Голосование пользователя

Время тянулось медленно, словно вязкая, липкая паутина, невидимая обычным взглядом, окутала шестерых путников, не давая пошевелиться. Впрочем, не всех. Деятельный Тиберий, пока его невольные товарищи изнывали от жары и лени, принялся дотошно изучать подворье. Римлянин давно отвык делать что-то своими руками. Рабы заботились о его еде, питье, одежде, любых желаниях. Тело изнежилось, слегка обрюзгло, но, вот удивительное дело, стоило Тиберию начать этот путь, как оно живо вспомнило, что он не только прокуратор, он - воин, командир. Привычный спать на голой земле, а не на мягком ложе, и хлебать варево из котла. И странным образом это взбодрило, встряхнуло, словно скинул Тиберий десяток лет с плеч. Напившись, он почувствовал себя совсем отлично, деловито принялся обшаривать закрома - ведь голодный воин - плохой воин, а то, что сражение не за горами, древний инстинкт вояки подсказывал твёрдо. Мерзко пахло от этого места, да что там пахло - этот странный посланник без головы уж явно не сулил доброго. Ну да ничего. Как пришел, так и сгинул, а он, Тиберий, тоже кое-чего стоит. Жаль только, с товарищами не слишком повезло: смотрят, хлопают глазами, разбрелись кто куда. Даже сотник завалился на траву под деревом, и только богатырский храп его раздается, пугает неведомых врагов.

Богдан похрапывал в унисон раздраженному мычанию коровы, славный дуэт у них получался. Сипел он не столько со сна, сколько потому, как в горле совсем пересохло, но дремал вполглаза, окончательно в сон не провалившись. Мерещилась ему то шинкарка с полными кружками хмельного - холодного, пряного, пахнущего мёдом, то кувшин молока ледяного с погреба, то ливень, землю щедро поливающий. Да что та ведьма понимает? А он сам. Нашел на кого равняться. Как же пить охота! Так и умом тронуться недолго! Желание напиться завладело казаком всецело, ни о чём думать Богдан не мог более, только чтобы встать, двинуться к колодцу, да выхлебать ведро ледяной воды. А там будь, что будет. И боролся с этим желанием сотник из последних сил, внимания особого не обращая на то, что там подле происходит. Чего скотина брешет остервенело, что там за разговоры со двора доносятся, да чего мальчишка застыл, в даль глядючи - не до того сейчас было Богдану.

Дикарь и впрямь стоит неподвижно напротив пугала, словно в гляделки с ним играть надумал. Бог его знает, что на уме у этого мальчишки. Наконец, отрывается Руукх с трудом от лицезрения огорода, к дому поворачивает голову, нащупывает взглядом тех, кто на крыльце остался.

Ростислав, близоруко щурясь, рассматривает записку у себя в руке, даже очки снял, а вдруг стекла обманывают его. Он совсем бы убедил себя, что странный почтальон - бред, галлюцинация, вызванная жарой и жаждой, но записка вот она - никуда исчезать не собирается. Для сна или галлюцинации очень уж реальны все ощущения. Тело под пиджаком потеет, заливает потом лоб, в горле сухо, как в Сахаре. Надо напиться, всё остальное подождет. Ростислав тянется к стоящему подле ведру с водой, Джек, придя к подобному выводу, делает то же самое. Но напиться мужчины не успевают. И в этот раз не странная девушка тому помехой. Она с самого появления почтальона стоит тихо, задумчиво прядь волос теребит, в себя ушла окончательно. Если и страдает от жажды, то вида не подает. Вспомнилась Элве при виде посланца старинная легенда про Дуллахане - безголового всадника на черной лошади. Скачет всадник, голову в руках держит, глаза, как плошки горят, путь освещают. Хлещет коня, подстегивает. А в руках не хлыст - человечий позвоночник. Увидеть его - умереть вскорости. Выныривает Элва из потока своих мыслей, чувствует на себе взгляд настойчивый, тревожный. Руукх. Надо бы напиться, так не долго и сознания лишиться, не хуже Джека. Руукх вот не побоялся, тревожится о ней.

И тут мгновенно темнеет небо. Вот только что солнце палило нещадно, и словно кто-то резко задернул плотные шторы: тучами заволокло весь небосклон. Высыхают капельки пота на лбу. Свежо становится, даже холодно, мурашки бегут по коже. В первый момент, после изнуряющей жары, это приятно, отзывается облегчением тело, выныривает из липкой каши разум, проясняется. Проясняется ли? На дворе нечто совсем уж несусветное творится. Заходится пес в две глотки в вое, больше похожем на стон или плач. Корова, чуть не сбив римлянина с ног, бросается к сараю, бьется головой о деревянную дверь, исчезает внутри. Жареный петух, на которого только что удивленно взирал Тиберий, взмывает со сковороды, расправляет крылья - неожиданного сильные и крепкие, больше коршуну бы подошедшие, раскрывает клюв, но вместо "ку-ка-реку" вырывается из него лишь шипение, да ведь и голова у птицы вовсе не петушиная: змеиная головка, с раздутым капюшоном на птичьем теле. Шипит злобно монстр, капли масла со слипшихся перьев на землю падают, одна Тиберию на плечо попадает - раскаленное масло, боль пронзает римлянина, как от ожога. А птица, с мерзким звуком хлопая крыльями, устремляется прямо к Элве, никого вокруг больше не замечая.

И словно очнувшись, поднимаются в воздух три мирно щиплющие травку курицы. Вот только вместо куриных голов, что при свете солнца видны были, головки у них злобные, старушечьи. И когти длинные, острые, иззубренные жертву ищут. Одна тварь на Тиберия кидается, вторая на Ростислава, а третья в сад летит, прямо к яблоне, к опешившему казаку, аж проснувшемуся от таких чудес.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Уна.

Получатели: Уна Раннвейг.

Санни.

Получатели: Сания.

Дрег.

Получатели: Дрег.

Энзо.

Получатели: Лорензо (Энзо) Эль`Райнер.

Флинт, Максимиллиан.

Получатели: `Воронёнок` Флинт, Максимилиан Пуатье.

Юрген, Ашиль, Адрианна.

Получатели: Ашиль Дейвериг, Юрген.

Жарко. Воздух такой плотный, что кажется, его можно резать, будто масло. Движения даются с трудом: лениво двигаться. И думать лениво. Сонная одурь одолевает вас исподволь, ей больше не хочется сопротивляться. Змея под одеждой Элвы раздраженно шипит - змее не нравится это место. Да и сама девушка рада была бы убраться отсюда, только вот куда? Не доверяет колдунья здешнему хозяину, кем бы он ни был. Крепится - не пьёт, терпит, отливает Джека ледяной колодезной водой. Ведро, ещё одно - уже в тени дома, куда помог добраться болезному мальчик. Добрый он - человека жалеет, скотину жалеет. Добрый. Совсем не такой, как помниться Элве. Неужто и впрямь всё в этот раз по-другому?

Жарко. Джек с трудом освобождается от власти морока, холодные струйки бегут по полуобнаженному телу - хорошо. Смотрит с благодарностью на своих спасителей, пытается избавиться от одежды, которую Элва давно с него сняла - помутившееся сознание ещё играет злую шутку. Но проясняется в голове постепенно: нет давно плаща, а он в тени возле дома, чуть кружится голова и отдаёт болью в висках, но это ничего, это пройдет. Мальчик ведро с водой принес, пить хочется. Напиться как следует - и будет совсем хорошо. Только почему же так неуютно здесь? Не по себе.

Жарко. Но Руукху не привыкать. А вот пес - живая душа страдает. И Джек страдает. Всем шаман помочь хочет, Джека в тень тащит, за ворота возвращается - обещание выполнить хочет, да неладно что-то с псом. Цепь на вид хилая, а держит крепко. И сам трехголовый в глаза заглядывает устало, безнадежно. Руку лижет. "Спасибо", - чудится. Тоска во взгляде. Усталость, без надежды на избавление. Жарко псу. Цепь короткая, ржавая, а стоит только ту цепь в руки взять, как будто копьём пронзает - чужое, тёмное, злое. Отпускает Руукх, во двор идёт. Принёс ещё воды, рядом с Джеком садится, приглядывает за ним. Пьёт жадно. Вода холодная, аж скулы сводит - хорошо. А чувство не проходит. Разве что тише стало, не таким острым, резким. Нехорошо здесь что-то, неправильно.

Жарко. Хмурится Тиберий. Двор, как двор, да не по себе здесь. А от чего не по себе - не понять толком. И почему, спрашивается, не хотел пес его сюда пустить? Отгоняет от себя эти мысли, словно сонных мух, лениво думать, не хочется. Пить хочется. Кубок с лавки берет, да пьет вдоволь. Кажется, ведро способен выпить, а то и два. Сразу в голове проясняется. Похоже, брошен двор совсем. Уже давно бы хозяин услыхал шум, да вышел. Нет никого. Разве что пес у калитки и корова рядом. Недовольная. Смотрит на Тиберия у колодца, мычит укоризненно, подойник ногой опрокидывает.

Ох и парит! Умывается казак, одежду скидывает. Справно теперь. Еще бы напиться, да, кто его знает, что за вода в том колодце. Вон, ведьма не спешит жажду утолить. Может оно и правильно? Неладно тут что-то, нехорошо. Идет Богдан в сад, мимо тютины идет, на землю, черную от плодов смотрит, да под яблоней устраивается - подремать немного. Глядишь, и поймет, что к чему. А взгляд сам собой дальше скользит. По чучелку в шляпе соломенной и дальше по кавунам, что на солнце блестят. И мерещится вдруг - ухмыляется чучелко недобро, прямо на казака глядит, да ухмыляется. Кажется, задремал Богдан, вот и видится всякое.

Жарко тут слишком. Надо бы в дом зайти. Раз есть дом, есть двери - значит, и попасть туда можно. Возле дома уже народ собрался: мальчишка, девушка, парень молодой, сомлевший от жары. Да и то правда, в такую погоду торчать на улице - солнечный удар получить. Стучит Ростислав в дверь. В одну с шестью нишами внизу, в другую - с пятью. Стучит, но как и раньше Богдан - без толку. Тогда толкает он двери, сначала слегка, потом сильней и сильней, с тем же результатом. Без всякого результата. Не поддаются. Словно и не настоящие, а бутафория, как на киносъемках используется. Зато замечает, в сарае напротив, дверь приоткрыта даже. Может быть, там больше повезет?

Душно и не хочется думать о том, что же дальше делать. Ворочается пес у калитки, засыпает кажется. Мычит недовольно корова. Чуть заметно шелестит солома на шляпе пугала, хоть ни ветерка, ни дуновения нет. Одни вы здесь, совсем одни. Шаги за домом не слышны, лишь встряхивается от спячки пес, заходится лаем, да тут же замолкает. Со скрипом отворяется калитка. Мужчина. Высокий. Худой. В форме с сумкой через плечо. Вот и все, что о нем сказать можно. Какие глаза, волосы? А никаких нет. Потому что и головы нет - пустота одна.

Шагает Мужик-без-головы к дому, прямо к Ростиславу. В сумке копается.

- Ростислав Тихонович Волошин? - спрашивает, будто утверждает. Чем вот только спрашивает, не понять. Голос ниоткуда идет, из пустоты, где шея заканчивается. - Вам телеграмма. Получите. - и бланк протягивает. Обычный бланк, не поздравительный. Ростислав и опомниться не успевает, как бумага сама у него в руках оказывается, а странного почтальона и след простыл.

"НЕ БУДИТЕ СПЯЩУЮ СОБАКУ"

Четыре слова всего - вот и вся телеграмма.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Это был не напрасный риск: он узнал все, что нужно. Так или иначе, двойники, движимые чужой волей, черпают энергию из них самих. Как и ожидалось. Умно. Почти безукоризненно эффективно. Весьма удачно пришелся удар Арсения по Кассии - настоящей. Хету никогда не скажет этого вслух. Зато теперь не только пепельная полоса (которая, к счастью, не зарастала) на лице его куклы доказывала теорию связи, но и тот факт, что девушка лишилась своего двойника, очевидно потеряв сознание.

Кулак, все еще сжимавший нож, сжался еще сильнее. О, нет, Картарем не собирался убивать себя. В конце концов, у него еще были планы, ради которых он был готов даже оказаться здесь. Но и нанеси удар достаточной силы рукоятью себе в висок он бы вряд ли сумел. Во многом, в силу внутренних причин: Картарем не мог полагаться на чужую помощь. Он бы остался совершенно беззащитен. На это Хету пойти не мог.

Необычайно ярко, казалось, гораздо сильнее, чем обычно, сверкала его кровь. Суровый взгляд Картарема впился в окружающий мир, словно высасывая из него все краски досуха. Даже пепел казался невероятно цветным.

- Увидимся, - с мрачной усмешкой, которая так и не достигла губ, мысленно обратился эльмари к своему отражению.

И снова вонзил клинок в свою плоть.

Раздался чей-то крик, крик боли. Отвратительный в своей несдержанности. Хету так и не смог признаться себе, что это кричал он сам. Картарем опасался, что ему не хватит решимости дважды ударил ножом, а потому, когда лезвие оказалось в глазнице, он с силой полоснул им вбок, рассекая себе переносицу. И второй глаз.

Теперь его противник ослеплен и почти беззащитен. С ним справятся. Самое главное - не выронить нож. Не выронить нож. Даже незрячий Хету не собирался умирать.

Не выронить нож...

Вы не можете просматривать этот пост!

ссылка
Сегодня был ее последний день. Предрассветное небо сказало ей об этом. Песня зарянки, начавшаяся на миг позже, на тон грустнее. Тревожный предутренний сон подтвердил ее догадку.
Ей снились глаза. Синие чистые глаза. Волосы цвета спелой пшеницы. Широкая ладонь и поднесенный к губам палец.
«Тебе будут знаки и ты всё поймешь» говорила Эгвольда, её духовная мать.

Элва поняла – Великая Мать заберет ее сегодня, но за секунду до смерти она увидит этот взгляд, эту чистую синеву. Он станет её проводником в мир по ту сторону ее жизни. Нужно лишь сцепиться с ним что есть сил и призвать помощника.

Элва стояла на вершине холма. В долине птицы пробуждались позже, солнце еще и не думало вставать, а легкий ветер уже игрался с её волосами. Она расчесала их по такому случаю в течении ста вдохов. Это очень много. Великая Мать должна узреть ее красоту, раз уж ей посчастливилось встретить ее еще в юном возрасте, когда черты лица свежи, а разум светел.
Она затянула на поясе веревку потуже. Надвинула капюшон и принялась ждать.

С первыми лучами солнца раздался цокот копыт. Звук этот отдавался в сердце ухающим волнением, трепетом. Элва ждала. Ее Смерть еще очень далеко. Он будет здесь через десять раз по сто вдохов. Спустя три танца или пять песен. Но он придет, не свернет с пути, не поторопить эту встречу-не замедлить.
Элва ждала. Сквозь кончики пальцев разглядывала утреннее солнце, уже взошедшее над долиной во всей своей красе. Среди высокой травы устроилась и вопрошающе взглянула на небо – знала ли Эгвольда, что век ее короток? Она была бы рада. Так рано узреть Великую Мать может лишь Избранный.

Смерть была близко. Земля уже подрагивала под ее крепкими шагами. Она пригласила ее сама. Впустила ее в свой дом, речами определила свою судьбу. А Смерть…ей нравилось убивать…Ее нельзя осудить.

Волосы Смерти сегодня были свободны. Ледяной взгляд ледяных глаз. Искривленный в нетерпении рот.
- Не передумала, пророчица? – молвила Смерть. – Измени свое предсказание, ниспошли мне победу над королем.
Элва улыбнулась. Он был красив, её Смерть. Эти синие глаза были дверью в мир за гранью ее жизни. Ей нельзя отводить взгляд.
- Я спасу тебя еще раз, рыцарь. Мы встретимся вновь…
Смотреть и не отводить взгляд. Это было легко. Почти как любить…

***
Синие глаза встретили ее сразу. Элва не помнила, зажмурилась ли при переходе, но взгляд встречал ее. Казалось, прошел всего миг. Исчезла из него жесткость, исчезло желание нести возмездие.
Так и должно было случиться.

Элва скользнула взглядом по картинкам на стенах. Не сейчас.
Синие глаза встречали ее в этом новом мире. И нужно соблюсти обряд.
Элва протянула руку ладонью вверх и улыбнулась.
Из-под широкого рукава, не сдерживаемая больше ничем, показала черную маслянистую голову змея. Она положила голову ей на ладонь, всё также протянутую в жесте принятия.

- Идти следует за Матерью, - походя объяснила Элва, кивнув в сторону девы.
Это очевидно и и сейчас не имеет значение. Ритуал воссоединения должен быть завершен.

Сони:

Он не в кустах. И не лев. И, может быть, даже не "он". Зовёшь. Мурчание становится громче, набирает обороты, приобретает угрожающие нотки. Поднимаешь голову. Прямо над тобой, в ветвях того самого дерева, по которому ты только что стукнул, прижимаясь к стволу в охотничьей стойке, рябит пятнами шкура пантеры. Скалится - килограмм пятьдесят, не меньше. Сейчас прыгнет.



Дайзо:

Плюешь облако дроби в парней. Удачный выстрел: оба падают (один, впрочем, подымается тут же). Суёшь руку в карман за патронами.



Тони:

Тянешься за ножом. Далеко до девчонки. Далеко до азиата. Бежишь.
Толчок в спину. Будто рой разъярённых пчёл вдруг догоняет тебя, впивается десятком жал. Падаешь. Темнеет. Слепнешь?
Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами.
Врут.



Полковник:

Бежишь за дрищём, пригибаешься.
Чпок-чпок-чпок. Вонзаются дробинки в тыл. Спотыкаешься, падаешь, тут же вскакиваешь вновь.
Больно. Липнет роба к лопаткам.
Но бежишь. Хуйня!



Луэсита. Маркус:

Не отвечают теребилы. Только блестят объективами камеры.

Разносится звук отдалённого выстрела, тонет в листве, сгоняет птиц с насиженных мест. Воцаряется тишина.
Ищете ништяки, но не находите. Нет их тут. Только хижина пустая рядом и больше ничего полезного. Ни воды, ни еды, растения незнакомые. Навязчивая, сводящая с ума эрекция: Луэсита здесь и рядом, будто специально то повернётся, то наклонится, то улыбнётся, подчёркивая достоинства фигуры, намекая на желание, соблазняя, искушая бугая.

Или, может, то ему мерещится от недоёба.



Йо-Йо:

Худенький догадывается про нож и падает.
Лысенький не догадывается, но тоже падает.
А ты, свистнув косичками, уносишься прочь, подальше от неприятных азиатов с ружьями и странных нестоящих котиков.

- А с близкими у тебя значит всё намази? Спасибо что предупредил, буду осторожен. - также с сарказмом ответил Валерию. Получив желаемый результат, чтобы его не трогали, Арсений отодвинулся, освобождая место посетителю массажного салона.
Всё же как прекрасно наблюдать за работающими людьми со стороны. Наступило полное состояние покоя, которого Арсений уже давно не испытывал, а точнее сказать с момента появления в этом мире. Переведя взгляд на Лёна, Сеня сразу заразился его улыбкой и настроение стало настолько весёлым, что захотелось петь. Забыв про отнявшиеся ноги и про то, что всё это сооружение сжималось и грозило их тут похоронить, Арсений стал напевать себе под нос.
- От улыбки станет всем светлее, и слону и даже маленькой улитке. Поделись улыбкою своей и она к тебе еще не раз вернется…

Даже когда Кассия пробила отверстие в сооружение, он все пел не особо обращая внимание на это. Только постепенно это стало становится похожим не на песню, а на прерывистое бормотание. С первыми глотками свежего воздуха эйфория начала постепенно уходить и мысли стали наполнять голову.
- А вот с лопатой было бы куда проще это все сделать, но её нет, что толку о ней вспоминать. Но нет и Роуз с ее песнями. Они были всегда кстати.
Арсений продолжал спокойно сидеть и напевать под нос те песни что пели они когда-то. Не обратив внимания, что Кассии уже не было внутри и что Валерий радовался массажным процедурам. Прервали песню и накатывавшую грусть лишь падающие сверху куски творения Хету. Один камень неприятно приземлился прямо на макушку, заставив Арсения подскочить от неожиданности. Не успел он сгруппироваться, как камнепад уже прекратился и клубы пепельной пыли остались кружиться вокруг.

Арсений, встал в полный рост и некоторое время приходил в себя. Сознание стало нормализоваться и пытаться сложить все происходившее в логическую цепочку. Бессознательная эйфория стала сменяться на уже вполне осознанную радость. Арсений стоял на ногах, и только покалывание напоминало о том, что недавно он перемещался почти ползком. Серое небо и серый пепел всегда вызывали только неприятный ощущения у Арсения, но сейчас он был рад, ведь то, что он может наблюдать эту серую массу вокруг, говорило о том, что он еще жив, а значит шансы еще есть. Хотя шансов и становилось всё меньше, но грустном сейчас думать не хотелось.

Подошедший Лён выглядел несколько подавленным. Дождавшись окончания действия, выглядевшего со стороны как принесение клятвы, Сеня улыбнулся.
- Аккуратен? Да я же сама аккуратность, ты меня знаешь. - Арсений задумался.
- Или потому и предупреждаешь? Не кипишуй, разберемся что к чему. И спасибо тебе за то, что спас меня в очередной раз. - похлопав дружески по плечу как всегда внешне спокойного эльмари.
Даже толком не понимал, спас его Лён или нет, да и вообще что произошло, было для Арсения очень туманным. Лучше сейчас было поддержать друга, нежели пытаться понять какого хрена это было так необходимо делать. Да и думать сейчас об этом не было ни сил, ни желания.

- Пока на ногах, значит нормуль. - переминаясь на ногах, словно проверяя их на прочность, ответил веселым голосом интересовавшейся его самочувствием Кассии. И потом замолчал на некоторое время. Про Роуз он отвечать не спешил. С одной стороны ему хотелось пойти и искать её, но с другой стороны это могло оказаться потерянным временем. Надеяться на Хету было уже опасно. Если он зависнет или у него кончится энергия в самый неподходящий момент, помощи ждать будет неоткуда. Лучше уж умереть борясь за жизнь, нежели в надежде на чудо.
- Нам надо идти, мы не знаем сколько времени мы сидели внутри. - уже серьезным голосом добавил Арсений и стал копаться в обломках пирамиды, в поисках своих вещей. Немного погодя добавил. - Если с ближайшего холма не будет видно признаков жизни, мы только будем терять время на поиски. Пойдём на северо-запад, надеюсь, что им удалось пережить бурю и следопыт довел их до убежища.

Когда после нескольких легких, словно взмах птичьего крыла, ударов Ласточки в пещеру хлынул поток свежего воздуха, Валерию сразу вспомнилась картинка из интернета.

Казалось, еще три-четыре точных выверенных движения и вот оно – спасительное отверстие, долгожданный кислород и возможность продолжить путь. Но силы кончились и вся слава досталась Кассии.
Стоило появиться первым потокам воздуха, как впервые пошевелился Лён, хотя веки его еще продолжали трепетать и глаза он всё не открывал. По мере того как росло отверстие, приходил в себя и Хету. Ему словно вытащили вату из ушей или стряхнули пелену. Да и Арсению вдруг стало полегче, он даже вспомнил свою многострадальную саперную лопатку, что так опрометчиво отдал Роуз – как бы она сейчас пригодилась им в пещере. Лопатка, не Роуз. Да и Роуз тоже. Особенно ее песни.

Сквозь дыру в потолке заглянула в их убежище серость – с небес и с земли, по-прежнему. Едва-едва изменился рельеф, вокруг пещеры появилось пять крошечных холмиков по сорок сантиметров в высоту и самое главное – Агаты нигде не было, то ли замело ее, то ли унесло. Во всяком случае, пустыня решила не напоминать бывшим замурованным об утрате.

Йо-Йо инстинктивно попятилась, стоило азиату выйти из кустов - не нравились ей ни ружья, ни узкоглазые,а уж вместе....Она поморщилась, когда выстрел прогремел и попятилась, сначала, медленно,потом, разгадывая мотивы вновь прибывшего, гораздо проворнее. В конце концов требовалось лишь обогнать всех остальных, убегая от медведя. Или это правило тут не работало?...

Проследив за взглядом "милого", она просияла:
- Ага, это нож! - как трехлетнему малышу, радостно кивнула Йо-Йо - надо же, мол, какой шустренький, догадливый.

Богдан, Ростислав, Руукх

Тиберий

Элва
Ты снова видишь его глаза. Красивые, ледяные глаза.
- Измени свое пророчество, ведунья!
В первый раз они звучали немного иначе. Тебе вдруг кажется, в его гордых глазах, в его гордых словах - просьба. Мольба. Нет. Понимаешь - всего лишь морок.
Джек


В следующую секунду пустота отпускает вас из своих липких тисков, кажущийся ослепительным с непривычки солнечный свет заставляет зажмуриться, ноздри вдыхают аромат луговых трав и цветов, тишина сменяется назойливым жужжанием невидимых насекомых, под ногами хлюпает, а голову печет. Посреди, везде, куда достает взгляд, раскинулся роскошный зеленый луг, высокая трава вызывает желание как следует в ней поваляться, а на солнце смотреть больно, такое оно по летнему жаркое и беспощадное.

Поэтому вместо того, чтобы смотреть вверх, глядите прямо. Доски. Скверно обструганные и кое-как подогнанные. Забор высок, в два человеческих роста. За ним можно лишь разглядеть крышу, усыпанную гнилыми яблоками, да верхушки каких-то деревьев, кажется, вовсю плодоносящих.

Перелезть будет непросто, только незачем, вот она - калитка. Гостеприимно приглашает войти. А возле калитки на цепи - страж. Огромная, трехголовая псина. Две ее пасти скалятся, высунув языки, а третью, кажется, сморило от жары. Две желтых, умных пар глаз разглядывают вашу компанию. Без интереса скользят от одного к другому, останавливаются на Тиберии. Животное бешено рычит сразу в две глотки и прыгает на всю длину цепи. Которой, к счастью, не хватает. Но намерения его недвусмысленны. Усевшись опять на своем сторожевом посту, он злобно сверлит римлянина глазами, высунув языки. На остальных же больше не обращает внимания. И ухом не ведет, когда кто-то делает неосторожный шаг к калитке.

Псу жарко. Впрочем, вам тоже. Скоро тело покрывается потом, очень хочется пить, прилечь в тени. Деревянный ящик, прибитый слева от калитки, вне досягаемости длины цепи собаки, кажется порождением бреда. В дырочках что-то белеет. Да это и не дырочки вовсе, а уже знакомые ниши. Шесть. Над ними черным угольком выведено "назад".

Руукх

Что-то белеет в кустах. Никак гусиные яйца? В животе сладко урчит. Но не пристало будущему Главному Шаману племени заниматься столь несерьёзным делом, как разорение гнёзд. Это работа для детишек. Застанет учитель Шор за таким занятием - позора и насмешек не оберёшься. А рот тем временем наполняется слюной при мысли о лакомстве. Никто не увидит, ты один в лесу - отошёл далеко от стойбища, туда, где по весне прячется от людей травка-неболейка. Воровато озираешься, раздвигаешь посохом ветки, тянешь руки к лакомству. Ты так увлёкся, что слишком поздно слышишь хруст за спиной. Ничего не успеваешь ни сделать, ни осознать - лежишь на земле, оскаленная, страшная морда на волоске от твоего лица, налитые кровью глазки злобно щурятся. И темнота.

Тиберий

Засыпает Аурелия в твоих объятиях. Лежишь без сна, смотришь на её лицо в обманчивом лунном свете. Сонная, жена кажется совсем девочкой, разглаживает Сомн ранние морщинки на её лице, прогоняет с чела беспокойство. Спит Аурелия. А ты не можешь заснуть, взбудораженный, смеси надежды и тревоги полный. Легко-легко, невесомо касаешься губами её губ, встаёшь с ложа осторожно - не разбудить бы. Выходишь под дождь, с тобой лишь верный меч. Прихрамывая - ноет нога на погоду, не спеша ступаешь к святилищу Дианы. Жертву желаешь принести богине, дабы в этот раз всё у вас свершилось как должно. Стоишь перед жертвенником, и мысль приходит чужая, не твоя. Услышала богиня. Понесёт Аурелия, продолжится род. Близнецы будут. Мальчик и девочка. Успокоенный, возвращаешься назад. Какой-то шум за углом. Чего наместнику опасаться в собственной провинции? Блеск клинка. Тело воина реагирует мгновенно, меч прыгает из ножен. Нога, нога подводит некстати. Секунды тебе не достает. Темнота.

Элва

Ты знала - однажды это случится так или иначе. Ты не раз видела свою Смерть во сне, и пусть, просыпаясь, забывала почти всё, но само ощущение оставалось с тобой, сладкой змейкой сворачиваясь на груди. Ты не боишься неизбежного. Без трепета смотришь на меч у горла. Не пытаешься защищаться, не достаёшь кинжал. Не хочешь? Ждёшь, когда холодная сталь коснётся нежной кожи, освобождая дорогу кровавой реке? А может, просто не успеваешь? Отчего же Смерть всё медлит, не взрывается жизнь острой болью, последней? Что-то не правильно. Не так должно было всё произойти. Угасает сознание с этой мыслью.

Богдан

Ой на горi та женцi жнуть,
А попiд горою, попiд зеленою
Козаки йдуть...

Эх, любо жить казаку, коли в бой сегодня не идти. Гуляй, пей, люлькой дыми, да веселись. Любо, а всё ж чего-то недостаёт. Гудит шинок. Выкладываешь на стол монеты. Не россыпью, как немчура делает, а каждую по отдельности, устилаешь стол. Справно гуляешь, с душой. Гудит в голове, силён ты, сотник, да даже ты слегка утомился, перебрал хмельного. Выкатываешься на улицу - голову охолонить. Ночь тихая, звёзды светят с неба ярко, как забавки дитячьи. Хорошо жить на свете. Ноги по дороге в знакомую хату несут, к любезной вдовушке, что казака всегда приветит, а коли пропадёт он - так слёз лить не будет.

Менi з жiнкою не возиться,
А тютюн та люлька
Козаку в дорозi знадобиться...

Стрела свистит из-за кустов. Не обидно бы казаку помирать, когда смерть честна в бою, а так не гоже. Падает на душу темнота, обиду твою утешает.

Джек

Про тебя, кажется, забыли. Каменный мешок и испитое лицо тюремщика, его очень "остроумное" сквернословие в твой адрес. А как ты хотел, зачем-то же сдуру сообщил, что благородный, когда ещё ему доведется всласть поиздеваться над взаправдашним дворянином, потешить душу, показать власть. И ещё крысы - крысы каждую ночь приходят знакомиться. Но ты не рад. Считаешь дни, что провел здесь, продумываешь планы побега. Один краше другого. А кожу саднит в том месте, где теперь красуется метка, будь она проклята. Однажды дверь отворяется, тюремщик зло велит тебе убираться, помилование вышло. Должно быть, дружки твои сунули на лапу кому надо. Лицо у тюремщика обиженное, как у ребенка, у которого злые взрослые отняли игрушку, но тебе уже не до него. Свобода пьянит, идёшь по улице, шатаясь, ныряешь в лабиринты трущоб. Тут дерутся. Пусть себе дерутся. А тебе что за дело? Но смутьянам есть дело до прохожего. Хороший у тебя плащ, теплый. Тебе хотят ограбить. Тебя, чуть не пошедшего на каторгу за кражу. Какая ирония. Но смеяться некогда, летит в лицо кулак, освобождая сознание от оков бытия.

Ростислав

Утро. Бодро шагаешь по улице среди таких же спешащих на службу горожан. Люди торопятся к своим станкам, партам и лабораториям. Тебе кажется, что это огромная армия марширует и ты вместе с ней. Насвистываешь какую-то песенку, не терпится скорее попасть к своему рабочему месту, продолжить прерванный вчера эксперимент. Остановка. Твой автобус. Полупустой сейчас, как обычно. Здороваешься с водителем, киваешь пассажирам. Случайного народа почти нет, вы каждое утро едете вместе, уже узнаете друг друга и обмениваетесь приветствиями. Вот двое рабочих в спецовках, они едут до конечной вместе с тобой. Вот высокий мужчина, штатский костюм сидит на нем, как военный мундир, сходит всегда через три остановки. А вместо него заходит старик с удочками. А вот... Смотришь на сидение у окна со смесью страха и надежды. Она там, читает книжку, как всегда. Прядка волос струится змейкой по лбу. Щекотно наверно. Сходит у пединститута. Может быть сегодня ты, наконец, решишься заговорить? Не зря же взял с собой зачитанного до дыр "Монте-Кристо". Садишься напротив. На следующей остановке обязательно спросишь. А что спросишь? Как ее зовут? Не сочтет ли она тебя грубияном? На следующей. Девушка выходит. Завтра, завтра ты непременно с ней заговоришь. Утыкаешься в "Графа" блуждая где-то очень далеко от злоключений Эдмонда Дантеса. Визг тормозов. Не успеваешь понять, что это значит, проваливаешься во тьму.

Каждому

Рывком приходишь в себя, рядом пытаются подняться и недоуменно оглядываются по сторонам люди весьма необычного вида и в странных одеждах. Пятеро человек. Вы все сидите на полу гигантской белой коробки, словно убранные рачительной хозяйкой от посторонних глаз вещи.

- Добро пожаловать в Лабиринт, соискатели, - нарушает относительную тишину мужской раскатистый баритон, излучающий оптимизм.

Не ясно, откуда он идёт, но точно ни от одного из твоих соседей. Язык тебе не знаком, однако непостижимым образом понятен. Осознаешь, что не только удалось уловить смысл фразы, но и без запинки ответишь на этом же языке при необходимости.

- Я Глисс - создатель Лабиринта и первый его посол, - продолжает голос торжественно и патетично.

- При жизни я провожал в путь и встречал у выхода шагнувших в лабиринт. Вероятнее всего я умер задолго до вашего рождения, соискатели, но по традиции мой голос приветствует каждого, попавшего сюда. Делая эту запись, я несказанно рад, что её услышат сотни и тысячи разумных существ, разделенных со мной рекой времени.

Голос Глисса замолкает, а на гладких до сей поры стенах проступают рисунки и надписи. На одной, назовем её южной, потому лишь, что надо как-то назвать, изображение леди в длинном платье, сидящей за прялкой. Из-под прялки струится нить, убегая куда-то вдаль.



На другой стене, пусть она станет восточной, проявляются красные и черные отпечатки множества левых рук и примитивные изображения животных.



На противоположной восточной стене не возникает никаких рисунков. Лишь короткая надпись: "DON’T PANIC".

Под изображениями на каждой из трех стен появляются по шесть идущих в ряд неглубоких одинаковых выемок, похожих на отпечатки больших пальцев. И лишь северная стена остается сплошь белой и гладкой - ни ниш, ни рисунков.

Голос Глисса снова вступает после паузы. Теперь он звучит менее пафосно, но радости не поубавилось.

- У вас есть сутки, чтобы выбрать, по какой дороге вы пойдете, соискатели. Одна из них легка, вторая тяжела, а третья - нечто среднее между ними. Удачи вам. Встретимся у выхода.

Голос опять умолкает. Больше тишину не нарушает ничто и никто, кроме тебя самого и незнакомцев.

Метод, предложенный Валерием, Ласточке был незнаком и неясен. Зачем природа так все усложняла – с какой-то безысходностью подумалось ей, но что поделать, при сотворении миров Автор как-то не спрашивал ни у кого совета. Казалось на Земле жизнь сложная и несправедливая: болезни, капризы природы… А тут вон не лучше: хоть эльмари и не болеют, зато с даром живут, как с проклятьем, нянчатся, лишь бы не расплескать, сторонятся эмоций – радости жизни прямая угроза! Хотя… Кассия видела в этом толику логики: радости радостям рознь, и даже земляне знавали такие, которые к добру не приводят. Алкоголь, наркотики, любовь к острым ощущениям… Хорошо, когда все в меру, это и эльмари, наверное, касалось. А эмоции… Они способны как убивать, так и спасать.

Последняя мысль о смерти и спасении надежно прилипла и не желала покидать голову. Будто бы больше подумать не над чем! Почему-то она казалось очень важной сейчас. Мусоля мысленно эту фразу, даже беззвучно ее повторяя, Кассии неожиданно вспомнился один интересный аспект, особенность организмов эльмари. Слышала она такую вещь, будто светлячки, теряя к жизни интерес, впадая в депрессию, были способны утратить сияние. Вот к чему приводит эмоциональное воздержание, бедолаги! Сейчас симптомы угасания были схожими: Лён перестал светиться в темноте, и волосы его стремительно чернели. Вот только пока лишь следствие совпадало, а причина – не очень-то.

Но цепочка рассуждений продолжала расти дальше, стремительно, словно на подъеме озарения! Уж лучше пытаться придумать хоть что-то, чем просто сесть, повесив нос и пустить все на самотек! Эмоции, свет, дар… Все это связано и неразделимо у эльмари. А лекарь явно тосковал, испытывал недостаток в положительном заряде… Тратил дар, себя не жалея. Он устал: пустыня, ночь отняли много сил у каждого. Все в тандеме привело к тому, что на грани истощения дар вышел из под контроля и перетек частично в человека, будто желая найти себе нового хозяина, более крепкого, не измученного эмоциями, лелеющего желание существовать и бороться за это.

Дар… Он словно живой эфемерный организм-паразит, ютился там, где тепло и безопасно. Но как только эльмари-дом начинал себя разрушать, подвергаясь эмоциям в губительных крайностях, он переставал быть надежным сосудом, и «внутренний сожитель» сразу же пускался на поиски нового, стабильного жилья. Ну а все мы тоскуем по родине, даже если нас что-то заставило ее покинуть однажды. И вот она- нить, незримо связывающая эльмари и человека. Забавно, и странно об этом думать сейчас, но замысловатая теория распутывалась, как клубок, случайно выпавший из рук. Кому-то такая версия могла бы показаться бредом, да и сама Кассия в любой другой ситуации посмеялась бы над собой, поражаясь, до чего может довести человека фантазия! Но не сейчас. В час безнадеги душа цеплялась за любую возможность, даже если на первый взгляд она могла показаться абсурдной.

Все это время Ласточка смотрела на лицо целителя, потускневшее, обычное человеческое лицо. Едва заметная улыбка играла на его устах, но что ее помогло спровоцировать? Слышал ли он ее слова? Или, быть может, он чувствовал лишь телесный контакт, а забившееся в угол сознание предъявляло ему другой образ, желанный и нужный сейчас? Не имело особой разницы это, если девушка имела возможность опробовать оба варианта. Положительные, сильные эмоции – лекарство от хандры и усталости, искорка, которая способна возродить пламя жизни.
«Всегда приятнее возвращаться домой, когда в окне горит свет» - вздохнув тяжело, Кассия ясно представила себе эту замечательную, теплую и уютную атмосферу. Она вновь прошлась ладонью по темнеющим волосам, с теплотой и тревогой любящей женщины в глазах разглядывая черты мирно спящего мужчины - «Внутри Лёна сейчас темно. Тлеет уголек, умирает... Зажечь хотя бы свечу.»
Как посмотрят на это другие – разве важно сейчас? Вряд ли вопрос целомудрия способен задеть струны души проститутки. Навязанная профессия накладывала свой отпечаток – плевать на то, что думают и говорят о тебе другие, делай, что должна, и будь, что будет!

«Будь, что будет! Я ничего не теряю!» - с этой мыслью, поставив точку на всех сомнениях, Кассия, концентрируя все свои эмоции на процессе, чтоб вышло максимально эффективно, вновь припала к устам эльмари. Сначала будто бы нерешительно, нежно и робко касалась губами его губ, как это бывает, когда влюбленные впервые преодолевают это терзающее обоих расстояние. А дальше, как полагается: Ласточка, стремясь вложить все свои чувства, смелеет, будто сама так долго томилась и ждала этого изумительного моменты… Страсть, тоска, стремление стать частью целого, страх потерять и отпустить – переплелось и закрутилось в поцелуе. Ради чего все это- не думалось. Она ждала, что он ответит ей взаимно, с такой же отдачей…

Буря, что бушевала снаружи, ни в какое сравнение не шла с тем ненастьем, что творилось внутри тесного убежища. Бессилие и забытье, молчание и бездействие, а между тем, только сейчас, казалось, бодрствующая половина узников пещеры заметила, как сильно давил на затылки потолок и как близко вдруг оказались стены.




Лён Ротт стонет в забытьи, но губы растянулись в блаженной улыбке. Присутствующие в маленькой пещерке люди и эльмари готовы поклясться, что таким видят целителя впервые.

Сеня открыл глаза. Голова раскалывалась, как от настоящего удара, во рту пересохло, как после приличного похмелья, ноги затекли, но в целом во внешнем мире ничего не поменялось. Хотелось сесть, но тело не слушалось. Арсения знобило, а близкий запах блевотины тянул пополнить ее запасы в тесном пространстве пещерки.

Руки Эмилии и Артура не соприкоснулись, лишь легкий ветерок прошел сквозь ладонь мужчины, приятный до мурашек.

Дверь сразу напротив лестницы на втором этаже оказалась ее спальней. Очень удобно - сразу ворваться в просыпающийся мир с утра - когда у тебя под носом лестница.
Когда дверь в комнату распахнулась, взгляду предстала кровать под пологом, достаточно широкая, чтобы прыгать на ней, не боясь сверзнуться вниз. На кровать Эмилию и положили, бледную, стонущую, но не прекращающую сжимать ладонь Артура.
Однако в момент соприкосновения тела с розовыми кружевными простынями всё это вдруг стало неважно - мужчину вдруг ударило током, всё тело будто парализовала вспышка света и сквозь страдание, невыносимую головную боль и ненависть ко всему сущему он вдруг увидел, что комната преобразилась...

...и совершенно невозможно стало определить теперь, что правда - реальность Эмилии или его собственная. Они словно сливались в одну - и высохший скелет с редкими прилипшими к черепу прядями волос, и славная голубоглазая девушка, измученная болью, лежащая на кровать.
- Спасибо, ты спас меня, теперь я свободна, - звенел сквозь пронзительный свист в голове ее голос.
Белый свет стал совсем невыносим и когда казалось уже, что тело разорвет изнутри, Артур открыл глаза. Он всё еще находился перед воротами особняка, развалившись прямо на подъездной дорожке, солнце ласково припекало подставленную ему щеку и должно быть одна половина лица Рэмси теперь будет ощутимо загорелее другой, а в целом, не поменялось ничего с момента его появления здесь.

Лишь какое-то движение в окне. И в следующем тоже. В каждом. Из каждого окна смотрели на него люди, некогда жившие здесь и прихотью судьбы оставленные в доме навечно - владелец особняка, гувернантка, служанки, музыканты и гости. Не было среди них только Эмилии.
А в голове все еще звенел ее голос...


THE END

Покорно уступая место, Кассия осталась рядом, надеясь, что Хету действительно знает, что делать. Заодно, на будущее, хоть будет в курсе, как в похожей ситуации эльмари спасать. Начало выглядело многообещающим: Картарем скрестил свои ладони над сердцем Лёна… Может у светлячков был свой способ? Передать энергию, или нечто вроде… Однако, нет. Собрат начал откачивать собрата самым обыкновенным, человеческим способом, никакой магии, никакого чуда ждать не пришлось.

Но сердце… Оно же билось! Билось, когда Кассия парой мгновений ранее первым делом принялась искать пульс! Так зачем же его заводить? Неправильно. Работа впустую, лишь ребра целителю за зря ломать! Очевидно Хету, ученый, такой простой истины не знал, или специализация была совершенно не его… А будь, что будет – такая тактика Ласточке не по душе! Спаслись от вихря, так сами себя добьем?
- Ты что? Ты что делаешь? – вцепившись в плечо эльмари, запаниковала разведчица, стараясь отпихнуть того в сторону, - Отойди, дай я сама!
Ее тон не подразумевал возражений, и пусть силенок в ее маленьком тельце было не много, толкала она советника настойчиво, пока тот не подвинулся. Место освободилось, Кассия деловито засучила рукава, и… А что дальше? Времени на консилиум врачей дилетантов не было. Либо делай, либо смотри, как пациент умирает.

Сериал «скорая помощь», помоги! На тебя одна надежда! Зря, что ли, траффик на тебя спускала? Так… Что там… Пульс есть! Дыхание? Дыхание отсутствует. А дальше – нет времени на сомнения. Кассия устраивается у бездыханного под боком на коленях. Склонившись, запрокидывает голову эльмари назад. Свободной рукой отводит подбородок вниз и, набрав полные легкие воздуха, припадает губами к губам… Тяжело… Расслабленное тело Лёна сопротивляется, принимая в себя кислород. Грудь его, однако, вздымается, легкие, наполненные воздухом, расправляются. Лицо Ласточки стало багровым от напряжения, хотя в потемках этого и не видно. Отпрянула, грудь эльмари снова опала. Вдохнула вновь до отказа… Губами к губам, выдох… И так – несколько раз, пока у самой голова кружиться не началась. Никакой романтики, лишь четкие, выверенные действия! Схватка за жизнь! Все, как в сериале, только взаправду – не отступать, не сомневаться, делать, что должен!

- Давай, спящий… красавец… - с одышкой шептала девушка, проверяя, не начал ли эльмари дышать самостоятельно, - Тебя уже… столько народу… перецеловало…

Что есть эмоции? Смерть. Они приводят к выцветанию, потере дара, необдуманным поступкам, гибели. Что есть эмоции? Жизнь. Потому что лишь они могут зажечь искру уже угасшую, точно дуновение на пепел, поднимающее в воздух сноп искр. Арсений. Саперная лопатка опускается на голову Ричардсу. Друг. Лен'Ротт. С пальцев срывается энергия продолжающие работу. Собрат. Они все - мои избранные, те, для кого я выбрал жизнь и не собираюсь давать им умереть. Наверное Касс и Лери сейчас удивляет мое спокойствие, то, как я даже не поморщившись наступаю в лужу человеческой рвоты. Мягкий, но в то же время не терпящий возражений голос.
- Они связаны. Эльмари и человек. Я уже видел такое. Помогите Арсению, пусть он продержится хоть немного. Я займусь Леном.
Легко сказать. На самом деле я ничего не понимаю в медицине. Ну то есть не больше чем все. Рил как-то обронил пару слов, еще довелось видеть пару книг по биологии, несколько знакомых целителей, привыкших лечить скорее волшебством... Я слеп. И все же моя рука не дрогнет, мой голос не дрогнет. Мозг. Что у человека, что у эльмари, это залог всего. В него подается кровь. Осторожно укладываю сородича на спину. Легко бью по щекам. Проверяю пульс. Наверное это вещи, которые нельзя не знать, они написаны в любой книжке не имеющей отношения к медицине где хоть один раз кто-то умирал или терял сознание. Дальше - сложнее. Я знаю что нужно дышать в рот и чем-то давить на грудь, но как? Я бессилен. Я боюсь, страх в груди... Главное не сделать хуже. Осторожно нащупываю бьющееся сердце. Нужна максимальная сила. Значит две руки. Минимальная площадь, примерно соответствующая размерам сердца. Это не медицина. Физика. Почти механика, как движение поршней. Одну руку на другую. Крестом. Нажатие. Еще раз. Еще.
Неумело, почти целую собрата в губы. Смешно. Но люди так делают. Они смешивают свое дыхание и им это помогало. Так было в Спящей Красавице где дыханием изо рта в рот лечили магическую летаргию. Я не принц, но кровь у меня кажется знатная. Как у людей все просто, чмокнул избранный и жива, бегаешь. Еще раз давлю на грудь. Эмоции. Все дело в эмоциях. Я не знаю слышит ли он меня. Не знаю понимает ли.
- Не бойся, брат мой. Смерть приходит за всеми. Я рядом. Ты не один.
Осторожно глажу по щеке. Эмоции. Они убивают, но они же дают жизнь, эльмари выцветает если эмоции убивают, эльмари оживает если ему хорошо. Возможно, мои знания примитивны. В них нет и сотой части того что умеют людские врачи. Но сейчас здесь лишь я. Я и...
- Все дело в даре. Лери, ему нужна капля твоей силы чтобы его свет справился с двумя жизнями. Люди кажется зовут это "ад-ре-на-лин". Хотя бы минимальную мощность.
Я спокоен. Еще раз давлю на грудь. Тихо, почти интимно шепчу на ухо в надежде что его разум меня слышит.
- Я слышал историю как ты попал в Сопротивление. Про деву за стеной и жажду мести. Она еще жива. В пустыне, вопреки всему. А ты еще не отомстил за то, что ее заставили выживать. Слишком многое держит тебя, собрат, чтобы сейчас уйти.
На грудь. Еще раз. И еще. Надеюсь Лери послушает и даст немного света. У меня нет времени убеждать.
- Я расскажу тебе историю. Видишь ли, я люблю Империю, больше всего на свете. А она убила моего брата, и половина моей души умерла вместе с ним. Мы в чем-то похожи, Ротт, и я выживу любой ценой, выживу потому что он погиб не зря. И ты выживешь потому что без тебя ей не выжить слышишь? Без тебя она умрет!
На грудь. Срываюсь. Эмоции. Средство манипуляции, как и всегда. Как и всегда - во благо. Я больше не намерен терять солдат.

Собственный день рождения отец Эмилии праздновал с размахом. Артур, вошедший в ярко освещенную и жарко натопленную залу, понял это сразу же. Гости уже были довольно нетрезвы, музыканты - скрипач и пианист, нанятые чтобы их развеселить, прекрасно справлялись с собственной миссией. Было отчетливо заметно, что музыка поначалу звучала более благопристойная, но сейчас припоминались народные баллады и романтическая глупотень с фривольными нотками. Стол ломился от яств и бутылок, слуги сновали, не в силах справиться с аппетитами гостей и хозяина, которые пожирали угощение, казалось,в три раза быстрее, чем убиралась посуда. То ли слуг было мало, то ли гостей слишком много - выяснять было положительно некогда.

В общем и целом, вывод был ясен - привидение сейчас будет весьма некстати и скорее вызовет раздражение, но никак не испуг или тем более заинтересованность.
Однако и голоса Артура никто не услышал, как он ни старался привлечь внимание. Гости продолжали веселиться и восхвалять щедрость именинника и в конце концов, вновь помогла Рэмси его собственная неуклюжесть. Слетела со стола бутылка очевидно дорогого напитка, судя по нескольким проследившим за ней взглядам. Разбилась вдребезги у ног Артура и он,дабы не топтаться в луже ярко-красной жидкости шагнул, оставляя следы...
Ах, времена веры в спиритические сеансы и сверхъестественное! Взбудораженные и ожидающие увидеть жуткое, умы тут же отреагировали. Пара дамочек бросилась в обморок, джентльмены повскакивали с мест, а сам хозяин возопил, призывая домоуправительницу. Целью его беспокойства была дочь, которую тут же отправились искать, благополучно нашли и под тревожными взглядами вынесли на поверхность.
Последовал приказ отнести Эмилию в ее спальню, праздник был объявлен законченным.

- Артур, прошу вас, дайте мне руку,- прошептала девушка, когда ее, безвольно повисшую в объятиях какого-то слуги, проносили мимо.
- Что вы говорите, мисс? - волновалась Вайнштайн.
Но Эмилия не отвечала.
- Посидите со мной, мне страшно, Артур.
- Всё будет хорошо. Доктор - прекрасный мастер своего дела, милая, - встревоженный отец шагал по левую руку.
А Эмилия продолжала настойчиво тянуть руку в пустоту, где для нее, но не для всех, обитал сейчас Артур.

Я гений. И в миг, когда вход закрывался, я чувствовал себя гением. Кто еще смог бы построить архитектурно правильное, способное выдержать смерч укрытие в столь сжатые сроки? Кто смог бы отбросить всё лишнее, сложить точно парные фишки в игре, принесенной в город "ки-тай-цем"? Я гений, я всех спас, ведь все было для того чтобы спасти всех. Вход закрывается. Арсений оседает на пол, остальные сидят, но я стою глядя в запечатанный лаз, прямо в глубины камня. Я гений. Я все спланировал идеально. Она бы успела, не могла не успеть! Увидишь на горизонте смерч - беги сюда, так я сказал. Почему она не вложила в ноги все силы, что имела и даже более того? И почему я не учел этого? Велел всем войти внутрь, как по людской схеме, команда "всем пройти в бомбоубежище"? Я гений. Я гений! И на миг в моей голове слышится громкий, зверский, истерический смех, сменившийся угасающим шепотом. Я гений. Гений. Гений. Совсем тихо. Ни единой мысли. Наверное я пытаюсь свыкнуться с мыслью о том, что Агата не придет. Не знаю. Ничего не знаю и не могу понять сам себя. Даже идеальный план больше не проверяю в поисках изъянов. Может ей удалось убежать? Широкими зигзагами, по схеме... Смотрю на Сеню. Нет. Не удалось. Тихо-тихо вокруг. Тихо-тихо внутри. Я должен был всех спасти. Все было ради этого.
- Рем, на войне есть потери. Солдаты гибнут, стражи живут со знанием что могут умереть даже если воевать не с кем.
- Советник Хету, на нижнем ярусе эпидемия.
- Одного из наших обложили. Он не сдался. Пустил себе пулю в голову.
Все как тогда. Потери. Идет война, а они все - солдаты, что бьются за Будущее. Выжить - значит победить. Не я ли оставил Ричардса подыхать в пустыне? Но то другое, Ричардс враг, а Агата пошла за мной... Вызвалась предупредить об опасности... Внезапно понимаю что никогда прежде не терял солдат. Мерзкое чувство. Похоже на запуск ракеты на жидком топливе, первой в Городе. Расчеты проверены тысячу раз, а она - рванула на старте. Тогда можно было обвинить во всем людей-идиотов, что соединили не так два проводка, а теперь? Кого винить теперь? Агату? Бежать надо было быстрее? Абсурд. Не знаю. Ничего не знаю. Знаю только что она отдала свою жизнь ради общего блага, отдала, чтобы предупредить нас о смерче. Быть может и не желая того - отдала жизнь за своего вождя. За Империю. Голос Рила в ушах.
- Военные традиции людей поражают. Их почтение к павшим воинам. Это просто трупы, но они выполняют к ним ритуальные действия в знак уважения, потому что если что в них и есть от эльмари - нет большей чести чем отдать жизнь за Империю.
Пепел похоронит Агату, и все же я ощутил в горле легкий ком. Потребность отдать последнюю честь погибшему на моей войне солдату. Ловлю себя на мысли что мне наплевать на нее, каким она была человеком, даже на ее смерть по большому счету плевать, но все же... Так оно правильнее. Не просто перешагнуть через труп. Хотя бы сделать что-то прежде чем сделать этот шаг. Аккуратно опускаюсь на колено. Надеюсь я делаю все это правильно.
- Верховное Существо, повелитель людей и их мира. Людские верования гласят что ты слышишь все живое и ждешь всеясуть каждого из людского рода, определяя их в одну из сфер бытия на суде. Я, Хету Картарем, советник великой Эльмарийской Империи да стоит она вечно, главный конструктор второго отдела великой кузни, член подполья и тот кто не делал зла, свидетельствую о благости Агаты чей дом мне загадка. Она была достойным человеком что отдал жизнь за тех что не были ей братьями, кого она даже не знала. Как тот что вел ее в ее последнем пути, рекомендую ее на лучшее место, которое ты ей выделишь сообразно вашему законодательству. Сделай ее своей избранной ибо отдав жизнь за меня она наверняка отдаст ее и за тебя. Я свидетельствую об этом находясь в здравом уме и твердой памяти. Я все сказал. Amen.
Кланяюсь. Надеюсь мне удалось соблюсти церемониал. Агата мне безразлична, но она отдала жизнь за всех нас и я это уважаю, и не хотелось бы чтобы то, что я мог сделать для оправдательного вердикта в ее пользу и ее устройства на новом месте жительства, пропало зазря из-за того что я неправильно провел людской ритуал. Пару секунд молчу. Тишина. Увы, людские верования работают без письменного отчета "ваше свидетельство принято, о вердикте вам будет сообщено в письменной форме".

Стоит попить воды и отдохнуть. Впереди - много работы. Падших я почтил. Дам время отдохнуть живым. И расскажу им что нас ждет как только первый шок немного пройдет.

Пусть Кассии, забившейся в норе, не позволено было своими глазами увидеть, как Агата прекратила бежать, больше не в силах сопротивляться стихии и судьбе, в завывании ветра ей послышался ее последний крик. Скорее всего над чувствами ее злобно шутило воображение, дорисовывающее в голове и события, и голос… Агата тянет руку в отчаянной попытке, но хватается лишь за воздух, рядом с нею никого… Просто отвратительный конец, когда в последний момент осознаешь, что ты всеми брошена! Внутри самой разведчицы сейчас бесновался смерч, затягивая в воронку эмоций. Сердце билось раненой птахой, горячие слезы растворялись в паутине материи, что до сих пор прикрывала ее лицо.

Тут Ласточка винила лишь себя, за то, что не оказалась чуточку проворнее, за то, что неверно расставила приоритеты! Она ведь действительно могла изменить финал этой истории, пока мужчины искали себе место в яме. Не рискнула, или не успела… Сожаление? Нет, это слишком мягкое слово, когда цена вопроса – жизнь, и одними лишь сожалениями ее было не выкупить! Но скорбь – все, что оставалось пятерке изгоев. Время ушло, за хвост не поймать. Ушла и Агата. Прощай молодая, прощай…

Душно, тошно, погано на сердце. Невыносимо стало торчать в этой норке, будучи зажатой со всех сторон. Места в убежище теперь хватало на всех, но никто не спешил помогать Ласточке выбраться, оторопели все, поникли, а кто-то вообще почти лишился сил. Ничего, сама залезла, самой и выбираться: мысками уперлась в твердую поверхность, плечами раскачивает, назад сантиметр за сантиметром отползает, и вот уже ноги касаются пола. Замерла, огляделась, сосчитала выживших. Вспомнила о тех, кто остался со следопытом – живы ли? Маловероятным ей такое казалось, но искорки надежды не позволяли ей заблаговременно их хоронить. А вот ее товарищи выглядели неважно, один хуже другого! Больше всего ее сейчас волновал Лён, за маской которого вообще неясно было – дышит, или перестал. Похоже она осталась единственной полной сил, и хотя ночь без сна и отдыха уже миновала, на адреналине Кассия могла еще работать. В яме темно, лишь тусклое свечение Хету очерчивает силуэты мужчин, поэтому свой рюкзак девушке пришлось искать наощупь. Пальцы, хаотично изучающие пол, прошлись по чьим-то ботинкам, и вскоре узнали знакомую грубую ткань рюкзака. Протяжный «вжжжжух» металлической молнии, в «зубастый» зев ранца погрузилась рука, стремясь отыскать алюминиевую фляжку с водой. К притихшему эльмари подползает на коленях и аккуратно снимает с него маску, отложив ее на пол.
- Попей, - шепчет Кассия, придерживая правой ладонью затылок мужчины, и подносит к губам его воду.
Она впервые видит его лицо, излучающее тусклое золотистое свечение. Воистину дети солнца. Солнца, которого никогда не видели.

Всплеск, синева вокруг. Резкий подъем, боль в глазах, свет, вдох.

Вокруг двое: толстый, сойдет за еду, если на острове ничего нету, подтянутый, опасный противник. Но не время убивать, туши утянут на дно.

Нет, сейчас надо плыть, отцепиться и плыть, или просто отгрызть себе руки, чтобы освободиться от этих кусков мяса.

Но жиртрест решил пойти сложным путём. Убрать худого. Глупый поступок, но что тут поделать. Полковник решил не мелочиться и одним выстрелом убить двух зайцев, избавиться от противника и облегчить путь до берега.

Бросился солдат на смертника.

— На ужин будет свинина, — прохрипел Полковник и впился в шею жирного, стараясь разорвать глотку, а руками принялся бить его по голове. На войне все методы хороши.

Ее покажут по телевизору! Йо-Йо начинала восторженно хлопать в ладоши каждый раз, когда реклама шоу мелькала на экране. Он всегда знала, что это ее предназначение - стать знаменитостью! И какая разница - за что ею становиться. Запомнят всех одинаково.

- Пууууупсик! - обрадовалась она охраннику, который обычно приносил ей еду, а нынче отчего-то попросил протянуть вперед руки и замкнул на запястьях наручники, - Шоу начинается, малыш. Жалеешь, что не взял автограф, пока я разрешала, ааа?
Стереть белозубую улыбку не получалось ничем. Даже когда ее били в тюрьме (между прочим, просто так) Йо-Йо мечтательно скалилась, а иногда хихикала, за что ее дважды осматривал доктор из какой-то клиники. Вот и сейчас Йо-Йо лучезарно лыбилась и глядела на всех, кто был меньше полутора метров, свысока.

- Пока, Квинки, Зайка, Карамелька, я буду скучать, - помахала она еще троим из охраны и шагнула в вертолет, оставив за спиной покрасневшие от недоумения (это Квинки), негодования (это Зайка, суровый Зайка) и стыда (Карамелька, самый чувствительный, малыш, его будет недоставать больше всех) лица охранников.

- Привет, котики! - казалось, улыбаться еще шире было делом опасным и невозможным, но Йо-Йо смогла.
Ей удалось завести разговор тотчас, едва она встала, пристегнутая наручниками к рельсу. Тема нашлась, она не могла не найтись. Тут ведь так много всего - Новые запахи; Ощущения; Тошнота от полета; Проверка вестибулярного аппарата; Кого как зовут; Что ели на завтрак; Чистые полы в вертолете - выдумка или реальность; Можно ли загорать там, где их высадят; Кто умеет плавать?; Советы по эффективному похудению от Йо-Йо (результат налицо); Сладкое! Будет ли сладкое? - это и многое другое прозвучало нон-стоп, пока они летели.
Выдать информацию - вот единственная цель, а слышали ее или нет - Йо-Йо не слишком заботило.

Ещё присутствующие в качестве бонуса получили прозвища. Что ж...полёт удался...

А началось всё так.
После подписания бумаг вас (по отдельности, в разных точках мира) погрузили в самолёт. В обычный лёгкий транспорт: два пилота, суровые дядьки с автоматами, смазливый хлыщ, который и договаривался об "освобождении", да тяжесть цепей до тесноты заполнили узкое пространство.
За несколько часов вы долетели до места, коим оказалась огромная яхта. Приземлились: длины хватило, чтобы организовать короткую, но достаточную, взлётно-посадочную полосу. И под конвоем разошлись по каютам-одиночкам.
Потянулись сладкие деньки. Кормили вас на убой: такой пищи не было ни в российских "зонах", ни в колумбийских, ни даже в комфортабельных европейских. Имелся и досуг: плазменный экран телесистемы. Новости, фильмы (клубнички, увы, не нашлось). Оказалось - мир знает. Реклама "WhatchThemDieLive" мелькнула в эфире не раз и не два. Мягкость постели сгладила усталость отсидки. После томительного ожидания смерти происходящее казалось раем.

Спустя несколько дней такой жизни вас по одиночке вызвал к себе Исполнительный Продюсер (ссылка). Богато убранная каюта, дубовый стол и наручники. Вежливый (но разговаривающий будто с ребёнком) парень. Он повторил условия, убеждаясь, что каждый понимает ситуацию правильно. Остров. Десять участников. Девять смертей. Взрывное устройство на лодыжке. Камеры. Свобода, новые документы и мешок денег.

Это было вчера. А сегодня вас снова одели в "браслеты", посадили в вертолёты и отправили в полёт.

Бью Хету. И, в миг следующий, получаю толчок. Отступаю на шаг. Кассия. Смотрю на неё. Не верю.
Но сказать ничего не успеваю. Взрывается ухо болью. Падаю на руку. Трясу головой. Как в мультике: искры посыпались. Поворачиваюсь на спину. Осознаю нависшего надо мной Арсения. И лопатку.
- Бля, ты чё, охуел? - вскрикиваю. И отползаю. А ну как следующий удар будет в лицо и ребром?
Лишь спустя метр горизонтального пути, начинаю задом подниматься. Отхожу ещё чутка. Прикладываю ладонь к пульсирующему ухо.
- Ну, вы, блять, ваще! - прорывает плотину злости. Морщусь, хмурюсь. Распрямляюсь неторопливо.
Хочу сказать. Многое. И про "И ты, Брут!", и про "сговорились, вооружаются втихую - собираются напасть?", и про "сзади лопатой". Да много про что.
Молчу. Смотрю в эти лица и не вижу понимания. Смотрю. Не вижу.
Выдыхаю.
Киваю Иде, улыбаюсь:
- Спасибо.
Единственная, кто более-менее адекватно себя ведёт. Может, и правда, ни при чём?
А остальным ничего не говорю. Превращаю улыбку в оскал.
Два пальца: средний и средний.

А вот и отличные новости подъехали. А нафиг они тогда вообще бежали, пыхтя, как беременные улитки, если можно что угодно соорудить? "Так давай палатку, раз можешь, зачем нам сейчас ножи", - хотела сказать, но не успела. И длинноволосому, записанному подсознанием в сисадмины, ответить не успела, да он и не ждал. Без предупреждения вмазал светляку по морде со всего маха. На оплеуху, дабы привести в чувство, это мало походило, к тому же необходимость в ней сейчас? Эльмари самостоятельно вышел из транса. Нет, тут было другое, какие-то личные, теплые отношения между подпольщиками, очевидно. Нашли время ей-богу. В первые моменты потасовки Ида просто не успела среагировать, слишком быстро все произошло. Хорошо, что успела та самая блондиночка! Но смотреть на безобразную драку дальше аппаратчица не собиралась. Священник, кажется, решил воззвать к чувствам, вот и правильно, да только неизвестно, подействует ли на разгоряченных людей. Народ потянулся кто за луки, кто за лопаты. Чудесно просто. Ключ Ида доставать не стала. Не стоит еще больше накалять градус агрессии.

- Подержи, пожалуйста - сказала она Лёну, протянув ему опешившего Варенца.

А потом женщина просто встала аккурат между длинноволосым "сисадмином" и эльмари, пресекая им всякую возможность драться дальше. Сдвинуть ее с места, найдись желающие, было бы не просто. Алкаши в коммуналке, пропившие последние мозги, и те боялись дебоширить, когда Ида приходила со смены. Скрутить в бараний рог аппаратчица могла любого мужика, работа в цехе, знаете ли, лучше всяких тренировок по боевым искусствам накачивает мускулы, после завода можно смело вышибалой устраиваться.

- Уймитесь, - она старалась, чтобы голос звучал спокойно. - Не время для разборок, вы проводника слышали? Мы не успели, надо срочно что-то делать. Делайте палатку, раз можете (это последнее было эльмари), а мы проследим, чтобы вам не мешали.

Говоря это, она ни на миг не теряла бдительности, готовая ответить на каждое агрессивное движение, попросту скрутив агрессора. Вряд ли подпольщики намного сильней алкашей из коммуналки.

ссылка
- Да, - послышался слабый голос откуда-то снизу, - спасибо вам, Артур...
Освещенный, обновившийся за какие-то несколько минут коридор даже запах имел иной - к яблокам, корице, пирогу и ароматному маслу из светильников добавился едва уловимый - дерева,чуть тронутого временем, сырости, впитавшейся в стены, мастики для полов, дыма, какой получается от только что зажженной и потушенной спички. Всё это сливалось в невообразимый калейдоскоп уюта и жизни.

Медленно приближаясь к кухне, откуда голоса доносились всё громче, Артур услышал, что чуть дальше, в той части дома, где ему еще не довелось побывать, нынче было гораздо оживленнее- звенели бокалы, тявкали собаки, смеялись и беседовали возбужденными голосами люди, играла скрипка.

Внезапно из проема кухни быстрым шагом вынырнула раздосадованная горничная из тех двоих, что он видел раньше. И шла она прямо на него, поджав губы и смотря прямо перед собой. То есть на Артура. Вот-вот исказится ее лицо ужасом, но нет. Девушка спокойно приблизилась, словно присутствие Артура было чем-то обыденным. И прошла сквозь него...
Стук шагов продолжился уже за спиной.

"Молодец девчонка", - Ида поглядела на блондиночку с невольным уважением. Та сумела-таки донести до крикунов то, что аппаратчица безуспешно пыталась. Ида с удовольствием бы поболтала с ней, нога порядком разнылась, и отвлечься ещё как хотелось, но не рискнула, опасаясь опять нарваться на игнор или что похуже. Подпольщикам явно было не до неё, ситуация не располагала к светским беседам и новым знакомствам. Люди в шоке, не до любезностей. Ида сочла за благо оставить их всех в покое и больше не лезть. А вот светлячок подошел и представился сам.

- Очень приятно, - улыбнулась Лёну в ответ аппаратчица, на этот раз вполне искренне. Было, что ни говори, приятно, что хоть один из незнакомцев обратил на неё внимание и ответил на приветствие. Теперь они шли рядом, а Варенец, любопытство в котором боролось с опаской, осторожно обнюхивал воздух возле нового знакомого.

- На Земле кошек очень много, - сказала Ида, не зная, о чём можно поговорить с эльмари. Кошачья тема, которая его явно интересовала, подошла, как нельзя кстати. - И других животных тоже. Одни живут сами по себе в лесу, а другие рядом с человеком, помогают ему. Животные очень умные и вообще многое могут. Кошки, например, могут найти дорогу домой даже из мест, где ни разу не были. Никто не знает, как они это делают. А собаки... - тут она заметила, что Лён чуть притормозил, пропуская её, и примолкла, ускорив шаг. Колено крутило, но за общим темпом, Ида, слава богу, пока поспевала.

Вместо разговоров она попыталась отвлечься другим путём, перебирая в уме лица новых знакомых и пытаясь отгадать, что они за люди, чем занимались на Земле. Была у неё такая игра в юности: когда едешь, к примеру, в автобусе, прикидывать, кем бы могли быть попутчики. Хотела бы она с ними поменяться? Вот девушка - красивая, ножки не подкачали, одета с иголочки в явно не дешевые тряпки и накрашена, как куколка. Сидит и улыбается о чем-то своем. Сумочка через плечо. Наверняка студентка, из тех, что получают образование, потому что это входит в обязательный комплект успешного человека, а не потому что чувствуют потребность. И в жизни всё у неё легко пойдет. Хотела бы Ида так пожить? Конечно, ещё как. А хотела бы с ней махнуться? Вот так, не глядя. И рассудок тут же испуганно кричал: "нет", даже понимая, что всё понарошку. Мало ли что уготовлено кому в жизни. Своя судьба, какая ни есть, всё же ближе.

Ни с кем из подпольщиков она меняться тем более бы не стала, но всё же принялась отгадывать, ради интереса. Мужчина с окладистой бородой и в рясе наверняка священник. Никем другим он быть просто не может. Вот будет смеху, если на самом деле бородач окажется рокером, разодевшимся по случаю. Валера? Валера на земле наверное был сисадмином, раз и здесь с компами возится. Так обрадовавшая ее блондиночка скорей всего работала с людьми. В больнице или на транспорте. Парень, что раскричался, а потом отвернулся. Кем он мог быть? Ида задумалась. Никаких подходящих профессий на ум не шло. О, он школьный учитель, решила она с чего-то. Преподает физкультуру или ОБЖ. А вот их проводник пусть будет военным, как и тот парень, что сразу согласился идти с Валерой. Еще одна девушка с гитарой за спиной, конечно же студентка, из тех что любят больше турпоходы, чем в интернетах сидеть. Длинноволосый парень, что так виртуозно матюгался... наверно тоже сисадмин. Мужчина в камзоле? Почему-то Ида не могла представить его на Земле. Может быть он родился здесь. Девушка в кепи и футболке - спортсменка. Вон как бежит. Ну а эльмари, это эльмари. Интересно, если бы они попали на Землю, что бы они там стали делать? Развлекаясь так, Ида порядком подняла себе настроение, хотя наверняка почти никого не угадала. Зато нога утихла, да летящий всюду пепел не так докучал.

И тут вспышка вдалеке враз оборвала хрупкий внутренний комфорт. Чёрт бы всё побрал! Она смотрела на беззвучные отсюда мучения, бессильно сжимая кулаки. Ничем не помочь и наказывать некого. Запах - приторно-сладкий, тошнотворный, которого почти получилось не замечать, резко ударил в ноздри. Кем был этот человек, рассыпавшийся сейчас горсткой пепла? Учителем, врачом, сисадмином? Какая теперь разница. Хотела бы она с ним поменяться? Хотела бы?.. Нет. Всё-таки нет. Пока нет. И тут день угас, словно этой вспышкой исчерпал себя, словно ему стало стыдно за людей и не за людей. Выключили свет, и беспроглядная ночь навалилась на них.

Ида не застала короткую ночь в пустыне, когда добиралась к городу. Ей повезло оказаться почти у самых ворот, не попасть в бурю, дойти, не дожидаясь ночи. Тогда она страшно измоталась в дороге, а сейчас понимала, что ей действительно крупно подфартило. Ночь была полна чертовщины, какая пустыня без миражей. Только, если в какой-нибудь Сахаре мерещатся колодцы с водой, финики и другие приятные вещи, то здесь глюки были полной дрянью, как и весь этот мир. "А ты сам чего сюда приперся-то?" - хотела огрызнуться Ида, но тут осознала, как глупо ругаться с глюком. Отмахнулась от настырного голоса, который упрямо не желал умолкать, и просто постаралась его не замечать, что оказалось не так-то легко. Голоса в голове, блин. Здравствуй, шизофрения. Впрочем, сейчас было немножечко не до этого. Как идти дальше в такой темноте, женщина с трудом себе представляла. Она вытянула вперед руки, продолжая шагать и стараясь не потерять направление. Может их проводник что-нибудь придумает?

- Надо бы что-то говорить, чтобы слышать друг друга, по крайней мере не разбредёмся кто куда, - крикнула Ида во тьму. Что говорить, она не знала, один, два, три что ли считать, поэтому просто запела. Голос у женщины был неплохой, а дурацкая песенка, которую горланили, наверно, еще ее родители, сама всплыла в памяти.

*Мы уходим на рассвете,
Из Сахары дует ветер,
Раздувая эту песню до небес.
Есть у каждого в резерве
Слава, деньги и консервы,
И тяжелый карабин наперевес...

ссылка


За разговором истощились запасы времени. Сейчас именно оно было главным ресурсом, способным как спасти жизни тринадцати, так и оставить их без возможности обрести временное пристанище.

Компас уверенно указывал, что двигаются они на юго-восток, что полностью сходилось с маршрутом Орта. Ноги вязли в человеческих останках, но желание добраться до укрытия сильнее и скорость значительно превосходила обычную повседневную.

Несуществующий горизонт, несуществующее небо — серое полотно, кистью беспокойного художника смазанное в одно целое с землей. Чудовищная иллюзия серой безликой коробки, внутри которой бегут, спасаясь, тринадцать фигурок. Ироничная бесконечная игра капризного создателя, с больной жестокой фантазией.

Мысли бегущих озаряются вспышками воспоминаний, окрашиваются в цвета печали и гнева, перемешиваются, озаренные нежданной свободой и множеством вариантов, ожидающих своего часа.
Освещаются неожиданной искрой — там вдали, прямо на вершине небольшого холма — редкое зрелище для тех, кто давно не был в пустыне, завораживающее для тех, кто никогда здесь не был. Так, в этом мире «рождаются» люди, свои, земные. В белом пламени виден силуэт, тут же упавший на колени и воздевший лицо вверх. Положение тела рождает в голове иллюзии — фантомный крик звенит в ушах, корчится в сознании, взывая к состраданию любого, кто услышит. А может то и не фантом вовсе... Кричит человек, землянин кричит, сопротивляется, больно ему...
Вспышка гаснет так же резко, как и возникает, и только серый песок поднимается вверх над тем местом, где еще не остыл крик о помощи.

Напоминание о бренности существования, издевка над нервами, и так напряженными до крайности, игра на струнах жалости и человеколюбия, мотивация шагать быстрее - что бы там ни было, надо идти. Шагать, увязнув в пепле по щиколотку, вдыхать приторный аромат здешнего воздуха, неподвижного и заметного лишь своим ни с чем не сравнимым запахом, стараться не думать, откуда этот пепел и этот аромат.
Да, совершенно разные моменты — думать о спасении и светлом будущем, сидя пусть даже на не совсем удобных стульях за столом переговоров в одной из ячеек Подполья, и идти к этому спасению самостоятельно, зная, что поддержки ждать неоткуда.

***
Первые дни тех, кто очутился в Империи были окрашены многими необъяснимыми поначалу явлениями, удивительными и пугающими. Одними из таких явлений были ночи — короткая и длинная, одинаково черные и резкие, полные загадок и сюрпризов.
Они опускались на город без предупреждения, лишь по часам возможно было предугадать их появление, но здесь, в пустыне, часов не было ни у кого...

Внезапно выключили свет. Мозг на секунду потерял ориентацию, разозлился на невидимого шутника, ипохондрически задумался о причинах слепоты, потом вспомнил и пришел в норму. На второй секунде стало ясно — наступила короткая ночь. Всего час оставался путникам до смертоносного вихря.
Но и это напоминание ушло, уступило своё место другому явлению, перед которым даже необъяснимая короткая ночь уходила, кланяясь, на задний план...

Кассия


Гриффин


Валерий


Картарем


Эрик


Отец Сергий


Лён Ротт


Ида


Арсений



Роуз


Освальд
.

Орт


Агата

Арсений стоял молча, вглядываясь в чуть заметную полоску горизонта. «Сегодня опять пасмурно, без дождей» - промелькнуло у него в голове. За всё время нахождения тут, Арсений так и не смог привыкнуть к этой гнетущей картине. Ощущение какой-то искусственности этого мира не покидало его. Казалось, что вот-вот должен пойти дождь и пасмурное небо развеется, но небо всегда было одинаковым.
Лезть, лезть и плюхнуться на тоже место, где и начинал. Хотя эти два года нельзя назвать совсем бесполезными, чувство пустоты и потери времени не покидало его. «Кого же за это можно отблагодарить? И как так вышло? Где прокол? Что я не учёл?» - эти вопросы постоянно крутились в голове.
Начавшаяся суета среди остальных, высланных за ворота, отвлекла Арсения от его мыслей. Он окинул взглядом всех присутствующих. Послушав немного обсуждения тихо сказал:
- Нда… Гастроли обещают быть интересными.


- Они не разговаривают. - обратился Арсений к рассматривающему кота Лён`Ротту .
И уже весёлым голосом добавил:
- Люди их обычно гладят и кормят. Но будь осторожен, я не знаю как он отреагирует на эльмари, может и цапнуть.
- Если услышишь, что он мурчит - считай вы поладили. Надеюсь еще свидимся, Лёня. Удачи!
«А ведь я никогда не пробовал кошатины… Надеюсь, что и не попробую» - откинул непонятно откуда взявшуюся мысль.

*****
- Спасибо за твою музыку Роуз, в этой серой дыре она была очень кстати! Береги себя!
Крикнул уже уходящей Ричардс вслед и подошел к Валерию.
- СВД говоришь… Вещь, ради которой стоит рискнуть. Она определенно тут может пригодиться. - Арсений остановился рядом с Валерием, наблюдая дальше за происходящим разговором.

Этим утром искусственный свет этого мира согрел меня так же как и всегда. Я осмотрелся вокруг, просто люди. Один эльмари. Один зверь необычного типа. Все - потеряны как листья на ветру, им не ведана истина. Им неясен мир. Мои глаза закрыты, ибо я столь же потерян. Навеки изгнан, врата за мной закрылись и не осталось ничего кроме туманной утопии, в которую я толком-то никогда не верил. Но было кое-что отличающее меня от остальных - Истина. Каждую секунду своей жизни я знал, я верил, я убеждал себя, что я здесь не зря, что моя жизнь имеет хоть какой-то смысл. Каждое утро я так же подставлялся свету и чувствовал себя в мире, чувствовал какую-то космическую общность между собой и всем вокруг. Ворота закрылись за мной, но общность не исчезла, напротив, моя кровь быстрее приливается в мозг даруя невероятную ясность ума. Этот мир - лишь химера, создание чьего-то больного ума. Лишь идея, связанная с чем-то из мира людишек. Причина в объемах, они уверяют что их вселенная бесконечна, а мы даже не знаем что именно находится на горизонтом и уж тем более за небесами. Стало быть этот мир точно женщина, несет в себе какую-то загадку, ее можно ублажить и тогда вопрос пропадет и останется лишь голое и не самое лучшее тело, а можно оставить и тогда к не лучшему телу прибавится не лучший голос, а заодно и вопрос - "была ли загадка" - будь ты хоть тысячу раз уверен, что ее попросту не существует. Сегодня мир встретил меня так же как всегда, и я доверился ему. Погрузился в него. Позволил нести меня к смерти или судьбе. Я здесь не зря. Мои глаза открываются, моч воля чиста. Оценить. Спланировать. Действовать.

Что волнует их - предатель? Мне все равно кто он, что бы не случилось теперь они все находились в одном Городе, вернее вне его. Все они обречены на смерть. Так в чем разница кто из них был подлецом среди живых? Иные скажут о справедливости, о правосудии. Люди всегда чересчур эмоциональны и пафосны. Это придется учитывать.

Выживание. Вот что волнует их всех. Вот что объединяет меня с ними. Этот мир - точно дурная фантазия безграмотных богов, что не смогли создать его живым. И все же если я здесь рожден то моя жизнь имеет смысл, а значит я должен выжить. И к моему счастью я не был один. Нет. Не счастью, счастья нет, люди зовут им гедонистический духовно-экстатический образ, а экстаз мимолетен. Лишенное постоянства постоянно в отсутствии. Следовательно счастья нет, лишь удобство. Мои друзья - мое удобство. То, что они люди, лишь все упрощает - я могу законно отказать себе в боли когда их не станет. Подхожу к Валериану. Улыбаюсь - коммуникативный жест приязни. Раскрываю объятия проявляя готовность к дружбе. У людей так принято показывать искренность крайней степени, что же, я готов быть искренним.
- Шутка провидения. Мы еще живы - хорошая новость. Нестабильность этого факта - плохая. Люди погружается в паранойю и сходят с ума не дорожа своим временем. Стоит держаться вместе и идти быстро. Человек сказал - пещера.
В тот миг меня настигло видение. Общее безумие не минуло меня, и все же мне сложно сказать что это вызвало во мне. Я уже читал про миражи что сводили с ума людей в пустыне. Общее безумие не минуло меня. Слишком мало данных. Я люблю своего брата. Мне сказали он жив, молвили как молвят обреченным. И будь это правдой не ронял бы я слезы лишь бы вновь заключить его в объятия? Не стал бы я человеком? Этот мир что-то для меня приготовил. Либо я буду мертвым потому что верю миражам. Либо живым потому что верю миражам. Нечеткая логика. Осмысленность или бессмысленность. Фокусирую разум. Мысленно спрашиваю пустоту.
- Где ты, моя кровь? Мне не хватает тебя. Каждый миг, я будто потерян. Почему ты шепчешь на краю моего рассудка, почему покинул мою грудь, где находишься как подобает частице моей души? Не уходи. Это лишит меня единства. Просто не уходи.

- Нам стоит окопаться тут! - вклинился Гриф. - А если до пещер дойдут единицы? От подполья не останется ничего. Не забывайте, что, если мы найдем путь через пустыню... К чему-нибудь - то надо будет вернуться и рассказать остальным! Чем больше дойдет - тем выше шанс, что нужная информация будет передана!

На самом деле, конечно, Моузу было наплевать. Но он был уверен, что правители светляков ЗНАЮТ, что в пустыне или за ней, что-то есть, а все остальное - обычная пропаганда. И уж наверняка их не выпустили просто так, не подстраховавшись...

Кто-то здесь хочет, чтобы они устроили марш-бросок через бурю. Чтобы люди погибли сами, вроде как "случайно". "Мозги" подполья менее приспособлены к жизни вне города, хуже развиты физически. Если они сдохнут первыми - предателю это будет только на руку...

Они смотрели на Орта - а Гриф смотрел на них. Читал их лица. Выискивал проблески радости или удовольствия среди тех, кто хотел двинуть к пещерам. Кто хотел смерти остальных...

Канзас-сити шаффл. Все смотрят направо, а ты идешь налево.

Орвилл... Следопыт. Главная гарантия выживания в этой пустыне из кремированных тел. Он лучше всех ориентировался здесь, лучше всех знал местные законы - а потому был лучшим кандидатом для ликвидации всей партии разом. Стоит лишь завести всех подальше, а затем незаметно исчезнуть из виду - и люди останутся обречены. Не спасет даже компас Крингла, который еще не факт, что работает здесь.

Овсальд - страж с военной выправкой, которую привез еще с Земли. Такую хрен вытравишь, да он, похоже, и не пытался. Поэтому вопрос встает ребром - на кого работает этот вояка? Потому что если он работает не на Подполье, ему достаточно было получить приказ. Шмон для него вполне мог быть показушным, и теперь этому майору Пейну достаточно будет вынимать нож из сапога и втыкать его в шею - одну за другой... Да еще эта фамилия - Крингл. Кажется, так звали маньяка из компьютерной игры!*

Эрик. Один из немногих, кому Гриф немного доверял. Им приходилось много работать вместе: художник оставлял секретные послания Моуза через свое... "искусство". Он точно также всей душой ненавидел светящиеся морды... Но, может, потому и пошел на сделку? Взорвать пару кварталов - действительно соблазнительный, саморазрушительный способ отомстить. Где грань между художником-радикалом и террористом, который жаждет уйти со сцены под крики умирающих людей?

Святоша, мать его. Оптовый поставщик даров Господних для народа. Странный чувак в рясе, с бородой и добрыми глазами, которому недалекие люди поверяют свои тайны во имя "очищения души". Гриффин не сомневался, что эти разговоры идут "наверх", вот только идут они не к боженьке, а в правительство Империи. И он отказался участвовать в операции - но, тем не менее, вот он, стоит рядышком...

Агата. Она была с Эриком, когда все полетело к чертям. Могла быть в сговоре. Могла не быть. А могла и подбить его на это дело. Гриффин знал о ней мало - СЛИШКОМ мало - и это было чертовски веским поводом для подозрений.

Кассия. КАКОГО ХРЕНА ОНА НЕ ПРЕДУПРЕДИЛА?! Она ДОЛЖНА БЫЛА ПРЕДУПРЕДИТЬ!!! Гриффин вспомнил, как обособленно она держалась на собраниях, как подозрительно шепталась о чем-то с этим... светляком... Она не понравилась Грифу с самого начала - нельзя верить шлюхам. Тем, которые только притворяются ими нельзя верить вдвойне.

Валерий... Он давно в подполье, почти с самого начала. И он занимает действительно высокое положение в нем - а значит, располагает большим доступом к данным. Ему проще остальных было бы предать всех целиком и сразу, выдать КАЖДОГО подпольщика Империи. Осталось лишь вычислить его мотивы...

Арсений. Пешка. Шестерка. Не лез в лидеры. Активной позиции не принимал. Его завербовали - он не сам пришел. Его ставили на места - он их занимал не самостоятельно. Его всегда двигали. Им управляли. Быть может, это его и бесило? Или же он изначально был двойным агентом и сидел себе тихо, пока не настал момент всех сдать. Он был "глазами" операции - которые показали не ту, что надо картину.

Роуз. Вторая, после Эрика, кто пользовался хоть каким-то расположением Гриффина, впрочем, вряд ли этот факт был ей известен. Она терпеть не могла этот город и мечтала если не вернуться, то хотя бы уйти. А еще она не делала ничего, кроме песен, а потому вряд ли могла сильно навредить подполью. Да и роль ее в операции была такой же - петь, играть, отвлекать. Если бы к ним нагрянула гвардия - тогда да, она была бы в подозрении. Но вот устроить взрыв... Разве что на самом деле она была совсем в другом месте, когда должна была отвлекать. Ведь, судя по донесениям, там НИКОГО не было, верно?

Ида. Милая улыбка, невинный взгляд. Она не была в подполье. Не была на операции. Но вот она, прямо перед глазами. Вся такая... НЕПРИЧАСТНАЯ. С этим котом... После того, как он попал сюда, Моуз был готов поверить во что угодно - даже в то, что этот кот обучен убивать людей, а когти у него пропитаны ядом.

И, наконец, вишенки группы изгоев. Светляки. Светящиеся морды. Мерзости, из-за которых ежедневно умирают или попадают в рабство люди.

Ленн Ротт. Целитель - и этим все сказано. Он был слишком, слишком, СЛИШКОМ важен для подполья. Он был примадонной. Ему оказывали привилегии. Его терпели. Ему были благодарны. Он мог использовать это как угодно.

Хету. Чертов Маркс - идейный революционер, философ, который вознамерился извратить подполье ради собственных целей. Хотел использовать людей, чтобы создать общество по своим, светляковским потребностям. Весь из себя такой величественный. Можно сказать, Лицо Нового Мира. Идеальный кандидат для продвижения собственных, никому не известных интриг.



О, нет, Гриффин не хочет, чтобы кто-то отстал. Или потерялся в буре. Или умер от жажды или голода.

НЕ РАНЬШЕ, ЧЕМ ОН УЗНАЕТ, КТО ИЗ НИХ БЫЛ ПРЕДАТЕЛЕМ!!!

День первый

Угрюмая серая твердь взирала на изгоев с повседневным своим безразличием. Для пустыни они были лишь теми, кто однажды так или иначе наполнят ее.
С того самого момента, как последний из них переступил порог Империи и все тринадцать услышали за спиной неприятный лязг засова, время как будто потекло по своему собственному желанию — раздражающе медленно, предоставляя возможность оценить произошедшее, никуда не торопясь.

***

По сравнению с теми минутами, что они уже провели в тоскливо-серой местности, процесс изгнания длился на удивление стремительно.
Воспоминаний о подобного рода прецеденте еще не водилось в истории Империи и потому народ просто обязан был побросать все свои дела и насладиться зрелищем. Именно насладиться, ведь всего за сутки новость о подпольщиках, что стремились сжечь средний ярус, взорвать турбины и тепличный городок, чтобы измором взять власть, облетела буквально каждый дом. Но кроме тридцати стражей, что следили, наставив в грудь каждому арбалет, обыскивали, записывали что-то, внимательно разглядывая изгоев, на площади перед воротами не было ни души. Даже вездесущие мальчишки не смогли отчего-то занять прежние свои посты. Так прощалась Империя со своими бывшими обитателями — в гнетущем безмолвии отвернувшись, словно обиженный ребенок.

«...и подвергаетесь изгнанию за нанесение непоправимого вреда Империи, предательство Императора и его народа, убийство двадцати двух невинных жителей и..»
Тут член Совета - Ирис Вайль - запнулся, поморщившись. Видимо, слова, которые он произнес, даже не глядя в бумажку,были ему знакомы, а те, что предстояло прочитать сейчас, он словно видел впервые.
« ….и в связи с утратой доверия.»
Последнее он прочитал скорее вопросительно, словно это была приписка, сделанная не им и в самый последний момент, так, что он даже не вполне понимал, что именно сейчас прочитал.

***
Ноги вязли по щиколотку — не сказать, чтобы сильно приятное ощущение. Хуже был только
едва различимый горизонт в месте слияния серого неба и серого песка — далеко и близко одновременно - оптически невыносимое явление.

Сквозь ворота за ними следили, это было очевидно. С нескрываемым облегчением, злорадством или искренним сожалением — какая теперь разница... Да и может ли волновать сейчас чей-то любопытный взгляд сквозь невидимое отверстие, когда предстояло опытным путем и на собственной шкуре проверить, есть ли жизнь в пустыне и за ее пределами. Да и есть ли пределы у пустыни, в принципе.

***
Кто бы мог сейчас подумать, что всего пару суток назад их задача казалась едва ли не одной из самых легко выполнимых за всю историю деятельности Подполья. Они вплотную подошли к возможности исследовать и устроить Портал, недоставало лишь одного винтика в этом смазанном от души и готовом мчаться во весь опор механизме. Винтик назывался Майком и было доподлинно известно, что его также не отпускала идея изучить, как работают эти адские ворота и почему они работают только на вход. Завербовать его в Подполье оказалось невозможным. Майк отрицал любую необходимость оппозиции и невероятно злился, когда слышал о местных «революционерах». А впрочем, кроме своего проекта ему не было дела ни до чего, даже до собственной жены, которой он обзавелся не так давно, больше для галочки, ибо она видела того не чаще, чем жители Империи — солнце.

Что-то пошло не так и об этом догадались еще те подпольщики, что находились на этапе слежки. Лаборатория — один из самых охраняемых объектов в Империи, постоянно находилась под неусыпным контролем стражи. Патруль, насколько было известно, оттуда не отзывали ни разу. В тот роковой день, всего сутки назад, а уже как будто бы давно, на улицах возле лаборатории не было ни единого стражника. Первой запаниковала Кассия, но когда уже решилась предупредить своих, оказалось слишком поздно. Взрывной волной снесло несколько мини-корпусов. В планы оппозиции столь радикальные меры не входили и всё это вместе, включая смерть Майка, наводило на весьма очевидное подозрение — их крупно подставили. Об операции знали заранее, настолько заранее, что даже успели выработать свой собственный план — не просто схватить активистов Подполья, а выставить их убийцами и разрушителями. Да, для оппозиции настали не лучшие времена.

***
Не лучшее время выбрали подпольщики и для начала похода. Знатоки местного времени с точностью до минуты могли предсказать, что спустя полчаса настанет короткая ночь, после чего проведать путников явится смерч, а ближайшая пещера, готовая укрыть их, находится лишь на расстоянии двух часов пути....
ссылка



Ида
Варенец протяжно, бесконечно долго тянул свое веское «мяу», стоило воротам закрыться за их спинами. Помнил, стало быть, каково в пустыне жить, и совершенно определенно желал обратно, но только вместе с хозяйкой.
Отправленных за стену подпольщиков кое-где уже прозвали Дюжиной Смелых, Ида самолично слышала, но с ее появлением у ворот, смелая дюжина превратилась в чёртову, а удивление в глазах стражников было чересчур заметно, чтобы списать на иллюзию.

Агата
Сегодня ночью ей приснился Майк. Замерзая в камере, где они пережидали ночь, она едва смогла забыться и сон, тревожный и необъяснимо ясный, не заставил себя ждать. Да, прежде она видела кровь, но чтобы кровь и внутренности, что покинули человека в одночасье, за какую-то минуту, в чудовищной агонии — нет, это будет ей сниться еще долго.

Кассия
Просторы пустыни поражали воображение. И в тот момент, когда отчаяние уже, казалось бы, приготовилось сжать в кулаке ее сердце, тонкий голосок где-то глубоко в груди запел

Гриффин
Мысли связиста полностью заняла одна навязчивая мысль, загадка, которая вытеснила даже зловещую раздражающую идею о том, что предатель — кто-то из них, из своих.

Валерий
- Я на пару минут, - бросил Валера Майку, прежде чем направился к черному входу, чтобы впустить в здание подпольщиков. Майк рассеянно кивнул, как, впрочем, и всегда. Выглядел он ничуть не лучше и не хуже, чем в остальные дни и когда Валерию сообщили о страшной гибели, это только подтвердило версию, ставшую уже аксиомой — их предали, а Майка устранили. Но кто? В тот момент в лаборатории был он один...

Орт
Орвилл Райт чувствовал себя в пустыне, как дома. Безусловно, это было лишь преувеличением, но дискомфорта не возникало, как и удушливой мысли о том, что шагать придется долго и неизвестно в каком направлении. Вылазки для него стали делом обычным и после пятого или шестого подобного променада крамольные мысли о гибели в пустыне и возможности не вернуться помаленьку отошли на задний план.
Он помнил каждый такой выход за стену и сейчас, охватив быстрым взглядом местность, без труда определил, где находится первая по курсу пещера, способная вместить их всех. Вот только время было не на их стороне.
Да еще скреблось в душе то, каким взглядом проводил его Эрик, когда их высылали за стену. Это, пожалуй, было самым обидным во всей этой кутерьме.

Картарем
Изолировать советника Хету оказалось не под силу даже Избранным. То ли побоялись, то ли посчитали, что в пустыне ему быстрее наступит конец. И вот он здесь, по колено в пепле — останках не своего вида, в окружении знакомых и не очень, людей и даже существ — в количестве одного шипящего, зовущегося котом, что округлил глаза и вцепился в хозяйку, стоило Хету оказаться рядом.

Освальд
Несправедливо. Это слово звучало чаще всего за последние сутки. И то, как смотрели на него стражи, бывшие коллеги - чертовски несправедливо. И провал операции, чего не случалось ранее никогда в его жизни — ни здесь, ни на Земле - несправедливо! И его участь, необходимость брести неизвестно куда, вдаль от сытой жизни — не-спра-вед-ли-во!

Эрик
Арестовали его заблеванного. И смех и грех. Невозможно держать в себе содержимое желудка, если другой не сдержал даже внутренности. Картина, представшая ему в тот роковой день, до сих пор вызывала рвотные позывы и Эрик только сейчас, за стеной, подумал, что ничего не ел с тех самых пор, как стартовала операция, воспоминания о которой навеки пропитались запахом блевотины.

Отец Сергий
На отца Сергия смотрели с сожалением больше, нежели с осуждением. Такого духовника еще поискать — это во-первых. Лечить так, как умел он, с молитвой и добротой, никто и близко не умел. Это во-вторых. «Батюшку-то, видать, по ошибке взяли...» читалось во взглядах тех, кого допустили к нему на последний разговор, а среди стражей таких было двое, и теперь они старательно отворачивались, не в силах смотреть, как выгоняют за стену божьего человека. Это в-последних.

Арсений


Роуз
В тот вечер песни Роуз звучали особенно громко. Ей даже подарили пару яблок, пока она старательно распевала, расхаживая от угла к углу. Репертуар был подобран заранее и сейчас одна из песен звучала в голове навязчивыми аккордами, просилась наружу почти с той же силой, что и отчаяние, охватившее Роуз при виде живописной пустыни. Ад для творческого человека. Идти с закрытыми глазами и то было бы интереснее.
ссылка

Лён Ротт
«Там не хуже, чем здесь». Это последнее, что сказала ему Анка, уходя за стену. И пока он не вполне осознал, так ли это было на самом деле.
Пока его отвлекала мысль о взгляде матери, которым она смерила его, когда Ротта привели, уже обреченного. Она так ничего и не сказала, за нее говорили другие Избранные.
И сейчас в голове раздавалась лишь гулкая горькая тишина. Мелодия его новой жизни.

Девушка вновь застонала и открыла глаза.
- Кто вы? - пробормотала она и глаза её тут же расширились, только в страхе она отпрянуть не сумела - не хватило сил, - Привидение?
- Я видела Артура, когда он глядел в колодец, у вас с ним ничего общего! - дрожащим голосом произнесла она.

Артур опешил самым искренним образом. Даже перевернул телефон, включил камеру и посмотрел на себя в экран — мало ли... Но нет, это же глупости какие-то. Как Эмилия могла видеть его из колодца? Точнее, не его. Какого-то другого Артура. Но ведь других Артуров не было и быть не могло!
А, чёрт с ним.
— Ну, это всё равно я, — слабо отозвался Рэмси, почесав затылок. — И я, хм... не привидение. Точно нет. Я пришёл вам на выручку, как вы и просили. Эмилия, это... Это ведь не вы сломали дверь там, наверху, правда? Не вы бились так громко, плакали и требовали выпустить вас как можно скорее? Мы говорили с вами у колодца. Вы приняли меня за сына садовника и объяснили, как пройти к подвалу, чтобы я выпустил вас. А ещё вы смеялись, и... Нет, ну правда, не смогли бы вы выломать такую громадину. При всём уважении.

Отражение в мобильном, хоть и несколько смазанное, выдало несколько бледное, осунувшееся от тревог, но вполне живое и вовсе не прозрачное лицо Артура.
Эмилия, казалось, не вникала в то, что он говорил ей. Она морщилась, как от сильной боли, разглядывая юношу сквозь сощуренные веки, а затем, дав тишине нависнуть над ними на несколько секунд, произнесла:
- Я помню ваш голос...Кажется, я сильно упала, не могу подняться. Мне очень хочется прилечь на свою кровать, - умоляя, протянула она к Артуру бледную руку, то ли желая, чтобы он помог ей встать на ноги, то ли надеясь провести отрезок пути до своей комнаты у него в объятиях.
От девушки тянуло холодом и грустью, древними, припорошенными пылью.

Окей. Он был настоящим, настоящим человеком, настоящим Артуром Рэмси. Это радовало.
На этом, впрочем, список радостей и заканчивался. Интуиция подсказывала Артуру (нет, не подсказывала: скорее настойчиво тыкала носом, закатывала глаза и разочарованно качала головой), что лучше ему держаться от привидений подальше, но сердце при взгляде на бедняжку Эмилию Кинг сжималось совершенно нефигурально.
— Всё будет хорошо... — полувопросительно проронил Рэмси, осторожно делая шаг вперёд и подавая девушке руку. — Мы найдём выход. Там... заперто, но мы разберёмся, правда. Не в первый раз.
Вот уж точно. Про Артура забывали довольно часто: что ребята из группы, что лично Люк, время от времени случайно запиравший его в квартире на единственный ключ. Вот только Люк не был чёртовым призраком...
Да, возможно, торжественное спасение несколько затянется.

- Но как вы сюда попали, - Эмилия приподнялась и тут же застонала, скривившись от боли. Артур только сейчас заметил, что одна нога девушки неестественно вывернулась в щиколотке, а светлые волосы розовеют, пропитываясь кровью, которой нигде на полу при всём при этом не было видно, - если заперто...?

Артур уже было приоткрыл рот для скорейшего, полного красочных подробностей ответа, но, вглядевшись в Эмилию внимательнее и заметив кровь, мгновенно похолодел. Что за чёрт здесь вообще происходит?! Все эти разговоры призраков о болезни мисс Кинг, о постигшем семейство несчастье, а теперь ещё и это!.. В горле застрял жёсткий комок, и следующие слова Артур произнёс хрипло, боязливо:
— Где... Где вы сейчас находитесь? Сколько времени прошло с момента нашего разговора? Тогда, когда вы обращались ко мне из колодца, помните?
Болезненный, чахлый вид девушки никак не вязался у него с тем голосом — весёлым и бодрым, несмотря на беду. Артур протянул обе руки к Эмилии, силясь поднять её с холодного пола. Идиот — и как эта идея не пришла в голову раньше?!
— Расскажите мне, как всё было, пожалуйста. Тут, видимо, какое-то недоразумение. Я ужасно запутался...

Вопросы Артура,казалось, обескуражили раненую не меньше его самого и она, уставившись на юношу во все глаза, даже забыла про свою боль.
- Я была и нахожусь в подвале дома моего отца, - боязливо глядя ему в глаза медленно и раздельно произнесла она, словно говорила с ребенком или душевно больным.
- Я люблю ходить сюда, хоть это и запрещено - тут плесень, грязь, сырость и скользкие ступени - так говорит наша экономка мисс Вайнштайн. Подвал переходит в колодец, он ненастоящий, больше для красоты и как тайный ход ещё,но это я придумала, так мне нравится представлять.
Она ненадолго замолчала, завороженно глядя как Артур пытается ее поднять и как его руки скользят сквозь ее тело, не в силах ощутить опору.
- Что это? Я не понимаю... - глаза ее на обескровленном лице стали совсем большими, расширившись от ужаса.
- Я упала, после того, как поговорила с вами через дверь. Я попятилась, чтобы вы смогли ее открыть и оступилась. Я умру? Всё такое странное... - голос ее затих, а глаза вновь закрылись. В изнеможении Эмилия вновь прилегла и замерла.
- Пожалуйста, откройте дверь и отнесите меня в мою спальню. Мне не вернуться самой... - слабый голос послышался спустя несколько мгновений тишины, во время которой слышно было, как где-то капает вода, да подвывает ветер, попавшийся в ловушку здешних подземных лабиринтов.

Класс. Ну и что тут скажешь? Как объяснить привидению, что то уже мертво? Привидения на то и привидения, чтобы не верить в рациональную чушь, которую несут им рациональные люди!
Сам Артур, впрочем, чувствовал себя не особенно рационально: стоит тут, видите ли, рассуждает про призраков на умном серьёзе. Умник. Лучше б что-то полезное для Эмилии сделал. Но, если подумать, что по-настоящему действенное способен сделать сейчас неумеха Рэмси в запертом подвале?
..нет, не запертом, забудьте. Захлопнувшемся. Думать о том, что кто-то и вправду умудрился запереть за ним дверь, было слишком жутко.
— Ага.
Окей, это определённо было не самое обнадёживающее «ага» на свете. Но, что гораздо лучше, ситуация постепенно приближалась к точке наибольшей абсурдности: Артур перестал дёргаться от каждого шороха и удивляться прозрачности мисс Кинг. У всех, знаете ли, свои недостатки.
А может, дверь и не заперта вовсе? Просто небольшой сквознячок, только и всего, и сейчас можно выбраться обратно в коридоры без особых проблем: от замка-то он избавился вполне благополучно, пусть и не без усилий.
— Я... Я сейчас! Дойду до двери, сообщу всем, что с вами случилось. Вы не бойтесь, мисс Кинг, всё будет в порядке. Я сейчас...
Если подумать, то оповестить какую-нибудь Ван-как-её-там о произошедшем и правда было неплохой идеей. Может, законы неприкосновенности призраков не распространяются на себе подобных? Вот только захотят ли они слушать?..

В подвал давненько не заглядывали - отчего-то это стало ясно сразу. Даже не по слою влажной пыли на полу и плесени на стенах, и не по липким сеткам паутин, в одну из которых Артур тотчас вляпался, стоило лишь свету из дверного проема перестать выхватывать для него подвальную реальность.
То ли так работало воображение, а, возможно, и подсознание, но сам воздух и сладковато-застарелый запах помещения ясно говорили юноше - здесь никого не было со времен самого мистера Кинга, а зловещий холодок, прошедшийся по спине и основательно укрепившийся в районе шеи, так и сигнализировал о том, что находится здесь противоречило здравому смыслу.
Тут будто случилось нечто страшное, поставившее точку чьей-то жизни. И осталось тут жить. Ужас, страшная участь, отчаяние существовали в этом месте до сих пор.

Становилось всё труднее дышать, сердце колотилось как бешеное, ощущение подвоха, губительного обмана не покидало ни на секунду. Вот-вот и его, Артура, жизнь остановится, стоит сделать шаг. Но он делал этот шаг, и ещё один, а следом и ещё, и ничего не происходило.

В самом низу лестницы было нестерпимо холодно, угадывалась близость подземных ключей или чем там пополнялись колодцы?... Влажность здесь была ощутимой. Темнота, прижавшаяся к стенам и в недовольстве отступившая под властью мобильного фонарика, грозилась всяческими страхами, но угрозу свою исполнять не спешила. Тишина вторила ей, словно сестра-близнец, напряженная и зловещая.
Когда Артур практически привык к ним обеим, когда стук сердца больше стал похож на пульс умиротворенного человека, покой его бесцеремонно нарушил тихий стон. Так стонут люди, упавшие без сознания и медленно приходящие в себя, не понимая, где они и что происходит, неосознанно исторгающие звук, то ли от боли, то ли избравшие стон вместо всех остальных возможных звуков, как самый простой способ возвестить о своем страдании.

Стон повторился секунд через десять, ставших вечностью, минутами - не менее.
Он принадлежал молодой девушке и совершенно точно Артур узнал в нем нотки голоса Эмилии, еще когда она говорила с ним отсюда, из колодца - звонко, непосредственно
Свет фонарика выхватил полупрозрачную фигуру, в неестественной позе без сознания лежащую в центре небольшого помещения, предшествовавшего колодцу и знаменующего собой окончание лестницы.
В этот момент звук ее голоса был основательно заглушен грохотом захлопнувшейся со всей силы двери, ведущей в подвал. Гул, возникший от этого, отозвался в рванувшем вниз сердце Артура неприятным осознанием собственной беспомощности.

ссылка
Эмилия слушала сбивчивый рассказ, не встревая, но, когда заговорила, стало особенно ясно, что недопонимание с некоторыми нотками страха достигло своего предела.
- Кто пропал, Артур? Вас кто-то видел? Отец или мисс Вайнштайн? Но я не больна, меня кто-то запер. Случайно, безусловно. Вам всего-лишь требуется отодвинуть щеколду, на двери нет замка. Я не больна... - в задумчивости повторила она и замолчала на довольно продолжительное время.
- Я тут, просто про меня забыли, Артур! - голос вернулся и теперь выдавал отчаяние.
- Вы слышите?! - в дверь с той стороны постучали с такой силой, что массивная дверь едва не слетела с петель, качаясь и скрипя, и невольная мысль явилась в голове - не мог принадлежать хрупкой девушке такой грохочущий неистовый стук.
Хотя с чего он решил, что Эмилия хрупкая...Может, она эдакая дородная барышня с тонким голоском и телом борца сумо...
- Я здесь, Артур! - голос перешел в рыдания,а дверь ходила ходуном - вот-вот сорвётся и придавит собой "везучего" гостя. - Выпустите меня скорее! Я задыхаюсь от сырости и темноты. Мне холодно и страшно. Всего лишь отодвиньте щеколду, я прошу!

Фирма с названием, придуманным без фантазии, явно была сильна своими замками. Даже навороченная система охраны здания не продержалась бы так долго.
Когда дело было в шляпе, Артур был готов лечь прямо тут, на полу, под дверь, лишь бы унять стоны и жалобы в мышцах.
Однако мысль эта оставила его тотчас же, стоило ему отметить, что вот уже несколько минут из-за двери не раздается ни шороха, не говоря уж о грохоте или криках отчаяния.
И точно - когда дверь и замок-страдание окончательно сдались, за ней не оказалось никого. Лишь лестница, тускло подсвеченная только на несколько ступенек сверху, уходила вниз, откуда совершенно точно несло плесенью и землей.

Энзо.

Получатели: Лорензо (Энзо) Эль`Райнер.

Флинт.

Получатели: `Воронёнок` Флинт.

Санни.
Жрец показательно чокается чашкой с изящным бокалом графини, отхлёбывает вина. Его примеру неохотно следуют и другие, в то время как ты пытаешься незаметно вылить содержимое своей кружки на пол.
Сразу после этого поднимаешь глаза – и встречаешься с насмешливым взглядом Дункана, который, по всей видимости, всё это время наблюдал за тобой и, как следствие, прекрасно всё видел. Улыбнувшись одними губами, рыцарь моментально теряет к тебе интерес и вновь невозмутимо принимается за своего поросёнка.

Лин
Астория Уинтворт на тебя наоборот совсем не смотрела - опустила глаза сразу же, как только ты начала говорить. Выслушав, кротко кивнула.
- Зима сурова ко всем в ранней степени, - звучно продекламировал вместо неё Преподобный..

Получатели: Каталина.

Остальные.
Кто-то жадно поглощает исходящую паром похлёбку, кто-то предпочитает молочное мясо на удивление вкусного поросёнка. Некоторые рискуют последовать примеру графини и Преподобного, решая отпить немного вина. Вполне добротного, к слову, хоть и кисловатого немного на вкус.
Душный уют обеденной залы постепенно стирает отпечаток смерти с лиц беглецов, заставляя казаться кошмарным сном оскаленные волчьи морды и презрительно-пристальный взгляд ещё более жуткого зверя.
Вся эта дикость постепенно отступает, блекнет и стирается в памяти, уступая место простым человеческим радостям и невзгодам.

Коробейник, к примеру, превозмогая лихорадку медленно поднимается и бредёт к своему мешку. Преподобный, попивая вино, сверлит спину торговца тяжёлым взглядом, но не препятствует. Никто не пытается помешать Дрегу и тогда, когда тот подходит к графине практически вплотную. Задумчивые прозрачные глаза девочки смотрят на мужчину со странной смесью страха и удивления. Никто из обитателей замка явно не понимает, чего можно ожидать от добродушного на вид коробейника – лишь Дункан не беспокоится, продолжая невозмутимо пережёвывать мясо.
На пустующей части стола перед девочкой появляется мёд, чуть позже – и резной стилос.


Получатели: Дрег.
- Благодарю вас… - надломленным от волнения голосом отвечает Астория, продолжая смотреть не столько на дары, сколько на самого коробейника. – Это очень… Я…
Она медленно отводит взгляд в сторону – и от Дрега, и от багровой фигуры жреца. Жадно хватает со стола резную деревяшку.
- Прошу прощения… Мне что-то нехорошо, - пролепетав какие-то извинения, практически бегом вылетает из комнаты.
- Несчастное дитя, - громогласный голос Преподобного заполняет собой неловкую тишину. – Со дня смерти отца она сама не своя – этот мир бывает необычайно жесток, особенно к детям…
Старик сочувственно цокает и кивком предлагает Дрегу вернуться на место.
- В наше время на дорогах не так уж много простых путешественников. Кто вы такие, друзья? Откуда путь держите, и куда направляетесь?

Стоило Артуру сделать выбор, как голоса вновь повторились, будто бы издеваясь над серьезностью его миссии. Всего-то пара-тройка...десятков шагов осталась до подвала, по скромным подсчетам мистера Рэмси, когда очередной диалог послышался уже в холле. Сразу было понятно одно - говорили абсолютно не те же самые девицы. Во-первых, говорящие не шушукались, а четко и внятно доносили друг до друга мысли, которые в свою очередь гулко отскакивали от пустых стен осиротевшего без хозяев помещения. А во-вторых, один из голосов принадлежал женщине явно пожилых лет, а второй - мужчине.
Их и подслушивать-то не нужно было... Более того, если бы Артур захотел их не слышать, он бы вряд ли в этом преуспел.

- Доктор, мы все очень волнуемся за мисс Кинг. Скажите, она идет на поправку?

Отвечавший помедлил, точно как современные доктора, прежде чем собраться с мыслями и сообщить нечто нелицеприятное.
- Мне нечем утешить вас, мисс Вайнштайн, увы. Лишь своевременный уход, забота, ваши молитвы и, конечно же, чудо смогут поставить на ноги мисс Кинг, а медицина, похоже, оказалась бессильна, как не прискорбно мне это сообщать...

Да, похоже, современным врачам чертовски не хватало самокритичности этого доктора. Да и искренность его им бы тоже неплохо было бы заиметь. Например, чего им стоило сказать "Вы знаете, похоже, я не то лекарство вам назначал всё это время, простите! Вот вам таблетки в пять раз дешевле и во столько же раз эффективнее! И как я сразу не додумался?!". Нет, получалось нечто из области фантастики...

- У меня сердце разрывается- я вхожу в ее спальню, а она сидит там, такая худая, бледненькая... Помните, доктор, какой она была озорной, вечно что-то выдумывала? Мне кажется, я этого не вынесу и уволюсь!

- Ну-ну, что вы! Вы нужны этой семье. Мистер Кинг нынче даже не открыл мне дверь. Что было бы, если бы вы уволились! Не позволяйте грустным мыслям завладеть собою, дорогая мисс Вайнштайн! Что ж...я откланиваюсь, позвольте...

Если Артуру удается выглянуть бесшумно, он увидит:

Дрегу было плохо. Он тяжело дышал. Испарина. Борода, покрытая инеем от частого и тяжёлого дыхания. Рюкзак, огромный и тяжёлый. Арбалет на нём, и болты на бедре. Надо их отдать стражникам. Северянин опёрся на подбежавшего Флинта, почему-то называющего его отцом. Положил ладонь на плечо, будто успокаивая. И вцепился ладонью, как клешнёй. - Всё в порядке Флинт. Просто снег забрал у меня больше..чем я мог отдать. - Северянин медленно кивнул стражникам. И шикнул на Шваркса, чтобы тот не вздумал брехать. Неожиданное появления сына внесло разнобой, в не очень стройный лад мыслей торгаша. Нет, отталкивать своего "сыночка", он не собирался. Но слово произнесённое раз теперь изменит жизнь Флинта навсегда. Если конечно тот не сбежит.

Дрег будто бы случайно наклонился к уху мальца, и тихонько прошептал что-то, и улыбнулся. Улыбка была под стать лихорадочному румянцу, царившему на щеках торговца.
Получатели: `Воронёнок` Флинт.

- К ноге, Шваркс. - Дрег переключился на окружающий мир, и его глаза устало обшаривали служивых людей. Солдаты. Сильные. Ловкие. Оружные. Даже полный рыцарь вышел встретить их. Люди вокруг чего-то хотят. Между тем здесь и Энзо, рыцарь, который был там. Обнадёживает. - Не волнуйся, малец. Всё будет хорошо. Добрые сэры не заберут у честного торговца ничего сверх необходимого. - Дрег покачал головой и хрипло выдохнул, пару раз кашлянув. - Не бойтесь, добрый люд. Я..всего лишь измотан метелью и снегом. Я прошу вас оказать мне и моему малому гостеприимство. - коробейник закрыл глаза. Всего на секундочку. А когда открыл их мир вокруг стал чуть более размытым, чем раньше. Слабость, наседавшая на северянина не оставляла ему шансов. Он даже не надеялся уговорить стражников оставить ему оружие, или ещё чего.

- Добрый сэр Дункан. - Коробейник медленно наклонился вперёд, изображая поклон, и вместе с тем, рискуя повалится в снег. Путь измотал его больше, чем остальных. И вместе с тем его рука твёрдо гнула "сына" к земле. - Меня зовут Дрег. Я торговец. В знак своих добрых намерений, я прошу вас принять на время моего пребывания здесь, на хранение этот кинжал..и тот арбалет, который приторочен к моему мешку. Извините, что не снимаю его, но боюсь, что если я поставлю мешок на землю, то навьючить его обратно на себя куда сложней. - Коробейник горько ухмыльнулся, расписываясь в своей слабости. А затем принялся подрагивающими пальцами откреплять кинжал вместе с ножнами от пояса. Надо отдать солдатам. Можно было бы отдать бойцам этого замка и топорик, но здравый смысл подсказывал, что не стоит дразнить медведя, даже если тот связан обычаями гостеприимства. Вопрос жреца в красном заставил Дрега задуматься, но кажется тот занялся остальными, и ему не было сейчас особого дела до простого коробейника.

Единственным, кто подавал признаки жизни, был отчаянно скрипевший деревянный паркет, некогда начищенный до блеска, а теперь усыпанный мусором, словно после хорошей бомбежки. Он даже не желал отражать, как следует, стук шагов Артура. А ведь раньше каблуки вошедших в дом наверняка отбивали приличную звонкую радостную дробь. Сейчас же лишь песок скрипел под подошвами, да изредка хрустело стекло.
Зато орудий было навалом - изломанная мебель щедро предлагала ножки с торчащими гвоздями, изодранные, ощетинившиеся спинки стульев, размахраченное в ноль тряпьё с остатками мебельных скреп и пружин. Битое стекло для профессионала также послужило бы отличным инструментом самозащиты.

Даже кандидаты на применение этой самой защиты вскоре нашлись.
Позади, за спиной, отнюдь не из-за двери подвала, а прямиком из кухни раздались внезапно женские голоса, встревоженным слезливым шепотом обсуждавшие что-то невероятно любопытное, если учесть, что первая пойманная Артуром фраза была такой:
- Бедняжка мисс Кинг, за что ей такие страдания?!

Если не топать, не шевелиться и, не дыша, повернуться, можно было заметить тусклый свет, как от небольшого источника, дрожащего и ненадежного (свеча или керосиновая лампа, не иначе). Мягким потоком лился тот сквозь приоткрытую дверь кухни...

если аккуратно заглядывает внутрь

У Эйты дыхание перехватило, когда замок и крепостная стена приблизились настолько, что пришлось задрать голову, едва не плюхнувшись при этом назад. Капюшон при этом слетел, обнажая коротко стриженые серебристые волосы, но она этого словно и не заметила.

Взволнованная до крайности, Эйты даже перестала оглядываться назад. Весь отрезок пути сюда она всё пересчитывала оставшихся, проверяла, чтобы никто не пропал. Отчего-то на душе было горько и только один раз удалось вспомнить, почему. Вспомнить и тут же забыть. Дяденька Бородач так и не нашелся... Если он охотиться пошёл, то стоило его подождать, а так вернется,а никого и нет на прежнем месте, один же он точно постесняется в замок пойти - вон он какой огромный, ух! Там наверное живут серьезные люди - важные, занятые и умные. А в самой высокой башне в нежно-розовом платье юная принцесса с крошечной бриллиантовой короной на прелестной золотоволосой головке. Эйты отвлеклась ни на шутку и ненадолго забыла про утрату.

Перед воротами она правда и вовсе оробела, даже попробовала замедлить шаг, остановиться, чтобы не первой заходить, а то и вовсе, может, не показываться в замке...
В конце концов, помог капюшон. Нахлобучив его обратно на голову, Эйты почувствовала себя лучше.

Рассматривая исподлобья встречающих их людей, она немного разочаровалась - серьезными они были, да и занятыми, наверняка, были, но вот умными... Зачем им понадобилось оружие у них забирать? У них что, своего нет? Или они хитрят так? Хотят, чтобы всё оружие им досталось...

Эйты почувствовала себя крайне рассудительной и взрослой и даже решила рассказать рыцарям, что она их насквозь видит, но тут случилось необыкновенное...Просто чудо произошло, даже забылись все мысли!
Пестряк отца нашел! Надо же, шел ведь почти рядом, собачку его гладил, даже разговаривал с ним, а понял только сейчас! Ну конечно! Метель ведь случилась, не видно ничего... Вот они и не узнали друг друга. Эйты была так рада, так рада! Глаза ее вспыхнули, улыбка, наивная, широкая, радостная, преобразила лицо. От счастья даже дыхание перехватило и она не смогла с первого раза произнести. Но уж потом-то получилось, громко, торжественно:
- Как хорошо, что ты нашел папу!

"Может,и я своего тоже найду" вторила этим словам потаённая невысказанная мысль, согревающая душу и всё-всё делающая таким легким, веселым, добрым...

- Здравствуйте, - поддавшись радости, продолжила она, обращаясь к дедуле в красивой одежде (всё красное - красивое и точка!) - Я Эйты! А принцесса здесь есть?

Молча наблюдают за развернувшимся представлением воины Дункана – если они и находят что-то неправильное в этой картине, то тщательно прячут свои мысли за безразличными масками. Преподобный невозмутимо принимает вежливые поклоны Уны и Каталины, отвечая всего лишь мимолётным кивком. Он явно воспринимает подобную дань уважения как нечто повседневное и обыденное. Дункан провожает проходящих через калитку девушек лёгкой ухмылкой, в то время как старик в красной мантии без промедления направляется вслед за ними.
Рыцарь, тем временем, удостаивает взглядом Энзо.
- А где зайцы не водятся? – отвечает вопросом на вопрос с заметной ленцой. – Мы периодически посылаем несколько человек на охоту, если погода благоприятствует.
Он задумчиво смотрит на покрытую сияющим снегом равнину – там, вдалеке, виднеются верхушки деревьев и хорошо заметная на белом фоне вереница крошечных тёмных фигурок, спешащих к этим не слишком гостеприимным стенам.
- В последние дни бушевала метель. Бьюсь о заклад, этой ночью вам пришлось в поле несладко.

Получатели: Лорензо (Энзо) Эль`Райнер.
- А деревни… Было несколько, на севере и на востоке от замка – часть разграбили бандиты и мародёры, две сожгли в профилактических целях. Лишь одна до сих пор уцелела, всего в нескольких милях отсюда, - отвечает совершенно спокойно и приглашающе махает рукой. – Добро пожаловать в замок.
И уверенно вступает первым в проход.

После непродолжительного путешествия сквозь тёмные недра барбакана ворот, путников встречает тесный внутренний дворик замка графини. Слева от входа виднеется небольшая часовенька с гордо возвышающемся на крыше крестом Единого, справа – какое-то приземистое длинное здание, отдалённо напоминающее казармы или бараки. Спереди же – ступени и каменное крыльцо основного сооружения замка. По стенам расхаживают ничем не защищённые от взглядов изнутри арбалетчики – тихо переговариваются, разглядывая сверху гостей. Солдат немного – внимательный наблюдатель насчитает при необходимости только лишь семерых. Ещё трое сопровождают процессию – остальных, если таковые имеются, пока не видать.
- Графиня Уинтворт распорядилась накрыть дополнительные приборы к обеду, - вводит в курс дела тем временем Преподобный. – Трапеза будет готова в течении часа, как раз успевают прибыть остальные. А пока… Дункан, покажи нашим гостям их покои.
Старик открыто и обезоруживающе улыбается и, посетовав на бездну не терпящих отлагательств дел, уходит в направлении той самой часовни.
Дункан сопровождает гостей к зданию, которое больше всего походит со стороны на бараки.
- Раньше здесь были казармы, - подтверждает предположение рыцарь. – Но война и болезнь не пощадили личный состав. Часть комнат мы ответили под гостевые покои.
Он ведёт путников по тёмному коридору мимо одинаковых деревянных дверей.
- Не королевский дворец, но здесь всё-таки лучше, чем на морозе, - комментирует на ходу.
Ещё двое солдат встречаются по дороге.
- Преподобный вскоре пришлёт кого-нибудь растопить камин, - он открывает одну из дверей и перед взором путников предстаёт длинная комната с несколькими кроватями. Тот самый камин располагается в стене посредине – дневной свет пробивается сквозь несколько окон, узких и вытянутых на манер бойниц. – Подождите здесь, я пошлю за вами, как только всё будет готово.

-\\-

Приземистые и мрачные стены кажутся чем-то грандиозным после пяти дней бесконечного холода и лютых метелей. Около ворот вас не ожидают друзья, стрела Каталины не попадалась в снегу на пути. Издалека замечаете сверкающие на солнце металлические шлемы на стенах, наглядно свидетельствовавшие о том, что спасительный замок всё-таки обитаем.
Стоит вам приблизиться достаточно близко, как небольшая калитка справа от ворот отворяется, выпуская на свет Единого крепкого старика в рясе тёмно-красного цвета. Он выглядит одновременно жестоким и добрым. Суровым и справедливым. Производит, в общем и целом, крайне двоякое впечатление.
- Нас предупреждали о вас, - звучный голос пожилого мужчины устремляется к путникам. – Добро пожаловать в замок графини Уинтворт.
Пристальный взгляд серых глаз старика скользит требовательно по лицам – останавливается чуть дольше на Дреге, Ашиле и Юргене. И если первых двух выдаёт их почти полная неспособность стоять на ногах, то лицо Юргена, по всей видимости, просто производит неприятное впечатление. Тонкие губы незнакомца искривляются на секунду в улыбке, но он тут же возвращает контроль над своими эмоциями и произносит на удивление дружелюбно:
- Проходите. Графиня вас всех ожидает к обеду. Сразу после трапезы, - он с некоторым сомнением смотрит на коробейника. – Мы окажем больным всю необходимую медицинскую помощь.
По ту сторону прямого словно стрела коридора оказывается тесный и ничем особо не примечательный внутренний дворик, кроме того, разве что, что посреди уже выстроился в ряд добрый десяток вооружённых солдат.
Во главе строя обнаруживается рыцарь в полном боевом облачении – не хватает разве что шлема, а поверх лат накинут на плечи меховой плащ.
- Можете звать меня Дункан, - бросает он безразлично. – Думаю вы понимаете, что мы не можем позволить доброму десятку вооружённых людей без присмотра шататься по замку.
Взгляд светловолосого рыцаря с неприязнью задерживается на лице Юргена. Несколько арбалетчиков на стенах вроде бы ни в кого и не целятся, но держат, на всякий случай, взведённое и готовое к стрельбе оружие наготове.
- Надо же, дети, - произносит шёпотом старик в красном. Так тихо, что лишь стоящие к нему ближе всего могут расслышать.
- В связи с чем я попрошу вас бросить на землю всё, что может так или иначе сойти за оружие, - требовательно, но в то же время совершенно спокойно, выкрикивает рыцарь. – Не беспокойтесь, ваше имущество будет возвращено вам сразу же, как только вы решите покинуть замок.
- Какому богу вы поклоняетесь, господа? – возвысив голос, продолжает гнуть свою параллельную линию проповедник.

ссылка

Колодец ответил тишиной. В голове сразу промелькнуло несколько вариантов на один неприятный лад – галлюцинация, послышалось, перепутал, проделки призраков, фантомные звуки, вой ветра в колодце (хотя какой там–то сквозняк?!).

Абсолютная темнота вглядывалась в Артура мучительно долго, с пристрастием – ничего, ровным счетом, невозможно было рассмотреть там внизу, даже отблеска воды, хотя последняя там абсолютно точно была, судя по тихому плеску, доносящемуся с глубин.
По спине же отчетливо тянуло холодком, как будто кто–то стоял и насмешливо глядел Артуру в спину, выжидая, как он повернется и закричит. Парящий над землей призрак – скелет в истлевшей одежде, окутанный белесой дымкой или вполне себе нормальный человек, обернувшийся вдруг зловещим ухмыляющимся мертвецом, чем вызвал бы как минимум седину на всю голову.

Если повернется:

– Артур? – тем временем послышалось из глубин. Воистину, сигнал тут был не очень и шел довольно долго, как будто связь на территории особняка сохранялась прежняя, века эдак девятнадцатого, когда телефон был у пятерых в городе.
– Артур, сын садовника? Он вроде был помладше… Здравствуй, Артур! Я не могу выбраться…
Голос принадлежал девушке. Об этом судить можно было совершенно точно. Исчезли уже хаотично–звонкие нотки ребячьего голоска, а женственно–музыкальные, твердые, не говоря уж о грубых, старушечьих, еще не появились.
Это определенно была девушка, вежливая и должно быть, милая и спокойная, судя по отсутствию истерики, которая в принципе могла уже и случиться. Если долго сидеть в колодце, можно и с ума спрыгнуть, не говоря уж о слезах.

Всё закончилось. Наконец. Чшш, теперь уже не будет больно в груди. Теперь ты уснешь или просто примолкнешь, ведь в белой пустоте, в этом молочном ничто так спокойно… Глаза не видят, уши не слышат, голос бесполезен, руки шарят, ноги ходят, но толку нет. Э–хей, свобода! Делай, что хочешь - никто не увидит, никто не осудит.

Эйты не испугалась. Ее позабавила это полнейшая бесполезность. Она была вольна делать всё и не могла сделать ничего.
Жива или умерла? Тянет вперед наконец начавшие зябнуть ладони, значит, надеется еще кого–то отыскать – живёт, стало быть… Окоченела, утонула враз, никем не слышимая – стало быть, умерла? Так просто и быстро? Нет, так не бывает. Всем страшно умирать, а ей нет. А должно быть страшно, горько, больно, чтобы понять, что исчезаешь навсегда.
Значит, это еще не конец... Значит, все–таки жива!

Снег набросился на нее беспощадно и Эйты завертелась со смехом, не давая снежинкам облепить себя, замахала руками в бешеном темпе. Все время отряхиваясь, согрелась, раскраснелась и снова рассмеялась – вот какую игру затеял с ними хозяин леса! Только все ли поняли правила? Вдруг нет?

Солнце вставало три раза, а ее все не могли найти. В прятки она играла в первый и последний раз, но помнила до сих пор, как было весело – сидишь в старом чулане, сквозь запыленное оконце пробиваются лучи, в их свете резвятся пылинки... И тишина…Совсем как сейчас. Только тепло, хочется чихать и есть. Спать тоже нельзя, но она изредка проваливается в сон.

«Мы поиграем», – сказала няня. «В прятки. Нельзя, чтобы тебя нашли, понимаешь?»

«Папа будет меня искать? Я видела его сегодня, он кричал, что не виноват и что любит меня. Если он будет искать, я спрячусь ненадолго. Пусть лучше он поскорее найдет меня. Я соскучилась.»

«Злые люди будут искать. Спрятаться надо хорошо.»

Эйя пряталась три с половиной дня. Ее нашли. А няню и папу – нет. Они спрятались получше.

Потом она опять играла, но было труднее. Силы оставили Эйя в середине второго дня, как раз, когда село солнце – казалось, закрой глаза да спи, но дремать добрый человек, что подарил ей кинжал, запретил совсем. Укрытие, сказал, найди. Или хороших людей...
Последних она нашла спустя неделю. Хороших, как он и советовал. Издалека проверила, присмотрелась, да и вышла…

Эйты разволновалась, вспомнила – Пестряк был тут… и тот.. палач с топором…и добрый, хороший, родной, он тоже был рядом… Почему имена никак не запоминаются?! Столько идут рядышком, а имён в голове так и не поселилось…

Победив смущение, она все таки крикнула. Сначала тихо, потом еще и еще, звонче, настойчивее:
– Рыцарь Пестряк! Это просто игра!

«Двигайся или умрёшь» называется…

Необыкновенный прилив сил. А вместе с ним – железная решимость. Лин знала – теперь знала, - что стрелять в существо бесполезно. Но просто не могла позволить ему вершить судьбы так легко… Чем заслужили смерть Дитрих и Пад? Первый и вовсе встал на защиту детей. Несправедливо…
На кромке сознания зиждется разгадка этой тайны. То, что Лин не хочет принимать сердцем, видя перед собой не призрачный дух, уничтожающий чуму, но опасную тварь, что могла в любой момент прикончить кого-то ещё… Пусть они умирают своей смертью. То, что делает этот «дух» - убийство. Ничем от него не отличается, какие бы благие намерения он не преследовал.
Кем бы ни были эти люди в прошлом, но лучница поклялась себе их защищать.

…Она кричит. Она хочет, чтобы остальные прекратили бесполезную болтовню и убирались отсюда подальше, интуитивно чувствуя, что должно последовать после агрессии некоторых людей и её в частности… Остальные не должны за это отвечать.
Олень делает шаг, раскрывает пасть и ревёт. Оглушающе громко. Никак не реагируя на пытающихся отогнать его людей. Но после…
Слова, выкрикнутые Лин, тонут в воющем ветре, настолько сильном, что лучница перестала слышать какие бы то ни было звуки, разговоры, хруст снега от удаляющихся шагов Юргена… Даже собственные руки она различала в этом мареве с трудом.
Не стоило сомневаться в магической природе этой вьюги…

Без паники. Главное – найти остальных, постараться собрать их вместе. Лин сомневалась, что сможет увести их как можно дальше в такую метель, но образ синеглазого оленя, блуждающего где-то за снежным маревом, не давал ей покоя. Если ей удастся всех собрать и пристроить там же, под елями, где уже вырыто убежище… Организует дежурства… Чёрт, сама не будет спать всю ночь, лишь бы лесной дьявол не приблизился ни к одному из них…
И Лин начинает поиски. Вспоминает, что рядом, буквально в паре шагов от неё, стояла Санни, протягивающая ей флягу. Кричит её имя. Пытается дотянуться рукой. Но там, в молочной густоте, она находит лишь пустоту.
Закутывается с ног до головы в тёплый песцовый плащ, что каким-то образом у неё оказался. Снег нещадно липнет к нему, но это лучшая защита, чем её собственный – тканный. Бредёт в ту сторону, где, предположительно, стояла Санни, с трудом ступая по снегу – его намело, пожалуй, по колено… Но в том месте никого не находит. Девушка словно испарилась.

- САННИ! УНА! ДРЕГ!! Куда вы делись…
Лин кричит, надрываясь. Но ответом ей служит вой ветра, словно насмехающийся над её потугами.
- ЭНЗО! МАКС! АШИЛЬ!..
Никто не слышит. Никто не приходит. Более того – она не ощущает в белоснежной мгле ничьего присутствия, и это не на шутку пугает.
Необъятная, бесконечная пустота. Ни единого признака, что кто-то здесь вообще был…
И только тогда ей по-настоящему становится страшно.
Сердце бешено колотится в груди, адреналин ударяет в голову. Девушка мечется из стороны в сторону, кажется, наворачивая очередной круг – не понять, следы тут же заметает. Время идёт, лучница выбивается из сил. Осознаёт безысходность своего положения…
- Ты отнял их у меня… Отнял, скотина ты нестрелянная… – хрипела Лин, пытаясь кричать от отчаянья.
Видимо, суждено ей было обрести кого-то – чтобы вновь потерять.
Ты вновь осталась одна. Без смысла жизни. К чему бороться теперь?.. Ещё минуту назад ты была готова умереть за них, но что будешь делать сейчас, когда никого не стало?..
Быть может, это и есть твоё наказание. Медленная смерть от холода. В полнейшем одиночестве…

Стоило всего лишь поравняться с воротами и сделать шаг, а потом еще и еще, как разочарование, едва очнувшись, принялось расти до весьма раздутых размеров. Ничего ровным счетом не происходило! Ни мелькнувшей в окне фигуры в белом. Ни костлявой руки, высунувшейся из–под земли и схватившей за щиколотку, ни завывания ветра, ни грозы, ни жуткого старика, возникшего словно из ниоткуда. Может, те горе–фотографы сбегали подальше от скуки? Хотя разочарование, пожалуй, обидней будет. Точно! Махнули на дом рукой, решили, что с него довольно и одной фотки в сети (даже захудалым призраком не побаловал!) и отправились восвояси, пугая
самих себя страшными историями.

Артур уже шагов десять топтал земли мистера Кинга, когда телефон жалобно пиликнул, возвещая об ограниченной сети и обнадеживающе напоминая, что экстренные вызовы–таки возможны.
Стоило оглянуться в поисках ориентира (с чего бы вдруг сейчас, телефон?!) и посреди заброшенного сада….Нет, стоп. Всё по порядку.

Итак, сад. Преодолев ветхую ограду, которая свою функцию уже, увы, выполняла неисправно, Артур сразу сделал небольшое открытие относительно устройства дома – он, как и все особняки своего времени, был обнесён садом. И плевать, что садом нынче назывались высохшие ветви, опутавшие дом, задний двор и сузившие наполовину подъездную дорожку. В целом, все, что росло, цвело и пахло в этом саду, разрослось, отцвело и завяло, придавая особняку зрелище еще более унылое, чем он представлял собою минутой ранее.
Итак, посреди заброшенного сада обнаружился массивный каменный колодец с притаившейся на его бортике фигурой молодой женщины с книгой в руке. К счастью, женщина целиком состояла из мрамора и, возможно, только ночью и могла создать иллюзию присутствия рядом с колодцем привидения.

Вблизи колодец казался покрепче особняка – видимо строили его позже или исполнители оказались добросовестнее или им попросту не пользовались.
Девушка на бортике книгу не читала. Ей было интереснее, что творилось внизу. Она печально смотрела вглубь колодца, словно уронила туда еще какую–нибудь книгу, но скорее колечко или вообще, знакомого там потеряла. В любом случае, история была грустной, раз решили ее запечатлеть на каком–то там колодце.
Внизу однако слышался плеск воды, хотя и не видно было ни зги. Иллюзия, навеянная колодцевыми клише или реальность, говорящая, что ведро, примостившееся на земле, здесь неспроста – предстояло еще узнать. Ведро, и правда, было поновее всего здесь вместе взятого – жестяное, с маркировкой 1965 и городом–изготовителем Ливерпулем. Ливерпуль вообще славился своими ведрами, пока там не появились Биттлз.

Из жерла двухметрового диаметра продолжало нести сыростью, замогильным холодом и свежей, но, наверняка, неполезной водой. Ничего интересного, хоть и живописно – можно фотографировать, сколько влезет.
Артур уже и ушел–то почти от колодца, если бы не далекое, но весьма отчетливое «Эй, кто ты?», поднявшееся из глубин и тонкой визжащей нотой повисшее над юношей.

ссылка
Ножки–палочки в безразмерных сапожищах мягко ступали по истоптанной истерзанной земле навстречу доброму и сильному.
Тонкие, в нарядных зеленых туфельках ножки мягко ступали по заплеванному булыжнику площади, спотыкаясь о чьи–то нечищенные сапоги, навстречу доброму и сильному.

Утонув в огромном меховом тулупе Эйты, улыбаясь, шла, чтобы обнять теплое, родное, зарыться лицом в широкую шею и уснуть, убаюканная.
Просторный изумрудного цвета плащ скрывал под капюшоном лицо Эйя, которая, улыбаясь, шла, чтобы обнять тёплое, родное, уткнуться носом в щетинистую щеку и задремать на коленях под перелив знакомой мелодии.

Она уже протянула ему свои горячие ладони – пусть знает, что она на его стороне.
Девочка шла к эшафоту, на котором казнили главного советника короля Теравии, неожиданно оказавшегося предателем, врагом, убийцей, и улыбалась с нежностью – она не слышала выкриков, не замечала брани и толкотни.

Лесной хозяин заметил ее и понял без слов. Он знал, что Эйты не причинит вреда, не считает его плохим.
Перед тем как ему набросили мешок на голову, отец вскинул усталые глаза и сразу увидел ее, Эйя. У него хватило мужества улыбнуться, разозлив тем самым толпу, ведь он знал – дочка во всем придерживалась своего, пусть и своеобразного, мнения. И сейчас она вполне обоснованно не считала его виновным.

«Я буду с тобой до конца» – голос, который слышался ей, не принадлежал ни оленю, ни отцу, он плыл над ее белой головой, словно радужное облако, готовое укрыть от любой беды, способное однако растаять при любом малейшем движении. Его стоило укрыть от любого вмешательства, иначе девочке грозила потеря того крошечного воздушного воспоминания, что прорезалось сейчас в ее голове.

– Он хороший… – повторила девочка, прежде чем грубый рывок спугнул родной голос, едва заигравший на струнах памяти.
Широко распахнутые голубые глаза встретились с лицом обидчика, испуганно ощупали….

Мерзкая улыбка палача виднелась из–под надвинутого до предела алого капюшона.
Почему Эйты помнила ее и при этом едва удерживала в памяти ту последнюю вымученную улыбку отца? Почему?!

Что–то неприятное заскреблось внутри – проснулся человек. Простуженный, уставший, замерзший, отвергнутый, исполненный злобы, непринятый и непонятый, он ехидно ухмылялся, потягиваясь. Его улыбка – мерзкая улыбка палача, искаженное ненавистью бородатое лицо перед ней. О, оно решительно желало смерти теплому и родному, желало разрушить ее дом, увести ее в этот лес снова и оставить навсегда, без права на возвращение. О нееет, мерзкая улыбка палача, не сегодня! Эти крохи уединения с воспоминаниями она никому не позволит отнять.

Отец закричал. Когда черный мешок закрыл от него ее, Эйя, милый и добрый, он не выдержал. «Я люблю тебя! Прости, Эйя!».
Эйты крепко закрыла ладонями уши, как тогда на площади. Теплое, родное, доброе не должно так кричать.
– Он хочет, чтобы я ушла…Чтобы мы ушли, – оглядываясь и наконец вспоминая, где находится, Эйты попятилась. Вот только палача за собой не позвала. Человек внутри, ухмыляясь, ликовал.

ссылка
Мальчишки дальше не пошли. То ли окончание грунтовой дороги отбило у них охоту, то ли смыкающиеся над головой вековые деревья…В любом случае, отмазались они весьма эффективно и даже заработали обещанный евро. Единственное, что во всей этой истории могло насторожить, так это довольно искренняя вежливость и сочувствующий, почти по–братски нежный взгляд, которыми они щедро одарили Артура при прощании.

Надо же… а он ведь повстречал их всего минут тридцать назад, когда спрашивал дорогу у местных завсегдатаев пивного общества. Те лишь отмахнулись, а мальчишки, лет двенадцати и помладше – наверное, десяти – отлепились от стены паба, где они со скучающим видом ожидали очередной оплеухи от подвыпившего отца, и, пока легкий улов не уплыл на своем чуть запыленном велосипеде, поспешили поинтересоваться, куда тому требуется попасть.

Куда Артуру требовалось попасть?... Спонтанность руководила им в этой весьма недальней поездке. Любопытство подгоняло, а жажда приключений будоражило воображение….
Да нет же! Начиналось все гораздо прозаичнее – понадобился интернет. Как это всегда случается, под рукой не оказалось ничего, отдаленно напоминающего гаджет с великим и ужасным wi-fi, и тогда на помощь пришло интернет–кафе – вымирающий вид, неожиданно сыгравший свою благую роль на пути Артура. Пол десятка мониторов, уныло хрипящих от старости, и ни одного свободного. Рэмси– везунчик, что и говорить…
Сжалились над его измученной, жаждущей попасть в сеть душой спустя восемь минут и сорок четыре секунды, если верить электронным часам с тоскливыми неоново–зелеными цифрами.

Стул еще не остыл после поспешно ушедшего пользователя, рассеянного или ленивого настолько, что даже вкладки не потрудился за собой закрыть, но тут и началось приключение, после чего сразу стало не до его теплой безответственной задницы.
Первые пять были неприличного содержания, а вот шестая….О, шестая была способна увлечь даже самого прожженного циника. Зачем он наведался в кафе, Артур забыл на раз…два…ровно седьмой секунде.
"Пять самых жутких заброшенных мест Йоркшира". И снова первые четыре были ни о чем – детей пугать, но старинный особняк некоего лорда Кинга… о да – зрелище великолепное да к тому же заставляющее дрожать колени. От предвкушения, конечно.


Уже стоя напротив особняка и слыша удаляющийся топот и шарканье мальчишеских ног, Артур так и не смог найти подходящего ответа – отчего он, собственно, так загорелся этой идеей и почему понадобилось ему именно здесь делать снимки. Может, потому что фотография особняка была а просторах интернета всего одна, вернее ракурс один, а фотографий море – селфи, жуткий фотошоп, групповые снимки и прочее непотребство. Но все, абсолютно все сделаны с одного и того же расстояния, как будто фотографы не решались пройти даже сквозь ворота, не говоря уж о том, чтобы запечатлеть обстановку.
Он будет первым! Это удачная идея так затуманила Артуру разум, что очнулся он уже, можно сказать, напротив тех самых ворот, узнав тот самый надоевший ракурс, который, положа руку на сердце, был весьма удачен. Однако посетители ограничивались отчего–то только им, а дети так и вовсе только до пролеска, отделявшего особняк от дороги, и прошли.

Рвущие плоть клыки и когти исчезли, ушли куда-то в темноту подгоняемые жутким воем. Кровавая пелена спала с глаз, мир по-немногу начал принимать очертания. Ярость отступала на ее место становилась боль, просачивалась в тело Дитриха сквозь рваные раны, застрявшие в его теле гнилые зубы словно были для нее открытыми воротами. Для боли и смерти. Верный топор, еще недавно бывший продолжением руки, вывалился из ослабевших пальцев в снег. Преодолевая слабость и боль во всем теле, Дитрих с трудом поднялся на ноги и начал оглядывать лагерь. Он не вслушивался в крик, оглашавший окрестности, не смотрел на улепетывающих волков, его взгляд не останавливался ни на мертвых, ни на живых, пока не уперся в Ашиля. Левая рука из которой все еще торчали волчьи зубы медленно поползла вверх, пока выставленный указательный палец не стал показывать точно на медика.
- Ты, - прохрипел Дитрих и сделал пару неуверенных шагов вперед, подволакивая при ходьбе израненную ногу. - Врач. Ты — врач, - слова давались с трудом, с паузами. Они напоминали капли воды, падающие вниз через протекающую крышу. Но вдруг что-то прорвало и речь потекла сплошным потоком, набирая силу и громкость. - Помоги мне! Спаси меня, врач, и, клянусь Единым, я не останусь перед тобой в долгу! Я найду для тебя золото! Сделаю все, что скажешь! Донесу на руках до самой столицы, слышишь?! Я сделаю все, только умоляю тебя, Ашиль, спаси меня!
Крик прервался так же внезапно как и начался, рука с указующим перстом безвольно повисла вдоль тела. Разумеется Дитрих слышал достаточно о болезни. О ужасном море, против которого бессильны магия и медицина. О ненастье, единственным методом борьбы с которым является огонь, пожирающий болезнь вместе с носителями.
- Я хотел защитить детей. Это не должно было закончится так, - шепчет разбойник, - о, Единый, я просто хотел защитить детей. Неужели это не стоит капли твоего прощения?
В глазах помутилось и далекая земля начала стремительно приближаться. В последний момент рука успела вылететь вперед, останавливая падение и принимая на себя удар, отдающийся очередной волной боли. Желудок скрутило в спазмах, но блевать нечем. Сегодня Дитрих так и не добрался до долгожданного ужина. Поэтому он кашляет. Кашляет так, словно пытается выплюнуть потроха наружу. Это продолжается несколько секунд, после которых глаза застилает тьма и уже не поддерживаемое ничем тело грузно падает в снег.
Дитрих видит образы, недавние и почти забытые. Они перемешиваются и накладываются друг на друга. Вот банда — сборище ублюдков и отморозков, его единственные друзья. Дед улыбается. Сегодня он впервые поведет маленького Дитриха бить кроликов. Женский силуэт тянет к нему свои руки, лица не разобрать, но от него исходят тепло и забота. Это мать или бабушка. Похороны одной из них. Кроме Дитриха с дедом пришло всего несколько человек. Первая в его жизни девка. Длинные рыжие волосы зажаты в кулаке, на лице гримаса ужаса и боли. Тела разбойников лежат на земле, утыканные стрелами и изрубленные мечами имперцев. Снова дед. Он пьян и с упоением рассказывает о своей потаскухе-дочери, оказавшейся достаточной дурой, чтобы поверить обещаниям заезжего торговца. Снег устилает землю белым покровом. Колонна путников пробирается вперед по замерзшей пустоши. Начинается вьюга.

ссылка
- Пользуйся им, только когда станет страшно!
- Как нож поможет от страха?
- Ты сможешь защититься.
- Убить?
- Выжить.
- Если я убью, зачем мне тогда жить?...

Не хотели волки их кушать, вот точно не хотели. Жизнь заставила. Так, кажется, говорят. Волки брели так же долго, также были истощены дорогой и голодом, как и люди. На их звериную беду случилась на их пути болезнь... Испортила им мозги. Нет. Помутила разум. Так, кажется, говорят.
А потом им встретилась пища. Путники, то есть. Ну как тут устоять?!

- Дяденька... - выдохнула Эйты, широко раскрытыми глазами провожая намерения волков относительно доброго, их с пестряком, защитника. Песня прервалась. Вместе с хрустом чужой плоти под кривым убийственно спокойным лезвием. И жалобно, с той же ноты полилась вновь.

-... Представь, что это очень плохой человек.
- Насколько плохой?
- Очень плохой, самый плохой
- Для кого он плохой?
- Для всех, для каждого
- И для меня?
- Конечно! Ведь он может причинить тебе вред.
- Поэтому я должна причинить вред ему?
- Примерно так.
- И стать ему подобной?

Эйты воровато оглянулась. Видел пестряк, что она сделала? Видел он, что она теперь тот самый "очень плохой человек"? Видел, что назад пути у нее уже нет? Одно живое сердце она остановит или сотню, навсегда теперь Эйты очень плохой человек. Незачем таким по свету ходить.

Ах да, песня...
Уснули волки от ее колыбельной, вон сколько уснуло. Но и люди тоже. Эйты отвернулась, когда упала девочка-рыцарь, сестра Симона. Не защитил ее Симон. Да куда же он спрятался?!...

- Бедные... бедные... - Эйты озиралась. Как кричат эти люди.... И звери как кричат... Все они теперь одно целое - все кровью умылись, убийцы, голодные до смерти других... И она такая же теперь, впору только завыть.

Дрег смотрел на промысел богов. На гибель маленькой жрицы, почти девчонки, храброй и сильной, с волей и мудростью чуждого ему Урфара в сердце. Она была достойна жить на Севере. На смерть Оравера, могучего кузнеца, выронившего свой молот. Сильные руки поникли, борода окрасилась кровью. Волки рвут его, рвут на части гиганта. Коваль был куда сильнее, чем коробейник, но даже его неоспоримая стать и сила спасовали перед тремя волками. Северные боги пришли сюда. И это их жестокость, их воля, что никто из людей Севера до сих пор не пострадал. Уна, чьи движения столь стремительны, что её меч опережает животных на три шага. Белая даже в этом пляшущем полумраке полоска клинка, Рыцарь Энзо, ставший скалой для голубки-Каталины. Хотя какая голубка, вон как клекочет, требует и угрожает. Орлица скорей. И он. Торговец. И тоже цел.

Здесь, у костра, почти безопасно. Шваркс у ноги, жмётся и скалит клыки на серые тени. Проклятые твари скачут среди людей, пытаются отхватить кусочек ещё живого, кровоточащего мяса. Можно вновь поднять арбалет. Безумная мысль - вытащить из рюкзака кое-что, и облить волков, пусть носятся палёными тенями во тьме, валяются в снегу, пытаясь потушить угли в свалявшейся шерсти. Мысль была соблазнительна, и должно быть, её нашёптывал сам Агни, всегда радующийся языкам пламени. И даже правильной - в конце-концов, маги боролись именно так. Но доставать из недр рюкзака бурдюк, а затем аккуратно обливать струйкой их и кидаться углями в волков? Долго, глупо, в одиночку не справится. Зато каков бы был эффект! Все бы покупатели точно обратили внимание на Дрега, люди любят всё яркое. Но лохматый был недостаточно безрассуден для такого шага.

И вот, бородач решился. Услышал рокот биения сердца Ирр? А может это Угг коснулся его плеча, подбадривая его огнегривым кивком? - Эйты! Флинт! Сюда! - Крикнул Дрег и перехватив посох устремился к своему мешку. Не приведи Угг, навалится какая-нибудь тварь сзади на мальца, будет плохо. Или это жалкое моровое отродье начнёт трепать рюкзак.. Это же сколько сжечь придётся! Ярость поднималась из глубин души торговца. Злоба человека, чьё имущество выродилось теперь в один-единственный, путь и большой, рюкзак. Все его надежды теперь - в нём. Его - и жизнь довольно многих зависит от этого мешка. Никто не посмеет отнять это у него, пока его сердце способно стучать. Катастрофа чумы не переломила торговца в мелкую щепу, и от неё он будто бы стал только крепче.

- Блохастые, лохматые твари! - начал орать разъярившийся Дрег. - Мои товары бесплатно никто ещё не получал, нет! Ни поганая знать! Ни ебучие разбойники, конченные висельники! Ни клыкастые мерзавцы из окаянных трясин! - потрясая посохом торгаш вошёл в раж. Слюна летела из-зо рта, желтоватые зубы скалились в кривой усмешке. А в глазах светилось безумие, и вера в собственную непобедимость. Ведь северные боги здесь, они защищают своих язычников. Да и чёрное слово, как известно, лихо гонит. - Нахуй отсюда валите, волосатые мешки с чумой! Пока я вам яйца не отбил! -

Наконец, захлебнувшись словами торговец перехватил посох в обе руки - так было удобней, и просто глухо заворчал, словно большой и очень злой зверь. Да, его горловое ворчание было не очень убедительно и громко, но гримаса застывшая на лице, оскаленные зубы, яростный взгляд и самое главное - длинный палка в руках, всё это могло внушить волкам некоторую опаску. Шваркс, опять же, рядом. Единственное о чём Дрег жалел, так это о том, что до сих пор не последовал совету Эрнесто о посохе. Нет его был всем хорош, чуть более массивный и тяжёлый на нижнем конце, ухватистый удобный. Но Эрнесто рекомендовал отдать посох мастерам, чтобы они вырезали часть низа, и залили внутрь жидкий свинец. Старший партнёр утверждал, что в драках такие посохи здорово помогают, хотя сам и предпочитал валашку.

Волки скалятся. Тихо рычат, наблюдая за людьми затуманенными голодом и болью тупыми глазами. В конце концов, не выдерживают. Быть может, в роли катализатора нападения выступает резкое движение, отрывистый крик или поднятое оружие. Не имеет значения. Срывается с места вожак и, не отставая, мчатся по пятам остальные.

Дитрих.
Одним из первых ты замечаешь угрозу. Прекрасно понимаешь, чего можно от волков ожидать – твари не просто оголодавшие, твари явно чумные. Хриплым окриком предупреждаешь детей, привычно натягиваешь тетиву лука.
Звери срываются с места с жутковатой синхронностью – выцеливаешь одного, мчащегося во весь опор в твоём направлении. Выдыхаешь, отправляя стрелу в короткий полёт – и промахиваешься. Вот ведь проклятье. Проносится в обманчивой близости от безжизненно лежащего уха зверя и заканчивает своё непродолжительное путешествие где-то в глубоком снегу.
Отбрасываешь в сторону лук, выхватываешь топор, своё основное оружие. Готовишься встретить уродливых тварей. Быть может, это будет твоя последняя схватка.
Первая серая тень отталкивается от снега и неуклюже прыгает в твою сторону – вовремя отступаешь, посылая вслед зверю сильный пинок. Второй, появившийся невесть откуда, впивается в ногу, прокусывая штанину и добираясь до плоти. Тут же отскакивает назад – из пасти животного рекой льётся кровь и, кажется, кровь не только твоя. Волк в страхе скулит, скалится – и ты понимаешь. Кажется, в твоей ноге остались в немалом количестве его полусгнившие зубы.
Налетает, не медля, и третий. Бьёт лапами в грудь, едва не опрокинув на спину. Каким-то чудом отмахиваешься и остаёшься стоять. Но тварь не унимается, секунда – и уже висит на безоружной руке, кромсая беззащитные пальцы.

Сания.
Словно смертница скользишь тенью среди могучих и вставших на твою защиту мужчин. Мимо Дитриха с луком, мимо Энзо и Каталины. Ты бежишь на волков, а волки бегут на тебя. Страшно. Болезненное безумие ютится в глубине звериных глаз, приоткрытые пасти напоминают о болезни и смерти. Но ты ненавидишь их, ненавидишь чуму. Ты мстишь не только волкам, ты мстишь заодно мору и самому императору. Ведь это несправедливо, сколько хороших и добрых, достойных, людей, забрала на тот свет болезнь только у тебя на глазах. А сколько матерей, отцов и детей погибло от эпидемии на просторах целой Теравии.
Всё это напоминает сон, какой-то жуткий кошмар. Ты – с маленьким ножиком, и кровожадная свора бегущих навстречу волков. Бросаешься на одного из них, всаживаешь в шею кинжал, временно одолженный рыцарем. Вместе с ним кубарем катишься в снег. Горячая кровь бьющегося в агонии зверя хлещет тебе на одежду, он отшвыривает тебя в сторону, вырывая из рук единственное оружие. Бьётся в конвульсиях рядом, тщетно пытаясь подняться. Мгновение – и он умирает.

Энзо.
Без колебаний и промедления вскидываешь арбалет. Практически не целясь стреляешь. Дротик на удивление удачно находит для себя жертву – один из волков спотыкается, получив заряд прямо в глаз. Но у тебя нет времени думать о нём – прямо к тебе и Каталине бегут уже двое других. Выскальзывает со свистом из ножен клинок – готовишься принять удар, продемонстрировав волкам закалку добротной северной стали.
Но Каталина, по всей видимости, не просто так постоянно носит на плече лук. Стрела со свистом проносится мимо и глубоко заседает в шкуре ещё одной серой зверюги. Волк с истошным визгом укатывается в сторону, оставляя на снегу кровавую полосу.
А последний на тебя прыгает. Встречаешь его, извернувшись, ударом по морде плашмя. Отшвыриваешь обескураженного хищника в сторону. Бой ещё не окончен, но первый раунд в этом столкновении определённо остаётся за вами.

Эйты.
Кушать волчики и правда хотят очень сильно. Настолько сильно, что бросаются к костру забыв обо всём, разделяясь на группки и нападая на ни в чём не повинных людей.
Некоторые бегут целенаправленно в твою сторону. Есть, конечно, Флинт – он обещал защитить. Есть хмурый и неразговорчивый Дитрих, который становится на пути у жутких зверей молчаливой преградой.
Но ведь ты и сама можешь за себя постоять. Нащупываешь рукоять кривого ножа под одеждой. Видишь, как набрасываются сразу трое на Дитриха. Один, промахнувшись, оказывается к тебе чудовищно близко. Ещё двое кусают мужчину.
Напевая что-то себе, кидаешься бесстрашно вперёд. На волка, который уже подбирается к Дитриху со спины. Подбегаешь близко совсем, почти вплотную – притуплённое обаяние больного зверя слишком поздно предупреждает того об угрозе. Несколько раз вгоняешь по рукоять нож волку в шею. Заставляя того рухнуть на снег с жалобным визгом. Он дёргается, брызжет во все стороны горячая кровь. Ты убила его. Вот только, кажется, никого убивать совсем не хотела.

Каталина.
Лай Шваркса вовремя предупреждает тебя об угрозе. Волки бросаются в атаку и вид мчащейся на людей своры вселяет ужас. Энзо, внезапно решивший проявить благородство, оттесняет назад, решительно вставая между тобой и клыкастой угрозой.
Пользуешься возможностью. Ты – в первую очередь, лучница, и только потом командир. Тебе прекрасно известно, что в бою лучники нуждаются в хорошем прикрытии. Натягиваешь тетиву до предела, задерживаешь дыхание, целишься. Легко и без лишних колебаний отправляешь стрелу в короткий полёт. Привычно отмечаешь попадание – ты вообще редко промахиваешься. Не промахнулось даже по такой юркой и бесконечно стремительной цели. Но на единственном выстреле бой не окончится – ещё один волк налетает на Энзо, но рыцарь, кажется, и без твоей помощи прекрасно контролирует ситуацию.

Уна.
Выходишь вперёд, предпочитая не прятаться за спинами мрачных мужчин. Высвобождаешь именной клинок, и без того непростительно долго засидевшийся в ножнах. Чумные волки, мчащиеся во весь опор на тебя, почему-то совсем не пугают. Быть может, ты чувствуешь, что можешь справиться с ними.
Первый прыгает – уходишь в сторону и, на развороте, огреваешь мечом по спине. Подпрыгиваешь и пронзаешь насквозь зверюгу, прибивая к земле. Едва успеваешь извлечь из него меч, лезвие которого обагрено чумной кровью, как подбираются новые.
Двое – рычат, демонстрируя гнилые клыки. Посматривают с беспокойством на бушующий за твоей спиной костерок. Отпугиваешь их резким взмахом клинка – волки отпрыгивают, но не убегают.

Тэрия.
Вскакиваешь, вовремя спохватившись. Выхватываешь кинжал. Раскалённую головню из костра забираешь. Озираешься – похоже, волки тобой не заинтересовались. Все как один обходят тебя стороной.
Не унываешь. Бросаешься на одного из волков, окруживших Симону. Тех явно слишком много собирается на одну хрупкую жрицу. Налетаешь внезапно, всаживаешь в предплечье животному клинок по самую рукоять. И, с удивившим тебя саму лютым ожесточением, добиваешь мощным ударом в основание шеи.

Ашиль.
И твари подходят, совсем не стесняются. Один из волков танком прёт прямиком на тебя – хрипит, смотрит жадно на свежее мясо в обёртке из живого пока ещё человека. В его залитых кровью глазах ты видишь свою скорую гибель, в мерзких фурункулах на шее хищника ты видишь своё личное поражение. Крах, как врача.
Вокруг, кажется, много людей, но почему-то тебя терзает навязчивая ассоциация с личной дуэлью. Словно нет рядом других, словно только ты и этот единственный волк схлестнулись среди бесконечной метели.
Он бросается на тебя – и лишь чудом ты в последний момент умудряешься отскочить в сторону. Заторможенный зверь проносится мимо, врезается в твой костерок и сносит, переворачивая, котелок с готовым отваром.
Вновь оборачивается и без промедления прыгает. Врезается лапами в грудь, опрокидывает тебя на спину, в снег. Клацает в нескольких дюймах от твоего носа жуткая пасть, горячая кровь хлещет на лицо и одежду. Тяжесть зверя на груди не позволяет дышать. Тебе кажется, что всё уже кончено, но вдруг понимаешь – твоё оружие давно и надёжно засело в горле зверюги. Он извивается на тебе, заливает тебя своей кровью, но, в то же время, стремительно умирает.
Сталкиваешь не без труда с себя мёртвую тушу. Лежишь, глядя в метель, на снегу.

Юрген.
Выхватываешь саблю. Встаёшь между хищниками и их добычей – по совместительству, порученной тебе леди. Один волк. В самый раз для одного пожилого солдата, шепчет рассудок. Но у тебя нет времени думать и размышлять. Как знать, возможно ты и погибнешь сегодня.
Чудовищной силы ударом разрубаешь морду прыгнувшей на тебя твари. Брызжет во все стороны заражённая кровь. К счастью, Адрианна разумно держится до поры до времени позади. Отступаешь в сторону, позволяя поверженному зверю беспрепятственно рухнуть на снег. Кое-что по-прежнему можешь. Ждёшь остальных.

Адрианна.
Ждёшь, готовая при необходимости попытаться помочь. Наблюдаешь с тревогой за Юргеном. К счастью, на вас отвлёкся из общей своры всего один волк – надеешься, что телохранитель сможет с ним справиться. Зверь прыгает – Юрген встречает его свирепым ударом.
Всё заканчивается быстрее, чем ты успеваешь как следует испугаться.

Пуатье.
Оказываешься моментально в первых рядах. Рядом отбиваются от наседающих зверей люди нещадно. Двое серых заинтересовываются и тобой – один рискует напасть, но ты размашистым ударом топора едва ли не располовиниваешь полусгнившего зверя. Кровь вперемешку с гноем льётся на снег, а чумной волк, хрипя, пытается уползать, волоча кишки за собой следом.
Второй, более свежий, бросается на тебя. Отшвыриваешь его обратно пинком – сегодня ты определённо в ударе.

Симона.
Подрываешься, превозмогая страх перед зверьём и болезнью занимаешь место в строю. Отважно встаёшь в первых рядах, уповая на силу Урфара.
Ты боишься, тебе страшно до ужаса. Но ты можешь это контролировать, тебе не впервой. Готовишься к схватке.
Из белой мглы прямо перед тобой возникают сразу трое хищных зверей. Первым из них мягко ступает наиболее крупный – одноухий вожак. Подходит ближе – отгоняешь его раскалённой головней.
Вас так учили. Огонь – самое эффективное средство борьбы. Причём, как выясняется, не только с ересью, но и с чумой.
Размахиваешь палкой, отпугивая чумных хищников среди белой ночи. Замёрзшая, слабая, одинокая леди де Винтер.
С каждой секундой они всё меньше боятся огня, вот только выхватить вместо палки клинок ты просто не успеваешь. Прыгает первый, едва не сломав руку, на которой держится баклер. Вожак бьётся в ноги, опрокидывая тебя внезапно на землю. Падаешь в снег – внутри всё сжимается. Хочется закричать, от обиды и страха.
Острые зубы впиваются в беззащитную шею – тебя накрывает волна обжигающей боли.
Не волнуйся, Симона. Это скоро пройдёт.

Клаус.
Отступаешь назад, ближе к костру. Видишь, как двое волков опрокидывают и рвут на части жрицу Урфара. Другие проскальзывают мимо защитников и всех остальных, серыми тенями мчатся прямо к тебе.
Вокруг кипит бой, хлещет на холодный снег кровь и людей, и волков. Никому сейчас нет до тебя дела, приходится разбираться с проблемой самостоятельно. Первый волк медлит, присматривается. Второй – бросается на тебя и, прежде чем ты успеваешь что-либо предпринять, впивается в ногу.

Эларик.
Шагаешь медленно, разумно, позволяя остальным умирать за тебя. Пока ты шагаешь, волки облепливают несчастного Дитриха. Волки впиваются в ногу Вернера. Пока ты шагаешь, справедливо опасаясь чумы, звери опрокидывают и начинают рвать на части леди де Винтер. Один из них, к слову, вожак.
Ты уже выбрал для себя подходящую цель. Копьё в одной руке, в другой – верный щит. Ты сражался с имперцами в первой стычке на переправе. Видит Единый, ты хороший солдат, но чуму победить ты просто не в силах. От этой проказы хочется дистанцироваться, держаться подальше.
А ты приближаешься. Заглядываешь поверх голов волков в лицо одинокой жрицы Урфара, Симоны де Винтер. Голубые глаза девушки остекленело смотрят в пространство, пробирая до дрожи. Вместо шеи и нижней половины лица – уже обглоданное хищниками кровавое месиво. Имперский божок не удосужился помочь своей рьяной жрице. Паломничество Симоны, похоже, трагически завершилось.
Вожак, словно почувствовав что-то, поднимает голову и смотрит на тебя. Его разорванное ухо едва заметно трепещет на сильном ветру. Пасть волка в крови – крови той, что совсем недавно считалась одной из вас.
Без колебаний всаживаешь копьё в горло ублюдку. Тот хрипит, дёргается, едва не вырывая у тебя древко из рук. Додавливаешь, выжимая последние капли жизни из твари.

Умар.
Всего один волк проскальзывает мимо всех остальных и выбирает тебя своей жертвой. Ты не воин, ты прячешься за спинами остальных, но для волка это не имеет никакого значения.
Чумного зверя не пугает ни сталь в твоих руках, ни пылающий совсем рядом в полную силу походный костёр. Взмахиваешь скимитаром и, кажется, почти достаёшь. Только кажется.
Волк повисает у тебя на руке, дробя челюстями запястье и пальцы и вынуждая выпустить единственное оружие. Сбрасываешь кое-как зверя – рука болит и чудовищно кровоточит. В ране остаётся несколько полусгнивших волчьих зубов.

Дрег.
Арбалетный болт отправляется в полёт вхолостую. Выискиваешь среди творящейся вакханалии взглядом Шваркса – находишь, псина бегает вокруг Энзо и Каталины и тявкает. Кажется, то и дело хочет броситься в атаку на ближайшего волка, но что-то, какой-то инстинкт, останавливает. В конце концов, Шваркс, пождав хвост, устремляется к тебе и костру.
Отворачиваешься от этого зрелище раньше, чем вожак сбивает с ног Симону. Не знаешь, что мог бы спасти жрице жизнь, удели в своё время чуть больше внимания боевой подготовке. Тебя это в данный момент не волнует – ты призываешь на помощь отверженным могущество богов настоящего Севера. Выворачиваешь на снег ваш несостоявшийся ужин – шипящее варево действительно заставляет одного из хищников немного отпрыгнуть. Другой с подозрением принюхивается к еде.
Пока ты взываешь к Агни, волки тебя почему-то не трогают. Не замечают. Хватаешь из костра подожжённую палку. Бросаешь в сторону наибольшего скопления заражённых волков. Свистишь, привлекая внимание. Но твари не отвлекаются. Продолжают делать своё кровавое дело.

Пад.
Призываешь других к бою, сам обнажаешь клинок. Уже привычно держишь его одной рукой, высматривая в буране клыкастых тварей.
Те, впрочем, не заставляют ждать себя слишком долго. Выныривают из темноты, устремляясь к тебе и к костру. Коробейник рядом взывает к своим странным богам и, похоже, совсем не нуждается в помощи. Один из волков вцепился в Вернера, но помочь ему ты просто не успеваешь.
Две мутноглазые твари вырастают перед тобой – скалятся, насмехаясь над старым калекой. Их не пугает ни взметнувшееся от варева коробейника ввысь пламя костра, ни клинок в твоей здоровой руке. Прыгает первый и, удивлённый твоей ловкостью, отступает, отделавшись длинной царапиной. Второй оказывается слегка расторопнее – впивается зубами в бедро. И к боли укуса примешивается холодное осознание – вот и всё, приехали. Укус волка гостеприимно отворяет ворота чуме.

Флинт.
Обещал защищать девочку и обещание держишь. Не рвёшься вперёд, поджидаешь серых и мохнатых чуть позади. Сразу несколько набрасываются на грозного Дитриха, но ещё один – минует его и бежит прямиком на тебя.
Страшный зверь, грозный, клыкастый. Однако ты его не боишься, только слегка опасаешься. Встречаешь размашистым ударом мотыгой – хорошо пошло, чувствуешь, удачный удар.
Удар оказывается настолько удачным и попадает волку прямо по пасти, что оттуда, вперемешку с кровью, вылетают осколки зубов, а сам зверь отлетает чуть в сторону и падает замертво.
Оглядываешься – девочка, которую ты защищал, сама побежала вперёд и напала на волка. Тоже убила.

Оравер.
Старый друг придаёт уверенность своей притягательной тяжестью. Много лет ты при помощи этого молота ковал серпы и подковы, теперь пришло время орудию послужить для других целей, пусть и тоже на благо.
Занимаешь место в первых рядах. Смотришь решительно на мчащуюся навстречу ораву. Ты знаешь, что и как должен делать. И не унываешь даже тогда, когда перед тобой появляется добрая тройка матёрых волков.
Отпугиваешь серых размашистым, хоть и не достигшим намеченной цели, ударом. Снова замахиваешься, но недостаточно быстро. Сказывается усталость после пути, напоминают о себе скованные от холода и голода мышцы.
Волки бьются в ноги, рвут на части штаны, намереваясь тебя опрокинуть. Третий вцепляется в кисть, заставляя выронить молот. Отмахиваешься, отбиваешься, но тварей слишком много. Хочется кричать, но ты почему-то молчишь. Хоть и проигрываешь неравную чудовищно схватку с дикой природой. Понимаешь, что ты в любом случае мёртв. Чего не сделают волки, то закончит чума – и, словно в подтверждение этих мыслей, зверям наконец-то удаётся тебя завалить. Чувствуешь, как смыкаются клыки хищников на твоём открывшемся на мгновение горле.

Не считал время Умар, глядя в снежную даль, не знал, сколько стоял так, неподвижно, не замерзая лишь из-за костра, что немного грел спину. Но знал точно он лишь то, что скоро придут твари хищные: забрать на тот свет беглецов. Мысль эта глодала душу путешественника, что провёл годы в дороге, но ни разу не столкнулся с такой проблемой, он всегда был с помощником. Даже Али Баба и его безжалостные разбойники не были так страшны, как звери, бандиты были человечны, они сохранили жизнь сына Сабита, подивившись его пустой храбрости, волки же загрызут даже ребёнка. И великий страх овладел ибн Сабитом, ведь среди спасавшихся от голода были и дети: дурочка, да Вороненок. Нельзя было дать их в обиду, скрыть их надо от зверей хищных. Но где? Вокруг снега, а острый нюх волка найдёт мальчика или девочку, и заберёт зверь их жизнь. Значит они должны защищаться, Флинт, как мужчина, Эйты, как храбрая воительница, коими славится одно из племен севера, о котором путешественнику поведал сам Эрвинг. Искатель глядел вдаль и молился, чтобы боги были милостивы и помогли глазу жителя пустынь заметить хищников.

Но взгляд Умара, что глядел в снежную даль, не смог различить силуэты хищников раньше, чем стало поздно. Голодные твари стали видны сквозь вьюгу, когда оказались в двух шагах от уставших путников. Ужаснулся ибн Сабит, понял, что животные нападут и лишь выкрикнул: "Волки". Встрепенулись все: вперед вышел рыцарь, обнажив клинок, дровосек не отстал, даже девушка, что поклонялась странному богу оказалась в первой линии. Устыдился тогда искатель, но он не был воином и сделал шаг назад, оставив товарищам возможность прикрывать первую линию, достал скимитар и взглянул на волков, что желали отведать плоти беженцев. "Не сегодня", — прошептал свою главную молитву сын Сабита и выставил вперёд свой клинок, хищник, что жадно скалился, двинулся в сторону путешественника, не оставив последнему иного выбора, кроме как защищаться. Сверкнув своими красными от чумы глазами, зверь набросился на путника с востока, что прибыл в разорённый край с севера. Взмахнул клинком Умар, сын Сабита, да в сторону двинулся, не подставляя себя под удар.

Эйты кивала и слушала, слушала и кивала – ей все, каждое словечко было интересно, она впитывала новую информацию, как мох вбирает влагу, и глаза ее неотрывно следили за собеседником, лишь изредка возвращаясь вниманием к веткам, а потом и людям вокруг.
Одна мысль не давала ей покоя – кто такой Симон (такого человека она припомнить не могла, как ни старалась) и почему он не помогает своей сестре, той доброй девушке, что первая спросила, как ее, Эйты, зовут*.

Отвлеклась от рассказа пестряка она лишь дважды. Рассеянной улыбкой встретив угрюмого бородача, что изо всех сил старался быть заботливым, она радостно закивала, принимая его компанию, с нежностью глядя, как тот споро принялся помогать им. Его густой успокаивающий голос напоминал ей о ком–то, сверлил голову щекочущим воспоминанием, но никак не помогал выудить из пелены памяти этого «кого–то», только поманил знакомым отзвуком и пропал.

Эйты не расстроилась, к тому же пестряк снова задал вопрос, который ее развеселил ни на шутку.
Надо же – а может она и правда волшебница?! Невольно тронув белесый локон, она улыбнулась, прислушиваясь к себе, и так загорелась этой мыслью, что едва не уронила солидную груду веток, которую тащила к расстеленному покрывалу.

Волшебница…А ведь и правда…

Она смущенно кивнула, а потом кивнула еще раз, уже увереннее. И даже плечи расправила, будто так виднее был ее новый статус. Так заигралась, что рычание – глухое, яростное, убийственное – показалось ей сначала завыванием ветра, запутавшегося в ветках их огромной спасительной ели.
В себя привел ее страх, написанный на лицах людей, ярость в желании выжить, решительность – каменными и чужими вдруг стали их лица. Надо признаться, на какую–то крошечную секунду Эйты успела испугаться, что это игру, которую они с пестряком затеяли, разозлила вдруг всех.

Медленно повернувшись, она широко раскрытыми глазами оглядела весь периметр и попятилась. Не потому, что испугалась, а потому что так бородач велел, а он добрый, хороший, он знает, как надо.
– Голодные, – прошептала она так тихо, что только клуб вырвавшегося пара выдал ее, – На каждого хватит…

Ну же, ты ведь волшебница, Эйты! Что мешает тебе быть ею, если в тебя верит, по крайней мере, один человек…
Эйты зажмурилась, ничего не приходило на ум, но она старалась.
Ах, вот же оно!

Эти строки отпугивают любого врага. Так говорила нам старая нянька…

Как же это?...Ах, вот!
Сосредоточенно помычав себе под нос, Эйты зажмурилась и принялась выводить мелодию. Она напоминала колыбельную, хотя мотив получался скорее воинственным, с такой песней вполне могли идти в бой. А слова, что пошли следом, были и вовсе ни на что не похожи. Языка этого она не знала и пела по памяти, возможно, коверкая, искажая тем самым значение песни.
Испарина покрыла бледный лоб, а глаза светились затаенным огнем, полные губы, чуть дрожа, выводили каждое слово, не громко и не тихо. Эйты знала – волки ее слышат.

И еще что–то…..Что–то еще…

Пользуйся им, только когда станет страшно!

Руки зашарили под безразмерным бушлатом и наружу показалась лишь одна ладонь в толстой рукавице с неестественно длинным кривым ножом.
Зажав рукоять до хруста, Эйты всё вглядывалась в обезумевшие морды и, на секунду прервав песню, прошептала так, что услышали ее лишь бородач да пестряк.
– Я волшебница, ты угадал…

Разбиваете лагерь. Кто-то добывает для костра хворост, кто-то, не жалея себя, рубит дрова. Некоторые копают подкоп, коробейник торопливо расставляет палатку. Весело пляшет на ветру, разгораясь, пламя вашего походного костерка – кто-то уже успел позаботиться об огне, служившем единственным источником света среди этой морозной и белоснежной ночи.
Хочется бросить всё и просто сесть у огня, вдохнуть полной грудью аромат варящихся в котелке зайцев – хоть это и не какой-то невероятный деликатес, но после почти целого дня изнурительного голодовки наверняка покажется вам вкуснее, чем самые изысканные лакомства со стола императора.
Глядя на жизнерадостно потрескивающее пламя костра можно ненадолго забыться, прекратив беспрестанно размышлять о проблемах и грядущих невзгодах. Можно запамятовать ненароком о завтрашнем переходе, не менее изматывающем чем тот, который многие из вас сегодня перенесли с огромным трудом. Глядя на весело облизывающие поленья языки пламени, можно понадеяться даже, что жизнь постепенно налаживается. И всё, что терзало вас на протяжении этого чрезмерно длинного дня, до поры до времени медленно отступает.

Рыцарь Энзо оттаскивает в сторону Каталину, что-то говорит ей, но слова почти полностью заглушают завывания ветра. В некотором отдалении от них замирает, внимательно наблюдая за сценой, дворняжка коробейника, Шваркс. Уши пса агрессивно приподняты, хвост мечется из стороны в сторону ходуном – кажется, собака оставила Санию с её зайцами только лишь для того, чтобы продемонстрировать остальным свой бойцовский характер.
Со стороны может показаться, что скалится Шваркс на чрезмерно агрессивного Энзо в смешной и нелепой попытке защитить Каталину. Но уже секунду спустя становится ясно, что на самом деле это не так. Просто безродный пёс Дрега учуял опасность немногим ранее слишком поглощённых своими нехитрыми делами людей.
Волчьи силуэты выныривают из клубящейся белой мглы один за другим. Бесшумно ступают по снежному покрову когтистые лапы, хищники приближаются к добыче в гнетущем молчании. Люди замечают опасность за несколько секунд до того, как заливается пронзительным лаем пёс коробейника.

Волки движутся не спеша, почти деловито. Растянувшись в цепочку, охватывая полукругом добычу. Теперь уже видна всякому их болезненная худоба, нещадно выпирающие на боках рёбра. Заметна болезненная нервозность движений, обычно чуждая природной грации хищников. Эти волки не просто изголодали, от недостатка пищи они практически обезумели.
Если уж решились напасть раньше времени на внушительную по размерам группу сносно вооружённых людей.
Один из волков приближается быстрее и увереннее остальных – матёрый серый зверюга с в клочья разорванным ухом. Быть может, вожак. Он останавливается – замирают чуть позади и другие.
Вожак рычит, демонстрируя на всеобщее обозрение внушительные клыки, по которым стекает, срываясь каплями вниз, густая слюна красноватого цвета. Он весь дрожит в предвкушении, то и дело чуть приседая на задние лапы. Ещё чуть-чуть - и бросится ведь, подавая пример.
Но пока выжидает, позволяя как следует рассмотреть окончательно озверевшую стаю.

В глаза бросаются кровавые пролежни на боках у многих зверей. Залитые кровью глаза – практически красные, без неуместных в эту минуту метафор. Уродливые язвы-проплешины на спинах и шеях. Жутковатые судороги, заставлявшие то одно, то иное животное непредсказуемо дрыгать конечностями.
Обречённые звери решили устроить себе напоследок последнюю трапезу. Объятые ужасом и чувствующие близость неминуемой смерти, они окончательно лишились самообладания и рискнули напасть на людей в отчаянном суицидальном рывке. В наивной надежде, что исцелиться и встать на ноги им поможет добрая порция свежего мяса.

Чумные волки безразлично взирают на людей своими залитыми кровью глазами. Их глазами на вас смотрит болезнь – мор, с которым оказались не в силах справиться даже всемогущие целители Гильдии. От этой болезни хочется бежать, прятаться, держаться как можно дальше. Но как тут побежишь, если серая бестия наверняка настигнет и вцепиться в спину?
Волки внушают одним своим видом животный практически ужас – слишком хорошо многие из вас знают чуму, слишком быстро и чудовищно эта болезнь убивает. Ставки в одночасье значительно выросли – дело теперь не только в том, что звери могут вцепиться вам в глотку и вырвать жизненно-важный кусок мяса из тела. Нет, теперь для сравнительно медленной, но неминуемой, смерти достаточно даже простого укуса. Да что там, даже находиться близко от заражённых созданий небезопасно. Колдовская чума не лечится, вакцины не существует. Огонь – вот единственный достойный ответ Гильдии Магов в ответ на угрозу.

Эйты разволновалась ни на шутку, услышав, что разговаривает девушка–рыцарь именно с ней. Набрала воздуха в грудь. И потратила его на одно слово.
– Дома… – слово странно прошлось по ее слуху, да и на вкус было чужим, нечасто будто бы им пользовались, – …я звалась Эйя. Не помню только, почему… – она снова замолчала, пытаясь припомнить, почему, или задумавшись о чем–то ином.
– Потом другие стали звать меня Эйты, но пауза между словами иногда бывает чересчур длинная.

Она молчала довольно долго, точно разговор закончился.
– Мне не нравится, – помотала головой. Стало понятно, что во время паузы она взвешивала– обдумывала свое отношение к такому прозвищу.

Про второй вопрос она, казалось, и забыла вовсе. Налетевший ветер заставил ее закрыть рот, спрятать голову поглубже в меха, но голые ладони по–прежнему настойчиво сжимали нежное запястье Адрианны.
Снег заваливал единственное смотровое окошко, через которое Эйты общалась с внешним миром и в какой–то мент она запаниковала. Белая холодная стена скрыла от нее всех этих людей и оставила ее совершенно одну. Впору только «Ау!» кричать. Однако и здесь не понаслышке было Эйты известно, как страшно кричать «Ау!», а в ответ слышать лишь звериную его версию, протяжное заунывное «Аууу», голодное и жуткое.
К счастью, голоса ее попутчиков все еще были слышны.

– А жила я, – дрогнувшим голосом продолжила Эйты, все еще боясь, что осталась опять одна,– в доме, таком большом–большом, неподалеку от дворца. А во дворце жил настоящий король.

Еще помедлила.
– А тебя как зовут? – честно признаться, Эйты не запомнила ни единого имени в жизни, у нее в голове для каждого встречного тут же возникало свое прозвище. Они укоренялись на благодатной почве ее сознания плотно – не выкорчуешь, и сейчас она с большой долей вероятности ожидала нового забвения спустя какие–то мгновения после того, как девушка–рыцарь представится.

***
Утонувшее в огромном капюшоне лицо радостно и взволнованно улыбалось. Глаза вновь вспыхнули обезоруживающе. Сегодня с ней общалось целых четыре человека! Грузный хозяин пса ей улыбнулся, усач кивнул, девушка–рыцарь заговорила, а теперь – невозможно поверить новому счастью – ее звал с собой пестряк с топориком через плечо. Она с первого взгляда прозвала его пестряком, когда поняла, что глазу не за что зацепиться в этом любопытном многообразии элементов, из которых он целиком состоял.
У Эйты никогда не было друзей, ни единого, а он захотел пойти с ней за хворостом!
Да ради такого Эйты даже нежное запястье траурной красавицы оставила без сожаления.
– Да, – а вот красноречием блеснуть не удалось. Эйты кивнула, а глаза продолжали восторженно блестеть из недр капюшона.

Продолжая это шествие надежды, отрезанный от остальных снежным вихрем, Пад остался один на один с собой. Худший собеседник. Временами лживый, но зачастую жестокий и честный:
-       Сколько уже пройдено и сколько предстоит пройти? Осилят ли все этот путь, да и куда он ведет? Юг, неужели они и вправду считают, что там лучше, чем те земли что мы уже оставили позади? Война прошла, но до мира еще далеко. Смерть и разрушение повсюду, болезни и голод - вот что принес нам Артодан. А теперь он засылает к нам своих воинов слова, ведь сломать врага мало, нужно его сломить.
      Сучка Урфара мало того что пытается казаться доброй, так еще и позволяет распевать себе песни своего мерзкого божка. Чертовы фанатики пришли в его страну и убивали его людей, друзей. Да только вот его самого оставили в живых, и правильно, к чему убивать того, кто уже сломлен. Сломанные мечи идут на переплавку, сломанные же люди - в могилу. Надеюсь, удастся выбрать себе подходящее место и если Единый подкинет нужных карт, то может один из лесорубов вырубит для меня полусгнившее деревце, доски которого станут стенами уютного домика в земле.
      Хотя вряд ли эти двое занялись бы подобным. Марку, казалось нет дела вообще ни до чего, что впрочем, не удивительно. Потерять жену и дочь в таком кошмаре, представить не могу каких мук ему стоило пройти Орлану. Никому бы не пожелал такой участи, разве что имперским собакам, зрелище сгораемым когорт, несомненно согрело бы душу. А что доставило бы другому лесозаготовщику? Глаза светятся умом, он не так крупно сложен как предыдущий экземпляр, но куда более шустрее и проворнее, по крайней мере, Паду показалось именно так. Ни слова о прошлом, ни фразы о будущем и лишь действительность может претендовать на короткое предложение. И если этот серьезный мужчина просто не высказывал желания к разговорам, то вот сумасшедшая девочка была хоть и застенчивой, но все же более словоохотливой.
      Когда она там прибилась…хм, наверное…нет, да ладно признайся уже, что ты побаиваешься ее. Боишься и сторонишься, ибо не знаешь, что от этого существа ждать. Какие мысли крутятся в ее чудной голове, и нет ли среди них такой, как прирезать всех ночью во сне? Повадки зверя и то легче предсказать чем, то что выкинет эта девчушка, а значит она опасна, опаснее зверя вдвойне. Если кто-то и не боялся опасности так это Каталина. Всегда впереди, думаю так было и до того как свора жалких, слабых, не готовых к такой жизни людей, повисла на ее плечах. Надеюсь, она простит меня за то, что взвалил на нее это бремя, ведь сам я его уже не способен нести. Чудо что не несут меня. Хотя кто знает, как сложилось бы судьба куда менее милого бродяги, наверное оставили бы в снегу и он бы присоединился к своим братьям по оружию.
      Но вот их мы не бросили. Еще бы, одну точно дотащили бы, вон какой у нее верный цепной пес. Сама во всем черном, траур? Калеке бы польстило, если она одета в цвета грусти и скорби из-за тысяч погибших во славу короля. Но Пад не был настолько наивным, личная драма -скорее всего, а королевство, кому оно нужно? Нет его больше. Да и ты, разве ты сам не цепляешься за него, только потому, что под стягами его величества ты был на коне и хорош собой? Но вот теперь ты никто, тень себя прошлого, которого не вернуть, как бы не хотелось. А вот кого хотела бы вернуть Сания, остаётся загадкой. Кто этот Тьер? Кто он для нее? С другой стороны, какая мне разница, был ли то Тьер или она воды просила, будучи в бреду и полу-сознании. В конце концов, могло и послышаться. Знал я одного Терра, когда-то и его вела дорога приключений, а потом ему прострелили колено. Еще грудь, плечо и голову, конечно же. Дурак не носил шлема. Интересно он сразу умер или успел взглянуть на мир одним глазком? А какой он мир, глазами ребенка?
      Наверное, такой же лживый как сам Флинт. Такой же побитый и неунывающий. И мир и этот мальчишка повидали всякого дерьма, но ни тот ни другой не сломались, в отличии от сам знаешь кого. Это Алистер дал ему эту мотыгу? Если да, то он глупец, лучше подарил бы мальчишке меч. С другой стороны, глупцом, возможно, был мой отец. Растить ребенка, что бы тот отнимал чужие жизни, это ли не глупость. Стоит признать, делал он это хорошо, с непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Шутка ли, сорок два убитых за шесть боев. Герой войны. Так ты думал о себе, с гордостью неся зарубки на левом наплечнике? Сорок два греха и это только те, которые ты сопроводил взглядом, только те которые ты помнил. Убийца.
      Ну а скольких убил ты, высокий, худощавый немолодой мужчина отталкивающей внешности? Уверен, твои руки тоже в крови. Пад в некотором роде завидовал ему. Здоровый и сильный, имеет цель и идет к ней. Надеюсь, его дорога будет усеяна, куда меньшим количеством трупов, чем моя собственная. А в том, что Юреген дойдет, наемник даже не сомневался. Другое дело Ашиль.
      Полная противоположность воинам, человек чье призвание спасать жизни. Неужели на севере мало больных, да и сам он выглядит не очень-то здоровым. К чему такое рисковое путешествие? Я бы хотел услышать его историю. Но что бы услышать узнать ее, рассказчик должен быть жив и об этом стоить помнить. Да, Пад, его жизнь стоит дороже твоей, постарайся не забыть это, когда придет время. Если уж и говорить о цене жизни, то больший интерес вызвала Тэрия. Аааа…плевать, сколько стоит ее жизнь, куда важнее, сколько стоит ночь с ней. Девушка была необычайно красива и вполне вызывала чисто мужское желание. Правда, не в такой холод. Но в целом он понимал, почему этот недобиток прильнул к ней. На взгляд самого Паддида, собеседник из нее был так себе, но тут похоже их с Элариком вкусы различались. Да и в конце концов явно не слов от нее хотели мужчины. Захотел бы поговорить пристал бы к Уне.
      Не то что бы она сильно уступала, но полагаю, на расположение ее промежности у меня бы просто не хватило денег, да и духа наверное тоже. Чего доброго – пырнет мечом. Аристократка, на севере, одна и с беглецами, да еще и с оружием обращаться умеет. Откуда только такие берутся. Хотя, если бы отец позволил, Пад попытался бы найти именно такую. Однако искать позволяется далеко не каждому. Да и не каждый найдет. А ты, Умар, что ты нашел в этом богами проклятом севере? Как тебе наша погодка, не нравиться да? Да и мне, честно говоря - тоже, забери меня с собой на юга, а? Слышал там император обосновался.
      Пад сплюнул в заснеженную мглу. Затем еще раз, уже в собачий след. По поводу Дрега, в голову мыслей приходило не очень много. Обычный торговец, хитрый, ушлый, болтливый. С таких, хорошо снимали всяческую мзду и налоги. Парой их грабили, порой «Падшие» сами грабили тех, кто грабил. Понятное дело – торговцам никто ничего не возвращал. Ну, хоть дороги вновь становились безопасными. Но вот кто действительно мог чувствовать себя в безопасности так это здоровенный мужик Оравер. Счастье, что такие довольно редко участвуют в войнах. Только представьте себе как в дребезги разлетаются кости под чудовищным ударом молота. Эээх, вот и нога снова заболела.
      Вот бы идти, так же быстро как Дитрих. Ублюдок всем своим видом показывает как ему тяжело с нами. А нам с ним как буд-то легче, вон торговец постоянно озирается и судя по бандитской роже – не зря. Но судить людей по внешности – дело мерзкое, пора бы уже прекращать. Кто знает, что у них внутри. Лорензо выглядит надежным, надеюсь таковым и является. Пад возлагал на него определенные надежды, боялся лишь, что может не успеть их озвучить, прежде чем умрет.
      …Звездочет…Звездочет в снежной пустыне…Слушай, Единый, никогда ничего не просил, но поведай тайну, что этот придурок тут забыл?
       -Стоим! ПРИВАЛ!

Самое время. Надо бы костер разжечь. Холодно, ссука.

Пока остальные занимались сооружением импровизированных носилок, Лин, скрестив руки на груди, наблюдала. Наблюдала за тем, как все суетятся над Санни и Адрианной, кто-то подходит и предлагает свою помощь. Сдавливает что-то в груди в этот момент. Так болезненно-приятно. Всё же, её опасения были совершенно напрасны. Не звери – люди.
Но надолго ли?..
В тот же момент подошёл к ней торговец, прервав её думы. Её тронуло его участие, но на предложение взять факел Лин мотнула головой, аргументировав:
- Светло ещё. Плащ послужит неплохим ориентиром, не будем тратить драгоценный ресурс. – После короткой паузы добавила: - Спасибо, Дрег. Твои знания могут оказаться крайне полезными.
«По крайней мере, они дарят нам надежду».
Лин улыбнулась уголком рта, но улыбка вышла какой-то печальной. А она – перевела взгляд со спины торговца, направившегося к Юргену, на самого Юргена. Что ж, телохранитель отказался покидать госпожу – это было ожидаемо. Но получившийся расклад не слишком ей нравился. Как минимум, за носилки взялись трое воинов. Конечно, в случае чего бросить верёвку – дело пары секунд, но Лин волновалась, что пары секунд им может не хватить.
Нет, двое. Пад, скинув верёвку, двинулся назад, заняв позицию позади остальных вместе с Лорензо. Что с ним?

В один момент её взгляд натолкнулся на мальчишку, что начал тявкать в сторону волков, привлекая к себе внимание. Его воинственный и задорный вид говорили Лин только об одном: уровень опасности тот попросту не способен, в силу возраста, оценить. Поэтому девушка, громко и резко, выкрикнула:
- Флинт!
Дождавшись, когда мальчик повернётся к ней, Лин улыбнулась и протянула ему руку.
- Флинт, идём со мной. Тебя не зря называют Воронёнком, а? Поможешь мне высматривать путь, я одна не справлюсь.

После того, как дело было улажено, и девушка немного успокоилась, она набрала в лёгкие побольше воздуха и громко произнесла:
- Всё, больше терять времени не имеет смысла. Проверьте, как закреплены верёвки и выдвигаемся. Энзо, Пад – оставайтесь на своей позиции, прикрывайте тыл. Дитрих – прикрывай с правого фланга, Эл – отпусти уже эту злосчастную верёвку и иди на левый, он остался открытым. Кто-нибудь… Настоятельно прошу кого-нибудь из оставшихся занять место Эла. Тэрия, Умар, Макс, Марк? Хватайте и идём.
Ветер усиливался, подхватывая её слова, и Лин приходилось надрываться, чтобы его перекричать. Плохо будет, если Уне никто не поможет. Если Эларик останется «впряжённым». Предполагаемая атака волков с левого края колонны отобьёт у них темп, когда солдату придётся её бросить и защищаться. Уна не справится. Нет. Уна справится – но надорвётся.
- ЗА МНОЙ! – выкрикнула последние слова настолько громко, насколько могла. Развернулась и начала шествие. В сгущающиеся снежные сумерки…

- Симона, за отвар не беспокойся, думаю я найду из чего сделать хороший отвар, который и согреет и усталость снимет, а вот на счет смолы это ты умно сказала я как то не подумал её так использовать. Но для этого нам нужны хвойные деревья, ель там или сосна, а их пока рядом нигде нету.
Пробурчав пару плохих словечек себе в бороду, Ашиль продолжил:
- Нужно было запас сделать когда мы мимо проходили, но эта дорога.. иногда мне кажется, что вместо головы у меня барабан, а каждый шаг - это удар по нему и все.
- Но все равно смола очень пригодится при растопке костра.
Прочистив голос, Ашиль чуть повысил свой голос, так что бы его услышали все.
- Кто увидит смолу - срывайте и не беспокойтесь, если там останутся кусочки дерева, это даже будет к лучшему. Проще будет разжечь костер.

1

Мороз. Внезапные порывы сильного ветра, пробирающегося под одежду и обжигающего холодом кожу лица. Облачка пара, вырывающиеся изо рта при дыхании. Тишина, которую прерывает только тихий хруст пробиваемого беглецами снежного наста.
Бредёте вперёд, опустив головы и не разбирая дороги.
От холода и ветра нещадно слезятся глаза – виднеются сквозь белесую мглу зловещие голые силуэты деревьев. Планирует вниз неторопливо, крупными хлопьями, снег.
Не переговариваетесь, сосредоточившись полностью на движении.
И размышляете. Каждый – о чём-то своём.

На исходе вторая неделя пути. Идёте на юг, в сторону захваченного имперцами Эредина. Кто-то – спасаясь от судьбы и невзгод. Кто-то – преследуя свои собственные, одному ему известные, цели.
Вот уже больше четырёх дней продолжается последний затяжной переход.
Кажется, целую вечность назад вы намечали маршрут, отдыхая в небольшой придорожной таверне. Греясь в тепле и купаясь в уюте. Очередным пунктом назначения на пути к окончательной цели должна была стать относительно крупная деревня Орлан – те из вас, кто знает север не понаслышке, наверняка хоть раз в ней бывали.
Орлан обещал передышку, желанную возможность восстановить силы и пополнить припасы. Орлан был тем, что давало вам силы двигаться дальше.

Вчера утром вы наконец-то достигли деревни. Точнее того места, где она должна была, в теории, находиться. Вместо милых приземистых домиков с источающими спасительное тепло светлыми окнами, вы обнаружили только лишь пепелище. Подозрительно ровную выжженную окружность – рваную рану на теле белоснежной равнины. Земля здесь до сих пор продолжала едва заметно дымиться, а приземлявшиеся на её тёмную поверхность снежинки сразу же испарялись.
Для вас же эта находка была катастрофой. Намеченного в планах перевалочного пункта попросту больше не существовало. А это означало, как минимум, ещё несколько суток в пути. Это так и подмывало просто опустить руки.

С момента обнаружения пепелища Орлана, ваше, до сих пор относительно неплохо протекавшее путешествие, стало одну за другой притягивать неудачи. В прежние дни у некоторых из вас получалось сносно охотиться – теперь же окружающий лес словно вымер. За два дня пути и периодических отклонений то в одну, то в другую, сторону от совершенно безлюдного и полузасыпанного снегом королевского тракта, никому из вас не встречались животные. Лишь однажды Лорензо удалось подстрелить парочку тщедушных и, как видно, отупевших от голода, зайцев. Кроме того, морозы с каждым часом крепчали, а бесконечный снегопад постепенно усиливался, угрожая со временем превратиться в полноценную вьюгу.
Ни единой живой души вы не встретили за последние четыре дня пути на дороге. Начинало казаться, что весь окружающий мир просто исчез, окончательно развеялся вместе со своими проблемами, городами и императорами.

Так и идёте, выбиваясь из сил. Продолжаете упрямо переставлять ноги.
Кое-какое зверьё, впрочем, в округе всё же осталось. Худые серые тени скользят на почтительном расстоянии позади бесплотными призраками. Практически бесшумно ступают по снежному насту когтистые лапы. Вот уже несколько дней они рядом – вас преследует внушительная стая оголодавших волков, молчаливых спутников вашего бегства. Словно добрые соседи они наблюдают за вами - издалека, не отставая, но и не давая в то же время себя подстрелить. Ночами воют многоголосо, а собака добродушного коробейника неизменно разражается в ответ заливистым лаем.
Их присутствие беспокоит, внушает тревогу. Сверкающие первозданным голодом волчьи глаза так и мерещатся во мраке окружающей костёр стены ночи. Своим жалким видом изголодавшие волки снова и снова напоминают о смерти. И о том, что случится, если кто-то из вас всё же рухнет без сил лицом в снег, не находя в себе мужества подняться и продолжить идти.

Нет, мисс Эмили не испугалась. Мисс Эмили смотрела на джентльмена с возрастающим воодушевлением, потому что он говорил именно то, что ей сейчас хотелось слышать.
- О, как Вы правы, мистер Дорфмайстер, - откликнулась она (глаза горят, румянец все так же ярок). Такие люди, в которых горит свет... и воля, правда? Решимость изменить мир вокруг себя. Вы ведь об этом говорили, правда? Им бывает тесно в рамках человеческих привычек и условностей. И даже законов. В древности таких называли героями или богами. Гений - какое верное имя для героев нового времени!

...Мистер Холтон успокоился. Наверное, все сказал мистеру Литтлпенни. Является ли мистер Литтлпенни гением или банальным бандитом, для которого любая жизнь не стоит выеденного яйца? Что отличает одного от другого?
Она об этом подумает, но после. Вот главный вопрос на сей момент: как закрыть рот мистеру Холтону, не прибегая к крайним мерам (что за прекрасный эвфемизм)!

Мистер Холтон успокоился, оказывается, навсегда. И вопрос сам собой отпал.
- Сердце, - глухо произносит она. - Кажется, у него больное сердце... было. Гений... Проклятье... Все имеет свою цену, увы...
Зачем она это говорит? Слова... Как много слов, они должны замазать, заретушировать.

- Это моя ответственность... Отто. Я - глава этой экспедиции. Я обещала... идти до конца. Беру на себя.
Она произносит это куда-то в пространство, адресуя не обаятельному молодому ученому, а чему-то более далекому и большому.
Обещала... даже не обещала. Знает, что должна, и все.
Леди Рейнольдс будет довольна.

- О... о боги! - невольно вырвалось у Отто, когда мимо них прошествовал Джон со своей страшной поклажей. Надежды на то, что мисс Рейнольдс не заметит тело, не было никакой. - Миледи... Я... Я сожалею...

Мысли Дорфмайстера лихорадочно плясали, ища объяснение происходящему. Улыбчивый Джон просто не мог этого сделать! Нет! Он, без сомнения, был весьма эксцентричен, порою даже жесток, но на убийство не способен! Другое объяснение должно было быть - и найти его требовалось срочно!

- Я сожалею, - наконец-то взяв себя в руки, сумел выдавить из себя Отто, - Что не сообщил вам раньше. Я... Я искренне надеялся, что мистер Холтон справится... На вид он был сильным человеком... Видите ли, миледи... В ту же секунду, как мистер Холтон появился перед моим взором, я увидел на нем печать Рока. Эта маленькая, неприметная непросвещенному взгляду родинка у него на шее не сказала бы ничего другому человеку. Но, к несчастью, мне знакома эта метка. Мистер Холтон был смертельно болен, миледи. Наверняка он ото всех это скрывал, иначе бы мы не встретили его в этих местах. Без сомнения, человек более благородный, чем он, провел бы остаток дней в окружении семьи, отдавая любимым людям последнюю дань благодарности и радость последних минут... Эта болезнь пришла в наши края с далеких берегов страны, название которой настолько сложно для цивилизованного человека, что я, боюсь, позабыл его. Местный народ называется ее "кальмаром", миледи, в честь морской твари с множеством щупалец. Этот недуг, подобно морскому кальмару, опутывает своими вредоносными отростками все органы, после чего медленно, по капле, высасывает из них жизнь...

Отто замолчал, позволяя многозначительной тишине заполнить все белые пятна только что выдуманной им истории, в которую так отчаянно хотел поверить и он сам.

Шипит вспыхивающая спичка. Приглушённые звуки паники и суеты из дома за спиной. Втягиваешь дым и выдыхаешь. Приятная лёгкость в теле. Рокот, катящийся со стороны спящего до недавних пор пика Топфелл. Его разломанная, словно небесной киркой, алеющая вершина. Тлеет на глазах, как кончик твоей сигареты. Выбрасывает в небо тучи пепла и чёрного дыма. Ползёт по склону лениво-лениво огненная змея. Вот, как всё это началось.

Хемусвар – столица королевства Каледия. Крытые гонтой крыши, похожие на вороновы крылья. Узкие извилистые улицы. Этажи над этажами. Штыри-башни замка над городом. Тесный внутренний город. Свободно и лениво лежащие в тумане промышленные пригороды. Парки. Театры. Обсерватория. Мастерские. Рынок. Виселицы. Ты с друзьями играл на пустыре в «Догони меня Дурак», когда к вам подошла красивая молодая леди в вуали. Она сказала, ей нужно доставить несколько посылок. Сказала, заплатит 5 вальдо. Тебе было 12 лет.

Пепла, похоже, в старой Топфелл хранилось, как в двух молодых. А дыма, как в четырёх. Небо затягивает чёрной пеленой на глазах.

Они называют себя «Дочери Йофурфарста». Йофурфарст был королём Каледии двести лет назад. Согласно легенде, его враг Цафенхарт, разрубил его на десять частей в поединке и разбросал их по полю, чтобы их съели дикие псы. Легенда гласит, что один из псов подхватил сердце Йофурхаста с земли и умчался с ним к горе Топфелл, где две его дочери-ведьмы попытались поднять короля из мёртвых. Цафенхарт, обуреваемый дурным предчувствием, устремился к пикам Топфелла с отрядом верных воинов, где настиг ведьм в момент чёрного действа. Высекая искры из камня, бросил он на них своего скакуна, разрубил одну из сестёр и смял копытами вторую. Зверь обезумел после этого и бросился в пропасть вместе с Цафенхартом в седле. История говорит, что одна из дочерей – Сольхельда – выжила. Сердце Йофурхарста так и не было найдено. Ходят слухи, что сердце погребено под горой Топфелл, а одноглазая Сольхельда бродит по миру, собирая достаточно крови потомков Цафенхарта и его свиты, чтобы напитать его однажды и заставить снова биться.

Вершина далеко – огненная река остынет в лесах её предгорий, но если исторгнутый ей чад продолжит затягивать небо с той же скоростью, что делает сейчас, то уже сегодня вы не увидите солнца.

Такова легенда. А вот факты. Когда вы доставили посылки, добрая леди дала вам денег и предложила накормить вас. Что такое горячая еда для ребёнка, живущего на улице не понимает только тот, кто на ней не жил. Вы согласились. Один за другим вы роняли головы на тарелки, ты помнишь, что было дальше сковзь свинцовый туман. Тонкие, но сильные руки тащат тебя куда-то. Укладывают на скамью лицом вниз, стягивают с ватно-чугунного тела штаны и рубаху. Ты разлепил глаза. Растянутая шкура ребёнка дубится на стойке у стены. Ты не можешь назвать эту ‘вещь’ кожей. Таз, полный крови у скамьи. Ты ощутил острую режущую боль в плече и закричал, как безумный – дурман вышел из головы, как сон от раската грома. Извернувшись ты укусил руку с ножом. Сжал зубы так, что потемнело в глазах. Смрад её старой кожи. Ты давил, хрипя. Мерзко дребезжащий крик. Давил. Помнишь, сквозь боль в челюсти и стук в ушах, как хрустнуло. Как она взлетела с тобой, взмахнув кожистыми крыльями и крича. Как вы грянулись о низкий потолок подвала. Как перевернулась и потекла свеча. Как вы ударились о стену. Как она била тебя ножом в грудь. Как потом закружилась бешеным волчком, пытаясь тебя сбросить. Помнишь, как замычал и заплакал в ужасе кто-то из проснувшихся мальчишек. Помнишь ошарашенные лица входящих в подвал рабочих из соседней мастерской. Она упала камнем на землю, сломав тебе руку. Она зашептала в ухо и ты зажмурил глаза. Ты стиснул челюсть ещё сильнее. Крепкий удар лопатой решил исход боя. Она вскрикнула и метнулась из комнаты прочь, рванув тебя с собой. Голова зацепилась за косяк и мир погас.

«Вот он! Сюда!» - кричит кто-то в доме. Ты слышишь топот и возбуждённые голоса.

О ковене «Дочери Йофурфарста» ты узнал гораздо позже, на работе в полиции. Сказки про ведьм для остальных ребят были просто сказки, а ты предпочитал держать воспоминания при себе . Но ты запомнил запах этой сучки. Когда главный комиссар позвал тебя к себе, чтобы «перемолвиться словом об одном дельце, парень. Ко мне в кабинет после шести», тебе не нужно было объяснять дважды, что кроме линейной полиции у Королевства есть ещё – «менее линейная». Из сержантов ты был повышен в инспекторы. Формально ты остался простым констеблем, фактически твои полномочия шире и другие. Полиция Каледии практикует выдачу ордеров на убийство – порядок, сохранившийся ещё едва ли не с первых королей, когда полиция была личной гвардией монарха. На практике, это происходит очень редко. Сейчас у тебя два аккуратно сложенных кремовых листа бумаги, полные сказочных зверей и завитушек. На них печать главного комиссара. На них печать короля. На них не вписаны имена. Такая бумага стоит (и весит), как добрая корабельная пушка.

Ты только надеешься, что это была она. Ошибки быть не могло. Тебе нужно осмотреть тело, чтобы знать наверняка. После – тебя в Кэсвике ждёт ещё одно дело. Даже полтора.

В первый день Пасхи, войдя в каюту парохода (во время путешествия в Египет), Владимир Сергеевич увидел на подушке сидящего чёрта в виде мохнатого зверя.
В. С. обратился к чёрту со словами: «А ты знаешь, что Христос-то - воскрес». Чёрт посмотрел ему в глаза и ответил: «Знаю. Но я всё равно тебя оседлаю».

- Из воспоминаний о египетском круизе В.С. Соловьёва.



Тело рухнуло, как гнилой телеграфный столб.

Ты только что сделал много непоправимых для репутации вещей: зашёл в чужой дом без приглашения, наследил в прихожей и гостиной, оттолкнул пожилого дворецкого, напугал лакеев и горничную, не представился хозяевам, застрелил дочь двухсотлетнего короля-некроманта на глазах у пятнадцати человек. Прервал девушку на полстрофы. Это больше, чем грубо. Это неприлично.

Девушка, шарахнувшись в сторону от странных существ, встретивших её в том мире, где она оказалась, пугливо оглянулась вокруг. Первой её эмоцией был страх - путешествие для неё началось со сцены, которую иначе как "боди-хоррором" было не назвать, и что ждало гостью из иного мира дальше - ей было неведомо.

Однако за тем страх отступил, да и страшной грибоженщины с её внушающими ужас и тошноту силами рядом уже не было. Если всё происходящее не было очередным сном или кислотным трипом - а оно казалось совершенно, абсолютно реальным - сбылось то, что многие ночи виделось девушке во сне: она оказалось в другом мире.

- Йеееее! - громко выкрикнула девушка, совершенно наплевав на то, как это выглядит со стороны. - Укуси меня за задницу, Кецалькоатль! - и девушка выбросила покрытую татуировками руку с оттопыренным средним пальцем в направлении светившего с неба солнца. - Юхууу! - сейчас девушку переполняла радость.

Внимательно и не один раз просмотрев все бумажки, капитан торф тоже несколько задумался, почесывая наросты на голове.
- Как это сказать то человеческим языком.. Так вы уважаемый, в некотором роде сыщик? Честно говоря я понятия не имею как ваше амплуа могло бы пригодиться на корабле. Разве что некий не родивый пассажир решит устроить шаблонное отсутствие света с кражей/убийствем в краткие секунду темноты. А впрочем, мало какое общество обходится без сплетен и прочей шелухи. Отлично! -
Быстрым(и несколько теотральным) взмахом тростью, Илизшан указал на загадочного незнакомца.
- С этого момента ты принят на испытательный срок! Для начала мы проверим твою..Выносливость! Замени меня на посту толкателя этой тележки с грузом. Дорогу я покажу, и да, внутрь не заглядывать, кражи важного груза я не потерплю уж поверь мне.. А как тебя звать то к слову? -
Заметив не далеко лежащий платок, ящер решил что добру пропадать не стоит и в момент опускания трости, подцепил ей этот зеленный клочек ткани. Спрятав потенциальную улику в карман, Илизшан вернул своё внимание к новому помошнику

Да, Энигме конечно был нужен именно капитан судна, чтобы решить вопрос о принятии его на борт, но почему-то куда больше его поначалу заинтересовал ящик на тележке. Когда Илизшан остановился, чтобы передохнуть, Энигма возник будто изниоткуда и, удостоив капитана рассянным приветственным жестом, деловито подошел прямо к грузу. Резко наклонившись, будто мог рассмотреть его только с расстояния в палец, существо провело по поверхности ящика ладонью, а затем звонко постучало по нему костяшками пальцев в кожаной перчатке, при этом поворачивая голову боком, как будто он прислушивался к стуку. Потом Энигма обошел ящик с другой стороны, и посмотрел на него с присяда, сложив пальцы указательный и большой пальцы обеих ладоней "панорамой". И наконец, удостоверившись, что ничего более значительного сделать не в его силах, Энигма повернул свою лицевую сторону головы в направлении ящера.

Левая рука Энигмы нырнула в карман плаща, послышалось бумажное шуршание, и автоматон жестом фокусника явил на свет божий бумажку с написанным на ней вопросом.

ВАМ ПОМОЧЬ?

Следуя за красным драконом, на которого сел объявивший о закрытии гонок вампир-наездник, Марк добрался до здания лечебницы. Здесь гонщик спешился и подошёл к группе других вампиров, среди которых были как те, что в форме для гонок, так и те, что в изысканных камзолах. Кожа у собравшихся была серого цвета, как это обычно принято у вампиров. Они громко общались между собой, яростно жестикулируя.
Держась подальше от группы спорщиков Марк проскользнул внутрь лечебницы, где увидел несколько белых шатров посреди просторного слабо-освещённого внутреннего помещения.

Вы не можете просматривать этот пост!

- Нет, что ты, родной, я совсем не устала! - с нажимом произнесла мама и чмокнула сына в лоб, чего отродясь не бывало.

В этот момент из уборной вышел мужчина и направился прямо на кухню.



- Здравствуйте, юноша. Меня зовут Шульце, Эдуардо Шульце. Ваша матушка любезно пригласила меня отужинать после того, как спасла мне жизнь, - очень буднично и немного по-старинному обратился к парню незнакомец. Он был лет пятидесяти на вид, в простой, но ухоженной одежде.

Мама залилась румянцем и бросилась накрывать на стол.

Бурлящая, пузырящаяся и липкая, как смола черная жижа обволакивала больничные коридоры. Казалось, эта масса поглощает весь окружающий свет.

Она сочится из окон, дверей, проемов лифта. Руди бежит, прилипая ботинками к полу. Пытается оттолкнуть инвалидную коляску, что попалась на пути - она движется медленно и неохотно, будто они под водой.

Риттер бежит к матери. Она зовет на помощь. Он вышибает плечом дверь и та открывается с омерзительным хлюпаньем. Жижа летит парню в лицо...

Мама стоит рядом с черной, пузырящейся фигурой и улыбается.

- Папа вернулся к нам, - говорит она. На глазах у нее блестят слезы.

Монстр проводит своим истекающим жижей отростком по ее щеке, утешая. На коже остается угольно-черный, отвратительный след...

Руди просыпается. Его трясет. Простыня мокрая от испарины. Но сегодня парню удалось взять себя в руки.

"Руди, я - твой отец!" - вяленько проносится мысль в голове.

Эльф прислонился к стойке, схватив свою голову руками и о чем-то думал. Не то, чтобы о чем-то, а именно о том, как же он вчера провел время. А времяпровождение началось еще задолго до всех событий. Пиво - это не напиток эльфов, и вор это стал понимать с каждой кружечкой лучше и лучше, но это было забавным. Почему? Потому что он хмелел и было весело, а сейчас - Нейтону было не весело. В голове гудело, во рту насрала не одна кошка. К тому же, отрывки в памяти стали наполнять голову вора.

"День Дэ, то есть вчера. Поздний вечер. Нейтон сидел за столом с неизвестными выпивохами, так как его товарищи разлетелись кто куда. Да, а Нейтон сидел с неизвестными и пил, вы не представляете, за чужой счет. И это было нормально... по мнению Нейтона. Эльф заливал в себя кружку за кружкой, бутыль за бутылью и не собирался прекращать. Всякие путаны так и лезли к нему, липли, а он усаживал их рядом и запивал свою пустоту дальше, наслаждаясь ласками этих распутнейших девиц, которые в нем не вызывали ничего, кроме жалости.
Вор щупал их груди, у кого одну, у кого две, у кого восемь... Стоп, что? Восемь? Ну да, это была какая-то свиноматка... бррр.." - Нейтона передернуло от этой мысли и он убрал руки от своего лица, чего еще может быть на этих пальцах, а? Вот-вот. Вор вновь стал погружаться в воспоминания, пытаясь вспомнить основное
"Ну так вот. Щупал он груди разные, в разных количествах на одной теле. Кого-то то обливал чужой выпивкой и знакомил с новыми друзьями. А те и рады, шлюхи то не их, а платили за них сполна. Но тоже не Нейтон. Так что все были при своем, особенно этот шаловливый вор, что извращался, по его мнению, как мог. Получая некий заряд разврата и хмельного удара в голову, эльф даже прикрыл глаза и почти уснул как резкий удар по его щеке, кувырок и вор вяло так посмотрел с пола на неизвестного, кто его ударил. Рука лениво поползла к клинку, как в его сторону рявкнули "Только попробуй". И он услышал этот голос. на лице мужчины заиграла плутовская улыбка, а по телу прошла дрожь.
Вор не сразу встал, но встал. Он же не упал, он просто отдохнуть прилег. И вот, чуть пошатываясь, он увидел Лирин. Девушку-тифлинга, которая стояла поджав руки в бока и расставив ноги на ширине плеч. Ее хвост быстро маячил из стороны в сторону, за которым Нейтон уцепился взглядом. Секунда, две... его укачало и он прикрыл рукой свой рот. А девушка схватила его за ухо и потащила в покои. Тащила грубо, без церемоний, вор запинался и задницей ловил ступеньки. А в покоях произошло все то, что и должно было. Быстрое снимание одежды с него... с нее... и потом, он опять был связан. Потом половой акт, еще один, и еще... на четвертом эльф жалобно завопил "Хватит" и попросил его развязать.
Лирин с неохотой и некой осторожностью освободила эльфа и тот лишь прилег к ее груди. Лирин что-то говорила Нейтону и Нейтон бы помнил это..."

Если не громкий стук копыт и костей по лестнице. Вор даже невольно зажмурился и сжался в теле, думая о конце света, но нет.. это лишь был Рикке.
- Легкие копыта сегодня отнюдь не легкие, а?, - Нейтон, подняв бровь, посмотрел на него. Он помнил, как буянил бериуар, и лишь улыбка расползалась по лицу Нейтона, который еле-еле удержал смех внутри себя. И не сколько в жалость пьянчуге, сколько боялся навредить себе от такого выплеска эмоций. Нейтон лишь ударил по стойке и икнул, привлекая к себе внимание товарищей,
- Давайте договоримся больше не пить? И да, нам срочно нужно валить отсюда. Чем быстрее, тем лучше...

Воспоминания пришли не очень болезненно. Слова трактирщика полностью вернули все воспоминания о произошедшем.

Где-то на пятой бутыли Тивиус перестал быть Тивиусом. Он стал пьяным деятелем искусства, а это очень и очень опасно. Сначала он попытался отобрать кусок хвоста несчастного Рикке, но тот был настолько пьян, что лягнул барда по по голове, а от смерти тифлинга спасли рога, которых у бариаура не было. Это стало причиной маленькой драки во время которой хитрый бард выхлебал половину бутыли, но наблюдать за этим было смешно. Диван был частично уничтожен ножкой от стула, но добил его Тивиус, отлетевший туда. Как он дошёл до этого? Короче, никогда не ссорьтесь тифлингом-силачом. По мнению барда тот выглядел как девка (причиной этому стали аккуратно подпиленные рога, ровные черты лица и большие ресницы). Силач не оценил такого и одной рукой запустил наглеца в диван, восстановление которого теперь очень трудоёмкая работа.

Несколько минут вниз головой не сильно повлияли на барда и тот решил вернуться к веселью, подцепив какую-то шлюху, но вот незадача, прямо перед ними возник бариаур, бегущий от толпы животных. Тивиус был удивлен тем, что Рикке оказался ценителем столь изощрённых развлечений, но судить его не собирался. Около дверей своей комнаты пьяный бариаур закричал: "Все ко мне!", и все пошли туда. Даже бард. О том, что случилось там он не расскажет ни одному человеку, ни одному эльфу, ни одному дворфу. Н-и-к-о-м-у. Назвать произошедшее там чем-то нормальным было тяжело. Животные, посетители, шлюхи, ванна из вина, сделанная в ведре для проституток-фей, четырёхрукая шлюха (работавшая, кстати, очень неплохо), появившаяся из неоткуда отрубленная и оживленная каким-то магом голова известного в своём районе фокусника, показывающая фокусы с вином (оно пропадало в его рту и не выливалось из шеи), а потом появился странный мужик в дурацкой чёрной рубашке, чёрной жилетке сверху, с бабьим красным платочком на шее и в полосатых штанах, с ним была девушка в белой рубашке, синей юбке, синем платке (наконец платок был на женщине). Парочка что-то прокричала о том, что какой-то "Водосток" что-то сделал им, достали странного вида арбалет без боковых дуг и с шумом выстрелили в бородатую голову-фокусника, разметав ошмётки мозга по стене, сделав это они убрались оттуда, откуда появились. Всё что запомнил в них Тивиус заключалось в двух фразах: безвкусная одежда и прекрасное личико девушки. На убийство никто не обратил внимание, потому что шум от выстрела из арбалета был куда ниже, чем от криков посетителей в комнате Рикке. Спустя неопределённого количество времени кто-то решил построить из шлюх пирамиду. Наверх он решил поставить Толстушку Бэтси, которую не смогли удержать другие и за это выкинули хитрого гнома в окно (упал он куда-то в мусор, но в комнате больше не появился). А что случилось потом Тивиус так и не узнал. Сильнейшим пинком копыта его случайно выкинул пьяный бариаур, но вот заходить назад бард не захотел. Спустившись вниз он нашёл другую работницу сего прекрасного заведения и удалился в свою "покои", чтобы знатно провести ночь. Вот только кто знал, что под личиной красотки скрывался мужик. На своё счастье тифлинг выпрыгнул из комнаты раньше, чем "это" началось. Остаток ночи он пил, ел, а под конец всё же нашёл нормальную проститутку и провёл бы ночь нормально, если бы не чудесный алкоголь, который отправил барда в сон, когда тот только лёг в кровать.

— Лучше бы я это забыл, — прошептал тифлинг и поплёлся за остальными. Он никого не знал, а потому просто молча слушал.

- Мужик?! – если бы мог, то мимир скорее всего поперхнулся в этот момент. - Может тебе лучше сразу в Лабиринт, а? Повезло же связаться с бакланом…, - он видимо еще хотел что-то сказать, но вдруг замолчал, а потом серьезно продолжил, - Их не зря прозвали твердолобыми. Никогда не обманывай патрульного, если не уверен, никогда аутсайдер! Показания стража порядка считаются абсолютной правдой, не подлежащей сомнению. По неосторожности можно запросто угодить на стол к Законникам, а затем попасть в лапы Красной смерти. Что дальше будет – говорить? Или уже врубился?

Может мимир рассказал бы и больше, но раздавшийся голос заставил всех замолчать:

- Докладывай! Быстро! – тон, с которым стражник обращался к сидящему перед ним не оставлял желания медлить. Бармен словно подскочил с колен и заикаясь стал быстро отчитываться:
- Ммм… мы ничего не видели, но двурогий говорит ппппп..равду. Ууу..битые сами подошли к их столику, началась драка и мы с Эльзой спрятались под стойку бара. Потом он и за..запел свою песню… Мы служим вам вот вот уже столько лет – этот вызов и правда был нужен. – Тут стражник положил руку ему на плечо и речь говорящего сразу обрела ясность:
- Все остальные столкновения проходили разово, без таких потоков крови, а теперь мы можем лишиться всего. Рукоять поддерживал нейтралитет, не давая другим бандам чинить беспредел, но сейчас….сейчас это место займут другие. Вести разлетаются как мухи по навозной куче. Все они ненавидят нас. Прошу вас, помогите! Не оставляйте меня тут – это хуже смерти! – несчастный рыдал, стоя на коленях, а официантка лишь тихо всхлипывала, понимая что ее сейчас никто не будет спасать, а дальнейшая судьба с каждой секундой становится темнее ночи, не оставляя никаких шансов на быструю смерть.

Офицер молча выслушал бармена, кивнул одному из патрульных и обратился к стоявшим у стене:
- С каждого из вас по 50 монет за порчу собственности Гармониума. Возражения есть? Если да, то прошу следовать за мной в Городской суд. – В этот момент в бар зашел патрульный и начал что-то быстро шептать на ухо своему командиру. Офицер кинул щепотку странного порошка на пол и перед ним возник портал, в который сразу же направился один из патрульных, поддерживая за руки бармена. Вдруг резкий голос разнёсся по всему заведению :

- Итак, ваше решение?

- Эй, праймер, - тихо проговорил мимир, - походу тут прямой портал в Городские Казармы. Тогда понятно почему эти твердолобые так рискуют, появляясь в самом беспредельном месте Улья. Видимо не хотят чтобы противники завладели этим местом, а значит будут защищать его. Только вот странно почему их так мало – может не хотели привлекать внимание к бару со стороны других фракций. А сейчас, мой ушастый друг, вы свидетели…ой, и я тоже, - мимир тут же замолк, как будто прикусив язык.

"Это что такое? Я вкладывал в песню душу, а сам не получил даже оваций! Что за неблагодарная публика", — подумал Тивиус и открыл глаза. Картина, представившаяся ему, было воистину ужасна. Несколько людей скончались от его музыки! А, нет, они скончались из-за этих господ с оружием. Тогда всё в порядке.

Окинув взглядом трупы, бард пришёл к выводу, что убийцы не убийцы, а обыкновенные искатели проблем на зад, а таким был сам Тивиус. Вскинув свой бердыш, который он носил, чтобы казаться более грозным, он подбежал к лежащему парню и разрубил его на две. Чёрт. Бердыш, использовался по большей части для обороны и компенсации физической слабости самого барда, а тут напополам. Он поднял топор, хотел было сказать: "Не благодарите", как вдруг собрат по расе начал орать на него. Упс, надо выкручиваться. Это Тивиус умел, поэтому с изнеможенным лицом положил оружие на плечо и заговорил:

— Он был вам дорог? Я знаю этого парня, недавно он меня ограбил, причём забрал даже кулон с маленьким портретом сестры, а он был последним напоминанием о ней, — бард лгал, сестры у него не была, но жалость и/или уважение вызвать было можно, а любое отношение, кроме ненависти, желания убить и тому подобное, требовалось на данный момент, — Плевал я на храбрость, честь, уважение к нему. Я хотел мести, я её получил. А как вы знаете, вы же знаете? Месть - блюдо, которое подают холодным.

Страсти должны были утихнуть, потому что длинноухий высказался против убийства новоприбывшего барда, а тифлинги все имеют горячий характер, он знал по своей шкуре. Крикун успокоится, надо лишь подождать.

Лиам отхлебнул из кружки и полным укоризны взглядом посмотрел сначала на Фалора, потом на Кораяса, выражая этим взглядом всю обиженную до глубины души, ээ, душу честного работяги Лиама, который вот, решил что-то полезное сделать, а его вот так недоверчиво встречают.

– Не, серьёзно, парни, вы как с Кольца свалились, а умные же вроде на вид резчики. – Тифлинг начал загибать пальцы, не озаботившись изменить прочей расслабленной позы. – Во-первых, буде я шпиён какой, какой мне прок подходить и открыто говорить дескать, хочу изучать? Я не знаю как там шпиёнов в школе обучают, не моя радость, но моё разумение было что если шпиёны хотят за кем следить, делать это надобно, какбы тайно, не высказывая интересу? Логично? – Тифлинг помахал рукой с зажатым пальцем, отчего стальные браслеты зазвенели, и зажал ещё один. – Потом, что до выгоды: ежели я умудрюсь понять как эта хреновина, что на вас работает, и смогу повторить чё она делает, то я по блату с вас проклятие тоже сниму, за бутылку вина как э, добровольным помощникам в этих, как их? – Он снова прищелкнул пальцами. – Экс-пе-ри-мент-ах. Всяко дешевле чем тот седобородый хмырь берёт. А так, я буду рядом волочиться, при случае дурацкие вопросы задавать при том что что-то из того может выйти, то какой от этого вред? Ну а что до звенелок, то я честно не в курсе чё у вас есть. – Он смерил Фалора и Кораяса от пояса вверх и обратно и в задумчивости запустил пятерню в белесые патлы. – Эт Улей, конечно, где сапоги уже большой плюс, но я не настолько безнадёжный. Да и костяная тарахтелка эта ваша мож подтвердить, что я Большой Литейной, раз такой головастый – меня тама каждый знает.

Между странным поначалу незнакомцем и товарищами Фалора очень быстро наладился диалог, чему полуэльф был не очень-то рад. При виде странного существа, похожего на тех, кого в его родном мире называли чертями и бесами, в нём с новой силой пробудилась подозрительность. Когда же речь зашла о том, чтобы этот не совсем уже незнакомец присоединился к ним, да ещё чего-то "поизучал", Фалор окончательно уверился, что их новый знакомый - подосланный шпион. О чём и не преминул заявить:
- Мне кажется, этот тип решил пошпионить за нами! Может он на этого самого Чигу и работает?! Или на тех, которые нас хотели того, - чего "того" хотели сделать с их компанией неопределённые "те", полуэльф уточнять не стал, рассчитывая, что его спутники сами догадаются, - а я больше не хочу выбираться из подобных мест. И я ему не доверяю, вот!
Фалор презрительно поджал губы и скрестил руки на груди, с подозрением глядя на Лиама.
- Может он и не из "этих", а просто хочет примазаться к доле в нашей добыче. А нам каждая звенелка важна, чтобы от этого проклятия избавиться...

Задумчиво и глубокомысленно осмотрев колесо, Стюарт встал и уставился на крестьянина. А на кой черт ему, собственно, эта телега сдалась? Целый час посреди дороги без портков возиться, когда тебя ищут? Что бы помочь этому быдлу? Ага, очень интересно... Знай свое место, чернь! Всего дел-то было осмотреть телегу перед походом, тьфу, перед поездкой, да и то не справился! Вот пусть теперь сам возится и чинит, раз не уследил.
Решив все же не грубить этому отребью, раз уж он сам подошел посмотреть что тут как, Стюарт вежливо ответил, обтирая грязь с руки об борт телеги.
- Нет, думаю мы вам не поможем - без инструментов тут можно до вечера провозиться, а у нас еще дела. Моргана, милая, не беспокой кузнецов, вряд ли они обрадуются предложению бежать сюда со всем инструментом на горбу, что бы вот он попросил их выковать новую ось... - Закончил он все же с презрительной усмешкой. Ну, не сдержался, бывает, да и что этому мужику станет? Отойдя всего на пару шагов, он уже мысленно махнул рукой на этого плебея с его телегой. Ну ладно, дальше-то что? Опохмеленный латник уже вышагивает к цитадели, и если его там спросят, не видел ли он его, Стюарта, то что он ответит? Ага, верно, не заметить такого-то ладного парня и так сложно, а он тут еще и в одной рубаха на голой заднице стоит. Вот и скажет где они... Хм, хотя дойдет он еще не скоро... Нет, все же задерживаться здесь будет глупо, так что действовать будем быстро и решительно, как и завещал славный дон Лиар в своих мемуарах.
Быстренько подхромав к Марку, зачем-то вертящему эти жалкие медяки в руках, он спросил:
- Ну что, парень, чувствуешь славный дух приключений? Поверь, все только начинается, все самое славное нас еще ждет впереди! А теперь вот что, зайди в таверну, попроси немного еды с собой, сядь у входа и вот так же задумчиво верти монеты в руках. Да-да, как сейчас, у тебя отлично получается! И взгляд тоже правильный! Такой босяцкий, как будто не знаешь, что с таким богатством делать! Короче, привлеки внимание какого прохиндея, так, что бы он подумал, что монетам будет уютнее в его карманам и рви когти в сад, тут уж я его встречу... Эм, только не беги, просто испуганно уходи, так, что бы он за тобой поспел. И на всякий случай еще и плюнь ему в рожу. Угу. И не боись, я уверен - ты отлично справишься! Лицо у тебя такое... Подходящее! Ну, давай быстрее, а то вот тот латник еще кому ляпнет, что нас тут видел.
Ободряюще похлопав паренька по плечу и даже не спросив умеет ли тот вообще драться, Стюарт направился к загону, намереваясь раздобыть подходящую палку вместо привычного меча. Что же, в конце концов боевые трофеи и бои с бандитами - это святое! И кому какое дело, что это всего лишь портки снятые с забулдыги, решившего отнять у слуги пару монет?

"И это все?" - Крелл в первое мгновение недоуменно созерцал падающее тело их связного. Он с трудом мог поверить, что бой закончился так легко. Он ожидал, что с этим юрким ужом им предстоит долгий и мучительный бой, однако бой закончился быстро. Разочарование погасило весь запал битвы, адреналин схлынул - и Крелл ощутил боль в боку. Последний подарок подонка, удар кинжалом. Крелл поморщился и прижал рану рукой.

Морни уже вовсю пытался урезонить воительницу. Это было похвально. Хотя их и было больше, но и противник у них был не Крос. Раванда в любом случае была опаснее. Неизвестно, чем закончится бой с нею. Может даже смертью одного из них. Но вот слова эльфа... Во-первых, что там про предательство? О чем он? Во-вторых, даже если так, зачем бросаться такими обвинениями? Раванда может быть в душе сопротивлялась "предательству". И вообще, хочешь добиться ее расположения - позволит ей самой решать, что правильно, а что нет.

Дав эльфу закончить Крелл усмехнулся.
- Предательство, союзники. Морни, тебя несет не в ту степь. Раванда, - Крелл медленно встал и повернулся к воительнице. Лезвие ножа он не поднимал, держал так, чтобы оно смотрело в пол, - давай я обрисую ситуацию. Не знаю, какие дела связывали тебя и Кроса. Может книга, - "Это объяснило бы предательство", - подумалось Креллу, - а может и что поважнее, но Крос мертв. Вряд ли одна ты с этим заданием теперь справишься. Но здесь есть три твоих бывших сопартийца. В деле ты их знаешь. Знаешь на что они способны. Зачем тебе рисковать здоровьем, нападая на одного из них, если можно заручиться его поддержкой? А в его лице и поддержкой остальных сопартийцев? В конце концов, если дело в книге, там наверху нас ждет отряд из трех воинов. Мы с тобой способны порвать их. Особенно при поддержке мага и священника. А одна, ты сможешь с ними сражаться на равных? Подумай, есть ли смысл лезть на друга и его союзника ради сомнительного будущего?

Он был быстр как никогда и все силы сейчас были направлены на скорость тела. Извернувшись, Крос нанес рану бойцу, но это была скорее царапина, незначительная неприятность, но никак не смертельный удар.

Связной почуял запах смерти как-только легкое дуновение воздуха пронеслось далеко вперед, огибая его тело и скрываясь за дальними ящиками. Он знал это состояние - скрытый в тенях действовал всегда незаметно и очень быстро. Войдя в это состояние можно было передвигаться почти бесшумно, выверяя свой удар с точностью до сантиметра. Сложно осознавать что-то когда оно уже свершилось – из спины Кроса торчал нож, вогнанный в спину по самую рукоять.

Жизнь еще цеплялась за последнюю ниточку, но удар Крелла прервал ее связь с бренным телом, отпуская своему хозяину – Маску. Мертвое тело упало на пол, образуя неповторимый узор, такой уникальный и сложный как и сама жизнь. Крос умер.

Раванда остановилась на полпути, стараясь занять выгодную позицию. Оставшись наедине с убийцами Кроса, она не знала что от них ожидать. Натянутые в струну нервы готовы были выстрелить зарядом необдуманной ярости, хаотической, не управляемой.

Вопросов по заданию у полуэльфа не возникло, разве что: нафига Лиге новый информатор, если этих ублюдков ждет возмездие в ближайшем будущем. Разве что наставник Мирель буквально не хотел, чтобы пострадал только лишь этот Чига. По большому счету это облегчало и усложняло дело одновременно, но у Кораяса от сложных размышлений по прежнему начинала болеть голова и всё больше хотелось выпить, так что полукровка не стал сам себе усложнять жизнь до поры до времени, как говориться, решив разбираться с проблемами по мере их поступления.
На информацию о незнакомце-маге, разыскивающим горе-авантюристов, Кораяс лишь хмыкнул и кивнул в знак благодарности Мирелю.

- Эй, дык это ж наш старый бородатый товарищ может быть, - встрял в разговор воин, когда Фалор и Рикке начали решать не ходить в таверну. Кораяс прищелкнул пальцами, лицо его приобрело хмурый вид от попыток вспомнить имя мага. - Ну этот, короче, ну вы поняли, ага! - В конце концов, полуэльф лишь махнул рукой, надеясь, что товарищи узнали в абстрактном бородатом незнакомце Кораяса того самого Марка. - И чего мы от него бегать будем, а? Не, не, не, ребята, айда в таверну! Вдруг у этого типа новости хорошие, а? Сами подумайте, чо нам по Аллеям скакать, если может уже и не надо, - Было совершенно непонятно, отчего это, вдруг, алкаш решил, будто им в "Горящем Трупе" светит нечто хорошее, но Кораяс-таки в один миг неожиданно повеселел. Как пить дать (ага), сыграла злую шутку возможность заглянуть в трактир..

- Мой дом в Крельнусе... Был... Вряд ли я сейчас смогу вернуться... После того, что произошло... - девушка жевала хлеб, не чувствуя вкуса и едва сдерживая рыдания. Неприспособленное к подобным путешествиям платье превратилось в лохмотья, разодранный подол едва прикрывал колени. Атласные туфельки вот-вот готовы были развалиться. Одежда Джека, конечно, тоже выглядела не лучшим образом. но, по крайней мере она была более простая и прочная и больше подходила для путешествий.

Путешествия для Райны, обычно ограничивались пикниками на природе и что делать в лесу она могла только догадываться. Скоро ночь, а в лесу, наверное, водятся дикие звери. К вечеру похолодает, а ей даже не во что переодеться. Еды у них больше нет, хорошо хоть воды вдоволь.
От полного отчаяния девушку спасал только успокаивающий шепот реки да ласковое тепло солнца, при котором все ужасы ночи казались немного нереальными и далекими.

Девушка вытянула опухшую дергавшую болью ногу и слезы покатились по ее щекам. Со всей присущей ей прагматичность, Райна оценила сложившуюся ситуацию, осознала и, с присущей ей эмоциональностью, преувеличила ужас своего положения - она просто обуза и не сможет идти по лесу, у Джека свои дела и он не обязан возиться с ней, поэтому он сейчас доест, встанет и уйдет, а ей даже не за что будет его упрекнуть... Плечи девушки затряслись от беззвучных рыданий.

Последний рывок и, по привыкшим к темноте глазам бьет солнечный свет, выжигая воспоминания последних часов, растянувшихся в вечность в подземном лабиринте. На глазах выступают слезы - от яркого солнца, от облегчения?
Несколько шагов от входа в пещеру, где в бессильной злобе бесится Тьма и Райна опускается на землю, ноги отказываются держать ее дрожащее тело,

- Мы смогли... смогли... спасибо, - шепчет девушка всхлипывая. Слезы катятся по щекам, жемчужинками падают в траву. Райна не пытается их стереть, просто смотрит сквозь радугу на Джека, на мир вокруг и начинает оживать, оставляя кошмар за спиной, где-то глубоко в душе, как ночной кошмар.

А воздух? После затхлого, мертвого воздуха подземелий, кажется, что его можно пить. Дышать и не надышаться. Он наполнен ароматами нагретой земли, травы и цветов, он нежными касаниями высушивает слезы и наполняет тело силой.
Река влекла к себе девушку, сверкая солнечными зайчиками на водной глади, успокаивающим журчанием, обещанием смыть все плохое. Райна, опираясь на Джека доковыляла до воды и как была, в одежде, погрузилась в манящую прохладу. Нырнула, погрузившись с головой и чувствуя, как вода смывает и телесную и душевную боль, усталость, страх, оставляя ощущение силы и чистоты.
Выбравшись на берег, Райна легла на спину, чувствуя спиной мягкость травы и гладя в высокое синее небо с редкими пушинками облаков,
- Знаешь, а я не поверила Уку, думала, он куда нибудь нас заведет, а ты был прав... Никогда бы не подумала, что наши жизни оцениваются в одно яблоко... - девушка широко улыбнулась и посмотрела на Джека.

Рыцарь взял кружку и одним махом опрокинул ее, пролив изрядную долю напитка за железный воротник.
- Жаль теплое. Не иначе бесы его бочки в подвале поджаривают. Садись мой друг.
Прежде чем Марк успел что-то сказать, твердая рука приземлила его на деревянную ступень крыльца.
- Я всей душой и костями воин, но у меня осталось одно спасение: добрая кружка выпивки, и дать волю языку, будь он не ладен. В северном Рейке, что к западу от сюда, будь не ладны маги, которые придумали назвать город на западе «северным», я остановился у своего друга Джерома. Малый он неплохой, двуручным мечом может лошадь разрубить от холки до крупа, но на голову слаб. По поводу моего приезда, Джером выкатил солидный бочонок «заварухи» - крепкая штука скажу, прямо как панцирь черепахи. А я только пригубил, пару кружок, не больше. Все из-за этих магов. В Рейке везде развесили флаги, насыпали песчаную арену. Я уже представлял, как повалю очередного хлыща в этот песок белым личиком. Но эта крыса – Сали, да кто он такой, бумажный червяк при канцелярии, говорит «не положено». Не положено! Моргенштерн ему в глотку…
«Не положено вам сражаться, на вас пришло особое распоряжение. Направляйтесь в Востсен. Дальнейшие указания получите через две недели». Это - точно игры магов. Да через две недели, я выпью все, что есть в этой чертовой таверне.
Рыцарь с размахом стукнул кружкой о землю, и та осталась без дна. Поднеся, кружку к лицу в дыру он увидел шпиль замка и торжественно произнес.
- Я туда. Сегодня уже два раза били в колокола, без меня не могут ни с чем справиться. Не найду ничего интересного – вернусь, будем пить, жди тут.
Опершись на Марка, рыцарь встал и, шатаясь, направился в сторону цитадели.

Вы не можете просматривать этот пост!

Первый ветер.
Мягкие теплые порывы, обдувающие отрытые участки тела. Ласкающие, несущие в себе это болезненное, забытое и потерянное чувство - жизнь. Он налетает потоком, треплет волосы. Он смеется и звенит в ушах, донося отголоски мелодичных трелей птиц. Свободный, дикий ветер.
Первый свет.
Лучики золотисто-лимонного солнца, входящие под ресницы, обжигающие глаза, отвыкшие от таких зарниц. Ослеплены они. Слезятся. От вновь вернувшейся надежды. От оставленного позади мрака. Кажется, вот-вот и скатится по щеке слеза, поблескивая драгоценностью, искрясь. Оплакивая смерть, что все еще дышит в спину затхлостью и смрадом. Беспроглядной чернотой.
Первый вдох.
И легкие сжимает болью. Раскурочивает цветком, навстречу этому огромному миру. Еще раз. Еще один. Жадными становятся глотки напитанного травами и цветами воздуха. Больше и больше, чтобы поверить. Чтобы убедить себя.
Они сделали это.
Они оба.
Справились.

События во мраке гротов смешались в один вихрь и с трудом оживали в памяти. На самых границах безнадеги и боли, оставаясь чудовищным миражом и зыбким воспоминанием. Теперь это все казалось кошмаром, от которого они наконец проснулись.
Тогда - неизбежностью.
Тварь надвигалась сплошной вонючей массой, откусывая своими мягкими губами и огромной пастью свободное пространство. Ее ничто не могло остановить, а уж тем более двое крошечных фигурок.
Джек знал - лучше бежать. Бросить Райну, дать себе время, пока кости ее будут хрустеть на острой крошке клыков монстра. Будет лучше оставить ее, хромую и бесполезную сейчас. Так хотя бы у одного из них появится шанс выжить. Выбраться. Вспомнить, что есть мир без стен и давящего потолка. Без непроглядного мрака.
Было бы лучше.
Только смог бы он бежать вперед под мелодию разгрызаемой плоти девушки, с которой разделил худшие мгновения своего существования? Которую спасал. Которая спасала его.
Они стали важны друг другу. Стали нужны.
Из пальцев, сведенных в защитном знаке - сорвался ветер. Верный друг. Верный пес. Разрыхляя сам воздух, вспахивая его своей прозрачной плотью, он завыл, оглушая. И бешеным потоком вонзился прямо в открытую многослойную пасть чудовища, что ползло к ним на безнадежной скорости.
У них появилось время. Те жалкие крошки, которые стоили их, обесцененные теперь, жизни.

Уку нашелся чуть впереди. На развилке, когда воющая тварь опять догоняла, придя в себя после воздушной атаки. Из-за больной ноги Райны не удавалось развить необходимую скорость. А тут еще и развилка. Незнание верного пути. Отчаяние, сдавившее горло мертвой хваткой. Столько идти, чтобы теперь заблудиться?..
Но Уку не обманул. Было видно, как он дрожит. Как страшно ему, как в конвульсиях бьется изувеченное тельце, а в глазах блестит слезами мокрый ужас перед монстром из подземных глубин. Но в его лапке все еще было то самое, заветное яблоко. Еще одна смешная плата за жизни двух человек.

- Я сделал! Я вывел! - Он радовался и хрипел, показывая длинным пальцем на мелькнувший впереди островок света. Слепящий. Такой долгожданный. Такой.. нереальный. Осталось сделать последние усилия. Последние шаги.
Тварь осталась позади, не смея приближаться к солнцу и воздуху. Уку застыл на самой кайме. На той границе, где солнечный свет еще не проникал в недра подземного входа.
- Я вывел... - немножко грустно прошептал он, глядя на то, как выкатываются из пещеры Джек и Райна.

Глава 2

Серая скала уходила куда-то в необъятную небесную синь. В нее порой врезались далекие редкие перья белых облаков, поблескивающих на солнце мохнатыми овечками.
Был ясный день. Светило стояло в зените.
Упругая трава хрустнула под ногой.
За спиной остался вход в разветвленную сеть пещер, испещривших эту скалу, с обратной стороны которой, судя по всему, находился и город, и храм. Они прошли под ней, чтобы выбраться наружу и оказаться на берегу широкой безымянной реки. Рядом шумел лес. Сверчали насекомые. Пели птицы.
И все казалось сном.

Руки чесались, нет, горели! Мирэс встал ни свет ни заря и быстро направился на Великий Базар. Ноги его летели, огибая случайных прохожих на пути, а глаза то и дело высматривали тот заветный вход, где обосновались Независимые. Может и не плохо быть одним из них, да и дела они ведут ни чета той шушере, ошивающейся в воровских районах Торгового квартала. Правда взять бабло и свалить не получилось. Мирэль решил дождаться остальных и поэтому в оставшееся время Мирэс узнал про кольцо. Торговец Тресс тут же выдала желаемую сумму в 100 золотых и ловчему ничего не оставалось, как дождаться остальных – таких денег у него пока не было.

***

Группе связанных проклятием пришлось по пути зайти в очередной грязный бар и прикупить дешевой выпивки. Не то чтобы Фалор, привыкший к более благородным напиткам или Рикке, старающийся много не пить, да и наверно не пить вовсе, совсем уж не хотели глотнуть облегчающего напитка, но в любом случае не в этой отрыжке, так хорошо вписывающейся в интерьер Улья. Зато для Кораяса это было как глоток свежего воздуха, проходящего по всему телу с убийственной быстротой и со всей силы врезающегося в мозг, так, для ободренья.

И снова Великий Базар. Вереницы людей, шагающих по улицам и снующие между ними паланкины создавали впечатление длинных змей, извивающихся в разные стороны.
- Вот мои герои! Ха, вы сделали это дело, в чем я конечно не сомневался. Мирэс уже тут давно крутится, но долю свою получит вместе со всеми, если конечно заработал. Как все прошло? Проблемы были? – наставник Мирэль прищурился, стараясь проникнуть в их мысли, но потом с улыбкой добавил:
- В таком деле без них нельзя. Итак, с учетом комиссии ваши 2250 золотых. Отличная сумма чтобы хорошо пожить целый год! Ну так что теперь – снова в дело или на покой? Если будет желание подзаработать, спрашивайте, дел много на сегодня, да и мои рекомендации заказчикам вы уже получили.

- Ну...лядство... - только и успел выдохнуть Кораяс, когда короткая полоска стали в руках Мирэса сделала своё дело. Полукровка тряхнул головой, будто от пощечины и с несильным замахом саданул мечом сверху вниз, так что клинок впился в деревянный настил. Кораяс отвернулся к перилам, чувствуя как пальцы сжимают на дереве из которого была сделана перекладина бортика второго этажа. Голова внезапно разболелась, а к горлу подступил ком. Жутко хотелось выпить, да так, что в горле запершило, но ничего под рукой не было. "Что за срань...", - устало подумал воин и повернул голову к письменному столу. Тело Викрима всё ещё мелко подрагивало в предсмертных конвульсиях, его уже точно не спасти, стремительно растущая лужа крови на полу было тому явным свидетельством. Да и нужно ли спасать? Не за этим ли они сюда пришли? Одна жизнь оборвется, но зато ещё три сердца будут стучать дальше. Так что же тогда задело самого полукровку?
- Рик! - Глухо крикнул Кораяс вниз, бариауру. - Отбой...дело сделано.
Алкаш не знал что так задело его и честно говоря не искал сейчас повода к самокопанию: наверное, дело в ловчиле, который решил сделать по-своему, хоть явно было сказано обождать. Впрочем, и этот неприятный тип лишь только делал свою работу.
Кораяс тяжело вздохнул, резким движением подхватил меч, держа его острием вниз, и пошел к письменному столу. Что-то неприятно покусывало его внутри. Нет, не совесть. Она вышла с мочой когда-то давно, после очередного запоя. Не совесть...мелкое предчувствие, что они, отряд, где-то прокололись: пустой склад, пусть и за бронированной дверью с ловушкой, один торгаш, без телохранителей, хотя толстяк обещал другого... Что-то не складывалось. Ржавые шестерни принялись вращаться в голове Кораяса, нехотя цепляясь одна за другую, но всё ещё недостаточно быстро.
Полуэльф кинул на Мирэса быстрый взгляд в попытке угадать, что было в голове у убийцы, после этого потянулся к листу бумаги, на котором что-то писал покойник.

А труба-то, чай, совсем потоком уж хлещет, если туман такой стал, что хоть топор вешай! Хотел было Кастусь поспешить, руку вперед протянул, чтобы не влететь в стойку всем телом...
И дотронулся до дерева. Чуть влажного, корой бугристого, мхом тронутого. Живого. И воздух вокруг стал вдруг чистый и влажный, чуть с ароматом прелой листвы — лесной, как есть лесной. Ни следа не осталось ни от ароматов чайно-кофейных, ни от уюта — будто кто страницу книги перелистнул с новой картинкой перед глазами! Дела...
— Во дела, — так и сказал Кастусь, дерево трогая. Улыбнулся смущенно и удивленно, оглядываясь, и на фоне леса окружающего, искрящегося подступающей осенью, даже не заметил сразу спутников своих, любовался буйством красок и умиротворенностью картины, сотворенной природой. Только когда заговорили голоса, распознал в фигурах вроде бы таких же, как он, посетителей того кафе.
— А як жэ мы гэта... тут... вот так? — спросил, сформулировав вопрос максимально понятно прежде всего для себя. Ну и впрямь, как это они тут вот так?

О, сколько счастья принес вопрос Марка этой рыжей самодовольной девчонке, кто бы знал. Ведь уж про что, про что, а про Вольный-то лес она могла говорить часами, да что там, целыми днями и неделями.
На лице Морганы это счастье отразилось более чем явно - глаза засверкали, а губы расплылись в искренней улыбке. Пожалуй, при должном внимании, можно было легко заметить разницу - когда эмоции девушки порождают некое свое внешнее проявление, а когда она сама порождает что-то намеренной демонстрацией тех или иных чувств. И нельзя ведь в последнем случае назвать их фальшивыми, ну никак нельзя, однако, в свою очередь, первый случай, будем честны, преображает Моргану, пусть в мелочах, еле уловимо, но открывая с некой новой, настоящей, стороны.

Предложение по поводу таверны Моргана прослушала, задумчиво поджав губы, и она бы всенепременно что-то сказала на это, однако же как можно думать о чем-то стороннем когда можно думать о Нем. О месте безумных приключений, миллиона легенд, месте, куда самый отважный герой не захочет держать путь.

Рыжеволосая практически подлетела к Марку, на ходу начиная свою вдохновенную речь:
- Представь себе Тьму.. - девушка уже медленно обходила парня по кругу, вкладывая в свой вкрадчивый тон и немногочисленные жестикуляции всю свою любовь к страшному месту под названием Вольный лес и все перенятое у завсегдатаев родной таверны актерское мастерство, - Настоящую Тьму. Тьму, которая скрывает множество тайн.. Это светлячки.. или тысяча жадных маленьких глазок на массивных мордах, жаждущих полакомиться нежным мясом? Это скрипят вековые деревья от старости, или просто неведомое доселе существо о ста ядовитых хвостах бредет сквозь чащу, заключенное в этой мрачной тюрьме? Лес - это Тьма, это Тишина, это словно деревянное море, вязкое, чернее ночи, море с цепкими ветками-руками, что тащат тебя все глубже, вниз, вдаль, туда, где нет ни ветра, ни света, ни единого звука.. до поры. - остановившись сбоку от парня, Моргана резко выровняла спину и многозначительно подняла палец вверх, прикрыв глаза с видом истинного знатока, и продолжила уже в обычной, задорной, манере:
- Говаривают вот, что было всего пара героев, отправившихся в Вольный лес на нашем веку. Второго из них, было это лет пятьдесят назад, застал ледяной дождь, вероятно, и никто его и не ждал, а вот первый, давным-давно, умудрился вернуться.. Он вернулся через три дня и не мог вымолвить ни слова, лишь мычал изредка да, говорят, на людей кидался, будто помощи просил, возьмет за плечи да как начнет трясти.. а затем, обезумев окончательно, достал невесть откуда факелов, да отправился, видите ли, Лес жечь. Пытался выкрикивать что-то, говорят, да бегал в огне.. огонь-то штука цепкая, на него и переметнулся. А затем и на дома, что рядом с Лесом стояли.. еле город спасли, и людей-то погибло.. давным-давно это было, но с тех пор как раз запрет колдуны и издали, что Вольный лес огнем уничтожать - смертью карается.

Закончив свой небольшой рассказ, девушка довольно улыбнулась, уперев руки в бока, и перевела взгляд на Марка, с плохо скрываемой надеждой на то, что её речь оказала достойный эффект.

Рыночный район.

Рыночный Район – это место, в пределах которого странник может найти все необходимое: пищу, лекарства, одежду, инструменты, транспортные средства, оружие. Здесь можно встретить игроков в кости и туристов, пытающихся попасть на Гору Целестию. И путешественнику, который ищет нечто экзотичное – дерево для магической палочки, тряпочку для натирания аркадианских изумрудов, лечебный сироп для тифлинга, страдающего расстройством живота – следует идти именно сюда, ибо если предмета его поисков не будет здесь, то это значит, что его невозможно найти вообще. И, кроме того, здесь так же находится Великий Базар, штаб-квартира Свободной Лиги, на котором странник может провести целый месяц и не посетить лоток одного и того же торговца дважды. Известный своими превосходными кафе, расположенными под открытым небом, Великий Базар считается идеальным местом для слежки. Еще одной важной достопримечательностью этого места является Великая Гимназия, штаб-квартира Совершенного Ордена, знатоков вселенной, которые учат тело и разум действовать воедино для того, чтобы им не приходилось утруждать себя излишними раздумьями. Ищете хороший продуктовый магазин или бани? На улицах, окружающих Великую Гимназию, расположены лучшие из подобных заведений. Торговцы Рыночного Района понимают понятие свобода, как неограниченное право накапливать богатства. Люди являются инструментами коммерции, которые можно использовать за соответствующую плату. Это война, неприкрытая и жестокая, и воинам, которые хотят выжить, следует хорошо знать правила этой войны.



Рыночный район. Великий Базар.

Свободная Лига считает всех посетителей Великого Базара – штаб-квартиры Независимых – потенциальными покупателями, в результате чего её члены относятся ко всем гостям этого места более или менее одинаково. До тех пор, пока странник не начнет дразнить двухголовых свиней в павильоне для крупного рогатого скота или совать свой нос в лоток с шелком, он может свободно делать покупки, пока ему это не надоест. Путешественник, которому нужны наличные, может посетить Доску Должников. Торговцы со всего Сигила используют эту доску для того, чтобы вывешивать там имена бедняг, которые не уплатили по счетам. Некоторые из них прилагают к именам награду. Странник, который вернет несчастного должника к указанному на доске кредитору, получит свою плату.
В отличие от большинства штаб-квартир других фракций, Великий Базар не состоит из одного здания. Вместо этого, он раскинулся под открытым небом на огромной площади, заполненной палатками, магазинчиками и прилавками. На Базаре постоянно стоит настоящая какофония – крики, лязг, хохот, лай, свист – и море запахов – горячего хлеба, персиковых духов, свежей краски. Хотя обычно считается, что он расположен на одной площади, у Базара нет формальных границ: торговец, который не может найти место для своего лотка на площади, переходит в один из боковых переулков. Тем не менее, в любой из дней Великий Базар можно назвать не только самой многолюдной штаб-квартирой Сигила, но и самой большой.

- Кто такой? - грозно спросил могучий боец, по шрамам видно повидавший многое на своем веку. Он театрально прищурился, надеясь разглядеть в этом молодом цыпленке хоть что-то полезное.

Попытка Кораяса объяснить ситуацию грозила обернуться для всех весьма плачевно. И не потому, что они пытались обчистить торговца, а потому, что пьянка на службе - это далеко не то, чего ожидает наниматель от охраны. Пусть и выставляя ей бочку пива авансом. Однако, что-то во всём этом деле было что-то нечисто, и Фалор счёл своим долгом высказать накопившиеся подозрения.
- Мой подвыпивший друг, - встрял в разговор полуэльф, - хотел сказать, что никто и не думал рыться в ваших вещах, уважаемый. Зато мы проверили, нет ли на складе чего подозрительного, и кое-что нашли. Как вы объясните вот это?
Фалор помахал дурно пахнущей склянкой перед носом Ку'атраа.
- Зелье слабости! И, как целитель, я отвественно заявляю, что, судя по симптомам опьянения моего друга, кто-то подмешал его в пиво. И мне интересно узнать, кто кроме вас, уважаемый Ку'атраа, имел доступ к этой бочке? Вряд ли кто-то из ваших конкурентов, если только среди работающих у вас затесался шпион.
Фалор выжидательно посмотрел на торговца: ему интересна была реакция Ку'атраа на предположение о возможном наличии среди его людей засланных агентов.

Кораяс без стеснения почесывал зад: новенькие ножны с длинными мечом за спиной не удобно терлись об полупопие, вызывая раздражение. Слишком уж давно последний раз полукровка носил оружие таким способом. В подобном расположении ножен был свой плюс: они не путались в ногах, не били по бедру при беге, да и сидеть было удобнее. Хотя нет, сидеть удобнее совсем без ножен. В любом случае, когда-то воин носил клинок именно таким образом и сейчас нацепил так же машинально.
- Мда, мать его, - пробурчал Кораяс в сторону и затем посмотрел на Миреля, - а сколько платят-то, наставник?
Вопрос прозвучал вполне резонно. Не то чтобы полукровка был дюже сообразительным парнем, но в текущем положении дел, он явно выбрал бы более прибыльное дело. За время их небольшой прогулки, Кораяс уже не раз спрашивал себя - а для всё это? Не дает ли ему судьба шанс принять свою смерть и избавить от тяжкого бремени воспоминаний? Казалось бы, отойди немного от бариаура и прайма и всё, конец, мучениям... Но парень трусил. При мысли о самоубийстве, ноги его становились тяжелыми, а в горле резко пересыхало. Оказывается, не смотря ни на что, он просто хотел пожить по дольше...что за тряпка...
Кораяс сплюнул куда-то в сторону и посмотрел на Рикки и неожиданно понял, что только сейчас подметил одну важную деталь, которая не давала ему покоя ещё с трактира, но он никак не мог обличить её в слова - этот кентавр был наполовину бараном, но...где же его рога? Или...он самка? Кораяс немного поморщился от напряжения, что создало в его мозгу отсутствие рогов у бариаура.
- В канализации воняет и там явно ничего хорошего не ходит, - проговорил полуэль. - Я бы предпочел торгаша или склад.

Гидра
Яблоко изменило многое. Очень многое. Оно стало началом. Оно перевернуло весь мир.
Во всяком случае – странный мир странного существа.
Уставившись своими блюдцами-глазами на предложенный подарок, Уку даже приоткрыл рот. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем его взгляд коснулся лица Джека. И снова – к яблоку. И к Джеку. К яблоку.
Заволновавшись, уродец начал подпрыгивать и приплясывать, оглядываясь по сторонам, будто вот-вот сейчас должен был выскочить кто-то и отобрать его неожиданную добычу. Но никто не показывался и Уку, воспользовавшись этим, метнулся вперед, длинными кривыми пальцами подгребая фрукт.
- Ш-што это?.. Што эта-а?!
От переживаний он начал говорить еще более невнятно. Мочки пальцев осторожно поглаживали кожуру, ласкали, словно яблоко было каким-то напуганным зверьком и Уку пытался его успокоить.
- Эта мне? Мне?! Это мне!
Даже ребенок не радовался бы так предложенной эльфийской конфете.
Вновь юркнув за каменный нарост, Уку издал хрюкающие захлебывающиеся звуки, смутно напомнившие смех.
- Мне! Мне! Они принес-сли Уку подар-рок!
Звуки издавались продолжительное время, прежде чем с другой стороны укрытия вновь не показался огромный глаз. Исковерканный рот растянулся от уха до уха, изображая жуткую улыбку, делающую лицо твари еще омерзительнее.
- Подар-рок! Добр-рые, добрррые ч-человеки! Уку тож-же добрый. Уку хорош-ший. Уку поможет.
Баюкая яблоко, существо сделало несколько осторожных горбатых шагов. Длинная его рука махнула куда-то вперед.
- Без Уку не выйдете. Нет-нет. Не получитс-с-ся. Нет-нет-нет. Там лабиринты. Там с-старые катакомбы. Пещ-щеры, где много таких, как Уку. Но не таких хорош-ших. Нет-нет... не получитс-ся. Уку поможет. Да-да. Идем. Идемте! С-скорее!
Продолжая издавать веселое хрюканье и прижимая яблоко к щеке, уродец помчался вперед, показывая удивительную прыть.

Тень
Мягко открылись деревянные ставни. Ослепил свет, вонзаясь в привыкшие к полутьме глаза жадно и голодно. Так, как умеет лишь свет. Вплавляясь в припухшие веки, жалами входя в самый зрачок. Пронзая насквозь и дурманя одним ярким пятном. Дверь закрылась сзади, отрезая одну реальность от другой. И постепенно, чудовищно медленно, одно безумное солнце начало распадаться на многочисленные искры. Десятки. Сотни. Может, тысячи?
Свечи.
Их тонкие огоньки вздымались вверх, пуская ажурные нити сизого дыма. Трепетали от сквозняка, чтобы вновь принять ровный строй. Теплый воск. Падшее богатство. Затерянная в пыли роскошь.
Это место было древним. Давно забытым. Богами, жрецами, людьми.
Здесь время погибло, корчась в судорогах на ветхом полу.
Здесь времени больше не существовало.
И лишь стоило глазам привыкнуть к свету, как сверху придавили монолитной тяжестью чужие взгляды.
Лица. Лица. Лица.
Их так много. Они такие разные. И столь искусно созданы, что кажется – вот-вот моргнут нарисованные ресницы. Вот-вот чуть шире разойдутся складочки у губ. И мертвый крик вырвется из разинутой пасти, проходя ураганом по длинному коридору. От начала, до самого конца, где...
Стоит стол, выточенный словно из воска. Потекший, оставшийся молочно-янтарными пятнами. И торчащие многочисленные фитили, как иглы сгоревшего давным-давно ежа. Перед столом застывшая фигура крестьянина, а за ней кто-то еще. Кто-то... нужный сейчас. Кто-то важный.
И в душу приходит осознание – он знает обо всем. Он расскажет. Он поможет.
Или погубит.
Страх вместе с желанием поднимается из груди, затапливая сознания. Алчно впиваясь в кожу, просачиваясь в кровь, чтобы пульсировать глухими барабанами в висках. Чтобы дрожали руки и не было сил подняться.
Как у него.
Оказавшись в длинном коридоре, полностью затопленном многочисленными горящими и погасшими свечами, Айлин и Константина в первую очередь заметили силуэт Ариса. Он сидел чуть дальше, прямо в центре. Безучастный. Застывший, будто страж. Только приглядевшись можно было увидеть мимолетные движения, говорящие о том, что он еще жив. Дышит. Горит. Болит. Как и все люди.

Крестьянин обернулся. Его лицо тонуло в ярких вспышках многочисленных искр света. Но даже так, даже с этого расстояния можно было разглядеть – мертвое спокойствие. Абсолютную безучастность. Ни эмоций. Ни чувств.
Лицо человека не бывает таким.
Никогда.
Окинув пристальным взглядом тех, кто вошел, оставшись позади, он вновь отвернулся и двинулся с места. Плавной походкой скрываясь за дверью, что была в противоположном конце коридора. И открывая того, кто сидел и ждал. Все это время. Все эти долгие, скользнувшие в бездну годы.

Он был стар. И сух. Он был слеп.
Седые волосы опали тонкой паутиной на закутанные в истлевшую хламиду плечи. Плешивая борода почти полностью скрывала лицо. Одна рука покоилась на подлокотнике, вонзившись в дерево длинными, слишком длинными ногтями. Рукав второй безвольно свисал, говоря о том, что под ним ничего нет.
У него не было и глаз. Ни черных, ни белых, ни цветных. В пустых роговицах свернулась гнездами тьма. И лишь она смотрела на незваных гостей.

Марк сначала тоскливо, а затем проявляя все большее любопытство стал оглядывать странную компанию. Посыпавшиеся от полуэльфа вопросы заставили мага призадуматься, но покачав головой он произнес:
- Конечно знали! Сейчас несколько фракций уже знают, что я с вами разговаривал и это определенно создаст для меня проблемы, ведь вас будут искать! К сожалению, я не знаю как ваши судьбы связаны между собой, но не сомневайтесь - Вардак знал что делает. Я был всего лишь его посредником в Сигиле. Так уж получилось, что этот город я знаю очень хорошо, да и магией владею. Природу вашего заклятья я вижу, но снять его мне не под силу. Амулет, что был на Вардаке, особенный! Он спасает от всех видов проклятий, возможно и еще что-то есть, что я не могу распознать. А фракции - это основа нашего города, позволяющая таким как вы выжить. Помочь вернуться они вам конечно смогут, после взаимной услуги, но вы не сможете разделиться пока не снимете проклятье. Хотя как вариант - жить в одном домике, на одном из первичных планов, большой и дружной семьей, - тут Марк не выдержал и хохотнул.

Выслушав все вопросы, маг перевел свой взгляд на второго полуэльфа и достал из кармана несколько монет:
- Только далеко не уходи, иначе вода из тебя будет уходить быстрее чем ты будешь пить. Вот уж не думал что среди вас самый догадливый - бариаур! Вы определенно приспособленны для выживания. В пределах 50 ярдов амулет будет работать, а вот насчет большего я не уверен, - коротко заметил Марк, стараясь что-то разглядеть в Рикке, но махнув рукой быстро продолжил:
- Ваши умения и силы сейчас снова действуют, в этом плане амулет хорошо справляется, но нужно отдохнуть и восстановиться. К сожалению мне надо идти. Вопросов у вас стало еще больше, но запомните одно - никогда и никому не доверяйте! В этом городе вас могут обмануть, кинуть, предать ради одной монеты или целого мира. Не ищите меня и никому не рассказывайте о нашем разговоре. Я сам вас найду! - Марк подошел к Рикке и положив свою руку на голову мимира что-то быстро прошептал. Мимир ожил и рассеянно посмотрев по сторонам вдруг затараторил:
- А я уж думал не проснусь! Где Вардак? Аааааа, он уже потерянный! А кто вы? Аутсайдеры без звенелок? Ладно, забейте! Я неплохо подкован про жизнь в Сигиле, так что если нужно - семафорьте!
Улыбнувшийся Марк лишь покачал головой и вышел из бара. На столе остался лежать его тубус для свитков.

Рикке переместился в середину зала и после вопросов Баркису получил неожиданно вежливый ответ:
- Все верно. Я хозяин этого заведения и очень рад друзьям Марка. В нашем баре видели и не такое, так что не беспокойтесь. Одежду я вам выдам просто так, а за агат могу предложить 10 золотых. Так же могу сдать безопасную комнату за 1 золотой в день. Еда в эту цену входит. Ну что, согласны? Если все устраивает, то Клэр проводит вас.

Март. Станция метрополитена, г. Фаана, округ Марш-Ван, №70/1-С. 
Ориентировочное время – "05:43".
Вторник. 

Правильно выбирать время – важный навык в современном мире. Минутой раньше или позже – колоссальная разница, в чьей силе многое. Проскочить меж закрывающихся лап лифта. На ходу запрыгнуть в трогающийся от станции к станции поезд. Успеть. Или опоздать. Нет, права на опоздание у тебя нет. Современный специалист должен всегда хватать свой шанс и использовать его. Должен грамотно составлять планы на день, держать всё под четким, суровым руководством и контролировать хаос окружающих его событий. Об этом говорит вам глянец липких от рук журналов в придорожных лотках. С этими словами обращаются к вам образы преуспевающих профессионалов с экранов бигбордов. Об этом трещат новости. Снимают фильмы. Запускают креативную рекламу. Хватай свой шанс за хвост, Билли! «Успевай и выигрывай»! «Планируй и составляй»! «Спеши, Брэд». «Без этого никуда, Вероника». Будь востребованным сотрудником, Джон, или пропади в поглощающей мир безработице.

Правильно выбирать время – это вопрос жизни и смерти. Сейчас об этом знают даже дети. Руками чутких воспитателей простая истина ложиться в детские головы с ясель. Но ты добился всего сам. Сам пришел к этим выводам. К осознанию, как ныне важен случай для простого, бытового счастья городского человека. Ты умеешь правильно выбирать время, и ты всегда на коне. Остальные с завистью смотрят на твоё пустое лицо. Но ты не выдашь тайны. Только улыбнешься невидимо их красным и потным лицам.

В стенах станции прохладно. Гуляют сквозняки. И Джон почти один. Силуэты других людей, людей-призраков, застыли у лав, под серыми колоннами из бетона склонили головы в фетровых чёрных шляпах, стекляшками глаз считая плитки грязного пола. Да. Он умеет выбирать время для важных деловых поездок. Чтоб без суеты. Без лишнего беспорядка, по человечески. Своевременно ощущать «тот самый миг». С минуты на минуту, лязгая зубами, примчит синий экспресс. Два долгих, сонных часа сквозь спальные районы Фааны, и мистер Доу окажется у Норсского филиала №17/2 «M&B Corp». Его ждут строгие экзаменаторы. И уже давно. Он не студент, но тест, который его ждёт, будет трудным. В современном мире ничто не дается за просто так, об этом знают даже дети.
Всю неделю он ждал. Вся Фаана ждала. Вся РНУ (здесь и далее - Республика Народов Уэрса). Кажется, что весь мир ждал окончания этих гадких семи дней, для одних – последних, а для других переменных в жизни. Злачный дым пригородных заводов стал на порядок гуще. Кофе по утрам – кислее. Табак в сигарете – смертельнее. Ты высыпаешь в чёрный чай пакет сахара, но он не становиться слаще. Лишь катятся по столу серебряные бисеринки. Бежит из чашки мутная дрянь. Каждый год наступает время, когда страх меняется на нечто иное. Ещё ужаснее и тревожнее. Когда включаешь квадратный ящик, присев на корточки у его искрящегося пуза, и вручную прокручиваешь телеканалы, чтобы найти трансляцию белого шума, и уснуть наконец-то, забыться. Сложная была неделя.

Проносится рядом череда вагонов, чтобы со скрипом осесть, острыми колёсам вырвав из земли пару кровоточащих кусков. Джон ныряет в дверь одного из салонов. Бесшумно опускается на драное бардовое кресло у окна. «Экзамен» – это не логическая задача или сложный математический тест. Это механизм, по которому работают сердца этой планеты, крупнейшие компании-монополисты и единственные целевые работодатели. Это независимая, самостоятельная, полноценная супер-система, основанная на принципе, который ещё в прошлом столетии вывел уэрский учёный от международного университета Хниомии им. Б.И. Ярма – мисьё Арбелто Маньяжи (его труд, изложенный в 3-х томном издании, с 10 примечаниями, 4 из которых были сделаны Коллегией посмертно, носит название «Саморегуляция организационного коллективизма согласно способу поощрения и смерти» и храниться в Общенародной Уэрской библиотеке). На самом деле, у вас имеются достаточно смутные представления, что это такое. В M&B этот принцип в отношении сотрудников работает только по истечению семилетнего пробного рабочего срока. Но люди, прошедшие или провалившие его, ничего не говорят. Они исчезают. Кто-то – в колонне фургонов едущей в сторону фабрик «Живодёрни». Кто-то – в научном крыле ДЖОННА или департаменте дегустации. Те, кто попадает в этот механизм, уже ничего не скажут. Они оторваны от окружения. Поэтому всё известно лишь по слухам. Нелепым, иногда смешным, а порой и жутким сплетням.

Твой семилетний стажерский срок закончился на прошлой неделе.



Стучат под колёсами вагона рельсы. Джон смотрит в мелькающую за стеклом темноту, где с попеременным успехом различаются стены тоннеля, узлы старых труб, зубы арматур, всякий мусор. Миг света. Город за окном обрывает мрак станции, и вот, поезд уже мчит мимо спальных кварталов Фааны. Мелкие домишки, мощенные тротуары, старые детские площадки, заброшенные футбольные поля, развалились на ветерке конструкции огромных многоквартирных домин. Это не Центр, и даже не около-Центр. Здесь архитектура стара, убога. Но здесь уютнее жить – вдали от пошлостей крупного бизнеса, колоссальных торговых центров, тонн жирной и омерзительной рекламы. Но и тут не сладко. Джон знает, если открыть окно – там запах фабричного смога. Серы. И ещё чего-то вонючего. Сюда ветер гонит дым промышленных сооружений с окраин города. Улицы пусты. Там, за желтоватой вонью дыма, одеялом накрывшей постели мирных граждан, восходит точка-солнце. С каждым годом она всё меньше и меньше. Скоро и её не станет, но никто этого даже не заметит.

Поезд несётся сквозь спальные кварталы. Джон клюнул носом… И спохватился только лишь кондуктор объявлял: «..танция Ге-оев инжене-го тр-да номер семьпятьшесть; вых-ды к музею г-рного исскуства, дом двадц-ть п-того ок-ября; офис-ые фили-лы Global NML, INX, M&…». Глушка (такой термин использует современный специалист в отношении давно устаревших и отживших свой век бедных кварталов, где живут, в среднем, малообеспеченные и жульё) за окном исчезла. Её поглотили высокие муравейники. Башни, вокруг которых раскинулась пустыня асфальта. Ты выходишь из поезда. Секундами позже тот уноситься прочь, обдав холодным воздухом затылок.

Через дорогу – застеклённая безвкусная громада. Тебе туда.



Это главный филиал компании в Фаане, одно из самых огромных отделений «M&B» в РНУ. Она была основана более полвека тому назад и сейчас является центральным окружным офисом. В одной лишь «Стеклянной башне» (так её прозвали в простонародье) на 112 этажей приходиться 12 тысяч сотрудников. Плюс, три подземных комплекса со своим персоналом, большая часть из которых не входит в обычный реестр сотрудников. Джон здесь впервые, но, так или иначе, все офисные здания «M&B» идентичны (их проектировкой занимался гулззский архитектор Майкл Лай Вигоззе, а строительной компанией выступила нэйская «JFH –Super»).

Джон Доу сошел со станции фаанского метрополитена. Заведомо, по телефону, в пятницу, он был предупреждён и вооружен необходимыми ему координатами. Это был один из элитных районов Фааны. Дороги в надлежащем состоянии. Плантации парковок усыпаны разноцветными автомобилями самых причудливых и дорогих марок. Таково место обитания среднестатистического майса (тут и далее – особый тип людей, чья жизнь и работа так или иначе связанны с управленческими функциями, роскошью и самодостаточным существованием). «Стеклянная башня» M&B находилась буквально рядом со станцией – необходимо было перейти пустующую в это время крупную автомагистраль «Фаана – Лондг». Стоянка вокруг офиса сейчас пустовала – лишь несколько машин стояли на привязи. Где-то вдалеке угадывались бредущие по своим делам люди, отбивающие каблуками задорный «фокс-трот». Здание уносилось в небо. Оно выглядело таким же серым и безжизненным. Мрачный замок для мрачный людей. Ступая по выложенной красной брусчаткой дороге, Доу оказался у огромных зеркальных дверей. Глаз видеокамеры щелкнул в углу стены. Створки дверей беззвучно поползли в разные стороны. На встречу к нему вышел человек в камуфляже и лицом, словно сморщенная на солнце дыня. «Предъявите охраннику документ и ждите в холле. За вами придут».

Протягиваешь мужчине жёлтый билет. Он беглым взглядом убеждается в том, что Джон Доу – реальный сотрудник «M&B». Кивая, возвращает удостоверение обратно в руки. Когда Джон проходит узкий коридорчик, преодолев турникет, и оказывается в холле, человек в камуфляже исчезает в белой будке у входных дверей.

Ты – в «Стеклянной башне».

Огромных размеров зал. Идеально бел и чист, полон стекла, зеркал, металлов и декоративных цветов. Ты бы назвал этот стиль без лишних изысков – минимализм. Ряды белоснежных стульев у стен. Столы со стопками бумаги. Повсюду суета. Рабочий день, видимо, начался здесь уже очень давно. Снуют секретарши в соблазнительных чулках и мини-юбках, стуча высокими каблуками. Носятся клерки. Операторы что-то кричат в красные трубки телефонов. Высоко над тобой – огромная аббревиатура «MEAT&BLOOD CORPORATION – A NEW BEGINNING». Табло с часами. «07:21».
Уносятся далеко вверх этажи. В конце зала – три громадных лифта. Навстречу Джону из толпы и рабочей суматохи выходит строгая, симпатичная женщина. Голубоглазая брюнетка с каре, губы в алой помаде. В руках она держит зелёную папку.



– Рэймонд? Билл? Джонатан? – выверенный, спокойный голос. Она привыкла распоряжаться. – Ладно, ладно, это не важно. Пойдёмте. – Она кивает фарфоровой головкой, приглашая прогуляться. – У нас всё расписано поминутно. Как часы. Мистер… Райли? Да, мне нравиться это имя. Мистер Райли, мы Вас уже заждались. Ох, как это же не профессионально, в наше время и не быть пунктуальным! – её рисованные бровки хмурятся. – Товарищ Отто Лютшильд ожидает вас в своём кабинете. А, Вы не помните номер, мистер Райли? «1119090-АСО», 22-й этаж. Вы взяли рабочую книгу по форме 67-А? Что? Нет, не взяли? Это возмутительно непрофессионально, мистер Райли. Возмутительно непрофессионально.

Вы идёте с ней к лифту. Мимо рабочих столов, огороженных стеклом. Мимо чьих-то портретов, имён, грамот. Она говорит о каких-то цифрах и вещах, о которых Джон и слыхом не слышал.

– И так, мистер… Барри, вас ведь так зовут, да? Очень хорошо, – кивает барышня сама себе. Её лицо – сама сосредоточенность, и она не шутит, – вы знакомы с процедурой экзамена? Нет?! Ужасно, просто ужасно, – она грустно качает головой. На правой щеке у неё милая родинка. – Вам зададут всего два вопроса. Что, так просто, говорите? Так просто? Нет, какая неслыханная некомпетентность, мистер Барри! Механизм – он идеально прост в своей сложности. Долгие годы теоретической подготовки, и лишь затем – двадцать лет тяжкой практики, прежде чем наши методы стали абсолютно совершенны. Это труд, мистер Барри, дружного, сплоченного коллектива! Ну да. Что вам знать о тяжелой работе.

Она нажимает на кнопку вызова, и позолоченные двери лифта открываются, приглашая войти. Взгляд цепляется за панель кнопок – непонятные комбинации цифр, букв и символов. Их коло сотни. Девушка умело что-то набирает на этом замысловатом пульте. ЩЁЛК. Двери плавно закрываются. Лифт катит вверх. В нём нет окон. Жуткая кабина, в которой можно лишь интуитивно понять, куда тебя тянет колоссальной силы механизм. Вы поднимаетесь целую вечность, во время которой девушка не умолкает:

– …таким образом, мистер Джон, осуществляется эта простая, чертовски простая процедура, – она улыбается, но глаза строги, как у учителя. – Увы, но в мою компетенцию не входит детальное разъяснение сути явления, но заверяю, товарищ Лютшильд полностью, в красках, опишет вам весь процесс. От и до. – Лифт останавливается, и вы выходите. Длинный коридор тянется в обе стороны, и его концы теряются где-то вдалеке, что и не разобрать. Деловая леди ведёт Доу вправо. Мимо дубовых дверей. Мимо стальных засовов. Вы одни, и больше людей не видно. Идёте вдоль белой траншеи, с одной стороны – двери приёмных, а с другой – стекло, за которым асфальтовая пустыня, выжженные дороги и одинокие офисные центры… Остановка возле тёмных дверей без номера, без опознавательных знаков. Просто голое дерево, гладкое отполированное, с серебряной ручкой в виде рыбьего хвоста.

– Вот мы и пришли. Вы очень интересный собеседник, мистер Джерри. Меня, кстати, зовут Люсиль. Запомнили обратный путь? Вот и отлично. После Теста – посетите корпус МОЛЯ, он этажом ниже. Удачи вам, Билли.

Оставив в воздухе воздушный поцелуй, она развернулась и пошла обратной дорогой. Ещё долго Джон слышал цоканье её каблуков через тонкий ковёр постеленный на пол, и ощущал аромат дешевеньких духов с запахом чайной розы вокруг. Но через некоторое время и тот – испарился. Он остался совсем один, около дверей кабинета мистера… как она говорила, Лотшильда? Хрен его знает.

По темному коридору бежали одетые в лохмотья люди. Голодные, злые, с седыми волосами на головах, они искали путь к спасению. Времени оставалось не так много, но желание жить давало силы на движение вперед. Быстрое старение организма возвращало их каждый раз на несколько часов назад, в момент, когда удача отвернулась от них, буквально выбросив в безумную пучину хаоса.

«Самый страшный момент в их жизни начался примерно двенадцать часов назад, когда несколько незнакомых людей стали свидетелями открытия портала в одном из темных переулков Сигила. Электрические разряды сопровождали выход одного из божеств в город закрытый для высших существ. Все остальное произошло слишком быстро для обычного человека: из переулков выбежали люди в капюшонах, набросили мешки на головы случайных свидетелей, а затем подошел маг и произнес заклинание. Жить им после этого оставалось считанные часы...»

Коридор вывел беглецов в освещенное лунным светом помещение. Черный от высохшей крови стол, сломанный стул и пара бочонков с водой составляли все убранство заляпанной грязью комнаты. Оставался последний рывок к пути на волю.

«Зачем им оставили жизнь, пусть и в таком жалком виде, ведь проще было убить на месте и бросить трупы гнить в сточных канавах? Но решение не нужно было искать - по дороге их пленители рассуждали как будут на рассвете, из измученных от старости тел, выбивать сведения в поисках возможных шпионов. Нет муки больнее, чем прожить свою жизнь за несколько часов, в тюрьме без света, без родного человека рядом, проматывая в сознании мысли о возможном будущем, осознавая только как сморщивается кожа на теле, появляется одышка и здоровый ранее организм превращается в тряпку, которую давно бы уже выбросил, но даже на это нет сил....»

Дверь оказалась не заперта и изнуренные люди с надеждой выбежали на улицу. Глоток чистого воздуха как небесный напиток перемешивался с запахами помоев, но чувство воли выбирает только лучшее, то, чем нельзя надышаться - дух свободы.

Казалось, что незнакомый квартал был пуст, но неожиданное появление пожилого мужчины в кожаной куртке, с изогнутым мечом в руке, сводил все надежды на нет. Незнакомец вскинул руку в останавливающем жесте и произнес:
- Меня зовут Вардак, я проводник и могу помочь вам, но нужно действовать очень быстро. Следуйте за мной!

От спасителя веяло холодной решимостью, а взгляд бездонных темных глаз заставлял подчиниться его уверенному голосу. Казалось, что этих обнадеживающих слов хватит, но беглецы стояли в растерянности на месте, с опаской поглядывая по сторонам.

Полной неожиданностью для всех стало изменившееся лицо проводника, сначала припавшего на одну ногу, а затем развернувшегося в непередаваемом пируэте. Рядом пролетело несколько метательных ножей, заставив Вардака резко выдохнуть: одно из лезвий нашло свою цель. Проводник взглянул на ногу, из которой торчала рукоятка ножа, а затем перевел взгляд в сторону, где в тени одного из домов стоял убийца. Мгновение, и человек в капюшоне уже бежал по направлению к нему, размахивая на ходу двумя длинными кинжалами. Вардак вырвал из ноги нож и пошел на встречу с врагом.

В следующее мгновение улицу огласил звон скрещенных клинков и началась пляска смерти с взаимными ударами и парированием. Бойцы кружились в этом вихре, постоянно меняя тактику выпадов. За несколько секунд их одежда была изрезана в нескольких местах, а из ран по капельке уходила жизнь, но странный всплеск необузданной ярости захлестывал в порыве битвы и не давал телу никаких шансов на слабость.

Меч проводника был длиннее ножей убийцы и это преимущество позволило ему уйти на оптимальную дистанцию и нанести колющий удар в бок, заставив отпрыгнуть человека с капюшоном в сторону. У Вардака появился шанс завершить битву резким выпадом, но он не успел - убийца был очень быстр и зацепил его изогнутый меч одним из кинжалов, а второй резко направил в шею. Проводник угадал цель удара, но полностью уйти с линии атаки не смог. Вскрикнув от резкой боли в плече, он свободной рукой схватился за куртку противника и изо всех сил дернул на себя, приподнимая выше руку с мечом. От неожиданного рывка убийца освободил скрещенный с мечом кинжал и, не имея возможности для маневра, направил его в спину своей жертвы. Вардак понимал, что остаются считанные мгновения до окончания его финального поединка, с результатом, который никто уже не оценит. Он сделал свой выбор - заведя меч за шею противника, проводник ухватил второй рукой острый клинок и рванул на себя, вдавливая лезвие в податливую плоть.

Они стояли лицом к лицу, почти вплотную, со взглядами полными ненависти. Силы уходили, хватка ослабевала и каждый понимал что умирает, но организм не сдавался, а чувство боли отошло на второй план. Обоим хотелось увидеть смерть своего врага. Давящая тишина охватила бойцов с двух сторон и не отпускала, словно гигантский спрут удерживал щупальцами все на своих местах.

Выйдя из оцепенения, от пролетевшей в одно мгновение битвы, спасенные люди подошли к месту схватки. Улыбка на лице проводника говорила им что жизнь еще цепляется за смертельно израненное тело, но было видно, что скоро сорвется в пропасть. Хриплым от недостатка воздуха голосом, со стекающей по губам струйкой крови, сжимая последние остатки жизненной энергии в кулак, он произнес:
- Амулет на шее, он вам поможет... Найдите Марка... в «Горящем трупе» и...., - Вардак испустил последний вздох и умер.

«Жизнь - одно слово, но так и не передать, что оно может значить для человека. Для многих это все что у них есть, а для кого-то просто пустой звук. Мы далеко не всегда ее ценим, а если и пытаемся, то когда эта самая жизнь становится близкой к ее переходному состоянию - смерти. И вот, на самом пороге понимаешь, что сделаешь все на свете, но не сдашься, будешь сражаться за то последнее, что еще осталось!»
Это был их шанс на спасение, шанс чтобы жить дальше, шанс который выпадает только раз в жизни. Люди переглянулись, сняли амулет с шеи случайного спасителя и двинулись навстречу своей судьбе, надеясь что в этот раз удача их не покинет.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

А вот вам немного моих артов для атмосферы.

Карточки королевской стражи.
Гвардейцы-мечники:

Гвардейцы-копейщики:

Капитан дворцовой стражи:

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Раванда все таки опустила оружие, стянула со стола первую попавшуюся тряпку, которой оказалась мантия порулослика, и уселась с противоположного дварфу края стола. Больше она ничего не говорила, только поглядывала из-подлобья на клирика. Но что ему скажешь? Риддик занимался своим любимым делом - греб деньги везде где возможно. И делал это неплохо.
Сейчас девушка сосредоточилась на натирании меча трофейной тряпкой. Убирать его не собиралась, как будто рассчитывая, что кто то еще может подвернуться под горячую руку.
- Морни, умеешь видете в темноте? Тогда метнись кобанчиком, а я хочу спать, - высказала она свою позицию по ситуации, - А лучше плюнь. Этот полуорк так испугался, что будет бежать без остановки всю ночь.

011 Графиня

      Ты говорила в трубку много слов. Пыталась достучаться до абонента на том конце трубки. Да ни кто тебе не отвечал. И вскоре ты услышала вскрик. Шум удара. Быстрые короткие гудки - трубку бросили. Черт что там происходит? Может Принц в еще большей беде чем вы? Может внизу еще опаснее чем наедине с убицей? Страх подбирается к тебе. Берет тебя за горло. И сыплет из заветного мешочка сомнения в твою голову. Их много. Режут они твое сердце. Гулкая поступь страха отдается в каждом ударе твоего сердца.

      С досады взмахнула ты ладонью. И с ящика слетела вся пыль. Будто ее ветром сдуло. Хотя до ящика был целый метр расстояния. Вряд ли бы тебе хватило сил, чтобы это сделать. Смотришь удивленно на свою ладонь. Потом на ящик, на котором ни одной пылинки не осталось.

009 Принц

      Они продолжают смотреть на тебя. Ни кто из голых людей даже не шелохнулся. Возможно они не понимают языка на котором ты с ними разговариваешь. Или не понимают что такое язык, а может не понимают что такое понимать. Они пусты, как новорожденные младенцы. Сотни девственно чистых болванок. Незамутненных битами информации. Или они ничего не помнят. Кто то стер их память. Спрятал за семью замкам. Или как ты проснулись в баре наверху, решили внизу спуститься и выспаться в удобных автоклавах. Хорошо что с колен встали. Продолжают смотреть на тебя. Ни каких эмоций на лицах, сотни полуживых статуй.

      Ты настраиваешься случайно на мысли одного из людей который недалеко от тебя стоит. Его мысли становятся твоими мыслями. Не замечаешь этого и смахиваешь капельки пота со лба. Замечаешь движение. Обнаженный мужчина смахивает пот со лба. Повторяет за тобой.

      Собираешь телефон по запчастям. Сначала заднюю панель находишь. Потом основной корпус. Краешек его из под панели управления торчит. А вот с батарейкой пришлось повозиться. Она белого цвета, сливалась с белым кафелем в полумраке. Кое как собрал ты свой смартфон, без помощи людей вокруг. Включил его. Вроде работает, и ничего в нем не повредилось. Только заряд батареи стал на процент меньше 93%.

Эпохи проходили над моей головой. Скажи мне, который сейчас век? Светит ли по-прежнему солнце, там, наверху? Колышет ли ветер зеленые ветви деревьев? Выросли ли они? Я помню их совсем маленькими. Такими тонкими и несмелыми. Скажи мне, по-прежнему ли пахнет там медом и травой? Или запах крови вытеснил эти такие дорогие сердцу ароматы? Я помню зло. Я помню добро. И помню насколько они близки друг другу. Скажи, остались ли звезды на черном бархате неба? Или же рассыпались все, погасли, не желая видеть глупость людскую? Я помню… я был там. Я дышал этим ветром, я подставлял солнцу лицо. Я вкушал тот мед. Скажи мне, многое ли изменилось с тех пор, как спустился я в первозданную тьму? Ты нарушил мой покой. Ты пришел без спроса. Ты упал в мою колыбель. Твои шаги так грубы и неосторожны. Так громыхает сердце. Я слышу твой страх. Я вижу твою силуэт. Ты идешь сквозь мою тьму, с моими тенями. Ты ищешь. Что ты ищешь? Выход? Или меня? Скажи мне, зачем ты пришел?

Сталь
Эта чудовищная сила. Эта жажда крови, затмевающая все – иссякла. И вернулась боль. Хлынула потоком, разрывая плоть, входя кинжалами острыми в каждое прошлое и будущее движение. Расплавляя ткани, обжигая сердце.
У гвардейца не было лица.
У него был молот.
Движение вперед оборвалось резко. Вспышка в глазах. Непонимание. Арбалетная стрела в груди. Звон доспеха при каждом шаге. Блеск стали на лезвии клинка, входящего в плечо и просекающего тело до самого основания.
У гвардейца не было лица.
А молот он оставил себе.

Гидра
Металлический человек. Стальной снаружи, закованный в латы внутри. Было ли у него сердце? Умел ли он слышать что-либо, кроме приказов тех, кому принес клятву?
Когда-то он был мальчишкой. Простой русоволосый мальчик, каких много бегало по трущобам столицы людей. Белоснежная улыбка. Веселый смех. И мечты. Такие важные для ребенка.
- Я стану рыцарем! – Говорил он, а с него смеялись друзья и подруги сироты. Какой же рыцарь из того, что не имеет рода, что остался один на один с этим миром?
- Я стану! – Супился он и смело размахивал палкой. Он верил в идеалы. Он жил своей мечтой. И однажды достиг ее. Палка в его руках волшебным образом превратилась в крепкий острый меч. А деревянные доски, подвязанные гнилыми веревками – в блестящий доспех с алыми гербами короля.
Слава. Честь. Благородство.
Об этом мечтал маленький мальчик. Только есть ли слава и благородство там, где из сердца выжигают чувства? Где на грудь ставят раскаленное клеймо принадлежности? Делают из души вещь, а из тела послушную марионетку.
И что-то сломалось навсегда. В ясных глазах потух свет. Распалась вера. Остался один лишь смысл – убивать. Убивать, не зная сомнений. Не помня о страхе. Не подпуская чувства. Оставаясь ожившей стальной горой, в которой томится маленький русоволосый мальчик, пойманный в тюрьму своей мечты.

Ледяные струи воды поднимались, принимая облик. Слишком медленно. Райна чувствовала, как пела и струилась волна. Как тянулась она к той, что умела ее слушать и понимать. Но слишком медленно. Гвардеец взмахнул мечом, а девушка отчетливо увидела, как сталь острого клинка пройдет сквозь ее мягкую плоть. И станет алой вода. И взвоет горько милый сердцу поток. Растворится ее жизнь в родной стихии.
Мимо прошелестел ветер, набирая силу. Ветер, что стал уже чем-то родным и привычным. Другом, помощником. Защитником. Сорванный с пальцев рыжеволосого юноши, он ласково растрепал волосы девушки и пронесся мимо, поднимая воду. Останавливая течение. Выворачивая плоть подземной реки. Огромная волна прошла сквозь гвардейца и опала серебристым веером брызг.
Вот и все.
Он стоял. Сквозь прорези шлема можно было увидеть светлый поблекший взгляд. Это была последняя искра жизни. Спустя лишь мгновение, что длилось бесконечно долго, гвардеец короля, лучший из лучших стражей – рассыпался. Куски плоти, разрезанные ветром, упали в воду, уносимые течением.
Маленький мальчик освободился из своей стальной темницы.

Тень
Изломанные, дерганные движения. Перевалы с ноги на ногу. С обрубка на обрубок. Скрип залежавшихся костей, столетиями не смазанных чистой, теплой кровью. Шорох сухожилий, натягивающихся изъеденными червями нитками. Вот-вот лопнут. Вот-вот оборвутся. Шепот сухой кожи, рассыпающейся, будто прелые листы по осени. Такие хрупкие. Шагнувшие за грань и не нашедшие покоя. Разбуженные неосторожной и неумелой рукой.
Мертвые.
Была ли разница между ними и той безумной толпой живых, что осталась наверху, ведомая рукой пастырей своих? Жрецов Девяти. Отличались ли они хоть чем-то, кроме прогнившей плоти и остановившихся давным-давно сердец?
В их глазах таилась схожая бездна. Мрак без начала и конца. Ни целей. Ни мечт. Лишь крепкие узы, связывающие и заставляющие повиноваться.
Он разбудил их. Он украл их сон. Он открыл их веки, впуская зеленый свет в иссушенные стекла зрачков. Они искали. Они тянули руки. Они пытались что-то мычать, но издавали лишь нечленораздельные звуки.
Потерянные.
Он сказал – бежим. И они побежали. Туда, куда он указал. К янтарному огоньку впереди. Изломанными, дерганными движениями. Спотыкающимся неровным строем. Мимо тех, кто упал и поднялся. Мимо тех, кто успел уйти с дороги, вжавшись в черные холодные и скользкие стены.

Айлин и Константина чувствовали этот запах. Он будет преследовать еще долго, не оставит так легко. Запах смерти, миазмы пустоты и мучительных столетий разложения живьем. Отнятые души, распоротая плоть. Все это было так близко. Можно было протянуть руку и коснуться их хрупких конечностей. Разверзнутых в немом крике ртов. Заглянуть в пустоту глаз, за которой таился другой совсем бог. Бог, что творит смерть.

Следы
Он где-то отстал. Тот старик с лицом юноши. Тьма наплыла и отхлынула, слизнув его своим течением, оставив позади. Потерянный в лабиринтах подземных катакомб, где потолок служит опорой великому храму.
Виглик остался один.
Или нет?
Маленькая искорка чистого белого света. Она появилась где-то сбоку, проплыла мимо. Кокетливо замерла и метнулась вверх, осыпавшись на пол впереди силуэтом ребенка. Мальчик или девочка? Свет или тьма? В этом образе все смешалось. Сплелось. Улыбка от уха до уха. Абсолютная чернота глаз. Беззвучный смех и рывок вперед.
Догони меня.
Я здесь.
Здесь.
А теперь вот здесь.
Догони меня.
Поиграй со мной.
Оно бежит, а никто его не замечает. Оно бежит мимо двух мужчин и застывших у стены девушек. За толпой мертвецов, что тоже бегут куда-то навстречу янтарному огоньку впереди коридора. Оно бежит и смеется без звука, отдаваясь эхом в ушах. Оно зовет за собой.

- Меня зовут Крос, я от Мастера и буду вашим связным в крепости. Вы сейчас находитесь в месяце пути от нее. Хорошо укрепленная, с высокими стенами, с побережья омывается морем Мечей. Рядом с крепостью есть несколько зданий для приезжих. Войти в нее можно только днем, но далеко не всех пускают в кладезь знаний. Мастер сжалился над вами и передал это, - с этими словами информатор выудил из-под плаща сверток и положил на стол.
- Это свиток заклинания, передав который стражу ворот вы сможете войти в крепость через главный вход. Учтите, что все ваше оружие вам придется оставить на входе. Затем вы поселитесь в таверне Уинтропа и станете ждать моих дальнейших указаний. Я постараюсь узнать как можно больше и сообщу вам подробности при следующей встрече, а пока – отдыхайте, скоро вам предстоит долгий путь к Побережью мечей.

Связной встал и не торопясь вышел из таверны на улицу.

Скажи, давно ли ты заглядывал под кровать? Давно ли уснул в тебе тот малыш с огромными яркими глазами? Как звали его? У него были мечты? Чего он хотел? Стать кем-то великим? Или постичь истину этого огромного странного мира, где душа и плоть связаны тонкой границей безумия? А может быть он грезил о власти и славе? Чтобы был трон, достойный лучшего короля. И мантия алым бархатом спускающаяся со ступеней, как стекающая кровь. Чтобы головы, склоненные в почтительном поклоне, так низко – до самой земли. Чтобы смелость и доблесть. Обожание и страх.
Расскажи.
Где же он, этот малыш?
Ты помнишь о его снах? Помнишь, как умел он видеть то, что недоступно было людям взрослым и глупым? Он знал о ТОМ, что живет под кроватью. Он знал о ТОМ, что приходит в ночи, отрывая кусок за куском полотна теплого света, вшивая ледяной уголь липких теней. Раскурочивая сердце до дна, заставляя биться и захлебываться кровью в истерике. Он знал. Помнишь?
Он был умнее тебя. Он был, несомненно, лучше. Искренний, чистый, светлый малыш. С огромными яркими глазами. С улыбкой лучезарной и честным словом. С верой в мир и себя.
Он знал.
Расскажи же, куда ты спрятал его? Где он прячется? Где?
Мой любимый малыш.
Слишком глубоко зарыл ты его в почву своего лицемерия и лжи. Утопил в болоте неудовлетворенности, страхов. Испорченной веры, изъеденной слепнями надежды. Ты повесил его на самый острый крюк за шкирку. В самом дальнем углу своей черной-черной души. И мрак, что растекался под кроватью, жил за грубыми досками платяного шкафа, ютился в сундуке соломенных кукол – проник в тебя.
Он выел нутро твоего малыша. Он вырвал глаза и забил в уши черные пробки. Он вгрызся в глотку, раздирая тонкие ткани, впиваясь алчной пиявкой. Паразит, каким ты теперь стал. Взрослый и смелый. Красивый и статный.
Никто.
Ты никто без него.
Ты забыл. Ты не помнишь.
О ТОМ, что приходит в ночи.
Обо мне.

Тень
Тьма наседала гиблым пологом и давила на нервы. Отщипывала по куску от сознания и разума. Уничтожала логику. Пробуждала звериный инстинктивный ужас, что проник корнями в самые древние седые эпохи, где не было королей, не было богов. Где в мире властвовали лишь ночь и день, неизменно сменяя друг друга.
Земля под этим низким каменистым потолком никогда не знала о солнце. Никогда не видела света яркого и чистого. Не дышала полной грудью. Она спала и хранила в своем нутре одну тайну. О том, что жило в ее глубинах, проникая пристальным острым взглядом выцветших и давно ослепших глаз прямо сквозь непроглядную черноту. Наблюдая вместе с сотнями теней, плывущими по краю сознания. Плод воображения? Реальность? Все враз стало слишком зыбким и чужим. А то, на что приходилось полагаться ранее – не нужным.
Наталкивались друг на друга мертвецы. Скрипели их кости. Натягивались обветшавшие сухожилия и связки. Лопались остатки кожи, с отвратительным сухим шорохом опадая на черные выемки черных камней в этом черном коридоре. Гниющие миазмы смерти. Аромат разложения и просевших кишок. Высохшие бубенчики органов, болтающиеся в реберной желтоватой клетке из костей. Все это так ярко рисовало воспалившееся, заразившееся отчаянием воображение. Показывало, как картины одного из лучших эльфийских художников. И в каждом шорохе, в каждом стуке и бряцанье ржавых доспех – слышалась поступить смерти своей. Вот-вот наткнешься на нее. Вот-вот врежешься и обхватят тебя кривые костлявые пальцы, сведенные предсмертной судорогой. И агонизирующее провалившееся горло сможет выдавить лишь невнятное мычание тогда, когда желто-серая крошка рассыпающихся зубов будет рвать мясо, выпивая кровь. Отбирая у живых то, чего они лишились давным-давно.
Страх. И смерть. Так близко.

Сталь (Буга)
Скрип стиснутых зубов. Ярость, что поднимается волной жгучей, распарывая плоть мышц. Отнимая боль. Теперь она – далеко. В другой жизни, где нога раздроблена и сожжена. Где тело превратилось в мешок с кровью и костями.
Сейчас все не так.
По венам течет сталь, втекая в сердце. Заполняя его непробиваемым щитом. Заставляя биться все сильнее. Сильнее. Громче. В ушах стучит. На горло давит. А руки сжимают воздух, заставляя его корчиться в судорогах. Руки, где сконцентрировалась мощь всего этого гнилого мира.
Он здесь. Ты слышишь. Как ровно раздуваются мехи его легких. Как мерно стучит сердце. Все ближе подступают шаги. Он заносит клинок и со свистом опускает, не зная, что это последнее деяние его верной жизни.
Ибо с тобой – Бог.
И он – зол.

Следы (Виглик, Антиас)
Удар. Падение. Подъем. Каменистые шершавые стены. Злобный рык, догоняющий сзади. Бег.
Позади остался здоровяк, забирая на себя внимание оставшегося гвардейца. Впереди распластался бездонный антрацит тьмы, поглощающий любой проблеск света, приглушающий звуки.
По ним лишь можно было судить о том, что кто-то бредет рядом. Его дыхание. Удары сердца. Кто-то живой.
А потом к звукам присоединились и другие. Лязг старых ржавых доспех. Лопающийся скрежет. Безвольное мычание. Во мраке ничего не разглядеть, но сердце испуганно подпрыгивает к самому горлу. Там, впереди – кто-то есть. И не один. Бряцает, лязгает и мычит. Волочит сухие конечности по земле, выискивая что-то. Или кого-то.

Рихтер знавала такое ранее, когда вырывает за волосы, дерзко, нагло, с силой тащит - Яна уже протянула руки к МР5, своему мужчине, возлюбленному, богу, дьяволу МР5, но прервали - теперь она на трибуне, а руки хватают воздух.
И девочка Шилли на коленях!
Жадно хватают воздух легкие.
Рихтер не в силах сдержаться и обнимает, крепко. Ей радостно: они - не одно. Двое - не одно тело. Двое отдельно и разные.
Быстрый взгляд на руки, хлопок в ладоши, притронулась к лицу, подняла Шилли на ноги, встала сама.
Посмотрела туда, куда смотрят другие, куда все вокруг нее глядели. Жадная до крови толпа, истекая, сочась похотью, впитывала в саму себя, впускала в самое свое лоно мужчину на арене, которому суждено сразиться против опасной твари. Яна уже разучилась удивляться мирам вокруг и теперь только смотрит, только аплодирует показушно этой сволочи наверху.
- Не смотри, Шилли, если станет страшно, просто закрой глаза, я рядом.
И услышала
- Майкл, Яна!
Обернулась, жадно вцепилась глазами
- Джейсон! Майкл! Жииииивыыыы! - щедрая ее радость расплескалась вокруг.
- Пойдем, - говорит Рихтер и тащит Шилли за руку за собой.
Она знала, что они живы, знала, что у Блада уже все в порядке с ногой, давно знала, когда позволила себе упасть, позволила себе умереть в третий раз. Сама.
Знала, когда поняла, что они все - все они внутри безумия.
Яна подвела Шилли к Бладу и Майклу.
- Док, прости, прости мне колено, это Шилли, найденыш, в теле которой живу посте своей третьей смерти.
С Майклом ей сложно говорить, но заставляет себя сказать:
- Майкл, я боялась, я - трусливое ссыкло, Майкл, прости, прости меня.

А на щеках становится можно увидеть-различить ее слезы.

- Ребят, а вам тут комфортно, вполне? Тут смерть около, кровь и жуть толпы. Может, уйдем?

И пока она говорит-предлагает, глашатай завершает объявление боя, а сама Рихтер бросает взгляд на мужчину.
Нет.
Только мальчик, только мальчик там в центре арены.
Все они - мальчики и девочки - внутри безумия.
Она - Яна Рихтер - внутри безумия.
Она - Яна Рихтер - безумна!
- Шилли, будь здесь, эти двое тебя защитят. Джейсон, Майкл, отвечаете за девочку головой!

И продирается уже сквозь похотливую, кровожадную толпу ближе к арене, нагло сминая толпу ногами, заставляя расступиться перед собой руками, плечами и головой.
Она высматривает вокруг... Волкодава высматривает Яна в толпе.
Только его нет.
Нет того, что бы смогло сдержать ее.
Есть безумие!
И ее жажда крови - понимаешь ли, Яна, теперь?
А парень на арене роняет копье.
И, ни минуты не сомневаясь, Яна выскакивает на арену, чтобы поднять копье - хоть и пусть это сулит ей только лишь очередную, четвертую смерть, но поднять, взяться крепко обеими руками и выставить против зверя. Она должна суметь.
Внутри безумия! Яна - безумие!
И она не боится четвертой смерти, она даже как будто ожидает ее, приветствует костлявую своим диким и наглым оскалом.

009 Принц

      Как часто в фильмах и книгах, перед героем предстает большая красная кнопка, или заманчивый рычаг, с табличкой над ним: "Не нажимать". А что делает герой когда видит такую радость? Конечно же нажимает кнопку или рычаг дергает после чего мир взрывается или происходит, что то плохое...

      Отверстие сжалось. Рука зафиксирована. Вытащить ее не можешь, как бы ты не пытался это сделать. А если, что то сломается там и твоя рука навечно окажется в этом отверстии? Чувствуешь, как иглы в руку вонзаются. Но ты не чувствуешь боли, видимо какую то химию использует это устройство. Холод в руке чувствуешь. Холодное касание кончиков пальцев. Холод который поднимается по твоей руке к плечу. Оттуда холод идет к голове и ко всему телу. Дрожишь от холода. И чувствуешь внутри какие то непонятные тебе ранее ощущения. Стол пред тобой ожил яркими красками. Замигали индикаторы, поползли полоски текста на непонятном тебе шрифте. Почему же непонятно, вот буквально секунду назад, ты ничего не понимал, а сейчас видишь что устройство получило твое Днк и готово к активации. До активации осталось тридцать секунд. Какой такой активации? Во что ты вляпался только что?

      Мысли. Много мыслей. И причем некоторые из них не твои. Хор женских и мужских голосов распелся в твоей голове. Комната меркнет перед твоими глазами. Краски размыты. Сознание твое куда то уплывает. Даже ручкой на прощание не машет стерва эта.

Поединок

      Ветра порыв в лицо тебе дует. Настоятельно просит глаза открыть. С трудом раскрываешь их. Небо серое, тяжелыми тучами затянутое видишь. Вот вот с него сорвутся тяжелые капли. Одна за другой песок вокруг оросят. В этом самом песке ты лежишь. Замечаешь, что на тебе изменилась одежда. Вместо привычных джинсов и куртки, твое тело ремни стягивают, к ремням пластины прицепленные на ощупь похожи они на кость.

      Вокруг тебя высятся грубо сколоченные из бревен и досок трибуны. Колышутся на ветру рваные знамена. Птицы черные в вышине летают, присматривают себе обед. Трибы полны людей. И не очень людей. И совсем не людей полно на них. Существа которых ты ни когда не видел до этого, существа которых ты видишь первый и последний раз. Некоторые тебя очаровывают. Другие вызывают отвращение. А третьи и вовсе пугают. Все органы чувств направленны в центр на песок. Все смотрят на тебя. Лежишь ты в песке, как и лежит рядом с тобой копье. А еще щит небольшой круглый.

      А впереди тебя оно. Мощные ноги видишь, напоминающие лапы. Шерстью покрыты. Набедренная повязка кожная. Кубики пресса, массивная грудь. Гора мышц. И голова волчья. Пасть клыков полна. А в глазах бешенство пылает кровавым огнем. Стоит это чудо-юдо руки широко раскинув. Пальцы с острейшими когтями растопырив. Огромный волк. Метра под три высотой. Дышит тяжело высунув серый язык. Глаз с тебя не сводит.
Тишина вокруг. Все застыли в ожидании. Даже шепотки смолки. Все смотрят на тебя.

-Приветствую вас! Всяк живущий здесь и сейчас! Сегодня! Сейчас! В эту секунду состоится бой между меченным зверем. Носящим знак волка Игридом Духопротивным победителем сотен боев и участником тысяч сражений. - Кричит невидимый тобой оратор. Рев толпы приветствует зверя который метрах в десяти от тебя стоит.

-Его противником будет тот, чье имя неизвестно. Его заслуги прячутся в тени его памяти. Даже мы не знаем как его зовут и какими делами он славен. Да... Это темная лошадка. Он нарек себя Принцем! Приветствуйте Принц из Ниоткуда, бредущий в Никуда! - Толпа кричит. Толпа одобряет. Толпа восхваляет тебя. На волне эмоций ты на ноги поднимаешься. В правой руке копье будто для тебя создано, очень удобное оно, а в левой щит, небольшой круглый и очень легкий. А пред тобой зверь. Готовый броситься на тебя в любой момент. Только дай ему волю...

      Команда звучит. И оно срывается с цепи. Дикое напряжение мускулов вибрирует под шкурой. Мчится к тебе на задних лапах существо. Руками размахивает как заправский отлет. Пасть широко раскрыта. Рычание утробное из нее слышится. Один прыжок, второй прыжок. Половины расстояние нет. Эта масса мыщц, когтей и зубов жаждет тебя разорвать на потеху собравшейся вокруг толпы. Еще миг и оно войдет в контакт с тобой. Скорее всего лапами бить будет. Исполосует когтями. А после зубами рвать будет. Мда а может не стоило руку куда попало совать?

Всем, всем, всем.

      Где бы вы не находились. Кем бы не были - Мир исчез в ваших глазах. Разлетелся на миллион осколков. И пришла тьма. Обволакивающая. В чем то нежная. Убаюкала тело ваше она. Нашептала тайные слова. Искорки вашу тьму посетили. Разноцветные вспыхивают. Четче очертания. С мира спадает пелена. И вот мир во всей красе.

      Вы сидите на трибуне. На вас туника и сандалии. Покрой и модель зависят от пола и ваших вкусов. А вокруг вас толпа. Все на скамьях сидят. Толпы людей. Толпы неведомых вам существ разных видов и раскрасок. В глазах рябит от разнообразия цветов одежд и конечностей. А еще миллион ароматов дурманит голову. Слышна речь, клекот, вибрации, жужжание и какое то рычание. Буйство звуков. А внизу арена раскинулась. Песок серый ее застилает. В песке лежит юноша чье тело броней пластинчатой прикрыто. Рядом с ним копье и щит в песке лежат. Местный оратор приветствует толпу. Заводит ее.

-Да начнется поединок результат которого изменит всю вселенную! - Кричит голос. За которым следует звук гонга.
На вставшего на ноги длинноволосого юношу под ревом толпы мчится во всю прыть волк.