Голосование пользователя

Когда я проснулась, всё было как обычно. Свет пробивался сквозь тюль в комнату. Пылинки танцевали в солнечных лучах. Я резко поняла, что ОПАЗДЫВАЮ, БЛЯТЬ, В ШКОЛУ!!! Быстро оделась, влетела в санузел, оттуда — на кухню, поглотила йогурт в два счёта, подхватила рюкзак и галопом раненной антилопы помчалась в школу. Мне повезло: как раз у остановки притормозил трамвай, раскрывая двери, поэтому я заскочила в него вперёд какой-то тётки и, приложив соцкарту к валидатору, упала на сидение.

В голове мелькали события предыдущего дня. А нужно ли было мне туда, в школу? Я уселась боком и уткнулась лбом в стекло, рассматривая одинаково выглядящие серые дома, спешащих по своим утренним делам людей, обгоняющие трамвай машины. Макс и Виолетта меня сожрут. А после того, как сбежала вчера, тем более. Я — трусиха. Слишком слаба, чтобы дать сдачи этим тварям. Почему мой мир такой отстой, почему не похож на мир того же Наруто или Фейри Тейла? Почему я такая обычная, когда должна быть особенной?
Я удивлённо присмотрелась к окну: в его блеклом, едва заметном отражении вблизи виднелись за очками в чёрной оправе мои глаза. Вот только они были не серыми с зеленоватым наливом, а золотистыми. Прищурилась: зрачки остались золотистыми, но теперь их было сложнее заметить через узкие щёлочки. Но, главное, наваждение никуда не пропало.

— Чё? — выдохнули мои губы. Тётка рядом уставилась в окно, пытаясь разглядеть в происходящем снаружи то же, что и я.

Вышла из трамвая растерянной. Почему-то зацепилась за цвет глаз, что даже не заметила, что на руке появилась татуировка, за которую маменька убьёт. Мысли всё возвращались ко вчера, и в какой-то момент я вспомнила про сайт, про анкеты и про Ёми. Это было больше похоже на какой-то сон. Когда я проснулась, ноут лежал незакрытый в спящем режиме сбоку, а не на табуретке, как обычно. Как это я так быстро заснула, что даже не убрала ноут..?

Школьные коридоры были пусты, и лишь охранник ходил туда-сюда. Я с виноватым видом промелькнула мимо него и повесила куртку с шапкой в раздевалке. Пришлось подождать перемену, чтобы зайти в класс следующего урона и занять своё место. Дальше уроки шли как обычно...

"Эй, что с тобой вчера случилось? Я писала тебе в ВК, но ты не ответила... ??? :с" — написала мне Настя в тетрадке. Я горько усмехнулась: моя подруга была освобождена от физ-ры по состоянию здоровья и даже на скамейках не сидела, проводя своё время более продуктивно, зависая в телефоне в библиотеке. Поэтому она не была свидетелем произошедшего вчера, и никто, разумеется, не рассказал ей. Я отобрала у неё тетрадку и стала кропотливо описывать всё, а Настя — заглядывать мне через плечо.

— Нифига себе оборзели... — вырвалось у неё.

— Анастасия, вы хотели что-то уточнить? — отозвалась учительница истории, прекратив писать на доске какую-то дату.

— Да я... Ничего... Извините, — поперхнулась подруга, а потом прошептала. — Ты в порядке?

— Не знаю, наверное, — мрачно ответила я, пожав плечами.

— Пошли, расскажем всё Марии Анатольевне!

Я только вздохнула. Это было бесполезно. Несмотря на то, что Макс многих задирал, никто на него не жаловался. И на Виолетту тоже. Не в малой степени потому, что Виолетта была дочерью завуча, и как бы ей многое поощрялось и прощалось, а Макс угрожал и исполнял свои угрозы в жизнь. Все помнили, что было с Васей в прошлом году, когда тот прошёлся с жалобами на задиру от учителей до директора. И хоть я пришла в эту школу только в середине зимы этого года, я быстро врубилась в эту тему: в моей прошлой школе всё было почти также. Жаловаться бесполезно, учителя закрывают глаза, справляться надо как-то самостоятельно. И мне никто не поможет. Ни завуч, ни родители, которым большого труда и кучи ссор со мной стоило перевести меня сюда, ни кто-то ещё.

Я старалась все уроки не отсвечивать и не привлекать к своей особе внимание Виолетты и Максы. Но всё время ловила взгляды то от неё, то от него, то от их друзей, и мне становилось неприятно.
Когда прозвенел звонок с последнего урона, я быстро попрощалась с Настей, у которой была ещё продлёнка, и бегом помчалась в раздевалку, но мой манёвр окончился неудачей: на выходе из раздевалки меня уже ждал Макс.

— Я провожу тебя, — с наглой ухмылкой сообщил он и пихнул меня к выходу. Внутри меня всё сжалось.

— А как же... Ты не надел куртку и шапку... — я попыталась выиграть себе время, чтобы сбежать.

— Я ж не баба, — беззаботно развеял Макс мои надежды, — там тепло, солнце.

Я поплелась, угрюмо смотря под ноги. Макс шёл сбоку, придерживая меня за плечо, якобы по-дружески. В моей голове проносились самые ужасные сценарии того, что произойдёт дальше. Мы вышли из школы, а потом и из её территории, прошлись по улице, свернули во двор, проникли через большую дыру в решётчатом заборе на территорию бывшего наркодиспансера, приземистого двухэтажного здания строением буквой "Н".

— Когда-то здесь был наркодиспансер, — сообщил мой гид.

"Блять, я и так это знала!" — промелькнула у меня мысль, и я попыталась вырваться, но тщетно: Макс держал крепко.

— А сейчас, уродка, мы поднимемся по лестнице вон туда, — он указал на хлипкую дверь на втором этаже и сжал пальцы на моём плече. Я пискнула от боли: у этого чудовища было немерено силы.

Проржавевшие ступеньки старой металлической лестницы подгибались под моими шагами. Когда мы поднялись, Макс просто открыл незапертую дверь и пихнул меня внутрь. Смрадный запах мочи, алкоголя и чего-то ещё ударил мне в ноздри. Под ногами валялся какой-то мусор: осколки от бутылок, смятые шприцы, бетонная крошка... Свет проникал в помещение из единственного окна с разбитым стеклом. Он и освещал исполненное чёрной краской граффити на стенах, мусор, лежалый пружинный матрас в углу.

Меня пихнули в спину к матрасу.

— Нет... Я... Пожалуйста, не надо... — взмолилась я и тут же получила кулаком по лицу. Я вскрикнула от боли и прижала пальцы к разбитой кровоточащей губе.

— Будешь сопротивляться — будет хуже! — с издёвкой бросил Макс и толкнул меня. Я свалилась на вонючий матрас, а парень навис надо мной и стал стискивать с меня одежду.

Он был тяжёлым и сильным, сопротивляться ему я не могла, даже если бы захотела. Из-за слёз я уже не видела ничего.

— Эй! Эй, эй, эй, эй, эй, эй! — раздался третий голос, но Макс не останавливался, пытаясь стянуть с меня кофточку, будто ничего не слышал. — Эй! Это может кончиться плохо. Что ты делаешь?

За шепчущим мне что-то неприятное Максом я увидела Ёми, склонившего голову под неестественным углом и уставившегося на меня. Моим ответом ему стало очередное всхлипывание, так как бедствие со мной только начиналось.

— Эй! Зачем я тебе дал силу девочки-волшебницы? Не для того, чтобы с тобой могло такое приключиться, — его будто деревянные губы изогнулись в кривой усмешке, когда с меня сняли кофточку. — Скажи это, скажи! Love makes puppies!

Макс в это время приступил к расстёгиванию ремня на моих брюках. Я будто загипнотизированная повторила за Ёми:

— Love... Makes... Puppies... — слова едва выходили из пересохшего горла.

— Чё бля?! — уставился на меня Макс, как на ебанутую.

А затем произошла вспышка, ослепившая нас обоих. Когда она пропала, я почувствовала в своих руках предмет, смутно похожий на пистолет. Он был беленький, перевязанный посередине ствола золотистой ленточкой с бантиком, с округлыми формами и золотыми узорными линиями. Ствол, кстати, был в сечении в форме сердечка. А ещё он был наставлен прямиком на Макса.

Я нажала на спусковой крючок.

Пуф! Вылетевшее из пистолета огромное светящееся золотистое сердечко ударило прямиком в задиру и, не оставляя после себя ничего, полетело дальше, наткнулось на стену и исчезло. Я завизжала и подобрала ноги, выронив пистолет: от Макса осталась только нижняя половина тела, которую не коснулся снаряд-сердце. Сверху она была ровненько обуглена по форме изломанной кривой сердечка.
Я слышала, как бешено стучит моё сердце. Татуировка, которую я прежде не замечала на тыльной стороне ладони, сверкала золотистым цветом. На мне вместо моей одежды была белая блузка с жёлтой короткой юбкой. Ноги парня, который пытался меня изнасиловать, валялись на другом концу матраса. Я отвела взгляд.

— Мо-ло-дец! — отчеканил Ёми деревянным голосом, и что-то изнутри него затрещало, будто задвигались какие-то механизмы в его кукольном теле. — А теперь позволь мне рассказать тебе правила!

И тут я охуела.

Июль 1682 г.,
Поветлужье,

— Нет, нет! — громким полушёпотом отбивалась Алёнка, отстраняя от себя Игната, перехватывая за запястья бесстыдно блуждавшие по её холщовой рубашке руки.
— Ну чего ты, чего, Алёнушка… — не понимая смысла своих слов, почти не слыша себя сквозь жаркую колотьбу в голове, шептал Игнат ей в волосы, в ухо.
— Отстань! Отстань, я говорю! — Алёнка вырвалась, вскочила с пышной горы зелёного, упоительно пахучего сена, оставив Игната лежать в глубоком мягком провале. Раннее, но уже по-июльски знойное солнце било через щели в стенах сарая, бросая на утоптанный, замусоренный травинками земляной пол резкие весёлые тени. Под высоким тёмным потолком из твёрдого известнякового гнезда вылетела ласточка, чёрной стрелкой пронеслась между балками и ловко выпорхнула на солнечный простор двора.
— Ну и зачем ты так? — с досадой выдохнул Игнат, закладывая руки за голову, откидываясь в бездонную мягкость сена. — Ты ж всё равно мне обещана, какой же в том позор?
— Обещана, а обещанного знаешь, сколько ждут? — уперев руки в бока, сказала Алёнка. — Три года! А тебе не три года ждать, а до мясоеда всего: вот после Воздвиженья повенчают, тогда и… а пока жди!
— После Воздвиженья! — с мукой воскликнул Игнат. — А ещё Петров день не прошёл! Алёнушка, давай к попу никонианскому в Пыщуг убежим! Он таких как мы хоть когда свенчает, пост-не пост, лишь бы щепотью покрестились!
— Ты что говоришь такое? — возмутилась Алёнка.
— Так это ж для вида! — принялся объяснять Игнат. — Для вида перекинуться в никонианство, потом назад! Грех есть, но небольшой, так много кто делает!
— А брат твой тоже для вида в Макарьевском живёт? — строго спросила Алёнка. Это был больной вопрос: брат Игната, Семён, был в расколе — точнее, он-то считал, что в расколе была его семья, а сам Семён примкнул к истинному православию — со щепотью, «Иисусом», ходом противосолонь, — всем тем, что в Раменье проклинали как ересь. Мало того, Семён ещё и стал монахом в никонианском Макарьевском монастыре, взяв себе имя Филофей. Это висело тучей, несмываемым пятном над семьёй Игната. Игнат помнил, как Семён отрекался от семьи, в последний раз придя домой, как кричал на него безжалостный, страшный в гневе отец, как колотил его пудовыми кулачищами, а Семён безропотно терпел, только закрываясь. Наконец, отец сорвал с шеи Семёна бронзовый крестик на гайтане, заявив, что вероотступнику такого креста не полагается, и выгнал Семёна в зимнюю сугробистую ночь. Крестик этот теперь носил Игнат.

— Что брат мой к Никону подался, за то он ответ на Страшном суде нести будет, моей вины тут нет, — насупился Игнат.
— Ладно, ладно… — смягчилась Алёнка, отошла к сухой деревянной стене, где лежала котомка, которую она принесла из её деревни, Никольского, и достала оттуда лестовку, покрытую чёрным лаком, отделанную засушенными рябиновыми ягодами.
— На вон, подарок тебе, — вручила она лестовку Игнату. Тот хотел было схватить девушку за руку, притянуть к себе, повалить на сено, но Алёнка с готовностью увернулась: — Чего выдумал?! Вон, молитвы читай лучше. Читай да дни считай: чай, быстрей и пролетят! — Алёнка подхватила котомку и вышла из сарая, бросив через плечо последний лукавый взгляд.

—

Перевёрнутый мир качался в багровом тумане: бортик телеги сменился очертаниями жутко знакомого двора, который Игнат узнавал и боялся узнавать. Игнат надрывно мычал, силясь выплюнуть туго выпучивший щёки кляп, старался высвободить руки, но без толку: вязать узлы отец умел.
— Отче, его сразу туда? — спросил отец, держа извивающегося Игната на плече.
— Сразу, сразу туда, сыне мой, — откликнулся невидимый из-за широкой отцовской спины старец Иннокентий. — Не бойся, там мягонько: свежего сена настелили.

Игнат увидел перед собой чёрную дыру погреба в земле, деревянную приставную лестницу и с судорожным, животным надсадом завизжал от ужаса. Отец снял Игната с плеча, перевернув (от головы как волной отхлынуло) и, с усилием подняв под мышки, спустил в страшный тёмный провал. Игнат больно упал на мягкое, с отчаяньем огляделся по сторонам: ничего не видать, только светлый квадрат люка над головой.
— И ты, Марфушка, полезай, полезай, — мягко сказал отец Иннокентий матери.
— Куда мы лезем, мама? — спросила маленькая Параша на материных руках.
— На небо лезем, донюшка, на небо… — колыбельным голосом откликнулась мать, спускаясь по лестнице.
— А почему небо в погребе? — наивно спросила Параша, и мама порывисто, судорожно вздохнула, прижимая дочь к груди.
— И ты, Фёдор, давай слезай, — сказал Иннокентий отцу.
— Чуток времени дай, отче, — попросил отец. — На небушко погляжу в последний раз.
— Чего глядеть-то, Фёдор! — настоятельно подстегнул его старец. — Наглядишься ещё: чай, туда и идёте все!
— А может… — неуверенно попросил отец, — может, огнём всё же лучше, а, отче?
— Огнём! — как маленькому ребёнку, принялся разъяснять старец Иннокентий. — Огнём оно конечно, куда как проще, Фёдор! Раз, и на небо с дымом! Да только на вашем роду-то грех тяжкий, вам отстрадать за него надо! Ничё, ничё, не боись, полезай, вон туда, полезай, сыне, — в просвете люка появилась фигура отца. — Ты не бойся ничего, главное, а страшно станет — псалмы читай! Я вам и свечечку оставлю!

Размашисто перекрестившись, отец тяжело начал спускаться в подвал.

—

Игнат сидел в морильне. Это страшное слово Игнат долго боялся произнести, сказать себе: я в морильне, меня сунули в морильню, откуда нет выхода живому, откуда только через неделю крючьями вытаскивают из смрадного, застойного мрака бледное, безжизненное тело издохлеца.
Игнат не понимал, сколько прошло времени: теперь время измерялось не движением солнца, наступлением и отступлением ночи, а усилением духоты, жажды, переменой настроения в тёмном, холодном, душном, смердящим мочой, калом, дымом, прелым сеном погребе.

Сперва Игнат мычал, плакал, орал, извивался связанный, и от этого плакала Параша, мама её успокаивала, а отец, сидя в середине погреба с маленькой сальной свечкой, водил пальцем по строкам псалтыря, ровным голосом без выражения читая псалмы один за другим: мама слабо ему вторила. Потом Игнат забылся мутной дрёмой, его развязали, он проснулся, потягиваясь, сперва не понимая, где он, а когда понял, увидел дрожащий огонёк свечи, пляшущие тени, чёрный силуэт сгорбившейся мамы, пергаментно-жёлтое в свечном свету лицо отца над книгой, его мерный бубнёж… Игнат рывком набросился на отца, повалил свечу, поджёг сено (морильня сразу красно осветилась) — но сгореть им было не дано: сухого сена было мало, огонь быстро затух, и они с отцом вдвоём в темноте мутозили друг друга, катаясь по полу: мама и Параша жутко, по-звериному кричали, визжали, выли.

Наконец, расползлись по разным углам. Отец ещё молился по памяти, мать тоже. Потом она перестала, потом он. Параша хныкала, плакала, просилась наружу, описалась: в морильне резко запахло мочой. Потом отец, как ни в чём не бывало, присел в углу: запахло ещё и калом. Становилось всё душнее: дышать спёртым, зловонным, влажным воздухом теперь нужно было полной грудью, с усилием. Молитв уже никто не читал, только часто, громко дышали, как собаки. Очень хотелось пить. Потом мама с передыхами начала ругаться на отца — кажется, первый раз в жизни Игнат слышал, как тихая, всегда идущая за отцом мама зло костерила его страшными словами, вспоминала какие-то обиды из юности: к Игнату прижималась голая, плачущая, холодная и липкая как лягушка Параша, а Игнат, лёжа в тёмном удушливом смраде, сквозь подступающее головокружение с невыносимым отчаяньем думал, что вон, сверху там жаркий июльский день или, может, свежий дождь, или звёздная ночь, — что угодно, а ещё там сверху где-то Алёнка, которая даже не знает, что сделали с ним, Игнатом, не спросив, и от этого сам тихо выл, скрежеща зубами.

Потом, когда мама уже обессиленно лежала где-то в углу, тяжело, хрипло дыша, отец предложил подсадить Игната, чтобы тот с отцовых плеч открыл люк. Игнат знал, что люк в морильне приваливают глыбой, но, конечно, согласился: забрался отцу на плечи, как в детстве, толкал неподъёмную крышку, налегал плечом — всё без толку. Сверху было, кажется, чуть проще дышать, и, уже понимая, что ничего не выйдет, Игнат не спешил говорить отцу, стараясь остаться чуть подольше наверху, припадал губами к краям люка, воображая ток свежего воздуха через щели, — а потом отец грохнулся в обморок.

Потом отец очнулся от обморока и позвал почему-то Парашу. Параша лежала рядом с Игнатом, и Игнат попробовал было её растолкать: девочка не отвечала, холодная уже не как лягушка, а как камень.
— Параша умерла, — разлепил ссохшиеся губы Игнат.
— Слава Богу, — медленно ответил отец.
Игнат на четвереньках в густой, сплошной темноте полез выяснять, умерла ли уже мама. Мама была жива: сидя на корточках, она облизывала влажную земляную стену морильни. Начал делать то же и Игнат. Потом мама тихо опустилась на пол, подгребла к себе охапочку сена и замерла так.

Сколько потом ещё времени прошло? Игнат не помнил: он лежал в непроглядной, пляшущей химерными всполохами в глазах черноте на гниющем сене, уже не ощущая ни смрада, ни духоты, даже не дыша, а лишь медленно перебирая в пальцах подаренную Алёнкой лестовку, отсчитывая непонятные промежутки времени. Сколько раз он полностью перебрал сухие красные зёрна в ледяных пальцах? Он и сам не знал.

—

Игната больно подцепили за ногу и вниз головой поволокли наружу: он давно уже увидел, как открылся в потолке люк, как хлынул оттуда ярчайший, слепящий свет, но не мог пошевелить ни одним членом и вот теперь больно ударялся лбом, рёбрами о края люка. Только когда его, безжизненного как деревянная кукла, вытащили наружу, Игнат изо всех сил напрягся и с усилием сделал отчаянный, рвущий лёгкие вдох головокружительно пахучего воздуха.

— Живой! — удивились вокруг.
— Живой! Тут живой! Скажите воеводе скорей! Живой парень тут!

Игнат сделал ещё одно усилие и хрипло, как через узкую прореху втягивая воздух, вдохнул ещё раз, пошевелил глазами. Вокруг него стояли бородатые люди в красных кафтанах с галунами. Игнат снова напрягся и сделал ещё вдох.

—
— Эк ты, хлопец, запаршивел весь, — сказал Тимофей Тимофеич, дородный, бородатый мужчина в вышитом кафтане, сафьяновых сапожках, с чёрной плёткой у богато изукрашенного пояса. Он подошёл к скрючившемуся на табурете Игнату, по-отечески накрыл его плечи стареньким побитым молью тулупчиком. — Весь чуть не синий, а смердит от тебя как — хуже, чем от пса!
— Шутка ль? — поддакнул воеводе дьяк, за неимением стола расположившийся с листом бумаги и пером у колоды для колки дров во дворе морильни. Вокруг всё было бело первым, свежим снегом, крупно выпавшим накануне и сейчас густо лежащим крупными хлопьями на ветвях, в тенистых углах. — Неделю или сколько в этой яме просидеть, ещё слава Богу что жив остался. Э, парень, — обратился он к безразлично смотрящему в пустоту Игнату, — ты сколько там сидел-то?
— Я не помню, — сипло, почти беззвучно отозвался Игнат.
— Откуда ему помнить, балда! — обратился к дьяку воевода. — Тебя туда посади, как будешь день от ночи отличать? — воевода присел на корточки перед Игнатом, заглядывая ему в лицо. — Так из какой ты деревни-то, малой?
— Из Раменья, — тихо ответил Игнат.
— Из Раменья, значит? — участливо спросил воевода. — Так Раменья-то с лета нет уж: гарь была!
Игнат не знал, что сказать, и промолчал.
— Ну-ка, — обернулся Тимофей Тимофеич, — достаньте-ка из клетки этого старца вшивого!

Откуда-то, где в стороне толпились стрельцы с лошадьми и телегами, привели старца Иннокентия, избитого, со спутанными седыми волосами и запекшейся губой.
— Ну чего, расколоучитель, — внушительно обернулся к нему воевода, поднимаясь с корточек. Тимофей Тимофеич подошёл к старцу и, схватив за кустистую седую бороду, рывком поднял его безвольно повисшую голову, обратив её на Игната: — Чего скажешь? Когда парня с семьёй заморить решил? Заложили они тебя, да?
— Э, не, — жутко усмехнулся старец. — Я ж говорил тебе, эту морильню я ещё под Петров день замкнул! За неделю до гари это было.
— Что несёшь, балда! — воевода без размаха ловко ударил рукой в перчатке по щеке старца. — Парень вон живой: что он, святым духом там питался три месяца?
— Не-е-е, — протянул старец, щерясь беззубым окровавленным ртом, — не святым, уж верно не святым!

Что-то в его голосе было таким, что заставило безразличного ко всему Игната поднять голову, взглянуть на старца: старец смотрел на него водянистыми, бледными глазами из-за спутанных седых волос, а Игнат с первым по-настоящему сильным за многие месяцы чувством понял, что старец когда-то испытал то же, что Игнат сейчас, и что старец понимает, что Игнат это понимает. Поэтому он так и пах всегда — с неожиданным, с силой продравшимся через многомесячную коросту безразличия, прозрением понял Игнат, — потому и синюшный цвет лица у него всегда был, потому старца Иннокентия утопленником и кликали по деревням: да только не утопленником он был, а издохлецом, как и Игнат сам теперь.

Евгений без колебаний взялся за протянутую руку. Мистер Ротт мог почувствовать, что хватка у мужчины в инвалидной коляске весьма слабая, это и хваткой-то не назовёшь. Он просто держался за его руку, не пытаясь сжимать, почти ласково. Но эта «ласка», по всей видимости, на деле была не чем иным, как слабыми мышцами физически неполноценного человека. Для которого требуется приложить немалое усилие, чтобы и кружку к губам поднести.
- Всё это очень похоже на секту или дурку, не правда ли? - с мрачной иронией хмыкнул Евгений. - Театр абсурда, вроде анекдотичных сборищ у самопальных психологов, зашибающих бабло за счёт одной дурацкой идеи, привлекательной в глазах сотен и тысяч глупцов. Меня тоже посещали такие мысли, вы в этом не одиноки, мистер. И я бы ни за что сюда не приехал, если бы мне было что терять. Но терять мне было уже нечего. И поверьте, я не жалею о своём решении. А насколько всё это секта, вы вскоре сами убедитесь. Давайте приступим.
Он перевёл взгляд на доктора Брауна и кивнул.

Навыки:
[ ] Письмо
[ ] Бальзамирование
[ ] Врачевание
[ ] Кровожадность
[ V ] Живопись
[ ] Люди это инструменты
[ ] Стыд
[ ] Злодеяния

Ресурс:
(1) Одеяние убийцы, дарованное мне богиней Сехмет
(2) Браслет с символами Шемзу и Сехмет
(3) Дневник. Глинянный горшок с плотной медной крышкой, внутри которого свиток папируса, два пузырька с чернилами (черные и красные) и заточенная палочка для письма.
(4) Породистая прислуга

Печать: Ярость богини Сехмет иссушила мою левую руку. Я должен обматывать кисть тканью, чтобы скрыть почерневшие пальцы, и рассказывать всем о недуге, который терзает мои кости...

Персонажи:
(1) (смертн) Аркхан, ребенок, которого я подобрал в разоренной бандитами деревне...
1. (бессмертн) Сехмет, яростная богиня засухи и кровавой мести.
3. (бессмертн) Мегара, моя племянница, на которой такаяже печать, что и на мне. Она ненавидит меня за это...
4. (бессмертн) Шемзу, бог, котрый зашитил меня от ярости Сехмет, и решил проследить за моей дальнейшей судьбой...

I
Гарамант мое имя. Я явился на этот свет в землях благославлённой страны Та-Кемет на двадцатом году правления Фараона Иниотефа второго, да продлиться его мудрое правление вечно, ... Мой отец, лекарь, жил в своем доме на окраинах Царского города – Фив. С раннего детсва мой отец обучал меня всем премудрастям письма и врачевания, дабы я достойно продолжил его дело.
II
Когда я возмужал, случилось страшное: Иниотефн второй отправился к своему горизонту и его сын занял его место. Тело же Иниотефа второго доставили в наш храм, дабы мы могли подготовить его тело к странствиям в загробном мире. Три дня и три ночи я помогал старшим жрецам, в их нелегком труде. Наконец, в четвертый день моя помошь более не требовалась, но я, уставший не нашел в себе силы отправиться домой и заснул ррямо в храме.
III
Когда я проснулся, то увидел, что царит глубокая ночь. Так-же, я заметил нескольких незнакомцев. Подумав, что они хотят осквернить тело Иниотефа, я схватил один из ножей и бросился на них с криком. Однако в той фигуре, что стояла передо мной, я с ужасом узнал Сехмет. Разьяренная Богиня схватила меня за руку, и хотела иссушить мое тело и душу, в наказание за святотатсво, но ее остановил Шемзу, который увидел, что мои помыслы чисты. Успокоив Богиню кувшином вина, он вдохнул в мое тело жизнь. Но ярость Сехмет оставила след на моей душе и на моем теле...
IV
Увидев, во что я превратился, Боги решили, что в таком виде я для них более интересен, чем простые смертные. Они повелели мне стеречь кладбище от могильных воров и служителей тёмных сил. Они сказали мне, что морская вода может разъесть мое тело, словно огонь, и что любая соль отныне ядовита для меня...
V
После встречи с богами Шемзу даровал мне широкий серебрянный браслет, дабы я всегда помнил о том, что произошло со мной.

Веха 13• В вашем услужении состоят поколения одной семьи. Этот род может начаться с какого-нибудь из живущих СМЕРТНЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ, или с потомка одного из мертвых СМЕРТНЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ. Какие странные ритуалы, связанные со службой вам, возникли в этой семье? Вычеркните РЕСУРС и приобретите новый РЕСУРС "Породистая прислуга".

Спустя многие столетия я, со своим учеником, вернулся в Фивы. За то время, что меня не было, город сильно изменился. Когда я, гонимый ностальгией, нашел место, где когда-то стоял мой дом, то увидел, что там живут потомки моего брата. В их семье из поколения в поколение передавались записи о том, что произошло, а картина, что создала Мемфида, позволила им узнать меня. Они принесли присягу мне, и я вернулся в свой обветшалый склеп. Между тем, Архан вместе с моими новыми слугами вновь, как в старину, приводили ко мне кладбищенских воров, чтобы я творил богоугодное дело. Но на этот раз мы действовали осторожнее...

Поглядывая то на импозантного Марко Воло, то на своих сопартийцев, Ривери с жадностью десять дней не евшего человека поглощала пищу. Как получалось. Без всяких сантиментов она отрывала части от речного краба, выковыривала деликатное мясо из-под панциря и также покрытых твёрдой хитиновой оболочкой ножек и отправляла в рот. Острый соус от сосисок из оленины кружком обвёл её губы, но плутовка не обращала на это внимание, как и на измазанные в крабе пальцы, только выдыхала остроту из себя да запивала её арабельским вином. А уж когда она, схватившись за самую крупную ложку, черпнула драконьего супа прямо из общей супницы на столе... Опустевшая ложка упала на стол, с её глаз полились слёзы, и от восторга Ривери застучала ладошками по столу, будто пират требующий ещё эля. Ну, пират по версии плутовки. Ничего более восхитительного она в своей жизни не пробовала!

— Я! — подскочила она, немного насытившись и раскрасневшись от вина. — Я могу рассказать анекдот!

Ривери нагнулась над столом, оперевшись о него обеими руками. Искорка выскочила из-под рукава и начала хозяйничать на почти пустой тарелке.

— Значит, так, — плутовка сосредоточила взгляд на Воло, — идут как-то по дороге воин, священник, маг и плут, каждый из них — известный искатель приключений, вместе они немало драконов победили, красавиц спасли, злодеев побороли. Видят — вдалеке мужик сено косит.

Она стала показывать, как именно мужик орудует косой, но это было больше похоже на махание воображаемым мечом в воздухе. После этого Ривери начала медленно обходить их стол.

— Ну, как водится: плут побежал прятаться, воин — вперёд, маг заклинание "Огненного шара" читает... Тут мужик косой взмахнул — воина пополам, ногой как наподдал — мага всмятку, потом тупой стороной косы святому отцу по лбу заехал...

Девушка остановилась за Ларсом и со звуком "Плюм!" легонько стукнула его по лбу соединёнными указательным и безымянным пальцами. После чего нагло вытащила из его тарелки кусочек еды и кинула себе в рот.
Другой же рукой, от которой в этот момент внимание было отвлечено, Ривери ловко и беззвучно попыталась подвязать к поясу священника Огмы со спины колокольчик, который она всё же прихватила с собой вместе с огрызками и прочей мелочёвкой из таверны. Ловкость рук и почти никакого мошенничества!

— Из тени ближайшего дерева, дрожа, выползает плут, — продолжила она, как ни в чём не бывало, — и спрашивает: "Мужик, ты... ты вообще кто?" Тот отвечает: "Я? Крестьянин я. Сено кошу." "О-о-о... Откуда ты такой взялся?!" "А из монастыря!"... Представьте, он на самом деле был монахом всё это время! Ахахаха!

Девушка залилась смехом, возвращаясь на своё место, и едва-едва нашла в себе силы подмигнуть Джафару. Заказ волшебника был исполнен. Откашлявшись, Ривери схватила кубок с вином.

— За знакомство! — и вслед за милой, но грозной Брун выпила остатки пьянящего рубинового напитка. — А Марко, расскажи, пожалуйста-пожалуйста, о своём самом лучшем приключении! И где ты раздобыл такой красивый костюм?

Дмитрий не мог не оценить монументальной работы магов, создавших это место. Когда вокруг ощущалась сила, росла и уверенность в будущей победе.
Строиться и выполнять короткие приказы мага было несложно – главный инженер на смене кого угодно заставит внимательно слушать и самое главное, слышать, что тебе нужно делать.
Когда на кисти загорелся чёрный цвет Дима только хмыкнул:

«Какая ирония, хех. Если у нас ещё и куратором окажется некрома…» - он осёкся на полуслове в своих размышлениях, когда увидел, что неподалёку в строю стоял человек, от которого фонило некроэнергией. Чёрная повязка, колоритный костюм и обилие серебра с зеленью на нём только дополнили мысли парня.

«Вот так повезло, действительно некромант, и такая сила… Даже отсюда ощущаются искажения за гранью вокруг него» - подумал Чернов и вместе с остальными зашагал в сторону человека в маске.

Путешествие на поезде про которые Нагатоко слышала только отдалённо, на удивление, для кицунэ прошло довольно буднично. И если первый час хвостатая с казалось бы бесконечным источником энергии внутри распрашивала всех подряд о вещах в округе, умудрившись довольно сносно всё запомнить, то остальное время было потрачено с ещё большей пользой - сном у кого-то на коленках. Видимо, её практически несуществующий вес никак не помешал импровизированной кроватке, так как кицунэ, сладко потягиваясь, обнаружила себя там же где и ложилась. Хвостики были растрёпаны куда больше обычного, так что для лисички не составила труда сложить дважды два, поняв чем скрашивала время её "лежанка". Не то чтобы она была против, так что издав миловидный зевок и лизнув в щёчку своего соседа, Нагатоко шустро вскочила на ножки и с природной грацией поспешила наружу, протискиваясь через других существ, в результате, оказавшись чуть ли не в первых рядах с понятным результатом: злобно кричавший что-то мужчина оказался совсем рядом.

Подпрыгнув на месте от неожиданности, полудемоница на секунду замерла, прежде чем в спешке начать оглядываться по сторонам, пытаясь понять что нужно делать. К счастью, соседняя группа уже успела отчасти выбраться наружу и немного поскрипев шестерёнками в голове, Нагатоко заняла положенное место в строю, прижимая рефлекторно ушки к голове. Кричать "плащ" явно любил и делать это собирался постоянно...

12 мая, 1908г "Мясорубка"

Чу-чух-чу-чух...Чу-чух-чу-чух... Издавал звуки поезд несущийся по рельсам... Старая, но ещё крепкая и мощная паровая машина сделанная для перевозки зерна, а ныне переоборудованная в подобие бронепоезда, но с возможностью перевозить разумных существ. Она с огромной скоростью неслась куда-то на запад необъятного "Союза Орденов". Мимо проносятся леса, реки и равнины. Болота и сопки. Типичные дикие пейзажи страны, постепенно меняются на многокилометровые укрепления и различные здания едва ли не мерцающие магией от вложенной в них защиты... Ехали долго, почти двенадцать часов в душном вагоне, с крохотными бойницами и толпой самых разных людей и нелюдей... Кто-то пытался тихо разговаривать, но в целом все молчали. Атмосфера стояла на редкость тягостная и тяжёлая. Время медленно тянулось, словно застрявшее в янтаре насекомое, а дорога всё не кончалась. Казалось она будет длиться вечно...

Однако, уже на исходе двенадцатого часа всё изменилось. По поезду пронёсся громкий гудок, а после послышался свист тормозов. Стальная махина медленно тормозила и останавливалась, снижая скорость.
Апатия что охватила вагон начала медленно уходить... Уставшие от долгой дороги люди неторопливо вставали с лавок и поднимались с пола. Кто-то разминал затёкшие конечности, а кто-то уже спешил к выходу желая выйти первым.... Наконец, поезд остановился окончательно. Послышался лязг металла, замки с наружной стороны двери открывались... Наконец, стальная плита заменяющая вагону дверь, отъехала попутно ослепив ярким светом тех, кто подошёл слишком близко...

- На выход, мясо! Прозвучал грубый мужской голос с рычащими нотками и выбравшиеся наконец из вагона люди могли лицом к лицу столкнутся с говорившим. Крепкий мужчина в чёрном плаще с красной полосой на руке, что выдавало в нём огненного мага для тех кто разбирался. В плаще и фуражке, он сурово осматривал выходящих постоянно комментируя;
- Строимся в колонну, по два! Быстрее, не задерживайте движение! Выходим, мясо. Выходим!
Как вы могли заметить, из других вагонов тоже выходили разумные. И их точно также встречал маг в плаще, только полосы отличались выдавая в них различных стихийников самых разных специализаций. Огненные, ледяные и геоманты... Маги самых разных направлений встречали прибывших...

Ответ Селаннаи был словно удар топором по шее, лежащей на плахе. С каких это пор люди подходят с предложением и после первой же просьбы дать хоть какую-то конкретику по их же собственному предложению без малейшего такта дают попятную и исчезают в непонятном, пусть в данном случае это и было лишь фигура речи, направлении. "Может завтра вечером". Разве ж это точное указание на время и место встречи. К тому же она явно забыла уточнить будут ли на этой встрече запрашиваемые документы. Все эти "дружеские беседы", как правило, оставались бесполезным трепом, а не тем, для чего они, собственно, и планировались. В общем, Ларс после недолгих раздумий (еще бы, с его-то интеллектом) сделал для себя вывод, что это был лишь надуманный повод для беседы и знакомства с их компанией, не более того. А потому даже решил не подходить к столику, за которым расположилась Селанная, для того, чтобы высказать свое отношение к подобному ведению деловых переговоров. Дедан мог бы гордиться, что жрец порой умел погасить в себе благородные порывы души учить всех и вся. Все-таки, в недалеком прошлом им приходилось иногда от этого и пострадать. Порой даже в физическом смысле. Но к чему копаться в прошлом!

На авансцену тем временем начал выходит тот самый бард, который привлекал столько внимания у окружающих. Ривери, вездесущая Ривери, притащила этого нарцисса буквально за шкирку. Откуда в этой, казалось бы, хрупкой девушке столько сил приходилось задумывать не только ему. Разумеется, бард, как истинный нарцисс, не сумел устоять перед тем, чтобы не похвалиться собой перед новой публикой, но тут общее внимание заняла сама хозяйка этого, без сомнения шикарного банкета. Несмотря на комментарии Марко Воло, как представился бард, на все желание самого Ларса найти какие-то изъяны во внешности мадам Тафлорн, но он в этом не преуспел. Нет, отдельные мелкие детали можно было бы выполнить более четко и безукоризненно, но это было настолько ничтожно, что не влияло на общее впечатление, которое производила бывшая, если верить словам Воло, куртизанка. Вкус у мадам был, и вкус весьма изысканный. А последовавшие за речью мадам, оценить которую у Ларса не вышло снова-таки благодаря неуемной болтливости барда, что вызывало у жреца двойственные чувства то ли попросить уменьшить словоохотливость Марко, то ли упрекнуть в невежливости перебивания говорившего, а в итоге приведшей к тому, что не решив к чему придраться, он жрец просто молчал, изыски уже кулинарные привели к тому, что рот Ларса оказался занят чем-то еще кроме разговоров на весьма длительное время.

Ларс наслаждался поданными блюдами, смакуя каждый кусочек, ловко орудуя нужными приборами, не ошибаясь в выборе вилочек, ложечек и прочего, что применялось именно к этому типу блюда, наслаждаясь вкусом и его оттенками, сочетанием с тонами вина, и пытаясь распознать все используемые поваром специи и авторские находки. Не сказать, что сам Ларс был талантливым кулинаром, но книг по кулинарии в Кэндлкипе тоже хватало, так что они, разумеется, попали в перечень прочитанных жрецом творений. А вкупе с практически неуемным желанием самого юнца к познанию всего и вся это быстро привело к подобным играм в угадывание состава употребляемой пищи. Пусть и слишком часто такие игры служили дурную службу самому жрецу, когда он понимал из чего и как приготовлена еда в той или иной таверне. Порой это даже заканчивалось изрыганием употребленного внутрь обратно. Но этим вечером и ум, и желудок Ларса ликовали от восторга! Это было великолепно, бесподобно и ошеломительно! И даже отсутствие белого вина, которое было бы, по всем правилам, куда логичнее к тем же устрицам или крабам, в данном случае не было заметно. Даже, наоборот, талант повара был настолько велик, что не вполне сочетаемые блюда и напитки оказались словно созданными друг для друга.

Разумеется, поглощенный дегустацией Ларс не сразу понял вопроса Марко Воло, а потом еще какое-то время не отвечал, руководствуясь старым законом столовой Кэндлкипа: "Когда я ем - я глух и нем!" Но когда желудок ясно дал понять, что его объем не бесконечный, жрец отложил в сторону приборы, промакнул рот уголком салфетки, брошенный перед приемом пищи на колени, отдельно с удовлетворением отмечая как Дариус сделал примерно то же, показывая, что все в "Полной Чаше" культурные и благовоспитанные люди, даже если они выглядят как громилы-костоломы. И лишь после этого счел возможным ответить барду.
- Ларс Варис, к Вашим услугам, - представился он в ответ, пусть и несколько запоздало. - Согласен, для представителя Вашей профессии является большим упущением не знать всех гостей банкета, на который, осмелюсь предположить, Вас пригласили именно за тем, чтобы Вы своим талантом, о котором, откровенно говоря, Вы слишком громко намекаете, выдавая столь нелестные оценки Вашим коллегам. Но поспешу Вас поправить, Вашими коллегами ни один из нас не является, хотя некоторые из нас и могут сотворить что-нибудь творческо-прекрасное, со своей точки зрения, разумеется. И еще одно замечание, чтобы наш дальнейший разговор шел в нужном русле без взаимного недопонимания, профессии авантюриста, искателя приключений, если угодно, официально не существует. Это, скорее, некое состояние души и желание обретения свободы мыслей, действий и поступков, если выразиться простым языком. Да и цели у каждого, сделавшего свой выбор в пользу такого жизненного пути, если позволите подобную формулировку, достаточно сильно разнятся. Равно как и именно профессии тех, кто такой выбор сделан. Кто-то солдат, кто-то талантливый охотник и следопыт, некоторые, как наш уважаемый Джафар, мастер-волшебник. Но это не мешает им быть авантюристом. Итак, что же Вы хотите услышать, ведь в противном случае, история может растянуться на несколько дней, а то и недель, в зависимости от тех или иных подробностей, описываемых, как Вы выразились, "широкими мазками"?

- Милый, изменить тебе - деяние, недостойное особы бла… бля… бл… род… принцессы, - буркнула Брун в ответ на шутку Дедана. - Ты мой мущщина навеки, пока смерть не разлучит нас.

Тем не менее, при виде вошедших - как Норга, так и Марко, - варварша перестала громко хрустеть улитками, которые пригоршней зачерпнула с подноса проходившего мимо слуги и сразу же отправила себе в рот, не удосужившись очистить их от раковин. А что, видный мужчина. Мужчины должно быть много, в прямом смысле, как в случае Норга, или в переносном, как в случае этого Воло. Поскольку как иначе шептать слова любви на ушко, кружить в объятиях возлюбленную и носить её на руках, беззаботно хохоча в радужном отсвете солнечных лучей, проглянувших сквозь излившиеся дождём тучи? Вроде бы так выглядела счастливая пара на обложке какой-то книженции, которая называлась «Как завоевать своего принца: доступное руководство для принцесс и прочих женщин» - Брунхильда увидала её в одной из книжных лавок, откуда порой приходилось силой выносить Ларса чуть ли не на руках, совсем как тот «принц» - свою «принцессу» на обложке. Брун поначалу было обрадовалась: вот оно, решение всех её проблем, сейчас прочтёт эту книжку и сразу же отправится завоёвывать своего принца. Наверняка там даже карта должна быть, карта мест, где эти принцы водятся и размножаются. Ну, как карты миграций троллей, которые она тоже видела в другой книжной лавке. Или карты передвижения косяков лосося и тунца, из тех, что бывалые моряки и рыболовы Руатима составляли, основываясь на своём многолетнем опыте. Найдёт, значит, Брунхильда, такой вот косяк принцев (или стадо? табун? как вообще называются большие скопления принцев?), да как завоюет одного-другого…

Книга, к сожалению, разочаровала варваршу с первой же страницы - ни тебе карт, ни схем, как этот принц устроен, ни прочих картинок. Сплошная вязь буковок, от которой глаза у Брун сразу же заслезились - ну что такое, испоганить столько пергамента на этих чернильных козявок!

Тем не менее, один из советов, которые женщина увидала на страницах «Руководства», пока листала его, тщась отыскать простую и доступную (в виде картинок и схем) информацию, она прочла тогда, и нынче он показался ей как нельзя более подходящим: «Когда окажетесь вы в среде конкуренток и потенциальных претенденток на внимание принца, поведение их легко предсказать. Словно стая ворон, увидевших съестное, начнут они галдеть, шуметь, пререкаться и распушивать перья, пытаясь произвести впечатление на потенциальную жертву своего «обаяния» и, подспудно, запугать и унизить соперниц в глазах несчастного. Не будьте как стая, поскольку предсказуемое уныло и непривлекательно. Настоящие мужчины всегда обращают внимание на белых ворон, на тех, которые выделяются из однородной массы. Лишь загадочность, молчаливость и некая тайна, которые должны сквозить в каждом вашем взгляде, жесте, вздохе, и которыми должно быть напитано ваше молчание, привлекут внимание потенциального кавалера. «Что это за красавица? Почему она молчит и стоит в сторонке? Почему не вьётся вокруг и не галдит, вызывая мигрень и желание отмахнуться, как от назойливой мухи? Почему так неприступна моей мужественности и силе?» - так подумает каждый девятый принц (а каждый десятый вам не должен быть интересен, ибо думать будет лишь о другом принце, а не о вас). Помните, что неприступные крепости - наиболее желанны для истинных завоевателей и ценителей; станьте такой неприступной крепостью, и принц, желающий вас завоевать и сделать своей, не заставит себя ждать».

Половину из написанного Брунхильда не поняла, вторую - позабыла сразу же, как закрыла книгу, но вот сейчас этот пассаж снова припомнился ей, и потому варварша постаралась придать себе настолько таинственное и отстранённое выражение лица, насколько могла только представить.

Поэтому на фразу дедули она лишь отреагировала загадочной улыбкой, и, пригубив полбокала вина, вознесла очи горе, сделав вид, что сознание её уносят прочь в царствие грёз скакуны её мыслей.

Девушка удивилась, когда ее собеседник выдал знакомые ей названия газет. Еще пара секунд потребовалась на осознание и еще несколько для того, чтобы выдержать паузу. Джулия вновь поднесла к алым губам сигарету, но на этот раз зажгла ее сама, собственной зажигалкой.

-Вы проницательны. Это действительно хорошая догадка, с учетом того, что я всеми силами старалась скрыть свой акцент. Что поделать, меня всегда влечет к умным мужчинам.

Она улыбнулась. Теперь, когда ее собеседник начал догадываться, ей вдруг захотелось вывалить на него всю свою историю. Очень простое желание: они едва знакомы, возможно уже никогда не увидятся вновь, исчезнув со страниц личных историй друг друга. Тем более она знала, что станет легче... носить подолгу маски - тяжело.

-Я веду независимое расследование, а вот мой муж работал на Трибьюн. Это было десять лет назад, я тогда была еще совсем юна, а он хорошо обеспеченный и уважаемый журналист. Может быть вы помните в двадцать восьмом в Нью-Йорке... на Паркер Плейс под землю ушло несколько зданий. В одном из них погибли полицейские. Детектив Меллоун, один из погибших, расследовал похищения людей, в том числе и детей. Дело потом очень быстро замяли... Том, мой муж... мы поженились в тридцатом, он не мог оставить это дело, говорил, что оно слишком подозрительно. Копал и копал. Вскоре он вышел на несколько семей. Скажем так, он не посвящал меня в подробности, но в том, что семьи влиятельны и имеют вес, я не сомневаюсь.

Джулия смахнула пепел в блюдце, окурок едва не обжег ей пальцы. Теперь когда она перестала притворяться, ее лицо изменилось: взгляд уставший, у уголков губ и глаз пробились едва уловимые морщинки.

-Однажды его не стало, он просто исчез. Растворился на улочках Ред Хука. А вместе с ним пропала и вся его работа за несколько лет. Я сразу все поняла. Кричала, рыдала, жила в полицейском участке, доставая детективов... Они обещали мне, что скоро во всем разберутся. Лжецы. А однажды я просто проснулась и это уже была и не я вовсе. Не та, что прежде. Я проснулась и поняла, что ничего не чувствую... кроме желания докопаться до самой сути, - произнесла она, взглянув украдкой на безумного старика, который уже допил бутылку и едва держался на ногах. - Безумцы прокладывают пути, по которым следом пойдут рассудительные...

С последним глотком вино закончилось.

-И вот я здесь, ищу того, кто знает все ответы. И это точно не пьянчуга, бьющий женщин, чтобы доказать свою силу, не этот слизняк Долезела. Все намного сложнее... Вы ведь его тоже ищите, Элиот? Зачем?

Званый ужин, в благородном доме, с приглашённой знатью - вот это уже звучало как что-то действительно стоящее, настоящее и способное помочь Брунхильде в конце концов отыскать своего суженого. Шутка ли, принцесса, заточённая в этом… прекрасном и обворожительном, но всё же не своём теле - это надругательство над самими принципами того, как всё должно быть устроено в мире. Принцесса должна заплетать свои длинные серебристо-золотистые волосы в длинные тонкие косички, украшать голову золотой диадемой с россыпью драгоценных каменьев, одевать обольстительное, но при этом скромное и целомудренное платьешко, подводить губы нежно-розовой помадой, а на веки накладывать незаметные перламутровые тени, смеяться хрустально-чистым смехом, ткать неповторимо прекрасные гобелены, слушаться маменьку, чтить папеньку и томно вздыхать при мыслях о принце из соседней державы… А не вот всё вот это вот, мрачно подумала Брун, втягивая элевый животик, распрямляя могучие плечи, которым позавидовали бы и грузчики из порта Глубоководья - да что там, они и завидуют и ширине их, и бугрящимся на спине и предплечьях мускулам, - и, наслюнявив палец, вытирая пятно то ли сажи, то ли какого прочего дерьма со щеки, никогда не знавшей ни румян, ну пудры, ни прочих принцессовых ухищрений. При виде нахмурившегося лица варварши, посыльный, доставивший приглашение, едва заметно пошатнулся и начал затравленно озираться по сторонам, словно прорабатывая все возможные пути, по которым можно было сбежать, если дама, выше его на две головы, внезапно решит свернуть ему голову - а в том, что ей это удастся с первого же поворота его шеи, бедолага был более чем уверен, поскольку видел эти руки, каждая из которых могла использоваться вместо молота каменщика.

- А мущщины там будут? Много? Благородные? Красивые? - мрачно спросила Брун у посыльного и, истрактовав его невнятный писк как утвердительный вопрос, взяла приглашение и буркнула: - Передай своей мадаме, что Брунхильда Руатимская, принцесса далёкого королевства, по совместительству - гроза Моря Мечей и любительница крошить черепа ограм, будет на её… меро-при-ять… ять.. вот же ж ять с этими вычурными словами! Короче, буду я.

* * *

По случаю приёма Брун принарядилась - натёрла до блеска свой чешуйчатый доспех, выстирала рубаху и кожаную юбку, намаслила сапоги, протерла мохнатой тряпицей рогатый шлем. Плеснув ледяной водой в лицо и заглянув в кадку, варварша ухмыльнулась своему отражению - «хороша, чертовка, огонь ходячий!», и присоединилась к остальным.

Компания, с которой Брунхильду свела судьба, одновременно и нравилась ей, и раздражала её больше, чем калимшанские специи, которые порой любил добавлять в походный котелок Джафар, её желудок. Вот взять, например, Ларса. Смазливый и хорошенький, но слишком молодой и неопытный, а принцессе нужен настоящий мужчина и рыцарь с большой буквы «ы»… или «ь»… или какую там ставят большой в своих манускриптах книгочеи, коим, собственно Ларс и являлся; его заумная болтовня воспринималась варваршей как шум моря: громкий для того, кто слышит его впервые, и незаметный для того, кто провёл в открытом море половину своей жизни. Поэтому, как бы ни нравился молодой парень Брунхильде, она с жалостью к нему осознавала, что не светит бедолаге с нею ровным счётом ничего, и поэтому старалась, как могла, проявлять к жрецу Огмы дружеские чувства - в рамках того, как сама представляла себе их, и как привыкла видеть дружбу среди пиратов, одной из которых она некогда была. Жаль мальца, такую женщину, как Брун, он наверняка хотел бы заполучить больше жизни, но - «не для него сия принцесса родилася». Или вот Дедан, или Даруис. Нормальные мужики, две руки, две ноги, два уха, два глаза, отверстие для еды и эля, что ещё нужно, казалось бы? «Но Брун, а как же принц?! Замути я с одним из них, ну или с двумя - почему бы и нет, я девушка широких… кхм… взглядов и прочего, у меня всё широкое, и кость, и взгляды эти; а потом подвернётся какой принц, и он такой: «О, Брунхильда, о свет очей моих, о дева моих грёз, станьте моей», а я - с двумя мужиками. Да ну, негоже это. Так что, парни, не вкусить вам этой сладкой пышки, увы», - так размышляла Брун. Но в остальном и Дедан, и Дариус ей импонировали - простые, спокойные, и тылы прикроют, и в бою искусны, и немногословны. Во всяком случае, не настолько многословны, как остальная часть их компании, по сравнению с которой молодой-зелёный Ларс был просто молчуном. Вот взять, например, эту вечно торохтящую пигалицу, Ривери, которая по приходу в дом этой мадамы Тафлорн, принарядилась пираткой. От её болтовни у Брун порой бывали приступы мигрени, но при этом принцесса прекрасно понимала, что ожидать уравновешенного и достойного поведения от, по сути дела, ребёнка, да ещё и неблагородных кровей, было бы глупо, а уж глупой Брунхильда себя не считала, и поэтому относилась к Ривери с молчаливым и покровительственным спокойствием. В конце концов, «Полная Чаша» за последние месяцы стала её семьёй, и варварша испытывала ответственность за свою махонькую и не в меру юркую и живую «сестру».

- Пираты не пьют эль бутылками, мелочь, - с улыбкой поправила Брун Ривери. - Мы пьём его бочонками, или бочками, когда настроение хорошее, и куш сорван достойный. Ну и не наряжаемся, как… это, - варварша указала на костюм, - при виде таких шутовских нарядов нас бы торговцы и моряки засмеяли бы, и ничуточки не боялись. Но вот про «тысяча чертей» и «йо-хо-хо» - это ты верно подметила, молодец!

Или вот, например, паладильница, Керри. Вроде нормальная ж баба, и молотком махать умеет, и в бою не раз вызывала одобрительное «хм» со стороны Брун, но вот склонность говорить, говорить вычурно и говорить много - несколько портило общую - почти идеальную - картину. Но, с другой стороны, она ж - полукровка, а полукровки, вестимо, принцессами не бывают, а ожидать от не-принцессы умения вести себя достойно в обществе - глупо. Брун не глупая, она - принцесса.

И Джафар… У варварши был пунктик по отношению к магам всяким и чародеям - памятуя, что именно из-за тёмной волшбы какого-то чароплёта она сейчас здесь и тут, а не в своём дворце вкушает паштет из печени фазана и, прикрывая ротик веером, переливчато смеётся в ответ на шутки придворных кавалеров, которые пожирают её вожделеющими взорами, Брун, мягко выражаясь, недолюбливала магов и прочую чародейскую братию, и предпочитала следовать принципу «хороший маг - дохлый маг». Ну или «снявший с меня проклятие, а потом уже дохлый маг». Тем не менее «дедуля», как про себя называла Брун этого не в меру яркого, необычного и - о Хозяйка Тихой Бездны, Умберли, за что ты мне послала столько чаек над парусом! - ещё одного многословного чародея, Брунхильда, на удивление, принимала абсолютно нормально и не грёзила о том, чтобы посмотреть на то, какого цвета у него мозги. Она даже симпатизировала ему, и пыталась - следуя своим неуклюжим и обрывочным представлениям о том, как нужно заботиться о пожилых членах семьи, - оберегать, защищать и помогать магу.

В общем, семью не выбирают, поэтому какой бы разношёрстной не была «Полная Чаша», она была семьёй. С которой Брун пережила уже немало, и самым последним - и запоминающимся - приключением стала та самая стычка с ограми, бóльшую часть которых почти голыми руками порвала именно Брунхильда, а не паладильница («но что уж там, она и так лишена такого счастья - быть принцессой… пусть хоть потешится тем, что ей мои заслуги поприписывают, она ж семья»), и благодаря которой - стычке в смысле - «Полная Чаша» вмиг стала на слуху у многих в Глубоководье, открыв двери компании на этот праздник жизни.

Праздник, который не особо пока что радовал Брунхильду. Где выпивка? Где жрачка? Где восторженные взгляды мущщин? Где кавалеры и комплименты?

- Правильно, мелочь, еды как раз и не хватает, рты богами в первую очередь для неё были созданы, а не языками трепать, - поддержала реплику Ривери Брун.

Подумать только, уже четыре года прошло с того момента, как Ларс покинул такие родные стены Кэндлкипа, чтобы отправиться на поиски хоть чего-нибудь, что могло пополнить и без того обширную библиотеку Твердыни Знаний. Четыре года! Он уходил наивным юнцом, а сейчас уже... ну хорошо, всего лишь чуть менее наивный юнец. В этом мире должно же быть хоть что-то постоянное, некая незыблемая константа, основа всего сущего. Так пусть он и будет хотя бы бледной копией такой константы. Хотя это было все же слишком неточный эпитет, ведь несмотря на неизменную неуклюжесть, которая могла быть списана только на компенсацию гениального ума, он все же менялся: как минимум, поумнел, набрался житейской мудрости, как говорят, за время странствий. Вот вам и противоречие, спор с самим же собой. Ещё одно неизменное явление в характере Ларса. В общем, оставим историкам право по прошествии множества лет судить о неизменности личности нашего героя, сейчас это не относится к делу. Лучше вернуться к тем четырем годам, предшествующим дню сегодняшнему. Итак, покинув Кэндлкип, Ларс первом делом направился в Кормир. Ну а где ещё пытаться искать новые знания, как не в руинах бывшего Миф Драннора, легендарного королевства, обители магии и тайных знаний?! Вот только одного умник Ларс не учёл - он-то совсем не настоящий искатель приключений, что может грудью встретить огненное дыхание дракона или удар облачного великана. Он в лесу даже чуть не заблудился, благо спасли проезжающие мимо люди (как оказалось, дорога была буквально в нескольких футов). Это оказались "Крылатые ангелы", группа авантюристов, стремившихся покорить себе подземелья и руины Миф Драннора и получить известность во всех Забытых Королевствах. Жрец им был нужен, да и просил Ларс немного по меркам приключенцев: всего-то свитки, книги, манускрипты. Им бы сразу заподозрить, что конкретно этот жрец будем им обузой, когда пришлось ждать, когда он сядет верхом на запасную лошадь, роняя то свой рюкзак, то умудряясь нарушить крепление седла, то банально не попав ногой в стремя, срываясь и падая наземь. В итоге одному из воинов это надоело, и он почти как мешок с картошкой закинул Ларса на лошадь, придержал ту, пока жрец сумеет найти равновесие и усесться-таки нужным образом. Разумеется, после такого юный воспитанник Кэндлкипа проникся благодарностью к этому воину, по годам родившегося ему в старшие братья или товарищи. Вспоминать про тот поход ни тому, ни другому до сих пор не особо хочется. Спаленые волосы от факела в руках Ларса, уроненный щит, разбудивший древних стражей, натянутая не там и не так верёвка. В общем дело не удалось. А если принять во внимание, что жрец всех буквально до белого каления довел своими придирками к названию отряда (ведь все знают, что ангелы итак крылатые, зачем это отдельно отмечать), советами, как добывать ужин, рецептами приготовления, не привязанными к наличию тех или иных приправ под рукой, манерам спутников и прочему, неудивительно, что его настойчиво попросили избавить их от своей компании. Ну как попросили, сняли с лошади и ускакали прочь. Все, кроме того самого воина, Дедана, как он представился. Потом было ещё несколько лет совместной работы на ту или иную группу приключенцев, встреча с заколдованной принцессой, да много чего ещё.

И вот он в Глубоководье, одном из самых ярких и роскошных городов, что он видел (да-да, из целых трёх, деревеньки же не в счёт!). Новый отряд, куда терпимее к особенностям Ларса, новая жизнь и новые знания впереди. Возможно, именно так и выглядит мечта тех самых приключенцев, стать которым он так и не смог в полном смысле. Такие вот мысли и воспоминания крутились к голове Ларса, пока он крутил в руках полученное от Мадам Тафлорн письмо с приглашением. "Полная чаша" в полном составе приглашена на прием в честь самых известных команд искателей приключений. Выше чести просто не было в Глубоководье! И он в числе приглашённых. Стоп, там же будут аристократы, голубая кровь. Нужно привести себя в порядок, чтобы не ударить в грязь лицом. Ну хотя бы первые полчаса. Ларс принялся начищать свои доспехи и щит, потом понял, что первые все равно носит под жреческими одеяниями и кинулся чистить уже одежду. Потом пытался влезть в доспех самостоятельно, но запутался в рукавах и горловине. Плюнул в сердцах, вылез из доспеха, надел жреческие одеяния и взял в руки щит. Оценил свой вид в зеркало. Выглядел он глупо с этим щитом. Отбросив его в сторону, он достал книгу, в которую записывал сводки со своих приключений да рассказы спутников, например, о Туйгайской войне от Дедана, пригладил волосы. Вот теперь мало-мальски сносно. Нужно только стараться ходить аккуратно, ничего не трогать и не задевать. Тогда все пройдет как нужно.

Он выскочил на улицу, надеясь, что не слишком опоздал. Прием был организован на высшем уровне. Даже встреча была куда изысканнее, чем все, что были до этого вместе взятые. Даже ни один камень в его сторону не полетел! На предложение Алиссы он от неожиданности не знал, что ответить, но пока он не ляпнул чего неподходящего, Дедан уже оттащил его подальше. Усевшись так, чтобы мимо его стула могло пройти как можно меньше людей, Ларс немного успокоился. И тут набежали другие гости приема с расспросами. Это они зря...
- Строго говоря само ваше предложение глупо и необоснованно. Вы видите на нас пурпур? Или возможно знаки ордена, или, может, лошадей. А может вас так ввели в заблуждение наши рыцарские доспехи? Ха, да применив вы хоть немного то, что должно бы быть в ваших головах, то быстро поняли бы, что ни один из нас никоим образом не может быть Рыцарем Миф Драннора, хоть некоторые из нас и бывали в тех краях. И да, Ваш вопрос, - переключил он внимание со спорящих на ту, что догадалась, видимо проявив неслыханный для этой рубрики ум, обратиться с вопросом к ним самим напрямую, - на самом деле бестактен. Как же можно обращаться с вопросам, не будучи представленной им? Следует соблюсти все формальности, а уж затем допрашивать тех, кто здесь, между прочим, находится по личному приглашению хозяйки! Но чтобы было понятнее, я покажу пример.
Ларс, не забыв метнуть в Дариуса, слишком поспешившего со своим ответом, недовольный взгляд, слегка отодвинулся на стуле, чтобы встать, но при этом одна из ножек стула потащила за собой скатерть со стола, что едва не привело к тому, что часть посуды не полетела на пол, где несомненно с грохотом разбилась бы. Но жрец этого даже не заметил.
- Мое имя - Ларс Варис, служитель Огмы и воспитанник Кэндлкипа, к вашим услугам.
Жрец слегка наклонил голову в знак неуверенности в положении собеседника, но достаточно уважительно, если тот оказался бы высокого рода. Сделав рукой жест, приглашающий представиться в ответ, он уселся обратно и уставился на девушку взглядом, полным ожидания ответа.

- О, - мягко улыбнулся Эдди, обманчиво мягко. - Тут я вынужден вас разочаровать. Пока что вам никто ничего объяснять не будет. Но все может измениться, разумеется, при условии, что вы сделаете пару жестов исключительно доброй воли.

"Да куда ж этого бродягу черт несет, мать его", - думал Джон, ускоряя шаг в попытке догнать Шона. Он выбросил на тротуар окурок, и вдохнул полной грудью свежий ночной воздух. Впрочем, даже в нем чувствовалась вонь. В бедных районах всегда чем-то смердело. "Хотя бы не жарко", - подумал детектив.

Увы.

Некоторое время вы ехали молча. В машине было комфортно, ее едва заметно покачивало на дороге, и это успокаивало, под полумрак и убаюкивающие движения подступила незаметно дремота, а кресла были такие удобные... в них утонуть можно было, а не задремать.

А потом оно случилось как-то сразу. Было темно.

- Черт, - сказал до сих пор молчавший водитель. И от этого звука вы разом пришли в себя. Сон слетел. Взвизгнули тормоза. Истерично, испуганно. Вас бросило вперед, на спинки сидений первого ряда. Затем с хлопком раскрылись подушки безопасности и машину заполнил вонючий, резкий дым. Еще один удар, сбоку, вас швырнуло вправо, Саманту бросило на Небойшу, она больно ударилась головой о что-то твердое, кажется, о голову своего спутника, и потеряла сознание.

Ему показалось, что во дворе, за стеклом, там, в темноте сада, кто-то есть. Что кто-то, кого он не видел, из темноты наблюдает за ним. Конкретно за ним.

Ангелом её ещё никто не обзывал! Айса изумлённо таращится на пророка, гадая, что в её брутальном облике или манере говорить навевает на мысль о белых крыльях и безгрешности.

- Ангел? Неееее, что ты, я бы даже собеседование не прошла! - она широко улыбается. - Вестник ближе к правде. Наш Морфеус - человек знания, я - человек действия. Айса Рэнд моё имя.

Она протягивает ладонь через стол для пожатия. Саманта никогда первой руки не подаст, Айса же вкладывает в этот ритуал больше, чем просто знакомство. Первой выражая готовность коснуться малознакомого человека, она тем самым выдаёт ему определённый кредит доверия, чего с обычными мимокрокодилами не случается.

- Теперь, когда ты на крючке, - она лукаво подмигивает, - можно огласить кое-какие условия. Не думал же ты, что всё так просто? Во-первых, мы должны встретиться в одном месте - в Яви, не здесь. Во-вторых, ты не должен никому рассказывать о встрече со мной. Понимаю, это выглядит двусмысленно - однако у меня есть причины это требовать. Тебя ещё не разглядели, но вообще таких, как мы, не прочь прибрать к рукам лица из разных организаций. И повезёт, если попадёшь в АНБ, а не к мафии.

В этот момент лицо Айсы приобретает выражение абсолютной серьёзности, что доказывает: она не шутит.

- Так что мы вынуждены соблюдать меры предосторожности. Не знаю, где ты живёшь. Назначь сам какое-нибудь известное место рядом со своим расположением в Яви, куда будет удобно прибыть. Тебя оттуда заберут. Да, выглядит ещё более двусмысленно, - она улыбается. - К сожалению, придётся поверить мне на слово, потому как никаких гарантий дать я не могу. Было бы странно, если б могла. Впрочем, ты волен не соглашаться. Либо задать вопросы.

Которых пока не наблюдается. Неужели пророку не любопытно, во что его планируют втянуть?

Поиск по поводу полиции Портленда и снов на бриге не дал ничего стоящего.
Поиск на тему тети Мари дал следующее: ссылка (см. также все остальное об этой леди).
Насчет альтернативной реальности - все, что найдешь - твое :)

Поэт смутился, когда внезапно появилась девушка в черном, но виду не подал. Продолжал сидеть с серьезной физиономией, словно занят чем-то очень важным, хотя на самом деле он лишь дожидался, когда чай заварится покрепче. Причиной смущения послужила не только привлекательность гостьи, но и сам факт появления во сне Небойши другого человека. Такое событие случилось впервые. Гостья, подобно хищнику, кружила вокруг беседки, разглядывая Небойшу, который робел под ее взглядом. Как он должен реагировать на это вторжение? Откуда она его знает? Кто ей присоветовал «пророка Небойшу»? Хрупкая, заветная, замешанная на страстных грезах, тайна принадлежала только ему. Неужто содержимое чернявой сербской башки просочилось в сновидческую реальность? Пророк ухватился за чайник, но движение вышло неуклюжим, и чай пролился. Поэт смутился еще сильнее и привстал, потом снова сел, и наконец, вместо нормального ответа, выдал следующее:

- Хм… Не желаете ли чаю? Пророки любят чай, знаете ли. Он помогает в нашей пророческой деятельности… увеличивает пророческий потенциал. То есть…. я хочу сказать… Вы не ошиблись, это он, это я.

- Как я здесь оказался, и что вам от меня нужно? - противным голосом передразнил его тюремщик. - Может, я не решил, что мне от тебя нужно. Может, вполне удовлетворюсь сносным минетом, а, может, сдеру с тебя кожу заживо. Или сдам тебя полиции Его Величества в Портленде. Или ... сдам тебя тетушке Мари в Орлеане. Хотя тебе это понравится меньше всего.

Он повернулся, и начал удаляться к лестнице.

Спенсер лениво рассматривал ружье и лениво раздумывал. Много лет назад, еще до войны, он читал роман одного русского графа с забавной фамилией. В романе молодой русский с, почему-то, французским именем вот также, в гостях, восторгался Наполеоном. Но тот русский был молод.

Эллиот неторопливо обдумал, стоит ли ему поддержать неинтересный ему разговор и решил в пользу варианта "поддержать".

- Простите - он повернулся к говорившему - говоря о высшем обществе, которому должно править, вы имеете в виду Гитлера - сына таможенника и домработницы?..