| |
-
От мужиков одни проблемы.
That’s the spirit!
-
За доброту.
Персонаж, умеющий сочувствовать — необычный выбор для сурового мира постапока.
|
-
За женщин!
-
Не знаю, баг это или фича, но Рейн выглядит потерянной и немного не от мира сего в этом суровом постапоке) Плюс до апокалипсиса надо было как-то существовать в не самом дружелюбном мире киберпанка. Как она умудрилась выжить?)
|
-
Мощно. Очень крутые флешбеки и интригующий мир вырисовывается, который хочется узнать по-лучше.
-
Какие объемные персональные флешбеки *_*
-
Крутое начало.
-
Жесткий старт.
|
|
Пока Марта, подобрав юбки, сбегала на Амелией, Грей постарался оценить свое состояние. Не было тяжелого железистого запаха крови, не было сладковатого запаха гноя, над ним не вились, жужжа, крупные черные мухи. Дышать было тяжело, ноги и руки казались невероятно слабыми. Он попытался поднять руку, выпростав ее из под одеяла - но у него не вышло. Чуть повел головой - пытаясь увидеть зеркало и себя в нем. Увы - не увидел. Но щека коснулась подушки. И Грей осознал, что там нет щетины - за ним ухаживали. На секунду он прикрыл глаза - ясно же, что одним бритьем дело не ограничилось, а желания тела никто не мог отменить. Но не было сил стыдиться или думать о случившемся.
Вопрос Амелии застал его врасплох. Пользуясь своим статусом раненого, он помолчал, рассматривая ее лицо. Она казалась все такой же красивой, хотя ему и показалось уставшей и встревоженой. Что вовсе не выглядело странным. Наконец Грей сказал:
- Вы моя жена пред Богом и людьми. И вы спасли больше, чем моя жизнь или даже моя честь. Вы спасли честь моего рода.
Голос его был слабым, но твердым. Для него это были не просто слова - жена становилась членом его фамилии, его рода, его жизни. И он не мог не защищать ее, даже если бы она была готова убить его. Она его жена. И этим сказано все. По крайней мере, для Грея. Объяснение было честным - но было ли оно полным? В этот момент порыв ветра качнул занавеску на открытом окне. Луч света протянулся от груди Грея к руке Амелии, соединив их невесомой, но заметной нитью. А еще на стене высветилось то место, где когда-то, не так давно, висела картина, подаренная Сэмом своей жене. Простой рисунок горной вершины не пережил погрома. Не так, чтобы он был особо ценным - просто кому-то не хватило добычи. И под горячую руку подвернулся этот пейзаж. Нож располосовал бумагу, а потом каблук оставил кусочек сопревшего навоза прямо на нарисованном давным-давно хребте. Но Марта спрятала изуродованный лист. Грей моргнул. Занавеска качнулась обратно, и луч исчез, растаяв без следа. Привиделось, просто привиделось. И он постарался сменить тему.
- Скажите, леди Амелия, но что держит вас в городе? Нет, я понимаю, что имущественные дела. Я понимаю, что маклеры готовы обмануть. Я понимаю, что надо подумать, куда ехать. Но ведь мэр сказал, что вы не станете никогда своей в этом городе. Даже если вы будете вести себя безупречно, милосердно и достойно, даже если вы раздадите все свое состояние на помощь бедным - вряд вас возлюбят. Или, будем честны, станут терпеть. Рано или поздно на пороге дома опять окажутся вооруженные молодчики. И либо их будет больше, либо подготовятся они получше. Может быть, вам стоит поехать в Англию? Все же...
Он бросил взгляд на палец Амелии, где блестело обручальное кольцо.
- Все же вы моя жена. И там вас никто не тронет.
Долгая речь утомила его. На лбу выступили крупные капли пота. Голос становился все тише. Но сознание он не потерял и ждал ответа от девушки.
|
— А одно другому не мешает, — ответила Лиля через плечо.
Посудомоечной у мамы не было, и девушка задержалась, чтобы помочь с посудой — не одной же маме намывать целую гору за гостями, надо и хорошей дочерью побыть.
— Ну а вообще какие женихи, мам! Кирюша же ничего такого, без намёка. Он просто помог, потому что добрый. Может себе позволить приютить — вот и приютил. Пусть папе стыдно будет, что чужие почти люди и то благороднее его поступают!
Бунтарка фыркнула и в сердцах водрузила очередную тарелку на сушилку, отчего та жалобно звякнула.
— А так вообще даже грустно, что Кирюша ничего, — вздохнув, продолжала Лиля. — Совсем ни гу-гу. Может, я страшная, конечно, и ему просто меня жалко и всё... Подурнеешь тут от всех этих переживаний. Мам, ну чё вот он!
«Он», судя по эмоциональному контексту, скорее, относилось уже к отцу, который от стольких поминаний за этот вечер наверняка обыкался.
— Ты вон какая, а эта курица щипаная чего? Ар-р.
На этот раз досталось чашке.
— Так-то Кирюша хороший. И с опытом, и с пониманием каким-то жизненным. Ну вот как это всё приходит с возрастом, да? Не знаю, мне Светка говорила, что оно само появляется после двадцати пяти где-то. А как вот лучше, мамуль? Если есть один, который хороший, но молчащий, а другой есть тоже хороший и всё говорящий, но молодой очень?
Лиля пребывала в своём репертуаре, и занесло её уже в далёкие степи. Ну а что. Если уж исповедоваться, так по полной. Чтоб два раза не ходить.
— Мне Пашка на днях в любви признался. Встречаться предлагает прям уже по-серьёзному. Но я же старьё-моё по сравнению с ним! Я ему говорю: «Ты чего, совсем, зачем тебе рухлядь?», а он своё одно упёрся. Может, это у него так, временное помутнение, а потом пройдёт? Светка вот наоборот считает, что я дура, если на Кирюшу засматриваюсь, потому что он старый. А мне хоть засматривайся, хоть нет — толку-то, если ему ничего не надо... А с Пашкой даже и не знаю... Ты бы как поступила?
В иное время проблема Лили решилась бы стремительно быстро и очень просто — серией визитов к косметологу. И если уж после такой тяжёлой артиллерии Кирюшу бы не проняло — ну тогда точно безнадёга. А так, без отцовского финансирования, сиди теперь и мучайся теориями. Одна надежда на мудрый мамин совет.
-
За муки выбора! :)
-
Святая простота)
|
После визита доктора потянулись долгие дни ожидания, без прогнозов, без обещаний, без хоть какой-то мало-мальской ясности. Дни и ночи, полные надежд и мыслей. Женщины дежурили у постели больного посменно, и за это время Амелия успела передумать многое — особенно когда её очередь выпадала на ночь: как поступить, когда Грей очнётся, и что делать, если нет; что и как говорить, если всё-таки да; что предпринять уже сейчас для собственной и окружающих безопасности, а какие шаги оставить на потом, в ближайшем будущем, как вообще жить без пени за душой в полуразграбленном поместье или, может, лучше бежать в другой город, штат, страну... Иногда, погружённая в тревожные размышления и вымотанная монотонной работой сиделки, Амелия засыпала прямо в кресле. Такое случалось в основном на рассвете или незадолго до него — в эти часы, как известно, человеческий дух и тело особенно уязвимы.
Но все слова, которые она заготовила, смешались и забылись, стоило Марте вбежать в комнату с радостной новостью. Очнулся наконец и спрашивает её. Зачем зовёт, почему? Их расставание нельзя было назвать благодушным — и даже нейтральным. И всё же он хочет её видеть, предпочитая куда более лёгкой компании разговорчивой Марты. Первая, о ком он спросил, едва открыв глаза, была она, леди Амелия.
— Слава Всевышнему, он сохранил Вам жизнь... Доктор не давал никаких прогнозов, но мы делали всё, что он предписал.
Амелия старательно обошла стороной тему «того вечера», концентрируясь на настоящем и как бы прячась за ним. Но на вопрос, так долго её терзавший, всё же решилась:
— Но почему? Почему вы вернулись и зачем было так рисковать? Собой и своим титулом и будущей жизнью в Англии в статусе законного наследника...
Упоминание о скором отъезде, да ещё в виде столь твёрдого обещания, огорчило Амелию — к её полной неожиданности. Руки её дрогнули и, не найдя иного препятствия, затеребили подол платья.
— Не нужно... То есть я хотела сказать, вам не обязательно торопиться с отъездом. Конечно, если вы располагаете временем и можете себе позволить немного задержаться, — быстро добавила она, смутившись и чуть покраснев. — Мне необходимо... Я хотела бы... Мне нужно пожить в этом городе какое-то время, прежде чем уехать. Но я боюсь оставаться одна теперь, после того нападения. Пока вы были без сознания, я не выпускала из рук вашего пистолета, вздрагивая от каждого шороха, и всё страшилась, когда же они придут снова! К счастью, никто больше не явился, но вдруг они вновь попытаются... А вы так храбро защитили нас с Мартой, один против стольких... Не знаю, могу ли я снова просить вас о такой щедрости.
Вышло сбивчиво и, пожалуй, чересчур порывисто, из-за чего Амелия смутилась ещё больше и замолчала.
|
-
Вот не собирался рефлексировать, а расфилософствовался-таки!) Люблю такие посты.
-
Если сначала ты умалчиваешь сложные вещи от окружающих, то, возможно, когда-то настанет день, и ты начнешь умалчивать простые вещи от самого себя.А ты попробуй рассказать по-простому о сложном, вдруг всё не так страшно.
|
-
За выбор селянина!
-
Хорошо, хитро, красиво.)
-
Люблю умных женщин)
|
-
Спасибо за интересный мир и колоссальную работу над ним.
Буду рад снова окунуться в жизнь Изнанки, если будет продолжение.
-
Ух, это был лучший модуль в моей жизни! Спасибо большущее)) Теперь ты безоговорочно мой самый любимый мастер ^^
-
Спасибо, Мастер! Ты великолепен! Признательность и восхищение не знают границ!
Надеюсь, что это не предел. Пусть и дальше тебе сопутствует вдохновение, удача и позитивный драйв творить, не смотря ни на что! Респект!
-
Финал эпической истории!
-
С уважением, почтением и благодарностью!)
-
Все очень долго шли к этому. И когда модуль закончился, осталось странное ощущение. Вроде и радостно что победили, дошли до финала. Но и грустно от того, что история, по крайней мере эта часть, закончилась.
Спасибо всем, кто участвовал в игре, а отдельное спасибо мастеру за его терпение.
-
Очень пбташные результаты!
|
-
Это был чудесный и увлекательный модуль! Честно-честно! Восхищен типажами игроков и работой мастера! Мастеру отдельный респект и уважение!
-
Резолв даже тем, кто ливнул. Ответственный подход.
-
Для Владимира – лучший итог из возможных.
|
|
-
Хантер разошёлся)
-
Надёжный Дэн мужик. В беде не оставит.
-
Хантер витиевато выругался и шмыгнул носом.
— Сучка, ряженая...
Странно было слышать такое от человека в маске )))
|
|
|
Адреналиновая горячка начала понемногу отпускать, пока ноги на автомате несли вперёд. Страх загоняемой дичи уже не держал за горло, шаг за шагом отходил на второй план, уступая место надежде, а затем и уверенности, что от погони удалось оторваться. Хотя бы на время. Навалились усталость и какая-то медитативная отрешённость, будто кто-то упитанный уселся на плечи. Мэг знала это состояние — оно всегда наступало после эпизода наивысшей концентрации сил, когда в очень сжатые сроки от организма требуется выдать максимум своих возможностей, функционировать на пределе. А после — резкое торможение всех процессов. Обычный компенсаторный механизм ЦНС, чтобы «котелок» не закипел.
Кристал, кажется, тоже не обошла стороной эта закономерность. Ну ещё бы, она же всё-таки человеческий ребёнок. Немного странный и вынужденный рано повзрослеть, а всё-таки живое существо, существующее по тем же законам психофизиологии.
— Конечно, можно, — улыбнулась женщина. — Меня ещё никто так не называл.
И, помолчав, добавила:
— Спасибо тебе. Не окрикни ты меня тогда — и я бы навсегда осталась там... С ними. Даже не знаю, что на меня нашло. Ведь я чётко осознавала, что они опасность, и всё же замешкалась. Очень странное воздействие... Похоже на какой-то гипноз. Хотя, признаться, я никогда не испытывала на себе его эффекты. Ну, того классического, который практикуют в научной школе психоанализа.
Могло показаться, что сейчас Меган нехарактерно для себя самой много говорила. А что ещё делать, хлюпая по канализации в неизвестном направлении? Это во-первых. А во-вторых, взбудораженный загадками мозг требовал хоть каких-то похожих на истину ответов. За последние дни законы естественнонаучной парадигмы были нарушены на глазах у Мэг столько раз, что привычная картина мира трещала по швам. А иной не было. Не за что зацепиться, не на что положиться...
— Они наверняка были людьми раньше, до всего этого, — рассуждала вслух врач. — Но обратились в этих странных существ после той... атмосферной аномалии. Однако мы же с тобой остались прежними, не сделались лунатиками. По сути мы иммунны к этому «космическому мегаоблучателю», — свободной рукой она сделала жест, изображающий кавычки. — От чего же это зависит? Что в нас есть такого, чего нет в них?
«Ну, за исключением того, что у тебя был очень странный отец с редким генетическим заболеванием. И ты, возможно, являешься "здоровым носителем"».
Вспомнилось колючее чувство иррационального дискомфорта при входе в церковь. Возможно, девочка обладает зачаточными навыками телепатии (что тоже может коррелировать с мутацией в генах)? В таком случае вырисовывалась определённая закономерность.
— Кристал, а ты ведь целенаправленно умеешь, как бы это сказать, отпугивать силой мысли? Когда я только заходила в церковь, ища убежища, почувствовала себя неуютно. Как будто кто-то на расстоянии пытался меня прогнать.
-
Ох, какой кайфовый пост! <3<3<3
Порадовала! :)
-
Пытливый ум Меган ищет пищи даже в такой экстремальной ситуации. Она настоящий фанат своего дела, мне нравится.
|
|
— Мы успеем! Там лестница! — Кристал вновь взяла её за руку, сцепившись с ней пальцами, и потянула за собой. Просевшая крыша заблокировала выход, отрезав источник хоть какого-то освещения, но девочка тянула Мэг не туда, а наоборот, в глубину коридора, искусно ориентируясь в почти полной темноте. Кое-где пол просел и обвалился, и Кристал ловко обходила и перепрыгивала такие места, заранее предупреждая Меган. Наконец они добрались до ступенек. Верхний пролёт обломился, но большой проблемой это не было. Девочка, словно маленькая обезьянка, быстро перелезла через перила, свесилась и спрыгнула, ожидая от Мэг того же. — Скорее! — взмолилась она, когда со стороны коридора первого этажа донёсся какой-то шум. В тот же миг нейрохирург вновь ощутила то же, что и ранее, когда только входила в церковь: уже знакомое навязанное желание убраться прочь, и тишину, от которой как будто закладывало уши. Видимо, этим странным умением Кристал отпугивала всех, кто приближался к её убежищу. Но действовало ли это на тех чудовищ? Когда Меган наконец спрыгнула, едва не вывихнув лодыжку о ступеньку, девочка уже была у поворота и осторожно выглядывала в коридор, сжимая в руке связку ключей. Обернувшись она в ужасе прошептала одними губами: — Они. Там. Мэг и сама не поняла, что уже некоторое время видит, и довольно отчётливо, но лишь очертания и оттенки — не цвета. Быть может, сказывался стресс, или адреналин, — задумываться об этом не осталось времени. Насколько она помнила, кладовая находилась за правой стеной. Весь дом уже трещал по швам, деревянные балки над головой жалобно скрипели, с потолка сыпалась пыль. Настал черёд Меган хватать за руку Кристал. — Не смотри на них, — шепнула она девочке, и вместе они выскочили в коридор. От неожиданности Кристал выронила ключи, не обратив на это внимания, — те даже не звякнули при ударе о пол. Дверь в кладовую оказалась уже покорёженной, и два крепких удара ногой крепление замка не пережило. Мэг аккуратно подтолкнула девочку внутрь, но отчего-то замешкалась сама, ощутив повеявший со стороны завала ветерок, несущий нотки гниения и тлена. Мгновение спустя пол под ногами задрожал, и по церкви прокатилась ещё одна волна разрушений, сопровождаемая грохотом, уничтожив ряд комнат от лестницы до самого входа и неожиданно расширив границы коридора. Гипсокартонные перегородки раскрошились словно курабье. К счастью, помещение кладовой, как и потолок над головой Мэг, пока ещё держались, но очевидно, это был вопрос времени. Саундтрек: ссылкаИмпульс отбросил Меган к стене, затем её швырнуло на пол куда-то в сторону. Сильный удар затылком едва не вышиб из девушки дух, окончательно дезориентировав её в поднявшемся густом пыльном облаке. Опираясь на рухлядь, подвернувшуюся под руку, вроде подкосившегося столика или чего-то подобного, Мэг с трудом поднялась, пошатываясь на нетвёрдых ногах, чтобы в следующий момент остолбенеть. Из плотного мрака на неё глядели десятки маленьких светящихся зеленовато-синим глаз. Но свет не принадлежал им, он исходил откуда-то из-за них, словно эти глаза были маленькими окошками, каждое из которых открывало вид — осознание этого пришло к Меган Андерсон далеко не сразу — на части чего-то целого и очень далёкого, будто огромной неподвижной картины какого-то странного места. Время субъективно замерло — там, вдалеке, не существовало времени. Разум Мэг словно бы разделился надвое. И пока одно Я, отошедшее на второй план, изо всех сил сигналило о неумолимом приближении опасных чудовищ и умоляло вернуть ему контроль над телом, другое, по всей видимости, этим контролем обладавшее, не могло оторвать глаз от развернувшейся перед ними немыслимой картины. Высокие чёрные башни, похожие на протянутые к небу в бессильной мольбе руки скелетов, с разбитыми окнами, раскрошившимися стенами, вырисовывались вдали, поднимаясь из укутавшего бескрайнюю долину белёсого тумана. Хлопали на ветру полотнища штандартов без гербов и флагов без стран, и едва слышный скрип доносился оттуда — из бесконечного леса одиноких чёрных исполинов. Башни манили её. Тысячи мёртвых голосов шептали её имя. Её друзья, знакомые и родные, её мама — все они были там, звали её, ждали её, тянулись к ней. Она чувствовала, что нужна им. Она хотела к ним... — МЭГГИ-И-И!!! СЮДА-А-А!!! — неожиданный надрывный вопль Кристал, вырвавшийся из темноты по левую руку, моментально отрезвил Меган. Чувство безграничного внутреннего покоя, уюта и грядущего счастья, в одно мгновение уступило место всепоглощающей грусти, чувству утраты и... смертельной угрозы. Чудовища приближались, быстро пробираясь и карабкаясь через завалы и легко раскидывая в стороны мешающий хлам. Казалось, ещё пара секунд, и всё будет кончено.
|
Контрастность — вот принцип, лежащий в основе тайны их рождения.
Брат молчаливый, собранный, скупой на жесты, и каждый из них словно выверен по линейке — и брат многословный, экспрессивный, можно сказать, расточительный в телодвижениях и звуках, не только связной речи. Первый сторонится — второй стремительно сокращает дистанцию и норовит пустить в ход ногти и зубы. Кажется, он успел на что-то обидеться…
Сестра открытая, прямая, яркая… экзальтированная? Пожалуй, немного. И сестра скрытная, осторожная, предпочитающая оставаться в тени. До поры до времени. Ослепительное солнце — и отражающая его свет луна. Такие разные и непохожие.
Но Эйва не чувствовала раздражения. Сплошные контрасты поодиночке — вместе единое целое. Какой смысл пытаться переделать природу другого, сделать его подобным тебе самому — зачем? Принять и постичь, изучить его сильные стороны и недостатки гораздо разумнее. И мудрее. Не тот могуществен, кто сжимает в руке меч, а тот, кто вооружён знанием и достиг совершенства в познании — Эйва была в этом уверена.
Строен и гармоничен был замысел того, кто призвал их в этот мир, надо отдать ему должное. Только почему так мало силы?.. Женщина молчаливо рассматривала свою ладонь с тонкими, длинными пальцами, и не находила ответа на мучивший вопрос. Несколько раз сжала ладонь в кулак, словно надеялась, что вот она раскроется — и энергия потечёт по телу неиссякаемым потоком. Тщетные чаяния.
Голос Скарлетт вырвал её из рефлексивного потока:
— Эйва. Оставь это кому-то из братьев. Тебе больше пойдет белая. Ты будешь как невеста.
— Самая великая ценность — свобода. А невеста всегда кому-то принадлежит, — возразила «тёмная» сестра.
И, склонив голову набок, посмотрела на Скарлетт с мягкой укоризной, как будто спрашивала: «И такой судьбы ты желаешь мне?».
— Чёрный поглощает все остальные цвета. Он ничто и при этом всё. Он ненасытен, ему всегда мало. Вбирая в себя всё больше и больше, он неустанно копит своё могущество и никогда не остановится, — Эйва взглянула на Унгера. — Тебе понравится, брат. Чёрный резонирует с твоей сущностью. А впрочем, со всеми нами.
Она развернулась к сестре, к которой во время короткой оды-импровизации, приблизилась почти вплотную. Предложение объятий удивило её — в самом деле, кто захочет прикасаться к Чуме? Впрочем, кто сказал, что в этом зале простые смертные.
— Не пренебрегай чёрным. Он защитит и укроет от ненужных глаз, поможет переждать тяжёлые времена, чтобы потом выпустить из своих объятий, когда обретёшь силу и будешь готова, — голос Эйвы, и без того негромкий, сделался вкрадчивым, когда она легонько провела рукой по огненным волосам, поправила разметавшиеся пряди. — Твоя красота притянет магнитом многие восхищённые взгляды, а ещё больше тех, кто пожелает её погубить. Но ты пока слаба. Все мы слабы.
Теперь тёмная сестра зазвучала ледяными нотками неудовольствия, которое не сочла нужным скрывать.
— Потому осторожность — наш верный спутник. По крайней мере, на первое время. Но мы непременно найдём виновных в нашей немощности. И убьём всех.
На этих словах чёрные глаза обратились на Унгера. И дьявольски улыбнулись.
-
Чувствуется семейственность и забота - идеально уловила атмосферу, которую я бы хотел видеть между персонажами.)
-
Подловила Скарлетт насчёт невесты) Ну и насчёт чёрного тоже.
Если вам исполнилось 18 лет и вы готовы к просмотру контента, который может оказаться для вас неприемлемым, нажмите сюда.
Чёрные они такие… Ладно, что за модуль без капельки чёрного юмора А если серьезно то я читал рассуждения насчёт «копит могущество и никогда не остановится» и у меня в голове уже была реакция Унгера — а тут ты сама такая «тебе понравится, брат»))))
-
За невесту!
-
Характер Эйвы тоже соткан из контрастов. Поймал себя на ощущении, что ее вкрадчивость притягивает и настораживает одновременно, она все время держит в тонусе, поскольку не знаешь, что от нее ожидать. Непредсказуемая сестра)
-
Умная сестра - это хорошо =)
|
|
Амелия хотела кричать, но с губ срывалось лишь слабое, сдавленное сипенье — звуки застряли в схваченном спазмом горле. Но даже преуспей она и закричи пронзительно, что есть сил, кого звать? Кто бы поспешил на помощь? Этот город ненавидел её и по случаю смерти «проклятой ведьмы» сжёг бы поместье, а на пепелище закатил бы недельные гулянья.
Грей!.. Что заставило его вернуться? Но как вовремя, ещё миг — и было бы поздно! Будто сама рука Господа вела его. Уже второй раз он вырывает её из лап смерти, спасая от петли. Теперь Амелия не сомневалась, что Грей — посланник Создателя, это знак свыше и судьбы их связаны.
Женщина вырывалась, как пойманное в силки дикое животное. Мучительный страх подгонял её, жёг грудь раскалённым жалом: а что если он не справится, один с шестерыми?! Сейчас они подло окружат его, как стая гиен, зажмут в плотное кольцо и убьют безжалостно прямо у неё на глазах, а она ничего не сможет сделать, ничего — ни помочь, ни предупредить!
— Осторожно, сзади! — хотела крикнуть женщина, но вышло только: — Нет! Нет! Нет!
Его тело падает лицом в пыль, а липкий ужас уже терзает сознание: «Слишком много крови. Это смертельная рана. Он погиб из-за тебя».
— Марта! Марта!
На подкашивающихся ногах, чуть не падая, не помня как, Амелия добегает до мужа, падает рядом с ним на колени, переворачивает лицом к себе.
— Какая ужасная рана!.. Что делать? Скажи мне, что он не умер! Он ведь жив, правда? Господи, не дай ему умереть, сотвори же чудо...
Рыдания душат Амелию. Ручьи слёз бегут по щекам, каплями падают на мертвенно-бледное лицо мужчины. Никогда в жизни ей не было так горько за содеянное. Грей закончил свои дни на чужой земле, так и не исполнив сыновний долг и долг дворянина перед своим родом, отвергнутый женой и погибший, защищая её жизнь, от рук подлых мародёров и душегубов. Что она наделала... Если бы только было можно всё вернуть, обратить время вспять, пусть и огромной ценой — она бы не задумываясь, заплатила. Ну почему она так несчастна, за что ей такое наказание!
— Пульс! Нужно проверить сердцебиение!
Доктор, в бытность свою другом семьи, как-то за ужином пустился в рассуждения о тонкостях профессии, а пытливый ум Амелии запомнил и сейчас услужливо выудил из недр памяти.
Дрожащими руками женщина неумело зашарила по шее раненого в попытке определить сердцебиение. Склонилась ухом к груди. Несколько долгих секунд неизвестности...
— Он дышит! Господи, благодарю тебя!
Вскочив на ноги, Амелия попыталась поднять бессознательного Грея.
— Марта, скорей, помоги мне, нужно отнести в дом. И кровотечение, нужно остановить! Бинты! И вода, кипячёная, да!.. Какой же тяжёлый...
Голова шла кругом. Амелия металась по комнатам как сумасшедшая. Как быть? Звать ли доктора? Да и пойдёт ли он? Конечно, он давал клятву врачевать всех, даже преступников, но пройдёт ли она проверку на искренность? Сообщать ли шерифу и градоначальнику о нападении? Положение крайне щекотливое, если не сказать опасное. О пропаже шестерых нападавших скоро будет известно, и первым делом их смерти предпочтут свалить на уже известную убийцу... С другой стороны, молчание может сыграть злую шутку: не пошли она за медицинской помощью, могут обвинить в покушении на супруга — и не посмотрят, что Марта свидетель. Служанки-де всегда выгораживают своих хозяев, их показаниям нельзя верить. Решено.
— Беги к доктору, — распорядилась Амелия. — Скажи, на мистера Иствуда напали грабители прямо во дворе его дома. Проси срочно быть. Чем угодно заклинай!
-
За спасение Грея!
-
Что имеем, не храним, потерявши, плачем. Надеюсь, Грей поправится и все разногласия и недопонимание у Амелии с ним утрясутся.
|
|
-
Флегматично. Подходит персонажу.
-
У тебя даже Чума женственная и привлекательная, что ты будешь делать ;)
-
за эстетику увядания!
-
декаданс как он есть)
|
-
Тот случай, когда тьма нам не подружка... Т_Т
-
Я понял. Все проблемы меченых в этом модуле — от некроманток-недорослей. В начале игры внучка Струвицкого, теперь Ксения. Везёт Аде.
|
|
|
Разум рождается постепенно. Обычно для этого требуются многие месяцы, но магия - очень могущественная магия - может сократить этот срок.
Тем не менее, даже так любой разум рождается с малого, с искры. Она мелькает где-то в темноте и сперва новорожденное сознание неспособно осознать её, но с каждой новой ее вспышкой понимание нарастает все больше, пока не становится первой мыслью этого разума.
И она растет и крепнет, как и у всех - под звуки колыбельной. Только вот в этот раз колыбельная - это не нежная песнь матери, наполненная любовью. В нашей колыбельной звучат древние, тайные мотивы, воззвания к силам, недоступным простым смертным; эта песнь - не песнь упокоения, это одновременно обещание и молитва, с каждым звуком которой рождается все больше чувств.
Слово - и вот уже плывущий во тьме разум чувствует, как что-то тянет его вниз. Слово - и липкий холод пробирается внутрь. Слово - и кожа чувствует вязкую жидкость вокруг.
С каждым тактом мысли внутри сознания вспыхивают с новой силой, яркими картинами навсегда запечатляя несуществующие воспоминания - как рука держит меч, как губы шепчут тайные слова, наполненные великой мощью, как льется кровь, как перо скрипит, выводя на пергаменте цифры, как двигаться в седле, как разжигать костер, как...
Как и в другой, куда более светлой истории, в песню проникает диссонанс. Что-то идет не так и вспышки становятся все тише, все меньше, а смысл всплывающих в сознании картин становится таким далеким и размытым, что начинает ускользать, оставляя лишь чувство, будто у вас что-то украли.
В ранее четкий ритм вмешиваются другие звуки и вы чувствуете, как недовольно шевелятся ваши тела. Новорожденные сознания не способны осознать, что происходит, но одно известно точно - песня не была окончена.
Кто-то грубо хватает одного из вас, выдергивая из небытия и быстро проводит рукой по лицу, снимая липкую черную жидкость, в которой вы были созданы - новорожденная кожа тут же вспыхивает тысячей иголок. Глаза с трудом раскрываются - по ним все еще стекает эта жидкость, мешая видеть, но посреди мутного пятна света возникает лицо старого мужчины. Кожа его изрезана шрамами и морщинами, черная потрескавшаяся краска покрывает нос и лоб, а длинная борода, измазанная все в той же липкой жидкости, всклокочена.
Прежде, чем вы успеваете издать хотя бы звук, он подтягивает вас ближе к себе - так, что даже сквозь забитый жидкостью нос пробивается его зловонное дыхание - и произносит:
- Ищи птицу! Ищи грифа!
И прежде, чем тонущий в спектре новых явлений разум успевает осознать случившееся, старик с силой толкает вас вновь, в успокаивающие объятья темноты.
Песни больше нет. Звуки утихают. Одно событие за другим, разум переваривает случившееся за последние дни или секунды - хотя вам знакома концепция времени, но сориентироваться в нем сложно. Как, впрочем, и в том, кто вы есть - лишь имена отзываются благодарной пульсацией где-то в затылке.
Холодная тяжесть окружающих вас вод перестает быть приятной - тело начинает реагировать ознобом, а легкие отказываются вдыхать тягучую черноту, разгораясь огнем и кашлем.
Скорее инстинктивно, чем с полным осознанием ситуации, вы стремитесь наверх, прочь от глубины и выныриваете на воздух. Несколько секунд вам требуется на то, чтобы сделать несколько жадных, алчных глотков воздуха, еще несколько на то, чтобы очистить лица от плотной жидкости и получить возможность видеть окружающий мир. Вы оглядываетесь и видите тела, лежащие на полу. Каждый одет в черный балахон, под каждым уже растеклась лужица крови - эта картина не вызывает у вас особых чувств, ни жалости, ни сожалений.
Помимо мертвых тел в помещении есть еще люди - четыре обнаженные фигуры, каждая из которых стоит в каменной чаше высотой до пояса взрослому мужчине. Вы.
Вы смотрите друг на друга и в груди, в самой душе, что-то зарождается. Возникает ощущение чего-то правильного.
Так и должно быть. Не кто-то один, четверо. Так правильно.
Память подсказывает - то, что вы испытываете можно назвать родственными чувствами. По левую, по правую руку и напротив по диагонали стоят ваши братья и сестры.
|
Саундтрек: ссылкаОднако в этот раз сон оказался не таким, как можно было ожидать. Сказывался то ли накопившийся стресс от последних приключений, то ли необычная встреча и ещё более странный разговор, то ли само место оказывало какое-то своё влияние. Поначалу сновидений действительно не было. Долгое время перед глазами висело странное марево, похожее на звёздную туманность с редкими фиолетовыми сполохами. Мэг понимала, что спит, но в то же время понимала и то, что сама это осознаёт. И всё же она спала, не помня ни про свои приключения, ни про встречу, ни про церковь. Её разум будто парил в пустоте вне пространства и времени. Скоро Меган услышала шаги — быстрые, мягкие, едва слышные. Быть может, детские, но не совсем. Слышала так, словно шагала сама, вернее поднималась по ступенькам. Кроме этого, она слышала фоном прерывистое бормотание — голос женский, очень молодой и очень знакомый, но Мэг долгое время никак не могла вспомнить, чей. Какой-то девочки. И то был не просто голос. Она будто слышала некоторые её мысли. Что-то очень беспокоило эту девочку. Какое-то очень серьёзное и неудобное решение, которое она собиралась принять и пыталась с этим смириться. И не только это. Ещё она боялась. Чего-то или кого-то. В левой руке ощущалась неприятная тяжесть, от которой хотелось избавиться, но нельзя. Опустив взгляд, Меган поняла, что в руке девочка сжимала оружие — револьвер. «Кристал», — тут же пронеслось в голове. И девочка резко обернулась, будто её позвали. Но рядом никого не оказалось. Решив, что послышалось, Кристал продолжила путь. Поднявшись на второй этаж, она опустилась на четвереньки и тихонько, стараясь не издавать звуков, проползла мимо разбитого окна и двери на обвалившийся балкон. Девочка проползла до следующего окна, где остекление более или менее сохранилось, прислонилась спиной к стене и стала набираться смелости. Сердце её стучало так громко, что Мэг могла слышать его не хуже, чем шелест листвы за окном. В конце концов взяв себя в руки, Кристал решилась осторожно выглянуть краешком глаза. И то, что она увидела, заставило её в ужасе замереть. Саундтрек: ссылкаВся парковка и часть склона, которую удалось разглядеть, были усеяны жуткими ломаными силуэтами. И хуже всего то, что они не стояли на месте, а медленно и лениво, покачиваясь, точно дьявольские марионетки, неумолимо шагали к церкви. Лунный свет отражался в их глазах потусторонним сине-зеленоватым отблеском. Парализованная страхом, девочка не могла пошевелиться — ни оторваться от окна, ни убежать, ни даже думать связано не выходило. Из глаз сами собой потекли слёзы. В голове звенела, повторяясь, одна и та же мысль. «Они видят! Они видят меня!» В дверь на первом этаже что-то ударилось, заставив сердце окончательно уйти в пятки. Дыхание сбилось, закружилась голова, помещение вокруг вспыхнуло так, будто кто-то запустил фейерверк. Но это и помогло. Кристал, вложив всю свою волю, поднесла правую руку ко рту и что было сил укусила себя за предплечье, взвизгнув от боли. На месте укуса проступили капельки крови, заскользившие по гладкой бледноватой детской коже, только никакого внимания на это девочка уже не обратила. Резко вскочив на ноги, она перемахнула через перила, ловко доскакала по уцелевшим балкам до прохода в коридор и бросилась к комнатам — туда, где оставила Меган. — Мэг! Мэг! Проснись, Мэг! Они уже здесь! Они здесь! Просыпайся, пожалуйста! Мэг! Кристал отчаянно барабанила в дверь, позабыв, что сама же её и заперла. Резко выброшенная из странного сна Меган поняла, что слышит мольбы девчонки. Всё увиденное теперь вспоминалось очень смутно и с большим трудом — проснувшийся разум торопился избавиться от ненужного багажа, но переживания из сна никуда не делись, Мэг отчётливо их помнила и будто ощущала даже теперь. Вскоре девочка опомнилась и, пошарив по карманам, достала злосчастный ключ, едва не выронив, после чего трясущими руками отперла дверь, ураганом влетев в комнату.
|
Совсем не так себе представляла Йована утро в тропиках. Лёгкий шелест джунглей за окном. Яркое, пока ещё не раскалившееся, солнце, пробивающееся сквозь буйную растительность. Южные шумные птицы, проснувшиеся с его первыми лучами и уже перекрикивающиеся друг с другом с соседних деревьев (Йована даже пожалела, что не взяла бинокль — было бы забавно следить за жизнью попугаев; будни этих пёстрых пернатых напоминали бразильские страсти в мыльных операх, ещё недавно так популярных среди российских женщин от мала до велика). Сквозь зыбкую дрёму их трели слышатся всё явственней — и ты пробуждаешься мягко и неспешно, словно кто-то приоткрыл дверь и деликатно приглашает шагнуть в новый день.
В общем, навоображала себе Йована минимум Баунти-райское наслаждение. Ага, щас. Нет, от Баунти, конечно, кое-что было: спать теперь, похоже, придётся и правда в гамаке, как в той рекламе. Ещё Брием небось неустойку впаяет за порчу имущества...
— Вот тебе и проживание по вип-тарифу, — буркнула женщина, потирая лодыжку, которой досталось больше всех от коварства тумбочки. — Ну ты и брехло, Васкес.
С протяжным вздохом сербка откинулась на спину и поочерёдно, поднеся к глазам, повертела в руках находки. Нет, ну всё можно понять: детские рисунки, письма, таинственная коробочка — это всё вещи из области «личное». И, наверное, у хозяина был резон прятать их подальше от глаз сослуживцев. Мужчины не любят свидетелей их сентиментальности. Но подборка порнухи... Уж вряд ли этот Хорхито запихал их в вентиляцию от дикой стеснительности — стал бы он тогда обложку своим автографом помечать. Если только в самих журналах что-то не спрятано, хм... Но если предметы представляли для него ценность, почему не забрал? Сплошные вопросы и загадки, решать которые наёмница решила по порядку.
Сперва — обеспечить приток свежего воздуха и выпить аспирина, чтобы облегчить мыслительный процесс. Благо пачка шипучих таблеток и бутылка воды были заблаговременно вытащены из багажа ещё вчера.
Потом, согнувшись в три погибели, пришлось долго подметать собой пол с включённым на телефоне фонариком. Исследование подкроватного пространства, перемежаемое чиханием и чертыханиями, показало, что здесь нужен домкрат, какое-нибудь полено и зубило. И, может быть, долото. А по полу всё-таки плачет большое ведро воды, а то и два. И не только по полу. Осмотрев шкаф, Йована поостереглась перевешивать туда свой скромный гардероб, покуда не пройдётся по полкам тряпкой. А если уж совсем по максимуму, то не помешало бы органзы погонных метров эдак... Женщина обвела взглядом габариты спального места, прикидывая. Шесть. А лучше восемь.
— О, привет.
В верхнем углу шкафа обнаружился восьмилапый сосед по комнате.
— Давай уговор? Я оставляю дверцы открытыми, а ты ловишь москитов, которые сами летят в лапы. Ну, как вариант, можешь ещё там сети расставить, — она ткнула пальцем в потолок.
Осушив залпом бутылку на 0,5, наёмница порылась в чемодане и принялась скидывать сорочку. Не в исподнем же за ведром и домкратом идти. Хотя вон Панда рассекал вчера, как будто на пляж собрался, и ничего. Может, тут на всей вилле такой дресс-код?
|
-
Я не сомневалась, что Мози поспешит на помощь!))
-
Чип и Дейл спасут Гаечку.
=))))) Жирно плюсую, бесштанная команда Суперменов!
-
Мози надёжен как кремень)
|
-
«Андрюша, неси спирт!» — не дожидаясь ответа, уже хотела было крикнуть наёмница, но вовремя вспомнила, что тут вообще-то приличное интернациональное общество, и надо бы потише.Нет, всё-таки надо было крикнуть ;)
|
|
|
|
|
|
|
-
Кто бы мог подумать, что эта утонченная женщина, сидящая в ложе Венской оперы, сегодня утром вышла от оружейника с новеньким Глоком?) Красивая и опасная, отличное сочетание.
-
За подготовку к военной операции опере!
|
|
Высший менеджмент может не дырявить башку. Ха. Сомнительная привилегия. А как быть с мыслями, норовящими продырявить череп с той стороны, они не сказали? И чем больше они долбятся, сводя с ума, тем больше долбишь ты. Чтобы в конечном счёте всё равно съехать с катушек, но попозже. Начинаешь с чего-нибудь лёгкого, вместо сигареты забивая в мундштук «безобидную» травку, а дальше по нарастающей. И самое поганое, что ты знаешь, каков конец, но не предпринимаешь ничего. Потому что насрать тебе на собственную жизнь. Если можно идентифицировать как жизнь прозябание в такой дыре. Урал? Блядь, это вообще где? Стоп, не Урал? Ещё дальше? Ткните в карту хоть примерно.
Виктор. Тот ещё хмырь. Сначала переговоры с ним шли в дистанционном формате, но потом руководство за каким-то хреном решило переключиться в режим реального времени. Не иначе как для улучшения результативности. И кого отправили в чёртову ссылку? Ой, простите, в очень важную и ответственную командировку. С билетом в один конец. Ну конечно, Фриду, ведь никто другой не справится! За какие грехи только, непонятно.
По прибытии в конечный пункт назначения результативность и впрямь повысилась, и дело сдвинулось с мёртвой точки впервые за несколько месяцев. Старый как мир, но от этого не менее эффективный, способ. Служебный роман. Стремительный и яркий, как перевернутая вниз головкой горящая спичка. Фрида даже не знала, что его привлекло: то ли ощутимая разница в возрасте, то ли каре с прямой чёлкой и серебряный мундштук, инкрустированный гранатами. Фрида никогда не зажимала сигарету меж указательным и средним без этого посредника. Терпеть не могла пожелтевшие пальцы с запахом табака — тот намертво въедался в кожу, сколько потом ни вымачивайся в ванне. А ванну Фрида любила просто так, как самоценный процесс. И так уж вышло, что однажды приняла её не в одиночестве.
В сущности ничего нового. И конец один, уже набивший оскомину. Поначалу розовые грёзы — потом резкое излечение от амнезии и озарение: «Я же женат, давно и счастливо, и вообще образцовый семьянин. Извини, дорогая. Прости-прощай-забудь». Все они так говорят. Эти козлы все одинаковы, каждый последующий не лучше и не хуже другого. Как под копирку. И чего именно он вдруг вспомнился сейчас?
Впрочем, к его чести, в качестве извинений Виктор подписал контракт на поставку. А Фрида перешла на порошки. От них грёзы были красочней, не только в розовых тонах.
***
Зажатая меж пальцев гильза глухо стукнулась о закалённое стекло шлема. Первая очнулась, непонимающе уставившись на свою руку, затянутую в громоздкую перчатку гермокостюма.
Нет, не Первая. Фрида. Её зовут Фрида Эдман. Ей 23. Нет, недавно исполнилось 24. Но несмотря на возраст она уже в высшем звене корпоративного менеджмента. А этот бункер в подчинении у Виктора. Того самого, на переговоры с которым она приехала. Почему комната пустует? А-а, наверное, перекур. Чёрт, надо завязывать с этой дрянью и поискать что-то другое, слишком жёсткие трипы... Сколько времени прошло? Пять минут, четверть часа? И, твою мать, кто запихнул её в эту жутко неудобную консервную банку? Какого чёрта, эй?!
Последний вопрос, кажется, Фрида произнесла вслух, рывком поднявшись с пола. Вышло искусственно, чужим каким-то голосом, от чего по спине побежал холодок. Или только показалось?..
|
После встречи с Пашкой Лиля твёрдо вознамерилась продолжить рейд по друзьям и следующим кандидатом на поболтать выбрала, конечно, Светку. Очень уж приспичило обсудить Кирюшино предложение, и самого Кирюшу, и в целом спросить у более подкованной в жизненно-бытовых вопросах подругу, как оно там живётся вместе-то. Света начала встречаться с Ромкой ещё в старших классах, а недавно вот решили съехаться и квартиру снять.
Раньше Лиля, возможно, ограничилась бы Пашкиным мнением — в конце концов ему как парню, наверное, виднее, какие там у Салмача протекают внутренние мыслительные процессы. Но ведь не обсудишь со Шпингалетом сейчас ничего, что касается Кирюши — взъерепенится, на волне ревности учудит ещё чего, дров наломает... Не, опасно. По-любому надо к школьной подруге.
И Лиля взялась за телефон. После того, как расправилась со следами растёкшейся туши, разумеется (блин, как чуяла, что водостойкой надо краситься!).
— Конфету-уль! Я к тебе забегу сейчас? Очень надо по одному делу посоветоваться.
— ...
— Конфетуль, личному понимаешь?
— ...
— Конечно, срочно, ты чё! Я же говорю: лич-но-му.
Выяснилось, что срочно Конфетуля не может по причине трудового будня в Сбере и наличия длинной очереди из старушек с квитанциями на оплату ЖКХ, а терпеть до вечера — Света предложила встретиться после работы — для Лили было смерти подобно. Какое ждать — это же Кирюша!
Тут-то девушка и припомнила подруге всё: и как она-то ради неё отстояла в толпе фанаток, чтобы добыть автограф тех самых музыкантов (всей группы, между прочим, а не только вокалиста!), и как тащилась через весь город, чтобы одолжить на первое свидание с Ромкой платье с туфлями от Диора (а у неё самой вступительные на носу были!), и как укрывала её от мамы и даже вынуждена была соврать, будто Светка ночевала у неё (в то время, как она на даче у Ромки зависала всей их компанией), и как всю школу давала списывать домашки и контрольные по инглишу, чуть ли не с первого класса.
— Ну и сиди со своими бабульками! — рассерженно фыркнула Лиля в трубку. — Щас я сама с квитанцией к тебе приду!
И ведь выполнила угрозу.
— Вот.
Шлёпнула на стойку какой-то замызганный древний счёт — первое, что попалось под руку при поисках в комоде, где обычно все подобные платёжки и хранились. Ну так, чисто для отвода глаз, чтобы сзади в очереди не ругались, будто она тут праздно лясы точит.
— А теперь говори, что у тебя комп завис, и выкладывай, — вполголоса проинструктировала террористка. — Хочешь я тебе водичкой в монитор плесну для правдоподобности? Нет? Ну ладно. Ситуация, значит, такая. Есть один парень, ну как парень, я сегодня выяснила, что ему уже за тридцать...
И понеслось. Со всеми подробностями. И про знакомство, и про его неожиданные виражи, и про встречу у клуба, и про мачеху дрянную, и про то, как Кирюша предложил спасти её, Лилю, от Анькиных козней...
Короче, очередь зависла надолго.
По итогам девчачьего консилиума сформировались следующие тезисы:
* Кирюша старый. Хотя 30+ это ещё ничего, до сыпанья песком ещё есть время.
* Кирюша опытный. Но чё-то подозрительно, а чего он до сих пор неженатый-то? Светкина мама вот уверена, что если до тридцати не женился, значит, или альфонс, или бирюк, или ещё того хуже — сумасшедший. Потому что всех нормальных мужиков к тридцати годам уже прибирают к рукам.
* Но вообще, может, Кирюша просто свободолюбивый. Но это неточно. С такой же долей вероятности он просто мог ещё не найти свою идеальную половинку. Пока Лилю не встретил, конечно (тут Светка была с подругой абсолютно солидарна). А может, ему просто некогда — работает же и в хвост и в гриву. А в ментовке выбрать не из кого: там женщин в принципе меньше, а те, что есть какие-то все страшные мужички. Ну или он сторонник гражданско-гостевых браков (а что, сейчас такое на Западе модно). О-ой, а ещё очень вероятно, что у него душевная травма от прошлых отношений, и он теперь боится как огня заводить новые (звоночек тебе, Лиля!)!
* Кирюша независимый и скрытный. Хотя, с другой стороны, открытый. Пожить у него — такое далеко не каждый предложит. То есть Кирюша боится сближаться и хочет сблизиться. Одновременно.
* Кирюша мало говорит, и это плохо. Но вообще-то когда парень много говорит, это ещё хуже. А с другой стороны, если ничего не говорит, кто там его знает, о чём он думает и что собирается делать? Лучше всё-таки, чтоб говорил. Но в меру.
* Кирюша знакомый, но не друг. Потому что не спят же с друзьями обычно. Хотя бывают исключения. И Кирюша точно не парень. Потому что он же не предлагал встречаться? Не предлагал. И у Лили ничего такого про их отношения не спрашивал. И вообще не заводил обсуждений на эту тему. Но вот жить к себе позвал. Значит, всё же друг. А может, и парень. Смотря как позвал и в каком качестве. Из какого мотива исходил, словом — помочь чисто по-дружески или там с прицелом каким-нибудь на совместное будущее. Но как узнать, непонятно — он же не говорит ничего. См. предыдущий пункт, короче.
На этом фрагменте Лиля, не выдержав, замахала руками.
— Ай-й, да ты меня с ума сведёшь!
В общем, стало понятно, что ничего не понятно. Очень сложный выходил Кирюша, насквозь противоречивый, прямо ужас!
— Зато он как вулкан, — контраргументировала Лиля сразу всё.
И отправилась домой паковать чемоданы. Вся очередь вздохнула с облегчением.
-
за консилиум! Читал с наслаждением!
-
Для Лили пора вводить специальный ход «Девичий консилиум»: когда ты с лучшей подругой перемываешь кому-то кости, будь тёртой... ;)
|
Намялась Йована знатно. Со стороны посмотреть — позорище. И как столько влезло в худощавую с виду женщину? Такие уж у Йованы были конституция и метаболизм — всё прогорало, ни жиринки не откладывалось. Степанида Никифоровна, царствие ей небесное, всегда качала головой, приговаривая: «Не в коня корм».
Вдобавок накануне, пленённая периодически накатывающей депрессухой (кризис среднего возраста что ли?), Йована накидалась всем, чем только можно. С утра, понятное дело, проспала — тут уж не до завтрака было. И даже не до обеда. Но штрудель всё исправил. Дома в России, свекровь по осени часто пекла яблочный пирог из собственного урожая, выращенного в саду. Потому где бы она ни была, в любом уголке мира, куда её закидывала работа, Йована заказывала этот нехитрый десерт — душистый аромат яблок хранил в себе частицу второй родины.
В общем, Васкес ни капли не преувеличил, поведав гарсону про смертельный голод его гостьи.
— В Вене?..
Вопросы Васкеса вырвали сербку из параллельной реальности.
— Ах, не так давно. Люблю, знаешь ли, прогуляться до Венской оперы в свободное от работы время.
Шутка, чтобы скрасить смущение, потому что неожиданно для себя столкнулась с неприятным открытием: давно. Очень давно, так что и не помнит уже, она не покупала для себя какой-нибудь мелкой, но приятной безделушки. Йована вообще не привыкла жить для себя, хоть бо́льшую часть жизни провела в одиночестве.
А потом, шагая по улице в компании Васкеса (последний травил анекдоты, совмещая их с языковой практикой, причём вполне успешно), она увидела в витрине магазинчика, которыми так полны туристические кварталы, манекен в ярко-жёлтом сарафане солнце-клёш и широкополой соломенной шляпе, и подумала: «А почему бы нет?».
В смысле наведаться в оперу. Да и платье тоже можно. Даже два — одно вечернее, чтобы красиво смотреться в театральной ложе, а второе... Да хоть бы и это самое с витрины. Вместе со шляпой. В конце концов, контракт — в Паламунгу. Остров, солнце, песок, океанский бриз и пальмы... Особенно Йовану порадовало, что жёлтый отлично сочетается с чёрным — цветом рукояти её новенького Глока. И волосы у неё, кстати, тоже чёрные. Осталось лишь добраться до распрекрасного (потому что работает на самом заводе «Глок»!) герра Штубеля — и можно будет вдоволь налюбоваться контрастом.
— Темпудо, надо будет запомнить. Для особо ответственных моментов, — хохотнула Йована, довольная созданной двусмысленностью.
Превращать командировку в эротический марафон она, конечно, не собиралась. А вот на тренировках с местными по стрельбе это словечко явно пригодится, и не раз.
|
ST-1.Чем дольше отряд здесь находился, и чем дальше продвигался, тем сильнее становилось странное чувство — смесь узнавания и напоминания о чём-то важном. Всё действительно выглядело так, будто люди просто покинули это место, отправившись, например, на перекур. Вместе с тем, осевшая пыль давала ясно понять, что здесь уже давненько не было ни души. Защитник-6.Итак, панель дактилоскопического считывающего устройства. Твой наручный инструмент, по сути представляющий собой очень-очень продвинутый мультитул, без проблем справился с задачей по снятию внешней панели, и последующего доступа к потрохам устройства. Он был как бы твоей дополнительной конечностью. Крышка стеклянной панели чуть приподнялась, и туда, внутрь, заполз жгутик коннектора, ища место, куда он мог бы приткнуться. Параллельно в оперативную память и «ближнее сознание» из встроенной БД подгружались данные о принципах работы устройства, о принципиальных схемах устройства этого прибора. Улучив момент, памятуя о трюке, ранее провёрнутом в автомастерской, ты выплыл на поверхность. Ощущения, сравнимые с чувством, когда ты выныриваешь из пучины на последних запасах воздуха, и заглатываешь живительный воздух. Ты опять был здесь. И это было совершенно ужасно. Потому что ты всегда был «здесь», но вот в каком качестве...это даже хуже, чем быть марионеткой. Ты не принадлежишь себе — совсем, без остатка. Марионетка, по крайней мере, знает, кто она, и ей остается мириться с тем фактом, что кукловод дергает за ниточки, переставляет её ножки и ручки. Твоя судьба намного плачевнее: кукловод дергал ещё и за мозг. И он никуда не делся. Он здесь. Тут. Рядом. Прямо сейчас. Просто он отвернулся, и ты смог воровато, украдкой взглянуть на мир. Паразит, метафорический Карабас-Барабас, был намертво пристёгнут к твоему неокортексу. Он напоминал паука, впившегося лапками в кору головного мозга. Только лапок у него не восемь, а намного больше. Лапки, а скорее даже жала, распределены не только по внешним полям мозга, но и уходят куда глубже, зондируя наиболее древние образования головного мозга; те, что называют "рептильным" мозгом. Паук контролирует мозг и на более тонком уровне, в том числе химическом. Химия — вещь очень интимная, потому что здесь речь заходит ещё и о таких вещах, как память. Борясь с нарастающей «когнитивной биоэнтропией» паук переформатировал нейронные связи, разрывая образовавшиеся связанные цепочки нейронов. Или, проще говоря, стирал память. Но он мог эффективно ломать только свежие связи. Массив старых связей, увы, приходилось оставлять; в противном случае у биологической платформы мог развиться синдром лавинообразного разрушения нейронных связей. Так что в овощном состоянии ты был бесполезен для паука. Но у него не было эго в привычном смысле, поэтому, если придется, он может пожертвовать тобой, и собой заодно. Тебе, кстати, даже не нужно заглядывать в планшет командира. Ты прекрасно знаешь, что прямо сейчас твой уровень когнитивной энтропии нарастает. И Лидер-9 об этом знает. Знает и Сопроводительница-Смотрительница, Warden. Она, как и множество других синтетических личностей — их имена ты знаешь, это APB, PDB, SkyWatch, ALES и другие — пристёгнуты к Backers'ам. К Покровителям. Нашим покровителям. А где Покровители, там и Мета, а Мета была когда-то нашей надеждой на Рай. Надеждой на то, что нам не придется умирать, чтобы там оказаться. Так, в общем, и получилось. В каком-то смысле. Но, как и всё хорошее, этот пирог испекли отнюдь не для всех. И мы, конечно, будем защищать Мету, хоть нас и исторгли, оторвали от неё. Мы здесь не одни; наши Покровители всегда с нами. Это наша благородная жертва. А ещё, с нами живёт мечта, что мы когда-нибудь сможем воссоединиться с Метой. Наши десять, а у некоторых и пятнадцать, мегатьюрингов сольются массивами своих датафреймов, протянут электронные мосты к Мете. Но это потом. А пока у нас ещё много работы впереди. Так ты услышал "своего" паука впервые. Очевидно, что при сканировании отпечатков, полученное значение сравнивается с тем, что заложено в охранную систему, и если параметры совпадут, то дверь откроется. Данные, конечно, хранятся, где-то ещё, и вряд ли они находятся в самом замке. Сама же дверь, подобно входной двери в этот комплекс, была типичным образчиком технологий Анклавов. Ты, кажется, сам монтировал такие когда-то. Ну, ещё тогда, во времена Лабиринта. Пожалуй, план со взрывчаткой может сработать: правильно расположенный снаряд должен если не вынести не всю дверь целиком, то по крайней мере сломать часть её секции, и этого будет достаточно. Правда, для этого придется потратить весь оставшийся заряд фабрикатора. Идея с подрывом бетонных стен выглядела куда менее надежной — сырой фугасной мощности явно не хватит, чтобы разрушить массив армированного бетона. А здесь, судя по всему, был именно такой. Мародёр-1.Ты вошла в одну из комнат, впервые за долгое время оставшись одна. Дверь, подпружиненная механизмом доведения, тихонько закрылась. Стол. Компьютер. И ряды серверных стоек, напичканных оборудованием, перемигивающееся россыпью лампочек — в основном зелёных, но иногда и красных. Припоминаешь, что тебе здесь не место, но пару раз ты сюда всё-таки заглядывала. Ты почему-то представляешь себя в ином качестве, в соседнем помещении конференц-зала. Картина маслом: вот ты сидишь на краешке стола, поджав под себя ногу, а вторую — свесив вниз. Имеешь вид утомлённой элиты, курящей сигарету в мундштуке, декадентским прищуром выражая бесконечное презрение и разочарованность всем, кто (и что) тебя окружает. Жакет со стоячим воротничком стрелочками, лихо распахнутый на груди, с подглядывающим оттуда лифом, деловые брюки в полосочку и клеточку, но с открытыми щиколотками и, разумеется, туфли на шпильках. Тебя заботят переговоры с тем ублюдком. Виктор. Кажется, так его звали. Всплывающие из недр памяти подробности о переговорах и поставках заставляют тебя обхватить серверную стойку, пока дробовик падает на пол — как некогда выпавший из рук бокал с вином. Каплям вина вторят капли крови, покидающие ноздрю. Вот уж правду говорят, что наркотики до добра не доводят. На них ты плотно подсела именно после перевода в Анклав-66, когда стреловидный состав восточного экспресса за день или два перебросил тебя из скандинавского филиала «Норд» сюда, в эту глушь. Вагон-люкс, со стеклянными стенами и потолком, вроде как вагон-кабриолет. Из Исландии по трансатлантической магистрали, по долинам и по взгорьям, с видом на фьорды, через Ботнический залив по финской пустоши, через Ладогу и Онеж. Далее по бесконечным лесам, болотам и каким-то каменюгам к тому, что позже стало лично для тебя точкой бифуркации — Урал. Если бы ты знала, если ты бы могла, то остановила поезд, но его один мегатьюринг под капотом был неумолим. Разумный локомотив. А? Каково? Да и потом, тебе любой дурак скажет, что в Исландии намного лучше, чем в какой-то там России. Считающий себя умным скажет, что лучше всего в Мете. Ты же знала, что плохо абсолютно везде. Знала правду. Высший корпоративный менеджмент, понятное дело, имел право не дырявить затылок. И ты убегала от мира как смогла, при помощи волшебных порошков и жидкостей. За Уралом, в Анклаве-66, таких чудесных приспособ было полно. Больше и разнообразнее, чем в Исландии. К тому моменту ты уже лично, в реальности познакомилась с Виктором. Хотя смотря что считать реальностью. У вас даже состоялась ничего не значащая интрижка, тем не менее подтверждающая старую аксиому — все мужики козлы. Ты пошла по пути Алисы, решила половить белых кроликов. Ты накачалась белой пылью так сильно, что уже начала падать в кроличью нору, но. Ты всерьёз думала, что можно вот так просто s'yebat'sya от Покровителей? Тебя, падающую, их длинная рука схватила за шиворот, вытащила из пропасти. Руками были неизвестные личности, чьи лица были прикрыты подозрительно знакомыми масками-респираторами. Белые костюмы со змеями, чашей и сердечком. И оно, конечно, не про любовь. «Мы её теряем» «Обширное мозговое кровоизлияние» «Подготовьте пациентку к монтажу нейроинтерфейса» И поехала каталка по стерильным коридорам лабиринта, со свисающей рукой, но уже без сигареты, прямо в Мету. Эпизод восстания из мёртвых был мрачно-торжественным. С твоим мозгом произвели определенные манипуляции. Да и с телом тоже. Облачили в комбинезон, который был точно вторая кожа. Облачили в броню, в доспех, и в каком-то смысле даже саркофаг (для Фриды). Обстановка немного разрядилась, и ты обнаружила себя сидящей на полу, прислонившись к стойке. Из магазина пистолета был выщелкнут один патрон, зажатый между средним и указательным пальцем. Лампочки тебе подмигивали. Ты бы скурила его, если б могла. Лидер-9.«Твоя» комната оказалась небольшой, но внушительной. По крайней мере рабочее место точно было внушительным. Здесь же находилось место скромнее и меньше — для помощника. Ты потоптался немного, похрустывая комками смятой бумаги, выпавшими из опрокинутой корзины, а потом подошел к столу с двумя огромными мониторами. Повинуясь странному чувству озорства, ты сел, и кресло приняло тебя как родного. Экраны были потушены, в них было черным-черно, и в этом черном полотне было видно собственное отражение — шлем, маска, и шланг, уходящий куда-то назад через плечо. Но индикатор мониторов в углу всё-таки горел. На самом деле, на этих компьютерах могли содержаться важные сведения, необходимые Анклаву. Ты знал, что нужно делать, так что рука потянулась к манипулятору, но путь руке преграждала упавшая фотокарточка в деревянной рамке, с картонной ножкой. Подняв её, ты уже был готов отбросить её в сторону, но в последний момент взгляд ухватился за нечто знакомое. Развернув, ты посмотрел, и почувствовал, как шестерёнки в голове заскрипели. Несомненно, на фотографии было изображение офицера Уэлш. Другая стрижка, да и улыбающееся лицо без следов пережитого, но это именно она, как та, что сейчас стояла в коридоре: Но на фотографии она была не одна. Её обнимал — и она, соответственно, тоже — какой-то мужчина. Его лицо было знакомо: Кто-то открыл заслонку водохранилища, и поток воспоминаний и осознания лавиной обрушился на твою несчастную голову. Здесь было так много всего, что никакого текста не хватит. Смотрительница, убедившись, что она довела тебя до ключевой точки, отключилась. Индикатор связи указывал на отсутствие сигнала. Но перед этим она отдала тебе приказ. О его содержании, конечно, узнают. За такой приказ её по голове не погладят. Но для неё это уже не имело значения. А вот для тебя — огромное. Наверное. Снять или не снять — вот в чём вопрос. Такой вот потаённый страх увидеть за непроницаемой маской что-то, что не хотелось. И ты, конечно, понимал, что это своего рода Рубикон. Можно перейти — и чёрт знает, что будет дальше. Или остаться на берегу. Забыть всё. Обнулить себя и всех остальных. Счастье ведь, как известно, в неведении.
-
Немного странно представлять, читать что о твоём персонаже думает мастер. С другой стороны, играя по сути прегеном - удивляться чему то было бы неправильно. :)
В любом случае, очень интересно и красочно подана информация. Сейчас разрываюсь между желанием "подвесить" персонажа в этом состоянии и почитать про него ещё и между желанием не палиться раньше времени, что бы когда оно придёт - тогда уж "врезать" по когнитивной стабильности себя и товарищей. Врезать по полной.
-
Стильный образ скучающей декадентки, мне нравится ^^
-
Интересно всё завертелось.
|
В последнюю неделю перед битвой на Аду хлынула лавина дел, и если бы не помощники, пришлось бы тяжело. Большую часть сил забирало лечение увечий тех военных, которые решили попытать счастья в сомнительной, как казалось на первый взгляд, авантюре. Но даже самые скептически настроенные вскоре уверились, что это не очередная попытка одурачивания и впаривания какого-нибудь БАДа за 5 рублей как средства от всех болезней, а одиозная парочка брата и сестры не шарлатаны. Да какое там шарлатаны — Аду с Германом чуть ли не в реинкарнацию Христа записали — сразу в двух лицах. Ну, по меньшей мере, в пророки и мессии новейшего времени. Шутка ли, собственными глазами увидеть, как на месте культи появляется даже не навороченный бионический протез, а вырастает совершенно здоровая, прежнего вида конечность — своя, родная, из плоти и крови. Но надо ли говорить, что после таких сеансов исцеления Ада буквально вываливалась из дома на лужайку глотнуть свежего воздуха и падала в заботливые руки сестёр.
В сутки выходило лечить не более 1-2 человек, в зависимости от степени тяжести инвалидности. Затраты энергии были колоссальными, но монахини знали своё дело и каждый раз усердными молитвами и ритуалами ставили меченую на ноги буквально за одну ночь. Так что дело медленно, но верно двигалось, и очередь из страждущих постепенно редела. Конечно, можно было прибегнуть к экспресс-методике — чёрным ритуалам с жертвоприношениями. Таким способом хоть весь коллектив можно было вылечить за один присест. Но Ада не хотела шокировать людей. Ветераны боевых действий хоть ребята и закалённые, но всё же психика смертных имеет свои пределы. Меченая решила действовать постепенно, выдавая информацию дозированно, аккуратно приоткрывая завесу Изнанки — и в этом ей помогали девушки. Несущие слово Господа при жизни, в посмертии они проповедовали о секретах потустороннего и благах Повелителя — и делали это отлично. Да и как не поверить таким проповедям после того, как лично узрел чудо. И не раз.
Ада даже однажды, на одной из таких идеологических посиделок «случайно» пошутила, что отряд капитана Громова — словно 12 библейских апостолов. Она предвосхищала тот момент, когда должна будет показаться им в своём сверхъестественном облике, и чутьё подсказывало, что за ангелом с чёрными крыльями люди, пусть даже и не истово верующие, пойдут охотнее, чем за демоном. И она даже не солжёт. Ведь кем были первые демоны, Люцифер и его соратники, как не ангелами, низложенными за непослушание и желание поделиться с людьми секретами Рая?
Благо разбавить лекции о потустороннем можно было с помощью дел более приземлённых и понятных. Оружие. Его выбор Ада целиком и полностью без зазрения совести переложила на мужские плечи. Огнестрел никогда особо не привлекал девушку, с первых дней знакомства с Повелителем приученную к тренировкам с флиссой. Поэтому по договорённости с Германом было решено разделить сферы: он с офицерами и ветеранами занимаются подбором всего, что стреляет, Аде же остаётся колюще-режущее. Правда однажды до ушей меченой донёсся фрагмент диалога с репликой брата: «Да чего здесь выбирать — берём всё доступное, у нас целый полк надо вооружить, ещё и не хватит». Словом, доход от сделки у Хорька обещал быть отменным.
К своей части обязанностей Ада подошла со всем тщанием (да и, надо сказать, с удовольствием), лично проехавшись в компании Хорька до рекомендованного кузнеца. Посредник не обманул: купленного сырья действительно хватило на два одноручных меча — не слишком громоздких и тяжёлых, как раз для женской руки, как Ада любила. Самое то для быстрых, маневренных атак. Один из клинков девушка оставила для себя, в пару к флиссе, если будет в ней нужда. Владельца другого меча единоличным решением Ада пока определять не стала — пусть берёт тот, кому такое оружие сподручно и по душе. Всё же меч — предмет несколько из другой эпохи, и не каждый умеет с таким управляться. Ну разве что господин Шедевр ко всем прочим его талантам ещё и тайный ролевик-реконструктор, и по выходным, обрядившись в кольчугу собственного плетения, ходит в новосибирских лесах стенка на стенку. При мысли об интеллигентном юристе в необычном амплуа девушка улыбнулась.
Кстати, неплохо бы пригласить его ещё раз, дабы посвятить всех союзников в секреты, которые открылись им недавно в ходе эксперимента. Да, Ада цеплялась за любую возможность, любой, пусть даже мизерный, шанс усилить свой отряд. Понимая всю серьёзность затеи (увещевания Повелителя не прошли даром), Меченая была настроена самым решительным образом.
Даже назревающий очередной раунд разборок с братом отошёл поначалу на периферию, а потом и вовсе забылся. Первые дни Ада старалась не пересекаться с Германом либо, если этого не получалось, не оставаться с ним наедине. Зная свой обидчивый, взрывной характер, она предвидела наверняка, что сорвётся, выскажет всё, что думает — Вейц, конечно, в долгу не останется, и пошло-поехало, 298-я серия бразильских страстей... Не то, что нужно накануне столь важного события. Однако разговор с сестрой Каталиной открыл Аде неожиданную правду.
— Ах, госпожа, — призналась монахиня, — там столько тоски по Вам! И ревности, и страха потерять, и негодования на себя, и много-много чего ещё, что я ужасно объелась — на троих бы хватило. Надо было всё-таки поделиться с Марией и Терезой. Мы же Вам говорили, что мужчинам полезно побыть в ежовых рукавицах равнодушия — видите, работает.
И сразу как-то отпустило. Стало жаль Германа, и совестно от своей чёрствости, и пропало всякое желание продолжать дальше этот фарс Снежной Королевы. «Не будь стервой, Ада, тебе не идёт», — сказала себе девушка. Может, завтра кого-то из вас не станет, может, не станет обоих — какая глупость тратить последние дни на вражду и обиды... Время поистине самый ценный, да что там, просто бесценный ресурс. Особенно для скоротечной жизни меченого.
И, едва держась на ногах после очередного исцеления, Ада пошла в комнату к брату. Просто взять за руку и сказать, что он лучше всех.
А ведь наутро, после того, как его «выпили» почти насухо, он ни слова не обмолвился о своём состоянии и выполнил договорённость — пошёл лечить первого кандидата. Только сейчас до Ады дошло осознание, какие колоссальными энергопотерями это обернулось для Германа. Очень опасная игра. Стало страшно за него — неужели он настолько не ценит свою жизнь, что готов распрощаться с ней в любую минуту?..
В тот день Ада просидела в его комнате до самого вечера. А когда ночь вступила в свои права, не ушла к себе. Потому что не захотела. Никто из них двоих не захотел отпускать другого.
-
Ещё одно, последнее, усилье!
-
Моя славная, мудрая, понимающая сестра <3 Ада очень преобразилась за это время.
|
|
Ужина не случилось. Хлопот по отдельной спальне, впрочем, тоже. Амелия просто не отдала таких распоряжений. Ей было всё равно, голоден этот человек или сыт, и где найдёт ночлег — хоть бы во флигеле для прислуги.
Всё время, пока Грей одевался, просидев не шелохнувшись с прижатой к груди сорочкой, Амелия вдруг сорвалась с места и ринулась прочь. Словно лань, подгадавшая момент своего единственного шанса оторваться от хищника. Стремительно удаляющийся перестук быстрых ног по коридору и хлопнувшая со щелчком дверь подсказали мужчине, что к ужину супруга вряд ли спустится. Так и случилось.
Не вышла Амелия и позже, когда в окна, по большей части лишённые портьер, заглянула бледная луна, и дом погрузился в сонные грёзы. Не спала одна лишь хозяйка. Она слышала, как несколько раз за день к двери подходила Марта, предпринимая тщетные попытки заговорить, услышать ответ по ту сторону, и каждый раз возвращалась на кухню ни с чем. Амелия никого не желала видеть, даже свою верную и в общем-то ни в чём не виноватую служанку. Позже ей наверняка будет стыдно за такое поведение, но сейчас... Свернувшись эмбрионом на кровати, женщина вперила в темноту немигающий, пустой взгляд, и всё ждала, когда же сзади прижмётся он, родной и близкий, обнимет обеими руками, так что захочется развернуться и закопаться в этих уютно-тёплых объятиях, вдохнуть его запах... Может быть, сейчас, или в следующую секунду, или... ну теперь-то точно! Нет?..
Амелия ждала мужа. Не того, наверняка бродившего сейчас по разграбленному, вывернутому наизнанку дому. Он был не её — так, случайный незнакомец, с которым свели превратности судьбы. Нет. Каждая деталь, каждая трещинка на стене и выбоинка в полу, складка на простыне и потёртая ручка прикроватной тумбы хранила в себе память о другом человеке, была безмолвным свидетелем счастливых моментов их супружеской жизни. Амелия ждала Сэма. Её первого и единственного мужа.
Промучившись думами до глубокой ночи, женщина наконец решилась. К утру с этим будет покончено.
***
Амелия переступила порог гостевой спальни, едва забрезжил рассвет — бледная, решительная — и сразу же заговорила.
— Вот ваши бумаги, здесь всё до последнего листа.
Она положила пачку писем на комод.
— Они ваши на одном условии: уезжайте немедленно. Я покупаю свою свободу, а это, — она указала на бумаги, — плата за неё. Вы получили то, что хотели, и даже больше.
Её глаза сверкнули. Холодом, ненавистью, непрощением.
— Я солгала вчера с единственной целью: проверить вас. И вы не прошли этой проверки. Очевидно, дворянская честь, о которой вы говорили, существует лишь на бумаге, подтверждающей герцогский титул — а нет её, и внешний лоск манер слетает с вас как фальшивая позолота.
Амелия поджала губы.
— Мне теперь совершенно ясно, что я не нужна вам. Вашим поступком спасти меня от петли руководило не благородство, не романтическое увлечение и даже не жалость — только корысть и личная выгода. Что ж, тогда, наверное, вас удивит моё решение. Я аннулирую наш брак и освобождаю вас от данных вчера обязательств. Покончим с этим фарсом как можно скорее. Мне не нужна ни ваша фамилия, ни ваш титул. Просто покиньте мой, — это слово женщина выделила голосом особенно, — дом.
Она уже направилась к выходу, как вдруг перед самой дверью остановилась и, едва повернув голову в сторону Грея, добавила:
— Насчёт формальностей не беспокойтесь, я позабочусь о том, чтобы вы не выглядели в глазах рафинированного британского общества двоежёнцем. Во-первых, вряд ли кто-то захочет пересечь океан, чтобы уличить вас в супружестве с американкой. Во-вторых, церковная книга с записью об этом бракосочетании будет уничтожена, даю слово. Если слово простолюдинки имеет для вашей светлости какую-то ценность.
И она вышла из комнаты.
-
за холодную ярость и решительность!
-
Ай да Амелия, ай да простолюдинка, отчихвостила целого лорда только так)
|
|
|
|
Понедельник 11 июня, после обеда
Покинув качалку, Салмач прикинул планы и оставил всё на среду. Раньше, чем он отчитается о произошедшем у «Атмосферы», нет смысла настораживать чехов. Да и Еврей отзвонится сам, если решит что-то отправить в урну отказным материалом. Дело спорилось, хотя и не обещало серьёзного навара. Выходит, на сегодня всё. Можно и отдохнуть.
С этим он и отправился к Лиле.
Наверное, стоило всё-таки расставить точки над кое-какими буквами. А вернее, даже не расставить, а скорее просто понять, что происходит. Что случилось в первый раз, Салмач знал со всей определённостью. Бартер. Обмен одной услуги на другую, обычное для раёна дела. Но вот второму и последующим разам он объяснений не подыскал. Как, впрочем, и тому, что девушка на этот самый второй раз попросту не развернула его.
Глубок омут, да мутен.
Поднявшись на этаж, Салмач притопил звонок.
Только Лиля покончила с «голодающим Поволжьем» и натянула шорты, как в дверь позвонили. Глянув в глазок, она исполнила короткий танец радости, какой обычно можно видеть в репертуаре каждого ребёнка 3+, и сразу же открыла гостю.
— Кирюша пришёл! — со всей своей непосредственностью констатировала девушка и обняла Салмача.
— Привет, — чтобы обнять девушку в ответ, Салмачу пришлось немного нагнуться. — Выпал свободный день. Думал, дай зайду, ещё немного на тебя полюбуюсь. Как ты?
Польщённая таким признанием, Лиля зарумянилась, не до конца понимая даже, что ей нравится больше: то, что Кирюше захотелось полюбоваться, или то, что он тратит на этой свой выходной. Пожалуй, всё вместе.
— Да что-то лишку я вчера коктейлей хватила, а Алка-Зельтцер решил предательски кончиться в самый неподходящий момент, — развела руками «пострадавшая». — Так что думаю спасаться зелёным чайком. Пить ужасно охота! Можем вместе почаёвничать, — предложила она с многозначительным взглядом.
Многозначительным, потому что такие вот Кирюшины «заглядывания на чай» всегда заканчивались в постели. Ну, как в постели. Если точнее, до сего дня это была ванна и кухонный стол — до спальни, как все нормальные люди, они с Кирюшей так и не добрались. Хотя кто сказал, что их можно назвать нормальными?
Ответом на многозначительный взгляд Лили был взгляд вполне однозначный.
— Наливай.
Потом Салмач стянул с себя ветровку, обувь и прошёл на кухню. Опрятно, чисто и тихо. У кого-то дом — это и в самом деле дом. А не просто ночлег, как у него.
— А что, сбылось моё пророческое пожелание, остаток смены прошёл тихо? — бросила через плечо Лиля.
— Да. Знаешь, повезло. Чеченцы и скины напротив «Атмосферы» чуть драку не устроили, а я просто вовремя появился, — улыбнулся Кирилл. — Вот они и не решились. Так бы может всю оставшуюся ночь там и провёл.
— Вот если бы у нас все милиционеры были как ты, то по улицам было бы нестрашно ходить одной.
Усадив Салмача на табурет возле окна, Лиля принялась хлопотать. И вскоре к чаю с бергамотом, томившемуся в чайнике из прозрачного стекла, присоединилась вазочка с венскими вафлями и песочным печеньем. От лукума с чабрецом осталась одна пустая коробочка, эх... «Негусто», — пошарив в шкафах, с грустью отметила про себя девушка. В её доме запросто могло не найтись пачки макарон про запас, но когда среди сладкого шаром покати — это уже нонсенс. Ну, потому что от макарон задница растёт как на дрожжах, а от сладкого тоже растёт, но оно хотя бы вкусное.
— А то бывает с работы идёшь, а в это время как раз всякая шпана с гулянок возвращается — так не по центральным улицам криповато до дома добираться. Иногда даже на этого можно наткнуться... — пробормотала Лиля, вспомнив про таинственного соглядатая. — Ой, Кирюш, а нет ли у вас специально обученного человека, кто может опознать по фотке, кто это такой? Повадился тут один... Я его уже несколько раз видела. Кругами ходит неподалёку, даже к нам в клуб пару раз наведывался — ну, мне так показалось — но никогда индивидуального шоу у меня не заказывал. Честно говоря, напрягает. А вдруг это маньяк, и это он только пока не приближается, потому что ещё не до конца придумал план, как меня замочить и в каком колодце спрятать?
Лиля передёрнула плечами.
— Или как у Фаулза. Читал «Коллекционера»? Ой, нет, лучше уж сразу пусть убивает, чем такое!
Девушка почти ничего не ела, зато перемежала болтовню жадными глотками, так что полуторалитровый чайник с одной заваркой очень быстро подходил к концу. Сушняк у Лили и правда был нестерпимый.
— Может, можно его как-то к стенке прижать и допросить, чего он за мной по пятам таскается?
Салмач глотнул чаю. Взгляд на ситуацию на первые несколько мгновений не установился точно, раскачиваясь от «мало ли что девушке почудилось» до «девушка-то с отнюдь не рядовой внешкой, доля правды может и быть».
— Специально обученный человек есть. Но надо писать заявление в дежурку или участковому. Так и так, преследует неизвестный, прошу заняться. Потом уже РОВД это спустит нам — и мне, в частности. Операм тоже передаст. Работаешь ты всё равно в людном месте. Если он даже и маньяк, то там он ничего сделать не решится. А на выходных я с тобой побуду.
«Прижать и допросить» же он встретил, качнув головой:
— На что ты надеешься, на честный ответ? Нет, он тебе его не даст. Но зато после этого он будет знать, что ты его заметила. И скрываться станет тщательнее и предусмотрительнее.
— Ой, а то я не знаю, что бюрократы мне ответят в вашей дежурке, — Лиля махнула рукой, мол, дело безнадёга. — «Вот когда убьёт, тогда и приходите, девушка. А сейчас не мешайте со своими выдумками занятым людям заниматься серьёзными вопросами». Вот у нас соседка сто раз к участковому ходила с заявлением. Муж у неё дерётся. Уж куда красочней вещдок, когда у тебя фингал под глазом. Так ничего и не добилась. Не работают у нас законы, Кирюш, — тут надо не по закону действовать, а как ты.
Лиля улыбнулась, намекая на нетрадиционные методы Салмача, благодаря которым они и познакомились.
— Лучше попробовать и ничего не добиться, чем не попробовать, — вздохнул Кирилл. — А соседке правильнее было не в милицию идти, а в травмпункт, снимать побои. И при отказе принимать заявление уже идти в УСБ. К тем, кто ловит нас за должностные преступления.
И когда он, Кирилл, закончил, слово взял Салмач:
— Столько с этими жёнами и их мужьями историй. Пока их бьют, жёны идут и пишут заявления. А на следующий день их мужики причешутся, надухарятся, сто одну розу купят, лишь бы их благоверная заяву забрала. Обещания, клятвы, «да я завтра завяжу». Ну дура верит и бежит отзывать. И потом всё повторяется. И снова, и снова, каждый раз одна и та же история. — Он приподнял голос, изображая заявительницу: — «Да он же только когда выпьет дерётся, а так человек неплохой! Трезвый вообще золото». Тьфу.
Салмач поставил кружку. Поставил, возможно, чуть шумнее, чем это следовало.
— Вызывают нас на эти драки, как будто мы не милиция, а их личная охрана. Знаешь, сколько стоит вызов экипажа милиции? С топливом, с временем, с работой ментов на месте? Три тысячи восемьсот рублей. Она вызывает нас каждый раз, и каждый раз город вот так на четыре куска и бреется. Один раз мы с Ниязом такого мужа скрутили, жена уже третий раз битая, говорим ей писать заявление. Она ни в какую. Я разозлился, сказал: «Тогда штраф за ложный вызов. Мы отсюда уедем или с заявой, или со штрафом. С пустыми руками — нет, уж как хотите!». В слёзы, но сдалась. А потом всё равно забрала заяву.
Он махнул рукой.
— Капитан Малюков, старый участковый по Ленинке был. Хороший. Недолго я с ним проработал — я пришёл, а он уже на пенсию уходил. К нему тоже такие жёны приходили. И он строго у каждой спрашивал: «В суд пойдёте? Вот прямо до конца, до талого, до упора? Чтобы он за побои сел? Если да, давайте заявление. Если нет — идите вон и нервы не мотайте». Сотни раз женщины так приходили. А в суд пошли как думаешь сколько? Двадцать-тридцать?
Салмач улыбнулся, давая Лиле время, чтобы угадать. И подвёл черту:
— Две.
Кирюша так раздухарился, как будто в обсуждаемой теме его затронуло что-то глубоко личное. Лиля даже чашку до рта не донесла, так и застыла с ней в руке — никогда раньше она не видела Салмача таким многословным и, как бы это выразить... захваченным потоком эмоций. Хотя нет, в схожем состоянии всё-таки видела, но там было другое.
— Наверное, они из-за денег терпят, — подумав, предположила девушка. — Как в пословице «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Мол, пускай лупит, лишь бы зарплату домой носил. Или это советское мировоззрение, — выдвинула она вторую версию. — Типа «Лучше уж плохой мужик, чем совсем никакого. А так кому я нужна, разведёнка и старая? Или разведёнка с ребёнком».
Вспомнилась мама. Хоть её ребёнок, уже порядком вырос и даже регулярно предпринимал попытки устроить ей личную жизнь, все усилия разбивались о несокрушимую стену «Инночка, мне же давно не восемнадцать». Ну и чего вот с ней делать?
— А ты правда все выходные тут будешь меня охранять? Оба?! Ух, оставайся!
— Все выходные едва ли. Возможно, буду уходить по каким-нибудь делам.
— Всё равно хорошо!
Лиля расплылась в блаженной улыбке чеширского кота и проворно перекочевала к Кириллу на колени — на ручках котам самое место. В её глазах заплясали искорки радости, но так же быстро та сменилась огорчением.
— Жалко только, что это последние выходные такие будут...
— А почему последние?
— Да у меня через пять дней аренда заканчивается, а продлять мне её вряд ли будут — и жить станет негде, — вздохнула девушка. — Хоть в клубной гримёрке селись... Ой, нет, уже через четыре! — встрепенулась она. — Пять — это вчера было. Блин.
— Ты же работаешь. Мне всегда казалось, что ты зарабатываешь и с зарплаты платишь аренду. На работе тоже проблемы что ли?
— Работа для искусства, а не ради заработка. Я зарплату маме отдаю, своя у неё копеечная. А аренду платит папа. Платил. Сейчас у него другие интересы появились, — нахмурилась Лиля.
— Небедный человек, надо думать. Если содержит и себя, и ещё может держать одну арендованную жилплощадь в другом месте. Что же за интересы? Бизнес?
— Бизнес, — кивнула девушка. — Нефтехимия. А интересы понятные: где большой бизнес, там новая любовь. И возникает она совершено внезапно и именно тогда, когда бизнес у тебя начинает идти в гору. Бескорыстная и светлая, ага.
Едко фыркнув, Лиля не глядя опрокинула чашку (причём, кажется, не свою) и нетерпеливо закачала ногой.
— Вот тебе сколько лет, Кирюш?
— Тридцать два. А ты к чему это?
— О, уже нормально так, — протянула девушка. — Ну а представь, что тебе на десять лет больше, и у тебя есть дочь и жена. И ты их обеих любил двадцать лет, а тут вдруг чик, — она покрутила пальцем у виска Кирилла, — чё-то в голове переключилось — и ты резко их разлюбил. И вообще думать забыл. Нормально это?
Салмач помолчал.
— Перестать любить дочь невозможно, наверное. Или... или мне просто представить нелегко. Это же дочь. На руках качал, шаги с ней первые делал, говорить учил, а тут так. По щелчку такие вещи не происходят.
— Вот и я про то. Стопудово это Анькины козни. Анька — это его секретутка, любовь новая, — на слове «любовь» Лиля пальцами обозначила кавычки. — Она сначала ему мозги прополоскала, чтобы он с мамой развёлся, а теперь за меня взялась. Устраняет конкурентов. Тут не надо быть Эркюлем Пуаро, чтобы понять мотивы.
— Надо принимать какое-то решение. Или поговорить с отцом, чтобы продолжил давать денег, или перестать видеть в работе только лишь искусство. Что думаешь делать?
— Всё, — безапелляционно заявила Лиля. — Только надо с духом как-то собраться. Терпеть не могу такие стрёмные разборки... И с админшей нашей ещё поговорю. Ну там, график пересмотреть, в клубе перекантоваться. Маме лучше не надо. Она нервничать начнёт, ещё сама папе звонить станет... А Аньке такое только в радость, чтоб все унижались. Нет. Надо эту дрянь как-то обломать, чтоб её интриги против неё же и обернулись.
Побарабанив ногтями по столу, Лиля всё-таки снизошла до вафли.
— Мама и так начнёт нервничать, когда ты не принесёшь ей очередную зарплату. Поймёт же всё, — улыбнулся Кирилл. — И вовсе не потому, что ей нужны твои деньги. Деньги не приносит — значит, нужны самой. Нужны самой — значит, папа перестал помогать.
— Надо думать, в общем, — резюмировала девушка. — Погоди, а под неискусством ты подразумевал эскорт что ли, как у Катюхи?! — запоздало среагировала она. — Фу, Кирюша! Нет, ни за что. Это уже дно отчаяния. Не знаю, как она так может.
Про допуслуги клуба Лиля знала. Был в курсе и Салмач, и это Лиля знала тоже — сама Катя рассказала в красках про геройство её знакомого.
— Нет. Я про то, что брать деньги за свою работу и обеспечивать им уже свой быт, а не мамин. Ты ведь, получается, всё равно получала деньги, просто отдавала их.
Он посмотрел на неё, склонив голову:
— Ладно, что ж. И долгосрочные, и краткосрочные решения есть. Поговорить с отцом, жить в гримёрке, тратить зарплату теперь на себя. Но если отец отвернулся от тебя окончательно, то за пять дней ты не успеешь заработать на аренду. Даже работая по двенадцать часов ежедневно. Поэтому... Если у тебя совсем по всем фронтам будут вилы, приезжай ко мне, — Салмач положил руку ей на бедро. И задумчиво, как-то даже рассеянно провёл ладонью к краю шорт и обратно. — Голову над водой держать сможешь, утонуть не дам. С голоду не умрёшь. Только без травы давай, хорошо? И без налепливания волос на стены ванной.
Пальцы, всё это время то и дело перебиравшие тёмные, коротко стриженные волосы, бросили свою игру и замерли. Лиля слушала и удивлялась, и восхищалась, и чуть не прыгала от ликованья — всё это разом. Удивлялась она Кирюшиному благородству, восхищалась его надёжностью и ответственностью, ну а неуёмная радость — конечно, оттого, что Кирюша вчера всё-таки про неё говорил. Иначе сделал бы он такое предложение, будь у него кто-то?
— Какой ты хороший, — мечтательно проговорила девушка, чутко прислушиваясь, как крадущаяся по бедру рука отзывается в теле желанием. — Хочу тебя прямо сейчас.
Да уж, терпеть долго Лиля не умела.
— А волосы зачем на стенку навешивать, Шуманит же можно залить, — хихикнула хулиганка, забираясь Кириллу под футболку.
Камнем преткновения оставалась трава. Тут всё понятно: Кирюша при погонах, и нельзя ему с таким светиться, могут и с работы погнать, а то и вовсе срок дать за хранение. Но не такая уж большая потеря эта трава, подумала Лиля, можно и на работе косячком побаловаться, если приспичит.
— Какой уж есть.
«Какие же у тебя руки холодные, ужас».
— Какой есть.
Он стянул футболку и усадил девушку лицом к себе. Затем убрал ей за ухо прядь волос, коснулся губами мочки уха и пошёл ниже. Шея. Ключица. Ключичная впадина. Медленно, последовательно, в чём-то даже идея наперекор себе. Удерживая ту неведомую силу, что наращивало растущее нетерпение. «Я хочу тебя», — произносит женщина, и время мгновенно меняет ход. Его отрезок между произнесением и самим соитием резко обессмысливается. Эта тщета оглушает — тело требует не мешкать. Прорвись! Преодолей! Возьми! Быстрее! Никаких возражений!
Будучи помоложе, Кирилл так и поступал. Куда-то торопился, зачем-то спешил и... И заканчивал за считанные минуты. К счастью, опыт и время открыли о самом себе новые вещи. Кириллу нравилось изводить себя ожиданием. Намеренно откладывать. Самозабвенно затягивать ласки, зная, что ничто не помешает, и никто не остановит.
Кроме отребья с раёна, способного присесть ему на хвост. А затем вынести ломом и кувалдой дверь за несколько минут.
Он чуть похолодел. Пожалел, что пришел без оружия, но здесь и сейчас попросту плюнул на это. Посадил Инну на стол перед собой — звякнула за её спиной упавшая чайная ложка — и, не разрывая ласок, спустил с девушки шорты.
— Опять стол, — рассмеялась Лиля, обхватив Кирилла за шею, чтобы не потерять равновесия.
В прошлый раз тоже была кухня и стол, и что-то из мешающейся посуды... Кажется, чашка с надписью «Good morning». Да плевать. Где, когда, при каких обстоятельствах — это всё имеет значение в глупых женских романах. А ей важно только одно — с кем. Хоть прямо здесь, на полу, спонтанно, хаотично, страстно! Главное вдыхать его горьковатый запах с терпко-древесными нотками и наслаждаться тем, как дурманится от него сознание.
Кирюша был подобен спящему вулкану. Спокойному, но таящему в своих недрах огромную опасность — кто знает, в какой момент он решит пробудиться? Внешне собранный и хладнокровный на людях, наедине он преображался совершенно. И эта бешеная энергетика манила и завораживала Лилю, заражала и притягивала словно магнитом.
С Кирюшей было ощущение, будто ходишь по лезвию. Одним уверенным движением, одним прикосновением щетинистой щеки к тонкой, чувствительной коже он заставлял подойти к краю пропасти и, затаив дыхание, замереть в последний миг перед прыжком. И она знала, что прыгнет, и эта острая адренало-эндорфинная химия распаляла её ещё больше, не теряя прелести предвкушения.
Опять, как в первый раз, сладко заныло внизу живота — и мягкие ладони, вспорхнув с плеч, легко побежали по обнажённой мужской груди ниже и ниже, заскреблись коготками о грубую джинсовую ткань. Лиля расправлялась с пуговицей. Ей не терпелось. Ей хотелось всё сразу и сию секунду. Принимать сполна и отдавать, отдаваться без остатка. Выгнув шею для поцелуев, девушка подалась вперёд, ощущая как под футболкой стремительно наливаются приятным напряжением вершинки груди. К чёрту футболку. К чёрту вообще все лишние тряпки-препятствия!
Да, Инна справилась с пуговицей. Неожиданно быстро, с поразительной сноровкой, которой Кирилл явно не ждал и готов не был. Нетерпение девушки перекинулось на него, как пожар после шального поветрия. Железобетонная плотина воли дала течь. Потом ещё одну, ещё, затем пошла трещиной снизу вверх и вскоре обрушилась, разнося грохот далёким эхом. Нырнувшую в джинсы кисть Кирилл перехватил и задержал у паха на секунды. Нет, не на секунды — на мгновения. На считанные мгновения, достаточные, чтобы обратить в желание всё его существо.
Поцеловав подставленную шею, Кирилл не сдержался и даже чуть-чуть укусил её. Легонько, хотя по жизни редко разменивался на полумеры. Порывисто, хотя не был склонен к порывам. Играя, несмотря на... Плевать. Здесь и сейчас можно. Всё можно. Это и возбуждало даже само по себе, в отрыве от остального. Оно, ощущение сокровенного и непроницаемого. Тайна. Возможность быть искренним вкупе с пониманием — ничто не выйдет за закрытые двери. Ничто и никогда.
Не просто «здесь и сейчас» можно. Здесь, сейчас и с ней можно.
Оставшегося терпения Кирилла едва хватило, чтобы освободить Инну от оставшегося тряпья. Чувствуя, что его вот-вот разорвет, он подмял девушку под себя…
***
С Кирюшей всегда классно. С ним можно заняться любовью где угодно и когда приспичило. Сидя на кухне, пить чай и вдруг очутиться посреди хаотичного пейзажа со смятой и разбросанной по полу одеждой. Откинуться навзничь на столешницу, холодящую кожу своей полированной безупречностью, попутно что-то уронив и даже не заметив этого. «Обнять» его бёдрами, закинуть ноги на спину, притянув ещё ближе, и замереть в сладко-томительном ожидании от того, что его тело, разгорячённое, экстатически напряжённое, буквально наэлектризованное желанием, так маняще близко, и от его запаха сами собой приоткрываются губы и взгляд застилает темнотой. Они всё говорят за Лилю сполна и даже больше — знаки, которые невозможно не заметить и не понять.
А потом захлёбываться сбивчивым смехом, перемешанным со стонами, и скользить пальцами по влажной коже, чуть прикагчивая от рвущегося наружу удовольствия. И нежиться от накатывающих волн — тёплых, расслабляющих и будто вливающих энергию одновременно — бегущих от эпицентра внизу живота и дальше, дальше гудящим потоком по каждой клеточке... И целовать. Конечно, целовать, много, с упоением.
С Кирюшей свободно и всегда чуточку сумасбродно, даже безумно. Такой уж у него темперамент, и Лиле это чертовски нравится.
— Интересно, мы когда-нибудь доберёмся до спальни, как нормальные люди? — задаётся она риторическим вопросом, который бродил в голове в начале этой встречи, и улыбается.
Улыбается всему. И Кирюше. И своей мысли. И чашке, что держит в руках, с остывшим уже чаем. И виду из окна, который сейчас созерцает, забравшись с ногами на подоконник. И, может быть, соседям, которым сегодня повезёт стать невольными зрителями этого спонтанного ню-этюда. Чай обнажённой и в приятной компании — чем не прекрасное начало дня?
— Не переживай, у меня дома кроме тахты вообще никакой мебели, — отвечает Кирилл.
— Как многообещающе, — хмыкает Лиля.
Она, конечно, не верит Кирюшиной шутке, но идея эта её богатому воображению ужасно нравится.
|
Всё как в тумане. Только что руки упирались ладонями, хотели оттолкнуть, высвободиться из ловушки объятий — таких внезапных и пугающе тесных — но вот уже почти обнимают в ответ, и ногти впиваются во влажную от пота кожу... Горячее, сбивчивое дыхание обжигает шею, и щетина колет щёку... Его скупые и в чём-то грубоватые ласки полны нетерпения, он торопится и раздражается от малейшей мелочи, встающей на пути к вожделенной цели: непослушных пуговиц, облегающей одежды, тесного туалетного столика, установленного всевозможными баночками. Нетерпение подстёгивает его сильнее, делает движения ещё порывистей и неуклюжей, отчего он сердится всё больше — и всё настойчивей становятся его поцелуи и прикосновения.
Её загнали в угол и прижали к стенке, в буквальном смысле: Амелия чувствует это обнажённой спиной. Разгорячённая кожа, соприкоснувшись с холодной гладью зеркала, моментально отвечает роем мурашек, бегущих вдоль позвоночника и прячущихся где-то в волосах. И когда кажется, что ближе уже нельзя, некуда, невозможно, Грей сокращает дистанцию — двое, бывшие порознь, сливаются в единое. Она вскрикивает и захлёбывается от перехватившего дыхания. Крик переходит в стон, на пол летят какие-то склянки, разбиваясь вдребезги... Амелия не замечает. Она прижимается ближе к мужчине и дрожит — не то от холода, не то испугавшись стремительности происходящего. А может, от сладких волн, растекающихся от эпицентра внизу живота до самой дальней клеточки? Ей понравилось. Нет-нет, как может понравиться такое... Или всё же?.. Нет! Когда он... Когда они... Какой же стыд.
У неё просто не было выхода. Она уступила не потому, что сама того хотела, а потому что была бессильна воспрепятствовать. Да. Он бесцеремонно ворвался, вторгся — в её личное пространство, в душевный мир, в тело — и Амелию смело этим натиском, этим ураганом первобытной страсти, когда спадает всё наносное, порождённое цивилизацией и условностями культуры, оставляя лишь главное, берущее своё начало с эпохи пещерных людей: мужчина, желающий женщину. Но, Боже всемогущий, как же льстило такое неприкрытое, искреннее (на грани неприличия, как сказали бы в светском салоне) признание...
Амелия была сбита с толку совершенно. Растерянность, смятение, сомнения, стыд, самопрезрение — всё это обрушилось на незащищённое, неподготовленное сознание бедной женщины в первую же секунду, стоило объятиям ослабнуть. Стараясь не смотреть на Грея, она прикрылась, насколько это позволяли худые руки, и залилась румянцем. Хотелось убежать. Или провалиться прямиком в Преисподнюю на этом самом месте, лишь бы не встречаться взглядом с этим страшным, непредсказуемым человеком, который совсем недавно едва не убил её. Но Амелия медлила, не смея пошевелиться. Только блестящие от поступивших слёз глаза беспомощно метались от полотенца к разбросанной возле банкетки одежды, ища у них спасения от позорной наготы.
|
|
|
Ответом Кешиару был долгий взгляд с лукавой улыбкой, не сулившей ничего хорошего. Одно из преимуществ тёмных эльфов — развитые органы чувств, к числу которых относятся и острый слух, и зрение. И хоть последнее сейчас подводило, вынуждая Эльшабет ронять слёзы (какой позор!), болезненно щурясь и прикрываясь ладонью, сцена с воспитанием раба не укрылась от глаз жрицы.
Женщина не вмешивалась, какое-то время оставаясь безучастным свидетелем. Наблюдателем со стороны. Не потому, что ей было безразлично или нечего сказать — о, напротив, гранатовые глаза следили очень внимательно. Именно в такие моменты, моменты вспышек неконтролируемых эмоций — злости, ярости, гнева, досады, алчности, чувства попранной гордыни — раскрывается истинная природа разумных существ, их сущность, не прикрытая масками благонадёжности и лести, настоящие мотивы и желания. Достаточно лишь уметь читать эти знаки. И Эльшабет молчала, запоминая каждое сказанное слово, подмечая каждый жест. Какого предела способен достичь каждый из твоего ближайшего окружения — отнюдь не лишнее знание.
Не внезапно проснувшееся чувство сострадания к невольнику руководило поступком Маленькой Госпожи, как можно было подумать поначалу и как, вероятно, это выглядело в глазах человеческой части их отряда. Практичность — вот что поощряла Ллос в своих детях. Черта, десятилетиями культивируемая в каждом дроу на протяжении всего этапа взросления. По-хорошему Кешиар заслуживал пощёчины, а Ву — плети, и многие жрицы, та же сестра Этайя, на месте Эльшабет уже бы всласть наслаждались корчами провинившегося и демонстрацией собственной власти. Большинство служительниц Паучьей Королевы с лёгкостью пускали в ход её символ. Но Маленькая Госпожа не была бы собой, не просчитывай она на несколько шагов вперёд. Позволить эмоциям взять верх — чересчур высокая цена за проступок в текущих условиях. От публичного наказания Кешиара на глазах раба пострадает авторитет тёмных эльфов, а наёмник под действием змеиного яда потеряет способность самостоятельно передвигаться. Обременять отряд ещё одним недееспособным членом? Слишком неблагоразумно.
— Полагаю, тебе бы и в голову не пришло умышленно порвать платье своей госпожи? — холодно поинтересовалась жрица у дроу. — Или выбросить его, пусть даже нелюбимое и надоевшее ей.
Она перевела взгляд на Ву и продолжила:
— Но, тем не менее, вы оба считаете себя вправе распоряжаться моей вещью и даже портить её.
Метафора была очевидна: тем самым платьем, не слишком нарядным и поизносившимся, был Фалько, но только Эльшабет будет решать, когда его выбросить и заказать новое. А лучше перешить.
Снова взгляд на Кешиара.
— Очевидно, полуденное солнце выжгло тебе остатки разума, оставив одну лишь дерзость. Но на первый раз я буду снисходительна к твоему… недомоганию.
По тону жрицы было понятно, что первый раз является последним же, и больше такой удачи на долю дроу уже не выпадет. У Эльшабет была отменная память.
— Славный мальчик. Ты хорошо пообедал?
Потрепав ящера по загривку (окровавленная морда с раздвоенным языком тут же счастливо уткнулась хозяйке в бедро), Маленькая Госпожа направилась к Бурлину. Беглый осмотр — и стало ясно, что ранения ещё серьёзней, чем предполагалось. Даже удивительно, как он ещё держится на ногах. Упрямство или отчаянное желание жить? Жрица раздосадованно поморщилась. Ещё одним поводом для недовольства больше: сначала остаткам иблисских недобитков удалось избежать уготованной им участи, теперь это…
Но она медлила, не спешила браться за висящий на поясе ритуальный кинжал для жертвоприношений. Придирчиво разглядывала воина, дотрагивалась до ран, взяв за подбородок, поворачивала голову из стороны в сторону… Бурлину был знаком этот взгляд. Так смотрят, оценивая и взвешивая все «за» и «против». И в эти стремительно убегающие секунды Эльшабет решала, стоит ли одна жизнь риска целого отряда. Две жизни. Вскоре и Тебрин подвергся аналогичной процедуре.
— Вашу судьбу решит богиня, — наконец вынесла вердикт жрица. — Если ты, — взгляд на Бурлина, — доживёшь до полуночной молитвы, значит, Ллос хочет, чтобы ты и дальше прославлял её своими победами. Тогда я исполню её волю и залечу раны.
Настала очередь Фалько. Как ни уязвляло это холёное дровийское самолюбие, но пришлось признать, что сейчас выживание во многом зависело от презренного человека с ошейником невольника. Можно бесконечно долго кичиться своим происхождением, но какой в этом толк на враждебной территории Поверхности, с превосходящими по числу силами противника? И это невыносимо палящее, бьющее по глазам солнце… Эльшабет была горда, но не безрассудна. Она прекрасно осознавала: если гордыня может ударить по тебе бумерангом, не стоит давать ей права голоса.
На Поверхности человеческий раб был в своей родной стихии — кто знает, что он способен выкинуть и какие сюрпризы преподнести своим пленителям? А раб, затаивший обиду, опасней вдвойне. И хоть сейчас обидчиком Фалько выступал не кто-либо из дроу, а его соплеменник, оставлять у себя за спиной потенциального врага не входило в расчёты Эльшабет. Логичнее использовать таланты Фалько. Всё же взять его в поход оказалось стратегически верным решением, неисповедимы пути Прядущей Паутину…
— Поднимайся, — сказала жрица, приблизившись к поверженному наземь. — Теперь никто не посмеет применять к тебе телесные наказания, кроме меня.
Последняя фраза была произнесена во всеуслышанье.
— Ты умеешь выживать в дикой природе, знаешь лесные растения и ориентируешься по сторонам света на Поверхности, — продолжала Эльшабет. — Поведёшь нас теми тропами, где не пройдёт крупное войско.
Эльшабет понимала, что вскоре на место бойни подоспеет подкрепление, с большой долей вероятности — многочисленнее прежнего. Промедление грозило смертью — нужно оторваться от преследования. И, конечно, искать путь домой.
— Нам нужно найти вход в Подземье. Поедешь с господином Кешиаром.
Возвысив голос, жрица озвучила распоряжение для остальных:
— Все, кто ранен, едут верхом, дабы не задерживать отряд. В седло по двое.
И хоть сама жрица не нуждалась в скакуне, да и к столь громоздким и, по её мнению, несуразным животным относилась скептически, всё же приняла участие в усмирении одного такого.
— Подчинись, — приказала она мысленно, дотронувшись до конского крупа.
|
|
— «Итальянский жеребец»? — хихикнула Лиля. — Слушай, Паш, а ты знаешь, что за фильм? Там Сталлоне играет. Чё-то название странноватое для боевика, да?
Необычность, как можно было ожидать, Лилино любопытство только распалила — и в девичьей голове моментально созрел план по его удовлетворению. Сашка же скоро приезжает, вроде ему последний экз остался, и сессия закрыта. Как раз успеет скачать и записать на болванку, у них в Москве там всё продвинуто с технологиями и интернет быстрый. Не то что в Кирове «пик-пик-пик-пииииии-бзззз-пшшшшшш-скрж-шшш»* можно по полчаса слушать. А качать целый фильм и вовсе неделю.
Саааш! Слушай, а скачай фильм «Итальянский жеребец» со Сталлоне? Плиз-плиз-плиз, очень надо! Охота посмотреть)
Когда приедешь, кстати?
По традиции, в одну СМС Лиля не укладывалась. На сей раз оба послания полетели кузену.
Концерт близился к концу, и рок-музыканты, как люди чуткие и понимающие, на финал оставили лирическую композицию. То ли следуя традиции ночных дискотек, то ли из солидарности с мужской частью отдыхающих. Ибо медляк, как известно, закрепляет успех вечера, даруя шанс на более интересное его продолжение уже в ином месте в приятной сердцу компании. А для кого-то — и вовсе возможность запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда.
— О, сейчас наша будет!
Плейлист Лиля знала заранее — выспросила у ребят, и, заслышав финальные аккорды предпоследней песни, потянула Пашку в центр танцпола. Чего по краям жаться — Лиля обожала быть в гуще событий — а ну расступись! То что и потеснятся, и свободное местечко в гуще толпы организуют, она не сомневалась: местная публика уже имела сегодня возможность наблюдать её в танце — от добавки ещё никто не отказывался, тем более задаром.
А что, это могло бы стать неплохой рекламой их клубу. Надо будет подкинуть идею администратору, пусть хоть визитки распечатает, что ли. Чтоб Лиле не с пустыми руками на дискотусовки ходить.
Пашка, конечно, сегодня был немного нервный. Это Лиля ещё до того, как они на улицу вышли, поняла: напустил туману, от конкретных ответов на прямые вопросы уходил и вообще топорщился как морской ёж. Болезненная тема, в общем, с этой Никой. И Лиля не лезла. Ну, только в переносном смысле — в прямом-то очень даже. Пускай отвлечётся от мрачняка, в конце концов.
Обняв друга, девушка удобно устроилась на его плече и даже глаза прикрыла — всё равно что нежащаяся в тепле кошка. Вообще-то ростом Пашка чуть выше, но сейчас Лилины каблуки сравняли счёт — вот она и извлекала из положения в пространстве максимум удовольствия. Хотелось надеяться, обоюдного.
И вообще лёжа на мужском плече, можно подумать о чём-нибудь своём, отпустив контроль, насладиться подчинённостью, возможностью не думать и ничего не решать... Сейчас она не на пилоне в соло-номере. В парном танце ведёт парень — а она последует, куда он захочет и предложит. В эти три с небольшим минуты энергичное, упругое от многочисленных тренировок тело Лили было удивительно расслабленно и податливо.
|
— А-а-а... — понимающе протянула Лиля, и щёки её зарозовели румянцем удовольствия.
Не оттого что у Пашки случился любовный фейл, а потому что он раскаиваться не собирался. А то ведь как часто бывает: сначала сделал — а потом стрелки перевёл, так что девчонка ещё и виновата оказалась. Мол, сама меня ввела в заблуждение, такая сякая, а вообще-то я святой. Фу, никакой ответственности!
— Ну тогда это всё меняет, — без колебаний согласилась Лиля. — Чтоб встречаться, хотя бы минимальная симпатия нужна.
Аргумент нелюбви, похоже, был для неё из категории аксиом, не требующих ни доказательств, ни объяснений.
— Да и не в том дело, был у тебя, помимо Ники, кто-то ещё или не был. Мне кажется, когда любовь нагрянет, ты это ни с чем не спутаешь и сразу поймёшь: вот она та самая, никому не отдам — уж лучше сгину в расцвете лет!
Девушка простёрла руку перед собой, явно уже улетев мыслями далеко с парковки возле клуба Кирова века эдак на двадцать два назад куда-то в регион Средиземноморья, облачившись в греческую тунику и лавровый венок... В общем, пребывала в драматическом образе.
— Правильно любовь изображают в виде стрелы, которая прилетает, когда не ждёшь и сражает наповал, — очень меткая метафора! У тебя было так когда-нибудь?
Выйдя из образа служительницы Афродиты, Лиля поспешила обрушиться на Пашку с новым каверзным вопросом.
— Хотя вот мама мне говорит, что любовь появляется не сразу, ей надо время, чтоб раскрыться. Но тогда это противоречит любви с первого взгляда — а она точно есть, сто процентов! Наверное, просто у всех она разная, — философски резюмировала она. — Я вот пока не знаю, какая у меня. Ладно, пошли танцевать.
В клубе Лилю догнало запоздалое осознание. И, выудив из сумочки мобильник, она застрочила:
Я вспомнила! Ты в этом беретике как Сталлоне :) Я правда названия фильма не помню( Но он древний какой-то
СМС-ка, как можно было догадаться по содержанию, улетела Кирюше. И следом вдогонку приписка:
Не в смысле ты-Сталлоне древний, а фильм! A ты — мур ^^
И третья, на случай, если смысл второй остался для Салмача непрояснённым:
Ты круче Сталлоне по-любому ;)
-
За лекцию о любви и древнего Сталлоне!
-
A ты — мур ^^Самая ёмкая хврактеристика, которую я когда-либо видел)
|
Ракс обводит твоих людей взглядом, явно пересчитывая. Затем, должно быть, приходит к некоему выводу и произносит:
— Налеты. На местных. Сообща, бок о бок с моими людьми и еще кое-кем. Вместе сможем не хватать крохи, а брать нормальную добычу. Мне интересны только люди. Рабы и пленные. Всё остальное забираете вы — другие члены рейда.
Он смотрит на тебя.
— Я договорился еще с дюжиной Тарпана. Это наемники из Предела. Вот вас дюжина, Предел даст дюжину, и у меня две с половиной дюжины. Я забираю себе всех рабов, а вы с наемниками можете делить оставшееся как хотите. Меня это не ебет. Свою долю я обозначил.
Почти не раздумывая, Глотка кивает, принимая предложение.
- Надо встретится с этим Тарпаном и решить все заранее.
— Я знал, что до этого дойдет, — ответил Ракс и повернулся куда-то к колонне. — Но это вопрос решенный. Гарт, давай сюда.
К тебе из-за одного из автомобилей выходит, чуть прихрамывая на правую, человек в потертом и изношенном лесном камуфле и скатанной балаклавой на голове. На поясе у него доапокалиптическая кобура и пистолет, надо думать, тоже не самодельный. Выглядит неважно — шрамы, след перелома на челюсти — но от недоедания явно не страдает. Массивная голова, плотно прижатые к черепу уши и далеко посаженные друг от друга маленькие пытливые глазки. Смотрит с интересом.
— Это Гарт. После Тарпана он четвертый человек в Пределе. Занимается сделками. Когда мы договорились, он остался с нами, чтобы от лица Предела заключать сделки с новыми сторонами договора. Гарт, это Глотка. Он с нами на борту.
— Гарт, — кивает тебе тот. — Давай сразу по существу. Утесу ничего неинтересно кроме рабов, значит, делить оставшееся только нам с тобой. Что ты хочешь?
Удачно получилось. Не придется терять время, а это топливо и еда.
- Еда, топливо, оружие, медикаменты. Все как и всем, - переводит взгляд с Гарта на Ракса и обратно, - И ещё, если где-то нам попадутся мозгачи, я хочу... что бы вы держали их от меня подальше. Ваших мозгачей это тоже касается.
— Пределу нужен технический шмурдяк. Шмотки Золотого Века. Мы хотим себе инструменты, двигатели, генераторы, электронику и все такое. Оружие делим пополам. Медикаменты — мы берем себе технику Золотого Века типа дефибрилляторов, чипов, и инъекторов, вы остальное. Еда и горючка нам неинтересны. По рукам?
— Мозгачей брать не будем, — качает головой Ракс. — Они че-нить высрут в вихрь, и нас на подходе срисуют.
Кивок.
- По руками, - сказала Глотка, но руку для рукопожатия протягивать не стала, - Кто первая цель?
Ракс и Гарт переглядываются.
— Не решили пока, — произносит Ракс. — Но есть Гарту конкретно техника нужно, то либо на Свалку, либо в Лес Червей к мамкам. На Свалке завод, в Вормвуде технарь с мастерской.
— Вормвуд еще и большой дохуя, кстати. Там и людьми богато.
— Угу.
Они раздумывают.
— Я еще на одном хочу внимание заострить, — добавляет Гарт. — Надо брать одну точку на выбор. Обе нельзя. В округе нет других технарей и других мастерских тоже нет. Если мы их обе ебнем, то здесь будет негде чинить тачки и стволы. Хотя бы одна должна остаться.
— Хуй знает, — возражает Ракс. — Просто приберем точки к рукам и все.
— Да? Ну вот ты себе пленника-технаря заберешь, я его мастерскую заберу, мы их растащим по углам и дальше чо? Хуйня выйдет, Ракс. Я серьезно.
— Бля. Ну смысл есть, конечно.
Глотка призадумывается, после чего изрекает:
- В Вормвуде я вчера была. Вернее пыталась туда попасть. У них там чума какая-то. Вымирают. Так что их давить надо, все равно не жильцы.
— Разверни. Че за чума?
- Без подробностей. Сказали карантин. Какая-то холера свирепствует.
— Надо шнырей туда закинуть. Посмотреть, понюхать. Гарт?
— Да, я займусь. Че, решили значит?
Ракс протягивает руку ладонью вверх. Гарт кладет поверх свою кисть. Затем оба они обращают взгляды на тебя.
Толстая ладонь Глотки, в перешитой на несколько раз кожаной перчатке без пальцев, ложится поверх ладоней мужчин.
— Так. Глотка, где и как тебя найти можно будет? Через Сухого ничего больше решать не будем. Знать, че и когда произойдет, он не должен.
- У нас нет дома, - с печалью в голосе произносит Глотка и замолкает, - Скажите где и когда встречаемся и мы там будем.
— Тогда у этой же скалы в полдень через две смены солнца.
Существо именуемое Глоткой, кивнуло и развернувшись пошло обратно к своему байку и банде. Две смены солнца. Надо чем-то заняться.
|
|
Ярость затапливала Грея с головой. Будто красавец корабль, такой гордый и такой стремительный, получив пробоину, заваливался набок, роняя белоснежные паруса в черную воду. По недавно жилым палубам уже гуляли волны, смывая все и вся. И нет никакой надежды у тех, кто был застигнут в узких коридорах. Только смерть - беспощадная смерть от воды, только на дно, только хватать последние глотки воздуха широко раскрытым ртом в тесноте смертельной ловушки. Так и Грей - не владея собой, погружался в пучину безумия. Оно и понятно. Что такое, например, битва? Там могут просто убить - и все. А сейчас у Грея рушился целый мир, смысл его жизни и цель существования.
- Как, как, как!?
И вдруг, посреди хаоса и руин его надежд слух британца уловил имя. Свое собственное имя. Его звали, к нему обращались, его просили. И то был не подобострастный рык сержанта, не лепет новобранца, не стальной приказ генерала, не вопль испуганного противника. Нет, мягкий женский голос произнес что-то. Другое. Иное. Неожиданное здесь и сейчас. Внезапно руки его перестали ощущать сопротивление Амелии. Будто кто-то распахнул дверь, в которую он безуспешно и яростно ломился. Грей моргнул. Мир изменился. Да, в нем оставались уничтоженные бумаги и утрата имения. Но они переместились куда-то далеко, ушли в тень, в сумрак, перестали так волновать и тревожить. Грей вдруг осознал, что держит в руках обнаженную женщину. Красивую обнаженную женщину. И не просто ослепительно красивую обнаженную женщину с фигурой, достойной быть увековеченной в мраморе. А свою жену. Леди Амелию Иствуд. И она не стыдила его, не корила хлесткими фразами, не пыталась ударить или вырваться. Она просто жаловалась на холод - и все. И ей удалось перенаправить его внимание на себя.
Одежда внезапно стала тесной и ненужной. Словно посреди раскаленной индийской равнины он оказался в шерстяном мундире не по росту. И рядом, да что там рядом, он же держал ее за плечи. И ничего, даже одежда или пена не скрывало более ее тела. Руки его ослабели. Нет, он не отпустил Амелию (возможно, от его хватки у нее завтра расцветут синяки - но может быть и нет). Но теперь его ладони скользнули вниз, по коже, по рукам, переходя на спину и прижимая ее ближе, еще ближе, так, что в итоге хватка его перестал напоминать захват, а стала куда более походить на объятия.
А еще Амелия могла понять и ощутить его желание. О, этому нигде не учат, об этом не говорят на занятиях и не шепчутся в дортуарах, об этом молчат мамы и старшие сестры. Но откуда-то из глубины веков, из темных далеких времен, любая женщина, даже совсем юная и неопытная, прекрасно понимает и осознает - ее хотят. Хотят как женщину. Здесь и сейчас. Его широкие ладони опустились до самой талии - и продолжили скольжение дальше, переходя границы допустимого и приемлемого для леди. Он поднял ее, прижимая к себе, так, что грудь его, бурно вздымающаяся, прижалась к ее, вздымавшейся бурно. Губы его нашли ее губы. Жадно, требовательно, настойчиво они впились в них затяжным поцелуем. Туалетный столик лишь чуть вздрогнул, когда разгоряченный мужчина опустил туда свою ценную ношу. Грей так и не понял, как он оказался без одежды - по крайней мере, частично. Все, абсолютно все его мысли и действия занимала лишь она. Амелия. Амелия. Амелия! И они слились в единое странное тело. Ласки Грея сложно было назвать нежными - но это была страсть, жаркая страсть, которую он желал разделить со своей женой.
-
Ах, красота-то какая, лепота! ^^
-
Красиво написано. Умеешь, могёшь.
|
|
-
Нас ждут шекспировские муки ревности, жестокое соперничество за сердце красавицы, коварные планы по устранению соперника или, напротив, честные поединки?
|
|
— Ну ты чё! Какой идти проверять, тебя ж не пустят в девчачий туалет, — остудила Пашкин дружеский порыв Лиля. — Но вот на выходе можно покараулить.
Подумав, она тряхнула головой:
— Нет. Лучше всё-таки на танцполе подловить и отвести в сторонку. А то как-то стрёмно, когда тебя пасут на выходе из тубзика. Вроде как хотят застать врасплох, пока ты в уязвимом положении.
Сентенцию о тонкостях отношений девушка завела ещё внутри помещения, но сейчас, выйдя на свежий воздух и сладостно потянувшись, продолжила уже снаружи. Не очень-то заботясь, что ошивающаяся в курилке возле клуба публика станет невольными слушателями мини-лекции.
Кстати, на последних Лиля очень рассчитывала, не имея с собой ни зажигалки, ни спичек — раздобыть огонька, чтобы подпалить косяк.
— Но тут много нюансов, так что надо быть готовым к разным поворотам, — изрекла она со знанием дела. — Самое главное, что следует запомнить: бывшие только формально бывшие. На деле они настоящие и не прочь бы стать будущими. Но никогда в этом не признаются, конечно. Они считают, что парень сам должен догадаться, что они думают и хотят, понял? Так...
Лиля задумалась. Как бы эту всю теорию изложить постройней, чтобы в Пашкиной голове случилось озарение вместо каши? Для неё-то всё было просто и очевидно, как сложить два и два. Только Пашка не девчонка, ему такое интегралами покажется. Ох... От интенсивности мыслительного процесса Лиля даже волосы взъерошила.
— Блин, ну ты партизан! Хуже нет советовать, не зная, чего случилось, — посетовала девушка. — В общем, так. Если ты друг, ты, конечно, можешь поинтересоваться, всё ли у неё ОК и не надо ли её сопроводить до дома, если не ОК. Но надо учитывать, что она в подпитии. А девочки в подпитии могут наговорить всякого, что долго-долго копилось, но на трезвую голову не выражалось. И это, с одной стороны, хорошо. Выплеснет она всё — так хоть понятно будет, чё не так. А с другой стороны — тебе придётся выслушивать, какой ты гад. Потому что в расставаньях все всегда считают виноватой другую сторону.
После короткой паузы Лиля добавила:
— Тебя даже могут побить. Ну как побить, так, кулачками подубасить, поистерить. Но это ничё, жив будешь. Очки только береги — может смахнуть случайно. Как вариант — мне на хранение дать перед разговором.
— А второй нюанс таков, что девочка в подпитии может впасть в иллюзию, которую ты невольно создашь. Например, подумать, что раз ты подошёл и участливо интересуешься, значит, тебе не всё равно. Значит, заботишься, но уже больше, чем дружески. То есть ты тоже всё ещё неравнодушен и её не забыл. И не прочь бы возобновить отношения. Чуешь, какой капканище может тебе хвост прищемить? — воздела Лиля в небо указательный палец. — Ты, может, ни сном, ни духом, просто подошёл — а всё, поздняк, хвост уже оттяпало. Короче, ты сначала определись...
Взгляд её уже начал блуждать вокруг в поисках подходящего курильщика, у кого можно разжиться огоньком.
— Определись... что сам... Ой, Кирюша приехал! В форме! — просияла, чуть не подпрыгнув, Лиля. — Погоди, я щас. Быстренько поздороваюсь.
И она вспорхнула в сторону патрульной машины. Что поделать, в этот вечер мысль за ногами поспевала не очень. И за руками. И за всем остальным тоже. А Лиле почему-то захотелось поздороваться разом всеми частями тела.
— Как хорошо, что ты приехал!
И обдав старшего прапорщика цветочным шлейфом (хотя, скорее, вихрем) «Мадмуазель Коко», девушка обвила его шею руками и запечатлела на губах горячий поцелуй. На вкус очень напоминавший персик, щедро вымоченный в водке. И даже ножку отставила. Недавно в каком-то фильме она видела похожую сцену и так воодушевилась, что непременно задумала попробовать тоже. В общем, Кирюша появился очень кстати.
— Опять своего вырвиглазного «Беломора» накурился, — оторвавшись, констатировала Лиля, почему-то очень довольная этим фактом.
|
Когда Амелия увидела перекошенное яростью лицо Грея, она насторожилась и подобралась, словно ожидая удара в следующую секунду. Многие женщины, особенно из низших слоёв, терпели рукоприкладство мужей, даже считали это нормой, но Сэм никогда не позволял себе ни намёка на насилие. Амелия не могла представить, что подобное может случиться с ней когда-либо, но теперь, похоже, это может стать реальностью... Уже стало.
Грей был взбешён. Она переоценила его выдержку, понадеялась на строгость воспитания и дворянскую честь. Её колкость стала той самой последней каплей в чаше его терпения — и вот результат. Амелия подозревала с самого начала, что этот брак — пустая формальность. Не факт милосердия, не влюблённость с первого взгляда, а выверенный, спланированный стратегический ход в борьбе за власть и богатство. Она была не нужна Грею — его интересовали только бумаги. И как же горько было убедиться в справедливости своей догадки вот так. О, взбешён это ещё мягко сказано...
Лучше бы он ударил. След от пощёчины проходит быстро, а как стереть следы надругательства над честью? Но нет, он выбрал месть ужасней, унизительней, просто выдернув её из воды, заставив предстать перед ним обнажённой, хоть ещё вчера заверял в чистоте своих намерений и готовности дать ей время хотя бы привыкнуть к нему, незнакомому мужчине. А теперь... Он поступил с ней, как с последней уличной девкой. Нет, хуже — шлюхи хотя бы получают плату за демонстрацию своей наготы и совершаемое бесстыдство. Амелия чувствовала себя осквернённой. Даже там, в зале суда во время процесса, когда каждый старался оскорбить и поглумиться публично, её щёки не горели таким жгучим румянцем стыда, как сейчас.
Поначалу, возмущённая бесцеремонным обращением, она вырывалась и кричала, требовала сейчас же прекратить этот позор и отпустить её, но куда там пытаться совладать с ветераном стольких сражений... Иствуд вошёл в раж и уже не слушал никого и ничего — ни требований, ни вразумлений — просто тряс её, вцепившись в плечи. Наверняка потом останутся синяки... Кожа у Амелии слишком тонкая, не привыкшая к столь грубым рукам. В англичанина будто бес вселился, и это он рычал сейчас злые ругательства на непонятном языке, от чего женщине стало ещё страшнее.
Он того гляди дух из неё вытрясет. Что если убьёт? Кака злая ирония, спас от петли, чтобы на следующий день придушить лично...
— Я... Что вы делаете... Перестаньте... Пустите... — лепетала оторопевшая Амелия, тщетно пытаясь высвободиться.
Вода и пена с её тела уже успела пропитать одежду Иствуда, которая теперь неприятно липла к коже, заставляя её покрываться мурашками. Или это от столь неожиданной близости разгорячённого яростью мужчины? Нужно как-то перенаправить эту разрушительную энергию в иное русло, найти способ завладеть его вниманием...
— Грей! — вдруг крикнула Амелия его по имени, перестав сопротивляться. — Мне холодно. Я не одета...
Спавшая с глаз пелена гнева открыла взору Грея молодую, привлекательную женщину, в один миг обмякшую в его руках, растерянную и такую податливую... Рассыпавшиеся по молочно-бледным плечам тёмные волосы, не скрывающие, впрочем, красоты, воспетой и увековеченной многими античными скульпторами в мраморе и бронзе, — высокой, небольшой груди, вздымавшейся от сбившегося в волнении дыхания.
|
-
Какая мудрая, потрясающе чувственная женщина. Красивая эротика без скатывания в плоские описания, неуместные эвфемизмы, а главное пошлость.
|
Ох и суматошный же сегодня был денёк!
С утра Лиля металась. Шутка ли, надо было выбрать между белым кружевным платьем и... белым кружевным платьем. Просто в прошлый шоппинг она так и не смогла остановиться на одном из этих двух нарядов в примерочной кабинке (оба модные, а она разве виновата, что и то, и другое на ней хорошо сидело! На такую фигуру всё идёт) и, совершенно измучившись позированием перед зеркалом, попросила завернуть всё. И вот к чему это привело! В два раза больше страданий.
Спасла Лилю вовремя позвонившая Светка.
— Сегодня такая жара, — пожаловалась она подруге.
И на Лилю вдруг как-то разом снизошло благостное озарение, в голове прояснилось, и само на-гора выдалось решение — разумеется, надо брать белое кружевное! Ну, то, которое без длинных рукавов. И как она сама не додумалась? На улице духота, а в «Атмосфере», битком набитой народом, температура и вовсе подскочит до предела. А значит, чем меньше на ней будет надето одежды, тем лучше.
— Светуля, ты гений! — радостно сообщила девушка и повесила трубку.
Пришлось потом перезванивать, конечно. Когда Лилино чутьё подсказало, что с подругой вроде как коммуникация состоялась, а вроде как и не очень. Но было это сильно позже, когда наконец из вываленной горы обуви, что скрывал в своих недрах специально предназначенный шкафчик в коридоре, хозяйка выудила нужную пару, идеально подходившую и со всем сочетающуюся. Особенно с нижним бельём.
— Ну всё, теперь-то зажжём, — объявила Лиля, подмигнув собственному отражению.
И набрала разгневанной игнором Конфетке, от которой к тому времени накопилось пропущенных уже эдак 150. В качестве извинений пришлось клятвенно пообещать раздобыть автограф всех участников группы — на этом моменте Светкину обиду как ветром сдуло.
И вот Лиля на месте. Сидя нога на ногу и покачивая носком, уютно расположилась на диванчике и попивает коктейль. Где-то в толпе деловито снуёт Пашка, и девушка салютует приятелю бокалом.
Тут надо остановиться и сделать ремарку, что коктейль уже далеко не первый. И не второй. Ох, и даже не третий. Да что уж там говорить, Лиля почти дошла до кондиции, хоть состояния «набралась в стельку» ещё не достигла. Но количество выпитого, наложившись на её комплекцию, далёкую от габаритов Сталлоне, уже ударило в голову. А заодно и в ноги. Вот так и знала, что надо было другие босоножки выбирать! У этих высоковат каблук. Снять что ли?.. Танцевать Лиле очень хочется, хоть она уже успела попрыгать под звучные аккорды, доносящиеся со сцены.
Дилемма так и остаётся неразрешённой, прерванная писком Моторолы.
— Ой, да ну тебя к чёрту! — фырчит Лиля, пробежав глазами очередную гадость от недомачехи, и захлопывает раскладушку.
Их война длится уже порядочно, с переменным успехом, и Лиля успела передумать тысячу и один вариант, как избавиться от Змеи, окрутившей отца. На сегодняшний день в списке МХ (это аббревиатура такая по имени графа Монте-Кристо, ну, чтоб никто не догадался) лидирует вариант «осчастливить папу внуком». А лучше внучкой. Папы ведь только делают вид, что им мальчики нужны. Хотя нет, лучше для надёжности и внучкой, и внуком. Чтоб уж он наверняка был счастлив. Двойняшками, точно! Вон у Айгули как здорово вышло — бах, и за раз сразу две девчушки. Правда она что-то не очень прыгает от радости.
А что, папе ведь уже пятый десяток — в самый раз переходить в почётную группу дедушек. И тогда он наверняка забыть позабудет про свою крысу. Ну, по крайней мере, удастся его заманить в гости на знакомство с потомками. А маму перед этим сводить к лучшему стилисту, чтоб он увидел и осознал, на кого променял такую шикарную женщину. А уж мама-бабушка как обрадуется! Одно дело возиться с чужими первоклашками — и совсем другое нянчить своих. В последнее время она Лиле прожужжала все уши, что пора, мол, уже начинать остепеняться. Нет, ну интересная такая. Сама-то только в 22 за ум взялась, а дочь уже сейчас спроваживает.
Ну да ладно. Эти тонкости не отменяют того, что план мести идеальный, решила Лиля. Надо это отметить. И, выискав в толпе Пашку, поманила пальцем. Анюте-козе не удастся испортить ей вечер, нет-нет-нет. Всё завтра и потом, а сейчас веселиться — Лиля же за этим сюда пришла!
— Ну что, Поттер, найдётся у тебя немного магии для доброй подруги? — перекрикивая музыку, поинтересовалась девушка у Пашки в самое ухо.
-
Поздравляем белое кружево с разгромной победой над белым кружевом.
-
Да Лиля просто стратег...)) План беспроигрышный ;)
-
За победу открытости над здравомыслием!
|
|
|
— Как всё-таки хорошо ты мне посоветовала спрятать эти письма до поры до времени, — улыбнулась Амелия, расслабленно откинувшись на высокую спинку ванны.
Отлитая из чугуна, на массивных витых ножках, она будто приросла к полу. Грабившие дом не смогли её вынести даже втроём — слишком тяжела пришлась ноша для раздобревших от сытной, беззаботной жизни мэра и шерифа и в противовес им тощего, высушенного злобой падре.
Амелия прислушалась к словам Марты и оставила документы в тайнике. Вряд ли её служанка была гениальным стратегом — она выдала идею на-гора в общем словесном потоке, даже не задумываясь, насколько это решение верно. Но в том и была сила простого народа — в житейской сметливости, какой-то самобытной прозорливости и смекалке, которых порой недоставало образованной аристократии.
— Грей воевал в Индии, прошёл не одну кампанию, у него за плечами солидный жизненный опыт, да и сам он уже немолод... — рассуждала вслух женщина. — Он родился и рос вдали от метрополии, а значит, в нём меньше этого снобизма и чистоплюйства, которое свойственно коренным англичанам. Излишняя щепетильность помешала бы в деле мести.
Конечно, вдова Сэма Фишера не собиралась отступать от своего намерения воздать стервятникам за содеянное. Узнав от Марты имена главной троицы здодеев, вернее, убедившись в своей правоте — то, что это мэр, шериф и преподобный, она не сомневалась ни минуты — Амелия задумалась о плане, и привлечение к нему Грея показалось ей перспективным. Затея была рискованной. План должен быть безупречным на всех этапах, от идеи до её воплощения, а Иствуд был умён, и к тому же лицом в городе новым — такая неизвестность и непредсказуемость неплохой козырь против врагов.
Но какая же Марта всё-таки забавная! Забавная и наивная. Слушая её непрекращающуюся болтовню, Амелия не раз улыбалась, а порой позволяла себе мягкое наставление. Как сейчас.
— Леди можно не целоваться с мужем? Кто тебе такое сказал? — она коротко рассмеялась. — Ах, дорогая, все мужчины одинаковы независимо от того, имеет он титул или простой батрак. Если он не получает от одной женщины внимания, то непременно пойдёт искать его у другой на стороне. Такова уж его природа — и никто его за это не осудит. Но вздумай женщина вести себя схожим образом, её тут же заклеймят распутной.
Матери у девушки не было, потому Амелия взяла на себя добровольно вопросы воспитания юной служанки по части семейной жизни — она понимала, что однажды настанет тот день, когда Марте придёт пора выйти замуж, и Амелии хотелось, чтобы этот брак был счастливым.
— Нет-нет, я не буду мочить волосы, — жестом остановила хозяйка девушку. — В качестве предсмертного желания я попросила о ванне, и вымыла голову накануне казни.
Подумать только, этот страшный день был вчера, а, казалось, уже прошла целая вечность, и она теперь не Фишер, а Иствуд... Амелия закрыла глаза и предалась воспоминаниям. Её тёмные, вьющиеся волосы, отпущенные на свободу и перекинутые через бортик, свободно струились вниз шёлковыми змеями. Купание уже подошло к концу, но женщине захотелось понежиться ещё немного — потому она и крикнула Марту долить горячей воды.
Мысли её в который раз вернулись к новому мужу.
— А ты бы как поступила на моём месте? — вдруг решилась она спросить ещё одного совета. — Знаешь, ему ведь уже сорок... Сэм тоже был старше, но не настолько, а с Греем я чувствую себя... трудно выразить. Как же это...
Она покусала нижнюю губу, подбирая верные слова.
— Я вижу в нём не только мужчину, но и брата — если бы у меня был старший брат — и отца, и в чём-то даже учителя, наставника... Не знаю, плохо это или, напротив, к счастью. Это просто так ново и необычно... Знаю, в обществе не считается зазорным выдавать молодую девушку за мужчину в годах, и такие браки по расчёту не редкость и в жизни, и в литературе. Но мне всегда казалось это невозможным для себя — и вот я жена человека, который без преувеличения годится мне в отцы... Ах, Боже мой!!!
Амелия встрепенулась, прижав руку ко рту. Сердце испуганной птицей заметалось в груди. Когда дверь внезапно распахнулась и на пороге возник субъект разговора собственной персоной — взбешённой, надо сказать, персоной, чьи глаза метали молнии — всё произошло так молниеносно, что женщина не успела среагировать. А в следующее мгновение уже давилась смешком, пряча его под той же ладонью, всё ещё прижатой к губам. Ох и ловкая же у неё служанка — не растерялась! И непременно огрела бы Иствуда во всю силу, замешкайся тот на секунду в дверях.
Немного оправившись от испуга, Амелия обратилась к Марте:
— Всё хорошо, это действительно лорд Иствуд. Ты можешь пока отдохнуть, не стоит в твои годы надрываться тяжёлой физической работой. Раз уж лорд Грей здесь, он поможет мне с горячей водой сам, не так ли?
Купальщица перевела взгляд на гостя.
Отослав служанку, Амелия не поспешила покидать ванну, находя в пене, скрывавшей очертания её фигуры, спасительное укрытие. Собрав всю свою хладнокровность, она заговорила:
— Вам следовало сначала постучать, прежде чем врываться сюда. Если бы Марта не промахнулась, это могло бы закончиться печально. Меня бы снова отправили на виселицу за убийство второго супруга. Призывая меня к осмотрительности, сами Вы поступили довольно опрометчиво.
Она лукаво улыбнулась.
— Покидая Вас утром, я имела на то свои причины. И, кажется, не обокрала вас ни на соверен. Ваш пистолет и Ваш костюм в целости и сохранности, я их возвращаю.
Из-под толщи воды показалась тонкая, изящная рука и указала на туалетный столик, на котором действительно лежал пистолет Грея, коего он хватился по пробуждении. А рядом на кушетке — костюм, послуживший Амелии маскировкой.
— Я добралась сюда неузнанной, и мне ничто не угрожало, если Вам важно это знать. Но какая истинная причина говорит в Вас, искреннее волнение за меня или же за столь важную для Вашей судьбы переписку?
Пристальный взгляд, обращённый на мужчину, изучал каждый сантиметр его лица.
— Что вы сделаете, если я скажу, что переписка Вашего отца и деда уничтожена? Сгорела вот в этой печи не более часа назад. Видите ли, нужно было нагреть воду, а стылая печь всё никак не желала разгораться, и щепок на растопку как назло под рукой не оказалось. Ну и...
Амелия скосила глаза в театральном сожалении. Она намеренно лгала и испытывала терпение. Она провоцировала. Она хотела знать, знать наверняка. Заглянуть в самые потаённые уголки его души.
|
|
|
-
Всем бы такие посты писать с мигренью) Виктория — прекрасная, чувственная, эмоциональная женщина, несмотря на все трудности в её жизни.
PS: а вообще береги себя, не надо таких жертв.
|
Как ни тяжело ей было возвратиться в свой — их с Сэмом — дом, ныне разграбленный, вывернутый наизнанку, словно рыба с выпотрошенным нутром, нечаянная встреча с девушкой ободрила Амелию. Одна из всего окружения, её верная, чистая душой Марта, верила в невиновность своей хозяйки и была готова противостоять в одиночку хоть всему ополчившемуся городу.
— Ну довольно, не нужно слёз, вставай...
Амелия мягко подхватила девушку под локоть, отёрла мокрые щёки. Обняла.
— Я так рада, что Господь уберёг тебя. Я уже готовилась к поискам по сиротским приютам или заведениям похуже... Если бы ты продолжила упорствовать, то они могли бы причинить тебе вред. Не нужно рисковать собой. Ты всё сделала правильно, и я не виню тебя. К тому же, — женщина обвела взглядом пространство, — вижу, ты многое отстояла здесь. Ты молодец.
Вдруг лицо её посерьёзнело, мягкие нотки исчезли из голоса.
— Ты же запомнила их имена? Этих стервятников, что слетелись сюда грабить и издеваться? Пировать на чужом горе. Мне нужно каждое имя, Марта. Постарайся не упустить ни одного. Я отомщу им всем.
Напоминание о новом муже больно кольнуло чувство совести, залило щёки стыдливым румянцем. Снова. В который раз за последние сутки.
— Замужество было единственным выходом, чтобы избежать петли... — с грустной улыбкой проговорила Амелия. — Я бы никогда не дала согласия на этот брак, но прощальное письмо Сэма...
Она вздохнула.
— Он завещал мне жить. Выражал надежду, что я спасусь. Так же, как и ты, возносил молитвы Всевышнему, и тот услышал. Я не могла пойти против его воли, понимаешь, Марта? Не могла! Но что мне делать сейчас, я не знаю, как жить без него дальше?
Воспоминания, нахлынувшие с новой силой, стоило только переступить порог, тоска по убитому мужу, вина и боль утраты прорвались наконец столь долго сдерживаемым потоком слёз. Амелия разрыдалась, закрыв лицо руками.
— Я не знаю, как быть, Марта! Нет-нет, Грей не поднимал на меня руку, — замотала она головой, — и повёл себя как джентльмен. Он, наверное, хороший человек, я не уверена до конца. Ах, ты знаешь, он, кажется, даже знатен... И, может быть, я теперь леди. Но я его совсем не люблю, Марта! Я чувствую, что предаю Сэма. Если позволю себе узнать его лучше, позволю ему сблизиться — чем я лучше тех падших женщин, что убегают от законного мужа с молодым любовником? И вместе с тем я не хочу его обидеть. Он спас меня от гибели, и я благодарна, но... Но это ведь не делает меня обязанной? Тогда почему я ощущаю себя вещью, эксклюзивной и редкой, за которую заплатили немалую цену, но несмотря на это всё же всецело принадлежащей хозяину — разве он купил меня на аукционе?
Женщина в изнеможении опустилась на стул. Так много противоречивых чувств, так много мыслей, вторящих им — они разрывали душу на тысячу частей.
— Поэтому я убежала. Хотела ещё раз увидеть дом и подумать наедине. Он, наверное, очень зол на меня... Что ж, пусть. А нет ли у тебя чего-нибудь поесть? Я так голодна...
Уняв острый приступ, скрутивший пустой желудок, и немного успокоившись, Амелия по порядку пересказала служанке последние события.
— Знаешь, он ищет кое-какие документы для наследства. Возможно, получив их, он потеряет ко мне интерес, и я буду предоставлена сама себе.
Эта мысль отрезвила. Британцы всегда свысока смотрели на тех, кто жил дальше одного дня пути от Вестминстерского аббатства — а здесь американка во втором поколении. Зачем потомственному пэру Британской короны марать свою родословную связью с какой-то внучкой переселенцев?
— Вернувшись в Лондон и получив наследство с титулом — уже на законных основаниях — можно выбрать себе новую жену из такого же знатного рода, — продолжала рассуждать вслух Амелия. — А неугодную оставить здесь, даже не утруждая себя аннулированием брака. Ведь кто станет искать на другом континенте?
Женщина нахмурилась. Кольнуло снова, но теперь уже иное чувство, покуда неподвластное пониманию и формулированию.
— Вот что. Я приму ванну. Принеси, пожалуйста, горячей воды. И, боюсь, я вынуждена просить у тебя взаймы одно из твоих платьев — мой гардероб наверняка растащили до последней сорочки. Ах, да. Если кто-то снова захочет вторгнуться в дом, чтобы поживиться, разрешаю использовать все подручные средства, дабы остановить злоумышленника, — Амелия задорно подмигнула.
В самом деле, никто не мешает самой ознакомиться с перепиской деда Иствуда и уже на основании прочитанного принимать решение, как ей распорядиться. Именно этим, спустившись в подвал к тайнику, решила заняться Амелия, пока Марта готовила ванну.
Да, возможно, она пошла на провокацию, сама того не осознавая — но не это ли лучший способ выяснить истинные мотивы Грея?
-
За гремучую смесь практичности и смятения!
-
Тебе точно надо было родиться в 19-м веке и писать романы, как Шарлотта Бронте) Великолепный пост.
-
Да, прекрасно.
-
Какой великолепно продуманный ход!
|
|
|
|
— Такой, который запросто начинает пальбу ни с того ни с сего посреди улицы, у тебя точно один, — фыркает Ингрид. — Крюгер. Псих ненормальный.
Ворошить прошлое в подробностях сейчас не хочется, как и дальше портить настроение отцу — нужно работать — и Ингрид спешно переводит тему, несмотря на любопытствующие расспросы Беркута. Глазами обозначает: «Не сейчас».
Они начинают с Сирокко — безжалостная врачебная логика: в приоритете тот, кто без сознания. Полночь держится молодцом и терпеливо ждёт своей очереди, хоть Ингрид и уверена, что её мучает боль. Но вколоть опиат заранее — риск. Ангел не сможет разорваться на два фронта и контролировать состояние подруги. Рассчитаешь дозу неверно — и высок шанс столкнуться с обоюдонеприятными последствиями. Вколешь мало — болевой шок, что при обильной кровопотере критично усугубит картину. Переборщишь — угнетение дыхания. В их с отцом доме даже весов нет, что уж говорить о системе искусственной вентиляции лёгких. Боги, как же не хватает лазарета…
Ингрид спрыгивает со стула, словно спущенная с тетивы стрела, как только отец заканчивает обрабатывать ей раны. Молча кивает, когда тот уходит проветриться. Она всё видит по поникшим плечам и мелко трясущимся ладоням. Знает, что всякий раз, когда просит о помощи, это испытание, закручивающее в его душе ураганный вихрь былого. Ингрид совестно и горько оттого, что мучает самого близкого человека, но ей больше не к кому обратиться — они с отцом единственные Ангелы на всё поселение — и она вынуждена делать это снова и снова.
— Я начну с небольшой дозы, — говорит девушка подруге, натягивая пару запасных перчаток. — Ты будешь спать и ничего не почувствуешь.
Единственная польза, которую приносит экономика Вормвуда, — наркостабы. Их производят из опийного мака; лучшего анальгетика и не найти, ведь соответствующие рецепторы есть по всему человеческому телу. Только вот подавляющее большинство жителей ценят в этом растении совсем иные свойства. В поселении гашиш всё равно что вторая валюта. Им дают сдачу, его количеством измеряют ценность других товаров.
Сосредоточенно склонившись над Полуночью, Ингрид вздрагивает от внезапного стука в дверь. Беркут, всё это время крутившийся поблизости и искренне желавший быть полезным, впускает одного из рейдеров Даста (а ему-то что понадобилось?). Патрон просит прийти к начальству, и просит довольно настойчиво.
— Некогда мне, говорю же! — приходится повысить голос, чтобы посыл дошёл до адресата. — Закончу оперировать и приду. Не помирает же он?
Выясняется, что нет, с Дастом всё в порядке, просто «очень надо».
— Вам всем сегодня надо! И каждый день без конца надо! Сначала калечите друг друга, а потом сюда бежите!
Непонятно, что больше убеждает посыльного отступиться — вымазанные уже засохшей кровью Сирокко чуть не по локоть руки или же осознание того, что Ангел сильно не в духе и вот-вот обернётся демоном.
— Никого больше не пускай, — бросает Ингрид Беркуту и вновь принимается за работу.
Кровь. Обычное дело при осколочных ранениях, но сейчас её слишком много, и этот цвет… Венозное. Точно оно. Но какой именно сосуд повреждён? Глубокая бедренная? Большая подкожная?.. Кровотечение настолько сильное, что не разобрать, а в этом месте как назло сплетаются несколько в один пучок.
— Вот чёрт. Чёрт!
Ингрид торопится, с треском разрывает ткань, предназначенную для тампонады и тугой повязки. Но стоит только приложить чистую, как она тут же пропитывается багряно-чёрным. Внутри всё холодеет. Пальцы, и без того непослушные от нервной спешки, начинают выплясывать чечётку.
«Боги севера, за что вы так суровы со мной! Где я провинилась! Почему должна страдать она!»
Вплетая утром Дагаз в волосы, разве могла она догадаться, насколько буквален будет символизируемый ей прорыв?
— Это бедренная. Порвана бедренная, — констатирует Ингрид, не узнавая собственного голоса, и липкий холодок ужаса прокатывается по позвоночнику.
Нужно больше перевязочного материала, ещё аптечка. Не хватает своих двух рук. «Отец!» — хочет позвать девушка, но крик застревает в надсадно сипящем горле.
Нет. Она должна сама. Это её они испытывают. Она обязана справиться, просто не имеет права на иное.
Бледное, без единой кровинки лицо Полуночи так безмятежно. Окутанная наркотическим дурманом, она ничего не подозревает. И не почувствует, даже если…
«Стой. Не будет никаких «если». Не смей даже думать, ясно? Она не умрёт!»
Два пальца, приложенные к сонной артерии. Пульс слабый, но прослушивается.
«Значит, работаем. Бороться до последнего мгновения — и даже после него».
— Беркут, разрежь одежду.
Это на случай остановки сердца. Нужен будет прямой доступ к грудине. Сейчас Ингрид думает на два шага вперёд. Сейчас утекающие секунды — самый ценный ресурс, нельзя не упустить ни одной. Ни доли её.
Когда расходников почти не остаётся, всё же получается. Перепачканный кровью Ангел обессиленно сползает по стенке на пол. Снова можно дышать.
|
|
|
-
Это сильно
-
Держись, держись, держись, пожалуйста!
-
Очень проникновенная рефлексия. Но Ингрид справится, я верю. Еще станцуем на похоронах Вормвуда!
-
Хорошо передан драматизм потока сознания.
|
|
Маленькая госпожа наслаждалась. Стоны раненых, визгливые крики иблитских женщин, молящих о пощаде, предсмертные хрипы поверженных темноэльфийским клинком, совершеннейшим из оружий… Эти звуки лились музыкой в уши жрицы, услаждали слух лучше всякой мелодии — и мечтательно-торжествующая улыбка играла на красиво очерченных губах дровийки. Эльшабет упивалась чужими страданиями. Хоть и сомневалась, что живущим на Поверхности примитивным расам доступны такие сложные, многогранные переживания.
Маленькую госпожу всегда будоражила сила, в любом её проявлении. Сейчас она наблюдала её первобытную, почти животную, неконтролируемую ипостась — и это ощущение, ни с чем не сравнимое... как же, Тьма побери, оно нравилось! Десятилетиями отточенное военное мастерство дроу, их безупречная техника, начиная с владения оружием и заканчивая постановкой корпуса и группировкой мышц, их умение оборвать жизнь молниеносно, одним выверенным ударом — это было… завораживающе красиво. Дроу превосходили наземный скот во всех аспектах, и сейчас Эльшабет искренне любовалась своими мужчинами.
Гранатовые глаза жрицы пристально следили за каждым членом отряда, подмечая особенно отличившихся. Чуть дольше обычного благосклонный взгляд задержался на исполинской фигуре раба-варвара. Какое похвальное рвение. Кажется, он находил поистине огромное удовольствие в уничтожении себе подобных — ценное приобретение Дома. Жаль, ему не повезло родиться человеком: такую бы душу — да в тело дроу… М-м, превосходный бы вышел экземпляр!
Воинам иногда нужно давать волю. Давать возможность спустить пар — подчинить, унизить, взять силой. Испытать сполна чувство превосходства над кем-то, напитаться им досыта. Иначе разрушительная энергия, не найдя себе выхода, грозит обернуться внутрь общества дроу и пошатнуть основы матриархата. Эльшабет никогда не понимала жриц, норовящих пустить в ход свою плеть по поводу и без. У тёмных эльфов слишком хорошая память, чтобы забывать подобное, а обиды имеют свойство копиться. Сколько служительниц Ллос уже погибло от отравленных кинжалов во время ночной медитации в своих спальнях, скольким ещё предстояло погибнуть... Маленькая госпожа действовала искусней. Ведь если хочешь, чтобы тебя слушали, совсем не обязательно кричать. А если желаешь подчинения, вовсе не обязательно применять грубую силу.
Единственное, в чём превосходили люди — своей численностью. До чего же плодовитые животные! Сила любой расы — в женщине. Только она способна выносить и родить, преумножив могущество своего народа. Женщина-дроу, дающая Андердарку десятерых потомков, считалась крайне выносливой и удачливой, благословлённой самой Ллос — ах, если бы существовал такой обряд, позволяющий забрать это свойство у низших рас, какого могущества достиг бы Дом Де`Aрн! И сама Эльшабет.
Впрочем, людское преимущество легко нивелировалось. Этим и была занята Маленькая госпожа во время карательного похода. Вскоре чернёный металл ритуального кинжала с восемью паучьими лапами-лезвиями побагровел от крови — жрица даже не утруждала себя счётом, скольких принесла в жертву богине за эту ночь — девочек, девушек, женщин и старух… Много. Достаточно много, чтобы Паучья Королева была довольна.
Кто же знал, что требовательная богиня захочет послать им такое испытание…
***
По рядам воинов пробежала волна недоумения, сменившаяся досадой, а затем и злостью. Алтарь, служивший порталом, был заблокирован — и весьма вероятно, что со стороны Подземья. Что ж, похоже козни старшей сестры достигли Маленькой госпожи и здесь. Узнав, что Эльшабет, стоящая по очерёдности рождения ниже, обошла её по карьерной лестнице и получила титул старшей жрицы, Ивианара была вне себя от бешенства. Эльшабет не сомневалась, что блокировка портала — дело рук её приспешников.
Впрочем, была и обратная сторона у этой медали: если Маленькую госпожу сочтут у себя на родине мёртвой, грызня двух оставшихся в живых сестёр (двое других к этому времени успели пасть жертвами собственных интриг Эльшабет) за вакантное место не заставит себя долго ждать. Очень вероятно, что одна из них, кто выйдет из этой схватки победительницей, осмелиться бросить вызов самой матроне, и тогда…
«Что ж, Ивианара, огромное спасибо за твои труды: ты значительно облегчила мне задачу, расчистив путь к вожделенному трону».
Эльшабет улыбнулась. Умирать в этой дыре, на Поверхности, под палящими лучами солнца, она не собиралась.
— Где лейтенант? Кто вообще командует?
Голос похож на Малагдора. Брови жрицы дёрнулись вверх от изумления. Плеть, висящая на поясе и послушная воле хозяйки, обратилась всеми четырьмя* головами в сторону нахала и выжидательно закачалась в воздухе. Конечно, в общей суматохе первый вопрос имел место быть, но вот второй… Ох уж этот еле уловимый вкус ереси. Но она разберётся с этим позже.
— В рядах Дома появились предатели. Лейтенант — в их числе, — объявила Эльшабет и обвела взглядом остатки отряда.
Четверо были ранены, двое из них серьёзно.
— Дом Де`Aрн не поджимает хвосты, словно трусливые псы — дом Де`Aрн никогда не оставляет врагов живыми. И мы не оставим, ни на Поверхности, ни в тьме Андердарка. Если Ллос угодно послать нам это испытание, мы пройдём его с честью и докажем, что достойны её даров! — возвысила она голос. — Занять места согласно своим сильным сторонам и использовать преимущества по полной. Убить всех. А потом мы вернёмся с победой и убьём предателей.
Их преследовала конница. По расчётам Эльшабет в стенах храмового комплекса сражаться на коне было не с руки: слишком тесно, слишком мало места для манёвров громоздкому животному и его всаднику. Чего не сказать о невысоких, ловких дроу, привыкших к ограниченному пространству пещер и манёврам в узких коридорах.
Во время речи жрица ходила меж воинами, останавливаясь возле тяжело раненых и делая паузу для исцеляющей молитвы Ллос. Вот её пальцы коснулись щеки Антаонара, скользнули по руке Илранна и, наконец, обе ладони женщины легли на предплечья Агбала.**
— Lloth tlu malla, udossta khel ilta yath,*** — бормотала Эльшабет, прикрыв глаза для лучшей концентрации.
-
Шикарный пост.
-
За оду темным эльфам!
-
эти описания - чистый секс
-
Какой чувственный, но при этом изящный текст. Маленькая госпожа великолепна)
|
|
|
|
-
Она знала, что сзади её прикрывает командир, и за тыл не беспокоилась. Потому что это командир, и сомневаться в нём не надо.Логичная логика)
|
Слова Амелии не заставили Грея отпрянуть или отшатнуться, или скривиться в притворном ужасе - как, мол, можно говорить о таком. Нет! Жизнь на границе цивилизации хотя и опасна, хотя и может закончиться внезапно набегом дикарей, вспышкой болезни или резней взбунтовавшейся черни - но она, эта жизнь, заставляет смотреть на многое проще, без условностей и церемоний. И Грею было приятно, что его жена относится с пониманием к его мужской природе, что она не жеманна, не лицемерна и не чопорна. Голос мужчины был спокоен.
- Вы правы в обоих случаях. Я действительно играл роль на публике в зале суда. Но не лгал там насчет недостатка женщин на рубеже. Просто вы слишком выделяетесь среди всей публики. Вы словно белоснежная лилия посреди огромного болота. Не заметить вас может только слепой. Но, повторюсь, я понимаю вас. И ваше желание узнать меня побольше.
Он позволил ей выскользнуть из объятий. И лишь улыбнулся.
- Должен заметить, Амелия, не сочтите за дерзость или бестактность, в данной ситуации у вас есть некое преимущество - я никогда не был женат. А что касается фамилии и моей прошлой жизни... Что ж, вы, как никто другой, имеете право это знать.
Говоря это, он скептически посмотрел на довольно узкую кровать, на которой спал еще вчера, ужасно скрипучую и - увы - единственную в комнате. После чего решительно сдвинул стулья, создавая импровизированное ложе. Потом немного передвинул шкаф так, чтобы тот немного прикрывал вход, не до конца, разумеется. После чего выложил на стол все три пистолета, тяжелую шпагу в простых ножнах (явно боевое оружие, а не придворная парадная зубочистка) и кинжал. Еще можно было заметить, что стулья стояли не просто так - в сидящего на них человека нельзя было просто так выстрелить через окно. кроме того, с места расположения стульев можно было контролировать как окошко, так и дверь. Военные называли такое место шверпункт - ключевая позиция.
Слова о корсаже явно застали мужчину врасплох - на лице отобразилось удивление, смешанное с недоумением. Видимо, Грею не часто приходилось иметь дело с этой деталью туалета. Впрочем, это ничего не значило - у благородных дам всегда есть служанки, на худой конец, компаньонки. Но действовал он решительно. Погасив свечу, Грей потянул мягкие шнурки. И хотя сперва он запутался, но не выглядел неуверенным.
- В далеком 1770 году с фрегата Флота Его Величества Георга III на берег американского континента сошло двое юношей, родных братьев. Их род был достаточно древний, но недостаточно славный, чтобы получить пэрский титул. Предки их уцелели в войне Алой и Белой розы, пережили яркий век Тюдоров, смуту Кромвеля и возвращение Стюартов. Они не нажили богатства - но родовое поместье смогли удержать, несмотря на все передряги. И теперь отец семейства отправил их посмотреть мир - и попытаться разбогатеть. Надо сказать, Амелия, что братья, несмотря на воспитание, любили друг друга. И младший, понимая, что майорат оставит его без пенни в кармане, все равно не питал зависти к старшему брату.
Грей распустил шнуровку достаточно, чтобы Амелия могла стянуть платье, светившееся даже в темноте. И сделал шаг назад, явно не желая ее смущать.
- Но увы. Уже через год колонии полыхнули восстанием. Братья, как добрые подданые короля, разумеется, приняли участие в усмирении бунта. Увы, удаленность от Метрополии, помощь Франции, а так же двуличная политика русской императрицы привели к закономерному итогу. Корона проиграла войну. В ходе одной из стычек старший брат был ранен и попал в плен. Из лап смерти его вытащила и выходила дочка фермера.
Грей осторожно опустился на стулья, стянул сапоги и вытянул ноги,
устраиваясь поудобней. Было видно, что к неудобствам ему не привыкать.
- Вот только не надо представлять себе босоногую девку в струпьях и с мозолями на руках. Если бы не сомнительное происхождение ее отца, она вполне могла бы быть леди - мать, француженка, была дворянкой и дала дочери прекрасное домашнее образование. Да и земли у них было столько, что родовое поместье братьев потерялось бы среди бескрайних полей и плантаций. В общем, не надо удивляться тому, что старший брат влюбился и сделал предложение девушке. Хотя злые языки утверждают, что первый ребенок появился всего спустя 7 месяцев после свадьбы вовсе не недоношеным.
Короткая пауза, глоток воды и Грей продолжил рассказ.
- Но если родители девушки были рады жениху, то вот ее свекр, отец братьев, не принял невестку. И брак своего сына, наследника. Он публично проклял его, отказал ему в наследстве - и назначил наследником младшего. Тем временем король Георг III проиграл войну - и колонии объявили независимость. Надо ли говорить, что младший брат вернулся домой, к родовому гнезду, а вот старший остался с женой в новообразованных Северо-Американских Соединенных Штатах. Сперва у него рождались одни девочки, но в 1777 родился сын. Молодой лорд, как называл его счастливый отец и гордая мать, измученная родами.
Голос Грея стал теплее, словно далекие полузабытые воспоминания всколыхнули душу. Он помолчал. Когда же он продолжил, голос его стал суше и тверже.
- А тем временем младший брат, проживая в Англии, увлекся одной смазливой вертихвосткой из бродячего театра. И она заразила его "французской болезнью". Его долго лечили, ртутью, мазями, испробовали все, что только можно - но увы, болезнь лишь замедлила свое течение, спряталась, скрылась с глаз долой - но не прекратила свою дьявольскую разрушительную работу. И да, младший брат уже не смог бы иметь детей. Удар был страшен. За океаном подрастали непризнанные главой рода дети, сын и дочери проклятого им старшего сына. А тут, на глазах, медленно умирал наследник, младший сын. Было отчего потерять голову! Но, как я уже говорил, братья любили друг друга. И младший стал приглашать своих племянников в гости - благо, война закончилась. Конечно, его отец, дед для новой, непризнанной поросли семейства, не мог не видеть внуков. Но он мог их не замечать.
Он помолчал. Было видно, что рассказ причиняет ему боль. Но после паузы мужчина продолжил свой неторопливый рассказ.
- Хотя дед и не очень жаловал молодого лорда, но старание младшего брата и время брали свое. К тому же юноша был учтив, хорошо воспитан и мечтал о военной карьере. И лед недоверия и ненависти таял, медленно, но верно. Дети, кстати, росли на два дома, и считали своей родиной и Англию, и Америку, мечтая о воссоединении стран. Когда пришло время, младший брат нажал на рычаги, смазал механизм порцией соверенов - и младшего лорда приняли в армию. Конечно, не в Англии, не при дворе. Он
служил под началом Уэллси. Англия, воспользовавшись ослаблением Франции, рвала на части Индию. Молодой лорд принимал участие в штурме Серингапатама, это когда пал султанат Типу. Он вел в атаку свою роту при Ассайе, когда десятитысячное войско англичан разгромило стотысячную
армию Конфедерации Маратхов. Молодой лорд штурмовал неприступные стены Гавилгура, крепости, которую невозможно было взять.
Голос Грея звенел, словно бы он видел в живую все эти битвы и сражения. Потом, словно очнувшись, он остановился, прокашлялся, и сказал уже более спокойно.
- Единственное, чего он не сделал, из того, что подобало лорду - так он не женился. Официально он был сыном изгнанника, потому благородные леди не смотрели в его сторону. А в колониях слишком мало белых женщин. Конечно, индианки покладисты и покорны, но... Он помнил, что обязан продолжить род - и не мог потому брать в жены туземных женщин, даже и знатных. Да и не хотел особо. Дед постепенно смирился с выходкой старшего сына и был готов принять его детей. Но увы, не успел - умер от апокалептического удара. Хотя в письмах и признавал и брак старшего сына, и называл наследником своего внука. А дядя был готов объявить племянника наследником. Мешала только война. Молодой лорд постепенно продвигался по карьерной лестнице, благо, войны корсиканца давали много возможностей умным и амбициозным офицерам. Но все изменилось в 1812 году.
Грей замолчал. Мрак и тишина царили в спальне. Он попытался представить, как Амелия лежит под грубым шерстяным одеялом в тонкой сорочке. От мыслей почему-то бросило в жар. Она была права насчет воздержания и желания. Но он справится со своими эмоциями.
- Я не усыпил вас еще, Амелия? Если нет, то продолжу. Мне осталось не так много. Как вы помните, в 1812 году Англия и Америка стали воевать. Молодой лорд тут же подал в отставку - уклоняться от сражений не позволяла честь, а воевать - любовь к родине. Он собирался вернуться в Англию и вступить во владение наследством, но тут... О, Амелия, опять это проклятое но. Но тут я сделаю небольшой шаг назад. Старый лорд похоронил свою жену давно. И когда старший сын остался в Америке, то ... ну, вы понимаете. Симпатичная и молодая служанка, седина в бороду, что идет вместе с бесом в ребро. У двух братьев появился третий, почти что ровесник молодого лорда. Разумеется, ни о какой женитьбе речи не было. Но старый лорд заботился о матери, оплатил обучение ее сыну - да и особо не отрицал своего отцовства. Тот спокойно жил при замке. И когда умерли старый лорд и потом младший брат - то он объявил себя наследником. Мол, иначе старый род засохнет.
Грей замолчал. И слова стали падать медленнее, словно ему было больно говорить.
- И у него были шансы на успех. Ибо проклятие было прилюдно, а признание - келейно. Молодой лорд отправился к отцу, в Америку - но опоздал. Его отец и мать были мертвы - шайка разбойников, пользуясь военной неразберихой, ну, он тогда так думал, ограбила поместье. Но когда он обнаружил, что пропала переписка отца и деда - молодой лорд понял, что дело нечисто. Его попытались убить - но он сумел отбиться. Один из нападавших перед смертью рассказал, что нанял их некий человек из Англии. И судя по описанию - это был дядюшка, незаконнорожденный потомок старого лорда. Видимо, он решил гарантированно обеспечить себе поместье. Молодой лорд стал искать похитителей - ибо документы не всплыли в Англии. А значит, оставались где-то на североамериканском континенте. Пока в Англии тянется тяжба за право обладать поместьем.
Грей откашлялся.
- Как вы уже догадались - я и есть тот молодой лорд, хотя, конечно, уже не совсем. А тот, кого вы знали и похоронили под именем Колинза - похититель бумаг. Если я не смогу найти эти бумаги, то наследником будет признан мой незаконнорожденный дядюшка. А, как вы понимаете, я не хочу отдавать родовое гнездо в руки убийцы и негодяя. А теперь давайте спать - я наверняка утомил вас своим рассказом. Спокойной ночи, леди Амелия Иствуд...
-
Злоключения Грея достойны страниц авантюрного романа! :))
-
Я аж зачитался. Насыщенный историческими событиями пост, моё уважение.
-
Интересная история семьи.
|
Очень много событий за короткий промежуток времени.
Много действий. Пересекающихся, сталкивающихся в яростном противостоянии — и далёких друг от друга.
Много слов. Неоднозначных, туманно неясных, недосказанных — и открыто обвиняющих, исступлённо презирающих.
Неприятно, до боли знакомо щекотнуло ноздри. В воздухе запахло стремительно раскаляющейся ненавистью и грядущей смертью. Ингрид уже знает этот запах. Как будто мало им было смертей от мутантов, недоедания, передоза. Как будто эпидемия, рискующая уничтожить весь Вормвуд, недостаточная угроза, которая должна объединить и сплотить горстку людей, пытающихся выжить в этом неприветливом мире. Нет, вопреки здравой логике, они продолжают окраплять улицы кровью друг друга — и делают это с упоением безумца. Люди не меняются. Этот забытый богами город проклят.
Проклятье, Сирокко!..
Ингрид метнула быстрый, оценивающий взгляд в сторону подруги — увидела ли она тоже? — обратно на раненого, снова на Полночь. Сейчас она упадёт без чувств. Или ринется под пули. Или, в лучшем случае, с ней случится истерика. Великая Фригга, пусть лучше истерика.
Терять время нельзя — иначе он истечет кровью. Надо действовать, но как? Сирокко, попытавшийся в суматохе отползти, получил ещё порцию свинца. Риск, конечно, на взводе, и это не её особенность — это нервная система, взвинченная до предела постоянными пинками стимуляторов. Неизбежное следствие наркотической зависимости.
Краем глаза Ингрид замечает Крюгера, карабкающегося на крышу. С пулемётом. С пулемётом, из которого в следующую секунду он хочет открыть огонь. Новые жертвы, больше крови. О нет, только не это, только этого не хватало! Вормвуд стремительно катится в безумие, а она ничего не может сделать.
Но, вопреки опасениям, он стреляет не так. Не туда. И Ингрид понимает: вот её шанс. Хотя бы унести подальше бессознательного Альфу, увести Полночь. Всё, о чём Ангел может думать сейчас, — как успеть спасти хоть кого-то. И, конечно, на первом месте её подруга и Сирокко, который дорог ей.
— Крюгер, не стреляй! Не стреляй, я Ангел! — подняв руку, чтобы привлечь внимание Стрелка, и пригнувшись, кричит Ингрид в общей суматохе.
И рысью устремляется к Полуночи, оплакивающей парня.
"Он ведь не убит? Ещё можно попытаться вытащить?" — лихорадят сознание вопросы.
— Вставай, Полночь, пошли! Потом, всё потом! Надо его оттащить отсюда, быстрей! Давай, за руки-ноги взяли, — торопит Ингрид подругу, про себя умоляя всех богов Севера о том, чтобы девушка взяла себя в руки.
|
— Не нужно оправдываться, ваше желание понятно и естественно. В отличие от нас, мужчинам сложно долгое время обходиться без женщины. Вы испытываете потребность в физической близости острее и сильнее.
Затронутая тема была негласным табу в обществе, но говорила Амелия на удивление спокойно и открыто. Без жеманства и завуалированных полунамёков, которыми так любят сдабривать свою речь дамы-ханжи преклонного возраста. Без стыдливо раскрасневшихся щёк под полуопущенными ресницами, свойственных молодым, ещё не знавшим жизни девушкам. Амелия была замужем несколько лет и за это время успела изучить природу мужчины. А потому слова её не звучали обвинением, не было в них ни яда подозрения, ни пуританской брезгливости. Она рассуждала о запретном так, словно была занята беседой о погоде в каком-нибудь светском салоне.
— Просто мне казалось... Во дворе для казней Вы как будто играли роль на публику. И когда говорили о нехватке женщин на фронтире, я думала, это не всерьёз, а для того, чтобы разрядить обстановку и привлечь симпатии толпы на свою сторону. Но сейчас...
Амелия опустила взгляд, украдкой скользнув по руке, всё ещё лежащей на её талии. Продолжать бездействовать? Отстраниться?
— Всё произошло столь быстро... Вы не знаете меня, а я совсем не знаю Вас: откуда Вы, сколько Вам лет, чем Вы занимаетесь, была ли у Вас семья прежде и остались ли какие-то родственники — вообще ничего. Мне известны лишь имя и фамилия, которую теперь ношу и я. Я вовсе не подозреваю Вас ни в чём и не желаю допрашивать. Вы просто... просто другой человек. Я ещё не привыкла к Вам, Грей, понимаете?
Она вдруг повернулась, мягко высвобождаясь из объятий, и посмотрела на него снизу вверх глазами, полными растерянности, ища понимания, согласия, одобрения.
— Просто дайте мне немного времени. Это всё, о чём я прошу, — она неуверенно улыбнулась. — Утра вечера мудренее. Мы оба устали, и лучше всего сейчас отдохнуть, а завтра... Завтра будет новый день.
Коротко поразмыслив, женщина всё же решила снять подвенечное платье, оставшись в сорочке — слишком ценила подарок Сэма, чтобы измять его во сне или, ещё хуже, ненароком порвать. Но как справиться со шнуровкой на корсаже?
— На казнь мне помогали одеваться, прислав женщину из прислуги мэра. Но теперь, боюсь, за неимением служанки мне придётся попросить Вас о содействии, — с этими словами Амелия вновь повернулась к мужу спиной, перекинув волосы вперёд.
-
За трезвый и взвешенный взгляд :) и за решительность, смешанной с растерянностью.
-
Амелия соблазнительна, даже сама того не желая)
|
Мать-Жрица,
— Спокойнее, сестра, — Риск смотрит на тебя, не внимая и не отвечая твоему эмоциональному врыву в происходящее. — Я работаю. Навожу порядок. Вот Бифф сказал, что кто-то сунулся через ограду ночью. Среди убитых опознали культистов. Я пошла разбираться, и по мне стали стрелять. Вот этот.
Она кивает на Сирокко.
— Мы сами палить в ответ не стали, никого задеть не хотели. Но свое пацан выгреб.
Бифф обходит происходящее, тоже держа пистолет в руке. Осматривает людей культа и в частности бросает взгляд на Сирокко. Затем на раненых людей Риск. Берет одного из них за плечо, какие-то мгновения изучает травму ключицы и... И приходит к тому выводу, к которому прийти не хотел, так как рассчитывал подставить Риск. Стреляли только по ее людям. Лишнего она себе не позволила.
— Похоже на правду, Мать. Со стороны культа раненых нет.
Душа, когда ты заканчиваешь говорить, то чувствуешь, как по толпе проходится волна. "Мировой вихрь пришлет виновного в болезни". Искорки сомнений, вспышки взаимного недоверия, огоньки затаенной ненависти — вся эта спектральная гамма чужих эмоций мгновенно заполоняет эфир. Заполоняет настолько плотно, что ты даже на мгновение теряешься.
— Охуенный план, урод, — Риск наставляет обрез на Биффа. — Сначала Душа шлет своих торчков через забор. Их опознают. Потом ты отправляешь меня разбираться. И наконец, я оказываюсь здесь одной из первых, чтобы Душа объявила моих людей причиной заразы. Так ты задумывал?! Сам допер, или подсказал кто?!!
Но Бифф не остается в долгу и поднимает пистолет в ответ.
— Опусти пушку. Клянусь именем Матери, слышу такое впервые.
— Именем Матери? А че будет, если это пиздеж все, а?! Грех своего пиздежа будешь ночью отмаливать?
— Ты че, охуела? За метлой следи. Сама не можешь квартал удержать, шобишь в канавах солнце за солнцем, а потом крайних ищешь! Тебя только то, что ты сестра Матери, и спасает! Обычно людям за такое шкифы вынимают. Но это людям, а не суке вроде тебя!
Твой вопрос о свидетелях игнорируется обеими сторонами. Он уже никому неинтересен. Банда Матери, разбитая на два лагеря, все же остается бандой Матери и не решается открыть друг по другу огонь в ее присутствии. Именно за Матерью и будет последнее слово. Но не только это сдерживает рейдеров — многие в замешательстве и пытаются понять, правду ли ты сказал. А если и правду, то кто из стоящих здесь виновник болезни. Десятки диалогов, сотни реплик — рейдерам действительно не до того, чтобы устроить взаимное смертоубийство.
— ...кто первым пришел?
— ...надо мозгача звать.
— ...кто-то вихрь слушал, видел че-то подобное?
— ...я точно первым не был.
— ...а че толку щас виновника искать? Болячка один хуй уже в городе. Найдем не найдем, ниче не изменится!
— ...не, вроде не было.
— ...погнали ща к Честеру, надо погружаться и выяснять.
— ...а с культом че?
— ...да похуй уже.
— ...бля, думаешь, правда?
— ...ну ебать! Если она виновника видела, может, и как снять болячку тоже знает?
Но сомнения касаются не только рейдеров. Они касаются и твоих людей. Мрак смотрит на толпу во все глаза; он полностью внял твоим словам и сейчас шарится, действительно выискивая виновника. Если бы ты обернулась назад, то увидела, что столь же потеряны и все прочие твои последователи.
— Он. Я его никогда не видел, — произносит один культист и сглатывает.
— Я тоже.
— И я. Думаешь, он виновник болезни?
— Душа сказала, что он придет утром. Утро еще к концу не подошло.
Все они смотрят на пришлого. На человека с пулеметом и гранатометом. На человека с глазами, с хорошо читающимся контролируемым безумием. Твое восприятие начинает воспринимать новые импульсы. Их тысячи, миллионы, и они все, все одинаковы.
Страх.
Страх. Чужак.
Чужак. Страх.
Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак.
Безмолвно — с немым, непреодолимым ужасом в глазах — культисты бросаются прочь. С тобой остается только преданный тебе Мрак. Он смотрит на тебя, резко уменьшившийся в размерах и уже не такой грозный. Он ищет у тебя защиты. Считает, что с тобой безопаснее, чем в стороне от тебя. Что ты укроешь. Мрак может порвать кого угодно в ближнем бою, на ножах, на трубах, просто руками и зубами, но ему не по силам остановить непонятное. Нечто вроде хворей или шалостей мирового вихря. Для этого ему ты и нужна. Именно ты, Душа. Риск провожает культистов краем глаза, считая, что они намерены избежать шального огня. Бифф же оказывается чуть проницательнее. Перехватив взгляд Мрака, он отслеживает его до конца и замечает, что Мрак смотрит на этого чужака.
Сирокко, ты подтягиваешь ноги к себе в позу эмбриона — ничего привлекающего внимания, так скручиваются все, кого избивают на земле. Но у тебя есть план. В нужный момент времени ты бросишь себя на грудь, а затем рывком распрямишься, как сжатая, чудовищно напряженная пружина. Бросая себя вперед с низкого старта.
Раз. Два. Три. Пора. Рывок!
Бифф и Риск замечают это. И в полной мере находят в тебе выход для накопившегося друг на друга раздражения. Стволы визави переводят на тебя. Грохочет обрез, дважды хлопает пистолет. Тебе разносит ногу, а затем прилетают под лопатку два каленых жала. Тело предает. Холодная черная земля с размаху бьет по голове.
Больше ты не встаешь. Больше ты не борешься.
Цену определяет то, после скольких ударов ты можешь подняться. Верно? В чем-то да. Ты не проиграл, пока сам не решишь так. Тоже верно? Возможно. Но есть еще и другие вещи, Сирокко, верные не менее, а подчас и более. Межнине плевать. Это вся правда, которую надо знать о ней — Межнине положить хер. Возможно, не самой ей — все-таки не с нее бытие начиналось — а самому миру, который ее породил. Иногда мир подносит испытания, закаляющие и делающие крепче. Собственно, именно они тебя и закалили. Но иногда сошедшиеся в одной точке непримиримые обстоятельства человека попросту перемалывают. В труху и пыль. То самое колесо истории, которое катится под откос и набрало уже такой разгон, что бесполезно пытаться его подпереть. Межнина не испытывает ненависти. Не презирает, не преследует и не расправляется с неугодными. Она намного страшнее и на порядок хуже.
Межнина просто существует. Существует такой, какая есть.
Беркут, ты склоняешься к тому, что все контролирует здесь именно Душа. Сейчас она ввергла обе группировки в полное замешательство. И сложно сказать, что на уме у нее в дальнейшем. Хотя чуть ранее ты уверенно считал, что ситуация под контролем Риск. Так как хотя силы банд примерно равны, Риск появилась здесь раньше и лучше владеет происходящим. А это нередко многое дает.
Чего опасаться? Да любого шального выстрела. Если кто-то цепанет другого, пороховая бочка тотчас же разорвется, и место превратится в бойню. Из-за действий Души люди не понимают, что происходит. А когда они этого не понимают, то ищут для происходящего самые простые объяснения. Провокация позволит им тут же расставить все точки. И определить вектор работы.
Деэскалировать ситуацию лично тебе вряд ли удастся. Много раздраженных людей с пушками — влезешь, и велика вероятность, что просто получишь пулю. Риск была здесь первой. Возможно, деэскалации послужит, если дать ей то, что она хочет. Однако никаких гарантий. Конфликт между ней и Биффом это вряд ли разрядит.
Крюгер, честно, я не понял, кого именно ты считаешь своим врагом, истинное положение которого хочешь выяснить. Предположу, что все, кто угрожают Биффу, для тебя враги, так как именно Бифф и пообещал тебе заплатить. Исходим из этого. Лучший способ ворваться для тебя — это засесть с гранатометом на какой-нибудь крыше. Проблема твоего оружия в том, что на короткой дистанции им не повоюешь, а ты один и не можешь сказать, как поведут себя стороны конфликта. Поэтому выбери точку подальше от всех, и если что-то начнется — жахни осколочным в середину самой опасной толпы. Потом на гранатомет забей, не трать время — выжившие тушки из пулемета подровняешь.
Истинное положение твоего врага — в полном замешательстве. Блаженная девка сказала какие-то слова, которые резко вывели окружающих из душевного равновесия. Сейчас хороший момент, чтобы ударить, если бы ты этого захотел.
Наибольшую угрозу представляет, как ни странно, эта блаженная девка. Стоило ей сказать какие-то слова, как даже Бифф начал смотреть на тебя косо. Не с недоверием, но явно с ворохом неразрешенных сомнений. Ты не мог быть виновником болезни, так как прибыл в город, уже когда болячка расползлась. Но... Что "но"? Вот именно. Придумать и навесить на тебя каких-нибудь стигм можно целую пачку. Сейчас баба вякнет что-нибудь еще, и обе эти толпы начнут стрелять именно по тебе. Такие дела. Если что начнется, мочи первой именно ее.
Глотка, еще когда ты поднимаешь очки на лоб, Данко взводит затвор ПП. Но дослушивает тебя. Постановка перед фактами мгновенно сдувает его вроде как нормальное и благодушное настроение.
— Щемись в нору, мутант косорылый. Щас я тебя унижу.
Ты выхватываешь тесак и тут же ловишь добрую половину очереди прямиком в торс. ПП паршивый, не Золотой Век, доспех не пробивает, но ощущение, будто тебя как следует отходили по ребрам кусками арматуры. В бой врубаются еще двое людей Данко, стоявшие с ним в карауле — оба стреляют по тебе с пистолетов. Однако безрезультатно. Пули либо летят в молоко, либо звякают о металл и цепи. Ты жив. Пока даже на ногах стоишь.
Твои люди выскакивают из-за байков, выхватывая стволы. Сейчас вы сметете этих щеглов. Как вдруг раздается грохот выстрела откуда-то издали. Напротив мотоколонны взлетает небольшой гейзер чернозема. Еще выстрел. И еще гейзер. Ты поворачиваешься на звук и понимаешь, что стреляют с башни! Той самой, вокруг которой в Вормвуде возведены стены, защищающие рынок. Судя по звуку, это трехлинейные винтовки. А судя по точности, в руках их сжимает какое-то мудачье, просадившее твердость рук и глазомер в наркопритонах.
Под прикрытием марксманов Данко и его люди увеличивают с тобой дистанцию. Хотя... Они откровенно рвут когти. Ужаснувшиеся тем, что только что натворили, и насколько бессильно против тебя их оружие.
В общем, унижения, которое он тебе пророчил, не получилось. Но смеяться ему вслед времени нет особо. Надо думать, что делать.
Ангст, Даст уже подходит к ограде, чтобы поговорить с тобой, как вдруг с вышки начинают стрелять. Куда-то за стены. Ты не можешь понять, что происходит. Даст же, заслышав все это, привычно припадает на одно колено и выхватывает вторичку.
— Э! — кричит он на башню. — ЧЕ ТАМ ТАКОЕ, БЛЯ?!
— ДА НЕ ЕБУ! — отвечают ему. С башни раздается второй выстрел. — ЛИСАПЕДИСТЫ КАКИЕ-ТО, НАШИХ МОЧАТ!
Ты понимаешь, что сейчас Дасту резко станет не до тебя. И не обманываешься.
— Так, все на охрану рынка! Если изнутри кто ломанется, в расход их, поняли?!
— Че, отдыхающих тоже поднимете, Даст?
— Да, пока да! Да потом отдохнете, епт! Все на периметр ща, бегом, ебать!
Вокруг рынка начинается возня. Из притона в Подбрюшье Мамы выбегают трое рейдеров, отдыхавших там. Еще парочка покидает казармы.
|
Неторопливо добравшись до места сбора рейдеров и не углядев никого похожего на местного хольда, Крюгер от нефиг делать оперся плечом на ближайший столб и стал вслушиваться в их базарный трёп.
Послушал, послушал и на небритую рожу само собой улыбка налезла. Хворь хворью, а мозгачи не хрена не меняются. Всё так же творят какую-то дичь, абсолютно уверенные в том, что все вокруг должны их закидонам потакать. Пошёл бы жрачку у остальных коматозников отобрал, если о пропитание этой бабы так сильно печётся или крысу на обед словил. Заодно бы и мусор какой-нибудь насобирал для розжига. Нет, к рейдерам права пошёл качать. К рейдерам, самым, мать его, отзывчивым людям на этой долбанной земле.
Однако, вскоре его внимание переключилось на более любопытную группу местных жителей, нежели рейдеры, из которых, как ему уже казалось, состоит большая часть населения этого городка. По молодому мужчине в очках лишь глазами скользнул, без особого интереса. На видной азиатке же взгляд задержал. Такой типично оценивающий мужицкий, с осмотром задницы и всего более-менее округлого и выпирающего. Девице в маске достался бы всё тот же банальной поверхностный анализ, кабы Крюгер вдруг не ощутил, как его шкуру буквально прожигают ответным "любовным" взглядом. Причём, судя по дрожи в пальцах возле кобуры, девушка как будто его всю жизнь знала. Он её братишку что ли когда-то пришил или другого какого горячо любимого родственничка? Или из-за чего вообще такой напряг?
А потом немного пригляделся и ба! Это же малышка Ингрид! Буйная кровинушка того самого сдувшегося засранца Кая, который так глубоко залез под женский каблук, что оттуда не то, что врат Вальхаллы не видать, даже собственные яйца в темноте хрен отыщешь. И видать по наследству передал их Ингрид, раз ей хватило духа демонстративно пукалку свою поглаживать, глядя на мужика, который так плотно обвешан пушками, что с трудом видно, что вообще скрывается под оружием. Но это ладно, Крюгер оголтелую храбрость любил, сразу видно, что в ней играла папашина горячая кровь, до того, как та окончательно скисла.
Так что начинающую валькирию Крюгер встретил широкой искренней желтозубой улыбкой и заговорчески ей подмигнул. Мол, радуйся, признал чертовку. Как освободишься, не стесняйся, подходи, обнимешь любимого дядюшку Крюгера.
Но пока что нянчиться ему пришлось с местным недохольдом, которому по возрасту надо в дренгах ходить, а не рейдеров возглавлять. Впрочем, насквозь почерствевшее чёрное сердце Крюгера немного подтаяло, при виде искреннего интереса Биффа к качественному орудию смертоубийства. Без надменности парень к вопросу подошёл, с искреннем восторгом и знанием дела. И предложение от него последовало вполне себе честное, без проявлений отвратной мелочности. Далеко пойдёт, если тем же путём будет следовать. Не жадного отморозка, но воина.
- С вами. – лаконично выразил своё согласие Крюгер, с готовностью отлипая от столба. – Пойдём накостыляем этим беспредельщиками. А то твоя фелага успела уже всем жителям города кости перетереть от безделья и нетерпения, пока я здесь собой столб подпирал.
Однако, усмирение бунтовщиков приняло на редкость серьёзный оборот, когда раздались первые, на удивление тяжелые выстрелы. Руки Крюгера сами собой на пулемёт легли, оценивая степень угрозы. Кажется, потешный мордобой откладывался на неопределенный срок. Без лишних слов стрелок двинул вслед за остальными рейдерами.
-
малышка Ингрид!
Я его точно убью :)
-
Так что начинающую валькирию Крюгер встретил широкой искренней желтозубой улыбкой и заговорчески ей подмигнул. Мол, радуйся, признал чертовку. Как освободишься, не стесняйся, подходи, обнимешь любимого дядюшку Крюгера.Смотри, викинг, оглянуться не успеешь, как поразит тебя эта валькирия в самое сердце)
По закону жанра эти двое должны быть без ума друг от друга. В те моменты, когда не дерутся)
|
— Провалиться бы тебе в Хельхейм на веки вечные, — в сердцах словесно огрела Ингрид брата Матери, когда тот назвал её по имени.
К счастью для всех, Бифф не знал, что такое Хельхейм, и какой незавидной участи ему только что пожелали.
Девушка рассчитывала покинуть место далеко не самой приятной встречи неузнанной, но теперь вряд ли получится. Давний знакомый не настолько туп, чтоб не суметь сложить два и два.
Конечно, она узнала его сразу. Да, он изменился за эти годы. Заматерел. Шрамов прибавилось, первые морщинки залегли меж бровей. И вон каким серьёзным арсеналом увесился с головы до пят — поднялся в иерархии общины, не иначе. Но это всё ещё был он. Крюгер.
Некоторое время, довольно долго, Ингрид смотрела неотрывно. Большую часть её лица скрывала импровизированная маска, но по глазам было понятно всё. Пристрелить бы его сейчас, пока не успел учинить что-нибудь разрушительное, как 10 лет назад. Кто его вообще в Вормвуд пустил?! Зачем явился? Свести с отцом старые счёты? Прошлого раза оказалось мало?
Но рука, легшая на рукоять пистолета, разжала пальцы и опустилась. Эйнхерии не стреляют в спину или исподтишка, это недостойный бой. К тому же, как знать, может, судьбоносные нити паутины, что плела Фригга, должны были привести Крюгера сюда именно сегодня, чтобы исполнить предназначение, которое ведомо только ей. Может, это ответ богини на её, Ингрид, крик о помощи? Что ж, в оригинальном чувстве юмора супруге Одина не откажешь.
И всё же Вормвуд отчаянно нуждается в лекарстве. Но чтобы добыть его, придётся пересечь пустоши. Ингрид рассчитывала на помощь Матери, и вряд ли Эллисон отказала бы, но теперь отсылать от себя подручных опасно — в обострившейся ситуации противостояния культов каждый рейдер на счету. А вот бойца со стороны ей будет не жаль. Тем более одного: Крюгер вполне может сойти за нескольких. Ингрид ещё раз прошлась оценивающим взглядом по вооружению викинга и... приказала себе успокоиться.
— Да, мы поначалу вели списки заражённых, пытались выстроить последовательность, — продолжила Ангел прерванный с Беркутом разговор.
Помощника Криса она встретила у своего дома и захватила с собой — по пути к Матери можно было убить разом двух зайцев.
— Однако мы быстро бросили эту затею: не факт, что первый заболевший и есть источник. Иммунитет, то есть сила организма, у всех разный. А значит, и инкубационный период тоже.
«Так, надо бы попроще. Не с отцом разговариваешь».
— В общем, все заболевают по-разному и по-разному переносят. Кто-то сопротивляется сну дольше. И чем я занимаюсь сейчас: как раз упорядочиваю анамнез, — Ингрид снова осеклась и быстро поправилась: — Пытаюсь выяснить, от каких факторов зависит эта сопротивляемость. Если получится определить список, то удастся хотя бы замедлить развитие болезни, пока мы ищем лекарство.
Подумав, она добавила:
— И покуда мы точно не знаем, инфекционная ли природа у сонной проказы или она вызвана, — Ангел ткнула пальцем в небо, — Вихрем, лучше закрывай рот и нос, когда идёшь в людные места. На руки — перчатки. Если есть очки, вообще замечательно. И ещё...
Мини-лекцию прервали звуки выстрелов. Ингрид инстинктивно пригнулась. Хоть жизнь в Вормвуде и не вынуждала девушку оказывать помощь прямо под огнём, но всё же приучила к осторожности. Как бы далеко ты не стоял от фронта разборок, срикошетить может всегда.
|
|
— Ты бы ложилась рядом, простынешь.
Ингрид легонько тронула подругу за плечо. Полночь любит смотреть в окно, может просиживать так до самых сумерек, а сегодня вот ещё и задремала. Не уследила и Ингрид — стоило только нырнуть в стылую постель и свернуться клубком, притянув колени поближе к животу, как сознание провалилось в глубокую, тёмную яму без сновидений. Последние дни выжимали из Ангела все силы.
— Да… Мы обязательно что-нибудь придумаем… — ответила Ингрид рассеянно, будто вовсе не слушала. — Давай на моё место, пока тепло не выветрилось. Я больше не буду спать.
В это утро Ангел поднялась задолго до первого света зари. Её тело давно не знало отдыха, но сегодня — особенный день, и обычаи должны быть соблюдены во что бы то ни стало. Сегодняшнее солнце она должна встретить вместе с ней — руной рассвета нового дня, руной прорыва на высший уровень.¹ Последней в атте Тюра.²
Запахло пряным. На алтаре в северном углу комнаты в небольшой глиняной чашке курятся сушёные травы, только что зажжённые Ингрид. А сама она, усевшись на край постели, вплетает в косу небольшую деревянную бусину с вырезанной на ней руной. Ингрид изготовила украшение собственными руками и теперь проходит с ним целый день, чувствуя исходящие от священного символа вибрации, насыщаясь и впитывая его силу.
— Владыка Валгаллы… Хранитель письмен тайных… Великому Одину слава… О, великая пряха… Королева Асгарда… Приди к нам… Мудрая во всех судьбах…
До слуха Полуночи долетают лишь обрывки, читаемые подругой вполголоса нараспев. Ингрид поёт висы. Стихи призыва и славления верховной супружеской пары³, восседающей в своих чертогах в ожидании подношений. Дары приготовлены ещё с вечера: крепкий самогон, который Ангел выменяла у Руди, и вышитая льняная салфетка с завёрнутым в неё веретеном — богам надлежит подносить лишь самое лучшее.
На улице зябко и пахнет сыростью. 24 осени назад, в пору пронизывающих ветров, Ильва произвела на свет младенца и всю последующую жизнь посвятила тому, чтобы сегодяшний день настал в жизни дочери. Мама бы ей гордилась. И, конечно, проводила бы к берёзе для подношения. Прошла бы с ней остаток пути, с которого уже не свернуть. Но Ингрид знает: мать всегда рядом, наблюдает за ней из чертогов и улыбается, тихо и светло, так, как только она одна умеет.
Сегодня Ингрид в праздничном платье из крашеного льна, но никто, кроме Полуночи, не видит её в таком необычном одеянии — город охвачен забытьем, у кого-то — наркотическим, а кому повезло меньше — дурманом, из когтей которого пока ещё никому не удалось вырваться. Мор простёр свои удушающие объятия над Вормвудом…
***
— Знать, такова воля Эйр⁴, — говорит Ингрид отцу за завтраком.
Она уже вернулась, и теперь сидит за столом напротив.
— Именно сейчас она наслала эту эпидемию, дабы испытать меня в последний раз. Это знак.
Отец мрачен и корит себя за бесполезность, хоть этого и не показывает. Ингрид знает, что больше всего он ненавидит свою беспомощность — изводит себя как тогда, когда умерла мама — а потому старается поддержать его хоть немного.
— Нельзя отчаиваться, мы не должны. Боги не оставят нас. Только не сейчас, — и добавляет осторожно: — Я вошла в силу — значит, могу попробовать.
Она не договаривает и замолкает. Отцы всегда ревностно относятся к чистоте дочерей, и слова здесь ни к чему — Кай и так всё прекрасно понимает. Понимает, что для обретения силы осталось пройти инициацию. Понимает, что без неё начинать лечить рискованно. Понимает, что его дочь, которую, кажется, ещё недавно качал на руках, стоит на пороге, за которым начинается тернистый путь новой жизни. И чувствует, что многое отдал бы, чтобы обратить время вспять. Ильва была такой: дарила свой внутренний свет другим и, казалось, он никогда не иссякал, становился лишь ярче, чем больше страждущих обращалось к ней. Сможет ли Ингрид?..
— Если не получится, нужно ехать в Хельмвуд, — заметив, как нахмурился отец, молодой Ангел предлагает запасной вариант.
Приверженец классической медицины, Кай не доверяет Вихрю и предпочёл бы, чтобы Ингрид вовсе с ним не связывалась. Но в шестнадцать она сделала свой выбор, когда захотела обучаться у матери. И если на то будет благословение Асов, она станет сильнее их с Ильвой вместе взятых.
— Добудем центрифугу. Сделаем сыворотку, — продолжает девушка. — Правда для этого всё равно надо вытянуть с того света хотя бы одного…
Идею с поездкой в цитадель Ангелов подала сегодня утром Полночь, и Ингрид ухватилась за неё. Она ничего не забыла и не прослушала, хоть Полночь, наверное, и подумала иначе. Полночь… Её личный ангел.
— Только вот накладное это дело. Топливо, охрана… — в сомнении закусывает губу Ингрид. — Налегке ехать небезопасно.
Полночь права: надо поговорить с Матерью.
-
За скрупулезность и гнетущее ожидание грядущего
-
Круто, что создаешь и детализируешь мир вокруг себя. И введение в рунологию зачетное)
-
Хороша и заботлива ^_^
-
Будем знакомы, Ингрид И спасибо за терпение: делать все эти сноски - дикая рутина)
-
«Пост образовательный со списком постраничных сносок» — фирменный стиль Блэки ;)
-
С днём рождения и с прорывом на высший уровень!
|
 * * * Ночью выпал дождь, сильный и резкий. Грязь вормвудских дорог успела слегка схватиться и утром предстала пусть и не сырой, но все еще комковатой и вязкой. Налипающей на обувь и комками срывающейся при ходьбе. Серое утро. Сухой сезон закончился что-то около пары месяцев назад, если отмерять время от первых серьезных дождей. Ледяная роса и ветер, лезущий под одежду. Бледное, больное небо, подрагивающее в лихорадке. И время от времени — вот как этой ночью — разрывающееся мощным кашлем с отходом мокроты. Хмурая трещиноватая Межнина то тут, то там покрыта лужами, но это временно. Ближе к полудню влага уйдет в землю. Унылая твердь вернет былой облик. По тому, как быстро уходит вода вглубь, вы определяете, сколько еще времени до наступления сезона льдов. Пока его много. Если это для вас, конечно, имеет значение. Банда Матери оживает раньше города. Поблескивающий от влаги бетонный блок цитадели никогда не дремлет. Но к началу утра уже начинает сонно моргать, когда приближается смена караулов. Меняются рейдеры-часовые на вышках и стенах. Мало кто бдел в эту ночь — наверняка в дождь многие и вовсе посбегали с постов. Но если никто не напал, значит, дело сделано на славу. В конце концов, по улицам шататься — это не с вышки по сторонам сторонам смотреть. Можно бы и понять. Вышка — место вообще козырное. Не заплатишь Биффу — так и будешь ночами грязь месить и на стены прыгать. Наверху же и тепло, и сухо, а отдельные нехваты умудряются туда и баб проводить. Хорошо там, если в общем. Филиал рая на земле. Вслед за бандой поднимается с лежаков и весь оставшийся люд. Кто-то сам, кто-то после того, как рейдеры начинают ходить по домам и подрывать людей тычками по ребрам и хребтине. Пора работать. Подъем. К сезону дождей уже должен быть создан эн-зе на сезон льдов. Разлеживаться некогда. Впрочем, бьют серьезно только отдельных типов — ленивых мудаков, которых и Бифф, и Риск уже давно надежно отложили в памяти. Остальных просто трясут. Для порядка. Бифф обходит район, окруженный стенами. Цитадель, рынок, мастерские и гаражи, казармы и арсеналы. Место, приближенное к Матери. За стенами, среди простых трудяг шарится Риск. Шарится неохотно, просто потому что надо. Сама же думает только о ширеве и ни о чем ином. Банда Риск — вернее, небольшая ее часть, дюжины полторы — приближается к домам, где живет Душа со своими людьми. В воздухе повисает напряжение. Дубины и тесаки оставляют перевязи, но вряд ли рейдеры делают это с каким-то умыслом. Желая напасть, Риск приказывает просто наскакивать толпой — подходить, а уж тем более подкрадываться не в ее манере. Рейдеры просто идут, и стоящий на фишке член общины выигрывает достаточно времени. Раздается свист. Культисты тоже высыпают из домов. И тоже не с пустыми руками. Вроде ничего не должно начаться. Максимум неприятный разговор. Но в Межнине день, в котором были лишь неприятные разговоры — добрый день. Риск берет слово: — ДУША, БЛЯДЬ! Выходи на разбор! Нельзя сказать, что последний месяц был для жителей Вормвуда таким уж неудачным. Все работали, все получили то, что заслуживали. Но последний месяц вещи шли через пень-колоду. Сначала в город извне попала какая-то зараза. Зараза, как это нередко случается, просачивается через рынок. И когда к Каю и Ингрид начали попадать люди с одними и теми же симптомами, Даст решил проблему радикально и быстро. Рынок закрыл на карантин, а всех больных изолировал на нем. Никто особо не стал переть на него буром. Даст — мужик крутой и опытный и может отличить фуфло от серьезной проблемы. А потому в кой-то веки двое других бригадных сошлись на том, что сейчас он прав. Риск даже помогла, временно перестав пускать челноков извне в город. Торговля прервалась. Понравилось это не всем. Те культисты Души, кому выпало работать на рынке по мелочам, навар пусть и временно, но потеряли. Голодать они любили еще меньше, чем болеть, а потому очень скоро больное воображение родило слушок, что все дело в измененных порядках бартера. И наваре лично для Даста. Что это мутка конкретно Даста, а не какая-то большая проблема. Позлиться и слить дерьмо из голов (пусть и погрешив против истины) на какое-то время отсрочило проблему. Но лишь на время. Тогда еще никто не думал, что это во что-то выльется. Потом культ отпраздновал завершение рабочего сезона и... Отпраздновал как умел. Беспорядочный секс всех со всеми, раскурка уже скудеющих запасов Радости, еда, выпивка. Иным словом, общение. И этой ночью трипы Радости, похоже, сняли с людей все оставшиеся внутренние ограничители. Последствия сказались во всей полноте. Несколько культистов решили вломить команде Даста. Их остановили, когда они пытались перелезть через стену и попасть во внутренний район. К рынку. Естественно, их заметили. И естественно же, сказали валить прочь. Но уже решившим довести дело до конца, тем было плевать. Хотелось просто отвести душу, а для этого уже не надо было куда-то идти. На стенах завязалась драка. Короткая и кровавая. Не было даже ни единого выстрела. Кого-то снесли со стены ударом укрепленного башмака. Кому-то разрубили голову. Кому-то сломали кадык, надавив коленом. Но рейдеры в ту ночь не понесли потерь. А подоспевшие сначала Бифф, а потом и Даст узнали, кто были нападавшие и откуда. Душе был назначен разбор. Также разбор ждал и Риск, так как это ее косяк. Она не уследила за порядком на своей территории. Но это будет потом. Сейчас пусть хотя бы исправит то, что уже допустила. Душа, Сирокко, вы хорошо провели праздник и отдохнули. Но подъем случился отвратный. Эффект Радости отступил. Оставил тела, пока вы спали, и теперь в ваших головах немного фонит. Мир вдруг предстает нарочито блеклым. Еще несколько часов назад полный приятных вибраций, он вдруг застывает, как недвижимая водная гладь. Тщетно. Все тщетно. Какой во всем происходящем смысл? Опять суетиться. Опять что-то делать. Опять смотреть на окружающее, пользуясь восприятием обычного человеческого мозга. Мозга со всеми его недостатками. Слабого, зашоренного, неподатливого человеческого мозга. Под эффектом Радости вы чувствуете себя, как вспорхнувшие с плетня птицы. Но потом спуск кончается, и наступает этот момент. Когда птиц возвращают обратно в клетку. Впрочем, сейчас не до этого. Мрак трясет всех по очереди за плечи, и эта очередь доходит и до каждого из вас. — Душа! Душа, вставай! — Сирокко, ты знаешь, что Мраку на тебя плевать, поэтому он даже не трудится что-то тебе объяснять. Центр его маленького мирка — это Душа. Впрочем, ты слышишь, что он пытается до нее донести. — Там рейдеры Мамы пришли, что-то хотят! Пока не нападают. А потом вы слышите крик Риск. Риск невозможно спутать ни с одной другой девушкой или женщиной Вормвуда. Ангст, ты на рынке с остальными больными. Под карантином. Люди Даста не дают тебе выйти наружу и, похоже, вполне готовы пристрелить, если ты попытаешься выбраться. Все это вышло дерьмово. Еще когда зараза была на подступах, вихрь донес до тебя неизвестные шепотки. Обычно ты мог что-то слышать, только когда открывал разум вихрю. Но чтобы голоса просачивалось в твой разум, когда твоя воля противится этому — такое бывало редко. Очень редко. Можно сказать, никогда. И первое, чем отреагировало твое тело — это холодком по спине. Межнина приучает видеть угрозу в неизвестном. И часто оправдывает эти угрозы. Твоим первым позывом — вполне естественным — было залечь на дно. Или куда-то рвануть, забрав кого-нибудь из тех, кто тебе дорог. И вот когда цепочка размышлений подвела тебя к этому "кто тебе дорог", идею рвануть ты и отставил. Полночь. Для Полуночи ты незнакомец. А она здесь работает. Едва ли тебе удастся убедить ее сорваться с места и все бросить, просто сославшись на твои поганые предчувствия. Но ты близок к Матери. Если с чем-то не можешь совладать ты, то совладает она. Рассказав ей о своих ощущениях, ты получил добро на работу. Начал искать больных. Нашел. И заболел. Потешная история — и в своей потешности закономерная. Когда прыгаешь обеими ногами в очаг, так или иначе начнешь гореть. У тебя кашель. В глазах муть, на мир ты смотришь через жидкий белесый туман. Еле владеешь речью — язык свинцовый и ворочается с трудом, когда ты пытаешься произнести хоть слово. Постоянно клонит в сон. Но ты знаешь, что это только начало заболевания. Те, кто здесь уже давно, спят постоянно — их оцепенелые тела вздрагивают от ледяного ветра, носящегося мимо опустевших прилавков. Последний раз на твоих глазах они бодрствовали лишь пару часов. Если ты ничего не предпримешь, то тоже заснешь. Хозяева этих шепотков, приведших тебя сюда, прорвутся из вихря и растерзают твою душу на куски. Кому-то мировой вихрь дает забвение, но не тебе, Ангст. Ты мозгач. Ты слишком глубоко погружен в это коллективное бессознательное, а оно — вернее, те, кто с ним слились воедино уже давно — предпочтут сохранить свои тайны. Так что тебя, если ты проиграешь, ждет только небытие. В котором не останется ничего. Ни отцовского хлопка по плечу, ни голоса Полуночи. Ингрид, сперва к твоему дому ломили и ломили больные. Ты с отцом пыталась помочь им в меру ваших с ним сил, хотя все указывало на эпидемию. В город кто-то что-то пронес. Симптоматика у всех была одна и та же — кашель, сонливость и затруднение речи. Сначала вы вообще не придали этому значения. Симптоматика как от отравления психодепрессантами — добавить бы еще красные глаза и мышечные спазмы, и вообще один в один. Но потом начали приходить и другие люди. Те, о которых ты точно знала, что они на ширеве не сидят. Стало тревожно. Кольнуло под лопаткой. А затем начался тихий ужас. Их просто приносили к твоему дому и сваливали вдоль — сначала на куски брезента, потом на холщовые мешки, а затем и просто на землю. Их, пораженных болезненным сном, больше похожим на кататоническую кому. Ты перебрала все из комплекта ангела, что могло бы помочь, но смогла лишь замедлить развитие болячки химстабами. Даст понял. Да что там, все всё поняли и лютовать не стали. Спросили у тебя, что делать, а затем начали сносить зараженных в одно место. С той поры рынок вымер. Ты сидишь с отцом в хижине и видишь, как у него мелко подрагивают руки. Он родился ангелом и кроме как ангелом никем себя не видел. Больных, которых ему не удалось поставить на ноги, он принимал как личное оскорбление со стороны мира в свой адрес. На свой счет. И ты, когда повзрослела, начала его убеждать, что так нельзя. Что всех не спасешь, и вообще не в целях ангела всех спасти. Впустую. Ты не продвинулась в этом ни на йоту. Слишком уж у твоего отца горькая участь. Участь того, кто готов отдать всё, но не может. Полночь, ты здесь же, бок о бок с Ингрид, пусть пока и оставившая ее побыть с отцом наедине. С начала карантина у тебя все плохо с заработками. Слишком уж сильно зависит твоя работа от людей и того, насколько многим в ходе нее удастся понравиться. Здесь улыбка, тут комплимент, там полунамек — довольный посетитель оставит больше. А чем больше он оставит, тем больше и твоя доля соответственно. Но сейчас торговля прервалась. Новых людей нет. И позволить себе то, что позволяла себе немногим раньше, ты уже не можешь. Конечно, у тебя есть и богатые любовники, и покровители, и воздыхатели тайные и не очень. Но на всех них тоже вряд ли удар болезни не оставил ни единого следа. Слишком сильно нажать на этих людей — и будет риск потерять и то, что имеешь. Эти резервы рано истощать. Пока рано. Ты пришла к Каю пару дней назад, готовая помогать чем угодно. Работать даже за еду. Кай помнил о твоей дружбе с Ингрид и не отказал тебе. Возможно, он и правда нуждался тогда в паре лишних рук, но скорее всего нет. Дело было не в этом. Дело было именно в Ингрид. Мать-Жрица, последние сутки особенно не задались. Мало тебе было этой заразы, которая, на секундочку, парализовала рынок и торговлю как таковую. Так теперь еще и за внешней стеной местным, похоже, спокойно не живется. А ведь ночь имела все шансы пройти спокойно. Ты трахалась с Биффом. Дебют уже потихоньку переходил в миттельшпиль, как вдруг кто-то из рейдеров поднял шум из-за нападения на стены. Бифф схватил оружие, сорвался проверять, а когда вернулся, ему было уже не до того. Кровь от промежности прилила обратно к голове. Нападавшими же оказались просто какие-то наркоманы, хватившие лишку. Бифф из-за этой заразы извелся, вот и ждет подляны от мира отовсюду. Ты так думала. И возможно, продолжала бы думать, если этим все ограничилось. Следующим утром Бифф и Даст поднимают перед тобой серьезный вопрос. Пока Риск со своей частью людей идет разбираться, кто и зачем лез через стену, они выдвигают тезис — Риск не справляется. Работать она начинает только тогда, когда от ее людей следуют проблемы, или когда они — Бифф и Даст — объединяются, чтобы ее загрузить. Хотя банда у нее большая. А статус одной из дочерей Матери-Жрицы Третьей дает в Вормвуде действительно многое. — То, что она осталась жива в войне Матерей, уже было большой уступкой с твой стороны, Благочестивая Мать, — говорит Бифф. — Она хотя бы из обязанности тебе за свою жизнь должна работать рук не покладая. — Промой шестеренки в башке, Бифф, — хмуро реагирует Даст. — Об обязанностях люди забывают сразу, как только их перестают припирать. А Риск сейчас так легко не припрешь. За ней сила. Да. За ней сила. А за тобой боги. — Еще один вопрос, который стоит поднять, Мать-Жрица, — продолжает Даст. — Ангст. Наш мозгач. Он там, на рынке под карантином. Что с ним делать? Выпустить его мы не можем. Но и оставить там тоже как-то... Не особо по уму будет. Ангст пытался помочь. Но теперь твой черед — если ты, конечно, считаешь, что это заслуживает внимания. Глотка, Вормвуд подвернулся тебе по дороге, когда ты со своими людьми искало, где бы раздобыть пожрать и расходники для байков. Ритчер и Скан, выдвинувшиеся вперед дозорным звеном, вернулись к тебе с достаточно неоднозначным докладом: — Глотка, там движ какой-то. Неспокойно все. Ты насторожилось. Приказало готовить стволы и решило расспросить местных, что там да как. На подступах к городу тебя встречают рейдеры из охранения. Того, кто вышел тебе навстречу — рыжего худого бородача с потрепанным цингой лицом — ты не знаешь. Но вот он о тебе и твоих людях, похоже, осведомлен хорошо. Молодой. Видимо, из новых. Введенный в курс дел. — Это тебя Глоткой кличут? Салют, епт. Меня Данго зовут. — На его груди пистолет-пулемет. Кусок трубы на деревянном ложе; продукция завода Дамптауна, склепанная из найденного там же на свалке железного лома. Данго показывает ладони в невраждебном жесте. — Сразу к делу: щас соваться не надо сюда. Там у нас какая-то болячка на рынке завелась, всем селом переболеть не можем. Лучше ехайте отсюда. А то сами подхватите. Рейдеров не очень много. Если ты решишь проехать, они, скорее всего, побоятся тебя остановить. Но кто знает, что там и в самом деле в городе? Ты-то, может, еще и перенесешь на своих двоих эту дрянь, а твои люди? Ты в них уверено? Крис, Беркут, вы, Ким, Рысь и Мэттью собрались в конторе, чтобы оценить навар и обсудить дела. Навар хорош. Даст подкинул халтурку — последить на рынке за одним не очень надежным челноком из Мэнсфилда. Каким-то новым, которого никто в глаза не видел и не знает. Вы потратили на это почти целые рабочие сутки, ничего не увидели (справедливости ради, ничего и не было, девчонка оказалась вполне ровной) и забрали плату. Плата, кстати, довольно солидная — хорошие сапоги с невысокими голенищем и стальными набойками на каблуке. Золотой Век! Можно хорошо выменять или отложить пока. Как пойдет. А вот Беркут с работой пролетел. Ты, Крис, поручил ему браться за доставки, но из-за эпидемии доставки не выпали. Вообще. Рынок попал под карантин, Даст всем челнокам дал в рог, и работа пропала. Беркут так по водительской части оставался не у дел. И если чем и кормился, так это только черной работой. Иными словами, дела хороши, но не то чтобы очень. Всегда можно лучше, больше, шустрее и качественнее. А сейчас Вормвуд столкнулся с проблемами. И ты, Крис, никому не дашь соврать: проблемы одних — это всегда возможности других. Главное знать, как правильно их применять, и что делать. — Надо к Маме на поклон идти, — предлагает Мэтт. — Предлагать себя, искать работу. Щас рынка нет, жрачки не будет, горючки и патронов не будет, вообще ничего не будет. Если мы начнем все это доставлять, наваримся прямо хорошо. — А Мама нам для этого нахера нужна? — спрашивает Ким. — Сами можем толкнуть, без нее. — Выебут. — Тоже мне новость. Как будто тебя в Межнине выебать не могут. — Межнина — это другое. В Межнине я не работаю, там со мной пусть че хотят, то и делают. А в Вормвуде у меня подвязки. Срать там, где живу, я не стану. — Я вот думаю, надо к ангелам идти, — вставляет Рысь. — Они сейчас заняты больными в самый раз, вот им тоже может чего понадобиться. — А им есть, чем платить? — Можно будет с Мамы спросить, если ангелы с болезнью совладают. — Ненадежно это как-то. Понимаю, по договоренностям расплачиваться. Но тут мы как бы сами все захотели и сделали. С чего бы ей нам платить за это? В какой-то момент все трое поворачиваются к вам обоим. — А вы че молчите, мужики? — Мэтт обводит вас взглядом. — Давайте тоже мысли озвучьте. Особенно ты, Крис. Тебе же решения принимать. Крюгер, на время карантина рейдеры позакрывали все притоны и питейки, чтобы зараза не шла дальше. Единственный оставшийся открытым притон не имеет названия, но за глаза именуется "Подбрюшьем Мамы", так как находится у стен цитадели. В нем отдыхают рейдеры. А рейдерам можно на порядок больше, чем остальным. Туда же вынужденно стекаются и все остальные, желающие поразвлечься. Желающие поразвлечься и не боящиеся что-либо подхватить. Впрочем, все эти желающие очень быстро понимают, куда именно забрели. Это логово зверя. Попав сюда, местные спешно и без аппетита допивают и доедают поданное, а затем уходят прочь. Ты, войдя сюда, тоже это понял. Но спешить уходить не стал. Не за этим ты сюда пришел, чтобы вот так брать и уходить. Эйнхерии пируют в залах самих богов и сражаются на их полях в ожидании Рагнарека. И когда Небесные Горы содрогнутся от сигнала Гьяллархорна, эйнхерии выйдут из пятисот сорока дверей, чтобы принять последний бой во спасение этого мира. А тут какие-то рейдеры. Да усрутся все скопом. Еще потом сами предложат шмотки подлатать. В "Подбрюшье Мамы" тебя встречают взглядами. Самыми разными — как скучающими, так и заинтересованными. У тебя пулемет, а здесь на весь город пулемет один, да и тот на верхушке этой бетонной башни. Тот, кто может позволить себе носить такое оружие с собой, явно серьезен. А если он серьезен, то нечего тратить себя во всяких тупорылых сварах. Если нужда заставит, то лучше на него всей кучей напрыгнуть по сговору. Вот и все. Закон тайга — медведь хозяин. Так или иначе, твой покой не нарушают. Берешь похлебки из репы и дикого порея, браги из болотных ягод, флягу требуешь пополнить, и отдаешь за все пару патронов пулеметных. Здоровых таких, семь шестьдесят два. Внушают. Хозяин заряжает тебе еще и марку местного прессованного гашиша. На сдачу. Садишься есть, думаешь о делах. А дела твои не очень. Ты пришел сюда, потому что Слезы послали тебя купить запчастей — а в Вормвуде крупнейший рынок округи. Но стоило тебе здесь оказаться, как — ну вот же засада! — надо было случиться какой-то заразе. Торговли нет. Челноков нет. Товара нет. Надо или убираться отсюда, или ждать, пока карантин снимут. А если ждать, то искать работу. Патроны воин проедать не должен. У патронов другое назначение. Честерфилд, ты один из немногих, кого кризис, прокатившийся по Вормвуду, никак не затронул. Болезнь или здравие, голод или сытость, бешенство вихря или высадка, мать их, инопланетян — в мире может происходить что угодно, но одна константа неизменна. Полезные штуки вечно ломаются или приходят в негодность в чьих-то кривых руках. Полезным штукам нужен тот, кто будет поддерживать их в порядке. Нужен технарь. Ты. Поэтому на твоей жизни вообще ничего не сказывается — все идет своим чередом. Как и прежде, рейдеры продолжают носить ножи и мачете на заточку, стволы на проверку УСМ, кому-то тачку проверить, кому приблуду какую. Ты один, ты не заменим, тебя ценят. Возможно, именно ценят, а не, например, уважают. Ты все-таки слишком необычный. В твоем фургоне полно передатчиков и средств связи доапокалиптичной эпохи. Садишься за стол, надеваешь наушники, перещелкиваешь тумблер "ON || OFF". Берешься за микрометренный винт настройки частоты, аккуратно ведешь по часовой. В какой-то момент что-то меняется в шуме помех. Ведешь еще чуть-чуть. И еще. Что-то, неразличимое ни для какого слуха, кроме твоего и таких же "необычных". Срал ты на уважение. И на отношение людей к себе тоже, в общем-то, срал. Никакого значения оно не имеет. Все их проблемы иллюзорны; мелочны и надуманы, суррогатное дрочево вокруг непостижимых истин. А истина тем временем вот она. Кашель эфира и безмолвье помех, через которые прорывается хрип сгоревших в огне апокалипсиса душ.
-
Потрясающе всех впряг. Masterpiece
-
Кашель эфира и безмолвье помех, через которые прорывается хрип сгоревших в огне апокалипсиса душ
Вишенка на торт, реально. А вообще, конечно, уровень
-
Атмосферно!
-
Монументально!
И как оно писать в среднем роде про "оно"? ;)
-
Офигенное начало!
-
Обожаю, когда ты говоришь «Я не пишу простыней» и следом выдаёшь полотно атмосферного текста)
-
Вообще, по посту хорошо видно, как мастеру тяжело вгрузить данные аж на 11 (!) игровых персонажей, но как он с этой задачей успешно справляется. Да, не без шероховатостей, но тут такой объём, что я в принципе удивлён, что всё исправно работает, есть и конфликты, и события, и реакции, и намёки, и много колоритных нпц, и отдельные красивости, и атмосфера, и, в общем-то, всё, что нужно модулю про пост-апок. Такой труд заслуживает уважения! Добрый старт!
-
Атмосферно и стройно написано, так что всех персонажей сразу вплел в сюжет. Непростая задача для такой многочисленной партии.
-
Крутой пост!
-
Наконец я могу поставить плюс этому крутому посту!
|
|
Смятение обрушилось на Амелию. Борясь с подступающей паникой, женщина вцепилась в подоконник, и только сумерки знали, какой вихрь эмоций таился за побелевшими костяшками тонких пальцев.
Ведь это не то же самое, когда он там, на расстоянии, за зарядкой пистолетов — и вот уже здесь, близко, в одном вздохе от неё. Это совсем другое. Слишком быстро, в одно незримое мгновение что-то поменялось... Поменялось всё.
Едва узнав об интересе Грея к Коллинзу, Амелия приняла мысль, что их брак — фикция. Свыклась с ней спокойно и быстро, наверное, потому, что видела этого человека впервые и ничего к нему не испытывала — в самом деле, разве можно проникнуться близким, интимным чувством к незнакомцу? В поступке мужа не было ни романтики героя, вырывающего страдалицу из когтей смерти, ни очарованности её красотой. Грей вызволил её из петли ради личной выгоды — пускай для этого и пришлось жениться. Не велико неудобство, если, заполучив бумаги, он приобретёт гораздо больше. Сколько подобных браков заключалось ежегодно — это не мешало впоследствии супругам жить на разных половинах дома, пересекаясь лишь на званых ужинах и выездных светских мероприятиях. А то и вовсе порознь, если позволяло благосостояние.
Амелия всерьёз приготовилась услышать «Прощайте» в тот момент, когда желанные листы лягут в руку Иствуда, и больше никогда его не увидеть, но теперь... Значит, дело не только в злосчастном портфеле Коллинза? Те его слова об одиночестве на фронтире — не актёрская игра, но истина? Значит, за его «Да», сказанным священнику, стоит нечто большее, чем деловой интерес? Он находит её привлекательной? Желанной? Значит... Значит, этот брак не пустая формальность. И его прикосновение и поцелуй... Это многое меняло. Меняло всё.
Амелия испугалась. Потому что не знала, не могла понять, как действовать, как реагировать, что должно делать в её положении. Лишившись мужа неделю назад, она обязана была облачиться в траур и носить его минимум год — так приличествовало вдове. Такого поведения ожидало от вдовы пуританское общество. Но вместо тёмных одежд она надела — вынуждена была надеть — белоснежное и стать женой другого. Траур заканчивается в тот день, когда вдова вновь выходит замуж — гласили постулаты протестантской веры. И если так... Она должна быть примерной женой, которая не может отказывать в исполнении супружеского долга?
Амелия чувствовала себя безнравственной, грязной, павшей так низко, что обитательницы публичных домов казались ей святыми. Слишком мало времени прошло. Не соблюдены, грубо нарушены принятые в обществе условности — нет, Амелия не боялась осуждения окружающих, она наслушалась порицаний сполна. Но врутренняя совесть — вот был самый страшный палач — не давала покоя. И сейчас она озвучил приговор: «Виновна!».
Виновна, потому что, не успев оплакать Сэма, принимает поцелуи другого. Потому что позволяет касаться себя. И потому что ласка эта ей приятна, как приятно бывает внезапно сказанное доброе слово бродяге в лохмотьях, вечно всеми гонимому. Амелия была вымотана, измучена, истерзана — слишком много переживаний, слишком много страданий выпало на её долю за последний месяц. И сейчас медлила, разрываясь между простым человеческим желанием потянуться навстречу ласке и, выгнув шею, позволить наконец себе быть женщиной — и стыдом за этот недопустимый порыв.
Он дотрагивался не так, как Сэм. Он целовал иначе. Она совсем его не знала и не любила. Но, стоило отдать ему должное, он был тактичен, не пытаясь заполучить желаемое силой.
Амелия не понимала, как можно прожить до конца жизни с кем-то, к кому равнодушна, и кто взаимно равнодушен к тебе. Делить постель с нелюбимым, воспитывать детей от нелюбимого только потому, что так до́лжно... Но мало ли невест, идущих под венец не по своей воле? И теперь она пополнила их ряды. Стерпится — слюбится, так, кажется, в народе говорят? Видно, такое испытание уготовано ей Всевышним.
— У Вас давно не было женщины? — тихо, не оборачиваясь спросила Амелия.
-
За неподдельное смятение и душевные терзания :)
-
Какой по-женски прекрасный пост! Здесь и переживания, и сомнения, и боль вины, и чувственность, и мудрость, идущая рука об руку с хитростью и долгом. Браво)
|
|
|
Когда тонкие пальцы коснулись виска, Грей вздрогнул. Но не потому, что касание было неприятным. Просто Амелия двигалась несколько тише, чем он ожидал от женщины. И если бы она хотела убить его, то ... То история Грея вполне могла бы и закончиться. Конечно, она бы закончилась для обоих, но, черт побери, слабое утешение! Но Грей быстро пришел в себя - и даже не просыпал порох.
- Вы не гадкая, Амелия. Желание жить - нормально и понятно. Не все готовы жертвовать собой ради чего-то или кого-то.
Он помолчал.
- Просто месть - очень опасное чувство. Сперва оно дает силы, помогает не упасть, не сломаться, не умереть, подталкивает и вдохновляет. А потом, в какой-то момент, оно полностью захватывает человека. И если раньше он жил ради мести, то теперь месть просто диктует ему свою волю. Поверьте на слово, Амелия, это очень тяжело. Видеть как человек перерождается в мстителя. Но самое страшное - когда месть свершилась. И человек внезапно обнаруживает, что жить ему уже незачем. Все. finita la commedia, как говорится. И тогда он сгорает за считанные месяцы, если не дни.
Закончив заряжать пистолеты, он поднял один из них, целясь куда-то в угол. Рука его не дрожала. Вся его фигура излучала уверенность в неотвратимости меткости возможного выстрела. Правда, при всем при этом ствол оружия ни разу не был направлен в сторону Амелии. Грей явно знал не просто правила обращения с оружием, но и меры безопасности при этому.
- Не подумайте, Амелия, я вовсе не хочу отговорить вас от мести. Просто надо уметь остановиться.
Ее предположение заставило его улыбнуться.
- Стрелок? Нет, что вы. Мои интересы лежат в другой области.
От него не укрылось то, как напряглась девушка после его слов. Но - не стала скрывать ничего.
- Ах, Амелия, все не так просто. Он был чужаком здесь, и вполне может быть, вас бы о нем и не спрашивали. И потом. Меня не очень интересует его судьба, честно говоря. Верю вам. Мерзавец получил по заслугам. Что ж, мой любимый дядюшка обладает просто выдающимся талантом выбирать себе подручных.
Он помолчал. В его голосе, доселе спокойном и почти равнодушном, сквозила тщательно скрываемая ярость. И было понятно, что причиной была не Амелия, не Сэм и даже не убийство мистера Колинза. А нечто другое, скрытое во мраке неведомого, некие события, связавшие в узелок Колинза, Грея и его неведомого дядюшку.
- Если вам это интересно и важно сейчас, после ... случившегося, то Колинз, как вы его называете - его не настоящее имя. И за ним числится минимум пара трупов, причем не убитых в бою, а зарезанных слабых и безоружных, не способных дать отпор. Вот уж по кому не стану проливать слезы - так это по нем. Я просто хотел узнать судьбу его сумки, там было, там должны были быть некие документы...
Он подошла к окну и замолчала. Грей подумал, что она сейчас переживает тот самый момент. Когда чета законопослушных граждан перешагнула черту - и стала преступниками в глазах закона. И дорога привела их на эшафот. Пусть Сэма завершился петлей, а Амелию он успел выдернуть. Но она переживает. И корит себя за все, что случилось. Может быть, думает она, если бы она тогда не закричала... Но что случилось, то случилось. Он легко встал - и подошел сзади к девушке. Руки его осторожно легли на тонкую талию - во всяком случае, жест не выходил за рамки приличия. Грей склонился к шее Амелии. Губы легко коснулись шелковистой кожи. Невесомый словно пух поцелуй. И шепот, горячий и нежный.
- Я понимаю Сэма. Ради такой жены как вы можно было убить десяток таких Колинзов и не поморщиться.
Руки его легонько потянули ее назад - а губы поднялись чуть выше, лаская уже не столько шею, сколько щеку.
-
Люблю посты, которые оставляют после прочтения чувство лёгкого эротического голода — они вдохновляют написать достойный ответ) ^^
-
Ради такой жены как вы можно было убить десяток таких Колинзов и не поморщиться.Слоган к модулю: «Женщина, ради которой стоит убивать». :)
-
Красивый пост!
Начиная от мести, и кончая поцелуем
|
|
Рассуждения Грея привлекли слух Амелии, и она обернулась. Его слова, от которых у иного побежал бы холодок по спине, на миссис Иствуд произвели прямо обратный эффект: женщина внимательно слушала, склонив голову и пристально разглядывая собеседника, и неподдельный интерес разгорался в её глазах, в полумраке походивших на две бездонные пропасти. Омут, попав однажды в который, практически невозможно выбраться. Грей открылся с новой для неё стороны — тёмной, жестокой — и теперь Амелия ощутила желание проникнуть в его тайну.
— Да, действительно, как я и сама не догадалась раньше?..
Несколько тихих шагов вперёд. Амелия двигается пластично, мягко, словно ассасин, крадущийся в тенях, дабы раньше времени не выдать жертве своего присутствия.
— Височная кость такая непрочная…
Она приближается вплотную. Рука медленно скользит вверх, касается волос мужчины над самым ухом. Легонько, еле ощутимо царапают ногти выбритую кожу пониже мочки.
— Стóит лишь приложить небольшое усилие — и… — подушечки пальцев замирают в небольшой впадинке на виске. — Даже хрупкая женщина справится.
Некоторое время она любуется незримой картиной, которую ей нарисовало воображение, и загадочная улыбка украшает её губы. Но зыбкое мгновение мимолётной близости рассеивается — женщина отдаляется снова. Хмурится.
— Вы, наверное, думаете, что я гадкая. Да, я отчаянно хотела жить. Но жить для того, чтобы отомстить за мужа.
Грей принялся снаряжать один из пистолетов, а рядом на столе лежало ещё два — этот сюрприз он имел в виду, когда говорил про незваных ночных гостей?
— Вы что же, собираетесь дежурить до рассвета? Не стоит из-за моей безопасности идти на такие жертвы. Вам нужно отдохнуть.
Она взяла светильник с прикроватной тумбочки и, снова подойдя к мужу, подняла над столешницей — помочь и вместе с тем удовлетворить своё любопытство. Не один раз она видела, как Сэм занят тем же, и присутствовала подле молчаливым свидетелем. Теперь ей было интересно сравнить их навык. Точные, аккуратные движения, уверенное знание последовательности действий — Амелия поняла: руки Грея делали это сотни раз.
— Вы профессиональный стрелок? — решилась она задать вопрос.
Когда Иствуд спросил про коммивояжёра, Амелия побледнела. Так вот почему он вытащил её из петли — решил совершить возмездие лично. Глупо было думать, что им двигало сострадание или жалость, или, может... очарование её красотой?..
«Ах, Амелия, спустись с небес на землю! Ты слишком романтична, когда в этом мире всеми движет меркантильный интерес».
Наверняка этот рыжий мерзавец приходится ему каким-нибудь приятелем или даже родственником. Она помнила его: комивояжёр среднего пошиба, ничем особенно не примечательный, если бы не мерзкие манеры.
— Вы могли бы узнать интересующие Вас сведения, просто попросив судью о свидании со мной в тюремной камере. Не обязательно для этого было связывать себя узами брака с убийцей, — внешне спокойно сказала Амелия, но внутри сжалась от нехорошего предчувствия.
Почему его интересует именно этот проходимец? Они слишком непохожи, чтобы состоять в приятельстве или родстве.
— Я помню его. Первый в нашем чёрном списке, так что своего рода… хм, зачинатель, — сухо усмехнулась женщина и начала свой рассказ: — Однажды ко мне прибежала заплаканная служанка, умоляя защитить её от посягательств одного из постояльцев. Ей было 13, совсем ребёнок. Вы, возможно, заметите, что миссис Фишер — бессердечная женщина, раз бессовестно использует детский труд и наверняка платит за него сущими грошами, а то и вовсе тарелкой похлёбки? Возможно, так и выглядело со стороны. Но если бы вы спросили мнение Марты, то она назвала бы меня благодетельницей: не возьми я эту сироту в услужение, её бы ждал или дом призрения с поркой и жалким существованием впроголодь, или публичный дом.
Она помолчала. Можно было без труда заметить, что воспоминания эти давались ей тяжело.
— Вы когда-нибудь задумывались о том, каково быть женщиной, мистер Иствуд? Вы, мужчины, — хозяева мира: все дороги открыты перед вами, и многое из того, что позволено вам, для нас считается предосудительным, неприличным, постыдным. Если вы задираете женщине юбку, то ожидаете от неё беспрекословного подчинения, и вам невдомёк, что она может иметь иное мнение и желание, отличное от вашего.
Она вздохнула.
— Я потребовала от мистера Колинза соблюдать приличия, покуда он является нашим гостем. Он ответил, что вместо сопливой девчонки отлично подойдёт её хозяйка, ведь она уже совершеннолетняя. Я закричала. Сэм услышал. И не сдержался.
Амелия отвернулась к окну, давая понять, что посвящение в дальнейшие подробности ей неприятно, и зябко повела плечами. Дрожала от холода или пыталась совладать с беззвучными рыданиями?
-
за выдержку, самообладание и историю о прошлом!
-
Увидев у Грея три пистолета, Амелия решила его соблазнить. На всякий случай. Никогда не знаешь, что может быть в голове у человека с тремя пистолетами ;)
|
|
Она сражалась за свободу как могла. Вложив всю отчаянную ярость, на какую бывает способен лишь попавший в западню и осознавший свой промах слишком поздно. Но что может сделать один серп против нескольких дробовиков и тяжёлых, подбитых железом, сапожищ?
Брызжет кровь.
— Она меня укусила! С-сука!
— Дебил, руки ей держи!
— Бешеная тварь!
В рёбра врезается что-то тупое и очень твёрдое, выжимая весь воздух из груди, заставляет болезненно согнуться пополам. Этим тут же пользуются — накидывают мешок на голову, тащат. Непонятно куда. Но предельно ясно зачем.
— Алина! Алина!
Это кричит сестра. Алина не видит, где она и что с ней, но родной голос придаёт сил. Девушка вырывается, удачным пинком подарив похитителю незабываемые ощущения ниже пояса, срывает мешок… но пара других рук скручивает её снова.
— Беги!!! — во всю силу лёгких вопит она Лизе.
Выстрелы неподалёку. Из поселения уже спешат на подмогу мужчины.
— Уходим, — приказывает кто-то. — Всех не переловишь. Хватит и этих двух.
Снова душная темнота. Но главное она увидела: Лиза успела. Она на свободе.
***
Потом наступила апатия. После выброса колоссальной дозы адреналина и нескольких голодных дней организм ушёл в жёсткую экономию жизненных сил. Её даже не били больше, заметив, что она перестала сопротивляться.
А ещё она слышала разговор двух рейдеров, из которого поняла, что чем меньше на ней будет синяков, тем больший куш можно срубить в Мясном Загоне. От знакомого названия по спине пополз холодок ужаса, и Алина инстинктивно сжалась в комок, вывинтив слух на максимум. Но единственное, что она смогла разобрать ещё — только имя. Чёрный Шаман.
Права была мама. Как чуяла, что не надо им покидать поселение. Только вот запасы кровохлёбки* были на исходе, и потом день выдался таким погожим… Сентябрь — благодатное время для сбора. Они отошли всего на несколько сот метров, к опушке леса. Алина даже не заметила, как отделилась от основной группы.
Надо было слушать маму. Она видела и, как всегда, оказалась права.
***
В следующие несколько дней она постаралась доставить своим продавцам проблем по максимуму. К их удивлению, торги шли медленно. Не то чтобы не хватало покупателей — нет, выхватив из серой массы яркое пятно огненных волос, народ подходил, приценивался… но сделка срывалась. И ещё одна. И ещё. В душе теплилась надежда: может быть, поняв, что она вовсе не прибыльный товар, её отпустят?
— Да что не так?! Смазливая же девка, — недоумевали барыги.
И в один из дней какой-то покупатель снизошёл до объяснений:
— Да она бесноватая. Ну, или ебанутая. Так зырит, как будто шкуру с тебя сдирает живьём. Ну нахер. Найду кого попроще.
А Алина действительно смотрела. Не отрываясь, не мигая, запоминая каждое лицо потенциального хозяина. Смотрела — и улыбалась. Нехорошо так, многозначительно. И в каждом значении эта улыбка не сулила позарившемуся ничего хорошего.
Ей пригрозили истязаниями и приказали не поднимать глаз. В тот же день её продали за 120 пайков.
***
Заслышав удаляющиеся от палатки шаги, Алина осторожно подползла ко входу и отогнула брезентовый край. Надолго ли отлучился конвоир? С гирей на ноге далеко не убежишь, но если удастся найти что-нибудь похожее на шпильку, есть шансы вскрыть защёлку. Куда же они запрятали её сумку…
За этим занятием девушку и застал не пойми откуда взявшийся незнакомец. Судя по виду — совсем не член банды.
— Тише! — шикнула на него Алина, аж подпрыгнув от неожиданности. — Напугал. Ты кто такой и как здесь оказался?
Ай, да какая разница! Пленница мотнула головой, словно вытряхивая все ненужные вопросы. Главное — у неё есть шанс сбежать. Может быть.
— Слушай, Паша, мне очень надо отсюда улизнуть, чтоб никто не заметил. Можешь помочь?
|
|
Улыбкам Амелия не верила. Не прошло и полумесяца, как эти люди готовы были разорвать их с Сэмом прямо в зале суда. Минула неделя, как она слышала их ликующие голоса, пока палач затягивал мужу петлю на шею. И ещё несколько часов назад эти же самые люди с азартом заядлых игроков на скачках делали ставки на то, сколько сама она проживёт в удавке. Лживые, лицемерные, похотливые скоты — вот какие натуры таились под их фальшивыми улыбками.
Амелия мало говорила, пока Грей разбирался с формальностями, ограничиваясь общими фразами, однако, памятуя о предупреждении мэра, старалась держаться поближе к новоиспечённому мужу. Мужу... Подумать только. Тело Сэма ещё не истлело в земле, а она уже не вдова больше — миссис Иствуд пришла на замену Фишер. Наверное, она безнравственная, гадкая женщина, раз прямо с эшафота шагнула под венец. В Англии в приличном обществе на женщину, не выдержавшую положенное время траура, смотрели по меньшей мере косо. Некоторые особенно консервативные семьи могли отказать от дома. Конечно, на земле американской нравы местных жителей отличались большей вольностью (если не сказать распущенностью), но что ей людское мнение, когда собственная совесть — самый строгий суд. Чувство вины ещё долго будет терзать Амелию, особенно в моменты наедине с собой. Она будет перечитывать письмо покойного мужа — ту строчку, где он заклинает судьбу сохранить любимой жизнь — и всё же не находить утешения.
Оставаться на ночлег в её прежнем доме было небезопасно — здесь мистер Иствуд был прав, и женщина без возражений последовала за ним в дом вдовы Салливан. Не очень-то рада оказалась хозяйка такому прибавлению среди постояльцев, но выгнать их прочь не осмелилась. Ворчанье старухи, перемежающееся почти неприкрытыми оскорблениями, не отозвалось на струнах души ни единым звуком. Амелия привыкла: прежде соседи-мужчины соревновались в выдумывании комплимента поизысканней очаровательной хозяйке поместья у реки, семейные пары заискивали перед четой Фишер, почитая за великое счастье быть приглашёнными на воскресный ужин, но всё изменилось, когда их с Сэмом обвинили в серии убийств. За последние недели Амелия не слышала в свой адрес ни единого доброго слова. Или хотя бы нейтрального. Впрочем... разве что от того, с кем сейчас делила ужин.
На содержимое тарелки женщина набросилась так, как может только долгое время томившийся в заточении человек.
— Благодарю вас.
Мелко подрагивающими от долгого голода (и воодушевления при виде еды) пальцами Амелия отправляла в рот крупные куски и глотала, почти не жуя. Даже тусклый свет комнаты не скрадывал её общую бледность, которая только оттенялась белоснежным подвенечным платьем. Обыкновенная яичница казалась теперь шедевром кулинарного искусства, вкуснейшим из блюд.
— Очень милосердно с вашей стороны лишний раз напомнить мне об утрате, — подняв глаза на собеседника, проговорила миссис Иствуд и снова опустила взгляд.
— А вы бы стали останавливать длань Божью, занесённую для кары? — ответила она риторически после продолжительного молчания. — Будьте уверены, все эти люди до единого заслуживали смерти — и они её получили. Если бы у меня был выбор и шанс исправить содеянное, я бы ничего не стала менять.
Женщина поднялась и подошла к окну полюбоваться ночным пейзажем, по которому так истосковалась, будучи запертой в камере.
— А вам не откажешь в смелости... Не боитесь проснуться с перерезанным горлом, как пророчили вам эти невежды?
Амелия улыбнулась джокондовской, двусмысленной улыбкой, но следующую фразу проговорила серьёзно:
— Вы подвергаете себя риску, оставаясь со мной. Этот мерзавец, называющий себя мэром, прав. На меня объявлена негласная охота, и, если за нами следили, особо недовольные могут ворваться сюда ночью. Будет лучше, если я уйду. Только... — её взгляд сделался растерянным и смущённым, — у меня нет никакой другой одежды.
-
За прекрасную смесь практичности и беспомощности!
-
Не боитесь проснуться с перерезанным горлом, как пророчили вам эти невежды?Я бы поостерёгся от таких провокационных вопросов на ночь глядя)
|
|
|
Ближе к вечеру. Квартира Лилит.
Купив в ближайшем магазине небольшой букет цветов, бутылку «Кьянти» и коробку конфет, Дон вернулся в дом и, поднявшись к квартире Лилит, позвонил в дверь.
Звонок вызвал внутри недовольное ворчание, а через некоторое время — шлёпанье босых ног по полу. Изначально Грета не собиралась спать, несмотря на то что сочла совет Матео благоразумным, но как-то само собой, незаметно «прилягу на 5 минут» перетекло в дрёму, а затем и в сон. Сладкий и безмятежный до момента, пока его не потревожили.
Глянув в глазок, женщина тихо выругалась. Дон. Опять. Следит он теперь за ней, что ли? Но притвориться отсутствующей дома уже вряд ли получится, так что Грета открыла, представ посетителю во всей расхристанно-неопрятной красе.
— Не прошло и года, — пробурчала она вместо приветствия.
Дон молча протянул Грете цветы, совершенно спокойно отреагировав на отсутствие причёсанности. В конце концов, это было не главное.
При виде букета первой реакцией женщины было отступить на шаг. Наставленная на неё пушка и то вызвала бы меньше вопросов, но цветы... Сегодня не её день рождения. Вроде. И даже никакой другой праздник. Или это такая попытка сказать «Извини, что прищемил тебе хвост недавно»? А может, это вообще безотносительно утренних событий, и повод иной?
— Как это понимать?
— Возьми, — улыбнулся Дон. — Это просто цветы, купленные в обычной цветочной лавке. Обычные полевые цветы, которые тебе бы подошли. Мой подарок от чистого сердца.
Немка ощупала фигуру посетителя настороженным взглядом, но после некоторых колебаний букет всё же приняла, рассудив, что довольный мафиози без цветов всяко лучше обиженного мафиози с цветами. В конце концов, может, он по делу пришёл. С новым заказом, например. А букет так, для вежливости.
«Или это тонкий намёк, что такие же цветочки будут расти на твоей могиле, если ещё раз накосячишь», — подтрунил внутренний голос, но Грета усилием воли велела параноику заткнуться.
— Благодарю. Довольно неожиданно.
Дон лишь улыбнулся. Вполне искренне.
— Ты... позволишь пройти? Неудобно говорить на пороге...
Грета отступила в сторону, пропуская гостя внутрь. Сделав пригласительный жест в сторону одного из барных стульев, женщина зашарила по кухонным шкафам в поисках какой-нибудь ёмкости, подходящей на роль вазы — самой вазы в доме не водилось.
— Что ты хотел обсудить? — спросила она, не прерывая поисков.
Антонио сел и аккуратно распаковал пакеты в своих руках, достав небольшую вазочку. Простую и дешёвую, но довольно добротную и функциональную.
— Держи! У меня были сомнения, что ты держишь вазы... поэтому захватил вот такую. Минималистично, зато крайне прочно и функционально. Так просто такую не разобьёшь — ну, если молотком по ней не стучать, конечно.
— Весьма предусмотрительно, — усмехнулась Грета. — Признаться, я заинтригована: кому же на этот раз ты решил выдать чёрную метку, если начинаешь свой визит с этого?
Она указала на букет в вазе и уселась напротив гостя. Подалась вперёд, заговорщицки понизив голос.
— Теперь наверняка рыбка покрупнее Рыжего, м?
— О, да, — кивнул Дон. — В немного другом масштабе, правда.
Он достал из пакетов бутылку «Кьянти», два бокала и коробку конфет.
— Ты будешь?..
При виде стартового набора для романтического ужина брови Греты недоумённо поползли вверх, но быстро вернулись на место.
— «Кьянти» — в другой раз. Мне сегодня на дежурство, помнишь? Если, конечно, ты бутылку принёс не для помина души усопшего Матео, и моё ночное бдение отменяется.
— А. Ты про этого Матео, — хмыкнул Дон.
Лилит встала и взяла с полки кухонного шкафа две чайных пары.
— А вот конфеты, пожалуй, буду. Напополам.
Как говорится, чаи с мафиози ты гоняй, да проверяй.
— Вместо вина могу предложить зелёный с жасмином. Ну, или кофе по немецкому рецепту. Но сразу предупрежу: напиток на специфического ценителя.
— Кофе хочу, конечно.
— И чем ты так застращал этого латиноса? При твоём появлении он был рад сквозь землю провалиться.
— На самом деле когда Матео позвонил с твоего телефона, я было подумал, что этот тип взял тебя в заложники. Поэтому мне... правда стало слегка страшно за тебя. Так как был рядом, решил сразу и зайти. Видишь ли, мне известно, что Матео торгует оружием, поэтому я сообразил, что уж вряд ли ты заглянула для покупки пиротехники. С учётом твоих слов про прожектор и его слов о том, что нужна кое-какая работка, я подумал было, что ты там кого-то отстреливать будешь. Раён мне платит, Лилит. И платит за безопасность. За то, чтобы никто внезапно не сдох и не лёг. Кроме как по моему указанию, правда. Поэтому буде там обнаружатся внеплановые трупы или подранки — я, возможно, сяду на мель. И Матео знает, что предъява будет к нему, в первую очередь. Как ты думаешь, латинос этот хочет жить и успешно торговать стволами или нет? То-то и оно.
«А вообще, с чего ему беспокоиться — ты-то, в отличие от большинства, ему не платишь. Уберут тебя — ему же легче».
— Он поначалу подумал, что я коп. Чтобы доказать обратное, пришлось немного избавиться от одежды... под прицелом его дробовика, — лукаво улыбнулась Лилит. — Надо будет подкинуть ему идею сдавать подвал для сессий БДСМщиков. Хорошая у него там звукоизоляция.
На столе появилась небольшая стеклянная банка, содержимое которой походило на мелко смолотый кофе, однако запах отличался.
— Да не прессуй ты его, он и так нервнобольной: на каждый шорох включает ахтунг, — в заварочный чайник отправилось две ложки с горкой. — Поставщик оружия никогда лишним не бывает. Живым он тебе выгоднее, чем трупом. А ремесло моё — один сплошной риск. Не стоило так волноваться.
Дон слегка виновато улыбнулся.
— Не буду врать и скажу прямо, что мы обсуждали твою деятельность со своими. Другие бы решили иначе, но ты... в чём-то мне близка по духу. Как ты думаешь насчёт того, что присоединиться к нам? Своё ремесло бросать тебе не обязательно-можешь также и дальше убирать ненужных людей за донат. Правда, это будет выглядеть как смерть с моего позволения — но что с того? Какая разница тебе что кто скажет, если тебе за это будут также хорошо платить. Плюс, опять-таки... я дам тебе в полной мере защиту. Чтобы такие казусы, как с Матео, не случались. Оружием и работой тебя обеспечу. Есть даже кое-кто на перспективу, но об этом потом. И да. Я не хочу, чтобы это выглядело как угроза или предложение, от которого не отказываются. Я пришёл к тебе как друг и прошу — именно прошу — работать со мной в одной команде.
Пространное предложение-рассуждение Грета слушала молча, помешивая ложечкой горячий напиток и не спуская с собеседника пристального взгляда.
— Мы с тобой работали один раз, а ты уже проанализировал мой дух на совместимость? — иронично заметила она, но продолжила уже серьёзно: — Членство в ОПГ — это отягчающее. А для тебя отягчающим будет ещё и позиция лидера этой группировки. Если лидер ОПГ берёт в её ряды киллера, которому раздаёт указания, кого убирать, это ещё несколько лет тюрьмы. Отсюда вопрос: зачем тебе это? И потом, мои услуги стоят недёшево, какая тебе выгода от лишних расходов на «зарплату»?
На словах от членства в ОПГ итальянец равнодушно пожал плечами.
— Если бы ты просто грабила дома или тырила бумажники, то да, я бы согласился, что членство в ОПГ было бы отягчающим. А так... Ну, формально как бы да, отягчающее. С другой стороны, даже одного преднамеренного убийства по найму достаточно для того, чтобы отправить в газовую камеру. А у тебя их как минимум два. Так что не переживай, вряд ли это прям таки сильно тебе подпортит репутацию. Что же касается именно меня, то я отношусь к этому философски. Живи бурно, умри молодым. Я или вообще не попадусь, а когда-нибудь в будущем отойду от дел, куплю себе асьенду где-нибудь в Бразилии и буду жить тихо и мирно до старости... либо меня кто-нибудь просто убьёт. Или всё же попадусь к федералам. И тогда уже плевать, был у меня «официальный» киллер или не было. Ну, добавят лет пять к пожизненному сроку, в лучшем случае... Если что, возьму всю вину на себя, может быть, тогда, если накроют всех, то хоть кому-то из моих ребят не придётся смотреть на небо в полосочку вечность.
— Весьма благородно.
Лилит выудила из коробки конфету и протянула Дону.
— Напополам?
И вновь перешла к делу:
— Я усмотрела некоторое логическое противоречие. Ты сказал, раён платит тебе за спокойствие. Вместе с тем, если я приму твоё предложение, по-прежнему буду вольна брать заказы со стороны. Правильно ли я поняла, прежде чем кого-то грохнуть, надо будет предупреждать тебя и получать санкцию?
Мужчина спокойно взял конфету и отправил её в рот.
— Что касается твоего ремесла, то дело вот в чём. Если ты работаешь где-нибудь вне раёна, то можешь убивать кого угодно в разумных пределах. Ну, то есть своих только не мочи, а на остальное пофиг. Раёну нет дела до того, что происходит за его пределами. Не моя сфера ответственности. А вот внутри раёна — да, так и есть.... Но деньги за заказ — твои, можешь особо не делиться.
— Киллер — профессия нейтралитета, Тони. У киллера нет «своих», потому что иметь близкие контакты, а тем более привязанности — большой риск и большая глупость. Так что никого крупнее хомяка лучше не заводить.
Ох и припомнит же ей потом за это сравнение Герр Кёзе! Придётся заглаживать вину дополнительной порцией вкусностей.
— Не делиться? Не думаю, что твоя… команда расценит благосклонно такое привилегированное положение. Судя по твоим словам, они уже не в восторге, и кое-кто даже предлагал меня устранить, — голос Лилит был абсолютно ровен, словно она вела бессодержательную светскую беседу о погоде за чашкой чая, а не рассуждала о собственной смерти. — Насколько я знаю, в группах подобных вашей существует бюджет на общественные нужды под названием «общак». Какой процент ты удерживаешь с членов твоей Коза Ностра?
После того, как Дон съел конфету, взяла свою и Лилит.
— Да, кстати, о делах раённых, — продолжила она, жуя и говоря одновременно. — 69-я улица — тоже зона твоей ответственности, ведь так? В таком случае почему ты до сих пор не дал пинка этим чёрным задницам? Они вконец оборзели, тебе не кажется? Раён платит тебе за спокойствие, но если люди почувствуют, что улицы стали небезопасными, платить они перестанут, и в конечном счёте ударит это по твоему авторитету. Может, пора показать, кто в доме хозяин, м?
Женщина откинулась на спинку стула, с интересом ожидая ответа собеседника.
— Я лучше тебя сразу предупрежу: если в один прекрасный вечер по пути домой из бара Змея кто-то из них попытается испортить мне прогулку, я приложу все свои усилия, чтобы этот кто-то не только лёг, но и сдох в мучениях.
Дон взял вторую конфету и улыбнулся.
— Вопрос о том, зачем ты мне в банде, интересный. Конечно, можно сказать, что мне так спокойнее: ты остаёшься на раёне и продолжаешь работу, я не сажусь на мель в случае, если тут будут трупы... Плюс, зарплата тебе, опять-таки. Но это лишь часть медали. Ты мне нравишься, Грета. Конечно, ты можешь не верить в любовь-морковь, но у меня к тебе большая симпатия. Можешь не верить, но что есть то есть.
И тут конфета у Лилит встала поперёк горла.
«Это всё из-за внешности. Наверняка из-за неё, чёрт. Все эти разговоры про общность духа — ерунда. Мужики всегда смотрят на чёртову внешность», — подумалось с досадой.
Довольно долго Грета молчала. Будь под рукой сигарета, закурила бы. Но не было — её заменил стынущий кофе.
— То есть ты сейчас говоришь, что страдаешь психической болезнью, причём в острой её стадии, и объектом этого недуга, к моему большому сожалению, являюсь я, — поставив чашку на стол, констатировала немка. — Хреново…
И даже не столько хреново то, что её ждёт мешанина из рабочего и личного (а они непременно смешаются, к гадалке не ходи, да ещё в не пойми каких пропорциях), а то, что снова это поганое чувство дежавю мерзко заскреблось из своего угла, в который его с таким трудом загнали.
— Я уже участвовала в одной истории, которая начиналась точно так же и хеппи-эндом не закончилась. Думаю, ты как смотрящий знаком с версией, почему меня называют Лилит, — утвердительно спросила Грета. — Так вот это правда.
Надо ведь было сбежать через половину земного шара на другой материк, чтобы здесь наткнуться на точно те же грабли! Но второй раз она на них не наступит, ну уж нет.
— Хорошая новость в том, что твоё… состояние пройдёт. Через сколько, не знаю, у всех по-разному. Но пройдёт точно. Химию мозга не обманешь. Плохая новость — придётся некоторое время помучиться от «побочек».
А всё-таки, по-хорошему, закурить бы сейчас. Может, ну его к чёрту этот ЗОЖ? Всё равно до старости дожить не светит.
— Но почему я? Ты вроде… — она прошлась по мужчине оценивающим взглядом сверху вниз и обратно, — на дефицит женского внимания жаловаться не должен.
— Не надо экстраполировать свой дурной опыт на меня. И, тем более, в целом на всё человечество не нужно, — спокойно ответил Дон, покачав головой. — Есть любовь, есть влюблённость, есть симпатия. А есть страсть. Последняя и является той самой болезнью. Химия мозга начинается и заканчивается страстью, которая почти всегда замешана на похоти. А дружба и любовь это другое. Мне жаль, что ты видишь всё слишком плоско... но, впрочем, кто я чтобы осуждать тебя? Хорошо.
Дон подумал немного, затем взял ещё конфету.
— Честно говоря, я не знаю, с чего у тебя такая осторожность. Ты правда считаешь, что я притащил сюда конфеты тебя травить? Как нелепо... Кстати, о твоей ликвидации речь не шла. У меня-то с головой всё в порядке. С чего бы мне тебя ликвидировать? И даже выгонять с раёна вроде не за что даже чисто теоретически.
— Нужно учитывать все варианты, Тони. Половина района не отказалась бы от меня избавиться. Другой половине безразлично, как и когда я сдохну. И, честно говоря, ты первый, кто угощает меня конфетами просто так. Непривычно, — улыбнулась Лилит, ответив сразу на оба вопроса. — А на раёне мне и самой не хотелось бы задерживаться. Никель хороший коп. Рано или поздно наши пути пересекутся.
— Сочувствую, — вздохнул Кардано. — Никогда не иметь настоящей дружбы... Что же касается раена... Это мой дом. И стоять я буду до конца. А если Никель придёт по мою и твою душу... ну, я постараюсь проломить ему череп.
— Убивать копа? При исполнении?
Похоже, после этих слов Антонио был окончательно записан в ряды неизлечимых сумасшедших, но вслух Лилит ничего не сказала. Как ни странно, она не желала Никелю смерти. Этот полицейский воплощал в себе те качества, которыми обладала когда-то давно и она там, в лучшей жизни. Жаль, они не могут быть коллегами, а вынуждены быть врагами.
— Даже не думай сцепляться с Никелем, если он меня прижмёт. Таких жертв я точно не стою, — сказала Грета уверенно.
— Только не говори, что ты сама в него влюбилась, — спокойно ответил Кардано. — Хотя... может, есть смысл сказать? Я верю в любовь. Но ты точно стоишь таких жертв.
Начинается.
«Ты влюбилась в другого? А чем он лучше? Почему не я?»
«Он тоже коп — поэтому, да? Я так и знал, что это всё твоя работа, ты ж сутками в участке, а на меня времени нет!»
«Ну чего тебе не хватает, скажи, я всё сделаю!»
«Бесит твоя работа. Когда ты уже уволишься?»
«Я взял нам билеты. Улетаем завтра. Да плевать, пусть кто-то другой подежурит. Что значит «тебя не спросили» — это же был сюрприз!»
«Я старался, а ты... Неблагодарная дрянь!»
Всё начинается с этой безобидной, казалось бы, фразы. «Ты мне нравишься». А дальше как по накатанной со скоростью снежного кома всё летит к чертям: бешеная, изматывающая обоих ревность, отчаянные попытки склеить изначально разбитое, отчаяние после серии неудач, обида, злость, ненависть и наконец...
Лилит тронула щёку, проверяя несуществующую, давно зажившую трещину под синяком на скуле. Моргнула, прогоняя воспоминания.
— У меня стойкий пожизненный иммунитет к этой гадости, не волнуйся, — сыронизировала она в ответ. — Никеля я уважаю, хоть никогда не видела. Ровно по той же причине, за что остальные на раёне его ненавидят: он хороший коп.
Женщина прошлась пальцами по запотевшей бутылке Кьянти.
— Когда созрею с решением, загляну к тебе с этим. Не пропадать же добру. С итальянским потомственным мафиози я ещё не пила.
Она снова улыбнулась и глянула на часы. Пора было собираться.
— Насчёт твоего предложения... Я могу подумать или обязательно давать ответ сейчас?
Дон пожал плечами.
— Добро. Ты на это... дежурство?
— Да, скоро на дежурство.
— Если не секрет, что тебе надо сделать?
— Да я уже говорила, Матео попросил поохранять его собственность.
— Я могу помочь?
Грета помолчала, что-то прикидывая.
— А знаешь, мы могли бы подежурить вместе, раз уж ты смотрящий. Какие у тебя планы на эту ночь?
Кардано пожал плечами.
— Пока никаких. Есть ещё кое-что, но, думаю, можно потом обсудить. Пойдём?
— Сейчас ещё рано. Давай через, — ещё один взгляд на часы, — полтора часа. Встретимся внизу. И это, утеплиться хорошенько не забудь — полночи гулять придётся.
***
I'm going under
Drowning in you
I'm falling forever
I've got to break through*
Из динамиков телевизора надрывалась о нелёгкой женской судьбе солистка Evanescence. На секунду оторвавшись от чистки пистолета и бросив взгляд на экран, Лилит дёрнула уголком рта в скептической усмешке.
— Автобиографическая песенка, да? — обратилась она к крысу, сидящему на столешнице. — Вот скажи мне, ты когда-нибудь видел итальянца-мафиози, дарящего цветы без последствий? Вот и я не видела, то-то и оно. Мда…
Она вернулась к прерванному занятию, в задумчивости склонившись к лампе.
По крайней мере, их сегодняшняя «прогулка под луной» даст ответы на многие вопросы. Должна дать.
|
-
За выдержку и готовность к диалогу!
-
Колкая ироничность Амелии как аперитив к основному блюду, лишь задорит аппетит ;)
|
-
Хочется надеяться, что брат объявится не позднее утра и его не придётся искать с собаками и снимать с очередной девицы.А что сразу с девицы. Может, Герман пошёл в библиотеку почитать труды Фейербаха, подумать о вечном ;)
-
за деликатность в деле любовных утех :)
|
Грей осторожно взял жену под локоть и повел вслед за мэром. Его манеры были изящны и естественны как воздух. Он пропускал ее вперед в узких местах, распахивал двери, если надо, и вообще, вел себя так, словно они были на светском приеме, а не в тюрьме. Грей покосился на Амелию. Она все еще выглядела не очень хорошо, но схватка окрасила румянцем ее бледные щеки.
- Надеюсь, вы не сильно пострадали во время этого прискорбного инцидента.
Между тем они оказались в кабинете начальника тюрьмы. Мэр уселся за стол, вытер лоб платком и скрестив пальцы, оперся локтями на стол. Он смотрел на то на Грея, то на Амелию. Сесть он им не предложил. Грей пожал плечами. И отодвинув от стены стул, предложил его миссис Иствуд, встав за ее спиной. Руки его опустились - и не на спинку скрипучего стула, а на тонкие плечи Амелии. Тишина сгустилась в комнате. Видя, что Иствуды молчат, мэр первый пошел в атаку.
- Конечно, я не поверил во всю эту чушь, что вы городили там в зале. Милосердие, нехватка женщин - этим блюдом вы можете кормить простонародье, а не меня. Зачем вы спасли жену убийцы и убийцу. А, мистер Иствуд!?
Грей напряженно смотрел на него. Да, собеседника не обманули его слова.
- Вы правы. Я взял в жены Амелию совсем не по этому. Дело в том, что у Фишеров наверняка осталось имущество, например, та самая гостиница. Мои дела в последнее время пошатнулись. И я надеялся поправить их с помощью женитьбы. В приговоре, кстати, про конфискацию не было ни слова.
Тон его был деловитый и спокойный. И лишь пальцы чуть сильнее сжали плечи миссис Иствуд.
Мэр откинулся в кресле.
- Умно, умно. Я вас сразу раскусил, мистер Фишер. Да, еще один камень в сторону судьи. Но кто же знал, что ...
Он вздохнул, притворно сокрушаясь.
- Но, как вы понимаете, мало жениться. Надо еще вступить в права владения. А это будет очень непросто.
Грей без труда понял подтекст. Наверняка и мэр, и судья, и даже, может быть адвокат, давно поделили и прикинули, что и кому достанется. Конфискация же имущества делала процесс перераспределения более сложным. Одно дело захватить участок земли, который принадлежал казненным. Но совсем другое выкупать его из казны. Мэр намекает на взятку? Но Грей не соврал - и денег, во всяком случае таких, у него не было. Он перебирал варианты, но пока в голову ничего не приходило. И пальцы на этот раз сжали плечи сильнее, чем он хотел.
|
-
За яростную непокорность!
-
Какой вулканический темперамент кроется под внешним спокойствием) Грею придется постараться, чтобы приручить эту дикую кошку.
|
- Итак, что мы имеем… - говорю я, глядя на ростовую мишень с изрядно «выгрызенной» «сердцевиной» и несколькими попаданиями в «голову». – А ничего особо хорошего, к сожалению.
Ты и до травм не был особо метким стрелком, а сейчас, после ранения и двухлетнего пребывания в госпитале, восстановления – и подавно. Год в GDS этой ситуации практически не изменил, и потому образовавшееся затишье было решено использовать максимально эффективно.
Перетаскать на стрельбище несколько ростовых мишеней, получить разрешение у командира. В отсутствие текущих дел - сообщить руководству, что ушёл (и куда ушёл, и зачем ушёл), взять винтовку, патроны, и тренироваться, тренироваться, тренироваться и тренироваться, до тех пор, пока ствольная накладка из армированного пластика не начнёт жечь левую руку сквозь перчатку. Впрочем, эта монотонность, рутинность действий даже радовала – отвлекала от нехороших мыслей.
Я твёрдо вознамерился вернуть кой-какие утраченные навыки, и поэтому в тренировочную программу, помимо упражнений на стрельбище, вошло издевательство над собственной мелкой моторикой. Выпросив всё, что было возможно, и вроде бы даже не оставив родную базу полностью без электромеханики, часами возился с проводами и схемами из стандартных брошюр-справочников по сапёрному делу, восстанавливая старое как мир искусство ковыряться в электрических схемах ВУ, так, чтобы оно не бабахнуло, в собственной осязательной памяти, бросал камни на дистанцию в вырытую ямку (а что делать, если с тренировочными гранатами никак?), балансировал на перекладине, и вечерами – терзал скрипку (и вместе с ней, судя по скромным субъективным ощущениям, добрую половину лагеря, не настроенную на регулярные концерты классической музыки), проверяя не только пальцы, но и слух. Кому-то, впрочем, возможно, и нравилось - по крайней мере, местные бойцы не норовили убежать, хотя здесь, скорее, был актуален вариант «хоть какое-то развлечение». Не норовила убежать и Эва, которая, вероятно, пришла к какому-то решению – или же активно забивала невозможность придти к нему не менее активной кулинарной деятельностью (впрочем, печенье неплохое, более чем). От кухонных дел я не отлынивал, но и с расспросами к нашему доктору не приставал.
Музыка имела ещё одно хорошее свойство – под неё было легко размышлять и копаться в себе.
Пускай за пением скрипки - красно-желтый песок Терона-6, где я провёл первый и самый дурной год службы миротворцем, серые и пыльные дороги Стентера, минные поля и хрупкая голубоглазая шатенка, но в чём сейчас ты точно уверен, Макс – так это в том, что ты всё-таки поступил правильно, промолчав, оставив тот треклятый день в горах на своих плечах и только в своей памяти, не переложив груз на кого-либо ещё.
Не потому что Кэти не справится, нет. Она справится - Катаржина упряма и настойчива, и свою должность получила не потому, что просиживала задницу в кабинетах или была любовницей какого-нибудь крупного чина, а потому что лезла в самое пекло, раздавая гуманитарные грузы тем, кто в них нуждался, и там, где за это легко можно было поплатиться головой. Просто ты не можешь предугадать, как госпожа Белицкая изволит отреагировать на то, что ты скажешь. Потому что правда страшна, уродлива, убога и некрасива, и, самое обидное – абсолютно бесполезна. Вот она есть, и ты всё знаешь… и что? Что толку? Нет, ты с ней ужился, Макс, но переваливать этот груз на Кэти – не стоит. По крайней мере, пока.
На фоне всех этих размышлений в нашу размеренную лагерную жизнь ворвались довольно необычным образом Ден и Рене. Ден – потому что вернулся с весточкой о работе, даже не об одной - о паре контрактов на выбор, из которых, в конечном счёте, как водится, был выбран только один. А Шнейдер неожиданно для всех приволок на базу поросёнка. Как утверждал сам Клоп, на еду, но судя по тому, что свин по прошествии нескольких дней остался в живых, это говорило о том, что либо Рене действительно выжидает, либо у поросёнка ещё есть шанс пережить нас всех.
Впрочем, наш небольшой зоопарк навёл меня на одну любопытную идею, о реализации которой следовало подумать, но позже.
-
Макс видит терзания Эвы, но не лезет. Эва видит терзания Макса, но не лезет. По-моему, им надо уже сесть и поговорить)
|
-
за выдержку, мужество и умение находить выход в сложной ситуации!
-
Интересно, как такая трепетная женщина могла убить столько народу)
|
В последующие дни со Стасом я старалась не пересекаться. Не от стыда или неловкости — нет, их, как ни странно, я не могла прощупать в своей душе (а должна, Эва, бессовестная ты нахалка!). И даже не потому, что теперь он снова стал командиром Рындой, стоящим на ступень выше моей. А оттого, что знала: опять начнётся это странное, близкое к эйфории состояние, схожее с внутривенной инъекцией седативного перед операцией. Когда вдруг становится так легко-легко, отступают разом все тревоги, и хочется беззаботно рассмеяться без причины. И желание потянуться по-кошачьи будет, и негнущиеся ноги, как у ватной куклы... Чудная симптоматика, а, доктор Картер? Пусть сейчас у Вас нехватка эстрогенов, а эндорфины своё дело крепко знают. И, похоже, твёрдо вознамерились выровнять пошатнувшийся баланс своими силами.
Потому будь добра, Эва, держись от командира подальше и поближе к кухне. Лопай бисквиты. И шоколада побольше. Это, по крайней мере, не тянет на служебный проступок и не грозит дисциплинаркой. Не создавай проблем хотя бы другим людям — себе уж ладно, как придётся.
Чёртовы гормоны.
В эти дни я действительно больше времени стала проводить за кулинарными изысками. Наверное, не проходило и дня, чтобы не готовила что-то новое из рецептов, нагугленных в интернете. Благо, в лагере теперь имелась собственная вышка. Сегодня, например, получилось отличное тыквенное печенье. На Аль-Тарфа тоже растут тыквы, кто бы мог подумать. В одиночку из кулака я, конечно, не ела — угощения досталось всем.
Пару раз я заставала Макса за необычным для оператора занятием: он играл на скрипке. Чудесно играл, так что я украдкой наслаждалась. Вообще его как будто подменили в последнее время — сделался задумчив и немногословен, в коллективной жизни лагеря почти не участвовал, стараясь держаться особняком. Интуиция подсказывала, что в деле замешаны душевные терзания — а значит, женщина. Улучшить момент и попробовать поговорить? Да какой уж из тебя консультант, Эва, — сама на личном фронте вон чего учудила. Да и не так близко знакомы мы с Максом, чтобы влезать в эту сферу... Словом, я оставалась молчаливым сторонним наблюдателем.
Пристала к Генри, чтобы поднатаскал меня в стрельбе из пистолета. Последнее задание отвратило меня от винтовок и прочего громоздкого огнестрела, заставив посмотреть в сторону чего-то более компактного, быстрого и при этом эффективного. Посмотреть сначала мельком, затем с осторожным интересом — а через пару дней я уже приценивалась к нескольким моделям. Зарплаты с натягом хватало на «Глок» с увеличенным магазином. Что ж, австриец смотрелся вполне достойно, и в итоге был приобретён в личное пользование.
На жалкие крохи, что остались от недавнего гонорара, я купила сарафан. Ярко-жёлтый, с открытыми плечами и юбкой солнце-клёш. Не знаю, почему, я не отслеживала логико-мотивационную цепочку. Просто захотелось. Так попросила Манипура¹, и я не смогла ей отказать. И потом, в таком ужас как удобно танцевать сальсу!
-
за сочетание сарафана и Глока!
-
А почему бы и не побурлить гормонам у молодой, привлекательной женщины? ;)
|
Вечно я забываю перчатки дома...
Плотно укутавшись в плащ, засунув ледяные руки в карманы, я шла домой. Вернее, прогулка моя больше походила на прятки от промозглого ветра с попытками не нарушить законы гравитации и, подобно Элли в известной сказке, не улететь в чёртов Канзас. Имей я чуть меньший вес, пожалуй, не преуспела бы. Спрингвуд Стрит в это время года — сущая аэродинамическая труба.
Я почти не смотрю по сторонам — толку мало: по осени улица словно выцветает, теряя все краски, кроме серого. Единственное яркое пятно, разбавляющее этот унылый пейзаж, — сквер. Наследник дубовой рощи, некогда обширной, а теперь ютящейся на пятачке позади моего жилого блока. От былого величия осталось несколько вековых деревьев — на их место высадили быстрорастущие, неприхотливые тополи. Даже ландшафтное проектирование в этой стране подчиняется законам капитализма: что дешевле и быстрее окупается, тем и засаживают куцые зелёные зоны бетонных мешков-городов. Даже представить трудно что-то подобное на моей родине. В Германии дуб — символ страны, некоторым из них даже присвоен статус охраняемого памятника природы. Посмотрела бы я на того, кому вздумалось пустить на древесину Дуб кайзера¹...
Стоит немного пройти вперёд после перекрёстка с Оук Стрит — и вот оно, моё место силы, по левую руку. Даже акустика здесь иная: шумы города приглушаются, тонут в шелесте резных листьев, щедро устилающих брусчатку. Хочется говорить тише, шагать размеренней и, медленно, полной грудью вдыхая студёный воздух, смотреть ввысь, на мирно-синее небо. Пожалуй, это единственное место в Претсберри, где я бы не смогла убить. Мой сакральный кусочек Германии, который не поднимется рука осквернить.
Под ногами то и дело хрустит. Жёлуди. Нападало довольно много за те дни, пока меня здесь не было — значит, быть холодной зиме. Присев на корточки, поднимаю один, самый блестящий, и досадую на свою непредусмотрительность: не догадалась захватить с собой целлофановый пакет, ну как же так, Грета? Ранняя осень — лучшее время для заготовки желудёвого кофе.
Вертя в руках свой трофей, опускаюсь на пустующую скамью поодаль от центральной аллеи. Нужно подумать.
Первое на повестке — предстоящий заказ. После разговора с Матео я прогулялась на задворки. Итого мы имеем: длинный, довольно узкий, плохо освещённый переулок. Отвратно освещённый. Да что там, он вообще нихера не освещён. Власти не удосужились повесить ни единого фонаря. Глухой угол — завернул и ни в чём себе не отказывай: грабь, ширяйся, насилуй... И убивай. Правда с последним имеются некоторые ограничения. А жаль.
Как-то подозрительно быстро Кардано явился в магазин, да ещё лично... Ладно, с ним потом. Сначала граффитчики.
Итак, локация одновременно и выгодная, и имеющая свои недостатки. Ширина переулка — моих шагов пятнадцать, то есть в среднем метров семь, вряд ли больше восьми. Врукопашную не развернёшься, могут зажать. А тебе и не надо подпускать их близко, Грета. На короткой дистанции ты теряешь свои преимущества: скорость и ловкость. Тебя просто возьмут в кольцо и отмудохают до полусмерти. А может, и до вполне летального исхода, если поблизости не случится Пехова с аптечкой.
Нет, так не пойдёт. Огнестрел? Пожалуй. Против группы старый добрый «Глок» вполне эффективен — а в том, что ниггеров будет несколько, я не сомневаюсь: они вечно шляются стаями, и уровень их борзости прямо пропорционален количеству членов этой стаи. Только вот в таком ограниченном пространстве, да с высокими стенами, пуля запросто может срикошетить — и где гарантии, что не в тебя саму, Грета?
Остаётся сыграть на физике. Гаражный массив — отличная площадка для обзора и атаки. Вместе с тем — своего рода барьер для быстрого сокращения дистанции между мной и потенциальным нападающим.
Значит, «Глок» и крыша. Любимая классика. Решено.
Жёлудь вертится в пальцах всё быстрее, теплеет от трения. А я размышляю дальше.
Дон Антонио Кардано. В последние дни Смотрящий слишком уж пристально смотрит в мою сторону, и это начинает нервировать. Я же в свою очередь напрягаю итальянца, это очевидно. Но почему?
Будем честными, Грета, ты можешь стать пренеприятной занозой в заднице, если задашься такой целью. Особенно если учитывать род твоей деятельности. Однако Дон в курсе, и до сегодняшнего дня его такое положение вещей устраивало. Что поменялось?
Версия первая: на раёне объявился второй ирландец, и Тони опасается, что конкурент его закажет. Тогда почему тот всё ещё не на моём пороге?
Версия вторая: нашего мафиози раздражают свободолюбивые женщины, не докладывающие о каждом своём чихе, и ему вздумалось посадить меня на короткий поводок. Хреновый для тебя расклад, Грета. Крайне хреновый. Чёрт тебя вообще дёрнул мигрировать в Штаты и осесть в Претсберри.
Будь моя воля, я бы вернулась. Хоть сегодня махнула бы обратно через океан. Только не так-то просто это сделать — сама себя загнала в ловушку, и та захлопнулась. Рыпайся, не рыпайся, а с раёна тебе пока что не вырваться, Грета. Так что смотри пункт 2: расклад хреновый.
Версия третья: ...
Я вздрагиваю от резкой боли. На подушечке большого пальца выступает алая капля. Ты подумай, и как умудрился только вонзиться? В одной сказке из далёкого детства девушка тоже вот так укололась и впала в кому. Не жёлудем правда — веретеном. А всё-таки нехороший знак...
Я хмурюсь. Что же тебе от меня нужно, Кардано?..
-
Грета своей манерой размышлять напоминает мне Штирлица.
-
Насколько глубока кроличья нора, Лилит?
-
За взвешенный выбор места!
|
Антонио умолк. В голове роились мысли.
Лилит...она приносила некоторые проблемы, да.
Хотя, кажется ли, проблема куда глубже?
Смерть есть смерть. От неё никому никогда никуда не деться. Рано или поздно-но Леди-С-Косой забирает всех. Вопрос только в том, когда и каким образом это будет.
О да! У смерти много ликов. Кто-то умирает в молодости, кто-то в старости. Кто-то от долгой, изматывающей и изнурительной болезни-тогда, когда уже смерть кажется просто освобождением от боли... А кто-то умирает почти мгновенно, за секунды, минуты или часы: инфаркт, инсульт, дтп, какой-то несчастный случай...и человек уходит очень-очень быстро...
Иные умерли от сил природы: от землетрясений, наводнений, цунами, извержений вулканов.
Иные пали от техногенных ошибок или чьего-либо головотяпства...
Были люди, которые были убиты братьями нашими меньшими: например, съедены диким зверями или же домашней скотиной.
Были смерти, вообще не поддающиеся логическому осмыслению: как Вам, например, смерть от падения астероида, м?
Есть ещё один род смерти, который не кажется благообразным. Смерть рукотворная, сиречь от рук себе подобных.
Конечно, и тут было своего рода подразделение. Кто-то причинял смерть по тупости или пьяни, но были люди, приносящие смерть за деньги, осознанно и с полной самоотдачей.
Хотя, на самом деле, какая разница?
Вот, например, Лилит. Она профессионал. Всегда убивает хладнокровно и осознанно. И никогда не убивает по пьяни. А вот кто-то из портовых рабочих вполне мог бы убить ближнего во время пьяной драки.
Только вот для семьи убитого разницы никакой.
"Вы знаете, я убила Вашего сына, но убила его быстро, без мучений и в трезвом состоянии",-знаете, так себе оправдание перед семьёй убитого.
Не бывает хорошей и плохой смерти.
Смерть ВСЕГДА страшна. Она всегда плоха. Она всегда враг.
Хотя порой с ней свыкаешься...и в таком деле, как дело Дона, порой приходится прибегать к услугам тех, кто эту-самую-смерть может эффективно принести...
-Пока не знаю. Или, может, я туплю,-ответил Кардано после некоторых размышлений.-Видите ли, она ведёт свою собственную игру. Если мы можем себя позиционировать...в какой-то степени...как бы как "охранное агенство", то она себя в таком случае позиционирует как "аутсорс". Выполнила наш заказ за деньги-и свободна. Пришёл, увидел и убил. Хотя, если быть более точным, похоже это будет выглядить скорее как "пришёл, увидел, наследил"... А наследит она, в случае чего, ой как некисло-приедут сюда федералы и что тогда? Ей-то проще будет. Свалила с раёна в другой штат, сменила документы, сделала пластику и гуляй... А нам куда идти? Валить с нашего раёна? Ну не знаю. Если бы я не знал Лилит, я бы предложил её просто...завалить. Пулю в башку и до свидания. Проще и надёжнее. Но она уже работала на нас. Мы можем предложить ей только наше сообщество. Быть вместе с нами главной на раёне. Получить у нас долю с работы. Иметь возможность более плотной крыши. Но захочет ли она?... Мне кажется, что она, во-первых, по натуре одиночка. Во-вторых, я не знаю что у неё в голове. Не исключаю, что там есть и какая травма...я бы, например, вряд ли смог настолько хладнокровно убивать...
-
я бы предложил её просто...завалитьНу зачем же так кардинально. Для начала можно попробовать пригласить даму в ресторан. Например, итальянский ;)
-
Не-не-не, валить с раёна — это точно не выход.
|
|
|
|
- Я хочу взять в жены эту женщину. Леди Амелия Фишер, меня зовут Грей Иствуд. Согласны ли вы стать моей женой?
Грей торопливо протиснулся через толпу, пряча разряженный пистолет за пояс. Мэр, стоявший на помосте вопросительно посмотрел на пастора. Тот - на судью. Судья пожал плечами. Палач скрестил руки на груди. Грей нахмурился и ловко взлетел на помост. Да, риск был, но другого способа у него уже не оставалось. Адвокат, заикаясь, произнес:
- Этот мужчина... ммм... имеет право предложить мой подзащитной руку и сердце, а та вправе принять это предложение. И тогда, по законам штата, ее нельзя будет казнить.
Голос его окреп. Грей мысленно усмехнулся. Наконец этот крючкотвор сообразил, какую рекламу он может получить после этого дела! Спас от смерти убийцу! Итак, этот тип, скорее всего на нашей стороне. Точнее, на моей и Амелии - не ясно, стала ли она нашей. Грей постарался посмотреть на себя со стороны. Обветренное лицо, руки в застарелых мозолях, потрепанная, хотя и чистая одежда. И правильный английский язык. Может, не аристократический, точнее когда-то аристократический, но явно и не простонародный. Толпа между тем застыла - людям было интересно, что же будет дальше, и как будет выкручиваться судья и мэр. Судья, кстати, что-то сказал мэру. Тот улыбнулся и сделал шаг вперед.
- О, мистер Иствуд, я ценю ваше благородство. Но, если вы не знаете, эта дама - убийца. И вы рискуете, хе-хе, проснуться однажды с перерезанным горлом. Или не проснуться вообще.
Грей качнул головой.
- я знаю насчет ... этой особенности моей невесты. Я буду хорошо стараться ночью, чтобы моя жена не испытала разочарования утром, и ей не пришло в голову меня убивать.
Раздался громкий хохот. Шутка была не самой приличной, но зато часть симпатий перешла на его сторону.
- эй, парень, связывай ей руки на ночь!
- И не давай в руки ничего острее ложки!
- У Фишер острый язычок, смотри не порежься!
Мэр нахмурился и потер переносицу.
- Ну что ж, вы не услышали голос разума. Но где, хотелось бы знать, вы найдете священника, чтобы заключить брак? Вы не похожи на служителя церкви, а здесь нет никого, кто мог бы вас обвенчать. А без этого - увы - ваш брак не состоится. А поскольку ваша ... невеста приговорена, мы не будем ждать, пока вы найдете священника. Так ведь, преподобный Клеменс?
Мэр махнул рукой, и палач сделал шаг к Амелии. Грей чертыхнулся про себя. Его план рушился, едва успев возникнуть...
|
|
Изгиб обнажённой спины... Пальцы закапываются в спутавшихся волосах... Сбивчивое дыхание, грохочущее в висках сердце... И запах пепла.
Его волосы пахнут пеплом.
Его уже давно нет рядом — а запах до сих пор щекочет ноздри.
Какая же ты дура, Эва...
Упрямо мотнув головой, я прогоняю воспоминание. Щёки вспыхивают румянцем. Я не вижу этого, но чувствую по жару на коже.
В баре людно — сказывается выходной день. Время послеобеденное, ближе к вечеру, так что посетителей полным полно. Устроившись с краю барной стойки, я исподволь рассматриваю разношёрстную публику: кто-то выпивает в компании приятелей, другие переместились поближе к телевизору (там идёт трансляция какого-то матча), а вон там, в отдалении, ближе к пляжу разворачивают площадку для танцевальной вечеринки. Сальса, бачата, меренга — их танцуют везде, где живут люди и климат достаточно тёпл. Это как с английским, только на уровне тела — универсальный язык общения. В университетские годы я занималась социальными танцами и мне нравилось. Давно это было... Теперь я даже не смотрю в ту сторону, не прислушиваюсь к зажигательным кубинским конгам и ритмичным маракасам.
Настроение ни к чёрту. Такое, что уже несколько раз я бросала косые взгляды на вывеску с винной картой, прекрасно осознавая, к каким это приведёт последствиям, если я закажу хотя бы один слабенький коктейль. Тебе совсем нельзя пить, Эва. Ни грамма. Ты уже один раз сорвалась недавно, в больнице, и чудом не ушла в очередной вираж. Так что сегодня — нет.
И всё-таки я заказываю. Мохито классический.
Я ведь даже не отпросилась. Не сказала, куда поеду. Да и сама не знала. Сбежала по сути. Просто сорвалась, очутилась в городе и бродила бесцельно по улицам, пока не забрела сюда, услышав знакомые ритмы. Прокралась в уголок потемней, села и принялась наблюдать исподтишка. Кошка ведь.
— Ага, как есть кошка. Кто погладит — к тому и ластишься.
— Неправда. Всю жизнь дикаркой была, а тут... Просто...
— Просто у тебя крышу сорвало.
— Похоже на то.
Громкий вздох. Но вряд ли его кто-то слышит в гомоне голосов и музыкальной какофонии.
— Что с тобой вообще такое!
— Если долго сидеть на голодной диете... когда-нибудь наступает момент — и ты срываешься. Так, наверное.
— Прекрасно. Замечательно. Отличное оправдание.
— Я хотела отстраниться, правда.
— Но, разумеется, расклеилась и не смогла.
— Да нет. Просто подумалось: «Ну а чего ты, Эва, в самом-то деле? Как давно у тебя был кто-то?». И вдруг поняла: давно. Слишком давно. Так, что страшно стало.
— Ага. И ты от страха упала в объятья. И не к кому-то, а к своему командиру. И метко так упала, что ещё и переспала до кучи.
— Не думала я тогда про командира, совсем...
— А надо было. Такого рода отношения с начальством — грубейшее нарушение субординации! Захотелось оживить послужной список в личном деле пикантными фактами?
— Что же, думаешь, донесут?..
— Могут. Будет тебе наука.
— Чёрт... Чёрт-чёрт-чёрт.
— Раньше надо было мозги включать.
Осушаю бокал почти залпом.
— А всё-таки хорошо было...
— Только на продолжение даже не надейся. Ему это не надо.
— Да?
— Да.
— Да уже неважно... Завтра заканчивается контракт, и разбежимся в разные уголки галактики, кто куда... Взрослые люди, никто никому ничего не должен. Я не в обиде, в общем-то.
— А у тебя было с обязательствами и надёжно. Что, скажешь плохой человек Чан, с несерьёзными намерениями, может?
— Хороший. Прекрасный человек. Только вот я не очень, видимо...
— Тебя не поймёшь! Обязательства — плохо. Без обязательств — тоже плохо. Ты уж определись, как надо-то.
— Надо... Конкретно сейчас надо, думаю, напиться. Вот что.
— Эй!..
— Просто замолкни.
— Дура ты, Эва. Полная.
Сердито обругав себя вполголоса, заказываю вторую порцию. И вздрагиваю от голоса у себя из-за спины:
— Неудачный день?
Оборачиваюсь. Мужчина. Незнакомый.
Только тебя мне сейчас не хватало...
Наверное, эта мысль красноречиво выписывается на моём лице, потому что после затянувшейся паузы он добавляет:
— Извини. Не хотел напугать.
— Неудачный. Можно и так сказать, — оправившись от испуга, выдавливаю я из себя.
Он кивает и садится рядом. Некоторое время, будто забыв о моём существовании, общается с барменом. Я стараюсь не слушать, но получается с переменным успехом — эти двое не слишком скрываются. Они явно знакомы не первый день: судя по всему, мой сосед здесь завсегдатай.
— Я бы посоветовал «Сердце Аль-Тарфа», — вдруг предлагает он, снова поворачиваясь ко мне. — Отличный выбор, чтобы скрасить не лучший день в жизни. Можно тебя угостить?
И вот он момент, когда нужно сказать твёрдое «нет». Потому что ты не такая, и вообще здесь не по этой части. Но я молчу, а потом так же молча киваю. Что-то заставляет промолчать. Что-то такое в чёрных глазах, смотрящих на меня прямо и дружелюбно, без сального блеска, какой обычно мелькает у клубных пикаперов.
— Но только один, — говорю я вдогонку.
— Не любишь быть обязанной, — понимающе кивает он.
— Ну... Я ведь даже имени твоего не знаю, — пожимаю плечами. — Разорять незнакомых людей не входит в мои привычки.
Он усмехается, а потом представляется:
— Алекс.
— Эва.
Он бросает взгляд мне за спину.
— Я тебя раньше здесь не видел.
— А я действительно впервые сюда зашла, — признаюсь я. — Музыка понравилась.
— Танцуешь?
— Да так... Когда-то занималась, но дальше новичка не продвинулась. Уже давно не практиковалась.
— Ты всерьёз веришь во все эти ступени? — улыбается он.
— Так нам говорил учитель, — развожу я руками. — По крайней мере, в школе существовали две группы: для новичков и продвинутого уровня.
— А уровень «Бог» там был? — шутит он с хитринкой во взгляде.
А потом поднимается и протягивает мне руку.
— ¿Vamos?
Сальса. Сумасшедшая и непредсказуемая. Серьёзная и дурашливая. Вихрь эмоций. Коктейль несочетаемого. Чистая энергия свободы с серьёзными обязательствами на несколько минут. Всё это кубинская сальса.
Алекс ведёт уверенно, зная куда и зачем.¹ Не принуждая, а как бы приглашая присоединиться, всегда оставляя свободу выбора согласиться или ответить отказом. И связка за связкой я делаю этот выбор, каждый раз разный — не боясь быть за него осуждённой. Это уверенность и надёжность, за которой хочется следовать.
— Где ты научился так здорово танцевать?
Запыхавшаяся, я плюхаюсь на стул для короткой передышки.
— Просто приходил сюда и танцевал, — пожимает он плечами. — Не нужно специально учиться. Просто танцуй. В сальсе не бывает ошибок.
— Знаешь, похоже, у меня и правда был плохой учитель, — улыбаюсь я.
— Так приходи сюда.
— Приду.
Позже я возвращаюсь в наш лагерь. Так и оставив мохито недопитым.
|
Оно было великолепно. Белоснежная ткань, расшитая вручную жемчугом, не потеряла своей свежести. Тончайший шёлк — натуральный, китайский — нежно ласкает кожу... Полотно потрясающе: летом освежает, в холодное время года — согревает, обволакивая невесомым коконом. Накануне их помолвки Сэм сбился с ног в поисках торговца и выложил за отрез целое состояние. Это было его свадебным подарком. «Моя будущая жена достойна самого лучшего!» — безапелляционно заявлял он на робкие предложения своей невесты сэкономить. Столько лет прошло, а будто вчера...
Поправляя причёску перед ростовым зеркалом, Амелия вспоминала тот самый день, когда шла под венец счастливейшей девушкой на свете. Колесо истории сделало оборот — и вот она здесь, в том же самом подвенечном платье готовится к другой церемонии на потеху толпе.
Пастор сдержал слово — все пункты её предсмертного желания были исполнены. Признаться, Амелия не ожидала от этого человека снисхождения к себе, презренной убийце. Что ж, на сей раз она приятно ошиблась. Возможно, её слова задели в душе пастора давно молчавшие струны? А может, в нём самом ещё теплилась, до конца не потухнув, искра человеколюбия и милосердия.
Двор, где должна была проходить казнь, был полон всякого люда, но сейчас женщина смотрела только на него. Конечно, он пришёл. Амелия была уверена, что он станет присутствовать. Прочитает ли заупокойную её душе — или убийца не достойна таких почестей?..
— Я хочу выразить благодарность преподобному Клеменсу за то, что в точности проследил за исполнением моей предсмертной воли и не дал украсть у меня последнее, — возвысив голос, проговорила осуждённая. — Теперь я могу предстать пред Господом в достойном виде, как и подобает леди.
Она обвела глазами толпу, то тут, то там подмечая в чужих руках, на чужих телах собственные вещи.
— Вы ограбили мой дом и пришли сюда с тем, что не принадлежит вам. Вы сделали это в насмешку надо мной и наверняка думаете, что шутка удачная — но всё что вы демонстрируете сейчас, так это уродство своих же душ. Вы явились на этот двор судить убийцу, прикрываясь именем Божиим. А кто будет судить вас, воров, лицемеров и прелюбодеев? Не укради — написано в Библии. Не возжелай жены ближнего своего. Ну да.
Она звонко рассмеялась. Смехом человека, слишком хорошо сведущего, о чём он говорит... Переведя взгляд на пастора, Амелия спросила:
— И этой пастве вы читаете проповедь по воскресеньям, — каково это, а, преподобный?
Лицо её вдруг переменилось, одухотворённость засквозила в разгладившихся чертах.
— Сегодня я видела сон... — произнесла она тихо. — Свет, исходящий с неба и голос. Он сказал мне: «Амелия, дитя моё, люди станут судить тебя не моим судом, но судом человеческим — так и тебе до́лжно действовать по законам его».
И уже громче:
— Видит Бог, я не виновна. И я желаю воспользоваться своим правом, по закону нашего штата, и заявить желание вступить в брак. Прямо сейчас.
«Если таковой доброволец найдётся. Пожалуйста, найдись! Пожалуйста...»
Всё внутри замерло. Кажется, лёгкие разучились дышать.
-
За самообладание и решительность! И за фантастически красивое платье!
-
Надавала общественных пощёчин)
PS: интересно, в самом ли деле Амелия невиновна или искусно притворяется жертвой обстоятельств.
|
|
-
Рассказывая про законность, Герман, кажется, действительно примерял фейскую манеру общения.Позор на мои ещё не седые седины)
|
Пастор, выслушав слова Амелии, кивнул и молча вышел из камеры. Отказа не последовало, впрочем, согласие тоже не прозвучало.
Надо сказать, что последняя просьба Фишер вызвала жаркие дебаты в городском совете. Проще всего было с расческой. Разумеется, черепаховый гребень самой женщины потерялся в ходе обыска ее дома - уж больно ценная и красивая вещица, как такой уцелеть среди мужланов? А то, что у племянницы шерифа вдруг оказался ценный подарок - так на все воля господа. Но уцелел простой дубовый гребень - его и отдали хозяйке.
С платьем было сложнее. Дело в том, что его присмотрела для грядущего замужества своей великовозрастной дочери миссис Паткинсон. Конечно, мнение самой миссис мало кого волновало. Но вот ее муж, мистер Паткинсон, владел половиной пастбищ в окрестностях городка. А это придавало совсем иной вес желанию его жены. Конечно, не могло быть и речи, чтобы дать платье Амелии хотя бы на время. Было понятно, что после ... кхм... церемонии оно станет никуда не годным - во всяком случае, в приличном обществе. А пуританская мораль не позволяла раздеть миссис Фишер. Споры становились все жарче, дело дошло до оскорбления словами и готово было дойти до оскорбления действием. Но тут начальник почтовой станции (женат, но бездетен, а жене эдакое платье ни у чему) заметил, что стати юной мисс Паткинсон настолько превосходят тщедушную фигуру Амелии, что все равно надо будет перешивать наряд. Так не легче ли будет сшить его заново? Уставшее общество решило, что это достойный выход из ситуации.
Сложнее всего пришлось с ванной. Дело в том, что тюрьма не имела столь дорогой и не самой нужной вещи. Для мужчин хватало обливания прямо на улице, а женщины-заключенные (надо признать - весьма редкие гости) мылись в лоханках прямо в камере. Но ванная! Разумеется, никто не согласился пустить Амелию к себе в дом. Громче всех распинался мельник - мол, как можно пустить к своим близким бездушную убийцу. Да он, да никогда. А еще пару месяцев назад он почитал за счастье быть приглашенным на вечер у Фишеров. Против идеи отвезти пленницу в свой же дом возразил начальник тюрьмы - далеко, долго, надо выделять конвой. И даже не столько опасаясь, что Амелия сбежит, сколько боясь гнева толпы. Хотели даже отказать в этой просьбе ("ничего страшного, хе-хе, потом все равно будет омовение, а мы как-нибудь потерпим, хе-хе"). Но тут возмутился пастор. Мол, как можно отказать в таком даже убийце? Тем более, что все решаемо, надо только подумать. В итоге лавочник предложил напрокат ванну, пылившуюся много лет в его лавке. На символическую оплату. Впрочем, судя по блеску глаз и по алчно потираемым рукам, тот собирался использовать сей факт и для рекламы. Место последнего омовения жестокой убийцы - сегодня скидка 5 долларов, спешите, только здесь и сейчас! Пришлось, конечно, сломать пару дверей.
В субботу вечером за Амелией зашли. И хмурый конвой отвел ее в импровизированную ванную комнату. Там, посреди довольно грязного пола громоздилась ванна с восхитительно теплой водой, сбоку, в корзинке, были свалены все флаконы, найденные в доме Амелии (никто не знал, на что они нужны, потому никто не решился их забрать), а в углу комнаты висело то самое платье. Молчаливая негритянка, сложив руки под грудью, была готова помочь заключенной. А вдоль стены сидели три монахини в своих черных мрачных одеяниях. Видимо, вместо стражи. Амелию никто не торопил, но горячую воду не приносили.
А утром... Утром ее накормили самым вкусным за все время заключения завтраком (из дома мэра! Амелия могла даже угадать, о каком именно блюде она рассказывала оплывшей супруге хозяина города). Все та же негритяночка помогла одеться. А потом... серые коридоры, заплеванные стены, скрипучие полы. Двор тюрьмы, набитый людьми. Впрочем, место для виселицы нашлось. Она возвышалась словно скала в бушующем море. Приговор читали недолго. Люди смотрели на место казни по-разному. Кто-то с азартом и злобой, кто-то с тоской и сожалением. Трое ковбоев затеяли довольно шумный спор - а сколько проживет Амелия в петле, да так громко, что судье пришлось прерваться и пригрозить вывести их. Кое-где в толпе мелькали вещи ее или Сэма - ведь не один черепаховый гребень пропал во время дознания и осмотра, далеко не один. Но вот палач накинул на шею женщины петлю. Грубая пенька неприятно кололась. Священник стоял тут же.
- Миссис Амелия Фишер! Вы не желаете мне ничего сказать? Или пусть палач продолжит свою работу?
Тот стоял с мешком наготове. Милосердие требовало, чтобы лицо вешаемого было закрыто. Правда, для кого оно предназначалось - вопрос оставался открытым. А перед ногами женщины чернел провал. В который ее просто столкнут через считанные минуты. В городе не стали заморачиваться с механизмом и проваливающимся полом.
-
В этом городке, похоже, одно ворьё...
-
Впрочем, судя по блеску глаз и по алчно потираемым рукам, тот собирался использовать сей факт и для рекламы. Место последнего омовения жестокой убийцы - сегодня скидка 5 долларов, спешите, только здесь и сейчас!Проклятые капиталисты, из всего деньги делают!
|
— Ага. Не Невада, — хмуро ответил Бизон. — Ты еще скажи, что у вас тут на красный свет никто не проезжает.
Он ожидал иного. Что бармен наведет его на кого-нибудь из местных сутенеров, а зная специфику таких вот небольших раёнов — сутенера. Так как даже двое-трое уже имели бы проблемы с конкуренцией, клиентурой и, что вероятно, вцепились друг другу в глотки в кратчайшие сроки. Но бармен указал на девочку. Работать наугад было крайне не по душе — мистер Флемминг ждет результат уже сейчас, в кратчайшие сроки. А тратить время на ту, которая ни Китти, ни вообще проституткой может не оказаться, сейчас сильно не с руки. Но роль жиголо следовало отыграть до конца и по нотам. В крайнем случае Бизон просто получит отказ и вернется к бармену с более прямолинейным вопросом.
Так что коктейль он купил. И к девочке подошел.
Вероятно, сегодня должным образом сошлись звезды. Потому что это и оказалась Китти.
* * *
Когда новый клиент — симпатичный крепкий парень, чье имя выветрилось у нее из головы в первые же минуты — предложил ей пройти до места пешком, Китти мгновенно поскучнела. Машины нет. Бог ты мой, очередной нищеброд. На месте начнется все та же унылая тривиальная болтанка вроде «Я только двадцать минут потратил, не сделаешь ли скидку?» и все в таком духе. Проклятье, что за день. И ведь не откажешься. Уже полдня миновало , а клиентура как не шла, так и не идет. Самое интересное — говорила же Джастину, что надо было на вечер и ночь упор делать. Так ведь нет, не послушал. Умный же самый. Ну ладно.
Она поднялась вслед за ним в очередной жилой блок. Избитый предсказуемый сценарий вроде тех, которые она сама прокручивала уже со своим жилым блоком. Но строго за допплату, и когда Комми не было дома. А тут клиент сам снял жилье (хотя машины нет, опять-таки. Студент что ли?). Хоть что-то.
Однако когда он провел ее в квартиру и запер дверь, что-то изменилось. Сальные, самцовые оттенки мгновенно улетучились из голоса. И хотя тон стал просто всего лишь ровнее и непринужденнее, эта перемена, столь резкая и внезапная, насторожила ее.
— Проходи на кухню.
Приглашение на кухню ее не удивило. Кому-то из клиентов, бывало, требовалось выпить, закинуть или пустить по вене, чтобы прийти в кондицию, хотя этот тип вроде и не походил на охочего до психотропов. Но на кухне ее ждал уже другой человек. Светло-синяя рубашка с закатанными до локтей рукавами. Средней цены часы на запястье. Поросшие густым черным волосом предплечья. И глаза — стылая, подернутая мертвым холодом голубизна.
Пригласивший ее парень встал в дверном проеме, отсекая путь к отступлению. Ловушка захлопнулась, и теперь Китти испугалась по-настоящему. Но реакция, последовавшая за этим, внешне с испугом ничего общего не имела.
— Если вы тройничок задумали, то оплата по другой ставке, — заявила она.
Китти часто и достаточно легко признавала, что пугается по-настоящему многих вещей. Жестокости клиентов. Опалы Джастина. Попасть в должники к копам или федералам. Сесть на тяжелые наркотики. И что хуже всего — подхватить венеру или однажды проснуться с изуродованным лицом, тем самым навсегда теряя работу. Но рассудок реагировал на страх не совсем обычно — неся не парализующий и сковывающий эффект, а скорее напротив, мгновенно выдавая готовое решение. Перехватывать инициативу в ситуациях, когда оторопь берет свое, для Китти было абсолютно естественно. Так же, как и естественно порой разминать затекшие мышцы. «Оплата по другой ставке,» — ничего не значащая фраза по сути, но уверенно выносящая всякий шлак из головы. Ты уже взяла себя в руки. А значит, страх уже отстает на пару шагов.
— Нет. Я здесь не по этой части, Китти, — мужчина выдвинул стул и жестом пригласил ее присесть. — Но если ты любишь деньги, это многое облегчит.
Китти захлопала глазами, однако подчинилась жесту. То ли сыграла обходительность незнакомца, то ли понимание того, что бить и насиловать прямо сейчас ее точно не будут. Тот тем временем сел напротив и сложил руки в замок на столе.
— Мне нужны ответы на вопросы. Дашь мне их — получишь денег. Не дашь — я найду твоего шмаровоза и вывалю на него самосвал говна. И позабочусь, чтобы он узнал, что послужило тому виной.
Он повернулся к парню, который и привел ее сюда:
— Сколько она берет за ночь, Бизон?
— Семьдесят пять, шеф.
— Семьдесят пять. Угу. — Незнакомец открыл висящую на ремне барсетку и извлек из кошелька несколько купюр. — Три сотни. Одну можешь взять прямо сейчас, а две другие после ответов.
Купюра легла перед ней на стол, но Китти не поспешила брать ее. Западня. Какая-то западня. Но есть ли выбор? Человек, который может выложить четырехдневный заработок грузчика просто за разговор и ответы на вопросы, ведь действительно запросто устроит Джастину проблемы. Похоже, здесь нет лучших решений. Только менее худшие.
— Как мне вас называть?
— Мистер Флемминг.
Знакомая фамилия. Что-то колыхнулось в памяти, но тотчас угасло, как искорка, от которой не занялось пламя.
— Вы не из полиции, мистер Флемминг?
— Нет. Я по личному вопросу.
Пожалуй, это было все, что сейчас интересовало Китти. Внутренне успокоившись еще сильнее, она взяла купюру и убрала ее под бюстгальтер.
— Спрашивайте.
Мистер Флемминг порылся в барсетке еще немного, достал оттуда небольшую фотографию и показал ей. Китти тотчас узнала Скарлетт и даже чуть улыбнулась. Жизнерадостность, блеск в глазах, легкая полуулыбка — фотограф правильно расставил акценты, когда обрабатывал фото на монтаже. Странно, что она так похоже на мистера Флемминга. Кстати, как ее фамилия?
А потом Китти вспомнила фамилию. И вдоль хребта ее продрало холодом.
О нет. О Боже.
— Это моя дочь, Китти. Вчера она попала в полицию за употребление экстази. И сказала, что делала это в компании — в компании тебя и еще одной девушки.
Вот теперь ее убьют. Вот теперь ее точно убьют. Могущественный и влиятельный отец, мордоворот на входе, глухой жилой блок и так непринужденно разбрасываемые купюры. Насколько легко представить ее смерть как передоз? Насколько много надо заплатить Джастину, чтобы он забыл о ее существовании, как о страшном сне?
В считанные мгновения Китти приблизилась к грани истерики. Приблизилась настолько, что даже убрала руки со стола, лишь бы их дрожь не бросалась глаза. Что-то следовало ответить. Но что? Что она могла сказать?
— Я... Я-я... Я не... Мы просто хотели повеселиться... Она предложила... А у меня были деньги... Я подумала, не будет ничего такого... А потом я ушла, и...
— Китти. Китти, — мистер Флемминг дважды произнес ее имя. Один раз обычным тоном, а второй с нажимом. Словно совершая внушение. — Поговори со мной. Просто поговори, хорошо?
Подняв на него глаза, она увидела, что в его облике не было ни гнева, ни угрозы. А в каком-то смысле наоборот — усталость и печаль разве что.
— У тебя у самой-то есть отец?
Китти торопливо замотала головой:
— Нет. Нет... Он начал отбывать двадцатку, когда мать была брюхатая мной. Разбойное нападение.
— Я почему-то так подумал. Будь он рядом, ты бы не занялась тем, чем занимаешься. Правильно? Он бы такого не допустил.
У Китти защипало в глазах. Она кивнула.
— Вот мне одна местная сказала, что полиция хватала и этих барыг из бара, и посредника, — продолжил мистер Флемминг. — Было такое?
— Да, мистер Флемминг. Это была большая операция, там и копы были, и федералы из DEA. Бар тогда пару дней закрытый стоял.
— Как получилось, что прошло не так много времени, а место арестованных долго не пустовало?
— Так ведь свято место пусто и не бывает.
— Я согласен. Но вот есть бар «Речной змей», там наркотиков нет.
— Там хозяин против. Чак такое не пускает. Поэтому мы с девочками там и работаем, чтобы среди клиентов на торчей не напороться.
— То есть, дело в хозяине.
— А как иначе? Вот на входе в бар, в «Семь ветров» этот, обыскивают всех. Но барыги все равно проходят. И когда их хватают с поличным, проходят уже новые барыги. Это все потому что хозяин в доле. Где главный против, там этого и не случается, как с «Речным змеем». А вот Грязный Гарри к этому спокойнее относится. Возможно, в доле.
— Грязный Гарри — это кто? Персонаж Иствуда?
— Нет. Гарик. Хозяин «Семи ветров». Снимал меня, было дело.
— Гарик. Угу. Но вот те же экстази, например. Они же просто и на таблетки, и на конфеты похожи. Если их захотеть пронести, охрана точно не остановит.
— Так оно. Но в «Семи ветрах» банчат и тем, что прятать совсем уж трудно. Бывает, заходишь в туалет, и прямо там кто-то траву дует. Дым и вонь страшенные. Думаете, вышибалы этого не видят? Как по мне, так просто не хотят. Хозяин за поводок дергает, вот они и...
— Понятно.
Обещанием мистер Флемминг не поступился. Передал оставшиеся две сотни, а затем, поднявшись из-за стола и подхватив барсетку, отправился к выходу.
— Бизон, побудь с ней час, чтобы шмаровоз херни какой не учуял. Потом отпускай и сам можешь гулять. Ты мне сегодня больше не нужен.
— И че мне этот час с ней делать?
Флемминг даже удивился:
— Перед тобой проститутка, оплаченная на четыре ночи. Ну не знаю даже. В «Дженгу» с ней поиграй. Или в шарады. Все, давай, мне идти пора.
«Еще выяснять, кто такой этот Гарик».
|
На всю последующую неделю Амелия обратилась в слух. Скребущиеся в сточных канавах крысы, переговаривающиеся где-то на периферии конвоиры, звон ключей и лязг проржавелых дверей камер, стук каблуков по мостовой под окном, там, на свободе, совсем рядом — и так далеко... Прильнув щекой к холодным, отсырелым прутьям, сжимая их ладонями, она исступлённо ловила каждый шорох — измученная, напряжённая, предельно взвинченная, как сжатая пружина, в любую секунду готовая выстрелить от малейшего прикосновения. Верно говорят: нет ничего хуже томиться в ожидании и неизвестности. Хотя что тут может быть неизвестного? Конец один.
Лишь когда за стеной, отгораживающей её от внешнего мира, послышался ликующий рёв сотен голосов, Амелия страшно побледнела и перестала слушать. Она всё поняла. Казалось, все чувства в ней умерли в эту секунду, и она превратилась в мраморное изваяние — до самого вечера женщина просидела недвижимо, прислонившись к стылому камню опостылевшей клетки. Что она ожидала услышать всё это время? На что уповала? Амелия и сама толком не смогла бы ответить, если бы кому-то вдруг захотелось поинтересоваться. Просто такова уж, видимо, человеческая природа — надеяться до последнего на счастливый исход, ждать чуда свыше...
Его не случилось. Вместо этого Всевышний послал пастора для исповеди. Сущая насмешка и над религией, и над церковью... Глядя на этого худощавого, сухопарого человека, Амелия не могла понять, насколько далеко может зайти фанатик в искажении постулатов веры. То, как он акцентировал факт предстоящей казни, с каким извращённым сладострастием говорил о грехе и каре — тема смерти и мук Преисподней доставляла ему большее удовольствие, нежели загробная жизнь и прощение. Ей нечего было сказать этому иссушенному ненавистью к ближнему человеку, но она всё же ответила:
— Я вижу, что мы с вами исповедуем одну религию, но Господь у нас разный. Тот, который говорит сейчас со мной через вас, проводника его воли, жаждет карать и проливать кровь. Мой же учит всепрощению и готов протянуть руку помощи каждому. Даже такой презренной убийце, как я. И если я захочу исповедаться, возможно даже покаяться перед смертью, то обращусь к Нему напрямую. К своему Богу — с вашим я говорить не желаю.
Амелия жалела только об одном — что не успела родить сына. Став замужней женщиной, она с головой окунулась в счастье — ничего не планируя, просто наслаждаясь каждым мгновеньем рядом с любимым. Она мечтала — нет, она была уверена — что впереди их ждёт бесчисленное множество таких моментов, и всё успеется, воплотится со временем. Если бы только Сэмюэль не был таким горделивым упрямцем и позволил ей навестить его перед казнью... У неё появился бы шанс, пусть призрачный, совсем крохотный, но всё же! И тогда, быть может, случилось бы настоящее чудо. Ведь не может же Всевышний быть настолько жесток, чтобы загубить невинную жизнь ещё в утробе?..
Амелия не стала читать письмо при священнике целиком — только пробежалась глазами по диагонали, отметив про себя до боли знакомый почерк. Даже перед лицом смерти, избитый и грязный, лишённый права на человеческое достоинство, муж не позволил себе ни единой помарки или кляксы. Он извёл не один лист, прежде чем оказался доволен результатом — Амелия знала это наверняка и оттого отложила сложенное вдвое послание в сторону. Если начать вчитываться, она бы не выдержала и разрыдалась — а ей меньше всего хотелось демонстрировать свою слабость в присутствии нынешнего посетителя. Нет, он не увидит её слёз.
Они будут потом, когда она останется одна в камере и, жадно набросившись глазами на последнее письмо супруга, наконец даст волю чувствам. Солёные ручьи хлынут безудержным, неподвластным самоконтролю потоком и будут терзать до самого рассвета, когда усталость и голод возьмут своё, заставив забыться тяжёлым сном. И даже тогда, в полузабытье они, уже засохшие, будут колоть щёки и щипать глаза.
— Если вы действительно хотите помочь, передайте мои слова судье. Пожалуйста, — тихо сказала Амелия священнику на прощанье. — Я бы хотела принять ванну, и чтобы мне подали расчёску и моё лучшее платье — то, в котором я выходила замуж. Я взойду на эшафот, готовая к встрече с мужем.
Не потому, что желала этого сама — таково было последнее желание Сэма.
-
За выдержку и самообладание перед лицом Вечности.
-
Изящно миссис Фишер щёлкнула пастора по носу)
-
Извращенность пастыря, надежда на новую жизнь, за сдерживание слез, за желание. Всё прочувствовано.
|
Утро началось с таблетки шипучего аспирина. Сейчас на часах около полудня. Сегодня выходной, и я провалялась в постели дольше обычного. Хотя какие выходные, Грета, ты всю жизнь работаешь по ненормированному графику, и с уходом из полиции мало что изменилось.
— Сорок пять, сорок шесть, сорок семь... — отсчитываю вслух, уперев ладони в пол.
Отжимания входят в ежеутренний ритуал, совершаемый сразу после пробуждения. Но вчера я позволила себе лишнего со спиртным (валяющаяся возле кровати пустая бутылка красноречиво об этом напоминает), так что сегодня тренировка протекает в увеличенном объёме — как по числу подходов, так и по количеству минут, проведённых за пробежкой в парке.
— Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят. Фх-x!
Шумно выдохнув, сажусь по-йоговски перевести дух. Рядом на полу нарезает круги герр Кёзе. Крыс прекрасно выучил расписание нашего быта, но каждый раз норовит нарушить заведённый порядок, начиная клянчить угощение раньше.
— Сегодня только суббота, — укоризненно напоминаю я питомцу.
Он замирает, будто обдумывает услышанное, а потом вдруг встаёт на задние лапы, вот же хитрый засранец! Он всегда использует этот трюк, чтобы повеселить хозяйку и выторговать себе какой-нибудь бонус. А хозяйка и впрямь улыбается снова — ну как такому отказать? Не перестаю удивляться, до чего же умны и находчивы эти млекопитающие.
«Или у тебя ранние признаки синдрома сильной, независимой женщины, и скоро недалеко до 40 крыс в квартире и разговоров с собственным отражением в зеркале».
— Ну ладно. Я вчера дала слабину — и тебе можно за компанию, твоя правда, — легко сдаюсь я (исключительно потому, что аргумент весомый). — Только сначала ещё один подход. Жди.
Снова перед лицом пол — пора бы сделать влажную уборку — и я начинаю отсчёт под хор невесёлых мыслей:
— Один, два, три...
«Надо же было вчера так нажраться, Грета. И что на тебя нашло вообще?.. Пары стаканов в баре вполне достаточно расслабиться — нет, надо ещё дома догнаться до состояния бревна! Отрабатывай теперь двойную норму, никакой, мать твою, пощады».
***
Вода приятно ласкает кожу и приводит в тонус одновременно. Согревающее тепло — бальзам для натруженных мышц. Круче только массажист, но пойди его найди за приемлемые деньги. В сторону клиники Претсберри и смотреть не стоит — больничные расценки кусаются зверски.
Не знаю, сколько времени я пронежилась в душе, подставив лицо навстречу хлещущим струям, явно дольше обычного. Плевать. Сегодня, так и быть, можно, если ты хочешь выбраться куда-то дальше своего квартала. Где там этот мексиканец обретается?..
Вчерашний разговор со Змеем принёс желаемый улов — в моём телефоне адрес оружейника. Толковый парень этот Чарльз, приятно иметь дело. Я так ему и сказала при прощании, допив второй шот. Болтливый ли и насколько — это покажет время. Хочется верить, что с выбором посредника я не ошиблась и через два дня новость о моём «шоппинге» не станет предметом пересуд всего раёна.
Чашка крепкого эспрессо в компании крыса, уминающего сыр за обе щёки, довершает приготовления к встрече. Посмотрим, что там за Матео Крус такой. Надеюсь, влезание в долг бармену того стоило. Сгребя ключи с барной стойки, я покидаю квартиру.
-
За аппетитное описание тренировки и крыса.
-
Ты мастер имплицитности ;) В случае с прорисовкой образа Греты особенно, но для её концепта это более чем уместно.
-
Рядом на полу нарезает круги герр КёзеТвое лицо, когда ты выбирала контакты у других игроков и вместо герра Кёзе, ты выбрала каких-то девиц.
-
Полсотни отжиманий, ничего себе. Или очень сильная, или очень мало весит.
|
Слова Амелии вызвали целый шквал выкриков. О, эти крики были далеки от христианского милосердия - и еще дальше от простой вежливости, не говоря уже про изысканность. Каждый, каждый в этом зале копил ненависть - и обрушил ее на головы Сэма и Амелии. Кто-то потому, что от всей души ненавидел пару аристократов. А кто-то - потому что сам не сумел поступать так же. Хотел, думал, лелеял мысли - но не сумел. И они, эти людишки, кричали как бы не громче прочих, заглушая свою собственную совесть. Сэм улыбнулся, вытирая кровь из рассеченной губы тыльной стороной ладони. Всегда аккуратная, прическа растрепалась от удара. Воротник рубашки, жесткий и крахмальный когда-то, стал серым и мягким, словно талый снег поздней весной. Но глаза горели все тем же огнем, что и всегда. И маска, треснувшая было на миг, опять сомкнулась, скрывая чувства. Его вывели первым. Он обернулся, подмигнул Амелии и сделал губами жест, словно бы целует ее. Больше она никогда не увидит его.
Женщину отвели в камеру. И потянулись дни - такие короткие, ибо отмеряли жизнь Сэма и, значит, Амелии. И такие длинные - ибо решительно нечем было заняться. Ибо ей не давали ничего, кроме замусоленной Библии без обложки и последних страниц. Впрочем, было видно, что книгу не только читали - кое-где на полях были нарисованы похабные картинки, местами столбики цифр явно намекали на карточную игру, а одну страницу перечеркнула бурая надпись - я невиновен, явно сделанная не пером. Охранник приносил еду, выносил горшок. Пленницу не выпускали даже на прогулку, во двор, безжизненный и крохотный. Лишь обшарпанная камера, жесткая кровать и кувшин с водой. Лишь однажды утром, в воскресение, до ушей Амелии донесся возбужденный гул голосов. Потом крики. И тишина, вязкая и мертвая. Мертвая. Вечером того же дня в камеру явился пастор. Сухопарый, прямой как палка, он был готов карать и судить (именно в таком порядке), но явно не готов был миловать.
- Амелия Фишер. С этого дня вы стали вдовой (произнесено с нажимом и сладострастием, словно имя любимой). Ваш муж мертв. И через неделю казнят и вас. Ваш покойный (и снова - с напоминанием, чтобы не забыла, не забылась, не вздохнула спокойно) муж отказался от исповеди. И оставил вам письмо.
Он протянул тонкий лист бумаги, исписанный аккуратными, как всегда, строчками. Словно писал их не арестант на хлипкой кровати, а лорд на дубовом секретере в своем поместье.
"Моя дорогая, любимая Амелия. Я пишу эти строки в свой последний вечер. Завтра меня повесят. Благородное изобретение доктора Гильотена еще не добралось до этой глуши. А патроны стоят дороже моей жизни. Потому - веревка, так просто и так банально, никакого уважения к обычаям и традициям аристократии. Впрочем, что еще ожидать от лавочников и торгашей, что нас тут окружают? Ты наверняка уже догадалась, что я мертв. Закончил свой бренный земной путь. И вознесся (зачеркнуто) пал (зачеркнуто) нахожусь там, где мне уже все равно. А если нет - я думаю, тебя не оставят в неведении. Да. Я специально в качестве последнего желания не стал просить в последний раз увидеть тебя. Не потому, что мне не хочется. Напротив! Каждый день в этой душной вонючей камере я думаю о тебе. Просто я не хотел остаться в твоей памяти таким - скованным, грязным, небритым. Мне перестали давать бритву, Амелия, в последние дни мне перестали давать бритву! Ибо по мнению этих идиотов я могу перерезать себе глотку и тем самым избежать правосудия. Глупцы! Или наброситься на охранника и сбежать. Из закрытой тюрьмы. Оставив тебя в камере. Так что нет. Не надо видеть меня сейчас. Пусть лучше я останусь в памяти другим. Молодым. Красивым. Счастливым. Как на той дубовой аллее, возле качелей, где я признался тебе в любви и попросил твоей руки. И я не жалею ни о чем. Я был счастлив с тобой все эти годы. Ты подарила тот свет, которого так не хватало в серой унылой жизни. И мне жаль, что я не сумел защитить и сделать тебя счастливой. Прости. Но сейчас, когда мне остались жалкие часы жизни, я благославляю тебя. Знаю, что звучит странно. Но так хочется верить в твою счастливую звезду. Хочется знать, что с тобой все будет хорошо. И ты покинешь эти серые мрачные стены с высоко поднятой головой. Мне больше нечего сказать. Разве что маленькая просьба. Каждый год в день, когда мы стали мужем и женой, я прошу тебя приходить в церковь и молиться за мою грешную душу. Прощай.
P.S. Перечитал письмо. Получилось несколько скомкано и сумбурно. Но другого уже не будет. Никогда не будет. Амелия, моя дорогая, нежная, восхитительная, любимая Амелия."
Пастор ждал молча, лишь его вытцветшие глаза не отрывались от лица Амелии. Когда та дочитала последнее послание, священник произнес:
- Не скрою, я прочел это письмо. И если не знать кем и когда оно было написано, вас можно было бы и пожалеть. И умилиться такой силе любви. Но вы убивали! Вы были убийцами! Муж и жена, связанные нерушимой клятвой, вы связали свои души страшным преступлением. Ваш муж уже наказан - и, надеюсь, он будет вечно гореть в аду. Ничуть о нем не жалею. Но мой долг, как пастыря, как духовника, спросить вас - не желаете ли вы исповедаться. И ... каково будет ваше последнее желание?
|
Весь судебный процесс Амелия хранила молчание. А что говорить? И зачем, если любое твоё слово исказят, сыграют на подмене смыслов и обратят против. Чего попусту сотрясать воздух в жалкой попытке оправдаться, ведь они уже давно всё решили — и судья, делающий работу формально, для галочки; и адвокат, смотрящий не на тебя, а словно сквозь, по-рыбьи, будто ты такой же предмет мебели, что тот стул или трибуна, за которую вызывают свидетелей; и набившиеся в зал заседаний зеваки, которым подавай только зрелищ поскандальней. Слова бесполезны — они просто потонут в улюлюканье разъярённой толпы и выкриках с требованиями линчевать душегубов. Они беспросветно тупы настолько, что даже не знают законов собственного штата — за убийство здесь всего лишь вешают, линчевание считается незаконной расправой. Чувствуете разницу? Будь благословенна страна победившей демократии и справедливости.
Как же душно... Помещение небольшое, но сегодня царит аншлаг: кажется, собралась добрая половина города. Незадачливых зрителей, прибывших к шапочному разбору и не успевших занять место в зале, пришлось выгонять взашей — и теперь они оккупировали окна со стороны улицы. Амелия чувствовует на себе их липкие, ощупывающие взгляды. От людей по ту сторону толстых железных прутьев смердит ненавистью, помешанной на гаденькое злорадство — кажется, сам воздух, стены, всё вокруг пропиталось этим ядом.
Амелия не опускает глаз, не отводит в сторону — напротив, с гордо вздёрнутым подбородком она смотрит в зал, останавливается глазами на каждом лице. Потому что смотреть в пол означает сдаться, признать своё поражение, расписаться в виновности во всех грехах, которые им приписывают. Амелия знает: именно этого жаждет толпа — мольбы о милости, покаяния с бросанием на колени и заламыванием рук — жаждет, словно оголодавшая собака кость. Но она не доставит им такого удовольствия. Она хочет, чтобы последнее, что запомнил каждый здесь присутствующий, — взгляд её тёмно-карих, почти чёрных глаз. Прямой, долгий, будто проникающий в самый дальний уголок души — о, Амелия знает множество скелетов, что хранятся в шкафах этих с виду добропорядочных граждан... И она продолжает смотреть — и на её бледном, усталом лице ни слезинки, ни тени страха. Некоторые не выдерживают и отводят взгляд, другие недоумевают, третьи злятся.
Среди последних много женщин. Они всегда завидовали ей — её красоте и стати, манерам, в которых сквозило хорошее воспитание и (подумать только!) образование. Они презирали её только за то, что их брак с красавцем Сэмюэлем Фишером счастлив и она любима. И, Боже, как же они ликовали в день, когда их схватили... Если бы не прокурор в сопровождении конвойных, остервенелые руки с крючковатыми пальцами разодрали бы их заживо.
Не думать об этом, не вспоминать. Амелия переводит взгляд на мужа. Он сидит на другой скамье, отгороженный решёткой — невозможно взять за руку, обнять... Даже сейчас перед лицом смерти их разлучили, лишили возможности провести последние часы рядом. Её взгляд пристален, неотрывен, как будто она хочет навсегда запечатлеть в памяти малейшую черту и мимическое движение — они могут отнять у неё его тело, но память... Память останется вместе с ней.
Она не отворачивается, даже когда Сэм корчится в судорогах от удара прикладом. Амелию хорошо воспитали, и одной из добродетелей, в которой она преуспела особенно, является выдержка. Одним небесам известно, чего она стоит Амелии сейчас. Она прячется в подрагивающих ресницах и расширившемся зрачке, в побелевших щеках, в сжатых пальцах с ногтями, вонзёнными в ладонь.
Их, конечно, убьют. Казнь через повешение — так гласит закон. Сэм до последнего надеется на него — на послабление в отношении замужних женщин — но судья находит лазейку. Наивно было полагать, что вершащий правосудие не найдёт способа его обойти.
Муж не выдерживает, кричит в негодовании:
— Вы не посмеете!
Но Амелия прерывает его, нарушив молчание впервые за всё время:
— В здравии и в болезни, в радости и в горе — я последую за тобой повсюду, и даже смерти неподвластно разлучить нас, любовь моя, ибо душа бессмертна.
Впереди — неделя ожидания в холодной, сырой камере.
-
За чудесное описание верной и любящей жены.
-
Положительная героиня. Даже без тараканов. Интересно, какова окажется её правдивая история к эшафоту.
-
Прекрасной, умной женщине с чувством собственного достоинства.
|
Сегодня утром Альфред отпросился с работы. Отпросился нервно, всеми силами скрывая подступающую тревогу. Отдельные вещи попросту бьют обухом по голове. В один день проходишь в офис, открываешь корпоративную почту, ставишь кружку под кран кофемашины, а потом звонок и...
— Эл, приезжай скорее, пожалуйста! — а вот Эби тревогу никогда не скрывала. — Скарлетт в полиции! Зона ответственности Риверрайд Бэй, знаешь, где это?
«Что?!»
— Ни на какие вопросы не отвечайте, пока я не приеду. Как угораздило?
— Я поговорила с офицерами — ее взяли ближе к утру в каком-то заведении, — Альфред услышал, как она отстраняется от трубки и спрашивает у кого-то на фоне: «Как?». — «Семь ветров», точно. Была в компании этих... конфетных девчонок, ну ты знаешь.
— Экстази?! Да она рехнулась что ли?!
— Не кричи, пожалуйста. Приезжай, поговорим уже здесь.
Вот так рабочие дни и заканчиваются, не начавшись. Облетает азарт трудовых будней, и ты уже едешь куда-то, пытаясь привести в порядок мысли и подбирая фразы. Начальник все понял, как только увидел его в кабинете. «Что-то случилось?». Да. Удар был нанесен не оттуда, откуда ожидалось. «Дочь». «А-а-а... Есть, кому дела оставить на сегодня?». «Найду».
В полицейском участке Эби сидела в вестюбиле, уронив руки в лицо. Найдя ее и успокоив, Альфред хотел было обратиться к офицеру, как вдруг услышал «Не лютуй сильно, хорошо?». И удивился. Как будто разносить все до основания вдруг когда-то стало его привычкой и манерой.
Это был рейв в «Семи ветрах». Знакомые предложили попробовать новый бренд МДМА «RED SKY» — офицер открыл предварительный арест-рекорд и показал маленькую фотографию с запечатленным на ней зип-локом. Два красных кругляша и, действительно, штамповка SKY. Потом со слов самой Скарлетт знакомые куда-то разошлись, а ей поплохело, и охрана позвонила в 911. Когда девушку привели в чувство, тут же передали в полицию.
— Мы пробили, рецидивов у нее не было, — офицер выглядел усталым. — Привод, получается, первый. Размер тоже на крупный не тянет. Значит, будет мисдиминор низкой тяжести, а это самое большее штраф.
— Хорошо, если так. Залог я могу внести?
— Можете.
Альфред кивнул. Но не ответу, а чему-то еще. Некоему печальному внутреннему суждению, с которым в свое время долго не хотел соглашаться.
— Я вас неплохо понимаю, у меня у самого сын, — офицер улыбнулся. — Не хочется ломать девочке жизнь. Она, наверное, просто оступилась. Люди же оступаются?
Альфред вздохнул:
— Да как сказать... У Вас бывало ощущение, что вы о сыне вообще ничего не знаете? Знаете его двадцать лет почти, а потом он берет и...
— Конечно. И не раз. То битый приходил, то накуренный. Отцовство же. Не переживайте так. Внесите залог, отвезите домой, поговорите. С судом мы как-то постараемся разобраться. Вам адвокат нужен?
— Нет, у меня свой.
— Пригласите. Я пока подготовлю бланк.
* * *
Дома Скарлетт сидела, словно уменьшившись в размерах. Посмотреть на Альфреда, ходившего по комнате взад-вперед, она даже не осмеливалась. Эби, находившаяся рядом на низком старте, уже готовилась принимать удар, но тот все не следовал и не следовал. Наконец, Альфред остановился. И изрек:
— Залог составил три тысячи восемьсот семьдесят пять долларов. Ты мне их отработаешь. До последнего цента.
Вот теперь Скарлетт подняла голову.
— Пап, я снимаю жилье. Мне даже двухсот долларов скопить не удается.
— Деньги на экстази ты откуда-то взяла.
— Да это не я, я же сказал тому копу. Меня просто угостили. Роуз и Китти.
— Не ищи крайних.
— Эл, не будь таким черствым, — вмешалась Эби. — Это для нее неподъемная сумма, ты же знаешь.
— Это не я черствый, это взрослая жизнь такая. Нашла проблем — пусть ищет и способ их разгрести. Подработку ищет, еще чем-то займется. Я что ли нашел ей место на этом раёне? Здесь, где каждый второй или нюхает, или вкидывает, или колется? Да я всеми руками против был. Вы обе меня от этого отговорили. Вот и плоды.
Эби даже привстала с места:
— А чего ты тогда на своем-то не настоял? Раз уж твоя правота так неоспорима, м?
— Я один раз уже настоял, — холодно ответил он. — Когда мне предлагали стекло и кислоту, я настоял на том, что мне это не нужно. Я за себя ответил. И не намерен отвечать за другого взрослого человека. Который о себе как о взрослом еще и во всеуслышание заявил.
— Мам, папа прав сейчас, — Скарлетт, до этого погрузившаяся в короткую задумчивость, взяла слово. — Я и в самом деле оступилась. И очень-очень вас подвела. Правда же. Только... я не смогу сразу все отдать. Давай с каждой зарплаты по чуть-чуть?
Альфред почувствовал, как кольнуло чувство вины. Действительно ли Скарлетт приняла его точку зрения? Или же скорее увидела мечущиеся молнии и попросту приняла удар на себя? Точек соприкосновения с Эби все меньше и меньше. Скарлетт всего двадцать, но даже и это уже не тот возраст, когда можно погладить по голове и сказать, что все будет хорошо. Поймет. Почувствует. Уловит, как и Эби. От женщин ему и в принципе не всегда удавалось что-то утаивать. Утаить же что-то от женщин, изучавших его десятки лет — это вообще за гранью.
Он присел рядом с дочерью и смягчил тон:
— То есть, ты ничего не покупала?
— Не-а.
— А кто эти твои знакомые? Они твои подруги?
— Не скажу. Ты устроишь им проблемы.
— Зачем? Если ты снова захочешь достать экстази, ты его достанешь. Тут не в подругах дело, это так не работает. Я просто хочу разобраться, откуда у этого всего выросли ноги. Сделай мне ну полшажочка навстречу. Пожалуйста.
Скарлетт помедлила.
— Роуз в доках работает здесь. А Китти — она... ну... эскортница.
— Китти — это имя?
— Нет. Не думаю. Я не знаю, но склоняюсь к тому, что нет.
— Ночной клуб, экстази, подруга проститутка, — задумчиво перечислил Альфред, а затем взглянул на нее: — Ты сама нигде еще залететь не успела?
«Папа!» и «Эл!» отзвучали хором.
— Девочки мои девочки. Иди, Скарлетт. Мне с твоей мамой надо поговорить.
— Все в порядке?
«Я уже узнал немало, так что да,» — подумал он, а вслух сказал:
— Конечно.
* * *
— Эби. Я в Риверрайд Бэй не местный. Раз уж сейчас все подутихло, можешь мне подробнее рассказать обо всем этом. Прежде всего, кто такая Китти, и что это за место «Семь ветров»?
— Китти — тут ты прав, она проститутка. Живет недалеко от доков, вроде как с каким-то русским пополам снимает жилье. Что там у них за отношения, я не погружалась. «Семь ветров» — стрип-бар. Место не очень, но кроме как там или в «Речном змее» развлекаться здесь негде. А в «Змее» у Чака порядки строгие, не каждому по душе. Дурь не водится, во всяком случае.
— Копы что-нибудь делали?
— Да. Хью сам этим занимался. Выявил дилеров, провел их до поставщика и вроде бы даже всех накрыли. DEA вмешивались. А потом они ушли, и все вернулось на круги своя. Новые люди, новые виды наркотиков... Как всегда.
Снова кольнуло, но на этот раз уже ревностью. Вроде бы давно придушенной, но нет-нет да дающей о себе знать. Хью. Не детектив Уэбб, а Хью.
— Похоже, их сил недостает.
— Да как сказать. Они же не канцелярия Господа Бога. Могут не всё. Это как с болезнью. Вакцина есть и она работает, но вспышки эпидемий все равно случаются.
«Твою дочь в наркоманку превращают, а ты какие-то аллегории неумные лепишь,» — подумал Альфред. — «Лучше бы ты так на этих барыг бросалась. А не на меня, который всего лишь внес залог и захотел, чтобы он был честно отработан».
— Ладно. Вечером вернемся к этому.
* * *
На улице за рулем скучал Бизон. Увидев Альфреда в дверном проеме подъезда, он разблокировал двери и провернул ключ в стартере.
— Куда теперь, шеф?
— Давай на пассажирское. Сейчас я поведу.
Бизон сместился, стараясь не задеть рычаг коробки передач, а затем упал в сиденье рядом. Альфред занял место водителя. И какое-то они оба просто сидели, глядя перед собой.
— Слушай, Бизон. Вот ты помоложе вроде, можешь за дело молодое пояснить?
— Конечно, мистер Флемминг. Спрашивайте.
— Эти конфетные девчонки, они как собираются? Где и из кого?
— Хм, — Бизон почесал затылок. На обдумывание ушло время. — На рейвы собираются большими толпами. Чтобы если копы накроют, было легче потеряться на фоне. Всех на тюрьму все равно же не отправят — чем больше, тем доказать сложнее. К слову, чаще это шлюхи и бляди. Так как вкинуться тянет, а баксы не всегда есть. Платят, чем могут.
Когда он закончил, Альфред похолодел. Мгновенно, практически влет представил свою Скарлетт в заблеванном, заваленным шприцами и пустыми бутылками сортире, в чьих-нибудь лапах, покрытых желтыми пятнами и слегка синюшных от постоянных инъекций. Смолистая тяжелая черная дурнота прибила его к спинке сиденья. Руки на руле сжались до побелевших костяшек. Захотелось на воздух, но Альфред знал, что это без толку. Никакой самый полный и сильный вдох и никакая прохлада не принесли бы облегчения. Права была Эби. До последнего слова. Надо было настаивать. Убеждать. Наставлять. Как вообще пришло в голову, что двадцатилетняя девочка вдруг правильно и без ошибок распорядится всей отведенной ей свободой? Можно, конечно, надеяться, что Скарлетт лишь оступилась, но что и как эту надежду оправдает?
— Шлюхи так шлюхи, — ответил Альфред, когда к нему вернулся дар речи. И как можно безразличнее пожал плечами. — Надо тогда просто найти сейчас одну. Откликается на Китти. Спрашивать будешь ты. Найдешь — сними на час и веди в то место, которые мы арендовали.
— Хорошо. С Вами все в порядке? Вы побледнели очень.
— А? Да, да, спасибо. Нет, ничего из ряда вон, просто задам ей пару вопросов, — не к месту пояснил он. — А поступим так, чтобы мне не пришлось лишнего торговать лицом. Я все-таки не особо молод. И на жиголо не похож.
— Ну, знаете. Будь я девушкой...
— Все, не развивай, — Альфред захотел было рассмеяться, но непринужденно не вышло. По-прежнему саднило сердце. Отбросив мысли, он тронул машину с места.
-
Отдельное твоё достоинство, которое меня действительно восхищает, это твоё умение органично вплетать в игру истории NPC. Такие понятные, цепляющие и захватывающие. Читается как рассказ, на одном дыхании)
-
Ox уж эти детки...
-
Круто. Словно сериал и хочется скорее увидеть следующую серию.
-
Монументальные посты. Как отдельные повести про жизни обитателей раена.
-
Неприятная ситуация, как ни крути
|
— Уж про чувствительность и обилие нервных окончаний у женщин в паху можешь не объяснять, я как-никак хирург, — хмыкнула я. — А недавно имела удовольствие ещё и прочувствовать на личном примере эти анатомические... хм, нюансы.
Недели две назад я бы вряд ли могла думать и говорить о случившемся в ироничном ключе — теперь наступила стадия принятия. Равнодушного какого-то, выгоревшего. Если раньше, ещё не покинув больницы, я металась в поисках вариантов устранения проблемы, то теперь училась с ней жить. Нет, это не значило, что я разделила позицию Лины «Жива и ладно». Излишне говорить, что этот случай повлиял на наши с ней отношения, и повлиял негативно. Я понимала логику поступка коллеги — ей руководило желание в первую очередь спасти жизнь — но принять, а тем более простить не могла, считая его грубым нарушением врачебной этики. Может, когда-нибудь я приду и к прощению, кто знает...
— В тебе чуть больше ста фунтов веса, правильно ведь?
— Почти сто пятна-а-а!..
Земля вдруг ушла из-под ног, и руки в поиске опоры рефлекторно вцепились в ближайшую — Стасу в плечи. Такого фортеля я никак не предусматривала и в первые секунды выжидательно присмирела. Кто знает, какие ещё сюрпризы есть в загашнике у этой крав-маги. Может, там в порядке вещей использовать людей в качестве снарядов для метания, и сейчас придётся аварийно приземляться на все четыре лапы. Заодно и справедливость данного прозвища проверить. Однако ничего такого не случилось. Просто лектор увлёкся настолько, что забыл поставить меня на место.
«Вот же забавный», — подумала я с улыбкой, вдруг поймав себя на осознании, что прежде меня никто на руках не носил. Видишь как бывает, Эва, тебе почти 30, а до сих пор что-то в жизни случается впервые.
А ощущение, надо признать, приятное... Жаль, волшебство момента рассеялось очень быстро — и вот я снова на ногах, слегка смущённо поправляю выбившуюся прядь.
— Грабитель... — эхом повторяю за собеседником, и тут до меня доходит. — Грабитель?! — переспрашиваю.
Эмоциональней, чем следовало бы показывать. Наверное, сейчас на моём лице читается выражение облегчения, да я и не пытаюсь его скрывать.
«Не убийца. Не насильник. Не экстремист. Просто грабитель. Но ведь грабить можно и ради идеи, правда? Из благородного, может быть, даже стремления?»
Настроение моё улучшается, как это часто бывает от неожиданной радостной вести.
«А почему, собственно, тебя это волнует, Эва?»
Неужели всё это время меня настолько беспокоил вопрос прошлого Стаса? Засел занозой, которую почувствовала только сейчас и которая долгие месяцы мешала общаться если не доверительно, то хотя бы открыто? Кажется, да...
— Я рада, что ты больше не грабитель, — говорю я и улыбаюсь тихой, искренней улыбкой.
А потом добавляю, снова пойдя в наступление:
— Что дальше... планируешь когда... кончится контракт? — слова вырываются с длинными паузами, пока нога наносит удары.
-
За уроки крав-мага!
-
Не убийца. Не насильник. Не экстремист. Просто грабитель.
Это действительно всё меняет)
-
— Я рада, что ты больше не грабитель, — говорю я и улыбаюсь тихой, искренней улыбкой.
Жила-была хорошая девушка Эва. И девушка эта охотнее смотрела в будущее.
P.S. 800, ура! :)
|
Сегодняшний рассвет я встретила в полулотосе, как в первые дни, когда только прибыла сюда. Прошло каких-то три месяца, даже меньше, а кажется, будто целая вечность — столько всего произошло и поменялось. Изменилась и я.
Этим утром я проснулась и впервые ясно осознала, чего хочу. Сумбур, царивший в голове, поймавший мысли в капкан, отпустил наконец, уступив место ясности. Буддисты считают, что на жизненном пути невозможно ошибиться — это просто череда решений, каждое из которых прокладывает тропинку в какое-то из ответвлений распутья. Оно своё у каждого, и тупиков здесь нет. А если вдруг тебе показалось иначе, сядь поразмысли, отпусти и не спеши что-то предпринимать. Не нужно горевать, что когда-то там в какой-то момент стоило сделать другой выбор. И уж тем более сожалеть, что вовремя не повернул обратно. Жить — значит идти вперёд.
Сейчас я понимаю это. Жаль, что для осознания такой простой истины потребовалось несколько лет. Бесценные дни и месяцы ушли на цепляние за прошлое, бегство от него и борьбу с его призраками. Джонни уже давно нет среди живых, а ведь всё это время я даже мысли не допускала о том, чтобы вернуться на Землю. Боялась. Что самое печальное — позволяла этому страху руководить своими решениями. Это он заставил меня бросить работу в больнице. Это он погнал прочь, закинув меня на другой конец космоса. И он же отнял меня у семьи. То время, которое мы могли бы провести вместе, уже не вернуть, — вот то единственное, о чём я буду сожалеть всегда. Остальное же... Было и было. Я не безгрешный, всезнающий Бог. И даже не бодхисаттва.¹
Перед пробуждением мне снилось, что я стою, подняв вверх затянутые в хирургические перчатки ладони. Недавно началась моя суточная смена, а на операционном столе, залитом ярким белым светом, очередной пациент, которого только что привезли по скорой. Анестезиолог кивает, давая понять, что наркоз подействовал и можно начинать. И протянув руку ассистирующей медсестре, я уверенно говорю:
— Скальпель.
Вот чего я хочу. Только бросив стационарную медицину, я осознала, что моё истинное призвание — быть доктором Картер. Помогать и спасать. Не забирать жизнь, а дарить вторую. И чего я точно не хочу, так это жить с горьким чувством вины за чью-то смерть на пыльных задворках промышленного склада. Что не откачала, хотя могла бы, будь под рукой что-то большее, чем коагулянт из мобильной аптечки и пара бинтов.
По словам Здено, приоритеты у «GDS Global» сменились и наш отряд подлежал сокращению. Не дожидаясь окончания контракта (который женщине точно не продлят, когда есть ребята крепче и опытней), я разослала резюме в медцентры, где могли бы пригодиться мои руки. Корпоративную больницу, в которой находилась как пациент, тоже не обошла вниманием — здесь я просто спросила прямо, через своего лечащего врача. Остаться на Аль-Тарфе — а почему нет? Мало в каком уголке Вселенной сейчас был полный штиль. Военные столкновения, социальные конфликты, экологически точки напряжённости — во всех местах обитания человека было неспокойно. Люди везде примерно одинаковы. Оставалось лишь решить вопрос воссоединения с семьёй...
Ах, кого ты обманываешь, Эва. Это не единственный насущный вопрос.
Когда игрушечная лошадка открылась, обнаружив внутри кольцо, я не знала, что делать. С отношениями у меня вечно не клеилось. А те, что случились, были насквозь пропитаны ядом насилия. Мне никогда не делали предложений руки и сердца, и к такому жесту — тем более от молчаливого, закрытого Чана — я была совершенно не готова, но не в этом была причина растерянности. Несчастный случай на последней миссии учинил в душе полнейший раздрай. Будто разом обнажил все болевые точки и проблемные вопросы, которые копились годами и всё откладывались на потом — так я себя оправдывала. И тут посреди всего этого хаоса... вдруг кольцо.
Казалось бы, вот он шанс не состариться в одиночестве — хватайся и держись. Но одно короткое слово, требующееся для ответа, застряло в горле. Я не могла вот так просто решить судьбу другого человека несколькими звуками. Потому что сказать «Нет» представлялось слоном в посудной лавке чужой души, а «Да» было сродни лжи. Я не хотела лгать. Уж точно не ему.
Да, лжи. Что такое умолчание, как не ложь? А я умалчивала. Он же ничего про меня не знает. Кто я, откуда, чем занималась раньше и как оказалась здесь... А если б знал, всё так же твёрдо было бы его желание пойти вместе одной дорогой?
Брак, семья... Для меня эти понятия не мыслились без детей. А дети... Какие теперь дети с моим-то диагнозом? Чан, конечно, о нём не в курсе, и я могла бы промолчать. Но честным ли будет такое сокрытие с моей стороны? Да, конечно, у меня есть пятилетний сын, которого родила не я и оставила на Земле, но Чан не знает и этого. А потому сказать тогда в больнице «Да» означало лишить его возможности испытать когда-нибудь счастье отцовства, вместо этого обременив чужим ребёнком. Справедливо ли поступить так?
Замком тогда в шутку предложил всем выйти, и я вдруг подумала: а это идея. Потому что хорошо бы объясниться, но не при всех же, прямо здесь и сейчас... Некоторые раны заживают слишком долго или не заживают вовсе, покрываясь лишь тонкой корочкой. Чуть тронешь — и закровит снова. Часть моего прошлого — такая рана. Она не для всеобщего обозрения.
И я ничего не сказала. Распереживалась, совсем расклеилась, не сумев всё же сдержать слёз и стыдливо закрыв лицо руками. Досадуя на себя, что при всех, позор-то какой...
— Я пока не могу... Всё так сложно... — кое-как успокоившись, выдавила из себя вместе с извинениями.
Посиделки в больнице для меня закончились жутким похмельем на следующий день. Когда опустошился гидратор, в ход пошли коньячные апельсины Макса. Впервые за долгое время воздержания я позволила себе нарушить жёсткий запрет.
— Опять ты за старое, Эва? Тебе же совсем нельзя пить, нисколько. Забыла? — укоризненно прозвучал внутренний голос.
— Заткнись, теперь совсем другой случай, — ответила я и отвинтила крышку.
Славно посидели. Я не ожидала найти эмоциональный отклик на свою проблему в практически чужих людях — тем приятнее стало на душе, когда я осознала, что ошибалась. Лечебным бальзамом легло на сердце.
С кольцом же... Я взяла время подумать. Чтобы просто посмотреть друг на друга вне работы. Чтобы собраться с духом и рассказать о себе прежней и нынешней — так подсказал моральный компас. Так будет правильным. И теперь я здесь, греюсь в лучах восходящего солнца и спрашиваю себя, не стану ли обузой, если отвечу согласием. Каждое утро во время медитации задаю себе этот вопрос.
Затишье на рабочем фронте, в отличие от деятельных мужчин, меня не нервирует. Всегда можно занять время изучением новых навыков. Или обсуждением с Генри профессиональных тем.
— Слышала, ты владеешь особым стилем рукопашной борьбы? — обратилась я к командиру, когда тот не был занят дебатами с Бандитом. — Научишь?
Даже если контракт Стас продлевать не собирается и у нас есть всего несколько дней, я успею обучиться хотя бы основам. Всяко лучше, чем ничего.
|
А ещё рядом с кухней теплее. Это становится особенно актуальным вот в такие промозглые вечера, как сегодняшний. Да уж, тут тебе не Калифорния, и даже не Берлин с его мягкими зимами. Когда ещё существовала стена, разделявшая мою страну на ФРГ и ГДР, а в Альтенграбове¹ проходили службу русские, многие из них надолго попадали в санчасть. Вместо строевой и суточных нарядов — регулярное переливание крови, горячие уколы, мокнущие, плохо заживающие раны и прочие прелести акклиматизации. В Германии высокая влажность. Но здесь определённо не Германия... Вечера уже холодны настолько, что, покидая дом утром или днём, лучше захватить с собой плащ, если не хочешь по возвращении выстукивать зубами чечётку на всю Риверрайд Бэй. Этот предмет гардероба висит сейчас на спинке стула напротив. Пустующего, как всегда. Чёрная добротная ткань почти не истёрлась. Люблю чёрный. Этот плащ я купила ещё будучи на службе в полиции, и как-то раз, уже после эмиграции, заметила, что если его повесить вот так, как сейчас, перед собой, создаётся иллюзия наличия собеседника, и вечер перестаёт быть невыносимо тошным. На раёне меня не слишком жалуют. Не задирают, нет. Скорей, сторонятся и обходят по широкой дуге. Шарахаются как от чумной или прокажённой. Можно подумать, сами они все сплошняком святые и не способны на убийство. Любой здесь присутствующий работяга, перебрав лишнего, способен. Причём с помощью подручных средств, не разбирая, что именно попадётся под эту самую горячую руку — нож ли, табуретка или пепельница. Разница между нами лишь в том, что я не мочу по пьяни и не изображаю из себя истово верующую, всерьёз полагая, что если исправно посещать воскресные службы, то все прегрешения чудесным образом аннулируются. Место в Раю мне не уготовано, да и на хер не нужно. Да, я убийца — признаю́ это открыто. И лишаю жизни я на трезвую голову. Всегда. Щекочущий ноздри сигаретный дым дразнит, то и дело заставляя руку тянуться за несуществующей пачкой с зажигалкой. Приходится себя одёргивать. Ты давно завязала, Гретхен, — сколько уже можно вестись на этот условный рефлекс? Вредная привычка осталась где-то там позади, в прошлой жизни, вместе с суточными дежурствами, сверхурочными, рапортами и недосыпами. Когда ты работаешь в преимущественно мужском коллективе, рано или поздно закуриваешь, даже если раньше не притрагивалась. Потому что самая кипучая жизнь она там, в курилке любого департамента полиции. Вошедшему Дону я не киваю: незачем компрометировать человека и светить наше знакомство. Моё приветствие — едва уловимое движение глазами. Как у кошки, лениво смежившей веки на ярком солнце. Я не та, чьим приятельством здесь гордятся. И сотрудничеством тоже. Ко мне обращаются из нужды, когда загнан в угол и совсем прижало. В каком-то смысле мы похожи с доком: к нему тоже идут, когда стало невмоготу и есть нехилый риск растерять по дороге собственные кишки. Вон он, наш эскулап, сидит в компании салата и что-то бормочет. Ох уж эти русские. Вечно у них на лице выражение такой вселенской скорби, что аж с души воротит. Хотя с его-то работёнкой... закономерно. Не удивлюсь, если в руках Андрея побывали медкарты всех жителей. Раён — место неспокойное, и редкий день обходится без посетителей. А в силу специфики здешней жизни посещают они преимущественно в тёмное время суток. Фройляйн Рейнольдс в том числе. Когда я нагрянула к нему в первый раз, это было на рассвете. В лучших традициях русско-немецких отношений времён 41-го. Кажется, именно так я и пошутила, дрожащими пальцами зажимая не предусмотренное природой отверстие — а хлестало знатно, как из недорезанного поросёнка. Обошлось тогда, ничего. Своё дело док знает, диплом явно не покупал — залатал как надо. Правда девица его была не в восторге от вломившейся ни свет ни заря бабе, да ещё весь пол заляпавшей кровищей. Но, видимо, торчавший у меня из кармана ствол поубавил желание это самое недовольство высказывать вслух. Пиндосская стервозина. Дон тем временем направляется к столику Кореянки, изрядно подвыпившей. В вечер пятницы. В баре, полном мужиков, не обременённых морально-этическим кодексом... Опасно. Впрочем, Ким, по всей видимости, любит риск. Что ж, её право. Каждый щекочет себе нервы, как хочется. А у Тони, похоже, сегодня день улова. Неплохо устроился этот итальянец, ничего не скажешь. Размышления о способах заработка возвращают меня к мыслям о собственном финансовом положении. Если так пойдёт и дальше, скоро предстоит непростой разговор с герром Кёзе — придётся объяснять шерстяному, почему традицию поедать каждое воскресенье его любимый сыр придётся прервать на неопределённый срок. А он, конечно, встопорщит усы и состроит недовольную морду.
-
Щекочущий ноздри сигаретный дым дразнит, то и дело заставляя руку тянуться за несуществующей пачкой с зажигалкой. Приходится себя одёргивать.
Моё приветствие — едва уловимое движение глазами. Как у кошки, лениво смежившей веки на ярком солнце.
+
Нанесение черт очень броское и тонкое, практически кончиком кисти по холсту.
-
Нуарная выходит киллерша, всё как мы любим)
-
Да, я убийца — признаю́ это открыто. И лишаю жизни я на трезвую голову. Всегда.
I'm not a crazed gunman, I'm an assassin! One is a job, and the other is a mental illness!
-
За ранний визит к доктору!
-
Не любитель текста от первого лица, однако нельзя не признать, что если он написан хорошо, то это даёт совершенно новые ощущения от написанных строк. Браво!
|
-
Ну ты и внезапный однако же.
-
Очень трогательный пост. Мне ещё никогда так красиво не делали предложений в играх)
-
Красивый и смелый поступок.
|
Разговор с сестрой Анной определённо пошёл Аде на пользу: на встречу с боевыми ветеранами она предстала в строгом и вместе с тем женственном образе с флёром лёгкой загадочности. Маленькое чёрное платье из шифона, дополненное украшениями с сапфиром — самый крупный камень редкого, василькового, оттенка был подарен Повелителем на одни из именин. Не так давно Ада заказала из него подвеску. Идеально расчёсанные и уложенные волосы, словно только из салона. И едва уловимый шлейф духов. Словом, всё по заветам Шанель. Сёстры Анна и Каталина жили задолго до времён великой кутюрье, но им было не отказать во вкусе.
— Ты бы справился и один, не сомневаюсь, — спокойно признала меченая. — Но всё же изначально организаторов планировалось двое, и я не намерена отступать от плана. Что творится в моём домене, я хочу знать лично. И лично принимать участие в этих событиях, покуда я в полном здравии. Так что придётся иметь дело с женщиной, нравится тебе это или нет.
Она смахнула с плеча Германа невидимую пылинку и, дерзко улыбнувшись, отправилась в «переговорную» под мерный перестук каблуков.
— Не будем заставлять господ офицеров себя ждать, это дурной тон, — бросила через плечо, не оборачиваясь.
***
— Добрый вечер! Я очень рада, что вы пришли, и благодарна, что сочли возможным потратить своё время на эту встречу, — повысила голос девушка, входя в класс и занимая место рядом с Вейцем. — Меня зовут Ариадна, а моего брата — Герман. И мы собрали вас здесь, потому что нуждаемся в вашем военном опыте. Если вы решите принять наше предложение, в детали вас посвятит брат. От себя же хочу сказать вот что.
Ада замолчала, собираясь с мыслями. Она не готовила заранее и не заучивала наизусть какую-то специальную речь. Импровизировать и говорить искренне показалось самым верным решением. В конце концов, люди не пойдут за тобой, если почувствуют фальшь. А этих людей совсем не хотелось обманывать — их и так оставило с носом родное государство.
— Я очень уважаю ваши боевые заслуги перед нашей страной и мне жаль, что для выполнения воинского долга вам пришлось пожертвовать своим здоровьем, а кому-то и нормальной человеческой жизнью... Я знаю, что такое быть выброшенным за борт за ненужностью, поверьте. Поэтому хочу помочь. Предложить сотрудничество.
И снова пауза. Как озвучить основную часть? Тем, кто большую часть сознательной жизни держал в руках винтовку — предмет материальней и приземлённей некуда — вдруг объявить о существовании в нашем мире паранормального. С другой стороны, людям подобного склада лучше прямо, без обиняков и намёков.
— Мы с братом, скажем так, не совсем нормальные люди — мы обладаем даром. Способностями, которые принято считать сверхъестественными. Не Ванги, конечно, но примерно из этого разряда, — улыбнулась девушка. — Суть нашего дара заключается в способности излечить увечье и вернуть человека к полноценной жизни. Как бы нереалистично такое ни звучало, но это факт, — добавила она, предваряя возможную волну скепсиса, и обвела взглядом зал.
Может быть, у товарищей офицеров успели назреть вопросы?
|
— Ах, госпожа, к чему этот потоп?
Застав в спальне рыдающую Аду, сестра Анна несколько изменилась в лице и повела носом, как будто принюхивалась.
— Ну что Вы, госпожа, ни один мужчина не стоит слёз, — проговорила она мягко, но уверенно.
— Откуда ты...
— А почему ещё может плакать женщина так горько? — монахиня понимающе улыбнулась и присела на край кровати, чуть поодаль. — Я видела это не раз. И сама когда-то была такой. Но мне посчастливилось встретить нашего Повелителя и научиться у него этой простой истине.
— Так Повелитель сам мужчина, — заметила Ада сквозь всхлипы.
— Но разве он чета смертным? Или когда-нибудь обращался с Вами неуважительно? — с лукавым прищуром возразила француженка.
Меченая ничего не ответила, лишь покачала головой, и солёные ручьи заструились с новой силой.
— Он назвал меня женщиной, как будто это что-то унизительное и постыдное... Как будто я самое презираемое существо на земле...
— А Вы действительно стыдитесь своей природы?
Ада помотала головой снова.
— Тогда тем более незачем плакать. А Каратель... — лицо сестры Анны приняло задумчивое выражение. — Ничего удивительного. Он уже обжёгся с одной женщиной, и теперь до смерти боится их всех. На всякий случай.
— Чего их бояться, люди как люди, — шмыгнула носом Ада и утёрла щёку тыльной стороной ладони. — И вообще это какая-то странная боязнь, больше похоже на прессинг.
— Так и есть, — согласилась сестра. — Каратель уверен, что наилучшая стратегия взаимодействия с женщиной — доминировать и унижать. Но что лежит в основе? Причина тому — страх. Атака первым как надёжный способ самозащиты.
Анна иронично хмыкнула. Будто хотела сказать: «Как будто это его спасёт. И до чего же эти мужчины самонадеянны».
— Я просто устала от этих эмоциональных качелей, — с грустью призналась Ада. — Вчера он доверял тебе сокровенные переживания, и ты думаешь: «Ну наконец-то удалось пробить эту стену, и всё налаживается». Но сегодня он вдруг грубит на пустом месте. Что будет завтра, я вообще не представляю. А главное ни за что! Почему он сразу подозревает плохое? От меня, которая ни разу его не подставила и только и делает, что хочет помочь!
— Таковы демоны и их реальность, госпожа. Существовать с привычкой от каждого ожидать удара в спину. И Каратель, несмотря на свою смертную природу, возможно, больший демон, чем многие бессмертные... — философски заметила Анна.
— Что ты имеешь в виду?
Впервые за время диалога Ада перестала всхлипывать и оторвала ладони от лица, непонимающе и заинтересованно взглянув на собеседницу. Эта монахиня выделялась из остальных какой-то мудрой размеренностью, неспешной созерцательностью, рассудительностью и степенством — тем, что в простонародье зовётся житейским умом. Возможно, за эти качества Повелитель назначил главой отряда именно её? Она была немногословна, по большей части просто улыбаясь по-джокондовски, но эта затаённая в глазах улыбка говорила: «Уж я-то знаю, будь уверен».
— Германа притягивает Ваша эмоциональность и необычная для тёмных... хм, человечность. Все демоны питаются энергиями, как Вы знаете — но энергия энергии рознь. Негативные чувства, скажем так, сытны, но пресны. «Высокие» вибрации души — вот где изысканный вкус!
— Что же, он меня специально разводит на разные эмоции, чтобы своё меню разнообразить? — недоумённо изогнула брови меченая.
— Не исключено, — кивнула монахиня. — И, скорее всего, делает это неосознанно. А когда приходит запоздалое понимание, он намеренно отдаляется и ведёт себя холодно, дабы не причинить вред. Не выпить лишнего.
В словах сестры Анны было зерно истины. Ада помнила, как Повелитель не раз просил её умерить пыл, мотивируя это большим соблазном пригубить из источника. Какой-нибудь молодой, ушлый демон вряд ли бы озадачился такой моральной дилеммой и просто проглотил бы лакомый кусочек — инфернальные существа редко бывают не голодны. Требовалась определённая степень сознательности и высокий уровень самоконтроля, чтобы не сорваться и не осушить незадачливого человека. Что если способность поглощать энергию из смертных было одним из побочных следствий становления аватаром Великого Герцога, и Герман опасался, что она выйдет из-под контроля?
— Я вижу, госпожа, что Вы очень терзаетесь, — сказала Анна, — и могла бы помочь облегчить эту печаль.
Она протянула руку, приглашая Аду за туалетный столик, и взяла расчёску.
— Если хотите мой совет: клин клином вышибают, — разделив волосы хозяйки на пряди, монахиня принялась аккуратно расчёсывать каждую. — Каратель печётся о своей свободе и ревностно охраняет её от малейших посягательств — так дайте ему максимум. Предоставьте самому себе. Сделайте вид, что Вам нет никакого дела, где он, куда собирается, с кем встречается и когда вернётся. Заставьте его бояться стать ненужным. Глядишь и свобода перестанет быть такой уж ценностью.
Распутанный локон лёг Аде на грудь, и девушка почувствовала необъяснимое облегчение. Сродни умиротворению, какое испытывают йоги в медитации. С каждым новым взмахом расчёски грусть рассеивалась, и вот уже повод для неё казался таким несущественным... Выравнивалось дыхание, на высохших от слёз щеках вновь проступал здоровый румянец.
— А Герман боится своей ненужности? — спросила Ада, дивясь на то, как спокойно прозвучал собственный голос.
— Все боятся, — отозвалась Анна. — Ведь это прямой путь к одиночеству. Вы одна из немногих близких его знакомых. И когда на чаше весов окажется Ваше общество в противовес его вольной жизни...
Она не договорила. Лишь смежила глаза по-кошачьи и лукаво улыбнулась отражению меченой в зеркале.
— У Вас чудные волосы, госпожа. Настоящее оружие обольщения. Наш Повелитель как-то сравнил их с вьющимися змеями — высший комплимент.
— А что ещё ему нравится? — оживилась Ада.
— Женственность. И сила. Будучи силён духом сам, он не терпит безволия и пасования перед трудностями. А ещё строптивость, — добавила она, с хитрой ухмылкой склонив голову набок.
— Да? А я всегда думала, что его это бесит, — хихикнула меченая.
— О, напротив, лишь раззадоривает аппетит. Карателя, кстати, тоже, — как бы невзначай добавила Анна и, наклонившись к уху Ады, шепнула: — Пощекочите ему нервы, дайте отпор — и эффект не заставит себя долго ждать.
— Научишь меня? — заинтригованно спросила кандидатка в Королевы.
— Сестра Каталина нам поможет, — заговорщически улыбнулась монахиня.
|
К визитам Люка я привыкла и не удивилась, когда он объявился на пороге снова. Но когда следом показались фигуры замкома, Лорда и в довершение всего Чана, я порядком растерялась. Я всё ещё не знала, что сказать, а Ден уже приветственно сжимал и тряс мне руку, пододвигались стулья, шуршали пакеты, и вся эта честная компания, заполонив палату, шумно размещалась и обменивалась друг с другом перекрёстными репликами.
Замечание Лорда смутило. Не само его содержание, сколько тот факт, что он стал невольным свидетелем нашего со Стасом разговора, не предназначавшегося для третьих ушей. Да и для вторых, в общем-то, тоже. Практически сразу, высказавшись откровенно, я начала жалеть о содеянном. Ты всегда держала переживания в себе, Эва — чего же сейчас позволила себе раскиснуть? Теперь, когда беседа из приватного диалога с нотками исповеди превратилась в коллективный чат с половиной отряда, я вдвойне досадовала на мгновение собственной слабости, не зная, в какой угол деваться, и вообще рада была провалиться сквозь землю, лишь бы избежать открытого муссирования неудобной темы. Никогда не была персоной публичной — нечего и начинать. А тут вдруг столько внимания...
Тем неожиданней был подарок «подкравшегося» Чоу: смастерённая своими руками игрушечная лошадка. Маленькая поделка — и такой большой жест. Именно он стал последней каплей, пробив брешь в стене самообладания. На глаза навернулись слёзы — ещё немного, и эту плотину прорвёт окончательно — и я часто заморгала, чтобы не дать потоку выплеснуться наружу.
— Спасибо, — прошептала я, сжав руку китайца; может быть, крепче, чем мне свойственно. — Я вернусь.
В последнем до сегодняшнего дня были сомнения. Мысли вертелись всякие. В том числе и про досрочное расторжение контракта с «GDS Global» и поиск новой, менее травмоопасной работы поближе к «гражданскому» профилю. О создании семьи, пока ещё возможность не утеряна безвозвратно. Стоило судьбе отнять у меня шанс реализоваться полноценно как женщине, как жгуче захотелось им воспользоваться — только теперь это будет сродни выигрышному лотерейному билету, одному на миллион. Недаром говорят «Что имеем — не храним, потерявши — плачем». Парадоксальное существо человек.
А всё-таки они прикатили сюда, чтобы повидать и проведать. Да, тебя, Эва. Да, эти чужие на первый взгляд люди, а на второй — просто коллеги. Я привыкла рассчитывать только на себя, привыкла, что окружающим нет дела — тем ценнее неравнодушие, когда его не ждёшь. И, кажется, сейчас именно такой момент.
— Ну, если контрабанду прямо сюда доставляют, можно и подольше от службы покосить, — улыбнувшись, ответила я Дэну с Люком. — А что у вас?
Последний вопрос предназначался уже Максу. Заинтриговал.
Стас меж тем уже брал очередной аккорд. И с новой песней сам как-то весь преобразился: взамен повидавшего виды мужчине средних лет объявился подросток-бунтарь. «Так пусть же сгорит оно всё огнём!» — ох и заразительный же призыв! А может, и впрямь ну всё к чёрту, Эва?..
-
Как всегда на высоте.
-
я его коснулась кожи, нежной, смуглой и горячей, словно мед в бокале чайном разведенный красным перцем
-
Волшебная сила Кошки в действии)
|
Неужели все врачи такие нудные? Что же получается, в бытность свою штатным хирургом госпиталя во время обхода в глазах пациента я тоже выглядела подобным образом? М-да.
Визит лечащего врача оставил после себя неприятно горькое послевкусие и лист-памятку с рекомендациями, что можно и что нельзя в послеоперационный и реабилитационный периоды. Последнего было в разы больше. Что ж, ожидаемо. Воздержаться от активных и силовых видов спорта на 2-3 месяца, столько же не поднимать тяжести. Бассейн, сауна, горячая ванна под запретом на 1-2 месяца. И вишенка на торте — секс с алкоголем. Причём потреблять горячительное считалось почему-то фактором более опасным, провоцирующим кровотечение, нежели услады телесные — в эти-то хоть на следующий день после выписки пускайся. Хотя, казалось бы, по логике вещей должно быть наоборот. Обозначенный срок в 30 дней вызвал жгучее желание сдохнуть тут же на месте. Запреты, запреты, запреты...
Раздосадованная, я перекатилась на спину и уставилась в опостылевший потолок. В голову полезло всякое.
«Может, тебе вообще уйти из профессии? Из обеих сразу. Может, не твоё это вовсе, а, Эва? На белый халат стало тошно смотреть, а ЧВК... Кому сдался оператор, не способный три месяца нести собственный рюкзак и пробежать кросс в полной выкладке? Или ради тебя специально подождут, отменят все миссии? Ага, как же. «Незаменимых не бывает» — вот руководящий принцип любого работодателя».
«Ну, уйдёшь, и что? На Землю путь заказан. Своим возвращением подвергнешь опасности близких — себя-то ладно, плевать, но они чем виноваты? Нет уж, дорогая, за свои ошибки расплачивайся сама. А мальчишка без тебя не проживёт — рано или поздно свернёт на кривую дорожку. Сколько их таких историй про сирот... Нет, нельзя бросать, ты просто не имеешь права. Ради Майка, если тебе дорога память о нём».
«Конечно, не исключён вариант остаться здесь, на Аль-Тафре, попробовать начать с чистого листа — только в который раз будет это начинание, м? Возможно, тебе повезёт и примут в какой-нибудь госпиталь. Эта планета не слишком отличается от твоей родной — обе раздираемы конфликтами, и имеющий диплом медика без работы не останется. Только какой смысл менять шило на мыло? Стабильность? Целее будешь? Да всё самое ценное у тебя уже отняли — нафига такая жизнь? Половинчатая, охолощённая и бессмысленная. Сублимат. Какая в ней ценность? Ах да, долг перед братом… По сути, он один тебя и держит».
Не знаю, сколько времени я провалялась вот так, откинувшись на подушки и невидящим взглядом таращась в пустоту. Сама не заметила, как уснула. Из дремоты выдернул звук открываемой двери и знакомый голос, зовущий меня по имени. Шаги, шуршание совсем рядом с лицом. Пока я спросонья соображала, что к чему, в поле зрения попало яркое разноцветье. Словно сделанные из гофрированной бумаги и густо раскрашенные темперой маленькие шары-солнышки. Георгины. Откуда здесь георгины? Почему они здесь? И почему здесь он?
— А... Стэн, ты... То есть вы...
Шумно выдохнув, я потёрла переносицу в попытке сесть и собрать мысли в кучу. Он что-то спросил про самочувствие. Надо ответить.
— Я? Жива, по крайней мере, — пожала плечами. Вышло равнодушно.
«Захотелось тебя проведать», такая обтекаемая фраза. А почему захотелось? Какая причина кроется за ней? И в какой роли он сейчас выступает? Командира Квеценя с протокольным визитом вежливости? Рынды с простым человеческим желанием справиться о здоровье подорвавшегося «однополчанина»? Стаса, ведомого каким-то сиюминутным порывом?
— Любой цветок прекрасен. Особенно если подарен от души.
Мне ужасно давно не дарили цветов. Последний раз это было ещё на Земле, от благодарного пациента, которого вытащила с того света, собрав буквально по кусочкам. Джонни не в счёт. Утром он мог излупить тебя до полусмерти, а вечером в тех же руках, которыми бил с утра, принести шикарный букет, всерьёз полагая, что подобная щедрость даёт право на дальнейшие бесчинства. Нечто сродни индульгенции. Счётчика, обнуляющего прежние грехи и запускающего этот порочный цикл заново.
Я люблю все цветы, все без исключения. Но с тех пор от вида условного «сто одна роза в дорогой упаковке» в теле начинается неконтролируемая дрожь. Глупо, конечно, ведь цветок ни в чём не виноват...
— Избегать?.. — непонимающе переспросила я. — Почему?
А может, это вина? Она толкнула его прийти? За отданный приказ и его последствия он чувствует персональную ответственность? Не распорядись он построиться именно в таком порядке и двинуть всей группой наверх по узкой лестнице, я бы не угодила на больничную койку. Разумеется, не было в его решении злого умысла. Да, наше знакомство не назвать гладким, и дальнейшие разговоры лишь ярче выявили все шероховатости. Но сомнительно, что это месть. Слишком подло и мелочно как-то, не по-мужски.
А всё же осознание того, что моё здоровье, моя жизнь — моё неотъемлемое право проснуться завтра, открыть глаза и встретить новый день — зависит от воли другого человека, сидящего сейчас напротив, неприятно резануло по нервам. Откуда другой, подобный тебе — а значит, тоже имеющий недостатки и слабости — может знать, что лучше для всех, для тебя?.. Почему дóлжно ему подчиняться?
— Есть у арабов одно ёмкое слово... Maktub. «Так суждено». Они верят, что всё происходящее с человеком — в руках Аллаха, и жизненный путь предначертан каждому свыше. Вряд ли ты имел целью меня покалечить. Но если так произошло... может быть, это испытание для чего-то нужно. Не знаю... — закончила я тихо и отвела глаза.
Только бы не разреветься, как последняя дура.
***
Не пролежав в стационаре и недели, я уже успела заработать репутацию проблемного пациента. С врачами в роли больных всегда непросто. На первых порах боль сковывала почти любую попытку пошевелиться, но риск спаечного процесса пугал ещё больше — и я старалась двигаться хоть как-то. К вящему неудовольствию врача, заладившего про постельный режим.
В прежней жизни элементарный манёвр — перевернуться на кровати и, забравшись пятками по стене, вытянуть ноги во всю длину — теперь превратился в почти невыполнимый квест. Почти, потому что после четверти часа мучений я всё же справилась — спасибо йоговской подготовке. «Раз уж большинство перевёрнутых асан мне сейчас недоступно, будем улучшать кровообращение в малом тазу пассивно, за счёт законов физики», — подумалось мне этим утром. И пока гравитация делала своё дело, я потянулась к смартфону включить какую-нибудь аудиокнигу. Не лежать же в тишине как истукан.
Французские экзистенциалисты показались особенно ко двору в нынешней ситуации, и выбор мой пал на Сартра. Кто знает, вдруг тактика «клин клином вышибают» даст свои плоды? Хоть Сартр никогда и не занимался психоанализом, но удивительно точно мог читать человеческие души, и его книги, написанные 4 века назад, до сих пор не потеряли актуальности. Верно говорят, что во все времена люди примерно одинаковы — меняются лишь условия их существования.
В таком состоянии меня и застал командир, объявившийся на пороге с невесть откуда взявшейся гитарой. «Какого чёрта?» — хотела спросить я, но только проводила его недоумённым взглядом, пока он усаживался и брал первые аккорды.
Прошлый визит — ладно, но сейчас почему? Возможно, он чувствует себя обязанным поднимать мне настроение? Или... Неужели врач проболтался про чёртовы таблетки и намекнул, что неплохо бы ненавязчиво присмотреть за коллегой во избежание всякого? Так я и знала, что выйдет мне боком та просьба про снотворное...
Пришлось сложиться пополам, через боль притянув колени к подбородку и кое-как перевалившись на бок, а там и занять сидячее положение. Сейчас сюда на импровизированный концерт стечётся всё отделение — ну, те, кто способен ходить — не хватало ещё любопытствующих расспросов «А чего это вы вверх ногами под гитару?».
Руки немного отвлекали от восприятия смысла песни. Сейчас их можно было рассматривать не таясь. К чему вся эта символьная роспись? Зачем портить то, что природа создала совершенным? Неужели без клейма, забитого под кожу, невозможно дать другим понять, из какого теста слеплен? И зачем вообще что-то кому-то доказывать? В тюрьме свои порядки, а я никогда не была там, чтобы быть посвящённой во все тонкости. Раз в жизни удача одарила меня скупой улыбкой, посчастливилось вовремя остановиться. Но мне никак не удавалось понять тех, кто, угодив за решётку, добровольно ставил на себе чёрную метку. Как будто, однажды оступившись, перечёркивал шанс на нормальное будущее, лишал себя этого права.
Обстрел исполнителя мелочью, конечно, я устраивать не стала — вместо этого по окончании проигрыша запустила в него апельсином. Поймает, не поймает? Ну а что, сам же жаловался на голод. А у меня лишние.
— Из съестного только фрукты. Люк передал.
Вечная проблема всех мужчин: больничной порцией они не наедаются. Сама я почти не притрагивалась к еде, не было аппетита. В стрессовых ситуациях организм вместо неконтролируемого поглощения почему-то включал режим голодовки.
— А откуда гитара? Тоже на клумбе лежала? — впервые за долгое время я улыбнулась, нерешительно.
-
Французские экзистенциалисты показались особенно ко двору в нынешней ситуации, и выбор мой пал на Сартра.
Этот пост и сам образец экзистенциализма ничуть не хуже сартровского) Много непростых вопросов. Есть над чем задуматься. Одним словом, умеешь, могёшь (с) ;)
-
За тонкости лечения и понимание мужской боли :)
|
|
|
После миссии. Больница
«Вы же сама врач и не хуже моего знаете, что такое экстренная хирургия…», «Потребуется консультация и последующее наблюдение в динамике…», «Не нужно так отчаиваться, сначала восстановительный период…», «Наберитесь терпения, Эва…», «Сейчас рано давать какие-то прогнозы, тем более в цифрах — необходимо время…». И так далее, и тому подобное. Стандартные фразы, которые обычно транслируешь пациенту на автомате, но как же они режут по живому, когда в роли пациента оказываешься сама…
Ты киваешь, отвечаешь такими же шаблонными «Да, конечно», «Зависит от реабилитации, да», «Я всё понимаю»… Только лучше бы не понимала. И многое отдала бы сейчас, чтобы не понимать. Превратиться в среднестатистического обывателя, для которого термины «анамнез», «резекция», «лапароскопия» — ни о чём не говорящая белиберда. И даже если разъяснят, осилишь смысл только половины сказанного. Порой неведение — настоящее счастье. Но тебе эта роскошь недоступна. Чёрт тебя дёрнул пойти на хирурга, Эва...
И вроде бы постоянно занята: поначалу лежишь под капельницами, когда можешь худо-бедно подняться самостоятельно — ходишь на какие-то процедуры, диагностику, инъекции. В промежутках прерываешься на приёмы пищи… Твой день плотно расписан и подчинён беспощадному больничному хронометру, который не даст заскучать в веренице активностей. Только внутри — пустота. Точно такая же, как после смерти Майка, невосполняемая и не заполняемая ничем, сколько ни старайся латать эту прорву. Ей плевать на график. Даже в самом насыщенном она найдёт лазейку, когда сможет подкрасться — и подкрадётся непременно. В тот самый момент, когда особенно не ждёшь, схватит за горло в удушающем приступе слёз и садистически-вкрадчиво напомнит шёпотом: «А помнишь, Эва?.. Если бы ты отказалась тогда, теперь всё было бы иначе». И деваться тебе, загнанной в угол, некуда. Потому что от себя не убежишь.
Самое тяжёлое — реанимация. Когда операционный стол уже позади, но на палатную койку ещё не отпускают. Часами напролёт лежишь, пялясь в потолок, запоминаешь на нём каждую трещинку, а один и тот же набор мыслей в голове заходит на сотый круг. В прошлый раз ты затыкала этот сонм голосов алкоголем — что придумаешь теперь, а, Эва?
В палате ты лежишь тоже, не в состоянии сомкнуть глаз, пока за окном не забрезжит рассвет. Или просыпаешься среди ночи ни с того ни с сего и рада бы забыться сном снова — только нейдет он, проклятый, нет покоя. Лечащий врач заверяет, что это всё из-за гормональных колебаний и перестроек, симптомы скоро должны пройти. Ну а если нет, тогда и будем решать, как быть. Только хреново-то тебе сейчас, в эту самую минуту, и есть большие сомнения, что выдержишь ещё неделю.
Просить медикаментозной помощи — большая ошибка в такой ситуации. Вот ведь парадокс. Стоит заикнуться о рецепте на снотворное, на тебя смотрят как-то искоса, с недоверием, увещевают мягко, словно умалишённую: «Ну зачем же так кардинально… В вашем случае нежелательно». Огромных усилий стоит сдержаться, чтобы не заорать: «Да в каком это моём, мать твою?!». Сделаешь только хуже себе же — умом это осознаёшь, как бы ещё сердцем принять...
Пару раз меня навещала Лина. Принесла вкусностей и личные вещи: зарядку, расчёску, шампунь, косметичку… всякое такое. На содержимое последней, высыпанное на кровать поверх одеяла, я и смотрела сейчас. Три пачки гормональных противозачаточных, предусмотрительно взятые с Земли с запасом, теперь казались какой-то издёвкой, злой шуткой, которую сама же себе и подстроила. Главное заблуждение многих — жить в уверенности, что «завтра» наступит, что можно отложить и успеть потом. Вот и ты попалась на эту удочку, Эва, и поздно что-то менять. Как теперь попляшешь? А вот так.
Три полных блистера с маленькими, круглыми таблетками летят в корзину для мусора. К чёрту всё.
|
Первое пробуждение
Руины Эдена ссылка ♫ Лодка неторопливо скользила по тёмно-синей глади воды, переливающейся в лунном свете. По обе стороны виднелись полуразвалившиеся каркасы зданий, что в сумрачном мраке напоминали жуткие непропорциональные фигуры. Вода непроглядно мутная, усеянная мусором. Обломки небоскрёбов сильно ограничивали передвижение, преграждая былые улицы, проспекты и бульвары. Их было порядка девяти. Все вооружённые, в защитных костюмах. Бесплодные и лишённые памяти. Недобитки старого мира, что вынуждены скитаться по опустевшей, безжизненной земле для продления жизни своих приютов. По обрывкам старых воспоминаний они ещё опасались повышенного радиационного фона и агрессивно настроенного мрака, что мог затаиться среди развалин. Их мир был причудлив. И в городе-призраке могла встретиться опасность хуже физического врага. — Почему Первые вмешиваются только сейчас? — наконец, спросил Жрец. Вопрос был адресован Архитектору, пожалуй, самому странному из их компании. Человеку, что постоянно пребывал в тех областях, в которые иной человек не пожелал бы заглянуть и на секунду. — Они всегда были среди нас, — ответил он, глядя на водную гладь. — Они жили на Земле задолго до нас. И они наблюдали за нами. И мы были им неинтересны. Они изредка вмешивались в наши дела, но не оставляли после себя и следа. — И что изменилось теперь? — У сил вне нашего понимания есть разногласия. Точнее сказать... они и тот, кто разрушил наш мир — имеют разную природу, ровно как мы сами отличаемся и от тех, и от других. — Мы вымираем, – с ядом в голове напомнил один из солдат. — Твои покровители могли бы посуетиться и пораньше. Или хотя бы рассказать, как ёбнуть эту штуку наверху. — Первородные уже поведали мне больше, чем должен знать человек. — Архитектор призадумался, словно выпав из реальности на минуту. «Вернувшись», он почувствовал пробежавший по спине холодок. — Тот, кто разрушил нашу цивилизацию всемогущ. Он перекроит весь мир, изменит его до неузнаваемости. Когда мы проснёмся во второй раз, реальности, что мы знали, уже не будет. — Второй раз? — Спросил тот же боец. — А кто их считает? Ты уверен, что нас разбудили в первый раз, а не в сто первый? Я не помню лиц своих отца и матери. Ничего. Какие гарантии, что в следующий раз я не проснусь безвольным овощем? Ты лучше скажи эти... чипиздрики в твоей голове, они что-то говорят о иных мирах? Загробном? Может где-то нас ждут облака, вечный свет, да сотня девственниц, а мы всё плаваем в этом говне в надежде на лучшее. — Я не берусь судить, как воспринимают вселенную Первородные. Но точно знаю, что для нас мир только один. Кто-то сдёрнул защитную маску и с презрением сплюнул за борт. Остаток пути они прошли в тишине. *** — Здесь. Архитектор остановил лодку жестом. Начался процесс долгих раскопок и раскладки спец. оборудования. Среди обломков стен, крыш и мебели часто попадались кости. В большом количестве. Многие со следами насильственной смерти. Группа уже находила места бойни и похуже, но они всё не уставали поражаться, насколько дёшево в те времена ценилась жизнь. Видимо, когда ваше население достигает больше десяти миллиардов к таким вещам, относятся проще, чем, когда вас порядка нескольких тысяч. Жрец опасливо покосился на уже заполненную капсулу. Когда они наткнулись на этого, Архитектор подметил, что «он протянет особенно долго». Но Жрец всё никак не мог отделаться от мысли, что маг глядит на него. Как-то злобно. Хотя он явно не мог восстановиться так быстро. — Трое. Щедрый улов. — Да, кажется мы выиграли себе пару лет спокойного гниения в замкнутом пространстве. — Эта точно пойдёт? Выглядит как кусок мяса. — Прояви уважение, она всё-таки пережила ядерный взрыв. — Пойдёт, — заверил Архитектор. — Они не умирают так просто. Жрец задержался у последней пары. Те перед смертью завалились друг на друга. Так и оказались погребены под завалом. Он знал, что нужно сделать. Но медлил. Присел рядом с ними. Смотрел, не отрываясь. Легко погладил одну по волосам, что успели отрасти заново. Он почувствовал, что Архитектор встал рядом. — Знаешь... — опустив голову, начал Жрец, — мне казалось, что человек может всё, если по-настоящему захочет. А уж в мире до нас наверняка так оно и было... а потом пришло нечто, что всё разом сломало. Без надежды склеить обратно. Просто скажи, зачем мы всё это делаем? Мы ведь совсем не нужны Первородным. Они уже допустили то, что с нами случилось. — Произошло ли это по нашей воле или без неё. Высшие силы уже ввязали нас в свою игру. И выхода из неё нет. — Почему бы этим высшим силам просто не оставить нас всех в покое? — Задарил риторический вопрос кто-то из группы. Архитектор хотел было ответить, но вместо этого повёл губами и поднял взгляд на небо. Там горела космическая пыль и отрешённо сияли звёзды. Те самые, к которым всегда тянулся человек.
-
Суров +1 Неплохо поиграли, в целом.Без перегибов;. Система при всей своей простоте не давала заскучать и в каждом бою было над чем поразмыслить в каждом ходу, плюс заканчивались они довольно быстро, так что не вызывали зевоту (частая болезнь таких игр, кмк), ну и сеттинг довольно интересный, хоть я его в полной мере не поняла. Для модуля-плейтеста получилось более чем хорошо, на мой взгляд.
-
Юдоль печали, царство горя, край,
Где мира и покоя нет, куда
Надежде, близкой всем, заказан путь,
Где муки без конца...
Теперь я наконец поняла, с чем у меня ассоциации. О дивный новый мир как потерянный рай.
Спасибо за этот модуль.
-
Печальный конец. А казалось, процветающий футуристический мир победившего технологического прогресса. Жаль, что главные герои так быстро умерли и многие сюжетные нити оказались оборваны. С удовольствием почитал бы ещё про их приключения. На послевкусие — много вопросов, чувствуется недосказанность. Словом, толпа в моем лице жаждет продолжения зрелищ)
-
Вкрации о модуле: 
-
потролить охота:)
-
Красивый модуль.
|
Когда их губы соприкоснулись, по щеке Николь скатилась одинокая слеза.
— Фриды больше нет, — покачала девушка головой. — Есть Николь. А ты Лейла.
Обретённое в рядах «Химеры» имя стало вдруг чуждым и постылым. Будто все эти месяцы жил кто-то другой вместо неё, ходил на работу, участвовал в операциях, обменивался колкостями с Гадюкой... А сама она, французская девочка Николь с длинными когда-то волосами и задорными серо-голубыми глазами, спала летаргическим сном всё это время. А теперь вдруг проснулась от поцелуя прекрасной принцессы.
— Знаешь, меня ведь никто не целовал раньше... До тебя.
Грустная улыбка. Признаться ей почему-то легко и совсем не стыдно, хотя до сих пор она никому не говорила. Стеснялась.
Может, потому, что все только и делали, что боялись, ненавидели, презирали, брезговали. Как будто одним фактом своего рождения она нанесла миру непоправимый урон. Даже эта мерзость в багровом небе — и та желала её уничтожить. Всё своё коротенькое существование — четверть века — Николь пыталась понять за что и почему, что она им сделала и отчего чужая в родном мире? Такое же живое существо, как и миллиарды других, которое просто хочет дышать и греться под солнцем и отстаивает своё право. Вынуждена отстаивать кулаками и грубой агрессией. Ответа не было. А они продолжали бояться, ненавидеть, презирать, брезговать... Все, кроме Лейлы.
Проведя пальцем по мокрой щеке, Николь растёрла его в следах свежей крови на лице подруги. Коснулась губ, нанося импровизированную помаду — насыщенно-алую, как мечтала.
— Так гораздо лучше. Красивая, раскрепощённая... — сказала, любуясь распущенными волосами.
И прильнула снова, жадно и ненасытно. Вкус крови смешался с солью слёз, но то был вкус прекрасней самого сладкого нектара. Потому что первый. И потому что последний.
— Ну вот. Улетишь в Рай к своему Аллаху, а мне снова скитаться в одиночестве целую вечность, и даже к воротам не пустят посмотреть одним глазком издалека, — попыталась пошутить девушка, но вышло вымученно.
Так не хотелось умирать... Ну почему именно теперь, когда она только-только обрела её! Когда чёрно-бело-серый, безжизненный мир впервые заиграл другими оттенками семицветья.
Только другого выхода, похоже, нет. Николь понимающе кивнула, положив палец на спусковой механизм.
— Будь свободна, Лейла. На счёт три. Раз, два, ...
И спустила крючок.
-
Душевно +1 Дуэт, по-моему, получился весьма и весьма неплох! Соседство с Фридой замотивировало как-то развивать персонажа (ведь изначально предполагалось, что я тут лишь для теста механики), чтобы не отставать, да и вообще играть вместе было очень комфортно и нескучно. И ящитаю, это самый главный показатель. Пусть история получилась не совсем такой, как хотелось – она всё равно получилась крутой и интересной. Спасибо за это.
-
Спасибо за игру.
Что бы ты ни говорила, а Фрида вышла чувственным и запоминающимся персонажем.
-
Трагично и красиво. Несмотря на уродливость окружающего мира эта девочка сумела остаться прежней Николь.
|
-
Грустная история с крупицей красоты в конце. Спасибо тебе за неё.
-
Харош...
Спасибо за эту игру и проявленный интерес к системе.
-
Радостно видеть, как под конец Никс преобразилась и главный свой поступок совершила по велению не рацио, а сердца. Жаль только, что он был последним перед смертью.
|
|
Разорвался гранатометный снаряд, послышался хруст костей от двоих, вынужденных встретиться под давлением крюка.
Фрида саданула одного из нападавших пяткой в промежность, попав в толстую защитную пластину и едва не вывихнув себе ногу. Но это дало ожидаемый эффект: террорист то ли рыкнул, то ли резко выдохнул и вместо страшного удара по затылку едва ощутимо прошёлся по голове оперативницы вскользь. И уже через секунду на его спину обрушился огонь Никс, и он рухнул, не успев толком почувствовать боль. Оставшемуся Фрида выкрутила руку, а затем принялась за его шею, пока не услышала характерный хруст.
Они остались в грязном дворе, среди куч мёртвых тел. И ни звука. Только зловеще завывает ветер и оставшиеся гражданские тихо сопят что-то себе под нос, не сходя со своих мест. У многих затекли ноги, и они машинально сели на сырой бетон, обречённо раскачиваясь из стороны в сторону. Им уже было не помочь.
— Сюда!
Голос неожиданно низкий, рваный. Вы с трудом узнаёте Шакала. Видимо, обходить будет слишком долго. Через окно быстрее. Вновь обнимаетесь, Никс цепляется за раму крюком.
— А мы неплохо... неплохо справились... Неплохо мы справились, шеф, а? Долго держались...
Снаружи уже слышно пока ещё приглушённые голоса.
— Из них три четверти вчерашние гражданские, Шакал, — раздался ненормально спокойный голос Кроноса, — но да. Неплохо.
Оказываетесь внутри. Кажется, это широкий коридор какого-то склада. Куча разных коробок, по большей части варварским образом распотрошённых, расстрелянных, сломанных. Невозможно ступить и шагу без характерного звона — весь пол усеян стрелянными гильзами. В помещении застыл терпкий аромат гари и крови. Слева выбитая дверь, где валяются порядка четырёх мёртвых бойцов ДИБ. Справа ворота и их коллеги в количестве шести штук. И неизвестно, сколько их ещё в других комнатах.
И первый кого вы видите — человек, отдалённо смахивающий на того молодого паренька-оператора, с которым вы переглядывались с утра в участке. Глаза Шакала безумные, напряжённые, на них явно проступают сосуды. Он напоминал натянутую струну: всё время ходил в полусогнутом боевом положении, в движениях его была роботизированная резкость. Он гипертрофированно реагировал на любой шорох и даже вас встретил, против воли взяв на мушку, но быстро опустил оружие. Тогда вы заметили, что на месте одной из ладоней у него перемотанная культя, а в целой руке он мёртвой хваткой сжимал всё ещё дымящийся ПП. На его теле несколько необработанных дыр от пуль, судя по всему свежих. Через плечо перетянута уже грязная окровавленная повязка, закрывающая рану на туловище, судя по всему — колотую.
— Сука... Сука! Я сегодня убил большей людей, чем за всю жизнь... — посетовал оперативник.
— Каждый день узнаёшь о себе что-то новое...
Командира вы обнаружили не сразу. По довольно очевидной причине. Он несколько сбавил в росте. Сейчас он сидел у одного из ящиков, опираясь на остаток поясницы. Вся его нижняя часть тела была оторвана. В месте отрыва рана стянута и бегло обработана. Он смотрел на вас чуть затуманенным, хотя при этом кристально ясным взглядом. Невозмутимо потягивал сигарету.
— Опиаты — ахуенная тема.
Пояснил он вам, выдувая облако дыма. Затем достал ещё одну сигарету из пачки и вытянул перед собой, кивнув Фриде взглядом.
|
|
|
-
Зв выдержку, силу духа и за эктомию!
-
Загуглил, что такое эктомия. Теперь я нервничаю ещё больше.
|
|
|
|
|
|
Как всё сложно было в инфернальной иерархии. Фаворит (считай избранник) оказывался гораздо ниже делового партнёра, и титул этот считался чуть ли не оскорбительным синонимом альфонса. У людей совсем наоборот.
— Нет-нет, если это повлечёт за собой какие-то ограничения его свободы, то ничего не надо! — испуганно поспешила отказаться Ада. — Я предложила Германа в фавориты для галочки, если требуется какое-то формальное обоснование. Он был и остаётся моим союзником, партнёром.
Помолчав, она добавила с грустью:
— А ещё я действительно считаю его старшим братом, которого у меня никогда не было. И нормальной семьи мне никогда не создать. Так что нисколько это не метафора...
Последние слова были произнесены очень тихо, почти шёпотом. Ада не хотела выглядеть жалобщицей, но и смолчать было выше её сил. Одну половину своей сущности обменяв на демоническую, в остальном она оставалась всё той же смертной девушкой с простыми мечтами и потребностями — в любви, заботе, тепле, близости. Жизнь одиночки-изгоя, этакого байронического отверженного, приходилась по нраву далеко не всем меченым — для этого требовались определённые качества. В характере Ады не было места ни гордыне, ни эгоцентризму — эти черты, скорее, были под стать тому же Вейцу-индивилуалисту. И Герман действительно не слишком-то держался за клановость и семейные связи — немцем руководила прагматичность и привычка полагаться лишь на себя.
— Наш формальный статус и иерархическое неравенство меня не волнуют, — девушка решительно дёрнула подбородком. — Я не стану бравировать своим привилегированным положением и принижать его, каждый раз напоминая о его месте. К тому же я ещё не Королева, а всего лишь кандидатка... Но если я правильно помню события 20-тилетней давности, я уже тогда пользовалась Вашим особым расположением. Так сказать, авансом. Когда ещё была Аришей.
Меченая широко разулыбалась. Повелитель никогда раньше не называл её так, по-домашнему уютно. Даже давным-давно, в их единственную встречу, демон обращался к ней-девочке подчёркнуто вежливо — Ариадна Андреевна — конечно, подыгрывая детскому важничанью в духе «Я уже большая». Сегодня это случилось впервые и многое значило для неё.
***
Принимая видимый облик во время своих визитов, Астарот отличался изобретательностью. За 8 лет он ни разу не повторился, и Ада всегда с любопытством следила, каким же он предстанет в этот раз, что нарисует его воображение? Некоторые особенно запомнившиеся образы, нашедшие в её душе отклик, она перекладывала на бумагу и краски. Иногда уголь или карандаши. Всё зависело от впечатления, ассоциативного чувствования. Великий Герцог и не подозревал, что в специально заведённом альбоме у него уже скопилось приличного объёма портфолио со «сценическими ролями».
Интересно Аде было и сейчас. Некоторое время, после того, как Астарот скинул капюшон, девушка с жадностью рассматривала открывшийся взору портрет.
— А какие будут последствия для того человека, которого я захочу выбрать в фавориты? — любопытство, конечно, терпело недолго и прорвалось наружу при первой же возможности. — Ему надо будет подстроить несчастный случай со своей кончиной? Сделать пластику? Поменять личность и подделать паспорт?
Вспомнились Денис с Сергеем, ещё вчера лучшие друзья — сегодня заклятые враги, и Ада вдруг нахмурилась, бросив игривость.
— Это касается Кравца, оборотня, который недавно просил Вас об услуге смены внешности.
Достаточно было упоминания имени — Повелитель обладал отменной памятью и наверняка держал в уме недавний эпизод — но Ада всё равно распространила описание.
— Благодаря Вашей помощи он успешно избежал уголовного преследования. Да только вот слово «благодарность», по всей видимости, ему незнакомо. В качестве ответного жеста признательности он подставил моего друга и Вашего союзника Дениса Якуба. В инцидент оказались впутаны доктор Гааз и Герман. Возможно, скоро очередь дойдёт и до меня — службисты хорошо умеют разматывать ниточки.
Ада сделала короткую паузу, раздумывая, стоит ли упоминать дебош и его последствия для дома. Но решила пока умолчать, подавая неприятные новости дозированно.
— Наказанием за вероломство является смерть, мне как служителю демона 9-го круга чина «Обвинителей» это прекрасно известно. И поначалу именно так я и хотела поступить: распорядиться казнить предателя. Однако у волка имеется неоплаченный долг перед Вами...
Меченая поджала губы, явно раздосадованная данным препятствием.
— Это обстоятельство остановило меня. Прецедентов раньше не случалось, и я не знаю, что допустимо, а что запретно в такой ситуации. Какими полномочиями я обладаю, насколько далеко простираются их пределы? Если убить его, сможете ли Вы взыскать долг? И, что самое важное, не ляжет ли это пятном на Вашу репутацию: дескать, оказывать-то услуги Великий Герцог оказывает, но должников своих потом убивает, не дав даже шанса расплатиться. Вы лучше моего знаете, как злые языки способны исказить факты — дай только повод. Я же не хочу делать такого подарка Вашим недоброжелателям.
-
Решительный заход ))
-
За объемный взгляд на ситуацию
-
Ариадна на страже моих свобод. Что тут скажешь, повезло мне с сестрой)
|
|
|
-
За вдохновенное описание ранения!
-
«Жёсткая» образность, хлёсткие метафоры. Хорошо передают непростую жизнь Фриды и условия, в которых сформировался её характер. При этом без грязи и жести, соблюдён разумный баланс. А говорила, что киберпанк — это не твоё ;)
|
|
|
От неожиданных подробностей про тайные желания Германа, да ещё сказанных самым обыденным тоном, Ариадна покраснела и потупилась. Внешне Вейц демонстрировал обратную реакцию, всячески подчёркивая свою принципиальную позицию сохранить их отношения на уровне «деловые партнёры с примесью братско-сестринских». Да и злость его, когда она чуть не задушил её из-за шрама, сложно было назвать поддельной. Тогда почему Повелитель звучит так уверенно? Ему что-то известно? — Я так не думаю, — наконец проговорила Ада тихо, но твёрдо. — Как женщина я ему неинтересна. А если и интересна, то не по его доброй воле. Меченая глянула на ладонь, где ещё не до конца зажил тонкий росчерк лезвия. А может, и вовсе шрам останется навсегда как напоминание. Подняла глаза на демона. — Я знаю про ритуал. Герман тоже. Когда он заметил следы, пришёл в ярость, и я понимаю почему: он уже побывал в кабале. Токсичные отношения с женой-эгоисткой, патологическая, слепая от неё зависимость, последовавшее затем пристрастие химическое… А стоило немного оправиться от обеих болезней, как его насильно запихнули в капкан новой. Могу лишь догадываться, как это тяжело. И страшно. Ада вроде бы говорила очевидные вещи. Для человека. Но близки ли они были Повелителю? Мог ли он понять и предвидеть последствия для Германа от проведённого ритуала: отчаяние, бессилье, бессмысленность любой попытки сопротивления — весь этот дикий комок бушующих эмоций. Она не была до конца уверена. — Я понимаю, зачем был нужен обряд: ты хотел быть уверенным, что рядом со мной 24/7 надёжный, верный соратник, который в случае чего поможет и прикроет — и я благодарна за эту заботу, — вкрадчиво продолжила девушка. — Но такой ценой… Герман — живой человек, использовать его в роли цепного пса жестоко. Особенно при его-то гордости. Предположение Повелителя, конечно, и ей самой в первую очередь пришло на ум. — Да, я уже думала об этом. Моя просьба его оскорбит и ещё больше утвердит в мысли, что он «нелюбимый ребёнок» в семье, — легко согласилась Ада. — Но это справедливо лишь в том случае, если он узнает о нашем разговоре. Сохраним его в секрете — и для брата всё будет выглядеть иначе: покровитель вызволил его из неприятностей, не в счёт долга, а просто так — значит, он дорожит своим служителем, ценит его, а не считает расходным материалом. — И я была бы рада, если бы так оно и было на самом деле, — добавила она после непродолжительной паузы. Картинный жест Астарота покоробил — теперь и в меченой взыграла гордость. Сравнение с простым смертным и уподобление ему Ада не считала чем-то зазорным даже для высокорангового демона. Несмотря на все свои несовершенства и слабости люди обладали и сильными сторонами, так что вопрос кто кому делал честь действительно оставался открытым. — Я тоже много лет не выказывала желания входить в ближний круг, — напомнила девушка. — Почти восемь, если быть точной. Однако это не убило в Вас охоты. Вы продолжали приходить и давать знания, мы подолгу беседовали — Герман изначально был лишён этого. Так, может, всё-таки стоит попробовать?.. Она улыбнулась, и улыбка эта означала «Нет, от решения я не отступлюсь». — Дело в том, что время не терпит, Повелитель. Уже сегодня Герман нужен на свободе: у нас запланирована встреча с потенциальным пополнением рядов наших союзников. Это был полностью его план, и, признаться я ума не приложу, как справлюсь в одиночку, если он останется в тюрьме. Буду откровенна: я не верю, что Герман сможет договориться о цене свободы, — покачала Ада головой. — С чего бы службистам его отпускать? Он на их глазах застрелил фигуранта громкого дела и оборвал им важные ниточки в и так запутанном клубке. Да они наоборот сейчас воспользуются моментом и всех собак на него повесят! Включая нераскрытые висяки, к которым он не имеет отношения. А то вы ментов не знаете. Им лишь бы «палки» в квартальных отчётах рисовать. Девушка презрительно фыркнула. И, немного подумав, предложила компромисс: — Если это облегчит задачу… я воспользуюсь своим правом и выбираю Германа себе в фавориты. Формально. После разрыва с Владимиром место вакантно — почему бы мне не позволить себе маленький каприз? Я не очень-то жалую «родственников», а сестёр тем более — пусть будет один любимый брат в качестве исключения. *** — Мой несравненный Герцог, если позволите, ещё один… деликатный вопрос, который я не могу оставить без внимания по той причине, что напрямую затрагиваются Ваши интересы и репутация…
|
Вскоре кровавый фестиваль скоропостижно закончился. Утихла какофония выстрелов, хотя эхо рикошетов всё ещё настойчиво стояло в ушах. Дольше всех продержался проповедник, но и его настиг энергетический заряд Никс. Он уже не сопротивлялся к тому моменту: расправил руки, принимая этот удар как нечто должное. Можно ли считать этого террориста за лжепророка? Не известно, считал он сам себя таковым. Но и без него их окружали признаки неизбежного киямата. Они стояли среди высоких зданий, посреди массового убийства. Убийства, совершённого их руками. По всему миру гремели войны, которым в Конгломерате даже не придавали значения. Множились греховные богачи, а весь мир медленно погружался в слепое невежество. Женщин в эти дни стало несравнимо больше, чем мужчин. Даже среди террористов их оказалось достаточно. Всё чаще их можно увидеть в армии. Ведь при перенаселении способность к деторождению перестала быть ценностью. Все люди стали одинаково не нужны, а цена их жизням — копейка. Не каждый способен вовремя принять данный факт. Ведь с пелён всех взращивают по заветам индивидуализма. Ты особенный. Уникальный. Но такой ненужный. Только сейчас вы заметили, что с заложниками что-то не так. Они не реагировали на произошедшую бойню. Сначала это можно было списать на шок, но теперь стало очевидно — им просто всё равно. Многие из них сидели сгорбившись, поджав к себе колени и монотонно раскачиваясь туда-сюда, бурча себе под нос что-то невнятное. Особенно неприятно было поймать их глаза. Страшные стеклянные глаза, преисполненные ненависти, направленной внутрь себя. Кажется, всё в мире перестало для них существовать, кроме их самих. Под одной заложницей вы приметили густую лужу крови. Но это не ваша работа. Её правая рука валялась неподалёку, на ней и оставшейся культе можно было наблюдать многочисленные отметины зубов. Само место разрыва рваное, неровное. Она сама постаралась. И теперь глядела куда-то в пустоту медленно затухающим взглядом. На безымянном пальце отгрызенной руки было кольцо. Видимо, этот брак был не самым удачным решением в её жизни. Она не пыталась остановить кровь и в целом выглядела невозмутимо. В помещении наступила пугающая тишина. Только дождь тихо тарабанил где-то снаружи и здание слегка покачивалось и скрипело под гнётом ветра. Не было времени разбираться во всех этих странностях. Сейчас вы нужны на крыше. Но пока вы позволили себе минуту передышки, вновь запищал интерфейс шлема: ОБНОВЛЕНИЕ СТАТУСА..............................................................
ОБЪЕКТ: КРОНОС, РАССТОЯНИЕ: 48 МЕТРОВ, СОСТОЯНИЕ: РАНЕН, СТАТУС: ОГНЕВОЙ КОНТАКТ
ОБЪЕКТ: ПАРИЯ, РАССТОЯНИЕ: 48 МЕТРОВ, СОСТОЯНИЕ: МЁРТВ, СТАТУС: ...
ОБЪЕКТ: БУГАЙ, РАССТОЯНИЕ: 46 МЕТРОВ, СОСТОЯНИЕ: ЖИВ, СТАТУС: ОГНЕВОЙ КОНТАКТ
ОБЪЕКТ: ГАДЮКА, РАССТОЯНИЕ: 45 МЕТРОВ, СОСТОЯНИЕ: МЕРТВА, СТАТУС: ...
ОБЪЕКТ: БОГОМОЛ, РАССТОЯНИЕ: 55 МЕТРОВ, СОСТОЯНИЕ: ЖИВ, СТАТУС: ОГНЕВОЙ КОНТАКТ
ОБЪЕКТ: ШАКАЛ, РАССТОЯНИЕ: 40 МЕТРОВ, СОСТОЯНИЕ: ЖИВ, СТАТУС: ОГНЕВОЙ КОНТАКТ Грохот. Обеспокоенно глядите в серое небо и замечаете авиалайнер. Точнее его обломки. Снаряд рельсотрона переломил самолёт, словно гнилую палку. И куски корпуса опасно движутся в вашу сторону... постепенно они теряют высоту и устремляются куда-то к основанию небоскрёба. Всю конструкцию встряхивает и вас вместе с ней. Сначала кажется, что фундамент выдержит, но здание начинает неумолимо крениться влево. Заложники не ценят жизни, которые вы для них спасли. Они не пытаются занять устойчивое положение или цепляться за что-нибудь. Они молча вываливаются один за другим, падают на уцелевшие фрагменты стекла, которые в один момент не выдерживают и лопаются, отправляя их всех навстречу к жёсткому асфальту. А вам совсем не хочется умирать. Небоскрёб падает. Приоритеты меняются. В нормальных условиях стоило дождаться указаний от Кроноса, но так некстати, что вам отрубили всю возможную связь. В пустом оконном проёме уже виднеется соседняя стоэтажка. Слишком далеко, чтобы человек смог допрыгнуть. Но достаточно близко, чтобы зацепиться крюком.
|
|
|
Пейзаж за стеклом интересовал мало. Блёкло-серое, хромированное, одинаково вылизанное. Идеальное снаружи, поганое внутри — облик современного города прекрасно передавал суть его хозяев, гнездящихся там, в пентхаусах. Небожители 23-го столетия, мать их. В этих джунглях корпоративных высоток взгляду совершенно не за что было зацепиться — и Фрида держала глаза закрытыми.
Как-то раз идя по улице, она увидела цветок, пробившийся сквозь бетонные плиты. Скудная зелень, уже успевшая покрыться пылью, и один мелкий бледно-жёлтый бутон — невзрачное в общем-то существо, но отчего-то такое притягательное... На него хотелось смотреть. Она простояла там чёрт знает сколько, позабыв, куда шла, просто уставившись в одну точку рядом с кроссовкой. А потом зачем-то вылила в трещину под стеблем весь остаток воды из бутылки 0,5.
— Вот блядь!
Это была реакция на пошедшую у Шакала носом кровь.
— Да хуй с ними с дронами, — огрызнулась девушка на Парию. — Ты-то тут на что? Вывезем сами.
Сраный терминатор реально не понимал, что обычный человек — пусть и с апгрейднутой прошивкой в башке — может просто взять и кончиться. Фрида не любила роботов. Биороботов тоже. Где-то в глубине души сидело убеждение, что какую бы совершенную технику ни дарил человечеству технический прогресс, всегда найдётся умник, способный её хакнуть. И нате вам, пожалуйста, этот чудный момент настал. А значит, придётся выполнять задачу по старинке, полагаясь на скорость рефлексов и силу мышц. Всё как она любит.
Никс она коротко кивнула — поняла, мол, сделаю. В такие моменты напарница преображалась, становясь многословной, инициативной, порывистой. Казалось, ей приносит большее удовольствие общение с винтовкой, а коммуникация с людьми так, постольку-поскольку, для расстановки фигур на шахматной доске очередной миссии.
Фрида всегда молчала. А нахрена что-то говорить тому, кому через секунду вышибешь мозги? Что-то объявлять, требовать... Они всё равно не подчинятся — лишь больше растявкаются.
В школе она всегда дралась молча. Эти козявки вечно пищали что-то обидное, норовили уязвить побольнее, цапнуть исподтишка. Тупое, трусливое стадо, заклёвывающее белых ворон. Любого, кто хоть сколько-то отличается от их серой биомассы. Она не отвечала — просто железной хваткой сжимала пальцы на горле обидчика и смотрела, как у того постепенно кончается кислород. Ей нравилось наблюдать, как ярость в его глазах сначала сменяется беспомощностью, потом паникой и наконец ужасом от осознания того, что совсем скоро станет нечем дышать. Момент чистого, кристализованного наслаждения. Даже последующее наказание не отбивало охоты снова ощутить его неповторимый вкус.
— Au revoir, красавчики! Оставьте нам кого-нибудь на десерт, я проголодалась, — с этими словами француженка послала в сторону Гадюки воздушный поцелуй и нырнула в небо.
А может, и не Гадюки вовсе — поди там разбери направление взгляда через тонировку шлема.
Звон бьющегося стекла. Дождь осколков. Сгруппироваться. Приземлиться. И сделать то, что с годами тренировок записалось на подкорку, в слот безусловных рефлексов. Выдох, выстрел. Корректировка градуса. Повторить. И ещё.
|
|
— Тогда я буду с нетерпением ждать этого вечера, — задумчиво улыбнулась Ада. — Мне бы хотелось научиться твоему родному языку, наверное, это что-то невероятное...
Повелитель знал сотни наречий, если не тысячи. Но именно это, родная речь архангелов и серафимов, могло по-настоящему раскрыть Великого Герцога, дать знания, приближающие к разгадке тайны его души — Ада чувствовала это интуитивно.
— Мне и правда иногда кажется, что мы говорим на разных языках, хоть пользуемся одним.
Девушка была рада возможности наконец озвучить то, что пыталась сказать ещё в прошлую их встречу, но тогда всё получилось так скомканно и нелепо... И вот он, второй шанс.
— Это огорчает. И я бы хотела лучше тебя понимать. Конечно, я человек, совсем другое сознание, но ведь есть надежда, правда? Мама всегда говорила, что я способна к языкам. А знаешь, офицер Беверн будет давать мне уроки немецкого, я напросилась к нему в ученицы! — вдруг весело сообщила она и добавила немного смущённо: — Это для Германа.
Упоминание о брате подвело наконец к первому пункту, ради которого и была инициирована встреча.
— В прошлый раз я спросила, почему его выбрали для роли аватара, но не получила ответа... Выслушайте, Повелитель, пожалуйста, выслушайте, — просительно протянула она руки, предваряя возможный протест. — Это не праздное любопытство. Вы похожи, я замечаю это во множестве мелких деталей. Так сильно переплетённых, что поначалу я иногда путала вас — а вы и рады были меня разыграть.
Меченая улыбнулась воспоминаниям.
— Порой я действительно считаю, что Герман ближе тебе, потому что лучше понимает. Ваши души будто резонируют на одной частоте. Он помогает и мне понять тебя, заставляя смотреть на некоторые вещи совершенно под другим углом. Извлекая на свет мотивы, о которых я и не подозревала.
На краткое мгновение Ада прервалась и взглянула на Повелителя — как он реагирует?
— Тем печальнее мне видеть стену между вами. С каждым днём она воздвигается всё выше и толще на пустом месте из глупых недомолвок и безосновательных подозрений! Так не должно быть. Не должны родственные души быть настолько отчуждённы, и я хочу помочь. Стать хотя бы добрыми союзниками — это ведь возможно? Мы много говорили с Германом об этом, но теперь я говорю с тобой о том же: пожалуйста, не отталкивай его. У вас никогда не было встреч подобных нашим, его подготовка в корне отличалась от моей — я была удивлена узнать это. Почему бы не исправить это упущение? Просто сесть у камина и побеседовать, м? Пусть в нашей маленькой «семье» воцарится мир.
Заветная мечта. Маленький кусочек тепла, которого всем так отчаянно не хватает на Изнанке. И если уж Инаким не суждено найти его — так почему бы не создать своими руками? И беречь, беречь трепетно.
— Герман в тюрьме. Думаю, ты и сам это знаешь. Он помогал Денису и сдержал своё слово, даже в ущерб себе. Наверняка у него изъяли сигил, и ваша связь ослабла, но не порвалась совсем. Он гордый и никогда не попросит о помощи сам. Поэтому прошу я. Офицер Беверн предлагал штурм, и будь моя воля, я бы камня на камне не оставила от этой шарашкиной конторы, — глаза полудемоницы загорелись яростью. — Но я помню Ваш совет о предусмотрительности. И по трезвому рассуждению понимаю, что, применив силовое решение проблемы, подставлю тех, кто мне небезразличен.
|
14-е апреля, Эден, центральный деловой район.
Температура: +6, Ветер: 15,7 м/с. Над Эденом моросил мелкий противный дождь. Вы уже оставили океанический пейзаж далеко позади, но успели приметить волнующиеся волны. Небо пасмурное, повсюду собираются тучи и только где-то на востоке виднеется кусок ярко-оранжевого солнечного царства. Город напоминал сплошное нагромождение небоскрёбов и прочих высоток профилем поменьше. Всё в вылизанном корпоративном стиле, с преобладанием белёсых и светло-синих оттенков. Здесь крутятся огромные деньги. Такие, что вам и не снились. Помимо многомиллиардных сделок, что заключаются здесь каждый день, Эден также знаменит как одно из самых привлекательных мест для туризма. Однако с высоты птичьего полёта таковым он не казался. Более того, что-то явно было не так. Город словно погрузился в глубокий анабиоз. Людей на улице не так уж и много и ведут они себя как-то вяло. А машины встали посреди дороги и никуда не движутся. Или это местные пробки такие и тут принято держать большую дистанцию между автомобилями? Командир не придавал этим мелочам особого значения. Изредка переговаривался со штабом и сидел с отрешённым лицом, думая о чём-то своём. Он чувствовал себя по меньшей мере глупо. Да и занимался абсолютно бессмысленным делом. С практической точки зрения. Но он не мог не пойти. Не взглянуть на него хотя бы одним глазком. А говорить... а что он может сказать? «Эй, в последний раз, когда мы виделись, ты был кричащим и беспомощным куском плоти. Ты, наверное, плохо меня запомнил, но я твой отец».
Старшие дети вряд ли о нём вспоминали. Даже если в один день им придёт известие о смерти Кроноса, они максимум пожмут плечами и будут жить себе дальше. И их судьба его не волновала. Они дети своей матери. По всем пунктам. А их мать он никогда не любил. Так себя убеждал, по крайней мере.
А чем этот отличался? Наверное, правду говорят, что младших сильнее любят. К тому же его определили в силовики. Считай, пошёл по отцовским стопам. Пускай и не по своей воле... что за вздор! Но отступать уже поздно. Он так долго наводил справки, поднимал архивы. И второй такой возможности не будет. Не каждый день их командировки будут в одном и том же городе.
— Вы ведь знаете идентификационный номер? — Безучастно спросил администратор за стойкой.
— Да, конечно.
В фойе было тихо. Два молодых сотрудника распивали за одним из столов кофе с соевым молоком. Неподалёку технический специалист ошивался рядом с гомункулом — очередным бесноватым изобретением Конгломерата для истребления людьми себе подобных.
— Не часто у нас посетители из «Химеры».
— И цели этого визита вас беспокоить не должны, — напомнил Кронос.
— Это верный номер?
— Да.
— В таком случае я и не горю желанием узнавать, зачем вы здесь. Вот, напротив.
Администратор кивнул в сторону инженера и суперсолдата, после чего равнодушно уставился в дисплей за стойкой. Кронос неуверенно подошёл к ним. Специалист был ему ровесником. Значит, вариантов оставалось не так много.
«Это мой сын?» — только и промелькнуло у подполковника в голове.
Гомункул был трёхметровой громадиной из чистых массивных мышц и защитных кожных пластин. Закованный в сверхтяжёлую броню, он казался ещё больше, чем он есть на деле. В визоре шлема виднелась верхняя часть его лица. Крохотные глаза, прикрытые безволосыми и гипертрофированными надбровными дугами.
— Какое у тебя имя? — обыденным голосом спросил Кронос, утаивая неуверенность.
— Что вы, сэр, у гомункулов нет рта, — пояснил техспец, предварительно бросив на незнакомца удивлённый взгляд. — Оператор напрямую посылает приказы на принимающий чип. А питательная смесь поставляется в кровеносную систему через сеть катетеров. Очень удобно!
— И давно он такой?
— К нам его перевели буквально на днях. А, вы не об этом. Гомункулов взращивают с младенчества. Технический прорыв предоставляет даже отвергнутым детям шанс послужить Конгломерату добрую службу. Этот здоровяк — воплощение генетического совершенства! В эксплуатации уже находится множество гомункулов, но я ни разу не слышал, чтобы хотя бы одного смогли уничтожить на поле боя.
Кронос в последний раз посмотрел в пустые и покорные глаза суперсолдата. Более ничего не сказал. Молча ушёл. Тем же днём купил себе билет на монорельс. Сам не заметил, как накатал несколько кругов через весь город, неподвижно сидя на своём месте и размышляя, ради чего и кого завтра опять пойдёт на службу. Ретранслятор располагался на крыше стоэтажного небоскрёба и был столь массивен, что производил впечатление здания, построенного сверху на другом здании. Ваш транспорт кружил где-то в районе 50-го этажа, как хищная птица и пока не торопился подниматься. В этот момент Кронос вдруг вскочил со своего места. — Сбили? Из чего, из рогатки? База. База, приём. Это Альфа. Как слышите? База. Приём. База. — Командир выглядел слегка ошеломлённым, повернулся в вашу сторону, что-то переключил на своём шлеме. — «Химера», внутренняя связь. Проверка. Вы пытаетесь связаться друг с другом. И слышите только голоса. Они не дублируются по радиосвязи. Словно вместо неё у вас интернет-соединение, которое резко обрубили. — Заглушка? — предположил Богомол. — Я не слышу помех. — Кронос покачал головой. — Я вообще нихуя не слышу. Это так не работает. Только если у всех разом сломались приёмники. Шакал резко дёрнулся, будто в приступе боли. Никс заметила, как из его носа густым потоком заструилась кровь. — Я... кажется, что-то слышу, подполковник... — выдавил он с трудом. — Отключайся от сети! — С неожиданной уверенностью крикнул Кронос. — Тогда мы останемся без поддержки дронов, — заметил Пария. — Или останемся без дронов и Шакала. Шакал выдернул из боковой части шлема едва заметный модуль и вздохнул с облегчением. — Кажется кто-то из вас жаловался на скучный месяц? Вот вам и веселье. — Голос Кроноса звучал приглушённо из-за шлема. — «Церберов» сбили из рельсотрона. Мертвы все до одного. Откуда у доселе неизвестной шайки такое оружие — обсудим потом. Сначала убьём их. В условиях отсутствия связи дожидаться подкрепления нельзя — нас самих могут подбить в любой момент. Поехали. Набрали высоту, поравнялись с 87-м этажом. Именно здесь удерживали заложников. — Фрида, Никс! — окликнул Кронос. — Натягивайте рюкзаки. Задача: спасти гражданских, затем бегом к нам на крышу. Врагов немного, человек 19-ть. Вооружены чем попало, многие без огнестрела. Ликвидировать. Пария, становись рядом! Огонь по моей команде по левому окну. — Так точно! — отозвался зам. ком. Массивная дверь транспорта медленно открылась, впуская внутрь холодный ветер и влагу. Вы встали у самого края. Между вами и целью — бездна и ночной кошмар акрофоба. — Пошли, орлы!
-
Второстепенная цель: сохранить жизни гражданских.сохранить жизни гражданскихжизни гражданских
-
Крутые флешбеки.
|
|
— В присутствии сильных? — переспросила Ада. — Мне придётся взаимодействовать с другими владыками?
Да, ранее Повелитель упоминал, что в обязанности Тёмной королевы входят некоторые функции хостес: встречать высокопоставленных демонов, например, если те вздумают посетить домен своего «партнёра по бизнесу». Тогда она ещё подумала, что отношения в Аду мало чем отличаются от работы Германа — наверняка поэтому брат так хорошо ориентируется в инфернальных бизнес-процессах.
С одной стороны, было любопытно. Интересно всё-таки вживую увидеть того же Асмодея или Баала, или даже самого Люцифера! С другой же — как бы в лужу не сесть. Если вспомнить, чем прославились эти господа... Ой-ой-ой, там характеры помилуй Бог — Повелитель просто ангел на их фоне. Или это он только с ней такой терпеливый и понимающий?..
— В теории всё просто, но как быть с практикой? Ужасно сложно контролировать свои чувства, когда дело касается одного Великого Герцога — совершенно невозможно оставаться равнодушной, — беззастенчиво призналась девушка, снова заулыбавшись.
После того, как Повелитель сказал, что не держит обиды, на душе значительно полегчало. Да и эмпирические наблюдения воодушевляли: прямо на глазах прозрачный образ обрёл плоть в месте прикосновения. Неужели это от комплиментов?
— Получается, призраки чутки к человеческим эмоциям и за счёт них могут материализоваться? — вслух предположила Ада. — А знак «плюс/минус» имеет значение? И в чём тогда отличие от тех же инферналистов или вампиров? Они их не поглощают? А как долго можно их продержать в этом «овеществлённом» состоянии?
Вопросы ожидаемо посыпались как из рога изобилия. По части любознательности Ада не сильно поменялась с тех самых пор, когда была пятилетней Аришей в их первую встречу.
— Что же Вы и своих служителей считаете за тех, кому «прямо сейчас невыгодно с Вами враждовать»? Вообще всех? И даже меня?! Но это же неправда!
А вот так ли уж неправда? Тот же Герман, получи он свободу и возможность насолить «рогатому ублюдку», воспользовался бы таким шансом? То-то и оно.
— Выходит, обрести власть значит стать ужасно одиноким... Вряд ли человеку под силу подобный груз. Даже представить не могу, каково так жить.
Меченая взглянула на покровителя снизу вверх, силясь разгадать выражение глаз под капюшоном, но Астарот умело закрывал переживаемое на замок, когда не хотел, чтобы его видели.
На встречный вопрос про мотивы просвещения девушка пожала плечами.
— На уроках богословия мне говорили, что просто Люцифер и ко — это кучка неблагодарных гордецов, которым захотелось вольной жизни. А особенно сильно — нагадить своему благодетелю Господу, и осуществить это они вознамерились путём совращения людей. Но мне всегда казалось, что где-то здесь кроется логическая неувязка. Если в Раю всё так радужно — никаких забот, никаких волнений — с чего бы архангелам искать себе проблем на одно место? От хорошего обычно не убегают к неизвестным горизонтам. Значит, тут одно из двух: либо не такая уж идеальная картина жизни была в райских садах, как нам рисуют, либо вам стало скучно. Посиди-ка в четырёх стенах, пусть и безупречных. Первый месяц всё круто, на второй уже начинает приедаться, на третий хочется вырваться и убежать подальше.
Пока Ада рассуждала, она успела обойти вокруг Повелителя раз пять. И вдруг остановилась.
— А ещё я как-то подумала, что Вам могло показаться несправедливым, что людей держат в неведении. Если они созданы по образу и подобию Самого, то это же такой потенциал простаивает! Это как даровать человеку мозги Эйнштейна и запретить ему заниматься наукой, изолировав в камере-одиночке, — она склонила голову набок, лукаво улыбнувшись. — Но что на самом деле двигало Его Светлостью, может сказать только он сам.
В синих глазах загорелись искорки любопытства: «Ну скажи же, скажи!»
|
С самого утра кулаки чесались набить кому-нибудь морду. А ещё лучше сломать парочку костей. Уже битый месяц они маялись бездельем, и накопившаяся энергия начинала потихоньку закипать внутри, ища выхода. Но с поступлением в отряд Фрида завела себе железное правило не калечить сослуживцев и не намеревалась его нарушать. Не сегодня. Так что оставалось просто курить, угрюмо уставившись в одну точку.
Не то чтобы она считала этих ребят своей семьёй, закадычными друзьями и всё такое, и уж точно не от большого человеколюбия держала руки при себе — просто она знала: конфликты на рабочем месте — верный способ оказаться вышвырнутой на помойку. Ну уж нет, она туда не вернётся. И так почти всю сознательную жизнь копалась в дерьме, отчаянно карабкаясь хоть немного повыше. «Химера» — её шанс, билет со дна наверх сразу на несколько ступеней. Правда в один конец, экспрессом, без остановок.
Хотя вон кому-то из коллег периодически неймётся устроить склоку на пустом месте. Практически с первого дня Гадюка невзлюбила новеньких. Вязалась в основном почему-то к Никс: видимо потому, что та больше молчала, предпочитая сглаживать острые углы или вовсе игнорировать. А Гадюка то ли конкуренции боялась, то ли завидовала — хрен её разберёт. Не баба, а ходячий хронический ПМС. Вот подумала бы головой на досуге, чему тут завидовать? Что ты грёбаный мутант, на которого все смотрят как на редкое насекомое и норовят разобрать на запчасти во благо науки? Охеренное, блядь, преимущество. Прямо дар небес. Хотя, может, всё дело в банальном страхе. Неизвестное всегда пугает. А заодно вызывает ненависть вкупе с навязчивым желанием устранить эту неведомую хрень.
Фрида и сама не понимала природу своей силы. Когда она завелась в ней, была ли с самого рождения, как дефектный ген, или образовалась потом при жизни? Ну, как у тех чуваков, которых в один прекрасный день шандарахнула молния, а они вместо того, чтобы сдохнуть, как все нормальные люди, выжили и сделались неебическими экстрасенсами-пророками-уфологами.
Что самое интересное, парни в белых халатах, что гордо называли себя генетиками, тоже ни черта не знали. По крайней мере, во все разы, когда Фрида пыталась выведать хоть какую-то конкретику про свои способности, она не получила ни одного внятного ответа. Всё, что могли эти «учёные», — выдать бланк согласия на очередной забор генетического материала. Добровольного, как же, ха-ха. Можно подумать, её мнение и желание вообще кто-то спрашивал.
Забор яйцеклетки — процедура не из приятных, и она-то напрягала больше всего. Когда Фриду готовили к поступлению в ряды «Химеры», об этом не упомянули — забыли или нарочно умолчали? Теперь уже не столь важно, никуда не денешься. Учёным дай только волю поставить на ком-нибудь эксперимент, а какой из этого выйдет результат, в общем-то насрать. Удача — прекрасно, отправить на тестовые испытания и доработку. Неудача — в расход этот брак, ещё наклепаем, подумаешь. Интересно, Пария считается успешным образцом или не очень?
Поначалу замком с его извечным «Мужики» бесил жутко. Фриде казалось — нет, она была уверена — что это такой искромётный стёб насчёт её внешности. Типа прямо назвать плоскодонкой стрёмно, а если иносказательно, то норм, очень остроумно. Потом закралось сомнение, что он просто ебанутый. Уже позже, через пару недель кто-то из отряда шепнул ей, что на самом деле Пария инкубаторский, в прямом смысле, и тут скорее пожалеть человека надо. С тех пор отпустило. Странное обращение девушка пропускала мимо ушей, и даже была готова проявить чудеса терпения, посвятив парня в секреты применения тампонов и чудеса женской физиологии. Но Пария никогда ничего такого не спрашивал.
Мысль о том, что когда-нибудь ей придётся встретиться с собственным потомком, похожим на замкома, вызывала неуютные, щемящие душу чувства. Такой ведь не бросится на шею с радостным криком: «Мама!». Пришибёт и глазом не моргнёт, если будет такая команда. Порой, переступив порог прозекторской, Фрида хотела спросить у этих Эскулапов: «А что, по-нормальному-то никак нельзя? Как обычно это у людей делается. Нашли девчонку, нашли парня, дали им время уединиться — и готово дело. Как говорится, ваша заявка обрабатывается, ожидайте результата через 9 месяцев». Ведь рождаются же маги естественным путём у обычных людей. А уж у двух таких с проявленным талантом просто нет шансов на иное потомство.
Но каждый раз вопрос так и оставался неозвученным, а Фрида только упорнее продолжала курить. Где-то однажды она прочитала, что для забора донорского материала по программе суррогатного материнства допускаются молодые женщины без вредных привычек. С тех пор желание избавиться от пагубного пристрастия как рукой сняло. Хер вам, а не идеальный генетический материал, евгеники недорезанные.
От мрачных мыслей отвлекла напарница. Никс была такой же, как она, и вместе с тем другой. В общих чертах девушка поняла разницу: дар Никс работал как выброс вовне, а Фриде внушали необходимость концентрировать энергию в себе. Хотя, судя по их характерам, лучше бы наоборот. Вот бы поменяться, она бы с удовольствием не глядя. Молчаливой, собранной Никс больше подходила эта самая «внутренняя концентрация» — из Фриды же то и дело норовило что-нибудь выплеснуться.
Вот и сейчас Никс сидела рядом, вертя в руках шлем. Не терпится поскорее спрятаться в свою скорлупку, словно черепаха в панцирь. И с чего такая странность?.. Вроде внешними данными природа не обделила — знай себе демонстрируй окружающим, пока молодая. Это ей, Фриде, впору скрываться от мира, чтобы не напугать ненароком. Наверное, во всём виновата разница менталитетов. Что европейской девушке добродетель, то восточной харам.
— Надо как-нибудь тебя накрасить и на целый день отобрать эту штуковину, — ляпнула Фрида, не подумав, и тут же продолжила уже о деле: — Идём. Надеюсь, сегодня хорошо разомнёмся.
-
Не был до конца уверен, как пойдёт эта игра, но задел у нас отличный.
Нравится, как ты подхватываешь сеттинг.
-
А говорила, что киберпанк не понимаешь) На мой взгляд, очень даже хорошо вжилась в роль.
-
За самое внятное обоснование курения!
|
Что заберёшь с собой,
Когда пробьёт отбой?
Туда где асфодели за малиновой рекой
Цветут на перебой.
Что заберёшь с собой
В далёкий жмурский край?
Сберкнижку, дом с трубой
И розою ветров, прослуженный сарай...
(...)
С молотом карга
Ходит за тобой,
Провожая в дивный новый мир
Скучный и рябой.
Рухнут все табу, вызовут конвой
Буйных на «губу»,
В Гарлем и запой.
Что заберёшь с собой? В добытое стрельбой...14-е апреля, Нью-Орландо, дистрикт 11, полицейский участок №7
Температура: +16, Ветер: 5,4 м/с, ожидается усиление.
20 минут до вылета. Всего неделя до отпуска. Ни одного боевого вызова за месяц. А те, что были в начале марта, не представляли из себя ничего серьёзного. Дважды удалось договориться, один раз штурмовали кучку сепаратистов, что быстро согласились лечь мордой в пол. «Химера» всегда на страже, но одними только учениями сыт не будешь. Без реальной опасности вы размякли и из элиты превратились в обычных уставших работяг, которые считают неторопливо проходящие однообразные дни. Вы в отряде уже полгода. Волей не волей, а эти люди медленно становятся вашей семьёй. В семье не без урода, конечно. Порой вся семья — сборище уродов, где все стоят друг друга. Но в современном мире больше не за кого зацепится, кроме как за тех, чьи лица видишь каждый сраный день. Особенно вам. Нормальной семьи вам не положено по уставу. Даже если не хочется сейчас. Даже если захочется когда-нибудь потом. Выхода из «Химеры» ровно два — вперёд ногами или еле живым калекой, которого современная медицина не способна вернуть в строй. Иногда вы сдаёте свой генетический материал. Как и все. Им займутся генетики, что так давно пытаются вывести того самого идеального человека. Или, скорее, идеального солдата. Не хочется и думать, что они делают с донорскими яйцеклетками. Что-то подсказывает, что ваш зам. ком — это самое гуманное из совершённых ими непотребств. Не выдержав очередного потока острот от Богомола (над которыми он смеялся сугубо сам, раз за разом рассказывая одно и то же), вы предпочли дожидаться отбытия у въездных ворот участка. С самого утра вы уже были в полной выкладке, за исключением шлема (в нём было жарковато). Группа неизвестных захватила ретранслятор на одном из небоскрёбов в Эдене. Кронос не подавал виду, но по опыту общения с ним вы могли предположить, что он обеспокоен. Вы в свою очередь совершенно себе не представляли, кому сдалась колоссальных размеров антенна, пускай она и имеет рекордное покрытие. Если террористы собрались её подорвать, то они могли бы подыскать куда более лёгкую цель, уничтожение которой вызовет больший резонанс. Сослуживцы также не имели никаких догадок и были убеждены, что ваше вмешательство просто не потребуется. И вот вы уже стоите здесь, чтобы рвануть через океан в незнакомую страну. Фрида курила. Как и всегда в минуты безделья. Существовало множество более популярных, дешёвых и менее вредных способов потребления никотина, но в юности её приучили именно к обычным сигаретам. Благо теперь она могла себе такие позволить. Очередная затяжка и густой терпкий дым мягко проскользил по горлу, раздражая плоть и оставляя характерный табачный налёт. Мгновение и сизый туман надувает лёгкие, никотин попадает в кровь и по всему телу суетливо разбегается приятная истома, мозг расслабляется, а мысли становятся кристально чисты. Никс задумчиво провела взглядом сорвавшееся с губ Фриды облако. Сама она к сигаретам не притрагивалась, но явно стала пассивным курильщиком со стажем. Вы провели вместе много времени. Единственные маги в отряде. Долгое время остальные к вам относились с подозрением. А кто-то сменил его на зависть, увидев вас в деле. Но и вы могли отдать боевым товарищам должное: они не были похожи на ваших врагов, не были лёгкой мишенью. Каждый из них был натренирован до пределов человеческих возможностей. Участок располагался ближе к центру города. Можно было видеть множество торопящихся по своим делам гражданских. Сильнее всего приковывала внимание группа пьяных молодых людей. Похоже несовершеннолетних. По большей части. Наглые и громкие. Один задумал нассать на ограждение полицейского участка, но тут же предпочёл смущённо втянуть выделения обратно в себя, едва почувствовав ваши любопытствующие взгляды. Они считали себя свободными. Они росли в аквариуме, где у них не было никаких забот. Они не хотели задумываться о кормящих их руках. Конгломерат по отработанной схеме взращивал каждое новое поколение. Он давал им насладиться детством, беззаботностью и вседозволенностью. Он отуплял их, а затем цинично встраивал шестернями в свой беспощадный неостановимый механизм. В нём не было суровых наказаний, бесчеловечных тюрем, казней. Были исправительные учреждения, «успокаивающие» препараты и вежливо улыбающиеся въедливые соц. работники, что ломали провинившегося, как непослушного ребёнка. Не было рабства, был лишь страх потерять рабочее место с вечным клеймом в личном деле, которое больше не позволит никуда устроиться. Не было слежки, были лишь увольнения без объяснения причин. Конгломерат не удерживает своё население насильно. Всегда можно поехать в любую другую развитую страну, где творится то же самое. Или можно отправиться в страну третьего мира, похороненную под кассетными бомбами. Эти ребята как сочный, трепетно выращиваемый плод, который готовят для отправки в ненасытное брюхо победившей серости. Вы вглядываетесь в лица юных девушек в этой компании. Пытаетесь признать в них самих себя. Никс видит лишь нечто ненормальное и невозможное. Как может юность проходить вот так? С сытым брюхом, бессмысленной кичливостью, пустым высокомерием. Почему они не благодарны государству, что дало им такую жизнь? Почему они не благодарят каждый день, когда им не приходится прятаться от ракетного обстрела? Почему они впустую прожигают жизнь и избегают зова долга и ответственности? Фрида же ощущает приятную теплоту ностальгии. Подумать только. Тогда жизнь в нищете казалась ей невыносимой. Но было в этом что-то. Когда у тебя ничего нет и тебе нечего терять. А беготня от патрульных, беседы с участковым и ночи в обезьяннике стали так привычны, что казались весёлой игрой. А вот уже взрослый мир оказался холоден и лишён того самого весёлого разбоя. Когда показываешь перед командиром свой жгучий и страстный характер он не ухмыляется или не багровеет от злости, как стражи порядка. Он сверлит бесчувственным ледяным взглядом, замогильным голосом предъявляет дисциплинарные нарушения. Предупреждает о трибунале, где сидят ещё более омертвевшие и жестокие души. Блудная компашка вызвала и более страшные мысли. Раньше они к вам не приходили, но сейчас вы задумываетесь над тем, насколько легко можете оборвать их жизни. Мгновение и все они будут лежать хладными телами, не оказав хоть сколько-нибудь достойное сопротивление. Жизнь на лезвии ножа даровала вам крупицу свободы. Истинной, а не такой, как у них. Каждый раз, изворачиваясь из цепких лап смерти, чувствуешь себя заново родившейся. Удача и собственное тело позволяют сбросить с себя удушливую хватку пытающегося казаться ласковым, но такого бессмысленного и скучного нового мира. Отрываете взгляд от того, что происходит снаружи и видите готовящийся к отлёту транспорт на вертолётной площадке. Ближе к воротам сидит Шакал. Как обычно, с сигаретой. Замечая ваш взгляд, он улыбается и показывает «викторию» двумя пальцами. Рядом с ним стереосистема из которой доносится заунывная песня на неизвестном вам языке ссылка ♫ Шакал присоединился к отряду всего три месяца назад. Вы мало о нём знаете, но среди вас всех он кажется самым жизнерадостным. Его чисто мальчишескую внешность несколько нарушали от природы длинные размашистые ресницы, которым могла бы позавидовать любая женщина, и блестящие голубые глаза. С его помощью Конгломерат тестирует очередную экспериментальную разработку. В мозг Шакала вшит чип, позволяющий ему мысленно управлять дронами и в том числе перехватывать управление вражескими роботизированными юнитами. У данной технологии есть множество побочных явлений, которые, впрочем, невозможно считать с вечно довольного лица паренька. К Шакалу подошла тяжёлая и широкоплечая фигура зам. кома. Сделала ему замечание. Парень с деланной грустью вырубил музыку. — Никс, Фрида. Хватит прохлаждаться. — Приказал Пария, на этот раз вам. — Отлёт через двадцать минут. Занимайте места. Глаза его напоминали стекло, фразы всегда рубленные и чёткие. Пария вырастили в капсуле. Буквально. Он не знает своих родителей и смутно представляет кто это такие и для чего они нужны. Детство он провёл в лаборатории и вместо общения со сверстниками учил устав и занимался воинской подготовкой. Он не понимал шуток, с трудом копировал чужие эмоции. Когда он пытался вести себя как обычный человек (что по методичке необходимо для поддержания духа товарищества внутри отряда) всегда получалось гротескно и пугающе. Он не понимал разницы между мужчинами и женщинами. Первое время мог заговорить с вами, невозмутимо используя обращение «Мужики». Он искренне не понимал зачем вам нужны дополнительные средства гигиены и видимо предполагал, что это как-то связано с вашей магией. Командир никогда не показывал своих эмоций, но всем было очевидно, что порой он жалеет зам. кома. У того не было ни выходных, ни отпускных. Спал он всегда чётко фиксированное время и мог отчитаться о любой мелочи, произошедшей с ним за день, включая количество употреблённого им кислорода.
|
|
|
|
— Апчхи!
От мыслей, текущих под созерцание местных пейзажей, меня отвлёк командир.
— Будьте здоровы, — эхом повторила я за Лордом и вернулась к своему занятию.
Всю дорогу я вертела головой, стараясь не пропустить ни одного красивого вида, и откровенно наслаждалась. Наверное, сосредоточенным спутникам я показалась легкомысленной — курс не выверяет, не занимается оружием, знай только по сторонам глазеет, словно любопытная девчонка. Но жизнь научила меня ценить каждое мгновение. Когда ещё выпадет шанс побывать у океана — лови, Эва, хватай и держись крепко. И я ухватилась всеми четырьмя лапками. Как за переноску, зажатую сейчас между ног. По решению Stanislava на меня возложена почётная миссия по её транспортировке. Ох и тяжеленный же агрегат... Весит как вся остальная экипировка.
Stanislav. С каким-то упёртым остервенением я вопреки разрешению продолжаю называть командира по полному имени, даже про себя. Странное желание. И откуда только в людях периодически рождается эта тяга к усложнению? Мысль эта проплыла мимо сознания по касательной, так и не пойманная за хвост. Займёшься самокопанием потом, Эва. А теперь — просто живи. Вдох-выдох.
oṃ bhūr bhuvaḥ svaḥ
tat savitur vareṇ(i)yaṃ
bhargo devasya dhīmahi
dhiyo yo naḥ pracodayāt*
Строки напрашиваются сами, и я позволяю им быть. Гаятри-мантра не приходит просто так.
Во время поездки шум мотора не способствовал развёрнутым беседам, но это и к лучшему: неловкая тишина нивелируется «по техническим причинам», не нужно заполнять паузы этикетными фразами о погоде и природе. Это только с кем-то близким комфортно молчать, просто быть рядом и понимать без единого слова — с малознакомым же человеком... иногда получается на каком-то флюидно-интуитивном уровне. Но редко.
К концу маршрута скованность меня отпустила, и происходящее даже стало восприниматься как обычная морская прогулка с коллегами в выходной. Подставив лицо лучам — ещё не палящим из-за ранних часов, но уже приятно согревающим — я довольно зажмурилась. Сейчас бы нырнуть рыбкой с носа лодки, а потом, вдоволь накупавшись, растянуться на скамеечке и разглядывать проплывающие мимо облака... Для полного счастья не хватает купальника и арафатки. Верней, её отсутствия. И как только мусульманские женщины всю жизнь проводят в этих тюрьмах из ткани? Моя голова укутана от силы пару часов, а уже сложно избавиться от назойливого ощущения «навьюченный верблюд». Да ещё с цветом вышел небольшой промах: красно-чёрный для жаркой планеты не лучший выбор. Хорошо, что сейчас раннее утро. Stanislav благоразумно рассудил с таймингом.
— М-м?
Звук собственного имени выудил меня из омута созерцательности, моментально настроив на реальность. Нет, всё-таки имя — самый действенный крючок. На Кошку, наверное, не отозвалась бы.
Густо накрашенные глаза** (в целях всё той же конспирации) сосредоточились на командире и сузились в смеющиеся щёлочки.
— Да никакой тактической хитрости, просто опыт кошатника, — поясняю с улыбкой, которую не видно под арафаткой. — У нас всегда были кошки, сколько себя помню. Ни один поход к ветеринару не обходился без этого чудо-средства. Мята их расслабляет и успокаивает, вызывает кратковременную эйфорию. Сейчас стресса котёнку хватает: незнакомый дом, хозяин пропал, а тут ещё мы до кучи с громкими пушками.
А вот интересно: мне доверили переноску, потому что я Кошка? Вроде как свой свояка увидит издалека. Забавно, если так.
-
за навыки обращения с кошками и мантру :)
-
Займёшься самокопанием потом, Эва. А теперь — просто живи. Вдох-выдох.Актуальный совет для большинства современных людей, между прочим.
|
Максимилиан поднялся и заговорил, чем подарил мне возможность «принюхаться». Взгляд привычно скользнул вниз и остановился на руках. Склонив голову набок, я принялась рассматривать объект интереса. Хм… Сапёр, значит. Опасная работа: требует ловких пальцев и высокой координации, и если он до сих пор жив — значит, специалист неплохой. Сколько ему? Тридцать пять? Сорок? Больше? Сложная это материя, определение возраста по внешности. Мой взгляд легко перепрыгнул вверх, скользнув по волосам мужчины. Навскидку выглядит лет на 10 меня старше. И вон на висках, кажется, спряталось несколько серебряных нитей.
Позывной у него необычный… Лорд. Навевает что-то такое джейностиновское из старинных романов, которые ещё печатались на бумаге и расходились громадными тиражами среди романтично настроенных молодых девушек.
Только вот содержание речи Лорда аристократичным благородством, увы, не блистало. Услышав про разграбление виллы, я разочарованно отвернулась. Даже с досадой какой-то. На себя.
«Дура ты, Эва. Это в книжках всё красиво и возвышенно, а в реальной жизни нет этому места — пора бы тебе уже усвоить, большая ведь девочка, тридцатник скоро. Как есть дура великовозрастная».
Да, конечно, всё так. Но всё равно всколыхнулся на дне души неприятный осадок. Нет, наркобарона мне совсем не жаль. Люди (если вообще можно применить к ним это слово), сколачивающие состояния на чужих несчастьях, никогда не вызывали у меня сочувствия. А Эскобар — яркий их представитель, торговец смертью. Кто-то скажет: «Ну и что? За чем тогда дело стало? Это же грязный бизнес, грязные деньги — не зазорно ограбить вора и убийцу». Может, и не зазорно. Только чем ты тогда лучше обычного мародёра? Тем, что прикрываешься «благородной» моралью? Шаткий аргумент.
Нет, не хочу больше мараться. И так уже по собственной дурости обзавелась пятном, въевшимся намертво — не знаю, удастся ли когда-нибудь отмыть.
«Решено, Эва: всё, что ты унесёшь оттуда ценного, — маленький рыжий котёнок. Другие… пусть как хотят. Это их выбор, и ты не обязана сопровождать их на этом пути».
Конечно, я ожидала, что он объявится. Мерзкий голосок, нашёптывающий каверзные вопросы, заставляющий сомневаться: «Деньги есть деньги, они, говорят, не пахнут — знакома с такой пословицей? Все эти «малые скульптурные группы» и старинные книги можно выгодно сбыть, коллекционеры дадут хорошие деньги. Что, неужели не нужны? Ну ладно, даже если не нужно тебе. А для Майки? Отца? Скажешь, лишняя тысяча долларов будет некстати? Это же почти год содержания. Ещё. Целый. Один. Год. А, Эва?».
Я мотнула головой, выныривая из задумчивости. Глубокие это воды, опасные. Проклятые моральные выборы. Почему они всегда такие сложные?
***
В качестве медэвака мне больше представлялся автобус. Вестибулярная память подсказывала, что грузовики слишком тряские — не лучший транспорт для тяжелораненых. У автобуса же ход плавнее. Может, всё дело в амортизации? Рессоры мягче?..
В любом случае свои сомнения высказать не представилось возможности: когда я подоспела к автопарку, работа уже вовсю кипела, причём в неё охотно включились и те, кого командир не отрядил в обязательном порядке. Что ж, Генри больше моего работал «в поле» — наверняка и в эвакуации смыслит больше. Положимся на его решение, грузовик так грузовик. Оставалось проскользнуть в палатку и помочь Лине подобрать «начинку» для внутреннего оборудования нашей кареты скорой помощи.
Надо бы ещё попробовать сгонять в город, прикупить приманок для шерстяного. Только, сдаётся мне, квест будет не из лёгких. Здесь тебе не Земля, где в каждом зоомагазине свободно продаётся и кошачья мята, и хрустящие подушечки, и прочие вкусняшки всех сортов. Питомцы на Аль-Тарфе — большая редкость. Ладно, если что, обойдёмся подручными средствами — настойкой корня валерианы. Безотказное средство.
-
"Грубый век. Грубые нравы. Романтизьму нету". (с) к/ф "Не может быть", 1975.
Разочаровал Макс даму =)
-
Тяжело сохранить человечность в нечеловеческих условиях, но у Эвы получается.
|
Результаты нашего импровизированного разведвыхода были двояки: с одной стороны, удалось накопать кучу информации, которая позволяла что-то планировать. С другой стороны – куча была, в лучшем случае, только половиной требуемого объёма знаний, который позволил бы предусмотреть большую часть случайностей, за исключением событий из ряда «кукуха отплыла», навроде абсолютно фантастической вероятности наличия летающей тарелки с экипажем, состоящим из толпы накачанных зелёных чертей в подвале виллы наркобарона.
Больше чем подобные бредовые варианты, меня беспокоили вещи реальные, навроде шатающейся без всякого особого графика и расписания охраны, которой я уже мысленно в момент обнаружения лагеря приготовился наносить тяжкие телесные, не очень тяжкие, но обидные, и прочая, прочая, прочая повреждения, не совместимые с дальнейшим выполнением функций. Не пришлось – неплохо, хотя на месте охранников я бы этот случай принял бы во внимание.
Вот и обсуждение плана. Большинство молчит, и не отсвечивает, как Крейн. Не то всем довольны, или недовольны, но молчат – работа есть работа, а недовольство не перевалило критической отметки.
Распределение групп несколько удивило. Мысленно пожелав удачи команде «голубых» и несколько машинально отметив, что теперь замком и ещё два бойца будут прекрасно осведомлены о новейших социальных трендах в профеминистком и прочих движениях, я едва не пропустил свою собственную персону. Ага, в одной группе с командиром и… где эта дама?
Вот она, в углу, наш медик. С учётом задачи, Рында явно её взял не за красивые глаза и прочие…части тела. Значит, помимо внешнего вида, у дамы есть мозги, и прямые руки, способные зашить твою задницу, Макс. Или должны быть прямые руки...
Кстати, ты с ней так и не общался. Позывной помнишь, имя, фамилию, а говорить – не говорил. Подойти побеседовать после совещания? И как? Завести бесполезный светский разговор о погоде и природе? Или в лоб: «Здрасьте, я такой-то такой-то, умею делать бомбы, взрывать бомбы, обезвреживать бомбы нормально, обезвреживать бомбы через задницу и своей задницей, и шевелить ушами»? И не трынди, Макс, даже ушами ты шевелить не умеешь.
Самое плохое в этой ситуации не то, что ты с ней, и ты не знаешь, что за человек скрыт под этой, пожалуй, на твой взгляд, приятной внешностью. Самое плохое – роль разменной монеты. Оба других члена группы в этой ситуации – ценнее тебя. Командир и медик, а твои «бабахи» тут особо не нужны. Так что помирать, Максимилиан, ты будешь ради чУдной задачи – охренительно дорогого котёнка охренительно дорогой породы. Или, скорее, ради деньжат, что дают за выполнение, и коллег. Ради командира с наколками на пальцах (вот же привязались, чёртовы картинки), и ради кареглазой брюнетки с позывным «Кошка» (только ради всех святых, не шути похабно о том, что такую кису ты бы погладил и прочую х*рню, которая свойственна лицам твоего круга. И вообще так не шути, она таких как ты, скорее всего, перевидала много, из разряда «у меня таких женихов, друзей и прочая – на каждой станции». Ну и сверхинтеллектуальные шутки про «боится ли кошка пылесоса», «я тебя тапком» - тоже не к месту).
Взрывчатка. Ага, вот это по твоей части.
Тащить всё, что плохо лежит – заманчивое предложение. Хотя кое-что ребятам надо сказать, но позже, это не так важно.
Выступление замкома – к месту. Позиции все не ахти, будем выбирать из того, что есть. Да, лучшее из худшего.
- Прошу прощения, командир, - поднимаюсь с места, обвожу всех взглядом. - Насчёт «тащить». Обычно такие… господа, - усмехаюсь, - как наш пациент, из жадности накупают всего. Так что будьте внимательны – там может быть всё что угодно – картины, старинные книги, скульптура. Ясное дело, километровый холст или трёхметровую статую тащить не надо, но то, что помельче – малые скульптурные группы, небольшие работы – они могут стоить не меньше, а то и больше наркоты и прочего. Так что на них тоже прошу обратить внимание – может быть полезно.
После нашего совещания - первым делом, искать запасы взрывчатки и расходников к ней – проводов, детонаторов. Две бомбы – явно ни уму, ни сердцу, а вот по две-три штуки на группу – было бы хорошо. Да, придётся повозиться и понервничать, но пот – экономит кровь. Твою и твоих коллег, Макс.
Просьбу Чана я тоже игнорировать не стал – у него работы, даже больше чем у меня, наверное. Самое время вспомнить времена, когда собственный автотранспорт ты и твои сослуживцы чинили сами…
В процессе «переквалификации» грузовика успел всё-таки спросить Чана, то, что давно на языке вертелось:
- Ты ведь за повара сейчас?
По завершению работ – взять лопатку и идти копать окоп. Ставить опыты с ВУ на открытом месте не хотелось – расплачиваться за свои ошибки должен тот, кто их совершает, а не все подряд.
-
Норм, прикольные размышления.
-
Спасибо за добровольную помощь с медэваком)
-
только ради всех святых, не шути похабно о том, что такую кису ты бы погладил
А надо было пошутить)
|
|
|
|
Как ни странно, самое главное в ширшасане* — расслабиться. На первых порах тело бьёт набат: «Весь вес на голове! Шейные позвонки на такое не рассчитаны! Кровь приливает! Мозг под угрозой! Тревога!». Что поделать, страх — наш самый главный барьер, перешагнуть который не так-то просто. Ведь он — залог выживания, как было когда-то на заре эволюции.
Для серии перевёрнутых асан я подгадала штиль. Всё же координация координацией, а внезапный порыв ветра может внести неприятные коррективы. Ещё одного эпизода травматологии будет многовато для нашего немногочисленного отряда.
Ширшасану не зря называют позой само-психотерапии. Позвоночник вытянут в струнку, босые ступни лижут ласковые лучики — и с каждой тающей секундой улетучиваются и тревожные мысли: о доме, о будущем, о собственной смертности… Словно вместе с тобой мир переворачивается вверх тормашками, и на те же самые привычные вещи, о которые «замылился» глаз, ты уже смотришь под иным углом.
За этим-то медитативным занятием меня и застал Чан. Заслышав негромкие шаги, я открыла глаза и улыбнулась, как только распознала подошедшего.
— Рада, что тебе уже лучше. С Плотвой тоже всё в порядке — я старалась как могла! Мы с Люком.
Сертификат в спа-салон стал совершенным сюрпризом. Так, что я даже бросила стойку, сложившись обратно на коврик в позу по-турецки.
— Это мне?..
Некоторое время я недоумённо таращилась на кусочек картона, зажатый в пальцах, не зная, как реагировать.
— Ой… спасибо! — поблагодарила несколько запоздало. — Это так… неожиданно.
«И приятно. Согласись же, что приятно, Эва. В жизни тебя не особенно баловали подарками, а такими — тем более. Искренняя благодарность вообще редкое чувство среди людей».
— Хороший он парень. С первого дня было видно, — сказала я Лине, как только китаец ускользнул восвояси. — Ну что, когда идём релаксировать?
Интерес коллеги к моим телесным практикам я встретила с энтузиазмом. Нет, конечно, с наскока скручивать неподготовленные мышцы в какого-нибудь «Скорпиона» было бы верхом человеконенавистничества — так что энтузиазм выражался всё-таки дозированно. Но вот «Цапля», которую сама же Лина и упомянула, вполне подходила для начального уровня, благо делалась сидя.
Плотву устроили с комфортом. Первым делом, вернувшись в лагерь, я отправилась в стойло её проведать. Слишком много людских лиц на сегодня, утомительно.
— Ну и денёк, — пожаловалась я кобыле, устало плюхнувшись на тюк сена. — Громко, жестоко, бессмысленно… Друга твоего ранили, еле откачала. Придётся тебе довольствоваться моим обществом, пока он в больнице. Такие дела.
На стороннее участие я не особенно рассчитывала. Тем удивительнее было повстречать его в лице Люка — раненый ведь, с одной рабочей рукой (вторую, как я и предполагала, повесили на перевязь), а вызвался помочь. С чего же начать?.. Мои знания о содержании лошадей ограничивались… полным пробелом.
— Как же с тобой управиться? — озадачилась я вслух, теребя косу.
Вопрос, впрочем, риторический. Что ж, будем рассуждать логически. Как любому живому существу, лошади нужна вода и еда. Базовые физиологические потребности. Так? Так. Правда следом за этим постулатом в голове зароилась новая порция вопросов: какая именно вода? Какой температуры? Куда наливать? Чем кормить? Сколько раз в день? Какими порциями? Чан, кажется, вообще упоминал про некое «замачивание». Чего и в чём?!
«Дырявая твоя голова, Эва, надо было внимательней слушать, а ты только на мойке сконцентрировалась!»
— Ох… — эта самая голова успела пойти кругом после пяти минут интенсивных размышлений. — Ладно. Выход есть: прибегнем к старому проверенному способу всех двуногих — Окейгуглу. Скоро вернусь!
И я рванула к моноблоку постигать азы животноводства. Вскоре дела наладились.
***
На электронном ящике ждёт одинокое письмо из дома. Пара абзацев от отца и несколько фотографий. О, даже короткое видео! Дрожащими от волнения руками быстро разматываю наушники.
Писклявый голосок на камеру: «…Я тебя очень жду!». Запись обрывается.
Конечно, я помню про твой день рождения. Тебе скоро пять. Но я не приеду, не смогу. Потому что не знаю, что будет со мной завтра. И потому что я здесь, чтобы оно было у тебя, это завтра. Отсылаю в ответ 1200 долларов — на год вперёд. И фотографию, сделанную Линой на новенькую зеркалку. На ней я улыбаюсь и обманчиво кажется, что всё хорошо.
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Снитч gone wild)
-
Боулинг!
|
Раннее утро второго дня,
внутренний двор базы
Я подставила лицо ласковым, тёплым лучам и закрыла глаза. Зрение сейчас не нужно, даже излишне — тело помнит всё. Каждую асану за свою жизнь я повторила столько раз, что не берусь назвать даже приблизительный счёт. Тысячи? Сотни тысяч? Миллионы?.. Да неважно. А что действительно важно в теперешний момент — это дыхание. Дыши, Эва. *
Глубокий, медленный вдох. Прогиб назад. Сплетённые руки стремятся ввысь, к самому небу. Здесь замечательная погода. Количество ясных дней вполне способно соперничать с широтой Майами. Жаль только, океан далеко — пешком не добраться. Конечно, можно выкроить время в отгул и подловить попутку… Надо попробовать. Транспорт базы я даже не рассматривала: у местного начальства каждая стреляная гильза под роспись — чего уж говорить о нескольких литрах бензина. Даже спрашивать не стану, уже знаю ответ: «Не положено», «Не по уставу», «Здесь вам не курорт», и так далее, и тому подобное.
Бумажки, бумажки, бумажки… Вчера по прибытии пришлось заполнить их неимоверное количество. И какое в этом удовольствие — жить по протоколу, подчиняясь мёртвым закорючкам? Оксюморон какой-то. Не жизнь это — так, существование по накатанной колее, которую сам же изо дня в день углубляешь движением на автоматизме. Нет, я не анархист, просто ценю иную Жизнь. Дыши, Эва.
Выдох. Левая нога плавно уходит назад, делая широкий шаг. Мягкая растяжка. Босые ступни приятно прилипли к коврику, давая точку опоры для динамических поз. Солнечные зайчики вовсю скачут по щекам, перепрыгивают на плечи и шею, резвятся на груди, но это приятная щекотка. Утро ещё раннее, и солнце не столь активно, чтобы оставлять на коже ожоги. Наверное, к полудню всё изменится. Не просто же так вчера в личных кейсах нам раздали по тюбику солнцезащитного крема?
Правда Лина больше всего радовалась тактическому бюстгальтеру и даже меня заразила своим «примерочным» энтузиазмом. Милая, жизнерадостная девушка, к тому же коллега. Новое знакомство меня обрадовало. Всегда приятно иметь рядом кого-то, кто воспримет с полуслова — и не только в профессиональных вопросах. Некоторые вещи, сколько ни объясняй, мужчине не понять. Да и не очень-то хочется.
— Как прилетим, первым делом напечём бисквитов, — вклинилась я мечтательной ремаркой в весёлую трескотню Лины. — Можно даже шоколадных. Любишь бисквиты?
А потом свернулась клубочком и задремала до самого приземления.
***
— Если уж вы Stanislav, то я Эва. А это Лина. Как прародительница всех женщин Ева и первая жена Адама почти-Лилит — легко запомнить.
Спокойное замечание, без вызова или выпендрёжа. Если хочет быть уважаемым командиром, придётся потрудиться запомнить имена своих подчинённых. К чему вообще эти дурацкие клички? Нет в них никакой энергетики, и приятной слуху музыки тоже нет.
Имя новоиспечённого командира я наверняка произнесла с акцентом — очень уж непривычное, кажется, славянское? Стэн было бы куда проще, но это не мне решать.
На лица членов команды я почти не запомнила: всё время театрализованного представления (а как ещё назвать эти смотрины с выстраиванием в шеренгу?) мой интерес был прикован к другой части тела — рукам. Они порой говорят куда больше, чем глаза и губы. Интересные наблюдения…
Нет, я не имею привычки беспардонно глазеть, но этот мой взгляд — спокойно-пристальный, бесстрастно-оценивающий — большинство окружающих почему-то недолюбливает. «Как будто сверяешься с анатомическим атласом, все ли кости на месте, каких не хватает — и такой сразу думаешь: блин, я что, дефективный?» — так однажды его описал Майкл. У него даже словечко специальное придумалось — «рентгенить». Возможно, сказывается профдеформация хирурга. Через какое время практики она там начинается?..
— Есть вопросы. Один. На вышеописанные непотребства выезжать в город тоже в сопровождении?
Я улыбнулась, невольно представив сцену диалога:
— Сэр, разрешите отлучиться в город.
— С какой целью?
— Лично-увеселительной.
— Увеселение у нас только коллективное, на крайний случай — в парах. Так что выберите себе компаньона.
Громкий он, этот Здено Майорош. Мужчины часто думают, что в крике — сила и власть. Что если повышать голос, то тебя лучше поймут и охотнее подчинятся. Нелепое заблуждение. Но кто я такая, чтобы рассеивать иллюзии? Моё дело — кивнуть и улыбнуться.
Я уже привыкла. И к комментариям-шуточкам, отпускаемым тут же при тебе, будто ты слепоглухонемой предмет мебели, и к этим пренебрежительным взглядам в духе «Ты себя в зеркало-то видела, птичка-невеличка?». Тебя ни во что не ставят, с тобой не считаются — норма на подобной работе — и только потому, что у тебя между ног не то же самое, что у них.
Поначалу я злилась и сетовала на несправедливость — со временем стала относиться равнодушно. По дзен-буддистски так. Есть, мол, и есть. Как было, так и пройдёт. В конечном счёте я знала, что меня возьмут, была уверена с самого начала. Эти ребята, какими бы профессионалами ни были, всё же не боги, а значит, рано или поздно далёкая от габаритов «шкаф два на два» Картер им понадобится. Уж что-что, а мои руки свою работу знали хорошо. Кто сказал, что худые, миниатюрные пальцы — минус для хирургии?
Они начинают уважать потом. Когда стиснув зубы стонут, пока ты копаешься в месиве внутренностей, выковыривая свинец. Или когда с мольбой в глазах хватают за руку: «Док, ты же меня подлатаешь?», а ты отвечаешь: «Будешь как новенький» — и несколько часов вместо ампутации собираешь по осколкам, как паззл х64, потому что рука правая и жалко оставлять калекой такого молодого. Когда до чёрных мух в глазах и неворочающейся шеи отлипаешь наконец от операционного стола и замертво проваливаешься в глубокий сон. В этот день ты вдруг перестаёшь быть для них пустым местом.
***
— Красавица…
Мои пальцы легонько поглаживают тёмную гриву. Ненавязчиво, осторожно — чтобы дать животному к себе привыкнуть.
— И как тебя сюда занесло? Ну ничего, мы тебя приведём в порядок.
Не ожидала увидеть здесь лошадь, но тем ощутимей улучшилось настроение, когда нечаянная встреча состоялась. Не сказать чтобы Плотву содержали в подходящих условиях: спутанная, давно не сриженная грива и отсутствие всякого угла, где можно было бы спрятаться от зноя, говорили сами за себя. Но хотя бы не морили голодом — и на том спасибо.
— Да уж, не повезло тебе с окрасом — в такую-то жарень всё солнце твоё, как магнитом притянет. Ну ничего, это дело поправимое. Вон Чан говорит, навес соорудить — хлопоты недолгие, в самую жару спрячешься в тенёчке.
— Ты ведь Чан, да? Извини, если перепутала с фамилией, я плохо разбираюсь в азиатских именах собственных… — эта фраза предназначалась уже замкнутому китайцу. — Можно я здесь побуду немного? Если с чем нужно помочь, говори, я с радостью.
***
Профессиональные обязанности тоже не ждали. Меня вполне предсказуемо определили на службу по медицинскому профилю, и теперь я осматривала вотчину.
— Знаешь, Лина, ерунда это всё, разнарядка, должности… Кто там старший, кто простой — гадость, терпеть не могу. Давай не заморачиваться? Будем действовать по ситуации.
Пока я работала в больнице, операции велись по договорённости между собой. Чувствуешь себя посвежее, квалификации хватает — за работу, сегодня ты ведущий хирург, а коллега ассистирует. Завтра роли поменялись.
— Да-а, про стерильность здесь, похоже, никто не слышал… — с сожалением заметила я, обводя взглядом палатку, отведённую под санитарный блок.
Надо бы переговорить с Квеценем.
|
— Давай вернёмся? Я соскучилась по нашему чердаку. По маленькой спаленке и вечно протекающему кофейнику... И герань, кажется, забыла в пятницу полить...
Я только что встала из-за массивного стола, заваленного книгами, и пересела к брату на диван. Он весь день мотался по городу и только теперь заглянул проведать. Сквозь плотные шторы кабинета брезжит сумеречный свет, но это обман: уж я-то знаю, что сейчас ближе к полуночи. Майские ночи в Питере — почти то же самое, что белые. Нет в них плотного, густого, "бархатного" мрака, какой встретишь, пожалуй, лишь на юге.
— А как же книги? — спрашивает он.
— Буду приезжать. Или возьму парочку с собой. Всё равно разом все не осилишь, это теперь надолго...
Хоть у Артура и есть электронный каталог, это не сильно облегчает работу. Вот если бы была оцифровка в PDF с функцией поиска по ключевым словам... Вздыхаю. Нет, он бы и под дулом пистолета на такое не согласился: не доверял цифровым технологиям. Взлом, утечка данных, хакерский софт — даже с его возможностями учитель всего этого опасался. Так что вычитывать каждый том приходится по старинке — глазами.
Нет, я не жалуюсь, мне такое по душе. Даже с появлением всевозможных электронных читалок старые добрые бумажные тома остались в приоритете. Когда скользишь пальцами по потёртому корешку, стирая мелкую пыль, внимаешь тихому шелесту пожелетевших страниц, вдыхаешь запах типографской краски прежних времён — есть в этом какая-то магия. Возможно, я старомодна.
Просто в теперешней ситуации не можешь всецело отдаться этому наслаждению, потому что время — твой главный противник. И оно играет по-крупному.
Порой меня охватывает отчаяние. Не знаю, есть ли в этом всём толк, поможет ли то, чем я занимаюсь, найти Артура — ничего не знаю. Мне просто нужно что-то делать, двигаться дальше, чтобы не терять надежду. Больше всего хочется быть уверенной, что всё не зря, что каждый день, двигаясь по шажочку в потёмках неизвестности, я распутываю ещё один узелок в клубке.
— Разве тебе никто не хочет помочь? — тихо спрашивает Айс.
— Не знаю, я не спрашивала, — пожимаю плечами. — Мне кажется, из книжных червей тут только мы с тобой. Ну, пришелец, наверное. Может быть, ещё присоединятся. Посмотрим...
— Я бы с радостью, но ты же знаешь, детка-
— Знаю, — прерываю его на полуслове. — Дела.
И я нисколько не обижаюсь. Его хлопоты не менее важны, просто они другие. Он всегда думает о нашем будущем на три шага вперёд — вот и теперь взялся возиться с бумагами. Хочет узаконить в собственность клуб и особняк, пока не налетели стервятники. Артур мог бы им гордиться. Они вообще похожи — оба параноики, что один, что другой. Нет, я в хорошем смысле. Из всех нас брат всегда выделялся склонностью к выстраиванию стратегии — и талантом к ней же. Может, это общая черта всех псиоников?
— Не волнуйся, я справлюсь, — говорю успокаивающе. — Ты главное будь осторожен, ладно?
— Всегда.
Он берёт мою ладонь и подносит тыльной стороной к губам. Улыбаюсь, зажмурившись, словно кошка на ласковом весеннем солнце, кладу голову ему на плечо. За день разлуки я успела соскучиться и исчерпать лимит стойкости. Мы как две батарейки — подзаряжаем друг друга тем, чего не хватает самим. Только с ним я чувствую себя в безопасности.
— Удалось уже что-нибудь найти?
Отрицательно качаю головой. Больше похоже, что трусь щекой.
— Пока делаю закладки на потенциально важных фрагментах. Систематизировать буду позже.
Молчим некоторое время, наслаждаясь тишиной и близостью друг друга. С ним никогда не бывает неловкости и этого дурацкого чувства, что надо произнести хоть что-то, иначе неудобно, неприлично вроде как. Признак, по которому и распознаётся близкий человек, только твой — с ним можно не говорить хоть целую вечность и ощущать при этом шестым каким-то чувством, что тебя понимают.
— Может, заночуем сегодня здесь? — предлагает он. — Уже поздно.
— Давай, — соглашаюсь без особых колебаний.
Так ли уж важно где — главное вместе. Я не сомкну глаз, если не буду чувствовать его запах, будь хоть это самая комфортабельная кровать на свете.
— А хочешь пирога? Там осталось немного. Я сегодня пекла. С яблоками.
— Ну, если с яблоками, как я могу отказаться, — улыбается он.
И мы отрезаем себе по кусочку (ему, конечно, в два раза больше моего) и пьём чай на кухне. А после в обнимку засыпаем в маленькой спальне третьего этажа, смотрящей окнами на север. Чтобы наутро вновь погрузиться в будничную рутину.
|
|
-
Снитч такой милый, что хочется затискать. Что, в принципе, и сделал лифт
-
За жир Снитча, самое грозное оружие в Аду)
|
— Как пожелаешь, мистер Ди...
Улыбка. Ни покорная, ни вызывающая. С ноткой дерзости, намёк.
Главная ошибка большинства женщин — сразу дать мужчине желаемое, возложить на алтарь свою жертву, всю без остатка. О нет, этим охотникам нужно другое. Эго — вот их эрогенная зона. И каждое моё движение, каждый взгляд, брошенный будто невзначай, словно шепчут ему на ухо: «Это всё для тебя и из-за тебя, благодаря тебе, потому что ты — единственный».
Маленькие сценические хитрости. Всякому приходящему сюда мужчине нравится мысль о собственной уникальности. И я не собираюсь лишать его этой иллюзии — моя цель прямо противоположна: создавать её, вселять в затуманенный эйфорией разум, лелеять... Сделать зависимым от этого сладкого дурмана, зародить голод, который станет гнать его обратно ко мне снова и снова.
Они всегда возвращаются — кто-то на следующую ночь, воля иных чуть сильнее. Но они возвращаются всегда.
Ставлю ногу на сиденье рядом с его бедром, близко, почти касаясь. Ослабляю ремешки, высвобождая босую ступню. Держи волшебную туфельку, принц. Да, я знаю, что высокие каблуки — стандарт сценической стрип-пластики. Но тем и прекрасны правила, что их можно нарушать. Меня всегда вдохновляли танцы без обуви — есть в них что-то первобытное, свободолюбивое, непокорное. Рамки — не для меня.
Наклон вперёд, ме-едленно — немного раздразнить аппетит видом на декольте. Эдакий лёгкий апперитив к основному блюду.
— Впрочем, твоё имя сегодня не понадобится, — шепчу ему на ухо. — Очень скоро ты его позабудешь.
Быстро отстраняюсь, оставляя после себя мираж со шлейфом цветочно-восточного аромата. Сегодня в клубе тематическая ночь, и я в костюме египтянки. Массивные браслеты на плечах и щиколотках, тело окутано чёрно-золотистым атласом, идеально выпрямленные волосы блестят в свете неона как смоль. Многие девочки в париках, чтобы соответствовать образу, но мне он не нужен. Я яркая брюнетка от природы.
Шоу начинается. Круги софитов выхватывают из полумрака соблазнительные очертания — и тут же скрывают в тенях. У зрителя всегда должна оставаться интрига, загадка. Тайна перестаёт будоражить, как только лишается простора для воображения.
Вверх... Мои руки обвивают пилон томно, страстно, словно это самый желанный мужчина в мире, и я знаю: в этот момент смотрящий представляет на его месте себя. Сколько таких жадно-завистливых взглядов я ловила на себе? Скольким грезилось, как они овладевают мной прямо сейчас, на этой сцене, швырнув на пол, в самой бесстыдной позе? Тем приятней осознавать себя нетронутой. Ещё ни одному мужчине не посчастливилось меня коснуться.
Снова мимолётный взгляд и улыбка. На этот раз манящая и дающая надежду: «Им не удалось, но, может быть, тебе улыбнётся удача?.. Ты ведь особенный...». Увлажнённая кремом с блёстками мерцает золотом, цветом великолепия и пиршеств. Мягкие, плавные движения, сплетённые с музыкой, ласкают взор, гипнотизируют. В этом разлитом повсюду буйстве роскоши так легко почувствовать себя великим фараоном, владыкой мира.
Мои глаза томно полуприкрыты, а на губах играет вожделение. Мне не нужно фальшивого притворства и разыгранного возбуждения — танец всегда действует на меня возбуждающе. Достаточно сейчас чуть присмотреться — и заметишь, как через тонкую ткань лифа проглядывают напряжённые соски. Тело женщины никогда не врёт — всего-то нужно уметь читать его алфавит. А я лишь самую чуточку облегчаю зрителю задачу... «забывая» надеть нижнее бельё.
Мне доставляет особое удовольствие держать на грани — и быть там самой. Поворот, чувственный прогиб, приоткрывающий внутреннюю сторону бёдер... Смена ракурса, на диван летит диадема, выпуская на волю разметавшиеся волосы.
Да, танец — это экстаз, и каждый раз я горю, пропуская его чистую энергию через всю себя. Стоит руке коснуться прохладного металла шеста — и до финального аккорда, когда лежишь, распластанная по полу и счастливая.
Что-то блестит в моей руке на мгновение и пропадает. Кинжал. Всего лишь. Будь моя воля, добавила бы в танец ядовитую змею. Эманации стихии Смерти мне чужды, но риск... Приятная приправа, от которой я никогда не смогу отказаться.
Лезвие проходит плашмя близко к коже, имитируя срезание. Слой за слоем я освобождаюсь от струящихся лент, украшений, одежды... Раскрываюсь навстречу жаждущему наблюдателю словно тугой цветочный бутон, чтобы в конце позволить на краткий миг прильнуть к сладкой сердцевине, вдохнуть пьянящий аромат. Кто-то скажет: слишком много, а я отвечу: не всё сразу. Приятное томление вознаграждается с лихвой разрядкой тем головокружительней, чем дольше пришлось предвкушать.
На мне не остаётся ничего, когда я, прильнув к пилону, вдруг срываюсь вниз, лицом к лицу навстречу опасности. Ещё мгновение — и острие рассечёт нежную кожу беззащитного живота чуть пониже пупка. Вот она, кульминация, ведущая к очистительному катарсису...
Зависаю в нескольких сантиметрах от пола. Нужно иметь сильные руки, чтобы остановиться на такой скорости. И щепотку везения.
Улыбаюсь опять, теперь победно. Обожаю держать следящего за мной в напряжении. Самые яркие вкусы рождаются на контрастах. Плавно опускаюсь на пол и, расслабляясь, погружаясь в объятия клубов дыма. Ещё одна хитрость, «техническая». Художник по свету как-то обмолвился, что лёжа недвижно и позволяя в конце шоу рассмотреть себя обнажённую, прочнее врезаешься в подсознание. Что ж, пусть. Я не прочь немного прогуляться нимфой по чужим снам.
|
По прибытии Ада попросила перенести Дениса в гостиную (за отсутствием окна теперь это была самая холодная комната в доме) и не беспокоить её какое-то время. Но оставшись одна, она вдруг поняла, что совершенно не представляет, с какой стороны подступиться к задуманному. Когда умерла бабушка, такими вещами занимались взрослые, держа её подальше. А с тех пор в их семье больше не было потерь. Родители даже ещё работали и грозились выйти на пенсию, только когда Ариша осчастливит их первым внуком. В отличие от неё, им Повелитель не даровал долгоиграющей молодости и отменного здоровья, но обещал покровительство, и Ариадна надеялась, что оно даст родителям сил жить как можно дольше.
Словом, практического опыта в обмывании усопших у девушки не имелось, и на помощь, как всегда, пришёл Гугл.
— Так, гребень, губка, два тазика, мыло, клеёнка... Хм, а её зачем? А-а... — бормотала меченая себе под нос, пробегая глазами статью.
Замечания, обведённые в рамочку с восклицательным знаком, пролистывались сразу. В них предупреждалось, что перечисленные атрибуты можно использовать впоследствии в ритуалах чёрной магии — и весьма действенных. Наверняка в книгах и записях бабушки нашлось бы что-то по теме, но Ада не собиралась пробовать ворожить. Только не за счёт близких.
— Мужскую одежду разрезать на спине и скрепить булавками.
На этой фразе Ада капитально зависла. Зачем покупать новую рубашку, чтобы искромсать её ножницами? Осознание кольнуло похлеще этой самой булавки. Чёрт, окоченение же... Девушка боязливо покосилась на недвижного охотника. Брезгливости не было, просто как-то... страшно тоскливо и больно. Вот он ходил, разговаривал, смеялся, жарил с ней шашлыки, уплетая их потом под водку — и вдруг холодный, как ледышка, с негнущимися пальцами... Несправедливо это всё! Сами собой опять покатились слёзы, и на этот раз Ада не сдерживалась. Без свидетелей можно.
Она перебралась в кресло и закурила, плеснула себе коньяка. И это тоже можно — необходимо. Хотелось капнуть крови на сигил, попросить Повелителя о воскрешении. Он мог вернуть душу в тело даже по прошествии времени, она знала. Но восставший был бы уже не тем Денисом — и это останавливало.
Потребовалось порядочно времени, чтобы перестать всхлипывать и настроиться на дело. Первые движения давались непросто, но немного погодя девушка освоилась и осмелела. А потом и вовсе наклонилась и поцеловала на прощанье. Жаль, при жизни не успела. Такая мелочь, в сущности, а, может быть, всё пошло бы иначе.
— Спи спокойно, Денис. Я отомщу, обещаю, — дала Ада слово, вглядываясь в лицо друга.
-
Зачем покупать новую рубашку, чтобы искромсать её ножницами? Осознание кольнуло похлеще этой самой булавки. Чёрт, окоченение же...
А ещё меченая... Не видит Ада в людях плохого.
-
Самая сострадательная и благородная меченая из всех, кого я знаю.
|
|
-
Летающий мяч — разве можно придумать загробную жизнь идеальней?
Тардиград согласен!
-
Смотря на похождения Снитча, невольно улыбаешься)
|
|
|
-
Гордость — это у нас семейное, похоже.
-
За неконец света! Впрочем, в списке нет свадьбы, так что да. до конца света еще далеко! :)
|
Ползая по полу в попытке отыскать относительно целую, пусть и треснувшую, пробирку, Кейтрин Андерсон сетовала на судьбу. И почему ей вечно "везёт" на неуравновешенных мужиков?.. Вот зачем было бить ценную тару — её же можно использовать для сбора сравнительных образцов! Да, нестерильно, но в "полевых" условиях выбирать не приходится, а начинать с чего-то надо — прежде всего с себя. Перед тем как отправиться в душ, Кейт намеревалась счистить с себя кусочки огрубевшей кожи, походившей на коросту, и засунуть хотя бы в микроскоп. Должен ведь найтись в больнице хоть один микроскоп? Наверное...
***
— Средний шпатель.
Не отрывая взгляда от микроскопа, Кейт протянула руку за инструментом. С силой зажмурилась, так, что перед глазами закружил рой чёрных мошек. Шёл пятый час операции.
— Тебе нужно смениться, — окинув женщину оценивающим взглядом, подал голос ассистировавший Клайд.
— Всё, что мне сейчас нужно... — пробормотала Кейт, пока Джил, операционная сестра, доведённым до автоматизма движением промакала ей лоб, — так это пара глубоких затяжек "Вирджинией"...¹ А лучше пять.
Самым сложным в её работе было именно это. Не затёкшие мышцы, не гудящие ноги, не взрывающаяся от тонны синхронных мыслей голова, а невозможность прерваться на грёбаный перекур. Та же песня, что и с трансатлантическими перелётами. Поэтому доктор Андерсон терпеть не могла летать дальше калифорнийского побережья.
— А ты подумала… — хотел было настоять Клайд, но был перебит:
— Я же сказала, у меня всё хорошо, — отрезала женщина и кивнула на увеличительное стекло. — Смотри-ка, медиальная петля² необычной формы.
Более чем красноречивый жест, означавший "этот разговор окончен".
— Дай-ка я тебя сфотографи-ирую...
— По-моему, сейчас не время для фотосессий, — скептически заметил Клайд.
— В учебнике такую не найдёшь, — возразила Кейт. — Студенты нам спасибо скажут.
Тревожный писк датчиков. Скосив глаза на дисплей, медсестра перевела вопросительный взгляд на ведущего хирурга в ожидании указаний.
— Сколько там? — поинтересовалась та, не поднимая головы.
— Девяносто пять, — ответила Джил.
— Падает?
— Да.
— Резко?
— Не особенно, но...
— Кубик эпинефрина внутривенно, — не дослушав, уверенно скомандовала Андерсон, продолжая орудовать шпателем.
Она уже привыкла не пугаться этого сигнала: снижение показателей ЧСС и АД — обычное дело в нейрохирургии. В самом деле, какой нормальный мозг будет спокоен, когда в нём так бесцеремонно копаются всякими железяками?
— Ты с ума сошла?! — не выдержал напарник.
— Всё нормально.
— Выводи её!
— Доктор Уйатоул!
На пару секунд руки Кейт перестали совершать аккуратные, мелкие движения, а её глаза грозно сверкнули на мужчину поверх защитных очков. Под натиском участившегося дыхания тканевая маска на лице вздулась и опала. Кейт редко давала волю гневу, но сейчас паника Клайда на ровном месте её разозлила. На мгновение.
— Сейчас же прекратите истерику, иначе я буду вынуждена удалить вас с операции, — ледяным тоном потребовала она.
И уже спокойным повторила инструкцию Джил, застывшей со шприцем в руках:
— Кубик эпинефрина внутривенно.
— О, чё-ёрт! — Клайд схватился за голову.
— Будь добр, Уайтоул, не беси меня.
— Восемьдесят, ты её угробишь!
— Скорее, ты поспоришь мне бутылку текилы.
— Твою мать, Кейт!
Тягучие секунды напряжённого ожидания — и... долгожданная тишина. Прибор перестал подавать истошные сигналы тревоги, и Клайд тихо выдохнул.
— АД в норме, — с небольшой задержкой констатировала медсестра.
Кейт лишь удовлетворённо хмыкнула, не прерывая своих действий.
— Да, доктор Уайтоул, имейте в виду, я предпочитаю Sierra³, — с улыбкой добавила она.
— Ты точно чокнутая, — фыркнул тот.
— Психов не берут в хирургию, — невозмутимо заметила Андерсон.
— Серьёзно, Кейт, тебя когда-нибудь посадят.
— Ну ты же будешь носить мне передачки по старой дружбе? — её улыбка сделалась по-детски озорной.
Так у них было заведено уже давно — соревнование, чья возьмёт. Уайтоул вечно перестраховывался, стремясь всё сделать по учебнику. Андерсон же, напротив, была не прочь пойти на оправданный риск — ей по душе была роль экспериментатора. Они никогда не позволяли себе лишнего при посторонних, но по хитро сощуренному взгляду, стрельнувшему в сторону коллеги, всё было ясно без слов. "Я же говорила", — читалось в её глазах. В такие моменты Клайд обычно злился из-за проигранного спора, однако теперь на лице мужчины играла другая эмоция — облегчение.
— Она бы не умерла, — продолжила Кейт уже серьёзно. — Вчера я сказала ей, что если она хочет вернуться домой на Рождество, придётся постараться и немного мне помочь. Она мать-одиночка.
— Причём тут это? — сощурился Клайд.
— О, тебе не понять, на что способна самка ради своего потомства, — подтрунила Кейт. — Потрясающая воля. Там даже химия мозга кардинально меняется. Так что она будет цепляться за жизнь до последнего. Не ради себя — ради них. Ну а я намерена выполнить обещание и отправить её праздновать Рождество к детям.
— Да куда уж мне. Мой примитивный мозг настроен только на добычу мамонтов, — беззлобно проворчал Клайд.
Кейт пожала плечами (больше чтобы размяться) и снова склонилась над микроскопом. Шея нещадно затекла, невольно рождая мечты о руках массажиста.
— Скоро заканчиваем. Сейчас только по ретикулярке⁴ пробегусь… — аналитически протянула женщина, пристально всматриваясь через линзу. — Чисто. Порядок. Шей.
Кейт стянула перчатки и направилась к рукомойнику, на ходу делая зарядку.
— Взять тебе кофе? — спросила через плечо.
— Угу... — Клайд уже увлечённо накладывал стежки.
И вряд ли её слышал. Можно смело растянуться на удобном диванчике в их ординаторской и сказать, что он только полчаса назад сам разрешил. А массажный кабинет для дежурных хирургов всё же не помешал бы... С этой мыслью Кейт закрыла глаза и провалилась в глубокую яму сна.
***
Она открыла глаза, щурясь от хлещущих в лицо струй. Сколько она здесь простояла?.. А, неважно.
Вода помогла. Вынырнув из кабинки и завернувшись в полотенце, Кейт почувствовала себя заметно посвежевшей, обновлённой, словно змея, сбросившая старую кожу — или это всё-таки действие интерферона? Очень странно: с одной стороны, её не начало знобить и колбасить — значит, болезнь не вирусной природы. С другой — полегчало ведь? Очень даже. То есть всё-таки вирусное. Хм, полувирусное? Бред какой-то. Или... не известный доселе науке "комбинированный" возбудитель. Так, не стоит пороть горячку. Надо сесть и подумать. Но для начала — отыскать лабораторию.
-
Обалдеть. Лежу сейчас в нейрохирургии и тут Такой пост...
Без комментариев;)
-
Живо, образно, динамично — одним словом, прекрасно. Будто сам в операционной побывал.
-
Эмоционально сильно!
-
За точность в деталях при операции
|
|
|
-
Уж эти шаловливые ручки нахимичили бы и пороха, и распороха, и, чем чёрт не шутит, достали бы урана...Я польщён)
|
|
|
|
|
|
|
Простые беседы о сложном
5: и во тьме есть свет
— И ты думаешь, что этот эпизод только больше убедил твою жену, что она права? Что она сделала верный выбор уйти?
— А как иначе? — Герман издал едкий смешок. — Рогатый ублюдок втянул меня в это дерьмо. Сделал абьюзером и насильником.
— М-м… я так не думаю… — в задумчивости покусав губы, протянула Ада.
— Да пойми уже, что ты в прямом смысле слова выступаешь сейчас адвокатом дьявола и защищаешь чудовище! — раздражённо прервал её брат.
Он начинал уставать от этого пристального копания в грязном белье его семейной жизни, но ещё больше — от слепой упёртости Ады во всём оправдывать хозяина, какую бы мерзкую выходку тот ни выкинул.
— Не защищаю, а хочу понять, — спокойно возразила девушка. — Ты сам говорил, что не стоит судить демона меркой смертного, потому что его мораль не укладывается в человеческие рамки. К тому же в этой истории что-то не так. Слишком просто, топорно — это не «почерк» Повелителя…
— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Герман. — Опять одна из его многоходовок, и на самом деле всё гораздо ужасней?
— Хочу сказать, что благодаря долгим беседам с твоим шефом у меня неплохо с теорией демонологии. А она утверждает, что мучить своих подчинённых ради забавы — фишка Асмодея, но никак не Астарота. Повелитель не делает этого просто так, по приколу. Он может повести себя жёстко, только если ты чем-то провинился, сильно накосячил, подвёл его. То есть за дело. Здесь что-то другое, иной мотив…
— Например?
— Например… наприме-ер…
Ада ответила не сразу, теребя травинку, пробившуюся сквозь плед, на котором они с Вейцем расположились.
— Скорей всего, Повелитель защищал тебя и хотел помочь.
— Отодрав и избив мою жену до полусмерти? Ты прикалываешься? — Герман обескураженно уставился на сестру.
— Нисколечки.
— С такой «защитой» я бы мог загреметь за решётку, не будь у меня хороших адвокатов. По-моему, это называется иначе — конкретная подстава с его стороны.
— Погоди, дай сказать, — осадила девушка. — Ты же аналитик, ну! Университеты понтовые заканчивал. Включи логику.
— Знание аналитической химии не даёт бонуса к распознаванию мотивов рогатых ублюдков, — съязвил Герман.
— Ладно.
Ада обречённо вздохнула. Вот хоть кол ему на голове теши — упёрся в свои обзывалки, как маленький!
— Тогда просто вспомни, в какой локации Ада находятся владения Повелителя. Ты же там частый гость.
— Предпочёл бы никогда не гостить в этой дыре, — огрызнулся мужчина.
— Гер! Сосредоточься. Родной домен Главного Казначея Ада?
— Окей. Девятый круг, по соседству с его корешем Люцифером. Какое вообще имеет отношение к разговору «прописка» этого чёрта?
— Прямое.
Девушка собрала всё своё терпение в кулак, чтобы прямо сейчас не пнуть исходящего ядом Вейца. А хотелось.
— А теперь вспомни его чин. «Обвинитель»! Профиль обвинителей — предатели. Так же, как и у Люцифера. И если бы ты хоть немного времени уделял общению с Повелителем, то наверняка знал бы, что предательство — это единственный, по его мнению, грех, который невозможно простить. И, кстати, — Ада выставила вперёд указательный палец, — он не одинок в своей точке зрения. Именно поэтому на 9-м круге самые суровые наказания. Это, по сути, колония строгого режима да ещё с карцерами-одиночками. Категория преступников к этому обязывает, так сказать.
Бизнесмен промычал что-то нечленораздельное, но прерывать или возражать не стал, продолжая слушать.
— Повелитель не слепой и не идиот. Можно, конечно, возразить, что даже самому крутому демону никогда не понять человеческих чувств. Но извините, уж что-что, а боль предательства он понять способен как никто другой. Потому что сам через это прошёл.
Герман поднял на сестру глаза, в которых читалось удивление со щепоткой скептицизма, но снова ничего не сказал. Уверенный тон Ады подсказывал ему, что проблема кроется в пробеле по матчасти. Но сейчас было не совсем подходящее время для расспросов о биографии Астарота.
— Так что здесь можешь не сомневаться: Повелитель видел, как ты страдаешь, — продолжала вещать увлечённая Ада. — Как за самоотверженный поступок тебе плюнули в душу вместо благодарности и бросили, когда ты был в полном раздрае. В новом для себя качестве, которое не понимал и не мог принять. Привыкнуть к тёмной силе адски сложно. Я помню, как хреново в первые недели было мне. Физически. А у тебя присовокупилось ещё и душевное — такой удар в спину от человека, которого ты считал самым близким. Конечно, Повелитель всё понимал.
— Поэтому изнасиловал жену прямо у меня на глазах, ага. Отличный способ выразить поддержку и помочь освоиться в новой роли, — сузив глаза, процедил Вейц.
— Да, внешне он мог демонстрировать другую реакцию — его огорчала твоя наивность. Ты же человек деловой хватки, а тут так лоханулся. Ну и потом, блин, ты мужик! Он с женщинами-то не сюсюкается, а с парнями и подавно, думаю, не станет.
— Я не просил со мной нянчиться. Достаточно было не творить лютой дичи за мой счёт.
Мужчина плеснул себе ещё сока и сделал несколько жадных глотков залпом.
— Повторяю в 125-й раз: демон чина «Обвинитель» ничто не презирает так сильно, как предательство и того, кто его совершил, — терпеливо напомнила Ада. — У него не стояло цели пытать тебя — он просто таким образом свершил возмездие за тебя.
— С помощью меня, — поправил Герман.
— Да, он сделал тебя свидетелем и, пожалуй, соучастником, — кивнула Ада. — И да, это жесть по людской этике. Но пойми, у него иная мораль: предатель — ппц какой козёл и заслуживает самой суровой кары, а иные чувства — сострадание, остатки прошлой любви, жалость, стыд — им просто уже нет места с того самого момента, как произошёл факт предательства. Грешник их априори лишается. И права на помилование тоже. Он должен страдать. Причём сильнее, чем тот, кого он предал. Приговор провозглашён в суде высшей инстанции и обжалованию не подлежит. Привести в исполнение немедленно. Всё, точка.
Закончив просветительский монолог, девушка покосилась на брата — тот похоже пребывал в меланхолической задумчивости, переваривая услышанное.
— Надо же. Обо мне проявили заботу, а я не оценил, — грустно усмехнулся он после довольно долгой тишины.
— Ну, выходит, что так. Ты завяз в паутине разрушительных отношений и сам не мог вырваться. Потому Повелитель стал тем, кто разрубил гордиев узел и разом отсёк всё ненужное. И если он сделал это в твоём теле, кто знает, может быть, он преследовал дополнительный символизм.
— Что ты имеешь в виду?
— Как бы ты поступил в той ситуации? — вместо ответа задала Ада встречный вопрос.
— Прямо тогда у меня не было сил ни на что, змейка.
— Я и не говорю, что сразу. Допустим, спустя некоторое время. Что бы ты сделал?
— Я бы отомстил, — почти без колебаний сказал Герман, и его серые глаза блеснули холодным металлом.
— Вот тебе и дополнительный символизм — единомыслие в едином теле, — резюмировала девушка. — Он тоже отомстил так, как посчитал верным. Той же монетой. Не вини Повелителя в том, что сделал бы сам, только потому, что он сделал это раньше тебя. Опередив тебя, он сэкономил тебе кучу нервов и времени.
|
|
|
|
|
|
|
|
-
За брудершафт и оружейные познания!!
-
Тёмная госпожа настроена серьёзно)
-
Плюс из прошлого года.
Про чудо-пушку не знал, вспоминаю с улыбкой.
|
|
— Вот именно: Дениса не вернуть! Что может быть хуже?! — с надрывом повторила Ада, сдерживая всхлипы. — Если бы я тогда ему не сказала... Неужели не было другого выхода, кроме убийства! Умом она понимала, что не было. Чекисты упекли бы Якуба по полной, возможно, даже пожизненно, учитывая статус "потерпевшего" Струвинского и его отношений с властями. Для свободолюбивого охотника камера до конца дней своих хуже смерти. Кстати, Струвинский... *** Потребовалось немало времени и уйма воды, чтобы немного прийти в себя. Заперевшись в ванной, Ада отвинтила кран на полную и подставила лицо ледяным струям. Долго сидела на полу, уставившись в одну точку, снова и снова прокручивая в голове минуты последней встречи. Денис собирался разыскать Сергея, хотел предупредить о чекистах, предложить какой-то план. Он наивно верил, что ситуацию можно разрулить мирно. Если бы она смогла его переубедить... Если бы можно было всё изменить... — Доктор, у вас есть что-нибудь... наподобие корвалола? — выдавила из себя девушка, вернувшись в гостиную. — Сердце давит... Она никогда не жаловалась на здоровье, но сейчас болезненно поморщилась, потерев грудь, и опустилась на диван. Обвела взглядом офицеров, очевидно согласных выступить в бой хоть сейчас и только ждущих решающего слова. Вояки, что с них взять. Их готовность вызволить Германа из плена несколько удивила Аду: среди большинства демонов Вейц пользовался заслуженным презрением и ненавистью — ведь ключевой "должностной обязанностью" Карателя была поимка мятежных беглецов. Хотя, может, будучи лояльными Повелителю служителями, офицеры, напротив, испытывали к Герману уважение? Этакая верность корпоративным стандартам. — В своё время вы бы выступили против власти? Нет, вы ей служили, — возразила Ада. — А мне советуете пойти против. Если бы в моём распоряжении было 40 легионов демонов, я бы могла устроить геноцид силовиков или вести диалог с позиций терроризма. Но они превосходят нас числом и вооружением — ни к чему устраивать анархию. Не будучи уверенными в собственной победе. Подобные рассуждения не отменяли намерения Ады спасти брата. Нужно только подумать, какой способ оптимален. Явно не тот, что недавно продемонстрировал Кравец, устроив бойню. — Значит, Герман не преувеличил и не переиначил: волк решил продаться гэбне в служебные псины... — мрачно резюмировала меченая. — Что ж. Если он с такой лёгкостью предал Дениса, меня подставит и глазом не моргнув — меня-то он лучшей подругой не считал. Это значит, с настоящего часа вводится усиление, господа офицеры. Девушка сжала висящий на груди сигил, мысленно послав Повелителю благодарность — Великий Герцог проявил предусмотрительность, выделив ей помощников. Своевременное решение. Впрочем, как и всегда. Астарот в любой ситуации видел на десять шагов вперёд, а просчитывал — на двадцать. — Доктор, пожалуй, вам лучше жить в моём доме, как думаете? — повернулась Ада к Петру. — Юрий Владимирович прав: в этом гамбите ударить могут и по вам как по фигуре, близкой нам с братом. Но если с Германом что-то случится... я утоплю этот город в реках крови. Так, что план масонов покажется ручейком.
Меченая помолчала немного, прежде чем продолжить.
— И начнём мы уже сейчас с этой продажной твари. Нет, офицер Беверн, мы не будем кидать его поганую башку на порог его новых хозяев — мы заставим его страдать. Каждый сраный день гореть в огне вины. Он отнял у меня двух близких — я заберу вдвое больше.
Сейчас на лице фаворитки Астарота промелькнуло разительное сходство с ним самим в те мгновения, когда демон злился. Холодная, спокойная ярость.
— У него есть стая. Молодые волки, которых он взял под крыло недавно и вроде как учит жизни. Они должны умереть. Мне нужна информация по каждому из них, досье. Будем убирать фигуры с шахматной доски по одной.
|
|
|
|
Брат всегда рассказывает очень интересно. В этом его парадокс: не имея пристрастия к долгим, пространным разговорам, не отличаясь многословностью и словоохотливостью — мизерным набором слов он создаёт удивительные миры, разрисовывая их скупой, но такой яркой палитрой. Так было с самого детства, когда он выдумывал для меня сказки. Моей любимой была многосерийная история про маленькую колдунью огня по прозвищу Огонёк и её верного спутника, чародея льда. В каких только приключениях ни побывала эта компания!
Много воды утекло с тех пор, но я по-прежнему затаив дыхание слушаю истории брата. Как сейчас. Он говорит невероятные вещи: про мир, где футуристические технологии органично сочетаются с реалиями Средневековья, про мультирасизм в духе «Пятого элемента» — и вместе с тем феодальные нравы с рабством и правами согласно происхождению, про мирное соседство магов и демонов…
— Таркалак… — задумчиво перекатываю я на языке незнакомое название.
Нет, учитель никогда не упоминал тот край, я не помню такого. Но почему? Он же знал, как меня захватывают прогулки по астралу и идея побывать в иных мирах. Что это — эгоизм собаки на сене или желание уберечь, продиктованное его извечной паранойей?
И вдруг откуда ни возьмись…
— Ого, камень-телик!
Да, я знаю, что у этих штуковин есть официальный термин. Тальдеар. Магов хлебом не корми, дай только заморочиться на заковыристые наименования всего, до чего дотянутся. В первые месяцы учёбы Артур всё приставал ко мне с этой идеей, но быстро понял, что зубрёжка и я — сущности по умолчанию несовместимые. Худшего времяпрепровождения и придумать нельзя. Определение «камень-телик» вполне себе отражает суть, а главное понятно всем.
— Тебе его пришелец дал? Добровольно?
Айс усмехается.
— Ну, вместо традиционного прописывания в челюсть мне пришлось немного побыть дипломатом ради тебя. И, в конце концов, жертва себя оправдала — ты узнаешь ответы на свои вопросы, которые он проигнорил.
— Ах ты ж хитрая жопа! Опять со своими многоходовочками.
Вот он всегда так: не мытьём так катаньем. Там, где я махну рукой и забью (часто сама забившись в тёмный угол от обидчика подальше), брат дожмёт. Упорный донельзя.
— Неужели он настоящий?.. — я осторожно беру в руки артефакт. — Алмаз?
— Похоже на то.
— Если этот чувак вот так запросто отдаёт незнакомцам огроменный драгоценный камень, прикинь, насколько он мажор?
— По всей видимости, он что-то вроде аристократа у себя на родине, — поясняет Айс и улыбается. — А ты что, задумала умыкнуть у него из коллекции камушек?
— Нет, конечно! — решительно мотаю я головой. — Обязательно надо отдать. Просто…
— Что, детка?
На лице брата появляется обеспокоенность, стоит мне поникнуть от мрачных мыслей.
— Как же мы будем дальше, без учителя? — мой голос срывается почти на шёпот. — Мы только недавно вылезли из того кошмара, нищеты, и вот снова…
Я недоговариваю. Он и так понимает без слов, что я имею в виду. Не прошло и четырёх лет, как наш быт начал налаживаться. У нас появилось любимое дело, цель в жизни и какой-никакой заработок, которого хватало на нужды и даже некоторые излишества. А теперь… что теперь? Каким станет наше завтра?
— Птичка, — он прижимает меня к себе и целует в висок, — ничего не бойся. Я позабочусь об этом. Я же псионик.
Он снова улыбается — мягко и ободряюще.
— Думаешь, я позволю кому-то раздербанить наследие старика? Мы его преемники. А значит, и наследники тоже. И это наш дом и наш клуб. Пусть стервятники валят на хер.
— Ты хочешь забрать клуб себе?
— Разве я могу лишить сестрёнку любимой танцплощадки для её шоу?
Его пальцы на моей щеке — лучшее успокоительное. Я знаю, что сейчас Айс думает о стабильности и деньгах на завтрашний день, хоть и делает акцент на другом. Он всегда был материалистом — жизнь заставила беспокоиться о приземлённом. Я же вечно уносилась в мир грёз, и моих крыльев хватало на двоих. Всегда.
— Было бы здорово, если бы мы продолжили его дело, — мечтаю я вслух о духовном. — Создали бы в этом доме что-то вроде школы вольных магов, где все свободны развивать свой талант и не бояться нависшей тени Ордена… Но что мы сами? Не так-то много умеем, чтобы учить кого-то.
— Поэтому нам нужен Деймос, — уверенно говорит брат. — Судя по всему, он не новичок в магии. Для начала необходимо научиться защищаться от Ордена, и я рассчитываю на его знания и опыт.
— Ну не знаю… — я скептически поджимаю губы. — Ему влом ответить на простой вопрос про возраст, а ты хочешь из него теорию и практику по магической безопасности выудить.
— Выудил же «флешку» с воспоминаниями, — возражает Айс. — Ещё не вечер. Давай начнём с малого.
— Например?
— Например, можно угостить его твоим фирменным омлетом на завтрак. За него не только знания, но и душу можно продать.
Я прыскаю со смеху. А он берёт меня за подбородок, оставляя лёгкий поцелуй на губах.
— Время сказок на ночь, мелкая. Бегом в постель, — меня укутывает поднятое с пола одеяло.
— А ты?
— И я с тобой. Куда же я без тебя.
Перед тем, как устроиться рядом, он берёт с тумбочки книгу, и я понимаю, что часть ночи брат проведёт за переводом.
— А это правда? — мои веки уже почти слипаются, но я пересиливаю себя и спрашиваю то, что гвоздём засело в сознании. — То, что ты говорил там внизу…
— М-м? — он отвлекается от страницы и переводит взгляд на меня.
— Ну, про демонов. Ты правда их настолько ненавидишь, потому что…
— Несс, меня накрыло и сорвало крышу. Я ляпнул сгоряча. Если таков твой выбор, я его уважаю, ты же знаешь, — отвечает он серьёзно, но мягко.
— Я тут поразмыслила… И, знаешь, на самом деле уже не уверена… — бормочу я, сворачиваясь в клубочек у его ноги, и сон наконец накрывает меня с головой прежде, чем я успеваю завершить фразу.
-
Ради этого тёплого, преданного клубочка можно свернуть горы.
-
За крылья, которых хватает на двоих!
|
|
|
|
|
В маленькой спальне мансарды
Я накручиваю на палец прядь его волос, и он показушно хмурится. Он всегда делает вид, что злится от этого жеста. Но я-то знаю, что это понарошку. На самом деле ему ужасно нравится. Просто не хочет выглядеть мурчащим котом. Брат рано стал взрослым, подарив всё причитающееся нам двоим детство мне одной, и теперь стесняется открытого проявления чувств. Вроде как несолидно для мужчины, главы семьи, по статусу не положено и всё такое… Впрочем, моей руки он не отнимает. Он вообще какой-то задумчивый с тех пор, как мы улизнули из подвала. Интересно, мёртвая душа наагрится, когда обнаружит пропажу одного камушка?
— Чем он тебе так приглянулся? — прерывает Айс молчание.
— Он чёрный и вместе с тем страстный, — поясняю я, перекатывая самоцвет по ладони. — Ночь в нём от природы, а Кровь впитал сегодня. Теперь это наш камень. Идеальный. Не отдам немцу, пусть хоть что делает.
Довольная удавшимся воровством, я сжимаю ладонь и краем глаза замечаю, что брат снова хмурится. Мы в его комнате, выходящей окнами на северную сторону, и, конечно, ночевать я собираюсь здесь. Несмотря на его холодное имя, у Айса под боком очень тепло и уютно.
— Так это была она? В подвале. Кровь?
— Ага, — хмыкаю я. — Ты же видел, у Генриха там целый склад интересных игрушек, наверняка заряжены. А я послужила катализатором, поддав Огоньку.
— Мне нельзя ей поддаваться, — мрачно говорит Айс и, кажется, ёжится.
— Почему? — удивляюсь я.
Для меня жить в этих стихиях настолько привычно, что обратное кажется противоестественным.
— Я теряю контроль, становлюсь неуправляем. Это опасно. Я… почти взял тебя силой.
Вот в чём причина его настроения. Брата мучит совесть и страх. Его руки в крови и страдании многих, кого он лишил жизни — осознание этого не тревожит его. Но он боится причинить боль мне. И думая, что только что нарушил табу, лишился покоя.
— Да ну что ты выдумал, — ободряющей улыбкой я пытаюсь разогнать беспочвенные страхи.
Но синие глаза вдруг оказываются совсем рядом с моими, смотрят пристально, в самую душу.
— Несс, скажи правду. Я был жесток?
— Нет, — ни секунды не мешкая, отвечаю я и чмокаю его в нос. — Ты был просто очень голоден. Считай, сидел на диете и вдруг дорвался до десерта.
Прижимаюсь к нему крепко и опрокидываю. Конечно, у меня не вышло бы и с места его сдвинуть, если бы он заупрямился. Когда мы дерёмся, кончается всё извечно одним и тем же — меня с позором скручивают. Но сейчас брат поддаётся, позволяя утащить себя под одеяло.
— Тебя просто накрыло, и ты не сдерживался. Постоянно сдерживаться вообще вредно, — с видом эксперта произношу я. — И вообще, мне ты навредить не сможешь: мы же одно, чувак.
— Хочешь сказать, тебе понравилось, — усмехается он.
— Ещё ка-ак! Я всегда говорю: сдержанные парни самые темпераментные. Главное знать, где у них кнопка активации режима «постельный берсерк».
— Ты неисправима, — теперь он смеётся.
— С чёртиками поведёшься — озорства наберёшься, — подняв указательный палец, изрекаю я народную мудрость, только что мной сочинённую.
— О, тебе бы определённо понравилось на Таркалаке.
-
За поддержку)
-
За кнопку активации!
|
Отдышавшись после скрутившего тело пополам кашля, Кейт прислонилась к стене и с сожалением посмотрела на тлеющую сигарету. Вот, значит, как. Неприятие никотина и дыма. Ну что ж, хоть какая-то польза от этой заразы — может, отучит её курить. Интересно, а на попадание в него пищи желудок так же взбунтуется?
Как ни парадоксально, Кейт не чувствовала ужаса. По правде говоря, у неё бывали моменты и похуже. Когда ушёл Марк, она с головой ударилась в работу, загоняя себя до изнурения. Дежурные смены шли сутки через сутки — она сама просила такой график. Бывало, даже не ночевала дома — падала прямо в ординаторской на раскладной диван в углу за шкафом и проваливалась в тёмный колодец сна без сновидений. Было хорошо, потому что не было боли, страха, горечи предательства... Не чувствовалось ничего, атрофировалось. А потом расписание попалось на глаза главному врачу, и её вызвали на ковёр. Эх, и влетело же ей тогда от начальства... Хех. Тогда-то организм решил отыграться за все месяцы его целенаправленного уничтожения. В те времена доктор Андерсон сама походила на зомби, которые заполонили коридоры больницы неделю назад.
Почему-то теперь, когда в её жизнь постучалась настоящая опасность, смертельная, это не пугало. Скорее, вызывало интерес учёного, которому были чужды эмоции — только сухой, рациональный анализ. Кейт подцепила двумя пальцами отслоившийся с кожи струп и, поднеся к глазам, пристально сощурилась. Любопытно... Микроскоп бы сюда.
— Я плохо помню дни перед беспамятством. Но, кажется, была агрессивна. И если вдруг это, — женщина кивнула на синяки коллеги, — моих рук дело, то прошу прощения. Была не в себе.
Два дня буйства, следом — неделя покоя. Третьей стадией (если, конечно, это то, на что она думает) должна была стать летаргия и смерть, но они по какой-то причине не наступили. Очень любопытно... Да уж, к микроскопу не помешал бы свежий труп и набор патологоанатома.
— Нам повезло очнуться именно сейчас. Дольше недели без воды мы бы не протянули.
Съестных припасов у Кейт не оказалось, так что второй раз за это утро она была обязана доктору Стейницу. В тот день, когда разразился ад, она собиралась домой. Смысл заботиться о еде? На дальних перелётах предусмотрено питание, и неоднократно. Зато при ней был чемодан.
— На мой взгляд, идея забаррикадироваться была неплохой, — возразила Кейт. — Возможно, именно она спасла нам жизнь. Или вы хотели попасть под шквальный огонь военных, а то и вовсе быть заживо разорванным на части?
Макс был прав: рано или поздно нужно выбираться отсюда. Но в отличие от коллеги, Кейт придерживалась варианта "позже", предпочитая не действовать сгоряча и увеличить свои шансы на выживание. Кто знает, что там снаружи?
— Здесь безопасно. Давайте сначала подкрепим силы. Стакан воды и банка мяса — неплохое начало после воскрешения из мёртвых, вы не находите? — нейрохирург позволила себе улыбку. — А для полной идиллии предлагаю... м-м, как это по-русски?..
Женщина запнулась, подбирая слово.
— Разделить... поделить... распределить... Нет. Как же это?.. — смущённо бормотала она. — Придумать? Догадаться... Сообразить! Вот, — её лицо просияло от найденного варианта.
Как известно, в самую последнюю очередь при изучении иностранного языка осваиваются идиомы — и они же первыми стираются из памяти, если регулярно не практикуешь устную речь. Та же самая тенденция с языком родным. Десять лет жизни за границей давали о себе знать.
— Предлагаю сообразить на двоих по дозе интерферона. Мы не знаем до конца, что это за возбудитель и каков прогноз течения болезни. Известно лишь то, что процент смертности крайне высок. И раз уж нам повезло выжить и вернуть себе разум, это, конечно, хорошие новости. Но шанс нужно использовать на максимум и поддержать организм.
Пока Кейт озвучивала мысли, она дотянулась до чемодана и нашла аптечку — предмет номер один во всех заграничных поездках. Макс без труда мог узнать в блистере ампулы для инъекций.
— Единственный момент — колоть придётся одним шприцем, если вас это не смущает. От гепатитов А, В, D привита. Гепатит С, ВИЧ — отрицательно. Венерических также нет, — отчеканила женщина собственное меддосье, встряхивая шприц.
В хирургию при наличии таких заболеваний путь был закрыт — это Макс знал наверняка и сам. Но Кейт сочла не лишним озвучить, для успокоения.
— А "зомбовирусом" мы заражены оба, — уверенно и как-то удивительно спокойно продолжала она. — Поэтому в этом пункте осторожничать бессмысленно.
|
|
Голова взорвалась мириадами искр. Пожалуй, пытаться разлепить тяжёлые веки и сфокусировать взгляд было не лучшим решением. Кейт слабо пошевелилась и застонала, снова проваливаясь в спасительную темноту. Вокруг — тишина. Только на периферии слуха — мерное, электрическое гудение, но к нему так быстро адаптируешься, что звук превращается в колыбельную. Тяжёлое забытье, снова.
Кажется, ей снился какой-то кошмар. Погоня и попытки спастись, страх и отчаяние преследуемой, загоняемой в угол жертвы, тёмные, уродливые силуэты охотников, осознание тщетности всех усилий — а оттого ужас, переходящий в паралич, когда только и способен, что замереть на месте и ждать своей участи. Как нейрофизиолог и психолог Кейт знала, что такие сны — отражение сбоя работы сердца. Мозг генерирует кошмар как отражение неполадок в организме, и по сюжету этого ужастика можно точно понять, что неисправно. Вот бы ещё научиться делать это во сне... Кейт, конечно, была знакома с техникой осознанных сновидений. Во время её учёбы в Стэнфордском университете этой теме отводилось прилично часов. Но одно дело теория и совсем другое — практика. Увы, доктор Андерсон не умела управлять своими кошмарами, а потому, как и все, просто боялась.
Пробуждение не принесло ощущения бодрости и хорошего отдыха, а было сродни избавлению от страданий. Кейт осторожно, чтобы не вызвать новый приступ мигреноподобной боли, перевернулась на бок и обвела взглядом помещение, где они забаррикадировались, когда ситуация вышла из-под контроля. Доктор Стейниц тоже подавал признаки бодрствования, а вскоре и вовсе поднялся на ноги.
Жутко хотелось есть и пить, так что предложение коллеги воспринялось как манна небесная. Хоть Кейт и не верила в Бога и всю эту библейскую чушь.
— Спасибо, вы мой спаситель.
Женщина села и, подкрепив благодарность улыбкой, сделала несколько жадных глотков. Кто бы мог подумать, что обыкновенная вода может быть такой вкусной...
— У нас совершенно точно обезвоживание. Сколько у вас? — кивнула Кейт на бутылку.
Если снаружи хаос, высока вероятность, что запасы придётся жёстко экономить.
Не менее сильно тянуло принять душ, а потом насладиться запахом свежесваренного кофе. Да, это было бы идеально... Но больше всего вместе взятого — закурить. Курить хотелось адски. Как врач осознавая вся пагубность этой привычки, Кейт неоднократно пыталась бросить. Но всякий раз случалось что-нибудь стрессирующее — и порочный круг запускался заново, затягивая её обратно. Нашарив в кармане пачку и зажигалку, доктор Андерсон прислонилась к стене и подняла глаза на собеседника.
— Вы не против, если я немного подымлю? Умираю хочу.
Сколько они провалялись вот так в беспамятстве? Отыскав в другом кармане телефон (девайс уже мигал красным и отчаянно просил подзарядки), Кейт сверилась с "системой координат" на экране.
— Ого...
От увиденного лицо женщины приняло озадаченное выражение и она снова заскользила взглядом по окружавшим стенам и фигуре доктора Стейница. Очевидно, она анализировала.
|
|
В подвале
Перед братом я давно не скрываюсь. В общем-то, никогда и не пыталась. Сложно что-то утаить от того, с кем живёшь бок о бок два десятка лет и кто знает тебя, как себя самого. Потому что вы оба — одно.
Айс ни разу меня не попрекнул. Только в самом начале сказал что-то вроде: «Не забывай о контроле, детка. Это дерьмо опасно, если долбить постоянно». Впрочем, из нас двоих с контролем, последовательностью и прочей такой нудной дребеденью лучше справляется он. Так что я уверена: наверняка завтра с утра первым делом потащит меня к Шину на детокс.
Пару раз он пробовал сам (хотел понять, что я нашла в этом порошке), но ему не зашло. Под его «холодный» характер лучше что-то спокойное, медитативное. Наверное, поэтому он так любит своё курево. Ничего не имею против. Порой я даже не прочь составить компанию, но в основном по части кальянов. Ничего не могу с собой поделать, мне важна эстетика, красота. Полумрак и пряно-сизые клубы, смешивающиеся с терпкими кофейными ароматами, пёстрые подушки, разбросанные по полу…
Айс не парится по поводу таких деталей. Ему просто нравится сам процесс пускания дыма. Вот и сейчас, садясь на табурет, он тянется за пачкой в заднем кармане, чиркает зажигалкой и с видимым смаком затягивается.
— Станцуешь для меня?
— Ты же сто раз видел, — смеюсь я.
Работая охранником в клубе, по совместительству он ещё и невольный зритель всех моих выступлений. Тех, которые на сцене, конечно, публичных номеров. Приват на то и приват, что танцуется тет-а-тет для клиента, в отдельной комнате и по повышенному тарифу.
— На работе ты другая. Для них ты танцуешь иначе, — качает он головой и просит одними глазами.
И я не могу им отказать, начиная медленно вращаться, повинуясь музыке, растворяясь в ритме… Это будет нечто… мятежное, бунтарское, захватывающее. Генрих нас убьёт, о да! Но то завтра, всё завтра, а сейчас — неважно. Есть только мы и это мгновение — яркое, сочное, наэлектризованное. Чудный нектар, квинтэссенция Жизни.
— Только при одном условии, — наклонившись, мурлычу ему на ухо. И тут же отбираю сигарету для короткой затяжки. — С разъярённым немцем будешь разбираться сам.
Я так и не понюхала — тогда почему по телу разливается такой драйв вперемешку с блаженством?..
Высвобождаю на волю водопад волос. Чёрные блестящие завитки ниспадают на плечи и спину. Мало кто видел их такими —естественными, не обузданными химией и заколками для сценического образа, не замотанными в тугой узел, чтобы быть скрытыми париком. Иногда я думаю, что при рождении «откусила» немножечко от Ночи, его родной стихии, и она щедро одарила нас с братом — волосы у него такие же, точь-в-точь. Разве что мои шёлковыми змеями извиваются почти до самой талии…
Следом на пол скользит одежда. Один элемент, второй… Я как Феникс — переступив через кольцо ткани, сбросив с себя всё лишнее, устремляюсь к новой жизни. Потому что танец — это жизнь. Танец — это любовь. Танец — это страсть, где с финальным аккордом наступает маленькая смерть. И выложившись на полную, влив все силы, отдав душу, ты умираешь, чтобы завтра воскреснуть вновь для очередного цикла перерождений.
Я словно в дурмане. На губах играет блаженная улыбка, мои глаза закрыты, но мне не нужно видеть, чтобы ступать в Тени. Здесь, в полумраке подвала — её царство, и значит, и моё тоже. Сейчас я подобна слепцам, обладающим кожным зрением. Тень ведёт меня за руку, поддерживает, стеля мягкое покрывало под босые стопы — танцевать на каменном полу совсем не холодно.
Камни из моих ладоней бегут вниз, щекоча обнажённую грудь и живот, сыплются под ноги разноцветным дождём. Я танцую прямо на них. Острые грани вонзаются в кожу, но мне нравится эта сладкая боль, страдание и удовольствие слитые воедино. Я ощущаю, как тело наполняется первобытной силой — силой природы, из лона которого вышли эти самоцветы, как само их существо проникает внутрь меня. Божественно!
Но мой главный наркотик — его взгляд. Всегда.
|
|
-
Королевская кобра расправила капюшон?)
-
За сборы, оружие и четкие инструкции тем, кто остается дома!
|
|
|
|
|
-
Маркин сейчас - моя прямо отдушина здесь.
-
За желание помочь сестре.
-
не на такси же на разборки ехать, право слово!действительно)
|
Он всегда думает, что я уже сплю. Но я знаю, что он вернулся, ещё с того момента, как в двери поворачивается ключ. Уснуть раньше — невозможно. Не могу, какой бы усталой ни была. Мне нужно быть уверенной, что всё в порядке. Его не поймали и не везут в наручниках, чтобы запереть в холодном каменном гробу и избить ногами до полусмерти. Только когда кусок металла щёлкает в замочной скважине, я впервые закрываю глаза и облегчённо улыбаюсь. Потому что всё хорошо. На этот раз.
Он всегда снимает ботинки и крадётся по коридору, чтобы не потревожить мой хрупкий покой. Забавный.
Я знаю: он убивает. Танцует пляски Смерти ради нашей Жизни. Чтобы каждый день нам было на что существовать. Никому другому я бы не простила такого гнусного вмешательства в естественные законы бытия, их попирания — а ему прощаю. Не потому, что ставлю себя и свои нужды выше чужой жизни и прав на неё, нет. Просто каждым своим убийством он восстанавливает справедливость. А в мире её так немного, сущие крупицы…
***
Мы лежим прижавшись друг к другу. В квартире холодно, промозгло. Кажется, стоит выдохнуть — и явственно увидишь в воздухе капельки пара. Осень уже вступила в свои права в городе стылого гранита и туманов, но коммунальные службы не спешат дарить его жителям тепло. Поэтому мы дарим его друг другу сами, разделяем одно на двоих.
— Как прошла ночь?
Айс сегодня выходной. Он всегда спрашивает про смену, когда не может присмотреть за мной.
— Устала немного… — уклончиво отвечаю я.
— Кто приходил?
— Снова этот…
Я прижимаюсь к брату плотнее и кладу голову на грудь. Он мягко играет моими волосами.
— Сделать так, чтобы он больше не приходил, — хочешь?
— Не-ет…
Я улыбаюсь и обнимаю его. Мне приятна эта забота.
— Мы же не хотим помереть с голоду. И потом он не делает ничего такого. Только смотрит. Не распускает руки, как некоторые.
Частый «грех» среди посетителей. Они думают, что если платят и выбирают танцовщицу, то во время номера имеют право её облапать. Некоторые девчонки с этим мирятся — не хотят терять постоянных клиентов и дополнительный заработок.
— А он нет. И всегда щедр на чаевые, — продолжаю перечислять я. — Но…
— Но?..
Даже не открывая глаз, я чувствую, как лицо брата напрягается.
— Просто он так смотрит, как будто хочет привязать меня в ритуальном круге и принести в жертву Сатане.
— Детка, поверь, если кто-то на тебя так смотрит, значит, он действительно хочет это сделать.
— Или у кого-то вновь разыгралась паранойя, — подтруниваю я, игриво тыкая его пальцем.
***
Он целует — и моё тело против воли обмякает. Его выдох — мой вдох, и наоборот. И всё в жизни у нас напополам, в унисон. Даже не знаю, как люди слоняются по этому неуютному миру поодиночке. Без Айса поблизости это почти физически больно — жить.
Поначалу мне было стыдно. Из-за установок и общепринятых правил, из-за боязни осуждения и подозрений, чтó может подумать соседка тётя Даша… «Он ведь твой родной брат, так нельзя, не принято» — занозой сидела в голове мысль. А душа была не согласна. Но однажды вдруг пришло какое-то дзен-буддистское умиротворение и уверенность, что всё это — рамки, приличия, принципы жизни в социуме — в сущности такая мишура… Наносное и стесняющее, лишающее свободы, а главное — искусственно выдуманное. Кем? Когда? Зачем?.. Зачем оно нужно? С этими вопросами исчезли сомнения.
Ведь если так подумать, этой Вселенной, ни одному существу в ней, нет до нас дела — так кому же осуждать? И есть ли хоть у кого-то такое право? Мы пришли в этот мир, уже будучи кому-то ненужными. Самым близким по крови людям — родителям. Я часто представляла, как спрошу мать, почему она не сделала аборт. И, пожалуй, спросила бы, увидь её хоть раз в жизни.
Я заглядываю ему в глаза — словно смотрюсь в кусочек неба — и спрашиваю:
— Хочешь?..
— Нет. Ты устала. Лучше спи.
— Чёрта с два.
Я опрокидываю его на спину и скольжу губами по обнажённой коже, всё ниже и ниже...
— Несс, детка…
Он шумно выдыхает, сжимая ладонь в моих спутанных волосах.
|
|
|
Ариадна вздохнула, закатив глаза.
— Меня об этой Марине только ленивый не спросил. Только и слышу: Марина Полянская да Марина Полянская! И чего все с ней так носятся? Весь Академ на ушах. Знаю я её. К сожалению, видимо.
Меченая макнула леденец в коньяк и вновь отправила в рот. М, на контрасте, даже вкуснее!
— Сергея тоже знаю. Мы с ним соседи по, так сказать, доменам. А что, он исчез с радаров? Думаешь, прям повязали? — девушка побарабанила пальцами свободной руки себе по бедру. — Нет, ну, он тоже без царя в голове — вломился к фэбсам и сожрал за милу душу несколько чуваков при погонах. Потом ещё на аукционе вампирами закусил. Уважаемые господа, конечно, не поняли, это что за флешмоб неуважения.
Богословская ненадолго задумалась, припоминая день лунного цикла. Был шанс, что перед полнолунием Сергей просто изолировался от общества поглубже в лесу, чтобы не набедокурить, и потому не выходил на связь. Но нет, с Луной по подсчётам было всё в порядке.
— То есть ты мне предлагаешь потолковать с местным генералом и, если Кравца заключили под стражу, попросить заменить на подписку о невыезде за денежный залог? — девушка хмыкнула.
Александр явно переоценивал её возможности влияния на новосибирских силовиков. Хотя, может, как раз представился случай завязать новые полезные знакомства?
— А какая у него роль в этой истории с Мариной? Он вроде не разбирается в ритуалистике. И главное: тебе-то это зачем?
Внезапно на столе запиликал телефон, на время спасая Александра от ответа. Звонил Герман.
— Прошу прощения, это важно.
За годы общения Ады с Германом между ними установилась негласная традиция не надоедать друг другу по мелочам, когда они порознь. Брат часто не брал трубку — и девушке было понятно, что в данный момент он занят. Ремесло меченого подразумевало довольно плотный, насыщенный график. Сейчас же она могла себе позволить прерваться на телефонный диалог. В конце концов, с Александром они никуда не спешили. Наверное. Меченая откинулась на спинку плетёного стула и нажала приём.
А спустя минуту уже была на ногах, в изумлении вскочив и чуть не перевернув стол со снедью.
— Что?!
По взволнованному лицу и жадно прижатой к уху трубке можно было догадаться, что случилось нечто неприятное и весьма неожиданное.
— Ты-то тут каким боком?! Дэн где? Что вообще у вас творится?!
— …
— Блин, ты мою тачку взял! Как твой мотик заводится? Где ключи?
— …
— Вейц, твою мать! Просто скажи, где ты!
— …
— Да что ты за упёртый чёрт! Не будь таким бараном! Ты слушаешь меня вообще?! Говори адрес сейчас же!
Строчила восклицаниями Ада как из пулемёта, изредка замолкая на реакцию собеседника, которая Маркину была не слышна.
— Да чтоб тебя!
Девушка грохнула смартфоном о стол (очевидно, таинственный собеседник без предупреждения дал отбой) и метнула испепеляющий взгляд на гостя.
— Серёженьку, говоришь, помочь найти надо? Помощь ему, блядь, нужна, бедненькому? Эта неблагодарная скотина только что предала меня!!
Голос полудемоницы взмыл до опасных для человеческого уха высот.
— Заложил ментам лучшего друга, чтобы самому выйти сухим из воды — как тебе такое, а?
В сердцах выкрикнув нечленораздельное междометие, Ада пнула ножку стола и заходила по газону туда-сюда. Вернее, заметалась.
— О, теперь-то я его найду. Из-под земли, твою мать, достану этого Иуду, чтобы лично повесить на осине на собственных кишках! А из продажной шкуры закажу сделать чучело — отличный выйдет подарок для Повелителя! Предателей он просто обожает! Чёртов Вейц, какого чёрта ты не берёшь?!
Она сделала несколько безуспешных попыток дозвониться до недавнего абонента. Заламывая руки, нарезая круги по двору и отчаянно пытаясь сообразить алгоритм действий, Ада была похожа на заточённую в клетку тигрицу.
|
Влезать в процесс успокоения девушки Генрих не стал. Лишь кивал головой, показывая, что согласен с Айсом. А когда Агни покинула комнату, отправившись выполнять задания от брата, парень обратился к Айсу.
— Идём. Нужно перенести книгу в пустой камень, а то неизвестно как поведет начинка кольца по отношению к ней.
Путь до мастерской не занял много время. Вот артефактор отпер дверь, входя сам и впуская в свою обитель товарища по ученичеству. Только войдя в помещение, парень сразу направился к неприметной двери у противоположной стены. Айсу было указано на видавший виды, но крепкий табурет.
— Располагайся там. Сейчас принесу материалы и приступим к переносу и созданию проектора для книги.
Генрих вернулся минут через пятнадцать, неся в руках толстую книгу, с состаренными искусственно страницами и в кожаном переплете, да небольшой красный камушек, на вид рубин, наподобие того, что был в кольце. Только поменьше и не мерцал таким притягательным, с хитрецой, огоньком.
Артефактор сходу направился к небольшой верстаку, который отличался от других в мастерской, тем что инструменты и аппаратура на нём предполагались явно для более тонкой, аккуратной работы, нежели та же ковка. Ну и около него было удобное рабочее кресло.
— Неси кольцо и постой в стороне. Твоя помощь пока не нужна будет.
Нацепи на себя ювелирные очки-лупу, он включив лампу, настраивая освещение. Нажал пару кнопок на пульте и заиграла тихая мелодия, похожая на бардовские песни.
Перенос книги из камня в камень заняло около минуты, процедура простая. Больше он возился с пазом на реальной книге, устанавливая его и подгоняя под камень. Нужно было обеспечить надежные контакт и крепление, что бы камушек не выпал в самый неподходящий момент. Да и вообще не выпал.
Наконец, спустя почти час, Генрих вставил камень в паз. Можно было и быстрее, но тогда это было бы совсем кустарно, а такое отбивало желание вообще возиться со всем этим. Артефактор привык делать все на совесть и приятно для глаз.
Отложив очки в сторону, парень задумался. Нужна вязь, системное заклинание, благодаря которому страницы книги астральной перенесутся на страницы реальные. У Генриха была задумка и оставалось надеяться что все пойдет как следует. И тогда, произнеся короткую активационную фразу, можно будет увидеть содержимое камня.
Сосредоточившись, артефактор начал читать заклинание. Его грубый, хрипловатый голос выводил слова в такт мелодии, то набирая скорость и переходя в шёпот, то наоборот становился громче, но медленнее. Дело рутинное, но требующие концентрации и отрешения от внешнего мира.
|
|
|
«Точно извращенец», — подумалось мне. Наверняка любит опасные игры на грани, с зажигалками, свечами и прочей пироатрибутикой. Хоть я не занимаюсь эскорт-услугами, но волей-неволей вовлечена в тематику фетишей. Имею представление в силу смежности сфер. Некоторые девочки, у кого совсем туго с деньгами, вне клуба могут оказывать допуслуги, это не возбраняется. В конце концов, тебе есть 18, и ты вольна распоряжаться своим телом как хочешь. Я их не осуждаю.
Большинство из танцовщиц — приезжие абитуриентского возраста. Их истории похожи друг на друга, словно написанные под копирку: прибыла из глубинки поступать в столичный вуз, завалила вступительные на бюджет, возвращаться с позором и признаваться предкам стрёмно, а на платное надо заработать, и быстро... Стрипклуб даёт нормальные деньги за относительно короткий период. При условии, что ты быстро учишься и располагаешь привлекательными внешними данными. Так что да, вон та вертящаяся на шесте демоница днём превращается в скромную ботаничку с географического факультета СПбГУ, клюющую носом на лекциях.
Все они жалуются на свою тяжёлую жизнь, на то, что пашут в две смены и вечно не высыпаются... Они завидуют мне, моей спокойной жизни в лофте на Фонтанке, даже не подозревая, как сильно завидую им я. У них есть надёжный тыл — семья. Которая поддерживает, радуется сданной сессии и возлагает надежды, что дочка скоро станет успешным, востребованным специалистом, единственной в своём роде на весь Питер. Их любят простой безусловной любовью, как может любить только мать. Чувством, которого с самого рождения была лишена я.
Мои предки если кого и любили, то только себя, сраные эгоцентрики. Эгоцентрики и трусы, до усрачки боящиеся ответственности Они ничего от меня не ждали и не надеялись — им было попросту наплевать и на меня, и на Айса. В погоне за собственной карьерой и бесконечными перелётами из одного часового пояса в дугой они не заметили, как перепихнулись и случайно произвели на свет Божий двух сопляков, которые им на хер не сдались. Конечно, ребёнок — это же такая обуза, бессонные ночи, ссанные памперсы, много шума. А тут целых двое, вот наказание! Честно говоря, даже не знаю, где нас с братом зачали. На заднем дворе пекинской забегаловки или в тесном туалете рейса Москва-Дели. А и чёрт бы с ними. Не хочу знать.
Может показаться, что я сублимирую. Каждый раз выходя на сцену с новым номером и купаясь в море взглядов — мужских и женских, восторженных, сосредоточенных, будто следующих за тобой по пятам, похотливых — я ищу того самого чувства. Любви, которой так не хватает. Нет, не ищу. Потому что это миф, а девочка давно выросла и перестала верить в существование сказки. Потому что единственным близким существом, кому можно доверять и кто способен любить меня, является брат. Мы связаны кровью, что крепче любых уз. И сейчас, когда он обращает на меня из зала вопросительный взгляд, я чуть заметно киваю. Мол, всё нормально, клиент вроде вменяем. Пока.
— Подожди немного. Черти подкидывают последнюю партию дровишек. Специально для любителей джакуззи погорячее.
Я на пару минут оставляю блондина на кожаных креслах для table dance, а сама направляюсь к администратору. Узнать, какую именно услугу он заказал, и какая из приватных комнат сейчас свободна.
— Как тебя зовут? — спрашиваю парня, оставшись наедине.
Вопрос, который часто задают мне, чтобы тут же забыть ответ. И который всегда обязана задать я. Корпоративные стандарты.
|
|
|
|
|
-
Это великолепно.
-
Чудесно! Красивый, искренний пост)
-
Пример качественной мужской эротики. Просто, честно и изысканно, без скатывания в похабщину или перегибов с эвфемизмами. Надеюсь на продолжение)
|
— Ла-адно, — выудив одну сигарету себе, Ада захлопнула крышку. — Помнится, мне в одночасье точно с такой же традицией пришлось расстаться и перейти на табак сорта "Вирджиния". Не сказать, чтобы я в чём-то проиграла, но в тот момент мне казалось, что мир рухнул.
Она усмехнулась, припоминая события давностью в несколько лет. В тот вечер Повелитель в одно мгновение уничтожил все её запасы Black Captain'a. Астарот терпеть не мог плебейских привычек у своих служителей — по мнению демона, они роняли тень на него самого. А потому Великий Герцог потратил немало времени (по человеческим меркам), вытравливая из Ады рабоче-крестьянское и заменяя на эстетичное.
— Когда мне стукнет сорок, я буду выглядеть на двадцать с хвостиком, — запрокинув голову, меченая выпустила в пространство над собой дымное облачко.
Она и сейчас, будучи четверть века от роду, больше походила на учащуюся старших классов, максимум первокурсницу. Некоторые владыки Преисподней одаривали избранных служителей подобным — даром или проклятием, как знать? — внешностью Дориана Грея. Естественное увядание касалось таких счастливчиков мало. Нет, они по-прежнему развивались личностно, старели и могли умереть от преклонного возраста— просто для них время замедляло свой ход. Мог ли демон сделать из человека вовсе бессмертного? Теоретически мог. Но был ли за историю человечества хоть один прецедент? Ада не знала.
— И потом, кто это сказал, что опыт — помеха молодости? Сдаётся мне, не так это работает! Но подтвердить наверняка смогу через 15 лет.
Девушка примирительно улыбнулась. Не собиралась она устраивать философских диспутов про разрыв поколений отцов и детей — эта тема была вечной.
— В детстве? Нет, нет, вы что! Повелитель не трогает детей! — замахала руками Ада на неправильно понявшего Маркина. — В моём случае он вообще ждал дольше и заявил права по достижении мной совершеннолетия. Я как раз сюда переехала, и он пришёл в день рождения.
Теоретически, демон мог забрать себе в услужение и ребёнка, после того, как тот вырастет из "безгрешного" возраста и превратится в отрока, в религиозной терминологии. Но на памяти Богословской не было ни одного случая, когда бы Астарот забирал детей. Он всегда ждал этапа некоей сознательности. Ему вообще была важна добровольность.
— Да уж не сомневаюсь, что надышался, в бабушкиной-то компании, — понимающе хмыкнула Ада.
Дальше расспрашивать она не стала — в конце концов, это их личное дело. Как и у них сейчас свои дела, застольные, приятные.
— Не знаю, как там нынче принято у молодёжи, — а мне более по душе версия средневековой Италии...
Девушка отложила тлеющую сигарету на край пепельницы и придвинула стул, сев от гостя по диагонали. Переплелась рукой вокруг плеча Александра, словно змея, обвившая ствол.
— За традиции и преемственность поколений! — прозвучал тост.
Пила Ада не спеша, полуприкрыв глаза, смакуя каждую каплю жидкого янтаря, с блаженством чувствуя, как расслабление тёплой волной растекается внутри, заполняет всё её существо.
А осушив свой бокал, Александр ощутил и иное послевкусие, терпкое и мимолётное — послевкусие поцелуя на губах.
— Итальянцы считали, что если напиток отравлен ядом цикуты, то вот это унесёт жизни обоих, и злоумышленника, и его жертвы. Какое роскошное коварство, не правда ли? — вкрадчиво произнесла девушка.
И медленно отстранившись, улыбнулась улыбкой Джоконды.
|
-
Леденец Ада приняла, но разворачивать не стала: давнее знакомство знакомством, но отравления продолжали оставаться популярным средством устранения конкурентов — со Средних веков мало что поменялось в человеческой натуре, тем более на Изнанке.
Остро. Злободневненько)
-
Кажется, змейка начинает превращаться в солидную змею)
|
-
Застрелить-то всегда успеется
Всё так, всё так)
-
Казнить нельзя помиловать.
-
Застрелить-то всегда успеетсяИ не поспоришь)
|
— У всех нас непонимание с кошками, — с грустью вздохнула Ада и взглянула на питомца.
Ящер с невозмутимым видом так и продолжал сидеть рядом с конфетницей, методично поглощая салатный лист. Кажется, присутствие стольких демонов рядом его нисколько не беспокоило, однако было видно, что глаза рептилии сосредоточиваются то на одной, то на другой фигуре, исключая хозяйку и доктора. Аристарх принюхивался. Словно высчитывал, в ком из новичков больший процент энергетики Повелителя. Выбирал себе любимчика?
Обычно инферналистов чурались все представители фауны, кроме «тотемных», так что способность поручика контактировать с другими видами животных была редкостью. Стоило подумать, как можно использовать открывшиеся возможности…
— Если Вы, Юрий Владимирович, так легко находите общий язык с животными, думаю, Вам не составит труда присматривать за Аристархом, когда меня нет, и я попрошу Вас об этом, — обратилась Ада к поручику.
От внимания новоявленной Госпожи не укрылась некоторая напряжённость между сэром Рено и сестрой Анной. Хотя с чего бы? Оба при жизни были французы-католики.
— Да, с сёстрами мне уже доводилось работать. А один мой знакомый до сих пор не может забыть той встречи.
Меченая хитро, заговорщицки улыбнулась. Нужно будет как-нибудь зазвать Сергея на чай, оборотень определённо приглянулся кое-кому из этой четвёрки. Кто уж там сидел на нём верхом в удушающем захвате, сестра Каталина, кажется?
«Ну, мать, нашла что спрашивать: военных про их слабости!» — запоздало пришло понимание. Мало какой мужчина, тем более в погонах, тем более инфернальный, вообще станет за собой их признавать, не говоря уж про озвучивать во всеуслышание. Самым популярным грехом среди демонов всегда слыла гордыня. Неудивительно, что вся четвёрка умолчала о собственных недостатках. Возможно, им вообще не пришлась по вкусу мысль о служении ей. Начальник-женщина? Нонсенс по временам их смертной жизни. Хотя если бы не её выбор, томиться господам офицерам в адских казармах ещё целую вечность. Интересно, знакомы ли демонам такие чувства, как благодарность и преданность? Или же вся их лояльность вынужденна, базируясь исключительно на страхе перед более сильным — Великим Герцогом — и опасении возможных санкций в случае его гнева?
— Чай?.. — предложение доктора вернуло Аду из задумчивости в реальность.
По губам девушки пробежала скептически-снисходительная улыбка. Где ж это видано, чтобы демоны чаи гоняли? Ни одно инфернальное существо не нуждалось в привычных человеку вещах: питье и пище, сне, отдыхе, одежде по сезону и справлении естественных нужд. Пришедшие из «нижнего» мира имели принципиально иную физиологию, а значит, и потребности. Сам Повелитель, посещавший её каждую среду и неизменно просивший подать чашку кофе, делал этот ради символизма, из любви эстета к церемониям. С тем же успехом он мог просто «отпить» из самого источника — своей фаворитки, забрав часть её сил. Кофейная церемония являлась не более чем красивой обёрткой обычного энергообмена между донором и реципиентом. Делая вид, что наслаждается напитком, Великий Герцог смаковал аромат и вкус души.
Но что если доктор всё-таки прав, и перед отправкой на землю Повелитель одарил её избранников настоящей телесной формой? Это значило... проблемы. Много проблем финансового, прежде всего, характера. Элементарно что первым приходило в голову: вместо двух мужиков теперь надо кормить шестерых! И ещё четверо женщин. Это же целый взвод. Далее — им надо спать, где-то ночевать, то есть возникает необходимость оборудовать плюс восемь спальных мест в стенах этого дома. Потому что подчинённые должны быть в «слоте быстрого доступа» в случае оперативной необходимости. Это ещё не считая мелочей по типу закупки одежды и обуви, восьми зубных щёток, шампуней-бритв-полотенец и так далее, и тому подобное... Караул! Как назло Ада сейчас не располагала лишними средствами. И уже была должна Герману. Мда.
В любом случае инфернальная природа имела свои нюансы — совсем уж без энергетического вампиризма обойтись было нельзя.
— Если вы не получаете энергетической подпитки напрямую от Повелителя, то восполнить силы лучше в местах большого скопления смертных: в общественном транспорте в часы пик, в магазине, театре, церкви. Общий принцип — пить толпу, с каждого понемногу, так безопасней.
Ада улыбнулась доктору и принялась доливать кипятка в заварочный чайник, разглядывая сестру Каталину. Какой-то уж очень реалистичный у неё румянец...
— Гм. Если вам для поддержания сил нужна также человеческая пища, то прошу к столу. Сегодня на завтрак доктор любезно угощает своей выпечкой.
Ада не нашла ничего лучше, чем проверить теорию эмпирическим путём.
— Оберштурмфюрер Беверн, — неожиданно, без запинки обратилась Богословская к нацисту, — я желаю брать у Вас уроки немецкого. А также нуждаюсь в Ваших услугах переводчика. Впредь всегда, когда в моём присутствии брат переходит на немецкий, Вы выполняете синхронный перевод. Мне нужно знать, о чём он говорит, слово в слово. Даже если там нецензурная брань или что-либо нелицеприятное в мой адрес.
«Всё, змеёныш, кончилась лафа, твои с доктором лингвистические читы больше не действуют», — с удовлетворением подумала Ада.
— Сэр Рено, Ваши таланты понадобятся мне в ближайшее время при обустройстве одного заведения согласно вкусам Повелителя и налаживания его функционирования. Вас же, лейтенант Хаяси, я попрошу обеспечить мою безопасность. Сегодня в три часа сюда прибудет один меченый. С большой долей вероятности он служит не Его Светлости, а значит, высок шанс, что наша беседа будет сопряжена с применением насилия.
Ада повернулась к Гаазу.
— Доктор, будет лучше, если Вы в это время переместитесь на второй этаж. Я не хочу случайных жертв. Сэр Рено, Вы отвечаете за безопасность Петра Владимировича.
Последней настала очередь монахинь получать распоряжения.
— Первым вашим заданием будет крайне важное, ответственное и весьма приятное мероприятие, — начала кандидатка в Королевы. — Вы сегодня же отслужите в честь нашего Повелителя чёрную литургию... э-э... то есть мессу. Чёрную мессу, да.* Хочу сделать ему небольшой подарок. И так он узнает, что вы благополучно добрались и приступили к своим обязанностям.
Таким образом Ада решила загладить свою вину перед Астаротом, которая теперь, после объяснений Германа, не давала ей покоя.
— Месса БЕЗ человеческих жертвоприношений. Пока что, — акцентировала меченая. — Оговорюсь сразу: мессы мы будем служить отныне регулярно, и в некоторых из них я намерена принимать участие. Идеальный вариант — если они будут совпадать с грозой. Его Светлость любит дождь.
— Так, ну, на первое время вроде бы всё, — подытожила девушка. — приятного аппетита!
|
Когда чёрное облако сгустилось в прыткий ком, устремившийся в её сторону, Ада инстинктивно отскочила, восприняв выпад на свой счёт. Ну и реакция! Наверняка этот ниндзя атакует со сверхсветовой скоростью. Отличное умение для телохранителя. Сообразив, что для госпожи как-то зазорно демонстрировать испуг, меченая кашлянула и выпрямилась. Оставалось сделать вид, что манёвр так и задуман.
Дождавшись прибытия остальной группы, девушка оглядела каждого (женская четвёрка удостоилась особо тёплой улыбки) и заговорила:
— Благодарю, что откликнулись на мой зов и надеюсь на плодотворное сотрудничество. Я выбрала вас — каждого из вас — лично, приняв во внимание ваши заслуги и опыт. У меня нет никаких сомнений в том, что каждый здесь присутствующий обладает ценными умениями, которые пригодятся в нашем общем деле. А работы предстоит много.
Ада сделала паузу для придания последующим словам большего веса.
— Мы с вами вступаем в непростые времена, грядёт война. А потому мне потребуются все ваши военные таланты и хитрости, — взгляд на мужчин, — и, безусловно, великая сила духа, — глаза девушки обратились на сестёр, — чтобы одержать в этом противостоянии верх. Во славу нашего Повелителя.
Меченая склонила голову и замолчала снова, ожидая, пока имя Великого Герцога отзвенит по каменным сводам.
— Наши «добрые» соседи замыслили совсем недоброе. И мы сделаем всё возможное и невозможное, чтобы не допустить свершения их захватнических планов. Мы не позволим врагам своими загребущими лапищами забрать у Повелителя то, что принадлежит ему по праву. А потому мы будем уничтожать каждую грёбаную фею, каждого их союзника, вставших у нас на пути, — голос Ады окреп, сделался громче, жесточе. — Никакой пощады, ни одному!
Сделав знак следовать за собой, Ада начала взбираться по ступеням.
— Вам следует наперёд знать о лицах, считающихся союзниками Повелителя, на которых распространяется его покровительство. Им случается останавливаться в моём доме. Среди них...
Добравшись до кухни, где гость домывал посуду (о небеса, ну зачем же вручную, когда есть посудомойка!), кандидатка в королевы указала на ничего не подозревающего счастливого обладателя иммунитета от инфернальной ярости.
— Пётр Владимирович Гааз. Отличный врач, талантливый кулинар и большой любитель рукоделия. Близкий друг Германа. Доктор, знакомьтесь, это мои помощники, — представила она группу Гаазу.*
— … и, наконец, Готтард Беверн, о-бер-штурм-фю-рер, — подглядывая в заметку на телефоне по складам, как первоклашка, прочитала Ада.
Ну и километровые слова у этих немцев! Язык сломаешь, пока до конца доберёшься. И зачем нанизывать столько корней подряд?
— Гм, так… Да. В эту же группу неприкосновенных входит мой брат Герман Вейц. Думаю, вы все знаете его лично. Также мой друг Денис Якуб, охотник. В числе сочувствующих, но не до конца разделяющих наши принципы — Владимир Волков, чародей, и оборотень Сергей Кравец. Последнего вы без труда отличите от всех прочих волков города: наш Повелитель недавно поработал над его обликом, и это не прошло бесследно для энергетики.
Закончив организационно-воодушевляющую речь экспромтом, Ада перешла к более «прицельному» знакомству:
— Я сторонник узкой специализации и убеждена, что специфичную работу лучше поручать профессионалу. Для того, чтобы наше сотрудничество было максимально продуктивным, мне хотелось бы знать ваши сильные и слабые стороны. Так сказать, предпочитаемый профиль деятельности. Это поможет мне грамотней распределять задачи. Итак?
Демоница воззрилась на команду в ожидании отчётов и пожеланий.
-
А вот и личная гвардия прибыла) команданте Ариадна готова устраивать террор)
-
За зажигательную речь и внятный приказ :)
-
Мы не позволим врагам своими загребущими лапищами забрать у Повелителя то, что принадлежит ему по праву. А потому мы будем уничтожать каждую грёбаную фею, каждого их союзника, вставших у нас на пути, — голос Ады окреп, сделался громче, жесточе. — Никакой пощады, ни одному!Если "фей" заменить на "евреев", а "Повелителя" на "Германию", получится отличная речь, майн фюрер ;)
|
|
-
Пошла жара)
-
За проявленное уважение!
-
Маленькая злюка ;)
|
— Всё, хвостатый, пьянка отменяется. Повелитель от нас не отказался!
Ада погладила пристроившегося рядом с конфетницей ящера и с чрезвычайно довольным видом уселась на стуле по-турецки — завтракать уже прицельно.
— А что это у Вас за пончики? Можно один? — вопрос, обращённый к доктору. — А это? Гера приготовил? Ну-ка… М-м! Это что, творожный смузи? А так можно было? Ха, ну змеёныш кулинар! Вам надо на пару ресторан открыть, честное слово.
Девушка преобразилась словно по мановению волшебной палочки, из смурной, молчаливой царевны Несмеяны превратившись в милую, улыбчивую болтушку. Вот какие чудеса творит логика! Стоило Герману разложить всё по полочкам с аргументами, как на сердце сразу отлегло, и утихла бушующая в душе буря. В крови, что ли, она у немцев, эта тяга к рассудительности? Всё-то у змеёныша по порядку, структурированно, у всего-то есть причина и следствие. Скукоту порой навевает страшную, но иногда, в такие моменты как сейчас, — просто спасительное лекарство.
Профильтровав рассуждения брата через своё мышление, Ада пришла к выводу, что он, скорее всего, прав. Близость к Повелителю, периодическое пребывание на его месте (буквально) в часы, отведённые на визиты Великого Герцога к ней, результировали в умение Германа лучше других служителей распознавать мотивы хозяина, видеть в его действиях истинную подоплёку, не всегда заметную другим. А может, сам склад характера меченого и схожесть «сфер деятельности» сыграли свою роль? Несмотря на своё прозвище демона-учёного, Астароту была также не чужда сфера экономическая — в силу его второй «специальности». Главный казначей ада прекрасно разбирался в принципах ведения бизнеса и правилах, по которым тот функционирует.
Только вот похожесть мировоззрения отчего-то не послужила объединяющим фактором. Герман даже не пытался предпринять каких-то шагов к налаживанию отношений с Повелителем, предпочитая стоически сносить все тяготы этой холодной войны. Ему, например, не доставалось экспресс-лечения в тяжёлом бою, за исключением случаев, когда он сам обращался за помощью. Но гордый немец, разумеется, ничего не просил. За малейший просчёт в исполнении задания его могло ждать суровое наказание. Будто Астарот, следуя принципу вселенского баланса, спрашивал с Вейца вдвойне, — и при этом делал поблажки Аде.
Впрочем, внешне всё выглядело вполне достойно. И человеку постороннему, не посвящённому в нюансы ситуации, отношения демона и его аватара казались верхом корректности и профессионализма: никаких криков и скандалов с переходом на личности, ни тот, ни другой даже не повышали голоса, общаясь. Сухо, ёмко и по существу. Но между этими двоими, стоило им оказаться рядом, неизменно начинали генерироваться электрические разряды сдерживаемой неприязни. Со стороны Германа, конечно. Великий Герцог по своему обыкновению оставался сдержанно-равнодушен.
Брат помог увидеть, что скрывалось под маской чёрствости Астарота. Верней, Ада знала это всегда, но иначе — по-женски, чувствуя сердцем. Ум Германа функционировал в другом регистре — анализируя и синтезируя. И теперь, благодаря акцентам, метко расставленным прозорливым немцем, многие факты в словах и поступках Повелителя открылись для девушки с новой стороны, представились в совершенно неожиданном свете.
Прекратив балагурить и вгонять её в краску подколками относительно величины своего достоинства, Герман сказал уже серьёзно: «Я ему нужен для того, чтобы не убить тебя. Он не хочет твоей смерти». В этот момент в памяти Ады явственно проступили события ночи среды, когда она к своему великому стыду отключилась. Потеря сознания была ничем иным как следствием колоссальных потерь энергии: увлёкшись, Астарот «хлебнул» лишнего. Подобные казусы случались и раньше, с той или иной степенью тяжести. Да, сейчас Ада вспоминала это…
Из слов Германа следовало, что для взаимодействия с ней Повелителю приходилось постоянно держать поводок самоконтроля натянутым — демон слишком превосходил её по силе. Тело смертного аватара смягчало этот энергонатиск, выступало лучшим компромиссом между возможностью случайно причинить вред и желанием иметь близость. Да, столь не похожему на людей демону оказалось не чуждо простое человеческое желание быть рядом. Хотя бы изредка.
Но как же история с Индирой? И другими его детьми? Матери всех человеческих потомков Повелителя (так ли уж человеческих?) были обычными женщинами. Хорошо, может, не совсем уж заурядными, раз смогли привлечь внимание правой руки Люцифера. А всё же, людьми, из плоти и крови. В случае Камалы Неру* Астарот не стал заморачиваться на поиски аватара, просто вселясь в тело ближайшего смертного (наверняка её мужа) и проведя ночь с приглянувшейся женщиной. Почему? Повелитель сказал ей тогда, уже под утро, что она очень напоминает ему эту индианку… Какой она была, эта Камала? И чем отлична, раз ей суждена была только одна ночь с владыкой ада? Почему назвав ребёнка, появившегося на свет от этого мимолётного союза, своей любимой дочерью, Повелитель допустил её скоропостижную кончину? Как мог стоять в стороне и смотреть на это жестокое убийство? Неужели мог остаться равнодушным, наблюдая — и наверняка ощущая — за страданиями частички своей души?
Не верилось. Ада не хотела в это верить. Бессмертный Астарот пережил всех своих потомков, десятки, может быть, сотни. Ада не знала, как может хватить сил переносить такое из раза в раз повторяющееся мучение — у неё не было своих детей, чтобы понять. Но она точно знала, что Повелитель каждый раз страдал. Страдал и продолжал не вмешиваться в естественный ход судьбы. Ужасно. Она бы так не смогла. Имея силу и возможности обернуть колесо фортуны вспять, она бы не колебалась ни секунды. Так почему Повелитель бездействовал?
Когда-нибудь, позже она обязательно прочтёт биографию матери Индиры, одной великой женщины, давшей жизнь другой. Аде вдруг ужасно захотелось стать к ней чуточку ближе, понять, чем она жила и дышала. А сейчас пришла пора подумать, как загладить свою вину перед Повелителем. Глупая, в сущности, получилась выходка… Сестра Анна! Находчивая демоница наверняка знает какие-нибудь секреты и сможет помочь. Скорей, скорей, в подвал, чертить сигил, да побольше! Удивительное дело: к католической четвёрке меченая совсем не ревновала, нисколько при этом не отказывая в принадлежности к женскому гендеру.
|
|
-
За неё переживают, а она как мышь на крупу дуется)
-
У Володи, значит, носки по линеечке, а Гера — неряха, так что ли?)
|
-
А я говорил, а я предупреждал)
-
Отлично сказано, герр доктор.
|
— Академия?! Так, значит, нас будут учить управлять своими способностями!
На лице Анны расцвела воодушевлённая улыбка — новость обрадовала её и немного успокоила. Она не только сможет быть полезной обществу (а по рассказу графа выходило, что Академия — институт, где царят прогрессивные взгляды, по крайне мере, в вопросах гендера), но к тому же ей предоставят шанс получить ещё одно «образование», пусть и не в традиционном его понимании. Разве ещё вчера могла она мечтать о таком подарке судьбы?
А сколько возможностей откроется для науки, просто широчайший простор для исследований! Разумеется, в этом случае придётся пойти по пути неклассической парадигмы: сначала практические изыскания, а уже потом на основании собранной статистики и систематизации — теоретическое осмысление. Можно даже издать монографию!
Конечно, будучи учёным, Анна первым делом подумала о профильном аспекте применения дара. Но следом богатое девичье воображение подкинуло ещё несколько идей: то она занимается благотворительностью и открывает бесплатные кухни для бедняков, то достаёт редкие лекарства для больниц и военных госпиталей, то посещает с гуманитарной миссией дома сирот. Леди Линкольн была лишена чванства и меркантильности, свойственного многим представителям аристократии, и, как у всякого идеалиста, её ум занимала мечта о преобразовании этого мира к лучшему.
Тем более радостно было видеть, что Чарльз, в целом, одобряет её мысли и склонен поступить схожим образом. Вопрос адаптации к резко изменившимся реалиям не давал Анне покоя всю ночь. Но теперь, при поддержке Чарльза, с его опытом и связями в Алой Гвардии, сделать шаг в новую жизнь станет не так боязно.
— Может быть, мы объявим о случившихся с нами метаморфозах вместе, за ужином, как Вы думаете, граф?
Девушка предчувствовала, что разговор с семьёй будет не так прост: старшее поколение вообще не отличалось свойством легко принимать новшества, а уж если она объявит, что вместо замужества намерена пойти на государственную службу, с матушкой и вовсе сделается дурно. Зато удастся заручиться поддержкой отца, который всегда прочил ей политическую карьеру.
— Что же касается соглашения… — немного помедлив, продолжила Анна, — для спокойствия наших родителей не будем отменять помолвку. Но возможно, не стоит спешить с церемонией бракосочетания?
В самом деле, не о долговом же векселе речь. В силу бессрочного характера и добровольности помолвка не обязывала заключивших её вступать в брак по истечении определённого периода. Женихом и невестой можно было проходить и год, и два — британское общество знавало подобные прецеденты. А кто знает, что станется за это время, много воды утечёт…
— Что же Вы, опять через окно? — встрепенулась Анна, когда граф спешно засобирался обратно. — Ах, точно, свидетели! Только прошу Вас, осторожней.
|
|
Ощущение возвращения в тело было не из приятных. Такое состояние, будто с жуткого бодуна за каким-то лешим пошла кататься на самых экстремальных американских горках, и вестибулярный аппарат не вынес издевательств. Неужели Герку так каждый раз штормит? Бедняга.
Не без труда Ада спозиционировалась в системе координат комнаты и наконец села, осоловело рассматривая спящего поодаль брата. А что если он был прав всё это время? Да, она знала Повелителя дольше, но контакт Германа был теснее, интенсивнее, он выступал вторым «я» Астарота, по сути. И, кто знает, какие тёмные стороны демона открылись ему за время их знакомства? А она ещё драки с ним устраивала за поруганную честь покровителя…
Девушка невесело вздохнула и отвернулась, устремив взгляд в тёмное пространство спальни. Спать совсем не хотелось — сказывался и «совиный» режим, и настроение. Закурить бы… Но так наверняка разбудишь адепта здорового образа жизни. Вейца можно было понять: пройдя через одну из сильнейших зависимостей, он теперь, что называется, дул на воду, не позволяя себе даже относительно безобидной вредной привычки. Наверное, его бесит один только вид простой сигареты, напоминая о том, с чего всё начиналось у него самого…
Нашарив босыми ногами тапочки, девушка соскользнула с кровати и бесшумной тенью нырнула в коридор.
— Дрыхнешь, бандит? — постучала она ногтем о стеклянную стенку террариума. — Ладно, спи. Одни жаворонки в этом доме, хоть филина заводи…
Ворчание было, впрочем, беззлобным. Аришка, как и все ящерицы вида бородатая агама, вёл преимущественно дневной образ жизни — ночи же предпочитал проводить в укрытии, неважно, будь то нора в коряге или складки одеяла под боком хозяйки. Ада, разумеется, знала о биологических ритмах питомца, просто сейчас на душе было паршиво — хотелось какой-никакой компании.
Оставался один вариант. Нет, не бутылка. Хотя, конечно, при бессоннице и депрессии «собеседник» неплохой, и будь Ада дома одна, пожалуй, выбор бы пал именно на него. Но в теперешнем случае ругани же с утра не оберёшься: как насядут эти двое немцев, как заведут свою нудную шарманку о вреде алкоголя — и прощай мозг.
Посему оставалось рисование. По всем параметрам полезное занятие. Особенно когда ты на мели (и даже успела задолжать брату, позорище), а по фрилансу прилетела пара перспективных заказов. Как раз вовремя.
|
До сегодняшнего утра Анна пребывала в полной уверенности, что по какой-то чудесной причине — вот же подарок небес! — неспособна краснеть. Каково же было бы сейчас её удивление, окажись перед ней зеркало. Когда рука графа накрыла её ладонь, на щеках девушки стремительно выступил румянец смущения. Анна стыдливо опустила глаза и через несколько мучительных мгновений внутренних колебаний (Не обидится ли Чарльз? Не сочтёт ли её неучтивой или ещё того хуже — дикаркой?) отняла руку. Впрочем, не без деликатности.
— Всё случилось так быстро, я даже не успела толком понять… — начала она, всё ещё не поднимая глаз. — Видите, окно разбито? Это искорка, отделившаяся от кометы, прожгла стекло, ворвалась в комнату и ринулась прямо на меня! Я засиделась до позднего вечера и как раз устроилась у самого подоконника посмотреть на звёздное небо… И вот…
Анна замялась, не зная, как описать все удивительные метаморфозы, произошедшие минувшей ночью.
— А хотите малины? — вдруг выпалила она, так быстро, будто это предложение было сейчас единственным её спасением из неловкой ситуации.
Девушка протянула гостю тарелку со свежими, спелыми ягодами. И откуда только она раздобыла эту диковинку? Даже в самых дорогих оранжереях экзотические фрукты поспевали к началу лета — сказывалась нехватка солнечных дней в туманном Альбионе.
— В общем-то, в этом и состоит мой дар: пока непонятным мне образом я в одночасье вдруг научилась рисовать и могу оживлять изображения — те, что нарисовала сама, либо же увиденные мной. Это, — она указала рукой на десерт, — часть натюрморта Эдварда Ладелла, представляете?
Она улыбнулась тёплой, открытой улыбкой. Всё-таки как здорово вышло, что Чарльза тоже осенило волшебным светом! Анна чувствовала, что именно это обстоятельство — отправная точка их отношений, новый виток. Она почти не знала графа, молодые люди начали общаться сравнительно недавно по инициативе родителей, и девушка не противилась только потому, что не хотела обижать их и прослыть неблагодарной дочерью. Но общее дело, общий маленький секрет — совсем другое. Такое сближает — а там, глядишь, и до общности взглядов и интересов недалеко. Кто знает, возможно, литература уже не покажется Чарльзу пустяковым занятием, а для неё самой торги на бирже перестанут выглядеть скучной тратой времени?
— Признаться, до Вашего прихода я была в растерянности, не знала, что предпринять. А теперь стало спокойней. Я почти не знаю жизни, а Вы путешествовали и уже многое повидали…
Она посмотрела на графа с надеждой. «Вы ведь знаете, что нам теперь делать? Вы поможете, направите?» — говорил этот взгляд.
— Я слышала (так писали в газетах), что в нашей стране люди с магическими талантами помогают государству, соразмерно своим способностям, а особо талантливые даже принимают участие в решении международных вопросов. И я была бы рада помочь родине. Только вот… я женщина… — с грустным сомнением добавила Анна чуть тише.
|
|
Если с проявлением некоторых эмоций (теми же слезами) у Астарота наблюдались проблемы, то с юмором — от которого веяло лёгким флёром туманного Альбиона — было всё в порядке. Ада улыбнулась шутке. По её соображениям, тот, кто оказался в адских казармах, должен радоваться любой возможности вернуться назад и быть за это благодарен. Но раз Повелитель не советует, ему лучше знать.
От пестрящего иллюстрированными досье экрана просто глаза разбегались. Ада и представить не могла, насколько разнообразен и многочислен штат слуг Великого Герцога: здесь встречались и простолюдины, и высокие чины, гражданские и служивые в форме череды эпох и государств, с монитора на девушку смотрели лица самых разных рас и национальностей, полов и возрастов…
— Ничего себе публика… — подивилась меченая с нотками белой зависти в голосе. — Какие должно быть у вас, интересные дискуссии каждый день!
Имея возможность общаться напрямую с каждым — не удивительно, что Великий Герцог обладал обширнейшими фоновыми знаниями, помноженными на интеллект и феноменальную память. У бессмертного демона была в запасе вечность, чтобы потратить её с пользой — на беседу с каждым своим «сотрудником». И наверняка не по разу. В конечном счёте, такой апгрейд «всемирной базы данных Гугла» у них в сознании делал инфернальных сущностей непревзойдёнными стратегами на политической карте Изнанки. Что бы там о себе ни мнили иллюминаты и масоны.
— Да уж, непростой выбор…
Ада задумалась. Хотелось всего и сразу — желание, свойственное, пожалуй, всем молодым людям. Однако несмотря на охватившее её радостное волнение, девушка сохраняла крупицы логики. Она понимала особенность момента: такой уникальный шанс предоставлялся далеко не всем её коллегам. Не стоило его упускать, а потому выбирать следовало тщательно, отсекая сиюминутные душевные порывы — ведь другая подобная возможность могла представиться ещё нескоро.
Сэр Рено ей понравился. Она не помнила, когда состоялся этот второй Крестовый поход — не будучи слишком сильна в мировой истории, особенно по части датировок — да это было и не важно. Девушка предвкушала захватывающие истории его земного существования, прославленного боями за гроб Господень. И пусть рыцарь в смертной жизни был католиком, их роднила принадлежность к одной мировой религии. А ещё грела душу хулиганская мысль: как отреагирует сэр Рено — выходец из какого там века, десятого? одиннадцатого? — к примеру, на электрический чайник, компьютер, смартфон? Небось ещё и лошадь в качестве транспортного средства затребует.
Но самое главное, что импонировало в этом седом мужчине с гордой осанкой — его манера держаться. Достоинство, независимость взглядов и… отвага. Да, живя в Средние века, нужно было обладать недюжинной смелостью, чтобы пойти против Папы, подвергнуть его слова сомнению с риском быть отлучённым от Церкви и всеми последующими санкциями. Наверное, поэтому в голосе Повелителя звучало уважение, когда он рассказывал про сэра Рено — когда-то на заре времён архангел Астарот с белоснежными крыльями и сам сделал этот шаг…
Коммуниста Ада отвергла почти сразу. Потомок династии священнослужителей во многих поколениях по отцовской линии, она с детства привыкла слышать истории о репрессированных родственниках, сосланных в Сибирь за веру. Рассматривала в альбоме потемневшие, выцветшие фотографии невинно загубленных, расстрелянных, погибших от голода… Зов крови звучал эхом из глубины прошлого столетия гражданских войн, противился, предостерегал. Нет, работать с врагом своей семьи, врагом собственного народа значило предать их память. Она не станет.
Палец уверенно перелистнул на следующее досье с белогвардейцем. А вот он подходит. Белогвардейцы же ведь были за царя? Кажется, да. А может, и нет… Дурацкая тройка по истории. Но, в оправдание Ады, надо сказать, что данный период истории родной страны в большинстве школ вообще преподавали из рук вон плохо. Уточнять у Повелителя детали событий прошлого столетия было совсем уж стыдно — ладно, пускай будет белый офицер. Кажется, вместе с крестоносцем они будут неплохо смотреться.
Больше всего сомнений вызывал немецкий офицер СС. Чёрный, парадно-строгий и какой-то пугающий своей мрачной торжественностью китель. Росчерки древних рун-молний на отворотах воротничка. Безупречная выправка и бескомпромиссный взгляд, от которого становилось неуютно — настолько вытравлено было в нём тёплое, человеческое и заменено на безжизненно-машинное. Ада уже хотела было переключиться на следующего кандидата, но задержалась — пряжка на ремне зацепила взгляд. «Моя честь — это моя верность» — такой девиз был выбит на металле. Отчего-то, не зная ни слова по-немецки, кроме пресловутого «Гитлер, капут» из комедии «Иван Васильевич меняет профессию», сейчас Ада без труда поняла фразу, открыв для себя всю глубину её смысла.
Карая за грех предательства и считая его единственным, не достойным прощения, больше всего в союзниках и подчинённых Повелитель ценил преданность — у фашистов же эта верность своим идеям и фюреру была возведена в абсолют, религию истовых фанатиков, культ личности. Сквозило в этом что-то… мимо чего нельзя было равнодушно пройти мимо. Как думал этот офицер? Что было в его голове, какая мотивация руководила поступками? Оценивал ли он свои действия как преступления, как-то оправдывал? Знал ли, кто победил в той кровавой войне и какой ценой? А может, в первый же год мясорубки, едва вступив на фронт, так и умер в своих заблуждениях?
Был только один способ получить ответы. Ада опасливо, с сомнением покосилась на «фото». Герман наверняка ещё неделю будет бухтеть, что она выбрала «гитлерину», только чтобы досадить ему по национальному вопросу. Хотя сам ещё тот фашист, когда дело касается темы «Как бы ещё попрессовать змейку?». Конечно, Ада понимала, что в большинстве случаев брат таким образом выражал заботу о ней — просто выходило это порой императивно и даже агрессивно. Словом, как есть немец, что с него взять.
Оставалось последнее, четвёртое вакантное место.
— К этой колоритной троице только какого-нибудь культиста-араба или еврея-ростовщикане хватает, — хихикнула девушка.
Разумеется, всерьёз она такую комплектность не рассматривала — вместо слаженной работы каждая интеракция грозила перерасти в выяснение отношений по национально-религиозно-политическому вопросу. Подмывало попросить кого-нибудь из окружения Че Гевары: Аде всегда нравился этот харизматичный парень. Если бы не его левые взгляды. Подавив вздох сожаления, девушка предположила вслух:
— Может быть, для гармонизации духа в этой сборной солянке, пригласить буддиста?..
Повелитель любил Индию. Через такого служителя-проводника его воля будет укреплять группу. А заодно усиливать могущество покровителя слаженной работой команды. Да, буддист мог бы стать отличным дополнением.
-
Eine Domain, ein Volk, ein Herrscher
-
Я так и знал)
-
За колоритных персонажей...
И отдельно за Рено :)
|
-
Шикарный выбор! Надо брать.
-
Заказы — загляденье, один другого выгодней XD
-
высокий брюнет симпатичной наружности, весь на деловом стиле, но катается на крутом чёрном байке.Какая лестная у Германа характеристика)
|
|
Как ничтожно мало нужно порой, чтобы разубедить, успокоить, развеять закравшиеся сомнения. В сущности пустяк, одно слово. Арьен. Владыка легионов демонов, серый кардинал и кукловод миллионов смертных, Астарот привык к послушанию, даже благоговению. И в общем-то, ему ничего не стоило приструнить одну непокорную. Но он не стал. Он злился: его сердила её строптивость — а всё же он назвал её Арьен. Несмотря на то, что брови Повелителя нахмурились, девушка улыбнулась. Для неё было произнесено самое главное: «Арьен». В пяти кратких звуках — всё. — Что ж, — усмехнулась Ада, поведя плечом, — значит, я не похожа на других женщин. Вот оно что, договоры, значит…
Кто бы мог подумать, верховный демон — и связан по рукам какой-то фейской сигаргой с её договорами. Пусть древней, как сама Вселенная — что с того? Никто не смеет приказывать ему, Великому Герцогу! Озвученное обстоятельство ничуть не прибавило в душе Ады благоговейного трепета перед опасной противницей. А вот решимости разделаться с ней как можно быстрей — ещё как.
— Если бы все так же пунктуально чтили и блюли соглашения… В неукоснительном их исполнении со стороны Астарота Ада не сомневалась, чего нельзя было сказать ни об одной из фей. Впрочем, кто запретил взаимодействовать с дивным народцем их же методами?
— Древними договорами связаны Вы, но не я, — мягко возразила девушка, склонив голову набок. — А значит…
Она не договорила. О её намерениях лучше всяких слов говорили хитро сощуренные глаза и лукавая улыбка. А всё же, почему ему непременно нужно было видеть её в числе живых? Почему владыка Преисподней, способный воскресить и уже вернувший её к жизни однажды, так боялся обнаружить её на пороге своей ложи — уже в другом качестве? Неужели столь важно было для владетеля тысяч бессмертных душ, чтобы одна из них — душа Ариадны Богословской — находилась в физической оболочке? И что значило для Герцога это тело, какую особенную ценность имело? Демоны старались продлить существование всем своим эффективным служителям, да — из чисто утилитарных соображений личной выгоды. Но почему у неё не было уверенности, что схожие мысли посещают Повелителя относительно того же Германа? А ведь Вейц был его аватаром, избранным среди прочих. — Но мне не остаётся ничего другого, кроме как подчиниться Вашей воле, если Вы так велите, — вкрадчиво произнесла девушка, завороженно наблюдая за трансформациями яблока. Она хотела сказать «просите», но отринула это слово, зная, насколько горд Астарот. Он никогда не умел просить. Подплывший экран изумил. Ада ожидала, что в конечном итоге этот визит обернётся суровым наказанием, самое меньшее — «последним китайским» предупреждением. И что же? Он дарует ей помощников? Свиту-армию? — Повелитель! — чуть не пискнула девушка. — Это такой щедрый подарок! Она взяла в руки «монитор» наподобие планшета. Глаза разбегались — столько разных существ, экран пестрил их изображениями в режиме реального времени. Сложный выбор… Интересно, здесь есть функция пролистывания анкет, чтения резюме — чего-нибудь такого? — А что случается с Вашими «боевыми трофеями»? Теми, кого я или мои союзники посвящают Вам? На ум пришли воины двора Текущей Воды. Если верить Сергею, парочку таких новобранцев он не так давно лично отправил Повелителю «экспресс-бандеролью». И теперь Аду интересовало, перерождаются ли они в посмертии, меняется ли их сущность. Взять в услужение тех, кто ещё недавно воротил нос при слове «меченая», а теперь будет вынужден именовать «госпожой» — а что, неплохая выйдет шутка. Лучше только та, где эти самые бывшие феи по приказу демоницы дают пинка Глайстиг. О да… Природная злопамятность девушки, подстёгиваемая живым воображением, уже готова была вступить в сговор с мстительностью. — Мне бы хотелось взять восьмерых, Повелитель. По числу восьмого месяца в году, времени, когда Вы вступаете в наибольшую силу, — немного подумав, озвучила Ада своё решение. Будучи художником, она любила знаковый символизм. А интуиция подсказывала, что подобная деталь будет приятна и Великому Герцогу. — И я бы хотела взять равное число мужчин и женщин — во имя гендерной справедливости и под стать моде XXI-го века на толерантность, — с улыбкой продолжала кандидатка в Королевы. — Что касается женщин, признаться, сердце велит остановить свой выбор на сестре Анне и её подругах. Мы немного поговорили в прошлый раз, истории их смертных жизней не смогли оставить меня равнодушной… Мне импонирует верность — подобно Вам я считаю это качество самым достойным в характере, самым ценным. Я видела, как преданны Вам сёстры, как искренно их служение — а потому буду рада находиться в их обществе. Конечно, если Вы не против. Взгляд бегал от одной хвостато-рогатой фигуры к другой — и тут же перескакивал прочь, с надеждой ища кого-то наиболее близкого к антропоморфному виду. Демоны Ада — те, кто неотлучно обитал здесь без «командировок» на Землю — славились своим отвращением к человеческому облику и большой неохотой принимать его. Это могло создать дополнительные проблемы при выполнении заданий, где требовалось взаимодействие с простыми людьми, ничего не подозревающими о существовании Изнанки. — Что касается мужчин, пока что я в затруднении, — призналась девушка. — Мне доводилось работать не со столь многими, я почти ни с кем не знакома. Да уж, те же наги с очень большой натяжкой подходили под категорию «мужчин». Кто их разберёт, может, у них вообще нет пола как такового. — Даже не знаю, кто бы мог хорошо сработаться с таким «римско-католическим» коллективом. Может быть, Вы кого-то посоветуете?
-
— Что ж, — усмехнулась Ада, поведя плечом, — значит, я не похожа на других женщин.
Ты неисправима, змейка)
-
Вот значит как Ада относится к магам-мужчинам... :)
|
|
Ада нахмурилась и, закусив губу, отвернулась. Синяя лента наводила на догадку, что действо на экране происходит с ведома и позволения Великого Герцога. А возможно, и ради его услаждения. Аду нельзя было назвать искушённой в такого рода эротических навыках, но разве нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять азы?
Эта мысль — внезапное осознание, что какая-то другая женщина доставляет Повелителю удовольствие прямо сейчас, у неё на глазах — подкралась предательски, словно змея больно ужалив чувство самолюбия. Конечно, Ада знала, что не одна в своём роде, у Астарота хватало подчинённых-женщин. А всё же всякий раз ревновала — мучительно, яро. Она не знала служительницу с экрана, видела впервые — и не хотела знать. Достаточно было факта самого существования где-то там той, другой, чтобы ненавидеть её и желать уничтожить. Ненавидеть их обоих.
Только что Повелитель дал понять, что ему безразличны её отношения с кем бы то ни было: дружба это или нечто большее, идёт ли речь о смертном или Инаком, окажется на месте Германа другой мужчина или женщина — так ли уж важно, покуда эта связь не мешает делам домена? Разницы никакой, её просто не существует. В такие моменты она совершенно не понимала его — ни мыслей, ни чувств — он становился чужим, далёким, недосягаемым, будто и не было их знакомства длиной в 8 лет.
Возможно, приди она в мир демоном изначально, то поняла бы это холодное равнодушие. Но, видимо, слишком сильно было в меченой то человеческое, от обычной смертной женщины, способной любить. Живучее и неистребимое, оно раз за разом возрождалось из тлеющей искры после безуспешной попытки задушить это пламя, жгло и рвалось наружу.
С годами Ада понемногу научилась совладать с деструктивной страстью, натягивать узду в последнюю секунду, когда та уже готова сорваться и ринуться нести разрушение. Нет, она не станет устраивать сцен и сейчас. Будущей Королеве такое не пристало. Но она убьёт любую, расчётливо и безжалостно — лишь только появится такая возможность. Она не смирится. Никогда.
То была уже не простая ревность, но сопряжённая с гордым достоинством. Достоинством Тёмной избранницы.
Некоторое время Ада молчала, сосредоточенно изучая лицо Повелителя. Оно всегда было разным, за исключением визитов в среду, и к нему нельзя было привыкнуть. Да и к чему? Ада не цеплялась за внешность, любя душой душу. Тем более не ассоциировала Великого Герцога с его аватаром — то, что так сложно было понять Герману.
Кажется, он волновался. За неё или из-за неё — вот что имело значение, но так и повисло невысказанным вопросом. Вся эта вальяжность позы и небрежность костюма с расстёгнутой верхней пуговицей рубашки, лишённой галстука, — была обманчива и могла ввести в заблуждение лишь неопытного наблюдателя. Но не Аду. В глазах Повелителя — всегда чёрных независимо от облика — мелькало и пряталось нечто пугливое, словно он стыдился проявления эмоций, непозволительных для демона, неприличных.
Удивительно, почему даже на своём родном плане он предпочитал антропоморфный образ. Астарот охотнее других обитателей Инферно шёл на контакт с людьми и принимал их подобие — об этом свидетельствовали все гримуары. Но зачем соблюдать «маскарад» у себя дома? Лучше бы он предстал её глазам в истинном облике — вступая в «тронный зал» владений Великого Герцога, Ада втайне, с замиранием сердца надеялась на это. Она любила смотреть на его огромные крылья и их роскошный размах, любовалась каждым пёрышком — и каждое хранила бережно, словно маленькую драгоценность, случись ему осыпаться наземь в стенах её дома.
Значит, таковы последствия таинственного ритуала той ночи? Если раньше принадлежать демону значило быть подотчётной в каждом действии на словах, то теперь Повелитель мог осведомиться о самом сокровенном — заглянуть ей прямо в душу, узнать о мечтах и надеждах. Просто пожелав этого. Связующая их нить не просто обрела крепость — неужели она превратилась в какой-то псионический канал, когда общаться можно беззвучно, мыслеформами? Разве такое возможно? Походило на реальность, иначе откуда бы ему знать?
— Ты мне глаза направил прямо в душу, и в ней я вижу столько чёрных пятен, что их ничем не вывести...* Вас удивляет моя мечта?
Улыбка. Лёгкая и неопределённая, как мимолётный взмах крыльев колибри, оставляющий после себя шлейф грусти.
— Вы не одно тысячелетие наслаждаетесь женским обществом — и так плохо знаете женщин. По крайней мере, меня.
Ада поднялась и прошлась по ложе. Ещё мгновение назад улыбавшееся лицо её посерьёзнело, но когда она повернулась, обращённый на Повелителя взгляд был исполнен бесконечной теплоты.
— Когда при женщине упоминают иную, она желает лишь одного: быть единственной, достойной внимания. Когда женщине настоятельно советуют не ссориться с какой-то сильной соперницей, она загорится идеей сделать ровно наоборот — просто, чтобы доказать, что сильнее и умнее. Я не зря сказала Вам тогда, что в Вашем домене может быть только одна Королева. Это не пустые слова. Хотелось бы мне уничтожить фею? Безусловно. По двум вышеозвученным причинам — но на этом не всё. Есть и главная: мне бы хотелось этого ради Вас.
Она подошла и села на край тахты Повелителя.
— Минувшим вечером ко мне приходил один мужчина, адвокат из юридической конторы Струвинского, — доверительно, вполголоса начала Ада свой рассказ. — Он устроился к вампиру недавно, но привело его в город не желание карьерного роста. Павел рассказал, что искал своего друга и наставника, который в посмертии обратился призраком и продолжал принимать участие в его судьбе. Однако его след терялся здесь, в Новосибирске. Иосиф — так его звали — перестал выходить с моим посетителем на связь, и позже выяснилось почему. Беднягу похитила Глайстиг.
Подбородок девушки видимо потяжелел от сжавшихся челюстей.
— По имеющейся также от других лиц информации у меня есть основания полагать, что фея решила подчинить себе весь город путём «военизированного» переворота. Я не могу допустить этого на Вашей территории. Но памятуя о предостережении про превосходящую силу противника, пока не провоцирую конфликт первой.
Досадное, неприятное чувство — признаваться в собственной слабости: как все меченые, Ада была горда. Но какой смысл лгать тому, кто читает тебя, как раскрытую книгу?
— Я лучше умру, чем позволю этой лицемерке посягнуть на Ваши владения, Повелитель, — сверкнула глазами полудемоница.
И была совершенно искренна в своём порыве.
|
|
Футболка с мультяшными пингвинами и розовые труселя. Отлично. Просто прекрасно. Идеальный наряд для фешенебельной обстановки. И почему, когда у неё случаются неожиданные визиты, первое, что видит посетитель, это её нижнее бельё? Денис? Конечно. Чёрное с кружавчиками. Сергей? Разумеется. Хлопковые серые шортики. Герман? Ну, там вообще кошмар... Только доктору Гаазу покуда повезло не созерцать её в неглиже (но что-то подсказывало, что это ненадолго). И вот теперь, даже во сне так опростоволоситься!
Хотя в этот раз брат, можно сказать, спас: не усни она под его боком, шанс оказаться в образе Маргариты на шабаше из нетленного романа* стремился бы к 100%-ной вероятности. Но швейцар, конечно, порадовал — такой невозмутимый... Хотя с его-то работой уж наверно всяких сцен насмотрелся на своём веку.
— Благодарю вас, — стараясь делать вид, что так и задумано с её внешним видом, Ада ступила в странное помещение.
Ногам совсем не холодно, хоть и без обуви. Стоп. В тот момент, когда девушка бросила взгляд на босые ступни, тумблер восприятия переключился в нужное положение. Где-то она читала в своё время, что посмотреть себе на руки — базовый приём контролируемого путешествия по иным измерениям. И если удалось чётко увидеть собственные конечности — значит, это не совсем грёзы, в каких мы витаем еженочно. Как минимум — осознанное сновидение, а как максимум — выход на какое-то измерение, которое на магическом сленге совокупно именуется астралом.
— Ничего себе прогулочка... — меченая оглянулась по сторонам, но никого не заметила.
Надо быть начеку. Понять бы ещё, какой это уровень... Балда, надо было у швейцара спросить! Как её вообще сюда занесло? Аде случалось видеть сущностей из других планов бытия (обычно они находили её сами, выскакивая как черти из табакерки), но сама она никогда не совершала путешествий дальше чем Москва - Новосибирск, и то в один конец, плацкартным вагоном на боковушке. Чтобы попасть в астрал, требовался навык и годы тренировок.
А ещё она слышала, что астрал у каждого свой. Это своего рода проекция, подстраивающаяся под индивидуальность путешественника. И очень может быть, что один и тот же уровень у кого-то будет выглядеть безжизненной пустыней, а у другого — райский садом с буйством растительности. У неё вот гостиная-библиотека-зал для светских раутов. Неплохо.
Или не у неё. Могло статься, что мистическая реальность сконструирована кем-то третьим. Если пойти по ассоциациям... Ада прищурилась, соображая.
Книги. Обилие книг. Мудрость, кладезь знаний и наук.
Рога. Ветвистые, пышные. Не важно, что оленьи, главное — символ. Астрал не двоичный код, он напитан многозначностью.
Вся эта утонченность и эстетизм интерьера...
Ливрея! Ливрея на швейцаре была синяя!
— Повелитель?.. — позвала девушка наугад.
-
Розовые труселя
Скрыть содержимое
А вот не покажу!Это запрещенный приём!
-
За отсылку к Булгакову и за розовые, так и не показанные...
|
-
Настоящий аристократ.
И как он поборол эти все правила приличия и выпалил в лоб - шикарно)
Никогда не думал, что астрономия так изменит мою жизнь
-
Кажется, в запасе у Чарльза множество интересных историй о дальнем плавании)
|
|
|
Эксперименты всё продолжались, варьируясь то в одном, то в другом условии — и Анна сама не заметила, как пролетела ночь, а в окнах забрезжил близкий рассвет. Учёным-энтузиастам свойственно отдаваться любимому делу со всей страстностью их кипучей натуры, не обращая никакого внимания на то, что творится вокруг. Новое знание действует на них подобно наркотику на пристрастившегося к опиуму. Промаршируй сейчас по её комнате взвод британской армии, девушка и не заметила бы.
Она не уследила за тем мимолётным мгновением, когда сон всё же вступил в свои права. Наверное, это случилось в первые часы раннего утра, когда чары владыки грёз особенно действенны. Анну сморило прямо на тахте, где она обычно проводила часы после полдника, за чтением. Альбом натюрмортов лежал тут же, неподалёку от своей хозяйки, раскрытый на странице творчества Ладелла.
Разбудил девушку странный звук, доносившийся с улицы. Чуткий слух уловил нечто похожее на шорохи, перемежающиеся металлическим стуком, как будто… кто-то карабкался по водосточной трубе! Вор?! Ну конечно! Стоило увидеть разбитое стекло, как негодяй почуял лёгкую наживу.
Сон как рукой сняло. Анна вскочила и заметалась по комнате. Что делать? Поднять крик, позвать на помощь? Пожалуй, матушка очень напугается. Она и так ещё не оправилась после кончины Уинстона… Нужно… нужно… уронить на него что-нибудь тяжёлое! Нет, только не книгу. Книгу жалко. И не цветок, нет. Это её любимая фиалка, а фаянсовый горшок расписан вручную. Швабра подходит! Где-то в чулане у Кэтрин должен стоять весь уборочный инвентарь.
— Ну погоди же ты, сейчас узнаешь, как у спящих воровать!
Вооружившись, Анна высунулась в окно… и тут же отпрянула с ужасом. По карнизу карабкался не какой-нибудь бродяга, а главный наследник дома Уинчестер и родня герцогов Сомерсет собственной персоной. Он что, помешался?! Или пьян? Последнюю версию, впрочем, девушка быстро отмела — Чарльз лез довольно проворно и был совсем не похож на одурманенного веществами. На какой-то момент в голове мелькнула мысль, что это, пожалуй, очень романтичная сцена, достойная страниц Шекспировской пьесы. Но девушка, воспитанная в строгих викторианских правилах, отогнала это возмутительное сравнение.
— Граф, Вы с ума сошли! А если бы Вы сорвались! — громким шёпотом приветствовала девушка неожиданного гостя, как только тот появился в комнате.
Выглянув снова, она бегло осмотрела улицу (не заметил ли кто? в противном случае — какой подарок для вечернего выпуска жёлтых газет с их пристрастием к громким заголовкам!) и скрылась снова, захлопнув ставни. Какое счастье, что она уснула не раздеваясь. Иначе скандала бы точно не избежать.
— Что это на Вас нашло? И почему не через дверь? Вас кто-то преследует? — закидала она Чарльза вопросами.
|
|
Из всех цветов больше всего Анна любила розы. До ужасного банально, конечно, и избито — ведь где вы видели британца, который бы не любил розы? В самом деле, во всём Лондоне и даже провинции вы не встретите такого человека.
Однако Анне нравился этот цветок не потому, что считался королевой в мире флоры. Просто она находила в уходе за капризной, прихотливой красавицей особую прелесть. Правила высадки и выращивания розового куста были настоящей наукой, где каждый фактор играл определяющую роль: освещённость и обогрев, опрыскивание и защита от вредителей, направление ветра и полив, укутывание кроны на зимовку, оптимальный грунт и подкормка корней. Но если проявить терпение и соблюсти условия, весь тёплый сезон королева будет радовать глаз нежными бутонами, источающими дивный аромат.
Сильнее остальных Анна любила жёлтые. И ерунда всё это, что они приносят несчастье, суеверные глупости! Ведь не может же быть плохой приметой та, чьи лепестки будто поцеловало солнце. Каково же было удивление девушки, когда на её глазах прямо из листа бумаги расцвела одна из её любимиц!
— О-о!.. — восхищённо выдохнула новоиспечённая художница, во все глаза рассматривая чудо.
А ничем иным, как чудом, назвать такое было нельзя. Это что, она нарисовала?! Она, Анна Линкольн? Обычной перьевой ручкой? Быть того не может!
Ещё с занятий по изобразительному искусству в пансионате девушка хорошенько запомнила азы: на уроке теории учитель разъяснял различные техники живописи. Попробовав сама, Анна поняла: пером работать гораздо сложнее, нежели, к примеру, тем же углём. Чернила требовали, что называется, «набитой, поставленной» руки и уверенных линий — такое под силу только мастерам с уже сформировавшимся стилем и манерой письма. Куда уж ей, новичку-дилетанту, соревноваться с корифеями…
Но как же тогда у неё получается, безо всякого напряжения? И дело не в обращении с писчим инструментом, нет! Писать сразу «на беловую», без клякс и использования промокательной бумаги Анну выучили в первый же год (ох и доставалось же некоторым девочкам за измаранные по неосторожности листы). Ощущение обжигающего прикосновения розги на пальцах она, наверное, будет помнить всю жизнь. Сейчас мышление девушки занимал другой вопрос: как это она, обычная Анна Линкольн, каких в мире много, смогла сотворить такое? Не будучи не то что чудотворцем, а даже не обладая сносным навыком рисования. Просто на силе воображения и спонтанного желания? Невероятно!
Интересно, а что будет, если взять задачу посложнее? Акварели Тёрнера ¹, например! В соседней комнате, служившей Анне личной библиотекой, имелся на полке один такой альбом. Девушка периодически брала его и перелистывала, не уставая поражаться удивительной манере её современника писать море: лёгкая, полупрозрачная текстура акварели на первый взгляд совсем не подходила для изображения воды — тем более бурлящей, мрачной, штормовой. А всё же выходило замечательно. Наверное, так и проявляется истинный талант. В возможности создавать невозможное.
Излюбленная картина Анны как раз была на водную тематику — про корабль, попавший в бурю. Впрочем, этот сюжет был сквозным во всём творчестве Тёрнера, служа описанием не одному полотну. А вот и оно, то самое ², на 49-й странице. Любопытно, что будет, если его оживить? Хм…
Ой, нет-нет-нет! Задумавшаяся было над соблазнительной перспективой девушка решительно одёрнула себя. Только разбушевавшейся в комнате стихии сейчас не хватало. Да что там комнаты — затопит весь дом, если соразмерить масштаб полотна с их особняком. Пока что Анне хватало одной проблемы — дыры в разбитом окне, из которой неприятно насвистывал промозглый, весенний ветер, уже порядком успевший охладить температуру в помещении на пару градусов. Видно, придётся сегодня спать в смежной с библиотекой комнате для прислуги…
Но сон пока не шёл. Где уж тут спать, когда ты в одночасье стала чудотворцем! И сейчас в характере Анне подавал голос неутомимый учёный-исследователь, веля немедля подтвердить (или опровергнуть) эту гипотезу эмпирически. Не терпелось. Но для эксперимента лучше выбрать материал попроще — совсем не хотелось тратить утро на объяснения с родителями.
Решено. Тут же рядом на полке пылился почти забытый альбом с репродукциями Ладелла. Натюрморт традиционно считался в чопорном Альбионе «низким» жанром и не особенно ценился в обществе аристократии. А Анне нравилось его буйство красок… Было в них что-то... жизнеутверждающее. Существование как бы вопреки. Наперекор всем моральным правилам и многочисленным пуританским запретам. Да вот хотя бы взять эту работу ⁴. Малину Анна любила очень!
-
За прикладную ботанику, Тернера и восхитительный азарт исследования!
-
За волшебство, создаваемое каждой буквой. Красивый, лёгкий слог, приятно читать)
-
От художника за прекрасную отсылку к творчеству Тёрнера.
P.S. рад, что его техника работы с водой пробуждает в вас живой интерес)
|
Ада обернулась, только когда услышала удаляющиеся шаги позади. «Спокойной ночи» — сказал он. Какая ночь, от силы часов девять. Герман, конечно, жаворонок, но всё-таки не настолько ярко выраженный. Значит, просто дистанцировался. Ушёл, чтобы не нагнетать? Не хочет видеть? Обиделся?
За умыванием и чисткой зубов (непривычно рано для себя) Ада всё думала, причём здесь наркозависимость и эта тирада, каким слабаком его считают… Неужели он всё понял так? Это же вообще не то, что она подразумевала! А если он всё перековеркал вверх тормашками, то, может, аналогичное справедливо и для неё? Ведь на что-то же он обиделся. В том, что брат обиделся — по крайней мере, расстроился — Ада была уверена точно.
В мучительных раздумьях прошло довольно много времени, и исхожена была не одна сотня шагов и по периметру спальни, и по диагонали во всех направлениях. Девушка чувствовала, что вышло нехорошо и надо бы решить с этим недопониманием. Но как? Рациональность толкала пойти и извиниться прямо сейчас — гордость гнала прочь. Несколько раз Ада бесшумно подходила к двери гостевой спальни, заносила руку для стука и… закусив губу, крадучись возвращалась обратно. Досадуя на свою трусость, выгоняла себя в коридор снова — и опять замкнутый круг повторялся.
Она ведь так и не спросила его про то, каково это — сидеть на игле. Ещё утром он признался и, наверное, ждал расспросов, нравоучений, охов и вздохов — да хоть чего-нибудь ждал, какой-никакой реакции. И она собиралась затронуть тему, только как-нибудь так, аккуратно, невзначай, как бы между делом. Деликатность подсказывала, что в таком деле не стоит учинять допроса в лоб. Но за разговорами о жизни под согревающим летним солнцем время пролетело так незаметно, что потом пришлось спешно сворачивать пикник, дабы не быть застигнутыми врасплох Шедевром, которому было назначено на семь. Не обсуждать же наркозависимость, такой серьёзный вопрос, на бегу. А потом недоразумение это дурацкое…
Теперь же по всему выходило, что Ада замолчала неудобную тему, просто проигнорировала. То есть со стороны могло показаться, что ей наплевать — а это не так! Ну нет, пусть лучше он за дверь выставит, но она пойдёт! Прямо сейчас.
Тройной негромкий стук. Ада просунула голову в небольшую щель, заглянув в спальню.
— Спишь?..
Герман уже лежал, хоть было видно, что ещё не ложился. Верхний свет потушен, но на прикроватной тумбочке зажжён ночник. Мужчина читал, но при виде Ады отложил книгу.
— Пока нет.
— Можно?
Он кивнул, и девушка прошла внутрь под его пристальным, выжидающим взглядом. А потом, скинув тапочки и сев на кровати рядом, по-турецки, просто сказала:
— Расскажи.
|
Ада терпеть не могла, когда вот так неслышно подкрадываются со спины. И теперь, когда нервы были взвинчены, это раздражало вдвойне. Верней, это они думали, что ступали неслышно — с чувствительностью сенсоров у меченой проблем не имелось и чужое присутствие рядом с собой она распознала без труда. Герман, конечно, больше некому. Резко развернувшись, девушка вскинула на брата взгляд, в котором ясно читалось всё равно что на городских электрощитках: «Не влезай — убьёт!». Вслух, впрочем, она ничего не произнесла, продолжая молча взирать на мужчину с гордой высоты своих полутора с небольшим метров.
— Завтра мне нужно отлучиться по делам. Приезжают мои юристы. Надо бы встретить, разместить, — поставив чайник на столешницу, бизнесмен решил завязать беседу с чего-нибудь нейтрального.
— Хорошо, — деланно-равнодушно пожала плечами девушка. — Тут же тебе не тюрьма с пропускным режимом, в конце концов.
Стоило больших усилий сдержаться и не плюнуть ядом какого-нибудь ехидства. Ада повторяла про себя, как мантру: «Тихо, тихо, спокойно, вы тут не одни…». Сейчас он уйдёт, и, чтобы остыть, можно будет сконцентрироваться на чём-нибудь из списка ближайших дел. Например, раз уж Павел теперь в её временных союзниках, стоит поручить ему… Ай, да кого она пытается обмануть! В голове такая каша — какой уж там Шедевр с отработкой долга!
Меж тем Вейц всё не уходил. Ну что ещё?!
— У меня тут появилась одна идея… — снова закинул он удочку. — На мой взгляд, будет полезно реализовать.
— Так реализуй.
Ада отвернулась, делая вид, что ну очень поглощена размещением посуды на держателях (такого деликатного обращения и ювелирной расстановки машинка, пожалуй, не знала ни разу с момента её установления в этом доме) и засыпанием всех нужных моющих средств.
— Ты не поняла. Это в первую очередь для твоего домена. Ну, Новосибирской части нашего домена, — поправился Герман.
Сейчас он проявлял чудеса терпения. Хотя в глазах сестры это выглядело, скорей, настырностью.
— И идея в идеале предполагает совместность. Не хочешь присоединиться?
— А-а, то есть публично унижал ты меня сегодня перед гостем и доктором тоже из благих побуждений налаживания дел в домене, видимо, — фыркнула Ада.
Она с грохотом захлопнула дверцу ни в чём не повинной машины и отошла к холодильнику загрузить обратно оставшиеся после чаепития сладости.
— Я-то и не знала, что когда ты говорил «наш домен» и предлагал объединить два города, то подразумевал «Теперь я буду иметь официальное право выставлять тебя дурой перед всеми твоими посетителями». Предупредил бы хоть, что ли.
Ну вот. Всё-таки не сдержалась, съязвила. Сейчас начнётся. Бедный-бедный доктор…
-
Какой милый кусь) Так и тянет прижать сестренку к дверце холодильника и заняться... ее воспитанием ;)
-
За хорошо подавляемое, но так и не подавленное желание съязвить.
|
— Меж тем как Вы находите юного баронета?
Получив из рук дочери маслёнку, Ричард Линкольн принялся тонким слоем намазывать свежеиспечённый, специально к сегодняшнему ужину, хлеб. На идеально белом, накрахмаленном манжете блеснула запонка из натурального камня. Отец умел одеваться, как сказали бы презренные французы, élégamment¹, вот уже 20 лет отдавая предпочтение одному и тому же портному на Сэвил-роу². Но этим вечером его костюм отличался исключительным изяществом — оно сквозило в каждой детали.
Сегодняшняя трапеза вообще была особенной. Ещё бы, ведь со званым визитом пожаловал сам маркиз Кристофер Джон Уинчестер со старшим сыном Чарльзом, молодым человеком 22-х лет, недавно окончившим Оксфорд. Уже за неделю до означенной даты в особняке Линкольнов начались приготовления: родители выглядели куда более сосредоточенными, то и дело раздавая прислуге распоряжения относительно бытовых хлопот. Лорд Уинчестер был в этом доме почитаемым гостем.
— Стокса? — маркиз ненадолго задумался. — Создаёт впечатление приятного юноши. И, кажется, не без таланта.
— И не без амбиций, — добавил граф. — Я слышал, он питает надежды получить исключительное право заседать в Палате лордов. Стать первым в истории, так сказать, первопроходцем, создать прецедент. Каков реформатор, а?
Граф Линкольн усмехнулся в усы и наколол на вилку ещё немного заливного.
— Не судите его строго, мой друг. Вспомните себя в таком же возрасте, — гость поддержал улыбку хозяина дома своей, ироничной.
— А что я? — приподнял бровь Ричард. — В свои 24 я совершил самый разумный поступок в жизни.
Улыбка его потеплела, когда граф обратил взгляд на жену. 20 лет назад он попросил руки леди Элизабет и имел счастье получить согласие.
— И всё же юношеству свойственно витать в грёзах, — продолжал свою мысль лорд Кристофер. — Хоть наша страна 2 века назад и подписала «прогрессивный» Акт об объединении³, не думаю, что устои британского общества настолько изменчивы. Разве что Его Величество окажет сэру Стоксу милость и сделает исключение за его будущие заслуги перед отечеством… — добавил он по некотором размышлении.
— В любом случае это дело не одного года, — подал голос Уничестер-младший, до сих пор с живым интересом слушавший, но не вмешивавшийся в разговор.
Как могла догадаться из контекста беседы Анна, в данный момент обсуждали первый выход в свет баронета Стокса, младшего члена семьи. Своего рода показательное выступление. И если для барышень подобное испытание означало обязательное посещение салона первой светской львицы, то для отпрыска фамилии мужского пола оно имело место в клубе, среди дыма сортового табака и карточных столов, разложенных для игры в вист.
Да, при всей своей прогрессивности взглядов Англия оставалась государством весьма консервативным в любых вопросах, касавшихся социального и гендерного расслоения. Эпоха суфражисток ещё не настала — их время придёт чуть позже. Женщины по-прежнему были лишены права голоса. Их труд оплачивался вдвое меньше — и это при равной нагрузке. Девочки не наследовали титул своего отца, выступая лишь его «хранительницей» — до появления первого потомка мужского пола⁴. Даже титулы учтивости давались представительницам прекрасного пола по мужчине, с которым они состояли в родстве — отцу либо мужу. Махровый сексизм и неравенство цвели пышным цветом в нравах британцев. Быть женщиной означало быть второй, в стороне, всегда в тени кого-то.
Конечно, встречались послабления с некоторыми исключениями: с недавних пор девушкам разрешили получать высшее образование и даже защищать диссертацию с присуждением учёной степени. Но и здесь не обошлось без ограничений: ряд факультетов допускал барышень только в качестве вольных слушательниц, не выдавая диплома по окончании курса. Студентка естественнонаучного факультета? Случай редкий, но имевший место. Практикующая женщина-врач? Женщина-математик? Женщина-физик? Нонсенс. И Создатель упаси опубликовать научную статью под своим именем! Чего уж говорить о журналистике и литературе — занятиях, считавшихся сугубо мужскими. Словом, быть женщиной в просвещённой Англии было… затруднительно.
Однако пущенную стрелу уже не остановить. Всё чаще выступали представители новой прослойки социума — рабочего класса, порядком увеличившегося за минувший век. Всё выше поднимали они голову, заявляя о своих правах. Всё громче слышались их голоса. Издержки индустриализации, оборотная сторона медали… «За всё нужно платить. Ещё не известно, какие плоды мы пожнём от таких поспешных социальных реформ», — скептически повторял отец, когда разговор заходил о поправках в законодательство касательно прав простолюдинов. Ричард Линкольн вообще не любил поспешности и неоправданных изменений — и маркиз Уинчестер был с ним полностью согласен. Консерватизм и педантичность взглядов были теми факторами, которые объединяли двух мужчин, делая их дружбу (в том числе и на политическом поприще) крепче. А с недавних пор в воздухе витала идея упрочить этот союз, породнившись ещё и домами…
***
С тех пор, как её посадили под замок, дни тянулись скучной чередой — один похож на другой. И хоть её не заперли в четырёх стенах буквально (всё же личное пространство единственной наследницы было обширней и составляло несколько комнат, выстроенных анфиладой на «женской» половине дома), тем не менее девушка ощущала себя певчей птицей в клетке. Только петь по заказу совсем не хотелось.
Отец решил дать ей время подумать над «своим поведением», и в эту формулировку входил не только недавний инцидент в университете. Размышлять предстояло также и над предложением родителей устроить её помолвку с сыном маркиза — собственно, ради этого и затевался сегодняшний ужин, на который ей разрешили выйти из своей комнаты.
Беря своё начало с середины 16-го столетия, старинный род Уинчестер не потерял былой славы и теперь: благодаря дальновидности Джеймса Уинчестера и предприимчивости его старшего сына Кристофера Джона фамилии удалось не только сохранить унаследованное состояние, но и преумножить его. Предки маркиза, в том числе его отец, сколотили капитал, активно участвуя в Британской Ост-Индской компании. А когда торговые операции пошли на убыль, в дело включился младший отпрыск, своевременно выведя активы и вложившись в акции Лондонской фондовой биржи.
Состоятельность была не единственным и отнюдь не главным достоинством молодого графа. По подтверждённым источникам, Уинчестеры состояли в дальнем родстве с самими герцогами Сомерсет. «Это тебе не какие-нибудь Ричмонды⁵», — многозначительно говорил Ричард Линкольн. Но и на этом плюсы потенциального жениха не заканчивались. По отзывам отца, Чарльз был искусен в светской беседе и этикете, недурно играл в крикет и вист, был сведущ в биржевых торгах и политике (а главное — имел представления о «правильном» политическом курсе) — словом обладал всеми талантами, какими должен был обладать претендент на руку его дочери.
Подобные разговоры смущали Анну, даже пугали. Конечно, она понимала, что родство с Уинчестерами укрепит позиции отца в парламенте. Важный фактор. Она с детства привыкла слышать, что брак — дело в первую очередь разума, долга и ответственности. Но этот жизненный постулат не находил отклика в её сердце, а создание собственной семьи по строго регламентированному выбору казалось чем-то из разряда долговых расписок. Пожизненных. Династические браки редко бывают счастливыми, и пример её родителей — скорее, исключение из общего правила. Вот бы и ей так повезло…
«В наши времена крайне сложно найти достойную партию. В самом деле, кого ты видишь своим потенциальным женихом? Золотую молодёжь, курсирующих от паба до опиумной курильни или ещё чего отвратительней? Или, может быть, этих новомодных литераторов сродни твоему профессору?», — вопрошал Линкольн-старший. В такие моменты Анна обычно смущённо опускала глаза, а отец беспомощно всплёскивал руками и быстрым шагом удалялся в кабинет со словами «Это решительно невозможно! Этот вольнодумец совсем задурил ей голову алогичными глупостями. Элизабет, сделай же что-нибудь!».
Анна не винила его и не обижалась. Ричард Линкольн любил дочь до невозможности и как любой любящий отец желал счастья и лучшего будущего — просто представления и о том, и о другом у них были разные. А ещё, казалось, будучи человеком сдержанных эмоций, он не до конца понимал, как воспитывать девочек. Особенно как обращаться с ними, когда они уже прошли этапы детства и подростничества, вступив в пору ранней юности.
***
Спустя примерно неделю заключения Анну стала посещать мысль, что не такая уж плохая партия, этот граф Чарльз. По крайней мере, не сорокалетний обрюзгший старик — некоторые родители выдавали своих дочерей и за таких, лишь бы спасти семью от разорения. Молодой, почти одного с ней возраста, недурен собой и, кажется, умеет проявить внимание… Ещё ведя кое-какие торговые дела на обломках Ост-Индской компании, недавно Чарльз подарил ей настоящие произведения искусства: резную шкатулку красного дерева с китайским чаем, индийские благовония и несколько самоцветов, а ещё — обрез тончайшего натурального шёлка! Слушая рассказ про технологию изготовления ткани и бабочку тутового шелкопряда, девушка не могла скрыть своего восхищения: как может такое крохотное существо за свою коротенькую жизнь соткать подобное волшебство! Анна уже представляла, как невесомая, нежно-голубая ткань обвивает её стан, как подчёркивает серые, будто в дымке, глаза… Решено. На следующей же неделе она отправится к модистке и сошьёт лучшее платье.
Всё портило презрительное отношение Чарльза к литературе. Стоило Анне коснуться темы сочинительства, как на губах графа появлялась иронично-снисходительная улыбка. И Оскар Уйальд-то у него выходил бездельником, без искры таланта. И Шарль Бодлер — пустозвон и бездарность, чьи книжонки стихов годились лишь на растопку камина. А уж романы Золя вообще были не достойны упоминания в приличном обществе — будь на то воля его, графа Уинчестер, он бы вообще запретил девицам читать такое бесстыдство на законодательном уровне.
Словом, отсутствие взаимопонимания по филологическому вопросу служило единственным камнем преткновения в деле помолвки. Но сегодня днём Анну посетила новая идея: ведь не запретит же, в самом деле, будущий муж ей читать? Тайком, будучи предоставленной самой себе, можно заниматься любимым делом, покуда супруг занят делами государственными. Только вот… при мысли пойти под венец сердце не замирало в груди, не ныло сладко. А она знала — читала в книгах, слышала на лекциях профессора — что бывало и такое. Должно быть.
***
Так она и просидела до самого вечера. То уносясь в мечты, но возвращаясь в реальность, где вновь спотыкалась о постылую помолвку и вынужденность дать какой-то ответ. Спросить бы сейчас профессора — с его умом и проницательностью он бы в два счёта дал совет, мудрый и самый подходящий. Томас Найтингейл удивительно чутко умел читать людские души. Где он теперь… Безвестная судьба наставника не давала покоя, тревожила очень.
Всё случилось так быстро, что она толком не успела понять. Это яркое, быстрое нечто только что прожгло стекло и… юркнуло в район груди? Боги милостивые, там же сердце, лёгкие!.. Она что, ещё жива? Как-такое возможно?!
Девушка слепо зашарила руками по груди и для верности подбежала к зеркалу. Как проникновение инородного предмета сказалось на внешности? Не порвала ли платье? Ох, почему так блаженно-тепло… И ручка ещё эта — откуда она взялась, буквально материализовалась из воздуха, с неба упала?
А за дверью уже слышался взволнованный голос отца. К счастью, врываться он не станет. Стучаться, прежде чем войти, — это негласное правило соблюдалось в доме неукоснительно всеми членами семьи. А значит, у неё есть несколько мгновений привести себя в порядок. Недого думая, Анна схватила странный предмет и сунула в верхний ящик секретера. Спрятать улики.
— Тут… я… — испуганно запинаясь отозвалась девушка.
Нужно придумать, что ответить, быстрее!
— Наверное, снова стачка рабочих. Они разбили окно, — выпалила Анна первое пришедшее в голову.
Отец всегда во всех бесчинствах винил простолюдинов. В самом деле, не про летающий волшебный камешек же говорить. Ещё, чего доброго, упекут в комнату с мягкими стенами.
-
Боже, как прелестно, где и брак по расчету, и старая Англия и титулы, и привычки из глубины веков!
Восхитительно прекрасно!
-
За глубокое погружение в тему и яркие мазки в мыслях и душе героини
-
Великолепно дан срез эпохи. Культура, общественные нравы, устои, история — читаешь этот пост и чувствуешь дух викторианской Англии, будто сам прогуливаешься по улицам Лондона и присутствуешь на званом ужине. Блестяще!
-
Атмосферный пост
|
|
|
|
|
Она не знала, сколько прошло с того момента дней, недель, месяцев. Она блюла точность лишь в самом начале. Семь — говорилось в письме отца, и Мэг считала со скрупулёзностью кредитного специалиста. Делала пометки шариковой ручкой у себя на предплечье, чтобы не забыть и не сбиться. Семь недель и ещё одна сверху — так, на всякий случай. Привычка нейрохирурга всё проверять и перепроверять как минимум по два раза намертво въелась в её натуру, сделавшись уже чуть ли не безусловным рефлексом. Не вытравилась она и теперь, когда мир сошёл с ума и творил безумства — а их случилось немало за это долгое путешествие… Действительно, так ли уж важно, конец марта сейчас или уже апрель? Природа празднует весну, а значит, впереди будет немного легче — такого знания вполне достаточно.
Опасные прогулки научили Мэг многому. Как и многие современники, доктор Андерсон была человеком, привыкшим к комфорту, разбалованным благами цивилизации. Всю свою жизнь она находилась в тепличной среде, где для обитателя города 21-го века, по сути, все сложности редуцированы до минимума и сводятся к нажатию одной кнопки на девайсе. Стоит только руку протянуть — остальное сделает машина. Технический прогресс дал человечеству IP-телефонию, GPS, Интернет, нанороботов, способных проводить сложнейшие операции с ювелирной точностью, микросхемы размером с каплю воды… Только что толку в геолокации, когда твой навороченный айфон последней модели тупо не ловит сеть, потому что её нет? Или ещё банальней: сдох заряд, а до ближайшего поселения — километры пешего пути. И когда очередной мародёр, обнаглев при виде лёгкой жертвы — щуплой девчонки, тебя — захочет проломить тебе башку камнем, аккуратные стежки робота-хирурга не спасут тебе жизнь.
Опасные прогулки научили Меган главному. Выживать. Радоваться мелочам. Ценить простое. То, что раньше не замечалось и считалось за само собой разумеющееся.
Самую большую угрозу таили в себе города. Здесь по-прежнему была самая плотная концентрация людей. А всё чаще — того, во что многие из них превратились. Если встретился обычный козёл, надувший с обещанием, считай, тебе крупно повезло. Гораздо хуже притворная забота и добрые советы — поведение таких типов порой совершенно не поддавалось предсказанию. Покинув свой город, Мэг старалась прибиться к какой-нибудь группе таких же беженцев, как и она сама, но разочарование в идее наступило неожиданно быстро. Цинизм, предательство, подставы, обман, жестокость — часто неоправданная и дикая в своей нелогичности, насилие… Поначалу картины грязи людских душ ужасали — потом стали обычным делом. Человек ко всему привыкает. Потому что ты либо адаптируешься, либо умираешь — третьего не дано. Пришлось привыкнуть и ей. Она хотела жить.
Почему-то именно теперь, когда грянул хаос, Мэг почувствовала волю к жизни, её ценность, её сочный вкус. Когда затягиваешься сигаретой из случайно найденной и чудом уцелевшей пачки в разорённом магазине. Когда бесконечных кроссов, нервов, тайных перебежек в сумерках находишь надёжное укрытие и спишь как убитая суток полторо, а то и все двое. Когда спустя два месяца запрета на воду заныриваешь наконец в озеро — и плевать, что температура далека от комфортной. Когда первые ростки хвоща, испечённые в золе (спасибо курсу лекарственных растений), кажутся вкуснейшим деликатесом.
Тяжелее всего, конечно, было без сигарет. После нескольких эксцессов больших поселений Мэг сторонилась. В мелких же не всегда попадались магазинчики с нетронутыми запасами табака. Впрочем, сейчас дела шли не так плохо: в рюкзаке оставалась ещё парочка целых сигарет, и женщина уже представила, как завтра поутру со смаком раскурит одну. Но для начала — устроиться на ночлег и постараться выспаться.
Церковь выглядела многообещающе: почти не пострадавшее здание, надёжные с виду стены, никаких признаков чужого присутствия внутри. На первый взгляд. В другое время Мэг заняла бы позицию поодаль и понаблюдала некоторое время за периметром. Но теперь, когда ночь вступала в права, находиться на открытом месте в темноте было затеей небезопасной. Стоит рискнуть. Перекреститься при входе? Поколебавшись с мгновение, женщина просто шагнула внутрь, стараясь издавать минимум звуков. Она была атеисткой. А если даже Бог и существовал, то он давно насрал на своих созданий.
Робкий луч света зашарил в стремительно сгущающихся сумерках.
|
|
|
29 мая 2017 23:35Калининский район, непочётное второе место по уровню криминала в Питере, в тёмное время суток бродить тут, освещая путь фонариком айфона, форменное самоубийство. Белобрысый же парень, с жутковатой улыбочкой и в красном пижонском пиджаке, подобными глупостями не занимался... Хотя, его маршрут заставлял усомниться в адекватности. Это лицо точно не примелькалось среди местных, да и своим он явно не был... Но парень уверенно свернул с набережной в тёмные и жуткие дворы и далее в промышленный район, сейчас пустой и опасный... – Собирайтесь, собирайтесь... В темноте не было заметно странных скользящих неровностей на камнях зданий, словно грубо вылепленные из камня глаза, они видели всех, и кучку бомжей что видя незнакомца свалила в сторону и десяток парней, с металлическими трубами и ножами-бабочками в руках, тихо окружающих забредшего не туда блондина... – Идиоты... Как легко клюнули, даже не пришлось наживку доставать. Шин, а это был именно он, уже успел наслушаться об этой новой банде отморозков, они недавно вышвырнули из этой области шестёрок воротилы района и тот, не желая светиться и марать руки, предпочёл заплатить... На крутого отмороженного киллера с большой пушкой большой бандюга тратиться не захотел, но путь дешёвый не всегда лучший... Нанять Торговца смертью... Одного из, как гласила городская легенда о странной группе убийц, после работы которых ни трупов ни следов и берут немного... Конечно, никакой группы не было, элементарное Изменение Плоти и вот уже лицо совсем иное. Как же смешны люди. Сегодня пропадёт мелкая банда, через неделю из города исчезнет Калининская недомафия... Уж больно много хорошего материала в подчинении у наглого жирдяя. – Слышь! Закурить есть?! Противный и гнусавый голос подваливает с детсадовскими приёмами... Сейчас один с трубой налетит сзади и огреет по голове, знаменуя начало избиения, вот только будут бить вас ребятушки! Круто или эффективно? Конечно же круто! – Бросай курить паря, а то лёгкие скоро выплюнешь... хотя-я... Деревянный клинок искажающий плоть. Первая жертва, паршивый материал, будет просто массой мяса. Те самые лёгкие уже летят в сторону подельничков. Осталось 9. Тяжёлый взгляд. Бессердечная гравитация прибивает к земле народ в поле зрения. Отбить трубу атакующего сзади и сразу тычок в районе сердца... Кажется, столь романтичный орган теперь похож на бантик... 8. Каменная стена. Пытающихся убежать придурков придётся обломать по полной... Кажется, кого-то запустило в воздух... бывает. 7. Движущееся алмазное лезвие, восстанавливающее плоть. Наиболее качественный материал пришпиливаем к стенке, теперь не сбегут, пускай втроём пока поболтаются, аки бабочки на булавке. 4. Взгляд растущей плоти Ещё двое окинуты взглядом и обратились в жутковатые подобия фанатов синтола, даже двинуться не могут. Форма взгляда весьма универсальна, какая прелесть, учитель был прав! 2. Взгляд движущейся крови Ууу... вышло почти как у того седого парниши, как там, Акселератор вроде... Разворачивать кровоток довольно грязное занятие... кровь по всей стенке, придётся прибраться. Ну и последнее, надо убедиться. 1. Взгляд превращения плоти в камень. Побольше форм для точности действия. Так вот как себя чувствовала Горгона! Прелестно! Ух, хорошо что машину ещё днём рядом оставил... Надев на голову крупные наушники со звучащими в них Временами года Вивальди, Шин отправился за мешками. Следовало собрать материал и немного почистить живых ребят, обделались со страху, бедняги... Ну, хоть уже чисты изнутри будут, тем проще! Улов неплохой для одного вечера! Да и эксперименты дали свои плоды... Осталось надеяться что горячая голова сегодня не гостит у учителя...
|
|
|
|
|
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Данте Алигьери «Божественная комедия», часть I «Ад», песня 1
Когда я впервые провалилась в астрал, это было похоже на скитание по дикой лесной чаще. Чем сильнее я стремилась выйти на свет, отыскать поляну, тем глубже забиралась в непролазную глушь. Ноги спотыкались о выступающие корни мощных, вековых деревьев. Их ветки, подобно скрюченным пальцам старух, норовили ухватить за одежду, цеплялись за волосы. А ещё это напоминало охоту, где ты — в роли загоняемой дичи. Подспудная, не пойми откуда взявшаяся, но при этом твёрдая уверенность, что за тобой следят чьи-то внимательные глаза. И этот кто-то обладает колоссальным запасом терпения, выгадывая удачный момент, чтобы напасть. В следующую минуту. Нет, секунду. А может, сейчас! Жуткая прогулка.
Ощущение липкого ужаса ещё долго не оставляло меня. Даже когда я освоила азы подобных путешествий — перенимала технику я, по словам Артура, быстро. Это он научил меня.
Помню, как по его настойчивой рекомендации прочла «Божественную комедию», и каково было моё изумление, когда глаза зацепились за первые строки. Тот самый сумрачный лес из моих видений, астрал! Разве может такое быть, чтобы поэт, живший несколько веков назад, в другой стране с другой культурой, так точно описал мои ощущения от первого погружения в потустороннее измерение?! Учитель только усмехнулся моей неотёсанности. «Иные миры не знают государственных границ, культурных и языковых барьеров», — сказал он с хитрым прищуром. Так начинался мой путь к прозрению.
А сейчас — снова сумрак, почти мрак. И пустота. Умом я понимаю: нельзя стоять на месте и бездействовать, нужно идти — но это давящее ощущение беспомощности, потерянности делает из тебя куклу с ватными ногами. Я как слепец, ступающий неуверенно, продвигающийся наощупь. Как быть? Что делать? С чего начать и в каком направлении?
Месть. Вот моя цель и путеводная звезда — её свет рассеет любой туман, заставит отступить самую чёрную ночь! Я отомщу, обязательно отомщу, какова бы ни была цена. Я заставлю убийц учителя умыться собственными кровавыми слезами.
Рука скользит по старинному корешку массивного переплёта. У Артура в библиотеке несколько изданий бессмертного произведения, но это — дореволюционное, ещё с ятями и чёрно-белыми иллюстрациями гения гравюры Гюстава Доре — я люблю больше всех. От него веет историей. И оно содержит его частичку...
Я снимаю книгу с полки, обхватываю обеими руками, словно живое существо, и прямо так ложусь на диван. Лучший способ узнать о последних минутах жизни учителя — спросить у него самого. И, закрыв глаза, отрешившись от всего мира, я отправляюсь на поиски близкой души...
|
-
Гюрзу брать не стала. Во-первых, пистолет как-то не шёл к горошкам на сарафане.Согласен, вообще разные стили)
-
за пистолет, который не подошел к горошку!
|
|
Брат сунул мне в руки тёплую кружку, что-то сказал. Я кивнула. Жест вышел безжизненным, каким-то автоматическим, как у робота. Впрочем, это недалеко от истины: тело будто одеревенело и запустило программу «лайтовых» заводских настроек, согласно которым выполняются только основные, самые базовые функции жизнеобеспечения. Перевестись в режим экономии энергии, сохранив тем самым выживаемость особи. Сесть, сделать глоток жидкости, залипнуть в одну точку воспаленными глазами и так замереть немигающей совой. А слёзы всё струятся по щекам солёными змейками и, сорвавшись с подбородка, падают в чашку — кап, кап, кап...
Наверное, я слабая. Горе, ненависть, страх — любая сильная эмоция в первые моменты выводит меня из строя. Будто разрядом молнии проходит сквозь тело, от макушки до самых кончиков пальцев, — и я отдаюсь всецело во власть этой древнейшей, первобытной стихии. Кружусь в этом вихре безумного танца, кружусь, кружусь... Пока не напитаюсь сполна. Кто сказал, что сильные чувства выматывают? При умелом использовании совсем наоборот — энергетический сгусток, всё равно что мощная батарейка. Выброс эмоций освобождает место для новых мыслей, чувств, ощущений. Стартует стремительный перезапуск всех систем, как бы выразились технари или биологи.
Так же и сейчас. Мой теперешний ступор — видимость, иллюзия. Выплаканное горе уступает место новому чувству — мощному, всепоглощающему. Ненависть. Ненавижу их всех.
Я перевожу взгляд с одного участника сцены на другого. Мог кто из них убить Артура? Запросто.
Генрих. Этот мистер Мёртвая Душа. Что он сделал, увидев безжизненное тело своего учителя? Хмыкнул и пожал плечами. Пожал (!) плечами (!)! Да ему похуй, валяйся мы все здесь штабелями жмуриков!
Лена. Кажется, она тоже была близка с Артуром, связана связью гораздо более тесной, чем «учитель—ученик». И что же? Мы втыкаем в рунный круг и болтаем о бирюльках, чёрт бы их не видал! Конечно, это же гораздо важнее!
Шин. Или Дэн. Хрен его разберёт. Этот способен убить просто ради получения кайфа. А лишать жизни мага — особенный кайф, для изощрённых ценителей.
Брат? Временами он, конечно, бесчувственный мудак с ледышкой вместо сердца, ни черта не смыслящий в нормальных, человеческих отношениях. Но... я бы почувствовала кровь учителя на его руках. Не знаю, как назвать это — шестым, десятым ли чувством — но наша связь зародилась с зачатия в утробе матери. Мне 20. Но этого говнюка я терплю 20 лет и 9 месяцев своей жизни. А потому знаю: это не он.
— Да что вы за люди-то такие?! Как вы можете!
Я вспыхиваю моментально, как свечка. Вскакиваю с дивана, в несколько отрывистых шагов преодолеваю отделяющее меня от группы расстояние.
— Руны? Артефакты? Какие на хуй камушки — у вас под ногами лежит ваш наставник! Это вам элемент интерьера, коврик прикроватный, что ли! Давайте ещё ноги о него вытрите, чтоб уж на все сто выразить, насколько вам насрать!
Меня душит негодование от кощунства и неуважения к тому, кто делился с ними самым ценным в нашем мире — знаниями. И это преданные ученики? Похоже, Артур ужасно разбирался в людях... С удовольствием вызвала бы сейчас ребят из Инферно, прямо руки чешутся! Чтобы отходили этих обалдуев плетьми — может, воспитались бы хоть чуть-чуть. Меня заметно потряхивает — и всё же я опускаюсь рядом с погибшим и закрываю ему глаза.
— Мне нужно побыть с учителем наедине некоторое время, — говорю уже спокойней, даже холодно. — Буду очень признательна, если его перенесут в кабинет.
Из всего числа комнат в доме эту, на третьем этаже, Артур любил больше всех. А значит, там самая подходящая атмосфера и энергетика для ритуала.
Моя последняя реплика обращена к Айсу. Для переноса тела всё же требуется физическая сила мужчины. А, вон и Генрих предлагает то же самое, наконец-то кто-то совестливый отыскался.
-
Генриху нужна футболка с принтом " Мистер Мертвая Душа"!)
-
Вот! Нормальная человеческая реакция!
-
Ну даёшь, сестрёнка, всех пропесочила и расписала по трафарету) Настоящий огонёк.
-
За описания лайтовых настроек и такого вот состояния
|
|
Простые беседы о сложном
4: Карина
Ада улеглась на бок, подперев голову рукой, и жевала яблоко. Вела она себя на удивление свободно — в такой непринуждённой позе и перед ним, человеком не слишком близко знакомым, пусть и считающимся формально её братом. Именно об этом размышлял сейчас Герман, сидя напротив и слушая вполуха болтовню девушки о том о сём. Мужчине и самому было на удивление комфортно — и в этой непривычной и, как ему казалось, совершенно не подходящей ему одежде, и в этом странном полупраздном времяпрепровождении за необычно откровенными разговорами. Удивительно всё это. Но то приятное удивление.
— Уже решила, что будешь делать в ближайшую среду? — воспользовавшись образовавшейся паузой, спросил он.
— Скажу Повелителю правду, — просто ответила Ада.
— А он прямо так и согласится.
Герман только усмехнулся её наивности. Конечно, сегодня он узнал некоторые неожиданные факты о хозяине, а всё же не верил в его бескорыстие. Герман вообще был недоверчив.
— Змейка, это часть моей договорённости. Нотариально заверенной, если угодно. Где ты видела демона, который добровольно откажется от причитающегося ему по контракту?
— Ты всё время так акцентируешь внимание на его инфернальной природе, как будто дело только в ней, — возмутилась та. — Можно подумать, люди сильно страдают альтруизмом. Да никто не станет отказываться от своего! Покажи мне хоть одного, который скажет: «Заберите у меня всё! Отдам даром». Все только к себе гребут — от себя-то никто. Такие же эгоисты.
— Значит, этот твой план заранее обречён на провал, — пожал плечами Вейц. — Есть запасной?
— Повелитель выслушает меня, я уверена, — стояла на своём Ада. — Дело ведь не в тебе. То есть в тебе тоже, — быстро поправилась она. — Я уважаю твой выбор и не хочу ни к чему принуждать. Но я сейчас не про это. А про то, что мне не важно, какой у Повелителя внешний вид. Если бы его аватаром был кто-то другой, это бы не поменяло моего к нему отношения.
— Совсем не важно? — недоверчиво переспросил нынешний аватар Астарота.
Где-то глубоко внутри заскреблась надежда. Неопределённая. Неизвестно даже на что. Но отчего-то была уверенность, что это именно чувство надежды.
— Ну… — Богословская перестала жевать и ненадолго задумалась. — Конечно, я привыкла, что Повелитель выглядит как ты. И когда появится другой образ, придётся привыкать заново какое-то время…
— А если это будет обрюзгший 50-летний хрен? — не удержался от мелкого троллинга меченый.
— Не-ет, на такое Его Светлость пойтить не смогёт, — хохотнула девушка. — Это же Великий Герцог Астарот, эстет каких поискать!
Посерьёзнев, она добавила:
— Но это всё решаемые трудности, и вообще не твоя головная боль. Главное тебе покинуть город самое позднее в среду днём. А за меня не волнуйся.
Хотелось бы ему быть таким же спокойным и оптимистично настроенным… На практике получалось хреново.
— Знаешь, змейка, пусть всё остаётся как есть, — вдруг сказал бизнесмен. — Не хочу ничего менять.
— Почему?! — брови его собеседницы взмыли вверх в неподдельном изумлении.
— Будем считать, я передумал, — уклончиво отозвался Вейц.
— Нет, не будем.
Почуяв подвох, теперь Ада не собиралась удовлетворяться простой отговоркой — она хотела знать причину столь резкой смены «курса партии».
— Если это из-за того, что я сказала раньше, то я против, Гер. Не надо свои интересы запихивать под плинтус.
— Это не из-за того, что ты сказала.
— Тогда почему? — не отставала девушка. — Я же помню, как ты психовал позавчера, что с тобой не считаются и ни во что не ставят!
— А теперь успокоился. Обдумал на холодную голову и понял, что в подобной близости нет ничего критичного для моего самолюбия, — предпринял Герман ещё одну попытку отделаться от расспросов налегке.
Куда там — это лишь усилило натиск.
— Ты всё врёшь, — заявила Ада, пристально вглядываясь в лицо мужчины. — По глазам вижу. Ну-ка выкладывай.
Бизнесмен вздохнул.
— Не будет другого аватара. Как и доверительных разговоров по душам. Он принудительно пригонит меня обратно. А тебя просто изнасилует за неповиновение. Находясь в моём теле. Я не хочу этого, — отчеканил он негромко.
— Ну это уже слишком! — вспыхнула девушка.
Её глаза расширились, полыхнули неподдельным негодованием.
— Я понимаю, у вас напряжённые отношения, но такое уже на клевету смахивает. Повелитель никогда так не поступит. Прекрати на него наговаривать.
— Я знаю, что говорю, змейка. Поверь.
Аду душило возмущение. Как он может так голословно сыпать обвинениями?! Только на основании, что Повелитель не является человеком. Это подло! Ну да, он демон. Но это же не синоним последнего урода! Кулаки чесались кинуться и надавать тумаков прямо сейчас! Но что-то во взгляде меченого и его голосе — что-то непоколебимое — заставило её остановиться.
— Откуда знаешь?.. — спросила она.
— Он уже так делал. С одной женщиной.
— Что?!
Она моментально съёжилась, затравленно покосившись на Германа. Как будто опасалась, что сказанное им могло повториться в следующую секунду, прямо здесь.
— Что за женщина?.. — дрогнувший голос выдавал крайнюю степень волнения.
— Карина. Моя жена.
— Повелитель… твою жену?..
Теперь её глаза, переполненные испугом, буквально впились в лицо собеседника, ловили каждое его движение, каждое отражение мысли и чувства. Герман понимал: она ждёт рассказа, подробностей — без этих деталей слова повиснут в воздухе неподтверждённым поклёпом, и она не поверит ни единому. Что ж. Раз уж сказал «А»…
— Это было накануне разрыва. Развод дался мне тяжело, — нехотя начал он с самого начала. — У нас не было детализированного брачного контракта, как это практикуют в Германии. Вопреки совету отца, я не стал возиться с тысячей подпунктов в каких-то ненужных бумажках. Тогда мне это казалось мелочным скупердяйством, порочащим светлое чувство любви. Наивный, слепой дурак.
Он сухо усмехнулся, с каким-то остервенением принявшись открывать коробку сока.
— Я ограничился типовым договором — лишь бы только дотошные родственники отстали. Я не знал тогда, что отец с подручными адвокатами доработал документ, и текст, который я вместе с Кариной подписал не глядя, был составлен с умом и поистине немецкой педантичностью. Да, сейчас я понимаю, что Вейц-старший застраховал меня от тотального разорения: мне удалось сохранить недвижимость. Но тогда это казалось таким несущественным…
— Но у тебя отняли фирму, — ненавязчиво напомнила Ада.
Она пока не могла свести концы с концами: причём здесь делёж имущества по брачному контракту и насилие со стороны Повелителя? Однако слушала внимательно. А Герман продолжал:
— Да, с фирмой отдельная песня, и речь сейчас не о ней.
— Окей, — не настаивала девушка.
— В одном из пунктов контракта говорилось, что в случае доказанного адюльтера изменивший супруг утрачивает право собственности на свою часть имущества, совместно нажитого в браке. Таким образом, Карина лишалась всего. И когда поняла это, обвинила меня в подлоге.
Несколько крупных глотков прямо из горлышка ясно давали понять, что Герман взвинчен. Он никогда не позволял себе таких плебейских замашек.
— Ей было мало того, что они с дружком отжали фирму. Моё детище, которое я создал с нуля. Она уже рассчитывала, что заберёт половину квартиры и машину — а тут такой облом.
— На одних акциях фирмы можно было заработать и на то, и на другое. Чего уж у тебя-то отнимать… — не удержавшись, проворчала Ада.
— Я тогда только привыкал к силе меченого и, прямо скажем, чувствовал себя хреново. А тут ещё эти выматывающие все нервы сцены. Истерики. Постоянные скандалы и обвинения. Я настолько устал, что предложил компромисс: пускай забирает обе машины. Мне нужна лишь квартира — другого жилья не было.
— Щедрый жест!
— Мне было уже глубоко пофиг, змейка. Я был на нуле.
— И что же она?
— Упёрлась. Отношения, и так никудышные, стали просто ни к чёрту.
— Вот же… — покачала головой слушательница, еле удержавшись от крепкого словца. — И что же, ты опять уступил?
— На этот раз нет, — помрачнел мужчина. — Я не знаю, как, но однажды внутри как будто включился режим злого суфлёра. Словно на левое плечо уселся чертёнок и принялся подзуживать: «Тебя обобрали до нитки, как лоха. А хотят оставить вообще без штанов. Ты станешь это терпеть? Пошли её на хуй».
— Ну и правильно он тебе суфлировал! — симпатии Богословской были явно на стороне незримого инферналиста.
— Как-то вечером, во время очередного скандала, я пригрозил, что, если она не прекратит, я присовокуплю к бракоразводному процессу фото её кувырканий со своим новым хахалем — и тогда она не получит вообще ничего. Она психанула. Посыпались оскорбления. Я не выдержал, схватил её и…
Герман досадливо замолчал. А что тут говорить? И так всё очевидно, что произошло следом.
— Но ты же сказал, это был Повелитель… — после некоторой паузы решилась внести ясность девушка.
— Ты не поняла. Я её не трогал в этом смысле. Просто хотел выставить, и всё. Но… вдруг обнаружил, что тело меня не слушается. Я словно тряпичная марионетка на ватных ногах. Двигаюсь, подчиняясь чужой воле — и при этом подобно наблюдаю свои действия со стороны.
— Кажется, я знаю… Одержимость без подавления сознания, — догадалась Ада.
Да, теперь она вспомнила. Впервые явившись к ней в теле Германа 4 года назад и посвящая в его печальную историю, Астарот вскользь упоминал об этом типе вселения в смертного, метафорически обозначив такое порабощение «изнасилованием души». Тогда, впрочем, Герцог не стал вдаваться в подробности, ограничившись лишь намёками и общими фразами.* Так, значит, это правда?!
— В тот раз я впервые почувствовал, что значит одержимость, — голос Вейца завибрировал от душившего его комка эмоций. — Этот козёл вселился в тело, не выключив при этом моё сознание. Я всё видел, всё чувствовал, всё понимал, мать его!
— Гер…
— Я слышал свой голос, обзывающий её грязной шлюхой, пока мои руки затыкали ей рот. Я смотрел на её слезы и застывший в глазах ужас. Я издевался над ней — и чувствовал, сука, как от этого кайфует он! А сам не мог ничего сделать, вмешаться и остановить, не мог!!
— Гера, тише, не надо…
Ада никогда не видела брата в таком состоянии — больно было смотреть. Что он чувствовал в теперешний момент — и вовсе страшно представить, невозможно. Она хотела успокоить его — и не знала как. Хотела сказать что-нибудь ободряющее — и не находила подходящих фраз. Ей не приходилось переживать и близко того опыта, что выпал на его долю. А он, не слыша и, похоже, не слушая продолжал говорить, чувствуя жизненную потребность выплеснуть из себя этот сгусток яда, травившего его столько лет:
— Помню, как пинками вышвырнул её из квартиры. Прямо так, в разодранной одежде, избитую до кровоподтёков. И чужие слова, произнесённые моим голосом: «Слушай внимательно, паршивая шлюха Иуды. И запомни: вздумаешь снять побои и жаловаться в ментовку — развод станет для тебя адом». Никогда их не забуду.
Герман затих, и меж разговаривающими надолго повисла пауза. На беду Ады-художницы, у неё было богатое воображение, чтобы представить всё озвученное в красках. Чудовищная сцена, жестокая, трагичная. Чувство безграничного сострадания переполняло душу. За что ему такое? Зачем Повелитель так поступил? Со служителем-новичком, который и накосячить-то ещё не успел. Да какое накосячить — даже не приступил к первому заданию! Ответов пока не было.
— И она не стала писать заявление?
— А ты бы стала после такого? — хмыкнул Герман. — Адвокаты только руками разводили, не врубаясь, почему вдруг она отозвала иск по всем имущественным претензиям.
— Это очень грустная история. Мне жаль, что заставила тебя вспомнить снова. Если бы я знала…
— Всё нормально, змейка, — перебил Герман. — Мне даже стало легче, не знаю, как так.
— Просто ты носил это в себе много лет. И, наверное, где-то в глубине души надеялся повернуть время вспять? — наобум предположила девушка, не догадываясь, что сейчас попадёт точно в цель.
— Да, именно надеялся, ты верно подметила, — охотно подхватил тот. — До последнего ждал, что она передумает и вернётся. Наивный дурак. Пока она не сказала это.
— Что?
— Почему бросает меня. Знаешь, как она объяснила?
— М?
— «Ты меченый». Она не хотела жить с чуваком, который раз в неделю становился сраным зомби с отшибленной памятью. А ведь я стал им ради неё. Чтобы она жила.
Любил ли он Карину? Нет. Уже нет. В его душе давно не росло цветов — одна лишь выжженная пустыня.
-
Художественные описания и комментарии к репликам — великолепны. С ними текст становится совсем другим, глубже.
-
Эмоции!
-
А может Астарот влез, думая что так поможет эффективно решить проблему, от которой у Геры опустились руки? А даме досталось по заслугам.
-
За трагичность и типичность истории. Хорошее дело браком не назовут!!
|
|
|
Эту ночь, как и почти все за прошедший месяц, Генрих провел в мастерской, под грохот музыки из колонок, ударов молота, шипения стали и клекот станков. Он выполнял просьбу Учителя и его товарищей по магическому искусству. А конкретнее, делал несколько артефактов. Три кольца и два ножа. Казалось чего тут возиться уже второй месяц? Если бы это были простые вещи, то хватило и двух недель. Но нужны артефакты, с конкретными свойствами, причём Стихий не свойственным Генриху.
Каждое изделие артефактор старался наполнить, привязать к Стихии, энергии которой оно будет принадлежать.
Он часами сидел в полной темноте и тишине на ощупь перебирая камни агата, пока не выбрал тот самый, нужный, синий, с сердцевиной из самой тьмы. Как раз для одного из парных колец близнецов. Айса. Агат уже тогда впитывал суть Тьмы, её бесформенность, скрытность и обманчивость. Оставалось вставить камушек в паз на кольце. Тут Генрих не мудря и не лукавя выбрал чёрное серебро. Оно прекрасно подходило близнецам и было хорошим проводником для энергии.
С кольцами для девушек пришлось повозиться, камни нашлись быстро. Рубин, камень огня и страсти, да изумруд, зелёный, как мир, давший когда-то жизнь всему сущему. А вот с запиткой и привязкой пришлось повозиться...
Перебирая рубин в пальцах, словно монетку, Генрих безразличным взглядом смотрел на девушек в клубе Учителя, на клиентов, что иной раз и вправду исходили слюной, будто псы завидев сучку во время течки. Парень не понимал что они все находят в этом, а вот камню нравилось. Тот буквально урчал, обжигая пальцы мастера. И пару раз чуть не удрал, что бы не покидать место страстей и вожделения.
Для изумруда пришлось попасть в места, где жизнь появляется на свет или её сохраняют. Это роддома, операционные, ветеринарные клиники. Туда Генрих давно имел ходы, потому что ему самому требовалась энергия Жизни. И при рождении очередного ребёнка артефактор чувствовал исходящую от камня радость, будто тот улыбался. Оправой же для него послужило кольцо из золота.
А вот клинки были последними на очереди. С ними было проще. Хорошая сталь, практичная, но пугающая форма. Вроде бы одной из личностей садовника такое по душе. Удобные рукояти, с обмоткой из кожи, что не будет скользить в руках. И два камня. Гранат и родолит. Один будет впитывать жизнь, второй же магию. Эти клинки не просто будут убивать, они поглотят свою жертву. И отдадут её их хозяину. Простая закалка тут не подойдёт. Потому, пару дней назад, запасясь едой и лекарствами, он приступил к закалке. Вот горячие клинки, пыша жаром, ждут своей жертвы. Достал из ножен простой нож, Генрих провел им по левой руке, глубоко, качественно разрезая плоть и сосуды. Закаляя артефакты живым током крови. Так же немного крови досталось и камням, что бы они познали её вкус и подсели на неё, словно наркоманы на дурь.
А этим утром, он закончил полировка и дошил ножны. Генрих выложил свои творения на стол, окинув их взглядом с искоркой довольства. Ему было все безразлично в этом мире. Но когда он что-то делал в мастерской, тратил на это свою энергию, отдавая частичку души, внутри появилось ощущение удовлетворения что-ли. Артефактор провел пальцем по клейму на одном из колец. Лик девы и полумесяца. Интересно, а в этот раз она посетит его сны? Или он вновь будет умирать в сновидениях?
***
Явившись на зов Учителя, он захватил свертки с заказами. Как раз можно отдать будет. От чая он отказался. И одновременно со всеми Генрих почувствовал ту сосущую пустоту внутри и двинулся за всеми в комнату хозяина особняка.
Ещё до того как Айс открыл дверь, Генрих понял, что все они опоздали. Этот сладковато-приторный аромат Смерти он никогда не перепутает с чем-либо другим. Так оно и оказалось. Старик был мёртв, а вокруг него не было не капли энергии, что накапливается при смерти. Внутри круга была пустота. И это странно. Артефактор посмотрел на других учеников. На удивления в их глазах, слезы Агни, горечь Лены. И просто пожал плечами.
- Кто-то знает зачем Учитель хотел собрать нас?
-
Какой разборчивый камушек)) знает толк в увеселениях, ерунды не выбирает ^^
-
Когда ты пишешь о создании артефактов ручной работы, и вообще о работе руками, текст прямо расцветает. Это определённо твоё.
|
3 мая 2019 г., 17:17
Питер, один из домов на Набережной р. Фонтанки
Вечер пятницы. То время, когда центр кишит туристами всех мастей, и к приезжим отдыхающим после трудовой недели присоединяются местные, а заведения Невского открывают свои двери перед этой разношёрстной публикой. Каждый найдёт здесь увеселение на свой вкус и кошелёк.
Самый прибыльный вечер для баров, ресторанов, ночных клубов. Подвипывшие гости хотят расслабиться и готовы истратить на пару оранжевых купюр больше. А ещё сезон белых ночей не за горами — за окнами погожий май с его атмосферой расслабленной праздности. Город уже наводняют толпы желающих бодрствовать ночи напролёт. Для меня всё это означает одно: в “Golden Dolls” сегодня будет аншлаг.
Встав далеко за полдень, я добрых три часа провалялась в ванне. Основательно отмокнуть, пройтись по коже шугарингом, сделать серию пилингов и масок, освежить педикюр… Моя профессия требует особого внимания к телу — всего несколькими часами позже оно станет объектом пристального внимания кого-то другого. А внимание для танцовщицы — это валюта, конвертируемая по крайне выгодному курсу.
Клиентам нравится смотреть на шелковистую кожу, будто светящуюся изнутри, на струящиеся волосы и изгибы, постепенно открывающиеся взгляду. А мне нравится пить эликсир из их вожделеющих глаз, учащённого сердцебиения, прерывистого дыхания сквозь разомкнутые губы… Обожаю наэлектризованный желанием воздух и то ни с чем не сравнимое ощущение от незримого присутствия их — близкого, эфемерного… Я знаю, что они следят за моим танцем не менее вовлечённо. Ведь танец — чистейшая жизнеутверждающая энергия, сочная, пьянящая, сытная. Энергия Крови.
Телефонный звонок раздался в шестом часу — я уже сидела перед зеркалом. Выдвинутые ящики комода, на кровати в хаотичном порядке разложено несколько комплектов нижнего белья… Никак не могла определиться с выбором, и Айс, как назло, задерживался. А обещал, что будет к ужину. Этим вечером мы хотели сходить в ресторанчик на первом этаже.
Это был Артур. «Сегодня не надо работать. Приезжай», — сказал отрывисто и положил трубку. Вечно он так по телефону. Лаконично, без подробностей и почти в приказном порядке. Впрочем, и не по телефону тоже — ещё тот характер. Айс ходит у него в любимчиках, а на меня вечно сыплются все шишки за якобы мою «беспечность» и «порывистость». Как будто это когда-то было минусом для мага Крови.
Наша пища — страсть и вдохновение, сиюминутные и всепоглощающие. Они не знают рамок и правил, а слово «порядок» презирают. Заставьте мага Крови трахаться по расписанию — и уже через неделю от него останется жалкая, бесплотная тень. Нет ничего скучнее упорядоченности.
Вздохнув, я с сожалением посмотрела на собственное отражение в зеркале. Красивый вечерний макияж. А по завершении был бы ещё лучше… Некоторое время я размышляю над тем, успею ли вернуться в клуб ко второму отделению шоу. Вряд ли. Плакали мои щедрые чаевые. Смыть или оставить? Ужас как не хочется, прямо рука не поднимается. Нет, не буду — поеду так. Лучше всегда выглядеть презентабельно. Кто знает, какая «концертная программа» у Учителя на уме.
Надо набрать Айсу, предупредить…
3 мая 2019 г., около восьми вечера
Питер, Курортный район, недалеко от Сестрорецкого кладбища
Всё произошло так быстро… Я не успела среагировать, не успела броситься наперерез, ничего не успела! А когда одеревеневшее от шока тело наконец начало меня слушаться, было слишком поздно. Перед глазами — его бездыханное тело.
Я смотрю прямо перед собой, не мигая, кажется, забыв дышать — и картинка расплывается всё больше. Стремительно теряет очертания, двоится, становясь всё размытей. Плохо видно сквозь застилающую глаза пелену. Ничего не слышно: шум в ушах, как при контузии. Судорожный вздох — и я утыкаюсь в рядом стоящую грудь.
-
Заставьте мага Крови трахаться по расписанию — и уже через неделю от него останется жалкая, бесплотная тень. Нет ничего скучнее упорядоченности.Теперь буду знать самое ужасное наказание для сестренки ;)
-
За атмосферу Вечернего Питера и подготовку к выступлению
-
Искренняя эмоция!
|
-
С любовью, твой отец,
Марк С. О. Андерсон-Рассел
(в прошлом маркиз Стефано Оттавио ди Росселини)Вот так живёшь себе, а потом раз — и маркиза О_о
Интригующий пост)
-
С каждым постом родитель Мэг становится всё неординарней
|
Простые беседы о сложном
1: иметь или быть?* Вскоре показался Герман, посвежевший после душа и заметно помолодевший из-за кардинальной смены образа. Одежда пришлась впору — Ада угадала с размером. Но судя по скованным движениям мужчины, чувствовал он себя не в своей тарелке. — Что дальше? — воззрился он на затейницу. Больше для того, чтобы получить обратную связь, нежели узнать расписание предстоящего дня. — Ну, так тоже ничего. На студента похож в этой маечке, — одобрила Ада. — А, пожалуй, ещё можешь за него сойти! Как и следовало ожидать, Герман выбрал белую футболку и джинсы с потёртостями, таким образом скомбинировав вещи из двух разных подборок. Вот же своевольный засранец. — За старпёра спасибо, — буркнул Вейц, пока девушка обходила его кругом. — И куда мы в таком виде? — А в таком виде мы туда, — Ада указала в окно на залитую солнцем лужайку, — вооружившись вот этим. С этими словами она сгрузила приятелю две коробки для большой пиццы и пару пакетов со всякой снедью (за время пребывания Германа в душе в доме успел побывать курьер Delivery Club). Чипсы, сок, газировка, печенье, фрукты — это только часть того, что увидел Герман через полупрозрачный целлофан. — А-а..? — У нас внеплановое совещание на природе, вперёд! Кру-гом, шагом марш! — подбодрила девушка зависшего Германа, ненавязчивыми толчками задавая нужное направление движения. А вскоре вышла и сама, с огромным свёртком пледа под мышкой. Излишне говорить, что для екатеринбургского бизнесмена такой формат совещания был в новинку — педант в профессиональных вопросах, он и пятиминутное опоздание-то с трудом переносил. Своё собственное в том числе. Покосившись на скатерть-самобранку, Герман решился уточнить: — Ты предлагаешь есть? Это? — Нет, смотреть и исходить слюнями, — сыронизировала Ада. — Это фастфуд. — Я в курсе, кэп,** — и ухом не повела девушка, гадая, какой кусок съесть первым. — Всё самое вредное и калорийное — зато вкусное! — Вредное и калорийное, вот именно, — Герман всё ещё был настроен скептически. — Вот именно, змеёныш, — повторила Ада. — Тебе надо хоть иногда отказываться от своих фуа-гра и устраивать разгрузочный день неправильного питания. Иначе так же чёкнуться можно! Её выбор всё же пал на грибную пиццу. — И вообще, чего ты так заморачиваешься с этими пробежками-качалками-отжиманиями? Повелитель даровал тебе идеальное, сильное тело, почти нестареющее — можешь хоть технический спирт пить. Последнее, конечно же, было шуткой. Но доля истины в ней имелась: меченые обладали бóльшим ресурсом выносливости и здоровья. А будучи аватаром демона, Герман, подобно Аде, ещё и удостоился «долгоиграющей» молодости — его старение замедлилось на отметке в «30». Расцвет мужественности. Именно в этом возрасте он подписал свой злополучный контракт. Но в отличие от коллеги, за такой бонус заплатил сполна. — Бери, не стесняйся! Пока всё не съедим, совещание не закончим. С некоторым скепсисом глянув на сестру, уже вовсю уплетающую итальянский фастфуд, Герман наконец решился и тоже отщипнул кусок грибной. Есть руками, без салфетки, сидя по-походному на тонком куске материи, отделяющей тебя от земли… Когда-то в далёкие 90-е мальчишкой он устраивал подобные посиделки с друзьями… Тогда у него ещё были друзья. Почти забытое слово. — О чём задумался? — Да так… Грозящую повиснуть неловкую паузу отсрочил зазвонивший мобильник. — Извини, это по работе, — Вейц отложил надкусанный ломтик и, взяв трубку, перешёл на немецкий: — Ja. Звонил коллега из фирмы отца. Недавно к нему по инициативе Германа отправился заведующий его лабораторией с несколькими подчинёнными — командировка была организована на закрытое производство в рамках обмена опытом. И теперь, очевидно, начальству хотели доложить о первых результатах. — Hallo, Klaus. Wie gehts dir? … Ja, durchaus. Wie geht es meinen, nicht belästigt? … Hat er das gesagt? — брови мужчины нахмурились. — Gib ihm den Hörer. После нескольких минут беседы, когда Ада уже начала скучать от невозможности понять её содержание, снова зазвучал русский — очевидно, сменился собеседник. А вместе с ним на место прежнего учтиво-сдержанного Германа будто поставили нового: манера, взгляд, движения, даже голос — всё разом перестроилось! — Я тебя очень внимательно слушаю, Сергей, — вместо приветствия сказал он, и такая холодность не предвещала человеку на другом конце провода ничего хорошего. Разговор перемежался продолжительными паузами, ответы Сергея (руководителя лаборатории контроля качества препаратов, как выяснилось позже) были не слышны, но явно пространны. — А я говорил, — наконец недовольно перебил беззвучный монолог Герман. — Я давно тебе говорил, что у нас не Евросоюз и уровень дохода у населения измеряется иными цифрами. Не каждый себе позволит оригинал. Тебе требовалась командировка в страну Евросоюза, чтобы дойти до этого глубокомысленного вывода? — … — Значит, параллельно надо запускать дженерики. Привези базовые наработки. Я, кажется, для этого задействовал личные связи, чтобы тебя пустили в цех. Формулы доведёшь до ума на месте. Это не проблема. — … — То есть ты мне сейчас говоришь, что зря ешь свой хлеб, я правильно понял? — тон мужчины сделался суше степного суховея. — И хлеб, позволь заметить, с маслом и икрой, за который плачу тебе я. — … — А кто должен этим заниматься? Может быть, я? Беседа, уже принявшая дурной оборот — и, кто знает, грозившая нерадивому Сергею увольнением прямо в командировке — не успела переродиться в открытый конфликт: послышались короткие гудки. Герман удивлённо воззрился на Аду, только что ловко выудившую у него смартфон и давшую отбой. — Я же разговаривал. — А теперь — нет! — объявила та и, совсем выключив девайс, закинула его подальше, на качели. Можно было ожидать грома с метанием молний, но на удивление девушки, с ней Вейц оставался спокойным. — Если ты не заметила, разговор я не закончил, — только и сказал он. — Ну, насколько я могу судить, всё самое важное ты уже озвучил, — невозмутимо возразила Богословская. — С деталями пусть сами разбираются. А сейчас у тебя важное совещание в Нске. Забыл? — Боюсь, с деталями они так разберутся, что придётся технологический процесс отлаживать заново, — вздохнул мужчина. — Разберутся-разберутся! Ещё как разберутся. Ты сейчас отключился на самом интересном месте. Этот Сергей где-то там накосячил, как я поняла. А ты намекнул на увольнение. Считай, взял драматическую паузу. А ничто так не стимулирует мозговую деятельность, как страх и неизвестность. Вот так! Весьма довольная собой, Ада надорвала пакет с чипсами и закинула одну в рот. — И вообще, змеёныш, по-моему, ты страдаешь гиперответственностью и манией тотального контроля. Взвалил всё на себя и тащишь как вол. А ты кто? — Кто?.. — Руководитель! Рукой водитель, понял? — пошуршав пакетом, девушка выудила ещё одну чипсину, и показательно помахала ей в воздухе. — Твоё дело ставить задачу и давать приблизительное направление по её решению. А уж как такой цели достичь, пусть думают узкие специалисты. На то они и узкие. Зря, что ли, по пять с лишним лет в МГУ всяких учились? — Иногда я думаю, что легче сделать самому, — потерев лоб, пробормотал Герман. Он ещё не окончательно отошёл от шока: один из главных специалистов лабораторного сектора только что расписался в собственной некомпетентности, заявив, что не может усовершенствовать фармакокинетику! Это вообще как? — А ты возьми и перестань так думать, — пожала плечами Ада. — Легко сказать, — усмехнулся Вейц. — Да и сделать тоже несложно, — возразила та. — М! Сейчас я тебе видосик на эту тему покажу. Ты же инглиш знаешь, да? Герман кивнул. — А, ну тут, если чё, даже с субтитрами, — потыкав в смартфон, девушка довольно быстро нашла нужное на Ютубе и, улёгшись на живот, предъявила брату для просмотра. ссылка— Короче, слушай дока: stop it! Просто бросай эту ерунду и не забивай голову, — резюмировала Ада по окончании сеанса. Её рука снова забралась в чипсовый пакет. — Либо увольняй вшех реально, — прохрустела она с набитым ртом. — Шделать жа кого-то и делегировачь полномочия — это ражное. Вон, шмотри на Повеличеля. Он нажывает чель и штавит дедлайн. Вшё. Дальше ты шам. Как хочешь, так и выкручивайша. — Меньше всего я бы хотел брать пример с него, — поморщился Герман. — Тоже мне, успешная бизнес-модель. — А вот зря, — возразила Ада, уже прожевав. — Его бизнес-модель «строг, но справедлив» работает уже не одно столетие. И как работает! Зацени лояльность «фирме». В рядах его подчинённых царит безоговорочная преданность. Ну, по крайней мере, среди тех, с кем я разговаривала. — Ты ещё разговариваешь с ними? — приподнял бровь Герман. Похоже, услышанное стало для него неожиданностью. Как когда-то и для католических монахинь, у которых госпожа вздумала узнать имена и подробности смертной жизни. — Тц, — глядя на собеседника, укоризненно покачала головой кандидатка в Королевы. — Как так можно жить-то, а? — Ты о чём? — Да функционалист ты жуткий! Вызываешь группу себе в подмогу и даже, небось, не знаешь, как их зовут. — Не знаю. — Что и требовалось доказать. Функционалист, — не заставила себя ждать поставка диагноза. — Тебе главное, чтобы работа была сделана. А то, что вы бок о бок уже несколько лет её выполняете, это как бы за скобками. Неужели не интересно поболтать с существом, так сильно отличным от тебя, узнать побольше про его «быт», мысли, желания? Вопрос, похоже, застал Германа врасплох. Не найдясь с мгновенным ответом, он задумался. Вызывал ли у него когда-то кто-то другой интерес, помимо его профессиональных качеств? Привлекал ли внимание своими личностными, душевными достоинствами? Был ли у него в жизни хоть раз разговор по этим самым душам? Такой, каким, похоже, суждено стать беседе нынешней. — Со мной и люди-то не особенно разговаривали, змейка, — наконец, тихо сказал он, погрустнев.
-
)
-
Замечательные, живые диалоги!
-
Замечательная идея. У меня почему-то перекличка с Пушкиным. "Маленькие трагедии" или лирические отступления в "Онегине", что-то такое из ассоциаций.
-
за идеи руководства и пикник не на обочине
-
Душевненько, пускай сначала и завис с не привычки к объёму текста в посте (с книгами такого не бывает), но затем даже зачитался... Вроде и не эпос и не приключенчество какое, а атмосферность и душевность поглощает...
|
|
|
|
|
Она ожидала всего, чего угодно, только не этого. Сказанное имело эффект разорвавшегося в воде динамита, а она — рыба, оглушённая дезориентированная, беспомощная. Ада переводила потерянный взгляд то на иссиня-чёрную татуировку с символом бренности и неизбежности, то на Германа. Вглядывалась ему в лицо в попытке понять, говорит он правду или же только что умело применил риторический приём. Вейц всегда был искусен в манипуляции — с него станется пустить в ход и такое, лишь бы добиться своего.
За несколько лет знакомства она научилась распознавать признаки его лжи. Если враньё преследовало цель безобидной шутки, в такие моменты в глазах брата скакали озорные чёртики. Когда же он начинал играть по-крупному — вся его фигура будто «лучилась» бахвальством и самолюбованием. Но всегда, во всех случаях это был взгляд превосходящего, победителя, гордеца.
А теперь на неё смотрел кто-то другой. Измождённый и сломленный. Сдавшийся. Уставший бороться — даже просто жить, и что самое пугающее — безразличный к своему завтрашнему дню. Так, наверное, смотрели узники концлагерей, сознающие свою обречённость. И даже если каким-то чудом им удавалось вернуть свободу и вырваться из горнила этой машины смерти, их глаза больше никогда не загорались искрой жизни, как прежде. Не было в них жажды жизни и удовольствия от неё.
Для неё Герман всегда был образцом «успешного менеджера» среди меченых: целеустремлённый оптимист, достигший желаемого, собравший все возможные бонусы своего статуса — и наслаждающийся им на всю катушку. Но сейчас она вдруг увидела обратную сторону медали, увидела и ужаснулась. Осунувшееся лицо и тени под глазами, бледный румянец на впалых щеках, какой бывает у чахоточного — за одну ночь Герман будто прожил месяц на каторжных работах.
И этот взгляд. Пустой, словно через тебя, и в то же время переполненный такой неизбывной тоской… На неё смотрели глаза очень несчастного человека. Её брата.
Просто в голове не укладывалось. Как? Почему? Когда это началось? Что подтолкнуло его на подобное безумие, какое отчаяние? Что такого должно произойти в жизни, чтобы человек сделал выбор отправиться навстречу Бездне — добровольно, сознательно? С методичностью хронометра уничтожать себя каждый день — неделями, месяцами — обрекая на долгую, мучительную смерть в одиночестве? Истыкать себя иглами с отравой до язв и нарывов, чтобы чуть не потерять руку — какой ужас должно было перед этим испытать сознание, чтобы включить настолько жестокую программу самоуничтожения?
Он ждал. Её реакции, вопроса, вердикта или чего-то ещё. Словно он приговорённый, а она — палач, который должен судить и казнить. Каким-то шестым чувством Ада знала, что теперешнее мгновение — невероятно значимое, переломное. Что первое слово, которым она нарушит повисшую тишину, перевесит тысячу других, сказанных после — а потому ступать стоит чутко, точно идёшь по первому, ещё не схватившемуся льду ранней осенью.
Она не начала кричать и укорять. Не стала ударяться в истерию шока или выражать шумное удивление. «Да как ты мог?!», «Я от тебя такого не ожидала», «Кто угодно, но уж ты-то!», «Не может быть!», «Никогда бы не подумала» — вся эта мишура ахов и вздохов проносилась в голове. Десятки вопросов, сотни раздирающих изнутри эмоций… Но ни слова из этого хаоса не прорвалось в воздух.
Она просто спросила:
— И давно?..
-
.
-
За проницательность и чуткость. Именно та реакция, которая нужна сейчас Герману.
-
за выдержанную реакцию, достойную Мастера!
|
Это было похоже на апокалипсис. Или вторжение инопланетной цивилизации, как его обычно изображают в фантастике. Зависший в небе, светящийся алым объект не поддавался классификации. Космический корабль? Метеорит? Реквизит для съёмок второй части «Интерстеллар»? О которых забыли предупредить местных жителей. Сейчас Мэг была готова поверить во что угодно — сознание лихорадило, а логика давала ощутимые сбои и в быстродействии, и в формировании причинно-следственных связей, и… да вообще само её существование было поставлено под жестокое сомнение!
Свет — привычный, лунный и звёздный, который каждый житель планеты в эти часы суток считает самим собой разумеющимся — исчез. Небо заполонили другие звёзды, сыплющиеся с него градом. Откуда-то из-за угла долговременной памяти невпопад выскочило «Чёрное солнце» — название книги Юлии Кристевой. Но Кристева — семиотик и лингвист постструктуралистического толка, и чёрное солнце — явная метафора, причём тут это?! Хотя… Ну разумеется. Затмение.
Конечно, живя в 21-м столетии, Меган имела представление об этом периодическом явлении в жизни Земли. Остаточные знания из школьного факультатива по астрономии напоминали, что Кристева, в общем-то, права: при полном затмении светило действительно становится чёрным. Но виден яркий ореол вокруг, который тень от планеты, вставшей на его пути, не перекрывает. Знала доктор Андерсон также и о падении комет, метеоритном дожде, северном сиянии и прочем. Здесь же… ничего. Ни одно явление не сходилось с описание того, что происходило перед глазами. Взгляд Меган метался по небу, усеянному кровавым звездопадом, и не находил ответа.
«Так же не бывает, невозможно!» — эта мысль послужила стимулирующим толчком, вырвавшим из созерцательного транса. Бормоча на ходу рваные, путаные объяснения, женщина рванула прочь. Домой.
У неё не было машины — до работы всегда добиралась пешком, благо, квартал, в котором она жила, находился недалеко от больницы.
Она была подростком, когда отец ушёл из семьи. Адовый период в жизни, который она бы с радостью стёрла из памяти, если современная нейронаука обладала возможностью форматировать мозги, как флешку. Бурный пубертат с его тинейджерскими загонами наложился на слом мировоззрения из-за кризиса традиционных ценностей. Многие одноклассники Мэг росли в неполных семьях и, приходя в школу, делились историями, как предки в очередной раз расскандалились, и дом превратился в филиал психушки.
Она не видела ничего подобного. В один «прекрасный» день отец просто ушёл. Исчез из их привычной, уютной жизни. Ежедневной реальностью Мэг стала мать. Плачущая на людях, безрезультатно обивающая пороги моргов и полицейских участков. Плачущая дома, зажимающая телефонную трубку в бесплодных поисках мужа по всем мыслимым и немыслимым знакомым. Позже она перестала плакать, но лучше не стало. Её слёзы превратились в вечное недовольство и срывы на дочь. А Меган считала дни до окончания школы и возможности унести ноги подальше отсюда. Куда угодно, в любой самый далёкий штат, хоть на Аляску — лишь бы забыть дорогу в собственный дом. Она никогда раньше не думала, что это слово — «дом» —может быть синонимом всего самого мерзкого, постылого и отталкивающего.
Конечно, Мэг-подросток считала отца козлом. Позже, постигая азы нейро- и психофизиологии, она его поняла. А к концу университета — простила. Это был не отец, а его болезнь. Именно она всё это время руководила его мыслями и поступками. И когда он высказывал дикие вещи про кровь, словно одержимый идеей маньяк, и когда бредил про близящийся конец света, как в своём последнем письме к ней… Стойкие нарушения интеллекта, психозы, галлюцинации, эпилептоподобные припадки — вот далеко не весь букет симптоматики страдающего порфирией. Редкое генетическое отклонение, бьющее по центральной нервной системе.
Нет, у отца было не всё так плохо. Со стороны человек непосвящённый даже не принял бы его за завсегдатая психиатрических учреждений закрытого типа. Возможно, ему просто повезло, и недуг проявлял себя в «лайт-версии», которая легко сводилась к чудачествам и странностям, свойственным, в принципе, и обычным людям. А может — это предположение посетило Меган совсем недавно — его уход был вовсе поступком не эгоистическим, а напротив, продиктован заботой о близких? Что если, почувствовав необратимые изменения в своей личности, отец не захотел обрекать жену и дочь на мучения жизни бок о бок с безумцем?..
А безумцем ли? Теперь, став свидетелем событий, о которых говорилось в прощальном письме, она готова была поверить в его пророческий дар. Уезжая на учёбу в другой штат, Меган почти ничего не взяла из прежних вещей. Но отчего-то пожелтевший конверт почти двадцатилетней давности всегда был с ней, куда бы она ни переезжала — общежитие, съёмная квартира, собственный дом... Клочок бумаги дикого (как ей тогда казалось) содержания — вот и всё оставленное отцом наследство, бережно хранимое до сих пор. Она никогда, впрочем, его не перечитывала. Но сегодня нарушит правило.
А вот и дом. Подбегая к калитке, женщина уже доставала ключи от входной двери из заднего кармана брюк.
|
|
Ада помялась некоторое время, бросая пытливые взгляды в сторону Вейца. Только что он готов был отмутузить её, как боксёрскую грушу, а теперь настроен на дружелюбную дискуссию? Ну или, по крайней мере, конструктивную. Она знала брата пятый год, но за это время — солидный срок для общения — так и не смогла лучше понять его характер.
В Германе уживались совершенно противоположные настроения, которые он мог демонстрировать почти одномоментно, его следующий шаг практически невозможно было предсказать — существование с ним бок о бок оборачивалось проблемой, а подчас испытанием. Прежде всего для нервной системы: будешь тут спокоен, когда каждая минута подобна нахождению в эпицентре сейсмической активности.
Усугубляла дело эмоциональная холодность меченого, какая-то даже непроницаемость, атрофия, что ли. И причина виделась Аде не в его нежелании дать эмоциям волю, не в сознательном волевом контроле чувств либо отказе от них — Герман как будто не имел этого навыка вовсе, не умел в полной мере быть человеком. Порой он удивлял Аду незнанием банальных, житейских вещей, которые любой среднестатистический представитель homo sapiens усваивает на интуитивном уровне, просто живя в обществе и наблюдая за окружающими. Нет, речь не о бытовой беспомощности, какая свойственна гениям. Никола Тесла, говорят, был абсолютно не приспособлен к жизни в одиночку — для удовлетворения базовых потребностей величайшему физику требовалась помощь прислуги.
С Вейцем — другая история. В бытовом плане он был самодостаточен и прекрасно обслуживал себя без стороннего персонала: сам стирал, гладил, готовил, делал уборку, ходил по магазинам… Функциональная сторона жизни не страдала вовсе. Проблема заключалась в том, что эту функциональность он переносил и на другие сферы. Профдеформация бизнесмена?
Аде было сложно понять подоплёку, но казалось, будто Герман не видел за людьми живых существ со своими ощущениями, слабостями, мечтами… Вместо личности, индивидуальности — только функции и роли, коэффициент полезного действия в сухом остатке. Лишь это имело для него значение. Было ли это его чертой всегда или что-то сломалось в брате позже, по какой-то причине вышло из строя да так и отмерло за отсутствием квалифицированного мастера по починке?
Ей так и не удалось понять за минувшие годы.
— Подожди, я сейчас, — девушка ретировалась.
Чтобы через несколько минут вернуться с подносом, на котором красовалась чайная пара и чайник со свежезаваренным содержимым, плод кулинарных усилий доктора Гааза и… некоторые предметы из аптечки.
— Пока нас не было, Пётр испёк штрудель. Настоящий, немецкий. И строго-настрого велел скормить его тебе. Попробуй. Это просто пальчики оближешь! — Ада водрузила ношу на журнальный столик и уселась на диван.
— Я вроде пока не инвалид. Мог бы дойти до кухни и поужинать за столом, — Герман приподнял бровь, покосившись на поднос.
И, кажется, искренне недоумевал, зачем столько ненужных телодвижений для принятия пищи в не предназначенном для этого помещении.
— Ты всегда такой правильный зануда или только по ночам с пятницы на субботу? — страдальчески скривилась Ада. — Нет чтобы просто взять и затестить пирог. И вообще попроще быть.
— Издержки строгого воспитания, — пожал плечами Вейц.
Но кусок штруделя всё же взял.
— Уж не знаю, что у вас в Германии там за воспитание такое, а по-моему, просто душите сами себя этими скучными правилами, — хмыкнула девушка. — Не в Букингемском же дворце ты детство провёл? Это там всё чуть не по линеечке меряют.
Она скосила глаза на руки брата, обратив внимание, что он попеременно берёт кусок пирога и чашку чая только одной, левой, совсем не задействуя правую. Видимо, всё же не обошлось без ожога — не зря послушала интуицию и захватила мазь.
— Дай-ка гляну.
— Не в Букингемском, — согласно кивнул бизнесмен. — Но мать очень гордится каким-то там родством нашей фамилии с великими герцогами Гессена. Поминает при каждом удобном случае. В своё время эта идея фикс попортила мне изрядное количество нервов…
То ли усталость, то ли кулинарный шедевр вкупе с чувством голода, то ли всё вместе сделало Германа необычайно разговорчивым и открытым относительно автобиографических фактов. Раньше он почти никогда не рассказывал ни о себе, ни о своей семье.
— Ты что, прикалываешься или реально из аристократов? — брови Ады изумлённо взмыли вверх. — Родня великим герцогам? Ещё один?! Очуметь, Вейц! И молчал!
— Я не большой знаток семейного древа. И не фанат, — буркнул тот, не очень-то польщённый таким энтузиазмом в свой адрес. — Знаю лишь со слов матери.
— Ну а зачем бы ей врать? Это же легко проверить. Ладно, Ваша светлость, не соизволите ли пожаловать ручку-с? Так сказать, для осмотра и оказания неотложной медицинской помощи, — Ада игриво хихикнула. — С ума сойти. Меня окружают сплошные дворяне…
Намёк, безусловно, на Повелителя и его титул — удивительное совпадение. Но, бросив взгляд на кислую мину брата, девушка поняла, что лучше бы прикусить язык. Подобное сходство с хозяином нисколько его не радовало. Скорее, напротив, служило лишним раздражающим фактором.
— Прости… — стушевалась она. — Просто это так неожиданно… И интересно! По крайней мере, теперь понятно, чего ты такой чопорный. Манеры с голубой кровью передались.
— Я чопорный?.. — такая характеристика оказалась для Германа явным сюрпризом.
— Конечно, чопорный! — решительно утвердила девушка, начав загибать пальцы. — Кушать мы изволим блюда только ресторанного качества и уровня обслуживания. Даже если едим дома и нас никто не видит. Одеваемся мы только в дорогие бренды. И боже упаси выйти из дома без галстука! Считай, равносильно голышом на публике показаться.
— По-моему, это называется быть цивилизованным человеком, — невозмутимо возразил Вейц.
— Не-а. Это называется быть манерным и расфуфыренным не по делу, — подняла Ада палец вверх. — Вот какое тебе счастье от устриц из Франции и запонок из последней итальянской коллекции, а?
Герман ответил не сразу. Было видно, что вопрос его несколько озадачил.
— Пища и одежда вообще не способны приносить счастье. Это всего лишь атрибуты жизни.
— А вот ни фига! — с блеском в глазах возразила девушка. — Очень даже может еда и одежда радовать. Причём не ресторанная и не дизайнерская, а самая простецкая.
— Я и не знал, что Ариадна Богословская у нас эксперт по счастью, — усмехнулся мужчина.
— Спорим? — скептицизм собеседника только подогревал пыл девушки.
Несколько секунд мужчина вглядывался в её лицо, пытаясь понять шутит ли она или всерьёз предлагает пари. Но понемногу и его заражал этот азарт.
— Идёт. На что спорим?
— Да потом решим, — махнула рукой меченая. — Кто выиграет, тот и выберет приз.
— На твоём месте я бы не сильно рассчитывал на победу, — впервые за сегодняшний вечер Герман улыбнулся.
— Ха-ха, это мы ещё посмотрим, — парировала девушка.
Медицинские манипуляции меж тем совершались на фоне диалога. Кожа на ладони, о которую был потушен окурок, покраснела и грозила вздуться волдырём.
— Спиртом нельзя — пересушит и без того повреждённую кожу, — Ада попутно комментировала свои действия, обрабатывая поверхность хлоргексидином. — А эта мазь — суперсредство. Я ей на ночь заливаюсь, когда ранюсь, а наутро уже края стягиваются.
На жестяном тюбике красовалась надпись «Метилурацил».
— Откуда ты всё это знаешь? — спросил Герман.
— Да просто после школы мечтала в Сеченовку поступить. Или Пироговку.* А потом мне 18 стукнуло, и Повелитель пришёл, а я сюда переехала…
Её лицо омрачилось грустью, всего на мгновение, но это не укрылось от внимания Германа. Однако прежде чем он успел отреагировать, Ада свернула тему:
— Вот увидишь, завтра будет рабочая рука, — слова прозвучали нарочито бодро, так что он понял: сейчас лучше не лезть с неприятными расспросами и советами.
— Ты меня успокоила, змейка. Я же, как назло, правша, и левой «передёргивать» крайне неудобно. Уже собирался спрашивать, где в твоём домене приличный стрипклуб, — Вейц решил подыграть, ответив в своей привычной иронично-тролльской манере ведения беседы.
— Чего?.. Пере… — непонимающе начала Ада, но, вдруг сообразив и спохватившись, красноречиво, осуждающе кашлянула: — Гм-гм!
Опустив глаза, она густо покраснела.
Герман отметил про себя, что недавняя близость с демоном в его теле, не сделала сестру сексуально раскрепощённей, в негативном смысле. И отчего-то это наблюдение было ему приятно.
— Ну вот и всё, — заключила та, затягивая узел бинта с тыльной стороны ладони. — Надеюсь, поможет. А про мои книжные находки и соображения давай до завтра отложим, на свежую голову? Всё равно мне сначала тебя надо о симптомах расспросить.
— Конечно, отдыхай. И спасибо за перевязку.
Вслед за Адой мужчина поднялся, направляясь на второй этаж. И, пожелав сестре доброй ночи, закрыл за собой дверь в гостевую спальню. Несмотря на недавний инцидент с марихуаной, в этот момент, впервые за долгие годы, он ощутил разливающееся по телу тепло. Чувство уюта. И дома.
Незадолго до рассвета весь дом погрузился в сон.
-
Она знала брата пятый год, но за это время — солидный срок для общения — так и не смогла лучше понять его характер.И тем не менее, только что описала его прекрасно, дорогая леди-психолог ;)
-
за помощь, разговор и штрудель :)
|
Но после того, как я познакомился с Германом, появилось ощущение что у меня появился младший брат. Непоседливый, правда, и гиперактивный в своих делах.— И, как все младшие братья, очень вредный! — с весёлой улыбкой добавила Ада. — Впрочем, старшие тоже.
— А дело очень важное, наиважнейшее, — немного освоившись в компании доктора, девушка стала демонстрировать более оживлённую, эмоционально насыщенную речь. — Нужно быстрей разобраться со странностями в самочувствии Геры, пока он окончательно с катушек не съехал. Я для того и попросила его остаться на уикэнд. А чтобы разобраться, нужно перелопатить вот.
Красноречивым жестом Богословская указала на внушительных размеров книжный стеллаж, какие можно видеть в фундаментальных библиотеках, тянувшийся вдоль всей стены и сплошь уставленный книгами, от пола до самого потолка, — работа, скорее всего, ручная и на заказ, из ценной породы дерева, как мог судить Пётр по внешнему виду. Некоторые тома выглядели старинными, сильно потрёпанными. Истёртые корешки давали понять, что они не красоты ради пылятся на полках этой комнаты — сокрытые под ними знания были крайне востребованными для прежних владельцев. Такие семейные реликвии передавались из поколения в поколение.
— Я по кофе в основном специализируюсь, призналась Ада. — Это Вейц всё больше по чаям у нас.
Действительно, пока Гааз в поисках ингредиентов для штруделя осваивал и запоминал содержимое кухонных шкафчиков, от него вряд ли укрылось богатое разнообразие сортов кофейных зёрен, баночки с которыми были распиханы то здесь, то там. Нетрудно было догадаться, какому напитку отдаёт предпочтение хозяйка дома. Ада была заядлым кофеманом — вслед за Повелителем, истинным его знатоком и ценителем.
И пока доктор был занят медитативным процессом варки в турке, в библиотеке и на прилегающем участке коридора развернулся настоящий спринтерский забег с препятствиями.
— Лови, лови! Сейчас убежит! — звонко смеясь, подзадоривала девушка питомца.
До слуха Пётра доносились звуки, похожие на чирканье когтями по напольному покрытию. Так шумно проходил у Аришки ужин, совмещённый с охотой. Ада старалась содержать ящера в условиях, приближенных к жизни в естественных условиях обитания — для его же здоровья. А в дикой природе, понятное дело, бородатым агамам никто не подносил препарированных тараканов на блюдечке — чтобы быть сытым, приходилось сначала резво побегать за добычей.
Потому сейчас первый этаж дома превратился в филиал австралийской прерии. «Туркмен» (а в роли десерта выступал именно он) тоже был не лыком шит, и, выбравшись из спичечного коробка, сразу задал преследователю жару — взял курс прямиком под обувной комод, куда Аристарх при всём желании и природной гибкости протиснуться не мог.
Ящер не успел совсем чуть-чуть. И, всё-таки загнав желанную добычу в недосягаемое место, занял охранный пост. Принюхивался, сосредоточенно всматриваясь в темноту, бил хвостом, фыркал и даже шипел — мини-дракон пустил в ход все средства, чтобы выкурить жертву из укрытия. Но ничего не помогало.
— Ах ты ленивый хвост! Совсем разбаловался, помрёшь ведь на воле, — в шутку пожурила Ада питомца.
А сама уже засовывала под шкаф лыжную палку, подсвечивая себе фонариком. С полминуты ожидания — и масс-старт продолжился, не менее шумно.
***
Конечно, перелопачивать весь массив литературы не пришлось — на сей счёт у Ады имелась стратегия поиска. Во-первых, названия всех книг хранились в электронном каталоге, который девушка сформировала давным-давно, только въехав в бабушкин дом: теперь достаточно ввести ключевое слово — и фильтр сам выведет на экран нужные наименования, с указанием полки и ряда. Во-вторых, у девушки в голове уже назрела пара версий, какой это мог быть ритуал. А значит, поле для поиска сужалось ещё больше. Оставалось дело за малым — проштудировать выбранные труды.
В идеале сначала лучше бы расспросить змеёныша поподробней, какие он заметил за собой симптомы — так фильтр отсеивания станет ещё чувствительней. Всё же «тонкая настройка» в магии — не пустой звук. Только ведь кто ж его знает, когда этот гуляка соизволит вернуться, через час, под утро или вообще к обеду? Засел небось где-нибудь в злачном месте и расслабляется. Как будто регулярных променадов в Ад ему не хватает.
-
И пока доктор был занят медитативным процессом варки в турке, в библиотеке и на прилегающем участке коридора развернулся настоящий спринтерский забег с препятствиями.
— Лови, лови! Сейчас убежит! — звонко смеясь, подзадоривала девушка питомца.Вот он, неприукрашенный быт Тёмных королев)
|
|
На словах про отворачивание и тяжёлую ауру Ада заметно погрустнела. Для неё не был тайной эффект, производимый присутствием демона или его остаточной аурой. Сама она когда-то, всего несколько лет назад, была в числе этих смертных, после первых контактов с Повелителем падая чуть не замертво. Всё изменилось с тех пор, как он коснулся её впервые, разделил с ней свою силу.
Ада не обижалась на прямолинейность Петра. Похоже, у немцев это не считается за бестактность — вот и Герман, особенно если его захватить в соответствующем расположении духа, не успокоится, пока не выскажет всё, что думает и о тебе, и о Повелителе, и о ситуации в целом.
А всё же услышанное огорчило девушку. Люди и раньше-то не жаловали её вниманием и приязнью. Теперь на одного такого человека в её окружении стало больше.
«А оно нужно тебе, внимание каких-то людишек? Жалкий, низший вид существ с примитивными инстинктами и ущербным сознанием. Нет, в качестве рабов и одноразовых расходников сойдут, конечно. Но не более».
Голову будто макнули в ледяную прорубь. Кто, кто сейчас это произнёс, откуда взялась эта чужая, страшная, дикая мысль?! Так нельзя, даже думать, не то что произносить вслух! Это не она, это не может быть она, это кто-то посторонний!
— Это, конечно, очень нехорошо... Грустно без семьи... Одиноко... — сбивчиво залепетала Ада, торопливо, чуть не вскакивая, поднимаясь из-за стола.
«Чёрт, надо срочно чем-то занять руки, чтобы гость ничего не заподозрил».
Она подошла к окну и быстро задёрнула занавески. Потеребила ткань шторы.
— Да нет, мне нельзя спать... нужно работать, — постепенно приходя в себя, сказала девушка уже уверенней. – Я обещала помочь Герману с оккультной литературой, и объём предстоит перекопать немалый, а в понедельник ему уже нужно возвращаться домой — так что вся ночь наша с Аришкой.
Она слабо улыбнулась. О времени возвращения Германа, хотя бы примерном, Аде ничего не было известно. По брошенным вскользь оговоркам Гааз понял, что его друг не слишком заботится об эмоциональном комфорте сестры и по большей части держит её в неизвестности относительно своих планов и времяпрепровождения. Как и в целом, не балует разговорами по душам.
— Да вы не волнуйтесь, я сама его встречу. Лучше отдыхайте после перелёта.
На ночлег доктора решено было разместить на первом этаже, в гостиной с камином. Спальня наверху была застелена для Германа (и на белье днём уже успела подремать сама хозяйка). Библиотека ввиду своей специфики — место совсем неподходящее для комфортного отдыха. Методом исключения оставалась гостиная с широким кожаным диваном.
— Спиц? Н-нет... — вопрос явно озадачил Аду. Не каждый день встречаешь хирургов, увлекающихся выпечкой и рукоделием. — Я даже вязать не умею. Но можно завтра съездить в город купить.
-
«А оно нужно тебе, внимание каких-то людишек? Жалкий, низший вид существ с примитивными инстинктами и ущербным сознанием. Нет, в качестве рабов и одноразовых расходников сойдут, конечно. Но не более».
Воу-воу-воу, Ада, палехче :)
-
за мнение о людях :)
-
Змейка наконец решила взяться за ум? Продолжай в том же духе — и из тебя выйдет роскошная змея демоница ;)
|
|
|
|
Пётр сидел в кресле, в гостиной, читая книгу и выстукивая по подлокотнику рваный ритм. Тем самым выдавая свое волнение за Германа и новую знакомую, Ариадну. Гааз привык к тому, что Вейц мог позвонить в любое время или ввалиться в квартиру доктора посреди ночи, зажимая новую рану, после очередной «стрелки». И док латал его, снова сетуя на неосторожность своего пациента и друга. Но никогда Герман не отправлялся на следующую «встречу», не оправившись от ран, как следует.
Отложив книгу, Пётр встал с кресла, проходя по комнате, и, можно сказать, автоматически погладил по спине надутого (реакция на чужака) ящера Ариадны, Аристарха.
Да, Герман никогда не шёл раненым на новую встречу. А тут, мало того, что он не оправился, как следует, так ещё и потащил с собой девушку. Состояние которой тоже далеко не то что от идеала, так просто от нормального. Пускай это всего лишь ожог, но штука болезненная и без должного ухода вполне опасная.
А эти оголтелые сорвались, на какое-то неотложное дело. Оставив Петра в неведомости, когда они вернутся и вернутся ли вообще…
Гааз ушёл на кухню и, накинув фартук, принялся за ревизию имеющихся припасов. Ему хотелось ответить на гостеприимство хозяйки дома, да и готовка, наравне с вязанием, всегда помогала мужчине отвлечься от тяжелых мыслей.
— Так, мука, яйца. Где же тут полочка с пряностями и приправами… А вот и она, — Пётр поочередно доставал нужные, для яблочного штруделя, ингредиенты. Нужны ещё яблоки, миндаль, корица и тёмный ром…
Найдя, наконец, всё необходимое, док принялся за готовку. Первым делом заняться тестом. Ему потом нужно постоять часа два, для того чтобы стать тягучим ровно настолько, насколько нужно. А пока стоит заняться начинкой. Обжарить миндаль, раскрошенный белый хлеб, яблоки почистить.
И, вот за таким нехитрым времяпрепровождением, мысли потекли своим потоком, отправив Гааза в прошлое — холодный февраль пятилетней давности, когда к нему впервые попал Герман. Только не по своей воле, а фельдшера скорой, который и вытащил Вейца из сугроба и довёз живым до больницы. Где за него уже принялся Немец — так прозвали, за глаза, Петра.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
— Медик 111, на связь! Медик 111, на связь!.. — ожила молчавшая раньше рация, заставив мужчин, сидевших в машине, ругнуться. Ведь они уже ехали на подстанцию, предвкушая тепло и горячий чаёк. А ещё дописывания накопленных карт вызовов.
— 111-й Медик на связи! — фельдшер ответил, уже приготовив ручку и порядком исписанный листок. — 111-й, берём! Улица Движенцев 14, у складов. Плохо мужчине, причина неизвестна! Лежит на улице, в снегу. Вызвал прохожий! Как поняли, 111-й?
Записывавший адрес и причину фельдшер ответил в микрофон рации:
— 111-й принял. Поехали!
Свет фар и бокового фонаря рыскал по сугробам, пытаясь нащупать в них того, к кому вызвал скорую сердобольный прохожий. Наконец, через минут 10 поисков, на белом полотне снега, в потёмках, затемнело пятно, по размерам вполне подходящее на человека.
— Далеко залез, мог бы и поближе упасть, — ворчал пожилой водитель, ведя Газель по ухабам, подъезжая поближе.
— Не ворчи, Фёдорович. Сбился компас у автопилота, не вывел до дому, — сидевший рядом медик натягивал перчатки. — Сейчас загрузим — посмотрю. Может, там и правда вызов стоящий, а не услуга «доставка до дома».
Машина остановилась около сугроба, и фельдшер легко выскочил из кабины, достав следом укладку и направившись к телу. А водитель начал разворачиваться, чтобы и фонарём подсветить и потом время не тратить.
— Мужчина! — окликнул медик лежащего.
Только тогда взгляд зацепился за тёмные пятна на снегу, уже терявшиеся в февральских сумерках. И теперь, не медля, парень поставил укладку возле мужика и нащупывая пульс на шее. Пульс был, слабый, но был. Фельдшер осторожно перевернул мужика и выругался. Тот был без сознания, а вся одежда в области рук, ног и живота была в крови, как и снег под ним.
— Фёдорович! Давай носилки и гамак! Побыстрее, тут нас прогулка с «маяками» ждёт!
И пока водитель доставал каталку и мягкие носилки, парень пытался привести раненого в чувство. Выходило не очень. Но вот рядом с ним лёг гамак и, вдвоём, мужчины переложили пострадавшего на носилки и затащили в салон машины. Уже там медик смог нормально провести осмотр. Мужик словно упал в какой-то котлован, на арматуру. Ну, или кто-то его использовал как мишень. Порезы на руках и ногах, рваные раны на животе, похоже ещё и проникающие.… Так, давление 80/40, терпимо ещё. Катетер в вену, зарядить капельницу с физом и открыть почти на полную. Теперь повязка, и вперёд.
— Фёдорович, врубай «гирлянду» и гони в Первую клиническую. Только так, как ты умеешь, мягко, но очень быстро!
Засверкали синие огоньки спецсигналов, а в воздухе зазвенела сирена скорой. Медик набирал на своём мобильнике номер приёмной.
— Алло, Света? Это тебя 111-й Медик тревожит. Да, Данила. Немец дежурит сегодня? Отлично, зови его в приёмник, подарок везу! Множественные раны, резаные и рваные, скорее всего проникающие в брюшную.
Пётр был в приёмнике, когда, вякнув сиреной в последний раз, машина скорой остановилась у дверей и из неё споро стали выгружать каталки.
— Данила, давай коротко и по существу, — и, пока фельдшер рассказывал про раны и какую помощь оказал, Гааз поднял повязку, пробегаясь оценивающим взглядом. — Хорошо. Поднимаем наверх. Света, позвони моим, пусть готовят экстренную и ведут анестезиолога. И берите стандартный набор анализов на группу и резус крови. Как сделают, пусть заказывают, пока 2 единицы плазмы и 1 эритроцитарной…
Проникающие ранения брюшной полости. Последовательность этапов операции Гааз мог сказать наизусть, даже если бы его разбудили посреди ночи.
Обработка операционного поля от уровня сосков до середины бёдер. А учитывая то, в каком состоянии был пациент, это приходилось делать одновременно с введением в наркоз. Благо тогда дежурил Вениамин, молодой, но талантливый анестезиолог.
Обеспечить доступ посредством срединной лапаротомии. Не меньше 20 сантиметров. Обеспечить временный гемостаз, эвакуировать кровь, оценить, какой ущерб был причинён внутренним органам. А к тому времени уже будут готовы анализы и принесут заказанные препараты крови.
Операция шла своим чередом. Пётр занимался привычным делом, но вот характер ран не давал ему покоя. За всю свою практику, он не видел такого. Если раны на руках и ногах оставили как будто зазубренным клинком, то вот в живот словно вгоняли огромные рыболовные крючки и рвали их обратно. Было неясно, криминал тут или несчастный случай…
И вот, на стадии ревизии внутренних органов, Петра ждал первый из будущих многих вопросов. Как при таких внешне страшных, и точно проникающих, ранениях не был повреждён не один из органов брюшной полости? Печень, кишечник и желудок, даже хрупкая селезёнка — и та цела! И крови внутри было куда меньше ожидаемого. Пётр перепроверил ещё раз. Ничего! Либо парень был невероятно везуч, либо был ещё какой-то фактор. Тут принесли анализы.
— Пётр Владимирович, анализы готовы. Только они какие-то странные… — сказала медсестра из лаборатории, замявшись под вопросительным взглядом хирурга. — Мы определили группу и резус, уровень гемоглобина. А остальные показатели просто или не определились, как нужно, или там такие показания, что я никогда не видела! Но на ВИЧ, СПИД и гепатиты мужчина чистый.
— Остальное после, пока этого хватит. Потом переделаете ещё раз, — Гааз пробежался быстрым взглядом по бумажкам в руках медсестры.
Хорошо, что смогли определить группу и резус, хотя бы известно, какую кровь переливать. Хотя, судя по уровню гемоглобина, кровопотеря была ниже той, что должна быть при подобных травмах.
Пётр нахмурился. Давненько ему не попадался столь одновременно легкий, но и такой тяжелый пациент. Ну да ладно. Раз нет необходимости латать что-то, кроме самих ран, то выполняем реинфузию крови. А там санируем, дренируем и ушиваем рану!
Сделав хороший глоток кофе, Гааз продолжил написание хода операции. Вроде и не такая уж сложная задача, но была загвоздка в том, что, пока пациент в сознание не придёт, не будет ясно, случайная это травма или его так кто-то покромсал умышленно. Пётр готов был спорить, что парень получил такие раны явно не случайно, упав раз 10 на рыболовные снасти и арматуру…
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Вот так, за воспоминанием и готовкой начинки, прошло два часа и можно приступать к работе с тестом. Положив на стол полотенце и присыпав его мукой, Гааз принялся раскатывать и растягивать на нём тесто. Его нужно сделать тонким настолько, что полотенце должно будет просвечивать сквозь полотно.
Руки дока, привычные не только к работе со скальпелем, довольно быстро привели тесто в нужный вид. И, обрезав толстые края, Пётр придал куску вид прямоугольника. А теперь дело за малым. Посыпать яблоки и сухари, загнуть края с трёх сторон и скрутить аккуратный рулетик. Перенести на противень и смазать растопленным маслом. Можно запекать! И, пока штрудель запекается, заняться соусом. Но тут ничего хитрого и дел на минут 10.
Закончив с готовкой, Гааз вновь принялся искать, чем занять себя. Взгляд мужчины лёг на Аристарха. Кажется, Ариадна жаловалась на то, что ящер очень теплолюбивый и его невозможно вынести даже на короткую прогулку во дворе дома. А что если связать ему свитер? Почему бы и нет? Ведь есть всяческие попоны и одёжка для комнатных собак и кошек? А шерсть прекрасно сохраняет тепло, и ящерка не будет мёрзнуть по время воздушных и солнечных ванн на улице.
Только вот нужно снять мерки с Аристарха. И этот процесс достоин отдельной баллады, как упорству Гааза, так и мужественному сопротивлению ящерицы.
Надутый, как шар, Аристарх отбивался от Петра с измерительной лентой, как от рыцаря с копьём. То задал русскому немцу пробежку по комнате с прятками, то бил по пальцам хвостом, пытался кусаться и, похоже, взять лапами в болевой захват. Но и Гааз не лыком шит был. После почти часа борьбы во имя возможности совместных прогулок Ариадны и её питомца, ценой перевёрнутого кресла, поцарапанных рук, укушенного пальца и, самое главное, немного пострадавшей гордости Аристарха, на руках мужчины были нужные размеры. Оставалось найти пряжу и спицы. И дальше ожидать возвращения его друзей…
-
За предысторию.
-
Какой Петр хозяйственный :)
-
Как же я люблю все эти медицинские детали!)
И за баталию с Аришкой отдельный лайк))
-
С дебютом! Отличный пост. Рад, что обзавелся таким помощником.
|
|
|
-
Такая пособа мыта требует.Интересное выражение, первый раз такое встречаю)
-
Уже со вторым магом Герману удаётся наладить контакт — и это после тотального провала в лавке артефактов и, в целом, плохого отношения магов к меченым. Такой подарок судьбы радует)
|
|
|
Драконья сучка. Появилась в городе на пару дней, а дел натворила таких, что разгребать последствия приходится до сих пор. И как ни старалась Ада не пересекаться со Златой в сферах интересов — а всё-таки питерской бизнесвумен удалось подлить ложку дёгтя в её бочку с мёдом. Где-то внутри зашевелилось чувство солидарности с Ordo draconis. Пожалуй, с магами ордена можно будет найти общий язык. По крайней мере, на фоне обоюдной неприязни к долбаным ящерицам.
— Я бы разобралась с этими головорезами лично, но, полагаю, в данном случае первенство права мести принадлежит Вам, — демоница подняла на собеседницу испытующий взгляд, как будто спрашивающий: «Вы же намерены мстить, я надеюсь?» — В любом случае примите мои искренние соболезнования. Это тяжёлая утрата.
Когда речь зашла о родословной, Елена заметно напряглась. Похоже, сделав предположение сугубо на лингвистических основах, Ада попала точно в цель.
— Всё просто: употребляющие кровь вампиры называют Струвинского по имени-отчеству, — улыбнулась демоница, но продолжала серьёзно: — Среди своих соплеменников Николай Михайлович пользуется заслуженным уважением и авторитетом. Пожалуй, его можно назвать второй по значимости фигурой после Хана.
Сейчас в её голосе тоже сквозило неподдельное уважение, которое Ада не считала нужным скрывать. Ей всегда нравились профессиональные дельцы и грамотные руководители, даже если они находились по ту сторону баррикад. Впрочем, противником, а тем более врагом Струвинский никогда не был — до инцидента с Алиной их пути вообще не пересекались — но кто знает, как госпожа Фортуна распорядится дальше?
Чешские корни, вот оно что. Вполне ожидаемо, учитывая их с Виктором отношения. Чаще всего вампирский род пополнялся именно за счёт близких из прошлой, человеческой жизни новорождённых обитателей Ночи: друзей, родственников, супругов, любовников… Что ж, значит, перед ней — мясоед. Второй виденный вживую, за всю жизнь, проведённую на Изнанке.
— Хм. Учитывая мою специализацию и Вашу… диету, наше сотрудничество может быть вполне плодотворным, тут Вы правы, — легко согласилась Ада.
Конечно, «безотходное производство» можно было поддерживать с помощью потусторонних помощников — призываемые демоны ещё ни разу не отказывались от лакомого кусочка человечинки. Однако в отличие от многих коллег, Ада старалась прибегать к помощи адского подкрепления как можно реже, используя подручных Астарота лишь в крайних, критических случаях, когда уже прижали к стенке без возможности выпутаться самостоятельно. Вампир-мясоед в числе союзников пришёлся бы очень кстати.
Но вот политические аппетиты гостьи оказались более чем скромны: выжить. Неужели это единственная цель? С одной стороны, резонно и оправданно (принимая во внимание теперешнюю ситуацию с диаспорами кровососущих в Новосибирске), с другой же — как-то мелко. Ада была знакома с природой Ночных хищников достаточно, чтобы засомневаться в истинности слов Елены. Вампир, держащийся поодаль от политических игр? На этом месте Станиславский протестующе закричал бы: «Не верю!». И был бы чертовски прав. Потому что между словами «вампир» и «амбиции» в подавляющем большинстве случаев можно было смело ставить знак равенства.
Чем же вызвана подобная скромность? Неуверенностью в себе в силу неопытности? Сомнительно. Молодёжь во все времена и в любом обществе несла в себе заряд неуёмной энергии и жажды преобразований вкупе с верой в собственные силы. Не желая мириться с устоявшимися традициями и порядками «старичков», именно молодёжь составляла «революционный резерв» любого социума. Сейчас, в неустойчивый период перемен самым предприимчивым и смелым выпадал шанс отбить себе место под солнцем. Или под луной.
Так, может, всё дело в личностных качествах? Природной осторожности, робости? Но при взгляде на Елену эпитет «тихоня» как-то не просился на язык. Тогда что, выходит, причина в банальном недоверии по отношению к инферналисту? Однако зачем в таком случае было намеренно искать сотрудничества?
«Долги», — всплыла в голове подсказка. Ну конечно. Эта универсальная плата Теневого мира, а заодно и медиатор, способствующий завязыванию знакомств не хуже самого продвинутого переговорщика. Ситуация заметно прояснилась: перед ней сидела не только должница, желающая воздать сторицей за оказанную услугу, но и кредитор. Наследница Виктора.
— Полагаю, Ваш визит продиктован желанием расчитаться по нашим взаимным долгам друг к другу и обговорить их содержание? — не стала тянуть с озвучиванием догадки Ада.
|
Она никогда не проигрывала.
В пору студенчества, сидя в душных аудиториях Стэнфордского университета на профильных лекциях, Мэг не раз слышала аксиому нейрохирурга: «В нашей области не существует стопроцентных гарантий». Потому что врачи-де не боги, а человеческий мозг изучен всего лишь на мизерную часть от его полного потенциала… Бла-бла-бла. По мнению подающей надежды первокурсницы Андерсон, всё было гораздо прозаичней: плохому танцору всегда что-то мешает. И если ты не даёшь пациенту гарантий, не неразвитость науки тому виной. Просто ты трус и перестраховщик, и руки у тебя растут не из того места, откуда должны расти у квалифицированного выпускника ординатуры. Зачастую Мэг не ограничивалась рефлексией — она высказывала эту мысль вслух. Стоит ли говорить, что большинство коллег не питало к доктору Андерсон тёплых чувств? Кроме Клайда.
На этот раз они даже не поссорились. В прежние времена, когда их только поставили в пару, могло дойти чуть ли не до драки прямо в операционной — молодые хирурги общались словно кошка с собакой. Если словесную перебранку, лишь изредка перемежающуюся паузами, можно было назвать общением. «Ты чокнутая! Тебе бы всё эксперименты ставить, возомнила себя богом?» — ругал её Уайтоул. «А ты книжный червь, заучка и зануда!» — не оставалась в долгу Мэг.
Поначалу девушка искренне недоумевала на решение Джейн, одно время даже злилась и ненавидела её. Ну правда, чем думала главврач, когда формировала операционные команды? Уж явно не о личностной совместимости по опроснику Кетелла. А может, просто приставила этого чёртова ботаника, чтобы шпионил и ограничивал её, Мэг, в «особо смелых экспериментах»? Тогда зачем вообще приняла на работу, раз не доверяет? Однако когда время притирки миновало и жесточайшие бои за первенство остались позади, оба — и Мэг, и Клайд — внезапно поняли, что мисс Допплер оказалась прозорлива в своём выборе: они неплохо дополняют друг друга, как связанные шестерёнки в часовом механизме.
Меган уже не помнила, кто сделал первый шаг, но как-то в один из вечеров после дневной смены они с коллегой оказались в баре. И в общем-то, при более близком знакомстве в неформальной обстановке Клайд оказался неплохим парнем. И единственным, с кем она более-менее сдружилась за годы работы в медицинском центре Кловиса. Иногда они повторяли тот вечер.
— Пропустим после смены по бокалу? — как бы невзначай бросал кто-то на финальном этапе, когда уже шили.
— Давай, — соглашался другой.
Мэг всегда брала красное сухое, на крайний случай — полусладкое. Конечно, не слишком здоровый способ снять напряжение (равно как и курево, с которым она давно пыталась завязать), но и не самый деструктивный. Вон, английская королева, говорят, каждодневно употребляет за обедом — и вполне себе бодренькая старушка, дожила почти до сотни.
Андерсон знавала коллег, которые для этой же цели — расслабления — баловались чем посерьёзней. Травкой, например. В нейрохирургии у всех так: либо ты ослабляешь поводок, давая стрессу выплеснуться наружу, либо запрещаешь себе разрядку, загоняешь эмоции в тиски самоконтроля — но тогда будь готов к 30-ти начать красить волосы аммиачной краской, чтобы скрыть седину. Tertium non datur.
И Мэг расслаблялась. Но никогда не проигрывала.
Всё пошло наперекосяк с того самого дня, когда она проиграла впервые…
***
С утра позвонила Вики. Протрещала с добрых четверть часа, так что Мэг чуть не опоздала на работу. Ещё не сняв трубку, девушка знала, о чём пойдёт речь: конечно, подруга «осчастливит» её напоминанием о грядущем дне рождения и закинет удочку о приуроченных к этому знаменательному событию посиделках. Конечно, под напором её энтузиазма Мэг спустя минуты две-три после начала диалога капитулирует и согласится на всё предлагаемое, сославшись на сильную занятость. А Вики, разумеется, услужливо возьмёт всю организацию на себя. Этой лисе только того и надо. «И что бы ты без меня делала?» — назидательно закончит она беседу, чрезвычайно довольная своими организаторскими талантами.
Меган терпеть не могла свой день рождения, находя в праздновании ещё одного минувшего года, приближающего её к старости (привет, дрожащие руки и профнепригодность!), нечто мазохистическое и противоестественное. Alma mater доктора Андерсон славилась сильной психологической школой, особенно прикладной базой. Один прогремевший на весь мир эксперимент Филиппа Зимбардо чего стоил.* Так что уже учась на третьем курсе, Мэг решилась взять в параллели дополнительную программу — и теперь кое-что смыслила не только в начинке черепной коробки, но и в том, как вещество внутри неё функционирует на абстрактном уровне, порождая то, что принято называть поведением, мотивами, установками, ценностными смыслами и прочее, и прочее. Порой помогало.
Но только не в случае с Адамом Дитзом. Всё поведение этого парня легко укладывалось в одну объяснительную формулу: «а чёрт его разберёт». Будучи знакомой с ним уже довольно приличное время, Мэг, тем не менее, не смогла бы ответить ни на один простейший вопрос, касающийся личности или жизни молодого бизнесмена. Человек при больших деньгах и со странной тягой к медицине, которая, кажется, никак не пересекалась с его профессией — вот, пожалуй, и всё, что могла бы выудить из недр памяти Меган. И то, потому что половину информации краем уха слышала из разговора сплетничавших медсестёр.
Дитз спонсировал курсы повышения квалификации для персонала больницы, участвовал в закупке передового, дорогостоящего оборудования для диагностического отделения, пару раз оплачивал смелые операции для пациентов-отказников, страховка которых не покрывала экспериментальное лечение. Довольно часто мужчину можно было заметить в молчаливых наблюдателях за стеклом учебно-демонстративной операционной (она использовалась в качестве «обзорной площадки» для практикантов старших курсов и молодых ординаторов). Но почему? Зачем? Где брали начало истоки этого странного хобби? И что за удовольствие созерцать, как другим вскрывают черепные коробки, не будучи при этом не то что узким специалистом, а вообще не имея отношения к медицине? Меган терялась в догадках. А заодно держалась от этого сумасброда на почтительном расстоянии. На всякий случай.
В тот день, выйдя из ординаторской и встретив Адама в холле операционного блока, она была снедаема чувством — почти уверена — что он хочет что-то сказать ей. Не то что обычно принято говорить в таких ситуациях, small talk ни о чём, нет. Впрочем, наверное, он сейчас обо всём поведает сам. Учтиво улыбнувшись в ответ, Мэг сделала шаг навстречу…
Следующие мгновения — как в тумане. Вой сирен, грохот, визги — всё смешалось в какую-то чудовищную какофонию, испытывая барабанные перепонки на прочность. Картинка перед глазами померкла и заплясала, растеклась размытыми очертаниями, как в неисправном объективе, грозясь вовсе померкнуть. Наверное, она всё же приложилась головой, когда потеряла равновесие и упала. Потому как то, что доктор Андерсон увидела в следующую секунду, когда пыльное облако рассеялось, невозможно было объяснить никакими иными рациональными причинами.
Адам. Он стоял и… и… блядь, да что за хрень он вообще творил?! В воздухе, прямо над головой мужчины балансировал в невесомости огромный кусок потолка — и всё это в сиянии каких-то символов, не пойми откуда материализовавшихся! Нет, про такие чудеса им даже на курсе восточных практик в психологии не рассказывали. Меган застыла, изумлённо раскрыв рот, не в силах оторвать глаз от паранормального зрелища.
— Какого?.. Вы?.. Что?!.. — от жесточайшего когнитивного диссонанса речь не поспевала за мыслями.
— На выход! Скорее, чёрт возьми! — вместо объяснений крикнул Дитз.
Девушка инстинктивно шарахнулась, попятившись к выходу. Окрик подействовал не хуже холодного душа — отрезвляющего, тонизирующего. И пробуждающего инстинкт самосохранения.
— Хватит истерить — все на улицу! Быстро! — на бегу скомандовала Мэг жавшимся к стойке администратора девушкам.
Здание в буквальном смысле трещало по швам, с минуты на минуту готовое сложиться, словно карточный домик. Перед тем как исчезнуть в дверном проёме, она ещё раз обернулась.
— Уходите! Вас погребёт заживо под завалом! — бросила в тёмную пустоту наудачу.
«Похоже, этот парень знает, что делает» — откуда-то с задворок сознания подало подсказку шестое чувство. Но Меган не верила в интуицию. Всю свою жизнь доктор Андерсон прожила с искренней верой в торжество рацио и материи.
-
Познавательно, увлекательно, сочно — словом, твой фирменный стиль ;)
-
С началом )
Хороший пост )
|
 «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.
Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.»
— Откровение Ионна Богослова 8:10, 8:11 ПРОЛОГ: Письмо к дочери Многие мили и бесчисленные населённые пункты оставались позади. Две искорёженных полосы разбитого шоссе номер пять бесконечно тянулись вперёд, растворяясь в сумеречном тумане, из которого то и дело навстречу Меган выныривали тёмные силуэты некогда брошенных на обочинах — да и прямо посреди дороги — и теперь бесхозно гниющих легковых машин, иногда грузовых и автобусов. Нередко с истлевшими телами тех, кого смерть застигла в пути. Тогда люди в спешке покидали города, тщетно спасаясь от безумия, в один вечер захлестнувшего весь мир. Семь дней и семь ночей длился кровавый звездопад и бушевали невиданные по своей разрушительности катаклизмы, забрав сотни миллионов жизней. Значительная часть тех, кто сумел пережить катастрофу, так или иначе погибла в следующие полгода — одни пали жертвами хищников, опасных ночных тварей и драугров, другие отравились зараженной водой, потеряв разум и превратившись в диких тварей, внешне сохраняющих человеческий облик, но при этом ведомых лишь звериными инстинктами, — тех самых драугров. Вода стала во истину ценным ресурсом с того времени. А что касается остальных... они и по сей день продолжают цепляться за жизнь, также как и Мэг. Меган продолжала двигаться вперёд, несмотря на чудовищную усталость и всё сильнее наливающиеся свинцом ноги. То и дело ей приходилось обходить и перепрыгивать трещины и разломы, рассекавшие дорогу там и тут, а порой взбираться на машины и автобусы, чтобы преодолеть вздыбленные и навалившиеся друг на друга пласты земли. Она знала, что ещё немного, и её усилия должны окупиться — до мегаполиса, куда она направлялась, оставалось недолго. Эта местность была незнакома для Мэг, но она хорошо чувствовала меняющуюся атмосферу. Ощущения говорили ей, что где-то впереди должен быть склон — сдвиги тектонических плит и землетрясения заметно изменили здешний ландшафт. Скоро туман стал оседать, а дорога и впрямь пошла под гору. Впрочем, от дороги дальше уже мало, что оставалось. Сумерки тем временем уже сменялись стремительно уплотняющейся темнотой. Прежде чем девушка начала спуск, она остановилась, скинула тяжёлый рюкзак с плеч и уселась на капот старенькой Тойоты, преграждавшей дорогу, чтобы передохнуть. Когда туман окончательно растаял, впереди открылся вид на одновременно жуткое и прекрасное зрелище. Огромную серую кляксу под названием Лос-Анджелес пересекал внушительный разлом, тянущийся с востока на запад до самого горизонта и поделивший Город Ангелов на две неравных части. Трудно было даже представить, сколько при этом погибло людей. Воображение Меган в миг нарисовало перед глазами пугающие картины того, как это, должно быть, происходило. Как небоскрёбы Даунтауна и здания других районов срывались и падали в пропасть, как то же самое происходило и со множеством маленьких частных домиков и магазинов, и что при этом чувствовали люди в те жуткие моменты. Девушка закрыла глаза. Эти картины навеяли ей воспоминания о том самом вечере, когда всё началось...  Clovis Community Medical Center Лос-Баньос, Калифорния,
среда, 5 декабря 2018 — Средний шпатель. Не отрывая взгляда от операционного микроскопа, Меган протянула руку, ожидая инструмента от медсестры. Шёл пятый час операции. В конце концов прервавшись на несколько секунд, девушка-нейрохирург с силой зажмурилась — так, что перед глазами завертелся рой чёрных мошек. — Тебе нужно смениться, — подал наконец голос ассистировавший Клайд, бросив сочувственный взгляд на коллегу. — Я сама решу, стоит ли это сделать и когда, — твёрдо ответила Мэг, пока медсестра доведённым до автоматизма движением промакала ей лоб. — А ты подумала… — хотел было попытаться настоять Клайд, но был беспощадно перебит. — Я же сказала, у меня всё хорошо, — отрезала Меган тоном, не терпящим возражений. — Смотри-ка, медиальная петля необычной формы… — кивнула она в увеличительное стекло, дав коллеге понять, что этот разговор окончен. Вскоре раздался тревожный писк датчиков, заставив медсестру нервно проглотить слюну. Женщина вопросительно, но молча, смотрела на главного хирурга, ожидая указаний. — Кубик эпинефрина внутривенно, — тут же уверенно скомандовала Мэг, продолжая орудовать шпателем и даже не взглянув на датчики. Она уже привыкла не пугаться этого сигнала: падение показателя ЧСС — обычное дело во время нейрохирургических операций. — Господи, ты с ума сошла?! — не выдержав напряжения занервничал напарник. — Скорее, выводи её! — Доктор Уйатоул! — женщина грозно сверкнула глазами на ассистента поверх защитных очков. Под натиском участившегося дыхания гигиеническая маска на её лице вздувалась и опадала, что обычно свидетельствовало о крайней степени гнева. — Если вы не прекратите истерику, я вынуждена буду удалить вас с операции! — О, чё-ёрт! — Кубик эпинефрина внутривенно, — спокойно повторила инструкцию Меган, кивнув медсестре, застывшей со шприцем в руках в ожидании конечных указаний. Наконец наступила долгожданная тишина. Прибор перестал подавать истошные сигналы тревоги, и все присутствовавшие, помимо доктора Меган Андерсон, тихо выдохнули. Та, разумеется, по-прежнему оставалась невозмутимой. — А.Д. в норме, — с небольшой задержкой констатировала медсестра. На что Мэг лишь удовлетворённо хмыкнула, не прерывая своих действий. — Ты точно сошла с ума... — Клайд, конечно же, не преминул её уколоть. Так у них было уже давно — негласное соревнование, чья возьмёт. Уайтоул вечно перестраховывался, стремясь всё сделать по учебнику. Андерсон же, напротив, играла роль бесстрашного экспериментатора. Они никогда не позволяли себе лишнего при посторонних, но по хитро сощуренному взгляду, стрельнувшему в сторону коллеги, всё было ясно без слов. «Я же говорила», — читалось в том самом взгляде. В такие моменты Клайд обычно злился, однако теперь на лице мужчины была другая эмоция — облегчение, он как будто даже и не стеснялся этого. — Просто я обещала ей, что через неделю она вернётся домой к детям. И намерена выполнить обещание, — пожала плечами доктор (больше чтобы размяться), перед тем, как склониться над микроскопом. Шея Меган нещадно затекла, что невольно заставляло мечтать о массажисте. — Скоро заканчиваем. Сейчас только по ретикулярке пробегусь… — аналитически протянула женщина, пристально всматриваясь через линзу. — Чисто. Порядок. Шей. На этом её работа была окончена. Ещё один успех Меган Андерсон — молодого преуспевающего нейрохирурга, одной из лучших в своей области. Стянув перчатки, Мэг направилась к рукомойнику, на ходу делая зарядку. Краем глаза она отметила фигуру в чёрном костюме, наблюдавшую за операцией сверху из-за стекла. Она знала, кто это. Один из главных спонсоров клиники — мистер Дитз. Молодой выскочка при деньгах с непонятным интересом, при этом неоправданно приятный — порой до тошноты. Но была в его внешности одна крайне раздражающая черта — его хитрый прищуренный взгляд, он как бы говорил «я знаю несравнимо больше» и «я что-то задумал, но ты никогда не узнаешь, что именно». И за это хотелось ему хорошенько врезать. Правда эта черта никак не вязалась с его предельно учтивым поведением и манерой речи. От этого, в отличие от Клайда, никогда не услышишь подколок или издёвок, даже лёгких, дружеских. В коридоре первой навстречу Меган попалась главврач — за глаза медсёстры и некоторые доктора прозвали её «злобной сукой», но Мэг знала о ней чуть больше. Мисс Допплер встретила её сдержанным кивком. Маленький жест, за которым, также как и за взглядом Адама Дитза, скрывалось очень многое. Но самое главное — это признание. Главврач никогда не разменивалась на слова, когда можно было этого не делать. За поворотом о чём-то шушукались две медсёстры и санитарка с уборщиком. Подойдя к стойке, чтобы взять кое-что из бумаг, Меган невольно услышала этот разговор. Великолепная четвёрка обсуждала какие-то жёлтые новости. Япония в считанные часы ушла под воду. Также Индонезия, Австралия и часть Южной Америки. Ну да, разумеется. Совсем чокнулись. — Вы же взрослые люди, — не смогла сдержать раздражение Мэг. — А доверчивые как дети... Четвёрка тревожно переглянулась, а одна из медсестёр подошла к стойке, взяла пульт и, ничего не сказав, включила телевизор. Пощёлкав по каналам, она остановилась на первом попавшемся новостном, транслировавшим кадры из Аргентины. По спине Меган пробежал холодок. Ещё на выходе из операционной она заметила лёгкую дрожь в руках, списав её на последствия длительного напряжения. Но теперь она в разы усилилась, и к ней добавился необъяснимый страх. Мысленно отмотав назад память о своих ощущениях, девушка вспомнила, что чувство тревоги у неё появилось ещё вчера утром. Приступ, который быстро утих, стоило выпить утренний кофе. Борясь с суеверным трепетом, Мэг взяла у дежурной медсестры всё необходимое и поспешила к себе в кабинет. Наскоро заполнив бумаги, она торопливо переоделась, выпила кружку кипячёной воды, закрыла кабинет и, почти ни с кем не попрощавшись, зашагала к выходу. В холле девушку дожидался Адам, встретивший её добродушной улыбкой. Поднявшись с кресла, он сделал в её сторону несколько шагов, но что-то заставило его остановиться. Также как и её. И тут до них донёсся с улицы жуткий гул, приправленный оглушительным скрипом, за которым последовало завывание городских сирен. Меган видела, как мистер Дитз меняется в лице, даже не задумавшись, что в этот момент выражало её собственное. Спустя несколько секунд всеобщего замешательства, стены и пол больницы задрожали и покрылись трещинами. И тогда последовал первый удар, сбивший с ног и Меган, и Адама. Помимо них в холле находилось ещё несколько человек. Четверо бросились наружу ещё до землетрясения. Девушки за стойкой регистрации не нашли ничего лучше, чем спрятаться под ней и панически завизжать. А между тем, трещины перекинулись уже и на потолок. Потом случился второй удар, за которым последовал оглушительный протяжный грохот, означавший самое страшное — начавшееся обрушение. С трудом поднявшись, Мэг, пошатываясь, двинулась к выходу — облако пыли, вырвавшееся вперёд неё из коридора, закрыло обзор. И это вдобавок к отключившейся электроэнергии — теперь горели лишь маломощные аварийные лампочки. Не прошла Меган и десяти шагов, как потолок над ней и Адамом окончательно растрескался по периметру и, секунду поколебавшись, рухнул прямо на их головы. Порой, размышляя о смерти, она думала, что для неё самым лучшим вариантом была бы быстрая и безболезненная, как и для многих. И она в точности знала, как этого добиться, случись такая надобность. Похоже, что теперь всё выходило именно так, как она хотела. По крайней мере, она ничего не почувствовала. Вот только... Грохот никуда не делся. Дамочки за стойкой всё никак затыкались. Как-то не очень для загробного мира. И ещё это жуткое головокружение, мешающее думать... Щурясь от пыли, Мэг первым делом посмотрела вверх и поначалу решила, что бредит, но, хорошенько присмотревшись, наконец вынуждена была поверить своим глазам — это казалось самым рациональным поступком в таких обстоятельствах. Застывший в воздухе всего в нескольких футах над её головой потолок, удерживаемый невесть откуда взявшимся вращающимся кругом, состоящим из переплетенных между собой оккультных узоров и символов, горящих ярким алым светом, — отнюдь не галлюцинация. Таков был её экспресс-диагноз. Наскоро протерев глаза, девушка в пыльной завесе смогла различить неподалеку силуэт Адама. Тот стоял, вытянувшись во весь рост и воздев сомкнутые в запястьях руки к верху, будто пытаясь изобразить не то кустарник, не то рога лося. В алых огоньках на его пальцах — два полукруга, сложенных в цельный круг — трудноразличимо проглядывали символы, соответствовавшие тем, что значились в круге и в каком-то смысле намекали на его происхождение. Еще они говорили, что происходит какая-то чертовщина и нужно как можно скорее убираться. — На выход! — донёсся до её ушей приглушённый очередным грохотом крик Дитза, вторивший её собственным мыслям. — Скорее, чёрт возьми!
|
Страсти накалялись. В буквальном смысле — температура росла по мере продвижения в глубь дальней комнаты, откуда выполз контуженый. Скорее всего, источник возгорания находился именно там. Недолго думая, Ада скинула пальто, отстегнула с пояса ножны и… шагнула внутрь, закрыв дверь, отрезая себя от пространства шахты и всех эвакуированных.
Почти сразу же прекратился и эффект аэродинамической трубы — это магесса развеяла своё заклинание. От него в данной ситуации всё равно никакого толку. Даже больше вреда, нежели пользы — открытый огонь лишь подпитывался от притока свежего воздуха. К тому же сейчас концентрация понадобится на другое: необходимо поскорее унять пламя.
Боялась ли она? Нет. Удивительный скачок совершила эволюция, наделив человека — единственного из всех живых существ — не только отсутствием страха перед опасной стихией, но и способностью приручить и обуздать её. Впрочем, огонь был не страшен Леди Инквизитору не поэтому. Просто сама она была огнём.
Ласково согревающая дорогих и близких, предупредительно обжигающая тех, кому не хватало опыта обращения с ней, обращающая врагов в пепел — Аделаида Валери всегда была разной, как не бывает двух идентичных языков пламени. Да, она любила огонь, находя в этой непокорной, своевольной, разрушительной стихии какое-то внутреннее сродство с собственной натурой. Прорицательница по магическому дару, она могла часами медитировать на живое пламя. Ей нравилось смотреть на причудливый танец с переливами оттенков охры и алеющего золота. Всегда неповторимый, всегда не похожий на предыдущий.
— Довольно. Порезвился — и будет с тебя. Угомонись.
Добравшись, наконец, до нужного помещения, сейчас Ада стояла на пороге, обращаясь к бушующему пламени словно к живому существу. И это было не увещевание или просьба — из уст магессы звучал приказ.
Говорят, прорицатели видят мир иначе, чем остальные маги. Находятся смельчаки, заявляющие даже, будто бы у них есть прямая связь с Демиургом, и именно Создатель всего сущего наделил прорицателей даром узреть душу сотворённого им мира. А есть ли у стихий — этих основополагающих сил природы — душа? Кто знает, возможно, именно сейчас глаза Ады, неотрывно смотрящие на огонь, заглядывали прямо в душу огнегривого противника?..
— Я сказала, уймись.
А руки, вооружённые кинжалом, меж тем творили сложный Рисунок многослойной защиты. Даже сквозь энергетический барьер чувствовалось горячее дыхание пожара. Он лизал края сферы рыжими языками, норовил отыскать брешь, пробраться внутрь, уцепившись за края одежды и волосы… Опасный враг. С таким ни на мгновение нельзя терять бдительности. Чуть дашь слабину — и он непременно воспользуется, ударив со всей ярости.
К счастью, отвлекающих факторов поблизости не было: все люди эвакуированы, летающих дверей тоже не видно. Ничто не мешало держать Аде концентрацию. Пока что. Вскоре вокруг фигуры Высшей вспыхнула и замерцала серебристым ещё одна сфера — второй слой защиты. Так-то лучше. Теперь можно заняться и непосредственным виновником происшествия.
Определив, где полыхает ярче всего, Ада начала создавать над источником горения плотный полог. Материя постепенно сокращалась в размерах, сжималась, будто шагреневая кожа, захватывая огонь в кольцо. Объёмное кольцо, отступать из которого некуда.
Будь на месте пожара человек, могло бы показаться, что Леди Инквизитор кого-то душит, с упоением затягивая петлю на шее несчастной жертвы. И сторонний наблюдатель был бы недалёк от истины — Ада откачивала воздух из-под купола, создавая вакуум. В буквальном смысле перекрывала пламени кислород.
|
|
Дорога была пуста, как торба у нищего. И как же им везло нарваться на два обоза подряд? Видимо все таки шалила госпожа Удача. Но хотя бы сейчас она повернулась к ним не задом, а личиком. Из-за чего настроение Кумла приподнялось. И пока они шли, Охотник показал Вене как правильно создать "Светлячка", не взрывая бедный шарик. Ну и "Ветерок", простейшее заклинание потока воздуха. Обдуть себя в жаркий день или над девушками пошутить.
И все шло бы хорошо, Вениамин пыжился, пытаясь влить нужное количество маны в Рисунок заклинания, а Кумл по доброму ухмылялся. Пока воздух не наполнился запахом дыма и гари. А до ушей донеся людской гомон. Беспокойный гомон. Охотник напрягся, все эти явления частые признаки пожара. Впереди что то горело. Деревня? Но от чего? Набег Тварей?! Он ускорился, взяв в руки арбалет и зарядив его.
Поворот открыл вид на пылающую деревню и ее жителей, которые носились по округе и кричали, не пытаясь тушить пожар. Почему? Неужели правда твари? Брисингамен активировал магозрение, окидывая взглядом дома. И стиснул челюсти, скрипнув зубами. Это не Твари. Хотя почему не твари? Тварь. Одна. В облике человека. Какой то маг стоял за домами и просто сжигал их, творя один Рисунок за другим. Охотник было сделал шаг вперед, но тут же остановился. Это была не Империя. И у него не было заказа на это мага. Может ли он напасть, не рискуя быть вздернутым на ближайшем дереве местным солдатами? Или даже здешними Охотниками, что бы не доставлял проблем Гильдии.
Он опустил арбалет. Взгляд цеплялся за плачущих детей, которых женщины старались увести как можно дальше. В безопасность. И мужчины, которые наконец стали пытаться тушить пожар, хотя сами могли стать факелами по воле мага. Вот вспыхнул еще один дом. Кумл перевел взгляд на Каверина, который застыл, уставившись на пожар.
Уходить было нельзя. Даже если маг не заметит их сейчас, кто даст гарантию, что он случайно не нагонит их по пути. И тогда, увидев сияние парня, запросто нападет, что бы завладеть таким лакомым портативным Источником. Да и люди, пусть не имперцы, пусть это другая страна и законы. Но то что творилось вряд ли кто мог заслужить.
Глубокий вдох. Решение принято. Арбалет снят с плеча. Сумки перевешены на Вениамина. Теперь флакон "Боевого рвения", не хотелось садить печень, но Модификацию лучше оставить на совсем крайний случай. Меч чуть сдвинут, что бы можно было выхватить в одно движение и нанести удар. Настало время арбалета. Точнее начинки болта. Кумл творил Рисунок "Магобоя". Рисунок который не был распространен и о котором вообще мало кто знал, кроме тех кто был в Гильдии. Энергии Охотник не жалел, вытягивая максимум из того что мог дать Каверин. Готово.
Брисингамен указал Вене на дальние кусты, приказывая спрятаться там. Не стоило ему видеть, то что тут будет происходить. Когда парень направился, куда было показано, Кумл пошел к деревне. "Рвение" уже начало действовать. По телу побежал жидкий огонь, мускулы вздулись, а движение стали резче, дерганые, словно он не мог замедлить их. Запах гари ударил в нос сильнее, а мир словно стал четче. Арбалет занял место в руках, второй болт был прижат к ложу. Вряд ли будет время на второй выстрел. Но на всякий случай.
- Время Охоты. Тварь. - сквозь зубы произнес Охотник, подходя сквозь густой дым, что скрывал его, к пылающим домам, выискивая мага по энергоследу.
|
|
-
Иногда кажется, что необходимым условием успешного применения твоих инфернальных способностей является как раз желание зла. Совсем недавно ты пытался найти Владимира, намерения в отношении которого были противоречивыми - и результат вышел не особенно впечатляющим. В этот раз ты отправился на поиски человека, по отношению к которому замышляешь зло - и всё прошло как по маслу.
Верно подмечено.
|
-
В отличие от пришибленных на голову уважаемых учёных и их иностранных коллег, к слову тоже пришибленных по мнению спасателя, Климов полагался только на опыт, знания, чутьё и святая святых - инструкции МЧСПоказывать свою крутость и самоутверждаться за счёт соигроков, которые банально не в курсе узкоспециальных знаний, — не самое достойное деяние.
-
Ну вот, раскрыл мастерпост невольно... =) Понимание физики у нас на похожем уровне, определённо =)
|
|
Прижатая пчела знает, как поступать. Она всегда жалит. Без колебаний, без промедления, даже не задумываясь над тем, что это означает конец её собственного существования. Она живёт ради высшей цели — процветания роя. И в минуты опасности её задача — защитить семью любой ценой. Уберечь главную самку. Потому что Королева — это рой. Она жизнь. Она будущее всего вида.
Когда спасатель положил руку поверх ладони Ады, желая предотвратить непоправимое, он почувствовал укол. Боль — резкая, обжигающая — горячей волной устремилась от места прикосновения выше, к запястью. Если Климова когда-нибудь жалили представители отряда перепончатокрылых, он мог бы поклясться, что сейчас испытал атаку какой-то невидимой пчелы или осы. Конечно, никакого жала в пальце не торчало — эффект был, скорее, энергетическим. Но вот физические ощущения — самые что ни на есть реальные.
Казалось, для самой Ады произошедшее стало неожиданностью. На какие-то короткие секунды позабыв о самообороне, женщина с удивлением воззрилась на свою ладонь. Мгновением позже пришло осознание: Шэрча. Почувствовав волнение магессы и расценив это как опасность, рабочая пчела ринулась оборонять ту, кому была обязана жизнью.
Что же до замешательства гостьи, оно длилось недолго (по меркам реакции лиц гражданских) и непростительно затянулось (по критериям имперской Разведки). Слова и пантомимы Ирины и профессора возымели эффект — Ада понимающе кивнула. Судя по суете и спешным попыткам натянуть на головы штуковины, подобные тем, что недавно носили аристократ со своим наставником, находиться в этом месте стало небезопасно. Что-то с воздухом? Да, внизу пещеры тоже были какие-то странные примеси, от которых кружилась голова и плыла концентрация… Бедняги. Как они тут живут, если постоянно приходится водружать на себя эту нелепую конструкцию?
В любом случае требовалась эвакуация. Только не ей. Кем её возомнил этот самоуверенный мужчина? Кисейной барышней? Она служит в одном из военных подразделений Империи, чей долг — защищать государство и его граждан, а не трусливо бежать прочь при малейшей опасности! И что бы ни скрывалось там, за этой массивной дверью, она не станет прятаться.
Отрицательно покачав головой и жестом отказавшись от защитной маски, Ада повернулась к новым знакомым.
— Ira, — позвала она, привлекая внимание девушки, и передала той котёнка.
«Поручаю тебе, пожалуйста, позаботься о нём» — таков был смысл этого жеста.
— Igor, — и женщина махнула рукой по направлению вверх, к выходу, как будто хотела сказать: «Идите без меня, и не задерживайтесь».
В следующую секунду вокруг её фигуры вспыхнула и замерцала бело-серебристая сфера, как непроницаемый кокон, внутри которого можно было свободно дышать и двигаться, а при перемещении человека в пространстве он также менял своё местоположение. Защитный координатный Рисунок. Просто, но эффективно. Программа первого курса Академии. Коротко глянув на Климова, магесса красноречиво кивнула на дверь. Мол, открывай давай, чего ждёшь? И нравится тебе это или нет, а я иду с тобой.
|
|
|
|
Перед пробуждением сон уже не так крепок, и сознание сквозь дымку дрёмы улавливает звуки жизни внешнего мира. Аду разбудил сладковатый цветочный запах, нет-нет да и подразнивающий ноздри ненавязчивым шлейфом. А ещё на кухне что-то позвякивало и пахло чем-то вкусненьким. Спящая перевернулась на спину, зевнула, сладко потянувшись, и нехотя открыла глаза. Чтобы обнаружить на постели рядом с ней букет насыщенно-красных роз, перевязанных ленточкой в тон лепесткам. Девушка замерла, удивлённо рассматривая подарок и гадая, кто бы это мог его оставить. Впрочем, вариантов было немного. Неужели Герман? Но Вейц не отличался склонностью к сантиментам, и Ада не помнила, чтобы на её памяти он когда-либо оказывал кому-то подобные знаки внимания. Виски саднило нещадно — количество выпитого прошлой ночью всё же давало о себе знать. И надо же как своевременно — на тумбочке оказался стакан с таблеткой алка-зельтцера! — Спасибо, Гера… — пробормотала девушка, сгребя таблетку и смакуя каждый глоток воды. Сушняк жуткий. Уговорив стакан почти залпом, меченая пододвинулась к букету и робко, будто опасалась, что стебли сейчас обратятся в клубок ядовитых змей, протянула руку. Она любила розы — этих капризных, прихотливых и хрупких цветочных королев. Любила их аромат, заполняющий сад ранним утром и в вечерние сумерки. Любила качаться на качелях в своём маленьком райском уголке и наслаждаться их незатейливой, скромной, лишённой вычурности красотой. Приятно удивил, змеёныш, что тут скажешь. Наверное, ему всё-таки что-то надо от неё — вот и подлизывается. Мысль о том, что приятель таким образом решил извиниться, не желала укладываться в голове — гордый до заносчивости Вейц сроду ни у кого не просил прощения. Хотя сегодня утром было дело… Перед тем, как он решил порукоприкладствовать. С порога кухни Аде открылось зрелище ещё более удивительное. Герман, всё в той же рубашке с засученными рукавами и почему-то босиком, стоял у плиты, вооружившись деревянной лопаткой, и что-то увлечённо готовил. — Доброе утро. Как спалось? — заметив девушку, поинтересовался он, не отрываясь от процесса. — Ты готовишь?.. — обронила Ада первую пришедшую на ум мысль, продолжая заворожённо рассматривать босые ступни мужчины. Никогда раньше она не видела его расхаживающим вот так по-простому, без костюма и начищенных ботинок, по-домашнему расхристанным. Во время их встреч Герман всякий раз представал одетым с иголочки, и Ада настолько привыкла к этому опрятному, безупречному образу, что сейчас не могла избавиться от внезапно нахлынувшего ощущения уюта — расслабленного и лишённого суеты. — Я подумал, что ты проголодаешься, когда проснёшься. Будь у меня больше времени, сообразил бы что-то поизысканней. А так придётся довольствоваться скромными креветками в сливочно-чесночном соусе и салатом со шпинатом. Ты же ешь шпинат? От такой рекламы у Ады в животе забурчало — сейчас она была готова слопать хоть сырую, нечищеную картошку. А здесь — такой деликатес! — Нет, ты не понял. Ты готовишь.— И что здесь удивительного? — улыбнулся Вейц. — Большинство живых людей обладает этим навыком. — Да просто на моей памяти ты или по ресторанам ходил, или меня гонял по всей округе тебе за бешамелями, — проворчала девушка, по приглашающему жесту шеф-повара усаживаясь за стол. — Если я так делаю, это не значит, что не умею готовить сам, — пожал плечами Герман. — Люди твоего достатка вполне могут позволить себе кухарку и навсегда забыть о бытовых проблемах. Не думал о таком варианте? Ада скинула тапочки и уселась по-турецки — одна из её любимых поз даже во время трапезы. — Не люблю посторонних на моей территории, — пояснил Герман. — Мне хватает домработницы, приходящей 2 раза в неделю делать уборку в моё отсутствие. Повариха… можешь считать это профдеформацией химика, но пищевые вопросы я не поручу никому. Поставив перед Адой дымящуюся тарелку, мужчина уселся напротив с такой же. — А-а, боишься, тебе цианистого калия в супчик подложат, — подтрунила девушка, не слишком-то рассчитывая на пространный ответ. — С нашей «профессией», змейка, надо быть ко всему готовым 24 на 7. Так что да, такого исхода я не исключаю тоже, — без тени шутливости отозвался меченый. — А что же ты у меня столуешься безо всякой боязни? — продолжала допытываться Ада. — Не боишься, что я тебя на тот свет отправлю? — Не-а. Положив на колени тканевую салфетку, Вейц уже уплетал за обе щёки. И глядя на него Аде подумалось, что, наверное, с тех пор, как он покинул её дом после ссоры, у него во рту маковой росинки не было… Нехорошо вышло. — По каким-то причинам, змейка, мы друг друга убить не можем. И хоть временами я тебя раздражаю — как и ты меня — отравить меня или каким-то ещё способом умертвить, у тебя не поднимется рука. Как и у меня на тебя. Гурман обмакнул в соус очередную креветку и, глянув на хозяйку дома, заметил: — Но вообще я удивляюсь, как ты можешь быть так беспечна — и до сих пор жива. У тебя даже простейшей охранной системы не имеется. По крайней мере, я не нашёл. — Да-а, видать, тяжела и сурова жизнь в Екатеринбурге, если ты такой дёрганый… — протянула Ада. — Зато я нашёл двух сомнительных типов, хозяйничающих будто у себя дома, — не обращая внимания на подколку, продолжал Вейц. — Это не сомнительные типы, а Сергей с Денисом. Не извольте беспокоиться, Ваше паранойшество. — Сергей Кравец и Денис Якуб. Да, я уже в курсе. Мужчина отпил чаю, глянув на собеседницу так, будто хотел сказать: «От того, что у этих типов есть имена, они не становятся менее сомнительными». — И я сама их пригласила. Что, уже нельзя устроить дружеские посиделки? Ада потихоньку начала выпускать колючки. Ей не нравились допросы и нравоучения. Особенно, когда эти два жанра сочетались вместе. Особенно, когда их автором выступал язвительный братец. В такие моменты Герман становился невыносим. — Милая сестра, о каких друзьях ты говоришь? — иронично вздохнул Вейц. Конечно, он имел в виду, что у меченых не бывает подобных отношений — все их знакомства и контакты сводились к контрактным обязательствам и взаимным долгам. Или не взаимным. — Погоди, а откуда ты знаешь их фамилии? — запоздало спохватилась Ада.
— После того, как ты выставила меня из домена, я посетил некоего Николая Михайловича Струвинского. Знакома с таким?
— Лично нет. Но наслышана. Вампир старой школы, довольно уважаемая на Изнанке персона. А что?
Хоть отношения с представителями мира Ночи у Богословской были далеки от безоблачных, всё же сейчас в её голосе прозвучало то самое уважение.
— Николай Михайлович поведал мне много познавательного, в частности, о славных деяниях твоих добрых приятелей, — пояснил муж чина. — Ты точно уверена, что стоит водить знакомство с такими людьми? — В нашем мире нет святых, Гер, — возразила девушка. — Что ты как ханжа пуританская, в самом деле. — Допустим. Однако я сейчас о другом, змейка. — Говори прямо уже, — не выдержала иносказаний и долгих предисловий Ада. — И так голова с бодуна трещит, а тут ещё твои витиеватости! — Я говорю о том, что ты слишком легковерна и неразборчива в связях и поспешно записываешь в друзья тех, кто ими в действительности не является, — переформулировал Вейц. — Боюсь, «неразборчива в связях» — это про другую степь, — попыталась отшутиться девушка. Но не тут-то было — змеёныш прицепился как банный лист, и его настойчивости мог бы позавидовать самый дотошный следователь. — Как давно ты с ними знакома? — С Дэном года два уже, — протянула Ада, припоминая. — Он меня тогда от упыря спас. Хорошо, гад, присосался. И если б не Дэн, я бы тут сейчас перед тобой не сидела. А Сергея вторую неделею знаю, мы соседи по «доменам», — хмыкнула она. — Ну, ты же знаешь эти замуты оборотней с территорией? Он очень трепетно к своим границам относится. А тут мой дом так некстати выстроен. На слове «оборотней» бизнесмен заметно поморщился. К волкам он относился пренебрежительно, считая чем-то средним между блохастым генератором проблем и безмозглой машиной для убийств. — Две недели — срок, безусловно, солидный и достаточный для того, чтобы узнать человека, — сыронизировал он, продолжая допытываться: — Вас связывают только дружеские отношения? — Это ты сейчас так ненавязчиво пытаешься выяснить, с кем я сплю что ли? — приподняла бровь Ада. — По-моему, ты опять наглеешь, Вейц. Я же к тебе в штаны не лезу! — Вообще-то уже залезла прошлой ночью. И без моего, позволю заметить, спроса, — не дрогнув ни одним мускулом, отрезал тот. Девушка осеклась и, покраснев, отвела глаза. А Герман, наколов на вилку креветку, как ни в чём ни бывало продолжал: — Сейчас я спрашивал про иное. Взаимные долги. — Как же ты бесишь, — огрызнулась Богословская. — Порой это взаимно, — парировал мужчина. — Так что насчёт долгов? — Дэну я сама должна. С Сергеем сложнее… Там Повелителю долг. — Открытый, — с интонацией констатации уточнил бизнесмен. — Открытый, — эхом повторила Ада и вдруг вспыхнула. — Да что такое-то! Говори уже, к чему клонишь! — Я просто собираю информацию для анализа, змейка. В том числе для тебя, — и бровью не повёл меченый. — По правде сказать, насчёт Дениса у меня исчезли всякие подозрения, как только он на моих глазах совершил достойный поступок. — Достойный поступок? — переспросила девушка. — Да. Причём дважды, — кивнул Вейц. — Он защищал тебя ценой своего здоровья. А может быть и жизни. И сделал этот выбор не раздумывая. — Похоже, всё самое интересное я проспала… Богословская озадаченно почесала в затылке. — Это случилось во время утреннего инцидента в ванной. В то время, как я пытался привести тебя в чувства, Денис, очевидно, принял меня за твоего мучителя. Вторгся в дом, воспользовался беспомощным состоянием хозяйки… Ну и далее по списку додумал. — И теперь он сильно зол на тебя, парень, — вставила девушка, вспомнив, каких «комплиментов» на дорожку удостоился бизнесмен из уст охотника. — Досадное недоразумение, — согласился Герман. — Но я уверен, мы всё уладим. А вот поведение твоего второго друга, — на этом слове мужчина поджал губы, — вызвало у меня вопросы. Много вопросов. — Это Сергея что ли? А с ним-то вы чего не поделили? — Трусливый, двуличный лицемер твой Сергей, — последовала ёмкая характеристика. Удивлённо округлившиеся глаза Ады были ему ответом, и Герман решил распространиться: — Любитель тихих шагов и подлых атак. — Он на тебя напал?! — Поначалу даже не пытался. Оставался сторонним наблюдателем и комментатором. Честное слово, попкорна только не хватало. Но с этой ролью успешно справлялась чашка чая. Когда появился Якуб и он оказался в большинстве, тогда и решил погеройствовать с тыла. — Ну, он, наверное, тебя за Повелителя принял. Вот и не стал лезть. — Если бы он принял меня за шефа, то обращался бы иначе, — возразил Герман. — Кстати насчёт шефа. Ты говорила, у них какие-то совместные дела? — Типа того. Его тут на днях ФСБ жёстко прессануло… Сергея, — начала рассказывать Ада, но мужчина перебил: — То самое ФСБ, которое подпольное, по Изнанке специализируется? — Да. Но откуда ты… — Пока неважно, — отмахнулся меченый. — Прессануло по какому поводу? — Да учудил он, конечно… — вздохнула Ада. — К ним в штаб вломился с одним товарищем. Родича спасать пришёл. Ну и порешил там нескольких… Задрал насмерть. Эти взъерепенились, объявили усиление. С камер сняли его физию, ориентировки сделали. Теперь он в федеральном розыске, короче. — Так вот кто осиное гнездо разворошил и подложил свинью всей Изнанке. Герман побарабанил пальцами по столешнице и поднял на собеседницу ожидающий взгляд, побуждая продолжить рассказ. — Ну и вот. Прибегает он после этого ко мне, весь такой на нервах, и прямо к Повелителю сразу на личную аудиенцию просится. Я говорю, может, это... остыть маленько и попозже? На горячую голову можно же что угодно подписать. Нет, говорит, это срочно и надо вотпрямщас. А это среда была как раз, вечер. И Повелитель-то у меня уже сидел. Короче, Серый у Повелителя попросил сменить ему внешность в волчьей форме. Чтоб фэбсов со следа сбить. — А шеф что? — Что-что. Сменил, конечно. Ему-то такое раз плюнуть, дело пяти минут, — улыбнулась девушка. — Я своими глазами видела, очень красиво получилось. Второго такого волка в Новосибе не сыскать теперь. — Ага. А во дворе у тебя он отсиживается и чаёк попивает — это, конечно, потому что подругу подставлять не хочет и чекистов на хвосте привести, — паранойя Вейца и не думала униматься. — Гер, не вибрируй ты. Сам хлеще чекиста перестраховываешься, — хохотнула девушка. — Везде тебе слежка и прослушка в кустах мерещится. Но мужчина и не думал шутить. — Дорогая сестра, тебе не приходила в голову мысль о том, что когда тебя заметут за соучастие, то выручать твою очаровательную попку из камеры — это последнее, о чём задумается господин Кравец? Если вообще задумается. — Герман! — повысила хозяйка дома голос, сверкнув глазами. — Если кто-то тебе не нравится, это не даёт тебе права клеветать! А тем более указывать мне, с кем общаться, а с кем нет. — Я знаю лишь то, что не следует ждать ничего хорошего от того, кто любит подкрадываться со спины, — спокойно парировал бизнесмен. — Всё это — не факты, а всего лишь твои домыслы на основе личной неприязни. Хватит уже наговаривать на человека, — отрезала Ада, начиная терять терпение.
-
Ада защищает Сергея :) Спасибо)
-
God Astaroth bless you, Ariadna.
Все-таки красивый образ не-совсем-уж-типичной Меченой. Ням!
-
Добротный диалог. С чувствами, эмоциями и ядом.
-
Масштабно.
И, благодаря формату - реалистично.
-
Всегда удивлялся твоему таланту делать из разрозненных реплик диалога нечто художественно цельное, раскрывающее многогранность персонажа. Как мазки, составляющие полотно картины. Прекрасная работа.
|
Не смотря на обилие выпитого, некоторую эмоциональную усталость минувших дней и физическую потрепанность, уснуть оказалось не так просто, как хотелось. Разноплановые мысли о моём прошлом, настоящем и будущем посещали буйную голову одну за другой, а образы и воспоминания роились, как потревоженный осиный улей и отгоняли даже малейшие намеки на сон, жаля сознание колючими воспоминаниями и сожалениями.
Лёжа в тишине и почти темноте, я скрестил руки под подбородком и смотрел сквозь щель в занавесках на ночное небо, звёзды и кусочек луны. Спина саднила и чесалась, но приходилось терпеть. Раз чешется значит заживает. А заживало на мне, как на собаке благодаря принятой сыворотке. Да и нанесенные узоры-шрамы постепенно обретали силу.
“Ну да, почти родственник оборотням… Почти лучший друг человека... Или не человека… Какая по сути разница для волкодава чьё стадо охранять?.. Работа есть работа… пусть собачья… но кто-то же её должен делать? Наставник не справился… или справился? Специально ждал, когда родителей не станет? Мог же прийти на две минуты раньше и...”
Вот под такие, примерно, размышления я и провалился в спасительное небытие Морфея. То, что мне снилось я не запомнил. Остался только какой-то непонятный осадок тревоги, беспокойства, чего-то темного, мутного и липкого, как вересковый мёд. Разлепив глаза, я буквально кожей и рожей ощущал эту неприятную липкую массу, что оставил после себя Морфей. Хотя, это мог быть просто высохший пот.
- Началось в колхозе утро… - сонно пробормотал Як и опустил ноги на пол.
В доме началось какое-то движение, звуки и копошение. Обитатели дома, видимо, проснулись и залеживаться в гостях было не очень культурно.
“Здравствуйте дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?” - с иронической усмешкой подумал охотник и резкими движениями ладоней растер лицо, чтобы разогнать кровь и прогнать сон окончательно. Нужно было подниматься, приводить себя в порядок и валить домой, чтобы прихватить оружие перед предстоящей “Миссией благоденствия”.
А меж тем, копошение и шум в стенах дома продолжались.
Дэн прошел в уборную, умылся холодной водой. Заглянул на кухню, поставил чайник и насторожился. Возня на втором этаже и приглушенные перегородками разговоры на повышенных тонах заставили насторожится, хотя ничего плохого, пока в голову не пришло. Желая проявить участие и показать себя культурным гостем, Якуб решил уточнить, кто и что будет пить на завтрак, ну и пожелать доброго утра.
Без задней мысли направился на второй этаж, шлёпая босыми пятками по паркетным доскам лестницы. Свернул в коридор, пошел на голос…
Первым заприметил Сергея стоящего в дверях уборной. Одарил “приятеля” многозначительным взглядом от которого хотелось вспыхнуть и сгореть, как спичка.
- Чай, кофе? Может быть рассол? - сдержанно поинтересовался, когда подошел почти вплотную. Заглянул в помещение и…
Взору открылась картина маслом, которая вызвала в душе охотника противоречивые чувства злости и сочувствия. Злился Денис по двум причинам. Первая, это то, что хозяйку дома затолкал в ванную какой-то совершенно незнакомого вида интеллигент, устроив “Купание красного коня” и трусил её, как грушу. Второе, то что Сергей стоял рядом и не пытался этому как-то помешать. Нет, определенно, таких друзей за яйца и в музей. Нет, чтобы вступиться, а он стоит, стены подпирает. Ну и разумеется сочувствие к самой хозяйке дома, которой все эти водные процедуры явно не доставляли удовольствия. Это надо же было додуматься до такого? Нет чтобы плед, грелку, тишину и чай… алказельцер или рассол...
- Какого хера? - было последнее, что произнес Денис перед тем, как протиснуться в помещение, схватить незнакомца за плечо, дернуть на себя отворачивая от Аришки и на развороте вломить кулаком в челюсть. Ибо негоже издеваться над пьяными, женщинами, хозяевами дома и друзьями охотника. А тут прямо “звёзды сошлись” в одной точке.
Отвесив добротную зуботычину, Як попытался оттеснить незнакомца в сторону и занять оборону между ванной с Аришей и присутствующими, словно верный сторожевой пёс, готовый к неравной схватке с превосходящими силами противника.
|
Сбор дров и разведение костра не заняло так много времени, как думалось. Даже удалось, «Воздушным клинком», подбить случайную куропатку, правда на довольно приличном расстоянии от места ночлега. Казалось что все идет хорошо и волноваться не стоит. Но «чуйка» не давала покоя. Почему вокруг их островка столько сухих деревьев и жухлая трава, когда, всего в метрах 15-20 все более наполненное жизнью, что ли.
Весело потрескивал костер, найденыш отдыхал. А сам Охотник погрузился в раздумья, на автомате разделывая дичь.
« - Сухой островок в болотах, приличного размера. И столько сухих и мертвых деревьев вокруг. А дальше все как обычно…» - птица была ощипана и Кумл достал нож. «- На островке не поселился никто из местных обитателей. Не птица, не зверь, даже насекомых, и тех нет» - потроха были откинуты в сторону, что бы не мешали запахом да и не вляпаться в них. «- И эта тишина…» - Охотник поднял голову и закрыл глаза, прислушиваясь. Тихо. Пусто. Не вспорхнула рядом случайная птица, да и летали ли они над этим местом? Не трещали сверчки. Даже озверевшие болотные москиты не донимали путников, будто кто то неведомый распылил вокруг островка смесь от насекомых.
Брисингамен отложил разделанную тушку куропатки и встал. Надо прислушаться к ощущениям, к чуйке. Он отошел к краю острова и сделал пару шагов от него. Вновь закрыл глаза. Вроде ничего. Парень активировал магическое зрение, что бы оценить энергетический фон вокруг. Вот тут он и понял, что смущало его. Уровень энергии вокруг был странно низким, даже очень низким, по сравнению с обычным уровнем для этих мест. А стоило ему попробовать создать «светлячка», как то сразу потух, словно его моментально выпили. – Дранные хомоежики! – тихо ругнувшись, он почти бегом вернулся на островок, к костру. Выхватив меч, Кумл, не обращая внимания на удивленное выражение лица Вениамина, принялся осторожно рыть землю. И через пару хороших копков, кончик меча ткнулся во что то твердое. Осторожно отгребя землю руками, Кумл увидел черную пластину панциря. – Дремлющий… - только и смог сипло произнести ошарашенный Охотник.
Дремлющий жизнесос. Огромная, крепкая тварь. Брисингамен впервые встретился с ней около 5 лет назад. Тогда на задание главы провинциального городка отправился отряд из шести Охотников. Четырех курсантов и двух опытных кураторов : Марка Радди и Деркера Нуми.
Одним из курсантов как раз был Кумл. Ему вообще «везло» с подобными заданиями, начиная тем волкодлаком и заканчивая, на тот момент, гнездом амаранхигов. А во всем виновато его несдержанность. Стоило бы ему тогда позвать преподователя, а не самому влезать, глядишь и дальше учился спокойно. Ну да и демоны со всем этим! Не время думать о таком.
Отряд вернулся с болот только через десять дней. Впереди шел Марк, баюкая сломанную руку, висящую в косынке и примотанную к телу, а Кумл и Нуми тащили носилки, сделанные из срубленных тонких деревцев и плащей. На носилках лежал, без сознания, оставшийся курсант.
Двое других погибли практически сразу, когда отряд наткнулся на, еще не успевшего, уснуть Жизнесоса. Он «выпил» всю энергию из парней, когда те попытались сотворить заклинания, после раздавил их своими массивными лапами.
Охотникам удалось добраться до мягкого брюха твари и проткнуть его гарпунами с «Гремучим зельем». Алхимическим аналогом магической бомбы. Агонизирующий Дремлющий рухнул, но напоследок махнул лапой, отправив в полет Марка и курсанта. И если куратору повезло отделаться сломанной рукой, то бедолагу ученика приложило всем телом о дерево, и тот потерял сознание. И с тех пор не приходил в себя.
Они смогли выбраться с болот и вернуться в город, а курсант остался в живых. Даже смог продолжить обучение, хоть сломанные тогда ребра и беспокоили его во время дождя или сырости.
Кумл уселся прямо на землю. Дело определенно принимало скверный оборот. Они и находились на спине Жизнесоса, где его сила почему то не работала, и он их не учуял. Но Брисингамен использовал магию, да и Веник был ходячим Источником. Не разбудит ли это тварь?
Пока что перед Охотником стояла дилемма. Вновь напиться эликсиров и уносить ноги в полную темноту, по болоту, с найденышом на спине. Или уповать на удачу и переночевать здесь. Благо теперь он точно знал, что сюда не сунется не один из местных обитателей, каким бы голодным он не был. А, если судить по тому как зарос Жизнесос, спит он давно и уходить пока никуда не собирается. Ну а если проснется, то можно будет попробовать сбежать, не вступая в бой. Тварь была довольно медлительна и вряд ли броситься в погоню…
«- Что же, остаемся до утра. Тут все таки будет побезопаснее, чем бежать в ночь.» - Кумл устроил куропатку на самодельном вертеле. Пока птица жарилась, он вновь принялся изображать мима, показывая, при помощи пантомимы, Венианиму вести себя как можно тише и вообще поменьше двигаться.
-
Прямо сага про имперского ведьмака выходит :)
-
Ведьмак заправский =) Спасибо за усилия по увеличению бестиария Эльтерранеи =)
-
Ночевка на спине у монстра... что может пойти не так?
-
Расширение лора, флешбэк, и пояснение ситуации без излишней графомании! Однозначно Гуд!)
-
Офигенный товарищ))
-
Крупнейшему специалисту в области имперского бестиариума)
|
-
Поэтичный пост получился)
-
Профессионала так просто не поймать.Приятно видеть, что Герман удостоен высокой оценки мастера) И приятно читать красивые посты. Спасибо.
|
Незадолго до рассветаАстарот откинулся на подушки, тяжело дыша, и Аде, заключённой в объятия, не оставалось ничего другого, кроме как последовать за мужчиной, улёгшись на него сверху. Время близилось к рассвету — в июне короткие ночи — и сквозь неплотные тюлевые шторы в спальню на втором этаже струился мягкий голубоватый свет. Некоторое время оба молчали, переводя сбившееся дыхание, просто наслаждаясь теплом и запахом — этой особенной, чуткой близостью — друг друга. Разморённая негой, прижавшись к Повелителю, Ада чувствовала исходящие от него вибрации, но теперь эти энергетические потоки не причиняли дискомфорта или боли, не вызывали отторжения — они будто дополняли её собственные, резонируя на одной частоте, вплетались в это кружево, рождая новый, более сложный узор. Гармония… Может, так она и ощущается? Когда две половины — мужчина и женщина — соединяются в единое, качественно новое целое. Ада не знала. Но она могла поклясться, что никогда прежде ни с одним человеком не испытывала ничего подобного, даже хоть сколь-нибудь близкого. — Повелитель… — не открывая глаз, тихо позвала девушка. — М-м? — А у Вас есть дети? — С чего это ты вдруг спрашиваешь? — улыбнулся Герцог. — Просто… Володя сказал мне кое-что… И это очень меня смущает… — А-а, помню-помню, — хмыкнул демон. — 12 драгоценных камней как символ 12-ти сынов израилевых, которые положат начало новому роду разумных существ? И мы с тобой как зачинатели сего рода. Занятная у него теория. По возвращении с миссии «святые сёстры», конечно же, первым делом обо всём доложили своему господину, не обойдя вниманием и крамольно-провокационные речи Владимира. Демонические сущности всегда отличались прекрасной памятью — и в том, что монолог чародея был передан слово в слово, сомневаться не приходилось. — Так, значит, его теория не соответствует действительности? Воодушевлённая ответом, Ада приподнялась на локте, сосредоточив полный внимания взгляд на собеседнике. — Ранее этим чудным вечером ты спрашивала, по каким критериям выбирается Королева, — Астарот медленно провёл указательным пальцем по щеке девушки. — Способность иметь от меня детей не входит в этот список. Если ты об этом. И в мои планы никогда не входило пускать тебя на племенное разведение или делать инкубатором для своего потомства. Ада продолжала молча смотреть на покровителя, предвкушая интересные, сокровенные подробности личной жизни демонов, держащиеся в тайне от непосвящённых. И не ошиблась. — Твой... хороший знакомый поступает опрометчиво, на полном серьёзе рассуждая о вещах, о которых не осведомлён. Из чего можно сделать вывод, что он не в курсе, насколько обычный человеческий ребёнок отличается от дитя «тёмного». — «Тёмного»?.. — непонимающе переспросила девушка. — Или «светлого», если мы говорим о ребёнке от так называемого бога, — продолжал Астарот. — Подобная классификация, как ты сама понимаешь, довольно условна и среди нас — тех, кого люди именуют демонами или богами — не используется. Просто потому, что мы мыслим иными категориями. Рука Герцога прошлась по спутавшимся волосам Ады в ласкающе-хозяйском жесте. — Противопоставление Тьмы и Света популяризовал в своих произведениях профессор Толкин, чем, безусловно, внёс путаницу в сознание массового читателя. Однако тебе ли, как специалисту, не знать, что это очень грубая, упрощенная метафора? Он мягко улыбнулся и сел, оперевшись о спинку кровати. И Ада, увлечённая рассказом, машинально подползла ближе. — В чём же отличие такого ребёнка от обычного? — Хотя бы в том, что такое дитя непросто зачать. А тем более выносить, — без обиняков ответил Астарот. — Равно как и найти смертную женщину, способную понести от демона или бога. Вспомни греческую мифологию и любовные приключения главы их пантеона. — Да уж, Зевс ещё тот ходок был! — хохотнула меченая. — А теперь представь, каковы бы были последствия, если бы каждая интрижка бога-громовержца заканчивалась беременностью его пассии, — поставил вопрос ребром Герцог. — Или возьмём инфернальных представителей — допустим, суккубов. Аппетиты этих демонов в сфере будуарных похождений не известны лишь ленивому. Даже если от каждой десятой их связи рождался бы младенец… — …от популяции людей вскорости ничего бы не осталось — Землю бы наводнили полудемоны и полубоги, — закончила мысль покровителя Ада. — Именно, — кивнул тот. — Мы слишком сильны, Арьен. И мирозданье справедливо находит механизмы, регулирующие нашу численность. Для поддержания баланса. В космогонических масштабах, разумеется. — Хотите сказать, что демоны и боги почти стерильны? Но если я унаследовала часть Вашей силы, получается… — голос девушки заметно дрогнул. — Я тоже..? «Неужели бесплодна?» Ледяной волной окатила мысль. Казалось бы, надо радоваться — все опасения, которые столько времени терзали её, оказались беспочвенны! Теперь ей не грозит обрекать своего потенциального ребёнка на судьбу раба, какая выпала на её долю. Только Ада не радовалась, готовая горько разрыдаться от шокирующей, больно ранящей новости. — Вывод, в целом, верный. Служители демонов действительно обладают сниженной фертильностью, — вынес приговор Герцог. — Но только не для тебя. — Как это?! В потухшем было взгляде Ады загорелась надежда. — Из людей необычных, со способностями, маги, пожалуй, одни из немногих, кто по непонятным причинам обладает плодовитостью выше среднего, — пояснил Астарот. — Не все из них, но большинство умудряется. Возможно, генетическая предрасположенность, коррелирующая со способностью к магии. — Бабушка… — понимающе пробормотала меченая. — Да, — подтвердил догадку собеседник. — Унаследовав от своей родственницы чародейские таланты и преумножив их, как итог — в виде приятного бонуса ты ничем не отличаешься от большинства смертных женщин по волнующему тебя медицинскому показателю. — Здорово! Как по мановению волшебной палочки, настроение Ады подпрыгнуло до верхней отметки — на лице засияла улыбка облегчения. — Планируешь пополнение рода Богословских? — с лукавым прищуром спросил демон, всё это время пристально следивший за реакцией подопечной. Радость, расцветшая было на лице девушки, так же быстро померкла. — Нет, что Вы. Это я так… — торопливо и немного испуганно ответила она, опустив глаза. — Отчего же? — будто не замечая её смущения, как ни в чём ни бывало продолжал интересоваться Герцог. — Насколько я понимаю, ты неравнодушна к этому смертному. И если он тебе нравится… — Да Владимир меня теперь знать не захочет, Вы же знаете! — не дав договорить, выпалила Ада. — По какой это причине, интересно? — приподнял бровь покровитель. На душе настырной кошкой противно заскреблась досада. Нет, он издевается? Зачем донимает её этими ненужными вопросами, если ответы на них очевидны и ему известны! — По причине того, чтó сегодняшней ночью произошло между нами, — негромко произнесла Ада, посмотрев мужчине прямо в глаза. И, упреждая следующий вопрос, тут же добавила: — Нет, я не жалею о своём решении, Повелитель. Просто… в его глазах я теперь буду выглядеть грязной шлюхой. Сказала — и как-то разом вся съёжилась. Астарот лишь сухо усмехнулся. — Претензии в утере невинности были бы оправданы, являйся господин Волков демоном, подобно мне. Для нас действительно не последнюю роль играет фактор чистоты крови — в ней источник силы, напрямую способный влиять на наше могущество. Он вдруг замолчал, несколько долгих мгновений сосредоточено размышляя о чём-то и словно примериваясь к фигуре полулежащей напротив, свернувшейся клубочком девушки. Ещё секунда — и обнажённое тело скрылось за строго-соблазнительным силуэтом корсета в излюбленной палитре Его Светлости. И пока Ада изумлённо рассматривала подарок, довольный произведённым эффектом демон продолжал: — Однако, насколько мне известно, господин Волков мужчина хоть и не совсем обычный, но всё же смертный. Следовательно, Арьен, чистота твоей крови, нужна ему лишь для одной цели: потешить своё эгоистическое чувство собственника. — Он возненавидит меня, я знаю, — помрачнела меченая. — Что ж. Такая реакция лучше всяких слов будет свидетельствовать и о нём самом, и об «истинности» его чувств к тебе, не так ли? — пожал плечами Астарот. — Вы всё равно собирались запретить мне с ним видеться, разве нет? — Я? Ты, видно, меня с кем-то путаешь. К великому недоумению Ады, Герцог от души рассмеялся, показав ровный ряд жемчужно-белых зубов. — Я думала, вы станете ревновать… — вконец сбитая с толку, пробормотала девушка. — Мне достаточно просто подождать, — озвучил демон наименее энергозатратную альтернативу. — Либо его жизнь окончится естественным образом, либо он снова попытается тебя убить — и на этот раз будет убит сам мной лично. Либо вознамерится предать тебя иным способом. Во всех трёх случаях ожидание не займёт много времени. Благо, этого ресурса у меня в избытке. Ада не нашлась с ответом. Её и саму смущал этот необъяснимый факт в поведении Владимира, не давал покоя, засев занозой в памяти. В голове не укладывалось, как можно признаваться кому-то в любви — и почти одновременно с этим пытаться отправить на тот свет. И, похоже, решение данной головоломки ещё предстояло выяснить… — В самом деле, Арьен, разве я когда-либо запрещал тебе что-то? Занятая созерцанием необычного подарка покровителя (ткань и кружево, как всегда, были роскошны), Ада, тем не менее, ответила почти не задумываясь: — Ещё как запрещал! — Да ну-у? — игриво сощурился Астарот. — Освежишь в памяти мои прегрешения? — Вы мне строго-настрого запретили много пить. И ещё насильно заменили любимые сигареты на другую марку, до кучи урезав лимит по количеству выкуренных в сутки! — Иными словами, позаботился о твоём здоровье? Просто вопиющая жестокость, — сыронизировал Герцог. — Вот и я говорю, ужас! Просто в ежовых рукавицах меня держите! Ада уже вспорхнула с кровати и вовсю вертелась перед ростовым зеркалом, оценивая детали наряда с разных ракурсов. Не утерпела. Как любая женщина, перед магией дорогого нижнего белья устоять она была бессильна, и Астарот был прекрасно осведомлён об этой маленькой слабости слабого пола. — Ваша правда, Повелитель, — вздохнув, признала, наконец, очевидное девушка. — От Вас за 8 лет я слышала запретов меньше, чем моя мама способна произнести за 8 минут телефонного разговора. — Тогда с чего мне устанавливать их сейчас? — одними глазами улыбнулся Герцог. — Как, по-твоему, чтό отличает Королеву от иных моих служителей? — Подозреваю, уровень привилегий, — не оборачиваясь, ответила Ада зеркальному отражению собеседника. — Например? — Например, она может принимать ряд решений, не советуясь с Вами, но при этом действуя от Вашего имени, — предположила девушка первое, что пришло на ум. — Так, — согласно кивнул Астарот. — Что ещё? — М-м-м… — меченая закусила губу. — Ну там, наверное, всякие дипломатические миссии, закрытые мероприятия для узкого круга лиц… Почему-то вспомнилась королевская чета Британии и, в частности, активная культурно-политическая жизнь принцессы Дианы. — Верно, — подтвердил демон и эту догадку. — Если в мой домен прибудет кто-либо из коллег, равных мне по рангу или выше, ты обязана будешь оказать этим лицам самый радушный приём. — Вельзевул? Асмодей? Люцифер?! От осознания масштабов последствий для города при личном визите владыки Преисподней Ада даже прихорашиваться бросила. Этот демон способен был по щелчку пальцев стереть с лица земли многомилионные поселения. А уж если их целая делегация явится… — Ой-ой-ой, лучше бы не надо Его Величеству нас посещать, Повелитель. — Это ещё почему? — поинтересовался Герцог. — Боюсь, у Вас очень специфические вкусы, и я Вашему гостю совсем не понравлюсь. Как бы не вышло чего… Эль скандаль, — честно выразила сомнения кандидатка в Королевы. — Вынужден огорчить, но тебе придётся ему понравиться, Арьен, — усмехнулся Астарот. Но по холодному блеску чёрных глаз его ясно читалось, что сейчас покровитель нисколько не шутит. — Однако ты не назвала главной привилегии монаршей особы, Арьен. Ну же, вспомни хотя бы императрицу Екатерину Великую. Помимо прочих своих многочисленных талантов, чем славилась эта дама? — задал Герцог наводящий вопрос. — Тем что строила роскошные резиденции своему фавориту графу Орлову, — не будучи настроенной на исторические беседы, продолжала дурачиться меченая. — ФаворитАМ, если точнее, — поправил собеседник. — В точку, ma chère! Энергичная была женщина. И государством успевала управлять, и с философами-просветителями* переписываться, и личной жизни время уделять не забывала. Которая, к слову, была весьма бурной: по свидетельствам современников, у императрицы насчитывалось 23 близких друга мужского пола. — Хотите сказать?.. Ада медленно приблизилась, сев на край кровати, в изножье. — Я хочу сказать, что здоровой, молодой, привлекательной женщине свойственно иметь определённые… физиологические потребности, которые она имеет право удовлетворить, — спокойно произнёс демон. — Но я… Вы же… мы… Это неправильно… это же измена! От трещащего по швам шаблона Ада совсем растерялась. — У людей — да, измена. Допустим. Но разве в этой комнате ты видишь хоть одного человека? — склонив голову набок, обворожительно улыбнулся Герцог. Тон его вдруг сменился на сухо-канцелярский, каким душеприказчик зачитывает последнюю волю усопшего и условия получения наследства. — Как Королева ты сможешь выбирать себе фаворита из числа смертных и будешь вольна решать, пользоваться этим правом или нет. Лишь одно условие останется неизменным навсегда: мне ты отказать не имеешь права ни в чём. — Мне… — девушка судорожно сглотнула, облизав пересохшие губы, — требуется время переварить эту сногсшибательную новость… — Сколько угодно, — широким жестом обозначил Астарот свою щедрость. И поманил к себе. *** В комнате витает терпкий запах истомы. — А всё-таки, Повелитель, Вы ведь так и не ответили на первоначальный вопрос, — хитро сощурив глаза, улыбнулась Ада, довольная тем, что подловила покровителя на попытке увильнуть. Её шёлковая кожа, лоснящаяся от пота, особенно притягательна в предрассветном сумраке. — Разумеется, у меня есть дети, я же не монах, — вернул Герцог не менее хитрую улыбку. — Хоть и люблю наведываться в святые обители. — А любимчики среди них есть? — раззадоренная любопытством, не отставала девушка. — Это сын или дочка? А как зовут? По красивому лицу демона пробежала мимолётная тень задумчивой печали. — Индира… — произнёс он и, поднявшись, направился к балкону. Щелчок пальцев — и по его фигуре заструился тонко выделанный хлопок рубашки и свободных брюк. — Индира… — эхом повторила девушка. Редкое имя родом из Юго-Восточной Азии. Ада не помнила, как оно переводилось с санскрита, но точно знала, что им нарекают девочек в Индии, любимой стране Повелителя. — Признаться, я только одну Индиру знаю, — сев на кровати, произнесла она вдогонку удаляющемуся мужчине. — Она и есть, — бросил через плечо Астарот и потянул на себя створку. Прохладный воздух летней ночи ворвался в спальню, смешиваясь с томными ароматами, пахнул в лицо свежей струёй, запутался в чёрных волосах. — Подождите, — спохватилась Ада. — Индира Ганди — Ваша дочь?! ** И, спешно накинув лежащий рядом халат из чёрного шёлка, она скользнула следом за покровителем. — Обалдеть! Сама Индира Ганди! Это же… с ума сойти! — Что же тебя так удивляет? — снисходительно улыбнувшись, тихо спросил Герцог. Демону были приятны её живые эмоции искренней заинтересованности и восхищения. — Да не каждый день с отцом таких людей встречаешься! Она же великая женщина, уникальная с своём роде! — захлёбываясь от восторга, принялась болтать девушка. — На Вашем месте я бы лопнула от гордости за такого потомка. Её именем называют фонды и точки на карте. Вот в Москве, например, есть площадь Индиры Ганди. Я почему знаю? Там МГУ недалеко. И я когда думала туда поступать и ездила на подготовительные курсы, всё время выходила на этой остановке и шла пешком. Воодушевлению Ады не было предела. Рассуждая вслух, рассказывая покровителю о его собственной дочери, она загоралась всё больше. — Серьёзно, Повелитель, Индира классная. Очень сильная личность. Чтобы в такой консервативной стране с жёсткой кастовой системой — и в её-то время, не то что сейчас — пойти против обычаев, не побояться публично заявлять о своей гражданской и политической позиции, да вообще вверх тормашками все законы перевернуть! И одним своим примером показать огромному числу людей, что женщина — это не предмет интерьера! Её ведь столько раз власти арестовывали и всячески преследовали, но она не сломалась. Это лишь закаляло её. А потом и вовсе министром стала. Единственная за всю историю Индии женщина-министр! Вы прикиньте? И по сроку «правления» её только отец превзошёл. Если бы не это убийство… По сути, она изменила массовое сознание миллионов, целой страны, и далеко за её пределами. — Ничего удивительного, Арьен, всё закономерно, — отозвался демон, оперевшись о перила и смотря в сад. — «Тёмные» дети наследуют часть нашей силы. И если они приходят в этот мир, то способны в одиночку вызвать в нём кардинальные перемены. Таково их предназначение. — Да, так и есть! — подхватила Ада. — Вашу Индиру по всему земному шару знают, и вроде даже признали женщиной мира. Не помню, какое издание и в каком году правда… — Ты неплохо осведомлена по части истории мировой политики, — похвалил Астарот. — Ой, да чего там, всего лишь Википедия, — махнула рукой та. — Подростком мне нравилось читать про жизнь всяких замечательных людей. Искала себе кумира, ну знаете эту тинейджерскую психологию… Хотелось быть похожей на кого-нибудь из великих, быть крутой, а не прозябать серой, никому не нужной, незаметной мышкой… — Ты очень похожа на её мать, — обласкав девушку взглядом, сказал Герцог. — Правда? — улыбнулась Ада. — Такая же своенравная, гордая, строптивая и непокорная. — Похоже, Вы не ищете лёгких путей при выборе спутниц, раз на те же грабли второй раз наступаете, — смутившись таким внезапным откровением, попыталась перевести всё в шутку меченая. Но Астарот продолжал всё так же серьёзно: — И ты рождена не для серости, Арьен. Я знал это с самой первой нашей встречи. — То есть Вы уже тогда?.. — приподняла брови Ада. — Да, мой выбор был сделан 20 лет назад. Тебя это смущает? — Просто… мне было пять, — озадаченно протянула девушка. — Как можно по мелкой, вредной соплячке понять, что вот, перед Вами стоит будущая претендентка на титул Королевы? — Может быть, по тому, что эта соплячка мало того, что не боится тебя, как другие дети, так ещё и способна устроить тебе взбучку? Ада успела лишь ахнуть и рефлекторно ухватиться за его плечи, когда Астарот приподнял её и усадил на бортик перил лицом к себе. — Или по тому, что, немного подросши и достигнув совершеннолетия, эта дерзкая, непослушная, неуправляемая соплячка способна довести тебя до белого каления? Шёлковый пояс соскользнул на балконную плитку. Распахнутые полы халата — и выпущенная на волю ткань заструилась по спине девушки, щекоча приятным холодом. А руки демона уже ласкали свою Галатею, готовые сорвать последний покров… — Или по тому, что эта соплячка постоянно говорит тебе ненавистные слова. «Нет», «никогда», «ни за что». — Вот оно как, — подавшись вперёд, прошетала Ада. — Значит, Великий Герцог привык, что все всегда беспрекословно ему подчиняются? Ощутимый рывок-притяжение был ей красноречивым ответом, заставив крепче вцепиться в его плечи, чтобы не потерять равновесие и не упасть с высоты. — Кажется, да… — прошептала она, смотря ему в глаза, чувствуя, как тело охватывает новая волна желания. Теперь и Астарот хотел большего, но девушка — только что притворно мягкая, податливая, покорная — вдруг увернулась от поцелуя. — Моя очередь желать, — выгнувшись, она оставила влажный след на шее Герцога. — Что ты хочешь?.. — спросил он. *** Над серебряной гладью Оби две темнеющие фигуры с огромными крыльями кружили в предрассветных сумерках…
-
Чувственный и целомудренный, по-готически мрачный и сияющий внутренним светом, жестокий и полный гуманизма — твой стиль соткан из противоречий. И это здорово. Он живёт, он дышит, он неповторим.
|
Первым, что Ада увидела, когда открыла глаза, было лицо Повелителя. Всё та же библиотека, и диван снова на прежнем месте. Астарот сидел, расслабленно откинувшись на спинку, а она… Кажется, она лежала у него на коленях. Она что, отключилась прямо во время…?! Стыд какой. Девушка попыталась было сменить положение на вертикальное, но демон не позволил. — Нет-нет, лежи. Я ещё не закончил. Рука Герцога снова принялась гладить её по волосам — медленно и осторожно, как-то сосредоточенно-медитативно. Он просто молча смотрел на неё, сверху вниз, и на губах играла отрешённая улыбка. Ему не нужно было ничего говорить — Ада поняла без слов: это не простая ласка. С каждым новым прикосновением сонливая, оцепенелая усталость отступала, к ней возвращались силы, будто заливаясь в тело из невидимого сосуда. До чего же приятны эти прикосновения… Ада с трудом удержалась, чтобы не потереться щекой о его тёплую ладонь, словно ластящаяся кошка. — Что Вы делаете, Повелитель? — А я всё гадал: каким будет твоё первое обращение, — улыбнулся Астарот лукаво. — Обычно после такого женщины переходят на «ты». Напоминание про недавнюю близость заставило девушку смущённо отвести глаза: ей было неловко за свою оплошность. — Я, кажется, отключилась прямо в процессе… Ещё бы после такого позора Вас на «ты» называть… Кажется, ответ польстил самолюбию Герцога — его улыбка стала шире, а в чёрных глазах заплясали искорки озорства. — Французы называют оргазм женщины la petite mort, то есть маленькой смертью. В данном же случае твой кратковременный обморок закономерен вдвойне, и это полностью моя вина. Ты была настолько притягательно прекрасна, что я… скажем так, немного увлёкся. — Чем увлёкся? — непонимающе переспросила Ада. Астарот улыбнулся каким-то своим воспоминаниям и ободряюще взглянул на лежащую. — Близость мужчины и женщины — это всегда мощный энергообмен. Пожалуй, самый мощный из существующих видов. Близость же с существом энергетически намного более сильным — будь то бог или демон — настоящее испытание для смертного. Его тела и души. Не всем дано такое вынести. К счастью, тебе дано. — От этого ещё и умереть можно?! — изумилась Ада. — Разумеется, — кивнул Астарот. — Как и от любого энергетического истощения. И прямо сейчас я восполняю твои потери. Не волнуйся, слабость скоро пройдёт. Отныне у нас одна сила на двоих. Пальцы мужчины снова заскользили по волосам цвета тёмного шоколада, разметавшимся в беспорядке по его коленям, и на этот раз Ада не сдержалась, томно выдохнув и прикрыв глаза от удовольствия. — И всё же мне совестно. Теперь Вы, наверное, разочарованы мной. Ну, как женщиной… — смущённо пробормотала она. Отчего-то именно в вопросе близких взаимоотношений Аде не нравилось выглядеть слабой в глазах покровителя. Словно эта слабость была идентична женской неполноценности. — Я? Разочарован? О нет! Астарот легко рассмеялся. Эти беспочвенные женские страхи, одолевшие девушку, были даже милы. — Напротив, ты превзошла мои ожидания, Арьен. Столько эмоций разом, бьющих ключом… Мне давно не доводилось пробовать столь роскошный букет. Кажется, сейчас, рассуждая о дегустации и смаковании, демон говорил буквально. — И потом, ты отдала мне самое дорогое — свою чистоту. Разве можно сделать подарок прекрасней? Подхваченная и накрученная на палец прядь — та самая, которую она отрезала для Владимира — вдруг на глазах принялась отрастать, быстрее, быстрее… — Твои современницы не отличаются… высокой нравственностью. И в 21-м веке найти совершеннолетнюю девственницу в разы сложнее, чем это было в Средневековье. В те времена хотя бы монастыри приходили нам на выручку. Но ты, Арьен… Ты решила преподнести этот дар мне. И благодаря твоей щедрости я стал сильнее. Гораздо сильнее, душа моя. «А теперь и тело», — добавила его коварно-самодовольная, хозяйская улыбка. Прядь, наконец, сравнялась по длине с остальными волосами девушки. Он делал это нарочно, прямо сейчас демонстрируя свои открывшиеся способности. Он хотел, чтобы Ада видела эту новообретённую власть над ней. «Раньше я мог лишь скрипеть зубами от бессилья, не смея коснуться тебя, теперь же — смотри! Мне ничего не стоит стереть с моего сокровища следы того, другого, посмевшего осквернить его — и поставить свои нестираемые метки. Сегодня ночь моего триумфа!» — так говорили его глаза, улыбающиеся, насмешливо-холодные, жестокие, а всё же прекрасные. Глаза не падшего ангела, изгнанного из Рая, но добровольно сошедшего в Ад с гордо поднятой головой. Боль. Обида. Протест. Искрой полыхнули они в голубых глазах, исказив только что умиротворённо улыбавшееся лицо девушки. Зачем он это делает?! Для чего мучит, нарочно напоминая лишний раз, наступая на больную мозоль? Его прикосновения — ещё минуту назад такие приятные, столь желанные — в одно мгновение опротивели. Ничего она не жаждет сейчас так сильно, как разорвать этот ненавистный близкий контакт, вышвырнуть его из личного пространства. Прочь, подальше отсюда! Она хочет подняться, но снова наталкивается на беспощадную ладонь, упирающуюся в грудь. — Арьен. Я, кажется, уже сказал, что ещё не закончил. Теперь в его бархатном голосе — скрежещущие нотки металла и холод безапелляционности. Уже не просьба — приказ, звучащий всё равно что команда собаке «Лежать!». Возмущение. Негодование. Ярость. Ненависть! Лютая, испепеляющая ненависть — и всепоглощающая страсть, одержимость им. Чёрт возьми, да как такое возможно одновременно?! Жжёт грудь, рвёт надвое. И девушка отталкивает эту руку — удерживающую, преграждающую, запрещающую. Вскочив, подобно лопнувшей пружине, набрасывается на демона с кулаками. Плевать, какие последуют санкции. К дьяволу послушание и покорность. Она не марионетка на ниточках, не кукла, не жмущаяся к ноге хозяина собачонка! — Не смей! Не смей! Больше никогда не смей! Астарот смеётся, даже не думая уворачиваться от ударов, лениво, вполсилы удерживая разбушевавшуюся Аду за запястья. Эти маленькие кулачки, остервенело молотящие по его груди, не способны причинить Герцогу вреда. Скорее, он желает предотвратить случайные травмы своей любимицы. Так поступает хозяин изловленной в дикой природе экзотической птицы: выстилает дно клетки, прокладывает прутья мягкой тканью, чтобы питомица не поломала крылья в тщетной попытке вырваться.* Жестокая забота собственника, отобравшего самое ценное и единственное, что нужно невольнице — свободу. Верховный демон мог бы по щелчку пальцев свести на нет её атаку, переломив волю девушки, словно спелый колос. Но он не хочет — это хлещущее фонтаном буйство, это исступлённое неистовство, захлёбывающееся в почти животном рёве лишь сильнее будоражат его, дразнят, рождая желание. Демон вожделеет тем сильнее, чем яростнее её сопротивление. Он хочет эту женщину снова, прямо сейчас. Наконец, силы её иссякают, она устаёт биться. Эта борьба была проигрышной с самого начала, она знала об этом. А всё же… Изнеможённая, девушка опускает голову ему на плечо и прикрывает глаза, мягко льнёт, обнимая ослабевшими руками. Едва слышный шёпот над самым его ухом — всё, на что она способна сейчас: — Как же я тебя ненавижу… — Моя мятежная, бунтующая госпожа… Моя дикая роза… Моя Арьен… Моя… — шепчет в ответ Герцог, наслаждаясь её близостью. А потом, будто вспомнив что-то, негромко, нараспев начинает декламировать: — О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими; Волосы твои — как стадо коз, сходящих с горы Галаадской. Как лента алая губы твои, и уста твои любезны. Как половинки гранатового яблока — ланиты твои под кудрями твоими. Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе! Ада открывает глаза и отстраняется настороженно, изумлённо смотря на Повелителя и не веря ушам своим. А Астарот всё говорит, и пальцы его, действующие в созвучии со стихотворными строками, ласково проходятся по щеке избранницы, её губам, закапываются в завитках волос… Демон любуется. — Пленила ты сердце моё одним взглядом очей твоих. О, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов! Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня. Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знамёнами? Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью!** — Это же… это… — сбивчиво бормочет Ада, как-то по-новому смотря на мужчину. Она догадалась. — Да, — улыбается в ответ Герцог. — Повелитель!.. В следующую секунду девушка порывисто прижимается к нему, пряча лицо на груди, не в силах сдержать брызнувшие слёзы. Слёзы нечаянной радости и навалившегося горя. Слёзы стыда и облегчения. — Ну-у... Не нужно плакать, Арьен, — успокаивает демон. — Ведь теперь я, наконец, закончил. Только сейчас она замечает то, к чему её глаза были слепы прежде: вторая прядь, отрезанная когда-то самим покровителем, больше не торчала укороченным завитком, сравнявшись по длине с сёстрами. Свободна!
|
Для атмосферности и лучшего вчувствования в текст:
Если вам исполнилось 18 лет и вы готовы к просмотру контента, который может оказаться для вас неприемлемым, нажмите сюда.
Фильм “MINE” режиссёра Álvaro de la Herrán — 4-х минутная короткометражка, прекрасно, на мой взгляд, иллюстрирующая тонкости BDSM-отношений. Ссылка на Youtube: ссылка или на Mail, у кого нет регистрации на Youtube: ссылка Его поцелуи обжигали холодом. Срывали с губ судорожные вздохи, заставляли сладко выгибаться от волн мурашек, бегущих вдоль позвоночника… Демон и смертная. Гений и скрипка. Его прикосновения — словно игра виртуоза: как никто другой он знает, как извлечь из этого хрупкого, нежного, капризного инструмента гармоничное звучание, как раскрыть его неброскую красоту. Герцог в совершенстве владеет музыкой чувственности. Касания его пальцев — лёгкое и уверенное, скользяще-щекочущее, одними кончиками ногтей и дразнящее, расслабляющее и подобное удару хлыста, скромно-вкрадчивое, почти целомудренное и бесстыже-настойчивое — такие разные, каждое восхитительно в своей индивидуальности… Астарот импровизирует, прямо сейчас создавая волшебную, неповторимую мелодию — и упругое тело молодой женщины в его объятиях чутко отзывается на задетые струны. Ада до сих пор не верит, что всё это происходит наяву, с ней, с ним — с ними обоими. «Вместе» — вот главное слово, ключевое, краеугольное. Она всегда думала, что демон — это значит один, одинокий, одиночество в абсолюте. Но теперь она ощущает иное — единство и единение. Когда один — это качественная сумма двух единиц. Когда один — это значит един с кем-то. И, словно помешанная, она улыбается блаженно, закрыв глаза, а губы способны шептать, как мантру, лишь одно слово: — Повелитель… Повелитель… Безумен и он, срывая, сдёргивая, избавляясь от всего лишнего — этой последней преграды из тонкой ткани, отделяющей его от мечты. Почти восемь лет он ждал этого. Молчал, не выказывая нетерпенья ни словом, ни жестом, любуясь на расстоянии, желая и грезя, как однажды прильнёт к этой молочно-белой ложбинке меж ключиц, а потом скользнёт ниже, ниже… Как сейчас. — Astaroth… Сбивчивый шёпот над самым ухом. Его истинное имя. Так, как только она одна умеет произносить. Так, как только она одна умеет позвать — страстно, с желанием, обвив шею руками и прикогтив, словно кошка, от удовольствия. — Astaroth… Уже не шёпот — стон. Словно удар током. Пробуждает, зовёт, велит!* Истинное имя. Страсть, упоение, призыв, восхищение, блаженство — всё слито в нём. Оно подстёгивает и влечёт. Оно приглашает и предлагает. И впившись в губы — податливые, полураскрытые — Астарот жадно пьёт этот любовный напиток с поспешностью измученного жаждой. Ненасытно, алчно, взахлёб, так, что в уголке выступает алая капелька. Ада тихо вскрикивает. — Прости, — бормочет он, отстранившись. — Прости, я не могу долго... Сдерживаться всё сложнее. Воля демона сильна, но как же трудно сейчас стягивать её цепями самоконтроля! Тает секунда за секундой — и истончается нить самообладания… Кроваво-красное медленно струится тонким ручейком по подбородку, щекочет ноздри, дразнит, сводит с ума своим ароматом. Запах чистоты и целомудрия. Запах невинной девушки, ещё не знавшей мужчины. Редчайшая жемчужина для обречённого на бессмертие. — Ариане… — шумно выдыхает Герцог, прижавшись, зарываясь носом в копну смоляных волос. И вместо собственного имени ей слышится умоляющее: «Пожалуйста». Демон не владеет её телом, у него нет на него прав — и сейчас лишь одно слово может решить всё. Её слово. — Нет, — шепчет Ада, подаваясь навстречу разгорячённому мужскому телу. — Я не давала своего согласия. Она дразнит — обнимая. Играет — чувствуя, что ей самой долго не выдержать. Отталкивает — не в силах оторваться от него и зная это. — Повелитель… Великий Герцог Преисподней… Доверенный самого Люцифера… — пальцы закапываются в непослушные завитки его волос, шёпот щекочет ухо. — Каково это, зависеть от воли слабой смертной?.. Нравится?.. Тихий, мелодичный смех и прикушенная слегка мочка. Даже теперь она мучает и терзает, издевается, изводит. Рабыне нравится это пьянящее чувство власти над своим господином. Стоя на краю бездны и готовая шагнуть в неё, она жаждет упиться этим ощущением допьяна. Напоследок. А потом сделать шаг в чёрную пучину неизвестности и улыбаться, смеяться, хохотать в лицо Хаосу! Потому что хотя бы на один миг её краткой жизни путы были разорваны, и гордая птица сделала взмах свободными крыльями. Чтобы быть пойманной в силки — уже навечно. — Дрянь! — шипит демон, с размаху припечатывая девушку к стене в слепом порыве придушить. Но нет, не ненависть руководит им в эту минуту — а всепоглощающий, почти животный страх. Он безумно желает её и страшится потерять теперь, когда так близок к своей мечте. А потому с силой стискивает своё сокровище — «Не отдам, не отпущу, ты только моя!». А всё же она ему не принадлежит. И единственное, что он может сделать, это не выпускать её из объятий и целовать, целовать, целовать... Ей наверняка больно — мужчина гораздо сильнее, а уж мужчина с духом демона… Но сейчас, лаская его в ответ, она счастливо, победно смеётся. — Вот и мне не нравится! Я не рабыня и никогда — слышишь? никогда! — ей не буду! Глухое рычанье вперемешку со стоном, закопавшееся в её волосах… Его прерывистое дыхание толчками вырывается из груди. Астарот зол и готов выть от разъярённого бессилья. Душу разрывает надвое. Эта дьяволица во плоти намеренно изводит его — прикончить мерзавку, вытрясти из неё дух! Но как вырвать дыхание жизни у этих губ, ласкающих и шепчущих «мой Повелитель»? И рука, уже сомкнувшаяся на хрупкой шее, вдруг слабеет. Её жестокая игра и отказ лишь сильнее подстёгивают в нём желание обладать. Горячая мужская плоть упирается в низ живота — и Ада дрожит. От ответного вожделения. От сладкого стыда. И будоражащего страха. Вожделение. Десятки раз она видела это в фильмах, читала в книгах, но не знает, каково оно на самом деле. Как рождается, осязаемо ли, каково на вкус?.. Не знала до сих пор. Смущение. Щёки заливает румянец. Ада стыдится собственной наготы и очарованного взгляда, который та вызывает. Мужчина никогда прежде не смотрел на неё так. Наверное, подобное восхищение охватывало души увидевших пречистую Богоматерь… Страх. Она боится сделать последний шаг, разделяющий «до» и «после», потому что за этой чертой — неизвестность, и сделанный выбор нельзя отменить, не существует волшебной кнопки «перемотка» или «пауза». Ей неведомо, что ждёт дальше — и вместе с тем любопытно: что там, за дымкой тумана? Тайна отталкивает и влечёт. Она страшится этой неопределённости — и жаждет её! Это как, стоя над пропастью, прыгнуть с обрыва. Умея летать. Куда унесут тебя твои крылья, Ада: вверх или вниз?.. И она прыгает. В тот момент, когда её глаза, наконец, сказали «Да», невесомость принимает девушку в свои мягкие объятия. *** Она помнила смутно, сумбурно. Столько красок, столько ярких оттенков и переливов — все они смешались в причудливо-безумный хоровод на полотне экспрессиониста… Библиотека, утопающая в тенях c бликами тусклого света. Почему-то нет дивана и кресел, и столик исчез куда-то… Лишь ковёр и она на нём, распростёртая навзничь. Ранка почти запеклась — тонкий бордовый росчерк чуть заметен. Такой же, будто отзеркаливающий своего брата-близнеца, и на ладони Герцога. Ада не знает, зачем. Сейчас это так неважно… Обнажённую кожу приятно согревает и щекочет его дыхание, перемежающееся едва ощутимыми поцелуями. Астарот не спешит. Некуда и ни к чему — впереди вся ночь. И сегодня она принадлежит только им двоим… Глаза девушки прикрыты, но по трепещущим ресницам демон читает всё, как в раскрытой книге. Ему ведомы все тайны, бурлящие в этом теле и душе. Кроме одной. Он знает, как выглядит наслаждение, каждый его оттенок — и хочет показать ей все до одного. Он бесконечно долго ждал этого момента, чтобы теперь с головой не окунуться в омут блаженства. Демон умеет лишь забирать? Ложь. Верх его счастья не в том чтобы отнимать и коллекционировать. В его природе — щедро дарить, взамен получая во сто крат больше. Таков Герцог, Великий и великодушный. Она хочет обнять его и прижаться, но руки предательски не слушаются. Трудно пошевелиться. Стоит немалых усилий вынырнуть на поверхность истомы, разлепить тяжёлые веки и… Вспышка испуга. Паника пляшет в расширившихся зрачках. Девушка лежит в центре сигила Повелителя, и мерцающие синим края заключают её в свой ласковый капкан. Она пленница? Добыча? Жертва?! Ледяной ужас выплеснулся на сознание — Ада рванулась и тут же вскрикнула: невидимые путы больно врезались в запястья. Не может быть! Её обманули и предали? Нет, нет, нет! Астарот мягко склоняется, гладит её по щеке успокаивающе и нежно. — Верь мне. Так нужно. Вспышка боли. Распятое тело выгибает, и крик бесконтрольно рвётся прочь из груди. Ада умоляет его остановиться и прекратить, но слышит лишь победное, упивающееся собственным триумфом: — Моя! Отныне моя! Властная рука смыкается на беззащитной шее. Астарот страшен в этот миг. В его глазах — ни тени сострадания. Лишь холодная, коварно-ликующая ухмылка. И одинокая слеза бежит по щеке Ады — теперь уже женщины. Все мы одиноки в своей боли. Вспышка экстаза. Она бьётся в его объятиях, слившись с мужчиной воедино, царапается и кричит — на этот раз от блаженства. Астарот молча любуется ей, лукаво улыбаясь краешками губ. Этой ночью у самолюбия Великого Герцога роскошное празднество. Последнее, что помнила Ада, прежде чем провалиться в негу полузабытья, это его прикосновения. Указательный палец, смоченный в вязко-багряном, старательно выводит на её теле семь знаков — скользнув от заветного завитка волос и пробираясь всё выше, выше… А Повелитель напевает что-то на латыни.
-
Это самая красивая эротика, которую я когда-либо читал, без преувеличения. Чувственная красота, лишённая при этом всякой пошлости — этот баланс умеют соблюсти единицам. Ещё сложнее передать это через текст, посредством слова, а не графики. Тебе удалось и то, и другое. Прекрасно.
|
— Повелитель, если позволите, один вопрос остаётся для меня неясен. — Спрашивай, Арьен. Астарот теперь вальяжно полулежал, утопая в мягкой спинке дивана, с бокалом в руке, который недавно «забыл» допить из-за дел с оборотнем. Дурга исчезла — она оказалась весьма правдоподобной астральной проекцией змеи. «Где ты видела настоящую кобру в ваших широтах? Это исключительно тропический житель», — улыбнулся глазами демон после удачно проделанного фокуса. От покровителя же Ада узнала, что обретёт это «именное оружие», только став его Королевой. — Вы всё время говорите о Королеве как о каком-то титуле. Я думала, это метафора, как у Булгакова... Герцог едва заметно поморщился. — Ты имеешь в виду эту его еретическую книжку «Мастер и Маргарита», пытавшуюся дискредитировать моё доброе имя? — Как так..? — недоумённо приподняла брови Ада. — Пожалуй, эта история заслуживает хорошего аккомпанемента, — вместо ответа изрёк Повелитель и потянулся к портсигару, лежащему на столике. — Не составишь компанию? Вот уж поистине вечер открытий! До сих пор Ада была уверена, что Герман не курит и вообще придерживается здорового образа жизни. Впрочем, Вейц-то, может, и не курил, а вот тело его сейчас — очень даже. Она не стала отказываться, найдя какое-то особенное эстетическое удовольствие в том, чтобы медленно поднести каминную спичку к сигарете Повелителя и, помогая прикурить, ещё раз встретиться с ним глазами, подержать эту необыкновенную паузу, насладиться её послевкусием… Странно всё это. Ещё недавно от близкого и продолжительного контакта с верховным демоном Ада сначала чувствовала себя как на иголках, а после — превращалась в подобие выжатого лимона. Теперь же никакой усталости подобного рода не ощущалось, но значительная доля сил уходила на то, чтобы сдержать порыв сесть к Повелителю поближе. «Что же он такого сделал?.. И сделал ли?..» — Мало кому известен тот факт, что в первоначальном варианте рукописи демона звали вовсе не Воланд, — запрокинув голову, Астарот с явным наслаждением выпустил струю дыма. — Имя главного «злодея» было заменено в самый последний момент перед сдачей текста издателю. До этого в черновиках фигурировало моё имя. Пришлось явиться к Михаилу Афанасьевичу лично и недвусмысленно намекнуть, что он поступает… опрометчиво. — Но почему Вы были против, Повелитель? Вы же могли стать главным героем бессмертного романа! — А если точнее, книжонки, которая бы ляпнула жирную чёрную кляксу на мою репутацию, — возразил Герцог, и снова гримаса брезгливости на долю секунды исказила его умиротворённое лицо. Ада не нашлась с возражениями. Потому что не понимала, в чём же, собственно, состоит неудовольствие покровителя. Уже не одно поколение людей, особенно молодёжь, зачитывалось этим произведением, признанным образцом классики — и в нём Ада видела ресурс, удачное средство популяризации фигуры Астарота в массовом человеческом сознании. Заметив вопросительное недоумение на лице девушки, Герцог снизошёл до пространного объяснения: — Женщину на одну ночь выбирает себе совершенно иной контингент мужчин. И делает он это, посещая заведения известной направленности, с совершенно определёнными целями, — строгий взгляд на собеседницу. — Скажи, Арьен, по-твоему, я похож на любителя ночных бабочек? — Нет. По правде сказать, Ада понятия не имела, как должны выглядеть эти самые завсегдатаи публичных домов и ценители запретного, но на всякий случай не стала акцентировать на этом внимания. — В романе Булгакова Воланд, если помнишь, выбирает себе Королеву из смертных женщин всего на одну ночь. Я же гораздо более постоянен в своих привязанностях и делаю подобный выбор примерно раз в столетие. — Так это всё-таки настоящий титул? — решилась уточнить Ада. — Пóдлинней не бывает, Арьен. Лучезарная улыбка Повелителя была лучшим подтверждением. — А почему вы выбираете раз в столетие? — Смертные обычно не живут дольше века. За редким исключением. — И Вы остаётесь верны своей Королеве, пока смерть не разлучит вас… — в задумчивости пробормотала меченая. — Ну, можно и так сказать. Астарот хмыкнул. Ох уж эти женщины с их романтическими глупостями. — Получается, Ваши Королевы — обычные смертные женщины? — Я бы не назвал их совсем уж обычными, — Герцог наклонился вперёд, аккуратно стряхивая пепел. — Но все они смертны, это действительно так. — А как же… Я ведь… Ну то есть... — М-м? Уловив нотки нерешительности в голосе собеседницы, мужчина приподнял бровь и сосредоточил всё своё внимание на подопечной. Ада замялась и потупилась, уже жалея, что слова вылетели раньше, чем она успела сообразить: эту догадку озвучивать не стоит. — Смелее, — мягко подбодрил покровитель. — Сейчас допустимы любые вопросы, и ты вправе задать самый каверзный из них. Согласись, было бы невежливо с моей стороны оставлять любимую служительницу в информационном вакууме относительно такого важного этапа в её жизни. Он замолчал и отвёл взгляд, казалось, полностью сосредоточившись на медитативном процессе пускания фигурных колец дыма. — Может быть я преувеличиваю, конечно… — неуверенно начала девушка. — Но после того случая, когда я… когда Вы… В общем, такое ощущение, что с недавних пор я не старею, Повелитель. — Так и есть, — невозмутимо отозвался демон, не поворачивая головы. — А вернее, ты стареешь очень медленно. Я наделил тебя этим даром, когда залечивал твои шрамы. Ада шумно выдохнула. Значит, это не иллюзия, она всё верно подметила! Какое же это облегчение узнать, наконец, правду. — Получается, такой способностью наделяется не каждая Королева? — отойдя от первого шока, продолжила расспросы девушка. — Скажем так, она слишком энергозатратна и весьма высока по «стоимости», чтобы даровать её всякой моей избраннице. Так что нет. Этого дара удостаивается лишь та, кого я захочу выделить среди числа прочих. Ада нахмурилась, закусив губу. «Ба! Да ты, никак, ревнуешь?» Она не могла сказать с уверенностью, что это за чувство только что больно кольнуло сознание. Но ей не нравилось ощущать себя одной из числа прочих, пусть даже и особенной. Астарот молчал, с весёлым любопытством наблюдая за собеседницей. Гневная реакция девушки забавляла Герцога и, кажется, льстила его самолюбию. Ну уж нет, не дождётся! Она не станет закатывать истерик и устраивать сцен ревности. И словечка не вымолвит! — Почему именно я? — прозвучал спокойный вопрос вместо уже готового сорваться с губ укора. — Потому что ты достойна этого дара, — так же просто ответил демон. — Как достойна быть моей Королевой. Ада не считала себя исключительной. В ней не текла кровь знатной династии, она не была персоной с мировым именем или роскошной Софи Лорен. Вокруг неё было полно женщин умнее и красивее, к которым гораздо органичней подходили определения «выдающаяся» и «несравненная». И всё же Повелитель выбрал её… Нет, Аде была недоступна его логика. Пока он не сказал это: — Сегодня ты без колебаний готова была проститься с жизнью, желая остаться подле меня. Это ли не лучшее доказательство верности? — И Вы желаете, чтобы я приняла этот титул в ближайшем будущем? — Мне бы этого хотелось, — утвердительно кивнул Владыка змей. — Однако решение принимать тебе. — Я что же, могу выбирать? — удивилась девушка. — И отказаться тоже могу? На этот раз покровитель ответил нехотя: — Можешь. И я не стану настаивать на выборе прямо сейчас. И всё же, несмотря на его слова, Ада задумалась уже теперь. Чего-то здесь не хватало… какого-то значимого фрагмента паззла, без которого целостная картинка никак не желала складываться воедино. — Повелитель, а могу я узнать, какие у Вашей Королевы обязанности? — Такие же, как и у всех остальных моих служителей: быть верной соратницей, — Астарот улыбнулся. — Однако я бы не назвал это обязанностью. Слишком императивное слово. Скорее, это призвание души. — Но есть же какие-то критерии, по которым одна девушка может выделиться из числа служителей и стать Вашей верной спутницей, а другая так и останется в меченых? — продолжала допытываться Ада. Призрачная разница положения Королевы и меченой (помимо названий) покуда была ей не ясна. — Скажу больше: довольно часто Королеву я выбираю вообще не из числа моих служителей. Так что не забивай свою прелестную головку ворохом ненужных подробностей, — посоветовал демон. — Ты узнаешь о них чуть позже, если всё ещё будешь хотеть этого. Всему своё время. — Хорошо, — осторожно согласилась девушка. — Но есть одно обстоятельство, о котором мне нужно знать всё и прямо сейчас. Голос её вдруг обрёл неожиданную твёрдость. — Моя семья. Что с ней будет? Мне придётся порвать все связи с близкими? — С чего вдруг такие мрачные прогнозы? — усмехнулся Герцог. — Зачем же настолько сгущать краски. — Значит, я смогу с ними общаться, как и прежде? Ада заметно приободрилась. — Арьен. Если я говорю «мне нужна Королева в твоём лице», я не имею в виду «приданое» в виде твоей многочисленной родни до седьмого колена, — отшутился Астарот. — В таком случае я даю Вам своё согласие, — без тени веселья, серьёзно проговорила меченая. — Когда придёт срок, я стану Вашей Королевой. Повисла пауза. Перестав курить, Повелитель несколько долгих секунд всматривался в лицо собеседницы в попытке по одним только ему видимым знакам прочесть причину такой скоропалительности. — Ты хорошо подумала, Арьен? — наконец, нарушил он затянувшееся молчание. — Можете не сомневаться, — тихо, но твёрдо ответила девушка. — И всё же я задам тебе этот вопрос снова. Теперь уже и Астарот стал предельно серьёзен, лицо его выражало крайнюю степень сосредоточенности. — Вы так говорите, будто я письменное согласие на отсечение головы посредством гильотины подписываю, — пожала плечами Ада и отчего-то отвела глаза. — Отнюдь. Меня тебе не стоит бояться, ибо, как ты знаешь, я никогда не изменяю своему слову. Моё… опасение касается иного. Затушенный окурок жалобно зашипел, одним резким движением смятый, вдавленный в поверхность пепельницы. — Полагаю, подобная поспешность в этом решении вызвана твоей… привязанностью к Владимиру и желанием сохранить ему жизнь, верно? Ада не отвечала, не смея — сама не зная почему — поднять на Повелителя глаз. — Мне это понятно, — не дожидаясь ответа, невозмутимо продолжал Герцог. — Именно поэтому я так дотошно и спрашиваю тебя: хорошо ли ты подумала? Стόит ли такой жертвенной заботы тот, кто использует тебя самым бессовестным образом? — Неправда! Володя меня любит! — вспыхнула девушка. — Поэтому он попытался тебя убить, метнув огненный снаряд в газовый баллон? Оригинальный способ показать свою любовь. Демон саркастически усмехнулся и с выражением ядовитого скепсиса, разлившегося по лицу, закинул нога на ногу. — После столь явно выказанной агрессии в адрес моего служителя я имею полное право раздавить его, как клопа. И давно бы сделал это, если бы не твоя трогательная просьба, переданная через сестёр. Скажи, Арьен, этот чародей настолько тебе дорог? — Убить?.. Он хотел меня убить?.. Нет, нет, как же это… Голос Ариадны задрожал и надломился, сорвавшись на шёпот. Не нужно было быть мастером проницательности, чтобы понять: сказанное Астаротом попало точно в цель. Но страшно было не это внезапное обличение. Как известно, влюблённые склонны подвергать сомнению даже самые явные доказательства, если не хотят верить в вину любимых. Но Ада поверила. Потому что только сейчас поняла, чтό всё это время смущало её, не давало покоя, звенело тревожным звоночком где-то на задворках аналитической мысли. Повелитель лишь придал форму её неясным сомнениям, озвучил то, что давно скреблось в подсознании. — Но зачем? Почему?! — Потому что он чародей и не умеет иначе? — предложил свою версию демон. — Не могу утверждать с уверенностью, но вполне вероятно, его привлекает твоя Сила, унаследованная от бабушки. Впрочем, о мотивах его действий лучше спросить самого господина Волкова. «А Повелитель дело говорит. Владимир признался в любви когда? Только после того, как своими глазами увидел свидетельство дара, передавшегося по наследству. А до этого что ж столько времени молчал? То-то и оно».— Чёрт. Понурившись, девушка устало потёрла лоб. Ладонь её заметно подрагивала. — Не стоит так остро это воспринимать, Арьен. Многие смертные способны убить соперника, лишь бы не лишиться объекта своей любви. А поскольку меня он убить не может… — И что, поэтому нужно убивать меня, руководствуясь принципом «Так не доставайся же ты никому»?! — огрызнулась меченая, вскинув на покровителя взгляд, обжигающий гневом. — Не любовь это, а чистейшей воды логика собаки на сене! Эгоцентричной, расчётливой и безжалостной. Я не объект любви и не желаю им быть. Я субъект, живая и свободная личность! — Тише, Арьен, тише… — Астарот примирительно поднял руки. — Любовь для тебя — это свобода. Я помню. Он тепло, обезоруживающе улыбнулся. Он запомнил!.. Эту фразу она произнесла перед своей «кончиной». Финальным аккордом прозвучали эти слова в её смертной симфонии. А он запомнил… И не просто принял к сведению, сохранив в памяти, как один из многочисленных сухих фактов — кажется, Повелитель… уважал её мнение? Ада замолчала, вперив взгляд в пол в судорожной попытке переварить свалившийся на неё ворох разрозненной информации. Астарот молчал тоже, тактично давая собеседнице передышку, понимая её необходимость и важность. Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем он заговорил снова — может, пара минут, а может, добрая четверть часа. — У вас, людей, есть прекрасная экранизация одного романа. «Молчание ягнят». Ты смотрела фильм, Арьен? Меченая подняла непонимающий взгляд на покровителя, кивнула. — Все серии. — Тогда ты, конечно, помнишь финальную сцену «Ганнибала», где доктор Лектер отсекает себе кисть, чтобы скрыться от федералов, которых вызвала Кларисса.* — Такой эпизод невозможно забыть… — протянула девушка. — В своё время он произвёл на меня сильнейшее впечатление. Впрочем, как и весь фильм. Одна игра Энтони Хопкинса чего стоит. А сколько резонансных обсуждений она вызвала после выхода первого эпизода… Незаметно для себя Ада вовлеклась в рассуждения. Подспудно она была рада отвлечься от мрачных мыслей и благодарна Повелителю за этот разговор. — Некоторые коллеги по съёмочной площадке даже побаивались Хопкинса — настолько правдоподобно он сыграл маньяка. Пожалуй, это лучшее признание его актёрского таланта. Но если сравнивать фильм с романом… — Прекрасный образец любви мужчины, — вдруг перебил Астарот. — Я бы сделал то же самое. От столь резкого перехода в теме Ада осеклась и замолчала. Демон, рассуждающий о любви? Нонсенс. Слишком уж не укладывающийся в привычную, привитую с детства, картину мира образ. «Любовь — чувство, присущее сугубо человеку, квинтэссенция лучшего, что есть в создании Божьем. Инфернальные же сущности на него не способны. Более того — они испытывают ненависть к любым проявлениям любви и стремятся их уничтожить». Как-то так объяснял маленькой Арише дедушка-богослов. Так ведь? Традиционно считается, что так. Если не брать в расчёт литературную традицию романтизма. Помолчав и отпив ещё кальвадоса, Герцог как бы между прочим добавил: — Собственно, я это и сделал. — Что сделали?.. — на автомате переспросила девушка. Погруженная в свои размышления, она забыла, о чём они только что говорили. А, кажется, о фильме «Ганнибал» и самоотверженном поступке доктора Лек… — Постойте! Что?! Чтό Вы сделали?! Как это?! Когда?! Меланхоличная улыбка тронула губы Астарота. — Ты ведь не думаешь, что возвращение тебя к жизни пять лет назад ничего мне не стоило? — Вы что, руку себе отрезали для этого?! — ахнула Ада, чуть не подскочив. — И отрезал бы вторую, если бы понадобилось. Спокойствие ответов покровителя резко контрастировало с крайней степенью изумления и растерянности его подопечной. — Да ты что!! Она всё же вскочила. Почувствовала, как по спине пробежал липкий холодок ужаса. Её обеспокоенный взгляд непроизвольно заскользил по фигуре мужчины — обе конечности были на месте. «Ай, бестолочь! Ну конечно на месте, это же тело Германа! Так, может, он поэтому никогда не является в своём истинном облике, что у него руки теперь нет?! Или крыла? Или… Как там это на его родной оболочке отразилось? Чёрт! Чёрт! Чёрт! Всё из-за тебя, чёртова баба!»— Примите истинный облик, Повелитель. Сейчас же, — потребовала Ада. — В этом нет необходимости, — всё так же спокойно возразил Астарот, поморщившись чуть брезгливо. — Я сказал это тебе не для того, чтобы получить сочувствие, а тем более жалость. — Я настаиваю. Покажитесь, — не отступалась девушка. — Пожалуйста… Весь спектр переживаний настолько ярко отражался сейчас на её лице, что Герцог поспешил её успокоить. — Арьен, не нужно столько тревоги. Я говорил не буквально, а про энергетический аспект, — он мягко улыбнулся. Простонав что-то нечленораздельное, Ада с облегчением опустилась обратно на диван, от переживанья приложила ладонь к губам тыльной стороной. — Но… это ведь всё равно больно? — не прошло и минуты, как снова встревожилась она. — Приятного мало, — уклончиво согласился демон. — Насколько? — Зря я вообще тебе сказал. Казалось, Астарот уже и сам пожалел, досадуя на свою открытость. — Так же больно, как если бы Вы были человеком и отрезали себе руку? — не обращая внимания на его ворчанье, не унималась девушка с расспросами. Сообщение Повелителя, несмотря на то, что она узнала о нём только сейчас, спустя несколько лет, ошеломило её. Он ответил не сразу, сначала долго вглядывался в её лицо, будто раздумывая, стоит ли беспокоить такими подробностями. Но, по всей видимости, она теперь не отступится — этой упрямице настойчивости не занимать. — Да. Это было так же больно. — Господи помилуй… — пробормотала девушка, непроизвольно поёжившись. — Ну-у… — иронично скривился Астарот. — Вот Бог-то тут совсем ни при чём. Но Аде сейчас было не до шуток. — И столько лет молчал! — А зачем было говорить? — пожал плечами мужчина. — Ради неуместного бахвальства? Чтобы навязать тебе вину? Выпросить порцию сочувствия? Или чтобы заставить чувствовать себя обязанной мне? Да, так можно было сделать. В манипулятивных целях, — согласно кивнул Герцог. — Но я не ставил себе подобной цели. Он развёл руками. — Так вот почему ты тогда почти целый месяц не приходил… — понимающе пробормотала Ада. — Я думала, это обида, а ты просто… Она шумно выдохнула, с силой сжав ладони. — Но зачем! Зачем Вы это сделали, Повелитель! А если б что-то случилось? Вы же себя ослабили! Вы были ранены! Ваши враги могли воспользоваться этим, чтобы нанести подлый удар в спину, а то и вовсе… Он заглянул ей прямо в глаза и грустно улыбнулся. — Ты и сама знаешь ответ, Арьен. Она знала. Конечно, знала. Женщина не может не чувствовать подобное. «Все эти годы ты отвергала, терзала, мучила меня — а я любил. Глупо, безумно, безнадёжно. Вопреки всем стараниям перестать — любил. Порой ненавидя столь же сильно. И огонь этот разгорался тем ярче, чем сильнее желал я превратить искры в пепел. Владыка тысяч душ, командующий десятками легионов, я проиграл главную битву, не сумев совладать с душой собственной. Никто не любил тебя так, как я. Но никогда ты не услышишь от меня этого признанья: я — верховный демон, а мы горды». Так сказали молчаливые чёрные глаза, смотрящие на неё сквозь пелену печали. И глаза льдисто-синие, испившие чашу этой тоски до дна, беззвучно ответили: «Я знаю». — Я знаю. Знаю… — повторили губы. А пальцы уже скользили по мужской щеке — осторожно, нежно, говоря лучше всяких слов. Астарот замер, не отстраняясь, но и не поощряя внезапную ласку. Всего на мгновение в глазах его полыхнуло — и вдруг заволокло непроглядной чернотой. Так случалось с ним в минуты сильнейшего гнева. Ада встрепенулась, испуганно отдёрнула руку, будто обжёгшись. — Простите меня… Девушка рывком вскочила, поспешно пятясь прочь. — Пожалуйста, простите, Повелитель! На щеках вспыхнул румянец жгучего стыда. Сейчас она готова была хоть сквозь землю прямиком в Ад провалиться, лишь бы избежать собственного позора. Как она могла настолько забыться?! — Извините... Я… я не знаю, что на меня нашло. Столько событий за вечер… и Ваш рассказ сейчас… Мне следовало держать себя в руках. Мне так неловко... Простите меня за эту вольность. Такого больше не повторится. Ада говорила, устремив глаза в пол, чувствуя, как Астарот поднялся и теперь медленно приближается, — и её речь, и без того сбивчиво-торопливая от волнения, делалась ещё быстрей. Даже когда Герцог остановился напротив, вплотную, она не подняла на него взгляда. Не посмела. Вжав голову в плечи, словно ожидая удара, она была подобна провинившейся собаке, уже знающей, что сейчас хозяин в наказанье больно ударит её. Безропотной, смирившейся, но страшащейся этого. Тем ошеломительней прозвучало его тихое: — Ещё. Глаза демона смотрели сейчас сверху вниз так пристально, что могли бы прожечь насквозь — и встретились с её, изумлёнными и непонимающими. — Я хочу ещё, Арьен. В его голосе — требование, настойчивое, нетерпеливое, почти приказ. А вместе с тем… просьба? Просьба, едва сдерживающаяся от того, чтобы перейти в мольбу. Верховный демон привык отдавать распоряжения — но как, должно быть, сложно ему произнести обычное «пожалуйста». Его боялись, ему уступали, сдаваясь под натиском силы и могущества. Его ненавидели и презирали. С ним сотрудничали и им восхищались — бывало и такое. Верховному демону, несложно побеждать, внушать благоговение или вызывать неприязнь. Но никогда прежде ему не дарили такого. Очарованность, будто только теперь открывшая глаза и смотрящая на него по-новому, с удивлённым интересом. Глубокое уважение, помноженное на бесконечную преданность. Сочувствие — но не жалость, о нет! Со-чувствие как сопереживание, понимание и принятие — непритворное и мудрое. И финальная нота — нежность. Такая, в которой нет места корысти и неискренности. То, чего купить невозможно ни за какие богатства мира — можно лишь заслужить. Всё это — в одном её прикосновении, таком мимолётно-пугливом, точно взмах крыльев колибри… Никогда прежде Астарот не пил ничего изысканней — и теперь жаждал ещё. Хоть немного, всего один глоток! Но ещё! А она поняла это. Её протянутая ладонь уже не дрожала, не боялась — снова ласкающе касаясь щеки с лёгкой щетиной, закапываясь в волосах… Астарот шумно выдохнул, прикрыв глаза. Да, это было оно. Всё случилось молниеносно. Пол резко ушёл из-под ног, порыв ветра всколыхнул выбившиеся пряди, щекотнув шею — что-то твёрдое врезалось в спину. Подхваченная на руки, с силой прижатая к книжному стенду Ада успела лишь ахнуть и инстинктивно вцепиться в плечи мужчины — ища опору и обнимая. — Семь лет… Кажется, это прошептали его губы, прежде чем прильнуть к фарфоровой коже с пульсирующей жилкой.
|
01:04— Если бы тебя попросили дать самую общую оценку такому существу, как змея, каков бы был твой ответ? Астарот сидит вполоборота к Аде и с улыбкой наблюдает за её сдержанными манипуляциями: теперь девушка активно и охотно взаимодействует со змеёй, которую ещё недавно боялась не то что подпустить к себе, а даже просто наблюдать с расстояния. Кобра тоже переместилась на диван, пристроившись между разговаривающими, поближе к… хозяйке или хозяину? Кажется, змея ещё не может выбрать до конца, кто нравится ей больше — вот и улеглась посередине. — Даже не знаю… — хмурит в раздумьях лоб девушка, ненадолго отвлекаясь от новой знакомой. — К ним настолько неоднозначное отношение в одной только нашей культуре… А уж про разницу представлений других этносов я вообще молчу. Места для лежания немного — и, чтобы поместиться, кобра по своему обыкновению свернулась в несколько компактных колец. Удобное положение для экспериментов! Та любознательность, с которой Ада пустилась сейчас в исследование нового существа, дала бы фору любому дошкольнику. То и дело указательный палец меченой проходится по брюшку или спине змеи, щекоча чешуйки кончиком ногтя. Кобра высовывает раздвоенный язык, подбирается, уходя с «линии огня», но стоит только Аде ослабить натиск, как сама принимается задорить девушку, тыкаясь головой в руку и понуждая ту похулиганить ещё. Иногда меченая, и вовсе осмелев, прихватывает кобру за кончик хвоста и легонько тянет на себя, всё равно что верёвку. Тогда возмущённая змея, «размотанная» в струнку, встаёт на дыбы, шипит, упруго вздувая капюшон — но видно, что манёвр это мнимый, понарошку, она не собирается атаковать девушку. Ада хохочет, милостиво отпуская пленницу на свободу. Неизвестно, выполняет ли кобра безмолвные команды Астарота или же действует согласно своей свободной воле. Да это и неважно. После долгих лет молчания маленькая девочка, играючи таскавшая ужа за хвост когда-то, снова звонко смеётся, отдаваясь своей шалости целиком, самозабвенно — вот что действительно имеет значение для Великого Герцога. Об этом ли он думает сейчас, бросая на подопечную незаметные взгляды и улыбаясь краешком губ? Тогда отчего в его глазах сквозит печаль?.. Или показалось? — Столь разное отношение к пресмыкающимся — порой диаметрально противоположное — нашло своё воплощение в богатой, очень разноплановой символике, — Астарот сцепляет пальцы в замок, пряча за ними нижнюю часть лица. — Возможно тебе будет проще ответить на мой вопрос, если ты дашь новой знакомой имя. Как бы ты назвала её? Ада переводит взгляд на змею и на этот раз задумывается действительно надолго. Мужчина не торопит, с терпеливым интересом ожидая ответа. Наконец, вердикт вынесен: — Дурга. — Любопытный выбор, — в голосе покровителя звучит и одобрение, и любопытство. — Нарекать моё животное именем богини, сразившей демона — это намеренное совпадение или случайность, Арьен? Ада хихикнула. Действительно, забавный вышел каламбур. Впрочем, Повелитель, кажется, ничуть не обиделся. — Если я правильно помню, Дурга каким-то образом связана с нагами, полубогами с телом получеловека-полузмеи. И змеиная их часть как раз от кобры, — поясняет она свой выбор. — Дурга — одно из имён и аспектов богини Кали, — благосклонно кивнув, напоминает Астарот: отменная память и начитанность подопечной его радуют. — Эту богиню (довольно кровожадную, надо заметить) принято изображать наполовину женщиной, наполовину змеёй. — А ещё Дурга — одна из самых почитаемых богинь в Индии и по сей день, — продолжает девушка мысль, радуясь возможности вставить и свои пять копеек. — Ты любишь Индию?.. — приподнимает бровь мужчина. — Мне импонирует их мировоззрение, — честно признаётся Ада. — И к змеям там особое отношение. Несмотря на то, что местные жители ежегодно тысячами умирают от их укусов, индусы к ним терпимы: считают своими полноправными соседями, не стремятся выгнать из привычных мест обитания или ещё как-то притеснить… Удивительное свойство мышления. — Если брать фольклор и мифологию, в самом деле, в Индии, как, наверное, нигде в мире, не уделяется такое пристальное внимание серпентам, — соглашается Астарот. — 21-й век с его прогрессом будто не властен над этой удивительной страной. Например, там до сих пор поклоняются нагини* Канье, нижняя часть тела которой — от водной змеи, а над головой возвышается купол в форме пятиголовой кобры, символизирующий духовную силу. — Теперь я вижу, что Индию очень любите Вы, — с улыбкой замечает Ада, догадавшись о причинах одухотворённой задумчивости на лице собеседника. — В тех краях культ змей особенно тесно связан со стихией воды — это не может не радовать меня, — возвращает улыбку Владыка и того, и другого. Никто не говорит этого вслух, но каждый чувствует: прямо сейчас между ними творится какая-то магия. Она во всём: в брошенном искоса взгляде… в выраженье глаз, задержавшихся на лице собеседника на долю секунды дольше обычного… в наклоне головы и косвенных намёках звучащих слов… в улыбке — сдержанной и испытующей, отправившейся окольными путями на разведку… в изгибе ладоней, будто стыдливо вопрошающих: «Я хочу ближе. Можно?.. Где предел?»… А беседа идёт своим неспешным чередом: — Что же до терпимости индусов к змеям, этому есть простое объяснение: буддизм. — Разве буддизм запрещает убивать змей? — удивляется девушка. — Нет, — но он повествует о добрых деяниях змей по отношению к их духовному лидеру. А также о благосклонности самого Будды по отношению к змеям. Разве истинно верующему захочется после такого идти вразрез с поступками своего наставника? — Да уж, просветления тогда точно не видать, — хмыкнув, легко соглашается Ада. — К тому же в Индии наги — или кобры-божества — считаются священными символами защиты. Любой местный житель скажет тебе, что нужно совсем лишиться рассудка, чтобы захотеть причинить вред такому существу. Суеверия в простом народе сильны, Арьен. Как бы ни старалась западная цивилизация с её просвещением, искоренить их до конца не удастся никогда. Судя по расслабленно-довольной улыбке, демона такое положении вещей более чем устраивает. А магия продолжает творить причудливые узоры. Вот взгляды сидящих напротив пересекаются — и ещё одна нить протягивается меж ними, вплетаясь в общее кружево уже сотканной, невидимой глазу воздушной паутины… — А что же Будда?.. — ненавязчиво возвращает Ада разговор в прежнее русло. — При внимательном изучении биографии Сиддхартхи Гаутамы** можно обнаружить, что змееподобные существа часто сопровождали его на жизненном пути. Герцог переменяет позу: развернувшись теперь лицом к подопечной, вальяжно кладёт одну руку на спинку дивана. Ада касалась этой ладони недавно, но не помнит этого. Слишком всё размыто и похоронено под другим ярким воспоминанием — о ползучей гадине. Именно ей были поглощены все чувства девушки. — Например, когда Будда пришёл в этот мир, наги окропили младенца душистой водой. Когда же принц-отшельник достиг просветления и несколько недель пребывал в медитации, его набожность привлекла нага Мучалинду. Он обвил Будду кольцами своего тела и укрыл от бурь капюшоном, чтобы ничто не тревожило Избранного во время погружения в мир духовного. Согласно ещё одной легенде, однажды во время своих странствий Будда так измучился, шагая по раскалённой пустыне, что упал без сил. Проползавшая мимо кобра раздула свой капюшон и прикрыла им Просветлённого от палящих лучей солнца, как зонтиком. Астарот крутит ладонью — и новоиспечённая именинница, чуть приподнявшись, поворачивается к девушке спиной, демонстрируя жест, про который рассказывает Повелитель. Демон же продолжает рассказ: — Очнувшись в тени, Будда в знак благодарности погладил кобру, прикоснувшись к ней двумя пальцами, и эти следы — два круглых пятна, похожие на очки — остались у неё навсегда. Взгляд Ады невольно следует за словами рассказчика — и действительно: на капюшоне балансирующей в воздухе Дурги красуется необычный орнамент. И вдруг её осеняет. — Повелитель! Вы ведь знакомы с Буддой лично! — ахает девушка, и глаза её загораются огнём азарта. — Знаком. На красиво очерченных губах Владыки змей расцветает улыбка Джоконды. — Это он сам Вам рассказал?! Неужели сам Будда! — чуть не пищит от восторга меченая. — Так повествуют мифы, — уклоняется от ответа Герцог, наслаждаясь живой реакцией собеседницы. — А как было на самом деле? — допытывается девушка. — Вы же наверняка знаете, Повелитель! — Терпение, Арьен, — мягко призывает покровитель к «дисциплине». — Когда-нибудь я непременно расскажу тебе. В другой раз. Сердце гулко бухает, ударившись о клетку рёбер, камнем пикирует вниз. «Разве Вы уже уходите?..» — страшится спросить она. «Задержитесь ещё немного, пожалуйста…» — уже готовятся вымолвить губы. Но гордость натягивает поводок — и слова застревают в горле. Нет, она не станет просить, никогда и никого. А всё же ощущение — смутное, томящее и такое ноюще-сладкое — осталось. Ада не понимает, почему оно рождается. Ей лишь отчего-то хочется накрыть эту покоящуюся на спинке дивана ладонь своей и остановить бег времени хоть ненадолго… Но нет, нет, он остаётся! По беглому взгляду на Повелителя она понимает: просто сейчас он не в настроении предаваться воспоминаниям давно минувших дней. Вместо этого демону-учёному хочется пофилософствовать в лучших традициях книжной науки. Только и всего. И Ада улыбается благодарно. Она совсем не прочь побыть участливым слушателем, время от времени вставляющим комментарии. — Змея — универсальный и наиболее сложный символ животного мира, а также самый распространенный и, возможно, самый древний из них, — начинает Астарот рассуждения вслух. — Безусловно, культ змей вырос из тотемизма, его породил страх перед этими непонятными существами. — Неужели страх может породить благоговение и поклонение? — не удерживается девушка от вопроса, во многом актуального для неё самой. — Ну разумеется, Арьен, — легко улыбается Герцог. — Люди испокон веков одухотворяли и обожествляли всё непостижимое и опасное — будь то гром и молнии с неба, дикие животные или нашествие саранчи. Если хочешь проникнуть в тайну мышления ваших предков, всегда обращай внимание на символизм того или иного явления. Это общее правило. — И каков же символизм змеи? Поджав одну ногу под себя, сев как бы наполовину по-турецки, Ада придвигается чуть ближе. — Он многопланов. Змея может олицетворять и мужское начало, и женское, и андрогинное (то есть самовоспроизводиться). Это ярко выраженный фаллический символ, оплодотворяющая мужская сила, «муж всех женщин». Это же и материнская пуповина, питающая ещё не родившееся дитя. На этом фрагменте рассказа меченая в смущении опускает глаза, щёки её начинают стремительно розоветь. Ну вот кто за язык тянул спрашивать! Вечно у этих древних, куда ни плюнь, фаллические символы да плодородие… А ещё Фрейда озабоченным ругают. Астарот и бровью не повёл. — Однако очевидные аналогии с пенисом и пуповиной, объединяющие в змее символы мужского и женского начал, не вполне объясняют почти универсальную символику этого пресмыкающегося, — продолжает вещать он. — Это обычно значит, что нужно копнуть ещё глубже. — Да куда уж глубже… — ворчит Ада. — Так и до хтонических Ктулху можно докопаться… — Что змея делает? Назови мне первые пять ассоциаций, — Герцог вдруг щёлкает пальцами. — Быстрее! И Ада от неожиданности выдаёт первое, что приходит на ум: — Убивает, охраняет, сворачивается в клубок, лечит, м-м… не знаю, шипит, греется на солнышке! — Стоп-стоп-стоп, — поднимает руку демон. — Вот ты и продемонстрировала только что все пласты коллективного бессознательного по Юнгу.*** — Ну, лечит — потому что из яда змеи мази разные делают… «Випросал», например. От прострела в спине хорошо помогает, — стушевавшись, пытается оправдать девушка безумную «сборную солянку», которую только что выдала. — Нет, Арьен, спору нет, в целом, ты всё верно подметила, — довольный демон потирает колено. — Как существо убивающее, змея символизирует смерть и уничтожение. Как существо, периодически меняющее кожу, — жизнь и воскресение. И в этом же разрезе она действительно выступает символом целительства и медицины. В древности даже существовало поверье, что змея сбрасывает кожу для возвращения себе молодости и владеет секретом вечной жизни. Свернувшийся кольцами серпент отождествляется с круговоротом природных явлений и сменой циклов. Некоторые верили, что мир — это яйцо, которое когда-то отложила огромная змея, а теперь поддерживает и охраняет его, плотно обвившись вокруг. — Ну дела! — усмехается Ада. — Повелитель, неужели в здравом уме взрослому человеку можно в такое верить? — Люди склонны верить и не в такое, когда не способны найти рациональное объяснение. Герцог делает неопределённый жест рукой: мол, что с этих смертных взять. — Как видишь, змея — это очень многое и довольно разнообразное, — резюмирует он. — И солнечное начало, и лунное, жизнь и смерть, свет и тьма, добро и зло, мудрость и слепая страсть, исцеление и яд, хранитель и разрушитель, возрождение духовное и физическое. — Бр-р-р, Повелитель, я за Вами не успеваю! — тряхнув головой, честно признаётся девушка. — Тебе не нужно это зазубривать наизусть, достаточно просто послушать, — успокаивает Астарот. — Впрочем, хорошо. Если хочется большей конкретики, давай разберём на примерах. Как человеку западной культуры, пожалуй, тебе ближе отрицательная символика пресмыкающихся, верно? — Ага. Сразу вспоминается демон в виде змея-искусителя, подначивающий Еву съесть плод с древа познания, — честно признаётся Ада. — Ну спасибо. Чуть что — сразу демоны виноваты, — журит её Астарот. А у самого в глазах — искорки мальчишеского задора. И сам будто враз помолодел лет на десять. С чего бы? — Ты права. В самом деле, в западной мифологии символизм змеи по большей части отрицательный. Всему виной иранский зороастризм**** — христиане многой ереси от него нахватались. Последователи Заратустры считали змею символом тьмы и зла, одним из самых дурных предзнаменований, предвещающим появление сатаны. А поскольку эта религия оказала сильнейшее влияние на зарождающееся христианство… Герцог красноречиво разводит руками в показном сожалении. — Причина такой коварной природы змеи — якобы в её раздвоенном языке, заставляющем предполагать лицемерие и обман, а также яде, приносящем неожиданную и мгновенную смерть. Христианство обвиняет змею в том, что из-за неё люди потеряли Божий дар вечной жизни, ссылаясь при этом не только на историю Адама и Евы. До чего же смертные способны додуматься — лишь бы не признавать собственных ошибок… Астарот театрально вздыхает, качая головой, но в этом жесте нет ни капли сокрушенности. — Иудейская традиция, впрочем, недалеко ушла. У них змея — тоже враг человечества и посланник сатаны. Как итог — в западном искусстве серпент стал основным символом зла, греха, искушения и обмана. И всё бы ничего, да только не всё так просто. На ангельски красивом лице демона появляется коварная, саркастическая усмешка. — Напомни мне, Арьен, что произошло с израильтянами, когда они в своём долгом пути к земле обетованной возроптали против Моисея? Вопрос простой, что называется, «из школьной программы». Но почему-то именно сейчас у Ады заклинило память. — Признаться, подзабыла я матчасть, Повелитель… — Бог по доброте душевной наслал на людей свирепых ядовитых змей, — услужливо напоминает Герцог. — Хах, точно! — в каком-то неясном порыве злорадства хлопает в ладоши меченая. — Заметь: ни Люцифер, ни кто-либо другой из нас здесь совершенно ни при чём. Свалить всё на Сатану уже никак не выйдет. «Светлый» владыка просто взял и начал пытать своих служителей при помощи нашего, «тёмного» оружия. И для чего, спрашивается? Якобы для торжества добра и желая рабам своим лучшей жизни. По факту же — чтобы добиться беспрекословного подчинения. Какая прелесть. Ухмылка Астарота — широкая, едко-ироничная — ярче любых слов говорит, чтó тот думает о «добрых» методах работы с верующими, практикуемых «светлыми» коллегами. — Да уж, кося-як… — смеющаяся Ада полностью разделяет мнение покровителя. — О, дальше ещё интереснее, Арьен, — блеснул улыбкой демон. — Если мы откроем труды древнеримского богослова Тертуллиана, то увидим, что ранние христиане называли Христа «Змеёй добра». А в Евангелии от Матфея и вовсе находим такие строки: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби». Так напутствовал Христос своих учеников. — Что-то они сами до конца не могут определиться… — озадаченно потирает лоб девушка. — Именно, — кивает Астарот. — Потому что далеко не всё в этом мире можно разделить на категории чёрного и белого — нечего и пытаться. Эту простую истину лучше всех понимают африканские народы. — Африканцы?.. — Да, представь себе. Коренные жители стран третьего мира, как их принято называть в мире цивилизованном, во многих вопросах оказываются мудрее наследников Просвещения. Именно в мировосприятии африканских народов змея символизирует дуализм: не только небесную, божественную природу, но и демонические силы. — И как только сами не путаются, — шутливо замечает девушка. А Герцог уже заходит на новый виток беседы: — Всё это время мы говорили по большей части о негативном аспекте природы пресмыкающихся. А что ты знаешь об их «светлых» сторонах? — и, не давая опомниться, добавляет: — Возможно, ты удивишься, но положительной символики у змеи гораздо больше. Ада не может ответить вот так сразу, с наскока — и замолкает, копаясь в архивах памяти. — Хочешь небольшую экскурсию? — видя замешательство подопечной, услужливо предлагает Астарот. Поманив девушку пальцем, свободной рукой он легонько хлопает по сиденью рядом с собой, приглашая занять место поближе. В пустом пространстве перед ним вспыхивает интерактивная карта, а в руках материализуется указка. — Что называется, галопом по Европам, — поясняет Астарот. — Евразия. Уже упомянутая сегодня Индия. Кончик указки упирается в соответствующее место на карте, и границы страны вспыхивают неяркой желтоватой подсветкой. — Яркий пример положительной символики змеи — понятие кундалини в йоге, символе внутренней силы, жизненной и психической энергии человека. Энергию кундалини принято визуализировать как змею, дремлющую в основании позвоночника. Чтобы достичь просветления, необходимо пробудить в себе эту «змеиную силу», то есть позволить своей внутренней змее подняться вверх по всем семи чакрам. И вдогонку — в той же Индии бог Шива известен под многими именами, в том числе его называют и «царём змей». Однако индусы не одиноки в своих убеждениях. Указка сдвинулась правее. — Япония. Император — представитель бога на земле — носит титул «Ми-кадо», что значит «сын змеи», ибо ему приписывается происхождение от небесного змея. Резкий скачок влево по карте. — Греция. В античном мире считали, что отцами некоторых мифических богов и героев были змеи. Включая Александра Македонского, о котором говорили, что его зачал верховный бог Зевс в облике змеи. Хотя, думается мне… — Астарот наклоняется к Аде, заговорщически понижая голос. — А, ладно, не буду смущать твой нежный слух. Повелитель обворожительно улыбается, так, что у Ады по спине бегут мурашки от догадки о том, чтό он мог ей поведать. — Тотемный символизм утверждает, что благодаря своему способу передвижения змеи обладают такими способностями, как знание тайн земли, способность видеть в темноте, мудрость и дар прорицания. Вспомни троянскую прорицательницу Кассандру. Согласно легенде, она была обязана своим талантом священным змеям Аполлона, которые лизали ей уши, когда она лежала в его храме. У тех же древних греков змея — атрибут Афины, богини мудрости и предвидения. Герцог протягивает указку девушке — ему не хочется превращать свой монолог в сухую лекцию с изложением унылых историко-культурологических фактов, похороненных под толстым слоем вековой пыли. Демону как никому другому важно чувствовать живое взаимодействие со смертным, видеть отклик в глазах слушательницы. — Куда желает отправиться моя путешественница теперь? Секундная пауза на раздумья — и указка очерчивает контуры Южной Америки. — Мы ещё не были здесь! — Коренные жители этого континента объясняли затмения тем, что Солнце или Луну проглатывает гигантский змей, — сходу выдаёт демонический «Гугл» справку на запрос. — А народ Nahuas, который наряду с майя создал одну из древних цивилизаций в доколумбовой Америке, вообще называл себя «людьми змеиной расы». — А что с Северной Америкой? — вылетает следом закономерный вопрос. — По берегам Миссисипи и в Центральной Америке повсеместно распространён культ змей. Причём — прелюбопытнейший факт! — обращает на себя внимание сходство встречающихся здесь изображений с индийскими. Хотя, казалось бы, огромное расстояние разделяет эти далёкие, такие не похожие друг на друга страны. Ада хитро щурится: какую бы ещё задачку покаверзней задать этой ходячей энциклопедии? — Ну а в Африке! — кончик указки упирается в центр соответствующего материка. — О, это моя любимая часть света, — расплывается в блаженной улыбке Астарот. — В африканских мифах радуга считается разноцветной змеёй, которая, хвостом упираясь в воды загробного мира, головой достигает небес. — Ух ты, и правда очень необычное ви́дение! — дивится его собеседница. Аде весело. Всё больше и больше увлекаемая ребячьим азартом, она засыпает Повелителя самыми каверзными вопросами, впитывая знания, как губка. Кончик указки мелькает на карте то тут, то там… Астароту совсем несложно удовлетворять её искреннее любопытство. Верховный демон так давно существует в мире смертных по сравнению с этой хрупкой бабочкой… А может, тем и ценна для него её краткая человеческая жизнь?..
-
Я представляю, сколько литературы надо прочитать, чтобы потом изложить в посте — и сделать это художественно и настолько интересно для чтения. Моё уважение.
А также:
Никто не говорит этого вслух, но каждый чувствует: прямо сейчас между ними творится какая-то магия. Она во всём: в брошенном искоса взгляде… в выраженье глаз, задержавшихся на лице собеседника на долю секунды дольше обычного… в наклоне головы и косвенных намёках звучащих слов… в улыбке — сдержанной и испытующей, отправившейся окольными путями на разведку… в изгибе ладоней, будто стыдливо вопрошающих: «Я хочу ближе. Можно?.. Где предел?»… This. Красивая образность.
|
00:13
Ариадна открыла глаза. Часто заморгала, восстанавливая чёткость картинки.
Астарот по-прежнему сидел в кресле напротив. Лицо демона было неподвижно, бесстрастно — только глаза, сосредоточенно рассматривающие очнувшуюся девушку, выдавали напряжённую внутреннюю работу мысли. Змея — та самая, недавно ужалившая Аду — теперь мирно лежала у ног хозяина, свернувшись в несколько колец. Зацепившись за неё взглядом, меченая испуганно дёрнулась и отпрянула.
— Тш-ш… — успокоительно прошелестел мужчина. — Не бойся, Арьен. Она не тронет.
И впрямь, кобра даже не пошевелилась. Она будто дремала, находясь в плену зимней спячки. Невольно следом взгляд Ады скользнул на руку — на прежнем месте укуса не было ни следа отметин от ядовитых зубов. А тело снова слушалось её.
— Что всё это значит? Где я?
— Разве ты не узнаёшь свой дом? — вопросом на вопрос спокойно ответил Герцог.
По своему обыкновению он не спешил делиться конкретикой, продолжая внимательно наблюдать за подчинённой.
— Ты знаешь, о чём я спрашиваю, — нетерпеливо перебила девушка. — Что ты затеял на этот раз? Что тебе от меня нужно?! К чему эти жестокие игры?! Ты хоть знаешь, что я пережила в эти полчаса!
— Знаю, — просто ответил Астарот. — Эти три четверти часа я чувствовал то же самое.
— Ты..!
Уже готовясь выплеснуть на покровителя следующую порцию негодования, Ада вдруг осеклась и замолчала, сбитая с толку таким бесхитростным откровением.
Помолчали.
— Иллюзия? Галлюцинация? Гипноз? — тихо спросила она.
— Всё вместе, — лаконично-уклончиво отозвался демон.
— Но зачем? Для чего всё это?
Астарот снова не ответил. Бóльшую часть времени словоохотливый, сейчас он не походил на себя. Словно какая-то навязчивая мысль терзала Герцога, точила сознание, не давала покоя. Словно только что он сделал для себя какое-то открытие, поразительное и вместе с тем досадное.
Глаза девушки понимающе сузились: она догадалась, наконец.
— Сколько ещё будет продолжаться эта проверка? Это ведь с самого начала была проверка, да?
Повелитель хранил молчание, продолжая по-прежнему, не шевелясь, смотреть на собеседницу — и в то же время будто бы сквозь неё.
— Сколько ещё раз я должна буду умереть, чтобы доказать тебе свою преданность? — в голосе девушки звучала обида. — Что ты молчишь! Скажи уже что-нибудь, я хочу знать правду!
Отчаянные призывы вернули Повелителя в реальность — демон «оттаял». И, посмотрев Аде прямо в глаза, серьёзно проговорил:
— Правда заключается в том, что я не способен тебя убить, Арьен. Тем более своими собственными руками.
«Раньше я этого не знал», — пронеслось в его голове следом.
Казалось, именно эту незатейливую мысль — для большинства людей естественную, понятную и саму собой разумеющуюся — Астарот обдумывал всё это время. И именно этот вывод стал для него полной неожиданностью: могущественный, неуязвимый, бессмертный Великий Герцог нашёл в себе самом «пробоину», слабость, ахиллесову пяту и теперь с тревожным любопытством рассматривал её.
— Тогда что это было? Ты открыто обвинил меня в предательстве и хотел убить, — в меченой не сдавался внутренний скептик, но на последней фразе Повелителя позиции его заметно пошатнулись.
— Я хотел сделать тебе подарок.
— Ах вот оно что, ну конечно! — всплеснув руками, Ада истерично рассмеялась. — Мучительная смерть через отравление длиною в час — это подарок! И как я сразу-то не догадалась!
— Ада. Ариадна. Посмотри на меня.
Чувствуя, что сдавшие нервы грозят закрутить девушку в вихре истерического припадка, Повелитель поспешил принять контрмеры. В следующую секунду Ада ощутила, как сжавшиеся в гневе кулаки расслабляются, всё тело обмякает, а скачущее галопом от выброса адреналина сердце замедляет удары.
— Уже лучше. А теперь сделай глубокий вдох, медленный выдох и послушай меня.
Голос Астарота зазвучал мягко, примирительно, как бывало прежде во время их неспешных, доверительных бесед.
— Ты проверял меня. Это была проверка, — уже спокойней, а всё же продолжала стоять на своём Ада.
— Не стану отрицать. Ты права в том, что поначалу это было испытанием, — кивнул демон.
«Которое также стало испытанием и для меня самого», — мог бы добавить он. Но промолчал.
Ада сухо усмехнулась.
— И сколько ещё мне уготовано таких экзекуций? А главное — за что?
— Всё, Арьен. Это была последняя, больше не будет.
— Последняя?.. — непонимающе переспросила девушка. — И что теперь?..
Обласкав взглядом собеседницу, Герцог позволил себе лёгкую улыбку.
— Теперь ты готова ступить на путь моей Королевы.
— Я… я не понимаю… Королева… змея… подарок и проверка…
Ада с силой потёрла висок в попытке сконцентрироваться и проникнуть в суть сказанного. Пока безуспешно.
— Я поясню, — снисходительная улыбка тронула губы Германа-Герцога. — Змея, её укус — это финальная проверка под видом смертной казни, но это же и награда. Ты с честью выдержала испытание, а потому достойна награды. В ближайшем будущем.
Демон указал на мирно дремлющую у его ног змею.
— Это и есть подарок, Арьен. Королевская кобра для моей Королевы. Оружие, достойное её.
Ада ошарашенно мигнула, не без страха покосилась на ползучую тварь, мигнула снова, переведя всё ещё не понимающий взгляд на Повелителя. Это что, какая-то шутка? Астарот же прекрасно знает, что она до умопомрачения боится змей — и хочет подарить ей одну из опаснейших?!
Конечно, он Повелитель рептилий, и змея — его «священное» животное, но ведь не обязательно держать у себя всех звериных аватаров покровителя. Или обязательно?.. По правде сказать, Аде вполне бы хватило и Аристарха. С ящерицами у девушки сложились куда более тёплые отношения — подаренного демоном питомца она любила и искренне о нём заботилась. По крайней мере, ящер не норовил вонзить в хозяйку ядовитые зубы-иглы, чуть что не по его.
Как теперь быть, как намекнуть ему поделикатней? Откажешься — обидится и воспримет на свой счёт. Да, пожалуй, и вовсе оскорбится. Согласиться?.. В этом случае змея обречена на голодную смерть — ни за какие богатства мира Ада не приблизится к гадине, чтоб её накормить! Что вообще они едят?.. Наверное, живых мышек… Жуть какая.
От внимательных глаз Астарота не укрылись сомнения на лице подчинённой, но демон не спешил с укорами и нравоучениями.
— Не тревожься, Арьен. Ни одна змея никогда не причинит вреда моей Королеве. Напротив, она будет подчиняться и служить ей. Как служит мне. Она станет самым грозным твоим оружием.
Герцог поднялся и пересел к Аде на диван.
— Однако для того, чтобы научиться в совершенстве пользоваться этим оружием, для начала тебе нужно было испытать его действие на себе. Только тогда ты сможешь понять, чтό будет чувствовать твой враг в последние минуты жизни. Понять — и насладиться его агонией.
— Так же, как ты недавно наслаждался моей?
Дерзкий, провокационный вопрос вылетел раньше, чем Ада успела включить фильтр рацио — слишком сильна ещё была в её душе недавняя обида на несправедливое «наказание». Воспитанность и чувство такта требовали немедленно извиниться, но упрямство и своеволие стояли на своём, заставляя девушку, гордо вздёрнув подбородок, смотреть прямо на покровителя в ожидании ответа.
Он ответил не сразу.
— Нет, Арьен, я не испытал удовольствия. Мне было мучительно больно наблюдать и чувствовать твою приближающуюся смерть.
Вот так, просто и прямо. Да, он тоже имеет слабости. Такое нелегко признать гордецу даже наедине с самим собой, а уж тем более открыто. Можно замалчивать этот факт, отрицать и отрекаться, делать вид, что не замечаешь — но к чему? Лукавя с самим собой, ты не станешь сильнее и не отменишь существования этого факта. Всё, он уже свершился, он есть. И даже могущественному демону не под силу что-либо изменить.
Ада потупилась, не зная, как реагировать. Шестым чувством она ощущала, что Повелитель не солгал — и вот именно это-то и приводило в замешательство.
— Просто запомни, Арьен: мне дано видеть события на долгие годы вперёд. И что бы я ни совершал, я делаю это тебе во благо. Всегда. Даже если в данный момент кажется обратное, — с покровительственной улыбкой добавил Астарот.
— Что ж, надо признать, у Вас выдающийся актёрский талант, Повелитель… — беззлобно проворчала девушка. — Восьмой год Вас знаю и до сих пор не могу разобрать, где Вы серьёзны, а где решили учинить очередную проверку мне во благо.
Судя по разлившемуся довольству на лице Герцога, комплимент пришёлся ему по душе. Ещё секунда — и хрупкий момент чуткой откровенности рассеялся. Подле Ады сидел прежний покровитель, холодно-отстранённый, неприступный, закрытый, снисходительный, но держащий дистанцию своими «учительскими» манерами. К нему уже не хотелось — вернее, язык не смел повернуться — обращаться на «ты».
— Раз уж мы переставили образовательный процесс с ног на голову и начали с практики, самое время восполнить пробел в теории, — бодро возвестил мужчина и рывком поднялся с дивана.
Голос его стал сильнее, энергичнее — так что Ада без труда догадалась: сейчас её ждёт очередная лекция. На сей раз, видимо, посвящённая пресмыкающимся семейства Аспидов.
— Вообще, Арьен, я выбрал для тебя именно королевскую кобру не в силу родства ваших «титулов», а потому, что вы удивительно похожи.
— О, покорнейше благодарю, Вы столь любезны, — усмехнулась меченая. — Меня ещё никто так изящно не обзывал змеюкой подколодной.
Укол словесного выпада, казалось, ничуть не задел демона — максимум прошёлся по касательной, лишь слегка царапнув.
— Посуди сама, — Астарот принялся мерять библиотеку неторопливыми шагами. — В природе эта змея предпочитает питаться преимущественно себе подобными — другими змеями. В том числе и сильно ядовитыми, в том числе — другими кобрами. За что она и получила своё научное название. Ophiophagus hannah с латыни переводится как «поедатель змей». Когда же сородичами отобедать не удаётся, гамадриад не разменивается по мелочам и устраивает засады не менее достойным противникам — небольшим варанам. Напомни мне, Арьен, почему в Новосибирске нет иных меченых?
Демон лукаво улыбнулся, намекая на пикантную особенность Ады охотиться на «коллег». Под раздачу ревнивицы попадали в том числе и его собственные служители, но отчего-то создаваемое девушкой неудобство в виде кадрового голода Астарота ничуть не беспокоило. Напротив, будучи сам «гурманом» во многих сферах, казалось, он даже поощрял изысканные «вкусовые пристрастия» подопечной в сфере военно-дипломатической.
— Подобно тебе, королевская кобра очень горда и своевольна, — продолжал Герцог. — Попадая в неволю, взрослая особь предпочитает умереть голодной смертью нежели перейти на унизительное питание крысами, как делают другие змеи. Она не терпит компромиссов и ущемлений своих свобод. Именно поэтому все попытки содержать эту рептилию в зоопарках проваливались — всякий раз змея выражала свой протест, переходя в режим голодовки.
Одобрительный взгляд, пущенный в сторону сидящей.
— Королевская кобра обладает поразительным умением регулировать расход яда при нападении. Чаще всего, пытаясь отпугнуть крупного врага наподобие человека, она делает «холостые» укусы, вообще не впрыскивая яда. Либо же впрыскивает какую-то его часть, с помощью мышечных сокращений закрывая протоки желёз. Так что жертва до последнего не знает, умрёт или выживет — представляешь, какое коварство?
Судя по широкой улыбке демона, озвученный факт о повадках пресмыкающейся питомицы был одним из его излюбленных.
— И ты тоже коварна, Арьен, очень коварна. Твоя опасность заключается в сочетании высокого интеллекта с холодной, рассудочной мстительностью.
В этот момент Ада почувствовала, как мурашки покалывают затылок, закапываясь в волосах — Астарот увлёкся повествованием и теперь не скупился на эмоции. Волны довольства расходились от его фигуры широкими кругами.
— Конечно, порой тебе мешает излишнее добросердечие, — поджал губы Повелитель, — но, кто бы мог подумать, гамадриадам тоже не чужды высокие чувства! А иногда они ведут себя прямо-таки по-человечески. Например, самка кобры, как настоящая женщина, капризна и очень разборчива в выборе партнёра. Так что самцу надо очень постараться с ухаживаниями, чтобы завоевать расположение дамы сердца. В противном случае… его убьют и съедят.
Судя по интонации, Герцогу было неведомо такое явление, как мужская солидарность — его симпатии были явно на стороне представительниц «слабого пола». По крайней мере, в вопросах, касающихся рептилий.
— Самки — прекрасные, заботливые матери. Кобра, охраняющая кладку яиц, в разы увеличивает токсичность своего яда и может обходиться без еды около трёх месяцев — она ни за что не отлучится, дабы не подвергнуть угрозе своё будущее потомство. Когда же подходит срок детёнышам вылупляться, мать намеренно покидает их, чтобы не съесть в приступе голода.
Ада едва заметно передёрнула плечами и отвела взгляд от прогуливающегося взад-вперёд Повелителя. Тема отцов и детей не вызывала отклика в её душе и рождала лишь неловкое смущение — меченой были неведомы материнские чувства, и вряд ли когда-нибудь станут.
— И, наконец, мой любимый факт об этом загадочном существе, — словно не обратив внимания на скованность девушки, блеснул улыбкой Астарот. — Кобра убивает из ревности, при факте измены. Прямо как ты.
Брови девушки удивлённо взмыли вверх.
— Так я же никогда никого не…
— Станешь отрицать? — перебил демон с ехидной усмешкой, будто говорящей «Вот ты и попалась!».
Каверзный вопрос посреди лекции застал Аду врасплох. Да, она была ревнива — в этом покровитель был прав. Но до каких пределов распространялась эта ревность? Грозила ли она перерасти в собственничество сродни тому, какое демонстрировал Казначей Ада по отношению к своим служителям — или же допускала свободу воли и выбора избранника?
«Что бы ты сделала, узнай об измене Владимира?» — зазвучал в голове закономерный вопрос. И к своему стыду, удивлению, испугу Ада вынуждена была, наконец, признаться самой себе: да, она способна на убийство.
Астарот всё это время не отрывал взгляда от лица девушки, с каким-то злорадным удовлетворением наблюдая, как стремительно даёт всходы росток опасного семени, заронённого в бессмертную душу. И когда Ада встретилась с ним глазами, они будто спрашивали: «Ну что, теперь ты понимаешь меня?».
Обогнув диван, демон встал позади. Наклонился вперёд, облокотясь о спинку. От столь неожиданного манёвра и близкого соседства вдоль позвоночника девушки невольно побежали мурашки…
— Только взгляни на эту красавицу. Тебе не кажется, что в её внешнем облике есть нечто напоминающее тебя?
Ада с опаской покосилась на покровителя через плечо. В этот момент она совсем не разделяла его эстетического восторга. Равно как и желания созерцать ползучую тварь, а уж тем более искать в ней сходства с собой. Но, повинуясь какому-то неясному позыву, всё же посмотрела в сторону дремлющей змеи.
— Королевская кобра — самая крупная из ядовитых змей. Она растёт всю жизнь и может достигать шести метров, — не дожидаясь ответа, продолжил Астарот. — Как все хладнокровные, она любит греться в лучах солнца, лёжа вдали от всех где-нибудь на отшибе леса — лишь бы не беспокоили.
— Какой интроверт, — хмыкнула Ада немного нервно, ещё не понимая, куда клонит собеседник.
— Но поскольку змея очень длинная, как правило, она отдыхает, свернувшись в несколько крупных колец. Прямо как крупные завитки твоих волос… Такой символический образ пришёл мне на ум недавно.
— Кхм, — меченая смущённо кашлянула, не смея обернуться. — Боюсь, мне недоступен такой уровень метафорики, Повелитель…
— Со временем ты научишься её понимать. И предлагаю не откладывать первое занятие.
Будто откликаясь на телепатический зов, кобра прянула, приподняв голову, чутко прислушивалась с пару секунд… и послушно устремилась к дивану. Ада ахнула и рванулась было прочь, но две тяжёлые ладони легли ей на плечи.
— Ты никуда не пойдёшь, — безапелляционно заявил Астарот.
— Повелитель..!
Девушка не сдавалась, пытаясь вывернуться. Но в следующий миг лишь ощутимее почувствовала, что значит поговорка «железная хватка». Наверное, останутся синяки…
— Я сказал, оставайся на месте.
— П-п-повелитель… — отчаяние в голосе Ады сменилось на жалобную мольбу. — Я… меня инфаркт сейчас хватит!
Она не преувеличивала: тело меченой сотрясали конвульсии тихой истерики, и, казалось, только близкое присутствие покровителя не давало ей потерять сознание. Астарот мог буквально осязать её ужас — густой, вязкий, терпкий. Огромный соблазн для демона испить нектара одной из сильнейших эмоций смертного. И на сей раз Герцог не стал отказывать себе в удовольствии.
— Расслабься, Арьен, ты слишком напряжена, — демон сделал медленный, осторожный вдох, чувствуя, как тело девушки обмякает под пальцами.
В этой ситуации энергетический вампиризм покровителя, пожалуй, пошёл на пользу: вместе со слабостью Аду накрыло если не спокойствие, то какое-то подобие гипнотического транса наяву.
— Простите, я знаю, что… это ваше тотемическое животное. Но ничего не могу с собой… Я боюсь, Повелитель! — попыталась извиниться она.
— Твой страх иррационален, Арьен. Тебе его внушили в детстве, вживили насильно, как инородное тело, которое всю жизнь будет мешать и причинять неудобства, если его не извлечь.
Негромкий голос Астарота звучал совсем рядом, баюкающей мелодией заливаясь в ухо, странным образом замедляя колотящийся в висках пульс, выравнивая дыхание, делая его глубже — хотелось слушать этот голос ещё и ещё.
— Где та девочка, которая к ужасу своей бабушки бесстрашно таскала ужей за хвост, м? Разве ты забыла?
Он помнит! Помнила и Ада, теперь рассмеявшаяся — всё ещё немного натянуто — этому далёкому эпизоду из детства.
— Уже тогда змеи признавали в тебе иную, — продолжал увещевания покровитель. — Честно говоря, я и сам был немало удивлён, когда услышал эту историю. Так с чего тебе бояться своих друзей?
Герцог наклонился ниже, к самому уху, и теперь девушка ощущала на шее его тёплое дыхание.
— Когда королевская кобра патрулирует свои владения, все обитатели леса замирают в благоговейном страхе: кого же смертоносная госпожа предпочтёт на обед сегодня? — вкрадчиво зашептал демон. — И ты не должна бояться, Арьен. Никого и ничего. Это другие должны страшиться и благоговеть перед моей Королевой.
Меченая не отвечала, смотря как заворожённая — прямо перед ней в воздухе плавно раскачивалась огромная змея, готовая к приказаниям хозяина. Тварь не проявляла агрессии, не стремилась атаковать, будто выжидала чего-то. В её взгляде проскальзывала какая-то аналитичность, может быть, даже осмысленность — казалось, она просто внимательно изучает людей.
— Гамадриад — благородная и очень терпеливая змея, — пояснил Астарот степенное поведение питомицы. — Она никогда не снизойдёт до того, чтобы напасть первой: такая истеричная поспешность не к лицу королеве. Так что если ты нечаянно окажешься поблизости, следует встать на уровне её глаз и замереть. Как сейчас.
Руки Герцога ослабили хватку и как бы невзначай поглаживающе прошлись по плечам девушки.
— Не делать резких движений, дышать ровно и спокойно, просто смотреть на неё. Через несколько минут змея сочтёт тебя безобидной и чинно удалится восвояси. Кобра не станет попусту расходовать свой драгоценный яд, в первую очередь он нужен ей для охоты. Но берегись, если ты пришла с дурными намерениями. У этой змеи высокий интеллект и отличная память — она непременно запомнит того, кто однажды причинил ей зло.
— Почему она так странно наклонилась? Разве они не делают высокую стойку? — когда чувство первой опасности прошло, решилась на вопрос Ада.
— Когда две кобры встречаются, они стремятся приподняться как можно выше оппонента, — ответил демон. — Так они соревнуются за право главенства. Та змея, кому удалось коснуться макушки другой, считается победившей. Проигравшая же склоняется, признавая своё подчинённое положение. Всё как у людей.
— Значит, она думает, что я тоже змея, и соревнуется со мной? — удивилась Ада.
— С тобой всё иначе, Арьен. Сейчас она чувствует в тебе мою Силу — и подчиняется ей. Но вместе с тем эта энергетика её притягивает, как магнитом.
Рептилия и правда демонстрировала какие-то неестественные (по мнению Ады) телодвижения: как будто принюхивалась, привлечённая любимым лакомством, и вместе с тем норовила прильнуть к колену меченой, пристроить на нём голову.
— На ручки просится, — натянуто хихикнула та, разом вся подобравшись.
— Отчасти так и есть, — согласился Герцог. — Она ищет твоей ласки. По весне и ранним летом во время брачных игр кобры могут свиваться в клубок и поглаживать друг друга, таким образом ухаживая и оказывая знаки внимания. Она ждёт от тебя того же.
Мужчина протянул руку и ласково провёл по внутренней стороне нераскрытого капюшона змеи.
— Хочешь погладить?
— Н-н-нет, — неуверенно заикнулась Ада и заёрзала на месте.
— Дай руку.
— Я боюсь, Повелитель…
К страху примешивалось ещё и другое чувство — омерзение к ледяной, липкой ползучей гадине. Но, не желая задеть покровителя, девушка смолчала об этом.
— Я буду тебя страховать своей рукой. Смелее, — мягко настаивал Герцог, предлагая свою ладонь.
После минутного колебания Ада сдалась — и тут же зажмурилась. Что-то упругое и шершавое ткнулось ей в руку, щекотнуло кожу. Девушка вздрогнула и удивлённо распахнула глаза, переведя взгляд на покровителя, потом снова на змею.
— Она тёплая! — судорожный выдох-возглас.
— Разумеется. Кобры, как и другие хладнокровные, принимают температуру окружающей среды. В комнате тепло — и её кожа теплеет.
— Я думала… они вечно холодные и склизкие… — пробормотала меченая, сбитая с толку разницей в представляемых и реальных ощущениях.
— Это расхожее заблуждение, — хмыкнул демон. — Кожа змей не имеет желёз, выделяющих слизь. Она состоит из чешуек, плотно подогнанных друг к другу и зачастую красиво окрашенных.
Новая знакомая меж тем времени даром не теряла и, почуяв некоторую свободу, некрепко обвилась вокруг запястья Ады.
— Ого, какая сильная…
— Сплошные мышцы и ни капли жира, — шутливо подхватил мысль покровитель. — Очень гибкая, грациозная девочка…
Мягко, ненавязчиво он захватил ладонь Ады в свою. И, переплетясь пальцами, аккуратно, едва касаясь поверхности, заскользил по коже змеи.
— Закрой глаза. Почувствуй сама. Отдайся этому ощущению…
Непостижимый это был танец — сюрреалистичный и чувственный, пугающий и приводящий в восторженный трепет — танец на грани риска и удовольствия, приправленный острой перчинкой адреналина. Но именно сейчас, находясь подле Повелителя и держа его за руку — не видя его, лишь ощущая близкое присутствие — Ада впервые испытала пьянящее чувство абсолютной свободы.
|
23:15
Упруго вздувшийся капюшон кобры… Свистящее шипенье… Разинутая пасть, замахивающаяся для смертоносного выпада… Жгучая боль, словно на руку капнули жидкого сургуча… Это последнее, что помнила Ада, прежде чем упасть, как срезанный острым лезвием серпа пшеничный колос.
Ладонь опухла и больше не слушалась. Вверх по руке побежала сеточка мелких кровоизлияний… Яд, словно раскалённое олово, стремительно разливался по венам, выжигая и уничтожая — всюду, куда он проникал, он нёс за собой разрушение и смерть.
А взгляд Ады — расфокусированный, блуждающий по комнате — будто искал чего-то (или кого-то?) и, не находя, не мог успокоиться. Девушка тревожно завозилась, свободной, ещё сохранившей подвижность рукой заскребла по обивке дивана и, кажется, тихонько не то заскулила, не то застонала.
Страшно.
Не потому, что больно. Пламя агонии охватило тело и сознание, всё её существо. Но это ничего…
Не потому, что это — смерть. Аде уже знакомо осознание собственного умирания, она помнит его.
А потому, что одиноко. Умирать в одиночестве — вот что страшно.
Пустой, потухший взгляд в потолок. Взгляд, в котором больше нет надежды. Одинокая слеза скатилась по щеке.
Ада не может взглянуть на него, но знает, что сейчас он пристально наблюдает. Он видит. А ей не хочется, чтобы он видел. Чтобы чувствовал свою победу и что последнее слово — за ним.
Ада гордая. Она бы стёрла эту улику своей позорной слабости. Если б могла. Но собственное тело её больше не слушается. И за первой слезинкой бесконтрольно устремляется следующая.
Астарот и правда смотрел неотрывно всё это время — а теперь отвернулся. Человеческие слёзы всегда вызывали у него непонятную двойственность чувств: они восхищали и раздражали, рождая досадливое чувство зависти и собственной неполноценности. Демон не умел плакать. И теперь отвернулся, не в силах больше смотреть.
Минуло почти полчаса. Уже скоро.
Ада снова застонала, надрывно, выгнувшись от особенно болезненного спазма — это яд добрался до внутренних органов. Астарот вскочил и прошёлся по комнате, неосознанным движением взъерошив волосы на затылке.
Он чувствовал то, что чувствовала Ада — ведь они связаны.
Необъяснимое ощущение. Тяжёлое, давящее, ноющее, противно скребущееся, выцарапывающее себе лаз наружу. Это оно заставляет метаться из угла в угол, не находя себе места, словно загнанный в тесную клетку зверь? Это оно преследует, идёт по пятам, нашёптывая в самое ухо: «Это всё ты, ты один, ты виноват, всё из-за тебя!»? Люди говорят, «душа надрывается». Так это оно самое?.. Раньше с ним такого никогда не происходило. Всё оттого, что сейчас он в теле смертного? Да, наверное… Иной причины ведь не может быть. Проклятая человеческая физиология!
Брошенный вскользь на лежащую взгляд. Поколебавшись ещё с секунду, Астарот приблизился и сел на край дивана, коснулся судорожно впившихся в обивку пальцев.
— Не трогай меня!.. Не прикасайся!.. Чудовище!.. — отчаянно выкрикнула Ада, хватая и cжимая его ладонь.
Он не отстранился. Грубые слова не отпугнули демона — за тысячелетия своего существования он слышал многое. Но никогда прежде он не держал за руку своего умирающего служителя вот так. И никогда прежде ему не было так невыносимо плохо. Почему?..
— Всё зря… Нечего было и пытаться… Конец один… — прошептала Ада.
— О чём ты?
Сейчас Ада смотрела прямо на мужчину, но в её взгляде не было больше ни ненависти, ни презрения — лишь сожаление и… жалость?
— Ты бы никогда… меня не отпустил… С самого начала решил так… Я знала… и всё равно надеялась, что когда-нибудь…
Астарот не ответил, продолжая молча смотреть на девушку, не отрывая глаз, вглядываясь в каждую чёрточку, жадно ловя каждое еле слышное слово. Минута за минутой — речь Ады становилась всё тише, прерывистей. Ещё немного — и начнётся беспамятство и бессвязный бред. Тело отравленной сотрясали жестокие конвульсии, на лбу выступили крупные капли испарины, воздуха не хватало, она хватала его ртом, как рыба, выброшенная на берег прибоем.
— Ты идёшь рядом с человечеством… с самого момента… когда в этом мире… появились первые люди… Ты умён… Но ты так и не понял… главного в нас.
— Чего же?
— Тебе никогда не понять, демон.
Лицо Ады исказилось — не то издевательская усмешка, не то гримаса боли — и она зашлась судорожным смехом-кашлем. Тонкая алая струйка отделилась от уголка губ, заскользила по мертвенно-бледной щеке. Яд достиг лёгких. Последний аккорд.
— У тебя впереди… тысячелетия одинокого существования… чтобы попробовать понять. Если сможешь…
— О чём ты говоришь?!
— Холодно… холодно….
Пальцы девушки и впрямь походили теперь на ледышки — сердце трепыхалось из последних сил, но не справлялось в этой неравной борьбе за жизнь — каждый новый удар выходил всё слабее, всё реже…
— Ада!
Астарот еле сдержался, чтобы не схватить её за плечи и не встряхнуть, принуждая говорить. Чтобы разобрать угасающие слова, пришлось наклониться.
— Любовь — это свобода… — чуть слышно выдохнула умирающая.
Это был её последний вздох.
***
Тишина.
Больше нет хрипов и стонов. Только ходики в гостиной продолжают исправно выполнять свою работу, мерно отсчитывая мгновения никогда не стоящего на месте времени — тик-так, тик-так, тик-так…
Лицо Ады неподвижно и безмятежно: ей больше не больно. Сидящий напротив мужчина долго всматривается в него. В эту счастливую, какую-то отрешённую, не от мира сего улыбку на губах, ещё хранящую послевкусие того, ради чего она жила и ради чего без колебания отдала свою жизнь. Любовь и свобода… «Любовь — это свобода». Так она сказала на прощанье.
Что-то тёплое и мокрое щекотнуло щёку. Астарот машинально смахнул помеху… и замер, изумлённо уставившись на пальцы. Слеза?..
|
22:58Астарот вальяжно протянул руку, приглашающим жестом указуя Аде занять прежнее место. — Наш гость прервал нас на самом интересном месте, — сказал демон, усаживаясь в своё кресло. — Вы хотели обсудить какую-то важную тему, помимо моего отчёта за прошедшую неделю, — отозвалась Ада, давая понять, что прекрасно помнит, на чём они остановились. — Именно, — кивнул Герцог. — Верность, Арьен. Я хотел бы поговорить о верности. — У Вас есть сомнения в моей преданности Вам?.. — напряглась девушка. — Ну что ты, — пугающе улыбнулся тот. — Конечно же, нет. Какая-то чёрная тень скользнула в сторону Ариадны, и от бокового зрения меченой не укрылось это движение. Ещё секунда — и девушка пронзительно вскрикнула, стрелой взлетев на спинку дивана и поджав под себя ноги. Её расширившиеся от испуга глаза застыли на той части ковра, которая примыкала к подножию кресла покровителя. И неспроста — через пару мгновений напряжённого ожидания из-за подушки для сидения показалась плоская чешуйчатая голова с раздвоенным языком и круглыми жёлтыми глазами. Тварь недобро уставилась прямо на Аду (а могут ли вообще змеи смотреть по-доброму?). Она будто обладала интеллектом и сейчас осознанно гипнотизировала свою жертву. Смотря в эти недвижные, немигающие, остекленевшие глаза — страшась их и в то же время не в силах оторваться — девушка впала в состояние какого-то транса. Только вызван он был не сеансом психоаналитического гипноза, а парализующим ужасом. Тело будто налилось свинцом изнутри. А про то, что нужно дышать, казалось, Ада вообще забыла. — З-з-зм-м… — только и смогла выдавить из себя она, чувствуя, как спину защекотали капельки холодного пота. — Змея, — подтвердил Астарот без единой эмоции. — Ophiophagus hannah. Она же королевская кобра. Она же гамадриад. Самый крупный представитель из пресмыкающихся семейства Аспидов. Яд весьма богат на компоненты — насчитывает целых пять. Демон поднялся, сделав еле заметный жест ладонью — и кобра перестала приближаться, замерла, зависла в воздухе, приняв охранно-оборонительную стойку. Но это была не отмена наказания. Лишь пауза для прочтения обзорной лекции и знакомства жертвы с избранным орудием казни. Только вот за что? Что она сделала не так? Сознание Ады лихорадило от отчаянного перебора версий и поиска единственно верной. Или же её решили наказать по совокупности мелких проступков? Астарот меж тем прошёлся по комнате, сложив руки на груди. Всё равно что профессор, увлечённый изложением материала лекции. — Первый компонент — гиалуронидаза. Вызывает повреждение капилляров и приводит к мелким кровоизлияниям в местах, где сосуды не выдерживают и рвутся. Фосфолипаза вызывает гибель красных кровяных телец, резко повышает свёртываемость крови. Как следствие — тромбы и закупорка сосудов. Холинэстераза снижает чувствительность и проводимость нервных импульсов. Нейротоксин рушит работу нервной системы и результирует в паралич и отказ многих внутренних органов, в частности — лёгких. И, наконец, финальный аккорд в симфонии жизни жертвы — кардиотоксин. Неминуемая остановка сердца. Герцог лучезарно улыбнулся и, остановившись напротив Ады, картинно помахал рукой на прощанье. В только что произнесённых словах — жестоких, звучавших как приговор — он находил какое-то упоение, особую поэзию. — Летальная доза для человека — 7 мл. Смерть наступает в течение четверти часа. Но только не для тебя, Арьен. В твоём случае, с учётом не совсем человеческой природы и выносливости, когда-то милостиво дарованной мной… Он ненадолго задумался, делая подсчёты в уме. — Пожалуй, полчаса ты продержишься. Возможно, дольше. Но конкретно для данной ситуации бонус это, прямо скажем, сомнительный — мучительная смерть, длящаяся в два раза медленней. Тот случай, когда простым, слабым человеком быть гораздо лучше, не так ли? Ада не отвечала, переводя ошалелый взгляд то на покровителя, то на змею. Дыхание судорожными толчками вырывалось из груди. — Ответь что-нибудь, Арьен. В конце концов, это невежливо молчать. Мизинец левой руки мужчины чуть заметно шевельнулся — кобра тут же «оттаяла» и медленно качнулась в сторону указанной цели. Ада моментально отпрянула, перескочив на самый край спинки. — Повелитель! — голос её был полон отчаяния. — Не советую делать резких движений вблизи такой опасной змеи, — даже не посмотрев в сторону Ады, отпустил совет Астарот. — Она может воспринять это как акт агрессии и атаковать первой, на упреждение. У змей не очень хорошее зрение, но всё же они не любят, когда мельтешат у них перед носом. Этот издевательский комментарий тоже был частью его жестокой игры: дать жертве иллюзию надежды, что её действия и поведение способны на что-то повлиять, бросить соломинку с «барского плеча» в виде пусть крохотного, но всё же шанса на спасение. Но Ада не питала пустых надежд. Она прекрасно понимала, что кобра полностью подконтрольна демону, а Повелитель Змей просто растягивает приятный момент мести. Только вот… — За что?! — вскинула она на покровителя отчаянный, непонимающий взгляд. — Разве я мог оставить своего любимого служителя без подарка за то, что она сделала? — ухмыльнулся Астарот. — Да что?! Что я сделала?! — исступлённо крикнула Ада. Тело уже вовсю колотила крупная дрожь. Змей девушка боялась до ужаса, с самого детства, и сейчас демон умело манипулировал её фобией, материализовав самый страшный кошмар. — О, мне стóит озвучить весь список твоих славных деяний? — изогнул бровь Герцог. — Изволь. Мои служители, которых я отправлял тебе на помощь, дважды — дважды, — это слово он произнёс с нажимом, — сообщали мне, что ты откладываешь планы по благоустройству моего домена в угоду твоему знакомому. Владимир Волков, кажется? Конечно, Астарот наверняка знал, как зовут чародея, у него была отменная память. Но та нарочитая небрежность, с которой было брошено это имя, красноречиво свидетельствовала, какого мнения придерживается демон о жреце Велеса. — По первому звонку ты срываешься с места и летишь исполнять его просьбы. Всё бы ничего, и я бы даже простил тебе эту маленькую слабость, если бы при этом ты не жертвовала моими интересами. — Неправда, — прошептала Ада. — Я никогда… — Неужели? — холодно возразил Астарот, не дав договорить. — Позволь тебе напомнить. Не далее как позавчера ты сообщила мне, что после нашей встречи намерена заняться сюрпризом, который, как выяснилось чуть позднее, был связан с подбором помещения для «центрального офиса» моего домена. А также его обустройством. И что же? Ты осуществила своё намерение? Нет. Тёмные глаза Герцога сверкнули гневом. На какую-то долю секунды. Астарот по-прежнему прекрасно владел собой. — Вместо этого ты ринулась на выручку своему чародею, совершенно наплевав на уже данное мне слово. Чем же, позволь спросить, я заслужил подобное пренебрежение? — Повелитель… — попыталась возразить Ада, но демон грубо прервал её: — Я не давал тебе слова! Хватит с меня твоей красивой лжи, довольно! Словно телепатически уловив настроение хозяина, змея раздула капюшон и свирепо зашипела. Терпение — и терпимость — Астарота явно были на исходе. — Ты открыто игнорируешь мои распоряжения. Что я велел в прошлую среду? Начинать подбор кандидатов для силовых миссий, потому что грядёт война. Но выданное клеймо не было использовано тобой ни разу за неделю! Ты занята чем угодно, но только не выполнением основного поручения. Интонация его сделалась сухой, чеканной. Как у кредитного специалиста, перечисляющего список задолженностей недобросовестного плательщика. — Не столь давно — в пятницу, если быть точнее — ты подарила уже упомянутому чародею прядь своих волос. Хотя я ясно дал понять, что не одобряю подобного. Как я должен трактовать этот жест, м? Как акт неповиновения? Неуважение? Тревожный сигнал твоего будущего демарша? Или бунт против меня? — Никогда! Глаза девушки вспыхнули болезненным огнём возмущения. Да, она допустила оплошности, но она не Иуда! — Да ну-у? — ехидно протянул покровитель, угрожающе сощурившись. — Повелитель, я… — Замолчи! Не желаю больше слышать твоего голоса. Кобра меж тем продолжала наступление: теперь она раскачивалась у подлокотника дивана, в непосредственной близости от «островка безопасности», на котором ютилась девушка. — Ты оскорбила и унизила меня, Ариадна. Ты называешь меня Повелителем — и при этом ставишь в один ряд с каким-то ничтожным смертным. Самым заурядным слугой своих господ, каких полно. Рабом. Я что, по-твоему, раб, или когда-то был им?! С кем ты смеешь равнять меня! Меня! Его голос прогремел, как раскат грома, так, что в посудном шкафу гостиной зазвенел хрусталь. Тишина... Слышно лишь мерное тиканье ходиков и прерывистое дыхание загнанной в угол, запуганной до полусмерти девушки. Потребовалось некоторое время, прежде чем Астарот смог продолжить, уже более спокойно: — Своим пренебрежительным поступком ты показала, что моё слово не значит для тебя ни-че-го. А за достойным, красивым обращением «Повелитель» не скрывается ничего, кроме коварства и лести, намерения усыпить мою бдительность. — Нет! Неправда! — Ещё слово — и я сверну тебе шею, дрянь, — яростно прошипел демон. И его шипенье слилось с шипеньем змеи, единодушной со своим хозяином. — Ты ни в чём никогда не нуждалась. У тебя было всё, чего только можно пожелать. Миллионы смертных могут лишь мечтать о таком — а у тебя это всё было. По моему искреннему желанию. Я дарил бескорыстно, ничего не прося взамен. Мне было достаточно видеть в твоих глазах радость. И немного благодарности. Но ты не ценила. Никогда не ценила. Ты бессовестно пользовалась моей добротой и всё принимала как должное. — Нет, это не так… — Я сказал, закрой рот! Почему, почему он всё перековеркал и понял не так, как есть на самом деле! Подбородок девушки задрожал, поперёк горла встал комок подступающих слёз. Ещё немного — и она разрыдается. От этого жалкого зрелища Астарот лишь досадливо поморщился. — Я думал, ты иная — среди миллионов этих серых ничтожеств. А ты такая же ничтожная посредственность. Могла бы стать госпожой, Избранной — но выбрала безродного раба. Весь мир лежал бы у твоих ног — но ты предпочла сама ползать и пресмыкаться. Какая мерзость. Лицо мужчины и впрямь исказила гримаса гадливости, будто он только что проглотил слизняка. — Ты предпочла меня плебею. А всё потому, что такова твоя природа — рабское мышление, рабская психология. Значит, и обращаться с тобой нужно, как с рабыней — тебе же это так нравится! Каждое слово демона было словно гвоздь, вколачиваемый в крышку гроба. Ада уже не пыталась возражать и сопротивляться. Только молча, умоляюще смотрела на Герцога, и горько-солёные ручьи бежали по её мертвенно-бледным щекам. Но слёзы — это мощное оружие, разящее наповал даже самого стойкого мужчину — казалось, лишь подстегнули ярость Астарота. — Даже сейчас ты распускаешь сопли по этому проклятому фокуснику! — резко подступив к девушке, зарычал он. Аду вдруг подбросило в воздух и швырнуло вниз, буквально припечатав к спинке дивана. От испуга и боли тщетно подавляемые рыдания только усилились и обрели звук — теперь девушка всхлипывала в голос, сотрясаясь всем телом, как осиновый лист. — Имей решимость хотя бы смерть принять достойно, а не киснуть, как половая тряпка! — рявкнул вконец взбешённый Астарот. — Можешь убить меня прямо сейчас, — давясь слезами, пролепетала Ада. — Но я плачу не из-за Владимира. А потому что ты мне не веришь… Я не предавала. Никогда не предавала, но ты не веришь… Герцог изменился в лице и резко отвернулся. Вся решимость на мгновение покинула его: очевидно, он не ожидал такого бесхитростного признания. Астарот никогда не испытывал трудностей с наказанием провинившихся служителей, наказанием в том числе физическим. Бывало, что он даже казнил, сурово карая за серьёзные проступки. Но всякий раз, когда дело касалось Ады, перед его мысленным взором вставала пятилетняя девочка с пронзительными синими глазами, протягивающая ему конфету. И главнокомандующий армией в 40 легионов, могущественный владыка Преисподней из раза в раз капитулировал перед этой несокрушимой силой — добротой, открытостью и неумением притворяться. Ада была иной, всегда отличалась от остальных. Всё изменила прядь волос. Она принадлежала не ему — это был подарок другому. Посмевшему осквернить его сокровище. Присвоить его часть себе! Это решение далось Астароту с большим трудом. Он долго думал, отсрочивал, надеялся, уговаривал себя, что слишком торопится, находил тысячи причин не приводить приговор в исполнение. Ещё день, ещё один лишний день, который ничего не решит… Он не помнил, сколько раз повторялся этот цикл агонии, сбился со счёта. Но сейчас пришла пора положить этому конец. Когда Герцог повернулся, лицо его напоминало безжизненную маску. Голос зазвучал негромко, но твёрдо: — Я в последний раз проявлю великодушие и дам тебе возможность выбрать: либо ты умрёшь сейчас, подле меня, как мой любимый служитель, либо будешь умирать каждый отпущенный тебе день, без меня, будучи нелюбимой игрушкой нового хозяина. Я продам тебя Асмодею. Он задумался ненадолго. — А лучше отдам даром. У моего коллеги особые вкусы, и он неравнодушен к милым девичьим личикам. Думаю, тебе это прекрасно известно. Так что он славно с тобой позабавится. Да ещё и услугу мне задолжает. Если ты так верна мне, как уверяла на словах только что, у тебя есть последний шанс доказать это на деле. Ада подняла на мужчину сухие глаза. Она больше не плакала. — Если я задам один вопрос, Вы ответите? — Если сочту возможным, — уклончиво отозвался демон. — Куда я попаду после смерти? — Согласно контракту, подписанному твоей бабкой, после смерти тела твоя душа отправится в принадлежащий мне домен моего родного измерения и будет находиться у меня в услужении. — Хорошо. Она вдруг улыбнулась. Спокойно, счастливо, жутко. А потом резко выбросила вперёд руку.
|
|
19:15
— Что это?
Пока Ада отлучилась из-за стола заварить чай, внимание Германа привлекла стопка карандашных набросков на подоконнике. Листы содержали изображения в стилистике тёмного фэнтези: крылатые существа были явно демонической природы и «романтического» стиля прорисовки.
— Твоя работа?
Девушка кивнула и, придвинув стул, подсела к приятелю.
— Отобрала старые эскизы. И несколько новых набросала. Это для будущей резиденции Повелителя. Есть у меня тут один клуб на примете… Хочу оформить соответствующе. Только Ему не говори! — спохватилась художница. — Это сюрприз. Конечно, прорисовка пока поверхностная, и я ещё буду дорабатывать концепты, но… Как думаешь, Повелителю понравится?
— Даже в таком сыром виде мне уже нравится, Арьен, — улыбнулся «Герман», продолжая рассматривать рисунки.
Листы в руках Ады дрогнули, девушка замерла. Медленно-медленно повернула голову, несмело подняла взгляд на лицо собеседника — и встретилась с ним глазами. Чёрные, глубокие, бездонные пропасти. Это были глаза Астарота.
— Повелитель?!
Поспешно отпрянув, Ада вскочила и застыла в поклоне. Вся манера поведения её разом изменилась, стала официально-почтительной.
— Бьюсь об заклад, сейчас ты впопыхах соображаешь, не сболтнула ли ранее чего лишнего, — сказал Астарот, удостоив подопечную мимолётного и почему-то недовольного взгляда. — Нет, не сболтнула.
— Вообще-то сболтнула. Про сюрприз с клубом. Так что теперь никакой это не сюрприз, — приуныла девушка. — Вы даже наброски видели…
— Всё хорошо, Арьен.
Покровитель подбадривающе улыбнулся.
— Что за простофиля… — продолжала досадовать на себя Ада. — Простите, Повелитель, я Вас не узнала. Надо было повнимательней приглядеться. И ещё я… — она стыдливо покосилась на фартук, — не переоделась, потому что ожидала Вас в обычное время.
Астарот поморщился.
— Брось уже этот церемониал. Лучше сядь обратно.
Демон приглашающе легонько постучал по сиденью пустующего рядом стула. Девушка повиновалась.
— Зачем Вы это делаете? — спросила она.
— Что?
— Притворяетесь Германом. А теперь ещё и так виртуозно, что я совершенно не могу различить вас! Как Вам удалось?
— Путём долгих тренировок, — улыбнулся польщённый «пародист».
— Но зачем? Вам не нравится быть собой?
— Отнюдь, — покачал головой Герцог.
— А что же тогда? — не унималась Ада. — Вам просто нравится разыгрывать меня?
— И это тоже нет. По крайней мере, не является самоцелью. Хотя бонус в виде твоей обескураженности, надо признать, приятный.
— Ничего не понимаю, — сдалась девушка.
— Помнишь тот день, когда мы встретились впервые? — спросил Астарот.
— М-м, смутно… — пробормотала Ада, напрягая память. — Но я точно ещё в школу не ходила и гостила лето у бабушки…
— Нет-нет, — прервал начинающийся поток сознания демон. — Я имел в виду нашу первую встречу, когда ты уже вступила в сознательный возраст.
— А-а! Ну такое вряд ли забудешь, — усмехнулась меченая. — Я тогда обругала Ваш старомодный внешний вид и большие крылья за то, что они подняли много пыли, на которую у меня аллергия.
Мужчина кивнул.
— А что было во вторую встречу?
— Я предложила Вам помочь мне с влажной уборкой по дому, а потом…
Ада осеклась и смущённо замолчала.
— А потом?.. — подбодрил её собеседник.
— Атаковала Вас с помощью Вашей же собственной энергии, плеснув в лицо горячим кофе, — со вздохом закончила та.
— Попыталась атаковать, если точнее, — с улыбкой поправил Астарот. — Но вместо этого лишь запачкала парой капель мой костюм. Любимый, к слову.
— Стыд-позор, Повелитель. Но Вы же понимаете, что я была молода, глупа и неотёсанна.
— Ты была непосредственна, — возразил Герцог. — И, что самое необычное, совершенно меня не боялась. Встретив тебя впервые 20 лет назад, я столкнулся с удивительным бесстрашием и… дерзкой непокорностью — и был поражён, насколько маленькая девочка может быть смелой. А потом — насколько смелой может быть юная девушка, если бросает вызов верховному демону.
— Скорее уж безрассудной, — вставила скептическую ремарку Ада.
Но Астарот жестом прервал дальнейшие возражения и тепло улыбнулся, ностальгируя.
— Повелитель, Вам что же, невоспитанные грубиянки нравятся? — недоумевающе переспросила Ада, внимательно вглядываясь в лицо покровителя.
— Мне нравится естественность. Не преклонение перед моим титулом, не подобострастие и показная вежливость строго по протоколу — это я получаю в избытке от других своих служителей, и в их случае такое поведение уместно. В тебе же я ценю иное: мне нравится, когда ты являешься самой собой.
— Только вот когда я являюсь самой собой, обычно это плохо заканчивается… — осторожно напомнила девушка. — Как минимум, расколотой ванной, потопом и вмятинами на кафеле от Ваших кулаков.
— Да, я помню, — кивнул Астарот. — Но сейчас я несколько о другом. Видишь ли, я заметил, что последнее время ты в моём присутствии всё чаще ведёшь себя холодно-отстранённо, как вышколенная прислуга. Скрываешь свой истинный характер. Поэтому-то я и притворился сейчас Германом. Хотелось полюбоваться на тебя настоящую.
На последней фразе Ада застенчиво потупила глаза.
— Не знаю, на что тут можно любоваться, Повелитель. У меня ведь ужасный характер. Вы и сами говорили.
— Да, твой характер непрост, — политкорректно согласился Герцог.
— Ну вот видите! Уж лучше его скрывать, чем демонстрировать. Я думала, он Вас раздражает.
— Ты действительно одна из немногих, кто способен вывести меня из себя и, что называется, довести до белого каления, — и в этом пункте Астарот был единодушен со своей собеседницей.
— Что-то я ничего не понимаю, — тряхнула головой Ада. — Вам одновременно и нравятся, и бесят одни и те же мои особенности?
— Ну не только женщинам быть непоследовательными, — сыронизировал демон.
Оба рассмеялись.
— Хорошо. Раз Вы сами просите… Вообще, Вам надо было раньше всё сказать, Повелитель! Я тут сдерживаюсь изо всех сил, понимаешь! Можно сказать, себя превозмогаю. А оказывается, нам обоим это не нравится!
Герцог лишь виновато развёл руками.
— Чаю? — повеселев, предложила Ада.
— Нет уж. Теперь, когда моя конспирация раскрыта, а личность идентифицирована, я бы предпочёл следовать своим привычкам и выпить кофе, — мягко возразил Астарот.
— Как насчёт индийской арабики? — предложила хозяйка. — Я тут недавно раздобыла отличный высокогорный «Майсон»!*
— Индия… Прекрасный выбор, — одобрительно кивнул гость. — Пройдём в библиотеку, моя леди?
Ада охотно поднялась. Но вдруг, подбоченившись, демонстративно потёрла подбородок.
— Хм-м… Раз уж Вы мне пожаловали полную свободу быть собой, тогда поднос с чашками понесёте сами!
— Чёрт меня дёрнул дать этой женщине амнистию… — добродушно проворчал Астарот.
|
13 июня 2018 г., среда, 18:05
дом Ариадны БогословскойНа часах недавно пробило шесть вечера, когда пространство коридора огласилось звонком. На пороге стоял Герман с чёрным кейсом а-ля Хитман и дорожной сумкой через плечо. — Привет, змеёныш! Ада, в ярко-зелёном фартуке в горошек поверх домашнего сарафана, сделала шаг в сторону, пропуская гостя внутрь. — Привет-привет, змейка. Традиционные у этой парочки приветствия, на которые уже давно никто не обижался. — Что-то ты сегодня перемудрил с прикидом, — Ада окинула приятеля критическим взглядом. — Совсем ваш начальник за дресс-кодом не смотрит. Шутка заключалась в том, что начальником был сам Герман, а потому, в отличие от подчинённых, мог приходить в офис, в чём заблагорассудится. Хоть в рваных джинсах, хоть в светлых брюках и голубой рубашке с небрежно закатанными по локоть рукавами, как сейчас. — Тебе лишь бы пошипеть,* — отмахнулся меченый. — Считай, что это летний вариант дресс-кода. — Да я-то что? По мне хоть в шортах и пляжных сланцах являйся, — равнодушно пожала плечами хозяйка дома. — А вот Повелитель вряд ли одобрит отсутствие галстука и полноценного костюма. Ты же знаешь, Он не терпит небрежности во внешнем виде. — Об этом можешь не беспокоиться, Арьен, — улыбнулся визитёр. На последнем слове Ада заметно напряглась, метнув молниеносный взгляд в лицо мужчине. Долгие несколько мгновений всматривалась в его глаза… — Э-э, нет, приятель, на этот раз ты меня не проведёшь! — победно хихикнула она и погрозила гостю пальцем. — Кончай уже прикидываться Повелителем. У тебя глаза не его. — Поймала, сдаюсь. Герман капитулировал без сопротивления, вешая сумку на крючок гардеробной. А вот кейс отнёс в библиотеку. В нём он привёз обещанное Астаротом оружие для Адама. Как меченому удалось пройти сквозь металлоискатель и рентген в аэропорту, оставалось загадкой. — Тебе никогда не надоест прикалываться, да? — Не-а, — хитро сощурил глаза Вейц, снова выруливая в коридор. — Как маленькие вы с Повелителем, ей-богу. Всё играете, — укоризненно покачала головой девушка. — Ладно, проходи, мой руки. У меня почти всё готово. И она нырнула обратно на кухню. Пришлось повысить голос, чтобы быть услышанной сквозь плеск воды и позвякиванье тарелок. — Задал ты мне задачку, змеёныш! Я за твоими «фуа-гра», разрази их гром, полгорода объездила! — О, я польщён таким вниманием к своей скромной персоне. — Ха, вниманием! И не мечтай. — Не бушуй, змейка! Нашла же всё в итоге, — из ванной крикнул в ответ Герман. За ответным словом Ада в карман не полезла. — Клянусь священной бородой Пророка, Вейц, первый и последний раз ты так надо мной измываешься! — Ну, ну, не богохульствуй, — подтрунил тот. — В собственном доме, как можно? — Если в следующий раз я и приготовлю этот кулинарный эксклюзив, то единственно для того, чтобы надеть кастрюлю с ним тебе на голову! — Какие интересные фантазии, — хохотнул бизнесмен. — Огласите весь список, пожалуйста. — Я тебе сейчас дам фантазии! — Помедленней, я записываю! — сложив ладони рупором, перебил Герман. — Небеса, пошлите мне терпения… Судя по звону, в раковину полетел половник. А Вейц, чрезвычайно довольный собой, и не думал прекращать. Подзадоривать темпераментную приятельницу было одним из его излюбленных занятий. — Меж тем, если бы подобное меню тебе заказал твой Повелитель, со всех ног бы побежала исполнять — только пятки бы сверкали, да? — подлил он масла в огонь. — Бедный Герочка, ЧСВ так зашкаливает, что сознание помутилось, — елейным голоском пропела Ада. — Ты что же, себя с Его Светлостью равнять вздумал? — Ну-у, как-никак я его аватар, в отличие от некоторых. Выудив из бокового кармана сумки расчёску, Вейц принялся начищать перья перед зеркалом. — Но данная привилегия не делает тебя Повелителем в его отсутствие, — отрезала девушка. — Да ладно, можно примерить на себя корону, пока начальство не видит, — беззаботно отмахнулся мужчина. — Герман! — требовательно осадила его Ада, уже на полном серьёзе. Этот разговор завернул в нехорошее русло и начинал ей не нравиться. — Ладно-ладно, я пошутил. Прибереги свой яд, о смертоноснейшая хранительница нашего господина. С кухни послышалось неразборчивое, но явно недовольное ворчание (впрочем, среди мешанины невнятных слов чуткому слуху меченого удалось различить пару ключевых: «несносный немец»** и «покойник»). Но эффект это имело почему-то противоположный — Герман удовлетворённо усмехнулся. И, подмигнув своему отражению, вышел из ванной. — Deine Bosheit steht dir fantastisch! *** Вторым излюбленным развлечением бизнесмена было отвечать Аде на немецком, зная, что она ничего не поймёт. — Ну и какую лингвистическую пакость ты мне посвятил на этот раз? — подбоченилась девушка. — Почему же сразу пакость, — обворожительно улыбнулся Герман. — Может, это был комплимент? — Комплимент? От тебя? Очень смешно, — фыркнула та. — Если ты и способен на комплименты, то только когда в тебя Повелитель вселяется. — И тем не менее, сейчас я сказал, что в гневе ты прекрасна, — продолжая улыбаться, возразил бизнесмен. — Хм… надо же… — Ада не ожидала такого поворота и явно смутилась. — Что это с тобой? Никак, заболел? Она всё ещё сомневалась, что Вейц говорит всерьёз. Этот стервец соврёт ведь — недорого возьмёт. Сколько уже таких случаев было, когда он её разыгрывал. — Да… Всю неделю жестоко страдаю от неизвестной хвори… Наверное, дни мои сочтены, и жить осталось два понедельника… Окажи умирающему милость, добрая женщина… Мне много не надо: глоток воды да хлеба краюху… — слабеющим голосом промямлил солист драмтеатра одного актёра, в бессилье припадая на барный стул. — Да ну тебя, дурень великовозрастный! Напрягшаяся было в первое мгновение Ада (кто знает, вдруг Вейц и впрямь серьёзно заболел чем-то неизлечимым?), звонко рассмеялась и понарошку хлестнула меченого кухонным полотенцем. На Германа просто невозможно было долго сердиться. А беззлобная перебранка, уже давно превратившаяся в некий «этикетный» ритуал, продолжалась ещё с добрых пять минут, покуда, наконец, не уселись ужинать.
|
|
Астарот откинулся на подушки, тяжело дыша, и Аде, заключённой в объятия, не оставалось ничего другого, кроме как последовать за мужчиной, улёгшись на него сверху. Время близилось к рассвету — в июне короткие ночи — и сквозь неплотные тюлевые шторы в спальню на втором этаже струился мягкий голубоватый свет. Некоторое время оба молчали, переводя сбившееся дыхание, просто наслаждаясь теплом и запахом — этой особенной, чуткой близостью — друг друга. Разморённая негой, прижавшись к Повелителю, Ада чувствовала исходящие от него вибрации, но теперь эти энергетические потоки не причиняли дискомфорта или боли, не вызывали отторжения — они будто дополняли её собственные, резонируя на одной частоте, вплетались в это кружево, рождая новый, более сложный узор. Гармония… Может, так она и ощущается? Когда две половины — мужчина и женщина — соединяются в единое, качественно новое целое. Ада не знала. Но она могла поклясться, что никогда прежде ни с одним человеком не испытывала ничего подобного, даже хоть сколь-нибудь близкого. — Повелитель… — не открывая глаз, тихо позвала девушка. — М-м? — А у Вас есть дети? — С чего это ты вдруг спрашиваешь? — улыбнулся Герцог. — Просто… Володя сказал мне кое-что… И это очень меня смущает… — А-а, помню-помню, — хмыкнул демон. — 12 драгоценных камней как символ 12-ти сынов израилевых, которые положат начало новому роду разумных существ? И мы с тобой как зачинатели сего рода. Занятная у него теория. По возвращении с миссии «святые сёстры», конечно же, первым делом обо всём доложили своему господину, не обойдя вниманием и крамольно-провокационные речи Владимира. Демонические сущности всегда отличались прекрасной памятью — и в том, что монолог чародея был передан слово в слово, сомневаться не приходилось. — Так, значит, его теория не соответствует действительности? Воодушевлённая ответом, Ада приподнялась на локте, сосредоточив полный внимания взгляд на собеседнике. — Ранее этим чудным вечером ты спрашивала, по каким критериям выбирается Королева, — Астарот медленно провёл указательным пальцем по щеке девушки. — Способность иметь от меня детей не входит в этот список. Если ты об этом. И в мои планы никогда не входило пускать тебя на племенное разведение или делать инкубатором для своего потомства. Ада продолжала молча смотреть на покровителя, предвкушая интересные, сокровенные подробности личной жизни демонов, держащиеся в тайне от непосвящённых. И не ошиблась. — Твой... хороший знакомый поступает опрометчиво, на полном серьёзе рассуждая о вещах, о которых не осведомлён. Из чего можно сделать вывод, что он не в курсе, насколько обычный человеческий ребёнок отличается от дитя «тёмного». — «Тёмного»?.. — непонимающе переспросила девушка. — Или «светлого», если мы говорим о ребёнке от так называемого бога, — продолжал Астарот. — Подобная классификация, как ты сама понимаешь, довольно условна и среди нас — тех, кого люди именуют демонами или богами — не используется. Просто потому, что мы мыслим иными категориями. Рука Герцога прошлась по спутавшимся волосам Ады в ласкающе-хозяйском жесте. — Противопоставление Тьмы и Света популяризовал в своих произведениях профессор Толкин, чем, безусловно, внёс путаницу в сознание массового читателя. Однако тебе ли, как специалисту, не знать, что это очень грубая, упрощенная метафора? Он мягко улыбнулся и сел, оперевшись о спинку кровати. И Ада, увлечённая рассказом, машинально подползла ближе. — В чём же отличие такого ребёнка от обычного? — Хотя бы в том, что такое дитя непросто зачать. А тем более выносить, — без обиняков ответил Астарот. — Равно как и найти смертную женщину, способную понести от демона или бога. Вспомни греческую мифологию и любовные приключения главы их пантеона. — Да уж, Зевс ещё тот ходок был! — хохотнула меченая. — А теперь представь, каковы бы были последствия, если бы каждая интрижка бога-громовержца заканчивалась беременностью его пассии, — поставил вопрос ребром Герцог. — Или возьмём инфернальных представителей — допустим, суккубов. Аппетиты этих демонов в сфере будуарных похождений не известны лишь ленивому. Даже если от каждой десятой их связи рождался бы младенец… — …от популяции людей вскорости ничего бы не осталось — Землю бы наводнили полудемоны и полубоги, — закончила мысль покровителя Ада. — Именно, — кивнул тот. — Мы слишком сильны, Арьен. И мирозданье справедливо находит механизмы, регулирующие нашу численность. Для поддержания баланса. В космогонических масштабах, разумеется. — Хотите сказать, что демоны и боги почти стерильны? Но если я унаследовала часть Вашей силы, получается… — голос девушки заметно дрогнул. — Я тоже..? «Неужели бесплодна?» Ледяной волной окатила мысль. Казалось бы, надо радоваться — все опасения, которые столько времени терзали её, оказались беспочвенны! Теперь ей не грозит обрекать своего потенциального ребёнка на судьбу раба, какая выпала на её долю. Только Ада не радовалась, готовая горько разрыдаться от шокирующей, больно ранящей новости. — Вывод, в целом, верный. Служители демонов действительно обладают сниженной фертильностью, — вынес приговор Герцог. — Но только не для тебя. — Как это?! В потухшем было взгляде Ады загорелась надежда. — Из людей необычных, со способностями, маги, пожалуй, одни из немногих, кто по непонятным причинам обладает плодовитостью выше среднего, — пояснил Астарот. — Не все из них, но большинство умудряется. Возможно, генетическая предрасположенность, коррелирующая со способностью к магии. — Бабушка… — понимающе пробормотала меченая. — Да, — подтвердил догадку собеседник. — Унаследовав от своей родственницы чародейские таланты и преумножив их, как итог — в виде приятного бонуса ты ничем не отличаешься от большинства смертных женщин по волнующему тебя медицинскому показателю. — Здорово! Как по мановению волшебной палочки, настроение Ады подпрыгнуло до верхней отметки — на лице засияла улыбка облегчения. — Планируешь пополнение рода Богословских? — с лукавым прищуром спросил демон, всё это время пристально следивший за реакцией подопечной. Радость, расцветшая было на лице девушки, так же быстро померкла. — Нет, что Вы. Это я так… — торопливо и немного испуганно ответила она, опустив глаза. — Отчего же? — будто не замечая её смущения, как ни в чём ни бывало продолжал интересоваться Герцог. — Насколько я понимаю, ты неравнодушна к этому смертному. И если он тебе нравится… — Да Владимир меня теперь знать не захочет, Вы же знаете! — не дав договорить, выпалила Ада. — По какой это причине, интересно? — приподнял бровь покровитель. На душе настырной кошкой противно заскреблась досада. Нет, он издевается? Зачем донимает её этими ненужными вопросами, если ответы на них очевидны и ему известны! — По причине того, чтó сегодняшней ночью произошло между нами, — негромко произнесла Ада, посмотрев мужчине прямо в глаза. И, упреждая следующий вопрос, тут же добавила: — Нет, я не жалею о своём решении, Повелитель. Просто… в его глазах я теперь буду выглядеть грязной шлюхой. Сказала — и как-то разом вся съёжилась. Астарот лишь сухо усмехнулся. — Претензии в утере невинности были бы оправданы, являйся господин Волков демоном, подобно мне. Для нас действительно не последнюю роль играет фактор чистоты крови — в ней источник силы, напрямую способный влиять на наше могущество. Он вдруг замолчал, несколько долгих мгновений сосредоточено размышляя о чём-то и словно примериваясь к фигуре полулежащей напротив, свернувшейся клубочком девушки. Ещё секунда — и обнажённое тело скрылось за строго-соблазнительным силуэтом корсета в излюбленной палитре Его Светлости. И пока Ада изумлённо рассматривала подарок, довольный произведённым эффектом демон продолжал: — Однако, насколько мне известно, господин Волков мужчина хоть и не совсем обычный, но всё же смертный. Следовательно, Арьен, чистота твоей крови, нужна ему лишь для одной цели: потешить своё эгоистическое чувство собственника. — Он возненавидит меня, я знаю, — помрачнела меченая. — Что ж. Такая реакция лучше всяких слов будет свидетельствовать и о нём самом, и об «истинности» его чувств к тебе, не так ли? — пожал плечами Астарот. — Вы всё равно собирались запретить мне с ним видеться, разве нет? — Я? Ты, видно, меня с кем-то путаешь. К великому недоумению Ады, Герцог от души рассмеялся, показав ровный ряд жемчужно-белых зубов. — Я думала, вы станете ревновать… — вконец сбитая с толку, пробормотала девушка. — Мне достаточно просто подождать, — озвучил демон наименее энергозатратную альтернативу. — Либо его жизнь окончится естественным образом, либо он снова попытается тебя убить — и на этот раз будет убит сам мной лично. Либо вознамерится предать тебя иным способом. Во всех трёх случаях ожидание не займёт много времени. Благо, этого ресурса у меня в избытке. Ада не нашлась с ответом. Её и саму смущал этот необъяснимый факт в поведении Владимира, не давал покоя, засев занозой в памяти. В голове не укладывалось, как можно признаваться кому-то в любви — и почти одновременно с этим пытаться отправить на тот свет. И, похоже, решение данной головоломки ещё предстояло выяснить… — В самом деле, Арьен, разве я когда-либо запрещал тебе что-то? Занятая созерцанием необычного подарка покровителя (ткань и кружево, как всегда, были роскошны), Ада, тем не менее, ответила почти не задумываясь: — Ещё как запрещал! — Да ну-у? — игриво сощурился Астарот. — Освежишь в памяти мои прегрешения? — Вы мне строго-настрого запретили много пить. И ещё насильно заменили любимые сигареты на другую марку, до кучи урезав лимит по количеству выкуренных в сутки! — Иными словами, позаботился о твоём здоровье? Просто вопиющая жестокость, — сыронизировал Герцог. — Вот и я говорю, ужас! Просто в ежовых рукавицах меня держите! Ада уже вспорхнула с кровати и вовсю вертелась перед ростовым зеркалом, оценивая детали наряда с разных ракурсов. Не утерпела. Как любая женщина, перед магией дорогого нижнего белья устоять она была бессильна, и Астарот был прекрасно осведомлён об этой маленькой слабости слабого пола. — Ваша правда, Повелитель, — вздохнув, признала, наконец, очевидное девушка. — От Вас за 8 лет я слышала запретов меньше, чем моя мама способна произнести за 8 минут телефонного разговора. — Тогда с чего мне устанавливать их сейчас? — одними глазами улыбнулся Герцог. — Как, по-твоему, чтό отличает Королеву от иных моих служителей? — Подозреваю, уровень привилегий, — не оборачиваясь, ответила Ада зеркальному отражению собеседника. — Например? — Например, она может принимать ряд решений, не советуясь с Вами, но при этом действуя от Вашего имени, — предположила девушка первое, что пришло на ум. — Так, — согласно кивнул Астарот. — Что ещё? — М-м-м… — меченая закусила губу. — Ну там, наверное, всякие дипломатические миссии, закрытые мероприятия для узкого круга лиц… Почему-то вспомнилась королевская чета Британии и, в частности, активная культурно-политическая жизнь принцессы Дианы. — Верно, — подтвердил демон и эту догадку. — Если в мой домен прибудет кто-либо из коллег, равных мне по рангу или выше, ты обязана будешь оказать этим лицам самый радушный приём. — Вельзевул? Асмодей? Люцифер?! От осознания масштабов последствий для города при личном визите владыки Преисподней Ада даже прихорашиваться бросила. Этот демон способен был по щелчку пальцев стереть с лица земли многомилионные поселения. А уж если их целая делегация явится… — Ой-ой-ой, лучше бы не надо Его Величеству нас посещать, Повелитель. — Это ещё почему? — поинтересовался Герцог. — Боюсь, у Вас очень специфические вкусы, и я Вашему гостю совсем не понравлюсь. Как бы не вышло чего… Эль скандаль, — честно выразила сомнения кандидатка в Королевы. — Вынужден огорчить, но тебе придётся ему понравиться, Арьен, — усмехнулся Астарот. Но по холодному блеску чёрных глаз его ясно читалось, что сейчас покровитель нисколько не шутит. — Однако ты не назвала главной привилегии монаршей особы, Арьен. Ну же, вспомни хотя бы императрицу Екатерину Великую. Помимо прочих своих многочисленных талантов, чем славилась эта дама? — задал Герцог наводящий вопрос. — Тем что строила роскошные резиденции своему фавориту графу Орлову, — не будучи настроенной на исторические беседы, продолжала дурачиться меченая. — ФаворитАМ, если точнее, — поправил собеседник. — В точку, ma chère! Энергичная была женщина. И государством успевала управлять, и с философами-просветителями* переписываться, и личной жизни время уделять не забывала. Которая, к слову, была весьма бурной: по свидетельствам современников, у императрицы насчитывалось 23 близких друга мужского пола. — Хотите сказать?.. Ада медленно приблизилась, сев на край кровати, в изножье. — Я хочу сказать, что здоровой, молодой, привлекательной женщине свойственно иметь определённые… физиологические потребности, которые она имеет право удовлетворить, — спокойно произнёс демон. — Но я… Вы же… мы… Это неправильно… это же измена! От трещащего по швам шаблона Ада совсем растерялась. — У людей — да, измена. Допустим. Но разве в этой комнате ты видишь хоть одного человека? — склонив голову набок, обворожительно улыбнулся Герцог. Тон его вдруг сменился на сухо-канцелярский, каким душеприказчик зачитывает последнюю волю усопшего и условия получения наследства. — Как Королева ты сможешь выбирать себе фаворита из числа смертных и будешь вольна решать, пользоваться этим правом или нет. Лишь одно условие останется неизменным навсегда: мне ты отказать не имеешь права ни в чём. — Мне… — девушка судорожно сглотнула, облизав пересохшие губы, — требуется время переварить эту сногсшибательную новость… — Сколько угодно, — широким жестом обозначил Астарот свою щедрость. И поманил к себе. *** — А всё-таки, Повелитель, Вы ведь так и не ответили на первоначальный вопрос, — хитро сощурив глаза, улыбнулась Ада, довольная тем, что подловила покровителя на попытке увильнуть. — Разумеется, у меня есть дети, я же не монах, — вернул Герцог не менее хитрую улыбку. — Хоть и люблю наведываться в святые обители. — А любимчики среди них есть? — раззадоренная любопытством, не отставала девушка. — Это сын или дочка? А как зовут? По красивому лицу демона пробежала мимолётная тень задумчивой печали. — Индира… — произнёс он и, поднявшись, направился к балкону. Щелчок пальцев — и по его фигуре заструился тонко выделанный хлопок рубашки и свободных брюк. — Индира… — эхом повторила девушка. Редкое имя родом из Юго-Восточной Азии. Ада не помнила, как оно переводилось с санскрита, но точно знала, что им нарекают девочек в Индии, любимой стране Повелителя. — Признаться, я только одну Индиру знаю, — сев на кровати, произнесла она вдогонку удаляющемуся мужчине. — Она и есть, — бросил через плечо Астарот и потянул на себя створку. Прохладный воздух летней ночи ворвался в спальню, смешиваясь с томными ароматами, пахнул в лицо свежей струёй, запутался в чёрных волосах. — Подождите, — спохватилась Ада. — Индира Ганди — Ваша дочь?! ** И, спешно накинув лежащий рядом халат из чёрного шёлка, она скользнула следом за покровителем. — Обалдеть! Сама Индира Ганди! Это же… с ума сойти! — Что же тебя так удивляет? — снисходительно улыбнувшись, тихо спросил Герцог. Демону были приятны её живые эмоции искренней заинтересованности и восхищения. — Да не каждый день с отцом таких людей встречаешься! Она же великая женщина, уникальная с своём роде! — захлёбываясь от восторга, принялась болтать девушка. — На Вашем месте я бы лопнула от гордости за такого потомка. Её именем называют фонды и точки на карте. Вот в Москве, например, есть площадь Индиры Ганди. Я почему знаю? Там МГУ недалеко. И я когда думала туда поступать и ездила на подготовительные курсы, всё время выходила на этой остановке и шла пешком. Воодушевлению Ады не было предела. Рассуждая вслух, рассказывая покровителю о его собственной дочери, она загоралась всё больше. — Серьёзно, Повелитель, Индира классная. Очень сильная личность. Чтобы в такой консервативной стране с жёсткой кастовой системой — и в её-то время, не то что сейчас — пойти против обычаев, не побояться публично заявлять о своей гражданской и политической позиции, да вообще вверх тормашками все законы перевернуть! И одним своим примером показать огромному числу людей, что женщина — это не предмет интерьера! Её ведь столько раз власти арестовывали и всячески преследовали, но она не сломалась. Это лишь закаляло её. А потом и вовсе министром стала. Единственная за всю историю Индии женщина-министр! Вы прикиньте? И по сроку «правления» её только отец превзошёл. Если бы не это убийство… По сути, она изменила массовое сознание миллионов, целой страны, и далеко за её пределами. — Ничего удивительного, Арьен, всё закономерно, — отозвался демон, оперевшись о перила и смотря в сад. — «Тёмные» дети наследуют часть нашей силы. И если они приходят в этот мир, то способны в одиночку вызвать в нём кардинальные перемены. Таково их предназначение. — Да, так и есть! — подхватила Ада. — Вашу Индиру по всему земному шару знают, и вроде даже признали женщиной мира. Не помню, какое издание и в каком году правда… — Ты неплохо осведомлена по части истории мировой политики, — похвалил Астарот. — Ой, да чего там, всего лишь Википедия, — махнула рукой та. — Подростком мне нравилось читать про жизнь всяких замечательных людей. Искала себе кумира, ну знаете эту тинейджерскую психологию… Хотелось быть похожей на кого-нибудь из великих, быть крутой, а не прозябать серой, никому не нужной, незаметной мышкой… — Ты очень похожа на её мать, — обласкав девушку взглядом, сказал Герцог. — Правда? — улыбнулась Ада. — Такая же своенравная, гордая, строптивая и непокорная. — Похоже, Вы не ищете лёгких путей при выборе спутниц, раз на те же грабли второй раз наступаете, — смутившись таким внезапным откровением, попыталась перевести всё в шутку меченая. Но Астарот продолжал всё так же серьёзно: — И ты рождена не для серости, Арьен. Я знал это с самой первой нашей встречи. — То есть Вы уже тогда?.. — приподняла брови Ада. — Да, мой выбор был сделан 20 лет назад. Тебя это смущает? — Просто… мне было пять, — озадаченно протянула девушка. — Как можно по мелкой, вредной соплячке понять, что вот, перед Вами стоит будущая претендентка на титул Королевы? — Может быть, по тому, что эта соплячка мало того, что не боится тебя, как другие дети, так ещё и способна устроить тебе взбучку? Ада успела лишь ахнуть и рефлекторно ухватиться за его плечи, когда Астарот приподнял её и усадил на бортик перил лицом к себе. — Или по тому, что, немного подросши и достигнув совершеннолетия, эта дерзкая, непослушная, неуправляемая соплячка способна довести тебя до белого каления? Шёлковый пояс соскользнул на балконную плитку. Распахнутые полы халата — и выпущенная на волю ткань заструилась по спине девушки, щекоча приятным холодом. А руки демона уже ласкали свою Галатею, готовые сорвать последний покров… — Или по тому, что эта соплячка постоянно говорит тебе ненавистные слова. «Нет», «никогда», «ни за что». — Вот оно как, — подавшись вперёд, прошетала Ада. — Значит, Великий Герцог привык, что все всегда беспрекословно ему подчиняются? Ощутимый рывок-притяжение был ей красноречивым ответом, заставив крепче вцепиться в его плечи, чтобы не потерять равновесие и не упасть с высоты. — Кажется, да… — прошептала она, смотря ему в глаза, чувствуя, как тело охватывает новая волна желания. Теперь и Астарот хотел большего, но девушка — только что притворно мягкая, податливая, покорная — вдруг увернулась от поцелуя. — Моя очередь желать, — выгнувшись, она оставила влажный след на шее Герцога. — Что ты хочешь?.. — спросил он. *** Над серебряной гладью Оби две темнеющие фигуры с огромными крыльями кружили в предрассветных сумерках…
-
За чудесный диалог и неожиданный взгляд на историю :)
-
Полёты!
-
Не нахожу адекватных слов, дабы выразить всю глубину постигшего меня катарсиса при прочтении этого поста)
Прекрасно передан психологический садизм в отношениях и атмосфера обреченности.
|
Для атмосферности и лучшего вчувствования в текст:
Если вам исполнилось 18 лет и вы готовы к просмотру контента, который может оказаться для вас неприемлемым, нажмите сюда.
Фильм “MINE” режиссёра Álvaro de la Herrán — 4-х минутная короткометражка, прекрасно, на мой взгляд, иллюстрирующая тонкости BDSM-отношений. Ссылка на Youtube: ссылка или на Mail, у кого нет регистрации на Youtube: ссылка Его поцелуи обжигали холодом. Срывали с губ судорожные вздохи, заставляли сладко выгибаться от волн мурашек, бегущих вдоль позвоночника… Демон и смертная. Гений и скрипка. Его прикосновения — словно игра виртуоза: как никто другой он знает, как извлечь из этого хрупкого, нежного, капризного инструмента гармоничное звучание, как раскрыть его неброскую красоту. Герцог в совершенстве владеет музыкой чувственности. Касания его пальцев — лёгкое и уверенное, скользяще-щекочущее, одними кончиками ногтей и дразнящее, расслабляющее и подобное удару хлыста, скромно-вкрадчивое, почти целомудренное и бесстыже-настойчивое — такие разные, каждое восхитительно в своей индивидуальности… Астарот импровизирует, прямо сейчас создавая волшебную, неповторимую мелодию — и упругое тело молодой женщины в его объятиях чутко отзывается на задетые струны. Ада до сих пор не верит, что всё это происходит наяву, с ней, с ним — с ними обоими. «Вместе» — вот главное слово, ключевое, краеугольное. Она всегда думала, что демон — это значит один, одинокий, одиночество в абсолюте. Но теперь она ощущает иное — единство и единение. Когда один — это качественная сумма двух единиц. Когда один — это значит един с кем-то. И, словно помешанная, она улыбается блаженно, закрыв глаза, а губы способны шептать, как мантру, лишь одно слово: — Повелитель… Повелитель… Безумен и он, срывая, сдёргивая, избавляясь от всего лишнего — этой последней преграды из тонкой ткани, отделяющей его от мечты. Почти восемь лет он ждал этого. Молчал, не выказывая нетерпенья ни словом, ни жестом, любуясь на расстоянии, желая и грезя, как однажды прильнёт к этой молочно-белой ложбинке меж ключиц, а потом скользнёт ниже, ниже… Как сейчас. — Astaroth… Сбивчивый шёпот над самым ухом. Его истинное имя. Так, как только она одна умеет произносить. Так, как только она одна умеет позвать — страстно, с желанием, обвив шею руками и прикогтив, словно кошка, от удовольствия. — Astaroth… Уже не шёпот — стон. Словно удар током. Пробуждает, зовёт, велит!* Истинное имя. Страсть, упоение, призыв, восхищение, блаженство — всё слито в нём. Оно подстёгивает и влечёт. Оно приглашает и предлагает. И впившись в губы — податливые, полураскрытые — Астарот жадно пьёт этот любовный напиток с поспешностью измученного жаждой. Ненасытно, алчно, взахлёб, так, что в уголке выступает алая капелька. Ада тихо вскрикивает. — Прости, — бормочет он, отстранившись. — Прости, я не могу долго... Сдерживаться всё сложнее. Воля демона сильна, но как же трудно сейчас стягивать её цепями самоконтроля! Тает секунда за секундой — и истончается нить самообладания… Кроваво-красное медленно струится тонким ручейком по подбородку, щекочет ноздри, дразнит, сводит с ума своим ароматом. Запах чистоты и целомудрия. Запах невинной девушки, ещё не знавшей мужчины. Редчайшая жемчужина для обречённого на бессмертие. — Ариане… — шумно выдыхает Герцог, прижавшись, зарываясь носом в копну смоляных волос. И вместо собственного имени ей слышится умоляющее: «Пожалуйста». Демон не владеет её телом, у него нет на него прав — и сейчас лишь одно слово может решить всё. Её слово. — Нет, — шепчет Ада, подаваясь навстречу разгорячённому мужскому телу. — Я не давала своего согласия. Она дразнит — обнимая. Играет — чувствуя, что ей самой долго не выдержать. Отталкивает — не в силах оторваться от него и зная это. — Повелитель… Великий Герцог Преисподней… Доверенный самого Люцифера… — пальцы закапываются в непослушные завитки его волос, шёпот щекочет ухо. — Каково это, зависеть от воли слабой смертной?.. Нравится?.. Тихий, мелодичный смех и прикушенная слегка мочка. Даже теперь она мучает и терзает, издевается, изводит. Рабыне нравится это пьянящее чувство власти над своим господином. Стоя на краю бездны и готовая шагнуть в неё, она жаждет упиться этим ощущением допьяна. Напоследок. А потом сделать шаг в чёрную пучину неизвестности и улыбаться, смеяться, хохотать в лицо Хаосу! Потому что хотя бы на один миг её краткой жизни путы были разорваны, и гордая птица сделала взмах свободными крыльями. Чтобы быть пойманной в силки — уже навечно. — Дрянь! — шипит демон, с размаху припечатывая девушку к стене в слепом порыве придушить. Но нет, не ненависть руководит им в эту минуту — а всепоглощающий, почти животный страх. Он безумно желает её и страшится потерять теперь, когда так близок к своей мечте. А потому с силой стискивает своё сокровище — «Не отдам, не отпущу, ты только моя!». А всё же она ему не принадлежит. И единственное, что он может сделать, это не выпускать её из объятий и целовать, целовать, целовать... Ей наверняка больно — мужчина гораздо сильнее, а уж мужчина с духом демона… Но сейчас, лаская его в ответ, она счастливо, победно смеётся. — Вот и мне не нравится! Я не рабыня и никогда — слышишь? никогда! — ей не буду! Глухое рычанье вперемешку со стоном, закопавшееся в её волосах… Его прерывистое дыхание толчками вырывается из груди. Астарот зол и готов выть от разъярённого бессилья. Душу разрывает надвое. Эта дьяволица во плоти намеренно изводит его — прикончить мерзавку, вытрясти из неё дух! Но как вырвать дыхание жизни у этих губ, ласкающих и шепчущих «мой Повелитель»? И рука, уже сомкнувшаяся на хрупкой шее, вдруг слабеет. Её жестокая игра и отказ лишь сильнее подстёгивают в нём желание обладать. Горячая мужская плоть упирается в низ живота — и Ада дрожит. От ответного вожделения. От сладкого стыда. И будоражащего страха. Вожделение. Десятки раз она видела это в фильмах, читала в книгах, но не знает, каково оно на самом деле. Как рождается, осязаемо ли, каково на вкус?.. Не знала до сих пор. Смущение. Щёки заливает румянец. Ада стыдится собственной наготы и очарованного взгляда, который та вызывает. Мужчина никогда прежде не смотрел на неё так. Наверное, подобное восхищение охватывало души увидевших пречистую Богоматерь… Страх. Она боится сделать последний шаг, разделяющий «до» и «после», потому что за этой чертой — неизвестность, и сделанный выбор нельзя отменить, не существует волшебной кнопки «перемотка» или «пауза». Ей неведомо, что ждёт дальше — и вместе с тем любопытно: что там, за дымкой тумана? Тайна отталкивает и влечёт. Она страшится этой неопределённости — и жаждет её! Это как, стоя над пропастью, прыгнуть с обрыва. Умея летать. Куда унесут тебя твои крылья, Ада: вверх или вниз?.. И она прыгает. В тот момент, когда её глаза, наконец, сказали «Да», невесомость принимает девушку в свои мягкие объятия. *** Она помнила смутно, сумбурно. Столько красок, столько ярких оттенков и переливов — все они смешались в причудливо-безумный хоровод на полотне экспрессиониста… Библиотека, утопающая в тенях c бликами тусклого света. Почему-то нет дивана и кресел, и столик исчез куда-то… Лишь ковёр и она на нём, распростёртая навзничь. Ранка почти запеклась — тонкий бордовый росчерк чуть заметен. Такой же, будто отзеркаливающий своего брата-близнеца, и на ладони Герцога. Ада не знает, зачем. Сейчас это так неважно… Обнажённую кожу приятно согревает и щекочет его дыхание, перемежающееся едва ощутимыми поцелуями. Астарот не спешит. Некуда и ни к чему — впереди вся ночь. И сегодня она принадлежит только им двоим… Глаза девушки прикрыты, но по трепещущим ресницам демон читает всё, как в раскрытой книге. Ему ведомы все тайны, бурлящие в этом теле и душе. Кроме одной. Он знает, как выглядит наслаждение, каждый его оттенок — и хочет показать ей все до одного. Он бесконечно долго ждал этого момента, чтобы теперь с головой не окунуться в омут блаженства. Демон умеет лишь забирать? Ложь. Верх его счастья не в том чтобы отнимать и коллекционировать. В его природе — щедро дарить, взамен получая во сто крат больше. Таков Герцог, Великий и великодушный. Она хочет обнять его и прижаться, но руки предательски не слушаются. Трудно пошевелиться. Стоит немалых усилий вынырнуть на поверхность истомы, разлепить тяжёлые веки и… Вспышка испуга. Паника пляшет в расширившихся зрачках. Девушка лежит в центре сигила Повелителя, и мерцающие синим края заключают её в свой ласковый капкан. Она пленница? Добыча? Жертва?! Ледяной ужас выплеснулся на сознание — Ада рванулась и тут же вскрикнула: невидимые путы больно врезались в запястья. Не может быть! Её обманули и предали? Нет, нет, нет! Астарот мягко склоняется, гладит её по щеке успокаивающе и нежно. — Верь мне. Так нужно. Вспышка боли. Распятое тело выгибает, и крик бесконтрольно рвётся прочь из груди. Ада умоляет его остановиться и прекратить, но слышит лишь победное, упивающееся собственным триумфом: — Моя! Отныне моя! Властная рука смыкается на беззащитной шее. Астарот страшен в этот миг. В его глазах — ни тени сострадания. Лишь холодная, коварно-ликующая ухмылка. И одинокая слеза бежит по щеке Ады — теперь уже женщины. Все мы одиноки в своей боли. Вспышка экстаза. Она бьётся в его объятиях, слившись с мужчиной воедино, царапается и кричит — на этот раз от блаженства. Астарот молча любуется ей, лукаво улыбаясь краешками губ. Этой ночью у самолюбия Великого Герцога роскошное празднество. Последнее, что помнила Ада, прежде чем провалиться в негу полузабытья, это его прикосновения. Указательный палец, смоченный в вязко-багряном, старательно выводит на её теле семь знаков — скользнув от заветного завитка волос и пробираясь всё выше, выше… А Повелитель напевает что-то на латыни.
-
Ух! Ну и пост :)
-
Classy!
-
Восхитительно!
-
М-м-м))) Кровавые ритуалы))) Где-то рукоплещет капелла Тремеров))
-
Дьявольски божественное описание восхитительной страсти и яркого желания! Мечта, перетекающая в реальность.
|
Однажды — Айша уже и не помнила, когда это было точно — в Промежутке вспыхнула искра лазури и тут же скрылась в темноте. Притаилась, притихла, спряталась. Может, никто не заметит? Но краткая заря новой жизни не укрылась от внимательных глаз Айши, и, ведомая любопытством, Сестра отправилась в путь. Она любила загадки. В конечной точке её странствия стеной лил дождь. Небо здесь беспрестанно роняло слёзы. Айша растворила дверь мрачного иссиня-чёрного кабинета и с порога сказала: — Здравствуй! — Здравствуй… — отозвался хозяин, озадаченно и немного растерянно. Наверное, он не ожидал, что его появление заметит хоть кто-то. Беловолосый, высокий, худощавый, какой-то весь узкий и длинный — таков был этот Брат. А ещё тихий и… — Зубастый, — склонив голову набок, озвучила Айша своё наблюдение. — У тебя много зубов. И Брат ответил: — Да. — У тебя много зубов, но ты не кусаешь меня, — продолжала странница. И Брат снова согласился с ней. — Почему? — спросила Айша. — Почему ты не кусаешь меня? Она всегда была любопытна и любознательна. Она любила задавать вопросы и искать ответы на них. Но Зубастый не ответил — лишь покачал головой в молчании. — В тебе есть голодная Тьма*. Сестра медленно обошла хозяина кабинета, рассматривая его со всех сторон с той непосредственностью, какая бывает лишь у новорождённых сущностей. — Есть, — кивнув, лаконично согласился Брат. — Но ты не стремишься утолить свой голод, забрав мои цвета во Тьму, — глаза Айши сузились в две пристальные щёлочки. — Не стремлюсь, — эхом отозвался Зубастый. — Почему? — снова задала Сестра свой любимый вопрос. Но Брат снова не ответил. Только следил за гостьей неотрывным взглядом внимательных глаз. Она прошлась вдоль стен и меж стеллажей, присела на кресло, забралась на подоконник и выглянула в окно. А потом, обернувшись на Зубастого, сказала: — Здесь спокойно и безопасно. Мне нравится. Я останусь. — Хорошо, — ответил тот. И, кажется, слегка улыбнулся. Когда он говорил, желая поделиться с ней чем-то, она слушала, подперев ладонью щёку. Когда он хотел послушать её, она говорила, кружась по кабинету и разбрасывая вокруг себя россыпь разноцветных искр. Айша любила танцевать. Порой она уходила. Закутываясь в платки и шелка, выскальзывала за порог под плачущий небосвод и растворялась в тумане. Жажда странствий манила её, неизведанные земли влекли своим таинственным шёпотом. А он ждал её, устремив застывший, задумчивый взгляд сквозь окно в дождевых потёках. Всегда ждал. Он не препятствовал. Никогда. Он знал, что бесполезно удержать её, вольнолюбивую, непокорную. Она придёт сама, если дать ей полную свободу. И она всегда возвращалась. Как сейчас. *** Айша скользнула внутрь — размытая фигура, с макушки до пят завёрнутая в струящееся алое. В прорези ткани видны лишь глаза, пронзительные, изучающие, притягательные. Одно лёгкое движение — и ткань, скользя по янтарному телу, падает к босым ногам. Айша перешагивает одеяния, устремляясь навстречу Брату. — Я проходила мимо чёрных песков**, — беззаботно говорит она, — и тоже мечтала о солнце. Она приближается мягко. Мимоходом скользит ладонью по его плечу, ласкает ненавязчиво. И неважно, что кожа её — жидкое золото, намокшие волосы — глянцевая смола, а затянутый в шелка стан подобен тугому бутону розы. Сейчас у Сестры иное настроение: её фигура дышит влажным серебром туманов и… пустотой? Да, кажется, она действительно была рядом с пустыней. — Тьму считают убийцей, жадно поглощающей цвет, но не имеющей собственного. Глупые, — усмехается Айша. — Чёрный — это и есть средоточие всех оттенков, их квинтэссенция. Ведь если он поглощает цвета, они остаются с ним? И что будет, если повергнуть Тьму? Распадётся ли она на мириады разноцветных мазков, которые успела впитать когда-то? Что произойдёт с Промежутком, когда они вырвутся на свободу? Да, эта Сестра любила задавать вопросы. Сейчас было непонятно, разговаривает ли она сама с собой, ждёт ли ответов от Зубастого или просто размышляет вслух без особенной цели. — Я шла по границе пустыни, смотрела в беспросветную мглу и думала о солнце… — со счастливой улыбкой протянула Айша мечтательно. — Янтарный диск, озаряющий мрачные пески, несущий им свет… Оазисы с буйством изумрудного… И лазурь! Непременно глубокая, насыщенная лазурь источников в этих оазисах. Аметистовые ручейки, пробирающиеся сквозь расщелины рубиновых препятствий… И серебро ветров, играющее антрацитовыми песчинками в лучах рассвета… Пустыня очень красива, милый. Она может быть очень красива… Зря её так боятся. Она отогнула рукав своих просторных одежд — и взору Зубастого предстал крохотный росток, переливающийся молодой зеленью. — Я нашла его на границе и захотела дать приют, — пояснила Сестра. И, вытряхнув карандаши с ручками из стакана для канцелярских принадлежностей, бережно опустила живое существо в его новый дом. А потом склонилась и тщательно отжала мокрые волосы. Кап, кап, кап — цветные капли стекали с кончиков чёрных локонов, передавая слабому стебельку часть жизненных сил своей хозяйки.
-
За игру сущностями и цветами :)
-
Хах, просто нет слов что бы правильно всё выразить + + и + ;)
-
С почином!)
-
Удивительно музыкальный пост, аж два раза перечитал) Причем музыка слова слита с живой картиной — так что, пожалуй, тут симбиоз разных видов искусства. Как будто читаешь старинную песнь или балладу, иллюстрированную гравюрой.
|
|
Самое сложное в подобного рода аудиенциях, как ни странно, было не попробовать угадать настрой августейшей особы и действовать в унисон с собеседником. На сей счёт этикет становился просто незаменимой палочкой-выручалочкой, предлагая довольно ограниченный список разрешённых действий. Все они, в принципе, сводились к одной директивной аксиоме: «Учтивость превыше всего!».
Аделаиде, в младенческом возрасте оторванной от семьи, повезло получить благородное воспитание. Когда ей было три, её взяла под опеку одна знатная овдовевшая дама, не имевшая собственных детей — и вскоре девочка со звонким смехом уже осваивала уголки просторного особняка, прячась от слуг и устраивая засады на зазевавшегося пожилого дворецкого. А вступив в соответствующий возраст — принялась осваивать весь спектр предметов, положенных благородной девице: от рукоделия (о, сколько пальцев было исколото за это время!) до древних языков и алгоритма исполнения книксена (вкупе с его отличиями от реверанса, разумеется).
Но несмотря на подкованность в вопросах взаимодействия с высокими персонами, Ада нервничала. Всё-таки не каждый день тебя в столицу вызывают. Да ещё не куда-нибудь, а в знаменитую резиденцию к самому Императору! Который, как назло, именно сегодня ещё и не в духе…
Нет, смерти она не боялась. По мнению самой Ады, она заслужила казнь. И если бы прямо сейчас из кабинета правителя вышла группа безмолвных карателей в чёрных масках, её бы это не удивило. Единственный из смертных грехов — грех предательства — нельзя, невозможно простить. Она предала, пусть не ведая и не желая того, своего Императора, своих товарищей, свою Родину — а значит, по праву заслужила участь расстаться с жизнью.
Но не столько вопрос дальнейшей судьбы в этот момент волновал леди Валери — её тревожила гораздо более трудная дилемма.
«Правильно ли я подобрала чёртово платье?»
Эту часть светского воспитания, касающуюся внешнего облика и умения подбирать наряды, она так и не освоила в совершенстве, всякий раз вынужденная советоваться с наставницей. Но сейчас наставницы рядом не было. Поступив на службу в Имперскую Разведку, Аде пришлось переехать на постоянное жительство в стены Корпуса, где ей были выделены собственные покои. И визиты к той, что долгие годы заменяла ей мать, сестру и подругу, неминуемо сократились. Девушка проведывала леди Валери-старшую (женщина дала воспитаннице собственную фамилию) лишь по выходным, в свободное от службы время, которого было не столь много.
В общем, пришлось полагаться на собственную память и чувство вкуса. К счастью, с последним у Ады было всё в порядке. Итогом долгих и мучительных размышлений стал выбор закрытого — с воротником-стойкой почти под горло — платья пастельно-зелёного оттенка с минимумом украшений. В конце концов, не на бал же её пригласили и не на камерный светский вечер. Ситуация аудиенции у монарха предъявляла строгие требования к внешнему виду посетителей.
- Пусть проходит...
Неслышно выдохнув, Ада скользнула внутрь.
— Ваше Императорское Величество, — сделав пару шагов навстречу и убедившись, что внимание сидящего за столом сосредоточилось на ней, девушка присела в приветственном книксене.
И чуть не подскочила — так неожиданно захлопнулись за её спиной створки двери. Лишь вздрогнула, быстро, впрочем, взяв себя в руки. А в следующий миг начало твориться что-то странное. Ада никогда не встречалась с таким видом магии (а то, что это была именно магия, она не сомневалась). Сейчас девушка не смела пошевелиться, ощущая себя экзотической бабочкой под пристально-оценивающим взглядом коллекционера, изучающего её через увеличительное стекло в ярком свете лампы. Вот он с ювелирной аккуратностью приподнимает и расправляет пинцетом одну лапку, вторую, теперь дотрагивается самым кончиком до чувствительного усика, рассматривает особенности окраски крыльев и цветного узора на них…
Заклинания настолько заряжены по силе, что от них, кажется, вибрирует воздух и пространство вокруг. Да что там пространство — она сама резонирует им в унисон, не в силах унять мелкой дрожи во всём теле! Не хватало ещё грохнуться в обморок прямо посреди этого зала, позора ведь не оберёшься… Но какое могущество! Если она, Высшая, трепещет, словно лист на ветру, что испытывает простой смертный в близком присутствии Императора? Наверное, сразу падает замертво, стоит ему встретиться с ним взглядом.
Но Ада не смотрит сейчас на приблизившуюся к ней фигуру, по-прежнему не отрывает взгляд от пола. Потому что смотреть в глаза монарху, пока он не даст понять, что это позволено, — неслыханная дерзость.
Он, конечно, уже знает. Увидел, что она больше не простой маг, а шагнула на новую ступень Силы.
На краткий миг Аде показалось, что сейчас её постигнет та же участь, что бедолагу, вылетевшего в дворцовое окно сегодняшним днём. Тем сильнее было её удивление, когда Император совершенно будничным тоном попросил оставить в стороне официоз и предложил… выпить с ним чаю.
На этот раз Ада позволила себе прямой визуальный контакт. Она сотни раз видела этот профиль, оттиснённый на всех монетах Империи, но разве может даже самая качественная чеканка сравниться с живым оригиналом? На её лице в этот момент наверняка читается недоумение и небольшая растерянность. Не так, совсем не так она себе представляла теперешнюю аудиенцию. Разве что…
Беглый взгляд в сторону гостевых кресел и столика с дымящимся на нём заварочным чайником. Лёгкая улыбка, ничем не выдающая предельную степень волнения.
— Как Вам будет угодно.
Ада опускается в кресло, аккуратно подхватывает чайник. Придерживая крышечку, неспешно разливает янтарный напиток.* Внутри может быть чай с алхимической пылью,** она уже догадалась. И всё же — собственными руками приближает свою кончину. Или нет?..
Говорят, перетёртые в порошок кристаллы значительно улучшают вкусовые свойства любого отвара. Но уже через каких-то пару десятков минут после чудесной чайной церемонии тысячи мельчайших, острых частиц, взвешенные в напитке — такие маленькие, что незаметны невооружённым глазом — начнут свою безжалостную работу, перетирая, подобно жерновам, в кровавое месиво все органы.
Если повезёт, смерть наступит через пару дней от множественного внутреннего кровоизлияния и абсцессов. Если же судьба будет немилостива, можно промучиться и неделю.
Ада возвращает чайник на подставку, ставит на ладонь блюдце, вдыхает аромат напитка… А потом, посмотрев прямо в лицо Императору, делает первый глоток. Alea jacta est.***
|
-
Сходу два бэка это внушает уважение))
-
За проникновенное утро!
-
Мне нравится, как Аделаида общается с детьми — без сюсюканья, как с равными, и при этом с юмором.
|
— Ya sabes, María, los americanos son tan… simples… Simples a primitivo… Tantos años vivo en este país y no puedo acostumbrarme. Сидя перед за туалетным столиком, сеньора де Веласко вела неспешный разговор с девушкой, протянув ей одну руку в лениво-вальяжном жесте. Обычная, казалось бы, сцена туалета представительницы высшего слоя общества перед светским раутом. Если бы не одно «но»: зеркало ничего не отражало. Досадная особенность. Особенно если ты женщина. Вдвойне досадная, если ты женщина, которая хороша собой. Такие комплименты Исабель случалось слышать от окружающих — сама же она, обретя бессмертие, навсегда лишилась способности видеть себя. В сущности, такой предмет интерьера, как туалетный столик, вообще был лишним в её доме. Но, родившись и прожив сознательную смертную жизнь в начале прошлого столетия, Исабель отличалась некоторой консервативностью и старомодностью в вопросах стиля вообще и внутреннего убранства жилища, в частности. — ¿Y por qué sólo voy a este Elysium? — вздохнула скучающая испанка. — Quería ver al señor Dawson, mi señora, — напомнила её собеседница, не отрываясь от маникюра своей хозяйки. — Аh sí, Frank… Исабель откинулась на спинку кресла, и на губах её заиграла неопределённая улыбка. — ¡Qué nombre tan estúpido! — вынесла Гарпия своё экспертное мнение. — Francisco es más adecuado para el maestro de Elysium. Como general Francisco Franco. — Creo que está interesadа en este Familiar más de lo habitual, — с кокетливыми нотками в голосе заметила Мария. — Interesada? Исабель мелодично рассмеялась, словно её служанка только что отпустила очень весёлую шутку. — ¡El, — это слово она выделила особо, — es un Ventru! ¿Qué podría ser peor? Определённо, сегодняшним вечером сеньора де Веласко была в ударе по части язвительности. И если бы Фрэнк Доусон был всё ещё подвластен законам человеческой физиологии, от столь частого упоминания своей персоны он бы уже, наверное, икал. — Sin embargo, parece que él no es como la mayoría de ellos. Tal vez le daré una oportunidad… — снисходительно протянула Гарпия после некоторого раздумья. Она отняла руку, критическим взглядом оценивая результаты стараний Марии за последние полчаса. Маникюр получился сдержанный, неброский — то, что нужно для сегодняшнего вечера. В конце концов, она собирается не на премьеру «Кармен»* в «Ла Скала»**, где будет исполнять главную сольную партию, а сотни глаз будут прикованы к ней одной, стоящей на сцене в освещении ярких огней рампы. Броский макияж был бы в данном случае моветоном.*** — ¿Cómo me veo? — оторвавшись от созерцания собственной руки, Исабель подняла глаза на служанку. — Preciosa, mi señora. Como siempre. — Trae mi atuendo, — удовлетворённо улыбнулась испанка. Она и не ожидала услышать иного ответа. *** Исабель предпочитала «Мерседесы». Не столько потому, что это была дорогая, статусная марка авто, нет (хотя и поэтому тоже). Просто на заре 20-го столетия, в 1900-м году некий Эмиль Эллинек, дипломат и ярый автогонщик, посоветовал Вильгельму Майбаху назвать новый автомобиль компании «Daimler-Benz» в честь своей дочери — Мерсéдес. Так благозвучное испанское имя дало рождение всемирно известному бренду немецких автомобилей. И вот уже который век название «Mercedes Benz» символизировало собой признанное качество и классику роскоши. Красивая история. Истинное дитя своего клана, Исабель любила красоту во всех её проявлениях. В те вечера, когда госпожа посещала светские мероприятия, правила были неизменны: Мария доставляла её до входа в элизиум и забирала в указанное время. Иногда Исабель возвращалась домой вскоре после начала, разочаровавшись в организации или собравшемся обществе, а порой задерживалась почти до самого рассвета, подвергая себя опасности быть застигнутой лучами восходящего солнца. Впрочем, на такие случаи у её автомобиля был закрывающийся верх, тонированные стёкла и комплект солнцезащитных шторок. Как будет в этот раз — кто знает?.. За три четверти часа до официального начала чёрный Мерседес-кабриолет, шурша шинами, подкатил к центральному входу в музей, выпуская на волю хозяйку в закрытом комбинезоне. Более чем строгий наряд, если не учитывать алый цвет… …и полностью открытую спину. Впрочем сейчас, стоя лицом к прибывшей, новоиспечённый мастер элизиума этой детали её наряда видеть не мог. — Добрый вечер, господа. Гарпия одарила Фрэнка и его собеседников дежурной учтивой улыбкой. — Мистер Доусон, я слышала чудесную новость, и Вас уже можно поздравить?.. — сказала она по-английски.
|
— Тоже художник?!
Ада чуть не подпрыгнула на месте, когда Владимир упомянул о своих изобразительных способностях. И если одних своих «коллег» девушка, казалось, на дух не выносила, негодуя от «ревности» покруче Отелло (в той части, где он, собственно, отправляет на тот свет объект этой самой ревности), то, встречи с другими коллегами приносили ей искреннюю радость. В первом случае речь шла о меченых, во втором же — о художниках.
С мечеными так было не всегда. У Ариадны, как у всех нормальных, психически здоровых людей, существовал моральный запрет на убийство. Тем более если речь шла о себе подобных. На собственном опыте зная, что такое быть в кабале у демона — вероятно, пожизненной — в глубине души она испытывала жалость и сочувствие к таким же, как она, даже если они служили не Астароту.
С убийством Дмитрия что-то надломилось внутри. Теперь при упоминании иных меченых — даже вскользь, даже безотносительно неё самой — светло-синие, чистые глаза Ариадны застилало таким непроглядным мраком, иссиня-чёрным, угрюмым, беспощадным и каким-то неотвратимо-роковым, что даже покровитель не решался развивать тему. Однажды он пошутил: дескать, Новосибирск — город большой, миллионник, не прислать ли тебе, Арьен, ассистентку в помощь? «Пожалейте девушку, не губите», — холодно процедила Ада на полном серьёзе. Что тогда увидел Герцог в её взгляде, что услышал в голосе? Неизвестно. Но больше он не предлагал ничего подобного.
Понял ли Астарот свой просчёт, свой промах? Несомненно. Среди прочих сильных сторон главного Казначея Ада числились и аналитические способности. Однако даже он не был властен над ходом времени и не мог повернуть его вспять. Дмитрий погиб от руки Ариадны — и с этим ничего нельзя было поделать.
Лукавством и обманом Астарот втянул её в это, сделал убийцей, запятнал душу несмываемым смертным грехом. И она ненавидела его за это — до дрожи, до хруста сжатых от бессильной ярости кулаков. Гибель Дмитрия разрушила табу, сломало моральные рамки — для Ады больше не существовало границ, потому что разница между понятиями «дозволенное» и «запрещённое» истончилась до такой степени, что стала почти незаметной, стёрлась, истлела, сгорела в пламени агонии души. Вечный вопрос, которым задавался известный герой русской классики — «Тварь я дрожащая или право имею?», — отныне перестал существовать для Ады. Потому что, без причины забрав жизнь себе подобного, она перестала быть человеком, сделала первый шаг по другую сторону Бездны.
Зачем теперь она убивала? Почему хотела? Отчего срабатывал этот триггер? Ада не смогла бы объяснить ни себе, ни спрашивающему, будь этот вопрос когда-нибудь задан ей напрямую. Но где-то в глубинах подсознания эхом звучал ответ: потому что смерть — это свобода. Ада была лишена этой возможности, этой роскоши, которой владеет каждое живое существо — умереть. Ей было отказано в этом базовом праве. И она преподносила эту драгоценность другим таким же несчастным. Щедро делилась даром, который для неё самой был недосягаем.
В живописи было её спасение, её лекарство, её седативное и обезболивающее два в одном. Гибель Дмитрия погрузила Аду в изобразительный запой. Она сутками не выходила из дома и, сидя на одном кофе, писала с утра до ночи, а потом и ночи напролёт — непричёсанная, с тёмными кругами под глазами от недосыпа, перепачканная красками и графическим углём. Она писала как заведённая, не зная усталости, не замечая ничего и никого вокруг — и душа её надрывалась от рыданий, выплёскивая свои страдания на холст и бумагу.
Наступил вечер среды — и покровитель, не найдя её в библиотеке в привычном кресле напротив своего, шагнул в коридор, отправившись на поиски. Он нашёл её в мастерской, вперившей немигающий взгляд в мольберт, по которому лихорадочно скользила рука с зажатой в пальцах кистью. Ада даже не заметила его присутствия — и, постояв немного за её спиной, Астарот тихо ушёл, не смея тревожить. После он не стал кричать, укорять и отчитывать. Он даже не упомянул этого инцидента. Потому что всё понял. В тот год они оба ранили друг друга смертельно.
— А можно посмотреть? В какой технике предпочитаешь работать? Есть примеры работ или хотя бы эскизы? И что за инди-проект? Я загуглю! — с блестящим в глазах азартом забросала Ада своего учителя вопросами.
Снова это «Вы» всё испортило. Ну что же он какой непонятливый!
— Нет, не буду пробовать, — насупилась девушка на предложение и демонстративно отвернула от себя ноутбук.
Сейчас она походила на трёхлетнего ребёнка с возрастным кризисом негативизма «Не хочу, не буду!».
Вздохнув и собравшись с духом, Ада решилась, наконец, на прямой вопрос:
— Владимир, к чему вдруг этот переход с «ты» на «Вы»? Что не так?
|
|
Лето 2016-го,
г. Новосибирск, дом Деониса Якуба
— Какого чёрта ты спас мою собачью жизнь?
С этого вопроса началось знакомство Деониса и Ариадны. Ни сухого «Спасибо» тебе, ни эмоционального «Я бесконечно тебе благодарна» или возвышенного «Я в неоплатном долгу перед тобой» вкупе с прочувствованными объятиями. За годы работы охотником Якуб привык к тому, что обычно люди благодарили его за спасение их жизней, а никак не претензии предъявляли. Обычно. Ключевое слово. Но в случае с Ариадной это правило не работало.
Сказать, что мужчина был озадачен, — это не передать и половины гаммы его эмоций. Что-то с этой девчонкой было не в порядке… Ведь не должно быть так, чтобы в 20 с небольшим лет и при наличии вполне себе миловидной мордашки хотеть побыстрей отправиться на тот свет? Неправильно это как-то. Хотя кто их там этих женщин разберёт, напридумывают себе декадентских заморочек… Вечно у них всё сложно и непонятно.
Словом, Якуб как-то сразу про себя решил, что будет приглядывать за этой отчаянной (или отчаявшейся?) головой. И наставлять на путь истинный. Ну как наставлять. По возможности. Потому как с характером Ады — задачкой это представлялось непростой.
— Покурить найдётся?
Это был второй вопрос, который задала воскресшая с того света.
Не «Где я?», не «Как тебя зовут?», не «Сколько времени я тут провалялась в отключке?». К слову, провалялась Ада прилично, всё это время бессовестно занимая кровать Якуба, пока крупногабаритный охотник ютился на небольшом диване.
Похоже, попадать в необычные ситуации коммуникации (а курение в постели совершенно незнакомого человека идеально вписывалось в эту категорию) и разного рода переделки было излюбленным занятием этой сорвиголовы. Впрочем, об этом можно было догадаться уже по тому, что она шастает по ночным улицам с «Береттой» наперевес и парой лишних кровоточащих дырок в боку. И это в городе, полном вампиров, некоторые из которых до кровушки младых дев ох как охочи. К слову, именно в таком виде Якуб Аду и встретил — в крепких, но отнюдь не страстных объятиях ночного охотника. Нет, не такого, как Якуб. У этого клыки были слишком острыми и в неположенном месте — аккурат на девичьей шее.
Встреча произошла как раз вовремя. Ещё немного — и было бы поздно. Слишком большая кровопотеря. Вампира-гурмана прикончить на месте не вышло. Быстрый, изворотливый, живучий. Видимо, не из молодых экземпляр. Но послевкусие десерта, которым его щедро «на дорожку» угостил Деонис, он наверняка помнил ещё долго.
В общем, с тех пор как-то не заладилось у обоих с активными кровопийцами Новосибирска. На Якуба, понятное дело, за что хозяева ночи обиделись. Кому же понравится, что их трапезу прерывают и «кушанье» отбирают. А Аде… Той непременно захотелось пролить вражеской крови, да побольше. На ручейки она не соглашалась — только реки. А уж если ей в голову что втемяшится…
Вот какие женщины непостоянные всё-таки! То помирать собиралась и чуть не «спасибо» этому вампиру говорить. То через 5 минут уже другое:
— Глаз спокойно не сомкну, — говорит, — пока не убью эту тварь самым изощрённым способом. И всех дружков его прихвачу, чтоб ему на том свете не скучно было.
Уж насколько ко всему привычный был Якуб с его-то опытом, сколько всего повидал на своём охотничьем веку, и то у него холодок по спине прошёл от этих слов — с такой интонацией они были сказаны. Странно было слышать от хрупкой на вид девушки подобное.
Ариадна вообще была странной. Начиная с её имени.
|
3 сентября 2014 г., 22:30
г. Новосибирск, дом Ариадны(продолжение) Астарот принял чашку из рук Ады и теперь размешивал ложечкой сахар, расслабленно откинувшись на спинку кресла и ожидая, пока кофе немного остынет. То и дело он подносил дымящуюся чашку совсем близко к лицу и, прикрыв глаза, с наслаждением вдыхал аромат свежесваренного напитка. Было очень непривычно, странно, дико видеть его таким… А каким — Ада не могла даже сформулировать. Противоречивое, яркое ощущение, возникающее всякий раз при взгляде на покровителя, никак не желало обретать словесную форму. Казалось бы, что такого? Просто демон, принявший облик смертного. Такое случалось множество раз. Мужчина как мужчина, только вот… органы чувств посылали подсознанию отчаянные сигналы когнитивного диссонанса, один за другим. И пока что Ада не могла дать себе отчёта в их содержании. Астарот, казалось, догадывался о терзавших девушку смятённых думах, но покуда молчал, мирно попивая кофе и изредка посматривая в её сторону с загадочной полуулыбкой. — Что такое, Арьен? Тебя что-то тревожит? — наконец, поинтересовался он. — Даже не знаю, как сказать, Повелитель… — поёрзав на сиденье, ответила Ада. — Просто… я не понимаю… Астарот улыбнулся и, отставив чашку на журнальный столик, проговорил: — Ты не можешь понять, зачем мне нужно это перевоплощение. Простая, безыскусная фраза — но как точно выражающая то, что Ада чувствовала и никак не могла высказать! — Да! — поспешно, с каким-то облегчением, кивнула она. — Вы ведь… демон… существо более высокого порядка… Девушка украдкой покосилась на собеседника в попытке предугадать, как он воспримет её слова. Формулировки сейчас стоило подбирать с особой аккуратностью. Астарот славился своей выдержкой и даже в минуты сильного гнева редко отступал от джентельменского кода и светских манер. Однако неукоснительное следование этикету не отменяло того факта, что память у Герцога была отменной. Все обидные слова, высказанные в его адрес, все мельчайшие детали и обстоятельства, при которых они были произнесены — память демона хранила всё и не давала сбоев, когда требовалось припомнить собеседнику что-либо в самый подходящий, выгодный момент. Впрочем, в момент настоящий на лице покровителя не читалось признаков неудовольствия. Напротив, лёгким кивком он дал Аде понять, что внимательно слушает и — более того — поощряет её монолог. И, осмелев, девушка продолжала: — Я не понимаю, какой мотив движет Вами. Зачем Вам перевоплощаться в человека? Существо заведомо более слабое, значительно уступающее Вам по способностям и к тому же… существо смертное. Разве подобная… метаморфоза не делает Вас уязвимым? — Ещё год назад ты говорила обратное, Арьен, — с улыбкой напомнил Астарот. — С такой страстью рассуждала о силе человека и его превосходстве передо мной, с таким рвением доказывала мне мою же собственную слабость, сравнивая с творением рук Божиих… Помнишь? Напоминаю:
— Думаешь, ты силён? — отдышавшись, Ада подняла на демона глаза и усмехнулась. — Вся твоя сила произрастает на людских пороках, их мимолётном малодушии. И ты зависим от них, как наркоман от дозы опиатов. Не сила это, а слабость. У тебя нет ничего своего. Ты лишь пользуешься созданиями Божьими, искажаешь, извращаешь и коверкаешь их. Ты не способен творить самостоятельно. Ты не способен сострадать. И любить ты тоже не умеешь. Ты страшно, по-чёрному завидуешь людям, потому что самому тебе неведомо состояние бытия человеком. А вот этого как раз ты жаждешь больше всего, не так ли? Ощутить, что такое быть смертным, научиться по-настоящему чувствовать вкус жизни, пробовать её, пить допьяна, видеть бессчётные мириады её красок. Потому-то ты цепляешься за людей, как утопающий хватается за соломинку, в тщетной надежде однажды заполучить это сокровище в лице какого-нибудь своего служителя. Чтобы хоть на время, на один короткий миг своего бессмертного существования стать человеком. Каково это, желать чего-то и осознавать, что оно всегда, вечно будет ускользать из рук? Каково быть демоном высшей иерархии, всемогущим богачом и ощущать себя жалким нищим, ничтожной фикцией, блеклой копией слабого и такого несовершенного человека? А? Каково тебе живётся, когда жизнь всё время тычет в лицо вот это?
Она сложила пальцы в непристойный жест, подняв руку на уровень его лица, чтобы было лучше видно. Что и требовалось доказать. Астарот ничего не забыл. И хотя сейчас его глаза не пылали гневом, лицо не было перекошено мучительной гримасой, а из груди не рвался крик отчаяния, Ада понимала каким-то шестым чувством ощущала, что воспоминания тех событий до сих пор отзываются болью в его душе. Время — лучший лекарь, говорят, ибо ему под силу исцелить любое страдание. А всё же есть раны, которые не заживают до конца никогда и ему не подвластны. Минуло почти полтора года с той ночи, изменившей многое — и в первую очередь их самих. Они никогда не касались тех событий, не обсуждали их, но каждый отмечал про себя множество перемен — глубоких, качественных — которые произошли впоследствии. Вынесенные относительно Ады решения, характер персональных заданий покровителя, его обращение с ней и манера общения, даже взгляды и мимика — изменения сквозили буквально во всём. Сейчас же, в довершение всего, Астарот впервые коснулся больной темы. Но в голосе его не было ни злобы, ни ехидства, ни холодного сарказма. — Тогда я сказала это в сердцах и на сильных эмоциях, Повелитель, — произнесла Ада негромко. — Сделала это намеренно, чтобы побольнее задеть Вас. Потому что мне и самой было больно. — Я знаю, Арьен. — Простите меня. Если можете, — потупившись, добавила девушка уже совсем тихо. Ей было совестно. — Мне нечего прощать, Арьен, — спокойно возразил Астарот. — Ты права и всё говорила верно. Ада вскинула голову, устремив на покровителя взгляд, полный изумлённого непонимания. Это какая-то каверзная шутка? Часть изощрённого плана? Месть-многоходовка? Может, она просто ослышалась? — Повелитель..? Ещё мгновение назад со стыда не смевшая поднять на покровителя глаз, теперь Ада не сводила пристального взгляда с его лица. — Тогда ты всё сказала верно, — повторил Астарот. — И я благодарен тебе за те слова. Они заставили меня переосмыслить некоторые явления. Такие, которые вы, люди, называете космогоническими и о которых рассуждаете, как о гипотетических, построенных на вероятностных моделях. Меж тем как я могу рассуждать о них в категорическом ключе, поскольку был их современником и свидетелем. Это было так давно, что следы их в моей памяти запорошило снегами тысячелетий, замело песками времени — и они стали неглубоки, едва заметны… Лицо демона вдруг озарилось тёплой, даже какой-то ребяческой улыбкой. — Но вдруг на горизонте возникла ты и пронеслась над этой безжизненной, плоской равниной, словно ураган. В одно мгновение смела эту многовековую насыпь. Твои слова напомнили мне, кто я, откуда, как появился, с чего всё начиналось и как возникло… Ты заставила меня вновь задуматься над вопросами, которые у смертных философов зовутся экзистенциальными и через мучительное решение которых неотвратимо проходит каждое разумное и мыслящее существо на разных этапах своего жизненного пути. Ты не позволила мне забыться и забыть окончательно, Арьен. И за это я благодарю тебя. Надолго повисла тишина. Обескураженная столь неожиданным, сокровенным признанием, Ариадна замерла, нервно теребя подол платья и не зная, как в таких случаях следует реагировать и что говорить. Астарот молчал тоже, погрузившись, казалось, в те самые космогонические воспоминания о сотворении Вселенной и всего сущего. И от одной мысли о том, что он мог всё это видеть, слышать, ощущать, сердце Ады начинало колотиться как бешеное. В конце концов природная любознательность девушки, одержала верх в этом безмолвном сражении. — Повелитель… — осмелилась она подать голос. — М-м? Мужчина очнулся от забытья и поднял на подопечную глаза. — А что же Вы вспомнили?.. — осторожно спросила та. — Даже представить не могу… — Когда-нибудь я расскажу тебе, — улыбнулся демон. — А сейчас я хотел бы побеседовать о другом. Он поднялся из кресла и пересел к Аде на диван. Но она вдруг вздрогнула и, заметно напрягшись, проворно отодвинулась в самый угол, как можно дальше, насколько это позволяли габариты мебели. Во всей её позе сквозила настороженная, боязливая собранность. «Вытянуться по струнке» — так ещё метафорически называют это телодвижение. — Как это понимать? — нахмурился Астарот. Герцог всегда болезненно воспринимал подобные инциденты, и теперешний, несомненно, принял на свой счёт. Ада буквально кожей почувствовала, как её чиркнуло холодное лезвие его досады. — Повелитель, простите… Сама не знаю, что со мной… — выдохнула девушка, изнемождённо прикрыв глаза. Всего на секунду. Усилием воли открыла снова, взглянув на собеседника. Но картинка двоилась, взгляд никак не желал фокусироваться — лицо Астарота расплывалось, и Ада не могла видеть, как его хмурое, недовольное выражение сменилось на неподдельную обеспокоенность. — Ваша сила… Сегодня мне гораздо труднее… её выносить… Вы необычайно сильно… иррадиируете… И, признаться, я боюсь… потерять сознание, если Вы окажетесь… слишком близко. Извините. Ада говорила рвано, с большими паузами, и только сейчас Астарот заметил её тяжёлое дыхание и то, как она украдкой, чтобы не рассердить его, переводит дух в этих перерывах меж словами. — Тебе нужно было сказать раньше, — понимающе произнёс он. И вдруг всё как рукой сняло, будто и не было мгновение назад этого предобморочного состояния. — Ф-ф-ф… Благодарю… Шумно выдохнув, Ада с облегчением сползла по спинке на подушку. — Надо сказать, я удивлён, как ты вообще продержалась и не рухнула без чувств, — Астарот озадаченно потёр подбородок, придирчиво рассматривая подопечную. — Так это был очередной эксперимент?! Ты опять за старое! — вскинулась она. Судя по сердитому взгляду, брошенному на покровителя, вкупе с вольным обращением на «ты», Ада уже окончательно пришла в себя и к ней вернулась её неизменная строптивость. — Моя мятежная леди. В гневе твои глаза сверкают подобно тысяче ярких солнц. Демон умилённо улыбнулся, на этот раз даже и не думая её одёргивать. Он протянул руку, помогая девушке сесть, и пояснил: — Нет, Арьен, это не было экспериментом. Видишь ли, я знаю Германа совсем недавно и ещё не до конца привык к некоторым тонкостям… распоряжения этим телом. — Что это значит? Получается, будучи в теле смертного мужчины, Вы «фоните» больше, нежели в своём привычном демоническом облике? Парадокс какой-то! Ада закусила губу, размышляя над противоречием. — Парадокс легко объясним. Пребывая в своей обычной форме, мне не составляет никакого труда контролировать и регулировать свою Силу. Это происходит само собой, на автомате. Когда же я вселяюсь в смертное тело, то, выражаясь техническими языком, такая регулировка требует более тонкой настройки. Более того — настойки вручную. А также постоянного сознательного отслеживания и контроля. Я слишком увлёкся своими воспоминаниями, и последний дал сбой. Поэтому я чуть не задушил тебя своим близким присутствием. — Задушил присутствием, хорошенькое дело… — проворчала девушка. — Нет уж, покорнейше благодарю. Лучше врагам своим являйтесь и их душите. Хм, а что, никогда ещё выражение «душить в объятиях» не будет столь буквально! Она звонко рассмеялась своей мыслительной находке. — Как видишь, быть человеком довольно сложно, — резюмировал Астарот, положив руку на спинку дивана и развернувшись к подопечной. — Пф, — усмехнулась Ада с видом знатока, скользнув взглядом по фигуре мужчины. — А Вы думали, для этого достаточно просто вселиться в тело смертного? И тут же раздосадовалась на свою зло-ироничную манеру за словом в карман не лезть. Если сейчас она получит на орехи, будет за что. Девушка сконфуженно кашлянула и попыталась смягчить свою последнюю фразу: — Мы те, кем пришли в этот мир, Повелитель. Зачем изменять предначертанное с рождения и пытаться стать кем-то другим? — Я могу назвать десятки причин, Арьен. Но разве они будут иметь для тебя значение? Скажем… мне хочется лучше знать и понимать своих подчинённых. — Вы никогда не сможете этого, — твёрдо возразила Ада, почти что перебив покровителя. — Вот как?.. — на лице демона отразилась озадаченная заинтересованность. — Посвятишь меня в подробности? — Вам не понравится то, что я скажу, Повелитель, — отрезала девушка, отрицательно покачав головой. — Арьен. Астарот поднял руку, пресекая очередной приступ упрямства подопечной. — Разве я когда-нибудь утверждал, что ты должна говорить лишь то, что мне понравится? Я способен воспринимать критичную и даже негативную информацию и адекватно на неё реагировать. — Хорошо… — задумчиво согласилась Ада, размышляя над чем-то. Их всех служителей Астарота Ариадна была самой, что называется, проблемной. Как трудный подросток, доставляющий массу хлопот родителям. Непокорная и взбалмошная, строптивая до безрассудства, прямолинейная до дерзости, упрямая и настойчивая — эта гремучая смесь из сложного характера и огненно-взрывного темперамента порой создавала немало проблем не только самой девушке, но и её покровителю. Уж что-что, а скучать Астароту она не давала. Ада не привыкла льстить и лебезить, ей претило стелиться, заискивать и унижаться, даже если такое поведение сулило личные выгоды. И эти черты выгодно отличали её на фоне большинства просителей, являвшихся к Великому Герцогу и впоследствии становившихся его должниками ради земных благ. Нередко диалоги этих двоих выливались в словесные перебранки и даже энергетические поединки. Исход был одинаков и всегда известен обоим наперёд: Астарот был сильнее и неизменно одерживал верх. Но что самое удивительное и что не переставало удивлять самого демона — осознание его многократного превосходства ни разу не остановило Аду. Она предпочитала развязать дуэль и проиграть, нежели покорно склонить голову, сразу признавая поражение и своё подчинённое, приниженное положение. Астарот был горд — Ада не уступала ему в этом качестве. Её гипертрофированное чувство собственного достоинства, опасно граничащее с неповиновением, зачастую приводило Герцога в бешенство, но оно же и непреодолимо манило. Можно долго рассуждать о противоречивой сложности и неоднозначности этих отношений — благо это или зло, кроется в них созидательное начало или же они несут в себе лишь разрушение… Вот только Астарот, испытывая потребность в беседе, подобной теперешней, приходил вовсе не к покорным и покладистым своим подчинённым. Он являлся к Ариадне. Всегда. — Вас называют демоном-учёным, Повелитель, — негромко начала свой пояснительный монолог девушка. — И вы действительно много, невероятно много знаете. Наука и искусство, ремёсла, техника, дисциплины гуманитарного и естественнонаучного цикла — вряд ли существует какая-либо область знания, в которой Вы не разбираетесь вовсе. Астарот молча согласно кивнул. — Ваша сила — интеллект. И Вы очень точно подобрали формулировку своему желанию. «Мне хочется лучше знать и понимать своих подчинённых». Знать — вот слово, как нельзя лучше отражающее Вашу сущность. Знание — родное дитя интеллекта. Но чтобы понимать смертных, недостаточно просто иметь набор сведений, сухих фактов о них. Эти знания — мёртвый груз, и не дадут Вам полноты картины. В природе человека — ощущать и чувствовать. В этом его сила. И чтобы понять его, нужно чувствовать так же. Дано ли Вам это? Я не знаю, Повелитель. Ариадна говорила, всё больше увлекаясь, а Астарот молча, не перебивая, слушал. — Я художник. Но я уверена, что, если заговорю с Вами об искусстве, Вы дадите мне фору в рассуждениях о стилях и направлениях живописи. Вы поведаете всю жизнь Леонардо да Винчи в мельчайших подробностях: кто повлиял на формирование его мировоззрения и политических взглядов, с кем он был дружен, какое отношение у него было к церкви… Но я так же уверена, что Вы не сможете мне описать, как пахли краски, которые он готовил и смешивал собственными руками, чтобы потом создать свои шедевральные полотна. Как пахли его руки, пропитанные этими красками, во время работы над этими шедеврами. Вы прочитаете мне лекцию о всех библейских сюжетах, что легли в основу фресок, украшающих внутреннюю часть купола Сикстинской капеллы. Но Вы никогда не сможете рассказать, что значит несколько лет пролежать на спине на строительных лесах под этим сводом. Изо дня в день недвижно лежать, измазанным в поту и в капающей на лицо краске, — и слепнуть ради великой любви к искусству. Подобно тому, как терял своё зрение Микеланджело, расписывавший этот потолок. Вы не расскажете мне, потому что никогда не испытывали ничего подобного. В словах Ады не звучало обвинения, осуждения или упрёка. Она вела своё негромкое повествование так, словно рассказывала старую добрую историю — мерно, спокойно. — Если я спрошу у Вас о войне и подвиге, Вы без запинки перечислите мне всех выдающихся полководцев за всё время существования человечества, посвятите в хронологию любого военного столкновения любой эпохи, выбранной мной спонтанно наобум. Но Вы никогда не торчали сутками в окопе под шквальным огнём, стоя по колено в ледяной воде. Никогда не делили с товарищем последнюю краюху зачерствелого хлеба. И не тащили его на себе раненого, увязая в болоте и будучи сам раненым, когда кругом — километры топей, и неизвестно, сколько ещё до ближайшего медсанбата. Подвиг для Вас — это цитирование какой-нибудь «Оды на взятие Хотина» Ломоносова.* Это красиво, об этом пишут в литературе и освещают в кинематографе. А по мне подвиг и героизм — это остаться вдовой после войны и, имея семеро по лавкам собственных голодных ртов, вырастить ещё и соседских детей, оставшихся круглыми сиротами, поставить на ноги и сделать из них людей. Только об этом нигде не пишут и не показывают, потому что, видите ли, незрелищно. Под тихий, мелодичный голос Ады с размеренной, баюкающей интонацией, пожалуй, можно было погрузиться в умиротворённую дрёму. Если бы не жестокое содержание этих фраз… С каждым новым сравнением, с каждым примером лицо Астарота делалось напряжённей и задумчивей. Печаль залегла на нём тенью. — Если я выберу темой нашей беседы любовь, Вы продекламируете мне 130-й сонет Шекспира.** У неотразимого адского владыки Астарота наверняка было много женщин, очень много за тысячелетия существования. Но я сомневаюсь, что когда-нибудь он просыпался ранним утром рядом с женщиной, зарывался носом в её волосы — и пьянел от этого запаха. Сомневаюсь, что думал про себя: вот та единственная, благодаря и ради которой я живу и хочу каждый день открывать глаза. Он не прожил рядом с ней бок о бок полвека, чтобы потом сутками дежурить у её больничной палаты и спать на стульях в коридоре, потому что плевать он хотел на официальные часы посещения. Ада взглянула на своего молчаливого собеседника — и грустная улыбка, будто отзеркаливая улыбку покровителя, отразилась теперь и на её лице. — По сравнению с Вами, мы знаем и узнаём ничтожно мало за свои короткие жизни, не можем предугадать наперёд, что случится. Мы, подобно мотылькам, проживаем отпущенный нам срок, здесь и сейчас, и чувствуем каждый миг мимолётного пребывания в этом мире. Вот что значит быть Человеком, Повелитель. Ариадна замолчала, и в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь едва слышным тиканьем настенных часов. Стрелки на циферблате почти сравнялись в своём вечном соревновании друг с другом. Вопреки ожиданиям, Астарот не нахмурился, не рассердился, не закричал, не принялся с горячностью возражать, приводя контраргументы. Он лишь понимающе улыбнулся, взглянув Аде в глаза, и произнёс с грустью: — Всё так, Арьен. Но в одном ты ошиблась. Ходики в гостиной пробили полночь. Шёл третий час этой беседы, этого диалога душ — таких разных и таких похожих. Потом минет час и четвёртый, и шестой, и за окнами, наконец, забрезжит рассвет. Потому что впервые за нескончаемые тысячелетия своего вечного существования Астароту было действительно плевать на официальные часы посещения.
-
Проникновенно. Очень)
-
За ангельское смешение демонического и человеческого!
-
— Всё так, Арьен. Но в одном ты ошиблась. И, кажется, теперь я знаю в чём.
|
3 сентября 2014 г., 22:01
г. Новосибирск, дом Ариадны(продолжение) Герман резко распахнул глаза в тот момент, когда кулак Ады со всей силы зарядил ему в грудь в опасной близости от солнечного сплетения. Дыхание перехватило, и, согнувшись пополам, мужчина закашлялся. — Добрый вечер… моя… воинственная… леди, — только и смог сипло выдавить он. От столь неожиданной перемены в речевом поведении гостя «процессор» Ады, отвечавший за быстродействие мыслительных операций, несколько подвис. И пока девушка соображала, что к чему, сводя факт А с фактом Б, немного отдышавшийся Герман продолжил: — Признаться, ни один служитель…. ещё никогда… не встречал меня… столь радушно. Хорошо поставленный удар, Арьен. — Повели..? — брови Ады взмыли вверх. — А-ах! Не договорив, она ахнула, накрыв рот ладонью в неподдельном испуге от пришедшей на ум догадки. А уже в следующую секунду помогала покровителю подняться, тараторя сбивчивые извинения: — Повелитель! Честное слово, я не хотела… Я же ничего не знала! Захожу — а он тут расселся. Герман. То есть Вы. То есть… я не думала даже, что он — это Вы! Ну и вот… Он в Вашем кресле чуть не с ногами… Я ему говорю, уходи, ты права не имеешь, а он… А потом вообще взял и отключился! Он же не предупредил! Что мне было делать? Я Вас не очень сильно? Простите… Поток эмоциональных излияний Астарот слушал с улыбкой. Ему льстили искреннее волнение и раскаяние, танцующие сейчас в глазах любимицы. — Это совсем никуда не годится, Арьен. Из всех моих служителей ты единственная занимаешься рукоприкладством. И я регулярно бываю тобой бит, так или иначе, — беззлобно пожурил он. Ада виновато потупилась — и под аккомпанемент улыбки, сделавшейся ещё шире, тут же была великодушно прощена. — Но как?.. — подняв глаза, решилась задать она вопрос. — Скажем так, я очень талантливый, — разместившись в кресле и закинув нога на ногу, Астарот сделал неопределённый жест рукой. Он не спешил раскрывать секрет фокуса, вовсю наслаждаясь реакцией подопечной и тем, что в данный момент она откровенно, во все глаза, его рассматривала. Надо сказать, что жесты и движения покровителя были сейчас по-аристократически грациозны. Словно это тело было создано специально для него «по индивидуальным меркам». Так что восхищённая заинтересованность девушки была вполне оправдана. Ада была художницей и попросту не могла оставаться равнодушной к красоте. — А Герман как же… Он настоящий или..? — Ну конечно, настоящий, — рассмеялся Астарот. — Просто сейчас он ненадолго отлучился. — Какая удача, — язвительно фыркнула Богословская. — Я так и знал, что вы подружитесь, — в свою очередь сыронизировал покровитель. — Я серьёзно! Вам это тело подходит гораздо больше. — Неужели? — приподнял демон бровь. — И чем же? — Вы эстет, Повелитель. Ваши движения изящны и отточены до идеального благородства, речь — вежлива и благовоспитанна. Ваш острый ум и не менее острый язык подобны бритве, но вместе с тем Вы никогда не позволяете себе переходить дозволенные этикетом границы. «Ну, если только ты сама его до чёртиков не доведёшь, как год назад», — услужливо напомнила память, гаденько хихикнув.— Ваш дух — как изысканный бриллиант, а это красивое тело — идеальная огранка для него. Вместе получается совершенство. Очень красивый мужчина… Кхм, извините. Сообразив, что слишком уж залюбовалась и заговорилась, Ада поспешила отвести взгляд и прикусить язык. А Астарот, пряча в уголках губ хитрую, самодовольную улыбку, сделал вид, что ничего такого не заметил. — А Герман, значит, всего лишь алмаз, недостойный покуда такой благородной огранки и требующий тщательной, кропотливой шлифовки, — продолжил он аналогию. — Именно так, — кивнула девушка. — Вы как всегда выражаете мысль в точку. Она нисколько не льстила сейчас. Говорила прямо, что думает. И эта неподдельная прямота заставляла лучиться довольством глубокие чёрные глаза её собеседника. Похоже, в этот вечер самолюбию Великого Герцога было суждено достигнуть максимальной отметки. — Не будь к Герману слишком строга, моя категоричная леди. Возможно, его поведению есть уважительное объяснение, — снисходительно улыбнулся покровитель. На реплику в защиту меченого Ариадна насупилась, но промолчала. Ей совершенно не хотелось разбираться в причинно-следственных связях цинично-язвительной души господина Вейца. То ли дело — перевоплощение Повелителя! Сейчас эта загадка всецело занимала её пытливый ум, дразнила призрачным ответом и тут же ускользала из рук. — Повелитель, я всё же не понимаю… — предприняла девушка очередную попытку ухватить суть «за хвост». — Всё просто: это тело, что ты сейчас имеешь удовольствие лицезреть перед собой, — предмет нашего с Германом Александровичем контракта, — наконец снизошёл до объяснения Его Светлость. — А как же… одержимость? — осторожно поинтересовалась Ада, не будучи уверенной, что это слово не прозвучит оскорбительно для ушей демона. — Разве Вы не можете вселиться в любого смертного, какого пожелаете? — Разумеется, могу. И порой так делаю. Но видишь ли, Арьен, при одержимости и добровольном предоставлении физической оболочки во временное пользование совершенно разные механизмы переселения. Во втором случае это комфортное ощущение собственной телесности вкупе со всеми доступными человеку удовольствиями. А вот в первом — нечто вроде… рейдерского захвата, сопряжённого с актом… изнасилования души. Ты бы на такое согласилась? Ада вздрогнула и бросила затравленный взгляд на покровителя, будто он прямо сейчас от слов намеревался перейти к делу. — Именно, моя дорогая, — продолжал Астарот. — Никто, пребывая в здравом рассудке, не согласится. И это я ещё смягчил формулировки, дабы не смущать твой нежный слух. Он покачал носком ботинка, давая девушке время прочувствовать всю степень своего благородства и снисходительности. — Иными словами, при одержимости тратится очень много сил, чтобы а) закрепиться в вашем измерении; б) побороть душу законного владельца тела и на время подавить её волю, заглушить голос. В этом, бесспорно, есть своё очарование и определённое удовольствие… Он бросил короткий взгляд на обеспокоенное лицо подопечной, вновь неуютно заёрзавшей в кресле напротив. Астароту — как любому инфернальному представителю — не было чуждо пристрастие к изощрённой жестокости и насилию. Пытая и мучая, он находил в этом действе особую, извращённую, «тёмную» прелесть. А вот Ариадна это увлечение не разделяла. Ну ничего, это поправимо. Со временем. А покуда его вердикт был мягок: — …однако я не стану волновать тебя подробностями. Ада поспешила вернуть разговор в прежнее русло, уклоняясь от скользкой темы. — А Герман что же… добровольно согласился, чтобы Вы его… ну… временно арендовали? — Как я уже сказал, это и было предметом нашего контракта. Весьма выгодного для обеих сторон, надо сказать. — И что же он получил взамен? — не удержалась от любопытства девушка. — А вот это самое интересное, — сверкнул белозубой улыбкой демон. — В таких делах — сherchez la femme,* моя роза. Роза. Это поэтичное обращение-символ её непростого характера с «колючками» покровитель использовал в минуты особого благодушия. Значит, сейчас последует какая-нибудь красивая история, основанная на реальных событиях. Красивая в его понимании, разумеется. — Зачем ему отдавать Вам своё тело ради женщины? — Ада всё ещё не видела, к чему он клонит. — В свои 35 Герман был успешным бизнесменом и эффективным руководителем, — начал рассказ Астарот. — Ему 35?! Ни за что бы не сказала… — не сдержалась от удивления девушка. — Так же, как и в твоём случае, я хорошо поработал над усовершенствованием его внешности. В конце концов, это теперь моя собственность, — мягко пояснил покровитель. — С той лишь разницей, что тебе этот дорогой подарок достался совершенно бесплатно. А ему — по определённой цене. Он вновь сделал паузу, давая возможность осознать сказанное. — У господина Вейца было всё. Доходный бизнес, красивая жена, элитная недвижимость и всевозможные круизы дважды в год на время отпуска. Не жизнь, а сказка. Но даже у красивых сказок всегда есть конец. Его супруга тяжело заболела и таяла на глазах, как свечка. Онкология не делает различий между богатыми и бедными, и ей всё равно, кого забирать. На этом фрагменте рассказа у Ады вырвался вздох сожаления. — Герман продал свой бизнес (не по самой выгодной цене, надо отметить) своему соучредителю и по совместительству лучшему другу. А на вырученные деньги в срочном порядке отправил жену лечиться в одну из лучших клиник за рубежом. Однако… — Не помогло?! — Ариадна уже следила за развитием событий с живым участием. — Не помогло, — кивнул Астарот. — Тогда-то он и обратился ко мне. Разве я мог отказать и пройти мимо страданий столь искренне любящего мужчины? Улыбка демона сделалась приторно-ехидной, не предвещая ничего хорошего в финале этой истории. — Дорогая сердцу супруга чудесным образом выздоровела, а врачи лишь разводили руками, уповая на неисповедимость путей Господних. Астарот скептически хмыкнул, а Ариадна облегчённо выдохнула. — Что мне нравится больше всего, так это счастливая концовка сказки. Покровитель откинулся на спинку кресла, следя за девушкой глазами и предвкушая эффект от своих слов. — Вернувшись с того света и узнав о самопожертвовании мужа, госпожа Вейц… ушла к его другу. Да-да, тому самому, выкупившему у него контрольный пакет акций по дешёвке. Предприимчивый оказался смертный. Вовремя подсуетился, воспользовавшись моментом. И фирму получил. И красивую женщину впридачу. От одобрительной интонации покровителя Аду аж передёрнуло — так сильно покоробила её степень цинизма счастливой парочки в этой истории. — Вот же дрянь! — скулы девушки свело судорогой презрения. — Видишь. Ты уже сочувствуешь коллеге. Ещё немного — и нарушишь своё правило уничтожать конкурентов. А несколько погодя вообще, пожалуй, станете друзьями — не разлей вода. — Но это же ни в какие ворота, Повелитель! — не обращая внимания на подколку, возмутилась Ада. — Его предали, использовали! Трижды! И кто?! Любимая женщина, лучший друг и… — она замерла, не решаясь произнести последнее имя. — …и я. Да. Мне была выгодна его оплошность, и я обратил её себе на пользу, — даже и не думал отпираться Астарот. — А ему впредь будет наука. Из этой ситуации он извлёк хороший урок на будущее. — Это отвратительно! — Это бизнес, — ровным тоном возразил главный Казначей Ада. — К слову, не стоит так переживать, моя добросердечная леди. Герман вернул себе прежнее благосостояние и даже увеличил его. он начал новый бизнес с нуля и сейчас владеет контрольным пакетом акций одного холдинга. Поднялся с колен. Единственное постигшее его побочное действие — сделался совершенным циником и разуверился в искренних человеческих чувствах. Но это не так страшно. Ада молчала, не зная, что сказать. С одной стороны, ей было досадно на бездушие покровителя. Так досадно, что хотелось врезать ему ещё раз! С другой — перед ней сидел Герман, печальную историю которого она только что узнала, и… как-то рука не поднималась. Некоторое время она разрывалась между этими двумя противоречивыми порывами под пристальным наблюдением лукаво сощуренных чёрных глаз. Астарот, конечно, понимал, какие эмоции бушуют сейчас в её душе. И откровенно смаковал «вкусный» момент. — Хотите кофе?! — выпалила девушка, не найдясь с лучшим решением. Капитулировать, сбежать от некомфортных дум — это всё, на что она была сейчас способна. — Охотно, Арьен, охотно. Из твоих рук — хоть яд, — промурлыкал демон. Продолжение следует
|
3 сентября 2014 г., 21:45
г. Новосибирск, дом АриадныВечер среды. Стрелка часов медленно подбиралась к десяти, когда пространство коридора огласилось звонком. Ариадна выглянула из кухни, озадаченно посмотрев на входную дверь, как будто та могла ей рассказать, кого скрывает по другую сторону своего полотна. Среда была днём недели, свободным от разъездов, визитов, посещений и прочих активностей, а потому Ада не ожидала гостей. Посмотрев ещё с пару секунд, девушка лишь недоумённо пожала плечами и вернулась к своему занятию. Она не пошла открывать. Пусть неизвестный визитёр думает, что никого нет дома. Но спустя полминуты незваный посетитель надавил кнопку звонка уже настойчивей и долго не отпускал. «Да кто там в конце концов?! Небось какие-нибудь назойливые промоутеры-продавцы эксклюзивных ножей с акцией «Только сегодня, только у нас всё даром!». Но почему так поздно? И как он вообще попал на крыльцо? Неужели опять забыла закрыть входную калитку? Вроде нет…»Раздумья на эту тему прервали характерные звуки. Как будто кто-то, прислонившись, царапал личинку замка чем-то металлическим. Это уже было подозрительно, и Ариадна устремилась к порогу, резким движением распахнув дверь и даже не удосужившись перед этим посмотреть в глазок. На ступенях стоял высокий, стройный, темноволосый мужчина весьма приятной наружности, одетый в деловой костюм, поверх которого был накинут тёмный плащ. Крайне сложно было подобрать подходящую внешность под концепт. В целом, типаж такой. Высокий, стройный, черноглазый брюнет. Холёный и ухоженный, с аристократическими замашками. Но черты лица чуть острее, а взгляд ожесточённей, более дерзкий и вызывающий, беспринципный и нахальный, с ноткой насмешливости и высокомерия. Что-то близкое к тому, что у этого мужчины. Это такие глаза, при взгляде в которые сразу становится понятно: тот ещё мерзавец. Но мерзавец красивый безупречной красотой, холодной и пугающей, манящей и отталкивающей одновременно. Как у большинства меченых. — Добрый вечер. Хотите поговорить о Боге?* Мужчина обворожительно улыбнулся, показав безупречный ряд жемчужно-белых зубов. Всё бы ничего. Подумаешь, очередной завлекатель-искуситель из секты Свидетелей Иеговы, или, как они сами себя называют, «Общества толкователей Библии». Да только вот в руках у этого толкователя была… отмычка. Брови Ады негодующе взмыли вверх. — Какого чёрта?! — О чертях мы тоже можем побеседовать, раз Вы так настаиваете, — безмятежно улыбнулся гость. — Или о демонах.— Шёл бы ты отсюда подобру-поздорову, пока я ментов не вызвала, — угрожающе процедила хозяйка дома. — Как Вам будет угодно. Вызывайте, — невозмутимо отозвался незнакомец, на которого угроза не возымела никакого действия. — Но, боюсь, Вам сейчас несколько не до этого.И он демонстративно глянул на наручные часы. Сказанное порядком охладило пыл Ады — слишком уж много в поведении посетителя сквозило намёков, а в случайность таких совпадений она не верила. Вот откуда бы ему знать, что она действительно не располагает сейчас свободным временем? — Ариадна Андреевна Богословская? — пользуясь её замешательством, спросил холёный брюнет. — Вам какая разница? Вы кто такой вообще?! Ариадна начинала потихоньку раздражаться: ей ещё нужно доварить кофе к прибытию покровителя, а она тут бесцельно теряет время на какие-то посторонние вопросы постороннего типа! — Герман Александрович Вейц, — пропустив мимо ушей грубость, представился мужчина. — У меня к Вам дело. — А у меня к Вам нет, — ответила Ада и попыталась захлопнуть дверь перед носом незваного гостя. Однако манёвр не удался из-за вовремя выставленного вперёд носка ботинка (к слову, до блеска начищенного и явно не дешёвого, как и весь костюм посетителя). Мужчина укоризненно посмотрел на неучтивую хозяйку и, обречённо вздохнув, полез за пазуху. На свет явился медальон на серебряной цепочке, закачавшись на уровне глаз Ады. Точно такой же, как у неё. Сигил Астарота. — Может, теперь мне будет позволено войти? — поинтересовался Герман, убирая опознавательный символ обратно под рубашку. Девушка смерила меченого настороженным взглядом. — Не дальше коридора, — буркнула она, нехотя пропуская посетителя внутрь. Продемонстрированное «родство душ» нисколько её не обрадовало. Казалось, оно вообще имело обратный эффект — Ада заметно напряглась и помрачнела. И эти изменения в её поведении не укрылись от внимательных глаз Вейца. — А Вы в точности соответствуете описанию шефа, — сказал гость, сняв плащ и оставив его на вешалке. — Когда он отправлял меня к Вам, то сказал: «Через пять минут беседы тебе, скорее всего, захочется её убить, но рука не поднимется на такую красоту». Ада недоумённо приподняла брови. В этом был весь Астарот: в одной фразе он мог совместить колкость с комплиментом так, что адресат терялся в реакции, злиться ему или благодарить. — Правда, с таймингом он немного промахнулся, — продолжал Герман, оценивающим взглядом окидывая интерьер и саму хозяйку дома. — Мне хватило и трёх минут, чтобы такое желание появилось. Характер у Вас и впрямь… Он наигранно задумался, показывая, каких усилий ему стоит подобрать наиболее точное и вместе с тем политкорректное прилагательное для описания несносного нрава Ариадны. И вся богатая гамма тщетности этих попыток отразилась на его вызывающе красивом лице. — …с характером Вы, в общем, особа, — язвительно резюмировал он, не вдаваясь в подробности. — Да ты тоже не подарок, знаешь ли! — не осталась в долгу Ада, сложив руки на груди в протестующе-оборонительном жесте. Сейчас она походила на свернувшегося в клубок ежа, выставившего вперёд заслон из защитных колючек. — А я здесь причём? Так тебя охарактеризовал шеф, а не я, — невозмутимо пожал плечами Герман, довольный тем, что подколка удалась. — Оба вы хороши, что ты, что он, — огрызнулась Ада. «Дуэлянты» и не заметили, как за словесной перебранкой перешли на «ты». — Между прочим, зря обижаешься. Это же комплимент, — заметил Вейц. — У шефа слабость к таким, как ты. — Да-а? Это к каким же? — К колючкам с несносным характером. Строптивым, неприступным и дерзким до безрассудства. И, так уж быть, красивым, — охотно пояснил Герман, снова вызывающе улыбнувшись. Негодующая реакция Ады его забавляла. — А ты прямо свечку держал, чтобы знать, чего ему нравится, а что нет, — парировала девушка. — Чтобы заметить это, достаточно быть мужчиной и иметь глаза и уши. Улыбка гостя сделалась многозначительной, заговорщической. Но Ариадна сдержала любопытство и не клюнула на соблазнительную приманку, не стала расспрашивать подробности. Вместо этого она урезонила собеседника: — Я тебе так ненавязчиво напоминаю, что ты сейчас сплетничаешь о Повелителе. — Надо же. Так это правда, — хмыкнул тот. — Да ты перестанешь уже загадками говорить?! — Ада начинала потихоньку терять терпение от этих вербальных ребусов и намёков. — Что правда? — Ты шефа называешь Повелителем. — И что с того? — То, что из всех его служителей больше никто так не делает. Ты одна. Герман чуть не сказал «одна такая ненормальная», но вовремя прикусил язык. Он чутко улавливал, когда можно позволить себе дерзость, а когда стоит смолчать. — Когда шеф обмолвился этим фактом, я поначалу не поверил. Ада не нашлась с ответом, заметно смутившись. Она действительно не припоминала, чтобы Астарот когда-либо требовал именовать его Повелителем. Слово пришло ей на ум само собой и показалось вполне уместным, а демон не возражал против такого обращения. Следующий вопрос девушки напросился непроизвольно: — А как же другие к нему обращаются? — По-разному, — отозвался Герман, изучая художественную экспозицию в виде развешанных по стенам фотографий и рисунков в рамочках. — Шеф, патрон, начальник, руководитель, босс, глава, командир. Либо по титулам «Великий герцог» и «Ваша Светлость», но это уже прошлый век. Архаизмы. — Ничего не архаизмы, — возразила Ариадна. — Если он действительно герцог, так что ж? Она сама не понимала, с чего вдруг сердится и что ей за дело до того, как иные именуют Астарота, но… покоробило. Эта пренебрежительность по отношению к покровителю со стороны другого его служителя отчего-то была ей неприятна. Оторвавшись от своего занятия, меченый испытующе посмотрел на девушку через плечо. — Ах, вот оно что, — он усмехнулся. — Теперь я начинаю понимать, чем ты его околдовала. — Я?.. — недоумённо переспросила Ада и устремила на собеседника вопросительный взгляд. —Ты, — утвердительно кивнул Герман. — Шеф без ума от одного этого твоего «Повелителя», не говоря уже об остальном. Только не говори мне, что ты не в курсе. — О каком осталь… — заикнулась девушка, но тут же спохватилась. — Ну да. Конечно. Какую ещё сказочку придумаешь? — фыркнула она скептически. Ада не поверила ни единому слову. Её не оставляло ощущение, что Герман просто потешается над ней в попытке надурить. Судя по всему, он был ещё той язвой, обладая (как большинство меченых) саркастическим нравом и зло-ироничным умом. — Придумывать не буду, а вот по секрету кое-что скажу. Наклонившись к собеседнице, Герман шепнул: — Ему ужасно нравится, когда ты прикуриваешь от каминной спички, — и, хитро подмигнув, распрямился. — Ты и впрямь так делаешь? Серьёзно? Чем тебе зажигалки не угодили? — По-моему, у кого-то чересчур живое воображение разыгралось! — смутившись ещё больше от таких подробностей, отмахнулась Ада от вороха вопросов. — Мой тебе совет — пользуйся своей привилегией, — не обратив внимания на иронию, уже серьёзно сказал Вейц. — В смысле? — В прямом. Знаешь, чтó бы было со мной, натвори я хоть половину из того, что натворила ты? Моё бренное тело давно бы покоилось на кладбище на глубине двух метров, припечатанное сверху гранитной плитой. А тебе всё сходит с рук. Вывод? — А вы что, ещё на пару с Повелителем и кости мне перемываете на досуге? — вместо ответа снова встала в оборонительную стойку Ада. — В последние две недели перед отъездом я был вынужден слушать и запоминать довольно много информации о тебе. Так что уж и самому интересно стало, что там за Ариадна такая, — подтрунил Герман. — Потому, когда шеф отправил меня к тебе в «командировку»… — Так, значит, ты не местный? — прервала его девушка, вмиг навострив уши. — Откуда же? Мужчина одарил коллегу лукавой улыбкой. — Наслышан о Вашем пунктике, госпожа Богословская. Не беспокойтесь, я не по этой части. Астарот послал меня по другому вопросу. Конечно, Герман имел в виду свойственную всем меченым территориальность, которая у Ады приняла какую-то причудливую форму, граничащую с патологической ревностью (в идеале — с летальным исходом конкурента). Он также понимал, чем вызвана её настороженность: появление в городе «сослуживца» (даже если это был служитель того же демона), как правило, означало скорую смерть кого-то из них двоих. — Более того, у меня чёткие инструкции на твой счёт, — продолжал Вейц. — «Если на Ариадне Андреевне после твоего визита останется хоть одна царапина, я лично сдеру с тебя кожу и велю изготовить абажур, который станет достойным украшением её гостиной», — процитировал он слова Астарота. Плечи Ады невольно передёрнуло от услышанного. — Повелитель не мог такое сказать. А тем более совершить, — твёрдо покачала она головой. — Он слишком изящен для подобного варварства. Не его стиль. — Тебе — не мог, — согласился Герман. — Я же говорю, ты у нас на исключительном положении, сестра. Так что держи удачу за хвост крепче, раз поймала. Ты ведь можешь попросить у шефа что угодно. Ну, кроме свободы, — подумав, добавил он. Ада нахмурилась. В глубине души она и сама догадывалась о том, что о воле лучше забыть. Но когда эту догадку подтверждает посторонний человек… — Мне ничего от него не нужно, — гордо вздёрнула она подбородок, плотно сжав губы. На этой фразе меченый обратил на собеседницу такой взгляд, которым обычно сочувственно смотрят на умалишённых. Или на людей, добровольно отказывающихся от миллиона долларов наличными прямо сейчас. Перехватив его, девушка вздохнула. — Герман, ты рехнулся? Ты говоришь о подчинении верховного демона. Более самонадеянной и глупой затеи нельзя придумать, — сочла она нужным изложить свою позицию. — Я одна из многих в его «штате» и ничем особенным не отличаюсь. Моя власть над Повелителем, в наличии которой ты так старательно пытаешься меня убедить, иллюзорна. Если таковая и есть, то это не более чем проверка с его стороны, как далеко я могу зайти в своей алчности и дерзости. Из смертных — да и из большинства сверхъестественных — никто не способен властвовать над Астаротом. Ни тебе, ни мне никогда не переиграть его на этом поле. Просто потому что он умнее, хитрее и дальновиднее. И в умении стратегически просчитывать наперёд, да ещё и в нескольких вариантах развития событий, ему нет равных. Сказанное прозвучало без пафоса и без горечи обречённости. Просто как констатация факта. Спокойная и… уважительная? — Воистину дуры бабы, — махнул рукой Герман. — Если тебе ничего от него не нужно, зачем ты тогда заключила с ним контракт? — Я и не заключала, — отозвалась Ада. — Долг перешёл мне по кровному наследству. — М-м. Это многое меняет… — понимающе кивнул мужчина. — Ты так и не сказал, откуда ты, — порядком устав от анализа их с покровителем взаимоотношений, Богословская решила сменить тему. — Екатеринбург. От ваших угодий далеко, не извольте беспокоиться, госпожа, — беззлобно сыронизировал Герман. — Сегодня приехал? Самолётом? Где остановился? — продолжала расспросы Ада. — Сегодня. Пару часов назад. Самолётом, — отрапортовал тот. — Не был, не состоял, не привлекался. Явки, пароли, адрес гостиницы, номер мобильного, дату открытия банковского счёта, пин-код от кредитки и все случаи выезда за границу, равно как и цель поездок тоже называть? Впервые за время разговора Ада добродушно рассмеялась. Иногда она и впрямь увлекалась по части паранойи и не всегда отдавала себе в этом отчёт. — Ладно, извини, это было лишнее. Хотя номер телефона, пожалуй, давай. Вейц извлёк из кармана смартфон, отработанным движением нажав кнопку вызова. По всей видимости, телефон Ады у него уже имелся. Где-то в недрах кухни зажужжал её девайс. — Есть, — удостоверившись, что звонок прошёл, Герман дал отбой и спрятал телефон обратно. — А что за дело у тебя ко мне от Повелителя? — Ты кофе-то успеешь приготовить? Десять минут до его прихода, — напомнил тот, сверившись с часами. — Чёрт!.. Только сейчас Ада вспомнила, что оставила на плите турку, и ринулась на кухню, на время позабыв и о госте, и о своём последнем вопросе, оставшемся покуда без ответа. Послышался грохот посуды о мойку, шум воды и ругательства в духе «Чёрт тебя дери, Вейц, свалился ты мне на голову!». Герман удовлетворённо хмыкнул. Напиток, конечно, пришлось варить заново — оставленный без присмотра, он успел выкипеть, залив и сенсорную панель, и часть примыкающей столешницы. Спустя несколько минут Ада плавно выплыла в коридор, неся сервированный поднос с дымящимся кофейником, но визитёра в коридоре уже не было. — Герман?.. — поискала она его глазами. — Я здесь, — послышался голос из библиотеки. Войдя, Ада с трудом не грохнула оземь свою ношу от изумления: меченый сидел на «троне» Астарота, небрежно закинув нога на ногу. — Это кресло Повелителя, тебе нельзя в нём сидеть. Встань немедленно, — нахмурившись, строго потребовала девушка. — Не шуми, сестра. Всё мне можно, — и ухом не повёл тот. — Не пересядешь по-хорошему — я тебя за шиворот выволоку! — вспыхнула Богословская и шагнула к нахалу. Напольные ходики в гостиной на первом этаже натужно пробили десять. Герман улыбнулся, сладко потянулся, заложив руки за голову, и сказал: — Поехали. В следующую секунду он откинулся на высокую спинку, и тело его обмякло без чувств. — Ты чего?.. — опешила Ада, замерев на полушаге. — Вейц, кончай придуриваться, не смешно. Но тот не шевелился. — Герман?.. — девушка тронула его за плечо. Никакого эффекта. Ада приложила два пальца к ямочке на шее. Пульс не прощупывался (или был слишком слаб?), и, казалось, меченый не дышал. — Герман! Ты помирать что ли собрался?! Не вздумай! Холодея от догадки, Ада что было сил затрясла бессознательное тело. — О, чё-ерт... Чёрт! Меня же Повелитель убьёт на месте, если ты окочуришься! Она когда-то читала, что к жизни можно вернуть, запустив сердце одним сильным ударом кулака. В статье описывались все тонкости, как и куда должен наноситься такой удар, но подробностей Ада не помнила. А если бы и хранила в памяти, то сейчас, в приступе паники, едва бы смогла в точности воспроизвести. Да и не до техники с предосторожностями сейчас было в такой отчаянной ситуации — не на шутку перепугавшись, Ада просто со всей дури врезала Герману в левую половину туловища. Туда, где по её расчётам должно располагаться остановившееся сердце. Продолжение следует
|
I'm going to take my time.
I have all the time in the world
To make you mine
(Depeche Mode “It’s No Good” ссылка)2 мая 2013 г., 04:10
г. Новосибирск, дом Ариадны(продолжение) Ада разлепила свинцово-тяжёлые веки, с усилием заморгала, фокусируя расплывающуюся перед глазами картинку, так похожую сейчас на полотна импрессионистов. Впрочем, чтобы узнать стоящую прямо перед ней, в паре шагов, фигуру, не требовалось острого зрения — она просто чувствовала. Астарот. Прежний облик его, в котором он появлялся сегодня несколькими часами ранее, не изменился. Разве что длинные рукава белоснежной рубашки были небрежно — будто делалось это в большой спешке — закатаны до локтя. И не хватало пиджака. Этим вечером пиджак он снял, накинув ей на плечи, когда уходил в грозу. Демон стоял неподвижно. Несмотря на закрытые глаза, лицо его сейчас было предельно сосредоточено, что выдавало сложную внутреннюю работу мысли, требующую значительных волевых усилий и предельной концентрации. Казалось, чем сильнее напрягался его лоб, явственней обозначая вертикальную морщинку меж бровей, чем плотнее сжимались губы, острее вырисовывая линию скул, — тем быстрее рассеивалась Тьма перед глазами Ады, яснее становились очертания комнаты и окружающих предметов, зрение обретало прежнюю остроту. А ещё… Кровавая вода в ванне стремительно теряла насыщенность оттенка, всё светлела и светлела с каждым мгновением, прямо на глазах. Пока, наконец, не сделалась совсем бледной, как цвет слабо-концентрированного раствора марганца. Или дорого розового шампанского. Астарот шумно выдохнул и открыл глаза. Встретившись взглядом с Адой, некоторое время просто молча смотрел на неё. — Зачем ты это сделала? — спросил он негромко. Только сейчас она сообразила, что всё ещё лежит в ванне, облачённая в свой лучший комплект нижнего белья, поверх которого, кроме пиджака покровителя (да, того самого, дорогущего итальянского пиджака), не надето ничего. Но стыдливости Ада не испытывала. Ей было всё равно. Девушка вяло осмотрелась. Белоснежная эмаль бортиков измазана кроваво-алым… Неподалёку валяется отливающий серебром осколок зеркала, тот самый… Весь в засохших бордовых пятнах. На светлом кафеле пола и стен, на краях ванны, на манжетах рукавов — везде пестрили оттенки красного: крупными каплями, россыпью брызг, бесформенными кляксами, потёками ручейков… Только вот в самой ванне вода почти чистая. Правда остыла, стала чуть тёплой. Ада помнила, что наливала очень горячую, такую, что едва терпела рука. А теперь… И крови совсем нет. Её крови. Девушка засучила один рукав пиджака, второй. Осмотрела запястья — никаких порезов. Да какое там порезов! Ни намёка на даже самую малую царапинку. Перед мысленным взором встал один из последних кадров, как в замедленной съёмке: она проходится острым краем осколка вдоль, с нажимом, от запястья почти до локтя, каждую руку, чтоб наверняка. Ада хорошо это помнила. А теперь… даже шрамов нет. Выставив руки перед собой тыльной стороной вверх, девушка осоловело уставилась на голубеющие вены, просвечивающие из-под неповреждённой кожи. всё это время Астарот внимательно следил за её действиями — и с каждым новым жестом подопечной лицо демона делалось всё мрачней, будто вместе с этим телодвижениями угасали и последние сохранявшиеся искры его надежды. — Зачем ты это сделала? — повторил он свой вопрос. — А где котлы?.. — вместо ответа пробормотала девушка, не поднимая головы. — Я думала… — Какие ещё котлы?! — раздражённо перебил мужчина. — Ну… в которых грешников варят, — объяснила она. — Никак не представляла, что Ад будет так похож на мою ванную. Прямо один-в-один… Только вот водичка чуть тёплая и котёл какой-то странный, — кивнула она на ванну, в которой продолжала лежать. — Или просто сеанс пыточных водных процедур ещё не начался? Она перевела взгляд на покровителя. — А Вы что же, лично всех истязаете? Я думала, это работёнка для Ваших мелких слуг. Бесов там, чертей всяких… То ли от обильной кровопотери она ещё не осознала, что вернулась в мир живых, то ли это была жёсткая издёвка экспромтом — из слов Ады, произнесённых ровным, безэмоциональным тоном, было неясно. Зато понятно было другое: произошедшее не являлось покушением, замаскированным под самоубийство, как надеялся Астарот. Это был самый настоящий суицид. И Ада совершила его намеренно, с чётким представлением своей цели и последствий. Значит, его худшие опасения оказались верны… От услышанного глаза Великого Герцога вспыхнули злостью, а кулаки непроизвольно сжались с такой силой, что, будь он смертным, наверняка бы послышался хруст суставов. Впрочем, искра гнева погасла, не успев разгореться пламенем. Уже в следующее мгновение пальцы демона расслабились. Самоконтроль всегда был сильной стороной Астарота. — Ещё. Раз. Зачем. Ты это. Сделала? Каким-то шестым чувством Ада ощущала, что спокойствие, с которым он вот уже трижды задаёт один и тот же вопрос, даётся ему ценой больших волевых усилий, и на этот раз решила ответить. — Вы эстет, Повелитель. И ещё несколько часов назад сегодня рассуждали о красоте смерти, боли. Применительно ко мне. Даже страдание в Вашей картине мира должно быть красивым. Вот я и решила преподнести Вам соответствующий подарок. Нравится? Астарот не ответил, сверля самоубийцу хмурым, тяжёлым взглядом. А Ариадна, увлёкшись, продолжала: — Я выбрала смерть в Вашей родной стихии, которая перемешалась с моей собственной кровью. Да к тому же кровью девственной, которую Вы так любите. Изысканный коктейль, не правда ли? Вдобавок — встреча кончины в предмете Вашего гардероба, который Вы так милостиво накинули мне на плечи перед уходом. Разве не красивый, многозначный символизм? Мне показалось, созерцание подобной сцены в полной мере усладит Ваше чувство прекрасного. — Значит, тебе показалось?.. — вкрадчиво переспросил Астарот, и эта интонация не предвещала ничего хорошего. — И что же ещё тебе показалось? Его голос задрожал от еле сдерживаемого возмущения, но Ада будто разом потеряла бдительность и слух, оставаясь глуха к этим тревожным звоночкам. — Как ты посмела! — Я не собираюсь жить в ожидании убийцы, которого ты пошлёшь за мной, когда придёт время, — спокойно ответила девушка недавней цитатой его собственных слов. Сказанное возымело эффект разорвавшейся бомбы, напрочь уничтожив остатки самообладания покровителя. — Я сказал «если»! «Если», а не «когда»! — выкрикнул он. — И «если сочту нужным», а не «когда придёт время»! Ты что, не способна понять разницу в этих двух выражениях?! Ада наложила на себя руки на основании неверной трактовки его слов? Осознание абсурдности подобного поступка выводило Астарота из себя даже больше, нежели сам факт её неповиновения. — Пожалуйста, держите себя в руках, Повелитель. «Если бы я теперь отпила коктейля Ваших бьющих фонтаном эмоций, которые выплеснулись за эти четверть часа, мне бы хватило, чтобы энергетически насытиться на несколько дней. Признаться, это большой соблазн, потому что я очень голодна. И потому была бы признательна, если бы Вы немного успокоились, покуда этот соблазн не пересилил мой волевой самоконтроль. Мне бы крайне не хотелось сорваться и выпить Вас досуха».Она явно издевалась. Обладая великолепной памятью, только что Ада почти слово в слово процитировала покровителю его высказывание, которым он недавно приводил её в чувство. С той лишь разницей, что теперь ситуация перевернулась с ног на голову — и уже демон потерял самообладание, а его собственные слова превратились в оружие против него самого. Оружие, бьющее очень метко. Ада знала, куда нужно целиться, чтобы причинить ему боль. Астарот был горд. Горд непомерно. Его чувство собственного достоинства и самолюбие не снесут подобной изощрённой насмешки над собой — и он непременно сорвётся. Ариадна прекрасно это понимала. Только вот зачем… Зачем она это делала? Для чего играла с этой опасной стихией, грозящей её уничтожить? Долго ждать не пришлось. В один молниеносный прыжок демон оказался рядом и схватил девушку за длинные волосы, намотав их на руку. Рывком дёрнул на себя, притягивая ближе. — Запомни, — процедил он, смотря ей прямо в глаза, — хорошенько запомни: твоя жизнь принадлежит мне. — Пусти. Ада и не думала вырываться, с лихвой отплатив мужчине таким же прямым взглядом, полным твёрдой решимости. — Только я решаю, жить тебе или умереть, — не обращая внимания на прозвучавшее требование, продолжал демон. — Астарот. Убери руки, — упрямо повторила Ада, по-прежнему не предпринимая попыток высвободиться. По своей природе обычно импульсивная и порывистая, теперь она стояла на своём с хладнокровием страхового агента. А вот покровителю выдержка давалась со скрипом. — …И буду решать это впредь единолично! — всё так же игнорируя императив, Астарот лишь крепче сжал кулак, сильнее стянув волосы. — Чёрта с два, как бы не так, — возразила Ада, стиснув зубы и поневоле подавшись вперёд. Было больно. Но она дала себе слово, что не издаст ни звука. Не станет тешить его властолюбие. Сторонний наблюдатель мог бы с лёгкостью, свойственной третьим лицам, назвать её мазохисткой — ведь она намеренно спровоцировала покровителя. Да только всё было сложнее. Гораздо сложнее… — Тебе принадлежит лишь моя душа. Но не тело. Им ты не можешь распоряжаться по своему усмотрению, потому что не имеешь на то права. Оно моё. А значит, я могу делать с ним абсолютно всё, что пожелаю. И тебе придётся с этим смириться. Понятно? Она не отвела глаз, выдержав очередной его взгляд, полный испепеляющего гнева. — Захочу — прыгну с высотки или моста. Захочу — буду резать. Захочу — кинусь под поезд или выплесну на себя чайник кипятка. Ты мне подарок решил сделать с барского плеча. Словно подачку бросив оголодавшей собаке. Так вот я как угодно могу изуродовать этот твой красивый подарок. Потому что твоя власть не распространяется на мою физическую оболочку. Каждая произносимая фраза звучала с всё большим вызовом, но удивительно — тон не изменился, оставался спокойным. — Вы же демон высшей иерархии, Повелитель. Следовательно, не должны столь вольно трактовать условия договора — подобное Вам не пристало. И тут хват руки ослаб, выпуская намокшие волосы на волю. Ада издевательски ухмыльнулась, довольная тем, что выискала брешь в купчей на свою душу. И, конечно, не упустила случая победно «поточить коготки». — Я, право, не понимаю, чем Вы так расстроены, Повелитель. Зачем Вам моя никчёмная физическая оболочка? А тем более не стоило вкладываться в её… реставрацию в ущерб своим силам. Неслыханная расточительность и неоправданные траты энергетических запасов. Манера её речи разительно изменилась с бунтарско-непримиримой на насмешливо-игривую, а голосок и вовсе сделался медовым. Для покровителя это было ещё несносней, нежели простая строптивость. И это Ада тоже знала. — Ах ты дрянь неблагодарная… — прошипел Астарот, бледнея от ярости. — А за что это я должна благодарить? — снова пошла в наступление девушка, упрямо вздёрнув подбородок Она приподнялась, помогая себе руками. — Думаешь, тебе можно перекраивать мою внешность, как заблагорассудится? Наверняка считаешь, что совершил благодеяние, за которое я должна упасть тебе в ноги? Или, может, тебе разрешено наряжать меня, словно куклу, в дорогие шмотки? За это я обязана тебе руки целовать? Ты с лёгкостью можешь скинуть с плеч вещь стоимостью в несколько тысяч евро — и с такой же лёгкостью способен вышвырнуть меня, послав на смерть. Да я для тебя не ценнее этого пиджака! — она с раздражением дёрнула пиджак Астарота, надетый сейчас на неё, за лацканы. — И за то, что ты лишний раз ткнул меня носом в то, что я вещь, я ещё должна тебя благодарить. Так что ли? А не пошёл бы ты! Её глаза сверкнули неподдельной, самой настоящей ненавистью. — Я не фермерская корова для убоя, не зверь в корриде и не гладиатор на арене, чтоб сражаться за свою жизнь тебе на потеху! Я не рабыня и со мной нельзя обращаться, как с игрушкой. Нельзя! Не позволю! Ясно тебе? Ясно?! — Какая же дрянь… — ошарашенно пробормотал Астарот, всматриваясь в лицо Ады, будто только сейчас разглядел в ней что-то новое, чего прежде не замечал. — У меня прекрасный учитель и образец для подражания, — едко парировала девушка. Рука железной хваткой сомкнулась у неё на шее и резко ушла под воду, неумолимо утягивая за собой, лишая возможности дышать. Ада забарахталась, забила руками и ногами по воде в попытке вырваться. Тщетно. Астарот держал крепко. Фонтан поднятых девушкой брызг осел на рубашке демона, окропил лицо и волосы. Через какие-то полминуты борьбы Астарот вымок до нитки. Но сейчас он не обращал на свой внешний вид никакого внимания, неотрывно смотря на взбунтовавшуюся подопечную, которую топил собственными руками… Не смог. Разжал пальцы. Ада вынырнула (а вернее, её вытащили за ворот всё того же злосчастного пиджака) и надсадно закашлялась. Наконец спасительный воздух. — А-а, вон оно что-о… — насмешливо протянула она, немного отдышавшись. — Ты воскресил меня только для того, чтобы теперь собственноручно укокошить? Тебе не даёт покоя тот факт, что я распорядилась своим телом по своему усмотрению. Я сама, а не ты, грёбаный собственник. Что ж, убивай, сделай одолжение. Мне похрену, как сдохнуть! В ход пошли оскорбления. Ада разошлась не на шутку, высказывая всё, что думала. Ва-банк. Так поступают люди на грани безумного отчаяния, когда уже нечего терять. — Мер-рзавка! Астарот зарычал, скрипнув зубами, и, не сдержавшись, повторно отправил бунтарку на дно. Только на этот раз держал дольше. Гораздо дольше. Снова глоток воздуха. Снова судорожный поиск опоры, цеплянье за бортик и кашель, выталкивающий воду из лёгких. Но Ариадна и не помышляла о капитуляции. Ужесточающаяся мера наказания покровителя имела прямо противоположный эффект — она лишь яростней сопротивлялась. — А если не убьёшь сам, это сделаю я. Снова. А ты вынужден будешь воскресить меня, сжигая запасы собственной энергии. Снова. Каждый день буду убиваться! Измотаю тебя до нуля, выпью досуха! Понял?! Угрожать демону. Высшая степень дерзости и безрассудства. Или это отчаяние, недалёкое от помешательства, сейчас звучало в её голосе? — Захочешь перепродать меня как бракованную вещь? — склонив голову набок, сощурила Ада глаза в попытке угадать ход его мыслей и возможные контраргументы. — Да и недели не пройдёт, как новый хозяин меня вернёт! Ещё и приплатит тебе сверху парочкой своих слуг — лишь бы только назад забрал. Потому что никому рабыня-суицидница не нужна. От такого служителя толку ноль, зато проблем выше крыши. А проблемы я тебе гарантирую! И она победно, ликующе рассмеялась ему прямо в лицо, упиваясь своим раскрепощением. Смех захлебнулся, потонул, приглушаемый толщей воды. Астарот топил её, словно жестокий ребёнок, окунающий в ведро нашкодившего котёнка. Ада после очередного погружения вместе с водой выплёвывала из лёгких новую порцию колкостей, ещё более ядовитей предыдущих. И замкнутый круг начинался заново. Раз за разом. Упорно, методично, бескомпромиссно. Это могло продолжаться бесконечно, ведь в действительности он не стремился убить её, и она это знала. — Пусти, Астарот… Я всё равно… не сдамся… После очередного «погружения без акваланга» Ада уцепилась за руку мужчины, из последних сил повиснув на ней, судорожно хватая ртом воздух. Лёгкие и горло саднило от непрестанного кашля. — Думаешь, ты силён? — отдышавшись, она подняла на него глаза и усмехнулась. — Вся твоя сила произрастает на людских пороках, их мимолётном малодушии. И ты зависим от них, как наркоман от дозы опиатов. Не сила это, а слабость. У тебя нет ничего своего. Ты лишь пользуешься созданиями Божьими, искажаешь, извращаешь и коверкаешь их. Ты не способен творить самостоятельно. Ты не способен сострадать. И любить ты тоже не умеешь. Ты страшно, по-чёрному завидуешь людям, потому что самому тебе неведомо состояние бытия человеком. А вот этого как раз ты жаждешь больше всего, не так ли? Ощутить, что такое быть смертным, научиться по-настоящему чувствовать вкус жизни, пробовать её, пить допьяна, видеть бессчётные мириады её красок. Потому-то ты цепляешься за людей, как утопающий хватается за соломинку, в тщетной надежде однажды заполучить это сокровище в лице какого-нибудь своего служителя. Чтобы хоть на время, на один короткий миг своего бессмертного существования стать человеком. Каково это, желать чего-то и осознавать, что оно всегда, вечно будет ускользать из рук? Каково быть демоном высшей иерархии, всемогущим богачом и ощущать себя жалким нищим, ничтожной фикцией, блеклой копией слабого и такого несовершенного человека? А? Каково тебе живётся, когда жизнь всё время тычет в лицо вот это? Она сложила пальцы в непристойный жест, подняв руку на уровень его лица, чтобы было лучше видно. Глаза демона полыхнули синим и вдруг заволоклись Тьмой. Нестерпимый, нечеловеческий крик ударной волной атаковал уши, зазвенел контузящей тишиной. Ада прижала ладони к голове и инстинктивно сжалась в комок — лишь бы только не слышать этого надрывного, душераздирающего крика, перемешанного с бессильной ненавистью и болью отчаяния. Кричал Астарот. Она успела лишь увидеть пролетающий в паре сантиметров от её лица кулак. А через мгновение уже лежала на полу, распростёршись в луже воды, растекающейся по кафелю. От мощного эмоционального выброса ванна раскололась надвое, исторгнув из своего чрева всё содержимое. Плитка на стене была проломлена в нескольких местах, трещины паутинкой разбежались на соседние поверхности. С потолка осыпался сухой дождь штукатурной крошки. Кажется, весь дом содрогнулся от ударной волны этого ядерного взрыва в мииатюре. Астарот изнемождённо сполз по стене и осел на пол, уперев локти в колени, спрятал лицо в ладонях. С костяшек пальцев его правой руки сочилась кровь, но раны затягивались на глазах. Ада помотала головой, приходя в себя и потирая ушибленный бок. Кажется, рёбра слева приняли на себя основной удар при жёстком приземлении на испанский керамогранит, чтоб его. Слух понемногу возвращался. Кое-как девушка поднялась на четвереньки… А потом не нашла ничего лучше, как бессильно плюхнуться рядом с демоном, обняв колени. — Ты мне ванну раскурочил… — отрешённо пробормотала она, смотря в одну точку. Помолчали. Ни у того, ни у другого сил почти не осталось. Ни на что. Так они и сидели некоторое время рядом. Вымокшие до нитки, по щиколотку в воде, взаимно вымотанные друг другом до предела. Наконец, Астарот тяжело выдохнул. — Хорошо, я оставлю тебя, — сказал он тихо и каким-то поникшим, надломленным голосом. — Ты будешь свободна. Ариадна повернула голову, изумлённо смотря на покровителя. — Твой долг переходит по крови. Я согласен взыскать его с твоих ближайших кровных родственников. А в случае их преждевременной смерти найдутся дальние. В самое ближайшее время я ознакомлюсь с линиями вашей династии и предоставлю тебе древо. Чтобы уведомить о схеме этого перехода. Он устало потёр лоб слегка подрагивающей рукой. — Не смей трогать родителей! — вскинулась Ада, чуть не схватив мужчину за грудки (и откуда только силы взялись?). — Ты не можешь! — Хочешь это проверить?! — злобно прошипел он, тоже подавшись вперёд. Вот тебе и передохнули… Молчаливая дуэль гневных взглядов продолжалась некоторое время, рискуя перерасти в новое ожесточённое сражение. Ложь или истина? Возможен ли переход векселя Преисподней на родственников в одностороннем порядке, без процедуры его непосредственной передачи? Астарот мог как и бессовестно блефовать, так и говорить чистейшую правду. Но что-то подсказывало Ариадне, что сейчас он не обманывает… — Нет, — наконец, глухо ответила девушка, не отводя взгляд. И произнесла твёрдо: — Я не желаю передавать долг своим родителям и оплачу его сама. — Отлично, — холодно процедил Астарот. — Ты сама это сказала. Не без труда поднявшись, он рывком сдёрнул с сушителя махровое полотенце и раздражённо бросил Ариадне. — Я остановил потоп на уровне коридора. Потому что мне жаль Ваших книг в библиотеке. Они не повинны в невыносимом характере своей владелицы. Шатаясь от усталости, он направился к выходу. Оглянулся через плечо с порога. — И в следующий раз я был бы Вам признателен получить свой пиджак обратно. Следующий раз наступил нескоро. Астарот не появлялся целых три недели. С той ночи он никогда более не заговаривал с Адой о её смерти или физическом наказании. Если же тему поднимала она сама, молчал, уходя от ответа, избегая его. С тех пор вообще многое изменилось меж ними.
|
Мелодия для атмосферности — ссылка2 мая 2013 г., 00:30
г. Новосибирск, дом Ариадны(продолжение) Она долго смотрела ему вслед, пока фигура не исчезла в густом мраке, слившись со слезами плачущего неба. Она и сама плакала сейчас. Пронизывающий ветер трепал длинный подол намокшего платья, хлестал по мокрым от слёз щекам холодными струями. Но ей отчего-то совсем не было холодно. *** 00:58Ада не знала, сколько времени прошло, прежде чем она очнулась от забвения наяву. Гроза уже почти стихла, изредка напоминая о себе далёким, гулким ворчаньем, словно разбуженная, недовольная волчица. Девушка постояла на крыльце ещё немного, с наслаждением вдыхая свежий, влажный ночной воздух… Пора. Дом встретил её сонным уютом полумрака. Спать не хотелось совершенно. Впервые за последнее время тело наполнило ощущение необычайной лёгкости. Впервые Ада могла сделать глубокий вдох без боязни, что он ломотой отзовётся в рёбрах. Впервые смотрела на мир обоими глазами. Какое же это счастье просто не ощущать боли! Откинувшись назад, девушка с удовольствием потянулась… Что-то мягкое и тёплое тихо соскользнуло с плеч и, шуршаще погладив по спине, расстелилось у её ног. Пиджак? Кажется, мужской — слишком ей велик. Ариадна непонимающе воззрилась на предмет чужого гардероба, силясь припомнить произошедшее за хотя бы последние полчаса. В памяти не отложилось эпизодов с собственным переодеванием или дополнительным облачением. Странно… Она наклонилась рассмотреть находку поближе. «Brioni»* — гласил ярлык на подкладке. — Ничего себе… Брови Ады взмыли вверх, а сама она чуть не присвистнула. Это же один из топовых мужских брендов! Помнится, в их костюмах неизменно появлялся актёр, игравший главную роль в фильмах про Джеймса Бонда. Иными словами, сейчас у неё в ногах валялся предмет, по стоимости эквивалентный её заработку месяцев так за… шесть. — Отменный вкус, — вполголоса похвалила девушка неизвестного владельца и наклонилась за вещью. «Не простудись», — напоминанием прозвучали в голове последние слова. Протянувшаяся было рука резко отдёрнулась, а сама Ада отскочила на шаг в сторону, словно повстречала затаившуюся в траве гадюку. Так это принадлежит Ему… Ну конечно! Как только она сразу не догадалась? Только вот… Астарот никогда ранее не оставлял у неё ничего из личных вещей. Впервые изменил привычке. — Почему?
— Потому что так пожелал.
— Да это понятно. Но зачем?
— Не хотел, чтобы ты простудилась. Сам же сказал.
— А ему какая разница, простужусь я или нет?
— Ну… Так люди обычно проявляют заботу.
— Он не человек.
— Может, у демонов с людьми это общая черта психики?
— А у демонов есть психика?
— Конечно. У высших сущностей обязательно она есть.
— Но если демоны умеют заботиться подобно людям, то почему зимой в минус 25 его не волновало, замёрзла я или нет? А летом вдруг нáчало.
— Да, парадоксальная нелогичность… Но тогда ты не была ранена. А сейчас — очень серьёзно пострадала. Может, он тебя пожалел?
— А демоны способны жалеть?
— Чёрт их знает… Может умеют, но как-то по-своему? Зачем-то он же сегодня отдал тебе добрую половину своих сил?
— Это вполне может оказаться частью многоходовки.
— Довести самого себя до состояния выжатого лимона — это часть многоходовки? По-моему, это зовётся мазохизмом.
— У людей зовётся мазохизмом. А у демонов это часть многоходовки.
— Не исключено.
— Я бы сказала, железобетонно. Многоступенчатые планы — его любимое занятие.
— И всё же, смотри… Если он каждому своему служителю будет так щедро отсыпать из закромов собственных энергетических запасов, то его надолго не хватит. Смекаешь?
— Да ладно тебе. Вряд ли там самопожертвование из особых ко мне чувств. Он потом слопает кого-нибудь и быстро восстановится.
— А мог бы и не лопать. Мог бы вообще палец о палец не ударить. Но ударил ведь. И ещё как ударил. Он мог бы за существенное лечение впаять тебе долг, а то и два. Однако сделал это безвозмездно. Понимаешь?
— Хм…
— Ага-а-а.
— Да, может, ему скучно просто стало! Вот и принялся живую скульптуру из меня ваять.
— Какое «скучно стало»? С тобой это априори невозможно. Ты соскучиться не дашь. Каждый день как на пороховой бочке. Всегда работёнки подкинешь даже своему «нанимателю».
— Ну извините, я его работать не просила! Это была его личная инициатива.
— Вот и я о том! И-и-и… мы возвращаемся к изначальному вопросу: зачем бы ему это делать?
— Возможно, стало стыдно. Раз у демона есть психика, может ведь его совесть загрызть?
— Астароту? Стыдно? Ты сейчас прикалываешься, да?
— Ну тогда я не знаю!
— Возьми да спроси в следующий раз в лоб. Чего мучиться догадками, в самом деле.
— Тáк он мне и ответит, как же.
— Ну а вдруг. Чем чёрт не шутит. То есть демон.
— Ладно, посмотрим. С элементом его гардероба-то что делать?
— Откуда я знаю. Подобных прецедентов ещё не бывало. С пола хоть подними. А то разозлится ещё…
— А что, это было бы вполне по-постмодернистски! Использовать элитную дорогущую вещь в качестве половой тряпки.
— Ох, нарвёшься ты когда-нибудь, Ариша… На его месте я б тебя давно уже убила за твои выходки. Это ж сколько терпения с тобой надо!
— Ха-ха. Ты не можешь меня убить. Ты — это я, а я — это ты. Как в песне Мурата Насырова.**
— Да ты просто кэп Очевидность, я смотрю.
— *нервно напевает* «И никого не надо нам…»***
— Подними ты его уже, балда, хватит истерить! Ничего тебе не сделается.Ада нерешительно протянула руку к пиджаку. Боязливо отдёрнула. Протянула снова. Она будто опасалась, что прикосновение к одежде покровителя заставит её истлеть и исчезнуть, разрушит какие-то невидимые чары. Наконец, пальцы легонько коснулись ткани. Сначала неуверенно, потом всё смелее… Ничего. Просто приятное наощупь тонкое шерстяное полотно прекрасной выделки. Просто качественная вещь, которую доставляет удовольствие держать в руках. Пожалуй, стоит отнести её в библиотеку и отдать владельцу при следующей встрече, через неделю. Ариадна поднялась с пола и, перекинув пиджак через руку, отправилась в комнату аудиенций. *** Не удержалась. Не смогла противиться. Что заставило опуститься в его кресло? Что подтолкнуло поднести к лицу кусок ткани, ещё какой-то час назад покрывавший его плечи? Что побудило сжать, скомкать, закопаться пальцами в складки, и, зарывшись носом в эти беспорядочные морщинки, с упоением вдохнуть хранящийся в них аромат? Его аромат. Ада не знала, не помнила. Но сейчас глаза её были прикрыты, а губы бесконтрольно скользили по шероховатой, ворсистой ткани, пробуя новый, запретный вкус. Его вкус. Терпкий, выдержанный, горько-полынный, перемешанный со слезами, настоянный на страданиях, с приглушенными нотами мучительной боли, после которой остаётся лишь послевкусие пепла. — Astaroth… Девушка шепчет сакральное, истинное имя, и оно отзывается на собственное звучание, многократно отражаясь от стен и тяжёлых штор мириадой перекликающихся шёпотов в звенящее тишиной пространство: — roth… roth… roth… — asta… as-s-sta… — aro… ro… ro… — sta… s-sta… sta-a… Вздрогнув, Ариадна открыла глаза. Она сидела в кресле покровителя, сжимая в объятиях его пиджак, зарывшись в него лицом. Что с ней?.. — Дура, — сердито обругала она себя, швыряя одежду на сиденье. И резко вскочив, опрометью бросилась вон из комнаты. *** 02:00Слышно было, как старинные ходики в гостиной на первом этаже натужно пробили два часа ночи. Ада приблизилась к туалетному столику. Медленно, опасливо подняла взгляд… и оцепенела. Зрачки расширились от изумлённого восхищения увиденным, грудь исторгла невольный выдох. На неё смотрела красивая девушка, только вступающая в пору своей юности. Аристократически благородный овал лица, тонкая, иконописная переносица, изящная линия бровей, губы — изгиб лука Амура, копна густых непослушных волос, мягко ниспадающая на плечи. Такие лица мастера эпохи романтизма изображали на портретах… Таким лицом обладала теперь она сама. Ада наклонилась к отражению, провела пальцами по щекам, лбу, губам, отказываясь верить увиденному. Осенённая новой догадкой, быстро, нетерпеливо скинула платье. Так и есть. Ни малейшего синяка, ни царапины, ни намёка на пятнышко. Обнажённое тело — будто мраморная статуя без единого изъяна, абсолют совершенства. Из зеркала на неё взирала Ада прежняя, какой она была 2,5 года назад, уезжая в Новосибирск в день своего совершеннолетия. И в то же время Ада другая. Прекрасная безупречной, холодной, пугающе нечеловеческой красотой. Которая не подвластна неумолимым чарам времени. Которую не коснутся невзгоды старости и болезни. Ада похорошевшая и помолодевшая на пару лет, с душой, в одно мгновенье состарившейся на несколько десятков. Да, кровоподтёки на коже исчезли, раны затянулись. Но душа её, обезображенная грехом убийства себе подобного, сейчас истекала кровью, роняя алые слёзы по своей утерянной невинности. Сколько невидимых глазу язв прибавилось на её совести сегодня? Сколько ещё бесчисленных шрамов появится завтра? Лишь пронзительные синие глаза её остались прежними. И отныне всякий раз, смотря на неё из зеркального отражения, они будут видеть безобразное уродство старика, живущего внутри. Будут смотреть с укором, судить молча. Она поняла, чтó Астарот преподнёс ей. Бессмертная, неувядающая красота — высший дар демона. И самое страшное его проклятие. — Проклятый! Будь ты проклят! Проклят! Крик, исторгающийся из глубин существа, прорезал безмолвие ночи. Так кричат люди на грани отчаяния, вмиг потерявшие надежду. И смертельно раненые звери. Сыплющиеся дождём звенящие осколки. Сжатая в кулак окровавленная ладонь. С тех пор Ада возненавидела зеркала. Той ночью в своём доме она разбила их все. Голыми руками. Вдребезги. *** Она сидит на полу, сжимая в изрезанных ладонях крупный осколок. Смотрит остановившимся, остекленевшим взглядом на своё отражение. Водит пальцем по краю. И почему он так похож на наконечник копья… Совпадение? Знак? Она поднимает голову, смотрит в пустое, тёмное пространство — и улыбается. Да. Это будет красиво. И дерзко. Ему понравится. Продолжение следует
-
Пронзительно, глубоко, драматично. Трагедия красивой, редкой бабочки, наколотой на иглу коллекционера.
|
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».
(А.А. Ахматова «Сжала руки под тёмной вуалью…», 1911) ссылка1 мая 2013 г., 23:15*
г. Новосибирск, дом Ариадны(продолжение) — Ненавижу тебя. — Я знаю. Астарот устало улыбнулся. Пауза. «Сказать или нет?» — этот вопрос терзал сейчас сознание Ариадны, в то время как колючий, недоверчивый взгляд льдисто-синих глаз был устремлён прямо на покровителя. Всю последнюю неделю её сил едва хватало на то, чтобы добраться от спальни до кухни и бросить что-то вроде пельменей в кипящую воду, дабы не умереть с голоду. Иногда обратно до спальни она не добиралась, будучи не в состоянии подняться на второй этаж, и тогда падала на диван в гостиной. Спать в помещении для вызовов потусторонних сущностей, с начерченной на полу пентаграммой — не лучшая идея. Но когда тебе больно даже сделать нормальный вдох (потому что несколько рёбер не может похвастаться своей целостностью), становится не до магической безопасности. К счастью, незваных гостей за этот период не случилось. Сейчас же Ада впервые почувствовала необычайный прилив энергии. И как любая обиженная женщина потратила её с пользой — на выяснение отношений. — Дмитрий кое-что сказал мне перед смертью, — наконец, решилась она заговорить. Астарот слегка склонил голову, давая понять, что внимательно слушает. Он вновь опустился в своё кресло, и вид у него был какой-то… поникший, отрешённый. Боковое зрение Ариадны зацепилось за стрелки висящих на стене часов: четверть двенадцатого. Скоро полночь. «Почему он не уходит?»Раньше покровитель отличался исключительной пунктуальностью, всегда отводя на их разговоры 60 минут личного времени, не больше, не меньше. Впрочем, сегодняшнее посещение демона часом ранее уже вышло за рамки привычного делового визита. Переведя озадаченный взгляд с циферблата на собеседника, Ада продолжила: — Его последними словами было: «Ты поймёшь меня только тогда, сестра, когда Он пришлёт кого-то забрать и твою жизнь». — Эта мысль не нова. Как-то так обычно и происходит, — философски согласился Астарот. — Мы в полной мере понимаем других, только оказавшись в похожей ситуации. — А ещё это означает, что он не был меченым другого демона, — нетерпеливо прервала его Ада. Сейчас она не была настроена на высокоинтеллектуальные беседы на отвлечённые экзистенциальные темы. И неестественное спокойствие покровителя её раздражало. — Он был твоим служителем! — Верно. — Ты обманул меня! — Я не сказал тебе всего. Это было действительно так. Отправляя Аду на задание, Астарот обратил её внимание на то, что Воронцов является меченым. Однако не уточнил, чьим именно. А она не спросила. По наивности решила, что это слуга другого демона, который имел глупость перейти дорогу её покровителю. И сейчас выходило, что обвинить Астарота в умышленной лжи было нельзя. — Ты послал меня. Убить. Собственного. Служителя. Вкладывая в слова всё презрительное возмущение, на какое была способна, Ада снова предприняла попытку наступления. — Да, — согласно отозвался покровитель. — Зачем?! — Он разочаровал меня. Пауза. Словесная дуэль снова прервалась, перейдя в состязание взглядов. Ариадна смотрела внимательно, испытующе, недоумевающе, силясь понять, почему он так спокоен и даже не пытается ни оправдаться, ни дать пояснений. Покровитель встретил её взгляд спокойно, на его отрешённом, почти безмятежном лице не читалось следов мук совести или колебаний. Так смотрят те, кто твёрдо уверен в своей правоте — и от этого непоколебимого взгляда ощущение неправильности, чудовищной несправедливости и неопределённости в душе Ады лишь усилилось. Она знала Астарота не первый год, но до сих пор мотивация многих его решений оставалась загадкой, не дающей покоя её пытливому уму. Покровитель сказал, что Воронцов его разочаровал. Что значит это его «разочаровал»? Под этим глаголом могло скрываться практически любое действие, которое пришлось не по нраву демону и вызвало его гнев. Хотя нет. Астарот никогда не гневался, не позволял эмоциям взять верх настолько, чтобы потерять контроль над собой. Ада ни разу не видела его в этом состоянии. Ярость Великого Герцога была холодна, как льды Антарктиды, а оттого гораздо более опасна — своё возмездие он вершил расчётливо, на холодную голову, выверяя каждый шаг своих изощрённых многоходовок. Его сложно было вывести из равновесия привычной невозмутимости. Довести до белого каления — почти невозможно. Но если уж он разозлился и решил вам мстить… благоразумней было сразу совершить суицид. Однажды Ариадна попробует и то, и другое. Но это уже совсем другая история. Унестись мыслями далеко не получилось. Воспоминания о поединке, в котором она едва выжила (а вместе с ними злость и обида), нахлынули с новой силой. — Дмитрий был сильнее меня, — вдруг сказала Ада тихо. — Да. Я знаю. Так, значит, это правда? Он сознательно послал её на смерть. А теперь благосклонно бросает подачку в виде заживления ран, как кость оголодавшей собаке! Не нужно ей такое милосердие/ От захлестнувшего её бешенства глаза Ариадны сощурились в две узкие щёлочки, а тело заколотила мелкая дрожь подступающего аффекта. — Так ты устроил чёртов гладиаторский поединок для своего развлечения… — процедила она, чувствуя, что вот-вот взорвётся. — И ты победила. Это ли не лучшее доказательство, что сильнее всё же ты? Астарот поднял взгляд на девушку, и слабая улыбка тронула его губы. — Я чудом выжила! — Ты выжила, потому что сильнее и умнее. — Ты хотел убить меня! — Я хотел испытать твою волю. — Я тебе не лабораторная крыса, чтобы ставить на мне эксперименты! — Арьен. Сейчас его голос прозвучал удивительно мягко, примирительно. — Тебе, наверное, очень хочется меня ударить? Демон кивнул на кулаки девушки, сжавшиеся сами собой от бессильной ярости. — Ударь, если хочешь. Несмотря на то, что я потратил много энергии на твоё исцеление, я всё ещё сильнее тебя. Однако твоя оплеуха мне обещает быть отменной. Он снова улыбнулся. От такой откровенности Ада опешила, непонимающе уставившись на покровителя. Пальцы разжались сами собой. — Я не… — начала она, совершенно сбитая с толку. — Ты злишься, — понимающе кивнул мужчина. — Потому что не улавливаешь причины, сподвигнувшей меня принять подобное решение, которое кажется тебе жестоким и несправедливым. Эта неопределённость вызывает фрустрацию, которая и толкает тебя на агрессию в отношении меня. В этом был весь Астарот: обладая развитым аналитическим умом, всякий раз он поражал Ариадну способностью в паре фраз дать меткое и лаконичное описание беспокоящим её разносторонним мыслям и чувствам. Как сейчас. — Если бы я теперь отпил коктейля твоих бьющих фонтаном эмоций, которые выплеснулись за эти… — теперь настала его очередь глянуть на настенный циферблат, — …без малого два часа, мне бы хватило, чтобы насытиться на несколько дней. Признаться, это большой соблазн для голодного демона. А я очень голоден, Арьен. И потому был бы признателен, если бы ты немного успокоилась, покуда этот соблазн не пересилил мой волевой самоконтроль. Мне бы крайне не хотелось сорваться и выпить тебя досуха. Астарот устало потёр переносицу. Только сейчас Ада осознала, что было не так, что смущало её всё это время — следы обычного человеческого утомления на его бессмертном лице. Оно сквозило во всех его движениях, позе, мимике, взгляде. Ада никогда ранее не видела покровителя таким… измотанным. И сейчас выходило, что её эмоциональная агрессия была ничем иным, как серией энергетических «пощёчин», наносящих ему дополнительный урон и оставленных им без ответа. Почему он не давал отпор? Не хотел? Или не имел сил отразить эту бомбардировку? «Почему же он не уходит?»В родном измерении силы демона восстанавливались гораздо быстрее, общеизвестный факт. «Дома и стены лечат» — эта человеческая поговорка в полной мере относилась и к инфернальным представителям. Словно телепатически прочитав её невысказанный вопрос, Астарот задумчиво произнёс, глядя в пустое пространство перед собой: — Знаешь, что более всего прекрасно в вашем мире? Дожди. За окном сверкнула вспышка и гулко зарокотало — с запада заходила гроза. От неожиданности Ада вздрогнула. А Астарот облегчённо улыбнулся и в изнемождении прикрыл глаза. Так вот почему он медлил с уходом… Владыка вод, в своём измерении лишённый простой радости общаться с родной стихией, он соскучился по обычному дождю. Этой роскоши, доступной любому смертному на планете Земля и которую люди даже не считают таковой, принимая как данность. Он не открыл глаз, когда Ада тихо прошла к окну и распахнула настежь обе створки. Он не открыл их и когда в комнату ворвался буйный вихрь, напоённый озоном. Он продолжал сидеть неподвижно, когда струя свежего воздуха подхватила лежащие на столике листы бумаги, разметав их по полу. Астарот наслаждался родной стихией, пил её с упоением восторженного юноши, черпая силы из её неистовства. Не решаясь нарушать покой его медитации, Ариадна тихо вышла из библиотеки. *** Она стояла на крыльце, смотря на белые росчерки молний, пересекающие иссиня-чёрное небо. Аде нравилась гроза — с ней всегда приходило лёгкое, дурманящее, окрыляющее чувство свободы. Порывы ветра трепали длинный подол платья девушки, играли выбившимися из причёски прядями, заплетая их в причудливые косы. Тихие, едва различимые шаги за спиной. Приблизившись и поравнявшись, Астарот молча встал рядом, наблюдая за небом. Не поворачивая головы, Ада спросила: — Что дальше? Пошлёшь и за мной убийцу, когда придёт время? — Пошлю. Если сочту нужным. Он шагнул навстречу хлещущим струям. Но, пройдя несколько шагов прочь, вдруг остановился. Обернулся неспешно, ещё раз взглянув на неё. — Не простудись. Она долго смотрела ему вослед, пока фигура не исчезла во мраке, слившись со слезами плачущего неба. Она и сама плакала сейчас. Продолжение следует
-
Крайне сложные отношения. До сих пор не могу понять, хотел ли он тогда избавиться от неё или, напротив, сделать сильнее.
|
I'm going under
Drowning in you.
I'm falling forever,
I've got to break through.
(Evanescence “Going Under”) ссылка1 мая 2013 г., 22:00
г. Новосибирск, дом АриадныКогда Астарот появился, Ариадна уже ожидала его некоторое время, стоя у окна. На этот раз Его Светлость предстал в образе управленца, или, как сейчас говорят, топ-менеджера: аккуратная стрижка, дорогой костюм и туфли. Из аксессуаров — пара запонок в тон галстуку и элитные наручные часы. По внешнему виду покровителя было понятно, что сегодня он настроен на сугубо деловой лад и далёк от созерцательности. Однако его холодные серые глаза дольше обычного задержались на Аде, стоящей напротив. Казалось, демон был несколько удивлён видеть её. Словно, по его прогнозам, подчинённой тут быть вовсе не должно или же вместо неё в комнате ожидалось присутствие кого-то иного. Молчаливое наблюдение длилось с добрую минуту. Девушка молчала тоже, терпеливо ожидая, когда гость заговорит первым. — У Вас траур? — наконец поинтересовался Астарот. Ада и впрямь была облачена во всё чёрное. Длинное, максимально закрытое, зауженное книзу платье укутывало её фигуру, как кокон. К забранным на макушке волосам была приколота ретро-шляпка с вуалью из плотного кружева, за которым овал лица лишь угадывался, и совершенно невозможно было прочитать мимику и выражение глаз. Вуаль такая же, но закрывает всё лицо.  — Вынуждена сообщить Вам прискорбную новость, Повелитель, — проговорила Ада тихо, но отчётливо. — Ваш друг… Дмитрий Воронцов отошёл в мир иной менее недели назад. В прошлый четверг, в ночь на пятницу. Несмотря на траурный вид, в голосе её не слышалось и намёка на печаль — напротив, тон поражал своим холодным равнодушием. — О… — без тени сожаления отреагировал демон, и слегка приподнятая бровь была самой эмоциональной из его реакций. — Вот как. Его рубашка и вложенный в нагрудный карман носовой платок моментально поменяли тон с белоснежного на угольно-чёрный оттенок скорби. — Полагаю, Вы были рядом с ним в его последние минуты? — предположил Астарот. — Как это случилось? — Он получил травмы, не совместимые с дальнейшей жизнедеятельностью. Я лично позаботилась об этом, — будничным тоном пояснила Ада. Она по-прежнему стояла в оконном просвете, развернувшись к покровителю вполоборота. — Впоследствии его тело нашло покой на дне Обского моря. Я посчитала это место оптимальным для захоронения. — Очень хорошо! — одобрил собеседник. — Прекрасно. Впервые за этот вечер он позволил себе улыбнуться. — Отличная работа, Арьен. Ты не только оправдала мои ожидания, но и превзошла их. Когда Астарот пребывал в особо благодушном настроении или был доволен действиями Ады, он всегда использовал иностранный вариант её имени — Арьен (Arienne) или Ариане (Ariane). Как сейчас. — Благодарю Вас, — с какой-то бесцветной интонацией отозвалась девушка, брезгливо поморщившись, но за вуалью этот мимический жест неудовольствия был не виден. Должно быть, сам факт убийства его «друга» и способ его осуществления пришлись Астароту по душе, и он дал волю эмоциям — Ариадна почувствовала, как от сидящего в кресле, словно круги по воде, расходятся будоражащие волны довольства. Их отголоски долетали даже до противоположного конца комнаты, где сейчас стояла она. — У Вас злой ум, мадемуазель Богословская, — похвалил демон. — Я оценил сарказм с трауром и Ваш наряд. Облокотившись о поручень «трона», Астарот уселся поудобней, вальяжно закинув нога на ногу. — Но довольно театра и костюмированных представлений. Я хочу знать подробности, — он сделал приглашающий жест занять кресло напротив. — Я бы предпочла остаться там, где нахожусь, и не открывать лица, — спокойно возразила Ада. — Если Вы позволите. Несмотря на вежливую формулировку, в которую она облекла своё желание, её слова не прозвучали как просьба. Скорее, как протест. Пауза. Некоторое время демон смотрел на неё молча, испытующе. Его поза и выражение лица остались прежними, но он был недоволен. Это чувствовалось. — Ты смеешь мне прекословить? Кажется, на этой реплике температура в библиотеке упала сразу на несколько градусов. — Не из злого умысла. Скорее, напротив, Ваша Светлость, — туманно ответила девушка. — Потрудись объясниться, — холодно потребовал Астарот. Он уже почти не скрывал своего раздражения. Всё его благодушие вмиг улетучилось, будто его и не было вовсе ещё секунду назад. — Во время выполнения Вашего задания я была серьёзно ранена, — сдалась, наконец, Ада. — Вот оно что. Как? — Ваш друг был категорически не согласен с приговором, который Вы ему вынесли. И активно сопротивлялся. Весьма активно, — она поджала губы, помолчав, и продолжила с очевидной неохотой: — Так что мой сегодняшний наряд — это не костюмированное представление, а средство скрыть неприглядный внешний вид. Как же неприятно было расписываться в собственной оплошности! А своё ранение она считала ничем иным, как провалом. И теперь это обезображенное навсегда лицо… Что может быть страшнее для красивой женщины? — О, тогда я тем более хочу полюбоваться на результаты мастерства нашего безвременно ушедшего знакомого! Предсмертные шедевры бывают особенно красивы. При этих словах Ада стиснула зубы и резко отвернулась. Нельзя, чтобы он увидел, каким гневом зажглись её заплаканные глаза. Циничные, метко подобранные слова покровителя больно задели за живое, ударили точно в цель. Астарот умел быть жестоким. Ариадна долго молчала, прежде чем ответить, и по изредка мелко вздрагивающим плечам было понятно — беззвучные рыдания душат её, а она безуспешно пытается с ними справиться. Демон молчал, лишь один раз коротко глянув на наручные часы, словно прикидывал в уме время, которое ей потребуется, чтобы успокоиться. Наконец, совладав с собой, Ада сказала тихо, но по-прежнему упрямо стоя на своём: — Не стоит Вам на это смотреть, Повелитель. Уродство недостойно Вас. Лишь по побелевшим, судорожно вцепившимся в подоконник пальцам было понятно, какого усилия воли над собой стоили подобные слова такой гордячке, как она. — Гм, — сухо кашлянул Астарот и, потерев подбородок, досадливо побарабанил пальцами по подлокотнику. Очевидно, он прямо сейчас принимал какое-то решение. — Тебе стоит хорошенько запомнить несколько простых вещей, — сказал он тоном, не терпящим возражений, и голос его скрежетнул металлом. — Primo,* никогда не заставляй меня повторять дважды. В следующую секунду мужчина решительно поднялся, в несколько отрывистых шагов преодолев пространство комнаты. При звуке приближающихся шагов у себя за спиной Ада съёжилась, готовясь к худшему, как нашкодившая, прижавшая уши кошка, ожидающая удара от рассерженного хозяина. — Secundo,* — Астарот резко развернул её за плечи лицом к себе. — Изволь соблюдать этикет и не поворачиваться спиной, когда беседуешь со мной. Tertio,* никогда не пытайся скрыть от меня что-либо. Я всё равно узнаю. Он был рассержен, но последние сказанные слова не прозвучали как угроза. Просто констатация факта. Предупреждение. Уведомление на будущее. — Quarto,* — он потянулся к вуали. — Нет! Догадавшись, что сейчас последует, Ада перехватила его руку, с неожиданной для своей комплекции силой сжав пальцы. — Не надо, прошу Вас! — умоляюще прошептала она. — В-четвёртых… — процедил Астарот ледяным тоном, и не думая отказываться от намерения, и рывком высвободил ладонь. Зрелище было и впрямь ужасно: всю правую половину, от лба до основания шеи, пересекал огромный багровый росчерк — поработали мечом или кинжалом, не жалея сил на размах. Глаз заплыл, вместо него — сизый кровоподтёк. Скула сильно опухла — кость, вероятнее всего, была сломана или треснула. Мелкие ссадины и раны по всему телу, которые угадывались по вырезу платья, можно было и не считать. Ада опустила глаза, не в силах вынести молчаливый, пристальный взгляд покровителя. Румянец жгучего стыда залил её щёки. Двумя пальцами Астарот взял девушку за подбородок, понуждая посмотреть на него, и сказал, глядя прямо в глаза: — Четвёртое и последнее, что тебе следует хорошенько запомнить: мои глаза никогда не увидят тебя уродливой. Потому что, смотря на тебя, я вижу красоту твоей души. Странно и жутко прозвучали эти слова. Не потому что произнёс их демон, и значение их было буквально. А потому что Ада знала, чтό стоит за ними. Знала, какой отвратительный в своей жестокости мотив руководил его решением отправить её за головой Воронцова. Дмитрий тоже был меченым. Покалывающее, электризующее ощущение на коже… Оно заставляет волны мурашек пробегать вдоль позвоночника, а каждый мельчайший волосок на затылке приподняться. Пальцы Астарота — медленно, бережно, едва касаясь — скользят по её израненному лицу, оставляя за собой совершенство. Первые морщинки от нелёгких дум, залегшие на лбу и меж бровей, первые возрастные изъяны — всё стирается под ювелирно аккуратными прикосновениями подушечек его пальцев. Перфекционист и эстет по своей сущности, Астарот признавал только безупречность, только идеал. Изящество вещей и явлений манило его своей загадочной, недосягаемой красотой. И он не жалел времени и сил, чтобы преумножить эту красоту, создавая нечто прекрасное собственными руками, зажигая ещё одну искру творчества в этом несовершенном мире. Как сейчас. По её щеке скользит его левая рука** — скульптор ваяет, творит, сжигая себя, щедро делясь и расходуя личные запасы сил. И Ада, дрогнув ресницами, закрывает глаза, подаётся навстречу, не в силах отречься от этой целительной энергии, ставшей для неё родственной, почти родной. Осталась ли от неё какая-то частица индивидуальности, хотя бы малая крупица? Или она исчезла бесследно, растворилась, потонула, подхваченная и поглощённая этим мощным потоком? Ада ещё помнила — смутно, словно сквозь пелену тумана — помнила то ощущение парализующей боли, когда Астарот впервые взял её за руку, принудительно передавая часть своей силы. Тело сопротивлялось, боролось до последнего, пытаясь выплюнуть этот «яд» чужеродной энергетики. Тогда ей даже отчасти удалось, и она вырвала из груди отравляющий сгусток, запустив «обратку» ему в лицо в виде чашки с горячим кофе. Это было прежде. А теперь… Теперь ей совсем не больно, и хочется пить этот живительный эликсир снова и снова. Это страшно, когда не болит. Это значит, что тебя уже нет. «Нет! Я жива! Я существую!» Ариадна дёрнулась и резко распахнула глаза, очнувшись от забытья. Опоздала. Астарот уже закончил исцеление и теперь смотрел на неё выжидающе, придирчиво оценивая результат своих стараний. Она отстранилась, сделав шаг назад. А потом произнесла тихо, глядя ему прямо в глаза: — Ненавижу тебя. Он устало улыбнулся и ответил: — Я знаю. Продолжение следует
|
13 декабря 2012 г., 23:45
г. Новосибирск, двор дома Ариадны Лезвие прошло в паре сантиметров от щеки, срезав длинную прядь. Чёрные локоны дождём осыпались на искрящийся в лунном свете снег. — Мои волосы! — вскрикнула Ариадна, вмиг забыв о поединке. Секундное замешательство стоило ей дорогого — через мгновение девушка уже лежала навзничь, а Астарот возвышался над поверженной ученицей, приставив конец клинка к ямочке на шее. — Кто бы мог подумать, что у льда такие удивительные режущие свойства, правда? Он иронично улыбнулся. — Вы мне волосы отрезали! — продолжала возмущаться Ада. — На самом видном месте! Ей было ужасно обидно: густая, тяжёлая копна непослушных волос составляла предмет её особой гордости, и она потратила не один год, чтобы отрастить их до середины спины. А ещё сегодня был её день рождения. Хорош же подарочек ей преподнёс покровитель! Явился и с порога пригласил на танец. Для справки: танец у Астарота — это не вальсировать в красивом платье под звуки Штрауса, а выгнать на мороз в одной тонкой рубашке и без предупреждения завязать поединок на мечах. Вот приспичило ему урок фехтования преподать именно этим вечером! Между прочим, у неё сегодня юбилей, 20 лет. Мог бы и отложить на денёк. — А ты предпочитаешь, чтобы я отрезал тебе пальцы или… — острый конец лезвия скользнул с шеи и устремился вниз, остановившись на уровне груди, — …ещё более ценные и эстетически важные части тела? — Нет! — огрызнулась Ада. Астарот лукаво усмехнулся, наслаждаясь гневной реакцией ученицы. Но уже в следующую секунду глаза его сделались холодны, а лицо серьёзно. — В реальной схватке это уже стоило бы тебе жизни. Если ты будешь думать о таких мелочах, то погибнешь в первом же бою. — Может, я вообще не хочу драться? — фыркнула Ада. — Придётся. Покровитель отвёл оружие. — Уворот ещё требует шлифовки, но в целом неплох, — вынес он вердикт. — Ты обладаешь природной гибкостью, она тебя и спасает. Воткнув меч в снег и давая Аде минутную передышку, Астарот заполнил паузу мини-лекцией: — Однако сражение на мечах — это не только оборона. Это и наступление. В первую очередь это наступление, — повторил он с нажимом. — Красивый, изящный танец, всегда оканчивающийся смертью одного из двоих. В поединке ты должна забрать жизнь врага. Иначе какой в нём смысл? Поднимайся. Продолжим. *** — Неплохо. Очень неплохо. Астарот одобрительно кивнул, внимательно рассматривая порез и стирая с плеча выступившую алую каплю. Несмотря на похвалу, Ада виновато опустила глаза. Ей удалось достать его, и сейчас — при виде порванной рубашки и выступившего на белой ткани кровавого пятна — стало совестно. То есть, конечно, она знала, что покровитель бессмертен и физического вреда в полном смысле этого слова причинить она ему не может. А всё же было неожиданно увидеть у него настоящую, правдоподобную рану. Скорее всего, это был психологический аспект в методике тренировки. — Кстати. Астарот шагнул навстречу, держа свой меч на вытянутой руке. — Теперь он твой. Используй его достойно моего имени. С днём рождения, Арьен. *** Позже покровитель рассказал ей историю этого оружия. Это была флисса, меч племени кабилов, живущих в Марокко. Однолезвийный клинок, украшенный гравированным зигзагообразным орнаментом в виде молний. Навершие венчал глаз животного. — Жители Северной Африки верят, что завистник, взглянув на другого человека и его имущество, может его сглазить. Изображение же глаз животных на рукояти оружия поможет этого избежать. Так что своего рода это оберег, — пояснил Астарот. Излишне говорить, глаз какого животного украшал навершие меча Ады. Тонкое узкое лезвие, напоминающее изящный изгиб движений змеи. Острый конец, подобный её смертоносному жалу. Лёгкий, быстрый, неумолимый, как её беспощадный яд. Повелитель Змей даже и в таких мелочах оставался верен своему стилю.
|
19 апреля 2012 г., 0:15,
г. Новосибирск, дом АриадныИз напольных колонок акустической системы звучало «Па-де-де»* Чайковского из балета «Щелкунчик». Одно из любимых произведений любимого композитора. ссылкаОт него всегда наворачивались слёзы. Она не знала почему. Вот и сейчас из-под опущенных ресниц показалась одинокая капелька, стремительной змейкой пробежала вниз и боязливо зависла на подбородке, не решаясь сорваться в пропасть. Кап. Лёгкое дуновение вблизи лица, совсем рядом. Ада открыла глаза и в буквальном смысле подскочила в кресле от неожиданности. — Повелитель?! — Поймал. Астарот счастливо улыбнулся, словно мальчишка-хулиган, изловивший редкого жука, и теперь рассматривал каплю, устроившуюся на подушечке его указательного пальца. — Вы меня напугали, — смущённо пробормотала Ада и, опустив глаза, принялась торопливо вытирать мокрые щёки. Но демон задержал её руку. — Почему слёзы? — поинтересовался он, пристально всматриваясь в её лицо. Вопрос был… странный. Он действительно не знает причину или это увертюра к очередной познавательной лекции? Ада не сразу нашлась с ответом. — Это из-за музыки, — наконец объяснила она. — Из-за музыки… — эхом отозвался Астарот, вновь переведя взгляд на слезу девушки у себя на руке. — А почему ты их стираешь? Вопрос — ещё более странный — очевидно, касался солёной жидкости, размазанной сейчас по её щекам. — Потому что Вы меня застали врасплох, и мне от этого неловко… — Тебе неловко? — Да. Неуютно и стыдно. — Почему же? Разве ты сделала что-то предосудительное? Казалось, он в самом деле не мог понять сути и спрашивал, чтобы разобраться. — Неловко оттого, что Вы меня увидели заплаканной. С каждой уточняющей репликой Ада всё острее ощущала абсурдность происходящего. Она говорила очевидные вещи — неужели это кому-нибудь может быть непонятно? — А почему надо плакать так, чтобы никто не видел? Сейчас Астарот был похож на любознательного ребёнка, своими рассуждениями повергающего умудрённого жизнью взрослого в прострацию. — Потому что люди считают слёзы проявлением слабости характера и безволия. И такая сентиментальная эмоциональность в большинстве культур не одобряется. Ада вновь предприняла попытку привести себя в порядок, но демон был настороже и лишь крепче сжал руку. — М-м… — он задумался. — Я всегда полагал, что сила человека как раз кроется в его человечности. И ваши эмоции — не что иное, как мерило силы души. Чем большее число эмоциональных оттенков способен демонстрировать человек, тем он сильней. А ты говоришь, что сила в чёрствости и равнодушии. Какое заблуждение. Снисходительно посмотрев на подопечную, он улыбнулся и отпустил, наконец, её ладонь. Осторожно подул на каплю, которая на глазах застыла, превратившись в ледяной кристалл. — Удивительное дело, — медленно произнёс Астарот после некоторого молчаливого созерцания. — Люди созданы по единому лекалу Творца. Но у кого-то душа столь же прозрачна, как этот кристалл, а у другого — мутна, словно капля дёгтя. Невероятно, правда? Демон поднял глаза на Ариадну. — Я не могу ответить Вам, Повелитель, — честно призналась та. — Я ведь не вижу души и их цвет, как Вы… — О, твоё неведенье — великое счастье, — ответил покровитель. — Разве тебе хотелось бы видеть, какое чёрное безбрежное море разлилось кругом? «А я это вижу постоянно», — безмолвно добавили его глаза. Он улыбнулся, но улыбка вышла какой-то грустной. — Можно я её заберу? — вдруг сказал он, глядя на слезу. — Её заберёте?.. — непонимающе переспросила Ада. — К-конечно… Если хотите. Но… это же просто застывшая солёная капля. — Ошибаешься. Астарот скатил кристаллик на середину ладони, бережно дотронувшись до него кончиком ногтя, и крепко зажал ладонь, словно боясь обронить своё сокровище. — Благодарю. — Повелитель, а Вы что же… никогда не плачете? — после некоторого колебания Ада дала волю своему любопытству. — Я? — приподнял он брови. Кажется, этот простой вопрос застал его врасплох. — Ну, когда Вы чем-то расстроены. Или, наоборот, рады. Или расчувствовались, потому что увидели или услышали нечто прекрасное. Например, творение гения, — стала объяснять Ада, всё больше увлекаясь. — Чайковский вот точно был гением. Послушайте, ведь это же чудо, а не музыка, что он написал! — Да, он был гением, — согласно улыбнулся Астарот, прислушиваясь к мелодии. Подобные композиторы несут в себе искру дара. — И у Вас не наворачиваются слёзы сами собой, когда Вы слушаете то, что он создал? Покровитель ответил не сразу. — Я… это было очень давно, когда я был способен плакать. А сейчас не могу. Помолчали. — Повелитель, а Вы видели его вживую? — любознательность снова завладела девушкой. — Чайковского. — Ну разумеется, — согласным эхом подтвердил демон. — А Шопена? — Его тоже, — кивнул Астарот. — С ума сойти! И Баха? — не унималась Ада. — И Баха, — мягко улыбнулся покровитель. Живость реакции и азарт подопечной его забавляли. А Ада на последней фамилии чуть не пискнула от восторга. — А правду говорят, что Паганини был обязан своей виртуозной игрой дьяволу, которому продал душу, чтобы получить талант? — вновь взялась она за «допрос» очевидца событий. Астарот хмыкнул. — Правда в том, что он был потрясающе одарённым человеком, которые рождаются раз в столетие. А эта история — не более, чем плод людской зависти к его мастерству. — Зависти людишек с душами цвета дёгтя? — задорно улыбнулась девушка. — Цвета дёгтя, — кивнул демон. Оба рассмеялись. — Ещё одна удивительная способность человека — смеяться сквозь слёзы… — вдруг сказал Астарот, неотрывно смотря на Ариадну. — Ещё немного, Повелитель, — и я начну думать, что Вы меня воспринимаете, как произведение искусства и любуетесь, словно музейным экспонатом, — шутливо отмахнулась девушка. — Так и есть, — серьёзно ответил тот.
|
Поздняя осень 2011-го,
г. Новосибирск, дом Ариадны — Сегодня мы поговорим о коньяке. Будь добра, разожги огонь в камине. Ада одарила посетителя озадаченным взглядом. Вечер обещал быть… необычным. Предыдущие десять месяцев встреч с покровителем проходили в режиме интенсивного обучения.* Задания случались эпизодически и редко, Астарот покуда не отправлял свою новую подопечную «на передовую». Зато, не ведая жалости, загружал девушку сведениями по самым разным областям. Ада, впрочем, не жаловалась. Она уже привыкла к этим мозговым штурмам экспромтом, и они ей нравились. Но чтобы коньяк… Странная тема для обсуждения. Казалось бы, чего там такого особенного, чтобы посвящать ему целый час отдельного разговора? Вторая необычность заключалась в просьбе демона. Ариадне всегда казалось — верней, она была уверена — что Владыка воды терпеть не может стихию-антагониста и любые проявления, с ней связанные. А он вдруг просит разжечь открытое пламя в непосредственной от себя близости! Спорить и отпускать комментарии Ада не стала, послушно приступив исполнять что велено. Сама она любила огонь. — Для начала скажи мне, что ты знаешь о коньяке? Астарот снял пиджак, повесив его на спинку высокого каминного кресла, поддёрнул вверх манжеты рубашки. — У него бывают звёздочки, — выдала девушка первый пришедший в голову факт, параллельно возясь с каминной заслонкой. Ада не была ни знатоком, ни любителем этого напитка и из всех марок знала только армянский «Арарат». Случилось как-то пробовать в бытность свою студентом. Это было всего один раз, на чей-то день рождения, а так… бедные, но гордые художники предпочитали потреблять более бюджетный и молодёжный вариант — портвейн. Заодно таким образом выражая свою солидарность с иконой русского рока.** — Да, действительно, — согласно кивнул Астарот. — Традицию обозначать звёздочками количество лет выдержки ввёл Hennessy, один из старейших коньячных домов. Что ещё тебе известно? Приободрённая тем, что не села в лужу с первой реплики, Ариадна продолжила делиться своими «энциклопедическими» знаниями: — Его закусывают лимоном. Покровитель кисло поморщился, будто сам только что съел ломтик вышеупомянутого фрукта. — Всё-таки вы, русские, весьма колоритный народ. Эта ваша самобытность и изобретательность… Порой вы делаете совершенно дикие вещи, которые с подачи одного такого… выдумщика мало того что распространяются в масштабах целой страны, так ещё и приживаются, становясь традицией. Удивительная черта. Несмотря на благожелательность тона демона, Аду не покидало ощущение, что её только что отчитали. В мягкой форме. Вот чем ему русские не угодили? И причём тут вообще коньяк? Перестав укладывать дрова в топку, девушка подняла на гостя молчаливо-вопросительный взгляд. — Не нужно принимать на свой счёт и бросаться в контратаку, Арьен. Это было замечание мимоходом, лирическое отступление. Астарот примирительно улыбнулся одной из своих «учительских» улыбок и услужливо подал подопечной поленце. — Закуски к коньяку мы обсудим чуть позже, а пока… Ты будешь учиться его пить. — Чего же там уметь? — искренне удивилась та. — Наливаешь и пьёшь. Улыбка мужчины сделалась снисходительной, терпимой. — Ты же дочь профессора филологии, Арьен. Наверняка читала «Собачье сердце» Булгакова. А может быть, даже смотрела фильм с великолепной игрой Евстигнеева? Ада кивнула. — Помнишь, что там говорит профессор Преображенский за обедом с доктором Борменталем? «Есть надо уметь. Нужно не только знать, что есть, но и когда, как, и что при этом говорить. Большинство же людей есть вовсе не умеют».*** Гастрономический этикет — такой же признак хорошего воспитания, как и этикет обычный, Арьен. В этом отношении ваша страна сильно пострадала от революции 17-го года. После неё была практически утрачена культура приёма пищи, а Швондеры и Шариковы начали ходить без галош по мраморной лестнице и выпивать водочку, когда им вздумается.**** Стоя над журнальным столиком, занятый приготовлениями к дегустации, Астарот вёл свой неспешный рассказ. И эти бархатно звучащие слова вкупе с плавными, мягкими движениями его рук действовали на Аду магнетически, гипнотизирующе. — Почему ты так смотришь? Вопрос заставил Аду очнуться и поспешно отвести глаза. Она и впрямь, кажется, засмотрелась и теперь смущалась своей оплошности. Астарот вздохнул и отставил откупоренную бутылку. — Нет, Ада. Мой вопрос не означал недовольства твоим пристальным взглядом в мою сторону. Я задал его, потому что действительно хочу знать ответ. — Ну… Вы интересно рассказываете и… — девушка замялась. — И?.. — В общем, красиво всё делаете, поэтому хочется смотреть, — собравшись с духом выпалила она, вконец стушевавшись. — Именно! — победно улыбнулся покровитель. — Я только что продемонстрировал на тебе один из основных принципов не только «ритуала» распития коньяка, но и в целом взаимодействия с людьми. — Могли бы и предупредить, что опыты «в прямом эфире» на мне ставите, — недовольно буркнула та. — Тогда демонстрация была бы не такой наглядной, а ты сама не столь глубоко прочувствовала бы то, что будет чувствовать твой будущий гость, которого ты пригласишь в свой дом. Будь как Пастер, который все вакцины пробовал на себе. По правде сказать, никаких гостей Аде звать в свой дом не хотелось, но она смолчала. Будучи ярко выраженным интровертом, она не отличалась коммуникабельностью (да и кто, в свою очередь, захочет контактировать с меченой?). К тому же после переезда в Новосибирск все прежние московские знакомства и незначительная доля общения, им сопутствовавшая, сошли на нет сами собой. Можно было сказать, что теперь Ада жила отшельницей. Так в общем-то и планировалось, если бы не внезапно возникший прошлой зимой Астарот с заявлением прав на её душу и своими проектами. Покровитель сощурился, склонив голову набок. Реакция девушки его забавляла. А может, её правдивый ответ льстил его мужскому самолюбию. — Итак. Основная рекомендация коньячной церемонии гласит: разливай коньяк сама, ухаживай за гостем, демонстрируй ему своё внимание. Если все приготовления ты будешь осуществлять лично, на глазах своего собеседника, это расположит его к тебе. И если он адекватный человек, скорее всего ему захочется оказать тебе ответную услугу из чувства благодарности. И потом, у тебя же есть дополнительное оружие. Ада вопросительно приподняла бровь, и Астарот продолжил: — Твой пол. А также внешние данные. Используй их! Знаешь, какая одна из самых привлекательных частей тела у женщины? Демон вновь развернулся к столику вполоборота, принявшись протирать салфеткой бокалы. Тёмный камень на его запонке скромно сверкнул, поймав тусклый отсвет горящих поленьев. — Нет, не знаю, — ответила Ада, невольно переводя взгляд на этот аксессуар мужского гардероба. — А меж тем смотришь сейчас в правильном направлении, — заметил Астарот, проследив за её взглядом. — Запястье. Женское запястье с тонкой, нежной кожей — что может быть притягательней? Поверь мне, если сейчас моё место займёшь ты и станешь разливать коньяк по бокалам, это будет ещё красивей. Заметив заигравший на щеках подопечной румянец и её потупленный взгляд, демон довольно улыбнулся. Кажется, приводить Ариадну в замешательство, вызывая эмоцию смущения, было одним из его излюбленных занятий. — Иными словами, Вы учите меня играть на чувствах людей и манипулировать ими, — после некоторого молчания резюмировала Ада. — Я учу тебя основам поведения цивилизованного человека и возможности выстраивать отношения с окружающими таким образом, чтобы они приносили удовольствие и оканчивались взаимовыгодным сотрудничеством, — мягко поправил мужчина. — Что плохого в том, чтобы быть чутким к нуждам других людей и давать им желаемое? Девушка не нашлась с возражением. Подкованный по лингвистической части, покровитель так виртуозно подбирал формулировки, что подловить его было непросто. Равно как найти веские контраргументы. — Перейдём непосредственно к практике. Астарот взял в руки бокал, демонстрируя его Аде. — Для коньяка традиционно используется бокал «снифтер». Его округлая форма, сужающаяся кверху, позволяет удержать аромат налитого напитка. Заполнять его следует до уровня самой широкой части, обычно получается где-то на 1/4. Демон наполнил бокалы и, подав один из них Ариадне, сделал приглашающий жест занять кресла у камина. — Коньяк не нагревают подобно абсенту и не охлаждают, как шампанское. Оптимальная температура для раскрытия его букета и вкусовых качеств колеблется около отметки в 25 градусов по Цельсию, таким образом, комнатная температура — лучший выбор. Заметив жест Ады, он упредительно вскинул руку. — Не спеши пробовать. Для начала сделай вот так. Астарот вытянул руку и вложил ножку бокала между средним и безымянным пальцами так, что его округлое основание легло в ладонь. Ариадна послушно повторила жест учителя. Мужчина одобрительно кивнул и, облокотившись о высокую спинку кресла и закинув нога на ногу, продолжал: — Коньяк относится к так называемым «дижестивам» — напиткам, способствующим улучшению пищеварения. А значит, употреблять его стоит после сытной трапезы. Особая атмосфера расслабленности сделает этот процесс более приятным и будет располагать к неспешному смакованию. А покуда напиток нагревается в твоей ладони, можно вести беседу с гостем, налаживая контакт. И возможный контракт, — скаламбурил демон. — Разумеется, можно заставить человека сделать нужное тебе, приставив ему нож к горлу. Но к чему эти варварские методы, если можно воздействовать на него беседой и добиться не того же самого, но гораздо большего? — Терапевтический сеанс психоанализа у камина? — хмыкнула девушка. — Именно. Хорошая формулировка, ты уловила суть, — похвалил Астарот. — Разговор — это универсальный инструмент познать психику собеседника, проникнуть ему в душу. А для создания атмосферы доверительности у тебя есть всё необходимое. Широким жестом свободной руки он обвёл уютную гостиную. От упоминания души (особенно от того, что в устах демона эта фраза звучала довольно-таки буквально) Аде стало немного не по себе, и она заёрзала в кресле. — Плохой из меня психоаналитик, Повелитель, — покачала она головой. — Я не умею говорить так же красиво, умно и интересно, как Вы. — Ты научишься, — легко улыбнулся тот. — У тебя к этому есть все задатки. А теперь попробуй сделать первый глоток. Но не спеши. Сначала вдохни аромат, распознай в нём разные ноты, насладись им. Астарот внимательно следил за тем, как Ада осторожно выполняет его инструкции, следует подсказкам, словно путник с завязанными глазами, чутко ступающий по узкой тропинке и боящийся поскользнуться. — Первый глоток — небольшой. Покатай эти терпкие капельки на языке, ощути раскрывающийся букет. Чувствуешь, как меняется послевкусие? Этот эффект называется «quene de paon», или «хвост павлина». Когда сложная композиция напитка раскрывается постепенно, становится всё насыщенней и роскошнее, как хвост этой птицы. — Я даже боюсь спрашивать, какова цена этой бутылки, — улыбнулась Ада. Коньяк ей явно понравился. — Учись формировать эстетические привычки, Арьен, — отозвался демон. — Уважать себя и своего гостя, уважать труд мастеров, которые создали этот шедевр. Никогда не покупай бормотуху. Благо в средствах ты теперь не стеснена. А вот сейчас время вернуться к пресловутым закускам. Прислушайся к своим ощущениям. Хочется ли тебе отправить в рот что-нибудь съестное после этой дегустации? Может быть, что-то оттеняющее вкус? Ада замерла, концентрируясь на своих ощущениях. И отрицательно покачала головой. — Прекрасно. На этот раз, наставник, кажется, был особенно доволен её правильным ответом. — Во-первых, коньяк, как ты помнишь, являясь дижестивом, не требует к себе обязательной закуски. Хмель не ударит в голову, поскольку ты пьёшь его на сытый желудок. А во-вторых… ну это же просто кощунственно забивать такой роскошный букет чем-то ещё! Астарот развёл руками, широко улыбнувшись. — Ваш царь Николай, подавший всей стране заразный и крайне дурной пример закусывать коньяк лимоном, по всей видимости, пил что-то некачественное. Так, что ему хотелось побыстрее заесть этот отвратительный вкус. Хороший коньяк никогда не хочется перебить чем-то другим. Запомни это несложное правило. Ариадна улыбнулась в ответ и отпила ещё немного. Те фрагменты беседы, где подключались исторические факты, особенно приходились ей по душе. Одна лишь мысль, что покровитель мог присутствовать лично при событиях, о которых рассказывал, вызывала у неё волну мурашек от разыгравшегося воображения. Лекция продолжалась. — Если всё же хочется разнообразить дегустацию, используй лишь те закуски, которые оттенят вкус коньяка, но не уничтожат его. Существует так называемое правило трёх «C». Руководствуйся им. «Café» — кофе, «chocolat» — шоколад и «cigare» — сигара, — перечислил Астарот. — Женщине позволительно заменить сигару на сигарету. Кстати, что ты куришь, Арьен? — «Sobranie» или, если его нет в магазине, то «Captain Black», — ответила девушка. — М-м… Демон снова поморщился, но на этот раз как-то неуверенно. Будто не мог до конца определиться, как охарактеризовать выбор подопечной. — Сколько в день? — Штук пять-шесть. — Неси. Поданная пачка… полетела в горящий камин. — Повелитель! Ада рванулась было спасти из огня табачные запасы. Какое там… Картонная коробка вместе с содержимым сгорела за считанные секунды. — Хоть одну бы оставили… Это же последняя была… — с сожалением проговорила она, обернувшись и с укоризной посмотрев на строгого воспитателя. Но тот лишь молчаливым жестом велел ей сесть на место. — Учись формировать эстетические привычки, — повторил Астарот. Он сделал неопределённый жест рукой — и на столике рядом с бутылкой появилась чёрно-золотистая коробка в форме портсигара. — Это действительно была твоя последняя пачка, потому что больше ты не прикоснёшься к этой дряни. Отныне ты будешь курить только «Treasurer». Если хочешь травиться никотином, то делай это хотя бы с помощью высокачественного товара. Сигареты данной марки, — он указал на упаковку, — проверенная временем продукция, в которой используется табак сорта «Вирджиния», признанный лучшим и самым безвредным за последнее столетие. В мире выпускается лишь 10 тысяч коробок. Мужчина вскрыл портсигар и протянул собеседнице. — «Treasurer» — это же по-английски… «Казначей»? Как Вы! Ада живо улыбнулась. Аналогия развеселила её. Одна из «должностей» Астарота в Аду действительно была должностью Главного Казначея. — И не больше трёх в день, Арьен, — погрозил пальцем демон, возвращая ей любезную улыбку. — Утром, в обед и вечером. Таким образом, расход составит 5 пачек в месяц, а 7-10 сигарет из них будут оставаться про запас, чтобы угостить нужных тебе персон. Итого 120 евро. — Поистине Казначей, как быстро Вы подсчитали! — улыбка Ады стала ещё шире, но почти мгновенно улетучилась. — Подождите… сколько?! — Сто двадцать евро, — спокойно повторил тот. — Компания придерживается лимитированной цены в 24 евро за пачку. Такая вот изюминка их фирменного стиля. Пальцы девушки, уже подцепившие одну из сигарет разжались, выпуская её обратно, и замерли в нерешительности. — Повелитель… у меня просто рука не поднимается на такой эксклюзив, — честно призналась Ада. И в третий раз за вечер прозвучала заветная формула. — Учись формировать эстетические привычки. Ты мой представитель и должна хотя бы иногда, — эти слова Астарот произнёс с нажимом, — задумываться над тем, как выглядишь в глазах окружающих. Чтó люди подумают обо мне, если ты начнёшь смолить «Беломорканал», м? Ты попросту не имеешь права выглядеть и вести себя, как, прошу прощения за грубость, портовая девица! Потому что это бросает тень на мою репутацию. Глаза его, до этого смотревшие тепло и благодушно, вдруг блеснули холодом. А кресло, в котором сидела Ада, покачнулось и рвануло вперёд, чуть не столкнувшись с креслом покровителя и затормозив в самый последний момент. Оперевшись на подлокотники, Астарот медленно приподнялся, медленно приблизился вплотную, и, смотря прямо в глаза девушке, медленно процедил: — А потому запомни самое главное правило любой дегустации: НЕ СМЕЙ НАПИВАТЬСЯ! Последние слова он почти прошипел от еле сдерживаемой ярости. От неожиданности Ариадна испуганно вжалась в спинку кресла, не понимая, чем так прогневала покровителя и в чём причина столь резкой смены его настроения. Повод, впрочем, выяснился скоро. — В прошлый четверг я навестил тебя по одному безотлагательному делу. И какую же картину я застал? Ты была в совершенной некондиции, Ада! А мои попытки тебя разбудить закончились нечленораздельным мычанием вперемешку с парáми дешевой браги, которой ты насквозь провоняла! Что это за плебейские выходки! Покровитель был в бешенстве. Под его пылающим взглядом девушка не смела ни вздохнуть лишний раз, ни пошевелиться. — Ты подвела меня, Ада. В результате я вынужден был обратиться к услугам посредников для решения этого вопроса. — Повелитель… Она хотела извиниться, но голос сорвался на первом слове и затих. Слышно было лишь её судорожное дыхание. Сердце бешено колотилось в висках. Через несколько минут молчаливого сканирования взглядом демон, наконец, смягчился. — Мой гнев в первую очередь вызван беспокойством за тебя, Арьен, — пояснил он уже спокойно. — Твоим беспомощным состоянием могут воспользоваться недоброжелатели, коих у меня — а значит, и у тебя — хватает. А мне бы не хотелось, чтобы на моё сокровище наложилась чья-то кощунственная лапа. Девушка опустила глаза. Сравнение себя с вещью, пусть и драгоценностью, вызвало в душе волну негодования. Но сейчас было не время для скандала. Ещё не окончательно прошёл испуг. — Я хочу знать, почему ты так безобразно пьёшь, — потребовал Астарот. — Просто мне… очень тяжело, — призналась она. — И психологически, и физически. У Вас такая сильная энергетика, что мне требуется как-то… снимать напряжение после встреч в среду. Сбивчивые объяснения вызвали на красивом лице Повелителя снисходительно-самодовольную улыбку. — А я всё думаю, когда ты признаешься. — Если бы я Вам сказала, Вы бы сочли меня слабой и недостойной, — девушка упрямо повела подбородком. По природе своей гордячка, сейчас Ада была собой недовольна. — На самом деле ты давно перешагнула отпущенный тебе лимит в полгода, Арьен. Увеличила почти вдвое. И на моей памяти ты первая, кто смог так долго меня выносить без «подзарядки», — хмыкнул покровитель. В его голосе слышалось уважение, а во взгляде устремлённых сейчас на подопечную глаз читалась заинтересованность и… любование. Какие бывают у селекционера, отбирающего лучшие образцы для следующего этапа своего эксперимента. — Тебе пора даровать следующую ступень Силы. Ты этого достойна. Дай мне правую руку, — поманил он её своей левой. Отказаться было невозможно.
-
Изящно, чувственно, познавательно. Пожалуй, это уже можно назвать твоим индивидуальным стилем. Не думала создать авторский цикл передач?)
|
4 сентября 2011 г., 22:20
г. Новосибирск, дом Ариадны— Считается, что человек рождается существом светлым, а предназначение демонов и их главная цель — смущать род людской, сбивая с пути истинного на кривые, тёмные тропы. Ибо демоны — прислужники Зла, человек же — априори приверженец Добра как создание рук Божиих. Астарот хмыкнул. На этот раз он не сидел в кресле, а прохаживался по библиотеке, читая очередную лекцию по религиозной философии. — Положим, этот постулат истинен. Тогда скажи-ка мне, Арьен, как быть с интерпретацией хотя бы такого случая? Он заложил руки за спину, встав на некотором расстоянии от Ариадны, и принялся за повествование. — Помнится, не так давно, в 1673 году, мадам де Монтепасан задумала провести ритуал Чёрной мессы* и призвать меня. Кстати, ассистентом мадам был аббат Гибур, слуга Господень. А сама мадам являлась любовницей короля Людовика. Прелестная была пара. Он саркастически ухмыльнулся. — До этого мы с мадам де Монтепасан не были знакомы, и для привлечения моего внимания к своей персоне она решила принести в жертву младенца. Ты же знаешь, что в христианской традиции ребёнок до семи лет считается абсолютно безгрешным? — обратился он к Ариадне. Девушка молча кивнула. Она не сводила глаз с покровителя, пытаясь разгадать, к чему он клонит. Пока безуспешно. — Вы почли маркизу своим визитом? — спросила Ада негромко. — Разумеется! Разве я мог пройти мимо такой вопиющей хладнокровной жестокости к ребёнку со стороны женщины? Астарот заправил за ухо выбившуюся длинную прядь белоснежных волос. Сегодня он предстал в облике юноши с ангельски чистым лицом. Прямо эльфийский принц из древних сказаний. — Мне было интересно узнать, что же баронесса хочет за столь высокую плату. «Пусть король и дофин сохраняют своё расположение ко мне, чтобы меня почитали принцы и принцессы двора и чтобы король не отказывал ни в одной моей просьбе». Покровитель дословно процитировал желание фаворитки Людовика XIV и рассмеялся, заметив, как Ада с отвращением поморщилась. — Именно, Арьен! — согласился он, всё ещё смеясь. — Люди поразительно, потрясающе, изощрённо изобретательны и упорны в достижении своих самых мелких, ничтожных целей — вот что не перестаёт меня удивлять в них! А уж женщины… Ради того, чтобы оставаться единственной в глазах избранника они с лёгкостью готовы отдаться другому. Хоть бы даже и демону. От такого вопиющего лицемерия и ханжества Астарот совсем развеселился. — Кстати, в постели мадам оказалась весьма посредственной и как женщина абсолютно меня не впечатлила, — мимоходом заметил он. Изложение столь личных подробностей частной жизни покровителя совсем смутило Аду, и теперь она сидела, опустив глаза и не зная, куда деться. Прочитав на лице собеседницы невысказанный вопрос, Астарот подлил масла в огонь: — Что? Ну мне же надо было лично удостовериться, чем так прельстился сам король Франции! Теперь я знаю, что у него был просто дурной вкус. Он беззаботно развёл руками, наслаждаясь тем, как щёки Ады меняют оттенок с бледного на ярко-розовый, стыдливый. — Я не заставлял мадам и ни к чему не принуждал. Она сама позвала меня и сама предложила то, что предложила. — Что было после? — осмелилась спросить девушка, чтобы поскорее сменить тему. — Мадам получила желаемое? — Ну конечно. Тем более это мне почти ничего не стоило, — отозвался Астарот. — А через 40 лет в качестве последнего подарка от меня она получила красивую смерть. Демон обворожительно улыбнулся, и по улыбке этой было понятно, что кончину маркизе покровитель выбрал под стать её прижизненным деяниям. Астарот мягко приблизился. — А теперь скажи мне, дорогая ученица, так ктó же, по-твоему, является воплощением большего зла — мы, демоны, или твой человеческий род, дети Божии? Он лукаво улыбнулся, склонив голову набок в ожидании ответа. Диалектические** задачки Астарот просто обожал. — Я не человек, — возразила Ада, серьёзно смотря ему прямо в лицо. — Разумеется, — согласно отозвался мужчина. — Ты лучше. Ведь, в отличие от людей, ты не режешь невинных младенцев. Он легонько провёл кончиками пальцев по её волосам, заботливо убирая упавшую на лицо прядь. И этот неоднозначный жест (особенно последовавший после рассказа о женских талантах маркизы) вконец смутил Аду. — Кстати, — покровитель вдруг отстранился и шагнул к книжному стеллажу, взяв с полки какой-то свёрток. — У тебя сегодня именины. Ариадна приняла из его рук подарок, развернула. Это был букет нежных, бледно-сиреневых камелий.***
|
Музыкальное сопровождение для атмосферности: ссылкаИюнь 2011-го,
г. Новосибирск, двор дома АриадныВсю последнюю неделю шёл проливной дождь. В низинах легли туманы, мягким дымчатым ковром стелились по лесным полянам и парковым газонам, приглушая механистичные звуки мегаполиса. И шёпоты Вселенной в этом плотном воздухе, будто сотканном из мириад частиц влаги, стали слышнее. Астарот стоял посреди двора дома Ариадны — высокая фигура в чёрном длинном плаще — и творил. Сегодня покровитель пребывал в созидательном настроении, и его теоретическая лекция совмещалась с практикой, облечённая в форму сократического диалога.* Ада больше всего любила такие беседы. Где-то вдали отсюда, в самом центре большого города, большие тяжёлые капли летели с неба, разбиваясь мелкими брызгами при ударе об асфальт, крыши домов, капоты припаркованных у обочин машин да зонты тех редких прохожих, которым за каким-то чёртом не сиделось по домам в такую непогоду. Но во дворе дома одной отшельницы, живущей на границе с Ботаническим садом, на маленьком клочке земли, где сейчас виднелись две стоящие рядом фигуры, не упало ни одной капли. Все они кружились сейчас в воздухе, в паре метров над землёй, водя хороводы, сплетаясь в причудливые узоры. Современные художники рисуют картины песком. Астарот рисовал струями дождевой воды. Вот пространство заволокло туманом, и на его фоне капли сложились в буквы, выстроились в одну строчку, зависнув на уровне глаз Ады. — «Nil sub sole novum», — вслух прочла девушка. — «Нет ничего нового под солнцем», — перевёл Астарот с латыни. — Книга Экклезиаста, глава первая, стих девятый. Смысл этого изречения в том, что человек не в силах придумать ничего нового. Что бы человек ни делал, всё происходящее с ним — не исключительное явление (как ему иногда кажется), а уже было до него и повторится после. Ада скептически поджала губы. Хоть выражение и было библейским, но оно ей не понравилось. — А Вы тоже так считаете, Повелитель? — спросила она, переведя взгляд с букв на собеседника. Астарот снисходительно улыбнулся. — «Pulchra res homo est, si homo est», — ответил он на вопрос ученицы ещё одним изречением древних. — «Человек прекрасен, если он человек». Это из трагедии «Антигона» за авторством Софокла. Ада с интересом слушала, не решаясь прерывать лектора и ожидая продолжения. И действительно, Астарот снизошёл до пространного пояснения: — Я считаю, что если Создатель придерживается подобного невысокого мнения о человеке — любимом творении его собственных рук — то это многое говорит прежде всего о самом Создателе. И характеризует Его не лучшим образом. Улыбка демона стала лукавой, скептической. — Так что если бы я думал так же, то до сих пор пребывал бы в Райских садах в чине Серафима. Как и было когда-то, несколько тысяч лет назад. Он осторожно подул на застывшие в виде букв дождевые капли — и они, превратившись в замёрзшие кристаллы, со звоном осыпались ему на ладонь. — Не стоит отказывать людям в уникальности. Много есть чудес на свете. Человек — их всех чудесней. В нём таятся великие силы, и он способен на удивительные поступки, выходящие за рамки шаблонности и стереотипов. Не все таковы, да. Но на моей памяти встречались исключительные личности. С этими словами он устремил на Аду загадочный взгляд и, взяв её за руку, вложил что-то в ладонь. — Горный хрусталь?! — удивилась девушка, поднеся к глазам прозрачный камень, поблёскивающий гранями в тусклом освещении. — Древние греки верили, что это превратившиеся в лёд слёзы богов, упавшие с небес и вобравшие в себя их силу. Теперь он твой. — Как Вы это делаете? Ещё немного полюбовавшись подарком, Ада подняла на покровителя восторженный взгляд. — Ты тоже так сможешь в будущем, — улыбнулся он. — А сейчас просто попробуй усилием воли заморозить любую каплю.
|
17 декабря 2010 г., 15:43
г. Новосибирск, дом Ариадны Пыхтя и чертыхаясь, Ариадна буквально висела на книжном стеллаже в попытке добраться влажной тряпкой до самого дальнего угла верхней полки. На днях ей исполнилось 18. Она переехала в бабушкин дом менее недели назад и ещё не успела обзавестись стремянкой — так что пришлось призвать на помощь всю свою природную гибкость, акробатические таланты и целых 158 см чистого роста, чтобы балансировать на такой высоте, стоя на неудобной поверхности. Периодически чертыханья перемежались громким приступоподобным чиханием (и попытками не загреметь костями с 3-х метров): хоть Ада и выпила таблетку против аллергии заранее, а всё же проклятая непереносимость пыли давала о себе знать. Нужно было истребить её как можно скорее — вот новоиспечённая домовладелица и затеяла генеральную уборку. — Добрый день, — послышался за спиной приятный мужской голос. От неожиданности Ада вздрогнула и обернулась, чуть не спикировав вниз — ухватилась за выступ в последний момент. — Апчхи! — прозвучало вместо ответного приветствия. — Будьте здоровы. По всей видимости, стоящий внизу посетитель появился здесь некоторое время назад и не без интереса молча наблюдал за её манипуляциями, прежде чем обнаружить себя. — На мой взгляд, Вам не очень подходит это занятие — оно, очевидно, вредит здоровью, — заметил гость. Впрочем, в голосе его не было и тени сочувствия. — Желаете помочь и облегчить мои страдания? Второй тазик и тряпка — в ванной, ведро и швабра там же, — в своём фирменном стиле ответила Ада и начала аккуратный спуск. Астарот (а это был он) хмыкнул: ему ещё не доводилось получать приглашение на субботник от своих подчинённых. За короткое время знакомства с Адой он пока не успел сделать для себя вывод: то ли в девчонке говорила дерзость, то ли недостаток воспитания, то ли это было обычное безрассудство молодости. Все три недостатка, впрочем, успешно нивелировались и поддавались корректировке. При наличии времени и терпения. Демон возрастом в несколько тысяч лет имел и то, и другое в избытке. Потому с наказанием Астарот не спешил. Пока что. А ещё ему было любопытно наблюдать за этим диковатым зверьком, который превентивно выпускал колючки по поводу и без. Мало кто из смертных осмеливался говорить с ним вот так — открыто, запросто и с претензией на равенство. Как правило, люди в массе своей просили и клянчили, унижались и стелились, заверяя его в своей бесконечной преданности и готовности служить. Случались изредка казусы: некоторые падали в обморок — слабая энергетическая оболочка не выдерживала его близкого присутствия. Но в целом — одно и то же из раза в раз. За сотни столетий к этому привыкаешь, от этого устаёшь. А здесь — ему, адскому владыке и командующему не одним легионом демонов, предлагают взять в руки… швабру. Неожиданное разнообразие. Это было даже забавно. И необычно. Спрыгнув со стеллажа, Ариадна бросила пыльную тряпку в мыльную воду и сполоснула руки. — Сейчас белый день. И сегодня не среда, — напомнила она, коротко глянув на гостя. — Верно. Однако я посчитал непозволительным расточительством ждать ещё четверо суток. К тому же как куратор я могу являться к Вам, когда пожелаю, и столько раз на дню, сколько пожелаю. Пройдя к полке с ровным рядом корешков (часть томов Ада уже успела рассортировать согласно составленному каталогу), Астарот потянул за один и раскрыл книгу на случайной странице. — Ну, если Вам так нравится созерцать вспотевших, растрёпанных людей в домашних трениках, то пожалуйста, — пожала плечами девушка. Подолом влажной футболки она утёрла выступившие от чихания слёзы и подхватила таз, намереваясь сменить воду. — Я-то думала, это претит Вашему чувству эстетического, — добавила она с явным намёком на изысканный костюм визитёра. — О, ничуть, — невозмутимо отозвался тот, оценивающим взглядом задержавшись на девушке дольше обыкновенного. — Я бы сказал, такой Ваш вид даже… интереснее. К слову, этим вечером демон предстал в облике эпохи викторианства: элегантно пошитый костюм-тройку дополнял чёрный шейный платок, туго завязанный плотным узлом под самое горло. — Я пришёл заранее, потому что у меня для Вас будет задание, — бросил Астарот вслед уходящей. Ада замерла на пороге, медленно развернулась и недовольно воззрилась на незваного гостя. Запасы её терпения стремительно подходили к нулевой отметке: мало того, что он заявился в неположенный день, так ещё и не просто так. Да тут ещё эта аллергия на пыль окончательно её доконала. Покрасневшие глаза нестерпимо чесались, в носу свербило, дышалось с трудом. Хотелось скорее покинуть комнату, на время уборки превратившуюся в пыточную камеру. — Только и всего? А больше Вам ничего не нужно? — не удержалась она от ехидства. — Я бы не отказался от чашки свежесваренного кофе, — спокойно ответил «викторианец», не отрываясь от чтения. — Крепкий, чёрный, без сахара. Благодарю Вас. Ада аж рот открыла от такого невозмутимого нахальства. И тут же закрыла. Ещё немного — и она выплеснет содержимое таза прямо на… Так, стоп. Чувствуя, что закипает, девушка почла за лучшее побыстрее убраться из библиотеки в сторону ванной. Куда первоначально и направлялась. Проводив её взглядом, демон довольно хмыкнул. Взрывной темперамент, невыдержанность, строптивый характер и яркая, «вкусная» эмоциональность — воспитательной работы непочатый край. При должном ювелирном мастерстве из этого алмаза должен получиться бриллиант редкой воды и огранки. Астарот был таким мастером. Ему нравилось создавать шедевры. Всякий раз ощущать себя скульптором, под резцом которого в этот самый миг рождается нечто прекрасное, совершенное произведение искусства, творение гения мысли, в которое хочется вдохнуть новую жизнь. Наверное, что-то подобное чувствовал Пигмалион, когда ваял Галатею. Правда, он имел глупость влюбиться в собственное творение. Людям свойственно иметь слабости и ошибаться. Как там говорил Сенека Старший? Errāre humānum est.* Вскоре Ариадна вернулась с порцией свежей мыльной воды в тазу, зажатом подмышкой, и чашкой дымящегося напитка в другой руке. — Пожалуйте, Ваше Величество, — она протянула кофе покровителю. — Светлость, — пропустив мимо ушей иронию, спокойно поправил мужчина, отложив книгу и принимая чашку. — Что?.. — непонимающе переспросила Ада. — Вы допустили ошибку в моём титуловании, — терпеливо пояснил Астарот. — Мой титул — Великий Герцог. А значит, корректная форма обращения ко мне — «Ваша Светлость». Вы же использовали «Ваше Величество», которое применимо к Люциферу. Есть ещё «Ваше Высочество», так допустимо обращаться к князю Вельзевулу или Асмодею. Например. Это несложно, Вы скоро запомните тонкости. Закончив мини-лекцию, Астарот обворожительно улыбнулся. А не ожидавшая такой отповеди Ада поспешила вновь вскарабкаться на верх шкафа. Вот уж не думала, что у них там в Аду существует своя иерархия чинов! Однако открывшийся наверху вид заставил её замереть в изумлении. — Её нет… — озадаченно пробормотала девушка. — Вы что-то потеряли? — поинтересовался Астарот. — Пыль. Пыли нет. Исчезла! — Вы этим недовольны? Мне показалось, Вам доставляет значительные неудобства её присутствие. Догадавшись, в чём дело, Ада глянула на мужчину. — Не стоит благодарности, — снова улыбнувшись, ответил он на оставшееся невысказанным «спасибо» и сделал небольшой глоток. — Кофе не зерновой, — отметил он с сожалением. — Я бы рекомендовал перейти на натуральный и больше не пить этот сублимат. Учитесь формировать эстетические привычки. Как мой служитель Вы их достойны. Попробуйте южноамериканские крупнозерновые сорта, Вам понравится — они подходят Вашему темпераменту, — с видом знатока сказал он, отчего-то прищурившись и сканируя взглядом собеседницу. От этого взгляда Аде стало неловко, и она спрыгнула вниз, уходя с линии пристального обзора. — На красивую жизнь и эстетические привычки нужны соответствующие средства, — возразила она. — С этим не будет проблем. — Я Вам не содержанка! — глаза девушки возмущённо сверкнули. Уловив в её голосе нотки негодования, Астарот отвлёкся от своего занятия (за время этого короткого диалога он стоял спиной и выбирал книги, откладывая нужные на журнальный столик) и медленно поднял на неё взгляд. — А разве я утверждал обратное? Ада не нашлась с ответом. — У меня в залоге Ваша душа. Более чем ценная инвестиция, Вы не находите? — продолжал демон, снова развернувшись лицом к полке. — Взамен которой я считаю справедливым предоставить Вам эквивалентные инструменты для успешного выполнения поставленных задач — должное образование, силу и своё личное содействие в неотложных, требующих срочного вмешательства случаях. Предлагаю не медлить и начать прямо сейчас. С этими словами Астарот сделал шаг вперёд и взял Ариадну за правую руку своей левой.** Тотчас всё тело девушки будто сковало ледниками вечной мерзлоты, лишая возможности пошевелиться. Грудь сдавило спазмом — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кошмар наяву. В неё будто заливали раскалённый азот, как в тисках сжимая сердце, заставляя его биться всё медленней, медленней… Прошло всего несколько мгновений, но казалось, что перед глазами минула целая жизнь. Так всегда бывает в моменты ужаса. Она видела внимательные чёрные глаза, устремлённые сейчас на неё — Астарот испытующе всматривался в её лицо, следя за происходящими изменениями, читая только одному ему видимые знаки. Наконец после долгих секунд пытки он разжал ладонь. — Забыл предупредить: в первый раз это немного неприятно с непривычки, — постфактум сообщил он, отнимая руку. Будто сотни иголок вонзались под кожу в месте прикосновения. Ада затрясла кистью, пытаясь избавиться от болезненного ощущения, и инстинктивно попятилась — лишь журнальный столик, на который она натолкнулась, помешал ей обратиться в паническое бегство. — Сейчас пройдёт, — всё тем же ровным голосом успокоил её Астарот и пояснил: — Я забрал часть Вашей энергии себе, а взамен Вы получили мою. Это малая крупица моей силы, и теперь она в Вашем распоряжении. Мои поздравления. Попробуйте её как-нибудь использовать. Прямо сейчас. Чашка кофе, стоящая на книжной полке, звякнула, покачнулась и… пролетела в паре сантиметров левее плеча мужчины, с грохотом врезавшись в противоположную стену. Несколько тёмных капель напитка обрызгали посетителю щёку и упали на лацкан пиджака, запачкав светло-серую ткань. Всё было понятно без слов: Ада была страшно зла на демона за такое бесцеремонное обращение и не упустила возможности продемонстрировать ему это. Астарот и бровью не повёл. — Использовать против меня мою же силу? Хороший выбор. И красивая в своей самоубийственности попытка. Достав из кармана платок, он небрежным жестом смахнул ещё не успевшие впитаться до конца кофейные потёки. Затем промокнул гладко выбритую кожу. — Такое нападение возможно, но требует сноровки и долгих лет тренировок, — ровным голосом продолжал покровитель, будто ничего только что и не случилось. — К тому же осуществляется оно не при помощи предметов окружающей обстановки, а за счёт собственных ресурсов. Словом, для атаки этого вида нужно сделать вот так. Он не совершил никакого пасса рукой, не произнёс заклинания. Он даже в её сторону не посмотрел. Но в следующую секунду Ариадна охнула, скорчившись пополам от нестерпимой боли, и рухнула оземь как подкошенная. — Чувствуете разницу? — мужчина неспешно приблизился к лежащей на полу, равнодушно смотря на неё с высоты своего роста. Девушка не ответила, простонав что-то нечленораздельное. — Прекрасно. Вы быстро учитесь. Астарот ослабил невидимую хватку на её горле — и Ада зашлась в судорожном кашле, хватая ртом воздух и пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Внутри кипела бессильная ярость на саму себя. И почему, почему только ей доставляло странное удовольствие делать и говорить ему вещи, которые делать и говорить не следовало бы! Она знала, что после стократ пожалеет об этом — и неизменно жалела. Но непонятная, необъяснимая, упрямая гордость раз за разом толкала её на вызывающие, самоубийственные акты дерзости. И эта же гордость не позволяла потом произнести слова извинения. — Это был первый и последний раз, когда Вы оскорбили меня действием, мадемуазель Ариадна, — сказал Астарот негромко. И, наклонившись, протянул руку, помогая Аде подняться. — Мы продолжим тренировки с энергиями. Вы получите ещё силу. Дозированно, чтобы успел выработаться «иммунитет», — продолжал покровитель как ни в чём ни бывало. — Покуда же, в перерывах между «прививками», я счёл необходимым, чтобы Вы прочли это. Он кивнул на стопку подобранных книг на столике. В некоторых гримуарах Астарота ещё называли демоном-учёным, и он считался таковым по праву: интеллект всегда имел для Великого герцога Преисподней особое значение. Астарот не терпел глупцов подле себя — его служители во все времена и эпохи отличались исключительной начитанностью и широтой кругозора. — У Вас прекрасная библиотека, и постепенно Вы ознакомитесь с каждым томом, представленным здесь. Но начните с этого. Повелитель вложил в руки Ариадне увесистое сочинение в тёмно-зелёном, потёртом переплёте. Ч.Р. Метьюрин «Мельмот Скиталец» — гласила обложка.*** — Это гораздо продуктивнее для личностного развития, нежели вытирать с полок застарелую пыль, оставшуюся после вашей предшественницы. В среду будьте готовы к беседе по содержанию изученного. И не бойтесь задавать самые каверзные вопросы. Я хочу посмотреть, как работает Ваше мышление. Приятного чтения и доброй ночи, мадемуазель Богословская. С этими словами викторианский красавец исчез. Ариадну же с тех пор перестала мучить аллергия — пыль в её доме таинственным образом больше не появлялась. С тех пор вообще многое поменялось. Как и сама Ариадна.
|
Февраль 2017-го,
г. Новосибирск, дом Ариадны
— Бабушка умирала тяжело, долго. Никак не могла перейти за черту. И всё внученьку к себе звала попрощаться. Меня то бишь. Как же, единственная наследница. Наследница, мда… Чёрт бы не видал это наследство.
Окутанная полумраком комната осветилась оранжевым язычком пламени. Лицо сидящей в кресле Ариадны, обрамлённое чернотой волос, сейчас было скрыто в тенях.
— А, я же не представилась полностью, пардон. Моя фамилия Богословская. Очень смешно, — фыркнула она, заметив, как Владимир легко улыбнулся.
Пальцы выудили из пачки тонкую сигарету, чиркнула каминная спичка.
— Можно подумать, я виновата, что меня так по-дурацки зовут. Но когда отец у тебя — далёкий-далёкий потомок священников и выходец из рода старообрядцев… тут-то и выходит не пойми что с фамилией. А Ариадна — это уже мамина мечта. Она у меня профессор филологии, всю жизнь посвятившая изучению творчества Марины Цветаевой. Дочь у сей поэтессы звали Ариадной. Вот и мне это имечко перешло «по наследству». Наследство у меня то ещё… Внушительное. По большей части от той самой бабушки и досталось. Её уже 18 лет как нет.
Рассказчица замолчала, выпустив кольцо дыма, будто раздумывала, стоит ли продолжать дальше. Но раз уж сказала «А»…
— Я вот как чувствовала, что не надо мне к одру бабулиному приближаться, когда она отходить в мир иной надумала. Но родители настояли — как же, родная кровь, надо проводить в последний путь по-человечески, как положено: с благословениями, прощаниями, напутствиями, бла-бла-бла. Сто раз вышла всем боком потом эта преемственность поколений.
Ада стряхнула пепел в стоящую рядом пепельницу в виде «Каменной розы».*
— Вот какие, к чёрту, напутствия семилетней соплячке? Головой бы подумали. Психологическую травму ребёнку только создавать. Я тогда только в школу пошла. Стрессов и без того хватало.
Многие вспоминают школьные годы с тёплой ностальгией, мечтая вернуться в то время. Ада не вспоминала и не мечтала — для неё эта веха в биографии стала порой мучительных испытаний на прочность. Социум не принимал белых ворон, предпочитая заклёвывать их.
— Помню, страшно было до жути. Но раз велено — делать нечего, подхожу. Берёт меня бабушка за руку, крепко так, и странные какие-то вещи начинает говорить. Ну, это тогда они мне мудрёными показались в силу возраста. А родители — так те просто на предсмертный бред списали. Теперь-то я понимаю, каких дел натворила Любовь Никитична… Впрочем, о покойниках или хорошо, или ничего.
Сидящая криво, невесело усмехнулась.
— Но про наследное состояние слово сдержала. Всё, что было у неё, оставила мне как единственному потомку. Дом, сбережения, книги в тяжёлых переплётах, старинные украшения… «Береги, — говорит. — И только по женской линии в нашем роду передавай. Дочери или внучке». Какие уж тут дочери при такой жизни… Ну да это всё лирика. «А ещё, — говорит, — передаю тебя под покровительство.** Если совсем невмоготу станет — поможет. Но понапрасну лучше не тревожь. И всегда помни: долг платежом красен». Кто поможет? Кому под покровительство? Почему не тревожить? И что ещё за долг такой? Сплошные вопросы. А ответы узнать уже нельзя — потому что на тех словах почила в Бозе Любовь Никитична. Хотя, пожалуй, и не в Бозе вовсе, мда…
Девушка замолчала снова, и на этот раз тишина длилась дольше. А Владимир не торопил с повествованием. Он был хорошим слушателем. Наконец, Ада продолжила, устало потерев лоб.
— Помню, со мной тогда случилось что-то вроде припадка… Всё как в тумане. И вообще с тех пор что-то неладное стало твориться. То голоса какие-то, то образы, пугающие тени… Родители — в панике. К кому меня только не водили. Светила науки чесали в затылке и разводили руками, ссылаясь на «непрояснённый анамнез». На психучёт, впрочем, поставили, как полагается. Святая вода, походы в церковь и разные молельные ритуалы тоже эффекта не возымели. Зато мама в набожность ударилась — так что, по иронии судьбы, у меня не только «богословская» фамилия, но и соответствующие знания с детства. Я много читала религиозной литературы в ту пору. Только без толку это всё. Как голоса слышала, так и продолжала слышать, как видела жуткую хрень, так она мне и продолжала являться.
Она сделала неопределённый жест рукой.
— Спустя пару лет только родителям сказали, что со мной не так. Как последнее средство решились они на походы к «бабкам». Много к кому водили — большинство было просто шарлатанками, только деньги тянули. И только одна сказала, в глухой какой-то деревне: «Метка на дочери вашей. Не снять это ничем, пока долг кровника не выплатит». Кровник — это на профессиональном языке знахарей «кровный родственник». Ну да ты и сам знаешь. Тут-то мои про бабушку и вспомнили с её наследством и долгами…
Она откинулась на спинку кресла и, закинув нога на ногу, покачала носком.
— Мама ещё больше в религию ударилась. Думала, вымолит меня своим усердием из демонической кабалы. Ха-ха. Папа с горя выпивать начал. А как тут не запьёшь? Единственная дочь, гордость, столько планов, столько надежд — и вмиг всё прахом пошло. Ни семьи у неё не будет, ни диплома врача, на которого она так мечтала выучиться. Потому что кому нужен врач, которого самого лечить надо в психушке? Да и жениться на «бесноватой» кто станет?
Ариадна красноречиво развела руками, давая понять, что желающих не нашлось.
— Я с возрастом, правда, поумнела и стала говорить, что ничего такого сверхъестественного уже не вижу и не слышу, и никто мне не является. А то всё детские выдумки были. Не хотелось своих расстраивать, а то, чего доброго, с катушек совсем съедут. Да и неохота было всё время таблетки глотать и отвечать на стандартные вопросы дядечки в белом халате, которому совершенно на меня пофиг. Словом, с учёта меня благополучно сняли и формально реабилитировали в глазах окружающих. Однако в ближайшем окружении репутация, как говорится, всё равно уже была подмочена. Поэтому, как только я вошла в возраст совершеннолетия и вступила в права наследства, решила — чего от судьбы бегать? Раз написано мне такое на роду, не буду противиться.
Она сделала пару глубоких затяжек.
— В общем, уехала я в Новосибирск, бабушкин наследный дом заселять. Она сама коренная сибирячка была. И места силы правильно умела определять. Это я уже потом выяснила, когда начала завещанные мне книги читать и осваиваться в оккультной сфере. Может, даже подспорьем сделаю. Удивительно востребованная «профессия» оказалась. Даже не думала, что современные люди настолько увлекаются эзотерикой и верят в колдунов. Ну, то есть белых и чёрных «мастеров», на профессиональном языке. Да ты и сам знаешь, кому я рассказываю.
Она затушила докуренную сигарету.
— Родители ничего не знают, конечно. Когда звоню им, говорю совсем другое: что занимаюсь любимым делом, фрилансю, рисую на заказ, теперь учусь на дизайн сайтов, и что всё хорошо. Зачем их зря тревожить?
Владимир пока никак не комментировал сказанное, ожидая, когда Ада даст знак, что закончила. Но в воздухе явственно витал ещё один вопрос. Самый главный. И Ада не стала испытывать терпение гостя.
— Что же до моего так называемого потустороннего… руководителя, то он отличается пунктуальностью и вообще персона серьёзная. Явился точно в 18-й день моего рождения, как бабушка и предупреждала. И сразу распоряжения налево-направо начал раздавать: это надо сделать, а вот это не стóит. А я же девочка строптивая. «Ну-ка поумерь свой воспитательский пыл, — отвечаю ему. — Детей своих воспитывать будешь. И вообще, я тебе тут нанималась что ли на побегушках быть? Ты мне по наследству перешёл, а я о таком не просила. Так что, когда просишь, изволь говорить “пожалуйста”».
Ада весело, с каким-то даже хулиганским задором, усмехнулась, вспоминая свою самоубийственную выходку.
— Да-а, крепко мне тогда досталось за такие дерзкие речи… Пришлось в итоге исполнять, что велено. Но он ведь тоже не дурак: понимает, что убивать меня ему резона нет, сам в же в убытке и останется, без слуги. В общем, сошлись на том, что гораздо продуктивней будет отношения строить в ключе сотрудничества. Вроде бы получается пока. Если по существу разобраться, он может быть довольно сносным, если подход к нему найти. Паршивец ещё тот, конечно, но паршивец знающий и знаниями делящийся, когда пребывает в хорошем настроении. Да и не только знаниями. В конце концов, я не бедствую. Если захотеть — с таким покровителем никогда ни в чём нуждаться не будешь. Только я не хочу. Потому что за всё в этом мире надо платить. В общем, бывает и гораздо хуже начальство. Уж я-то знаю, о чём говорю. Shit happens, друг мой. Shit happens.
Пристально смотря на молчаливого собеседника, Ариадна Богословская широко улыбнулась, но он видел, что глаза её были печальны.
|
Июль 1998-го, 20 лет назад,
г. Новосибирск, дом ведуньи Любови НикитичныВсё началось с тех самых пор, когда, приехав однажды к бабушке на лето, Ариадна пошла с ней в лес по грибы-ягоды и чуть не наступила на ползучего гада. Им оказался обычный уж, гревшийся на июльском солнце, свернувшись клубочком. Обычно змеи сторонятся человека и, потревоженные им, стараются поскорей убраться восвояси. Этот же был какой-то странный: он не устремился в обратном направлении, а, напротив, казалось, изъявлял желание познакомиться и подполз поближе к ноге маленькой Ариши. Застав эту картину, бабушка нахмурилась, пробормотав что-то про «очень дурной знак», и спешно засобиралась домой, несмотря на протесты внучки: как же домой так скоро — ведь они ещё не набрали корзинку с верхом, как договаривались! Ужа девочка тогда совсем не испугалась и, как многие любознательные, непоседливые дети, порывалась проверить на деле, что будет, если потаскать его за хвост. «Ведь змейка же сама хочет поиграть!». Но Любовь Никитична была непреклонна. Добрую половину обратного пути чёрная голова нового приятеля мелькала то тут, то там среди высокой травы к вящей радости девочки. «Смотри, бабуля, он играет со мной в прятки! Давай возьмём его себе!» — веселилась Ариша. Уж действительно полз следом за девочкой, как верный хозяину пёс. А бабушка почему-то всё больше и больше сердилась. Придя домой, женщина строго-настрого запретила внучке приближаться к этим «злым созданиям» и припугнула, что они могут ужалить насмерть. Ариша тогда очень расстроилась, плакала и протестовала. Ей было стыдно, что она бросила нового друга одного в лесу. И не верилось, что он может так подло поступить — разве друзья так делают? И вообще, если бы он хотел её укусить, почему не укусил? Но каверзными вопросами, которыми она засыпала бабушку, маленькая бунтарка добилась только того, что её поставили в угол на весь оставшийся день и выпустили лишь под вечер. Любовь Никитична души не чаяла в единственной внучке, но именно эта безграничная любовь побуждала её воспитывать ребёнка в строгости. Пришлось девочке смириться и оставить мысли о необычном питомце. Может, змеи и правда опасны? Бабушка взрослая и много знает. Она ведь не стала бы её обманывать, правда? *** Той ночью Ариша проснулась от шума: из библиотеки на первом этаже доносились громкие голоса — бабушка с кем-то спорила. Но о чём, было не разобрать, слышались только самые звучные обрывки разговора. — Я обещаю, что всё исправлю, — сказала бабушка. — Я ждал довольно долго, и время вышло. Вы не соблюдаете должным образом условия договора, Любовь, — спокойно возразил незнакомый мужской голос. — А потому я вынужден принять санкции в отношении Вас. И это будет… Дверь распахнулась. — Ба-аб, я пить хочу… — объявила с порога заспанная Ариша, протирая глаза. Несколько секунд продолжалась немая сцена. Оба взрослых никак не ожидали, что их разговор прервётся таким неожиданным образом на самом интересном месте, и теперь молча смотрели на девочку. Первым нашёлся с выходом из положения высокий мужчина в чёрном костюме. — Какой милый ангел! Гость улыбнулся и развернулся к девочке, убрав заложенные за спину руки. Сейчас он прямо смотрел на неё с высоты своего роста. А она так же прямо смотрела на него и, казалось, разглядывала с любопытством. — Здравствуйте, — чинно поприветствовала она незнакомца, обратившись к нему на «Вы». Всё, как учили родители. — Добрый вечер, — умилившись такой воспитанности, ответствовал посетитель и присел на корточки, чтобы стать одного с маленькой собеседницей роста. — Как Вас зовут, юная леди? — Ариша. Хлопнув глазами спросонья, как совёнок, «юная леди» продолжала осоловело рассматривать ночного гостя своими большими голубыми глазами. И, кажется, этот взгляд порядком озадачил гостя. Он привык к иной реакции: обычно дети, завидев его, испуганно жались к матерям и принимались плакать. Не говоря уже о том, что их собственная энергетическая оболочка — пока ещё слабая и неустойчивая — не могла долго вынести его близкого присутствия. Но этот ребёнок… Мужчина всё смотрел в эти пронзительные голубые глаза, и улыбка не сходила с его лица. Ответил он не сразу. — Ариша — это Арина?.. — Ариадна Андреевна, — важно пояснила девочка. — О, это серьёзно! Простите, пожалуйста, мне моё невежество, Ариадна Андреевна, — подыграл её собеседник. — Что такое «невежество»? — спросила та. — Когда человек мало всего знает, его называют глупым. Или невеждой. Или говорят, что он невежественный, — пояснил гость. Обычно на засыпанье их вопросами окружающие постарше реагировали без особой радости и быстро уставали на них отвечать. Незнакомец не стал отмахиваться от неё вечной отговоркой всех взрослых «вот вырастешь — и узнаешь», и его понятный, терпеливый ответ моментально добавил ему очков в личном рейтинге девочки. — Меня всё время путают с Ариной, — посетовала она. — Не расстраивайся, — успокоил её посетитель. — У тебя очень красивое имя, Ариша. И сама ты, когда вырастешь, будешь красавицей. Настоящей принцессой. — А откуда Вы знаете? — полюбопытствовала маленькая собеседница и сделала шаг ему навстречу. Этот опасный жест заставил Любовь Никитичну очнуться, наконец, от оцепенения и обрести дар речи. — Ариадна, иди в свою комнату, — строго сказала бабушка. Когда она сердилась, то всегда называла внучку по полному имени. Впрочем, сейчас она не сердилась, а как будто… боялась и сильно нервничала. — Пить, — напомнила девочка свою просьбу. — Вот, — женщина взяла с письменного стола стакан и вручила внучке. — А теперь марш в постель. — Бабуль… — Ну что ещё? — А Фунтику не страшно одному в лесу? — А кто это, Фунтик? — мягко вмешался незнакомец. Вдохновлённая сторонним интересом к своей беде, девочка вновь повернулась к мужчине и принялась с энтузиазмом поверять ему детали: — Фунтик — это мой друг. Он змей и живёт в лесу. Мы сегодня играли. — Ты дружишь со змеёй? — участливо удивился собеседник. Этот необычный ребёнок не переставал подкидывать сюрпризов и заинтересовывал его всё больше. — Ага, — кивнула девочка. — Он сам приполз ко мне, а потом захотел поиграть в прятки. А бабушка сказала, что он плохой и злой… — Вот как? Разве он тебя обидел? — Не-а! Даже не укусил. А бабушка говорит, что все змеи злые и кусаются. Мужчина смерил коротким взглядом Любовь, тревожно внимавшую этому далеко зашедшему диалогу. — Не обижайся на бабушку, — мягко сказал он Аде. — Она просто… очень тебя любит, так ведь? Он вновь поднял взгляд на женщину, и что-то холодное, жестокое, неумолимое блеснуло в его тёмных глазах и безупречной улыбке. Что-то заставившее Любовь Никитичну вздрогнуть от страшной догадки. — Ребёнка я тебе не отдам! — в ужасе прошептала она. — До семи лет ты вообще не смеешь к ней прикаса… — А может, мы спросим саму Аришу? — перебил её тираду демон и издевательски ухмыльнулся — мол, да кто твоё мнение учтёт вообще? Он снова повернулся к младшей собеседнице. — Будешь со мной дружить? Но девочка вдруг резко отрицательно замотала головой. — Нет, нет, ни за что! Бабушка не разрешает мне с чужими водиться. — Ну это не беда, — увещевательно возразил тот. — Мы ведь наполовину познакомились. Я уже знаю твоё имя. А меня зовут Aстарот. — Астрот, — повторила Ариша. — Нет, — мужчина снисходительно улыбнулся и произнёс медленно, по слогам: — As-ta-roth.* — As-ta-roth, — старательно повторила девочка следом. — Да, вот так правильно. Молодец, — похвалил он. Любовь Никитична вздрогнула. Демоны, особенно верховные, никогда не называют своего истинного имени просто так. И если покровитель это сделал… — Ариадна, тебе пора спать! — ещё строже прежнего повторила она, и звучало это как требование. — Ну ба-аб… Богословская-младшая явно не горела желанием отправляться в скучную спальню, когда у бабушки тут такие интересные гости. — Без разговоров, — отрезала та. — Любовь Никитична, если Вы не заметили, мы с мадемуазель Ариадной беседуем, — спокойным тоном, но тоном, не терпящим никаких возражений, напомнил Астарот. — И я был бы признателен, если бы Вы не мешали нашему разговору и, покуда мы беседуем, сварили бы мне чашку натурального кофе в турке. Прямо сейчас. Женщине пришлось смолчать, удостоившись роли молчаливой официантки. Было бы гораздо хуже, если бы её просто выставили за дверь без позволения вернуться. — Откуда Вы знаете, что я вырасту и буду принцессой? — обрадованная неожиданной защитой и возможностью остаться, продолжила свои расспросы Ариша. Отличаясь хорошей памятью, она запомнила, что на последний её вопрос новый знакомый пока так и не ответил. — Принцессой. А потом даже королевой, — подогрел её любопытство демон. — Просто я… волшебник. И вижу будущее. — Правда-а? — глаза девочки загорелись живым интересом. — Правда-правда, — весело подмигнул ей «волшебник». — А что Вы умеете? — Много чего. Например, разговаривать с некоторыми животными. Кстати, когда я шёл к вам в гости, то как раз встретил Фунтика, и он просил передать, что совсем на тебя не обижается. «Пусть Ариша не грустит и не беспокоится. Мне хорошо в лесу, тут мой дом», — так и сказал. Такой новости девочка обрадовалась и подошла ещё ближе, на расстояние вытянутой руки. Но демон вдруг напрягся и отступил на шаг назад. — Тебе нельзя подходить ко мне слишком близко, — грустно улыбнулся он. — Почему? — Потому что ты ещё маленькая. Астарот знал, как обидно из уст взрослого звучит такое объяснение для ребёнка и хотел бы назвать другую причину, но её не было. Любовь Никитична была права: ребёнок до семи лет был неприкосновенен для любого инфернального существа. Этот незыблемый закон существовал с самых начал мироздания и соблюдался неукоснительно вот уже не одну тысячу лет. Как и следовало ожидать, девочка восприняла сказанное иначе и насупилась. — Ты такой же, как они! — обиженно укорила она, и в голосе её послышалось разочарование. — Кто? — непонимающе переспросил демон. — Все! Они тоже говорят мне «Уходи!» и прогоняют! Никто не хочет со мной играть! А взрослые всё время говорят, что я маленькая, и ничего не объясняют! Ты такой же! Ну и уходи сам! Злой, противный! Не хочу с тобой разговаривать! От такой неожиданной вспышки детского гнева, всепоглощающего и беспощадного, Астарот порядком растерялся. Ему ещё не доводилось становиться объектом агрессии со стороны маленького смертного (да что греха таить — и взрослого смертного тоже), который, к тому же совершенно не испытывал перед ним страха. Пока что ясно было одно: Астарот ненароком задел особо чувствительные струны детской души и оживил какие-то неприятные, травмирующие психику воспоминания. — Тебя кто-то обижает? — демон попытался вычленить рациональное зерно из этого потока брани (и попыток надавать ему тумаков маленькими кулачками). Приходилось постоянно лавировать, маневрировать и уворачиваться, чтобы не позволить Арише себя коснуться. И со стороны эта картина выглядела, пожалуй, комично: маленькая девочка гоняет верховного демона. Вошедшая с чашкой свежесваренного кофе Любовь Никитична при виде этой сцены замерла на пороге с раскрытым от изумления ртом, не зная, что предпринять, дабы утихомирить разбушевавшуюся внучку. — Да, обижает! — гневно выпалила девочка. — Ты! Ты меня обижаешь! И они тоже! Злой, плохой, вредина! И она вдруг расплакалась навзрыд. — Они… меня… не берут к себе… Не хотят дружиться… И играть тоже… Потому что… я чужая… — всхлипывала она. — Какая чужая? — участливо спросил Астарот. — Не знаю. Они так говорят. — Другие дети? Ариша кивнула и снова всхлипнула. — Но я хочу с тобой дружить, — мягко напомнил демон. — Помнишь? — А чего ты тогда от меня бегаешь! Маленькая бунтарка оторвала ладошки от лица и подняла на собеседника заплаканные, но всё ещё сердитые глаза. — Ну-ка сядь вот сюда, — Астарот указал ей на стул и присел на некотором отдалении на корточки. — Я не бегаю. Просто я тоже другой, как ты. Волшебники очень сильные. И если они будут подходить слишком близко к детям, то могут случайно их поранить, потому что те ещё маленькие. Но волшебники не хотят ранить своих друзей. Поэтому не прикасаются к ним, пока они не вырастут и не станут сильными. Понимаешь? — Ага, — кивнула Ариша, шмыгнув носом. — Недавно я сильно взяла бабочку за крыло, и оно оторвалось… — провела она аналогию. — Вот видишь, — приободрился Астарот, видя, что девочка перестала ронять слёзы. — А у тебя есть друзья? — Друзья… — несколько оторопел он от вопроса. А могут ли вообще у демона быть друзья? В лучшем случае временные союзники. А так, в остальном… Подневольные рабы, подчинённые, знакомые… — Нет, у меня нет друзей, — покачал он головой. — Это потому что тебя все боятся? — вновь взялась за расспросы Ариша. — Да. Наверное, поэтому. — И ты поэтому злой? Потому что тебе грустно, что никто не хочет с тобой дружить. — Пожалуй… — задумчиво согласился Астарот. — Я тоже злюсь, — понимающе вздохнула девочка. Говорят, устами ребёнка глаголет истина. Аришино безыскусное размышление вслух натолкнуло Астарота на мысль, что он никогда не рассматривал природу демонов с такой позиции, как причинно-следственный социальный феномен. И сейчас, будучи вынужденным объяснять девочке сложные вещи простым языком, он удивился тому, как сильно недооценивают умные взрослые ментальные способности «несмышлёных» детей. Ариша вдобавок ко всему была прозорлива — безошибочно считав его тёмную, «злую» сущность — но отчего-то это знание не отбило у неё желания продолжать общение. — А я тебя не боюсь, ты совсем не страшный, — пожала она плечами. — Ну спасибо на добром слове, — хмыкнул Астарот и улыбнулся. — А ты… а ты будешь?.. любишь?.. Маленькая собеседница вдруг замялась, обуреваемая противоречивыми эмоциями, но потом всё же вытащила из кармана своё сокровище и протянула его демону на ладошке. Сокровищем оказалась шоколадная конфета, отложенная в надёжное место про запас. Удивительное пожертвование, если учесть, что сладкоежкой Ада была ещё той. — Спасибо… — кажется, демон был искренне тронут таким жестом. — Я обязательно её съем, если ты положишь её на стол. — Хорошо! — обрадовалась Ариша найденному компромиссу и, улыбнувшись в ответ, сделала, как просили. — А ты умеешь делать какие-нибудь фокусы? Слёзы на её щеках уже совсем высохли, и прежней грусти уступила место неизменная пытливость. — Хм, дай-ка поду-умать, — в деланной нерешительности потёр подбородок Астарот. — Когда у тебя день рождения? — Нескоро ещё. Зимой, — с готовностью ответила девочка. — 13 декабря. — Ага, — шутливо посерьёзнел демон. — Так, а зимой у нас что? — Зимой холодно и большие сугробы, а ещё можно кататься на санках, и играть в войнушку, и валяться! — подсказала маленькая помощница. — Точно! Астарот заговорщически подмигнул и взмахнул рукой, произнеся какую-то абракадабру (больше для развлечения своей зрительницы, нежели для усиления эффекта) — с потолка тотчас посыпались снежинки. Настоящие, серебрящиеся в свете лампы, узорчатые кристаллики замёрзшей воды. Ариша запрыгала от восторга и весело, звонко рассмеялась. — Бабушка, смотри, снежинки! — радовалась она фокусу, хлопая в ладоши. А Астарот всё смотрел и не мог оторвать взгляд от этой красоты — искренней, неподдельной эмоции… Проделанный трюк почти ничего ему не стоил, ничтожные энергетические затраты. Но как много счастья он принёс этому маленькому человеку. А ещё подарил ему самому восхищённое любование. Любование им. Впервые за сотни лет кто-то смотрел на него без страха. Впервые кто-то неподдельно ему улыбался. — Ариша, нехорошо донимать гостя так долго, — решилась подать голос Любовь Никитична, и на этот раз покровитель не стал её осаждать. — Мне и правда пора в свою страну волшебников, — согласился демон. — А ты придёшь ещё? — с надеждой заглянула ему в глаза девочка. — Конечно. Я буду приходить на твой день рождения и именины. Договорились? — Хорошо! Я буду ждать. Ариша сладко, с упоением зевнула — всё же сказывалось утомление от долгого нахождения рядом с энергетически сильным представителем иного измерения. — Доброй ночи, юная леди. И до скорых встреч, — галантно поклонился Астарот на прощанье. *** — Вашей внучке передались магические способности вашего рода, и она будет сильнее Вас, когда вырастет, — не оборачиваясь, сказал Астарот, как только они с Любовью остались одни. — Она уже сильнее Вас в некоторых аспектах. Из девочки выйдет отличная чародейка. Надеюсь, Вы планируете посвящать её в своё ремесло? — Обучение нельзя начинать ранее семи лет… — опасливо отозвалась женщина, силясь разгадать, к чему клонит покровитель, однако его спина не отличалась красноречивостью. — Кстати, сколько ей? — спросил демон через плечо, как бы между прочим. Но Любовь Никитична не торопилась с ответом. — А, впрочем, не утруждайте себя сокрытием этой информации, — небрежно махнул рукой мужчина, разгадав её манёвр. — Вы заключили со мной договор осенью 91-го, а примерно через год, 13-го декабря, если быть точным, Ваша дочь произвела на свет своего первого — и единственного пока — ребёнка. Таким образом, Ариадне сейчас 5 лет, зимой будет 6. Всё верно? Он, наконец, обернулся и, смерив подчинённую взглядом, холодно добавил: — Вам, очевидно, сейчас не до математики. Зато Вас наверняка занимает вопрос, какое наказание я придумал Вашей беспечности и недобросовестности, о коей говорил ранее. Так вот. В качестве платы я забираю девчонку. — Смилуйтесь, Ваша Светлость! Только не её! Пощадите, умоляю! Всё, что угодно, но не трогайте мою внучку! Знахарка рухнула на колени и забилась в конвульсивных рыданиях. — Но я хочу именно её, — безапелляционно произнёс демон, безучастно взирая на страдания женщины. — У неё будет всё необходимое, самое лучшее. Она никогда не будет ни в чём нуждаться. Равно как и её семья, — пообещал он. — Зачем она Вам? — простонала Любовь. — Я ведь уже сказал. У неё выдающиеся способности и большое будущее. Она достойна быть Королевой. При должной и кропотливой подготовке, конечно. Но это уже не Ваши, а мои заботы. От услышанного глаза женщины в ужасе расширились. На своём веку Любовь никогда не встречала смертных девушек, удостоенных этого титула. Однако читала в источниках, циркулирующих в узких кругах, какую разрушительную мощь могут являть эти перерождённые. Королевы (иные авторы использовали термин «Тёмные Королевы») не просто получали силу напрямую от демона — они аккумулировали её, постепенно вырабатывая к ней иммунитет. В конце концов ассимилируя эту поначалу чуждую тёмную энергетику, они делали её своей и осваивали в совершенстве. Менялись при этом и сами. Стать Королевой означало шагнуть в Бездну без оглядки, без возможности вернуться. Правда, большинство из этих обречённых узнавало об этом слишком поздно. — Моя внучка никогда не станет Тёмной! — Она никогда не сможет жить среди простых смертных, потому что родилась для иной миссии, — бесстрастно возразил Астарот. — Вы только что её слышали. Люди её уже не принимают. А ей всего пять лет. Что будет дальше? Через десять, двадцать лет. Всё чудесным образом исправится? Нет. Люди ненавидят одарённых, тех, кто хоть немного отличается от них самих, серых обывателей. Неужели Вы желаете собственной внучке до конца своих дней жить изгоем, в одиночестве и страдать от нападок, только потому что она иная? Это справедливо, по-вашему? Любовь не отвечала, тяжело дыша, устремив невидящие глаза в одну точку на полу. — Я не тороплю с решением. У Вас есть ещё около полутора лет, чтобы хорошенько всё взвесить. — Моё решение будет неизменно: никогда! Никогда ты её не получишь! — знахарка подняла на покровителя полный ненависти взгляд. — В таком случае девчонка умрёт, — равнодушно пожал плечами Астарот. — Это будет гораздо гуманней, нежели обрекать её на существование отверженной. Он лгал. Он не помнил, когда в последний раз был не в состоянии поднять на кого-то руку. И был ли вообще когда-то ранее такой раз? Сегодняшней ночью демон ощутил это новое, странное, пугающее и вместе с тем волнующее чувство — неспособность причинить вред маленькому, слабому смертному существу с пронзительными льдисто-синими глазами. Сможет ли он когда-нибудь?.. *** Данное Ариадне слово Астарот сдержал: последующие 13 лет, вплоть до её совершеннолетия, он приходил и смотрел на неё. Всегда издалека и незаметно: затерявшись в толпе, прикрывшись газетой на лавочке в парке, сидя в очереди или в кафе за соседним столиком, попивая чашку кофе… Он наблюдал, как наблюдает садовник за тем, как из небольшого, неприметного плотного бутона распускается душистая роза, королева цветов. И ждал того заветного момента, когда можно будет сорвать этот дикий, непокорный, своевольный и капризный цветок для себя, пусть даже и исколов руки в кровь. Все эти годы на день её ангела** семья девочки получала в подарок один драгоценный камень редкой воды и огранки. Каждый раз разный. Неизменно было одно: все самоцветы упоминались в Священном Писании, как быстро заметил отец Ады. Всего 13 камней. «По числу Христа и 12-ти апостолов», — сказал как-то глава семьи, и родители посчитали это добрым знаком для дочери, родившейся 13-го числа. Но как ни старались они выяснить имя или координаты неизвестного благодетеля, всё безрезультатно. Со змеями Ада с того дня больше не играла. А на место любознательного дружелюбия по отношению к этим пресмыкающимся отчего-то пришёл панический страх… Любовь Никитична так и не смирилась с инаковостью внучки и сделала всё возможное, чтобы нивелировать её. Она не знала, что через каких-то полтора года Костлявая постучится в её двери.
-
А Астарот всё смотрел и не мог оторвать взгляд от этой красоты — искренней, неподдельной эмоции… Проделанный трюк почти ничего ему не стоил, ничтожные энергетические затраты. Но как много счастья он принёс этому маленькому человеку. А ещё подарил ему самому восхищённое любование. Любование им. Впервые за сотни лет кто-то смотрел на него без страха. Впервые кто-то неподдельно ему улыбался.
Так вот когда началась история этой любви)
|
— Знаешь, почему я выбрал тебя? Астарот стоит напротив, по своему обыкновению облачённый в чёрное, и лицо его светится тихой печалью в гармонии с этими траурными цветами. Вокруг — всё красно-оранжевое, цвета раскалённой лавы и закатного солнца разлиты повсюду. Рокочущие, угрожающе-гулкие раскаты грома, перечёркивающие небо полоски молний, вспышки и пламенные всполохи на далёком горизонте… Мир в огненной агонии. Мир, будто бы её привычный, который она видит вокруг себя каждый день — и не её одновременно. Какая-то искорёженная, извращённая, вывернутая наизнанку злая пародия на него, плод воображения безумца. — Где мы? — Это моё измерение. Не слишком-то здесь уютно, да? — улыбается Астарот, и паутинки мелких добрых морщинок бегут в уголках глаз. Шквальный ветер с воем и стенаниями безжалостно рвёт полы его расстёгнутого пиджака, хлещет галстуком по плечу, топорщит волосы. Но сам демон стоит недвижно, и Аде на удивление отчётливо слышно каждое произнесённое слово, будто голос Повелителя звучит в её голове. — Смертным всегда что-то нужно от меня, — продолжает Астарот свою прерванную мысль. — Они приходят, и первые их слова неизменны — «хочу» и «дай». Этот разговор начинается одинаково. Всегда. Раз за разом. Веками. Тысячелетиями. И я не жду от них иного. Но двадцать лет назад одна бесстрашная, любознательная девочка подошла ко мне и протянула на ладошке шоколадную конфету. На краткое мгновение лицо демона озарила мимолётная улыбка. — Дело, конечно, не в угощении. А в том, что девочка поделилась с незнакомцем самым ценным, что у неё было на тот момент. Просто так, безвозмездно, ничего не попросив взамен. Впервые за нескончаемые века я услышал неожиданное «возьми» вместо привычного «дай». Ада ответила не сразу, некоторое время продолжая молча слушать, смотря на покровителя снизу вверх. — Только глупая девочка не знала, что незнакомец заберёт не конфету, а нечто гораздо большее, — наконец нарушила она молчание. — Я не смог пройти мимо, — признал Астарот, лёгким кивком обозначив своё согласие. — И забрал то, чему нет и не может быть цены. Мою свободу. — Нет, Арьен. — Забрал, как бабочку в коллекцию, — не обращая внимания на возражение, продолжала Ада. — Пусть красивую и редкую, но всё же не имеющую никаких прав. — Я посчитал тебя достойной. Хотел дать всё необходимое. Всё, что только пожелаешь. Тебе стоило лишь попросить — и ты бы ни в чём никогда не нуждалась. Но все эти годы ты ничего у меня не просила для себя, Арьен. Почему? — Вы читали Фаулза?* — вместо ответа спросила девушка. — Фредерик тоже хотел как лучше. Только в отличие от Миранды, мне даже умереть не позволено. В её голосе, несмотря на всю горечь содержания фразы, не было ни упрёка, ни обвинения. Скорее… какое-то сожаление. Да, пожалуй, она жалела его. При всей необъятности своего могучего интеллекта Астароту было не по силам понять таких простых для человека истин, как высшая ценность свободы и любви. — Я хотел уберечь тебя. — Вырвав меня из моего мира? — Жить среди презирающих и ненавидящих тебя. Ненавидящих лишь за то, что ты выше их и умней. Что имеешь смелость отличаться. Это ты называешь свободой и твоим миром, Арьен? Не такой доли я хотел для тебя. Демон покачал головой. — «Твой мир» никогда не примет тебя. — Теперь — не примет. Потому что я прислужница демона. — Нет, Арьен, — терпимо возразил Астарот. — Не примет, потому что ты никогда не была его частью, начиная с момента рождения. Ты сразу пришла в него другой. Я лишь увидел твой дар и не смог остаться в стороне. Не хотел, чтобы призванная править жила рабыней, ломая и принижая себя, отрекаясь от своей природы, подстраиваясь под мнение серой толпы. Я хотел позволить Королеве с достоинством, гордо подняв голову, заявить: «Я иная, и никто не смеет швырнуть в меня камень за эту инаковость». Я не хотел, чтобы ты страдала так же… «…как я» — повисло в воздухе так и не прозвучавшее окончание. — Думал… надеялся, что со временем ты поймёшь мой замысел. Но, к сожалению, даже властителям времени суждено ошибаться. Помолчал немного. — Откуда в тебе эта ненависть, Арьен? Астарот никогда не говорил с ней о её предназначении, как делал это сейчас — открыто и откровенно. А её никогда не посещала мысль, что им могут двигать такие мотивы. Неужели правда всё то, что он сейчас сказал? Ада молчала, испытующе, недоверчиво всматриваясь в лицо покровителя. Не потому, что действительно ненавидела его, нет. Как ни странно, но стоило ей задуматься об этом бесхитростном, сильном чувстве, как она не почувствовала и следа его в своей душе. Существовало ли оно вообще когда-то? Ненавидела ли она его? Быстрого ответа не нашлось, и Ада молчала, потупив взгляд — от недоумения, растерянности и замешательства, судорожно силясь разобраться в себе «на скорую руку». Астарот истолковал её молчание по-своему. Что сверкнуло в этот миг на его красивом лице? Гнев? Желание заставить её подчиниться, внушением, гипнозом или силой? Печаль, от того, что избранная им не оценила его стараний, не оправдала надежд, предала? Нет, он ощущал иное. Эмоцию, которой боится любая женщина вне зависимости от возраста и расы. Астарот чувствовал разочарование. — Я не… — Ты ненавидишь меня, я знаю, — прервал он, не дав договорить. И сколько резкости, обиды, холодности прозвучало в этом голосе. А следом вдруг повеяло отстранённым равнодушием. Так говорят с предателями, и так он смотрел на неё в этот момент, как на гнусную изменницу. Она была Избранной, пусть не единственной, но одной из немногих, а опустила себя до уровня какой-то никчёмной подделки, не стоящей впустую потраченного времени. Она могла стать сильной мира сего, его повелительницей, заняв место подле своего Повелителя — а вместо этого желает жить в стаде и быть такой же ведомой и направляемой. — Я предложил тебе стабильную жизнь, вечную красоту и бессмертие, власть и свободу. Знаешь, сколько матерей — столь любимых тобой человеческих матерей — готовы живьём содрать кожу со своих младенцев за хотя бы тень этого? Ты получила всё это безвозмездно, Арьен. Но отвергла мой дар. Потому что твоя свобода ограничивается выбором, что сегодня купить и куда сходить этим вечером. Я ошибся в тебе. Как жаль. Многозначительная, жуткая пауза. Астарот вскидывает ладонь — и цепочка с его сигилом, висящая на шее у Ариадны, покидает свою хозяйку. Демон делает жест рукой, указывая куда-то ей за спину — и Ада поневоле оборачивается… — Ступай в свой мир. Отныне ты свободна. Голая, бесплодная, безжизненная пустыня серого, тянущаяся на много-много километров кругом до самого горизонта… Это он и есть? Её мир? А где же… где все? Где все эти 7 миллиардов населяющих Землю двуногих существ, подобных ей? «А ты думала среди людей ты не будешь одинока?»«Одиночество — это некий абсолют. Единственное существующее. Всё остальное — плод нашего воображения. Иллюзия. Помни об этом. Не надейся, что ты сможешь покончить с одиночеством. Оно абсолютно. Можно, конечно, придумывать разного рода единение, но выдумки останутся выдумками — про религию, политику, любовь, искусство и так далее. Одиночество тотально. Ловушка же в том, что единение иногда представляется достигнутым. Знай, что это тоже иллюзия», — всплывает в голове цитата кого-то забытого, прочитанного ей когда-то…** От осознания только что произошедшего и грядущего зрачки девушки расширяются, а в виски ударяет адреналиновый жар. «Я теперь совсем одна!»Ада обернулась. Тёмная высокая фигура, мерно ступая, удалялась прочь. — Повелитель! Он не оглянулся. — Что я наделала… Простите меня… Шёпот чуть слышный, тонущий в звенящей тишине этой кругом разлитой мёртвой серости. Поколебавшись с секунду, Ада сорвалась с места, быстро зашагав следом. — Постойте, Повелитель! Подождите! Дистанция не сокращалась, казалось, напротив — чем больше усилий предпринимала Ада, чтобы догнать уходящего, тем дальше он становился. Девушка перешла на бег. — Не уходите, не бросайте меня здесь! Теперь в её голосе звенело самое настоящее отчаяние. Ураганный порыв ветра чуть не повалил на землю, заставил остановиться. На какие-то несколько мгновений перед глазами всё заволокло пыльной дымкой. Ада невольно съёжилась, пряча лицо от хлестких ударов, а когда туман рассеялся… Она стояла одна посреди этого завывающего ветрами хаоса. — Нет! Нет!!! Астаро-о-от!!! *** — А-а-а! С истошным криком Ариадна подскочила на «кровати», опрокинув стоящую рядом бутылку. — Повелитель! Девушка заозиралась кругом, часто моргая, пока не понимая спросонья, где находится, всё ещё по инерции ища глазами покинувшего её покровителя. Дрожащими руками залезла за шиворот футболки, ощупывая шею. Цепочка была на месте. Выудив её из-под одежды, Ада зажала сигил в ладони крепко-крепко, словно утопающая хваталась за соломинку, от которой зависело её спасение. — Повелитель… — пробормотала срывающимся на шёпотом голосом. Дыхание её совсем сбилось, вырываясь из груди резкими, судорожными толчками. — Повелитель… Подбородок её задрожал, и по щекам потекли слёзы облегчения. Это был всего лишь сон. Просто слишком реалистичный сон. Или знамение? Предупреждение? По лицу опять пробежала болезненная гримаса страха от новой пугающей догадки. Нет. Не-нет-нет. Не думать сейчас об этом! Выбросить из головы! Это всё плод хмельного бреда и ничего более! Какой же сушняк… Пить. Невыносимо хочется воды. И Ада шагнула на кухню. Так и замерев на пороге, в чём была. — Серёжа?!
-
Тревожный сон. Очень тревожный.
-
Как-то я упустил из виду этот диалог. Меж тем сон-то концептуальный, и вообще момент поворотный. А что самое интересное: является ли он продуктом подсознания Ады — или же послан Астаротом, как один из манипулятивных приёмов в его многоходовке?
|
Мелодия для атмосферности — ссылка2 мая 2013 г., 00:30
г. Новосибирск(продолжение) Астарот нашёл её на крыльце, стоящей на ступенях, смотрящей в расцвеченное бело-синими вспышками небо. — Что дальше? Пошлёшь и за мной убийцу, когда придёт время? — спросила Ада. — Пошлю. Если сочту нужным. Он шагнул навстречу хлещущим струям. Но вдруг остановился, обернулся, ещё раз посмотрев на неё. — Не простудись. Она долго смотрела ему вслед, пока фигура не исчезла в густом мраке, слившись со слезами плачущего неба. Пронизывающий ветер трепал длинный подол намокшего платья, хлестал по мокрым от слёз щекам холодными струями. Но ей отчего-то совсем не было холодно. *** 00:58Ада не знала, сколько времени прошло, прежде чем она очнулась от забвения наяву. Гроза уже почти совсем стихла, изредка напоминая о себе далёким, гулким ворчаньем, словно разбуженная, недовольная волчица. Девушка постояла на крыльце ещё немного, с наслаждением вдыхая свежий, влажный ночной воздух… Пора. Дом встретил её сонным уютом полумрака. Спать не хотелось совершенно. Впервые за последнее время тело наполнило необычайное ощущение лёгкости. Впервые она могла сделать глубокий вдох без боязни, что он ломотой отзовётся в рёбрах. Впервые смотрела на мир обоими глазами. Какое же это счастье просто не ощущать боли! Откинувшись назад, девушка с удовольствием потянулась… Что-то мягкое и тёплое тихо соскользнуло с плеч и, шуршаще погладив по спине, расстелилось у её ног. Пиджак? Кажется, мужской — слишком ей велик. Ариадна непонимающе воззрилась на предмет чужого гардероба, силясь припомнить произошедшее за хотя бы последние полчаса. В памяти не отложилось эпизодов с собственным переодеванием или дополнительным облачением. Странно… Она наклонилась рассмотреть находку поближе. «Brioni»* — гласил ярлык на подкладке. — Ничего себе… Брови девушки взмыли вверх, а сама она чуть не присвистнула. Это же один из топовых мужских брендов! Помнится, в их костюмах неизменно появлялся актёр, игравший главную роль в фильмах про Джеймса Бонда. Иными словами, сейчас в ногах Ады валялся предмет, по стоимости эквивалентный её заработку месяцев так за… шесть. — Отменный вкус, — вполголоса похвалила она неизвестного владельца и наклонилась за вещью. «Не простудись», — напоминанием прозвучали в голове последние слова. Протянувшаяся было рука резко отдёрнулась, а сама Ада отскочила на шаг в сторону, словно повстречала затаившуюся в траве змею. Так это принадлежит ему… Ну конечно! Как только она сразу не догадалась? Только вот… Астарот никогда ранее не оставлял у неё ничего из личных вещей. Впервые изменил привычке. — Почему?
— Потому что так пожелал.
— Да это понятно. Но зачем?
— Не хотел, чтобы ты простудилась. Сам же сказал.
— А ему какая разница, простужусь я или нет?
— Ну… Так люди обычно проявляют заботу.
— Он не человек.
— Может, у демонов с людьми это общая черта психики?
— А у демонов есть психика?
— Конечно. У высших сущностей обязательно она есть.
— Но если демоны умеют заботиться подобно людям, то почему зимой в минус 25 его не волновало, замёрзла я или нет? А летом вдруг нáчало.
— Да, парадоксальная нелогичность… Но тогда ты не была ранена. А сейчас — очень серьёзно пострадала. Может, он тебя пожалел?
— А демоны способны жалеть?
— Чёрт их знает… Может умеют, но как-то по-своему? Зачем-то он же сегодня отдал тебе добрую половину своих сил?
— Это вполне может оказаться частью многоходовки.
— Довести самого себя до состояния выжатого лимона — это часть многоходовки? По-моему, это зовётся мазохизмом.
— У людей зовётся мазохизмом. А у демонов это часть многоходовки.
— Не исключено.
— Я бы сказала, железобетонно. Многоступенчатые планы — его любимое занятие.
— И всё же, смотри… Если он каждому своему служителю будет так щедро отсыпать из закромов собственных энергетических запасов, то его надолго не хватит. Смекаешь?
— Да ладно тебе. Вряд ли там самопожертвование из особых ко мне чувств. Он потом слопает кого-нибудь и быстро восстановится.
— А мог бы и не лопать. Мог бы вообще палец о палец не ударить. Но ударил ведь. И ещё как ударил. Он мог бы за существенное лечение впаять тебе долг, а то и два. Однако сделал это безвозмездно. Понимаешь?
— Хм…
— Ага-а-а.
— Да, может, ему скучно просто стало! Вот и принялся живую скульптуру из меня ваять.
— Какое «скучно стало»? С тобой это априори невозможно. Ты соскучиться не дашь. Каждый день как на пороховой бочке. Всегда работёнки подкинешь даже своему нанимателю.
— Ну извините, я его работать не просила! Это была его личная инициатива.
— Вот и я о том! Зачем бы ему это делать?
— Возможно, стало стыдно. Раз у демона есть психика, может ведь его совесть загрызть?
— Астароту? Стыдно? Ты сейчас прикалываешься, да?
— Ну тогда я не знаю!
— Возьми да спроси в следующий раз в лоб. Чего мучиться догадками, в самом деле.
— Тáк он мне и ответит, как же.
— Ну а вдруг. Чем чёрт не шутит. То есть демон.
— Ладно, посмотрим. С элементом его гардероба-то что делать?
— Откуда я знаю. Подобных прецедентов ещё не бывало. С пола хоть подними. А то разозлится ещё…
— А что, это было бы вполне по-постмодернистски! Использовать элитную дорогущую вещь в качестве половой тряпки.
— Ох, нарвёшься ты когда-нибудь, Ариша… На его месте я б тебя давно уже убила за твои выходки. Это ж сколько терпения с тобой надо!
— Ха-ха. Ты не можешь меня убить. Ты — это я, а я — это ты. Как в песне Мурата Насырова.**
— Да ты просто кэп Очевидность, я смотрю.
— *нервно напевает* «И никого не надо нам…»***
— Подними ты его уже, балда, хватит истерить! Ничего тебе не сделается.Ада нерешительно протянула руку к пиджаку. Боязливо отдёрнула. Протянула снова. Она будто опасалась, что прикосновение к одежде покровителя заставит её истлеть и исчезнуть, разрушит какие-то невидимые чары. Наконец, пальцы легонько коснулись ткани. Сначала неуверенно, потом всё смелее… Ничего. Просто приятное наощупь тонкое шерстяное полотно прекрасной выделки. Просто качественная вещь, которую доставляет удовольствие держать в руках. Пожалуй, стоит отнести её в библиотеку и отдать владельцу при следующей встрече, через неделю. Ариадна поднялась с пола и, перекинув пиджак через руку, отправилась в комнату аудиенций. *** Не удержалась. Не смогла противиться. Что заставило опуститься в его кресло? Что подтолкнуло поднести к лицу кусок ткани, ещё какой-то час назад покрывавший его плечи? Что побудило сжать, скомкать, закопаться пальцами в складки, и, зарывшись носом в эти беспорядочные морщинки, с упоением вдохнуть хранящийся в них аромат? Его аромат. Она не знала, не помнила. Но сейчас глаза её были прикрыты, а губы бесконтрольно скользили по шероховатой, ворсистой ткани, пробуя новый, запретный вкус. Его вкус. Терпкий, выдержанный, горько-полынный, перемешанный со слезами, настоянный на страданиях, с приглушенными нотами мучительной боли, после которой остаётся лишь послевкусие пепла. — Astaroth… Девушка шепчет сакральное, истинное имя, и оно отзывается на собственное звучание, многократно отражаясь от стен и тяжёлых штор мириадой перекликающихся шёпотов в звенящее тишиной пространство: — roth… roth… roth… — asta… as-s-sta… — aro… ro… ro… — sta… s-sta… sta-a… Вздрогнув, Ариадна открыла глаза. Она сидела в кресле покровителя, сжимая в объятиях его пиджак, зарывшись в него лицом. Что с ней?.. — Дура, — сердито обругала она себя, швыряя пиджак на сиденье. И резко вскочив, опрометью бросилась вон из комнаты. *** 02:00Слышно было, как старинные ходики в гостиной на первом этаже натужно пробили два часа ночи. Ада приблизилась к туалетному столику. Медленно, опасливо подняла взгляд. И оцепенела. Зрачки расширились от изумлённого восхищения увиденным, а грудь исторгла невольный выдох. На неё смотрела красивая девушка, только вступающая в пору своей юности. Аристократически благородный овал лица, тонкая, иконописная переносица, изящная линия бровей, губы — изгиб лука Амура, копна густых непослушных волос, мягко ниспадающая на плечи. Такие лица мастера эпохи романтизма изображали на портретах… Таким лицом обладала теперь она сама. Ада наклонилась к отражению, провела пальцами по щекам, лбу, губам, отказываясь верить увиденному. Осенённая новой догадкой, быстро, нетерпеливо скинула платье. Так и есть. Ни единого синяка, ни царапины, ни намёка на пятнышко. Обнажённое тело — будто мраморная статуя без единого изъяна, абсолют совершенства. Из зеркала на неё взирала Ада прежняя, какой она была 2,5 года назад, уезжая в Новосибирск в день своего совершеннолетия. И в то же время Ада другая. Прекрасная безупречной, холодной, пугающе нечеловеческой красотой. Которая не подвластна неумолимым чарам времени. Которую не коснутся невзгоды старости и болезни. Ада похорошевшая и помолодевшая на пару лет, с душой, в одно мгновенье состарившейся на несколько десятков. Да, синяки на коже исчезли, раны затянулись. Но душа её, обезображенная грехом убийства себе подобного, сейчас истекала кровью, роняя алые слёзы по своей утерянной невинности. Сколько невидимых глазу язв прибавилось на её совести сегодня? Сколько ещё бесчисленных шрамов появится завтра? Лишь пронзительные синие глаза её остались прежними. И отныне всякий раз, смотря на неё из зеркального отражения, они будут видеть безобразное уродство старика, живущего внутри. Будут смотреть с укором, судить молча. Она поняла, чтó Астарот преподнёс ей. Бессмертная, неувядающая красота — высший дар демона. И самое страшное его проклятие. — Проклятый! Будь ты проклят! Проклят! Крик, исторгающийся из глубин существа, прорезал безмолвие ночи. Так кричат люди на грани отчаяния, вмиг потерявшие надежду. И смертельно раненые звери. Сыплющиеся дождём звенящие осколки. Сжатая в кулак окровавленная ладонь. С тех пор Ада возненавидела зеркала. Той ночью в своём доме она разбила их все. Голыми руками. Вдребезги. Всё смолкло. Затишье перед бурей. *** Она сидит на полу, сжимая в изрезанных ладонях крупный осколок. Смотрит остановившимся, остекленевшим взглядом на своё отражение. Водит пальцем по краю. И почему он так похож на наконечник копья… Совпадение? Знак? Она поднимает голову, смотрит в пустое, тёмное пространство — и улыбается. Да. Это будет красиво. И дерзко. Ему понравится.
-
За потрясающего Астарота и его Аду!
-
Красота.
Ну и к предыдущей беседе: знакомый Астарота - совсем не обязательно его друг. Он ни слова не сказал о том, что убийство Влада это плохо, наоборот - выдал тебе немного информации.
-
Хорошо показано, что демоны тоже умеют любить, но это и боль одновременно.
|
-
Вот это поворот
-
За мужской поступок.
|
Усталость навалилась неимоверная. Разом. Захотелось прилечь. Потом страх догнал. Не от увиденного, нет, а что на базу возвращаться придется. Всё ждала, прислушивалась Эва, что из рации приказ прозвучит - оставаться на месте или дальше топать, но нет... До самых ворот вера поддерживала надежду и наоборот, но чуда не произошло. Боялась Коган, что закончилось всё. Теперь снова четыре белых стеночки, стираный хрустящий халат, беременное бабьё, жесткая односпальная кровать и тишина на горизонте будущего. От мыслей о стерильной тюрьме её замутило, а в груди воздух застрял. Как в детстве...
Была у Эвы подружка. Одна-единственная. Верочка. У Верочки родителей не было. Точнее это у родителей не было Верочки. Потому что они были живее всех живых, но дружили только с напитками от сорока градусов и выше. Вот Верочка им и не нужна оказалась. Зато бабушке своей Верочка была нужна, просто необходима. Потому что за нее пособие давали, да и старушка была тоже вроде как сирота - одна-одинёшенька. Они с Верочкой друг друга стоили.
Внучку бабуля опекала. Только и слышно было во дворе "Верочка, домой, а то простудишься! Верочка, не смей! Верочка, хватит, в гостях хорошо, а дома лучше! (это когда Верочка у Эвы в гостях ненароком оказывалась)". А потом и вовсе принялась её дома запирать, в комнатушечке полутемной, мол, чтоб не случилось чего. Как бабуля Верочку запрёт, так у Эвы удушье начиналось - задыхалась, Верочку в тюрьме старушичьей представляя. А Верочка что? Верочка вышивала. Верочка вязала. Верочка шила. Пеленала кукол. И было ей счастье.
Постепенно Эву отпустило, но воспоминания остались. А Верочка в восемнадцать уже мамой стала, замуж от бабули сбежала. Потом в девятнадцать мамой стала. Потом в двадцать. А то как же! Навык ведь не зря наработала - одежды нашила, борщей наварила, аистов навышивала за детство своё голозадое...
А для Коган на всю жизнь теперь фобия и комар всяческий...
Вернулась Эва бледнее, чем ушла, испарина на лбу выступила, от осмотра отказалась настойчиво, сухо кивнула, прощаясь, пошла-пошла вдоль стеночки, в норку юркнула и была такова.
Да только в норе лучше не сделалось. Принялась Коган свои десять квадратов шагами измерять да страхи всякие придумывать. Мол, соберут другой отряд, а ее не позовут. А почему не позовут? Что она сделала? Или не сделала? Удушливо жарко в комнатушке сделалось и помянула Эва Верочку, добровольно-безвольную затворницу, нехорошим словом. Нет, она, Коган, так не сможет. Ни сейчас, никогда. Ей туда надо, наружу, где дышать можно.
Тут бы и вспомнить ей, как удивилась она, Надоева одного увидев (прозвучало в шипящем эфире, что Сокол вернулся, но что один только... сокол, а не отряд, не обмолвились даже), но нет - адреналиновый наркоман она теперь, ширнулась на полную и скоро снова дозы попросит.
Был у них профессор в институте - хирург-героинщик...
Хотя, это уже другая история.
Коган выскользнула из своего жилища, деловито плечи расправила, мол, не время тут отдыхать, дела всякие ждут. Сходила будто бы до кабинета своего, инструменты проверила, склянки всякие. Главным образом поглядела, что никого никуда не отправляют без неё. И успокоилась.
А там и выпить собрались, помянуть. Эва не пила, а потому колебалась чуть дольше остальных. Любопытства тоже не испытывала, даже отчаянно не желала, чтоб Надоев вдруг с пьяну в подробности вдался.
Но не прийти не могла. Скажут потом - не нашего поля ягода, не пьет, не поминает, знать нас не знает, ну вот и справимся без неё.
-
Отменный пост. И душевно. И в тему. И с бэком.
-
Какой яркий, потрясающий, живой персонаж!
-
Прекрасный слог и героиня.
|
Пипа— Отчего же странно, — улыбается в ответ Мириам. — В Японии тоже живут люди. Почему бы им не пить кофе? Люди везде примерно одинаковы, хоть и разнятся по цвету кожи и разрезу глаз. Она осекается, осознавая: а ведь Пипа права. Для кого-то это принципиально важно… Её родная Германия теперь готова смотреть на тебя с презрением за недостаточный процент арийской крови, текущей в твоих жилах, а за отсутствие таковой — и вовсе отправить на смерть. Мириам мрачнеет, унесясь мыслями в тяжёлые воспоминания. Но вернувшаяся вскоре официантка, словно фея по мановению палочки, одним добрым делом стирает с лица девушки следы грусти: булочки! Аккуратные, ароматные, подобные тем, какими она угощалась у тёти во Франции. — Это мне? Правда? — в глазах Мириам читается искренне-детский восторг. Девушка берёт с блюдца одну, макает в кофе и отправляет в рот с поспешностью голодного человека. Так и есть: последнюю неделю она ела не так много, отказывала себе в необходимом ради того, чтобы самостоятельно купить билет на сегодняшний вечер. И теперь это незамысловатое угощение кажется ей вкуснее самого дорогого десерта. — Спасибо. Вы волшебница, Пипа, — говорит художница, тепло смотря на женщину. — Ваше волшебство заключено в добром сердце. Я ведь понимаю, что это вы сами… — кивает она на булочки. — Хозяин бы этого никогда не сделал. Девушка снова улыбается. Этой улыбкой она хочет дать понять, что не сердится на официантку за её маленький обман. — А можно я нарисую вас? — вдруг говорит Мириам, сама удивляясь, как это она осмелилась. — Не подумайте, что это что-то товарно-денежное из разряда «услуга за услугу», нет. Я захотела выполнить ваш портрет сразу, как только пришла сюда, потому что вы красивы. Просто… так было бы словно украдкой, и это другое. Совсем не то по сравнению с добровольным согласием. Конечно, было бы проще, если бы вы присели рядом, напротив, но я понимаю — работа… Потому я не потревожу вас: буду рисовать, просто наблюдая, как вы ходите меж столиков. Согласны? Мириам говорит просто, открыто, что думает. Почему-то ей кажется, что Пипа поймёт и её не заденет такая безыскусная прямота от незнакомки. — Ой, что же это я! Где мои манеры. Мириам Розенфельд. Я из Германии. Эсперанса Когда официантка уходит, Мириам берёт в руки планшет и подсаживается ближе к актрисе. Её неожиданный вопрос застаёт девушку врасплох. Хотя чего тут таиться… От Эсперансы Мириам мало что скрывает, ведь каждому из нас нужен человек, которому можно выговориться. — Мы поругались, — честно отвечает она. — Мигель порой невыносим: ведёт себя так, словно я его жена, что синонимично собственности. Вот скажи мне, аргентинцы всегда такие... «Исповедь» обрывается на полуслове: Мириам осекается, заметив, как внезапно изменилась в лице подруга, смотря куда-то «сквозь» неё, как искра гнева сверкнула в её темных глазах. Что, Эсперанса, что такое? Невольно обеспокоенный взгляд девушки устремляется в ту же сторону… чтобы встретиться с его взглядом. Немец. Треск ломающегося пополам угольного карандаша в тонких, судорожно сжатых пальцах. Напряжённых так, что белеют костяшки. Антрацитово-чёрный, хрупкий грифель сыплется прямо на персиковое платье. — Чёрт! — выдыхает Мириам, уронив взгляд на колени. Это не из-за платья, ей не жаль его. Но вот сломанный инструмент… такие карандаши стоят недёшево, и у неё их всего два. Она вновь переводит взгляд на военного и медленно поднимается. Ей плевать, что подумают о таком жесте и неотрывном, пристальном взгляде окружающие. Ей плевать, что подумает он сам, посмотревший на неё по всем правилам кабесео. Она никогда не понимала этой игры и терпеть не может этих кокетливых, зазывающих, хитрых и многообещающе-двусмысленных переглядываний с разных концов зала. Хочешь пригласить — подойди. Или духу не хватает? Но нет, Мириам встаёт не для того, чтобы ответить на приглашение мужчины в нарушение этикета. Она знает: достаточно просто подняться — и угольная крошка слетит на пол, не оставив и следа на скользком шёлке. Но даже когда девушка опускается обратно на стул, она продолжает смотреть. Не отводя глаз, смотреть на незнакомца с железным крестом на груди. Ей так можно. Это её право и привилегия — она художник. Эсперанса, кажется, не замечает изменений в поведении подруги, отвлёкшись на безмолвный диалог с мужчиной у барной стойки. Играет первая танда. Люди, стены, пространство — всё начинает кружиться, быстрее, ритмичнее, очертания размываются, смазываются, перемешиваются, заглушая смеющиеся голоса, и аккорды Малербы и дивный, чарующий тембр Медины. Немец танцует с кем-то. Мириам не слышит, что он говорит этой женщине, не видит выражений их лиц. Вместо них — пятна, словно быстро вращающиеся цветные стёклышки в калейдоскопе. Экспрессионистическое буйство цвета и звуков, в котором тонешь, тонешь… Художница сидит недвижно, отрешённо. Она не слышит ничего — лишь голоса, эхом прошлого, звучащие сейчас в голове. Она не видит ничего — лишь этот крест на левой половине его парадного кителя. Почему так мучительно щемит сердце? *** Руки с половинками сломанного карандаша сами ложатся на планшет, скользят полубессознательно, выводя линии. Я рисую. Мне нужно рисовать сейчас. Жизненно необходимо. Иначе… иначе я просто… убью его. Я уверена, что способна убить. Как же это страшно... Я не знаю, что со мной! Но чувствую, ясно ощущаю, что мне нельзя подниматься, а нужно рисовать, чтобы не совершить глупостей! Кто сказал, что искусство — это спокойное созерцание? Кто сказал, что искусство — это умиротворение? Кто сказал, что искусство — это любовь? Я огорчу вас: величайшие полотна мастеров — плоды огромной боли. Молния взгляда в фигуру танцующего — обратно на бумагу — снова на него. Сейчас я похожа на одержимую, и я знаю это. Захватить, запечатлеть, проникнуть в самую суть! Быстрее, пока не растворился этот эфемерный образ впечатления! К дьяволу парадный китель, которым ты так горд, что носишь даже на чужбине. Мне не составит труда сорвать его, как и эти награды и знаки отличия на твоей груди. Они — ничто, оболочка, они — наносное, мешающее видеть. Мне нужен ты, немец. Не прикрытый формой с крестами и лентами. Я хочу испить до дна чистый, концентрированный субстрат твоей сущности. Покажи мне свою обнажённую душу, немец. Я хочу видеть, какова твоя душа. Есть ли она у тебя? Подобна ли она алчному, осторожному, расчётливому Юргену Шредеру из миграционной службы, безымянный немец? Полированной столешницы касается один бриллиант. Чиновник смотрит на драгоценный камень.
— Вы предлагаете мне взятку?
— Я лишь оплачиваю ваш сверхурочный труд по приведению моих миграционных документов в порядок и компенсирую ваши временные затраты.
Мириам старается говорить спокойно, но её голос предательски дрожит. Конечно, это не укрывается от внимательного Шредера.
— Я понимаю вашу спешку, фройляйн Розенфельд… — его глаза чуть сужаются в хитрой усмешке, — но срочное изготовление документов у нас идёт по отдельному тарифу…
Мириам понимает намёк, ей не нужно повторять дважды — второй камень покидает недра бархатного мешочка и ложится рядом со своим братом-близнецом. Ей не стыдно за взятку: сейчас она покупает свою свободу, а может, и жизнь.
— Я беру это только для того, чтобы оно не лежало здесь у всех на виду. И прощаю вас на первый раз, фройляйн Розенфельд.
— Конечно. Спасибо, — поспешно кивает Мириам.
— За документами приходите завтра. Пальцы художницы скользят по белизне листа, растирая чёрные точки в размытые завитки волос и следы щетины на щеках. А может, твоя душа подобна прямому, бескомпромиссному, бессердечному, идущему напролом собрату, безымянный немец? Неизвестный офицер с улиц Лейпцига, ворвавшийся ноябрьским вечером к нам в дом. Ты хороший знаток родительского сердца. Ты знал, как нужно действовать, чтобы принудить отца не сопротивляться. Ты понимал, кто для него дороже самой жизни. Резкий, дёрганый росчерк. Уголь крошится от силы нажима, оставляя на бумаге линию твёрдого подбородка. Ещё один рывок карандаша — и вырисовывается нос с римской горбинкой. Щёки Мириам горят нездоровым, горячечным румянцем, словно ей только что надавали пощёчин. Её кожа всё помнит. Хранит следы бесчеловечного прикосновения тем вечером. Такое не стереть из памяти. Так какая у тебя душа, танцующий незнакомец, и что это такое — немецкая душа? Когда из понятной, близкой, знакомой с детства она превратилась во что-то чуждое, ожесточённое, ненавидящее? Ответишь? Знаешь ли ты, что для таких, как я, означает крест, мерно покачивающийся на твоей груди в такт плавным шагам танго? Знаешь, сколько счастливых жизней он перечеркнул, сколько судеб поломал? Чувствуешь моё рвущееся наружу желание прямо сейчас подойти, одним быстрым движением сорвать его и острым концом что есть силы оставить росчерк на твоей гладко выбритой щеке? Так, чтобы до брызнувшей крови. Так, чтобы до шрама, подобного незаживающим ранам, что оставили твои соотечественники в моей душе. Только не плачь, Мириам. Не надо. *** Она очнулась. Устало проводит рукой по лбу. Смотрит на лист с недоумением, непониманием. Это она нарисовала только что?.. Нарисовала его, того немца?.. Почему?.. И отчего вокруг наброска столько вдавленных чёрных точек, словно лист пытались истыкать десятками игл?.. Почему её волосы в таком беспорядке, высвободившимися из тугого узла прядями спадают на лицо?.. И почему так легко и свободно?..
-
за портрет. За флешбэки. За потрясающую историю. За душу, вложенную в пост...
-
Какая она славная. Я утром отвечу )
-
Браво за "немецкий" фрагмент и отдельное браво за Файнса!
-
Пришлось побыть немного невежливой и не ответить Мириам )
Это прекрасно, целая вставная новелла в нашей истории.
Мне нравится, как она мыслит и чувствует посредством бумаги и карандаша.
-
O________O
Прочитал твой пост, слов нет, одно "O________O".
Потрясающе. Ты (это редкость!) умудряешься писать длинные посты интересно, так, что я их залпом проглатываю. Особенно этот. Спасибо! Ты восхитительный игрок.
-
Очень сильно. Прониклась, читая, местами до слез.
-
вооооооууу
-
Живо и эмоционально до мурашек. Очень здорово пишешь, цепляет.
-
Неслабо. Совсем неслабо.
-
Сильно!
-
Одиннадцатый. За дело.
-
Понравилась)
-
Так правдоподобно страдать может только тот персонаж, чей автор страдал тоже, и по-настоящему. Словом, верю. Сильно.
Давно хотел плюсануть этот пост, да.
|
Ей до сих пор не верилось, что это произошло и происходит наяву.
Олдмандское королевство, провинция Вестаббат, квартира Анны Линкольн. 3 сентября 1328 года от ПК. 17:45
Как обычно бывало по пятничным вечерам, Анна устроилась в кресле, поджав под себя ноги, укутанные сейчас в мягкий ворсистый плед. В камине умиротворяюще пострескивали поленья, и этот фон как нельзя лучше подходил для теперешнего занятия девушки — она трудилась над очередным вышиванием, тщательно подбирая размеры и оттенки бисерин. Тонкие длинные пальцы Анны умело обращались с иглой, работа неспешно спорилась, и на душе у леди Линкольн, пожалуй, впервые за много месяцев было... нет, не спокойно. Как-то отрешённо-безразлично-апатично.
С тех самых пор, как бесследно исчез её научный руководитель и защита готовящейся диссертации стала невозможна, Анна перестала понимать и чувствовать это чужое теперь для неё слово — спокойствие. Много дней провела она, ломая голову над загадкой, что же сделалось с профессором. Или что и кто сделал с ним... Второй вариант казался ей наиболее вероятным. За что — она примерно догадывалась по обрывочным полушёпотным фразам, слышимым ей в коридорах университета, когда она ещё числилась там аспиранткой.
После тёмной, во всех смыслах, истории с Артуром Лидсом на неё саму тоже стали посматривать косо, начиная некоторыми представителями научного сообщества (кое-какие из журналов, особенно пекущиеся о своей репутации, даже отказались принимать к публикации её материалы) и заканчивая собственной семьёй. Отношения Анны с родителями в целом стали прохладнее с того самого дня, как она внезапно пошла против их воли, вместо факультета общественных наук поступив на филологический...
Разрыв поколений в рамках семьи Линкольн лишь увеличился во время обучения Анны на последнем курсе, когда однажды, придя домой, она с воодушевлением рассказала родителям о своём намерении защищаться под руководством профессора Лидса, на тот момент уже достаточно авторитетного исследователя Хаоса. Заставить девушку отозвать своё заявление из деканата не удалось ни уговорами, ни увещеваниями, ни угрозами прекращения финансирования. Анна прекрасно понимала, что угроза эта нереальна: родители, чтобы они ни говорили на словах, на деле не допустят её отчисления прямо перед самым получением диплома, и конечно же, оплатят семестр — слишком уж они амбициозны, чтобы стерпеть такой позор. Супругам Линкольн оставалось лишь недоумевать, откуда в их тихой дочери, всегда такой покладистой и послушной, пробудился демон бунта. Разумеется, связывали они это с дурным влиянием ненавистного профессора, но сделать ничего не могли. Пришлось смириться. А Анна после этого случая ограничила отношения с родителями рамками необходимой учтивости, ясно осознав, что доверительность навсегда покинула их. Родные по крови люди, тем не менее они не понимали её. Такое, увы, случается.
Профессор был другим. Никогда ещё Анна не встречала человека, столь не похожего на неё, но столь ясно умевшего читать в душе. Для учёного нет ничего дороже научных воззрений, идей, представлений, гипотез и теорий — одним словом, всего того, что составляет его мировоззрение. И нет ничего важнее стоять на своих научных позициях до конца. Этому он учил её. Артур Лидс обладал независимостью и упрямством в отстаивании своих взглядов — теми чертами, которых не хватало ей самой, которые с самого раннего детства в ней убили строгим воспитанием. Независимость суждений, независимость взглядов, наконец, независимость от мнения других людей, на которых Анна привыкла оглядываться, которым привыкла уступать... В каком-то смысле это была свобода. Да, в глазах Анны профессор был свободен. Конечно, справедливости ради стоит отметить, что характер у научного руководителя, мягко говоря, был непрост (а если уж говорить совсем откровенно, временами Артур Лидс был прямо-таки несносен). И всё же этот человек понимал её, и у них было одно общее любимое дело. А это очень дорогого стоит.
Впрочем, лучше опустить все лирические отступления, повествующие о жизненных выборах и прочих перипетиях Анны Линкольн. Разве что стоит упомянуть про финальный аккорд этой пьесы — срыв защиты её диссертации. Из университета Анну никто не отчислял. Она ушла сама. А что бы сделали вы, если бы вас вызвали в ректорат и мягко, с оттенком какой-то омерзительной заботы о вашем будущем, не имеющей ничего общего с искренностью и участием, посоветовали сменить тему научной работы, а заодно и научного руководителя взамен исчезнувшему? «Так будет лучше для тебя», — настаивали родители. Анна же ответила: «Это предательство». В сумасшествие профессора она не поверила. После краха всех родительских надежд, которые возлагали они на единственную дочь, извечный конфликт отцов и детей заявил о себе в полную силу. Скандала не было, Анна попросту ушла из дома, начав жить отдельно: сняла уютную квартирку всё в том же родном Вестаббате у одной пожилой дамы. Если бы она знала, что жить в одиночку не так уж и плохо, наверное, сделала бы это раньше.
Внезапный звонок в дверь вывел девушку из медитативно-сосредоточенного состояния ¬— от неожиданности Анна вздрогнула, тут же вскрикнув от резкой боли: на уколотом иглой пальце выступила алая капелька... Пока она сосбиралась с мыслями, звонок повторился. Кто бы это мог быть в такой час?..
***
Прохаживаясь по комнате скорым шагом, выдававшим крайнее волнение, в который раз Анна взяла в руки лежащее на столе письмо. Вновь пробежалась глазами по строчкам с таким знакомым почерком. И в который раз бросила письмо обратно. Сложенный вчетверо листок, покружившись в воздухе, мягко опустился на полированную поверхность, распространяя вокруг себя аромат одеколона адресанта. Тот самый аромат. Анна отвернулась, приложив к губам тыльную сторону ладони (неискоренимая привычка детства, жест, плохо поддающийся контролю и дававший о себе знать в минуты смятения) и вновь принялась мерять простанство шагами. Мысль лихорадочно работала. «Мировая скорбь», «Вест», «зелёный эльфийский» и «Майер» вкупе с почерком и индивидуальной манерой изложения — яркие лингвистические индикаторы. Но что если это фальсификация? Как филолог она знала: авторский стиль и почерк можно имитировать, было бы желание и умение. Но вот запах... Девушка снова взяла письмо в руки, поднесла к лицу, медленно вдохнула. Да, она узнала бы его из сотен других. Сомнений не было, писал профессор Лидс. Значит, он жив!
Анна взглянула на календарь. 4 сентября — это же... завтра?! Что же делать... что делать? С кем посоветоваться? Да какие тут советы! На это просто нет времени, решать нужно немедленно. К тому же... письмо шифровано — значит, за профессором слежка и ему угрожает опасность. Нет, точно никому нельзя сообщать. Но как же родители? Если она исчезнет без вести, страшно представить, что с ними будет. Вот незадача, как быть... Покопавшись в книжном шкафу, девушка выудила с верхней полки географический атлас. Порт-Норман — это же так далеко... Она никогда не покидала родной Вестаббат, разве что ездила на конференции. Однако подобные мероприятия всегда проходили в составе организованной группы от университета. Здесь же предстояла поездка в одиночку. Страшно. Опасно. Анна закусила губу, задумалась... Если попытаться рассудить трезво (что сейчас, в условиях жёсткого лимита времени, было сложно), вряд ли профессор стал бы писать ей и подвергать риску одиночного путешествия, не будь дело серьёзным. И если она держит сейчас в руках этот листок, значит, случай безотлагательный. Возможно, ему больше не к кому обратиться. «Это предательство», — вспомнились собственные слова. Нет, она не может поступить так низко, отказав нуждающемуся в помощи. Решено — она едет.
Дорогая мама!
Обстоятельства сложились таким образом, что завтра я не смогу приехать на субботний ужин и навестить вас. Мне нужно срочно отлучиться в Гаэльдон: там проходит интересная конференция по моей теме, а я слишком поздно увидела их объявление о принятии статей к публикации. Питаю надежды принять в ней участие хотя бы слушателем. Возможно, я задержусь там на какое-то время (говорят, в этой провинции замечательный архив, и не воспользоваться шансом посетить его было бы безрассудно).
PS: В спешке я не успеваю оплатить аренду миссис Джекман за текущий месяц, и мне не хотелось бы подводить её таким образом. Пожалуйста, сделай это за меня (деньги я оставила на камине).
PPS: Передай привет папе. Надеюсь, он не станет сильно сердиться. Приношу извинения за нарушенные планы.
Анна
Письмо на скорую руку вышло рваным, суховатым. Но хотя бы так, на что-то более учтивое и пространное у Анны попросту не хватило времени — ещё нужно было купить билет и собрать вещи.
Олдмандское королевство, провинция Морлен, Порт-Норман, Центральный Вокзал. 4 сентября 1328 года от ПК. 18:20
Анна еле успела к прибытию поезда (всё же ношение тяжёлых саквояжей не было основной деятельностью хрупкой девушки, а потому сильно снижало её скорость) и сейчас, стоя на перроне в ожидании, переводила дух, не снимая перчаток поправляя выбившиеся из-под дорожной шляпки волосы и изредка прикладывая к лицу надушенный платок — Порт-Норман встретил её буйством запахов, от которого голова так и норовила пойти кругом.
Она чувствовала себя неуютно. Неизвестность мало кому приходится по душе, а уж привыкшую к размеренной жизни Анну она пугала вдвойне. Почему-то только сейчас с запозданием на ум пришла мысль, что неплохо было бы иметь запасной план на случай, если... А что если? Опять же неизвестно. Простодушная, никогда не умевшая просчитывать далеко наперёд, угадывать мотивации других и думать о разного рода препятствиях и погрешностях в осуществлении задуманного, только начав общение с профессором, Анна стала немного вникать в эту таинственную науку под названием «выработка стратегии и тактик». Одним словом, планировать пока она умела плохо, и как назло это умение давало сбои в самые неподходящие моменты. Вот и сейчас она подумала, что зря отправила то письмо родителям. А вдруг за ней слежка и вскоре обнаружится, что ни в какой Гаэльдон она не поехала? Но отступать и что-то менять было поздно — вдалеке уже вырисовался силуэт приближающегося поезда.
-
Мне определенно не хватало Анны в этой игре)
-
За анализ письма профессора и письмо родителям
-
Нетипичный для тебя персонаж, но очень приятная девушка) Жаль, история Анны и профессора закончилась, едва начавшись.
|
|
День с утра не задался. Сначала Крок (так Мэй окрестила своего робота-повара) перепутал меню, приготовив ей вместо яйца вкрутую яйцо всмятку. Это, конечно, ничего страшного. Мэй по своему обыкновению проглотила завтрак не глядя, а уже потом заметила подвох, верней, ощутила послевкусие. В общем-то всё в полном порядке. Но как, КАК можно перепутать эти две простые операции?! Даже такой профан в кулинарии, как Мэй, понимала разницу.
«Похоже, бедняге Кроку всего-то требуется обновить пару плат, — думала учёный по пути на работу. — Зря я на него сердилась».
В лаборатории тоже царила обстановка, близкая к хаотичной: Раццарк и Крацура. Коротко и ясно. Эти двое были частой причиной как головных болей доктора, так и главными организаторами минуток смеха, на которые она время от времени отвлекалась, делая перерывы в работе. Несмотря на всю их разность, командная работа у троицы спорилась, и Мэй даже считала их своей семьёй в некотором роде. Ведь её родные остались на далёком Сяояне, и сейчас ближе этой парочки у девушки никого не было.
— Доброе утро, бездельники, — бодро поприветствовала ассистентов Мэй, входя в лабораторию и останавливаясь у вешалки в раздумье.
Поколебавшись с минуту и в итоге мысленно махнув рукой, она решила пока не облачаться в ненавистную белизну халата и осталась в своём повседневном наряде: выцветших за долгое время ношения бриджах, футболке не первой глажки и свежести и удобных кедах на тонкой подошве.
— Ну что тут у вас? Опять флиртуете? — сложив руки на груди, девушка хитро посмотрела на Крацуру, устроившуюся под потолком. — Межу прочим, Раццарк, на твоём месте, я бы радовалась таким знакам внимания со стороны дамы к твоей персоне, — обратилась она уже к рослому альбиносу в белом халате. — Вот на меня, скажем, Крацура глаз не положила, хотя я, очевидно, гораздо привлекательнее. Нет, тебя выбрала. А значит, не так уж ты безнадёжен. Одним словом, не возмущайся, а цени! Кто ещё такого занудного зазнайку полюбит.
За время работы с этой необычной парой у Мэй успел сложится определённый стиль общения, смесь какой-то беззлобной прямолинейности и несаркастичного подшучивания. Вот и сейчас она не упустила случая подколоть горделивого Раццарка, нисколько не намереваясь его задеть или обидеть. Парень, впрочем, всегда поначалу дулся, в силу своих расовых (и, видимо, оттого нпреодолимых) особенностей. Но продолжалось это, как правило, недолго по одной простой причине: на добродушную Мэй просто невозможно было долго сердиться.
Неожиданный посетитель — да ещё с самого утра, да ещё человек (!) вместо робота — удивил доктора Адамиди. Девушка обернулась, с настороженным любопытством разглядывая визитёра.
— Доброе утро. Чем обязана? — произнесла она стандартное приветствие.
-
Различия в приготовлегии яйца всмятку и яйцв вкрутую, видимо, для тебя - вечная тема.)) А вообще, очень тонкий образ погруженного в свою работу ученого.
|
Маленькая госпожа. Так ехидно называли Эльшабет её старшие сёстры. И не только потому, что она была самой младшей из дочерей жрицы Ардул’брин. С рождением восьмого (и последнего) ребёнка силы матушки, видимо, иссякли — девочка появилась на свет (а вернее во Тьму Андердарка) крохой да так ей и осталась, ростом не достигнув и пяти футов. Зато на телосложение маленькой госпоже, расщедрилась видно сама Паучья королева: Эльшабет была необычайно хорошо сложена, будто статуэтка, выточенная из цельного оникса мановением руки гениального скульптора. Лёгкая, гибкая, тонкая в кости, с изящно удлинёнными конечностями, она двигалась легко и с той игриво-грациозной плавностью, которая свойственна, пожалуй, лишь этим мягко ступающим, будто вечно крадущимся, четырёхлапым животным из Ночи-на-Верху… Кажется, презренные расы называют их кошками.
Впрочем, переживала Эльшабет недолго, уже в подростковом возрасте быстро смекнув, что анатомический «недостаток» легко компенсируется парой туфелек на максимально высоком каблуке, в которых девушке, с некоторыми оговорками, можно было приписать такую характеристику как «среднего роста». Да и своевременно появившиеся где надо округлости, умело подчёркнутые правильно подобранной одеждой, не могли не радовать их обладательницу. Так что вскоре все печали по сему поводу напрочь стёрлись из девичьей головы. А обидное сестринское прозвище превратилось в эпитет, которым Эльшабет, пожалуй, даже гордилась.
«В самом деле, — рассудила как-то однажды дровийка, готовясь к поступлению в Академию, — зачем будущей жрице быть дылдой?» Обладая пытливым, любознательным умом и развитым интеллектом, Эльшабет вообще любила рассуждать. Нет-нет, да и посещали её аккуратную головку с тщательно ухоженными белоснежными волосами вопросы, как правило, начинавшиеся с формулировок «Что если…?», «Допустим, что…», «А вдруг…?». В такие моменты девушка могла бы сойти за воина — характерный блеск и азарт, который обычно можно наблюдать в глазах бойцов, с нетерпением готовых ринуться в атаку, был заметен и в её глазах цвета спелого граната. С той лишь разницей, что молодая послушница Академии бесстрашно бросалась в бои интеллектуальные. Впрочем, порой тоже весьма трудные и изнурительные. Неудивительно, что учёба в Ятшаррене давалась девушке легко и просто. Несколько незаметно пролетевших лет теории и практических тренировок — и вот она уже выпускница!
Сейчас же вчерашняя выпускница стояла в задумчивости, обратив взор на разложенные по кровати наряды и, по всей видимости, не решаясь остановиться на каком-то одном варианте. Затруднение заключалось в том, что Эльшабет до сего дня не доводилось бывать на мероприятиях, на котором сейчас требовалось её присутствие. Собрание — понятие слишком многозначное, чтобы делать какие-то прогнозы. И вылиться мероприятие, судя по её опыту, может во что угодно, от оргии до немедленного выступления в туннели Подземья. помучавшись ещё с несколько десятков минут, наконец, юная жрица остановила свой выбор на чёрной кожаной броне, сидевшей как влитая точно по фигуре (как-никак шита она была Домом по её индивидуальным меркам) и будто продолжавшей изгибы её собственного тела, и паре обуви на сравнительно небольшом каблуке (мало ли, вдруг и впрямь придётся куда-нибудь выступать!). В конце концов, если «семейное» собрание обернётся чем-то увеселительным, разоблачиться (разумеется, в прямом смысле этого слова), освободившись от брони, она всегда успеет, а вот выдвигаться на задание, будучи в вечернем платье… как-то несподручно.
И всё же иногда плохо быть невысокой. Сейчас как раз был один из таких моментов. Вроде и собираешься вовремя, и выходишь с запасом, а на место сбора прибываешь одной из последних, а может быть даже слегка припозднившись. Всему виной длина ног и как следствие — мелкие шажки. Всего лишь один параметр — и вот уже времени на путь затрачивается больше в сравнении с другими сородичами. С такими мыслями Эльшабет вошла в общую залу и свойственной ей лёгкой, без суеты, поступью плавно задефилировала к первым рядам. Привычка, сохранившаяся по Академии. На поясе жрицы, мерно покачиваясь в такт шагов хозяйки, балансировала змея. Явно пребывая в состоянии крайней заинтересованности происходящим, она то и дело изгибалась то в одну, то в другую сторону, своим раздвоенным языком словно «пробуя» пространство на вкус.
Особенно обладательнице блестящих чешуек пришёлся по вкусу Нат (уж наверняка не оставленный без внимания и боковым зрением её хозяйки). Проходя мимо воина, подпиравшего стену, девушка на мгновение задержалась, слегка повернув голову в его сторону и удостоив мимолётного взгляда. Что-то с этим дроу было не так, что заставило её задержаться... Осознание пришло быстро, заставив брови Эльшабет на какую-то секунду недоумённо приподняться.
Во-первых, поза. Он стоял, единственный из всех существ противоположного пола не осмелился опуститься на скамью без позволения на то жриц. Какие прекрасные манеры, похвально. А во-вторых... рост. Тут с подбором характеристик дело у Эльшабет обстояло куда сложнее — в голове от увиденного вертелось только одно слово: невероятный. Дроу и правда был огромен. Разумеется, девушка давно привыкла к тому, что при разговоре с собеседником её глаза в лучшем случае упирались в часть тела, именуемую межключичной областью. Но на сей раз... быстро сопоставив габариты незнакомца с собственными, жрица пришла к выводу, что при взаимодействии с этим субъектом перед её взором будет маячить нечто, располагающееся ближе к пупку. Ну или солнечному сплетению, если повезёт. И вообще, как такое возможно?! И возможно ли? Мутация? Наследственность? А может... милость самой Тёмной госпожи? Впрочем, над решением этой загадки она подумает позже.
Отвернувшись, Эльшабет зашагала дальше, оглашая своды звонким, мерным перестукиванием каблуков и раздавая по пути подобающие статусу вежливые приветствия тем, кого знала в лицо.
-
Маленькая госпожа, ты оправдала все наши ожидания.)
За красоту и художественность.
-
с прибытием
-
хорошо
-
За наблюдательность и восхитительные округлости :)
За тонкое осознание ощущений невысокого человека :)
-
Красиво написанная биография. Как будто первые главы саги Сальваторе читаешь...
|
|
Звонкий, командный голос князя вырвал её из медитативного полузабытья, которое уже начало окутывать сознание. Кимико открыла глаза как раз в тот момент, когда Рио выходил из погреба. Девушка часто заморгала, чтобы сфокусировать зрение и получше разглядеть недавнего нарушителя спокойствия. Вопреки всеобщей волне страха, прокатившейся по рядам крестьян, в душе девушки окровавленная, колючая фигура ронина подстегнула иное чувство – собранность, спокойную, выжидающую насторожённость. Словно притаившаяся кошка, наблюдающая за потенциально опасным существом, Кимико стояла, не шелохнувшись, следя за всеми действиями воина одним лишь взглядом.
Озарённый ореолом победы, гордо восседающий на коне даймё говорил вдохновенно, уверенно и… как-то подготовленно, подчёркнуто официально. Как правитель. Не вполне осознавая подоплёки, не зная деталей разговора, состоявшегося в подвале, Кимико тем не менее каким-то шестым чувством уловила в его голосе нотки фальшивости, будто кожей осязала витавшую в воздухе неестественность происходящего.
Внимательный взгляд чёрных глаз остановился на Кёдзи. «Изгнал демона, даже не спускаясь к одержимому? Так не бывает. Либо господин Омомори очень сильный колдун, для которого и стены не помеха, либо…». Пытливый взгляд снова скользнул по фигурам Рёусина и Кохэку, словно силясь прочесть их мысли. Об альтернативе этого «или» даже не хотелось думать. «Нет победного облегчения, нет триумфа. Нет радостного блеска в глазах. Есть… разочарование? Вина? Неуверенность?» – гадала Кимико, снова всматривались в оттенки эмоций, проявляющихся на лице мага. «Боги, да он еле на ногах держится!». Сердце болью отозвалось в груди при этой мысли. Если бы только Кимико обладала даром делиться своей жизненной энергией с другими, она, не колеблясь, в эту же минуту отдала бы половину, только чтобы не видеть опустошения, измождённой тоски в этих мудрых, бездонных, как пропасть, глазах…
Подозрительная фигура ускорила шаг и выросла рядом с ней, почти вплотную. Высокий, на целую голову выше. И опасный… Аура сдерживаемой силы, готовой в любую минуту прорваться наружу, словно ледяным потоком окатила крестьянку с головы до ног, отозвавшись волной мурашек, пробежавшей по спине. Кимико рефлекторно вздёрнула подбородок в горделивом жесте – и клинки взглядов схлестнулись в немом поединке. Подчёркнуто вежливая речь, так режущая слух своим контрастом с недавней бранью и нечеловеческим рёвом, а в глазах – вспыхивающие искорки бесовского огня. И эта дерзкая, издевательская, унизительная «просьба». А по сути – приказ повелителя. «Так вот какой ценой Вы усмирили демона, Окура-но Рёусин? И усмирили ли? Может, просто заключили с ним выгодную сделку, воспользовавшись никому не нужной крестьянкой, как разменной монетой?»
Нет страха. Вместо него – холодная ярость, клеточка за клеточкой стремительно завладевающая её телом.
– Конечно, называйте меня, как Вам угодно, Рио-сан, – ответила Кимико с лучезарной улыбкой, скользнув по высокому силуэту мужчины неожиданно тёплым взглядом.
Молниеносный взмах правой руки – и звонкая пощёчина наотмашь, в которую вложена вся сила и весь гнев, сотрясающий её тело.
– Но безнаказанно угрожать моему отцу я не позволю никому. Ни демону. Ни человеку. Ни ронину. Ни самураю, – сквозь зубы процедила девушка, огромным усилием воли сдерживаясь, чтобы не наброситься и не расцарапать Рио лицо. – Так что, господин всё ещё желает насладиться моим чарующим пением? – язвительно спросила Кимико и, не дожидаясь ответа, резко развернулась и бросилась прочь.
Вихрем проносясь мимо расступающихся односельчан, возле коня юного князя Кимико резко остановилась. Горько усмехнувшись от пришедшего в голову воспоминания, медленно размотала перевязанную недавно руку, и, вытерев лезвие о пояс юкаты даймё, с подчёркнуто вежливым поклоном, швырнула его к ногам лошади.
«Я просила у Вас только одного – с честью служить Вам. Не знала, что для этого нужно втоптать свою честь в грязь», – говорил её устремлённый на Рёусина прямой взгляд, полный немой укоризны.
Кимико удалилась, не оборачиваясь более. Её щёки алели стыдливым румянцем. А на ресницах блестели горячие слёзы уязвлённой гордости.
-
Вот это поворот. Вот это - поступок.
-
Потрясающе!)
-
Прекрасное противостояние.
Отношения персонажей снова под угрозой, но так даже интересней.
-
Кимико - потрясающее сильная и волевая девушка! =)
|
|
От восторга друидка коротко пискнула под стать хомяку и, порывисто приобняв Сенора за плечи, наградила его благодарным поцелуем в щёку.
К полынному послевкусию примешивалось что-то ещё, приглушённое, едва уловимое. «Пепел. Значит, всё-таки изменился...» – промелькнула в голове мысль. Вслух же эльфийка произнесла:
– Да, ты знаешь, как порадовать друида. Какой милый толстячок! Откуда он у тебя? – Хелегиэль наклонила банку, позволяя зверьку покинуть своё убежище, если он пожелает. – Иди сюда, дружок, будем знакомиться. – И вовсе ты не старый, – обратилась она уже к Сенору, продолжая, однако, наблюдать за хомяком. – Я, конечно, отнюдь не знаток ваших возрастных особенностей, но, по-моему, до старости тебе ещё далеко. Тебе просто надо отдохнуть.
С этими словами эльфийка перевела сосредоточенный взгляд на собеседника. Было понятно, что в данный момент в её голове происходит активная мыслительная деятельность. Судя по всему, дела у Сенора плохи: Хелегиэль знала, что люди нуждаются в сне, и если долго бодрствовать, хороших последствий для здоровья не жди. Всё это скучная теория. А что же случается на самом деле со спящим? Само это состояние оставалось для друидки непостижимой тайной. Каково это – спать? Что происходит с сознанием во время сна? Какие ощущения и эмоции ты испытываешь при сновидении – явлении ещё более таинственном? «Должно быть, это ужасно – бояться того, что тебе жизненно необходимо… Это всё равно что если бы мне… запретили рисовать! Кошмар какой…» – подумала Хель, заметно погрустнев.
Сама девушка, как любой эльф, могла лишь медитировать, грезить на границе дрёмы и реальности о воспоминаниях, пережитых ранее событиях… Это совсем иное, судя по рассказам друидов-людей, которых она регулярно закидывала вопросами на эту тему с упорством пятилетенего эльфёнка.
– А давай я тебя покараулю? Может, тебе не так страшно будет. Сама-то я спать не умею, – Хелегиэль пожала плечами, словно извиняясь за свой «недостаток». – И спальник так прихватила, на всякий случай, больше для того, чтоб от переохлаждения спасаться и лечиться в случае чего. Но в драку я ввязываться не собираюсь, – она добродушно улыбнулась. – Так что могу его тебе одолжить.* А может, ты есть хочешь? – спохватившись, выдала друидка осенившую её идею. – Или эля выпить? Ну или вина. Оно, правда, разбавленное получается в этой чудо-кружке. Наверное, ты такое не жалуешь. Но эль очень даже ничего. Могу хоть сейчас наколдовать.**
|
Фрида разрывалась между двумя противоположными чувствами: любопытством и насторожённостью. Так-то, конечно, до жути интересно, как живёт местная шишка. Может, она в первый и последний раз в жизни видит такое. Вон какие хоромы отгрохал, конца-края не видать. Зачем ему такой большой замок – заблудиться можно, днём с огнём не сыщешь. А потолки-то, потолки… Фрида задрала голову, пытаясь рассмотреть, что же находится вверху, под балочным сводом. Бесполезно, даже свет не доходит. Девушка опустила взгляд и принялась рассматривать внутреннее убранство залы. «Всё в золоте да серебре. Прислуги только несколько десятков. Интересно, а сам-то граф что целыми днями делает, если за него другие батрачат? Все они такие, эти богачи, а чуть до дела какого серьёзного дойдёт – помогите люди добрые, найдите мне мою фамильную драгоценность! Как котята беспомощные, право слово. Сам-то только и знает, небось, что в зеркало глядится целыми днями. Вот бы мне такое маленькое зеркальце – уж больно вид нечёткий в речках да ручьях… И конфет бы… Да, конфет до ужаса охота!»
Девушка украдкой взглянула на стоящую на столе вазу со сладостями и грустно вздохнула.
Она чувствовала себя крайне неуютно. Да ещё, как назло, куча мужиков вокруг всех мастей. Она на такое не подписывалась! Фрида окинула пристальным взглядом остальных наёмников. Из дальнего угла залы, в котором затаилась девушка, открывался замечательный вид на всех присутствующих в помещении. Зато сама она не была на всеобщем обозрении. И отсюда к Шарду поближе, если что. «Вон он сам, стоит указания уже раздаёт вовсю. Потащила же его нелёгкая наниматься к этому графу… И так, по-моему, нормально жили, не тужили. Куда хочешь – туда и идёшь. А теперь по чужой указке к какому-то шаману ненормальному тащиться…». Девушка снова с тоской покосилась на вазу и, сама от себя не ожидая, вслух проговорила:
– Конфет бы…
Случилось это как раз в тот момент, когда Шард закончил перечислять всё необходимое для похода.
«Проклятье. Надо ж так опростоволоситься!», – Фрида поспешно накрыла рот рукой, но отступать было поздно – её реплику, кажется услышали.
– Я это… ну… – кашлянула девушка и, набравшись смелости, выпалила: – Я хотела сказать, что неплохо бы сладким запастись в дальнюю дорожку. А ещё зеркальце надобно. Если его благородию не жалко, – закончила Фрида, слегка краснея.
|
Поздним вечером, после благополучно окончившегося праздника в честь дня Йуль, Ингеборга сидела перед зеркалом и, как всегда, болтала со своим лучшим другом – лесным котом по имени Скумри. Привезённый её отцом пять лет назад из далёкой Норвегии как нельзя кстати, этот зверёк стал девушке лучшим другом, скрасив тоску юной колдуньи по недавно умершей матери.
– Славный праздник получился, правда? А я ещё идти не хотела… Ну не люблю я, когда много народу, – делилась впечатлениями Ингеборга, медленно проводя гребнем по длинным огненно-рыжим волосам. – Нет, всё-таки хорошо, что ты меня уговорил пойти. Иначе откуда бы я узнала о таких интересных гостях годи? Наверняка этот Хельги не все истории про свои приключения успел поведать, и у него в запасе ещё множество нерасказанного. Вот было бы здорово послушать, ужасно любопытно! – девушка на несколько мгновений перестала расчёсываться, мечтательно улыбаясь. – Славный он, этот норвежец, с таким не соскучишься, – резюмировала она и развернулась к пушистому собеседнику.
Заприметив, что госпожа собирается отходить ко сну, рабыня Свана засуетилась вокруг таза для умывания. Но Ингеборга, нахмурившись, молча выставила руку вперёд в предупредительном жесте. Уже четыре года как она безуспешно пыталась отучить своих работников от некоторых привычек, которые они приобрели, прислуживая прежней хозяйке – её матери, женщине строгой и требовательной к комфорту. И если по обличью Ингеборга была почти полной копией Айсилинг, то в кого пошла характером, оба родителя сказать затруднялись и грешили на ирландских предков по женской линии.
– Вечно ты со мной, как с калекой, – упрекнула колдунья служанку.
– Но госпожа… – начала было та.
– …имеет ноги и руки, поэтому сама прекрасно дойдёт до таза и справится с умыванием, – прервав её, закончила высказывание Ингеборга. – А тебе пора бы тоже спать, – и она жестом отпустила Свану.
Покончив с водными процедурами, девушка с занырнула в постель и накрылась одеялом из овечьей шерсти.
– Скумри, ты идёшь? – позвала она кота и, не дожидаясь ответа, продолжала беззаботную беседу, лёжа на спине и закинув руки за голову: – А забавный этот следопыт, да? Как же его… кажется, Ольфрун? Наконец-то я его вживую увидела, а то столько баек про него ходит. Чуть не получеловеком-полумедведем считают, представляешь? По-моему, он просто слегка взъерошенный, – хихикнула девушка. – А Гисли, как всегда себе не изменяет, мёдом не пои – дай в кости поиграть и подколоть кого-нибудь. Ну что, спокойной ночи, мой любимый усатый воин!
Девушка зевнула и, свернувшись калачиком, вскоре уснула. Однако в эту ночь ей не суждено было видеть сладкие сны…
***
Ингеборга вскочила от криков с улицы, как ей показалось, неподалёку от гостевого дома.
– Проклятье, неужели ни один праздник не обходится без пьяной драки… – проворчала колдунья и повернулась на другой бок, пытаясь снова погрузиться в дрёму.
Но в следующую секунду она вскочила и начала наспех одеваться – невольно прислушавшись, она различила слова: кричали на ирландском, языке её второй родины. И, кажется, искали её…
– Скумри, быстрей! Побежали! Узнаем, что там случилось, – привычным жестом прихватив с собой лекарский набор, девушка на ходу накинула поверх платья зимний плащ и выскочила из дома.
Найти место происшествия не составило труда – достаточно было бежать на крики. Настигнув перепуганного земляка, она засыпала его вопросами:
– Ты искал меня? Что случилось? Кто-то ранен?
|