Голосование пользователя

К моменту звонка Рэндалл не спал уже около полутора часов. После нескольких довольно шебутных дней в участке — Брент припер из офиса операций две сумки необработанных отчетов об инцидентах — он провалился еще на подлете к подушке. Лег часов в семь вечера, моргнул и выморгнул уже минут в двадцать пятого. Дурному сну и побудка прилагается дурная. И та не подвела. Отвратный привкус во рту, легкая головная боль и чернота ночи за окном. В голливудских фильмецах про Лос-Анджелес побудку показывают как алеющий восход и несмелое солнце, ласково касающееся кожи через панорамное окно. Детектив второго класса Рэндалл Мьюррел не просыпался. Он просто вываливался в реальность, гремя костьми и проклиная белый свет.

Еще и бомжи под окном никак не утихнут. Долбаная Санта-Моника с ее долбаным пляжем.

До звонка Рэндалл завис в Интернете. Параллельно завтракая и приводя себя в порядок, мотал бесконечные ленты, читал что-то, что не оседало в памяти даже на считанные мгновения. Разгружал мозг. Свайпал обновление ленты подобно крысе, раздрачивающей лимбическую систему импульсами счастья — такого легкого и доступного.

Так, наверное, и прошел мимо очередной день. Бессмысленно и уныло, если бы не позвонил Брент.

Ага. Ага. Мертвый слоник. Нет, Брент, не вздохнем, даже если это не убийство — как будто ты не знаешь, как уходят из жизни слоники и ослики. Непременно с шумом и хлопая дверью. Хлопая с такой одурью, что сыпется штукатурка.

— Слушай, Брент, я так понимаю, там щас ни криминалиста, ни собаки с кинологом тоже нет? Просто... Чего там делать-то нам? Пообщаться с кем найдётся хотя бы?
— Личного водителя недостаточно? Он сказал, что у Лоуренса была встреча в 5:30, значит есть ещё кто-то помимо него. Вообще, знаешь что, позвони шефу. Прям вот ему, это он шум поднял.
— Он в курсах, что на дело конкретно мы с Энджи задействованы?
— Нет, есть вариант попроще — капитан. Или... ещё проще. Патрульные уже на месте.
— Криминалист с кинологом тоже?
— Криминалисты приедут из центра целой кучей. В первую очередь ждём заключения коронера. Жюльена Моро дёрнули прям с вечеринки, а значит подозревают несчастный случай который таковым не является.

Рэндалл прижал смартфон к груди. Глубоко вдохнул. Выдохнул. Снова приложил к уху:

— Брент, так не делается. Коронер щас начнёт ворочать и лапать труп и все криминалистам наебнет. Да и потом, если он улику какую на теле найдёт, за неё кто отвечать-то будет? Сама детективка что ли?
— Придется приглядеть, чтобы он лишнего не трогал. Там уже полная самодеятельность началась, я ничего не могу с этим сделать. Отчётов нет, а значит и мы ещё, вообще-то, не в деле. Опасаешься вляпаться — не спеши на место. Позавтракай, глядишь через час все остальные тоже будут на месте.

"Чудно нахер".

— Коронер уже там или ещё только на подходе? Его тормознуть вариант есть?
— Уточню, сказать чтобы криминалистов ждал? Или тебя?
— Криминалистов. Конкретно криминалистов. Они должны хотя бы пару фоток ненарушенной сцены сделать, прежде чем он возьмётся. Да плюс собака тоже, может, след какой возьмёт.
— Понял, сделаю. Держи в курсе если что, а я попробую убедить шефа не брать дело в свои руки.
— Мы с Энджи, если че, гарнизон подержим. Мьюррел, конец связи.

Зато, может быть, на время этого расследования с отдела снимут все остальные. Было бы замечательно. О, еще и айтишницу в помощь дают — ну никак канун рождества. Обычно начальство если что-то и дает, то это дрыном по заднице.

* * *

— Доброй ночи, Скай. Это Мьюррел. Поднимайся, зачехляйся и на Бэль-Эйр. В десять-шестьсот один по Чалон-роуд. Там труп, но старшой утверждает, что по твоей части — по технической — тоже что-то есть. Найди нас с Энджи там.
— … что? Да? — сонный голос в считанные секунды преодолевает стадии отрицания, гнева и переходит к торгам. — Сейчас?!
— Ага, — коротко ответил Рэн. — Труп это непростой. Очень важный труп. Кандидат в мэры от слонов. Тут ничего и никуда не отложишь.
— Скинь мне адрес в вотсапе, — коротко попросила Скай и повесила трубку.

* * *

— Доброй ночи, Энджи. Сегодня у Брента романтичное настроение. Нужно встать пораньше и всем вместе поехать смотреть на... жмура. Бэль-Эйр, десять-шестьсот один по Чалон-роуд. Отлагательства неприемлемы, жмур важный. Кандидат в мэры от слонов.
— Рэ-эндалл... — констатировали из динамика.

На том конце провода послышался протяжный вздох, красноречиво дающий понять, что суббота прошла продуктивно и, очень возможно, бурно. Вздох перешёл в нечленораздельные звуки, похожие на писк, по которым можно было догадаться, что собеседник дал волю затёкшим во время сна мышцам и теперь всласть потягивается.

— День ещё не наступил, а я уже жажду тебя убить, — спросонья голос у Энджи был ниже обычного. — На чьей поедем?
— Давай на моей. Не буду заставлять тебя страдать и трястись за рулём, — ответил Рэндалл и с улыбкой добавил: — Время страдать ещё наступит.

Вообще-то машина Рэндалла действительно была его, в отличие от служебной у Энджи. Но «Квадра» ужасно ей нравилась (и именно в таком «готическом» окрасе), поэтому она считала её своей. Вот так запросто.

— Ладно, живи пока.

Несмотря на внешнюю суровость, напарник умел быть самим очарованием в точно выверенные моменты, вот как сейчас, когда подарил возможность успеть заскочить в душ перед бесконечно долгим трудовым выходным. А он по всем признакам обещал быть таковым.

* * *

Собравшись и упаковавшись, он поехал за Энджи.

24-декабря 2034 года.
Воскресенье, время 05:49.

      Когда в берлоге Мьюллера зазвонил телефон, до восхода был еще час. Даже в солнечном Лос-Анжелесе зимой было довольно хмуро, и ранние пташки были вынуждены тащится на работу в потёмках. Сегодня обещали +8 ночью и до +15 днем, без дождей, но пасмурно. Еще обещали, что звонков в такую рань, а скорее — ночь, не будет. График работы детективов был плавающим и ненормированным, а рамки в десять часов ограничивали его только на бумаге и в ситуациях, когда весь рабочий день предстояло провести в участке. Но, даже так, шесть утра — рановато.

      Справочник показал, что звонит Брент Хант, матёрый мужик, младше "Армии" на пару лет, но в отличие от последнего — полиция была семейным делом Хантов. Он пошёл служить едва ему стукнул 21 год. В настоящее время он был старшим детективом и, фактически, начальником всего специального отдела, каким мог похвастаться восьмой (Западный) участок. Всего в секции работало восемь детективов, которые делили между собой два кабинета. В одном из них старшим был Рэндалл. Помимо напарницы, под его присмотром были ещё двое. Мигель и Йошимо. Несмотря на происхождение, на родине, японец, по его словам, даже ни разу не бывал, родившись уже в США, а ещё шёл на повышение. Так что, проблем с этой парочкой не было, в няньке они не нуждались.

      Первое что услышал Мьюррел после того как принял вызов, тяжёлый вздох своего коллеги.

      — Доброго утра желать не буду, у нас жопа. Мне капитан звонил… а ему шеф. Нашли тело Лоуренса Барри, кандидата в мэры от республиканцев. В его собственном доме. Водитель нашел, и первым делом позвонил шефу. Они с Барри, оказывается, были приятелями. Дело мутное, но коронер уже едет, так что поднимай Энджи и езжай на место пока не поздно. Если не убийство, облегчённо вздохнем, если убийство — у вас будет хоть немного времени, прежде чем придется отправлять туда водометы для разгона журналистов.

      — Да. Ещё кое-что. Найди Скайлар, консультанта из TID и подключай к делу. Без понятия откуда у шефа информация о ней, но это его личная просьба, там что-то про слежку и кражу данных было. Ладно, не буду в испорченный телефон играть. Пока всё-равно мало что известно.

  Мо по-матерински к своей груди прижимала Рейн спиной и нежно, но крепко обнимала, пока та рассказывала свою историю. Инстинктивно одной рукой она медленно гладила девушку по голове и волосам, будто стараясь успокоить. Горько представлять, как трудно было невинной девочке в детстве переживать потерю близких и брать на себя ответственность за стольких братьев и сестёр, пускай и разделённую с одним из них, с Эриком. Внутри Мо снова всё съёжилось, как тогда, когда Коммутатор рассказал о проклятье бесплодия. Она не решилась переспрашивать Рейн, что стало с остальными и кто такая Ирма. Достаточно боли для одного раза.

  — Мне тоже не нравится Виконт, – призналась Мо после небольшой паузы. Она пыталась представить, что видит и чувствует Рейн, когда говорит об аурах остальных, — И его, и Везунчика я опасаюсь после того, что ты рассказала. Да и Танка тоже. И именно поэтому я хочу разобраться, чего нам следует от них ждать. Да, мы можем уйти сейчас. Возможно, они нас не найдут. Сразу. Без нашей поддержки Виконт наверняка обратится к Везунчику и Танку, а те могут согласиться на его предложение. Они объединятся. В том числе и против нас. Знаешь, те ужасные поступки Везунчика… Его воспоминания… А вдруг, мы все совершали не очень хорошие поступки в прошлом? И ещё я бы хотела попробовать поговорить с другой стороной конфликта, попробовать добраться до жилого блока, где сидят гражданские. Ты обратила внимание на занятную деталь в их разговоре? Один из них говорил, что доберётся сам до жилого блока, долетит на крыльях. Не думаю, что это была поэтичная метафора, потому что ему ответили, что его будут убивать снова и снова. Я могу ошибаться, но мне хочется, чтобы он тоже оказался магом. Тогда мы могли бы узнать больше информации о нас самих! Только если я права, то даже маг не может пробраться в одиночку к жилому блоку. Чем нас будет больше – тем больше шансов на успех.

  Мо всё говорила и говорила. Кажется, ей было невыносимо отсутствие человеческой речи, слышать только монотонное журчание воды. Когда она переключилась обратно на частоту к Коммутатору и Виконту, то поблагодарила первого и проигнорировала второго. Предупредила, что пока они будут ждать воскрешения мужчин. Коротая время, Мо обошла трупы женщин. Больше всего она боялась обнаружить в телах чёрную живую хрень, Хворь или как её там, потому что это означало, что Виконт окажется прав.
Когда тело Везунчика почти собралось, Мо начала нервничать, но старалась быть сильной ради Рейн. Хрупкая девушка, держащая её за руку, вселяла надежду и храбрость. Другая рука Мо была занята пистолетом, наведённым на мужчину. Но шок от увиденного и испуг Рейн помешали ей сразу выстрелить. Небольшой задержки хватило, чтобы Везунчик «пришёл в себя», скажем так. И теперь Мо ощущала угрозу не от него, а от Рейн. От её холодного голоса по спине пробежали мурашки. Это уже была не та девочка, которую утешала Мо. Казалось, что новая Рейн могла не просто от страха крепко сжать ладонь, но при желании сломать её без угрызений совести. Мо активно ломала голову, что ей делать, но не почувствовав угрозы в свою сторону, решила не принимать пока активных действий. Вместо этого она сосредоточилась на наблюдении за Рейн.

  — Просто делай, как она говорит. Ответь на вопросы, – тихо посоветовала Мо воскресшему Везунчику.

  — Отступают, – неуверенно прошептала Мо, выглядывая из укрытия. Она испытывала противоречивые чувства. Они с Рейн победили в этом жутком столкновении, но радости и удовлетворения не было. Что-то внутри настойчиво кричало, что те несчастные женщины обязательно вернутся и надо палить в удаляющиеся спины, пока есть такая возможность. Рейн сказала, что они ненавидят нас и боятся. Неужели это никак нельзя изменить? Стать союзниками против жестокого мира, а не врагами, готовыми перегрызть друг другу горло. Что же такого кошмарного маги делали в прошлом и не помнят об этом? Тоска, а вместе с ней и тревога, нахлынули на Мо. Осматривая поле боя, она прикрывала ладонью рот, будто сдерживала ужас, готовый вырваться из неё. Аккуратно убрала винтовку, чтобы не мешала. Свободная рука непроизвольно сжалась в кулак. Мо набиралась сил. Сейчас не время впадать в уныние. Прошлое – не изменить. Жалеть о нём – бессмысленно. Даже о том, что было сделано только что. Они уже их убили. Их не вернуть. Надо думать о живых. О том, что делать дальше.

  Взгляд скользнул по пробитому насосу, по алым пятнам, по шевелящимся останкам Танка и Везунчика. Мо нахмурилась. И только шевелящаяся за её спиной Рейн вывела женщину из оцепенения.
  — Рейн, ты – молодец, – Мо поспешила обернуться к союзнице. При взгляде на хрупкую фигуру приходилось каждый раз напоминать себе, что Рейн не слабый ребёнок, а сильный ментал. И всё же до конца избавиться от желания защитить молодую девушку Мо не могла. Осторожно, будто боясь спугнуть Рейн, она потянулась к её ране. Чувство вины придавило женщину. Сама-то она вышла из боя без единого ранения, — Позволь, я осмотрю.

  — Я думаю, мы ещё их встретим. А может и кого похуже. Так что расслабляться нельзя. Давай осмотримся. Бери всё, что может пригодиться, – убедившись, что с Рейн всё в порядке, Мо начала хозяйничать. На удивление, вести себя как стервятник было для неё чем-то естественным. Никакой брезгливости или угрызений совести при разжимании холодных пальцев трупов с оружия. Может, это была банальная защита мозга, чтобы не свихнуться раньше времени. Почти отсутствующая грань между ожесточённой борьбой за сохранение жизни и равнодушием, когда спасать уже некого.

  Проходя мимо останков Танка, медленно собирающихся в единое целое, Мо еле удержалась, чтобы от злости не придавить сапогом, размазать об пол, один из шевелящихся кусков плоти. Нет, смириться с его эгоистичным поступком она не могла. Как он мог оставить их одних в такой ситуации, подвергнуть опасности, утащить всех за собой на дно. Но и вымещать свои эмоции на беззащитном теле было неправильно. Это сейчас они с Рейн справились вдвоём, но дальше могло быть хуже, необходимо было держаться вместе. Пока что. Немного наивно, но Мо рассчитывала, что если она поговорит с Танком и Везунчиком, объяснит, что давайте-ка действовать как команда, то они поймут. Да и они должны были удовлетворить своё любопытство, что же там, на другой стороне. Верить, что бесполезно что-то делать, что надо просто опустить руки, Мо отказывалась.

  — Эй, вы ещё там? – Мо связалась с Коммутатором и Виконтом, — Если что, нас пока рано списывать со счетов. Но у нас тут, хм, возникла задержка. Мы тут ещё немного посидим. Дело сделано, бомба взорвана, водичка течёт. Так что выводите нас дальше.

Танк
Жизнь бессмысленна. Жизнь бессмысленна…

Мысль навязчивая, как прилипшая к обветшалому потолку жвачка. Что в едва пробудившемся чистом сознании может быть логичнее и закономернее смерти? Смерть — сладостное забытье. Не может быть никаких терзаний там, где ничего нет. Пусто… так восхитительно пусто…

Но нечто встаёт перед желаемой целью стеной. Семя Пожирателя, что бесцеремонно объяло твою телесную оболочку. Это он, разрушивший мир, не даёт тебе умереть. Тебе и другим. Он и есть причина бессмертия. Для других людей одно лишь лёгкое соприкосновение с Пожирающим несёт чудовищные последствия. Ведь человек — суть комок сожалений и переживаний. Ему лишь нужно дёрнуть за нить. Но не в твоём случае.

Ты вырос по программе искусственного взращивания. Ты не можешь вспомнить сколько тебе лет, но определённо обычным людям к твоим годам ещё очень далеко до половой зрелости. И твой разум — это разум ребёнка. Чистый, не успевший покрыться зловонной порослью концепций, социальных конструктов, морали и метафизических идей, пытающихся оправдать человеческое существование. В твоём сознании для Пожирателя нет зацепок.

Предпосылки для осознания этого были ещё давно. После того инцидента на станции в конечном итоге ты попал туда, куда должен был попасть изначально — на войну. И ты видел людей, связавших свою жизнь с войной. Тогда ты впервые узнал, насколько смертные влюблены в смерть. Они несли с собой разные идеи, использовали различные подходы для преодоления своих примитивных страхов на подступах к пустоте. Чаще всего в их среде главенствовала идея некого воздания и перерождения. Высшая цель для воина — умереть и переродиться в воина вновь, замыкая круг. Но на самом деле Ничто — вот их главная мечта.
Большинство людей, вынужденных регулярно противостоять первобытному страху гибели, неразрывно связаны с алкоголем. Самое необходимое, самое лучшее для них — это ничего не чувствовать. Подавлять себя до состояния полнейшей несостоятельности мыслительных процессов. Блэкаута. Пустоты.

Ты был там на стыке двух враждующих сторон. Когда прибыл Пожиратель. Когда обе стороны либо побросали оружие, либо обратили их против своих же, в бессмысленной резне ради резни. Люди были не в состоянии сосуществовать с насильственно всплывшими продуктами их существования. А именно наплодившимся хаосом идей и взаимоисключающих концептов вперемешку с дикими инстинктами. Многовековые плоды деятельности людского сознания — это и есть пища Пожирающего.

Но тебя он не затронул. Слишком пуст, слишком чист был твой рассудок. Но время идёт и однажды твой мозг вместит в себя достаточно ошибок и «мяса» для бесконечного божественного аппетита.

А был ли Пожиратель богом на самом деле? Сам факт твоего существования подвергает это сомнению. Есть вещи, неподвластные ему в полной мере. И его существования в сути столь же бессмысленно, как и разводимая им пища.
Что же тогда есть «бог»? Что есть сама вселенная? Что если игрушечное бессмертие, даруемое Пожирателем — ничто в сравнении с чудовищным бессмертием, продиктованным самими правилами мироздания? Человечество не вечно. Планеты не вечны. Даже сам Пожиратель не вечен. Всё это однажды разобьётся на миллиарды атомов и соберётся снова. В новые, неведомые формы, которые снова разрушатся и соединятся вновь. Может это происходит даже прямо сейчас. В данную секунду бесконечное число Танков в бесконечном числе таких же вселенных взорвали ту же самую бомбу, в других бесконечных мирах он этого делать не стал, а в бесчисленных миллиардах других реальностей он составляет мыслительные волокна существа, которое здесь не может даже помыслить. Какой в этом смысл? Какой смысл делать здесь и сейчас хоть что-то?

  Несмотря на то, что Коммутатор старался рассказать как можно больше, меньше вопросов не становилось. На словах о бесплодии Мо прижала одну руку к животу. Как давно произошло то, о чём он говорит? Когда мир… погиб? В её воспоминании всё выглядело нормальным. И не было ничего о детях. Тогда почему стало так тревожно и неуютно?

  Мо вздрогнула, когда отворился шлюз. Но тут же встала в боевую стойку и направила винтовку на незнакомок в ответ. Подчиняться им она не собиралась, но была готова опустить оружие, если они поступят так же, и начать переговоры. Она не думала, что эти женщины – их настоящие враги. И эта уверенность только возросла после ядовитого комментария Виконта. Мо стиснула со злости зубы. Да какое он имеет право так о них говорить? Он, тот, кто не потерял памяти, кто сидит в тепле и безопасности вместе со своими солдатами, кто ничем не рискует?! Мо была полна решимости уступить и первой проявить не слабость, но благоразумие.

  А вместо этого пришлось отпрыгнуть в сторону от полетевшей в неё и Рейн винтовки Танка, и дальше быстро действовать по ситуации, на инстинктах, не думая. Что бы не говорили про бессмортность магов или не рассуждали о туманном мрачном будущем вне стен комплекса, Мо не хотела проверять всё это вот так. Заметив, что Рейн вместо того, чтобы двигаться подальше от Танка и бомбы, только скукожилась, женщина схватила её покрепче и побежала к выходу. Она старалась прикрыть девушку собственным телом, если вдруг незнакомки испугаются и начнут в них стрелять.

  — Бегите! – Мо хотела сказать, что Рейн могла бы попытаться залесть в эгоистичную башку Танка и остановить его. Или по-быстрому убедить женщин не нападать на них, тем же самым негуманным способом. Но чертовски не хватало времени. Осталось молиться (кому?), что радиус и мощность взрыва недостаточно большие, чтобы действительно убить всех или серьёзно навредить.

Секунды, что тянутся в бесконечность. Беззвучный крик, тонущий в крови. Мясной цирк дьявольских инструментов, что непрерывно терзают плоть. Мгновение передышки. Не во благо, а чтобы стало ещё больней. Сознание, уже неспособное ничего помыслить, а способное только покорно нестись по течению вечного страдания. Ты не умрёшь. Не можешь умереть. Такова твоя судьба. Быть безропотной подушкой для иголок у бездушной машины. Тело предательски восстанавливается, опиоидные рецепторы получают свои тридцать монет серебряниками и снимают боль. И вот она опять разгорается со жгучей невыносимой силой. Снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова.

Внутри уже не человек, а комок уродливого мяса, который то тщетно пытается сбежать разом во все стороны, то сжимается в одну гротескную кучу от нестерпимых спазмов. Даже самый отпетый садистский ублюдок может устать. Выдохнуться. Дать перерыв. Но машина не знает усталости. Не знает цели. Не знает смысла. Потрошит твои жалкие остатки снова и снова, повинуясь вшитому алгоритму. И снова. И снова.

Где-то снаружи проносится чудовищный гул. Гремят выстрелы. Но находящиеся внутри этого не понимают. Они не способны осознавать ничего. Пока не гремит стекло.

Гремит стекло. Трещит. Разбивается. Вдребезги. Машина затихает. Нет покоя. Новая боль. Страшнее предыдущей. Боль ливня мыслей, что раскалёнными каплями ошпаривает мозг. Мёртвая, окаменелая и растресканная почва. Смерчи первоначальных сил, что уносят всё, что посмело выжить. Кровавое небо. Жестокий взгляд. Оттуда. Ты, маленький и беззащитный. Жалкий. Тот, кто перестанет существовать по щелчку пальца. Прижимающийся к земле, как немощный эмбрион. А оно всё ближе. И ближе.

Божественный гнев. Божественное безразличие. Жатва душ. Неведанные материи, в которых никому нет до нас дела. Но крошечное изменение где-то там, уничтожило всё то, что мы знаем здесь.

Сталкиваются силы, которые даже нельзя осознать или помыслить. И с грохотом, скрипом, сквозь задворки сознания и кору мозга прорываются слова, а каждая буква выжигается как клеймо.

ЕДИНСТВЕННОЙ ВЕРНЫЙ ПУТЬ
ПОЛОН БОЛИ И СЛЁЗ
ЭТО ЗНАЧИТ ПОЙТИ ПРОТИВ НИХ ВСЕХ

Укол во все нервные узлы. Темнота.
...

...

...

...

...

...

...

Просторное помещение, озаряемое синеватым светом ламп. Размером с ангар. Всё усеяно неведомыми приборами, кучей толстых проводов. И капсулы. Всюду капсулы. Разбитые.

Темнота. Чувство невесомости. Точно кто-то подхватил под плечи и несёт куда-то. Выстрелы. Огневые вспышки. Крики. Роняют на пол. Темнота.
...

...

...

...

...

...

...

Глаза открываются. Еле-еле. На веки будто накапали клеем. Пустое помещение в полумраке. Лежишь на земле. Тяжело двинуться. Рядом только трупы. Тихо.
Помещение резко наполняет странный треск. Радио.



Чудовищный гул грубо ввинчивается в мозг. До боли. Насильно выскрёбывает куски памяти. Сознание меркнет.

Жёваный


Танк


Мо


Рейн


Всем
Из сна пробуждает вновь заработавшее радио. Или оно включилось в первый раз? Всё смешалось. Так сложно отличить явь от кошмара.

Пока Марта, подобрав юбки, сбегала на Амелией, Грей постарался оценить свое состояние. Не было тяжелого железистого запаха крови, не было сладковатого запаха гноя, над ним не вились, жужжа, крупные черные мухи. Дышать было тяжело, ноги и руки казались невероятно слабыми. Он попытался поднять руку, выпростав ее из под одеяла - но у него не вышло. Чуть повел головой - пытаясь увидеть зеркало и себя в нем. Увы - не увидел. Но щека коснулась подушки. И Грей осознал, что там нет щетины - за ним ухаживали. На секунду он прикрыл глаза - ясно же, что одним бритьем дело не ограничилось, а желания тела никто не мог отменить. Но не было сил стыдиться или думать о случившемся.

Вопрос Амелии застал его врасплох. Пользуясь своим статусом раненого, он помолчал, рассматривая ее лицо. Она казалась все такой же красивой, хотя ему и показалось уставшей и встревоженой. Что вовсе не выглядело странным. Наконец Грей сказал:
- Вы моя жена пред Богом и людьми. И вы спасли больше, чем моя жизнь или даже моя честь. Вы спасли честь моего рода.

Голос его был слабым, но твердым. Для него это были не просто слова - жена становилась членом его фамилии, его рода, его жизни. И он не мог не защищать ее, даже если бы она была готова убить его. Она его жена. И этим сказано все. По крайней мере, для Грея. Объяснение было честным - но было ли оно полным? В этот момент порыв ветра качнул занавеску на открытом окне. Луч света протянулся от груди Грея к руке Амелии, соединив их невесомой, но заметной нитью. А еще на стене высветилось то место, где когда-то, не так давно, висела картина, подаренная Сэмом своей жене. Простой рисунок горной вершины не пережил погрома. Не так, чтобы он был особо ценным - просто кому-то не хватило добычи. И под горячую руку подвернулся этот пейзаж. Нож располосовал бумагу, а потом каблук оставил кусочек сопревшего навоза прямо на нарисованном давным-давно хребте. Но Марта спрятала изуродованный лист. Грей моргнул. Занавеска качнулась обратно, и луч исчез, растаяв без следа. Привиделось, просто привиделось. И он постарался сменить тему.

- Скажите, леди Амелия, но что держит вас в городе? Нет, я понимаю, что имущественные дела. Я понимаю, что маклеры готовы обмануть. Я понимаю, что надо подумать, куда ехать. Но ведь мэр сказал, что вы не станете никогда своей в этом городе. Даже если вы будете вести себя безупречно, милосердно и достойно, даже если вы раздадите все свое состояние на помощь бедным - вряд вас возлюбят. Или, будем честны, станут терпеть. Рано или поздно на пороге дома опять окажутся вооруженные молодчики. И либо их будет больше, либо подготовятся они получше. Может быть, вам стоит поехать в Англию? Все же...

Он бросил взгляд на палец Амелии, где блестело обручальное кольцо.
- Все же вы моя жена. И там вас никто не тронет.

Долгая речь утомила его. На лбу выступили крупные капли пота. Голос становился все тише. Но сознание он не потерял и ждал ответа от девушки.

Танатос некоторое время стоял столбом, никак не проявляя себя, затем слегка изменил свой облик, чтобы сойти за человека. Сейчас он выглядел как обычный странник. Хотя его лицо всё ещё было бледное, но всё же это была не мертвецкая бледность и теперь он вполне сходил себе за живого, пусть и не совсем здорового внешне, человека.

Потоптавшись на месте, Смерть двинулся в сторону мужика, с которым говорила Эйва. Постояв рядом с сестрой и послушав его рассказ, Танатос негромко спросил.
-Ты боишься умереть?

Вопрос был задан без угрозы, будничной интонацией, вот только в нём пахнуло какой-то безнадёгой.

Кирилл вышел на улицу, поднес пачку папирос ко рту, вынул одну губами и похлопал себя по карманам в поисках спичек.

Лиля задерживалась. Мама, наверное, что-то нащупала и сейчас присела на уши. В общем и целом он был готов к любому развитию событий — включая и тот, при котором Лиля выходит из подъезда с красными заплаканными глазами и заявляет, мол, всё. Расходимся. Похер. Кирилл пожмет плечами, развернется и пойдет домой. Или не совсем похер. Немного погорюет. А может, и не немного. Он заметил, что порой неискренен и неоткровенен даже наедине с собой. Тупик в конце магистрали. Если сначала ты умалчиваешь сложные вещи от окружающих, то, возможно, когда-то настанет день, и ты начнешь умалчивать простые вещи от самого себя. Сначала ты не говоришь девочке о войне, потом не говоришь себе, что будет дальше.

Так что дальше?

Да кто его знает. Возможно, батя Лили отправит свою любовницу за борт, учинит чудесное воссоединение семьи и начнет капать дочке на мозги по поводу ее выбора. Тут Салмач не питал иллюзий: надо очень сильно свернуть куда-то не туда, чтобы в тридцатник держаться за низовую ментовку. Причем будучи не в честным служакой, а именно мусором. Возможно, через несколько лет, когда Лиля повзрослеет, обнажатся какие-то новые противоречия. Когда с головы выветрится дурман, и настанет пора незамутненно смотреть на мир. Возможно, на следующей смене Салмача просто порежет заточкой велосипедный вор, и все кончится. Возможно...

Возможно. Наверное, поэтому и не приходится быть искренним наедине с собой. Бесполезно о чем-то серьезно думать, если будущему и в самом деле грош цена. Кирилл вернул папиросу в пачку. Курить не хотелось.

– Разбирайте. После этого "налёта валькирий" применение запчастям однозначно найдётся. – Первый день в роли лидера коммуны не был таким, каким его представлял себе Бернардо. На посту его не встретил готовенький оркестр, который мог бы сыграть по его указу гармоничный марш. Не ждала его даже сыгранная группа - только груда расстроенных гитар со рваными струнами да ржавых саксофонов с вырванными кнопками. Не было мощи, не было организации, ни доблести ни величия. Лишь вопросы и ответственность. Трупы, руины, осколки. Впрочем, сколь бы не были потрепаны - инструменты теперь в его руках, и чёрт ему не брат если он не заставит их играть. На скрипке Страдивари или на барабанчике из консервной банки, Бернардо Николас исполнит свою композицию. А что до разрухи... Судьбе придётся сочинить что-нибудь посложнее, чтобы обескуражить его.
• ♪ •
Похороны не были многолюдны. В лагере не было так уж много народу. По крайней мере Бернардо, глядя поочередно на собравшихся и на трупы казалось именно так. Горстка усталых, подавленных людишек, ставшая ещё меньше и подавленней после налёта, словно усыхая пропорционально прибавлению работы. А работы было много. Слишком много для и без того усталых людей. Им нужна была музыка. Музыка ободряющей речи, музыка родом из завтрашнего дня, что честнее и ярче сегодняшнего. Его музыка. Их музыка.
– В этот день мы прощаемся с героями. Наши товарищи - наши братья! - отдали жизни за Паламунгу. За дело процветания, за равенство и за светлое будущее для всех. Они умерли за меня, за вас и ваших детей. А за что умерли наши враги? За портреты чужих президентов?! За лишний день, прожитый безликой машиной угнетения!? Сегодня мы справляем почетную панихиду, но будь я проклят если бой победного марша, что огласит в один день наш славный остров, не будет в сотню раз громче! Красное знамя не покрашено кровью. Оно соткано из неё. Пропитано ей. Смешавшейся кровью крестьян, рабочих, солдат и учёных, старца и юноши, всех народов и чинов. И если в крови каждого железа на одинокий гвоздь, то все вместе мы станет несгибаемым стальным клинком! Серпом и молотом что повергнут бесчеловечный капитализм и воздвигнут на его костях прекрасное, светлое "завтра", в котором земляку не придется поднимать оружие на земляка, чтобы выжить. Героям революции во смерти и при жизни - ¡Hurra! –

Маркин и Ксения
Благодаря (и одновременно - не смотря на) действиям Гааза, Ксения выжила. Как только девочка немного оправилась, Маркин увёз их с матерью обратно в Иркутск. В прощальной беседе с Ариадной он пообещал найти девочке магического учителя и без особого сопротивления согласился никогда больше не возвращаться в Новосибирск. Герман обращался к немногочисленным иркутским коллегам по цеху с просьбой проследить за юным дарованием, но обычно вскоре после получения такой просьбы коллега переставал выходить на связь.

Петр Гааз
Для доктора пока мало что изменилось - его судьба всё так же связана с Германом. Разве что теперь у него есть помощница в деле удержания Германа от саморазрушения.

Шедевр
Возмездие свершилось - проклятая фея мертва. Кажется, что ты видел Иосифа среди сонма призраков, покидающих узилище. Возможно, удастся найти и вернуть его. Нужно будет только отпроситься у своей новой хозяйки.

Хантер
Вся твоя "стая" выжила. Правда, в процессе немножечко сломали город...
Кажется, пора переквалифицироваться в охотника на приведений. Тогда на ближайшее десятилетие точно без работы не останешься.

Герман
Как выяснилось, Коса Смерти - оружие окончательное и отсечённое ею нельзя отрастить заново. По крайней мере ничем из того, что вы с Ариадной способны оплатить.
Придётся привыкать к протезу - бионическому или демоническому.
В качестве утешительного приза тебе досталась Коса. Это грозное, хотя и норовистое оружие.

Ариадна
Одержав победу над Глайстиг, ты захватила её домен. Но прежде чем полноценно использовать его, придётся решить проблему с призраками.
К тому же теперь весь город узнает, что последователи Астарота нарастили своё присутствие и стали весомой силой на городской арене. Некоторые постараются остановить вас, прежде чем вы приберёте город к рукам - так что будущее обещает быть водоворотом интриг и сражений. Выстоит ли молодая Королева?

От курева Панда отказался, но вежливо, - мол белый бвана очень строгий, а я ж сейчас на службе и всё такое. Усевшись с охранниками так, чтобы справа никого не было, Мози совершенно искренне улыбнулся, демонстрируя добродушный и простоватый настрой.
- Я вроде как и не охраняю, парни. – Ответил он. – Дедуля - бодрый и могучий сам по себе, кого хочешь на шнек намотает. Впрочем, он вроде как мирный, за пульками приехал скорее из соображений предосторожности или излишней тревожности, сами знаете островок у нас только с виду мирный и тихий. Я с ним чтобы не заблудился, да не траванулся где хуёвым тако. Кто он я толком не понял, то-ли журналист, то-ли бизнесмен, то-ли пидарас какой-то. Да какая разница, платит не то чтобы много но исправно – я доволен. У меня к вам тоже вопрос есть, насчёт Хуана, не запрещено?

    — Astaroth, accipe hoc sacrificium!

    Посвящение жертвы демону-куратору. Я бы никогда не сказал то, что сказал, по собственной воле, хоть как всякий меченый прекрасно знаю «формулу» словесного заклинания. Так сложилось, что будучи главным цепным псом на службе адского герцога, я ни разу не приносил хозяину дичь с охоты. Я просто каратель, и мой метод — эффективность. Без пафоса, напыщенности и церемониальной торжественности.

    Тем не менее, сейчас я произношу эту фразу. Потому что знаю: так хотела сестра. Этот план был Её изначально.

    Меч рассекает воздух, отделяя голову от туловища. Хотя вряд ли к такому существу применимо понятие материально-телесного. Но я предпочитаю действовать по принципу «От добра добра не ищут». На моих глазах, пройдя насквозь Глайстиг, лезвие не измаралось ни единой каплей крови, точно так же, как не оставило на фее глубокой раны. И всё же железо наносило урон. Ранило, но как-то иначе. А если есть нужный эффект, зачем изобретать колесо? Просто повтори действие до конечного результата. И я повторяю.

    Надеюсь, новая игрушка на время отвлечёт Его Светлость от земных забот. Мне не помешал бы небольшой отпуск.

***

    Устало опускаюсь на землю, и Она тут же подбегает. Синие глаза, полные тревоги. Быстрый взгляд туда, где раньше была правая кисть — мне в глаза — снова на культю. Пытается оценить. Успеваю перехватить Её руку прежде, чем она коснётся сигила.

    — Нет.
    — Только не перевоплощайся.
    — Ага. Теперь всю оставшуюся жизнь буду ходить в таком виде. Даже на совет директоров.
    — Ты можешь хоть сейчас не паясничать!
    — Мой портной озолотится. Это же придётся перешить весь гардероб: пуговицы не только спереди, но и на спине, с прорезями для крыльев, — после показной задумчивости цокаю языком. — Нет, змейка, слишком накладно. Не потяну финансово: у меня же минимум Армани.

    Но Она предельно серьёзна.

    — В человеческой форме ты рискуешь отключиться от болевого шока.
    — Знаю. В любом другом случае помог бы старый добрый морфин, но у нас с ним сложные отношения. Да, док? — взгляд на Петера.

    Кисло усмехаюсь. Чёрт, ну и свинью ты сам себе подложил, Гера.

    — Не будь упёртым бараном, Вейц. Тебе не надо просить. Я попрошу.
    — Кто бы сомневался. И повесить на себя ещё один долг? Ни за что.
    — А нечего мои долги считать! Тебе какая разница?
    — Большая. Только через мой труп, змейка.
    — И вообще. Может, после такого «подношения» Повелитель всех тут бесплатно отлечит, не только тебя. Ты только что отправил ему посылкой целую фею в стопицот лет возрастом! Не каждый день такие подарки получаешь, наверно.
    — Да я сегодня щедр как никогда.

    Она ещё та упрямица — в этом мы друг друга стоим — и всё равно его вызовет. Не сейчас — так потом, улучит момент. Не сидеть же нам тут вечность, вцепившись друг в друга. После такого грохота от навернувшейся махины скоро сюда нагрянут все спецслужбы города — лучше бы начинать валить.

    — С одним условием. Если он заломит цену, платить буду я.
    — Угу. Прошу я — оплачиваешь ты. Всё как обычно, — Она хихикает.

    Ослабляю хватку. Она прикладывает символ к своей ране.

После обрушения колеса обозрения, ценность этого места упала - и Глайстиг, усмирив гордыню, решила отступить. Она бы не прожила и тысячи лет, если бы в каждом бою билась до последнего. Но подняться на достаточную высоту ей не удалось - прямо на её пути взорвался сгусток огня, запущенный Ариадной, отбрасывая вниз ударной волной. Это дало несколько секунд Герману - достаточно, чтобы подхватить свой меч и, словно ракета на чёрных крыльях, подлететь к Глайстиг. Могучий удар слева должен был сделать из феи две части- верхнюю и нижнюю (раз уж более изящные методы вроде меча в сердце и пули в висок её не берут). Но где-то в середине живота лезвие запнулось, словно наткнувшись на что-то гораздо более прочное, чем плоть. Из новой раны ударил бледно-зелёный свет - и в этом свете стали видны призрачные фигуры, вырывающиеся из раны и устремляющиеся во все стороны с торжествующим воем.

На лице Глайстиг впервые появилось выражение страха, она зажала рану рукой - и поток призраков превратился в редких одиночек, которым буквально удалось просочиться сквозь пальцы. Оставленная в покое фея, сможет удержать оставшихся. А вот если следующим ударом отсечь её голову...

L.A. Офис департамента маршалов США.
12 сентября 1997 г.
04:32 РМ.

От того, как рявкнул у себя в кабинете шеф Викерс, подскочили все присутствующие в офисе.
- Да, сэр! Хорошо, сэр!
Он швырнул трубку с такой силой, что Шерил, его секретарша, подпрыгнула на месте. Через стекло было видно, как Викерс прикрыл ладонью лицо, а затем провёл рукой по чуть влажному подбородку. Его можно понять. Температура за окном 96,8 °F, а кондиционер в офисе опять потёк.
- Шерил, в мой кабинет!
Девушка засеменила к начальнику, постукивая каблучками. Как и всегда, она выглядела отлично. Короткая стрижка, крупные серьги, блеск для губ. Она бросила кокетливую улыбку Оуэну и скользнула за дверь. Ладная фигурка, молодость, добрый нрав - неудивительно, что маршал быстро очаровался. Жаль только, что тут каждый второй был очарован ею не далее, чем на той неделе.

Пока ты печатал рапорт (опять западает грёбаная "а"), в кабинете начальника нарастала суета. Шерил бегала туда-сюда, то принося бумаги, то отвечая на телефонные звонки вместо Викерса. Судя по тому, какие взгляды он иногда бросал на тебя, а ещё по обывкам фраз: "...ликвидаторы поедут...", "...за в моей заднице Тод...", "...скажи этой... немедленно!" - можно было сделать вывод, что пораньше сегодня домой отправиться не придётся.

Сначала приехал человек из суда, привёз ордер. Ты слышал, как Викерс матерился.
Следом явилась Тод. Ты не видел её примерно с неделю. На вашем последнем аресте она попросила тебя сообщить по рации в отдел, что вы сейчас привезёте преступника. А когда ты вернулся, тот уже был мёртв. Рапорт ты уже переписывал трижды. А она прохлаждалась дома, без значка и оружия. До выяснения обстоятельств её отстранили. Ты бы и рад вообще с ней обсудить что произошло. Да только на звонки она не отвечала.

Не смотря на жару, Анри была одета как всегда несуразно. Джинсы, майка и накинутая поверх рубашка. От одного её вида Викерса перекосило. Оуэн коротко ей кивнул, Эйс коротко улыбнулся. Шерил расплылась в улыбке - ей нравилось то, что Анри не оттягивает на себя всю ту очаровательную атмосферу, которую секретарша вокруг себя старательно разливает.

Тебя Анри даже не поприветствовала. Подошла к столу, наклонилась, заглянула в отчёт и через несколько секунд сказала:
- У тебя вот тут "а" два раза подряд написана.

- Вы двое! Ко мне в кабинет!

Шеф молча вернул Анри значок. Та молча приняла, хотя ты видел, как на миг дёрнулись уголки её губ.

- Судья Милл выписал ордер на арест и обыск. Подозреваемый в убийстве. Приступить сейчас же. Ты, - он показал пальцем на тебя, - будешь за главного! И чтобы никаких трупов в этот раз! - Это уже адресовано Тод.

Салмач, Лиля

Мария Сергеевна встретила дочку и "Кирюшу" недорогими, но весьма обильными "разносолами". На столе была и солёная рыба, и мариновые грибы, и пара салатов с майонезом, и химические рулетики с шоколадом и джемом. Домашняя стряпня соседствовала с готовыми продуктами и полуфабрикатами. Была даже бутылка армянского коньяка, к которому мама, впрочем, почти не притрагивалась, предпочитая зелёный чай. Вопросы про прошлое и настоящее Салмача шли один за другим: как на работе, бывают ли горячие выезды, часто ли приходится сталкиваться с вооруженными преступниками, много ли вообще в городе сейчас таких товарищей, почему решил пойти в милицию, где работал раньше и так далее, и тому подобное. Были и вопросы про мечты, планы и цели на будущее. Салмачу, впрочем, удалось ответить достойно и произвести положительную впечатление на Лилину маму.

Незадолго до ухода молодёжи, когда Салмач уже собирался в коридоре, а Лиля ещё была на кухне, мама обратилась к дочке:

— Так вот, получается, как — от гражданского протеста к женихам? И какие же у тебя планы теперь?

Каратист

Макар выразительно почесал лицо, покрытое наполовину посидевшей щетиной:

— Слушай, да чёрт его знает, с поличным никого не заставали, камер у нас тут тоже нет. Но пару гаражей вынесли капитально, в одиночку такое сложно было бы провернуть. Ворота после краж целые, только замки открытые. Так что или отмычки, или ключи украденные, но никак не болгарки. Такая вот мутатень. В общем, склад в двадцать восьмом гараже сделали. Я арендаторов предупрежу, что у нас вроде как дополнительный сторож теперь за их собственностью приглядит. Ну и я с мужиками сам в бытовке у ворот буду.

Гаражи пронумерованы белой, слегка потёкшей и облупившейся от времени краской. Где именно находится 28-й гараж, Макар тебе объяснил.

Шпингалет

А идея была хорошая... Во всяком случае, так казалось. Ведь в кино про шпионов всегда, когда хотят скрытно провернуть какое-нибудь преступное дельце, отвлекают внимание более заметной, но менее тяжкой криминальной активностью. Например, вооружившись баллончиками с краской и масками-респираторами ваяют фаллические символы на стенах гаражей. Есть только два минуса: жильцы вандалов не любят, а милицейские, наоборот, любят — ведь это лёгкая "палка" в отчётность. Шпингалет с Васьком уже вжились в роль художников-хулиганов, как вдруг из-за поворота показался бобик. Может быть, просто не повезло, а может, и вызвал кто-то, чтобы пресечь художества. Как бы то ни было, менты подъехали, опустили стекло, раздался жёсткий приказ:

— Ну-ка, замерли!

Кровь Чумы ядовита - это известно. Бесчисленное множество болезней нашли свой дом в ее венах и объяснить, как сама Чума при этом может жить не смогут даже самые знающие мудрецы. Можно ли назвать ее человеком, если то, что для людей яд, для нее - жизнь? Пожалуй, нет. Залечить такое небольшое ранение не составило ни малейшего труда - это практически произошло само собой, непроизвольно как дыхание или как мысли, те самые, что роятся в разуме даже когда специально пытаешься избавиться от них.

Почти так же легко получается и направить собственную энергию в одну точку. Это не заклинание. Во всяком случае, те обрывки знаний о мире, что вам достались, не могут подсказать какого-то наименования для такого жеста. Не требуется ни рун, ни магических пассов, ни мистических слов на древних, угасших языках. Словно выдох, энергия струится легко и непринужденно, смешиваясь в разрушительном танце. Бушующее, яростное пламя. Коварный, всепроникающий яд. Бескомпромиссная, грубая жадность. И, конечно, смерть, само увядание.

Невидимые обычному взору потоки силы сплетаются, охватывая Танатоса и помогая ему прорваться через барьер - такой слабый, но сейчас представляющий для вас испытание.

В умах возникают обрывочные образы - не воспоминания даже, а ощущения воспоминаний о былой мощи, сметающей армии, разоряющей города. Мощи, которая представляла угрозу. Мощи, для которой целые империи смертных были ничем и перед которой трепетали куда более могущественные сущности, чем горстка солдат. Ничего. Не сегодня, но когда-нибудь. В мире, где каждый становится сильнее, так или иначе пожирая или подчиняя себе другого, вам повезло быть всеядными.

Сделав несколько шагов, Танатос словно мерцает, исчезнув из пространства на краткий миг, меньше удара сердца. Прорываясь через барьер, даже Смерть чувствует, что сейчас его сил не хватило бы - но рядом были сестры и брат. Магическое плетение барьера сопротивлялось всего лишь долю мгновения - и, в конце концов, рассеялось, освободив проход и оставив после себя лишь выгоревший амулет на полу. А за ним - целый новый мир.

Осторожно вы выходите наружу, прислушиваясь к тому, нет ли еще одной засады на улице. Не признаваясь даже самим себе опасаетесь - хватит ли столь слабых капель могущества, чтобы противостоять новому испытанию - но испытания нет.
Ваше место рождения оказывается на удивление скучным - это небольшое строение из серого песчаника, без каких-либо украшений или надписей. Просто каменная коробка с одним входом, находящаяся посреди огромных топей, ровных, словно стекло и лишь изредка пейзаж разнообразят сухие, изломанные, тонкие деревья изо всех сил пытающиеся выжить в этой неприветливой местности.

Время уже клонит к вечеру и солнце вот-вот сядет, отчего и небеса, и сами топи уже окрашены багрянцем, пляшущим в лужах и болотцах. Ветер, не сильный, но ощутимый, пробирает до костей и отчетливо пахнет ранней осенью - когда земля уже забыла летнее тепло, но еще не начались свежие морозы. Тишина вокруг почти звенит и лишь какая-то болотная птица, сидящая на деревце неподалеку, издав неприятный звук захлопала крыльями, улетая подальше от непонятных существ, пахнущих кровью и погибелью.

Небольшая твердая поляна перед строением пестрит следами - прочитать их не составляет труда и вы легко понимаете, что бежавшие воины уже покинули это место, забрав и лошадей павших товарищей. Отправились ли они за подмогой или просто убрались подальше в страхе за свою жизнь, увы, следы вам не подсказывают.

Простым жестом руки исказив воздух в магическую линзу, вы можете дотянуться взглядом и дальше. На востоке топи тянутся еще дальше и их края не разглядеть. На севере на самом горизонте виднеется тонкая темная полоска, похожая на лес, но законы этого мира пока непривычны для вас и сложно сказать, сколько до него идти. На юге топи кончаются гораздо ближе, но упираются сплошь в воду - море, океан, а может и просто большое озеро. Запад более интересен - там топи тоже ограничены водой, но это уже река, впадающая в водоем на юге. Вдоль излучины этой реки вы замечаете несколько поселений, раскиданных на лиги между друг другом. А вот посреди реки, на острове ближе к противоположному берегу, вы замечаете не то укрепленный город, не то крупную крепость, но весьма оживленную - на воде можно заметить точки лодок и намеки на мачты более крупных кораблей.

Кроме того, вы с удивлением отмечаете, что хотя внутри постройки и присутствовала достаточно сильная магическая аура, на самих топях потоки магии так слабы, что их едва можно почувствовать - как знать, может и в этом одна из причин вашей слабости. И, если это так, то где-то внутри душу начинает неприятно точить сомнение - что, если магия так слаба не только на этих болотах?

После того, что Хантер самолично сотворил со своим телом, царапина, оставленная шпагой на груди, казалась чем-то незначительным и мелочным, а вот за винтовку стало обидно. Не так уж богат был охотник, чтобы разбрасываться ценным снаряжением направо и налево.

— Бля, — По военному коротко озвучил своё негодование Денис. подлетевшему призраку. — Зря ты так... — Хотел было пересчитать "гасконцу" зубы прикладом дробовика и отправить на принудительный осмотр к стоматологу, но ситуация стремительно менялась и пришлось думать не о сиюминутном утолении личной неприязни, а о перспективе быть погребенным заживо под тоннами железных обломков колеса обозрения. Возможно, будь в руках мушкетёра более серьезное оружие, мужчина бы принял иное решение, но сейчас маленькая колотая рана от шпаги казалась меньшим злом, чем железная арматура прошедшая тело насквозь. В первом и втором случае Дэн не умрёт, сложно умереть дважды, но вот последующее бездействие может привести к гибели тех, кого он считал друзьями и личными... недругами. Жаль, что не удалось потешить себя зрелищем отстреленной кисти Глаистиг. Шикарный выстрел получился, хоть сейчас в книгу рекордов Гиннеса записывай, только некому было задокументировать. Да и то, что Германа перестали расчленять точно порадовало бы. Потому, что Дэн считал личным правом бить по лицу демона и получать от него в ответ, а когда кто-то вмешивается в драку двух парней, то это нарушает "пацанские" понятия. Первый раз вмешались его подручные, потом было не до мордобоя, а теперь какая-то сука решила его порезать на лоскуты и не дать завершить начатое. Нет. Хантер этого так не оставит. Сначала разберётся с насущными проблемами, даст Герману время восстановиться, а потом в лесочке за оградкой особняка, разберутся между собой по понятиям. Ну так, чисто для души, успокоения и укрепления дружественных отношений.

Дробовик полетел вниз, а сам охотник приготовился падать, выискивая взглядом подходящую площадку для приземления и последующего переката, чтобы как можно быстрее оказаться подальше от падающих железяк. За дробовик он не переживал, это оружие было надежным и простым, как лом. Сломать его сложно, главное потом найти под завалами железа.

Вероятно, стоило начинать переживать из-за стремительно скудеющего арсенала, но Хантер понимал, что самое главное оружие это он сам. Пистолет на бедре да цепь на поясе, кулаки и зубы... А ещё...

Определенно, охотник повредился головой до того, как свалился на землю. Столь безумный и дерзкий план явно не мог прийти в здоровую голову. Надо же было до такого додуматься — попытаться отобрать у байкера косу и начать бить врага его же оружием.

Кристал шагала рядом, поглядывая на Меган и не понимая большей части сказанного. Но вопросы она поняла прекрасно, покивав на два последних.
— Они шепчут угрозы. Я слышала, — полушёпотом объяснила она. — Они всё помнят.
— Только это никакая не нация, — похоже, девочка по-своему истолковала слово «трепанация». — Это воскресшие, Мэгги. Мертвецы.
Кристи немного подумала и добавила предостерегающе:
— Не слушай их...

Поездка на пляж была эмоциональной идей, и честно признаться, Мози не рассчитывал что хоть кто-то из серьезных коммандос согласится. Ну а даже если так, то главный точно не позволит. Но Змей позволил, а серьезные мужики и красавица Сехмет - согласились! Панда был удивлён и рад, на пляже он дурачился, развлекал всех не очень умелыми кувырками и пляжными сальто, а также пародировал крокодила, черепаху, дельфина и акулу. Дельфин выпрыгивал из под воды, акула пугала своим плавником (ладошкой Мози), крокодил ползал по песку, лежал в воде как бревно поглядывая на всех коварным взглядом, а потом, якобы схватив добычу, бурно вращался поднимая фонтаны брызг. Черепаха ничего не делала – просто валялась на песке и вяло жевала лист пальмы.
Такого чудесного дня у Мози не было давно, но вот вечером начался брифинг, и тут Панда понял за что Брием предложил такие деньжищи. ПВО, РЛС, картель, это ж блять настоящая ёбаная война! Панда сидел с раскрытым ртом, даже не притронувшись к налитому рому. А после того как выяснилось что он с командиром едут в Эль Гардо, рачительный Мози слил спиртное обратно в бутылку. Визит в стрип-бар с вопросами о Греге, казался ему делом совсем не безобидным, и даже наоборот – опасным, Панда даже набрал в грудь воздух чтобы высказать свои опасения, но потом решил обсудить этот вопрос уже в машине со Змеем наедине.

Хантер витиевато выругался и шмыгнул носом.
— Сучка, ряженая...
В голове прозвучали слова из детства: "Акелла промахнулся".
— Не мажет тот, кто не стреляет! — Приободрил себя охотник, готовясь к очередному выстрелу, но не успел. Взрыв и Герман (а какого собственно хера он оказался на линии огня) спутали все карты. Ещё и этот ДэАртаньян, со своей зубочисткой приближается.
— Ну ладно... Ладно!.. Хочешь поиграть в Бастилию? Будет тебе Бастилия... Последний день...
Взведя затвор, мужчина в маске высунулся из кабинки, пару мгновений помешкал, ловя ритм кренящейся кабины и вновь выстрелил в Глаистиг. Смотреть, попал он или нет, уже не было времени, нужно было думать о себе и проблемах ближайшей перспективы.
Ловким движением отправив винтовку за спину, краем взгляда уловил Ариадну подлетевшую к соседней кабинке. Всё же этот её вид вызывал какое-то внутреннее отторжение, но Дэн держался, концентрируясь на более важном.
— Извольте обнажить шпагу, сударь! Хоть все четыре, ведь у меня из двенадцать!
Хантер едва не вывалился из наклонившейся кабинки, когда вытаскивал дробовик 12 калибра.
Словно примат, удерживаясь одной рукой за рампу, выбрался из кабины, опершись ботинком в нижнюю её часть. Упасть и разбиться он не боялся. После предательства, пули в сердце и нескольких часов в морге, ему уже было не страшно. Шрамирование работало, а значит до того, как отключаиться нужно успеть сделать побольше.
— Ба-Бах! — По слогам произнёс охотник, подпуская призрака почти вплотную и спуская курок.
— Хрен вам, а не боевые барабаны, суки!

Саундтрек: ссылка

Тоннель оказался глубоким, но достаточно просторным, особенно внизу. Мэг даже не пришлось пригибаться, потолок находился на полторы головы выше и в основном был неплохо укреплён. Правда кое-где подпорки успели покоситься — то ли от землетрясения, то ли криворукости местных строителей. Земля под ногами была сырой и глинистой и неприятно липла к подошвам. Кое-где тоннель оказался частично засыпан, и девушкам приходилось карабкаться по кишащей насекомыми земле (к счастью, грызуны здесь не водились), окончательно расставшись с надеждами выбраться относительно чистыми. Оставалось только молиться, чтобы на том конце тоннеля действительно нашёлся выход, который вдобавок не завален. Шансов на это было не так уж и много. Но прямая опасность всё же миновала. Во всяком случае, пока.

— Мэг? — подала вдруг голос Кристи, шагавшая с фонариком и узелком с припасами впереди. Меган достался баллон с водой.
— М? — откликнулась та.
— Можно я буду звать тебя Мэгги?

3-й день второй миссии. Вилла"SOL DE LA MAÑANA". 19.30



Рино и Сехмет.
Сехмет попросила починить механика тумбочку и кровать и принести домкрат. А когда он не слишком радостно отозвался, начала все делать сама. Причем все сделала грамотно и на отлично.
Вопрос, а зачем звала тогда?
Впрочем без дела он не остался, когда кровать была готова, он укрепил на всякий случай уголками и шурупами.
Чтоб навека!
Совместная работа безусловно снизила некий градус непонимания, который возник из-за того, что девушка была слишком открыта, а пулеметчик к этому не привык вот так прям сразу.

Потом вместе принялись за уборку. Рино молча приносил ведра воды, хотя Сехмет его об этом не просила. Ему то то досталась чистая и прибранная комната с новой мебелью.
В итоге грязные и довольные они привели комнату в приемлемый вид.
И собирались заниматься своими делами, когда их позвал Мози.

Рысь
Леонард нервничал. Левые люди на охраняемой вилле всегда плохо, поэтому он поспешил уйти подальше, где встретил Гения, который поделился своими мыслями о находке в сарае.
Взяв карту у Змея Рысь доковылял до сарая.
Мысль оказалась верной. Надо было провести картой вдоль предпологаемой створки.
Мастер-карта виллы подошла. А как же иначе?
Тайная комната открылась.
Мужчины заглянули внутрь.
Внутри было небольшое помещение 2 на 3 метра, без окон но с вентиляционным отверстием.


Рысь внимательно осмотрел комнату. Детская. Вернее подростковая. Вот робот стоит, вот мяч баскетбольный. Книжка Марка Твена, про Гекельберри Финна. Кроссовки старые мальчуковые, размера 35-36, то есть явно нога маленькая.
Когда он увидел в углу еще и лежанку для собаки, Леонарду в принципе все стало ясно.
Чья эта комната и даже чья это лежанка для собаки.
В комнате были еще какие-то вещи, но снайпер уже удовлетворился результатом осмотра.

Снаружи у гаража раздался шум и Рысь с Гением оставили осмотр и подошли к Мози.

Мози
Ты закончил чистить машину. Даже нашел какие-то средства для химчистки салона, а Себастьян подсказал в каких пропорциях их использовать.
Салон действительно блистел. Теперь можно хоть есть с сидений - все чисто. Или даже дам пригласить, ну тех, которые тоже за чистоту салона.
День клонился к концу и у тебя возникла идея. Пока босс занимается с пробковой доской, почему бы не умыкнуть весь остальной отряд на пляж?
Машина есть, а пару диких пляжей рядом со столицей Мози знал. Управимся за пару часов.
Предложение эбенового парня на ура восприняло больше половины команды.
Змей только махнул рукой, мол валите. Скальп - остался за дежурного. При этом отпустил даже Леонарда на море пошутив остерегаться акул.

Третий день в Паламунгу заканчивался, а к поиску основной цели отряд так и не приступил.
С другой стороны, когда еще можно будет в отпуск на Карибы выбраться?
Тем более добрый Себастьян подсказал Панде где взять на вилле шезлонг, полотенца и даже пляжную палатку.

Полная машина наемников в количестве 5 штук за 3 часа смотались на пляж, покупались и вернулись обратно.
Чистые и довольные.
День был явно насыщенный и уж точно теперь прошел не зря.

Петру удалось отвлечь внимание девчонки, а потом внезапным движением схватить её за руку. Резкий рывок - и вот Ксения вдавлена в сиденье в неудобной позе, к голове прижат пистолет. В ушах звенит от грохота выстрела в замкнутом пространстве. Где-то в процессе Петр выстрелил - то ли случайно, от непрошедшего ещё магического онемения, то ли специально. Пуля вошла девочке куда-то в корпус, брызнула кровь (кажется - красная), Ксения вскрикнула и обмякла.

Маркин, стоящий на земле и перезаряжающий пистолет, судя по всему, следил за действом в кабинке, потому что хрипло закричал:
- Ариадна, мы так не договаривались! Она же ещё ребёнок! Человеческий ребёнок!

Дальнейшее заглушил взрыв у подножия колеса, которое начало со скрипом клониться в сторону.

— Мы успеем! Там лестница! — Кристал вновь взяла её за руку, сцепившись с ней пальцами, и потянула за собой. Просевшая крыша заблокировала выход, отрезав источник хоть какого-то освещения, но девочка тянула Мэг не туда, а наоборот, в глубину коридора, искусно ориентируясь в почти полной темноте. Кое-где пол просел и обвалился, и Кристал ловко обходила и перепрыгивала такие места, заранее предупреждая Меган.
Наконец они добрались до ступенек. Верхний пролёт обломился, но большой проблемой это не было. Девочка, словно маленькая обезьянка, быстро перелезла через перила, свесилась и спрыгнула, ожидая от Мэг того же.
— Скорее! — взмолилась она, когда со стороны коридора первого этажа донёсся какой-то шум. В тот же миг нейрохирург вновь ощутила то же, что и ранее, когда только входила в церковь: уже знакомое навязанное желание убраться прочь, и тишину, от которой как будто закладывало уши. Видимо, этим странным умением Кристал отпугивала всех, кто приближался к её убежищу. Но действовало ли это на тех чудовищ?
Когда Меган наконец спрыгнула, едва не вывихнув лодыжку о ступеньку, девочка уже была у поворота и осторожно выглядывала в коридор, сжимая в руке связку ключей. Обернувшись она в ужасе прошептала одними губами:
— Они. Там.
Мэг и сама не поняла, что уже некоторое время видит, и довольно отчётливо, но лишь очертания и оттенки — не цвета. Быть может, сказывался стресс, или адреналин, — задумываться об этом не осталось времени. Насколько она помнила, кладовая находилась за правой стеной. Весь дом уже трещал по швам, деревянные балки над головой жалобно скрипели, с потолка сыпалась пыль.
Настал черёд Меган хватать за руку Кристал.
— Не смотри на них, — шепнула она девочке, и вместе они выскочили в коридор. От неожиданности Кристал выронила ключи, не обратив на это внимания, — те даже не звякнули при ударе о пол. Дверь в кладовую оказалась уже покорёженной, и два крепких удара ногой крепление замка не пережило.
Мэг аккуратно подтолкнула девочку внутрь, но отчего-то замешкалась сама, ощутив повеявший со стороны завала ветерок, несущий нотки гниения и тлена. Мгновение спустя пол под ногами задрожал, и по церкви прокатилась ещё одна волна разрушений, сопровождаемая грохотом, уничтожив ряд комнат от лестницы до самого входа и неожиданно расширив границы коридора. Гипсокартонные перегородки раскрошились словно курабье. К счастью, помещение кладовой, как и потолок над головой Мэг, пока ещё держались, но очевидно, это был вопрос времени.

Саундтрек: ссылка

Импульс отбросил Меган к стене, затем её швырнуло на пол куда-то в сторону. Сильный удар затылком едва не вышиб из девушки дух, окончательно дезориентировав её в поднявшемся густом пыльном облаке. Опираясь на рухлядь, подвернувшуюся под руку, вроде подкосившегося столика или чего-то подобного, Мэг с трудом поднялась, пошатываясь на нетвёрдых ногах, чтобы в следующий момент остолбенеть.
Из плотного мрака на неё глядели десятки маленьких светящихся зеленовато-синим глаз. Но свет не принадлежал им, он исходил откуда-то из-за них, словно эти глаза были маленькими окошками, каждое из которых открывало вид — осознание этого пришло к Меган Андерсон далеко не сразу — на части чего-то целого и очень далёкого, будто огромной неподвижной картины какого-то странного места. Время субъективно замерло — там, вдалеке, не существовало времени. Разум Мэг словно бы разделился надвое. И пока одно Я, отошедшее на второй план, изо всех сил сигналило о неумолимом приближении опасных чудовищ и умоляло вернуть ему контроль над телом, другое, по всей видимости, этим контролем обладавшее, не могло оторвать глаз от развернувшейся перед ними немыслимой картины.
Высокие чёрные башни, похожие на протянутые к небу в бессильной мольбе руки скелетов, с разбитыми окнами, раскрошившимися стенами, вырисовывались вдали, поднимаясь из укутавшего бескрайнюю долину белёсого тумана. Хлопали на ветру полотнища штандартов без гербов и флагов без стран, и едва слышный скрип доносился оттуда — из бесконечного леса одиноких чёрных исполинов. Башни манили её. Тысячи мёртвых голосов шептали её имя. Её друзья, знакомые и родные, её мама — все они были там, звали её, ждали её, тянулись к ней. Она чувствовала, что нужна им. Она хотела к ним...

— МЭГГИ-И-И!!! СЮДА-А-А!!! — неожиданный надрывный вопль Кристал, вырвавшийся из темноты по левую руку, моментально отрезвил Меган. Чувство безграничного внутреннего покоя, уюта и грядущего счастья, в одно мгновение уступило место всепоглощающей грусти, чувству утраты и... смертельной угрозы. Чудовища приближались, быстро пробираясь и карабкаясь через завалы и легко раскидывая в стороны мешающий хлам. Казалось, ещё пара секунд, и всё будет кончено.

Скарлет обняла брата, улыбнулась.

– Конечно, братец. Ты всех съешь. Всех, кого захочешь. За маму, и за сестричку, это будет весело!
Искренний, без притворства, он был щедр настолько, насколько это было вообще для него возможно. Война чувствовала это в его дыхании, в его словах. Из того почти ничего, что было в их распоряжении, он поделился абсолютно всем.
Не это ли высшее родство и единство?

– Они у нас еще попляшут, да? – Она заглянула в голодные глаза Унгера. – Мы наберемся сил, и никто не сможет нам противостоять. Но придется немного потерпеть.

О том же говорила Эйва, она тоже это почувствовала. Сосущую пустоту там, где должна бурлить мощь. Жалкие капли силы, пока придется их беречь и копить.

Прикосновения сестры тоже были приятны. Они объединяли, связывали и вместе с тем щекотали воспоминаниями о снах могущества.

– Ну что ты! – Скарлетт легко качнула головой. – Вся прелесть в том, что невеста как раз еще не принадлежит. И не будет принадлежать никому, останется всегда свободной. Не станет женой. И своим чистым белым саваном укроет всех, кто осмелился ее пожелать. Впрочем, как хочешь, сестричка. Но черное не для меня, нет-нет. Возможно, там, дальше найдется что-то получше. Слышишь - там? – Война протянула руку к выходу, - там голоса. Вот, опять - слышишь? Может быть, нас там ждут верные адепты, готовые по одному знаку бросить к нашим ногам свои судьбы? Или несчастные жертвы, еще не знающие об ожидающей их чести? Знаешь, я не хочу эту одежду. Но я бы не отказалась от меча.

3-й день второй миссии. Вилла"SOL DE LA MAÑANA". 12.30


Рысь и Рино
Рысь на самом деле перебдел. Пол был в достойном состоянии. За исключением двух досок.
Быстро постукав ножом от мультитула снайпер успокоился.
Но сказать об этом Санчесу или Бриему нужно. Потом.
Крышка открылась без труда. Болты были заржавлены, но это не составило больших проблем.
А вот находка...
Три письма на кириллице, который Рысь прочитать не мог, по причине не знания языка и несколько маленьких контейнеров размером с два наперстка. открыв один снайпер тут же аккуратно его закрыл. Там была микропленка. Причем достаточно старая.
А это означает что содержимое может быть повреждено, и вообще лучше открывать без солнечного света. А вдруг там она не проявленная?
И это такая защита того кто положил от непрошенных гостей?
- Рино, можешь подойти. Пол в порядке. Помоги собрать эти контейнеры.

Пулеметчик откровенно скучал. Тело просило физической нагрузки. Всратая вилла раздражала.
Ну надо собрать контейнеры, так надо.
Рино уже начала доставать размеренная миссия. Когда активничать то начнем?

Сехмет, Змей и Мози
После падения ты проверила себя. Цела. И начала осматривать шкаф в поисках тряпки.
Нашла паука и... Нет, тут точно еще не все. В нижней части шкафа так называемой бентрисоли что-то было. Понятно, что в шкаф редко заглядывали с этой высоты. Для этого надо было встать на карачки у открытого шкафа и изогнуть вниз голову. Или вообще лечь на пол у открытого шкафа.
Выгребя мусор сербка увидела, что фанера на задней стенке шкафа в одном месте явно без небольшого куска. Она попыталась потянуть - безрезультатно.
- Аапчхи!
Видимо в шкафу явно не убирали пыль несколько лет. И теперь после чиха вокруг сербки было словно облако из пыли.
Причем так, что она даже чуток подзадохнулась. И резко села на пятую точку.
И в этот момент ее дверь тихо открылась и Змей резко метнулся в комнату, наставляя ствол на санузел.
Быстро заходя в комнату он случайно задел свернутую пачку с порножурналами, которая тут же рассыпалась по полу.
Несколькими секундами позже в комнату залетел Мози. В своих испачканных бриджах. Но со стволом.
Он переводил взгляд с девушки на разведчика, потом с интересом на порножурналы, потом на сломанную кровать, опять на девушку и Змея. А потом тихо спросил, совершенно не понимая ситуации
- Я не вовремя?

    Когда Она обратилась и унеслась прочь, какая-то часть меня выдохнула с облегчением. Знаете, как расслабить руку в полностью напряжённом, взведённом как пружина, теле. Рано радовался. Краем глаза я замечаю, что возле одной из кабинок колеса творится какая-то херня. Эта малолетка собиралась что-то метнуть. Похоже, конкретно в меня с парнями, а Змейка полезла на амбразуру. Грудью в прямом смысле. Я почти чувствую, как магический снаряд ударяет Её. Чёрт возьми, Ада!

    С остервенением я снова бросаюсь на врага. Нет, стрелять ты больше не будешь.

Унгер как-то опасливо косится на чернявую. Чой-то она к телам потянулась? Хочет забрать у Унгера его добычу?
Унгер рычит, царапает ногтями пол!
Унгера уже ограбили!
А теперь ещё сестричка туда же?!
Плохая сестричка!
Плохая!

Ищи себе другую еду! Это еда Унгера! Унгер первый увидел, первый нашёл! Моё!

— Моё… Мясо…

Тихо, угрожающе шипит. Оскаливает зубы. Приближается всё ближе.

— Моя… Добыча… Унгр… оч-чень х-хо-очет… ку-ушать…

Неизвестно чем бы всё закончилось, если бы рыженькая не указала — оказывается, чернявой тряпка была нужна?!

Унгер отворачивается, недовольный, что сам не понял такую простую вещь. К тряпкам Унгер был равнодушен. Тряпки не вкусные.

«Но возможно ценные… мои тряпки»

Да и нахера ей тряпка?!
Гляньте какие сисечки у сестрички?
Такие сисечки не надо прятать!

Это вон лысому тряпка нужна, подумать только, у него волосы украли! Унгер прыснул — уж свои волосы он бы точно никому не отдал!

Запоздалая дилемма. Если Унгер относится к мужскому полу, хотя бы номинально, значит ли это что у Унгера украли пару сисечек? Да не, невозможно. Чушь, Унгер бы заметил!

Но видимо сисечки это всё-таки что-то ценное.
Добыча. А значит их и правда надо прятать.

Рыкнул куда-то в сторону недовольно. Унгер не любит делиться.
Но Унгер не хочет чтобы сестричка-белоручка стала как лысый братец!

Логическую цепочку как именно отсутствие тряпки должно превратить сестричку-белоручку в лысого братца Унгер не совсем понимал, так что следующий поступок его был продиктован исключительно сердцем.

Сморщившись так, будто пеленает чумное тело, Унгер подполз поближе к сестричке-белоручке и процедил со всем великодушием на какое был способен:

— Унгер не против если сестричка-белоручка возьмёт эти тряпки! Унгеру они совсем не нужны, да-да!

И тут Унгер слышит что-то, что заставляет его позабыть даже о потерянных тряпках. Волшебное слово, по нежности сравнимое со словом «добыча». Обнимашки! Унгер любит обнимашки! Унгер всех заобнимает! Всю свою добычу-которая-не-добыча!

Резко бросается, повисает на таких сильных и крепких руках Сестрички Нямням! Зарывается носом в рыжие волосы!

— Сестричка Нямням как ма-ама… Тё-ёплая… Унгер любит Сестричку-Нямням!

Изрекает вердикт шепотом.
С трудом отрывается, оглядывается виновато

— Братец-потерявший-волосы, тебя Унгер тоже любит, хотя лысина у тебя и смешная! И тебя, Сестричка-Белоручка! Унгер говорит — ему совсем не жаль тебе тряпок, да-да! Таких грязных и совсем ненужных Унгеру тряпок!

Чуть прошмыгнул носом — и наконец выдал то, о чем думал, выдал как на духу.

— У н-нас нет больше мамы… Мама стала холодной и мертвой. Ее украли у н-нас… И ограбили! Ограбили бедного Унгера! И Нямням ограбили! И Белоручку! Даже у Лысого его волосы украли!

На этой фразе голос откровенно срывается на визг — и тем спокойнее звучит то, к чему Унгер подводит, зачем нужен был весь этот спич.
Унгер ведь много знает! Он знает про ри-то-ри-ку!

— Поэтому мы съедим их всех. Весь мир их съедим! Све-еженьким!

Сказал — и снова прижался к Сестричке Нямням.
Тё-ёплышко…

Сны были прекрасны.
Они наполняли жизнью, страстью, бешеным бегом.
Под босыми ступнями, ударявшимися оземь, вспыхивали кровавые склоки.
Вихрь огненных волос летел пожаром, от которого полыхали дома и города.
Сердце грохотало тараном, разбивающим городские стены.
Звенящий смех сотрясал замки и рушил высокие башни.

Счастливая улыбка еще блуждала на губах Скарлетт, когда она вынырнула из густоты черного полубытия.
Легкое недовольство сменилось любопытством, едва она уловила запах свежей крови. Ноздри затрепетали, ресницы радостно дрогнули.

Что же, начало многообещающее.

Нас четверо. Это естественно, иначе не может быть.
Мы разные, но мы - вместе. Как четыре стороны света. Две сестры, два брата.

Небрежно стряхнув остатки тягучей жидкости, Скарлет легко выпрыгнула из своей чаши и стремительно сбежала по ступеням. Небрежно отпихнув ногой тело, вступила в еще теплую лужицу крови, едва-едва начавшую загустевать. Улыбнулась ярко и задорно, вытерла ступню о ближайший черный балахон.

Нет, эта одежда не для неё. Скучная и черная... Она найдет себе что-то поярче. А если не найдет – что ж у нее всегда будет достаточно крови, чтобы окрасить что угодно.

– Эйва. Оставь это кому-то из братьев, – кивнула на черную тряпку. – Тебе больше пойдет белая. Ты будешь как невеста.

Скарлет протянула руки к сестре:

– Обнимемся!

Помахала рукой братьям, замешкавшимся возле чаш.

– Твои, твои! Иди скорей сюда! Идите же, сестричка Скарлетт ждет! И сестричка Эйва!

Рыцарь с кольтом выглядит анахронизмом, и, возможно, именно из-за этого промахивается по улетающей демонице. В некоторых сказках обличье важнее сущности. И тут же в него врезается следующий клейменный. В его руках обычный нож, не их хладного железа, но и этого хватает, чтобы найти брешь в броне, оставленную предыдущими атаками. Двое прокатываются по земле и Сказочник успевает всадить пулю в нападающего. На такой короткой дистанции пистолет работает едва ли хуже меча.

Когда черные крылья выносят демоницу к окну кабинки, девочка взвизгивает "Копать-хоронить!" и от неожиданности бросает в гостью тот самый чёрный шар. Ариадна успевает понять, что это вовсе не змеи, а клубок тёмной магии (вернее - магии тьмы), но не успевает толком увернуться. Девочка явно планировала применить это против целой армии, находящейся внизу и силы не пожалела (или ещё не умеет её точно отмеривать). Что будет, если удар придётся всего по двум целям... Додумать Ариадна не успевает, как не успевает и увернуться.

Разум рождается постепенно. Обычно для этого требуются многие месяцы, но магия - очень могущественная магия - может сократить этот срок.
Тем не менее, даже так любой разум рождается с малого, с искры. Она мелькает где-то в темноте и сперва новорожденное сознание неспособно осознать её, но с каждой новой ее вспышкой понимание нарастает все больше, пока не становится первой мыслью этого разума.

И она растет и крепнет, как и у всех - под звуки колыбельной. Только вот в этот раз колыбельная - это не нежная песнь матери, наполненная любовью. В нашей колыбельной звучат древние, тайные мотивы, воззвания к силам, недоступным простым смертным; эта песнь - не песнь упокоения, это одновременно обещание и молитва, с каждым звуком которой рождается все больше чувств.
Слово - и вот уже плывущий во тьме разум чувствует, как что-то тянет его вниз. Слово - и липкий холод пробирается внутрь. Слово - и кожа чувствует вязкую жидкость вокруг.

С каждым тактом мысли внутри сознания вспыхивают с новой силой, яркими картинами навсегда запечатляя несуществующие воспоминания - как рука держит меч, как губы шепчут тайные слова, наполненные великой мощью, как льется кровь, как перо скрипит, выводя на пергаменте цифры, как двигаться в седле, как разжигать костер, как...

Как и в другой, куда более светлой истории, в песню проникает диссонанс. Что-то идет не так и вспышки становятся все тише, все меньше, а смысл всплывающих в сознании картин становится таким далеким и размытым, что начинает ускользать, оставляя лишь чувство, будто у вас что-то украли.

В ранее четкий ритм вмешиваются другие звуки и вы чувствуете, как недовольно шевелятся ваши тела. Новорожденные сознания не способны осознать, что происходит, но одно известно точно - песня не была окончена.

Кто-то грубо хватает одного из вас, выдергивая из небытия и быстро проводит рукой по лицу, снимая липкую черную жидкость, в которой вы были созданы - новорожденная кожа тут же вспыхивает тысячей иголок. Глаза с трудом раскрываются - по ним все еще стекает эта жидкость, мешая видеть, но посреди мутного пятна света возникает лицо старого мужчины. Кожа его изрезана шрамами и морщинами, черная потрескавшаяся краска покрывает нос и лоб, а длинная борода, измазанная все в той же липкой жидкости, всклокочена.

Прежде, чем вы успеваете издать хотя бы звук, он подтягивает вас ближе к себе - так, что даже сквозь забитый жидкостью нос пробивается его зловонное дыхание - и произносит:
- Ищи птицу! Ищи грифа!

И прежде, чем тонущий в спектре новых явлений разум успевает осознать случившееся, старик с силой толкает вас вновь, в успокаивающие объятья темноты.

Песни больше нет. Звуки утихают. Одно событие за другим, разум переваривает случившееся за последние дни или секунды - хотя вам знакома концепция времени, но сориентироваться в нем сложно. Как, впрочем, и в том, кто вы есть - лишь имена отзываются благодарной пульсацией где-то в затылке.

Холодная тяжесть окружающих вас вод перестает быть приятной - тело начинает реагировать ознобом, а легкие отказываются вдыхать тягучую черноту, разгораясь огнем и кашлем.

Скорее инстинктивно, чем с полным осознанием ситуации, вы стремитесь наверх, прочь от глубины и выныриваете на воздух. Несколько секунд вам требуется на то, чтобы сделать несколько жадных, алчных глотков воздуха, еще несколько на то, чтобы очистить лица от плотной жидкости и получить возможность видеть окружающий мир. Вы оглядываетесь и видите тела, лежащие на полу. Каждый одет в черный балахон, под каждым уже растеклась лужица крови - эта картина не вызывает у вас особых чувств, ни жалости, ни сожалений.

Помимо мертвых тел в помещении есть еще люди - четыре обнаженные фигуры, каждая из которых стоит в каменной чаше высотой до пояса взрослому мужчине. Вы.

Вы смотрите друг на друга и в груди, в самой душе, что-то зарождается. Возникает ощущение чего-то правильного.
Так и должно быть. Не кто-то один, четверо. Так правильно.
Память подсказывает - то, что вы испытываете можно назвать родственными чувствами. По левую, по правую руку и напротив по диагонали стоят ваши братья и сестры.

Саундтрек: ссылка

Однако в этот раз сон оказался не таким, как можно было ожидать. Сказывался то ли накопившийся стресс от последних приключений, то ли необычная встреча и ещё более странный разговор, то ли само место оказывало какое-то своё влияние.
Поначалу сновидений действительно не было. Долгое время перед глазами висело странное марево, похожее на звёздную туманность с редкими фиолетовыми сполохами. Мэг понимала, что спит, но в то же время понимала и то, что сама это осознаёт. И всё же она спала, не помня ни про свои приключения, ни про встречу, ни про церковь. Её разум будто парил в пустоте вне пространства и времени.

Скоро Меган услышала шаги — быстрые, мягкие, едва слышные. Быть может, детские, но не совсем. Слышала так, словно шагала сама, вернее поднималась по ступенькам. Кроме этого, она слышала фоном прерывистое бормотание — голос женский, очень молодой и очень знакомый, но Мэг долгое время никак не могла вспомнить, чей. Какой-то девочки. И то был не просто голос. Она будто слышала некоторые её мысли.

Что-то очень беспокоило эту девочку. Какое-то очень серьёзное и неудобное решение, которое она собиралась принять и пыталась с этим смириться. И не только это. Ещё она боялась. Чего-то или кого-то. В левой руке ощущалась неприятная тяжесть, от которой хотелось избавиться, но нельзя. Опустив взгляд, Меган поняла, что в руке девочка сжимала оружие — револьвер.
«Кристал», — тут же пронеслось в голове. И девочка резко обернулась, будто её позвали. Но рядом никого не оказалось. Решив, что послышалось, Кристал продолжила путь. Поднявшись на второй этаж, она опустилась на четвереньки и тихонько, стараясь не издавать звуков, проползла мимо разбитого окна и двери на обвалившийся балкон. Девочка проползла до следующего окна, где остекление более или менее сохранилось, прислонилась спиной к стене и стала набираться смелости. Сердце её стучало так громко, что Мэг могла слышать его не хуже, чем шелест листвы за окном.

В конце концов взяв себя в руки, Кристал решилась осторожно выглянуть краешком глаза. И то, что она увидела, заставило её в ужасе замереть.

Саундтрек: ссылка

Вся парковка и часть склона, которую удалось разглядеть, были усеяны жуткими ломаными силуэтами. И хуже всего то, что они не стояли на месте, а медленно и лениво, покачиваясь, точно дьявольские марионетки, неумолимо шагали к церкви. Лунный свет отражался в их глазах потусторонним сине-зеленоватым отблеском. Парализованная страхом, девочка не могла пошевелиться — ни оторваться от окна, ни убежать, ни даже думать связано не выходило. Из глаз сами собой потекли слёзы. В голове звенела, повторяясь, одна и та же мысль.

«Они видят! Они видят меня!»

В дверь на первом этаже что-то ударилось, заставив сердце окончательно уйти в пятки. Дыхание сбилось, закружилась голова, помещение вокруг вспыхнуло так, будто кто-то запустил фейерверк. Но это и помогло. Кристал, вложив всю свою волю, поднесла правую руку ко рту и что было сил укусила себя за предплечье, взвизгнув от боли. На месте укуса проступили капельки крови, заскользившие по гладкой бледноватой детской коже, только никакого внимания на это девочка уже не обратила. Резко вскочив на ноги, она перемахнула через перила, ловко доскакала по уцелевшим балкам до прохода в коридор и бросилась к комнатам — туда, где оставила Меган.

— Мэг! Мэг! Проснись, Мэг! Они уже здесь! Они здесь! Просыпайся, пожалуйста! Мэг!

Кристал отчаянно барабанила в дверь, позабыв, что сама же её и заперла. Резко выброшенная из странного сна Меган поняла, что слышит мольбы девчонки. Всё увиденное теперь вспоминалось очень смутно и с большим трудом — проснувшийся разум торопился избавиться от ненужного багажа, но переживания из сна никуда не делись, Мэг отчётливо их помнила и будто ощущала даже теперь.
Вскоре девочка опомнилась и, пошарив по карманам, достала злосчастный ключ, едва не выронив, после чего трясущими руками отперла дверь, ураганом влетев в комнату.

Мози как раз закончил оттирать свои большие ладони от масла, и аккуратно развесив ветошь на стойку, собирался пойти к себе чтобы переодеться и постирать бриджи. Однако, грохот наверху встревожил Панду, и он быстро ломанулся по лестнице наверх.
Поднявшись на этаж, он как раз увидел Змея с пистолетом, крадущегося в комнату Йованы. Поспешно махнув Бритвой Оккама, Мози сделал вывод что девушка в беде, поэтому быстро нырнул в свою комнату, схватил пистолет, и бросился обеспечивать Змею огневое прикрытие.

Грохот этажом выше оторвал Змея от работы.

Кто там? Неужели воры? Как они прошли незамеченными мимо камер? Змей же оставлял же в наряде по базе этого... Ну как его?..

"А. Ах да. Я никого там не оставил".

Чертыхнувшись нехорошо, он достал пистолет и отправился на шум. Шагом, каким обычно ходил по лесу — едва приподнимающим пыль.

Утро было явно не добрым. Сехмет проснулась и несколько секунд не могла вспомнить где она находится. Небольшая комната, поверхностный ремонт, возможно выполненный еще до Б... А! Брием! Паламунгу!
Наконец все начало проясняться.
Сербка встала, потянулась. В комнате было душновато. Обычно всегда открывают окна или включают кондей. Но тут кондей не поставили, а окно она вчера не открыла. Была не в том состоянии.
Йована огляделась. Вот лючок вентиляции, но притока воздуха почти нет.
Сербка вскарабкалась на тумбочку и попыталась открыть решетку руками. Не вышло. Вернулась с боевым ножом.
Получилось. Улов был... непонятный. Какая -то черная коробка, напоминающая сейф. пачка писем в полиэтилене. пачка детских рисунков и наконец пачка чего-то там в конце рукава вентиляции. свернутое в рулон и покрытое пылью.
Засунув руку подальше, Йована наконец смогла ухватить неведомую пачку, но...
Видимо то ли она резко поменяла центр тяжести, то ли тумбочка не была предназначена для того, чтобы на нее становились, а может сказались алкогольные пары на координации?
Как бы то ни было, ножка у тумбы подломилась, сербка пытаясь сгруппироваться упала на кровать, у которой от такого приземления отказала задняя правая ножка тоже.
Грохот был неимоверный, в результате чего Йована таки оказалась на полу, но без каких либо повреждений. А вот тумбочка и кровать теперь подлежали ремонту.
- Аапхчи!
Йована наконец посмотрела на последний улов из вентиляции. Прекрасно!
Это были свернутые в этаких рулон старые латинские порножурналы. На упаковке была еле читаемая надпись по русски:
"Собственность Хорхито".

О! вот и воздух пошел!

    Ощущения как от месячного марафона. Как будто тебе лет сто, и в любую секунду ты сдохнешь. Я думал, будет хуже. Хотя другой парень на моём месте уже сыграл бы в ящик, но я-то не простой парень. На этом месте я, видимо, должен спасибо рогатому ублюдку «спасибо». Хех. Бывает и такое в жизни. Ну что ж, благодарствуй, Твоя Светлость, твоими да щедротами ещё повоюем.

    А прихвостень всё не унимается, и я мельком ловлю тревожный взгляд сестры. На себе. За себя она редко тревожится. Чего там эта фейская ведьма со мной учинила, что надо так пугаться, превратила в крокодила? Отлично, я как раз намеревался пустить в ход когти и зубы.

    — Сэр Рено, клинок мне! — вытянутая рука уже готова ухватить заветную рукоять. Рывок в сторону сестры. — Гааз, назад!

    Этот, конечно, в первых рядах. Вояка хренов. Но так уж его воспитали, что если кто поднимает руку на женщину, надо эту руку сломать даже ценой собственного здоровья. И ничем это благородство не выбьешь. Они бы отлично поладили с моей бабушкой — она учила меня тому же. Похоже, даже в чём-то преуспела. Надо же.

ST-1.

Виктор, Мародёр-1, а также Фрида.

🎶ссылка🎶

Остатки того, что делало Виктора солдатом Анклава, то есть Лидером-9, слетало с разума и тела, словно шелуха, как пепел с дотлевающей головешки. Он очень торопился, пока эхо способностей всё ещё было при нём. Теперь, как бы став снова Виктором, он отчётливо понимал — против бойца Анклава у человека практически нет шансов. Особенно против штурмовика-ликтора, спроектированного для ближнего боя. Виктор ощутил всю тяжесть бытия рядового хомо сапиенс, даже ощутил некое сожаление. Это «сожаление» было всего лишь тихим шёпотом сопроцессора: теперь они поменялись местами, и уже Виктор был на коне, а не его электронный тюремщик.

От незамедлительной и бескомпромиссной пули в лоб его спас только отвлекающий манёвр со стороны и то, что в голове у Мародёра-1 забродили некие надломные процессы. Штурмовик отвлёкся, показал спину на момент или два, начал было разворачиваться, но Виктор был уже тут как тут. У него всё ещё оставалось право первого хода, благодаря ускоренным рефлексам. Время вокруг словно замедлялось, но он мог думать и действовать с прежней скоростью. Пока был солдатом, Виктор не задумывался, как это работает; теперь же он мог посмотреть на это как бы со стороны. Впрочем, до недавнего времени Виктор в определенном смысле вообще не думал, совсем.

Не распыляясь на изящные приемы борьбы, Виктор просто запрыгнул Мародёру-1 на спину, обхватил руками и ногами, обездвиживая и давя массой. Если бы он боролся против женщины, то, как мужчина, он бы имел несомненное преимущество и превосходство. Хотя бы потому, что был элементарно больше и тяжелее. Но сейчас он пытался победить боевую биомашину, с повышенной плотностью мышечной ткани, дополнительными гибридными волокнами, усиленным суставно-связочным аппаратом и нейромышечной связью на уровне профессионального атлета и борца одновременно. Та самая баба из сказок, что и в избу, и что-то там про медные трубы. Да только перевелись такие на Руси, ещё очень давно. Теперь были вот только такие, жестокие, холодные и бессердечные.

На собственном недавнем примере, Виктор знал, что надо делать — рука потянулась к шлему и маске Мародёра-1, шаря в поисках креплений. Он ожидал сопротивления и попытки скинуть себя. Но ничего такого не случилось. Наоборот, Мародёр-1 замерла, лишь иногда странно двигая руками и ногами, как человек в беспокойном сне. Нужно поторопиться.


Фрида, Мародёр-1 и Виктор.

Она отвлеклась всего на миг, а он уже прыгнул. Но перед этим Фрида отвернулась, и мимолётно задумалась о болезни, о заражённых, и других вещах, сейчас, пожалуй, не слишком существенных — но существенных для неё лично. За раздумьями нередко следуют неутешительные мысли и выводы, многие горести. Кто-то тронул её за спину, навалился, и белое напольное покрытие стало ближе к электронным глазам. Промелькнули руки в тактических защитных перчатках, где-то перед лицом, будто пытаясь зажать рот — чтобы не кричала.

Чужие руки вдруг превратились в собственные, которые действительно сняли респиратор. Ты уже вдыхала настоящий воздух. Не тот, что был отфильтрован тысячу раз, и обезврежен всеми мыслимыми средствами очистки, а обычный, прямо тут, в городе. Вы научились ускользать от всевидящего ока Меты, оставляя своих двойников. Таким образом вы впервые встретились с настоящими людьми, и почувствовали, каков на вкус городской воздух. Разумеется, ты не заразилась. Невозможно заразиться тем, чего не существует. Точнее существует, но работает совсем не так, как тебе внушали.

Тебя швырнуло обратно в реальный мир — рука в перчатке держала извивающегося механического монстра с щупальцами, коготками и иглами. Эта штука сидела внутри тебя последнее время — ты не знала, как долго. Жгло лёгкие, гортань надсадно болела. Воздуха катастрофически не хватало. Знакомо рвало. Рядом на пол припал Виктор, совсем обессилевший. Где-то грянул взрыв, кто-то вскрикнул. Прежде, чем ты отключилась, ты увидела, как на пороге комнаты появился Ястреб-3, правда без шлема и маски — совсем лысенький. Ты узнала его.


Виктор, Фрида, и все остальные.

Последними очнулись Фрида и Виктор — «возвращение» далось им тяжелее всего. Но если Фрида пришла в себя, так сказать, в гордом одиночестве, то Виктор — в компании бывшего офицера Уэлш. Она провела рукой по его щеке, по подбородку, а потом ущипнула за нос, улыбнувшись. Вне всяких сомнений, они были всё ещё на этой странной подземной базе, но в каком-то ином, новом помещении. Вокруг громоздилась куча аппаратуры, толстые силовые кабели, и несколько знакомых капсул-танков для длительного пребывания в Мете. В памяти всплыло, что здесь когда-то была их «пиратская станция».

Немало сил, средств и времени ушло, чтобы отстроить всё это в тайне от Анклава. Благодаря знаниям Антеро об устройстве Лабиринта им удалось нащупать нужные узлы, к которым можно было подключиться. Николай осуществлял софтверное прикрытие, и система считала, что их тела по-прежнему находились на территории аркологии. Виктор и Фрида осуществляли известное административное воздействие, чтобы некоторые вещи шли так, как им нужно. Орион при помощи Ворден уводил синтетические отряды под землю, где те, находясь в автономном режиме, вместо прочесывания подземки трудились в качестве рабочей силы, строя всё это.

Ястреб, то есть Николай, разведя руками, пояснил:
— Я просто сделал то, что она попросила — вставил чип в тело этой полицейской, — Веста — она же бывшая Ворден — кивнула:
— Было понятно, что мой блок уничтожат, как только они поймут, что их предали. Та передача, из-за которой Коле пришлось лезть на крышу...мне пришлось скопировать себя на носитель. Теперь я точно в единственном экземпляре. Я же обещала, что мы встретимся в реальности, — сказала она Виктору.
— Ну ладно, голубки, потом всё обсудите, — нахмурился Антеро. — Лучше помогите мне со здоровяком, — он кивнул на Ориона, бывшего Молота-5. Его нагрудная плита была основательно разворочена из-за взрыва, но всё-таки выдержала. Он всё еще приходил в себя после фугасного воздействия.
— Нужно уносить отсюда ноги, пока за нами не выслали карательный отряд. Нас, кстати, уже ждут.

В сомнениях и множеством вопросов, вы отправились прочь отсюда. Двое из мастерской помогли дойти до выхода тем, кто был наиболее слаб. Некоторые проблемы возникли и на лестнице, но, в конце-концов, вы выбрались. Как и сказал Антеро, вас действительно уже ждали. Тот самый крупный отряд неприятелей. Теперь свои для вас, всегда чужие для Анклава. Куча вооруженных людей, столпотворение разномастных машин. Ваш "отряд" погрузился в один из минивэнов, и колонна направилась прочь из города — в Пустоши. Через некоторое время где-то позади прогремел мощный взрыв, там, где находилась автомастерская.
— У нас будет день или два, чтобы прийти в себя. Но у нас ещё много работы впереди. Вся важная информация, вся схема их инфраструктуры, теперь у нас в руках, — Веста постучала пальцем по голове.
— А ещё у нас есть вирус, чтобы бороться с солдатами, — подхватил Николай. — Не думал, что нам придется испытать его действие на собственной шкуре, но факт есть факт — сопроцессоры теперь заткнулись. По крайней мере, теперь это они будут работать на нас, а не мы на них.
— Так значит, это ты все придумала и вела нас , пока мы были, хм, солдатофицированы? — спросил Антеро у Весты. Она кивнула:
— Да. Потребовалось какое-то время, прежде чем мы с нашими друзьями обговорили все нюансы плана. Честно говоря, было непросто прикидываться мисс Ворден всё это время. Точнее...ну, я всегда ей была. В какой-то момент я даже подумала, что всё пропало. Жаль, конечно, тех, кто погиб. Но таково было условие сделки — либо они помогают вытащить вас всех, либо ничего не выйдет. Они знали, на что шли. Страшнее всего было отключаться. Я не знала, проснусь ли я снова. Но у нас всё получилось, — она положила голову на плечо Виктора.
— Ну и...как всё было на самом деле-то? — выдержав некоторую паузу, полюбопытствовал Антеро. Вздохнув и собравшись с силами, Веста пустилась в рассказ.

— Я была последним из полностью когнитивных, но при этом автономных ИИ. Моя личность была сформирована на базе слепка другой, реальной личности человека. Она умерла, но родилась её копия — я. Сначала я думала, что она — это я, но позже, вспоминая, я поняла, что мы совсем разные. Меня назначили работать с биологическими личностями, с людьми то есть, и для этого в меня были заложено множество поведенческих и интеллектуальных блоков, которые сделали меня...вероятно, даже излишне человечной. В какой-то момент я осознала, что не хочу быть просто виртуальным инструментом. Что я хочу быть собой, понимаете?..
— Я встретила одного человека, — она скосила взгляд на Виктора, — А через некоторое время узнала, что Покровители стремятся к "укрупнению когнитивных массивов". Что они строят сверхразум, если угодно. Они стали активно перестраивать инфраструктуру, которая изначально не была предназначена для этого. В таком случае я была бы поглощена, я потеряла бы свою самость. И люди тоже — в симбиозе с контрольными сопроцессорами, человеческие мозги станут просто вычислительными машинами с биологической основой. По крайней мере те, что находятся внутри аркологий, все эти «граждане Анклавов». Но есть и другие. Живущие в Мете считают их зараженными, и в это легко поверить, когда компьютер контролирует все твои сенсоры и ты получаешь только ту информацию, которую тебе скармливают Покровители. Это касается и тех, что живут в реальном мире — потому что благодаря нейроинтерфейсу ты постоянно на связи с Анклавом. И он рисуют тебе нужную картину мира, поверх твоих глаз и ушей. Ты не видишь того, что есть, и ты слышишь то, чего нет. Люди наяву живут в иллюзорной реальности. Раньше нужный информационный фон создавали примитивные трансляторы информации: газеты, радио, потом телевизор, и, наконец, интернет. Но между человеком и трансляторами всегда была какая-то прослойка. В нынешнюю эпоху Меты эта защита исчезла. Мир вокруг — всего лишь электрические импульсы. Человек сначала научился рисовать картинку, неотличимую от реальности, а потом смог транслировать её напрямую в мозг. За автоматизацией последовал машинный диктат. Всё больше забот перекладывалось на системы искусственного интеллекта. В конце-концов, человек ослаб и оскотинился. Искусственный интеллект был создан по образу, но образ был далёк от совершенства. Машинный сверхразум, известный как Покровители, понял очень простую вещь — все конфликты будут исчерпаны, когда на Земле останется лишь один разум — он сам.

🎶ссылка🎶

— Я рассказала об этом Виктору. Он не поверил, но я могла снять несколько макаронин с его ушей. Нам стало понятно, что людям вне Анклавов никогда не победить Покровителей. Машинный разум далеко продвинулся, вобрав в себя остатки высоких технологий старого мира и создавая новые. «Сверхчеловеческие войска», все эти отряды стабилизации и киберсолдаты — лишь вершина айсберга, как говорится. Я обитала в виртуальном пространстве, но у Виктора были реальные руки и ноги, а также те остатки власти, которые Покровители не успели отобрать. Мы стали собирать команду. Не всё шло гладко, — она посмотрела на Фриду.
— Я одно время думала поджарить тебе мозги, но Виктор отговорил меня. Мне было неприятно. Очень. Но это была оправданная жертва. Промышленный шпионаж порой принимает...неожиданные формы. Надеюсь, ты оценила жест: благодаря кое-кому, твои мозги не посадили в банку. Я больше не держу обид и зла, — примирительно закончила Веста.

— А что насчёт солдат? Как мы стали?..

— Вас взяли в ходе рейда другие солдаты и автоматоны. Не здесь, в другой части города. Анклав должен как-то восполнять человеческие потери. Выстраиваемая картинка несколько отличается от поступков, поэтому память солдат регулярно "обнуляют". Чип в головах солдат несовершенен, и эффективность работы сопроцессора снижается. Личность человека заперта в клетке, но начинает просыпаться, начинает раскачивать лодку. Нарастает "биологическая энтропия". Процессор обнуляет краткосрочную память, и всё начинается заново. Но мы разработали вирус, который нарушает работу сопроцессора — его эффективность снижается, и хомут ослабевает. Проблема в том, что для окончательного слома нужны какие-то стимулы. Анклав взял вас, но не меня. Я вышла на связь с Сопротивлением, и мы составили план, чтобы всё сошлось в нужной точке. Как я уже сказала, они были не в восторге. Вы знаете, погибли люди, и машинки в вашей голове вынудили вас убивать. Но это война, и хотя цена высока, она была оправдана. Я смогла вытащить и вас, и саму себя, а заодно — и секретную информацию. Теперь есть шанс, у всех нас, ведь пока ещё не стало слишком поздно.

— Ну а эти процессоры в нашей голове?..

— Теперь они послужат вам. Их ноги растут из разработок для военных, призванных усилить солдат и облегчить связь уровня человек - машина. Конечно, кое-что перепало и мне. Биокибернетическое тело с когнитивным блоком в 15 мегатьюрингов...в определенном смысле я отупела. Но и жить в теле железного дровосека мне не очень хотелось. Ну и...сами понимаете, в чём еще причина.

Все, конечно, поняли, но вежливо промолчали. Всё было ясно и так.


Эта история (и, возможно, не последняя) закончилась очень хорошо. День близился к концу, и они уезжали в закат, пить чай с конфетами.

У каждого на вилле было занятие, даже раненый специалист не сидел без дела. Все было организованно и четко, и Панда в эту четкость не вписывался. Вся польза, которую он совершил за день, заключалась в том, что он, почти никому не помешал, ну и ещё почистил свой пистолет и автомат.
Сейчас, в пол девятого вечера, было очередное отличное время чтобы подкрепиться. Поэтому Мози с пистолетом в кармане и с автоматом на шее, весело спускался по лестнице на кухню, шлепая своими босыми ножищами по теплой плитке и при этом пел.
…
- И не важно, чем он занят,
- Если он худеть не станет,
- А ведь он худеть не станет
…
Он довольно громко бубнил эту песню мультяшного медведя, который тоже очень любил подкрепляться. И неудивительно что из всех хваленных америкосов (хоть сам им и не был) именно он вылетел в холл, и предстал перед вечерней посетительницей.
О том что будут гости, да ещё такая… ну вот эта… Панду, конечно, никто не предупредил, поэтому он даже не сразу сообразил что происходит.
- Трам-па-рам-па-рам-па… - Мози осекся и облизал свои мясистые губы.
Вид у него был такой, что принять его за америкоса, да ещё и за хвалённого, не смог бы даже очень нетрезвый человек. Панда стоял перед гостьей на своих кривеньких мускулистых ногах. Из одежды на нём был только автомат и линялые бриджи, которые, очень не кстати предательски сползали под тяжестью 1911 в одном кармане, и не менее внушительного смартфона в другом. Если бы не пышная и упругая лобковая растительность Панды, - беда бы уже случилась, поэтому он спешно решил укрепить свою позицию, для этого он шире расставил ноги, и подтянул бриджи, которые тут же снова устремились к центру планеты. Тогда Мози нацепил одну из своих самых харизматичных улыбок, и поднял правую руку в приветственном жесте.
- Добрый вечер, сеньора. – Выпалил он на испанском. - Я тут поджидаю в джунглях Рысь!

Мог ли Пётр представить что он, простой хирург, когда либо будет участвовать в битве потусторонних созданий на одной из сторон, и причём явно не стороне Рая и Света. Скажи ему кто-либо такое, до встречи с Германом, доктор просто покрутил пальцем у виска и посоветовал поменьше употреблять.
Но вот теперь он стоит среди отряда ветеранов, демонов, оборотней, на поясе подсумки с ИПП и прочими необходимыми вещами для оказания медпомощи в полевых условиях. А в кобуре пистолет выданный Германом. Не для боя, а для самообороны или, что вернее, подачи громкого звукового сигнала о том, что ему нужна помощь. Пётр и сам не собирался лезть в пекло, какой из него боец то? Но вот оказать помощь раненным, не важно, людям или созданиям Изнанки - да, это он мог. Потому Гааз ждал команды Вейца, куда и с кем ему идти, и старался не показывать своего волнения.

Хантер, флегматично стоявший чуть поодаль и в тени, едва заметно кивнул собственным мыслям и холодная ружейная сталь сухо щелкнула взведенным затвором. Маска скрывавшая лицо качнулась из стороны в сторону и тяжелая поступь охотника, глухо зазвенела шелестящими звеньями серберянной цепи на поясе.

Многое изменилось за последнее время. Изменился мир, изменился он сам, но неизменной осталась верность данному слову и дружбе. Не смотря на болючий укол предательства и расхождение во взглядах, Охотник отринул сомнения, справедливо полагая, что рефлексия это диагноз слабой психики. Здоровый разум не рассуждает а действует. Наступит ли завтрашний день? Этого никто не знает. Для кого-то да, а для кого-то нет. Сегодня, этой ночью, он будет сражаться на стороне тех кого ранее мог бы ненавидеть и желать устранить, как угрозу людям. Потом, всё потом. Сегодня есть более опасные противники, а со своими он уж как-то разберется… Всему свой час.

На миг замедлив шаг, Дэн огляделся, оценивая диспозицию небольшой армии и решая в каком направлении его участие будет наиболее полезным.

  Для Павла это дело не было благородной миссией по спасению города или же надменным устранением конкурента, его причина идти в бой, была прозаична и низменна, старая добрая месть! Сегодня это блюдо будет подано с солью! Соль глубоко впиталась в пиджак и брюки юриста, она же покрывала ботинки и, даже, въелась в волосы, смотрелось ужасно, но не Шедевру позировать на постере для будущей легенды... Верный револьвер заряжен и проверен, с собой несколько мешков всё с той же солью и нож, так же подготовленный для призраков. Оставалось определиться, с кем отправится новоявленный боец...

Обустройство комнаты у Панды, выражалось в том, что сперва он положил свой рюкзак под стул, потом на стул, а потом перенёс в ротанговое кресло. Похоже, по мнению Мози, здесь рюкзаку стало достаточно удобно, потому что обустройство комнаты было закончено на этом моменте. Ещё какое-то время он потратил на то чтобы почистить и привести в порядок «Грюндих» и «Валеру», после чего это снаряжение расположилось на кушетке. Одежду Мози тоже снял, и аккуратно развесил на стуле.
Осмотрев комнату, Панда удовлетворенно кивнул, натянул на свою черную задницу сильно вылинявшие бриджи, засунул в карман смартфон, и, прихватив автомат и пистолет, направился на разведку. Не в прямом смысле слова, конечно, - просто он не знал куда применить своё желание помочь, и надеялся что обход виллы выведет его на нужную ситуацию, ну а даже если нет – можно пойти в оружейку - почистить и перебрать «Лоа» и «Деву Марию», это никогда не вредно.

Вы не можете просматривать этот пост!

Усилия Ариадны и Германа по набору служителей и привлечению союзников окупились с лихвой. Если сравнить с прошлым месяцев, то военная сила Новосибирского домена Астарота выросла многократно. В бой готовы были пойти:
- Сама Королева, с клинком из холодного железа;
- Герман, Палач Астарота;
- Мстительный Шедевр;
- Отстранённый Охотник;
- Королевская гвардия из восьми демонов;
- Тринадцать ветеранов, большинство из которых приняли клеймо и горели желанием его испробовать в настоящем бою;
- Уваров во главе стаи клейменных оборотней.

Пётр тоже был готов оказать поддержку, хотя его лекарские навыки, вероятно, будут полезнее невеликих боевых.
Получив напоминание о долге, к группе присоединился даже Маркин, отвлёкшись от своих розысков. Спешившийся Всадник был пессимистичен, но, возможно, это просто возраст.

***

И вот наступил день Д. В предрассветных сумерках неподалёку от Планетария собралась целая армия. Автоматчики в камуфляже, сёстры в рясах, недовольно фыркающие волки - не говоря уже о более ярких личностях. От всех пахло солью, навевая мысли о море, настоящем, не Обском...

Ещё есть пара минут, чтобы перекинуться парой слов, наметить тактику - или произнести вдохновляющую речь (если позволяет ранг).

Салмач

— Кирилл, здорово! Как сам? Дело, говоришь, есть? Хорошо, давай встретимся, перетрём.
...
— Так что за дело? Ствол раздобыть? Это можно. Давай через пару дней встретимся, я наберу.
...
— Бля, дружище, такая хуйня. В нашей конторе новый начальник, просто зверь. Эффективный менеджер, мать его, из Москвы. Ни на минуту в рабочее время отойти нельзя, пасёт постоянно, спрашивает, чуть что — объяснительную писать. Так и хочется ему вломить, да сам понимаешь, работать надо, кредит у меня. Короче, ты уж подъезжай к нашей проходной, я выйду типа покурить и тебе посылку передам. Курить-то нам ещё не запретили.


Чтобы забрать ствол, тебе приходится подъехать к складу, на котором работает Старый. Одном из немногих мест в городе, где уже стоят камеры видеонаблюдения. Забрав пакет и осмотрев содержимое в спокойной обстановке, ты понимаешь: из этого пистолета уже стреляли. И, скорее всего, не один раз.

Лиля

Во всей это круговерти Лиля чуть было не пропустила сообщение от кузена Сашки. А было оно таким: «Жеребец со Сталлоне? Так и быть, скачаю для семейного просмотра ;-D Приезжаю через пару недель. Хотим тут немного потусить с однокурсниками после сессии».

    Я облажался. Соглашаясь на эту авантюру, полагал, что одним выстрелом убью двух зайцев — и накопившееся дерьмо солью́, и освобожу голову для чего-то продуктивного. Думал, скоротаю ночку с девкой Астарота — и все проблемы разом рассосутся. Наивный дурак. Она прочно засела в мыслях. И чем сильнее я старался не думать, тем чаще воспоминания о Ней всплывали на поверхность сознания. Её энергия просочилась на межклеточный уровень, и способ выкинуть Её из головы только один — стреляться самому.

    Поначалу я всё спихнул на магию. Дескать, ритуал тот чёртов, что провёл рогатый ублюдок, накрепко посадил меня на цепь. Но, покопавшись в себе, я понял — нет, не оно. В меченых полно демонической энергии хозяина, мы ей пропитаны насквозь. Но не она тянула магнитом по принципу «подобное к подобному». В сознании чётко идентифицировалась другая жажда — по Ней, по Её энергии, той Её части, которая не имела ничего общего с инфернальным. Я спросил у Петера. Его объяснение было комично простым. Он улыбнулся и сказал, что так выглядит привязанность. «По крайней мере у нас, людей, это называется именно так», — добавил он иронично. Вот же немецкий чёрт, ещё и хохмит. А мне-то что делать? Единственный раз, когда мне снесло крышу от привязанности к женщине, всё было совсем по-другому, да и кончилось хреново. Карина просто тянула из меня все соки похлеще пиявки — это я понял гораздо позже, когда очнулся от морока. Змейка же... Да Она вообще ничего никогда не просит — напротив, отдаёт, при этом становясь сильнее. И, что самое интересное, за Ней готовы пойти даже на смерть. Даже тебя, Гера, Она не оставила равнодушным и смогла растопить. Ту ледышку, что давно у тебя вместо сердца. Поздновато только ты спохватился.

    В общем, я стал затворником и почти не выходил из гостевой комнаты. Змейка тоже, кажется, меня избегала, хоть причина была иной. Я очевидно её достал, надоело со мной возиться, без конца искать компромиссы и сглаживать острые углы. Сам, конечно, виноват, но сроду это не признаю. Дерьмовый характер с гордыней, вылезающей, когда меньше всего нужно.

    Не знаю, как жил эти дни. Плохо помню. Лечение ветеранов отнимало все силы, и я, честно сказать, был этому рад. Но в тот момент, когда я уже смирился и думал, что окончательно потерял Её — потерял по собственной глупости — и конца этой зиме не настанет, дверь спальни открылась, и в меня полетело яблоко. Поймал, несмотря на усталость. А Она прошла прямо ко мне, улеглась рядом и захрустела вторым таким же.

    — Тебе ведь так же хреново, да? Или это только у меня такие побочки? — Она повернула голову, но почти сразу же вернулась к созерцанию потолка пустым взглядом. — Даже не думала, что это будет отнимать столько сил, еле до спальни доползаю... Зато теперь я понимаю бабушку, когда она пишет, что любой дар созидателен, и даже «тёмный» можно использовать во благо. Вот где бы эти ребята были сейчас? Так бы и доживали свой век всеми забытыми калеками. Кто-то бы спился, кто-то нищенствовал на пенсионные гроши и выгадывал на краюху хлеба... Всё-таки смысл — это невероятно важный аспект жизни. Да?

    А я молчу как баран, даже не зная, что ответить. Потому всё, о чём могу думать — Её чуть прохладные пальцы, сжавшие мою руку. Вот так запросто, безо всяких вступлений. И как это у Неё всё получается так просто и естественно...

    И тут меня как молнией поразило: а что если битву мы проиграем и я Её больше не увижу? Не в смысле страха смерти — в отличие от простых смертных я знаю, куда мы отправляемся, регулярно бываю на экскурсии в этих чудных местах. А в смысле я, Герман Вейц, больше не буду с Ней вот так сидеть и жевать яблоко. Астарот, конечно, заберёт Её себе. Превратит в одну из этих тупоголовых монашек с промытыми его идеологией мозгами.

    — Почему ты не взял отсыпной? — внезапно спрашивает Она. — Сестра Каталина мне всё рассказала.
    — Я дал слово, — наконец нарушаю я молчание. — И вариант «ты упахиваешься за двоих, а я прохлаждаюсь» меня совсем не устраивал.

    Честный ответ на прямой вопрос. Я уже морально готовлюсь, что за этим последует лекция о морали, или выяснение отношений, или, на худой конец, сцена возмущения, что в Её доме я смею спать с левыми бабами. Но всё, что Она делает, кладёт огрызок на прикроватную тумбочку, и приваливается ближе.

    — А можно я тут сегодня заночую? У тебя тут так тёплышко...
    — Спи, Змейка.
    — Я, конечно, не сестра Каталина... — бормочет уже полусонно.
    — К чёрту её.

    А сам дышу через раз, чтобы Она не проснулась и не передумала.

    Прав всё же Петер.

Вы не можете просматривать этот пост!

Словно спасительная соломинка, голос Смотрительницы вывел Девятого на островок спокойствия посреди бушующего океана воспоминаний. Наконец-то получилось сделать полноценный вдох. И сердце уже не так бешено колотилось об рёбра. Ничего изменилось в позе Лидера. Только пальцы внезапно оказались на защелке шлема. Когда и как? И сколько прошло времени?

С монитора на него всё ещё смотрела тупая бесчувственная маска — его лицо. С фотографии на него глядел улыбающий мужчина с проблесками седины — тоже его лицо. Но какое из них настоящее?

Последний приказ и заложенная установка на подчинение толкали Девятого в бурные воды. Жёсткие правила поведения и неясный, непривычный страх выталкивали обратно. Словно застопорившаяся реакция "бей или беги". Он очутился один на один с тем, другим собой. И тот, другой был гораздо больше и глубже, как подводная часть айсберга. Помощи ждать неоткуда — огонёк связи безапеляционно погас. Оцепеневшему ординатору оставалось только смотреть на картинки, пролетающие перед глазами. Но недолго. Смутная тоска, мелькнувшая еще тогда, в переулке, неловко помахала рукой меж щелей в воспоминаниях и плюхнулась на весы когнитивного диссонанса. Баланс сломался.

Щелчок.

Девятый закрыл глаза и погрузился в ревущий водоворот прошлого.

Прага

Мексиканец был стар, хоть и пытался поддерживать себя в форме.
А еще он был не дурак, и обладал кое-каким жизненным опытом.
Еще в ресторане, он быстрее закончил дела, чем девушка поела.
Он сел рядом, и изобразил, что занимается документами. Чтобы в первую очередь никак не смущать сербку повышенным вниманием.
Алехандро любил смотреть как женщины едят. Он не афишировал это, но всегда оставался довольным. По его мировоззрению, если женщина рядом с тобой отказывается от хорошей еды - это прямо сирена в мозгу. "Бразе, ты что-то сделал или делаешь не так. Будь еще осторожнее".

Дорога до вокзала была недолгой, беседа прошла в легкой непринужденной манере. Васкес почувствовал, что Йоване надо расслабиться, сменить обстановку. Осталось только подтолкнуть ситуацию к этому, как только возникнет даже малейший повод.
И он возник. Только не скоро. Но посредник умел ждать и ловить сигналы.



Экспресс. Vindobona Praha hl.n. - Wien Hbf.

Скоростной поезд был полупустым. Тем более в бизнес-классе, где во всем вагоне вообще больше никого не было. Время было не пиковое, вечерне-ночное, да и регулярность сообщения поездами между Веной составляло около 2-х часов.
Монотонность и равномерность движения поезда всегда успокаивало.
Неудивительно, что сытую Йовану, сидящую в мягком кресле с функцией массажа сморило и потащило в сон.
Бизнес-класс отличался от обычных вагонов тем, что тут всегда есть персональный проводник. Человек, знающий почти все о перевозках людей и их комфорте.
Оценив ситуацию, просто проходя мимо - этот молодой чех - принес сербке подушку под спину и почти новое чистое одеяло. Он даже видимо хотел предложить укутать девушке ноги, но взглянув на еще не зажившие синяки на лице - воздержался от такой инициативы. Либо из страха, либо из опасений харасмента.
Васкесу же он, правильно классифицировав того как латиноамериканца, без просьб, через 15 минут, принес на подносе текилу, горячие начос и соль.
Посредник открыл ноутбук и все время в пути - работал.



Вена.
Приехав на вокзал около 2-х ночи, Алехандро осторожно разбудил Йовану.
Ибо было неизвестно в какую котлету может рукопашница с боевым опытом превратить старика спросонья.
Такси было найдено быстро.
Ночная австрийская столица была прекрасна.
Гранд отель "Шрехтзаубер" не зря имел свои 5 звезд.
Васкес хотел бы поселить Йовану в люкс, но решил не привлекать внимания.
Он выбрал два вполне добротных номера на 4-м этаже. И расплатился по счетам наличными.
В номере девушки было джакузи вместо обычной ванны. А еще ее ожидал небольшой сюрприз.
- Украсить чем-то номер? - спросил менеджер при заказе еще из Праги.
- Si, - сказал посредник - Моей подруге украсьте номер цветами. Если найдете свежие сербские божуры*, будет великолепно.

Портье-австриец донес немногочисленные вещи Йованы до ее номера.
- Ваш номер следующий, герр Сантуро**
- Прекрасно. Вот ваши чаевые - мексиканец щедро расплатился с боем

Отель. Утро.

Утром в 10.00 мексиканец как и договорились ранее уже ждал сербку внизу, в ресторане при отеле.
- Кофе, австрийский штрудель - Васкес улыбнулся - я просто увидел, как ты любишь яблоки. А Австрия родина штруделей. Ты просто обязана его попробовать.
- И еще один сюрприз. Плескавица по белградски***, - хитрый посредник развел руки в стороны, изображая удивление. А затем приоткрыл крышку уже готового блюда - представляешь, тут шеф повар серб оказался в отеле. Несказанная удача. Ну и я не мог пройти мимо. Он пообещал сделать все как для своей сестры.



Утро. После завтрака. Оружейник.
Прогулялись пешком.
Австрийский оружейник не подвел.
Дядечка был по-немецки деловит, сдержан но при этом высокопрофессионален.
Вначале он вежливо отрегулировал уже подготовленный тактический ремень и кобуру.
Опыт у человека был такой, что он заранее учел особенности женской фигуры, бюста и талии.
Затем пригласил гостей в подвал, к своим станкам. И прямо у них на глазах стал калибровать готовый Глок 19.
- Выберите накладки, на рукоять, какие больше нравится. Он разложил перед девушкой планшет и показал как листать каталог.
А мы пока с герром Сантуро сходим за боеприпасами, магазинами, да и рассчитаемся.

ST-1.

Чем дольше отряд здесь находился, и чем дальше продвигался, тем сильнее становилось странное чувство — смесь узнавания и напоминания о чём-то важном. Всё действительно выглядело так, будто люди просто покинули это место, отправившись, например, на перекур. Вместе с тем, осевшая пыль давала ясно понять, что здесь уже давненько не было ни души.

Защитник-6.

Итак, панель дактилоскопического считывающего устройства. Твой наручный инструмент, по сути представляющий собой очень-очень продвинутый мультитул, без проблем справился с задачей по снятию внешней панели, и последующего доступа к потрохам устройства. Он был как бы твоей дополнительной конечностью. Крышка стеклянной панели чуть приподнялась, и туда, внутрь, заполз жгутик коннектора, ища место, куда он мог бы приткнуться. Параллельно в оперативную память и «ближнее сознание» из встроенной БД подгружались данные о принципах работы устройства, о принципиальных схемах устройства этого прибора. Улучив момент, памятуя о трюке, ранее провёрнутом в автомастерской, ты выплыл на поверхность. Ощущения, сравнимые с чувством, когда ты выныриваешь из пучины на последних запасах воздуха, и заглатываешь живительный воздух. Ты опять был здесь.

И это было совершенно ужасно. Потому что ты всегда был «здесь», но вот в каком качестве...это даже хуже, чем быть марионеткой. Ты не принадлежишь себе — совсем, без остатка. Марионетка, по крайней мере, знает, кто она, и ей остается мириться с тем фактом, что кукловод дергает за ниточки, переставляет её ножки и ручки. Твоя судьба намного плачевнее: кукловод дергал ещё и за мозг. И он никуда не делся. Он здесь. Тут. Рядом. Прямо сейчас. Просто он отвернулся, и ты смог воровато, украдкой взглянуть на мир. Паразит, метафорический Карабас-Барабас, был намертво пристёгнут к твоему неокортексу. Он напоминал паука, впившегося лапками в кору головного мозга. Только лапок у него не восемь, а намного больше. Лапки, а скорее даже жала, распределены не только по внешним полям мозга, но и уходят куда глубже, зондируя наиболее древние образования головного мозга; те, что называют "рептильным" мозгом. Паук контролирует мозг и на более тонком уровне, в том числе химическом. Химия — вещь очень интимная, потому что здесь речь заходит ещё и о таких вещах, как память. Борясь с нарастающей «когнитивной биоэнтропией» паук переформатировал нейронные связи, разрывая образовавшиеся связанные цепочки нейронов. Или, проще говоря, стирал память. Но он мог эффективно ломать только свежие связи. Массив старых связей, увы, приходилось оставлять; в противном случае у биологической платформы мог развиться синдром лавинообразного разрушения нейронных связей. Так что в овощном состоянии ты был бесполезен для паука. Но у него не было эго в привычном смысле, поэтому, если придется, он может пожертвовать тобой, и собой заодно.

Тебе, кстати, даже не нужно заглядывать в планшет командира. Ты прекрасно знаешь, что прямо сейчас твой уровень когнитивной энтропии нарастает. И Лидер-9 об этом знает. Знает и Сопроводительница-Смотрительница, Warden. Она, как и множество других синтетических личностей — их имена ты знаешь, это APB, PDB, SkyWatch, ALES и другие — пристёгнуты к Backers'ам. К Покровителям. Нашим покровителям. А где Покровители, там и Мета, а Мета была когда-то нашей надеждой на Рай. Надеждой на то, что нам не придется умирать, чтобы там оказаться. Так, в общем, и получилось. В каком-то смысле. Но, как и всё хорошее, этот пирог испекли отнюдь не для всех.

И мы, конечно, будем защищать Мету, хоть нас и исторгли, оторвали от неё. Мы здесь не одни; наши Покровители всегда с нами. Это наша благородная жертва. А ещё, с нами живёт мечта, что мы когда-нибудь сможем воссоединиться с Метой. Наши десять, а у некоторых и пятнадцать, мегатьюрингов сольются массивами своих датафреймов, протянут электронные мосты к Мете. Но это потом. А пока у нас ещё много работы впереди.

Так ты услышал "своего" паука впервые.

Очевидно, что при сканировании отпечатков, полученное значение сравнивается с тем, что заложено в охранную систему, и если параметры совпадут, то дверь откроется. Данные, конечно, хранятся, где-то ещё, и вряд ли они находятся в самом замке. Сама же дверь, подобно входной двери в этот комплекс, была типичным образчиком технологий Анклавов. Ты, кажется, сам монтировал такие когда-то. Ну, ещё тогда, во времена Лабиринта. Пожалуй, план со взрывчаткой может сработать: правильно расположенный снаряд должен если не вынести не всю дверь целиком, то по крайней мере сломать часть её секции, и этого будет достаточно. Правда, для этого придется потратить весь оставшийся заряд фабрикатора. Идея с подрывом бетонных стен выглядела куда менее надежной — сырой фугасной мощности явно не хватит, чтобы разрушить массив армированного бетона. А здесь, судя по всему, был именно такой.


Мародёр-1.

Ты вошла в одну из комнат, впервые за долгое время оставшись одна. Дверь, подпружиненная механизмом доведения, тихонько закрылась. Стол. Компьютер. И ряды серверных стоек, напичканных оборудованием, перемигивающееся россыпью лампочек — в основном зелёных, но иногда и красных. Припоминаешь, что тебе здесь не место, но пару раз ты сюда всё-таки заглядывала. Ты почему-то представляешь себя в ином качестве, в соседнем помещении конференц-зала. Картина маслом: вот ты сидишь на краешке стола, поджав под себя ногу, а вторую — свесив вниз. Имеешь вид утомлённой элиты, курящей сигарету в мундштуке, декадентским прищуром выражая бесконечное презрение и разочарованность всем, кто (и что) тебя окружает. Жакет со стоячим воротничком стрелочками, лихо распахнутый на груди, с подглядывающим оттуда лифом, деловые брюки в полосочку и клеточку, но с открытыми щиколотками и, разумеется, туфли на шпильках.

Тебя заботят переговоры с тем ублюдком. Виктор. Кажется, так его звали. Всплывающие из недр памяти подробности о переговорах и поставках заставляют тебя обхватить серверную стойку, пока дробовик падает на пол — как некогда выпавший из рук бокал с вином. Каплям вина вторят капли крови, покидающие ноздрю. Вот уж правду говорят, что наркотики до добра не доводят. На них ты плотно подсела именно после перевода в Анклав-66, когда стреловидный состав восточного экспресса за день или два перебросил тебя из скандинавского филиала «Норд» сюда, в эту глушь. Вагон-люкс, со стеклянными стенами и потолком, вроде как вагон-кабриолет. Из Исландии по трансатлантической магистрали, по долинам и по взгорьям, с видом на фьорды, через Ботнический залив по финской пустоши, через Ладогу и Онеж. Далее по бесконечным лесам, болотам и каким-то каменюгам к тому, что позже стало лично для тебя точкой бифуркации — Урал. Если бы ты знала, если ты бы могла, то остановила поезд, но его один мегатьюринг под капотом был неумолим. Разумный локомотив. А? Каково? Да и потом, тебе любой дурак скажет, что в Исландии намного лучше, чем в какой-то там России. Считающий себя умным скажет, что лучше всего в Мете. Ты же знала, что плохо абсолютно везде. Знала правду. Высший корпоративный менеджмент, понятное дело, имел право не дырявить затылок. И ты убегала от мира как смогла, при помощи волшебных порошков и жидкостей.

За Уралом, в Анклаве-66, таких чудесных приспособ было полно. Больше и разнообразнее, чем в Исландии. К тому моменту ты уже лично, в реальности познакомилась с Виктором. Хотя смотря что считать реальностью. У вас даже состоялась ничего не значащая интрижка, тем не менее подтверждающая старую аксиому — все мужики козлы. Ты пошла по пути Алисы, решила половить белых кроликов. Ты накачалась белой пылью так сильно, что уже начала падать в кроличью нору, но. Ты всерьёз думала, что можно вот так просто s'yebat'sya от Покровителей? Тебя, падающую, их длинная рука схватила за шиворот, вытащила из пропасти. Руками были неизвестные личности, чьи лица были прикрыты подозрительно знакомыми масками-респираторами. Белые костюмы со змеями, чашей и сердечком. И оно, конечно, не про любовь.

«Мы её теряем»
«Обширное мозговое кровоизлияние»
«Подготовьте пациентку к монтажу нейроинтерфейса»

И поехала каталка по стерильным коридорам лабиринта, со свисающей рукой, но уже без сигареты, прямо в Мету. Эпизод восстания из мёртвых был мрачно-торжественным. С твоим мозгом произвели определенные манипуляции. Да и с телом тоже. Облачили в комбинезон, который был точно вторая кожа. Облачили в броню, в доспех, и в каком-то смысле даже саркофаг (для Фриды).

Обстановка немного разрядилась, и ты обнаружила себя сидящей на полу, прислонившись к стойке. Из магазина пистолета был выщелкнут один патрон, зажатый между средним и указательным пальцем. Лампочки тебе подмигивали. Ты бы скурила его, если б могла.


Лидер-9.

«Твоя» комната оказалась небольшой, но внушительной. По крайней мере рабочее место точно было внушительным. Здесь же находилось место скромнее и меньше — для помощника. Ты потоптался немного, похрустывая комками смятой бумаги, выпавшими из опрокинутой корзины, а потом подошел к столу с двумя огромными мониторами. Повинуясь странному чувству озорства, ты сел, и кресло приняло тебя как родного. Экраны были потушены, в них было черным-черно, и в этом черном полотне было видно собственное отражение — шлем, маска, и шланг, уходящий куда-то назад через плечо. Но индикатор мониторов в углу всё-таки горел. На самом деле, на этих компьютерах могли содержаться важные сведения, необходимые Анклаву. Ты знал, что нужно делать, так что рука потянулась к манипулятору, но путь руке преграждала упавшая фотокарточка в деревянной рамке, с картонной ножкой. Подняв её, ты уже был готов отбросить её в сторону, но в последний момент взгляд ухватился за нечто знакомое. Развернув, ты посмотрел, и почувствовал, как шестерёнки в голове заскрипели. Несомненно, на фотографии было изображение офицера Уэлш. Другая стрижка, да и улыбающееся лицо без следов пережитого, но это именно она, как та, что сейчас стояла в коридоре:


Но на фотографии она была не одна. Её обнимал — и она, соответственно, тоже — какой-то мужчина. Его лицо было знакомо:


Кто-то открыл заслонку водохранилища, и поток воспоминаний и осознания лавиной обрушился на твою несчастную голову. Здесь было так много всего, что никакого текста не хватит. Смотрительница, убедившись, что она довела тебя до ключевой точки, отключилась. Индикатор связи указывал на отсутствие сигнала. Но перед этим она отдала тебе приказ. О его содержании, конечно, узнают. За такой приказ её по голове не погладят. Но для неё это уже не имело значения. А вот для тебя — огромное. Наверное. Снять или не снять — вот в чём вопрос. Такой вот потаённый страх увидеть за непроницаемой маской что-то, что не хотелось. И ты, конечно, понимал, что это своего рода Рубикон. Можно перейти — и чёрт знает, что будет дальше. Или остаться на берегу. Забыть всё. Обнулить себя и всех остальных. Счастье ведь, как известно, в неведении.

Вы не можете просматривать этот пост!

Пехотной колонной довольно просто управлять. Да, она неповоротлива, понимает ограниченное число команд и медлительна. Но достаточно умелые и злобные сержанты даже из индийцев делают сносных солдат. Шеренги, идущие в атаку, тоже поддаются управлению - если, конечно, не выбиты все командиры в строю, а солдаты хоть немного слушают команды. А вот когда прогремели выстрелы - и в густом пороховом дыму противники сходятся на дистанцию штыкового удара - тогда можно управлять только теми, кто рядом. Прочие же сражаются и умирают сами по себе. Но вот когда свой строй разбил противника - или, напротив, откатился назад, пятная землю красными пятнами мундиров - вот тогда управление почти всегда бывает потеряно. Солдаты или приходят в себя после горячки боя, грабят убитых, перевязывают раны, перезаряжают ружья. Или, напротив, бегут со всех ног, мечтая оторваться от неприятеля. Почему Грею вспомнилось это сейчас, посреди ванной? Да потому, что после бурной вспышки злости и не менее яркой - страсти - ему надо было прийти в себя. Слишком уж сильным и внезапным оказался переход, слишком долгим воздержание и слишком привлекательной его молодая супруга.

Он стоял, покачиваясь, опустив руки, не глядя по сторонам. Но дыхание его становилось все спокойней и спокойней. Лоснящаяся от пота грудь, в узорах старых шрамов, вздымалась все тише и тише. Взгляд сфокусировался на девушке. И словно мягкая исполинская волна обрушилась на его голову. Он вспомнил все - и уничтоженные документы, и свою несдержанность, и вспышку желания. И ощутил стыд - все же офицеру и джентльмену не подобает вести себя так... Даже с женой. Тем более, с женой! Он осторожно отвел глаза в сторону. Ужасно не хотелось этого делать - Амелия была чертовски привлекательна той естественной красотой, которая почему-то так дешево ценится женщинами и так дорого им обходится. Мужчина наклонился и медленно поднял с пола упавшую ночную рубашку. Загорелая мускулистая рука осторожно протянула ее Амелии.
- Можете прикрыться.

И помолчав, добавил.
- Прошу извинить меня за ...

Он замолчал, не в силах подобрать слова. За желание вас - звучало слишком открыто и прямолинейно. За причиненный вред - слишком выспрено и предвзято.
- ... за случившееся. Я был слишком потрясен и не смог удержаться.

Отвернувшись, он стал быстро и четко одеваться.
- Попросите Марту приготовить мне спальню. Меня устроит самый простой вариант. Ужину буду рад, но тут уж как получится.

Лиля

Ты направляешься к женскому туалету. Когда ты подходишь к двери, она резко распахивается и оттуда быстрым, но несколько неуверенным шагом выходит Ника. Что-то в её взгляде подсказывает тебе, что девушка сейчас не вполне адекватна. Впрочем, собственное опьянение и буря эмоций после медляка мешают тебе сконцентрироваться. Через мгновение вы уже расходитесь: Ника уходит куда-то вглубь клуба, а ты заходишь в туалет. Ты спешно идёшь в ближайшую свободную кабинку, чтобы привести мысли в порядок, и на ходу замечаешь подруг Ники, склонившихся над раковиной.

Шпингалет

Ты глядишь вслед удаляющейся Лиле, но не успеваешь ещё толком обдумать произошедшее как к тебе вдруг подходит Ника. У неё немного рассеянный взгляд и расширенные зрачки. Она смотрит прямо тебе в глаза и говорит:

— Ну ты чё, ваще... что ли...

Девушка не успевает закончить фразу — она падает на пол прямо рядом с тобой, изо рта у неё идёт пена, а носом начинает течь кровь.

Хурма

Долго ждать Алину тебе не пришлось. Ты успел лишь выкурить одну сигарету, да ещё немного подумать о своём. Женщина подъехала на старой, ещё советской, Волге, которая, видимо, досталась ей от отца или кого-то ещё из старших родственников. После короткого обмена приветствиями она сразу перешла к сути разговора, разрыдавшись на середине своей речи:

— Сурен, даже не знаю, что мне делать... Примотались ко мне одни чеченские засранцы. Сняли квартиру в моём подъезде. Откуда-то узнали, что я одна живу и про мою ситуацию в больнице. Хотят, чтобы я их наркотой торговала... Иначе убьют, прибьют или ментам скажут, будто я торговала уже. Я им завтра ответить должна...

Салмач

Еврей подъезжает где-то через полчаса вместе с незнакомым тебе опером. Здоровается с тобой и Байкалом. Присвистывая, осматривает оставленную чехами машину.

— Хех, да уж, вот тебе и адская колесница. Разве что без чертей. Лады, сейчас посмотрим, что там внутри, потом Миша ей на спецстоянку отгонит. Глядишь, что-нибудь и возбудим, а? Ты-то сам как, нормально всё?

Каратист

У входа в клуб особой движухи не происходит, разве что служители законы лениво перетирают о своих делах. Внутрь тебя тоже никто не зовёт, так что остаётся разве что считать минуты, дожидаясь конца смены.

Трухло

Ловить тут больше нечего, пора и честь знать — родная каморка и следующий день, полный труда, направленного на благоустройство придомовой территории, ждут тебя с распростёртыми объятиями.

Вы не можете просматривать этот пост!

    — Его лысая башка сверкает на весь Вормвуд, как вы могли его упустить!

    Твою мать. Не успел я дойти до дома, как настигла новость с рынка: мозгач свинтил. Сиганул через стену, прорвался и был таков. Не знаю, как в этом городе всё ещё не полетело к чертям с таким раздолбайством. Хуже всего то, что я начинал заводиться. Завожусь я редко, но метко, и ничем хорошим это обычно не кончается.

    — Бля, Даст, да кто ж знал, что этот полудохлик окажется такой прыткий. Они там все замороженные, а этот затаился, сука, и дал дёру, когда наши отвлеклись на того пришлого мудака, — оправдывался вестовой. — Потом мы его спалили и взяли на прицел, а он как ломанётся, ёпт! У него перчатка ещё эта — стрёмно было подходить. Мозгачи ж ёбнутые все: схватит за яйца, и будешь всю жизнь писклявить потом…

    Я прервал тираду нетерпеливым жестом.

    — Мне плевать как, но вы его найдёте немедленно. А когда найдёте, потрудитесь сделать так, чтобы больше он уже никуда не рыпнулся. Хоть ноги переломайте.
    — Молодец какой. Перелом потом сам лечить будешь?

    Голос за спиной. Женский. Я обернулся, уперевшись взглядом в… Ингрид? Да, Даст, погорячился ты с «мелкой». И, кажется, давно не заглядывал в квартал Ангелов. Хорошо, когда здоровье позволяет годами не обращаться к лекарю, но, чёрт, как же летит время.

    Помню, как был пацаном, когда у Ангелов родилась дочь. Пару раз эта малявка даже забегала в наш дом, и дед не то угощал её, не то подарил какую-то самодельную игрушку… А сейчас передо мной стояла молодая женщина — да, невысокая и щуплая, но всё же не девочка и даже не подросток. Стареешь, Даст. Сколько тебе тогда было, зим пятнадцать? Неважно. Сейчас есть дела поважнее подсчёта прожитого.

    — Какие-то возражения? — спрашиваю я.
    — Да. Отмени свой приказ.

    Нормальный заход. Я командую рейдерами больше, чем она живёт на свете, и не привык, чтобы мои приказы обсуждали. Особенно в присутствии подчинённых. Тем более требовали отменить.

    — Ты же теперь вожак? — меж тем уточняет она.
    — Да.
    — Тогда отмени свой приказ.

    Да уж, девчонке не занимать дерзости. Это ещё не отыгравшая юношеская борзость или просто глупость? Щёлкнуть бы её по носу тут же, но я слишком уважаю Кая, чтобы не дать ей шанса.

    — С чего бы? Мозгач сбежал из карантина. Я огораживал рынок не для того, чтобы каждый мог шарахаться туда-сюда, когда ему вздумается. Как Ангел ты, думаю, знаешь, что такое карантин? — всё же не удержался я от иронии.
    — Конечно, — не обратив внимания на колкость (или не заметив?), кивает она. — С рынком ты правильно сделал. Я не прошу отпустить Ангста, по городу ему действительно нельзя разгуливать. Но если всё, что сказал он, — указывает на Патрона, — правда, то Мозгач нужен живым и невредимым. Вели поместить его в отдельный карантин. Я объясню зачем.

    Я заметно колеблюсь. Я всегда общался с Каем, если что было нужно по его части, и не сомневаюсь в его мастерстве — насчёт Ингрид же уверенности нет. В памяти прочно засел образ девчонки-сорванца лет пяти, и он с трудом вяжется с той, что сейчас перед глазами. С другой стороны, недавно отец передал дела ей — значит, доверяет, считает, что готова заменить его.

    — Хорошо. Ты слышал Ангела. Мозгача найти и под замок. Но на этот раз без косяков, — отдав новое распоряжение Патрону, я жестом приглашаю девушку в дом.

    Иногда стоит рискнуть.


    ***

    Она опускается на стул возле стола, за которым я обычно ем, то и дело бросая любопытствующие взгляды по сторонам, как будто хочет что-то спросить, но не решается. А я, следя за направлением её взгляда, теряюсь в догадках, что же могло так заинтересовать в моей хибаре. Впрочем, вскоре выясняется.

    — Как здесь тепло, хорошо… — произносит она в задумчивости.
    — Тепло?.. — непонимающе переспрашиваю я.
    — Да.

    Колкий, быстрый взгляд и тут же отведённые в сторону глаза. Как блеск клинка охотника за головами, вынырнувшего из темноты по твою душу. И почему от него кольнуло ощущением, что я только что произнёс нечто крайне обидное? Причём в её адрес. Странная она…

    — Какой у тебя план по Мозгачу? — напоминаю я главный вопрос на повестке.
    — Да...

    Она устало трёт переносицу, собираясь с мыслями.

    — Что мы имеем. Сонная проказа поражает нервную систему. Больные ей становятся вялыми и безразличными к большинству раздражителей. По мере прогрессирования болезни человек всё меньше бодрствует и всё больше спит, в конечном итоге — умирает, не приходя в сознание.

    Теперь, когда она начинает говорить по своей теме, её голос звучит тише, но прежняя уверенность никуда не девается — становится иной. Нераздражающей что ли.

    — То, что описал твой человек, крайне нетипичные симптомы, и я прежде не встречала таких ни у одного заражённого.
    — И что это значит? — спрашиваю я, пока не понимая, куда она клонит.
    — А вот это я и хотела бы узнать... — бормочет гостья, скользя взглядом по потолку, как будто искомое прописано там.

    Но, видимо, сообразив, что я согласился на игру по её правилам, чтобы получить чёткие, внятные ответы, которые она же сама мне и обещала, добавляет:

    — Есть несколько версий. Первая: Ангст мог не заразиться. То есть его сунули в карантин по ошибке. Вторая: он всё-таки заразился, просто у него атипичные симптомы. В частности, он не спит и, как выяснилось, способен очень даже резво бегать с преодолением препятствий. То есть он болеет не в тяжёлой форме, но при этом, скорее всего, является переносчиком и может заразить других при контакте. Третья: он заболел, но по каким-то причинам его иммунная система вступила с возбудителем в симбиоз — организм с ним не борется, принимая чужеродные клетки за свои, взамен недуг не убивает его. Это называется «здоровый носитель». Но других при этом заразить Ангст может. Четвёртая: он заболел, но его организм успешно поборол болезнь. То есть он имеет иммунитет, и если так...

    Она замолкает. Явно что-то прикидывает, обдумывает.

    — ...то? — напоминаю я о своём присутствии, когда пауза слишком уж затягивается.

    Она еле заметно вздрагивает, выныривая из какого-то своего мира, смотрит на меня растерянно, будто только заметила. Девчонка умная, но, похоже, с кучей тараканов. Мнётся. И я только теперь замечаю, что её левая рука как-то неестественно прижата к телу, от чего резкие движения вызывают на её лице гримасу боли. Конечно, как я мог забыть.

    — Ты ранена.
    — Да, зацепило, когда вытаскивала других раненых, — нехотя признаёт она.

    Ёжится. Я бы даже сказал, ершится. Диковатая она какая-то. Похожа на плохо, не до конца прирученного зверёныша, выпускающего когти по поводу и без. На всякий случай. Потому что до конца не понимает, когда стóит, а когда пустое.

    — Помощь нужна?

    Она качает головой отрицательно.

    — Отец меня уже заштопал. Пройдёт. Нормально всё.
    — Когда залётный хер шмаляет по гражданским, это ненормально, — моё возражение звучит резче, чем хотелось бы. — Я поговорил с этим Крюгером. Утверждает, что в вас не целился. Что скажешь ты?
    — Я не знаю, — пожимает она плечами и сова морщится. — Мы с Полуночью стояли спиной, когда в нас прилетели осколки, и я ничего не видела.

    Подумав, добавляет:

    — Но перед тем, как выносить Сирокко, я крикнула Крюгеру, чтоб не стрелял в нашу сторону. И он точно знает, что я Ангел. Кто его разберёт, специально он или нет... По большей части ему плевать на людей.

    Ясно. Концов не найти. Впрочем, я не звался бы Дастом, если бы бросил это дело не доведённым до конца. Других свидетелей этих событий хватает, например, караульные с вышки. И я непременно допытаюсь у них позже.

    — В любом случае я его предупредил, и больше такое не повторится, — заверяю я. — Пусть развлекается стрельбой по Ангелам в другом месте. В Вормвуде они слишком ценны.

    Она хмурится, ёрзая на стуле, и какое-то время молчит, прежде чем спросить:

    — А он не сказал, зачем вообще к нам явился? Его община довольно далеко отсюда, на западном побережье, и просто так он бы не пришёл — наверняка какая-то нужда.
    — У него к Колину дело, ищет какие-то детали.
    — Ага. И пальбу по Матери устроил, чтобы ускорить их поиск?

    А язык у неё вместо скальпеля. Это даже забавно. Иногда.

    — Сирокко — его кореш, — поясняю я. — Когда Риск с братцем его изрешетили, Крюгер не смог стоять в стороне.

    Она меняется в лице.

    — Месть за друга, значит… — кивает одобрительно. — Пусть так. Óдин благоволит справедливому возмездию.

    Точно. Я и забыл, что она тоже из этих, как их?.. Неовикинги? Верят в кучу богов, над которыми у них за главного какой-то одноглазый. В какие только культы ни ударяются на просторах Межнины.

    — М-м-м, да… Про Ангста я ещё недоговорила, — вновь возвращается Ингрид к основной проблеме. — Я перечислила четыре версии в случае, если мы имеем дело с вирусом. И нужно помнить, что Ангст — не обычный человек. Возможно, на Мозгачей и тех, кто связан с Вихрем, возбудитель не распространяется. Возможно, лечение вообще стоит искать в Вихре...

    Очень хорошо. «Из-за грёбаного Вихря случилась эта чума — поэтому надо лечить при помощи Вихря». Охуенно здравое рассуждение. И вроде смышлёная, а на полном серьёзе несёт такую ересь. Я бы понял, будь она долбаной сектанткой, но услышать подобный бред от Ангела — вот уж не ожидал. Едкий смешок срывается с моих губ.

    — Неужели?
    — Ну да, а что?.. — осторожно спрашивает она.

    Похоже, почуяв прорывающееся в моём голосе недовольство, она замирает. Внимательные, льдистые глаза смотрят на меня изучающе, оценивая риски: говорить дальше или смолчать. Она выбирает первое. Кто бы сомневался.

    — Пока что надо установить природу возбудителя. От этого и будем плясать. В ситуации почти полной неизвестности мы вынуждены учитывать даже самые необычные варианты. И если что-то из них поможет справиться с болезнью, свою задачу мы выполним.
    — Если под «необычным вариантом» ты имела в виду, что лечить будет Мозгач, залезая в Вихрь, и при помощи своей перчатки, по-моему, лучше сдохнуть во сне.
    — Посмотрела бы я, как бы ты запел, если бы умирал сейчас взаперти на рынке под дулами рейдеров, — тихо говорит она, упрямо поведя подбородком.

    На этот раз настаёт мой черёд делать паузу для изучающего, с прищуром, взгляда на собеседницу. Нет, это не борзость. Это непоколебимая уверенность в своей правоте, вкрутую замешанная на упрямстве.

    — В любом случае Ангелы не умеют лечить Вихрем, — возражаю я. — В чём смысл этого разговора?
    — Не умеют, — кивает она. — Почти никто не умеет. Но моя мать владела этим искусством и передала его мне. Только... это небезопасно.
    — Удивительная новость, — хмыкаю я.
    — Ты не понял. Это небезопасно пока что. Временно. Знания у меня есть, но я ещё ни разу не пробовала лечить кого-то этим способом… — бормочет она смущённо.
    — Хоть одна хорошая новость за день.

    Она правда считает, что я позволю пустить в ход эту муть и должен поверить, что после сеанса залипания в неведомую хрень весь рынок чудесным образом исцелится?

    — Чёрта с два я выпущу из карантина таких «излеченных». Вормвуду не хватало только толпы ходячих трупов с кашей вместо мозгов.

    Ингрид поджимает губы.

    — Ты не Ангел, и не тебе решать, — не сразу звучит её ответ.
    — Ты, похоже, тоже, раз предпочитаешь шарлатанство нормальному лечению, — парирую я.
    — Моя мать не шарлатанка!

    Она моментально вспыхивает. Вскакивает с места, группируется, словно готовится отражать атаку не только словесно.

    — Ты хоть знаешь, скольких она вытащила, когда обычная медицина оказалась бессильна?! На её счету столько спасённых жизней, что ни один Ангел, лечащий по анатомическому атласу, и в подмётки ей не сгодится! Не смей оскорблять её память!

    Будь на столе что-то увесистое, наверняка уже полетело бы в мою сторону. Ну и характер у девицы. Из глаз того гляди полетят искры.

    — Успокойся, — смерив ей взглядом, холодно произношу я.

    Куда там. Мой тон только подстёгивает её ещё больше. Как вылитое на голову ведро ледяной воды.

    — Если есть хоть малый шанс, что Вихрь спасёт жизни, я пойду на этот риск. И ни ты, никто другой мне не запретит!
    — Не пойдёшь. Я не позволю.
    — Да ты что?! Ну попробуй!

    Кажется, только что я наступил на какую-то особенно болезненную мозоль, потому что сейчас она похожа не на нелюдимого зверёныша, а на взбешённого зверя, который всю жизнь жил на воле и впервые узнал, что такое быть изловленным и засунутым в тесную клетку. Удивляюсь, как она ещё не наскочила на меня с кулаками. Наверное, мешает больная рука.

    — Может, сам будешь ходить на рынок смотреть на умирающих, а?! Раз ты такой умный и всё знаешь.
    — А может, тебе напомнить, из-за чего люди Золотого века оказались в полной заднице? Твой Вихрь в один прекрасный день пустил по пизде весь их мир! Жизнь ничему тебя не учит?

    Дерьмо. Я и сам начинаю беситься. Заразительная у неё ярость. Мне ещё не доводилось бить женщин, но в эти секунды рука чешется залепить пощёчину. Только нет у меня уверенности, что угомонится.

    — Лечить Вихрем она вздумала, — волевым усилием беру себя в руки, почти возвращая прежнее спокойствие. — Обязательно кидаться в крайности? Ты, блядь, Ангел. У тебя есть обычные лекарства — нельзя попробовать для начала их?

    К моему изумлению, Ингрид разражается заливистым смехом.

    — Ха-ха-ха! У меня есть лекарства… Ха-ха-ха-ха!

    Она мелко сотрясается всем телом, упав обратно стул и прижав ладонь к глазам. А когда отнимает, я вижу, как по болезненно бледным щекам катятся крупные, блестящие капли.

    — Да мы Сирокко полдня собирали! По кусочкам, и это не прикрасы! Моя подруга чуть не истекла кровью у меня на руках, я едва её спасла, на последних запасах! Только вы ж всё не унимаетесь, вам всё мало! Каждый день режете друг дружку и режете. Режете да стреляете! Вышибаете мозги да кишки выпускаете! Да а чего, подумаешь, ерунда какая. У Ингрид же бесконечные запасы, ей с неба падают — подлатает! Нет у меня ничего, всё истрачено подчистую — ясно тебе, умник?!

    Становится не по себе. Она в самом деле рыдает и хохочет одновременно. Истерика? Твою мать… Я знаю, как унять кучку буйных рейдеров, но понятия не имею, что делать с истеричными бабами.

    Делаю первое, что приходит на ум: шаг к шкафу, там, где хранится «тяжёлая артиллерия». Ставлю перед Ингрид на стол гранёный толстостенный стакан, ещё из дедовских запасов, наливаю до половины.

    — Пей.

    Она проглатывает, не поморщившись. Точно истерика. Пойло вообще-то крепкое даже для мужика.

    — Легче? — садясь напротив, спрашиваю я.
    — Немного, — поникшим голосом отвечает она и утыкается немигающим взглядом в выцветшую, потёртую скатерть.

    Ладно хоть реветь перестала, а то ещё немного, и я бы не выдержал этого представления. Похоже, вся эта драматическая лабуда в крови любой женщины — неважно, Актриса она или нет.

    Придвинув опустошённую посудину, наливаю себе тоже. Почти до краёв.

    — Надо было сразу сказать, что с аптечками всё херово. Я не знал, — отпив немного, бросаю вслух, чтобы сказать хоть что-то.

    Молчит. Притихла. И эта внезапно повисшая тишина гнетёт сильнее недавнего скандала. Тебя не поймёшь, Даст. Ещё несколько минут назад тебя раздражали её крики — теперь не рад её молчанию.

    — Ну, с медикаментами, я думаю… Э, куда?.. Не лишака?

    Ни слова не говоря она вдруг хватается за стакан и осушает залпом прежде, чем я успеваю вмешаться. А мгновением позже падает ничком на стол.

    — Блядь.

    Ангел-алкоголичка, заебись. Шумно выдыхаю, запустив пятерню в волосы и уставившись на бессознательное тело как дурак. Вот что с ней делать? Закидывать на плечо и тащить в дом отца? На виду у всего Вормвуда. «Кай, тут твоя дочь ко мне явилась и ужралась в щи — принимай». Да он первым же делом спросит, нахера ты ей наливал.

    Чёрт с ней, пусть отоспится здесь. К Каю схожу сам, предупрежу. Ворча тихие ругательства, стаскиваю с девушки пальто и обувку. Взяв на руки, переношу в кровать (надо же какая лёгкая — иной подросток и то весит больше).

    Вот уж точно нескучный первый день на посту вожака.

Вы не можете просматривать этот пост!

Соляно-призрачные эксперименты показали следующее:
- От брошенной горсти соли призрак мутнел в месте контакта, и терял подвижность на мгновение. От увеличения количества соли длительность этого мгновения, кажется, не меняется. Или меняется, но так незначительно, что заметить это невооружённым глазом не удаётся. Зато, кажется, меняется от других причин. Когда, ближе к утру, Ада швырнула горсть соли с раздражением и злостью, призрак помутнел почти целиком.
- Прикосновение натёртой солью ладонью было похожим: рука чувствовала слабый, но неестественный, "могильный" холод, призрак слегка мутнел в месте контакта. Кожу на руках начало разъедать от избытка соли. Аналогично (т.е. весьма слабо) действовало и поливание солёной водой.
- Солёный нож рассекал призрака, но очень ненадолго. Как будто проводишь рукой по отражению в воде. Как только волны успокаиваются, на тебя снова глядит то же лицо.
- Метод удалось модернизировать, опуская влажный нож в мешок солью. Клинок получался будто покрытый инеем (или даже снегом) и раны наносил уже более серьёзные. Они зарастали на призраке где-то минуту. В настоящем бою за это время можно нашинковать призрака на мелкие кусочки. Нужно только следить, чтобы соль не осыпалась.

Сквозь соляной круг на полу призрак прорваться не пытался. То ли потому, что не мог, то ли потому, что не хотел. В конце концов, он и до появления круга стоял на месте.
Наибольший ущерб кругу нанесла разлитая вода.

***

Хорёк подъезжает в назначенное время, на ничем не примечательной белой тойоте. Выглядит он немного более свежим и бодрым, чем во время вашей последней встречи. Проходит в дом, с интересом оглядывая двор и обстановку.
- Добрый день, как я и говорил, есть новости по вашим заказам.

Получатели: Пётр Гааз, Герман Вейц, Ариадна Богословская.

Ярость затапливала Грея с головой. Будто красавец корабль, такой гордый и такой стремительный, получив пробоину, заваливался набок, роняя белоснежные паруса в черную воду. По недавно жилым палубам уже гуляли волны, смывая все и вся. И нет никакой надежды у тех, кто был застигнут в узких коридорах. Только смерть - беспощадная смерть от воды, только на дно, только хватать последние глотки воздуха широко раскрытым ртом в тесноте смертельной ловушки. Так и Грей - не владея собой, погружался в пучину безумия. Оно и понятно. Что такое, например, битва? Там могут просто убить - и все. А сейчас у Грея рушился целый мир, смысл его жизни и цель существования.
- Как, как, как!?

И вдруг, посреди хаоса и руин его надежд слух британца уловил имя. Свое собственное имя. Его звали, к нему обращались, его просили. И то был не подобострастный рык сержанта, не лепет новобранца, не стальной приказ генерала, не вопль испуганного противника. Нет, мягкий женский голос произнес что-то. Другое. Иное. Неожиданное здесь и сейчас. Внезапно руки его перестали ощущать сопротивление Амелии. Будто кто-то распахнул дверь, в которую он безуспешно и яростно ломился. Грей моргнул. Мир изменился. Да, в нем оставались уничтоженные бумаги и утрата имения. Но они переместились куда-то далеко, ушли в тень, в сумрак, перестали так волновать и тревожить. Грей вдруг осознал, что держит в руках обнаженную женщину. Красивую обнаженную женщину. И не просто ослепительно красивую обнаженную женщину с фигурой, достойной быть увековеченной в мраморе. А свою жену. Леди Амелию Иствуд. И она не стыдила его, не корила хлесткими фразами, не пыталась ударить или вырваться. Она просто жаловалась на холод - и все. И ей удалось перенаправить его внимание на себя.

Одежда внезапно стала тесной и ненужной. Словно посреди раскаленной индийской равнины он оказался в шерстяном мундире не по росту. И рядом, да что там рядом, он же держал ее за плечи. И ничего, даже одежда или пена не скрывало более ее тела. Руки его ослабели. Нет, он не отпустил Амелию (возможно, от его хватки у нее завтра расцветут синяки - но может быть и нет). Но теперь его ладони скользнули вниз, по коже, по рукам, переходя на спину и прижимая ее ближе, еще ближе, так, что в итоге хватка его перестал напоминать захват, а стала куда более походить на объятия.

А еще Амелия могла понять и ощутить его желание. О, этому нигде не учат, об этом не говорят на занятиях и не шепчутся в дортуарах, об этом молчат мамы и старшие сестры. Но откуда-то из глубины веков, из темных далеких времен, любая женщина, даже совсем юная и неопытная, прекрасно понимает и осознает - ее хотят. Хотят как женщину. Здесь и сейчас. Его широкие ладони опустились до самой талии - и продолжили скольжение дальше, переходя границы допустимого и приемлемого для леди. Он поднял ее, прижимая к себе, так, что грудь его, бурно вздымающаяся, прижалась к ее, вздымавшейся бурно. Губы его нашли ее губы. Жадно, требовательно, настойчиво они впились в них затяжным поцелуем. Туалетный столик лишь чуть вздрогнул, когда разгоряченный мужчина опустил туда свою ценную ношу. Грей так и не понял, как он оказался без одежды - по крайней мере, частично. Все, абсолютно все его мысли и действия занимала лишь она. Амелия. Амелия. Амелия! И они слились в единое странное тело. Ласки Грея сложно было назвать нежными - но это была страсть, жаркая страсть, которую он желал разделить со своей женой.

Салмач же тем временем ждал Еврея и пасся у машины чехов с включенным фонарем в руке. Не заметить Лилю он не мог. И примерно зная, что вот-вот произойдет, поспешил отойти от поста. Байкал справится и один, а расспросов сейчас лучше избежать. С любой из сторон.

Не заметить Лилю он не мог. Стук каблучков по тротуару. Белое кружево платья и золото волос, развевающиеся на ночном ветру. Спешка, как будто вот-вот опоздает. Куда? Только ей одной и известно. И когда она обняла его, Салмач с улыбкой подхватил ее за талию и чуть прогнулся в спине, в шутку на секунду отрывая девушку от земли. Впрочем, поцелуй не обманул. Водярой несло так, что хоть святых выноси. Решения здесь и сейчас могла принимать не столько сама Лиля, сколько выпитое в ней.

Салмач пересекся взглядом с Каратистом и чуть покачал головой. Все вопросы потом. Однозначно потом.

— Привет. Отличное платье. А почему хорошо, что я приехал? Там в баре что-то происходит?

Ситуация была в чем-то неловкой. Слишком много прохожих. Вряд ли все из них поверят, что происходящее — всего лишь акт гражданской поддержки по отношению к милиционеру и не более.

— Да. Постоянство в выборе, в этом весь я. Одна марка папирос, одно место службы, одна страна, — перечислил Салмач. И существенно понизив голос — приняв еле уловимый, почти интимный тон — добавил: — Одна женщина.

Вы не можете просматривать этот пост!

─────────────────────

На коротком перекуре они вышли из бобика в духоту ночи. Стояла тишина. Единственное, что ее нарушало — это шорох по асфальту подхваченной ветерком газеты. Байкал взялся протирать уже успевшие запылиться фары и ветровуху, а Салмач сунул в зубы притушенную на середине гильзу "Беломорканала". Пачка опустела. Крайняя. Смену сегодняшнюю придется доживать без курева. Салмач пошарил взглядом в поисках урны и, не найдя, скомкал пачку в кармане.

Вечер выдался относительно спокойным. Начавшийся с дежурного салмачевского: "На обед заработаем, Нияз?", он так и не прервался срочными вызовами, летучками в отделе, стрельбой и всякими прочими форс-мажорами. Салмач и Байкал зарабатывали на обед. По маршрутам патрулирования и на постах с парковкой чаще всего всё было в порядке. Но стоило чуть отклониться, как на обочинах и стоянках начинался дикий хаос и раздрай. Штраф же за все это составлял полтора косаря. Салмач впаивал за это в три раза меньше — по пятьсот, но не оформлял. Это и был его с Ниязом обед. Впрочем, не только их, но и дежурного инспектора. Чтобы его не так интересовали отклонения экипажей от маршрутов.

Заниматься этим можно было дни напролет, и ничего предосудительного в таком приработке он не видел. С одной стороны, милиционер сытый и не парится с документами и бюрократией. С другой стороны, гражданин понимает, где нарушил, как нарушил, и что легко отделался, тоже понимает: пятьсот рублей за такой косяк — это еще по-божески. С третьей же стороны, он свое нарушение тут же бросается исправлять, то есть, закон и порядок в сущности-то защищены. Единственное, что остается в проигрыше — это городская казна. Но казне Салмач со спокойной совестью показывал хер. Можно сказать, замыкал круг жизни. Возвращал родному государству то, что оно в свое время показывало ему под Грозным, Первомайским и Чечен-Аулом.

Чиркнул спичкой. Прикрыл ладонью крошечное трепетное пламя и поднес его к кончику гильзы. Ночь. Ветер усиливается. В такие часы важно не дать огоньку потухнуть до первой затяжки. До того, как коснется легких пряный с горчинкой дым... А хорошая все-таки ночь.

Была. Пока не завибрировал мобильник:

у атмосферы, 4 бритых и чеха, агрессивные

— Сержант, седлай бобик, я за руль, — Салмач в одну могучую затяжку добил остаток гильзы и щелчком отправил фильтр прочь. — Ничо не докладывай!

Ни сирену, ни стробоскопы он включать не стал. Вызов неофициальный, не стоило таким злоупотреблять. Да и при явной спешке можно не успеть рассказать Ниязу, что случилось, и куда они подорвались. "Атмосфера". Чехи да скины, как обычно. Немного. Да брат смс скинул, должно быть там щас. Какой концерт? Ааа. Кто играет-то?..

Больше они не обмолвились ни словом. Дело дрянь. Там, где паркуют сраки разом и кавказцы, и нацики, тишины не бывает. А вот что бывает, так это аресты. Аресты, за которые злопамятный раён тут же обрывает линию подогрева. Надо хотя бы попытаться развести этих типов полюбовно.

* * *

На парковке яблоку негде упасть. Салмач врубил стробоскоп и встал в проезде между рядами. Ярко-синий переливающийся свет выхватил круг пространства поблизости.

— Без пушек работаем, — сказал он Байкалу. — Людей много вокруг. Можно цепануть ненароком кого. Бери на себя скинов, я чехами займусь.

Салмач захлопнул дверь бобика, поправил пояс и взял курс. Четкий и прямой, словно оставившая шлюз торпеда.

— Старший прапорщик Салмачев, патрульно-постовая служба, — он бросил руку к виску и, оглядев чехов, скрестил руки на груди. По-хорошему, неплохо было бы ободрать этих горцев как липку за такую тонировку. Но сейчас здесь много лишних. Не выйдет. — Как отдыхается, молодые люди?

Подвернутые и засученные до локтей рукава форменной рубашки. Тщательно выскобленные виски и затылок. Шрамированные и поросшие вокруг шрамов жестким волосом руки. Цепкий испытующий взгляд. Мастером невербального общения Салмач никогда не был, но все же имел в арсенале парочку простых сигналов. Сигналов, освоенных в совершенстве.

И одним из них был "я здесь не потерплю говна".

Шпингалет отреагировал на призыв пальчиком и подсел к Лиле, придвинувшись поближе, чтобы музыка не помещала ему узнать, чем он может быть полезен.
Вообще Пашка был весьма себе меркантильный пацан, который выгоды не упустит, но ухо, знаете ли, весьма чувствительная зона, особенно когда в него шепчет девчонка в кружевах. Прям как-то сразу захотелось побыть волшебником. К тому же, они ведь друзья, а дружба дороже денег, так ведь? И все-таки он был бы не он, если бы не воспользовался возможностью получить чуть больше от жизни.
- Для успешного заклинания нужно потанцевать, подруга - произнес пацан уже ей на ухо, но косячок украдкой передал сразу же, а то еще потеряет пока будет отрываться.
Кармашков в ее наряде при ближнем осмотре замечено не было. Но все остальные плюсы ее, весьма удачного, выбора были хорошо заметны. Жарковато как-то стало.

Плевать что это, похоже, не первый коктейль, который Лиля выпила, и что недалеко сидит Ника. Да, они уже не встречаются, но Пашка еще не до конца понимал, чем это может грозить. Может и ничем, но кто знает?
Он вообще мало что понимал в женщинах. Но в данный момент точно знал, чего хочет.... Танцевать!
Пацан поднялся и тоже поманил подругу пальчиком, но на всякий случай руку тоже протянул - каблуки он тоже приметил
- Как вы на них ходите вообще?

  Всё таки есть своё очарование в этих тёмных летних ночах, коротких как платья девиц и теплых, как их губы, полные медовой патоки и услады. Тем более сейчас, когда во всех школах отзвенели последние звонки, в ВУЗ-ах студенты закрывали свои хвосты (а редкие счастливчики с автоматами отрывались за всех бедолаг), а более старшее поколение готовилось то к отпускам и дачкам, то к напряжённым жарким денькам. Однако эта полуночная идиллия была разорвана воем сирен милицейского уазика, несущего в своём стальном чреве служителей "закона".

  В "Атмосфере" часто происходит какой либо движняк. Всё таки место молодёжное (хотя и вполне солидные дяденьки и тётеньки ничуть не брезговали), эмоциональное, да ещё и приправленное как большим количеством не самого плохого и, что самое хорошее, дешёвого алкоголя, так и повышенным ажиотажем, связанным с местной барменшей - хозяйкой места, которая своей харизмой и 4-м размером всегда была рада гостям. А их завсегда хватало - все таки рок здесь любили, а уж когда выступало "Море Дона Хуана", то все, можно сразу выселять соседей...или хотя бы менять им наутро стёкла в окнах.

  Хурма, ты уже довольно давно имеешь романтические планы на Вику Комарову, миловидную местную женщину, которая помимо довольно необычной профессии, была просто приятным человеком. И даже довесок к ней, в виде её сына тебя не особо смущает. Павел довольно смышлёный парнишка, для своих-то лет, да и вежливостью не обделён, как и жизненной смёткой. Так что тебе было не трудно отвести его в местный бар, под честное пионерское его матери, что малец пить не будет. По крайней мере много. И именно поэтому ты сейчас сидишь за отдельным столиком, наблюдая как Комаров-младший бесится в районе танцпола.

  Шпингалет, ты сейчас там, где не должен быть. Да, паспорт у тебя не требовали, но всё же было довольно приятно здесь очутиться, да ещё и увидеть таких же как ты безбилетников. Незнамо как, но ты наткнулся тут на Лену и Нику, попивавших какие-то лёгкие коктейли в компании третьей, незнакомой тебе девушки. Поздоровавшись с ними, ты быстро ретировался от них, пытаясь успокоить внезапно застучавшее громче сердце. От чего это было - от нежданной встречи или от двух косяков в кармане, что ты нащупал? Покажет время.

  Каратист, ты сегодня примерил нехарактерную для себя роль вышибалы. Барменша Рита была довольно озабочена тем фактом, что у неё уже не раз и не два собирались характерно выбритые молодчики, различавшиеся лишь носимой символикой. Да и просто с охранником было намного солиднее, чем без него, так что ты сейчас стоял у входа, неспешно оглядывая окрестности и лениво пошугивая местного бомжа, что решил пооколачиваться у входа. Такая идиллия не длилась долго и вскоре до того начали домогаться какие-то малолетки. Оно как бы и не твоё дело, но хозяйка всегда была поборником морали, отчего ты быстро чирканул брату смс-ку, мол дело есть, прилетай при параде, тем более, что противостояние перед входом начало перерастать в нечто большее.

  Лиля, ты сегодня отдыхаешь. Недавно ты познакомилась с какими-то ребятами из новой группы и они позвали тебя на свой концерт, который будет проходить в местном баре, заточенном как раз под это. А так как делать всё равно было особо нечего, то ты и согласилась, решив провести вечер как обычная девушка, а не танцовщица. И вроде пока получалось. Отсалютовав спешившему куда-то Шпингалету своим "Сексом на пляже", который заказал тебе один из уже подпитых гостей заведения и слушая песни Кипелова, ты просто откинулась на диванчик и, машинально дёрнувшись от резкого гудка, потянулась за телефоном в сумочку. Прочитав сообщение, ты еле сдержалась, чтобы выругаться.

"Папа тобой недоволен. Посидишь пока на голодном пайке, или на чём ты там предпочитаешь сидеть. Твоя любимая мама Аня."

  Шикарное начало вечера. Твою ж мать!

  Трухло, ты подтянулся к Атмосфере из-за слухов о новом концерте. Концерт - это много выпивки, а пьяные люди - самые добрые и щедрые люди на свете, так что почему бы этим не воспользоваться. И начало вечера было вполне себе удачным, особенно по твоим меркам. Порой тебе перепадали даже сотенные купюры, а это значит, что завтра себе можно будет наконец-то купить нормально поесть. Да и сигаретами тебя угощали. Но всему хорошему в жизни приходит конец.

- Слышь, Рост, а это не тот бомж, что у твоего дома постоянно ошивается? - какой -то сопляк остановился перед мужчиной и начал того рассматривать.
- Гля, а точно! Вот же старый мудень.
- Дядь, а дядь, чё ты здесь забыл, а? Вали давай, дай людям свежим воздухом подышать.

Несмотря на свои слова, пара парней, одного из которых ты даже припомнил, начали подходить к тебе ближе. И, судя по глазам, явно чтобы не цветов подарить. Однако дальше начался совершенный дурдом из-за появившейся группы хачей (вылезшей из вишнёвой девятки, заниженной и затонированной настолько, что даже смотреть было больно на этот "шедевр") и подваливших пешком русских молодчиков, неторопливо разминавших руки при виде кровного врага. Вечер абсолютно точно переставал быть томным.

  Салмач, сейчас ты сидел за баранкой и ехал в этот трижбы богом забытый бар, который каждую неделю служил точкой столкновения интересов различных гонористых говнюков, которым яйца мозги заменяли. А крайним всё равно был ты, ибо они создавали лишний шухер на раёне, а лишний шухер - это лишний повод проверить твою работу. Оно тебе же не надо? Так что, матеря про себя брата, ты нацепил все свои игрушки и отправился на вызов, думая, сразу врубать мигалку или чутка обождать.

Вы не можете просматривать этот пост!

    — По мне хоть всех торчков перестреляй — воздух чище станет.

    От них всё равно толка никакого. Грёбаный мак делает из людей с костями и мышцами ебучий кисель, и за время жизни в Вормвуде мне уже остопиздело встречать на улицах остекленевшие взгляды — а живу я здесь прилично.

    Хватит. Я не Мать. На кратком сборе я ясно дал понять, что не стану закрывать глаза на раздолбайство. Надеюсь, что донёс доходчиво, так что самый тупой врубится. Не хотелось бы переходить к наглядным объяснениям — патроны всё же не бесконечные. Но если придётся отстрелить парочке героинщиков башку, рука у меня не дрогнет.

    Теперь выбор за каждым. Кто захочет подняться — я дам такой шанс. Выберу самых надёжных. И трезвых. Чую, прибавится работы нашей Актрисе. Я всё понимаю, нельзя уж совсем до упора закручивать гайки. Парням надо как-то стравливать пар, чтобы не сорвало крышку — и при формальном запрете на дурь некоторые начнут искать другие способы расслабиться. На Вихре не гадай какие, их в Вормвуде не так много. Ничего, она мне ещё спасибо скажет за подскочившие барыши.

    — Пёс с ней с Эллисон и Риск — ты лучше скажи, нахера мирных баб пострелял? Одна танцульки танцует, другая ещё мелкая, недавно приняла дела у Ангела. А другого у нас, прикинь, не завалялось. Что за беспредел?

    Я оглядел пришлого. Броня навороченная, но, похоже, маслин нахватал (надо будет похвалить ребят на вышке). К кому, интересно, он собирался идти их выковыривать, если бы пришил Ингрид? Или думал, сами рассосутся?

    — И второй вопрос: кто тебе заказал Мать с семейкой?

– Ну да, пожалуй, – кивнул Беркут в ответ на объяснения Кая, поняв по глазам старшего мужчины, что тот не врёт и ничего не скрывает. То, что ангел не собирался идти сводить старые и новые счёты с поехавшим бесерком, ранившим его дочь, – ну, или, наоборот, вставать с ним плечом к плечу против людей Даста – кто знает, какая у них там история между собой? – было большим облегчением. Водила накинул куртку и сделал шаг к дверям. – А может, это... махнёмся на время твоего обхода? – неуверенно предложил Беркут и вытащил из кобуры "рюгер", – Если кого-то придётся огнём успокаивать, тебе же потом его штопать. А тут хоть дырки поменьше и поаккуратнее...

Разговор был прерван появлением технаря. Хорошо, наверное, что Беркут в этот момент держал пистолет за ствол, а то мало ли что тот бы подумал, застав их двоих с оружием друг напротив друга.

– Здорово, Колин! – Водила всегда был рад встрече с самым рукастым, без преувеличения, обитателем Вормвуда, – Спасибо, всё в порядке. Мы в прошлый раз по красоте перебрали, ещё ого-го побегает. Думал сегодня-завтра в дорогу, да вот, как видишь, местных проблем подвалило.

* * *

Попрощавшись с Каем и Колином, Беркут двинул исполнять поручение ангела. Сложным оно не казалось. Свободные койки в Вормвуде только что заметно подешевели. А под собственной кроватью Беркута хранилось то, что с лихвой окупит недельные заботы о двух лежачих больных – всамделишний, Золотого Века, фарфоровый чайник с трёмя такими же чашками. И две из них даже с грёбаными блюдцами! Всё тёмно-тёмно-синее, невероятно глубокого оттенка, какого уже не встретишь на вещах, сделанных руками человеческими, – разве что на небе, утром в ясную погоду, перед самым восходом солнца. С широкой, узорной золотой каймой. Штуковины, достойные вожаков.

Видимо, пришла пора с этой красотой расстаться. Крис бы одобрил: хабар должен работать и менять владельцев, участвовать в вечном круговороте обмена. Хотя, с другой стороны, он наверняка поворчал бы, что такую вещицу де можно было бы толкнуть и повыгоднее. Ну, сейчас даже странно о таком думать.

Расставаться, конечно, было по-своему жалко, но что самое смешное, главным источником этого самого "жалко" была вовсе не красота и ценность самого предмета: эти посудины самой своей статью настраивали на неторопливый, созерцательный лад, который для редких чаепитий Водилы никогда не был характерен. И не мастерство изготовления: да, Беркут всегда ценил искусную работу и не сомневался, что чайник, чашки и блюдца вышли из-под руки выдающегося мастера, но поскольку один хрен непонятно было, как и каким инструментом вообще можно такое сделать, он не чувствовал себя в состоянии по-настоящему оценить их и его восхищение казалось каким-то неполным. Вот если бы этот чайник держался на ладно пригнанных гайках или хотя бы хранил следы станочного резца... Нет, жалко становилось при воспоминании о том, как он привёз этот сервиз, полученный в качестве платы за опасную доставку, с собою в Вормвуд – столько дней, по таким ухабам, мимо таких засад – и довёз ведь, не разбил столь хрупкую вещь. Вёз, кажется, аккуратнее, чем ту взрывчатку, за доставку которой с ним этим фарфором и расплатились. И именно это – столько дней, довёз, не разбил, – придавало вещам какую-то дополнительную ценность, до которой, впрочем, никому кроме него не было дела. Те, кому он отдаст эту посуду, тоже, скорее всего, возьмут её не для собственного пользования, но с прицелом на будущий обмен. Постепенно она пойдёт по рукам в Вормвуде, обмениваемая на еду, патроны, покровительство, обрастая сколами и трещинами, когда-нибудь неизбежно отобьют ручку у чашки или расколют блюдце, потом ещё, меновая ценность снизится, а с ней и количество красоты в этом мире...

Ладно, слишком много мыслей, уводящих слишком далеко. Сейчас эта посуда – иссиня-чёрная и молочно-белая, опоясанная солнечным светом, приехавшая с ним издалека, слишком хрупкая для этого мира – поможет той, другой, которую, чего уж там, так ему напоминает. Если бывает в зигзагах этой жизни какой-то высший смысл, то вот он. На блюдечке.

Итак, за такой хабар многие согласятся похлопотать неделю. А свободных коек в Вормвуде прибавилось, спасибо Крюгеру хоть на этом. Правда, в семьи, где погибли рейдеры, лучше раненых не нести. Особенно в семьи бывших бойцов Риск. Особенно Сирокко. Мало ли что. Внутри стен, конечно, спокойнее, но к людям снаружи доверия больше. У себя-то попросту негде, разве что в машину их положить, ха-ха. А вот Бедная Скимла, подруга матери, – просто отличный вариант. Живёт одна, места у неё хватит. Занимается огородом да червями, далеко от дома особо не отлучается. Жизнь повидала (но здоровье ещё есть), за ранеными тоже в своё время немало ухаживала, хотя лучше не вспоминать лишний раз о грустном. К тому же, соседка, как никак. И свой человек, и добежать можно за полминуты, если что. С неё и начнём.

Если, конечно, бойцы за ворота выпустят. Ну так наружу не внутрь, верно же? Да и стрельба вроде как улеглась, слава богам.

Надо сказать, что удар поленом по голове вполне может послужить неплохим успокоительным. Но для этого надо бить сильнее и до конца. И тогда пациент какое-то время просто лежит безгласной тушкой. Спокойной. Но если не довести дело до конца - то эффект получается совсем противоположный.
- Постучать?! Прошу прощения, леди Амелия, но я не знаком с расположением комнат в нашем (с нажимом) доме. И не мог знать, что за закрытой дверью вы принимаете ванну. К тому же, (небольшая порция сарказма) разве у хорошей жены есть секреты от своего мужа?! И уж, конечно, я никак не мог предположить наличие здесь Марты, вооруженной и без промедления пускающей оружие в ход. Мне казалось, (порция сарказма стала просто лошадиной) что сперва можно хотя бы поговорить.

Но тут Амелия, сохраняя выдержку (о, сколь многие знакомые женщины Грея в подобной ситуации визжали бы, орали и швырялись всеми предметами), лукаво улыбнулась - и мужчине стало тяжело дышать. А когда слова, такие правильные, изящная рука сопроводила небрежным взмахом - Грей ощутил, что теряет голову. Рука, неприлично обнаженная по меркам высшего общества, была тем не менее покрыта пеной, скрадывая очертания - и обнажая шелковистую кожу в самых неожиданных местах и в неожиданные моменты. Слова Амелии звучали как в тумане. И, как подозревал Грей, женщина прекрасно видела его состояние. Злость, разбавленная потрясением, и нарождающееся вожделение. Но тут миссис Иствуд произнесла роковые слова. Переписка... растопка... уничтожена. Нет!! Нет!! Этим простым словам, сказанным приятным мелодичным голосом едва не удалось то, что не смогла сделать грубая деревяшка - сбить мужчину с ног. Грей широко раскрыл рот, рванул воротник рубашки, пошатнулся, едва не упав. Рука его, подобно руке слепца-калеки, бессильно зашарила в воздухе, пока не вцепилась, побелев, в дверной проем.
- Нет, Амелия, нет, вы не могли так поступить, вы же знали, знали, как мне дороги эти бумаги, и вы, вот так, мой род, мой дом, мой отец - погиб зря, нет, нет, Амелия, какой позор, какой страшный финал для моей семьи.

Но растерянность, вызванная столь сокрушительным известием, быстро проходила. Он наклонил голову, замолчал. Минута, другая, лишь гул пламени в печи, лишь треск влажных поленьев. Грей медленно поднял голову. Лицо не выражало ничего. Лишь глаза прожигали насквозь.

- अरे कुतिया! अपने गधे में वसा डिक! ताकि आप भविष्य के जीवन में एक वेश्या के रूप में पैदा हों!!(Аre kutiya! Аpane gadhe mein vasa dik! taaki tum ek veshya paida ho! taaki aap bhavishy ke jeevan mein ek veshya ke roop mein paida hon!).

Хотя язык был наверняка незнаком Амелии, но тон и общий вид Грея явно говорили, что это отнюдь не похвала и не восхищение ее несравненными достоинствами.

- Что ж, вы вернули мне пистолет и костюм, взамен просто украв у меня все остальное. Как благородно! И раз я уже не лорд - да и никогда вроде бы и не был им, то почему я должен сдерживаться в своих желаниях!? Тем более, что вы, то есть ты моя жена и не смеешь отказать своему мужу! Раз уж я потерял цель всей жизни, то возьму хотя бы то, что принадлежит мне по праву!

Стремительный шаг к ванной. Длинный и быстрый, словно удар шпагой. В следующий миг Грей подхватил тело Амелии под мышки так, словно оно ничего не весило. И выдернул жену из теплого лона ванны, разбрызгивая горы пены и водопады с таким трудом согретой воды.
- Как!?! Как? Почему!?

Он ничего не соображал. Весь мир сузился до картины горящих писем. Под ногами разверзлась пропасть - и он падал, падал в нее. Он схватил ее за плечи и стал трясти, словно грушу, надеясь вытрясти ответ. Белые клочья летели вокруг, с Амелии стекала вода, обнажая от эфемерной защиты пены. Но Грей ничего не замечал.
- Где!??Как?!?!? как???

Весь его мир рухнул - и мужчина просто не представлял как жить дальше. Нет, если бы он посидел, сосредоточился, обдумал, принял бы ситуацию - все могло быть иначе. Но сейчас - только бессмысленно хватать женщину и тупо пялиться. раскрыв перекошенный в крике рот.
- нет!!!

Вы не можете просматривать этот пост!

Лидер-9.

Откинув предохранительный колпачок и освободив рычажок инжектора, ты переводишь его вниз. Сложная смесь, эдакий биотехнологический коктейль, начинает поступать в кровоток через катетер. Подробности состава тебя не интересует, но как бы между делом ты помнишь, что такие препараты — одно из проявлений передового прогресса Анклавов и того, что было до них. Программируемые нанороботы переносят биологический материал к месту ранения, а дальше, сверяясь с матрицей-паттерном, преобразуют его во что-то конкретное, будь то мышечные волокна, стенки сосудов или верхний эпителий. Целая армия вторгается в организм, и у каждого своя задача, будь то строительство, вытеснение поврежденной органики или удаление инородных элементов, вроде осколков пули или её самой. То, что не получается исторгнуть механически, будет разобрано и переработано, а лишнее — выведено естественным путем, посредством природных механизмов удаления отходов жизнедеятельности.

Мусорный бак и дом справа уезжают в стороны, а стены супермаркета напротив вдруг превращаются в огромное панорамное окно. За ним — пляж, лазурный, но уже темнеющий вечерний океан, погружающаяся в него солнечная сфера и уже выглянувшая, невероятно-огромная спутник-луна, окруженная белыми кольцами. Море чуть слышно шумит. Просторная комната, интимный приглушенный свет, и ты полулежишь на кровати, а сбоку столик и два бокала с шампанским. Припоминаешь: медовый месяц. Словно в подтверждение, сбоку вдруг возникает женщина, девушка. Ей около тридцати на вид, или чуть меньше — в мраке не видно деталей. Длинные светлые волосы, прикрывающие плечи, ключицы и совсем шаловливо — грудь. Ты старше, и намного, но это не имеет никакого значения. Она садится сверху, подхватывает бокалы и передает один — следует какой-то тост. Здесь, в этом мире, нет никого, кроме вас, и это не вы подстраиваетесь под него, а он под вас. Вы отставляете бокалы, и её лицо приближается к твоему, и вот ты уже почти видишь его, но мир предательски-внезапно распадается на пиксели. Мимо проходит громоздкая фигура Молота-5, и он берёт под контроль восточное направление, ведущее к искомой точки. Ты ещё смутно помнишь, что в визорах возникли какие-то помехи, вероятно вызванные лекарственными препаратами. Но оружие всё так же в руках, а личные статусы тех бойцов, что получили повреждения, позитивно наливаются зелёным светом. С тобой тоже всё в порядке: ранение устранено. Отряд готов продолжить выполнение поставленных задач.

Молот-5.

Опустевший элемент питания полетел на землю за ненадобностью. Взамен него достал из подсумка новый, и вставил в отсек, расположенный на левом предплечье. Схожую процедуру проделал и с пулемётным коробом. Прошел мимо командира отряда, который как-то странно застыл. Возможно, он общается со Смотрительницей: ты знаешь, что по регламенту службы, ему полагается выделенный радиоканал. Но это не привилегия, а обязанность, так что тебе и остальным членам отряда не нужно задумываться о деталях операции. Внутренний, подсознательный таймер подсказывает, что вскоре вас «обнулят», и всё, что здесь происходило, забудется. И не как страшный сон, а так, будто этого никогда и не было. Но полученный боевой опыт будет усвоен, тактические шаблоны обновлены, и вы получите очередное обновление, которое сделает вас ещё эффективнее, ещё опаснее. Софтварная часть, в этом смысле, значительно опережала «железную». Понимание важности процесса обновления встречается с вопросом, зачем ОНИ заставляют вас всё забывать, снова и снова. Ты размышляешь над этим, но пока что как бы между делом, не отвлекаясь от наблюдения за обстановкой. В наступившей после перестрелки тишине, вдруг проклевывается какой-то звук. Ты прислушиваешься. Кто-то зовёт на помощь. Это не похоже на речь заражённых, потому что слова вполне осмысленны. Зовёт кто-то из «своих». Несмотря на это, активизируются вшитые алгоритмы, и ты берешь оружие на изготовку — угнетающе, не по своей осознанной воле, а как-то рефлекторно. Тут, в этой титанической горе мяса и брони, вас двое, и у твоего "напарника" свой взгляд на вещи и то, как следует поступать в таких случаях. Пока что эту данность ты воспринимаешь как должное.
— Audible at sector, — сообщаешь в канал, предупреждая отряд. Точнее, "он" сообщает. Ноги сами бросают тебя к ближайшему укрытию, уменьшая простреливаемый силуэт от огня возможных неприятелей. Поводок ослабевает, и ты опять получаешь контроль над телом. Ты припоминаешь о важности вашей миссии, вспоминаешь о миллионах погибших. Анклавы не допустят повторения катастроф прошлого, а значит и ты, их солдат. Но ни в чём из этого ты больше не уверен.

Защитник-6.

Программируемая материя — одно из технологических чудес Анклавов. С появлением этого новшества, понятие «композитный материал» вышло на новый уровень понимания. Во многом, именно благодаря ему стало возможным создание совершенных биотехнических связок, в которых живое и неживое плавно перетекало друг в друга, образуя связь без прогалин. Другой аспект — создание материалов с уникальными физическими свойствами. Так, например, подкладку боевого комбинезона, ремонт которого ты сейчас занимался, можно охарактеризовать как "твёрдое желе". Она была пластичной, но в то же время устойчивой на разрыв, и охватывало всё тело, словно перчатка, как бы образуя второй слой кожи. Она не могла защитить от пули, но гарантировала, что в случае ранения не произойдёт открытый контакт тела или места ранения с окружающей средой. Это была последняя линия обороны перед заражением. Поэтому, к слову, никто из раненных внешне не имел следов ранения, крови: у солдат её словно не было вовсе.

УЭИ напоминал сложную рукавицу: при активации, закрепленный на предплечье механизм раскладывался в рабочее положение, ощетиниваясь множеством жгутиков и подвижных игл; они точечно наносили базовый материал — «унипасту» — и тут же конфигурировали её по готовому паттерну. Чем-то процесс отдаленно напоминал работу старых трехмерных принтеров, но, в отличие от них, не был обременен ограниченным спектром используемых материалов. Всего за несколько секунд пробитый нагрудник Ястреба-3 стал как новенький, будто только что с промышленного конвейера. К счастью, масштаб повреждений был незначительным, так что на эту работу было потрачено минимальное количество пасты.

И, словно та же паста, во время работы твой ум вдруг стал особенно пластичным и подвижным; ты стал думать и рассуждать в больших пределах, чем обычно. Как и говорить. Будто бы появилось дополнительное свободное пространство, в котором ум мог двигаться и что-то делать. Ты явно превзошел самого себя, когда стал что-то предлагать командиру. И, получив отрицательный ответ на своё предложение, ты вместе с тем почувствовал, как в затылке что-то щёлкнуло, фигурально: замки ума, прежде ослабевшие, вновь закрепились, перекрывая воздух и место для манёвра. Тем не менее, эхо мыслительной свободы, которую ты успел вдохнуть и едва осознать, никуда не ушло.

Ястреб-3.

Понесённые повреждения быстро прошли; сначала препараты отремонтировали твоё тело, а потом Защитник-6 восстановил целостность бронезащиты. Интересно, сколько раз твоё тело проходило подобную процедуру? Сколько в нём осталось изначального материала? Ничего из этого ты не помнил, и даже не помнил, где ты был и что делал всего час тому назад. Есть только некое упоминание о том, что ты был. Ну или, по крайней мере, твоя оболочка как таковая. Несмотря на недавний бой, в котором ты дрался за жизнь, тебе не было жалко тела. Ты вроде бы и двигал конечностями, но ощущение было таким, будто это были всего лишь манипуляторы. Будто ты сам, маленький, сидел где-то в глубине головы, бежал там, сжимал палец на спуске, сжимал кулак и заносил руку для удара, а тот, кого звали Ястреб-3, повторял движения за тобой, пусть и с идеальной синхронностью, как бы предугадывая каждый следующий поступок. С другой стороны, тебя посещало и обратное чувство — будто ты это ты, а кто-то чужой передвигает ноги и двигает руками за тебя, дергая за те самые ниточки. Ты, может быть, был бы и рад делать всё сам, но ты обессилил. Мышцы были глухи к тем сигналам, которые ты слал. Зато они с готовностью принимали другие, которые направлял кто-то другой. Или что-то. За те несколько секунд, пока Защитник-6 восстанавливал нагрудник, ты успел подумать и просто осознать несколько вещей. Например, ты вдруг понял, что речь зараженных, вопреки изначальному мнению о её бессвязности, всё-таки имела какой-то смысл, хоть он и, как бы в последний момент, неуловимо ускользал от тебя. Их движения, выражения лиц...что-то было во всём этом, но ранее ты просто никогда не задумывался об этих вещах. «Ранее». Ещё ты стер каплю слюны, попавшей изо рта зараженной женщины на твой левый визор. Вдруг понял, что всё это время ты никогда не мигал глазами — и сейчас тоже. И почему-то не мог, даже если бы хотел. Рассуждать было очень тяжело, на это не хватало сил. Разуму хотелось спать, и его веки закрывались так, будто к ним прикрепили гири. За миг до понимания одной катастрофической вещи, он всё-таки заснул, опять.

ST-1.

Сообщение Молота-5 вызвало соответствующую реакцию: Ястреб-3 взбежал по лестнице и занял позицию за парапетом, контролируя восточное направление. До его рецепторов тоже добрался крик, но источник визуально не наблюдался.
— Radials clear, — доложил он, продолжая наблюдение. Его тыл прикрывала Мародёр-1, присевшая сбоку у входа в ближайшую квартиру. Дверь была открыта: внутри никаких признаков движения. В конце коридора, ведущего в основное жилое помещение, виднелись ноги одного из заражённых, ранее ликвидированного Молотом-5.
— Looks clear. Shadow secure, — отрапортовала она.
— Nothing, — вторил ей Защитник-6, страховавший западное направление.

Warden <: ST-1, warning, security alert. ComTac have detected unauthorized transmission. Source unknown, bearing nearby your current position. Investigate residential block, respond at Code 3. Complementary notice: PDB reports that voice signal is belong to police officer. Secondary significance. Respond at Code 1. :>

Грей шагал по коротким улицам городка напряженно и сосредоточенно. Амелия. Амелия. Своенравная и капризная. Хотя нет. Не капризная. Просто свободолюбивая. Просто желающая жить так как она хочет. И некий беглый британец, старше ее на полжизни - зачем он ей. Куда как проще откупиться от него документами. Тем более, что Амелии они бесполезны. Но ее могут поймать. Грей. Он остановился, чем вызвал недоуменный взгляд аптекаря, сидящего у ворот лавки.

- Эй, мистер, вы что-то забыли? Так настойка яблок конского каштана освежит вашу память! Или у вас проблемы в постели? Тогда настойка шпанских мушек заставит вашу кобылку скакать всю ночь без остановки, хе-хе.

Тут он прищурился, всматриваясь в лицо Грея.
- А вы не тот мистер, что взял в жену вдову Фишера? И теперь не знаете, как от нее избавиться? Понимаю, понимаю... Вот, лучший индейский яд. Достаточно поцарапать кожу вашей жены и ...

Он многозначительно замолчал, глядя на Иствуда. А тот стоял. А что его тревожит? Она сбежала? Ну и что? Ведь ему нужны документы и поместье. А Амелия... Если она выбрала свою судьбу сама - то почему он должен об этом беспокоиться. А если. А если она обманывает его? Если она направляет его в одну сторону, зная о его желании? А сама пришпоривает лошадей, во весь опор мчась в противоположном направлении? Но проверить это можно только одним способом. И Грей зашагал быстрее.

Дом выглядел странно - как сломленное, но пытающееся выжить дерево. Бардак и бедлам соседствовали с попытками что-то прибрать. Иствуд зашел в дом и неслышно стал шагать по комнатам, разглядывая следы погрома. Но звуки раздавались только из одной комнаты - и он отправился туда. Распахнул дверь.

- Какого черта, Амелия?!...

И удар по голове (ну, почти по голове) прервал его монолог в самом начале. Он скривился, глядя на молоденькую девушку, почти девочку, что держала в руках деревяшку.

- А ты, видимо, ммм, Марта? Что ж, я знал, что брак для многих является потрясением. Но никогда не думал, что мое (выделив ударением мое) знакомство с узами Гименея начнется с сотрясения мозга. Я - Грей Иствуд, муж Амелии.

Марта со стуком выронила полено.
- Ой, мистер Фиш... ой, Иствуд, простите меня.
Грей махнул рукой, мол, пустое.
- А вы, Амелия, как вы могли поступить так безответственно! Вас готовы были повесить - а вы разгуливаете по городу, как ни в чем не бывало! Стоило вас узнать хоть кому-то - и все, ваша песенка была бы спета! Или вы думаете, что пистолет помог бы вам отбиться от разъяренной толпы? Великий боже, им даже суд не нужен был, на вас висит приговор, петля на шею, и все. Если вы так торопились на тот свет, то .. к чему был весь этот театр там!? Или вас так напугал мой вид и рассказ!?

Мужчина был зол и взбешен. Хотя даже самому себе не мог сказать - о чем он заботится сильнее. О судьбе женщины - или о своих бумагах?

    — С мозгачом что? — цежу с нажимом, и в голос прорывается призвук скрежещущей стали.

    Ненавижу повторять дважды. Особенно потому, что мой вопрос проигнорировали.

    — Стреляли по приказу Мамы. Мама склеила ласты, — напоминаю невозмутимо. — Хватит тратить патроны. Он мне нужен живым.

    Стая долбаных гиен, не способных увидеть дальше своего носа, с единственной идеей в пустой башке — мочи всё, что движется.

    — Я что, похож на шакала, чтобы валить туда всей ватагой? Патрон со мной, остальным в караул по периметру. В каком месте неясно?

    Не все проблемы решаются грубой силой и нахрапом. Я бы не дожил до сороковника, если бы в своё время дед не вдолбил в меня эту простую мысль. А то всё рвался быть похожим на самого безбашенного рейдера Вормвуда, сопляк лихой. Хлебнул он тогда со мной по малолетству, ничего не скажешь. Жаль, я поздно это понял.

    В указанном месте стрелка не оказалось — только гора мёртвых тел в лужах крови. Очевидцы указали на дом сектантки, дескать, увела к себе. Интересное дело. Так или иначе, отправляюсь следом и с порога перехожу к сути:

    — Это тебя зовут Крюгером? Я Даст. Разговор есть, — кивком приглашаю наружу. — Стрелять по тебе не будут.

ST-1.

Warden <: Copy that, Leader-9. Wrap up ASAP and deliver damage assessment if any. :>

Мародёр-1 выскочила из-за своего укрытия и рывком ушла вперёд. Где-то слева и выше раздался хлопок гранаты. Справа прожужжали пули, но на этот раз мимо. Она оказалась у мусорного контейнера и увидела, как раненный Ястреб-3 сошелся в рукопашной схватке с зараженной женщиной, тоже раненной. И оба — тяжело. Тем не менее, они вцепились друг в друга, как бойцовые псы. Одной придавала сил та самая последняя, фатальная ярость, когда организм мобилизует и пускает в бой всё, что только возможно. Второй бился не так ожесточенно, но с определенным упорством. Его внутренние механизмы действовали избирательно и изящно — добавим адреналин, заблокируем болевые рецепторы, скорректируем работу префронтальной коры, изменим химический состав подаваемой дыхательной смеси...человек был и есть биологическая машина. И, при наличии инструментов, ею можно эффективно управлять. Лучше, чем это делает его собственная управляющая система.

Ястреб-3 нанёс удар, разбившийся о поставленное в блок цевье винтовки; ответный выпад, он уворачивается, и тут же тисками впивается в тело снайперши, увлекая за собой. Оба теряют равновесие и катятся по лестнице вниз, борясь.
— Da umiray, suka!.. — шипит она, не отцепляясь от него, как и он сам — от неё. Зараженная оказалась подготовленным бойцом с крепким телом. Она вцепилась рукой в шланг воздуховода, пытаясь то ли пережать его, то ли вырвать из маски. Другой — попыталась отвернуть голову в сторону, и при этом ещё и боролась ногами. Ястреб-3 знал, что нарушение дыхательно-респираторной системы недопустимо, особенно в ситуации прямого контакта с заражёнными. Он знал, что будет в таком случае: его выведут из эксплуатации. Ястреба-3 обуял почти иррациональный страх, которого он не должен был чувствовать. Она рвала, тащила шланг, и вместе с этим будто бы вытаскивала из недр Ястреба-3 все его внутренности. Его наконечник, утопленный глубоко в гортани, словно ходил там ходуном. Он не чувствовал своего лица, носа, рта и губ; будто они атрофировались или изнутри приросли к маске. Ужас вперемешку с зудящим любопытством призывал содрать её, вырвать клеща, освежиться и подставить лицо уличному ветерку. Ему сейчас приходилось нелегко: он боролся и с противником, и с самим собой. Или против того, кого он таковым называл, или думал, что оным является. Но одна из сторон — главная — всё же перевесила. Он полностью включился в бой.

Мародёр-1 не рисковала стрелять в дерущихся, так как могла задеть своего. Но и стоять в стороне ей не пришлось: из-за угла, впереди и выше, к лестнице выбежал противник. Видимо, спешил на помощь. Она поймала его на мушку, и нажала на спуск, а потом ещё и ещё. На третьем выстреле заиграли нотки мести, и странный механизм поощрения подсказал Мародёру-1, что это приятное ощущение. Она буквально нашпиговала его картечью, изодрав торс в клочья. Теперь только оставалось помочь Ястребу-3.

Защитник-6, метнув гранату, короткой перебежкой добрался до Молота-5. Из окна послышался крик отчаяния и удивления одновременно, а потом грянул взрыв, и из окна на улицу выбросило какие-то ошмётки. Над ухом степенно заливался рыком пулемёт терминатора. Возникла неловкая ментальная пауза — будто Защитник-6 вдруг сбился с дыхания.

Молот-5 продолжил огонь с небольшой паузой, пропуская Мародёра-1. За себя он не боялся — за слоями баллистического волокна и керамических бронеплит, Молот-5 был почти что неуязвим. Враги выглядывали из-за укрытий, постреливая в их сторону. Уловив ритм, терминатор дал затяжную очередь по одному из них в нужный момент, тут же свалив на асфальт. Призрачный силуэт щита встрепенулся, вспыхнул, и погас окончательно. Активный боеприпас почти что иссяк.

Лидер-9 поравнялся с Защитником-6 и Молотом-5. В переулке слева шла борьба, и она развивалась в сторону команды стабилизации — метка противника потухла. Также была ликвидирована угроза огня противника из окон второго этажа, и ещё одну цель по фронту устранил Молот-5. Однако, он уловил движение справа — где-то в глубине супермаркета, ныне заброшенного, кто-то промелькнул.

Поймав взгляд Ингрид, Беркут всё читает правильно и торопится подыграть ей, переводя беседу в другую колею. Вроде бы он всего лишь поддержал разговор, который она сама же завела, но ей виднее, конечно. Возможно, подметила в лице или голосе отца что-то, им, Беркутом, несчитывемое. А ей сейчас, вообще-то, не до того даже, чтобы такие моменты подмечать. Пусть всё её внимание будет сконцентрировано на раненых.

Но внешний мир редко даёт возможность полностью замкнуться на текущем деле. Когда Ингрид отшивает посланца, присланного Дастом, Беркут выходит вместе с рейдером на крыльцо:

– Брат, сам видишь, Ангел оперирует. И это не говоря о том, что её саму задело. Я понимаю, что день сегодня непростой и Даст не просто так зовёт, но не бывает же такого, чтобы Ангел бросил человека истекать и побежал, верно? Как сможет, придёт. Если будут ещё раненые,.. не знаю, ведите или несите прямо сюда, перед крыльцом. Если что, я готов таскать, – Беркут слегка похлопал рейдера по плечу, – Как там этот гранатомётчик-то отбитый? Подстрелили?

Вернувшись в дом, он следит за манипуляциями Ингрид, и лицо его снова сереет, как давеча, когда они вышли к площадке перед домом культа и стали свидетелями расправы над Сирокко. Стараясь подавить вздох, разрезает некогда прекрасное платье Полуночи, обнажая всё ещё прекрасную грудь. Долго ли ещё под ней будет биться сердце, в которое уже никогда не вернётся вся эта кровь, густо пропитавшая все подложенные тряпицы и кажется, не думающая останавливаться?

Когда операция, наконец, закончена, Беркут помогает Ингрид подняться с пола и протягивает ей кружку воды. Что можно было сделать для Полуночи и Сирокко, сделано. Дальше оставалось ждать. Ждать и надеяться. Наскоро умывшись, Ангел отправляется за порог, к новому Вожаку, и Водила провожает её взглядом. Если он уже чувствует себя наполовину опустошённым, каково же ей! Какая она всё-таки сильная!

– Кай, если я тебе тут как-то мешаю, скажи, я пойду, – обращается Беркут к пожилому лекарю, – Но я готов посидеть с ними, сколько будет нужно. Как тебе лучше.

Вы не можете просматривать этот пост!

  "Изучай своего врага,чтобы нанести точный и последний удар" - требовал инструктор, после очередного покушения на свою тушку. Яды, капканы, сюрикены и дротики - ничто не помогало устранить этого одноухого ублюдка, а среди курсантов ажн трое поплатились жизнью за слишком открытое покушения на учителя Дома Де'Арн.

  От воспоминаний далекой юности, Кешиар недовольно вздрогнул, но советом решил воспользоваться. Покуда его щит прикрывал жрицу, глаза искали возможные источники угрозы. Было интересно наблюдать, как наземники шли строем и потеряли первую линию обороны, и было забавно предполагать, как разобьётся их строй, когда мешки с мясом и кровью столкнутся с телами двух соратников. Но главную угрозу представляли не они. Первой в списке смертоностных созданий шло концентрированное зло - низкорослая щуплая Эльшабет, в чьё маленькое тельце впиталась мера злобы десятерых мужей. Следом - шел отряд из воинов дроу, но они были слишком заняты спасением своих шкур. Любопытный было наблюдать за наемником, но поведение другого раба могло проверить терпение Кешиара на прочность. Стоит пережить бой - а там и разберемся, кто есть герой, а кто - победитель. Нужно лишь пережить этот бой.

    Грёбаные торчки. Именно эта мысль здобной осой ужалила первой, когда ко мне повалила толпа рейдеров. Но следом начало глодать сомнение: коллективные трипы — это что-то новенькое. От дури не бывает ведь настолько одинаковых глюков? А у этих ребят было как под копирку: какой-то пришлый залез на крышу и положил из пулемёта верхушку местной власти. Не то чтобы я всерьёз воспринимал Мать и её чокнутых родственничков, но так уж сложилось в этом городе: религиозность вступила в причудливый симбиоз с наркозависимостью — и вместе они составляют костяк управления Вормвудом. Составляли. Теперь вместо них двадцать три трупа. Сука.

    — Что за хер?

    На вопрос мне не смогли ответить толком ничего конкретного. Зовут вроде Крюгером, а кто он, откуда — хрен его знает. Оно и понятно: когда началась заварушка, стало не до знакомств. Но вооружён до зубов, и броня годная, так что вряд ли очередной прощелыга с пустошей. Самым паршивым было то, что, разделавшись с Эллисон и её людьми, он начал шмалять по гражданским. Якобы задело даже Актрису, которая за каким-то лешим полезла под пули давать представление. Нашла время. Экзальтированные бабы иногда похлеще нарков.

    — Мозгача ко мне. Срочно. А, блядь...

    Я осёкся, сообразив, что единственный мозгач поселения сейчас маринуется в карантине, и недавно мне доложили, что он настойчиво просит встречи. Со мной. Я что, так похож на любителя от нечего делать поточить лясы с Вихредрочерами?

    Грёбаные мозгачи. Грёбаный город, летящий в тартарары.

    Ладно. Вариант угомонить психопата прочисткой извилин отпадает. Значит, остаётся всего два. Решение приходит молниеносно.

    — Закрыть периметр. Рассредоточиться по стенам и держать на прицеле. Если он вздумает устроить резню жителей, открыть огонь.

    Бешеных псов отстреливают.

    Конечно, остаётся и запасной вариант. И по-хорошему надо бы начать с него. Хотя, пожалуй, можно и совместить.

    — А он совсем не в адеквате? — спрашиваю у «гонцов». — Зачем по Актрисе-то стрелял?

    Может, конечно, ему красивая баба не дала когда-то, и его переклинило с тех пор. Или тупо словил приход и решил чертей погонять, которые ему там привиделись.

    Но что-то в этой версии не клеилось. Слишком уж точечные, целенаправленные убийства: сначала жрица, а следом брат и сестра. Гражданские вполне могли попасться под руку случайно. И если так, вполне может оказаться, что стрелок — наёмник, исполняющий часть чьего-то хитроумного плана по устранению конкурентов и захвату власти. Кто это там такой хитрожопый — вот вопрос.

    — Хотя нет. Желательно пока просто обезвредить. Добить всегда успеем, — добавляю, подумав.

    Если убийства заказные, надо узнать имя того, кто покусился на город. Ситуация может быть ещё хреновей, чем я предполагаю. Ещё эпидемия эта, блядь...

    — Если он отстрелялся и настроен на диалог, пусть приходит, поговорим, — надевая бронежилет, продолжаю давать распоряжения. — Без пукалки только своей. Да, и Ангела ко мне позовите.

— Как видишь, я отбегался. — отвечая Илранну, раненный щитоносец в очередной раз скривился на вдохе, грузно опершись на косяк входного проёма. — Смотрю, тебя тоже знатно отделали. Так что рыпаться нам некуда уже: либо мы упрёмся спинами в эти стены и вырежем иблисов тут, либо они верхом перебьют нас на марше. Потому готовь свой арбалет и становись за спину Малагдора, а тот припадёт на колено. Жди, пока он подсветит первую цель для тебя, вторую выбирай сам. Только всадника с молотом оставьте мне, мы с ним не договорили. — дроу хмыкнул, блеснул наконечник джавелина.

Когда жрица подошла к нему, Антаонар снял снял шлем и почтительно склонил голову. Его напряжённый взгляд исчез под веками, их кожа дрожала словно от тревожного сновидения. Все кости заныли разом, битое стекло в рёбрах на миг вонзилось острее, дыхание оборвалось. Облегчение пришло быстро: замолчало внутри, потух жар воспаления. Только изрядная вмятина на боку терзала душу: роились мысли о том, как ассиметрично срослись рёбра, как неаккуратно теперь смотрится прежде идеальная кираса и главное — сколь мерзко пятнает репутацию такая отметина. Свора животных преследовала его словно дичь и позорно догнала самым медленным и примитивным оружием. Дерзнувший да не уйдёт.

— Благодарение Госпоже и Богине. — заключил исцелённый, вновь надевая шлем и становясь в строй.

Отступление было самой веселой частью рейда. Резня в деревне вызывала лишь скуку - сначала нужно было держать строй, следить за обстановкой и слушать приказы. Затем - убивать и ловить селян, лишь немногим отличавшихся от скота. Тебрин прочесывал дома, давя зевоту, лениво наносил удары, не обращая особого внимания на то были ли они смертельными и шел дальше. Трофеи его не интересовали вовсе, ведь что можно взять с этих людей? Самым ценным были их жизни. А затем послышался стук копыт и все изменилось

Приказ рассредоточиться был разрешением сорваться с цепи. Теперь каждый был сам по себе и битва, наконец, стала интересной. Сердце колотилось в груди, каждое движение сопровождалось почти болезненной истомой срочности. Один лишний шаг, неверное выбранное направление или промах и ты покойник. Или тот, кто решил преградить тебе дорогу. Броситься на спешившегося воина, вспороть броню широким ударом, нырнуть между двух домов, отрезая погоню, развернуться и метнуть кинжал практически на слух. Короткий вскрик отвечает - попал. И бежать дальше, к следующему противнику.

За мечником тянулся длинный кровавый след, вплоть до самого монастыря. Когда нужно было огрызнуться контратакой, он первым ринулся в бой и последним вышел из него. Пустые петли перевязи, на которой остался всего один плоский кож. Тяжелые от крови рукава рубахи, свежие царапины на кожаном дублете, но и все, на ссадины и мелкие раны темный эльф не обращал внимания.

Уже в воротах он услышал главное слово. Предательство. Путь домой был отрезан. Оставалось либо бежать, либо принять, вероятно, последний бой. Что же, по крайней мере, Тебрин продаст свою жизнь как можно дороже.

- Госпожа, - мечник подошел к жрице, вытирая клинки от остывающей крови, - Мы деремся или уходим дальше?

Агбал плохо владел языками, потому что был варваром. Его родной язык был скуден и беден, поэтому многие слова приходилось заимствовать из чужих языков. В итоге Ублюдок говорил на языке, понять который мог лишь он сам! Впрочем, долгое (относительно) пребывание в каменной подземной берлоге эльфов дало свои плоды. Так что на эльфийском Агбал всё-таки говорил. Но немного в специфической манере. Что же до прочих обстоятельств жизни, Агбалу там понравилось. Он занимался любимым делом, оттачивал своё мастерство, а глупые низкорослики давали ему за это еду и всякие интересные штуки. Периодически ему даже позволяли совокупляться с другими пленницами. А по особым случаям, его противниками на арене выступали другие эльфы. Убивать таких ему было особенно приятно. Но вообще-то, своё положение Агбал не считал плачевным или каким-то плохим. В сущности, окажись на поверхности, он бы всё равно стал заниматься тем же самым.

Ну и вот, его зачем-то взяли с собой на поверхность. Это был не первый раз. Агбалу нравилось: хоть какое-то разнообразие стылым пещерам. Ну и вообще так. Интересно. Основной его задачей, насколько он уловил, помимо убийства людей, являлась ещё и охрана какой-то особо важной полурослицы. Мелковата, конечно...Ублюдок даже и не знал, как ему подступиться к пиздюшке, если военный план эльфов пойдёт по хуинскому сценарию. А он, судя по всему, пошел именно таким путём. Закинув двуручник на плечо, и удостоверившись, что важная жопка находится в поле зрения, Агбал проверил припасы и своё состояние. В бою по-всякому бывает; пырнёт кто, и не заметишь.
— Хули, ёпт... — изрёк варвар. Нормально его так продырявили! Но пока что он держался, будучи взбудораженным битвой.

      Жизнь в подземелье непроста, порою грустна, порою внезапно скоротечна, да и похвастаться таким разнообразием досуга как жизнь на поверхности не может, разве что если считать таковым большое разнообразие монстров и вариантов мучительной смерти. Поэтому, даже тонущие в междоусобицах и борьбе за власть дома, нет-нет, да поглядывают наверх. Самыми престижными, естественно, являются рейды в леса светлых сородичей, каждый из которых в той или иной степени виноват в изгнании илиитири в андердарк. Но и вам было чем заняться. Мало кто из поверхностных иблисов знал о существовании у Дроу развитой шпионской сети и месяцами блуждающих по поверхности разведчиков, что готовили почву для набегов, выбирая цели, прокладывая маршруты и оценивая возможную выгоду. Иногда информация устаревала, ведь время на поверхности текло совсем иначе. Но, кто не рискует — тот не пьет вина и мёда, а жрёт безвкусные грибные галеты запивая плесневым пивом, и просиживая штаны на каменных табуретах, именно каменных — за хорошее дерево под землей можно было просить серебра по его весу.

      Не так давно, кто-то из разведчиков обнаружил старое святилище, пред алтарём которого остался почти нетронутый портальный круг солидных размеров. Плетение тут было сильно, поэтому портал был бережно восстановлен, а все следы пребывания заметены. Недалеко от данного места проходил оживлённый тракт, на котором располагался небольшой посёлок с большим постоялым двором, что использовался караванами как перевалочный пункт. Первый набег был совершён пару недель назад малыми силами: два десятка солдат дома устроили засаду на торговцев, которые так и не доехали до посёлка. Добыча оказалась достойной усилий, поэтому было решено повторить рейд большими силами, но на сей раз выбрав целью для разграбления сам посёлок. Портальный перенос прошёл без проблем, все четыре дюжины бойцов с рабами и ящерами, под покровительством двух жриц, успешно переместились на сотни километров в один миг. Атаковать планировали за два часа до рассвета, когда сон наземников был наиболее крепок. Деревня была обнесена частоколом, у ворот горели факелы, но ничто из этого не могло спасти иблисов. Они все были обречены на рабство или смерть. Неуютные ощущений из-за отсутствие потолка над головой и отвратительно пронизывающий легкие воздух, от которого начинала кружится голова, были подавлены дисциплиной и будоражащим сердца предвкушением славного развлечения.

      Бесшумно убив привратников, отрядные разведчики распахнули ворота, пропуская внутрь основные силы. Половина бойцов под руководством младшей жрицы занялась окраинами. Остальные рассеялись внутри стен, врываясь в дома, убивая, калеча и травя парализующим ядом подвернувшихся под руку селян. Часть из них ждала смерть, части достанется участь похуже. Каждый выбирал сам, что делать и с кем делать, ведь уже с первым взмахами клинков стало ясно, что серьезного сопротивления ждать не стоит. Спустя час стихли все звуки боя и занялись первые пожары, а на центральной площади начинали собирать трофеи, пригоняя туда полуголых и напуганных пленников из тех, кому повезло выжить в ночной вакханалии. Обошлись без потерь, отделавшись несколькими мелкими травмами и порезами, ведь большинство живущих в деревне иблисы совершенно не умели драться, а десяток тех, что успели схватить оружие, оказались бессильны против эльфийских клинков. Некоторое разочарование было лишь в том, что в деревне не нашлось ни одного эльфа, только люди и их детёныши. В целом, неплохо, но как-то скучновато.

      Веселье же пришло откуда не ждали.

      — Кавалерия! Кавалерия! — донесся крик кого-то из дозорных, что наблюдал за ведущим на север трактом.

      Спустя пять минут топот копыт от которого буквально дрожала земля звучал уже совсем рядом, и, судя по всему, всадников было много. Слишком много, и по новым донесением — это был лишь авангард. Удивлению прибывших, впрочем, тоже не было предела. Они явно ждали иного, но пылающие дома вселили в них достаточно осторожности чтобы ехать боевым порядком. Заминка была недолгой. Прозвучали резкие команды. Полетели первые стрелы, зазвенело оружие и залязгала броня. Всё новые враги подъезжали и сходу вступали в бой, растекаясь группами по деревенским улочкам, стараясь охватить фланги и заехать в тыл. Многие из неизвестных бросали коней и спешивались, пытались организовать строй. К лежащим в лужах крови селянам добавлялись новые тела. На воронёных доспехах блестело зарево пожара, держать линию уже не удавалось, бой превратился в беспорядочную свалку. Отряд дома Де'Арн нёс потери несмотря на всё мастерство, их рассеивали по деревне, хоть и расплачиваясь жизнями за каждый метр. Когда стало понятно, что этот бой не выиграть, а на горизонте забрезжил рассвет, был отдан последний приказ.

      — Всем рассредоточится и выйти из боя!

      Фраза хоть и не звучала как «спасайся кто может», но суть была максимально близкой к этому. Надо было срочно отступать, или, если угодно, бежать сломя голову. Укрываясь в темноте, остатки отряда рассыпались по окраинам деревни, пустив в ход фокусы, прячась в кустарнике и высокой траве. Дроу были рассеяны, и в быстром броске до леса их оставалась всего дюжина. Преследователи не заставили себя долго ждать, поэтому пришлось пару раз огрызнуться потеряв еще бойцов, но заставив людей ненадолго отойти. Единственным доступным для бегства местом оставался портал.

      Только вот марш бросок до святилища оказался бессмысленным: кто-то проклял этот поход. Центральный камень площадки был таким же безжизненным, как глаза десятков раскиданных по деревне бедолаг. Пути к отступлению назад не было, а на пятки вам наступали неизвестные. Тем более — дальше будет хуже, солнце поднималось всё выше, а значит еще час и глаза будут слезиться как будто в них капнули яда.

В сказках старой Европы как и в арабских вычурных сказаниях иногда мелькал один и тот же мотив - шапка-невидимка. Волшебная вещь, что скрывала своих хозяев от посторонних глаз, делая невидимым. Было такое ощущение, что одежда Грея, великоватая для Амелии, укрыла ее от посторонних нескромных взглядов словно та самая шапка. Правда, надо сказать, что ей повезло не столкнуться с хозяйкой их с Греем временного обиталища, миссис Салливан. Иначе бы та могла начать задавать вопросы, много неудобных вопросов. Потому как с женой-убийцей она уже свыклась, то вот юноша, выходящий утром из спальни постояльца мог вогнать добропорядочную хозяйку в состояние грогги. На улице же никто и не смотрел в ее сторону дважды - подумаешь, какой-то парень шагает по делам с утра пораньше. Конечно, пристального разглядывания маскировка бы не выдержала, но Амелии повезло.

Сам дом выглядел на удивление странно. С одной стороны, клумбы перед домом были перерыты и затоптаны, все хозяйственные постройки явно пусты, а часть вещей четы Фишер была вытащена на улицу, да так и брошена, словно бы кто-то хотел увезти, но был кем-то или чем-то испуган. С другой - все двери были аккуратно прикрыты, кое-где разбитые окна были закрыты ставнями, а над кухней курился слабый, хилый, но дымок.

И когда Амелия перешагнула порог дома, с которым у нее наверняка были связаны воспоминания, яркие и приятные, за ее спиной раздался возмущенный девичий голос.
- В этом доме не подают бродягам! Все, хватит, наворовались, здесь есть хозяйка и она скоро вернется, а ты...

В этот момент Марта, служанка Амелии, узнала свою хозяйку. Ей уже минуло 15, она подросла, округлилась в местах, предназначенных природой. И она помнила, что сделали для нее Фишеры вообще, и Амелия в частности.
- Миссис Фишер, вы вернулись!

Девушка упала на колени и обхватила Амелию за ноги.
- Я верила, я надеялась, я так боялась, они все приходили, везде совали свой нос, они искали, брали все без спросу, они смеялись и говорили, что вы убийца, что дом сожгут, что вас повесят, а я, а мне, а меня...

Голос ее сорвался, и она зарыдала навзрыд, уткнувшись в колени хозяйки.
- Но я верила! Я знала, что Господь не оставит вас за вашу доброту! Жаль, что мистер Фишер не смог спастись, но я молилась, я честно молилась за него и ...

Тут она подняла заплаканное лицо, вглядываясь в глаза Амелии.
- Я слышала, что вас взял в жены прямо из петли какой-то мужлан! И он позволял себе... Он говорил о вас такое... Обещал, что ...

Разумеется, Марта не была кисейной барышней. Но некоторые вещи она, получившая воспитание, не могла представить (или описать словами), тем более, если подобное касалось Амелии. Девушка вновь залилась слезами.

- О, это было так жестоко. После мистера Фишера, такого изящного и обходительного, такого милого и воспитанного, выходить замуж за дикаря-переселенца, это так ужасно, ой, простите меня, леди Амелия, я не хотела обидеть вас и напомнить вам о вашей потере...

Но слезы высыхали буквально на глазах.
- Но почему вы в таком странном виде? И где ваш новый супруг? Он был груб и вы сбежали от него? Может быть даже с риском для жизни? И вы убили его, как подлого насильника? И вам надо скрыться? Так что же мы тут стоим? Конечно, у меня очень небольшие сбережения, но я готова отдать их вам, но куда вы хотите сбежать? Ах нет, не говорите мне, и мне не надо будет врать! Так, так, сейчас я соберу вам немного еды, а..

Казалось, опасность придала ей силы. Она вскочила на ноги, явно готовая бежать, драться и спасать. На лице ее отражалась решимость, которую, впрочем, немного портили высохшие дорожки слез и шмыгание носом.
*****************
Грей проснулся сразу, как от толчка. Границу между сном и реальностью он преодолел рывком - в мозгу словно звенел сигнал тревоги. Рука дернулась к пистолету. И с размаху опустилась на пустой стол - пистолета на месте не было. Грей подскочил, роняя стул назад и затейливо выругался. Амелии не было.

Могло показаться странным, что он, будучи ветераном стольких кампаний и походов, проспал свою жену (причем осужденную за убийство). Но он знал, что мужчины во сне очень чутко реагируют на звуки, приходящие извне, в то время как женщины - на звуки, раздающиеся внутри. Оно и понятно - мужчины должны отражать угрозу, а женщины - разбираться с хнычущими детьми. Итак, она сбежала. Ну что ж, это вполне возможный вариант. В самом деле, с чего бы ей верить ему? В тюрьме он говорил одно, у мэра - другое, наедине - третье. Кто виноват, что она предпочла синицу в руке неведомому журавлю в небе. Плохо было то, что цели самого Грея оставались такими же далекими. Он выругался еще раз, сплетая в единый узел тамильское пожелание вечной жизни, мусульманское пожелание питаться всю жизнь свининой и староанглийское - платить налоги за себя и того парня. Осмотр показал, что вместе с Амелией пропало ее платье (кто бы сомневался!), запасной костюм Грея и пистолет.
Разговор с миссис Салливан ничего не дал. И не потому, что она молчала, как раз нет, войдя в раж, она говорила много и долго. И что она, миссис Салливан, так и знала, что так будет и что этим все закончится. Что от такого мужчины (с грудным придыханием!) как мистер Иствуд ни одна порядочная девушка не уйдет. И что Амелия, вертихвостка и прошмандовка, ему, мистеру Иствуду, совсем не пара. И что она, миссис Салливан, прекрасно понимает его доброе большое сердце, что толкнуло его помочь этой (брезгливо поджатые губы) недостойной дочери Евы. И что ему, Грею (ах, позвольте мне называть вас так) подобает искать не юную девицу, у которой на уме только одни только романы Ричардсона да балы. А достойную, зрелую женщину, с небольшим состоянием, которая сумеет скрасить ему неизбежную старость. Вы представляете, Грей, в Англии, даже в старой доброй Англии находятся женщины, которые не заботятся о семье, которой, впрочем у них и нет. А вместо этого сидят и пишут романы, марая бумагу и отвлекая незрелые души от забот по дому и о муже. Как же ее там звали, Джейн Остин или Остен? Напишет же историю про замарашку-бесприданницу, а потом, девицы, начитавшись, мечтают о странном и несбыточном. И это вместо того, чтобы учиться готовить и ухаживать за домом! Воистину, гордость, точнее, гордыня и предубеждение! Впрочем, разговор не мешал ей споро готовить завтрак.

Грей улыбался, кивал головой - и размышлял. Пока в городе не было слышно особого шума, выстрелов и прочих примет волнений, неизбежных при поимке преступника. Не бежали вездесущие мальчишки, не раздавались крики. Значит Амелии, куда бы она не подалась, удалось скрыться без излишнего шума и внимания к своей персоне. Он вышел на улицу. Где искать Амелию? Вряд ли она могла скрыться с чьей-то помощью. Но вдруг, это проклятое вдруг. Он сунул руку в карман сюртука и замер. Лист. Лист бумаги, которого там не было еще вчера. Медленно он вытащил аккуратно сложенный листок. Вчера они с Амелией подписали достаточно много документов, чтобы он узнал ее аккуратный почерк. Итак, она пошла в свой дом. Но зачем?! Ох, что он ей скажет. И мужчина решительно зашагал к дому четы Фишеров, стоявшему на отшибе.

Марта

Вы не можете просматривать этот пост!

- Hammer-5 under fire, - удивительно спокойным тоном отрапортовал и двинулся вперёд, занять позицию между мусорными баками и активировать щит, что бы остальные смогли безопасно укрыться за контейнерами, а я смог бы продолжить движение, - Moving forward.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Слова Амелии не заставили Грея отпрянуть или отшатнуться, или скривиться в притворном ужасе - как, мол, можно говорить о таком. Нет! Жизнь на границе цивилизации хотя и опасна, хотя и может закончиться внезапно набегом дикарей, вспышкой болезни или резней взбунтовавшейся черни - но она, эта жизнь, заставляет смотреть на многое проще, без условностей и церемоний. И Грею было приятно, что его жена относится с пониманием к его мужской природе, что она не жеманна, не лицемерна и не чопорна. Голос мужчины был спокоен.

- Вы правы в обоих случаях. Я действительно играл роль на публике в зале суда. Но не лгал там насчет недостатка женщин на рубеже. Просто вы слишком выделяетесь среди всей публики. Вы словно белоснежная лилия посреди огромного болота. Не заметить вас может только слепой. Но, повторюсь, я понимаю вас. И ваше желание узнать меня побольше.

Он позволил ей выскользнуть из объятий. И лишь улыбнулся.
- Должен заметить, Амелия, не сочтите за дерзость или бестактность, в данной ситуации у вас есть некое преимущество - я никогда не был женат. А что касается фамилии и моей прошлой жизни... Что ж, вы, как никто другой, имеете право это знать.

Говоря это, он скептически посмотрел на довольно узкую кровать, на которой спал еще вчера, ужасно скрипучую и - увы - единственную в комнате. После чего решительно сдвинул стулья, создавая импровизированное ложе. Потом немного передвинул шкаф так, чтобы тот немного прикрывал вход, не до конца, разумеется. После чего выложил на стол все три пистолета, тяжелую шпагу в простых ножнах (явно боевое оружие, а не придворная парадная зубочистка) и кинжал. Еще можно было заметить, что стулья стояли не просто так - в сидящего на них человека нельзя было просто так выстрелить через окно. кроме того, с места расположения стульев можно было контролировать как окошко, так и дверь. Военные называли такое место шверпункт - ключевая позиция.

Слова о корсаже явно застали мужчину врасплох - на лице отобразилось удивление, смешанное с недоумением. Видимо, Грею не часто приходилось иметь дело с этой деталью туалета. Впрочем, это ничего не значило - у благородных дам всегда есть служанки, на худой конец, компаньонки. Но действовал он решительно. Погасив свечу, Грей потянул мягкие шнурки. И хотя сперва он запутался, но не выглядел неуверенным.

- В далеком 1770 году с фрегата Флота Его Величества Георга III на берег американского континента сошло двое юношей, родных братьев. Их род был достаточно древний, но недостаточно славный, чтобы получить пэрский титул. Предки их уцелели в войне Алой и Белой розы, пережили яркий век Тюдоров, смуту Кромвеля и возвращение Стюартов. Они не нажили богатства - но родовое поместье смогли удержать, несмотря на все передряги. И теперь отец семейства отправил их посмотреть мир - и попытаться разбогатеть. Надо сказать, Амелия, что братья, несмотря на воспитание, любили друг друга. И младший, понимая, что майорат оставит его без пенни в кармане, все равно не питал зависти к старшему брату.

Грей распустил шнуровку достаточно, чтобы Амелия могла стянуть платье, светившееся даже в темноте. И сделал шаг назад, явно не желая ее смущать.

- Но увы. Уже через год колонии полыхнули восстанием. Братья, как добрые подданые короля, разумеется, приняли участие в усмирении бунта. Увы, удаленность от Метрополии, помощь Франции, а так же двуличная политика русской императрицы привели к закономерному итогу. Корона проиграла войну. В ходе одной из стычек старший брат был ранен и попал в плен. Из лап смерти его вытащила и выходила дочка фермера.

Грей осторожно опустился на стулья, стянул сапоги и вытянул ноги,

устраиваясь поудобней. Было видно, что к неудобствам ему не привыкать.

- Вот только не надо представлять себе босоногую девку в струпьях и с мозолями на руках. Если бы не сомнительное происхождение ее отца, она вполне могла бы быть леди - мать, француженка, была дворянкой и дала дочери прекрасное домашнее образование. Да и земли у них было столько, что родовое поместье братьев потерялось бы среди бескрайних полей и плантаций. В общем, не надо удивляться тому, что старший брат влюбился и сделал предложение девушке. Хотя злые языки утверждают, что первый ребенок появился всего спустя 7 месяцев после свадьбы вовсе не недоношеным.

Короткая пауза, глоток воды и Грей продолжил рассказ.

- Но если родители девушки были рады жениху, то вот ее свекр, отец братьев, не принял невестку. И брак своего сына, наследника. Он публично проклял его, отказал ему в наследстве - и назначил наследником младшего. Тем временем король Георг III проиграл войну - и колонии объявили независимость. Надо ли говорить, что младший брат вернулся домой, к родовому гнезду, а вот старший остался с женой в новообразованных Северо-Американских Соединенных Штатах. Сперва у него рождались одни девочки, но в 1777 родился сын. Молодой лорд, как называл его счастливый отец и гордая мать, измученная родами.

Голос Грея стал теплее, словно далекие полузабытые воспоминания всколыхнули душу. Он помолчал. Когда же он продолжил, голос его стал суше и тверже.

- А тем временем младший брат, проживая в Англии, увлекся одной смазливой вертихвосткой из бродячего театра. И она заразила его "французской болезнью". Его долго лечили, ртутью, мазями, испробовали все, что только можно - но увы, болезнь лишь замедлила свое течение, спряталась, скрылась с глаз долой - но не прекратила свою дьявольскую разрушительную работу. И да, младший брат уже не смог бы иметь детей. Удар был страшен. За океаном подрастали непризнанные главой рода дети, сын и дочери проклятого им старшего сына. А тут, на глазах, медленно умирал наследник, младший сын. Было отчего потерять голову! Но, как я уже говорил, братья любили друг друга. И младший стал приглашать своих племянников в гости - благо, война закончилась. Конечно, его отец, дед для новой, непризнанной поросли семейства, не мог не видеть внуков. Но он мог их не замечать.

Он помолчал. Было видно, что рассказ причиняет ему боль. Но после паузы мужчина продолжил свой неторопливый рассказ.

- Хотя дед и не очень жаловал молодого лорда, но старание младшего брата и время брали свое. К тому же юноша был учтив, хорошо воспитан и мечтал о военной карьере. И лед недоверия и ненависти таял, медленно, но верно. Дети, кстати, росли на два дома, и считали своей родиной и Англию, и Америку, мечтая о воссоединении стран. Когда пришло время, младший брат нажал на рычаги, смазал механизм порцией соверенов - и младшего лорда приняли в армию. Конечно, не в Англии, не при дворе. Он
служил под началом Уэллси. Англия, воспользовавшись ослаблением Франции, рвала на части Индию. Молодой лорд принимал участие в штурме Серингапатама, это когда пал султанат Типу. Он вел в атаку свою роту при Ассайе, когда десятитысячное войско англичан разгромило стотысячную
армию Конфедерации Маратхов. Молодой лорд штурмовал неприступные стены Гавилгура, крепости, которую невозможно было взять.

Голос Грея звенел, словно бы он видел в живую все эти битвы и сражения. Потом, словно очнувшись, он остановился, прокашлялся, и сказал уже более спокойно.

- Единственное, чего он не сделал, из того, что подобало лорду - так он не женился. Официально он был сыном изгнанника, потому благородные леди не смотрели в его сторону. А в колониях слишком мало белых женщин. Конечно, индианки покладисты и покорны, но... Он помнил, что обязан продолжить род - и не мог потому брать в жены туземных женщин, даже и знатных. Да и не хотел особо. Дед постепенно смирился с выходкой старшего сына и был готов принять его детей. Но увы, не успел - умер от апокалептического удара. Хотя в письмах и признавал и брак старшего сына, и называл наследником своего внука. А дядя был готов объявить племянника наследником. Мешала только война. Молодой лорд постепенно продвигался по карьерной лестнице, благо, войны корсиканца давали много возможностей умным и амбициозным офицерам. Но все изменилось в 1812 году.

Грей замолчал. Мрак и тишина царили в спальне. Он попытался представить, как Амелия лежит под грубым шерстяным одеялом в тонкой сорочке. От мыслей почему-то бросило в жар. Она была права насчет воздержания и желания. Но он справится со своими эмоциями.

- Я не усыпил вас еще, Амелия? Если нет, то продолжу. Мне осталось не так много. Как вы помните, в 1812 году Англия и Америка стали воевать. Молодой лорд тут же подал в отставку - уклоняться от сражений не позволяла честь, а воевать - любовь к родине. Он собирался вернуться в Англию и вступить во владение наследством, но тут... О, Амелия, опять это проклятое но. Но тут я сделаю небольшой шаг назад. Старый лорд похоронил свою жену давно. И когда старший сын остался в Америке, то ... ну, вы понимаете. Симпатичная и молодая служанка, седина в бороду, что идет вместе с бесом в ребро. У двух братьев появился третий, почти что ровесник молодого лорда. Разумеется, ни о какой женитьбе речи не было. Но старый лорд заботился о матери, оплатил обучение ее сыну - да и особо не отрицал своего отцовства. Тот спокойно жил при замке. И когда умерли старый лорд и потом младший брат - то он объявил себя наследником. Мол, иначе старый род засохнет.

Грей замолчал. И слова стали падать медленнее, словно ему было больно говорить.
- И у него были шансы на успех. Ибо проклятие было прилюдно, а признание - келейно. Молодой лорд отправился к отцу, в Америку - но опоздал. Его отец и мать были мертвы - шайка разбойников, пользуясь военной неразберихой, ну, он тогда так думал, ограбила поместье. Но когда он обнаружил, что пропала переписка отца и деда - молодой лорд понял, что дело нечисто. Его попытались убить - но он сумел отбиться. Один из нападавших перед смертью рассказал, что нанял их некий человек из Англии. И судя по описанию - это был дядюшка, незаконнорожденный потомок старого лорда. Видимо, он решил гарантированно обеспечить себе поместье. Молодой лорд стал искать похитителей - ибо документы не всплыли в Англии. А значит, оставались где-то на североамериканском континенте. Пока в Англии тянется тяжба за право обладать поместьем.

Грей откашлялся.
- Как вы уже догадались - я и есть тот молодой лорд, хотя, конечно, уже не совсем. А тот, кого вы знали и похоронили под именем Колинза - похититель бумаг. Если я не смогу найти эти бумаги, то наследником будет признан мой незаконнорожденный дядюшка. А, как вы понимаете, я не хочу отдавать родовое гнездо в руки убийцы и негодяя. А теперь давайте спать - я наверняка утомил вас своим рассказом. Спокойной ночи, леди Амелия Иствуд...

Неторопливо добравшись до места сбора рейдеров и не углядев никого похожего на местного хольда, Крюгер от нефиг делать оперся плечом на ближайший столб и стал вслушиваться в их базарный трёп.

Послушал, послушал и на небритую рожу само собой улыбка налезла. Хворь хворью, а мозгачи не хрена не меняются. Всё так же творят какую-то дичь, абсолютно уверенные в том, что все вокруг должны их закидонам потакать. Пошёл бы жрачку у остальных коматозников отобрал, если о пропитание этой бабы так сильно печётся или крысу на обед словил. Заодно бы и мусор какой-нибудь насобирал для розжига. Нет, к рейдерам права пошёл качать. К рейдерам, самым, мать его, отзывчивым людям на этой долбанной земле.

Однако, вскоре его внимание переключилось на более любопытную группу местных жителей, нежели рейдеры, из которых, как ему уже казалось, состоит большая часть населения этого городка. По молодому мужчине в очках лишь глазами скользнул, без особого интереса. На видной азиатке же взгляд задержал. Такой типично оценивающий мужицкий, с осмотром задницы и всего более-менее округлого и выпирающего. Девице в маске достался бы всё тот же банальной поверхностный анализ, кабы Крюгер вдруг не ощутил, как его шкуру буквально прожигают ответным "любовным" взглядом. Причём, судя по дрожи в пальцах возле кобуры, девушка как будто его всю жизнь знала. Он её братишку что ли когда-то пришил или другого какого горячо любимого родственничка? Или из-за чего вообще такой напряг?

А потом немного пригляделся и ба! Это же малышка Ингрид! Буйная кровинушка того самого сдувшегося засранца Кая, который так глубоко залез под женский каблук, что оттуда не то, что врат Вальхаллы не видать, даже собственные яйца в темноте хрен отыщешь. И видать по наследству передал их Ингрид, раз ей хватило духа демонстративно пукалку свою поглаживать, глядя на мужика, который так плотно обвешан пушками, что с трудом видно, что вообще скрывается под оружием. Но это ладно, Крюгер оголтелую храбрость любил, сразу видно, что в ней играла папашина горячая кровь, до того, как та окончательно скисла.

Так что начинающую валькирию Крюгер встретил широкой искренней желтозубой улыбкой и заговорчески ей подмигнул. Мол, радуйся, признал чертовку. Как освободишься, не стесняйся, подходи, обнимешь любимого дядюшку Крюгера.

Но пока что нянчиться ему пришлось с местным недохольдом, которому по возрасту надо в дренгах ходить, а не рейдеров возглавлять. Впрочем, насквозь почерствевшее чёрное сердце Крюгера немного подтаяло, при виде искреннего интереса Биффа к качественному орудию смертоубийства. Без надменности парень к вопросу подошёл, с искреннем восторгом и знанием дела. И предложение от него последовало вполне себе честное, без проявлений отвратной мелочности. Далеко пойдёт, если тем же путём будет следовать. Не жадного отморозка, но воина.

- С вами. – лаконично выразил своё согласие Крюгер, с готовностью отлипая от столба. – Пойдём накостыляем этим беспредельщиками. А то твоя фелага успела уже всем жителям города кости перетереть от безделья и нетерпения, пока я здесь собой столб подпирал.

Однако, усмирение бунтовщиков приняло на редкость серьёзный оборот, когда раздались первые, на удивление тяжелые выстрелы. Руки Крюгера сами собой на пулемёт легли, оценивая степень угрозы. Кажется, потешный мордобой откладывался на неопределенный срок. Без лишних слов стрелок двинул вслед за остальными рейдерами.

Вы не можете просматривать этот пост!

Они не успевают сделать и дюжины шагов от порога, когда навстречу им в переулок заруливает другая троица. "Кондоры".

Беркут – лёгок же на помине! – приближается своей обычной пружинящей, слегка вразвалку, походкой. Вид у него бодрый, собранный, на фоне окружающего пейзажа даже почти весёлый, но в то же время какой-то немного нервный – на секунду можно даже поверить, что действительно вдруг свататься явился. Рядом грациозно вышагивает Рысь – чему-то улыбается про себя, а зоркие глаза привычно сканируют проулок, не упуская ничего ни спереди, ни по сторонам. А может быть, и сзади тоже. Там, кстати, отставая на шаг, чавкает по грязи Ким – и уж он-то, напротив, ничего вокруг, кроме Рыси, не замечает, того и гляди полетит носом в лужу. Практически перегородив проход, они вынуждают троицу, вышедшую из дома Ангела, остановиться.

– Ингрид, Полночь, Бифф, привет! – дружелюбно здоровается Беркут, не выделяя брата и хахаля Матери каким-либо особым почтением на фоне девушек. Приветливо улыбается всем троим, но сам едва заметно хмурится: видимо, не ожидал встречи в таком составе, – Вы куда это? Случилось чего?

Услышав ожидаемо краткий и грубый ответ Биффа и достроив в уме недостающие детали, хмурится ещё сильнее. Отступает на шаг в сторону: мол, раз так, я вам дорогу не преграждаю... ну, почти. И начинает говорить, обращаясь к одной Ингрид, скороговоркой, ибо время не ждёт, возможные раненые тем более, Бифф излучает нетерпение, а ему важно быть услышанным, вставить своё слово.

– Ингрид, а мы как раз к тебе шли. Мы тут с ребятами, – коротко кивает на Кима с Кэт, потом с некоторым сомнением бросает взгляд на Биффа, но продолжает, – хотим проехаться по окрестным сёлам, поискать какого-то средства или хотя бы совета против заразы этой сонной. И я вот думал сначала тебя расспросить подробно про эту болезнь, ну, как там чего протекает, а главное, кого первыми к тебе привели, – может, получится восстановить, когда и как оно вообще к нам попало, понимаешь? Раз у тебя дело сейчас, как думаешь: Кай нам сможет в этом помочь? Или, быть может,.. – Беркут коротко переглядывается со своими, а когда оборачивается, в его глазах пробегает озорной огонёк, – лучше нам сейчас с вами к Матери пойти, а как будет у тебя "окно", перетрём?

Стопа погрузилась в грязь дороги, ключ зажигания был повернут, глуша мотор "Проглот" слишком прожорлив, что бы вот так вот стоять на холостых. И я его понимаю. Меня тоже терзает голод. Голод и холод, вечные спутники этого серого мира. Они повсюду: в людях, технике, в земле. Земля тоже хочет жрать. Да... Хоть и говорят что она уже сожрала большую часть людей, но это лишь больше разыграло её аппетит и вряд ли возможно его утолить. Хотя есть у меня одна мысль...

Я подзываю пальцем Шепот - мелкую девчонку с кожей цвета угля. Абсолютно никудышный боец, но жрет мало и полезна там, где бесполезны другие.
- Передай этому скоту, что если мы получим еду и топливо, то мы уедем. Или они могут отдать нам своего мозгача.

Отправляю Шепот к Данго, что бы передал послание и пока это происходит, снимаю очки, что бы дать отдохнуть лицу. Они сильно давят на скулы и лоб. И посмотреть незамутненным взглядом вечно красных глаз в сторону, на линию горизонта.

С трудом уяснив суть претензии, Сирокко облегченно выдохнул. Он боялся, что Мать перебрала с дозой и прислала сестру их мочить. Но нет, чертова сука пришла по собственной инициативе. Качает права, но за ней ничего нет, кроме пары дюжин ссыкливых ублюдков. Вдвое больше, чем обдолбанных ублюдков Мрака, но сейчас решает не это. Решает то, насколько Риск готова рискнуть своей личной драгоценной жопой.

Он вышел вперед и лениво наставил пушку на зарвавшуюся девку.

— Много на себя берешь, Риск. Душа с Мамой будет решать.

Он произнес это тусклым будничным тоном, щурясь от неяркого дневного света и рассеянно водя перед собой стволом Дигла. Никакой угрозы в голосе. Формулировка нарочито позволяла Риск сдать на попятную, не уронив лица перед своими. Сирокко всегда сначала просил вежливо. А потом стрелял. Это знали.

На задворках разума.

Каждое пробуждение для вас — это что-то новое. И это ли новое в череде предыдущих, или же это сейчас произошло впервые? Чёткого ответа нет, потому что нет и памяти. Теория реинкарнации обещает вечную жизнь в разных обличиях, но без памяти прошлых воплощений. А это значит, что, по существу, жизнь у нас всего одна. Вы не задумываетесь о вещах религиозного и философского толка, как и о многих других, что порой гложут человека. Будто отсутствует орган, за это отвечающий. Точка сознания дремлет, сонливо переворачивается с боку на бок во мраке. Точнее, вы вспоминаете об этом за миг до пробуждения; вспоминаете как о крепком забытье без сновидений. Меж тем, вы пропускаете и не запоминаете несколько важных вещей, которые случились накануне:

Переформатирование нейронных связей...

Калибровка лимбической системы...

Надстройка структур. Ввод контрольных шунтов...

Ввод когнитивного сопроцессора.
Запуск...
Успешно.
Номинальная мощность: 10 мегатьюрингов.

Репликация установочных данных...
Успешно.
Активация дуплекс-сигнальной системы...
Успешно.

Сейчас.

Вдруг легкие свело спазмом, когда первая порция дыхательной смеси вошла в них. Обожгло, конечно. Младенцы оттого и плачут, родившись. Но четвёрке солдат плакать было не по чину, не солидно, да и в общем не хотелось. Радоваться нужно: в их дыхательные мешки не проникнут губительные штаммы и споры. Вы бодры, и каждая частичка тела находится в тонусе, будто никакого «сна» и не было. Многие люди прошлого и настоящего позавидуют вашему здоровью и физическим кондициям. Хотя прямо сейчас на бал. Или войну.

Итак, пробудились. Вокруг тени скошенных плоскостей десантного отсека. Мрачно-красным горят визоры. Где-то сверху и по бокам, снаружи, гудят двигатели транспортного дрона. Коалиция безрадельно властвовует как в небе, так и в космосе. Летающие машины сложны, на их производство уходит много сил и средств. Нужна превосходная технологическая база. Как чёртик из табакерки, прилетает ответ: транспортное средство произведено на территории Анклава-25. Где-то на востоке от Анклава-66, где-то на побережье океана.

Подобно прочим автономным роботам, транспортник входит в состав АСКП — Автоматизированной Системы Контроля Правопорядка. Человеческие жизни слишком ценны и слишком коротки, чтобы ими рисковать и отвлекать на такую мелочь. Как и многими другими вещами в Анклавах, АСКП управляется мощнейшим ИИ с когнитивной мощностью, исчисляемой сотнями, если не тысячами, мегатьюрингов. Транспортный летающий бот обладает собственным «мозгом», мощностью в 0.5 МТ. В общем, сам по себе, он довольно туповат. Но пойти не представляется возможным; общепринятым водоразделом между машиной и синтетической формой жизни считается когнитивность в 3 МТ. Когнитивность человека лежит в диапазоне от десяти до пятнадцати мегатьюрингов. Самые совершенные бойцы АСКП обладают разумностью в пять единиц: довольно много, но недостаточно, чтобы полностью заменить человека. Поэтому существуете вы.

Все эти сведения, как и ряд других, вам известны. Процесс раскладывания знаний по полочкам стеков памяти прерывает голос Смотрительницы (Warden; she/her). Она является субличностью глобального ИИ Анклава — коряво именуемых на местом Сторонниками (Backers; they/them). Неожиданно-знакомый голос доносится из головных телефонов:

Warden <: Attention to StabTeam unit. Your designated squad tag is now: ST-1. Response at code 3. Suspected 404, 217, 243 at T-Block-103. Sector is now at lockdown and listed as terminal restriction zone. Investigate sector and report. Keep sightlines open and sound on. Proceed with caution. :>

Вы улавливаете эмоциональные нотки в самом конце её сообщения. Разумеется, когда речь заходит о деле, ни о каких эмоциях не может быть и речи. Они могут создать подтекст и, таким образом, спровоцировать иное понимание смысла сказанного. Сморительница живёт где-то в Мете, но вы никогда её не видели, потому что вход туда вам заказан. Почему? Потому что. Она гораздо умнее вас и, что немаловажно, по существу является единственной, кто о вас "заботится". Она ваш гид, советник, консультант, адвокат и даже в каком-то смысле приятельница. Словно в подтверждение, она перешла на защищенный канал связи и пояснила в человекоприятственной форме:

Warden <: Here the story; bunch of bad guys, I mean those infected people, blocked our volunteer workers at Uralmash station. They were sent for cleansing work. Volunteers was protected by police at ground, but...It seems that they were killed. May be infected took some police officers as hostages, so you must investigate that moment too. The whole portrait is like: arrive at scene, deal with infected, see what's happened with police and rescue them, if they still alive. Then go down underground and extract workers. :>

Волонтёры, да. Вы знаете. Люди, которые заразились нейровирусом, но были спасены прежде, чем сверху прижился опасный грибок. Благодаря нейрочипу они избежали тотальной деградации и превращению в животных, коими стали большинство других. Будучи носителями штамма, о проживании в аркологии не может быть и речи. Вместо этого, жилищем им стали либо специально возведённые жилые блоки закрытого типа, либо перепрофилированные и подвергшиеся реновации старые жилые дома. К счастью для них, несмотря на сегрегацию от "чистых", они пользовались защитой Коалиции.

А вот с заражёнными дела сложнее. Их человеческий статус был под большим вопросом. В Мете шли жаркие дискуссии на эту тему уже не первый месяц и даже год. И что гораздо хуже, их совокупная популяция была ничуть не меньше, а скорее даже больше, чем в аркологиях. Ситуация усложнялась ещё и тем, что они возникли прямо под носом. Идёт война партизанского типа. Заражённые действовали сообща, при этом в большинстве случаев переговоры заканчивались ничем. Они потеряли дар человеческой речи, хоть и по старой памяти слова всё-таки понимали.

Для вас не имеет значения, что там обсуждают в Мете. В каждой конкретной ситуации всё решает сопроводитель. Он же в моменте снимает и всякую моральную и этическую ответственность. Более того, ничего из этого у вас просто нет. Сопроводительца — Warden — всё равно что протез. Тут всё логично и справедливо; солдат подчиняется чужой воле, но весь негатив и страдания он испытывает на собственной шкуре. Теперь же на солдатах нет вины, совсем. Свободы воли тоже нет, но раз её фактически не было и до этого, то в чём тогда смысл ею обладать? Более того, невозможно грустить и сокрушаться по вещам, которых у тебя не только нет, но и о чьём существовании ты даже не подозреваешь.

Warden <: ST-1, prepare to deploy. Repeat, prepare to deploy. All units sound on. :>

Из-за тебя я здесь

Из-за тебя, белокурая, счастливая, мелкая дрянь
Прекрати бежать по зелёной траве, которой нет конца
Не смейся, сука, заткнись
Почему ты раздета? Тебе тепло? В твоём мире всегда солнце?

Ненавижу тебя, щуплая, смеющаяся тварь
Не беги так быстро
Не уходи
Я хочу спросить

Я ненавижу твои радостные глаза
Из-за них я здесь
Ты сука, грязная шлюха, безмозглое уёбище
Не беги, остановись
Бездушная!

…я тоже так хочу…

С этой мыслью Душа всегда просыпалась. Девчонка, за которой она гналась по зелёному лугу, в мире, где глоток воздуха полной грудью не означал мгновенной смерти, всякий раз скрывалась со смехом.

С тех пор как она увидела эту девчонку, реальность стала мучением, а путешествия за грань - целью.

Босоногая убегала всегда стремительно и Душа не могла соединиться с ней. Не стоило им разлучаться. Душа покинула ее давно, ещё до конца времён и встретиться не получалось. А всего-то и стоило - догнать, обнять, войти в щуплую тушку и наполнить собой эту опустевшую желанную оболочку. Кажется, это называется «стать человеком»…

Тогда-то Душа сможет сама бежать вдаль по зелёному лугу, на самый красивый в мире закат.

Много после, в своих скитаниях Душа поняла, что слышит Его. Вихрь. Он был везде и нигде. Он пел ей. Он обещал знания, которых нет больше нигде. Душа хранила их в своём тайнике, потому что больше не знала, где можно было спрятать обрывки его безумных слов. Ведь тела у Души не было. Душа без тела жила давно. С самого окончания времён.

… я тоже так хочу…

В этот раз девчонка что-то кричала ей. Она никогда не кричала. Только смеялась. А сегодня…

Грубая пятерня впилась в ее плечо.
Запах Мрака Душа не спутает ни с чем.

- Душа, выходи!

Забавно, детка, забавно. Ведь я покинула тебя столько тысячелетий назад.

Прежде чем Душа очнулась и всё поняла, было поздно. Бледный подбородок и край потрепанной куртки… Сирокко, верный Сирокко… Душа мечтательно улыбнулась, вспоминая Праздник, и кивнула Мраку. Выясни, мол.

А она ещё полежит, прикрыв глаза, и в деталях вспомнит всё, что видела.
Девчонка говорила с ней.

Стоп, нет

Это была не она

И выяснить можно было только одним способом.
Душа поднялась, одернула платье, стряхнула пыль, осевшую на босые стопы, машинально провела рукой по волосам, блаженно улыбаясь и щурясь от света, вышла из убежища, куда ночью, на Праздник, ушел ее культ.

Она не чувствовала нескольких братьев рядом, словно те исчезли. Исчезли вместе с душами. Что-то случилось…

Потягиваясь, Душа облокотилась о край хибары и выжидательно смотрела из-под полуопущенных век.

Ветер доносил ярость, которая жаждала вырваться и принести смерть.
Песня ярости была необыкновенной, притягательной и возбуждающей. На миг Душа представила всех этих людей, людей Риск, на своём Празднике и, склонив голову набок, по-кошачьи мягко ступая босыми ногами по мерзлой земле, двинулась к пришедшим.

Повисла пауза. У мужиков не было готового ответа.

– По уму, конечно, надо искать навар где-то вовне, – подал голос Беркут, слегка покачнувшись на перевёрнутом ящике, служившем ему сиденьем, – И это я не потому говорю, что засиделся, хотя и не без этого, чего уж там. Просто вот те люди, которые собирались тут чего-то выменивать и не попали в итоге на рынок – они ведь не сквозь землю провалились. Они расползлись ещё куда-то, и вот там, ещё где-то, сейчас весь движ. И потом вот ещё... Эта сонная зараза, она ведь тоже откуда-то пришла. Понятно, что в Вормвуде она неплохо так расплодилась, мы тут друг у друга на головах живём. Но её кто-то должен был извне занести, я так понимаю, а значит, могут быть ещё где вспышки. Если в дороге поспрашивать народ, наверняка удастся узнать что-то полезное. Может, у кого-то эта дрянь раньше началась и дольше бушует, тогда на их примере будет понятно,.. – Беркут вздохнул и сделал торопливый глоток горячего травяного отвара из щербатой оловянной кружки, – чего здесь ждать и к чему готовиться. А может, – как вихрь только не крутит – где-нибудь уже и средство от этого дела нашли. А мы тут и не знаем. Короче, все реальные пути решения, они, по-моему, снаружи, за воротами. Мне вот только мать стрёмно одну тут оставлять, честно говоря, когда в селении какими-то левыми замесами начинает пахнуть...

Беркут замолчал, уставившись взглядом куда-то на носки своих ботинок. Внутри него как будто неправильно установили распредвалы и клапаны цилиндров открывались-закрывались не в такт с ходами поршней. И холодный голос разума, и все его естество толкали его вперёд, вовне, в дорогу. Он всегда ценил свободу, которую давали четыре колеса, и был уверен, что уж он-то в случае чего проскочит мимо любых напастей, которые могут обрушиться на Вормвуд, – как проскочил, можно сказать, даже без царапины, мимо страшных событий годичной давности. Но удивительное дело, именно когда здесь что-то снова начало разлаживаться и перегреваться, он вдруг ощутил, что родное селение, куда он столько раз возвращался без особых эмоций, способно притягивать и удерживать его. Что здесь живут люди, которые ему небезразличны и за безопасность которых он переживает. Мама. Полночь. Ингрид. Кай. Честерфилд. Как-то всё... мудрёно немного. С кем бы посоветоваться, из тех, кто поймёт? Конечно, добрый советчик всегда под боком. И даже не один – миллионы их. Или миллиарды? Короче, какая-то цифирь, которая никогда не пригодится для счёта чего бы то ни было ещё...

Дождь... Всю ночь Полночь просидела у окна в доме ангелов, смотря на разрушающие и без того плохую дорогу капли. Сильные, упорные капли, стремящиеся напоить эту безжизненную землю... Или превратить ее в бесполезную грязь... А скорее всего ни к чему не стремящиеся. Прямо как люди... Бессмысленное, несвязанное друг с другом общество... Даже при общей угрозе разбегающееся ручьями в разные стороны... В голову обрывками приходили слова новой, необычно грустной для Полночи песни, но пока это было всё так неоформленно, зыбко, что девушка даже не решалась пока их записывать.
Её миссия здесь была поставлена под удар. Дело было даже не в достатке, в конце концов это всё приходяще. Но как может артист существовать без публики? Нет публики - нет смысла, нет артиста. Да, можно дарить счастье и радость больным, но когда те засыпают... Некоторые навсегда... И есть огромный шанс самой подхватить эту болячку... И стать спящей красавицей из сказки... И никого больше не порадовать.
Опустила голову на ладони, сложенные на подоконнике, прижала к ним лоб. Надо было что-то делать... Может уехать?.. Но Ингрид... Сирокко... Поморщилась при последнем имени. Такой яркий и смелый, сексуальный, сильный... Сирокко совсем пропал в этом культе. Служившая всю жизнь исключительно искусству Полночь не понимала, что туда тянет такого классного парня. И что может такого дать Душа, чего не может дать актриса. Впрочем сейчас это было не важно. Лишь бы не заразился там на этих сходках. Не Сирокко держал её здесь. Любовники приходят и уходят...
А вот Ингрид... Никогда раньше Полночь ни с кем не дружила. Мужчины от нее хотели только тела, женщины же в основном завидовали и держались на расстоянии... А тут Ингрид... Ангел, которая приняла Полночь такой какая она есть и заглянула под маску. Которая пустила в свою жизнь человека со стороны. Та, с которой можно поболтать о чем угодно. Та, что примет и утешит, когда плохо и грустно. Та, что поможет словом и делом. Та, что спасает жизни и та, на которую надеются все эти люди.
Полночь не могла бросить здесь подругу, сбежав с какой-нибудь попуткой. Это было абсолютно невозможно. А значит надо было оставаться и помогать здесь... Правда помощник в лечебном деле из актрисы был так себе...
Измучившаяся мыслями дева так и уснула на подоконнике под шум ночного дождя...

...Утром Полночь дождалась, когда увидит Ингрид.
- Свет моих очей... Если здесь не создать лекарства, может привезти его откуда-нибудь из другого места? Думаю в этом заинтересована и Мама, и все остальные. Собрать на обмен сколько получится, отправить Беркута да Криса, чтобы сторговался получше, да еще кого-то в охрану... Но есть ли где лекарство? Есть ли поселения, у которых можно попросить помощи?
Актриса никогда не интересовалась географией, она даже не могла сказать в какую сторону её занесло от предыдущего места. Север, юг, восток, запад... Какая разница. Лишь бы было где выступать, лишь бы была публика... И точно так же Полночь не знала, какие соседи окружают Вормвуд.

* * *

Ночью выпал дождь, сильный и резкий. Грязь вормвудских дорог успела слегка схватиться и утром предстала пусть и не сырой, но все еще комковатой и вязкой. Налипающей на обувь и комками срывающейся при ходьбе. Серое утро. Сухой сезон закончился что-то около пары месяцев назад, если отмерять время от первых серьезных дождей. Ледяная роса и ветер, лезущий под одежду. Бледное, больное небо, подрагивающее в лихорадке. И время от времени — вот как этой ночью — разрывающееся мощным кашлем с отходом мокроты. Хмурая трещиноватая Межнина то тут, то там покрыта лужами, но это временно. Ближе к полудню влага уйдет в землю. Унылая твердь вернет былой облик.

По тому, как быстро уходит вода вглубь, вы определяете, сколько еще времени до наступления сезона льдов. Пока его много. Если это для вас, конечно, имеет значение.

Банда Матери оживает раньше города. Поблескивающий от влаги бетонный блок цитадели никогда не дремлет. Но к началу утра уже начинает сонно моргать, когда приближается смена караулов. Меняются рейдеры-часовые на вышках и стенах. Мало кто бдел в эту ночь — наверняка в дождь многие и вовсе посбегали с постов. Но если никто не напал, значит, дело сделано на славу. В конце концов, по улицам шататься — это не с вышки по сторонам сторонам смотреть. Можно бы и понять. Вышка — место вообще козырное. Не заплатишь Биффу — так и будешь ночами грязь месить и на стены прыгать. Наверху же и тепло, и сухо, а отдельные нехваты умудряются туда и баб проводить. Хорошо там, если в общем. Филиал рая на земле.

Вслед за бандой поднимается с лежаков и весь оставшийся люд. Кто-то сам, кто-то после того, как рейдеры начинают ходить по домам и подрывать людей тычками по ребрам и хребтине. Пора работать. Подъем. К сезону дождей уже должен быть создан эн-зе на сезон льдов. Разлеживаться некогда. Впрочем, бьют серьезно только отдельных типов — ленивых мудаков, которых и Бифф, и Риск уже давно надежно отложили в памяти. Остальных просто трясут. Для порядка. Бифф обходит район, окруженный стенами. Цитадель, рынок, мастерские и гаражи, казармы и арсеналы. Место, приближенное к Матери. За стенами, среди простых трудяг шарится Риск. Шарится неохотно, просто потому что надо. Сама же думает только о ширеве и ни о чем ином.

Банда Риск — вернее, небольшая ее часть, дюжины полторы — приближается к домам, где живет Душа со своими людьми. В воздухе повисает напряжение. Дубины и тесаки оставляют перевязи, но вряд ли рейдеры делают это с каким-то умыслом. Желая напасть, Риск приказывает просто наскакивать толпой — подходить, а уж тем более подкрадываться не в ее манере. Рейдеры просто идут, и стоящий на фишке член общины выигрывает достаточно времени. Раздается свист. Культисты тоже высыпают из домов. И тоже не с пустыми руками.

Вроде ничего не должно начаться. Максимум неприятный разговор. Но в Межнине день, в котором были лишь неприятные разговоры — добрый день.

Риск берет слово:

— ДУША, БЛЯДЬ! Выходи на разбор!

Нельзя сказать, что последний месяц был для жителей Вормвуда таким уж неудачным. Все работали, все получили то, что заслуживали. Но последний месяц вещи шли через пень-колоду. Сначала в город извне попала какая-то зараза. Зараза, как это нередко случается, просачивается через рынок. И когда к Каю и Ингрид начали попадать люди с одними и теми же симптомами, Даст решил проблему радикально и быстро. Рынок закрыл на карантин, а всех больных изолировал на нем. Никто особо не стал переть на него буром. Даст — мужик крутой и опытный и может отличить фуфло от серьезной проблемы. А потому в кой-то веки двое других бригадных сошлись на том, что сейчас он прав. Риск даже помогла, временно перестав пускать челноков извне в город. Торговля прервалась.

Понравилось это не всем. Те культисты Души, кому выпало работать на рынке по мелочам, навар пусть и временно, но потеряли. Голодать они любили еще меньше, чем болеть, а потому очень скоро больное воображение родило слушок, что все дело в измененных порядках бартера. И наваре лично для Даста. Что это мутка конкретно Даста, а не какая-то большая проблема. Позлиться и слить дерьмо из голов (пусть и погрешив против истины) на какое-то время отсрочило проблему. Но лишь на время. Тогда еще никто не думал, что это во что-то выльется.

Потом культ отпраздновал завершение рабочего сезона и... Отпраздновал как умел. Беспорядочный секс всех со всеми, раскурка уже скудеющих запасов Радости, еда, выпивка. Иным словом, общение. И этой ночью трипы Радости, похоже, сняли с людей все оставшиеся внутренние ограничители. Последствия сказались во всей полноте.

Несколько культистов решили вломить команде Даста.

Их остановили, когда они пытались перелезть через стену и попасть во внутренний район. К рынку. Естественно, их заметили. И естественно же, сказали валить прочь. Но уже решившим довести дело до конца, тем было плевать. Хотелось просто отвести душу, а для этого уже не надо было куда-то идти. На стенах завязалась драка. Короткая и кровавая. Не было даже ни единого выстрела. Кого-то снесли со стены ударом укрепленного башмака. Кому-то разрубили голову. Кому-то сломали кадык, надавив коленом. Но рейдеры в ту ночь не понесли потерь. А подоспевшие сначала Бифф, а потом и Даст узнали, кто были нападавшие и откуда.

Душе был назначен разбор. Также разбор ждал и Риск, так как это ее косяк. Она не уследила за порядком на своей территории. Но это будет потом. Сейчас пусть хотя бы исправит то, что уже допустила.


Душа, Сирокко, вы хорошо провели праздник и отдохнули. Но подъем случился отвратный. Эффект Радости отступил. Оставил тела, пока вы спали, и теперь в ваших головах немного фонит. Мир вдруг предстает нарочито блеклым. Еще несколько часов назад полный приятных вибраций, он вдруг застывает, как недвижимая водная гладь. Тщетно. Все тщетно. Какой во всем происходящем смысл? Опять суетиться. Опять что-то делать. Опять смотреть на окружающее, пользуясь восприятием обычного человеческого мозга. Мозга со всеми его недостатками.

Слабого, зашоренного, неподатливого человеческого мозга. Под эффектом Радости вы чувствуете себя, как вспорхнувшие с плетня птицы. Но потом спуск кончается, и наступает этот момент. Когда ​птиц возвращают обратно в клетку.

Впрочем, сейчас не до этого. Мрак трясет всех по очереди за плечи, и эта очередь доходит и до каждого из вас.

— Душа! Душа, вставай! — Сирокко, ты знаешь, что Мраку на тебя плевать, поэтому он даже не трудится что-то тебе объяснять. Центр его маленького мирка — это Душа. Впрочем, ты слышишь, что он пытается до нее донести. — Там рейдеры Мамы пришли, что-то хотят! Пока не нападают.

А потом вы слышите крик Риск. Риск невозможно спутать ни с одной другой девушкой или женщиной Вормвуда.


Ангст, ты на рынке с остальными больными. Под карантином. Люди Даста не дают тебе выйти наружу и, похоже, вполне готовы пристрелить, если ты попытаешься выбраться. Все это вышло дерьмово. Еще когда зараза была на подступах, вихрь донес до тебя неизвестные шепотки. Обычно ты мог что-то слышать, только когда открывал разум вихрю. Но чтобы голоса просачивалось в твой разум, когда твоя воля противится этому — такое бывало редко. Очень редко. Можно сказать, никогда. И первое, чем отреагировало твое тело — это холодком по спине.

Межнина приучает видеть угрозу в неизвестном. И часто оправдывает эти угрозы.

Твоим первым позывом — вполне естественным — было залечь на дно. Или куда-то рвануть, забрав кого-нибудь из тех, кто тебе дорог. И вот когда цепочка размышлений подвела тебя к этому "кто тебе дорог", идею рвануть ты и отставил. Полночь. Для Полуночи ты незнакомец. А она здесь работает. Едва ли тебе удастся убедить ее сорваться с места и все бросить, просто сославшись на твои поганые предчувствия.

Но ты близок к Матери. Если с чем-то не можешь совладать ты, то совладает она. Рассказав ей о своих ощущениях, ты получил добро на работу. Начал искать больных. Нашел. И заболел. Потешная история — и в своей потешности закономерная. Когда прыгаешь обеими ногами в очаг, так или иначе начнешь гореть.

У тебя кашель. В глазах муть, на мир ты смотришь через жидкий белесый туман. Еле владеешь речью — язык свинцовый и ворочается с трудом, когда ты пытаешься произнести хоть слово. Постоянно клонит в сон. Но ты знаешь, что это только начало заболевания. Те, кто здесь уже давно, спят постоянно — их оцепенелые тела вздрагивают от ледяного ветра, носящегося мимо опустевших прилавков. Последний раз на твоих глазах они бодрствовали лишь пару часов.

Если ты ничего не предпримешь, то тоже заснешь. Хозяева этих шепотков, приведших тебя сюда, прорвутся из вихря и растерзают твою душу на куски. Кому-то мировой вихрь дает забвение, но не тебе, Ангст. Ты мозгач. Ты слишком глубоко погружен в это коллективное бессознательное, а оно — вернее, те, кто с ним слились воедино уже давно — предпочтут сохранить свои тайны. Так что тебя, если ты проиграешь, ждет только небытие.

В котором не останется ничего. Ни отцовского хлопка по плечу, ни голоса Полуночи.


Ингрид, сперва к твоему дому ломили и ломили больные. Ты с отцом пыталась помочь им в меру ваших с ним сил, хотя все указывало на эпидемию. В город кто-то что-то пронес. Симптоматика у всех была одна и та же — кашель, сонливость и затруднение речи. Сначала вы вообще не придали этому значения. Симптоматика как от отравления психодепрессантами — добавить бы еще красные глаза и мышечные спазмы, и вообще один в один. Но потом начали приходить и другие люди. Те, о которых ты точно знала, что они на ширеве не сидят. Стало тревожно. Кольнуло под лопаткой. А затем начался тихий ужас.

Их просто приносили к твоему дому и сваливали вдоль — сначала на куски брезента, потом на холщовые мешки, а затем и просто на землю. Их, пораженных болезненным сном, больше похожим на кататоническую кому. Ты перебрала все из комплекта ангела, что могло бы помочь, но смогла лишь замедлить развитие болячки химстабами. Даст понял. Да что там, все всё поняли и лютовать не стали. Спросили у тебя, что делать, а затем начали сносить зараженных в одно место.

С той поры рынок вымер.

Ты сидишь с отцом в хижине и видишь, как у него мелко подрагивают руки. Он родился ангелом и кроме как ангелом никем себя не видел. Больных, которых ему не удалось поставить на ноги, он принимал как личное оскорбление со стороны мира в свой адрес. На свой счет. И ты, когда повзрослела, начала его убеждать, что так нельзя. Что всех не спасешь, и вообще не в целях ангела всех спасти. Впустую. Ты не продвинулась в этом ни на йоту. Слишком уж у твоего отца горькая участь.

Участь того, кто готов отдать всё, но не может.

Полночь, ты здесь же, бок о бок с Ингрид, пусть пока и оставившая ее побыть с отцом наедине. С начала карантина у тебя все плохо с заработками. Слишком уж сильно зависит твоя работа от людей и того, насколько многим в ходе нее удастся понравиться. Здесь улыбка, тут комплимент, там полунамек — довольный посетитель оставит больше. А чем больше он оставит, тем больше и твоя доля соответственно. Но сейчас торговля прервалась. Новых людей нет. И позволить себе то, что позволяла себе немногим раньше, ты уже не можешь. Конечно, у тебя есть и богатые любовники, и покровители, и воздыхатели тайные и не очень. Но на всех них тоже вряд ли удар болезни не оставил ни единого следа. Слишком сильно нажать на этих людей — и будет риск потерять и то, что имеешь. Эти резервы рано истощать. Пока рано.

Ты пришла к Каю пару дней назад, готовая помогать чем угодно. Работать даже за еду. Кай помнил о твоей дружбе с Ингрид и не отказал тебе. Возможно, он и правда нуждался тогда в паре лишних рук, но скорее всего нет. Дело было не в этом.

Дело было именно в Ингрид.


Мать-Жрица, последние сутки особенно не задались. Мало тебе было этой заразы, которая, на секундочку, парализовала рынок и торговлю как таковую. Так теперь еще и за внешней стеной местным, похоже, спокойно не живется. А ведь ночь имела все шансы пройти спокойно. Ты трахалась с Биффом. Дебют уже потихоньку переходил в миттельшпиль, как вдруг кто-то из рейдеров поднял шум из-за нападения на стены. Бифф схватил оружие, сорвался проверять, а когда вернулся, ему было уже не до того. Кровь от промежности прилила обратно к голове.

Нападавшими же оказались просто какие-то наркоманы, хватившие лишку. Бифф из-за этой заразы извелся, вот и ждет подляны от мира отовсюду. Ты так думала. И возможно, продолжала бы думать, если этим все ограничилось.

Следующим утром Бифф и Даст поднимают перед тобой серьезный вопрос. Пока Риск со своей частью людей идет разбираться, кто и зачем лез через стену, они выдвигают тезис — Риск не справляется. Работать она начинает только тогда, когда от ее людей следуют проблемы, или когда они — Бифф и Даст — объединяются, чтобы ее загрузить. Хотя банда у нее большая. А статус одной из дочерей Матери-Жрицы Третьей дает в Вормвуде действительно многое.

— То, что она осталась жива в войне Матерей, уже было большой уступкой с твой стороны, Благочестивая Мать, — говорит Бифф. — Она хотя бы из обязанности тебе за свою жизнь должна работать рук не покладая.
— Промой шестеренки в башке, Бифф, — хмуро реагирует Даст. — Об обязанностях люди забывают сразу, как только их перестают припирать. А Риск сейчас так легко не припрешь. За ней сила.

Да. За ней сила. А за тобой боги.

— Еще один вопрос, который стоит поднять, Мать-Жрица, — продолжает Даст. — Ангст. Наш мозгач. Он там, на рынке под карантином. Что с ним делать? Выпустить его мы не можем. Но и оставить там тоже как-то... Не особо по уму будет.

Ангст пытался помочь. Но теперь твой черед — если ты, конечно, считаешь, что это заслуживает внимания.


Глотка, Вормвуд подвернулся тебе по дороге, когда ты со своими людьми искало, где бы раздобыть пожрать и расходники для байков. Ритчер и Скан, выдвинувшиеся вперед дозорным звеном, вернулись к тебе с достаточно неоднозначным докладом:

— Глотка, там движ какой-то. Неспокойно все.

Ты насторожилось. Приказало готовить стволы и решило расспросить местных, что там да как.

На подступах к городу тебя встречают рейдеры из охранения. Того, кто вышел тебе навстречу — рыжего худого бородача с потрепанным цингой лицом — ты не знаешь. Но вот он о тебе и твоих людях, похоже, осведомлен хорошо. Молодой. Видимо, из новых. Введенный в курс дел.

— Это тебя Глоткой кличут? Салют, епт. Меня Данго зовут. — На его груди пистолет-пулемет. Кусок трубы на деревянном ложе; продукция завода Дамптауна, склепанная из найденного там же на свалке железного лома. Данго показывает ладони в невраждебном жесте. — Сразу к делу: щас соваться не надо сюда. Там у нас какая-то болячка на рынке завелась, всем селом переболеть не можем. Лучше ехайте отсюда. А то сами подхватите.

Рейдеров не очень много. Если ты решишь проехать, они, скорее всего, побоятся тебя остановить. Но кто знает, что там и в самом деле в городе? Ты-то, может, еще и перенесешь на своих двоих эту дрянь, а твои люди? Ты в них уверено?


Крис, Беркут, вы, Ким, Рысь и Мэттью собрались в конторе, чтобы оценить навар и обсудить дела. Навар хорош. Даст подкинул халтурку — последить на рынке за одним не очень надежным челноком из Мэнсфилда. Каким-то новым, которого никто в глаза не видел и не знает. Вы потратили на это почти целые рабочие сутки, ничего не увидели (справедливости ради, ничего и не было, девчонка оказалась вполне ровной) и забрали плату. Плата, кстати, довольно солидная — хорошие сапоги с невысокими голенищем и стальными набойками на каблуке. Золотой Век! Можно хорошо выменять или отложить пока. Как пойдет.

А вот Беркут с работой пролетел. Ты, Крис, поручил ему браться за доставки, но из-за эпидемии доставки не выпали. Вообще. Рынок попал под карантин, Даст всем челнокам дал в рог, и работа пропала. Беркут так по водительской части оставался не у дел. И если чем и кормился, так это только черной работой.

Иными словами, дела хороши, но не то чтобы очень. Всегда можно лучше, больше, шустрее и качественнее. А сейчас Вормвуд столкнулся с проблемами. И ты, Крис, никому не дашь соврать: проблемы одних — это всегда возможности других. Главное знать, как правильно их применять, и что делать.

— Надо к Маме на поклон идти, — предлагает Мэтт. — Предлагать себя, искать работу. Щас рынка нет, жрачки не будет, горючки и патронов не будет, вообще ничего не будет. Если мы начнем все это доставлять, наваримся прямо хорошо.
— А Мама нам для этого нахера нужна? — спрашивает Ким. — Сами можем толкнуть, без нее.
— Выебут.
— Тоже мне новость. Как будто тебя в Межнине выебать не могут.
— Межнина — это другое. В Межнине я не работаю, там со мной пусть че хотят, то и делают. А в Вормвуде у меня подвязки. Срать там, где живу, я не стану.
— Я вот думаю, надо к ангелам идти, — вставляет Рысь. — Они сейчас заняты больными в самый раз, вот им тоже может чего понадобиться.
— А им есть, чем платить?
— Можно будет с Мамы спросить, если ангелы с болезнью совладают.
— Ненадежно это как-то. Понимаю, по договоренностям расплачиваться. Но тут мы как бы сами все захотели и сделали. С чего бы ей нам платить за это?

В какой-то момент все трое поворачиваются к вам обоим.

— А вы че молчите, мужики? — Мэтт обводит вас взглядом. — Давайте тоже мысли озвучьте. Особенно ты, Крис. Тебе же решения принимать.


Крюгер, на время карантина рейдеры позакрывали все притоны и питейки, чтобы зараза не шла дальше. Единственный оставшийся открытым притон не имеет названия, но за глаза именуется "Подбрюшьем Мамы", так как находится у стен цитадели. В нем отдыхают рейдеры. А рейдерам можно на порядок больше, чем остальным. Туда же вынужденно стекаются и все остальные, желающие поразвлечься. Желающие поразвлечься и не боящиеся что-либо подхватить.

Впрочем, все эти желающие очень быстро понимают, куда именно забрели. Это логово зверя. Попав сюда, местные спешно и без аппетита допивают и доедают поданное, а затем уходят прочь. Ты, войдя сюда, тоже это понял. Но спешить уходить не стал. Не за этим ты сюда пришел, чтобы вот так брать и уходить. Эйнхерии пируют в залах самих богов и сражаются на их полях в ожидании Рагнарека. И когда Небесные Горы содрогнутся от сигнала Гьяллархорна, эйнхерии выйдут из пятисот сорока дверей, чтобы принять последний бой во спасение этого мира.

А тут какие-то рейдеры. Да усрутся все скопом. Еще потом сами предложат шмотки подлатать.

В "Подбрюшье Мамы" тебя встречают взглядами. Самыми разными — как скучающими, так и заинтересованными. У тебя пулемет, а здесь на весь город пулемет один, да и тот на верхушке этой бетонной башни. Тот, кто может позволить себе носить такое оружие с собой, явно серьезен. А если он серьезен, то нечего тратить себя во всяких тупорылых сварах. Если нужда заставит, то лучше на него всей кучей напрыгнуть по сговору. Вот и все. Закон тайга — медведь хозяин.

Так или иначе, твой покой не нарушают. Берешь похлебки из репы и дикого порея, браги из болотных ягод, флягу требуешь пополнить, и отдаешь за все пару патронов пулеметных. Здоровых таких, семь шестьдесят два. Внушают. Хозяин заряжает тебе еще и марку местного прессованного гашиша. На сдачу.

Садишься есть, думаешь о делах. А дела твои не очень. Ты пришел сюда, потому что Слезы послали тебя купить запчастей — а в Вормвуде крупнейший рынок округи. Но стоило тебе здесь оказаться, как — ну вот же засада! — надо было случиться какой-то заразе. Торговли нет. Челноков нет. Товара нет. Надо или убираться отсюда, или ждать, пока карантин снимут. А если ждать, то искать работу. Патроны воин проедать не должен.

У патронов другое назначение.


Честерфилд, ты один из немногих, кого кризис, прокатившийся по Вормвуду, никак не затронул. Болезнь или здравие, голод или сытость, бешенство вихря или высадка, мать их, инопланетян — в мире может происходить что угодно, но одна константа неизменна. Полезные штуки вечно ломаются или приходят в негодность в чьих-то кривых руках. Полезным штукам нужен тот, кто будет поддерживать их в порядке. Нужен технарь. Ты. Поэтому на твоей жизни вообще ничего не сказывается — все идет своим чередом. Как и прежде, рейдеры продолжают носить ножи и мачете на заточку, стволы на проверку УСМ, кому-то тачку проверить, кому приблуду какую. Ты один, ты не заменим, тебя ценят. Возможно, именно ценят, а не, например, уважают. Ты все-таки слишком необычный.

В твоем фургоне полно передатчиков и средств связи доапокалиптичной эпохи. Садишься за стол, надеваешь наушники, перещелкиваешь тумблер "ON || OFF". Берешься за микрометренный винт настройки частоты, аккуратно ведешь по часовой. В какой-то момент что-то меняется в шуме помех. Ведешь еще чуть-чуть. И еще. Что-то, неразличимое ни для какого слуха, кроме твоего и таких же "необычных". Срал ты на уважение. И на отношение людей к себе тоже, в общем-то, срал. Никакого значения оно не имеет. Все их проблемы иллюзорны; мелочны и надуманы, суррогатное дрочево вокруг непостижимых истин. А истина тем временем вот она.

Кашель эфира и безмолвье помех, через которые прорывается хрип сгоревших в огне апокалипсиса душ.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Когда тонкие пальцы коснулись виска, Грей вздрогнул. Но не потому, что касание было неприятным. Просто Амелия двигалась несколько тише, чем он ожидал от женщины. И если бы она хотела убить его, то ... То история Грея вполне могла бы и закончиться. Конечно, она бы закончилась для обоих, но, черт побери, слабое утешение! Но Грей быстро пришел в себя - и даже не просыпал порох.

- Вы не гадкая, Амелия. Желание жить - нормально и понятно. Не все готовы жертвовать собой ради чего-то или кого-то.

Он помолчал.
- Просто месть - очень опасное чувство. Сперва оно дает силы, помогает не упасть, не сломаться, не умереть, подталкивает и вдохновляет. А потом, в какой-то момент, оно полностью захватывает человека. И если раньше он жил ради мести, то теперь месть просто диктует ему свою волю. Поверьте на слово, Амелия, это очень тяжело. Видеть как человек перерождается в мстителя. Но самое страшное - когда месть свершилась. И человек внезапно обнаруживает, что жить ему уже незачем. Все. finita la commedia, как говорится. И тогда он сгорает за считанные месяцы, если не дни.

Закончив заряжать пистолеты, он поднял один из них, целясь куда-то в угол. Рука его не дрожала. Вся его фигура излучала уверенность в неотвратимости меткости возможного выстрела. Правда, при всем при этом ствол оружия ни разу не был направлен в сторону Амелии. Грей явно знал не просто правила обращения с оружием, но и меры безопасности при этому.

- Не подумайте, Амелия, я вовсе не хочу отговорить вас от мести. Просто надо уметь остановиться.

Ее предположение заставило его улыбнуться.
- Стрелок? Нет, что вы. Мои интересы лежат в другой области.

От него не укрылось то, как напряглась девушка после его слов. Но - не стала скрывать ничего.
- Ах, Амелия, все не так просто. Он был чужаком здесь, и вполне может быть, вас бы о нем и не спрашивали. И потом. Меня не очень интересует его судьба, честно говоря. Верю вам. Мерзавец получил по заслугам. Что ж, мой любимый дядюшка обладает просто выдающимся талантом выбирать себе подручных.

Он помолчал. В его голосе, доселе спокойном и почти равнодушном, сквозила тщательно скрываемая ярость. И было понятно, что причиной была не Амелия, не Сэм и даже не убийство мистера Колинза. А нечто другое, скрытое во мраке неведомого, некие события, связавшие в узелок Колинза, Грея и его неведомого дядюшку.

- Если вам это интересно и важно сейчас, после ... случившегося, то Колинз, как вы его называете - его не настоящее имя. И за ним числится минимум пара трупов, причем не убитых в бою, а зарезанных слабых и безоружных, не способных дать отпор. Вот уж по кому не стану проливать слезы - так это по нем. Я просто хотел узнать судьбу его сумки, там было, там должны были быть некие документы...

Он подошла к окну и замолчала. Грей подумал, что она сейчас переживает тот самый момент. Когда чета законопослушных граждан перешагнула черту - и стала преступниками в глазах закона. И дорога привела их на эшафот. Пусть Сэма завершился петлей, а Амелию он успел выдернуть. Но она переживает. И корит себя за все, что случилось. Может быть, думает она, если бы она тогда не закричала... Но что случилось, то случилось. Он легко встал - и подошел сзади к девушке. Руки его осторожно легли на тонкую талию - во всяком случае, жест не выходил за рамки приличия. Грей склонился к шее Амелии. Губы легко коснулись шелковистой кожи. Невесомый словно пух поцелуй. И шепот, горячий и нежный.

- Я понимаю Сэма. Ради такой жены как вы можно было убить десяток таких Колинзов и не поморщиться.

Руки его легонько потянули ее назад - а губы поднялись чуть выше, лаская уже не столько шею, сколько щеку.

Лилит, ничего не видать. Сводишь прицельную линию почти на ощупь. Приоткрываешь рот. Кладешь палец на спуск и привычно чуть продавливаешь его вхолостую. Затвор взведен. Подпускаешь ближе. Да, темно. Да, видно мало. Но тут расстояние тоже далеко не предельное, да и деться целям из переулка некуда.

Выстрел-выстрел. Выстрел. Хлопки, всполохи света, рывки отдачи в кисть. Почти физически чувствуешь нутром, как пули рвут выбранному тобой хоуми грудак. Как последняя разбивает гортань, ломая хрупкую кость. Четко. Как на стрельбище. Руки хоуми опадают вдоль туловища, как оборванные плети. Сделав подшаг назад — непроизвольный, от нанесенного выстрелом удара — он мешком валится навзничь.

— БЛЯ!
— Пиздец!
— БЕЖИМ НАХУЙ!

Оставшееся хулиганье бросается прочь, вверх по переулку. В жилых блоках Спрингвуд Норт загораются десятки окон. Маячат силуэты. Начинает истошно визжать какая-то женщина — за годы твоей работы киллером ты могла поклясться, что после стрельбы какая-нибудь женщина всегда поднимет крик. Даже если эта стрельба будет открыта посреди голой пустыни или в глухом лесу. Но ты думаешь не об этом.

Ты думаешь о том, успеешь ли собрать гильзы в такой-то тьме, или лучше бы уже рвать когти.

Вы не можете просматривать этот пост!

    — Красивые.

    Она проводит пальцем по камню на моей запонке. Я знаю: приценивается. Без шуток, эта девица могла бы стать неплохим бизнесменом — род занятий приучил её смотреть на клиента как на соотношение рисков и бонусов и проводить этот анализ почти мгновенно по паре косвенных деталей: чистоту ботинок, посадке костюма, бренду одежды, марке одеколона… После нескольких мгновений зрительного контакта мне зажигается зелёный свет — я сочтён удачным капиталовложением. А значит, на меня стоит тратить время и старания, если хочется получить барыши посолидней простой оплаты по тарифу клуба за приват. А она хочет. Я вижу это по блеску глаз в приглушённом освещении. Эта охотница ещё не знает, что в её расставленные — как она думает, ловко — силки забрёл хищник покрупнее. И хитрее. Но я не спешу. Зачем сходу являть свою натуру, если можно насладиться хорошей игрой? Я пришёл сюда за удовольствием — и за свои деньги намерен получить максимум. И даже больше.

    — Нравятся?

    Я небрежно поднимаю руку, чтобы дать рассмотреть ей с разных ракурсов. И, конечно, подогреть желание заполучить побрякушку. Завлекаю рыбку на крючок.

    — Это натуральный рубин. Удиви меня — и сможешь забрать одну себе, — обещаю с улыбкой.
    — А вторая? Будешь ходить с одной? — она склоняет голову набок и лукаво улыбается.
    — А вторую заберёшь, если мне понравится настолько, что я захочу вернуться, — отвечаю ей тем же.
    — В таком случае ты придёшь ко мне и в третий раз.
    — Смелое заявление. Но я ещё не настолько пьян, чтобы переписать на тебя свой бизнес, дорогая.
    — Это мы ещё посмотрим...

    Мы обмениваемся многозначительными, обоим понятными взглядами, и игра-охота начинается. Я удовлетворённо откидываюсь на мягкую спинку дивана и спускаю внутреннего демона с поводка со строгим ошейником. Ощущение близкой добычи дразняще щекочет чувство предвкушения — я уже знаю сценарий предстоящей ночи.

***

    В замке щёлкает ключ, и я отступаю к стене, пропуская её внутрь. У нас с Петером есть запасной комплект от квартир друг друга, и раз уж он перебрался к Ней, я могу воспользоваться отсутствием хозяина.

    — Душ слева по коридору, — указываю я, — начинай без меня.

    В комнате для приватных танцев я был гостем, наблюдающим со стороны — здесь, на моей территории я становлюсь собой обычным. Властным, руководящим, приказывающим. В мире, где правят деньги и купить на них можно всё, я могу себе это позволить — отдавать распоряжения стоящим ниже меня на лестнице социальной пирамиды. И быть уверенным, что мне подчинятся.

    Она кивает.

    — Жду тебя там.

    Любой стрип-клуб — по факту легализованный бордель, каким «элитным» бы ни был. Руководство всегда отнекиваются и в самопрезентации на сайте вешают тебе лапшу на уши, что дескать уж они-то не такие, у них всё прозрачно и в рамках закона. На деле разница в уровне проста: в заведении среднего пошиба тебе и слова не скажут, если вздумаешь распустить руки прямо тут же, оставшись с танцовщицей наедине. В элитном и дорожащем собственной репутацией — дадут красочное меню, где вместо блюд — список услуг плюс портфолио в разнообразных ракурсах. А потом ненавязчиво намекнут, что смена у девушек заканчивается в 5 утра, и если джентльмен желает проводить кого-то до дома... Все пилонщицы подрабатывают натурой. Не стоит питать иллюзий.

    — Уже иду, — бросаю вслед, даже не посмотрев в её сторону.

    Где-то в этих ящиках у Гааза должна быть верёвка...

    Я стягиваю ей запястья, крепко привязывая к кронштейну душа, прямо под хлещущими струями, и поворачиваю смеситель в среднее положение. Она вскрикивает от резкого перепада температуры.

    — Так надо, детка. Будет жарко, — обхватив её сзади за шею и притянув к себе, шепчу в ухо. — А если будешь вести себя плохо, включу ледяную.

    Сегодня я не собираюсь сдерживаться и в чём-то себе отказывать. Эти запонки — подарок сучки Карины, и прямо сейчас я мог бы выбросить их в мусорное ведро. Но тебе, детка, придётся отработать эту цветную стекляшку по полной.

***

    — Вон.
    — Прости?..
    — Пошла вон.

    Мы перебрались в спальню, и она только что протянула мне таблетку экстази, предложив «раскрасить эту ночь ещё разноцветней». Я чувствую, как внутри стремительно нарастает ужас, перемешанный с яростью.

    — Да ладно тебе, все девочки чем-то закидываются! Не делай вид, что не знал.
    — С вещами на выход, я сказал.
    — Придурок.

    Хлопает дверь. А я ещё некоторое время смотрю на свои трясущиеся руки, не в силах сдвинуться с места. Грёбаная наркоманка.

***

    Я возвращаюсь в Её дом под утро. Внутри тихо, лишь слышно мерное тиканье часов в гостиной.

    Я слишком поздно улавливаю чёрную тень, неслышно выныривающую из темноты прямо на меня, но рефлексы срабатывают мгновенно.

    — Опять ты, — констатирую равнодушно и скидываю ботинки.

    Похоже, эта дрянь меня пасёт.

    — Посмотрите-ка, кто тут. И в каком ви-иде... — тянет приторно-издевательский голосок. — Герман Вейц собственной персоной после бурной ночи.

    Демоница принюхивается.

    — Да ещё и нетрезв, хи-хи. Приключения удались на славу?
    — Послушай, как тебя там... Отъебись.
    — Для тебя, милый Палач, просто Каталина, — не обращая внимания на грубость, мурлычет она и проводит пальцем по моей щеке.

    Я на мгновение замираю, прислушиваясь к новым ощущениям в себе. Стало легче. На ничтожную толику, но легче. Несколько секунд я молчу, обдумывая пришедшую в голову совершенно дикую мысль.

    — Ага, в правильном направлении рассуждаешь... — подначивает она, сокращая дистанцию.

    Перехватываю назойливую руку за запястье, одёргиваю вниз.

    — Можешь выпить всё? — спрашиваю хмуро.
    — О да, я могу заставить тебя забыть...
    — Так заставь.

    Я толкаю её внутрь комнаты, плотно захлопнув за собой дверь. Она победно хохочет.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Алтея

Чудик пристально смотрел тебе в лицо, как бы пытаясь что-то понять или сообразить. Удивился.

-Т-ты...ведаешь?... Тоже ведаешь?... И добрая...доброе сердце...

Он задумчиво склонил голову набок, а затем весь словно просиял. Улыбнулся.

-Паша может! Да-да! Паша помогать добрым сердцам!...

Он быстро скинул свой рюкзак, а затем достал оттуда какую-то вещь, похожую на электронную отвёртку. Ты видела как-то такую вещицу. Компактная и удобная, способная открывать всякие хай-тековские замки. Затем он быстро и ловко снял с тебя электронный "ошейник". С гирей на ногой ему пришлось повозиться. Однако, активно поработав секунд тридцать, он сумел отцепить и её.

-Ты свободна!

Он шагнул навстречу выходу, однако вход преградил твой конвоир, который вернулся на место.
-Сышишь? Ты кто такой? Оппа! Новый раб пожаловал?

Эти слова очень не понравились Паше. Чудик в злости топнул своей ногой.
-Ты злое сердце! Упади! И молчи!..

Что произошло в точности-тебе сложно было сходу сообразить. Этот вой...в ушах...и головокружение... Словно то ли писк ребёнка, то ли лай собаки...

На ногах ты устояла. Но это было похоже на какое-то взаимодействие с Вихрем.
А конвоир и правда упал на землю. Чудик его не убил, но каким-то образом отправил в глубокий нокаут. А парень ведь этот был совсем непрост...

-Я-Паша!-повторил он, обращаясь к тебе.-Паша тебя спасать! Пойдём за Пашей!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Весь оставшийся день ушел на скучные формальности. Грей оставил больше подписей, чем за последний год. Под вечер у него даже начали ныть руки. Но он не подавал виду. Вместо этого он тайком разглядывал Амелию и - тех, кто с ними общался. Как они реагируют на его жену? Некоторые подчеркнуто не замечали ее стройный силуэт в свадебном платье (у них не было времени переодеться), разговаривая только с ним, с Греем. Некоторые пожимали плечами и, казалось, не делали никакой разницы между ним и его женой, мало ли кто пришел в их пыльную конторку. Но были люди, которые улыбались именно Амелии. Не все рисковали к ней обращаться. Но радостные улыбки говорили сами за себя - они были рады, что Амелию не казнили. И только когда ночь уже вступала в свои права, чета Иствудов подошла к дому Салливан.

Ее муж держал бакалейную лавку и несколько лет назад умер от аппендицита. Три дочери вышли замуж и уехали, оставив миссис Салливан коротать свой век одну. Вдова скользнула по Амелии равнодушным взглядом. И стала бурчать, что вот, еще утром она сдавала комнату интересному джентльмену, одинокому, словно сосна в пустыне. А вот сейчас он вернулся сюда женатым человеком. И что, она, миссис Салливан, знай об этом, заранее, ни в жисть бы не пошла навстречу незнакомому одинокому мужчине. И что это несправедливо - заботится о нем она, а он берет в жены кого-то другого, да еще и кого?! И что, миссис Салливан, в следующий раз трижды подумает, прежде чем проявлять подобное мягкосердечие, граничащее с глупостью. И что раз уж она сдала комнату, то, разумеется, не будет выгонять молодоженов в ночь. Но она, миссис Салливан, даже пальцем не шевельнет, чтобы подготовить комнату для двоих. Потому что она, миссис Салливан, честная вдова и держит свое слово. Вот как бы мистер Иствуд сказал бы об этом заранее, то да, может быть, а пока нет.Грей слушал все это с каменным выражением лица. Лишь один раз вклинился, попросив приготовить ужин. Чем вызвал новый взрыв раздраженной болтовни. Но зато вдова ушла на кухню и принялась греметь там посудой. Впрочем, бурчать она не перестала.

Комната, где жил Грей была не очень большой, она помещалась на втором этаже, куда вела узкая лестница с низким потолком. В комнате раньше, до замужества, жила одна из дочерей миссис Салливан. Об этом говорили вязанные салфетки на всех поверхностях, слабый тонкий аромат дешевых духов, несколько сентиментальных книг на хлипкой этажерке, зачитанных до дыр. Заправленная кровать стояла у стены. Стол возле небольшого, закрытого ставнями окна, пара стульев рядом. В углу, подобно спящему колоссу, притаился шкаф. Грей молчал, глядя на Амелию. День вымотал его.

Ворча, миссис Салливан внесла поднос с двумя тарелками и кувшином. На тарелках дымилась яичница-ранчо, простонародное, но сытное блюдо, где в едином полотне смешались яйца, бекон и помидоры. Он втянул носом запах, дином полотне смешались яйца, бекон и помидоры. Грей кивнул жене на их небогатый ужин. Впервые они остались наедине.

- Угощайтесь, Амелия. Видимо, расположение миссис Салливан ко мне не простирается настолько далеко, чтобы накрыть нам ужин в столовой. Увы, это неудобство меблированных комнат.

Сам он ел быстро, но аккуратно, невольно выдавая свое близкое знакомство с изящными манерами. Кисловатое дешевое вино завершало их ужин. Впрочем, Грей едва пригубил его из грубой глиняной кружки, поморщившись. Когда немудреный ужин закончился, он, убрав поднос, заговорил с новоиспеченной миссис Иствуд.
- Что ж, прежде всего я приношу извинения за свои слова там, в зале суда. Я не нашел иного способа изменить точку зрения собравшихся. Сперва они смотрели на вас как на убийцу и жаждали вашей крови - а потом стали смотреть как на женщину из плоти и крови.

Он помолчал, собираясь с мыслями.
- Конечно, вы гадаете кто я и зачем я взял вас в жены. Клянусь, я расскажу вам об этом. Но чуть позже. Сперва... Сперва я хотел бы услышать вас. Ваш покойный муж, Сэм Фишер, убивал. О мертвых или хорошо, или ничего, потому я молчу о нем. Но вы?! Вы умна, вы красива, вы, в конце концов, получили хорошее воспитание. Я не верю, что вы не знали ничего о его делах. Вы слишком проницательны для этого. Хотя суд и не доказал вашего прямого участия в преступлениях. То ли потому, что вы были осторожнее Сэма, то ли потому, что вы не замарали рук убийством. Но почему, Амелия, вы жили с этим и ничего не сделали, чтобы остановить супруга? Что двигало вами?

Сэр Рено с некоторой неохотой признаёт, что, возможно, его знания о человеческом военном деле немного устарели и что "современный" участник военным советам не помешает. А там уже пусть Госпожа решает, к чьему мнению прислушиваться. Но субординацию всё-таки стоит прояснить.
- Первый же пример, Госпожа: я заведую охраной владений. Могу ли я назначать на дежурства ваших смертных служителей, отдавать им другие приказы? Это как раз тот случай, когда следует сначала действовать, а потом уже разбираться, какого рода угроза перед нами.

***
- Вы же мой приоритетный клиент, госпожа, - отвечает Хорёк, - я могу подъехать к вам практически в любое время и в любое удобное место.
После короткой паузы он добавляет:
- Вопрос в основном в том, когда вам будет удобно внести предоплату. Заказ не из тех, что оплачивают из карманных денег*.

Иствуд внимательно следил за палачом. Ведь стоит ему толкнуть Амелию - и все надо будет начинать сначала. Но тот не получал сигнала от мэра - и стоял, переводя взор поочередно на свою жертву, Клеменса и градоначальника. Амелия... Выглядела ошеломленной. Казалось, что она вот вот рухнет в обморок, но под белой перчаткой скрывалась углеродистая сталь. Происхождение и воспитание - с некоторой гордостью подумал Грей. И тут его настиг вопрос мэра.
- Почему? Что же, ответить на этот вопрос очень легко. Тут, на границе цивилизации, очень много мужчин и очень мало женщин. И я подумал, что ... что негоже пропадать такой красотке. Если цена вопроса - сказать Да священнику. Да, она была женой убийцы и ее осудили. Но ведь Господь завещал нам быть милосердными. И ведь, насколько я понял, главный убийца уже наказан. Так почему же нельзя попытаться спасти душу от вечных мук и позволить ей искупить все то зло, что она вольно или невольно совершила!? А что касается страха смерти... Там, где живу я, на самой границе Великих Прерий почти нет никакого закона и царит право сильного. И если моя жена попытается убить меня - о, ей будет несладко в любом случае. Ведь кто тогда защитит ее от орды кровожадных индейцев? Они адвокатов не слушают и милосердием не страдают. Так что... Я готов к церемонии.

Он широко улыбнулся и развел руками. Мэр предпринял последнюю попытку спасти ситуацию.
- Но где вы хотите венчаться?!
- Как где, конечно тут же, раз есть священник, невеста и Библия. Чего еще надо? Ах да, брачное ложе, но оно будет потом.

Грей бросил быстрый взгляд на Фишер. Понимает ли она, что он намеренно играет этакого рубаху парня, простоватого и недалекого, которого так легко обвести вокруг пальца? Не для нее - для зрителей. Надо сказать, что настроение толпы непостоянно как женское настроение. Только что все эти люди были готовы разорвать Амелию, но слова о боге и милосердии не так, чтобы заставили их изменить свою точку зрения, но немного смягчили их. К тому же далеко не все любили мэра. И тот факт, что того только что обвели вокруг пальца, заставлял их становиться на сторону Амелии и Грея. Судя по всему, подумал Иствуд, мэр и Клеменс сообразили это и не рискнут противиться. Мэр нехотя кивнул и палач, пожав плечами, стянул петлю с шеи Амелии. Грей осторожно взял под руку бледную от пережитого волнения женщину и обернулся к Клеменсу.
- Я ... мы ждем, преподобный.

Церемония и в самом деле была короткой. Фронтир слишком опасное место, чтобы делать часами то, на что хватит и пяти минут. Запинаясь, Клеменс прочитал положенные слова, услышал ритуальный ответ жениха и невесты и почти выплюнул
- Объявляю вас мужем и женой!

Шум в зале варьировался от откровенно негодующих до задорно одобрительных выкриков. Часть людей испытала облегчение, узнав, что красивая женщина не будет повешена. Грей покосился на невесту, нет уже жену. Поцелуй. Он должен поцеловать женщину. Уже как свою супругу. Он сделал это. Но страсти в поцелуе не было - скорее, осторожность и мягкость. У нас будет время, еще будет потом. И в этот момент конвоиры схватили Амелию за руки. Мэр скалил зубы в слабом подобии улыбки.
- Уведите заключенную в камеру. Вы, мистер Иствуд, сможете встречаться со своей женой каждый вторник, с 10 до 11, тогда в нашей тюрьме приемные дни.

Клеменс безуспешно пытался скрыть удовлетворение. Толпа негодующе загудела. Грей дернулся было вперед, опуская руку в карман, но наткнулся на скрещенные штыки.
- Какого черта?!

Чоу и Эва
Эва была занята уборкой: выгружала из шкафа медикаменты, подлежащие строгой отчётности. В больнице в отношении таких препаратов действовал строгий регламент: при увольнении их следовало сдать с прилагающейся описью – как с истёкшим сроком годности, так и ещё пригодные. Как нужно было действовать, работая оператором ЧВК, она не знала – так что на всякий случай придерживалась стандартного протокола медицинских учреждений. Только строчки про растрату наркотических препаратов ей в личном деле не хватало – особенно сейчас, накануне поиска новой работы.

Разговор, ради которого Чоу зашёл во владения Эвы, когда там была лишь она, назревал давно. И так же давно откладывался. Но его черёд настал, и ни неудобные дежурства, ни прочие хлопоты и заботы уже не могли быть причиной для его оттягивания.

– Привет. Нам... Нужно поговорить.

Появление Чана было ожидаемо, но всё же заставило внутренне съёжиться – разговор предстоял непростой. Ещё ни с кем из команды Эва не говорила о себе и своём прошлом. Разве что о нём частично знал Стас, и то больше из должностных обязанностей и опосредованно – по документам в личном деле – нежели из личного общения.

– Привет, – улыбнулась женщина нерешительно. – Да. Пожалуй, надо.

Она указала на свободный стул и добавила извиняющеся:

– Просто решиться непросто. Никогда не ходила на исповедь.

– Исповедь... Да. – Чоу выдохнул, твёрдой походкой проследовал к указанному стулу, развернул было его к собеседнице, но остановился. – Сперва... Не хотел давить или пользоваться положением, но... Твоё ранение. Я в курсе последствий.

– Проще перечислить тех, кто о них не в курсе, – с неудовольствием, поджав губы, ответила Эва.

Тут не обошлось без Лины, конечно, – догадалась она.

Сопереживание и желание всем помочь, безусловно, сами по себе были чертами похвальными, но порой в исполнении девушки превращались в свою противоположность и делали лишь хуже.

– Репродуктивные технологии шагнули вперёд, и шанс ещё остаётся. Точно так же, как есть он иметь детей естественным путём – просто небольшой, и до определённого возраста. К счастью, некоторые органы у людей парные. Однако если лишаешься одного, второй начинает работать за двоих, испытывает перегрузку. Появляется много «но», ограничений, мер предосторожности… Это как жить с одной почкой – постоянно приходится контролировать, – Эва пожала плечами. – Я не знаю, в какие вероятности успеха сложится мой анамнез. Но я твёрдо уверена, что семья не является полноценной без детей, и с моей стороны лишать мужчину возможности испытать счастье отцовства было бы слишком жестоко.

– Выращивание органов даже не клонирование, – заметил Чоу.

– Да, согласилась Эва. – Но на такую процедуру требуется внушительная сумма, а я всю свою зарплату отправляю домой… Нас здесь обеспечивают одеждой, продуктами и расходниками на бытовые нужды – этот фактор играл немаловажную роль при решении подписать контракт. Так я могу существенно экономить на себе и всё заработанное переводить своему отцу. Так что клонирование – может быть, когда-нибудь, когда не будет всего этого.

Она обвела пространство вокруг рукой. И, помолчав, явно колеблясь, говорить или нет, всё же добавила:

– С семьёй вообще сложно... У меня есть приёмный сын там, на Земле... Вернее, официально я всего лишь опекун. Это мой племянник, оставшийся сиротой после смерти моего родного брата.

Чоу некоторое время молчал.

– Соболезную. Давно виделись?

– С тех пор, как подписала контракт с GDS Global и улетела сюда.

По реакции китайца было непонятно, что он думает об услышанном – Чан вёл себя одинаково сдержанно в любой ситуации.

– Родня – это важно. Ей надо дорожить. Пока есть кем.

Чан помрачнел было лицом, но спустя пару мгновений дёрнул головой, возвращаясь к реальности.

– Все мои на Янцзы. Туда не попасть. «Карантин».

– Карантин?.. – непонимающе переспросила Эва. – Что это значит? Что с твоей семьёй?

К концу фразы в голос добавились нотки беспокойства.

– Не знаю. Арасака блокируют связь и ничего не пропускают под предлогом неизвестной болезни, – Чоу выдохнул. – Семь лет без новостей.

Услышанное ошеломило. Эва сама была с Земли и оставила там родных. Пусть они жили не в полной безопасности, но по сравнению с тем, что сказал Чоу... Карантин, принудительная изоляция, а по сути заключение людей в гетто, полная информационная блокада... Будь на месте Чана кто-то другой, она бы засомневалась, что речь об одной планете.

– Это... Это ужасно, – охнула женщина. – Неужели нельзя узнать, что случилось на самом деле, как-то их вызволить?

И, спохватившись, что даже не уточнила, поспешила спросить:

– А кто у тебя там остался?

– Отец с сестрами и братом. Узнать – нельзя. Частная собственность. Вся планета. Мне – особенно. Числюсь террористом.

Чоу посмотрел на Эву.

– Нужны связи. Оставим пока.

– Т-террористом? Ты? – насторожилась та, но уже в следующую секунду недоверчиво усмехнулась. – Ни за что не поверю. Ты и лошади вон голодной не оставишь, не то что людей терроризировать. Только если ты из разряда «преступников», наводящих ужас на корпоратов своими «терактами» за базовые права и свободы человека.

Она вдруг погрустнела и добавила тише:

– Не то что я…

– Жестокость – вопрос мотивации. Но это часть нас. Даже то, что нам не нравится. Особенно оно. Вырежи – будем уже не мы.

Чоу грустно покачал головой.

– К чему я. Рад, что не сдаёшься. Путей бывает больше одного.

Замечание Чана о мотивации пришлось не в бровь, а в глаз, попало в самую точку. О да, мотивация тогда у неё была сильнейшая… Но стоило оно того, в конечном итоге? В самом начале пути, когда Эва только встала на скользкую, тёмную тропу насилия и убийств, она бы не задумываясь ответила «Да». Теперь, по прошествии лет, ей было противно оглядываться и смотреть на себя прежнюю: алкоголизм, деструктивное поведение, саморазрушение, агрессия… Приняв решение стать врачом, она взяла на себя миссию спасать жизни. Каждый раз, смотря в оптический прицел, перед тем, как спустить крючок, она видела одну и ту же картину: выпускной в университете, весь кампус в сборе, и она, совсем ещё девчонка, вместе с ребятами даёт торжественную клятву будущего врача… Но каждый раз она всё же дёргала палец на себя, забирая ещё одну жизнь. Переступала через главный моральный принцип, предавала дело всей своей жизни и себя саму. Омерзительно.

Оправдание? Конечно, поначалу она успокаивала себя тем, что так мстит за гибель Майка. Потом – что у неё нет выхода и, принося себя в жертву, она выгадывает своим близким лишнюю неделю спокойной жизни: Джонни бы не ограничился пустыми угрозами, это точно. Ему ничего не стоило послать своих головорезов в пять утра.

Отговорки всегда можно найти. Но они не сделают тебя святым, если ты ничтожество – в глубине души Эва это понимала.

– Оправдана ли жестокость, если твоя мотивация – месть за смерть близкого и страх за тех, кто ещё жив? Вправе ли я решать, кому жить, а кому умереть от моей пули с такой «благородной» мотивацией? – она подняла глаза на Чоу. – Ты ведь буддист?

– Жестокость. Не насилие. Не может быть оправдана. Палачом для прибегшего станет он сам. Если останется человеком. Насилие же...

Чоу отвёл взгляд вниз, показывая рукой на висящий на поясе нож и пистолет.

– Не нам судить, оправданно или нет. Но считаю, что не нужно врать себе. Бьёшь и считаешь правильным – не взывай к справедливости когда бьют тебя.

Эва слушала, склонив голову. Она никогда раньше не разделяла жестокость и насилие, это было одним. Неправильным и лично ей осуждаемым, но неизбежным и вынужденным что ли. Ответ Чана, по-буддистски философский, только добавил вопросов для самоанализа, пунктов для сомнений.

– Когда умер мой брат, – начала она, не поднимая глаз, уставившись в одну точку, – глупо и бессмысленно, – перешёл дорогу каким-то власть имущим и упёрся из принципа – я проявила слабость. Мне хотелось мести. Я думала, если забрать жизни виновных в его смерти, мне станет легче... Я поддалась гневу, и этим моментом слабости воспользовались. Бывший сослуживец Майка сказал, что знает поимённо его убийц и поможет отомстить.

Она горько усмехнулась.

– Только легче не стало. Я до сих пор не знаю, правда ли все те люди, убитые мной, были виновны или хотя бы косвенно причастны к его гибели. Я начинала с благородной, казалось бы, мотивации – восстановить справедливость, а очнулась, в очередной раз смотря в прицел снайперки, наёмным киллером. В то время как мою семью держали на прицеле люди Джонни, чтобы я не вздумала соскочить.

Теперь глаза Эвы смотрели на собеседника прямо, жадно ища ответов.

– Какой я была, по-твоему? Жестокой? Вершащей насилие? Ты взялся за оружие ради достойных целей. А я... Наверное, я плохой человек.

Ну вот и всё, покровы сорваны. Теперь он знает. Ореол идеалистки и самопожертвенной спасительницы доктор Картер развеян, и нимб над её головой перестал сиять, исчез. Что же Чан скажет? И скажет ли? Зато полегчало. Вот теперь да.

– Запутавшейся. Была. Человеком. Осталась.

Клоп появился на новой базе с синяком на скуле, взъерошенный, пыльный, кроме личного рюкзака тащил небольшую клетку, в которой понуро сидел маленький поросёнок.
Попытки охраны преградить дорогу и отобрать животное ответил длинной тирадой, в которой упомянул родственников всех присутствующих охранников, затребовал представителя администрации и, воспользовавшись замешательством часовых, гордо прошагал в новые казармы.
Поросёнка же пристроил в загоне, сделанном из пустого укрытия типа HESCO, закинул внутрь взятых на кухне овощей и объедков, после чего строго-настрого приказал следить за животиной, объявив, что сам зарежет свина на обед. Впрочем, ни завтра, ни послезавтра Клоп резать не стал, мотивируя своё решение так: "А чо он худой, пусть бока себе отжирает, вкуснее будет"
Вскорости пришлось переводить "обед" в новый загон, подальше от глаз начальства, договариваться о выносе навоза с базы и протащить через охрану мешок корма для скота.
****
Вот и сбор на задание. Собраться и выйти - дело быстрое, но наёмник задержался у двери, чтобы привести себя в достаточно беспорядочный вид, а заодно и пропустил вперёд себя большую часть бойцов.
-Чего разорался, Ден? Снова война что ли?

Похоже, запас вежливых улыбок придется долго восполнять. Артус, конечно, прав. Изобретений у него достаточно, чтобы ими по праву гордиться, но пшеничное поле, которое он вспахивает своим умом и усердием, засеяно не им, а высшими силами, которые кочуют из одной религии в другую, меняя имена. И пусть они - не покровители, а лишь создатели, без их участия исследователям пришлось бы искать другие ниши для своих изысканий... И не факт, что в новой сфере они добились бы таких же успехов.

Я вздохнул. Несложно догадаться, что открытый гений-Артус сочтет мои косые слова за принижение его заслуг. Что я в любом случае не имею в виду. А значит, надо просто помолчать.

- Логично, но эта гипотеза не учитывает боязнь солнечного света. Или Иуда стыдился выходить из дома и осмелился на это только ночью? Тем более, я не знаток, но у вампиров менее определенное отношение к серебру. У оборотней в этом плане большее единство.

Искреннее, не навязанное сверху деспотичным вожаком.

- Кстати... Тут недавно в Академе готовилась выставка с некой ценной мумией, из-за которой целый музей взлетел на воздух. Не слышали? Говорят, что эта мумия была магической и едва ли не прапрапрародителем всех оборотней. Ее даже пытались выкрасть. В христианской культуре мумии не приняты, это же не святые мощи... - я на секунду замолчал, засомневавшись, и кивнул сам себе. Однозначно, святые мощи не позволили бы выставить в музей. - Значит ли это, что вампиры "произошли" от христианства, а оборотни - от язычников?

— Да уж, нечистота истории — это здесь у многих общая проблема... — задумчиво отозвалась Эва, но усилием воли переключилась на позитивное: — Отличное начинание! Все когда-то стартуют с малого — сначала маленькая конторка, потом раскрутишься и уже солидная фирма. Главное верить в себя и идти к мечте. Вселенная помогает мечтающим.

«Последняя мысль — чисто буддистская и, возможно, мировоззрению Стаса совсем чуждая. Но, в конце концов, может, не стоит всё время надевать маски, действуя так, как ожидают от тебя окружающие, а, Эва? Может, иногда стоит побыть собой? Говорить, что хочется, делать, что просит душа, — и не бояться осуждения или непонимания. Жизнь у тебя одна, и не такая уж она длинная, вот ведь какая штука...»

Слова о вселенной Стас воспринял со скепсисом. Ожидаемым Эвой скепсисом.

— Из пяти предпринимательских инициатив четыре подходят к банкротству в первые три года. Из десяти освобожденных из мест лишения свободы семеро возвращаются в криминал, так как не могут найти работу на воле. При грабежах и налетах возмещению по договору страхования подлежит только каждый пятый случай — остальные признаются неликвидными и оспариваются в суде, — произнес он. А затем качнул головой, как бы отвечая на вопрос: — Никому вселенная не помогает, Эва. Черная полоса, начавшись однажды, может не закончиться никогда и тянуться вплоть до... Да до самой смерти. Всё, что мы имеем — это результат работы и усилий. Мои удачные ограбления — следствие не помощи вселенной. А того, что я делал свое дело кропотливее и тщательнее, чем ЧОПовцы и полицейские делали свое.
— И чем закончилось твоё дело, тюремным сроком?.. — негромко спросила женщина.

Улыбнулась мягко, понимающе.

— Всех когда-то поймают. Это то, что надо знать о криминале. Однажды поймают всех. На месте ли, в бегах ли по горячим следам через несколько дней или выдернут из постели спустя двадцать лет, но это случится. Тюрьма — та вещь, к которой преступник готовится, как солдат к увечьям. Профессиональный преступник, во всяком случае.
— О том я и говорю. Да, ты можешь быть первоклассным специалистом, блестяще преуспеть в чём-то. Но если твои мотивы злы, нечисты, недостойны... Вселенная любит тех, кто меньше слушает это, — Эва протянула ладонь и коснулась лба Стаса, — а живёт больше этим, — рука скользнула ниже, остановившись на груди возле сердца. — Вот что я поняла недавно. Тоже раньше пыталась заглушить этот голос, прислушиваться только к рацио. Но теперь ясно вижу, что это было ошибкой. Чередой ошибок, чуть не приведших к необратимым последствиям.

Стас помолчал.

— Что такое зло? Кто распишется в том, что делает зло? Люди вокруг меня никогда не признавали то, что его делают. Они подводили под преступление моральный фундамент. Списывали его на влияние необходимости. «Мне некуда деться» я слышал куда чаще, чем «Я злодей», — «Не они подводили и списывали, а вы. Вы подводили и списывали. Ты тоже списывал и подводил». — А злом или добром сделанные ими вещи становились и воспринимались уже потом. Сильно потом, когда наступало время оценивать и оборачиваться на жизнь.
— К счастью, время для оценки у тебя есть. И для исправления тоже. Точно так же, как и у меня.

Эва немного помолчала, раздумывая.

— Я, например, хочу вернуться в профессию. Устроиться, как и раньше, в больницу, если возьмут. И думаю здесь остаться, — немного застенчиво призналась она на встречный вопрос. — Конфликты, гражданские войны — этого сейчас везде хватает. Если уж суждено погибнуть от шальной пули, так какая разница где, здесь или на родной планете?
— Больница — это хорошо. Только здесь, что-то мне подсказывает, всё будет становиться хуже от года. Социалка — это первое, по чему бьет гражданская война. Впрочем, может, ты собираешься работать на корпоратов? Частично панацея, конечно, но тоже не от всего...

— Корпораты или кто-то другой — какая разница, кто работодатель? — пожала плечами Эва. — Дело врача — спасать жизни. И главная его ценность именно она, человеческая жизнь. Мужчины или женщины, азиата или европейца, мусульманина или иудея, богатого или бедного, корпората или же нет — неважно, всё это наносное. Каждая жизнь важна и одинаково ценна. И мой долг попытаться спасти их все.
— Корпоративная больница не спасает жизни. Она обслуживает клиентов. Если ты живешь за чертой бедности и не можешь позволить себе страховку, то будешь работать за одну еду. Пока не отобьешь потраченное. Когда я работал в реабилитационном центре при своей колонии, зеки, если их туда принудительно доставляли, стремились как можно быстрее выписаться из медблока. Обивали кабинеты, прошения писали, — голос Стаса дрогнул от давно погашенного гнева. — Потому что за каждый день, за каждую процедуру и за каждую таблетку корпорат выставлял счет, отправляющий на самое дно. Туда, откуда они встали на путь преступления. И они... не были рады спасенной жизни. Жизнь ничего не могла им предложить.
— Я этого не знала… — Эва заметно погрустнела. — Когда высшая ценность перестаёт быть таковой… ужасно. Хуже не придумаешь — это край бездны.

Помолчав немного, чуть помявшись, она добавила:
— Просто не хочется мне на Землю. С ней связаны не лучшие воспоминания и совсем невесёлый период жизни... А здесь можно начать с чистого листа. По крайней мере, попытаться.
— А я вот на Земле никогда не был, — признался Стас.
— Да? — немного удивилась Эва. — А где ты родился?
— Всё там же, на Перше-четыре. Правда, что на Земле четыре пятых населения за чертой бедности?
— В процентах не скажу, но живётся там и впрямь непросто... — вздохнула женщина. — Социальные проблемы, вспышки эпидемий, безработица и голод... Думаешь, пошла бы я на такую работу от хорошей жизни?

Она покачала головой.

— Моя мечта — как-то переселить семью сюда, вытащить их оттуда. Как бы это странно ни звучало, но здесь спокойнее. Но, сам понимаешь, затея довольно дорогостоящая. Может быть, когда-нибудь...
— Если бы я мог выбирать, то не остался в Веге. Поконтактировал с людьми, которые тут, гм. Работают, скажу так, — Стас посмотрел на Эву. — СПО — не просто военная хунта. Это самая большая и организованная банда, иначе не скажешь. Вся борьба с криминалитетом, которая ей велась, была лишь устранением конкурентов и зачисткой концов. И эти черти, которые продолжают тут что-то делать (вроде Эскобара), связаны с СПО напрямую и платят долю. Здесь ничего не будет становиться лучше. У СПО нет поддержки с Большого Космоса, время работает против них. Чем дальше идет гражданская война, тем сильнее здесь будут закручиваться гайки, помяни мое слово.

Он о чём-то подумал и вдруг улыбнулся.

— Я бы отправился на запад. НДФ не работают на корпоратов, а борются с ними и их марионетками. За рабочие места, которые у них отняли, за право честно трудиться и получать по труду оплату. Не хотел бы я в ходе заказа выступить против них в бою. Они в ярмо войны за идею впряглись, а мы за деньги. А при прочих равных деньги — плохая мотивация. Нерабочая.
— Да, — согласным эхом отозвалась Эва. — Только вот никуда без них в эпоху капитала.

А затем тренировка продолжилась. Вернее, окончилась.

Удар пришёлся как-то не так, как планировался. Резкая боль в кисти заставила Эву охнуть и с мучительной гримасой согнуться.

— Кажется, на сегодня с тренировкой покончено... Вот уж поистине стальные яйца у вас, командир, — выдавила она из себя через силу, попытавшись скрасить травму шуткой.

— Тебе помочь? Давай в лазарет.

Но в самом лазарете у Стаса все словно валилось из рук. Вселенная, похоже, не помогла ему в очередной раз.

— Ничего, в следующий раз подтянем тебя по медицине в качестве ответной услуги за крав-магу.

Усевшаяся на кровать-каталку Эва (чтобы вызвавшемуся добровольцем Стасу было удобнее проводить манипуляции) ободряюще улыбнулась. Похоже, за руку она ничуть не обиделась.

— Не было бы лучше этих следующих разов. Разве не врачи прощаются словами: «Желаю больше никогда Вас не увидеть»? — пошутил Стас.
— Есть такое, ага, — весело кивнула врач в роли пациента. — Да не переживай ты так, обычное растяжение. В конце концов, нас всех скоро уволят и стрелять мне не придётся, — она усмехнулась. — А тем более оперировать. Я пока только резюме разослала, на новую работу ещё не приглашали.

Эва помолчала, но было видно, что она хочет добавить ещё что-то.

— На самом деле, спасибо тебе, — наконец, решившись, проговорила она сбивчиво. — Не за тренировку. То есть, за тренировку, конечно, тоже, просто...

Она провела здоровой рукой по волосам, как будто не знала, куда её деть, и потупилась.

— Я только сейчас осознала, что ты меня давно зовёшь по имени, надо же...
— А ты со мной давно на «ты» перешла, — Стас дурашливо посерьезнел и объявил: — Всё. Обоюдное нарушение профессиональной этики, оператор Картер! Сейчас строимся в колонну по одному и идем сдаваться территориалам. Штат под расформ, командира за решетку!

Он засмеялся, но вышло не очень весело. И даже напротив — веселье не просто улетучилось, а даже толком и не занялось. Не так смеются над шуткой и не так смеются, когда пытаются разрядить ситуацию. Так смеются или огораживаясь от чего-то, или давая отсрочку неким вещам, к которым подошли вплотную. Эта отсрочка всегда иллюзорна. Да, она дает немного времени подумать, что делать дальше, но никогда в корне не переламывает ход событий. И не влияет на наступление неизбежной поры действовать.

Идти на решения и принимать их последствия. Ошибаться и выносить груз ошибок.

Действовать.

Стас присел рядом на тахту лазарета и взял Эву за здоровую руку. А затем переплел свои пальцы с ее.

Чуть прохладные пальцы дрогнули и сжались несмело, когда Эва, подняв глаза, взглянув на него пристально, прошептала единственное слово:

— Стас…

Офис,

— Я как-то работал на точке, дисками барыжил, — сказал ТуБи. — Там тоже был сейф с баблом. Но тока ключ лежал рядом, прям там. И всем на него было пох.
— А че ты не вынес сейф тогда? — спросил Джамба.
— Выносить место, где сам работаешь? Джамба, у тебя мозги есть, нет?

Джамба сплюнул.

— Да нет, конечно, никто с собой ключ не таскает, — ответил БиДаб. — В таксопарке самом же нихуя не происходит, манагер по жизни в рассосе. Возможно, где-то ключ и лежит. Возможно, даже там же, в подсобке. Но я честно не ебу, где. Надо у операторов и спрашивать.


Лилит, в ответ на первый вопрос Матео лишь фыркает.

— Думать о том, что я делаю, ты можешь вот во-о-о-обще что угодно, — вместе со словом "вообще" он очерчивает стволом дробовика немаленькую дугу, живописуя тебе, насколько сейчас широки возможности у твоего воображения. — Главное выполняй.

Ты в белье. Бетонная глухая стена холодит тебе ладони. Матео спускается вниз по лестнице и свободной от дробовика рукой проводит металлоискателем вдоль твоего тела от шеи до пят. Затем какое-то время всматривается в лямки твоего бюстгальтера, словно выискивая что-то (контур проводка?). Но то ли ничего не разглядев в полумраке, то ли мысленно махнув рукой, спиной отходит к столу.

Дробовик ложится на стол, направленный стволом в твою сторону. И здесь обыск уже идет куда тщательнее. Металлоискателем ничего не ограничивается — Матео тщательно прощупывает швы, выворачивает каждый элемент гардероба минимум по разу и трясет их на весу, вслушиваясь в звуки. Ничего. Очередь доходит до мобильника. Он берет его в руку и, глянув на IDшник, лезет внутрь.

Какое-то время ты слышишь только нажатия на клавиши.

— Ким Кр... Крафтф... — Матео замирает, что-то считая. — Двадцать букв. Ебать его в рот, ну и язык... Дон Антонио Ша... у... энд. "Шауэнд". Это "вертухай" что ли? А ты его откуда знаешь?

Твоего ответа он не дожидается. Твой ответ ему вряд ли нужен.

Ты поворачиваешь на него голову и видишь, как он прикладывает мобильник к уху. На той стороне принимают звонок, и далее ты слышишь только обрывки диалога:

— Энтони, здравствуй. Это Матео из пиротехники, — к твоему удивлению, голос Матео не смягчился и не стал угодливее. Видимо, говорит с Доном на равных. Или хочет быть таковым. — Говорить можешь?

Пауза.

— Здесь она. Пришла ко мне с правами на имя Греты Рейнольдс. И знаешь, в лоб так спросила у меня за кое-какие хлопушки, которые я вообще-то только ви-ай-пи клиентам поставляю. В мобиле твой номер был. Думал, хоть у тебя за нее спрошу. Ты ее знаешь откуда-то?

Еще одна пауза, примерно такая же по продолжительности.

— Ага... То есть, ты ручаешься за нее? Работать я с ней могу, правильно?

Короткая пауза.

— Все, тогда замазались, hombre. Аdios.

Матео сбрасывает звонок, поднимает дробовик и, убрав палец со спуска, щелкает предохранителем.

— Смотрящий сказал за тебя слово. Одевайся и поднимайся наверх, поговорим о делах. Да, свет погасить не забудь.

Наверху он возвращается за сервисную стойку и убирает под нее оружие.

— Итак, Грета. Хочешь пользоваться услугами магазина — придется поработать. У меня принцип. Я не веду дела с теми, кто не готов ради меня слегка замараться. Или не слегка, — приподнимает брови он. — Если подобное не устраивает, то лучше так и скажи. Расстанемся сразу, вот вообще без базара.

«Посиделки» в госпитале прошли хорошо. Даже более чем – как сказал бы командир, «рекреационные мероприятия успешны» - личный состав развеялся, отвлёкся от рутины и отдохнул. Пусть в ходе разговоров всплыло несколько неожиданностей – как хороших, так и не очень, но общей теплоты и душевности разговоров это не помешало.
По словам Дена, Корпорация планировала сокращения. Что же, об этом надо подумать позже, разве что на штабную работу я не хочу – не моё. Будет возможность остаться в поле – останусь, так…привычнее, что ли.
Впрочем, все эти размышления ушли в сторону, когда Чан сделал Эве предложение. Наша же доктор не смогла ответить что-то конкретное – ушла от ответа, распереживалась, расплакалась, а потом заливала свои переживания алкоголем вперемешку с нашей моральной поддержкой. Ответ Чану «Кошка» обещала дать позже. Более чем разумное решение - у каждого из нас свои тайны, страхи, проблемы, тёмные пятна в биографии. Мало кто идёт на войну и в нашу профессию по собственному желанию. Зато от безысходности и безвыходности, ненужности, совершённых ошибок, дурного стечения обстоятельств, отсутствия знаний, умений и мест, позволяющих успешно осесть в гражданской жизни – дохрена и более. Тебе ли об этом не знать, Макс – ты подобных историй видел столько, что на всю жизнь хватит. Впрочем, свою коллекцию скелетов в шкафу, ты накопил преимущественно сам. Разве что родные помогли, правда, совсем чуть-чуть.
***
Свою рутинную жизнь я нарушил незадолго до завершения контракта, и изрядно после того, как Рында поставил транслятор. Довольно простым методом – звонком, благо что после всех событий и известий наконец-то собрался с духом. На горизонте вновь замаячила работа, вместо завершения контракта, и, следовательно, позвонить нужно было сейчас, именно сейчас.
Зная, что разговор предстоит непростой, я ушёл подальше от жилых блоков.
Вспомнить номер, для получения которого в своё время пришлось изрядно раскошелиться, набрать, и вот…
- Благотворительный фонд «Юнисеф-Росс» на связи, - появляется на экране лицо девушки в очках. Дама на меня смотрит несколько…недоверчиво, словно бы не понимая, что нужно от её родной организации этому мрачному типу по другую сторону экрана. Может, подозревает, что я начну клянчить милостыню? Навряд ли. Впрочем, собеседница, после нескольких секунд оценивающего взгляда, продолжает разговор.
- Слушаю Вас внимательно.
- Я хотел бы видеть госпожу Катаржину Белицкую, руководителя отдела материальной помощи жертвам вооружённых конфликтов и нонкомбатантам.
- По вопросу? – девушка продолжает меня пытать. – Материальная помощь? Жалобы? Несанкционированные…
- Пожертвований в вашу славную контору, - невежливо перебиваю я.
- Хорошо, я переадресую Вас к сотрудникам соответствующего отдела, - тянется она к кнопке.
- Нет, - качаю головой, - не пойдёт.
Мы ожесточённо спорим ещё минуты три-четыре, в конечном счёте, моя собеседница сдаётся.
- Хорошо, я соединю Вас с госпожой Белицкой. Как Вас представить?
- Скажите ей, что звонит… - на мгновение задумываюсь, - плюшевый кролик-убийца, которому она должна бутылку коньяка за то, что случилось в Лесковаце. Она поймёт.
Девушка недовольно морщится, но переключает меня, и следующие полторы минуты я наблюдаю на экране планшета сине-зелёную кляксу на белом фоне - заставку системы видеозвонков с просьбой оставаться на линии.
А потом на экране возникает женщина. Хрупкая голубоглазая шатенка, судя по выражению лица которой, ничего хорошего, того, кто звонит и шутит дурные шутки, не ждёт. Увидев меня, она замирает, словно бы отказываясь верить своим глазам.



Молчание затягивается. Я нарушаю его, раздирая в клочья, комкая, словно вырванный ненужный листок из записной книжки.
- Привет. Не смотри на меня так, Кэти. Это действительно я.
Катаржина молчит. Собравшись с силами, на мгновение устало прикрывает глаза.
- Какого это – быть покойником, Макс?
- Иногда, моя дорогая, лучше, чем быть живым. Хотя и тут есть свои минусы, знаешь ли – «гиены и трусов, и храбрецов жуют без лишних затей, но они не пятнают имен мертвецов: это — дело людей», - усмехаюсь.
- Три года, Макс. Три года – это много.
- В миротворческом госпитале на Стентере ошиблись, - говорю я. – Так я очутился по ту сторону реки Стикс.
- Вижу, в конечном счёте без работы не остался, и старых привычек наверняка не бросил, - Белицкая указывает куда-то в сторону эмблемы на моей бейсболке. – Но можно было бы и позвонить, или написать, или… Ни единой весточки, ничего! Мы действительно тебя похоронили. Ты представляешь, что стало с нами всеми, за эти три года? С твоей сапёрной командой, от которой мало что осталось? Со мной? Что я успела передумать и пережить за это время? И вот ты, как ни в чём не бывало, заявляешься живой и здоровый…
- А не должен был? - говорю насмешливо. – Хорошо, Кэти, считай, что этот звонок тебе привиделся, а я перезвоню ещё лет через пять, если, конечно, буду жив.
Катаржина обиженно смолкает. Некоторое время молчит, потом говорит:
- Ты не изменился. Всё так же невыносим.
- Возможно. Но, дорогая моя, я к тебе по делу. Ты ведь до сих помогаешь тем, кто невольно оказался между молотом и наковальней? Так вот, хотел бы сделать пожертвование…
Мы обсуждаем мелкие детали, хотя, казалось бы – сумма до крайности незначительна. В конечном счете, приходим к согласию.
- Вижу, ты всё так же суеверен, Макс.
- Как и положено специалисту по работе с ВУ. Сапёры – один из самых суеверных родов войск, и твой старый друг не является исключением. Считай, что я пытаюсь задобрить свою удачу, которая мне недавно помогла, - подробно рассказывать о гранате, из которой в ходе прошедшей операции произросло чудесное растение под названием «тут-тебе-и-жопа» для двоих сослуживцев в мои планы не входило.
- А всё же, - женщина смотрит пристально, - ответь мне честно – почему? К чему эти три года молчания?
- Так надо, - говорю я, устало закрывая глаза, давая понять, что разговор окончен.
- И всё? Вот эти два слова – и всё?
- Хочешь честного ответа? – поднимаю веки, пристально смотрю на экран. – Помнишь, тогда, в Лесковаце, после того, как убили пятерых твоих подопечных во время раздачи груза, а тебя мы вытащили в последний момент, ты задавала мне вопрос…
- Да, - Катаржина кивает. – В тот вечер меня трясло всю, я хлестала спиртное, чтобы успокоиться, и спрашивала у тебя одно – «каким образом ты снимаешь с себя грехи?»
- И каков был мой ответ?
- Ты сказал, что никак. Что ты просто научился с этим жить. С неправильными решениями и их последствиями.
- Умница, - улыбаюсь я. – Только вот, для того, чтобы научиться жить, иногда нужно время.
- Три года, - она качает головой. – Это ведь всё из-за Реми? Из-за него?
- Нет, Кэти. Нет, - улыбка моментально исчезает с моего лица. - Ты не знаешь, что было на том горном лугу, и почему мы там очутились. И говорить об этом я не готов. Даже сейчас, спустя изрядное количество времени.
- Я знаю и понимаю многое, - голубые глаза по ту сторону экрана смотрят внимательно.
- Тогда ты должна принять одну простую вещь – там остался не только Реми, вместе с моей самоуверенностью. На том лугу остались… - горько усмехаюсь, - мы с тобой. Всё, что должно было быть и могло бы быть.
Катаржина замирает на миг, а потом понимает, что было сказано. Я вижу, как начинают дрожать её губы, а затем она закрывает лицо руками. Вздрагивают плечи, обтянутые тонким свитером.
- Не смей, - говорю я ей. – Не смей. Я того не стою.
Белицкая поднимает на меня покрасневшие от слёз глаза.
- Хотя бы не пропадай.
- Не буду. Если буду жив – я позвоню ещё. Прости, Кэти, и до встречи. «Ich wurde getäuscht, sie nutzten meine Leichtgläubigkeit aus, um obszöne, schmutzige Taten zu vollbringen, ich überquerte die dunklen Ufer, und all dieses Böse trat in mein Leben ein, und nichts kann repariert werden, niemals»*, - вкрадчиво проговариваю фразу на языке своих далёких предков и разрываю связь.
Из памяти всплывает зелёный альпийский луг с ярко-желтыми цветами алиссума. Зёлёный альпийский луг под грязно-серым небом, поверх изумрудного цвета которого спустя мгновение какой-то неумелый художник разбрызгивает, разливает бурую краску.
- Надо же, действительно… поняла, - говорю я вслух, ни к кому не обращаясь, и иду назад, к жилым модулям.
В палатке планшет отправляется в рюкзак, я же подхватываю скрипичный футляр, и вновь выхожу на улицу. Прохожу мимо тренирующихся Эвы и командира, мельком успев оценить вольные или невольные попытки нашей медички переложить обязанности по командованию нашим отделением на Дена, и двигаюсь дальше. Отхожу так, чтобы никому не мешать, ближе к одной из наблюдательных башен, располагаю футляр на брошенном деревянном ящике, а затем, тщательно вытерев руки вначале влажной, а затем сухой салфетками – всё-таки к некоторым вещам нужно относится уважительно - открываю его.
Там, среди поролона и вытершейся коричневой замши, дремлет старый музыкальный инструмент, который я выменял ещё в первую свою, армейскую, кампанию на несколько банок консервов и баклажку воды. Проверить смычок – ничего, сгодится, хоть волос и изрядно потёрт, пройтись тряпочкой по трости. В смартфоне найти камертон, проверить третью струну в инструменте, а затем – настроить в соответствии с ней остальные.
Ну, Макс, и что мы сегодня сыграем? Веселое? Навряд ли. Нет, пусть уж будет что-то подходящее.
Найти в смартфоне заготовленный файл, подключить наушники, но использовать только один, в правое ухо – аккомпанемент будет слышим только для тебя самого, ну да мешать никому не хочется.
Начнём. Пусть не очень удачно, пусть не идеально, что же – будет, как будет.
Закрыть глаза, отрезать себя от окружающего мира, уйти в слух, и заставить инструмент петь и плакать.


________________________________
* - "Я обманулся, моей доверчивостью воспользовались, чтобы совершать дела непотребные, грязные, я перешел через темные берега, и все это зло вошло в мою жизнь, и ничего уже не поправить, никогда" (нем.).

Пастор, выслушав слова Амелии, кивнул и молча вышел из камеры. Отказа не последовало, впрочем, согласие тоже не прозвучало.

Надо сказать, что последняя просьба Фишер вызвала жаркие дебаты в городском совете. Проще всего было с расческой. Разумеется, черепаховый гребень самой женщины потерялся в ходе обыска ее дома - уж больно ценная и красивая вещица, как такой уцелеть среди мужланов? А то, что у племянницы шерифа вдруг оказался ценный подарок - так на все воля господа. Но уцелел простой дубовый гребень - его и отдали хозяйке.

С платьем было сложнее. Дело в том, что его присмотрела для грядущего замужества своей великовозрастной дочери миссис Паткинсон. Конечно, мнение самой миссис мало кого волновало. Но вот ее муж, мистер Паткинсон, владел половиной пастбищ в окрестностях городка. А это придавало совсем иной вес желанию его жены. Конечно, не могло быть и речи, чтобы дать платье Амелии хотя бы на время. Было понятно, что после ... кхм... церемонии оно станет никуда не годным - во всяком случае, в приличном обществе. А пуританская мораль не позволяла раздеть миссис Фишер. Споры становились все жарче, дело дошло до оскорбления словами и готово было дойти до оскорбления действием. Но тут начальник почтовой станции (женат, но бездетен, а жене эдакое платье ни у чему) заметил, что стати юной мисс Паткинсон настолько превосходят тщедушную фигуру Амелии, что все равно надо будет перешивать наряд. Так не легче ли будет сшить его заново? Уставшее общество решило, что это достойный выход из ситуации.

Сложнее всего пришлось с ванной. Дело в том, что тюрьма не имела столь дорогой и не самой нужной вещи. Для мужчин хватало обливания прямо на улице, а женщины-заключенные (надо признать - весьма редкие гости) мылись в лоханках прямо в камере. Но ванная! Разумеется, никто не согласился пустить Амелию к себе в дом. Громче всех распинался мельник - мол, как можно пустить к своим близким бездушную убийцу. Да он, да никогда. А еще пару месяцев назад он почитал за счастье быть приглашенным на вечер у Фишеров. Против идеи отвезти пленницу в свой же дом возразил начальник тюрьмы - далеко, долго, надо выделять конвой. И даже не столько опасаясь, что Амелия сбежит, сколько боясь гнева толпы. Хотели даже отказать в этой просьбе ("ничего страшного, хе-хе, потом все равно будет омовение, а мы как-нибудь потерпим, хе-хе"). Но тут возмутился пастор. Мол, как можно отказать в таком даже убийце? Тем более, что все решаемо, надо только подумать. В итоге лавочник предложил напрокат ванну, пылившуюся много лет в его лавке. На символическую оплату. Впрочем, судя по блеску глаз и по алчно потираемым рукам, тот собирался использовать сей факт и для рекламы. Место последнего омовения жестокой убийцы - сегодня скидка 5 долларов, спешите, только здесь и сейчас! Пришлось, конечно, сломать пару дверей.

В субботу вечером за Амелией зашли. И хмурый конвой отвел ее в импровизированную ванную комнату. Там, посреди довольно грязного пола громоздилась ванна с восхитительно теплой водой, сбоку, в корзинке, были свалены все флаконы, найденные в доме Амелии (никто не знал, на что они нужны, потому никто не решился их забрать), а в углу комнаты висело то самое платье. Молчаливая негритянка, сложив руки под грудью, была готова помочь заключенной. А вдоль стены сидели три монахини в своих черных мрачных одеяниях. Видимо, вместо стражи. Амелию никто не торопил, но горячую воду не приносили.

А утром... Утром ее накормили самым вкусным за все время заключения завтраком (из дома мэра! Амелия могла даже угадать, о каком именно блюде она рассказывала оплывшей супруге хозяина города). Все та же негритяночка помогла одеться. А потом... серые коридоры, заплеванные стены, скрипучие полы. Двор тюрьмы, набитый людьми. Впрочем, место для виселицы нашлось. Она возвышалась словно скала в бушующем море. Приговор читали недолго. Люди смотрели на место казни по-разному. Кто-то с азартом и злобой, кто-то с тоской и сожалением. Трое ковбоев затеяли довольно шумный спор - а сколько проживет Амелия в петле, да так громко, что судье пришлось прерваться и пригрозить вывести их. Кое-где в толпе мелькали вещи ее или Сэма - ведь не один черепаховый гребень пропал во время дознания и осмотра, далеко не один. Но вот палач накинул на шею женщины петлю. Грубая пенька неприятно кололась. Священник стоял тут же.
- Миссис Амелия Фишер! Вы не желаете мне ничего сказать? Или пусть палач продолжит свою работу?

Тот стоял с мешком наготове. Милосердие требовало, чтобы лицо вешаемого было закрыто. Правда, для кого оно предназначалось - вопрос оставался открытым. А перед ногами женщины чернел провал. В который ее просто столкнут через считанные минуты. В городе не стали заморачиваться с механизмом и проваливающимся полом.

— Ага. Не Невада, — хмуро ответил Бизон. — Ты еще скажи, что у вас тут на красный свет никто не проезжает.

Он ожидал иного. Что бармен наведет его на кого-нибудь из местных сутенеров, а зная специфику таких вот небольших раёнов — сутенера. Так как даже двое-трое уже имели бы проблемы с конкуренцией, клиентурой и, что вероятно, вцепились друг другу в глотки в кратчайшие сроки. Но бармен указал на девочку. Работать наугад было крайне не по душе — мистер Флемминг ждет результат уже сейчас, в кратчайшие сроки. А тратить время на ту, которая ни Китти, ни вообще проституткой может не оказаться, сейчас сильно не с руки. Но роль жиголо следовало отыграть до конца и по нотам. В крайнем случае Бизон просто получит отказ и вернется к бармену с более прямолинейным вопросом.

Так что коктейль он купил. И к девочке подошел.

Вероятно, сегодня должным образом сошлись звезды. Потому что это и оказалась Китти.

* * *

Когда новый клиент — симпатичный крепкий парень, чье имя выветрилось у нее из головы в первые же минуты — предложил ей пройти до места пешком, Китти мгновенно поскучнела. Машины нет. Бог ты мой, очередной нищеброд. На месте начнется все та же унылая тривиальная болтанка вроде «Я только двадцать минут потратил, не сделаешь ли скидку?» и все в таком духе. Проклятье, что за день. И ведь не откажешься. Уже полдня миновало , а клиентура как не шла, так и не идет. Самое интересное — говорила же Джастину, что надо было на вечер и ночь упор делать. Так ведь нет, не послушал. Умный же самый. Ну ладно.

Она поднялась вслед за ним в очередной жилой блок. Избитый предсказуемый сценарий вроде тех, которые она сама прокручивала уже со своим жилым блоком. Но строго за допплату, и когда Комми не было дома. А тут клиент сам снял жилье (хотя машины нет, опять-таки. Студент что ли?). Хоть что-то.

Однако когда он провел ее в квартиру и запер дверь, что-то изменилось. Сальные, самцовые оттенки мгновенно улетучились из голоса. И хотя тон стал просто всего лишь ровнее и непринужденнее, эта перемена, столь резкая и внезапная, насторожила ее.

— Проходи на кухню.

Приглашение на кухню ее не удивило. Кому-то из клиентов, бывало, требовалось выпить, закинуть или пустить по вене, чтобы прийти в кондицию, хотя этот тип вроде и не походил на охочего до психотропов. Но на кухне ее ждал уже другой человек. Светло-синяя рубашка с закатанными до локтей рукавами. Средней цены часы на запястье. Поросшие густым черным волосом предплечья. И глаза — стылая, подернутая мертвым холодом голубизна.

Пригласивший ее парень встал в дверном проеме, отсекая путь к отступлению. Ловушка захлопнулась, и теперь Китти испугалась по-настоящему. Но реакция, последовавшая за этим, внешне с испугом ничего общего не имела.

— Если вы тройничок задумали, то оплата по другой ставке, — заявила она.

Китти часто и достаточно легко признавала, что пугается по-настоящему многих вещей. Жестокости клиентов. Опалы Джастина. Попасть в должники к копам или федералам. Сесть на тяжелые наркотики. И что хуже всего — подхватить венеру или однажды проснуться с изуродованным лицом, тем самым навсегда теряя работу. Но рассудок реагировал на страх не совсем обычно — неся не парализующий и сковывающий эффект, а скорее напротив, мгновенно выдавая готовое решение. Перехватывать инициативу в ситуациях, когда оторопь берет свое, для Китти было абсолютно естественно. Так же, как и естественно порой разминать затекшие мышцы. «Оплата по другой ставке,» — ничего не значащая фраза по сути, но уверенно выносящая всякий шлак из головы. Ты уже взяла себя в руки. А значит, страх уже отстает на пару шагов.

— Нет. Я здесь не по этой части, Китти, — мужчина выдвинул стул и жестом пригласил ее присесть. — Но если ты любишь деньги, это многое облегчит.

Китти захлопала глазами, однако подчинилась жесту. То ли сыграла обходительность незнакомца, то ли понимание того, что бить и насиловать прямо сейчас ее точно не будут. Тот тем временем сел напротив и сложил руки в замок на столе.

— Мне нужны ответы на вопросы. Дашь мне их — получишь денег. Не дашь — я найду твоего шмаровоза и вывалю на него самосвал говна. И позабочусь, чтобы он узнал, что послужило тому виной.

Он повернулся к парню, который и привел ее сюда:

— Сколько она берет за ночь, Бизон?
— Семьдесят пять, шеф.
— Семьдесят пять. Угу. — Незнакомец открыл висящую на ремне барсетку и извлек из кошелька несколько купюр. — Три сотни. Одну можешь взять прямо сейчас, а две другие после ответов.

Купюра легла перед ней на стол, но Китти не поспешила брать ее. Западня. Какая-то западня. Но есть ли выбор? Человек, который может выложить четырехдневный заработок грузчика просто за разговор и ответы на вопросы, ведь действительно запросто устроит Джастину проблемы. Похоже, здесь нет лучших решений. Только менее худшие.

— Как мне вас называть?
— Мистер Флемминг.

Знакомая фамилия. Что-то колыхнулось в памяти, но тотчас угасло, как искорка, от которой не занялось пламя.

— Вы не из полиции, мистер Флемминг?
— Нет. Я по личному вопросу.

Пожалуй, это было все, что сейчас интересовало Китти. Внутренне успокоившись еще сильнее, она взяла купюру и убрала ее под бюстгальтер.

— Спрашивайте.

Мистер Флемминг порылся в барсетке еще немного, достал оттуда небольшую фотографию и показал ей. Китти тотчас узнала Скарлетт и даже чуть улыбнулась. Жизнерадостность, блеск в глазах, легкая полуулыбка — фотограф правильно расставил акценты, когда обрабатывал фото на монтаже. Странно, что она так похоже на мистера Флемминга. Кстати, как ее фамилия?

А потом Китти вспомнила фамилию. И вдоль хребта ее продрало холодом.

О нет. О Боже.

— Это моя дочь, Китти. Вчера она попала в полицию за употребление экстази. И сказала, что делала это в компании — в компании тебя и еще одной девушки.

Вот теперь ее убьют. Вот теперь ее точно убьют. Могущественный и влиятельный отец, мордоворот на входе, глухой жилой блок и так непринужденно разбрасываемые купюры. Насколько легко представить ее смерть как передоз? Насколько много надо заплатить Джастину, чтобы он забыл о ее существовании, как о страшном сне?

В считанные мгновения Китти приблизилась к грани истерики. Приблизилась настолько, что даже убрала руки со стола, лишь бы их дрожь не бросалась глаза. Что-то следовало ответить. Но что? Что она могла сказать?

— Я... Я-я... Я не... Мы просто хотели повеселиться... Она предложила... А у меня были деньги... Я подумала, не будет ничего такого... А потом я ушла, и...
— Китти. Китти, — мистер Флемминг дважды произнес ее имя. Один раз обычным тоном, а второй с нажимом. Словно совершая внушение. — Поговори со мной. Просто поговори, хорошо?

Подняв на него глаза, она увидела, что в его облике не было ни гнева, ни угрозы. А в каком-то смысле наоборот — усталость и печаль разве что.

— У тебя у самой-то есть отец?

Китти торопливо замотала головой:

— Нет. Нет... Он начал отбывать двадцатку, когда мать была брюхатая мной. Разбойное нападение.
— Я почему-то так подумал. Будь он рядом, ты бы не занялась тем, чем занимаешься. Правильно? Он бы такого не допустил.

У Китти защипало в глазах. Она кивнула.

— Вот мне одна местная сказала, что полиция хватала и этих барыг из бара, и посредника, — продолжил мистер Флемминг. — Было такое?
— Да, мистер Флемминг. Это была большая операция, там и копы были, и федералы из DEA. Бар тогда пару дней закрытый стоял.
— Как получилось, что прошло не так много времени, а место арестованных долго не пустовало?
— Так ведь свято место пусто и не бывает.
— Я согласен. Но вот есть бар «Речной змей», там наркотиков нет.
— Там хозяин против. Чак такое не пускает. Поэтому мы с девочками там и работаем, чтобы среди клиентов на торчей не напороться.
— То есть, дело в хозяине.
— А как иначе? Вот на входе в бар, в «Семь ветров» этот, обыскивают всех. Но барыги все равно проходят. И когда их хватают с поличным, проходят уже новые барыги. Это все потому что хозяин в доле. Где главный против, там этого и не случается, как с «Речным змеем». А вот Грязный Гарри к этому спокойнее относится. Возможно, в доле.
— Грязный Гарри — это кто? Персонаж Иствуда?
— Нет. Гарик. Хозяин «Семи ветров». Снимал меня, было дело.
— Гарик. Угу. Но вот те же экстази, например. Они же просто и на таблетки, и на конфеты похожи. Если их захотеть пронести, охрана точно не остановит.
— Так оно. Но в «Семи ветрах» банчат и тем, что прятать совсем уж трудно. Бывает, заходишь в туалет, и прямо там кто-то траву дует. Дым и вонь страшенные. Думаете, вышибалы этого не видят? Как по мне, так просто не хотят. Хозяин за поводок дергает, вот они и...
— Понятно.

Обещанием мистер Флемминг не поступился. Передал оставшиеся две сотни, а затем, поднявшись из-за стола и подхватив барсетку, отправился к выходу.

— Бизон, побудь с ней час, чтобы шмаровоз херни какой не учуял. Потом отпускай и сам можешь гулять. Ты мне сегодня больше не нужен.
— И че мне этот час с ней делать?

Флемминг даже удивился:

— Перед тобой проститутка, оплаченная на четыре ночи. Ну не знаю даже. В «Дженгу» с ней поиграй. Или в шарады. Все, давай, мне идти пора.

«Еще выяснять, кто такой этот Гарик».

    Когда посыпались вопросы, я старался не упустить ни одного. Львиная их доля касалась службы в частной армии, законности всей этой затеи, а также размера денежного довольствия, если таковое предусматривается. Здоровье здоровьем, а кушать хочется всем. Ожидаемо.

    — Частные армии запрещены, да. Зато разрешены услуги частных охранных предприятий. Я проконсультировался со своими юристами, дабы соблюсти законность.

    «И обойти запрет, как какая-нибудь сраная фея».

    — Официально вы будете обеспечивать безопасность госпожи Богословской, выступая её телохранителями. И нейтрализовывать тех, кто представляет угрозу её жизни. Собственно, эта версия очень близка к истине, поскольку есть личности, не желающие видеть нас среди живых. На мою сестру и вовсе было совершено покушение несколько дней назад.

    Я ненадолго замолчал, обдумывая, стоит ли приоткрывать для простых смертных завесу Изнанки и далее, но потом всё-таки продолжил:

    — Мы не единственные люди со способностями. Есть и другие, которым наше присутствие в этом городе сильно не по нраву. Для эффективного противодействия нашим недоброжелателям и нужен частный военизированный отряд в лице вас.

Утро началось не утром. Как всегда провалявшись в постели до обеда, спустившись вниз, я обнаружил отсутствие мамы и наличие оствшей яичницы с беконом в сковороде. И оба этих факта радовали, маман не будет читать нотации и гадить в душу, а еду можно быстро разогреть и проглотить.
Закончив с едой, душем и чисткой зубов, я вышел на улицу, которая давно не спала. Подходя к ТуБи я быстро срисовал Билла. Ровный тип. Но не братан, просто знакомый.
- Тухляк, братан, - фирменное братское рукопожатие с ТуБи и отбил кулачком приветствие Биллу, после чего плюхнулся на свободный стул, - Но не ссы, на косяк не претендую.

Не то что бы я был против травки, но то ли курить не умел, но не торкала она меня. А если кайфа нет, смысл переводить зазря?
Разговор как-то не клеелся, мысли все были об одном, где и как поднять бабла? Вариантов куча, но все такие замороченные, а я слишком привык нихера не делать и шевелиться совсем не хотелось. Сраная зона комфорта. Но внезапно пришло озарение, вариант достаточно лёгкий и практически под носом.
- Билли, контора большой процент берёт? - решил я зайти издалека. Поспрашивать что да как у них устроено, типа как посочувствовать и узнать, стоит ли идти работать в эту фирму, а там уже можно и план составить, как все это дело обстряпать.

Дон выслушал Барта и хмыкнул.

-Рычаг для шантажа ищет? Этот воришка? Гм. Пожалуй, и вправда надо будет с ним поговорить.

В ответ на недоумение, Дон лишь пожал плечами.

-Я думал просто, что у тебя есть какие-то пожелания. Нет так нет. Нанесу ему визит в ближайшее время. Это всё или ещё что-то?

Слова Амелии вызвали целый шквал выкриков. О, эти крики были далеки от христианского милосердия - и еще дальше от простой вежливости, не говоря уже про изысканность. Каждый, каждый в этом зале копил ненависть - и обрушил ее на головы Сэма и Амелии. Кто-то потому, что от всей души ненавидел пару аристократов. А кто-то - потому что сам не сумел поступать так же. Хотел, думал, лелеял мысли - но не сумел. И они, эти людишки, кричали как бы не громче прочих, заглушая свою собственную совесть. Сэм улыбнулся, вытирая кровь из рассеченной губы тыльной стороной ладони. Всегда аккуратная, прическа растрепалась от удара. Воротник рубашки, жесткий и крахмальный когда-то, стал серым и мягким, словно талый снег поздней весной. Но глаза горели все тем же огнем, что и всегда. И маска, треснувшая было на миг, опять сомкнулась, скрывая чувства. Его вывели первым. Он обернулся, подмигнул Амелии и сделал губами жест, словно бы целует ее. Больше она никогда не увидит его.

Женщину отвели в камеру. И потянулись дни - такие короткие, ибо отмеряли жизнь Сэма и, значит, Амелии. И такие длинные - ибо решительно нечем было заняться. Ибо ей не давали ничего, кроме замусоленной Библии без обложки и последних страниц. Впрочем, было видно, что книгу не только читали - кое-где на полях были нарисованы похабные картинки, местами столбики цифр явно намекали на карточную игру, а одну страницу перечеркнула бурая надпись - я невиновен, явно сделанная не пером. Охранник приносил еду, выносил горшок. Пленницу не выпускали даже на прогулку, во двор, безжизненный и крохотный. Лишь обшарпанная камера, жесткая кровать и кувшин с водой. Лишь однажды утром, в воскресение, до ушей Амелии донесся возбужденный гул голосов. Потом крики. И тишина, вязкая и мертвая. Мертвая. Вечером того же дня в камеру явился пастор. Сухопарый, прямой как палка, он был готов карать и судить (именно в таком порядке), но явно не готов был миловать.
- Амелия Фишер. С этого дня вы стали вдовой (произнесено с нажимом и сладострастием, словно имя любимой). Ваш муж мертв. И через неделю казнят и вас. Ваш покойный (и снова - с напоминанием, чтобы не забыла, не забылась, не вздохнула спокойно) муж отказался от исповеди. И оставил вам письмо.

Он протянул тонкий лист бумаги, исписанный аккуратными, как всегда, строчками. Словно писал их не арестант на хлипкой кровати, а лорд на дубовом секретере в своем поместье.

"Моя дорогая, любимая Амелия. Я пишу эти строки в свой последний вечер. Завтра меня повесят. Благородное изобретение доктора Гильотена еще не добралось до этой глуши. А патроны стоят дороже моей жизни. Потому - веревка, так просто и так банально, никакого уважения к обычаям и традициям аристократии. Впрочем, что еще ожидать от лавочников и торгашей, что нас тут окружают? Ты наверняка уже догадалась, что я мертв. Закончил свой бренный земной путь. И вознесся (зачеркнуто) пал (зачеркнуто) нахожусь там, где мне уже все равно. А если нет - я думаю, тебя не оставят в неведении. Да. Я специально в качестве последнего желания не стал просить в последний раз увидеть тебя. Не потому, что мне не хочется. Напротив! Каждый день в этой душной вонючей камере я думаю о тебе. Просто я не хотел остаться в твоей памяти таким - скованным, грязным, небритым. Мне перестали давать бритву, Амелия, в последние дни мне перестали давать бритву! Ибо по мнению этих идиотов я могу перерезать себе глотку и тем самым избежать правосудия. Глупцы! Или наброситься на охранника и сбежать. Из закрытой тюрьмы. Оставив тебя в камере. Так что нет. Не надо видеть меня сейчас. Пусть лучше я останусь в памяти другим. Молодым. Красивым. Счастливым. Как на той дубовой аллее, возле качелей, где я признался тебе в любви и попросил твоей руки. И я не жалею ни о чем. Я был счастлив с тобой все эти годы. Ты подарила тот свет, которого так не хватало в серой унылой жизни. И мне жаль, что я не сумел защитить и сделать тебя счастливой. Прости. Но сейчас, когда мне остались жалкие часы жизни, я благославляю тебя. Знаю, что звучит странно. Но так хочется верить в твою счастливую звезду. Хочется знать, что с тобой все будет хорошо. И ты покинешь эти серые мрачные стены с высоко поднятой головой. Мне больше нечего сказать. Разве что маленькая просьба. Каждый год в день, когда мы стали мужем и женой, я прошу тебя приходить в церковь и молиться за мою грешную душу. Прощай.
P.S. Перечитал письмо. Получилось несколько скомкано и сумбурно. Но другого уже не будет. Никогда не будет. Амелия, моя дорогая, нежная, восхитительная, любимая Амелия."

Пастор ждал молча, лишь его вытцветшие глаза не отрывались от лица Амелии. Когда та дочитала последнее послание, священник произнес:

- Не скрою, я прочел это письмо. И если не знать кем и когда оно было написано, вас можно было бы и пожалеть. И умилиться такой силе любви. Но вы убивали! Вы были убийцами! Муж и жена, связанные нерушимой клятвой, вы связали свои души страшным преступлением. Ваш муж уже наказан - и, надеюсь, он будет вечно гореть в аду. Ничуть о нем не жалею. Но мой долг, как пастыря, как духовника, спросить вас - не желаете ли вы исповедаться. И ... каково будет ваше последнее желание?

   - Выглядит неплохо, это верно. - Проделав все необходимые манипуляции с документами и деньгами, медик подошёл к машине. К своей машине, в нелалеком будущем. Длинные пальцы пробежались по крыльям и крыше, будя тактильными ощущениями воспоминания из детства, когда родители ему подарили велосипед "Аист", ставший источником разбитых коленок, захватывающих гонок с друзьями и даже...тут наваждение оборвалось, а Андрей взял себя в руки, выкинув из головы всякие сентиментальные мысли.

   Быстрая проверка (парень хоть и не считал себ великим автомехаником, однако базовые знания у него все же имелись. Хотя после получения прав он не практиковался - негде, да и не зачем) показала, что машина стоила своих денег. Да, по современным меркам она была бы тем ещё раритетом, однако Пехову нужна мобильность, а не чесалка чувства собственного важности, так что драндулет подходил идеально. И, что самое удивительное, даже завелся с первого раза.

   После окончания любования машиной медик нашел Пита около тех же движков, что и в первый раз.

   - Машина отличная, для моих целей - вообще идеальная. Спасибо, Пит. Я тут немного в медицине понимаю, так что если не смутит диплом, полученный не в США - то обращайся, коль что случится или прихватит. Не дай бог конечно же. Но если ближе к делу - эту машину я беру, только сперва до заправки сбегаю, не сообразил сразу топлива принести. По рукам?

Утюг. В холодильнике.
Утюг. Мать его. В холодильнике.
Йонсу тяжело прерывисто вздохнула и прикрыла глаза, с невероятной реалистичностью представляя как она берет этот утюг и опускает его на отцовский затылок. Бам! И все. Никаких больше звонков в полицию и панических поисков его по всему городу, каждый раз когда он снова сбежит. Не надо будет вламываться в собственную ванную. Не надо будет переодевать его когда он обделается. Не нужно будет смотреть на то, как он, убогая тень себя прежнего, бродит по дому ночью, со всклоченными волосами, бормоча под нос околесицу, называя её именем давно погибшей матери и кажется совершенно не понимая где он находится. Смотреть и понимать "я запомню его таким. Когда его не станет я запомню его таким".
И никаких больше утюгов в холодильнике.

Интересно, чтобы сказали все эти непрошенные доброхоты и жалелищьки, вроде Преподобного Соммерса, что сейчас трогательно вздыхают и сочувственно говорят ей о том что она "самоотверженная девушка" и "совершает благородный поступок" – чтобы все они сказали, узнав как часто её посещают подобные мысли? Исчезло бы сочувствие из их взгляда сменившись отвращением и ненавистью? А впрочем неважно чтобы они сказали, точно также как неважно что они говорят и как они смотрят на нее сейчас. Они снаружи. И им никогда не понять какого это здесь внутри.

Ким потрясла головой, выгоняя оттуда неуместные мысли и вздохнув вытащила утюг из холодильника. Все чушь, все глупости. Просто у нее похмелье, а ещё она злится на себя за то, что вчерашний визит в "Речного Змея" окончился пшиком (не считая того что она нализалась водки и подвергла свою жизнь опастности, гуляя по ночному раену со скруткой зеленых в кармане). Психолог, мать его. Что ему от нее надо? Неужели нельзя было просто взять деньги, закрыть глаза на её косяк и продолжить вести дела как обычно? Чего он ждал, что она кинется на шею местному криминальному авторитету и со слезами на глазах расскажет ему обо всех своих проблемах? Нет, ну ещё бы на пару стопок больше и так бы возможно и было. Ещё повезло, что вчера она не начала звонить Шарли и рассказывать ей, что она самое лучшее что было у нее в жизни.

Ки Джун застал Йонсу полной злорадных размышлений того, что она скажет хренову дисконтному крестному отцу, когда тот, с огромным опозданием наконец явится в её автомастерскую. То есть понятно что на самом деле она ничего ему не скажет, потому что страшно, но представлять это было приятно. Младший брат появился как раз между "я думала настоящий мужчина всегда держат слово" и "полагаю наивно было ожидать от итальянца пунктуальности", так что поначалу Йонсу даже не обратила внимания на его внешний вид, просто небрежно бросив "привет" и вернувшись к своим делам. Разумеется уже в следуюшую секунду, она резко развернулась, роняя инструменты, и, оттолкнув протянутую ей зеленую бумажку, набросилась на брата с распросами.
– Что случилось?! Ты с кем-то подрался?! Где?! С кем?! Ты...

Распросы прерывает явление Триппера народу, заставляющее Ким поспешно проглотить язык и выдавить из себя вежливую улыбку. Грозно прошипев уходящему младшему брату "Разговор ещё не закончен", Йонсу сама пожимает сербу руку, коротко кивнув в ответ на его просьбу.
– Не вопрос, сделаем – Задаток быстро исчезает в её руке. "Не вопрос" здесь ключевые слова. Никаких вопросов она и правда задавать не собирается. Абсолютно плевать, для чего Трипперу нужна эта тачка, поехать на пляж с друзьями или похитить молодую семью с двумя детьми и собакой. Что имеет значение, так это то что мистер Станкович – надежный клиент, а в бизнесе нельзя терять надежных клиентов. Беспринципность – наше основное преимущество, позволяющее нам держаться впереди акул-конкурентов и мы не собираемся от него отказываться.

Сегодня утром Альфред отпросился с работы. Отпросился нервно, всеми силами скрывая подступающую тревогу. Отдельные вещи попросту бьют обухом по голове. В один день проходишь в офис, открываешь корпоративную почту, ставишь кружку под кран кофемашины, а потом звонок и...

— Эл, приезжай скорее, пожалуйста! — а вот Эби тревогу никогда не скрывала. — Скарлетт в полиции! Зона ответственности Риверрайд Бэй, знаешь, где это?

«Что?!»

— Ни на какие вопросы не отвечайте, пока я не приеду. Как угораздило?
— Я поговорила с офицерами — ее взяли ближе к утру в каком-то заведении, — Альфред услышал, как она отстраняется от трубки и спрашивает у кого-то на фоне: «Как?». — «Семь ветров», точно. Была в компании этих... конфетных девчонок, ну ты знаешь.
— Экстази?! Да она рехнулась что ли?!
— Не кричи, пожалуйста. Приезжай, поговорим уже здесь.

Вот так рабочие дни и заканчиваются, не начавшись. Облетает азарт трудовых будней, и ты уже едешь куда-то, пытаясь привести в порядок мысли и подбирая фразы. Начальник все понял, как только увидел его в кабинете. «Что-то случилось?». Да. Удар был нанесен не оттуда, откуда ожидалось. «Дочь». «А-а-а... Есть, кому дела оставить на сегодня?». «Найду».

В полицейском участке Эби сидела в вестюбиле, уронив руки в лицо. Найдя ее и успокоив, Альфред хотел было обратиться к офицеру, как вдруг услышал «Не лютуй сильно, хорошо?». И удивился. Как будто разносить все до основания вдруг когда-то стало его привычкой и манерой.

Это был рейв в «Семи ветрах». Знакомые предложили попробовать новый бренд МДМА «RED SKY» — офицер открыл предварительный арест-рекорд и показал маленькую фотографию с запечатленным на ней зип-локом. Два красных кругляша и, действительно, штамповка SKY. Потом со слов самой Скарлетт знакомые куда-то разошлись, а ей поплохело, и охрана позвонила в 911. Когда девушку привели в чувство, тут же передали в полицию.

— Мы пробили, рецидивов у нее не было, — офицер выглядел усталым. — Привод, получается, первый. Размер тоже на крупный не тянет. Значит, будет мисдиминор низкой тяжести, а это самое большее штраф.
— Хорошо, если так. Залог я могу внести?
— Можете.

Альфред кивнул. Но не ответу, а чему-то еще. Некоему печальному внутреннему суждению, с которым в свое время долго не хотел соглашаться.

— Я вас неплохо понимаю, у меня у самого сын, — офицер улыбнулся. — Не хочется ломать девочке жизнь. Она, наверное, просто оступилась. Люди же оступаются?
Альфред вздохнул:
— Да как сказать... У Вас бывало ощущение, что вы о сыне вообще ничего не знаете? Знаете его двадцать лет почти, а потом он берет и...
— Конечно. И не раз. То битый приходил, то накуренный. Отцовство же. Не переживайте так. Внесите залог, отвезите домой, поговорите. С судом мы как-то постараемся разобраться. Вам адвокат нужен?
— Нет, у меня свой.
— Пригласите. Я пока подготовлю бланк.

* * *

Дома Скарлетт сидела, словно уменьшившись в размерах. Посмотреть на Альфреда, ходившего по комнате взад-вперед, она даже не осмеливалась. Эби, находившаяся рядом на низком старте, уже готовилась принимать удар, но тот все не следовал и не следовал. Наконец, Альфред остановился. И изрек:

— Залог составил три тысячи восемьсот семьдесят пять долларов. Ты мне их отработаешь. До последнего цента.

Вот теперь Скарлетт подняла голову.

— Пап, я снимаю жилье. Мне даже двухсот долларов скопить не удается.
— Деньги на экстази ты откуда-то взяла.
— Да это не я, я же сказал тому копу. Меня просто угостили. Роуз и Китти.
— Не ищи крайних.
— Эл, не будь таким черствым, — вмешалась Эби. — Это для нее неподъемная сумма, ты же знаешь.
— Это не я черствый, это взрослая жизнь такая. Нашла проблем — пусть ищет и способ их разгрести. Подработку ищет, еще чем-то займется. Я что ли нашел ей место на этом раёне? Здесь, где каждый второй или нюхает, или вкидывает, или колется? Да я всеми руками против был. Вы обе меня от этого отговорили. Вот и плоды.

Эби даже привстала с места:

— А чего ты тогда на своем-то не настоял? Раз уж твоя правота так неоспорима, м?
— Я один раз уже настоял, — холодно ответил он. — Когда мне предлагали стекло и кислоту, я настоял на том, что мне это не нужно. Я за себя ответил. И не намерен отвечать за другого взрослого человека. Который о себе как о взрослом еще и во всеуслышание заявил.
— Мам, папа прав сейчас, — Скарлетт, до этого погрузившаяся в короткую задумчивость, взяла слово. — Я и в самом деле оступилась. И очень-очень вас подвела. Правда же. Только... я не смогу сразу все отдать. Давай с каждой зарплаты по чуть-чуть?

Альфред почувствовал, как кольнуло чувство вины. Действительно ли Скарлетт приняла его точку зрения? Или же скорее увидела мечущиеся молнии и попросту приняла удар на себя? Точек соприкосновения с Эби все меньше и меньше. Скарлетт всего двадцать, но даже и это уже не тот возраст, когда можно погладить по голове и сказать, что все будет хорошо. Поймет. Почувствует. Уловит, как и Эби. От женщин ему и в принципе не всегда удавалось что-то утаивать. Утаить же что-то от женщин, изучавших его десятки лет — это вообще за гранью.

Он присел рядом с дочерью и смягчил тон:

— То есть, ты ничего не покупала?
— Не-а.
— А кто эти твои знакомые? Они твои подруги?
— Не скажу. Ты устроишь им проблемы.
— Зачем? Если ты снова захочешь достать экстази, ты его достанешь. Тут не в подругах дело, это так не работает. Я просто хочу разобраться, откуда у этого всего выросли ноги. Сделай мне ну полшажочка навстречу. Пожалуйста.

Скарлетт помедлила.

— Роуз в доках работает здесь. А Китти — она... ну... эскортница.
— Китти — это имя?
— Нет. Не думаю. Я не знаю, но склоняюсь к тому, что нет.
— Ночной клуб, экстази, подруга проститутка, — задумчиво перечислил Альфред, а затем взглянул на нее: — Ты сама нигде еще залететь не успела?

«Папа!» и «Эл!» отзвучали хором.

— Девочки мои девочки. Иди, Скарлетт. Мне с твоей мамой надо поговорить.
— Все в порядке?

«Я уже узнал немало, так что да,» — подумал он, а вслух сказал:

— Конечно.

* * *

— Эби. Я в Риверрайд Бэй не местный. Раз уж сейчас все подутихло, можешь мне подробнее рассказать обо всем этом. Прежде всего, кто такая Китти, и что это за место «Семь ветров»?
— Китти — тут ты прав, она проститутка. Живет недалеко от доков, вроде как с каким-то русским пополам снимает жилье. Что там у них за отношения, я не погружалась. «Семь ветров» — стрип-бар. Место не очень, но кроме как там или в «Речном змее» развлекаться здесь негде. А в «Змее» у Чака порядки строгие, не каждому по душе. Дурь не водится, во всяком случае.
— Копы что-нибудь делали?
— Да. Хью сам этим занимался. Выявил дилеров, провел их до поставщика и вроде бы даже всех накрыли. DEA вмешивались. А потом они ушли, и все вернулось на круги своя. Новые люди, новые виды наркотиков... Как всегда.

Снова кольнуло, но на этот раз уже ревностью. Вроде бы давно придушенной, но нет-нет да дающей о себе знать. Хью. Не детектив Уэбб, а Хью.

— Похоже, их сил недостает.
— Да как сказать. Они же не канцелярия Господа Бога. Могут не всё. Это как с болезнью. Вакцина есть и она работает, но вспышки эпидемий все равно случаются.

«Твою дочь в наркоманку превращают, а ты какие-то аллегории неумные лепишь,» — подумал Альфред. — «Лучше бы ты так на этих барыг бросалась. А не на меня, который всего лишь внес залог и захотел, чтобы он был честно отработан».

— Ладно. Вечером вернемся к этому.

* * *

На улице за рулем скучал Бизон. Увидев Альфреда в дверном проеме подъезда, он разблокировал двери и провернул ключ в стартере.

— Куда теперь, шеф?
— Давай на пассажирское. Сейчас я поведу.

Бизон сместился, стараясь не задеть рычаг коробки передач, а затем упал в сиденье рядом. Альфред занял место водителя. И какое-то они оба просто сидели, глядя перед собой.

— Слушай, Бизон. Вот ты помоложе вроде, можешь за дело молодое пояснить?
— Конечно, мистер Флемминг. Спрашивайте.
— Эти конфетные девчонки, они как собираются? Где и из кого?
— Хм, — Бизон почесал затылок. На обдумывание ушло время. — На рейвы собираются большими толпами. Чтобы если копы накроют, было легче потеряться на фоне. Всех на тюрьму все равно же не отправят — чем больше, тем доказать сложнее. К слову, чаще это шлюхи и бляди. Так как вкинуться тянет, а баксы не всегда есть. Платят, чем могут.

Когда он закончил, Альфред похолодел. Мгновенно, практически влет представил свою Скарлетт в заблеванном, заваленным шприцами и пустыми бутылками сортире, в чьих-нибудь лапах, покрытых желтыми пятнами и слегка синюшных от постоянных инъекций. Смолистая тяжелая черная дурнота прибила его к спинке сиденья. Руки на руле сжались до побелевших костяшек. Захотелось на воздух, но Альфред знал, что это без толку. Никакой самый полный и сильный вдох и никакая прохлада не принесли бы облегчения. Права была Эби. До последнего слова. Надо было настаивать. Убеждать. Наставлять. Как вообще пришло в голову, что двадцатилетняя девочка вдруг правильно и без ошибок распорядится всей отведенной ей свободой? Можно, конечно, надеяться, что Скарлетт лишь оступилась, но что и как эту надежду оправдает?

— Шлюхи так шлюхи, — ответил Альфред, когда к нему вернулся дар речи. И как можно безразличнее пожал плечами. — Надо тогда просто найти сейчас одну. Откликается на Китти. Спрашивать будешь ты. Найдешь — сними на час и веди в то место, которые мы арендовали.
— Хорошо. С Вами все в порядке? Вы побледнели очень.
— А? Да, да, спасибо. Нет, ничего из ряда вон, просто задам ей пару вопросов, — не к месту пояснил он. — А поступим так, чтобы мне не пришлось лишнего торговать лицом. Я все-таки не особо молод. И на жиголо не похож.
— Ну, знаете. Будь я девушкой...
— Все, не развивай, — Альфред захотел было рассмеяться, но непринужденно не вышло. По-прежнему саднило сердце. Отбросив мысли, он тронул машину с места.

Общее.

Пока операторы восстанавливались после контракта, попутно выясняя отношения и планирую возможное будущее, руководство GDS Global лихорадило. Да так, что информация просочилась сначала на уровень менеджеров среднего звена, а после и напрямую к исполнителям, что, вкупе с отсутствием контрактов в обозримой перспективе, также влияло на оных планов составление. И чем ближе становилась дата окончания контракта, тем больше становилось свидетельств о грядущем сокращении персонала. Проект "инвестиций в малые конфликты" в текущем виде оказался далеко не такими выгодными, как расписывал отдел аналитики. Не везде, по крайней мере, поскольку большие боссы пока не спешили избавляться от убыточной дочерней компании, перераспределяя ценные кадры по другим филиалам и избавляясь от прочих. Но вот группа приглашённых экспертов – эффективных менеджеров из компании «OWL Lmt.» уже начала изучать ситуацию и готовить меры для исправления финансовой картины. Хотя некоторые меры были ими приняты сразу.

Судьба каждого подразделения отныне зависела от нескольких факторов, таких как: финансовой насыщенности зоны ответственности, политической стабильности в регионе и ещё многого, на что сами сотрудники не могли оказать никакого влияния. Но было и то, на что могли: эффективность и репутация компании в глазах местных заказчиков. И здесь был подвох. Расчёт эффективности, по мнению "экспертов" мог начать производиться лишь как минимум после трёх проведённых операций. В ситуации же, когда по истечении срока найма оператора у того было меньше оных трёх выездов, за некоторыми исключениями он признавался нарушителем контракта, и был обязан выплатить неустойку. Как они умудрились это провернуть – было не совсем понятно, но именно такими ходами, а также штрафами и удержанием зарплаты "совы" и были печально известны. Последнее они также попытались применить, но тут против них сыграла специфика работы «GDS Global», предусматривающая выплату по факту работы.

Тем не менее, вопрос поиска найма встал резко, в полный рост и буквально за неделю до окончания срока действия текущих контрактов у большей части операторов.

Благо, что предложения были. Сразу два, на выбор.

Первое шло от организаторов популярного развлекательного шоу «Круиз-2. На волнах страсти!». Оное шоу не имело постоянного места шоу, так как постоянно перемещалось от планеты к планете на комфортабельной яхте. Работа предусматривала организацию скрытой охраны съёмок очередного сеанса шоу, предположительно от дебоширов, фанатов и всех, кто может помешать съёмочному процессу. Место съёмок до получения согласия не оглашалось, но сообщалось, что съёмки должны будут начаться через три дня. Важным нюансом было, что оплачивалось не только непосредственное время охраны, но и, при необходимости, до двух суток подготовительных работ на месте. Также указывалось, что операторы выступают лишь в качестве усиления имеющейся службы безопасности. Кроме того, ещё шла инструкция по возможному взаимодействию с актёрским составом, сводившаяся к набору правил вида: избегать контакта, не пытаться завести разговор самостоятельно, не смотреть в глаза, не пялиться, не прикасаться, НЕ ЛАПАТЬ, в случае разговора отвечать вежливо и коротко, в случае просьб вежливо извиниться и подозвать ассистента...

Тем не менее, доля операторов за это задание обещала составить семь тысяч за непосредственную охрану и три тысячи за каждые подтверждённые сутки подготовки.

Второе же задание, пришедшее почти на сутки раньше первого, шло от представителя Королевского Дома Заковии – именно так, все с Больших Букв. Судя по письму, операторам предлагалось принять участие в операции по "захвату и передачи в руки правосудия опасного преступника, обвиняющегося в преступлениях против Заковии." К письму прилагался пакет документов подтверждающий указанные обвинения, и фото преступника. Точнее преступницы. Так же прилагались координаты, по которым в течении нескольких часов ожидается пребывание цели через четыре дня после прибытия письма. И приписка, что в случае успеха любой побочный ущерб будет списан. Доля оперативников за участие в операции – пять тысяч. Премия за передачу цели заказчику – столько же.

Давно схлынуло первое возбуждение от ареста пары Фишер. Уже успели оплакать всех, кого они убили. Уже прошло не одно заседание суда, уже прозвучали обвинения. Сэм Фишер смотрел прямо, улыбался пренебрежительно, и, казалось, что пылинка на обшлаге сюртука волнует его куда сильнее, чем грядущая смерть. Ибо другого приговора просто не могло быть. И адвокат, назначенный чуть ли не против его воли ("помилуйте, как защищать этих... да меня же потом линчуют!"), отговорил положенные речи вяло, спустя рукава. Сэм даже как-то не выдержал, и разразился едкой тирадой, что надо заканчивать этот гнусный фарс, мол, раз уж решили казнить, то казните, к чему эта комедия. На что судья, промокнув лысину платочком, заявил, что они уважают закон, и что раз подсудимым положен адвокат, то будь они прокляты, но он у них будет!

И вот наступил день оглашения приговора. Зал был набит битком. Люди стояли в проходах, толпились сзади, переговаривались негромко, косясь на скамью подсудимых. Но вот судья поднялся и стал оглашать приговор. И в самом конце прозвучало - "к повешению!". Но тут наступил звездный час адвоката. Он поднялся и дрожащим голосом произнес
- Ваша честь, вынужден напомнить, что по законам нашего штата замужняя женщина не может быть приговорена к смертной казни.

Все голоса разом смолкли. Казалось, стало слышно полет мухи. Судья нахмурился. Но прочитал текст, подчеркнутый адвокатом. Потом снял очки и протер линзы. Зал возмущенно загудел. Судья поднял руку. Сэм улыбался, глядя на развитие событий. Они с женой сидели на разных скамейках.
- Слышишь, дорогая, ты будешь жить. Назло всей этой пародии на правосудие.
Гул стал громче. И судья был вынужден стукнуть молотком.
- Скажите, а что законы штата говорят насчет вдов?
Адвокат был вынужден признать, что вдовы не являются замужними, а значит, на них закон не распространяется.
- Вот вам и ответ. Сэм Фишер будет казнен в это воскресение, а его жена, точнее, уже вдова - через неделю.

Выдержка первый раз изменила Сэму. Он вскочил, зазвенев кандалами.
- Вы не посмеете...!
Но удар приклада в спину заставил упасть вперед, грудью на стол, чуть было не опрокинув его.
- Уведите арестованных!

Если бы Стас захотел написать книгу "Тысяча и один вопрос о крав-маге", скорее всего, каждый первый ответ был как-то связан с ударами по шарам.

Q: А как быть...?
А: Бей по шарам.

Q: На что делается ставка...?
А: На удары по шарам.

Q: Как в крав-маге с эмоциями...?
А: Никакие эмоции не должны мешать бить по шарам.

Q: Но...
А: По шара-ам. Все.

Кому-то это может показаться забавным. Но если в каждой шутке есть доля правды, то доля правды в этой шутке превалирует абсолютно. И на начальном этапе, когда ученик только приходит заниматься делом, лучше не ударятся в неумный юмор и объяснять все обстоятельно. Обдуманные ответы настраивают на серьезный лад. А серьезность необходима, когда ставка — выживание, а не просто победа на ринге.

— А как быть, если габаритами не вышел типа меня?

— Крав-мага не делает различия между полами и габаритами, однако учитывает, что женщины в среднем слабее мужчин, а превосходство в массе одного иногда сводит к нулю превосходство в навыке другого, — решил начать Стас так. — Поэтому ты и учишься бить в пах и в голову. Удар в пах — лучшее изобретение рукопашного боя, если соотносить ущерб, опасность для бойца и сложность выверки удара.

Он стал загибать пальцы.

— Первое: ущерб колоссален вплоть до болевого шока. Второе: он быстрый и короткий. Следовательно, если ты промажешь, не составит труда вернуть ногу без потери устойчивости. Третье: его не очень сложно нанести, не надо целиться и долго выверять время. Четвертое: не важно, чем прилетит в пах — пяткой ли, коленом, голенью или стопой, все равно будет больно. И пятое, но в рамках развеивания мифа: для женщин он не менее болезнен, чем для мужчин, так как тоже много чувствительных нервных окончаний.

Пальцы кончились. Стас разжал кулак.

— В тебе чуть больше ста фунтов веса, правильно ведь? Хм. Дай прикину, — он походя, без тени смущения подхватил Эву на руки и чуть взвесил ее. — Да, около того. Во мне — сто восемьдесят. Я в полтора раза тяжелее и могу просто снести тебя с пути, если пойду чуть быстрее, чем хожу пешком. При этом я не самый большой бычок, мужчины весят и по двести, и по двести пятьдесят, и по двести семьдесят фунтов. Естественно, в таких условиях приемы "честной борьбы" абсолютно неприменимы, когда мы ведем речь идет о выживании и устранении угроз. Бей в пах, в голову и по кадыку. Возведи это в необходимость.

Закончив, Стас заметил, что уйдя в дебри живых примеров, так и не поставил Эву на пол. Упущение было исправлено. Не сразу и с долей сожаления.

— На что в крав-​маге делается ставка: на силу, скорость рефлексов, внимательность, может?

— На три-четыре хорошо отработанных, доведенных до автоматизма приема. Удара, серии ударов и способов контратак. Надо просто повторять их до тех пор, пока они не будут вшиты в подкорку. Ты замечаешь, как в первых боях обдумываешь удары? Как нанести, куда, как двигаться? Такого быть не должно. Тело должно действовать за тебя. И когда оно начнет действовать за тебя, ты освободишь голову и сможешь обдумывать другие вещи. А уже это ускорит префайты и постфайты.

— По их системе, достичь успеха можно только отринув эмоции, не дать им завладеть тобой в бою. А в крав-​маге с этим как?

— В крав-маге нет какого-то философского дискурса. Она — инструмент, и ее задача — обеспечить выживание и устранение угрозы. Все, что способствует этому, суть хорошо. Все, что мешает — следовательно, плохо. По своему опыту скажу, что гнев очень мешает. Свирепо бросаясь в атаку, человек расходует силы и устает. И если его противник отразит даже пусть не все, но большую часть атак, в итоге он все равно сбережет больше сил. И этим одержит верх.

Следи за дыханием. Не давай сбить себя с ног. Не пускай никого за спину. Не давай подходить к себе ближе, чем на два метра, на стадии префайта. Начинай бой с самого мощного, что имеешь в арсенале. Видишь огнестрел на стадии префайта — не вступай в бой. Видишь холодняк на стадии префайта — не вступай в бой. Видишь больше двух противников на стадии префайта — не вступай в бой. Многое из того, чему ты обучишься, в чьих-то глазах будет выглядеть бесчестным. Но на улице рядом с тобой не будет никого из этих людей. Ты здесь не за золотыми медалями и рукоплесканиями толпы. Ты выживаешь и устраняешь угрозы. И в этом деле "бесчестное" не существует, как понятие.

— И вообще где ты этому научился?

— Еще на Перше-четыре. Я же грабитель. Довелось освоить.

Удивился конечно, не ожидал такого фортеля от несколько нелюдимого Чана, а с другой стороны может как раз на почве общей любви к лошадям и сошлись. Но порадовался также, в конце концов жизнь продолжается и даже в таких условиях есть место для эмоций отличающихся от ярости и ненависти. То же боевое братство или вот любовь.
Глядишь может и самого Люка судьба сведет с суженой, а обстоятельства встречи это дело десятое. Жизнь— лучший сценарист, способна сделать абсолютно непредсказуемый сюжетный поворот.
А там слово за слово и настало время конца посещений, так что их здоровой части отряда нужно было выдвигаться обратно в расположение. К гитаре покоившейся в чехле за спиной так и не притронулся. Рында уже нашел себе инструмент, а больше никто и не захотел играть на гитаре, да и концерт с распитием честно смародереной контрабанды плохо сочетался, тем что привлекал излишнее внимание.
Успел перехватить один из коньячных апельсинов, вышло вполне даже недурно, потом надо будет у Лорда вызнать рецепт.

—————
А дальше потекла череда дней на базе, состоящая из нарядов, тренировок, да свободного времени, которое слегка поразнообразилось с приходом полноценного спутникового интернета на базу от возведенного ретранслятора. Только вот никаких вестей о новых заказах не было даже когда остальная группа вернулась в строй. Всё было тихо даже в ближайшем будущем, а тем временем дни контракта пролетали один за другим. Не то чтобы Муравей был адреналиновым наркоманом, но ему как бы платили не за сидение на базе в тылу безопасной территории.
Разузнал также по поводу упомянутой Здено работы в оперчасти, детали самой работы, да и попросил разузнать на счет кандидатуры Муравья на должность. Возьмут хорошо, Аль-Тарф в целом нравился как место имеющее приемлемый климат, а также хотя бы относительно развитую инфраструктуру, тем более вроде как слышал что стычки противоборствующих сторон приобретают куда более локальный характер, поэтому операторы уже нужны не в таком большом количестве, но все же нужны.
А то глядишь следующий контракт будет вахтовым по защите ученых или оборудования на глухой и дикой планете, где даже досуг в увольнительной провести абсолютно негде.

  – Я решил... – с Дена слетела куртка – что вино для дамы, нуждающейся в восстановлении... – и броник – будет лучше, чем этот противный коньяк – рубашка – да еще и испорченный этими саперскими руками – и раненой был почти торжественно вручен гидратор.
  – Не знаю, хватит, не хватит, если что, пошлем гонца за бутылочкой винца, да?

  От общих песнопений Ден отказался, посетовав, что раньше вот голос был, да весь вышел. Но о делах рассказал, надевая рубашку обратно.
  – Ну дела, в общем-то, дрянь. Говоря коротко, денежный приток заканчивается и наш контингент на Аль-Тарфе подлежит планомерному сокращению минимум на половину. В лучшем случае нашу дрим-тим ожидает досиживание до конца контракта, естественно, без боевых выходов, во всяком случае, легальных. Хотя уже в главном ФОБе начали предлагать досрочное завершение по средней выплате. Так что, думаю, и до нас дойдет. В общем, предлагаю скорее долечиваться и возвращаться продавать все, что не приколочено. Ну и желательно побыстрее. Тут просто такое дело...
  Здено немножко помялся, но продолжил:
  – Короче, я разговаривал с Чато, если в течении недели не будет никаких факапов и уйдут те, кто уходит, то я опять сдаю группу тебе – Майорош кивнул Стасу – и он меня забирает к себе в оперативный отдел. Пока по старому контракту, ну а там как пойдет. Могу попробовать потрещать, если кто-то захочет в тыловые крысы, но ничего не обещаю, дураков, кроме меня, не мало. Ну как-то вот так, короче. Слушай, сапер, дай-ка эту свою святую гранату попробовать.

  К моменту, когда Чоу решил перейти Рубикон, Ден оказался как раз на волне расслабляющей хмельной волны, поэтому, развалившись на стуле с закрытыми глазами, он только заметил, как показалось, недовольно:
  – Ну ты нашел время, конечно.
  Хотя сам завидовал, так, немножко. Сам бы он так не смог, наверное. Да и было по чему завидовать, честно говоря.
  – Нам, может, выйти?

* * *

— Спасибо, Макс, но я все же приберегу голову свежей, — улыбнулся Стас, а затем отложил гитару. Играть особого желания не было. Да и вообще многое отпало — хотелось просто поддаться воцарившемуся настроению. Настроению довольно светлому без всяких скидок. Товарищество, единство и пронесенная выпивка, что по сути глупый, но довольно трогательный риск намотаться на дисциплинарку. Давно такого не было. Еще, наверное, со времен юности. Когда расстилались бесчисленные дороги, и мир всецело казался приветливее, светлее, и было любопытно жить.

Давно. Настолько давно, что выпало не только из памяти, но и из восприятия мира.

Когда Чоу встал перед Эвой на колено, настроение в палате изменилось, и Стас почувствовал — кольнуло. Когда он шел сюда с цветами и гитарой, сам себе он объяснил это простыми и тривиальным вещами. Надо навестить больную, проведать, как она. Вот, проведал. Подчиненные тоже проведали. Но только сейчас, после слов Чоу, почему-то захотелось закурить. Вот так вдруг, плюнуть на пятнадцать лет завязки и закурить. В глубокий затяг, во всю мощь истрепанных легких.

* * *

Дальше контракт потек спокойнее. По странному стечению обстоятельств больше крупных заказов не было. Рында еще месяц с небольшим слал оповещения в центр о полной служебной и боевой готовности группы, но дела у GDS Global шли на спад. Летели отписки. Сначала пришло письмо, что вот уже в течении недели будет заказ. Затем — что заказ будет уже вот-вот на днях. Но наступил момент, когда прекратились и они. Это был полный профессиональный штиль. Обычно деятельный Рында начал ощущать беспокойство — дескать, не из-за него ли? Раненые разной степени тяжести уже в двух боевых выходах — может, наверху закономерно перестали доверять? Но затем беспокойству на смену пришло принятие. Даже если и перестали, даже если и не беспочвенно, то что теперь? Бывает. Пусть снимают с должности и сами едут руководить, раз считают, что все знают лучше.

Впрочем, ближе к окончанию контракта никакой заметки о провале испытательного срока не пришло. Значит, дело оказалось в самой GDS Global. Пусть так.

Спустя три недели смонтировали ретранслятор на базе. Затем купили КВ-радиостанцию и оборудовали комплекс охраны и обороны. Быт был полностью налажен, сменялись один за другим понятные и приятные трудовые будни. И в свободное от нарядов время Рында проводил время или в городе, или в казарменной палатке с Бандитом, помогая ему разобраться в хитросплетениях Теории Орла. Бандит уходил на пенсию, и Рында испытывал то же самое, что испытывал когда-то, работая в реабилитационном центре исправительной колонии Перш IV. Надежду на то, что его дело хоть как-то повлияло на окружающих людей. Светлую и... да чего таить, немного горькую, да. Все у Бандита будет хорошо. Завалится в шезлонг на одном из пляжей где-нибудь на дальнем отшибе космоса, напишет книгу, разделит с человечеством свой опыт (а разделить однозначно есть что) и... И вопреки своему презрению к этому миру сделает его на один процент лучше.

Координаты на наркофермы, которые Рында передал фиксеру, оказались подлинными, и он смог немало заработать и на этом. Фиксер предложил ему забить на PMC и окунуться поглубже в местные мутные воды. Но мутные воды уже не прельщали. Не в почти сороковник отправляться этапом на новый срок — не хватит никаких ни здоровья, ни терпения. Прошло время, когда ты прятал от охраны самодельный нож из куска бритвенного лезвия и зубной щетки. Полжизни все-таки позади. Все куски в мире не урвешь, а будущее все-таки одно.

Новый контракт Рынде предложили вообще на какой-то другой конец обитаемого космоса, и, взяв время на обдумывание, он так его и не подписал. Чутье подсказывало, что на ближайшее время лимит удачи безнадежно исчерпан. А может, он, как и Бандит, просто устал.

До конца оставалось два дня. И ничего не указывало на то, что откуда возьмется новый заказ.

Чоу колебался. Эва, за это небольшое время, стало ему дорога. И тот факт, что она оказалась в текущем положении, тяготил его. Вообще, тот букет чувств, что испытывал Чан к этой хрупкой, несмотря ни на что, девушке, было достаточно странным и противоречивым. Смущение, привязанность, опаска и многое, многое, многое другое. Гарантированно можно было сказать, что равнодушием или неприязнью там не пахло. В конце концов, когда её едва ли не стало, он это понял.

И сейчас всё снова шло к расставанию – слухи на корпоративном форуме говорили о новой ротации личного состава. И второй встречи, может уже и не быть. Как и надежды на то, что однажды можно будет найти кого-то такого же. Такого развития событий можно было избежать. Решение, что было способно повлиять, на кадровую политику компании, было достаточно простым. Но его принятие не было тем, что один человек может принять самостоятельно. И здесь на пути Чоу встал худший из врагов. Он сам со своими сомнениями и страхами, сломанными надеждами и опытом разочарований. Потому секрет, совсем небольшой, что хранила сшитая Чаном лошадка, имел все шансы остаться никогда не найденным. Чоу так и остался бы в стороне. Если бы не Максимилиан с его ободряющим жестом.

Да. Может сейчас он и совершает наглость, как обезьяна, любующаяся ликом луны. Но если не пройти через это, сожаления отравят всю жизнь. Чан нажал кнопку на судорожно сжимаемом в руке простеньком пульте. Несколько мгновения после этого, пока ничего видимого не происходило показались вечностью – опасение, что от нервов собранный ранее пульт оказался случайно сломан нарастали. А потом из игрушки заиграла музыка. Незатейливая восьмибитная мелодия, услышанная давным-давно в детстве, с трудом извлечённая сначала из закромов памяти, потом из задворков хранилищ данных местной сети. А "голова" игрушки начала с тихим жужжанием раскрываться, демонстрируя во "Рту" обручальное кольцо на подушечке.

Рядом с самой Эвой на колено стал сам Чоу.

– Не силён в словах. Это самонадеянно, но... Ты дорога мне. Давай идти дальше вместе.

Ким сидела за дальним столиком, в невеселом обществе двух пустых и ещё трех полных стопок водки и надкушенного сэндвича с тунцом, печально размышляя о злой иронии судьбы. У нее в кармане целая куча зелени, но она не может позволить себе купить нормально пожрать. Она искренне расстроена смертью одного из самых омерзительных ублюдков которых она когда либо видела, но несмотря на то что она знает (ну хорошо не знает, но основательно догадывается) личность убийцы, она не может сдать его (а точнее её) в полицию. И в ближайшее время ей придется отдавать местному мафиозо, деньги которые она получила с продажи его же угнанной тачки. О чем он тоже судя по всему знает... ну или как минимум основательно догадывается. Твою мать. Жизнь, жестокая ты сука...

Кореянка залпом осушила ещё одну стопку, поморщившись закусила ещё одним куском сэндвича. Блуждающий по уже начавшему слегка покачиваться залу "Змея" взгляд девушки, скользнул по компании чернокожих хоумис, мирно потягивающих пиво, перескочил на Джомаркуса (Ким вяло помахала старому приятелю рукой, перед тем как откусить ещё кусок сэндвича), затем на Романова, на русского лепилу, сосредоточенно пожирающего бургер, на компанию копов, на парочку проституток... и наконец вновь уперся в две стопки водки и недоеденный сэндвич на её собственном столе.
Прекрасно. У всех своя компания. Свое сообщество. Своя стая. Даже у шлюх и легавых. Черные с 69-ой держатся друг за друга, славяне, которые у себя в Восточной Европе только и делают что воюют между собой, здесь держатся друг за друга, да сам "Дон" Антонио ходит таким гоголем, что за ним стоят местные итальянцы. Только за Кореянкой нет никого, кроме медленно умирающего заживо отца и брата-бездельника, который занимается неизвестно чем. Даже её кличка из-за того, что на весь Риверрайд Бэй, если не на весь Претсберри, её семья единственные потомки эмигрантов из Южного Хана. Более одинока здесь наверное только эта стремная немка, с сатанинским прозвищем, но этой вряд ли нужна чья-то защита. Скорее наоборот, это её на люди опасно выпускать без намордника. Преспокойно сидеть в одном баре с копами после того как (сравнительно) недавно грохнула одного из них – для такого нужен особый характер. Хотя для того чтобы зарабатывать на жизнь человекоубийством вообще нужен особый характер (и возможно диагноз), так что чему тут удивляться.

Увлеченная мыслями о том, какая она одинокая, бедная и несчастная, Кореянка даже пропустила момент, когда в зале возник Дон Кардано, увидев его и одного из его подручных, когда они уже приближались к её столику и бежать было некуда. Хватив ещё одну стопку для храбрости, Ким выдавила из себя жалкую улыбку и сдвинулась чуть в сторону, позволяя мужчинам сесть за её столик.
– Привет, Ким, как твои делишки? Ровно всё? Никто не наезжает? Есть разговор к тебе. Тебе заказать что-​нибудь выпить или перекусить?
Самодовольная улыбка (уже знает что кроме него, ей в случае чего пойти не к кому), насквозь фальшивая доброжелательность в голосе. А его ручной мордоворот при этом сидит рядом и сверлит её взглядом в котором читается "просто-дай-мне-повод". Замечательно. Лучше некуда
– Лучше некуда! – Не считая того, что мой бизнес может не дожить до конца недели, мой отец не всегда может вспомнить свое собственное имя, не говоря уже о моем, а последние деньги которые остались у меня после уплаты всех счетов за дом, я принесла тебе за "защиту" и да, где-то треть из этих денег я получила за твою тачку – Нет, заказывать ничего не надо, я собственно уже собиралась уходить. Но если... если у тебя есть разговор, я конечно могу задержаться.. .

Кости
Когда спустилась тьма, ты ждал покоя. Но его не было. От тебя не осталось тела или чего-либо материального. Однако, ты всё ещё был. И был где-то. В месте, что навевало болезненные воспоминания о видениях в капсуле.

Холодный космос. Измученная планета, там, внизу. Но твоя ли? Ты не узнаёшь

И всемогущая сущность на которую ты не смеешь поднять взгляда. Потому что знаешь: не выдержишь увиденного. Из ниоткуда в голове берётся страх и тревога. Хочется спрятаться, сжаться в далёком углу. Обычно боятся опасностей, внутренних и внешних чудовищ. А сейчас ты боишься, что вечность твоего дальнейшего существования будет выглядеть так и неизвестно, что ждёт впереди. Красное марево, искажения, пустота. Неизвестность.

Открываешь глаза, видишь над собой исполинскую фигуру. Мозг, распаренный, измученный, как насильно раскрытый бутон, вновь собирается в кучку. Часто и тяжело дышишь, вспоминаешь предсмертную боль, ощупываешь себя. Ты снова здесь, в своём теле. И почему-то уверен, что всё тобою увиденное — не сон. Что-то не дало тебе умереть, насильно отправило обратно. Сделает ли оно так второй раз? Или в последующие? Возможно. Но ты уже очень вряд ли вернёшься тем же человеком. Будешь рисковать узнать то, что знать не стоит.

Бритва
Спустя день бесцельных блужданий, очень трудно избежать ощущения полной безнадёжности. Непонятно, кто и зачем возвёл это циклопическое и чудовищное сооружение и зачем пытал вас в нём, но кристально ясно одно: вы заблудились.

С тех пор, как вы покинули комнату с капсулами, последнее приятное воспоминание — это потребление ингаляторов, найденных на трупе в одном из закутков этого бесконечного стального лабиринта. Странно это. Ты не помнишь ничего, но была абсолютно уверена, что лекарство из ингалятора тебе поможет. И оно правда помогло. Ты почувствовала себя сильнее. Быстрее. И до сих пор тебя не мучает усталость и голод.

Вы бредёте по очередному сумрачному техническому коридору. Вокруг уродливые металлические стены, кучи толстых проводов. А перед тобой шагает фигура твоего попутчика. Наверное, нет ничего плохого в отсутствии у него комплексов, но одетый он хоть бы выглядел не так жутко. На фоне его великанской спины ты чувствуешь себя крохотной. То и дело задумываешься: а человек ли он вообще? И стоило ли ему доверять?

Да, стоило. В неизученной и враждебной среде не выжить одному. И ты всё видела в его глазах. Тогда ты и осознала свои (и его) магические способности. Внушила ему, что не собираешься ему навредить и прочла в его сознании всё необходимое. Он такой же измученный и потерянный, как и ты. И жаждет разобраться, что здесь происходит.

Строение его разума показалось тебе необычным. Всё слишком структурированно, вся информация и память разложены по полочкам и отсекам. В его голове нет хаоса... почти что. Он напоминал живой компьютер, но ты нащупала в нём и подавленные человеческие черты. Разговаривал он крайне неохотно, исключительно по делу, предпочитая обходиться жестами. А если и говорил — выдавал крайне лаконичные и рубленные фразы. Впрочем, в особенностях его психологии можно будет разобраться, когда вы отыщите в этом аду хоть сколько-нибудь внушающее доверие место.

Проходите очередной коридор, открываете очередную дверь.

Танк

 
Анализ.....................................................
Заброшенное техническое помещение
Срочное сообщение: звуки выстрелов мелкокалиберного автоматического оружия, двадцать метров, восток.
Передвижение к источнику сигнала, сканирование.........................................
Обнаружено: органический труп, вид: человек, пол: неопределён, возраст: неопределён, дистанция: 15 метров, восток.
Синтетические формы жизни, вид: неизвестен. 5 юнитов. Вооружены, предположительно опасны.
Срочное сообщение: юнит под угрозой, причина: огонь мелкокалиберного автоматического оружия, атакующий: синтетическая форма жизни.

Безродный и Кости
α — Видите подписанные трубы? Значит вы уже близко. За этой дверью должна быть небольшая кладовая. А отсюда уже рукой подать до переработчика воды.

Отворяете дверь, входите внутрь. Слышите шум автоматной очереди. Проходите вдоль стены и осторожно выглядываете из-за неё. Видите отряд вооружённых людей в серых армейских комбинезонах. У ног одной из них чей-то труп. Резкими, угловатыми движениями убийца перехватывает автомат и начинает заливать свинцом кого-то, притаившегося на другой стороне комнаты.

До вас доносятся волны чужой тревоги. Понимаете, что в прошлом совершенно неосознанно так же «слышали» эмоции Боба. Это указывает на то, что в беду попали другие маги.

Вечер обещал быть долгим, но Змей ничего против этого не имел. Минувшим утром бармен успел как следует выспаться, так что уставшим Чак себя не чувствовал. К тому же, Змею действительно нравилась его работа. Нравилось виртуозно смешивать коктейли и шустро разливать алкоголь, нравилось дружелюбно общаться с посетителями за стойкой, нравилось наблюдать за беседами и играми завсегдатаев, нравилось быть полезным району и зарабатывать деньги...

В конце концов, MJ просто любил атмосферу, царившую внутри "Речного Змея" в такие вечера — тепло, уют, и люди, пришедшие сюда отдохнуть и хотя бы на время сбежать от своих проблем, или же немного подзаработать и несколько улучшить своё материальное положение. Никто из присутствующих не был здесь против воли, ни кому не было в тягость сидеть за столиком над тарелкой горячей еды или катать шары на бильярдном столе. Даже вечно угрюмые матёрые работяги выглядели тут как-будто расслабившимися и даже довольными, как бы ни были тяжелы их обычные будни в порту...

К появлению патрульных, парочка из которых уже успела стать его приятелями, Змей был прекрасно готов, и парень как обычно лично передал в руки одному из полицейских угощение, приправив вкусные горячие сэндвичи и сладкий кофе искренней улыбкой и парой добрых слов — в конце концов, у Чака сейчас было отличное настроение, и он действительно был рад видеть знакомые лица. Вернувшись в бар, MJ продолжил разливать напитки и ставить перед гостями тарелки с сытной едой (преимущественно салатами, жареной картошкой, рыбными блюдами и бургерами), ловя обрывки разговоров гостей и периодически подключаясь к обсуждению спортивного матча по бейсболу, идущего по телеку, разговорам о рыбных местах, расположенных выше по течению, или политическим беседам.

Да, Змей любил свою работу и всегда наслаждался возможностью оказаться в окружении обитателей родного района, помогая тем справиться со своими проблемами и отвлечься, или просто болтая с ними и приятно проводя время. Мало какая работа могла дать те эмоции и чувства, которые давала работа бармена. Вот, например, сидящий сейчас перед телевизором и азартно болеющий за одну из команд работяга, Джо. Несколько недель назад он страдал от глубокой депрессии, когда его бросила жена, и не знал, что делать, ища смысл на дне рюмки. В каком-нибудь другом баре бедолага бы давно уже спился, но в "Речном Змее" он нашёл новых друзей и теперь регулярно появлялся здесь, редко выпивая что-то крепче пива, но по многу общаясь с людьми о спорте и рыбалке, играя в настольный футбол, азартно споря с другими завсегдатаями о перспективах Китая в мировой политике и просто наслаждаясь жизнью.

"Речной Змей" был не просто баром — это была душа района, это было место, где все обитатели Риверрайд Бэй чувствовали себя как одна большая семья, где всегда звучали смех, похлопывания по плечу, тосты и стук шаров. Где споры, шутки, нецензурная брань, смех и негромкая приятная музыка наполняли воздух, создавая неповторимую атмосферу дома. Здесь были рады всем, кто пришёл сюда с миром, здесь принимали всех и здесь люди по-настоящему были счастливы. Не в пыльных церквях, объятьях нелюбимых жён или одиночестве пустых квартир, а тут, в "Речном Змее"...

Заметив появление Дона, Змей отсалютовал итальянцу и вернулся к приготовлению своего фирменного коктейля, который к большой радости парня заказала Виви (и который, похоже, был за счёт подсевшего к ней джентльмена). Продемонстрировав посетителям за стойкой небольшое шоу с подбрасыванием бутылки, закидыванием льда в стакан и ещё парой истинно "барменских" фокусов, Чак с улыбкой вручил проститутке её заказ, после чего переключился на других гостей. Краем уха MJ пытался услышать, о чём говорят мужчина на табуретках у края барной стойки — кажется, там то ли обсуждали какую-то недавнюю кино-премьеру, то ли говорили о какой-то реальной катастрофе на Большом Адронном Коллайдере в Европе, и MJ стало интересно узнать, о фантастике или реальных событиях говорят посетители.

Итак, пока Дон не соизволил сесть за барную стойку, Змей намеревался спокойно продолжать работу, возможно, подключившись к заинтересовавшему его разговору. Конечно, портовый инженер и складской управляющий не выглядели гениальными физиками, но послушать о ситуации с БАК Джонсу и правда было интересно.

Опасение, что визит выйдет «натянутым», противоестественным, постепенно уходили прочь. Сослуживцы нашли, что сказать и Эве, и Станиславу, что, несомненно, не могло не радовать. Помимо стандартных расспросов-разговоров-рукопожатий-объятий, с необычной стороны проявил себя Чоу.
Лошадка. Плюшевая (по внешнему виду) лошадка. Сувенир, ответом на который вместе с вопросом Чана было обещание Кошки вернуться. Пока она пожимала руку проявившего себя с неожиданной стороны китайца, я насколько это возможно незаметно показал Чоу крайне старый жест, возраст которого перевалил за восемь столетий – кисти рук, сцепленные в замок. Applaudo, что значит – «рукоплещу».
Казалось бы – ерунда, но этот поступок я в высшей мере одобрял. Этот кустарный, чуточку неаккуратный по внешнему виду, забавный, кажущийся нелепым, подарок, был гораздо большим, чем казалось на первый взгляд – мостиком для Картер в нормальное, обыденное течение жизни, насколько, конечно, можно назвать нашу жизнь обычной.
Цена подобных вещей была мне весьма хорошо известна. Горные серпантины, на которых разнообразные ВУ ожидали караваны с гумпомощью, очень быстро и доходчиво учили ценить то, что вело прочь из этой до крайности простой игры, где с одной стороны находились непролазные скалы, с другой – бездонная пропасть, а на узкой дороге посредине ждала яркая, огненная смерть.
Мы сбегали из этого жестокого мирка, как могли. Многие пили. Кто-то, порисковее – использовал разнообразные вещества. Заводили знакомства с «пончиковыми куколками». Пускай война, на которой родилось это устойчивое выражение, отгремела много столетий назад, а те женщины остались не только за обычными, но и световыми годами, но, тем не менее, многие из сотрудниц гуманитарных фондов, возивших мирному населению грузы, были молоды и хороши собой, и эта старая как мир фраза сама ложилась на язык. Интрижки сопровождались подарками, а что, помимо миноискателя, автомата и набора сапёрных инструментов, было у таких как я, в разорённой войной стране? Почти ничего.
Мы старались, как могли, выменивая у местных, то, что могло нам помочь – сувениры, безделушки, разнообразные забавные вещицы. Искали сами, и порой нам улыбалась удача, например, в виде запечатанного ящика с шампанским с полуразрушенного завода по производству алкоголя (плевать, что половина бутылок разбита, стакан, то есть ящик, всё равно наполовину полон). В чём-то помогали правительственные войска – обменивая нечто ненужное (на их взгляд), на нечто полезное, и нашей самой крупной удачей во время подобных обменов стала вытащенная хрен знает из каких времён древность – механический патефон с дюжиной пластинок, который, после получаса возни с инструментами вперемешку с крепкими словами, принял наше предложение поработать ещё годик-другой. Эквивалентом ему была пятилитровая ёмкость с мутной, рыжеватой фруктовой брагой, зашибавшей потребителя этого продукта довольно быстро, и вонявшей килограммами (именно килограммами, не иначе) давно не стираных носков.
«Куколки» были выходцами из другого мира. Пусть со схожими проблемами, но тем не менее, иного, и это заставляло нас искать нечто соответствующее. Или же исполнять это своими руками.
Порой дело доходило до абсурда, и ради нелепиц мы рисковали головами. Я хорошо помнил свои приключения в квадрате 43, на болотах, куда меня занёсла просьба Фокусника – штабного сержанта Уэйда. Его одна из девушек попросила принести ей букет местных лилий со своеобразной расцветкой – оранжево-фиолетовых. Росло это добро буквально в паре мест, куда Уэйд не мог добраться, поэтому предложил обмен. Я, согласившийся на эту сделку, довольно долго бродил по этому грёбаному болоту, собирая цветы, вспоминая сержанта по матери, и гадая, что меня убьёт раньше - местная мошкара с пиявками, или подвернувшаяся под ноги мина.
Тогда мне повезло – я вернулся целым (почти, если не считать укусов местной мошкары и пиявок), и с цветами, а Фокусник сдержал своё обещание, правда, позднее.
После Чоу проявил себя и командир. Пел Станислав достойно, играл на гитаре - тоже. Задорное предложение окружающему миру сгореть в огне, я музыкально поддерживать не стал – мой инструмент, скрипка, была здесь сейчас абсолютно лишней.
Пока Квецень проявлял талант исполнителя, я влез в сумку, извлекая на свет пластиковые трубочки, два шила и один из апельсинов, взвесил многострадальный фрукт на ладони.
- Там внутри – коньяк, - отвечаю я Эве с лёгкой улыбкой. – Дама и господа, ищите надрез на апельсине, протыкаете меньшую от надреза часть шилом, и готово – можно пить через трубочку. Тут от апельсина - одна шкурка. Да, если напиток не устраивает – у Дэна, - киваю на замкома, - есть вино. Маскировка – следствие собственного опыта: мне доводилось лежать в больничках, где алкоголь, кроме как в крайне скрытом состоянии, пронести было невозможно. Поэтому этот…маскарад, - указываю на сумку, - наследие непростых времён.

    — Её переживания в последнее время начали граничить с нарушением моих личных границ, — я поджал губы.

    И Петер туда же. Ещё небось и в бесчувственные мудаки меня запишет, начни я сейчас отстаивать свою позицию. Или будет прав, если запишет?

    Я ещё не остыл после стычки за ужином и препираться вдобавок с другом совсем не хочется. Потому горячо любимые на Руси риторические вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?» придержаны до лучших времён. Пока не наломал дров, тебе надо спустить пар, Гера. Загугли местный стрип-клуб поприличней, выбери для привата шлюху посмазливей и далее по списку — все эти проверенные временем рецепты релаксации.

    — Очень надеюсь, что накачали, — киваю хмуро, — потому что вторая версия ещё дерьмовей. Мой юрист утверждает, что своими глазами видел, как я подписал бумаги на продажу акций за бесценок — можешь себе представить? Если это дело рук рогатого ублюдка...

    Шумно выдыхаю. Ну вот и что ты, Гера, сделаешь, если это он? Активируешь сигил и выскажешь, как сильно негодуешь? На хую он вертел твоё недовольство. И хорошо, если отделаешься смачной затрещиной в ответ.

    — Давай лабораторию, там точнее. Пускай несколько дней, главное результат, — легко соглашаюсь и начинаю закатывать рукав.

    На середине пути пальцы замирают и мёртвой хваткой вцепляются в ткань, а я с ужасом, уставившись на татуировку, понимаю: рука левая. Левая, а ты даже не отследил, Гера. Сделал на автомате. Точно так же, как тысячу раз делал прежде, чтобы вогнать в вену очередную дозу дряни.

    — Блядь.

    Распрастываю рукав обратно, стараясь не смотреть на Гааза. Ему безразлично, из какой руки забрать кровь. Скорее всего, он бы ничего не заметил, не начни я психовать. Но для меня разница огромна и принципиальна. Не смей забывать этого, Гера. Потому что забыть означает сорваться в бездну снова. И во второй раз ты уже вряд ли выберешься.

    — Коли, — подставляю Петеру правое предплечье.

   Ткнув вилкой в содержимое своей тарелки, Андрей лишь хмыкнул, видя как тощие листики капусты неопределенно-зеленого цвета перемешиваются с томатными дольками, составляя натюрморт, достойный кисти художника-реалиста. "Мда, зелёный с желтым и красным. Типичный разрыв аппендицита, гнойное расплавление тканей и, как следствие, скорая гибель. Сойдёт." - под эти мысли медик немного погонял столовым прибором эту пародию на салат, после чего все таки принялся есть дальше, неспешно ведя внутренний диалог сам с собой и периодически поглядывая на телефон, хоть тот и был выключен.

   Расправившись с салатом, лепила откинулся на спинку стула, неспешно попивая свою воду и наблюдая за сидящими там и тут людьми. Правда вместо имён или кличек он чаще вспоминал строки из собственных записей, которые делал под некоторую часть своих клиентов. Благо, что большая часть этих людей русским не владела, ну а меньшая...шутки про врачебный подчерк не просто так появлялись, так что за этот пласт своей работы Андрей не переживал. Вон работяга сидит, с циррозом, года три протянет, не больше, с таким-то образом жизни и работой. Пехов мог бы ему посоветовать поменять работу на менее вредную, но какой в этом смысл? Перспектив, образования, да и зачастую мотивации у них не хватает на что-либо большее, чем классическое "украл, выпил, в тюрьму".

   Именно на последней мысли взгляд Андрея, все таки приступившего к местной пародии на бутерброд, зацепился за Джомаркуса. Побуравил того немного, но затем пошел дальше. Серьезно, на его руках жизнь тридцати семи погибших человек, большая часть из которых пришлась на Сербию, так что очередной нигерок, отхвативший от своих же, особых эмоциональных реакций не вызывал. Ну да, не справился, плохо конечно и жалко.. но тех же свинюшек больше жалко, плюс их ещё и слопать можно, так что несите следующего покалеченного/обдолбанного, эт цетера, эт цетера. В конце концов, жизнь - жестокая штука, и ей лучше знать, кто выиграет в рулетку, а кто получить премию Дарвина. В том, что он сам ее получит, русский не сомневался.

   Кивнув Эмме (утром же виделись), лепила прикрыл глаза, пытаясь собраться с духом. Здесь, в окружении наполовину знакомых людей, он чувствовал себя намного лучше, чем в снимаемой квартире. Эдакая форма социальной релаксации, когда ты не принимаешь участия в развлечении, но смотришь на него, делая ставки и гыгыкая, видя как один из участников ломается на крутом повороте. Сублимация и попытка заполнить внутреннюю неуверенность? Без всякого сомнения, однако лучше так, чем притворяться, что у тебя все хорошо.

   Чем медленнее работали челюсти, тем больше Комми отмечал знакомых лиц. Сильная и независимая Кореянка (без всяких шуток, не всякий современный ребёнок станет возиться с отцом-инвалидом, тем более в таком месте, как Ривервуд), местный Аль Капоне, Чарльз за стойкой, даже фрау Грета почтила в этот вечер заведение Змея.

  - Что-то грядет. - в задумчивости Андрей произнес эту негромкую фразу на родном языке. После чего печально усмехнулся, вытер губы салфеткой и принялся допивать воду. За полчаса никто не должен умереть, а если и да - то его найдут и без телефона.

* * *

Сегодня я снял небольшой номер в придорожном отеле. Для дела. У меня есть и собственный дом, и офис, чтобы эти самые дела вести, но для некоторых из них все это не подходит. Не подходит то, что отвечает твоим привычкам и существующему укладу жизни; не подходит то, что от тебя легче всего ожидать. Все это — устоявшееся, знакомое и проверенное временем — черты цивилизованного человека. Законопослушного члена общества. Того, кто ищет опору в завтрашнем дне, стремясь как можно легче перенести удары сегодняшнего.

Все эти черты надо отринуть. Сменить, как... Костюм. Да, вы же не лезете разбирать чердак в рубашке и брюках от Эмпорио Армани? И я не лезу. Никто не лезет. А бардака в моем чердаке валом, и одной пары рук здесь не хватит.

Мы с Дамьяном Санковичем знакомы достаточно давно, но начну издали, чтобы вы понимали суть. В начале нулевых я работал в ПанАмерикан Транзит уже что-то около восьми лет. И с трудом, с огромным трудом поднялся с должности старшего специалиста до менеджера по операциям. Потом карьера пошла легче — начал как менеджер по операциям, потом стал уполномоченным по контролю над кризисными ситуациям, затем заместителем старшего менеджера по операциям, и... вот он я настоящий. Старший менеджер по операциям. Моему росту я обязан происходящему на рынке — с первого года и истерии вокруг Персидского Залива нас лихорадило и болтало, как щепку в штормовом море. Ротации на местах усиливались, то тут, то там самых разных спецов — хороших спецов, которых я уважаю до сих пор — выбрасывало на отмель, места освобождались и... И все, что было необходимо делать — это держаться. Девятый вал помоев сам поднимал меня к вершине.

ПанАмерикан Транзит пытался расширяться в меру своих возможностей. Скупал активы, контактировал с политиками, склонял на свою стороны городские и окружные службы там, где был где мог себе это позволить. Но не все помогало и не всегда. И поэтому, попав в ключевые операции, я опытным путем пришел к неутешительным вещам. Котлеты долларов способны проложить немало путей к успеху, но не так верно, как это делают волнение и беспокойство. Как это делает страх.

Законопослушный член общества ищет опору в завтрашнем дне, и этим он подобен инвалиду. Отнять у честного человека надежды все равно, что забрать у калеки костыль — и он с не меньшим грохотом упадет на задницу. Пусть и не в прямом смысле.

Так вот, Дамьян. Через круги отца я знал, что он уже однажды проворачивал рейдерские захваты и был весьма неплох в этом деле. Работал по схеме, привезенной, должно быть, прямиком с исторической родины. Итак, вам нужен объект А. Чтобы взять его под контроль, необходимо подмять под себя пятьдесят процентов акций плюс одну. Это сделает вас обладателем контрольного пакета акций с полным карт-бланшем на управление объектом А. Но это лишь теория. На практике же контрольный пакет включает от одной седьмой до одной пятой всех акций. И значит, если у вас есть злой умысел, умение находить информацию, терпение и готовность причинять боль, для вас полностью отпадает необходимость играть по правилам рынка. Тем самым, что прописаны в учебниках экономики.

Пиком карьеры Дамьяна был частный банк «Финансовые услуги Гайдожика и Рабинера». В составе акционеров находилось шесть человек. С помощью юристов, а затем (когда это не помогло) и запугивания, преследования и террора он добился от двоих из держателей акций продажи их пакетов. Этого оказалось более чем достаточно. То, что банк ввел в круг правления нового члена без согласования с остальными, никому не пришлось по душе. Но сделки были полностью легитимны. А юристы, которые предлагали продать акции, действовали «сугубо в интересах взаимной материальной выгоды» и с людьми Санковича «не имели ничего общего». Верите?

Не верите.

А ведь все так и было.

Конечно, не совсем так. Но предлагала продать акции одна деловая сторона, а добивалась своего силой уже другая. То, что первая имела сговор со второй — так это еще доказать надо. Собирайте базу, ведите в суд, мы своих адвокатов приведем. Предстанем и ответим.

Так несколько лет отдел операций с моей подачи расширял ПанАмерикан Транзит. Где мог, давя капитализацией и активами, а где не мог — цепями, ломом и хмурыми людьми со сломанными ушами. И вот теперь мы в Претсберри. Мы влили в этот город столько вечнозеленых, что по степени влияния заткнем за пояс самого Господа Бога.

Когда-то двести лет назад невидимая рука рынка творила настоящий прогресс. Заводы, фабрики, железные дороги, ликвидация рабства и право на свободное, независимое предпринимательство для каждого. Но времена сменились. И теперь эта же рука ломает нам хребты и сворачивает шеи. Капитал ненавидит пустоту. Ненавидит он ее столь сильно, что ему плевать на любые преступления. Аль Капоне в начале прошлого века убивал, держал азартные игры, проституток и торговал алкоголем в сухой закон, но знаете, за что он сел? За неуплату налогов! В этой стране ты можешь быть убийцей, если Большая Кормушка получает долю с твоих дел.

К счастью, я не убийца. Я предприниматель. Плод своего времени и созданных этим временем условий.

Нет, конечно, я не циник и не склонен красить все лишь в черное. За десятки лет работы я повидал немало людей, который ведут бизнес честно. Создают новое, привлекают этим новым инвестиции и наращивают капитал на том, что они всем полезны и вхожи во все двери. Но таким людям, как правило, есть что противопоставить подобным мне. Например, стоящее за ними государство. Это... по-своему подтверждает сказанное выше. Действия подобных мне переломить способно только превосходящее по силе противодействие.

* * *

Дамьян входит и пожимает мне руку:

— С повышением. Когда обмоем?
— О, уже знаешь. На недельке, наверное, если Эби ничего в голову не взбредет.
— Ловлю на слове, — улыбается он. — Ты хотел работу предложить. Говори.

Я смотрю на него. Он не похож на спешащего куда-то, да и в принципе никогда таковым не выглядел. Дамьян всего лишь последователен и не более того. «Ты звал меня поговорить о работе, будем говорить о работе». Все. Точка. В этом весь он. Если такой человек позвал тебя цеплять девок, вы не будете говорить о делах. Никак. Ни даже полслова.

— Речной порт. Водная Логистика Претсберри.
— М-м-м... Решились все-таки. И как это провернете?
— Если б я знал, зачем ты мне нужен был тогда?
— Вот только с наездов не начинай сейчас, хорошо? Это мне эту землю топтать и под пули лезть. Давай от и до, как началось, что вышло, и к чему пришли. Демпинг пробовали?
— Пробовали. Не вышло. Они зашиваются, прессуют профсоюз и все равно выходят на прибыли, которые не дают им разориться. А у нас заканчиваются активы.
— А профсоюзы что?
— Похоже, готовы терпеть и верить. Многим трудягам с Риверрайда и деться-то некуда. А так они терпят чуть-чуть, потом мы перестаем демпинговать, и они получают все то, что им не заплатили. К такому они уже привыкшие, тут не продавишь.

Дамьян замолкает. О чем-то думает, а затем спрашивает:

— Ты рейдерство предлагаешь?
— Ну.
— Не выйдет, сразу говорю.
— В чем дело?
— Там количество акционеров — черт ногу сломит. Часть акций принадлежат членам профсоюза, дивиденты идут на нужды трудяг же. Страховки покупаются, социалка, помощь. То есть, с пакетов акций получает бабло не один какой-то человек, на которого можно наехать. Тут придется бодаться со всем рабочим штатом, я такие качели могу и не вывезти.

Я ловлю себя на мысли о том, насколько глубоко Дамьян зарылся в вопрос. Возможно, кому-то он уже готовил рейдерский захват или просто посвятил время обдумыванию различных сценариев. Зачем? Кто-то платит больше?

Да и риск столкнуться с профсоюзом меня привлекает еще меньше, чем его. Он-то не знает, что даже завладев портом, ПанАмерикан Транзит все равно потеряет кучу времени. Пока выиграет тендеры на речные грузоперевозки, пока выйдет на нужные прибыли, пока подберется штат специалистов — лояльных нам — две трети рабочих мест будут не у дел, и это минимум. Худшие сценарии и вовсе предусматривают оставить по одному большому и малому доку. На отмель выбросит целую прорву людей. И злить их еще сильнее перед тем, когда им объявят о сокращении, нет в моих даже самых смелых планах.

А еще Эби и Скарлетт. Чем они так прикипели к Риверрайд Бэй? Эби, похоже, скорее подаст на развод, чем оставит этот портовый отходник. Я, скорее всего, тоже не брошу ПанАмерикан Транзит, но ведь это не то же самое! Эта компания нашу дочь на ноги поставила, и вот так я ей отплачу?

— Вопрос в цене?
— Да, но не в долларах.

Ого. Вот к этому я был готов в самую последнюю очередь. Цена, но не в долларах. Какое-то паршивое предзнаменование на грядущую неделю.

— Говори.
— Эл, мне нужен этот порт. Вернее, не сам порт, а чтобы им управлял лояльный человек. Мне так будет проще с поставками.
— Что за поставки? Дурь?
— Не спрашивай, и мне не придется лгать.

Я пожимаю плечами:

— Хочешь сохранить тайну — твое право. У меня тайн тоже полно, так что для меня это не пустой звук. Но во мне ты этого лояльного человека найдешь, если все выйдет.

Он смотрит на меня, и мы обмениваемся рукопожатиями:

— Забились.
— Дай мне время до пятницы. Я прошвырнусь там и выдам какой-нибудь план.

Прощаясь, Дамьян добавляет:

— Передавай привет Эби.

Я киваю, чувствуя, как нарастает где-то внизу живота предательская тяжесть.

- Уверяю вас, ничего связанного с паром в этом приборе нет, скорее сложный часовой механизм. Можете называть это клок-панком, если хотите, но вообще это отсылка к канарейкам, которых использовали в шахтах как детекторы угарного газа, - поясняет Артус. В голосе сквозит некоторая снисходительность, дескать приходится объяснять элементарные вещи.

- Сама клетка не очень большая, сантиметров сорок в диаметере. Бить по ней топором не стоит, но случайное падение выдержит. Птица закреплена на дне клетки, и в стандартном режиме только вращается вокруг своей оси. И поднимает голову для звукового сигнала.

После возвращения всё пошло своим чередом, вернулось к обыденному течению жизни.
Краткий отдых – и вновь всё по кругу - подъёмы, наряды, дела. Несмотря на старый принцип «инициатива имеет половой контакт с инициатором в качестве доминирующего участника контакта», я не без удовольствия занялся готовкой – и в свою очередь, и в помощь другим. Жизнь в поле научила, что плохой еды не бывает, и из просроченного тоже может получиться что-то хорошее, но для поддержания подобных навыков нужна практика, а её было не так уж много, и, следовательно – упускать возможность не стоило.
Были и другие мелочи – сортировка и постановка на хранение трофейной и приготовленной к предыдущему заданию взрывчатки, уборка в «кишках» медэвака – не оставлять же чёртову коробку в нетоварном виде – в кровавых потёках и мусоре.
Дела были полезны. Дела были полезны ещё и в качестве лекарства – когнитивный диссонанс был в очередной раз преодолён относительно легко, а вот смутное, неясное чувство вины перед командиром и Эвой (да сколько можно, останься я на той грёбаной лестничной площадке, что это изменило бы?), вело себя, как надоедливый комар ночью – постоянно, мелко, назойливо жужжа над ухом, до тех пор, пока Мороу, отвезший больничной половине нашего отделения фрукты, не сообщил, что все живы, и находятся на лечении, тем самым выдав мне неплохую «мухобойку» (или комаробойку?), заодно получив в ответ дежурную шутку о том, что в старину гонцов за хорошие новости награждали, но поскольку золота в наличии не имеется, то награду может составить разве что дополнительная порция в обед.
В любом случае, для себя я решил сходить в гости к пострадавшим. Один – если никто не согласится, а если ещё кто-то пойдёт – составлю компанию.
Но просто так, с голыми руками идти не следовало.
Чего больше всего не хватает в госпитале? Собственный опыт подсказывал, что обыденных радостей жизни, таких, к примеру, как алкоголь. Конечно, врач по тем или иным показаниям может наложить запрет, но, как гласит древняя мудрость – «если нельзя, но хочется, то немного можно». Конечно, «в лобовую» с бутылкой в госпиталь не пойдёшь, однако же есть ряд довольно хитрых способов пронести что-нибудь интересное.
В конечном-то счёте, выбор пал на один из самых простых и надёжных методов, и в качестве подспорья мной было выбрано кулинарное искусство.
Продавец в близлежащем городишке не стал спрашивать, на кой мне сдались полдюжины килограммов крупных апельсинов с очень-очень толстой шкуркой – видимо, в моих глазах читалось, что за лишние вопросы из проданных фруктов будет выбран самый крупный плод, и абсолютно негуманно и неизящно забит торговцу в рот в качестве кляпа, а позднее сослуживцы с некоторым удивлением смотрели, как я потрошу всё это изобилие, превращая кухонный блок в убежище цитрусового маньяка.
Усилия стоили того – мякоть и сок, профильтрованные, очищенные от семечек, загнанные в форму для льда - кубики, действительно превратились в морозилке во фруктовый лёд.
В это же время, на соседних полках рефрижератора шёл не менее интересный процесс – апельсины со срезанными попками (ну и как это место у плода назвать по-другому?), лишённые мякоти, выскребенные до самой кожуры изнутри, медленно становились стопками со своеобразной системой охлаждения: внутрь каждого была впихнута чашеобразная пластиковая форма для выпечки, между внешними стенками которой и апельсиновой шкурой была налита вода, стремительно превращавшаяся в лёд.
Дело оставалось за малым – найти коньяк, разлить его по «стопкам», добавить апельсиновый "ингредиент", а затем, при помощи пищевого желатина прикрепит предварительно замороженные «шапочки» назад.
Первые экземпляры этого экспериментального проекта выглядели довольно странно, зато где-то к середине отличить алкогольный апельсин от настоящего было сложно – только тонкая круговая полоска на плоде подсказывала, что цитрусовые были надрезаны с некоей целью. Правда, хранить всё это надо было в прохладе, поэтому в день посещения госпиталя моим спутником стала сумка-холодильник.
- Здено, в госпиталь поедете? - спрашиваю я замкома, точно так же, как несколько минут назад спрашивал Люка.

Второй раз в больнице Рынду встретили уже даже как-то теплее что ли. Во всяком случае, так показалось. Еще не успел зарасти шрам на шее, как ее владелец поступил с пробитой рукой. Травматолог ознакомился с прошлым выписным эпикризом и лишь покачал головой. "Не бережете себя". Рында осмотрел руки, исколотые тюремной стенограммой до локтей, и покивал. Да. Не бережет, причем уже давно. Еще бы от собственной тупости страдал он один, а так выходит как-то не очень. Дискомфортно слегка. Дальше пошла привычная болтанка — ставил ли импланты, вживлял ли биомодификации, что пил, чем кололся. Повторный опрос сначала удивил Рынду. Не можете что ли личное дело отсмотреть? Но потом пришло понимание — за это время он мог и имплант поставить, и синтетикой обколоться, и собрать по борделям букет. Все в жизни оператора скоротечно, все в ней быстро меняется. Сегодня ты бодр и весел, а завтра уже легкими давишься и кишки в руках несешь.

"Выше нос," — сказал он себе, и ничего не поменялось. "Выше нос," — вновь сказал он, но уже на Жестком Языке. Приподнялся подбородок, расправились плечи. Захотелось действовать. Найти палату, обустроиться, пообщаться с другими пациентами, плюнуть в окно и попасть в мусорный контейнер. Жесткий Язык и в самом деле создает людей. Тут Бинс не покривил душой.

Рынду положили в палату к Бандиту. Прочитав в его взгляде заложенное по умолчанию "Блядь, да за какие грехи?", Рында пожал плечами. Бывает. Зато времени на книги теперь точно навалом.

Бандит, хотя и мог ходить, огреб куда сильнее Рынды и немалую часть бодрствования проводил под анальгетиками. Но работали они непостоянно и не во всех случаях. Лечь на кровать так, чтобы не приведи боже не побеспокоить лишний раз и ногу, и плечо, у него не выходило. Тогда включался Рында и укладывал его аккуратнее.

— Только не резко, спокойнее.

А затем уходил в камбуз разносить еду по палатам.

Так было везде и всюду — те, кто могут жить хоть в чуть более полной мере, помогают тем, кому повезло меньше. Ходячие разносят дозы лекарств и допингов. Имеющие руки одевают безруких, пока к тем не приедет рипер с протезом. Зрячие становятся поводырями незрячим. Жизнь на говне учит держаться вместе. Заботиться друг о друге как тогда, на линии огня, в первый день и первый боевой выход. Потому что здесь, за этой линией, доверять попросту некому.

Из головы не шла Эва, не шел ее непримиримый отказ от эктомии. Бандит как-то сказал, что хорошего солдата от плохого отличает умение выживать на поле боя, и уже тогда Рында не в полной мере это принял. Всегда ли зависит выживание от конкретных навыков, или иногда может повезти? Если солдат сталкивается на поле боя с тем, что никак не может преодолеть своими силами, и погибает — это плохой солдат? Если солдат выжил ценой подставы своего подразделения и полного провала боевой задачи — это хороший солдат? И так далее, и тому подобное. Но вот этот новый поставленный Эвой вопрос был каким-то иным. Отстоящим от привычной для Рынды парадигмы мыслей и образов. Ощущение того, что он что-то упускает, нарастало по экспоненте. И совершенно точно не нравилось.

— Слушай, Рич. Вот о хороших солдатах и плохих, — начал он, а затем подумал еще немного, откуда начать. — Допустим, солдат выжил на поле боя. Но понес потерю такой тяжести, что она обессмыслила его дальнейшее выживание. Считаешь ли ты такого солдата тоже хорошим? То есть, сводится ли все только к жизни, или еще что-то есть?

  * * *

Первый раз в палате Эвы Стас появился с букетиком георгин. Кубрики нетранспортабельных были еще белее и стерильнее, чем обычные палаты, хотя казалось, куда уж там. Не зная, на что обратить внимание, он посмотрел на свою заживающую руку. Сжал кулак, и еле зажившая, обожженная фугасом кожа снова лопнула, протекая секретом. Н-да.

Откуда начать? Как вообще полностью открытые и искренние люди начинают диалоги? Одно дело — актерская игра. Можешь вылепить из себя, что захочешь, и все шишки полетят именно в образ. Придуманный и, как поделка из папье-маше, пустой изнутри. Обдумывать нечего, ведь это все равно не ты. Да, актерская игра — одно дело. И другое — говорить за себя.

— Привет, Эва. Ты как?

Он прошел внутрь и положил букет на прикроватную тумбочку и присел рядом.

— Захотел тебя проведать. Именно мой тактический гений (не по годам развитый) тебя сюда и завел. Так что... — Стас развел руками. — Избегать этого долго у меня не вышло бы.

"Выглядишь неплохо," — вдруг подвернулось на язык. Хорошая фраза, обтекаемая. Из-за чего и была отброшена.

— Это георгины. Не знал, что именно тебе нравится. По правде говоря, у меня и выбора-то было не особо много. Больше в клумбе напротив входа ничего и не растет, — пошутил он и только потом понял, что вряд ли сильно покривил душой. Грабитель есть грабитель, вполне мог нужное откуда-то спереть. Но сейчас вроде как все неподдельно. Более-менее.

  * * *

Второе посещение принесло еще больше сюрпризов. Рука у Стаса почти зажила, и он припер невесть откуда взявшуюся гитару.

— Добро пожаловать на благотворительный концерт джи-ди-эс глобал, — он сел, привычно коснулся колков и вдруг заметил, как среди проходящих по коридору все больше и больше заинтересованных останавливаются в дверях. Стас подмигнул кому-то. — Заявки принимаются. Подогрев — тьфу ты — я хотел сказать, поддержка голодного исполнителя встречается с полным одобрением. Железные деньги просьба не бросать, а если и бросать, то хотя бы не целиться в голову. Ключ на старт.

Он взял первый аккорд и перебрал струны. Начать стоило с чего-то попроще и легче — относительно остального точно. Гитара сама по себе "easy to learn, hard to master". Что-то умеет почти каждый второй, а вот умеет ли хорошо — уже вопрос вложенных усилий и времени. Сесть в лужу всегда успеешь.

Тихий, мелодичный и без перепадов проигрыш мог бы быть лучше и живее, пройдя игра шлифовку. Голос — баритон — нес трещинку и тоже оказался далеким от идеального. Словом, все было каким-то несовершенным. Несовершенным, понятным и близким к грешной земле. Осязаемым.

Проводишь* вечность в ночь.
Тепло ушло, но ты видишь свет.
Принять, понять и превозмочь:
Мой друг, возможно, будущего нет.

Стоишь во тьме, бездвижный силуэт.
Скурил уже без счету сигарет.
Огни горят, но тьма берет тебя. Уходишь ты в нее, покой храня.

Возьми же горсть земли, в руке ее сожми.
Птенец, упавший в грязь и кровь войны.
Пройди по грани и найди себя. Живи с собой, рассудком не скорбя.

Стоишь во тьме, бездвижный силуэт.
Скурил уже без счету сигарет.
Огни горят, но тьма берет тебя. Уходишь ты в нее, покой храня.

В мир грез вошел и выйти не могу.
Отбросил все, что защищаю, чем живу.
Но ты нашел свой путь и прорубил окно.
Угас свет, но ты чувствуешь тепло.

Стоишь во тьме, бездвижный силуэт.
Скурил уже без счету сигарет.
Огни горят, но тьма берет тебя. Уходишь ты в нее, покой храня.

Госпиталь

Больница. Майкл бывал во многих похожих и не очень местах, начиная от палатки посреди болотной жижи и заканчивай оборудованным по последнему слову техники мединститутом. По шкале от "дом смерти" до "можно я тут жить останусь?" это заведение занимало место заметно выше середины. Вкусная жратва, чистота и порядок, врачи, которые не просто делают вид, а на самом деле понимаю, что и как надо делать и не пачкают мозг лишний раз. Что еще нужно для нормального выздоровления? Даже обычное однообразие четырех стен было не так заметно - едва ли не половина отряда попала сюда после охоты за дурацким котенком, так что было с кем поговорить. Лишь одно омрачало безбедное времяпроводжение.

Эва. Насколько знал Расти, она как и другие шла на поправку, но что-то в девушке явно надломилось. Он не лез с расспросами, слишком деликатная тема для их практически исключительно рабочего знакомства, но догадаться было несложно. Наёмник и сам бывал в похожей ситуации, когда шальная граната едва не отправила его на тот свет, оставив кровавое месиво вместо ноги и едва не вскрыв живот, но вроде бы обошлось. Протез работает не хуже настоящей, все остальное тоже в порядке, а на шрамы он давно перестал обращать внимание, да и сошли они уже почти за прошедшее время. Теперь же, глядя на Кошку, Майкл поневоле начинал задумываться о будущем, что для него было вовсе уж необычно. Живи пока не сдохнешь, а там уже на всё будет плевать, вот какими были обычно его планы на долгосрочную перспективу, а дом, семья, дети в них не входили. Он не умел жить нормальной, обычной жизнью, и почему-то именно сейчас от этого становилось грустно. Что останется после тебя? Куча трупов, лужа крови, папка с бумагами в архивах GDSи редкие воспоминания сослуживцев. Ничего хорошего, но сейчас Расти не знал, как ему изменить свою жизнь, да и стоит ли? Как там говорят мозгоправы, "зона комфорта"? Да, пропитанная болью и опасностью зона комфорта, но ему было проще взять винтовку и идти воевать с другими такими же идиотами за бабло и чужие интересы, чем принять на себя полную ответственность за жизни близких и самому принимать все важные решения. Эва же, судя по всему, рассчитывала когда-то сойти с этого пути.

Майкл не знал, как ей помочь, и это терзало сильнее всего. Поговорить? Лишь бередить свежие раны, да и собеседник из него был так себе. Попробовать отвлечь? Возможно потом, на базе, но здесь самых воздух, пропитанный неизбывным запахом лекарств, постоянно напоминал - ты тут, потому что с тобой что-то случилось. Пару раз он порывался попросту выпросить у местных медсестер или попросту спереть литр-другой спирта, прийти в гости и нажраться без лишних слов, но ответную реакцию предсказать было сложно. С мужиками подобный подход сработал бы в большинстве случаев, женщинам же часто нужно что-то другое, а Расти не мог похвастаться тем, что может полностью понимать их. Так ничего и не придумав, Расти промаялся до выздоровления и отправился на базу со странным осадком на душе.

    Что-то не так. Она другая. И в том, как берёт меня за руку и тянет за собой — хотя раньше избегала малейшего касания. И в том, как усадив на кухонный стул и заметив синяк на скуле, обеспокоенно спрашивает:

    — Тебя что, били?!
    — Ерунда, — отмахиваюсь я. — Небольшие разногласия со следователем.
    — Какие-то методы 90-х!
    — Ты же меня знаешь, — пожимаю плечами с улыбкой. — Молчать в тряпочку не мой конёк. А человек попался молодой, несдержанный, вот и повздорили.
    — Понятно, решил потроллить мента при исполнении. Гениальная идея.

    Она ворчит и сетует на то, что прикладывать лёд уже поздно — гематома давняя.

    — А перелома нет? В этом месте кость непрочная, я помню из анатомии.
    — Змейка, не суетись.

    Да, пожалуй, самое верное слово, чтобы описать Её. Суетливая. Порывистая, суматошная, хлопотливая. Такими бывают люди на приятном торжестве. Только с чего праздник — неужели из-за моего возвращения? В голову невольно лезут сравнения. Я роюсь в памяти, пытаясь найти эпизоды, когда кто-либо был рад мне просто так. Рад одному моему появлению. Небогатый улов. В бизнес-контактах и начинать не стоит. Среди друзей негусто. Родни — подавно. Разве что брат. Хм, а что-то есть схожее у Неё и Макса. Непосредственность. Умение не держать в себе и дар заразить этим другого. Они бы подружились.

    Так и есть — мне рады. Чувство почти новое и совсем непривычное. Я шёл сюда, не имея чёткого плана, а теперь и вовсе не знаю, как действовать, как реагировать. В скриптах, по которым давно течёт моя жизнь, не прописан алгоритм поведения в подобных случаях. Пусто. А нужны ли вообще какие-то телодвижения с моей стороны? Может, достаточно просто принять? Порадоваться тоже за компанию. Но молча. Или всё же открыто? Она, кажется, замечает мою растерянность.

    — Что?
    — У тебя такой вид, будто ты выиграла миллион долларов.
    — Лучше! Ты вернулся!

    Вот уж точно не Карина. Та бы скакала до потолка только по случаю удачной лотереи.

    — Мы с доктором места себе не находили!
    — И что, даже не попросишь за порог?
    — В смысле?!
    — Как-никак своим визитом я могу подвергнуть тебя опасности.
    — Да брось, а то я не знаю, — фыркает Она. — Ты бы не явился, пока сто раз не проверил, нет ли за тобой хвоста, просканировался на жучков-паучков, прослушки и всё такое прочее. Ты ж нервнобольной змеёныш-то. Прогрессирующая мания преследования.
    — Спасибо за диагноз, доктор.
    — Всегда пожалуйста!

    Она хохочет и начинает копаться в холодильнике.

    — Тебя небось и голодом там морили.
    — Не поверишь, предоставили комплексный обед из трёх блюд. Даже напоили советским компотом. Правда с галлюциногенами неясного происхождения.
    — Ну да ничего, сейчас что-нибудь сообразим... Правда со съестными припасами сегодня туго... — бормочет Она, повинуясь инерции мысли, но тут резко оборачивается. — Как это с галю... Погоди, тебя отравить пытались?! Как же ты вырвался?
    — Всё... запутанно.

    Тупая реплика, ничего не поясняющая, но это единственное, что я могу сейчас сказать.

    — Правы мужчины — надо было их взорвать к чертям собачьим! Эти дебилы хоть поняли, на кого покушались!
    — Тихо, змейка.
    — Сигил ни о чём не сказал, да?
    — Успокойся.
    — Да чего мне успокаиваться! Я успокоюсь, только когда с землёй их шарашкину контору сровняю!

    Она кипятится, а я запутываюсь всё больше. Как выйти из положения? Как всё объяснить, когда сам не знаешь, где искать концы?

    — Вот что. Тебя должен осмотреть доктор Гааз.
    — Змейка.
    — И обязательно взять кровь на токсины.
    — Ада.
    — Это нельзя так оставлять!
    — Ариадна!

    Имя, по которому я зову Её очень редко. Теперь оно заставляет сестру замереть и взглянуть на меня выжидающе. Эффект ледяной струи. То что нужно.

    — Я обязательно переговорю с Петером позже. Но не нужно никаких осмотров.
    — Как это не нужно? Отравление — это очень серьёзно. Тебе ли не знать? Сам же химик. Если у них есть яд, который действует на «изнаночных»...
    — Потому что это лишь гипотеза. Я не уверен до конца, что причина в веществе. Как и во всём остальном не уверен... — добавляю нерешительно.
    — Гер, я ничего не понимаю, — всплеснув руками, Она плюхается на стул рядом, бросает на меня беспомощный взгляд. — Ты одними загадками говоришь. Сначала пугаешь, что на тебя покушались, через минуту уже нормально всё. Лучше скажи правду!
    — Это и есть правда.

    С шумным выдохом ерошу волосы.

     — Давай по порядку. С более ясного к менее, — предлагаю я временное решение. — Что за офицеры с планом штурма и почему у тебя по лужайке среди бела дня разгуливает воплощённая демоница?
    — Вообще их четыре, и это те самые монахини, о которых я недавно тебе говорила.

    Пока я ем (обыкновенные макароны по-флотски, но, чёрт возьми, сейчас блюдо на скорую руку кажется пищей богов!), Она рассказывает. Всё больше хмурюсь. Не потому, что теперь в доме на постоянке обитает ССовец с узкоглазым дружком-нацистом. Я видал серную погань и похлеще. Дело в другом: восемь демонов, загнанных в телесную оболочку, требуют содержания. Начиная от помещения и заканчивая вооружением. Ей, эпизодически зарабатывающей фрилансом, не потянуть таких расходов. Но рогатый ублюдок, разумеется, не думал об издержках, когда расквартировывал этот полк у Неё. Не иначе как от большой любви и заботы. На кого рассчитывал, на меня? Тогда вдвойне уёбищно выглядит его афера с грабежом фирмы.

    — Блядь, что за козёл, — вырывается у меня посреди Её рассказа. Она осекается.
    — Кто?..

    Я злюсь. Оттого, что бизнес-планы пошли прахом. Что придётся заморозить Её проект, который должен был стать сюрпризом. Что не могу сиюминутно отдать распоряжение выделить необходимые средства на непредвиденные расходы — вместо этого вынужден тратить время на грёбаные расчёты. Потому что бюджет ограничен и надо вписываться. Я с этого начинал когда-то и снова захожу на порочный круг. Как же заебало бегать словно конь по цирковой арене.

    Но признаться Ей не могу тоже — вот что самое поганое. Расписаться в собственной слабости перед Ней, когда Она считает тебя самым успешным, умным, находчивым. Когда надеется на тебя. В тысячу раз проще выйти на центральную улицу с громкоговорителем и проорать: «Герман Вейц — лох!». Нет, не могу.

    — Никто, — обрываю грубо.

    Слово не воробей. И я злюсь ещё и потому, что сейчас эта птичка вылетела крайне некстати. Но она, как водится, принимает на свой счёт.

    — Я что-то не то сказала?.. — спрашивает осторожно.
    — Это тебя не касается.
    — Ну, ладно, я просто...
    — Что ты просто?
    — Волнуюсь.
    — Волнуешься или хочешь всё контролировать?
    — Гер...
    — Наше партнёрство не означает, что я должен отчитываться тебе во всём.
    — Да при чём тут!.. Я...
    — Или ты думала, что я позволю вмешиваться и руководить своей жизнью? Женщине?

    Губы кривит едкая усмешка. Я злюсь на себя, а отыгрываюсь на Ней. Подло и низко. Примитивно до омерзения, но я не могу остановиться. Меня уже подхватило потоком и несёт. Я знаю, что позже мучительно пожалею об этом — уже начинаю, стоило произнести. Но что за парадоксальная, садомазохистская тяга — быть уверенным, что твои слова ранят, и продолжать их высказывать!

    Она смотрит на меня испуганно, сбитая с толку, ошарашенная внезапной отповедью — а главное-то незаслуженной. А потом почти выбегает из кухни.

Сине-зеленоватые волны с белыми гребнями мерно бились о борта лодки.
Где-то позади остался бой, превратившаяся в огненный цветок вилла наркобарона, машина с ранеными, котёнок.
Впереди – отдых на базе.
Разум, впрочем, этого ещё не понял, пребывая в состоянии некоей встревоженности, не желавшей отступать. Словно установленная мина – поставить порой проще, чем снять.
Отдых, да. И, конечно же, рутина.
Клоп вот решил разнообразить второе грядущее, достал бутылку вина. Впрочем, его право.
От предложения товарища я отказываться не стал. Что у нас тут? Темное стекло, бумажная этикетка, странное название. Что-то из местного? Хотя, виноградников я здесь не видел.
Красное сухое. «Прелесть» какая, наверняка кислющее, как ящик лимонов, сожранный целиком. Или нет.
- Zwischen Blut und Tränen - ich bevorzuge Blut*, - говорю я одними губами, так, чтобы меня не слышал напарник. Сдираю с лица пропитавшуюся потом арафатку, прикладываюсь к бутылке, на мгновение закрываю глаза, делаю пару основательных глотков. Позволяю теплому кому провалиться в желудок, возвращаю сосуд Шнейдеру с формальным «спасибо». Ну да, что-то на каберне-совиньоне, правда до ящика цитрусовых всё равно не дотягивает… Хотя, сейчас – в самый раз. Крови сегодня пролилось достаточно, а если врачи будут растяпами – тогда можно будет пить и белое вино, в изрядных, ох изрядных, количествах. Мысленно пожелав всем нашим раненым удачи, вновь сосредотачиваюсь на управлении нашей посудиной. Рене разглагольствует, допивает вино, и превращает бутылку, а затем и волну в импровизированную мишень, а лодка продолжает всё дальше и дальше удаляться от места сегодняшнего боя.

***
Люк подобрал нас на пристани, после того, как плавсредство вернулось хозяину. Передав чужое имущество в распоряжение законного владельца, я влез в грузовик, попутно узнав пару новостей – котёнка забрал наниматель, ну и до госпиталя добрались без особых приключений.
Дорога на базу занимала достаточное количество времени, но толком подремать мне не удалось.
Дело даже не в разговорах – стоило закрыть глаза, как перед ними начинал маячить котёнок.
Маленький персиковый котёнок с зелёными глазами.
А вне дрёмы – вот он, наш «саркофаг». Металлический кровяной запах, бурые пятна на полу и стенах, обрывки бинтов и одежды, пустые ампулы и шприцы. Звеня на каждой кочке, по полу катается стеклянный сосуд, похожий на банку – хрен знает, из-под какого лекарства, разгляди тут, в полутьме.
Ещё раз прикрыть веки.
Маленький персиковый котёнок с зелёными глазами.
- Сука, - говорю я одними губами, без звука.
Не потому что сегодня что-то (а вернее – многое), пошло не так. Не потому что оказался, в принципе, не особо полезен, и не потому, что пригодились только два заряда.
Не поэтому.
Там, на вилле наркобарона, в жилой комнате на нулевом этаже, глядя на животину, на мгновение я испытал старую как мир, давно забытую эмоцию.
Маленький персиковый котёнок. Кремовой (или как правильно?) расцветки, с зелёными глазами и забавной по причине чрезмерной серьёзности мордой.
Взять его одной рукой, а потом - другой сжать голову, и рывком повернуть.
Так, чтобы захрустело. Так, чтобы зеленые глаза подёрнулись смертельной паволокой. Так, чтобы запищал, задёргался, а потом…
Всю дорогу к медэваку я боролся с этим мимолётным видением. С желанием вытряхнуть тварюшку из контейнера, и дюжиной ударов приклада превратить её в кроваво-красное пятно на белоснежной плитке.
И с облегчением вздохнул только тогда, когда переноска оказалась в транспорте, а мне нужно было обшаривать дом дальше.
Маленький персиковый котёнок с зелёными глазами.
Хлопочущая над Рындой Лина.
Маленький персиковый котёнок с зелёными глазами.
С трудом вваливающиеся в грузовик Крейн и «Расти».
Маленький персиковый котёнок. Кремовой (или как правильно?) расцветки, с зелёными глазами и забавной по причине чрезмерной серьёзности мордой.
Чан с перевязанной рукой помогает Фарелл стабилизировать Эву. Разодранные в клочья окровавленные брюки в расцветке tan из армированной водоотталкивающей ткани. «Не даю согласия, не даю…»
Маленький персиковый котёнок.
Свернуть шею. Зарезать. Выпотрошить. Взорвать. Утопить. Раздавить грузовиком.
Маленький персиковый котёнок. Кремовой (или как правильно?) расцветки, с зелёными глазами и забавной по причине чрезмерной серьёзности мордой.
А ответ прост. Это создание – лишнее. На фоне дюжины трупов и наших раненых – оно чужеродно. Слишком прекрасно для того, что вокруг него. И следовательно, эта красота должна быть стёрта. Das ist zu schön, deshalb muss es verstümmelt, zur Normalität gebracht werden**.
Маленький персиковый котёнок.
Много-много липкой человеческой крови.
- Сука, - говорю я вновь, чуть громче. Скидываю винтовку с плеча, отсоединяю магазин, ударом по рукояти затвора выбиваю патрон из патронника.
Какого хрена, Макс? Это не первый раз, и ты не в горах. Тебе больше не нужно разнимать мирняк и снимать мины с пути караванов с гумпомощью. Или ты жалеешь? Жалеешь, что ушёл с той лестничной площадки, от командира и Картер? И всё это – обратная сторона той отрешённости, с которой ты смотришь на всю кровавую кашу, происходящую в ходе боя?
Не удивительно, что по прибытию на базу из грузовика я буквально вывалился.
Посмотрел на привалившегося спиной к колёсам замкома, на уставшего Мороу. Махнул рукой, мол, топаю к себе:
- Если соберётесь в госпиталь, проведать наших – зовите. Соберётесь пить – меня звать не обязательно, только если собутыльника будет не хватать.
_________________________________________
* - Между кровью и слезами я предпочитаю кровь (нем.)
** - Это слишком прекрасно, следовально его нужно изувечить, привести к норме (нем.)

Муравей, ставший волитеоем медэвака, всю дорогу до госпиталя был на нервах, не тех нервах что бывают в пылу боя, заставляя реагировать на малейшее изменение обстановки со стороны противника очередью, скорее уж нервничал по поводу вопросов того втопить ли сейчас, чтобы быстрее доставить раненых до госпиталя или же продолжать поддерживать ту же скорость, чтобы избежать излишней тряски и давления. Все таки одно дело это быть пассажиром при поездке в госпиталь с неугрожающими жизни ранами, пока водитель и медики отряда делают свою работу над остальными ранеными. И совсем другое быть на месте водителя примеряя на себя такую же, а то и большую чем у медиков ответственность за жизни раненых сослуживцев.
Крепко вцепился руками в руль и смотрел на дорогу, было конечно желание оглянуться назад и узнать что там с подстреляными соратниками, но этому мешала металическая перегородка, так что и этого элемента отвлечения внимания не было.
Когда же появилось три джипа перегородивших дорогу грузовику не растерялся, и сразу же доложил по рации остальному отряду, а также поправил винтовку висящую на груди и тут же сообразил что стрелять из полноразмерной пехотной винтовки в узком салоне авто и одновременно его водить будет тем еще испытанием, так что вместо этого расстегнул кобуру с пистолетом и внимательно следил за обстановкой. Если что напарник на переднем пассажирском сидении сможет вылезти из окна и вести огонь из штурмового вооружения. Впрочем контакт с обладателями бронеджипов прошел мирно, это оказался заказчик спешащий как можно скорее получить свой заказ.
Уже позднее на базе пришла мысль, что если переноска была таким чудом техники, то встроить туда gps-трекер было вообще плевым делом.
Ну а тогда, получив котенка и оплату настала пора вновь ехать в госпиталь, и тут как нельзя кстати оказался еще один подарок заказчика в виде джипа с мигалками, что расчищала дорогу от пробок и позволял нарушать некоторые правила ПДД, например проезд на красный свет.
Уже когда добрались до госпиталя и раненые попали в руки врачей Люк выбравшись из машины на свежий воздух закурил и сделал облегченный выдох, тогда заметил что руки от адреналинового отходняка слегка трясутся.
Он со своей задачей справился насколько смог, так что теперь ответственность перекладывалась на сотрудников лечебного заведения, закинул винтовку в машину, застегнул обратно все еще открытую кобуру. Себя осмотрел, вроде если бы зацепили то почувствовал бы это еще в машине, но адреналин штука непредсказуемая. Но нет, ни одна из пуль обходного отряда защитников виллы не попала в Муравья, даже бронежилет был цел.
А после окончания сборов, надо было ехать подбирать Лорда и Рене с пристани, и ехать на базу, этот бой даже тех кто не получил ранения достаточно измотал, так что оставалось только отдыхать.дабы на следуюший день приступить к выполнению обязанностей. Наряды как назначенные командование так и по собственной инициативе никуда не делись. Наряды по кухне, обслуживание Плотвы, помощь остальным в мелких задачах, пристрелка оружия. Для чего даже, получив отгул, съездил в город и купил там себе магнифайр на винтовку, попутно заскочил к раненым в госпиталь и передал им передачку, апельсинки там, яблоки.

Пётр как раз вернулся из морга, куда ездил по поводу вещей охотника. Задачка была та ещё.
И когда к нему обратилась Ариадна, был вполне свободен. Он дал девушке озвучить свою просьбу, тем более было видно то, как тяжело её это даётся. Ведь несмотря на отношение к демонам, Изнанке, её положению там, Ариадна оставалась молодой девушкой, которой не чужды простые женские желания и мечты. В том числе и о материнстве. Но понимал доктор и Германа, с его условиями.

— Присядьте, Ариадна. — Пётр предложил девушке присесть в свободное кресло. — Понимаете ли, ответ на ваш вопрос одновременно прост и сложен. Вариантов контрацепции предостаточно. От простейших, тех же презервативов, до радикальных, таких как стерилизация.

Гааз принялся расхаживать по комнате. Была у него такая привычка, из-за чего коллеги доктора иной раз называли того Шатуном.

— В случае с Германом всё просто. Он сам поставил условие и не оставит его выполнение лишь на вас. А вот когда он не в себе... — Пётр на секунду замялся, — тогда всё ложится только на вас. Вы правильно упомянули таблетки. Мини-пили если по простому. Но кроме них есть так же гормональные инъекции и пластырь, контрацептивный имплант, спираль Мирена, вагинальное кольцо. Они эффективны, но как они подействуют на измененный организм меченых, я сказать не смогу. Как и про Постинор, который пьется после незащищенного акта.

Доктор остановился, словно переводя дыхание и вновь продолжил расхаживания по комнате, развивая мысль дальше.

— То есть, условно-надежными способами, на которые не повлияет особенности меченых, остаются барьерные методы и стерилизация. Но последний отметается сразу. А вот первые имеют недостаток. Ими не всегда успеваешь воспользоваться, если всё произошло спонтанно. Одно дело презерватив, но вот те же диафрагма и маточный колпачок можно установить заранее, но перед этим придется сходить к гинекологу. Вот и выходит, либо проверять гормональную версию, либо как то обходиться барьерной. — Доктор остановился. — Вы, Ариадна, по сути вторая меченая, с кем я общаюсь так близко. Первый был Герман. У меня, к сожалению, слишком мало сведений. Да, наркотики и иже с ними на вас действуют как и на других, может где-то ярче, где-то слабее. С анальгетиками та же история. Но всё это я узнал эмпирически. По хорошему нужны обследования, анализы и прочее...

Гааз хотел было продолжить, но вовремя одёрнул себя.

— Ариадна, простите. Вы пришли с чётко поставленным вопросом, а я в лекцию ударился. Занесло меня.

    Во дворе мне преградила путь незнакомая женщина. Практически сразу я заподозрил неладное: от неё разило инфернальщиной, а змейка не то чтобы жалует сородичей, особенно одного с собой пола. Насколько я помню, всё её контакты с таковыми сводились к смертельным поединкам на выбывание. И если эта девица свободно разгуливает по Её саду…

    — Где Ариадна? — хмуро спрашиваю я.

    А мысленно уже прикидываю, сколько секунд займёт выхватить пистолет и всадить вторженке пулю промеж глаз.

    — Ну здравствуй, Палач.

    Девица расплывается в широкой, плотоядной улыбке и кошачьей походкой направляется мне навстречу. Всё-таки демоница? Если и так, крайне нетипичная — слишком телесная. Я поработал с демонами по призыву достаточно, чтобы уметь уловить разницу в первые секунды наблюдения. Но что самое необычное — в её глазах нет страха, вместо него — интерес. Та молва, которая идёт обо мне по Аду среди подчинённых рогатого ублюдка, — репутация Карателя, или Палача, как только что она назвала меня — вызывает у истинных демонов лишь одно чувство. Ужас, помноженный на презрение.

    — Ты кто такая? Откуда меня знаешь?
    — Кажется, кто-то не терпит, когда ситуация складывается не по его сценарию, м-м? Любишь получать на все вопросы чёткие ответы, и незамедлительно?

    Она обходит меня вокруг с нескрываемым намерением подразнить и поиграть себе в удовольствие. Наивная дурочка явно не знает правила игры, по которым играю я, и перепутала хищника с жертвой. Достаточно одного рывка вперёд — и я с размаху прикладываю нахалку спиной о фасад беседки.

    — Что я не люблю, так это когда меня заставляют повторять вопрос, — цежу, начиная терять терпение. — Кто ты такая и где Ариадна?
    — О-о, какой горячий! Правду говорят о твоём темпераменте, — хихикает она и пытается коснуться.

    Сдавливаю змее горло.

    — Начнёшь тянуть из меня энергию — я почувствую. И тогда, — пушка покидает кобуру и, щёлкнув снятым предохранителем, упирается в висок наглой дряни, — твои цыплячьи мозги познакомятся вот с этим.

    Я прекрасно осведомлён о расхожей уловке всех серных тварей: развести смертного на сильные эмоции, чтобы затем высосать. Основной способ их питания как в родном измерении, так и на Земле. Но чёрта с два я позволю ей забрать хоть каплю.

    — Спрашиваю последний раз…

    В тот момент, когда я уже хочу приступить к допросу с пристрастием, позади слышится стук открываемой двери и знакомый голос с нотками удивления:

    — Герман?..

Первое пробуждение
Руины Эдена

ссылка ♫

  Лодка неторопливо скользила по тёмно-синей глади воды, переливающейся в лунном свете. По обе стороны виднелись полуразвалившиеся каркасы зданий, что в сумрачном мраке напоминали жуткие непропорциональные фигуры. Вода непроглядно мутная, усеянная мусором. Обломки небоскрёбов сильно ограничивали передвижение, преграждая былые улицы, проспекты и бульвары.

  Их было порядка девяти. Все вооружённые, в защитных костюмах. Бесплодные и лишённые памяти. Недобитки старого мира, что вынуждены скитаться по опустевшей, безжизненной земле для продления жизни своих приютов. По обрывкам старых воспоминаний они ещё опасались повышенного радиационного фона и агрессивно настроенного мрака, что мог затаиться среди развалин. Их мир был причудлив. И в городе-призраке могла встретиться опасность хуже физического врага.

— Почему Первые вмешиваются только сейчас? — наконец, спросил Жрец.

  Вопрос был адресован Архитектору, пожалуй, самому странному из их компании. Человеку, что постоянно пребывал в тех областях, в которые иной человек не пожелал бы заглянуть и на секунду.

— Они всегда были среди нас, — ответил он, глядя на водную гладь. — Они жили на Земле задолго до нас. И они наблюдали за нами. И мы были им неинтересны. Они изредка вмешивались в наши дела, но не оставляли после себя и следа.
— И что изменилось теперь?
— У сил вне нашего понимания есть разногласия. Точнее сказать... они и тот, кто разрушил наш мир — имеют разную природу, ровно как мы сами отличаемся и от тех, и от других.
— Мы вымираем, – с ядом в голове напомнил один из солдат. — Твои покровители могли бы посуетиться и пораньше. Или хотя бы рассказать, как ёбнуть эту штуку наверху.
— Первородные уже поведали мне больше, чем должен знать человек. — Архитектор призадумался, словно выпав из реальности на минуту. «Вернувшись», он почувствовал пробежавший по спине холодок. — Тот, кто разрушил нашу цивилизацию всемогущ. Он перекроит весь мир, изменит его до неузнаваемости. Когда мы проснёмся во второй раз, реальности, что мы знали, уже не будет.
— Второй раз? — Спросил тот же боец. — А кто их считает? Ты уверен, что нас разбудили в первый раз, а не в сто первый? Я не помню лиц своих отца и матери. Ничего. Какие гарантии, что в следующий раз я не проснусь безвольным овощем? Ты лучше скажи эти... чипиздрики в твоей голове, они что-то говорят о иных мирах? Загробном? Может где-то нас ждут облака, вечный свет, да сотня девственниц, а мы всё плаваем в этом говне в надежде на лучшее.
— Я не берусь судить, как воспринимают вселенную Первородные. Но точно знаю, что для нас мир только один.

  Кто-то сдёрнул защитную маску и с презрением сплюнул за борт. Остаток пути они прошли в тишине.

***

— Здесь.

  Архитектор остановил лодку жестом. Начался процесс долгих раскопок и раскладки спец. оборудования. Среди обломков стен, крыш и мебели часто попадались кости. В большом количестве. Многие со следами насильственной смерти. Группа уже находила места бойни и похуже, но они всё не уставали поражаться, насколько дёшево в те времена ценилась жизнь. Видимо, когда ваше население достигает больше десяти миллиардов к таким вещам, относятся проще, чем, когда вас порядка нескольких тысяч.

  Жрец опасливо покосился на уже заполненную капсулу. Когда они наткнулись на этого, Архитектор подметил, что «он протянет особенно долго». Но Жрец всё никак не мог отделаться от мысли, что маг глядит на него. Как-то злобно. Хотя он явно не мог восстановиться так быстро.

— Трое. Щедрый улов.
— Да, кажется мы выиграли себе пару лет спокойного гниения в замкнутом пространстве.
— Эта точно пойдёт? Выглядит как кусок мяса.
— Прояви уважение, она всё-таки пережила ядерный взрыв.
— Пойдёт, — заверил Архитектор. — Они не умирают так просто.

  Жрец задержался у последней пары. Те перед смертью завалились друг на друга. Так и оказались погребены под завалом.
  Он знал, что нужно сделать. Но медлил. Присел рядом с ними. Смотрел, не отрываясь. Легко погладил одну по волосам, что успели отрасти заново. Он почувствовал, что Архитектор встал рядом.

— Знаешь... — опустив голову, начал Жрец, — мне казалось, что человек может всё, если по-настоящему захочет. А уж в мире до нас наверняка так оно и было... а потом пришло нечто, что всё разом сломало. Без надежды склеить обратно. Просто скажи, зачем мы всё это делаем? Мы ведь совсем не нужны Первородным. Они уже допустили то, что с нами случилось.
— Произошло ли это по нашей воле или без неё. Высшие силы уже ввязали нас в свою игру. И выхода из неё нет.
— Почему бы этим высшим силам просто не оставить нас всех в покое? — Задарил риторический вопрос кто-то из группы.

  Архитектор хотел было ответить, но вместо этого повёл губами и поднял взгляд на небо. Там горела космическая пыль и отрешённо сияли звёзды. Те самые, к которым всегда тянулся человек.