик раненного оленя, на стон. Слуги смолкают сконфуженно. Ты видишь страх и стыд в их взглядах. Кто-то пытается начать разговор о чём-то, чтобы разбить гробовую тишину, но его робкая попытка разбилась о тишину сама. Все молчат.

Не помнишь в деталях, как закончился тот праздник и не имеешь желания вспоминать. Ты счёл за лучшее уйти, остальные тоже не засиделись на долго. "Песня" не прибавила тебе друзей, но страх и подозрительность в твой адрес сменились смесью стыда и сочувствия. Все стали вежливы. И далеки.

Нельзя всё же сказать, чтобы судьба совсем не улыбалась тебе — следует лишь заметить, что улыбка её была по большей части крива: ты не нашёл друга, но "друг" нашёл тебя. Вот, что случилось, когда прибыл капитан Конан.

В садовых перчатках и с лопатой ты приводил в порядок клумбу в саду, когда кто-то хлопнул тебя по спине.

— Сет меня подери! Моттар!!! Старый болван!

Ты знаешь этот голос по спорам на кафедре, спорам на улице, спорам у тебя дома, спорам у него дома, спорам в парке, спорам по дороге на работу. Профессор Георг Бэрринджер. Историк. Египтолог. Коллега. Твой вечный научный оппонент. Оборачиваешься. Он совсем не изменился. Красная рожа, злые бакенбарды. Только чуть более пустые и бешеные стали серые глаза. И шрамы на запястьях — от кандалов.

— Ахахахахаха! Как ты тут оказался? Ну? Чего молчишь, старина?

Все то время, которое шел совет, Эймер землей соскабливал кровь с нового нагрудника.

— Пауль, если ты говоришь, что воевать надо умением, то Бартон под это дело как раз и не годится, — он сплюнул и обратился к Бартону уже напрямую. — Ты, милорд, чуть не похерил нас всех. Оставил два щита против трех копий. В атаку тяжелых бросил, когда нам чуть пизда не пришла. А бросив тяжелых в атаку, оставил Катрину одну против двоих уже вражеских тяжелых. А если б у меня бомбы не было? Че тогда, а?

Ответа вопрос не требовал. Катрину болотники порубили бы на куски и вышли прямо на стрелков.

— Ты на материке, быть может, пидорасов перебил и немало. Но вот сколько уже своих людей на это положил и сколькими армию этих пидорасов пополнил, я хуй знает. Судить не возьмусь. Но под твоим началом мы быстро кони двинем. Против.

Эймер перевел взгляд на Елену.

— Ты тоже напрасно в лидеры рвешься. То, что тебе удалось пережить несколько боев, не значит, что на тебя дар командира снизошел. Ломишь ты в лидеры от жажды мести. А не потому что знаешь, как нам дальше быть. И я не хочу, чтобы твоя месть намотала нас на какую-нибудь хуйню. Против.

Он встал и отряхнул ляжки.

— Я за Пауля. И в первом ряду стоял, и молодняк поддерживал, и командовать успевал. Лидер будет пиздатый по всем статьям. А то, что рожей не вышел — то многим похуй, я мыслю. Мы выжить пытаемся, тут очко железное нужно, а не рожа расписная, — Эймер помолчал, а потом добавил: — Да и вообще... Я пару шлюх знавал, так вот, у них были такие ЕБЛИЩА. По сравнению с которыми твоя рожа — личико.

Пауль к моменту начала стихийных выборов нового лидера особо не отсвечивал. Отирался где-то рядом со своими пацанами, ходил туда-сюда. Издавал папины звуки. В конце-концов вставил в щербу самокрутку и начал сладко дымить. Привычно вцепился двумя руками в новое-старое копье. Облокотился на него. Голову на бок поставил, наблюдая за разгорающимся срачем. Мда. Хех.
— Хуя вы тут исполняете, щеглы, — Резчик взял слово, и вышел вперёд, ближе к огню, чтобы все его видели и чётко слышали.
— Хорош мерятся членами да пёздами. Я так-то тоже военный, еще и кадровый. Поболе двух полудюжин лет сапоги топтал. Скажу честно. С тактической подготовкой дела обстоят у вас говененько так. Взял бы под командование вашу хуйню, да только рожей не вышел, хуле делать. То ли дело Бартон - красавчик. Я считаю, по всем понятиям ему лидером быть. Хотя бы потому что он мужик здоровый, как пельмень, еще и в латах. А эту бабью поебень с местью — ну её нахуй, мужики, — Пауль думал сказать вместо "мужиков" более гендерно-нейтральное слово "ребята", но собравшиеся на ребят как-то совсем не походили.
— На войне нужна холодная голова, трезвый расчёт и все дела. Побеждают, блядь, умением, а не пылающей в жопе яростью. Лен, ты свою кровь возьмешь, будто те кто-то запрещает их насосы вырывать. Без обид, если что. Только я по опыту своему вот что вам скажу, господа солдаты. Кто за пиздой пойдет - тот пиздою и накроется. Такие дела.

Роберт `Злой` Моттар

Из груды изуродованных книг выбрал одну наугад. Переплёт... странно неприятен на ощупь. Пустая мнительность. Кажется, просто кожа. Открыл на случайной странице. Волосяные красные и чёрные линии. Чертёж? Диаграмма? Символы. Быстрый курсив на полях. От одного взгляда на это подступила тошнота. Здесь изображён... человек? Но что с ним делают? Захлопнул мерзость. Бросил обратно в пыльную свалку. Сжечь.

Чтобы отвлечься от тошнотворных иллюстраций, занялся делом честным и земным: сел чистить картошку для рагу, чтобы ускорить процесс. Не без тёмной мысли, конечно: в последнее время ты стал Злой. Попытался вынести нож — сам пока не думая дальше, зачем. Зачем-то. Оружие не будет лишним. Но повариха Маргарет заметила пропажу — оказалось, это не просто нож, это важный нож, это её любимый нож, это самый нужный нож на кухне! Она начала громко причитать и бранить всех. Так дойдёт до того, что сюда придёт Чарльз. А ему придёт мысль обыскать всех — ты уверен. Тебе пришлось случайно "найти" нож: вот же он — лежал за кастрюлями, прямо у вас под носом. Страсти улеглись.

Вечер. Вы стоите на коленях в часовне. Образ св. Христофора на огромной доске — во всём сиятельном собачьем виде: с грозной зубастой головой, собранными в странные жесты пальцами, окружённый пенными волнами. Это дорогое изображение. Оклад из серебра украшен пронзительно синими сапфирами. Иногда ты задумываешь, почему популярный в современном мире христианский святой выглядит, как древнеегипетское сетоглавое чудовище? Но дальше удивления эта мысль не идёт: не хватает исторической подготовки.

Гонг. Мир, и без того застланный дождем, съеживается до противника. Это не ратное поле, где надо следить, несмотря на доспех, за тем, что творится вокруг. Здесь не будет коварных ударов в спину. Только два воина, два доспеха, два топора…

Глубокий вдох.

И Эдмунд срывается вперед, нанося удар снизу вверх, из нижней, кажущейся совсем неудобной позиции. Но это направление выбрано не случайно – даже кажущийся олицетворением неуязвимости доспех не лишен слабых мест. Почти непробиваемая сталь покрывает большую часть тела латника, но есть места, где не к месту твердый металл. Сочленения доспеха и сгибы конечностей. Разумеется, обычно они защищены кольчугой, под которой еще и плотный, способный остановить режущий удар поддоспешник… простой меч вряд ли преодолеет такую защиту, но у боевого молота или топора есть все шансы. Даже если клинок не отведает крови, будет повреждена рука, а это уже почти победа.

На мгновение, когда топор уже начинал свое движение, в голове промелькнула мысль, мимолетное сомнение. Вправе ли он, Эдмунд, лишать рыцаря возможности сражаться? Ведь, окажись удар особо успешным, сэр Генри мог лишиться руки.

Но эта мысль не остановила удара. Не замедлила его. Как и Эдмунд, сэр Генри знал, на что шел.

Немало Эймер видал на своем веку отступлений и бегств. Но это, видит Бог, если случится, будет самым страшным. Страшное отступление — это не когда в тебя стрелки метят, а из брони только рубаха и молитва. И не когда конница во весь опор несется, а до кромки леса пятьсот ярдов. И даже не когда свои же, стоящие позади, тебя за твой позор в копья принять готовы. Это все смертельно, да. Но не страшно. Все же есть вещи и страшнее смерти. Страшно — это когда некуда. Сбегая с поля боя, ты всегда думаешь что-то вроде: "Вот выживу — вернусь домой. Клок земли, хибара, жена с детишками". И душа сама успокаивается, да и ноги сами несут. Хорошо, когда есть место, где путь заканчивается. Где ты даже в конце времен сядешь на завалинку и полной грудью вдохнешь.

Страшно — это когда некуда. Вот сбежишь ты, Эймер, уже отсюда — по старой памяти. Ноги помнят, у болотников уже не очень; сгнило все почти начисто. Легкое будет бегство. Элементарное. Но... а потом что? Незнакомый материк. Чужие люди с чуждыми представлениям о жизни. И быт у них не тот, к которому ты привык, и традиция странная, да и языка не знаешь. Неужели обратно в клетку? Второй раз уже не выйдет. В первый за тебя бывшие соотечественники впряглись. Второй не впрягутся даже они.

Грохочут взрывы, поднимая жидкую грязь, взметаются обломки доспехов и ошметки тел. Болотная ржа рвется в лоскуты, шлепается наземь как груда мешков с говном, а затем встает. Пусть изрядно прореженная засадой, пусть не вся, но все же встает. Поворачивается на обидчиков — медленно, угрожающе, как осадный стреломет на башне. Смотришь, как туда заряжают дротик размером с молодое деревце, как взводят тетиву, как прицеливаются в строй, где ты в первом ряду, и твое маленькое тело в этот момент кажется огромным, как континент. И здесь также. Развернулись, сейчас придут в движение. Но торопиться не будут. Им уже незачем.

Эймер бросил взгляд на горящего урода и сглотнул. Подавил желание сделать полшага назад.

— Бартон! Давай Резчика щитами закроем, пока Энн ихних стрелков херит? А то копья наши ща как кур постреляют. А так они смогут из-за наших спин все, что лезет, вниз откидывать.

"Надеюсь, никому тут в голову не придет спускаться," — подумал он. — "Особливо пока Крайт-то своенную бочку не стратил".

Черви. Асшаита интересуют только они. Назойливые гады снова закопошились под кожей. Полумертвый готов отдать все, лишь бы избавиться от их назойливых тушек. Но что происходит? Асшаит замер, слушая свое тело. Кажется, один из склизких ублюдков подобрался слишком близко. Ползет где-то у щеки. Змеится под глазом. Чтобы пройти дальше, к нетронутой червями мягкой плоти, ему нужно пересечь рваную борозду. Это старая незаживающая рана от имперского меча. Ждать. Ждать. Вот он, ползет. Ползет! Асшаит молниеносно прилепляет руку к бледному лицу и медленно вытягивает из собственной плоти белое тельце опарыша. Медленно, чтобы не порвать. Да. Попался.

За всеми этими манипуляциями оказывается забытым поверженный гладиатор. Толпа продолжает что-то скандировать, пока тело атлетично сложенного воина теряет последние горстки жизненной силы. Смерть, идущая по пятам за Асшаитом, безжалостна. Костлявая не оставляет шанса для жизни вокруг.

В лучах заходящего солнца полумертвый покидает арену. Солнце падет. Наступает эпоха тьмы.