Голосование пользователя

Старожилы в Нортвиче привыкли смотреть на мрачную стену Леса сквозь настороженный прищур, однако знают, что сам по себе Лес зла никому не желает. Он живет своей непостижимой жизнью, вполне самодостаточной, со стороны иногда выглядящей странно или даже страшно. Он пугает, но только тех, кто готов пугаться. Старожилы знают, что Лес будет стоять здесь еще многие столетия, возможно, увидит и исчезновение цивилизации - либо же сам поглотит ее, похоронив на дне зеленого тенистого моря, накрыв мхом, засыпав высохшими иголками и прелой листвой. Для него столетья - лишь миг, у него свое время, медленное, тягучее.

Лес равнодушен и опасен, как большой спящий пес. Его сокровища упрятаны глубоко, его тайны сокрыты, его истории - это странная выцветшая картинка на древнем гобелене. Лес неохотно расстается с тем, что принадлежит ему, но уважает смельчаков, способных вырвать заветные сокровища. Лес наделяет своими дарами, но не всем они по душе. Тех же, кому не повезло, Лес примет в свои прохладные объятья, вплетет их истории в свою - бесконечную, местами трагичную, полную темных пятен и недосказанностей. Тех же, кто сумел уйти, Лес удерживать не будет, лишь изредка посылая им полные прохладной тени мрачные сны.

Так и сгинул Зарракс Великолепный, последний из Ходоков, в недрах зеркального лабиринта полуразрушенной башни Часовщика, что высится в отдаленных дебрях мрачного Леса. С загадочной хитрой улыбкой на губах встретил он свою смерть – всего лишь веху на пути Великого Замысла, отмеченного кровью и неожиданными поворотами...



Где-то далеко-далеко в одинокой белой палате очнулся, вдрогнув, несчастный умалишенный, холодный пот крупными каплями покрывал его лоб. Снова кошмар, и каждой ночью все страшнее и красочнее...

Жало лже-игондуя ранило Квака в самое сердечко, пробив и без того потрёпанную броню. Рухнув на колени, лягух смог разве что прошептать:
- Будь ты проквят.

  Майя снова упала. На этот раз ей не хватило сил подняться.

Отражения заметно поникли. Мрачный Зарракс стал еще мрачней и зачем-то полез за пазуху.
- В общем, не помогут, - пробормотал Игондуй-отражение.
- Тогда уж извините! - кричит Майя-два и выхватывает топорик для разделки мяса!
- Нам очень надо! - вторит ей Квак, хватаясь за трезубец.

Что-то тревожное промелькнуло во взгляде Харди при виде бегущего по руке паука. Но в следующий миг, гном сощурился, усмехаясь щекотке маленьких мохнатых лапок.

- Магию, говоришь? Эт хорошо... будет ему чем заняться, не заскучает.

И топор на поясе погладил. Задумчиво так... "до Василиска путь не близкий" как говаривали те, кто хоть раз из Чащи возвращался.

-Какой красивый! -Восхитился Микош, осторожно поглаживая паука. -Назову его Хуб. А что он кроме лишайника ест? И где ему жить удобнее? Тоже кувшинчик завести? Спасибо!

Гоба не расстроился тому, что его никто не выбрал. И совсем-совсем не завидовал. А то, что нахохлился и глаза пучил – от радости. Блестяшку нашли? Нашли. Живы? Живы. Чему не радоваться...

А напоследок, перед уходом, спросил он и об астроманте, которого ему требовалось искать, чьим проводником был кто-то из племени... Правда, видимо, искать его придется уже в следующий раз...

Тут, конечно, Витор бросил попытки заставить монстров отказаться от погони за ним. Чёрт побери, огромное полуразрушенное поместье поднялось на ноги! О, каком ещё сражении могла идти речь? Только о побеге, пока совсем не поздно! Сообразить все это он успел, а вот убежать...

Броня совсем треснула отваливаясь стальными кусками, пока едва ли помышлявший об атаке человек отступал под градом ударов. Вот он упал на одно колено, тут же кто-то вцепился ему в затылок и его теплая кровь потекла за шиворот. Удар прямо по лицу и сознание археолога померкло. Он успел увидеть краем глаза небо в просвете между деревьями. Но дальше уже ничего не было, лишь загробный мир.

Ладонь до последнего сжимавшая клевец разжалась, бессильно сотрясаясь от новых ударов.
Такой же конец встретили многие исследователи, даже благородные археологи.

- Так, подождите минутку, - сказал Игондуй из-под стола, где его «незаметное» пребывание спалила Майя, - Я всегда был сторонником правды. Потому так придется меньше врать. В Лес, что стал опасным и жутким для любого путника, меня отправили храмовники из небольшой обители, посвященной Диамире. Не знаю, сколько прошло лет после вашей смерти в будущем, но Чаща собрала все самые жуткие способы убийства обычного путника. Некий Злоязыкий и дед Никто появились на этих землях и друг с другом борятся. Племена фрогмэнов, ежелюдей, быколюдей и десяток других наводнили низины, леса и реки. А далеко отсюда стоит таверна, где хозяин дает пристанище нам, сталкерам авантюристам за любой хабар, который мы можем принести ему… Так вот! Щас… как там… а! Достопочтенные хранители слов Живых Звезд обеспокоены тем, что в размеренное движение звезд и точность гороскопов вносят сумятицу страдания неприкаянной души их былого брата, сгинувшего в Лесу несколько лет назад - надо разыскать старую усадьбу, укрытую в Лесу и упокоить призрак астроманта Калдвелла. Дословности. Но мы нашли эту коробочку, - гобольд КРЕПКО держал ее, чтобы никто не выхватил, - и переместились из нашего будущего, в ваше настоящее. Как песок пересыпался из часов - туда сюда. Я вот думаю, стоит ли вам с нами перейти в наше настоящее, ваше будущее, и собственными глазами увидеть во что превратилась усадьба, и как по ней бегает ваш призрак. Прошу, не голосите, мы пойдем на кухню и найдем там что-то поесть, а вы через некоторое время придете к нам. Когда мы доедим, не раньше… А у вас нет тетитвы для лука? Моя порвалась.

Так, ну там внизу такое себе сражение. Какая-то гибкая фигура с луком, отбегая раз за разом на короткое расстояние, останавливается и посылает очередную стрелу в бредущие за ней неуклюжие фигуры. Фигуры эти выглядят странно - широкие шляпы, толстые ноги, туловища, их четверо, все разного роста (сильно разного), еще двое лежат в стороне, истыканные стрелами. Так это же грибы ходячие! Микониды, из Недр! А вот позади их, в глубине оврага, какой-то ход круглый, в скалу уходит.

Ну что же, подойдя ближе, видите, что все четверо... растоптаны, что ли? Натурально на телах следы множества острых то ли ног, то ли копыт, кости переломаны, даже лица в кашу смяты. Едва спустились, как на вершине дальнего холма появляется крупный олень. В свете заходящего солнца рога его блестят золотом (или показалось?). Следом за ним появляются еще косули. Красавец-вожак некоторое время стоит на холме, глядя на вас, после чего скачет прочь, его стадо - за ним.

Харди оглядел запас ведьминой посуды с явным удовольствием.

- Вот... с этим уже можно иметь дело. Сообразим, так сказать, на троих. Дорога не близкая, всякое еще приключиться может. Возьмем каждый по кувшину. Хоть один да донесем мокрокожим. Закончим Маришкину работу.

Гном помолчал помрачнев, пожевал губами. Вдруг стало заметно какой Три Гвоздя на самом деле старый.

- Слыхал я, есть такие заклятия, чтобы мертвых с того света возвращать. Особенно если у них тут дело неоконченное осталось. Да только слов нужных никто из нас, я думаю, не знает. А до ближайшего колдуна нам немало дней топать. За такое время... в общем, ни одна аркана не поможет. Да и всяк ли захочет, чтобы его силой из посмертия вырывали. - Харди задумчиво потер горло, будто вспоминая холодные пальцы призрака.

Маришку, Гнаша и Хеди положили в хижине. Харди сложил им руки, как полагалось - девушкам в пальцы вложил их кинжалы, зверолюду - тяжелую кирку. Каждому по куску угрятины, что-то из личных вещей, по мелочи. Трупик паука, поджавшего лапки, Три Гвоздя тоже у Черной Вдовы на груди пристроил. Закрыл покойникам глаза монетами.
Труп ведьмы бросили покойникам в ноги, голову злобной лягухи заботливо пристроили к зеленому заду, чтобы обратно не собралась.

- Нужно что-нибудь сказать. О мертвых. Маришка... в Василиске ее называли "Черной вдовой". Но я пошел с ней в Чащу и видел, что она заботилась о тех, кто шел рядом с ней. Она ходила в Чащу много раз и Чаща изменила ее. Была ли она человеком я не знаю, но кем бы она ни была, он была достойным товарищем и вождем. Теперь она может отдохнуть.
Хм... Хеди. Ее называли "Пугливой". Наверное такой она и была. Но так же была чуткой и ловкой. Она первой заметила троллей, когда мы только покинули таверну. И как бы там ни было, там, где она сейчас бояться ей больше нечего.
И Гнаш... не знаю, как его называли. Я бы назвал его блохастым засранцем. И он, я думаю, рассмеялся бы. Это он умел делать хорошо. Как и влипать в неприятности. Он несколько раз чуть было всех нас не угробил, но так же несколько раз спасал наши жизни. То, что жгло его изнутри остыло. И теперь его душа обретет мир.
Да упокоит их души Чаща, согреет тела Пламя, а пепел укроет Утроба.

Харди перевел дух после необычно долгой речи и отступив на шаг назад посмотрел на гобольдов.

- Хотите что-нибудь сказать?

Маришка закрывает глаза и сжимается в комок, прикрывая лицо и усики... Под ладонь прячется паук... Перед внутренним взором за мгновения проносится такая долгая и интересная история... Ее, Маришки, история, и всех, кто называли себя Бешеными Охотниками... И ее славные коротыши, и вредный мертвец, и конечно же милый ведьмак... И Сестра, и Братья... Неужели она их подвела?.. Сознание стремительно тускнеет, погружаясь в спасительное и безболезненное забытье...

Змеи убиты! Змеи вернулись. Не кончатся. Значит – колоть надо ведьму.

-Етить!-Хотел согласиться Микош, но только грустно булькнул, чувствуя как мощные челюсти тянут вглубь.

Маришка продолжает всаживать нож в жирную жабу, а Гоба рядом ловко накалывает на копье змею за змеей. Подскакивает Микош, принимается рубить ведьму топором! Но тут же за его спиной из воды показывается огромная тварь, своей пастью хватает гобольда и тащит его под воду!
А ведьма еще жива, отплевывается от вас проклятьями-змеями! Те впиваются в нападающих, кусают Гобу с Маришкой!

— Ауууу! - взвыл гнолл, когда острые зубы жабомонстра впились ему в спину. Вместо булькания из пасти Гнаша выплеснулась кровь, а потом он исчез под водой, лишь поднятую вверх демоническую руку успели узреть товарищи Тург'ара.

Маришка сама зашипела как змея, только от боли. Вот ведь, ведьма оказалась страшнее чем она думала. Неужели на этом все? Девица постаралась об этом не думать и достала до ведьмы кинжалом вновь.

Бурди внезапно остановилась (чуть не покатившись кубарем по инерции). Что-то не вериться что мантикора не может умертвить Нори за один удар. Да и вообще животные часто относятся к детенышам очень дружелюбно вне зависимости от того какого они вида. Может мантикора решила усыновить Нори она просто орёт подобно ребенку которого родители подкидывают в воздух играя.

От этой мысли гноме очень сильно полегчало, сражаться придётся кажется не прям сейчас. Как сумев показав знаками прекратить бой гнома стала тихо (хотя это вовсе не имеет смысла после того что она делала) подбираться, если из-за гребня холма не видно существ.

– Не друг. Надо уходить. В яме с водой – станем супом.

Нори Скальссон оглянулся на соратников, и глубоко вдохнул лесной воздух. Как же хочется жить, пусть это даже и последние мгновения, которые тёмный бродяга был уверен, что пропадут не зря.
– Отойди-ка – буркнул он охотнику, проходя мимо него к идолищу.
Остановившись перед изваянием, Нори опустился перед ним на колени, и произнёс:
– Отпусти нас из своего проклятого лабиринта. Прими кровь мою в качестве жертвы, прими жизнь как плату за их спасение. Обнови древние соглашения, покровитель Чащи, и да хранит она секреты свои тысячи и тысячи лет. Моя душа идёт на зов.
После этого в руках гнома сверкнул нож, обычно использовавшийся группой для резки мяса в рационах. Перед тем как его мог кто-либо остановить, лезвие вспороло живот и перед идолом вылилось небольшое озерце крови.
Опускаясь на землю, Нори нашёл в себе силы на последние слова:
– Я знал... что мое предназначение... здесь...
Скальссон замер, и испустил дух.

— Ваше Высочество, куда ваши клевреты повели этого артиста? — не на шутку встревожился Зарракс, — Он же ничего не сделал! Молю, ступайте и велите им помиловать несчастного!

Сам же маг с удовольствием расположился наслаждаться представлением в одиночестве, подбадривая выступающих вполне искренними возгласами одобрения.

- Хорошо сработано. - Харди ободрительно похлопал Гобу по плечу. - Да ты чего нос повесил? Гляди, подрались знатно, это раз. Сейчас вон глядишь Гнашу ума прибавится, это два. А может и вычитает где хозяин местный "блестяшек" зарыл. Это, правда, если он читать умеет. А и не вычитает, так вон еще та дверь ржавая осталась. Может за ней чего полезного найдем. Это уже три получается.

Глуб ван Глут, кажется, был согласен с тем, что в западной комнате нечего искать. Или пока решил поумерить своё любопытство. Вместо этого он с другим хоббитом пошёл в восточную комнату, ту, откуда когда-то выполз змий, а затем без вреда для себя вышел Питер и один из дворфов.

Через какое-то время хоббиты вытащили оттуда показались оттуда с двумя новыми кольчугами, ещё одним копьём и коротким мечом. Короткий меч Биттерлиф взял себе, также на его поясе появились неожиданно обнаруженные у покойного Алоизиуса воровские инструменты и его подзорная труба. А ещё хоббит обзавелся себе крбком, прямо как у Абрахама. Красильщику досталось копьё в замен того, что ранее было конфисковано у него Норицем. Огелю Умному был презентован кинжал.

Две кольчуги хоббиты сложили в зале четырёх статуй. Могильщик вслед затем решил взять один из этих доспехов себе, сняв обгорелую кольчугу Греты и сложив её на землю. Также в "безопасную" южную залу были перенесены другие ценные предметы: моток шерсти, оставшийся от Бриндена, 10-футовая железная цепь траппера и кусок мирила, найденный у дворфа-кузнеца.

Закончив с переобмундированием, хоббиты и примкнувшая к ним компания проследовали в зал с бассейном и принесли туда сундук, изъятый у одного из погибших фермеров — того, что специализировался на картошке. В том уже лежало несколько кошельков с медными монетами и другие безделушки, также оставленные в наследство мертвецами. Хоббиты предложили людям, занятым выковыриваем самоцветов из бассейна, складывать их в общий ящик для последующей дележки.

- Дура ты мелкая! Тебя, - Игондуй ткнул девочку копьем, - там мама ищет!

От окрика Маришки у Гнаша почему-то виновато дёрнулся хвост, а сам гнолл почувствовал... какое-то бессознательно желание сделать что-то, чтобы девушка его похвалила? и может быть, даже почесала за ушком?

НЕТ!
СТОП!

Гнаш Тург'ар — дикий безумный гнолл, одержимый демоном! Он внушает страх и жжёт пламенем Бездны своих врагов!

..но за ушком всё равно приятно?

А-а-а-а!


Оставшиеся в комнате с бассейном в недоумении наблюдали, как Тург'ар несколько раз с силой ударился лбом об дверь, что-то подвывая себе под нос, а затем как ни в чём не бывало обернулся к товарищам.
— Рыбачить этих? - ткнул когтистым пальцем в очередную руку, которую сосредоточенно шинковал топором бледный гном. - Можно просто накинуть сеть на шкаф и вытянуть его поближе, или мы хотим просто порадовать Харди?

В этот момент в бассейн плюхнулась с недовольным кваком жаба Гобы, и Гнаш заинтересованно склонил голову, ожидая реакции рук.

Итак, Майя с Зарраксом заходят внутрь, приближаясь к подозрительной плачущей девочке. Когда они приближаются достаточно близко, девочка затихает вдруг - и резко оборачивается. А у нее нет лица! Тряпичное лицо куклы, глаза-угольки, рот намалеван, да и сама она (теперь-то видно) представляет собой какой-то болванчик, подделку, хоть и жуткую.
В этот момент откуда-то сверху слышится зловещий смех, и настоящая девочка спускается с потолка, где все это время таилась!
- Самые хитрые, да?! - кричит она зловеще и хватает холодными ладошками Майю за шею! А у Зарракса от этой ситуации аж колени трясутся! Жуткая девочка, кукла эта живая.

- Лягушачьи лапки под красным терпким… - осклабился гобольд, игриво щелкая острыми кинжалами зубов и подмигнул Кваку, а потом услышав слова Майи, насупился на жабообда, - Вот же ж ты! Довел ребенка! Держи! - засунув руку в свою походную сумку, дезертир достал оттуда большой запас еды и передал его Кваку.

Голос сверху доноситься глухо до нервничающего фермера. Кунто на некоторое время замирает не зная стоит ли подавать голос или лучше пошарить тут пока остальные не знают что он живой. Он уже было открывает рот, но осторожность заставляет его вновь захлопнуть. Фермер шарит в карманах своего тряпья и спустя пару мгновений вытаскивает небольшое медное зеркальце покрытое трещинами по ободу. Он подносит его к щели, чтобы с помощью зеркала осмотреться немного в помещении где он с гусем оказались.

Зарракс решил эффектно обставить свое появление в трактире – в распахнутую дверь влетел цветастый вихрь его лоскутного одеяния, увенчанный копной желтого пламени растрепанных волос.

— Трепещи, почтенная публика, ибо сам Зарракс Великолепный милостиво соизволил почтить сей дом своим присутствием! — тут бродячий фокусник осекся, заметив, что народу-то совсем мало, и смотрят на него в лучшем случае с ленивой снисходительностью – всяких повидали за сезон. А он что-то подзадержался в пути, преследуя неуловимые нити знамений, указующих на исполнение Великого Замысла. Одна из них и привела Зарракса в этот лес, и эту таверну. Вот только... Он вдруг беспомощно закрутил головой, выдавая растерянность. Опять не то! Снова лишь зыбкий призрак надежды. Тысячи лиг напрасных скитаний в бесконечном колесе. О, судьба злая!

Запустив длинные пальцы в волосы, он с горестной миной рухнул за один из столиков, зарылся лицом в ладони и стал содрогаться от беззвучных рыданий.

Призрак попытался дотянуться до Гнаша, но, похоже, новообретенная материальность сыграла злую шутку - занесло, закрутило, врезался в дерево.

– Ну ка, господин призрак, уберите свои руки от лягушонка! Не видите разве, ему и так досталось!
Маришка с арбалетом наперевес грозно выдвинулась на призрака.

Под вечер открылась дверь и в проёме появилась странной формы тень, которая выйдя к свету, превратилась в небезызвестную местной публике Маришку. Вот только что-то в ней поменялось, добавилось чего-то нечеловеческого. А именно усики появились и одна нога стала не совсем ногой. И Маришка опять была одна. Ну почти. Из чёрно-белых прядей выглядывал пушистый паучок.
- Бешеные охотники вернулись, - мрачно возвестила девица. - Хозяин, налей всем за упокой ведьмака Тельгара и ревенанта Ленвэ. Лес опасное место и не прощает ошибок.
Подошла к карте, ткнула в несколько мест: тут гигантский скелет лежит, тут маковое поле огромное, тут дерево с зомби, а в нем мутный тип живёт, а тут скала с птицей и жилище какой-то огромной псины.
- И передай весточку гильдии магов - задание выполнено.
Расправившись с делами заказала еды и выпивки себе, да побольше. И пауку чего-нибудь.

Покидаете тревожное место, шагаете еще полдня, все глубже уходя в болота. Провожатые после истории с лисой насторожены, переквакиваются реже, отрывисто. Тебе помогают перебираться с кочки на кочку, указывают правильный путь. Сами чаще плывут напрямую - ну да и понятно, им это болото роднее сухого хвойного Леса.

Наконец, посреди болота, окруженная могучими мангровыми деревьями, предстает деревня жаболюдов. Множество хижин, стоят прямо в воде, явно сухого пола нет в них. Посреди деревни - высокое дерево, и все ветви дерева плотно так оплетены паутиной, и в этой паутине снуют многочисленные пауки. А под сами деревом - большая хижина, туда тебя и ведут. Вода, кстати, теплая, пахнет серой - никак здесь горячие источники из-под земли выходят. Всюду жаболюды, большие, мелкие, а в особых садках плещутся головастики.

Внутри большой хижины сидят важные толстые жабы, пятеро, у каждого своя огороженная лужа, ну или небольшой бассейн с теплой булькающей водицей. На них яркие нелепые головные уборы, браслеты, украшения из костей, тростника и ярких тканеф. Провожатые квакают чего-то, важные жабы милостиво выслушивают.
- Прис-ква-живайся! - булькает самый толстый, расплывшийся почти горизонтально в своей луже. У него в руках длинная трубка, из которой он затягивается и выдыхает ароматное облачко. Тебе подносят небольшой топчанчик, укрытый ярким тонким покрывалом, чтобы не пришлось прямо в воду садиться. Заодно подносят трубочку, поменьше, но уже заряженную травами.

Держа оружие наготове, искатели приключений медленно движутся ко входу в главное помещение, вход в которое закрывает груда трупов. Присцилла осеняет себя крестным знамением при виде такого непотребства, но продолжает движение. Отблески факелов пляшут по древним стенам, давление тьмы и зла в ней ощущается практически на физическом уровне... Доринг карабкается на кучу первым, воздевает факел — и в эту секунду из тьмы на него бросается какая-то тварь, прыгает на грудь и впивается в толстю шею дварфа! Тот кричит от боли, роняя факел, и в свете плящущего пламени видна почти чёрная кровь, хлещущая из раны.

— Уберите это! - вопит Доринг, шаря рукой по поясу в поисках топора. - Убейте!

Фикс вскидывает арбалет, но стрелять по сцепившимся - та ещё задача, и болт отскакивает от кольчуги дварфа, который падает навзничь. Выскочивший вперёд Крэг тычет копьём, но мимо твари! Сейчас становится видно, что это видоизменившийся ребёнок-цверг, с вытянувшимся лицом, клыкастой мордой и когтями на руках вместо пальцев. Тварь поднимает голову, издаёт жуткий крик-плач, изо рта течёт кровь дварфа.

С молитвой на устах кидается в бой и мать-настоятельница, и её верный клинок режет плоть чудовища. Джошуа с силой бьёт посохом по рёбрам монстра-рёбенка, но тот не прекращает свои попытки добраться до горла Доринга — тот сопротивляется, как может, и не может даже сорвать топор с пояса. Когтистая лапа рвёт звенья кольчуги, мужчина издаёт сдавленный вопль боли и всё смешивается в горячке боя: на исчадие зла обрушивается град ударов, часть достигает цели, часть попадает по дварфу, который уже на грани гибели. Довершает всё точный выстрел Фикса, пробивающий тонкую шею цвергёныша навылет.

Все замирают, поражённые скоротечностью и смертоносностью боя, а из тьмы жилой залы слышится визгливый старушечий смех.



В следующее мгновение тьму в зале впереди словно разрезает ещё более густой мрак, словно рвётся сама ткань реальности, а потрясённые искатели приключений понимают, что кровь из ран Доринга тонкими нитями взлетает и несётся в этот прорыв, укрепляя его края, позволяя свершиться невообразимому. И вот в эту прореху начинает проталкивать себя манифестация самого страшного кошмара, какой только можно представить: клокочущая масса щупалец и скалящихся пастей, бессвязно бормочущих что-то на неизвестном языке. Глаза разной формы и цветов открываются и закрываются на поверхности этого монстра, когда он проникает в эту реальность.

Искатели приключений замирают в ужасе, глядя на это, краем глаза замечают старуху цвергов сбоку у стены, она машет руками, читая заклинание, а в следующее мгновение почему-то её живот раскрывается по вертикали, являя выпадающий комок внутренностей! Праматерь не умирает, нет, но разрыв начинает закрываться, буквально обрезая кусок проникшей извне твари. Её рты издают оглушающий крик боли, а во все стороны брызжет иссиня-чёрный ихор. Монстр кидается к заклинательнице, почему-то неспособный разорвать её, но обволакивает тело, проникает внутрь через разорванный живот, и поднимает к самому потолку.

Всё это происходит в считанные секунды, наполенные первобытным ужасом, а потом, одновременно с ударом тела праматери цвергов об потолок, древний раствор в кладке почему-то становится мягким, камни дрожат и вываливаются из потолка — и это распространяется всё шире и дальше! Охваченные паникой, остатки отряда бросаются назад, бегом через зал, преследуемые режущими воплями неведомой твари и грохотом обрушающихся сводов. Все останавливаются только в водяном зале, перевести дух, а затем торопятся наружу. Под старым дубом Присцилла и Джошуа падают на колени в жаркой молитве, призванной очистить их души от скверны, а вот Крэг и Фикс просто переглядываются, анализируя произошедшее.



Когда в Эгль через две седмицы прибыла экспедиция дварфов, они так и не смогли отыскать своего сородича, пославшего им весть. Местные пожимали плечами, а наводнившие город служители церкви столь недружелюбно косились на горный народ, что те, раздосадованные, покинули город через пару дней.

Присцилла и Джошуа вместе дождались прибытия высших церковных чинов из Женевы, дабы в красках описать произошедшее и направить отряды клериков обследовать и вычищать старые подземелья цвергов. С помощью магии воды подземных источников были выведены в Гранд'О, а все проломы и входы, кроме старого дуба, накрепко запечатаны. Что там нашли священники, никому доподлинно неизвестно, но несколько тяжёлых повозок под сильнейшей охраной покинули Эгль в течение следующего месяца.

Мага и специалиста тоже искали, но не нашли. Говорят, что последний раз их видели близь городского рынка, где они о чём-то разговаривали со старым евреем прежде, чем зайти в его дом. Всю ночь после этого в окнах дома горел свет, а наутро двое путников в плащах быстрым галопом пересекли мост и ускакали в сторону гор.

Настоятельница и молодой послушник также отбыли вместе с поездом Инквизиции, чтобы больше никогда не появляться в Эгле. Надзор над приютом взял на себя один из помощников Присциллы, а дети больше не пропадали по ночам. Что же касается кэлпи, то больше бледного коня не видели на полях вокруг города, и никто не знает, куда унесли его холодные воды Гранд'O, и где в следующий раз явит себя это древнее зло.

  — Квак, держись! – отчаянно вопила Майя, прицеливаясь в химеру. Жуткий хохот холодил всё внутри, а отсутствие Игондуйя оставляло место только мрачным мыслям.
  — Не стой столбом, стреляй! – а это уже Безумцу кричала девочка.

- А ну прочь, ублюдки! - Маришка гаркает на пупырчатых убийц и кидается на них с кинжалом. - Ишь, что задумали, маленьких обижать!

Прежде чем тьма поглотила Ленвэ, а его кости захрустели на зубах твари, он успел увидеть, как фигура охотницы, опаленная лучами Папы, хватает череп и разбивает его о стену!
- НУ ВОТ ОПЯТЬ.

- Игвандуй! - крикнул лягух, с трудом удерживая себя от яростного броска на химеру.
Нет. Стоило отвлечь химеру, заставить её бежать за Кваком, выпустив товарища из пасти. Если и Квак здесь сложит голову, пытаясь победить монстра, то всё путешествие от Нортвича, все приготовления - всё будет напрасной тратой времени и сил.
- Эй, эй! Хочешь заквусить жабьей жопкой?! Давай за мной!
Схватив первый попавшийся то ли камень, то ли гриб, Квак бросил его в сторону твари.

И эльф сумел развеять ночь,
Развеять, но не превозмочь.
И закатилась навсегда
За край небес его звезда...

Увидев Квака, гобольд победно улыбнулся! Наконец-то! Наконец-то они пришли и теперь этих трусов будут кусать, пока Игондуй отлежится в уголке. Потом возьмет кишки в руки и задушит эту чертову тварь. А ведь у него еще есть нитки и иголка, которые дала та рыжая девчонка. Все это пронеслось в голове дезертира за секунду и он уже хотел было сказать: «Все под контролем!», но смог пустить лишь кровавые пузыри…

Чэрвольд, выслушав сказанное ему на ухо Бурди, лишь развел руками:
- У нас такого в Нортвиче нет, извините, - сказал он. После чего поклонился, отошел обратно к стойке.

– Николас, лезь на руку статую что извергает пламя! У меня есть план. – после некоторого размышления произнес старый Абрахам и направился к ближайшему факелу расположенному на стене. Он снял его и магическое пламя немедленно потухло, но это казалось совершенно не волновало престарелого мошенника, он принялся привязывать к чаше цепь дварфа. Пока его ученик собиравшийся сам что-то сделать пополз в нужную сторону, полностью доверяя старику. Ткань хоббита порядком обгоревшую же они скинули в сторону. "Пламя будет попадать в устойчивую к огню чашу и возвращаться назад на саму статую не причиняя нам вреда" – размышлял старик работая с окровавленной цепью.

Равандил подал сигнал остановиться. Как-то само собой получилось, что решения принимал он, как самый бывалый.

– Хеди, – шёпотом обратился он к спутнице, – ты самая проворная и... разумная. Сможешь проскользнуть – посмотреть кто там?

Кажется, это было глупо. Пускай укусы пчел и ранили нежить слабее, чем живых соратников, Ленвэ понимал, что долго ему не продержаться. Когда упал Тельгар, эльф окончательно решил отступать

Зажаленный насмерть злыми пчелами, ведьмак испустил дух.

  — Надеюсь, она ночной хищник. Ну, в смысле темнеет, вдруг сама выберется. Подождём? – Майя скучающим взглядом обвела вход в логово. Хотелось подойти поближе и рассмотреть грибочки, которые так и манили девочку, но было страшно. Нарисовала веточкой на сухой земле зайца на поляне с цветочками, стёрла цветочки, стёрла лапку зверю, под нос себе тихонечко напевала:
  Заиньку поймала Майка,
  Прям в капкан попался зайка!
  Лапку вытащить не смог
  Кровью до смерти истёк!

"Как же я ненавижу насекомых!" - думала Маришка.

Распотрошённый могучими ударами словно рыба, Равандил упал на землю. В его голове, отлетевшей в высь ещё от первого удара, прежде чем сознание померкло промелькнула мысль о том, что жадность губит. Остального – что сделали с его головой и телом он уже не узнает. Но ему теперь и всё равно.

Так и закончилась история Равандила – эльфийского разносчика пиццы.

Маришка постепенно пришла в себя. Открыла глаза, удивленно воззрилась на нависшего над ней Тельгара. Недовольно пошевелила усиками... Чего-чего?! Чем пошевелила?! Девица резко села, чуть не зашибив ведьмака, и потрогала свою голову. Пальцы наткнулись на непонятные отростки, ощущавшиеся как часть тела, почти как рука или, например, ухо или нос. Блеклые глаза распахнулись широко-широко.
- А-а-а-а!!! Это еще что такое?! - заорала испугано.

Тельгар сам испепелил бы проклятого эльфа взглядом, если бы мог. Торговаться с пустоголовым уродцем за жизнь их спутницы, с которой столько пройдено вместе! Да лучше бы просто сунуть его костяной харей в мягкую землю, чтоб только в нее и таращился, да и забыть тут на пару веков.

Ведьмак схватил протянутые цепи и с силой зашвырнул их подальше в лес. Затем склонился над бесчувственной Маришкой, закрыв ее широкой спиной от возможного выстрела, подхватил на руки и двинулся прочь не оборачиваясь. И плевать он хотел на возможную огненную смерть от руки вероломного спутника или его бездушного покровителя.

- БЕЗ ПОНЯТИЯ КАКОВ РЕПРОДУКТИВНЫЙ ЦИКЛ ДАННОГО КОНКРЕТНОГО ПАРАЗИТА НО МОГУ СКАЗАТЬ ТОЧНО ВАША ПОДРУГА УЖЕ НАЧАЛА ПРЕВРАЩЕНИЕ ВО ЧТО-ТО ДРУГОЕ И ЛУЧШЕ БЫ ВАМ ЕЕ УБИТЬ ПРЯМО СЕЙЧАС ХОТЯ ЧЕГО Я РАЗВЕРНИ-КА МЕНЯ Я САМ ЕЕ СОЖГУ.

Дерево на секунду замолчало, раскрыв рот, а изо рта наружу лезет какой-то хмырь с копьем!

Равандила порой отвлекали слова лица на металлическом древесном стволе... Не больше, чем абсурдность ситуации. Но он всё равно не забывал смотреть по сторонам. Ведь сейчас он был один.

Вернув вместе с товарищами на место каменную дверь, Квак задумался над знаком. У него был пергамент и чернила, но бумага тут быстро испортится. Можно было оставить записку внутри кургана, но... наверное об этом стоило подумать до того, как они перекрыли проход тяжеленой каменной плитой, а не после.
Тяжело вздохнув, лягушонок достал ломик и принялся выцарапывать слова прямо на камне. Сначала было он хотел написать "Опасно", но потом решил, что в лесу буквально всё опасно и будущим авантюристам такая надпись ничем не поможет. Можно было написать про призрака, но те скелеты на дне шипастой ямы могли не согласиться, что призрак со своим питомцем - самое страшное в кургане. По итогу предупреждение Квака растянулось на несколько строк. Как говорится, краткость - сестра таланта. А талантливым Квак явно не был.



В конце лягух хотел было ещё написать "Чащобные ходоки", но руки после труда, растянувшегося на добрую пару часов, откровенно отваливались. Да уж, хорошо, что он стал авантюристом, а не писцом. Слишком уж тяжёлая работа - буквы выводить.

Чэрвольд приветливо кивнул гному, ухмыльнулся в усы и выставил ему бутылку "Смерти злобного предателя" - клюквенной водки с карамелью. Чокнувшись с новым гостем, сам выпил, пошел на кухню, сервировать закуску. В скором времени перед здоровяком-дварфом уже стояла тарелка с дымящейся рулькой, к нему полагалась целая миска тушеной капусты с лисичками, плошка сметаны, да еще целая тарелка разносолов. А еще кружка кваса, чтобы это все запить.

— Зря ты это трогаешь, Ленвэ, — заметил Тельгар, — С магией вообще шутки плохи, а уж с артефактами древних в руинах храма звездопоклонников посреди Чащи... — договаривать не стал, махнул рукой только. Может, эльф решил так украсить себя, чтобы порадовать ПАПУ?

Раз поживиться здесь нечем, то незачем и оставаться. Пришло время спуститься еще ниже, посмотреть куда же упал небесный гость, и что с ним сталось.

Ну, этих шкафов тут несколько, многие покорежены, расплющены, так что заглянуть внутрь несложно. Но монет там нет, все те же железные нитки, какие-то колбы (большей частью разбитые), установленные на странного вида плоские подносы, утыканные какими-то цилиндриками, все это соединено хаотично и сложно металлическими перемычками.

Ох, это было больно! Это было просто ошеломительно больно! Это было настолько больно, что Гаэль просто озверела!

– Небесный император, что за?.. – Прокашлявшись от полученного удара, Кьокишин вытаращил глаза так, что они почти сравнялись по размеру с Белегаровыми.
– Товарищи, мы сражаемся не с тем врагом! Это существо такой же пролетарий как мы с вами! Настоящая угроза - корыстные империалисты, стравливающие рабочих в саморазрушительные междуусобицы! – Монах понятия не имел, что означает половина произнесенных им слов, однако по необъяснимым причинам был черезвычайно уверен что ситуация обстоит именно так, как он описал.

По очереди сменяясь на часах, ночуете в обустроенном Белегаром месте. Вахта Гаэль выпадает последней. Уже под утро, где-то за час до рассвета, эльфийка слышит звуки приближающегося кого-то или чего-то... похоже, приближается бегом, проламываясь сквозь кусты.
Едва успев вскочить, Гаэль видит вылетающую на полянку фигурку в грязно-белом платьице. Да, натурально вылетающую, потому что щуплая девочка со спутанными волосами левитирует над землей, хотя и несколько неуверенно. Вся измазана какой-то слизью, по ноге струйкой стекает кровь. Ба! Старая знакомая с Лысой горы! Та испуганно таращится на эльфийку сквозь спадающие лицо черные космы, затравленно оглядывается назад, будто ожидает появления кого-то еще.
- Эй! Я тебя знаю! Помоги! - кричит она Гаэль. - В долгу не останусь!
Позади нее шевелятся заросли, будто что-то стремительно приближается, преследуя девочку-ведьму.

Так-так. Тут уже сложнее. Надо заменить шкатулку на топор. Квак, конечно, не Индиквакий Квонс, чтобы быстро заменить один предмет на другой, не потревожив ловушку, но всё-таки тоже не перепонкой деланный.
Для начала надо ноги зафиксировать. Для этого Квак просунул свои нижние конечности меж цепей и попытался их там немного запутать, дабы не приходилось постоянно думать о падении. Потом опуститься вниз головой и потихоньку смещать топором шкатулку, чтобы теоретическая нажимная плитка начала принимать вес топора на себя вместо шкатулки. А свободной рукой, само собой, шкатулку придерживать. Нам ведь её ещё продавать - нельзя, чтобы повредилась. И в рюкзак её.
Отличный план. Надёжный, как астромантские арканы.

Франц истошно заорал, потом заверещал и забулькал, сгорая заживо. Его рука так и осталась сжимать поводок козы, которая беспрестанно блеяла, наводя еще больше ужаса на оставшихся в комнате со страшной статуей варвара.
Гнурф, увидев происходящее, не растерялся. Схватив за рукав Мехмета и за древко копья Джона, потащил их в западный коридор, куда уже зашел Аллендер. Мехмет еле успел притянуть тлеющий поводок Маньки к себе и выдернуть козой за собой.

Обращенный в волка ведьмак не стал размышлять долго – повернулся и кинулся к Маришке. Прямо перед ней присел, поднял умные желтые глаза и резко дернул мордой вслед удравшему эльфу: дескать, давай за ним. Слегка потянул зубами за рукав, толкнул плечом в бедро, чтобы поторопить.

Затем оттащил зубами свою упавшую котомку в кусты, повернулся и несколько раз мощно копнул лапищами, чтобы хоть немного прикрыть дерном и старыми листьями. После этого пробежался вдоль их человеческих следов, периодически задирая заднюю лапу, чтобы перебить запах своим.

И, наконец, подбежал к лежащей туше и от души впился в нее зубами. Он просто обычный голодный волк из леса, привлеченный свежей кровью, и явился за своей долей лакомства.

Зачем умирать,
Открыто играть
Немирную карту
В первую ночь,
На старте,
Чем это может помочь?
Спрос на ассисты
Сейчас каков?
Не наломаешь ты
Скорее дров
Раздавая бесконтрольно карты?
Иметь её будучи бардом
И я не прочь,
Но сможет помочь
Она лишь через пару ночей
Пока не нужно мне ей
Потом попрошу,
Я не спешу.
Но если раздать её половине всех,
Не будет алиби как понятия,
Из рукава любой сможет сыграть её,
Играя из руки на всех
Всё, что угодно.
А карта пригодна
Для дела
Явно не семерым.
Проверить использование не сумеем
И иже с ним.

И снова Тельгар стойко принял удар судьбы – уж коли суждено ему странствовать по лесу в первозданном виде, так нечего и время терять! Быстро скинул испачканную одежду, связал в тугой ком, и забросил на ветку толстого дуба, так чтобы студень не добрался. Морщась от обжигающих касаний ледяной воды, старательно отмылся и оттерся от мерзкой слизи. Бывалый наемник, он не испытывал никакого стеснения от своей наготы – нахально ухмыльнулся Маришке, одновременно разводя руками, дескать, жизнь заставила. Покосился на ревенанта, проявлявшего небывалое для мертвого эльфа оживление. Закинул котомку на плечо, да и двинулся прочь, надеясь согреться бодрым шагом и не навлечь на себя еще нежелательного внимания сверкающей во тьме голой задницей.

Маришке снились причудливые сны... Соляные грифоны прыгали по веткам гигантских дубов и уносили на своих крошащихся крыльях мертвых псевдо-друидов... Где-то вокруг слышался волчий вой, отдающийся чем-то щемящим в груди, как будто и не волк то воет вовсе... И не воет ведь, а рассказывает сказки... С деревьев падали гроздья спелой огромной шелковицы и превращались в рыцарей в пафосных доспехах... Рыцарей, стремительно уменьшавшихся и идущих в армии муравьиного королевства сражаться с гигантским пауком, посланником мертвого эльфа-злодея... Но вот и сам эльф смотрит своими пустыми глазами на маленькую Маришку и тянет к ней свои ледяные бледные руки...

Девица проснулась от того, что этот самый эльф тряс её за плечо. Странный сон мигом слетел. Маришка села и притянула к себе арбалет, привычным движением зарядила его и положила на колени.

Эх, столько соли пропадает зря. Теперь прах павшего рыцаря размоют дожди, соль впитается в почву и сделает ее бесплодной, чудесные маки погибнут. Что ж, такова судьба всего сущего.

Несолоно хлебавши, ведьмак отправился вслед за Ленвэ. Им так и не удалось разгадать, в чем тут соль.

Эльф раздражённо цокнул, когда поторопившаяся Маришка развалила соляного воина на куски. Кто знает, какие тайны скрывал этот обращённый в статую воин? Может быть, он был.. посол?



Оставив позади разрушенную соляную фигуру, Дикие Охотники внесли трофейный доспех с макового поля. Отряд собирался исследовать местность, а после остановиться на привал, дабы Тельгар примерил трофей, а заодно и решить, куда они будут следовать дальше.

Старик Нориц между тем — может, от нечего делать, может, от недоверия — решил, никому ничего не говоря, проверить гипотезу учёного городского астролога на практике.

Он подошёл к выходу из портала, он встал лицом к двери в другом её конце и, прищурившись, запечатлел в своей памяти то, в какой узор были сложены камни на двери. Затем он вышел обратно в подлунный мир и, отыскав на ночном небе странную пустую звезду, убедился, что вокруг неё действительно повторяется весь тот же рисунок.

Нориц даже обошёл портал по кругу и, встав с его "нерабочей" стороны, попытался прикинуть, правда ли созвездие находится на том же месте, что и узор на двери, который он видел бы, оставайся он в коридоре.

Белегар кивнул, принимая жертву Гаэль и к фантану с монахом кинулся.
— Ну, чего ты там возишься? Вылазь! — нетерпеливо заговорил он, протягивая руку монаха. — Девчонка собой жертвует, не будем де её подводить!

Тельгар угрюмо хмыкнул, вытирая листьями трупную грязь с клинков. Пачкать их еще больше не хотелось, так же как и лезть вслепую к верхушке дуба. Мало ли что скрывается там помимо пары мертвяков. Ведьмак дождался поднявшихся к нему спутников и попросил у Маришки железный крюк и моток веревки, которые тут же связал между собой. Он собирался подняться поближе к оставшимся висельникам, чтобы зацепить их одного за другим крюком и рывком сдернуть вниз. Желательно, мимо лестницы, до самой земли.

- Ква вот и мы! - завалился Квак в таверну. Поход их, конечно, получился длительным и утомительным, но всё же они обзавелись парой сокровищ, которые оттягивали карман. За Слушает-Пламя было всё ещё тревожно, но жаболюд надеялся, что та просто решила отправиться своей дорогой. - Хозяин, водочки нам налей, мы домой вернулись! Да-да, ту, которая Смерть Грозного Леса. Ага, хотите знать, где мы побывали? Это очень интересная история...

– Прошу внимания, – спустившийся со второго этажа Витор Рыжий произнёс эти слова торжественно. Он прошёл к свободному столику, по пути отмечая пару новых лиц.

– Я собираю экспедицию в Лес и набираю в отряд соратников. – прямо объявил археолог опираясь на исцарапаное и потемневшее дерево. – Подходите, те кто заинтересован. Могу ссудить денег на новое снаряжение, это обсуждаемо. – закончил Витор снимая островерхий шлем с головы и придерживая меч на поясе уселся на лавку.

Падение. Вода. Треск костей в хватке чёрной змеи. Влажный хруст. Вспышка боли. Накатывающая темнота.

Заскрипела дверь, в проход бочком протиснулся здоровяк. Русые волосы, подозрительный взляд, просторная рубаха и штаны из мешковины. Холщовый мешок за спиной. Он производил бы впечатление крестьянина, если бы не лук за спиной. Какой-то охотник, видимо? Гигант придержал за собой дверь, и сразу стало понятно, зачем – вместе с ним в таверну вошел крупный черный пес. Он как привязанный держался у ноги хозяина.

Новый гость подошел к стойке. Помялся, хмыкнул себе под нос, затем прогудел односложно:
– Борщ.
Подумал немного, и уточнил:
– Есть борщ?

Мантикора, покончив с Дагобертом, обернулась к Криви.
- Во славу темного пламени! - провозгласила она, обрушивая всю свою злую мощь на гному.

Ну, чего тут анализировать. Паук прямо с плеча прыгает на башенку муравьишек, начиная натурально охотиться на них. Они в ужасе разбегаются, как-то пытаются встать в строй, выставив вперед копья, но хитин мохнатого монстра едва ли пробьют эти щепки.

если вас прям щас не убивают, то это вам в дежурку надо. или к участковому.

Нащелкав сообщение, Салмач еще какое-то время смотрел на экран. Близилась пересменка, надо было уже ехать в отдел. Однако это ж Хурма. Может, что-то подкинет. Да и заплатил в прошлый раз за работу не деревянными рублями, а валютой. Раскидывая так и эдак, Салмач понимал, что лишь упускает время. И чертыхнувшись сам на себя, стер смску.

Он пожал Сурену руку:

— Че случилось?

Тельгар, успевший уйти вперед, вернулся на крики и звуки возни. Что это, соратники не могут поделить между собой куст с ягодами? Маришка исступленно набивает ими рот, но что вселилось в этого мертвого эльфа, что он так настойчиво, хоть и неуклюже атакует ее? Ведьмак внимательно пригляделся к кусту, а затем решительно ринулся вперед, чтобы встать между товарищами, оттирая Ленвэ спиной.

— Я думал, только люди решают все проблемы насилием, — ехидно бросил он эльфу, прежде чем сосредоточиться на девушке. Обнял ее за плечи, и мягко потянул прочь от зачарованного лакомства, готовясь к длительному монологу. Тельгар знал, что уши у женщин куда чувствительнее языка, и отвлечь ее от сладостей можно лишь еще более сладкими речами.

— Вкусные ягоды, правда? Но послушай-ка, что однажды поведал мне один странник, вернувшийся из далекой южной страны, что славится своими сладостями и сказками. Так вот, жил там однажды могущественный правитель, покоривший окрестные земли и снискавший при жизни великую славу. И возжелал он взять себе в жены прекрасную принцессу одной из разоренных им стран. А девица та страсть как любила сладкое, но ее придворный кондитер погиб на войне, защищая свою родину. И сказала она тирану, что станет его покорной женой лишь после того, как он найдет мастера, что изготовит лакомство, превосходящее все, что она доселе пробовала. И отправил повелитель гонцов во все края своих обширных владений, и явились к нему во дворец лучшие из лучших кондитеров, числом в тысячу, и принесли в дар тысячу восхитительных яств. Отведала их одно за другим капризная принцесса, и отвергла каждое – это недостаточно сладкое, то чересчур приторное, а здесь привкус горечи портит тонкий букет. Разгневался правитель, и велел казнить незадачливых поваров, что не смогли угодить его возлюбленной. Когда стража увела мастеров из тронного зала, остался лишь один, никем ранее не замеченный. Одетый в лохмотья и синий колпак с кисточкой, последний кондитер, дрожа от страха, упал на колени перед девицей, и открыл перед ней коробочку с какими-то серыми кубиками, и приниженно умолял ее попробовать его чудесного лукума, прежде чем отправлять и его на смерть. Под хмурым взглядом повелителя, принцесса положила один кубик в рот, а другой съел и сам даритель. И в этот миг оба обернулись быстрыми птахами, и вылетели в раскрытое окно! Ибо был тот гость ни кем иным, как придворным колдуном павшего королевства, и так помог он наследнице трона отомстить за свою страну. Ну а самонадеянный тиран был вскоре свергнут собственным народом, который тоже очень любил сладкое, и не мог простить владыке гибель лучших мастеров-кондитеров.

Закончив рассказ, Тельгар утер пот с лица – долгая речь нелегко далась молчаливому ведьмаку. Но, кажется, куст остался далеко позади?

После того как выспался на нормальной кровати и сутра пораньше сходил к местному кузнецу, а потом в лавку Витор Рыжий вернулся в почти совсем опустевшего к его приходу "Спящего Василиска". У кузнеца он подобрал себе по фигуре недурно сохранившийся древний нагрудник, островерхий шлем и крепкие наручни с поножнями с вытравленными на них узорами. Хотел ещё щит прикупить, но посмотрев доступные по деньгам варианты пришел к выводу что слишком тяжеловато в итоге получится все это таскать. Он же не ревенант. А в лавке прикупил себе небольшую лампу и запас горючего масла для неё же. В общем и целом теперь археолог чувствовал себя более готовым для второй попытки, только ещё одно дело. Следовало бы обмыть свое второе рождение, а то по поверьям местных лесоходцев боги удачи могут отвернуться от такого скупердяя.

– Чарвольд, налей всем по рюмке за мой счет! – достаточно громко произнес Витор выкладывая монеты на стойку, чтобы завсегдатае могли оценить жест. Рассказывать о том как вся его поисковая партия растаяла в лесном тумане совершенно не хотелось, да и теплилась надежда что оба все таки живы и может ещё когда-нибудь вернуться в этот самый трактир на опушке Леса. В общем чтобы не навевать на себя депрессивного настроения Рыжий решил рассказать случай из своего прошлого, так уж было принято тут что угощающий должен хоть что-то рассказать.

– Некоторые книги не стоит читать... – после молчания, начал издалека свой рассказ археолог, погружаясь мысленно в свою прошедшую молодость. – Я узнал это на своем горьком как слезы опыте. Когда-то меня было не выгнать за черту столицы Славной империи никакими посулами, я тогда работал в университете... копил и приумножал знания в великой библиотеке. – Витор усмехнулся в бороду, неуловимо мрачно. С тех пор многое поменялось в его жизни.

– Новые книги не всегда попадают в руки ученых законными путями и каждый такой раз, любопытство борется в тебе с здравомыслием. В тот раз, увы, я проиграл вчистую. Название древней книги так заинтриговало меня, что я даже не додумался отдать её прежде на проверку знакомому чародею. Как сейчас помню выдавленные витиеватые буквы древне-ахийского алфавита едва угадываемы на темной коже покрытой сеткой трещин. Книга Тысячи Плачущих Глаз Устремленных в Небо. Я думал тогда, что нахожусь на пороге великого открытия. – Витор грустно улыбнулся в бороду опрокидывая ещё один стакан наливки и дивясь свой собственной наивности.

– Когда я её открыл, дрожащими от предвкушения руками, из книги распространилось едва уловимое свечение, а я жадно листал страницы все пытаясь понять кто же автор этой уникальной подробной хроники отбытия небожителей в ультрамариновую пустоту. Но сам не заметил, как из моих глаз потели первые слезы, а вместе с ними замутилось и зрение. Говорят мои глаза тогда вытекли по капле вместе с теми слезами и впитались в проклятую книгу, оставив пустые глазницы на лице. А я почти даже этого не заметил поначалу. Так был погружен в размышления о том сколько известности я получу опубликовав перевод древнего манускрипта. – Рыжий острожное пальцем дотронулся до своего светящегося глаза, словно желая убедиться что они все ещё на месте и продолжил, – Эти глаза мне вырастил магией артефакт случайно попавший в руки калеки, каким был тогда ваш покорный слуга. Я тогда впервые родился заново, а самое смешное знаете что? – Витор оглядел зал.

– Самое смешное, в этой истории, то что книга сожравшая мои глаза оказалось подделкой! Похоже просто какой-то из колдунов решил очень зло пошутить над последователями живых звезд, создав якобы описание Великого Исхода.

– В общем к чему я это все? Пару дней назад я опять чуть было не умер в пасти измененного колдовством животного. Давайте выпьем за то чтобы магия несла срединному миру больше чудес и как можно меньше проклятий, надеюсь Живые Звезды со мной согласиться! – он опрокинул последний стакан и расплатившись с трактирщиком сел за угловой столик, ждать новых авантюристов которые согласятся отправиться с ним в Лес.

Сэр Дагоберт подозрительно озирался, явно пытаясь определиться с классификацией фей в плане необходимости их истребления.
- Передразнивание суть акт глупый, демонстрирующий вопиющую незрелость ума, однако не наказуемый, - наконец пришёл он к выводу.

- Я могу бдеть всю ночь, если кто-то из вас, оруженосцев, найдёт в себе силы составить мне компанию, тем лучше, однако же сие не обязательно. Все же, пока вы обустраиваетесь, я попробую усовестить местных обитателей.

Сказавши это, он подошёл примерно в ту сторону, откуда слышался звук, и начал говорить.
- Любезные феи, мы честные путники, что пришли в эти края благодаря сугубой необходимости. Однако мне печально видеть то состояние ума, в котором вы пребываете. Снедаемые скукой, вы стремитесь найти хоть какое-то развлечение путём бессмысленного повторения. Однако скажу вам искренне и без утайки: то путь, ведущий в никуда. Так происходит потому, что неведом вам честный труд. Вы не сеете, не жнете, не празднуете день урожая и что самое печальное, не молитесь и не почитаете Живые Звезды! Буде заняты вы подобными делами, то и скука была бы вам не ведома, и не тратили бы вы время своё на столь пустое его прохождение. Покайтесь в праздности, феи, спуститесь ко мне, и я расскажу вам, как одолеть недуг уныния, который хоть и умственной природы, опасен не менее, а то и более, нежели чахотка или загнивание конечности!

...И тут гобольд все же спустил тетиву своего арбалета. Идеальные условия - цель уходит, повернулась спиной! Нужно действовать, а то эта тварь еще кого-то заманит в свою чащу.

– Да примет мою душу Князь Тьмы! – возопил Дурбан из последних сил, – отдаю себя во власть демонам, да проклянут они моего убийцу!

Он упал на одно колено, уже не в силах противиться ветвям. Усилием воли он позвал дремавшего у него внутри демона. Но, возможно, было уже слишком поздно... Чувствуя, как меркнет алое свечение у него в глазах, Дурбан выронил топоры и испустил последний хрип
– Ненавижу...

Крепкая настойка хорошо дала в голову, особенно на голодный желудок. Маришка бросила на стойку монет, попросила ещё настойки и еды. Оглядевшись по сторонам, она заметила поставленную у стены лютню. Схватила её, уселась на барный стул и тронула струны... Инструмент загрустил ля-минором, а Маришка начала сказ о подвигах своих друзей...

Охотниками мы звались
И бешенными были
Но вероятно зазнались
И все почти в могиле

- Из былого похода вернувшись с триумфом, пополнив припасы и наши ряды, мы сразу отправились в новый поход...

Маришка бросила взгляд на доску, где Бешенные Охотники всё еще возглавляли рейтинг приключенцев.

- Я, Госпожа Смерть, собирала всё больше невысоких последователей и была как никогда близка к магическому числу семь... К нам присоединился юный астромант Изелиус.

Переборы сменились на бой, а неспешный рассказ на новый кусочек песни.

Дошли мы снова до норы
Где раньше ночевали
Нашли огромные следы
И огра повстречали

- Предусмотрительный Сулик придумал поставить ловушку из колокольчика и веревки... И да, мы проснулись от нетерпеливого звона. К нам в гости пожаловал огромный огр.

Жрать! Жрать! Жрать!
Мелкие гномы очень вкусны!
Бить! Бить! Бить!
Так просто не сдаёмся мы!

- Буквально несколько секунд и мы слаженными действиями побеждаем этого великана. Вот те золотые зубы - подтверждение моих слов.

Снова неторопливые переборы.
- Мы двинулись дальше. И пришли к городу. Огромному древнему городу, который уже почти победил Лес. И нашли там большое древо... Большое древо, говорящее что-то на первый взгляд не имеющее смысла... И на второй и третий тоже. Попытались мы его понять, да разум не наша главная черта... Исследовали руины. Да остановились на ночлег.

Глаза сияют словно звезды
В груди арканы виден свет
Кто вы? - вопрос, паек наш роздан
Лишь Речь Старшая нам в ответ

- К нам пришли эльфы. Разодетые как на бал. И с такими же выражениями лиц, как будто на балу... Не то, чтобы впрочем я когда-то была на балу... Попытались мы с ними поговорить, но увы нашего языка они не понимали, а мы не понимали их... Так и распрощались...

Переборы снова превратились в бой. Тревожный, звенящий.

Семь голов и семь пастей
Земля трясется от её ходьбы
Уж не таких мы ждем гостей
Но к бою храбро подняты

- Ночью к нам пожаловал другой гость. Огромная как дом, многоголовая, ядовитая, черная как болото гидра. Храбрый Блафлин пытался её отвлечь и увести от нас, но попал в ловушку, которыми полны все древние руины. А мы не могли оставить Блафлина. Невероятно сильный Сулик повалил на чудовище колонну и тем самым обездвижил его. И дальше мы все вступили в бой. Меч Блафлина и палаш Снульто разрывали ее плоть, молот Сулика и посох Изелиуса дробили её кости, мои арбалетные болты делали всё новые отверстия в её коже и внутренних органах... Но тщетно, на этой твари всё зарастало обратно. Первым пал маленький маг Изелиус. Никому он больше не расскажет про звёзды.
Трынь.
- Снульто. Никогда больше мы не услышим его дрэп.
Трынь.
- Блафлин. Никогда он больше не споёт нам.
Трынь.
- И, наконец, Сулик... Больше никого он не победит в этом Лесу...

Боевая мелодия сменилась на щемящую грустью и тоской...

Теперь осталась только я
Их Белоснежка, Госпожа
Но гномов нет уж у меня
И жизни тоже нет, беда...

Лютня замолчала. Маришка вздохнула и опрокинула в себя ещё одну рюмку.

Эльмира некоторое время молчала, раздумывая над непростым вопросом старухи. Прикусив губу, она смотрела на беззащитного Витора. Где-то в лесу были спрятаны голодные волчата.
- Ты права, я не умею торговаться. Покупаю его жизнь.

Смахивая застилающие зрение слёзы, Маришка добралась до догорающих углей костра. Она схватила один из оставшихся мешков, стала собирать туда то, что казалось нужным... В руки попалось зеркальце Снульто. Оттуда смотрела какая-то незнакомая грустная девица с глубо запавшими пустыми глазами и четырьмя седыми прядями...
Надо было уходить... Пока ещё можно было... Не хотелось думать о том, чем сейчас занята гидра. И так всё вокруг даже в этом временном лагере напоминало о каждом из коротышей. О том, как зрелый Блафлин сидел вот на этом месте и вырезал из кости фигурки и рассказывал истории. О том, как мрачный Сулик смотрел в костер, всё так же плохо засыпая. О том, как непоседливый Снульто шутил, язвил и слагал очередной дрэп. О том, как новичок Изи рассказывал о астромантии и играл со своей обезьянкой... Обезьянкой. Кстати.
- Где ты, мелкий проказник, пойдешь со мной?..
Собрав полный мешок нажитого всей честной компаний и пригибаясь под его тяжестью, Маришка понуро двинулась на юг, обратно в таверну. Теперь возвращение предстояло совсем не триумфальное...

Укус гидры разорвал нос Сулика и вырвал из него старую, украшенную резьбой кость. Когда он успел потерять шлем? Гном не мог припомнить, казалось, что он сражается с многоголовым монстром уже целую вечность. Пали все друзья, и только он один ещё стоял на ногах, как встарь на Арене. Что это шумит в ушах, кровь или рёв толпы? Да, её бы понравился этот бой!

Из последних сил гном отмахнулся молотом и успел пожалеть о том, что в его руках не верный трезубец. Ещё один рывок змеиной головы, и Сулик упал на колени, глядя, как из распоротого живота вываливается сизый моток. Он поднял взгляд, который зацепился за луну, вышедшую из-за облаков, и осветившую картину кровавой бойни. Сулик умиротворённо вздохнул, улыбнулся — и секунду спустя гидра откусила ему голову.

Роковая челюсть подобралась сзади, когда Блафлин буквально вгрызался клинком как клещ в смрадную плоть гидры, в исступлении разбрасывая ошметки и брызги зеленой жижи. Но на смену оторванным кускам как по волшебству отрастали все новые, а гном устал и замешкался, не успев отразить смертельный выпад. Его стекленеющий взгляд застыл на одинокой звезде, чей луч чудом проник в грязную яму, которой суждено было стать его последним пристанищем.

Так пал Блафлин Зрелый.

С клинком в руках,
В крови врага,
С огнем в глазах,
Не ведав страх.

Достойная смерть для героя, и Отец Богов улыбнется ему в своем высоком чертоге. Там, под каменными сводами, теперь будут гулко звучать его хвалебные песни, а в смертных землях его голос замолк навеки. И лишь память о нем останется греть сердца уцелевших друзей.

Молодой гном недооценил маневренность гидры. Острые клыки больно впились в шею астроманта, и он упал, потеряв равновесие. Распластанный на земле, гном чувствовал, как его медленно покидает жизнь. В последние секунды своей жизни Изелиус наблюдал, как его новообретенные товарищи храбро сражаются с врагом. "Пусть у них все получится" — загадал он последнее желание.

Когда взгляд начал постепенно затуманиваться, гном посмотрел на ночное небо. Хоть и Изелиус не смог выполнить поручение коллеги, он обрадовался тому, что сможет отыскать ответ на вопрос, с которым пришел в таверну — узнать, куда отправляются души умерших героев.

Вместе с крысюками идете в сторону этих сооружений. Похоже, эти кучи веток, прутьев и листьев, скрепленные грязью, и являются их домами. Много входов-выходов, тропинки и веревочные мостики связывают разные части этого хаотичного нагромождения обиталищ. Множество крысиных носов высовывается, с любопытством наблюдают. Вонища, под ногами какие-то косточки, гниль, мусор. Похоже, не слишком они чистоплотные.
Старый крыс доводит вас до центра поселения. Там возвышается деревянный тотем в виде поднявшегося на дыбы змея. Змей знакомый, вы где-то такого недавно видели.
- Молчит, - произносит седой крыс, тыкая в статую когтистым пальцем. - Беда-беда, - тычет в вас: - Помочь! Помочь - золото! Много! - показал, сколько по его мнению это "много". Похоже, размером с корову.

Проверив прежде всего не потерял ли бухту верёвки и повесил еёсебе на шею. Витор для порядка сплюнул вниз на ярящегося волка и немного подумав привязал к ветке повыше свою заплечную сумку с притихшими волчатами. Следующая часть плана потребует от него изрядной ловкости и везения, лучше было подстраховаться – может кто найдет сумку и спасет мелких зверят.

Пару раз едва не сорвавшись с ходящего ходуном дерева археолог понял – дальше тянуть нельзя! Он примерился так, чтобы подгадать момент перед новым ударом о ствол, когда волчара не смотрит на него и... прыгнул вниз на спину чудовища, с таким расчётом чтобы меч зажатый в его руках воткнулся в спину зверю, тем самым позволив ему там удержаться. На какое-то время.

"Если все получится, я просто самый везучий человек в этом чертовом Лесе!" – думал Рыжий в последние секунды своего стремительного падения. Он слышал от одних туземных охотников о таком приёме, правда там была высокая скала и их полубог.

Дурбан отполз подальше и сел, облокотившись о камень и пытаясь прийти в себя.
– Гребаные деревья, – пыхтел он, – я хотел подраться, но не с поленом же! Это блин как с рукой вместо бабы, никакого удовольствия.

Продолжая сидеть, он поднял руки перед собой. И раньше более смуглые, чем остальная кожа, сейчас они заметно почернели. Видимо так сказался на них жар потустороннего пламени.
– Надо, парни, держать ухо востро. Тут повсюду чертовы деревья. Прямо таки смотрят на нас и ждут момента, – сообщил он злобно вращая головой.

"Есть сэр" - чуть было не ответил Дурбан, но мерзкая деревянная лапа слишком уж сильно сжала его поперёк туловища, сбив дыхание. Вообще, это становилось уже какой то традицией, воевать с ожившими поленьями! Так что вместо ответа Дурбан просто применил уже один раз сработавший трюк.

- АДСКОЕ ПЛАМЯ! - заревел он, едва восстановилось дыхание. - Пнина, гори!!!

Обед плавно переходил в ужин, щедрое угощение украсило столы, а диковинные напитки лились рекой за счет отважных героев, вернувшихся из Леса с богатой добычей. Но что за пирушка без доброй песни? А приличных бардов в зале что-то не видать. Да и зачем полагаться на легкомысленных поэтов и лукавых менестрелей? Нет, настоящий герой должен сам воспевать свои подвиги! Устная традиция подгорного народа хранила много подобных эпосов, но всегда найдется место и для нового. И если нужно слегка исказить ход событий в угоду поэтическому приему или ради красивой рифмы, Блафлин отнюдь не боялся этого сделать. «Песнь о нисхождении во тьму и пробуждении лиха» он сложил еще на последнем привале, и теперь лишь лениво перебирал в голове строчки, готовясь к исполнению.

Когда пир достиг наивысшего веселья, Блафлин забрался на стол в центре зала и громко застучал башмаками, чтобы привлечь всеобщее внимание. Когда в помещении наступила тишина, гном чуть откашлялся и без всяких предисловий начал декламировать нараспев, ритмично перебирая струны найденной в чулане у Чэрвольда старой лиры, и притопывая ногой в такт. Его густой баритон с легкой хрипотцой, добавленной утраченными годами, наполнил пространство таверны.

Угрюмый древний мрачный Лес
Скрывает множество чудес.
В прогалине, от глаз сокрыт,
Колодец старый там стоит.
Не светит солнце в глубине
Того колодца, а на дне
Хранит с отравою игла
Тоннель, где поселилась мгла.
Но воссияет свет свечи,
Её неяркие лучи
Осветят храбрым путь во тьму –
Уж видно впереди дыру.
Вошел герой: внутри стоит
Телега, странная на вид,
С лежащей вострою косой.
А сам чертог как колесо,
Вращается вокруг оси –
Секрет герой наш раскусил!
На четверть круга поворот,
И вот открылся новый ход!
В конце – рабочий кабинет,
Где времени движенья нет.
Не властно здесь теченье лет,
Навеки замер мертвый свет,
И правит балом тишина
По повеленью колдуна.
Стоят песочные часы,
И надпись строгая гласит:
«Не смей, о смертный человек,
Пустить минут застывших бег».
Чтобы фортуну не гневить,
Пришлось героям отступить.
Вновь раскрутили карусель –
Привел очередной тоннель
В святилище нечистых сил.
С кровавой чашей жрец застыл
Там, словно муха в янтаре.
Виднеются на алтаре
Зловещих знаков письмена,
И демон с головой козла.
Дивясь ужасным чудесам,
Вошел герой в подземный храм.
И, блеском золота пленён,
Коснулся чаши с кровью он.
И кровь из чаши расплескал:
Свершился тёмный ритуал.
По воле рока в этот миг
Из тьмы в подлунный мир проник
Коварства дух, лукавый бес,
Исчадье мрака, враг небес,
Чтобы вселиться в храбреца.
Судьба невольного жреца
Теперь была предрешена –
Из чаши лиха пить до дна.
Но затаился хитрый враг,
Сокрыв печати тайный знак.
И вновь, не ведая беды,
Чтоб завершить свои труды,
Друзья отправились назад –
Добыть во тьме сокрытый клад.
Но не могли они уйти,
Оставив тайну позади.
И снова залы круговерть,
И выступает дева-Смерть
В обличье Темной Госпожи,
Чтоб разорвать завесу лжи.
И время пущено вперёд,
И дух нечистый восстаёт
Из праха падшего жреца.
И, сбросив облик мертвеца,
Освободилось от оков
Чудовище из страшных снов.
И прочь бежали перед ним,
Заклинив хитрый механизм,
Друзья, дерзнувшие пойти
Извивом темного пути.
Тоннеля узкий лаз, и вот
Колодца жерло вверх ведёт.
Вновь к свету солнца, пенью птиц
Друзья успешно пробрались.
Оставив ужас за спиной,
Идет по лесу наш герой.
Котомка золота полна,
Но торжествует Сатана,
И пляшет бесновато тень,
И ждет, когда иссякнет день,
Чтобы в лукавый диалог
Вступил со смертным грозный Рок.

Завершив песнь, Блафлин печально обвел взглядом публику. Его мало волновала их реакция. Мыслями гном был в комнате, где уединился его брат, ведущий отчаянную борьбу с коварным духом. Эту битву он должен был выиграть в одиночку.

По дороге в поселение Сулик сторонился товарищей и бормотал что-то неразборчивое себе под нос, но что именно — разобрать никто не мог. Когда в «Василиске» появление отряда вызвало здоровый ажиотаж и разразилась незапланированное пиршество, гном уже еле стоял на ногах. Ему очень хотелось уснуть, но в то же время чемпион ужасно боялся того, что встретить его на рубеже сонного царства. Кое-как высидев на торгах, забившись в самый тёмный угол, Сулик заместо неведомо как оказавшегося в закромах Чэрвольда трезубца (ну не мог он сравниться с потерянным!) ткнул пальцем в добротный молот-клевец с клеймом гномьем работы, а опосля заторопился в истребованную для отдыха комнату. Он старался двигаться по стене, но зала трактира была слишком хорошо освещена, чтобы ему удался план по не отбрасыванию тени, которая жила своей собственной жизнью, корчась и перетекая из одной ужасающей формы в другую. Мало заботясь о том, видел ли кто сиё чудо, Сулик, спотыкаясь, поднялся на второй этаж.

Если бы кто-то из пирующих решил бы последовать за ним, он увидел бы слабый свет свечи, пробивающийся из-за прикрытой двери и услышал хриплое нечленораздельное бормотание, не похожее на связную речь разумного существа. Если бы этот кто-то рискнул заглянуть в щель, он бы увидел странного, сгорбившегося усталого гнома, лишённого волос и бороды, которыми так гордится его племя. Этот гном, сидя на лежанке, тёр глаза трясущимися руками, а от его ног на всю противоположную стену тянулась тень, словно не принадлежащая ему. Этот силуэт плясал и изгибался, то взрываясь месивом отростков, то собираясь в жадно распахнутый рот, то являя собой совсем невообразимые и ужасные формы. Если бы этот кто-то не убежал бы в ужасе, узрев это и зовя на помощь, то дождался бы момента, когда движения гнома стали бы совсем вялыми и медленными, одна за другой его руки упали бы на колени, а затем и он сам, будто нехотя, завалился бы на бок. И в этот момент торжествующая тень взметнулась бы до потолка, обволакивая комнату, а взявшийся из ниоткуда порыв ветра задул огарок свечи и захлопнул дверь, милосердно скрывая от глаз наблюдателя то, что видеть ещё живущим не следует, если им дорога жизнь и рассудок.

Как же радостно было снова увидеть таверну. Особенно после всех пережитых приключений. И особенно радостно было, что сколько их несколько дней назад вышло из таверны, столько и вернулось. Правда жаль что Блафлин постарел, а Сулик заболел, но по крайней мере все живы.
Маришка первой ворвалась в помещение:
- Привет, хозяин! Кленового пива "Сон ядовитого леса"! Нам есть, что праздновать. И что продать. И что про лес рассказать.
Девица осушила наполовину поданную кружку, вытерла пену с губ и подозвала своих верных коротышей.
- Итак, набрали мы всякого добра в путешествии. Вещи редкие. Знаешь ли кому продать можно и сколько за них дадут?
На стойке перед трактирщиком появились:
- блюдо серебряное большое - одна штука;
- медальон золотой, с солнцем - одна штука;
- чаша золотая - одна штука;
- свеча черная, ритуальная - одна штука;
- книга по фугомансии - одна штука.
Маришка указала на загадочную склянку, найденную Снульто:
- Чэрвольд, знаешь ли кого кто может определить какие свойства у жидкости в банке? И знаешь ли что этот символ на медальоне означать может кроме очевидного?
А потом достала аккуратно свёрнутую прекрасную змеиную кожу:
- А так же мастера, кто мог бы из этого сделать, например, плащ. И сколько стоит такая работа, может в курсе?
Глянула на Сулика, вздохнула грусто:
- Ещё бы врача нам. И оружие потеряли хорошее. Сколько новый трезубец стоит?
Перевела дух, проверила про все ли предметы спросила. Повернулась к карте и ткнула в несколько мест:
- А ещё мы земли исследовали. Вот тут - лысая гора да пещера, где призрак водится. Здесь - колодец глубокий. Тут - деревья какие-то с рунами и дедок странный обитает.

Урист, отложивший уход за своей грязной и спутанной растительностью до окончания работ, налёг на лопату. Разрывать нетронутую землю, прорываясь через корневища, было на удивление не слишком обременительно, и чем дальше гном это делал, тем более ему становилось понятно. Он. Любит. Копать! Было ли так до того, спутавшего все мысли и воспоминания, удара по голове? Все ли гномы одержимы идеей оказаться поближе к недрам? Ответа на это у гладиатора не было. Надо бы спросить у сородичей. Наверное. Или нет. А то вдруг окажется, что этой "простой и всем известной истине" учат раньше чем говорить и ходить?

Наконец, всё было готово. Урист осмотрел товарищей, собравшихся для похорон этой крайне невезучей девицы, погибшей, возможно и по их вине. Гаэль, их бравый эльфийский командир, пролившая для выполнения своего задания немало крови, как чужой, так и своей. Её длинноухий сородич, тоже пострадавший от проклятия, но уже ведьмовского, а не призрачного. Набравший внешней солидности Кьёкишин, в котором несмотря на людское происхождение чувствовалась тем не менее родственная душа. Так же и с Вилдри, который пострадал более всех и сейчас...

Отсутствовал?

– Эй, а где наш Вилдри? Он же не мог просто взять и уйти?

Поиски были внезапными, но скоротечными. Непонятно, чего хотел маленький вмиг постаревший из-за гобольд, но далеко он не ушёл. Теперь же он так и останется здесь. С монетами на глазах и во рту для оплаты Глубинному Проводнику, в свой собственной, огороженной железными кольями могиле с надгробным камнем, с выдолбленным на нём именем. И копалась эта вторая могила уже совсем, совсем без удовольствия.

Возможно, ему нужно доказать, то насколько он серьезен в своих намерениях, как тот мужик который пожертвовал глазом ради мудрости. К тому же, он ведь уже пытался решить дело мирно и что из этого вышло? Они сами вынудили его сбежать и теперь пытаются вернуть все обратно... и кто тут, спрашивается, страдает хуйней?
Но все же, на мгновение Ангст подумал о том чтобы сдаться. Голос разума говорил что Полночь не будет рада, если прольется кровь и он тоже пострадает, что они не прикрыли именно этот проход специально и, даже если он сейчас сбежит, то ему будет сложно уйти. Да и куда он собрался?
Но это был не единственный голос, который он услышал.
Зря кто-то там ляпнул "Снимай перчатку". Обидно, когда ты вроде бы еще ничего не сделал, даже пытался помочь а тебя все равно боятся и пытаются обобрать и засунуть туда же откуда ты только что сбежал. Чтобы он там от скуки сдох? Они даже не достаточно умны, чтобы понять что он не такой как другие больные или вообще не болен. Они вообще ничего кроме силы не понимают... и, если им подчиниться, то ничего не изменится. Хотят бояться, пусть боятся не зря!

Пока остальные хоронили Марту, гобольд молча наблюдал за происходящим. Когда со всем было покончено, Вилдри начал медленно спускаться по склону. Но это давалось ему тяжело — девяностолетний старик с трудом контролировал равновесие и часто присаживался отдохнуть. Во время очередных минут отдыха пожилой гладиатор вдруг почувствовал ноющую боль в груди. Вилдри хотел позвать на помощь, но губы не хотели размыкаться. Тело перестало его слушаться. Когда и веки начали смыкаться, гобольд понял, что смерть пришла за ним.

Гладиатору не хотелось уходить вот так — тихо и незаметно. Гобольд никогда не видел себя в старости и рассчитывал умереть в бою. Когда последние капли жизни начали покидать Вилдри, он пожелал лишь одного — не быть забытым.

Никто не заметил, как в этот миг на небе загорелась новая звезда. Несмотря на маленький размер, светила она очень ярко.

Получив свою долю, Ноб сунул ее в карман, и пошел ставить шалашик, чтобы переночевать. Перед сном надо было починить доспех, и сделать еще одно важное дело.

Нобиль достал две кожаные заплаты из набора, и сшил их по краю грубой ниткой. Затем покоцал иглой подушечку пальца, и аккуратно вывел на первом листе

КНИГА АБИД

Перевернул обложку, и, часто макая иглу в кровь, начал
- Лез я, птц убл я а днжк Дрбн

После чего сунул кинжечку за пазуху, и занялся ремонтом доспеха. Спина особенно сильно пострадала.

Зависнув в невесомости, Лиля восторженно пискнула и крепче обхватила Кирилла за шею. Это же так здорово, когда не только ты очень рад кого-то видеть, но и тебе отвечают взаимностью!

— Ну как почему! Было хорошо, а ты приехал — и стало ещё лучше, — как только приземлилась, пояснила очевидное девушка. — Правда нравится?

Польщённая комплиментом наряду (не зря всё-таки столько времени убила на выбор), она покружилась медленно, чтобы опять не упасть, как совсем недавно в клубе на Пашку.

— Жалко только, что ты на дежурстве, а то потусили бы вместе. Там ребята концерт дают, — махнула она в сторону входа. — Суровый рок, все дела.

Нехарактерно для себя, Лиля вдруг замолчала, осматривая мужчину с головы до пят.

— Вот всё-таки не зря вам Слава Зайцев форму шьёт. Знает толк. Такой прикольный беретик, — она поправила на Салмаче головной убор и отошла, оценивая результат на расстоянии. — В этом сезоне снова в моде береты, ты знал? Шанель на своих показах вовсю используют.

Салмача в форменном обмундировании Лиля видела не впервые, но до оценки стиля дошло только сейчас. Их знакомство состоялось при схожих обстоятельствах: клуб, тусовка, приезд милиции. Правда тогда Лиля была на работе и почти трезва. Ну, за исключением травы. Кстати, как-то подозрительно совпадают их встречи по сценарию: только она соберётся раскурить косяк, как вот он, Кирюша, тут как тут. Прямо как чует.

Между прочим, сейчас настал мегаважный момент, потому как решалась судьба того самого косяка, запрятанного в недрах Лилиного бюста. Вот о какой женщине Кирюша речь завёл? На жену намёк? Мол, ты, конечно, хороша, но выбор мной уже сделан, поезд ушёл. Тогда надо курить. Прямо до последней пепелинки всё. Потому что грустно это ужасно, а Марьванна печальные состояния отлично врачует. С одной стороны, Кирюша классный, а с другой, Лиля не хотела влезать в чужую семью — чем она тогда лучше Аньки-секретутки? Да ничем, такая же пиявка.

Только Кирюша сейчас так смотрел и говорил задушевно, напустив в голос бархата, как будто имел в виду совсем не супругу, и в груди у Лили ёкнуло с надеждой: а вдруг это про неё? Вот он, момент Ч. Но блин, и узнать охота, и спросить страшно — как быть-то? А если после допроса в лоб он больше не придёт? Найдёт посговорчивей и не такую любопытную, чтоб не задавала вопросов — в том же «Пикассо» полным полно подходящих вариантов.

Девушка помялась, переступив с ноги на ногу. Но всё же решилась спросить:
— Это ты про меня? А жена как же?..

О-ой, как бы сейчас скандальных разборок не вышло...

— Ну ты чё! Какой идти проверять, тебя ж не пустят в девчачий туалет, — остудила Пашкин дружеский порыв Лиля. — Но вот на выходе можно покараулить.

Подумав, она тряхнула головой:
— Нет. Лучше всё-таки на танцполе подловить и отвести в сторонку. А то как-то стрёмно, когда тебя пасут на выходе из тубзика. Вроде как хотят застать врасплох, пока ты в уязвимом положении.

Сентенцию о тонкостях отношений девушка завела ещё внутри помещения, но сейчас, выйдя на свежий воздух и сладостно потянувшись, продолжила уже снаружи. Не очень-то заботясь, что ошивающаяся в курилке возле клуба публика станет невольными слушателями мини-лекции.

Кстати, на последних Лиля очень рассчитывала, не имея с собой ни зажигалки, ни спичек — раздобыть огонька, чтобы подпалить косяк.

— Но тут много нюансов, так что надо быть готовым к разным поворотам, — изрекла она со знанием дела. — Самое главное, что следует запомнить: бывшие только формально бывшие. На деле они настоящие и не прочь бы стать будущими. Но никогда в этом не признаются, конечно. Они считают, что парень сам должен догадаться, что они думают и хотят, понял? Так...

Лиля задумалась. Как бы эту всю теорию изложить постройней, чтобы в Пашкиной голове случилось озарение вместо каши? Для неё-то всё было просто и очевидно, как сложить два и два. Только Пашка не девчонка, ему такое интегралами покажется. Ох... От интенсивности мыслительного процесса Лиля даже волосы взъерошила.

— Блин, ну ты партизан! Хуже нет советовать, не зная, чего случилось, — посетовала девушка. — В общем, так. Если ты друг, ты, конечно, можешь поинтересоваться, всё ли у неё ОК и не надо ли её сопроводить до дома, если не ОК. Но надо учитывать, что она в подпитии. А девочки в подпитии могут наговорить всякого, что долго-долго копилось, но на трезвую голову не выражалось. И это, с одной стороны, хорошо. Выплеснет она всё — так хоть понятно будет, чё не так. А с другой стороны — тебе придётся выслушивать, какой ты гад. Потому что в расставаньях все всегда считают виноватой другую сторону.

После короткой паузы Лиля добавила:
— Тебя даже могут побить. Ну как побить, так, кулачками подубасить, поистерить. Но это ничё, жив будешь. Очки только береги — может смахнуть случайно. Как вариант — мне на хранение дать перед разговором.

— А второй нюанс таков, что девочка в подпитии может впасть в иллюзию, которую ты невольно создашь. Например, подумать, что раз ты подошёл и участливо интересуешься, значит, тебе не всё равно. Значит, заботишься, но уже больше, чем дружески. То есть ты тоже всё ещё неравнодушен и её не забыл. И не прочь бы возобновить отношения. Чуешь, какой капканище может тебе хвост прищемить? — воздела Лиля в небо указательный палец. — Ты, может, ни сном, ни духом, просто подошёл — а всё, поздняк, хвост уже оттяпало. Короче, ты сначала определись...

Взгляд её уже начал блуждать вокруг в поисках подходящего курильщика, у кого можно разжиться огоньком.

— Определись... что сам... Ой, Кирюша приехал! В форме! — просияла, чуть не подпрыгнув, Лиля. — Погоди, я щас. Быстренько поздороваюсь.

И она вспорхнула в сторону патрульной машины. Что поделать, в этот вечер мысль за ногами поспевала не очень. И за руками. И за всем остальным тоже. А Лиле почему-то захотелось поздороваться разом всеми частями тела.

— Как хорошо, что ты приехал!

И обдав старшего прапорщика цветочным шлейфом (хотя, скорее, вихрем) «Мадмуазель Коко», девушка обвила его шею руками и запечатлела на губах горячий поцелуй. На вкус очень напоминавший персик, щедро вымоченный в водке. И даже ножку отставила. Недавно в каком-то фильме она видела похожую сцену и так воодушевилась, что непременно задумала попробовать тоже. В общем, Кирюша появился очень кстати.

— Опять своего вырвиглазного «Беломора» накурился, — оторвавшись, констатировала Лиля, почему-то очень довольная этим фактом.

Так, ну тут есть пара моментов. Во-первых, телега тяжелая, ее так за минуту не разберешь. А у вас счет на секунды вообще-то! Во-вторых, коридор тот довольно узкий, вся телега туда не влезет, а оглобли как-то бы еще впихнуть половчее. В-третьих, я не до конца понял план. А комнату вашу, между прочим, тварь с той стороны пытается развернуть к себе дыркой, у Сулика сил может не хватить!

Пока огонь прогорал до углей, испускающих мягкий жар, Блафлин не терял времени – нарезал змеиное филе тонкими полосками. Мечом было несподручно, пришлось одолжить у Снульто ритуальный жертвенный нож, отобранный у безумного культиста. Только кровь оттереть, и пусть послужит праведной цели! Мясо было свежайшее, практически парное, если бы не принадлежало хладнокровной гадине. Но вот вымачивать его и приправлять по старинному гномьему рецепту было нечем, да и некогда возиться. Ничего, аромат дымка от горения вековой дубовой мебели придаст блюду неподражаемый вкус! Часть полосок он аккуратно нанизал на найденный прутик и сразу же подвесил над дымом коптиться – такое мясо будет пригодно в пищу еще несколько дней. Разбив в труху старое кресло, гном извлек из его сиденья изрядно проржавевшую стальную сетку – чем не решетка для гриля? Разложив на на ней оставшееся мясо, он поместил его над углями. Аромат жареной змеи вскоре наполнил помещение, будоража аппетит усталых путешественников. Как бы не проснулись раньше времени!

Закончив со стряпней, гном отмыл руки дождевой водой, достал добытые в бою бычьи рога и сел за работу. Он задумал вырезать их них три миниатюрных фигурки, их образы уже прочно засели в его голове, но детали приходилось выдумывать прямо в процессе работы. Резец споро замелькал в умелых руках...

— Други! - провозгласил Сулик, - а не движительный ли сиё механизм? Вот эта щель, мнится мне, означает, что возвышение энто должно либо опускаться, либо вращаться вокруг своей оси, дабы что-то с этой комнатой происходило!

Присмотревшись к телеге, гном вдруг заметил, что ось тележная имеет квадратную форму, прямо как углубление в этой каменной ступеньке! С помощью сородича Сулик споро снял нужную деталь и попробовал вставить её в отверствие, дабы потом нажать или попробовать повернуть — активировать механизм, в общем.

Будь Блафлин в состоянии последовательно соображать, он бы предложил заночевать прямо в папоротниках – нужно просто не глядеть на них, а случайного нарушителя могли бы отвлечь. Но он был слишком поражен увиденным, и потому доверил бремя решений своим трезвомыслящим товарищам. Покорно пришел куда привели, и уселся рядом с такой же невменямой Маришкой.

— Нет, ты это видела, а? — попытался поделиться впечатлениями гном, силясь собрать двоящуюся в глазах девицу в одно целое, — Спирали скручиваются в точку, и снова разворачиваются в целую картину, но не как на полотне, а объемную, как будто ты внутри прозрачной комнаты с узорчатыми стенами, а потом таких комнат становится множество, и ты в каждой из них, но видишь их все одновременно, во все моменты времени, понимаешь?

Договориться не получилось, жаль. Маришка удивлённо пискнула и сжала в ручонках кинжал, готовая пырнуть любого, кто попробовал бы на неё напасть. Увы, заряжать арбалет было некогда. Один, два, три... Шесть... Чьих духов тут прибавится?.. Однако в себя она пришла быстро и побежала на подмогу Сулику.

– НЕТ, МЫ НЕ ОСТАВИМ НИКОГО В ЖИВЫХ! – рпзгоряченный дварф, покрытый кровью, с приобожженной бородой, больше сейчас напоминал исчадие войны, нежели разумного гуманоида. – УМРИ!

Блаженная улыбка тронула бледные губы Души, когда та встретила ярость, отлитую в металле, прошивающую насквозь хлипкие стены дома.
Руки, воздетые вверх, не дрогнули. Голос не стал тише. Душа не боялась. Нечего терять тому, у кого нет тела, тому, кто уже умер и не воскрес.

А вот смертоносному досталось, им стоило бы пройти в хижину быстрее.
Даже не взглянув в сторону мародеров, Душа скользнула внутрь, туда, где ещё утром остывали после горячей ночи тела ее последователей, откуда в последний раз вышел живой Сирокко, и она сама, мягко ступая босыми ногами, сохраняя остатки видений и ночной истомы.

Праздники в культе всегда удавались на славу.

⁃ Я послежу за входом, - внимательно разглядывая чужака, которого как будто вовсе не боялась, пообещала Душа. То ли доверчивость, то ли безрассудство хранили ее. А может у тех, кто говорит с Вихрем, свои воззрения на безопасность и защиту.
⁃ Откуда ты явился, несущий гибель, и что желаешь здесь найти?

Определенно, Крюгеру не хватало добротного такого удара током, дабы прекращать изображать из себя невероятно удобную стоячую мишень, пялиться разинув рот на безбашенных баб и, наконец-то, вспомнить, что он несмотря на всю тяжесть своих стальных яиц и невообразимое количество крови на руках, всё же не бессмертный. И даже эти криворукие оборванцы могут его достать при некоторой доле удачи и паре десятков пристрелочных выстрелов сверху.

Вальгалла Вальгаллой, но пировать с богами не берут храбрых идиотов, услужливо подставляющих лоб под прицел снайпера. Так что Крюгер достаточно шустро заковылял за своей новой знакомой, перемещаясь от укрытия к укрытия, периодически щурясь от сгустков электронов, гуляющих по грубой шрамированной шкуре и делающих его без того разворошенную шевелюру ещё более краше.

Впрочем, оказавшись в закрытом помещение, которое, как хотелось надеяться, не сдует случайным порывом ветра, Крюгер вплотную занялся делом. Покидать свой технологичный гроб он ни в коем образе не собирался. Разве что вперёд ногами. Дёрнув за рычаг аварийного отключения, он обесточил эту переносную трансформаторную будку и занялся полевым ремонтом. Чисто интуитивным, основанным на горьком опыте, а не чтение умных книжек. А как ещё назвать обрыв спалённых контактов посредством удара мачете и пайку обрезков на ещё тлеющих остатках топлива, вытекающих из поврежденной капсулы? Выковыряв концом всё того же мачете остатки налипшей гари из разъёма, переподключив пару самых стрёмных узлов для верности, вогнав новую капсулу и вознесся безмолвную молитву Тору, викинг запустил своё кустарное творение. И, когда стало понятно, что в ближайшую секунду в прожаренную отбивную он не превратиться, Крюгер смахнул выступивший пот со лба, закурил самокрутку от всё тех же плавленых остатков биотоплива. Однозначно, боги хранят его.

- Халтурку искал. И даже нашёл. – Сделав затяжку, Крюгер криво улыбнулся, смотря прямо перед собой. – К сожалению, не сошёлся во взглядах с нанимателем. А жаль, малыш Бифф мне поначалу даже понравился. От покойной ведьмы видать дурного нахватался.

- А тебе какой прок меня покрывать, Душа? – Крюгер перевёл взгляд на белобрысую. – Давно острых ощущений не испытывала? Или Вихрь напел, что нужно обязательно тащить в дом всех опасных вооружённых незнакомцев, за которыми охотиться весь город?



С первого взгляда стало понятно, что в хижине они не одни. Пока Крюгер приводил в порядок доспех, Душа мысленно обошла небольшой периметр, которого достаточно было лишь для безудержных танцев и свального греха, и насчитала пятерых.

Лицо Души не выражало ничего, когда она по очереди касалась каждого, кто здесь остался. Для этого ей не нужно было даже подходить к обитателям хижины.

Вон в том углу Бродяга и Дым, братья. Всегда ловят приходы до последнего, позже всех приходят в себя. Бродяга дышит, Дым - нет. Душа чувствовала, что тело его еще не остыло. Если бы не перестрелка, успели бы откачать. Такое уже случалось.

Итого четверо.
Троих притащила Риск и теперь ещё Дым.

И Сирокко.
Нет. Не так.
Душа пока не чувствует, как истончается и рассыпается прахом связь с ним. Значит, жертв четверо.

Однако если пойти дальше, то там, на импровизированном ложе в ворохе тряпья задохнулась в собственной блевотине крошка Фея, самая младшая из последователей. Молчаливая и задумчивая, она получила свое прозвище за злоупотребление порошком вперемешку с Радостью. Когда-то это должно было произойти.

Фея была холодна давно. Она не ждала у порога, как Дым. Она перешагнула и ушла. Взвилась пылью в воздух.

Пятеро… Слишком много в этот раз.

Неподалеку от мертвой Феи сидит, покачиваясь, Призрак. Приходит в себя. Призрак и Фея, кажется, любили друг друга. Душа делает шаг к Призраку, забывая, что обещала присмотреть за входом, но тут из тряпья показывается растрепанная рыжая голова Веры. Сестра Призрака. Та рывком опрокидывает его, садится верхом и впивается в бледные губы. Или не сестра?...

Во всяком случае Душа остается на месте.

- Этой ночью Вихрь пришел к нам и сказал, что утром сюда явится тот, кто принес в город болезнь... - она умолкла, словно прислушиваясь, и оглянулась на хлипкую дверь. Кто-то направлялся к хижине, но был еще далеко.

- ...но жить ему осталось недолго, ибо придет смерть с небес и сожжет его дотла. "Рука Несущего Гибель благословенна" - так сказал Вихрь, но чтобы пророчество свершилось нужны жертвы. Сейчас я вижу, что Вихрь забрал в уплату пятерых.

Считая, что объяснила свой поступок сполна, Душа умолкла.

Бродяга и Дым:

Показать содержимое

Фея:

Показать содержимое

Призрак:

Показать содержимое

Вера:

Показать содержимое

До паствы Души стрелку не было особого дела. Особенно до той её части, которая не нашла в себе силы даже показать нос из этой засранной дыры. Сборище полумёртвых, а в отдельных случаях и вполне себе дохлых торчков, плавающих в лужах своей собственной блевоты. Откровенная падаль, как она и есть на самом деле.

- Твоё пророчество больше похоже на происки Локи, вёльва. – с некоторой нервозностью отозвался Крюгер. Для викинга Вихрь воплощал собой Бифрост. Через него боги оглашали свою волю множеством голосов. Самое главное было научиться их различать. Никогда не знаешь услышишь ли ты лживые речи бога коварства или гневный рык повелителя молний.

- Уверен, ваша хворь его рук творение. Он породил смуту и раздор в вашем городе и продолжает творить свои козни. Обратись за советом к другим богам. Возможно, тогда прекратит вымирать твоя паства. – Крюгер скользнул равнодушным взглядом по бездыханным телам и повернулся к окну. – А пока расскажи мне о том, кто сейчас стоит во главе города. Даст, не так ли? Мельком слышал его имя в баре, но ничего о нём не знаю.



- Вихрь говорит множеством голосов, - в задумчивости Душа прислушалась к шагам на площади.
- Если этот голос лжив, выходит и ты не посланник и не спасение, - вспыхнули хитрые искорки в глазах Души.

Однако стоило прозвучать вопросу, Душа пожала плечами и словно потеряла интерес:
- Спроси у него сам.

Из-за двери раздался голос Даста.

- Воспринимай меня скорее, как санитара леса. – усмехнулся Крюгер на ремарку Души. – Ваше застоялое болотце матриархата давно пора было встряхнуть. Шлюховатым истеричкам не место во главе общины.

А вот к появлению нового лидера города у дверей дома Крюгер оказался не готов. Ожидал, что его прибытие выдаст топот множества ног, громкий мат и щёлканье затворов. Ан нет, без подтанцовки заявился. Вот так вот просто.

Дверь открылась и на свету появился Крюгер в полном боевом облачение. И при оружии, конечно. Правда тыкать им в гостя и его напарника не спешил.

- Без хирда пришёл. Во дела. – стрелок с интересом поглядел на Даста, попутно туша свою самокрутку об косяк двери. – Ну я Крюгер. Спросить меня за тот… - викинг скосил глаз в сторону кровавого месива - …небольшой беспорядок хочешь? Или руку пожать за то, что город от обдолбанной ведьмы избавил?

Венди усмехнулась. Не убьём, как же. Все и эта пиицемордая тварь в том числе понимали, что единственному оставшемуся на ногах мутанту не жить. И эльфийка попыталась ускорить процесс упокоения последнего врага.

Даст, приказ "если ..., открыть огонь" вызывает у твоих людей полное недоумение и ступор.

— В смысле "если"? С башни по нему уже стреляют. Ты хочешь сказать, что не надо было что ль? — и в подтверждение этих слов с вершины цитадели раздались еще пара выстрелов.

Твой вопрос же однозначного ответа и вовсе не встречает:

— ...может, и в неадеквате.
— ...да как-то не спросили!
— ...Мама же приказ дала отходить, вот и.
— ...грохнем, да и делов.
— ...бля, да хули с ним говорить-то?
— ...угу.
— ...по мне так в рот ебись оно все.
— ...а че такое "обезвредить", Даст? Вот мы его замочим, и будет он безвредный же, ну.
— ...да не знает никто, отстрелялся он или нет. Он голубя не прислал.
— ...даже если бы и прислал, один хуй читать никто не умеет. Вот ты, например, умеешь читать?
— ...не. А ты?
— ...пиздец нахуй.
— ...ага.

Затем ты отдаешь приказ выдвигаться к месту стрельбы. Перепел, один из твоих звеньевых, спрашивает:

— Сколько человек берем? Надо и рынок держать, и не проебаться, если он там шмалять продолжит. Двадцать человек он уже грохнул, а нас ненамного больше щас, бля.

Колин, Перепел задает Дасту вопрос. Ты своим предложением отвлекаешь его от того, чтобы выслушать ответ, и Кайло перехватывает тебя на подлете:

— Коленвал, ты найди себе ща норку поглубже и не отсвечивай. Не хватало, чтоб тебя еще тут посекло. Надо будет — позовем.


Ангст, Ката в оцепенении. Просто спит? Возможно. Многие зараженные находятся в некоем промежуточном состоянии между сном и токсической комой, но ты не ангел, чтобы во всем этом вот так с налету разобраться. Переворачиваешь Кату навзничь, касаешься щепоткой сонной артерии. Ударов нет. Твои брови ползут вверх. Припадаешь к груди девушки ухом, прослушивая дыхание, и... И не слышишь.


Душа, Крюгер.

Душа, Мрак уходит выполнять твое распоряжение. Ты поднимаешься на ту же крышу и обращаешься к несущему гибель. Когда ты оказываешься там, рейдеры с вышки не прекращают огонь. Похоже, их совершенно не беспокоят случайные жертвы. В чем-то это справедливо. Несущего гибель случайные жертвы не беспокоили тоже. Одна пуля прошивает листовой металл и пробивает хижину под тобой насквозь. Вторая пролетает где-то в опасной близости. Пригибаешься ли ты? Как ведешь себя? Случайная ли это удача, или тебя хранят высшие силы?

Крюгер, обращение Души отвлекает тебя и сбивает с толку. И этой заминки, продлившейся считанные секунды, стрелкам с башни вполне достаточно. Они уже пристрелялись на дистанцию. Очередная пуля прилетает в цель — или не в цель, сложно сказать, важно другое. Случается катастрофа. Оглушительно лопается капсула с биотопливом, питающая аккумуляторы экзоскелета. Биотопливо неопасно — остатки разложатся на открытом воздухе, а запасные капсулы у тебя еще есть. Но его часть проливается на батарею, замыкая что-то внутри. Искрят сервоприводы, отрубаются вторичные системы. А затем ты чувствуешь жжение — короткое, но глубокое, как удар раскаленной отверткой. Первый электрический ожог. Второй. Надо срочно убираться и снимать этот гроб, пока он тебя не доканал.

Душа, спускаясь, ты видишь, что как несколько мародеров наставили на Мрака стволы. Никто не собирается отдавать ничего из того, что считает своим. Мрак держит руки на виду. Сегодня он уже увидел, чем может быть чревато полезть на агрессивную толпу. А у той толпы даже и огнестрела в руках не было. Он пятится и уходит выполнять другое твое распоряжение — собрать последователей.


Ингрид, Беркут.

Ингрид,

— Они все могут, — пожимает плечами Кай. А затем слышит имя. Слышит и без выражения пожимает плечами: — Сорвала цепь все-таки, собака бешеная. Бывает, что теперь. ​

Какое-то время вы оперируете, и он добавляет:

— Нужны места, куда их деть, люди, с которыми их можно оставить, а еще плата за наши услуги. О чем-то из этого я попытаюсь позаботиться, но везде мне не успеть.

Кай пытается отвлечься. Он словно бы чуть более сосредоточен, чем прежде, но ты не можешь этого отметить — работать сосредоточенно для него привычное обыкновение. Но на теперь он обдумывает и что-то еще, стороннее от операции. Что опасно. Что нередко тебе было запрещено, когда ты только постигала ремесло ангела.

Даста ты находишь напротив башни в окружении его людей. Теперь уже его людей.

Беркут, когда Ингрид уходит, ты видишь, как Кай достает откуда-то из схрона трехствольный обрез. Затем переламывает его пополам и доносит в каждый из стволов патроны... Нет, не патроны! Это самодельные шарообразные пули-жаканы. Калиберные, двенадцать и семьдесят. С такими ходят на серого медведя. Такие требуют более точного прицеливания, но при попадании гарантировано ломают кости.

— Беркут, обойди местных. Спроси, кто может дать кров и заботу двум раненым. Оплата...

Кай осекается на полуслове. Он не знает, чем будет платить. Ствол обреза с щелчком становится на место.

    Грёбаные торчки. Именно эта мысль здобной осой ужалила первой, когда ко мне повалила толпа рейдеров. Но следом начало глодать сомнение: коллективные трипы — это что-то новенькое. От дури не бывает ведь настолько одинаковых глюков? А у этих ребят было как под копирку: какой-то пришлый залез на крышу и положил из пулемёта верхушку местной власти. Не то чтобы я всерьёз воспринимал Мать и её чокнутых родственничков, но так уж сложилось в этом городе: религиозность вступила в причудливый симбиоз с наркозависимостью — и вместе они составляют костяк управления Вормвудом. Составляли. Теперь вместо них двадцать три трупа. Сука.

    — Что за хер?

    На вопрос мне не смогли ответить толком ничего конкретного. Зовут вроде Крюгером, а кто он, откуда — хрен его знает. Оно и понятно: когда началась заварушка, стало не до знакомств. Но вооружён до зубов, и броня годная, так что вряд ли очередной прощелыга с пустошей. Самым паршивым было то, что, разделавшись с Эллисон и её людьми, он начал шмалять по гражданским. Якобы задело даже Актрису, которая за каким-то лешим полезла под пули давать представление. Нашла время. Экзальтированные бабы иногда похлеще нарков.

    — Мозгача ко мне. Срочно. А, блядь...

    Я осёкся, сообразив, что единственный мозгач поселения сейчас маринуется в карантине, и недавно мне доложили, что он настойчиво просит встречи. Со мной. Я что, так похож на любителя от нечего делать поточить лясы с Вихредрочерами?

    Грёбаные мозгачи. Грёбаный город, летящий в тартарары.

    Ладно. Вариант угомонить психопата прочисткой извилин отпадает. Значит, остаётся всего два. Решение приходит молниеносно.

    — Закрыть периметр. Рассредоточиться по стенам и держать на прицеле. Если он вздумает устроить резню жителей, открыть огонь.

    Бешеных псов отстреливают.

    Конечно, остаётся и запасной вариант. И по-хорошему надо бы начать с него. Хотя, пожалуй, можно и совместить.

    — А он совсем не в адеквате? — спрашиваю у «гонцов». — Зачем по Актрисе-то стрелял?

    Может, конечно, ему красивая баба не дала когда-то, и его переклинило с тех пор. Или тупо словил приход и решил чертей погонять, которые ему там привиделись.

    Но что-то в этой версии не клеилось. Слишком уж точечные, целенаправленные убийства: сначала жрица, а следом брат и сестра. Гражданские вполне могли попасться под руку случайно. И если так, вполне может оказаться, что стрелок — наёмник, исполняющий часть чьего-то хитроумного плана по устранению конкурентов и захвату власти. Кто это там такой хитрожопый — вот вопрос.

    — Хотя нет. Желательно пока просто обезвредить. Добить всегда успеем, — добавляю, подумав.

    Если убийства заказные, надо узнать имя того, кто покусился на город. Ситуация может быть ещё хреновей, чем я предполагаю. Ещё эпидемия эта, блядь...

    — Если он отстрелялся и настроен на диалог, пусть приходит, поговорим, — надевая бронежилет, продолжаю давать распоряжения. — Без пукалки только своей. Да, и Ангела ко мне позовите.

Увидев это безобразие, Рианет нахмурила брови, а в ее глазах появился стальной блеск и молнии:
- Сэр Базилл, Вы изволите вести себя, как свинья! Немедленно приведите себя в порядок, - дрожащим от возмущения голосом высказалась Рианет. - Ширма! Ширма! Ширма!
Вокруг ванной выстроилась батарея из ширм, скрывшая столь вопиющее нарушение этикета. С резким щелчком Рианет раскрыла веер, и села на свой диванчик, все еще метая взглядом молнии.

Полночь с удивлением ощущала, как её голос подхватывает мировой вихрь, превращаясь в вышибающий мозги ураган... Только дойдут ли до кого-нибудь её слова? Одумается ли хоть кто-нибудь? Или глупый в своей недальновидности Вормвуд убьёт сам себя?.. Да, я ранена, Вормвуд, радуйся... Но моей жизни ты не получишь... И жизни Сирокко... И Ингрид... И Беркута... Уходить... Надо отсюда уходить... Убегать... Уезжать...
...Путь до дома Ингрид был словно в тумане. При каждом шаге от боли сводило ногу и темнело в глазах. Мысли путались, во рту пересохло и отдавало металлом... Полночь кусала губы, чтобы не разреветься и прижимала к себе ангельскую сумку... И шла... Только бы не отстать... Только бы не потерять сознание... Только бы дойти... Шаг... Шаг.... Ещё один... Немного... Осталось немного...
...Наконец, все в безопасности. Наконец, получилось сесть и больше не мучить истерзанное бедро. Однако самое страшное только начиналось. Надо было достать осколки. Ингрид к себе раненная подпустила только удостоверившись, что Сирокко нормально устроен, вроде как дышит и что им занялся Кай.
Белая как мел кожа Полуночи сейчас особенно ярко контрастировала с черными как уголь волосами. На лице остались только ставшие огромными черные глаза с расширившимися от боли зрачками. Казалось что вся кровь ушла в изуродованное бедро, в котором со знанием дела ковырялась Ингрид, доставая осколки и накладывая швы. Актриса старалась держаться. Быть стойкой. Играть роль. Не осложнять работу подруги ещё и слезами и жалобами. Хорошо, что был Беркут, который крутился рядом и пытался разговорить девушку, находящуюся на грани потери сознания. Как когда-то, несколько месяцев назад, сама Полночь развлекала его и вытягивала на разговор в долгом и тяжёлом перегоне. Пока говоришь - не спишь, пока говоришь - работает голова. Не можешь говорить - пора остановиться. Теперь его очередь быть классным попутчиком. Спасибо тебе, Беркут. Полночь отвечала, даже улыбалась и смеялась, прикрывая глаза и морщась только при наиболее болезненных манипуляциях ангела...
Ничего не значащая болтовня помогала не уйти в совсем неспасительное забытье, не потеряться в урагане мирового вихря, помогала не думать о том, что есть большая вероятность никогда больше не вернуть себе изящной походки... И никогда больше не танцевать... Кому нужна хромая танцовщица... Шрамы останутся... Уродливые страшные шрамы... Поверх талантливо нарисованных нежных цветов и драконьих изгибов... Моё тело... Произведение искусства... Такое идеальное, бережно хранимое, чтобы радовать других, чтобы делать этот мир прекраснее... Порвано, истерзано, вывернуто наизнанку... Из-за какой-то случайности... Из-за того, что кому-то было мало крови... Мало смертей... Не смотреть туда, не смотреть... Не думать о плохом, не думать... Ингрид, пожалуйста...

Тело мозгача задергалось от пульсирующей боли, глаза закатились а пальцы судорожно вцепились в почву, лицо перекосила гримаса ужаса, кровь из ушей и глаз лишь добавляли эффекта. И вот сидячее тело неестественно выгибается и заваливается на бок а сознание уносит вихрем куда-то далеко, где звучит голос любимой.

- Смерть очищает. Убирает старое и дает дорогу новому. Вормвуд хочет перемен. - прозвучал голос, тот самый который он слышал не раз, думая о будущем. Его голос?
- То, что получено кровью, должно быть оплачено равноценно. - появился другой, напоминая о гражданской войне и о других событиях, участником которых Ангст не был, но память о которых хранится в коллективном бессознательном; разве у них здесь есть что-то еще кроме крови, что имеет хоть какую-то настоящую ценность?
- Разве может быть по-другому? Чтобы чего-то достичь нужно для начала, хотя бы, представить, как ты к этому придешь и поверить. Вормвуд видит лишь беды, он привык к ним и поэтому не обращает внимания.
- Ты знаешь почему. Всегда знала и не только ты. Растерянная молодая женщина, придавленная грузом ответственности, которая не видит будущего без дозы. Это так удивительно, что у тебя его не оказалось?

Вихрь голосов заполнил пространство и все они были его собственные.

* * *

Полночь, Крюгер, Душа, Ингрид, Сирокко, Беркут.

Полночь, на твое выступление всем положить — вернее, почти и нет никого, кто мог бы его увидеть, кроме твоих спутников и Души. Осиротевшая банда Биффа спешно отступает невесть куда. Неизвестный стрелок не показывается с края крыши. Случайные зеваки уже давно с криками разбежались, вытряхивая по пути содержимое штанов. Никого нет. Никого. Конечно, ты не совсем одна здесь, но ты одинока. Твоя аудитория — это город, и сейчас зрительный зал пуст. Вопли уходят в никуда.

Темнеет утреннее небо. Ты видишь пронесшуюся по нему иссиня-черную тень, на мгновение скравшую лучи недоброго светила. Чуть усиливается ветер, но ты чувствуешь перемены не только кожей. Сознания касается порыв мирового вихря, подобный натруженной шершавой ладони. Ты не одна здесь. И хотя зрительный зал пуст, твоя аудитория — это город. И город тебе отвечает.

Да, мало смертей. Да, мало крови. Да, у всех беда, но стоит ли упускать заманчивый шанс сделать все еще хуже? Да, болезнь коснется всех, и все могут умереть — но я подумаю об этом завтра, а сегодня убью соседа ради краюхи желудевого хлеба или косяка с пластилином. Здесь не просто убивают и не просто грызутся невесть из-за чего — здесь друга друга вытачивают изнутри, как паразиты. Пролитая кровь дает лучшие всходы. Кстати о крови. Я погляжу, ты ранена?

Вормвуд смеется. И смех его сочится горечью.

Крюгер, расставляешь сошки пулемета. Сводишь прицельную линию, кладешь палец на спуск. Прицельная дальность пулемета — почти две тысячи футов, а здесь от силы сотня. "Дуф-дуф-дуф-дуф!" — короткая очередь разбивает Матери левое плечо, дырявит грудную клетку и идет по диагонали вниз, разнося тазовую кость и ломая бедро правой ноги. Пули рвут тело насквозь. Выбивают из земли пыль, дырявят листовой металл стен, высекают искры из камня. Женщина гибнет еще до того, как валится наземь. Гаснущие жизни порой смешно трепещут. Как искорки от костра в ураганном ветру.

Марксманы с башни окончательно по тебе пристрелялись и теперь долбят без промаха. Экзоскелет принимает все новые и новые попадания. Надо было убираться отсюда еще тогда, когда они только тебя заметили. Надо было, да вот что теперь.

Душа, разум Матери на мгновение приоткрывается тебе, но ты не успеваешь ничего прочесть. Стрелок, этот неизвестный стрелок по какому-то разумению снес ее очередью, а тебя пощадил. Душа, которую ты уже была готова прочесть, ускользнула, потерявшись где-то на грани воспринимаемого тобой. Ты ощущаешь поток мирового вихря, унесший ее — и в этом потоке слышишь голос Полуночи. "Вам что, мало смертей?", "Мало крови?", "Вы не знаете, что сейчас у всех беда?". И к этим вопросам — ко множеству справедливых, но не обращенных ни к кому и никуда вопросам — присовокупляется мощнейший, вибрирующий от разбираемой внутренней силы сателлит.

Это предсмертное материнское "ПОЧЕМУ?".

Вынырнув из вихря, ты возвращаешься на бренную землю. Сирокко куда-то уносят Ингрид и Беркут. Гремят гладкостволы с башни. А к месту побоища потихоньку пробираются люди. Не рейдеры, которые вроде как должны принять на себя удар — нет, обычные поселенцы. Но при этом не из числа трусливых, сбегающих с места разборок и свар сразу же, как только начинается шум. Нет. Эти люди нечто среднее. Мародеры. Стервятники полей боя. Ты видишь, как они принимаются деловито шариться по трупам рейдеров банды Риск. Кто-то присваивает себе пистолеты-пулеметы, кто-то обрезы и самопалы, кто-то — марки наркоты или нехитрую снедь. Трофеи достаются победителю. Но победителю сейчас, похоже, есть чем заняться.

Беркут, вроде бы все утихло, осколки не жужжат, и ты уже грузишь Сирокко на носилки. Как вдруг раздается новая очередь. Мать-Жрица превращается на твоих глазах в кровавые лохмотья, и ты невольно отшатываешься, теряя равновесие. Сердце начинает биться чаще. Взмокают виски — если после разрыва гранаты хоть что-то может взмокнуть еще сильнее. Хорошо, что перед всем этим ты не так плотно поел, иначе не миновать было бы неприятных сюрпризов. Валить. Срочно валить. Ходу, ну! Второй раз так уж не повезет!

Где-то позади тебя несет носилки Ингрид. Она еще молодцом, но вот Полночь едва плетется. Ей досталось больше всех осколков.

На входе во внутренний квартал вас останавливают. Рейдеры в полном замешательстве — слишком много разных сведений поступает отовсюду. То перестрелка с Глоткой, то разбор с Душой. Война началась что ли? Оставшиеся без глав члены банд, прибегающие мелкими группками и рассказывающие небылицы одна другой ужаснее, не помогают прояснить картину. Ингрид, ты оттягиваешь маску, и тебя узнают. Вы проходите за ворота.

Можно выдохнуть. Вроде как можно выдохнуть. Только голова начинает слегка кружиться.


Ангст, ты приоткрываешь разум мировому вихрю, чтобы послушать шумы и слышишь, как на тебя несется чудовищной силы... Нет, не ветер — самый настоящий психический ураган! Голова моментально разрывается от мигрени, из носа и глаз тут же выступает кровь. Ты не удерживаешь равновесие и так и садишься на землю, опершись спиной об ограду рынка. Помимо боли — пульсирующей, порывистой — ты ощущаешь и немалый ужас. По-хорошему, разум сейчас надо закрыть, иначе все, финиш! Станешь овощем, потеряешься в потоке как, возможно, сотни и тысячи до тебя провалившихся за грань. Но из ядра этого торнадо, из самого глаза бури доносится голос Полуночи. Голос возлюбленной.

Ты мешкаешь, но мешкаешь лишь жалкое мгновение. Мгновение, прежде чем распахиваешь свой разум. Будь что будет.

Ураган подхватывает тебя и уносит прочь. Ты схлопываешься до пылинки, обращаясь в чутье.

— ...ВАМ ЧТО, МАЛО СМЕРТЕЙ? — надрывается Полночь. — МАЛО КРОВИ? ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЧТО СЕЙЧАС У НАС ВСЕХ БЕДА?..

И где-то тихо-тихо непонятно к кому обращается с вопросом Мать-Жрица.

— Почему?


Глотка, Бом-Бом в замешательстве смотрит на тебя, немного рассеянно завинчивая крышку фляги.

— Глотка, ты че, из этих? Второисходников?

Банда начинает переглядываться.

— ...Вещая Соня че-то такое говорила, да?
— ...Точняк. Про то, что все должны отказаться от вихря?
— ...Ну.
— ...Да, ебать, Соня это была.
— ...А она сама по себе щас?
— ...Да хуй знает.
— ...Бля, ну она права так-то, вихрь стремная тема.

Осмотрев свою банду, ты понимаешь, что это не совсем бунт. Возможно даже вообще не бунт. Люди просто хотят знать правду — куда ты их ведешь и почему. Как ты относишься ко Второму исходу? Случайно ли так получилось, что у тебя с Вещей Соней общие на вихрь взгляды, или ты однажды поддалось на ее проповеди? В чем учение Второго исхода еще право или неправо на твой взгляд?

Что бы ты ни ответило, банда тем не менее уходит на охоту. Ты остаешься с часовыми. Твои люди готовятся к стоянке.


Колин, за стенами твоего дома как и всегда холод. Даже в безветренную погоду находится снаружи неуютно. Стылый отсыревший воздух. Серые стены хижин. Монументальная, но в выщербинах ограда, подточенная дышащим черной пылью ветром. За свою довольно немалую жизнь ты, кажется, ощущал холод во всех его возможных ипостасях. И морозец, и липнущий холод, и пробирающий, и густой и вязкий, подобный дыханию спящего. Сейчас тоже был холод, но ты бы назвал его скорее безмятежным. Утро, облачно, редкие и скудные крохи тепла прибивают к земле обильные и сильные дожди. А затем вымывают их куда-то прочь или дают полностью впитать земле. Человеку на планете ничего не остается.

Да. Человеку ничего не остается. Как в частном, так и общем смысле.

Но это за стенами твоего дома холод. У тебя же наоборот, тепло. Горит небольшая домна — древесный уголь тебе подвозят из Лесного, в обмен ты чинишь им их херовенькие винтовки и исполинские охотничьи капканы с массивными челюстями. Домну ты не тушишь даже на ночь. Так теплее спать, да и разжечь ее заново и привести в рабочее состояние куда легче в теплых стенах. Когда нет необходимости прогревать все заново. А так живется даже хорошо. Над домной весь день поработал. Потом над ней же погрел алюминиевую миску с белковой похлебкой, поджарил хлебцов и после ужина прямо по-соседству же устроился спать. Все у тебя ладно и хорошо. Все у тебя на славу. По-стариковски. Старики — они такие, херней не маются.

А вот молодняку только волю дай.

Опять выстрелы. С самого утра долбят с вышки куда-то за стену. Ты к такому привык. Сколько раз уже с часовыми так случалось — бывает, заложат под язык неправильную конфету, насмотрятся мультиков и давай палить по всему подряд. Место такое, кругом наркоманы. Из трезвенников, похоже, во всем поселении остались только ты и Кай. Ну и еще пара человек может быть. Однако когда за стеной раздается взрыв, ты понимаешь, что быть беде. Конечно, за стеной ничего технически сложного нет. Но, возможно, Руди выйдет на смену чинить попорченные халупы. И ему понадобится инструмент. Голыми руками все не сделаешь, хотя он тот еще мастак. Может, потому что алкаш редкий? Кто знает.

Выходишь на улицу, взяв ящик со шмурдяком. А там напротив башни Мамы уже человек двадцать как минимум собралось. По окрикам понимаешь, что Даста ищут. Часовые на стенах тоже на измене — больше не наружу смотрят, как должны, а внутрь. И только верхушка башни упорно куда-то палит. Чутье наталкивает тебя на мысли о переменах. Неприятные мысли. Вот только все наладилось, ну что такое-то?


Даст,



Последние недели ты занимался одной вещью — пас карантин. В сущности, многое упростилось — пасти рынок было куда сложнее, чем карантин. Следить за порядком среди челноков, обходить прилавки и торговые ряды, пресекать беспредел и прочее подобное — отнюдь не то же самое, что просто смотреть за периметром. Согнал всех и следи, чтобы никто не вышел и зашел. Идея карантина сама по себе принадлежала именно тебе. Когда и люди перестали на работы по мутным причинам выходить, и Ингрид не смогла с болячкой помочь — ты подловил волну. Понял, что происходит, и куда дует прогорклый межнинный ветер. На согласование дальнейших действий с остальными ты, впрочем, поклал елду. Старшая и младшая вечно под приходами, а их братишка лижет старшой очко, отрабатывая так свое подсосное положение к навару города. В общем, дела с этими людьми не делают, и в рейды по глубоким тылам не ходят. Ты провернул все сам. Закрыл рынок и отсек на нем всех зараженных, кого достал.

Залупиться на тебя никто не решился. Чего, кстати, ты по-хорошему не ожидал. В твоих даже самых оптимистичных прогнозах было закатать хотя бы ту же Риск в вормвудские грязь и говно. Но обошлось. Никто ни с чем буром на тебя не пошел.

Впрочем, это тоже было временное решение. Дорога в никуда. Рынок давал львиную долю навара и ставил Вормвуд на опасную грань, будучи закрытым. Через сезон вы должны были столкнуться с новым голодом — не чета тому, с которым приходится сталкиваться обычно. Если начинается голод, то это во все года оборачивается одним из двух. Либо придется идти к соседям на грабеж, либо распускать часть банды, которую уже не можешь кормить. А распускать банду крайне опрометчиво. Псы, охраняющие стадо, без кормежки натурально превращаются в волков и начинают сокращать поголовье. Иначе говоря, из плохого, худшего и наихудшего ты выбрал плохое. И Вормвуд погрузился в ожидание.

Чего Вормвуд ждал? Ты не знаешь. Но ты вполне можешь говорить за себя, а тут ответ однозначен — да пес его знает. Все самое лучшее, что способна изрыгнуть из себя Межнина, могла лишь отсрочить вашу неминуемую кончину. На сколько, на сезон? На год? Может быть, на пять лет? Это все имеет крайне ничтожное значение. А вот что имеет ключевое, так это то, что поселение истлевает и обращается в прах изнутри. С самой сердцевины. Пусть это и не видно тем, кто судит по изнанке, ты все же не "те". Ты видишь все.

За городом какой-то шухер. Ты слышишь взрыв и следующую за ней пулеметную очередь. И спустя недолгое время во внутренний квартал возвращается банда Биффа — мелкими группами, по три-четыре человека. Все они ищут тебя. Ты удивлен. Люди Биффа и ищут тебя — а что с самим Биффом? Но из сбивчивых, неоднородных и неоднозначных россказней ты все-таки извлекаешь то, что нужно.

Неизвестный боец с пулеметом и гранатометом положил всех. И под "всеми" и подразумеваются все" Мать-Жрица, Бифф, Риск и еще два десятка человек из ее банды. Рассеянные, дезорганизованные рейдеры теперь ищут хоть кого-то, кто может послужить стержнем, вокруг которого можно сгуститься и не распадаться. В мирное и спокойное время они обычно борзеют, пытаясь доказать и тебе, и прочим своим главарям, и друг другу, кто же круче и авторитетнее. Но сейчас пора немирная. Сейчас пора убивать и умирать. Поэтому и нет никого, кто был бы готов разгребать все эти проблемы своими руками.

Рейдеры пришли к тебе. Последнему из тех, кто может руководить.

Ты думаешь о том, чем это чревато, и что дальше делать. Думаешь об этом бойце. О наваре Мамы, который теперь по праву твой. Самый очевидный вариант, который рисует воображение — это собрать людей, взять стволов побольше, а затем устроить самое крутое вормвудское сафари. Навар Мамы сделать наградой за жизнь убийцы братанов. Время нелегкое, а трехмесячный паек — это трехмесячный паек. За него каждый в Вормвуде охотно насадит этого стрелка на ствол его же пулемета, как бибабо. Но с другой стороны... Этот боец все же расчистил тебе дорогу. Колыхнул болото, благодаря чему волна и подняла тебя на вершину. Может, стоит его наградить или дать ему работу? Разберись с этим в кратчайшие сроки.

Ах да. Двадцать трупов, если тебе не соврали — это двадцать трупов. Возможный новый очаг эпидемии. Это тебе Кай рассказал. Что тела нельзя просто бросать и уж тем более их нельзя жрать по примеру Кровавого Утеса. Можно подхватить болезни трупов. С тех пор в Вормвуде человечину не едят. Или очень тщательно варят.

Вожак умер. Да здравствует вожак.

  Ещё одним признаком, по которому вы поняли, как всё серьезно, был масштаб привлеченных сил. Вы НИКОГДА не видели столько военно-морской мощи, сконцентрированной в одном месте. Дюжина линкоров. Дюжина! Авианосцы, от эскортных каракатиц до самых мощных, таких как "Синий Призрак Лексингтон" и "Йорктаун". Множество крейсеров всех видов и размеров, от тяжелых броненосных до специальных ощетинившихся зенитками крейсеров ПВО. Десятки транспортов. И целые дивизии эсминцев в ближнем и дальнем охранении. Вы видели эсминцы вблизи – это были полноценные боевые корабли с пятидюймовыми пушками (у вас во всей дивизии орудий такого калибра не было), утыканные многоствольными скорострелками, вооруженные огромными торпедами и глубинными бомбами, снаряженными циклонитом. А сейчас даже эсминцы на фоне всей этой мощи смотрелись несерьезно, как детишки рядом с суровым папой.
  Кораблей было столько, что вы даже сосчитать их все не могли – ордер, казалось, уходил за горизонт. А над головой у вас, под облаками, барражировали звенья истребителей – на случай если какой-то сумасшедший самурай попробует прорваться через сплошную завесу зенитного огня.

  "Зейлин" был набит морпехами – около тысячи человек: тут был ваш батальон, тут были прикомандированные саперы, тут были разведчики-снайперы.

  И многим это не пришлось по вкусу – в ваших казармах в Новой Зеландии было достаточно просторно, и хоть вы и жили в одном пространстве, но хотя бы не сидели друг у друга на головах. А на корабле в узких проходах люди быстро скапливались, все время приходилось протискиваться мимо друг друга. Чуть попроще было офицерам и старшим сержантам, но даже и у них личных кают не имелось – они спали по пять-шесть человек в одном помещении. На палубе тоже частенько собиралась толпа – воздух внизу был спертый, душный, вентиляция надсадно гудела, но справлялась не очень хорошо.
  Кроме того, кормежка стала явно хуже, чем в Новой Зеландии – обычное армейское хрючево из консервов, бобов и круп. Где вы, сочные отбивные, свежие овощи, ванильное мороженое!?

  Но не лучше духоты было и гнетущее чувство неопределенности. Куда же бросят вторую мардив после всей этой усиленной подготовки? Рабаул или Бугенвиль? А может, командиры решили, наконец, отобрать назад у Япошек остров Уэйк? Было бы круто! У морской пехоты был неоплаченный счет к японцам по поводу острова Уэйк, и все вы, конечно, видели замечательный фильм Джона Фэрроу. "Они дали хороший бой," – говорилось в финале, когда герои погибали за своим пулеметом, – "Но это ещё не конец!" И, черт возьми, кому из вас не хотелось "снять своё продолжение"?

  Тем временем, армада достигла острова Эфате к западу от Фиджи, где дивизия провела общую высадку. Вниз по сетям, в десантные боты – и вперед, к берегу. Лодка Хиггинса мягко тыкается дном в песок, аппарель падает, вы бежите по колено в воде вперёд на пляж, занимаете позицию. Потом продвигаетесь вперед на семьсот ярдов в джунгли, имитируя атаку. У многих тогда возник вопрос, а почему только на семьсот, а не на пару километров?
  Запоминающимся зрелищем был вид 1-го батальона шестого полка, высаживавшегося на резиновых лодках – целая флотилия этих суденышек была спущена на воду. Морпехи из "один-шесть" под ваш свист отчаянно старались перегрести прибой игрушечными веслами, а "Вилли Кей", командовавшего этой клоунадой, быстро окрестили "адмиралом презервативного флота".
  Настоящий флот тоже потренировался – пару часов пушки крейсеров и линкоров бухали в отдалении, утюжа крошечный островок Эррадака. Островок от вас скрывал мыс, но рокот над океаном разносился будь здоров, а флотские ребята, видевшие обстрел с кораблей, рассказали, что выглядело очень круто: целые пальмы на воздух взлетали!
  Вы вернулись на корабли к вечеру и на следующий день повторили высадку ещё раз. Получилось ещё лучше, ещё организованнее, ещё более четко. Одно беспокоило – транспортеров-амфибий вы так и не увидели. Где же они? Но может, раз тут всё так хорошо, получится обойтись и без них?
  Всё это время в штабах шли совещания и даже целые конференции, но о чем там говорили, что обсуждали?
  И вдруг, после второй высадки, пришла ошарашивающая новость: у командира вашего полка, полковника Маршалла, прихватило сердце. Его заменили. Правда, Клонис и Донахъю краем уха слышали, что это только официальная версия, а на самом деле у полковника был то ли нервный срыв, то ли переутомление. То ли он заснул где-то там во время учений, то ли не смог ответить "Генералу Джулиану" на какие-то вопросы по поводу роли его полка в предстоящей операции...
  Новым командиром стал повышенный до полковника подполковник Шуп, тот самый, который гонял вас на учениях в Веллингтоне, он же теперь был ответственным за весь первый эшелон десанта. Квадратный дядька с похожей на окорок плотной физиономией, бычьей шеей и громким голосом, Шуп смотрелся грозно. В корпусе он служил с двадцать шестого года, был в Шанхае, вот только... боевого опыта у него не было, и это некоторых офицеров настороживало.

  Вместе со своим штабом он тоже расположился на "Зейлине".

  Вы ещё немного потомились в кубриках. По вечерам крутили кино – киноленты меняли раз в два дня. В основном это были фильмы категории "Б" пятилетней давности, но уж какие есть.
  Наконец, флот развел пары, "Зейлин" со скрежетом поднял якорную цепь и лег на новый курс. И только тогда подполковник Ами по громкой связи зачитал вам боевой приказ. Вы собирались захватить... какую-то Тараву. В каких-то островах Гилберта? Что за чепуха? Командование заверяло, что флот больше не бросит морпехов, как на Соломоновых островах, что гарнизонные части прибудут, как только вы захватите остров, а уж остров-то вы захватите точно, потому что такая силища собралась! Выглядело все довольно неплохо, только... не многовато пафоса для острова, о котором никто из вас никогда не слышал, и который по размеру дважды уместился бы в "небольшое техасское ранчо", как сказал Скэмп. Всё дело оказалось в каком-то вшивом аэродроме, который там построили япошки, и с которого можно бомбить Маршалловы острова. "Подумаешь, Гибралтар херов!" – так решили многие, испытав разочарование. Захватить Уэйк казалось большим делом, за которое не жалко и рискнуть шкурой, а Тарава? Ну что такое Тарава? Еще один клочок суши типа Тулаги, рядом с другим островом, рядом с другим островом, рядом с другим островом... "Опять, наверное, малярия. Ну хоть сменить быстро обещали."
  Начались брифинги – Ами рассказал всё своим офицерам и взводным сержантам, офицеры и сержанты проинструктировали личный состав. Подробно, с расстановкой, тыкая указками в макеты этой гребаной Таравы, которая еще вдобавок называлась почему-то Бешио, вам объяснили, как вы будете атаковать, кто где должен быть, какие позиции врага обнаружены.

  Самые тупые из вас так и не поняли, почему, что за Бешио, если говорили про Тараву, и не поменялась ли цель атаки. Но кому какое было дело? Был один остров, стал другой, а может, и правда один и тот же. "Не спрашивайте, как оно пишется! Это вам не понадобится," – сказал на брифинге Голландец, тоже явно нацеливавшийся на Уэйк и потому несколько разочарованный.
  План был такой: прямо сейчас остров попеременно день за днем обрабатывали то "Либерейторы" своими бомбами, то тяжелые крейсера восьмидюймовыми снарядами, а палубная авиация нещадно долбила японские авиабазы в этом секторе Тихого Океана, чтобы ни одна косоглазая сволочь не смогла скинула бомбу на десант. Высадка же начнется на рассвете двадцатого числа. Сначала линкоры и крейсера пару часиков хорошенько проутюжат остров. Вы в это время погрузитесь в лодки Хиггинса, а из них передовые части перелезут прямо в море в амфибии, транспортируемые сейчас на отдельных кораблях, и вместе с двумя другими батальонами пойдут в первых трех волнах. Те же, кому амфибий не хватит (третий взвод в случае вашей роты), пойдут резервом сзади на LCVP в четвертой волне, ну а рота тяжелого оружия – в пятой. Пока вы будете идти к берегу, палубная авиация ещё разок, для надежности, выбьет дерьмо из уцелевших япошек и огнем крупнокалиберных пулеметов заставит их забиться в свои норы. К моменту, когда они осмелятся высунуть головы наружу, вы уже будете на берегу.
  В целом вашей роте отводилась роль резерва – роты "Эхо" и "Фокс" захватят берег, а если где-то понадобится помощь – поможете. А вот после захвата берега, может быть, поменяетесь местами с какой-либо другой ротой, если у неё будут потери, и пойдете брать аэродром и дальше до противоположного края этого Бешио (тут и стало понятно, почему в джунгли на учениях вы не углублялись – зачем?).
  Подчеркивалось, что это первая высадка против обороняемого побережья, и первая высадка прямо по коралловому рифу. "Как оно там будет", – сказал Ами в разговоре с офицерами, – "неизвестно, может, нам останется просто прогуляться по берегу. Все зависит от эффективности огневой поддержки. Но расслабляться, конечно, не стоит." Однако сам он в успехе не сомневался, или по крайней мере делал вид, что не сомневается: оказалось, они с Кроуи, командиром "два-три", то есть третьего батальона вашего полка, заключили пари: чей батальон первым пересечет остров, тот получит ящик виски! Ну и остальные относились к этому бешио-шмешио примерно так же. С шуточками, разочарованием и уж точно без особого любопытства.
  На брифингах личному составу показали фотографии: общие планы острова, снятые с самолетов, и мутные виды берега, сфотографированные ночью подводной лодкой "Наутилус" (эти были больше полезны рулевым десантных средств, но и вам взглянуть дали). Отметили, чтобы вы не налегали на воду из фляжек в первые часы: не обеззараженная местная вода может вызвать дизентерию. Предупредили, что мародерство недопустимо, и что солдат, пытающихся присвоить военное имущество противника, военная полиция будет предупреждать один раз, а затем стрелять на поражение.

  А между тем, с каждым часом вы приближались к экватору, и от благословенного климата Новой Зеландии не оставалось и следа. Жара теперь стояла страшная, до тридцати восьми и даже сорока по цельсию, и это в тени на верхней палубе! Влажность была невыносимая, кубрики превратились в душегубки: в них висел густой запах пота и нестираных солдатских носок. Даже в коридорах стоял "аромат", как будто "в лицо тебе плеснули из ведра, где мыли грязную посуду". Потели вы просто адски, каждый день съедая по несколько противных солевых таблеток. Душевые с пресной водой работали час утром и час вечером, в них выстраивались длиннющие, хмурые, нетерпеливые очереди, а самых невезучих отключение воды заставало прямо в процессе помывки. На корабле имелись душевые и с морской водой для желающих, но таких находилось мало: от соли тело быстро начинало зудеть, а грязь соленая вода смывала плохо.
  Большинство морпехов ходили без рубашек, некоторые даже заработали солнечные ожоги. Подполковник Ами сильно не возражал против свободной формы одежды: он и сам в своей полевой форме потел, как жеребец на скачках. Абориген как всегда щеголял темным, почти шоколадным загаром – за него он свою кличку и получил.
  Ночи тоже не приносили приятной прохлады: по соображениям светомаскировки большая часть иллюминаторов закрывалась и плотно завешивалась. Ночные часы были душными и тоскливыми, некоторые не могли спать и часами торчали на верхней палубе. К счастью, была возможность поспать и днем, и многие дрыхли по десять и даже по двенадцать часов.

  Чем же вы занимались? А особенно ничем. Час в день занимала проверка оружия: почистить, смазать, проверить, чтобы ржавчины не было, наточить в десятый раз штык – вот и всё. Первое время набивали запасные ленты и магазины патронами, но скоро все было набито и подготовлено.

  В один из дней по громкой связи объявили, что вы входите в воды противника – это означало, что за борт нельзя бросать ничего: ни пачку сигарет, ни консервную банку, ни использованный презерватив, если ты, морпех, настолько дисциплинирован, что даже передергиваешь в нем – малейшая мелочь могла выдать ваше положение врагу. Курить теперь разрешалось не круглые сутки, а только когда горит специальная лампа.
  Иногда случалась тревога – душераздирающе пел ревун, все напяливали спасательные жилеты и бежали вниз, в кубрик, а наверху оставались только те везунчики, смена которых по боевому расписанию занимала посты у трехдюймовок и спаренных зениток (расчеты состояли из моряков, но морпехи должны были подносить и подавать снаряды). Сначала сидеть в кубрике после тревоги напрягало – а если торпеда или бомба? Но потом вы привыкли к тревогам: почти всегда они означали, что кто-то принял наш самолет за вражеский или кому-то померещился перископ подводной лодки.
  Чаще же никаких обязанностей у вас не было.

  По рукам ходили книжки – буклеты об обычаях местных аборигенов (кстати, и на брифингах вас предупреждали, что местные очень плохо реагируют на обман, а за измену супруга у них полагается смерть, а ещё что если они разговаривают с вами сидя, то таким образом выражают своё уважение), туристические брошюры, иллюстрированные журналы, захватанные детективы с мятыми страницами, романы про гангстеров и ковбоев, всякого рода легкое и бульварное чтиво. Но попадалась и классическая литература, те же "Казарменные Баллады" Киплинга, Марк Твен, сборники О'Генри, а во второй роте у одного сержанта был том Фицжеральда.
  Другим "развлечением", если можно так сказать, стали религиозные службы – их проводили одновременно: католическую, преподобного Келли – у палубного люка Номер 4, а протестантскую, преподобного МакКуина – у палубного люка Номер 7. На каждую сходилась толпа народа, как верующих, так и не особо, и некоторые даже покрестились прямо в море. А бывало и такое, что протестанты из любопытства шли к католикам (всем было любопытно, как проходит исповедь), а католики – к протестантам. И никто никому не мешал.


  И, конечно, игры! В твиндеке играли во все что можно: в кости, в джин рамми, в бридж, в покер! Устраивали настоящие турниры, и один парень сорвал на таком банк в ШЕСТНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ! Ему многие завидовали.
  А вот кому не завидовали – так это переболевшим малярией и не до конца оправившимся от неё. Во влажном и тяжелом тропическом климате легко начинался рецидив: ребят лихорадило, трясло по ночам, пот крупными градинами катился по лбу. Таких отправляли в лазарет и пичкали хинином.

  Один морпех скрупулезно подсчитал всё, что сделал за это время на борту "Зейлина": выходило, что он сыграл 215 партий в джин рамми, выкурил шесть блоков сигарет и коробку сигар, выпил девяносто три чашки кофе, постригся, одиннадцать раз постирал нижнее белье, прочитал два эссе, девятнадцать новелл, один роман и "Карманную Историю Соединенных Штатов".

  Единственное, пожалуй, что было действительно замечательного вокруг вас – это морская жизнь. Киты вспарывали гладь океана неподалеку, выпускали свои фонтаны и снова ныряли. Стаи дельфинов увязывались за кораблем, не в силах побороть любопытство, они выпрыгивали из воды, словно живые, совсем нестрашные торпеды, а потом опять уходили под воду, поднимая веселые фонтаны брызг. А по ночам океан иногда источал таинственное, потустороннее мерцание – это светился диковинный экваториальный планктон.

  Где-то числа шестнадцатого разлетелась новость: при очередной бомбардировке противник на острове замечен не был, "зенитный огонь очень слабый". "Зенитный огонь очень слабый" могло означать, что какому-то пилоту облачко показалось разрывом зенитки, а огня не было вообще. Люди стали роптать – зачем тратить столько усилий на этот остров, если на нем и японцев-то скорее всего нет? Будет как на Кыске... "Уэлл-уэлл" тут же провел дополнительный брифинг, где всячески подчеркнул, что высокая дисциплина огня в предстоящей операции – крайне важный фактор успеха. Короче говоря, он имел в виду, чтобы вы не палили во все, что движется. Бандит даже заявил: "Да повернули бы весь флот и пошли бы прямо на Токио – тут войне и конец!" – и некоторые его поддержали. Они и представить не могли, насколько логистически сложной была даже эта операция, и сколько топлива сжирала ваша армада даже не ежедневно, а ежечасно.
  Некоторые парни помоложе, Москит, Хоуторн, Кальмар, Лафайетт и Крот, и многие другие, ещё не видевшие боя (да и многие видевшие тоже), откровенно расстроились.
  – Жаль, так хотел меч раздобыть, – жаловался Хоуторн.
  – А я подстрелить хоть одного япошку, – сокрушался Крот.
  – А я бы нашел японский труп и плюнул ему в харю. Прямо в открытый рот! – заявил Кальмар. – За всё! Эх, теперь новой операции ждать.
  – Ну ничего, захватим бетио-шметио, двинем дальше, на Маршаллы. Уж оттуда-то они не сбегут так легко, – попытался успокоить его Лафайетт.

  И всё же чем ближе к намеченной дате, двадцатому ноября, тем больше парней начинало потряхивать. Например, идешь ты и видишь: какой-нибудь морпех травит старые байки, а все смеются. Но смеются как-то неестественно, нервно, каждый не слушает краснобая, а думает о своем.
  За три дня до высадки люди дружно перестали бриться, и никто не делал замечаний. У некоторых появились усики или бакенбарды.

  Восемнадцатого вы стояли на палубе, глядя, как скользят боевые корабли по бесконечной глади океана, а стайка истребителей нарезает круги над ордером флота. К вам подошел мужчина в форме и сказал:
  – Ребята, я Боб Шеррод, военный корреспондент.
  На вид он был нормальный парень, даже уже и не парень, а взрослый дядя лет за тридцать. Корреспонденты всякие по кораблю и правда ходили, некоторые снимали что-то на фото и кинокамеры. А некоторые из вас даже помнили статьи Шеррода в "Лайф" и "Тайм" про то, как армия штурмовала остров Атту на Алеутах. Шишка! А с вами ведет себя запросто.

  – Ну, и что вы думаете об операции? – спросил он, делясь "Лаки Страйком". – Какие мысли? Как оно будет? Есть там япошки или нет?

  До высадки оставалось меньше двух суток.

«Дрянная эпидемия, заказов от пришлых нихера нет, запчасти или какие интересные устройства у бродячих торговцев не купишь, еще и половина местных абалдуев, которые могли хоть немного покрыть издержки закрыта на рынке.» Думал Колин с самого утра стиснув зубы и выбивая молотком разогретую до красна над огнем внутренную вмятину наружу на дрянном металическом нагруднике, который ему недавно дал в качестве заказа один из рейдеров, то ли это была его броня, то ли он её у кого то отжал, какая в общем то разница технарю была откуда приходят такие неинтересные заказы. Еще зиму назад Колин бы был загружен куда более прибыльными заказами от караванщиков: починить транспорт, заняться интересным оружием или броней, а в промежутках между ними разбирался со всякими интересными приблудами купленными у них же или продолжал с помощью мусорных антен и паяния приемников попытки улучшить дерьмовый сигнал местной рации. А такой бы заказ скинул как объедки местным недотехнарям, которые толком то и инструмент держать не умеют, но уже мастера. А сейчас хватаешься за любой хоть сколь нибудь хорошо оплачиваемый заказ.

Выдыхает, выходя из своего сосредоточенного состояния, поднимает с лица защитные очки, оглядывает результаты работы. Разогретый кусок уже успел остыть, но сейчас уже куда меньшая вмятина, еще подход-два, потом закалка размягченного пятна и можно ожидать, когда клиент заберет заказа. В конце концов Колин все же Технарь с большой буквы и должен следить за маркой качества своей продукции.

Откладывает молоток на прочный и большой верстак с прочими инструмента и подхватывает арматурину выступающую шестом для нагрудника пережде чем перенести её над импровизированную мини печь, по конструкции примерно схожа с тем что была еще в детстве, отец методом проб и ошибок построил, а сейчас Колин при наличии материалов мог повторить финальную рабочую версию.

Плавить всякие мягкие металлы и разогревать твердые, до момента пока они не размягчаться и им можно придавать форму самое то, разместив стойку на креплении сверху печи нужным местом к пламени и подкину в огонь лепешку сухого торфа техник отправился пока передохнуть на скамейку установленную в мастерской.

Вообще здание мастерской представляет из себя просторную одноэтажную бетонную коробку без окон с высокими под два этажа потолками, кажется даже технического назначения судя по оставшимся на бетоне маркировкам, знакам молний и остаткам выкорчеванного мародерами оборудования, по крайней мере в таком состоянии её получил Колин, а дальше многие месяцы работы превратилиэто место в дом Колина и его мастерскую.

Квадрат делится на две неравные части стенкой из жести в большей части находится мастерская пусть и не может похвастаться обилием станков и инструментов, но Вормвуд и не город при заводе, но инструменты для проведения обслуживания большинства потребностей жителей Вормвуда и пришлых торговцев имеются.

А в меньшей скромный жилой блок, где технарь ест, спит, гадит (В специально отведенном для этого месте) хотя иногда излишне увлекаясь работой и забывает про все свои потребности пока не закончит заказ.

Выдолблены несколько окон, заменена дверь на более прочную, протянуто электричество, на крышу выведены антенны от радиоприемников, а также имеется еще одна непредусмотренная изначальной конструкцией дверь в большую пристройку из жестяных листов с раздвижными наружу воротами, куда поместиться даже танк наверное, пусть и оставит совсем мало места для того чтобы там ходить. Да это гараж для ремонта и проверки транспорта с вырытой смотровой ямой обустроенной по всем правилам постапокалиптического качественного строительства.

Усевшись на лавку Колин откидывается на спинку и с кряхтением растягивает напряженные конечности до приятного хруста, тянется к самокрутке из дикого табака, привержненец курения и здорового алкоголизма, а не изменения своего сознания.

Прикуривает и успевает сделать лишь несколько затягов как где то вдали, но в черте города звучит сначала очень громкий хлопок, подумал мало ли чего может произойти, хотя внутренне напрягся ожидая худшего, и даже внутренняя чуйка говорило что всё не просто так. Но вот когда там следом за взрывом раздалась длинная очередь, тогда то деду Колину и стало понятно что дело точно плохо.

— И так проказа, а они еще и войну решили устроить. Тьфу. — Сплюнул конечно фигурально и затушив самокрутку, направился снимать с печки кирасу, кажется выполнение заказа временно откладывается. Надо было готовиться.

Колин может и не Ангел по важности появления на месте бучи, но если кто то намеренно или случайно, что случается неприятно часто с неуправляемыми рейдерами, повредит важную инфраструктуру города, то чинить её нужно конечно же Технарю.

Глотка, шины чопперов взметают черную, унылую почву. Вы едете в туман, вязко стелющийся над неприветливой твердью. Скудная растительность, влага и почти всегда убитые дороги к концу дня могут стереть до мозолей даже стальной копчик, но ты уже привык. Дорога — твое продолжение. Чоппер держит равновесие, лишь пока сохраняет скорость. Стоит ему остановиться, как он тут же заваливается набок.

Очередной привал вы устраиваете возле перелеска неподалеку. Там можно укрыться от дождя, если таковой будет. Отпиливаете бензопилой небольшой чурбачок и делаете из него простенькую буржуйку, нанеся несколько продольных надпилов и вырезав сердцевину в центре. Масло, бензин, кресало. Первой выгорает сердцевина, за ней уже и все остальное. Больше на что-то еще, кроме как на готовку и чопперы, вы горючее не тратите. Какой-то умник из твоей банды один раз пробовал применить бензопилу в бою. Когда цепь задела кость, то почти сразу же лопнула, хлестнув его по ноге. Больше вы такое не повторяли.

Надо отделять инструмент от оружия.

— Слышь, Глотка, — один из твоих людей, Бом-Бом, прикладывается к фляге, а потом протягивает ее тебе. Ты тянешь носом. Кисло-сладкая брага. Похоже, из костяничного кваса. — Я не знаю, нахуй тебе все эти мозгачи сдались — ты старшой и что делать, решаешь тоже ты. Но если этот терпила на входе не врал, может, этот вормвудский мозгач сам как-нить сдохнет? Он ведь уже с болячкой. А мы где-нить еще удачи половим, м?


Ангст, осмотревшись, ты понимаешь, что рынок достаточно немал, и силами шести человек обычной смены его перекрыть не удастся. Сейчас, когда Даст выгнал всех на стены, посложнее будет, но вообще прогалы в патрулировании подловить вполне реально. Ограда достаточно высокая и основательная, над ней сверху протянуты три ряда самой обычной двужильной колючки. Но по высоте отдельные рыночные прилавки плюс-минус достигают высоты ограды. Если пододвинуть прилавок к ограде, а через колючку перебросить кусок войлока, на котором по-первой рядами складывали зараженных, то... Вполне реально сбежать, забравшись на крышу прилавка и сиганув через ограду. Вопроса остается два: как это сделать незаметно и почти без инструментов и как это сделать с девушкой? Не будешь же ты ее как мешок с высоты бросать. Или будешь?

Опасаться надо палева. Все знают, что ты болен. Стоит твоей лысой башке где-то словить солнечный блик, как сначала патруль, а за ней и весь город немедленно присядут на измену.

Враг, представляющий наибольшую угрозу — часовой на вышке. Рынок перед ним как на ладони. Что не увидят караулы на земле, то совершенно точно увидит он. Да и башня Мамы достаточно близко к рынку находится, целиться почти не надо. Твой дерзкий побег может внезапно закончиться дыркой в селезенке. А тебе и без нее с сонной проказой живется не очень.


Душа, Крюгер, Мать-Жрица, Полночь, Ингрид, Беркут.

Душа, посеянное тобой взаимное недоверие заставляет людей взяться за оружие. Казалось бы, тебе сейчас не помешает скрыться, но ты просто остаешься на месте, ожидая развязки. Со стороны банды Биффа один за другим гаснут импульсы замешательства и недоверия, сменяясь ненавистными. Непонимание происходящего для них наконец-то обретает четкий вектор. Вот кто во всем виноват! Вот кто! Хватайте их! Ломайте им кости и выбивайте суставы! Рвите на куски и вешайте еще не остывшие тела на колючку! И если ты это слышишь напрямую, то рейдеры обо всем этом могут лишь догадываться. Но догадываются.

Слишком поздно.

С одной из крыш раздается короткое "блуп!", и по дуге в самое сердце банды Риск прилетает граната.

Крюгер, все вы навсегда остаетесь братьями. Кем бы ни пытались друг перед другом казаться. Вы — это новые эйнхерии. Пусть кланов много, но община одна. Пусть взглядов на вещи много, но ключевая идея едина. Пусть все вы идете разными путями, но в конце концов они однажды пересекутся. У врат ли Вальхаллы, на полях ли Фолькванга или в ледяных пустошах Хельхейма.

Ты можешь поклясться, что поймешь каждого, кто так или иначе носил имя эйнхерий. Даже труса Кая — хотя почему "даже", там и понимать нечего. Когда у тебя появляется дитя, и тебе не на кого его оставить, приоритеты меняются стремительно, мгновенно становясь с ног на голову. Ты уже не можешь просто расти, напитываясь соками — тебе самому надо рыхлить и боронить почву. Чтобы кто-то рос и после тебя. Наверное, именно поэтому старые конунги не ходят в походы, а управляют общинами. Мелкие дела вроде рейдов и налетов делают еще неостепенившиеся люди — такие, как ты или Слезы. И если ты не спешишь прозревать суть вещей, кому-то приходится делать это вместо тебя. Возможно, по тверди где-то ходят твои сыновья и дочери. Вклад в генофонд ты в свое время внес немалый. Но сравнивать себя с Каем ты не можешь. У него все иначе.

И у Сирокко. И у всех прочих, кто не шел все это время с тобой одной дорогой. Хорошо ли ты знал Сирокко? Возможно, не очень. Разделял ли ты его взгляды на вещи? Нет, не разделял. Перестал ли он из-за этого быть для тебя братом?

Отнюдь нет. Не перестал. А потому сейчас, когда его херили с двух стволов, тебя разбирает гнев. У Сирокко вообще оружие было? Он в Вальхаллу-то попадет?

Лезешь наверх. Гранату доносишь в ствол, защелкиваешь, ставишь на боевой взвод. Для остальных серое дуло мелькает с кромки крыши лишь на секунду. Но тебе и секунды достаточно. Блуп! БУ-БУХ!

Грохочет взрыв. Дрожит земля, вспухает пламя фугаса. Ближайшие хижины кренятся от ударной волны. В центре разрыва пахнет сгоревшим порохом и жженой плотью. Ближе к нему валяются чуть более целые, но тоже уже бесформенные кровавые кули. Порубленные, порванные, похеренные туши, забрызгавшие своей нутрянкой окружающие палубу и стены. Орут раненые, которых тоже людьми-то теперь не назовешь. Так, куски плоти с подключенными мозгами, годящиеся теперь разве что для балагана уродов.

Раздаются первые выстрелы. Кто-то куда-то стреляет. Затем отдает приказ женщина с пистолетом. И оставшаяся, не задетая осколками толпа готовится дать тебе оборотку. Ты забрасываешь гранатомет за спину, расставляешь сошки пулемета, как вдруг в тебя вскользь, по касательной прилетает пуля. Тяжелая. Под винтовочный патрон. Даже касательной достаточно, чтобы плечевой сервопривод экзоскелета заклинило намертво. Ты перезапускаешь его лишь в аварийную. Бросаешь взгляд туда, откуда стреляли. Вышка. Та самая вышка, у подножья которой все и началось. С нее по тебе долбят. И едва ли перестанут, если сам не заткнешь.

Мать-Жрица, в одночасье ты теряешь все.

Сестра. Любовник-брат. Семья. Дурная и скверная, но на Межнине у многих нет и такой. Но мгновение — подумать только, смешное мгновение — и эти люди тебя оставляют. Рвется пущенная с крыши граната. Биффа разрывает на куски, огромный осколок разрубает шею Риск; фонтан крови из разорванной артерии бьет раз, другой, и вот уже всё. Похожая на комок пепла жизнь наркоманки окончательно истлевает. Порыв ледяного ветра уносит ее в никуда.

Возможно, из-за наркотического дурмана ты не все понимаешь. Возможно, наоборот — понимаешь и все очень хорошо. А потому четко отдаешь приказ своим оставшимся людям отступить. Потом раздавишь урода. Потом.

Полночь, Ингрид, за вашими спинами рвется граната. Слишком открытая площадь, слишком ничтожные укрытия, слишком плотно приткнутые друг к другу постройки. Осколки — жужжащие стальные осы — не выбирают целей для жал. И вас не щадят. Полночь, тебе глубоко рассаживает левое бедро. Отныне идти ты можешь, только хромая. Ингрид, плащ частично останавливает осколки. Распоротые плечо и лопатка начинают протекать теплом куда-то ниже, по спине и к ягодицам. Но хотя твои раны не так тяжелы, потери ты несешь куда большие. Тебе разрубает плечевой ремень, на котором держалась сумка с походной частью комплекта ангела. Аптечка шлепается на землю. Теперь чтобы нести ее, придется занять руку, а Сирокко одной рукой, да еще под огнем и с кровопотерей не вытащишь. Придется выбирать, что бросить.

Беркут, ты ориентируешься быстрее всех — замечаешь Крюгера с гранатометом на крыше, бросаешься за ближайшую стену и закрываешь голову руками. Взрыв, жужжат осколки над головой, но большую их часть принял на себя рифленый шифер и листовой металл. Ты невредим. Активная перестрелка не начинается — только долбит кто-то с вышек — а значит, у тебя есть время на спасение кого-то или чего-то. Надо только правильно им распорядиться.

— Ты бы ложилась рядом, простынешь.

Ингрид легонько тронула подругу за плечо. Полночь любит смотреть в окно, может просиживать так до самых сумерек, а сегодня вот ещё и задремала. Не уследила и Ингрид — стоило только нырнуть в стылую постель и свернуться клубком, притянув колени поближе к животу, как сознание провалилось в глубокую, тёмную яму без сновидений. Последние дни выжимали из Ангела все силы.

— Да… Мы обязательно что-нибудь придумаем… — ответила Ингрид рассеянно, будто вовсе не слушала. — Давай на моё место, пока тепло не выветрилось. Я больше не буду спать.

В это утро Ангел поднялась задолго до первого света зари. Её тело давно не знало отдыха, но сегодня — особенный день, и обычаи должны быть соблюдены во что бы то ни стало. Сегодняшнее солнце она должна встретить вместе с ней — руной рассвета нового дня, руной прорыва на высший уровень.¹ Последней в атте Тюра.²

Запахло пряным. На алтаре в северном углу комнаты в небольшой глиняной чашке курятся сушёные травы, только что зажжённые Ингрид. А сама она, усевшись на край постели, вплетает в косу небольшую деревянную бусину с вырезанной на ней руной. Ингрид изготовила украшение собственными руками и теперь проходит с ним целый день, чувствуя исходящие от священного символа вибрации, насыщаясь и впитывая его силу.

— Владыка Валгаллы… Хранитель письмен тайных… Великому Одину слава… О, великая пряха… Королева Асгарда… Приди к нам… Мудрая во всех судьбах…

До слуха Полуночи долетают лишь обрывки, читаемые подругой вполголоса нараспев. Ингрид поёт висы. Стихи призыва и славления верховной супружеской пары³, восседающей в своих чертогах в ожидании подношений. Дары приготовлены ещё с вечера: крепкий самогон, который Ангел выменяла у Руди, и вышитая льняная салфетка с завёрнутым в неё веретеном — богам надлежит подносить лишь самое лучшее.

На улице зябко и пахнет сыростью. 24 осени назад, в пору пронизывающих ветров, Ильва произвела на свет младенца и всю последующую жизнь посвятила тому, чтобы сегодяшний день настал в жизни дочери. Мама бы ей гордилась. И, конечно, проводила бы к берёзе для подношения. Прошла бы с ней остаток пути, с которого уже не свернуть. Но Ингрид знает: мать всегда рядом, наблюдает за ней из чертогов и улыбается, тихо и светло, так, как только она одна умеет.

Сегодня Ингрид в праздничном платье из крашеного льна, но никто, кроме Полуночи, не видит её в таком необычном одеянии — город охвачен забытьем, у кого-то — наркотическим, а кому повезло меньше — дурманом, из когтей которого пока ещё никому не удалось вырваться. Мор простёр свои удушающие объятия над Вормвудом…


***

— Знать, такова воля Эйр⁴, — говорит Ингрид отцу за завтраком.

Она уже вернулась, и теперь сидит за столом напротив.

— Именно сейчас она наслала эту эпидемию, дабы испытать меня в последний раз. Это знак.

Отец мрачен и корит себя за бесполезность, хоть этого и не показывает. Ингрид знает, что больше всего он ненавидит свою беспомощность — изводит себя как тогда, когда умерла мама — а потому старается поддержать его хоть немного.

— Нельзя отчаиваться, мы не должны. Боги не оставят нас. Только не сейчас, — и добавляет осторожно: — Я вошла в силу — значит, могу попробовать.

Она не договаривает и замолкает. Отцы всегда ревностно относятся к чистоте дочерей, и слова здесь ни к чему — Кай и так всё прекрасно понимает. Понимает, что для обретения силы осталось пройти инициацию. Понимает, что без неё начинать лечить рискованно. Понимает, что его дочь, которую, кажется, ещё недавно качал на руках, стоит на пороге, за которым начинается тернистый путь новой жизни. И чувствует, что многое отдал бы, чтобы обратить время вспять. Ильва была такой: дарила свой внутренний свет другим и, казалось, он никогда не иссякал, становился лишь ярче, чем больше страждущих обращалось к ней. Сможет ли Ингрид?..

— Если не получится, нужно ехать в Хельмвуд, — заметив, как нахмурился отец, молодой Ангел предлагает запасной вариант.

Приверженец классической медицины, Кай не доверяет Вихрю и предпочёл бы, чтобы Ингрид вовсе с ним не связывалась. Но в шестнадцать она сделала свой выбор, когда захотела обучаться у матери. И если на то будет благословение Асов, она станет сильнее их с Ильвой вместе взятых.

— Добудем центрифугу. Сделаем сыворотку, — продолжает девушка. — Правда для этого всё равно надо вытянуть с того света хотя бы одного…

Идею с поездкой в цитадель Ангелов подала сегодня утром Полночь, и Ингрид ухватилась за неё. Она ничего не забыла и не прослушала, хоть Полночь, наверное, и подумала иначе. Полночь… Её личный ангел.

— Только вот накладное это дело. Топливо, охрана… — в сомнении закусывает губу Ингрид. — Налегке ехать небезопасно.

Полночь права: надо поговорить с Матерью.

- «Фенрир тебя за руку, да что за херня творится?!»

Возмущение Крюгера было продиктовано даже не конченным положением дел в этом проклятом городишке, а скорее его внутренним состоянием. То ли Гюрза ему отсыпала несвежей дури, то ли проклятье какое на него повесили, но воин Одина чувствовал, как двери Вальхаллы медленно, с невыносимым и крайне мерзким скрипом закрываются перед носом, оставляя его прозябать в темноте Хельхейма.

Не радовала его больше ни стрёкот пулемёта, ни накатывающий адреналин во время жаркого боя, ни жалобные стоны умирающих врагов, ни зрелище раскуроченных тел и реки крови. Всё стало слишком пресным, механическим, неинтересным. По пути сюда он снёс головы паре-тройке безмозглых рейдеров и почувствовал лишь сожаление о потраченных патронах. Это ли должен испытывать настоящий викинг в пылу сражения?

На смену радости битвы пришла непонятная пустота. Такая же неизгладимая и тоскливая, как и Вормвуд в дождливую пору. Крюгер месил грязь ногами, вглядывался в постные рожи горожан и плевался от общего вида поселения, атмосферы скорби и царствующей чумы. На кой хрен он сюда приехал? На кладбище и то веселее.

Рынки закрыты, запчасти не достать, а значит и смысла тут прозябать никакого нет. Но и возвратиться с пустыми руками он не мог. Слово Конунга закон. Раз велели разжиться материалами, то хотя бы вшивый поршень он должен припереть. На смех иначе поднимут. И так считают, что в последнее время слишком размяк.

Единственная рабочая тошниловка в городе и та забита каким-то отребьем. Смерив хмурым взглядом местных шакалов, Крюгер занял место лицом к двери, к стене спиной, возложив пулемёт на колени. Так спокойней. Поводил задумчиво ложкой у себя в похлёбке, почесал бороду и прикинул имеющиеся у него варианты. Все, как один крайней сомнительности. Пара бывших эйнерхов в городе, но один по слухам продался сумасшедшему культу, а со вторым он в контрах, после давнишней заварушки. Ещё на слуху мутный делец и конечно же главная Ведьма Вормвуда. Вроде бабки у обоих водятся, но нужен ли им сейчас вольный стрелок вопрос открытый. Да и хер поймёшь, где их искать.

Со скрипом откинулся на стуле, взял брагу в руку и на постояльцев уставился, переводя внимательный взгляд с одной косой рожи на другую, да вслушивался в разговоры. Мелюзгу от посредников отделял, сплетников от пьяных идиотов. Авось чего интересное услышит или делового человечка высмотрит, с которым можно о делах поболтать. Крюгеру-то торопиться некуда, кружка у него пока полная, а ночь только начинается.

* * *

Ночью выпал дождь, сильный и резкий. Грязь вормвудских дорог успела слегка схватиться и утром предстала пусть и не сырой, но все еще комковатой и вязкой. Налипающей на обувь и комками срывающейся при ходьбе. Серое утро. Сухой сезон закончился что-то около пары месяцев назад, если отмерять время от первых серьезных дождей. Ледяная роса и ветер, лезущий под одежду. Бледное, больное небо, подрагивающее в лихорадке. И время от времени — вот как этой ночью — разрывающееся мощным кашлем с отходом мокроты. Хмурая трещиноватая Межнина то тут, то там покрыта лужами, но это временно. Ближе к полудню влага уйдет в землю. Унылая твердь вернет былой облик.

По тому, как быстро уходит вода вглубь, вы определяете, сколько еще времени до наступления сезона льдов. Пока его много. Если это для вас, конечно, имеет значение.

Банда Матери оживает раньше города. Поблескивающий от влаги бетонный блок цитадели никогда не дремлет. Но к началу утра уже начинает сонно моргать, когда приближается смена караулов. Меняются рейдеры-часовые на вышках и стенах. Мало кто бдел в эту ночь — наверняка в дождь многие и вовсе посбегали с постов. Но если никто не напал, значит, дело сделано на славу. В конце концов, по улицам шататься — это не с вышки по сторонам сторонам смотреть. Можно бы и понять. Вышка — место вообще козырное. Не заплатишь Биффу — так и будешь ночами грязь месить и на стены прыгать. Наверху же и тепло, и сухо, а отдельные нехваты умудряются туда и баб проводить. Хорошо там, если в общем. Филиал рая на земле.

Вслед за бандой поднимается с лежаков и весь оставшийся люд. Кто-то сам, кто-то после того, как рейдеры начинают ходить по домам и подрывать людей тычками по ребрам и хребтине. Пора работать. Подъем. К сезону дождей уже должен быть создан эн-зе на сезон льдов. Разлеживаться некогда. Впрочем, бьют серьезно только отдельных типов — ленивых мудаков, которых и Бифф, и Риск уже давно надежно отложили в памяти. Остальных просто трясут. Для порядка. Бифф обходит район, окруженный стенами. Цитадель, рынок, мастерские и гаражи, казармы и арсеналы. Место, приближенное к Матери. За стенами, среди простых трудяг шарится Риск. Шарится неохотно, просто потому что надо. Сама же думает только о ширеве и ни о чем ином.

Банда Риск — вернее, небольшая ее часть, дюжины полторы — приближается к домам, где живет Душа со своими людьми. В воздухе повисает напряжение. Дубины и тесаки оставляют перевязи, но вряд ли рейдеры делают это с каким-то умыслом. Желая напасть, Риск приказывает просто наскакивать толпой — подходить, а уж тем более подкрадываться не в ее манере. Рейдеры просто идут, и стоящий на фишке член общины выигрывает достаточно времени. Раздается свист. Культисты тоже высыпают из домов. И тоже не с пустыми руками.

Вроде ничего не должно начаться. Максимум неприятный разговор. Но в Межнине день, в котором были лишь неприятные разговоры — добрый день.

Риск берет слово:

— ДУША, БЛЯДЬ! Выходи на разбор!

Нельзя сказать, что последний месяц был для жителей Вормвуда таким уж неудачным. Все работали, все получили то, что заслуживали. Но последний месяц вещи шли через пень-колоду. Сначала в город извне попала какая-то зараза. Зараза, как это нередко случается, просачивается через рынок. И когда к Каю и Ингрид начали попадать люди с одними и теми же симптомами, Даст решил проблему радикально и быстро. Рынок закрыл на карантин, а всех больных изолировал на нем. Никто особо не стал переть на него буром. Даст — мужик крутой и опытный и может отличить фуфло от серьезной проблемы. А потому в кой-то веки двое других бригадных сошлись на том, что сейчас он прав. Риск даже помогла, временно перестав пускать челноков извне в город. Торговля прервалась.

Понравилось это не всем. Те культисты Души, кому выпало работать на рынке по мелочам, навар пусть и временно, но потеряли. Голодать они любили еще меньше, чем болеть, а потому очень скоро больное воображение родило слушок, что все дело в измененных порядках бартера. И наваре лично для Даста. Что это мутка конкретно Даста, а не какая-то большая проблема. Позлиться и слить дерьмо из голов (пусть и погрешив против истины) на какое-то время отсрочило проблему. Но лишь на время. Тогда еще никто не думал, что это во что-то выльется.

Потом культ отпраздновал завершение рабочего сезона и... Отпраздновал как умел. Беспорядочный секс всех со всеми, раскурка уже скудеющих запасов Радости, еда, выпивка. Иным словом, общение. И этой ночью трипы Радости, похоже, сняли с людей все оставшиеся внутренние ограничители. Последствия сказались во всей полноте.

Несколько культистов решили вломить команде Даста.

Их остановили, когда они пытались перелезть через стену и попасть во внутренний район. К рынку. Естественно, их заметили. И естественно же, сказали валить прочь. Но уже решившим довести дело до конца, тем было плевать. Хотелось просто отвести душу, а для этого уже не надо было куда-то идти. На стенах завязалась драка. Короткая и кровавая. Не было даже ни единого выстрела. Кого-то снесли со стены ударом укрепленного башмака. Кому-то разрубили голову. Кому-то сломали кадык, надавив коленом. Но рейдеры в ту ночь не понесли потерь. А подоспевшие сначала Бифф, а потом и Даст узнали, кто были нападавшие и откуда.

Душе был назначен разбор. Также разбор ждал и Риск, так как это ее косяк. Она не уследила за порядком на своей территории. Но это будет потом. Сейчас пусть хотя бы исправит то, что уже допустила.


Душа, Сирокко, вы хорошо провели праздник и отдохнули. Но подъем случился отвратный. Эффект Радости отступил. Оставил тела, пока вы спали, и теперь в ваших головах немного фонит. Мир вдруг предстает нарочито блеклым. Еще несколько часов назад полный приятных вибраций, он вдруг застывает, как недвижимая водная гладь. Тщетно. Все тщетно. Какой во всем происходящем смысл? Опять суетиться. Опять что-то делать. Опять смотреть на окружающее, пользуясь восприятием обычного человеческого мозга. Мозга со всеми его недостатками.

Слабого, зашоренного, неподатливого человеческого мозга. Под эффектом Радости вы чувствуете себя, как вспорхнувшие с плетня птицы. Но потом спуск кончается, и наступает этот момент. Когда ​птиц возвращают обратно в клетку.

Впрочем, сейчас не до этого. Мрак трясет всех по очереди за плечи, и эта очередь доходит и до каждого из вас.

— Душа! Душа, вставай! — Сирокко, ты знаешь, что Мраку на тебя плевать, поэтому он даже не трудится что-то тебе объяснять. Центр его маленького мирка — это Душа. Впрочем, ты слышишь, что он пытается до нее донести. — Там рейдеры Мамы пришли, что-то хотят! Пока не нападают.

А потом вы слышите крик Риск. Риск невозможно спутать ни с одной другой девушкой или женщиной Вормвуда.


Ангст, ты на рынке с остальными больными. Под карантином. Люди Даста не дают тебе выйти наружу и, похоже, вполне готовы пристрелить, если ты попытаешься выбраться. Все это вышло дерьмово. Еще когда зараза была на подступах, вихрь донес до тебя неизвестные шепотки. Обычно ты мог что-то слышать, только когда открывал разум вихрю. Но чтобы голоса просачивалось в твой разум, когда твоя воля противится этому — такое бывало редко. Очень редко. Можно сказать, никогда. И первое, чем отреагировало твое тело — это холодком по спине.

Межнина приучает видеть угрозу в неизвестном. И часто оправдывает эти угрозы.

Твоим первым позывом — вполне естественным — было залечь на дно. Или куда-то рвануть, забрав кого-нибудь из тех, кто тебе дорог. И вот когда цепочка размышлений подвела тебя к этому "кто тебе дорог", идею рвануть ты и отставил. Полночь. Для Полуночи ты незнакомец. А она здесь работает. Едва ли тебе удастся убедить ее сорваться с места и все бросить, просто сославшись на твои поганые предчувствия.

Но ты близок к Матери. Если с чем-то не можешь совладать ты, то совладает она. Рассказав ей о своих ощущениях, ты получил добро на работу. Начал искать больных. Нашел. И заболел. Потешная история — и в своей потешности закономерная. Когда прыгаешь обеими ногами в очаг, так или иначе начнешь гореть.

У тебя кашель. В глазах муть, на мир ты смотришь через жидкий белесый туман. Еле владеешь речью — язык свинцовый и ворочается с трудом, когда ты пытаешься произнести хоть слово. Постоянно клонит в сон. Но ты знаешь, что это только начало заболевания. Те, кто здесь уже давно, спят постоянно — их оцепенелые тела вздрагивают от ледяного ветра, носящегося мимо опустевших прилавков. Последний раз на твоих глазах они бодрствовали лишь пару часов.

Если ты ничего не предпримешь, то тоже заснешь. Хозяева этих шепотков, приведших тебя сюда, прорвутся из вихря и растерзают твою душу на куски. Кому-то мировой вихрь дает забвение, но не тебе, Ангст. Ты мозгач. Ты слишком глубоко погружен в это коллективное бессознательное, а оно — вернее, те, кто с ним слились воедино уже давно — предпочтут сохранить свои тайны. Так что тебя, если ты проиграешь, ждет только небытие.

В котором не останется ничего. Ни отцовского хлопка по плечу, ни голоса Полуночи.


Ингрид, сперва к твоему дому ломили и ломили больные. Ты с отцом пыталась помочь им в меру ваших с ним сил, хотя все указывало на эпидемию. В город кто-то что-то пронес. Симптоматика у всех была одна и та же — кашель, сонливость и затруднение речи. Сначала вы вообще не придали этому значения. Симптоматика как от отравления психодепрессантами — добавить бы еще красные глаза и мышечные спазмы, и вообще один в один. Но потом начали приходить и другие люди. Те, о которых ты точно знала, что они на ширеве не сидят. Стало тревожно. Кольнуло под лопаткой. А затем начался тихий ужас.

Их просто приносили к твоему дому и сваливали вдоль — сначала на куски брезента, потом на холщовые мешки, а затем и просто на землю. Их, пораженных болезненным сном, больше похожим на кататоническую кому. Ты перебрала все из комплекта ангела, что могло бы помочь, но смогла лишь замедлить развитие болячки химстабами. Даст понял. Да что там, все всё поняли и лютовать не стали. Спросили у тебя, что делать, а затем начали сносить зараженных в одно место.

С той поры рынок вымер.

Ты сидишь с отцом в хижине и видишь, как у него мелко подрагивают руки. Он родился ангелом и кроме как ангелом никем себя не видел. Больных, которых ему не удалось поставить на ноги, он принимал как личное оскорбление со стороны мира в свой адрес. На свой счет. И ты, когда повзрослела, начала его убеждать, что так нельзя. Что всех не спасешь, и вообще не в целях ангела всех спасти. Впустую. Ты не продвинулась в этом ни на йоту. Слишком уж у твоего отца горькая участь.

Участь того, кто готов отдать всё, но не может.

Полночь, ты здесь же, бок о бок с Ингрид, пусть пока и оставившая ее побыть с отцом наедине. С начала карантина у тебя все плохо с заработками. Слишком уж сильно зависит твоя работа от людей и того, насколько многим в ходе нее удастся понравиться. Здесь улыбка, тут комплимент, там полунамек — довольный посетитель оставит больше. А чем больше он оставит, тем больше и твоя доля соответственно. Но сейчас торговля прервалась. Новых людей нет. И позволить себе то, что позволяла себе немногим раньше, ты уже не можешь. Конечно, у тебя есть и богатые любовники, и покровители, и воздыхатели тайные и не очень. Но на всех них тоже вряд ли удар болезни не оставил ни единого следа. Слишком сильно нажать на этих людей — и будет риск потерять и то, что имеешь. Эти резервы рано истощать. Пока рано.

Ты пришла к Каю пару дней назад, готовая помогать чем угодно. Работать даже за еду. Кай помнил о твоей дружбе с Ингрид и не отказал тебе. Возможно, он и правда нуждался тогда в паре лишних рук, но скорее всего нет. Дело было не в этом.

Дело было именно в Ингрид.


Мать-Жрица, последние сутки особенно не задались. Мало тебе было этой заразы, которая, на секундочку, парализовала рынок и торговлю как таковую. Так теперь еще и за внешней стеной местным, похоже, спокойно не живется. А ведь ночь имела все шансы пройти спокойно. Ты трахалась с Биффом. Дебют уже потихоньку переходил в миттельшпиль, как вдруг кто-то из рейдеров поднял шум из-за нападения на стены. Бифф схватил оружие, сорвался проверять, а когда вернулся, ему было уже не до того. Кровь от промежности прилила обратно к голове.

Нападавшими же оказались просто какие-то наркоманы, хватившие лишку. Бифф из-за этой заразы извелся, вот и ждет подляны от мира отовсюду. Ты так думала. И возможно, продолжала бы думать, если этим все ограничилось.

Следующим утром Бифф и Даст поднимают перед тобой серьезный вопрос. Пока Риск со своей частью людей идет разбираться, кто и зачем лез через стену, они выдвигают тезис — Риск не справляется. Работать она начинает только тогда, когда от ее людей следуют проблемы, или когда они — Бифф и Даст — объединяются, чтобы ее загрузить. Хотя банда у нее большая. А статус одной из дочерей Матери-Жрицы Третьей дает в Вормвуде действительно многое.

— То, что она осталась жива в войне Матерей, уже было большой уступкой с твой стороны, Благочестивая Мать, — говорит Бифф. — Она хотя бы из обязанности тебе за свою жизнь должна работать рук не покладая.
— Промой шестеренки в башке, Бифф, — хмуро реагирует Даст. — Об обязанностях люди забывают сразу, как только их перестают припирать. А Риск сейчас так легко не припрешь. За ней сила.

Да. За ней сила. А за тобой боги.

— Еще один вопрос, который стоит поднять, Мать-Жрица, — продолжает Даст. — Ангст. Наш мозгач. Он там, на рынке под карантином. Что с ним делать? Выпустить его мы не можем. Но и оставить там тоже как-то... Не особо по уму будет.

Ангст пытался помочь. Но теперь твой черед — если ты, конечно, считаешь, что это заслуживает внимания.


Глотка, Вормвуд подвернулся тебе по дороге, когда ты со своими людьми искало, где бы раздобыть пожрать и расходники для байков. Ритчер и Скан, выдвинувшиеся вперед дозорным звеном, вернулись к тебе с достаточно неоднозначным докладом:

— Глотка, там движ какой-то. Неспокойно все.

Ты насторожилось. Приказало готовить стволы и решило расспросить местных, что там да как.

На подступах к городу тебя встречают рейдеры из охранения. Того, кто вышел тебе навстречу — рыжего худого бородача с потрепанным цингой лицом — ты не знаешь. Но вот он о тебе и твоих людях, похоже, осведомлен хорошо. Молодой. Видимо, из новых. Введенный в курс дел.

— Это тебя Глоткой кличут? Салют, епт. Меня Данго зовут. — На его груди пистолет-пулемет. Кусок трубы на деревянном ложе; продукция завода Дамптауна, склепанная из найденного там же на свалке железного лома. Данго показывает ладони в невраждебном жесте. — Сразу к делу: щас соваться не надо сюда. Там у нас какая-то болячка на рынке завелась, всем селом переболеть не можем. Лучше ехайте отсюда. А то сами подхватите.

Рейдеров не очень много. Если ты решишь проехать, они, скорее всего, побоятся тебя остановить. Но кто знает, что там и в самом деле в городе? Ты-то, может, еще и перенесешь на своих двоих эту дрянь, а твои люди? Ты в них уверено?


Крис, Беркут, вы, Ким, Рысь и Мэттью собрались в конторе, чтобы оценить навар и обсудить дела. Навар хорош. Даст подкинул халтурку — последить на рынке за одним не очень надежным челноком из Мэнсфилда. Каким-то новым, которого никто в глаза не видел и не знает. Вы потратили на это почти целые рабочие сутки, ничего не увидели (справедливости ради, ничего и не было, девчонка оказалась вполне ровной) и забрали плату. Плата, кстати, довольно солидная — хорошие сапоги с невысокими голенищем и стальными набойками на каблуке. Золотой Век! Можно хорошо выменять или отложить пока. Как пойдет.

А вот Беркут с работой пролетел. Ты, Крис, поручил ему браться за доставки, но из-за эпидемии доставки не выпали. Вообще. Рынок попал под карантин, Даст всем челнокам дал в рог, и работа пропала. Беркут так по водительской части оставался не у дел. И если чем и кормился, так это только черной работой.

Иными словами, дела хороши, но не то чтобы очень. Всегда можно лучше, больше, шустрее и качественнее. А сейчас Вормвуд столкнулся с проблемами. И ты, Крис, никому не дашь соврать: проблемы одних — это всегда возможности других. Главное знать, как правильно их применять, и что делать.

— Надо к Маме на поклон идти, — предлагает Мэтт. — Предлагать себя, искать работу. Щас рынка нет, жрачки не будет, горючки и патронов не будет, вообще ничего не будет. Если мы начнем все это доставлять, наваримся прямо хорошо.
— А Мама нам для этого нахера нужна? — спрашивает Ким. — Сами можем толкнуть, без нее.
— Выебут.
— Тоже мне новость. Как будто тебя в Межнине выебать не могут.
— Межнина — это другое. В Межнине я не работаю, там со мной пусть че хотят, то и делают. А в Вормвуде у меня подвязки. Срать там, где живу, я не стану.
— Я вот думаю, надо к ангелам идти, — вставляет Рысь. — Они сейчас заняты больными в самый раз, вот им тоже может чего понадобиться.
— А им есть, чем платить?
— Можно будет с Мамы спросить, если ангелы с болезнью совладают.
— Ненадежно это как-то. Понимаю, по договоренностям расплачиваться. Но тут мы как бы сами все захотели и сделали. С чего бы ей нам платить за это?

В какой-то момент все трое поворачиваются к вам обоим.

— А вы че молчите, мужики? — Мэтт обводит вас взглядом. — Давайте тоже мысли озвучьте. Особенно ты, Крис. Тебе же решения принимать.


Крюгер, на время карантина рейдеры позакрывали все притоны и питейки, чтобы зараза не шла дальше. Единственный оставшийся открытым притон не имеет названия, но за глаза именуется "Подбрюшьем Мамы", так как находится у стен цитадели. В нем отдыхают рейдеры. А рейдерам можно на порядок больше, чем остальным. Туда же вынужденно стекаются и все остальные, желающие поразвлечься. Желающие поразвлечься и не боящиеся что-либо подхватить.

Впрочем, все эти желающие очень быстро понимают, куда именно забрели. Это логово зверя. Попав сюда, местные спешно и без аппетита допивают и доедают поданное, а затем уходят прочь. Ты, войдя сюда, тоже это понял. Но спешить уходить не стал. Не за этим ты сюда пришел, чтобы вот так брать и уходить. Эйнхерии пируют в залах самих богов и сражаются на их полях в ожидании Рагнарека. И когда Небесные Горы содрогнутся от сигнала Гьяллархорна, эйнхерии выйдут из пятисот сорока дверей, чтобы принять последний бой во спасение этого мира.

А тут какие-то рейдеры. Да усрутся все скопом. Еще потом сами предложат шмотки подлатать.

В "Подбрюшье Мамы" тебя встречают взглядами. Самыми разными — как скучающими, так и заинтересованными. У тебя пулемет, а здесь на весь город пулемет один, да и тот на верхушке этой бетонной башни. Тот, кто может позволить себе носить такое оружие с собой, явно серьезен. А если он серьезен, то нечего тратить себя во всяких тупорылых сварах. Если нужда заставит, то лучше на него всей кучей напрыгнуть по сговору. Вот и все. Закон тайга — медведь хозяин.

Так или иначе, твой покой не нарушают. Берешь похлебки из репы и дикого порея, браги из болотных ягод, флягу требуешь пополнить, и отдаешь за все пару патронов пулеметных. Здоровых таких, семь шестьдесят два. Внушают. Хозяин заряжает тебе еще и марку местного прессованного гашиша. На сдачу.

Садишься есть, думаешь о делах. А дела твои не очень. Ты пришел сюда, потому что Слезы послали тебя купить запчастей — а в Вормвуде крупнейший рынок округи. Но стоило тебе здесь оказаться, как — ну вот же засада! — надо было случиться какой-то заразе. Торговли нет. Челноков нет. Товара нет. Надо или убираться отсюда, или ждать, пока карантин снимут. А если ждать, то искать работу. Патроны воин проедать не должен.

У патронов другое назначение.


Честерфилд, ты один из немногих, кого кризис, прокатившийся по Вормвуду, никак не затронул. Болезнь или здравие, голод или сытость, бешенство вихря или высадка, мать их, инопланетян — в мире может происходить что угодно, но одна константа неизменна. Полезные штуки вечно ломаются или приходят в негодность в чьих-то кривых руках. Полезным штукам нужен тот, кто будет поддерживать их в порядке. Нужен технарь. Ты. Поэтому на твоей жизни вообще ничего не сказывается — все идет своим чередом. Как и прежде, рейдеры продолжают носить ножи и мачете на заточку, стволы на проверку УСМ, кому-то тачку проверить, кому приблуду какую. Ты один, ты не заменим, тебя ценят. Возможно, именно ценят, а не, например, уважают. Ты все-таки слишком необычный.

В твоем фургоне полно передатчиков и средств связи доапокалиптичной эпохи. Садишься за стол, надеваешь наушники, перещелкиваешь тумблер "ON || OFF". Берешься за микрометренный винт настройки частоты, аккуратно ведешь по часовой. В какой-то момент что-то меняется в шуме помех. Ведешь еще чуть-чуть. И еще. Что-то, неразличимое ни для какого слуха, кроме твоего и таких же "необычных". Срал ты на уважение. И на отношение людей к себе тоже, в общем-то, срал. Никакого значения оно не имеет. Все их проблемы иллюзорны; мелочны и надуманы, суррогатное дрочево вокруг непостижимых истин. А истина тем временем вот она.

Кашель эфира и безмолвье помех, через которые прорывается хрип сгоревших в огне апокалипсиса душ.

Между Джоном и вилкой на секунду бьет небольшая молния, после чего сразу исчезает. Ощущение, словно что-то изнутри тебя стремится вырваться наружу, найти путь наименьшего сопротивления...

Чад же чувствует, что само его сознание начинает разделяться на несколько частей, когда он "тянет" их в разные стороны, однако полностью расщепить сознание у него не получается. Ощущение, словно смотришь в зеркало на самого себя, а твое отражение начинает двигаться по своей воле.

Благословление на Поэта