Голосование за ходы

Свалился — повезло, можно было довертеться до ещё большего вреда кистям. Времени зря терять не стал, оказавшись на ногах, шагнул к табурету, к одежде. Трусы — нахуй. Джинсы другое дело, есть память или нет, понятно, что срам надо прикрыть. Хотя бы чтобы случайного встречного не напугать с неизвестными последствиями. Плюс: в них карманы. Закралась надежда: если ты "басура" — коп, то может и наручники твои, с ключом где-то рядом? Затем кроссовки — обутым лучше, чем босиком. Затем "торба", может в ней найдётся что-то, что поможет от наручников избавиться? Или просто полезное. Майку с бельём запихал в неё после быстрого обыска. Пистолет — туда же. И осмотрелся внимательней, чем раньше.

Первое. Голоса. Три-четыре, как минимум. Занимаются своими делами, о твоём присутствии здесь и не подозревают. Это хорошо. Но, возможно, слышали чавк цепи и придут проверять. Это плохо. Включили музыку. Это хорошо — твоих телодвижений не услышат. Но плохо то, что и ты их приближения не заметишь. Это "Клещи" (кто, если не они?). Клещи — бандиты. Ты, возможно, коп. Одни с другими не дружат. Раз так, что ты делаешь здесь, на их (судя по хозяйскому поведению) территории? Жизненно необходимо вспомнить.

Второе. Девушка. Тут одно из двух: либо она до сих пор здесь, в камуфляже, смотрит, как ты одеваешься скованными руками. Либо ушла и, значит, есть куда. Один способ проверить.
— Эй... Ты здесь? — спросил приглушённо (и, наверно, не слышно в музыке) пустое место, на котором кисть с "водным" пистолетом видел. Глазами цепкими зашарил в поисках входов и выходов. Тоннель, номера, что-то ещё? И в памяти покопался: если сюда сам приехал, может и раньше здесь бывал? Или изучил план помещения перед поездкой?

Третье. Кайман. Припарковался плохо, у ворот. Заметят её "Клещи" — поймут, что кто-то есть, начнут искать. Значит, время ограниченно. Значит, надо разобраться со всем этим вот прямо сейчас. А лучше — ещё раньше.

— Вот. Всё готово к распитию.
Пить или не пить? Не вопрос! Патрик не любил ром, традиционно предпочитая потин, но в рейсе не выбирают, да и для поддержания "пиратского" образа приходилось употреблять. С каждым глотком отношение к уэльцу улучшалось.
— Да я те говорю! Найдём ещё пару музыкантов и всё, оркестр готов. А там и в колонии повеселее будет и на корабле будет, чем скрасить скуку! Эх, нет горцев среди нас. Шотландской волынки — вот чего нам не хватает!
Впрочем, пьяные слова так и остались словами. В море ирландец продолжал усердно практиковаться, а вот на земле времени совсем не осталось. Он усердно выполнял приказы, ни о чём особо не задумываясь. Сказали строить - строил. Сказали воду таскать - таскал. Радовался найденному источнику, метался в бреду, подцепив малярию, даже с лица схуднул слегка. Охотился. И рубил лес.

— Ну, малярию пережили, осталось только найти племя симпатичных аборигенок и начать вырождаться! - тревожно пошутил как-то Букер.
— Ну а почему бы и нет. Может не вырождаться, а наоборот — развивать туземцев. Дело сложное, но мы ещё воспитаем из них англичан! — усмехнулся в ответ Ганни.
Но осадочек остался. Была тревожная мысль: из женщин в колонии только леди Эш, а она с капитаном похабные танцы пляшет и с некромантом по ночам оккультные темы обсуждает. В походах сержант привык подолгу обходиться без женщин, но всё-таки. Колония обречена на вымирание, если не сможет пополнять население.

И другая тревожная мысль: запасы алкоголя были не бесконечны. И текущая рецептура оставляла желать лучшего — по словам знакомых поваров, слишком много пищи уходило на приготовление даже одной партии. О'Брайен за свою жизнь переобщался со многими барменами и потому размышлял о собственной пивоварне. Или хотя бы о самогонном аппарате, для начала. А там, может, и паб открыть, пиликать на скрипке вечерами. В свободное от должностных обязанностей время, конечно. Почему-то закралась забавная, но весьма привлекательная фантазия: как только Стартаун выйдет на самообеспечение и станет относительно безопасным (уж безопасней оккупированных японцами Британских Островов), так Министерство начнёт эвакуировать сюда телепортацией беженцев. И среди них вполне может оказаться грудастая рыжая ирландка, которую не стыдно было б показать покойной матушке.

— Мистер Соул, а подскажите, — спросил, как-то встретившись с Грешком, невзначай, шёпотом — с тех пор, как был введён налог на ирландский акцент, Патрик старался разговаривать как можно меньше. — А может ли современная некромантия призвать дух близкой родственницы, тело которой похоронено очень далеко, на моей родине, на освящённой земле?

Впрочем это всё, включая родительское благословение для несуществующей невесты, совершенно не горело. Сначала лес, планы потом.

Но, конечно же, на возню с пулемётом времени находилось больше, чем на скрипку.

А на совещании других послушал, да закивал, соглашаясь с предлагающими плыть дальше.
— Пил я однажды с северянином одним. Могучий был дядька, настоящий викинг — плечами широк и бородою густ. Матрос с какого-то торгового судна. Один из немногих, кому меня удалось перепить. Но тупоооой. И медленный. Мне кажется, это физиология чистая: они привыкают к низким температурам, а у нас отогреваются и расслабляются. Ну так вот, я это к чему? Мне, честно говоря, идея плыть через весь земной шар в Америку не очень нравится — слишком далеко от родины. Кузен мой на сказки о свободе так повёлся, уплыл к ним, с тех пор ни слуху, ни духу, даже письмеца матери, тётке моей, не присылал. Южная и вовсе не наша земля. Я бы предложил в Австралию махнуть... там наши, англичане. Но слишком близко к японцам. Раз так... Может на Карибы отправиться? Возродить пиратскую вольницу на Тортуге. Не зря же она столько лет атаки испанцев отбивала. Крепость станет хорошей базой для колонии, всего одна гавань — естественной защитой. А там, может, удастся привлечь и с америк кого, собрать флот и устроить косоглазым нелёгкую жизнь. Ну... — Ганни окинул взглядом остальных присутствующих, — или нет. Если все хотят южнее, то и я не против. Главное, тут не оставаться. Мы этих морозов не вынесем, вспомните Наполеона, сломавшегося о российскую зиму. А если потеплеет вдруг... вы руку видели? А ну как она с остальным туловищем оттает?

В общем, скучать в тот день не пришлось. Да и от скорбных мыслей отвлечься удалось. О'Брайену-то ладно, он не унывал. А других будто бы добрые эльфы подменили, приободрились. И трудовые будни, последовавшие дальше, уже не казались столь утомительными. В свободное время Ганни пиликал на скрипке, пил и что-то колдовал (чисто технически) над пулемётом. На похоронах решил не спорить с решением Джонсона о кремации... времена нынче такие, всё с ног на голову. Понадеялся лишь, что среди погибших не было католиков. И предложил:
— Капитан, а может салют?
В условиях скрытной миссии мог и запретить. В пустом море громкие звуки далеко расходятся. И глубоко. Хоть и искажаются, конечно.

Пожал машинально протянутую ладонь. И поднялся.
— Патрик. О'Брайен. Приказы были?
Рождённый сдохнуть в портовой драке утонуть не может. Повара откачали, остальных потушили, что делать дальше?

Ирландия... Свободолюбивая страна, веками сопротивлявшаяся Британии, всего за годы оккупации прогнулась под японцев. Быть может, именно потому бликующий металлическим зубом Патрик и не обернулся, отплывая. Не такой он хотел запомнить родину. Не покорённой.

"Боже, когда мы всё проебали?"

Крики. Взрывы. Отблески горящих людей. И туман. Что делать? Прислушался Ганни. Но приказов пока не услышал. Руки чесались пострелять, но смысла в том было ноль - косоглазые, конечно, самоубийствами не брезгуют, но под случайные пули вряд ли полезут. В худшем случае пулемётный огонь мог послужить вражеским наводчикам ориентиром. А вот помощь окружающим явно требовалась.

— Мюррей? — нахмурился О'Брайен. Но там, где совсем недавно стоял повар, его уже не было. Рядом был всплеск. Повинуясь инстинкту, сержант закричал:
— Человек за бортом!

Сбил кого-то охваченного пламенем с ног, потушил курткой. И за борт сиганул. За Джоном.

Дарин, сидевший до того тихо, вдруг приободрился.
— Смотри-ка, доспехи у них красивые какие! Руку мастера видно! Эй, братки! Я тут!
Вылез из кустов, в которые его зачем-то посадили, и пошёл к эльфам, знакомиться. Осторожно, впрочем - всё-таки с копьями ребята, ну-ка ткнут сдуру.

— Шо дум-маете, к-коллеги, Провидец нас и правда сюда за прин-нцем послал? Или того, как об-бычно, свои интересы преслед-дует? — слегка заикаясь от страха, спросил подельников Вон. — А ну как осв-вободим какое-ниб-будь древнее и уж-жасное? — травника передёрнуло, от чего в рюкзаке звякнули склянки. От чего Вон напрягся ещё сильней: не дай боги, разобьётся какая, это ж верная смерть.

— Предлагаю кому-то из вас, самому скептичному, отправиться с нами и самому всё своими глазами увидеть, — предложил Дарин. — Засвидетельствовать, так сказать. Если будет, что. Единорога-то я сам, честно говоря, не помню, но спешу сообщить, что прошлой ночью группа неизвестных в маскарадных костюмах сожгла мою кузницу.

Нахмурился Дарин, штаны мокрые подтянул, огляделся исподлобья: не видел никто падения?! А потом к разговору прислушался. И задумался.
— А у меня дети есть? — спросил, ни к кому особенно не обращаясь.

Дарин аж оторопел, когда рог рядом промелькнул.
— Эй, ты чо! Я же девственница, с мужиком ни разу в жизни не был!
Но у единорога, похоже, было иное мнение, раз он (или она) хотел натянуть дварфа на рог. Болели ли бешенством магические создания? Златобород не знал или не помнил, но было очень похоже. С бешенной животиной можно было сделать только одно: избавить от мучений. Дварф шагнул вперёд, занося меч и щит.

Двое мужчин. Потенциальный Зденек и какой-то исхудало-измождённый дрищ. Вечер, смеркается. Стоят у дома.
— Привёл? — дрищ спрашивает у Зденека.
— Не. Отказалась. Тут новая какая-то появилась, думал ей предложить. Но она с Красной.
— Бля, — дрищ ковыряет носком ботинка асфальт. Выдерживает паузу.
— Можем отложить, — предлагает Зденек.
— Нет. Сегодня, — мотает головой дрищ.
Зденек вздыхает.
— Значит план Б.
— План Б, - кивает дрищ.

Входят в подъезд - домофон выломан, ничего не мешает открыть дверь. Подымаются на третий этаж. Темно. Дрищ зажигает фонарь, прикрывает луч света так, чтобы он только на замок одной из дверей падал. Зденек достаёт что-то, начинает возиться с замком, как можно тише. Наконец слышится щелчок. Зденек подымается, достаёт из-за пазухи трубу, кивает дрищу. Тот открывает дверь, заходит внутрь.

Громкий хлопок. Зденек влетает в квартиру. Звуки борьбы. Новый хлопок. Словно телевизор, сцена переключается. Комната, освещаемая свечой. Зденек, согнутый почти пополам, зажимает кровоточащую рану в боку. Перед ним, на коленях, спиной, толстяк с сальнящейся лысиной. Позади, в дверном проёме, ноги дрища. Пистолет, на полу, у стены.
— Что же ты наделал, Петро?! — полуспрашивает Зденек. — Что же ты натворил, мудила, а?!
Толстяк не отвечает, только всхлипывает, трясутся плечи. Зденек, с усилием, распрямляется, вскидывает трубу, бьёт по лысине. Брызгает кровь...

***

— Ты ебанутая что ли?! — взвивается громко "подруга", но быстро сбавляет обороты. — Меня к больным, слава богу, не возили, откуда я узнаю, где они? Сдохли, если спросишь меня. И скатертью дорога, как по мне, не хватает ещё только этой заразы подхватить. Я, в основном, в казармы ездила. Ну и к шишке ихней какой-то возили как-то раз. Ну и по городу там есть, где пройтись. А так... там тоже не особо весело. Ну, ништяки какие урвать можно. Магазины брошенные...

Не заметила даже, как мир обрёл прежние очертания. "Подруга", похоже, тоже упустила твоё выпадание "в астрал". Ну, может к лучшему. Зденек всё так же сидит у фургона, тело поодаль перевернулось на другой бок.

Массивный член выпал из трусов, шлёпнув эльфийку по лицу.

Халк вздохнул, с придыханием, зашевелившуюся ярость выдувая. Ну вот что с ней делать, с дурой? Ничего по человечески сделать не может, ни вина выпить, ни штаны снять. Ну ладно тогда. Руки в бёдра упёр.
— Ну что ж. Соси теперь, раз достала, — приказал хмуро. Отлепил ладони от боков, пальцы одной руки в волосы ей запустил, притянул без излишней силы губами к мошонке. Второй пуговицы расстёгивать начал. Сейчас станет жарко, ни к чему ещё и другую одежду потом портить.

А Дарин жрал за обе щёки, не заметив благотворительности Магды. И пил. А потом спал без задних ног, аки седой и сморщенный одноглазый младенец. Вечер удался!

Дарин обвёл смущённым взглядом деревушку, кашлянул и обратил внимание на спутников.
— Слуш, браток, а где мы? — потянул блондина за рукав. На бабу посмотрел. Ещё на кого-то.
— Нас же больше было вроде бы. Потеряли кого? — спросил без особого интереса. Постоянно всё вокруг менялось, как тут уследить?

Девчонка пожимает плечами. Ты отворачиваешься. По пути, знаешь, есть только одно помещение — та самая подсобка, в которой ты проснулась. Это если спереди выходить. Где-то, в другом конце зала есть ещё задняя дверь, в небольшой и уютный дворик ведущая. Может Зденек там, ты не уточняла. Ещё есть туалет. И запасник, хранящий не выставленные картины. Ну, и кабинет Катарины. Не то, чтобы много локаций.

Выходишь в парадные двери. Город на месте. Почему-то ты невольно ожидала разрушенные бомбёжкой здания, как в фильмах про войну или конец света. Но нет. Необычно пусто. И необычно зелено — меж камней мостовой пробивается трава. В узком переулке напротив галереи, прямо под знаком "Стоп" припаркован RV, рядом с ним, в халате, майке и трусах сидит, развалившись, в шезлонге плешивый седобородый мужик крупных размеров, с банкой пива в руке. На той же стороне, но подальше, под витриной с голыми и одним лежащим манекенами валяется... то ли мусор какой продолговатый, то ли бомж. А может и труп. Смотришь направо: у угла галерее, прислонившись к стене в известной позе, стоит вульгарно одетая девушка. Увидев, что смотришь на неё, улыбается. В отличии от прочих женщин, она накрашена. Больше людей здесь не видно.

Вы проходите меж людей к приметной яркой знакомой двери. Кабинет, удивлявший тебя в прошлые визиты своей просторностью, ныне заставлен пыльными коробками и вешалками с одеждой. Находишь себе шмотки по душе, пока Катарина, прислонившись к большому дубовому столу, закуривает.
— На главный вопрос у меня ответа нет, — внезапно прерывает она тишину. — И я не знаю никого, у кого он бы был. Представь себе осенний день. Хорошая погода: солнце ещё греет, но уже не жарит по летнему. Ты идёшь по улице, улыбаешься заглядывающимся на тебя парням, изучаешь витрины — до рабочего вечера ещё далеко, текущие дела закончены, у тебя всё время мира. И тут случайный прохожий начинает кричать и раздирать вздувающуюся волдырями кожу. Ещё несколько секунд и вот уже подавляющая часть окружающей тебя толпы орёт и катается по мостовой. А тот, самый первый, распадается на белое, похожее на ванильное мороженное, желе. Это случилось со мной. Другие, большинство кого я знаю из живых, испытали нечто подобное. Многие потеряли близких. Друзей, любимых. Родителей. Детей. Если ты этого не помнишь — тебе повезло. Некоторые просто потеряли сознание, как ты. Кто-то сразу, иные позднее — тем днём всё не закончилось, продолжается и сейчас пусть и более растянуто. Кто-то проснулся. Другие умерли. Многие спят до сих пор.
—А здесь мы потому, что кому-то так захотелось. Не нам. Понимаешь, Крис, слишком многие погибли в одночасье. Мобильная связь отрубилась почти сразу. Электричество — через три дня. Первое время вообще была паника. Грабежи, мародёрство. Потом остатки армии, полиции и каких-то частных структур объедились и начали наводить подобие порядка. Сперва под эгидой обороны: версия, что всё это — результат атаки каких-то неведомых врагов очень популярна. Потом забрали всяких инженеров, физиков и прочих технарей на восстановление инфраструктуры. Больных, проявляющих видимые признаки разжижения, как это назвали, забрали тоже. А нас... искусствоведов, театралов, писателей, артистов... людей без "практических профессий", как они это называют, согнали сюда. В гетто. Едой какой-то обеспечивают... так, впритык, чтоб не сдохнуть. А в остальном, сидите, ждите. Как только "будет возможность", выпустят, "это точно".

Смотришь на неё. Остатки былого шика: заношенное платье, да длинный мундштук. А мир вдруг подёргивается статикой, коробок вокруг становится меньше, Катарина исчезает, вместо неё, рядом, почти также привалившись к столу, скрестив ноги, стоит Марта, разглядывает ногти. И обратно: статика рассеивается, Катарина продолжает, похоже ничего не заметив:
— ...не неделю. Шесть. Может семь. Если интересно точно, спроси потом Зденека, он, кажется, следил.

— Бородатый, на! Сюда руби! — тыкает Ржавонякс зелёной рукой. И тут ему её отсекают. Брызгает кровь фонтаном. Да ещё и спина заболела — что-то втыкается в неё. Тяжелеет тело, липнут веки. Перед тем, как закрыть глаза, гоблин видит, что один из нападающих впивается зубами в отрубленную конечность.

Сноу успевает подумать, что надо бы от вражин отбиться и лишь потом куда-то там прокапываться, как десяток этих самых вражин виснет на нём со всех сторон, вырывает палаш, заставляет упасть. Ещё живой пират чувствует, как плоть его рвётся под множеством зубов. А потом всё гаснет.

Дворф поворачивается спиной и не видит, что происходит с товарищами. Наметил место, ударил топором – разошлось мясо будто масло под ножом. Ещё удар, ещё. Вот и тоннель. Главное не останавливаться. Удар за ударом. И ничего, что бьёт теперь не только он, но и его, в спину. Тут тесно, не развернуться, значит путь только один — вперёд, братва прикроет. Хоть наливается Правый свинцом, а Левый и вовсе отказывается подниматься, не беда. Дворф может копать в любой ситуации. Ещё удар — будто вековым дубом по вечной горе. Теперь и передохнуть можно. Поспать. Но сначала прилечь.

А Рорга... Рорга бьёт. И сейчас. И потом. Вскидывает топор. Опускает. Вскидывает. Опускает. Вскидывает. Опускает. Повторяет этот простой ритуал снова и снова. Пока не понимает, что вот уже какое-то время лезвие встречает только трупы. И что глаза давно почти не видят от застившей их багровой пелены вперемешку с потом. И что из множества порезов, порубов и проколов сочится, по капле кровь. И что никого из живых не осталось рядом. И что кислота уже почти добралась до ног.

Когда она оборачивается, ты думаешь, что обозналась. Но нет, просто никогда не видела её без макияжа и настолько усталой. Постаревшей даже. Морщинки, что только наметились раньше, углубились. Под глазами пролегли тени. Но, несмотря на внешний вид, держится она всё так же уверенно. Не сразу узнаёт тебя, правда, смотрит внимательно, но без теплоты. Лишь приглядевшись, понимает. Улыбается слегка, отчего лицо её будто бы озаряется светом. А может, просто свечные огоньки так пляшут.
— О, Крис! — выдыхает она и, шагая вперёд, тянется ближе. Обхватывает прикрытые лишь простынёй плечи тонкими руками, прижимает... скорее себя к тебе, чем наоборот. Чисто по дружески, по сёстрински даже, без вольностей. — Ты очнулась!
Отдаляется. Взглядом ощупывает тебя с ног до головы. Наконец, взмахивает ладонью:
— Можешь идти? Пойдём. Найдём тебе одежду поприличней.
Разворачивается и, кивнув собеседнику на прощанье, начинает маневрировать между людьми куда-то в направлении своего кабинета, тебе известного.
— Что ты хочешь знать? — спрашивает на ходу через плечо. — Ты долго была без сознания. Слишком долго.
Показалось или в последних словах промелькнула смешанная с грустью нотка злости?

— Ад! Ад! Будешь гореть! Покайся! — мама.
— Всё будет хорошо! Не бойся... — по детски звонкий девчачий голосок. Есть что-то знакомое в нём, но не помнишь. Как ни пытаешься мысль ухватить, ускользает.
— Найди меня, — кажется, Войшек. Не уверена — эхо его слов заглушается неровным бубнежом других глоток.
— Их не спасти... Никого не спасти... Дочь, возвращайся домой. Пожалуйста. Пока ещё не поздно, — усталый, постаревший, сломленный папа.

Будто стоишь в центре титанической толпы и каждый из многих миллиардов людей вокруг одновременно шепчет. Иногда вычленяешь знакомые голоса. Цепляешься за обрывки фраз, слова, интонации. Но это быстро уходит. Растворяется в изобилии входящей информации. Забывается.

— ...Вы не можете! Они больны! — голос. Женский. Удивительно чёткий в сравнении с всеми, что ты слышала последнюю вечность.
— Лучше отойди, — мужской. Впервые слышишь. Грубый.
— Сопротивление наказывается расстрелом, — другой. Тоже новый, тоже мужской. Потоньше и пожиже. Скучащий.
— Ну или не расстрелом, — с какими-то пошлыми оттенками шутит третий пан и заливается мерзким гоготанием.
— Отставить. Мы на службе! — первый незнакомец обрывает его.
— Томаш, пусти! Я пойду! — яростный, но слабый шёпот гораздо ближе. Марта?
— Сиди, дура! — не менее яростный, более сильный, тут же, рядом. Томаш.

Первые ассоциации от ощущений: тяжёлое похмелье, когда глаз не разодрать, но будильник стучит многотонным звоном, выдирая насильно из восстановительного сна. Только без будильника, звона и пульсирующей боли в висках. Не шевельнуться, да. Веки не открыть. Паришь... как парит утопленник на дне океана, обутый в бетонные ботинки. Да и вообще, будто со стороны на себя, на кровати лежащей, смотришь. Как-то так всегда паралич представляла: тело есть, но пользоваться им не получается, как ни пытайся.

Новый слой бесконечного бреда, столь затянувшегося, что завершение его не представляется возможным? Возможность проснуться? (Если ты спишь — и это большое "если"). Очередная сценка, про которую ты и не вспомнишь, как только она перейдёт в другую?
Ясно одно: многоголосье стихло, ушло куда-то на задворки сознание превратилось в невнятное, неразборчивое бормотанье впервые за долгое время. Последние, более чёткие голоса кажутся ближе. Чуть ли не настоящими, хоть и не решаешься поверить.

Вспышка. Темнота. Холод и твёрдость. Осознание завёрнутости. Проблемы. И это хорошо. Проблемы требуют решения, решения — действий, действия не позволяют залёживаться на холодном, чертовски твёрдом полу. Действия — жизнь, жизнь — движение, движение — тепло. Но. Что, если к действию есть помехи? Подвязанная ткань может сковывать движения. Отсутствие памяти — таить серьёзную неполадку. Темнота — скрывать угрозы, оценить которые не представляется возможным из-за нехватки (вспоминаемого) опыта. Раз так, решение первое (проблема непонятности текущей ситуации): оставаться неподвижным. Слушать. Не издавать звуков. Если новой, угрожающей информации получено не будет, то разрешить себе перейти к решению второму (проблема ограниченности в движении). А именно: начать шевелиться. Голову повернуть, шею приподнять, плечами повести, локти развести, кисти крутануть, пальцы рук в кулак сжать, спиной поёрзать, бёдрами вильнуть, колени согнуть слегка, ступни повернуть, пальцами ног дёрнуть. И обратно, в позу солдатика. Без резкости, силы и спешки всё: просто проверить, что все части тела работают, все на месте. И того, насколько движения сдерживаются тканью. И насколько она прочна (если ветошь - может и порваться). И возможно ли её снять. Звуки собственные... не столь страшны теперь, но, всё же, их лучше свести к минимуму, а громких и внезапных и вовсе избегать. Дальше, если всё получится и к завершению этого этапа опасности себя не проявят, можно заняться и главным: памятью. Копнуть пустоту — вдруг что-нибудь всё же найдётся. Остальное - по результату.

Ангела первая вышла на улицу и тут же захотела зайти обратно. Но Карл уже наступал на пятки. Пришлось остаться. От адреналина стало жарко. А в стрекотании выстрелов внезапно ощутился почти музыкальный ритм. Как в клубе, когда сердце стучит в такт басам, а мысли растворяются в танце. Или как в видеоигре, когда тобой-персонажем будто бы управляет кто-то внешний. В теле лейтенанта Браун будто бы включился автопилот... менее совершенный, чем Астри, но всё-таки вполне готовый к текущей ситуации. Вот, едва не упав, она впечатывается плечом в мешок. Вот ставит болтер на сошки и перекатывается для ведения огня из положения лёжа. Вот зажимает гашетку. Тра-та-та!

Вот только некрепка рука – часть мозга, отвечающая за эмпатию, заставляющая задумываться о вегетарианстве и донатить в приюты для животных, прочитав очередную слезливую историю в Книге Лиц, включила тормоза. Очередь пошла мимо штурмовиков, не убивая, а пугая. Хотя... были ли эти киберсолдаты людьми? Даже в пешек союза с промытыми мозгами попасть впервые не хотелось.

Ага, а имя, значит, помнит! В отличии от звена!
– Тревога – это... – начала было запоздало цитировать устав, но тут в потолке грохотнуло. Да так, что всякую игривость сдуло. Тревога не была учебной.
Высказывать вслух всё то, что промелькнуло в этот момент в голове, Ангела не стала – и без мата стрёмно. Переключилась в сосредоточенную серьёзность. Погано, конечно, что здесь, а не в кабине, но что поделать. Распорядок-с. Ну, хоть оружие дают. С ним спокойней, хоть и жила внутри надежда, что не придётся применять. Всё-таки, должна же быть на базе профессиональная пехота? Должна же? В идеале так и до них могло не дойти. Всё же, база была хорошо защищена.

Ожидая своей очереди, Ангела достала телефон. Не от скуки уже, какая уж тут скука. От волнения. Тревожность переполняла. Быстрый взгляд на значок вай-фая, тычок пальцем в приложение с новостями. Что-нибудь? Что угодно, кроме "нет доступа к сети"?

А там и очередь подоспела. Натянула жилет, ухватила болтер. И селфи бахнула. Так, машинально, по привычке. Аккуратно – чтоб ничего лишнего в кадр не попало. Постить пока не стала. Отложила на сутки - мало ли. Планировщик, в случае чего, сам справится.

...А говорили ведь, войны не будет.

Капитан сбавил шаг. Притормозила и Ангела, чтобы не столкнуться. Хотя почему бы и нет. Встретилась взглядом с обернувшимся Вайтом и ухватила под руку почему-то приунывшего Карла.
— Дельта, сэр, — улыбнулась инструктору сильнее. Интерес — это уже хорошо. — У нас иногда случается час свободного времени, предлагаю встретиться, выпить кофе. С удовольствием послушаю про ваш опыт. Кроме того, — приврать решила, — я не совсем поняла вашу сегодняшнюю диаграмму, надеюсь, вы мне поможете разобраться.

Скука смертная. Нет бы за штурвал, а там пиу-пиу и манёвры. А впереди ещё теорию слушать. Не то, чтобы совсем тухляк, информация-то полезная. Но с адреналином полёта не сравнится.

В класс вошли инструктора. Ангела исподтишка ткнула соседа (или соседку) локтём в бок и, хихикнув в ладонь, протянула под партой сложенный в четверо листок бумаги, на котором до того десять минут что-то усердно выводила карандашом.


Получатели: Казимеж Карл Забродски.

Дайана

Сопротивляешься. Но оно сильнее. Последний рывок. И будто лопается что-то в голове. Кровавая пелена.

Джоан

Ты не медлишь. Срываешься с места. Бежишь в служебку.
Но и он не тормозит. О том, что он быстрее тебя, узнаёшь, когда мир резко меняет ракурс — ты падаешь, сбитая с ног чужим, запрыгнувшим на спину весом. Видишь, как бледнеет лицо Дженнифер — теперь она смотрит на тебя полными ужаса глазами. Как захлопывается дверь, к которой ты бежала. Чувствуешь, как впиваются в шею зубы. Как рвётся горло. Как мал-помалу деревенеет тело и уходит.
"Похоже та сигарета и правда была последней", — думаешь некстати, проваливаясь в темноту.

Саманта

Мысль. Так ли необязательно "спасать Энси"? Случись чего, с карьерой телохранителя придётся распрощаться — клеймо брошенного клиента не смыть. Всё прочее (почти) простительно. К тому же, ты слыхала некоторые истории о Стефане Бантерзе... точнее, о некоторых людях, вызвавших его неудовольствие и исчезнувших после. Верить ли им — вопрос.

Ты идёшь вниз. К лифту. И к Дугласу. Шёпоты стихают, через несколько секунд ты уже не уверена, что что-то слышала.

Феникс

Путеводная звезда не скрывается. На террасу идёт Патрик, рэпер с антуражем остаётся у бара. Как и ты, решив, что лучше быть поближе к уже почти знакомым неграм. Официантка привлекает твоё внимание: заходит за бар, хватается за телефон, набирает три цифры и бросается прочь. Кстати... бармена не видно. В голове, меж тем, проясняется.

Энси

Голоса в голове? Нет. Не было ничего. Просто сквозняк уколол рану. Просто ковылять на босоножках разной высоты не так уж удобно. В остальном всё хорошо. Только непонятно, куда Саманта тебя тащит. С вертолёта вы спускались другим путём, это точно.

Джоан

Труп остаётся позади. Наверно, нужно было позвать всё же кого-то. Сказать охране, найти администратора. Мистер Митчелл — твой непосредственный начальник — наверняка знает, что делать в таких случаях. И вот наконец терраса. Пачка мальборо прыгает в руку, трясущимися пальцами вытаскиваешь сигарету, почти уронив, достаёшь зажигалку, прикуриваешь, затягиваешься...

— Ох, ебать! — голос. Совсем рядом. Вспоминаешь, что ты не одна. Парень — тот, в гавайской рубашке — стоит впереди, опирается на перила. Ещё какие-то люди. Все смотрят вниз. Глядишь по сторонам. Чутьё тебя не обмануло — город потемнел, насколько видишь. Свет редок — в каких-то зданиях есть резервные генераторы, в каких-то нет или не успели включить. Шагаешь вперёд, к перилам. Как и все, смотришь вниз. Ох, ебать...

Дым. Или туман. Стелется по земле. Обволакивает здания. Медленно, но верно, ползёт по стенам вверх. Соседние дома. И ваша гостиница. Мал помалу исчезают в клубящейся серости.

Артур

Тебе плохо. Нет. Тебе хорошо. Почти. Тебе нормально. Одно но: голод. То, что казалось зудом — голод. Дурнота — голод. Всё твоё нутро — голод. И голос. Нет, мысль. Нет — инстинкт. Ешь. Сожри. Вон оно. Мясо. Везде. Справа. Слева. Впереди. Особенно впереди. Вспоминаешь вдруг некстати, что в старых мультиках голодные герои начинают видеть в своих товарищах запечённую индейку, или связку сосисок, или огромный сэндвич. Смешно. Но смотришь на Энси, ковыляющую на сломанном каблуке, и слюнями исходишь от её сочных булочек. Как будто человеческая плоть вдруг стала для тебя самым вкусным деликатесом. И что не ел ты очень давно.

Дайана

Включаешь фонарь, обводишь светом комнату. Да, кафель. Да, ванная. Да, одино... Нет. В ванной мужик. Или, скорее, пацан. Лежит, скрестив руки на груди. Посапывает тихо. Спит. Довольно плотно сложен. И весьма-весьма привлекателен. Так и хочется попробовать на вкус. Взять в рот... ну, например, указательный палец его левой руки. Щекотнуть языком. И... укусить всей мощью челюстей. Пережевать в кашицу мясо. Разгрызть кости. Присосаться к текущей из раны крови. Потянуть в себя, будто спагетти, обрывки кожи.
"Съешь его!" — оформились в сознании слова. Будто шёпот тот, но мысль твоя. И всё сразу станет правильно. Пройдёт тревога. Исчезнет страх. Растворится раздражение. Наступит счастье. И покой. Точно-точно.

Саманта. Энси

Вот и дверь на лестницу. За ней тьма.

Феникс

Толстяк вдруг начинается бормотать себе что-то под нос. А следом за баром что-то разбивается.

Феникс

— Я рэпер. MC Bummer, слышал, может? Со мной связалось новое агенство, обещает золотые горы, но слишком уж шоколадно. Сегодня прислали черновик контракта, но я в нём ни черта не понимаю, а у Пата с юристами не очень... из-за тебя, наверно. Посмотришь?

Негр полез за пазуху.

Саманта. Энси

Одна сдавливает запястье и выкручивает сосок, от чего атакующая отпускает волосы (но лишь одной рукой). Другая бьёт в живот, отчего голову её пронзает болью — прядь всё ещё в кулаке. Крик:
— Ааааа!
То стоящий в замешательстве Уинстон наконец решает поучаствовать в девичьем веселье. Хватает блондинку под мышки и тащит прочь. Очередной всплеск боли на голове Энси: прядь, зажатая в кулаке, отделяется от кожи. Вспышка фотокамеры: кто-то, воспользовавшись ситуацией, снял происходящее на телефон. А именно Саманту, выкручивающую сосок удерживаемой Вайтом девушки.

Дайана

Сны... Как ни пытаешься, не можешь припомнить. С Энси проще: она внизу, в общем зале (была, когда ты уходила). Выходишь из спальни, судя по звукам, и эта парочка тоже перешла к совокуплению.

Джоан

Ставишь бокал на пол — другой горизонтальной поверхности поблизости просто нет. По хорошему, поднос нужно отнести обратно, в служебное помещение, но ты спешишь к бару.

Артур

Подбираешь бокал с ликёром с пола, благодаришь спину уже убежавшей официантки и входишь в толпу, немногие в которой продолжают танцевать.

Общее

Феникс у бара. Саманта и Энси в центре танцпола. Дайана наверху, почти у лестницы вниз. Джоан подходит к бару, Артур входит в толпу. Вдруг гаснет свет и умирает музыка, отчего кажется, что вам одновременно набили ваты в уши и завязали глаза. Темнота. Непривычная и оттого непроглядная. Разгоняемая лишь зажигаемыми экранами телефонов и, по мере приспособления зрачка, тусклым луннозвёздным светом из окон и с террасы — слишком тусклым для города, который никогда не спит. Тишина. Внезапная и оттого густая. Нарушаемая лишь дыханием присутствующих и негромкими (после оглушающей музыки) возгласами удивления.

Дайана

Полумрак освещённой лишь настольной лампой спальни. Стоны и скрип кровати за стенкой. Бульканье басов снизу. Гладишь лежащую рубашкой вверх карту.
Резко распахивается дверь. Так же резко захлопывается позади ворвавшейся парочки. Он. Она. Сосутся. Лапаются. Он опускается ниже. Шея. Ключица. Она смеётся. Он тяжело дышет. Ты в углу, сидишь за столом. Они тебя не видят. Пробегаешь пальцами по рубашке карты.
Он бросает её на кровать, опускается рядом на колено. Тянет вверх её топ. Лезет в карман своих брюк. Думаешь: за кондомом. Но нет. Белый порошок просыпается полоской на оголённый живот. Ты закрываешь глаза. И привычным движением переворачиваешь карту.
Он громко вдыхает и стонет от удовольствия. Открываешь глаза, смотришь на карту. С утра она не изменилась. Всё тот же балахон. Всё те же кости и истлевшие волосы. Всё та же коса.

СМЕРТЬ

Артур

Ополаскиваешь лицо блаженной прохладой и, протеревшись бумажным полотенцем, выходишь в зал. Энси легко находится: вон она, в центре зала, поднимается рядом с полуголой девушкой. От разглядывания тебя отвлекает официантка.
— Сэр, ваш бокал.
Смотришь: заказанный полчаса назад ликёр наконец доставлен.

Феникс

Кричишь. Но вязнет имя в громкой музыке. Впрочем, похоже, что именинница каким-то шестым чувством всё же слышит тебя. Смотрит. Рукой машет. И сразу отвлекается на других. Наверно, ей не до тебя. А тебе не слишком до неё.

Морщится негр. Смотрит на танцпол, на Энси, но быстро возвращается взглядом к тебе. Кладёт ладонь на твоё плечо.
— Так ты адвокат или нет? В музыкальных контрактах шаришь?
Если его и напряг твой крик, виду не подаёт.

Саманта

Шаг за шагом приближаешься к своей подопечной. Наклоняешься, подаёшь руку, шепчешь. Помогаешь подняться. Она не спешит уходить. Машет бару, выискивает в окружающей толпе виновника падения.

А потом оголившаяся девчонка орёт и вырывает Энси из твоей руки.

Джоан

Гештальт незавершённый отягощает душу. Последний бокал и ты "свободна". Подходишь к гостю. Он, как и ты, отвлечён происходящими событиями. Но, в отличии от тебя, никуда не спешит. Резкое движение возле именниницы: ситуация с платьем вдруг перерастает в конфликт.

Энси

Принимаешь помощь, поднимаешься. Саманта вовремя, да и с ней как-то безопасней. Машешь мужику, орёшь на гипотетическую сволочь. Всё, отвела подозрения! Визг прямо в ухо:
— Ах ты сука!
И в твои уложенные волосы вцепляются наманикюренные ногти.

Саманта

— И я ей говорю, бра! Сымай топ, дай сестричкам воздуха, гыгыгы! А она: да я не такая, я стесняюсь, тут же люди, как я маме потом в глаза смотреть буду? А у меня, бра, как лампочка вдруг в голове загорелась: я ж её в стрипбаре на Третьей видел. Ну в том, с топлесс официантками! То есть, там она трясёт и пляшет, а тут не такая?! Гыгыгы!

Ты возле бара, над тобой нависает парень в гавайской рубашке. Не столько высокий, сколько слишком близко подошёл, всякие социальные дистанции нарушив. Да ещё и покачивается — пьяный. Или упоротый. Дышит перегаром. Руками размахивает и гогочет в такт уморительнейшей, по собственному мнению, истории. Так ли ты себе представляла работу на Бантерза? От торговцев оружием ждёшь поневоле другого. Покушений на жизнь, разборок с картелями, чвк... стрельбы. А не этого всего. Не охраны избалованной девчонки, которую нужно спасать не от внешних угроз, а от себя самой. Ну, может и к лучшему — шанс словить пулю здесь предельно низок. Высматриваешь привычно в толпе крашенно-блондинистые волосы хозяйской дочки. Нелегко это. Мерцание светомузыки не добавляет наблюдательности. Басы долбят в уши и управляют пульсом, вызывая тревожность — ты ведь даже не услышишь выстрела, если он прозвучит. Да ещё этот...

— А ты такая? — спрашивает незванный ухажёр. Ты на работе, но он, похоже, того не замечает. Даже костюм не наводит его на мысли. Или пьян. Или туп. Или смел и не парится. А может, не разобрал просто — тут слишком много гостей и слишком мерцающее освещение. Парочки, троечки, четвёрочки мнутся по углам, бьются в конвульсиях на танцполе, облепляют мебель. Нечем дышать — запах пота сотни людей смешивается с их парфюмами и алкоголем. Такая работа.

— Пошли, подёргаемся? — предлагает. И не, дожидаясь ответа, начинает двигать возле тебя руками в такт музыке. А потом и тазом

Феникс

Здоровяк расцепляет руки, смотрит в смартфон. Тап-тап-тап... На третьем тапе кивает:
— Мистер Колдуэлл... Добро пожаловать!
Делает шаг в сторону, освобождая проход, и, снова скрестив руки, глядит поверх твоей головы: будут ли смельчаки, что вне списка рискнут прорваться? Впрочем, тут не так много людей. Пацан какой-то, привалившись к стене, листает мобилу. Парочка спорит приглушёнными голосами, бурно жестикулируя. Ну, и охранник. Шагаешь вверх — первая ступенька.

Зачем вообще на последний этаж подниматься пешком? Есть же лифты? Почему не доехать? Кнопка для 99 этажа там точно есть, ты проверил. Но не заработала. К счастью, подниматься недалеко. Десятка три ступенек и вот ты тут. Вываливаешься из прохладной лестницы в душный и смрадный оглушающий зал. Дергающиеся пиздюки, подпирающие стены с бокалами коньяка середняки, бар. Подмечаешь виновницу торжества, наблюдающую за танцующими. Какой-то парень что-то шепчет ей на ухо. Видишь в толпе и иные знакомые лица. В основном, фигуранты громких (точнее, скандальных) дел — золотая молодёжь, уклонисты от налогов, домашние насильники и прочая шваль. Клиентура!

Энси

Стоишь на террасе. В руке бокал шампанского, порывы ветра забираются под платье — на такой высоте штиля не бывает. Смотришь на огни страдающего бессоницей города. Почему ты здесь, почему не с гостями в шумном зале? Не в спальне с каким-нибудь красавчиком или какой-нибудь красавицей? Не в туалете со свёрнутой в трубочку стодолларовой купюрой и белым порошком? Быть может, ты устала танцевать и вышла на воздух охладить разгорячённое движением тело. Или устала дышать смрадом, вышла прочистить грудь от чужих ароматов. Нет, скорее всего ты ждёшь отца. Сжимаешь во второй руке клатч с блестящим телефоном, на который десять минут назад пришла от него смска: "Буду в течении часа". Будет ли? Не появятся ли, как всегда, неотложные дела в последнюю минуту? Не откупится ли он очередным золочённым подарком от тяжкой обязанности проводить с тобой время?

Вздрагиваешь вдруг от внезапного рёва, заглушившего на миг стучание бумбокса и монотонное бормотание собеседника. Смотришь наверх и расслабляешься: твой вертолёт полетел. Наверное, за ним. Лишь слушая, как растворяется в ветре шум отдаляющихся лопастей, вспоминаешь: ты не одна.
— ...ять миллионов каждый год в стейкинг фонд! Есть хорошие, я пришлю тебе на почту список с безупречными репутациями. Составлял для себя, пришлось повозиться, поднимая по каждому историю.
Уинстон довольно и слегка самонадеянно расплывается в улыбке, пока ты хлопаешь рестницами, пытаясь понять, о чём он.

Он хороший, на самом деле. Наверняка своей речью пытается как-то помочь... пусть и не бескорыстно, чтобы нравиться, выиграть очки у твоей вагины... и, наверное, папы. Милый парень. Весьма перспективный. Популярный. В нём есть всё, что отец хочет видеть в твоём женихе — богатство, происхождение, связи, деловая и политическая сметка. Быть может, потому ты его и пригласила — ваши университетские тусовки весьма близки, но не настолько, чтобы отсылать ему инвайт в фейсбуке автоматом. А вот роль примерной дочери бесценна... если ты её хочешь. Ты могла позвать Уинстона и по другим причинам и не обязательно желаешь быть сегодня хорошей девочкой.

Вайт продолжает улыбаться, хоть с каждой секундой и всё более натянуто. Переминается с ноги на ногу. Кажется, не знает, о чём ещё говорить.

— А волны хуярят по килю и днищу! — выводит едва слышно в рёве ветра, шуме волн и ливня Долговязый Джим, сухой и тощий матрос, подобранный вами в крайнем порту. Ты почти не знаешь его, едва ли парой слов перекинулся в кубрике. Но слышал на вахте, как часто он заходится приступами кашля. И видел, что после них вытирает губы от крови. Вот и сейчас согнулся. Каково ему в такую погоду? Ха, проблемы жалких хуманов, конечно.
— Я снова разбил о грот-мачту еблище! — подхватывает оборвавшуюся мелодию Сосунок Сэм — некогда (на твоей памяти) юнга, но ныне полноценный салага. Надо же, без году неделя в море, а песен уже знает не меньше старого боцмана. Недавно к тебе в команду просился. Не хочу, говорит, всю жизнь Сосунком проходить, хочу ушей на эльфийских галлеонах нарезать и старшиной стать. Ты его к квейтеру послал. Вроде как чтобы порешал, его работа. Но, на самом деле, чтоб спеси поубавить. А то обнаглел пацан, мужиком себя почувствовал с тех пор, как его шутники в порту напоили и к шлюхе подложили. А у самого только-только пух на губе пробиваться начал. К Ржавому он (как ты и знал) идти зассал. Квартермейстер ваш — орк, на людей, особенно свежих, он смотрит как на мясо. Только с вами, кто в бою бывал и показал себя неплохо, он более-менее. А этого бы просто выкинул за борт и посмотрел, выплывет ли.
— Вечер, крепчая, обрушился в шквал! — продолжает Сэм, а Джим, наконец, кончает кашлять. Последнюю строчку орут уже вдвоём:
— Я вновь ебачом своим мачту сломал!

Со стороны могло показаться, что вот они, те самые волчары, которым море по колено и всё нипочём, ибо давным давно заключён с дьяволом договор, по которому только он, самолично, может забрать их смертную душу. Ну уже вторым взглядом видно: нет. Они напуганы до усрачки. И их можно понять. Уже восемь склянок и ещё пять склянок мотает вас шторм. Вокруг почти непроглядная мгла, сквозь чёрные-чёрные тучи не пробивается свет, только молнии разгоняют темноту. И гром. И льющийся как из ведра размером с мир дождь. И волны, раскачивающие посудину со всех сторон. И ветер, пробирающий до костей льдом и воем.

Вспышка молнии. Совсем рядом. Была бы чайка, поджарила бы её. Но нету. Некого обоссать. Разве что головы матросам, но, чуешь, не долетит до них, растворится в дожде, улетит с ветром. Да и смысла нет, вы и так все обоссаные небом. Намочи портки, никто и не заметит — ты и без того до нитки мокрый и по колено в воде. А чайку, если и была, давно сдуло. Да и тебя качает поплавком от урагана. Рванёт чуть посильнее и, подозреваешь, сломается мачта. Новая вспышка. Попадает в соседнюю, высекая сноп искр, которые тут же гаснут. Нет, вы не сгорите. Утонете, скорее всего.

Всматриваешься во мрак. Темно. Не видно ни шиша. Ну, кроме моря. Сзади оно, и справа, и слева, и впереди. Судя по погоде, и сверху тоже. Похоже пока вам хотя бы не грозит на рифы сесть. Или? Дальняя вспышка вдруг освещает какой-то тёмный силуэт по правому борту, но мгновения яркости не хватает понять, что это. Другой корабль? Скала? Мираж? Оно не близко, в любом случае. Или не настолько большое, чтобы беспокоиться.

— Знаешь, Боб, — прищурился Райз против солнца и опустил стенсон ниже на лоб, чтобы тень закрыла глаза, — там они. В кишках чую, — шлёпнул себя по голому пузу. — Они ж как крысы, в норы зароются и сидят. Много ли места надо японцу? Они у себя к тесноте привыкли, вот и расползаются теперь. Паразиты!

А больше ничего журналисту не сказал, только сигареткой его угостил. После того, как весь лагерь перерыл, чтобы слухи поганые пресечь, как-то самому нагнетать, тем более публично, прессе, и не к лицу. Улыбнулся объективу фотокамеры — полуголый исхудалый морпех в ковбойской шляпе и правда являл из себя любопытный вид, достойный увековечивания. Но на душе скребли кошки. И сколько не убеждал себя Эд, что всё дело во вновь проснувшейся малярии, или противных таблетках, или всепожирающей скуке, всё равно гудело брюхо, предупреждая об опасности. На Соломоновых их тоже было мало, они голодали, но опять-таки подобно крысам, бились до последнего. И даже заражали своими японскими болезнями. Снова как грызуны.

От воспоминаний о лихорадке Родео тряхнуло и он полез в карман за атабрином. В лазарет не шёл — чем лежать на больничной койке лучше утопиться. Тут, на палубе, хотя бы воздух свежий и солёный, солнце светит, дельфины плещутся. Не Техас, но тоже хорошо. Лучше, чем в Зеландии — все свои. Хоть, конечно, увольнений с прелестями городской жизни сержанту не хватало немного. Да и держаться подальше от человеческих скоплений тут было значительно сложнее. Скэмп и Бандит, что помогли с Розой, почти не мешали, но за недели вдали от суши даже они начали побешивать. Эд, впрочем, этого не показывал ни им, ни кому-либо другому — морская пехота была, прежде всего Братством, если не по крови, то по духу, выделяться не стоило.

Да и нашлась социальная активность по душе даже Райзу — карты. И рутину разнообразили, и денег шанс подзаработать предложили. Не то, чтобы они в бою хоть какую-то ценность имели, но всё равно приятно. И воспоминания о доме навевает — покер почти национальный спорт Техаса. Недолго думая, Родео записался на турнир. И даже обещание себе дал: победит — новую наколку набьёт. На груди. Карту с бабой-джокером.

И была ещё тревога: письмо родителям. Многие сослуживцы строчили как печатные станки, исписывая десятками страницы, а Эд, как ни старался, но за несколько подходов даже пары строчек выдавить из себя не смог. Не шли слова. О чём писать? О том, что происходит, нельзя — цензура зарежет, о политике тоже. О Зеландии? Отец не одобрит. Прощаться? Сглазишь. Да и слабость это — в семье Райзов душевные разговоры не велись. Случись в гробу вернуть и то, сомневался сержант, что кто-то (кроме, может, пары соседских девчонок) хоть слезинку прольёт. Гордиться будут, в этом был уверен. Хвастать, может. А горевать? Нет, как ни пытался, не нашёл Родео, что написать.

Последнее, что помнил Базилл со вчерашней ночи: дым, наколдованный чёрным. Всё прочее, казалось, растворилось в нём, пусть и смазанное обильными хмельными возлияниями. Лишь под вечер наваждение ушло. Принцессу рыцарь встретил голым, отмокая в специально материализованной ванной как раз напротив трона. Его мутило, виски ломило, потому об этикете он и не вспомнил, лишь слабо шевельнул рукой в знак приветствия.

Отвлёкся на мгновенье от принцессы, на поэта внимание обратив. Мотнул головой, выражение лица не меняя:
— Рогоносцы? Скорее я им досаждаю. Вот, недавно, с чертями бился за душу одной примилейшей монахини. Бесовских отродий сталью не взять, только девичьими криками. От заката до рассвета шестерых прогнали!

И вновь к невесте обратился, на замечание отвечая:
— Чтобы стать великим воином, нужно зарубить тысячу противников. Чтобы стать великим генералом, нужно победить в сотне сражений. Мне кажется, Ваше Высочество, что и хорошим супругом не стать без тренировок. Я, в странствиях своих, имел честь познакомиться с немалым количеством замужних дам и, поверьте мне, они находили бы меньше удовольствия в общении со мной, если б их мужья хоть немного готовились перед свадьбой. К тому же, — ещё чуть шире ухмыльнулся, — мне кажется, для короны полезна некая степень родства со своим народом. Поднять руку на брата тяжелее, чем на барина.

Тут заговорил чёрный шевелящимися штанами и улыбка пропала с лица рыцаря. Повернулся к нему, нахмурившись:
— Ты-то здоров, я надеюсь? Если медицина тебе подобным не помогает, мне жаль твоих детей и их потомков! Нужна ли такая скверна королям?

Рыцарь опустил руку и отшагнул назад, едва не толкнув суетящихся под ногами незнакомцев, нисколько не интересуясь их персонами. Улыбка сменилась отстранённым удивлением:
— Вы не слыхали обо мне? Неужто Его Величество не приглашает ко двору менестрелей? Позвольте представиться, — поклонился куртуазно, насколько позволили латы, — Сэр Базилл де Биф, ветеран Западно-Граничной Кампании, Битвы Трёх Воинств и Осады Брусничного Форта, победитель в Турнире Непорочной Девы, данном в честь дня рождения леди Слатской, дочери графа Адьюльтера. Полный список моих заслуг перечислять не буду, я не герольд и слишком много времени рассказ отнимет от более важного, — ухмыльнулся. — Происхожу я из баронского рода, но, по праву младшинства, претензий на титул не имею и занимаюсь героическими странствиями: убиваю чудовищ, спасаю беззащитных, нахожу реликвии, совершаю великие подвиги. И, — ещё шире расползлись углы рта, — в настоящее время разыскиваю даму сердца, чтобы посвящать свои деяния ей.

Сэр Базилл вошёл в покои, по привычке склонив голову — редкая дверь рассчитывалась на его рост. Блеснул выгодно подчёркивающим размеры гульфиком на парадных, сияющих доспехах и стянул шлем, тряхнув серебрянной, почти седой, шевелюрой. Но задерживаться в проходе, разглядывать соперников или интерьер не стал, зашагал уверенной поступью к принцессе. Лишь подойдя, остановился и протянул невесте ладонь в латной перчатке:
— Ваше Высочество, ночь коротка, не будем зря терять время. Если вам повезёт понести от меня, она станет первой из тысяч, а обида за то, что вы выбрали меня не сразу, не будет охлаждать наш пыл. Если же не повезёт... что ж, замужество за кем-либо ещё, — махнул второй ручищей куда-то в остальных кандидатов, — вам будет легче переносить, вспоминая ночь со мной. Лучше любовника вы всё равно не найдёте, — улыбнулся широко, не сомневаясь в положительном ответе. Была б она происхождением пониже, уже б визжала на плече, уносимая в опочивальню. А так... приходилось церемониться.

Услышав крик, Ральф ломанулся из-под телеги. Но пока вылез, Егеря уже и след простыл. Это что ж, он прибежал и убежал? Ни тебе здрасте, ни до свидания, ни доклада по форме, одно распиздяйство. Выругался Фарц себе под нос. Ну, блять, такого от опытного братишки он не ожидал.

А там и сотник снова порадовал, всех с собой забрал и убежал. А Фарц что? А Фарц крайний, как всегда. Десятника пьяного кому спать укладывать? Ему, конечно. Телегой править? Ну, это ладно. Хуетой заниматься вместо заслуженного отдыха? Вот-вот. А теперь вообще: в одиночку телегу охранять неизвестно от чего. Тиль вон тоже ведь вернулся с лицом странным, видал, может, чего? Да кто его спросит. Пфальцу похер, он за разведчиком гоняется.

Подумал Ральф, да в телегу залез. Шлем надел, вещи распихал, себя рогожей накрыл и копьё положил рядом. Замаскировался в полной боевой готовности, как бы. Не солдат, а куча ветоши, небрежно сложенной. Ну, издалека хотя бы. Наверно. Себя-то парень со стороны не видел.
А ещё поразмыслил так: всё-таки есть что-то в демобилизации этой и скорей бы уже. Хотя бы одиночество смертью грозить перестанет.

Первые дни Эдгар валялся лёжнем, отходя от перенесённой болезни. Выздороветь выздоровел ещё на борту, но сил едва оставалось на простейшие действия: дойти до столовой и обратно, до сортира доползти, а не под себя обгадиться, покурить на улице, к казарменной стене привалившись. Иными словами, не быть овощем и не напрягать окружающих.

Потом, конечно, полегчало, даже в город выбирался, пивка попил, в девчонок посовал, но всё равно мало. Упустил послабления. Когда начался дроч ещё не полностью пришедший в себя Райз понял: всё, пизда, но с упорством мула терпел тренировки, удивляясь усталыми вечерами тому, что, как ни странно, в учебке, салагой не обстрелянным, было тяжелее. Не, физического труда он не боялся никогда, на ферме работы хватало и всё же, похоже, служба и война что-то дали дрищу. Закалили стержень, всегда ему присущий.

Да и, при разумных рассуждениях, так ли плохо, что не удалось отдохнуть как следует? День, запомнившийся Райзу: свадьба сослуживца. Венчание в церкви. Охомутала аборигенка придурка. Ладно бы наобещал ей всякого, чтобы дело своё сделать, но нет, к священнику повёл. Идиот. Перед богом считается ведь. А мог бы ведь какую американскую девушку осчастливить... Предатель. Лишь усилием воли Эдгар заставил себя досидеть до конца церемонии. Парень был в роте популярен, не стоило показывать неуважение. Но, меж тем, стараясь не слушать резавшие по ушам акцентом традиционные слова, разведчик задумался: а ведь если прожить среди этих людей достаточно долго, можно забыть, что они чужие и расслабиться. В тот вечер, перед сном, во время молитвы он впервые попросил бога защитить от симпатии к зеландцам и, с тех пор, повторял эту просьбу каждый день.

Другай вопрос, тревоживший сержанта: передачи Токийской Розы. Сам он старался не слушать, но то, что японцам было известно о происходящем в батальоне пугало. Кто-то был шпионом. Кто угодно. Доверять было нельзя никому (кроме, может, вышестоящих офицеров). Раз так, Райз взял себе за правило наблюдать за сослуживцами, высматривая в их словах и действиях подозрительное поведение. Результатами он ни с кем не делился, ничем особенным морпехи не выделялись, да и крысой прослыть не хотелось. Но напряжение внутри росло. Впрочем, от него спасали алкоголь, девицы и не оставляющие мыслей тренировки.

Общее

Когда команда собралась в доке, погрузка уже завершилась и все необходимые допуски были получены. Дело оставалось за малым: спуститься на борт, проложить курс и отстыковаться.

Но одно дело стоять внизу, пока дварф-собрат совершает подвиг, и совсем другое смотреть, как соратник бросается в битву, от которой ты отказался.
— Да шоб тебя! — пробормотал себе под нос Гиссак и ухватился за верёвку. — Не бывать такому, чтоб эльф смелее дварфа был! — подбодрил себя, взбираясь. Тем более, что следопыт сам на помощь позвал. Главное, не смотреть вниз.

Тормознул, где сказано, и занялся, чем велено. Ну а что поделаешь? Такова солдатская доля, приказы исполнять и не ворчать. Одно жаль: был Пфальц земляком Юргеном, а как сотником стал, совсем испортился. Да и десятник хорош... вроде бы и уважил, ценную вещь доверил. Ан нет, не упустил возможности власть свою показать, припугнул.

— А я историю слыхал, — Тилю ответил между делом, колёса осматривая. — От деда моего. Есть твари такие, не знаю, как называются, дед говорил слово сложное, язык сломаешь. Морды у них как лица старушечьи, лапы — как когти у орла, а крылья как у летучей мыши. Уродины. Они скот воруют, овец и коз, но если стаей налетят, то могут и корову утащить. Детей ещё. Ну и взрослых, если слабый или пьяный. Таким труп на дерево затащить как два пальца. Правда, они бы его обглодали тогда. И прибивать бы не стали, они ж дикие совсем. Не, не они это.

Общее

В глубине Европского океана царила тьма. Лишь немногие биологические виды развили в себе способность светиться, чтобы выживать, или привлекать партнёров... или жертв. Если ты видишь, ты можешь напасть. Если видят тебя...

Но несколько столетий назад всё изменилось, когда человечество принесло электричество в этот недружелюбный мир. Возможно, именно об этом думали люди, назвавшие центральную станцию одного из отдалённых сектором Прометеем — титаном, дарящим свет. Как знать? И их уже не спросишь — они утонули.

Так или иначе, но люди, видевшие небо лишь на старых записях, не забыли свои корни. История. География. Мифология. Удел лишь немногих любителей. Физика. Химия. Биология. Совсем другое. Но даже самый недалёкий матрос хотя бы раз слыхал легенду о древних временах иного мира, когда не было радаров и сонаров. Сложно поверить: они ориентировались по огонькам. И хоть астрономические атласы Земли дошли до вас в цифровом виде (звёзд не видно глубоко под водой), ваша система навигации гораздо более совершенна. Практична, ибо опирается на современные технологии. Доступна, ибо не зависит от времени суток и погодных условий.

Но, как вспоминают многие, выходящие в рейс, не надёжна. Моряк Земли всегда знал, что ночью при ясном небе увидит карту, которая приведёт его домой. Вы же, отправляясь в океан, не могли быть уверены ни в чём. Система радиомаяков когда угодно могла лишиться любого узла. В том числе и нужного вам именно в этот момент. А без него темнота. Без него тишина. Без него пустота. И никаких ориентиров.

Мууна Аро, Филипп Муаре, Лекс Мурос, Джон Боунс

Станция Прометей. Час до отбытия. Пить нельзя. Каким-либо образом расширять сознание нельзя. Любое подозрение на неготовность команды к рейсу подвергало его риску быть отменённым: капитан Линдерлиц суров, но правила губернатора Бронне ещё строже. Впрочем, вряд ли вас подвергнут строгой проверке: губернатор отдала особое распоряжение отпустить вашу лодку по облегчённым стандартам, неведомо почему. Возможно, Ганс поделится позже. Возможно, что и нет.



Ганс Линдерлиц

Марта Бронне затягивается ингаллятором и заходится кашлем. Смотришь на неё сверху вниз, вытянувшись по струнке. Она в инвалидном кресле, трубка тянется от капельницы в вену. Она умирает. По слухам, уже четвёртый год. Сухая оболочка от человека. Но в глазах ещё таится интеллект.

— Задача проста, — говорит звенящим металлическим голосом — прибор заменяет ей горло. — Ремонтная бригада задерживается в другой части сектора, но неисправность тормозит нам поставки урана. Шахтёрам ничего не угрожает, — ты знаешь, что это не так, — но, думается, без связи им совсем не сладко. От вас потребуется вернуть маяк в рабочее состояние и доставить груз медикаментов и продовольствия на шахту. Справитесь — поговорим о более близком сотрудничестве. У начальника шахты могут найтись иные поручения — они вам зачтутся, если выполните, но это не обязательно. Вопросы?

Смотришь. И думаешь. Ты ей ничего не должен. И вряд ли у отказа будут какие-либо далеко идущие последствия: для неё разговор с тобой — лишь рутина губернаторской должности, желающих выделиться искателей контрактов — пруд пруди. Но суммы, названной ей, будет более чем достаточно, чтобы улучшить или заменить лодку (да и на себя останется немного). К тому же, один из твоих капитанов некогда служил под её началом и отзывался об этом опыте с уважением.

Ночь Ральф спал плохо. Десятника уложив, и себе койку нашёл, но заснуть не смог, промотался час, с бока на бок перекатываясь. Надоело, поднялся и пошёл караульным в усиление — в трезвость их верилось слабо, хоть кто-то здравомыслящий требовался, для спокойствия. Лишь под утро, когда глаза слипаться начали, освободился и забылся дремотой.

Новость же принял без радости. Но притворился, выдавил из себя неловкую улыбку:
— Домой?
Слово за годы войны утратило свой смысл. Затерялось где-то в бесчисленно-стоптанных дорогах ещё в начале службы, когда вызывавший опаску взрослый дядька герр Пфальц, почти не привлекавший внимания юнца-Фарца в деревне, стал вдруг своим парнем, боевым братом Юргеном. Ещё тогда Ральф задумался: если сосед так изменился от войны, как изменится Бёк? Теперь он не хотел знать. К тому же, там ждали вопросы. Сотник был не единственным земляком, ушедшим в армию. Но одним из немногих, доживших до победы. Как рассказывать про гибель близких? Ральф любил припизднуть и умел потрепать языком, но такие истории были не для него.

"Собирать роту"? Вздохнул парень, но спорить не стал. Ух, наслушаться придётся, конечно, от похмельных бойцов. Но похуй: приказ есть приказ.

— РОТА, ПОДЪЁМ!

Ральф нащупал за пазухой свирель и сжал в кулаке сквозь рубаху, но доставать не стал: настроение не то. Смесь эйфории и ужаса одолевала его: выжил, казалось бы. Теперь пожрать, поспать и всё, домой, не нужно бояться. Но что-то было не так, некая тревога. Царящее вокруг веселье казалось началом кошмара. Как могли эти люди, не салаги зелёные, но ветераны, немало крови, как своей, так и чужой, пролившие, забыть обо всём в одночасье? Как могли расслабиться те, кто последние годы в любом шорохе видели варварский набег и просыпались, хватаясь за оружие? Но кругом царил праздник и Фарц заставил себя улыбнуться, не желая портить его хотя бы другим. Отхлебнул пива и плеснул чутка самогона в оставшееся в кружке.

— А ты слышал, нам, может, теперь денег каких дадут? — спросил соседа из Сигизмундовых. — Победили же, должны дать? Надо же отстраивать всё варварами сожженое, нет?

Знал бы, что войне конец, поберёг бы вырученное за трофеи, не проигрывал бы рьяно в кости и на шлюх не тратил, отложил. Сейчас, в размышлениях, подумалось Ральфу, что хорошо бы было после возвращения свою ферму купить, чтобы отец гордился. Жениться, детишками обзавестись... Раньше как-то и в голову не приходило. А, к лешему — сперва вернуться. Потом уже решать, что с несколькими оставшимися в кошеле леками делать. Вцепился в мясо зубами и поймал вдруг себя на выглядывании караульных.

Нет, не получается расслабиться. Снова пива хлебнул.

План сработал и последние метры ЛеБлан бежал с улыбкой. Девчонка жива и, значит, всё не зря.
И даже когда перед лицом выросла искажённая безумием морда другой девчонки, улыбаться не перестал. Некогда. Вскинул кулак и залепил ползучей хук, выигрывая себе ещё секунду. После чего, на асфальт парковки бросился. И покатился (или пополз, если катиться было неудобно) боком под машину, под всё тот же ниссан. Уж одному-то не слишком крупному миму под ним найдётся место? Последний шанс. Успеть упаковаться целиком, не дать догоняющим схватить за ноги. И дальше. На ту сторону. К RV. Быстро и без промедления. Ведь выход есть всегда, даже перед лицом неизбежной, казалось бы, гибели. Оптимисты — стрессоустойчивый народ.

— Нам, может быть, придётся разделиться, — шептал Микаель девчонке на ходу. — Ключи в берете, на, — сунул ей в руку головной убор — забрать не проблема, если вместе доберутся, а так надёжней. — Мой фургон, белый, в конце парковке, возле дерева. В него другая машина въехала, не ошибёшься. Но будь осторожна: в машине этой монстрячья старуха, — в этом уже не было сомнений, хоть мим и не помнил о жертве ДТП до этого мгновения. — Откроешь, залезешь, закройся изнутри. Револьвер в бардачке, найдёшь. На себя не направляй, держи обоими руками, целься в голову, пользуйся только в крайней необходимости — это не игрушка. В окнах не мельтеши, чтобы не заметили, держись пола. Если кто придёт и стучаться будет, жди, пока голос подадут, не открывай и не шуми — эти не разговаривают, — о том, что девочка и сама за всё время не проронила ни слова, не подумал. Если вдруг случится что со мной, спрячься, постарайся к фургону незаметно пробраться — мы почти пришли, вон он, — указал. — Там есть еда и вода, какое-то время там просидишь, пока помощь не придёт. В туалете не спускай, это гро... Бля! — вырвалось последнее, когда увидел, что замечен. Тормознул, спуская ношу на землю. — Беги к фургону, я их отвлеку!

— ЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЙ! — рявкнул на психов. — За мной, бляди!
И, дождавшись, когда малышка бросится прочь, рванулся между машин в другую от девочки и фургона сторону, истошно вереща.

Седой слушал и испытывал не очень сильное, но желание, завести бомбу на минуту-полторы и бросить в провал. Ну так, чисто из любопытства: посмотреть, что будет. Взорвётся ли раньше, чем долетит до дна? Или наоборот?
  — Нас четверо. Вооружены трое. Может ещё винтовку подгоните? — попробовал ещё подоить командира — потом-то другой возможности не будет. — И ножи не помешают, они всегда полезны. Или там штыки. У вас есть?
  Покосился на зажатый в кулаке ингалятор. Сидеть с головной болью уже подазебло и кому-то нужно было проверить правдивость совета Виконта.
  — А что за идиоты засели в блоке, который мы вам откроем? И что с ними будет, когда вы к ним зайдёте? Какие гарантии, что вы нас не постреляете к хуям, когда перестанем быть нужными? И, самое главное: какова дальность действия взрывчатки? Не аннигилирует ли она нас вместе с насосом?

Терпение кончилось и седой пшикнул в себя неизвестным веществом.

Не стал прикрывать здоровяк. Проигнорил демонстративно и начал в свежевыпавшем мясе возиться. Ну ладно. Начал уже привыкать, к тому, что всем похуй. Кроме, похоже, Коммутатора, тот хоть что-то отвечал. Взял и себе гарнитуру, к стене привалился. Чёрный к двери пошёл, Яболь труп тащить предложил. Хуле делать-то? Нет идей. Решил посмотреть, чем весь этот цирк закончится. Тут громила вдруг всё же подошёл и ништяков отсыпал, чем несказанно удивил.

Вздохнул. Подумал. Оделся. И как-то даже пофиг стало. Ну регенерируют посреди бойни, что такого-то? И другим тоже похер. На шутку ноль реакции. На посыл тоже. Как будто он тут один. А может так и есть, всё это сон? Кошмар? Галлюценногенный трип? Но чёт не отдыхается. Заёб. Глубинный. Ощущаемый и кожей, и каждым вздохом, и волосами на спине. Нельзя в эту бездну погружаться. Нужно отвлечься.

Пробрало вдруг звуком противным и отпустило. Тряхнул головой.
— В пизду, — буркнул под нос. Как же достало. Звуки резкие. Долбоёбы мёртвые и не очень. Ощущение собственной ничтожности, недостойности внимания. Хватит.
Другие обзаводились пушками и ширялись дозами. Понял вдруг: он тоже хочет. Либо ствол (два, включая междуножный, ещё не выросший), который сделает из мяса человека: с вооружённым нет-нет, а придётся считаться. Либо дури, чтобы улететь от этого всего. Билет бедняка в счастливую жизнь. Временный, но эффективный.

Пошёл между телами, собирая ништяки. Всё найденное — себе. Хотят, чтобы делился, пускай просят.

— Ебёна мама, — были его первые слова. Ну а как ещё выразить всё это? Только так.
Мир постепенно обретал чёткость, а голова — ясность. Рядом заныл такой же бедолага. "Яболь". Почему-то сразу вызвал раздражение дикое своими "Я". Может потому, что боли и внутри хватало, а тут ещё снаружи добавилась.
— Боль, иди нахуй, — послал злобно. — Без тебя тошно.
Посмотрел под ноги. Выбрав на себе наименее больной кусок кожи, почесался. Ну так, чувствительность проверил. Ухмыльнулся, на что лицо откликнулось болью.
— Мужики, — хотя по ним пока не скажешь, но растёт, — я, кажется, подцепил чего. Елда чешется и кровью насыкал. Как думаете, это заразно?
И пока другие от шутки на пол, хохоча, попадали (ну а хуле, бля), решил прикрыться. Напялить на себя ближайший балахон, сперва вытряхнув из него труп.
И размышляя, заодно: а это вообще нормально, что они вот так вот на глазах из мяса в людей регенерируют? Да и что за "они", знает этих парней? А себя?

Прибыли на место. И Дженсон охуел от укреплений.
— Ох, ебать, — выдохнул в общий канал. Не слишком по рыцарски, но подходяще к ситуации. Хотел было тактику с братьями обсудить, но резко стало некогда: жуки уже напали. Ну что ж. Нацелил ракетный комплекс на куртину, дал залп. А следом в воздух метнулся.

Каслу этой ночью снился сон. Он его никому не рассказывал, даже подписчикам в традиционном обращении перед делом, но запомнил. Дело было так. Рыцарь стоял в туче разных инсектов, в основном летающих. Было их бесчисленное множество, столько, что можно было оглохнуть от их жужжания, но рыцарь почему-то не глох. Темноту разгоняли лишь редкие светлячки, их сияния едва хватало, чтобы различать соратников. Дженсон заметил, что Брайан покрыт шерстью, Макнамару будто бы отрастил на лице осьминога, а Сайкс опух, но уделить им больше внимания или разглядеть не успел. Повернул голову набок, прищурил глаза... и будто бы кто-то "mute" нажал: наступила тишина. Повисли в воздухе "сфотографированные" насекомые. И мгновением позже упали, обратившись в камень. А дальше Касл проснулся в холодном поту, ибо одна из глыб прилетела в темечко. И он лежал и проигрывал в памяти эту историю ещё какое-то время, пока не забылся снова вязкой дремотой.

— Я первый, — сказал в общий канал и приготовил дробовик. Логичней было пропустить вперёд Уайта с его не слишком худшим бронированием и мечом, но тот, похоже, после крайней неудачи приуныл и в бой не рвался.

Общее:

После очередного удара глефы голова тролля отделилась от тела и он наконец-то затих. На том и бой, и миссия завершились. Судьба двух других нелюдей осталась неизвестной, на холм они не вернулись (хоть и должны были слышать крик сородича. По крайней мере, после того, как Щелкунчик расколол его орешки). Крестьяне в один голос сказали, что да, этот хулиганил. Том телегу не дал и вообще попросил покинуть деревню как можно скорее, не смущать расчленёнкой местных, и вы, даже не передохнув, отправились в обратный путь, нагрузив трофеем с трудом проснувшегося похмельного Гластона. Так и добрались, почти валясь с ног, за два дня обратно до Лэйзитауна, получили награду и членство в Гильдии. Но это уже другая история.

— Не стоит упоминания, Артур, — великодушно улыбнулся Дженсон. — Уверен, на моём месте ты поступил бы так же. Да что там: ты и поступил. Просто без прыжковых двигателей, нивелирующих риск, это было несколько опрометчиво.

Пока другие грузились, Касл дослал патрон со шрапнелью в рукопушку и подзарядил аккумулятор. Всегда стоит быть наготове.

Удивительно, но дотащил. Спас. Герой. Только вот что-то совсем не радостно. Надо передохнуть.
Поставил девочку на землю. Не самая лёгкая ноша всё же. Но в качалке и тяжелей тягал. Ща, дух перевести и второй подход. Куда-нибудь. Пока не ясно, куда. А пока спасённой в лицо заглянул. Притихла чёт. Ну, есть причины.
— Ты как? — спросил для проформы, ответа не ожидая. Руку протянул. Возьмёт? Вот это — важно. А то как бы не убежала. Да и вообще. Доверие нужно.

Что это такое-то? Массовое помешательство? Версию с флэшмобом ЛеБлан давно отмёл — слишком правдоподобный гор, всё реально. Засомневаться в том значило стать следующим блюдом на этом шведском столе для каннибалов. К счастью, прямо сейчас все пирующие поедали других. Но долго ли до того, как кто-то заметит яркого мима? Уйти в коридор? Но в открытом пространстве легче убежать, чем в замкнутом, где могут окружить, да и просто сложней разойтись.

Подумав, Микаель решил подождать. Забиться в дыру всегда можно успеть. Пока же он просто глядел по сторонам, следя за девочкой и происходящим, как снаружи, так и за полупрозрачной дверью, пытаясь хоть как-то упорядочить в своей голове окружающий хаос. И высматривая другие пути для отступления как к RV, так и прочь от торгового центра и людей.

Кивнул — мех повторил движение.
— Понял. Сейчас попробую кое-что. Уайт, Фокс, если слышите меня: готовьтесь к столкновению и эвакуации. Смит, Мистри, Вэллси, прикройте меня, пожалуйста.
Потоптался у края. Не повторить бы судьбу товарищей. И их не доломать. Шагнул в котлован, стараясь куда-нибудь рядом, не на Аида или Персефону приземлиться. И активировать прыжковые за мгновения до стыковки с землёй. Ну так, чтобы падение замедлить. И ничего не повредить, особенно эти самые двигатели.

В дозоре было скучно. Из событий только стрим происходящего с группой "А". Касл повесил его себе небольшим неотвлекающим окошком и, поглядывая по сторонам в ожидании угрозы, умудрялся следить и за боем. Опасности важны. Как и понимание, как их ликвидировать. Ещё был закат. Дженсон посмотрел на него пару секунд, после чего включил видеозапись: в космосе не было таких пейзажей, потому рыцарь старался при любом удобном случае пополнять коллекцию красот и собирал из них, в свободное время, коллажи, которые расшаривал в сети "Юнион Джека", каждый раз получая немалое количество просмотров и лайков. На самом деле, каналов у него было три: один с природой, второй с боевым экшеном из того, что не было секретным, и третий со всякими приколами, навроде рухнувшего в котлован Фокса (Касл надеялся, что хоть кто-нибудь из другой группы это записал). Каждый был популярен, чем блоггер весьма гордился. А ещё он гордился членством в "Клубе Любителей Садоводства" и сейчас, подметив героическое растение, озаботился капнуть (по меркам меха) на него чистой водой.

Брызнула артериальная кровь. А Микаель почувствовал, что ноги сами переходят на бег. Сейчас бы разогнаться, впечатать голеностоп ей в бок, как умеет каждый, хоть раз в жизни игравший в соккер, скинуть с мужика... и посмотреть, как он умрёт. Или приблизиться и оттащить... с тем же результатом, только ещё и привлечь её внимание и самому быть укушенным. Нет. В это мгновение, услышав, как отделились пальцы от руки, ЛеБлан совершил, пусть и неосознанно, на инстинктах, хоть и не первый, но редкий в своей жизни низкий поступок: он отвернулся и побежал мимо, огибая помешанную. Спасти мужика в хаосе не представлялось возможным. Оставалось защитить его дочь. То есть: схватить и унести её как можно дальше от творящегося беспредела.

— Простите, что про... — нет ответа, только испуганный взгляд скользит по ЛеБлану, не замечая.
— Мне нужна по... — но от парня, к которому обратился в этот раз, осталась только удаляющаяся спина.
— Там человек у... — но поток глухих людей остаётся равнодушным.

— Да блять, — буркнул под нос. Не любит мат, но другого слова для выражения эмоции не нашёл. Нет, это не люди. И даже не зрители, раз вниманием их не удаётся завладеть. Это толпа. Человеческое стадо, бегущее от какой-то опасности. И, возможно, стоило к нему примкнуть, но слишком уж был силён в Микаеле индивидуализм. Подавил зарождающуюся панику: дело ещё не закончено. Да и интересно же, в чём дело. Жизненный опыт актёру всегда полезен, особенно экстремальный. И всегда есть шанс засветиться на телеэкране, пусть и в роли случайного свидетеля. К тому же... Да, всё верно: скорая вдалеке показалась. К ней и направился, куда ещё, к кому, как не врачам?

Сергей Котов:

Полежав и посидев, решаешь, что десантуре постанабиозные эффекты не помеха. Выбираешься из капсулы, лезешь вниз по лестнице. Ближе к полу расслабляешься, отвлекаешься на какую-то мысль... которую тут же забываешь, ибо соскальзывает босая нога со ступеньки. Летишь, но пальцы вовремя укрепляют хватку, ударяешься о металл тетивы всем своим весом. Болезненно немного, но знаешь, что даже ссадины потом не найдёшь. Переводишь дыхание, ждёшь, когда забившееся быстрее сердце успокоится и заканчиваешь спуск. Ощущаешь ледяной пол под ступнями.

Общее:

Мал помалу дурнота проходит, а тело начинает ощущаться хоть и затёкшим, но телом. Кто-то разминается, разгоняет кровь — это приятно. Другие кричат и разговаривают, но не помощи, ни ответов, ни персонала нет. Один спускается, едва не сорвавшись. Капанье замедляется.

Нил Дайсон:

Когда ты ложился в криосон, тебя терзали сомнения. Нет, в желании пропустить несколько не самых лучших, по твоим расчётам, столетий ты давно был уверен. А вот в том, что начинать жизнь в новом мире с шантажа — не очень. Нет, тебя не терзали муки совести. Смущало другое: человек в анабиозе беспомощен и находится в полной власти своих усыпителей. Захочет какой-то инженер нажать особую кнопку и сердце пациента остановится. Нажмёт другую и в результате недостаточного питания какой-нибудь важный для жизни орган атрофируется. Есть и другие способы подгадить. СБ это, конечно, заметит и виновного накажут. Но пострадавшему (по крайней мере в первой ситуации) уже не помогут. Тебе известны такие инциденты, чаще всего случайные, в конце концов ты помогал их скрывать. От того сложнее было засыпать, зная, что ты нажил себе врага с доступом к тем самым кнопкам. Себастьян Бейр. Для кого-то простой инженер. Для начальства, если бы до них дошла твоя информация, промышленный шпион и предатель, сливавший конкурентам технические секреты. Для тебя спаситель, санкционировавший билет в лучший мир. И личный сатана. Превративший то, что должно было сталь прижизненным виртуальным раем в вечный ад. В жанре низкобюджетного ужастика, к тому же.

Как давно это было? Ты не помнишь. Давно перестал задаваться этим вопросом. Прошлое, если оно существовало, расплылось в тумане. Выживание перестало заботить с тех пор, как ты понял, что не можешь умереть, чтобы ни случилось. Жизнь превратилась в избегание боли. Бесконечные прятки от демонов и бесконечные пытки, когда тебя находили. Иногда кошмар давал тебе передохнуть и ты просыпался. Иногда на диване в своём кабинете. Иногда в капсуле, в лучшем мире. Где угодно, главное, что это походило на реальность. И ты жил там. Минуты. Часы. Дни. Один раз тебе удалось провести "на свободе" три с половиной месяца. Тем страшнее и мучительней было возвращаться. Подводила внимательность. Всегда. Ты замечал несостыковки, мелкие детали, закапывался в них... и мир рассыпался, оказаваясь миражём, картонной декорацией, скрывавшей правду: ад. Жар. Боль. Как в старом фильме, просмотренном в далёком детстве, про мужика, застрявшего в номере отеля. Только вместо часа вечность. Годы. Десятилетия. Может быть века. Одно утешало: более чем на триста лет анабиоз не расчитывался. Но ты давно перестал в него верить.

И вот, вдруг, кошмар прекратился. Мир рассыпался на квадраты, потом потемнел. Когда ты открыл глаза, взгляд твой встретила лампа дневного освещения. Очередной мираж? Или долгожданное спасение? Беглый осмотр не выявил выбивающихся деталей. Ощупал себя: всё, вроде, более менее, физически здоров (хоть и утомлён). Прислушался к ощущениям, но можно ли им верить? Так и не решил. Ясно другое (по крайней мере, кажется ясным): ты в небольшом отсеке (то, что Kryogenic Engineering называет "люксом" — обычные люди в общем зале теснятся). Здесь есть лампа, которая светит прямо в глаза (но нежно), капсула, в которой ты, голый, лежишь, унитаз, вешалка с халатом и дверь. Вот и весь "премиум"-сервис. Но на порядок лучше, чем в аду.

Норит Элран:

Шум прибоя. Прохладный ветерок обдувает разгорячённую солнцем кожу. И ты. Лежишь в шезлонге, наблюдаешь, как накатывает на берег волна за волной. Песок. Не жёлтый даже, белый. Хватаешь ладонью горсть, струится между пальцев, будто шёлк по гладко выбритой женской ноге из рекламы. Чистейший, кажется, его можно пить и будет утолять жажду не хуже воды. Ни единого камешка. Ни окурка, ни пятна мазута, ни разлагающейся вонюче пятиглавой рыбины. Это не реальность — таких мест на Земле давно не осталось. Хотя как знать. Порой видения бывают весьма правдоподобным. Да и с твоими имплантами бывает сложно отличить, где виртуал, где нарисованная поверх истины иллюзия, а где и настоящий мир. Не то, чтобы это имело значение. Здесь нет времени, пространство же относительно: приложи воли с горчичное зерно и оно изменится согласно твоим желаниям. Дорогая игрушка, но ты заплатил, хоть, возможно, и не хочешь сейчас о том помнить. Впереди вечность. Позади — неприятное прошлое.

Микаель смотрит на экран телефона. Уведомление об отсутствии сигнала отвечает взаимностью.
What the fuck? В 2015 году такого не бывает. По крайней мере, в Штатах. Уж ЛеБлан это точно знает: сколько не путешествовал, впервые. Не Мексика же. И не Африка. И даже не Россия. Цивилизованная страна.

Моргнул актёр, опустел взглядом: задумался. Что делать? Бабуле-то там совсем плохо. Да и вообще: стрёмно как-то без связи. Будто бы взяли тебя и отрезали от всего окружающего мира. Той самой песчинкой во вселенной, дрейфующей в океане пустоты, сделали. Аж подламывать начало. Ну так, психологически.

На всякий случай вай-фаи проверил, вдруг подключиться к какому-нибудь получится. Да и вообще, что за нах: экстренные службы даже без симки работают, какого хера без сигнала ломаются?

Потыкался и отложил девайс. Всё-таки надо что-то решить. А что делают люди, когда не знают, что делать? Правильно, какую-нибудь хуйню. Можно было вытащить старуху из машины и, вдавив педаль газа в пол, отправиться в больницу, но ЛеБлан к такой ответственности готов не был. Даже если забыть о неприятных последствиях, без требуемого навигатору интернета госпиталь в чужом городе не найти и, значит, затея заранее обречена на провал.

Выдохнул с силой, сбрасывая с себя паралич нерешительности, заставил себя подняться. Дальше легче: вышел из RV, хлопнул дверью, закрыл, пискнул сигнализацией и двинулся обратно, к центру, к толпе. Должен же быть в этих сотнях, если не тысячах людей кто-то способный помочь? Врачи, охрана (с рациями, независимыми от мобильных операторов), копы. Хоть кто-то! Осталось лишь найти его или её. И выяснить, что же, всё-таки, происходит. Выступить с такими авариями, похоже, не получится.

Толпа. Взгляды зевак. Ах, как это нравится Микаелю, он любит пребывать в центре внимания! Не омрачает удовольствие даже потная жара — она лишь часть работы, к ней быстро привыкаешь. Тебе не быть актёром без умения терпеть неудобства. А клоуном тем более, в их мешковатых-то костюмах. Тонкая тельняшка и штаны на их фоне почти по погоде. Даже берет к месту — защищает голову от солнца.

Мим идёт между людей и строит рожи детям и прохожим. Пока без цели и без смысла, так: по велению души в моменте. И, вместе с тем, высматривает возможности для начала выступления. Мимикрия — подражание и, хоть можно просто забраться на сцену и отработать давно отрепетированную программу, подлинная слава достигается в импровизации, во взаимодействии с публикой. Вот, например, эта девочка, явно заинтересованная и пытающаяся убедить папу подойти, чем не первый увлечённый зритель? Леблан шагает к ней, улыбнувшись, и тянет из рукава шарик (один у неё уже есть, но этот превратится в животное). Но планы его путает удар.

Сильный, да. Но терпимый — не зря Микаель столько времени в зале проводит, к боли тело его привычно. Впрочем, лицо ковбоя сулит и другие проблемы. Мим не боится его, нет, но трезвый расчёт резонно подсказывает: подерёшься сейчас и день насмарку. И неизвестно, сколько лечиться придётся. А это расходы и упущенная выгода. Не говоря о том, что столь грубый выход из ситуации претит тонкой артистичной натуре. К тому же, этот бравый южный парень только что подал любопытную идею. И грех не воспользоваться всеми взглядами, что сейчас, наверняка, следят за развитием конфликта.

Мим отступает на шаг, прижимает руку к груди, разрывает зрительный контакт и принимает растерянно-испуганно-виноватое выражение лица и слегка кланяется, отступая. Пятится от громилы. И, вместе с тем следит за каждым его движением. Чтобы, во-первых, уйти от атаки, ежели такое немое (ведь говорящих мимов свет не видывал с античных времён) "извинение" не будет принято и, наоборот, спровоцирует быдло. И, во-вторых, чтобы, как только он отвернётся, придать себе наигранных размеров и, в полной мере подражая манерам и походке ковбоя, стать его тенью, зеркалировать каждое движение, как учат на театральных курсах... оставаясь позади, на безопасном расстоянии. Классика комедии, конечно, но напарник-то не подсадной. А риск... искусство требует жертв!

Зазвенело в ухе опять. Да что ж такое — что ни бой, то по башке. Ну, ничего, недолго осталось. Так или иначе.

Подобно более ранним артистическим амбициям Микаеля, классика комедии хрустнула ударом кулака в лицо. Падает мим. И время будто ускоряется. Вот только что каждый удар будто бы являл собой отдельную веху, требовал своего решения. И вот ЛеБлан лежит безвольным мешком на земле, позволяя ковбою топтаться на пальцах и пинать по рёбрам. Так несправедливо...

Впрочем, добрые люди быстро находятся и останавливают даже не драку, а избиение до того, как оно перерастает в нечто фатальное. А отец благодарной зрительницы протягивает руку, за которую побеждённый клоун хватается, как утопающий за соломинку.
– Порядок?

Хочется отшутиться, но костюм мешает: образ есть образ, от него не деться. Вместо хохмы Микаель поднимается на ноги и проводит ладонью больной руки перед лицом, будто бы скрывая его на мгновение от внимательной публики, превращая пластичную (насколько возможно со сломанным носом) мимику физиономии из беспорядка в беспорядок с широкой улыбкой. А пальцы здоровой руки (большой и указательный) сцепляет кольцом, остальные оттопыривает во всем известном жесте. I'm OK! Сочувственные взгляды безразличны ЛеБлану, не для них работает. А съёмкам радуется: шоу не удалось, но даже провал может принести известность, если в интернете его посмотрят миллионы.

Впрочем, каким бы приятным не было всеобщее внимание, впереди ещё ожидает выступление, вспоминает парень. Улыбаясь и откланиваясь, он пожимает и трясёт руку отцу девочки, посылает его дочке воздушный поцелуй, пытается поцеловать (пачкаясь кровью) в щёку только что верещавшую старушку и, зажимая течь, торопливо вклинивается в толпу по направлению к парковке, где одиноко среди машин стоит RV. Нужно (как можно быстрее) умыться, привести грим в порядок и, что хуже всего, испортить классический костюм мима гигантским клоунским носом, скрывающим отёк и ватные тампоны в ноздрях. Разборки с желающей (вопреки образу) разговора полицией, которая непременно возьмётся за потерпевшего после ареста виноватого, сейчас совершенно ни к чему, на них попросту нет времени и слов.

Звонкий хохоток греет мима: не только ради презренной бумаги, но и для радости публики работает Микаель. И пусть это лишь одна девчонка, актёру всё равно: нет малых ролей, один зритель — уже не пустой зал.

А вот заметивший неладное ковбой вызывает несколько иные эмоции. Творческий азарт. Желание преодолеть сие малообразованное (можно ведь было и красивее, чем "Ууу, сссука", выразиться) препятствие. И острый холодок вдоль позвоночника, столь приятный взопревшему телу. Леблан ждал такого поворота и, к своему стыду, надеялся на него. Не потому, что рассчитывал победить. Но сама ситуация предлагала уникальную возможность разыграть не просто классику комедии, но, буквально, самую её основу... по крайней мере, в немом жанре (ведь даже полицейский рядом!). Возможность, которую парень не упускает.

Снова отступает на шаг, опять прижимает ладонь к груди и будто бы сдувается в размерах: вот походил на великана, а теперь напоминает коротышку, да ещё и ноги странно оттопыривающего. Другой рукой к ковбою слегка тянется (но возможности схватить не даёт), открывается всей душой, невинно-обиженным выражением лица дополняя. Мол: "Ну что вы, сударь, как могли вы что-то нехорошее подумать, я свят и безгрешен, вы глубоко меня задели подозрением!". А сам, меж тем, следит внимательно за кулаком и мужиком, отшагивает вовремя, безопасное расстояние сохраняя. Метнётся вдруг движение резкое, разрывая дистанцию, и присядет паяц (или отскочит), увернётся от грядущего удара. Всё по канону, только кирпича (и девушки-заступницы) не хватает.

Лопнули рёбра, но гордыня болела сильнее. Хоть Туанонгу и досталось, но он победил. И тем научил Сомбуна доверять интуиции: он хотел блокировать в начале боя, но вместо этого решил атаковать. Впрочем, долго расстраиваться из-за уже прошедшего было не в его натуре. Пока приятель стоял на кулаках, Наронг думал и твёрдо решил тренироваться в будущем усердней. Выздоровев и отработав своё пусть и запоздалое, но наказание, он вернулся в ту рощу и изломал немало бамбуковых стволов о свои ноги, зная: однажды будет реванш.

Победа. Улыбнулся Наронг. Да всё шире, по мере того, как приливала волна эйфории. Закрыл лицо руками, не желая публично эмоцию проявлять и помня, что рядом с проломленной грудью лежит человек. В какой-то момент показалось, что всё, и лучшее, на что можно рассчитывать (если повезёт) — ничья, в которой лягут оба. Но нет, вырвал победу. Выдохнул и уже с более спокойным выражением лица на Савельева посмотрел. Мощный боец. Техничный. Пинки те - ой. Стоит обменяться контактами, если будет в состоянии. А пока... Растёр синяк на бедре и кулаки вверх, судье подчиняясь, вскинул. Скромно зрителям кивнул. Победа.

Вейтса ёбнуло. Или, как говорят в России, ebnulo. Ударило об баллон, машинально залив пеной, и вырубило.

Очнулся Джексон от манипуляций Патрика, поглядел ему в ошарашенное лицо и сел в горящем автомобиле. Потрепало Бульдогов изрядно. А некоторых и вовсе... Нет. Закрыл ладонью глаза, не нужно сейчас смотреть на раскуроченные останки Эмбер, Фрэнка, Финеаса... И без того видно, что медицина тут бессильна. Остался сын без отца, какой-нибудь везунчик без жены, а Тобби... Где Тобби? Распахнул опалённые веки, нащупал баллон, полил пеной пламя...

— Тобби? Где ты? Тобби? Сюда иди!

Но не откликнулся зверь. Раздался приказ Артура и Вейтс, поискав обезьяна, пополз к выходу. Одно не давало покоя: где-то здесь должен быть Хайд. Впрочем, кажется, его задело пеной. Да и стало не до того: выбравшись из искорёженного механизма, врач занялся своим спасителем — мехводом.

Голос командира вывел из раздумий, да и Эмбер, кажется, пришла в себя. Похлопал её по плечу и отправился диагностировать Райта. И с некоторой обидой заметил, что водительское место занял Боумен — медику поводить так и не дали. Ну, хорошо хоть не Тобби.
— Вы, кажется, психосанитацию проходили? — припомнил личное дело. — Это может приводить к импульсивности в поступках. В остальном, мой диагноз — старость. В нашем возрасте ценишь каждую секунду и потому не ждёшь, когда другие что-то сделают за тебя, берёшь всё в свои руки, пока можешь. Ну, или геморой — от него не сидится на месте. Витаминку? — предложил Патрику и удалился. Закурил. Франция, зомби. Можно ли вылечить смерть? Если быстро, то можно — это называется "реанимацией". Близкий к некромантии процесс.

— Сэр, я не советую задерживаться в городе — мы можем не успеть. Это я как врач говорю!

Общее

Ни свет, ни заря хозяин трактира пробудил тех, кто ещё не спит, громогласным стуком кулаком об дверь.

Обещанными удобствами оказались пожилая лошадка, впряжённая в сухую, лишь чудом не рассыпающуюся телегу. Сидящий на облучке дедок представился:
— Имя — Том. Больше троих не повезу, не выдержит старушка.
Так и выдвинулись. В пути он рассказал, что же всё-таки случилось:
— Да он уж года три-четыре орудует, что война ему, что не война. То кур воровал, то свиней. Не только у нас, по соседним деревням тоже. Мы его одно время подкармливали, что б вреда не чинил, потому что проще откупиться было. Но он же, паразит, подрос на дарённых харчах. Расжирел! И обнаглел совсем. Теперь только у нас столуется, да ещё и буянит, когда не даём. Вот, посовещались и решили: пора его кончать.

Начался бой и Джексон внимательно следил, не понадобится ли кому помощь. Пока не требовалась, кроме совсем, кажется, расклеившейся Эмбер. Потёр подбородок: память барахлит? Широкий диапазон возможных заболеваний, даже если в лженауки не углубляться. И широкий диапазон их причин: те же бехолдеры, сознание переваривая, наверняка свои следы оставляют.

Подождал паузы в очереди:
— Мисс Бейтс, не спешите к мозгоправу: здесь, во Франции, стране странной кухне, они мозги не лечат, а едят. Скажите лучше: как проявляются проблемы с памятью? Быть может, вы уже обращались к кому-нибудь и имеете диагноз? Что за постокопный синдром, не запомнили ли вы, случайно, его название? И не заразен ли он? Я бы, право, не отказался кое-чего из моей военной жизни позабыть, — вроде бы и пошутил, но невесело. Слишком уж правдиво. Постарался скрыть за показной улыбкой. — С учётом обстановки, если у вас есть причины считать, что вас зомбифицируют, вы обязаны мне об этом рассказать!

Курт `Рубака` Маас

Не притворяешься. Глупо. Знаешь сам. Видать, достала жизнь в бегах. Или гордость Красного Гвардейца не позволяет лицемерить. Так или иначе, тебя выдаёт акцент. Имперские слова имеют в твоей речи ненужную тяжесть, приземлённость с уклоном в шипящие. Чужой язык. И имя: подписываешься настоящим. Не притворяешься.

— Добро пожаловать в Империю, — говорит старик на прощание. И смотрит пронзительно вслед. Ты нарушил правила Гильдии, не говоря о Имперских законах (какими бы несправедливыми к побеждённым они были). Недоброе предчувствие.

Курт `Рубака` Маас. Арчибальд Ривз. Гластон

Риффолк Борни задерживается у стойки, выясняя отношения с Эстесом Эмиаром, а вы выходите во двор: двое размяться, один прогуляться. Но не успеваете разойтись: в ворота трактира, позванивая доспехами, как раз заходит отряд Имперской стражи. Останавливается у дверей. Пять человек: впереди офицер, позади, по двое, рядовые патрульные. Офицер смотрит на вас (в особенности на Рубаку, скользит по ножнам взгляд), хмурится, достаёт из кирасы свиток, разворачивает и, прочитав, спрашивает:
— Прошу прощения за беспокойство, граждане, нет ли среди вас Курта Мааса?

Арчибальд Ривз

С тобой всё было немного иначе. Виктор послушал про войну, покивал и, невзначай, спросил про ветеранское свидетельство. Ты его, конечно, показал, после чего сразу подписал пакт о вступлении в Гильдию. Затем оказалось, что ты теперь не просто герой, но и несёшь полную ответственность за успех грядущей миссии: если провалите, спросят с тебя, если справитесь, всё правильно сделаешь. Зато и доля от награды будет больше. И доступ к Залу открыт уже сейчас.

Рухнул штурмовик и доктор бросился к нему, на ходу доставая кровоостанавливающий порошок, перевязочные материалы и нашатырный спирт: сперва стабилизировать и залатать течь, затем поднять на ноги. Спящий Бульдог — бесполезный Бульдог.

Кругом творилось чёрти что и в первый за последние минуты момент передышки Джексон мог лишь ошарашенно глядеть по сторонам. А потом командир опять пораскинул мозгами, а Бекон вдруг полыхнул (с жаренной корочкой!) и Вейтс, не медля больше, выхватил из чемоданчика припасённый как раз на такой случай огнетушитель и бросился на помощь, отдавать должок. А потом и к Бауману — коллеге требовался более опытный ассистент, нежели радист.

Твой крайний опекун, Иван, разодрал себе ногтями шею и истёк кровью. Его лицо посинело и опухло, он задыхался — "анафилактический шок". Ты мог сделать что-то, мог вскрыть ему горло и тем помочь дышать, но испугался и лишь сжимал нож, наблюдая апатично, как умирает последний заботившийся о тебе человек. "Трахеостомия", так называл он "операцию". До Иван учился на "врача" и знал много бессмысленных слов.

— Твари насрали нам в воздух, — говорил он, показывая тебе очередного мертвеца с раздутой головой. — Удивительно ли, что мы, дыша им столько лет, развиваем в себе "летальную аллергию"? Ну-ка, помоги ему...

И смотрел, как ты, трясущейся рукой, разрезаешь гнилую плоть, и кивал, и улыбался. А когда умирал, смотрел на тебя так удивлённо и с обидой. Порой размышляешь, спас бы его, если б вмешался, и к горлу подступает комок.

А до него были Семён и Маша. Пара "выживальщиков" с богатой коллекцией оружия и двумя десятками подобранных детей. Жёсткая дисциплина, казарменная жизнь, изматывающие тренировки. Они называли вас "Армией Возмездия", готовили к битве против "Захватчиков Человечества". Всё бы ничего, но еды не хватало, супруги отказывались покидать обжитый бункер, попытки пополнить запасы мародёрством всё чаще венчались неудачей. И, в отчаянии своём, Семён и Маша всё регулярней и всё болезненней срывались на вас. Не знаешь, что стало с ними — сбежал, в один прекрасный день, и долго, до встречи с Иваном, блуждал в одиночестве.

А до них была Женя, твоя сестра. Плохо помнишь её, лишь отрывочные образы: лицо, покрытое кудрями, веснушки, щербатая улыбка и ласковые руки. Она рассказывала о мире До, о "родителях", погибших в первый день, "школе", "видеоиграх", "фильмах", "аниме", "военных", что всех однажды спасут, "правительстве", что где-то ещё есть и помнит про вас. Ты не верил тогда. Не веришь и сейчас. Что случилось с ней, не знаешь тоже. Однажды она бегом занесла тебя в какой-то из бесчисленных домов, посадила в шкаф, велела молчать, чтобы не происходило, и ушла. Ты послушался. Были крики, был топот, был смех, ритмичный барабанный бой и рёв моторов. Потом всё стихло. Ты ждал, но Женя не возвращалась. Ты ждал ещё, но её всё не было. Потом ты заснул. Потом брёл куда-то по пыльной дороге. Таким тебя и подобрал Семён.

— А я знал, — говорил, порой, он, приняв горячительной жидкости. — Но кто бы меня слушал. Ещё и психом клеймили. Пидоры. Только Машка верила. И ещё кое-кто... погибли потом все. А я предупреждал! Они ж среди нас давно были, ещё с "Древнего Египта". Готовились, гады, "разведданные" собирали. Ну, ничё, подрастёте, и дадите им прикурить. Главное — внутрь залезть. А там они, мягкие, из мяса. С дерьмом, — на этом месте он обычно заливался хохотом.

А Иван говорил другое:
— Бред! Ну полный же бред! Никто в здравом уме в них не верил, "астрономы" не нашли никаких следов "внеземных цивилизаций". И тут нате вам. В один день по всему миру появились. И даже охуеть нам времени не дали.

Смотришь сейчас на огромное парящее в воздухе блюдце, тенью своей накрывающее весь город, и недоумеваешь, как такое можно не заметить. Самой встрече не удивляешься: видел подобные штуки уже не раз, они над всеми встреченными тобой крупными городами зависают. Этот, впрочем, особенный, встречает тебя выцветшим и заляпанным видом красивой почти обнажённой женщины и обещает быть последним перед бесконечной водой, если ты верно запомнил указания Ивана. И он целый: кажется, его не бомбили. Пустые небоскрёбы зияют оконными провалами, брошенные автомобили ржавеют на асфальтированных дорогах. Здесь должно быть безопасно... по крайней мере, о радиации тревожиться не придётся. Но ты ещё не в нём, до стены тьмы, отделяющей солнечную пустошь от вечно ночного (закрытого тарелкой от неба) города, осталось несколько десятков метров.

"Модераторы: ДМ2":

Приуныл Лайк, завидев развалины Дранк-Ланга, но вида не показал. Быть может, прав был Рем Ромул Август, уводя своих на северо-восток? Логисты знают толк в географии. Но что ж тогда не высказался аргументированно на совете?

— Твари, — высказался.

И худшим здесь были даже не обгоревшие конструкции. Хуже всего, что, увидев их, Комментарий вспомнил, что ров, уходя с границы, они так и не засыпали. Не до того стало, когда аж две центурии снялись с места и покинули лагерь. Поспешили, да так быстро, что, уходя, ещё две на границе оставили. Так внутренние дрязги и плохая организация ополовинили легион Лайка за одну ночь.

— Хороним их, — охрипшим за время марша голосом приказал легат. — Потом отдыхаем. А завтра… — поглядел на трупы. Снял шлем и пригладил промокшие от пота бакенбарды. — Завтра мы устроим охоту.

— Итак, два голоса за меня, не считая собственного, — кивнул Лайк. — Думаю, это значит, что моё мнение по меньшей мере некоторые считают веским. Выскажусь. Предлагаю ускориться. Охранители Последнего Дня уже выдвинулись, причём неизвестно куда, но в одиночку у них нет шансов против хоть сколько-нибудь серьёзного отряда орков. Мы можем последовать за ними, но зачем? Если они не погибнут, то заблудятся и у меня нет желания блуждать вместе с ними. Так же, как советует Рем Ромул Август — человек, кстати, хозяйственный, деловой и уважаемый, выдвигаю его в префекты — мы можем разбить лагерь где-нибудь посреди степи. Но это орочья земля, для них не составит труда выследить нас. Потому единственное, на мой взгляд, разумное решение — продолжить отступление. Я предлагаю идти к границе. Нам — в особенности Телам Искупления — нужно набрать рекрутов. И, что более важно, связаться с командованием, доложить о поражении и получить новые указания. У меня всё. Кто согласен? Помните, что пока мы решаем, орки догоняют.

Нахмурился Том. Опять-таки притворно. Но к столу подошёл.
— Это ты меня так посылаешь, что ли? "Иди-ка ты, Томми-бой, на кий со своими коленями"? Дрянная ты детка, — имя так и не вспомнил. — И заслуживаешь чего? Правильно, порки, — шлёпнул Лорен по заду. — Только я играть не буду. Не хватало ещё с дочкой друга сосаться.

"И две игры кряду проиграть", — подумал, но не сказал. И про очевидный намёк на инцест промолчал. Мало ли, какие у них там порядки в семье, может потому и отшивает всех. Ну, главное чтоб по доброй воле, в вопросах секса Грязный не имел табу.

А вот вопрос про тоску напряг дико. Прям ощутил, как очко сжалось. Неладное почуял — не зря столько лет в бизнесе. На наркоманок девки не походили. Прищурился недобро. Прислушался к кобуре под жилетом.
— Чот вы, бабы, заладили со своей тоской. Прям мне кажется, что вы с нами не по большой и чистой любви, а из меркантильных побуждений. Давайте так: плата вперёд (и я не о деньгах). А потом и покатаемся, — улыбнулся. Нет ничего лучшего для расслабления, чем дорога на высокой скорости. А там, если человек хороший, и отсыпать можно, вдали от чужих глаз.

Кивнул бармену:
— Да вообще заебца. Спасибо, бро. Плесни-ка мне пивка.
Взял кружку и отвалил от стойки. К столу Джессики подошёл. Плюхнулся на освобождённый Филом стул. Мотнул головой в притворном осуждении:
— Ну ты, Джесс, недотрога, конечно. Вот, помяни моё слово, будешь всех слать, так и помрёшь старой девой! Да и вообще… Хорош нам репутацию невинностью портить! А ну выбери себе кого и тащи за яйца на танцпол, хайром трясти! Давай, давай, — ухмыльнулся по стариковски. Хлебнул пивка. И махнул этой… как там её? Лара? Лорейн? Ну той, симпатичной. Сюда иди, мол, на коленях сидеть (похлопал зазывающе).

— Ну и ебитесь конём, — проворчал Эндрю, после того как на его просьбу о помощи никто не среагировал. — Вспомните ещё, когда я джиггу на ваших могилах танцевать буду.

А потом пришёл Аарон и в груди МкКорнала что-то сжалось. Что ж это получается, галлюцинации продолжаются? Сперва мотоциклы с бабами мерещатся, теперь велосипеды со стариками?
— Пиздец! — только и сказал. — Меня похоже маразм догнал. Вы это видите?

Осматриваю каюту. Пусто. И тут пусто. И тут.
— Блядь! — вырывается. Поворачиваюсь к Третьей.

— Извини, думал одежду тут найдём. Оденемся… — ухмыляюсь виновато. И тут до меня доходит, что я, голый, наедине с не более одетой девушкой. Отвожу взгляд, отворачиваюсь к шкафу. Вешалки, значит? Ну-ну, очень интересно. Голая Третья? В толпе как-то меньше бросалась в глаза. Может из-за смытой теперь жидкости. А может из-за стадного инстинкта, благодаря которому нагота казалась нормальной. Теперь же… Вешалки, да. Сгребаю все из них.

— Слушай, ты знаешь что-нибудь о замках? — спрашиваю соседку. — У них же там… контакты, наверно? А пластик ток не пропускает. Вот я и думаю: если разомкнуть цепь, откроется ли дверь? Или там новое затемнение будет. Пойду попробую!

Улыбаюсь, смотрю в потолок и как можно быстрее ухожу из каюты. Кажется, мы проходили мимо "Хранилища"? Возможно, там будет одежда и моя потерянная гордость? Открытие электронного замка пластиковой вешалкой — отличное оправдание побега!

Одна из паучьих лап попала 20-Что-Не-Забывает в брюхо и вытащила внутренности. Он посмотрел на них и улыбнулся: это были те самые цвета, что он искал всё это время.

— Ну, ты, конечно, баба не надёжная, — отрезал Эндрю, заводя мотоцикл. — Сказала "обгонишь", так вот я, обогнал — впереди сижу, — с места тронулся, чтоб не соскочила. — Вот скажи... — сделал драматическую паузу, пытаясь от запаха отплеваться, — хуле ты ко мне тридцать лет назад не пришла, когда я героином увлекался? Или двадцать, когда первый инфаркт случился и концерт сорвал? Да десять хотя бы, когда голос сел и я петь не смог? Зачем ждала, пока в развалину жалкую превращусь? Посмеяться решила? Ну, смейся, смейся. И это, — кашлянул, опять тухляка вдохнув, — ты б помылась, воняешь. Я понимаю, работа, ответственность, всё такое. Но себя-то запускать зачем?

Помолчал, подумал. Добавил: — Говорят, пизду брить от запаха помогает, попробуй.

Миазмы душили, девчонка висела тяжёлым грузом. Но МкКорнал не унывал, ездить со смертью за спиной было ему не в новинку. Когда-то, будучи восходящей (а позже взошедшей и закатывающейся) звездой молодого ещё панк-рока, он на грани передоза объездил чуть ли не весь мир. Теперь же поход до ближайшего магазина был для него серьёзным испытанием. "Нет, так жить нельзя", — решил он. Лучше разбиться, всего одно движение рулём. Но юношеский задор, порой ещё игравший в одном месте, и упорство, всю жизнь ломавшее встречные препятствия, не давали сдаться.

Дорога бежала, однообразная в своей прямоте. И, как часто это случалось в последние годы, Эндрю начал проваливаться в воспоминания.
"Смерть на дороге, под колёсами беспилотного мотоцикла? Неплохо, неплохо. Кинг писал об этом. Кристина, Грузовики, Грузовик дяди Отто. И даже снимал — Максимальное ускорение. У Желязны ещё рассказы были: Аутодафе, Автодьявол. Погоня ещё какого-то японского писателя... не помню, совсем ли про то. Фильм "Автомобиль". И по телеку, помню, недавно "Эш против Зловещих мертвецов" (смешных фильмов продолжение) показывали, так там в одной серии всех тачка убивала. Ещё что-то? У Лемми, вот, хорошо было. Как там?" — повспоминал минутку и пропел по памяти:

— Life on the road isn't easy, my friend
— You can remember, you can pretend
— All of your dreams can really come true
— All of your nightmares are waiting there, too*

И сплюнул. Он не слышал своего голоса из-за рёва моторы и шума ветра в ушах, но знал, что вместо крепкого баса звучало лишь старческое сипение. Лемми. Да, Лемми. Ровесник ведь. И тоже севший голос, но выступал до последних дней. Умер пять лет назад, в семьдесят, от рака простаты, аритмии сердца и сердечной недостаточности. Вздохнул МкКорнал. Он предпочёл бы уйти как Леннон, в расцвете сил, от пули, быстро и с хлопком.

Нахожу. И подбираю. Мотаю головой на слова мужика, что только что девчонку на руках таскал:
— Нас должна была вынуть команда. Вероятно, с одеждой и ответами. Но что-то пошло не так. Надо уходить, пока тут всё не загорелось.

И мысль дурацкая в башку вдруг залетает: я — 1, третья — 3, если поставить нас рядом, получится 13. Судьба? Что за чушь. Подхожу к девчонкам, помогаю тринадцатую поднять. Я под одну руку, соседка под другую, так и утянем.
— Пойдём, — говорю. Моргаю. Лицо, исчезающее в пламени, вспыхивает в темноте закрытых глаз.

Вываливаюсь. Приземляюсь, аж выбивает дух.
— Ох, ебать! — говорю, стараясь восстановить дыхание. И понимаю, что кругом другие люди. Голые. Бля. Это что же получается, я тоже не одет? Не смотрю. Я хорош телом. А если нет, плевать — я уверен в себе. Делаю вид — нельзя показывать слабость. Поднимаюсь. Боль? Бывает, чё уж, нельзя морщиться. Холод? Пытаюсь не дрожать. Страх? Поскуливает в глубине. Я образец спокойствия. Внешне. Внутри кричу. Вою даже. Пошатываюсь вдруг — нога подводит, но тут же выпрямляюсь.

— Вот и полетали, — соседке говорю с улыбкой полушутливой. Смотрю куда-то в пол, лишь бы на гениталии не пялиться. Надо бы осколок подобрать, на всякий случай, но не дойду, в металл лицом не ударив. Потому стою. Может, отпустит. На перефирии что-то происходит: свет мигает, пол трясётся, шум. Не обращаю внимания, все силы уходят на непоколебимое стояние.

Выстрел достиг цели. В следующий миг, комната расцвела. Ярче всего жизнь бывает перед смертью.

20-Что-Не-Забывает опустил мортиру и поднял все четыре руки.
— Отлично! Вы достаточно хороши для меня, я готов с вами работать.

Старое:

О дропах

В очередной раз задумался, почему я бросаю модули. И то ли опыт достиг нового рубежа, то ли обсуждение “Электрички в Пусан” и совет Сета прогонять “на пробу” нашли плодородную почву, но известный ранее ответ раскрылся вдруг с незнакомой стороны. И вот он.

Я вожу не то, что хочу водить.

Мы это обсуждали с Франканом после завершения “Болотников” и именно это он называл секретом успеха модуля. И, вероятно, не только с ним я об этом говорил. Мортец, например, советовал дать модулю повисеть в оформлении несколько месяцев, не трогать его это время, чтобы точно убедиться, что его охота делать/вести. Вариант. Для терпеливых. То есть, не для меня.

Вы замечали, что многие игры, по сути, есть повторяющаяся увлекательная деятельность? Например, Streets of Rogue — это решение рандомных задач на процедурно сгенерированных уровнях методами, зависимыми от выбранной роли? Солдат ураганно стреляет, бармен спаивает всех встречных, заводя дружбу, шэйпшифтер захватывает тела встречных людей, а зомби обращает их в свою зелёно-мёртвую армию. И да, порой, тот или иной геймплей надоедает, но аддиктивность в Streets of Rogue обеспечена возможностью сменить роль персонажа при новом проходе и делать всё тоже самое, но по другому.

Чаще, однако, игры представляют из себя смесь игровых процессов, в тех или иных пропорциях. Например, основной геймплей Battle Brothers (и многих других представителей жанра) — пошаговый тактический бой. И он разбавлен брожением по стратегической карте, поиском контрактов и менеджментом отряда.

Или вот, тотал вары (я играл только в ранние, вплоть до Рима включительно). Основной геймплей: стратегическое управление государством. Развиваешь провинции, возводишь строения, армии, захватываешь соседей. Тактические битвы здесь сугубо опциональны (можно решать их автоматически), но они интересны, добавляют изюминки игре и разбавляют всё остальное.

Можно вспомнить и другие примеры. Текстовые квесты и планетарные бои в Космических Рейнджерах, боёвка в серии X, разговоры в Вангерах, головоломки в адвенчурах. Не, конечно, зачастую все эти дополнительные геймплеи обязательны для игры или, по крайней мере, придают ей детализации. Но, относительно основной деятельности (будь то пострелушечные гонки по психоделическим ландшафтам или продвижение по истории применением предметов), они несут второстепенную роль.

И в этом моя проблема. Вместо того, чтобы искать суть, основной геймплей, который и будет торкать от начала и до конца, я отвлекаюсь на что-то другое, быстро остываю, не найдя в игре желаемого, и заканчиваю. За примером далеко ходить не надо: зомби. Долговременное выживание в условиях зомбиапокалипсиса — интересно. Драматические его аспекты — интересны. Но вот уже долгое время в профиле моём висит картинка из “Ходячих мертвецов” под названием "Зомби-модуль мечты".Если подумать, оказывается, что я хочу водить не выживач (в классическом, симуляторном понимании). Я хочу водить экшен. Но оба моих дошедших до старта зомби-модуля: “Этап” и “Электричка в Пусан” загнулись до начала, собственно, боёв. Такое вот говно.

А дальше я вступаю на зыбкую почву непроверенных на практике решений. Когда-то “Этап” научил меня не начинать модуль, не зная, как его закончить. Запиливать игру без понимания наиболее благоприятного для игроков исхода (и, желательно, всех остальных) — такое себе, которое, особенно в смертельных модулях, вполне может вылиться в игру мастера против игроков. Но финала мало. И завязки мало. Важно ещё знать, как из второго прийти к первому.

И тут срабатывает всё выше написанное. Игроки приходят от завязки к финалу посредством основного геймплея (охренительная фраза, я знаю). С возможными отвлечениями на геймплеи другие. Скажем, в тактической кампании социалка — элемент сугубо второстепенный. Хоть может быть и важным — вспомнить, например, Jagged Alliance 2 или “Серп и Молот”.

И вот решение, которое я предлагаю: начать с простого. Свести всю идею, весь эпический сюжет, весь потенциал возможностей к одному ключевому элементу и единственной сцене. И провести её. Вместо долгой меланхолической езды на поезде отыграть хаос первых минут апокалипсиса. Вместо размышлений о влиянии ядерной войны на человечество и сношания браминов, сделать случайную встречу в пустоши с группой рейдеров или мутантов.

Нет, кампании — это хорошо. Но перед тем, как на них замахиваться, стоит убедиться, что:
а) доставляет сама суть игры, те самые действия, которые будут повторяться снова и снова. Хак-н-слэш в подземельном фэнтези, маневры в игре про технику, картографические пострелушки в тактике. И т.п.
б) устраивает выбранная система. Nuff said, хреновые или не подходящие под задумку правила могут убить всё удовольствие.

Модули-сцены идеальны для этого. Их можно не продолжать, если не зашло, перепиливать в другие, если зашло, но не идеально и требуется доводка, и усложнять, если зашло, норм и хочется большего. И в том смысл: если я умею классно делать такие-то сцены и знаю об этом, то в более серьёзном и разнообразном модуле, если что-то идёт не так, есть стимул продолжать: эти классные сцены. А если что-то идёт совсем хреново, скажем, забуксовала социалка и модуль увяз в обсасывании ненужных деталей (как это часто у меня бывает), можно сказать: сорян, ребята, надоело. Но не дропать, а начать следующий бой. И будет весело.

А если отработать ещё и дополнительные геймплеи, добавляя элементы пошагово, по одному (сегодня мы просто боёвку отыгрываем, а завтра ещё и на тачках гоняем, но пока не социалим) то, со временем, можно выстроить полноценную кампанию, избежав, при этом, многих косяков попыток сделать всё и сразу. И, что немаловажно, это будет гораздо веселей, чем просто бахать одним за другим модули, намертво встающие в самом начале.

Модули-сцены полезны в том числе и для понимания собственных задумок. Обкатка декораций, это раз, сюжетных элементов, два, создание восхитительных историй не на коленке, задним числом, а в игре, три. Да и возможность написать в информации “Здесь будет … как в ...” и дать ссылку, приятна, ибо тешит самолюбие и позволяет отсеять целевых игроков от нецелевых ещё во время набора.

И да, я знаю, что это (или подобное) не раз и не два разными словами пересказывалось другими людьми. Лишним не будет, я считаю.

В первое мгновение осознанности ты решаешь главную загадку физики: причиной Большого Взрыва была боль. А произошёл он в твоей голове, что, в какой-то ироничной степени, делает тебя богом.

Следишь сосредоточенным сознанием, как обломки, остатки, ошмётки личности, эго, всего, что делало тебя тобой, бесконечно расширяются, образуя вселенную. А потом, дождавшись переломного момента, тепловой смерти, обращаешь процесс вспять. Собираешь себя по кусочкам. Долго. Щепетильно. Тщательно.

В висок впивается раскалённое сверло, бурит мозг. Долго ли, быстро, начинаешь чувствовать холод. Ты замёрз. Не сильно, но. Следующим приходит ещё более неприятное ощущение: ты хочешь ссать. Дико. Безудержно. Кажется, что вот-вот мочевой пузырь порвётся. Удивительно, что ты не обоссался до сих пор. Ощущения растут, приобретают краски, объёмы, понимаешь, что, почему-то, холоднее всего члену. И что ты не чувствуешь своих ног. Их нет. Совсем. Открываешь глаза.

И возвращаешься в забытье. Болит голова, в глаза будто насыпали мешок песка. Спустя какое-то время расплывчатые очертания приобретают чёткость и находят смыслы. Ты лежишь на спине и смотришь в зеркальный потолок. Себя, опухшего и заросшего узнаёшь, хоть и не без труда. Особенно странно, что на твоих (затёкших, как теперь понимаешь) ногах, лежат два человека, один на другом. Все вы голые. На белой подушке рядом краснеют трусы-боксеры. В руке ты сжимаешь длинный продолговатый предмет. Не сразу понимаешь, что не дилдо, а нож. По кровати и вокруг разбросаны использованные гондоны. Возле неё, на полу, лежит револьвер. Приподнимаешься на локтях: это требует некоторых усилий, но боль постепенно стихает, уже не вызывая помутнений.

Два человека. Сверху дядька, лысый, бородатый, накаченный. Между ним и тобой вульгарно накрашенная девушка, блондинка. Держит во рту твой сморщенный член. Оба бледны. Оба ледяны. Оба мертвы. Понятия не имеешь, кто это такие. Смотришь в сторону. На тумбочке возле кровати шесть дорожек белого порошка, свёрнутая трубочкой зелёная купюра и белый телефон. Будто в ответ на твой взгляд он начинает пронзительно звенеть, теребя ещё не зажившую мигрень.

И кровь. Да, кровь. Не сразу замечаешь её — кровать заправлена красной шёлковой простынёй. Кровь на ноже. Кровь на девчонке. Кровь на тебе.

Что ты делаешь здесь? Памяти зияющий провал.

А я любил черепашек-ниндзя сильнее утиных историй: ссылка.

Попасть не получилось и обезьян превратился в ежа. Ну что ж. Этот сон в любом случае уже надоедал.

Реинкарнация!

"Старичок и новичок", часть третья из восьми: ссылка.

Вообще, лол, нашёл причину выцветания видео в SMPlayer под десяткой (в других системах не пробовал) — аппаратное декодирование видео. Можно сравнить: здесь ссылка он включён (auto), а здесь (ссылка) выключен (none). Разница, думаю, очевидна.

Поигрался с настройками: ссылка. Довольно занятный результат: выцветание дают все copy-опции в списке. А остальные, похоже, совсем не работают — я разницы в нагрузке на CPU/GPU не заметил.

Что могу по этому поводу сказать: печально, чоуж. Хочется верить, что это личная проблема кодеков MPlayer (которые использует SMPlayer). Я тут собрался с записью видео с экрана поиграться и nvenc в OBS выглядит наиболее интересным, доступным и быстрым (хоть и наименее качественным) выбором.

Стрелять под водой из незнакомого оружия? Смерть. Плыть в рукопашную с ножом? Смерть. Пытаться оторваться от морского создания в родной для него среде? Смерть. Но не такая быстрая. Хогг выбрал её.

Такого поворота Хогг не ожидал и приятно ему удивился. Всё ж таки не дикарь, цивилизованный примат. На своих четырёх с хвостом лапах всю планету не разведаешь. А на гигантской летающей ящерице вполне. Тем более, повезло — самого большого привлёк. Вожака! Хороший сон! Попытался вывернуться из захвата. Но не падать вниз, а на птеродактиля залезть. Тем более, что в динамиках как раз заиграла подходящая мелодия.

Колесо сансары опять провернулось, но снова не сошло с резьбы. Разбилось блюдце и Хогг обнаружил себя на исторической родине — в джунглях. Да ещё и в ситуации — угроза быть съеденным динозавром требовала быстрых решений. Глянул в сигаропровод: красный индикатор доходчиво пояснял, что в запасе остался лишь один косяк. И полез неторопливо из обломков, размышляя, куда ж теперь завела дорога пустолотосных сновидений, кто такой этот верещащий Рубероид и стоит ли задерживаться здесь или лучше сразу помереть и отправиться куда-нибудь поинтереснее... в бордель к сочным самкам, например. Хотя... Тут они тоже могли быть. Драки с большими и зубастыми не привлекали пацифично настроенного обезьяна. Он включил мелодию, приглушившую тревожные крики, прыгнул к ближайшей лиане и полетел исследовать периметр.

У Мейли:

Грузитесь в вагон всей командой. Тренер сразу к окну садится и глаза закрывает — он мужик уже немолодой, притомился. А вам всё нипочём. Ну, кроме травмы. Потираешь ушиб. Надеешься, что отработать на соревнованиях не помешает.

Лан О Чжой:

Растворяешься среди людей. Много их, лишь отдельные места свободны в вагоне. Да все не те. Не любишь толпы, тяжело смотреть на безудержную суету живых, не знающих горечь потери. В море, за работой, лучше. Рыба мертва, её проблемы тебе понятны. Ловишь взглядом молодую девушку, потирающую ногу. Плотная, не красавица. Твоя тоже могла такой стать. Если б дожила.

Ким Чонджу:

— Ебать народу, — говорит Ли. — Ким, ты в Последнюю станцию играл? Можешь себя пиксельным представить? И жрущим только с рук кондуктора, хе-хе.
Ухмыляется. Он любит во всякую индюшатину погонять после (а иногда и во время) работы. И потом идеями из неё делится. В "суперпроекте" вашем воплотить предлагает. Порой тебе кажется, что он больше любит играть, чем кодить. Размышляешь об этом матерно, когда баги правишь. Увлекающийся парень.
— Ты знаешь, я тут на одном форуме вычитал, что её русские у русских же спиздили. Что был сперва текстовый квест под мобильные платформы. А потом хуяк — совсем другие люди делают совсем другую игру с очень похожим вплоть до деталей сеттингом. Вот как так, а?
Трясёт головой. Понимаешь его: вас бы за такое нарушение авторских прав сильно наказали. Если б доказали. Ли утыкается в телефон, запускает, наверное, очередную игрушку. Смотришь в окно. Несутся мимо бетонные столбы.

Сан Дон Янг:

Скрипит вагон, дёргается и сдвигается с места. Стучат колёса. Думаешь о Ким. И о молотке в портфеле. И о Ким. И о Ким после встречи с молотком. Не сразу замечаешь, что вагон пуст. Кроме тебя здесь лишь один пассажир — миловидная девушка, чем-то знакомая. Смотришь на неё. А она на тебя. Хмурится, отводит взгляд, страх в глазах. Ты не брился два дня, но прилично одет, в чём же дело? С задержкой, но понимаешь, что надел деловой костюм (пиджак и брюки), туфли и галстук на голое тело.

Николет Бадин:

Wi-Fi оказывается без пароля. Проводник наотрез отказывается продавать воду: это не дальний поезд с вагоном-рестораном, а локальный экспресс. Впрочем, для VIP-клиента находится бесплатная бутылка, стоимость включена в билет. Ты возвращаешься на место. Жоффруа чем-то явно встревожен, смотрит хмуро на тёмный экран телефона.
— Ты при оружии? В Сеуле беспорядки, могут и до Пусана достать. Нас встретят на вокзале, но нужно быть настороже.
Морщины на его лбу углубляются и тебе кажется, что он думает о том же, о чём и ты: революции в Тайланде пятилетней давности, в ходе которой националистически настроенные бунтари вырезали с особой жестокостью всех иностранцев. Особенно топ-менеджеров трансатлантических корпораций. О том, что они делали с красивыми секретарями-переводчицами-любовницами, лучше не думать.

Ли Мин Су:

Улыбаешься: тебе жарко, но, кажется, не так жарко, как другим. Как маме, например. Забавно: она — тиран, представлявшийся тебе, порой, древним спрутом со дна морского, что душит щупальцами рыбаков. И всё-таки, тебе дышится легче, чем ей. Почему? У тебя есть секрет! Даже в изнуряющих тренировках, бесконечных путешествиях, учёбе и заученных интервью ты умудряешься найти свой глоток свободы. Неважно, сколько глаз следит за каждым твоим движением. Ты не носишь белья под одеждой.

Яков Малиев:

Не ругается Лера. Можно ли назвать руганью добродушное сверление, после всех прежних скандалов? Для вас сейчас не просто "больничный отпуск". У вас второй "медовый месяц". Несмотря на твою спину, вы трахаетесь как кролики во всех отелях на пути и редко расстаётесь. Выпиваете вместе (ты пивко, она вино, когда есть настроение), шопитесь вместе (китайская пытка водой немногим мучительней, но ты выдерживаешь), ходите на дурацкие экскурсии. Пытаетесь наверстать упущенное за годы. Есть что. В реальной жизни "дома" вы срётесь по чёрному. Она ненавидит твою работу. Долгие, по много недель, если не месяцев, командировки, риск для жизни и здоровья. Отнюдь не чистые морально, этически и юридически руки: всего ты, конечно, не рассказываешь, но некоторые оговорки и ночные просыпания в холодном поту помогли ей сформировать довольно близкое к действительности представление о специфике твоей работы. Да, оплата хороша, но и это не аргумент: она и сама неплохо зарабатывает, вы едете в первом классе за её счёт. Однако, идея сесть на шею супруге не вызывает у тебя энтузиазма. Возможно, не продвигай она её настолько старательно, ты бы работал меньше.

От тяжёлых мыслей тебя отвлекает пиликанье телефона. Принимаешь вызов с неизвестного номера. Знакомый голос:
— Алло, Яша? Это Семён. Ты в Корее? Съябывай оттуда быстро, за часы. Подробностей не знаю, но скоро припечёт так, как нигде не печёт. Удачи. Мне пора, не могу говорить.
Сбрасывает. Семён — твой сослуживец. Вполне может знать что-то, в чём Компания принимает участие. Слушаешь короткие гудки. Лере нравится, когда ты ранен или травмирован — ты рядом и никуда не уезжаешь без неё.

Сеул. 11 июня 2020 года, четверг. Центральный вокзал. 13:04, шесть минут до отправления экспресса...

Каждому:

Тяжело дышать. Виной всему отнюдь не июньская жара, что, мешаясь с городской пылью, забивает ноздри, приклеивает одежду к телу липким потом, заставляет проклясть необходимость хоть как-то шевелиться. Сейчас бы под душ, а потом воды со льдом или холодного американского пива. И в тенёк.

Но нет. В середине дня ты, лавируя между людьми, вбегаешь на душный вокзал, отстаиваешь очередь за билетом и спускаешься на платформу. Здесь немногим лучше. Но, хотя бы, меньше солнца и отбывающие/прибывающие поезда создают ветерок. Здесь уже можно дышать. И вон он, твой KTX, Korean Train eXpress (два-в-одном, название и поезда, и линии). Распахивает двери. В 13:10 он отбудет и через три с небольшим часа с остановками в Чхохан-Асане, Тэджоне, Кимчхоне, Тэгу и Миряне приедет в Пусан.

Последние минуты дались северянину тяжело. Ощущение беспомощности переполнило его. Прежде ему не доводилось пребывать в чей-то власти. Катон и правда мог сделать что угодно. И варвар действительно собирался это запомнить. В его незамутнённых даже ненавистью глазах читалось обещание новой встречи. Но сперва нужно было зажить. И подготовиться. Нахрап, работавший на границе, не помог на арене в столице. Что делать дальше, Тром не понимал.

Осклабился рёву толпы: сейчас они кричат, потом будут ноги новому Хану вылизывать. На старого посмотрел: во боров! Как таким не стать?

Махнул топором, разогреваясь. Кровь имперских младенцев? Было, да. Это удачу приносит.

Кивнул противнику. Ебал он все его регалии большим и толстым, конечно, важно было другое: размер противника и его известность среди северян. Большой дядька, безжалостный в бою, убивший кучу нордов? Достойный противник! Единственное, что омрачало: по трусливой имперской традиции был он закован в железо. Ну, тем громче падать будет.

— Аррр! — зарычал Тром. И быстрым шагом стал сближаться с паладином. К его чести, вопреки обыкновению собратьев по вере, нравоучительные речи перед боем Катон не читал.

Говорят, в море нет атеистов. И иногда я с этим соглашаюсь. Редко.
— А как вообще китов ловят? — спросил у Симэна, чтобы тему перевести. Неспокойно на душе. Несчастливое это занятие. Показалось или повело вдруг посудину?

Придержал Натаниэля, чтоб с сородичами не улетел. Вот же чудеса! Нет, конечно, на исторической родине могли в фейерверки, но чтоб такой туман? Да уж, умельцы эти циркачи. Не зря искал!

А потом приплыли в джунгли и стало не до смеха. Как такое возможно? Были в Эдинбурге, а оказались… в Африке? В Южной Америке? Присмотрелся. Где же? Себя ущипнул болезненно — вдруг сон.

В реальность происходящего верить не хотелось. Азиатские духи? Да, эти могут существовать — в Империи чего только нет. Подводные чудовища? Слишком долго я ходил в море, чтобы сомневаться. Но феи, уносящие в другие миры из Эдинбурга, центра научной мысли? Нет и ещё раз нет!

Но что тогда? Возможно, туман был непростым? Клятые циркачи окурили зрителей опием?

— Луп, ты тоже это видишь?

Не нашёл ничего. Выпрямился, взял опять карабин и к остальным пошёл.
— Шеф, огонь так и не открываем без команды? — Секса спросил.

Ещё один готов. Не знал за собой такого. Или знал? Не вспомнил в горячке. Да и не задумался — некогда. Впереди ещё шесть противников. Нет, пять — старик только что умер. И хорошо — не придётся его самому. И плохо — он нравился мне. Вызывал уважение. Наверно, не от хорошей жизни подался на арену. Но размышлять об этом — путь в никуда. Потом. Следующий — грузный боец. Мы, водоросли морские, должны держаться вместе.

— Я победил, — сообщил Симэну. Пачку купюр показал — уж что-что, а она должна настроение поднять. Натаниэля погладил:
— Скоро мы легализуемся, Луп, — улыбнулся. Затем помрачнел:
— Слушай, ты Эдварда Каллана не знаешь?

Прошёлся по порту, моряков расспрашивая. И в администрацию заглянул — возможно, в журнале регистрации что-то найдётся.

Рассказал Фаркасу о трупе, с Бенкой поговорил, Лейрда научил чуток правильней бояться. Неплохой день. Ещё б своих побольше выжило. Ну ладно. Терять людей Цепень привык. И предпочитал не задумываться в скольких смертях сам виноват. И без того спалось плохо (хотя усталость, конечно, помогала).

Так или иначе, приближался вечер, пора было задуматься о досуге. Оглядел новобранцев. И к свеженазначенной Энн подошёл.
— Привет. Я Цепень, — руку для знакомства протянул. — Денёк сегодня, конечно. Я устал, ты, думаю, тоже. Отдохнём вместе? — улыбнулся.
А дальше задушевный разговор завести попытался. Мол, как зовут? (Сам-то пробегал за беглецами и имя то ли не слышал, то ли забыл). Как дошла до такой жизни? (Повезло ведь — среди уплывших счастливчиков оказалась). Чем вообще раньше занималась? (Воровала? А я сидел!) Особо не навязывался — молчала если, не настаивал. Всё-таки всех болотная зараза помотала, слишком уж прошлое ворошить — боль причинять.

Составив впечатление (всё-таки не просто женщина, а с отрядом своим, с ней ещё воевать и дела совместные иметь), отвалил. Лук подобрал. И обратно к Энн вернулся.
— Шатёр на двоих устроим? — предложил.

— САМ ДЖОПА! САМ ДЖОПА! — я не остался в долгу. Вот же ж дьявол, а не птица.

— Ты кого мне продал, рожа небританская? — уже позже допытывался у торговца. — Не бери у него ничего! — Лупу посоветовал. — Этот гад демонами торгует! Вот укусит тебя тварь эта за палец, будешь знать!

— А хорошо здесь! — поделился мнением. — Ещё б мулаток!
Отдых несколько подпортила работа — мы наполняли ящики фруктами и заносили их в трюм, но я всё равно чувствовал себя глотнувшим воздух утопающим.

— Нет, — ответил Штрих. Намотал ремень на кулак. И потащил дуру из окна.

Нашёл кое-что. Но всё неинтересное. Треску покупать — Симэна обижать. Кофе не такой уж и недорогой. Пенька же не настолько дешёвая.

Ну и ладно. Пропустил стаканчик и на Элизабет вернулся. В добрый путь!

А вот теперь мне действительно было грустно. Как же так, не додумался треску купить. ДВЕСТИ ШЕСТЬДЕСЯТ юаней сыкономить. В военно-выпуклом глазу Симэна читалось осуждение и желание выкинуть меня за борт. Ошибку нельзя повторять. Я задумался: что я помню об Инвервесте? Нужно было сбыть товар, не привлекая к себе лишнего внимания. Луп занялся этим.

Странно. Бодро. И грустно. Слишком пусты коридоры. Слишком давно я наполнял их. Но нет, не может быть, чтобы alma mater умерла. Хожу. Ищу. Быть может в библиотеке ещё перебирает пыльные книги старик-архивариус или работающий над диссертацией профессор роется в свитках?

Земля. Казалось бы простое слово, но сколько в нём оттенков для того, кто, до недавнего времени, ни разу в жизни не выходил в море. Кто провёл всё плавание, свесившись за борт, выблёвывая немногую еду, захваченную с собой. Кто потерял всё, даже то, чего никогда не имел.

— Здесь мы будем жить, — сказал всем, кто слушал. "Или сдохнем", — подумал, но озвучивать не стал. Цепень сидел, спиной на дерево обпёршись. И смотрел на накатывающую волну. Огромная пустота, разделяющая людей и болотников, внушала спокойствие. Единственное, что портило впечатление (а точнее, отвлекало от усталости) — корабль. Отнюдь не из-за смелости или героизма медлил каторжанин с вхождением на борт. Просто не понимал, как такая махина может плавать, почему не тонет. Нет, что не говори, второго такого бегства им не пережить. Раз так…

— Эй, капитан, — позвал седоусого. — Нужно делать лагерь. Посудину вашу жалко, конечно, но что поделать. Разбираем. Из досок возведёте частокол, из парусов подымете шатёр — на первое время в качестве крыши над головой сойдёт. Лодки не трогайте — организуете тут рыболовлю без меня. Гвозди же, да и вообще весь металл, какой найдёте, сгребите в кучу, так, чтобы от дождя не пострадали. Пойдут на оружие и инструменты, если лучших материалов не найдём.

Вот так. Сожжены мосты, нет пути назад. Цепень знал: чем раньше это поймут остальные, тем быстрее привыкнут к новой жизни. Которая и правда, впервые с начала чумы, начинала казаться жизнью, не бесконечным выживанием. Это нравилось. Но и пугало. Хорошее легко считать должным, но, как многие поняли на своей шкуре, цена беспечности — смерть.

***

День сменялся днём и между расслабившимися беглецами начинали зарождаться первые конфликты. Цепень ходил между ними, размышляя о совершённых в своей жизни ошибках и соразмерности им текущего наказания.

— Проповеди не нужны, — Арчибальду сказал. — Слишком много хуйни нам досталось, чтобы морали извлекать. Нет. А вот за спасение благодарности вознести, — это уже Фродрику, — стоит. Кого-то это утешить может, да и помощь нам любая пригодится, кто бы что о том не думал. Только еду не жертвуй — самим мало.

— Не думаю, Релла, что Скарлет тебя унизить хотела. Она сама шлюхой была, так что наоборот, подружиться пыталась. Найти, так сказать, что-то общее. Лицо ей царапать я тебе запрещаю, проблем у нас сейчас и без вашей грызни хватает. Вечером обе ко мне придёте, буду вас мирить. И Елену ещё захватите.

— Не даёт — не лезь. Понял меня? — прищурился на Мило недобро. Только износов в лагере и не хватает.

А от предложения Спаса и Крепыша только прикрытые ладонью глаза закатил. Не хватило им болотников, продолжения хотят. Ну-ну.
— Потом. Обживёмся сперва, — обломал мужиков. Как знать, может их в этом "потом" не будет и не придётся к разговору возвращаться. Засиделись…

***

Когда ясно стало, что припасы не безграничны и отсидеться на жопе не получится, вызвал Цепень к себе Крайта. Мужик тот был нормальный, и, хоть рассудительностью не блистал, поручения выполнять умел. По крайней мере, так казалось каторжанину.
— Возьмёшь с собой Лейдра, Фаркаса, Геру, Спаса и Крепыша. Пойдёте в лес. Три дня туда и сразу обратно. Дальше не ходите. В драки без уверенности в победе не лезьте. Если наших встретите, приведите их сюда. Если не наших, но людей, возвращайтесь. Живыми. Понял?

А потом с Бенкой и Затом поговорил. К подросткам особое поручение было:
— Ты, — к пажу обратился, — пойдёшь на запад. А ты, — к девчонке, — на восток. Завтра с утра, как рассветёт. Пойдете по окраине леса вдоль берега. Если наших найдёте, ведите сюда. При любой опасности назад бегите. Не вздумайте геройствовать, поняли меня? Как стемнеет, возвращайтесь.

А потом собрал остальных к ходьбе пригодных, да в лес увёл. Окрестности изучать, да дичь высматривать.

Шаховской побледнел. Будто оборвалось что-то внутри и полетело, упало с громким плеском в бездонную пропасть, медленно наполняющуюся ужасом. Мотнул головой:
— Быть такого не может! Вы, должно быть, путаете! Елизавету Михайловну? Арестовали? За что?! Она же ведь и мухи не обидит! Нет, я этого так не оставлю! — хлопнул ладонью по столу, едва не сшибив блюдце. — У меня связи! В Народном доме, говорите? Ну-ну… — и выбежал из дворницкой. И долго нёсся, петляя, по переулкам, не разбирая дороги, чувствуя холодный липкий пот на спине, прислушиваясь: нет ли погони? Лишь когда дыхание совсем перехватило, а в боку закололо, перешёл на шаг.

"Дурак! Ой, дурак!" — подумал, когда в голове прояснилось. — "Зачем бежал, зачем внимание привлекал? Наверняка за квартирой следили… Следят ли за мной, был ли хвост, оторвался ли я?"

Огляделся нервно. И, никого подозрительного или опасного не заметив, успокоился. Слегка.

"Вот беда, что делать-то теперь?" — зудила срамной болезнью мысль. Первый порыв: бежать дальше, прятаться глубже. В Сибирь, там не будут искать. Или домой, там помогут. Но уже в следующую секунду Георгий устыдился своего малодушия. Арест Панафигиной угрожал и Шаховскому. Но не только ему. И Дело, и товарищи были не в меньшей опасности. Решение пришло быстро: "Предупредить!"

Нет, конечно, можно было и не делать ничего, понадеяться на стойкость Елизаветы Михайловны. Но, как ни хотелось Георгию верить в её несгибаемость, рациональная часть его ума понимала: Трещенков не ограничится простыми расспросами. И, значит, барышню ждали пытки. Шаховской был наслышан о методах ротмистра, пусть и (слава революции!) с чужих слов, и сомневался в своих силах выдержать их, что уж говорить о женщине.

"Нужно заготовить цианид", — подумалось. И, более страшное: "Нужно сбрить бороду, она приметная".

Макара было не найти, и потому путь лежал на дачу, к Душану и, Георгий надеялся, Ленскому. Нехорошо вчера с театром получилось, стоило извиниться.

В гостиницу Шаховской возвращался опечаленный и задумчивый. Куда ушла Елизавета Михайловна? Почему не вернулась? Может быть она уехала на дачу? Георгий не помнил, чтобы она предупреждала о чём-нибудь, и не был уверен, что должна была: кто он ей, всего лишь случайный знакомый, по желанию судьбы столкнувшийся с её отцом и так попавший в революцию? Правая рука, заместитель, единственный, кого она сама привела в отряд, и потому заслуживший доверие? Или же помеха, странный парень, примкнувший к Делу "ради юбки" (как она, безусловно, могла подумать, ведь именно под её влиянием он решился)? Шаховской вспомнил её взгляд, её бледность и слова после экспромта на причале и решил, что последний вариант не так уж и невозможен. В конце концов, если она собралась заняться чем-то секретным, стала бы она делиться с тем, кто выкинул такой номер?

А потом он решил больше не думать об этом. Ведь Елизавета Михайловна была человеком увлекающимся и потому могла в пылу революционной страсти просто забыть обо всём остальном. И это наталкивало на ещё более страшные мысли: что если она приступила к выполнению своих планов? Одна, сама? Проскальзывало что-то такое в её речах. Как она тогда сказала Душану: "Полицейских вы не очаруете", и улыбнулась. Неужто?

"Нет!", — решил Шаховской. — "Быть такого не может!"

И до утра проворочался с боку на бок, переключаясь с исчезновения Панафигиной на события дня, пока не забылся тревожным сном.

***

Встал поздно, едва продрал глаза, чувствуя, что не ложился вовсе. Вылил себе на голову стакан ледяной воды, умылся и поставил диагноз: "У вас, батенька, лёгкое похмелье, недосып и голод. Прописываю вам постельный режим и трёхразовое питание!".

Но нужно было ехать на дачу, обсудить план действия с остальными. И что-то не давало покоя. Не сразу Георгий вспомнил, что. Елизавета Михайловна! Ушла до обеда и к позднему вечеру не вернулась. Что-то определённо не ладилось. Нужно было выяснить, что!

Шаховской сорвался с места. Нехорошее предчувствие (а может быть последствие вчерашней стопки) грызло его.

— Тише будь! — зашипел Георг на молоденькую дуру, что зазвенела голоском. — Твари слышат! Всю округу сюда созовёшь! Всех касается.

Зла не было — люди-то к Границе непривычные, но почуял рейнджер, что стоит предупредить, а то беды не избежать. Усталости он не чувствовал, давно позабыв, каково это — быть отдохнувшим. К Илль подошёл, присел рядом на корточки, на плечо ей ладонь положил. Зашептал:
— Не ссы, доча, всё нормально, дошли. Справилась ты, довела. Поспи теперь — я посторожу.

Заозирался по сторонам уверенный, что церкви без колокольни быть не может и где-то тут должна быть лестница наверх.

- Можно и попросить. Даже нужно, наверно. Одна беда: Макар человек серьёзный, занятой. Ни к чему его отвлекать, если можно своими силами управиться. Свидимся - спросим совета. Тише едешь - дальше будешь.

На предложение культурного досуга нахмурился Шаховской: после разговора с аптекарем странные мысли в голову лезли. Переспросил:
- Не совсем понимаю, что вы имеете в виду?

Роб:

- Это не Джош, - отвечает голос. - Но я могу вам помочь. Сообщите, где вы находитесь, я вышлю команду.

Оборачиваешься на лабораторию. Смотришь, как накаляется добела и оплавляется стена. Как из неё выходит... нечто человекоподобное. Две штуки. Не люди. Понимаешь это по скорости, с которой они бегут на тебя.

Фрэнк:

Ты был солдатом. Точнее, пытался, не вышло — вышибли ещё из учебки. Грегом Плиттом, конечно, не стал, но со временем научился пробегать марш-броски своими ногами, без помощи его могучих плечей. Вот и сейчас. Один помогает подняться, другой пытается нести, отпихиваешь его машинально и вперёд. Шаг за шагом. Одна ступня за другой. Хоть и нет весомой снаряги, идти тяжело. Вон дверь. Вон другая. Кружится всё. Вываливаешься на улицу как в тумане. Не в дыме — уже хорошо. Крики остаются позади.

Обсуждали вчера с одним человеком "Сердце тьмы", рефлексирующую графоманию и всякое такое. В процессе решено было ему об этом всём свои мысли оформить, а мне выложить это куда-нибудь в публичный доступ. И вот.

Тема, конечно, избитая, тысячу раз говоренная, но, тем не менее, интересная. Лично мне, по крайней мере. Наслаждайтесь!

Автор: Frankan (ссылка).

Огонёк для фитиля:
От себя добавлю, что мадагаскарские тараканы криповы. Но шипят они и правда душевно.

"Ну вот и всё. Пизда", — подумал Лев. И снял маску. Хотелось сказать что-то крутое в последние моменты своей жизни, но как?

— Вот знаешь, коза, — сказал выслушавший Эвелинн следопыт. — Ведьма мне мёртвых друзей показала, ты — мёртвую семью. И что-то особенной разницы я не заметил. Кажется мне, не случайно тьма именно твой образ выбрала.

А больше ничего говорить не стал. Кто слушал, тот услышал.

Зим. Ма Нгуен. Роб. Торч

Сегодня у вас знаменательный день: увенчались успехом продолжительные исследования, сыворотка бесконечной регенерации готова. Ну, должна быть: как раз сейчас вы готовитесь к испытаниям. Надеетесь, что к последним: все прежние окончились полным провалом — смертью подопытных. К счастью, запас должников, готовых одной подписью заменить продолжительный принудительный труд на быстрый эксперимент неиссякаем. Вот и сейчас, они сидят в электрических клетках и ждут живительной инъекции. Четыре охранника в силовой броне стоят незыблемыми скалами.

Зим

Всё это — твоя заслуга. Ну, почти — Ма Нгуен тоже руку приложил. Как и те давно мёртвые ублюдки, что несколько лет назад откопали в глубинах Жопы останки представителей незнакомой прежде инопланетной формы жизни. Ты сделал себе имя (и диплом) на расшифровке их генетического кода. И несколько позже совершил сенсационное открытие: они эволюционно имели то, что вы, люди, при всём своём научно-техническом прогрессе, можете вызвать лишь на короткое время внешними веществами и с побочными эффектами — быструю регенерацию. С тех пор ты здесь, на Изиде. В соседней лаборатории в баках растут во сне твои клонированные зверушки. А доктор медицины Ма Нгуен несёт в шприце уже свою диссертацию — смесь редкого мутагена и выдержки инопланетного спинного мозга. Пытаешься представить, каким будет гибрид. Определённо, корпорация не зря платит тебе такие суммы.

Ма Нгуен

В руке пистолет. К нему двенадцать ампул, по числу подопытных. Человек, наделённый почти бесконечной способностью к самовосстановлению, это ли не утопия?

Роб

Доктор Ма подходит к клетке, ты нажимаешь кнопку, впуская его — ты лаборант и ассистент. Но мыслями ты не здесь и боишься: во-первых, тебя вообще не должно здесь быть — ты из другого отдела, во-вторых, убегая на экстренный вызов, ты, кажется, забыл выключить варку нелегального нмета, вот-вот готового взорваться. Задаёшься вопросом: ебанёт? Должно.

Торч

А ты вообще не по этой части, твоя специальность — электроника (оттуда и прозвище, которым тебя называет одна знакомая, путающая синтетов и киборгов). И клал бы ты на эти испытания свой большой и стоящий по желанию, если бы не одно но: клетки проектировал и конструировал ты, так что и для тебя сегодня серьёзный день. Стоишь у стенки, наблюдаешь за происходящим.

Йош. Майя. Тилли. Фрэнк

Нижние ярусы. Бар "Звёздный свет", единственный на сектор. Кибербармен с шестерёнкой на манишке созерцательно натирает стакан, мешая дополнительными парами рук коктейли. Приглушённая музыка не мешает разговорам: танцпол совсем рядом, но закрыт шумоподавляющим контуром, видны дёргающиеся под рваный ритм отдыхающие. Не так давно вы сдали смену и пришли сюда. Кто-то пьёт, кто-то курит, кто-то пускает по вене один из множества кайфов, кто-то ищет партнёра на вечер или жизнь или просто треплется со случайным соседом или веселится с друзьями. Зачем вы здесь? Задаёте себе этот вопрос. Зал полупуст — ночь ещё молода.

Майя

Он не пришёл, с каждой минутой убеждаешься всё сильнее. Он — это Рэй, твоё свидание на этот вечер. Встретились сегодня на складе: ты чинила погрузчик, он что-то привёз из соседнего сектора. Разговорились, познакомились, пригласил. И вот. Сидишь за столиком, ждёшь. Скучаешь?

Анне, по закрытому каналу:
"Твоя внешность — полная реплика моей давно мёртвой жены и основанном на ней секс-бота. Я хочу узнать, почему, и донести мысль: Люциус использовал тебя в качестве приманки не случайно."

Марии, голосом:
— Поздно — нас уже нашли. Спасательный отряд Дхармы передаёт мне данные: сюда, под руководством Люциуса, приближается мега-бот, червебот и армия ботов Нирваны. Рекомендую передать мне или Дракону руководство обороной — наш опыт незаменим. Вам известно, что вы (внешне) почти полная реплика Сансары?

Р2:
"Принято. Продолжайте существование. Ожидайте подкрепления. Не допускайте ботов до Анклава."

Вечные страдания заместителей меня волнуют мало — не моя юрисдикция. Расшариваю данные об угрозе (но не о подразделениях Дхармы) для Марии.

Незнакомая баба. Да и мёртвая слишком. Но дура. Как нет Империи, если вот она, под кожей Георга? Не лордами держится, а рейнджерами простыми, храмовниками в металл закованными, наёмниками, все дороги истоптавшими, герцогом — хоть и косвенным, но наследником престола. Нужно только дойти, довести чаровниц и всё как раньше будет, как мечталось: ферма, деревня, семья, дети. Женится старик… да вот, хотя бы на Фелиции, она баба крепкая, из народа, сдюжит. Илль удочерить, замуж за де Труа выдать, чем не счастье? Но нет. Хочется глаза закрыть, заснуть, уйти…

"Нельзя", — говорит себе Глаз. — "Потом отоспишься. Сейчас не время!"

Ладонь нащупывает рукоять меча, а в голове зарождается боль. Нарастает. И лопается, смывая наваждение.

Баум втыкает горящую стрелу в глаз скелета. Рукой.

Георг давно, ещё во время первой службы понял: одиночество располагает к размышлениям. Но сейчас, в темноте, всё, о чём он мог думать — бегающие по позвоночнику мурашки. Первое правило граничника — не оставайся один во враждебном мраке. В нейтральном — можно. В дружественном… таких не бывало. Но в том, который проверенно лезет в мозги, нельзя. Покосился на лестницу. Скоро они там? И выглянул в пролом.

Внизу шла сеча, её было хорошо слышно, сталь сталкивалась с металлом, а голоса, хоть и приглушённые, но узнавались. Можно было попробовать стрельнуть на звук, но вот беда — врагов Глаз не слышал (порождения тьмы умели хранить тишину), силуэты казались одинаковыми и, значит, попасть мог только в своих. Не вариант. Но осложнение — случись ему потерять контроль, он станет весьма существенной угрозой, даже с места не двигаясь.

Промелькнула тень и Баум резко повернулся, выцеливая порождение. Женщина? С младенцем? Ещё одна иллюзия? К детям Георг относился со всей нежностью нереализованного отцовства, когда-то он и сам хотел осесть в родной деревне, обзавестись семьёй, но не вышло: случилось то, что случилось, солнце погасло, мир погрузился во мрак, став неподходящим местом и для взрослых. Убийство поглощённых ребят всегда вызывало в груди старика щемящую, долго не проходящую боль. Младенцев "упокаивать" ему не доводилось. Сейчас, шагая по освещённому полу, разгоняя темноту слабым пламенем стрелы, он всей душой надеялся, что и не придётся. Не идти не мог — как нести дозор, если знаешь, что в любой момент тебя ударят в спину?

Крикнул:
— ВИЖУ ПОРОЖДЕНИЕ!

— Дюк, — представился. Повёл в центр комнаты, закружил в танце, на ходу, не сбиваясь дыханием, продолжил: — Если и осудят, что с того? Я им не подчинён и не связан обетом не танцевать с красивыми девушками, — прижал партнёршу чуть плотнее. Заглянул ей в глаза, любуясь озорством. — Думается мне, наш общий новый командир, принц Алексей, — специально по имени назвал, дёрнулись выше уголки рта, — вскоре перезнакомит нас всех и объяснит, зачем собрал, потому имя ваше и род занятий мне малоинтересно. Гораздо важнее другое, — Лето ухмыльнулся шире. — Остановит ли Вас, — выделил последнее слово, — чужое осуждение?

Хатиро слушает капитана, да кивает. Всё правильно тот говорит. Наступление. Час. Безжалостность. Завтра. Он не сомневается в том, что "Ямато" за дорого разменял себя: иначе быть не может, это же имперский флагман. И с напряжением думает, что совсем скоро ему придётся повторить подвиг. Он ловит себя на "придётся": неверное слово, подразумевающее принуждение. Да, это долг, но вместе с тем и честь, ведь так? Чего больше? Пилот смотрит на остывающий рис, есть не хочется, он заставляет себя: другим хуже, многие голодают. Болит живот: так всегда бывает перед ответственным делом. Пустеет тарелка. Хаяси-сан приказывает разойтись. Муизяки встаёт, кланяется офицеру. Смешной старик, он всерьёз думает, что сегодня кому-нибудь удастся заснуть? Нет, выпускников ожидают ночь и мысли о столь недолгом будущем. Юноша идёт к себе молча, ни с кем не разговаривая. Усаживается на колени, делает дыхательные упражнения. Как назвать это чувство внутри, эту дребезжащую муку? Это страх? Нет, не может быть: нет блага выше достойной смерти. Это ожидание? Да, возможно. Нетерпение. Сесть бы в самолёт и отправиться в небо, не тянуть, сделать это сейчас, пока ясна голова и не дрожат руки. "Скольких я заберу с собой?"— думает Хатиро. — "Хватит ли мне духу?". "Умирать — больно?" — шевелится вопрос, но его он подавляет: это неважно. Неважно. Неважно, твердит себе, не хочет об этом думать. Однажды он видел поджегшего себя монаха, его пузырящаяся улыбка до сих пор возвращается во снах. "Умирать — приятно?". "Что дальше?". Он ложится спать и неожиданно проваливается в забытье. День. Океан. Штурвал. Таран. За миг до гибели он просыпается в холодном поту, кругом всё та же тьма казармы. Он закрывает глаза и всё повторяется. До самого утра, снова и снова.

Общее

Штырь со звоном падает, так никого и не задев. Подпольный бас прислушивается к Даяне и даёт людям и синтету на платформе чуть больше времени, которого хватает на отход. Коллективными усилиями удаётся достать заваленную девушку, вы прячетесь в зале среди капсул и контейнера. Впрочем, предосторожность оказывается чрезмерной: баррикада на люке взрывается, из неё вылезает огромный негр в солдатской форме. Он не агрессивен, но тороплив, обут в ботинки на магнитной подошве, которые и лязгали о металлические ступеньки. Он вооружён винтовкой и тащит с собой заполненную гранатами, огнестрелом и регшприцами сумку. Из разговора с ним вы узнаёте:

1) Его зовут Карл Ромба, позывной "Бык", он рядовой первого класса Службы Безопасности KR Inc.
2) KR Inc. расшифровывается как "Корпорация 'Криогенные Исследования'" (Kryogenic Research).
3) Вы в космосе. Бороздите просторы в направлении "Матрицы": научно-исследовательского суперкомпьютера KR Inc., служащем, так же, тюрьмой для связанных контрактом сотрудников.
4) Вы — заключённые. Вас везут, чтобы подключить к "Матрице" на срок, определяемый тяжестью нарушения.
5) В настоящий момент грузовой корабль, в пассажирском трюме которого вы пребываете, находится под атакой радикальной организации "Вечный сон", являющейся активным противником криогенной гибернации. Агенты террористов заминировали посудину и подняли бунт. Ныне они взрывают бомбы по одной за раз и перестреливаются на разных палубах с сотрудниками, ещё лояльными корпорации.
6) Кроме физических действий террористы заразили вирусом искусственный интеллект корабля, благодаря чему часть систем безопасности перешла под их контроль. В их числе два комплекта автоброни, находящихся в распоряжении отделения специальных войск, охраняющего на верхней палубе сверхсекретный груз.
7) Сам Ромба и два его капрала были направлены в подкрепление оставшимся без брони (и, соответственно, снаряжения) спецвойскам с дополнительным заданием: проверить криокапсулы, ликвидировать тяжёлых преступников, завербовать всех остальных, ликвидировать тех, кто откажется сотрудничать. Однако начальство вместе со сканером кодов свалилось с лестницы во время последнего, вызвавшего тряску по всему кораблю, взрыва, вас больше, что подвергает риску основной приказ, да и вообще, ебал Ромба такие поручения. Он выдаст оружие каждому, кто согласится помочь с устранением автоброни, а на остальных забьёт большой и толстый.
8) Джим — чемпион по боям без правил, известный на всех факториях KR. Ромба узнал его так как, во первых, фанат, а во вторых, пару лет назад должен был драться с ним, но был дисквалифицирован за использование аугментики.

Всё это Карл объясняет, не стесняясь в выражениях.

Зим

Осматриваешься в поисках татуировок и не находишь — ты скучный. Лишь в подмышке замечаешь странное уплотнение. Ощупываешь: твёрдое. На кнопку похоже. Дальше не до осмотров: гаснет свет, начинается тряска. Пережидаешь, поднимаешься. Ищешь выход, коих три: две дыры и дверь, за которой уже толпятся остальные. Говоришь. И втыкается в голову боль.— Зим! — окликает кто-то, развеивает наваждение. Ты оборачиваешься. Девушка, блондинка, кажется знакомой. С толикой удивления ты замечаешь в толпе и иные уже виденные лица. Имён не помнишь (не знаешь?), но это точно они, люди из видения. Отвлекаешься: раскидывая капсулы, падает контейнер, за миг, что ты не смотрел, девушка исчезла, да и бегство наверх стало недоступным. Лёгкий порыв ветра обдувает тебя. Что она сказала? "Зим"? Известное тебе слово, но что оно означает?

------------------------------------------------------------

Фай

Размышляешь, осматриваешься. И начинаешь орать, когда на тебя (рядом) падает контейнер. Потом удар (из лёгких выбивает весь воздух, обрывается крик), столкновение с твёрдым, боль и темнота. Не сразу понимаешь, что жива, тело кажется одним сплошным синяком (сильнее всего ноет левая нога). Пытаешься пошевелиться, но не выходит — тебя завалило, лишь рука свободна. Ощупываешь тяжесть: капсулы. На одной ты лежишь, другая рядом, препятствует свету, третья давит. Если приподнять последнюю, ты сможешь выползти, уверена. Кто-то хватает тебя за ладонь и тянет… тянет… тянет, не больно, но неприятно.

------------------------------------------------------------

Джош

В раздумьях и не сразу замечаешь происходящего в зале. Бежишь на помощь девушке, но её уже завалило, только рука торчит из капсул. Хватаешь, тянешь: безрезультатно.

------------------------------------------------------------

Макс

Дырявый человек заставляет волосы на твоей спине шевелиться. Отвлекаешься. Бежишь (срываешься с места как раз тогда, когда на него падает капсула). Предупреждаешь своих.

------------------------------------------------------------

Майя

Окликаешь любовника. И улетаешь, но не от нахлынувших чувств, а от врезавшейся в тебя капсулы. Падаешь. Приземляешься в мягкое — в знакомого. Солоно во рту. Больно шевелиться.

------------------------------------------------------------

Тайпан

Хлопаешь собрата по плечу, футболку к лицу прижимаешь, та мгновенно пропитывается кровью. Вверху начинают кричать.

------------------------------------------------------------

Рэй

Катишься как можно дальше. А потом в тебя прилетает девчонка. А потом на ногу что-то падает. Больно. Очень.

------------------------------------------------------------

Сэмми

Орёшь в закрытый люк, но нет ответа, только приближающийся лязг. Бьёшь железякой, с тем же результатом. Смотришь, как в зале, раскидывая капсулы, падает контейнер. Кричишь оставшимся там, но они, кажется, тебя не слышат.
------------------------------------------------------------

Роберт Элтон

Отталкиваешься ногами от падающего контейнера. Удачно. Смотришь, как контейнер подминает под собой зазевавшегося парня, как под сбитые им капсулы попадают другие люди, и на тебя снисходит спокойствие: ты избежал этой судьбы, всё будет хорошо. В этот момент со звуком лопающейся струны в дыре рвётся один из удерживающих тяжесть кабелей. Глядишь, будто в замедленной съёмке, как его искрящийся конец летит к тебе. Боли ты уже не чувствуешь.

------------------------------------------------------------

Йош

Кричишь и прыгаешь на лестницу. Запал, впрочем, быстро проходит, когда понимаешь, что лезть вверх занятие, во-первых, не простое, во-вторых, утомительное и, в-третьих, почти опасное. Впрочем, справляешься без происшествий, доползаешь и вставляешь арматуру в дужку замка. Давишь, но безуспешно: неудобно висеть, одной рукой держась за ступеньку, другой удерживая нелёгкую железяку. Неверное движение, ты поскальзываешься и роняешь штырь. Он летит вниз долгие секунды, за которые ты успеваешь подумать: что будет, если сейчас опять тряханёт?

------------------------------------------------------------

Элли

Погружаешься в раздумья. Рядом, в зале кричат, а ты пытаешься понять, сможешь ли кого-нибудь не спасти. Нет ответа, если не вспоминать того мужика, что провалился под пол.. Ему ты не помогла, даже не пыталась. Было ли что-то подобное до пробуждения здесь, ты не знаешь, оно всё так же скрыто забвением.
------------------------------------------------------------

Кирилл

Объясняешь остальным ситуацию, но не видишь понимания на лицах. Пытаешься хоть что-то вспомнить, не выходит, только агитационный плакат всплывает в разуме: "НЕ СТОЙ ПОД ПИЗДОЙ" (ссылка). Смотришь вверх: она летит.
------------------------------------------------------------

Ма Нгуен

Ощупываешь руку, придумываешь план действий, стягиваешь майку. Коротких кусков металла рядом не находишь (они остались вверху), потому собираешься зафиксировать перелом притащенной с собой арматурой, но вот беда: и ремней здесь нет, ты их не брал. Осматриваешь перемазанную кровью рожу первого паданца, но в приглушённом свете подземелья толком и не разобраться, что к чему.

------------------------------------------------------------

Торч

Пытаешься остановить щетинистого дядьку, но он уже лезет наверх. Смотришь, как он постепенно уменьшается, как замирает у решётки. Как выпускает из руки штырь и тот, раскручиваясь, падает вниз.
------------------------------------------------------------

Эникс

Память пуста. Или, что более вероятно, ещё не прогрузилась. Берёшь ремень, укрепляешь плечо, становится лучше — крепче. Осматриваешь пострадавших, они, в массе своей, уже перевязались, либо попадали вниз за пределы твоей досягаемости, либо кажутся (визуально) мёртвыми, либо получают раны только сейчас и ещё не готовы к помощи.

------------------------------------------------------------

Кор

Пытаешься считать код, но не выходит: это всего лишь татуировка, не имеющая для тебя смысла. Стоишь посреди хаоса невозмутимый: штыри пролетают мимо, капсулы давят других, мелкий мусор отскакивает от кожи.
------------------------------------------------------------

Тилли

Синтеты, блять. Боль, раскалывающая череп. Контейнер падает (а ты ведь предлагала аккуратно его снять). Пытаешься уйти, отползти от этого всего. Но неустойчивая тяжесть выворачивает над тобой трубу, роняет прямо на и без того нездоровую голову. Вскользь, но этого достаточно. Взрывается висок. Темнота пожирает страдание.

------------------------------------------------------------

Даяна

Вцепляешься взглядом в парня. О чём он говорит? Ни малейшей идеи.

------------------------------------------------------------

Джим

Дышишь, спокоен как удав. И так же терпелив. Кругом хаос, ты разбиваешь его на простые и от того решаемые задачи. Осматриваешься. Татуировок (кроме кода) нет, есть шрамы. Множество их. Сбитые костяшки. Пулевые отверстия. Ножевые полосы. Зубы. Выдранные ногти. Ты не помнишь их историй, но в происхождении уверен, намётанный глаз понимает. Ухмыляешься и прикасаешься к лицу, заметив странное: его правая часть хуже шевелится и чувствует. Не сильно, всего лишь секундная доля задержки. В других частях тела такого нет. Горит адреналин в крови. Контейнер падает, ты тянешь женщину.

------------------------------------------------------------

Джонни

Сливаешься со стеной, сжимаешь до боли арматуру и бегаешь глазами от одной угрозы к другой. Потеешь.

------------------------------------------------------------

Джек

Сидишь в углу. Думаешь о том, что неплохо бы убежать. Впрочем, тебе и без того нормально: опасность далеко, тебя не задевает. Копаешься в памяти: пустота.
------------------------------------------------------------

Эд

Встаёшь на ноги, озираешься. И тут на тебя падает контейнер.

------------------------------------------------------------

Даяна. Джим. Джонни. Кирилл. Сэмми. Торч. Элли. Эникс. Общее

Вверху что-то звякает, вы поднимаете взгляды: полезший на лестницу парень уронил арматуру. Летит. Раскручивается. Контейнер же, тем временем, падает, расшвыривает оказавшиеся на пути капсулы и останавливается, оставив за собой борозду сорванного металла. Оседает пыль, слышны стоны, больше панелей разбиваются или тухнут. В воцаряющейся тишине не сразу и заметно, что лязг прекратился. Только стук привлекает ваше внимание: глухой удар в перекрывающую люк капсулу. Три-четыре секунды паузы и ещё один удар, теперь сильнее, капсула едва заметно вздрагивает. Снова промедление и барабанная дробь: тук, тук, тук! Приглушённый бас из-под решётки:
— Бля… Слышь! Открывайте или отходите, сам открою! Десять секунд на размышления!
Бьются сердца, задают ритмы.

— А ты не сдохнешь? — всерьёз обеспокоился Кастет. — Ты не заразная?

Мой поход завершился, я был ещё молод и полон сил, но воевать больше было не с кем. На всякий случай я ещё дважды прочесал свой берег. Никого. Я давил мелкие племена и обращал их в рабство, но они были лишь пеплом под моими ногами. Я мечтал о достойном противнике и с грустью вспоминал о Быках: вот они вызывали уважение, не одно поколение моей семьи пострадало от них.

Тогда я приказал искать пути на другой берег Нила. Река стала моим личным, любимым врагом, я решил положить остаток жизни на её преодоление. Многие сотни рабов утонули, пытаясь переплыть её, найти брод или научиться ходить по воде. Безуспешно. Она не давалась даже слонам, что уж говорить о людях. Я подумывал и сам попробовать, уж мне-то она бы покорилась, но раз за разом отвлекали другие дела. В память о предках и о братьях я начал строительство Великого Крематория. Однажды усталый слон, гружённый камнем, сорвался с узды и бросился к Нилу пить. Это стало ответом! Я повелел бросать в реку камни, так появились первые мосты.

Я старел, в моих волосах появились седые волосы, но я не слабел! Годами я тренировался с захваченным оружием. Я знал, что за глаза мои люди называют меня "тупым" и радовался этому: тупое оружие наносит ужасные раны, если применять его с достаточной силой. Упорства мне было не занимать. В честь открытия Великого Крематория я устроил очередной праздник Айхи и бросил в костёр меч. Кто-то из рабов решил его спасти, сгорел сам, но вытащил оплавленный клинок. В ту минуту я понял: пламя Тотепа есть то, что придаёт бронзе силу!

Когда колени начали подводить меня, я приказал выточить из слоновой кости трон. Я сидел на нём, забываясь дневными грёзами, и перед глазами моими проплывали удивительные видения будущего. Мои потомки, и потомки моих потомков, и их потомки тоже жили в позеленевшей пустыне и больше не нуждались в войне. У них было вдоволь пищи, они не гибли от голода. Они жили в мире с собой и с соседями. У них не было рабов! Всё, за что я боролся всю свою жизнь пошло прахом.

Я просыпался в холодном поту, звал приближённых и говорил им: нельзя изобретать орошение, это погубит наш воинский дух! Каждый, от мала до велика, должен уметь сражаться! Мы, мёртвые Скорпионы, должны воспрянуть из пепла сильнейшей нацией! Мы, став царством, должны перестать быть племенными воинами и стать профессиональными солдатами!

А потом я снова засыпал и однажды понял, что скоро умру. Тогда я приказал перенести костяной трон в Великий Крематорий и устроил ещё один праздник. На нём в Дар Огню не приносили рабов и людей, я сам вошёл в пламя. Братья заждались меня на небесах, Небесному Скорпиону требовался Царь.

Развеиваясь по ветру дымом, я видел иной сон: воинское государство, конца которому нет, где каждый свободный человек — солдат, где огонь — лучший друг каждого, а боги даруют благоденствие и достойных противников.

Мой пепел собрали в урну и поставили на трон, и каждые десять лет в честь моей смерти (и неведомого Айхи) в Великом Крематории устраивали праздник с песнями, плясками и ритуальными сожжениями.

Я смотрю на толпу. Братья скандируют имя, но не все разделяют их энтузиазм. Трусы. Слабаки. Они умрут. Во имя Сета! Поднимаю руки: молчание, я буду говорить.
— Прошла эпоха вождей! Срака был велик, мне не переплюнуть его! Тотеп был велик, мне не дорасти до него! Сети, Хеджу-Хор, Апчхихотеп, все мои великие отцы что-то дали племени! Я буду кем-то другим и дам больше: я дам нам власть! Быки умрут, как и все, кто им помогают. Остальные покорятся! Я слышал, люди начали умирать без ритуала, от внутреннего пламени. Это добрый знак! Это пламя Тотепа! Кто мы? — обвожу взглядом затихших соплеменников. — Мы Истинная Кровь! Кто мы? Мы Братство! Кто мы? МЫ СКОРПИОНЫ! — кричу и вскидываю над головой копьё. — УМРУ Я, МОЙ СЫН ПРОДОЛЖИТ НАШ ПУТЬ! ПО СЛОНАМ!

Роб

Перекатываешься, отдаляется воронка. Осматриваешься. Нет аптечки. Глядишь на пальцы: сочится кровь. На запястье штрихкод темнеет. Режешь майку, медика зовёшь. Подходит парень, забирает обрезки, заматывает руку. Благодаришь. Советуешь другим помочь, недокультю поднимаешь — сам не можешь, ранен. Ремни забираешь. Иголку. Возвращаешься от тела к капсуле: тебя привлекает панель. Светится зелёным, каким-то подобием логотипа, две буквы: "KR". Прогоняешь движением здоровой конечности, загорается меню:Пункты со второго по четвёртый неактивны, пятый при попытке нажать рисует красным "ОТКАЗАНО В ДОСТУПЕ" и возвращает обратно. Выбираешь первый. Возникает голограмма: ссылка. Мотаешь дальше.На этом короткое досье заканчивается.

------------------------------------------------------------

Джош

Осматриваешь себя. Если не считать отверстий от иголок (как свежих, так и застарелых), ты цел. Замечаешь на запястье татуировку, глядишь по сторонам. Думаешь. Вместо ответов "тиканье". Разговариваешь. И подходишь к истекающему кровью парню, на пути стягивая майку. Впрочем, она не нужна: он уже порезал свою. Ремни они вот, стоит только руку протянуть, что и делаешь. Спустя пару минут парень (болезненного вида дрищ) щеголяет импровизированной повязкой (на тёмной ткани не видать, пропитывается ли она кровью). Есть в нём что-то знакомое, но что? Не ухватить мысль. Тем более потому, что парень, с которым ты только что говорил, начинает кричать, приказывая выламывать арматуру. Пробуешь, не выходит: маловато сил. Вдруг ёкает сердце: мертвец снимается со штыря. А собеседник обращает внимание на странный звук. Влепляешь себе пощёчину, просишь арматуру, а сам возвращаешься к своей капсуле. Забираешь ремни. Указываешь ставшему уже почти приятелем парню на нелюдя и ловишь вываливающегося прямо на тебя из капсулы крепко сложенного мужика. Опускаешь его на пол, заглядываешь в глаза. И получаешь желаемое: парень-с-железякой отдаёт тебе её. Разговариваешь. От хаоса пухнет голова, составляешь мысленный список. Продолжаешь беседовать, надоедает, идёшь ковырять дверь, но она не ковыряется: твой штырь слишком толст, чтобы зацепиться за узкую щель.

------------------------------------------------------------

Макс

Потираешь виски. Парень со странными глазами обращается к тебе, но не отвечаешь ему: звяканье важнее. Кричишь приказ, будто бы всегда так делал. И резким усилием выламываешь металлический штырь. Лишь теперь отвечаешь говорившему, картинка вокруг не складывается: дыры — дыры, воронки — воронки, капсулы — капсулы, и всё это не имеет никакого смысла. Салютуешь здоровяку. А прежний собеседник на нелюдя указывает. Отдаёшь ему (собеседнику) штырь. Себе новый добываешь, без труда. Удивительно, но обилие мусора вокруг тебя никак не напрягает. Подбираешь ремни.

------------------------------------------------------------

Торч

Снимаешь себя со штыря. Размышляешь: кто такой Иисус? Нет идеи. Осматриваешь труп: код на его запястье ни о чём тебе не говорит. Зажимаешь пальцами иголку и идёшь на покорение двери.

***

Уже позже, открыв дверь и осмотрев помещение за ней, встаёшь на колено и кричишь в люк. Не отвечают: то ли не слышат тебя, то ли не могут или не хотят. Предупреждаешь остальных о грядущем и копаешься в памяти, в ней пусто: мозг не хочет обрабатывать информацию. Наблюдаешь за неведомым. Приходит парень, предлагает открыть ещё одну дверь. Обращаешь его внимание на невозможность предложенного и предлагаешь встречное: слазить наверх.

------------------------------------------------------------

Тайпан

Больно. Кричишь: зовёшь на помощь. И медленно, отхаркивая кровь, поднимаешься на ноги. Всматриваешься в тоннели, перекрытия. Не видно ни черта, темно. Только пальцы чьи-то неподалёку валяются. Ноет разбитое лицо, не шевелятся мозги, как ни пытаешься заставить их работать. Вверху появляются два лица: негра и азиата. Предлагаешь поднять тебя или спуститься самим, соблазняешь туннелями. Один пробует, начинает лезть, но грохается тебе под ноги. Живой: держится за руку. Рядом падает металлический штырь, повезло, что не в него.
------------------------------------------------------------

Майя

Проверяешь конечности. Порезы, свежие уколы, штрихкод. Внимание привлекает ещё одна татуировка: выглядывающий из-под "штанины" боксеров розовый бутон. Но кровь течёт, тебе не до него. Обнажаешься (в сосках оказываются проколы), рвёшь майку, заматываешь руку. Хватаешь железяку, но выдернуть не можешь: крепко сидит. Забираешь ремни и подходишь к мигающей жёлтым капсуле. Нажимаешь на рычаг, ловишь тело, спрашиваешь. Меж тем покрасневший парень с загадочным прищуром предлагает тебе одеться и даже отдаёт своё. Берёшь, одеваешь. И сгибаешься болью.Смотришь на соседнюю капсулу и глазам не веришь: его девчонка вытаскивает. Завязываешь волосы. Вытащенный тобой парень оказывается красавчиком, он отводит тебя в сторону и дарит арматуру.

------------------------------------------------------------

Ма Нгуен

Приходишь в себя. Встаёшь. Кто-то рядом кричит: "Медик". Ты осматриваешься и, не найдя аптечки, послушно идёшь на зов. Изучаешь пациента. Знакомишься. Рвёшься помочь, но ты уже не нужен: парень с плохими венами уже замотал и затянул. Возвращаешься к капсуле, жмёшь на панель. Но вместо познавательных строчек лишь красное "ЗАБЛОКИРОВАНО. ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ", да виртуальная клавиатура. Вздыхаешь.Примеряешься к палке, выбираешь подходящую и одним движением выдергиваешь. И спешишь на очередной призыв к помощи. Приседаешь возле пациента и понимаешь по белым, без единой прожилки, глазам: он не человек. Андроид, скорее всего. Спрашивает, ты ли Создатель. Почему-то тебя это не удивляет. Помогаешь встать. Подходишь к краю и высматриваешь упавшего. Заметив и поговорив с ним, окликаешь девушку, просишь покараулить. Спускаешься. В какой-то момент труба у тебя под рукой обламывается и ты кубарем летишь вниз. Вслед за хрустом следует вспышка боли, правая рука немеет. Когда туман перед глазами рассеивается, видишь над собой окровавленное лицо упавшего до тебя. "Помощника" рядом нет.

------------------------------------------------------------

Кирилл

Разминаешься. И идёшь к капсуле. Пробуешь красную открыть, не выходит: не поддаётся рычаг. Пробуешь жёлтую и в руки тебе выпадает худощавый паренёк. Опускаешь его на пол, хватаешь ремень и тащишь ближайшую арматуру. Но не выходит: слишком крепко она засела. Не унываешь, осматриваешься. И понимаешь:Идёшь открывать, но здоровяк мешает.

------------------------------------------------------------

Джек

Материшься и забираешь ремни. Ломаешь арматуру, но она не ломается. Оглядываешься по сторонам, но вокруг ничего не понятно: бегают, кричат, что-то делают. Не малейшей идеи, что здесь произошло.

------------------------------------------------------------

Эникс

Садишься, оглядываешься. Ноет плечо, но не то, чтобы это тебя тревожит. Скорее обидно, что из строя выведена. Зовёшь на помощь. Подходит детина, хватает, дёргает, но нет, чувствуешь: хоть и хрустнуло, но не встало на место. Следом девушка пробует, с лучшим результатом. Шевелишь рукой: вправилось плечо, но плохо держится. Нужно заменить сустав. Благодаришь спасительницу и собираешь ремни. Трогаешь панель, выбираешь единственный рабочий пункт: "1. ИНФОРМАЦИЯ О ПАЦИЕНТЕ".
------------------------------------------------------------

Джонни

Оглядываешься, потираешь зад. Страшно. Поднимаешься и слышишь крик… приказ? Следуешь ему и вырываешь себе значительный кусок металла. Следом забираешь ремни и подходишь к людям со штырями.

------------------------------------------------------------

Сэмми

Вываливаешься, корчишься, вдыхаешь, кашляешь. Саднит горло. Поднимаешься на локте, осматриваешься. Наваливается какофония звуков. Различаешь слова, приказ-совет отламывать что-то. Следуешь. Обзаводишься штырём. Салютуешь. И спешишь на помощь даме. Обнимаешь, дёргаешь, ждёшь крика… Его не случается: она холодна кожей и спокойна лицом. Отвечаешь другой, находишь татуировку. Обматываешься ремнями. И отдаёшь железяку девчонке, себе поухватистей вырываешь. Находишь новое тату в подмышке. Подходишь к проёму: и правда, нелюдь. Разворачиваешься, возвращаешься и скручиваешь баллон. Нравится, скручиваешь ещё один. Под ним обнаруживается кнопка, жмёшь её и у капсулы снимается задняя панель (какой-то пластик типа панельного), открывая удобные для переноски ручки. За них и берёшься.

------------------------------------------------------------

Йош

Отползаешь от трупа, но тут же возвращаешься к нему, снимаешь одежду и перевязываешь царапины. Замечаешь девушку топлесс, краснеешь. Стягиваешь свою майку, предлагаешь ей, отворачиваешься, разглядываешь окружение. Берёшь иглу и начинаешь шатать арматуру. Одна отламывается. Следом твоё снаряжение пополняют ремни. Собрав всё, что можешь, идёшь меж капсул, тянешь рычаги, но ничего не происходит: красные не открываются, а жёлтыми уже занимаются другие. С контейнером тоже не везёт, даже зацепиться не выходит (его неустойчивая махина вызывает холодок, так и представляешь, как падает, подминая тебя). Перевязываешь ноги, тыкаешь в заблокированную панель. И присоединяешься к переносу капсулы.

------------------------------------------------------------

Тилли

Оглядываешься. Опускаешься на колени. Бьёшься дрожью. Поднимаешься. Подбираешь ремни. Тащишь арматуру, она обламывается: победа! Пытаешься спасти кого-нибудь, хотя бы словом. И опрометчиво напрягаешь мозг, пытаясь вспомнить хоть что-то. Хорошо, что присела: будто бы только что добытый штырь раскалили добела и воткнули в висок. Боль плавит мозг. Невозможно думать. Дышишь, медленно и глубоко. Разговариваешь, ползёшь, подбираешь осколки. Высматриваешь жёлтые капсулы, но поздно: остались только красные. Пытаешь заглянуть внутрь, но, незадача, нет окошка. Тёмная вставка металла впереди кажется таковым, но при ближайшем изучении оказывается всего лишь тёмной вставкой металла.

------------------------------------------------------------

Фай

Приземляешься, поднимаешься, оглядываешься. Выламываешь арматуру — сталь приятно холодит ладонь. Берёшь ремни. И подходишь к травмированной девчонке. Ощупываешь плечо. Дёргаешь. И испытываешь сразу два ощущения. Первое: понимание — она не человек. И второе: сильное желание шлёпнуть её по заду (без какого-либо эротического подтекста: так работник на обувной фабрике жмёт на конвейере кнопку, приближая к себе очередную пару). С щелчком искусственная конечность встаёт на место. Гиноид подаёт идею, пробуешь свою панель… заблокирована. Тебя окликает азиат, просит постоять на стрёме. Идёшь.

------------------------------------------------------------

Элли

На предплечье находишь череп. На запястье штрихкод. Арматура не даётся, да и происходящее не понимается, с ремнями легче: снимаются без проблем. Предлагаешь здоровяку помощь, но она уже не требуется: плечо вправлено другой. Решаешь заняться капсулой и вытаскиваешь из неё самое бесправное существо во вселенной: гетеросексуального (судя по тому, как вцепился в тебя) белого мужчину. А здоровяк тебе, тем временем, штырь отдаёт.

------------------------------------------------------------

Джим

Разворачиваешь бурную деятельность: забираешь иглу, ремни и тыкаешь пальцем в панель. Новые команды и впрямь появляются, однако большинство нерабочие. Жмёшь "1. ИНФОРМАЦИЯ О ПАЦИЕНТЕ". Пока читаешь, мотаешь наруч. Стаскиваешь обломки, подвешиваешь на ремне. Осматриваешь баллон, он явно подаёт что-то в капсулу. Но вот что, непонятно. Выковыриваешь штырь подлиннее. И ещё один женщине помогаешь добыть.

------------------------------------------------------------

Кор

Лежишь. Зовёшь на помощь. Приходит азиат. Просишь его поднять тебя на ноги. Он Создатель? Помогает встать.
------------------------------------------------------------

Рэй

Смотришь на девушку. После недолгого разговора поднимаешься на ноги. Отходите. Вырываешь ей арматуру. А вот себе не получается. Просишь спасительницу о помощи и отправляешься на безуспешные (они закончились) поиски жёлтых капсул.

------------------------------------------------------------

Зим

Вываливаешься из капсулы: тебя вынимает девушка. Старательно тупишь. Кто главный, непонятно.
------------------------------------------------------------

Эд

Вылезаешь из капсулы и охуеваешь от происходящего. Какой-то седобородый мужик бродит рядом.
------------------------------------------------------------

Даяна

Выбираешься, но лучше бы и нет. Кругом броуновское движение: люди куда-то ходят, что-то делают, о чём-то говорят. Пробуешь присоединиться к празднику жизни, но не получается: не ломаются штыри, не разблокируется панель, не складываются отдельные фрагменты в общую, понятную картину. Просишь крепыша помочь, не отказывает, обзаводишься куском железа.

------------------------------------------------------------

Драгомир. Шнырь

------------------------------------------------------------

Даяна. Джим. Джонни. Джош. Йош. Кирилл. Сэмми. Элли. Эникс

Берётесь за капсулу. Тяжеленная всё-таки гнида. Требуются усилия четырёх человек, чтобы оторвать её от пола, и девятерых, чтобы дотащить до места. Ручки (специальные, видимо, для переноски) помогают, но не слишком. Итог: люк совместными усилиями забаррикадировали, но, пока тащили, взмокли все.

------------------------------------------------------------

Даяна. Джек. Джонни. Макс. Сэмми. Тайпан. Фай. Элли

Не помните ни черта, но не нужно быть гением, чтобы заметить в вас нечто похожее. Выправка, манера движений и сходные татуировки (тот же рисунок, не у всех совпадающие цифры) на правом предплечье, выдают если не общее, то пересекающееся прошлое.

------------------------------------------------------------

Общее

Закрывается люк и становится невозможно следить за продвижением неведомого, лязгание становится тише. А потом свет вдруг совсем гаснет, а пол уходит из-под ног, дрожит, трясётся, роняет вас на пол (к счастью не сильно и контролируемо: никто не страдает). Когда минуту спустя всё заканчивается, огни мерцают вновь, вы лежите. Не сразу понимаете, что кое-что изменилось: во-первых, контейнер теперь едва держится и вот-вот готов упасть. И во-вторых: лязганья нет, есть тихий, едва слышный рёв из-под решётки. А, нет: рёв прекращается, лязганье возвращается, но теперь оно реже, хоть и продолжает приближаться: лязг-лязг, пауза. Лязг-лязг, пауза. Последние остатки анабиоза проходят, с новой силой просыпаются эмоции: стрёмно. И ссыкотно. Двое парней, так и не вставших с пола, не шевелятся — мертвы.

Общее

Мал помалу боль стихает: она есть и сильна, но уже не мешает думать и видеть. Оказывается, что вокруг вовсе не воздух, а прозрачная, безвкусная жидкость. Дышать не хочется, она удовлетворяет потребность в кислороде. Ощущение слабости заменяется парением, быстрый осмотр выявляет поддерживающие ремни под мышками и у живота.

Торч

Ждёшь. Легчает. Кроме этого ничего не происходит.

Остальные

Нажали. И умерли. Так померещилось сперва, когда вокруг вдруг забурлило, жидкость ушла водоворотом в пол, иголки с трубками повыскакивали и с мерзким жужжанием уехали в стены, а мерцающая огоньками панель отъехала вбок, оказавшись дверью. А ремни вдруг отщёлкнулись. Вы полетели.

Общее

Мигающие огни перед глазами разгоняют темноту. Боль: кажется, что от любого усилия, будь оно движением, или мыслью, или обращением к памяти, голова разлетится на части. Да и нет сил: тонкие иголки протыкают всё тело. Часть из них воображаемые, всего лишь отражение общей слабости. Но есть и настоящие, торчащие из вен, вырастающие в наполненные какой-то густой, зеленоватой жидкостью трубки. Видна чёрная, синтетическая ткань обтягивающей одежды. И, прямо напротив лица, Большая Красная Кнопка, подписанная ниже:

"НАЖМИ".

На это сил хватит, стоит только попробовать.

— Blyat'! — выругался Андропов (никто не услышал — микрофон он выключил). — Да ладно, ладно, я понял! Не первый раз в пустоте, — а вот это уже сказал в канал. — Ща всё nishtyak будет!

Начал стравливать воздух: среди снаряжения бесполезного не было. По хорошему, стоило бы вернуться, но "русские не сдаются" и Лев собирался тем или иным путём всё-таки оказаться в Ковчеге.

Старость

А потом я наконец нашёл постоянную работу — швейцаром — и начал думать, что всё, заживу на старости лет! (Пора бы уже на пенсию, но где мне, с моим-то стажем.) Но одним ветреным осенним вечером меня опять продуло и я слёг. Я вызвал скорую и угрюмый молодой врач (а ведь и я мог быть таким, если бы учился!) увёз меня на белой карете и уложил на нары в коридоре. Там я и умер через три дня, во сне — сестрам надоел мой громкий кашель и они ширнули меня снотворным. Меня кремировали за государственный счёт, никто не пришёл. Пепел сложили в урну. В мусорную.

ссылка.

— А что ж ты сам-то тварь не сожжёшь? — спросил Георг с ехидцей. — Для самоубийства здоровье ни к чему. И тварь эта, случаем, не гигантский комар?

Не верил сержант старику, не верил. Тот явно пытался остатки отряда в ловушку заманить, даже если и правду говорил. Так что ничего из уже сказанного не заставило лучника изменить намеченному. Лишь навело на мысль, что неплохо бы его ускорить.

— Ты безумен, старик, — ответил Георг. Но теперь в хмурости затаилось сомнение. — Я не понимаю, о чём ты говоришь. Я не могу тебе помочь — мы спешим. Если сможешь, успевай за нами. Желаю удачи!

Сорвалась с губ шаблонная фраза и лучник вдруг понял, что говорит её совершенно искренне — он не желал этому деду смерти, хотел, чтобы тот добрался до людей, нашёл себе спасение. Хоть и невозможное — на Болотах в одиночку никто не выживал, удивительно, как он протянул. Сержант повернулся к своим. Махнул рукой, базар прекращая:
— Идём. Быстро. Почти бежим, но аккуратно — не забываем, где находимся. Наша задача — дойти до дома, найти людей, доложить обо всём произошедшем. Обо всём, без прикрас. Хоть один из нас, но должен выбраться. Приказ в силе, даже если я умру. О любых изменениях в самочувствии немедленно сообщать мне.

И снова к деду:
— Прощай, старик. Уж звиняй, если чего не так.
Сорвался с места быстрым шагом. Нужно было успеть до того, как болезнь начнёт туманить разум. Если, конечно, правдиво было предупреждение.

Подрочество

Вскоре меня выгнали из школы, я всё больше проводил времени на улице, отжимая мобилы у лохов и попивая пивко с сэмками в скверах. Я начал заплывать жирком от нездорового образа жизни, но это быстро прошло, когда я нашёл решение всех своих проблем: героин! Узнав о моей зависимости, родители выставили меня из дома.

Однажды, в период особенно долгого ремонта, я сёрфил Сеть и наткнулся на архив допотопной энциклопедии под названием "Википедия". Одна из её статей была посвящена довоенному выражению, применяемому в искусстве: "Deus ex machina" — внешний фактор, появляющийся в развязке истории, чтобы разрешить проблемы героев. В моём случае это был "Дракон из машины". От его внезапного вмешательства (или, может, от очередного попадания) поршень в моей груди на миг заело и я испытал нечто похожее на давно забытое чувство страха. На миг мне показалось, что GD-44 вернулся, чтобы закончить начатое, лишь миллисекундой позже я понял, что это был представитель иной модели. И, что было гораздо важнее: по крайней мере в этом бою он был на моей стороне и смёл сокрушительным залпом большую часть наседавших на меня ботов. Что ж, если это значило, что я просуществую дольше и смогу приблизиться к разгадке происходящего, я был совершенно не против принять его помощь. Стрельба сейчас, разговоры потом. Не покидая укрытия, я продолжил бой.

— Нихуя себе! Нихуя себе! Нихуя себе! — только и бормотал Кляйн, пока его на носилках тащили в столицу. Только раз прервался, ухватил идущего рядом Конрада за локоть.
— Ты видел, да? Видел? Я его изнутри разрубил! А-ха-ха! — сказал и залился истерическим смехом.

Потом, конечно, проспался, отпустило, но прежнего Германа будто бы не стало. Изменился бородач. Пить бросил! Пир пропустил. Даже за юбками волочиться перестал, всё свободное время проводя в компании Тощей Берты. Укол. Ещё укол. Рубануть сверху. Повторить. И так, пока не отработал все движения до невиданного прежде автоматизма.

Ну а как иначе-то?! Распробовал здоровяк новую жизнь. Стать обедом ещё какой-то твари совсем не желал.

Да и ожогов стеснялся.

Увидев красное пятно, напрягся сержант. Положил ладонь на рукоять меча. Нахмурился печально. Вздохнул.
— У тебя есть три пути, — сказал Андерсу. — Первый: ты и правда можешь вернуться. Но я тебя не отпускаю — мне нужен каждый человек, без тебя у нас меньше шансов выполнить приказ, — а погибнуть больше, подумал Георг, но озвучивать не стал. — Потому, если уйдёшь, я мешать тебе не буду, но, по возвращении, доложу как о дезертире. Дальше Болота не сошлют, так что вздёрнут тебя… если поймают, — плечами пожал. — Обратно тоже дойти надо, мы сюда не десять минут добирались, — выдохнул — долгие речи давались ему с трудом.

— Есть и другой путь, — продолжил после короткой паузы. — Ты умираешь. Но сперва идёшь с нами столько, сколько можешь идти. Когда начинаешь загибаться, я даю тебе зелье и ты идёшь ещё. Если повезёт, погибнешь в бою до того, как болезнь распространится на всё тело. В худшем случае сгниёшь заживо. Ты человек в Болоте не новый, знаешь как это бывает. И куда шёл, — в голосе прорезались нотки стали, — тоже знал.

— И путь третий, — продолжил после ещё одной передышки. — Я отсеку тебе кисть, рану прижгу. Возможно — только возможно! — это предотвратит распространение болезни. Станешь пехотинцем вместо погибших. Меч у тебя есть. Выживешь — получишь премию, медаль почётную и увольнение. Выбирай, — уставился в глаза Клопу, не мигая.

Не сдаются. Ничего другого я и не ждал — у Нирваны нет инстинкта самосохранения. Но инструкция есть инструкция.

Проанализировал обстановку. Труба. Трансформатор. Стена. Десять ботов — не препятствие на моём пути. Расстрелял трубу — она пробила стену и задела кого-то по пути. Следом и трансформатору досталось. Сижу, жду результатов.

Крубак

Ты позвал духов и они пришли. Он. Один. Он сказал.

ПРИШЛО ВРЕМЯ НОВОГО КРУГА

Тебе показалось, что гром раскатился в твоей голове, но другие ничего не заметили. Возможно, они оглохли. Он сказал.

ВСПОМНИ

И ты вспомнил, затрясся в конвульсиях: тысячи мёртвых орков завопили в твои уши. Они кричали о боли и крови, о предательстве "высших" рас и гибели вашего народа. Страдания целой расы, твоей расы, каждого орка всплыли в памяти. Ты закричал.

УЗРИ

Ты увидел мертвецов, закованных в цепи рабов, запертых в клетках на потеху публике раскрашенных клоунов и все они были орками. Ты увидел Степь, огромную в своей пустоте, но не увидел орков. Ты увидел Степь, огромную в своей наполненности, но и в ней вас не было — только люди, их города, расползающиеся всё-дальше и дальше, будто муравьи. Ты увидел себя, страдающего в посмертии от бессилия. Ты замолчал.

УБЕЙ

Лес. Ты уже чувствовал его, перед боем. Единый организм, в котором каждое живое существо, каждое растение, каждый зверь, каждый эльф является клеткой. Зарази одну и болезнь расползётся. Ты кладёшь руку на ближайшее дерево. Простое заклинание "Порча" — основа твоего образования. Ты мог использовать его, чтобы лишить остроухих укрытия, сорвать листья, принести в Лес кусочек Степи. Но сейчас ты не убиваешь, ты меняешь. Будто некая невидимая рука ведёт тебя — о таких возможностях мёртвой энергии ты и не мечтал. Ты режешь ножом свою ладонь и оставляешь отпечаток на стволе. Зелень вянет. Ты просыпаешься.

Общее

Поляна, на которой вы сидите в окружении трупов, опадает желтизной, как будто резко наступила осень. Шаман, который сперва трясся, потом кричал, потом просто сидел, уставившись в никуда, а в конце разрезал себе руку и измазал кровью дерево, протирает глаза. Что это было?

Полезли ящерицы. Да ещё и пацана утащили. Нет, так дела не делаются. Заозирался Георг, соображая, что происходит. И, как понял, что тактических изысков не требуется, выплюнул сухо:
— Валим их!
А сам стрелу выпустил в того, что Дуко под воду потащил. Ветерана терять никак нельзя было и из всех подопечных сержанта (тех, кому ещё можно было помочь) он находился в самом тяжком положении. На человека же, о котором доложил Валдис, рейнджер обращать внимание (пока) не стал — если он и был, он не нападал и, значит, мог подождать.

Поднял Герман глаза на Людвига. Выдохнул тихо:
— Ебать ты наблюдательный!
А больше ничего говорить не стал — тот полезным делом занялся, зачем мешать.

Лес. Тропинка. Скрытность. К такому Кляйна жизнь не готовила. Дороги вот, это да, это он понимал. По ним ходить удобно. А тут, что не шаг, то яма или кочка, а с ними риск падения. Особенно в сковывающей движения броне. Хорошо (не очень), что времена сейчас были тяжёлые и серьёзные доспехи Герман себе позволить не мог, а то бы точно грохнулся. Падать в грязь лицом (буквально) гвардейцу Его Величества не пристало. Тем более, алебардисту, единственному, кто мог в полной мере исполнить приказ короля. Внимание, пусть и косвенное, столь царственной особы льстило бородачу. Потому шёл он внимательно и осторожно, под ноги смотрел. Засада? Ну, её пусть кто другой, более глазастый выглядывает.

Главная беда этого похода была в том, что к огру нужно было идти. Нет, ходить вы умели — Степь большая и иначе как пешком пересекать её не получалось (захваченные у людей лошади орков боялись и потому быстро шли в пищу). Но идти нужно было через лес. Ни вы, ни собратья ваши его не любили — там жили эльфы, только и ждущие шанса вонзить стрелу в случайного воина. Да и без них огромные деревья вызывали, в лучшем случае, беспокойство (а чаще страх, в котором, конечно, никто не признавался). Это была не ваша земля, чужая, и вас она, ощущалось, презирала, терпела с трудом, желала плохого. Но пути иного вы не знали. Только прямая дорога через чащу. Так и шли вы, прорубая себе проход. Да прислушивались. В треске веток, в шелесте листьев мерещилось вам остроухое дыхание. А в плясках теней — натягивающий тетиву стрелок.

Багги первая почувствовала неладное. Позже напряжение передалось и остальным.

А потом свистнула тетива и в дюйме от ступни Душегуба выросла стрела.
— Ни шагу дальше, орк!
В кроне дерева впереди, едва различимый на фоне листвы, был эльф. Наконечник его следующей стрелы направлялся уже не под ноги. В лицо.
— Я сегодня добрый. У вас есть шанс уйти. Поворачивайтесь. Возвращайтесь туда, откуда выползли! Лес наш. Вам в нём не место!

28 июня 2019 года, пятница, три дня до. 19:24:

Фрэнк задержался в офисе. Дел в последний перед отпуском день осталось немного, дома ждала нередко истерившая Оливия, завтра обещал придти отец. Цифры на экране монитора сливались воедино, он заметил, что в третий раз пересчитывает уже проверенное.

19:46:

Фрэнк отправил законченный документ в печать, откинулся в кресле и потёр уставшие глаза. Всё. Он переключился на браузер, вбил в поиске запрос: "где провести отпуск акция срочно" и кликнул по первой же ссылке. Старый дом где-то в южной глуши, доступная цена, удобные сроки. Для верности он погуглил агенство и, убедившись, что оценки с отзывами положительны, набрал номер.

29 июня 2019 года, суббота, два дня до. 09:59:

Звонок в дверь и последовавшие за ним материнский крик "Джинни, открой!", топот маленьких ножек и срежет замков разбавили какофонию городских звуков. На пороге стоял молодой парень в костюме-тройке, явно слишком жарком для летней духоты. Завидев девчонку, он блеснул белоснежными зубами.
— Могу я увидеть мистера Фрэнка Питерса?

10:26:

Фрэнк снял с ручки колпачок и поставил размашистые подписи на договоре об аренде и копии. Риэлтер широко улыбнулся и стукнул печатью:
— Это мне, а это вам, — стопка бумаг разделилась на две части, одну половину парень спрятал в своём дипломате. Ладони исчезли друг в друге. — С вами приятно иметь дело, мистер Питерс. — Он разомкнул рукопожатие, вытянул из нагрудного кармана платок и утёр со лба пот. Лицо его вдруг утратило прежнюю теплоту. — В доме живёт смотритель, мистер Смит. Он позаботится о бытовых вопросах. Вот ключи, — он протянул связку.

16:38:

— Какие-то вы торопливые сегодня, — нахмурился давно уже исподлобья поглядывающий на семейство Энди. — Мечете, будто отбирают. Случилось чего?
— Мы в отпуск собираемся! — порадовала дедушку Джинни.
Лицо Энди вытянулось.

16:42:

— Так ты, значит, с отцом, скотина неблагодарная? — выплюнул Энди и глубоко вдохнул, набирая воздух на новую тираду. — Для этого, падла, я тебя воспитывал? Ну, змеюка подколодная! Чёрта с два вы куда без меня поедете. Вертел я на штыке ваш отпуск, но одних теперь не отпущу. Забыли, значит, про меня? Ну-ну.

22:29:

Муж с отцом наконец проорались и невестка постелила свёкру в гостевой комнате — Эндрю выпил, поел и наотрез отказался покидать сыновний дом. "Забыть меня решили?" — кричал он. — "Хер вам! Не дам шанса! Сдохну, тогда забудете!". Покидав в сумку всё то, что завтра нужно будет отсмотреть ещё на раз, наготовив на всю семью, Оливия наконец забралась под одеяло. Фрэнк храпел, но к ней сон не шёл. Зажёгся экран ноутбука, засветился пейзажами. Айронвид?

23:10:

Интересный факт: поместье стоит на утёсе над рекой и окружено лесом. Интересный факт: семейство Блэквудов, владевшее им три столетия, исчезло в одну ночь. Интересный факт: некогда богатая деревня по соседству ныне вымерла. Иных соседей в пределах пятидесяти миль нет.

01 июля 2019 года, понедельник, сегодня. 14:22:

Приехавшая прошлым утром Кэтлин прижималась к плечу Энтони (не столько из-за нахлынувших чувств, сколько из-за тесноты в салоне минивэна, вмещавшего в себя аж восемь человек с багажом) и свободной рукой копошилась в телефоне, время от времени озвучивая наиболее интересные моменты. А именно:

1. Поместье построенно в семнадцатом веке и с тех пор ни разу не перестраивалось, только ремонтировалось.
2. Семейство Блэквудов, построившее его, имело существенное влияние на судьбу штата, занималось благотворительностью, владело немалой частью расположенных здесь предприятий, было одним из богатейших кланов в стране.
3. Расследование его исчезновения не дало результатов, единственным его свидетелем был двенадцатилетний мальчишка — их приёмный сын, чьё имя не разглашалось прессе.
4. До недавнего время поместье "Айронвид" не было доступно для аренды. За исключением нескольких статеек про одержимость полтергейстом на ресурсах, вызывающих сомнения уже дизайном, большая часть упоминаний о нём обрывается почти полвека назад.
5. В наиболее поздней публикации, датированной 6 марта 2019 года, землю, на которой расположен особняк, пустили с молотка. Туристическая корпорация, выкупившая её, в августе собиралась снести все постройки и возвести на их месте отель. Автор заметки призывал читателей подписать петицию о признании поместья историческим памятником, но она набрала лишь двенадцать голосов.

20:35:

Смена штата ознаменовалась резким ухудшением погоды. Не успела граница исчезнуть из зеркала заднего вида, как тёмные тучи скрыли солнце, а по ветровому стеклу забарабанили первые капли.

22:12:

Из-за бури не было слышно мотора, молнии били одна за другой, казалось, что следующая непременно ударит в минивэн, дрожащий на тонкой полоске серпантина. Резкий порыв ветра совпал с особо скользкой лужей, машина вильнула, шоркнула по ограждению, Фрэнк едва справился с управлением. Сантиметров не хватило до обрыва.

22:27:

Из-за стены дождя вдруг вынырнули плетённые ворота с калитками. Запертые.Фрэнк затормозил, остановился и дважды нажал на клаксон. Приехали.

22:28:

За воротами не было видно движения. Фрэнк снова погудел.

22:31. Сейчас:

Фрэнк взял ключи от поместья и открыл дверцу, отчего весь салон продуло ледяной сыростью, когда одна из калиток вдруг распахнулась.

Райзу поплохело. Если раньше, до марки, он просто сидел на измене, то теперь его накрыло полноценной панической атакой. Физическое состояние было ещё хуже, парень не был уверен, что жив или не отдаст богу душу в ближайшие мгновения. И причина у этого была одна — О'Коннор.

— Капитан, иди нахуй, — невзирая на бушевавшие эмоции голос Эдгара был удивительно спокоен. — Никуда я с тобой не пойду. Мне плохо. Отъебись.

Он не стал вставать, но приподнялся и огляделся, выискивая подходящее для берлоги место. Найдя, пополз. Добравшись, улёгся поудобней. И, желая хоть немного отвлечься от отходняка, закопался в новые интерфейсы. Щит, говоришь, включить, что за щит? И что ещё этот костюм умеет?

Альфа

Когда мир повело, а полёт закончился падением, Райз понял: дело швах. И завопил в канал:
— Хьюстон! У нас проблемы!
Появление капитана подтвердило худшие подозрения. Тот героически пытался освободить парня от повреждённого костюма и что-то неслышно кричал — вынужденная посадка контузила пилота или, как минимум, повредила связь.
— Шеф! — зашептал Эдгар. — Они меня убили. Сволочи! У них тут ПВО работает. Нужно ныкаться, а то завалят всех!

Альфа

Точек было много, гораздо больше, чем Райзу показалось изначально. И некоторые из них приближались, отчего он основательно присел на измену. И начал было искать свежее укрытие, окапываться и возводить бункер, как в ушах заговорили голоса. Эдгар не очень понял, чего они хотят, расслышал одно: пора домой. Домой! В клубы Стеллариса, к громкому биту и слившейся в едином экстазе толпе. В кампус, где в полуподвальной лаборатории росли переливающиеся всеми цветами радуги грибы, а кипящие в пробирках вещества могли сделать счастливым самого привередливого дегустатора. К девчонкам на любой вкус. К свободе слова и радости от опубликованной статьи. В груди защемило и вдруг нашедший цель в жизни парень воспарил и вылетел из кустов, вскинул правую руку, разгоняя перед собой воздушный поток, и, не теряя высоты, устремился на базу.

Альфа

В жизни ноды оказались страшнее, чем на агитплакатах или в виртуальных играх, да и гаснущие бетки оптимизма не добавляли — чтобы там не говорил капитан, Райз лучше многих знал, что программные сбои возможны всегда. Похолодел, задрожал мелкой дрожью. Попытался было наставить оружие на противника, но пальцы свело судорогой, а руки тряслись так, что парень испугался попасть куда-то не туда. Опустил винтовку. Уткнулся в землю лбом. От бессилия хотелось выть, но было нельзя — маскировка. Сжал кулаки. Сам того не заметив, прикусил губу.

Альфа

— Служу Федерации, — мрачно откликнулся Райз на назначение. Почти серьёзно даже — сил на юмор не было.

А в грузовике совсем растрясло бедолагу, потому и повышение тот воспринял без иронии:
— Буду. Я уже и план придумал. Ноды управляются дистанционно? Если так, сигнал можно взломать. В броне связь есть? Ну вот. Перехвачу управление, отключу роботов. Победа без потерь.

И, облачившись в костюм, первым делом уязвимости поискал. К чертям ограничения.

В глазах чебурашки-который-ищет-друзей выступили слёзы, он прощально махнул ушами и растворился в обжигающей дымке. Дальнейшего Райз не запомнил. У него случались плохие приходы, но этот, определённо, был худшим. Кажется, он падал. И блевал. И шептал случайному помощнику древнюю шутку ("Брось, лейтенант, не донесёшь! Да не меня, а ружьё!") хриплым, срывающимся голосом, многократно, на одной ноте, заливаясь каркающим кашлем, сразу же переходящим в рвоту. Или, быть может, это происходило не с ним, а с кем-то другим, и, на самом деле, это Эдгар тащил его, не жалея себя и свои босые ноги. В какой-то момент душа его вылетела из физической оболочки и поднялась над бегущими салагами. Плохо было не только ему, это открытие принесло облегчение. Затем Райз слился сознанием с остальными, ощутил себя огромным, многотелесным организмом, коллективным разумом, незримо управлявшим каждым бегущим, попробовал пощупать один из своих аспектов за грудь, но промахнулся, потерял равновесие и чуть не выпал из сансары, но резкий толчок от выбоины на дороге вернул его к себе. Асфальт сливался серым полотном и каждый шаг приближал к остановке, не мог не приближать, иначе в нём не было никакого смысла — слишком велики были мучения, проще было лечь прямо здесь и больше никогда не вставать. А потом струи воды привели Эдгара в чувство, он обнаружил рядом голых сослуживцев и стены душевой и себя, слишком ослабленного, чтобы разбираться, как здесь оказался, или мыться, или просто подняться. Так и сидел, наблюдая пустоту в голове и звон в теле. Закрыл глаза. Лишь раз прервал внутреннюю тишину:
— Ну что, Юна, продолжим начатое? — спросил в темноту, без улыбки, предполагая, что где-то здесь есть и она, без уверенности в этом. Желания не было, сил не хватало, но Райзу вдруг стало важно доказать себе, что он ещё способен хотя бы на это.

— Да вообще зашибись! — Райз широко улыбнулся так порадовавшемуся имени капитану. Нет, всё-таки он хороший человек, под формой бывалого вояки бьётся доброе сердце! Приказу готовиться удивился:
— А куда бежим?
Но не ответил хороший человек (а может, не услышал писателя в общем шуме). Все прочие сорвались с места, джип завёлся и тоже покатил. Эдгар возмутился:
— Эй! Куда?!
И бросился следом. На пределе сил он догонял автомобиль, желая забраться в него. Шлёпнул Юну по заду и пробежал мимо. Замахал руками в такт песне, растворяясь в мелодии. А потом небесное светило вдруг соскользнуло с насиженного места и рухнуло парню на темечко. Потемнело в глазах, мир заколыхался рябью и исчез.
— Быстро же ты, — одними ушами сказал чебурашка-который-ищет-друзей.

Ещё шире улыбнулся Эд. Тем же пальцем ткнул девушку в грудь:
— И что же ты, с такой нежной, привыкшей к дорогому белью кожей забыла в армии, где казенное тряпьё натирает мозоли сильнее наждачной бумаги?

Когда чебурашку-который-ищет-друзей вдруг скрутили и увели люди-в-форме, Райз понял, что совершил ошибку. Служба резко перестала ему нравиться. Впрочем, возмущаться вслух он не стал, войдя в фазу спокойного созерцания, так похожего на медитативный транс. Без сопротивления погрузился в шатл, закинул под язык сразу три таблетки. И провёл путешествие (мысленно названное "этапом") в лёгком наркотическом забытье и продуктивном общении с соседями (в особенности с бородатым мамонтом, едва влезшим в кресло). В голове просветело уже в четвёртом раю, когда Эдгар выгрузился и продышался. Смерил заинтересованным взглядом блондинку и шагнул было к ней, знакомиться, когда внимание привлекла раздевающаяся шатенка. Посмотрел на неё, кивнул одобрительно и рядом стоящего по плечу хлопнул:
— Во, это по нашему!
Достал из кармана пакет с колёсами, одно под язык закатил, ощущая, как по жилам растекается радость. И потащил балахон через голову, обнажая ничем более не прикрытое тело. Бросился в воду с криком:
— За Федерацию размножаю нацию!

— Да ты бессмертный? — возопил Стугерон. Вдохнул, выдохнул. Успокоился. Братушки-то в Вальгалле заждались, и без того многих пережил. Да и валькирии душе приятны. А этот пускай тут остаётся, трусов Асы к себе не берут.

Укус шёл прочь и тянул за собой девочку. А потом шёл прочь и тянул за собой девочку. А когда она уже не могла идти, он подхватил её и шёл прочь, неся девочку на руках. Он хотел уничтожить этот лес, сжечь его к такой-то бабушке, но тот был слишком велик. Он хотел вылечиться от проклятья, вернуть себе память и, может быть, помочь Каролине, но не знал, как всё это сделать. И, раз так, из достижимых желаний осталось только одно: сбежать из этого места, найти надёжную берлогу и залечь на дно. Отъесться. Отдохнуть. Продать девчонку барону (возможно). И подготовить месть. Он шёл прочь, нёс девочку и улыбался своим коронным оскалом. Он знал: всё будет хорошо.

Викинг кружил вокруг противника, будто завидевший добычу коршун.

— Странные вы, — отметил Борги. — То, что мне животное жалко, не значит, что я его есть не буду. От того, что мы его разлагаться оставим, он не воскреснет. А раз так, к чему мясу пропадать. Правильно? Правильно, — ухватил лягуху за ногу и потащил на берег. Закончив, на Балина посмотрел: — А вот остроухих вспоминать не будем — ни к чему аппетит портить.

А вор на слова дыхание тратить не стал (хоть и было, что сказать, но не при детях). Поступок девочки его удивил. Никто и никогда ничего для него просто так не делал, а такого, чтоб под меч броситься и вовсе не случалось. Нет, понятно — она надеялась, что Укус её выведет. И всё-таки. Впрочем, размышлять о том времени не было. Укус обрушивал на противника удар за ударом и уходил от ответа.

— Мораль сей басни такова, — прохрипел раздосадованный неудачей Укус. — Людей жрать плохо, за такое убивают.

Шагнул в сторону, от атаки уходя. И доктора в пузо железякой ткнул.

Укус смерил случайного подельника хмурым взглядом. Вынул нож, обтёр о мокрую траву.
— Конечно, пообедаем, — пообещал. — Но не сейчас. Сперва дело. Ты жетон хочешь? — спросил. Поёжился, посмотрел по сторонам подозрительно — нет ли кого? И поманил врача к себе, поближе, на доверительный шёпот переходя:
— Есть план.
Подмигнул парню. И перо ему под ребро засунул. Не любил людоедов.

А Арслан, когда бой закончился, работу над вундерваффе прекратил — дело серьёзное, нужна концетрация, доступная только в бою. К неке вместе с самураем подошёл и начал его вопросы переводить, свои добавляя:
— Ня! Ня! Ня-ня! Ня! Ня? Ня? Ня? Ня?
Что, согласно школьному курсу неканского должно было, помимо сказанного Теншином, означать: "Отвечай или кастрируем! Какова цель вторжения?". Парень героем не был и мог себе позволить угрожать.

Пока по ягоды шёл, половину разломанного кем-то капкана подобрал — всё нож. Поел. И, как схватило, в сторону отошёл, штаны спустил, присел. А там голоса! Послушал, хотел уже было братву шухернуть, мол, пора фраеров брать (самому-то троих не осилить), как сзади из чащи кто-то пришлый, на еблана того похожий, вылез и давай воровской зад рассматривать. Такого Укус стерпеть не смог! Повернулся, прикрылся, да зашипел (звуки лишние приглушая) на нового:
— Шо ты палишь, паря, шо ты палишь? — спросил бы "Пидор, штоле?", но то драка, в мгновении неуместная. — Тихо говори, слушают!

Тут медведи полезли и коротышке стало не до тишины, порадовался, что пронесло уже, а то случилась бы неприятность. Сидел он как-то с браконьером, так тот про подобную ситуацию авторитетно заявлял: убегать бесполезно — косолапые быстрее. И на дереве не спрячешься — достанут. Только пугать.

Поднялся малёк, штаны завязал, да заревел:
— Арррррр! Рррра! Арррр!
Главное, чтобы погромче, да позвериней, чтобы поняли Потапычи: не на того напали!
Да как понесётся на них. Чтоб точно стало бурым ясно: страшный хищник этот паренёк.

Заслышав крик, Укус скользнул вниз по стволу. Помогать он не собирался, просто хотел посмотреть, что происходит, и потому засел в кроне, аккуратно выглядывая из листьев — если кто-то нападал на остальных, вор хотел их заметить до того, как ввяжется в, возможно, бессмысленный бой. От увиденного он ещё сильнее нахмурился и спрыгнул на землю.

— Ну вы даёте, — головой покачал. — Так, никто не двигается, пока не скажу, что можно — здесь могут быть ещё ловушки!

Подошёл к попавшему в капкан, сел возле него на корточки.
— Ну шо, болезный. Вот ты и закончился, — оскалился. — С раной такой подохнешь быстро.

И механизму внимание уделил. Подобрал хворостинку какую-то, ей желязяку, осматривая, потыкал.

— СДАВАЙТЕСЬ! ВЫ ОБРЕЧЕНЫ! — звучал многократно усиленный голос. Предупредительный выстрел — в ходовую часть.

Завидев юриста, Патрик вздохнул с облегчением: всё, теперь с копами будет говорить профи.
— Саймон, сюда! — махнул коллеге. И опять полицейскому:
— А теперь поговорите с нашим адвокатом!

[Ход 30 из 30]

Клоун рванул во мрак и долго ещё звучало отражённое каменными стенами эхо его шагов. Кегля не вернулся. "Кручёная сиська" осталась позади. Ни его, ни его товарищей по несчастью никто не хватился — место здесь было глухое, люди часто пропадали — "Мексика забирала их". Прибывшая поутру съёмочная группа не нашла здесь ни Ханну, ни каких-либо следов ночного насилия, лишь опустевший, закрытый в светлое время суток бар встретил их. Несколько дней позже продюсер всё же заявил об исчезновении каскадёрши, но делу не дали ход — у легавых по обе стороны границы и без того хватало забот. Из тюрьмы сбежал известный рецидивист, вместе с братом взял банк, поубивав копов и гражданских, и, оставив в Техасе труп изнасилованной заложницы, направлялся в страну, не выдававшую преступников — сюда. Вскоре бар сгорел. Обошлось без жертв — тел на пепелище не нашли, только кладбище брошенной техники в ближайшем овраге.

Когда капитан рассказал Райзу о произошедшем с первой группой, снайпер перестал улыбаться и совсем загрустил. Это была не обычная хандра, глаза его сделались злыми и мутными, он смотрел исподлобья и мало разговаривал. Знавшие его люди могли точно сказать: быть запою. Когда же Эрджей исполнил "я устал, я ухожу", парень понял: пора заканчивать. Это был хороший ран, закончившийся неплохим кушем, но испытывать судьбу он не хотел. Забрал свою долю (меньшую её часть — ребятам нужны были кредиты на обновки), зашёл попрощаться к Милли (позже в своей каюте она нашла его заточенный гаечный ключ, вещь, незаменимую в космосе) и покинул корабль. Уходя, оглянулся. Лишь одно дело осталось незаконченным. Райз уважал покойного Джонни, тот иногда снабжал снайпера спиртом. И просто так спускать его убийце не собирался. Огляделся, нашёл местечко. И засел в нём с винтовкой. Знал, что Мальком отбыл в город. На охоту его терпения хватало.

Тролль отключился ненадолго, разглядывая останки мухи на ладони. Показал и эльфу — трофей! А как отвлёкся наконец, да по сторонам посмотрел, обнаружил, что человек резал гнома.
— Не трожь! — буркнул угрожающе (но не слишком уверенно). Мало ли, вдруг его за дело. Или сам попросил — что-то такое здоровяк слышал краем уха. Шагнул ближе. И увидел странное: рука коротышки была пережата как при ранении, а бритый резал только вены, вдумчиво и аккуратно. Вмешиваться бугай не стал, удивился. Только что ничего, а тут на тебе. Не может же быть, чтоб так от простого укуса накрыло? Он, конечно, мелкий и слабенький, но не настолько же?
— Чё эта с ним, а? — спросил громко, желая получить быстрый ответ. — Можит ево таво? Палажить? — мотнул головой на алеющий в соседней комнате пьедестал.

Райз сделал, как было велено — сопроводил раненых обратно на бричку и вернулся на Ланцелот следить за раненными. Получилось не очень — оказалось, что Вонни тоже мертва (новость, встреченная снайпером кривой ухмылкой и крепче стиснутыми зубами), так что пришлось вооружиться гаечным ключом и заняться делом. Привычная работа — когда-то он был простым пиратом, лишь позже открывшим в себе талант к прицельному огню. Хотелось сделать всё скорее, вернуться на Гилу, забыть о мертвецах (о своих), рассчитаться с долгом и, наконец-то, как следует отдохнуть. Кресло, принявшее в себя усталое тело матроса перед прыжком, показалось периной.

***

Райз учуял Милли задолго до того, как увидел. На корабле пахло рециркулируемым воздухом с примесью озона для дезинфекции и пота — духота стояла страшная, особенно в технических помещениях, обогреваемых реактором. Запах нектара внёс смятение в разум пирата, не сразу сообразившего, что происходит.

— Я обещала тебе кофе, Райз.

Кофе? Обещала? Парень не сразу вспомнил, что к чему — в его практике сказанное в бою забывалось почти сразу. Нью-Фолл обратила на него внимание? Сложно было поверить. Сейчас, наедине, без верной винтовки, придававшей уверенность, и обязанности командовать, требовавшей быстрых решений, он попросту не знал, что делать. Вспотели ладони и заломило в затылке. От возникшего напряжения стало трудно дышать. Хотелось сказать ей какую-то грубость, послать нахер или пошло, оскорбительно пошутить — что угодно, лишь бы разрядить обстановку. Но… Этот запах… Райз втягивал его ноздрями и, кажется, вспоминал о себе что-то давно забытое, давно убитое Гилой. Никто и никогда не делал ему кофе.

Он взял чашку, прикрыл глаза и начал пить небыстрыми маленькими глотками, с каждым из них ощущая, как внутри расправляется давно взведённая пружина. Когда напиток почти закончился, пират раскрыл веки и с ужасом уставился на дно. Сентиментальность не входила в число его недостатков, но сейчас он с большим трудом представлял, что сможет не пить ЭТОТ кофе, что возможно существовать без него. Он дышал, смакуя послевкусие. И, наконец, решился, вылил в себя остаток, задержал его во рту, впитывая. Лишь после бесконечно долгих мгновений проглотил. И широко улыбнулся (что было необычным для него выражением лица, более похожим на привычный оскал).

— Нужно чаще спасать тебе жизнь.

Больше ничего не сказал. Без новых слов принял благодарность.

Двери пугали своими зелёными огнями. Райз смотрел на них и думал: "А оно мне надо?". Самому зачищать оставшиеся помещения совсем не хотелось. К счастью, он был не один.
— Отдыхай, старина, — сказал профессору. И следом то ли от стресса, то ли от эйфории чудотворства, то ли прощаясь, сделал нечто обычно не свойственное.
— Хей, Милли! Я слыхал, ты знатный кофеёк варишь. Угостишь потом в твоей каюте? — спросил раненную. И пошёл меж оборудования, выискивая единственно нужное в эту секунду: пульт управления ремонтными дронами. Именно им предстояло пополнить абордажную команду "Дипломата" и погибнуть в авангарде наступления Джона "Рембо" Райза (назвавшего так себя секунду назад в честь древнего героя… одной из современных его версий).

Тараканище стоял на шухере, высматривая Человека. Его приоритетом было выживание большинства.

[Ход 6 из 30]

Выжившие ещё не успели толком разобраться, что происходит, как начали стрелять и бить.

Ацтек хотел об-колено-в-смятку, но промахнулся. Выдал несколько в мгновенно расквасившееся рыло, чем отвлёк вышибалу от тела Юна Дао. Верзила поднялся, оскалился, нанесённые борцом гематомы заросли на глазах. Следом поднялся кореец, несмотря на переломанную спину держался он ровно.

Два Рауля тем временем валили бармена. Выстрелы выбили из него кишки и дух, мачете довершило дело — он затих на полу.

А Ханна с Эль Брухо занимались Сантанико. Выстрел подпортил красивое личико, тесак перерубил ей ключицу, расчленив в дороге змею. Второй удар вошёл глубоко в грудь. И, казалось, всё с "владычицей" закончилось, но она ещё стояла на ногах. Крикнула вдруг: "Убейте их!". И метнулась прочь, за сцену. Оставшиеся в зале люди, не исключая застывшую истуканом Эми Абнетт, кожей ощутили тишину. Кровососы прекратили пиршество и не радовались происходящему (особенно увечьям королевы — множество глаз смотрели на её обидчиков). И, хуже всего — растерзанные тела, начиная с первой жертвы, вдруг начали возвращаться к жизни.

***

Девки бросились на клоуна и мотоциклист спустил курок. Первый выстрел взорвал левую часть груди подружки, заляпав Кеглю кровью и мясом (по инерции она пролетела мимо, врезалась в стену и мешком шлёпнулась на пол), второй проделал огромную дыру в боку молодой шлюхи, но не остановил её — та всё ещё пыталась добраться до "клиента", в это мгновение занятого сразу тремя делами: удержанием двери, уклонением от проститутки и пинанием её. Всё получилось: кабинка не открылась (в неё втянулись ноги, по дереву застучали кулаки), клоун остался невредим, а девка упала от подсечки, ударилась головой и хрустнула шеей, когда Кегля наступил ей на горло. Умывшийся и посвежевший батюшка опоздал к драке и лишь зря помахал кадилом, едва не снеся череп загримированному герою.

[Ход 2 из 30]

Бармен смотрел на священника и в его взгляде читалось явное и понятное во всех языках мира "фак ю". Но купюры с изображением Гранта (огромные по мексиканским меркам деньги) сделали своё дело — перед попом возникла стопка текилы. Еда, однако, не спешила появляться — бармен выполнял чужие заказы, а официанток не было видно. Ацтеку и Кегле поставили по шоту, Эль Брухо — бутылку, Юну две. Плеснули и Хернандесу. Но насладиться выпивкой успел не каждый: азиат допустил неосмотрительную просьбу и взлетел в воздух, поднятый могучими руками. Миг невесомости, приземление, что-то хрустнуло… И в шее студента разорвалась бомба, перед глазами поплыли круги. Он хаотично взмахнул руками, нащупал бутылку и вписал её в лицо противнику. Тот даже не пошатнулся — такие удары борцу были привычны, силы его не хватило даже разбить стекляшку. Не спасло пузана и вмешательство подруги: удары катаной плашмя по затылку не произвели видимого эффекта. Звук передергиваемого затвора внёс новую ноту в мелодию кабацкой драки.

— Бросай клинок, пендеха, — бармен достал из-под стойки дробовик и нацелил его на девчонку. — Двое дерутся — третий не лезь.

***

А рядом развивалась иная драма. Рауль дал шлюхе двадцать баксов (дал ли?), но та не покупала на них выпивку, вместо этого строя глазки клоуну. Возмутился турист, хотел показать обидчику, кто здесь главный, но упал. И теперь хмыкнувшая проститутка улыбалась Кегле и предлагала:
— За пятёрку подрочу в сортире, десятка — минет, пятнадцать — подружка, — она мотнула головой на вторую, равнодушную девку, — поможет, двадцать пять — всё остальное.

***

Ханна села за стол и оживлённый было разговор стих. Взгляды всех соседей устремились на неё. Раздались смешки. По напряжённым лицам можно было сказать: ей не рады.

Тук! Сидящий на соседнем стуле рыжеволосый байкер поставил перед девушкой шот. Налил текилы до краёв.

Работа Саймону нравилась. Несложная: сиди себе, охраняй, студенток рассматривай, да следи, чтобы никто ничего запрещённого не пронёс. Не должность, мечта! Потому и выслуживался, желая остаться на постоянку. И на вечеринке с особым усердием отбирал контрабанду (тем более попадались действительно стоящие напитки, которые Кларк с удовольствием припрятывал, намереваясь позже попробовать с женой).

Он не понял, что произошло, почему вдруг погас свет и стихла музыка. Будто тяжёлый мешок упал на темя, порвался и обволок липким, густым желе, приглушающим все звуки.

Его первыми словами в столовой стали:
— Не нужно паники!
По инструкции раньше всего полагалось успокоить "гражданских". Саймону нравилось думать о себе как о представителе силовой структуры, обладателе власти. И он не видел причин пугаться до того, как станет понятно, что, собственно, происходит. Выстрелы поколебали спокойствие, но вида подавать не стал. Нащупал рукоять дубинки.
— Какой-то шутник, — глянул на Питерса, — подсыпал в пунш наркотики, — это была уже догадка, хорошо объяснявшая коллективную потерю памяти (и только её). — Пааапрашу прапустить! — Он протиснулся меж людей и пошевелил дверь. И правда — закрыто. — Меня готовили к таким ситуациям, прошу всех следовать моим приказам!

Гудмэн предложил позвонить в полицию. Кларк достал телефон. Нет сети. Кольнуло беспокойство: как жена? Волнуется ли за супруга?

Скатился с лестницы, да ещё пуще сжался: не дай боги заметят, зашумят, тут-то все и полягут. Малому махнул, наверх указал и на клетку — встречай, мол. А сам в камбуз юркнул, Пушистого вперёд себя проталкивая. Тихо:
— Двое. Ща пройдут, сзади их приголубим.
И вздохнул тяжело. Сделать бы всё быстро и беззвучно. Уж больно со всем судном биться не хотелось.

Кричит голос, леденеет болью кровь. Ты задела в него, это точно.

Май. Ранний вечер. Лёгкий встречный ветерок наполняет ноздри запахом моря. Над проносящимся мимо берегом кружатся чайки, но криков не слышно: их заглушает хлюпанье мотора. Оборачиваешься. Седой Сэм ухмыляется, кивает, показывает большой палец и заворачивает катер к открывающейся вдруг бухте. Прибыли. У маяка вам уже машет Капитан.

Дерьмовая хата. Дерьмовый потолок. Дерьмовое шоу. Дерьмовая жизнь.

Да и я тоже дерьмо. Настолько очевидная истина, что не сбежать, не спрятаться от неё. Лежу. Пузо чешу, катышки выковыриваю. Только вот слюни не пускаю. Холодильник пуст. Безвольно поднимаю пульт, переключаю каналы. Ищу шоу. То самое. Когда-то в нём я был демоном-вороном. Я клевал вампиров и имел поклонников. Теперь же сил не хватает даже на порнушку. Умники называют это апатией. Я же — сломанной судьбой.

Хорхе понимает. Он кивает:
— Жизнь мужчины — обязательства. Перед собой, перед семьёй, перед товарищами, перед страной. Даже танец — обещание. Его главное отличие — быстрое завершение. В этом, пожалуй, разница. Ты знаешь, что простое закончится. Как ты верно говоришь: нет будущего.

Он затягивается папиросой и смотрит на Анджея. Где-то в глубине души шевелится чувство, похожее на жалость, но в лице оно не отражается. Хорхе не представляет каково быть оторванным от своей страны, языка, семьи, но он не оскорбляет поляка.
— Нацисты в Польше. А теперь и, — он указывает на Хоффманна, — в Аргентине. Скажите, вы партийный?

В тюрьме я не бывал. И не планирую. Этот визит не в счёт: я не могу назвать себя законопослушным гражданином. Но я осторожен. И имею на своей стороне могущих союзников, способных прикрыть мою задницу в случае чего. Подозреваю, что то, что вспоминается — лишь вершина айсберга моих свершений. Заключённым мне не быть.

Но шутки об этом, уместные в компании своих парней, кажутся здесь, меж зелёных гексов, лишними. Тяжёлыми. Опасными. Мотаю головой. Нет. В тюрьме я не бывал.

А на дальнейшие вопросы Германа, пожимаю плечами. Отвечаю, без тени улыбки:
— Признаюсь, мистер Вайнхоффер, я не любитель вашего шоу. Но и не его противник. Это, — киваю на зеков, — скам. Мусор. Мне не важно, что с ними происходит, мне важно, что их нет на улицах. Мы переходим от складирования отходов на свалках к их переработке. Я не вижу причин не использовать подобные, более эффективные методы в работе с людьми. Они решают задачу? Решают. Делают общество более чистым, безопасным? Делают. Приносят пользу? Приносят. Я считаю это очень человечным, мистер Вайнхоффер. Чтобы не заявляли либералы, правозащитники и прочие неохиппи.

-- Воины -- это хорошо, -- согласился Джонни. И вздохнул: сколько раз он сам представлял, что придут лихие люди в форме, казнят проклятых Блэквудов и спасут детей. Не случилось.
-- Только где их возьмёшь? -- спросил он у Валетт, ответа не ожидая. -- Мы, сироты, никому не нужны. А Блэквуды -- люди уважаемые, их слово сильнее нашего. Вот и живём. Жили, -- улыбнулся. -- Если всё по плану пройдёт, сбежим сегодня. Вот тогда да. Может, до самого Нью-Йорка доберёмся! А то и до Сан-Франциско!

Поразмыслил над новостями о местоположении верёвок. И кивнул:
-- Ну, раз так, верный путь нам -- на кухню. Марси -- подруга моя. Джон - тёзка. Неплохой парень, спокойный. Не думаю, что встретим: они на нашу кухню, не на вашу пошли.

Щёлкаю дверным замком, выпуская себя из салона. Киваю мужику. А в голове мысль: что сказать человеку, чей брат стал скорпионами? Молчу.

Сказанное сержантом Роджер комментировать не стал. Предъявы он не услышал и ничего опасного в канал не говорил. Так что устроился поудобнее. Да хмыкал Люпуса словам. Вот смешной человечек. Вроде бы уже пороху нюхнул, не молокосос. А простой, как заветы Бога-Императора, истины не понимает: если сержант хочет тебя расстреливать, он тебя расстреливает. А если он уставом фонтанирует, да штрафбатом грозится, значит просто пугануть хочет. И надо не оправдания искать, а делать виноватое ебало, слушать, что говорят, да приговаривать: "Так точно, сэр!". И не палиться в следующий раз. В том, что продолжение будет, Штрих не сомневался.

Мелькнуло в мыслях лицо матери. Пустое. Бледное. Безжизненное.
Следом и отец показался. Осунувшийся. Поросший щетиной. Впалый глазами. Пахнущий перегаром. Паршивящий всё сильней и сильнее.
Санёк. Позеленевший. Вздувшийся. Едва видимый под мутной болотной водой.
Динька. Макс. Бесконечно далёкие. Растворившиеся в неизвестности.
Буран. Одинокий. Голодный. Всеми покинутый. Заблудший.

Не сказал Афоня старухе, что более всего боится потерять близких. И тех, за кого отвечает.
Просто продолжил свой путь в обход её, лишь на мгновение замешкавшись.

Говорят, в последние мгновения вся жизнь пролетает в памяти.
Лгут.
Старуха с косой гораздо заметнее. Она стоит над смертным ложем и ты понимаешь: она всегда была здесь. Шла по твоим следам незримой тенью. Ждала.
Наливала стакан за стаканом. Подкидывала деньжат на дозу. Разводила ноги незнакомых шлюх, когда заканчивались презервативы. Открывала порталы в параллельные миры. Устраивала теракты. Ломала руки и резала бока. Забирала женщин. И друзей.
Можно верить, что владеешь собой. Сам решаешь, как жить, с кем и где.
Чушь.
Ты её сучка, парень. Инструмент. Возлюбленный. Трофей.
Лежишь на грязном полу, истекаешь кровью. Смотришь на себя. И на неё. Не первый твой внетелесный опыт. Помнишь, как летал под кислотой?
Твоя старуха молода и красива. Она того не замечает, но твой намётанный глаз видит правду. Жаль, так и не случилось отразить её. В другой жизни, быть может? Никогда не увлекался эзотерикой. В кого перерождаются художники? В котов?
Но даже подыхающему тебе не лежится на месте. В последний миг ты приподымаешься и обхватываешь её за плечи. Прижимаешь к полу. Озабоченного могила исправит?
Нет. Поздно. Оседает она, брызжет красненьким. Мрак густеет. Она умирает. Ты умираешь.
Я умираю.

Пусто в душе. Отняли у КоГорна последнюю радость: на трупе королевы потоптаться. Победа? Победа. Но нет в ней триумфа. Война — жизнь моргона. В особенности, познавшего дао. Без неё нет покоя. Привыкшему стрелять нет мира в обыденности. Нет любви. Нет места. Пил спирт КоГорн, тянул горькую влагу неторопливо. И плескалось в глубине его глаз осознание: конец.

Опустошил стопку. Наполнил. На незнакомца посмотрел. Брат? Пробежал по спине холодок: брат. На Бейчмо посмотрел. Скала и сталь, что может быть ближе? Брат. На Учпочмака зенки перевёл. Командир. Знаменосец. Герой. Брат. На Жруна. Приёмный. Но брат. На Вздрыжа. Следит. Старший брат. И все здесь братья. И те, кто на Ультиме-Зиксе остались — братья. И на Моргонисе. Вылил спирт в себя. За братьев.

Только всё не то. Нет покоя в душе. Прорвался нарыв. Был у КоГорна брат. Один. Настоящий. Но кончился. Потерялся. Вырос. Нашёлся. Изменился. Против командира пошёл. Убил себя, значит.

Стопка за стопкой исчезала в глотке КоГорна. Но не хмелел моргон. Не помогала брага. Не забыть. Как ни пытайся.

Шёл Афоня по топи да укус почёсывал. Улыбался. Воздух сырой вдыхал глубоко, на мошек дул. Впервые за день чувствовал себя в своей тарелке. Один. На природе. Сам с собой. Не нужно ни за кем приглядывать, ни с кем говорить. Ответственность? Полная. Но только за себя. Радовался парень. И отдыхал. И Санька с Бураном выглядывал. Звал иногда.

А на развилке загрустил. Манили дороги нехоженностью. Но делу время, а потехе — час. Скрепил Афоня сердце. Решил крепко никого и никогда с собой более не брать (ну, может, Диньку (от мысли остаться с ней наедине заалели щёки), да и ту на коротком поводке). И обратно свернул. На тропку, что из болот вела. Санёк ведь позади остался. Если не заблудился и не забрёл куда-нибудь.

-- Греет, -- кивнул Афоня. -- И разум горячит. Нужно крышку свернуть, -- показал в воздухе, как.
И над словами вожака задумался. Силу предлагает. Выбор очевиден. Не из желания кому-то что-то доказать сталкерит Никитин. Из любопытства. Жажды знания. Значит, первое. Но... Есть вещи и поважнее.

Вздохнул парень. Головой мотнул.
-- Спасибо за предложение. Но принять не могу. Младшего найти надо. И... -- совсем забыл ведь! -- Пёс у меня потерялся. Убежал. Тоже сгинет ведь. Пойду я, уважаемый гхтани. Спасибо за гостеприимство. Я вернусь. Своих найду и вернусь. Тогда и выпьем.

В подтверждение своих слов поставил рюкзак у стола. И гитару рядом. Снова головой покачал, теперь Диньке. Не время для музыки.

Пошёл искать.

Ухмыляюсь напоследок. Зажимаю горло. Пытаюсь что-то сказать, но вместо слов раздаётся только хлюпание.

Ну, что ж. Я хотя бы завалил Древнего.

На прочие мысли сил и времени не остаётся. Я не мучаюсь сожалениями от столь быстро закончившегося "отпуска". Не терзаюсь жаждой возмездия и похотью к Аннабель. Не раздумываю, что я сделал не так и как можно было исправить ситуацию.

Я просто умираю. Никогда не умел прощаться.

Ещё увидимся. I'll be back.

Кинулась Динька за Максом. А Афоня вздохнул, глаза вдруг уставшие потёр, да слова нехорошие подумал. И следом бросился.

Поднялся. Не быстро и не просто, но поднялся. Чудищ увидал. Спрятался.

Удивительно, но их он не боялся. Наоборот: в отличии от старушенции и Макса рогатые вызывали к себе доверие. Наверное, тем, что не стали усыплять и драться, а пригласили к столу. Впрочем... "Не бери конфет у незнакомцев". И прочей еды, наверное, тоже. Кроме вбитой с раннего детства осторожности единственное, что напрягло Афоню: "Хороший день для..."

-- Для чьей смерти? -- спросил он, выходя из тени.

Вот когда Макс в зверя превратился, Афоня наконец-то ошалел. Раскрыл рот и руки опустил, едва нож не выронив. Но справился, удержал. У рюкзака своего присел, лезвие заправил и пёрышко убрал. Вместо него топорик достал. Лёгкий, но увесистый. В ладони ощущается, уверенность вселяет.
-- Не подходи! -- крикнул хулигану. Пожитки свои прихватил и к Диньке перешёл. Она как раз зашевелилась. Помог подняться.
-- Уходим, -- шепнул. -- Макс не настоящий!
Страшно сделалось. А ну как съест?

Слетел со склона. Заметил двоих, псу крикнул:
-- Молодец, Буран!
И осознал происходящее.
Макс бьёт Диньку.
Задымился чёрнотой мгновенно. Зарычал. Подскочил к дерущимся.
Пнул бы негодяя в бок, с девчонки сбрасывая. Но в этой грязюке не размахнёшься и не прицелишься толком. Не хотелось бы рыжей засветить.
Так что просто за туловище и руки схватил его и потащил прочь, сквозь крепко сжатые зубы новый приказ выдавливая.
-- Буран, Санька приведи!
Не к месту и не ко времени разделяться и драться. Чуял Афоня нутром своим сталкерским: быть беде.

Два выхода. Вперёд и вглубь. Назад и вверх. Нет.
Остановился Афоня. Девочку аккуратно уложил и в карман полез. Всегда есть третий путь.
-- Макс. Там в рюкзаке моём нож и топор, достань, пожалуйста.
И сам складной вынул. Лезвие вытащил. Не "охотничий", конечно, но тоже сойдёт. Попугать.
Повернулся к старухе. Бледный.
-- Отдай, что взяла! -- приказал. Сжал кулак, дрожание останавливая. И желваки надул.
Тут Макс в атаку бросился. Вздрогнул Афоня. Сделал было шаг, но замер. Двое дерутся, третий не лезь. Тем более, с пером. Своего порежешь.
Попятился к рюкзаку.

-- Посмотрим, -- пообещал Кайце. И не покривил душой: вариант идти по семнадцатой казался вполне рабочим, хоть и уступающим уже совсем близкой железке в главном: в прикрытии домов и обилии обходных путей. И, следовательно, оставался запасным.

Оуэна звали Джерард. И не Фитцсиммонсом, а Муром. И был он не моряком, а бандитом. И последние три месяца (с тех пор, как его корешей закрыли копы, а сам он, прикрывшись поддельными документами, перебрался в доки) он не просыхал.

Вот и сейчас он пил "чай" (а, на самом деле, крепчайший эль) и, сам того не замечая опьянённым сознанием, бормотал себе под нос отборные ругательства в адрес окружавших его людей.

Получатели: Мэтью Синглтон.
Получатели: Феликс Коуп, Мэтью Синглтон.
Язык его сильно заплетался, так что разбирал всё это нытьё только бармен, натирающий стойку в двух шагах от поникшего Джерарда. И, возможно, фараон, подошедший сюда, чтобы сделать заказ. Контрабандиста то, впрочем, не смутило. Он плохо воспринимал реальность. Повернулся, обжёг копа ненавистью во взгляде и заявил на всё заведение:
-- Рекомендую вам проверить вон того, -- на нервного кивнул. -- Очень подозрительный тип, ваш клиент. Моё почтение! -- Мур приложил два пальца к кепке, явно издеваясь. И поднялся с табурета, чуть не упав. Поймав равновесие, выпрямился.
-- У-у-ух! Шторм, четыре балла, -- объяснился. Зашёлся дрянным, мокрым кашлем. И за пазуху полез. За носовым платком, не иначе.

FACT 3

Some time ago group of merchant returned through the desert. They were attacked by gang of outsiders. Two guards were killed. They tryed to make a Judge's work.

Кивнул Афоня пацану. Вот и порешали. Но, раз бегом, нужно внести в план исправления.
-- Подержишь пока? -- Диньку спросил. И гитару всунул.
-- На, -- а Максу рюкзак с бутылкой протянул. -- Я бы здесь оставил, но сопрут. Присмотришь, по братски? Спасибо.
-- Айда, -- махнул Саньку.

-- Топь, -- согласился Афоня. Чем дерьмом токсичным дышать, лучше в болоте сгинуть. Да и истории его скорее привлекали, чем пугали: труп? Кладбище? Ханнэки? Есть, что посмотреть, да.

А пока парень шёл первым, изредка поглядывая через плечо и хмурясь неодобрительно.
-- Цапнет, -- Макса, шишками бросающегося, предупредил. Собака дело такое -- терпит, терпит, а потом хвать, и нет руки.
О том, что и сам добавит, говорить не стал. Не разобрался в пацанчике ещё.

Хорхе слышит про кофе и светлеет лицом. Да. То, что надо.
-- Я слышал, вы готовите прекрасный кофе, -- улыбается. -- Рад буду попробовать.
Он не строит планов на ночь, он просто хочет пить.
-- Я подожду вас на улице, -- обещает. Забирает с вешалки вещи, закутывается в плащ, обматывается шарфом, напяливает кепку и выходит.
В вечерней (ночной?) прохладе он достаёт носовой платок, нож и кастет. Протирает первым второе и третье. Оружие летит в ближайшую урну.
Нельзя давать настоящих причин для ареста.
Он закуривает и ждёт.

Сосед Никитиных был металлистом и каждое утро будил неполное семейство громкими звуками, от которых трясся шкаф и вещи падали на пол.
"Не сегодня, мудила!" -- с улыбкой проснулся Афоня. Четыре утра. Самое время для похода по грибы или на рыбалку.
Впрочем, покинуть квартиру сразу у него не получилось. Пришлось ждать, когда во входной двери провернётся ключ и батя зашагает на раннюю работу.

Рюкзак был собран ещё вчера. Тяжеленный, он приятно нагружал плечи и спину, навевая воспоминания о долгих походах. В тайге Афоня, увы, не жил, но по лесам-горам бродить доводилось.
Перекусил наскоро овсянкой с хлебом, запил крепким до горечи чаем без сахара, прижал к холодильнику магнитом бумажку: "Ушёл в поход. Буду завтра", да на дорожку присел. Забыл чего?
Забыл. Чай как раз и забыл.
Закинул в рюкзак пакетиков коробку. Свежего кипятка в термос налил. И пошёл.

Диня и Саня уже были у дерева. Задумался Афоня: сказать "Привет" или нет? Обнять девчонку? Пожать руку парню? Но, пока размышлял, момент уже ушёл. Кивнул. И со зверюгой на колено опустился. Погладил, почесал, поулыбался, от слюнявого языка защищаясь. Отличный пёс, жаль непонятно, как звать. Зато накормить есть чем: косточку из холодильника подрезал. Но пока пусть полежит: ни к чему отход задерживать.
Поднялся, ребят хмурым взглядом окинул:
-- Все в сборе, идём?

Посмотрел Когорн, как катится голова Жруна. И решил: непорядок. Подобрал её, да на место вставил, а тут уж и медицина подоспела. Подняли моргона, как новенький зашагал. И Когорн рядом. Шёл, даже мыслей не думал. Каменная тишина в голове. Не иначе как дао познал. Только когда труп генерала Шарахса пинали всем полком, задумался. И предложил:
-- А теперь давайте королеву убьём.
Давно у него эта мечта была. Ещё с Моргониса.

Он не медлит. Подходит, подхватывает Пипу под лопатки и ведёт на танцпол. Оркестр уже выводит ноты Марьяны и Хорхе не хочет упускать мелодию. Ему неважно сейчас ни кто она, ни кто он, он чувствует, как в нутре расплывается пятно печали. Этот танец -- прощание. Он покидает волю. У Пипы же свои проблемы, он знает о них и видит в глазах, но ему всё равно. Он ненавидит её. И себя. И всех этих напыщенных хлыщей и дам, богатеньких и не очень, веселящихся в последние часы его "свободы". Ему вдруг становится страшно и в ужасе своём он пляшет. Слишком резко, слишком зло, слишком агрессивно крутит партнёршу, будто срываясь на ней, не оставляя места украшательствам. Он не замечает происходящего, едва ли чувствует музыку, двигается машинально: слишком погружён в себя. Но вот мелодия замирает и с ней замирает и он. Смотрит на Пипу. И просыпается. Лишь сейчас замечает её.

Вот теперь он улыбается. Широко. Свободно. Обязательства выполнены. Она отпускает. Он кивает. И следует за взглядом.

Пипа. Он не сразу узнаёт её: нечто неуловимое изменилось. И дело не в переднике. Она ожила, будто расцвела вдруг изнутри. Он кивает. И слегка поднимает палец: минутку, мол. Дела.

Он берёт Соль за руку и дотрагивается до неё губами. Лицо его приобретает отстранённое выражение.
-- Надеюсь когда-нибудь снова встретить вас, сеньора. И тогда мы потанцуем по другому.
Не кривит душой: действительно надеется.

Поворачивается к бармену и просит:
-- Ручку, салфетку.
Пишет:
"Хавьер, завтра меня закроют. Устрой шумиху. Хорхе."
Расписывается, вчетверо складывает записку. И возвращается к Пипе. Улыбается ей. И махает бровью на танцпол.

Он идёт к ней ломанной траекторией, подходит к столику Хавьера и засовывает бумажку под бокал. После этого танца он уйдёт домой.

Лежу. Устал. Будто выгорел изнутри. Ничего не хочется. Только спать и медленно подыхать, разлагаясь на пепел. Жаль, не получается.

Лежу. На смену пустоте неторопливо приходит вина. Сколько я не сделал? Сколько не нарисовал? Скольким девчонкам разбил сердца? Почему не сошёлся с Роуз ещё в (относительно) спокойной жизни, в Империи? Почему ждал до последнего момента, не настаивал, отпустил?

Драма вызывает эмоции. Чувствую: подступает к горлу комок. В стремлении забыться переключаюсь мыслью на живых. Падре, Лён, Орвилл, Шино, Ида... Вспоминаю, как стояла она почти обнажённая, с голой грудью и в шортах. И включается воображение. Представляю, как срываю с неё остатки одежды, загибаю раком и деру жёстко. Как стонет она, как тяну за волосы, отчего она запрокидывает голову, как бурно и обильно заливаю спину спермой, мгновенно смешивающейся с пеплом. Как на это всё смотрит, закусив губу, Ласточка и желание играет в её глазах. Она подходит, встаёт рядом со мной на колени, слизывает остатки и (без перерыва на перезарядку) сосёт. И...

Новый взрыв вины обрывает фантазию. Она поднимает мой член, но не меня. Роуз прогоняет эрекцию: и часа не прошло с её смерти, а я уже думаю о других. Это неправильно. Это жестоко. Это... не знаю, что ещё добавить. Вспоминаю невесту. И ублюдка, убившего её. И оставшихся уёбков. Сажусь. Сжимаю в кулаке трубу. Злость -- вот вечный двигатель, который искали древние. Я не буду валяться беспомощным кульком. Они не победили. Я не умру.

Поднимаюсь. Перекладываю желязяку в подмышку больной руки: здоровая нужна мне свободной. И догоняю ушедших. Иду.

Ловлю её за талию и на ходу прижимаю к себе, к бедру. Ладонь нащупывает, губы шепчат на ухо:
-- Хочу тебя.
Сделал бы то же и с Ласточкой, но не уверен, что она оправилась от удара. В разуме моём лицо вожака снова и снова превращается в жижу.

Секс и насилие. Что может быть живее?

-- Свалкеры своих не бросают! -- ору Салу в ответ. И пращой махаю.

Он прыгает на тебя. Ты ловишь его за горло. Поднимаешь. Вырываешь кадык - бежит тёплая влага, заливает тебя. Отбрасываешь уже бездыханное тело. Нейтан мёртв. Весь бой занял не больше трёх секунд. Шагаешь к гаитянину.

Но он (напряжённый, помрачневший, злой) трусливо рассыпается в прах.

Стоишь. Четверо вас. Ты, запачканный чужой кровью. Истекающее ей тело лучшего друга. Эмма, безразличной колодой лежащая на кровати. Булькающий в наступившей тишине Баттерз. И Джессика. Джессика?

Не улавливаешь момента, когда она появляется здесь. Будто пуховым одеялом опускается с потолка. Белоснежно-чистая. Сияющая. Бесконечно далёкая.

Она смотрит на тебя и твоё сердце останавливается. Улыбается - и оно снова стучит, гораздо быстрее. Она проходит (нет - пролетает, парит в воздухе) мимо тебя. Приближается к Эмме. Кладёт ладонь ей на лоб, гладит, целует: так заботливая мать проверяет температуру у любимого ребёнка. Шепчет (ты не слышишь слов, но они будто отражаются эхом у тебя в голове):
- Проснись, малышка. Всё позади.

Эмма садится. Ты смотришь и не веришь: на глазах она меняется, набирается жизни. Уходит худоба. Зарастают следы от уколов. Она раскрывает веки, взгляд блестит здоровьем. Она видит тебя. Затем Джессику. Улыбается. Широко. Потягивается:
- Мама? Папа? Я видела странный сон!

Окружающего пиздеца явно не замечает. Джессика обнимает её. И отпускает. Подходит к Баттерзу. Трогает его за плечо:
- Подъём, старый воин!

С Баттерзом происходит та же перемена. Он перестаёт напоминать мешок, выпрямляется, встаёт на ноги. Синяки зарастают. Переломы (судя по изменению осанки) срастаются. Он не кажется проснувшимся, скорее удивлённым, поражённым. Твоя жена обнимает его. Прижимается щекой к щеке. Шепчет на ухо:
- Позаботься о ней!
И поворачивается к тебе.

Её глаза - бездна. Её улыбка - космос. Сотня мыслей копошится у тебя в голове, тысячу слов хочешь сказать, десяток действий сделать. Но что-то мешает: язык вязнет в горле, не поднимаются руки, даже шагнуть навстречу не можешь. Первые лучи солнца уже забрались в окно.

- Герой, - она парит к тебе. - Защитник. Убийца. Спаситель, - всё ближе и ближе. - Вернулся из могилы. Наказал негодяя. Помог дочери, - весёлая искра играет в уголках её глаз, ты не можешь понять, смеётся она над тобой или хвалит. Лицо любимой в сантиметре от твоего. - Спасибо! - звенит в голове голос. Она впивается в губами в губы.

Растворяешься в ощущении. Теряешь чувство времени и пространства. Уже угасая, замечаешь чужую мысль. "Найди меня. Найди покой, Джон".

А потом остаётся только пустота. И на освободившееся место прорывается боль.

**********

Теперь ты помнишь. Вечность гнева. Боли. Отчаяния. Жажды крови. Вины. Безумия. Беспомощности. Ад? Скорее клетка. Но ты нашёл выход. Нет. Тебя выпустили.

**********

Прохладный ветерок приводит тебя в чувство. Ты сидишь на краю разрытой могилы и смотришь себе в глаза. Твой портрет. На твоём надгробии. Светит полная луна, ни следа рассвета.

- Я прошу прощения за эту задержку, мистер Аллен, но мне просто необходимо с вами поговорить.

Поднимаешь глаза. За камнем с погребальными надписями возвышается человек. Худой. И длинный. С тростью. В сюртуке и котелке. (ссылка)

- Первым делом я хочу признаться: мне не нравится, что вы сделали со шпаной. Я понимаю: они вам помешали. Но можно было обойтись и без смертей: в конце концов они были всего лишь детьми.

Он выжидает: кажется, ждёт, что ты что-то скажешь. Но ты молчишь. Ещё не хочешь говорить. Он пожимает бровями:
- Впрочем, если б не тот досадный случай, мы бы сейчас не разговаривали. Вы хорошо послужили нам. Убили Тейлора, изгнали гаитянина, вышли из собственного тупика. Спасли свою дочь. Я думаю, не стоит упоминать, что с ней всё будет в порядке: мистер Баттерз сделает всё для того необходимое.

Он вновь делает паузу, на сей раз короткую. Сглатывает.

- Но у нас с вами есть нерешённое действие. Убийством детей вы обрекли себя на ад (поверьте: он не так страшен, как о нём рассказывают). Но мы испытываем острую нехватку кадров и можем вам помочь.

Он смотрит. Он спокоен.

- Мы - это Ворон. Ворон - это мы. Каждый из нас. В старину мы приходили в образе птицы, но сейчас, - он слегка разводит руками, как бы негодуя из-за падения нравов, - другие времена. Я - Ворон. Можете думать обо мне, как о жнеце... ангеле смерти, если угодно, в вашей культуре этот образ распространён сильнее. Мы сопровождаем души погибших. Чаще всего на тот свет, но в редких, исключительных случаях, - он улыбается, как бы намекая: вот он ты, - на этот. Я привёл вас. Не просто так, не из-за каких-то ваших личных заслуг: вы оказались удобны.

Он снова переводит дух. И объясняет:
- Думаю, вы помните: ваш друг и убийца, Нейтан Тейлор помимо наркотиков, женщин и экстрима в своей бурной юности увлекался эзотерикой и оккультизмом. Но то, что началось, как очередной эксперимент по расширению сознания привело к чудовищным результатам. В своих изысканиях он наткнулся на работающий, обещающий силу и богатство ритуал. Так сюда вернулся демон, известный вам под именем "гаитянин". Связанный магией крови он остался на Земле, чтобы служить Тейлору. К сожалению, для разума Нейтана призыв не прошёл бесследно. В ту ночь он тронулся рассудком и в последующие годы старался удержаться на грани. Увы: ему то не всегда удавалось. Жертвами одного из "срывов" вы и стали.

Он снова молчит. Наверное, даёт время осознать.

- В задачи Ворона входит устранение и поддержание контроля за сверхъестественными явлениями. Разгуливающий по миру живых демон, да ещё и высшего круга, нам не нужен. Потому мы послали вас - убить Тейлора, единственный якорь, удерживающий гаитянина. Это не совсем по правилам, но выбора у нас не было: хороший человек, да совпавший с нами целями - огромная редкость в последние века. В случае успешного выполнения вас ждала награда: воссоединение с супругой на небесах.

Он мрачнеет и вздыхает. И тут же светлеет.
- Увы, вы запятнались. Убили невинных. С таким в рай не берут. Только в ад. Но, что плохо вам, хорошо нам. Я предлагаю вам работу, мистер Аллен. По миру бродит множество существ, которых быть здесь не должно. Множество неотмщённых душ томится в заточении собственной боли. И не каждого можно вернуть. Вы будете нашим... оперативником, если хотите использовать это слово. Чем-то вроде... вампира? Только питающимся не кровью, а ненавистью. Вы будете живы, вы будете рядом с дочерью. Однако, есть и цена. Вы не будете человеком. Если вы умрёте, вы попадёте в чистилище. Оттуда нет пути в рай, вы более не увидите супругу.

- Есть и другой путь, - после очередной паузы продолжает Ворон. - Вы можете принять свою судьбу, отправиться в Ад. Непростое испытание, мало кто его прошёл, а у вас, к тому же, теперь там могущественный враг. Но если вам повезёт и вы всё сделаете правильно, вы найдёте дорогу к Джессике. Что скажете?

Он останавливается, уже надолго. Теперь отмолчаться не выйдет.

Слышу крик. Вздрагиваю. Но не останавливаюсь. Иду. Только плечи сутулю под ношей непосильной.
Помощь нужна? Кому? Никого не осталось. Роуз мертва. Лит с ней. Ласточка ушла. Даже Освальд - незнакомый, на самом деле, человек, на том свете. Я один. Всегда один.
Замираю. Оборачиваюсь. Ида. Орвилл. И... Больше никого. Что с другими? Где Шино, священник? Компания светляков?
Срываюсь с места. Бегу. Туда, откуда пришёл следопыт.
В конечном итоге, понимаю на бегу, Ида, за последние часы, тоже стала не чужим человеком. Да и Ласточка... Ласточка. Никогда не умел спать и не любить, чтобы о том партнёрша не думала. При мысли о любви замирает сердце. Роуз? Роуз.

Наебали.
Опять наебали.
Никто не загибался по прибытии. Все, кто хотел, уже загнулись. Снова трупы, всюду трупы и мы тоже трупы.
Злюсь. Возвращается голод, но я его не замечаю. Меня обманом заставили вернуться. Проблема: я слишком горд, чтобы менять мнение второй раз за несколько минут.

Ору:
- Подъём! Дорога впереди.
Все устали. Все дрались. Кое-кто в моём лице даже бегал. Но некогда рассиживаться.
- Либо мы куда-нибудь дойдём, либо сдохнем здесь все в ближайшие часы!
Если нельзя убивать, значит буду тянуть. Допинаю этот (ха, революционный!) сброд куда-нибудь.

На Ласточку бросаю взгляд. Выглядит не очень, видал такое после барных битв. Подхожу.
- Ты как? Что случилось?

На пустошь гляжу. Тут где-то (у Картарема) нож был. Видно его?