Москва две тысячи семнадцатого года запомнилась миру народными гуляниями на 870-летие города, июньскими ураганами, бессмысленными митингами Навального, программой реновации, а также погодой. Аномально жаркий сентябрь походил к концу, готовясь передать эстафету аномально холодному октябрю, вестнику скорой зимы. Мрак повис над крышами высоток, серые тучи скреблись о ржавые зубья антенн и станций связи. Под низким небом сиял шпиль Останкинской телебашни, а деревья в сумрачных лесопарках шелестели в унисон, предвещая недобрые дни. Утром и вечером взгляд цеплялся за людей в лёгких пальто или накинутых на плечи кофтах, торопливо шагающих по своим делам. Прохладный ветерок лениво волочил опавшие листья по краям парков и скверов, а многочисленные автомобили мчались по автострадам зло и быстро, ненавидя каждый пройденный метр. И даже солнце, всё лето изводившее пыльный мегаполис, теперь, похоже, начало уставать, всё чаще отходя за облака на перекур и всё больше напоминая медаль за первое место — которая, как известно, почти никому не светит.
Для кого-то кипел учебный год. Уже второй курс, уже серьёзно. Почти улеглась суматоха в деканате, преподаватели прочли собственное расписание и вовсю требовали готовиться к курсовым, хотя первая сессия и на горизонте не маячила. Медник целыми днями торчал в лабораториях биофака, ведь для него началась программа профессиональной специализации. Ни скучного матана, ни тупорылой информатики — зато прикладная биология на практике оказалась куда сложнее, чем фильмы с «Дискавери». После пар они с Иринкой прогуливались в большом зелёном парке МГУ или шли куда-нибудь обедать, болтая о музыке, парнях и девушках. Или об Ирином психфаке, который, по мнению Женьки, был сам по себе набит психами.
Другие стояли одной ногой за порогом института. Уже не вчерашние школьники, а состоявшиеся молодые люди, хоть и не растерявшие пока лихой наглости. Для выпускников-бакалавров октябрь станет месяцем рефератов, месяцем самоопределения или взрослой работы, когда уже плевать на кафедру и научрука, а поездки в универ вызывают раздражение и усталость. Хотите пример? Пожалуйста — вот Павел Семёнович Шишов. Практически с самого начала сентября молодой юрист разрывался между тремя вещами. Институт донимал лекциями по частному латинскому праву, рабочий стол ноутбука светил папкой с материалами для ВКР в области административки. На работе почта трещала от написанных с массой орфографических ошибок договоров поставки, которые ему, как интерну, старший юрист Ларина посылала на предварительную ревизию. А участившиеся к концу сентября дожди не добавляли к этому настроения. Скорее бы конец.
Впрочем, для Влада Коткина сентябрь стал месяцем самых серьёзных испытаний. Щекотливая перспектива остаться без денег и будущего в безразличном ко всему городе отступила. Но, наравне с нежеланием возвращаться в родное болото, в его жизни возникла неясная пустота. Ложь родителям, скрываемый перед друзьями стыд, смесь уважения и ненависти к доценту Светлане Анатольевне, которая убеждала взять академический, но, услышав отказ, недрогнувшей рукой поставила роспись на приказе об отчислении. Впереди маячили проблемы с военкоматом, под который наверняка придётся брать потребительский кредит через брокера — кто ещё даст денег бармену с неоконченным высшим. Даже hh.ru смеялся Владу в лицо, стоило набрать пару вакансий. Приходилось перебиваться тем, что есть, хотя сменщик подбивал уйти в переводы или йогу — а что, и китайский пригодится, и работа не такая грязная. С другой стороны, не так уж много ребят могут похвастаться полной самостоятельностью в девятнадцать лет. Отражение в зеркале Владу льстило.
Только вот у каждого из четверых имелся секрет. Настолько странный, что казалось немыслимым поделиться им со знакомыми, родителями и друзьями. Прагматичный разум советовал забыть, любопытство требовало разобраться, а сердце… сердце сжималось в тревожном предчувствии.
И плыли в бесконечном небе тёмные облака. Надвигался дождь.
В остальном, Москва осталась такой же, какой была всегда. Огромной и шумной, незнакомой и обыденной, деловой днём и неформальной по ночам — самой разной. Бухали у ларьков гопники, ругались в гастрономах пенсионеры, тысячи клерков спешили в деловые центры, а бизнесмены и политики вовсю делили власть. И пафосный энергетический гигант, и крохотная букмекерская контора возле «Партизанской» И всюду чувствовалось биение её огромного атомного сердца в центре гигантской паутины улиц и магистралей.
Часы, календарь или панель управления убеждали, что сегодня двадцать пятое сентября 2017 года. Чёртов понедельник. Гнусавый прогноз по телевизору за стеной предупреждал, что максимальная температура не превысит 15 градусов выше нуля, а вечером ожидается плотная облачность и, возможно, кратковременные дожди. Конечно. Ну да, конечно.
Но этот понедельник с самого утра отличался от всех остальных.
ШишовВо-первых, понедельник — это, как знают в каждом третьем офисе, день, на глубоком дне которого затаился вечер пятницы. Во-вторых, сегодня утром, стоило налить кофе и взять дежурный шоколадный батончик, курьер принёс заказное письмо и отдал лично в руки. Дожидаясь, пока прогрузятся Windows, почтовый клиент и «Консультант», Паша лениво скроллил «ленту». Настроение было неплохим. Он тайно наслаждался тем, что под голубую офисную рубашку — требование строгого дресс-кода — напялил майку с психоделическим силуэтом Мэтью Беллами. Шишов не считал своих коллег плохими. Нормальный коллектив, что уж. Но в музыкальном плане они безнадёжно лажали, а на их языках крутились то выборы, то ипотека — скучноватые для него темы. Вскоре «лента» кончилась, Паша со вздохом вскрыл конверт, ожидая найти внутри чьи-нибудь документы. Однако на стол выпали короткая записка и одноразовая карточка метро образца 2008 года, только синяя. «Действительна до 22:00. Если передумал, уничтожь её». Подпись: «Е.»
КоткинСтоило Владу притопать с ночной смены, Гулин кинул ему помятый конверт с отпечатками жирных пальцев и вернулся к ноутбуку на шаткой тумбочке. Слышались мясистые шлепки и вскрики. Или порнуха, или очередная МОБА.
— Чё не на парах? — спросил Влад, устало швыряя рюкзак на кровать.
— В «дотчанский» сосу, — флегматично ответил Гулин. — Сука, ну дай же стан…
Коткин пропустил реплику мимо ушей. Игры его интересовали только с позиции технических требований. Как ни странно, стоило ему убедиться, что «железо потянет», Владу мигом становилось плевать, чего новенького показали на Е3. А сейчас, честно говоря, Коткину хотелось только спать, и торчащий в комнате одногруппник совсем не радовал. Он потянул через голову поло от Хильфиджера, до сих пор пахшее сигаретами. В «Бар-Делле», где он работал, с высокой башни плевали на запрет на курение. Приходилось улыбаться и терпеть.
— А это чё за херня?
— Тебе принесли. Блядь, Венга, блядь… — Гулин схватился за голову свободной рукой.
Влад мрачно рассматривал письмо. Внутри были короткая записка и одноразовая карточка метро старого образца. «Действительна до 22:00. Если передумал, уничтожь её». Подпись: «Е.»
СоколоваПапа оставил бутерброды в холодильнике, а мама оставила на столе письмо. Зная родителей, Ира не сомневалась, что никто его не читал, поэтому и сама не торопилась. Завернувшись в мягкий халат, она старательно почистила зубы, ритуально покормила толстого рыжего кота и только потом прошлёпала к холодильнику. В светлой кухне царил рассвет. С двадцатого этажа открывался потрясающий вид на Битцевский лесопарк, который издалека казался тенью, тающей в утренней дымке — а над ней поднимались далёкие московские шпили. Рябь дождя дрожала на стеклопакетах. Повертев письмо в руках, Соколова с удивлением не обнаружила обратного адреса. Только марки, наклеенные с запасом, и распечатанные на принтере адрес с именем. Внутри оказалось короткая записка и одноразовая карточка метро. Странная, будто юбилейная. «Действительна до 22:00. Если передумала, уничтожь её». Ниже значилась подпись: «Е.»
Медник— Медник ты?!
— А?.. — сонный паренёк в мятой шапке оглянулся, едва не застряв в турникете. — А-а, это вы. Доброе утро, Людмила Витальевна.
— Тебе заказное. Спасибо, что ещё по комнатам их не разношу. Совсем оборзели. Я им комендант или почтальон? Нет, представляете? Приходит такой весь из себя курьер и глазами стоит…
Женя вздохнул.
— … стоит и хлопает! Как баран на новые ворота! — гремела титанических габаритов женщина в кардигане домашней вязки. — Как будто я тут всех знаю! Да вы тут толпой шастаете, а я…
— Вы — наше всё, Людмила Витальевна, — скорбно вздохнул Женя, успев за эти полтора года понять, как нужно эксплуатировать консьержку. — Спасибо большое. Письмо-то отдадите?
Уже на улице Женя спросил себя, засасывая первую дозу вейпа:
— Что за чушь?
В бумажном конверте лежали записка и тёмно-синий проездной, не похожий ни на «Тройку», ни на современные одноразовые красные карточки. Женька не сразу вспомнил, но карты с подобным рисунком действительно были в ходу, кажется, лет пять или шесть назад. Да кто вообще обращает внимание на эти рисунки? Тем более, что половина карт печаталась с рекламой на титуле.
«Действительна до 22:00. Если передумал, уничтожь её», — гласила записка. В подписи значилось: «Е.»