|
Зависшее в зените осеннее солнце с трудом пробивалось сквозь тяжелые тучи. Тишина, что безраздельно властвовала на улицах Гримфолда, навевала странные мысли о беспокойном сне сгорающего от лихорадки больного. На своем пути Эмбер встречала множество поселков и городков, но ни один из них не производил столь гнетущего впечатления. Трое всадников неторопливо продвигались вглубь города. Позади остались полуразрушенные предместья – оставленные дома, пугливо жавшиеся к стенам, которые их так и не защитили. Теперь вокруг темнели безжизненные трущобы, и только крупное воронье провожало охотников встревоженным карканьем. Большинство окон было выбито или наглухо заколочено, на ржавых цепях с натужным скрипом покачивались вывески закрывшихся заведений, замерзшие за ночь лужи смутно отражали плывущие облака. Мерный цокот копыт эхом разносился по пустым улицам, вороны тяжело и неохотно взлетали с мостовой, освобождая дорогу. Они лениво рассаживались на водостоках и крышах, провожая охотников безразличными пуговками-глазами. Силилось ощущение, что подмога из корпуса, что бы здесь ни произошло, опоздала. Эмбер то и дело начинала озираться по сторонам. Она не замечала никого за исключением вездесущего воронья, но не могла отделаться от ощущения, что за ней наблюдают. Словно сами пустынные улицы Гримфолда, заглядывая прямо в душу, взирали в ответ. Белла и Вильгельм ехали позади. Вильгельм не переставал крутить головой, Белла, напротив, отрешенно смотрела прямо перед собой в одну точку. Говорить не хотелось. Город давил на новоприбывших оглушительной тишиной, безраздельным унынием, безрадостной панорамой остановившейся жизни. Эмбер ловила себя на мысли, что отчаянно хочет, почти мечтает, встретить хотя бы одного человека. Живого нормального человека, который мог бы дать внятные и конкретные ответы на сотни невысказанных вопросов. Охотники двигались в направлении центра, на каждой развилке выбирая наиболее подходящий путь скорее интуитивно. Позади остался квартал трущоб: здания вокруг стали выше, массивнее, а застекленные окна закрывали тяжелые шторы. Эмберли задумывалась о возможности постучать в одну из дверей, когда увидела рукотворную баррикаду за очередным поворотом. Огромная груда из старой мебели, дверей, ящиков, ставень, высилась в полтора человеческих роста, почти перекрывая проезжую часть. В центре виднелся оставленный специально просвет, шириной, самое большое, в небольшую калитку. На шесте над баррикадой висело, поникнув, выцветшее темно-синее знамя – хорошо знакомый флаг Объединенного Королевства. Порыв ветра принес с собой и приглушенные голоса. Эмбер успела проехать еще несколько ярдов, прежде чем из просвета в баррикаде появились солдаты. Они выбегали по двое и сразу рассредоточивались – спустя минуту улицу уже перекрывал ощетинившийся штыками редкий строй в десяток гвардейцев. Под треуголками виднелись хмурые изнеможенные лица, пятна грязи темнели на синих мундирах, но наставленные на охотников винтовки были безукоризненно вычищены и мрачно переливались вороненой сталью. Несколько солдат возникли наверху баррикады – теперь на охотников было нацелено без малого полтора десятка стволов. – Стой! – хрипло крикнул один из гвардейцев. Уголки губ Изабеллы, едва заметно вздрогнув, изогнулись в усмешке. Из-за баррикады выехал статный всадник в офицерском мундире. Холодные серые глаза офицера подчеркивали нордическую строгость худого лица, волосы пепельно-серебристого цвета были аккуратно зачесаны назад и собраны в хвост, многодневная щетина скрывала впалые щеки. Бледное лицо зеркалом отражало и внешнюю, и внутреннюю усталость, но в поставленном командирском голосе слышалась несгибаемая решимость. – Пропустить! – выкрикнул офицер, и солдаты неохотно опустили винтовки. – Они из корпуса. Мэр сказал вести к нему, если кто-то объявится. Всадник выехал навстречу Эмбер, просочившись сквозь строй. – Это все? – спросил хмуро, кивком указывая на Вильгельма и Беллу. – Работы хватит на весь ваш штат.
|
Начиная переговоры – если, конечно, подобную болтовню можно именовать подобным словом – Арлетта даже не представляла, как отреагирует Меченый, с равной вероятностью предполагая варианты от “ну, давай поболтаем, малышка” до “чтоб ты сдохла, шавка Корпуса”. Но чтобы Эстебан бросил клинок в ножны... Нет, такого девушка себе даже представить не могла, и замерла с открытым ртом, опустив меч к земле. Вглядываясь в глаза ветерана, она видела в них только боль и бескрайнюю, как Океан, тоску, давящую на спину грузом прожитых лет и неимоверной усталости. Осунувшееся лицо Эстебана, ставшие острыми и резкими морщины, в которых залегли глубокие тени – мужчина вмиг перестал быть опасным, а вместе со страхом растворилось солью в воде и былое раздражение. А уж когда теперь уже бывший охотник с посеревшим лицом отбросил в сторону инсигнию, словно ставя точку в своей славной карьере... Все это вызывало безграничную жалость и идущее от самого сердца совершенно неразумное желание обнять, уткнуть незадачливую жертву носом в шею и, гладя по волосам, зашептать что-то бессвязно-успокаивающее. Никто, ни одна живая душа, а особенно душа сотоварища по Корпусу, не должна так страдать! Повинуясь порыву, Арлетта сделала шаг вперед. - Лорд Эстебан, я...
И тут старый охотник в одночасье изменился, словно месте гордого человека оказалось прячущееся до срока под личиной чудище. Алхимик вздрогнула и замерла, нелепо разведя руки. Ей хотелось отвести глаза, отвернуться, лишь бы не видеть, во что превратился Меченый, но переплетение любопытства исследователя и того первобытного чувства, что всегда тянуло людей на публичные казни, оказалось сильнее – Арлетта продолжила смотреть, совершенно забыв, зачем она здесь. А потом молнией пришла мысль: Эстебан не волкодлаком покусан, не вампиром обращен, не кем-то жестоким и насмешливым проклят: старый охотник просто в какой-то момент утратил контроль, и его Зверь вырвался наружу. Мужчина еще мог сдерживать свое второе “Я”, но как долго? Алхимику почему-то казалось, что это – вопрос времени, причем весьма недалекого. Но хуже того, что стряслось с Четырнадцатым, было горькое осознание, что никто, и она сама в том числе, не застрахованы от подобного. И ладно она: как алхимик, ей не так часто находится повод выпустить Зверя “на погулять”. А драгоценная Эмберли, семимильными шагами проходящая иерархию корпуса? Как долго она, талантливая и рьяная, сможет избегать подобной ловушки? А другие мужчины и женщины, чьи имена откликаются в сердце пусть меньшим, но теплом? Как же они? И что если однажды напротив нее будет стоять не незнакомец, а тот, кого она хорошо знает? Что тогда делать? Вопросы, вопросы, вопросы – и ни одного ответа.
При таких раскладах просьба, похожая на приказ, не показалась чем-то удивительным: Арлетта была уверена, что она бы сама, оказавшись на месте жертвы, поступила бы точно также, разве что без совершенно ненужной стрельбы. Ноги, перестали быть ватными, и девушка смогла наконец сдвинуться с места. - Я? Я... сделаю. Так будет правильно. В поисках молчаливой поддержки она бросила взгляд на напарников: затравленный, жалостливый, испуганный. Мужчины могли видеть, сколь бледна стала и без того не отличающаяся здоровым загаром их спутница, сколь мало в ней было уверенности – даже вечная улыбка пропала, не оставив и следа. Но, кажется, не всех это волновало – взвешенное предложение дознавателя заставило Арлетту еще больше посмурнеть и запнуться. Но – не остановиться: алхимик считала, что последнее желание человека, пребывающего в столь паскудном состоянии, стоит все же исполнить. Романтик был прав в своем ratio, вот только он не учитывал иное, нечто более глубокое и духовное, что толкнуло носящего Ласточку сначала прекратить бой, а потом и озвучить столь странную просьбу.
Подойдя поближе к старому охотнику, девушка расширившимися, тревожными глазами посмотрела на него снизу вверх, и торопливо произнесла: - Лорд Эстебан... – как же тяжело держать меч мокрыми от пота пальцами! – я готова оставить вас человеком... Если вы, конечно, не примете предложение Джозефа.
На языке Арлетты вертелся еще один вопрос, но задать она его собиралась только после того, как Эстебан примет решение: "Может, у вас есть время, пока Оно еще сдерживается, рассказать мне, как так получилось и как ощущается? Может, мы сможем помочь еще кому-то, кто столкнется с этим? Предвосхитить... Или я смогу-таки создать эликсир, помогающий сдерживаться... Если лучше не рисковать – пойму... ".
-
На языке Арлетты вертелся еще один вопрос, но задать она его собиралась только после того, как Эстебан примет решение Все в Арлетте хорошо, а это – особенно.
|
Зубы продолжали стремиться отбить чечетку, сердце – вырваться наружу и убежать отдельно, а пальцы, крепко сжавшие поводья – пробить ногтями ладони. Копыта жеребчика продолжали свой дробный перестук, и Арлетте с каждым ударом казалось, что вот он – последний миг ее жизни: она умрет если не от пули, то от разрыва сердца. Ведь одно дело: готовить новый экспериментальный декокт с неизвестными последствиями вплоть до взрыва, или идти там с отрядом на очередную страховидлу, или пьяной идти искать приключений на пониже талии в порт, и совершенно иное – мчаться во весь под пули в гордом одиночестве. И как только солдаты на такое идут? Не иначе чувство плеча помогает. Между тем развалины приближались, а выстрела все не следовало: Эстебан, бушприт ему в корму, просто издевался, зная, что ожидание смерти страшнее ее самой! На последних секундах алхимик зажмурилась, прощаясь с жизнью, но все было без изменений – разве цокот копыт по камням стал звонче. Открыв глаза, она убедилась, что Меченый проворонил момент и упустил жертву – сразу же грудь переполнила радость, вырвавшаяся наружу залихватским задорным полукриком-полувизгом: на более внятное проявление чувств девушки не хватило.
Коллег по цеху нигде не было видно, и Арлетта здраво рассудила, что они ринулись в башню: а что им еще оставалось делать, кроме как поспешить выразить противнику свое восхищение меткой стрельбой? А, значит, с минуты на минуту начнется бой, который никак нельзя пропустить: иначе уговаривать уже будет некого. Хотя, откровенно говоря, натерпевшейся страха охотнице сейчас, как никогда, хотелось, чтобы паршивца прикончили, и желательно максимально болезненным способом. Но сердце сердцем, а разумом девушка понимала, что личное не должно мешать общему, в частности – капитуляции Меченного и передаче его в руки командования. Спрыгнув с седла, алхимик не стала отвлекаться на стреноживание Вьюнка, а, выхватив из ножен клинок, ринулась в пролом, понимая, что там, где прошли ее напарники, страшиться нечего. Проскользнув мимо разряженных арбалетов, девушка убедилась в своей правоте: иных опасностей, кроме связанного боем Эстебана, не было. Оценив ситуацию, охотница мягким шагом начала обходить неприятеля, не сводя с него глаз. Враг, конечно, опытнее ее, но уж несколько-то ударов сердца она сможет сдерживать его напор, буде Эстебан решит прорываться через нее: главное, не прохлопать ушами атаку. А там уже и Ханс с Зефом подтянутся и дадут башенному стрелку похохотать.
Судя по всему, к началу торга за тело эстебаново она опоздала: ответ явно был на предложение сложить оружие. Что же, это ухудшало ситуацию, хоть и не сильно. По крайней мере, попробовать стоило: - Милорд! – расплылась в дружеской улыбке Арлетта, не опуская, впрочем, меча, - Полноте! Вы слишком ценный кадр, чтобы просто казнить! Зря, что ли, приказано постараться доставить живым? – девушка привычно изящным жестом поправила растрепанные после скачки волосы, - Клянусь своим тиглем, это не попытка облапошить и прирезать, давайте поболтаем! Не выйдет – продолжить бой можно всегда!
|
Ответом на в высшей степени разумное предложение стал новый выстрел: вместо того, чтобы начать обсуждать условия, требовать от штурмовиков остановиться и так далее, Эстебан, если, конечно, это был он, предпочел бой. И это было… неприятно: словно в душу плюнули. Конечно, и Меченного тоже можно было понять – когда на тебя несутся два здоровых лба, миролюбие отступает на второй план. Но все-таки стрелять в такой ситуации было слишком уж провокационно. - Ну и дурак, - буркнула себе под нос Арлетта, вжавшая при новом выстреле голову в плечи, - Я, между прочими, тебе давала шанс выйти сухим из воды. А теперь пеняй на себя, раз такой неразговорчивый.
Бросив взгляд по сторонам и убедившись, что бежать ей придется, как и остальным, по совершенно открытому пространству, Арлетта прикинула свои шансы и убедилась, что вероятность оказаться живой мишенью прямо-таки приближается к ста процентам, и примерно таковы же шансы обзавестись не предусмотренной природой дыркой величиной с кулак. Ни то, ни иное охотницу категорически не устраивало. Впрочем, столь же негативные эмоции вызывала и сама мысль о том, чтобы спасаться бегством: не для того она настаивала на том, чтобы идти вперед вместе с мужчинами. Следовало срочно подобрать альтернативный вариант, пока Меченый, за исчезновением с линии огня других целей, не решил передать очередной пламенный привет именно ей. Прикинув все pro e contra, алхимик решила сделать ход конем, причем равно в прямом и в переносном смысле. Подскочив, как пружиной подброшенная, она со всех ног ринулась назад, туда, где за прикрытием кустов стояли привязанные к колышкам кони.
Перепрыгивая через большие камни, продираясь сквозь колючие кусты, чувствуя, как осыпается мелкий гравий под подошвами тяжелых сапог, девушка практически кожей ощущала, как у нее на спине нарисован знак цели. Но повезло: задыхаясь от резкого бега, с промокшей насквозь нижней рубахой охотница ворвалась в подлесок, получив напоследок хлесткий удар по плечу так некстати подвернувшейся ветвью. - Демоновы задницы, - с хриплым облегчением выругалась девушка, когда увидела терпеливо ждущих хозяев коней.
На бегу освободив поводья, запыхавшаяся девушка практически взлетела в седло верного Вьюнка и, похлопав того по крутой шее, набрала повод. Движение поясницей вперед, недвусмысленная и, из-за общего нервного состояния, слишком резкая команда шенкелями. Верный жеребчик, коротко фыркнув, что, видимо, должно было обозначать неудовольствие от хозяйкиных поступков, миновал кусты и послушно взял с шага в галоп. Из-под копыт полетели комья земли и каменная крошка, в уши ударила скорость. А прижавшейся к шее коня всаднице оставалось только уповать на удачу, что другие охотники будут сочтены более заслуживающими внимания.
|
Рассуждения Романтика, явно не понаслышке знающего о фортификации, охотница встретила с искренним любопытством: узнать что-то новое всегда было приятно, даже если это знание сугубо теоретическое и, скорее всего, осядет в памяти мертвым грузом. К тому же всяческие несуразности, если на них обратить своевременное внимание, могут дать неплохую пищу для размышлений. - Спасибо, Джозеф, - ответила она, стреноживая Вьюнка, - если ты думаешь, что ничего странного нет – то и ладно. В конце концов, в наш век пороха все эти старые крепости, на холме они или нет, свое значение всячески утратили. Сейчас более полезны башни мартелло и всяческие приземистые редуты, хотя, - алхимик непритворно вздохнула, - нет в них того величественного очарования старинных крепостей.
Дальше вояки, которым и предстояло усмирять потенциально недовольного Меченного, перешли к обсуждению плана дальнейших действий – и, как и следовало ожидать, разошлись во мнениях. Но если Джозеф собирался использовать все ресурсы, то Хансу взбрендило поиграть в рыцаря, защищающего леди от угроз – и это было совсем неприятно. Выпрямившись, донельзя возмущенная Арлетта в несколько шагов подошла вплотную к высокорослому охотнику и, глядя снизу вверх, начала тыкать пальцем в широкую грудь мужчины в такт своим словам, стараясь, впрочем, сдерживать так у рвущейся на высокие октавы голос: - Дорогой мой Мрачный! Если ты за время поездки забыл, то я – тоже охотник корпуса, алхимик и лекарь, который может вытащить тебя с того света, случись что! И клинок у меня не для красоты! В одиночку я не справлюсь с Меченым – но я же на одна буду, черт побери! Я не стану отсиживаться в тылу, если только ты меня не свяжешь и не заткнешь рот кляпом! Увидит – далеко пешком не уйдет, мы верхами его догоним живо! В общем, никаких «останься и наблюдай» - перебьешься!
- Джозеф, - резко повернулась она на каблуках к дознавателю, явно готовая, если мужчина решит поддержать Ханса, вступить в перепалку и с ним, - я готова хоть ползком, хоть прыжкомю и согласна всячески с твоим планом. Пошли, только лошадей подальше от дороги уведем: на случай, если наш беглец увидит их ненароком и решит украсть одного из наших красавцев.
-
В общем, никаких «останься и наблюдай» - перебьешься! Не, ну правда, ишь чего захотел!
-
очень яркое и эффектное выступление!
|
- Следующий завтрак с меня, - просто сказал Ханс, когда они вдвоем с Арлеттой покидали трактир. Сказал без всякого подтекста и намеков на флирт, подразумевая лишь признательность за кофе и желание вернуть услугу. И если бы кто-то сказал Хансу, что его слова можно истолковать двояко, Вернер бы очень удивился.
Он пристегнул меч к седлу и сунул монету в ощутимо дрожащую ладонь мальчишки конюха. - Да не трясись ты так, - сказал ему добродушно, насколько Ханс вообще мог выглядеть добродушным, - пошутил я.
- Не хотел бы этого признавать, но этот тип, Джозеф, прав, - сказал Ханс спутнице, пока они, удерживая нетерпеливо сучащих ногами лошадей, ожидали возвращения дознавателя, - многие опытные охотники имеют развитое чутье, ощущают присутствие чудовищ... Или других охотников. Я это упустил, а он - нет. Вот что отличает профессионала от любителя. Думаю, хоть он и невысокого ранга, но в вопросах своей... специализации достаточно компетентен.
Снова потянулась дорога под бодрый перестук подкованных копыт. Подумалось невзначай, что охота по большей части и состоит из таких вот разъездов, где разве что непогода да скука бросают вызов агентам Корпуса. Наконец остались позади усталые осенние поля, и за редколесьем обнаружились искомые развалины. Вернер сумрачно разглядывал руины замка, и не мог отделаться от ощущения, что те не менее сумрачно разглядывают его в ответ. - Аристократы, - скривился Ханс в ответ на вопрос Арлетты. Избыток денег и власти не всегда соседствует со здравым смыслом, скорее даже наоборот.
Покивал, слушая рассуждения Джозефа, лишь удивленно вскинул бровь, узнав, что Эстебан был без лошади. - У нас два равновероятных варианта, - сказал Ханс после непродолжительного молчания, - в первом случае цель знает о метке и расчитывает выбить погоню, то бишь нас, на своих условиях, выиграв время. Во втором, он еще ни о чем не догадывается и действительно посетил руины из, гм, профессионального интереса. В любом из этих случаев не вижу смысла ползать по полям на брюхе - если он нас ждет, то уже заметил. Если нет, то он занят своими делами внутри и не ждет опасности извне. Я бы сделал так - поехал к замку вдвоем с вами, Джозеф, оставив ле... Арлетту здесь в качестве наблюдателя. Причуда неизвестного мне лорда в данном случае играет нам на руку - из замка вряд ли получится сбежать так, чтобы этого не заметили отсюда, с холма. Убедившись, что мы добрались, а из руин никто не пытается удрать - Арлетта присоединится к нам. И если вдруг к этому моменту цель с нами уже покончит - она успеет отступить и известить Корпус о нашем провале.
-
Интересный Ханс. Интересно еще, каким он был преподом))
-
Снова потянулась дорога под бодрый перестук подкованных копыт. Подумалось невзначай, что охота по большей части и состоит из таких вот разъездов, где разве что непогода да скука бросают вызов агентам Корпуса. Наконец остались позади усталые осенние поля, и за редколесьем обнаружились искомые развалины. Вернер сумрачно разглядывал руины замка, и не мог отделаться от ощущения, что те не менее сумрачно разглядывают его в ответ.
|
Изабелла осадила коня с присущей ей во всем грацией – иногда Эмбер казалось, что эта девушка не только родилась, но и росла в седле. Одной рукой она натягивала поводья, длинные пальцы другой будто невзначай поглаживали эфес меча. Ее тонкие губы искривились в снисходительной и одновременно немного раздраженной усмешке – Белла небрежно откинула прядь волос, чтобы та более показательно-неряшливого обрамляла безупречный овал лица. Эмбер в очередной раз отметила, насколько Изабелла красива, почти вызывающе красива, и насколько отталкивающее впечатление производит, будто искажая черты лица, ее презрительно-высокомерная манера держать себя.
В отличии от Вильгельма, Изабелла безусловно была хороша – в том, как она двигалась, орудовала мечом, принимала непростые решения на лету без малейшей заминки, чувствовалось уверенность профессионала с несравнимо большим количеством опыта. Трансформация не столько сломала ее личность, сколько дополнила – Изабелла словно с самого рождения была прирожденной охотницей и долгие годы терпеливо ждала, пока возможности начнут стыковаться с амбициями.
Эмбер приходилось встречать подобный типаж – прирожденные хищники, слишком отчетливо осознававшие свое превосходство, чтобы признавать авторитеты и выслушивать лекции.
– Почему бы нам не спросить у Вильгельма? – холодно поинтересовалась Изабелла, облизывая темные склоны лесистых холмов жадным взглядом.
Вильгельма не пришлось просить дважды. Поправив очки, он на одном дыхании сбивчиво выдал скороговоркой: – Выбрать подходящее место для лагеря, защищенное от чужих глаз, но с хорошим обзором. Оценить целесообразность разведения костра, разводить костер только в случае отсутствия признаков опасности. Стреножить лошадей, установить систему оповещения, распределить дозоры. Выбрать оптимальное место для размещения часового, – словно заучил на память одну из лекций.
Изабелла хмыкнула, спешиваясь. Она подвела лошадь ближе к кострищу, быстро осмотрелась и занялась привязью. Вильгельм, чрезвычайно довольный своим ответом, спрыгнул следом. Несколько минут спустя он, по итогам короткой перебранки, побрел за хворостом.
Сырые ветки занимались неохотно, нещадно чадя. Опустившаяся на корточки Белла щедро сыпала из мешочка щепки для розжига, пока ночь окончательно вступала в свои права. В конце концов костер занялся, и пламя, жадно облизав хворост, взметнуло в небо сноп ярких искр. Вильгельм вернулся с новой охапкой хвороста и со вздохом опустился на подтянутое бревно.
Кромешная тьма восторжествовала за гранью светового кольца. Тишина, теперь не прерываемая даже отрывистыми одиночными всплесками, наседала. Изабелла села на бревно рядом, отрешенно всматриваясь в огонь. Языки пламени танцевали, обдавая жаром лица охотников. Вильгельм вытащил из походной сумки небольшой котелок, следом появилась потрепанная старая фляга.
Эмбер не покидало странное ощущение уединности, которое словно пропитывало эту давно оставленную дорогу – как будто всего остального мира не существует, и привычная реальность окончательно и бесповоротно растворилась в мраке за пределами кольца света. Сложно было представить, что где-то там, в столичных предместьях, по-прежнему существуют окутанные фабричным смогом огромные города. Они казались сказочно иллюзорными здесь, на диких и почти не тронутых печатью цивилизации просторах бесконечного севера.
– Леди Эмберли, – серые глаза Изабеллы теперь излучали вежливый интерес. – Что может ожидать нас в Гримфолде?
Вильгельм нахмурился, гремя котелком.
– Отряд из восьми охотников, – продолжила Белла, растягивая слова с характерной ленцой. – Никогда не слышала о формировании настолько большого отряда.
|
К выездным заданиям у Арлетты всегда было двойственное отношение. Будучи профессиональным алхимиком Корпуса, она не столь часто, как ординарные охотники, оставляла Чертоги, и возможжность сменить обстановку, повидать новых людей и места и, наконец, просто развеяться от приятной и любимой, но все-таки рутины, воспринимала с радостью. С другой стороны, подобные выезды неизменно были связаны с отсутствием элементарного комфорта, клопами в придорожных гостиницах, похожим на подошву солдатского сапога мясом на тарелке, непритязательной и ограниченной публикой, лужами под ногами и моросью над головой – и вот во всем этом ничего хорошего не было. К всему прочему, девушке была глубоко чужда та страсть погони и убийства, что двигала ее коллегами – свой восторг и наслаждение она находила, перебирая ингредиенты, составляя эликсиры и яды и пытаясь создать нечто новое. Таким образом, главного наслаждения от заданий она была лишена, воспринимая его скорее через призму того, что можно получить с очередной твари, а не с самого процесса умерщвления. Хотя, следует признать, интеллектуальная часть Охоты – найди, где спряталась тварь, и придумай, как ее можно быстро и безболезненно прикончить, была ей также не чужда: но в этом Арлетта находила скорее удовольствие игры разума, чем обязательную прелюдию к бою. Нынешнее же задание не могло доставить даже такой радости: чья-то умная голова наверху – чтоб ему весь день икалось! – решила, что для охоты на Охотника нужны именно ее алхимические таланты, и легким росчерком пера отправила девушку в далекий порубежный Веллингтон, где наверняка нет ничего, кроме унылых горожан, пары старых церквей, господского замка или его руин на холме, да парочки унылых вурдалаков, флегматично грызущих старые кости на кладбище в ожидании, когда их наконец прикончат. Тоска! И, что самое паршивое, с чудовища можно было бы пополнить запас ингредиентов, а с Меченного взять было нечего, кроме проблем. Но раз уж приказание получено, делать нечего – пришлось отправляться, прощаясь с родной лабораторией и уютной комнатушкой в Чертогах, тихонько ругая высокое начальство на чем свет стоит.
Неудовлетворенность от поездки мог бы скрасить добрый спутник – но и с этим не повезло. Напарник, представившийся Хансом, оказался мужчиной мрачным и нелюдимым, чуждым радости общения и эстетического любования окружающей природой. Зато он производил впечатление бойца, способного, не запыхавшись, прикончить кого угодно и что угодно, а для Охоты это качество было куда как полезнее. К тому же эдакий неразговорчивый тип – далеко не самое худшее, что мог бы представить Корпус. Представив на миг, что ей могло понадобиться сотрудничать с кем-то вроде того же фанатика Юргена, алхимик внутренне содрогнулась. Долго – с полчасика – подосадовав над невозможностью нормального диалога, Арлетта решила, что попросту будет говорить за двоих, и вывалила на односложно отвечающего собеседника целый ворох свежих сплетен из Чертогов и охотничьих баек представителей действующего состава Корпуса, периодически разбавляя их новостями из столицы и королевского двора. И, конечно же, не могла не удержаться от того, чтобы поведать о собственных подвижках на ниве экспериментального зелье- и ядоварения. К вечеру бурный ручеек информации иссяк, а мужчина так и не проявил готовности общаться, так что разговор в итоге тихо умер. Ненадолго он воскрес за вечерним костром, когда расстаравшаяся Арлетта приготовила более чем достойный ужин, и начала нарываться на комплименты, параллельно припоминая, как сама вот так сидела у тепло потрескивающего огонька в дороге к очередному заданию, не зная, что ее ждет завтра. Окончив трапезу, она зажгла фонарь и, устроившись на переметных сумках, вытащила записную книжку и перо. Нацепив на нос круглые очечки в металлической оправе, сразу придавшие ей вид ученой девы, Арлетта продолжила раннее начатую работу, покрывая страницы мелкой вязью формул и периодически ругаясь, как портовый грузчик, когда та или иная теоретическая выкладка не приводила к ожидаемому результату. Несколько раз за вечер она подскакивала с места, начиная мерять полянку торопливыми шагами, и под активную жестикуляцию что-то бурчала себе под нос торопливой скороговоркой только для того, чтобы радостно улыбнуться, кивнуть себе и снова ринуться записывать новую идею.
Следующее утро показало, что что до цели оставалось всего ничего: можно было бы и не останавливаться на привал. Зато все-таки Веллингтон был городом, а значит, был шанс на некоторое удобство: гораздо хуже было бы, если бы погнали в какую-нибудь деревню на болотах с кособокими домишками и жителями, на лице которых стоит печать долгого инбридинга. Так что по улицам охотница ехала в приподнятом настроении, расточая улыбки направо и налево и приветственно помахивая ладошкой смурным по раннему часу горожанам. Мечта добраться до трактира и хлебнуть чего-то крепенького уже почти превратилась в реальность, и девушка уже предвкушала, как насладится заслуженным отдыхом, совмещая его с планированием операции. Название кабака заставило Арлетту понимающе хохотнуть: - Демонстративная лояльность, однако! Не остался без ободряющего комментария и юный конюх, которого алхимик ободряюще похлопала по плечу и обнадежила, скрашивая угрозу Ханса, которого она про себя окрестила Мрачным: - А если все пройдет хорошо – я тебя в лоб поцелую!
Внутри «Фридрих» оказался ровно таким, каким и ожидался быть кабак на севере – массивный, темный и совершенно без изысков. Сюда люди приходили в первую очередь пить, и уж потом есть и общаться, и ни в какой красоте убранства не нуждались. А трактирщик, по всему видно, не нуждался в гостях, подобных Охотникам – но это уже были его сугубо личные проблемы. Скинув походя плащ на крючок, под звонкое цоканье каблучков Арлетта споро прошествовала к трактирщику, краем глаза заметив, что Ханс взял в оборот дознавателя. Навалившись на стойку, девушка белозубо улыбнулась, всячески демонстрируя свое расположение: - Утро доброе, милейший! Хорошее у вас заведение, я посмотрю – внушительное, строгое, и сразу видно, достойное. По сравнению с теми, что я проезжала сюда, просто небо и земля! Тут такое дело: мы с моим спутником проголодались – организуйте нам, будьте любезны, потрапезничать, а мне еще и кофейку, если найдется, сварите, и пунша поставьте. А если их нет, то и ладно! Думаю, мы и подогретым элем с медом и яйцом обойдемся.
Завершив короткую беседу, алхимик, вернулась к сослуживцам и, не чинясь, устроилась между мужчинами, с блаженством вытянув ноги. - Приветствую, коллега! – легкий кивок символизировал поклон, - Арлетта, алхимик. Моего общительного и веселого спутника, если он еще не успел представиться, Хансом кличут. А вы – Джозеф, верно? Ну-с, что вы имеете честь нам сообщить? Сразу к делу и берем быка за рога, или сначала культурненько побеседуем за завтраком о природе да погоде, а потом и к сути перейдем?
-
Что пост, что персонаж - полный восторг 😍
-
Арлетта умеет устраиваться! И готовит вкусно, сразу видно. Повезло нам всем.
-
Арлетта просто шикарна, и концепт, и отыгрыш персонажа
-
Долго – с полчасика – подосадовав над невозможностью нормального диалога, Арлетта решила, что попросту будет говорить за двоих Чувствую, будет весело)) чудесная Арлетта! <З
-
Такая жизнерадостность просто подозрительна!
-
За жизнерадостность диалога!
|
Веллингтон. Типичный сонный городишко, кои щедро рассыпаны в провинциальных землях. Ханс достаточно повидал таких. Дремлют, устроившись на перине традиционных укладов, укрывшись одеялком благочестия. Но порой в процессе охоты это одеяло сползало, и под ним обнаруживалось истинное лицо города. Зависть. Ненависть. Коварство, какого устыдились бы упыри и волколаки, и блуд, заставляющий покраснеть даже суккуба. Уважаемые отцы, исправно чтящие Единого, а по ночам избивающие жен и насилующие дочерей. Любящие жены, травящие мужей беленой и аконитом. Почтительные дети, выгоняющие из дома дряхлых родителей, душащие их подушками ради наследства. Змеиный клубок интриг, добрососедский быт пауков в стеклянной банке. И главное, что беспокоит такие городки куда сильнее ячейки вампиров или угнездившегося в стоках риггера - любыми средствами сохранить маску благочестивой сонливости, не дать сползти укрывающему его истинное лицо одеялу. У нас тут такого никогда не было, господин охотник. Верните все как было, господин охотник. Делайте что хотите, господин охотник, но позвольте нам и дальше тихо жрать друг друга, не опасаясь, что это сделает кто-то другой. Кто-то чужой.
С такими тяжелыми мыслями въезжал Ханс в окрестности Веллингтона, привычно не обращая внимания на шарахающихся, тайком осеняющих себя крестным знамением, украдкой плюющих вслед местных. Обычное дело. В подобных местах не любят чужаков. А охотники, так уж выходит, чужаки вдвойне. Уже не люди, еще не чудовища, застрявшие посередине, чужаки и для тех, и для других.
Возможно, Ханс был слишком предвзят. Хватало, в конце концов, даже в таких городках приличных, хороших людей. Просто сказывался опыт, личная склонность к мрачному фатализму и пока неясный, но тревожный контракт с участием дознавателя. Вернер не любил убивать людей. Это противоречило самой сути его ремесла. Но на самом деле, если уж быть честным до конца, он боялся. Боялся того, каким восторгом упивается внутренний зверь, глядя на стекленеющие глаза покойников, ощущая горячую кровь на руках. Зайди по этой тропе чуть дальше, и следующий дознаватель может прийти уже за твоей головой. Корпус должен постоянно самоочищаться, это вбивали в головы адептов во время обучения, это подтверждала практика после инициации. Это было необходимое зло. Но нравилось ли это Хансу? Нет, Хансу это чертовски не нравилось.
Вернер отдавал себе отчет в том, что производит довольно мрачное впечатление даже на охотников, так что с попутчицей старался вести себя мягко, даже, страшное дело, пару раз улыбнулся. Это было несложно, девушка оказалась крайне миловидной и дьявольски обаятельной, а Ханс, хоть и был наполовину гончим псом Корпуса, на вторую половину все же оставался мужчиной. Он украдкой поглядывал на ее точеный профиль, пытаясь припомнить, не встречалась ли она ему в столице, в чертогах? Похоже, что нет. Такие запоминаются. Вероятно, Арлетта была из тех охотников, что больше работают головой, нежели клинком, потому что многих вчерашних адептов Ханс знал как раз по углубленному курсу практического фехтования против нелюдей, который он вел несколько лет. Девица, кажется, была не прочь пообщаться, и даже Единый не сумел бы упрекнуть ее в отсутствии попыток наладить контакт, но односложные ответы Вернера не располагали к непринужденной беседе, и остаток пути до Веллингтона охотники проделали в тишине.
Передав поводья Ветреницы парнишке-конюху, Ханс бросил ему монетку. - Лошадей почисти хорошо, фуража не жалей. Будет нужно, доплатим, - сказал он слуге и добавил, показав клыки, - Если что-то из поклажи пропадет - найду и съем.
Притороченный у седла тяжелый меч Ханс отстегнул и так, положив его на плечо, шагнул в полумрак постоялого двора. Заведение пустовало, так что на опознание контакта много времени не потребовалось. Не тратя время на плешивого хозяина, Вернер сразу проследовал к одинокой фигуре дознавателя, ибо никем иным единственный посетитель "Его величества Фридриха" быть не мог.
- Лорд Джозеф? - Вопрос не подразумевал ответа, был скорее данью вежливости. - Ханс Вернер.
Серебряная собачья голова на цепочке не оставляла пространства для разночтений и дополнительных пояснений, как и оленьи рога на инсигнии дознавателя. Не дожидаясь приглашения, Ханс сел, положил шляпу на стол, прислонил меч к стене и не мигая уставился на собеседника без малейшего намека на дружелюбие. Если охотников не любил простой люд, то дознавателей не любил вообще никто, даже другие охотники. Потому что дознаватели суть охотники на охотников, а быть дичью - штука неприятная. Сегодня они работают вместе, а за кем этот тип придет завтра? За Хансом? Арлеттой?.. Ханной?
-
Ах, какое описание внутригородских клубков змей! Аж до мурашек пробирающее!
-
Здорово! Особенно городок под одеялом благочестия классно вышел!
-
Ханс может менять фамилию с "Вернер" на "Роршах") ссылка
-
Ханс конечно колоритный тип, нравится 🔥
-
Чувствуется охотничий опыт)))
-
Чем-то напомнило сходу памятную фразу Холмса про то, что «в самых отвратительных трущобах Лондона не свершается столько страшных грехов, сколько в этой восхитительной и веселой сельской местности»
А так… интересно будет работать с таким персонажем, да, интересно…
-
За восприятие города!
|
-
Старая дорога петляла по самой кромке болот, словно грань, разделяющая миры. По правую руку гиблые топи тянулись до самого горизонта – их поверхность, усыпанная кочками и прозрачными заводями, зеркалила небо. Над водой струилась зыбкая туманная дымка, тонкие струйки пара танцевали в мягком свете сгущавшихся сумерек. Время от времени одиночные всплески нарушали тягучую тишину, и смутные силуэты тревожили воду среди корней искореженных болотных деревьев. Здравствуй, Аккарин! :D
|
Двое мужчин. Потенциальный Зденек и какой-то исхудало-измождённый дрищ. Вечер, смеркается. Стоят у дома. — Привёл? — дрищ спрашивает у Зденека. — Не. Отказалась. Тут новая какая-то появилась, думал ей предложить. Но она с Красной. — Бля, — дрищ ковыряет носком ботинка асфальт. Выдерживает паузу. — Можем отложить, — предлагает Зденек. — Нет. Сегодня, — мотает головой дрищ. Зденек вздыхает. — Значит план Б. — План Б, - кивает дрищ.
Входят в подъезд - домофон выломан, ничего не мешает открыть дверь. Подымаются на третий этаж. Темно. Дрищ зажигает фонарь, прикрывает луч света так, чтобы он только на замок одной из дверей падал. Зденек достаёт что-то, начинает возиться с замком, как можно тише. Наконец слышится щелчок. Зденек подымается, достаёт из-за пазухи трубу, кивает дрищу. Тот открывает дверь, заходит внутрь.
Громкий хлопок. Зденек влетает в квартиру. Звуки борьбы. Новый хлопок. Словно телевизор, сцена переключается. Комната, освещаемая свечой. Зденек, согнутый почти пополам, зажимает кровоточащую рану в боку. Перед ним, на коленях, спиной, толстяк с сальнящейся лысиной. Позади, в дверном проёме, ноги дрища. Пистолет, на полу, у стены. — Что же ты наделал, Петро?! — полуспрашивает Зденек. — Что же ты натворил, мудила, а?! Толстяк не отвечает, только всхлипывает, трясутся плечи. Зденек, с усилием, распрямляется, вскидывает трубу, бьёт по лысине. Брызгает кровь...
***
— Ты ебанутая что ли?! — взвивается громко "подруга", но быстро сбавляет обороты. — Меня к больным, слава богу, не возили, откуда я узнаю, где они? Сдохли, если спросишь меня. И скатертью дорога, как по мне, не хватает ещё только этой заразы подхватить. Я, в основном, в казармы ездила. Ну и к шишке ихней какой-то возили как-то раз. Ну и по городу там есть, где пройтись. А так... там тоже не особо весело. Ну, ништяки какие урвать можно. Магазины брошенные...
Не заметила даже, как мир обрёл прежние очертания. "Подруга", похоже, тоже упустила твоё выпадание "в астрал". Ну, может к лучшему. Зденек всё так же сидит у фургона, тело поодаль перевернулось на другой бок.
|
Пройдя в приоткрытые ворота, охотница уверенно пристроилась подле монахини, пытаясь подстроить свой широкий звучный шаг, при котором в пол впечатывались сначала усиленные набойками каблуки, с неспешной походкой Фары. Слушая плавную речь девушки, Ирмингард, не стесняясь, глазела по сторонам, невольно сравнивая увиденное убранство с теми храмами Святой Вероники, что видела ранее. Подобное любопытство, однако, не помешало ей отделить зерна от плевел и, услышав важную информацию, безо всяких извинений перебить собеседницу: - Так-так, ну-ка, подожди, сестра. Ты сказала, что отворивший дверь незнакомцу находится мертвым, верно? Как тогда узнали, что покойник впускал в дом именно незнакомого человека, а не камрада, например? Или вообще никого не впускал, а гости явились сами, без приглашения? И, раз уж пошла такая беседа, умирал именно впустивший и вся его семья, или вообще все, кто жил в доме? А домашние животные, в том числе и не ручные, вроде тех же крыс? С этого момента поподробнее – расскажи нам, милая, все, что знаешь. Ни или скажи, кто знает, а мы уж, - она белозубо ухмыльнулась, - побеседуем с ним по душам. Верно, Аннике? – повернувшись к напарнице, риторически поинтересовалась она, - Если эти смерти – дело не людских рук – кстати, а как выглядели дохляки? – то мы ими займемся, сама понимаешь. Так что пускай стучатся прямо к нам: меньше беготни будет. Вердаммт! У нас и добродетели в избытке, и даже добродетельности, а еще хватает весомых аргументов доказать гостю незваному, что мы его видеть не рады. Но, - девушка наконец посерьезнела, - если без лишней бравады – то спасибо за совет, мы его примем к сведению и будем разбираться.
Взлохматив привычным жестом задумчивости свободной рукой волосы и окончательно растрепав и без того незамысловатую прическу, светловолосая мечница продолжила все тем же уверенным и несколько требовательным тоном: - Насчет ночи и тумана мы уже знаем – познакомились вчера, и пока что, откровенно говоря, в душе не представляем, что это такое. Но разберемся. Или, - новая улыбка вышла невеселой, - повторим судьбу предшественников, к чему у меня лично совершенно никакой склонности нет. А ты не тушуйся, мы девочки не гордые, удовольствуемся и пересказом чужих историй и даже слухов, а там уж как-нибудь отсеем зерна от плевел. Так что ты не спеши, подумай, а как мы выйдем от настоятеля – удели нам четверть колокола своего бесценного времени и расскажи, что слыхала. Аллес кляр?
Дальше, до самых покоев настоятеля, Ирма молчала, и только постукивающие по эфесу пальцы выдавали в ней желание действовать. Оттерев Фару, девушка первой вошла в кабинет отца Донована – но зато вежливо склонила голову, приветствуя церковного иерарха, который, как вскоре выяснилось, вовсе не горел желанием делиться с охотницами своими знаниями. Ну или и вправду ничего не знал, в чем мечница оч-чень сильно сомневалась и о чем откровенно собиралась заявить. На удачу, Аннике оказалась быстрее, снова проявив недюжинные таланты к дипломатии – Ирмингард аж захотелось поаплодировать подруге, так ловко, четко и достойно та все высказала: сама бы воительница в жизни бы не смогла подобным образом сплести слова. Благопристойно сложив руки на животе и постукивая по полу носком сапога, девушка молча слушала, прищуренными глазами наблюдая за епископом: как он себя поведет, как отреагирует на мягкое давление, и не понадобится ли для начала встряхнуть его за шкирку? Аристократичная внешность святого отца сразу заставляла Ирмингард подозревать, что мужчину больше волнуют проблемы мирские, чем духовные – а значит, он может играть с посетительницами в какую-то свою игру.
Анабель завершила свою речь изящной просьбой, и ее напарница решила, что и она может вставить свои пару медяшек: культурно и прилично, естественно, безо всякого стуканья кулаком по столу – хотя такое начало разговора как раз подчеркивало всю серьезность намерений и неготовность растекаться мыслью по древу. Воительница, как ни крути, тоже получила неплохое воспитание, хотя ее манеры с годами поистрепались, и тоже могла просить, а не требовать. - Ваше Преосвященство, - снова склонив главу и сотворив символ света, обратилась она к клирику, - прошу у Вас благословления.
Покончив с формальной частью и вернувшись в прежнюю позу, она продолжила: - Я поддерживаю все сказанное госпожой дю Дестан. Посланные сюда, мы твердо намерены помогать Лосмору, и будем подтверждать это делом. Взамен же мы просим немногое: ответной любезности – ведь, помогая нам, лосморцы помогут и себе. Мы здесь люди новые, и, понятное дело, никакой доброй репутации за нами не стоит, но, - развела она руками, - надо же с чего-то начинать, верно? И если вы из-за прискорбной неосведомленности твердо откажете нам в поддержке хотя бы в той малости, о которой просит моя напарница, то назовите хотя бы имена тех, кому не безразличны просьбы, - ногтем указательного пальца Ирма щелкнула по значку, - обладателей этого символа: и мы будем вам безмерно благодарны.
-
Весь пост хорош, но особенно зацепило "четверть колокола своего бесценного времени". Прелестно!
-
Как же Ирмингард хороша! Не хочется говорить "была". Этот яркий отрывок сюжета, в котором пересеклись судьбы персонажей, вспыхнул падающей звездой и останется в памяти. Было очень приятно быть твоей напарницей, Франческа! Спасибо.
|
Когда на то была необходимость, фройляйн фон Ашерслебен могла быть поразительно настойчивой и не обращающей внимания на всякие досадные помехи, которые могут отвлечь от цели, за счет чего и нередко добивалась требуемых результатов. Ну или двумя ногами вляпывалась в проблемы, что тоже бывало. Однако подобные досадные неудачи мечницу остановить не могли, и она продолжала действовать так, словно имеет право требовать ответы ли, помощь ли, поддержку. Вот и на сей раз, свято уверенная, что раз церковники ей нужны, то они просто обязаны открыть ворота, девушка колошматила по дереву так, чтобы на нее точно обратили внимание, просто не могли не обратить. Таковой подход вскоре принес свои плоды – Анни еще не успела скрыться за угол, как на той стороне что-то зашуршало, застучало, заскрипело, и створки приоткрылись – ровно настолько, чтобы мышка выглянула из норки, но, случись что, могла ее захлопнуть. В приоткрывшейся щели было темно – не видно не притвора, ни самой монахини с рукой бледной, словно она и не вылезала на свет. Девушка тихо прошелестела, что ее зовут сестрой Фарой, и что настоятель изволят отдыхать.
Ирме эти подробности были не слишком-то интересны, равно как и молитвы, забота о раненных и убогих, поминовение покойных. У нее были свои задачи, и остальным лучше было бы им содействовать, а не мешать, вольно или невольно. Но, к ее сожалению, далеко не все люди разделяли такой прямолинейный подход – и подчас приходилось выслушивать разные долгие славословия и самой переливать из пустого в порожнее: вежливость и добрососедские отношения требуют жертв. На счастье, Анни была куда более куртуазна, и не видела для себя никакой проблемы в том, чтобы вежливо пообщаться, создавая Охотникам хорошее впечатление. Ирмингард в ее монолог не лезла: к чему мешать той, кто и сама справляется, причем получше ее? А пока приятельница расспрашивала служительницу, воительница, засунув за ремень большие пальцы, осматривалась, изучая устройство церкви, досель интересовавшей ее на маленьком кусочке входа.
Вслушиваясь в беседу, девушка удовлетворенно заметила, что напарница действует максимально разумно, да и вопросы задает верные. Когда та закончила, светловолосая мечница встала за плечом подруги и, сложив пальцы в символ круга, добавила от себя: - Свет тебе, сестра. Мы собираемся оборонять этот город от нечистых и посему нам надо знать обо всех угрозах, равно существующих и существовавших. Думаю, поэтому нас примет именно настоятель Донован – это для его же блага, равно как для блага и прихожан, и всего города. Кстати, - требовательно спросила она, - у тебя, сестра, есть, что рассказать Охотникам?
-
У нее были свои задачи, и остальным лучше было бы им содействовать, а не мешать, вольно или невольно. Ой-ой)) Ирмингард лучше иметь в друзьях, чем в недругах)
|
- ...значит я ему и говорю, Август, я безмерно уважаю ваше умение охотника, но вы же мать вашу пришли ко мне за тем что бы я вам сделал косу! Так какого хрена вы МНЕ говорите как крепить здесь болт, если это явно сделает скорость раскрытия ниже? Нет, я конечно же всегда согласен с заказчиком, и понимаю что у всех Гвардейцев свои причуды. Кто-то вон просил у меня однажды приделать клевец к обратной стороне полотна косы, мол на возврате выбивать мозги удобно. Я ж не против, я только за. Но там вот прям видно, - Джозеф показал пальцами какую-то непонятную конструкцию, - видно что и люфт лишний и мало того из-за радиуса раскрытия медленно будет! Ему же тварь кишки выпустит пока он будет ждать секунды раскрытия, в нашем деле каждое мгновение бесценно! Нет говорит, я вот посчитал и сует мне бумажку. Я её как развернул аж сплюнул, думаю, мать твою перемать, ты где ж считать учился а? А он ведь еще аж ГРАФ бывший, понимаешь Валентин? Грамотный, обученный, да только видать слуги за него считали. Я ему говорю ты батенька сложи сначала правильно свои измерения, а потом значит мне этой бумажкой в лицо тыкай, - Уинд вздохнул, осматриваясь по сторонам пока они ехали к крематорию, - И что ты думаешь? А вот он взял и ушел, грит дурак ты Уинд, не понимаешь. Пошел к другому мастеру, новичку Артуру. Я ему говорю Артур, ну не бери грех на душу, а там молодо зелено, его этот Граф авторитетом задавил. И что ты скажешь случилось дальше Джозеф? Да ничерта хорошего Грей, я ж говорил что потеря секунды раскрытия из-за веса полотна и амплитуды движения конца лезвия фатальна. Выпустили ему кишки на первом же выходе, едва залатали, потом полгода все у камина сидел сокрушался как мол де Артур гад. Вот так эти Графья, вот думаешь человек умный бывалый, а он... Ох, м-мать.
Всю дорогу он как и всегда рассказывал своему коллеге сотню и другую историю, только останавливаясь что бы окликнуть кого-нибудь на улице что бы узнать дорогу. Город ему не особо нравился, но что уж поделать, такая была его работа - да и город откуда он вынужденно уехал был куда ух хуже местом, так что и грех жаловаться. - А тут вообще мило, да? Куда лучше нашей дыры, - Уинду явно нравилась "ремесленность" Восточного района, о чем тот сообщил коллеге когда они в очередной раз отпустили бедного гражданина по своим делам, - может сюда переедем? Тут вон и мастеровой люд есть, надо по ним пройтись, посмотреть чего делают и как. А у нас кроме селедки и холода и нет ничего, м-да.
Наконец доехав до Крематория, Джозеф был вынужден остановить свой рассказ, поскольку уставился на костер, приостановив лошадей. - Я бы сказал ну-нахер, но видимо нам его туда кидать, - Мотнув головой на костер из тел, Уинд слез с кареты, положив руку на трость и вытащив ту из-за пояса, - К слову, может опросим местных заодно? Узнать бы откуда столько тел, если тут мор то надо маски изготовить, и не опаздывать с этим.
|
Можно сказать, в лице Доминика и Мариши столкнулись две школы мысли: научная и мистическая. И, как это часто бывает, истина была всё же где-то посередине. В целом, подготовка, развернутая Маришей не была для охотников делом необычным. Так, одного зверя её прошлый коллега и наставник ловил, вооружившись тремя мешками муки. Это было в самом начале карьеры Цепиш, и могло вызвать тогда крайнее удивление. Как оказалось, мука позволяла хорошо отслеживать передвижение неуловимого хищника, чьё тело во тьме становилось практически невидимым. В итоге три мешка ушли на то чтобы выследить тварь и убить при дневном свете. Банально, эффективно, и главное отнюдь не романтично.
В свою очередь Доминик мог вспомнить своё столкновение с призраком, от которого помогли резные деревянные обереги – просто вырезанные в нужное время и в нужном месте. Простое совершенно дерево вдруг подарило возможность обходить морок, и упокоить несчастную душу. Да и разве не слышал он истории, как некоторые воины церкви могли зажигать свои мечи одной лишь верой?..
Увы, в этот раз обошлось без научных и мистических откровений: туман стоически перенёс все способы экзекуции, которые уготовила ему Мариша, и которые старательно исполнил Доминик. Кажется, он вообще не обращал на это никакого внимания... как, в общем-то, рядовой туман. Если бы не это отвратно-скребущее ощущение постороннего присутствия где-то в глубине этой серебристой дымки. Единственное, что действительно помогало против этого – лауданум, нанесённый на ткань и повязанный вокруг повязки, позволял какое-то время игнорировать благодаря вдыхаемым парам, происходящее вокруг. Однако, это была временная мера: эффект очень уж быстро выдыхался.
И как только действие опиума заканчивалось, свои права забирал озноб холодеющего постепенно от страха тела. Не смертельного – как в морозную ночь выйти прогуляться, в общем-то, но доставляющего явный дискомфорт. К счастью (большей частью для Доминика, к концу всех мероприятий оказавшегося окруженным туманом совершенно), делать пока было больше нечего, и можно было вернуться в дом.
А дома было тепло. И еда. И постель. В общем, заперев все двери и выходы, охотники уснули, и пусть сон был не безмятежным, всё-таки на утро они были вполне бодрыми отдохнувшими. Конечно, при виде ещё не развеявшегося густого тумана, мелкий холодок пробежал по спинам гвардейцев, но быстро отпустил. Как бы это не было парадоксально, утренний туман такого странного эффекта не оказывал. По крайней мере, пока...
-
Можно сказать, в лице Доминика и Мариши столкнулись две школы мысли: научная и мистическая. И, как это часто бывает, истина была всё же где-то посередине. Мир, дружба, жвачка!
|
-
— Доминик, Вы ужасны! — подвела итог своей речи, — Вы убийца романтики и чуда. Вас нельзя подпускать к девушкам. Правильно, нечего тут выдвигать логичные версии, а то ишь!
|
-
Поэкспериментируем тогда на месте, с тем, что у нас есть. Ура, у нас есть исследователь, который не только пальцем в туман потыкает))
|
Подняв очи горе и прищурив один глаз, охотница задумалась, озвучивая свои мысли вслух: - Ну-у-у… Наверное, ты права. А что, идея хорошая: раз нам выделили один район на весь город, значит, помимо нас наверняка есть еще. А контакты с сослуживцами поддерживать надо: случись что, кто нам поможет, не местные же? Ну и мы, стало быть, тоже не оставим своих без протянутой руки помощи. Думаю, помимо дневника надо оставить еще и письмецо, чтобы ни у кого не было сомнений в адресате послания. В общем, сейчас напишу, и пойдем, стиммен зи?
Засунув большие пальцы под ремень, мечница решительно прошлась по библиотеке, выискивая подходящие листы для послания. Обнаружив, наконец, подходящих размеров свиток, на котором была изображена цветными красками человеческая рука в разрезе, она разложила его и на обратной стороне размашисто написала: «Оставляем найденный дневник, посвященный появлению в городе тумана. Мы его видели на территории первого квартала ночью, где-то в районе полуночи, и он вызывал инстинктивный страх. Будем разбираться, как с подобным явлением можно бороться. Полученную информацию будем оставлять здесь же. Если у вас, коллеги, есть, что добавить по явлению, пишите нише. Если есть иные полезные сведения, пишите правее, хорошо? Не будем мешать тексты! За почтой мы постараемся сюда приходить по средам и субботам с утра. Ну и в принципе можем в субботу встретиться все вместе, познакомиться и обменяться новостями. Ну а если понадобимся раньше, мы остановились в поместье слепой Марты.
Ирмингард фон Ашерслебен, Е.К.В. Гвардеец»
Придавив углы листа четырьмя талмудами и на сем сочтя свои эпистолярные потуги исполненными, девушка довольно улыбнулась: - Ну вот теперь мы точно заявили о себе, пока, правда, словом, а не делом, но какие наши годы молодые? Успеется еще, если с ума не сойдем раньше! Ну что, топаем к церкви? Марш-марш!
Двигаться в направлении шпиля было легко, особенно с учетом того, что на улицах все же появились местные обитатели, у которых можно было уточнить дорогу. Церковь, к удивлению Ирмы. Оказалась посвящена Святой Веронике – свое удивление девушка подчеркнула долгим присвистом. Осмотрев все здание от фундамента до вершины, охотница продекламировала: - Весь мир есть сон, и люди в нем – лишь грезы. У них свои мечтания и слезы, и каждый ткет видений полотно… Взъерошив волосы и положив ладонь на гарду клинка, девушка продолжила: - Ни-че-го не понимаю! А какого демона ворота заперты? А если сирые и убогие решат прийти за помощью в неурочный час им что, под дверьми куковать, пока их не соблагоизволят впустить? Бардак, как есть бардак! – повернувшись к Анабель вполоборота, она скорее утвердила, чем спросила, – Ну ничего, сейчас нам откроют, мы же тут по делу, а не праздно шатаемся, а, значит, имеем право! Согласна, Анни?
Легко взбежав по ступеням на паперть и недолго полюбовавшись изысканной резьбе портала, девушка кулаком заколотила в тяжелые створки, во всю мощь легких взывая к священницам: - Открывайте, сестры. Корпус Охотников прибыл! Открывайте!
-
- Весь мир есть сон, и люди в нем – лишь грезы. У них свои мечтания и слезы, и каждый ткет видений полотно…
-
За идею с запиской! Не оригинальная, зато первая, кто всё же её осуществил)
|
Высказанная напарницей теория нашла живейший отклик у Ирмы. Светловолосая охотница хохотнула, постучав ладонью по столу, и, не скрывая веселья, ответила: - А ведь похоже, прах меня побери! Ничего не касается, молчит, как утопленница, при свете дня не находится! Но я ставлю с десяток монет на ведьму – иначе как объяснить, что все наши желания выполняются? Призраки обыкновенно таким взаимодействием с тварным миром не грешат, а вот всякие обладательницы тайных знаний и, прости Боже, подобия магии – вполне. Присмотримся, а то форменный балаган выйдет, если попробуем с ней разобраться, а это окажется обыкновенная слепая старуха с паршивым характером! Вот уж тогда слава пойдет об охотниках, устроивших вдвоем облаву на дряхлую бабку!
Позавтракав, девушки выступили в поход. Ирмингард, хоть после зрелища вчерашнего тумана на душе кошки скребли, старалась выглядеть совершенно уверенной и беззаботной: заложив большие пальцы за пояс и скинув капюшон, оставивший голову недостойно непокрытой, она уверенно шагала к центру, не слишком-то мелодично насвистывая весьма фривольную песенку о трех сыновьях мельника и русалке. Только иногда касавшиеся рукояти клинка пальцы безмолвно свидетельствовали, что мечница готова встретить угрозу во всеоружии. Ориентир в виде дряхлого шпиля привел их могучим стенам полузаброшенного убежища, напоминавшего ныне старого опустившегося ветерана, одетого в рубище и пахнущего дешевым пивом, но еще достаточно крепкого, чтобы сломать шею обидчику. Остановившись, воительница почесала в затылке, подняла взгляд к самому верху башни и, недовольно цыкнув, сокрушенно покачала головой: - Н-да, хреновы дела у нашего брата здесь, если обитель пребывает в таком заср... таком плохом состоянии. И, думаю, ты согласишься, что за наши скромные средства ее не починить. Жа-алко, однако: строение добротное и, сразу видно, надежное: квартировать здесь – как у Бога за пазухой, если, конечно, все было бы в порядке. Зато, - махнула он рукой, - становится ясно, почему нас заселили к старой карге – жить здесь все равно, что на улице. Только на улице еще балки на голову не грозят упасть, а остальное все – один в один! Ну да ладно, смысла переживать-то, если не можешь ничего исправить – проверим на наличие библиотеки и разных интересностей, а дальше валим. Вопросами ремонта, - подергала она золотистую прядь, - озаботимся тогда, когда будут золото и насущная необходимость, потому что вряд ли командование за казенный кошт все незамедлительно отстроит. Пошли, что ли? Только осторожненько, как мышки на кухню со спящей кошкой, а то если не пострадаем, то оконфузимся сами перед собой. Войдя внутрь и сделав несколько шагов, отдавшихся гулким эхом, Ирма застыла, осматриваясь, после чего негромко, как обычно говорят прихожане в храме, и без привычной насмешливости протянула: - А здесь... комфортно. Прям как-то... по-родному, что ли? Ну дела: аж сердце щемит, что она в таком состоянии. – ладно, перебила девушка себя, - что-то я расчувствовалась. Пошли в обитель знаний, коли она здесь есть: попробуем поискать хоть что-нибудь об этом тумане, будь он неладен. Ну и о призрачных деревьях заодно – авось что новое найдем, помимо известного.
Когда девушки обнаружили библиотеку, Ирмингард аж рот прикрыла, чтобы не закричать от восторга. Мягким и плавным шагом она прошлась вдоль стеллажей, гладящими движениями касаясь пыльных корешков, попутно шепча о чем-то: словно здороваясь со старыми товарищами. Сейчас она выглядела благостно и даже мягко, словно была допущена в святая святых Храма Знаний. - Какое богатство! – негромко восхитилась она, стоя у шкафа со свернутыми тубусами. Чтобы все это изучить и выучить, полжизни не хватит! А найти нужную литературу, не отвлекаясь ни на что иное, будет подвигу сродни последнему бою гвардейцев Ллевелина. Ох и сложно будет не отвлекаться! Вот честно – коли переберемся сюда, ты меня отсюда на аркане не вытащишь! Ну что, приступим? Подрагивающими от восторга руками Ирма перебирала книги одна за другой, непрестанно бурча себе под нос, потом выругалась громко, сразу в испуге закрыв рот ладонью, и нервно прошлась по библиотеке. Назад она вернулась со стопкой бумаги и чернилами, и вскоре, пролистывая очередной трактат, начала заполнять листы широким, размашистым почерком, состоящим по большей части из одних ей понятных сокращений. Полезного было много, но вот о тумане не было ни слова.
Спустя какое-то время, утомившись кажущимися безнадежными поисками, мечница вслед за Анни отправилась пройтись по другим покоям, кто вскоре и нашлись записи на интересующую девушек тему. Перегнувшись через плечо приятельницы, Ирма ознакомилась с текстом и присвистнула: - Ферфлюхте, вот же ж паскудство! Хорошо, что мы не полезли в него опрометчиво, а то был бы нам скорый и бесславный конец. Но, выходит, источник его вообще за пределами городских стен, где-то на юго-западе. И, видимо, недалеко, иначе бы тревогу забили раньше, верно? – охотница положила руку на плечо напарницы и, устроив сверху подбородок, подбородок, продолжила, - Правда, если не брать в расчет видения этого Генриха, то ни на гран яснее не становится. Да и если брать – тоже. Но, судя по всему, это и есть главная проблема города. Предлагаю не пороть горячку, а планомерно начать изучать явление и думать, как его одолеть. А пока не надумаем – заниматься своими обязанностями. Берайт? Предлагаю еще раз пройтись, поискать самые свежие записи, чтобы знать, что нас ждет или может ждать, а там уже идти в гости. Ну или в церковь, если рановато для визита к благородному сословию: думаю, священникам тоже найдется, что нам сказать.
|
|
- Естественно, не сегодня! – воскликнула охотница, взмахнув рукой: кажется, без постоянной жестикуляции она речь не воспринимала, - Если там наши – надо с ними поговорить, что да где творится. Мнится мне, что не может быть такого, что в одном районе, например, голодные верфольфы стадами пасутся, а в другом тишь да благолепие, как в женском монастыре во время визита старенького епископа. Не-ет, если где-то проблема, то она вряд ли будет отсиживаться на одном месте. Ну а если никого в помине нет, то тогда устроим маленький обыск: а ну как что-то пользительное найдем? А это лучше делать при свете дня. Продолжая покачиваться с пятки на носок, Ирмингард при словах напарницы о прижимистости местных аристократов поморщилась, словно хлебнула уксуса вместо вина. - Думаешь, здесь они тоже прижимистые, и, пока упырь не начнет нежно грызть их за шею, пальцем о палец не ударят? Ну, - поскребла она в затылке, может быть, может быть… И в этом вся человеческая, мать ее, натура во всей красе. Ай варум? Ай дарум! – развела она руками, состроив на лице наигранно-удивленную гримасу.
Плетясь за «старой ведьмой», ультимативно сообщившая, что она тащит оба чемодана, Ирма то качала головой, то воздевала очи горе, никак не смиряясь с заданным неспешным темпом. Ей было бы лучше даже стоять на месте, чем вот так ползти – никаких душевных сил терпеть подобную неспешность у порывистой воительницы не было: В очередной раз пробормотав «да шевели ты копытами, карга старая!», девушка склонилась к напарнице, громко прошептав: - Видела? Она слепая, как крот, а идет, ничего не сшибая, словно видит в темноте как… как летучая мышь, во! Странно это, я тебе доложу, ой как странно. Но пока предлагаю иметь ввиду, а не устраивать разборки. Согласна?
Когда путницы добрались, наконец, до номеров, Ирмингард, облегченно бухнувшая сундуки о пол, подбоченилась и осмотрелась, озвучив вердикт: - А тут неплохо, вот те Свет! Я грешным делом думала, что обстановка тут сродни хозяюшке – ровесница города, не меньше. Живем-с! Мне, конечно, и в лесу спать не привыкать, но так тоже хорошо, для разнообразия. Вот только есть у меня одно ма-аленькое «но». Айн момент, как говорится. Повернувшись к Марте, охотница безапелляционно распорядилась: - Мы будем жить в одной комнате, так что пущай слуги перетащат сюда еще одну кровать, хоть какую. Мы вернемся через колокол где-то, пускай нам к тому времени подадут пожрать и скажут, есть ли в чем помыться с дороги. Аллес кляр?
Порешав вопрос с жильем, Ирма с напарницей вышла в дождливую ночь: на сей раз охотница предусмотрительно прикрыла свои пшеничные волосы плотным капюшоном. Держа руку на рукояти палаша девушка размеренным упругим шагом шла по улицам Лосмора, осматриваясь по сторонам в поисках хоть чего-то, что могло бы показаться экстраординарным. На первых порах все было спокойно, и она уже расслабилась, позволив себе даже вслух пошутить над тем, что ливень, видимо, загнал всю нечисть по их зловонным норам. Однако же с десятым колоколом город показал, сколь сильно она заблуждалась. Когда стена дождя внезапно опала, воительница застыла, предостерегающе выставив руку и давая понять Анни, чтобы та тоже замерла. Подняв глаз на небо, Ирмингард переливисто присвистнула: - Одна-ако… - но почти сразу же неподдельная задумчивость сменилась резким отрывистым ругательством, - Ферфлюхте!
Прикусив губу, поежившаяся от внезапно накатившего холода мечница припомнила, что читала и слышала о подобных явлениях. То, что пришло на ум, ни в коей мере ее не радовало – по всему выходило, что охотницы с первой же попытки вляпались в самое настоящее дерьмо. Сделав медленный и острожный шаг назад, Ирма потянула клинок из ножен, негромко предупреждая соратницу: - Анни, здесь сейчас появится мстительный дух, желающий отомстить обидчику или тем, кого сочтет таковыми. Предлагаю ретираду: днем разберемся, завтра ночью придем. Отходим неспешно, если успеем, если нет – работаем, рихтиг?
Спасаться бегством Ирмингард не собиралась: бегущий человек всегда пахнет добычей и привлечет не этого духа, так сонмище других. Но и бросаться в бой, очертя голову, наученная горьким опытом девушка не собиралась, понимая, что место злодеяния никуда не денется. Половина работы охотников – подготовка к бою или поиск возможности избавить мир от нечисти без оного, так что нечего пороть горячку, особенно если новостей о погибших людях нет. Осторожный отход – самый правильный выход, если, конечно, Анни не сочтет необходимым приступать к прямым обязанностям прямо сейчас. Коли коллега останется – останется и Ирма.
-
Повернувшись к Марте, охотница безапелляционно распорядилась: - Мы будем жить в одной комнате, так что пущай слуги перетащат сюда еще одну кровать, хоть какую. Мы вернемся через колокол где-то, пускай нам к тому времени подадут пожрать и скажут, есть ли в чем помыться с дороги. Аллес кляр? После такого слуги точно должны притащить не хоть какую, а хорошую кровать. На всякий случай))
|
Как и подобает двум шапочно знакомым сослуживцам, которым предстоит неизвестно сколько времени служить бок о бок, беседа после общего обмена любезностями перешла к предложению неформального общения, инициатором которого выступила улыбчивая и очаровательная напарница Ирмингард. Выслушав предложение, девушка охотно кивнула: - Без проблем, Анни! А раз у тебя может заплестись от моего имени язык, то я, хэх, буду тебя проверять своим именем на трезвость. Кстати, - фыркнула довольная своей шуткой охотница, - просто Ирмингард – еще не самый плохой вариант: так-то у меня от рождения целых три имени, и вот именовать по ним по всем – действительно задачка не для нормального общения!
Большую часть дороги Ирма банально проспала, руководствуясь простым принципом: дрыхнуть, пока есть время, потому что далеко не факт, что в Лосморе выпадет время вдосталь отдохнуть. Напарница, вроде как, неплохая, место службы самое пристойное из всех доступных, да еще есть шанс выяснить, что случилось с отцом и его людьми – разве не прекрасно? Ну а то, что в городе нескончаемый дождь, монстр на чудовище сидит и призраком погоняет, а мистические происшествия случаются чаще, чем смена дня и ночи – что же с того? Для этого и существуют Охотники, чтобы решать подобные проблемы! В общем, настроение у мечницы было приподнятое, да и, откровенно-то говоря, ситуация в городе представлялась ей несколько преувеличенной: полагаясь на виденное ранее, во время ставшей цело жизнью экспедиции, она была уверена, что оккультных мест таких масштабов и такой насыщенности просто не существует. А значит, стоит ли переживать?
Проснулась она, когда копыта коней забарабанили по брусчатке мостовой. Потянувшись сладко, охотница зевнула, прикрыв рот, и привычным жестом взлохматила пятерней и без того взъерошенную соломенную шевелюру. Отодвинув занавесь, она выглянула наружу и, прищурившись, скептически оглядела темный насупленный город. Потусторонние твари на коньках крыш, вроде как, не сидели, неупокоенные мертвецы по улицам не бродили, прося подаяние, злобные духи в хороводе не плясали. Правда, и без них общая картина была донельзя мрачной и унылой, и даже кажущиеся черными в ночи громады особняков, сменившие невысокие домишки пригорода, не прибавляли оптимизма, напоминая скорее фамильные склепы-переростки. Почесав кончик носа, Ирмингард задумалась, не поспешила ли она с выводами о раздутости проблем? Казалось, что в таком месте, каким казался Лосмор, и вправду было раздолье монстрам – люди казались здесь не гостями даже, а случайными чужаками. Общая скорбность картины, кажется, произвела впечатление и на Анни. Ирма, однако, так быстро расписываться в собственной неуверенности не собиралась, усмехнувшись: - Вот не скажи! По такому ненастью я тоже бы забаррикадировалась дома, разожгла бы камин и проводила время с глинтвейном. Или в хорошей компании. Или в хорошей компании с глинтвейном!
Вскоре карета остановилась напротив одного из поместий, ни высоту, ни масштабы которого по темноте определить не представлялось возможным. Но раз уж Орден счел это место подходящим для постоя одной из команд, так стоит ли спешить и выяснять подробности, когда в них можно разобраться утром? Кучер доложился о прибытии и вежливо предложил воспользоваться его услугами как носильщика – добрый малый, правильный и знающий, что делать. - Верно-верно! – поддержала она изъявившую готовность принять помощь Анабель. – Со своим невеликим грузом я и сама справлюсь, а ты лучше займись вещами прекрасной леди! – последовал бодрый ответ, хотя хорохорилась мечница скорее для себя, чем для окружающих, отгоняя одолевшие ее внезапно дурные предчувствия.
Распахнув двери, широко улыбающаяся девушка с удовольствием подставила лицо холодному дождю и негостеприимной сырости, после секундной задержки спрыгнув на мостовую… только для того, чтобы с размаху оказаться в луже. Громкое экспрессивное «Шайзе!» стало явным свидетельством ее недовольства. Первая же неприятность, однако, не остановила выспавшуюся и от того деятельную Ирмингард – воительница спешно обошла карету и распахнула дверь перед своей спутницей, с чем-то напоминающим учтивый полупоклон приглашающе протянув Анабель руку: - Милости просим в нашу временную крепость, леди! – насмешливо предложила она, - Только будьте осторожны – в здешних лужах можно запросто утонуть!
Вскоре девушки оказались под крышей особняка. Вроде как внутри все было вполне пристойно: крысы по полу не бегали, тараканы приветственную делегацию не высылали, а доски пола на скрипели, как кандалы заключенного. - Пока мне все нравится! – уверенно согласилась она с напарницей. – А там посмотрим, что будет дальше. Согреться – эт дело хорошее, равно как и ноги протянуть… вытянуть! А то за время поездки еще чуть-чуть, и моей задницей можно будет гвозди заколачивать. Правда, - снова зарылась она пальцами в прическу, страдальчески поморщившись, - надо еще соседям представиться. Лучше бы, конечно, заявиться к Норвуду, но он, судя по письму, из родного города свалил. В общем, предлагаю сначала разобраться, что нам может предложить эта халупа, а там уже решим ордер действий. Берайт?
Тем временем на окрик Петера заявилась местная… ну, наверное, хозяйка все-таки, слепая, как старая ведьма. И немая, к тому же. И, судя по поведению, с таким же ведьминским характером. Если уж на стадии знакомства она такая вредная, то что будет дальше? - Охотницы-охотницы! – громко подтвердила мечница, после чего пробормотала себе под нос, - Да етить же ж колотить! Вот и за что мне такое большое женское счастье, ослепительное, как встреча с граблями в темном сарае? – и снова громко спросила, - Хозяюшка, проводи-ка нас в нумера и скажи: могут ли у тебя организовать кадку с горячей водой, или тут только об камин да грогом греются? Повернувшись вполоборота к напарнице, Ирма пояснила: - Если нам организуют воду – предлагаю ее оставить на перед сном, а пока бросить вещи и пройтись по соседям. А если нет, - пожала она плечами, - то сначала передохнем, а потом прогуляемся по вверенной нам территории: полагаю, что по совсем ночному времени ни одна душа нам калитку всеиодно не откроет. Вопросы, возражения, предложения есть? Нет? Вот и ладушки.
-
С Ирмой не пропадешь))
-
воительница спешно обошла карету и распахнула дверь перед своей спутницей, с чем-то напоминающим учтивый полупоклон приглашающе протянув Анабель руку Ни что так хорошо не подчеркивает восхитительность леди, чем манеры кавалера рядом)
|
Мерный скрип колес экипажа тонул в тумане, вместе с ним всё сильнее на девушку находило чувство расставания с детством.
Как ни странно, но смена родового замка на стены пансионата, не сильно изменила жизнь Мариши в целом. Как в отчем доме её учили отвечать за хозяйство, так тем же она занялась и на новом месте, помогая воспитателям и наставникам в организации внутренней жизни учебно-воспитательного заведения.
На новом месте ждала свобода, когда над головой не стоял никто, ни чтобы ни контролировать, ни чтобы прикрыть. Фраза "в связи со смертью нашего последнего защитника", в переданном письме вызывала у девушки легкую улыбку, описывающую всю прелесть ситуации как её, так и жизни Охотников, в целом.
Шлем девушки покоился сбоку, открывая вид спутнику на лицо. Сама Цепиш разговоров не заводила, вылавливая сцены пейзажа из вечернего тумана, так ностальгически напоминавшем о родине. Порой переводила взгляд на задумчивое лицо Доминика, в те моменты, когда он отвлекался от мира внешнего погружаясь во внутренний и разглядывала, разглядывала и разглядывала. По опыту пересеченья в учебе и общим разговором Делароз знал, что такой пристальный взгляд не признак увлеченности девушки, а скорее черта характера нарушать такт приличий.
— Меня поражает форма ваших очков и сама идея механизма наложения линз друг на друга.
Да... порой случалось и такое. Фраза подвешенная воздух, за которой ни шло ничего более. Мариша вновь отворачивалась в сторону окна, предаваясь своим размышлениям.
Пустынный город соответствовал слухам бродившим о нем. Приветствовал их только туман и тени бросавшиеся прочь, словно от света. Всё в нем будто спало, проникнувшись благословением местной святой так сильно, что уже и не мечтало о пробуждение.
Их путь закончился. Экипаж остановился. Цепиш потянулась кошкой, разминая тело. Застегнула плащ, подобрала волосы черной лентой, одела шлем. Размеренность сего действа походила на ритуал.
Втянулись в новое жилище. Мариша привычно в уме отмечала, где следует прибраться, сколько человек гостями сможет разместить жилище, случись такое и насколько удобно устроен внутренний интерьер.
Обернулась, вслушиваясь в "приветствие" от соседа.
— Сегодня в Вас нужды более нет, — ответила кучеру, расплачиваясь, — Завтра с утра, я хотела бы посетить Охотничью башню, или то, что от неё осталось.
Задержала перед носом кучера монетку предоплаты уже за новую поездку.
Когда вопрос того, идти ей или ехать был решен, вернула внимание партнеру.
— Доминик, как вы относитесь к тому, чтобы вместе прогуляться познакомиться с соседом, пока дом будет протапливаться?
|
-
Здравствуй, мир моей мечты, Не знала я, что это ты!
-
И вот она, атмосфера с первых строк!))
|
Вы проходите меж людей к приметной яркой знакомой двери. Кабинет, удивлявший тебя в прошлые визиты своей просторностью, ныне заставлен пыльными коробками и вешалками с одеждой. Находишь себе шмотки по душе, пока Катарина, прислонившись к большому дубовому столу, закуривает. — На главный вопрос у меня ответа нет, — внезапно прерывает она тишину. — И я не знаю никого, у кого он бы был. Представь себе осенний день. Хорошая погода: солнце ещё греет, но уже не жарит по летнему. Ты идёшь по улице, улыбаешься заглядывающимся на тебя парням, изучаешь витрины — до рабочего вечера ещё далеко, текущие дела закончены, у тебя всё время мира. И тут случайный прохожий начинает кричать и раздирать вздувающуюся волдырями кожу. Ещё несколько секунд и вот уже подавляющая часть окружающей тебя толпы орёт и катается по мостовой. А тот, самый первый, распадается на белое, похожее на ванильное мороженное, желе. Это случилось со мной. Другие, большинство кого я знаю из живых, испытали нечто подобное. Многие потеряли близких. Друзей, любимых. Родителей. Детей. Если ты этого не помнишь — тебе повезло. Некоторые просто потеряли сознание, как ты. Кто-то сразу, иные позднее — тем днём всё не закончилось, продолжается и сейчас пусть и более растянуто. Кто-то проснулся. Другие умерли. Многие спят до сих пор. —А здесь мы потому, что кому-то так захотелось. Не нам. Понимаешь, Крис, слишком многие погибли в одночасье. Мобильная связь отрубилась почти сразу. Электричество — через три дня. Первое время вообще была паника. Грабежи, мародёрство. Потом остатки армии, полиции и каких-то частных структур объедились и начали наводить подобие порядка. Сперва под эгидой обороны: версия, что всё это — результат атаки каких-то неведомых врагов очень популярна. Потом забрали всяких инженеров, физиков и прочих технарей на восстановление инфраструктуры. Больных, проявляющих видимые признаки разжижения, как это назвали, забрали тоже. А нас... искусствоведов, театралов, писателей, артистов... людей без "практических профессий", как они это называют, согнали сюда. В гетто. Едой какой-то обеспечивают... так, впритык, чтоб не сдохнуть. А в остальном, сидите, ждите. Как только "будет возможность", выпустят, "это точно".
Смотришь на неё. Остатки былого шика: заношенное платье, да длинный мундштук. А мир вдруг подёргивается статикой, коробок вокруг становится меньше, Катарина исчезает, вместо неё, рядом, почти также привалившись к столу, скрестив ноги, стоит Марта, разглядывает ногти. И обратно: статика рассеивается, Катарина продолжает, похоже ничего не заметив: — ...не неделю. Шесть. Может семь. Если интересно точно, спроси потом Зденека, он, кажется, следил.
-
спроси потом Зденека
Зденека, блять, спроси. ЗДЕНЕКА
-
Офигенное описание обстановки. Мне очень нравятся эти живые подробности))
|
|
— Ад! Ад! Будешь гореть! Покайся! — мама. — Всё будет хорошо! Не бойся... — по детски звонкий девчачий голосок. Есть что-то знакомое в нём, но не помнишь. Как ни пытаешься мысль ухватить, ускользает. — Найди меня, — кажется, Войшек. Не уверена — эхо его слов заглушается неровным бубнежом других глоток. — Их не спасти... Никого не спасти... Дочь, возвращайся домой. Пожалуйста. Пока ещё не поздно, — усталый, постаревший, сломленный папа.
Будто стоишь в центре титанической толпы и каждый из многих миллиардов людей вокруг одновременно шепчет. Иногда вычленяешь знакомые голоса. Цепляешься за обрывки фраз, слова, интонации. Но это быстро уходит. Растворяется в изобилии входящей информации. Забывается.
— ...Вы не можете! Они больны! — голос. Женский. Удивительно чёткий в сравнении с всеми, что ты слышала последнюю вечность. — Лучше отойди, — мужской. Впервые слышишь. Грубый. — Сопротивление наказывается расстрелом, — другой. Тоже новый, тоже мужской. Потоньше и пожиже. Скучащий. — Ну или не расстрелом, — с какими-то пошлыми оттенками шутит третий пан и заливается мерзким гоготанием. — Отставить. Мы на службе! — первый незнакомец обрывает его. — Томаш, пусти! Я пойду! — яростный, но слабый шёпот гораздо ближе. Марта? — Сиди, дура! — не менее яростный, более сильный, тут же, рядом. Томаш.
Первые ассоциации от ощущений: тяжёлое похмелье, когда глаз не разодрать, но будильник стучит многотонным звоном, выдирая насильно из восстановительного сна. Только без будильника, звона и пульсирующей боли в висках. Не шевельнуться, да. Веки не открыть. Паришь... как парит утопленник на дне океана, обутый в бетонные ботинки. Да и вообще, будто со стороны на себя, на кровати лежащей, смотришь. Как-то так всегда паралич представляла: тело есть, но пользоваться им не получается, как ни пытайся.
Новый слой бесконечного бреда, столь затянувшегося, что завершение его не представляется возможным? Возможность проснуться? (Если ты спишь — и это большое "если"). Очередная сценка, про которую ты и не вспомнишь, как только она перейдёт в другую? Ясно одно: многоголосье стихло, ушло куда-то на задворки сознание превратилось в невнятное, неразборчивое бормотанье впервые за долгое время. Последние, более чёткие голоса кажутся ближе. Чуть ли не настоящими, хоть и не решаешься поверить.
|
Ветвь D — Концовка "Странствие"OST: This Silence is Mine [ ссылка] Возможно, Древние и правда ошиблись в выборе. А может – всё дело в сигнале, который за тысячу лет (именно столько пролежали андроиды в Реликварии) исказился, подарив им эту свободу воли. Возможно, это песчаная буря, утихшая лишь спустя тысячу лет после Катастрофы, повлияла на него. Возможно, сама программа за тысячу дет развилась так, как Древние и не могли ожидать. Наконец – что если законы мироздания за это время изменились настолько, что заложенному в андроидов алгоритму пришлось измениться, чтобы существовать в новом мире? Кто знает. Есть сотни и тысячи других возможно, которые благодаря Квантовым Божествам, могли оказаться причиной. Важно было на самом деле одно: новый мир научился жить без "старых" вас. Научитесь ли вы жить без "старого" мира? Шестеро пришло в Башню. И лишь Пятеро её покидало. Странник выбрал остаться – и, даже если отбросить в сторону сами последствия, его выбор, похоже, как минимум упростил задачу остальным: "Дагда" был очень недоволен (если безликий ИИ вообще может быть недоволен), что вы решили покинуть Башню. Похоже, в другом случае он мог бы даже применить силу, чтобы вас задержать – несчастный осколок прошлого, неспособный понять, что его время прошло. Но так как один из вас остался, Дагда принял решение остальных, видимо веря, что остальные вернутся вслед за Странником. Когда стальные створки Башни захлопнулись, ощутил ли Странник одиночество? Может быть, умиротворение? Тишина опустилась на его новые владения. Лечь в капсулу и стать питающей силой для Башни он всегда успеет: тем более что в одиночку это бессмысленно. Но к его услугам теперь оказались все вычислительные средства Башни – вплоть до возможности наблюдать за Звёздами. И то, что Древние отправили в Космос. На ближайшие несколько сот лет Странник был обеспечен хотя бы Созерцанием. А потом... кто знает. Пятеро тоже, в общем, не долго (по их меркам) странствовали вместе. Всё-таки, за пределами одной-единственной задачи, они были слишком разными, и при этом самодостаточными, чтобы держаться друг за друга бесконечно. Танцор покинул группу первым. Его предназначение было похоже на ветер – странствовать от места к месту, изучая культуру других и помогая лучше узнать его. В последнем, правда, уже не было того смысла, что был заложен в его предтеч – ведь с Древними умерла и культура, к которой принадлежал Танцор. В конце концов, в преданиях он остался тем, кем себя однажды нарисовал – рок-звездой, пусть может быть чуточку менее "рок" и больше "звезда", а именно: Герой. Даже после того как Опухоль была искоренена в Башне, осталось достаточно порождений Тёмного Пламени на этой планете, в дальних уголках которой всё ещё шла с ними борьба. Затем пришёл черед Искателя. В поселении стриксов, где она решила оставить жезл, ей указали на возможные места, где мог бы встретиться кто-то из сидов – может быть даже Уэльш. Подчиняясь естественному зову собственных интересов (если не сказать "предустановленных задач"), синеволосая андроид покинула группу, в погоне за новыми знаниями. Но где бы она ни была – в глубоких подземельях цивилизаций, ещё старее чем её Создатели, на высоких плато, где стояли сокрытые от всех белокаменные храмы, в забытых библиотеках – она помнила об остальных. Среди Стриксов же она стала известна как Хранительница: и однажды это прозвище стало былью. В одном из городов остался Слушатель: он был одним из менее устроенных для странствий андроидов. Там ему воздвигли обсерваторию, благодаря которой он мог заняться исследованиями Нового Мира. Перед ним встал один из самых серьёзных выборов вообще: воспользоваться ли своим прошлым и принести в этот мир знания Древних вновь? Или же выбрать иной путь? В конце концов, он выбрал второй. Потому как один раз человечество уже прошло этой дорогой и вернулось: значит, нужно было выбирать другую. Дольше всех держались вместе Вершитель и Охотник. Скорее, потому что программы каждого андроида можно было привести к единому знаменателю: "организованная зачистка". Однако и они, в конце концов, изменились, и каждый из них выбрал свой путь. Вершитель собрал вокруг себя в ходе путешествий технику Древних, что ещё функционировала – в некотором смысле он в этом плане стал антиподом Слушателя, и основал небольшой аванпост между населенными территориями и теми, где ещё таилась опасность. Железный Город в записях остался реликтом прошлого – но это был мемориал уважения Древним, тому, что они сделали правильно. И сам Вершитель в памяти людей остался как рыцарь в сияющих доспехах. Охотник же углубилась в эти неизведанные территории, и затерялась где-то в густых лесах, став лишь Тенью. И пусть о ней не сложили множество красивых легенд, её это, пожалуй, не особо расстроило – ведь она променяла это на остроту ощущений очередной схватки, бесконечной опасности и проверке собственных возможностей на пределе. Да и так, нет-нет, да кто-то из странствующих заведёт у костра историю о том, что в лесах за Железным Городом не всё стремится тебя убить: иногда мелькает между буйно цветущей зелени словно молния чей-то силуэт, и тварь, которая собиралась тебя сожрать, разваливается надвое, рассечённая одним точным ударом. И пришло с Востока Пятеро Хотя говорили они меж собой о Шести Они оставили для поколений многие знания И ушли, оставив о себе вечный след
Астра, песнь двадцать шестая.
-
Спасибо за игру. Жаль, что лингвистическая штука быстро закончилась =)
Слушатель в итоге получился недостаточно правильным, на мой взгляд, но хорошо, если это было незаметно =)
-
Хорошая история, хорошая команда, хорошая в итоге вышла игра. Не без шероховатостей, возможно, где-то слегка скомкано и чутка недосказано, но в целом впечатление очень положительно. Лайк, подписка, добавление возможного продолжения/ответвления игры в список желаемого
P.S. Арт фулл-эквипа Вершителя бомбический.
-
Rules of Nature!
-
Спасибо за игру, Диджи! И за загадки, и за простор для рефлексии, и за увлекательный мир. За загадки, конечно, особенно))) И отдельное спасибо за развернутый финал, до которого мы все-таки дошли!
-
Пришла пора сычевать 300 лет :/
-
История, обрётшая конец
|
|
-
Девушка уже знала ответ на него. – Я Охотник, – тихо, но твёрдо произнесла она, поднимая голову. – Я должна найти и уничтожить оставшиеся на планете угрозы. Немного подумав, она добавила: – Если их не останется больше, я вернусь в Башню. Буду нести дозор. Ну и куси - милота!
-
Если их не останется больше, я вернусь в Башню. Буду нести дозорИ да будет так, пока Америка не победит и не останется больше врагов на Земле!
-
Суров +1 Главное достоинство, конечно, на мой взгляд, это то что на Генерала можно положиться. Он четко всегда информирует, когда будет постить, и постит. На самом деле меня немного смутила идея с текстами песен MGRR, но я не стала на это как-то указывать сразу (и даже в некотором смысле подыграла), потому что это всё ещё было лично мне нормально. Так что это просто небольшая уточняющая реплика, по честному.
-
– Я Охотник, – тихо, но твёрдо произнесла она, поднимая голову. She always has been.
|
|
|
|
Длительное путешествие через бескрайние просторы опустошённого мира было, на самом деле, достойно какой-нибудь древней поэмы. Если бы он был, наверное, не тот кто он есть, а какой-нибудь например "Писатель" или "Умник" — обязательно бы что-то из этого всего написал, красивое. Но только вот Странник, будучи тем кто он есть, на красивые слова был не слишком хорош. Он был хорош в том, что бы идти по какому-то пути. Или прокладывать его. При этом путь — это далеко не набор из координат на плоскости, или каких-то мест, или отметок на карте, или даже событий которые в них произошли или произойдут. Это намного большее. От карточки, которая привела их на полный опасностей завод с искажённым сородичем, через грустный силуэт города в отдалении, и в конце концов к заброшенной базе — всё произошедшее будто бы выстраивалось в некую линию, с конкретно определённой целью и назначением для него. Некоторые назвали бы это всё "Судьбой".
Таким он, собственно, и дошёл до корабля. Измотанный чувством вины за собственную беспомощность тогда во время столкновения с Червём, лёгкой тревогой от нахождения "не в своей тарелке", и с медленно нарастающим — с каждым сном-видением — ощущением ноющей раны внутри, вызванной отсутствием кого-то или чего-то важного. Только когда из темноты на него выплыл металлический клюв, Странник наконец понял, что вещи кажется вернулись на свои места. И к чему всё это вело. К воссоединению. Возможно, это действительно судьба.
— Вот ты значит где.
Пройдя мимо корпуса, нежно и аккуратно погладив его пальцами, Странник вошёл на борт и с головой погрузился в воссоединение с кораблём. Мир вокруг будто бы потускнел и перестал иметь значение, когда он расселся на месте пилота — его месте — и окинул взглядом органы управления перед собой, слева-направо, по старой привычке. Пока остальные занимали свои места — меланхолично покопался в карманах, напялив на руки свои перчатки. Вытащил зубочистку из секретного запаса в кармане куртки, с лёгкой нервозностью её пожевав. Сел поудобнее, поправляя кресло. И, убедившись что все готовы — принялся подключаться к кораблю. Мышцы и глаза параллельно вспоминали всё сами, буквально на автопилоте.
Первым делом: палец на тумблер основной батареи, переключить её в положение "ВКЛ" и услышать щёлчок. А затем увидеть, как вокруг зажигаются бесчисленные огоньки индикаторов, оживают многофункциональные дисплеи, экраны состояния двигателей, навигационное оборудование. Беглый осмотр панелей слева и справа, тест аварийных систем — пробежаться через противопожарные системы в двигателях, в ВСУ, посмотреть горят ли индикаторы о разных угрозах и состояниях систем. Убедится, что всё в порядке, и что корабль не разобьётся о скалу в тумане и не убьёт шестерых на борту только из-за того, что индикатор предупреждающий об опасно низкой высоте перестал гореть красным. Следом — включить вспомогательную силовую установку. Услышать, как где-то сзади за толщей металла, в недрах машины, поднимается приятный лёгкий гул. Убедится, что работает система управления, что в порядке сенсоры, оружие, заработал нейроинтерфейс. Всё в порядке. Можно увеличивать тягу в двигателях. Медленно, не спеша...
* * *
Полёт до Башни мог бы быть помочь обрести давно забытое душевное спокойствие, равновесие, и за одно наконец-таки — спустя долгое время — доставить группу туда, куда все должны быть доставлены. Однако, нашлись те, кто был против этого. Огромная летающая скала, лаконично названная "Левиафан" системами корабля — появилась из ниоткуда и вознамерилась испортить то, что представлялось лёгким путём по воздуху до точки назначения. Попытки уйти или сбросить Левиафана просто так не удались — тварь оказалась проворной, опасной, и крайне целеустремлённой в своём намерении: убить их всех.
— .... !
Тот-Кто-Странствует, полуобернувшись со своего сидения на отряд позади — молча, одним напряжённым взглядом, дал понять что бы они готовились выполнить свою часть общей борьбы за выживание. А он, соответсвенно — свою. Нервно пожевав зубочистку, молча сосредоточился на управлении кораблём.
-
Потрясающий пост) Завораживающая беседа с техникой чудесно раскрывает Странника, оказавшегося на своем месте.
-
Солидно.
-
— Вот ты значит где. Атмосферно же
|
|
Последняя встреча с пустынниками проходит в куда более тихой обстановке. И им не до песен, и вам не до разговоров. Да и отношение к вам меняется. Если раньше они смотрели на вас настороженно, не зная, чего ждать – то теперь смотрят как на богов. Особенно на Искателя, которая лечит раны одним прикосновением. — Кто вы? — ещё раз выдыхает Шаис, когда под умелыми действиями девушки, и помощи Слушателя кость встаёт на место. И теперь в его словах звучит не любопытство, не вежливость, а чуть ли не благоговейный страх. Ведь вы не только исцеляли и поднимали на ноги, но и убили вечного стража пустыни. — Раньше этот путь был Испытанием, — Шаис выделяет интонацией заглавную букву последнего слова. — Теперь же на пути к Священному морю не осталось преград. Я не знаю, благодарить ли вас за это – кто знает, чем это обернётся для моего народа. Но за то, что не оставили нас в беде, за защиту – спасибо. Мужчина прикладывает руку к груди, в районе сердца, и отвешивает вам низкий поклон. На этом ваши пути расходятся – теперь уже, видимо, навсегда. Караван медленно уходит в бескрайнюю синеву неба, а вы – вперёд, к зеленеющим лесам. Только Храм нависает над пустыней недвижимой глыбой камня и металла, и теперь в его затенённом образе видится не только величественная древность, но и мрачный памятник погибшим. * * * … После встречи с стражем Храма, вы ещё некоторое время шли по пустыне. Но судьба, словно щадя вас, не подбрасывала новых испытаний. Вернее, были – и гигантские существа, похожие на богомолов, покрытые зелёным хитином, и не менее огромные ящерицы, чьи языки плавили даже вашу броню. Но все эти опасности легко преодолевались вашей основной ударной группой – Вершителем и Охотником. Путешествие продолжалось, и вместе с течением времени возвращались и воспоминания: всё также в образе видений они рассказывали вам о вашем (но точно ли вашем, а не похожих на вас людей?) прошлом, и открывая заново всё больше ваших личных особенностей и способностей. Вершитель однажды обнаружил, что стоит на какой-то площадке в бескрайнем космосе. За ним высились нагромождения блоков какой-то станции: он вёл огонь из своего верного оружия, выстреливая сгустки импульсного пламени в странных существ – как вообще что-то могло существовать здесь?! — с длинными цепкими руками и тощими, как палки телами, замотанными в лохмотья. Они говорили на неизвестном языке и отвечали тебе разноцветными взрывами, продавливающими платформу. Кажется, ты прикрывал чьё-то отступление… на этом воспоминание обрывалось. Охотник всё также страдала от странных видений того боя, что увидела в пустыне. Каждый раз оно обрастало всё новыми деталями, но суть по-прежнему ускользала. Изредка это видение прерывали другие, более приземлённые – в них появлялись существа, которые встречались уже тебе по ходу путешествия. Страннику же всё чаще приходил образ какой-то машины. Она нависала над ним своим острым клювом, раскинув крылья… но он не чувствовал страха или угрозы. Наоборот, скорее… партнерство. Безмолвный соратник, понимающий тебя с полуслова. Да, это лучше всего описывало твои ощущения от этого видения металлической птицы. Слушатель вспоминал себя среди бесчисленного числа пробирок и реторт, в которых что-то кипело, происходили какие-то процессы… кажется, он создавал какую-то вакцину. Или не он? Но куда интереснее было, от чего. Бурлящий красный эликсир точно был целебным, но вот его назначение ускользало от Слушателя. Искатель брела среди собрания людей в белом. Что удивительно – все в толпе были синевласы… как и она сама! Это было интересное открытие, но куда интереснее было то что она ходила между троицами практикующих что-то похожее на магию, и последовательно записывала за ними все объяснения и движения. Одно из таких заклинаний ей показалось очень похожим на Барьер… и тут видение снова оборвалось. Танцор… танцевал. Среди странных существ, похожих на смесь совы и медведя. Но умиротворённая атмосфера сменилась тревожной: в деревню этих странных существ пришли другие, в чёрных одеждах. И Танцору пришлось убивать. Сколько пришлось убить? Стерлось из памяти. Выжил ли ты, или ценой своей жизни защитил этих милых диковатых существ? Воспоминание не даёт на это ответа. * * * Расшифрованная карточка Странника навела путешественников на ещё одно место, оставленное древними. К югу от города, обнаружился целый храмовый комплекс, подобный тому, что был в пустыне. В отличие от последнего, он был защищён массивной стеной, даже вернее металлическим коробом, вход в который был только через одни-единственные ворота – и именно благодаря этой карточке путешественником удалось пройти внутрь. К тому времени отряд уже чуть лучше освоился со своими способностями, но даже так защитники этого странного места – казалось. не прекращавшего функционировать ни на минуту, и светившегося разноцветными огоньками ярче, чем любое помещение Храма, – даже так защитники Завода представляли серьёзную угрозу, будучи в чём-то родственными тому же Червю, что встречал вас в Пустыне, хоть и отличаясь от него видом. Здесь были и четвероногие, и шестиногие, и прямоходящие автоматоны, вооруженные разнообразными вещами – от огнестрельного оружия, до импульсных орудий, подобных тем, что были вооружены вы. Но вместе с тем здесь было, чем поживиться: Искатель могла пополнить запас батарей, да и кое-что из вооружения пришлось как раз для вас. Похоже, и с этим местом вас связывала какая-то история… … Но единственный, кто мог бы вам о ней рассказать – подобный вам, хранитель этого места, был чем-то испорчен. Синее пламя, горевшее в его душе, кто-то поработил, и теперь оно горело тёмно-фиолетовым, вызывая зловещие ассоциации. Он что-то бессвязно бормотал о том, что Древние заслужили свою участь, что Синее Пламя – лишь ничтожная часть настоящей силы. В конце концов, вы были вынуждены уничтожить его, и это составило определённые трудности. Если бы не новое вооружение Вершителя, косящее ударами миниатюрных ракетных снарядов призываемых Хранителем роботов, вам бы пришлось тяжко. Как бы то ни было, поход на Завод был оправдан хотя бы в плане того, что в дальнейшее путешествие вы выступали более уверенно. * * * После Завода новое хранилище знаний и артефактов древних выглядело не таким удивительным – хотя, путешествуя мимо города и невольно всё-таки рассматривая его, хотя бы издали, вы можете подметить, как различается современная культура и культура прошлого. Нет, высокие технологии ещё живы, но даже близко не сравняться с тем, что было до. И здания меньше, и обставлены беднее. Нет вездесущего Синего Пламени, а то что умеет, например, Искатель, приравнивается к чудесам. Зато это место встречает вас прохладой мертвеца. Здесь нет той агрессивной суматохи, происходившей на заводе, но куда сложнее как раз-таки вернуть его к возможности минимально функционировать и не заплутать в этих мрачных лабиринтах без капли света или Синего Пламени: здесь больше всего подходят возможности Слушателя и Искателя. Медленно. но верно преодолевается лабиринт брошенной древними базы, открывая свои секреты и снабжая всё новыми инструментами и фактами в опознании прошлого. Всё больше информации всплывает в книге Искателя, всё больше воспоминаний приходит другим. Но, наверное, самое большое откровение ожидает Странника. Когда Общими усилиями отряд освещает огромное пустое помещение, из тьмы на него надвигается… знакомый металлический клюв. И приходит наконец понимание – вот его истинное назначение: управляться с этим кораблём. Внутри хватает места, чтобы расположиться всему отряду, а сам Странник легко запускает системы управления. Обтекаемый корпус постепенно приходит в движения и крылатый гигант взмывает с площадки вверх, под синее небо, через раскрывшиеся створки ангара, по которым ссыпается многолетняя толща песка. Теперь можно брать курс на Башню. … Вот только тень того, о чём говорил Хранитель продолжает вас преследовать. Не успевает Странник даже взять разгон, как из моря внизу навстречу вам поднимается настоящий Левиафан – о том, что это такое, вас информируют системы корабля. Крылатая тварь, похоже, чувствует себя прекрасно как в воде, так и в воздухе. Иссиня-чёрная, светящаяся изнутри, она раз за разом пытается сбить ваше судно, не боясь ничего, и демонстрируя удивительную скорость, когда Странник пытается сбросить её с хвоста. Было во всём этом что-то величественно-завораживающее – чудище, чья тень легко накрывала город, оставшийся позади, и юркая стальная птица, пытающаяся что-то противопоставить ему. Похоже, чтобы добраться до башни вам придётся с ней что-то сделать.
|
По просьбе Слушателя, переведённой Искателем, находится пара человек, готовых спеть незнакомцу. Они высаживаются в полукруг, и, даже не снимая накидок, запевают. Сначала песня идёт очень бодро, но постепенно замедляется, становясь более лиричной – чтобы оптом вновь сорваться в галоп. Сам Искатель, ничего не понимает, конечно, но в песне слышится и грусть, и гордость, и надежда. Что-то далекое и вместе с тем близкое. Высоко в небе – и под ногами в песке.
Песня кончается в момент, когда Танцору приходит в голову мысль поразить новых знакомцев танцами. Те, конечно, уже хотели было собираться, но в ответной любезности не отказали. Что ж, закружившемуся в диком вихре парню удалось их переубедить... наверное. Было немного не до того – Танцору и самому было слишком хорошо вертеться волчком-юлой посреди бескрайних песков. Не думая ни о чём, отдавшись полностью своей партнерше – Центробежной Силе. Впрочем, кое-что по их глазам можно уловить даже сейчас: они бы очень хотели присоединиться к тебе, не обязательно в такт, не обязательно в шаг, но хотя бы просто сводить хоровод. упасть обессиленными, пока ты продолжишь кружиться. Ты увидел это так явственно, словно и правда смотрел в будущее: и вот что удивительно, тебе казалось и правда были какие-то монахи, которые могли смотреть в будущее. Может они и не танцевали для этого танцы, но что-то такое действительно когда-то существовало, и ты об этом знал. И другие тоже глядя на тебя начинали вспоминать старых людей в белоснежных одеждах, загадочных и непонятных для вас.
Но вот тем, кто смотрит на танец, пора отправляться в путь. И не могут они плясать рядом с Танцором, как и не могут задерживаться. Шаис задумчиво трёт ухо, слыша вопрос о ритуале его новых знакомцев. Подумав, он всё-таки соглашается, объяснив причину своего замешательства: — Хорошо, просто у нас принято касаться непокрытыми частями тела только своих избранников... кхм.
...
Уходя от Шаиса, с честью выдержавшего испытание, Охотница ловит на себе недоброжелательный взгляд из-под капюшона одной из фигур. О, этот взгляд понятен ей даже при её минимальном желании понимать людей вообще – так смотрела бы и она сама, если бы кто-то попытался отнять у неё добычу.
На этой ноте вы попрощались – и разошлись, как в море корабли. В сущности, пустыня и была своеобразным морем. Вы встретились здесь случайно. и теперь уходили в разные стороны – без сожаления, но с приятным воспоминанием.
* * * Но не успели вы разойтись слишком далеко, как уже знакомый гул заставил обернуться. Песок под ногами заходил волнами. Похоже, в море пришла песчаная буря.
А вернее – проснулся свой Левиафан.
Червь, видимо, не сбежал зализывать свои раны окончательно: и встретил новых вторженцев на территорию Храма не менее яростно, чем вас. Вы видите, как легко взлетают тщедушные тельца некоторых путешественников – издали они похожи на какие-то летающие красные тряпочки из-за своих одеяний. Чудище проделывает огромную воронку, куда часть ещё уцелевших путешественников начинает немедленно падать.
Прежде чем вы успеваете даже подумать, бежать на помощь или прочь, страж Храма приближается к вам, проделывая тот же фокус. Вас, правда, в воздух поднять не так-то просто – реакция спасает. Но вот от обсыпающегося края воронки просто так не убежишь, и Вершитель и Странник оказываются на опасном краю. Честно говоря, несколько метров песка даже для вас кажутся довольно фатальной ловушкой.
Похоже, Пустыня не спешит просто так вас отпускать.
|
- Скажи им, что мне хотелось бы поблагодарить их за еду.
Я просил Искателя, но после первых слов смотрел на Шаиса. Говорить можно не только словами - надеюсь, он понял что я хотел сказать еще до того как Искатель перевела до конца.
Возможно, рановато было выражать благодарность, не попробовав толком аппетитные (наверное от того что я не помню когда вообще в последний раз ел) незнакомые штуки. Но танцевать на полный желудок (даже если у меня нет желудка) это не самое разумное решение. А так развлеку добрых бедуинов и нашу труппу.
Площадка тут была не лучшая - песок, неровный, неверный. Инструментов у путешественников не было, да и мой реквизит оставлял желать лучшего. Тем не менее, я постарался приготовиться: снял куртку, отстегнул наколенники, распустил ремни и ремешки, которыми крепилось мое обмундирование и должно было крепиться еще множество всяких узкоспециальных и опасных штук, которых у меня пока не было. Свободные ремни лентами закрепил на поясе - конечно не длинная летящая юбка, которая нужна для того танца, что я задумал, но лучше чем ничего.
Закончив приготовления, я отошел метров на пять - если потеряю равновесие, не задену никого - поклонился и начал.
Руки скрещены на груди, ладони лежат на плечах, ноги вместе, подбородок поднят, я смотрю куда-то между ушей ближней альпаки. Несколько секунд я стою неподвижно, только выполняю серию вдохов, насыщаю кровь (?) кислородом. Музыки не будет, но в тишине этот танец не странный не красивый, а пугающий - значит придется петь.
Мой голос ужасен, мои музыкальные способности ниже среднего, но негромко тянуть одну ноту, лишь изредка меняя топ вверх или вниз я могу. Тихо, низко, словно самой диафрагмой я начинаю песню.
Одновременно, я переступаю ногами, плавно, текуче, сперва медленно, а потом все быстрее. Танец не хитрый - не столько танец, сколько вызов, демонстрация возможностей моего тела, того как я его контролирую. Я просто верчусь на месте, волчком - сперва медленно, потом быстрее. Я плавно отрываю руки от плеч, медленно развожу из в стороны - это визуально ускоряет вращение. Ленты на моем поясе поднимаются в воздух, висят, словно их поддерживает невидимый поток воздуха, а не центробежная сила.
Я кружусь. Пою. На одном дыхании, глядя в небо, раскинув руки. Быстрее, быстрее. Это физически тяжело. А когда мозг подходит к границе потери ориентации в пространстве - тяжело еще и ментально.
Я не уверен. слышал ли я о том, либо только что придумал сам, но будто бы подобный танец исполняли одухотворенные монахи в другом месте и в другое врем. Будто бы они могли видеть будущее во время танца, или проникать в суть вещей.
Думаю, не могли. Лучшее что они могли - сохранить содержимое желудка внутри.
Но я не они. Быстрее, еще быстрее. Руки уже вытянуты горизонтально, ладонями вверх, ленты летят параллельно им, судя по тому что заканчивается дыхание, я верчусь уже не меньше двух минут. Пора.
Я словно бы случайно сбиваюсь с шага, прерываю монотонную песню. Как волчок, теряющий скорость, качаюсь. все еще на прямых ногах, с прямой спиной, только за счет наклона оси вращения, я цепляю рукой песок. И делаю вдох.
И снова верчусь, как ни в чем не бывало, снова пою, и тончайшая струйка песка разлетается в стороны.
-
Куручсь как дурак на месте. Вою. песком швыряюсь. Но на все минут 3-5, дольше чем сможет любой из них. А потом, как отлежусь немного, еще и ходить смогу. Ай да я.
Я не знаю, орать мне или рыдать.
-
Какая красота)) Невероятно выразительная картина.
|
-
=^,...,^=
-
Долгожданный вышел кусь)
|
Вершитель
Оптика работает безукоризненно, и даже в сгущающихся сумерках тени перестают таковыми быть: Вершитель видит двуногих существ, примерно одного с ним роста. Большего сказать нельзя – они закутаны с ног до головы в какие-то тряпичные одеяния, темно-красные и вышитые золотом. Закутаны так, что даже толком нельзя определить, есть ли у них руки, хотя по болтающимся рукавам всё-таки, наверное, можно предположить, что есть. Лиц не видно – спрятаны в глубине бесформенных капюшонов, натянутых ниже лба. Всего их числом около двенадцати, Каких-то предметов, которые ты однозначно мог бы отнести к классу оружие тоже не видно. Только скарб, нагруженный на странных пушистых животных с вытянутыми шеями.
Вид этих существ вызывает странное ощущение. Во-первых, ни одно из твоих чувств или воспоминаний не звенит напряжением от возможной угрозы. Во-вторых, твердой уверенности в том, что они мирные – тоже нет. Как будто ты вообще не имеешь никакой информации о них. Существа периодически переговариваются – ты их не слышишь, конечно, просто судя по переглядыванию и остановкам отдельных из них, складывается ощущение, что в отряде идёт оживлённая беседа.
Охотник
Похоже, попытаться слишком сильно вглядеться в мертвецов этой пустыни было плохой идеей. Потому что, как известно, если на что-то долго смотреть – начинает казаться, что оно смотрит на тебя в ответ. В какой-то момент ты просто теряешь связь с реальностью и переносишься в прошлое. Прошлое, которое даже не факт, что твоё. Вокруг лежат трупы чудищ – не факт, что тех же, не факт, что убитых тобой. Удивительно, что нет этого пьянящего и отвратного одновременно запаха убийства, но от количества тел мутит и без него. Сжимаешь меч и... Вдалеке сверкает яркая вспышка, пронзающий темно-фиолетовый луч взрывает землю в нескольких шагах от тебя. Ещё один гигант, шевелящийся подле, разлетается на куски или части, не издав ни звука. А тебя волной отбрасывает в сторону. В последние мгновения ты замечаешь, что луч исходит из руки такого же громадного чудовища. Наступает тьма.
А когда она рассеивается, ты обнаруживаешь себя лежащей на песке. Песчинки пересыпаются в сжатой от нервов руке, словно утекающее в прошлое время.
Слушатель
Поначалу пустыня кажется абсолютно... пустынной. В плане звуков, в смысле. Ничего, кроме уже слышимого, не добавляется. И только когда Вершитель объявляет посторонних, осознаёшь – совсем незаметно для слуха в пение ветра вплелось ещё одно. Протяжные мягкие гласные доносятся из той стороны, куда указывает Вершитель. Чья-то речь, определенно. Вот только непонятная.
Может, кто-то из твоих спутников сможет распознать, впрочем? Идея приходит спонтанно и неожиданно, вместе с пониманием – а ты ведь н слух даже сможешь воспроизвести достоверно те звуки, что услышал. Кто знает, может быть Танцор не только Танцор. но и Переводчик?
Искатель
Казалось бы, даже в пустыне можно найти объекты для личного поиска. И помимо Обелиска в этом плане лучше всего подходят кости. Беглый осмотр позволяет заметить их неестественную белизну и гладкость – всё-таки, даже в таких идеальных условиях, как безжизненная пустыня, какие-то повреждения на них должны были появиться. Но нет, гладкие, без единой щербинки или отверстия. Словно кто-то заботливый полировал их на протяжении бог знает скольких лет. Жаль, проверить на вес не получится – ты такую громадину не поднимешь никогда в жизни, даже если всех остальных попросишь помочь.
Зато растения так себе, малоинтересны: обычная флора, выживающая в пустыне, вроде бы. Мало потребляют, максимально стараются вытянуть питательные вещества из неблагоприятной почвы... вот, собственно, и всё.
Мало, очень мало, и если бы не письмена на обелиске, было бы совсем грустно. Однако разгадала ты их верно, даже знак обозначающий заглавную букву не смутил, в этом нет сомнений.
Странник, Танцор
Пожалуй, меньше всего впечатлений досталось вам. Похоже, в список навыков Странника ни входило ни знания о мертвых чудищах, ни о свечении в небе. С последним, конечно, не было уверенности – что-то подсказывало тебе, что всё-таки о нём ты мог бы кое-что вспомнить, просто оно было настолько второстепенно, что ещё как следует не проснувшееся сознание не давало забраться на задворки памяти.
Танцор же просто всю дорогу не пытался разобраться в окружающем, предоставив это более компетентным соратникам. В принципе, это было мудрое решение – если, конечно, он руководствовался в этом логикой, а не просто поленился присмотреться к окружающему миру. Как бы то ни было, для вас момент закончился на благоразумных в общем-то прятках возле обелиска. Мало ли что там за тени, действительно. У червяка вон тоже тень была, если так подумать.
|
Вот ни разу не пожалел, что задержался посмотреть что там Слушатель делает. Интересно же - мужик взял и состарил дерево. Конечно, с головой у меня явно что-то не здоровое и, быть может, о деревьях я чего-то помню не правильно, но все же не должны они так себя вести, хоть в витрине, хоть нет.
Очень хотелось попросить ягодку - я бы немедленно ее слопал, разумеется - но Слушатель не из тех кто просто так пожертвует одной ягодой, чтобы узнать свойства остальных.
Да и я - Танцор, а не Пожиратель.
Снаружи Вершиель застроил нашу труппу, велел идти колонной - не растягиваться и не кучковаться. Очень определенно выразился, прямо точнее некуда. Ребята, конечно тут же сбились в кучку: Странник прилип к Охотнику, Искатель тоже рядом терлась и только Слушатель чинно отстал. Не то ягоды не хотел светить, не то за второе ухо опасался.
А я все же хотел прикинуть как это - не далеко и не близко. И, поскольку думать молча я не умею, стал прикидывать вслух. Благо Слушатель, как всегда смотрел добрым надкусанным взглядом и слушал.
- Вот как это не растягиваться и не кучковаться? Вот скажем, если бы мы на помосте партию танцевали, я бы сказал что руки вытянуть и кончиками пальцев едва касаться соседа. Это визуально хорошо, приятно, и никто с вертушки в товарища не влетит. Так ведь?
Слушатель кивнул, хотя может быть и нет, но слушал и ладно.
- А вот Охотник скажет что это слишком тесно. Ей надо мечом махнуть. Тут еще метр интервальчику накинуть бы. Или, скажем, Вершитель...
Я обернулся посмотреть что там делает он самый. Вершитель был настороже.
- Думаю, Веритель имел ввиду такой интервал, чтобы нас одной гранатой не убило. Не больше чем двух из нас. А остальные успели бы добежать, пока, например, Искатель кровью истекает. То есть метров пять, может семь. Что думаешь?
Слушатель по доброму улыбнулся, или это была игра теней. Нет, не даст ягод, жмот.
- Но, если подумать рационально, то кроме нас самих тут только один вид угрозы есть. То самое червие. И напасть он может внезапно из-под песка, скажем. А когда нападет, то сможет своими щупальцами дотянуться метра на четыре в ширину. Вот значит...
Я умолк. Нишиша это не значит, старина Слушатель (если ты вообще меня слушал). Никакие четыре метра и никакие мои рассуждения вообще ничего не значат в контексте этой хребтины.
Прямо перед нами из песка торчала арка выбеленного ветром и пылью монструозного хребта. Пожалуй, его обладатель, если он приходился родственником давешнему червяку, мог бы нас всех вместе заглотить и даже щупальца не сильно растягивать пришлось бы.
Как-то сразу дальше трепаться расхотелось. Не то чтобы страшно было, если хорошенько подумать - победили одно чудовище, победим и другое, покрупнее. Но рассуждения о размере пасти местных хищников сразу стали куда более умозрительными чем рассуждения о вкусе слушательных ягод. Вот вылезет – тогда и измерим.
Дальше шли молча, Искатель ломала ветки, Странник выглядел не очень, даже позеленел казалось. Хотя, быть может это все звезды виноваты - я даже не заметил как стемнело и небо заболело тусклыми зеленоватыми звездами. Ребята впереди столпились к возникшего из ниоткуда обелиска.
- И? - Спросил я, глядя на умные лица товарищей, - Чо тут написано?
-
Классный пост. И в целом - Танцор очень хорош) все ярче раскрывающийся характер, маневренность и отлично вписывающаяся в происходящее... нестандартность. Живой и ровный отыгрыш - несомненное достоинство)
-
В пути не делаю ничего полезного - болтаю. Зато честно :/
|
|
ТанцорОдин из шкафчиков раскрывается: ты почти не глядя хватаешь то, что там спряталось. В руки удобно ложатся какие-то… палочки? Они ещё и раскладываются! Отливающие синевой лезвие с причудливым узором и кромкой выскользнуло из ножен (это ты уже потом понял, что это – ножны), и на секунду даже ослепило тебя. Да, выпить это будет проблемно: но вместе с досадой приходит некая уверенность, что для тебя это, в общем, инструмент не хуже пары новых башмаков, отбивающих чечетку на помостьях. Кем бы ты ни был, кажется, ты всё-таки не такой уж простой танцор, каким мог себя помнить. Жаль, что огоньки с остальными вдруг гаснут и створки теперь буквально слились со стеной. Достать что-то поинтереснее уже не получится. Придя к этому заключению, насмотревшись на своё отражение, буквально вываливаешься из коридора в освещённую залу. Похоже, первый. Впрочем, во тьме соседних коридоров начинается какое-то движение… руки уже готовы схватиться за новую игрушку, но спустя мгновение приходит понимание, словно внутри что-то резонирует с появившимися образами – свои, «напарники». Парные мечи: СтранникДверцы хранилища разъезжаются. Поначалу кажется, что внутри пустота: прямо как та, что ты пытался восстановить у себя в голове. Но в конце концов понимаешь, что предмет попросту слишком мал для такого места. И всё же… Протягиваешь руку, берёшь какую-то пластинку. На ощупь даже через перчатки у тебя на руках – металл. Тяжеловата, расчерчена какими-то узорами. В центре они складываются в символы, которые выглядят смутно знакомыми – но значение опять ускользает. ញកគថងស Интересно, чтобы это могло значить? Поразмышляв над этим (и своим внешним видом – довольно практичный прикид, ничего не скажешь), выходишь в освещенное помещение, где сходятся все коридоры. Там уже стоит тот, кто кричал. Замечаешь, как он напрягся, но через мгновение расслабился: признал за своего. Да и ты тоже можешь убедиться – перед тобой не враг. От воспоминания же остаётся смутное ощущение недосказанности. Кажется, то что ты видел – напрямую с тобой связано. Но как не напрягаешься, пока ничего разумного в голову не приходит. Возможно, стоит проплыть по течению чуточку дальше? Ключ: ИскательКнигой оказывается некая плоская дощечка. Пальцы в растерянности бегают, пока рефлекторно не находят какой-то «выступ» и не нажимают его. Вместе со вспыхнувшим экраном приходит осознание, что может вещь не очень похожа на книгу, изображенную на шкафчике, сам концепт устройства древних с ним совпадает насколько возможно. Посещает смутное ощущение, что ты даже уже чем-то таким пользовалась. Вот кажется этот шнурок, тянущийся от «книги» может цепляться куда-то… куда? Рука сама ложится на шею и нащупывает разъём в воротнике костюма. Или же прямо в шее? Думать об этом не хочется. А вот руки и не думают, сами подсоединяя шнур к разъёму. Изображение тут же разворачивается в небольшую голограмму-водопад из символов. Из закоулков памяти выплывает ещё одно понятие. Это не просто книга, это то, что называется Инструкциями. К тому, что недоступно простым смертным. Сейчас тебе доступны две Инструкции, их наименования мигают символами прямо перед тобой: ខកធរចធ (Ба…) នបកញដន (Ст…с) Начало слов ты даже ухитряешься разобрать – в смысле, привести к понятным тебе концепциям. Но дальше разобрать становится трудно. Интересно, а у остальных тоже есть такие разъёмы? Остальные – это минимум двое, поджидающих тебя в просторной комнате, куда ты выходишь. "Книга": ВершительДверцы разъезжаются и выдают тебе в руки что-то массивно-длинное, отливающее в тон твоим же доспехам, тёмно-синим цветом. Стоит только предмету лечь в руки, как они сами хватают его так, как нужно держать эту вещь. Словно делали это уже сотню раз. Ты не помнишь, было ли в твоих руках что-то такое же, когда ты выходил против врагов. Может, что-то ещё. Но концепции всплывают в голове одна за другой, подтверждая догадку. Это – грозное оружие, инструмент для того чтобы уничтожать любого, кто встанет на твоём пути. За те несколько секунд, которые ты его держишь, оно уже будто срослось с тобой, стало частью тебя. На корпусе вдруг вспыхивает небольшая надпись. ញកធឥងស: 8. Интересно, это много или мало? Жаль, посоветоваться не с кем… а хотя вот перед тобой тройка твоих соратников. Может, кто-то из них и знает. И ещё есть ощущение, что вас должно быть больше: оно подтверждается практически сразу, потому что из дальних коридоров почти синхронно выходят ещё двое. Оружие: ОхотникАдаптируешься, как и подобает охотнику, быстро. Вещь из хранилища – наиболее универсальное оружие. Схватившись за рукоять, почти сразу понимаешь, что меч имеет фокус: резное украшение в центре гарды переводит меч в самый что ни на есть боевой режим. Даже не хочется думать, откуда ты знаешь, как обращаться с этим артефактом – для тебя это настолько естественно, что было бы серьёзным поводом обеспокоиться, если бы ты не знала. Вот как ты оказалась в месте, где не на что охотиться, кажется – это другой вопрос. Но с ним можно и потом разобраться. Сознание услужливо подсказывает, что ты здесь не одна, но это не добыча для меча, а те, кто помогут, если добыча окажется вдруг окажется слишком крупной. Тем более что как минимум двое из них вооружены, как ты замечаешь, выходя в общую залу. Меч: СлушательВсё новое – хорошо забытое старое. Примерно такие мысли посещают твою голову, когда за створками обнаруживается трёхпалый манипулятор. Кажется, его куда-то надо цеплять… и, словно развеивая твои сомнения, место обнаруживается практически сразу, как ты подходишь к зеркалу: заметный даже в темноте выступ под курткой оказывается гнездом под устройство. Остаётся только подцепить и… чувствуешь, как штучка стала словно частью тебя. Раскрыла лепестки-пальцы, поклацала ими в воздухе и снова затихла, словно ожидая каких-то указаний. Уже выходя из коридора и оказавшись в просторной зале почти одновременно с девушкой, вооруженной мечом, понимаешь, что Слушатель – прозвище, которое почему-то при попытках себя как-то обозначить, – не просто прихоть разума. Ты услышал (а сейчас весьма уверенно определил) голос вон того паренька в куртке (прямо как у тебя, надо же) с желтыми полосами. Манипулятор на плече задвигался, задумчиво покрутившись в раскрытом виде вокруг своей оси и добавил к этой картине ещё больше света. Что ж, похоже это хотя бы полезный фонарик. Манипулятор (только он трёхпалый): ВсеПервое ощущение, когда вы видите друг друга, собирающихся в общей комнате – отличающейся от ваших лишь размерами и более ярким освещением – «кто они?». Ответы приходят сами собой, но в виде довольно расплывчатых концепций. Вот этот в доспехах и с ружьём – Вершитель. Как и Охотник, стоящая неподалёку и сжимающая меч, явно мускулы группы. А заодно и щит. Синеволосая – Искатель. Что-то вроде мозгов группы. Странник и Танцор – пожалуй, самые тёмные лошадки. Не в смысле подозрительные, просто их таланты сходу и не распознать даже им самим. Слушатель – кажется, из той же «касты» что и Искатель. Итак: двое должны защищать, двое – думать. Ещё двое, по-видимому, должны вести вперёд. Впрочем, обдумать эту мысль и как-то её обсудить не получается толком. Слышится мощный удар, словно в храм прилетел валун. Затем ещё и ещё. Что-то беснуется снаружи и это отнюдь не буря. Судя по гулким ударам, внешняя дверь (вы правда не можете припомнить её – но у храма же должен быть вход и выход, верно?), ещё какое-то время продержится. Можно даже разработать какой-то скудный план из того, что у вас есть.
|
Макрейвен морщится, глядя в сторону.
– Иногда успеваем, – отвечает, едва заметно пожав плечами. – Как ни странно, мы успели помочь тебе.
Он невесело усмехается, направляясь к машине.
– Без изменений, – лаконично комментирует состояние Фокса, открывая дверь.
Патрульные с опаской смотрят на Итана и Амелию поверх пляшущих в полумраке огоньков сигарет.
Агент заводит машину и трогается. Мел начинает казаться, что две с половиной угрюмые фразы – это все ответы, которая она сегодня получит. Но, отъехав на несколько сотен метров от дома Сазерленда, Макрейвен вдруг продолжает.
Его внимание кажется целиком сконцентрированным на заснеженной ленте дороги, но в тихом голосе чувствуются отголоски глубинной задумчивости.
– Что-то происходит, Амелия. Два события в ряд это скорее всего совпадение, но три и более – уже по меньшей мере закономерность. Всё это связано, все детали головоломки – часть одной, значительно более обширной картины. Пожиратель, инсектоиды, та тварь из подворотни – такой высокой паранормальной активности мы не фиксировали в Брайт Фоллс десятилетиями, да что там, не фиксировали ещё никогда. Но теперь, – Итан хмурится, его голос становится жёстким, отрывистым. – Теперь это личное. Существа из астрала всегда угрожали миру, но теперь, кажется, они объявили войну непосредственно нам. Второе убийство, Амелия.
Итан поворачивает голову и внимательно смотрит на девушку. В его глазах непреклонная решимость во что бы то ни стало докопаться до сути происходящего.
– Аманда Джефферсон, ещё один кандидат на грядущих выборах мэра. Я могу допустить, что одна из этих тварей увязалась за Джеймсом после того, как он осматривал место прошлого преступления. Но можем ли мы хотя бы на мгновение допустить, что обитатели астрала настолько глубоко заинтересовались в политической жизни Брайт Фоллс, что методично устраняют одного за другим неугодных им кандидатов?
Макрейвен кривит губы в усмешке.
– Едва ли. Если бы местные твари обладали хотя бы зачатками необходимого интеллекта, всем нам не поздоровилось бы ещё очень давно. Хищники, паразиты – их объединяет одно: в подавляющем большинстве, они предсказуемы. Правда в том, что ни у кого из нас нет ответов, Амелия. Ни у меня, ни у Стилвелла, ни у больших начальников в Вашингтоне. Мы все почти вслепую пытаемся взаимодействовать с материей, ни смысла, ни сути, ни истинных возможностей которой не понимаем. Остаётся работать с тем, что имеется.
-
Мел начинает казаться, что две с половиной угрюмые фразы – это все ответы, которая она сегодня получит. Но, отъехав на несколько сотен метров от дома Сазерленда, Макрейвен вдруг продолжает. Ах, какое знакомое ощущение.
|
В глазах Стиллвела вновь вспыхивает тревога. Некоторое время он размышляет, с заметным беспокойством наблюдая за каждым движением Амелии. Её сознание тянется, охватывая комнату, здание, целый квартал. Где-то там граница допустимого размывается, ощущения становятся более туманными, призрачными. – Ни в коем случае. Даже если вы действительно полагаете, что способны на нечто подобное… Нельзя предпринимать ничего радикального до тех пор, пока эта временная аномалия не будет стабилизирована. Вы даже не можете себе представить последствия… Даже я не могу их представить. Специальный агент из Вашингтона будет здесь уже послезавтра. До тех пор, мисс Лэнгфорд… Контуры проекции размываются, но Амелия встречает это почти привычное явление с лёгкой улыбкой. Здесь и сейчас, в эту минуту и в это мгновение, она совершенно уверена, что контролирует временной поток. Она знает, что будет дальше. Линия времени, её линия, частично стабилизируется. Мел заглядывает вперёд, сквозь размытые грани временных искажений, и видит события ближайшей недели. Они мелькают, почти сразу выветриваются безвозвратно из памяти, и, тем не менее, пусть даже на долю секунды, но девушка чувствует переполняющую уверенность. Она понимает, что происходит. И знает, что произойдёт дальше. – … в противном случае не избежать катастрофы, – последние слова Стиллвела доносятся сквозь волны размывающейся реальности. Мел снова перебрасывает. Но в этот раз, она, кажется, отчасти управляет процессом. 2 – ConsequencesЭтой проекции она не помнит совсем. Этой проекцией, в отличии от всех прочих, почему-то не получается управлять. Солнечный летний день, торговый центр – Мел смотрит на мир глазами совсем маленькой рыжей девочки, которую отец куда-то решительно ведёт за руку сквозь толпу. Она видит лишь его широкую спину – и, как ни старается, не может вспомнить этот момент.
– Подожди меня здесь, Мел, хорошо? – опустившись около неё на колено, он указывает на скамейку возле разноцветного фургона с мороженым.
Мел кивает, провожая глазами отца, который торопливо заходит в аптеку. Нахмурившись, она смотрит по сторонам – на мороженое, на продавца, на хаотично перемещающихся по торговому залу людей. В конце концов – на сидящего на той самой скамейке темноволосого мальчика, который, выглядит всего на несколько лет старше Мел. Он кажется испуганным, постоянно озирается по сторонам, в глазах стоят слёзы.
Рядом с ним – две фигуры. Одни из этих. Амелия уже научилась их отличать – те самые, которые никто не видит кроме неё. Взрослые, высокие, мужчина и женщина. Бледные, прозрачные, покрытые едва заметной чёрной рябью астрального искажения. Измазанные с ног до головы кровью – у женщины вместо левой половины лица огромный кровоподтёк, у мужчины что-то совсем не так с шеей.
Амелия пытается сопротивляться, но маленькая Мел уже идёт к мальчику. Останавливается перед ним и терпеливо дожидается, пока тот поднимет на неё заплаканные глаза.
– Они не вернутся, – произносит, пожимая плечами.
Мальчик смотрит на неё, не отрываясь и не моргая.
– Ты тоже видишь их, да? – спрашивает негромко дрожащим голосом.
Мел не успевает ответить. Тяжёлая рука отца опускается на плечо.
– Мел, пора, мы опаздываем. Вибрация смартфона вырывает из мертвенного забытья. Амелия открывает глаза, рывком садится, сминая одеяло – снова одна, снова в своей квартире. Время – сегодня, здесь и сейчас, ей не нужны часы для того, чтобы это чувствовать. Охватившее её в кабинете Стиллвела ощущение всесилья отчасти развеялось, но какая-то его часть сохранилась. Это было вчера – остаток разговора с шефом, как и остаток дня, испарились из памяти. Мел поднимается с кровати и… Перед ней разъезжаются створки лифта. Легко воспринимая новый скачок, девушка выходит на улицу – в памяти пустота, но внутренний голос подсказывает, что с момента пробуждения прошло самое большее полчаса. Присутствует смутное ощущение, что ей что-то срочно нужно сделать снаружи – Мел выныривает из относительно тёмного подъезда в метель, что привычно пронзает предрассветное утро. Взгляд сразу цепляется за знакомый автомобиль. Арчер, перегнувшись через рычаг переключения передач, открывает перед ней пассажирскую дверь. – Садись, – бросает как-то совсем невесело и устало. В салоне тепло, дворники сбрасывают с лобового стекла свежий снег. – Прости, что так рано. Девушка рассеянно бросает взгляд на часы – всё сходится, среда, без десяти шесть утра. – Босс сказал забрать тебя, это срочно. Новое убийство, все уже на ногах. Только заедем за Джеймсом, он вчера оставил машину возле больницы. Мел не покидает смутное ощущение, что она должна быть в курсе происходящего, но провал в памяти между кабинетом Стиллвела и ранним звонком кажется невосполнимым и абсолютным.
-
Кажется, при прочтении твоих последних постов я периодически слышу абсолют и музыку сфер)) Амелия пытается сопротивляться, но маленькая Мел уже идёт к мальчику. Останавливается перед ним и терпеливо дожидается, пока тот поднимет на неё заплаканные глаза.
– Они не вернутся, – произносит, пожимая плечами.
Мальчик смотрит на неё, не отрываясь и не моргая.
– Ты тоже видишь их, да? – спрашивает негромко дрожащим голосом.
:) И рискну предположить, что на самом-то деле первое знакомство с Фоксом выглядело именно так, а не вовсе не так брутально:
– Мисс Лэнгфорд? – незнакомый голос заставляет Амелию поднять глаза, вздрогнув. Перед ней стоит мужчина в строгом чёрном пальто – на его губах играет достаточно бледная понимающая улыбка. Второй, в обычных джинсах и куртке, возвышается рядом – этот выглядит на порядок серьёзнее и значительно старше. – Детектив Фокс, департамент полиции.
|
Поскальзываясь, Амелия бежит к дому. Столько раз она видела это место в реальности, столько раз возвращалась сюда в повторявшемся годами кошмаре – сны прекратились после уничтожения пожирателя, но кошмар наяву, кажется, остался с девушкой навсегда. При каждом повторении этот вечер сопровождала щемящая атмосфера неумолимой тревожности, но сегодня, когда Мел знает, что её ждёт, на смену тревоге приходит отчётливый страх. Задыхаясь, она добирается до запечатленного намертво в памяти родного коттеджа – тот самый двор, то самое окно с мягким светом, те же самые доносящиеся из гостиной приглушённые голоса. Всё точно также, обманчиво умиротворённое, как будто она всё равно уже опоздала.
Мел останавливается, тяжело дыша, в нерешительности. Со смесью страха и ненависти смотрит на входную дверь, на припорошенное свежим снегом крыльцо. Амелия обмирает, теряя связь с реальностью окончательно. Мерцают и гаснут, исходя искрами, вокруг фонари, невесть откуда взявшийся ветер забрасывает комья колючего снега под капюшон. Пронзительный скрип позади заставляет медленно обернуться – движения девушки теперь плавные, заторможенные, будто прорывающие с неимоверным трудом неподатливую толщу воды. Там, через дорогу, во дворе дома напротив, раскачиваются с ржавым скрипом качели. На них медленно качается болезненно-бледный мальчик лет восьми с виду, не сводя с девушки удивительно осмысленного и внимательного для его возраста взгляда.
Не может быть, всё было не так. Невозможно. Если только…
Мысли путаются, мальчик медленно поднимает руку и указывает молча на дом. На её дом.
Резко обернувшись, она вглядывается пристально в окна. Мерцает тревожно обернутая вокруг декоративной ели гирлянда под снегом. Поднимается угрожающими вихрями в бездонно-чёрное небо дым из трубы. Свет в окнах уже не кажется таким тёплым, уютным. Теперь он будто бликует огнями аварийного освещения, отдаёт зловещим багрянцем, кармином. Высокий антрацитовый силуэт возвышается в одном из окон, на втором этаже.
Всё было не так. И, одновременно, именно эту картину она многократно видела прежде.
Силуэт в том самом окне, которое принадлежит её собственной спальне. Непропорционально высокий, худощавый, завернутый в чёрное пальто или плащ. С горящими потусторонним багровым светом угольками-глазами. И тени вокруг головы каким-то непостижимым образом сплетаются, образуя не поддающийся рациональному анализу контур не способных существовать ветвистых рогов.
Невозможно. Оно мертво. Его никогда не было здесь, тот рождественский вечер развивался иначе. Эта тварь появится позже, возникнет на пустынной парковке автозаправки. Скользнёт внутрь сквозь разбитое стекло, привнося с собой холод, фонтаны крови и смерть. Но тем не менее оно здесь. Существует. Пожиратель вернулся.
Багровые глаза вспыхивают, и все окна в доме взрываются, вышвыривая наружу сияющие мириады стеклянных осколков. Дом изнутри озаряется красным – и гаснет свет. Девушка пытается закричать, но что-то невидимое словно стискивает горло, лишает дыхания. Существо на втором этаже делает шаг вперёд – и развеивается тёмной дымкой, чтобы материализоваться снова уже внизу, в нескольких шагах от неё.
И чудовищный, разрывающий рассудок вид существа оказывается не способен даже просто отпечататься в памяти.
Пронзительно вскрикнув в оглушительной тишине, Амелия просыпается. По щекам текут горячие слёзы, сердце бешено скачет – Мел садится на кровати, подтягивая острые, совсем детские, колени к груди.
В коридоре вспыхивает свет, дверь распахивается. Мама – в ночнушке, с распущенными волосами стоит на пороге. На лице тревога, в глазах понимание. Она подходит, по дороге включив ночник–звёздочку. Садится на кровать рядом, вытирая слёзы Амелии, обнимает её.
– Это всего лишь сон, Мелли, – ласково произносит с улыбкой. – Всего лишь сон.
Мел вдруг отчётливо вспоминает этот момент. Годы назад, в детстве. Ночь, когда ей впервые приснился тот самый кошмар.
-
С возвращением в строй, мастер! Виват!
Этот твист стоил ожидания) Я не предполагала, что астрал способен затянуть еще сильнее, и была уверена, что напряжение успело достичь апогея... Что будет дальше?)
|
Пристально посмотрев долгим прищуренным взглядом на старца, словно желая увидеть его насквозь, кадет досадливо махнула рукой и, не оборачиваясь боле, переступила порог тайного хода. Ни старик, ни его предложения девушке абсолютно не нравились, но никаких других вариантов не было: но не пререкаться же перед лицом опасности? Узкая лестница терялась во тьме, и даже свет фонаря не мог осветить ее подножия. Клаустрофобией Морган никогда не страдала, но от мысли, что она сейчас пойдет в черную неизвестность, не представляя даже, что там ждет, сердце начинало биться чаще. Каблучки, даже невысокие, не лучшая обувь для прогулки по осыпающимся и скользким ступеням, но ботинки остались в машине, а сейчас это также далеко, как если бы они стояли у койки в Корпусе. Но выбирать не приходится: не босой же идти? Энн аккуратно, как учили, спускается вниз. Нащупать носком туфельки следующую ступеньку, поставить всю стопу, и только потом перенести вес. Ведя пальцами по сырой стене – жалкая иллюзия надежности – кадет делает новый шаг, такой же осторожный, как предыдущий, и чуть не отпрыгивает назад, когда лица и волос касается что-то сухое и колышущееся. Дернувшись, она отшатывается, и видит в неверном свете из-за спины обрывки паутины. Выдыхает прерывисто, после чего нервно смеется: храбрая защитница новых друзей, потенциальная гроза демонов испугалась паучьих тенет! Продолжая чувствовать одной рукой стену, девушка выставляет вторую, согнутую в локте, вперед, не желая вновь собирать лицом паутинку, пробившие потолок корни и что угодно еще, и, стиснув зубы, продолжает движение. Несколько раз из-под подошвы выскакивают мелкие камешки и с дробным стуком несутся вниз, и тогда Энни, затаив дыхание, замирает.
Достигнув, наконец, площадки, она устало приваливается к стене, нисколько уже не заботясь о чистоте формы: сейчас это кажется мелочью по сравнению с навалившимися неприятностями. Вместе со всеми она внимательно слушает скрипучую речь дедугана, запоминая коридоры, и снова продолжает кажущийся бесконечным спуск, нисколько не разделяя стариковских восторгов. Ну, подземелья. Ну, здоровенные. И что с того? Но когда на очередной развилке тот рассказывает, что есть выход наружу, подальше от переполненного демонами замка, первым желанием кадета становится плюнуть на все и предложить сматывать удочки, но кажется, остальные подобного желания не разделяют. Пожав плечами, девушка не произносит ни слова и, пропустив пожилого «Вергилия» вперед, следует за ним все ниже и ниже. Когда долга дорога наконец заканчивается, Энн, отступив в сторону и пропуская остальных, осматривает святая святых Эшфордов. В глаза бросается самое главное – здесь есть оружие, пускай и древнее, как дерьмо мамонта – а значит, старикан не наврал, что желает им помочь. - Сэр. – твердо обращается Энни к проводнику. – Приношу свои извинения за излишние подозрения в ваш адрес и некорректные слова. Я после всего увиденного, - к радости Морган, на сей раз голос даже не вздрогнул, - была в несколько расстроенных чувствах и подозревала вас в соучастии. Примите мои извинения, сэр…? – вопросительная пауза в интонации ожидала, что старик наконец представится.
Пока Мина расспрашивает единственного союзника гостей замка, а Патрик ринулся к доспехам, кадет попросила Невилл: - Леди Эйра, займитесь, пожалуйста, архивом. Вдруг вы сможете подчерпнуть оттуда что-то полезное для нас? Нам сейчас каждая крупица информации дорога! Сама же кадет решительно направляется к стрелковому оружию с твердым намерением разобраться, что из этой рухляди еще пригодно к использованию. В иное время она бы с восторгом покопалась в старинном вооружении и постреляла бы из него, но сейчас то, что перед ней не самозарядные автоматические винтовки, вызывает только глухое раздражение. Если там только однозарядные пороховые мушкеты, то перед тем, как толпа демонов навалится на нее, получится выстрелить лишь раз – это ни капли не радует. Но, возможно, среди хлама найдется что поновее, или хотя бы обнаружатся пистоли: их тащить проще, чем здоровенные дуры. Ну и, само собой, девушка собирается набрать и боеприпасов – в такой обстановке запас карман не тянет. - Господи, ну неужто Эшфорды не могли обновить арсенал? Хорошо еще хоть не луки и пращи оставили – вот была бы умора! – ворчливо бормочет Энни себе под нос, а потом громко спрашивает. - Сэр, а объясните, пожалуйста, что вы, - она выделяет слово, - от нас хотите? Чтобы мы вчетвером перебили всех этих тварей?
|
Замок Эшфордов, сеть тайных тоннелей Четверг, 7:01 PM Гроза, ливень, штормовой ветер Энни Морган, Эйра Невилл, Вильгельмина Коупленд, Патрик БриПодошва так и норовит соскользнуть в неизвестность с узкой ступени. Энни ведёт пальцами вдоль замшелой кладки стены, хоть и в глубине души понимает, что всё равно не найдёт при необходимости точку опоры. Источник света пляшет позади в дрожащей руке старика, и большую часть сегмента лестницы под ногами перекрывает густая непроглядная тень самой Энни Морган. Девушка, тем не менее, продолжает спускаться. Сквозь сырость, затхлый воздух древнего подземелья, и паутину, которую время от времени приходится буквально таранить лицом. Просто потому, что Энн при всём желании не смогла бы разминуться с теми, кто спускается следом. Ещё несколько ступеней – и Энни всё же добирается до обещанной квадратной площадки. В каждую из четырёх сторон уходит тёмный туннель, около трёх из них прибиты таблички. На табличке возле того прохода, из которого только что вышла Энни, нарисованы вилы. На других, слева направо – несколько смежных вертикальных прямоугольников, стрелка вверх, что-то среднее между собакой и лошадью. Пока Морган изучает таблички, Эйра, Мина и Патрик тоже выбираются на площадку. Последним втискивается, уже почти поднимая лампу над головой, и старик. – Эти туннели пронизывают весь замок, миледи, – тяжело дыша после спуска, говорит он, позабыв о заданных совсем недавно вопросах. – Обозначения появились позже. В прежние времена Эшфорды знали туннели на память, но сами понимаете, время… Этот ведёт в семейный архив. Он указывает на вертикальные прямоугольники, которые, по всей видимости, должны символизировать книжную полку. – Этот – в конюшни, во внутренний двор, – слуга указывает лампой на непонятное четвероногое существо. – А этот… Лампа смещается в сторону стрелки. – Глубже в туннели. Прошу вас, за мной. Кое-как неловко протиснувшись мимо Энни, старик скрывается в проёме, обозначенном стрелкой. Остальные следуют за ним по узкому и прямому как стрела коридору, и ни один звук не пробивается сквозь толщу камня снаружи. Несколько десятков метров пути – и следующая площадка. – Настоящий лабиринт, – почти с гордостью сообщает слуга. Уже знакомая стрелка перехода изображена около прохода, из которого вслед за слугой выходят и остальные. На табличке около левого тоннеля – классический домик с квадратным окошком, около правого – ещё одна стрелка, и, наконец-то, схематичный костерок около прохода напротив. Старик указывает на табличку с домиком, и начинает декламировать мечтательным тоном: – По легенде, этот проход велел пробить в скале один из основателей дома Эшфорд. Работа велась три года, и была доверена только наиболее верным из слуг. Этот тоннель ведёт к подножию скалы, вниз, в Уиллингтон. Прошу вас, за мной! Он ныряет в переход, отмеченный костерком. Этот коридор оказывается очень коротким, и почти сразу завершается тяжёлой железной дверью. Слуга долго возится с ключами и лампой, после чего наконец-то отпирает массивную дверь и первым входит внутрь, приглашая. Когда он отступает в сторону, то глазам открывается достаточно просторное, хоть и низкое, помещение – что-то вроде тайной залы, что выдолблена прямо в скальной породе. Можно увидеть несколько заправленных кроватей вдоль стен, заваленные пыльными свертками непонятного назначения стеллажи, бесчисленные свитки и бумаги на столе у дальней стены, и, первое что бросается в глаза – арсенал. Всю дальнюю от входа стену занимает своеобразный стенд – в центре гордо возвышаются рыцарские чёрные шипастые латы, слева от рыцаря – несколько топоров и мечей, справа – чрезвычайно старомодные на вид мушкеты и ружья. Старик щёлкает выключателем, но голая лампочка под потолком так и не загорается. Тяжело вздохнув, он размещает на столе свой светильник. – Это убежище, – говорит, широко улыбаясь. – Лорд Эшфорд готовился к возвращению демонов, просто не думал, что оно случится так скоро.
|
3 – Grim StreetsЭта история всегда начинается с едва уловимого звона колокольчика вдалеке. И нет разницы, едет ли Эмбер верхом по просёлочной пустынной дороге, бредёт ли сквозь галдящую толпу по извилистым улицам туманной столицы, или крадётся по зимнему лесу с охотничьей винтовкой в руках. В один момент она различает тихий звон колокольчика – и уже в следующее мгновение решительно шагает на звук, начиная спускаться по насквозь прогнившим деревянным ступеням в подвал. Она открывает потемневшую от времени дверь и входит в помещение, что тускло освещено несколькими грязными лампами. С низких потолочных балок свисают десятки лесок с крючками – на каждом крючке болтаются подвешенные в разных позах за шеи, руки и ноги тряпичных куклы. У многих из них разноцветные глаза-пуговки, у некоторых вовсе нет глаз. Внимание неизменно привлекает одна – та, у которой всё лицо изуродовано бесчисленными глазами, отчего она напоминает недоразвитого непропорционального паука. Эмбер продвигается глубже, разводя лески в сторону – крючья цепляются за накидку, и марионетки тихо волнуются, слегка раскачиваясь на невесть откуда взявшемся сквозняке. Звон колокольчика становится громче, настойчивее – теперь это уже не звон, но пронзительный плач. Где-то совсем рядом, младенец, буквально в паре шагов. Но Эмбер способна бродить, потеряв ориентацию, по тряпичному лабиринту часами – плач ребёнка будет раздаваться то ближе, то дальше, но охотница так никогда и никого не сможет найти. Спустя какое-то время – всегда по-разному, подвал начнёт наполняться удушливым дымом, который раздирает легкие и от которого темнеет в глазах. Тогда Эмбер резко выдохнет, вздрогнет, и откроет глаза. Взгляд безразлично скользнёт по совершенно незнакомому интерьеру уютной крошечной спальни, зацепится за разноцветные цветочные занавески, за сундук около дальней стены и слегка приоткрытую дверь. Свинцовая тяжесть сомкнёт веки снова, и история начнётся с начала. Звон колокольчика, подвал, лабиринт. Снова. Снова и снова. В следующий раз Эмбер разбудит прикосновение к подбородку. Тонкие пальцы в чёрной коже перчаток – холодные и требовательные одновременно. Она откроет глаза, и увидит собственное отражение в выпуклых обсидиановых линзах. Раскрытый саквояж Фауста будет стоять рядом с девушкой на кровати, сам доктор, склонившись над ней, требовательно заглянет в лицо. Позади будет нерешительно маячить ещё один человек, но Эмбер, сколько бы не старалась, не сможет сфокусировать взгляд. – Непростительная ошибка, – прошелестит знакомый голос из-под железной маски. – Ошибка в городе, который не прощает ни ошибок, ни слабости. Нового рассвета не будет, не стоило мечтать. Как ты должна спасти Гримфолд, если даже не в состоянии обезопасить себя? Риторический вопрос останется без ответа, потому что Эмбер снова манит звон колокольчика. Она не скажет ни слова, и Фауст растворится в тумане, но останутся куклы. Они будут раскачиваться на сквозняке и смеяться, даже когда тёмный дым, расползаясь, начнёт сдёргивать их с крючков одну за другой. На этот раз девушка проснётся не сразу. Среди непроглядного дыма она будет лежать на полу, задыхаясь. Ребёнок будет плакать всё ближе, теперь совсем рядом. Эмбер закроет глаза, зажмёт ладонями уши и… И наконец-то проснётся. Сквозь цветочные занавески в небольшую спальню проникают бледные лучи восходящего солнца. Эмбер лежит посреди просторной двуспальной кровати, на трёх подушках, под тёплым пуховым одеялом. На ней ¬– только нижнее бельё и та самая видавшая виды рубашка. В комнате никого – сундук, небольшое зеркало и стул, на котором аккуратной стопкой оставлена отчищенная, выстиранная и залатанная одежда. На спинку стула накинут кожаный плащ – серебряная инсигния пристегнута к лацкану и весело переливается в дневном свете. В комнате никого – единственная ведущая вглубь дома дверь слегка приоткрыта. Поднявшись и свесив ноги с кровати, Эмбер замечает подарок на сундуке – помятый листок бумаги с рисунком, что выполнен обычным серым карандашом. Чёрная фигурка в сапогах и плаще – совсем беспомощная, на земле, посреди тёмного елового леса. Рядом – три серых заштрихованных контура, которые неуловимым образом напоминают волков. Серая кровь стекает с ощеренных морд, серая кровь полупрозрачным пятном расползается на земле. В монотонном танце оттенков серого Эмбер различает яркую, красочную и пережитую совсем недавно картину.
|
|
Идти в кромешной тьме за кем-то несложно: всего-то и делов, что не потеряться. Но вот вести всех за собой по замку, полнящемуся демонами, не зная, что будет впереди… С каждым новым шагом Энни опасается врезаться в какое-нибудь очередное порождение невесть чьего больного разума, или переступить незримую черту, после которой она вместе со всеми, кто доверился ей, провалится прямиком в Преисподнюю. Страх, что раньше свинцово давил на плечи, крепнет, но вместе с ним – вот диво – приходит упрямая уверенность. Раз уж она в ответе за других, то подвести их никак нельзя. Поначалу медленные, с пришаркиванием шаги кадета наполняются пружинистой уверенностью, и она, шаря перед собой рукой, тащит остальных во мрак, надеясь только на то, что там будет безопаснее, чем у выхода. Может, мечты ее и тщетны, и теперь в каждом уголке поселилось по страшилищу: но тогда она первой поймет свою ошибку и, быть может, ценой своей жизни даст остальным спастись. Глупые, патетичные мысли, но отделаться от них Морган никак не может. Точно зная, что умирать не хочется, и страстно желая, чтобы все окончилось благополучно хотя бы для их четверки, девушка, тем не менее, никак не может отделаться от идиотских мыслей о героической славной гибели, и радости ей это не добавляет.
Перехватив Мину под локоть, кадет отдает короткое распоряжение – правда, вся деланная уверенность тона съедается его негромкостью: - Держимся за руку, не отпускаем друг друга и не теряем. Не хватало еще на перекрестке разбрестись, кто куда.
Нежелание потеряться – это только половина объяснения. Помимо этого, Энн хорошо понимает, как сейчас нужны чужие прикосновения. Ей просто необходимо не только слышать, но и чувствовать, что она здесь не одна, и от близости с другим человеком черпать уверенность в себе. Как ни крути, а одиночество всегда было одним из худших кошмаров, и присовокуплять его к тому фильму ужасов, что творится вокруг, Морган никак не хочется. К тому же по всем художественным канонам одиночки погибают первыми… Повинуясь скорее душевному порыву, чем разуму, девушка вытаскивает из-под жесткого воротника семейный амулет. Скользя пальцами по его неровной поверхности, девушка греет металл в руках, одними губами уговаривая толи себя, толи просто любую силу, что готова прийти к ней на помощь в борьбе с отродьями Пекла: «Ну же, родной! Если не врут, то ты помнишь всяких рыцарей-демоноборцев и все такое прочее. Я не знаю, что делать, не пойму, что предпринять. Мне страшно до усрачки, черт побери! Ну не просто так же тебя передавали, верно? Помоги мне хоть ты, железка ты бесполезная!»
Внутренний монолог кадета прерывает истошный скрип: словно распахнулись врата на тот свет. Ойкнув, она отшатывается, врезаясь в кого-то, и тут же закрывает свою невольную жертву плечом, становясь между ней и ярким ослепительным пятном. Щурясь на свет и пытаясь разглядеть говорящего, девушка выслушивает полные радостного возбуждения слова Вильгельмины, совершенно не разделяя восторгов приятельницы. Никакого доверия к неизвестному у нее нет, да и быть не может в этом замке ужасов. Не поддавшись за Миной и только крепче сжав руку блондинки, кадет, не повышая голоса, но стараясь звучать угрожающе, требует: - Стоять. Стоять всем нахер, кому сказала! Черт знает, кто это и что ему это нужно. . Слышь… те! Чё здесь забыли? – обращается она к мужчине. – Перекреститесь и начало Credo прочитайте, а то, может, вы из этих. – свободной рукой Морган изображает растущие изо лба рожки. – И в глаза не светите, а то мы только оттуда. – коротким жестом указывает она за спину. – И не тяните. А пока… Не веря в силу креста, молитвы, всех священных книг вместе взятых, Энн, тем не менее, не собирается упускать не шанса, и сама перекрещивает незнакомца, стараясь одновременно не выпускать из поля зрения ни "фонарщика", ни коридор за спиной.
-
Острожность — наше всё!
-
Слышь… те! Чё здесь забыли? – обращается она к мужчине. – Перекреститесь и начало Credo прочитайте, а то, может, вы из этих. – свободной рукой Морган изображает растущие изо лба рожки. – И в глаза не светите, а то мы только оттуда. – коротким жестом указывает она за спину. – И не тяните. А пока… Ну тут уж даже если он "из этих" - просто обязан подчиниться, другого выбора нет)))
-
Слышь… те! Чё здесь забыли? – обращается она к мужчине. – Перекреститесь и начало Credo прочитайте, а то, может, вы из этих. – свободной рукой Морган изображает растущие изо лба рожки. Шах и мат, demons
-
Очень хороший пост!
|
Тим взбирается на подоконник и несколько секунд стоит неподвижно, балансируя на краю. Ладони упираются в пластиковую оконную раму, воздух со свистом проходит сквозь лёгкие. До земли не так далеко. Набравшись решимости, Тим делает шаг. Полторы секунды дождливой невесомости заканчиваются толчком. Чтобы смягчить падение, О’Райвер подаётся вперёд и перекатывается через здоровое плечо, оставаясь лежать в грязи на спине. Он видит уносящуюся в темное небо громаду замка, на замшелых каменных стенах которого переливается и бликует зарево разгорающегося пожара. Дождевая вода стекает по шее, волосам и лицу. Тим поднимается, машинально отмечая, что вся его одежда заляпана грязью. Едва ощутимо ноет ушибленное плечо. Тим озирается – как и предполагалось, он в лабиринте. В качестве одной из стен выступает основание замка, с других сторон площадку обрамляет живая изгородь с двумя разрывами отходящих проходов.
Сеймур помогает Картеру встать, и они вместе бросаются к окнам. Замерший в оконном проёме парень делает шаг вперёд и срывается вниз – Реджи упирается ладонью в подоконник и, перегнувшись, вглядывается в озаренную сполохами пожара жидкую темноту. Видит светлое тело на темной траве – вроде шевелится. Руэл, добравшись до крайнего окна, тоже смотрит вниз, но цепляется взглядом за обрамляющий весь замок внешний карниз. По узкому карнизу сплошным потоком стекает дождевая вода – перемещение вдоль гладкой стены без дополнительных точек опоры потребует впечатляющих успехов в сфере эквилибристики, но этот путь, теоретически, способен позволить добраться до смежного помещения. Одно из окон действительно виднеется справ, по левой стороне карниз огибает выступающую из стены замка декоративную башенку. Не сдержавшись, Руэл оборачивается – пусть Эшфорд и шагает неспешно, но приближается.
Энни увлекает остальных прочь от лестницы. Мимо распахнутой настежь двери жуткого зала, в обволакивающую непроницаемую тьму коридора. Ковровая дорожка под ногами глушит шаги, пальцы скользят по шероховатой стене, отмечая продвижение девушки. В длинном и прямом как стрела коридоре без окон растворяются последние отблески света. Продвигаться приходится почти на ощупь, и ежесекундно воображение дорисовывает ползущие по стенам и потолку белесые силуэты. Совсем рядом Энни слышит дыхание Патрика, Вильгельмины, отстающей на несколько шагов от остальных Эйры. Пальцы наталкиваются на рельефную древесину, соскальзывают на дверную ручку – Энни нервно дергает ручку и налегает на дверь, но та заперта. Ещё несколько шагов вперед – всё глубже и глубже в кромешную темноту, и вдруг совсем рядом что-то издаёт оглушительный скрип. Вздрогнув, Энни отшатывается, налетая на Патрика. Воображение рисует оскаленную слюнявую пасть, тело сжимается в ожидании боли. Вместо этого перед глазами вспыхивает источник яркого света. В темноте небольшая лампа слепит, напоминает миниатюрное солнце. За источником света виднеется силуэт коренастого мужчины в серой накидке – он держит в вытянутой руке светодиодную лампу. Глаза неохотно привыкают к яркому свету – Энни не сразу осознаёт, что незнакомец смотрит на неё из стены. Точнее, из узкой ниши в стене, которая была скрыта за отъехавшей в сторону настенной картиной. – Сюда, скорее! – хрипло шепчет мужчина, призывно описывая лампой круги. Отступает в сторону, прижимаясь спиной к стене – так, чтобы мимо него можно было кое-как протиснуться к уходящей вниз узкой лестнице. От прохода веет сыростью, древностью и клаустрофобией. Незнакомец торопит.
Отдав распоряжения, Дерек преодолевает оставшуюся ступень. Стараясь обращать как можно меньше внимания на существ, он быстрым шагом идёт к ближайшему коридору. Боковым зрением отмечает, что твари тоже приходят в движение. Они перемещаются резко – настолько резко, что человеческому глазу сложно уследить за этими перемещениям в условиях почти полного отсутствия освещения. В траектории их движения отсутствует здравый смысл – они то спрыгивают на пол, то вновь оказываются на стенах. Скрип металла над головой заставляет Дерека поднять голову – во вспышке новой молнии он отчетливо видит, что один из бледных уродцев теперь раскачивается на люстре у самого потолка. Выбранный Стоуном коридор охраняет один из доспехов – Дерек хочет пройти мимо следом за Джессикой, но Анна решительно бросается к рыцарю.
Джессика, смотря под ноги, проходит мимо рыцаря и, опередив Дерека, ныряет в спасительную темноту коридора. Она слышит позади скрипы, вдохи, шаги и лязг, с которым металл обычно сталкивается с металлом. Спутники отстают, и Джесс, не оборачиваясь, продолжает решительно шагать в темноту. Может, если не обращать внимания на бледных чудовищ, то они не обратят внимания на неё.
Оторвавшись от Дерека, Анна приближается к доспеху на постаменте. Рыцарь небрежно придерживает стоящий у его ног треугольный щит с фамильным гербом. Анна хватается обеими руками за обод щита и, выдохнув, тянет. Пальцы пустой перчатки стража соскальзывают с верхней грани, сталь с лязгом сталкивается со сталью – женщина отступает на шаг, и, удерживая массивный щит на весу, замирает. Справа от рыцаря на стене уже сидит неподвижно одно из существ. Задрав слепую морду, оно разглядывает Анну будто бы с любопытством, и девушка отчётливо различает, как с выступающего клыка соскальзывает струйка вязкой слюны. В нос бьёт гнилостный запах трупного разложения. Тварь неподвижна, неподвижна и Анна. Только раскачивается со скрипом люстра где-то под потолком.
|
Покорная уверенности оказавшегося самым храбрым мальчика-с-динозавром, кадет следует за ним, отгородившись от стыда тем, что занимает место замыкающей. В обход лорда, стараясь не смотреть на распластанные тела мужчин, мимо застывшего статуей дворецкого она идет вперед, страстно желая, чтобы план юноши оказался успешным. Разом лишившейся былой насмешливой самоуверенности девушке до ужаса не хочется помирать, а в этой огромной зале с кажущимся злой насмешкой над «современными рыцарями» круглым столом теперь правит только та, что вечно косит. Зубы отбивают бешенную чечетку, которая кажется Энни столь оглушительной, что на один этот звук должны сбежаться все демоны Преисподней. Изо всех сил, почти до боли она сжимает челюсти, только бы не выдать беглецов. С этим еще можно справиться, а вот подгибающиеся коленки и мелкую дрожь так просто не остановить. В голове просто не укладывается, что она стала свидетельницей массового убийства. Нет, не просто убийства – пришествия в этот мир самых настоящих, мать их так, демонов! От одной этой мысли хочется забиться в самый дальний угол и тихо подвывать от страха, молясь, чтобы ее не нашли. Хочется – но нельзя. Чувство долга и ответственности за других висит дамокловым мечом, не позволяя всех бросить и искать спасения в одиночестве.
Кадет поминутно вытирает голодный пот со лба и все оглядывается за спину, каждый раз боясь увидеть темную фигуру того, кто раньше был Алистером Эшфордом. А Патрик тем временем уверенно ведет всех дальше по темному, хоть глаз выколи, коридору. Лишь вспышки молний, резко бьющие по привыкающим к темноте глазам, высвечивают дорогу, состоящую сплошь из мышино-серых красок. Накрепко сжимая холодными пальцами тоненькую кисть Мины, девушка отставляет вторую руку в сторону и вперед, чтобы не натолкнуться на неожиданную помеху. Слышно только прерывистое тяжелое дыхание, да негромкий цокот каблучков, которые почти заглушают маленькие молоточки в висках. Сердце словно вот-вот проломит клеть ребер не хуже руки лорда да выскочит из груди. Глаза по-прежнему влажные, что неимоверно злит вусмерть перепуганную Энни: «Кадет, бля. Будущий офицер! А дрожу, как осенний лист, как перепуганная девчонка! Позор, позор мне!» Темнота давит и сжимается, причудливо ломаются в отсвете грозы чернильные тени. И, словно в насмешку над всем этим, в воздухе отчетливо пахнет чистой озоновой свежестью, и от такого диссонанса становится жутко. Молчание гнетет, а слова пугают. Морган нервно кусает кубы, желая хоть как-то нарушить могильную тишь и никак не решаясь это сделать первой. Она только переставляет неуверенно ноги: шаг, еще шаг, еще один и снова. Минуты, раньше бешено мчавшиеся, теперь тянутся, словно жвачка, и путь назад – а назад ли, или Патрик тянет их в неизвестность? – кажутся бесконечными.
Но вот новая вспышка ножом вспарывает ночь, и взору Энн предстает широкая зала и распахнутая входная дверь, за которой манит она – воля! Там, внизу, уже другие счастливчики: а значит, они не единственные, кто вырвались из лап чудовища в человечьем обличье! Губы кадета расползаются в широкой счастливой улыбке: только для того, чтобы медленно опуститься вниз. Девушка видит белесых собакоподобных уродцев и не верит глазам своим: так не бывает, подобных созданий просто не существует! И все-таки они есть, и более того, двигается прямо к ней! Не сводя глаз с омерзительных тварей, бледная как полотно кадет делает неуверенный шажок назад, дергая за собой всех остальных. Вмиг пересохшими губами она громко шепчет, и голос ее, досель звонкий и чистый, становится будто надтреснутым: - Демоны. Боже, это демоны. Нет, точно демоны! Мама дорогая, мамочка, как же так? Н-не верю! Это пиздец, просто пиздец, девочки. Так не бывает. Не бывает. – голос срывается на писк. – Валим отсюда нахер, только не вниз!
Говоря это, Энн решительно тянет за собой Мину, а за ней и всех остальных, в левый коридор. Ноги, ставшие будто чугунными, слушаются плохо, но страх и богатая фантазия, мигом подбросившая картинку, как эти белесые уродцы пируют их окровавленными трупами, придают сил и уверенности. Правда, уверенность эта весьма однобока: только в том, что надо поскорее скрыться из поля зрения тварей, а дальше будет видно. Страшно. Но еще страшнее непрошенная и злая мысль, что, случись что, первыми закусят теми несчастными, что успели спуститься по лестнице. И от такого собственного цинизма Энни становится гадко. Настолько гадко, что она, наплевав на то, что может прибежать Эшфорд и презрев опасение, что альбиносы могут реагировать на громкие звуки, кричит: - Ребята, бегите! Бегите, бля! Демоны перед вами, и на стенах тоже!
Может, те, кто внизу, видят тварей и без ее советов. А может и нет: никакой гарантии, что вблизи уродцы кажутся невидимыми, нет.
|
Тим, пошатываясь, приближается к ближайшему выбитому окну. Под подошвами ботинок хрустят осколки стекла, в лицо бьёт осенней ветер вперемешку с дождем. Плечо горит, взрывается при каждом неосторожном движении обжигающей болью. Мужчина не оглядывается, но и без того понимает, что оставляет позади себя дорожку из крови. Когда-то он вместе с отцом шагал по такой же дорожке по следам подстреленного оленя. Сегодня он и есть тот самый олень, а безмятежные дни охоты далеко в прошлом. Позади не только воспоминания об охоте, но крики, стоны, всхлипы, шаги. По крайней мере, не слышно новых выстрелов и хруста ломающихся костей. Ещё вдох – и Тим застывает напротив выбитого окна. Там, снаружи, в ночи, полыхает крона расколотого ударом молнии дерева, и блики пламени танцуют в непроницаемом зеркале обсидианового пруда. Над миром клубятся, закручиваясь в чудовищный водоворот, тяжелые тучи, что обрушивают на землю косыми струями ливень. В сполохе новой молнии Тим видит задний двор замка, и раскинувшийся под ногами садовый лабиринт. До газона внизу, на глаз – по меньшей мере десять футов, может пятнадцать. Узкий внешний карниз обрамляет этаж – Тим смотрит влево и видит, как карниз закручивается, огибая выступающую декоративную башенку.
Руэл приподнимается и слепо шарит пальцами вокруг выходящего из пола светового луча. Непослушные пальцы обхватывают скользкую поверхность смартфона, голова гудит, комната перед глазами плывет. Слабый луч фонаря только углубляет окружающий мрак, очерчивая отдельные фрагменты интерьера и мешая воспринимать целостную картину. Картер, не обращая внимания на хаос, шарит фонарем по полу в поисках ножа и молитвенника. Но вместо этого луч выхватывает застывший над телом телохранителя около выхода силуэт Эшфорда. И Руэл, забывая обо всём, просто смотрит.
Сеймур, обнимая себя руками, в позе эмбриона скорчился на полу. Время от времени он приоткрывает глаза и наблюдает за миром, словно терпеливо ожидая момента, пока кошмар закончится, и обстановка нормализуется. Реджинальд следит за вспарывающим мрак лучом фонаря, и видит, как конус света врезается в неподвижную спину Эшфорда. Видит, как мимо лорда проскальзывает, держась за руки, несколько человек – в смутных силуэтах Сеймур, кажется, различает Энни и Патрика. Лорд даже не шевельнулся, позволяя им беспрепятственно добраться до выхода и раствориться в ночи. Лишь после Эшфорд переступает через тело Ричарда на полу, и медленно приближается к неподвижно ожидающему у входа дворецкому. Словно в страшном сне, будучи не в силах не только пошевелиться, но даже просто закрыть глаза и сбросить проклятое наваждение, Сеймур наблюдает за тем, как лорд почти ласково касается ладонями седых висков старика. С хрустом ломаются шейные позвонки, и древний дворецкий оседает на пол – дряблая кожа на шее закрутилась спиралью, а лицо смотрит в стену, провернувшись на все сто восемьдесят градусов.
Патрик, взяв сразу нескольких девушек за руки, решительно направляется к выходу, возглавляя процессию. Они проходят мимо съежившегося на полу около стола Реджинальда, мимо бездыханного тела детектива Мэйнарда, и наконец приближаются к застывшему над трупом охранника Эшфорду. Даже если обходить лорда по широкой дуге, всё равно он остаётся достаточно близко. Особенно если помнить, насколько быстро он способен перемещаться. Особенно если помнить, с какой лёгкостью способен убивать. Но Патрик не боится. Проходит мимо и доводит девушек до распахнутых настежь дверей. Проходит мимо застывшего, будто замороженного дворецкого, и выходит в утопающий во тьме коридор. Продвигаться дальше без света становится тяжелее. Патрик ориентируется на вспыхивающие за многочисленными окнами сполохи молний, и на шаги группы, которая покинула зал перед ним. Он добирается до ведущей на первый этаж холла лестницы – новая молния проявляет мир в негативе, на мгновение выхватывая из мрака возвышающиеся на тех же местах доспехи, входную дверь и ещё одну группу хранителей, уже в самом низу, у подножия.
Доверившись Патрику, Эйра вместе с ним, Вильгельминой и Энни кое-как, почти наощупь, добирается до убегающих вниз ступеней. Сквозь сдавленное дыхание, тихий шелест шагов, сквозь застывшую перед глазами неподвижную спину склонившегося в свете фонаря над Ричардом Эшфорда, не без труда пробиваются совсем другие воспоминания. Полузабытые, из далекого детства. Из тех времен, когда Эйра украдкой проникала в родовую библиотеку, и читала (главным образом рассматривала картинки) пыльные книги. До поры родители не хотели ничего рассказывать дочери об этих книгах, но девочка всегда чувствовала, что их окутывает какая-то мистика, что в них сокрыто что-то действительно важное. Прошло много лет, и теперь полуистлевшие обрывки воспоминания возвращаются вспышками. Эйра даже останавливается на вершине лестницы – в неё едва не врезается от неожиданности отстававшая всего на шаг Вильгельмина. Вздрагивает, так ярок и отчётлив проявившийся в воспоминаниях образ.
Сломанное тело дворецкого падает на пол бездыханной куклой. Эшфорд, моментально теряя интерес к пожилому слуге, отворачивается от него и снова смотрит вглубь комнаты. С хищной ухмылкой на бледном лице он направляется в сторону Руэла и Реджи – с ног до головы в чужой крови, хозяин замка выглядит как никогда устрашающе.
Дерек спускается по узким ступеням навстречу главному холлу. Ладонь скользит вдоль полированного перила, вокруг клубится прерываемая редкими сполохами молний кромешная темнота. Позади слышны дыхание и лёгкие шаги девушек – по крайней мере, никто из них не споткнулся, не сорвался и не упал. Дерека удивляет, что Эшфорд отпустил их, позволив беспрепятственно пройти мимо и выйти из зала. Мужчина уже почти добирается до первого этажа, осторожно прощупывая носком одну из последних ступеней, когда ведущая наружу тяжёлая двустворчатая дверь распахивается, будто под воздействие сквозняка. Массивные створки раскачиваются на натужно скрипящих от ржавчины петлях, и впереди возникает дождливый прямоугольник, лишь немногим светлее окружающей темноты. В лицо бьёт поток холодного воздуха, и, одновременно, вдоль позвоночника проносится волной морозная дрожь. Повинуясь смутному предчувствию в районе груди, Дерек останавливает в воздухе занесённую ногу. Новый раскат, и сквозь высокие бойницы в главный холл замка вместе с молнией врывается ослепительный свет. Дерек сразу же видит их – и, по сдавленному вздоху позади понимает, что как минимум одна из девушек видит их тоже. Несколько тварей – как минимум три, возможно четыре. Жилистые, голые, обтянутые болезненно-бледной кожей. Одна, припав к полу, выжидает неподвижно прямо у выхода – бледная кожа обтягивает покатый выступающий лоб, что заменяет существу и нос, и глаза. Чуть ниже лба – выпирающая оскаленная пасть с несколькими рядами зубов, с клыков свисают и тянутся, переливаясь, струйки вязкой слюны. Ещё две таких же твари – на противоположных стенах. Ползут, перебирая когтистыми лапами, и, вопреки всем известным законам физики, не срываются вниз. Если подумать, то они чем-то неуловимо напоминают людей. Болезненных, изуродованных, искалеченных альбиносов, от которых, тем не менее, буквально веет смертельной опасностью.
|
Очередная вспышка Амелии раздражает и Стилвелла. Поджатые губы и нахмуренные брови заблаговременно выдают настроение шефа, но Амелия не подозревает о глубине раздражения вплоть до момента, пока Чарльз не начинает говорить сам.
– Вы правда считаете, что лучше меня знаете, как именно мне нужно выполнять свою работу, мисс Лэнгфорд? – никогда прежде Мел не слышала в его голосе столько ледяного официоза. – Быть может, это у вас за плечами свыше сорока лет опыта работы с изнанкой? Может быть это вы единолично руководите региональным отделом на протяжении последних двадцати лет? Или вы действительно полагаете, что мы все вместе сидим здесь, в кабинете, и не предпринимаем ничего в ожидании, пока вы соизволите предоставить нам мудрый совет? – Чарльз. Ладони Стилвелла упираются в стол. – Если я сижу здесь и трачу своё драгоценное время на разговор с вами, мисс Лэнгфорд, значит это критически важно. Даже более важно, чем ваши систематические попытки саботировать мои старания контролировать ситуацию, пока вы тратите драгоценные секунды необходимого инструктажа на истерику. – Чарльз. – И поверьте мне, сейчас нет ничего более важного, чем необходимость донести до вас ключевые аспекты происходящего раньше, чем вас снова не отбросит на недели, месяцы, возможно года. Пока вы не сотворите чего-то необратимого. Встаньте, мисс Лэнгфорд. Пришло время небольшой тренировки, – в голосе Стилвелла звенит командная сталь. – Войдите в астрал.
И кабинет рассыпается, остаётся ещё одним воспоминанием на задворках сознания, которое в считанные секунды теряет и реалистичность, и чёткость. Новая реальность, истинная реальность, совершенно бесшовно и естественно раскладывается вокруг – Амелия сидит на диване, с ногами забравшись под так удачно обнаруженный в шкафу плед. Вокруг – холодное одиночество корпоративной квартиры, на журнальном столике в очередной раз тревожно вибрирует телефон. В холле и коридоре горит свет, свет зачем-то горит даже в крошечной ванной. Амелия касается вибрирующего смартфона, и без того уже понимая, какой это вечер. С экрана улыбается Хлоя, и это пятый пропущенный вызов за вторые сутки. Мел смотрит на дату в правом верхнем углу – так и есть, бесконечные одинокие выходные, конец её второго выходного дня в корпоративной квартире. Завтра наступит понедельник, который для Амелии начнётся с притормозившей напротив подъезда машины Фокса. Он повезёт её в офис сквозь обманчивое спокойствие снежного утра, навстречу планерке Стилвелла, за которой последует безумный, бесконечный и перенасыщенный событиями день.
Это случится завтра. Уже случилось. Или не случится теперь никогда.
Здесь и сейчас – Амелия задыхается в тишине, одиночестве, нетерпеливом желании хоть на что-то отвлечься. Продолжает настойчиво елозить по столу телефон.
-
Вааа! Все это - просто замечательная иллюстрация идеи нелинейности времени. Я восхищена глубиной проработки такой сложной для восприятия темы.
Это случится завтра. Уже случилось. Или не случится теперь никогда.
P. S. И да, абсолютно невозможно было предположить, что будет в третьем акте. Абсолютно))
|
Избравшая однажды свой путь, Энн Морган шагала по нему бестрепетно, упрямо не желая сворачивать и идти в обход. Решившая стать продолжательницей славного наследия семьи, она сама для себя определила те качества, которыми должен обладать настоящий флотский офицер, и следовала им. Сколько в этих тщательно отобранных характеристиках было от долга, а сколько – от девичей наивности? Она не знала, да и не задумывалась пока о таком, предпочитая вялой и безынициативной мысли действие. Так и сейчас. Этот неизвестный флотский был ей никем: случайным знакомым, которого она видит первый и, наверное, последний раз в жизни. А кем был человек-загадка, назвавшийся Алистером Эшфордом: помимо того, что лордом и владельцем этого поместья? По большому счету, таким же посторонним, да еще и в конец сбрендившим. Любой умный человек – а Энни ничтоже сумятишеся причисляла себя именно к людям умным – отошел бы в сторону, не влезая в чужой конфликт. Но моряк Ее Величества всегда должен прийти на выручке другому моряку – это непреложный закон флота. Именно поэтому кадет, заложница чужого выбора, безо всяких сомнений ринулась в бой. Поэтому – и потому, что бездеятельно ждать развязки ей было невмоготу. Вот только успешная в мыслях, попытка оказалась полностью провальной. Проклятая головня, в которой, казалось, сконцентрировалось все пламя Пекла, терзала руку жаром, и девушка, понимая, что скоро просто опалит руку до страшных ожогов и волдырей и все равно не удержит бесполезную деревяшку, с коротким вскриком отбросила ее. Н-да, не вышло из нее Муция Сцеволы: видать, не сильно верила в свой успех и правоту. Э-эх, почему же она не захватила на ужин верную парку: водостойкую, противоразрывную, огнеупорную! Сколь проще бы все было. Но кто же знал, как все обернется?
Эта неудача ее и спасла, наверное. Озиравшаяся в поисках иного импровизированного оружия, Энни увидела, как мощный удар руки – простой руки, черт побери! – насквозь пробил грудь Саймона. От этого жуткого зрелища девушка, выставив перед собой мелко подрагивающие руки, отшатнулась назад, почти тут же уткнувшись спиной в горячую стенку камина. Кадет Морган еще никогда в жизни не видела чужую смерть так близко, и уж тем более не становилась свидетельницей такого жестокого убийства. Сглотнув застрявший в горле липкий комок страха, она прикрыла кулачками рот, пытаясь удержать рвущийся наружу истошный крик: - Ма-а-ама!
С громыханием распахиваются окна – и внезапно все вокруг заполняет густая смоляная чернота, которую, кажется, можно руками сгребать в ватные комья. Свист ветра и уличная стужа, ворвавшиеся в горячо натопленный зал, заставили дрожащую кадета умолкнуть, сжавшись в уголке, и до рези в глазах всматриваться в разрезаемую электрическими вспышками тьму. Гремят выстрелы, освещает все мертвенно-бледным светом молния, выхватывая контуры еще двух неподвижных тел на полу и обугленную фигуру Эшфорда, которого уже даже в мыслях не хочется называть едким и оскорбительным «Лордом Хромоножкой».
Новый негромкий голос прорезает словно ножом густую тьму, и Энн чувствует, как ноги подкашиваются. Кто это, куда он зовет ее? Не сразу приходит осознание, что интонации эти она слышала не далее, как час назад в машине у Реджи. Патрик – вот кто это! Сжав кулачки покрепче, словно только так она могла держать себя в руках, кадет прошептала в ответ подрагивающим голосом: - Д-да-да, ид-дем. - Она коротко выдохнула, стараясь не расплакаться и благословляя тьму, благодаря которой ее испуг скрыт ото всех, и скороговоркой закончила. – Ты – первый. Я пойду замыкающей, на случай, если лорд решит броситься на нас. С Богом.
Сказав это, она скорее волей, чем силами сделала шаг вперед, неловко дотронувшись до плеча храброго дурачка, скользнула рукой дальше, скользнув пальцами по Эйре, и не нащупав больше никого, позвала негромко, напряженно вглядываясь в ночь, которую не мог рассеять даже столб света из чьей-то мобилки: - Мина!
-
Шикарный пост, мэм! *козыряет по-флотски*
-
Очень!
-
Она коротко выдохнула, стараясь не расплакаться и благословляя тьму, благодаря которой ее испуг скрыт ото всех
-
Энни просто прелесть, конечно
|
-
Вживайтесь в роль и старайтесь реагировать так, как реагировали бы, если бы действительно сейчас были там, а не управляли проекцией. "Качественно отыгрывайте, мисс Лэнгфорд!"
|
Саймон не мигая, смотрел прямо в пляшущее в камине пламя. Он не вздрогнул, даже когда заморгал и погас свет, а по залу пошло гулять эхо издевательского смеха хозяина замка. Все было кончено. После тьмы явилась истина, и заключалась она в том, что последний рыцарь был наивным идиотом, слепо поверившим в сказку. Но сказок не бывает, а зло, с которым всю жизнь готовился бороться Саймон, с легкостью обвело его вокруг пальца. Нетрудно обмануть того, кто сам рад обмануться. Всего лишь поманить обещанием новой службы, избавлением от ответственности и необходимости принимать решения. Саймон всегда видел себя оружием, так его учили. Сначала дед с отцом, затем офицеры. После увольнения не стало и тех, кто отдает приказы, и тогда Лэйк начал тонуть. Когда тебя призовут, будь готов. И да, он, черт возьми, был готов. Не забросил тренировки, даже когда вера, казалось, была безнадежно утрачена. Каждую минуту ждал, что вот-вот вострубят ангелы, и небесные командиры поднимут его в атаку, указав на врага. Даже когда отчаялся, глядя на то, сколько зла творится вокруг, даже когда уверился в том, что ад уже пророс наружу метастазами корпораций, медийной чумой и прочей заразой - ждал. И вот, дождался. Одинокий бродяга в дрянной одежде, безоружный и жалкий. Даже меча лишился, не говоря уже про запасенные под трейлером винтовки и пластит. Звякнула посуда, когда Саймон саданул кулаком по столу, схватил в горсть скатерть, сжал пальцы, почти не меняясь в лице, только выступили желваки на напряженных до судороги скулах.
Вокруг понемногу началась суматоха, кто-то истерично собирался умереть за честь короны, кто-то уже куда-то бежал, Патрик бормотал, словно заевшая пластинка. Девчонка-кадет взялась командовать этой свалкой, и знакомые офицерские интонации в тонком девичьем голосе вернули Лэйка к реальности. Ему стало стыдно. Девчонка, черт возьми, сколько ей там, девятнадцать? Двадцать? А он тут сидит, утопая в жалости к самому себе, осталось только слезу пустить. Саймон встал рядом с Патриком, заявившим на весь зал, что он Патрик, нащупал в кармане нож. Кивнул парню со смартфоном, решительно направившемуся к лорду Эшфорду. - Я с вами, сэр.
-
А кто будет жульничать, того будем бить по морде, по хитрой лордской морде!
-
Раз уж лорд сам к нам спустился, попробуем ему просто и банально втащить по наглой морде
Звучит как план
-
Саймон всегда видел себя оружием, так его учили. Сначала дед с отцом, затем офицеры. После увольнения не стало и тех, кто отдает приказы, и тогда Лэйк начал тонуть. Очень проникновенная мысль, разом описывающая всю глубину тяжести неуверенности. Саймон прекрасен.
-
Сначала дед с отцом, затем офицеры. После увольнения не стало и тех, кто отдает приказы, и тогда Лэйк начал тонуть.
|
Сумасшедший или все-таки одержимый демонами? Безумец, или тот, о чем даже подумать страшно? Под вихрем заполошных мыслей теряется одна, наивная и немного детская: быть не может такого, возможно, Эшфорд их проверяет? Широко распахнутыми глазами Энни озирается, переводя взгляд с суеты вокруг на островок торжествующего спокойствия за кафедрой, и совершенно не понимает, что делать и какой голос поддержать. Кто-то не верит, что у Алистера давно прохудилась крыша, кто-то, судя по всему, готовится к бою, другие же намерены бежать. А растерявшаяся кадет не знает, что и предпринять, чувствуя себя маленькой, потерявшейся в лесу девочкой, на которую плотоядно смотрит пряничный домик и уже принюхивается старая злая ведьма в обличье прекрасной феи. Шумят отодвигаемые стулья, гул голосов сливается в единый фоновый шум, а Морган, хлопая глазами, так и сидит на своем месте.
Что это, учебная тревога или первый бой? Или торпеда уже разорвалась в машинном отсеке, и остается только покинуть корабль? Ах, почему она – всего-то флотский кадет, а не полицейская, не пожарник и спасатель, и не знает, что предпринять! Аргументы и возражения – скорые поезда, несутся так, что не рассмотришь. Что лучше, как правильнее? Если насчет демонов не лгали – ее долг встать у них на пути: не как потомку рыцарей чего-то там, не как будущему офицеру даже, а как честному человеку. А если это только безумие одного человека, поехавшего на древних легендах и возомнившего себя Сатаной, то лучше разводить пары и мчаться в город, откуда уже вызывать полицию, скорую и кого-там еще надо, чтобы обезвредить ненормального лорда. И девушка решается: кинув телефон в карман, выпрямляется в полный рост – стул жалобно скрипит – и надевает коротким жестом берет. Плевать, что на корабле, напоровшемся на рифы, имя которым – Алистер Эшфорд, она не капитан, а лишь один из моряков. Пора что-то предпринять и постараться помочь всем. И остаться здесь – наихудшая из идей. А значит, пора командовать эвакуацию и оставлять судно. Последней, естественно.
- Лорд, вы – негодяй и хам! – Не бросить мерзавцу в лицо, каков он - себя не уважать. Повернувшись вполоборота к Ричарду, она командует, словно имеет на то право. - Сэр охранник, выводите леди Невилл и Мину! Девочки, не спорьте! Псих пусть катится к черту, а если угрозы правы – здесь нас, безоружных, схарчат и не подавятся. Реджинальд, бросьте дурить и уведите Патрика. Сейчас же! – Энни копирует рычащие интонации одного из инструкторов, от приказов которого ноги бежали вперед мысли. – Ульрих, вам Джессика, спасибо! Дерек – свою даму. Прочие джентльмены, мы с вами уйдем последними! – она почти кричит, стараясь, чтобы ее услышали все. Немного охрипшая, она резко разворачивается на каблуках к владельцу замка. - Не рыпайтесь, сэр, а то щас стулом отхерачу, не посмотрю, что вы мужчина и старше! Мы уходим, и никто нас не задержит! Ни сектант, ни факаный демон!
Короткой мыслью скользит сожаление об оставшихся в номере рюкзаке и парке: забрать их уже не выйдет. Жалко куртку – казенная вещь. Но жизнь важнее.
-
Ни сектант, ни факаный демон!Сначала прочитал - фекальный демон. Чуть было не восхитился. Жаль, что в посте не так.
Но в целом - хорошо и годно.
-
Однако нехилое нужно мужество, чтобы вот так в экстремальной ситуации взяться руководить взрослыми людьми. Преподаватели Энн могут гордиться!
-
- Не рыпайтесь, сэр, а то щас стулом отхерачу - Вам какие сигареты, Вогуе? - Вогуе. И в мартини это самое... - Лёду нахерачить? - Да, нехерачьте, пожалуйста!
|
Доброе утро. Почисти зубы. Будь здоров. Спасибо. Пожалуйста. Не чавкай. Застегни пуговицы. Овсянка полезная. Конфеты - после еды. Если холодно - надень шапку, не то простудишься. Купи лекарства строго по списку. Не забудь отдать бабушке сдачу. Не ходи незнакомой дорогой. Здоровайся. Не перебивай. Слушайся старших. Ложись спать вовремя.
Простые, чёткие правила. Почти, как ритуал, изо дня в день, снова и снова. Всю жизнь. Привыкнуть к этому было непросто, многие вещи оставались не понятными даже сейчас - но они, хотя бы, были привычными. Из года в год его окружали привычные вещи, привычные улицы, привычные здания. Сегодняшний день был совершенно особенным - он выехал за пределы Лондона, один. Бабушка очень переживала из-за этого. Она боялась, что Патрик может испугаться. Потеряться. Не справиться с переживаниями, которые рождались внутри. Когда ты попадаешь в новое место, где много незнакомых людей - ты не знаешь, что делать. Рождается тревога. Становится страшно. Хочется бежать. Хочется плакать. Хочется вернуться домой - но ты не знаешь дороги. Не видишь лиц. Не слышишь голосов. Твой мир вокруг извивается, выворачивается наизнанку, он не ТАКОЙ, ОН НЕ ТОТ, КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ. Ты беспомощный. Ты маленький. Ты не можешь сделать ничего - только потеряться в океане ужаса, ни вздохнуть, ни выплыть.
Патрик помнил это чувство. Он давно его не испытывал, с тех пор, как люди вокруг перестали быть такими огромными, а тени оказались просто тенями. Но сейчас, когда свет мигал, когда старый лорд так зловеще смеётся, когда люди вокруг кричат, бегут, и ЗЛЯТСЯ...
Оно вернулось.
Сжимая Динозавра до побелевших пальцев, Патрик начал раскачиваться вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад, не двигаясь с места. Его тело била крупная дрожь, худые плечи взграгивали от удара грома, в ушах лаяли... непсы.
- Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик..., - слова, слетавшие с его губ, превратились в монотонное бормотание.
- Давай, скажи "Пат-рик!". Пат...рик! - Па...! - гулил маленький Патрик.
Мама старательно вырезала ножом его имя на деревянных бортиках детской кроватки. Его имя было на поильничке. Кружке. Тарелке. Стуле. Бирках на одежде. Даже на той, что была на нём сейчас. На карточке в кармане. На ноге Динозавра, под заводской надписью "мой хозяин".
В школе ему даже не придумали кличку - все знали, кто такой Патрик. Могли обозвать дурачком или уродом. Но смешнее всего было, когда, после очередных побоев, этот щуплый паренёк вставал и, утирая рукавом слёзы вперемешку с соплями гордо заявлял "Меня зовут Патрик!".
Потому что имя - его главное сокровище. Его волшебное слово. Его защита. Его оружие.
Мама знала все секреты. Она ходила в церковь, но Патрик был там только один раз - его пугало это место. Люди в чёрных одеждах были чем-то похожи на лорда Эшфорда. Они были мрачными. Грозными. Они несли людям Страх перед Гневом Божьим. Мама говорила, что Бог злится на людей за то, что те не сражаются с демонами. Грешат. Она говорила это, трижды по три раза постукивая правым каблуком. Иногда она могла не есть целую неделю. Иногда протыкала себе ладони длинными спицами. Говорила, что это поможет ей очиститься. А Патрику это не нужно, потому что он - добрый, хороший мальчик. Настолько хороший, что он спасёт всех-всех людей однажды.
Что демоны будут визжать от ужаса при одном упоминании его имени.
- Привет! Меня зовут Патрик! - солнечно улыбаясь говорил каждому новому человеку, который только появлялся в его жизни, Патрик. Люди не визжали. Не бежали в ужасе. Они не были демонами. А, значит, были хорошими людьми. Его, Патрика, друзьями.
Он всех спасёт.
Всё вдруг встало на свои места. Он не неизвестно где в окружении незнакомцев. Он там, где должен быть. В окружении друзей, которые его не боятся. А те, кто боятся, не посмеют их тронуть.
- Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик. Меня зовут Патрик!
Патрик встал, решительно вскинув подбородок и голос его разнёсся по всему обеденному залу, оберегая всех людей силой имени истинного охотника на демонов.
- МЕНЯ. ЗОВУТ. ПАТРИК!!!
-
Мощно!
-
Блестяще!
-
It's Patrick
-
And His Name is JOHN CENA!!! ссылка
-
- МЕНЯ. ЗОВУТ. ПАТРИК!!!
-
Не ну это вышак. Патрик настолько трогательно-искренний, аж сердце щемит, 10 плюшевых динозавров из 10.
-
Этот, как его, смотритель парка считает Патрика очень интересным.
-
МЕНЯ. ЗОВУТ. ПАТРИК!!! Однако в ход пошло неконвенционное оружие!
-
Потрясно!
-
Хорош. А то все короткопост, да короткопост!
-
Бенефис Патрика. Хорош!
-
Тронуло, блин.
-
Я. Есть. Грут.
-
Патрик шикарен. Крутейший пост.
|
– Согласно только что произведенному измерению, индекс вашего пси-потенциала, мисс Лэнгфорд, составляет одну тысячу шестьсот два процента, – покачав головой, Чарльз решительно берёт себя в руки возвращается к куда более привычному в его исполнении «мисс Лэнгфорд». – Что ровно в девять раз выше и без того беспрецедентно высокого индекса пси-потенциала, измеренного мной не далее, как вчера. Также это на тысячу четыреста тридцать четыре процента выше максимально зафиксированного значения индекса за всю историю наблюдений. Вы понимаете, что это означает, мисс Лэнгфорд?
Сложив ладони лодочкой, Стиллвел сидит, подпирая подбородок кончиками пальцев. – Просто скажи нам обоим, что это значит, Чарльз, – бросает нетерпеливо с подоконника Сазерленд. – Понятия не имею, – отзывается начальник задумчиво, и снова смотрит на экран стоящего перед ним ноутбука.
Джеймс соскальзывает с подоконника и начинает расхаживать по кабинету из стороны в сторону. – Замечательно, просто невероятно, – он проходит мимо Амелии и, развернувшись на пятках, идёт обратно к окну. – Исчезнувший ребёнок, Фокс пропал без вести, застреленный труп в квартире и стажер, которому мы совершенно ничем не можем… – Я не могу ничего сказать точно, – перебивает Стиллвел. – Мне придётся выйти на связь с Вашингтоном, думаю уже к середине недели сюда прибудет настоящий специалист… Но могу попытаться предположить.
Чарльз тоже встаёт, подходит к окну, и смотрит на панораму серого города, вокруг шпилей которого танцует крупными хлопьями снег.
– Мисс Лэнгфорд, вам уже наверняка рассказывали про так называемое «внедрение». Суть в том, что объект транслирует в астральное пространство образ, который способен уловить сильный медиум. Ваш вчерашний потенциал подтверждал наличие исключительно сильных способностей. Ваш сегодняшний потенциал… Прямая спина смотрящего на Брайт Фоллс Стиллвела не выражает эмоций. – Продолжительность существования образа напрямую зависит от силы оставившего отпечаток события. Отпечаток способен распространяться сквозь астральное пространство во времени, и зафиксированы случаи, когда агенты даже могли непосредственно влиять через внедрение на происходящее. Природа этого объекта выяснена не до конца… По правде говоря, на данный момент мы очень мало знаем о процессе внедрения.
– Я предполагаю, мисс Лэнгфорд, что произошедшее вчера ночью привело вас в состояние исключительного эмоционального потрясения. Находясь в этом состоянии, вы неосознанно отправили в астральное пространство свой отпечаток в поисках помощи, и на призыв ответил сильнейший из находившихся в непосредственной близости медиумов. То есть, вы сами. Стиллвел вздыхает. – Если моя версия произошедшего окажется верной, это значит, что вы отправили астральный отпечаток себе. И сами же ответили на него. Ваш индекс не имеет ничего общего с реальными цифрами – я полагаю, что это суммарный индекс всех ваших находящихся сейчас во взаимосвязи проекций. Так как ваш индекс не смог бы вырасти настолько сильно за ближайшие несколько дней, то, вполне вероятно, что мы имеем дело со значительно более растянутым во времени отпечатком. Вчера ночью вы буквально испепелили объект при помощи чистейшей астральной энергии – для обретения такой силы даже с вашим потенциалом могут потребоваться как минимум месяцы, как максимум – годы. Я полагаю, мисс Лэнгфорд, что ваши скачки – это ваши собственные внедрения. В себя же, в другие временные промежутки при других обстоятельствах. Скорее всего, их все объединяет ваша эмоциональная нестабильность – страх, стресс, злость, счастье, любые эмоции достаточно сильные для создания отпечатка. То, что случилось этой ночью, определенно выступило катализатором.
Чарльз оборачивается и смотрит на Амелию. – К сожалению, мисс Лэнгфорд, если я прав, то мы не можем быть даже абсолютно уверены в том, что происходящее сейчас – это «настоящее» для вашей временной линии. Если я прав, то вы связались с версией себя из отдалённого будущего, и передали самой себе силу, обретенную благодаря месяцам или даже годам тренировок. Но реальность, в которой вы обретаете эту силу, никогда бы не наступила, если бы объект завершил свою работу с вами вчера, в подворотне. Это утверждение прямо противоречит всем известным основополагающим принципам временной согласованности. Возможно, мы стоим на пороге эпохального открытия, мисс Лэнгфорд.
|
|
Кажется, зря она все-таки ошивалась у кафедры. Теперь, судя по слишком пристальным взглядам, лорд Хромоножка ожидает от нее подлянки. Перебьется: Энни не настроена провоцировать мрачного мужчину, тем более он рассказывает презанятные вещи. Узнать свою родословную до самой глубины веков – даже для прохладно относящейся к истории кадета это интересно, что уж говорить о более трепетно относящихся к генеалогии и своему рыцарскому долгу спутниках! Посему кадет проглотила недовольство, вызванное балансирующими на грани грубости словами Алистера, и перевела делано-спокойный взгляд на картину, скользя скучающим взглядом по рисунку в ожидании, когда Эшфорд наконец перейдет к делу. Бедный Патрик, наверняка не понимающий, зачем он здесь, поинтересовался, когда будут кормить, настырный детектив – более возвышенными вопросами, а сама Морган предпочла отмалчиваться: домахиваться со организатора всего этого безобразия до того, как он сам все расскажет, несколько преждевременно. К тому же кто-то из новых знакомых наверняка с нетерпением ждут, когда она бахнет как-нибудь вопросец. Обойдутся! Она бахнет, обязательно бахнет, и не раз. И такой, что все мозги в труху! Но потом. А пока понять бы, что там настрадал предсказаниями Мерлин? Если Эшфорд не врет и добросовестно не заблуждается, прежние предсказания сбывались, а значит, и в нынешнем сомневаться не приходится. И все-таки, что это за демоны такие, не раз уже помянутые? Судя по оговоркам лорденыша, ничего хорошего от них ждать не приходится, и если самозваное Братство практически Кольца не вмешается, проблемы у Англии будут преогромные. Хотя, судя по всему, не фатальные, если Мерлин – Мирддин, Эмрис, кем он был на самом деле? – не возвещает возвращения Короля Прошлого и Грядущего.
Размашисто кивнув на слова Мины, кадет не без удивления внимала Эйре – вот уж от кого, а от леди Невилл поспешных вопросов она не ждала. Хотя… Аристократка, читавшая древние гримуары, уже доказала, что чувствует и понимает больше, чем все остальные, и посему к ней стоило прислушаться и, раз уж общаться, не привлекая внимания, затруднительно, постараться понять, как она пришла к этим вопросам – потому что со словами Ульриха все как раз кристально прозрачно. Реджи, поднявшись с места и представившись, напомнил о приличиях, и девушка по зрелому размышлению решила последовать его примеру. Осторожно отодвинув стул, она спокойно поднялась и, невозмутимо глядя в блеклые глаза лорда, отчеканила: - Энн Морган, кадет. Произнеся это, она сочла долг вежливости исполненным, и спокойно села на место. Тем временем одна из гостей – та самая рыжая красавица, устала от вопросов и предложила всем заткнуться и выслушать Эшфорда. И нельзя было сказать, что Энни была с ней не согласна.
-
Энни просто чудо, конечно : 3
-
Энни даже злится классно)
-
Она бахнет, обязательно бахнет, и не раз. И такой, что все мозги в труху! Но потом.Бахнем!
-
Умные девушки понимают, когда надо заткнуться, да)
-
К тому же кто-то из новых знакомых наверняка с нетерпением ждут, когда она бахнет как-нибудь вопросец. Обойдутся! Она бахнет, обязательно бахнет, и не раз. И такой, что все мозги в труху! Но потом.огонь)
|
|
Джессика Сазерленд и правда не хочет ничего из этого слышать. Как только сквозь молчаливую апатию Амелии пробиваются слёзы, она встаёт, включает воду и начинает сосредоточенно мыть несколько тарелок, что так кстати оказались посреди ночи в кухонной раковине. – Тебе нужно поспать, – выключая воду, произносит она вместо прямого ответа на прозвучавший вопрос. Вытирая полотенцем руки, она подходит и кивком указывает куда-то вглубь дома. – Я постелила тебе на диване. Джеймс сказал, что тебе нужно как следует отоспаться, он заедет утром и вы вместе поедете в офис.
Амелия и правда чувствует, насколько сильно устала. Глаза слипаются настолько, что голову клонит вниз и, она, кажется, способна заснуть прямо здесь, на столе. Кое-как поднявшись, Мел медленно следует за Джессикой в зал. Там – пушистый ковер, большой телевизор, занавешенное окно и безмятежно переливающаяся разными цветами рождественская гирлянда на ёлке. Стоящие посреди просторного помещения диван действительно подготовлен ко сну – чистое постельное бельё пахнет свежестью и весной. В строгости жены Сазерленда чувствуется забота и почти материнская ласка. В том, как она помогает Амелии через голову стянуть кофту, как сама снимает носки. Когда девушка без сил касается затылком подушки, даже поправляет теплое одеяло. После отступает на шаг, придирчиво оглядывая результаты своих усилий. – Спокойной ночи, – тихо произносит, удовлетворенно кивнув.
Амелия остаётся лежать в темноте. Вопреки ожиданиям, вместо сна приходит оцепенение. Она лежит на спине и смотрит в перекатывающиеся тени на потолке, не находя в себе сил даже на то, чтобы закрыть глаза или перевернуться на бок. Несколько часов проходит в апатичном оцепенении – в какой-то момент Мел вздрагивает от хлопка входной двери. Она слушает перепалку Сазерленда и его жены в коридоре, но не хочет показывать никому из них, что не спит. Джеймс и Джессика спорят – агент отвечает раздражённо, глухо и односложно. Он говорит, что утром повезёт Амелию в офис, как только она проснётся.
Дом снова погружается в глубокую тишину. Амелия пропускает момент, когда соскальзывает в бессознательную тяжёлую дрёму.
– Амелия, ты меня слышишь? – повторяет требовательно Стиллвел.
Холодно щёлкает метроном. От теплого одеяло, и уюта коттеджа Сазерленда не остаётся даже следа – она снова в кабинете Чарльза Стилвелла, и снова на неё требовательно смотрят сразу две пары глаз. Мел запоздало прокручивает в голове события последнего десятка секунд, и понимает, что уже некоторое время смотрит в пространство, совершенно не реагируя на внешние раздражители.
– Амелия, что ты помнишь последним? – повторяет Чальз, и сознание девушки затапливает сильнейшее ощущение дежавю.
Сазерленд сидит на подоконнике, скрестив на груди руки.
|
-
Неожиданное возвращение Кромвеля! Признаться, я думала, в этой итерации он окажется предводителем конфедератов, а оно вон оно как)))
Замечательный пост. Ну очень красивый))
|
…Слова Мины вызвали у кадета неподдельное смущение. Порозовевшая Энни закивала, как китайский болванчик: - Ага! Я тоже не против! Была бы. А то у меня только братья да кузены, а кузины и нет! – радуясь возможности сменить тему, она ухватилась за историю о списках. – А мой дед никогда не говорил, что помимо нас есть кто-то еще! Интересно выходит: какая-то часть легенд дошла до нас, потомков, более или менее одинаковой, а какая-то не сохранилась. С другой стороны, по прошествии скольки там, пятнадцати веков, вообще удивительно, что какие-то изустные легенды сохранились! А что списки погибли – это, конечно, очень жалко!
…Попытка отвлечь публику от мрачного переставления ног принесла свои плоды: некоторые люди решили присоединиться к обсуждению – например, статная и видная женщина в песочном. В очередной раз кадет почувствовала укол зависти: собранные лордом дамы были все такими красивыми и яркими, что на их фоне сама Энни казалась долговязой замухрышкой – особенно в своей военной форме. А вот высказанная красоткой теория была вполне забавной, так что девушка, искренне посмеявшись виду двух лордов Эшфордов, ответила: - Если будет так, как вы сказали, картина эта будет достойна Монти Пайона! А об Артуре я имела ввиду то, что дошедший до нас образ собирательный, и реальному историческому лицу приписали действия целой кучи других правителей. Но «я Артур и имя мне – легион» в контексте нашего приглашения звучит вообще огонь! Вторая женщина, та, которую кадет прочила в одинокие постоялицы наравне с Эйрой, согласилась с предложением, и высказалась вполне близко ко мнению самой Морган, подняв, кроме того, вопрос количества собравшихся. Идея казалась весьма дельной и заслуживающей внимания, но прежде чем девушка поделилась своим мнением, к беседе неожиданно присоединился Ульрих, чьи предположения звучали вполне разумно. - Вот насчет идеализированности образа короля я согласна, так тоже могло быть. А количество присутствующих, - Энни пожала плечами, - может обусловлено тем, думаю, что многие роды пресеклись, другие утратили всякую связь с наследием предков, третьи эмигрировали куда-нибудь в Америку, а о четвертых нет информации у Эшфорда. Ну и да, наверное, кто-то из получателей письма просто не приехал. К тому же, кажется, Ульрих прав, и, собрали по одному представителю каждого рода. Хотя это тоже странно: я в своей семье самая младшая, и по всем канонам не должна была быть вызвана. Ведь, если мыслить рыцарскими категориями, позвать должны были либо самого старшего – сына старшего сына старшего сына и так далее, либо его первого наследника, а не девочку, к тому же самую младшую. А вот насчет разного времени не думаю: как древние римляне говорили, cui bono, кому выгодно, то есть – а выгоды приглашать всех в разные дни и говорить одно и то же нет. Или я не вижу. Когда здоровяк признался, что он – детектив, кадет аж удивленно обернулась, посмотрев на мужчину уже по-другому. После таких слов становилось понятно и излишнее настойчивое любопытство, и бульдожья хватка лысого: профессиональная привычка, не иначе. Но вот выводы его, с точки зрения Энн, были спорными: хотя он, может, в силу своей работы видит и понимает больше, чем второкурсница Военно-морского колледжа? Как бы то ни было, сразу соглашаться, пускай даже с более опытным человеком, девушка не собиралась: - У меня, сэр, есть два старших брата. А вот других родственников колена более старшего, чем мой дедушка, я не припоминаю. Но не думаю, что дело в нашей мнимой уникальности, хотя, - она развела в недоумении руками, - не пойму в чем. Возможно, люди Эшфорда собирали по семьям информацию и отбирали тех, кто помоложе, и кто верит, или хотя бы может поверить и приехать? Потому что ни папа, ни Генри, ни Джеймс точно бы сюда не поехали. Да и я, честно говоря, сделала это только по настоянию дедушки. И потому, что любопытно все-таки. – смущенно закончила она. – К тому же я вот ни капли не уникальна.
…Даже невеликих познаний кадета в истории хватало, чтобы понять, что изображенный на полотне рыцарь имеет к эпохе короля Артура отношение не большее, чем, скажем, униформа самой Энн. Выводы из этого напрашивались сами собой, и Энн поспешила ими поделиться с окружающими: - Джентльмены! Леди! Не желая никого компрометировать, обращу ваше внимание на то, что этот вот косплеер Победителя Дракона по своим доспехам опережает эпоху Камелота веков эдак на шесть-восемь, и то, что наш артуриано-любивый лорд повесил его здесь, весьма странно! Это все равно, что пра-пра-прадед в эскадре Нельсона, изображенный на ракетном крейсере!
Роящиеся сонмом фейри, испуганных обпившимся верескового меда гоблином, так и рвались с языка, и было несколько стыдно делиться ими с незнакомыми и к тому же гораздо более взрослыми людьми, которые наверняка сочтут, что говорящая относится к той плеяде людей, которые в каждой бочке затычка. И все-таки ситуация была слишком неординарной, чтобы молчать. Мина уже поддержала ее идеи, а значит, могут согласиться и остальные. Убедив себя таким образом, Морган уверенно подошла к стоящей неподалеку кафедре и, вальяжно облокотившись на нее, продолжила: - Я что хочу сказать: из того, что я услышала о тех, с кем успела поговорить, всем нам предки рассказывали о происхождении от рыцарей Круглого стола и о защите человечества от демонов. К слову, представителей одной семьи среди нас вроде нет. Так вот: все, что сейчас происходит, до хрена непонятно, а посему прошу всех, если будет что-то непонятное, не стесняться и порасспрашивать Эшфорда. Я вот собираюсь. Ну и да, так как мы все приглашенные, и непонятно, что от нас хотят, лучше держаться вместе: а то будет как в дешевых фильмах ужасов, когда какое-то факаное чудище или маньяк режут всех по одному! Не то, чтобы я считала, что это возможно, - она подняла вверх палец, - но хуже точно не будет!
-
Так вот: все, что сейчас происходит, до хрена непонятно Ювелирно точная формулировка.
-
Убедив себя таким образом, Морган уверенно подошла к стоящей неподалеку кафедре и, вальяжно облокотившись на нее, продолжила:
|
Ничего не ответив, Ричард возвращается обратно за чемоданами. Его распирает от злости, но нет ни сил, ни желания объяснять и без того очевидные вещи. Во-первых, он значительно лучше знает, как делать свою работу. Во-вторых, препятствование бородатому – это лишь констатация собственной беспомощности, потому что подопечная и без того уже сидит в машине с незнакомыми людьми. В-третьих, они и без того уже приехали на ночь глядя в дыру посреди долбанного Уэльса.
Если при учете всех обстоятельств Эйре действительно угрожает хоть какая-либо опасность, то даже лучший профессионал во всем мире едва ли способен это исправить. Девяносто процентов работы телохранителя – в том, чтобы предугадывать и предвосхищать угрожающую клиенту опасность. Заблаговременно избегать ситуаций, в которых риски перевешивают потенциально возможные преимущества. По крайней мере, так в своё время объяснял ему Стерлинг. Что касается этой сходки ролевиков-реконструкторов…
Увлекшись гневными размышлениями, Блэквотер и сам не заметил того, как вместе с Эйрой оказался в роскошном холле. Взгляд скользит вдоль перил балкона, цепляется за вооруженные мечами и булавами стойки доспехов, за подвешенную на толстенной золоченой цепи старинную люстру. Остальные уходят в сопровождении заставшего, по всей видимости, ещё вторую мировую, дворецкого – Ричард, разместив на полу чемоданы, остаётся на месте.
Прежде чем ответить на вопрос, он какое-то время думает. Множество взаимоисключающих версий происходящего крутится в голове, и особенно не хочется сойти за истеричного паникера. – Что мы в любом случае далеко не уедем в такую погоду, – отвечает в конце концов.
Не хочется даже думать о том, чтобы под проливным дождём спускаться по треклятому серпантину в кромешной тьме. Из коридора выбегает жизнерадостная кадетка. Вздохнув, Ричард подхватывает чемоданы и, вместе с Эйрой направляется в сторону, где скрылась девушка. У входа в башню он пропускает леди вперед, и некоторое время возится, пыхтя, с чемоданами. Обязанности носильщика обычно не входят в его обязанности, но представить, что Эйра будет перетаскивать свои вещи сама практически невозможно. Унылый слуга по-прежнему караулит у входа в гостевое крыло. Другие гости почти по-хозяйски снуют между комнатами, открывая и закрывая время от времени двери.
Посторонившись, Ричард пропускает одного из мужчин – кажется, этого зовут Реджинальд. Ещё одна девушка предлагает Эйре разделить номер, и только сейчас Блэквотер окончательно осознаёт суть дилеммы. – Будет лучше, если мы займём одну комнату, – решившись, говорит Ричард, почти сразу отворачиваясь и развивая кипучую деятельность. Поставив чемоданы, он начинает толкать двери одну за другой – во второй номер уже ушла девушка, в четвёртом обнаруживается тот самый парень с парковки. Уже подозревая худшее, телохранитель открывает шестую и с облегчением выдыхает – свободно. – В шестой пока никого.
-
А ведь думал занять палату №6
-
А Ричард, оказывается, местами даже милый :З
|
Русло, в котором развивалась ситуация, для Эйры было не приятным. Мало того, что телохранитель отчитал ее, как малого ребенка, так еще и небрежная реплика Дерека в сочетании с провокационным жестом сгустила краски. Пусть Ричард ведет себя не корректно, однако, это ее человек. Бестактный вызов под носом у леди, отсутствие каких-либо слов извинений. И все это - на виду у честной публики. Для полного комплекта не хватало только папарацци. Девушка силой заставила себя успокоиться, подавляя волну возмущения, обещающую превратиться в гнев. Дурной тон - подать вид, что расстроена.
Дабы не разводить неуместную канитель стоило обдумать ответ телохранителю. Благо, разговоры подобного содержания уже не раз имели место быть в прошлом и достаточно будет лишь напомнить о некоторых моментах. - Ричард, вы забываетесь. - "ангелочки" тоже умеют говорить твердым тоном. Тем более, леди Невилл была в своем праве. - Наша семья несомненно ценит и полагается на ваши навыки. И я была бы вам признательна, если бы вы делились своими опасениями в профессиональной манере. Если у вас были основания считать, что, сев на переднее сидение, данный пассажир, находясь в вашем присутствии, - подчеркнула Эйра, - мог причинить вред мне либо всем присутствующим в салоне, достаточно было позвать меня на личный разговор и поделиться своими соображениями. Остаться или же нет, этот вопрос решает мой отец, впрочем, вы и без того давно знаете, я также ценю ваши усилия. Зачем она оправдывается? Безумие какое-то. - Но не согласна запереть себя в сейф. - подвела черту леди Невилл. И вообще, он всерьез собрался укатить в Лондон, оставив ее здесь одну без автомобиля? Или больше так - для красного словца сравнил? Тем более, что сама она водить не умеет, даже покинь мужчина замок Эшфордов пешком. И как после такого ее будут воспринимать остальные? Как непутевую дурочку? С которой даже телохранителю позволено переходить черту? Сдавалось Эйре, что своей выходкой телохранитель подверг ее куда большей опасности. Есть два слова - авторитет и безнаказанность. Дай только намек, что первого там нет, а второе - есть. Все. Уязвимость в чистом виде. Кто-то же, наоборот, может испугаться и вовсе избегать общения с ней. Как обычно.
И вообще, что за сцена? Слишком много эмоций у Ричарда. Неосторожные слова. Что так задело ее телохранителя? В любом случае, этот разговор - не публичный. И девушке все меньше нравилось происходящее. Будто все сговорились. А, может, так оно и есть? Реалити-шоу - смешай с дерьмом аристократа? - Чемоданы, - несколько угрюмо произнесла Эйра. Сказать что-либо еще сейчас попросту не хватало сил. Впереди говнюк, не побояться таких слов в мыслях, Эшфорд. Уже очевидно сомнительный Дерек. И даром социальная ситуация. Стоило лишь подумать, что с этими людьми придется защищать мир... становилось в высшей степени неуютно. Мало ли, у кого что на уме, да какая вожжа под хвост попадет.
Когда остальные девушки были готовы, леди Невилл последовала вместе с ними в здание, которое уже не обещало быть теплым и уютным. Эйру заметно трясло. И от холода, даже парка кадета не спасала. И от дождя. И от гнева. И, самое главное, - от страха. Если уж заговорили об аллегориях, страха, толстеющего на глазах при добротной пище, в которую услужливо превращались окружающие.
Приветствие мрачного, как сам этот замок, дворецкого, только распалял негодование девушки. Удивительной леди Эшфорд также нигде не обнаружилось. Как, кажется, и еще одного гостя. Но самым вопиющим было отсутствие хозяина этого замка, который не соизволил выйти и поприветствовать своих гостей, не то что объясниться! Положим, он прихворал. Какая незадача для хранителя. В таком случае, слуга мог бы известить об этом гостей. Но нет. Кроме того, дворецкий был настолько ветхим, что все человеческое существо леди Невилл протестовало против неоправданного живодерства. Личность Верховного Хранителя казалась все более отталкивающей. И этот человек будет на страже врат? Серьезно? Эйре в который раз пришли в голову мысли, что демоны уже пришли в этот мир. Возможно, потому Ричард позволил себе лишку - само место обращает живых существ в злыдней! С другой стороны, потомком Эшфордов мог быть обыкновенный недостойный человек. В таком случае, почему оставшиеся семейства хранителей не приняли меры?
Медленный старик повел собравшихся куда-то в левый коридор. Вежливость и этикет иным не позволит обогнать того, справиться, куда идти. Как бы иронично не получалось, но леди Невилл буквально надеялась, что хотя бы Дерек взбунтует, а не станет послушно идти следом. Просто какое-то наваждение - настолько смиренно терпеть неуважение местных обитателей. Похоже, подобное не входило в список явлений, способных злить мужчину, не дающего покоя Ричарду. Жаль. В свете витающих скептических настроений относительно предстоящего мероприятия, даже удивительно было. Всерьез, каждый из них готов терпеть такое обращение ради пустышки? Или лукавят? А вдруг и правда реалити-шоу и завтра послушный теленок станет звездой интернета?
От обилия мыслей голова шла кругом, Эйра чувствовала, как к горлу подступает дурнота. Рука вскинулась в останавливающем жесте, чтобы Ричард не отправился следом, унося чемоданы. Ни слова пока. Леди Невилл оставалась в пустеющем холле, молчаливо провожая взглядом толпу. Слишком все казалось подозрительным. В другое время развернулась бы и уехала. Но не сейчас. Они что же, так и собираются продолжать терпеть все эти выходки Верховного Хранителя? Это такое у него отношение к соратникам? Собрал всех здесь, чтобы выгулять тщеславие? Этический вопрос? Да Бог с ним! Каждый сам решает, что в адрес его персоны допустимо. Но, черт возьми, на кону - судьба мира. Люди, ау? Вы же не всерьез? Не собираетесь безропотно вверить себя сомнительному лидеру? Хоть бы было так! А то можно без конца ждать, что вот-вот, скоро-скоро лорд объяснится? И сколько раз еще сей момент будет отложен какой-то мишурой, застилающей глаза и пытающейся выглядеть делом первоочередной важности? Пока не станет слишком поздно...
Хозяйка дома - не лучше. Бросила гостей и удалилась непонятно куда, непонятно зачем. Эйра могла понять затворничество, что влияет на понимание некоторых этических тонкостей. Меж тем, даже затворничество не оправдает действия, подвергающие людей мукам! Простить проволочку под дождем? Без по-настоящему убедительной причины - ни за что! Разве нельзя было собираться в холле сразу? Они что, в срочном порядке труп прятали?
Когда все ушли, леди Невилл чуть пошатнулась и подошла ближе к Ричарду. Ладонь нашарила локоть мужчины. Кажется, девушка нуждалась в поддержке. Прозвучал тихий голос: - Что теперь говорит твое чутье? Что бы там телохранитель не думал, а его мнение было важно для нее. Только бы тот не выражал его абстрактно. Пользуясь небольшой паузой вдали от множества глаз, Эйра позволила себе немного отдышаться, не прикладывая усилий к тому, чтобы держать лицо. Сейчас было особенно видно, как она тревожна.
В какой-то момент спустилась Энн, благо, договорив, тут же убежала. Леди Невилл едва заметно вздрогнула. Мгновенно подобралась, поменявшись в лице, надев привычно нейтральную маску. Нужно что-то решать. Торопливо, словно наперегонки с собственным смятением чувств, девушка устремилась в левый коридор. Узкая лестница душила... Как и все здесь. Одна из хранительниц, чьего имени, леди Невилл пока что не запомнила, ненавязчиво предложила разделить... номер? С цифрами на дверях казалось, будто заселяют в гостиницу. Не мог не всплыть вопрос - давно они были прибиты? Или нынче - новая волна очередных простофиль? И снова вопрос к Ричарду: - А теперь? Эйра не торопилась покидать коридор.
-
Блеск, просто блеск! В каждом движении, в каждом сомнении, в опасениях и домыслах! И, конечно же, умении ставить людей на место, не теряя аристократизма)
-
Отличный пост!
-
Так этого лорда Эшфорда! Совсем охамел уже!
-
Все правильно возмутилась!
-
Множество очень интересных мыслей. Замечательно целостный персонаж.
-
Интересный персонаж
|
- Здравствуйте! – по-военному четко кивнула старику-дворецкому Морган, проследовав за остальными под сень замка. Пока все прибывшие собирались в коридоре, девушка с интересом осматривалась: в конце концов, не каждый день доводится побывать в жилом поместье самого настоящего лорда! Но, помимо обители Эшфордов, ее интересовали и другие приглашенные: некоторых, как двух стоящих в отдалении мужчин, она не видела, других же, как например эффектную женщину в песочном, успела только поприветствовать. Компания, конечно, как верно заметил кто-то в разговоре у авто Реджинальда, подобралась и вправду странная, будто бы являющаяся срезом британского общества. К вящему удивлению Энн, вместо того, чтобы проводить гостей к хозяину, дворецкий с внешностью библейского Мафусаила дребезжащим голосом уведомил, что гостей ждут отведенные им покои. А значит, все опять откладывается. «Ну и ладно! – решает для себя Морган. – Зато будет возможность спокойно поболтать с Миной и Эйрой, и прийти к Эшфорду подготовленной! Как на экзамен, хе-хе!».
Тем временем дворецкий начал свое неторопливое шествие. Следовать со скоростью дряхлого старца, с которого разве что песок не сыпался, быстро наскучило деятельной кадетской натуре, но как-то обгонять его или требовать поторопиться было бы совершенно дурным тоном, а Энни себя все-таки не в канаве нашла. Посему девушка, то щелкая пальцами, то раздраженно постукивая каблучком о пол, следовала вместе со всеми, не вырываясь и не отставая. Чтобы хоть как-то скрасить мучительно медленный поход, оказавшийся даже хуже любого марш-броска, она уделила все свое внимание полотнам на стенах, силясь угадать, в какой из точек Уэльса может находиться тот или иной пейзаж. Конечно, все это было не больше, чем домыслами, но зато хоть как-то позволяло убить время. При виде узкой винтовой лестницы кадет горестно, как самое настоящее замковое привидение, вздохнула, понимая, что дедуган, который, судя по всему, успел еще с кайзером повоевать, восходить по ней будет со скоростью умирающей улитки. Но делать нечего – приходится идти, неторопливо переставляя ноги и пялясь от скуки по сторонам, гадая, что это за неприятный запашок в воздухе. Клопов они здесь травят, что ли?
Но вот наконец долгий путь, который кадет в одиночку проделала бы за пару минут, завершается. Сунув нос в ближайшую открытую дверь, Энии весело фыркнула: надо же, такой роскошный особняк, а гостям предлагаются прямо-таки казарменные условия! Причем такие, что по сравнению с ними колледж мог показаться образцом заботы о личном составе – это с учетом того, что флотских кадетов никогда не жалели! Зато комнатка на двоих, а не на группу, что по-своему тоже неплохо. В общем, восторга временное пристанище не вызывало. Правда, и разочарования тоже. Услышав слова Вильгельмины, кадет задорно откликнулась: - Опередила! Я сама хотела тебе это предложить! Сейчас, только нашу домашнюю леди Эйру предупрежу, и приду!
Потолкавшись в толпе заселяющихся "рыцарей" в поисах Невилл, над которой Морган решила взять некое шефство, полагая, что воспитанной и похожей на домоседку леди такие условия в новинку, кадет убедилась, что новой знакомой на этаже нет. Резонно предположив, что та могла остаться внизу, Морган, не собирающаяся так просто отказываться от своих планов, перепрыгивая через ступени, почти скатилась вниз по лестнице. Увидев, что новая знакомая по-прежнему в холле, девушка, не вникая в ситуацию, почему аристократка решила задержаться, скороговоркой выпалила: - Эйра, тут, я посчитала, шесть женщин и восемь мужчин, считая твоего спутника. Комнат восемь, так что ты, если не хочешь никого постороннего рядом, - можешь заселиться без соседей и смело всем объяснять, что места хватает на одиночное заселение и тебя, и еще одной дамы! А не поверят, так зови меня – уж я-то сумею популярно расставить все точки над «и» и объяснить, кому куда надо идти! Мы с Миной в пятом номере, так что, если ты не против, я попрошу тебя к нам прийти, как разместишься – у меня вся одежда в чемодане в машине осталась, так что я хочу хоть немного перед ужином просушиться, лады? В общем, ждем, не теряйся!
Протараторив все это с пулеметной скоростью, она быстро ринулась обратно наверх, чувствуя, как бьет по спине при каждом шаге полупустой рюкзак. Залетев в свой номер, Энни, заложив пальцы за пояс, осмотрелась, барабаня туфелькой по каменному полу. - Н-да-а, даже стула нет! Мина, тебе сушиться надо? У меня есть одна идейка. Эйру я, кстати, предупредила и попросила к нам зайти. Стянув с себя рюкзак и насквозь мокрый китель, девушка бросила его на тумбочку, которую с пыхтением дотолкала до батареи. Разгладив форму и повернув всю конструкцию так, чтобы тепло батареи сушило одежду, она плюхнулась на кровать и принялась расстегивать блузку, которую собиралась растянуть по другому углу импровизированной сушилки. - Тебя не смутит, если я какое-то время побуду в неглиже, завернутой в одеяло? А то вся моя одежда в чемодане в машине, а лезть под дождь мне пока ни капельки не охота! Понятное дело, что перед сном придется все равно, но хоть сначала поужинаю и отогреюсь.
-
Молодец, кадет!
-
Энни, конечно, игру просто делает. Шикарный персонаж, замечательный отыгрыш, совершенно потрясная вовлечённость.
-
Британскому морфлоту повезет с будущим офицером! Энни просто потрясная. Особенно мило выглядит "шефство над Эйрой" :)
-
Замахалась и забыла лайкнуть. :) Люблю твои метафоры и вообще описание.
|
К удивлению Энни, в ответ на ее слова предельно разумную мысль озвучил рыжебородый, которому скорее пристало быть потомком викингов, а не рыцарей Камелота. В задумчивости подергав себя за мочку уха и почесав нос, девушка пришла к выводу, что здравое зерно в этом есть. Но для того, чтобы его взвесить и измерить, признав надлежащим, требовался дополнительный стимулятор. Тоскливо посмотрев в окно, она со вздохом водрузила на законное место верный берет, залихватски заломив его, и покинула уютное тепло машины, бросив короткое: - Я мигом!
Дождь и ветер с радостью вцепились в новую жертву, темным крылом заставляя биться незастегнутую парку и радостно перестукивая по плечам и берету, разливая по ним темноту мигом промокшей ткани. Чертыхнувшись, Морган выудила сигарету и, прикрывшись от заставляющих то бешено трепетать, то почти гаснуть пламя, нервно закурила. И только потом, когда густой дум наполнил легкие долгожданной тяжестью, сгорбившаяся кадет гордо развернула плечами форму. Раз уж она выскочила под ливень, то смысла жаться и как-то прикрываться нет, все равно и так и так промокнет. А значит, надо сносить добровольно взваленные на плечи невзгоды с гордо поднятой головой. Впрочем, подобное решение не помешало ей быстро смолить, спрятав огонек в кулачке, и поздороваться с новоприбывшей стильной блонди – еще один объект для легкой зависти! – коротким кивком и представлением только себя. Споро расправившись с сигаретой, девушка кинула ее под ноги и юркнула обратно в машину. И только оттуда, снова опустив стекло, прокомментировала слова Дерека: - А вот это уже звучит похожим на правду! Ясно, что не с артуровских времен, а века с девятнадцатого, когда как раз был интерес к старине. И если предок Эшфорда вел списки своей типа массонской ложи, то богатому бездельнику ничего не мешало найти потомков упомянутых там людей!
Слова Вильгельмины тоже нашли одобрение: - Почему бы и нет? Если это была какая-то ложа, то демоном они могли звать и знания, и деньги, и что угодно иное. Хоть своих идеологических оппонентов! Правда, тогда вопрос, почему нынешний лорд решил, что эти демоны приближаются по наши, - Энн громко клацнула зубами, состроив хищную мордашку, - вкусненькие души?
-
А души вкууусные!...
-
За живую девушку.
-
Энни просто чудо! :)
|
- The wheels on my bike go round and round Round and round Round and round. The wheels on my bike go round and round All day long!
- Здравствуйте, сэр! Меня зовут Патрик! Мне нужно доехать вот сюда. Вы мне поможете?
- The bell on my bike goes ting ting ting Ting ting ting ting ting ting The bell on my bike goes ting ting ting Ting ting ting All day long
- Здравствуйте, мэм! Меня зовут Патрик! Вы мне поможете?
- The brakes on my bike go screech screech screech Screech screech screech screech...
- Здравствуйте...!
- The wheels on my bike go round and round Round and round Round and round...
Письмо лорда Эшфорда, бережливо завёрнутое предусмотрительной бабушкой в мятый файлик для документов, чтобы защитить его от дождя, повидало сегодня множество рук. Патрик вчера весь вечер вместе с ней изучал карту и дорогу до имения, запоминал номер автобуса, который она на всякий случай написала на конверте сзади, чтобы потом, высадившись в Бирмингеме, снова взять свой велик и, накинув капюшон ветровки, крутить педали в сторону Уиллингтона.
Своё Большое Путешествие (как мысленно окрестил его Бри, который никогда в жизни ещё не забирался так далеко от дома) Патрик начал в 7 AM, чтобы за полтора часа добраться до Victoria Coach Station, где его, Патрика, уже ждал самый настоящий National Express,четырёхсотый номер! Три часа пути он мог бы подремать, но как же можно спать во время Большого Путешествия? Добрая леди позволила ему сесть к окошку, и они с Динозавром смотрели, не отрывая взгляд.
Со всеми остановками на спросить дорогу - а их было, пожалуй, несколько больше, чем Патрику было нужно: уж очень хотелось поговорить с новыми людьми, которые, в отличие от жителей Лондона, оказались необычайно приветливы и отзывчивы! - под весёлую песенку путь занял часов пять-шесть. С остановками, конечно. Яблоко и бабушкин сэндвич с огурцом были, конечно же, съедены ещё в автобусе, но Патрик не унывал: это же Большое Путешествие! И самого этого факта было достаточно, чтобы отвлечь Бри от множества вещей, на которые он и прежде не всегда вспоминал обращать внимание.
Замок произвёл на парня огромное впечатление. Минут пять он стоял, любуясь им издалека. Ещё столько же, когда подъехал поближе. Ему казалось что имение Эшфорда - без малого Хогварст, а у него в кармане куртки лежит то самое письмо! Даже попрыгал немного от радости. После чего, заметив двух человек в машине недалеко от входа, помахал им всеми своими руками, позабыв от восторга, что это не очень вежливо и, толкая велосипед, крикнул издалека:
-Здравствуйте! Меня зовут Патрик!
А когда подошёл поближе, помахал им ещё и лапкой Динозавра, который с любопытством выглядывал из внутреннего кармана куртки.
-
Письмо лорда Эшфорда, бережливо завёрнутое предусмотрительной бабушкой в мятый файлик для документов, чтобы защитить его от дождя, повидало сегодня множество рук. Патрик вчера весь вечер вместе с ней изучал карту и дорогу до имения, запоминал номер автобуса, который она на всякий случай написала на конверте сзади, Мило, и грустно. Интересный конечно концепт, занимательно будет посмотреть, что из него получится в рамках модуля.
-
Такой легкий :)
-
Ну какая же прелесть! Определенно украшение партии :)
|
Западный Уэльс, графство Кередигион Четверг, 5:03 PM Вероятность осадков – 67% Эйра НевиллИногда кажется, что Уэльс целиком создан из сменяющих друг друга живописных пейзажей. Вот усыпанная оранжево-золотистой листвой петляющая среди деревьев лента дороги, вот обрамленный указателями и металлическим заграждением поворот, а вот лес расходится и возвращаются темно-зелёные просторы равнин. Последние, впрочем, уже успели изрядно опостылеть Эйре за время затянувшегося почти на семь часов путешествия. Сперва ей нравилось представлять, как она скачет по этим равнинам верхом, но одно зелёное поле сменяло другое, и забава быстро начала утомлять. Из динамиков тихо струится приятная музыка – на местной радиостанции сегодня хиты девяностых, и один культовый трек сменяет другой на протяжении последнего часа. Эйра мечтательно смотрит в окно, в очередной раз невольно задумываясь о том, с какой целью и куда именно едет. Как ни парадоксально, но с каждым часом конечная цель путешествия начинает выглядеть всё более нереальной, недосягаемой. Сперва девушку переполняли надежды. Теперь им на смену приходят тревога, опасение, неуверенность и иногда даже страх. Страх, что самая главная, та самая единственная легенда, тоже окажется фикцией, ложью. Страх, что всё это – всего лишь чей-то нелепый розыгрыш, и за ним ничего серьёзного не стоит. Повернув голову, Эйра смотрит на Ричарда. Водитель невозмутимо проворачивает рулевое колесо, постукивая пальцами по рулю в такт музыке. Девушка смотрит в зеркало заднего вида, и перехватывает адресованный ей быстрый взгляд. Ричард не обсуждает распоряжения, не высказывает оценочных суждений, никак не комментирует её решение мчаться сломя голову на побережье Уэльса. И, тем не менее, девушка знает – он недоволен. Он всегда недоволен, потому что любая авантюра мешает ему выполнять свою работу достаточно хорошо. Автомобиль продолжает мчаться вдаль по прямой как стрела дороге. Там, впереди, в неприметной низине среди одинаковых зелёных равнин, раскинулся крошечный городок под названием Уиллингтон. Графство Кередигион, Уиллингтон Четверг, 5:20 PM Вероятность осадков – 74% Руэл Джеральд КартерСо стороны моря налетает свирепыми порывами ветер. Ледяной безжалостный ветер из тех, что заставляют ежиться на ходу и вспоминать о столь некстати забытом дома шарфе. Аккуратные коттеджи ровными рядами тянутся вдоль двухполосной асфальтированной дороги, с другой стороны петляет извивающейся чёрной лентой река. GPS-навигатор подсказывает, что речушка по левую руку называется Тейфи, и что до побережья от этого места ещё по меньшей мере семь-восемь миль. Установленная много часов назад путеводная метка указывает куда-то сюда. Беспокойство постепенно сменяется раздражением. На протяжении всей дороги не отпускают мысли о розыгрыше. О том, сколько всего важного можно было сделать вместо участия в этой малоосмысленной авантюре. О потерянном времени, деньгах, о сказках из детства. На протяжении всей дороги лейтмотивом преследует всего одна предельно очевидная мыль – а что если? А что если предки были правы, и демоны действительно существуют? Что если легенды о рыцарях круглого стола не просто бред умалишенных стариков, но реальность? Поверить сложно. И чем ближе заветная метка на GPS-навигаторе, тем меньше остаётся места для веры. Загадочное приглашение, забытая всеми богами дыра среди валлийских равнин – с каждым часом правдоподобности в этой истории остаётся все меньше. Диктор местной радиостанции передаёт штормовое предупреждение. Ураганный ветер швыряет в лобовое стекло оранжево-золотистую листву вперемешку с водой, грязью и невесть откуда взявшимся синим пакетом. Машина сворачивает с набережной вглубь городка и тормозит около крошечной кофейни с прозрачной витриной. Водительское стекло плавно опускается вниз, привлекая внимание прогуливающегося с собачкой на поводке горожанина. Горожанином оказывается исключительно импозантного вида пенсионер, в длинном бежевом плаще и старомодном шерстяном кепи. В одной руке у него поводок, в другой – простая деревянная трость. Старик, вежливо кашлянув, вопросительно рассматривает водителя. Руэл вздыхает. Представив, насколько нелепо сейчас выглядит в арендованной на скорую руку ярко-красной «тойоте», он, прокашлявшись, всё же спрашивает: – Прошу прощения, сэр… – Имение Эшфордов? – не дав мужчине закончить, перебивает старик с хитрым прищуром. Слегка опешив от неожиданности, Руэл кивает. – Третья машина за сегодня, – ворчливо отвечает местный на невысказанный вопрос. – Отродясь столько чужаков разом в наших краях не видал. Он поднимает трость и указывает ею вправо и вверх. Там, над зазубренным валом одинаковых крыш, на фоне затянутого свинцовыми тучами железного неба, над городом нависает монолитной громадой замок, примостившийся на скалистой вершине утеса. Настоящий замок, с изъеденными временем приземистыми стенами, пузатыми валлийскими башнями и слегка возвышающейся над зубцами стен цитаделью. – Эшфорды там, – сообщает Руэлу старик и как ни в чём не бывало уходит прочь, заметно прихрамывая на правую ногу. Уиллингтон, Замок Эшфордов Четверг, 5:34 PM Объявлено штормовое предупреждение Энни Морган «Опель» упрямо взбирается к вершине утеса по нещадно петляющему под колесами серпантину. О лобовое стекло с мерным стуком разбиваются первые капли дождя, и змеящийся асфальт впереди стремительно начинает покрываться тёмными пятнами. Большую часть обзора закрывает внешняя стена замка Эшфордов – и это зрелище снова и снова вынуждает Энн усомниться в собственном здравомыслии. Неужели она действительно проделала весь этот путь? Почти двенадцать часов дороги, несколько остановок в закусочных на заправках, и успевшие опостылеть зелёные валлийские равнины, которые впечатляют самое большее на протяжении первого часа. На исходе второго часа бескрайние просторы начинают внушать концентрированное уныние, а взгляд отчаянно хватается за каждое встреченное авто на угнетающе пустынной дороге. Путешествие Энн должно было завершиться в небольшом городке Уиллингтон на берегу реки Тейфи – образцово-показательная валлийская идиллия из нескольких десятков чистых одинаковых улиц. Не завершилось – в полном соответствии с распоряжением верного GPS-куратора, девушка продолжила двигаться. Некоторое время «опель» кружил по улицам Уиллингтона, словно отказываясь поверить. Метка указывала не на город, метка указывала на нависающий над городом замок. И вот Энн, дрожа от напряжения, ведёт машину по длинному и безумно опасному серпантину. Здесь нет указательных знаков, нет ограждений – только ведущая к вершине утеса лишенная разметки асфальтированная дорога. Дорога, которая состоит из острых углов и предательских поворотов – на каждом повороте девушка сбрасывает скорость и втайне надеется, что авто не заглохнет и не покатится вниз. Путь до имения Эшфордов оказывается настоящим испытанием для её водительских навыков – ни с чем подобным не сталкивается среднестатистический водитель в ежедневной рутине. Наконец последний поворот остаётся позади, и впереди виднеются ворота родового имения. Проезжая сквозь распахнутые решетчатые врата, Энн до сих не пор не может поверить, что действительно делает это. Мчится невесть куда, отвечая на нелепое приглашение, обманывает преподавателей и пропускает учебу. Но есть что-то такое в этом месте, замке, городе, умопомрачительно однообразных валлийских равнинах. Нечто помогающее отвлечься от повседневности, задуматься, взглянуть на свою жизнь под новым углом. Затянувшееся путешествие завораживает, проникает в подкорку. И в атмосфере пропитывающей всё вокруг меланхоличной осенней романтики, кажется, способно найтись место и сказке, и демонам, и донесшим знамя до современности рыцарям Камелота. Замок Эшфордов, парковка Четверг, 5:42 PM Моросящий дождь Реджинальд Сеймур«Тойоту» накрывать тень замковых ворот. Авто бесшумно проскальзывает сквозь короткий туннель и попадает внутрь замка. Колеса подпрыгивают на старомодной брусчатке – вымощенная дорога закручивается в кольцо вокруг выполненного в форме изящной скульптуры фонтана. Опускаются сумерки. Дворники ритмично сбрасывают дождевую воду и листья с лобового стекла. Сеймур объезжает фонтан и паркует машину прямо напротив ведущих к главному входу в замок ступеней. Провернув ключ в замке зажигания, мужчина отстегивает ремень безопасности и вздыхает. За восемь неполных часов сошёл на нет гнев, а любопытство успело смениться вполне осознанным беспокойством. Что если всё это – просто розыгрыш, и Реджинальд проделал весь путь почем зря? Определенно, никогда глупее он ещё себя не чувствовал в жизни. Вокруг – ни души. Ни одной машины кроме «тойоты» не припарковано на кольцевой мощеной дороге. Писатель выбирается из авто и смотрит на белеющую в сумерках статую. В центре заполненного мутной водой бетонного бассейна возвышается выточенная из мрамора двухметровая дева с длинными волосами. Она закрывает лицо ладонями и, из-под ладоней вниз на манер слёз стекает вода. Реджинальд смотрит в сторону замка, подмечая детали. Издали ему показалось, что этот замок – мираж, незваный гость из далёкого прошлого. Вблизи всё оказывается куда более прозаично – всего лишь ещё один отреставрированный памятник, со стеклопакетами вместо бойниц и робкими претензиями на попытку воспроизвести величие далёкого предка. С некоторым сомнением Сеймур смотрит на ведущую к двустворчатым дверям длинную лестницу, но уехать отсюда даже не попытавшись получить ответы было бы с его стороны настоящим безумием. Разбивая вдребезги сомнения Реджинальда, одна створка двери приоткрывается – по ступеням к «парковке» начинает спускаться закутанный в чёрный дождевик человек. Подслеповато щурясь, он приближается к Сеймуру, оказываясь ниже почти на целую голову. Жалкий, трясущийся, он совершенно не подходит на роль объекта для приложения злости. – Прошу прощения, сссэр, – старик немного заикается, и дрожит словно осиновый лист на свирепом осеннем ветру. – Лорд Эшфорд сссовсем скоро будет готов вас принять. Придется немного подождать. Попроссите остальных подождать. Старик медленно и мучительно долго ковыляет вверх по ступеням и, в конце концов, скрывается в замке. Сеймур остаётся в одиночестве под дождем.
-
Вау мастер, вот это проработка! Респект!
-
Очень интересный формат изложения: каждый фрагмент для новой персоны. Но мне нравится.
-
Пост - просто нечто, отличный формат
-
В добрый путь!
-
Атмосферно однако. Ещё ничего не началось, а Реджи уже бесится! Ну и почином нас.
-
Красивое погружение действующих лиц в атмосферу!
-
Потрясающе) пост с запахами и звуками уэльской осени)
-
Образно и здорово, сразу рисуется картинка.
|
|
Хрипя, Мел проталкивает слова через пересохшее горло. Каждая короткая фраза тратит драгоценную крупицу энергии, и опустошает девушку морально ещё сильнее. Едва договорив, она замолкает – Сазерленд по-прежнему рядом, по-прежнему требовательно вглядывается в глаза Амелии. Но её взгляд гаснет и стекленеет, словно в одночасье лишившись одухотворенности. Агент встряхивает девушку за плечи, но ей уже всё равно.
– Что это значит, Амелия? Что с тобой?
Девушка слышит его голос, но не понимает сути вопроса, просто не хочет вдумываться и отвечать. Сазерленд говорит ещё что-то, потом помогает ей всё-таки закинуть ногу в салон и захлопывает со злостью дверь. Прислонившись виском к заиндевевшему стеклу, Мел безразлично наблюдает за тем, как снаружи расхаживает из стороны в сторону смутный силуэт Джеймса со смартфоном около уха. В морозном узоре на автомобильном стекле девушке мерещится зубастый оскал одного из астральных младенцев.
Кажется, в какой-то момент она проваливается в полудрему. Несколько раз бьётся виском о стекло, запоздало осознавая, что куда-то едет. Снова проваливается в апатичное забытье. Не хочется вспоминать. Не хочется думать. Не хочется жить.
В следующий раз Мел приходит в себя, когда её дверь открывается. – Давай, девочка, помоги мне, – Сазерленд помогает Мел выбраться, перекидывает её руку через свою шею. Девушка заставляет себя переставлять ноги, но Джеймс, кажется, по большей части просто тащит её на себе. – Проклятье, Амелия, – слышит она его ворчание у самого уха.
Впереди, в ночной вьюге, виднеется обрамленное декоративными перилами аккуратное заснеженное крыльцо. – Осторожно. Сазерленд, придерживаясь ладонью за покрытые слоем снега перила, начинает поднимать её по ступенькам. Мел понимает, что просто висит на нём манекеном, но не может заставить себя ничего с этим сделать. – Всё будет в порядке, – Сазерленд требовательно колотит кулаком по белой дверце небольшого коттеджа.
На пороге возникает заспанная незнакомая светловолосая женщина. Амелия скользит по её лицу безразличным взглядом, но не запоминает. Все незнакомые лица теперь выглядят одинаково. Слово лица младенцев. Между Сазерлендом и женщиной вспыхивает короткая перепалка, но Мел не вникает. Она послушно садится на пуфик в прихожей и наблюдает, как Джеймс стягивает с неё покрытые слоем снега сапожки.
– Посмотри в каком она состоянии, Джесс, – в голосе агента Амелии слышится раздражение. – У тебя всегда состояние. Ори побольше, разбудишь дочь. Джеймс, так и не закончив со вторым сапогом, рывком поднимается. Мел видит его широкую спину, которая полностью загораживает теперь невысокую женщину. – Фокс пропал. Люди погибли. Наш стажёр не в себе, на ногах весь отдел, – Джеймс говорит тихо, но с вполне отчётливой злостью. – Если ты правда собираешься закатить сейчас сцену…
Раздраженно цокнув, женщина разворачивается на носках и скрывается внутри дома. Сазерленд заботливо снимает с Амелии ботинки, шапку, помогает расстегнуть куртку.
Потом останавливается и, вздохнув, снова внимательно смотрит на неё. – Что они с тобой сделали, девочка? – спрашивает и, на этот раз не дожидаясь ответа, помогает ей встать.
Дальше – кухня, по которой разливается тёплый электрический свет. Дымящаяся чашка горячего чая на столе перед Мел, какая-то каша в тарелке. Сазерленд испарился. Вместо него за столом, напротив, сидит светловолосая женщина в ночной рубашке и, подпирая подбородок ладонями, задумчиво разглядывает Амелию. Её блеклые голубые глаза будто бы спрашивают – ты есть-то будешь сегодня?
|
Скользящие вдоль линии шеи пальцы спотыкаются о рубец. Смещаются влево, ощупывая дорожку из равноудаленных друг от друга свежих рубцов, что опоясывают спиралевидными кольцами горло. Перед глазами встают оскалившиеся младенцы, на мгновение возвращается удушающая железная хватка. Амелия вздрагивает, впервые обращая внимание на тот факт, что на ней – незнакомый белый вязаный свитер. Собственный голос звучит сипло, неузнаваемо – слова с огромным трудом продираются сквозь поврежденное саднящее горло.
Стиллвел и Сазерленд переглядываются. – Как нашли тебя? – переспрашивает в некотором недоумении Джеймс. – Ты провела ночь у меня, мы приехали сюда вместе… Минут двадцать назад? Чарльз продолжает печатать, словно напрочь забыв о присутствии других людей в кабинете.
Воцарившуюся тишину прерывают только методичные щелчки метронома. Отчётливые щелчки повторяются, вынуждают Мел фокусироваться на них, в то время как окружающее пространство плывёт и меняется. Меняется и Амелия. События в теплом кабинете теперь кажутся далеким неосознанным сном – неправдоподобным, неправильным.
На самом деле девушка до сих пор лежит на холодном снегу посреди подворотни, с трудом проталкивая кислород сквозь отчаянно саднящее горло. Лежит на боку – щека, шапка и выбивающиеся из-под шапки рыжие волосы наполовину тонут в жидкой грязи. Мел подобные мелочи практически не волнуют – уставившись в изрезанную граффити кирпичную стену, она апатично наблюдает за тем, как золотистое тление неохотно выжигает остатки астральной пыли в кирпичной кладке. Последние отголоски недавней вспышки – единственное, что напоминает о реальности пережитого Амелией опыта.
Девушка не знает, насколько долго находится в этом состоянии, как давно лежит на снегу. Нет ни сил, ни желания подниматься. Не хочется шевелиться, двигаться, жить. Физическое истощение в паре с эмоциональной опустошенностью – два главных признака, которые оставил после своего ухода спасительный свет. Ничто теперь не кажется значимым, хоть сколь-нибудь важным. Нет сил даже на то, чтобы просто перевернуться на спину. Спустя несколько часов или, быть может, всего каких-то пятнадцать минут, темноту подворотни прорезает первый луч фонаря. Тихо переговариваясь, к лежащей на снегу Мел приближаются двое. Она догадывается, что двое – по скрипу снега под подошвами форменных берец. Тем не менее, Амелия не видит необходимости поворачиваться. Вставать, приветствовать, или даже бежать. Она чувствует только всепоглощающую усталость.
– Матерь божья, – мужской голос кажется отдаленно знакомым. – Вызывать подкрепление? – встревоженно пищит женский рядом. – Погоди.
Два снопа света, скрестившись, бьют в лицо Мел, обжигая ресницы.
Кто-то берет её под руку, и, приложив некоторые усилия, переворачивает на спину.
Над Амелия стоят, склонившись, двое полицейских в патрульной форме – несмотря на полное отсутствие интереса, девушка почти сразу узнаёт внушительный косматый силуэт сержанта Байерса и догадывается, что второй голос может принадлежать только его светловолосой напарнице.
– Я её знаю, – хмуро сообщает сержант и вглядывается в лицо Мел, вспоминая. – Вы в порядке, мисс?
Он встряхивает Амелию, силясь перехватить отсутствующий рассредоточенный взгляд. Ответ на вопрос не кажется достаточно важным для того, чтобы тратить на него крупицы драгоценной энергии.
– Проклятье, ты её тоже знаешь. Помоги мне! – Байерс закидывает руку Мел себе на шею, в то время как за вторую руку берется напарница.
Кое-как переставляя ноги без особого интереса к происходящему, Амелия скользит безразличным взглядом по подворотне.
Обожженные почерневшие кирпичи. Перевернутые мусорные баки. Симметричные полосы прожженного снега, что на манер солнечных лучей расходятся в стороны от того места, где совсем недавно лежала Амелия. Вместе с патрульными девушка выходит из подворотни к припаркованной около заснеженной обочины полицейской машине.
– Что с ней? – спрашивает шепотом у Байерса Харпер, но тот в ответ только бурчит неразборчиво.
Сперва перед Мел открывают дверь, после – девушку усаживают боком на заднее сиденье автомобиля. Она сидит, так и оставив ноги снаружи, и, кое-как сохраняя вертикальное положение, безразлично смотрит в сторону покинутой не так давно подворотни. Сквозь завывания ветра доносятся приглушенные переговоры патрульных. Байерс звонит кому-то, гневно расхаживает из стороны в сторону по заснеженному тротуару. В какой-то момент его напарница заползает на пассажирское сидение спереди и, захлопнув дверь, оборачивается и внимательно разглядывает Мел. Она протягивает салфетку, но Амелия просто смотрит, не находя ни сил, ни желания реагировать. Вздрогнув, блондинка отворачивается и достаёт телефон.
Спустя какое-то время перед патрульным авто паркуется черный джип. Сквозь вьюгу Мел видит, как к ней направляется, нервно закуривая на ходу, Джеймс Сазерленд в джинсах и неизменном чёрном пальто. Он останавливается, чтобы пожать руку Байерсу, говорит что-то и подходит к приоткрытой по-прежнему двери. Опускается перед Мел на колени, требовательно заглядывая в глаза.
– Амелия?
|
Света всё меньше. Липкая тьма, обжигающий холод, вездесущая грязь. Багровые пятна, вспыхивающие перед меркнущим взором.
Это существо не имеет ничего общего с пожирателем. Оно не просто вызывает страх, оно питается эмоциями, воспоминаниями. Оно вынуждает Амелию ненавидеть себя и высасывает эту ненависть через многочисленные отростки. Но оно высасывает не только ненависть. Кроме неё – что-то совершенно другое. Сгустки золотистой энергии, которую продолжают перекачивать щупальца из Амелии в неизвестность. В этих сгустках – дневной свет, летнее солнечно тепло, в них всё то, чего Мел сейчас отчаянно не хватает. С каждой секундой света остаётся всё меньше и, когда уже кажется, что всё кончено, на зажатой между зданиями темной полоске неба вспыхивает крошечный огонек. Этот огонек приковывает взгляд Амелии, вытесняя все остальное. Своей загадочной пульсацией он помогает сосредоточиться, забыть об окружающем кошмаре, забыть о сдирающих кожу с плеч крошечных коготках.
Звезда пульсирует, разгорается. В один такт с ней пульсируют сгустки золотистого света, которые продолжает перекачивать тварь. Отдаленно эта картина напоминает жуткую и фантасмагоричную праздничную гирлянду. Девушка наблюдает за тем, как свет разрастается – он не только зарождается глубоко внутри, он тянется к Мел в то же время извне. Склизкое щупальце испуганно соскальзывает с горла рывком, оставляя кровоточащие порезы. Младенцы пятятся, жуткими каракатицами отползают назад. Мел снова может дышать, но почти не замечает этого. В подворотне одим за другим в воздухе вспыхивают золотые шары, и Мел почти уверена в том, что совершенно это не контролирует.
Тепло волнами разливается по онемевшему телу. Окружающее пространство прорезают сотни золотых нитей – они сплетаются, связывая Амелию, уже поглощенные тварью сгустки энергии и шары в единую сеть. Беспощадный солнечный свет выжигает астральную грязь, придаёт противоестественную фактурность кошмарным младенцам, которые теперь выглядят не столько устрашающими, сколько уродливыми и беспомощными.
Это – оплетенное золотистой паутиной мгновение абсолютной тишины. Это – мгновение лишенной намека на малейшее движение статики. Прорезающие каждый метр пространства подворотни энергетические нити. Зависшие над головой десятки шаров, каждый из которых напоминает миниатюрное солнце с расходящимися лучами. Застывшие в неуклюжих позах пятящиеся младенцы, которые в неестественно ярком дневном свете лишились теней. Неподвижные щупальца, застигнутые врасплох посреди процесса бесконтрольного отступления. В этот миг абсолютного контроля Амелия чувствует животный страх существа. Не марионеток, но сокрытого в неизвестности за бесчисленными слоями астрала неподвижного мастера. Этот страх порождает мрачное удовлетворение, и нити, словно почувствовав настроение Мел, разгораются ярче.
Солнечная паутина накаляется, стремительно переходит в диапазон чистого ослепительного-белого света. Кажется, что в этот миг не существует ничего кроме света – ни расстояния, ни мира, ни времени. Нити, раскаляясь всё сильнее, пульсируют.
Амелия знает, что совсем скоро произойдет взрыв.
И взрыв действительно происходит. Вспышка чистого света, распространяющегося из нескольких десятков источников сразу. Выжигающая астрал, тьму, слои реальности, время. Подворотню, младенцев, щупальца. И сознание. На смену неимоверно яркому свету приходит спасительное забвение.
-
Солнечная паутина накаляется, стремительно переходит в диапазон чистого ослепительного-белого света. Кажется, что в этот миг не существует ничего кроме света – ни расстояния, ни мира, ни времени. До чего же это красиво))) Фракталы солнечных вспышек и исчезающие наконец клочья мрака!
|
– Тихо, Амелия, – натужный скрип пружин подсказывает, что Джеймс усаживается на край кровати. – Не мельтеши. Где ты? Что происходит? – Кто это? – женский голос на фоне даже не пытается скрывать раздражение. Мел сбивчиво продолжает, с трудом вытаскивая из памяти адрес Хамильтонов. – Что с Фоксом, Амелия? – голос Сазерленда ломается, искаженный треском помех.
Девушка продолжает говорить, пробиваясь сквозь усиливающийся с каждой секундой фоновый шум. Из динамика теперь доносится лишь шипение статики, и Мел совсем не уверена, что до Джеймса удается добраться хоть слову. Она с ужасом видит, как медленно угасает уличный фонарь прямо напротив её убежища. Последний вопрос остаётся без ответа – соединение обрывается. Индикатор связи предупреждает об отсутствующем сигнале.
Мел поднимает голову и вглядывается во мрак. Холодея, она замечает заползающие в подворотню с улицы сгустки темноты – сотканные из липкого мрака отростки, извиваясь теневыми бесплотными щупальцами, отчетливо выделяются даже на фоне абсолютно черных прямоугольников стен. Вместе с щупальцами в ткани реальности проявляется и скользящая грань – незримая черта, отделяющая настоящий мир от астрального. Амелия видит, как падающий с неба снег, достигая черты, превращается в неохотно планирующую на землю проржавевшую насквозь железную стружку. Видит, как покрываются уродливым черным мхом стены, как сугробы превращаются в жидкую грязь.
Существо приближается. Вместе с ним к Амелии скользит граница астрала – искажая звуки, заглушая связь, разрывая ткань мироздания.
Брошенный назад быстрый взгляд подтверждает – света не осталось и там, щупальца тьмы вместе с чертой изнанки подкрадываются с другой стороны. Западня, безвыходная ловушка – оно точно знает, где прячется Мел, и бежать теперь некуда. По мере того, как грань между мирами проявляет и щупальца, те приобретают реальность, превращаются во влажные склизкие трубки сероватого телесного цвета. С замиранием сердца Амелия смотрит, как граница добирается до навершия щупальца – до того места, где находится максимально плотный комок липкого мрака.
Влажная трубка входит в позвоночник раздувшегося младенца – посеревшего, мертвого, с выпученными глазами. Это до ужаса напоминающее ребенка существо с выпирающей вперед окровавленной пастью, игнорируя законы гравитации, ползет к Амелии по отвесной стене, вгоняя изогнутые когти в пазы между кирпичами. Грань скользит дальше, проявляя всё новых и новых младенцев – десятками они карабкаются и спереди и сзади по стенам образующих подворотню многоэтажных домов, а вместо спасительного простора улиц с обеих сторон подбирается только завеса непроглядного мрака. Все отростки уходят, обрываясь, во тьму, к чудовищно раздувшейся туше незримого властелина – оставаясь невидимым, существо управляет уродливыми тварями словно марионетками. Скрывается за линией крыш, танцует незримо на самой границе сознания – но, сколько ни крути из стороны в сторону головой, неизменно ускользает чуть дальше.
|
-
Ну отлично, теперь еще и Фокса искать и спасать!)))
А если серьезно, было весьма неожиданно. Особенно это: Девушка вдавливает спусковую скобу, однако не слышит и не чувствует выстрела. После всех переживаний-то))
|
– Одно и тоже. Я не контролирую себя. Постоянно стою в стороне, наблюдаю. Неподвижно – но только до тех пор, пока меня не заметят. И с каждым разом – на шаг, на полшага, но ближе. К людям – там, за стеклом, – Джефферсон и Амелия словно не слышат друг друга. – И мне страшно, страшно даже попытаться представить. Что случится в ту ночь, когда я снова открою глаза и пойму, что стекла… Что стекла больше нет.
Метроном безразлично щелкает снова. Черная пыль на столе поднимается закрученными протуберанцами, кабинет Джефферсона начинает плыть и ржавые облака за окном расползаются бесформенными багровыми кляксами.
– Ты должна помочь мне, Амелия, – Джефферсон упирается ладонями в стол, приподнимается и нависает над девушкой. – Если кто-то и способен, то ты.
Вдохнув полной грудью, Мел открывает глаза. Её колено и одна ладонь упираются в пол – черные нити медленно ползут вверх, оплетая открытую кожу предплечья на манер паутины. Рывком высвободив руку, девушка поднимается – ясность мышления возвращается, недавний кошмар отступает с каждым глотком кислорода.
Изнанка, впрочем, никуда не пропала – снова коридор, который за время отсутствия Амелии успел измениться. Дверей теперь нет – только обшарпанные, покрытые плесенью и пятнами неопределенного происхождения стены. Тело Фокса исчезло – в нескольких шагах справа и слева раскинулись перекрестки. Куда не глянь, коридор начинает петлять и ветвиться – стоит завернуть за угол и взглянуть вдаль для того, чтобы почти сразу споткнуться глазами о следующее ветвление. Теперь изнанка квартиры Хамильтонов напоминает бесконечный лишенный выхода лабиринт, в котором, как подозревает Амелия, просто не существует правильных направлений.
Мел опускает голову и смотрит на левую руку. Побелевшие пальцы до сих пор стискивают что есть сил рукоять пистолета агента. Девушка понятия не имеет, сколько прошло времени, но этот пистолет, несмотря на все её приключения, по-прежнему здесь. Напоминает о материальном мире, внушает уверенность.
Амелия не успевает как следует развить эту мысль – откуда-то слева, издалека, доносится крик, который эхо разносит сквозь хитросплетения астрального лабиринта. – Амелия! – срывая горло, ещё раз зовёт её Фокс, и девушка почти уверена, что крик доносится слева.
– Амелия! – испуганный детский голосок, многократно повторяемый эхом. Здесь, в искаженных недрах изнанки, этот голос мог принадлежать только Одри. И доносится он совсем с другой стороны.
|
Одри удивленно оборачивается и с подчеркнутым недовольством смотрит на девушку снизу вверх. Огромные глаза горят на обрамленном черными волосами бледном лице. Девочка медленно подносит палец ко рту, будто призывая Мел к тишине. И, отвернувшись, снова начинает с преувеличенным вниманием наблюдать за подвешенными на мясных крюках свиньями. Амелия делает первый нерешительный шаг, но каждое движение даётся с колоссальным трудом, будто воздух сгустился в десятки раз и теперь напоминает толщу воды.
Единственной детали, крика Одри и образа бесформенного заполонившего всю комнату существа, оказывается достаточно для того, чтобы окружающая реальность начала рассыпаться под собственным весом. Стены родного дома схлопываются подобно дешевым декорациям из картона, лампы вспыхивают и гаснут, поднимая завихрения черной пыли.
Ещё один вдох – и Амелия открывает глаза.
В просторном кабинете доктора Джефферсона, как всегда, тепло и комфортно. На массивном письменном столе ритмично щёлкает, отбивая часы и минуты, небольшой метроном. Вдоль стен возвышаются ровные ряды полок, на которых педантично выставлены в алфавитном порядке личные досье пациентов в паре с выдающейся подборкой тематической литературы по психологии. Черная пыль сплошным слоем покрывает столешницу, подоконник, книжные полки и квадратные линзы очков доктора, скрывая глаза. Чёрное кожаное кресло психотерапевта расположено по другую сторону письменного стола – может показаться, что Джефферсон живёт в этом кресле. Густая паутина тянется от боковых поручней к полу – сам доктор сидит неподвижно, подпирая подбородок ладонями.
На Адаме идеально выглаженная белая безукоризненного вида рубашка, запястье перехватывает металлический браслет недешёвых часов, в то время посеребренные ранней сединой волосы старательно зачёсаны явно не без помощи фиксирующего геля назад. Позади Джефферсона окно, за которым медленно плывут мимо хорошо знакомые Амелии по кабинету Стилвелла изъеденные коррозией ржавые облака.
– Наш девятнадцатый сеанс, – не без удивления Мел слышит собственный голос словно со стороны. – Ну и погодка. Как проходит ваш день?
Джефферсон, задумавшись, не спешит отвечать. От того, что черная пыль сплошным слоем покрывает линзы очков и прячет его глаза, Мел становится с каждой минутой всё сильнее не по себе.
– Сегодня мне снова снился кошмар, Амелия, – тихо произносит Адам, откидываясь на спинку и убирая руки под стол. – И я вынужден признать… Что… Он повторяется.
– В кошмарах нет ничего странного, доктор Джефферсон, – и снова это странное чувство, когда Мел кажется, что она прекрасно контролирует себя, но в следующую секунду с изумлением слышит собственный голос. – Давайте вместе попробуем разобраться, что вас волнует и почему они возникают.
Не отступает острейшее ощущение «дежавю». И, в то же время, реальность каждый раз в мелочах расходится с сюжетом из памяти.
– Мне страшно, Амелия. Этот кошмар возвращается каждую ночь. Не представляю, откуда в моей голове взялся этот образ. Я не могу его описать. Не запоминаю. Каждое утро, просыпаясь, я чувствую страх. В последнее время он не уходит, не рассеивается с дневным светом. В последнее время, просыпаясь, я помню всё больше. Иногда мне кажется, что граница между сном и реальностью размывается, исчезает, – голос Джефферсона дрожит.
– Что, по-вашему, это всё означает? – спрашивает Мел, подаваясь вперёд.
Джефферсон, опустив голову, замолкает.
|
Там, за дверью – яркий свет, способный бесследно развеять остатки кошмара. Одеяло остаётся лежать на полу позади, соскальзывая с ног и окончательно отставая. Амелия вываливается в коридор, щурясь от теплого и такого знакомого электрического освещения. Сбегает по лестнице вниз – просторная гостиная с огромным телевизором и диваном утопает в полумраке, плавно переходя в смежную кухню. Там урчит, заканчивая работу, новая кофеварка – аромат свежезаваренного кофе и дожаривающегося бекона уже распространился по всему дому.
Девушка проходит мимо огромного, почти во всю стену, аквариума – разноцветные тропические рыбки внутри, привычно не обращая ни малейшего внимания на случайных прохожих, продолжают заниматься своими делами. Некоторые из них подплывают к столбу поднимающихся со дна пузырей, жадно заглатывая кислород, и сразу же уплывают.
Не отпускает непреодолимое ощущение сильнейшего дежавю. Амелия словно знает, что должно произойти в следующее мгновение. Отец остановится на границе между секциями кухни и зала. Задумчиво посмотрев на исходящую паром сковороду, он подхватит со стола кружку кофе и скажет, что обойдется сегодня без завтрака.
– Амелия, ты в порядке?
По-прежнему щурясь от слепящего кухонного света, Мел понимает, что уже несколько секунд в одной ночнушке стоит, ошарашенно озираясь, посреди полутемной гостиной. Отца нигде нет – зато девушка видит маму, и несколько дымящихся чашек кофе около неё на столе.
– Мел..? – повторяет Клэр, и на её лице запечатлено беспокойство. Словно она не слышала недавних отчаянных криков.
Амелия, ты в порядке?
Вопрос повторяется эхом, резонируя в голове. Слишком часто приходилось его слышать в последнее время. От других людей – чужих, почти незнакомых. Воспоминания обо всех этих людях смазываются, отступают на второй план.
Одри сбегает вниз по ступенькам, хватает пульт и прыгает на диван. – Одри, завтрак ждёт, – обращается к девочке Клэр, не слишком, впрочем, настойчиво.
Экран телевизора вспыхивает, несколько раз озаряется быстрой рябью смены каналов – пару секунд спустя на нём уже переливается разноцветными красками панорама Бикини Боттом, в то время как жёлтая мультяшная губка на пару с розовой морской звездой бредут куда-то по своим незамысловатым делам. Экран снова вспыхивает, канал сменяется ещё раз – и, удовлетворенно кивнув, Одри откладывает в сторону пульт. Подвешенные на мясных крючьях замороженные свиные туши кружатся в хороводе под потолком безразмерного цеха, время от времени одна из них соскальзывает с крюка и с отчаянным визгом срывается в пронизанную щелчками и сполохами багровую бездну. Всем телом подавшись вперёд, Одри безраздельно отдаёт всё своё внимание происходящему на экране.
Клэр, едва заметно улыбнувшись, снова вздыхает. – Мел, – чуть понизив голос, обращается к дочери. – Мне показалось, я слышала крик. Она невозмутимо накручивает на палец иссиня-черную прядь, с преувеличенным вниманием разглядывая содержимое кружки. – Как проходят твои сеансы с доктором Стиллвелом?
|
Амелия наклоняется. Луч фонаря выхватывает из тьмы бледное пятно обескровленного лица Фокса, по которому пробегает ещё один мохнатый тарантул. Вездесущая паутина распространяется, будто бы разрастается сама по себе, стремительно оплетая неподвижная тело вслед за появляющимися из ниоткуда чёрными пауками. Сама Амелия движется мучительно медленно, словно преодолевая сопротивление толщи воды. Дрожащие пальцы предпринимают попытку сомкнуться на рукояти пистолета, но отказываются выполнять полученную команду, словно соскальзывают. Девушка вздрагивает – остекленевшие глаза Эйдана, кажется, заглядывают в душу с укором и пронзают насквозь.
Кое-как схватив пистолет, Мел распрямляется в полный рост и делает первый шаг, продолжая продвигаться по коридору.
Шаг, ещё один шаг. Стены бесконечного коридора двоятся, подрагивают, искажаются и плывут. Черная пыль кружится вокруг, вихрями танцует в электрическом свете. Взор заслоняет то ли сгустившаяся внезапно вокруг туманная мгла, то ли выступившие горячие слезы.
Пронзительно вскрикнув в оглушительной тишине, Амелия просыпается. Будто почувствовав, начинает напевать будильник на валяющемся на тумбочке рядом с кроватью смартфоне.
Тяжело дыша, девушка садится на кровати, медленно подтягивая дрожащие колени к груди. Мокрая насквозь ночнушка липнет бесформенной тряпкой к лопаткам. Сердце бешено колотится, упрямо отказываясь признавать, что всё уже кончено.
Снаружи ещё темно – желтоватый свет уличных фонарей проникает в комнату сквозь неплотно закрытые шторы и растекается пятнами по кровати.
Телефон вибрирует, елозит по поверхности тумбочки, из динамиков льётся – сперва совсем тихо, но с каждой секундой всё громче и громче, популярный трек из числа лидеров текущего хит-парада. Одна из новых возможностей приложения, случайная песня каждое утро вместо привычного раздражающего звона будильника.
Сидя на кровати в своей спальне на втором этаже Амелия слышит, как дом внизу оживает. Закипает со свистом чайник, льётся вода, мама что-то негромко говорит Стивену и тот с запозданием отвечает.
Телефон продолжает вибрировать, мелодия играет уже практически во всю доступную громкость. Перед глазами Амелии по-прежнему стоит затянутый белесым туманом и серебристыми нитями коридор, образ которого, как она не пытается его ухватить, с каждым мгновением ускользает в небытие, стираясь из памяти. Сохраняется отчётливый образ того, как огромные черные пауки перебирают лапками, оплетая безжизненное тело нитями паутины.
Проходит по меньшей мере минута, прежде чем сердцебиение замедляется. Восстанавливается дыхание, пронзавший всё тело страх отступает. Амелия не слышит, как приоткрывается дверь – узкая полоска света проникает в спальню из коридора.
– Амелия, ты проснулась? – Клэр с прищуром вглядывается в темноту, слегка улыбаясь. Мел не слышала этого голоса так давно. И, в то же время, слышала его будто только вчера. – Можешь не спешить, отец тебя подвезет. Мама прислоняется к дверному косяку плечом, длинные темные волосы контрастируют на фоне освещённого коридора. – Постарайся подбодрить его, ладно? Я сделала всё, что могла, но ты же знаешь, как он относится к этим обследованиям.
Вздохнув, Клэр выходит, аккуратно притворяя за собой дверь. – Ждём тебя на кухне, чай остывает, – голос доносится до Амелии с лестницы.
И, быстрее чем девушка успевает отреагировать, она остаётся в темноте совершенно одна.
|
|
|
|
|
|
|
-
Снаружи метель. Холодная ночь швыряет тысячи мелких колючих снежинок, которые скользят в порывах ледяного ветра и с ожесточением впиваются в кожу лица. Снегопад самозабвенно танцует в желтых световых столпах фонарей, и пустынная улица стремительно начинает тонуть в свежих сугробах.
Чудесная образность. Прекрасно яркое описание зимнего вечера. Тем более удивительное, что за окном - зеленый май)
|
Дверца шкафа на колесиках продолжает медленно съезжать в сторону, и вешалки внутри беспокойно раскачиваются на несуществующем сквозняке. Что-то невидимое, тёмное, безразмерное прокладывает себе путь наружу – не сквозь хлипкую стенку шкафа, нет, сквозь слои изнанки к реальности.
Планшет соскальзывает с кровати и падает на ковёр, утягивая следом наушники. Дрожа всем телом и быстро дыша, Одри натягивает на голову одеяло и прижимает к себе руками колени.
– Бабушка, – хочет выкрикнуть, но вместо этого выходит сдавленный шепот.
Потому что страшно, потому что не хватает воздуха, потому что иначе услышит Оно, или мама, что даже хуже. Секунды под одеялом кажутся вечностью. Шорохи, скрежет, треск рвущейся материи – не ткани куртки, но ткани реальности.
Оно приближается – но Оно обползёт, принюхается, отступит назад. Ведь так было всегда.
Дрожа, Одри вслушивается в сдавленное дыхание. В то, как с хлюпаньем Оно перемещается по ковру. В треск, который может издать только планшет под весом чудовищной лапы. Одри не хочет снова видеть – Оно страшное, очень страшное. Страшнее, чем призраки и другие.
И Оно теперь уже совсем рядом. Повсюду. Вокруг.
– Уходи, – пищит девочка, закрывая уши и прижимая лицо к сведённым вместе коленям. – В квартире нет ничего опасного!
Она повторяет слова Скотта, которые даже не должна была слышать. И Амелия чувствует – что-то не так. Нечто снаружи внушительнее, ближе, чем когда-либо прежде. Одеяло соскальзывает, слетает с кровати, сорванное с нечеловеческой силой.
Одри медленно поднимает голову – и в груди зарождается полный ужаса крик.
Амелия дышит быстро и тяжело. Перед ней – знакомая стойка с оставленными бокалами, впереди стеллаж, заставленный бутылками и увешанный зелёными полотнами с клевером. Девушка озирается, чувствуя, как из памяти ускользает тот самый последний образ. Растворяется, словно песком просачивается сквозь пальцы образ ещё совсем недавно бесконечно чёткого сна.
Она уже не помнит, что видела – хотя ещё несколько секунд назад казалось, что ничего более чёткого и незабываемого не видела никогда. Существо было на самом деле ужасно – страшнее, чем пожиратель, хуже, чем инсектоиды из отеля. Это существо одним своим видом внушало неконтролируемый страх, и выглядело каким-то… Чудовищно бесформенным, нереальным.
Образ стирается окончательно, возвращая Мел к настоящему миру. Дыхание постепенно нормализуется, она смаргивает слёзы в уголках глаз. Оторвав взгляд от стойки, замечает, что внимание всего бара, кажется, приковано к ней. На неё смотрит рыжий Джо, компания копов с противоположной стороны зала, и даже мужчины за дальним столом.
Смотрят с тревогой, с лёгким недоумением.
Фокс выныривает откуда-то сзади, опуская на плечо руку. – Ты в порядке? – спрашивает, но интонации предполагают, что не совсем.
-
Пронзительный, цепляющий пост с прекрасно переданным ужасом перед зловещим неведомым и безысходностью. Особенно это - иначе услышит Оно, или мама, что даже хуже - квинтэссенция детской трагедии Одри.
|
|
-
Только не бросайте этом модуль - я должен узнать, чем все закончится!
-
Бедная Одри вообще. И даже деться некуда :(
|
Лошади на полном скаку проносятся мимо, гремят оглушительными раскатами выстрелы, командные окрики сливаются в нарастающую волну безликого гула. Сходящиеся в тумане ветви деревьев и тёмные силуэты красных всадников кружатся в расцветающем разноцветными пятнами хороводе.
Эмбер не замечает, как локоть соскальзывает, и она снова падает, прижимаясь скулой к рыхлой земле. Переворачивается зачем-то на спину, слепо уставившись в укутанный непроницаемой белоснежной мглой небосклон. Белизну заслоняет багровый силуэт всадника, что, приподнявшись на стременах, пристально вглядывается в лежащую девушку.
Эмбер успевает заметить тёмные густые усы и пронзительно-требовательные голубые глаза.
Реальность меркнет, сменяясь болезненным и тяжёлым забытьем. В нём не находится места ни снам, ни видениям. В нём не находится места ничему, кроме клочков удушливого тумана, и сдавленного угрожающего рычания у самого уха. Лицо горит, когда Эмбер выныривает с порывистым вдохом в реальность. Перед слезящимися глазами голые ветви деревьев и белесый туман – невыносимо острая боль в пострадавшей руке успела смениться по-прежнему невыносимой, зато тупой и ноющей, болью.
Эмбер не знает, сколько прошло времени. Невольно прислушивается, различая искаженное дыхание совсем рядом сквозь болезненно-оглушительный гул в голове. Во рту пересохло, губы потрескались, горло словно изнутри раздирают скрюченными когтями. Взгляд спускается ниже, отлипает от купола переплетенных ветвей, фиксируется на опустившейся около охотницы на одно колено фигуры.
Незнакомец облачён в просторный тёмный плащ, опадающий по сторонам на манер сложенных крыльев. Под плащом виднеется старательно застегнутый на все пуговицы чёрный дублет, что перетянут поясом с множеством навесных карманов и сумок. Из некоторых карманов выглядывают стеклянные пробирки и колбы, другие застегнуты и надежно скрывают содержимое от глаз посторонних. Ладони незнакомца обтягивает чёрная кожа перчаток, тонкие пальцы левой руки покоятся на выполненном в форме головы ворона набалдашнике трости. Пальцы правой ощупывают пристегнутую к лацкану плаща Эмбер инсигнию. Лицо незнакомца скрывает тёмная маска с выступающим вперед железным клювом и выпуклыми антрацитовыми линзами глаз. Образ довершает широкополая шляпа того же чёрного цвета.
– Кость уцелела, – бормочет незнакомец, и маска искажает каждое слово, обезличивая интонации и превращая человеческую речь в лишённый эмоций речитатив. – Если можно так сказать, повезло. Серебряное клеймо. Символ. Знак.
Эмбер понимает, что человек разговаривает с самим собой, а не с ней. Клюв медленно поворачивается, и внимание непроницаемых обсидиановых линз концентрируется на лице девушки.
– Оружие, кожа, клеймо на груди, – теперь он обращается непосредственно к Эмбер, говорит громче и четче, будто бы даже пытаясь декламировать нараспев. – Ни одного охотника за две целых декады, два сразу всего за семь дней. Что за везение, что за немыслимая удача!
Искаженный звук доносится из-под маски – он может с равной вероятностью оказаться как насмешливым фырканьем, так и невесёлым смешком.
– Туда, где робко тлеет надежда, рано или поздно забредает охотник. Быть может, и Гримфолд получит шанс увидеть новый рассвет? – человек мотает железным клювом из стороны в сторону, отрицая. – В этом городе не бывает рассветов. Только безумие, кровь. Только боль и бесконечная тьма.
Линзы долго смотрят на Эмбер в гнетущем молчании.
– Так молода, – изрекает человек с подобием сожаления.
Он извлекает из сумки на поясе небольшую стеклянную колбу. Внутри плещется бесцветная прозрачная жидкость, жадно облизывая стенки пробирки.
Человек, опустив клюв, изучает содержимое колбы в глубокой задумчивости.
-
Превосходно яркая сцена! Пост просто замечательный))
-
Наконец-то новый пост, ура)
-
Замечательные простыни, прям отличные. В такой массив столько мелочей органично вплести - это уметь надо
|
|
-
Я не знаю, это больше красиво, чем страшно, или больше страшно, чем красиво. Волнующе!)
-
Увидел "+" на главной, почитал пост, просмотрел модуль.
Что могу сказать, Аккарин. У тебя и так, в целом, планка качества высокая, но тут, конечно, вообще - мое уважение, все дела. Возможно, так и я пересмотрю свое отношение к соло-проектам
-
Классный бой, атмосфера затягивает, а монстры прям "живые" и думающие
|
|
|
|
– В офис, – уверенно отвечает Скотт. – Перехватим там Сазерленда, и мне нужно обсудить произошедшее с Стилвеллом. Может, у него будут интересные мысли на этот счёт. По правде говоря, у него всегда есть интересные мысли. Авто Арчера трогается и скользит вдоль заснеженных тротуаров, оставляя позади и дом Одри, и связанные с ним невесёлые размышления. 3 – The Irish Fortune Небольшой ирландский паб прячется в подвале на ничем не примечательном перекрестке двух улиц. Снаружи – только неброская вывеска с клевером, внутри – изолированный островок Ирландии на территории Штатов. Амелия никогда не слышала об этом заведении раньше, и, по словам Скотта, в этом не было ничего удивительного. «Фортуна» – одно из тех мест, которые негласно зарезервировали для себя полицейские. Каждый второй посетитель здесь – коп. Арчер предупреждал, что здесь практически в любое время суток можно найти по меньшей мере нескольких отлынивающих от несения службы патрульных. Остаток рабочего дня оказался обделен хоть сколь-нибудь значимыми событиями. В офисе не оказалось ни Фокса, ни Сазерленда, ни Харпер. Итан Макрейвен одиноко скучал за компьютером, заполняя какой-то отчёт. Они с Арчером перебросились буквально парой фраз – Макрейвен шутливо пожаловался, что Арчер снова похитил его напарницу именно тогда, когда наступило время оформлять документы. Расследование в отеле, судя по всему, затягивалось до вечера – Скотт звонил Сазерленду, и по итогу беседы лаконично сообщил, что Джеймс и Харпер безрезультатно обследуют этажи гостиницы один за другим. Стеллажи за барной стойкой заставлены бутылками и бочками с краниками. Рыжий бородатый бармен флегматично разливает виски по гранёным бокалам. Окон в заведении нет, а свет приглушен. Тихо играет музыка, на экране телевизора позади бармена беззвучно идет трансляция футбольного матча. Кроме агентов посетителей почти нет – компания из четырёх мужчин оккупировала один из дальних столов и о чём-то негромко переговаривается. Собрались не все – Сазерленд поехал домой, к семье, сразу после того, как закончил с отелем. Не было Стилвелла, и его отсутствие на подобном мероприятии казалось удивительно правильным, даже естественным. Чарльз был тем человеком, которого безумно сложно представить в неформальной обстановке. Взгляд Амелии цепляется за огромный ирландский флаг, занимающий большую часть стены над одним из столов. Несмотря на то, что каждая стена и каждый элемент декора буквально кричит об Ирландии, в пабе уютно. Именно здесь, в окружении коллег, в полумраке, девушка отчего-то чувствует себя в безопасности. Отсутствие окон помогает забыть о мире снаружи, оставляя за дверями заведения не только холод, но и зловещие предзнаменования, и разбитые судьбы. Амелия и Скотт приехали сюда на машине Макрейвена – они покинули офис сразу после того, как Арчер в общих чертах объяснил девушке порядок заполнения отчётов и протоколов. Все трое разместились за одним из столов – несколько минут агенты обсуждали возможные политические подтексты убийства в отеле. Следующей появилась Джилл Харпер. Достаточно бесцеремонно сдвинув Макрейвена, она с тяжелым вздохом опустилась рядом с ним на диван. – Голова раскалывается. Все комнаты этого гребаного отеля – и что бы вы думали? – она посмотрела сперва на Макрейвена, после – на Арчера, будто бы забывая о том, что Амелия существует. – Там есть что угодно, буквально что угодно, кроме следов этого вашего «существа». – По крайней мере, тебе не пришлось заполнять отчеты по безумной старухе, – бросил Итан в ответ. – Была твоя очередь. Харпер фыркнула. Эйдан приехал последним. Буквально ворвался в паб, на ходу расстёгивая пальто. – Где Джей? Опять прячется дома? – бодро воскликнул сходу. И призывно махнул рукой, приглашая всех собравшихся к стойке. – Джо, нам четыре… Пять. Заметив, что все послушно вылезают из-за стола, выбирается и Амелия. Рыжий бармен разливает виски по граненым стаканам. Харпер изящно опускается на один из высоких стульев и устало облокачивается на стойку. Все остальные обступают её полукругом. Эйдан небрежно бросает пальто на диван, и первым поднимает граненый стакан. Амелия замечает свежий бинт, перехватывающий его ладонь и костяшки. Бинт, которого совершенно точно там не было утром. – Это был сложный день, – усмехнувшись, Эйдан окидывает коллег внимательным взглядом. – Полагаю, что для всех нас. Сегодня мы снова старались сделать мир чуточку лучше и, конечно, как всегда, облажались. Шутку сопровождают смешки Скотта и Итана, и даже Джилл слегка улыбается. – Но, по крайней мере, я точно знаю одно – мы заслужили хотя бы один стакан хорошего ирландского виски. Взгляд Эйдана останавливается на Амелии, улыбка пропадает из глаз, уступая место серьёзности. – Каждый из нас пожертвовал многим, приняв решение вступить в отдел. У каждого были свои причины сделать этот непростой выбор, который принимается лишь однажды и меняет жизнь навсегда. У каждого из вас наверняка были дни, когда вы жалели об этом выборе. Но были другие дни, и этих других дней значительно больше, когда вы чувствовали, что делаете что-то полезное и действительно важное. Правильное. Небольшая традиция коллектива – собираться в этом пабе, когда появляется повод. Сегодня – у нас есть повод. И, в отличие от многих других вечеров, повод приятный. В какой-то момент Амелия понимает, что внимание всех собравшихся переключается с Эйдана на неё. Кажется, даже рыжий бармен и компания за дальним столом теперь внимательно наблюдают. – Амелия Лэнгфорд, – последнее Фокс произносит насмешливо-официально. – От лица всего коллектива, я рад приветствовать тебя в нашем отделе. От всей души надеюсь, что ты ещё не успела пожалеть, и шеф не обнаружит на столе утром рапорт на увольнение. Глаза Фокса смеются, когда он протягивает Амелии тот самый, первый, бокал. – Мы – первый и единственный рубеж обороны в этой войне, – изрекает он, неплохо подражая интонациям Стилвелла. Макрейвен, усмехнувшись, начинает аплодировать первым. К нему присоединяется Арчер и, пусть и с неохотой, всё-таки Джилл. Все смотрят на Мел, и она понимает – эти аплодисменты посвящены вовсе не речи Фокса. Эти аплодисменты посвящаются ей, Амелии Лэнгфорд, сотруднице отдела специальных операций Брайт Фоллс.
|
|
|
|
-
На этот раз мой излюбленный способ цитирования наиболее удачных моментов в плюсах не сработает, потому что этот пост пришлось бы цитировать почти целиком. Годнота, мощь!
-
Этот пост бесподобен от начала до конца.
|
|
– Мы называем это внедрением, – поясняет Скотт и замедляется, подстраиваясь под комфортную скорость Амелии. – Редкая штука, но вполне нормальная для твоего индекса. Во всём отделе такое бывает только у Фокса и, наверное, шефа. Природа явления… Выяснена не до конца. Ты, вроде как, улавливаешь астральные образы. Обычно из прошлого, иногда из настоящего. Бывает, даже из будущего. Они возникают под воздействием сильных эмоций, люди с высоким индексом стрейда иногда способны их считывать. Если ты неосознанно тянешься к источнику образа, или источник к тебе. Управлять этим почти невозможно, не беспокойся. Вряд ли такое будет происходить с тобой часто.
Объяснения Арчера звучат несколько сбивчиво – судя по всему, сам он ни разу сталкивался с этим самым «внедрением». Стиллвел был предельно откровенен, когда назвал результаты тестирования Мел выдающимися.
Кровотечение останавливается только в салоне машины. Платок пропитался кровью, побагровел. Зеркало заднего вида отражает на секунду взгляд Арчера, в котором Амелия различает сочувствие.
«Старбакс», на парковке возле заправки. Скотт возвращается в машину с двумя одноразовыми стаканами латте, протягивает один Амелии. – За счёт организации, – сообщает, подмигивая. Вытаскивает из кармана несколько одноразовых пакетиков с сахаром и небрежно бросает на лобовую панель.
– Такое бывало прежде? – проницательно спрашивает Скотт, апеллируя, по всей видимости, к предыдущему разговору.
Он достаёт из нагрудного кармана блокнот в твёрдой обложке с эмблемой полицейского департамента, передаёт его Амелии вместе с карандашом. – Рисуй, – предлагает. – Может быть пригодится.
Какое-то время молчит, флегматично потягивая из стаканчика кофе.
– Со мной связался один старый знакомый. Из числа «посвященных», предпочёл отделу блокирование. Сейчас работает психотерапевтом при школе, иногда обращается за консультацией на предмет спорных случаев. Вчера к нему привели девочку из младших классов. Ребёнок устроил на уроке истерику, учитель нашёл на теле несколько синяков. Она провела час в кабинете моего друга – он сомневается. Попросил нас нанести визит домой к девочке, прежде чем натравливать соцработников и службу опеки на мать, – Скотт пожимает плечами. – Зачаточные обострения стрейда у детей не такая уж редкость. Подумал, что проверить лично не помешает.
Амелия смотрит на раскрытый блокнот перед ней. Звон в ушах, белые листы перед глазами плывут. Пытаясь разобраться, что происходит, девушка интуитивно закрывает глаза.
Открывает глаза уже Фокс. По лицу стекают капли холодной воды, обе ладони агента упираются в бортики раковины. Он поднимает голову и встречается взглядом с собственным отражением в глубине широкого зеркала. Амелия видит позади несколько закрытых кабинок, серая плитка на стенах и полу намекает на то, что это санузел. Рядом – ещё несколько пустующих раковин, зеркало проходит над каждой единым фронтом.
Фокс тяжело дышит, снова зачерпывая ладонями холодную воду и с силой размазывая её по лицу. Снова поднимает глаза, вздрагивая всем телом. В отражении, прямо за его левым плечом, стоит молодая женщина в подвенечном платье с распущенными чёрными волосами. Её кожа бледна, лицо холодно и красиво, губы посерели и обескровлены. Горло вскрыто почти от уха до уха, вместо слов изо рта вырывается только сдавленный хрип. Кровь бурным потоком стекает вниз, превращая белое платье в грязную тряпку. Она смотрит прямо на Фокса.
Эйдан порывисто оборачивается, однако позади никого. Смотрит в зеркало – и опять видит женщину в полушаге. Фокс бьёт несколько раз, разбивая фрагмент зеркала вдребезги. Окровавленные осколки ссыпаются вниз, рассечённые костяшки ноют. Эйдан подставляет тыльную сторону ладони под струю холодной воды, наблюдая, как та стекает вниз вперемешку с его собственной кровью.
– О чём думаешь? – спрашивает Арчер, как ни в чём ни бывало.
Мел открывает глаза. Звон в ушах пропадает.
|
|
|
- Ты же знаешь, если не нарисуешь мне бесконечное число идеальных руин и заброшенных королевств, то я вздернусь на люстре через неделю сидения в идеальном доме, - Маг натянул на лицо улыбку, которую улыбкой можно было по способу её появления " улыбкой с натяжкой". Ну вот, Адриан не стал долго тянуть со своими монологами и уже закатил такой. Вероятно, его монологи во время обучения и выпускных экзаменов через пару десятков лет будут учить наизусть как образец грамотно поставленной и наполненной исключительным знанием речи. Вот только этот монолог никто учить не будет. А его вопрос сейчас самая крепкая ловушка, после ответа на который их отношения разделятся на "до и после".
- Слушай, Адриан. Мне жаль, правда. Я знаю как ты любил её, я знаю что такое терять родного человека. Да, может мой первый ученик и не был тем же самым, что Офелия для тебя, и я относился к нему не так, как следовало бы, не так внимательно и... - Ульфред вздохнул, став заметнее менее ярким. Точнее, практически погаснув, как происходило во время сна, - От смерти нельзя сбежать. Я пытался, загоняя себя в самые старые развалины и ветхие замки. Может быть, в надежде что меня придавит случайным камнем и это станет моим наказанием за него. Как видишь, меня не придавило камнем,и я все ещё стою тут, - маг повел рукой, указав на себя, - Ты же сам сказал, у всего найдутся границы. Ты самый способный и умнейший из нас, сила твоей магии заставляет стариков магистров из Коллегии не спать ночами, думая как же они, наши светочи, не достигли того, чего смог ты. Но ты прав, Адриан, нельзя стать богом. И нельзя учесть всего. Я не сомневаюсь в твоей силе создать мир, даже внешне идеальный. Но нельзя учесть всего, это невозможно. Сколько историй в наших книгах описывают тех, кто твердо сказал "я всё учел"? А теперь мы изучаем Историю Древних Королевств, где на месте некоторых остались одни лишь отполированные огнем кратеры, или погосты откуда не вернулся ни один живой, - Мужчина помолчал, пока его свечение постепенно разгоралось обратно, - Идеал недостижим. Не делай из своего горя надгробный камень, эти камни в разрушенных замках не приносят облегчения. Нужно жить, жить ради.. не знаю, у тебя есть семья. Племянники, племянница. Жизнь не кончилась сегодня, Адриан. Офелия... я не знал Офелию так что бы говорить за неё, но хотела бы она видеть тебя таким? Я не знаю, честно, - маг развел руками, перестав стоять на одном месте и сдвинувшись вперед, поближе к картине, - но наверно она бы на захотела увидеть тебя за созданием.. этого. И знаешь, я бы тоже не хотел что бы ты закончил как все, кто пытался справиться с Плотиной.
|
Седеэрн протиснулся сквозь врата вслед за Людвигом. Судя по тишине, непосредственной опасности там не было. Тем не менее, рыцарь был собран и готов ко всему. Поэтому от вида, столь отличного от того, что он узрел на волшебной картине какими-то минутами ранее, у него лишь блеснули глаза и невольно сжалась челюсть.
- Держим строй, - негромко напомнил лорд-командующий следовавшим за ним спутникам. Он сделал это из старой привычки, скорее для собственного успокоения, нежели из необходимости. Седеэрну нужно были несколько секунд, чтобы осознать и переварить увиденное.
Город пал. Сказочный, идеальный город счастья и вечной весны лежал брошенным, присыпанным снегом трупом у его ног. Синие одежды его истрепались и зияли прорехами, а предсмертный оскал торжественно являл миру многочисленные черные дыры там, где раньше белоснежно блестел ровный ряд здоровых зубов. Хотелось выругаться. Лорд-командующий лишь глубоко вдохнул и, пройдя немного вперед, остановился.
Взгляд рыцаря устремился вдаль. Мимо последнего рубежа воинов Синего Пламени. Мимо потрепанного моста, возможность пересечь который была еще под большим вопросом. Дальше. Сам город. Бледный болезненный брат нарисованного. К его стенам и башням, лежащим сейчас руинами. Что могло их повергнуть? Осадные орудия? Землетрясение? Магия? Взгляд Седеэрна медленно повернул вспять. От шпилей и башен к серым замковым стенам. По опустевшим улицам к месту битвы. Вернулся к подножию утеса. И обратно. Пробежался по ответвлениям и пересекающим предполагаемый путь дорогам. Дошел до конца и повернул назад. И снова. И опять. Голова как-будто сама отстраненно кивнула в ответ на слова принца, пока мозг пытался запечатлеть увиденное.
- Боюсь нам все же придется взглянуть на мост поближе, ваше высочество, - не отрываясь от созерцания ответил лорд-командующий. - Ваше предложение хорошо всем, кроме одного: принцесса Аурелия может быть поглощена Скверной в любой момент. У нас нет времени.
Что-то беспокоило Седеэрна. Что-то, что лежит на поверхности и должно было быть давно им подмечено. Задумавшись, рыцарь пропустил слова сэра Дженсона и часть последующего разговора мимо ушей. Его спутники должны хорошо понимать, что сейчас не место и не время для конфликтов. Завязавшаяся перепалка должна была вот-вот угаснуть сама собой. Что же он пропустил?
- Чем более незаметно мы доберемся до города, тем лучше, - пробормотал себе под нос Сед. Тревожащее его нечто явно крылось в словах принца. - Незаметно... Мы здесь как на ладони!
Дурак! Неужели вид угасшего города настолько его поразил, что он забыл о такой элементарной вещи? Меж тем, ссора явно набирала обороты. К ней, к удивлению рыцаря, подключился даже архимаг Ульфред. Раздраженно цокнув языком, лорд-командующий резко повернулся на пятках и рубанул рукой воздух.
- Довольно. - Голос Седеэрна был сух, а глаза, слегка прищурившись, обошли каждого из участников склоки по очереди. - Выше высочество. Мастер Ульфред. Сэр Дженсон. Прошу вас оставить этот спор, пока мы здесь. Любые споры, по возможности. Как вы видите, мы столкнулись с чем-то за пределами наших ожиданий. Не вижу смысла гадать что здесь произошло, когда мы можем спуститься вниз и выяснить это наверняка. Когда мы должны это сделать. От нашего единства зависит успех миссии. Наши жизни. Жизнь принцессы Аурелии. Возможно и судьба всего королевства.
Рыцарь тихо вздохнул и посмотрел на Лиару. За то время, что Седеэрн знал Тень, чутье не подводило ее ни разу.
- Я искренне надеюсь, что ты не права. Надеюсь, но не рассчитываю. Сэр Дженсон, - теперь лорд-командующий обращался к чемпиону, - закройте врата. Мастер Ульфред, займите место в строю. На этом утесе нас очень хорошо видно. Спускаемся вниз, осматриваем место боя и движемся дальше, к мосту. Возможно нам удастся перебраться по нему в город. Времени у нас нет, поэтому действуем быстро. Всем быть начеку. Вперед.
-
Плюс адын.
Отсылки к личным передам, хорошо.
-
Поэтичный лорд-командующий! Красиво)
-
ород пал. Сказочный, идеальный город счастья и вечной весны лежал брошенным, присыпанным снегом трупом у его ног. Синие одежды его истрепались и зияли прорехами, а предсмертный оскал торжественно являл миру многочисленные черные дыры там, где раньше белоснежно блестел ровный ряд здоровых зубов.
|
Crystal ArtistОстаётся позади твердыня Стормхолда, по коридорам которой разносятся гулким эхом отголоски королевского пира. Ночь вступает в свои права, вино и эль льются бурным потоком, слуги сменяют изысканные блюда на столе одно за другим. Эдрик Сторм празднует победу над ледяными гигантами – на пир приглашены герои войны, высокопоставленные лорды и леди, королевские рыцари. Король чествует искусство магии брата, своевременное вмешательство которого смогло переломить исход сражения за Стормхолд. Сам Адриан так и не явился на пир. Сперва это несколько обескуражило всех собравшихся, однако Эдрик поднялся и громогласно произнес первый тост. Несколько минут спустя факт отсутствия кристального художника уже был забыт – люди радовались теплу, жизни, светлому будущему и очередной грандиозной победе. Сегодня они повторили подвиг, воспетый бардами в легендах и мифах о славных героях далёкого прошлого. Сегодня они уберегли столицу от смертельной хватки вечного льда, сегодня они подтвердили своё неоспоримое право на господство над этими землями. Многие потеряли друзей и соратников, многие скорбели в душе – и, тем не менее, поднимали вслед за королём кубки, наслаждаясь моментом. Адриан был забыт, но не всеми. Ульфред покинул зал в ту минуту, когда его преждевременный уход перестал быть вопросом банального этикета. Прислушиваясь к отголоскам громогласного пира, он в одиночку прошествовал по пустынным коридорам огромного замка и вышел наружу, вдохнув полной грудью морозный воздух надвигавшейся ночи. Чародей проходит по мосту, что раскинулся над темными водами холодного моря. Главные врата башни Адриана распахнуты настежь, внутри пляшут и переливаются смутными отблесками колдовские огни. В прошлом Ульфред неоднократно входил в эту башню без приглашения – закономерно посчитав, что может и сегодня позволить себе подобную дерзость, он заходит в ворота. Ещё одна арка – и добирается до главного холла, что озарён синеватым светом нескольких зависших в воздухе сфер. Спина Адриана виднеется впереди – художник стоит перед огромным занимающим всю противоположную стену холстом. Полы тёмной мантии трепещут на сквозняке, в то время как сам чародей остаётся полностью неподвижен. Несколько десятков кистей свободно парят и порхают вокруг, время от времени срываясь вперёд и оставляя на полотне разноцветные размашистые мазки. Чистая магическая энергия наполняет пространство. Воздух дрожит, резонирует, кончики пальцев Ульфреда сковывает едва ощутимая морозная дрожь. Кисти порхают, покрывая холст разноцветными красками – некоторые из них рисуют одновременно в совершенно разных частях полотна, в то время как сам художник сохраняет абсолютную неподвижность. Ульфреду прекрасно известно, насколько колоссальный уровень концентрации требуется для одновременного контроля нескольких десятков объектов. Адриану подобные трюки всегда давались без видимого труда. Понять, что пытается изобразить на холсте кристальный художник на данном этапе положительно невозможно – хаотичная россыпь красок, проходящие друг сквозь друга штрихи, которые отказываются принимать хоть сколь-нибудь привычную форму. Едва заметный поворот головы Адриана помогает понять, что тому известно о приближении Ульфреда. Чародей успевает сделать ещё несколько коротких шагов, когда художник, вздохнув, оборачивается. Его вьющиеся волосы традиционно растрёпаны, радужка глаз переливается колдовским синим пламенем, сияющие золотистые нити чистой энергии расходятся по лицу запутанной паутиной. Адриан оборачивается, однако десятки кистей за его спиной, не остановившись ни на мгновение, продолжают работу. – Разве ты не должен праздновать с остальными? – негромко спрашивает Адриан, невесело усмехнувшись.
|
-
Ух, вот это вступление. Предвкушаю развитие персонажа.
-
Лиара потянула из-за пазухи тряпицу, которой протирала клинок, повернулась спиной к остальным, лицом к порталу. Шикарно. В отряде с такими предусмотрительными Клинками вообще ничего не страшно!))
-
Отлично ворвалась, на стиле
|
Стройные ряды гвардейцев короля. Умелый воин - каждый из них. Каждый не раз доказал свою преданность и отвагу. Проходя вдоль первого ряда, лорд-командующий вглядывался в лица, черты которых были прикрыты сталью забрал. Многих он знал лично. Некоторым из них, возможно, суждено встретить закат стылыми телами на полу старой башни Адриана. Седеэрн отвернулся и сделал несколько шагов прочь, в направлении шпиля.
Таран дополз уже до середины моста. Взгляд командующего мазнул по затянутому тучами небу, остановившись на упирающейся в нависший небосвод башне. Словно перст давно почившего бессмертного, она указывала небу на его несправедливость. Обвиняюще бросала всю грязь, боль и скверну происходящего среди людей в лики богов. Существуй они на самом деле. Мрачное небо вторило настроению рыцаря. Ощущение некоей неправильности происходящего хорошо дополняло разворачивающуюся перед ним картину.
Задумчивость лорда-командующего была прервана появлением еще одного человека. - Верховный понтифик, - уважительный кивок отмечает прибытие готового к схватке жреца. Последние минуты перед началом боя Седеэрн предпочитал проводить в тишине, погрузившись в неспешный поток своих мыслей. Затишье перед первым, пусть и робким, порывом штормового ветра. В этот же раз, напротив, ожидание начала боя непривычно тяготило лорда-командующего - черта, от которой он, казалось, навсегда избавился десятки сражений назад.
Предложение помощи нисколько не удивило Седа. Лорд-командующий, в силу своего положения, не был новичком в политических играх королевского двора. Да и с Реймондом они были знакомы достаточно долго, чтобы знать чего ожидать друг от друга. - Благодарю вас, лорд Монро, - непроницаемый взгляд зеленых глаз Седеэрна поймал взгляд понтифика. - В этот раз нет нужды проливать кровь воинов веры. Король возложил на меня миссию и я намерен лично возглавить штурм. - Храмовники были великолепными бойцами. Свирепыми, бесстрашными, дисциплинированными. Вместе с тем они слыли фанатиками, готовыми подвергнуть страшным пыткам даже тех, с кем не раз стояли плечом к плечу против общего врага. Стоит ли говорить о том, что многие, включая лорда-командующего, находили их методы, мягко говоря, неприятными. - Поберегите людей на тот случай, если мы потерпим неудачу. А теперь, - разорвав зрительный контакт с верховным жрецом Первого Пламени, Сед резко развернулся к ожидавшим его команды гвардейцам, - прошу меня извинить.
Сделав уверенный шаг в сторону строя, лорд-командующий поднял окованный металлом кулак в воздух, призывая всех присутствующих к тишине. Звук сокрушительного удара впервые за долгое время сотряс воздух столицы. - Воины Стормхолда! - перекрывая звук второго удара тарана, глубокий и низкий голос рыцаря разнесся над готовыми к бою людьми. - Сегодня мы идем в бой по приказу нашего короля. Мы идем в бой, зная, что не каждый вернется домой, к уюту очага, семье, друзьям. Каждый из нас верен, - небольшая пауза в речи подчеркнула последнее слово эхом, - своему долгу и товарищам. Но. Сегодня не обычный день. Сегодня мы будем сражаться в том числе и за себя. За своих близких и детей. Эта башня, - Седеэрн опустил кулак и указал пальцем в сторону шпиля, - наше спасение. За этими вратами - брат короля и могущественный волшебник. Только он сможет избавить нас от Скверны. Он - тот самый луч надежды, посланный нам небесами в час испытаний. Храбрые воины! - Одновременный удар древками о мостовую послужил ответом командующему. - Кто, если не мы, поможет этому свету разогнать мрак, сгустившийся вокруг королевства? - Еще одному удару вторит очередной удар тарана. - Кто, если не мы, проложит путь к чертогам Адриана? - Еще удар. - Кто, если не мы, положит жизни, чтобы избавить Стормхолд от медленной смерти? - Кулак лорда-командующего сжался на рукояти фалькса под стройный хор готовых к бою копий короля. Выдернув клинок из холодной земли, Седеэрн развернулся к башне как раз тогда, когда оглушительный звон возвестил о падении врат. - Именем короля, в атаку! - Проревел лорд-командующий и первым сорвался в бег.
-
Лорд-командующий как есть, мощно и стильно.
-
Слуга царю, отец солдатам.
|
Ульфред ступает широким шагом, входя в башню. Его обычное свечение и едва заметное шевеление волос и одежды сейчас куда сильнее, чем обычно - архимаг никогда не скрывает своих настоящих эмоций. Для кого то это было признаком слабости, многие члены Круга считали эталоном уровня силы и значимости показывать лишь то, что нужно увидеть другим, играться с намёками и полутонами. Но это правило не касалось Непослушного. Кто-то говорил что он перенял эту черту у Адриана - мазать все яркими, широкими мазками, всегда и везде.
Перешагивая через тела погибших, архимаг даже не смотрит вниз. Его сапоги, оказываясь в лужицах крови, поднимаются из них такими же чистыми, как были. Все его внимание приковано к картине идеального мира. Часть него вспоминает времена десятилетней давности,когда все это только начиналось. Он предполагал что рано или поздно им бы пришлось искать его - очевидно Адриан тоже это предполагал, иначе бы с его картины сошли настоящие драконы и титаны, а не хотя и к крепкие, но не для Клинков стражи. Заставив себя оторваться от зрелища, Ульфред вежливо и даже через чур низко кивает пожилой чародейке. Исенна учила его, как и многих соратников, попавших в Круг в одном возрасте. Будь она моложе, какой помнил ее архимаг, вероятно шла бы в первых рядах. Затем кивок клинкам и юному принцу. Куда более сдержанные и короткие. Клинки просто живые орудия, второй обречён на жизнь в тени своих родственников.
- Эви, все взяла? Проверь, - Его "тень" всегда рядом. Не такая яркая, не такая заметная. Серая, сосредоточенная. Разумеется он слышал смешки за своей спиной, слушки о том что "нагулял до жены", или "родные дочери бездарные, вот и растит себе ту, с которой можно возиться". Ещё и сочувственный взгляд Иссены, как довершение. Ульфред невольно дёрнул губой, на мгновение вспыхнув ярче - что все они понимают? Ему было мало слез супруги, которая обвиняла его так, словно он действительно их родную дочь тащит в один конец? Слез дочерей, которые просили не брать с собой сестрёнку? Он забирал у них сразу двух близких людей, которых они возможно больше никогда не увидят, и последнее, что ему было нужно, так это сочувствие или осуждение окружающих, - Так, давай ещё разок пробежимся. Смотрим вокруг, подмечаем все странное. Я думаю странным будет все, это не рядовые руины Старого Королевства. Там наш максимум упыри или залётные злобоглазы. А там... Вообще не ясно что ждать. Не верю я в идеальные миры, никогда не верил, - Ульфред улыбается девушке, что бы показать свой хороший настрой и веру в лучший исход, - держись рядом, не отставай. И без неожиданных экспериментов, как тогда, - многозначительный взгляд с этим "как тогда" подразумевает, что они оба знают что тогда было и дополнительных уточнений не требуется, - Ну.. заходим?
-
Как же Эвии все-таки повезло с наставником!)) Ульфред просто невероятно мил))
-
Перешагивая через тела погибших, архимаг даже не смотрит вниз. Его сапоги, оказываясь в лужицах крови, поднимаются из них такими же чистыми, как были. Хороший такой чародей, фактурный. В меру заботливый, в меру высокомерный
|
- Вы оказались здесь не случайно, герои, - сделав едва заметную паузу перед последним словом, произнёс Эдмунд. - Ступайте смело вслед за нами и помните: Корона в вас верит.
И шагнул вслед за командором, чтобы скрыть своё волнение в мире фантазий дядюшки, прекрасно понимая, что именно факт родства делает того, кого они идут просить о помощи, намного гораздо более опасным.
Для чего была эта речь? Зачем? Седеэрн не сомневался в своих рыцарях, это видно. Да и сам Сторм не думал, что воинам нужны вдохновляющие речи. Но...
Но были и те, кто рыцарем и воином не являлся. Вот почему секундная заминка была нужна, чтобы сказать "герои". "Мы не должны забывать о людях," - говорила всегда матушка. - "Истинная преданность рождается тогда, когда каждый из твоих подданных уверен в твоей заботе - а преданными людьми гораздо проще управлять". Она была мудра, королева. Дальновидна. Прозорлива.
И, хотя говорила всё это она старшему сыну, которому был предназначен трон, младший тоже мотал на ус. Его растили воином - конечно, его мастерство уступало рыцарскому в силу нехватки опыта. Кто станет рисковать пусть и младшим, но членом августейшей фамилии, бросая в открытый бой? Тем не менее, маленький Эд вечно тёрся возле матери, когда не был обременён тренировками и уроками военного дела, стратегии.
И до самого конца она раскрывалась с ним совершенно иначе. Давно уже вырос Эдмунд, решает государственное дела, силён, статен, истинный муж. Но всё также, как и прежде, матушка подзывала его к себе каждый раз при встрече и тихо спрашивала "ты поел, дитя?". Принц видел, как кривится Эдрик, когда замечает такое. Да и подначки брата сносил терпеливо всегда: Эд был сильнее, но попробуй поднять руку на наследника престола!
И вот не стало матери. И то смущение, с каким он каждый раз отвечал на этот вопрос, неуместный, постыдный, превратилось в жгучее чувство потери. Терпимое, пока с ним была Аурелия, его маленькая принцесса. Они были так похожи...
Но матушки не стало, его возлюбленная сестра страдает от хвори а отец утопает в горе. Младший Сторм и сам был охвачен печалью, но то ли было дело в молодости, то ли в том, что он не желал ничем походить на старика, эта печаль лишь придавала ему решимости. И сейчас, вспомнив те слова, что жгли его стыдом, а на самом деле поддерживали всё это время, принц осознал всю их важность.
Самые незначительные речи могут быть важны, если люди чувствуют твоё к ним внимание.
И сейчас, когда его тело переносилось из мира реального в фантазию дядюшки, полную безумного волшебства, Эдмунд был уверен: перед подобным шагом каждый хочет услышать что-нибудь. Может, что-то более красивое и вдохновляющее, чем сумел придумать он сам. Но, скорее всего, просто что-нибудь. Что угодно.
"Да, мама, я ел".
-
"Да, мама, я ел". На мой взгляд, чудесная находка)
-
За речь молодого принца.
-
Принц видел, как кривится Эдрик, когда замечает такое. Многообещающий принц получается, персональная линия выглядит очень интересно в потенциале.
|
1 – Blue Flame GarrisonШтурм завершился. Кристальная башня взята, королевские гвардейцы занимают все этажи. Защитники картины сопротивлялись свирепо, однако очень недолго. Стража, призванная оберегать полотно от авантюристов и мародеров, оказалась не в силах противостоять армии короля под предводительством лорда-командующего самолично. Сокрушительна победа не доставляет удовлетворения, ощущается скорее как удар в спину, предательство. Предательство, о котором нет ни времени, ни желания размышлять. В главном холле чародеи Круга уже завершают последние приготовления к ритуалу. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Лорд-командующий спускается по ступеням к главному холлу. Для него сражение завершилось всего с десяток минут назад – перед глазами проносятся, сменяя друг друга, высеченные в хрустале идентичные лица. Ходили слухи, что Адриан перед уходом сотворил стражей по своему образу и подобию, однако, с точки зрения Седеэрна эти существа мало походили на чародея, с которым ему в прошлом приходилось неоднократно встречаться. Вопреки обманчивой внешней хрупкости, каждый защитник выдерживал с десяток ударов, прекращая сопротивление лишь в момент, когда разлетался на мириады переливающихся кристальных осколков. Сегодня лорд-командующий уже видел смерть не одного десятка хороших солдат – тем более нелепым ощущается послевкусие странной победы. Остальные на месте. Небольшая группа людей около массивных ведущих в главный холл двустворчатых врат дожидается только возвращения командира. Все Клинки в сборе: непоколебимый и нахмуренный Дженсон, немногословная и эффектная неизменно Лиара, сосредоточенный Людвиг. Орден, соратники. Люди, с которыми Седеэрн готов был отправиться не только в нарисованный мир, но и прямиком в ледяные предгорья вслед за гигантами. Дальше – хуже. Эдмунд Сторм, младший принц, который лично настоял на своём участии в экспедиции. Возможно хороший воин, но, в то же время, совсем не солдат. Потенциальная проблема, дополнительная ответственность перед вверившим его жизнь в руки предводителя экспедиции королём. И чародеи. И если Ульфред, несмотря на сумасбродный и вздорный характер, считается могущественным и искушённым в магии заклинателем, то с участием его помощницы, девчонки, командир так и не смог пока что в полной мере смириться. Последней из встречающих оказывается собственной персоной Исенна де Ритте, что держится от остальных в отдалении. Тёмные волосы пожилой чародейки давно уже тронула седина, статную фигуру подчёркивает перетянутая в талии поясом тёмно-синяя мантия. – Лорд-командующий, – приветственно кивает Исенна, указывая в направлении холла. – Мы готовы начинать ритуал. Вслед за Исенной, отряд проходит под высокой аркой прямиком к холлу. Под подошвами ботинок хрустят разбросанные по всему залу осколки кристаллов. – Открытие портала требует невообразимого количества энергии, как мы и предполагали, – на ходу сообщает Исенна, скользнув флегматичным взглядом по украшенным замысловатыми барельефами декоративным колоннам и сводчатому потолку зала, что утопает в глубоких тенях. – Пока неизвестно, какой техникой пользовался для открытия прохода сам Адриан, но мы не сможем отправить внутрь более семи человек. В словах Исенны сквозит не очень хорошо скрываемая досада – чувствуется, насколько тяжело ей даётся признание в ограниченности возможностей Круга. Пол огромного зала покрыт осколками и слоем переливающейся в неверном свете кристальной пыли. Виднеются лужи крови и остывающие тела мертвых гвардейцев – следы последней линии сопротивления стражей, во что бы то ни стало вознамерившихся не подпустить чужаков к драгоценной картине. Картина Адриана занимает противоположную стену от пола до потолка. Хрустальные шпили величественных башен вспарывают безмятежно-синее небо, сверкая и переливаясь в лучах весеннего солнца. Крошечные коттеджи обрамляют уютные улочки, что змеятся к вершине утёса замысловатыми серпантинами. От нижнего края картины к далёкому городу тянется массивный каменный мост, что заканчивается у подножия одинокого утёса посреди бескрайнего мира белоснежных кучевых облаков. Картина выглядит живой, настоящей. Кажется, что величественные шпили действительно переливаются в ослепительно-ярком солнечном свете. Кажется, что крошечные фигурки людей прямо сейчас бредут куда-то по улочкам. Кажется, что можно без труда заглянуть за каждый угол, протянуть вперёд руку и почувствовать ладонью мягкое тепло весеннего солнца. Картина завораживает, притягивает к себе взоры, напоминает огромное распахнутое настежь окно. Возвращает к реальности бескомпромиссный голос Исенны де Ритте: – Если потребуется, мы сможет через шесть часов повторить ритуал, и отправим к вам подкрепление. Связаться с нами изнутри без помощи Адриана вы точно не сможете, – возвысив голос, она властно обращается к столпившимся около полотна чародеям. – Приступайте! – До тех пор вы будете предоставлены сами себе, – взгляд Исенны скользит по лицам членов отряда, ненадолго задержавшись на Ульфреде, и, чуть дольше, на Эвии. В глазах магистра Круга девушка может заметить промелькнувшую тень чего-то вроде мимолётной тени сочувствия. – Да сопутствует вам удача. Мы все рассчитываем на вас, – Исенна отворачивается. Чародеи занимают позиции. Один за другим их силуэты вспыхивают синим пламенем астральной энергии – вихри силы поднимаются выше, сплетаются и устремляются к картине Адриана в гнетущем молчании. Величественный город загорается, становится глубже, объёмнее. Нарисованное солнце мерцает, по нарисованному небу зигзагами бегут переливающиеся разводы. Закрывая глаза, Исенна де Рид отступает на несколько шагов в сторону и присоединяется к ритуалу. Ульфред чувствует, как сам воздух в зале дрожит, резонирует, содрогается от переплетающихся потоков колоссальных объёмов чистой энергии. Давно ему не приходилось одновременно ощущать столько силы. И полотно повинуется. Полупрозрачная проекция города, обрамлённая пламенеющим синим кольцом магии чародеев, выступает вперёд, отлипая от изображения и холста. Смазанные пляшущие шпили зависают, дрожа, в нескольких шагах от картины. – Входите, – сипит с закрытыми глазами Исенна. – Сейчас.
-
Круто, как всегда.
-
Погружение в созданную тобой атмосферу происходит само собой))
-
Ох Akkarin такая классная игра. Надеюсь что ты выбрал правильных игроков на все роли и никто не исчезнет после одного сообщения после старта. Да нет бред же такого не может быть.
|
Амелия закрывает глаза. Прислушивается к собственному дыханию, к тихим шагам расхаживающего по комнате Сарзерленда. Ничего не меняется. В прошлый раз, в кабинете Стилвелла, переход в астрал произошёл легко и непринуждённо – настолько, что Мел даже не сразу осознала, что происходит. На этот раз с ней нет устройства Чарльза, которое стимулирует псионическую активность. На этот раз всё должно быть совсем по-другому.
Амелия слушает старый отель. Скрип прогнивших половиц наверху, завывание ветра в щелях и трубах. Слушает метель за окном и отдалённые клаксоны автомобилей. Она не должна входить в астрал – должна всего лишь соприкоснуться…
Сквозь вдохи и шорохи постепенно пробивается что-то новое. Быстрая дробь чьих-то частых шажков вдалеке. Приглушённый детский смех, который раздаётся из-за спины и будто бы отовсюду одновременно. Снова скрип, но, на этот раз, кажется, не столько скрипит, сколько сдавленно стонет само безразмерное старое здание. Амелия понимает, что больше не слышит ни Сазерленда, ни вечного шума города за окном. Чувствует щекой дуновение сквозняка, что приподнимает и треплет волосы, пробирая до дрожи.
Амелия медленно и недоверчиво приоткрывает глаза, вздрагивая. Пол покрыт сплошным слоем чёрной пыли – из-под ног девушки разбегаются в разные стороны здоровенные мохнатые пауки, каждый из которых оказывается размером с кулак. Перебирая членистыми лапами, пауки ретируются в дальний угол комнаты – тот оказывается сплошь затянут перекрученными слоями густой паутины, что тянется от пола до потолка и едва заметно подрагивает под весом деловито копошащихся внутри обитателей.
Взгляд Амелии скользит выше и добирается до окна. За стеклом плывёт уже знакомая девушке непроглядная ржавая мгла, сквозь которую с трудом пробиваются редкие и тусклые лучи зимнего солнца. Взгляд скользит в сторону, натыкаясь на зеркало. Стекло залито непроглядным обсидианом – вдалеке, в чёрной бездне по ту сторону зеркала, плавают крошечные огоньки, напоминающие горящие свечи. Золочёный декор рамы потускнел и обвалился отчасти, несколько лепестков лежат на покрытом вездесущей чёрной пылью столе.
Амелия поворачивает голову – и снова видит себя. Так и стоящую с закрытыми глазами около Скотта и Сазерленда. Все трое – бледные, серые, почти что полупрозрачные. Взор Мел скользит дальше, добираясь до тела Энтони Форда. Вид трупа вызывает смутный приступ чего-то наподобие облегчения – по крайней мере, тело несчастного выглядит здесь точно также, как выглядело снаружи.
– Слишком долго, – приглушённый голос Джеймса доносится сквозь толщу воды. – Амелия? Агент смотрит не в сторону настоящей Амелии, он смотрит на замершую неподвижно с закрытыми глазами её бледную копию. – Проклятье! Это проекция! Она вошла в тень.
Крики Сазерленда не кажутся важными. Важным кажется скрип, что уже долгое время раздаётся прямо над ухом. Амелия медленно оборачивается, преодолевая непривычно сильное сопротивление воздуха. Взгляд упирается в светлое платье, в чьи-то посиневшие ноги, что конвульсивно вздрагивают, не дотягиваясь до пола. Не в силах сопротивляться, Мел поднимает голову и встречается с вытаращенными залитыми кровью глазами. Пожилая женщина раскачивается, хрипит, царапает ногтями обмотанную вокруг горла петлю. Совсем рядом, достаточно просто протянуть руку.
|
Копыта лошади звонко цокают по устланной густым слоем золотистой листвы мощёной алее. По обе стороны возвышаются голые кроны высоких клёнов, сквозь раскидистые ветви которых виднеется полотно ярко-синего безмятежного неба. Неторопливой рысью конь скачет вперёд, и каждый шаг лошади вздымает вихрями листву позади.
Сезон дождей завершился. Как это часто бывает, на смену ливням пришла прощальная неделя золотой осени, что предвещает совсем скорое наступление первых заморозков. Почти три недели назад группа наёмников пересекла условную линию границы между Сероземьем и Третогором. Вечером того же дня они добрались до Риверспорта.
Артур натягивает поводья, осаживая своенравного жеребца. Вдыхает полной грудью холодный воздух, в котором уже чувствуется дыхание приближающейся зимы.
Они простились с Кельтом за сутки перед границей. На утро, после ночного привала, северянин объявил, что здесь дороги расходятся. Он возвращается в центральное Сероземье, ему нечего делать в местах, столь сильно пронизанных цепями цивилизации.
Объявив о своём решении, охотник подошёл к Артуру. – Благодаря нам в мире стало на одно чудовище меньше, – произнёс он тогда, задумчиво смотря в сторону бескрайних просторов бесконечного Сероземья. – Если мы, северяне, что-то и уважаем – то это искренность и воинскую отвагу. Я редко ошибаюсь в выборе жертвы, но благодарен Каль за то, что ты остановил меня тем вечером, третогорец.
Кельт усмехнулся, качнув задумчиво головой. – Да сопутствуют тебе на дорогах удача, – с этими словами он протянул ладонь Артуру.
Поддавшись порыву, Массак пришпоривает лошадь, заставляя её сорваться с места и перейти на стремительный грациозный аллюр. Голые деревья проносятся мимо, сливаясь друг с другом, свирепый северный ветер дует прямо в лицо.
В Риверспорте отряд распрощался и с Кейрой. Её путь лежал отнюдь не на север, ноксианку тянуло к сердцу Третогора, в столицу. Даже не подавая виду, она продолжала втайне скучать по роскоши, изысканной пище и столь идущим ей платьям из безумно дорого чёрного шёлка. Отчего-то у Артура не возникло ни малейших сомнений в том, что Кейра найдёт способ обустроиться в Третогоре.
Прощание с ней выдалось коротким и смазанным. В улыбке девушки было больше затаённой грусти, чем неизменной саркастичной иронии. Карие глаза вспыхнули золотом на прощание, словно сожалея о возможностях, что оказались упущены. Приблизившись, она шепнула напоследок всего одну короткую фразу: – Передай Терри мои соболезнования.
Она не ошиблась. Не ошибся Забытый, из всех трюков которого этот оказался наиболее гнусным. Артур замечал на лице Терри тени смутного беспокойства на протяжении всей дороги, и тени становился тем глубже, чем ближе отряд подбирался к границе. Остановка в родной деревне Уоллеса, что раскинулась на пути к фамильному поместью Массака вышла особенно неприятной.
Джульетта умерла полгода назад. Последние шесть месяцев Терри продолжал скитаться по Сероземью, рассказывая о ней почти каждому встречному, в то время как жизнь девушки уже давно унесло поразившее весной Третогор поветрие мора. Она действительно ждала его, хранила подаренное на прощанье кольцо, отрицала все вести, что приносили возвращающиеся из Сероземья солдаты.
Артур оставил Уоллеса в доме престарелой плачущей от радости матери в смешанных чувствах. Со стороны могло показаться, что Терри смирился с утратой возлюбленной. Но командир видел в глубине его глаз огоньки той самой решимости. В ответ на вопрос, что теперь он собирается делать, тот пожал плечами и невесело ухмыльнулся.
– Поговаривают, что ноксианцы собираются повторить вторжение, как только сойдут снега, – ответил тем вечером Терри, поспешив сменить тему сразу же после.
Последним от отряда откололся Лоррейн. Сказал, что собирается заехать домой, после чего почти наверняка двинет прямо в столицу, чтобы вступить в ряды городской стражи. С навыками и персональными качествами Эда не приходится сомневаться, что очень скоро он станет сержантом и, со временем, почти обязан дослужиться до капитана. Старый друг крепко обнял Артура на прощание, пообещав при случае навестить, но после его ухода осталось лёгкое чувство натянутой недосказанности. Командиру казалось, что Эд так и не смог в полной мере простить ему Лину.
Конь весело мчится по укутанной слоем опавших золотых листьев аллее. Там, впереди, так хорошо знакомый Артуру поворот – стоит преодолеть его, и с холма откроется удивительный вид на отеческое поместье. Когда он впервые вернулся сюда вместе с Линой неделю назад, ни слуги, ни вышедший навстречу брат, его не узнали. Сына первым признал отец, после на шею ему бросилась рыдающая от радости мать.
Пришлось потратить целый вечер на то, чтобы объясниться со всеми. В общих словах пояснить, как вышло, что он возвращался так долго. В личной беседе донести до отца, кто такая Лина и почему она должна здесь остаться. Это оказалось непросто. Столько времени и столько событий, но здесь, дома, за эти полтора года не изменилось практически ничего.
Изменился сам Артур. Сбывались его худшие опасения – тонкие слои опаски, непонимания, недосказанности, всё это и даже больше начинало выплывать на поверхность после первоначальной радости встречи. Отец понимал чувства Артура, но не мог понять, как его сын может всерьёз вознамериться связать свою жизнь с безродной дикаркой.
Положение спасла сама Лина. Её природное обаяние, яркий пытливый ум, искренняя непосредственность и совершенно очаровательная харизма. Она с удовольствием училась быть леди, она совершенно очаровала братьев, мать и, кажется, почти растопила предубеждённость отца. Глядя на неё, с восхитительной непосредственностью шёпотом уточняющую у Артура назначение тех или иных столовых приборов, Массак снова и снова убеждался, что сделал правильный выбор.
Конь преодолевает знаменательный поворот, и Артур снова осаживает его, любуясь раскинувшимся в низине имением. Остатки ноксианского золота определённо пошли на пользу поместью, став тем живительным глотком свежего воздуха, которого отцовскому хозяйству так не хватало. Массак смотрит на величественный родовой особняк, на строящийся в отдалении новый амбар, который отец всерьёз вознамерился закончить до первого снега, на небольшой живописным пруд, по поверхности которого медленно и величественно рассекают ещё не улетевшие на зимовку последние лебеди. На берегу, около старинного мощёного пирса, он замечает узнаваемую даже на таком расстоянии фигурку в бирюзовой накидке.
Почти каждую ночь Лина просыпается от одного и того же кошмара со сдавленный вскриком. Насколько может судить Артур, эти приступы становятся реже. Насколько жизнерадостна и безмятежна девушка днём, настолько же беспомощна, затравлена и испугана она по ночам.
Когда-нибудь это пройдёт. Она пережила многое, и даже сам Массак иногда вздрагивает во сне, снова и снова возвращаясь к моменту решающего поединка с Ареем. Он задыхается, чувствует стальную хватку неминуемой смерти на горле, видит преисполненные ненавистью горящие во мраке глаза. Он просыпается, чувствуя голову дремлющей Лины у себя на груди. Знает, что это тоже пройдёт.
Рука Артура скользит в карман плаща, извлекая оттуда приобретённый в городе этим утром предмет. Несколько секунд он вертит кольцо, любуясь, как переливается и мерцает полированная золотая поверхность на солнце.
Решительно возвращая кольцо в карман, сэр Артур Массак пришпоривает лошадь и несётся вниз по прямой дороге со склона. Быть может, он сделает это прямо сегодня. Быть может, к концу недели. Но точно сделает. Скорее рано, чем поздно.
-
Спасибо за игру!
-
Захватывающая и динамичная история. Мощная, и при этом читающаяся на одном дыхании. Шикарные боевые сцены. Интригующие выборы. Бессчетное число раз возникал вопрос "что было бы, если?.." - судьбоносные повороты казались возможны едва ли не в каждом посте. Ну и неписи просто прекрасны, все до единого)))
-
Турбоплюс за игру в целом. И тут я, конечно, не просто ставлю плюс, я делаю это с уважением. Ну вообще ты в курсе, да. Отличная игра, отличные персонажи, отличные посты, проскакал с вами все Темноводье за пару дней. Шикарный модуль, просто снимаю шляпу, на сцену летят платки, букеты и мокрые трусики. МОЩЬ. СУРОВ. ОТЕЦ.
|
А ведь Артур действительно интересовался тем, не холодно ли ей, а не просто искал повод начать разговор. Но, очевидно, Лину волновало слишком многое, чтобы отвечать на столь глупые вопросы со стороны сэра рыцаря.
Стоило ли его благодарить за то, что он сделал? Артур вновь с внутренним содроганием вспомнил всё это. Всю ту кровь, все те убийства, то отчаянное сопротивление, которое пытались оказать напуганные люди. Хельмута. Корбута. Анджея. Для тех людей Артур был чем-то типа того, чем являлись призрачные чудища в масках для него и его людей. - Я не хотел никого из них убивать. Ни хороших, ни плохих. - Произнёс Артур скупо. - Достучаться до них я тоже не смог. И поступить иначе я не смог, как не смогли и мои люди. Во всяком случае, большинство моих людей. Артур вздохнул, подумав о Рихтере. Тот факт, что он был жестокой, садистской мразью и что едва не предал их всех, не облегчал скорбь Массака по погибшему. В конце концов, они всё равно через многое прошли вместе.
Лина вдруг берёт его руку. Берёт так по-особому, что даже такой огрубевший и отвыкший Артур ощущает, как сердце пропустило удар. В последний раз женская рука касалась его вот так... Артур не помнит, когда. Это другая жизнь, и другой он. Кажется, была такая девушка, которая касалась его так же, которая целовала его, и обещала ждать его возвращения с войны, но со временем Артур забыл и её лицо, и её имя. Наверняка, она уже давно вышла замуж за кого-то другого. Возможно, за кого-то из его братьев. Была там какая-то драматичная история... И всё же, так или иначе, Артур не забыл, что нужно делать, когда тебя так берут за руку, и когда на тебя так смотрят. И, взглянув Лине в глаза, Артур понял, что ещё может что-то чувствовать по отношению к другому человеку. Чувствовать, что кто-то может быть ему так трепетно дорог.
Артур отпускает её руку, чтобы осторожно взять Лину за талию, и ещё немного притянуть к себе. Дать ей согреться, как и хотел с самого начала. Другая рука ласково проводит по её волосам почти невесомым прикосновением, прежде чем мягко ложится Лине на затылок. Артур склоняется к девушке, и так же осторожно целует её. Губы Артура немного сухи, а чёрная борода немного колется, но за всем этим, пусть и едва-едва, всё равно чувствуется та заботливая нежность, которую он вложил в этот поцелуй.
-
Замечательный глубокий образ. Персонаж, которому невозможно было не сопереживать. Рыцарь в лучшем смысле этого слова - вероятно, таким и должен быть настоящий командир. И после всего удивительным образом сумевший не утратить внутренней теплоты. Бесподобная роль!
|
– Звучит увлекательно, – иронично отзывается Эйдан с усмешкой. – Станет лучше. Когда вольёшься в работу. Что ни говори, а увлекательности точно у неё не отнять.
Брайт Фоллс просыпается. Чувствуется, что праздники остались позади, и город возвращается к привычному ритму. Не раз и не два Фоксу приходится притормаживать, двигаясь со скоростью сплошного потока машин. Вопрос Амелии, кажется, заставляет агента задуматься.
На панели оповещений смартфона Мел – уведомления о нескольких пропущенных от Хлои звонках. Подруга несколько раз пыталась ей дозвониться на протяжении выходных, однако частота и интенсивность этих попыток со временем уменьшается. Из головы всё никак не хочет уходить короткий ответ доктора Джефферсона – всего одно сообщение, которое пришло этой ночью.
Понимаю. Мои соболезнования.
Неужели все уже знают?
– Моё интровертное хобби вряд ли тебе подойдёт, – в конце концов отзывается со смешком Эйдан. – Оно слишком плотно переплетается с употреблением виски. На самом деле всё не так плохо. Вот увидишь, Джей наверняка скоро пригласит тебя к себе на день благодарения… Или какой-нибудь другой семейный праздник. Кроме того, уверен, вы отлично поладите с Джилл.
Интонации Эйдана в очередной раз не позволяют определить, насколько серьёзен он бывает в те или иные моменты.
Машина останавливается на парковке около бизнес-центра. Фокс смотрит на часы и удовлетворённо хмыкает: – Ещё целых десять минут. Пожалуй, это будет первая планёрка за несколько месяцев, на которую я всё же не опоздаю.
Охранник на входе улыбается и приветствует, кабина стеклянного лифта скользит вверх бесшумно и плавно. Сканер на входе пиликает, открывая двери в резиденцию отдела специальных операций по Орегону.
Амелия входит в офис следом за Эйданом. Почти сразу понимает, что на этот раз здесь действительно многолюдно. Фокс почти сталкивается в дверях с высоким подтянутым мужчиной, который, методом исключения, может быть только агентом Макрейвеном. Ирландская фамилия отражает и внешность – пронзительные голубые глаза, рыжеватые волосы и щетина того же цвета. Пожав руку Фоксу, Итан смотрит на Амелию с некоторым недоумением.
– Итан – Амелия, Амелия – Итан, – кажется, у Эйдана для таких моментов существует вполне конкретный алгоритм действий.
Макрейвен кивает, призывно махнув рукой и указав на центральный проход между столами, в который уже выставили несколько кресел. – Присоединяйтесь, Чарльз совсем скоро начнёт.
В ближайшем кресле обнаруживается Джилл Харпер. Закинув ногу на ногу, она демонстрирует всем присутствующим высокие замшевые сапоги с каблуками, и со скучающим видом накручивает на палец локон волос. – Сегодня ты рано, – бросает она при виде Фокса с наигранным безразличием.
Сазерленд уже занимает кресло около собственного стола, в первом ряду. Скотт Арчер с широкой улыбкой поднимается навстречу Эйдану и Амелии, хлопнув по плечу Фокса и кивком указав Мел на зарезервированное кресло возле себя.
Эйдан садится около Сазерленда, в то время как Арчер хочет что-то сказать, но его прерывает волна внезапно нахлынувшей тишины. Дверь в кабинет Стиллвела открывается, и Чарльз, заложив руки за спину, выходит наружу. Он по-прежнему в строгом чёрном костюме, с застёгнутой на все пуговицы белоснежной рубашкой и галстуком, стройный, подтянутый и невероятно серьёзный.
Чарльз подходит к белой магнитной доске, дожидаясь, пока все агенты рассядутся и прекратят елозить колесиками офисных кресел по полу. После этого Стиллвел выдерживает ещё несколько секунд многозначительной тишины, окончательно убеждаясь, что безоговорочно завладел вниманием всех собравшихся.
– Праздники завершились. Для многих из нас их и не было, но некоторые из вас, – Стиллвел бросает внимательный взгляд на Макрейвена. – Могут быть не в курсе последних событий. На прошлой неделе агенты Фокс и Сазерленд вступили в прямой контакт с инородным объектом категории С, более известным как «пожиратель».
Амелия видит на лице сидящего вполоборота к ней Итана изумление.
– Объект ликвидирован. Как вам должна быть известно, это первое столкновение с пожирателем, официально зарегистрированное в северных штатах.
Стилвелл делает шаг вперёд и берёт с ближайшего стола перетянутую резинкой чёрную папку. Он извлекает из папки фотографию и демонстративно крепит её магнитом к доске. На фотографии Амелия видит уродливое бледное существо, перекрестные лучи фонарей, узнаваемыми диваны придорожного кафе, осколки стекла и пятна чёрной слизи вперемешку с кровью на кафеле.
Агенты молчат. Даже Харпер смотрит на фотографию завороженно.
– Агент Фокс ликвидировал пожирателя. На данный момент достоверно известно, что объект прошёл сквозь слои изнанки и вошёл в наш мир, что сделало его уязвимым для табельного оружия. Будет правильным полагать, что объект не подозревал о наличии агентов поблизости и охотился. Моё предположение – его привлек чрезвычайно высокий псионический индекс жертвы. Высокий настолько, что объект преследовал жертву, подбираясь, долгое время. Результатом этого преследования стали события трагического характера – прежде чем агенты Фокс и Сазерленд обезвредили пожирателя, его жертвами стали по меньшей мере, семеро человек. Жертв было бы больше, если бы не оперативное вмешательство наших сотрудников. Тем не менее, это непозволительно высокое количество жертв.
Чарльз берёт паузу, давая всем возможность как следует обдумать услышанное.
– К положительным новостям. Пользуясь случаем, хотел бы представить всем вам мисс Лэнгфорд, – не то чтобы в этом была большая необходимость, но Стилвелл указывает на Амелию коротким кивком. – Мисс Лэнгфорд – новый сотрудник отдела специальных операций. Ближайшие тридцать дней она будет закреплена в качестве стажёра за агентом Арчером, после чего сможет приступить к самостоятельной практике. Как и всегда, от каждого из вас требуется максимально возможная вовлечённость в процесс обучения. Что касается вас, мисс Лэнгфорд…
Амелия снова чувствует на себе уже знакомый пронзительный взгляд.
– Ваша главная задача сейчас – спрашивать, слушать и наблюдать. Вы полностью следуете рабочему графику вашего куратора, вы становитесь его тенью. Но вы не вмешиваетесь в процесс расследования и ни в коем случае не подвергаете своё жизнь опасности без крайней необходимости.
|
Перед глазами Амелии темнота. Устройство плотно прилегает к вискам и коже лица, исключая возможность проникновения внешнего света. Вместо ожидаемого экрана внутри – ничего. Не происходит ровным счётом ничего интересного, за исключением нарастающего навязчивого ощущения слепоты.
– Достаточно, мисс Лэнгфорд, – голос Чарльза доносится глухо, издалека. – Снимите устройство.
Словно девушка слышит его сквозь толщу воды, хотя сам Стиллвел по-прежнему должен находиться непосредственно рядом. Его властные интонации скрывают приказ, настолько требовательный и бескомпромиссный, что Амелия, к собственному удивлению, подчиняется.
Она медленно встаёт с кресла, машинально отмечая, что кабинет изменился. За окном вместо панорамы Брайт Фоллс величественно плывёт непроглядная ржавая мгла. Письменный стол покрыт слоем смутно знакомой Амелии чёрной пыли, в углах потускневшего кабинета – многолетняя паутина. Окружающий мир словно обесцветился в одночасье, потерял привычные краски. Тени заметно углубились, превратившись в нечто почти физически осязаемое.
Это по-прежнему кабинет Чарльза Стиллвела, но, в то же время, нечто принципиально иное. Отражение. Тень. Изнанка.
– Это новое здание, мисс Лэнгфорд, – голос пожилого агента разносится гулким эхом, резонирует в голове. – У него почти нет истории. Оно, как и любое другое строение, существует в тени – однако его почти не успело коснуться разрушительное влияние этого места. При других обстоятельствах ваш опыт первого погружения мог бы оказаться значительно менее… Позитивным.
Амелия озирается в поисках источника голоса. Её собственные движения кажутся невыносимо медлительными, отвратительно плавными. Повернув голову, она видит себя. Бледная рыжеволосая девочка, что по-прежнему сидит в кресле с устройством Стиллвела на голове. – Мисс Лэнгфорд, – требовательный тон Чарльза заставляет её повернуть голову. Старик, закрыв глаза, по-прежнему сидит за столом. И, в то же время, стоит в полный рост рядом с собственной копией. У второго глаза горят льдистой обжигающий синевой – единственный выразительный цветной элемент в сумеречным мире серых полутонов. Именно этот Стиллвел смотрит пристально на Амелию, обращается к ней.
– Существует несколько способов взаимодействия с тенью. Отдельные агенты так никогда и не поднимаются выше соприкосновения, избранные способны входить в тень физически. Большинство предпочитает безопасный и относительно эффективный способ ментальной проекции – тот самый, который вы демонстрируете мне прямо сейчас, – стоящий на ногах Стиллвел сдержанно улыбается. – В этой форме вы входите в тень, но большинство здешних обитателей не способно причинить вам вреда. Ваше влияние на них, впрочем, тоже достаточно ограничено.
Заложив руки за спину, Чарльз проходит мимо своего бледного клона. – Многие агенты боятся тени. Не понимают её. Другие со временем осознают, что не только твари обладают властью над этой реальностью. Не только они способны менять её, эта способность – и наше оружие тоже, – проекция Стиллвела медленно вытягивает вперёд руку.
Амелия видит, как чёрная пыль поднимается со стола, вихрями кружится вокруг ладони агента, переплетаясь, меняя форму и цвет, преобразовываясь в нечто принципиально отличное. Несколько секунд спустя в ладони Чарльза уже лежит массивный старомодный на вид револьвер, а пыль рассеивается, словно подхваченная невидимым сквозняком. – Со временем, быть может, вы тоже сможете освоить нечто подобное. Пока что…
– Достаточно, мисс Лэнгфорд. Теперь голос Стиллвела звучит громко, отчётливо, совсем рядом. Амелия вздрагивает, внезапно осознавая, что снова вернулась в кромешную темноту. – Снимите устройство.
|
Первое, что бросается в глаза – это ещё одно панорамное окно по ту сторону массивного письменного стола. Второе – человек в чёрном кресле, пожилой мужчина, можно сказать старик, лысую макушку которого обрамляют скромные остатки импозантной седины на висках. В отличии от всех встреченных Амелией агентов до этого, Чарльз Стиллвел облачён в строгий чёрный костюм, идеально дополняющий присущее его лицу выражение неизменной сосредоточенности.
– Входите, мисс Лэнгфорд, – сухой и холодный голос вполне соответствует внешнему виду своего обладателя. Фокс пытается было войти в кабинет за Амелией, но его останавливает властный жест Стиллвела: – С вами вы поговорим позже, агент. Кивнув, Фокс выходит, закрывая за собой дверь.
Стиллвел складывает ладони на столе лодочкой и указывает Амелии на свободное кресло.
– Моё имя – Чарльз Стиллвел, я возглавляю подразделение отдела специальных операций Бюро в этом штате. Агент Сазерленд подготовил детальный отчёт о вчерашних событиях. Мне известно, что вы столкнулись с инородным объектом категории С, мне также известны прискорбные последствия этого контакта для вас. Примите мои соболезнования, мисс Лэнгфорд. Многие из нас дорого заплатили за непрошенную возможность открыть глаза и проснуться.
Чарльз поднимается. Он оказывается худощав и необычайно высок. Заложив руки за спину и повернувшись спиной к Амелии, он подходит к окну и смотрит на город, раскинувшийся во всей красе под ногами. Начинается снегопад.
– Вы уже наверняка понимаете, что мир значительно сложнее, чем вы привыкли считать. Ваш дар даёт право обладать этой информацией, право видеть и понимать то, что сокрыто. Вы знаете правду. Правда заключается в том, мисс Лэнгфорд, что никто и никогда не может быть в безопасности. От этой угрозы невозможно отгородиться военными базами и границами, невозможно спрятаться за дверными замками и крепкими стенами. Тысячи инородных созданий из тени сосуществуют в одних домах с нами – они могут десятилетиями питаться человеком, в то время как родные и окружающие будут считать несчастного сумасшедшим, – Стиллвел продолжает говорить тихо, спокойно, по-прежнему не отрываясь смотрит в окно. – Когда я впервые столкнулся с изнанкой, то был ненамного старше вас сегодня, мисс Лэнгфорд. Больше всего меня волновал вопрос – как такое возможно? Если правительство в курсе о существовании инородных объектов, если существует целая секретная организация для противодействия, если сотни людей по всей стране знают правду – как они смеют скрывать её от всех остальных?
Чарльз Стиллвел медленно оборачивается и смотрит на Амелию сверху вниз. – Знаете, сколько людей в моём отделе, мисс Лэнгфорд? – он продолжает прежде, чем Амелия успевает попытаться ответить на риторический вопрос: – Шестеро, включая меня самого. Лишь трое из нас имели хотя бы косвенное отношение к правоохранительным органам до вступления. И здесь, в Орегоне – наиболее крупное подразделение среди всех северных штатов. Нас очень мало. По очевидным причинам, тени не может противодействовать ни армия, ни рядовая полиция. Объявив во всеуслышание, что грань существует, что даже в собственных домах люди не могут чувствовать себя в безопасности – мы сделаем хуже. Мы посеем панику. Пошатнём их веру в правительство. Мы разрушим эту страну, мисс Лэнгфорд. Потому что мы физически не способны предоставить им большую защиту, чем предоставляем здесь и сейчас. Мы – первый и единственный рубеж обороны в этой войне. Войне, о существовании которой большая часть населения Штатов не имеет ни малейшего представления.
Завершив монолог, Стиллвел медленно и с достоинством возвращается в кресло. – Вы понимаете меня, мисс Лэнгфорд?
|
1 – Brave New World – Мать твою, – сиплая фраза, произнесённая в тишине небольшой квартиры, будит Амелию. Сквозь неплотно закрытые жалюзи в зал проникает разреженный свет. Некоторое время девушка смотрит на незнакомый потолок, вспоминая. В голове – пустота, пришедшая на смену глубокому безмятежному сну. Этой ночью ей не снились кошмары. Не снилось вообще ничего. Настолько отдохнувшей и выспавшейся девушка не чувствовала себя уже довольно давно. Воспоминания медленно возвращаются. Она слышит, как в соседней комнате Фокс сползает с кровати, начиная чем-то шуршать. – Амелия, – Эйдан хрипло окликает её из спальни. – Амелия! Второй раз уже громче, более требовательно. Ещё не до конца понимая, что происходит, девушка активирует оставленный на журнальном столике рядом смартфон. Индикатор заряда батареи мерцает красным, на панели уведомлений – несколько оповещений о пропущенных звонках и сообщениях. На часах – 11: 58. Мел успевает прикоснуться к экрану блокировки в тот самый момент, когда смартфон, грустно пискнув на прощание, выключается. Фокс распахивает дверь и босиком в одних джинсах и майке выходит из спальни, на ходу натягивая через голову чёрную водолазку. – Мы опаздываем, – объявляет он, кое-как справившись. – Уже опоздали. Эйдан шагает в направлении ванной комнаты, на ходу проверяя собственный телефон. – Девять пропущенных. Харпер, Джей, Харпер, ещё Харпер, шеф, шеф, опять Харпер – ей то что вообще нужно..? Течёт вода. Фокс чистит зубы перед зеркалом, одновременно предпринимая попытки одной рукой привести в порядок причёску. Прополоскав рот, он выходит, плечом прижимая к щеке телефон. – Джей? Да. Нет. Да, скоро будем. Разве ты не должен наслаждаться семейным рождественским завтраком? – Эйдан включает кофеварку, целеустремлённо направляясь обратно в спальню. – Личные обстоятельства. Мгм. Да. Сквозь дверной проём Амелия видит, как Фокс сидит на расправленной кровати и пытается натянуть носки. – Нет. Нет. Да пошёл ты, – беззлобно отвечает невидимому собеседнику, сбрасывает звонок и кидает телефон на кровать. Несколько секунд так и сидит с закрытыми глазами, опустив голову и медленно растирая виски. Словно набравшись сил за время непродолжительной передышки, резко подрывается и как ни в чём ни бывало возвращается в зал. – У нас проблемы, – сообщает вполне жизнерадостно, проходя мимо. – По всей видимости, наш технический специалист исключительно серьёзно воспринял концепцию рождественских праздников, отключил телефон и на неделю покинул штат. Шеф лично решил провести «собеседование» и проводит его в одиночестве уже почти два часа. Как ни в чём ни бывало, Фокс педантично наполняет две чашки кофе почти до краёв. По квартире расползается бодрящий и будоражащий аромат. – Молоко? Сахар?
|
Эйдан лишь усмехается, услышав иронично выделенное интонацией обращение. Вместе с Амелией он выходит наружу, не забывая прихватить оставленный на столе полицейский фонарик. Чёрный «кадиллак» Фокса припаркован у самого входа, Сазерленд и Оливер обнаруживаются около «форда», на противоположной стороне автомобильной парковки.
Джеймс подносит к губам тлеющую в ночи сигарету, что-то продолжая при этом втолковывать Клауду, но ветер и расстояние не позволяют разобрать слов. Эйдан забирается в салон автомобиля, оставляет дверь открытой и усаживается на водительское сиденье вполоборота. Он провожает взглядом Амелию, которая целенаправленно продолжает движение к «форду».
Девушка успевает сделать буквально несколько шагов до того, как окружающее пространство начинает с бешеной скоростью вращаться перед глазами. Ночь и метель смазываются в расплывчатое пятно – Мел отстранённо отмечает смутную боль, с которой впивается в её собственные колени асфальт.
Встревоженный окрик агента позади слышится смутно, словно сквозь толщу воды. Реальность угасает, отступает на второй план, исчезает, погребённая под нахлынувшей внезапно волной темноты.
Рулевое колесо. Свет автомобильных фар, бескомпромиссно вспарывающих метель. Дворники, ритмично сметающие с лобового стекла свежий снег.
Рука Амелии поправляет зеркало заднего вида – и она с изумлением понимает, что это совсем не её рука. В отражении на секунду мелькают серые внимательные глаза Эйдана Фокса – именно на том самом месте, где должны находиться её собственные глаза.
Фокс переводит взгляд и смотрит теперь вдаль, на парковку возле заправки. Там виднеется прекрасно знакомый Амелии старенький «форд» – водительская дверь открывается, из салона автомобиля появляется человек, в котором девушка даже на таком расстоянии определяет без труда Оливера. Он отворяет пассажирскую дверь и галантно помогает маленькой фигурке с выбивающимися из-под шапки рыжими прядями, самой Амелии, выбраться из салона.
– И что дальше? Проводим парочку до уютного гнездышка? – голос раздаётся совсем рядом, вынуждая Фокса повернуть голову. Джеймс Сазерленд щёлкает зажигалкой на пассажирском сидении, одновременно и подпаливая сигарету, и опуская на несколько дюймов боковое стекло. – Что-то не так, Джей. Девочка явно что-то скрывала и совершенно точно была до полусмерти напугана. – Конечно она была напугана, Фокс, – Сазерленд выпускает в сторону облако густого сизого дыма. – Семья исчезла, мясной цех вместо кухни. – Ты когда-нибудь видел так много крови? – Нет, Фокс, не видел. В том-то и дело. Это похоже на какой-то странный розыгрыш, а не на работу по нашей части.
Две фигурки в отдалении пересекают парковку и заходят в кафе. – Фонарь? Ты же сам видел этот треклятый фонарь. Она буквально тыкала мне в лицо какой-то размазанный снимок! Спрашивала, вижу ли я на нём что-нибудь. Если хочешь, можешь списать это на мою легендарную интуицию. – Как с той безумной старухой три недели назад? – Сазерленд излучает почти физически ощутимый сарказм. – Они в кафе. Наверняка уже заказали чай или кофе. Что ещё ты ожидаешь сегодня увидеть?
Фокс резко закидывает локоть на руль и, развернувшись вполоборота, смотрит на напарника, который даже не пытается скрывать раздражение. – Там, в доме, я что-то почувствовал Джей. Присутствие. Что-то. Что-то неправильное. Слишком много совпадений для одного вечера, ты не считаешь? – Знаешь, что я чувствую прямо сейчас? – Сазерленд смотрит в сторону. – Злость жены, которая большую часть дня готовила рождественский ужин. Разочарование дочери, у которой папа опять не появился на празднике. Вот что я чувствую.
Фокс со злостью хлопает ладонью по рулю и откидывается на спинку сиденья. – Если тебя никто не ждёт дома, и ты готов проводить ночи напролёт в своей любимой машине, то у меня есть обязательства и семья. – Вызывай такси. Я здесь закончу. Амелия тоже чувствует разочарование. Разделяет его. Фокс смотрит в сторону, в боковом стекле смутными бликами отражается его собственное лицо. – Эйдан… – Не беспокойся, я понимаю. – Эйдан!
Фокс поворачивает голову в тот момент, когда взрывается последний фонарь, а парковка, вспыхнув на прощание, погружается в темноту. Ладонь почти автоматом опускается на рычаг переключения передач, носок вдавливает в пол педаль газа. Сердце начинает бешено колотиться – автомобиль срывается с места, мерцающая перепадами напряжения заправка стремительно приближается. На полной скорости Фокс с трудом вписывается в поворот – шины скользят по снежному насту, оставляя глубокие борозды. Визг тормозных колодок вторит щелчку открывающейся водительской двери.
– Дробовик, Джей! – орёт Фокс на бегу, огибая машину. Он поскальзывается и, чтобы сохранить равновесие, отчаянно хватается за холодный мокрый капот. Вокруг осколки стекла, помещение кафе тонет в кромешной непроницаемой темноте. Неестественной темноте – мелькает быстрая мысль, сопровождающая инстинктивное движение ладони к набедренной кобуре. Мысль Амелии? Мысль Эйдана Фокса?
Ботинок ступает на плитку кафе, вспыхивает фонарь. – НА ПОЛ! ВСЕ НА ПОЛ! – орёт Эйдан, отчаянно перемещая из стороны в сторону ствол пистолета.
Хаотично скачущий луч фонаря выхватывает из мрака Его. Медлительно оборачивающуюся непропорционально высокую чудовищную фигуру. Существо величественно разводит в сторону когтистые лапы и поднимает к потолку безносую морду.
Душераздирающий вопль заглушает хруст стекла под подошвами.
Гремит первый выстрел.
– Амелия! Амелия..? – Почти три минуты.
Сквозь звон в голове слышится пока ещё относительно отдалённый вой полицейских сирен.
– Да что с ней не так, мать твою? – Ты что не чувствуешь? Соберись уже, Сазерленд! – Увози её отсюда, полиция рядом.
Ржавый привкус крови во рту. Двоящееся и троящееся лицо Фокса перед глазами. Болит голова, всё тело пронзает ватная слабость. Уходящее видение было таким ярким, живым, не отличимым практически от реальности.
– Амелия, ты меня слышишь? – с сильным запозданием Амелия понимает, что лежит на спине, её шея и голова на коленях у присевшего Фокса.
Вокруг толпятся другие – Оливер, Сазерленд. Встревоженные и обеспокоенные происходящим, все как один.
|
-
Тварь неторопливо разводит в сторону когтистые лапы – чудовищный, стоящий спиной к Амелии, силуэт в слепящем обрамлении концентрированного светового кольца. Медленно запрокидывает к потолку безносую морду, исторгая из глотки заунывный нечеловеческий вопль. Во-первых, это невероятно зрелищно и чудовищно красиво. А во-вторых... Вот это поворот!!! Фокс шикарен)))
|
Безносое обтянутое бледной кожей лицо. Распахнутая круглая пасть, ощетинившаяся рядами мелких заострённых зубов. Лампы кафе, вспыхнувшие ослепительно ярко и вдруг в одночасье погасшие. Багровые глаза, горящие в нахлынувшей темноте.
Его взгляд снова парализует. Перехватывает дыхание. Внушает чистый первобытный ужас, беспомощность. Заставляет забыть обо всём на свете, кроме этих двух огоньков, горящих в глубинах обсидиановых зеркал. В матовых глазах твари Амелия видит собственное лицо. Бледное, заплаканное, почти что неузнаваемое. Чувствует, как когти скользят по обеим щекам, царапая скулы. Как замирают, едва ощутимо впиваясь в виски.
Существо выше девушки почти на две головы. Сгорбившись, оно пристально всматривается в трепещущую Амелию, и с каждым ударом сердца продолжают исчезать остатки и без того иллюзорной связи с реальностью. В чёрных зеркалах Мел видит смутные отражения. Настоящего, прошлого, событий реальных и событий кошмара.
Видит медленно раскачивающиеся качели. Доктора Джефферсона, устало протирающего очки. Смутную тень в окне собственной спальни. Фокса, который опирается на подоконник и пристально вглядывается в воющую метель. Кровь на потолке, полу и стенах. Прогревающего машину и поправляющего зеркало заднего вида отца. Нервно закуривающего на обледенелом крыльце сержанта полиции.
Оно что-то делает с ней. Парализует, высасывает. Сердце колотится всё быстрее, судороги сводят напряжённую спину. Пульсирующая боль нарастает в районе висков, превращаясь в невыносимую. Но невозможно зашевелиться, нельзя закричать.
Амелия видит себя со стороны, чужими глазами. Не здесь, не сейчас. Видит искры вокруг, одинокую вспышку камеры телефона в окне. Видит себя сидящей за обеденным столиком по ту сторону витрины кафе. Видит себя дома, в комнате, задвигающей занавески перед тем, как лечь спать.
Слёзы обжигают глаза, кровь тонкими струйками стекает по щекам вниз, по шее, за воротник. Багровые глаза пульсируют, вспыхивают, заполоняют пространство. Но теперь Амелия видит и вспоминает совершенно другое.
Амелия, ты проснулась..? Было бы неплохо как-нибудь познакомиться с этим другом за ужином… Давай попробуем разобраться… Девять-один-один, я вас слушаю... В случае чего, у тебя есть мой номер…
Отголоски недавних событий смутным эхом проносятся в голове, наполняя решимостью. Решимостью найти в себе силы сопротивляться, вдохнуть полной грудью, идти до конца. Решимостью не просто ждать, умирая от страха, не просто смотреть – взглянуть в ответ на существо снизу вверх.
И что-то меняется. Багровые огни перестают пульсировать, сокращаются. Впившиеся в виски когти соскальзывают, оставляя царапины. Будто оступившись на ровном месте, тварь пятится, отступает на шаг. Реальность медленно возвращается, с медлительной неохотой проявляется снова. Амелия слышит визг тормозов, слышит, как хлопают автомобильный двери снаружи.
– НА ПОЛ! ВСЕ НА ПОЛ! – орёт кто-то со стороны парковки, позади существа. Лучи фонарей хаотично мечутся по стенам и потолку.
-
Восхитительно напряженный момент. И создающее яркую атмосферу, хотя, казалось бы, простое описание воспоминаний. Все действительно вспоминается))
|
|
Оливер слегка вздрагивает от неожиданности, когда Амелия порывисто хватает его ладонь.
Из расположенных где-то неподалёку динамиков струится тихая музыка. Оливер слушает, чуть склонив голову. Время от времени бросает исподлобья на Амелию короткие взгляды с примесью лёгкой растерянности. Возможно потому, что не понимает, о чём она говорит. Возможно потому, что ожидал от рождественской встречи его угодно, но только не этого.
– Нет, почти никогда, – отзывается глухо. – Уже очень давно. Совершенно точно ничего такого, что можно было бы действительно называть кошмаром. Он замолкает, задумавшись.
– Это… Очень серьёзно, Амелия, – отвечает в конце концов. – Ты правда думаешь, тебя кто-то преследует? Кажется, парень максимально тактично пытается обойти поднятый вопрос трудностей психического характера. Оливер поднимает руку быстрее, чем девушка успевает ответить. – Нет, подожди, – качает он головой. – Давай по порядку. Начнём с начала.
Парочка за столом около входа начинает негромко смеяться. Хелен за стойкой со скучающим видом втыкает в смартфон. Вьюга вихрится, завывая за панорамными стеклами. Тонкий пласт свежего снега уже покрывает в одиночестве оставленный на парковке старенький «форд».
Там, снаружи, поверх плеча сидящего спиной к выходу Оливера, Амелия снова видит тот силуэт. Как и в прошлый раз, взгляд будто бы сам соскальзывает в нужное место, словно проявляя во времени и пространстве зловещую и высокую непропорционально фигуру.
Гаснет на мгновение свет в зале кафе, чтобы тут же зажечься ещё раз. Хрип помех доносится из динамиков вместо приглушённой незамысловатой мелодии. Замолкают, переглянувшись, мужчина и женщина за первым столом. Отрывает от дисплея смартфона сонный скучающий взгляд продавщица. Оливер, выпустив руку Амелии, недоумённо оглядывается.
Сразу несколько фонарей одновременно взрываются искрами на парковке снаружи.
Несколько секунд перед глазами Мел пляшут тёмные пятна. Хрип и скрежет из динамиков продолжаются. Сплетаясь воедино из неестественных несуществующих в фонетике звуков, они складываются в знакомое имя. Совсем как тогда, сквозь статику помех из рации усатого сержанта-патрульного, Байерса.
Зрение возвращается – кофе растекается по столешнице вокруг опрокинутого в суматохе стаканчика.
Метель снаружи разрывает на части сгустившуюся вокруг темноту – в витринном стекле теперь видны только отражения объектов из освещённого зала. По ту сторону стекла, в ночи, невозможно разобрать практически ничего – однако Амелия всё же видит фигуру.
Неведомый преследователь переместился значительно ближе, преодолев десятки метров в считанные секунды. Теперь он уже совсем рядом, ждёт чего-то, едва не касаясь витрины – прямо около парочки, оккупировавшей ближний ко входу угловой столик. Разглядеть как следует человека во мраке за обледеневшим и покрывшимся налипшим снегом панорамным окном практически невозможно.
И, тем не менее, Амелия отчётливо видит, как бледная ладонь мучительно медленно прикасается к стеклу с другой стороны.
|
|
|
-
Вот прям ужас... Качественный такой. Даже музыка Ямаоки в голове зазвучала. Ну и это... На экране – одно из наиболее неудачных фото Амелии, которое брат упрямо поставил на вызов несмотря на все возражения. Короткая приписка «А» вместо нормального имени. Брат совсем как настоящий XD
|
Качели продолжают медленно раскачиваться из стороны в сторону, но амплитуда, будто смутившись пристального взгляда Амелии, начинает сокращаться с каждой секундой. Сюрреализм происходящего пробирает до дрожи, подробности полузабытого сна возвращаются вспышками, выныривают из самых тёмных колодцев памяти.
Кажется, ещё миг – и начнут гаснуть, взрываясь один за другим, фонари в конце пустой улицы. Кажется, если задрать голову и заглянуть в то самое окно на втором этаже – там будет терпеливо ждать существо. Существо темнее ночи, темнее теней, рогатая тварь с горящими адским потусторонним светом глазами. Существо, которое не должно существовать, но, тем не менее, существующее.
Конечно же ничего такого не происходит. Никакой твари нет на самом деле в окне. Фонари продолжают исправно гореть, озаряя столпами искусственного света хитросплетения танцующей вьюги. Мокрый снег проникает за шиворот, мокрый снег налипает на лицо и одежду.
Отвернувшись, Амелия медленно и осторожно поднимается по обледеневшим ступеням. Ключ с отрезвляющим щелчком проворачивается в замочной скважине, из расположенного около самого входа окна гостиной по-прежнему льётся умиротворяющий свет и доносятся безмятежные приглушённые голоса.
Захлопнув позади себя дверь, девушка попадает в прихожую. Машинально пересчитывает обувь и развешенные на вешалках куртки – прекрасный способ убедиться, что все уже собрались и наверняка ожидают только её. Носки привычно скользят по лакированному паркету, совсем рядом своей очереди дожидаются пушистые белоснежные тапочки.
Свет, причудливо преломляясь, бликует и отражается в луже на полу у самого входа в гостиную. Празднично мерцает, меняя ритмично расцветку, отражение ёлочной гирлянды в воде.
Незнакомые голоса прерывают неестественно тихие выстрелы. Телевизор. Воды очень много – довольно быстро Амелия понимает, что обойти лужу возможным не представляется. Сместившись, она заглядывает в общую комнату. И вопрос потенциально мокрых носков моментально полностью теряет свою актуальность.
Аквариум разбит вдребезги. Чудом уцелевшие зазубренные остатки фронтальной стеклянной витрины окрашены в красный. Разноцветные тропические рыбки вперемешку с осколками стекла разбросаны по полу и не подают признаков жизни. Старательно накрытый на совмещённой кухне праздничный стол отодран от креплений в стене и перевёрнут.
Именно там, на кухне, в ослепительно ярком электрическом свете, зловещими багровыми отблесками переливается кровь. Уже потемнев и отчасти свернувшись, она заливает декоративную плитку пола, почти сплошным слоем покрывает стены и отдельными росчерками темнеет на потолке. Никогда прежде Амелии не приходилось видеть столько крови в одном месте и сразу. Кажется, будто кто-то в её отсутствие решил наскоро перекрасить стены и пол, нарочно выбрав для этого максимально неприятные отталкивающие цвета.
Взгляд Амелии невольно смещается ниже, туда, где сливаются воедино паркет гостиной и декоративная плитка. Часть крови смешалась с разлитой и постепенно впитывающейся в ковёр водой из аквариума, распространилась багровыми завихрениями дальше, окрашивая в алый всё большую площадь.
В ту же секунду ёлочная гирлянда словно принимает решение, что именно сейчас – наиболее подходящий момент для того, чтобы переключиться на красный. Красные вспышки расцветают повсюду в разлитой воде, неверными отблесками проявляются на стенах и потолке. Амелии начинает казаться, что кровь буквально повсюду. Полицейские сирены завывают из динамиков включённого телевизора.
|
Адам молчит. На этот раз молчит очень долго, отстранённо наблюдая за бережными манипуляциями Амелии с рюкзаком и внимая в абсолютной тишине её слегка дрожащему голосу. Кажется, что наступает подходящий момент психотерапевту сказать что-то глубокомысленное и важное, что-то способное всё объяснить или хотя бы слегка разрядить обстановку, однако Джефферсон не говорит ничего. Молчание успевает сделаться напряжённым. – Я ценю твою откровенность, Амелия, – произносит в конце концов очень тихо. – Смысл необходимо искать во всём и всегда, даже если на первый взгляд кажется, что искать тут в общем-то нечего.
Девушке кажется, что теперь Джефферсон смотрит на неё по-другому. С сомнением, беспокойством – это совсем не тот отстранённо-безмятежный взгляд обычных сеансов. Смотря на неё таким образом, доктор едва ли непринуждённо поинтересуется о том, как прошёл день или как дела дома. Отчего-то Амелия думает, что примерно так должен смотреть врач на смертельно больного пациента прежде, чем озвучить бескомпромиссный диагноз.
Пауза снова затягивается – Адам рассеянно берёт в руки очки и методично полирует тряпочкой линзы. Теперь он смотрит лишь на стекло – и со стороны может показаться, что чрезвычайно усиленно размышляет. – Подумать только, – негромко констатирует в пустоту, почти удивлённо.
Отчего-то выглядит так, будто содержание кошмара произвело на Джефферсона едва ли не большее впечатление, чем на саму Амелию. – Ты поступила абсолютно правильно, когда решила открыться. Некоторые вещи не проходят сами по себе, как бы тебе того не хотелось. Нельзя такое держать в себе слишком долго. Как ты помнишь, мы договаривались, что каждую неделю я буду давать тебе новое задание. Ты не всегда прилежно их выполняла, но сегодняшнее задание будет отличаться, и оно действительно важное. Я хочу, чтобы в следующий раз, когда тебе будет сниться этот кошмар, ты постаралась сконцентрироваться на осознание факта, что это сон. Я хочу, чтобы ты попробовала не бояться этого существа. И сделала что-нибудь, чего прежде не делала. Попыталась разорвать цепь повторяющегося сценария, – Адам откладывает очки в сторону, не слишком весело улыбнувшись. – Постарайся запомнить как можно больше и рассмотреть монстра. И, пожалуйста, не задавай пока лишних вопросов – гораздо эффективнее для тебя будет получить ответы на следующем нашем сеансе, после выполненного задания.
Адам медленно выдыхает. – Думаю, на сегодня этого более, чем достаточно. У тебя есть мой номер, не стесняйся звонить в любое время, если вдруг почувствуешь, что тебе это нужно. Обычно Амелия с облегчением выходила из кабинета, но сегодня всё выглядит так, как будто сеанс хочет поскорее закончить именно доктор. – И, Амелия..? – словно вспомнив о чём-то, он её окликает. – Как давно это продолжается?
-
Девушке кажется, что теперь Джефферсон смотрит на неё по-другому. С сомнением, беспокойством – это совсем не тот отстранённо-безмятежный взгляд обычных сеансов.
– Подумать только, – негромко констатирует в пустоту, почти удивлённо.
Отчего-то выглядит так, будто содержание кошмара произвело на Джефферсона едва ли не большее впечатление, чем на саму Амелию.
Вот это прям классно отыграно))
|
– Кошмары пугают, – негромко хмыкнув, соглашается Адам. – А ещё, они, как правило, не появляются просто так. Знаешь, почему дети часто так сильно боятся темноты? Они находятся во власти собственного воображения – боятся того, чего не видят или не понимают. Транслируют иррациональные переживания в сны, даже не отдавая себе в том отчёта. Когда же кошмары мучают взрослых, причины, как правило, кроются значительно глубже.
Джефферсон вздыхает и снимает очки. Тщательно протирает тряпочкой линзы, откладывает в сторону.
– Откровенность за откровенность, – сообщает. – Не то чтобы мы собрались здесь для того, чтобы говорить обо мне, но всё же… Он улыбается.
– Знаешь, Амелия, если долго работать психотерапевтом, со временем понимаешь, что те или иные психические отклонения имеются почти у каждого. У друга, коллеги, братьев или родителей. Большинство людей предпочитают игнорировать их, но мы, в силу профессии, подмечаем. С тех пор как ты пришла сюда в первый раз, я, признаться, не переставал думать об этом и пытался гадать.
Он кажется несколько смущённым. – Пойми меня правильно. Меня постоянно посещает вопрос – а что, собственно, ты вообще делаешь на этих сеансах? На фоне большинства окружающих ты выделялась… Назовём это абсолютной нормальностью. У тебя прекрасная семья – такие отношения с родными, мне, например, даже не снились. У тебя нет депрессии, одиночества, заниженной самооценки или проблем в коллективе. Все задания, которые я тебе давал на протяжении терапии, не помогли мне понять вообще ничего. И наконец-то… Наконец-то мы всё-таки подбираемся к корню проблемы.
Настолько многословным видеть Джефферсона девушке прежде не приходилось. Он всегда много спрашивал, но, как правило, не так много рассказывал. – Давай попробуем разобраться, – он отпивает кофе и откидывается на спинку кресла, сложив вместе ладони. – Расскажи мне свой сон. Настолько подробно, насколько это возможно.
Адам берёт небольшую паузу, потирая задумчиво переносицу. – И попробуй ответить для себя на главный вопрос. Что, по-твоему, это всё означает?
|
– Игния падёт раньше, чем ты можешь себе представить, принцесса, – изрекает железный маршал с хриплым смешком. И это мрачное предсказание становится его эпитафией.
Трофейный меч безупречно входит в плечевое сочленение искорёженной эскалонской брони – военачальник выгибается всем телом, вздрагивает и почти сразу же замирает. Стекленеющие серые глаза отстранённо продолжают таращиться в пустоту.
Сплошная пелена дыма медленно плывёт дна поляной. Нитаэль вытаскивает клинок, отступая назад. Листва древнего векового дуба неразборчиво шепчет что-то над головой, трепеща под воздействием свирепого ветра.
Искра отворачивается. В привычном шелесте листвы теперь ей слышится нечто тёмное, угрожающее. Нечто взывающее к задворкам сознания, к самым древним полузабытым инстинктам, к поступи неумолимого рока, к гнетущему первобытному ужасу. В шелесте листвы ей слышится копошение миллионов крошечных насекомых, топот тысяч лапок колоссальных извивающихся сколопендр, ей слышится мягкая поступь облачённых в чёрные мантии неизвестных существ, уверенно бредущих сквозь ледяную пустоту обсидианово-чёрной стеклянной пустыни.
Она отходит назад, поражаясь необъяснимости и чёткости нахлынувшего видения. Вздрагивает от сухого треска ветви неподалёку – этот же треск развеивает томительную иллюзию и возвращает девушку обратно к реальности. С каждым новым вдохом видение испаряется, пустые тревоги начинают казаться нелепыми, жалкими.
Они победили. Всё остальное теперь позади. Один за другим на поляну выезжают галопом всадники. Зелёные плащи развеваются позади, кавалеристы кружат вокруг, переходя на неторопливую рысь. Сверкают угрожающе наконечники копий, горят праведной злостью глаза в прорезях шлемов.
Всадники заключают немногочисленную группу уцелевших в кольцо. Нитаэль всматривается в пришельцев – безусловно игнийцы. Один из них, на чёрном как смоль породистом жеребце, выезжает вперёд – падающая звезда на синем щите безошибочно выдаёт в нём Артониса, одного из наиболее яростных и преданных сторонников Иссирона.
Он смотрит на Нитаэль сверху вниз, несколько высокомерно приподняв подбородок. – Нитаэль? – осведомляется почти утвердительно. – Владыка Иссирон желает встретиться. Незамедлительно.
Прежде, чем Нитаэль успевает хоть что-то ответить на это не слишком любезное предложение, один из последних припозднившихся всадников решительно спешивается. В отличии от всех остальных, его плащ изорван, броня в беспорядке. Бросив копьё в траву он идёт к Нитаэль, словно забывая о существовании окружающих.
Снимая и на ходу отбрасывая в сторону шлем, Галахад улыбается. Артонис смотрит на происходящее с недоумением, но игнийцу, кажется, всё равно.
Галахад приближается к девушке и, почти как в тот раз, в нерешительности останавливается в полушаге. – Не представляешь, как я рад, что ты уцелела, – говорит, понижая голос, практически шёпотом.
Хмыкнув, старый солдат рядом с Нитаэль отступает назад, увлекая за плечо недоумевающего относительно всего происходящего Эллиота.
– Я был уверен… И, оказавшись не в силах завершить мысль, Галахад замолкает.
Помедлив ещё мгновение, шагает навстречу.
-
Финал не просто открытый, он прям нараспашку... Браво, Аккарин! Это было восхитительно. Ярко, захватывающе и абсолютно непредсказуемо. Чудесные эмоции и замечательное послевкусие... Большое спасибо за игру! Ее будет очень приятно вспоминать :)
|
[OST – ссылка]– Насколько я могу судить, армия Иссирона преследует убегающих эскалонцев. Это давно уже не битва. С момента вмешательства круга – резня, – ветеран сплёвывает, возвращая в ножны клинок. – Каждому достанется по заслугам. Для нас будет лучше двигаться к переправе. Лесом, чтобы не светиться без необходимости на берегу. Молодой игниец отходит в сторону, вытаскивая из ножен разбухшего тела игнийского утопленника уцелевший меч. Опустив голову, он приближается к Нитаэль, которая по-прежнему возится со шнуровкой. – Леди Нитаэль. Там, на переправе, вы были великолепны. Вы сражались совсем рядом со мной и… Я не видел ничего подобного в жизни. Меня зовут Эллиот, – он обеими руками почти торжественно протягивает девушке трофейный игнийский клинок. – К поздравлениям можно приступить непосредственно перед пиршеством, – недовольно бурчит старый солдат и, не дожидаясь остальных, быстрым шагом начинает двигаться в сторону леса. Достаточно углубившись, они меняют направление, практически бесшумно скользя сквозь листву к переправе. Пожар по-прежнему тлеет на противоположном берегу Лелиан, но здешний лес кажется девственно чистым, нетронутым. Лишь внимательный наблюдатель способен различить тут и там сломанные стебли кустарника, да попадаются кое-где мертвецы и срубленные эскалонскими топорами деревья. Обстановка совершенно не располагает к непринуждённому разговору – каждый член небольшого отряда напряжённо вслушивается в гнетущую тишину, разбавляемую лишь шелестящей над головами листвой. Стоит, впрочем, очередному порыву ветра донести отдельные голоса, как игнийцы сразу же замирают на месте. Там не свои. Эскалонцы. Пригнувшись и, кажется, почти припадая к земле, старый солдат осторожно крадётся в направлении голосов. Остальные следуют, практически не отставая, за ним – останавливаются лишь на краю обширной поляны, посреди которой в гордом одиночестве возвышается могучий вековой дуб. Ещё утром бездонно синее небо теперь затянуто дымом, сквозь удушливую пелену проглядывают грозовые тёмные тучи, на которые отбрасывают багровые отблески устроенные осадными орудиями маршала многочисленные пожары. Игния горит, бьётся в агонии. И, тем не менее, здесь и сегодня Игния побеждает. – Их всего трое, – сквозь зубы заявляет почти в полный голос по-прежнему безымянный для Нитаэль игнийский солдат и, выпрямившись во весь рост, первым выходит из зарослей. Поляна завалена трупами. Земля здесь потемнела от уже успевшей впитаться пролитой крови, изувеченные тела игнийцев и эскалонцев разбросаны повсюду в совершенно неестественных позах. Много тел, едва ли не несколько сотен. Кажется, здесь проходило одно из наиболее крупных локальных сражений. Старый солдат не дожидается Эллиота или же Нитаэль – переступив белокурую молодую игнийку с рассечённым лицом, слепо уставившуюся в тёмное небо единственным широко распахнутым глазом, он, не сбавляя шага, идёт к эскалонцам. С тихим свистом окровавленный клинок выскальзывает снова из ножен – двое чёрных солдат около дуба оборачиваются на звук и, едва заметив цвета Лесного Союза, срываются с места и бегут что есть сил в противоположную сторону. – Назад! – орёт было громогласно последний оставшийся, но, закашлявшись кровью, почти сразу же умолкает. Последний эскалонец сидит на траве, прислонившись спиной к стволу дуба. Его чёрная броня покрыта слоем запёкшейся крови и гари, глубокая ссадина на голове кровоточит и заливает лицо, часть шеи страшно обожжена, а из левого бока торчит обломок копья, пробившего нагрудник и глубоко вошедшего в живот воина. Вокруг эскалонца – несколько десятков разбросанных тел, с отрубленными головами или конечностями, тел едва ли не перерубленных пополам с неистовой силой. Чуть позади, в тени дуба, в землю гордо воткнуто чёрное знамя, угрожающе трепещущее на ветру. Он поднимает голову, исподлобья глядя на приближающихся игнийцев. Серые глаза горят холодом на практически неузнаваемом, изуродованном огнём и сталью, лице. Его шлем лежит в траве рядом, понуро красуясь перерубленными тёмными крыльями. Этот человек настолько изранен, что опознать его теперь практически невозможно. Но голос… Этот голос Нитаэль, по всей видимости, не забудет уже никогда. Кем бы ни был тот человек на переправе, она ошиблась. Тот офицер не был железным маршалом. Железный маршал прямо сейчас сидит перед ней.
-
Железный маршал прямо сейчас сидит перед ней.
-
Вот это поворот! Да, это не могло быть так просто - избавиться от Железного Маршала)
Игния горит, бьётся в агонии. И, тем не менее, здесь и сегодня Игния побеждает. Вдохновляюще. Очень.
|
– Фиби, хватит мультиков. Завтракать. С видимой неохотой сестра наконец-то отлипает от телевизора и плетётся к столу. Леонард любуется рыбками, не раздеваясь и терпеливо ожидая Амелию посередине гостиной. Перед тем как окончательно выйти на улицу, он обнимает поднявшуюся навстречу жену, ласково целует её и что-то негромко шепчет на ухо. После чего, улыбнувшись, выходит, придерживая для дочери дверь.
Снаружи темно. Уличные фонари разгоняют мрак, переливается весело рождественская гирлянда на веранде соседей. Снег продолжает медленно падать, постепенно образуя свежий слой на расчищенной совсем недавно дорожке.
Чёрный «ниссан» отца с включённым двигателем уже стоит, прогреваясь, перед воротами гаража. Очень холодно – снег летит в лицо, проникает за шиворот, оседает пластами на голове и плечах. С каждым произнесённым словом, каждым вдохом и выдохом, изо рта вырываются клубы тёплого пара.
Амелия забирается в салон автомобиля – печка работает, заботливо обдувая девушку направленными потоками раскалённого воздуха. Отец возится снаружи, счищая щёткой пласты снега с лобового стекла. Радио уже включено – сквозь акустические динамики в салон проникает приглушённая музыка.
– Да уж, ну и погодка, – жизнерадостно сообщает дочери Леонард, захлопывая за собой дверь. Он откидывает назад капюшон, включает дворники и несколько секунд наблюдает, как те смахивают налипающий стремительно снег с лобового стекла. «Ниссан» трогается с тихим урчанием, мимо в темноте проплывают знакомые декоративные оградки соседей и побелевшие под слоем льда ярко-синие обычно почтовые ящики.
Отец ведёт машину в своей привычной манере, педантично и заранее включая нужные поворотники, осторожно сбавляя скорость перед каждым переходом и даже самым незначительным перекрёстком. За окном плывут с самого детства знакомые декорации – небольшой супермаркет, дом мистера Баттлера, почтовое отделение.
– Говорят, снегопады продлятся до выходных, – сообщает отец, похлопывая ладонями по рулю. – Надеюсь ты не забыла про праздничный ужин? Уверен, у вас с Хлоей наверняка уже есть целая уйма планов для серии умопомрачительных рождественских вечеринок… Отца и Стива, пожалуй, объединяет только одно – бывает очень сложно понять, насколько серьёзны их изречения. – Но Фиби специально для тебя приготовила подарок. Так и не сказала мне, что это, но целых две недели выпрашивала по два доллара каждый день. Готов поспорить, что это тот самый фотоальбом, но она прибьёт меня, если узнает, что я хоть что-то тебе рассказал.
Отец смеётся и почти сразу в своей обычной манере внезапно перескакивает с темы на тему: – Как у вас дела с этим парнем, Оливером? Хитро посмотрев на Амелию, он снова целиком сосредоточивает внимание на дороге.
|
1 – NightmareПронзительно вскрикнув в оглушительной тишине, она просыпается. Будто почувствовав, начинает напевать будильник на валяющемся на тумбочке рядом с кроватью смартфоне. Тяжело дыша, садится, медленно подтягивая дрожащие колени к груди. Мокрая насквозь ночнушка липнет бесформенной тряпкой к лопаткам. Сердце бешено колотится, упрямо отказываясь признавать, что всё уже кончено. Снаружи ещё темно – желтоватый свет уличных фонарей проникает в комнату сквозь неплотно закрытые шторы и растекается пятнами по кровати. Телефон вибрирует и елозит по поверхности тумбочки, из динамиков льётся – сперва совсем тихо, но с каждой секундой всё громче и громче, популярный трек из числа лидеров текущего хит-парада. Одна из новых возможностей приложения, случайная песня каждое утро вместо привычного раздражающего звона будильника. Сидя на кровати в своей спальне на втором этаже, Амелия слышит, как дом внизу оживает. Закипает со свистом чайник, льётся вода на кухне, мама что-то негромко говорит Стивену и тот с запозданием отвечает. Телефон продолжает вибрировать, мелодия играет уже практически во всю доступную громкость. Перед глазами Амелии по-прежнему стоит та фигура, образ которой, как она не пытается его ухватить, с каждым мгновением ускользает в небытие, стираясь из памяти. В голове ещё скрипят натужно несмазанными цепями качели, а окна взрываются ослепительными россыпями багровых осколков. Проходит по меньшей мере минута, прежде чем сердцебиение замедляется. Восстанавливается дыхание, пронзавший всё тело страх отступает. Амелия не слышит, как приоткрывается дверь – узкая полоска света проникает в спальню из коридора. – Амелия, ты проснулась? – Клэр с прищуром вглядывается в темноту, улыбаясь. Девушке никогда не удавалось понять, как её мама умудряется ежедневно казаться настолько бодрой и жизнерадостной в такую несусветную рань. – Можешь не спешить, отец подбросит тебя до колледжа. Она прислоняется к дверному косяку плечом, длинные светлые волосы горят золотом на фоне освещённого коридора. – Постарайся воодушевить его, ладно? Я сделала всё, что могла, но ты же знаешь, как он относится к стоматологам. Вздохнув, Клэр выходит, аккуратно притворяя за собой дверь. – Ждём на кухне, кофе уже готов, – её голос доносится до Амелии с лестницы.
|
Поверженный офицер заваливается назад и медленно падает. Течение реки уносит мертвеца прочь, вместе с другими телами. Кровь неторопливо стекает вниз по лезвие игнийского меча – Нитаэль поднимает голову и видит, что смерть предводителя не прошла незамеченной. Объединённая армия Лесного Союза наступает с новыми силами. Свистят стрелы, сверкают на солнце клинки и наконечники копий. Игнийцы врезаются в колеблющийся в нерешительности чёрный строй – те держатся и, кажется, невозможно поверить, что хоть что-то способно смять эту стальную непоколебимую выдержку. Но вместе с первым солдатом, бросившим в воду копьё, вместе с первым эскалонцем, повернувшимся спиной к яростному отчаянному натиску, строй рассыпается. Отдельные солдаты продолжают сражаться, разворачивая на ходу бегущих соратников. Другие в ужасе бросаются врассыпную, сбивая с ног и своих, и врагов. Всего несколько секунд – и переправа превращается в хаос. Задние ряды чёрной армии напирают, в то время как передние ломятся назад что есть сил, то и дело предпочитая дающие обманчивую надежду воды реки бескомпромиссной и безжалостной стали. Нитаэль видит, как не ведавшая прежде поражений эскалонская машина войны разваливается на части. Паника завладевает чёрными пехотинцами – дрогнув и лишившись дисциплины однажды, они оказываются не в силах восстановиться. Игнийцы давят, и, хотя конец битва ещё безумно далёк, Нитаэль понимает – здесь и сейчас они уже победили. С одобрительным рёвом её солдаты наседают на эскалонцев, настигают и давят бегущих, гасят отдельные очаги упрямого и обречённого сопротивления. И, в этом хоре всеобщего победоносного ликования, лишь один голос, перекрывая другие, кричит в диссонанс. – Назад! Все назад! Отступаем, мать вашу! В недоумении, Искра оборачивается. Гиллиан стоит на середине реки, срывая горло пытается отдать приказ к отступлению. Он рывком разворачивает одного из бегущих мимо солдат за плечо, орёт что-то ему прямо в лицо, пытается вразумить. Но зачем отступать, когда сражение выиграно? Когда объятые ненавистью и жаждой возмездия игнийцы с каждой минутой настигают и карают всё больше врагов? Гиллиан трясёт остановленного солдата за плечи, бьёт того ладонью по лицу, пытаясь привести в чувство. – Все назад! – орёт снова, буквально сгорая от беспомощной злости. Поднимает руку и, отчаявшись, опускает. Расталкивая воду, пробивается вперёд, к Нитаэль. – Проклятая ведьма! – теперь он орёт уже ей в лицо, единственный глаз горит лютой злобой. Он хочет сказать ещё что-то, но вместо этого сплёвывает в воду. – Слишком поздно, – рычит негромко. – Уже слишком поздно. Поднимает руку, указывая в сторону, в небо. В сторону холма в отдалении, того самого, который был выделен под нужды Круга согласно первоначальному плану. Теперь и Нитаэль видит это. Вихри энергии, срывающиеся с вершины холма и рвущиеся неистово в небо. Невесть откуда взявшиеся облака, закручивающиеся в небольшой локальный водоворот. Прорезающие клубящиеся тучи разноцветные всполохи молний. – Чёртова ведьма, – глухо повторяет Гиллиан, сжимая пальцы в кулак. – Она уничтожит всех нас. И, словно вторя его словам, торнадо срывается с вершины холма. Вбирая в себя листву деревьев, разрываемый на части разноцветной энергетической статикой, вихрь мягко касается вод Лелиан вдалеке, вбирает их в себя и закручивая. Наступающие игнийцы и бегущие эскалонцы в подавляющем большинстве замирают и останавливаются. Все как один смотрят на колоссальных размеров магический ураган, стремительно перерастающий в нечто принципиально иное. Будто ярость самой природы, река несёт колоссальную исходящую пеной волну к переправе. Бежать слишком поздно. Изменить хоть что-то нельзя. Волна мчится, отбрасывая на обманчиво спокойную поверхность реки перед собой глубокую тень. Волна заполоняет собой всё, закрывая кроны горящих деревьев, горы на горизонте и само солнце. – Вдохни поглубже, Нитаэль, – мрачно сообщает шёпотом Гиллиан. – Будь она проклята. Вода, сплошной стеной будто бы зависшая на мгновение над застывшей в предвкушении переправой, приходит в движение, всей своей массой падая вниз. 3 – After the Storm Холод и тьма. Пустота, лишённая звуков, мыслей, дыхания. Сквозь пустоту пробиваются смутные воспоминания о минутах отчаянно потраченной впустую борьбы. Мышцы, тщетно борющиеся с буйством стихии. Горящие лёгкие, молящие о глотке холодного воздуха. Темнота под водой, прорезаемая косыми лучами редкого солнца – тела друзей и врагов, проносящихся мимо в общем водовороте. Вынырнуть на поверхность не получается. Течение утаскивает дальше и глубже. В какой-то момент противиться желанию вдохнуть уже невозможно – и, вместо желанного кислорода, в лёгкие с резкой болью врывается бурным потоком ледяная вода. Несколько секунд агонии предшествуют пустоте. Отсутствию мыслей, гнева, страха, самосознания. Сквозь абсолютное спокойствие пробиваются далёкие приглушённые голоса. Голоса, которые не значат теперь ничего. Люди говорят что-то, но смысл сказанного ускользает, не оставляет даже следа в голове. – Ещё одна! – Вытаскивай её… – Жива? – Пока ещё дышит… Что-то мешает спокойствию. Ноющая тупая боль в груди, толчки. – Давай же! Дыши, мать твою! Не хочется думать, не хочется понимать. Незнакомцы причиняют ей боль. Очень холодно. Больно и холодно. Солнечная вспышка прорезает окружающий мрак. Речная вода, раздирая гортань, толчками выходит сквозь горло из лёгких. Перевернувшись на локте, Нитаэль отчаянно кашляет, выплёвывая на прибрежный песок жидкость вперемешку с водорослями и кровью. Знойный день сменился тёмными сумерками. Небо затянуто дымом пожарищ, перед глазами Нитаэль лишь бесцветный серый песок. Кто-то стащил с неё плащ, нагрудник, разорвал бесцеремонно тунику. Ребра болят, отчаянно молят о помощи под рёбрами лёгкие. Волосы свисают мокрыми паклями по бокам, каждый новый вдох обжигает. – Жива, – сообщает кто-то рядом самодовольно. Подняв голову, Нитаэль видит опустившегося около неё на колени игнийца – сам грязный и мокрый он, тем не менее, жизнерадостно улыбается. – Ты чьих будешь, милашка?
-
Вода, сплошной стеной будто бы зависшая на мгновение над застывшей в предвкушении переправой, приходит в движение, всей своей массой падая вниз.
-
Один из сильнейших постов этой ветки. Просто великолепно - от начала и до конца. Прочувствованно, продуманно. Живо и мощно. Браво!
И да... – Проклятая ведьма! – теперь он орёт уже ей в лицо, единственный глаз горит лютой злобой. Я была в абсолютной уверенности, что это про Нитаэль, и поворот оказался еще неожиданнее))
|
Эскалонский офицер, не отрываясь, смотрит на Нитаэль – злость, ненависть, беспринципный фанатизм вперемешку с решимостью в серых беспощадных глазах. Он стоит впереди, в нескольких шагах перед собственным строем. Открытый, уязвимый, даже без шлема. И, тем не менее, не демонстрирует и малейшего намёка на страх.
Эскалонцы синхронно шагают, заставляя отдельных отщепенцев вливаться в общую линию. Вода здесь доходит почти до середины бедра – чёрный офицер медленно идёт к Нитаэль, сплёвывая на ходу в реку. – Подойди ближе, игнийская сучка, – успевает разобрать Нитаэль за мгновение до того, как воодушевлённые её криком игнийцы срываются с места, бросаясь в атаку.
Бежит и она. Продираясь сквозь воду, скользит вперёд первой, приканчивая на ходу несколько отдельных отколовшихся эскалонцев. Впереди – человек, позади которого растёт и надвигается чёрный строй. В последнее мгновение офицер смещается в сторону, начиная обходить полукругом.
Он продолжает упрямо смотреть прямо в глаза Нитаэль – суровый, сосредоточенный, напрочь лишённый выдающей дилетанта привычки не отрываясь наблюдать за непосредственно лезвием.
Клинок Искры взлетает – и, едва ли не впервые за этот бой, встречает не плоть, но сопротивление. Мечи скрещиваются с металлическим лязгом – мгновение неразрывного зрительного контакта, и эскалонец первым с прокруткой высвобождает клинок, едва не вынуждая девушку выпустить от неожиданности собственное оружие.
Почти сразу бьёт снова, размашистым горизонтальным ударом. И Нитаэль понимает, что имеет дело с по-настоящему талантливым и опытным фехтовальщиком.
Игнийка парирует – рука немеет, отдача пронзает тупой болью напряжённые мышцы. То странное чувство, необъяснимое вдохновение, что вело Нитаэль вперёд теперь будто бы испарилось, развеялось, схлынуло. Развеялась эйфория, провидение бескомпромиссно скрыло от взора девушки будущее.
Вокруг хаос и неразбериха, взявшие было передышку армии с новыми силами сходятся. Воды Лелиан пенятся и бурлят под ногами, ледяной ветер налетает порывами вперемешку с холодными брызгами. Но теперь кажется, что всего этого на самом деле просто не существует. Армий, эскалонцев, игнийцев, Сердца Леса и Железного Кодекса.
Только этот человек, с его яростным натиском и не ведающими пощады стальными глазами. Выпад Нитаэль по касательной задевает чёрный нагрудник. Лезвие меча офицера проносится в опасной близости от уха Искры, обдавая одновременно жаром и холодом. Он атакует снова и снова, вынуждая нервничать, защищаться. Нитаэль ищет, но не может найти ни единого окна для по-настоящему хорошей атаки.
Рука деревенеет, страх оступиться в потревоженной мутной воде нарастает неумолимо. Меч офицера вновь поднимается – лезвие горит в лучах солнца, вода вперемешку с кровью стекает вдоль дола. Нитаэль почти с неохотой поднимает клинок для парирования – уже предчувствуя новую вспышку ноющей боли в предплечье…
Стрела с синим оперением вонзается в плечо чёрного офицера, заставляя того замереть, отсупиться. Битва, бушующая вокруг и забытая, бесцеремонно напоминает о собственном существовании. На лице эскалонца проступает недоумение, быстро сменяющееся крепнущим удивлением.
Практически невозможно представить более подходящий момент для ответной атаки.
-
Битва, бушующая вокруг и забытая, бесцеремонно напоминает о собственном существовании.
-
Он продолжает упрямо смотреть прямо в глаза Нитаэль – суровый, сосредоточенный, напрочь лишённый выдающей дилетанта привычки не отрываясь наблюдать за непосредственно лезвием. Даже зная результат куба, читать про бой с таким противником было страшненько))
|
Не останавливаясь, Нитаэль вбегает в ледяную прозрачную воду. Та моментально затекает внутрь сапог, ткань брюк пропитывается и липнет к коже на голенях. Сражение впереди совершенно не похоже на то, которая девушка совсем недавно оставила. Никаких ровных порядков, ни единого намёка на холодный расчёт. Она видит зелёные плащи, спины и затылки игнийцев – широкая переправа намертво перекрыта внушительной частью армии лесного союза. Ещё находясь на относительном возвышении, девушка успевает окинуть взглядом полную картину развернувшейся схватки – ровные ряды наступающих эскалонских копейщиков, строй которых ближе к середине реки смешивается и теряет опрятность. Чёрные солдаты и игнийцы сходятся, рубя друг друга почти по пояс в воде. Снова отрывистые крики, вновь холодный лязг стали. И вездесущие барабаны.
Она мчится вперёд, река становится глубже. Течение проносит мимо кровь, то и дело уносит в безмятежную даль всё новые и новые трупы. В несколько минут она добирается до задних рядов намертво стоящих игнийцев – те ещё сохраняют какое-то подобие боевого порядка, однако поверх их голов прекрасно видно разноцветное месиво из чёрных и зелёных солдат. Теперь Нитаэль уже не может различить противоположный берег – она способна лишь представлять, как всё новые и новые чёрные пехотинцы появляются на смену павшим из леса. Поют где-то позади игнийские луки – стрелы свистят над головой, уносясь порывисто вдаль.
Хаос, неразбериха. Расталкивая игнийцев, Нитаэль пробирается дальше. Кто-то в недоумение оборачивается – на девушку из-под шлема смотрит бледное, испуганное и совсем молодое лицо. Один из солдат едва не тыкает её с перепугу копьём – Искра уверенно отводит ладонью лезвие в сторону, продолжая шагать. Некоторые, своевременно замечая её, расступаются. Никто не понимает, куда и зачем именно она движется. Она и сама не понимает. Она просто идёт.
И вот на смену соратникам приходят тёмные и угрожающие фигуры врагов. Первые ряды лесного союза и эскалонцев смешались – взлетает шипастая булава, кроша плечо и доспех одного из солдат. Выстреливает копьё, пронзая насквозь замешкавшегося эскалонца. Сдавленные команды, вдохи и выдохи, плеск воды и уносимые течением новые трупы.
Ещё один шаг – и она наконец-то врывается непосредственно в схватку. Налетевший порыв ветра развевает волосы девушки, бросая в лицо капли воды. Блистательной тенью она скользит среди своих, подбираясь к врагам. Огибает игнийца – и на пути вырастают сразу несколько эскалонцев. Совсем близко, можно протянуть ладонь и дотронуться.
Вот только они не собираются её трогать. Натужно взревев, первый бросается на Нитаэль, размахивая над головой двуручной секирой. Спотыкается, запнувшись о неровное дно – меч Искры входит точно в глазную прорезь чёрного шлема и выныривает назад, окрасившись красным.
А дальше Нитаэль уже не думает ни о чём. Удары сердца подстраиваются под ураганным ритм барабанов – смертоносным безжалостным ветром она мчится вперёд. Никогда прежде девушке не приходилось чувствовать хоть что-то отдалённо похожее. Никогда прежде она не сражалась именно так.
Двое копейщиков огибают Искру с разных флангов – лезвие меча взлетает, описывая вспыхнувший ослепительной молнией полкруг. Древко первого копья перерублено, горло второго солдата вскрыто по касательной виртуозным ударом. Меч Нитаэль рвётся дальше, кровь вперемешку с водой срывается с лезвия. Она продвигается вперёд, убивая.
Предвосхищая любую попытку причинить себе вред. Она врывается в гущу схватки, выкашивая чёрных солдат одного за другим. Те сперва пытаются остановить её – после начинают будто бы невзначай непроизвольно смещаться с дороги. Она слышит позади себя отдельные одобрительные крики. Некоторые игнийцы останавливаются, невольно опуская оружие и завороженно наблюдая за блистательным танцем. Отдельные возгласы позади сливаются воедино – в восторженный рев, в котором превалирует единство, в котором полыхает надежда.
И игнийцы объединяются позади неё, восстанавливая утраченные порядки. Продвигаются по оставленной кровавой просеке, наступая. Эскалонцы, напротив, отходят назад, отдельных солдат поджимает сзади их собственный строй. Меч Нитаэль на излёте перерубает кисть эскалонца – с диким воплем тот отшатывается назад, пытаясь прижать к груди хлещущий из жуткой раны кровавый фонтан и, оступившись, срывается в воду.
Она продолжает идти, оставляя позади большую часть игнийского строя. Теперь все эскалонцы сторонятся её, пятятся, отступают. Строй копейщиков не пускает отдельных пехотницев назад, но те панически вжимаются спинами в собственные ряды. Сражение затормаживается. Возникает заминка. Подавляющее большинство вырвавшихся вперёд эскалонцев мертво, оставшиеся отчаянно жмутся назад – некоторые предпочитают вовсе спрыгивать в реку в тяжёлых доспехах, едва завидев приближающуюся к ним Нитаэль.
Чья-то тяжёлая рука опускается на плечо – не без труда останавливая машинально сорвавшийся было меч, девушка бросает быстрый взгляд назад. Позади неё стоит Гиллиан – его плащ напоминает мокрую тряпку, повязка на глазу побагровела от крови, тёмное пятно на боку стремительно расползается. Она видит игнийцев – теперь всего лишь в нескольких шагах позади, ощетинившись мечами и копьями, они приближаются. – Что ты здесь делаешь, Нитаэль? – хрипло рычит одноглазый.
– Это всего лишь один человек! – эскалонский лай впереди. Командный голос, звучный поставленный. – Сражайтесь, собаки! НЕ ОТСТУПАТЬ! Источником голоса оказывается чёрный офицер, позабывший как видно где-то свой шлем. Жёсткое сухое лицо, выступающие скулы и цепкий взгляд серых глаз – с ненавистью он исподлобья смотрит на Нитаэль и, расталкивая чёрный копейщиков, выходит вперёд. – В АТАКУ! – орёт, поднимая к небу клинок. – ЖЕЛЕЗО ВНУТРИ! – ЖЕЛЕЗО СНАРУЖИ! – отзывается не слишком стройный хор голосов. И ряды копейщиков синхронно делают шаг.
-
Очень мощно. Искровость в хаосе...
-
– Это всего лишь один человек! – эскалонский лай впереди. Командный голос, звучный поставленный. – Сражайтесь, собаки! НЕ ОТСТУПАТЬ!
|
|
|
Секунды, проведенные Леди Элен во внутренней борьбе, казались Гюставу минутами. Не часами, настолько субъективное время не растягивается, если не верить в пролетающую в смертельной опасности перед глазами жизнь. Но страх того, что собрат (или сестра) по оружию не внемлет голосу разума, заставлял кровь бурлить, обостряя рефлексы до предела, тщательно расширенного тренировками Корпуса. И видит Бог, Волкер никогда не хотел, чтобы источником этого нервного возбуждения был другой Охотник Корпуса. Хотя, справедливости ради, никогда не исключал такой возможности. Некоторые Охотники заходили слишком далеко, и, чтобы поймать их и посадить на скамью подсудимых, простых людей было мало. Корпус готовил людей, способных сражаться с монстрами. Хотя выражение "чтобы поймать монстра, нужно самому стать монстром" было бесконечно ложным, для поимки беглого Охотника нужны были бойцы, прошедшие подготовку Корпуса. Но это были единичные случаи. Гораздо чаще превысившие даруемые королевской лицензией права Охотники не понимали, что совершили. Они теряли свою человечность, способность сопереживать тем, кого защищают, и сосредотачивались на Охоте, пока она не пожирала их душу. Со временем становится все легче и легче заменять боль при виде очередного разорванного чудовищем трупа полными гордости и ярости сопротивляющегося тьме человечества словами про устранение любой угрозы и про не имеющую значение цену, превращать жизни в сухие строчки доклада о результатах охоты. Волкер видел нечто похожее на войне, как солдаты теряют способность чувствовать. Привязываться к человеку, зная, что он может в любой момент умереть, тяжело, а когда раз за разом проходишь через смерть близких, пусть и ставших таковыми за несколько месяцев, недель или даже дней человек, начинает казаться, что куда лучше отрешиться, чем опять и опять терпеть эту боль. Гюстав, хотя и не прятался в ставке, вопреки желанию родителей и настоянию знакомых и "друзей", видевших в нем трамплин для своей политической карьеры, все же был достаточно далек от обычных солдат, и даже среди офицеров близких знакомых у него было немного. Происхождение, которое в обычном мире заставляло людей виться вокруг него стаями, на поле боя создавало вокруг него какую-то ауру отчужденности. Слепым, однако, его это не делало. Смотря на Элен, на ее наградной крест, которым она так дорожила, он переживал целую гамму эмоций. Страх, что ситуация будет развиваться в худшем направлении, и придется поднять оружие против своего. Вызванную предполагаемым пониманием обстоятельств, которые заставили ее так реагировать, жалость, признанием которой он никогда бы не нанес Элен оскорбления. Сочувствие тому, как она старалась всеми силами защитить их от угрозы, которая была для них незрима, пусть и не столь страшна, как это казалось самой охотнице. И надежду, ту искру, за которую Гюстав всегда цеплялся в самые темные минуты. Надежду на то, что все еще не слишком поздно, и можно будет попытаться как-то сделать так, чтобы в следующий раз она не поднимала оружие против простых людей с намерением убить из подозрения. Как - Волкер пока не знал. Нескольких минут знакомства слишком мало, чтобы понять, как приступить к изменению сложившихся в ходе непростой жизни принципов и идей. Но попытаться он считал своим долгом. Поэтому, он просто кивнул. Почувствовав себя виноватым немного. Из-за возраста, из-за уверенных слов в нем увидели более опытного. В то время как, вполне возможно, вся разница была лишь во взглядах. После чего повернул голову к старухе. - Frau Бриджет, мы прибыли, чтобы очистить это место от нечисти. Я вижу, что слишком поздно, чтобы помочь многим. Но сожалениями и извинениями делу не поможешь. Он оглянулся на труп. Потом перевел взгляд на дом. - Что-то оберегает вас от вреда, но, если эта защита пропадет, Корпус в нашем лице приложит все усилия, чтобы защитить вас. Как и всех, кто будет нуждаться в защите. Но мы не стража, и в ночной дозор не ходим. Мы защищаем, нападая. Мы уничтожаем нечисть в ее гнездах. Вы можете нам помочь, рассказав о "Ней", о том, что случилось с этой несчастной Кэтрин, и об этих двух девочках в вашем доме.
-
Мудрость и тонкое душевное чутье.
-
Со временем становится все легче и легче заменять боль при виде очередного разорванного чудовищем трупа полными гордости и ярости сопротивляющегося тьме человечества словами про устранение любой угрозы и про не имеющую значение цену, превращать жизни в сухие строчки доклада о результатах охоты.
-
Смотря на Элен, на ее наградной крест, которым она так дорожила, он переживал целую гамму эмоций. Страх, что ситуация будет развиваться в худшем направлении, и придется поднять оружие против своего. Вызванную предполагаемым пониманием обстоятельств, которые заставили ее так реагировать, жалость, признанием которой он никогда бы не нанес Элен оскорбления. Сочувствие тому, как она старалась всеми силами защитить их от угрозы, которая была для них незрима, пусть и не столь страшна, как это казалось самой охотнице. И надежду, ту искру, за которую Гюстав всегда цеплялся в самые темные минуты. Надежду на то, что все еще не слишком поздно, и можно будет попытаться как-то сделать так, чтобы в следующий раз она не поднимала оружие против простых людей с намерением убить из подозрения. Ох ты как здорово.
|
|
Первой реакцией Элен было вспыхнуть и наорать на идеалиста, посмевшего встать между ней и жертвой. Да как он посмел! Здесь поле боя, а не пансионат благородных девиц, где все раскланиваются со всеми и изъясняются только высоким штилем! В Гримфолде – как там, в горах: кругом враги, даже если некоторые из них скрываются под личиной обывателей! Нельзя остаться на территории противника не запятнанной сношениями сними! И даже если старуха сумела это сделать, ее смерть будет меньшим злом! Девушка даже начала: - Да как вы…, - но своевременно прикусила язычок. Дело даже не в том, что выяснять отношения перед гражданскими или, тем паче, потенциальными противниками – верх глупости. Слова лорда Волкера напомнили, что она – не полноценный охотник, а всего лишь алхимик, чье основное дело варить зелья, а не носиться по миру в поисках врага. А вот благообразный собеседник ее – наверняка профессионал в своем деле, куда она, не спросясь, полезла. Значит ли это, что она как те солдаты, вернувшиеся телом домой, но душой оставшиеся в Кафиристане, что стреляли на любой резкий звук, убивая подчас невольно родных и друзей?
На краткий миг стрелок замерла, пока в голове устроили короткую пикировку Элен-алхимик и Элен-солдат: - Лучше разругаться со своими, но сохранить им жизни! - Убивая невинных, мы становимся не лучше чудищ… - Где гарантия, что она не тварь!? И что призраки или вампиры, кто там эти девицы, не нападут на нас!? - Никакой. Но Густав похож на опытного охотника, и знает повадки монстров лучше, чем мы с тобой… - От пули, клыков или старости – старая перечница все равно скоро подохнет! - Тогда убивать всех стариков? И детей вместе с матерями топить, потому что все равно они умрут? - Лучше убить десяток невиновных, но спасти сотни! На войне не миндальничают! - Нет… Решаю я. Мы не в армии, и теперь я всего лишь алхимик… Пускай другой ведет и решает, а я буду плыть по течению…
С искаженным, горьким лицом, полном смеси непонимания и раздражения, словно бы через силу преодолевая невидимый барьер, охотница скрюченными, как когти птицы, пальцами потянулась с висевшему на груди кресту. Почувствовав кожей прикосновение холодного металла, она задержала руку на секунду, а потом, резко отцепив награду, бросила ее в карман. И тут же ее лицо разгладилось, сузившиеся в жестком прищуре глаза распахнулись, предавая лицу выражение некоторого наивного удивления. Даже державшие мушкет руки вцепились в него как-то неловко, словно непривычно. Дернувшись как от удара бича и чуть сгорбившись, она посмотрела снизу вверх на благородного мужчину расширившимися глазами, прежде почти стальными, а ныне словно поддернутыми пеленой тумана: - И-извините, коллега. В-вы, наверное, правы. И всяко опытнее. Так что приказывайте, - она сглотнула, - Лучше любое единоначалие, чем полная самостоятельность всех и вся, - она повернулась к Вергаре, словно ища поддержки, - верно, лорд Эрнесто?
|
Эрнесто внимательно вглядывался в черты лица, мимику, и особенно глаза женщины. И - с некоторым разочарованием - отметил, что не видит там того, что ожидал бы увидеть. Не промелькнула во взгляде женщины сумрачная тень затаившегося хищника, не прозвучали, даже на краткий миг, оттенки властного голоса зверя. Быть может, создание ночи слишком искусно скрывалось? Быть может, быть может.
Вергара повернулся к Волкеру. Кажется, этот подтянутый, чопорный мужчина, выглядевший так, будто он не только вызубрил наизусть кодекс Корпуса, но сам же его и написал, не одобрял действий Эрнесто. Зандагарец не мог его винить, зачастую он, Вергара, сам бы затруднился объяснить, чем продиктованы иные его поступки. Но чутье редко его подводило, и в данный момент оно хранило молчание. - Не думаю, - сообщил охотник коллеге тихо, вполголоса, - что она опасна. Во всяком случае, напрямую. По-моему, это самая обыкновенная старуха. Чокнутая, конечно, и с любопытной историей за плечами, но все-таки человек. Судя по всему, наши полномочия и статус ее не очень то впечатляют, может, стоит попробовать ей подыграть?
И именно в этот момент за дело взялась леди О'Ниалл. Отрывистые, резкие фразы, в которых звучали отголоски военных маршей. Опять какие-то невидимые дети, горящие глаза. И куда только подевался ее тихий, неуверенный голос с вечным заиканием?
Неприятности. Проблемы, неурядицы, невзгоды. Самое неприятное в неприятностях - они чертовски хорошо работают сообща, как слаженная команда, как затаившаяся в тумане стая волколаков. Какие то минуты назад вокруг были пустые улицы, но сейчас - изуродованный труп незнакомки, появление нового охотника, сумасшедшая старая ведьма и Элен О'Ниалл, которая не то страдала от галлюцинаций, не то находилась под искусно наведенным мороком. Каждый из этих пунктов заслуживал отдельного пристального рассмотрения, но разумеется, такой роскоши как возможность поступательного решения вопросов жизнь, даже в порядке исключения, предоставлять не собиралась. Вот они, издержки отсутствия практических навыков охоты в коллективе. Сейчас, конечно, отличный момент чтобы устроить сцену, настоять на своем, выставить друг друга полными идиотами, начать препирательства, разбирательства и дебаты. Или же попробовать, просто попробовать наступить на горло своему эго и сыграть партию в этой увертюре, не пытаясь упрямо диссонировать с ансамблем либо во что бы то ни стало завладеть дирижерской палочкой. Встретить несущийся навстречу снежный ком неприятностей сплоченной командой, черт побери. И разумеется, коль скоро ты вознамерился изменить мир, начинать нужно с себя. Вергара едва заметно кротко вздохнул, и кивнул Элен. Пришло время заново учиться доверию.
-
Вот они, издержки отсутствия практических навыков охоты в коллективе. Сейчас, конечно, отличный момент чтобы устроить сцену, настоять на своем, выставить друг друга полными идиотами, начать препирательства, разбирательства и дебаты. Или же попробовать, просто попробовать наступить на горло своему эго и сыграть партию в этой увертюре, не пытаясь упрямо диссонировать с ансамблем либо во что бы то ни стало завладеть дирижерской палочкой. Блестяще!)
|
Господа мужчины, вместо того, чтобы делать дело, занимались банальными переговорами, лишь самым касательным образом имеющими отношение к делу: и то, у этого новенького – Густава. Лорд Вергара был мягкоречив и весьма изящен в своих намеках, лорд Волкер – тверд и незыблем, как скала, и пытался даже вернуть разговор в изначальное русло. Хотя не стоит, наверное, так безапелляционно осуждать коллег: у них наверняка есть свои планы и идеи, которыми просто невозможно поделиться – они-то куда опытнее ее, всего лишь алхимика. Но все-таки, все-таки… Всему мешало одно маленькое, но паскудное «но». Господа охотники не видели того, что видела она. Казалось бы, лишь на миг стоило моргнуть, скрыв глаза за стеной век, как две бледные тени рассеялись, словно их и не было. Те мертвые, которых она видела, так себя не вели. Вообще они в большинстве своем были весьма разговорчивы и активны: либо, как когда-то, изливали крошке-Элен душу, описывая выпавшие на их долю мучения, либо грозили карами земными и небесными, желая превратить ее в бифштекс с кровью. Но уж точно не стояли тихонечко какое-то время, а потом исчезали. А вот вампиры, понявшие, что их раскрыли, так повести себя вполне могли. И сейчас эти милые девочки, пока пожилая леди заговаривает зубы двум здоровым мужикам, крадутся к окнам ли, к выходам ли, чтобы подзакусить неосторожными охотниками.
- Молча-ать, - командирским тоном гаркнула Элен, - здесь вопросы задаю я! Вы или объясняете незамедлительно свет в ваших глазах, присутствие девочек, которых никто, кроме меня не видит, или я стреляю на поражение. Коллеги – выдвигайтесь вперед. Остерегайтесь атаки двух особей – они пропали из вида. И леди этой тоже. Бернард, не спать, контролировать тыл и стрелять по всему, что не мы.
Плевать, если старуха – гражданский. Плевать, если она сумасшедшая. Если она окажется невинной жертвой – лейтенант О'Ниалл ее жалеть не будет. Это допустимые потери: безопасность отряда прежде всего. А мирное население как страдает, так и будет страдать – такая у них доля. Но если эта чертовка в черном человек и пособница своих зубастеньких внучек… Если она останется в живых после боя, то ей не поздоровится. Как-то на тропке в один из «непримиримых» кишлаков взвод Элен задержал чиновника из белых колониалов. Обыскали и узнали, что этот урод в седельных сумках вез пистоли и патроны фидайюнам. Ну ничего, накормили негодяя содержимым патронташей. И если первый он, давясь и бледнея, заглотил, то на втором посинел весь и преставился. Вот что-то подобное, с поправкой на местную специфику, конечно, можно провернуть с этой старой перечницей. А что вы хотите? Это война-с.
|
Эскалонцы делают то же, что привыкли делать всегда. Их главная сила не в экипировке, не в вооружении, не в гении полководцев – их сила в дисциплинированности. Железо внутри, железо снаружи – один из постулатов Кодекса, который маршал поднял на собственное знамя и сделал непреклонным бескомпромиссным девизом. И его люди соответствовали. Умирая и побеждая. Слаженные, синхронные действия. Никакой паники, суеты. Выстрел из арбалетов по разворачивающимся колоннам – холодная расчётливая перезарядка под прикрытием надёжных щитов. Ничего лишнего – они собираются взять превосходящего количественно противника качеством и измором.
Звонкий голос Нитаэль разносится над поляной, перекрывая шум боя. Первые колонны её армии уже развернуты, стрелки целятся, доводя тетиву до самого уха. Игнийские лучники лучшие в мире – и если кто-то способен виртуозно всадить стрелу в щель забрала, то именно они. Эскалонские арбалетчики поднимаются – щёлкают арбалеты, поют игнийские стрелы. И кровь фонтанами хлещет на сверкающую от росы утреннюю траву.
Нитаэль видит, как падает с арбалетным болтом в груди одна из игниек. Как оседает с пробитым насквозь горлом другой. Видит, как один из эскалонцев спотыкается и обрушивается на землю горой плоти и стали. А в следующую секунду картина смазывается, превращается в хаос, в котором перестают что-либо значить отдельные жизни и смерти.
Пение стрел, холодные щелчки арбалетов. Свист проносящихся мимо зарядом. Роллан с его идиотским нелепым щитом.
Испокон веков игнийцы живут в идеально организованном мире, в симбиозе с самими собой и судьбой. Прорицательницы лесного союза способны достаточно точно предсказывать будущее – и, до тех пор, пока предсказания предвещают века мира и процветания, всех целиком и полностью устраивает положение дел. Легко соглашаться с судьбой, которая пророчит тебе долгую жизнь и безмятежную старость. Но как же быть в те моменты, когда прорицательницы видят океаны крови и пепелища пожарищ в видениях? Как быть в те минуты, когда предрекают конец Сердца Леса, изничтожение целой расы, цепи на запястьях игнийцев и чёрные знамена на башнях их городов? Когда леса охватывают пожары, а реки окрашиваются кровавым багрянцем?
В подобные моменты в дело и вступает Искра. Древняя кровь, благородная кровь. Люди, над которыми не властны оковы судьбы. Люди, не способные видеть будущее, но способные на него жестко и бескомпромиссно влиять.
Если привычный порядок предвещает лишь трагическую кончину и неминуемый рок, то имеет смысл бросить мир в хаос. Разорвать нити судьбы, разорвать одни пути и построить на их руинах совершенно другие. Нитаэль – искра. Пусть даже и понятия не имеет, что и как именно должна делать.
И в ту секунду, когда уши режет отрывистый лай эскалонских команд… Когда белый ухмыляющийся череп развевается перед глазами на чёрном знамени элитной бригады… Когда умирают подчинённые, друзья, соратники…
Ход времени будто бы замедляется.
Кровавые росчерки в утреннем воздухе. Болт, просвистевший в опасной близости от головы в последнее мгновение отклонившейся в сторону Нитаэль. Предсмертные стоны на двух языках. Надрывные взаимоисключающие команды множества офицеров. Взводимые стремительно арбалеты.
И Нитаэль, будто застывшая посреди всего этого кошмара. Издевательски синее небо прорезает огненный шар. Один из зарядов осадных орудий железного маршала врезается в землю совсем рядом, с треском ломая стволы деревьев. Огонь распространяется в разные стороны по траве, взбирается по сухой древесине к листьям и кронам. Потоки времени сходятся воедино, переплетаются.
И девушка понимает. Эскалонцев меньше, значительно меньше. Они это знают, собираясь продолжать на своих условиях выгодную для них позиционную перестрелку. Этот путь не ведёт никуда – потери будут чудовищные, успех призрачен и безумно далёк. Вместо этого она может ударить. Совсем скоро мир вспыхнет, зелёный лес станет красным. Мир станет миром жара, дыма и с лязгом встречающейся холодной стали.
Если оставаться на месте, продолжая позиционную перестрелку, то всё это закончится полным разгромом объединённой армии Лесного Союза. Есть два способа бросить поток времени в хаос. Это похоже на беспочвенное совершенно необоснованное ничем озарение, но Нитаэль знает – её присутствие прямо сейчас необходимо на переправе. Эскалонцы не могут победить, но способны тянуть время достаточно долго. Зарождённый маршалом пожар стремительно разгорается. Есть всего два пути. Ценой огромных неизбежных потерь переходить прямо сейчас в молниеносное наступление. Или… Оставить солдат. Сделать, что должно. Поверить в себя.
-
Этого определенно стоило дождаться. Потрясающая атмосфера, ярчайшие образы, насыщенные эмоции... Ну и выбор, да. "Сделай выбор, о котором не придется жалеть!" - лозунг этой ветки))
|
|
Кромвель смотрит на Эмберли с флегматичной бесстрастностью – заложив обе руки за спину, капитан замер около входа в кабинет главы города будто на страже. Дав Черити возможность войти и прикрыть позади себя дверь, он всё же с некоторой задержкой решает ответить: – Вы ведь понятия не имеете, где оказались, не так ли? – спрашивает, глядя на охотницу почти с жалостью. – Ваше руководство наверняка не посчитало нужным снабдить вас достаточным количеством информации даже в том случае, если само в нужной мере этой информацией обладает. Вы думаете война закончилась много лет назад, леди… О, прошу прощения, кажется я не запомнил вашу фамилию. Так вот, на самом деле война продолжается. Прямо здесь и сейчас. Теперь он смотрит на Норфолка и отвечает, отрицательно мотнув головой: – Мы останемся здесь до тех пор, пока ваша очаровательная коллега не узнает всё, что посчитает нужным у лорда Байрона. Меньше всего мне нужны охотники, свободно расхаживающие в периметре охраняемой территории, – снова на Эмберли. – Что касается режима, миледи… В связи с введением в городе чрезвычайного положения, сообщение между нижней и верхней частями Гримфолда приостановлено. Горожане не имеют права находиться на улицах без подписанного администрацией пропуска. Для их же собственной безопасности, разумеется.
Дверь закрывается за спиной Черити с тревожно громким хлопком. Она попадает в просторный кабинет мэра, на поддержание чистоты и опрятности которого обслуживающего персонала, по всей видимости, давно и основательно не хватает. Кабинет утопает в том же типичном для ратуши полумраке, густые заросли паутины поблескивают недобро в углах. Пыль на полу, пыль на ведущей к столу мэра красной ковровой дорожке, пыль кажется даже на склонившемся над желтоватой рукописью ветхим как сам мир стариком. Единственная оплывшая свеча установлена на столе, освещая бумаги. Гвардеец скромно ожидает своего часа в сторонке. Мэр города восседает на массивном кресле с багровой обивкой, маленький и незаметный в сравнении со своим внушительным троном. Горбатый нос венчают потрескавшиеся очки, некогда наверняка исключительно импозантная седина обрамляет теперь лишь виски и затылок, подслеповатые глаза вчитываются в изрезавшие пергамент витиеватые закорючки. По обе стороны от кресла мэра возвышаются два громилы – в одинаковых серых плащах, они несут караул на манер телохранителей или какой-то почётной королевской стражи. Будто даже в собственном кабинете мэр не способен теперь чувствовать себя в безопасности. Оба «телохранителя», кажется, близнецы – здоровые, бритые налысо и с виду чрезвычайно свирепые. Одного от другого отличает лишь отсутствие левого глаза, перечёркнутого оставленными определённо когтями продольными шрамами. Неужто тоже вервольфы?
Всеобщее внимание приковано теперь к вошедшей в кабинет Черити – пять глаз, гвардеец и оба телохранителя, кто угодно кроме не замечающего её появления старика. – Лорд Байрон, – робко взывает к мэру солдат, предварительно несколько раз вежливо кашлянув. Лорд Байрон, впрочем, не реагирует. – Лорд Байрон! Старик раздражённо поднимает глаза и, в конце концов, всё-таки замечает вошедшую Черити. – Я не узнаю вас, юная леди, – надтреснутый тихий голос будто бы тонет на просторах безразмерного кабинета. – Неужто так вымахала за эти годы малютка Мелисса?
|
Восемь-шесть-двенадцать-пять - двадцать миль на этот раз, Три-двенадцать-двадцать две - восемнадцать миль вчера. Пыль-пыль-пыль-пыль - от шагающих сапог Отпуска нет на войне!
А ведь здесь и вправду как на войне. Только пыль эта – не бесконечный мелкий песок, что вязнет на зубах и забивает легкие, а серые клочья растерзанного мертвого города с сухими закатившимися глазами. И хотя этот город кажется таким же пустым, как голова большинства генералов, но знакомое чувство глаз-буравчиков, сверлящих спину, не покидает. Отвратительное, давящее ощущение костлявой руки, затянутой в перчатку пергаментной кожи, что издевательски-медленно сжимает ее, выдавливая все соки. Хочется крикнуть в голос, чтобы хоть как-то разбить могильную плиту тишины, выстрелить наугад в перекрещенное гнилыми досками окно, чтобы предать себе хоть какой-то уверенности. Но нельзя. Здесь нет фидаинов с кривыми ножами, нет негодяев, что днем кланяются в пояс, а ночью стреляют в спины. Здесь только те хищники, что также жаждут крови, но не станут отсиживаться и выжидать время для удара.
Вильгельм с чистой совестью ушел проверять стену, оставив тяжелый груз на попечение двух мужчин и одной хрупкой женщины. Делать нечего – надо тащить, потому что Эрнесто и Бернард вдвоем явно не справятся. Соорудив из своего ремня и белой парадной портупеи некое подобие плечевых лямок, на которых повисли неудобные, бьющие при каждом шаге в спину саки, Элен со вздохом посетовала скорее в пространство, чем спутникам: - Надо было брать армейский ранец – стало бы гораздо проще.
Зато руки свободны – это куда важнее комфорта. А песенка все не отпускает. Алхимик было принялась ее насвистывать, но почти разу смолкла – настолько дикой и неправильной, чуждой и лишней она была здесь. Оставалось только молча идти по серой дороге среди седых зданий и редких скелетов деревьев, украшенных чешуйками белой плесени. Но никакая дорога, даже самая долгая, не длится вечно. Пускай и потерявший карету, кучер привел их к руинам, с которых безжалостное время еще не стерло гордый символ, хотя и превратило некогда гордую цитадель в печальные развалины, логово для ворон и крыс. Но не смотря на полуобвалившуюся крышу, на выбитые врата и зияющие ранами провалы, она все равно величественна – как старый, израненный, забытый беспутными потомками, но несломленный ветеран.
Самым же «приятным» было обнаружение выпитого досуха трупа, оставленного каким-то шутником с извращенным чувством юмора практически перед входом в Убежище. Что это: небрежность, вызов Корпусу или предупреждение? Что бы это ни было, оно явно походило на жертву вампиров. Жертву, уже после смерти совершившую короткий полет к земле. Причем, по-видимому, как раз с крыши логова охотников – наглость, да и только. - Здравствуй, мир моей мечты. Я не знал, что это ты, - мрачно прокомментировала происходящее Элен, напряженно озираясь по сторонам.
Эрнесто первым решил осмотреть тело, а алхимик осталась его прикрывать, сбросив с плеч неудобный груз. Дымчатые глаза медленно скользили по окружающим их будущую обитель домам. Обвалившиеся крыши, то заколоченные, то пустые окна, поскрипывает на ветру чудом уцелевшая ставня, проступает сквозь давно обвалившуюся краску кладка – словно ребра свозь плоть. Все это – привычное для Гримфолда зрелище, хотя к нему вряд ли можно по-настоящему привыкнуть. А вот похожую на живого трупа пожилую леди на веранде и двух ее темноволосых внучек вряд ли можно отнести к чему-то ординарному. Да и живы ли они, или же виды города вырвали из ее памяти то, что она так долго старалась забыть: души неупокоенных мертвецов в блестящих на солнце панцирях и тяжелых шлемах с гребнями, преследовавших в холодном ущелье, похожем на удар топора, разделивший пополам могучую гору; темноволосую девушку в изящном монисто и белом платье, что выступила из ствола старой чинары, где Элен пыталась найти спасительную тень; черные, гротескные тени бородатых мужчин в халатах и жилетах, чьи похожие на лунный серп шамширы хотели пролить ее кровь; капитана Виктора с разможженной ударом булавы головой и слипшимися от крови и мозгов волосами, что приказывал ей вернуться и умереть вместе со всеми там как солдат или подохнуть прямо сейчас, как собаке?
Те, что когда-то были гримфолдцами, молчали, молчала и алхимик, во все глаза глядя на обитателей дома с верандой. Знакомый голос Эрнесто звучал, как сквозь вату, и остался без ответа. Зато заслышав незнакомые интонации, охотница мигом развернулась на каблуках, нацелив свое оружие в живот пришельца. Поначалу она даже решила, что это убийца вернулся скрыть следы преступления, но еще не потерявшаяся в воспоминаниях о прошлом нотка рацио каким-то чужим и спокойным тоном отметила, что перед ней охотник. Причем охотник, судя по усталой лошади, не местный, так что ответов на вопросы, что же тут, черт возьми, происходит, не будет. Думать о причине появления нового действующего лица на этой фантасмагорической сцене женщина не собиралась – ее куда больше интересовала та троица, казавшаяся столь же чуждой Гримфолду, как и она сама.
Но и о вежливости забывать не следовало. Чуть дрогнувшим голосом еще неотошедшая от воспоминаний о былом Элен представилась: - И-извините, я вас не заметила, и думала, что это враг. П-приветствую, лорд Волкер. М-мы и правда авангард прибывшего сюда отряда. Лорд Эрнесто, - дерганное движение головы в сторону Вергары, - господин Бернард, - такого же жеста удостоился слуга, - а мое имя Элен. Извините, коллеги, - мягко развернулась она к дому, второй раз за несколько часов вытаскивая из кармана и цепляя на плащ орден, - давайте отложим беседу на потом. Вы видите тоже, что и я?, - уж лучше прослыть умалишенной, чем оставлять опасность за спиной неведомую опасность, - Старуха в черном с горящими глазами в кресле-качалке и две темноволосые бледные девочки в окнах, - дулом мушкета указала она на оглашенных, - а не наши ли это вампиры, коллеги? Извините.
|
Ночные кошмары, перерастающие в дневную паранойю, беспокойство обученной в Корпусе лошади, и все, что успел увидеть за проведённые в Гримфолде часы Гюстав говорило о том, что спешка, которую требовало от него письмо, имела под собой весьма существенные основания. Лабиринты мрачных улочек, будто бы менявшихся и переплетавшихся за спиной охотника, играли с ним в какую-то игру, и чем дальше, тем больше Волкер подозревал, что если он не сможет вырваться из них, ценой проигрыша станет его жизнь или рассудок. Отсутствие людей в городе, который, даже в текущем состоянии, должен был служить прибежищем тысячам, лишь укрепляло его в этом мнении.
Разумеется, просто так он сдаваться не собирался, и что бы это проклятое, без иносказаний, метафор и эмоций проклятое место ни обрушило на него, заплатить за голову королевского охотника Гримфолду пришлось бы немало. Точнее, тому, что превращало город в том, чем он являлся сейчас. Когда мысли Волкера приняли совсем уж мрачный оборот, он напомнил себе, ради чего он тут, и ради кого он тут. Если письмо не прибыло слишком поздно, если время поездки не сыграло с ним злую шутку, позволив прибыть лишь к развязке трагедии, то в городе были живые люди. Напуганные, ударившиеся в предрассудки, больные и голодные... но подданные Короны, сражение за которых и было долгом охотника.
И поэтому людей, более того, собратьев по охоте Гюстав встретил с радостью.
- Спокойно, Леви, спокойно...
Волкер легонько потрепал лошадь по шее. Закинув топор, который не покидал его руки последнюю пару часов, за спину, он приблизился к склонившимся над телом коллегам. Не доходя нескольких шагов, вежливо поклонился.
- Миледи, милорд. Гюстав Эрих Волкер, к вашим услугам. Прибыл для усиления отряда...
Бросив взгляд на изломанное тело, он добавил:
- ...частью которого, я надеюсь, вы являетесь.
Альтернативы были не самыми приятными, но трое лучше, чем один. И, если удача и вовсе улыбнулась, то его предположение будет ошибочным, и эти двое, подобно ему, прибыли в качестве усиления, а карета с инсигнией корпуса вскоре покажется на дороге...
-
С почином!
-
Напуганные, ударившиеся в предрассудки, больные и голодные... но подданные Короны, сражение за которых и было долгом охотника.Достойно.
-
Настолько же суров, насколько благороден.
|
|
|
Хуже королевского охотника после нападения вервольфов - только охотник который в результате этого нападения лишился комфорта. Хорошо, хоть Бернард уцелел. Единственный, кого хоть и с натяжкой, но можно назвать гражданским в этой ситуации. К тому же - возница знал, куда идти в самом Гримфолде, хотя сам так и не бывал. Вроде как.
Ходьба немного развеяла уныние Вильгельма. Он любил движение. Именно такое, простое. Левой-правой. Возможно, для всяких там пэров и зазорно ходить по земле своими ногами, но кровь Свардов была красной, а не голубой. Не будь Гримфолд так близко, то он бы пожалуй попробовал бы устроить засаду у кареты. Возможно, волк позвал бы остальных, полакомится свежей кониной, а то и человечиной закусить. В таких вещах Уильям предпочитал бить первым, а не позволять сесть на хвост.
Где-то там - море. Воздух немного меняется - солоноватый привкус в тумане. Интересно, ходят ли суда? Пустые окна домов предместий. Похоже, что ныне цеха Гримфолда стоят без дела. Густой, словно сметана туман. В какой-то момент Вильгельм не утерпел, и попытался его зачерпнуть - но, как и положено подобной мгле, она просто утекла сквозь пальцы. Раньше что-то подобное он видел только в низинах, и только ранним-ранним утром.
- Мда. Похоже, мор ударил по этому городу. Надеюсь наш форпост нормально законсервировали. Странно, что чума настолько сильно прошлась по Гримфолду. -
Вильгельм мазнул взглядом по группке, которую собрал Норфолк. Видимо, личное обаяние графа сработало на дам как магнит. Кажется, кто-то из девушек сказал слово "мэрия", но очевидно, Свард был слишком занят окружающими его пейзажами, чтобы обратить внимание на слова понизившего голос Норфолка. Не сказав ни слова на прощание они двинулись вперёд по дороге. Очевидно, забыв про багаж, который помогала нести Кэролайн, и теперь брошен. Какая ирония, он не стал слугой дома, чтобы таскать вещи для других охотников в этом поганом городке.
- Бернард, ты бывал раньше в Гримфолде? Где именно стоит наше убежище? - Дверь в барбакане привлекла внимание оружейника. Стоит попытаться осмотреться, раз уж стража взяла выходной. Но судя по всему, за ней ней следили лучше, чем за решёткой и гостеприимно распахнутыми створками.
Но надеждам Вильгельма на лёгкий осмотр с дозорной вышки не суждено было сбыться.
- Лопни мой котёл. - пробурчал механик, и легонечко пнул укреплённую дверь железной решёткой дверь. - Конечно, эту дверь вы не забыли закрыть. -
Однако стены..Стены были выше крыш. Жаль, что подъёма рядом было не видно. Вильгельм вернулся к остальным, и помахал руками, привлекая внимание.
- Лорд Вергара. Леди О'Ниал. С прискорбием вынужден подытожить - багаж оставили нам. И судя по всему, наши товарищи собрались вчетвером в мэрию. Уж не знаю, почему именно таким числом. Должно быть, полагают, что там логово кровососов, раз он довёл город до такого состояния. Видимо послевоенные налоги оказались совсем уж неподъёмными. - Вильгельм обвёл руками простирающуюся улицу. Оставленный город всеми силами старался подчеркнуть очевидное запустение. Вороны наверху продолжали наблюдать за механиком, предполагая скорую кончину.
- А это значит, что нам предстоит разыскать форпост Корпуса. Предлагаю сначала осмотреться со стен. Где-то рядом должен быть подъём на них. Предлагаю оставить груз тут, и совершить коротенький марш-бросок в ту сторону. Или вы можете подождать меня тут. - Свард махнул рукой вправо, показывая направление вдоль стен, куда бы он хотел пробежаться. - После того как мы разыщем убежище..не думаю, что нам стоит оставаться в нём до ночи. Пройдёмся по этим трущобам. Не может быть, чтобы весь город вымер!-
-
Густой, словно сметана туман. В какой-то момент Вильгельм не утерпел, и попытался его зачерпнуть - но, как и положено подобной мгле, она просто утекла сквозь пальцы.Красивая картинка.
-
Замечательный Вильгельм)
-
И это тоже хороший, красивый пост.
-
Он любил движение. Именно такое, простое. Левой-правой. Возможно, для всяких там пэров и зазорно ходить по земле своими ногами, но кровь Свардов была красной, а не голубой. Вот это очень хорошо было, да.
|
И мы выступаем. Туман не думает рассеиваться, окончательно выдавая тем самым свою сверхъестественную природу. Мне не приходилось слышать о подобном явлении, однако шалости природы обычной здесь явно ни при чём. Где-то рядом глухо рокочет море, предупреждая не соваться в белый кисель без необходимости. Воображение рисует отвесный берег и острые скалы, поджидающие неосторожных.
В пути непрерывно озираюсь, высматривая опасность. Шестое чувство нашёптывает недоброе, делая это слишком тихо, чтобы предсказать что-то конкретное. Ладонь не покидает рукоять револьвера, однако встречают нас лишь безысходность да запустение. Видимо, твари распугали и сожрали здесь всех, кого смогли догнать или запугать. Глухая тревога нарастает, не находя выхода ни в схватке, ни в разговоре. Безумно хочется излить беспокойство на головы спутников, облечь в слова то, что засело комом в груди - однако я понимаю, что болтать не время. Слова заглушат звуки крадущегося врага. Слова могут быть подслушаны... кем? Язык не повернётся признаться, что у меня ощущение слежки. А может, охотнику следует доверять чутью?.. Но откуда у начинающего то, что развивается годами столкновений со смертью лицом к лицу? Вот и приходится признать, что всё это шутки разыгравшейся фантазии. Просто война разорила страну, просто половина жителей ушла либо погибла, предместья заняли расплодившиеся чудовища, немногие оставшиеся горожане предпочли перебраться за надёжные каменные стены...
В сей наивной уверенности я пребываю, покуда отряд не натыкается на распахнутые неохраняемые ворота. Тут я не выдерживаю: - Да что они тут, вымерли уже что ли? А письмо в Корпус кто писал, вервольфы на досуге сочиняли?
Голос мой звучит громче и чуть более раздражённо, чем следовало бы, выдавая, что леди Сеймур изрядно нервничает. Опустевший город выглядит более жутким, чем стая тварей. Это значит, что охотники опоздали. Что бы ни произошло, оно уже здесь. Уже случилось. Выбрало всех людей подчистую. Нет иного объяснения, почему мэр оставил вход в город без защиты. А может, все уцелевшие перебрались дальше, за внутренние стены, сторожат только их? Бедные люди! Как они здесь живут день за днём, год за годом, если у меня, кто провёл в Гримфолде считанные минуты, возникло непреодолимое желание сверкнуть пятками в туман? Будь я простым человеком, непременно развернулась бы, наплевав на дела. Однако королевские охотники так не поступают. Страху я сегодня уже поддавалась, хватит! Счастье, что хотя бы один из нас находит в себе силы не стать добычей вездесущего уныния. Невольно улыбаюсь в ответ на реплику графа. Может, не так он и высокомерен, раз без всяких колкостей старается поднять наш несколько приувядший боевой дух?
- Приручим вервольфов, пусть территорию охраняют, - отвечаю в тон, а сама выискиваю взглядом хоть какие-то признаки жизни. Тщетно! Если не считать воронья, никому нет до нас дела. А воронья чересчур много. Кажется, будто пернатые отслеживают каждый наш шаг. Уговариваю себя, что мне мерещиться. Что охотник, которому за каждым углом чудится враждебно настроенный соглядатай, быстрее скончается от нервов, чем от когтей и зубов. Несмотря ни на что, отделаться от мерзкого ощущения не выходит. С ним я и продолжаю путь, согласившись с графом, что разведка не повредит.
- Нет-нет, нисколько! Я и сама намеревалась предложить нанести визит господину мэру. Надеюсь, он в добром здравиии.
Лукавлю: ничего я предлагать не собиралась, полагаясь на опыт старших товарищей. Им лучше известен регламент, а также как далеко простирается широта наших неограниченных в теории полномочий в действительности. Подружиться с представителями местной власти более чем необходимо, как и выяснить, что здесь вообще происходит. Знать бы ещё, куда идти...
-
А письмо в Корпус кто писал, вервольфы на досуге сочиняли? Секрет раскрыт))) С мэром надо будет говорить очень, очень внимательно!
Ну и вообще персонажка очень мила)
-
Легкая и воздушная юная леди охотница)
-
А письмо в Корпус кто писал, вервольфы на досуге сочиняли?А кто ж еще)
-
Леди Сеймур вполне хороша, в своём "ах ну да, местные власти")
-
- Да что они тут, вымерли уже что ли? А письмо в Корпус кто писал, вервольфы на досуге сочиняли?Не, ну это топчик конечно :)
|
|
|
|
Кэролайн не спалось. Во-первых, она вообще не любила и не могла спать в дороге. Во-вторых, вопрос осложнялся малознакомыми коллегами по ремеслу топора и револьвера. Не то чтобы она им не доверяла, но... вот рожа южанина ей определённо не нравилась. Или вот тот черноглазый, Элиас кажется. Вроде и лыбится, но оскал – волчий. Казалось, уже хватит, но вдобавок к этим двум была ещё какая-то рыжеволосая девчонка, по виду самая молодая из них, что ли. Видать у канцелярии совсем крыша поехала – согнали их в Гримфолд, дело вроде серьёзней некуда, а они им новичка подсовывают! Каждый раз, когда Кэрол, блуждая взглядом по охотникам, натыкалась на лицо девушки, ей хотелось в сердцах сплюнуть на пол. Поэтому чтобы ненароком не спровоцировать конфликты — хотела бы рапирами помериться, так вызвала кого-нибудь на дуэль, Кэрол просто хмурилась и натягивала широкополую треуголку почти до носа, пряча за ней лицо. А затем отворачивалась и смотрела в окно, грызя ноготь большого пальца.
Это помогало отвлечься, и деревья, утопающие в густом киселе тумана действовали на сознание расслабляюще – не хуже утренней дремоты. Так что когда карета неожиданно резко остановилась, влетев в яму, Кэрол чуть не вылетела с насиженного места кубарем. Резко дернувшись и наклонившись вперёд, ей всё-таки удалось удержаться на своём месте, ухватившись за небольшую рамку окна. — Ч-чёрт! — процедила сквозь зубы девушка, осматриваясь вокруг. — Бернард, т-твою мать! Ты никак уснул, дубина? Пока Кэрол приходила в себя, Элиас успел её опередить – выпрыгнул из кареты первый. Ну да, аристократы вперёд... сам решил что ли вознице затрещину дать? За ним потянулась и одна из охотниц – Э... Лиан? Эллен? Она так и не успела правильно запомнить её имя. Чертыхнувшись ещё раз для убедительности, охотница начала выбираться из кареты вслед за ними.
Спрыгнув из кареты на землю, она одернула полы охотничьего костюма, оглядела со всех сторон: не разошлись ли где нитки. Вот так зацепишься за щепку в карете, а потом портному целый орен отваливать придётся. Потрёпанная форма, явно видавшая и лучшие времена, оказалась на первый взгляд целой. Успокоившись на этот счёт, Кэролайн оглядела колесо кареты: да, хорошо село. Ну и что теперь, пешком до Гримфолда топать? Да, вот сейчас она только панталоны на кружева сменит и сразу пойдёт! Хотя отчасти охотница была рада остановке: семь тел в одной карете, долгая дорога – удовольствие так себе. Так что девушка с удовольствием вдохнула полной грудью свежий лесной воздух.
— Да кого ты слушать собрался, — хмыкнула Кэролайн в ответ на предложение Элиаса, — пташек лесных? Толкать нужно. Эй, вылезайте, — она постучала по стенке кареты, — Будем эту деревянную колымагу выталкивать. — Бернард, — кивнула она кучеру, — давай, слыш-ко, держи свою конину, чтобы она в лес чего доброго не унеслась. Может они волков почуяли, вот и рвутся так. Ожидая, когда остальные выберутся из кареты, девушка – скорее уж по привычке, чем по требованию Норфолка, всё-таки оглядела лес. Бдительность для охотника – и щит, и меч, и удача, и благословение Господне. Если ты перестаёшь быть осторожен каждую минуту, скоро ты перестаёшь быть живым – эту науку Корпуса она усвоила плотно.
-
Критическое отношение к напарникам - залог успеха!
-
Кэролайн... великолепна! А грызение ногтей - находка образа)
-
и натягивала широкополую треуголку почти до носа, пряча за ней лицо. А затем отворачивалась и смотрела в окно, грызя ноготь большого пальца.Чертыхнувшись ещё раз для убедительности, охотница начала выбираться из кареты вслед за ними.Огонь :)
|
Предместья Гримфолда, в двух милях от городских стенЧёрный экипаж корпуса мчится, подпрыгивая на кочках, по просёлочной дороге ведущей к Гримфолду. Поздняя ночь переходит в раннее утро – за стеклами кареты проносятся смутные силуэты одиноких деревьев и скалистые безжизненные равнины. Туман, поднявшийся перед самым рассветом, сгущается с каждой новой минутой – двойка лошадей без устали прорывается сквозь молочную мглу, старательно подгоняемая бессменным на протяжении последнего десятка часов одиноким возницей. Небольшой посёлок Кернхолл, место последней остановки охотников, теперь кажется чем-то смутным, призрачным и далёким. Та непродолжительная стоянка происходила почти двенадцать часов назад – практически стерлись из памяти невыразительные лица упитанного трактирщика и его разносившей с хихиканьем подносы отчаянно флиртовавшей с каждым встречным мужчиной пухленькой дочки. Длительное путешествие подходит к своему завершению – и здесь, в окрестностях Гримфолда, будто в самом воздухе конденсируется и клубится тревога. Ещё минута – за окнами уже плещется, переливаясь, совершенно непроницаемый непроглядный туман, сквозь который с колоссальным трудом кое-как пробиваются робкие немногочисленные лучи восходящего солнца. Осталось немного – и они в конце концов прибудут на место. Ситуация неясна. Что же такого написал в послании Корпусу мэр, раз руководство приняло решение отправить на дело не двойку, не тройку, а сразу семерых королевских охотников? Что ожидает их на месте после прибытия? Вопросы, ответы на которые в самом скором времени предстоит получить. Но уверенно мчащийся сквозь мглу экипаж с серебряной инсигнией на борту замедляется. Резкий щелчок хлыста и брань скорчившегося в складках накидки на козлах Бернарда разрывают ставшую уже было привычной практически тишину. Испуганное ржание лошадей, колесо, попавшее в особенно глубокую кочку – встряска, вырвавшая из утренней дрёмы всех пассажиров. Тех из них, кому, по крайней мере, удалось сомкнуть этой ночью глаза. Карета замедляется свой ход, вздрагивает, останавливается. Возничий, отчаянно матерясь, спрыгивает на землю и принимается поглаживать сопротивляющуюся неистово лошадь. Истошное истеричное ржание наполняет совсем недавно ещё спокойное утро – животные рвутся в разные стороны, натягивают упряжь и лягаются что есть сил. Бернард, пробуя попеременно то ласку, то хлыст, встревоженно поглядывает из-под капюшона в сторону дверей экипажа. И двери в конце концов открываются, впуская в застоявшийся салон свежий бодрящий утренний воздух вместе с отрезвляющим порывом ледяного ветра со стороны моря. Впуская клочья удивительно густого тумана, рокот волн, накатывающихся где-то совсем рядом ритмично на прибрежные скалы. Тёмные силуэты лошадей и Бернарда проступают сквозь серую пелену – едва видимые даже на смехотворном расстоянии в несколько ярдов. –В лошадей вселился сам дьявол, милорд! – выкрикивает глухо несчастный возничий, дергая что есть сил за поводья и даже не пытаясь разобраться, кто именно предпринимает попытку первым выбраться наружу из экипажа.
-
Что же такого написал в послании Корпусу мэр, раз руководство приняло решение отправить на дело не двойку, не тройку, а сразу семерых королевских охотников? И - интрига! Ну, понеслася душа в рай!
-
Стильно. Красиво. Динамично.
-
Остановка посреди леса, густой туман, волнующиеся лошади, неизвестность... хороший старт, как обычно.
-
Какое волнительное начало!..)
-
Лошади чувствуют нечисть) Захватывающее начало и красивые образы. Напустить туману тебе удалось. )
|
Железо внутри – железо снаружи. Сама суть Эскалона, поднятая на чёрное знамя Железного Маршала. Он взял один из постулатов их кодекса, основную идею и превратил её в символ. Символ неоспоримого превосходства легионов, символ значимости их войны, символ темнеющей дымными столпами на горизонте победы.
Маршал точно знает, что делает. Маршал безупречно и безукоризненно выверено разыгрывает свою новую сольную арию. У него есть собственный сценарий для каждого акта надвигающегося сражения – и то, с какой уверенностью этот человек снова и снова превращает свои мысли в блистательные победы, не может не удивлять. Его решимость угнетает, давит, лишает воли к сопротивлению.
Игнийцы молчаливо и стремительно перестраиваются, следуя приказам Нитаэль и её адъютанта. Взгляд Искры хаотично скользит по ровным рядам вверенных ей солдат, по сосредоточенным и отмеченным печатью решимости лицам. Эскалон уже здесь? Чтож, пришло время отправить эскалонцев обратно.
Позади Нитаэль, на том берегу реки, ревут победоносно стальные легионеры. Там, позади, Железный Маршал поднимает свой меч и обезглавливает Меллидана одним единственным точным ударом. Там кровь игнийца фонтаном хлещет на прибрежный песок, а где-то вдалеке продолжают грохотать барабаны.
Нитаэль оборачивается лишь на секунду – прежде, чем покинуть стратегически выгодный холм. Как раз вовремя для того, чтобы увидеть маршала, который машет рукой одному из своих подчинённых. Тот снимает с пояса чёрный внушительный рог и, набрав полные лёгкие воздуха, подаёт сигнал остальным. Низкий протяжный гул проносится над водами Лелиан – стайки встревоженных птиц, хаотично размахивая крыльями, взмывают стаями с насиженных мест.
И, как только гул замолкает, эскалонцы начинают продвигаться вперёд. Первая когорта вступает на переправу, в то время как из леса появляется следующая. Чёрные солдаты в середине когорты поднимают над головами щиты, прикрывая себя и шагающих рядом. Внушительные ростовые щиты, превращающий строй эскалонцев в ощетинившуюся копьями черепаху. Мгновением позже лазурную небесную гладь перечеркивает дымящийся след – выпущенный скрытым за деревьями осадным орудием объятый пламенем шар устремляется по навесной траектории в сторону противоположного берега. Следом за первым – другие.
Нитаэль отворачивается от реки и быстрым шагом отправляется нагонять углубляющихся в чащу солдат.
Игнийцы умеют передвигаться бесшумно даже в абсолютной практически тишине. Сейчас же мир вокруг словно сходит с ума – грохот эскалонских барабанов, треск ломающихся позади деревьев и разгорающихся пожарищ, оглушительный лязг железных доспехов и мерный рокот несущей свои воды к далёкому Медиану реки. И выстроившиеся в походную колонну войска Нитаэль без труда растворяются в этой сольной армии железного маршала, почти не выдавая своего присутствия даже во время ускоренного целеустремлённого марша.
Нитаэль движется параллельно основной колонне собственной армии, пытаясь нагнать и поравняться с головным подразделением. Она скользит навстречу столпу густого смрадного дыма, невольно задумываясь о том, действительно ли соорудили эскалонцы сигнальный костёр или просто подожгли лес.
Совсем молодой игниец в накидке дозорного с треском вываливается из кустов впереди. На зелёных стеблях остаётся алая кровь – накидка совсем молодого ещё парня изорвана, в голубых глазах надолго и основательно отпечатался страх. Роллан поднимает кулак – и предводитель каждого корпуса повторяет жест, передавая его по цепочке назад. Растянувшаяся колонна замирает синхронно. Дозорный бросается было к головному отряду, но один из солдат наконечником копья указывает в сторону Нитаэль.
И парень приближается к ней – его накидка потемнела от крови, лицо мертвенно-белое даже по меркам бледных от природы игнийцев. Он останавливается в нескольких шагах и некоторое время молчит – или пытается справиться с шоком, или просто понять, с кем именно он вообще разговаривает. – Эскалонцы, – хрипло повторяет то, что Нитаэль и без того уже прекрасно известно. – Черепа на знамени. Бригада Смерти. Появились из ниоткуда. И, едва найдя в себе силы договорить, падает прямо перед Нитаэль на траву. Из-под лопатки разведчика торчит стрела с чёрным оперением на хвосте – которая, судя по всему, поселилась там уже довольно давно.
|
Роллан медленно пожимает плечами: – У них нет выбора. Другие ближайшие переправы в нескольких десятках миль ниже по течению. Впрочем, этот маршал наверняка точно знает, что делает… Адъютант отступает назад, отправляясь выполнять приказание. Чёрные знамена разеваются на ветру – угрожающие тёмные пятна посреди безмятежного дня, они кажутся такими неуместными и неправильными.
Маршал продолжает расхаживать из стороны в сторону, до слуха Нитаэль доносятся отрывистые короткие выкрики. Он начинает говорить громче – и теперь девушке удаётся без труда разбирать отдельные фразы. Она знает эскалонский достаточно хорошо, чтобы понимать смысл слов. – … вы – солдаты Железного Канцлера. Под моим знаменем вы прошли две трети известного мира, вы сразили каждого, кто осмелился в своей слепоте восстать против истины или кодекса. Вы – самая дисциплинированная армия этого несчастного континента, и сегодня пришло время это в конце концов доказать… Маршал что-то негромко говорит одному из солдат и тот, кивнув, бегом отправляется исполнять распоряжение.
Игнийцы ждут, не выдавая своего присутствия ни единым неуместным подозрительным шорохом. – За этой рекой – Игния. Настоящая Игния, а не то её подобие, которые мы уже занимаем. За этой серой – Сердце Леса, которое никому и никогда не удавалось ещё захватить… Роллан бесшумно возникает рядом, возвращаясь к Нитаэль. – Я оповестил лучников, все готовы действовать по вашей команде. – Мы станем первыми! Мы перейдём эту реку, мы заставим её воды окраситься кровью игнийцев. Мы пройдём дальше, неся волю Железного Канцлера. Мы покажем остроухим ублюдкам эскалонскую сталь. Те из вас, кто погибнет сегодня – умрут ради Истины. Помните – смерть каждого солдата лишь приближает миг величия Эскалона! Маршал искусно играет собственным голосом, завораживает будоражащими командными интонациями. Ему хочется внимать, ему хочется верить. Хочется подчиняться.
– И наша слава останется, выжженная калёным железом в веках. Ваши имена не запомнят потомки, но наш общий подвиг воспоют в легендах и мифах. Сегодня тот день, когда Эскалон победит! Сегодня тот день, когда падут враги Канцлера! – маршал распаляется, орёт в полный голос. – Что он говорит? – шёпотом интересуется Роллан.
Отправленный под сень деревьев чёрный солдат возвращается в сопровождении небольшого отряда. Они ведут скованного цепями пленника в рваной зелёный накидке – даже с такого расстояния Нитаэль, несмотря на синяки и кровоподтёки, без труда удаётся опознать в скованном Меллидана.
– Вы простые солдаты, но за любого из вас я не готов променять на добрую сотню этих изнеженных обитателей леса. Вы, как и я, закалялись в лишениях, в ваших сердцах не осталась места мягкости и сомнению. Это существо, – маршал поднимает руку, и один из солдат резко бьёт Меллидана древком копья под колени. Тот оседает и упирается в землю ладонями, не устояв на ногах.
– Проникло ночью в наш лагерь со своими приспешниками. Они собирались победить нас подлостью и предательством, надеялись застать нас врасплох. Но мы не теряли бдительности! Мы в очередной раз показали им, на что способна эскалонская армия! Он не заслуживает милосердия, он не достоин пощады.
Стоящий на коленях Меллидан поднимает голову, спутанные волосы развеваются на ветру. Железный маршал извлекает из ножен меч, игриво блеснувший на солнце зеркалом стали. Поднимает клинок к небесам, поворачивается и смотрит на противоположный берег – Нитаэль кажется, что этот взгляд сквозь прорези крылатого шлема направлен именно на неё. – И, тем не менее, я проявлю милосердие. Его минует незавидная участь пленника Цитадели, он удостоиться чести умереть от моей руки.
– Леди Нитаэль! – негромкий оклик заставляет Нитаэль оторвать взгляд от противоположного берега. Запыхавшаяся игнийка в накидке разведчицы, явно только что с одного из дозорных пунктов на западе. В ответ на вопросительный взгляд она молча указывает в ту сторону, откуда только что прибыла. Нитаэль видит густой столп тёмного дыма, поднимающийся позади разведчицы над деревьями. – Эскалонцы… Сигнальный костёр…
– СЕГОДНЯ МЫ ПОБЕДИМ! СЕГОДНЯ МЫ ЗАСТАВИМ ИХ НАС БОЯТЬСЯ! – ревёт маршал. – ЖЕЛЕЗО ВНУТРИ… – ЖЕЛЕЗНО СНАРУЖИ! – единогласно отзывается чёрный строй, выкрикивая в унисон самый известный за пределами Эскалона постулат железного кодекса.
|
[OST – ссылка]– Нужно идти, – соглашается, улыбаясь ей с нотками грусти и сожаления. Слегка сжимает переплетённые пальцы. Бледное в лунном свете лицо будто горит внутренним огнём воодушевлённого восхищения. Галахад, по всей видимости, не способен до конца поверить в происходящее при всей своей внешней самоуверенности и суровости. Он говорит, что нужно идти, но остаётся на месте. Мистический свет пробивается снопами сквозь плотно сплетённые над головами ветви деревьев, позади мужчины к далёкому Меридиану несёт безразлично-тёмные воды река, которой, быть может, суждено уже завтра окраситься кровью. Галахад долго смотрит на неё, будто собираясь с силами, чтобы ещё что-то добавить… Но, вместо этого, порывисто отворачивается, бросая быстрый взгляд на противоположный берег, окутанный звенящей тишиной и серебристым таинственным полумраком. Бесшумными тенями они уходят, растворяясь в изумрудной листве. В направлении лагеря спать которому теперь остаются считанные минуты. 2 – Lelian’s BloodКак и было предсказано, всё начинается на рассвете. Вот уже несколько часов игнийцы не спят – вполголоса переговариваются около тут и там разбитых костров, подгоняют снаряжение, снова и снова проверяют оружие. От шатра к шатру носятся посыльные и младшие офицеры, время от времени раздаются отрывистые команды и слышится лязг встречающейся с точильным камнем холодной стали. На лицах большинства солдат – тревога и напряжение. То один, то другой игнийец замирает, вслушиваясь в непроглядную ночь – не возвращаются ли разведчики? Не подкрадываются ли к их позициям вражеские лазутчики? Но ничего не происходит – ночь отступает, с неохотой признавая победу восходящего солнца, и в утренних сумерках хаотичной россыпью драгоценных камней великолепно блистают бесчисленные капли росы на кустах и траве. Одна из игниек, отложив в сторону лук и колчан, сидит на поваленном на манер скамьи бревне около тлеющего костра, перебирая тонкими пальцами струны лютни и, будто не обращая ни малейшего внимания на сгрудившихся вокруг многочисленных слушателей, негромко, но пронзительно напевает безусловно знакомую всем собравшимся песню. Старую, как само время, балладу о сердце леса, о запечатанных руинах Предтечей и о первой Искре, которая в самый тёмный час вспыхнула, возжегая великое пламя. Напряжение нарастает – изнывая в нетерпении, все ждут хода противника. Подразделения Галлахада и Гиллеана выдвинулись на позиции немногим более часа назад, друиды и чародейки исчезли и того раньше. Нитаэль стоит в стороне, наблюдая за вынужденным бездействием собственного резерва. Все они медля в ожидании сигнала о том, что Эскалон действительно планирует наступление. О том, что прорицательница на этот раз не ошиблась. О том, что все эти тревоги и приготовления не оказались напрасны. Ночной холод сменяет утренняя прохлада. Нитаэль вновь задумывается о том, насколько много людей внезапно оказалось под её руководством. Почти десять сотен игнийцев, многие из которых – матёрые и опытные ветераны множества сражений, по меньшей мере на несколько десятков лет старше её самой. Что они думают о Нитаэль, доверяют ли к ней, как к ней относятся? Девушка не находит ответа на хмурых лицах суровых вояк, которые видели слишком многое на своём веку для того, чтобы продолжать жить надеждами и иллюзиями. Но не раз и не два замечает восхищение в глазах молодёжи – эти верят в неё безосновательно и почти безусловно. Романтики и идеалисты в подавляющем большинстве, взявшие оружие в руки в тот час, когда Игния в этом на самом деле нуждалась. Они встали на защиту Лесного Союза, почти не отдавая себе отчёта в том, что может ждать их на этой войне. Их восприятие пропитано красивыми легендами о блистательном прошлом, большинство из них искренне и отчаянно верят в Искру. Считают Нитаэль своей героиней и, по крайней мере пока, без тени сомнений готовы идти за ней до конца. Роллан, её адъютант на сегодняшний день – один из таких. Тоже совсем недавний выпускник академии, невысокий и расторопный светловолосый игниец, он слишком нервничает, суетиться и производит слишком много лишних движений. Нитаэль вновь видит его бесцельно снующим в толпе – он буквально налетает на терпеливо ждущего неподвижно команды немолодого вояку в полном боевом облачении, начиная отчитывать солдата за то, что лезвию его меча не помешает добавить ещё остроты. Ответный взгляд, брошенный на Роллана исподлобья настолько красноречив, что едва не заставляет Нитаэль улыбнуться. Игнийская броня ослепительно сверкает в лучах восходящего солнце. Изумрудно-зелёные стяги развеваются, трепеща на фоне проглядывающего сквозь листву бездонно-синего неба. Её резерв, её армия, ждёт в нетерпении – внушительная сила, готовая к решительному броску. Десятки и сотни людей – мощь, с которой Эскалону волей-неволей придётся считаться. Ещё один удар сердца – и что-то меняется. Многие опытные вояки вскидывают головы почти синхронно, прислушиваясь. Роллан, который, кажется, пытается объяснить солдату, как правильно нужно обращаться с точильным камнем, осекается на полуслове. И Нитаэль тоже слышит это. Сквозь пение птиц и умиротворяющий шелест листвы пробивается далёкий грохот боевых барабанов. Сперва редкий и будто бы неуверенный, но стремительно нарастающий, внушающий страх и тревогу. Девушка видит кривые ухмылки на губах ветеранов, которые, не дожидаясь команды, один за другим начинают подниматься с насиженных мест, водружая на головы шлемы. Со стороны реки появляется запыхавшийся одинокий гонец – молодой игниец бежит к Нитаэль, выкрикивая на ходу: – Эскалон наступает! Эскалон наступает! Лорд Гиллиан приказал резерву смещаться к реке! Рядом с ней возникает и встревоженный Роллан – в небесно-голубых глазах консультанта вспыхивают, переливаясь, возбуждённо-нервные огоньки. – Прикажете перестраиваться в походный порядок, миледи?
-
Аааа! Это все-таки началось!
Пробирает до дрожи. Я отчетливо услышала лязг точимого оружия вокруг и запах кострового дыма, ощутила тяжесть доспеха и ответственности на плечах. Полное погружение!
-
Все прописано предчувствием, шикарно
|
|
Она чувствовала, что Галахад до последнего не был уверен. Быть может, поддался очаровательной томительности момента, быть может, осознание неизбежности грядущей баталии придавало решимости.
Теперь Нитаэль со всей ясностью понимает – он действительно испытывал к ней чувства чертовски давно. Насколько давно, определить оказывается достаточно сложно, но перед глазами сияющей вереницей проносятся десятки упущенных моментов, неверно интерпретированных долгих взглядов, двусмысленно истолкованных слов. Она, впрочем, большую часть времени думала об учёбе – и, кроме того, всегда являлась Искрой, одно упоминание о которой многих заставляло выдерживать подходящую статусную дистанцию. И Галахад ждал – ждал молча, давно, терпеливо ожидая момента, хотя бы малейшего намёка с её стороны, хоть какого-то знака, который можно было бы трактовать однозначно. Ждал тщетно.
Но теперь, этой очаровательной упоительной ночью, посреди молчаливого игнийского леса, всё вдруг меняется. Отступают проблемы, теряют значения титулы, забываются предрекающие гибель пророчества, яд и желчь Вивиан. Остаются лишь тихий доверительный шепот листвы и журчание Лелиан, тёмные воды которой загадочно бликуют серебром в лунном свете.
Галахад подаётся вперёд – на кроткую нежность Нитаэль он отвечает порывистой страстью. Девушка чувствует его ладонь в собственных волосах, чувствует, как он обнимает её за шею. Чертовски мешает броня под одеждой – но Галахад дарит ей долгий и приятный удивительно поцелуй. И в момент, когда кажется, что он готов зайти дальше, внезапно для Нитаэль останавливается.
Его пальцы нежно скользят по волосам девушки, с сожалением касаясь на прощание нежной кожи на шее. Он несколько отстраняется – с улыбкой смотрит прямо в глаза Нитаэль, и она понимает, что Галахад остановился нарочно. Решил не форсировать чрезмерно события, сверх необходимого не давить. Не делать в спешке того, о чём кто-то из них мог бы впоследствии пожалеть.
Вместо этого он стоит перед ней и с нежностью улыбается – его глаза в лунном свете горят серебром, в них плещется, переливаясь, искренние радость и обожание, восхищение и желание. Нитаэль понимает, что, наверное, ещё никто и никогда в жизни не смотрел на неё именно так – в какой-то момент кажется, что сейчас Галахад скажет то, чего говорить в подобных обстоятельствах просто не следует, но он с сияющей усмешкой отводит глаза и чуть отступает.
– Почему мы не сделали этого раньше, Нит? – спрашивает негромко. На несколько мгновений он снова превратился в того самого юношу с восторженным взглядом из Академии, но сейчас перед вновь уверенный в себе воин, мужчина, офицер Игнии. Галахад поднимает глаза и решает добавить, тихо и абсолютно серьёзно: – Ты всегда нравилась мне, Нитаэль. Почти с того самого первого дня. Не смей умирать завтра, слышишь? Ты – Искра, и это вовсе не значит, что я тоже жду от тебя великих свершений. Это значит, что ты сама определяешь своё будущее, и только от тебя зависит, чем для тебя закончится завтрашнее сражение. – Не смей умирать. Пообещай мне.
|
Трэй коротко качает головой. - Какая разница, что было раньше? Это всё в прошлом, которого больше нет и не будет никогда.
Сложно представить, что обладающих тайной силой некогда считали заслуживающими любви и уважения. Теперь им предлагается одинокая темнота подвала, чёрствый хлеб, простая вода, плеть в руках дознавателя - или смерть. Выбор прост и до невероятности сложен. Когда всё, чем владеешь - одна лишь жизнь, рассматриваешь её совсем иначе.
А всё же они и влача жалкое существование умудряются служить людям. Ржавые, запылившиеся пыточные инструменты - тому свидетельство. Благодаря эмпатам палачи более не нуждаются ни в клещах, ни в вессалийских сапогах, ни в железных девах. Осуждённые всё равно умирают, но предшествующие казни процессы перестали быть столь мучительны. Это неожиданное открытие придаёт жалкому существованию дополнительный смысл, наделяет высшей идеей - небольшой, но гордой.
И нет бы довольствоваться этой идеей, не пытаясь прыгнуть выше головы! - но ей необходимо было продемонстрировать дознавателю своё отношение. Высказать сокровенное, таящееся в сердце. Увлечься, потерять бдительность, бросить опрометчивые слова... И вот настал час расплаты. Трэй, холодея, смотрит в серые глаза Маркуса. В глаза дознавателя, услышавшего непотребное. Сделавшего стойку на запах государственной измены. И стремительным движением прижавшим отступницу к стене. Всего одно непринуждённое движение спускает её с небес на землю, швыряет об пол так, что вышибает дух.
..."У эмпатов нет друзей среди дознавателей", - сочувственно шепчет Агнесс. Маленькая Трэй плачет от боли и обиды, плачет тихо, чтобы преступный звук не проникал в коридор. Человек в железной маске сказал, что они друзья. Что ему можно доверять, рассказать, что ей не нравится в Цитадели, чем она недовольна. Пожаловаться, поделиться. Он выглядел столь убедительным, что она поверила. Теперь спина горит огнём, но ещё хуже другая боль, вгрызающаяся в душу...
Эмпаты не должны доверять дознавателям. Видимо, не так уж хорошо она усвоила тот урок. Отражение давней обиды вспыхивает в золотистых глазах немым вопросом "За что?". Она знает, за что и почему. Потому что Маркус - дознаватель, которому положено за версту чуять ростки ереси в человеческих душах. Чуять, находить и искореннять. Она сама виновата в том, что открылась, обнажая эти маленькие свободолюбивые ростки, которым оказались нипочём и железная дисциплина, и Железный кодекс. Сама показала, что не поддаётся никакому перевоспитанию.
Наказание может быть только одним. Трэй сидит, не шелохнувшись, не отрывая взгляда от лица Маркуса. Бледное лицо застыло бескровной маской. Точно так же она смотрела в зеркало на Морро, подносящего нож к её шее. Маркус не сделает с ней это... или сделает? Он ведь дознаватель, такой же, как другие. Их учили одинаково. Только пока один упивается низменной властью и заходит в лоб, другой завоёвывает доверие, вызывает на откровенность, подлавливает на ошибке... А итог один. Что ж, ошибки в Цитадели обходятся дорого. Порой - неподъёмно дорого. От неё ждут ответ, а Трэй не умеет лгать дознавателям.
- Вы ведь прекрасно знаете, о ком я...
Нет, не удастся оттянуть этот момент. Она отводит глаза, не в силах дольше выдерживать испытующий взгляд, наблюдать, как серые озёра сковываются холодным льдом. Переходит на шёпот, потому что дыхание перехватывает от почти физической боли. То, что происходит сейчас, намного хуже утреннего сеанса у Морро. Тот ломал волю. Маркус ломает душу. И она не имеет права промолчать.
- Это человек... забравший у меня всё. По чьей воле я родилась бесправным животным. Человек, которому я буду служить до последнего вдоха. Отец наш и повелитель, чья неусыпная забота хранит нас от всех тревог. Железный... канцлер...
Выдохнув наконец эти слова, Трэй в порыве отчаяния закрывает лицо ладонями, сжимается в маленький комок боли и тоски. Она могла бы и дальше держать себя в руках, но зачем уже?.. Теперь ей никогда не увидеть Игнию, не пройтись по шёлковой зелёной траве, не услышать пение птиц, не... С неё снимут кожу живьём? выварят в кипящем масле? четвертуют? Что бы ни сделали, другим это послужит прекрасным уроком лояльности Истине. Но и когда у неё уже не останется сил кричать, она всё равно не сможет ненавидеть Маркуса. Он просто делает свою работу.
|
Покивав деду и задумавшись над его словами, следопыт вздохнул. Да уж, теперь ответственность будет на том, с кем Ирта пойти захочет. Все по справедливости.
***
Вечер был спокойным, а значит, можно посидеть и поговорить. И не только о науке, хотя, конечно, начать с нее всего лучше. А вот когда девчонка подустанет, тогда можно тему сменить и порассказывать о городах да дорогах, где Рэю приходилось бывать. И то неспроста: чтоб знала, что город - это не то место, где все друг друга знают и все друг другу родственники, что найдутся и жулики и мошенники... О том, что он тоже - далеко не ангел, что и воровать приходилось, когда жрать нечего было, и что по глупости бывало обижал, да теперь жалеет. И что обязательно найдутся и хорошие люди, об этом тоже. Расскажет о пекаре Шимоне, который каждую десятую булку больным даром отдает, расскажет о плотнике Макее, который со товарищи бедной вдове протекающую крышу подлатал, о цветочнице Алмире, которая кроме цветов кой-какие лечебные травки выращивает и нет-нет да и даст иногда какому бедаку пучок даром, чтоб выздоравливал, значит. Что для себя он решил, что жить лучше по совести, как ее понимает, и что каждый - сам кузнец своего счастья.
Рассказывал, что жизнь - она разная. Может и знала то все Ирта и без его, что называется, соплей, да только рассказывал, что на душу шло, не умствуя и не поучая, но делясь.
***
- Небось, небось... - Покачал стрелок на слова гробокопателя. - Не знаем мы, знал или не знал. Да и рассказывал он, что никто подходящий ему раньше не попадался, так что не по чести будет говорить, что наниматель фигней страдал.
Посмотрел на то, как Петро рецепт переписывать уселся, да вокруг хмурый ходил, все думал что-то, висюльку нашейную теребя. Начал было с Иртой заниматься, да все как-то невнимательно. Плюнул, извинился, сказал, что подумать надобно, да и пошел на берег реки. До-олго там сидел, в воду глядя, как будто пробуя ответ там какой найти, пока Петро не оторвался от своего занятия.
- Хей, - подошел, в затылке шкребя. - Вижу, что таки уперлось тебе книгу себе оставить. Ты вот о своей земле печешься, о возрождении рода вроде как... Хотел бы тебе напомнить еще одну штуку. Бывают люди простые, бывают благородные, а бывают высокородные. Благородные - это от того, что род благой, хороший то есть, так? А высокородный - ну, высоко сидит, может прям под королем или сам король. А с большой высоты больнее падать, и, поди, лучше меня знаешь, что иногда падают. Или высота становится дословной - на виселице. Вот сделать так, как ты хочешь - это вполне по выскородному, только не благородно. Ты хочешь, чтоб дети твои чувствовали себя каким родом? А челядь да крестьяне какому господину больше помогать будут? Охрана, если одинаковую взять, за какого господина острей драться будет? А они узнают, потому что шила в мешке не утаишь. Потому что поступи ты так единожды - будешь и дальше так делать, и не ври сам себе, что "в последний раз".
Вздохнул Рэй, положил бородатому руку на плечо: - Не делай гадости. Не по то маг книгу создал, он не таким был и не для обманщиков книгу делал. Хочешь, я тебе свою часть Бернеровой доли отступлю, если маг не даст тебе доступа к тем знаниям?
|
Охотник молча слушал Виолетту, не отводя непроницаемого взгляда от ее глаз даже тогда, когда ее речь начала принимать странные формы. Ни единым жестом не выдал овладевшее им смятение, когда девушка показала свою истинную природу. Внутреннее напряжение, однако, звенело готовой вот-вот надломиться сталью. Глупец! Почему он позволил себе потерять бдительность? Его сбил с толку полузабытый уже кошмар? Потому что за дверью оказалась маленькая и хрупкая девушка? Именно такие ошибки рано или поздно убивали даже самых опытных охотников. Момент слабости, беспечной неосторожности, преступной глупости. Он, Эдельвальд, повел себя безрассудно, как впрочем вел себя с самого возвращения в Эскалон. И вот результат. Он стоит напротив чудовища, питающегося людьми. Безоружный. Но не беззащитный. Мозг мужчины уже вовсю работал, ища выходы из сложившегося положения. Бросаться к клинку не казалось охотнику хорошей идеей. Эдельвальд был уверен, что, даже несмотря на расстояние, отделяющее его от меча, у него были неплохие шансы нанести удар первым. Однако, во-первых, "неплохие" это недостаточно хорошо. Во-вторых, эту реку можно пересечь в любой момент, не так ли?
- Научились контролировать себя, говоришь? - В повисшей напряженной тишине вопрос охотника прозвучал неуместно обыденно. - Почему бы тебе не перейти к практике прямо сейчас, Виолетта? Я вижу клыки... - После небольшой паузы Эдельвальд продолжил. - Мир изменился... Мой мир уже далеко не такой черно-белый, каким он был двадцать лет назад. Ты говоришь, что охотники истребляют тварей. Чудовищ. Скажи мне, ты чувствуешь себя тварью? А окружающие тебя люди? Не видишь ли ты в них чудовищ? Ты разумна, не чужда радости, печали, красоты. Чего стоит одно твое умение обращаться с лютней... А окружающие тебя люди готовы продать ближнего за кусок пирога пожирнее. Готовы втоптать в грязь, лишить жизни все новое, непонятное, чуждое. Каким бы хорошим и прекрасным оно ни было, без разбора. - Горло охотника пересохло от столь нехарактерной для него длинной речи. Эдельвальд отклеился от стены и внешне непринужденно шагнул к прикроватной тумбе, намереваясь подхватить бутылку вина. - Где проходит та черта, которая делает кого-то чудовищем?.. Для меня она, пожалуй, проходит там, где ты лишаешь жизни другого. Если можешь жить, не убивая - практически не причиняя вреда, как ты говоришь - то нам нечего с тобой улаживать. До тех пор, пока я не узнаю, что ты или один из вас снова не потерял контроль. - Эдельвальд медленно протянул руку к тумбе. - Тем более у меня уже есть контракт. - Охотник стрельнул взглядом на бутылку, впервые отведя его от девушки. - Вина?
-
Ах, классический ведьмачий конфликт, никогда не устаревает. - Вина?Почему бы и нет :)
-
Действительно, что же все-таки эффективнее против упырей? "Слово" или слово?..
|
Серебряная залитая лунным светом трава приятно шелестит под ногами. Игнийцы тенями скользят в сторону от тропы, наслаждаясь практически абсолютной тишиной вечного леса. Некоторое время Галахад молчит, мягко направляя и выбирая дорогу. Забываются конфликты и споры шатра, целая армия совсем рядом будто бы растворяется в тишине, и, пусть и всего на несколько коротких минут, окружающий мир будто и вовсе прекращает существовать. Нет Эскалона с его маршалами и солдатами, нет Вивиан с её пророчествами и скептицизмом – нет ничего, кроме упоительного спокойствия ночного леса, теперь уже полузабытого, но по-прежнему такого родного и до боли знакомого. Нитаэль даже кажется, что она снова вернулась в детство – в те времена, когда она понятия не имела, что такое Искра и каково это быть этой самой искрой, которая даже не представляет, что нужно делать, но от которой все поголовно ждут великих свершений. Тишина обволакивает и успокаивает – ещё несколько шагов, и кусты расступаются, являя взору спокойную и безмятежную гладь реки Лелиан, прозрачные воды которой без устали мчатся от Сердца к далёкому и отданному врагу Медиану, многократно петляя и непредсказуемо изгибаясь. Лунная дорожка на воде окрашивает поверхность реки серебром, уходя к противоположному берегу, тёмному, безлюдному и угрожающе молчаливому. Наверняка где-то там бдят без устали эскалонские часовые – люди, которые воспринимают этот лес совершенно иначе. Для них он – угроза, таит опасность и неизвестность, в которой за каждым деревом может скрываться меткий стрелок или коварный игнийский лазутчик. Этот лес не принадлежит им. Никогда не принадлежал – так было всегда, так должно оставаться и впредь.
Галахад останавливается на обрыве, задумчиво уставившись вдаль. На его плечи накинут тёмно-зелёный плащ, под которым наверняка скрывается лёгкая и почти не стесняющая движений броня. Нитаэль отстранённо отмечает, насколько за последние месяцы он возмужал. Некогда длинные тёмные волосы теперь коротко стрижены, в движениях появилось нечто новое, непривычное – нечто, что можно охарактеризовать с наибольшей вероятностью как военную выправку. Сейчас в человеке рядом бесконечно сложно узнать того парня, который каких-то пять лет назад пришёл одновременно с ней в академию. Изменилась ли настолько сильно она сама? – Всё действительно стало сложно, Нит, – негромко отвечает он после продолжительного молчания, прерываемого лишь стрекотом вездесущих сверчков. – Но мы, в отличии от эскалонцев, по крайней мере знаем, за что сражаемся. Он делает неопределённый жест, указывая на местность вокруг. – Это наш лес, он восхитителен и прекрасен. Мы и так отдали им слишком многое. Если этих людей можно остановить, то мы должны это сделать. Если мы действительно умрёт завтра утром… Галахад замолкает, опустив голову и невесело усмехнувшись одними губами. – Тиссае ла воррен. Выпавшее знамя подхватят другие. Нам есть за что сражаться… И за что умирать.
То, что осталось. Сложно жить под гнётом постоянных пророчеств, многие из которых безошибочно предсказывают как судьбу Игнии, так и чью-либо смерть. Игнийцы таким образом существовали веками. Это знание породило всеобщее осознание факта – существуют вещи, которые во что бы то ни стало должны быть сделаны. Пусть даже исполнитель заранее знает цену, которую придётся заплатить ради достижения цели. Предсказания по-настоящему хороших прорицательниц, таких как Ариандель, почти невозможно изменить или обернуть вспять. Они видят обрывки будущего восхитительно чётко. Предназначение так или иначе соберёт свою жатву. Большинство игнийцев рано или поздно в определённой степени становятся фаталистами.
И в этом мире обречённых существует Искра. Вспышка, способная разжечь великое пламя. Люди, способные перерубать цепи предназначения, меняя собственное будущее и настоящее окружающих. Фактор хаоса и неопределённости в мире условных констант. Впрочем, насколько было известно Нитаэль, к по-настоящему хорошим прорицательницам Вивиан совершенно не относилась.
Задумавшись, девушка не сразу замечает обращённый на неё взгляд Галахада. – Как давно мы вот так не разговаривали, Нит? С самых экзаменов? Мир изменился. Мы… Изменились.
В последнее время действительно было совершенно не до общения. Дни сливались в недели, которые объединялись, в свою очередь, в месяца. Месяца тревог и волнений, невыносимой непосильной ответственности. Его ладонь касается щеки Нитаэль, и девушка запоздало осознаёт, насколько он близко. В прошлом ей, бывало, казалось, что со стороны Галахада она замечала нечто большее, чем просто дружескую симпатию, но эти подозрения были настолько редки и мимолётны, что практически выветрились из памяти. Худшего момента для демонстрации своих чувств не придумаешь. Лучший момент, впрочем, сложно даже представить.
|
Золото Эскалона. Сокровище, дар свыше. Не металл - люди. Трэй не отводит глаз, давая Маркусу возможность любоваться живым золотом. Он уже наговорил на высшую меру для них обоих. Любое сомнение в Железной Истине считается преступлением и карается смертью. Только Трэй это нисколько не волнует. От каждого слова что-то неумолимо сжимается внутри, словно тугая пружина. С ней за всю жизнь не говорили так много, как сегодня. Словами, а не догмами Кодекса, видя в ней человека вместо послушного инструмента. Что-то сломалось, сдвинулось в привычно железном мире, пришло в движение. Не раздавит ли оно при этом маленькую эмпатку?
Ей всё равно. Она слушает Маркуса, как зачарованная. Забыв дышать, наблюдает, как ослабляются ремни железной маски. Как опускается она на стол бесполезным облетевшим листом. Маска - то, что превращает человека в оружие, лишённое сострадания и собственных желаний. Избавившись от неё, Маркус... перестаёт быть дознавателем? Ещё не до конца понимая, что это значит, Трэй подаётся вперёд, не отрывая лихорадочно блестящих глаз от лица, которое она не надеялась когда-либо увидеть. Живого человеческого лица, прекрасного в своих маленьких несовершенствах. Киллеарх красив утончённой красотой, невиданной в Эскалоне, однако с Маркусом ему не сравниться. Ошеломлённая, Трэй молчит, собираясь с мыслями. Откровенность за откровенность, так? Вот только нет у неё другого ответа. Она тихонько качает головой.
- Я не могу ответить иначе. Лишь благодаря Истине я до сих пор жива. Будь у меня другой дар, была бы давно мертва. Не будь у меня никакого дара - не была бы собой. Меня заставили служить Истине без права отказаться, и я служу, потому что это единственное, на что я годна. Ведь я эмпат. Чудовище, которое боятся и презирают.
Она повторяет слова Морро без всякой иронии, без протеста, примеряя на себя подобно новому платью, которое сидит как влитое. Нет для неё иного места в мире, кроме как Цитадель. Нет ни в других манящих своей открытостью странах, ни под серым небом родной страны. Она везде будет чужой. Не сможет прижиться среди беспечных чужаков, всегда помня, что была вынуждена творить с людьми. А земляки будут шарахаться от неё, зная, что появление золотоглазых сулит одни беды. Трэй суждено вечно прозябать в своём подвале. Со стороны подобное существование кажется бесконечным кошмаром, однако это не так. Она не осознаёт всю трагичность происходящего просто потому, что не помнит иной жизни. Ей даже удаётся придать голосу некую бодрость.
- Всё не так плохо, как вы думаете. Мы живём в темноте, но иногда нас выводят наружу, а ещё мы видим солнце в памяти людей. То, что показывал мне Киллеарх, пытаясь помешать пробиться к нужным воспоминаниям, это... Никто из жителей Эскалона такого никогда не увидит! Вы даже представить не можете, как я вам за него благодарна! Допрашивать людей тяжело. Но за нами приходят не каждый день. Бывает, неделю никто не вспоминает о нашем существовании, тогда можно просто жить. А ещё есть друзья. Они уходят или теряют рассудок, но пока они рядом, жить легче. Человек приспосабливается ко всему, даже к кошмару, умудряясь и в нём находить маленькие сиюминутные радости. Абсурд ситуации в том, что эмпату приходится убеждать дознавателя, будто ему вовсе не настолько печально живётся, как тот думает. А что остаётся делать? Маркус не в силах изменить правила Цитадели, так пусть хотя бы не изводит себя бессмысленными размышлениями о горькой доле эмпатов. Пусть лучше в его голосе звенит знакомая сталь. Невыносимо смотреть на него потерянного, отчаявшегося. Невыносимо когда он думает, что она его ненавидит. И поэтому она произнесёт вслух то, что говорить ни в коем случае нельзя.
- В моём сердце нет ненависти ни к вам, ни к другим дознавателям. Даже к Морро. Вы не родились такими, вам пришлось такими стать. В Эскалоне есть лишь один человек, которого стоит ненавидеть, и это не вы! Я...
Трэй осекается. Ей никак не хватит слов передать всю палитру чувств, которые она сейчас испытывает. Сжатая пружина распрямляется, не выдержав давления. И в безрассудном порыве она отпускает эмоции, позволяя им пронестись по комнате тёплым ветром, протанцевать весёлыми золотыми искорками, омыть сидящего напротив мужчину в серой мантии ласковыми незримыми волнами, выплеснувшимися прямо из её души. Глаза вспыхивают в полумраке двумя маленькими солнцами. Вряд ли старая допросная камера видела когда-либо подобные эмоции. Такую тихую радость и светлую грусть, и безграничное доверие, и сочувствие, и готовность пройти через что угодно, и робкую нежность, и ещё что-то большое и тёплое, а также маленькое и пушистое, как котёнок, чему Трэй всё не может подобрать подходящие имена. Эта дружная компания вытеснила из души весь ужас сегодняшнего дня, а ненависть там никогда по-настоящему и не появлялась. Позволив себе светиться не дольше нескольких секунд, она вновь захлопывает створки своей раковины и опускает взгляд.
- Простите... Я не смогла бы выразить это словами. Приходит запоздалое понимание, что Маркус запросто может отгородиться от этих эмпатских штучек железной маской. Но Трэй не собирается лезть к нему в душу. Ей только хотелось, чтобы он убедился: она испытывает к нему всё, что угодно, но не страх и ни в коем случае не ненависть.
-
Трэй просто невероятная. Она неописуемо прекрасна в своей кристальной скромности, в кротости, контрастирующей с несгибаемой стойкостью, в сохраненной среди всей мерзости Цитадели чистоте. Удивительная и абсолютно живая.
-
А вот у тебя замечательно получается передавать эмоции словами.
|
Позалипал Петро в книгу, мыслёй умной обзавёлся. Задумался крепко. Знания всякие в голове ворохом свалились, как людьми править, как казну беречь, да прочее всякое, о чем он раньше и не задумывался. А теперь вот обмыслить всё нужно было, обсмаковать, да по полочкам разложить. Полдня потом молча вышагивал, хмыкая да прикидывая что-то своё в голове. Выходило, кроме прочего, что такая книга ему и самому нужна... Мир ведь большой, поди сыщи очередных пропавших в Туде... Другое дело, что и маг в Венкире не простой дядька, такой и осерчать может... Или... Впрочем, путь пока не близкий, есть ещё время прикинуть, что да как. А вот камушек защитный он с шеи на всякий случай снял. Пёс его знает, может тот не только защиту обеспечивает? Всё так же размышляя о своём, вместе с Рэем спустил лодку на реку, да поглядывая не покажется ли где речной дух поплыл вниз по течению. Опомнившись уже на полпути, Старательно поулыбался в воду, приветствуя духов и прямо-таки излучая хорошее настроение, благо из самых опасных мест уже удалось удрать. — С дедом-то? Так это мы запросто! — Ухмыльнулся он Ирте, желая малость похулиганить от избытка чувств. Несколько раз бодро взмахнув веслом разогнал лодку, что бы та уткнулась в берег и босиком спрыгнув в воду махнул старику рукой. — Эгей, старый! Принимай лодку обратно! А девку мы себе оставим, ты уж не серчай - уж больно хороша егоза! — Рассмеявшись, он помог Ирте перебраться на сушу и подтолкнул её вперед, понимая, что без неё тут всё одно не обойдётся, что бы он тут не наговорил. — Рэй, может задержимся тут на денёк? Обмозгуем всё как следует, неторопясь, а? Время вроде терпит ещё да и есть у меня парочка идей... Магу ведь жену исцелить надо, так? Значит, если ему передать нужную часть знаний, то сильно серчать он и не будет? С таким гримсуаром это ведь запросто вызнать можно, а там... притвориться очарованным, выйти к селу, "из последних сил" попросить Рогена передать записку как магу жену исцелить с книжкой какой колдовской из тех, что я прихватил да и "сгинуть" удрамши в ночь да сплавившись дальше по реке. Полста золотых - знатный куш, не спорю, да вот дневник этот бесценен как по мне... Да и я прихватил всякого на изрядную сумму. А так и маг злобствовать особо не будет. Он ведь и не знает, что это за книжица такая. Вылечит супругу и дальше жить будет...
|
Нагрузился Петро, что называется, от души. Вышвырнув из своей сумки практически всё, он даже щит оставил в этом замке, лишь бы уволочь по-больше добра. Перетряхнув на всякий случай несколько книжных стеллажей, на предмет заначек, он со всем своим мародерским рвением подгребал все подряд, а уж когда нашлись бездонные мешки, так и вовсе чуть не расплакался от счастья. Проверил несколько раз как оттуда достаётся вещи, и продолжил грузиться дальше, бережно складывая книги, реагенты и прочие приглянувшиеся ему вещички. Эх, сюда бы на телеге подъехать... Он бы тогда и мышиное дерьмо бы сгрёб, наверное. Есть же наивные чудаки, что считают мумие лечебным, так чего бы им не продать эту гадость? Нагрузившись как ишак, он всучил девчонке несколько книг, попытался убедить Рэя выкинуть всякую ерунду вроде факелов и излишков еды и быстренько-быстренько пробежав самый первый зал выскочил на улицу. Там ведь четыре двери не открытые остались! А за ними может быть.... Эх, ладно, все равно ведь больше не упрёт... — Эй, Ирта... — Обратился он к девчонке, когда они малость отошли от замка и чуть расслабились. — А ты точно хочешь жить простой деревенщиной в этой глуши? Надеяться, что кто-то там замуж возьмет, а не выбирать самой? После того как тебя из деревни выжили? Возиться в огороде, ловить на себе косые взгляды, мол ведьма? То что ты мысли слышать не будешь ещё не значит, что люди ничего говорить не будут. Как бы тебе ещё хуже не стало... В лицо ведь и улыбаться могут, а за спиной... Ты же к такому не привычна, верно? Столько лет в затворничестве... А ведь с твоими талантами можно зажить совсем по другому! Не сразу, конечно, да и по трудиться придётся, но зато жить будешь как княжна, в роскоши да уюте. Родне, опять же подсобить сможешь. Что им ещё одна девка в семье? Только приданное собирать придётся, а так и сама подсобишь им монетой. Тебя бы вот только обучить кое-каким премудростям... Но с этим, думаю справимся, пусть и не сразу... Да и мир хоть посмотришь, насиделась поди в лесу уже, а? Пойдёшь с нами? — Принялся он заманивать мелкую в свою компанию. Раз уж вспомнил про родные земли и решил их возродить, то такие люди ему ох как пригодятся. Добравшись до знакомого валуна, взмокший от непосильной поклажи Петро глянул на шестилапых козлов как обожравшийся до икоты человек на очередной такой сладкий пирожок. И ведь хочется, и уже не лезет... По крайней мере гоняться за ними по округе уже не было никакого желания - тушу то потом разделывать придётся, да шкуру тащить. А петельку он прошлый раз так и не поставил, что бы живьем козлину изловить. Да и всё одно, упиралась бы небось животина, брыкалась бы... — Эгэй, шестилапы! Чего стоим, кого ждём? — Остановился он, скидывая тяжелую сумку на землю и стараясь припомнить, нет ли там дальше по дороге какого укрытия на ночь. А то может прямо здесь лагерь разбить удобнее будет? — Да, лучше проверенной тропой пойдём. Сирены вроде покусать не должны, разбойников вот только перебили, новые поди ещё не нарисовались. Да и коня там у Рогена купить можно будет, чай не станет цену ломить. А там чуть что и продадим в городе с наваром...
|
Когда полыхнул узор, Петро лишь чудом удержался от того, что бы не отпрыгнуть подальше от стола, но уже не смог разжать крепко стиснутые на руке Рэя пальцы. Стоило же выдвинуться пюпитру с книгой, как он замер в предвкушении и только стал рассматривать подставку на наличие каких-либо дополнительных ловушек, как следопыт уже открыл колдовскую книгу. — Э, погоди... — Начал было он и тоже замер зачарованный переплетением линий. Вид до боли знакомых мест, которые он по-прежнему в глубине души все же считал своей вотчиной, лица родителей, что ничуть не изменились за прошедшие годы, недоверчивый, надменный, но все же любящий взгляд матери... — Прффф! — Выдал он не пойми что тряся головой словно лошадь. — Ну знаете ли... Дела... И дело было даже не в том, что нечто вновь позвало его домой, он и так уже который год собирался проведать те места, а в том, что все это ему показал колдовской гриммуар. Блин, да в нем даже букв-то не было, сплошь черточки цветные! Это же что местный маг такое сотворить должен был, что бы книга сама в душу лезла!? — Так... Значится, это... — Попытался он вернуться в деловое русло. Ещё раз встряхнул головой, достал мех в котором плескалось ещё около стакана вина, допил и кинул Рэю, который был явно по-смелее и уже успел сцапать книгу и начать её паковать в суму. — Вспори мех, да книгу внутри укрой, зашьем потом. Нам-то ещё через реку перебираться, не дай Всевидящий этот гриммуар намокнет. А увидел... Да в общем-то тоже самое. Глядя на радость Ирты, которой и в самом деле помог этот замок, Петро вдруг дернулся и принялся суматошно озираться. Что-то ему начало казаться, что никуда Редерин и не девался. Умер? Что же... Он точно знал, что это не обязательно конец земного пути. Взять хотя бы тех, кто его взрастил... А ещё все эти духи, с которыми они встречались в этом странном приключении... Если уж у ручья, кустов и камня были свои духи, то почему бы и в этом замке не сыскаться парочке призраков? — Ээээ... Господин Редерин Хладнобород? Вы ведь здесь? Кажется... Вы нарочно сделали так, что бы этот гриммуар кто-нибудь забрал, верно? Точно все в порядке? Вы ведь не против? Если что гриммуар нужен Дорлиону Лиате из Венкира. Это, значится, маг тамышний... У него там жена болеет... Вроде как... А может тут вам сделать чего надо? Мышей там извести или передать кому чего? — Беззастенчиво сдал он своего нанимателя вертясь на месте и вглядываясь в каждую тень, словно бы коварный призрак мага мог выскочить откуда угодно. Хотя скорее его следовало бы искать в самой книге. Наворованные склянки уже изрядно жгли спину ничуть не хуже горящей шапки, но Рэй вроде как спокойно продолжал грабить библиотеку и ничего с ним не происходило. Может и в самом деле древний маг упрятал свою душу в книге да специально устроил всё так, что бы через сотни лет её отсюда вынесли? Записка вон та, которую колдун из Венкира нашел где-то, стол этот, двери зачарованные... Не станет же он убивать тех, ради кого всё это придумано? Кто должен унести гриммуар в мир? — Господин, вы ведь не против, если мы позаимствуем ещё пару книг? Да? — Уточнил он очень уж неуверенно. Страшно было - жуть, но и уйти с пустыми руками претило всей его сущности. — Не извольте сомневаться, мы ведь со всем уважением, никак не на растопку... Сами прочитаем, а там в лучшие библиотеки... Ага... А ещё нам обратно пробираться надо... А вы, наверное уже сто раз всё перечитали... А может вам новости из мира рассказать, а? Глядя на то, как Рэй складировал добро в свою суму, Петро чуть слюной не исходил. Все ещё побаиваясь призрака колдуна, он осторожно, бочком принялся пробираться к стеллажу, тоже собираясь поискать чего интересного. Во первых, разумеется, книги по магии. По духам. Ну а что? Тоже жрецом станет! Или продаст их нанимателю, тот ведь или все одно их пришибёт, или заплатит честь по чести. Чего бы ему и книг тогда не спихнуть? А ещё, как ни странно, он принялся искать дворянские наставления. Как руководить людьми, как следить за землями... Давно он уже не касался этой темы, но ведь... Не с пустыми же руками возвращаться домой? Скопить бы денег, нанять людей, да возродить те места! Вот тогда бы он по праву смог бы называться себя достойным наследником!
|
И стоял Рэй, узорами да магией восхищаясь, которые на странице открытой показались, а тут как нахлынет... и так не шевелился, а тут и вовсе замер, даж, кажется, дышать забыл - все смотрел и смотрел на картинки из прошлого, пока не выдохнул наконец. Поглядел ошарашено по сторонам, да и опустился на одно колено, склонив голову: - Не знаю, кем ты был и каким ты был, хозяин здешний, да только спасибо тебе, Редерин Хладнобород... Пусть через столько лет, пусть может оно тебе и века как без надобности, а все равно - спасибо!
Поднялся, увиденное вспоминая, а тут и Ирта обниматься кинулась. Не удивительно, что от таких видений шарахнуться можно.
- Вот видишь, - усмехнулся он, всплеснув руками. - Теперь это дар, а не проклятие. Хорошо бы тебе мудрости, чтоб им по-хорошему распорядиться. Петро, - повернулся к бородатому, - я своих родителей увидел, представляешь? А тебе что прилетело?
...
Пришло время возвращаться. Охочий до книг следопыт взял старую книгу себе, бережно завернув в сменную рубаху, да пошел глазеть на полки, науку себе выбирая. Попалась даже пара книг, похожих на те, которые у деда-травника видел, да конечно, это малая толика из целой библиотеки незнакомых, а то и на незнакомых языках. жалел он, что не может тут остаться, чтоб перечитать все, да научиться, но что поделать, такая у человека жизнь.
- А ты, Ирта, что себе возьмешь, как дальше жить станешь? Можно с дедом домой, в родное поселение вернуться, а можно и в город податься.
Запаковал себе в шмотник трактатов по травничеству, сколько удалось, да и был готов идти. Уж мысли ему крутились о доме, да возможной женитьбе... Вопрос только на ком. Надо чтоб была ласковая да работящая, это непременно, да. А первой красавицей быть не обязательно, он тоже не образец для портрета.
|
|
|
Рэй уселся на пол, прямо перед орехами-яблоками, и подпер щеки кулаками. - Ирта, если хочешь - выйди, а тут ща так думать буду, что и Петро услышит, как мозги скрипят. - он помялся и пояснил: - Не хочу тебе больно делать...
Вдох, выдох. Отобрал у археолога писалку, принялся записывать, на этот раз так, как звучало. Значца так: Рэй - Зеленая... Желтая... Только не синяя! Ирта - не красная дверь и не пурпурная, а синяя. Петро - не красная. Зелёная или синяя
Если считаем, что соврали два раза, а правду один...
Например, мне сказали правду про зеленую. Тогда Петру зеленая - тоже правда, но тогда ему соврали, что не красная. Знач не подходит. И не подходит еще и потому, что Ирте тогда два раза сказали бы правду. Если правда - желтая, то... мне соврали, что не синяя, не годится. Если синяя, то... у Ирты три раза правда была бы. Если красная... с Иртой сходится, а Петру бы соврали три раза. Что там осталось? Пурпурная. У меня правдивый вариант - "не синяя", у Ирты - "не красная", но тогда у нее "не пурпурная" должно быть ложью, что... что посылает нас нахрен. Или домой, по вкусу.
Почесал репу.
Вообще не так. Если мне соврали два раза, то... Например, соврали про желтую и зеленую, туда не идем, Сказали правду про синюю - туда тоже не идем. А куда тогда идем? Домой??? Или... Или ДВЕ двери правильные? Лады, маги они со странностями, допустим. Если соврали про ж и с, то идти надо в зеленую или синюю. Хм, и тут две двери. Если соврали про з и с, то идти опять в с, или в ж... нет, другое "ж", а не то, что вы подумали.
Таки две двери! Уххх... Проверим. Если выход, как у меня в первом варианте, красная и пурпурная, то с Иртой сходится, но не получается, чтоб Петру соврали два раза. Если как во втором варианте, идти надо в зеленую или синюю, то... у Ирты все три правда. Если как в третьем, в ж или с, то у Ирты опять все три раза правда.
Таки домой? Или тупо привязать к двери веревку да издалека открыть?
|
Жизнь Элоизы дважды разламывалась на "до" и "после". В первый раз - когда она из любимицы-баловницы, почти такой вот, как Лиодамия, вдруг превратилась в сиротку, брошенку, замарашку. Она не верила, никак в толк взять не могла: что это все, как это? Все развалилось на тысячу разрозненных кусков, мы стали жить в другом мире, девочка, по другим правилам. Она никак не могла смириться, сжав маленькое сердце в кулак, пыталась поддерживать весь их старый уклад , чтобы все было как всегда, как раньше, когда мы были все вместе и счастливы. Ведь счастье и сама нехитрая жизнь теплого дома складывается из мелочей. Утром - целуешь папу обязательно в лоб, посередине бровей, маму - в родимое пятнышко над верхней губой. Обегаещь весь дом, здороваясь с мамой-папой, любимыми слугами, собаками, лошадьми, щеглами и чижами в клетках, цветами в саду. Цветы в вазе, их надо поменять. Обязательная припрятанная за завтраком печенька, шутливая кража, шутливый выговор. Песни, мы их поем вместе, вот мамина лютня, а вот флейта. Книги, мы всегда по вечерам читаем длинные истории о рыцарях и принцессах. Маленькие привычки, повседневные ритуалы. Счастье. Детство. Нет его. Есть неряшливый мужчина с мутно-добрым ускользающим взглядом (он с тех пор всегда смотрел в сторону, и надо теперь уж признать, что тогда он умер по-настоящему, душой) и чужая холодная женщина рядом, и грязная холодная вода, и вечная грязь, которую ей надо тереть, тереть... Она, Элоиза, была слишком мала, чтобы изменить обратно весь мир, который стал другим. Мир большой, а она - гораздо меньше. Ей ничего не изменить. Она сама менялась, приспосабливалась, пряталась, чтобы однажды, вырвавшись.... И второй раз все разломилось, когда очнулась в зале, полном гнили, и смертного ужаса, и колдовства, и непонятного, беспричинного Зла в чистом виде. Это снова был другой мир, и другие правила. В нем была магия, было предначертанное, неживое оживало. Последнее Элоизе принять было несложно. Она никогда не была слишком религиозна. Зато в детстве, мучаясь одиночеством, частенько говорила с огнем в очаге, с утварью, с цветами и деревьями. Там были злые черные тени, крадущиеся по стенам... и фея-крестная там была! Она превращала тыкву в карету, а мышей - в коней, а ей дарила голубое платье и хрустальные туфельки. Чего только маленькая замарашка не придумает, чтобы утешить себя. Маленькая девочка в очень взрослом мире, где звук церковного колокола гнал фантазии прочь. Теперь, казалось, мир снова впал в детство, а детство жестоко, и правила там действовали простые и жестокие - правила настоящей , непричесанной и неприглаженной сказки: хочешь получить - отдай, хочешь обрести - пожертвуй. Грехи предков ложатся на потомков в виде заклятий и проклятий. Есть у тебя предназначение - так исполняй его. Чем выше твоя судьба, тем тяжелей твои испытания. Возможно, это правильно. И опять она слишком мала, чтобы сказать такому миру: нет, тебя мне не надо, я буду жить иначе , по другим правилам. Аурелия, наверное, тоже пыталась . Жертва обстоятельств...
Поэтому она и предложила лекарке себя, быстро, почти без рассуждений. Даже не успела подумать, как это будет страшно и больно, когда вынимают глаз, и как скверно все же она будет выглядеть с пустой глазницей, как у Эрны. Чем больше думаешь о таком - начинаешь себя забалтывать, вертеть все в одну сторону, в другую сторону - тем меньше решимость. Жизнь человека, тем более такого хорошего, как Аурелия, стоит очень дорого, одного глаза уж точно стоит! Даже двух! На самом деле... она боялась, что это сделает Кристиан. Он взял на себя ответственность за всех, он начал спасать Аурелию, а не такой он человек, чтобы отступиться на полпути! Но Кристиан решил иначе. Слушая Кристиана, Элоиза обмирала от его дерзости. Он не желал играть по этим правилам. Он утверждал: никто платить не будет. Никаких жертв. Мы вибираем мир, созданный человеческим разумом и верой! И столько решимости в нем было, столько воли, что казалось, легенда дрогнет и склонится! Она действительно склонилась - не легенда, а сама Элоиза. Умоляюще стиснула руки на груди, мотнула головой: "Нет... не надо..." - но когда Кристан позвал: "Элоиза!" - без единого слова подошла и молча стала рядом, не стала спорить. Глаз останется с ней, все-таки невольно облегчение она почувствовала... и вину за что-то. Аурелия больше не истекала кровью, она спала и видела сны. Элоизе казалось, она даже улыбается . И Эрна тоже склонилась перед чужой силой и решимостью. А может быть, она тоже видела в этом предназначение - свое собственное? Нам всем придется туго, если открыть дверь, куда же ты пошла? Оно тебя растерзает! Кто знает - вышла, и нет ее... Элоиза только шепнула вслед: "Спасибо..." Нет, сила Эрны могла быть дикой и необузданной, как и ее крутой и резкий нрав, но, но, но не надо ее называть злом. Элоиза взглянула на Кристиана обеими глазами. Он сумел переломить все по своему желанию! Она была ему благодарна... может быть, он сейчас ради нее ужасный выбор сделал! - Она не зло! Она правда хотела помочь, - сбивчивым полушепотом проговорила она. - Как умела. Она старается, не жалеет себя, это же видно... А глаз - это было частью цены, чтобы получить, надо отдать... просто ей надо было это сказать нам с самого начала... но все равно - спасибо! я хотела сказать... что может быть, ты прав. Конечно, прав. Не надо подчиняться им так... беспрекословно, мы должны оставаться теми, кто мы есть, но... как же все изменилось... И окончательно смутившись от того, что мысли и чувства никак не хотели укладываться в слова, Элоиза закрыла лицо руками, унимая собственную душевную сумятицу, и краем уха услышала: "Проснитесь, Ваше Высочество!" - и звук такой: Хрясь!" - будто шваркнули чем-то мокрым, и отняла ладони от лица как раз, чтобы увидеть, как Оскар будит принцессу. Ну это вообще было... за гранью добра и зла. Пускай Лиодамия не проявляла стоицизма и высоты духа, какой подобает демонстрировать принцессе инкогнито и изгнании. Рыцарь в сияющих доспехах вел себя прямо как оборзевший хулиганистый поваренок на кухне, и скажи Элоиза сейчас: "Вам, сударь, надлежит достойно и подобающим образом обращаться с дамой в беспомощном состоянии, тем более августейшей особой", - так ведь до него, оборзевшего поваренка, не дойдет! Элоиза вскипела, и все эти ужасы, жертвы, утраты, вот это выразилось в том, что она метнулась к рыцарю и изо всех сил толкнула его обеими руками в грудь, ушибив пальцы о его стальную кирасу. - Да как ты смеешь! - крикнула она, перейдя сразу на "ты" и забыв о том, что они должны вести себя тихо и спокойно, чтобы лес не рассердился еще сильней. - Не смей ее обижать! Она же девочка! И еще без чувств! Она слабая, ну и что, она вообще не обязана быть сильной, раз ее отец не научил! А ты - рыцарь, над девчонками издеваешься! Стыдно! А теперь, если уж быть последовательной и ждать от храмовника реакции, как от кухаркина сына, она имела шанс получить "леща", или "в бубен", или "по кумполу". Кочерга, мельком подумала она. Тут должна быть кочерга у печки. Тьфу. Что на нее нашло, какой позор. Возьми себя в руки, баронесса фон Визен!
-
Вот, вот же он - процесс стремительного взросления, осознания законов нового мира, ну и такая наивность, девочковость, нежность в конце. Контраст, который заставляет сопереживать ещё больше! Ох, обожаю Элоизу
-
Хороша Элоиза. Прямо-таки замечательна.
-
Милаха же!
-
Даже не знаю, что в этом посте прекраснее всего)
|
-
Вот ведь тип.
-
В такие моменты я вспоминаю, почему позвала тебя в игру)))
-
Четко сработано!)
-
Ну совсем оборзел.)
|
-
Соглашайся, шикарное предложение же! Кто тебе ещё такое сделает? 8)
-
Классная речь, правда классная.
-
До чего же он крут!..
|
Попав в жилище знахарки, Аиир с любопытством огляделся. Землянка была прямо-таки пропитана уютом. А запахи... запахи напоминали ему далекое прошлое - беспечную жизнь до первого Зова. Оборвавшаяся монотонная песня и хлопок двери заставили невольно вздрогнуть, а быстрый взгляд сообщил о том что из Девяти, похоже, осталось только пятеро. Последовавшие события не вызывали желания удовлетворить любопытство, да и предупреждение Эрны звучало вполне однозначно. То, что стучало там снаружи, не могло быть человеком. А подобная настойчивость не привела бы ни к чему хорошему, вздумай кто-нибудь открыть дверь. Оскар был прав, им следовало остаться тут.
Аурелия лежала в центре хижины и... спала. Легкий румянец и тихое размеренное дыхание говорили о том, что самое страшное осталось позади. Вновь заговорила Эрна. Пробуждение молодой леди будет им дорого стоить. Имя, прошлое. И глаз одного из них. К удивлению летописца, одна из девушек - Элоиза, почти сразу же согласилась принести эту жертву. Эта неожиданная готовность отдать столь многое ради другого человека тронула историка. Незримые весы в душе Аиира, пребывавшие до этого, казалось, в идеальном балансе, чуть вздрогнули и слегка изменили положение своих чаш.
Затем вмешался Кристиан. Речь его знахарка слушала не перебивая. Грусть на ее лице казалась историку смутно знакомой, как-будто он испытывал ее сам когда-то очень давно. Настолько, что уже не помнит ни ее причины, ни источника. Аиир чуть не поддался порыву выйти за ней следом. Летописец сам, по собственному желанию, хотел узнать о жизни и судьбе этой необычной женщины. Подобное желание возникало у мужчины крайне редко. Столетия жизни давно охладили интерес к человеческой природе. Уж ее-то, казалось, историк видел во всех возможных формах и проявлениях. Очень часто эти формы были отталкивающи и уродливы, но иногда... То, какими прекрасными иногда были порывы души, какими самоотверженными намерения и поступки, с лихвой окупало все остальные неприятные проявления. Судя по всему, ради спасения молодой девушки знахарка рисковала по меньшей мере своей жизнью. И рисковала бы еще больше, попытайся она ее пробудить. Возможно именно поэтому плата была столь высока.
Летописцу хотелось догнать Эрну, расспросить о том что произошло в прошлом. За что король Брон лишил ее зрения? Мужчине хотелось узнать ее лучше, не как ведьму - как человека. Ведь под этой маской была обычная девушка, женщина. Даже если природа ее была волшебной, и жизнь отличалась от жизни большинства других, точно так же она испытывала боль, радость, усталость и одиночество. Почему-то сейчас Аиир был в этом абсолютно уверен. И, живя такой жизнью, она находила в себе силы помогать другим. Какой же должен быть внутренний стержень, чтобы, после пережитого от рук людей, помогать им на грани самопожертвования? Почему она вообще помогла им, что ей двигало? Летописец пожалел, что не решился заглянуть к ней раньше, в других обстоятельствах. Возможно знахарка когда-то была такой же как Элоиза. Пылкой, порывистой и самоотверженной. Готовой пожертвовать собой ради близких. А может быть ей двигал долг. Ноша, которую могла нести только ведьма Эрна. Крест, подобный тому, что взвалил на себя и сам летописец.
Добро и зло в который раз выясняли отношения, но так ли все просто здесь было? С какой точки открывался правильный вид? Это было избито и банально донельзя, но этот самый правильный вид зависит от твоей позиции. Аиир, как летописец... пожалуй даже как человек, уставший от бесконечной борьбы, придерживался нейтралитета. И все же, как и всякий человек, он не мог не оценивать поступков окружающих. Порой разумом, иногда сердцем. За всю свою жизнь он так и не вытравил в себе это качество. Да и было ли это возможно? В момент когда за Эрной захлопнулась дверь, чаши весов вновь покачнулись.
Мысли летописца были прерваны обратившимся к нему рыцарем. - Поселение поблизости было всего одно, - историк ткнул пальцем в карту, - здесь. Как видишь расстояние до него приличное. Насколько мне известно, там жила дворцовая прислуга. Думаю за десять лет оно опустело, но как знать? - Аиир пожал плечами. - А насчет легенды... - Летописец расправил плечи, да так, что его внешний вид начал источать благородство и величавость, насколько это конечно было возможно в его покрытых заплатками одеждах. Пристукнул посохом, направил взгляд перед собой, словно собравшись выступить перед королевским двором, и хорошо поставленным голосом изрек: "Однажды Девять юных Душ окажутся пробужденными и это станет началом конца для всех сил зла. Ибо одна из них будет причиной гибели Зла Изначального, а другая заточит это зло в себе. Если же все Девять Душ будут истреблены, миру Добра придет конец." Закончил. И словно потускнел немного, возвращаясь к прежнему облику.
-
Со стороны Аиир как будто бездействует, но эта чудовищная работа в голове просто впечатляет. Сколько ж он там перелопатил за эти годы) Суть равновесия – не цепляться. Суть расслабления – не удерживать. Суть естественности – не совершать усилий.
-
Добро и Зло в который раз выясняли отношения его внешний вид начал источать благородство и величавость, насколько это конечно было возможно в его покрытых заплатками одеждах. Пристукнул посохом, направил взгляд перед собой Так вот ты какой, Гэндальф Серый!
-
Удивительный образ)
|
Внимание всех присутствующих оказывается безраздельно приковано к Нитаэль на протяжении её короткого монолога. Гиллиан довольно усмехается, переводя на Вивиан торжествующий взгляд. Сама чародейка, устало и показательно закатив глаза, тяжело вздыхает. – Иссирон знает, что делает, как вы не понимаете, – произносит она с раздражением. – Если он приказал не вступать с эскалонцами в бой, на то наверняка есть очень веские основания. Если он не сможет остановить вторжение, то не сможет никто. Одноглазого игнийца, кажется, такое заявление выводит из себя лишь сильнее. – Иссирон, Иссирон… Последние недели я только и слышу на каждом шагу о мудрости Иссирона, – Гиллиан кривится. – Где был ваш Иссирон, когда эскалонцы убивали нас две недели назад? Где был Иссирон, когда мы сдавали крепость без боя? Все только и говорят о том, что он вот-вот нанесёт свой удар, что его вмешательство в одночасье перевернёт ход войны… – Так и случится, Гиллиан. Особенно, если мы не станем препятствовать. – Войны так не выигрываются! – восклицает военачальник, буравя Вивиан тяжёлым взглядом. Он оказывается почти на две головы выше хрупкой маленькой чародейки, но та встречает злость с безупречно выверенным напускным равнодушием. – Мы не можем позволить себе продолжать верить в чудо, в то время как упускаем одну блестящую стратегическую возможность вслед за другой. Знаешь, почему Маршал выигрывает? Потому что не полагается на туманные пророчества и неподтверждённых мессий, рассчитывая на тактику, стратегию и собственное военное превосходство. Если мы допустим их к сердцу леса… – Сердце Леса надёжно защищено обманными чарами. Эскалонцы не найдут дорогу сквозь дебри, – парирует Вивиан со скучающим видом. – Можешь мне поверить, найдут. – И вообще, с каких пор ты возомнил себя легендарным стратегом?
Пока Гиллиан медлит, подбирая слова, в перепалку вмешивается один из доселе молчавших участников спора. – Конечно же мы должны дать им бой, – негромко, но исключительно решительно говорит Меллидан, который по-прежнему отчего-то с преувеличенным вниманием смотрит на Нитаэль. – Не просто дать бой, но навязать схватку на наших правилах. – И ты туда же… – Мы должны ударить первыми, – Меллидан показательно сжимает пальцы в кулак. – Мои разведчики знают эти леса как никто. Мы способны атаковать этой ночью, перебраться на ту сторону и проскользнуть мимо эскалонских дозоров. Небольшая диверсионная группа проникнет в их лагерь, доберётся до самого маршала и его ликвидирует. – Исключено, – Вивиан по-прежнему непреклонна. – Вообще-то… – будто воодушевлённый улыбкой Нитаэль, Галахад решает вклиниться в ход дискуссии. – Я… Тоже согласен с Гиллианом и Нитаэль. Боевой дух солдат падает, люди начинают сомневаться в решениях Иссирона. Если мы отдадим им и Лелиан, то, быть может, столкнёмся с открытым неповиновением. – Да как вы не понимаете… – Четверо против тебя одной, Вивиан, – одноглазый ухмыляется, торжествуя. – Решение принято. Искра сказала своё слово, раз уж твой драгоценный Иссирон, как обычно, не с нами. Мы должны подготовить план обороны и быть готовы к нападению в любую минуту… – Они перейдут в наступление на рассвете, – сообщает бесстрастно чародейка всё с тем же раздражённо-скучающим видом.
На несколько мгновений в шатре повисает полная тишина. Первым оправляется от потрясения Гиллиан, начиная говорить своим знаменитым едко-ядовитым язвительным тоном: – И когда, позволь поинтересоваться, ты собиралась нам это сообщить? – Прямо сейчас, – отзывается игнийка как ни в чём ни бывало. – Впрочем, такой блестящий военачальник как ты наверняка и без помощи моих исключительно неточных туманных пророчеств предвидел эту возможность. – Мы по-прежнему можем ударить на опережение, – продолжает стоять на своём Меллидан. – Мы должны подготовиться, – Гиллиан непреклонен. Он опускает обе ладони на стол и некоторое время с подчёркнутым вниманием изучает местность на карте. – Нужно оповестить всех и начать подготовку. Перед рассветом мы соберёмся ещё раз, чтобы более детально обговорить план сражения. Вивиан, нам потребуется вся возможная помощь со стороны Круга. Меллидан, Галахад, вы будете полевыми командирами на передовой. Нитаэль, ты будешь командовать резервом, в который я определю… Четвертую и пятую роты. Нам всем предстоит тяжёлая ночь.
|
Во всей этой суматохе невольно затерялась невразумительная и нелепая гибель шута. Кристиан в другое время, возможно, уделил бы этому факту несколько больше внимания, но на фоне всех недавних смертей это показалось, в некотором роде, закономерным исходом.
В прерываемой хлёсткими ударами могучих ветвей тишине, парень терпеливо дождался возвращения лекарки. По-прежнему не давал покоя вопрос – имела ли она в действительности ввиду, что сделать ничего больше не сможет и Аурелия так и останется спать вечным сном? И вообще, можно ли её по-прежнему называть Аурелией?
Целительница вернулась, принося с собой новые неприятные вести. Герцог начинал медленно и уверенно привыкать к плохим новостям. Теперь эта безглазая ведьма, после имени, просила совсем какой-то нелепицы – и делала это настолько решительно и бескомпромиссно, что молодой герцог начинал закипать. Не то чтобы он настолько привык жить в мире, где всё в энной степени вращается вокруг него и все вокруг ему подчиняются, но эта новая реальность, которая целиком и полностью функционировала по каким-то своим малопонятным сюрреалистичным законам, начинала основательно и очень сильно его раздражать.
Сперва речь шла только об имени. Теперь – кто-то из них должен был отдать за исцеление Аурелии ещё и свой глаз. Вертран кое-что понимал в общепринятых нормах торговли, и ему было прекрасно известно, насколько дурным тоном считается изменение условий сделки в процессе. И он больше не намеревался это терпеть. Тем более, что совершенно не ощущал собственную причастность хотя бы к одному из предъявленных ведьмой и «духами» обвинений.
То, что произошло с замком, отцов и Аурелией основательно выбило молодого лорда из колеи. Шокировало, раздавило морально. Но теперь, по мере того, как окружающий мир, не давая возможности как следует осознать тяжесть утраты, продолжал снова и снова швырять в лицо возмутительные обвинения и проблемы, Кристиан начинал выходит из апатии при помощи злости.
Элоиза, почти не задумываясь, предложила ведьме свой глаз. С определённого момента Вертран принял решение, что будет именовать лесную знахарку исключительно «ведьмой», но уж точно никак не целительницей. В её самоотверженности и храбрости присутствовало нечто очаровательно трогательное, но склонность большинства окружающим к необдуманному импульсивному самопожертвованию, если об этом задуматься, Кристиана уже давненько нервировала. – Элоиза, – быстро посмотрев на девушку, молодой лорд едва заметно качнул головой. Никто не будет отдавать колдуньям глаза в его смену. И уж точно не будет этого делать она.
Понадеявшись, что Элоиза верно поймёт его достаточно прозрачный и вполне однозначный намёк, Кристиан снова вперил тяжёлый взгляд в тряпицу, скрывавшую глаза лесной ведьмы. И заговорил, сперва спокойно и тихо, вкладывая весь свой рационализм и решимость в каждое произнесённое слово: – Я понятия не имею, почему король принял такое решение и сделал с вами то, что именно сделал. Быть может, вы этого заслуживали, – подчёркнуто вежливое обращение на «вы» отнюдь не было призвано скрасить жёсткость того, что он намеревался сказать. – Быть может, нет. Так или иначе, никто из присутствующих и ныне покойных, ни имеет ни малейшего отношения к тому, что случилось с вами и с лесом. Если вы этого не видите, то слепы во всех смыслах. Если духи этого не понимают, то духи наделены подобным могуществом не иначе, как по ошибке природы. Если вы здесь исповедуете принципы детей, который несут наказание за совершённые отцами грехи, то в этот лес стоило бы давно запустить Оскара с его армией железных храмовников.
Вертран улыбнулся. – Не поймите меня неправильно, но я попытаюсь объяснить ситуацию так, как её вижу я сам. Ещё несколько дней назад магия была для меня чем-то… Абстрактным. Я, как и все, слышал сказки о зачарованных принцессах и ведьмах, о лесных дриадах и жутких драконах. Никогда не воспринимал их серьёзно, но, в то же время, не осуждал. В последние же дни я сталкиваюсь с магией значительно чаще, чем мне бы хотелось. Буквально на каждом шагу. И что я чувствую? Зло. Неконтролируемое, неподвластное человеческой воле зло, грязное порочное ведьмовство, которое рушит из слепой мести всё то прекрасное, что возводили веками люди. Ломает судьбы тех, кто не имеет к этому ни малейшего отношения, – Кристиан ненадолго замолк, давая ведьме время осмыслить. – И, когда я вижу всё это, я невольно начинаю понимать, о чём говорит мне сэр Уайт. Зло порождает ответное зло, и теперь я вижу необходимость в том, чтобы истреблять огнём и мечом силу, которая творит настолько ужасные вещи и которую никто не может контролировать. Как вы думаете, миледи, если Ниссалон и соседние королевства наконец-то объявят настоящую охоту на ведьм, кто победит в конечном итоге? Волшебство? Или люди? В какой-то момент Кристиан понял, что его уносит куда-то слегка не туда. Он высказывал то, что копилось в подсознании на протяжении последних часов, уходя всё дальше от сути. – Сперва вы требовали за помощь лишь имя. Теперь – имя и глаз. Кто знает, быть может, на третьей стадии для завершения колдовства вам потребуется чья-нибудь печень? Там, откуда я родом, не меняют в процессе сделки условия. Если бы вы сразу озвучили подобную цену, быть может, мы бы решили к вам и вовсе не обращаться.
Глаз, имя, голос… Что стало с привычными товаро-денежными отношениями? Его меч, насколько Вертрану было известно, по-прежнему должен стоить целое состояние. – Никто из присутствующих… Никто, – остановился и дополнительно подчеркнул голосом Кристиан. – Не удовлетворит такую изуверскую просьбу на столь туманных и размытых основаниях. Вас лишили зрения, но это не значит, что его стоит лишать в отместку кого-то из нас. Я благодарен вам за помощь… Если, конечно, буйство леса не было её собственными коварными происками… – Но, – как говорил отец, не стоит принимать во внимание ту часть предложения, которая расположена перед «но». – Я, герцог Вертран, спрошу вас ещё раз. Вы можете помочь нам за разумную цену? Без этих изуверских варварских методов?
-
Речь хорошая. Реакция мастера ммм.... странная
-
Мощная речь. И сам Кристиан классный)))
-
Нет, он ее не переубедил, но харизмой передавил)
-
Реакция настоящего аристократа - и человека - на страшное предложение. От такой проникновенной речи расчувствовалось бы даже дерево, и приложило бы усилия к альтернативной замене.
|
С трудом продравшись сквозь злобные кусты, Петро дёрнулся остановленный верёвкой, что видать зацепилась за колючки. В панике выхватив меч, собираясь было уже рубануть по страховочному тросу, что бы его не утянули обратно, но тут колючки резко присмирели, потупились и скромненько так стали сдуваться да отступать от пещеры. На всякий случай всё же повертел головой в поисках какого-нибудь чернокнижника или очередного духа, что натравил на них плотоядную поросль, но, кажись, никого не было. Удрал, не иначе. — И какого такого хера это сейчас было-то? — Спросил он непонятно кого, выдёргивая из ноги все же доставшую его колючку. — Рэй, ты там точно никаких трав в костёр не подкладывал, а? — Недоверчиво уточнил он, тяжело дыша и не понимая толком - а не привиделось ли ему эта странная сеча. Если бы не зажатый в пальцах обломок шипа так и вовсе можно было решить, что они тут с ума посходили да сдуру принялись кусты мечами рубить. — Так, блин, кусты, мать вашу, зелёную! Вы охренели на людей кидаться? Да я вас! — Потянувшись за топориком, которого не оказалось на привычном месте по причине передачи Ирте, парень сплюнул и погрозил кустам кулаком. Ещё и ножкой топнул в сердцах. — Спалю, гадин таких! А ну, где там дрова и масло!? — Решительно сметя все нарубленные ветки под корни, он свалил туда же весь собранный сушняк, подтащил свою котомку за веревку и вновь сплюнул. Духи. Вот гады же и ведь фиг ты что с ними сделаешь... Ну спалит он сейчас кусты, а ну как обидит кого смертельно и потом им вообще жития не будет? Или дух этих кустов, не имея больше подневольных колючек станет их преследовать да пакостить всячески? — Короче, ветки-палки. Беру вас в плен. Ещё раз кто дернется или зашуршит не так - подожгу всех разом! Поняли, колючки сушеные? А кто будет себя хорошо вести - тиной речною поутру попотчую. — Чувствуя себя последним дураком вновь погрозил он кустам, скорчил рожу посерьезнее и повернулся к Рэю, даже не представляя, что тот мог подумать глядя на эти угрозы веткам. Впрочем, тот ведь и сам вот только дрался с ними, так что поймёт небось... — Да не смотри ты так, впереди ещё какой путь... Боем-то не пройдём, лучше уж договариваться. Хоть как-нибудь. — Пояснил он свою позицию разводя руками, мол, а я чего могу поделать коли жизнь такая. — Дров нужно тогда по-больше собрать - с собой возьмем ещё малость. Да костёр по-ближе к улице перенести... И вы на прогретом камне поспите и эти вон по-смирнее будут... Только проверить округу надо, хоть как-то. — Ирта! И-ирта, очнись! Живые в округе есть? — Сунул он ей мех с вином. — Вот, выпей-ка, да считай, что боевое крещение прошла с честью. Ну так как, чуешь кого?
|
|
1 - A War to ComeЗакат окрашивает изумрудные листья в багрянец. Солнечные лучи будто бы с неохотой проникают сквозь плотно сходящиеся над головой кроны деревьев, лаская отчаянно тянущуюся к свету стебли травы и кустрника. Нитаэль шагает по проложенной игнийцами в зарослях неприметной тропинке, в то время как между стволами по правую руку от девушки то и дело мелькает зеркальная серебристая гладь реки Лелиан. Согласно последним докладам разведчиком, там, на другом берегу, несколько дней назад разбил временный лагерь эскалонский военачальник. Медиан оставлен далеко позади, железные легенды беспрепятственно продвигаются всё дальше вглубь леса – и, пусть между ними и Сердцем по-прежнему остаётся объединённая игнийская армия лесного союза, большинство сородичей Нитаэль начинают проявлять вполне закономерное беспокойство. Их можно понять – железные варвары наступают, прорубая себе дорогу и уродуя лес, в то время как игнийцы безмолвно отходят всё дальше и дальше. Ещё несколько недель подобной «войны» и отступать уже будет попросту некуда. Разгорячённые кровью молодые игнийцы, ослеплённые грузом потерь и неуёмной бравадой, рвутся дать противнику бой – они хотят отстоять своё королевство, стать свидетелями зарождения новой истории, прекрасной легенды о триумфальной победе их современников. Они жаждут сражаться и пережить тот день, что потом воспоют. Более опытные и мудрые воины не проявляют подобного максимализма, но даже они, кажется, начинают уставать от бесконечного отступления. Всюду, куда не пойдёт Нитаэль, её преследует шёпот, приносящий сомнения в разумы и сердца. Сколько это может ещё продолжаться? Мы не имеет права отдать им и переправу. О чём только думает Иссирон? И, в глубине души, сложно не согласиться с этими вполне рациональными доводами. Переправа через Лелиан выглядит стратегически значимым местом – значимым настолько, что даже Нитаэль с её исключительно скудными академическими познаниями и минимальным боевым опытом просто не может этого не осознавать. Впрочем, для того чтобы догадаться, что эскалонцы теперь совсем рядом, не нужно даже дожидаться разведчиков. Достаточно на несколько минут остановиться, вдохнуть полной грудью пьянящий воздух вечного леса и некоторое время прислушиваться, чтобы различить сквозь шелест листвы и жужжание насекомых треск древесины, изнывающей под эскалонскими топорами. Их дозорные оккупировали противоположный берег, не менее бдительно контролируя переправу со своей стороны. Железный Маршал затаился и выжидает. Остаётся только предполагать, когда именно он примет решение трубить наступление. Нитаэль выходит на достаточно большую поляну, посреди которой развернут играющий роль полевого штаба тёмно-зелёный просторный шатёр. Она невольно вспоминает первые дни – те самые непредсказуемые и отчаянные стычки на приграничье. Её первый настоящий боевой опыт, столь разительно отличавшийся от полученных в академии теоретических знаний. Первое в жизни столкновение с эскалонцами. Она помнит, насколько безмятежны и полны энтузиазма были игнийцы в те первые дни. Ведь это их собственный лес, их исконная и превосходно знакомая им самим территория. И помнит, как тактические манёвры Железного Маршала опережали планы игнийских командиров на несколько шагов снова и снова. Как умирали, захлёбываясь в собственной крови, её друзья, попавшие в очередную искусно выставленную эскалонцами западню или застигнутые врасплох молниеносным нападением кавалерии с фланга. Она и сама однажды угодила в подобный котёл – лицом к лицу столкнулась с цельнометаллическими чёрными шлемами, с абсолютной дисциплинированностью их обладателей, которые, пусть и уступали в персональном боевом искусстве почти любому игнийцу, но действовали настолько синхронно и слаженно, что моментально завоёвывали на поле боя абсолютное превосходство. Нитаэль лишь чудом выбралась оттуда живой – и именно тогда она, всего однажды, увидела далеко на холме внимательно наблюдавшую за бойней фигуру чёрного всадника, крылатый шлем которого позволял безошибочно определить его личность. Её единственная встреча с Железным Маршалом. Если, конечно, тот вскольз брошенный на грозного противника взгляд вообще окрестить встречей. Двое дозорных у входа, кивнув Нитаэль, расступаются. Легко и непринуждённо она, чуть пригнувшись на входе, ныряет в шатёр – её встречает приглушённый свет, разложенная на импровизированном столе огромная карта и то и дело переходящие на повышенные тона звонкие голоса. Четверо игнийцев замолкают на полуслове, повернувшись в сторону гостьи. Моментально опознав в новоприбывшей Нитаэль, они без промедления возобновляют прерванную словесную перепалку. Правая глазница Гиллиана закрыта относительно белой, однако уже успевшей пропитаться кровью, повязкой, с обеих сторон который выступают края едва успевшего затянуться свежего шрама. Бедолага потерял глаз в стычке с эскалонцами всего девять дней назад, однако вернулся в строй настолько быстро, насколько это только представлялось возможным. После достаточно ощутимых потерь первых недель, армия лесного союза как никогда нуждалась в опытных офицерах – а Гиллиан в свои сорок три считался одним из наиболее выдающихся военачальников Игнии. Ещё несколько месяцев назад Нитаэль и подумать бы не могла, что будет держать совет на равных в обществе такого человека, как Гиллиан. Всё фантастически быстро меняется в военное время. – Мы не имеем права отдавать Лелиан эскалонцам, – одноглазый полководец почти рычит, в его низком голосе проскальзывает уже знакомая Нитаэль хрипота. – Это единственное место на мили вокруг, где мы можем воспользоваться преимуществом и держать оборону – количественное превосходство маршала почти невозможно будет реализовать на реке. Сколько можно бежать? Палец Гиллиана яростно тыкает в голубую ленточку, безмятежно змеящуюся на тактической карте – зелёные и чёрные кресты на обеих берегах обозначают соответственно позиции игнийцев и эскалонцев. – Он медлит именно потому, что понимает, что находится в невыгодном положении. Если мы упустим эту возможность, то что нам останется? – Иссирон оставил вполне однозначный приказ, – мелодичный и бесконечно прекрасный голосок Вивиан дерзко возражает хриплому басу. – Во что бы то ни стало не вступать в открытое сражение с маршалом. У Иссирона есть план, он – избранный, и мы не имеем права препятствовать его исполнению. Хрупкая, миниатюрная и совсем юная с виду игнийка с детским кукольным личиком и огромными голубыми глазами медленно и решительно мотает из стороны в сторону головой. Без тени страха и опасения она взирает снизу вверх в единственное уцелевшее око командира, демонстрируя абсолютную решимость и нежелание уступать. Вивиан – чародейка, представительница Круга в этом шатре и, если верить слухам, одна из наиболее одарённых магичек за несколько последних веков. Два оставшихся участника совещания не спешат высказываться, выдерживая нейтралитет – здесь и достаточно опытный полевой командир Меллидан, и бывший сокурсник Нитаэль Галахад, который, по всей видимости, тоже ещё не до конца освоился с новообретёнными полномочиями. – Если этот план Иссирона настолько блестящий, почему он скрывает его? Почему он до сих пор не поделился ни с кем из нас, не озвучил? – наседает Гиллиан, распаляясь. – Что делать, если эскалонцы беспрепятственно переправятся, а Иссирон со своими войсками так и не соизволит явиться? Что делать тогда? Мы не в том положении, чтобы рассчитывать на туманную силу древних пророчеств давно лишившихся рассудка старух! Мы имеем право рассчитывать только на свои силы. – Гиллиан, – с придыханием произносит имя собеседника маленькая игнийка с напускной обманчивой нежностью. – Иссирон – избранный, он Искра. Если мы начнём сомневаться в собственной крови, то нам никогда не остановить Эскалон, каким бы превосходным военачальником ты себя не считал. – Искра, говоришь? – переспрашивает одноглазый, и Нитаэль заранее чувствует в этом вопросе подвох. – У нас есть собственная Искра, за которой даже не нужно ходить к Иссирону. Взгляды всех присутствующих вдруг оказываются обращены к Нитаэль. – Да, Нитаэль, а ты что думаешь по этому поводу? – спрашивает её Вивиан с обворожительно невинной улыбкой.
|
-
Странно, вроде не было возле пещеры ручейка, не стекало ничего в реку, а тут появился. Опять духи воды? Тогда спасибо им, конечно. А коли нет, да так попросту родничок тут был - так все равно спасибо, только на этот раз неведомо кому. Ну и пусть, доброе слово - оно-то любому приятно. Пожалуйста :)
|
|
Лес, опасавшийся приближаться ко дворцу в бытность короля Брона Радостного, теперь дерзко разрастался почти до самой ограды. Словно прошел не десяток, а десяток десятков лет. Дорога ко дворцу ещё не совсем исчезла за мелкой порослью и кустами. По ней и пошли те, кто доверился летописцу. То есть все. Лес поначалу был светлым, солнце заглядывало внутрь сквозь ветви, молодые деревца почти не создавали ветвистой крыши над головой, но внезапно тьма принялась стремительно сгущаться. В какой миг дорога перестала змеиться под ногами, никто не заметил, кроны просто сомкнулись, погрузив лес в сумрак, всё чаще корни деревьев путались под ногами, да так, что споткнуться мог всякий, кто предпочитал смотреть вверх, а не на землю. Пожалуй, только для Аиира этот лес выглядел таким всегда. Все десять лет. Принцесса Лиодамия, казалось, была потрясена больше всех - раньше она свободно бегала тут, лазала по деревьям, играла в прятки. Ладно, не совсем свободно - с десятком стражников обычно, но всё же не приходилось ей ни разу едва ли не носом касаться земли, чтобы ее разглядеть. Да что там - все экипажи ехали сквозь этот лес, иногда даже обгоняя друг друга - знаменитое нисалонское двухтропиночное движение, позволяющее проехать двум каретам сразу, не сталкиваясь отполированными боками. Но самое неприятное было неизвестно, где. В прямом смысле. Странники, в которых превратились недавние королевские гости, ощущали на себе взгляд, и вовсе не одной пары глаз. Как будто актеры на круглой сцене, они разглядывались со всех сторон, но не получали от своих зрителей ни единой эмоции, ни единой подсказки.. А это, как известно, всегда нервирует актеров, потому что никогда не знаешь: молчат, замерев от восторга или прицеливаясь помидором... Аиир невозмутимо вёл их сквозь чащу, непонятно как узнавая дорогу, пока сквозь деревья вновь не забрезжил призрачный свет. Да что там - почти ослепил, после сумрачной-то части леса. Вот теперь, когда посветлело, лес можно было называть дремучим. Небольшой домик, почти землянка, пристроенная к стволу огромного в обхвате, старого, сломленного возрастом и драматичными событиями дерева, чадил тоненькой струйкой дыма. Это единственное, что выдавало в нем собственно чье-то жилище. Согнувшись в три погибели, дом покинула вполне еще молодая особа, в тряпье, в котором угадывалось прежде приличное (для среднего класса, пожалуй) платье, и шкурах как минимум трёх разных животных. Клык одного из них был продет в мочку уха, а кость другого на кожаном шнуре украшала ее шею. Первое, что бросалось в глаза это её красота - безупречный точеный профиль, тонкая гибкая фигура, нежные пальцы, будто не знавшие труда,а потом уж и повязка на глазах, чрезвычайно красноречиво указывающая на слепоту лесной лекарки. А может, и наоборот. Красота в глазах смотрящего, как водится.. - Стойте там, где стоите, - безошибочно указав пальцем в сторону прибывших, неожиданно звонким властным голосом приказала она. - Если с горем пришли, оставьте здесь у порога. Чем смогу, помогу. - Если с радостью - проваливайте.
-
Атмосферненько...
-
Колоритно.
|
Заслышав пробившееся сквозь затычки пение, Петро отпустил угощение, что так или иначе но всё равно станет кормом для рыб. Встав и уже сделав несколько шагов на ветхий старенький причал парень напрягся. Рэя накрыло по полной, но сам он еще мог бы наверное упереться, напрячь волю, но вместо этого продолжил идти вперед, лишь рука легла на рукоять ножа и потянула его из ножен. Нет, тыкать сисястую рыбину он не собирался - тогда бы им точно пришлось искать мост, но вот тюкнуть хвостатую ручкой по лбу всё же стоило. К счастью, её подружки успели раньше. Нож он всё же достал и укоризненно покачав им из стороны в сторону словно тростинкой перед лицом сорванца произнес: — А ну не хулигань, голосистая ты наша. — И принялся деловито ощупывать мертвецки холодные девичьи телеса, попутно срезая с них перепутавшуюся сеть. Ощущения были на удивление неприятные - глаза видят приятную, пусть и малость зеленоватую девушку, а руки чувствуют слизкую, мокрую шкуру как у угря. Брр. Знали бы морячки чем их на самом деле заманивают... Особых ран на ней не было, да и ускользнула в воду сирена раньше чем он собрался сходить за целебной мазью, так что выпрямившись Петро понюхал пахнущие рыбой и тиной руки, брезгливо ополоснул их в воде и задумался. А почему это сирены сами сеть не сняли? Руки же есть? Дикие небось совсем рыбины... Пока дед нёс весла, не особо юный рыбочист успел сбегать с сложенным вещам Бёрнера и прихватить то, что им еще пригодится в пути. Кольчугу, шлем, щит, странные травы и кадило. Нагрузился, в общем, по полной, да так что решил оставить старику часть своих съестных припасов, коих он зачем-то накупил на всю дорогу туда и обратно. Все равно ведь можно будет потом в деревне купить, не такие уж тут и глухие места, как выяснилось. Оставил себе свежих пирожков, полупустой мех вина и прочего на недельку, после чего поспешил обратно к лодке. — Ну, мелкая, надеюсь ты успела подготовиться к дороге, потому как ждать нас долго не будут. А насчет "не понятно, что думают" - привыкай. Так вот люди и живут. Никому верить толком нельзя. Бывай дед, глядишь ещё свидимся, так что ты уж прибереги тут добро, лады? И сеть ставить не вздумай - сожрут ведь. Спортивного интереса подмигнув одной из сирен, той, что таскала певунью за хвост, он обратился к ним уточняя: — Нам на тот берег, к старому тракту. К руинам моста. Булыги такие из воды торчат чуть выше по течению. Воон там. Подсобите, аль просто проводите? — Махнул он рукой не рассчитывая на то, что рыбодевы так уж хорошо понимают людскую речь. да и странно было бы сидеть, пока кто-то тащит лодку. — И ещё. Вот, держи, красна, кхм.. зелёна девица, ножик. Будешь чуть что товарок спасать да щук всяких гонять. Самой главной сиреной станешь! Легенды про тебя сказывать будут! Только в воде долго его не держи - испортится. Воткни вон в корягу какую на берегу и доставай по нужде. Поняла? — Протянул он ей один из метательных ножей.
|
|
|
|
Знакомый мальчишечий голос разом прервал нарастающее напряжение и Петро все же отпустил рукоять меча, который был готов выхватить в любой момент. Расслабились и мужики, а уж когда подоспел сам Роген все и вовсе обрадовались тому, что разбойников извели, забор строить не нужно, зато можно пойти и устроить гулянку по такому поводу. Попивая молодое вино парень раз десять рассказал как они вчетвером перебили не менее двух дюжин разбойников, как они вырвались из подлой ловушки, как он потом схватился в жуткой сече с главарём и его прихлебателями, как Рэй перебил почти всю банду ливнем стрел, а Бёрнер наложением рук закрывал кошмарные раны и страшной клятвой наставил пленников на истинный путь и как им потом волки не дали собрать богатые трофеи, среди которых наверняка были и заморские ткани, и вина, и прочие трофеи лесных разбойников. А ещё у главаря был изящный ключ, да только разве расспросишь его теперь где гад сокровища зарыл... Утром же спихнув Рогену нехитрые трофеи за вполне приличную для подобной глуши цену, Петро прикупил себе пару десятков стрел, подозревая, что во время тренировок наверняка изломает доставшийся ему от бандитов десяток, подточил и почистил от крови меч. Подмигнул мальцу, который уже бегал с отобранным у отца ножом, словно с древним магическим клинком, и хотел было узнать почём тут лошади, справедливо полагая, что смог бы потом с наваром продать коня в городе, но, немного подумав, махнул на эту идею рукой. Дагнар ведь не спроста сказал, что дальше дороги нет а по лесу коня ещё поди проведи, тем более таясь. В общем, пришлось вновь взваливать на себя рюкзак, который заметно потяжелел от лука со стрелами и меха вина со свежими пирожками. Пробравшись по тропке, под которой взгляд опытного копателя легкой распознал старую дорогу, отряд вышел к мосту и тут Петро присвистнул от вида обрушившихся опор. Знавал он парней, что во время засух делали хитрые запруды да рылись в топком иле вокруг древних мостов и переправ. Там ведь то уронят чего, то скинут, а то и телега перевернется... Добыча так себе, хлопот море, но все же местечко было перспективное. Жаль только явно не в это время года. — А говорили руин нету. — Вздохнул он прикидывая где бы тут могла стоять какая-нибудь караулка или стражницкая. Все же врага проще на мосту встречать, да и вообще пригляд завсегда нужен. Вместо стражницкой высмотрел дымок, который, как вскоре выяснилось, шел из печной трубы ветхого, но явно жилого домика рядом с которым рыбачил старик. Не спеша бежать на хлипкие мостки и распугивать местную рыбу, парень скинул с плеч котомку и пристроил её на подвернувшийся пенек разминая руки и улыбаясь обернувшемуся старику. — Эгэй! Отец, нам бы на ту сторону перебраться, а я смотрю у тебя лодка есть. Может договоримся, а?
|
Элоиза задыхаясь, кинулась бежать, и ее не терзали ни чувство вины, ни ужас при виде падающих с грохотом каменных глыб; она просто бежала... То есть она старалась бежать, но ноги предательски отказались служить. Элоизу подхватили сильные руки Кристиана, она зажмурила глаза, судорожно обняла его и только повторяла про себя: "Пожалуйста... пожалуйста..." Пожалуйста, пусть мы останемся живы! Никаких мыслей, только стук сердца в ушах - даже не поймешь, чье это сердце... Сейчас... они умрут вместе или останутся жить. И потом она стояла, прижав ладони к щекам, и молча смотрела, как рушится и гибнет все, что составляло средоточие королевства, гибнут чьи-то отцы, братья и друзья... и просто гибнут люди, которые не сделали ничего плохого ни одному из них. И это все потому, что они приняли неверное решение. Совершили ошибку. Недооценили свою противницу. Элоиза никогда бы раньше не подумала, что ошибка, просто ошибка безо всякого злого умысла, могла стоить так дорого. И это она сама вызвалась пойти в башню вместе с Кристианом и Аурелией, так бездумно-легкомысленно, уверенная, что они так хорошо все придумали, и теперь уж точно все получится как надо... А теперь она не может никому посмотреть в глаза из-за тяжкого чувства вины. Как она смела радоваться? Чего теперь стоит эта радость, похожая на мотылька, порхающего над полыхающим пламенем? Элоизе казалось, что от нее осталась пустая оболочка, а все остальное - там, под развалинами. Больно дышать, душа страдает и болит, физически болит. А что же должны чувствовать Кристан и Аурелия? Молодой герцог и дочь мудреца, ставшая вместилищем зла против воли? Двое, которые несли груз ответственности - гораздо более тяжкий, чем она? - Мы все виноваты, - тихо говорит Элоиза, глядя на них обоих. - Не ты, - говорит она сразу каждому из них. - Мы тоже. Мы вместе. Не надо... Не надо никого жечь, - хочет она сказать, не надо охоты. Ведьма просто покинет тело Аурелии, выберет кого-нибудь еще. Исступление Оскара ее пугает. Сколько невинных женщин погибнет, а Ведьма будет только радоваться. Но Элоизе остается лишь смотреть, как Аурелия самоотверженно проносит себя в жертву, и чувствовать, как душа болит все больше и больше, хотя больше, кажется, уже некуда. Что бы она сделала на месте Аурелии? Наверное, то же самое, другого выхода просто не было... - Да, спаси ее, помоги... - говорит она вслед Вертрану, не трогаясь с места. У Аурелии, наверное, больше прав на... на то, чтобы быть спасенной. Душа Элоизы, наверное, не знала, что болеть сильней уже нельзя, или этого не знала сама Элоиза, только ей стало совсем удже невмоготу. И она знала, что когда очень больно, нужно о ком-то позаботиться, тогда станет легче. Она подошла к принцессе. Особенного героизма и самообладания Ее Величество не проявляла, но Элоизу в тот момент это не коробило. Папина любимица, единственная дочка, балованная, не знавшая раньше вообще никаких сложностей и печалей. Немудрено, что ее так расквасило. Элоиза взяла принцессу за руку, попыталась обнять, если только девушка позволит ей это сделать. И даже прижать к себе. И даже погладить по волосам. В общем, Элоизе хотелось просто успокоить и хоть немного утешить девушку, которая, как-никак, только что осталась сиротой, как и все они. Лиодамия сейчас была для Элоизы не Высочеством, а просто до смерти напуганным ребенком. - Ваше Высочество... милая, милая Лиодамия! - тихо произнесла она. - Мы Ваши верные подданные... и мы любим Вас. Это не переворот, мы скорбим о Вашем отце, который был нам всем тоже как отец. На нас напала Ведьма, Ведьма... Вы, наверное помните, она сидела с Вами рядом, такая красивая дама в черном. Она заставила всех уснуть, она велела мертвым драться с живыми, заставила убивать, разрушила замок... Но мы... мы сделаем все, чтобы Вас защитить, - тут Элоиза запнулась и смущенно оглянулась на достойных представителей знати и духовенства, которые, конечно, лучше нее знали, что нужно сделать. - Не бойтесь, мы ни за что не оставим Вас, ведь Вы наша надежда, Вы среди друзей... Идемте с нами. Здесь больше нечего делать. Мы найдем для Вас надежное убежище.
-
Пронзительно и грустно
-
Между прочим, весьма качественные утешения.
-
Милая Элоиза... Островок доброты и милосердия
-
Нельзя быть такой доброй...
|
-
Знаковый пост на Рождество )) Сильно, жму латную перчатку!
-
Какой же все-таки мощный образ... Просто ваааа)))
-
Оскар крут.
-
Сильно)
|
Шут переводил взгляд с одного дворянина на другого, и на его подвижной обезьяньей мордочке явственно читался весь спектр эмоций, от испуга до удивления. Крайнего, надо сказать, удивления, когда Арч услышал что убийца короля - дочь звездочёта, книжная дева Аурелия, а вовсе не злодейское умертвие и не честолюбивый вейлонец. Сплошное сумасшествие! Иначе, чем очередной волшбой неведомой ведьмы, сие было не обьяснить. Что сама же убийца и подтвердила. Что не поделили сын герцога и чужеземный принц, дурак так и не понял. Вроде бы и не спорят даже, а ишь ты - уже зубами скрипят, глазами сверкают, и руками оба рукояти мечей цапнули. Того и гляди, пойдут друг дружку потрошить прямо тут. А из-за чего? Непонятно. Не могут, видать, решить, кто главней. Обычное дело среди мальчишек, только люди попроще давно бы навешали друг другу тумаков да успокоились. А этим нет, что вы. Оплеуху дать не моги - ущерб чести! А вот добрых пару локтей железа в пузо сунуть - это пожалуйста.
В воздухе аж будто искры засверкали, до того атмосфера накалилась. Еще чуток - и точно головы полетят. Шут снова зажмурился, собираясь с духом. Отшагнул чуть назад, на всякий случай - поскольку для тех, кого господь голубой кровью обделил, благородная публика зуботычин как раз не жалела. И издал губами долгий протяжный звук, имитирующий бурное пускание ветров. Завладев таким нехитрым образом общим вниманием, он подбоченился, задрал нос и запел задорно:
- Жил был веселый парень Том, Вчера, сегодня и потом, Не угнетал себя трудом, Но сытно ел!
Он не умел ни жать, ни ткать, Не мог ни петь, ни танцевать, Лишь только факел зажигать, Наш Том умел.
Не знал ни кройки, ни шитья, Не ведал смысла бытия, Но удивлялись все друзья - Как парень мил!
Не делал ни добра, ни зла, Но жизнь его была светла, Одни лишь только факела, Весь день палил!
И ночью освещал весь двор, Светился лес и косогор, И в целом весь земной простор, Сиял как днем!
Моря, долины, и поля, Березы, клены, тополя, Светилась вся вообще земля, Таков был Том.
И верность факелам храня, Впустую не провел ни дня, Пылал весь мир как головня, Шипел и тлел!
Но нет преграды чудесам, Том, устремившись к небесам, Однажды загорелся сам, И весь сгорел.
Пускай велик ты или мал, Крестьянин или кардинал, В итоге ждет один финал, На свете том.
Но по сей день и стар, и млад, Лишь взгляд на небо обратят, Узрят - с рассвета на закат, Гуляет Том!
Исполняя эту веселую песенку на разухабистый застольный манер, шут приплясывал, обошел спорщиков на руках, болтая в воздухе яркими сапожками, сделал колесо и в завершение выдал классическое сальто с приземлением на задницу. Перестарался и прикусил язык, но виду не подал, а гримаса боли помогла скорчить настолько дурацкую физиономию, что паяцу даже скулы свело. И закончил уже экспромтом:
- Зачем друг другу мять бока, Коль жизнь и так невелика, Не лучше ль будет для врага, Задор сберечь?
Ведь ясно даже дураку, Что нужно ведьму-кочергу Найти, и ей срубить башку Долою с плеч!
-
Ах ты ж чертяка, что творит!
-
Не знаю, умышленно ты поднял тему макабра, но попадание в нее и стиль того, как обыграл, стопроцентные
-
Замечательный выход! И песенка как будто из сборника средневековой народной поэзии. Респект!+
-
Прелесть)))
-
Кра-си-во!
-
Шут так мил, так мил!
-
Отжег. Что тут еще скажешь)
-
Мне очень понравилась песня. Да и пост вышел хороший. Поздравляю.
-
Настоящий Жий всегда найдет повод зажечь пару факелов :) А шут топовый, да
|
|
|
Он не понимает. Просто не понимает. И никогда не поймёт, пока не испытает нечто подобное. Это не лишиться отца. Это отрезвляющее чувство собственного бессилия перед истинной властью, пред которой власть земная - что кривляния шута в сравнении с приговором, зачитываемым перед плахой. Но когда испытаешь это, может быть уже поздно. Аурелия слушает воодушевляющую речь герцога, а в груди зреет плод уныния, полный горечи и грусти. Сопротивляться - ей, могущественной ведьме, по чьему велению мёртвые поднимаются на ноги и идут? Как герцог это представляет? Красивые слова хорошо произносить на плацу перед строем верных рыцарей, там они к месту, их понимают и принимают. Там слова переплавляются в боевой дух. Здесь же слова вылетают и падают в серую пыль подбитыми птицами. Аурелия сжимается, ледяной кулак перехватывает горло, мешая сделать вдох. Она слаба. У неё нет шанса, нет надежды. Ей не справиться. Им всем, вместе взятым, не справиться. Ведьма хохочет где-то глубоко внутри. Ей весело. Ей по вкусу это представление, разыгрываемое неопытными актёрами на окроплённых кровью подмостках.
Пальцы герцога совсем не по этикету касаются подбородка, вынуждая Аурелию поднять взгляд. Она вздрагивает, но не пытается отстраниться. Если он так хочет того... Аурелия теперь смотрит в глаза молодого Вертрана честно и открыто. Пусть видит. Пусть увидит всё: её изматывающую боль, её страх, её отчаяние, усталость, ненависть, и обречённость, и унижение, и проклятую слабость, и нежелание жить. Не найдёт он там лишь надежду. Зато найдёт ведьму, окрасившую серые глаза едва уловимой зеленью. Из потайных глубин этих глаз его уже просят. Просят даровать вечный покой, избавление от всех мук. Однако Аурелия не повторяет эту мольбу вслух. Она неожиданно думает, что будет, если она сдастся. Что, если её смерть ничего не решит? Что, если в королевстве лишь станет на одного человека меньше, кто мог бы попробовать? И она только ухудшит положение принцессы Лиодамии? Принцессы, которую унесли неизвестно куда по тёмным коридорам. Той самой принцессы, которая ежечасно бегала к дочери звездочёта сверяться, не поменялось ли настроение у капризных небес. Той, что смеялась, флиртовала и даже, кажется, немножко любила во времена, когда дворец полнился беспечной жизнью. Как это было давно! И никогда не вернётся, если добровольно пожертвовать ведьме новое красивое тело.
Аурелия хлопает ресницами, сбрасывая слёзы. Взгляд неожиданно проясняется, из загнанного становится осмысленным. Шаря во тьме безнадежности, она наконец нащупала цель, к которой можно двигаться. Значит, найдётся и способ.
- Я готова попробовать, милорд. Только мне нужны книги. Я не могу бороться как вы, одной силой духа. Мой отец - королевский звездочёт, он приучил меня опираться на знания. Может, в его книгах отыщется... что-нибудь полезное.
Она проводит рукой по лицу, стирая свидетельства собственной слабости, превращая их в грязные разводы на щеках. Миледи Леоторис права.
- Но сначала найдём принцессу!
|
|
Принц высокомерно удалился, всем своим видом демонстрируя, что шут с принцессой на руках, да и все прочие, должны немедленно следовать за ним. Надо признать, впечатление этот вейлонский негодяй произвести умел. Арч уже покорно засеменил вслед, но заметил, что все прочие отнюдь не торопятся покинуть эту смрадную обитель. Оставаться наедине с иностранным дворянином не хотелось - а ну как это он же затеял всю эту кутерьму, и теперь умыкнет принцессу в полон, и насильно заставит выйти за него, заграбастав таким образом все королевство. К тому же в зале началось что-то странное – хотя казалось бы, что может показаться странным после разгуливающих трупов – наследник герцога на повышенных тонах вступил в пикировку с нахальным белобрысым рыцарем, и в их интонациях шуту явственно послышался звон мечей.
Нашли время! А принцесса что - пустое место? Точнее даже, уже королева. Арч помялся в нерешительности. Если эти пустоголовые дворяне не способны сами договориться, кому то придется их урезонить. Кому, если не дураку? Но - страшно. Как там учил мэтр Огурчик? Господам надо иногда дерзить, их это веселит. Особенно короля, он вообще устает от постоянного перед ним коленопреклонения. А если не получается и страшно, представь их, аристократов, без одежды. И сразу поймешь, что они точно такие же люди. Арч зажмурился, открыл глаза - и надо же, сработало. Он гневно топнул сапожком и, если б не принцесса на руках, даже руки бы в бока упер. - Ну вы даете, господа хорошие! Распушили перья, ровно два петуха! Одна войнушка на уме, только и ищете, кого бы еще мечом отоварить! Ведь сколько народу, и даже его величество, колдовством неведомым загублено! Так теперь вы еще подеритесь! А их высочество Лиодамия? А ежели ее сейчас принц чужеземный похитит? Вы, Вертран - вы же герцог! Ну, почти. На вас все смотрят и ждут решений, а вы как ребенок. И вы, эм...ну, вот вы - шут посмотрел на Оскара - вы же рыцарь! Разве ж не присягали на верность короне? Что это еще за новости - рыцарь без короля?
Шут выдохнул, кажется, искреннее негодование, толкнувшее его на столь непочтительные речи, иссякло. Он снова посмотрел на юношей и выдал на остатках отваги: - Стыдно!
После чего развернулся и вышел из зала, поспешив отгородиться дверьми от последствий своей дерзкой выходки.
|
-
Даже легенда такая вроде была - типа, стал великан к пастуху приходить да коз тягать, а тот возьми, не стерпи да завалил великана камни издалека швыряя. Нравятся мне в играх слегка переиначенные отсылки к реальным преданиям)
|
|
- Добро. Мудрая затея, старик, сразу видно, на чьей стороне мудрость веков!- довольно сказал Бёрнер, услышав Петро. Он какое-то время помозговал, глядя на то, что у него есть под рукой. Снова утёр кровь со своего лица, хотя она всё ещё не останавливалась. А потом кивнул,- Кстати о крови – это ты дельно придумал! Слушай, Петро, есть у меня такая мысль,- скзаал тот, глядя на свою кровь,- Могу я в общем помочь нам, нам всем, контакт с друзьями ночными наладить. Они ребята ладные, только до жертвы – жуть какие жадные. Ежели мы им пообещаем крови своей, хотя бы пары капель с каждого из нас, и ещё чего по малого, они нам наверняка помогут! Могут сделать незаметнее. Могут в тенях укрыть в случае чего. А могут и дорогу сделать чище,- проговорил жрец. Его всё ещё шатало, так что присел на землю, немного передохнуть. Посмотрел с прищуром на товарищей,- Всевидящему, я. конечно, помолюсь – только друзьям ночным надо первым клич кидать. Они не только жадные, но и ещё ревнивые. Первыми не к ним обратишься – они и обидеться могут, цену заломить,- вздохнул тот. А затем добавил,- Тока, ритуал вызова духов ночи – жуткий немного, придется рожи в крови и жженых благовониях измазать, ну и крови чуть-чуть пролить, если малые того будут просить. Моей крови, или крови того душегуба будет достаточно для полного глотка, но, палец порезать те и из вредности попросить могу,- пояснил жрец. Посмотрел на парочку товарищей,- Ну вы как там, пацан, старик? Хотите приобщиться к таинствам тьмы?..- не очень-то удачным, «мистическим» тоном, протянул он, и закашлялся.
|
|
|
В отличие от привыкшего к быстрым схваткам Рэя, Петро замешкался когда на него упала сеть. Да уж - это тебе не замшелые ловушки в руинах и старинных склепах, где можно потихоньку-полегоньку выверять каждый шаг и где главное - никуда не торопиться. — Что? Эй! — Спохватился он наконец, когда сеть уже надежно опутала его. Попытавшись выхватить меч, что бы если и не разрезать сеть, так хотя бы высунуть острое жало клинка и не дать себе зарезать как барана, он запутался ещё сильнее, а там уже и подоспел один из лесных разбойников. Да-да, из тех самых, про которых Дагнар не так давно пел удалую песнь. Вот только не от хорошей жизни пошел этот заросший мужик в бандиты... Может по жизни ему не везло, может руки, что называется, кривые были, но, вероятнее, тот был просто беспросветный дурак. Отгоняя собственный страх диким ором, он, вместо того что бы навалиться на практически беззащитного Стоунмосса, который так и не успел вытащить меч из ножен, захомутал его арканом после чего с поразительной легкостью и силой подхватил его да поволок в кусты. — Эй! Мужик, ты чего? Не надо! Окстись! Всевидящий мне свидетель - не дело это, мужику мужика в кусты волочь! Да стой ты, говорю! — Пытаясь образумить охальника, Петро извивался как червяк, упирался ногами, лягался, да так, что в пылу этой нелепой схватки видимо сам приложился пяткой о какой-то камень. — Уууу, нога! — Взвыл он, поджав ногу и неловко схватившись за голенище спутанными руками, а в следующую секунду вдруг оттолкнулся пятками о землю, заваливая держащего его разбойника в траву и прижимаясь к нему всем телом. Мелькнул выхваченный из-за голенища сапога короткий нож и тут же скрылся в брюхе бандита. Нелепо дергаясь всем телом из-за того, что веревка всё ещё прижимала его локти к туловищу, Петро успел ещё несколько раз всадить кинжал, а потом бандит одним ударом сбросил его с себя. Откатившись в сторону, парень кое-как разрезал сеть и вскочив на ноги выхватил наконец-то свой меч, но его противник уже хрипел, заходясь булькающим кашлем и был явно не в настроении продолжать схватку. — Говорил же - не надо. — Высказал ему Петро, сплюнув кровь из непонятно когда разбитой губы. Сделав быстрый подшаг, он милосердно добил разбойника, после чего поспешил на дорогу, где его товарищи уже успели разобраться с напавшими. — Мдааа... — Задумчиво протянул он, оглядывая поле боя. Скользнув по потерявшему сознанию барду, его взгляд остановился на вымаливающим свою жизнь мерзавце. — Бёрн, у тебя рука в крови. — Обратился он к воину, зная, что в пылу схватки рану можно и не заметить. — И ты случайно не можешь его исцелить? Чего такого красавца лесному зверью скармливать - он нам и самим пригодится. Сам ведь знаешь куда идём. А так и добро из лагеря пусть сам тащит и нам потом... Подсобит. Ну а потом пусть себе идет куда хочет... Пересказывать широко известные в его кругах байки про то, что расхитители гробниц специально берут с собой новичков, для особо коварных ловушек, он сейчас не хотел, но остальные наверняка и так что-нибудь такое слышали. Пусть сам он такой подход не одобрял и предпочитал руины по-проще, где все эти ловушки сначала откопать еще нужно, потом починить и взвести, но... Пленный разбойник - это ведь не наивный деревенский мечтатель, которого затащили в катакомбы наобещав груды сокровищ. Тоже человек, конечно, только вот явно не жилец. Или Бёрнер ему прямо сейчас голову размозжит, или, если вдруг его товарищи воспылают светом гуманизма и оставят его в лесном лагере, его сожрут дикие звери, пока он будет валяться в бреду из-за раны. Так что... Нет, не жалко было Петро этого ублюдка. Тем более, что его жизнью можно было спасти его товарищей. А вот барда нужно было срочно снимать, так что он глянул куда уходит веревка и отправился ослаблять ловушку, надеясь, что Рэй подхватит Дагнара, дабы тот не ударился головой о землю.
|
Кристиан довольно хмыкнул, когда тяжёлый засов надёжно зафиксировал дверь. Теперь, по крайней мере, можно было рассчитывать, что новые мертвецы в ближайшем будущем не появятся. Вертран обернулся, выискивая глазами Гвинивел, которая наверняка с замиранием сердца следила за его отчаянным, но, если быть до конца откровенным, не то чтобы запредельно опасным, рывком… И не нашёл, в очередной раз испытав укол разочарования. Она же должна были охранять короля, разве нет?
Кристиан потерял девушку в кровавом хаосе, обуявшем тронный зал. Кто-то катался в обнимку с мертвецами по полу, кто-то с отрешённым видом шагал к королю, а кто-то… Запутавшись в идиотской портьере споткнулся, упал и распластался на полу бездыханным телом. Ветран замешкался, раздираемый на части проступавшей сквозь героическую решимость губительной паникой. Куда бежать, где его помощь сейчас нужнее всего?
Все эти экзистенциональные вопросы, по всей видимости, совершенно не волновали принца Вейлонского. С принцессой на плече (нашей Принцессой!) он целенаправленно пробирался к выходу из бального зала. Того самого выхода, который Кристиан только что так удачно блокировал!
Злость вспыхнула, разгораясь внутри. Видя это предательское бегство, да ещё и дискредитирующее его собственный, Кристиана, потрясающий план, Вертран со всей ясностью вдруг осознал, какие чувства испытывал отец, цедя после нескольких бокалов вина сквозь зубы неразборчиво «Вейлонские псы!».
Принц Маркус бежал, спасая собственную венценосную шкуру. Поднимая засов и подвергая опасности остальных! Ещё и утаскивая Принцессу!
Этот мог позволить себе бежать. Не его замок, не его королевство, не его подданные. Он чужак здесь, званый гость на пиру, забывший в спешке даже про собственного отца. Не мог позволить себе того же герцог Ветран. Он шагнул было наперерез принцу, намереваясь призвать его к ответственности за подлость и трусость, но краем глаза заметил, как раздувшаяся омерзительная туша всё ближе и ближе подбирается к потерявшей сознание девушке.
Пальцы Кристиана что было сил сжали рукоять именного клинка, зубы в ярости скрипнули. И, преодолевая себя, Ветран отвернулся. Быстрым шагом двинулся к беспомощной девушке – почти сразу, впрочем, срываясь на бег. По широкой окружности он малодушно обогнул одного мертвеца – опущенный к полу меч недобро сверкал, готовый в любое мгновение вновь отведать вражеской крови.
Уже на подлёте Кристиан понял, что это – та самая, у которой умер отец. И именно он, раздувшийся и гниющий отец, вальяжно и целенаправленно полз к телу собственной дочери, бедственное положение которой никого, кажется, больше не волновало. Клинок вернулся бесшумно в ножны, в то время как Кристиан подхватил на руки невесомую практически незнакомку. Выпрямившись в полный рост, он, затравленно оглядевшись в поисках выхода из этой исключительно непростой ситуации, отступил невольно назад и вдруг замер.
Медлительный и беспомощный, словно во сне, он смотрел, как долговязая рыжая девушка задирает голову оставленного без защиты короля Брона Радостного. И как перерезает ему горло с пугающей восхитительной точностью.
|
-
Со всей возможной почтительностью он водрузил бремя власти обратно на голову безмятежно спавшего короля, с каждым мгновением ощущая, как возвращается привычная ясность мышления. Правильно, нечего бяку трогать, власть давит на мозги))
|
|
Тело клирика пронзала боль, и спазмы, время от времени скручивавшие его тело, заставляли ноги немного подрагивать. Мужчина присел пред спасенным (спасенным ли?) ручьем, глядя в пустоту. Покрытые мозолями, грубые ладони старика опустились на колени, начав их растирать, время от времени давя чуть сильнее обычного, будто пытаясь вытеснить всю задеревенелую боль и усталость куда-то ниже, к голеням, а от них к стопам, а от стоп, сквозь слой посеревших портянок, и, потёртую, старую подошву блестящих на солнце сапог, в Мать Сыру-Землю. Под густыми, рыжими бровями, в изменившихся с годами, серо-зелёных глазах, блеснул озорной и несколько печальный огонёк запоздалой мысли: а ведь он в детстве часто спрашивал себя, что же настоятельница порой, отвлёкшись от дневных забот, сядет, и начнёт растирать колени, уставившись в одну точку пустым, таким потухшим взглядом, а как подойдёт он к ней – так вновь в глазах старушки запляшут озорные чёртики, та нарочно нахмурится, и, пожурив мальчишку за безделье в разгар дня, махнёт веником пахучих трав, в жилистых руках, обдав рябую мордочку ветерком, и буквально сдув того за околицу. Она умерла, когда ей было порядка 60 лет, в те годы, когда парень только попал в гарнизон. Он же, похоже, если болезнь продолжит жрать его тело, не доживёт и до 30 лет.
-…- коснувшись губ сырыми пальцами. со следами грязи, мужчина улыбнулся. Блекло и бледно. Но с каждым разом, всё сильнее растирая колени, жрец качался всё сильнее. Напевая что-то про себя, а затем, резко поднялся. И сжал зубы с силой, чтоб не застонать,- Ладно, будет нам отдыхать! Пошли уж… дальше…- предложил он товарищам. После тех слов, он не говорил особо ни с кем другим, да и у самих искателей настроение как-то не ладилось. Пожалуй, Рей был удовлетворён проделанной работой – так показалось со стороны рыжеволосому смутьяну. А вот старик Мосс – с ним было всё сложнее. Его мыслишки было сложно даже поверхностно угадать для воина… Да он и не пытался по большому счету так-то.
-…Хой, я не против. Мы идём далеко отсюда, чтобы помочь одной хорошей барышне с её недугом,- без задней мысли, и даже как-то не задумавшись, а собственно, за лекарственным ли заклятьем из книги, или ещё зачем. Их отправил старый маг. В голове у клирика засела одна мысль: они идут помогать жене их нанимателя – и точка! Никакого иного мотива у этого человека, как и у Барда, просто быть не может! Они ведь все казались довольно неплохими ребятами. От этого, конечно, больше доверять ни им, ни Рею с Моссом, Бёрни не стал, но настроение у него чуточку поднялось по сравнению со вчерашним-угрюмым, когда мысль о смерти ела его куда сильнее всего случившегося вчера.
|
|
|
- Не торопись. Ты ухо востро держи – духи создания непредсказуемые,- посоветовал Рэю солдат. Сам он запустил руки в небольшое отделение своего рюкзака, вытащив оттуда небольшой пучок соломы. В глаза у клирика блеснуло чувство удовлетворение, и давно заученными движениями, он стал быстро сгибать сухие стебли, перевязывая их друг с другом. Менее чем за полминуты, стебли приняли причудливую форму, в которой остальные вряд ли могли что-то понять, но самому Бёрни виделись в них очертания… человека. Это навивало воспоминания. Совсем ненужные и дурные воспоминания, и всё же, они лезли в голову, особенно после ночи проведённой в таверне. Да, они тоже так собирались когда-то.
«Они» это те, чьи имена Бёрнер давно забыл, как и имя, данное ему при рождении. Это была большая, просторная зала, где во главе всего сборища сидел глава их Тага, а вокруг собирались люди. Самые разные люди. Он помнил свою мать. Помнил как её жилистые и узловатые пальцы, словно ивовые прутики, причудливо сгибались. Как они гнули что сырую, что сухую солому, за считанные секунды сгибая из пучка фигрку человечка. Он помнил её острые когти, и синеющие ритуальные татуировке на бледной коже, со следами оспин и пятнами веснушек. Он помнил, как складывал эти фигурки в одиночестве, в стенах монастыря. Он это помнил.
- Всё сущее – есть Бог,- начал он слова молитвы. Разительно отличной той, что обычно зачитывают в храмах Всевидящего,- И я, и ты, и камень у дороги,- на распев вещал себе и духу пред собой жрец, держа в руке по направлению к своему лицу сложенного из соломы человечка. Тот был грубо, но уверенно связан за короткие мгновения, непропорциональный, но явственный – подстать очертаниям зыбкого духа леса. Бёрнер провёл указательным пертом по «груди» соломенного человечка, словно открываю в ней дыру,- Ты видишь кто я, ты видишь мою суть… скажи же мне кто ты?- закончил тот, поднимая пред собой соломенного человечка, и глядя сквозь дыру в его тельце на духа.
Не полноценный жрец Всевидящего. И не племенной шаман. Чем конкретно был сам Бёрнер он затруднялся ответить, но годы, проведённые им наедине с собой, с жестоким миром, и с природой, приучили его к тому, что ничто в ней не происходит само по себе. У всего есть связи, первопричины. Связи были венами и нервами в теле создателя. Живые создания – кровью, что бежала по ним. А мёртвые. Все духи. Все растение, и всё, что спало – костями, мышцами, связками и кожей – нераздельным и нетленным телом существа, которого зовём мы Богом. Чрез призму созданной им куклы, он желал увидеть связи этого духа – её искринние намеренья.
|
|
|
-
За фантазию и качество постов. Отличный пример того, как можно играть в безмастерку.
-
И это просто чтобы определиться куда идёте. Восхитительно, атмосферно, приятно.
-
синоби классные
-
Оплата.
|
Ларс кивнул, а затем хитро поднял Диркову бровь и ухмыльнулся: - И как ты фебе это предфтавляешь? "Герр альтграфенжон, шдается мне, бежродному райхвахеру, что рожа Ваша уж как-то на Вашу не похожа! Не, вот ешли не улыбаетещь, то вродь 'Итрих, а как улыбнетещь - так улыбка-то не Ваша, герр альтграфенжон! Непорядок, жнаете ли! А что, ешли на деле это не Вы вовше, а колдунштвом черным иной обращенный? А Вы-т - вообще жаба да в банке тут ш шештричей ехать ижволите!" Нервно рассмевшись, Ларс огляделся, остановив взгляд на двери во вторую комнату покоев Иделинды. И каким бы веселым он ни был, все равно лицо Дирка, говорящее голосом его друга, смотрелось жутко. Он еще и шепелявил из-за шнурка под языком. - Я прикинущь шпящим, не переживай. Теперь я альтграфенжон, мне этот райхвахер шапоги чиштить должен! Шлушай, ешли ты не будешь против, я отлучущь - мне бы шошши переодеть. Там же... кожа эта. Он поморщился и, захватив приготовленную одежду Дирка, отошел. Шагал он крайне неловко, будто ему в брэ накидали желудей. - Кштати! Кожу хорошо бы убрать куда-то... - раздалось из-за закрытой двери второй комнаты. Затем он удивленно присвистнул: - Ого! Я-то думал, швэтцер он, а на правде-то... еще какой штутцер! Ой, прошти, это я шам ш шобой разговариваю... Фу, какая мержошть...
Глава Семнадцатая
212г. Эльфийской Эпохи, утро второго дня чёртицы Грюна. Священная Остландская Империя, улицы Круфендорфа.
- Так, я штарающь предштавлять его личо, но мне не дает покоя один вопрош, который меня никак не кашаетща. Кутшваген стучал колесами по брусчатке одной из главных улиц Круфендорфа, чье название Иделинда пока не знала. На большую ее часть легла косая прохладная тень, а дома по левую сторону горели под взором Хютерового Светила каждой тщательно выкрашенной досочкой. Они приближались к северным воротам, но пока оставалось немного времени для беседы... - Ты жнаешь, почти вще в Райхе щитают женщин дурами. И бауэршких баб, и благородных фрау и фройляйн. Ошобенно фройляйн. Я понимаю, што это тыщелетнее жаблуждение... Чертов шнурок, кхм. Жаблуждение, ошнованное на вожможношти жаткнуть шлабого, што говорит только об уме говорящего. Ведь ты, не имея ничего... шделала это, - он указал на свое лицо, казавшееся сейчас удивительно серьезным, что для Дирка, что для Ларса. - Не каждый ижвештный мне маг на такое решилша бы. Жавопил бы, что ему нужна лаборатория, вше книги и две шедмичи ишшледований. А ты шправилащь жа ночь, это талант. Но... Он отвернулся к окну, проскакивая быстрым взглядом каждый проезжающий мимо фасад. Иделинда поняла, что запах тоже был Дирковым, хоть это вряд ли имело значение для их дела. - К побегу ты готовилащь, нашколько я понял. Ты жнала, куда едещь, твой путь лежал череж Унордланд, череж Даммию. Там много грюнхаутов. Так почему, Линда?.. Почему ты не обратила щебя в штаруху? Штрупья на личе, лохмотья, клюка, не жнаю... В его голосе сквозила искренняя горечь, которую можно было услышать от Дирка, от Пальда или Гангберта, но уж точно не от Ларса. Он повернулся к ней. Эти глаза, такое не передавалось мимикой, но лишь сутью - эрфольгер смотрел на нее... чистыми глазами. Он смотрел на нее саму, на ее мысли. На реальность. - Почему ты не шделала щебя уродиной? Штрашной, как шмерть! Никто б тебя не тронул. Ты ведь Химмельблют, ты крашивая! Тебя любой бауэрин хочет! Да они вще шлюной иштекают, швой пах шкребут! Неужели ты не видишь? Так почему ты не шпрятала щебя? Ты же не дура... Но почему, Линда, почему?
|
Ларс стоял в центре комнаты, неловко разведя руки в стороны и ожидая неизвестно чего. Да, он должен был обрести облик Дирка, но... каким образом? По правде говоря, сама Иделинда не знала, как сработает это заклинание. Изменится ли он в мгновение ока или вспыхнет ярким огнем, испустит клубы зеленого дыма и вот - Дитрих фон Кальтенберг ни дать, ни взять. Перверсия всегда избирала свои пути. Опытные маги умели их предсказывать, но даже мэтры ошибались. Ведь перверсия - это по сути ошибка мироздания, слом, нарушение проверсии. Словно молния. В грозу Гвитта она обязательно случится, пронзит тучи ярчайшим росчерком... Но как предугадать ее путь?
Встревоженная Линда внимательно всматривалась в лицо жертвы колдовства. Все должно уже было произойти... или хоть что-то. Пугало то, что такой сложный опус крайне редко заканчивался ничем. Если не грандиозный успех, то обязательно фатальный провал. Ларс тоже заволновался, потрогал свои щеки, посмотрел зачем-то на руки. Но ничего, абсолютно ничего! Разве что кожа на его скулах показалась юной колдунье какой-то шагреневой. Может, обветрилась? Она и раньше такой была, нет? Внезапно Ларс порывисто схватился за стеклянный графин с обычной водой и жадно присосался к самому горлышку. Он пил крупными глотками, чуть ли не захлебываясь, в спешке, словно страдал от жажды две ночи к ряду. Иделинда не могла напомнить про шнурок под языком - она повторяла арканум раз за разом, все еще надеясь на успех. Грандиозный успех. А Ларс, лихо осушив до дна графин и выпучив глаза, огляделся по сторонам... Он хотел еще. И его выбором стал большой таз, в котором девушка только что купалась. Бросившись перед ним на колени, риттер окунул голову, чтобы, видимо, полностью выхлебать в один вдох.
Альтграфиня видела лишь мускулистую спину с очень уж дурной кожей. Она огрубела и натянулась складками в разных направлениях, словно это была какая-то рубаха. А затем раздался громкий треск! Кожа лопнула на лопатке, разойдясь тонкой бахромой по краям. Ларс тут же распрямился, с ужасом глядя на Иделинду. Он закинул руку назад, чтобы нащупать разрыв, а найдя его, аж затрясся и сокрушенно прошептал: - Аршлох, я помираю... Снова треск - видимо, разрез удлинился. А его лицо... оно стало таким страшным. Линда даже не смогла сразу понять, что с ним не так, как вдруг его щеки разорвались. Ларс тут же схватился за них и застонал, после чего снова нагнулся в таз и принялся хлебать воду, дергаясь от судорог всем телом.
Иделинда продолжала читать заклинание. Перверсия явно пошла по сценарию фатального краха, но исчезновение хотя бы одного мирума могло только усугубить... эффект. Ларс пил воду, как безумец, а по ее поверхности плавали его светные волосы, выпадавшие целыми клоками. Разрыв прошел по всей спине - от плеча до крестца, но крови не было. Под ней оказалась другая кожа, новая, свежая, здоровая. Она обтягивала бугры напряженных мышц, двигавшихся при каждом глотке. Старая же кожа и вовсе напоминала льняное полотно - тонкая, мятая, сетчатая... Лопаясь, она слезала с плечей и шеи, будто змеиная шкура. Только вот с гадов она аккуратно сползала, а на Ларсе рвалась, словно оказалась вдруг мала.
Закончив пить, жертва перверсии увидела свои волосы, устлавшие воду в тазу. Его горло издало лишь сдавленный хрип. Тут он схватился за лицо... и сорвал его!!! Будто тряпку какую-то, он отшвырнул его в сторону и взвыл. А Иделинда выдохнула. Взамест старого у Ларса было новое - лицо Дирка. Только не очень похожее - перекошенное и перетянутое. Но это значило, что опус сработал! Вскоре вся старая кожа облезла и промах Линды стал очевиден: она напрасно нанесла формаментум на торс Ларса. Перверсия сосредоточилась на теле, выполнив его в совершенстве - пропорции, мышцы, волосы на груди и даже родинки. А вот лицо...
Из лысой головы уже росла в спешке белокурая шевелюра брата. Видя облегчение Иделинды, бедный риттер несколько расслабился, вопросительно глядя на нее. Затем посмотрел в таз, стараясь не касаться своих волос, создал волну, чтобы увести их в сторону и увидел в ряби свое отражение. Это не была иллюзия. Это был плириморфозис - изменилось само тело жертвы. А в таких случаях возникал эффект Еруса, портивший облик: вид лица зависел не только от формы черепа и носового хряща, но и от мимики хозяина. У Дирка была своя мимика, у Ларса - своя. Иллюзия могла это исправить, а плириморфозис - нет. Но дело было не в этом. Даже при условии эффекта Еруса непохожесть оказалась гораздо сильнее ожидаемого. Стоило все-таки нанести формаментум на лицо, все равно он сполз вместе со старой кожей...
Видя разочарование будущей герцогини, риттер нахмурился и залез пальцами за щеку, вынул оттуда шнурок и переложил под язык. Мгновение - и все стало на свои места! Проверился в отражении и улыбнулся Иделинде улыбкой Дитриха с эффектом Еруса.
|
|
|
Ее крик глох в этой комнате. Линда орала еще и еще громче, но голос пропадал, даже не отражаясь эхом от стен... Она чувствовала, что не в силах пробить эту игнорирующую, равнодушную завесу. Этот дом не любил слушать крики. Девушка уже не знала, что делать, как вдруг послышались шаги на лестнице - мягкие, медленные, не такие тяжелые, как у... Дирка.
Плитхрам нес сразу три мешка разного объема. А выглядел он ровно так, как и прежде: бесстрастно, спокойно и холодно. Разве что взгляд его теперь, бывший таким живым и внимательным, потускнел да потух. Молча и неспешно пройдя мимо Иделинды, знахарь аккуратно положил все три мешка на лавку позади нее. Он указал на первый мешок, самый крупный и тяжелый - туда бы уместилась гусиная туша - и произнес: - Там Ваш брат. У этого мешка была странная форма, будто бы внутри лежало нечто то ли цилиндрическое, то ли шарообразное. У второго мешка, чуть поменьше, форма была напротив хаотично-неровная, словно его набили тряпками: - Там его вещи, включающие кинжал. Третий мешок - маленький, черный, сатиновый. Маг раскрыл его первым, согнувшись над скамьей: - А здесь рес для опусов. Эта баночка с мурием. Эта - с зубряным салом. Флакон с мятной настойкой, Эликсир Готтферна, - и хотя сейчас Иделинду волновало содержимое совершенно другого мешка, перебивать этого человека ей казалось теперь плохой идеей. - И подробная нота. Написана на первой аркане, как мы условились. Он распрямился, посмотрев на нее так тяжело и мрачно, что по спине девушки побежали перепуганные мурашки. - Обязательно читайте ноту перед каждым ритуалом. Если упустите хотя бы одну деталь, результат совершенно точно окажется иным, нежели Вы надеялись. И тут, вскинув бровь, Плитхрам проследил за ее взглядом, словно бы только сейчас обратил на это внимание. О, верно, он совсем забыл про первый мешок. Самое время показать его содержимое: маг размотал перекрученную горловину и спустил грубую холщовую ткань. То была огромная стеклянная пузатая банка с крупной жабой внутри. Жаба казалась обычной - болотно-зеленой, но очень большой и озлобленной. Увидев Плитхрама, она принялась ломиться в толстое стекло, ошалело квакать и пытаться выбраться из банки. Но, увы, выход через горлышко перекрывала ткань, натянутая кожаным шнурком. Жаба попыталась ее сорвать своими неуклюжими перепончатыми лапами и тут же опрокинулась на спину, истерично задергав всеми конечностями. Какое-то время колдун молча смотрел на пленницу, скрестив руки на груди, но затем повернулся к Линде и тихо сказал: - Это был дорогостоящий опус. Боюсь, Ваши серьги не окупят его компоненты, однако я готов войти в Ваше положение. В первый, но последний раз. За сим настоятельно прошу покинуть меня и более не приходить в мой дом. И... надеюсь, это очевидно, что в ответ на любую попытку навредить моему положению я буду вынужден незамедлительно раскрыть Вашу тайну Императору.
|
|
- Исчадие всегда родится спустя неопределенный срок. Нередко это случается уже через месяц после зачатия. А самая долгая беременность орком из описанных длилась почти три года. Обычно чем дольше кобольд паразитирует, тем слабее он рождается. Что касается участника опуса - нет, для него это… колдовство безвредно. Плитхрам прочистил горло, вновь надевая систему линз и берясь за инструменты: - А теперь я попросил бы Вас не отвлекать меня. Это очень скрупулезный процесс.
Глава Тринадцатая
212г. Эльфийской Эпохи, ночь после первого дня чёртицы Грюна. Священная Остландская Империя, Круфендорф.
Он мазал Иделинду кистью с неким маслом. Опрыскивал вонючей жидкостью, запах которой жег и забивал ноздри. Потыкивал лопаточкой, а иногда просто дул… Темно-зеленый порошок маг рассыпал аккуратными линиями по столу меж ее ног, изобразив сложный омниметрический символ. А затем из полбяной муки, воды и обычного куриного яйца приготовил тесто, тщательно его обмял и… залепил им все. Поднеся армлёйхтер максимально близко, колдун выставил напротив своего глаза охряную линзу и как следует прищурился, чтобы.. Внезапно в дверь лаборатории постучались - Плитхрам аж подскочил на месте! - Кхм! - это был Дирк. - Я прошу прощения, но близится полночь, а нам завтра в дорогу… Непонятным было то, как он сумел подняться по старой лестнице на второй ярус, не издав ни единого скрипа. Или же он все время там стоял? - Мы уже закончили, - ответил маг, снимая прибор с линзами. Он быстро подал девушке льняное полотенце и поставил на стол медный таз. Наполнил его водой из кувшина, шепнул девушке "Подмойтесь и одевайтесь" и открыл дверь. К счастью, знахарь загородил собой весь проход и тут же захлопнул ее за своей спиной: - Пока фройляйн приводит себя в порядок, я бы хотел обсудить с Вами возникшие трудности… Сопровождаемые отчетливым скрипом старых бедных ступенек, чудом выдерживавших вес высокого и плечистого риттера, мужчины спустились вниз, обсуждая дополнительные траты. А Иделинда тем временем обнаружила, что тесто куда-то исчезло, оставив после себя совершенно здоровые и девственные ткани. Только вся промежность теперь онемела, а наощупь казалась неестественно холодной. Еще голова кружилась и, несмотря на тревожность момента, девушку здорово клонило в сон. Вернулся прежний аппетит - исчадие хотело есть.
Вернув себе подобающие вид и опрятность, молодая фройляйн медленно спустилась на первый ярус, стараясь не потерять равновесие. - После сна головокружение и тошнота должны будут пройти, - заметил Плитхрам ее состояние. - Я пойду приготовлю снадобья, необходимые для ритуала, деградирующего перверсию. Учтиво кивнув головой Кальтенбергам, маг ушел наверх, и когда он уже не должен был их слышать, Дирк накинулся на Идхен: - Ты как себя чувствуешь? Было очень больно? Скажи, а он прямо… иглой штопал? Как рану, да? А оно там не срастется? Ох, и цену он назвал! Но мне не жалко для тебя. Как там теперь? Как прежде, да? Вдохновляющая улыбка расплылась на симпатичном лице. Он усадил сестру на лавку.
|
|
|
- Хочу предупредить: Плитхрам - он… немного странный, - вдруг выдал брат, уводя Иделинду по улочкам все выше и выше. Собственно, она бы давно уже уверилась в том, что Дирк сам потерялся и водит ее кругами, если бы не почти постоянный уклон в гору. Из самого низа Круфендорфа они поднимались к улицам у замка, где высились богатейшие трех- или даже четырехярусные дома. Здесь жила знать столицы. Знать всей Империи. Если Плитхрам купил один из таких домов, то он должен был быть не просто одним из лучших знахарей во всем Райхе, но и личным врачом самого Императора. Только вот Линда знала всех приближенных лекарей поименно, и среди них никогда не упоминался некий Плитхрам. Вплоть до Гномьей Эпохи. - Но он отличный парень, не сомневайся! - подбодрил сестру Дирк. - А главное - невероятно толковый. Он все сделает идеально, просто доверься ему, хорошо?.. Здесь направо.
И вот, не доходя до того самого богатейшего околотка всего Райха, они свернули в очередной темный переулок, куда с крыш струями лил холодный дождь. Дом Плитхрама был небольшим, но высоким, зажатым меж прочих в тупике. Даже гуляй Иделинда в веселый солнечный день по Кру, она бы ни за что не зашла сюда - уж больно мрачны были безоконные каменные стены. Только дом знахаря выходил в этот небольшой двор фасадом. Для остальных же это был, скорее, общий сарай: тут гнили под дождем пустые ящики и прохудившиеся бочки. В центре дворика черным проемом зиял сток, запертый массивной латунной решеткой, - отсюда вода и прочие помои уходили в городскую Клоаку, древнелюдскую сеть тоннелей, которой славилась столица…
Брат постучал дверным молотком - черным медным кольцом, удерживаемым стилизованным людским черепом (весьма модным в Круфендорфе). Пришлось подождать. - Представляться не нужно. Веди себя как простолюдинка, но не так, чтобы совсем, - шепнул Дирк, после чего дверь со скрипом отворилась и они вошли внутрь. Плитхрам - описать его получится чуть позже - внимательно посмотрел на двор и переулок, что к нему вел, а затем затворил дверь на внушительный засов. И лишь тогда взглянул на гостей, тихо и нейтрально произнеся: - Добрый вечер. Был Плитхрам не молод, но и не окончательно стар. Остатки пепельных волос, росших на затылке и висках, он нерегулярно сбривал, как и усы с бородой. Лицо у него было округлым, кривоватым и несимпатичным, поеденным возрастом. Выражение на нем застыло непонятное, и оттого более непонятное, что оно действительно застыло - то ли улыбка, то ли досада, то ли простое безразличие. Только глаза были живыми и как будто бы слезливыми. Иделинда подумала б, что он и вовсе растроган, но с чего бы вдруг? Он смотрел очень пристально, но ненавязчиво, мягко, но холодно. Взгляд гелертера - Плитхрам изучал их, а точнее, изучал конкретно Иделинду, будто некий любопытный образец. И столько всего она про его взгляд узнала, поскольку они так стояли молча у входа уже с четверть тида. - Добрый. Эм… мы не слишком поздно? - прервал тишину Дитрих. - Все в порядке? - Да, конечно, - скупо кивнул Плитхрам. - Мы пройдем? - Я боюсь, пациентке будет неловко… даже в присутствии брата, - пробормотал знахарь, отворачиваясь от обоих куда-то в сторону. - Может, посидишь здесь, пока я буду работать наверху? - Разумеется! - неожиданно весело и громко воскликнул Дирк, оглядывая гостиную. К слову, о гостиной: она была темна, здесь горела лишь одна свеча (и фонарь Кальтенбергов), неспособная озарить небольшую комнату. Из мглы проступали полки с пустыми пыльными сосудами и шкатулками. У одной стены стояла дорогая скамья, обитая почерненой кожей. И… на этом все. Дом действительно был очень небольшой - дальше шла лестница наверх и закрытая дверь в соседнюю комнату, скорее всего, кухню. Плитхрам, окончательно повернувшись сутулой и худой спиной, одетой в старую черную робу, опускавшуюся до самых пят, направился на второй ярус, даже не думая приглашать фройляйн за собой… - Все будет хорошо, - улыбнулся брат, садясь на лавку. - Иди за ним.
Весь второй ярус, как и ожидалось, занимала знахарская лаборатория: большой рабочий стол по центру из потемневшего от старости дуба. Дорогие, но неброские кресла, так же обитые кожей. И бюхершранки во все стены, забитые книгами до отказа - поверхностного взгляда на корешки хватило Иделинде понять, что перед ней предстал весьма и весьма необычный библиотекариум, о большей части которого она и вовсе не слышала. Плитхрам уловил ее интерес и очень тихо произнес: - Можете ознакомиться с любыми трудами. Мне рассказывали о Ваших увлечениях. Сам он пока неторопливо зажигал все семь свечей в серебряном армлёйхтере. - Что Вас мучит? - задал он вдруг вопрос невпопад.
|
Казалось, что за окном начал накрапывать слабенький дождь. Ночь обещала быть холодной, а молодые Кальтенберги успели выстудить комнату. "Шенке" была старой, ветхой корчмой, прохудившейся. Даже при закрытом окне Иделинда чувствовала морозящий кожу сквозняк… Каково же здесь было зимой? Вряд ли та косая треснувшая печь на первом ярусе справлялась.
Линда поневоле погрузилась в свои размышления, постепенно успокаиваясь… И в мыслях ее повторялись последние слова брата: "Снизошла в мое тело?.." Да, он лишь переспросил ее. Но нет, он не хотел что-то уточнить. Он… он так это сказал. Так спокойно, так беспристрастно. После чего взял и просто ушел к себе, будто бы ничего и не было… А ведь, а ведь для него действительно ничего и не было.
Ночь правда выдалась очень холодной, Иделинда проснулась рано утром, дрожа.
Глава Тринадцатая
212г. Эльфийской Эпохи, первый день чёртицы Грюна, закат. Священная Остландская Империя, Круфендорф.
Столица встретила их усталой мордой стражника, во мраке ночи, под угрюмым дождем. Нерушимой громадой вверх поднимались отвесные крепостные стены, а в город вел узкий проезд внутри бастиона. За бастионом - длинный мост через Гренцен, на том берегу - снова стены, еще выше, еще неприступнее и жестче. За ними был виден холм, по которому взбирался угловатыми домами Круфендорф, тянулся к Императорском Дворцу, преклоняясь перед ним, но дальше все пропадало под пологом дождя…
Наверное, это была самая уместная для столицы погода. Иделинда не знала, почему, но этот город всегда вызывал тяжелое, железное, непоколебимое настроение. Будто бы она прибывала на боевой фронт. Вот там, вдалеке Дворец, а за ним - орки. Необъятные просторы Флахесфлахланда, заполненные грюнхаутами. И уже сколько веков Императорский Дворец держал оборону, защищал Райх, нес службу. Они, имперцы, они все несли службу. Но если в глубине страны они позволяли себе расслабиться, то здесь, в столице, на границе с опаснейшим врагом, на острие меча, на войне, они как-то сами собой становились… солдатами. Может, потому Император так хотел отбить земли на запад от Круфендорфа? Не из тщеславия, но чтобы столица перестала представлять из себя тысячелетний военный лагерь.
Ваген поскрипывал, медленно поднимаясь по высокому мосту, осевшему по берегам и на трех опорах толстой каменной кладкой. Понс Магнус, возможно, самый старый мост в Райхе. Или в Этом Мире. Он был старее самых древних фолиантов - никто даже не знал, кто его построил. Может быть, и не люди вовсе. Линде хотя б было известно, что его название переводилось с первой арканы как "Большой Мост". Но родное ли это было имя?..
Дирка тоже охватило настроение Круфендорфа. Еще утром, когда они выезжали от корчмы под зарядившим дождем, больше напоминавшим типичиную осеннюю хандру где-нибудь в середине Фада. Но и Грюн порой бывал таким - уставшим, неулыбчивым, понурым. Иделинда почти всю дорогу неосознанно ела. А Дирк и вовсе в какой-то момент вылез наружу, сел на Тругбильда и поехал отдельно, мокнуть под дождем. Сказал, что решил составить коню компанию - тому совсем тяжко в такую погоду…
Кутшваген еле поворачивал на узких улочках города. Кру был еще сильнее сжат и стиснут, чем Кальтенбергштадт, поскольку его ограничивала Гренцен, обтекая с двух сторон и оставляя совсем немного места для столицы Райха. Дома здесь встречались самых разных стилей, даже доимперских. Беспрестанный дождь стекал с холма быстрыми потоками по специальным желобам, проходившим посредине мостовой. Иделинда не знала Кру, и не представляла, куда ее везут, а потому, когда кутшваген резко встал, для нее это было полной неожиданностью. Она вышла наружу к какой-то совсем узенькой, незаметной улочке, где и всаднику было б трудно проехать. В ее тьме прятался высокий люд в черных одеждах, который шагнул к Дирку и обнял его: - Поздно вы очень, - это оказался Ларс. - У меня пальцы ног уже почернели. - Купи уже новые сапоги, брат, - усмехнулся Дитрих. - Так ведь правда не досчитаешься… На что эрфольгер только отмахнулся и посторонился, приглашая их пройти по этой самой узенькой улочке. - Фройляйн, - кивнул он Линде учтиво. - Лисьего Золота вам. Дирк зажег небольшую масляную лампу, и его сестра наконец смогла разглядеть лицо Ларса: тот смотрел на нее с искренним сочувствием и печалью. Видимо, что-то на ее лице в этот момент тоже отразилось, поскольку он тут же ободряюще улыбнулся и добавил: - Все будет замечательно. - А мы и не сомневаемся, - ответил Дирк, будто бы за Линду. Взял ее руку и повел вверх по улочке. По уговору она не надевала сегодня Браутштуке. Вместо них на ней было обычное платье и темная накидка брата поверх, в которую она закуталась. Лицо прикрывал капюшон - ее невозможно было узнать. Ведь проскользни даже кроткий слух о том, кого невеста герцога посещала перед Хохцайтом… Они оставили Ларса у кутшвагена, а сами пошли петлять по мокрым улицам. Это были бедные околотки Круфендорфа - разве здесь должен был принимать такой дорогой знахарь?
|
И стоило Линде произнести последнюю фразу… как подул вдруг сильный ветер! Зашаталась скрипуче створка окна, задрожало пламя свечи, зашелестела тревожно листва на улице, а чей-то разговор внизу оборвался на полуслове. - Ого… Ну, мне не страшно! - тут же выдал Дирк. И так уверенно он это сказал, что если у сестры его и возник какой-то испуг, то мгновенно развеялся. Что может молодой зигериант против могущества Богини? Ничего. Но очень смелое ничего! А затем… Затем ветер унялся, створка перестала скрипеть, а бауэры продолжили болтовню, как ни в чем не бывало. - И что все это значит? - растерялся Дитрих. - Мы что-то не так сделали?.. А! Действительно! Мы! И прежде, чем Иделинда успела вставить слово, он расправил плечи, выпрямил спину и заявил: - Вызываю тебя, о Бёзе, на разговор! У меня тоже есть вопросы! Явись к нам в обличии того беса… - тут он смутился и продолжил уже менее нагло, то есть в меру решительно, - или в любом другом обличии. В каком захочешь! Здесь я тебе уступаю. Брат нахмурился, глядя на Иделинду, окно и свой лангшверт на кровати. Быстро кинул сестре: - Идхен, лучше отступи от окна. Мало ли какой на этот раз будет сатир? Послушавшись, она, как и он, устремила свой взор в черный провал ночи, где тускнели звезды и шумела листва. Ветер становился все сильнее, теперь он уже и не думал прекращаться. Пламя свечи нервозно трепетало, а бауэры ушли с улицы внутрь, посетовав на непогоду, но… Но ничего действительно необычного не происходило.
Ничего, пока Дирк вдруг не сказал: - Тогда у меня для тебя три загадки. Линда обернулась к нему, не понимая, с кем брат разговаривал. А он смотрел прямо на нее! И хитро улыбался, скрестив руки на груди. - Ответ за ответ. Итак, первая: "Что тебя манит, но всегда за углом?". Вторая: "Как одолеть самого сильного?". Но тут ответ очевиден, конечно! И третья: "Какой ответ на загадку бывает верен, но никогда не подходит?" Закончив, Дирк подвинул на кровати свой меч и, пробубнив "Надеюсь, ты не будешь против", уселся на нее, опершись спиной о стену.
|
|
|
Глава Одиннадцатая
212г. Эльфийской Эпохи, седьмой день троицы Грюна. Священная Остландская Империя, Круфендорфские Земли Его Святого Величества, Графство Гренцемунд, в одном дне пути до Круфендорфа. Близ деревни Цвай, корчма "Шенке", поздний вечер.
Горе мне щемило сердце, Да рука хватала ножны. Только те давно пустые - Шверт лежит на дне болотном. Грудь броней хотел украсить, Да кольчуга проржавела. Годы в погребе лежала - В нем она и отсырела.
Рифмы в этой песне встречались лишь изредка и казались Иделинде скорее нечаянными, нежели намеренными. Мало ли как людской язык сложится? Бывает, и рифма сама встанет, и ритм верно разобьется.
На коня хотел забраться: Старый пферд и повалился - Он одним лишь глазом видел, Да и ноги не держали. В красных хозах шел я в город, Но меня оттуда гнали. В вечеру уснул у въезда - Так с меня и хозы сняли!
Однако она была вынуждена признать, что вагант по имени Вильгельм в своем ремесле был хорош: пел он с душой, с тоской, красиво и вдумчиво. Его механическая лира - сложный гномий жужжащий аппарат с колесом, множеством струн, рычагов и кнопок - уныло тянула свой нескончаемый тон и поскрипывала плохо смазанными нотами.
Тридцать лет ходил по тропам, Да решил вернуться к дому - Но забыл, откуда вышел, Когда в хозы был одетый.
А затем вой лиры усилился и бауэр Вильгельм затянул невеселый припев:
Ой-ё! Ох, думмкопф! Ой-ё! О-о-о-о…
Действительно, дурень. Дирк, сидевший по другую сторону стола, улыбнулся, будто проказливый мальчишка. О да, фройляйн голубых кровей не должна была слушать подобные простонародные песни с ругательствами и прочей грязью про червоные мужицкие портки. Да и в медной корчме гостить ей не пристало - "Шенке", скорее, напоминала бараки для пленных кобольдов, но уж точно не приличествующий графскому статусу постоялый двор. Про будущих герцогинь и говорить не хотелось. Вот только что поделать, если иного выбора в ночи не нашлось? Дирк всю седмицу торопил Зэфа, чтобы добраться до Круфендорфа не к позднему вечеру завтрашнего дня, но хотя бы ко второй его половине. Ситуацию ухудшила их задержка в Кальтенбергштадте: невзирая на недовольство брата, Иделинда сама пошла общаться с его поручным, выдав тому подробнейшие инструкции. И записку добавила, и наказала вызнать сведения о судьбе Лотберги, сообщить ей письмом до Фурхтнорда, после чего ушла в скрупулезное перечисление рихтов, на которые необходимо было разменять выданные. На последнем торопившийся Дирк уж не выдержал, накричал на нее, чтобы оставила посыльного в покое, заверил, что все будет хорошо, и увел сестру обратно в кумпфваген. Но несмотря даже на эту заминку, они все же значительно опередили традиционный райзплан от серебряной таверны до следующей такой же, и на пятый день дороги к закату оказались в полудне пути до столицы. Это означало, что последнее приличное место они уже проехали, а ближайшим был сам Круфендорф. Выбор невелик: либо ночевка в поле, либо бауэрская корчма "Шенке".
И ходил еще три года В старой драной одежонке. Потом вышел на дорогу, Что вела к двору родному. Только хаты нет уж ныне - Пара досок да колодец! Из колодца не напьешься - Он землей засыпан крепко…
- Ой-ё! Ох, думмкопф! Ой-ё, ой-ё… - запела вся таверна. Обычно даже в серебряных заведениях брат сразу же уводил сестру наверх в ее комнату, где они ужинали и немного болтали перед сном. Ведь простой люд не мог не заметить их - внушительный бравый риттер с лангшвертом на поясе да красавица-фройляйн в предсвадебной одежде. Кто-то лишь откровенно пялился, кто-то даже подходил с просьбой или вопросом. Одному думмкопфу и вовсе пришлось разбить лицо… но не каждый же день устраивать драку? Не кричать же им, мол, отвернитесь, чернь! Да и знатным особам тоже стоило понимать, где им не место. Однако в "Шенке" комнаты были настолько малы, грязны и страшны, что отужинать брат все же решил в общей зале. Один раз можно было и потерпеть грязные рожи, косые взгляды, вонь и бранную речь.
Я и сел на пень сосновый, Весь усталый да голодный. На меня глядела Бёзе, Улыбаясь кривозубо, Говорила: "Вот ты думмкопф! Не ценил того, что было! Кто отправился в дорогу, Коли дома дел по горло? Вот сиди и жди кончины! Хозов нет, сам неумытый. Смерть недолго ждать осталось - Не успеешь оглянуться!"
- Ой-ё! Ох, Бёзе! Ой-ё, ой-ё! - загорланили бауэры. И не боялись ведь вслух ее имя произносить. Потому что все разом, толпой - тогда можно, тогда беду не накличешь. - Слушай, - обратился к Иделинде брат, когда спустя несколько припевов песня все-таки окончилась. К тому моменту он уже умял две порции самого дорогого блюда "Шенке": курьи жареные окорока с полбяной кашей. - А может, они правы? Сколько веков уж простолюдины Бёзе ненавидят. Конечно, мне эльфская традиция ближе - пускай каждый поклоняется своему Богу, и не трогай его. Но и в этих песнях своя правда есть. Может, у нее просто такой скверный характер, потому она и… сволочится. А не потому что, скажем, какой ее культист чем-то плох, м? Со времени отъезда Дитрих впервые заговорил на эту тему.
|
Брат понимающе закивал и сощурил глаза. Всю речь Идхен он внимательно слушал, одновременно с этим снимая доспехи и бросая на пол вагена. Опустившись, он продолжил расстегивать латную ногу. Молчание затянулось, но Линда отчетливо понимала, что это Дирк собирался с мыслями… - Я тебе не рассказывал, как стал зигериантом? Не, рассказывал много раз, но я врал, прости. Я поклялся отцу, что оставлю эту историю в тайне от семьи и слуг, хех. Однако ты теперь и не семья, верно? Он поднял хитрый взгляд, ухмыльнулся, а затем вернулся к ноге обратно и продолжил мрачно и серьезно: - Мое дюжинное лето. Последний день Мюха, осень уже стучалась ночами в окна холодным ветром, но листья оставались зелены… Последний день. Я встал не с той ноги. Голова была шальная, дурная, я не соображал, что творю. Спер отцовский лангшверт. Наточенный, тяжеленный, старый-престарый. Символ его силы, да? Настоящий меч риттера. Я годами мечтал его подержать в руках, но старик запрещал - мол, не положено, не дорос. Ха! В тот день мне не нужны были его разрешения. Убежал в рощу, стал рубить палки, ветки всякие, траву, кусты - все подряд. Пару раз саданул по камням, загубил лезвие, короче говоря. Закончив с правой ногой, он с грохотом бросил тяжелую сталь на возмущенно затрещавший пол. Так можно и проломить… - Ты фройляйн, тебе не понять, что это такое - такая мощь в руках, - брат посмотрел на нее проникновенно. Улыбка его была счастливой, но в глазах читалась боль. - Риск меня пьянил. Неудачным взмахом я мог посечь себя. Лишиться уха или рубануть колено… Запросто, - снова отвернувшись, он принялся за левую ногу. - Отец нашел меня только к вечеру. Естественно, Анхельм был в бешенстве. Он потребовал отдать меч немедля… А я отказался. Послал его по-орочьи. Шальной я в тот день был, будто шнапса надрался. Он рванул на меня, чтобы его отобрать, а я выставил острие и чуть было не прикончил старика. Отец схватился за лезвие ладонями - я тогда и не думал, что так можно - и вырвал лангшверт. Порезался только слегка, но кровь и боль, Идхен, кровь и боль пробудили в нем безумие. Эти глаза… Он начал меня бить. Я с перепугу и не сопротивлялся. Разбил мне все лицо. Снял ремень, сорвал с меня куртку и рубаху… Нет-нет, Идхен, не по заднице - по спине он меня порол. Со всей дури, бляхой, по хребту и лопаткам, по шее, по затылку. Я орал. Я начал вырываться, а он придавил к земле сапогом. Спятил. И тут… Дирк отбросил вторую латную ногу - грохот, звон, скрип. Посмотрел в глаза сестре и щелкнул пальцами: - Будто хлопок. Будто гномье ружье выстрелило - во мне что-то изменилось. Раз и навсегда. Я улыбнулся и стал смеяться. Он меня бил, а я ржал, словно конь безумный. Его это бесило еще сильнее, а меня - сильнее веселило. "Убей меня, сукин сын, давай!" думал я. Мне было плевать. Вот, знаешь, совсем плевать. Было очень больно, обидно, страшно, жутко… А вдруг забьет? Но я, сжав кулаки, превозмогал это все и смеялся. Брат замолчал, давая время Иделинде, чтобы представить себя на его месте. - А потом я выждал момент и ударил по его деревянной ноге. Он заорал и упал. Ты знаешь, что она всегда болит, эта его нога? А если стукнуть по ней - так сдохнуть можно. Я словно почуял это. Набросился на него и стал бить кулаками по лицу. Слаб я тогда был, но шальной, Идхен, шальной. Губы ему разбил. И себе - кулаки. А остановился я лишь тогда, когда он закричал "Хватит!". Он сдался. Я победил. И в момент успокоился. Понял, что хотел убить отца, а он - меня. Но я не жалел, я уже понимал, что все это значит… Дирк смотрел на нее спокойно и уверенно. Даже расслабленно. Он не боялся, не переживал, он чуть ли не гордился этой историей. А нет, точно гордился, еще как. - Мы поклялись друг другу не распространяться о случившемся. Для него - позор проиграть бой ребенку. Для меня - осуждение всех за то, что поднял руку на отца. Обоим огласка оказалась не выгодна. Я думал, он с тех пор меня станет уважать - что не сдался, не сломался, а сумел побить того, кто сильнее и кто не прав. Но нет. Я ошибался, конечно же. Старик следующим утром сказал, что разочарован во мне. Что зигериант, отрицая правила и устои иерархии светского общества, обречен быть изгоем. Что я никогда не поднимусь в статусе, не стану править нижестоящим, пока не признаю правление вышестоящего. Что раз я поднял руку на отца - значит не быть мне самому отцом. В общем, ордманнской чепухи он мне наговорил… Это мы еще посмотрим, кто там кому нижестоящим будет, ха! Улучив паузу, Иделинда вдохнула, чтобы задать напрашивавшийся вопрос, но Дирк опередил ее, подняв руку: - Да-да. Откуда он узнал, что я теперь зигериант? На том ведь день не закончился. Ночью я не мог уснуть, спину жгло, а меня распирало от этого чувства… Как оно зовется? Чувство триумфа, да. Именно. Триумф. Я должен был его увековечить - для себя и для него. Я взял с кладовой пурпур, спустился в зал, самое главное место в замке и нарисовал на стене ровно по центру корону. Корону Богини-Царицы. Красиво, кстати, вышло, хоть меня и лихорадило от восторга! И закричал тогда: "Зигерин! Богиня Власти! Стань моей Патронессой! Прямо сейчас! И моя слава станет твоей славой! А откажешься - упустишь зазря". Дирк засмеялся, прикрыв рот ладонью: - Согласись, недурно для дюжины зим? Корону, конечно, соскребли к утру. Всем рассказали историю про то, как на меня в роще напали загульные бауэры, а отец меня отбил. Ну а я не спал до рассвета. Встретил его под стеной замка и смотрел, как прямо на глазах Хютеровы лучи падают на листья и те обращаются в золото. Один за другим. Книхваг. Первая седмица осени, время Царицы - я встретил ее зигериантом. Он медленно покивал. - Так к чему это я? - задался Дирк вдруг вопросом к самому себе и всерьез задумался. - А. Наверное, к тому, что не стоит тебе отчаиваться. Я много раз потом размышлял: а что, если б я тогда не побил его? Стал бы я зигериантом, не свершив триумф? Пришлось бы пойти на подвиг потом? Или оказался б я забитым эллифейном? Как думаешь, может, для того, чтобы заполучить Патрона, нужно что-то сделать? А ты просто ничего не сделала - вот ты и ничья получилась. Может, тогда тебе стоило громко постучаться в каждую из дверей и потребовать, чтоб впустили?.. Сочувствие охватило его лицо, брат положил сестре руку на плечо: - Но знай. Я рад, что тогда они тебя не приняли. Иначе б не болтали мы сейчас с тобой. Думаю я, Бессмертные дали тебе второй шанс, чтобы таки свершить свой поступок. Со схолумом не вышло. Значит, это должен быть другой поступок. Может, когда станешь герцогиней, откроешь свой схолум в Фурхтнорде, м? Или что ты сделаешь?
|
Дирк аж присвистнул. - Саргофагус со статуей? Это старик замахнулся! Усмехнулся, потерев подбородок и шею - видимо, там слегка зудело после бритья. - Нет, конечно, мне крипты не жалко, пускай хоть дюжину саркофагусов ему там установим. Только дорого это. Своему-то папаше Анхельм статую крамольно зажал, а чтоб я ему делал - это обязательно, конечно же. С других получить - это всегда пожалуйста. Даже с тебя клятву требовать начал. Естественно, из Орднунгбурга же он только наблюдать сможет, бессильно локти кусать, как я его родовыми сокровищами распоряжаюсь. Хаха! Статую с саркофагусом. Ну посмотрим. Я тебе могу только пообещать, что когда старик отправится к своему Орднунгу, мы с тобой обязательно поговорим на этот счет. И скажешь ты мне: хотела б ты ему саркофагус со статуей ваять или обойдемся открытой полкой в уголке крипты… Брат только качал головой то ли от удивления, то ли от возмущения. - Ладно, к бесам его. Есть дела насущнее - твои проблемы с Богами. Не хочу я, чтобы моя сестра была в немилости у них. Это, скажем так, нынче не популярно, - он снова рассмеялся, совсем по-доброму. - Судьба - с ней шутки плохи. Можно десятилетиями уверенно и напористо биться головой об стену. Но если Боги против, то не прошибешь. И я теперь понимаю, почему они от тебя отвернулись, Идхен. Ты стала рохлей. Размазней, прости за прямоту. Что значит "в книжке написано, что я обречена - значит обречена"? Мало ли какой старый писака-монах там накалякал?! Какого грюнхаута ты должна его слушаться?! Ты опустила руки. Так нельзя. И если ты хотела уже и с жизнью попрощаться, то конечно же, они все от тебя отвернулись разом. На что им такая душа?! Его лоб нахмурился, он надвинулся на Иделинду своим мощным станом, активно махая заключенными в латы руками и откровенно ругая ее: - Никому такие души не нужны. Ты должна помереть с честью, с гордостью неся в бою знамя своего Бога - тогда он тебя примет в свои чертоги. А когда тебе нужна их помощь, то… Смотри, я же не упал на колени перед Зигерин и не стал молить ее совершить чудо, спасти тебя. Нет! НЕТ! - его глаза впивались в нее, он был неистов и страшен. - Я взял коня и поскакал совершать это чудо, Идхен! Сам! Я лишь попросил ее помочь мне сделать это! Так это работает. Боги не станут и пятки свои чесать ради тебя, если ты сидишь размазней и хнычешь. Даже если ты оказалась в самой грязной орочьей заднице Этого Мира - только ты! Только ты можешь себя из нее вызволить! Вдруг он резко переменился, успокоился и мягко улыбнулся: - И еще я. Извини, я не хочу быть жестоким. Это правда жестокая. Пойми: Богам не интересны сопляки. Богам нужно, чтобы их имена прославляли в великих подвигах великие люди, а не дети, поцарапавшие коленку и рыдающие за хатой. Тебе нужно найти не Патрона, а себя, Идхен. Кто ты? Что ты? Что тобою движет-то? И не надо обрекать себя на вечные страдания, как последний кобольд! Обречешь - и будешь страдать. Решишь добиваться - и добьешься. Все просто. Жизнь не запутанная магическая ерунда, а… а… Борись за себя, Идхен. Если этот Шедель будет недостойно с тобой обращаться - вставь ему его титул куда поглубже. Только напуганной овцой не будь, я тебя умоляю… Наконец он прервался, чтобы отдышаться. Отсел, отвернулся, отстегнул бевор, защищавший шею - жарко ему стало. - Надо доспехи снять. Что перед бауэрами кичиться, да? Идхен, а может, ты иянсарка? Как Ян. Вольнодумчивая, воображала да и… Нет, язык у тебя не подвешен. Эллифейна? А что, милая, добрая, кроткая, безобидная совсем. Не знатно, но почему нет? Всяко лучше, чем Виссенд или, простите Боги, Бёзе. Имя Царицы Ночи он таинственно прошептал, чтобы не услышали слуги. - А может… А хотя… - Дитрих замялся и совсем затих. Но все-таки продолжил: - Есть еще один Бог. Скрытый. О нем мало кто знает, а потому его поклонников никто не гонит. Никто о них и не слышал… Но он опасный. Опаснее прочих. Бесам ведомо, может, это твое. Только не проси рассказывать - я сам толком не осведомлен. Тот лекарь, к которому мы едем, он тоже, как и ты, виссендман. Можешь расспросить его. И помоги снять латы, будь добра… Он поднял руку, открыв сестре подмышку, чтобы та расстегнула ремешок.
|
Он широко улыбнулся и накрыл своей тяжелой ладонью руку Линды. В отличие от отца Дирк, будучи даже мощнее его, всегда умел быть бережным. - Итак, рассказываю. Все началось с гонца из Кру, прибежавшего к нам рано утром с письмом от фон дер Пфау. Я тут же поднял ребят, отправил послание отцу, отдал распоряжения отряду, и мы рванули к Штульте. Не хочу хвастаться, но в седле держаться умеет каждый, а кони наши - не то, что твой изнеженный Сатир. Они через многое прошли, их многодневная скачка с риттером в латах на хребте не поломает. Да что говорить! Мой Тру толком и не запыхался. Так что, не поверишь, уже к третьему полудню мы были в Штульте! Да-да! Я сразу же пошел к Яну. Ох… Брат отнял от сестры руки и сжал в кулаки. Лицо его вмиг посуровело и набралось гнева: - Хотел я ему вмазать. Ох как хотел! Как он мог вообще тебя отпустить в Даммию?! Чертовы иянсарские принципы! Неудивительно, что отец его давным давно послал на хер. Я б его тоже послал да еще б наподдал! Но. Я не отец. Я помню хорошее. Все-таки Ян тебя спас, Кальтенберги обязаны ему. Не пришли он мне весточку… Не будем об этом, Идхен. Его лицо пронзила боль и волны сострадания к сестре, но он быстро взял себя в руки, улыбнулся и продолжил: - Дальше снова скачка. От Яна мы узнали, что ты свернула в Цвишенберг - какой-то его соглядатай за тобой следил. Глубокой ночью добрались до Черного Двора и вырезали там всех к чертям! Сожгли эту халупу. Там была голубая кровь на полу, я… Было тяжело. От одного кобольда выяснили, куда тебя повезли грюнхауты: в Трактбург. Без понятия, на кой им сдался Трактбург, но искать здравый смысл в головах этой мрази - ниже моего дворянского достоинства. Мы шли по следу, прочесывали кобольдовы хутора, много крови пролили. Я знал, что найдем тебя, но боялся, что будет слишком поздно… Толком не спали, мы к такому привычны - встали еще до рассвета. Рванули дальше. И просто увидели Сатира, скачущего прочь из какой-то чащи… Знаешь, как в сказке какой-нибудь детской? Будто чудо, знамение Богов. Поверь, это не удача - я поклялся Зигерин, что если отыщу тебя, то в нашем Штадте построю монумент в ее честь. Прямо на Ратхаусплатц. Он хитро подмигнул. - Выгодная сделка, имей ввиду. В отличие от прочих Богов, с Зигерин можно добиться многого. Не каких-то бесполезных познаний, видений и… кхм… сочувствия. А, доннерветтер, победить! И это моя победа, а не чья-то. Я тебя нашел и забрал оттуда. Но не, скажем, отец. Он только судить горазд и пороть свою чепуху, никому не интересную… В общем, к бесам его. И его решения. Я легко его переубедил - сначала просто поорали друг на друга, желваками поигрались, ты знаешь. А потом он сдулся передо мной. Все-таки староват стал, да и я поднаторел в дипломатии. Главное, запомни, найти его выгоду в деле. Надавить на слабое, а потом это слабое… кхм… приласкать. Хитрость такая. Короче говоря, я спросил у матушки, что лучше: слава всего рода или вечный позор. А дальше было просто, он не выдержал ее слез. Дирк, будто хвастливый юнец, причмокнул уголком губ, сложил руки на груди и закивал самому себе. - Да-да, я его уделал. Ну да ерунда! Лотберга. Слушай, а ты уверена, что она хорошо воспримет твой этот… лини-как-он-называется? Во-первых, прошло уже сколько дней. К тому же, если она на тебя слегка в обиде за произошедшее - а девушки, ты знаешь, не всегда справедливы в своих чувствах - то… она может понять это как издевку. Ты бы ей еще платье отправила, ага. Короче говоря, лучше пошлем ей просто серебра. Думаю, дюжина рихтов будет выглядеть весьма благородно. Только я попрошу друга на медь их обменять, чтобы в селе серебром не светить - у бауэров свои дикие нравы. Они мне порой чем-то грюнхаутов напоминают. Да много чем! Он весело засмеялся, не заметив, как притихли слуги на козлах.
|
- Никто не умеет… - промолвила Клотильда в спину уходящей дочери. У кутшвагена ее встретили Дирк и Хрода, последняя держала в руках Священные Браутштукэ - набор традиционных Вещей Невесты. Брат должен был надеть их на Линду… И хотя по правилам обряд следовало проводить прямо перед лицом отца, Дирк, словно бы ненамеренно, частично загородил собой сестру. Вроде несущественная мелочь, но Идхен вдруг почувствовала себя под его защитой. Итак. Первым шел Браутгюгель - мягкий колпак из шерсти с пелериной и длиннющим шлыком, доходившим невесте до уровня колен. Украшен он был странноватыми фестонами, которые графиня не успела разглядеть, жемчугом и росшит серебряной нитью. Черно-белый, в цветах Шедельбрехеров, отороченный белоснежным мехом писца, неофициальным символом их рода. Судя по всему, Вигберт прислал его заранее. Браутгюгель новой фамилии, одетый поверх платья старой фамилии, символизировал собой переезд девушки из одного дома в другой. Затем шла Браутордкеттэ - Орднунгская Цепь Невесты, массивное тяжелое ожерелье, состоявшее из полированных железных Формаций Орднунга, соединенных кольцами. Оно как бы закрепляло брак перед лицом Бога Закона. Вернее, закрепляло первый этап свадьбы, поскольку в будущем Иделинду еще ждал целый ряд подобных закреплений. Наконец, Браутфессельн - Оковы Невесты. К счастью, прошло уже более пятисот лет, как они превратились в два изящных стальных браслета, надевавшихся на запястья. По священному регламенту Браутфессельн нельзя было снимать до самой свадьбы… но все знали, что в дороге на ночь каждая невеста раздевалась до исподнего. А как иначе-то? С жутковатым щелчком и немалым усилием Дирк "заковал" родную сестру. Браслеты, как и ордкеттэ, прожили уже очень долгую жизнь, наверное, все эти пятьсот лет, но гравировка в виде двух риттеров-стражников со щитами сохранилась в идеальном состоянии. И не мудрено - надевали их не более четырех дюжин раз, а в перерывах они годами хранились в сокровищнице рода, где за ними ухаживал все тот же архивариус. Только полоски ржавчины в углублениях портили весь вид.
- Анхельм фон Кальтенберг, альтграф Кальтенбергский, отец, - начал ритуальную клятву Дирк. Он говорил уверенно, громко, но ровно, как учили ораторики. Во дворе уже успела собраться вся прислуга замка, добавляя ощущения торжественности. - Я принимаю на себя Формундшафт и клянусь довезти Вашу дочь, альтграфиню Иделинду фон Кальтенберг, Ди Браут фон Шедельбрехер, в Фурхтнорд. Я приведу ее на Хохцайт, я отдам ее за Вигберта фон Шедельбрехер, графа Фурхтно… тьфу ты, доннерветтер! Почти ж получилось! За Вигберта фон Шедельбрехер, герцога Фурхнорх… герцога Фур… - невероятным, мужественным усилием зигериант задавил в себе смех, прикрыв ладонью рот. Анхельм аж побагровел от злости. Клотильда тоже скрыла улыбку рукой, но глаза ее выдавали. Челядь так же боролась с неожиданно нахлынувшим весельем - уж больно неуместно и забавно выругался Дирк. Но получить кнута за смех никому не хотелось. - Кхм. Простите, пожалуйста. Я не мог не напортачить, - взял себя в руки молодой риттер. - Итак. Я приведу ее на Хохцайт, я отдам ее за Вигберта фон Шедельбрехер, герцога Фурхтнордского. Я буду защищать ее ценою своей жизни. Я клянусь своей честью риттера. - Я принимаю твою клятву, альтграфензон Дитрих фон Кальтенберг, - кивнул отец. Все. Теперь точно все - брат помог ей сесть в кутшваген и сам забрался внутрь. Двое слуг закинули на заднюю полку повозки увесистый сундук с приданным и вещами Линды, закрепили его ремнями. - Поезжай на козлах, - бросил Дирк Хроде. - Нам с подопечной нужно поговорить. Зэф, трогай!
Формундшафт - опека, клятвенное поручительство за невесту, всегда возлагавшееся на близкого друга семьи или, в крайнем случае, на родственника. Суть ее заключалась в том, что на время переезда невеста не принадлежала ни к старой, ни к новой фамилии. Она становилась Ди Браут и получала особый неприкосновенный статус по законам Райха. А Формундшафтер брал на себя всю ответственность за нее. Теперь Кальтенберги не могли отказаться от свадьбы. А Шедельбрехеры могли. Дополнительное невыгодное условие для семьи невесты помимо приданного. Кроме того, Формундшафтер имел право отменить свадьбу, если определял факт нарушения законов Райха, после чего передавал Ди Браут в Орднунгский Трибунал. Напоследок следует отметить, что в случае, если фамилия жениха отказывалась от свадьбы, то и фамилия невесты могла не принять ее обратно, в результате чего Ди Браут отправляли в ордманнский монастырь, где она сохраняла свой священный статус пожизненно…
- Идхен, ты не поверишь, но я почти специально это сделал! - взволнованно прошептал Дирк, когда они выехали через ворота. И весело заливисто засмеялся. Будто он тяжкий камень с души сбросил. - Хотелось посмотреть на его красную рожу. Ты видела? Этот дурацкий гюгель тебе глаза не закрывает? Дай-ка его сюда! Не церемонясь, брат расстегнул Браутордкеттэ, бросив его рядом на сиденье, и стянул с Иделинды Священный Браутштук. - Ты знаешь, что эти гюгели остроухие украли у нас? Только они его так смешно носят! Гляди! И Дитрих фон Кальтенберг, благородный риттер Райха надел старинный дамский Браутгюгель, росшитый жемчугом и серебром, себе на голову поперек. Будто какую тряпку. А длиннющий шлык неаккуратно обмотал вокруг шеи и бросил на латы. - Вот так! Называется "ле шаперон". Согласись, гораздо изысканнее? И только сейчас Линда разглядела рисунок фестонов. Это были треснутые черепа, родовой герб Шедельбрехеров.
|
На обратном пути Анхельм был мрачен, задумчив и молчалив. Его вид отнюдь не располагал к беседе, но Иделинда все же осмелилась задать хотя и давно, но все же не слишком сильно волновавший ее вопрос: - Позвольте спросить, отец. При всем неприятии перверсии... Вы дали мне возможность заниматься магией, оплатили лицензию и приобрели нужные книги. Почему? Альтграф прочистил горло так, как это делал только он, и, не оборачиваясь, буркнул: - Меня Клотильда упросила. Зря.
Отец передал Линду в холодные и жесткие руки Хроды, а сам ушел заниматься приготовлениями. Графиня порывалась поговорить с братом перед отъездом, но как выяснилось, Дитрих с раннего утра покинул замок по своим делам. Обещал вернуться… "вовремя". И потому молодой невесте ничего не оставалось, кроме как позволить событиям идти своим чередом. Сначала серьезная и основательная ордвайб повела ее мыться в банную комнату, где слуги уже наполнили бочку горячей водой. Совершенно не задумываясь доставлять какие-либо приятные ощущения, Хрода тщательно обтерла девушку липовым мочалом, осматривая каждый клочок ее тела и безжалостно скребя это место, случись с ним что-то нечистое. Долго-долго она разглядывала мизинец на правой руке, который словно бы отрос за последние дни. Выглядел он жутковато - бордово-баклажанный, опухший, без ногтя, но со всеми тремя фалангами. Ордвайб даже его понюхала! Но нет, он пах в рамках нормального. Наконец, не задавая вопросов (судя по всему, ей рассказали о путешествии в Даммию), Хрода оставила калечную руку, занявшись спиной, выпоротой Мытарем. Спина почему-то тоже заставила молчаливую служанку как следует задуматься, хотя она наверняка не раз видала подобные раны. Кто знает, может и ей когда-то такие доставались. В конце она помыла Иделинде голову, обтерла всю пахучим незнакомым маслом, помогла одеться в простое, но чистое и свежее платье, только чтобы та поднялась с приличием в свои покои.
В комнате графиню ждал неожиданный, но очень приятный, можно сказать, радостный гость - завтрак. Целая запеченная кабанья рулька! Да еще и с жюрмильскими пряностями. Конечно, традиционного для Кальтенбергов праздничного вепря готовили не для нее (скорее всего, Дирк с отцом вчера его торжественно поглощали), но не так важно предназначение пищи, как его вкус. И объем. Иделинде даже как-то полегчало, хотя бы телесно - чистая растертая кожа, свежая одежда, рулька, кубок легкого южного вина, ломоть пшеничного имперского хлеба и немного овощей. Наконец, она смогла по-настоящему насытиться, после чего, конечно же, живот осел приятной тяжестью и девушку потянуло в сладкую дневную дрему…
Но отдыхать было некогда, ее ждала дорога. Полноценное платье благородной имперской фрайфрау сложно и долго надевать. Действо представляло из себя целый ритуал, уходивший корнями в прошлые века, неизменный и… муторный. Описывать его здесь не имеет смысла, тем более что Иделинда почти прикрыла глаза, забылась и переложила все трудности на Хроду. Как она должна была справиться с женским костюмом, если доселе прислуживала Анхельму?.. Возможно, плохо, но у ордвайб все отлично получалось. Отчасти потому, что ее собственное платье служанки было схожим. Однако графине все же показалось, что у Хроды имелся опыт и с дворянками - уж больно ловко она затянула корсет, можно сказать, за один Линдин выдох. Когда все приготовления окончились, все оказались одеты, а все вещи - собраны, упакованы и спущены слугами вниз, графиня смогла лишь мысленно попрощаться с родной комнатой, где провела столько лет, где пряталась от родителей, где мечтала о своем будущем, о Розихфельде, где училась магическим доктринам, практиковала первер… - Фройляйн, пойдемте вниз. Альтграф, альтграфиня и кутшваген уже давно ждут Вас, - с нажимом произнесла Хрода и бесцеременно взяла ее за руку, вырвав из задумчивости. Настойчиво потянула за собой. Можно было, конечно, воспротивиться… Но зачем?
Глава Десятая
В дворе Кальтенбергбурга все действительно ждали только ее. Анхельм даже надел свою старинную кирасу, испещренную гравировкой. Клотильда - черное дорогое платье и лучшие серебряные украшения с кровавыми корундами. Дитрих - полный доспех, начищенный до блеска, хотя в латах вроде б и не было никакой нужды. Кутшваген тоже был торжественен и красив: борты украшали резные гербы Кальтенбергов с черными озлобленными вепрями, потертыми за десятилетия. Края дубового навеса, установленного на витых столбиках, выворачивались латунными лепестками. А голубые пыльные занавеси легонько трепыхались на слабом ветру, забредавшем сюда сквозь раскрытые ворота. В упряжи томились два мощных шварцпферда - Штрайх и Клюфт. Их гривы были тщательно расчесаны и уложены. Можно сказать, все было идеально, блистательно и празднично… если не считать погоды: безразличные к Линде Боги затянули небо рваной серой пеленой, по которой Хютерово Светило расплылось тусклым невидящим пятном. А потому даже к полудню не растеплело, во дворе было зябко и сыро.
- Ну что ж. Прощай, дочь, - сухо проговорил Анхельм. - Я очень надеюсь, что когда-нибудь ты еще вернешься сюда, - проникновенно произнесла матушка. Она смотрела на Иделинду с печалью и непонятной любовью. - Помни, этот дом тебя вырастил. Здесь ты прожила всю свою жизнь и стала тем, кто ты есть. И хотя тебя ждет другая фамилия, другой дом и другая судьба, для меня ты все равно останешься… моей Линдхен. Что? Она плакала? Нет, вроде бы нет, но голос ее звучал с характерным надрывом. - У меня нет и не будет других детей, таков уж мой удел. И я чуть было не потеряла тебя. А вот сейчас, буквально через день, уже с тобой прощаюсь. Для сердца матери это слишком жестоко… Но что поделать? Все мы подчинены законам, правилам, традициям и устоям Священной Империи. И фрайхерры даже больше, чем бауэры. Не забывай об этом. Если бы мы сами творили свою судьбу, то… - Я думаю, на этом можно заканчивать, - перебил ее вдруг Анхельм, не скрывая своего раздражения. Клотильда аж громко вздохнула от возмущения, выпучила глаза и злобно глянула на мужа. Но ничего не сказала. Только подошла к Иделинде, очень нежно взяла ее за голову и поцеловала в лоб. - Береги себя, - добавила она и отступила обратно. Все уставились на молодую графиню, ожидая в соответствии с традицией ее прощальную речь. С этого момента начиналась целая череда сложных ритуалов, предшествовавших свадьбе. Все было регламентированно - от обязательно двух черных коней до цвета ее дорожного платья (голубое, расшитое черной нитью). Но была и некоторая свобода: сказать сейчас Иделинда могла что угодно. Хоть даже проклятье произнести. А родители обязаны были ее слова выслушать и принять.
|
Анхельм хотел что-то сказать… но осекся. Затем хотел что-то еще ответить - да и то не подошло. Разные чувства промелькнули на его лице: и гнев, и тоска, и горечь, и злорадство. Но так он и не нашел, чего сказать. Поставил канделябр на саркофагус предка, сел на лавку, руки скрестил, нахмурился. Рот его еле заметно шевелился, а глаза с ужасом или тревогой разглядывали красный туф. - Вот тебе и эльфов ответ из уст родной дочери, - молвил альтграф наконец, покачав головой. - Как нельзя было на тебя опереться, так и осталось… Он умолк, о чем-то сосредоточенно задумавшись. Застыл, так застыл, что казалось, будто помер. Только глаза изредка перескакивали с места на место. Анхельм часто бывал таким, особенно в последние годы - задумчивым, закосневевшим стариком. - Я бы с тобой еще поговорил, - изрек он донельзя мрачно. - Я бы рассказал тебе, что такое кровные узы. Узы голубой крови. Я б поведал тебе, что такое родной отец, что такое родной брат и… сестра. И о титуле твоем новом - тоже многое бы объяснил. О смысле серьезных клятв, о верности отчизне и роду, о побегах, предательстве, подлости, о просьбах на смертном одре - многое, многое я б тебе втолковал, Иделинда. А еще… А еще я б тебя выпорол своею же рукой, до крови, чтоб все мои слова тебе хорошо запомнились. Да вот только прощаюсь я с тобой, дочь. Он поднял на нее взгляд - такой, какой она еще никогда от него не получала. А потому и не знала, о чем этот взгляд говорил. О чем-то нехорошем, это точно. - Плохо, значит, я тебя воспитал, раз столько всего тебе нужно растолковать. Но ничего, это более не моя ответственность. Может, у Шедельбрехера лучше получится. Рука у него пожестче моей. А может, ничего тебе уже не поможет - так и останешься соплей никчемной. Анхельм встал и протянул ладонь: - Отдай книгу. Это книга рода фон Кальтенберг. Не твоя. Надо вернуть ее на положенное место.
|
Глава Девятая
Анхельм забрал у Хроды тройной армлёйхтер с зажженными свечами и отпер вход в крипту. Они и так уже спустились на второй ярус подвала, но подземелье Кальтенбергбурга здесь только начиналось. Первый замок на "Холодной Горе", как ее тогда прозвали, был построен около двух тысяч лет назад. И именно тогда была вырыта крипта. Ордманны незапамятной древности строили на века, они собирались продолжать род Кальтенбергов вечно, а потому стоило сразу же заложить огромный склеп. Ведь такова их традиция - хоронить хозяев дома под самим домом. И никак иначе. Не рядом, не на кладбище, как хютеринги, не каким-то практичным или незамысловатым способом. Нет. В крипте. Под замком. И только так, две тысячи лет подряд. Уже сменилось три крепости над ней, а нынешняя состарилась до каменной пыли, но под горой все оставалось так, как прежде.
Подземелье закрывалось на строгую решетку из гномьей стали с искусно выполненной Формацией Орднунга. Ее установили значительно позже, ведь во времена строительства древние люди не знали ни об этом металле, ни о стали вообще. Хрода осталась снаружи - прислуге внутрь было нельзя, за исключением Смотрителя Крипты, старика Гюнтера, который там убирался в четвертый день каждой седмицы. Зато Кальтенбергам, даже самым маленьким, и даже женщинам, альтграф всегда отдавал ключ без вопросов. Считалось, что каждый в роду имеет право спуститься вниз, спросить у предков совета или стойкости да сил. В конце концов, это было уединенное, невероятно тихое место, где даже Анхельм смягчался, становился задумчив и трепетал от благоговения. Как и сейчас - он очень, очень аккуратно запер решетку за ними и начал бесшумный спуск вниз по винтовой лестнице. Здесь нельзя было шуметь. Нельзя было смеяться. Нельзя было выказать и малейшего непочтения к предкам - они все видели, все слышали, следили и запоминали. Отец уже не держал её, поняв, что Иделинда вовсе не сопротивляется. Да и в крипте он никогда не распускал руки, будто бы среди скелетов, лежавших на полках, это было неприлично. Ведь многие из них повернули свои наполированные Гюнтером черепа внутрь прохода, поневоле наблюдая, немочные закрыть пустые глазницы.
Родню хоронили по-разному. Для кого-то в стене вырывали альков, клали туда забальзамированное тело, замотанное в саван, и оставляли постепенно усыхать в течение десятилетий. Например, вот лежал дед Иделинды - Арнварт. Он располагался в главном проходе, что считалось почетным, ведь в свое время Арнварт был главой рода. За две дюжины лет саван уже почти полностью истлел, обнажив почерневшую усохшую мумию с оскалившимся ртом и неприлично длинными ногтями на руках… Кому-то везло больше и для него выделяли целый саркофагус в тесной крипте. Самым престижным был саркофагус с каким-либо изваянием на крышке, как, например, у Одальмунта. Правда, его захоронили в "дальнем углу" - на два яруса ниже, в отдельной пещерке, вырытой не так уж и давно по меркам крипты. - Ты знаешь, - вдруг проговорил Анхельм, хромая меж своих предков под тяжелыми низкими каменными сводами. - Я всегда говорил, что хочу быть захороненным рядом с отцом, там, у входа. Но в простом открытом алькове с лаконичной надписью. Да, он всегда это говорил. - Потому что за свои поятьдесят лет я не сделал ничего великого. Кальтенберги остались на том месте, где стояли. Не шагнули дальше. Я не заслужил чего-то большего. И это он тоже говорил. - Но гордыня меня умоляла лечь хотя бы рядом с Арнвартом. Будто это облагородило б меня в глазах предков. Наивно. Чем глубже они спускались, тем гуще становился затхлый воздух. Не спасали и духовые ходы, прорытые к склонам Холодной Горы. Здесь было трудно лишь находиться, не то что слушать бредни старого альтграфа… - Смотри. Это Зигиштайн. Он привел ее не туда! Старое ответвление, где в отдельной, весьма просторной пещерке стоял саркофагус Зигиштайна, один из лучших в Кальтенбергбургской Крипте. Крышка была исполнена из редкого красного туфа и на ней каменщик исполнил весьма точную, если верить летописям, копию самого покойника - в кольчужном доспехе с лангшвертом в руках. Его лицо казалось умиротворенным и даже слегка улыбавшимся. Он был зигериантом, как Дирк. Но ордманнское наследие и тогда, и сейчас давлело над Кальтенбергами - и рождали, и женили, и хоронили их по постулатам Бога Закона. - Именно при нем наш род приобрел титул альтграфов. Графство расширилось и разбогатело. Но Зигиштайна не расположили у главного прохода, а отрыли для него отдельный свод. И лавки даже вытесали. Я в детстве любил здесь сидеть ночью со свечой и читать летописи о великих войнах. Кажется, Иделинда еще никогда не видела отца настолько сентиментальным. Он улыбался, вспоминая прошлое, его глаза словно светились в этой мгле. Анхельм говорил очень тихо, почти шепотом, вкрадчиво, будто сказку читал маленькой Линдхен. - Дочь, поклянись мне, что если ты станешь герцогиней, то не дашь Дитриху смалодушничать. Что вынудишь его выкопать для меня такой же свод. И саркофагус. С моим лицом. Он смотрел на нее очень серьезно. Для старого ордманна это были совсем не шутки. - Поклянись жизнью своего первенца. Я прошу тебя.
|
|
|
|
Отец прочистил горло...
Глава Восьмая
Отец прочистил горло. С характерным звуком. Он всегда это делал одинаково, уже десятки лет, и Линда никогда бы не перепутала прочистку горла Анхельма с чьей-либо еще. Как и стук его протеза, заменявшего одну стопу. В замке двери со скрежетом провернулся ключ. Она открыла глаза - было уже утро. Утро? Она спала? Иделинда лежала на собственной кровати, но не в постели. Так и не разделась с дороги. У всех свечей прогорел фитиль, лебкухен закончились, а в воздухе стояло изысканное амбрэ из коробки, за которое следовало благодарить Неведомую Тварь. Рядом лежал "Труд о деисциентических энигмах", раскрытый на последних страницах…
Нет, ничего в нем не говорилось о "духе", "акторе" и прочем, что поведал чёрт. Даже намека не было! Может, потому что он был написан не ведьмой, поклонницей Бёзе, а очередным пертиссимианцем? Виссендер лишь описал сам культ. Рассказал про ведьм, про их ночные шабаши в глухих лесах, про безумные, непонятные даже им самим, затеи и жестокие увеселения. Про то, как они похищали бауэров с полей и издевались над ними. Про самых знаменитых из них. Про то, что Бёзе - одна из самых непредсказуемых и опасных Богинь, чьи идеи, речи и помыслы понятны еще меньше, чем поведение ее поклонниц. Автор неоднократно отмечал, что в отличие от многих прочих Бессмертных Бёзе, уподобляясь этим самому Пертиссимису, обычно выступает в роли советчицы для обратившегося к ней. Но не как деспот, хозяин или лидер. Однако если Бог Знаний всегда излагался четко и ясно, то Ведующая Неведомое (а именно так ее называли ведьмы) любила говорить загадками. Потому, собственно, автор и сомневался в достоверности подобных советов. Также он рассматривал теорию о том, что Бёзе не существовало вовсе, а все свидетельства общения с ней являлись последствием употребления дурманящего реса, так любимого ведьмами… О готтфернах в книге не было ни слова. Если, конечно, не считать вскользь оброненных фраз: "Ежели Бёзе теряла интерес к ведьме - сиречь отказывалась от нее - то участь ее была незавидна, как и у любого другого готтферна; впрочем, все готтферны одинаковы, какой бы Патрон их ни покинул".
Иделинда чудом успела накрыть книгу подолом платья, как вошел Анхельм. Это чувствовалось - он вступил внутрь как хозяин. Встал посредине комнаты, позволив Хютерову Светилу дотянуться лучами до стальной полированной пряжки его пояса. Крылья острого носа хищно раздулись, когда он стал принюхиваться к чёртовому амбрэ. Отец поморщился: - Могла бы позвать служанку. Ты этому в Унордланде успела научиться? Внимательно оглядев комнату и Линду, альтграф зацепился большими пальцами за свой ремень и начал излагать: - Ты сегодня отправляешься в Круфендорф с Дитрихом. К лекарю. Затем брат тебя повезет в Фурхтнорд, где ты будешь ждать свадьбы. В дорогу возьмешь лишь инвентарь, положенный юной герцогине. Я сомневаюсь, что Шедельбрехер захочет держать место для твоих книг, реса и прочих колдовских приблуд. Он аж скривился, разглядывая опрокинутую реторту. - Отныне ты невеста. Будущая герцогиня Шедельбрехер, но не ученица мага. Уясни. Твоя ошибка в этой роли может стоить будущего всему роду Кальтенбергов, - тяжелый взгляд лег на лицо лежавшей девушки. - Ты и так постаралась. Второго шанса тебе уже никто не даст. Попытаешься сбежать… - Анхельм словно бы надел маску равнодушия и жестокости, - и тогда уж лучше не возвращайся. Он щелкнул пальцами и в комнату вошла Хрода, его собственная горничная. Она была невысокого роста, крепко сложенной и поджарой, будто каждый день таскала мешки с мукой. Точеное суровое лицо, насечки мелких морщин, собранных вокруг губ и в уголках глаз - лет ей было дюжины три. А нрав у Хроды был неприятный, жесткий, непримиримый. Что не удивительно, ведь была она ордвайб, очередной последовательницей Орднунг. Новый страж или тюремщик, смотря как посмотреть. - Хрода будет твоей личной служанкой и поедет с тобой в Фурхтнорд. Я выдал ей касательно тебя особые полномочия, так что лучше не спорь с Хродой. Может, ты бы заслуживала лучшего отношения, дочь, как полагалось бы будущей герцогине, но, увы, ты его не заслуживаешь. Она приведет тебя в порядок. Во второй четверти дня отправление. Судя по тону, Анхельм закончил и теперь смотрел на Иделинду, ожидая чего-то вроде "Да, отец". Хрода же, недобро прищурившись, оглядывала ее потрепанное в дороге платье.
|
|
Как быстро меняется небо в весенние сумерки. Только что оно казалось густо-голубым, вечерним, серовато-молочным… или, вернее, темно-голубым, синим? Да, оно определенно синее! Только там, в теряющемся далеке оно еще светлеет голубой полоской… Светлело. Когда-то. Перемены наступают одна за одной, цвета сменяют друг друга, небо переливается то пятнами, то полосами, а то и вовсе загустевает одним ровным глубоким темно-синим. Нет, на деле это иссиня-черный. Но даже если тщательно следить за ним, разглядывая каждый лоскуток рваного облачка (когда-то вроде бы рыжевшего на закате), никак и никогда не заметишь перемены, не ухватишь цвет за подол плаща с криком "Эй, постой, темно-пурпурный, я вижу, как ты пытаешься сбежать!". Они уходят по-беличьи, не предупредив. И каждый раз, пытаясь сосчитать все цвета весенних сумерек, ты ловишь себя на мысли, что уже и не веришь самой себе, своим глазам. Ну какой это темно-голубой? Это настоящий синий. Или он был голубым, но посинел в мгновение ока? Тогда почему я не заметила!? Или мне почудилось? А звезды… когда они появились? Когда появилась первая? И почему это всегда другая звезда? Как предсказать порядок? И куда смотреть, чтобы все-таки узреть ее появление?! Почему первая всегда появляется не там, куда смотришь? Переведешь взгляд - и выяснишь, что уже пяток пропустила!
Но самым удивительным было то, как незаметно угасал свет. Казалось, Иделинда застыла у окна лишь на пару тидов, а уже пора было зажигать свечу - за окном не видно ни зги, кромешный черный мрак да необъятная россыпь ярко-белых звезд. Хотя, на самом деле, не все из них были белыми. Но об этом знал лишь тот, кто вглядывался в них ночами напролет. Бёзе так ничего и не ответила. А Созвездие Белой Розы вернуло себе прежнюю композицию, будто бы и не убегала та звездочка из него седмицу назад… Все было как прежде. Не хватало только мизинца. Да и тот уже то ли начал отрастать обратно, то ли девушка со страху обсчиталась - культя состояла уже из двух фаланг, потемневших, побуревших и слегка опухших. Если смотреть издалека, то и не заметишь во мгле Кальтенбергбурга, что рука калечная.
Иделинда отошла от окна, чтобы снова оглядеть разгромленную комнату и прикинуть в уме, с чего начинать уборку, или лучш… но вдруг об решетку захлопали чьи-то крылья. Она обернулась, ожидая увидеть какого-нибудь дурного воробья, но это был не воробей. И не птица. И не зверь. И не ящер даже! И не дракон. И не, доннерветтер, химера. Это был… феномен. Маленькое пухловатое тельце, покрытое короткой черной шерстью. Четыре длиннющих лапы с двумя острыми когтями на каждой. Крылья - кожистые, будто у летучей мыши. Крысиный хвост. Уродливая голова с четырьмя клыками, торчащими в разные стороны, и парой изящных рогов навроде козлиных. Одним словом бес, иначе эту чертовщину не назвать. Размером он был чуть больше некрупной крысы, а потому без проблем пролез меж прутьев решетки, только лишь тонкие крылья пришлось сложить. Прошелся по подоконнику, а потом вдруг замер и вопросительно уставился на хозяйку комнаты, будто бы только сейчас ее заметил.
|
|
- Ты не хотела этого?! - прошипел Анхельм, откровенно пытаясь сломать Иделинде запястье. - Что-то по тебе не видно… - Отец, она же слаба! Что ей оставалось делать?! - Умереть, - процедил Анхельм. - Умереть, но не посрамить честь рода. Посмотри на нее! Наконец, он отпустил руку Линды, чтобы ткнуть в лицо пальцем: - Посмотри! Они ее даже не избили! Она не боролась за честь Кальтенбергов! За твою честь, айн думмкопф! А теперь твой род - проклят. Кто ты? Ты теперь никто, кусок бычьего помета, после того, что она сделала. Мы потеряли уважение всей Империи. - Надо просто скрыть это! - Скрыть?.. - прошептал Анхельм. Его лицо уже побагровело от злости. Он пребывал в лютом бешенстве. Казалось, он сейчас выхватит меч и перерубит тут всех. Хромыми шагами он подступил к столу, схватил тяжелый подсвечник и со всей дури метнул в стену: - СКРЫТЬ!!! - заорал он во всю глотку под грохот погнутой железяки. - Какой же ты тупой! Гешик, зачем ты так зло поступила со мной?! Почему Судьба даровала мне таких тупых детей?! Почему мне достался никчемный зигериант, а не ордманн?! Ты не помнишь, ты ничерта не помнишь, что я пытался вбить в твою голову все эти годы! Ничего. Нельзя. Скрыть. Все узнают. Это Империя, а не сраный Унордланд. Наш позор запишут во всех летописях и там будет стоять МОЕ имя. Анхельм фон Кальтенберг уничтожил все то, что его предки созидали веками… Всю нашу репутацию. - Что за бред?! Мы залечим ее! Все можно спрятать, отец! Анхельм подскочил к сыну, чтобы орать ему прямо в лицо: - Это недостойно ордманна! Только жулики-зигерианты способны на такое! Позор случился, это факт, данность! Так обстоит. А когда о нем узнают все - это вторично! - Но ее брак с Шедель… - К бесам брак! Он нас уничтожит, если узнает, что мы хотели выдать ему орчеложную шлюху! Да нас все уничтожат лишь за то, что она - моя дочь! Лучше б ей было умереть прямо там! Нет! Нет-нет-нет… - он схватился за алые виски, пытаясь пережить потрясение, согнулся, тяжело, сипло вдохнул воздух. - Надо действовать быстро. Надо стерпеть удар судьбы. Надо поступить достойно. Никакой свадьбы. Отдать в монастырь! Точно! - альтграф ткнул в дочь пальцем. - Ордманнский монастырь! Отличная идея. Или куда ты там хотела? В колдунский приют Акерплатца? Именно! И проваливай с моих глаз… Но Дирк его перебил, схватив за грудки. Теперь уже и брат пылал от ярости, он был выше отца и гораздо массивнее в своих доспехах. Сила переполняла молодого риттера - он чуть ли не оторвал старика от пола. И закричал: - Послушай ты! Я не позволю тебе отменить свадьбу! Я для нее сделал гораздо больше, чем..! ХДЫЩЬ! Отец ответил сыну смачной пощечиной наотмашь. Удар был так хорош, что Дитрих покачнулся и упал на колено, схватившись рукой за лицо. Клотильда вскрикнула. Глаза мужчин встретились. Они чудом сдерживали себя, чтобы не броситься в драку. У Дирка из разбитой губы потекла кровь. Анхельм стиснул кулаки и был полон уверенности, решимости и праведнего гнева истинного ордманна: - Ты обязан обращаться к отцу на "Вы", - произнес он холодно, будто заковывая сына в кандалы. - Ты пока что не глава рода, ты всего лишь мой отпрыск, и если ты еще хоть раз позволишь себе поднять на меня руку - я выпорю тебя кнутом у ворот замка. Ты услышал меня? - Такого шанса у нас больше не будет… - покачал головой сын, поднимаясь. - Ты услышал меня?! - закричал Анхельм. У него аж белки глаз наполнились кровью от ярости. - Я услышал Вас, отец, - с ненавистью и обидой ответил Дирк. - Прекрасно. А теперь слушай дальше: когда вся эта история вскроется, а она вскроется, уверяю тебя, мы потеряем имя. Император будет вынужден лишить меня титула и земель. Его вынудят наши враги, а наши друзья не станут нас защищать, чтобы не запятнать и свою репутацию. Единственный шанс - стереть имя Иделинды из рода Кальтенбергов. - Ты уверен? - спросила Клотильда мертвенно-спокойным тоном, так не свойственным ей. - Ведь если удастся обмануть Шедельбрехера и всучить ему Линдхен, а уже потом все вскроется, то он сам будет пытаться замять историю. Ведь теперь это будет его жена… и тогда мы… Анхельм вдруг заметил ее. И свою дочь тоже. Приподнял бровь, посмотрел и на ту, и на другую, а потом сказал альтграфине: - Да, отведи ее наверх. И запри. Надо нам хорошенько обо всем подумать. - Пойдем, - матушка очень ласково потянула Иделинду за руку. - Заодно по дороге расскажешь, чего еще там произошло… Они тебя били?.. Бедняжечка…
|
Отец от неожиданности поднял бровь, внимательно вглядываясь в Иделинду. Как? Все? Так просто? Ни слова?.. Но затем он лишь еле заметно кивнул и ответил: - Я рад, что ты, наконец, осознала первостепенность рода в твоей жизни. - Ох… - вдохнула вдруг Клотильда. Казалось, это был всего лишь вздох, но все тут же обратили на нее внимание. Более того! Все замерли в ожидании, понимая, что… что-то сейчас будет. И сама матушка, в изумлении выпучив глаза на собственную дочь, ярко демонстрировала предстоящую бурю. - Бедняжечка… - прошептала она громко, подшагивая неграциозно. Она как-то неловко ссутулилась, ее шея изогнулась, словно у птицы, а острый нос сейчас напоминал, скорее, клюв. Подойдя, будто цапля, еще ближе, она впилась пристальным взором в Линду. И прошипела-пропела: - Милая моя… Ты сломалась. - Клотильда, в плену у орков истинные законы жизни становятся яснее, - раздраженно проговорил Анхельм. - Нет-нет-нет, - задергала графиня головой, не сводя глаз с лица Иделинды, высматривая что-то, ожидая, как невзначай дрогнет мускул. - Ты… сломалась. Будто веточка. - Матушка, помилуйте, она столько пережила! - попытался перегородить ей дорогу Дирк. Но матушка, предвидев маневр, с легкостью увильнула от него, оказавшись вплотную к Линде: - Что они сделали с тобой, о измученное чадо? Что… можно было сделать такого, чтобы сломалась даже такая упрямица, как ты? - Она всего лишь графиня - как она смогла бы… - снова встрял брат, но отец его оборвал: - Помолчи, сын. - Тебя лишили последнего… - прошипела Клотильда. И вцепилась в ее кисть своими когтями! Будто хищная гарпия, схватившая полевку. И дернула за собой! - Пойдем! Пойдем, я сама посмотрю! - Что посмотришь?! - возмутился Анхельм. - Ее лоно! - ЧТО!? - рявкнул старый альтграф, вскакивая с трона. - А что, ты по глазам ее не видишь?! - Немедленно повитуху сюда! - Да я сама посмотрю! Пойдем! - и Клотильда насильно потащила Линду к лестнице. - Куда?! Стой! Пускай сама скажет! - отец был громогласен и властен. И хотя сил в его стариковом теле не так уж и много оставалось, мощь и стать он не растерял. Не медленно, но и не торопясь, Анхельм дохромал до женщин, яростно сверкая глазами. Лицо его исказилось от презрения, раздражения, возмущения и злобы. - Ты что, раздвинула ноги перед грюнхаутом?! Отвечай! Ты отдала честь всего рода Кальтенбергов?! Говори! Что там случилось? Тобой овладели?! Сколько раз? Кто?! Ну же! Или я тебя каленым железом!.. Он схватил ее за вторую руку своей стальной хваткой, не давая жене увести дочь прочь.
|
- Да сколько можно?! - весело возмутился брат. - Дотерпи уж до замка, в конце концов! Он слегка подшпорил вайспферда, чтобы тот, превозмогая усталость, поторопился. - Ладно, я что-нибудь им наговорю. Бывало и похуже!
Старый замок пах старым отцом. Не двор, окруженный стенами (во дворе воняло навозом и сеном, как и положено), а внутри, в вонтурме - большой многоярусной башне, служившей Кальтенбергам домом. Как? Как все здесь могло им пропахнуть? От подвала, где хранилось вино и бочки с соленьями, до самого чердака, на котором жили крысы и вороны. Сейчас, вернувшись под родные высокие своды, войдя через узкие тяжелые двери вонтурмы, Иделинда неожиданно явственно и четко ощутила именно этот аромат. Странный, но стойкий, неизводимый. Если жить здесь годами, то к нему привыкаешь, забываешь о нем… Но стоило ей уехать на седмицу, как запах альтграфа Кальтенбергского стал бить в нос, опалять ноздри своей жёсткостью, упрямством и непримиримостью.
Минуя короткую лестницу и вторые двери, они вошли в главную залу замка, где семья традиционно трапезничала каждый день. Отец восседал на "троне" - древнем, как и сама крепость, темном кресле с высокой спинкой, расположенном у противоположной стены на пъедестале. Все было сделано так, чтобы зал казался тронным, а Анхельм - самим Императором. Императором всея Кальтенберга. Позади него на почти черной от старости каменной стене висели огромные пыльные гобелены с гербами дома, династические церемониальные лангшверты, передававшиеся из поколения в поколение (их попросту не снимали веками) и простые бронзовые подсвечники. Но их всегда не хватало, чтобы наполнить всю эту мрачную залу светом. Анхельм почему-то надел свою любимую кирасу с гербом дома, искусно отчеканенном ровно по центру. Зачем она ему? Он собрался на бой? Конечно, Линде хорошо была знакома традиция ордманнов всегда (всегда!) носить кирасу, но отец много лет назад отложил ее в сундук, поскольку был слишком стар, чтобы все время таскать лишнюю сталь на теле… Но, видимо, не сегодня.
Подле него в черном платье и ожерелье из кровавых агатов стояла матушка, графиня Клотильда фон Кальтенберг с белым платком в тонких руках. Она тихо плакала. По центру зала располагался длинный трапезный стол, с толстой, массивной каменной плитой в качестве столешницы (ровно из того же темно-серого сланца были выполнены крышки саркофагусов в крипте под замком). На него две служанки уже спешно выставляли ужин, но отец одним лишь взглядом объяснил челяди, что пора выйти. Всё, абсолютно всё в этой зале, даже слегка оторопелое лицо Дирка, предвещало тяжелый разговор. Очень тяжелый. Страшнее всех выглядело лицо Анхельма - его так перекосило от… пренебрежительно-брезгливо-свирепой ненависти и печали, что казалось, будто бы Клотильда плачет лишь от необходимости стоять рядом с ним. Впрочем, выждав должную паузу, она бросилась в обход стола к своим детям, вычурно придерживая подол платья левой рукой. Подбежала к Иделинде и вдруг обняла ее. Крепко. Прижала к себе и тихо всхлипнула. В ноздри ударил резкий запах дорогих эльфийских духов. - Линдочка, милая моя! - просипела она убитым от слез голосом. - Ты вернулась… Ты жива! Я так рада! Золотце мое, ты цела?! Она отпрянула от родной дочери, надежно удерживая ее цепкими пальцами за плечи. Оглядела. Не заметила ничего странного и снова обняла. - Ты цела! Слава Квиллисхи! Слава всем Богам, что оберегали тебя! Виссенду известно, я так переживала за тебя! Судя по недоуменному лицу Дирка, он тоже не ожидал от Клотильды подобного. И даже нельзя было понять, притворялась ли она, как обычно, пыталась ли сыграть в любящую мать или… то были искренние слезы. - Матушка, здравствуйте, - тепло сказал Дитрих, а затем кивнул Анхельму с уважением: - Отец. Мы очень устали с дороги и… - У меня есть несколько вопросов, - перебил его альтграф таким тяжким и мрачным тоном, что даже Клотильда мгновенно умолкла. Матушка отпрянула, зачем-то поправляя Линдины одежды, и отступила в сторону, в тень. - По какому праву, - продолжил Анхельм в сгустившейся тишине, - ты посмела покинуть Кальтенбергбург на целую седмицу? - Отец, послушайте, Вы должны понять… - Молчи, - молвил тот, будто язык отсек Дитриху. - Я не хочу слушать твою брехню. Пускай она говорит. И принялся взглядом медленно резать Иделинду на лоскуты.
|
Глава Шестая
212г. Эльфийской Эпохи, второй день троицы Грюна. Священная Остландская Империя, Великое Герцогство Блауштадт, Альтграфство Кальтенберг, близ Кальтенбергбурга.
Может, это был красивый вечер. Может, заходящее Хютерово Светило и подожгло редкие облака рыжим пламенем. Может, реденький лес на склонах горы Кальтен и благоухал, манил птичьими песнопениями и весенней прохладой. Может, стоило остановиться, насладиться, вдохнуть, поглядеть… и задержаться здесь, на свободе. Но нет. Вайспферд, уставший тащить три дня подряд сразу двух хозяев, все мотал головой понуро. Надеялся свернуть с крутой дороги, уйти в этот самый лес, пожевать мох, морозный, с самой земли… Но нет. Дитрих не давал ему. Ни единого штунде передышки. Тем более, сейчас, когда Кальтенбергбург уже горел впереди туслыми свечами в узеньких бойницах. Замок высился тяжелой, могучей громадой. Крепостью, оплотом… темницей, тюрьмой. Чуть больше седмицы назад Иделинда сбежала отсюда, бросила все, перечеркнула свою судьбу, отправилась в другую страну искать другую жизнь, свое счастье, свое будущее… Но нет.
Из всего отряда остались только они вдвоем. Первым отделился Гангберт, еще там, в Даммии. Он занялся поисками Сатира, словно испарившегося в тот день… Брат наотрез отказался тратить на это свое время - надо было срочно возвращаться в Империю. Линда протестовала, а потому пришлось попросить молодого хютеринга. Флёретт же сказала, что Сатир ушел навсегда. Затем в Штультдорфе они попрощались и с самой эльфийкой - Ян фон дер Пфау пообещал о ней позаботиться и окольными путями отправить на родину. Увидев графиню, он почему-то грустно произнес: "Срезали розу в подарок…" И больше почти ни с кем не разговаривал, а потом и вовсе закрылся в своей комнате. Наконец, этим днем отряд разделился: Дитрих повез Иделинду в Кальтенбергбург, а остальных послал в Круфендорф. Все это путешествие было рискованной авантюрой, ведь брат оставался на службе у Императора, и каждый день его отсутствия вызывал серьезные подозрения. Отряд же, включая даже оруженосца, мог хоть как-то сгладить ситуацию. Да и сам Дирк собирался завтра же поутру рвануть в столицу. Надо было лишь доставить сестру…
- Я приму весь удар на себя, - сказал он вдруг, пока конь нехотя поднимался по вившейся петлями дороге. - Лучше помалкивай… Или на кухню убеги, грабить кладовки. Дирк захихикал издевательски. Он намекал на то, что Линда всю дорогу почти безостановочно ела. То ли пережитое так на нее повлияло, то ли оголодала она за эти дни (три из которых графиня пробыла вовсе без памяти), то ли хворь какая пристала. Но есть хотелось невыносимо. А когда она не ела, то дремала с полузакрытыми глазами, убаюканная поступью вайспферда… - Только надо решить, что я им буду рассказывать. Хотя зачем тут хитрить? Вроде и так все ясно. Историю с лекарем навряд получится скрыть, согласна? Или все же рискнем?
|
- Ян, - коротко ответил брат. Иделинде прекрасно были известны все его повадки: прямо сейчас он закипал, будто бульон в печи. Скоро хлынет бурлящая пена, он еле сдерживался… - Ян фон дер Пфау, из Штультдорфа. Он отправил мне синицу с письмом о тебе. Придурок. Он должен был тебя запереть! Фон дер Пфау, старый знакомый Анхельма. Линда не раз о нем слышала, но никогда не видела - они с отцом поссорились с дюжину лет назад. Или все же видела, но была слишком мала, чтобы запомнить?.. - Хотя от старости он не потерял рассудок: написал мне, а не ему. И да, пять чертовых дней. На шестой они б тебя убили. Ты понимаешь? Ноздри его вздувались от гнева при каждом вдохе. - Ты начинаешь вообще понимать? Ты столько долбанных книг прочла, но так и не поняла Этот Мир. Ничерта ты про него не поняла! Даже тупая доярка не пошла б одна в Унордланд. А ты, доннерветтер, поскакала… Вот! - он яростно ткнул в рощу, туда, где остался труп Мытаря. - Вот твой гребаный Схолум! Вот твоя магия! Вот твои мечты! Линда, когда ты врубишься наконец?! Этот Мир - не книжка. Не плаксивая трогательная история о юной волшебнице. Это, мать твою, суровая и жестокая жизнь. Полная боли, крови и страданий. И ты этого всего дерьма хлебнешь еще сполна. Мы все его будем хлебать до самой смерти! Ты думаешь, я в молоке каждый день купаюсь?! Ты думаешь, рубить орков - весело и здорово?! Дюжинную назад я чуть не сдох от его топора! А седмицу назад меня лишь чудо Зигерин спасло. Мы все в дерьме, когда ты это поймешь? С самого рождения, каждый. И если хныкать и жалеть себя годами, то так тебя орки и будут трахать. Возьми себя в руки наконец, Идхен! Прими Этот Мир таким, каков он есть! Отец - тот еще аршлох, но он, и все эти ордманны, правы в одном: Орднунг. Дирк показал сестре сжатый, стиснутый, сильный кулак. - Порядок. Дисциплина. Жесткость. Это - сила. Это и есть путь наверх, из этого шайсе. Ты либо сурова с самой собой, либо… - он недвусмысленно кивнул в сторону рощи. - Прими все таким, какое оно есть. Ты женщина. Ты не сможешь сама за себя постоять, ты слабая. Ты дочь альтграфа, и тебе стоять за ним. А когда тебя выдадут замуж - ты будешь женой герцога, и стоять уже за ним. Да, Идхен, это значит лечь в постель со старым уродом! Да, это значит проводить каждый день своей жизни в компании с омерзительным ублюдком и делать вид, что ты его любишь… Иделинда только сейчас заметила влагу в его раскрасневшихся глазах. Но Дитрих не плакал, он уже никогда не будет плакать. - Но это значит, что ты будешь герцогиней - это высочайший титул, это власть, богатство, уверенность, что тебя не трахнет кто-то другой. Понимаешь?! Это и есть путь наверх. Шедельбрехер стар. Скоро у него уже и шванц не встанет. Он будет дряхлым стариком, а потом и вовсе помрет. А ты молода, и после его смерти станешь свободна. Богата. И весь твой род будет богат. Пойми ты, доннерветтер, наконец - никто тебя не продает, ты не лошадь! Тебе устраивают жизнь! Ты сама-то нихрена не можешь! Тебя в плену удерживал гнутый гвоздь! А мы с отцом задницы свои надираем, рискуем и боремся за то, чтобы ты, Линда, жила! А что ты?.. Схолум! Розихфельд! Прекрасные мечты, да, если твоя семья тебе все обеспечит. Если тебя туда отвезут с охраной, оплатят учебу - да. И привезут обратно. Я тоже мечтал о славных битвах и великих подвигах, но война - это совсем другое. Мне хватило одного боя, чтобы все понять. Все вокруг - дерьмо. И на вкус приятно лишь то, что ты добудешь собственным потом… Умолкнув, чтобы отдышаться, он отвернулся, явно давая понять, что не настроен ее слушать. Сокрушенно качая головой, он поправлял свой доспех. А потом резко подскочил к ней, снова накинувшись взором на Иделинду и сказал: - Ты не добыла свой Схолум. Ты потерпела поражение. А мы тебе добыли титул герцогини. Я привезу тебя отцу. Он будет в бешенстве, но когда нас это волновало, да?.. Потом лекарь, свадьба и Фурхтнорд. В его суровый взгляд начала возвращаться привычная теплота. - Научись жить, Идхен. Жить и бороться за себя. Тогда ты справишься с Шедельбрехером. И все будет хорошо.
|
Он удивленно выпучил глаза, но промолчал. Быстро огляделся - по тропинке как раз подъезжали два оруженосца, чьих коней, будто вьючных, обвесили пухлыми сумками. Одного звали Фарегис фон Шалюппе, он служил Дирку уже пару лет, а второго - Адальхард Румланд, и он примкнул к Ларсу этой весной. Тихие и вечно усталые мальчишки, которых риттеры постоянно нагружали всякой бестолковой работой. Пальд и Гангберт были слишком бедны и бесславны, чтобы нанять своих оруженосцев. Пальд и вовсе не был голубой крови - он получил титул риттера, отличившись на службе в дворцовой гвардии… Да и, конечно, дружба с Дирком ему в этом сильно помогла. Брат тем временем отпустил Линду - поднял свой лангшверт с земли, тщательно стер алой тряпкой кровь с клинка и уложил его обратно в ножны. Затем взял сестру за руку: - Пойдем. И потянул за собой, обратно по той же тропинке. Обернулся только к своим и крикнул: - Обыщите тут все, сожгите трупы. Фари, заверни мне голову этого аршликера в мешок холщовый. Отцу покажу. Ларс, найдете одежду - принеси. Один. Мы там будем, на опушке… Кивнул головой в сторону луга, граничащего с ясеневой рощей. И настойчиво повел Иделинду за собой, прямо так, в плаще. - Молчи, - шикнул он сестре, когда она думала прервать молчание. - У них хороший слух.
Наконец, молодые Кальтенберги словно вырвались из этого густого леса, вышли на свободу, вдохнули полной грудью… успокоились. Во всяком случае, успокоился Дитрих, он отвел Линду к поваленной у самой опушке березе. - Садись, - приказал он. Нет, не приказал, скорее, предложил. Но таким тоном, что даже мысли перечить в голову не приходило. Однако это был не приказ. Может, настойчивая просьба? Зо этвас. Только брат так умел командовать - сильно, но мягко. Не то, что отец, который мог лишь сухим тоном решать все за тебя. Будто рихтер.
Итак, Линда села, кутаясь в плащ, а Дирк расхаживался поблизости, вытаптывая высокую траву, сбрасывая с себя боевой настрой и разглядывая окрестности. Луга, усеянные пестрыми цветами, такими яркими на полуденном солнце. Леса, пухнущие от буйства зелени, шумящие на легком весеннем ветерке. И небо - бело-голубое, светлое, просторное… И все это красочное великолепие нарушала лишь черная точка, видневшаяся на горизонте. Вороной конь, спокойно щипавший траву. Сатир. - Ты должна быть ему благодарна - он спас тебя, - заметил Дирк с улыбкой, проследив за взглядом сестры. - Увидев его, мы решили разделиться и обойти окрестности. Хотя, конечно, Сатир мог уже несколько дней гулять, далеко уйдя от вас… Но нам повезло. Он тяжело вздохнул, улыбка сошла с его лица, Дирк печально сдвинул брови. - Надо будет поймать его. Я пытался, но конь будто не узнал меня… Испугался и понес галопом, да попробуй его догони! Мы ж в латах, а он нагишом. Чую, досталось ему от грюнхаутов. Не знаю, как ты их убедила не сожрать жеребца. Молодец. Дирк обернулся к сестре, он смотрел на нее с… таким чувством. Не понятно как, но одним лишь взглядом брат убеждал ее в том, что она под его защитой, что она может ему всецело довериться, и что он искренне любит ее и никогда не бросит. А еще что он чертовски ей сочувствует сейчас. - Идхен, ты для меня важнее самого Императора. И важнее альтграфа с альтграфиней. Мне плевать на законы, я не долбанный ордманн, и я убью любого, кто посмеет на тебя лишь замахнуться. Так что никто тебя не сожжет, чтобы ты там не сотворила. Скорее, сгорит весь Круфендорф. И ты знаешь, я слов на ветер не бросаю. Полетит много голов, но не твоя, Идхен. Я сам погибну, но не ты. Кажется, он никогда еще не говорил с ней так откровенно и… о таком. Таком взрослом?.. Дирк уже перестал ей казаться нагловатым юнцом, выскочкой, мечтавшим лишь о великих подвигах на войне, славе, одах в свою честь и красивейшей в Этой Мире невесте. Теперь он был зрелым мужем. - Ты можешь мне доверять, сестра. Расскажи, что произошло за эти пять дней? Все расскажи. Во всех деталях. И тогда я со всем разберусь. Почему ты бежала? Ты убила кого-то?
|
Огромная лапища потянулась к Иделинде, закрывая собой видение Дирка. Ладонь больно обхватила ее голову, сдавила, заставила посмотреть прямо в рожу грюнхауту. - Я. Твой. Барин, - злобно процедил Мытарь. - Я посвящаю Зигерин! - раздался громкий, могучий клич Дитриха. - Твою смерть, ублюдок!!! Он кричал на орочьем, чтобы грюнхаут его понял, чтобы он отстал от Линды, чтобы обернулся к своему противнику… настоящему противнику. Это был не мираж. Дирк был настоящий. Потому что орк его услышал, развернулся, исторгая жуткий рык… Дирк был настоящий. Потому что Хютерово Светило, обличавшее всякую ложь, сейчас, прямо в это мгновение, озарило настоящего Дирка, засверкало ослепительно на превосходных доспехах, замерцало на перламутрово-белоснежной шкуре Тругбильда, засияло на прекрасном лице ее брата. Может, все остальное было ненастоящим - мрачным, грязным, сотканным из обмана и подвоха, но не Дирк. Может, это Мытарь был выдумкой, рожденным в ночной мгле кошмаром, но не Дирк. Может, вся эта чертова Даммия являла собой злую шутку Богов, что растворится, стоит лишь Иделинде проснуться, но не Дирк. Потому что прямо в этот момент, несясь на полном скаку в сокрушительную атаку на зеленокожее чудовище, сжав свои тонкие губы от напряжения, прищурив молодые голубые глаза, он неожиданно встретился взором с Иделиндой и слегка улыбнулся. Дирк здесь. Дирк с ней. Дирк сейчас разберется, не волнуйся, Идхен!
Стремительная атака: альшпис с хрустом пронзает грудь орка, Флёр кричит, древко трещит, разлетается в щепки, а Мытарь бессильно ловит воздух - Тругбильд пронесся мимо! Но буквально в руте от орка Дитрих резко поднял коня на дыбы, отбросил обломок копья в сторону и лихо выпрыгнул из седла. - Эр ист майн! - закричал Дирк товарищам, никак не поспевавшим к драке. Он выхватил из ножен свой лангшверт и смело шагнул к орку. Но не торопился, позволяя Мытарю подбежать к телеге и достать оттуда огромный топор. А затем они немедля сошлись. Орк был разъяренным чудовищем. Дирк - великолепным риттером. Орк неуклюже махал секирой с такой силой, чтоб одним ударом уложить Кальтенберга, но не попадал. Дирк - безжалостно рубил Мытаря, пользуясь каждой возможностью. Из грюнхаута в стороны летела кровь, он орал. Орал и Дирк, нанося суровые удары. "Эр ист Майн! Нюр Ихь! Майн!!!" Он плюнул на осторожность, забыл про защиту, он уничтожал врага, Линда никогда не видела столько ненависти на его лице. А затем… а затем Мытарь попал по нему. Дирка откинуло на полруты назад, он упал навзничь, выпуская меч… Орк заревел от восторга. Шагнул, занося топор, чтобы добить, но оступился и с воплем упал на колено. Ведь нога уже была изрублена в лохмотья. - Нюр Ихь… - прошипел Дитрих, борясь с болью и быстро поднимаясь. На его кирасе красовалась брутальная вмятина, но имперская сталь выдержала. - Дас шлехтер Копф! - в сердцах воскликнул Ларс, нервозно наблюдавший за боем. - Выродок, - прохрипел Мытарь, захлебываясь, но продолжая сжимать топор в замахе. - Нет, ты, - ухмыльнулся Дирк. Лицо было забрызгано грюнхаутской кровью. Он ощерился, его глаза горели гневом. Он был страшен и прекрасен одновременно. Не дожидаясь ответа, Дитрих резко подскочил к орку и размашистым ударом расколол его череп. А затем отрубил голову и еще пару раз глубоко всадил лангшверт, чтоб наверняка…
И лишь после этого, убедившись, что Мытарь мертв, пнув его сапогом, Дирк обернулся к сестре. - Идхен… - прошептал он, тяжело дыша после трудного боя. Его разрывало от чувств. От ярости, от радости, от горести, от ненависти… Наконец, он улыбнулся, отбросил меч и метнулся к ней, упал на колени, крепко обнял, прижал к липким от крови, холодным латам. - Дурочка ты наивная… Он целовал ее в щеки, целовал в лоб, потом снова прижимал к себе, потом ласково держал за голову и просто смотрел прямо в глаза. Он плакал со счастливой улыбкой на устах и болезненно сведенными бровями. - Что же они с тобой сделали… бедная… Куда ж ты поперлась?.. Ну куда?.. - шептал он, громко, не стыдясь слез, шмыгая носом. Снова прижал к себе, слегка покачивая сестру, будто ребеночка… Его товарищи отвернулись, отошли куда-то в лес. - Все будет хорошо… Я заберу тебя. Ты больше не увидишь орков. Никогда. Ты слышишь? Тебя больше никто в Этом Мире не посмеет тронуть, Идхен… Милостивые Боги, что же они с тобой сделали… Какая же ты наивная… В Даммию одна поехала. О чем ты думала? - Дирк расположил ее голову ровно напротив своей. Он был серьезен и строг. - О чем, скажи?
|
|
- Ой, ну... - эльфийка растерянно оглядела деревья. - Я не то, чтобы очень ладна со зверьми.... Они мне часто рады, но чтобы прогнать... Флёр плавно почесала свой растрепанный затылок, посмотрела на Иделинду и вдруг вскинула руки: - Конечно-конечно! Если ты настаиваешь, милая, как я могу тебе отказать?.. Постой мгновение... Придерживая цепь, чтобы избежать звона, девушка аккуратно скинула покрывало и поднялась. Свободной рукой она пыталась прикрыть живот, явно не ожидавший такого дубаря. Глянула на Сатира. Тот глянул на нее. Она улыбнулась. И резко отвернулась! - Нет-нет!.. Мне надо настроиться. Это непросто... Он не хочет уходить, потому что... любовь. Что же еще? Он очень любит тебя... Как же она делала?.. Кхм. И тут Флёр обернулась с неожиданно грозным выражением лица. Очень суровым. Жутковатым даже. Сатир тут же напрягся, перестал ластиться к Линде. - Ты что... думаешь, она хорошая? - строго спросила она коня. - А как по-твоему, из-за кого ты здесь? М? Кто тебя привел к этим жестоким оркам? Флёр подступила ближе. Конь отпрянул дальше. - Они тебя били. Прям по крупу. И носу. Больно. Знаешь, из-за кого? Сатир возмущенно топнул копытом. Словно он все понимал... но не хотел даже слушать такое! - Да-да. Из-за нее, - эльфийка указала пальцем на Иделинду. - Это твоя хозяйка такая злая, такая противная, мерзкая и подлая, что привела тебя к оркам! Флёр напоминала то ли ведьму из сказок, то ли графиню Кальтенбергскую, Линдину мать в дурном настроении. - Это она им сказала тебя бить! Ей нравится, когда тебе больно! Она тихо радуется, когда ты вопишь на весь лес. Потому что она не такая добрая, как ты себе воображал, нет, совсем нет... Шипящее воплощение Клотильды все подкрадывалось к перепуганному коню. Тот даже фыркнул, мотая мордой и топча густую траву. Флёр же выдавали только покрасневшие, слегка влажные глаза. - Твоя хозяйка хочет тебя убить. Каленым железом выжечь очи, - два тонких пальца потянулись к животному. - А потом пустить на паштет! Она тебя съест! Сатир аж отскочил на несколько шагов, ударившись крупом о клен. Как? Хозяйка? Его? Съесть?! - Целиком, - эльфийка надула щеки, выпучивая ярые глаза. - Хоп! И вуаля! Нет тебя! Но сначала тебя будут мучить орки... Долго-долго мучить... Конь безумно смотрел на Линду то одним, то другим глазом, хлестая себя хвостом по бокам. Странно, но он прекрасно понимал эльфийский. - Что же тебе, бедняжке, делать?.. Как спастись от такой страшной участи? - Флёр нагнулась к шварцпферду, до предела натягивая свою цепь. И громко прошипела на ухо: - Беги. Беги прочь! Беги скорее!!! И он поскакал. Метнулся по тропке, что проходила через лагерь. Вниз по пологому склону, топча копытами лесную подстилку. Линда разглядела меж стволов подножие холма, на котором стоял их лагерь, - там оканчивался лес и начиналась даммийская степь. А по опушке проходила дорога. К ней Сатир и несся галопом что было мочи, мелькая черным пятном... Убедившись, что конь все правильно понял, эльфийка обернулась с улыбкой на устах и слезами на глазах. Пожала плечами: - Лошади такие наивные. Оглядела орков, которые... все так же дрыхли, несмотря на гулкий топот Сатира, и добавила: - Давай обратно ложиться. Притворимся спящими, нас разбудят - скажем, что он, наверное, еще ночью сам отвязался...
|
От росы, прятавшейся в траве, очень быстро занемели ноги. Без объятий Флёр было гораздо холоднее... Но эльфийка не препятствовала Линде - наоборот с интересом следила за происходящим. Девушка взялась за бревно, попытавшись его подтащить поближе к Сатиру, но вредное полено уперлось сучками в землю. Графиня решила его с силой толкнуть, но ничего не вышло... И она поняла, насколько успела ослабнуть. Скорая усталость навалилась на нее тяжелым грузом. Ноги начало подкашивать, голова слегка закружилась, а руки... просто не могли. Не могли и все. Пришлось опуститься на колени, согнуться совсем низко, чтобы уменьшить рычаг до минимума и со всей дури обеими руками толкнуть. И еще раз. И ещ... Палец!!! Линда чуть не раскрошила собственные зубы, пытаясь не закричать. Повязка сорвалась, оголяя испачканный кровью уродливый обрубок. Рана еще не стянулась - такие раны долго заживают - и теперь она вновь засочилась синим. Но бревно сдвинулось. И теперь толкать его было проще, а ведь оставалось совсем немного. Главное, что слегка звякнувшая цепь никого не разбудила, и можно было продолжать. Дотянув до нужной точки, Иделинда поднялась, тщательно следя за цепью и всеми возможными звуками. Отсюда стало видно содержимое телеги - тюки с каким-то тряпьем, включавшим даже ее штаны, большой, почти пустой бурдюк, гигантский орочий топор, бутыли с пойлом и всякие грязные свертки да торчащие рукояти то ли инструментов, то ли оружия. Мытарь, шумно спавший у всего этого добра, сквозь сон почесал свой небольшой нос, размазав желтоватые сопли по щеке. Псина с Вахлаком самозабвенно дрыхли по другую сторону от Линды, у костра. Из-под собаковидного торчала рукоять тесака, а рядом с Вахлаком валялось его короткое копье на удивительно кривом древке. И четыре пустых бутыли. Но графиню в первую очередь интересовал ее конь - Сатир проснулся лишь тогда, когда она развязала поводья. Мутным взглядом посмотрел на нее, приходя в себя, хотел было всхрапнуть да потрясти затекшей башкой, зазвенев кольцами на удилах, но нет... Умный конь не произвел ни звука. Только еле слышное чавкание, когда принялся обцеловывать руку хозяйки. - Красивый, - прошептала Флёр, укутавшись в покрывало. - Благородный. Сильный. Они не понимают красоту животных. Они их только едят... Расстегнув ремни оголовья, Иделинда сняла его с Сатира, освобождая от последних оков. А затем хлопнула по крупу, чтобы тот уходил прочь. Прочь. На свободу. Куда-нибудь... Однако конь ее совсем не понял. Подставил нечесаную гриву под ее руки, ткнулся теплыми, бархатистыми губами в бок. И остался.
|
- Нет, это ты меня прости... Линда...Кальтенбергбург. Старая крепость со старым длинным названием. Старый камень, из которого сложены незыблемые стены. Прочные двери, запирающие вход и выход. Отсюда так просто не выйти. Нужно иметь ключ, нужно иметь специально выписанный аусвайс, нужно иметь право. Даже если ты здесь хозяйка. Даже если это - твой замок, твой дом. Так просто не выйти, так просто не сбежать... - Прости, Линда, прости... Милая... Линдетт, - она словно нехотя назвала ее так. Но назвала. Все ради последнего вздоха умирающей.Разве так выглядит Тот Мир? Как проклятый Кальтенбергбург? Она же ведь вырвалась, сбежала отсюда, почему опять вернулась? Почему опять сюда?.. Он пах отцом. Здесь все пахло отцом. Запах одноногого старого человека. Он впитался в эти стены, это было его место, он душил ее. Было очень жарко, она взмокла, хоть и была обнажена. Камень горячий, по нему больно ходить... Надо выйти прочь отсюда! Вот в ту комнату, скорее! Затем сюда! Черт! Все двери заперты. Западня. Она тщетно дергала ручки - дубовые доски, окованы сталью. Так просто не выйти. Сквозь замочные скважины шел свежий ветерок, будто маленький снежный мальчик дул в них с той стороны. Она опустилась на колено, посмотрела, что там? А там белый зимний лес. И избушка где-то вдалеке, в окнах горит свет, из пухлой трубы серым столбом валит дым. Но дверь не открыть, никак не открыть... Другая должна была пустить ее в высокие, холодные, бесстрастные горы. Свободные горы. Но и эта была заперта. Третья - в чей-то уютный дом, где на очаге грелся котел и приятно пах мясным бульоном. Четвертая дверь и вовсе даже не хотела показывать, что за ней: пряный мерцающий туман пестрой дымкой тянулся из скважины... Но там раздавался веселый звонкий смех. Какая-то задорная шутка прозвучала. Может, туда? Но дверь заперта, все закрыто. Она пошла в другую комнату - та же история. Где-то бушевала гроза, где-то бушевала жаркая битва. Но никуда не выйти. Ровно шестнадцать дверей в четырех комнатах. И лишь одна слегка дернулась от тщетных попыток ее отпереть, та, что со звездами, горящими в ночи. Но нет... нет, никак. А эта жара - она доканывала. Хотелось уже, черт подери, выйти. Хотелось сбежать, вырваться на волю, хоть какую-нибудь... - Линдетт, про нас забыли...Так горячо в груди. Нечем дышать. Она схватилась за шею, а там - железные оковы. Даже здесь, в царстве смерти, оковы. Неволя. Но ниже, под ошейником, у ключицы так печет, так больно, шайсе! Она аж застонала. Увидела зеркало на стене, бросилась к нему - что там, что? На мертвенно бледной коже краснел яркий вспухший ожог. Клеймо. На ней выжгли клеймо - "gottfern". Безбожница. Глава ЧетвертаяЛинда открыла глаза. Дернулась от боли. Сбросила с груди уголек, но он уже успел ожечь кожу. Прямо у ключицы. - Бать, гля, сучка-то жива! Дружный смех писклявых гоблинских глоток. - Кинь еще, - грубый голос Мытаря. - Чтоб заплясала. В Иделинду полетел второй уголек, но она его тут же отбросила. Был поздний жаркий душный вечер, достойный середины Хаса. Судя по деревьям, костру и распряженной телеге, они встали лагерем в каком-то лесу или рощице. Линда лежала на грязной вонючей тряпке, изорванной и изгаженной. В альне от нее спала Флёр, вроде живая и здоровая. Все те же цепи, все то же бревно, небрежно заброшенное в заросли крапивы. Следующий уголек пришлось вытряхивать из волос под громкий, насмешливый, наглый хохот грюнхаутов. Они чуть животы не надрывали. Скалили свои пасти желтозубые. Смотрели ей прямо в глаза и бросали еще. Доставали угли из костра веточкой, потом слюнявили тощие кривые пальцы, быстро хватали и кидались в девушку. Буряк, Вахлак и собакорожий Псина. - Харе, - буркнул Мытарь, вставая с земли. Он добродушно улыбался, будто действительно был рад видеть Иделинду живой. Медленно приблизился к ней и вместо приветствия сказал:
|
Хютеровы лучи падали лишь на гнилую стену комнаты. Они не дотягивались до Мытаря, будто бы не могли, будто не всесильны были Боги... Но разве это так? Разве сложно Заступнику заглянуть внутрь, разглядеть то, что творилось прямо у него под носом? Или он не хотел? Смотрел на все сквозь пальцы. И это тень от его мизинца накрыла жестокого орка.
- Ой, что же ты говоришь! - перепугалась эльфийка, отскакивая в угол комнаты. Мытарь напрягся. Мышцы вздулись, забугрились на щеках - он стиснул челюсти. Скрипнул зубами. Задела за живое, да... Лапища стиснула увесистую палку. Грюнхаут рванул вперед. Иделинда попыталась вскочить, метнуться в сторону, но монстр первым делом наступил на ее цепь. Ошейник вдавился в горло, чуть ли не опрокидывая девушку, она схватилась за стену и... Свист, удар и голую спину прожгло болью. Дыхание перехватило. Нет-нет, от такого не вскрикнешь, будто ребенок от ремня. Иделинда пошатнулась, ловя воздух руками... Шли мгновения, но боль не отступала, она накатывала с новой силой, пронзая кожу и мышцы. Терпи. Сейчас станет легче, ты сможешь вдохнуть и... Свист, удар и новая волна. Плечо, плечо... ПЛЕЧО! Она неловко упала, спутанная цепью. А может, он ее толкнул?.. Пол, стены, пыль... Нужен вдох, один вдох, но... Свист, удар. Снова спина. Он не жалел, бил насмерть. Так чужих бешеных коней бьют кнутом. Свист, удар... Свист, удар... Тишина. Иделинда вдохнула, сжимаясь и дрожа от боли на полу. Ни встать, ни толком лечь. И снова свист да глухой щелчок от тела. - Ты убьешь ее! - кричит Флёр. - Заткнись, шлюха! Злоба. Такая злоба в голосе, что Линда тут же поняла - он только начал. Орк пока лишь примерялся для настоящей бойни, он еще нескоро утолит свою беспричинную ненависть. Хтыщ! Она издала сжатый, скомканный стон. Он чудом влез меж невыносимых вспышек. Будто крик утопленника, рвущегося из пучины к заветному воздуху. Хтыщ! Кожа горела. Горела по-настоящему. Нет-нет, от крапивы она тихонечко жжется. Это чувство поглощало, захватывало разум и изгибало дугой. Она переставала думать, мысль застревала где-то меж лопаток, пытаясь залить это пламя, но тщетно... Хтыщ! Тщетно! Он продолжал бить! Хтыщ! - Остановись! Ее синий кончится! - Че? Но он и вправду остановился, даря такие ценные мгновения для того, чтобы вздохнуть, чтобы чуть расслабить сведенные мышцы, чтобы пережить, просто чтобы пережить... - У таких мало синего! Он кончается! Ты ее убьешь, Мытарь. Флёр вступилась за нее. - И убью. Она дерьмится. - Пожалуйста... - жалостливый всхлип. - Не убивай... Орк зарычал. Схватил Иделинду пальцами за ошейник и посадил на колени. Боль не позволяла распрямиться. Ее трясло и скручивало, но двигаться было еще больнее. Она падала в бездну, никуда не деться от му́ки. Линде бросили миску под ноги. Мясо выпало прямо на пыльный пол. - Жри. Это Кмет. Моих рук дело. И твоих. Флёр поперхнулась, хотя уже давно все проглотила. - Холопы жрут прошлого барина. Таков уклад Равнины. Жри, рабыня. - Умоляю тебя... - прошептала Флёр. Она тихо плакала в углу, в ужасе закрывая лицо ладонями.
|
Глава Третья
Вокруг царила черная, зыбкая, бесконечная пустота. Безмятежная и спокойная, холодная и мертвая. И в этом мире... нет, не в Этом, а в Том Мире - в нем горели звезды. Тысячи звезд, красивых и разных. Кто-то горел холодным белым пламенем, кто-то теплым желтым или даже вовсе рыжим, а кто-то - ярко-голубым. Кто-то был ярче, кто-то был тусклее. Кто-то собрался вместе, образуя целые плеяды, мириады и россыпи, а кто-то наоборот предпочел тихое уединение вдалеке от всех. И все, что они делали тысячи лет напролет, ёмко описывалось лишь одним словом: были. - Иделинда... То говорила с ней прекрасная юная дева, чьи волосы, не чувствуя своего веса, парили вокруг головы мерцающим свежим серебром. Она была бледна и холодна. Одета лишь в иссиня-черную невесомую накидку, на которой умещалась точная копия всего звездного неба - каким оно было, и каким оно будет. И каким могло быть. - Еще ни один смертный не смог их сосчитать, - задумчиво проговорила дева, разглядывая прекрасный ночной небосвод. - И ни один не сможет. Ведь их - бессчетное число... Дева неожиданно издала легкий смешок. Линда хотела задать ей вопрос, но проглотила язык, а без него получалось только нелепое мычание. - Каждая из них уникальна... И таит в себе тысячу тайн... А то и больше... Иделинда вгляделась в звезды - и ведь правда: они горели символами, словами, целыми фразами, чьими-то речами, опоясывающими их, кружащими и замыкающимися в бесконечную спираль, что уходила под поверхность, глубже и глубже, слой за слоем... Но девушка, сколько ни щурилась, не могла разглядеть ни единого символа, не могла прочесть и слова, даже у самой ближайшей звезды. А ведь все они до единой состояли из слов! - Мирумы, мирумы, мирумы... Все слова, написанные на всех арканах. Всех, Иделинда, а не только тех, которые известны смертным, - в голосе Бессмертной слышалась издевка. - Но вы видите лишь сияющие точки. И строите свои бесчисленные гипотезы. Вы собираете их в созведия, вы видите их строй, систему... взаимосвязь? Дева начертила пальчиком блистающие белые линии внутри одной группки звезд, соединив их в Созвездие Розы. - Но эта взаимосвязь известна лишь вам и выдумана вами, верно? Вы хотите представить в них... души. Как у вас. И не хотите, чтобы звезды были одинокими. Как вы. Две девушки встретились взглядом. Меж серебряных прядей еле заметно выступали ее острые уши... эльфийка? Или, скорее, Бессмертная, прикинувшаяся эльфийкой. - Однако, Иделинда, позволь, знаешь ли ты, что порой звезды покидают свои созвездия? - она вскинула одну из тонких, изящных бровей, сиявших нежно-молочным светом, и аккуратно подула на звездочку. А та - дернулась, полетела, понеслась с умопомрачительной скоростью. Так быстро, что за ней потянулся искристый хвост, как это бывает у всех комет. Но поскольку была она очень-очень далеко и пролететь ей было суждено тысячи и тысячи фернов, для Иделинды она лишь еле заметно ползла. И все же, спустя мгновения, а может быть, века, звездочка начала покидать Розу. Линии натянулись, истончились, превратившись в тонехонькие ниточки, а затем одна за другой с тоскливым звуком полопались. Последняя связь держалась отчаянно долго, но законы небосвода не знали милости. - Что с ней будет, спросишь ты? А бес его знает. Куда ветер подует, туда и полетит. То она и встретит. И такой она станет. Видишь? Ее тайны меняются, одна за другой - это уже совсем не та звезда, которая нам была известна раньше. Лишь путь из начала в конец подскажет нам ее происхождение... И может статься так, что, обратившись, она засияет пуще других. Может, она станет огромной, яркой и прекрасной. А может - потускнеет, вся скукожится, слипнется в комок и затаится где-то во мраке. А может... Дева послюнявила пальчики и, запросто дотянувшись до звездочки, потушила ее, будто свечку. И та бесследно исчезла, не оставив даже дымка. - А может статься и такое, - печально сказала Бессмертная. - И кто это заметит? Ведь она покинула родное созвездие, ведь о ней уже все и забыли. Только какой-нибудь седой и внимательный звездочет отметит сие событие скупой записью. Да и выкинет из головы как неинтересное явление. Она поджала губы и вовсе отвернулась от Иделинды. Прошлась из ниоткуда в никуда. Но затем вдруг резко обернулась: - Так к чему я это все? - огляделась, пытаясь вспомнить. Не вспомнила, хмыкнула и пожала плечами. - Просто мысли вслух... Не обращай внимания. Только помни главное: это я дую на звезды. Дева замолчала, давая осознать сказанное ею. А потом добавила с мрачной ухмылкой: - А на смертного дует только ветер в его голове.
***
Бес знает где и когда.
Все смешалось. Одно за другим, одно перед другим, и все одновременно. Что и когда - уже не понять. - Это я дую на звезды, - неустанно повторяла Бессмертная. - Твой лафатак гавно, - заявлял без остановки Кмет. - Жрите, суки, - все рычал собакоголовый монстр, бросая на пол перед Линдой деревянную миску. И этот грохот - миска падала с оглушительным громом, отдававшимся во всех углах черепной коробки графини. Звенел он там, гудел да трещал. И голова болела так, что хотелось взвыть, но даже на то мочи не было. Плохо. Очень дурно. Но она таки открыла глаза. А перед ней стояла все та же чертова миска с полупрожаренным-полуобгорелым мясом, квашеной капустой и куском хлеба. Вернее, хлеб выпал и, насыпав крошек, остался рядом на грязном дощатом полу. Все теперь было на грязном полу, даже сама Иделинда. А ведь голышом на нем было очень холодно. Околела б, если не странное одеяло, державшее ее за грудь. Но об этом не хотелось думать... это потом. - Я дую на звезды, - вот это сейчас. Запомнить, запомнить все. Это был сон?.. Да, сон. А вот Кмет - нет, не сон. Однако его хотелось забыть. Забыть, как он завопил от боли, когда она вонзила стекло ему в глазницу. Забыть, как он обхватил ее голову одной ладонью и как... и как она поняла, что это все. Неминуемая смерть. Невозможный, пробирающий до костей ужас. Забыть его! - Жрите, суки. Это чудовище принесло еду и ушло. Две миски. Одну ей, другую - одеялу. Звезды. Они были так прекрасны. Но эта зубосводящая боль, начинившая голову, неумолимо изгоняла сон из памяти...
Хютерово Светило уже взошло, выжигая яркий квадрат на обшарпанной стене комнаты. Комната была пуста - только Иделинда, одеяло, две миски и бревно, лежавшее с краю. Толстое такое сучковатое полено, обмазанное грязью. К нему крупными гвоздями прибили две железные пластины. К пластинам приковали две ржавые толстые цепи. Одна цепь тянулась к... ошейнику Иделинды. Другая - к одеялу. Она ощупала ошейник: кривой, ржавый, тяжелый, жмущий, со встроенным замком. Все. Не убежать. Такое бревно она протащит на десяток рут... за день. Орочья мысль - проста, но эффективна. Хотя, если ей поможет одеяло, то шансов будет больше. Поморщившись от головной боли, Иделинда слегка отпихнула того, кто обхватил ее во сне и прижался всем своим нагим телом. Обернулась, встретившись с мирно спящим девичьим лицом. Это была эльфийка. Худая, изможденная. Побитая, как и княжна. Ни запах еды, ни шевеления Линды ее не разбудили. Можно было спокойно съесть свою порцию, не боясь, что она проснется. А можно и обе. Ведь голод страшный одолел, никогда такого графиня не терпела...
|
Где-то в Даммии...Весна в этих землях была прекрасна. С каждым ферном небольшие полесья все чаще сменялись яркими и пестрыми лугами - они обступали дорогу с обеих сторон, кичась крупными, распустившимися цветками. Все это дело, взлелеянное Хютером в короткие грюннские дни, старательно обрабатывали шмели, осы, бабочки и прочие жуки. Луг жил своей жизнью, никто его не трогал, никаких гоблинов или, Боги упасите, орков. Сплошное, безбрежное царство Яффы, Богини Плодородия, испорченное, наверное, лишь этой извилистой старой дорогой, да самой Иделиндой. Казалось, что здесь вовсе не было никого. Нет, конечно, еще до полудня она вдалеке увидала пасущееся стадо овец, коз и немного коров, ведомое, судя по силуэту, гоблином. А еще по этой дороге навстречу графине ехал обоз, тоже с гоблинами - прямо в Штультдорф. Но Линда своевременно его заметила и отступила в так удачно подвернувшиеся высокие кусты сирени, чтобы избежать лишних неприятностей... А так - никого. Вот совсем. И никаких хуторов да деревень. Не считая той, у дубравы, сожженной орками дотла. Но сожгли ее очень давно, лет десять назад: обугленные бревна домов обратились в труху, в позабытые руины, среди которых уже почти ушедшие в грязь желтели людские кости. И то Линда их чудом разглядела под пологом высокой травы. В третьей четверти дня дорога пришла к развилке. Налево, на северо-восток или направо, на юго-восток. И хотя выбор был очевиден, девушка вдруг задумалась, что понятия не имела о местных дорогах. Куда она приведет? Вот эта, правая, уже поросшая и толком не хоженная. А если она и вовсе поворачивает назад, в Империю? Или направляется к другой деревне да заканчивается тупиком? К счастью, все ее сомнения развеял древний, по-настоящему древний путевой камень, почти целиком спрятавшийся в высокой траве. Старым стилем он говорил, что Линда приехала из Штультдорфа, налево дорога вела к некому Айненштадту, а направо - в Цвишенберг, куда нашей героине и было надобно. Вот только ни Цвишенберга, ни Айненштадта уже давно не существовало. Только их руины. Но направление верное. Новая дорога поначалу радовала Иделинду, поскольку ею действительно уже давно не пользовались. С каждым годом ароматные луга отбирали у нее по пальцу обратно, сужая до пары альнов, а то и меньше. Телеги здесь не ездили, только всадники и пешие путники ходили. Оно и к лучшему, верно? Меньше лишних встреч. Но когда Хютер начал потихоньку рдеть от праведного гнева, поневоле уступая свое место Бёзе, Царице Ночи, в мысли Иделинды закралась серьезная тревога. Ведь она надеялась переночевать в каком-нибудь поселении, а не прямо посреди поля. Однако дорога все виляла меж холмами и по холмам, веревесковые луга сменяли васильковые да никакими поселениями здесь и не пахло. Встретить бы хоть гоблина нерадивого, про ночевку спросить! Но ни тебе гоблинов, ни орков, ни троллей. Вообще никого. Даммия - страшное место. Перистые облака впитали в себя кровь багряного заката, словно вата. Сатир стал отбрасывать вперед и влево длиннющую пугающую черную тень. Обожравшиеся нектаром жуки уже принялись собираться на ночлег. А дорога все тянулась и тянулась... Вот почему в Векзл, месяц перед Грюном, в Империи не рекомендовали отправляться в путешествия. Когда дни еще короче - как вообще куда-то засветло добраться?! Да и куда? Куда вела эта дорога? До Цвишенберга-то, небось, еще не меньше сотни фернов! А что до него? Прогалины меж крутыми холмами мрачным эфиром заливала тень, и когда дорога спускалась вниз, Иделинда погружалась в серые сумерки. А потом - поднималась наверх, в предзакатный рыжий вечер. На самом деле, это было чертовски красиво, ей никогда еще не разрешалось вот так гулять по лугам на закате одной... Но все-таки стоило в какой-то момент остановиться на ночлег. И вот, когда путница пообещала себе добраться лишь до того высокого холма, откуда открывался, возможно, хороший вид и можно было заприметить какие-нибудь дома, будь они поблизости, а не окажись они - начать строить лагерь, Хютерово Светило вдруг пропало. Настали мрачные сумерки, тени исчезли и все стало серым. Только пушные облака в небе все еще горели жутковатым багрянцем. Но обещание - это обещание. Иделинда рисковала не успеть устроить лагерь затемно, однако азарт вместе с Хютером не потух. И она таки забралась на тот холм. И с того холма таки увидела таверну! Трехэтажную, старую, фахверковую - она горела тусклыми окнами в низине, обещая вкусный горячий ужин и более-менее мягкую постель, пахнущую мышами. Устремившись побыстрее вниз, она толком не разглядела ее (да и что разглядишь в такой темени-то), и только уже приблизившись вплотную, увидала, насколько та была ветхой. Деревянный каркас во многих местах прогнил, белые стены уже не были белыми, а в ночи казались вовсе черными. Черепица частично обвалилась, одно окно было попросту заколочено досками, да и маленькая пристроенная конюшня держалась на честном гоблинском слове. Сквозь дыры в ее стенах виднелись две спящие лошади. Оттуда несло неубранным навозом, а из самой таверны пахло пригоревшим мясом. Но зато пахло! Там кто-то был! А еще оттуда, со второго этажа слышались женские крики, будто бы несчастную девушку пытали... Ой, нет, кхм. Другое с ней делали, и ей просто слишком сильно нравилось. И мужчине тоже, если прислушаться. Поверх старой стальной, уже насквозь проржавевшей вывески была прибита доска с кривой надписью на орочьем: "чорнай двор". У входа на лавочке сидел сутулый гоблин, настолько грязный, что сливался с темными стенами. Зыркнув на Иделинду недобрыми желтыми глазками из-под широкополой шляпы, он прохрипел: - С тя, остроухий, дюжина медяков за вход. Обслуживать коня, судя по всему, "остроухий" должен был самостоятельно.
|
Глава Вторая
Второй день вторицы Грюна. Штультдорф.
Утро выдалось морозным. Ночи в Грюн были все еще длинными, и Линда встала чуть ли не затемно - может, оттого ее и знобило слегка. А может, от того, что ей сегодня предстояло. Это было совсем не как вчера: вчера она просто рванула, убежала без оглядки в какой-то суете и спешке. А сегодня уже было иначе - очень спокойно, мирно, тихо. Большая часть гостей таверны (и, следовательно, почти всех присутствовавших в Штультдорф) все еще спала после вчерашней попойки. А попойка была знатная: они горланили там, внизу, свои песни без умолку, стучали по столам и скамьям, даже пару драк устроили. Но, к счастью, как и обещал градоначальник, Иделинду никто не тронул. Ее вообще словно бы не заметили - местный сброд старательно отводил глаза, а трактирная девка мышкой принесла ей ужин да таз с чистой водой в комнату...
Теперь же рано поутру все спали. Даже привратный стражник. Девушку выпустил гоблин Куртц, за просто так помогший оседлать коня. Улыбнулся ей на прощание и молча закрыл ворота. И все. Город будто ее и не заметил. Конечно, это и к лучшему, но просто... необычно. Во всяком случае, для человека такого статуса. От ворот налево, вдоль стены вела небольшая тропка, огибавшая одну из башен. Оттуда должен был открыться вид на восток, на Даммию, и Линда решила сначала оглядеть дальнейший путь с этого высокого холма, а уже потом спуститься и... выбрать свою дорогу. Сверху прекрасно была видна развилка - либо назад, в Остландскую Империю, домой, либо вперед, на восток, в Даммию. Однако положенного по закону указателя не стояло, как будто бы... Даммии и вовсе не было, и никому туда ехать не надо. Хотя дорога-то была. Будь указатель, можно было б хоть узнать название ближайшего городка. Или деревни... или хутора какого-нибудь...
Обойдя, наконец, башню, Иделинда остановилась на небольшой вытоптанной площадочке - здесь явно часто бывали, чтобы просто полюбоваться на раскинувшуюся внизу красоту. На эти пестрые, расцветшие всеми красками луга. На эти небольшие прилески, чащицы, окутанные утренней дымкой, на узенькую Штульту, виляющую сред холмов блистящим на солнце шнурочком. Вид этот был хорош, но ничем не удивителен - такой в Грюн была и Империя. Обойди Штультдорф с другой стороны, и увидишь тоже самое, если не считать погорелой деревни внизу. А так... а так, та же страна. Только почему-то злая и жестокая, если верить всем имперцам поголовно. Там водились орки, гоблины и тролли. Там убивали просто так, а если было за что - убивали просто более жестоко. Там было только зло, черное, страшное, лихое, но... ничего подобного отсюда сверху видно не было. Вон, вдалеке на самом горазонте виднелись даже Брухи - горы, откуда в Даммию пришли зеленокожие. Но они не представляли из себя череду гигантских пепельно-серых вулканов, изрыгающих из своих расплавленных глоток удушающий смог. Нет, Брухи, оказывается, были приземистыми и сизо-голубыми. Очень даже симпатичными.
Единственное, что все-таки бросалось в глаза, и сильно отличало Даммию от Империи, было отсутствие пашен. В Райхе каждый такой вот уголочек сейчас был бы взъерошен плугом и засеян. А на востоке, судя по всему, земледелием никто не занимался - вместо полей цвели луга, что смотрелось куда интереснее... - Вид тут хорош, согласна. Линда аж дернулась от неожиданности. Слева от нее стояла зрелая женщина, пришедшая сюда совершенно бесшумно. Судя по скромной одежде и серому фартуку - местная служанка, кухарка какая-нибудь. Немолодая, но красивая, со строгим лицом и ровной, дворянской осанкой. Стройная, с крепкими руками и длинными темно-русыми волосами, собранными в самую аккуратную косу, которую Иделинда когда-либо видела. Женщина пришла сюда ни с чем, что было удивительно для служанки - она должна была либо принести что-то, либо унести, но в чем-то. Да и что она тут забыла? Женщина смотрела вдаль, слегка прищуря от утреннего солнца свои серые, безразличные глаза. - Ян просит Вас подняться к нему перед отъездом, - сказала она без какого-либо участия или интереса. - Там было еще много красивых и бесполезных слов, но лучше пущай сам их Вам говорит. А если не пойдете, то и вряд ли хотите их слышать.
-
Умеешь заинтриговать)
-
Ретроспективно.
|
Герр бургермайстер посмотрел на Иделинду... непонятным взглядом. Нет, не странным, необычным или каким-то двусмысленным. Девушка точно знала: он пытался этим взглядом что-то сказать, что-то очень важное! Но она совсем не могла понять, что именно. Самая близкая трактовка звучала как "Ты что творишь вообще, дура?.." Однако увязать ее с происходящим не удавалось. - О вивономии, - кивнул градоначальник после долгой паузы. - И о многом другом. Не увиливайте, фройляйн, Вы далеко не первая, кто пытается нам врать, сидя в этом самом кресле. - Однако есть другое кресло, пятью этажами ниже. Не такое мягкое, - недвусмысленно намекнул гауптманн. Вот его взгляд был ясен, словно первая аркана! Господин Гекнаттер явно хотел запереть Линду в темнице и пытать две седмицы напролет, пока она не испустит дух. А потом пытать дальше. - О да. Фройляйн, как говорят у нас в Штультдорфе - "Ветер подул не в Вашу сторону". И нас с Вами ждет очень долгий и, повторюсь, серьезный разговор. Капитан стражи, окрыленный этими идеями, сделал два шага вперед, но бургермайстер его остановил. - А куда это Вы собрались, герр гауптманн? - Начать допрос... - смутился тот, уже чуя подвох. - Я прекрасно знаю, как Вы допрашиваете. Она у Вас истечет кровью до полуночи. - Что за вздор?! - Вы часто переусердствуете! - Переусердствую?! - гауптманн мгновенно побраговел, всхлопывая ноздрями. - Да! Довольно мне Ваших раскаленных гвоздей! Здесь это делу не поможет. - Посмею напомнить, что я... - Что Вы! - ловко парировал бургермайстер. - Немедленно оставьте нас! Я сам допрошу задержанную. Красный от злости капитан нервно подкрутил свой правый ус. Трех шумных выдохов ему хватило, чтобы немного успокоиться и отступить. - Ах вот оно что... Все ясно, - покивал он самому себе. - Приятной... ночи. Герр бургермейстер. И Вам, фрау Вайнштайн, приятной... ночи. С герром бургермейстером. Пойдем, ребят. Развернувшись по-солдатски на каблуках, Гекнаттер резко вышел из кабинета. За ним последовала и его братия, с недружелюбными ухмылками оглядывая вроде бы спрятанный от посторонних бюст Иделинды. - Карл! - окликнул бургермайстер последнего. - Занеси сюда все вещи задержанной - мы их тщательно изучим. И если чего-то будет, по ее словам, не хватать, ты знаешь, что за этим последует. В ответ послышалось вялое "Слушаюсь, герр-бур-мейс" и дверь громко захлопнулась. Не менее, к слову, красный лицом градоначальник быстро подошел к ней и запер на ключ. Который он затем спрятал в каком-то кармашке под дублетом. Настала тишина. Только тяжелые затихающие шаги стражников, спускавшихся по лестнице.
Мужчина пристально смотрел на девушку, изучал ее. Взгляд его теперь ничего не выражал, кроме какого-то подозрительного любопытства. Он цокнул языком, покачал головой, вздохнул тяжело. - Боюсь, фройляйн, так просто я от Вас правды не добьюсь. Какие раскаленные гвозди... Да тут хоть Перчаткой Ордманна пытай! - бургермайстер усмехнулся. - Придется прибегнуть к одному древнему зелью... Коварному, но воистину великолепному. Он подошел к комоду за спиной Линды, открыл дверцу. Девушка обернулась в кресле, но за его пухлым силуэтом ничего не было видно. Послышался звон каких-то флаконов. С характерным звуком один был откупорен, а потом забулькала некая жидкость, по плотности схожая с водой... Герр бургермайстер резко обернулся, пряча емкость с зельем за спиной. На лице его появилась странная улыбка. Странная, потому что она была неуместно доброй, теплой, мягкой. Искусный актер - да, конечно. Но зачем? - Я хочу у Вас попросить прощения, - сказал он. - Но после случившейся оказии слов было бы недостаточно, а потому... Градоначальник протянул девушке старый серебряный кубок. Кажется, в нем было вино. - Винодельня дома д'Эгюий, одна из богатейших в де-Фруа. Сто восемьдесять шестой год. Стыдно признаваться, но это лучшее, что у меня есть, и чем я могу попробовать извиниться перед прекрасной фройляйн за... немыслимую грубость моих вахеров. К сожалению, благородных дам они видали лишь сквозь стекла в каретах и не представляют, что с таким хрупким созданием, как Вы, подобное обращение... невозможно! Он аж фыркнул от возмущения и отвернулся, чтобы и себе налить "дэгюийского". - И я бы приказал их выпороть при Вас же... или не при Вас, если зрелище зардевших мужских задов Вам противно... но, боюсь, все не так просто. Мне необходимо поддерживать в этих идиотах... Ммм! Вы чувствуете кедровые нотки? Великолепно! Так вот, отвлекся, простите. Мораль. Нужно поддерживать их мораль, боевой дух - мол, я тут дело делаю, раскрываю преступность, а не с милой демуазель целый вечер общаюсь. Иначе Гекнаттер меня сгрызет. И в конце концов... Он обошел кресло Иделинды и присел на письменный стол, отпивая вино. И если она хотела использовать этот момент, чтобы вставить слово, то все равно не успела б. - Простите за такой моветон, но демуазель! Помилуйте! Почему Вы перечили страже? Я видел, как Вы общаетесь - неужели в Вас нет и капельки благоразумия? Это ж твердолобые огрины. Только с алебардами. Чего еще от них ожидать? Ох... Но все-таки я обязан просить у Вас прощения. Конечно же, Вы ни в чем не повинны, это сплошное недоразумение - я лишь приказал передать Вам мое приглашение, но у герра Гекнаттера одни преступники в голове. Злобный безумец! Кошмарный человек. Мне пришлось подыграть. И... даже не представляю. Вы можете требовать. Требовать от старого дурака все, что Вам угодно. Я бы встал на колени! Поверьте! - бургермайстер в неистовстве двинулся вперед, но резко остановился. - Но я боюсь, что Вас подобный экспромт с моей стороны лишь сильнее напугает... Вид у него был по-настоящему жалостливый, будто герру бургермайстеру переночевать было негде.
|
Зильберн привлек все внимание стражника. Он пристально, серьезно посмотрел в глаза Идисбурге Вайнштайн, и о чем-то конкретно задумался. Казалось, он полностью протрезвел. Медленно, молча достал свой пухлый кошель, высыпал на руку часть монет, отыскал там пять медяков и положил на стол, глядя на гоблина. Тот молниеносным движением забрал их себе. Мужик затянул тесемки кошелька и убрал его... но поймал вдруг взгляд девушки. Она хотела сдачу. Он это понял. Еле заметно поднял бровь, мол, "ну если ты настаиваешь". Снова достал кошель, набрал пять медяков и положил их на стол, кивнув Иделинде. Та забрала их и, не произнеся лишних слов, удалилась вместе с гоблином и конем.
Штультдорф внутри представлял из себя небольшой двор, обстроенный домами со всех сторон. Слева нависала трехэтажная таверна. Впереди, судя по вывескам, расположились какие-то лавки - сапожника, вагенмейстера и еще чья-то, а справа - большая конюшня. В общем, огромный постоялый двор, окруженный крепкими стенами и четырьмя башнями, где жил гарнизон и, наверное, бургермейстер. Однако туда Иделинде точно было не надо: она хотела для начала проследить, хорошо ли Сатиру будет в конюшне, а затем в таверну. Ночь проспать, а на утро прочь отсюда...
Конюх оказался добрым дядькой по имени Лютер. Породистый черный скаковой жеребец ему очень понравился - не каждый день к нему на таких лошадях приезжали - он его тут же принялся расседлать, осыпать комплиментами и обещать коня расчесать, напоить да покормить. Судя по всему, Сатир оставался в хороших руках. Затем вместе с Куртцем, который с гордостью и трудом нес седельные сумки госпожи, они пересекли двор и вошли в таверну с неинтересным названием. Что-то вроде "Таверна Штультдорфа" - Ида даже не запомнила. В главной зале, набитой разномастными посетителями, стоял гул от десятков голосов, и появление девушки, кажется, вовсе никто и не заметил. Кого здесь только не было! И пузатые купцы, и грязные работяги, и пара имперских солдат, и очередные гоблины. Слава Орднунгу, обошлось без орков. Однако среди зеленокожих был один особливо богатый - с серебряными перстнями да в дорогом расшитом кавтане. Правда, слегка великоватом... Гоблин-купец? Значит, слухи о Штультдорфе точно не были преувеличены. В Грюн начинался торговый сезон. Скорее всего, этот гоблин приехал за партией имперской зимней соболиной пушнины, чтобы продать ее втридорога где-нибудь на юге, за Биргенским Хребтом. В зале было сильно накурено, воняло потом, отрыжкой, биром и жареной свининой. Последнего очень хотелось, но ни трактирщика, ни какой-нибудь трактирной девки не наблюдалось... а потому Иделинда просто села за ближайший небольшой столик в уголке, решив подождать. Куртц проследовал за ней, аккуратно уложил сумки на соседний табурет и встал рядышком, стараясь оставаться незаметным. Из него вышел бы неплохой слуга, не будь он зеленокожим.
И все-таки, утверждать, что Иду никто не заметил, было бы преувеличением. Один мужик, солидного достатка, но явно неблагородного происхождения, в бежевой куртке и со швертом на боку, пристально, можно сказать, неприличным образом разглядывал девушку. Ситуацию ухудшало то, что он сидел прямо за соседним столиком и смотрел чуть ли не в упор. Свою загадочную ухмылку он прятал в густые черные усы и бороду, в которых помимо ухмылки можно было еще обнаружить крошки хлеба и пару кусочков той самой жареной свинины... Внезапно дверь с улицы открылась и в зал вошли солдаты. В мгновение ока воцарилась тишина. Среди них был и привратный стражник, забравший зильберн. Он быстро нашел Иделинду и указал на нее пальцем. Их командир, которого можно было отличить по кирасе и великолепным длиннющим усам, кивнул и гулкими шагами приблизился к столику госпожи фон Кальтенберг. Двое других стражников (виду пострашнее да понеопрятнее) встали по бокам у него, стараясь не задевать потолочные балки алебардами. Куртц куда-то испарился. - Фрау Вайнштайн, - грозно начал командир. Взгляд его пылал от воодушевления. - Именем Святейшего Императора Зигфрида Одиннадцатого! Извольте незамедлительно проследовать с нами к господину бюргермейстеру - он имеет к Вам пренеприятный разговор. На несколько мгновений стражник замолчал (наверное, он был главой гарнизона), предоставляя девушке возможность осознать всю серьезность ситуации. А затем продолжил чуть тише, но не менее сурово, высекая слова, будто искры из огнива: - А также будьте добры предоставить в распоряжение стражи Штультдорфа Ваше оружие и предъявить мне аусвайс гражданина Остландской Империи.
|
- "Cделать так, чтобы я получила ответ от кого-то другого", - повторил Тайна, будто бы объясняя этим все на свете. Выглядел он абсолютно невозмутимо и неестественно расслабленно. Хотя сказанные Тарой слова все-таки заставили его слегка подвинуться в кресле... Когда пауза обдумывания превратилась в непонимающее молчание, менестрель счел нужным пояснить: - Именно что. - Что "именно что"?! - не выдержал гном. - Чего уселся-то? - Она должна получить ответ. А я - сделать так, чтобы это случилось, - начал разжевывать Тайна. - Ну так иди и сделай! - воскликнул Феанор. - Уважаемый Искатель не сказала, что я должен пойти к Королеве и получить ответ, ведь так? - Да, но ты должен его добыть! Таким способом! - продолжил напирать мельтиец. - Нет. Я должен "сделать так". - Ну и?! - Кто сказал, что я прямо сейчас не "делаю так"? - Тайна меланхолично поднял бровь и даже шевельнул пальцами. - Ты нигвоздя не делаешь, - заметил Судья. - Не всегда дело требует дела, - легко парировал оракул, пожав плечами. - Да и я знаю, что Королева сейчас никому ничего рассказывать не станет... - Откуда?! - Феанор был зол. - Ты видишь ее? Что она сейчас делает!? Может, они там тий пьют! Гном усмехнулся. Тайна покачал головой: - Я должен "сделать так". Я "делаю так". Что такое "так" вы вообще знаете?.. Мельтиец сжал кулаки и тихо зарычал, а Судья неожиданно встал, подошел к креслу менестреля и медленно наклонился к нему, оперевшись на подлокотники. - Ты. Сейчас же. Пойдешь к Королеве. И все выяснишь, - со стальным спокойствием произнес он. Но звучало это так, как если бы в руках его был огромный бердыш. И топор впридачу. - Но она же там..! - Это не предложение. Это приказ. - Ты не даешь мне встать... - А ты протиснись. - Как? - Так. Ты же знаешь, что такое "так". Феанор гулко заржал, а несчастный придворный менестрель вынужден был перетечь через спинку кресла на пол, а затем, поднявшись и бросив обиженный взгляд, отправиться на второй этаж. - Никогда не получалось управляться с оракулами, - хмыкнул Любовник, когда тот ушел. - А с ними надо жестко порой, - ответил гном, вернувшийся к креслу и "нагрылю". - Я так не могу, - смутился эльф, занявший место Тайны. - Мельтиец не умеет надавить? - удивился Тронд. - Ты два лета назад на моих глазах покалечил одного люда. - Он приставал к моей девушке! - воскликнул Феанор. - Я что, должен такое терпеть?! - Я не говорю, что должен терпеть. Но если ты можешь побить, то можешь и надавить. - Могу. Но только когда кто-то вторгся "на мои земли". А Лин... тьфу ты! А Тайна меня не трогал. Нельзя же принуждать живое безобидное существо помимо его воли. - Еще как можно. Нужно. Любое государство на этом строится. - Может быть гномье. Но не эльфийское! Мы хотя бы не держим смертных в рабстве! - Трэллы сами в этом виноваты. - Но это рабство! Вы бы еще их в цепи заковывали! Судья ухмыльнулся, глядя на бурлящую реторту. - Кого-то и заковываем. - Отвратительно! - Зато справедливо, - ответил Тронд, ни на мгновение не сомневавшийся в своей правоте. Впрочем, ордманны - а гном был наитипичнейшим из них - редко сомневались в своей правоте. Для них все в Этом Мире делилось на правду и неправду. Всего два варианта, что для истианки вроде Тары было немыслимо. Отвлекшись от их спора, она задумчиво уставилась на шипящий нагрыль. Вряд ли Тайна вернется так быстро - значит, была парочка тидов, чтобы просто поразмыслить. Тем более, что на нее так резко навалилась усталось: уже давно прошла середина ночи, если течение времени никто не останавливал, а встала она сегодня рано. Сначала ходила по делам, потом угодила сюда, поела, сыграла в пьесе, потанцевала, переоделась, перепугалась несколько раз и напилась - непростой вышел день... Тара немного замерзла и невольно сжалась в кресле. Гроза на улице поуспокоилась - теперь по крыше тихо и бесстрастно постукивал легкий дождь. Гром было еле слышно, а ветер уже толком и не дул. Помимо непогоды откуда-то из храма были слышны сладкие женские стоны. Совсем тихо... Из другого места - стоны погромче, крики. То ли ей было больно, то ли так хорошо, что чуть ли не больно... Мужской возбужденный голос. Ольфрик? Он же ведь ушел вместе с бесом. И страстные стоны оттуда же! Они?.. Но другой голос казался таким женским... Ничего не понятно. Все сливалось воедино, а мысли растекались вовне. В зале остались только волшебница, гном и мельтиец. Последние два спорили уже о том, можно ли повалить орка выстрелом из ружья. Альтарина слышала об этих пороховых трубках, производимых мастерами Ппфара - технически сложные, дорогие, громкие, невероятно косые и опасные (в основном для самого стрельца). Ее же разум вернулся к тому сну, который она видела перед Гроссенвальдом, и который еще несколько раз посещал Тару после. Бесконечные коридоры с запертыми дверьми. Десятки, сотни замочных скважин, сквозь которые она могла разглядеть множество комнат, залов и даже... миров. Полки с книгами, лаборатории, древние храмы, великие артефакты из прошлого, поля, горы, небеса - и все это было под замком. У нее имелись отмычки. Она пыталась открыть хоть один, но тщетно. Слишком сложные для нее, восьмиколенчатые или вообще двухфазные. Ничего не подходило, тонкие спицы ломались, пальцы болели от попыток провернуть замковую коробку, но никак. Никак. Никак! - Неведомое дороже познанного... - твердил голос. - Невиданное важнее знакомого... Отмычка в виде крючка все никак не могла запециться за ступицу в замке. Ну же! Нет, она соскакивала, стираясь все сильнее и сильнее. А потом и вовсе сломалась. Возненавидев эти чертовы замки, Тара схватилась за ручку и просто дернула. Еще раз, и еще. С силой, с криком, она начала выламывать долбанную дверь, уперлась ногой в стену, потянула, зарычала, но замок не поддался. Бесполезно. Бессмысленно. Никак. Одни запертые двери. - Ничто и никогда не делается для того, что уже найдено... Ты же ведь все еще хочешь найти ключ к шкатулке?.. Выплеснув всю злость на несчастную дубовую дверь, обитую железом, которой было глубокого наплевать на чувства Тары - ее бы и орк не выломал - истианка успокоилась и снова взялась за отмычки, присев на колено и попытавшись рассмотреть замок изнутри. Нужен другой крючок. И надавить еще надо на третий рычажок. И на пятый тоже. Причем одновременно! И провернуть! Штернлозе нахт! У нее только две руки! Внезапно по ту сторону замочной скважины показалась уродливая крысиная морда, с любопытством посмотревшая на Тару. Затем в отверстие влезла чужая отмычка и аккуратно вдавила пятый рычажок. С трепетом волшебница провернула замок - тот прощелкал трижды и дверь отворилась. Руки дрожали, ноги подгибались. Крыса попытается ее убить? Но нет. Она куда-то сбежала. А перед девушкой предстал огромный идеально восьмиугольный зал с малахитовыми стенами. Они были исписаны серебряной краской - тысячи слов, целые трактаты, схемы, чертежи, гравюры! Годы, чтобы просто изучить! Десятки лет - чтобы понять! Тара шагнула вперед, но чья-то рука сзади схватила ее за плечо. Прямо рядом с шеей. Нежно коснулась щеки... Девушка резко обернулась, но ничего не увидела, ведь ее глаза были закрыты. Спешно открыв их, она увидела Любовника все в той же маске и зал Ланта все в той же полутьме ночи. - Просыпайся, - улыбнулся эльф. - Ритуал сейчас начнется. Нас все ждут. Тара оглянулась: они были одни, если не считать такого же сонно парящего светлячка. Никаких стонов, дождя практически не было слышно. Кто-то укутал ее в одеяло, пока она спала. А еще... а еще кто-то выпил из ее чарки бренну.
Из Алтарной прогнали всех светлячков. Вместо них стояло три свечи, благодаря которым можно было разглядеть сам алтарь - великолепную статую великолепной Мьелит - и теряющиеся очертания присутствующих. Потолок здесь был очень высоким, судя по эху: наверное, как и в Главном Зале, он упирался в саму крышу. Начиная буквально с семи альнов, над головой черным мороком сгустилась тьма. Но если долго в нее вглядываться, начинало казаться, что по ней яркими искорками пробегали маленькие звездочки. А если вглядываться еще дольше, то становилось понятно, что это не кажется, и здесь их поселились целые мириады. Наблюдатели уселись на полу неровным полукругом в небольшом отдалении от Мельты. Перед ними и меж ними были расставлены серебряные блюда с фруктами, орехами и сыром. Кувшины с вином и бренной, кубки. В воздухе витала дымка от зажженных ароматных курений, а слух наполняло чье-то красивое женское тихое пение, легкий стук гулкого барабана, да ласковый шепот. В центре прямо перед небольшим возвышением, на котором стояла статуя, Киор с Молчанием постелили большую оленью шкуру. Совсем новую - с идеальным коротковорсым мехом. Она даже пахла этим самым оленем, а не дубильными составами: Брунгильда дала Волку ее понюхать. Будто бы шкуру сняли только сегодня, будто бы она была еще теплой...
Подготавливая зал к ритуалу, Молчание все время весело, но приглушенно хихикала, издеваясь над хольдом - то одеяло ему на голову накинет, то яблоко в живот бросит. Но под конец она стала серьезной, потому что нужно было Киора раздеть по пояс. Они сняли кольчугу с рубахой, и Брунгильда снова тревожно нахмурилась. Докоснулась с опаской до знака ворона, присмотрелась к нему, а потом резко отдернула руку, будто обожглась... Но ничего. Скоро он должен будет от этого избавиться. - Мне тоже она неприятна, - кивнула подошедшая Мученица, у которой в руках была длинная толстая веревка. Она ее положила к ногам Мьелит. - Тебе нужно будет связать руки. Для безопасности. Тебе нельзя вмешиваться в ритуал, но ты можешь... не удержаться. Ливинн подмигнула, улыбнувшись, и с намеком кивнула в сторону Молчания. - Я бы вряд ли удержалась! Но ты можешь отказаться, конечно же. Кому-то это слишком неприятно, кому-то просто страшно... - эльфийка пожала плечиками, ничуть не скрытыми ее легким белым платьем. - Но если ты прервешь ритуал, то все действительно будет плохо. Так что я бы согласилась... - Когда бы ты от этого отказалась! - воскликнул вошедший Безумец, за которым следовала уже не такая мрачная Хозяйка Игры. Мученица звонко рассмеялась, а затем добавила для Хранителя: - Королеве это тоже понравится! Можешь ей таким образом сделать приятное за... оказываемую услугу. Но это потом! А сейчас мы покажем тебе то, от чего нужно будет удержаться! Помоги мне. И они вместе с Волком сняли с Молчания платье. А затем и исподнее, полностью оголив девушку прямо у всех на глазах. Правда, никого из присутствующих - а запаздывали только Феанор, Тара и сама Мельнанет - это ничуть не смутило. Брунгильда без капли стеснения приняла изящную позу, красуясь перед Киором и... надо признать, она была хороша собой. Ни на палец не уступала эльфийкам. А может, и опережала. Мученица театральным жестом представила ее зрителям, к которым только что присоединились Тара с Любовником, и продолжила: - Не тревожься, в определенный момент тебе скажут, что можно. Но в определенный! А лучше, давай свои руки... И она подняла веревку.
Феанор сразу же отвел Альтарину к самому краю полукруга, ближайшему к выходу, аккуратно постелил одеяло, сел и предложил присоединиться. Совершенно невзначай эльф приобнял девушку, что оказалось кстати, поскольку ее снова немного знобило. Тара вгляделась во тьму, выискивая Тайну. В центре зала на оленьей шкуре стояли, беседуя, голый по пояс Волк, полностью нагая Молчание и переодевшаяся в слегка откровенное платье Ливинн. Все остальные сидели в отдалении парами. Судья и повеселевшая Хозяйка Игры курили свою реторту, от которой пахло... дёгтем?! Или чем-то похуже. Мирри и Охотницу было почти не разглядеть - они тихо шептались и сидели как-то слишком близко друг к другу. А вот и Безумец с Тайной! Они расположились в самом дальнем конце полукруга и что-то жарко обсуждали, не замечая Альтарину. А еще здесь были Ольфрик со Сказкой. Она сидела прямо сзади него, обняв и прижавшись. Они, кажется, ели крупные орехи. Вернее, это было больше похоже на жестковатые фрукты, по вкусу напоминавшие виноград и мед одновременно. А еще следопыт подозревал, что они были предназначены не для чревоугодного удовольствия, а для... другого удовольствия. Иначе то, что творилось с его телом было сложно объяснить. Или, может, Гвилвилет была так хороша, что в йорднуре проснулась молодость? Или, скорее, так страстна. Несмотря на то, что уже случилось, она опять хотела его. Это было очевидно - по желающим движениям, по томительному голосу, по частому дыханию и легким покусываниям ушей. А еще, конечно же, по наглой руке, свободной от угощения Ольфрика этими вкусными штуками. Но что тут поделаешь?.. Следопыту давно не было так хорошо. И не только потому, что он давно не был с дамой. В этот раз было... жарко. Сильно. Со всей дури, если так можно было выразиться про подобное действо. И ему хотелось еще. Если б не этот чертов ритуал! Внутри было тепло. Эта приятная теплая усталость, напоминающая о том, какое угодное Мельте дело было сделано. И это состояние, когда напряженная жажда и накал спадают, заменяясь нежной расслабленностью, затянувшейся истомой, да постепенно нарастающим желанием. Мягкая нега. Ласковое... бытие. Ольфрик не был менестрелем, чтобы все это нормально описать. Неожиданно Гвилвилет убрала свои руки и быстро поднялась, вышла на оленью шкуру, привлекая к себе внимание. Пока готовилась Алтарная, они успели переодеться (вернее, просто одеться): Сказка надела свое нежно-голубое платье, забыв про исподнее, а следопыту достались полупрозрачные светло-серые шелковые шаровары, державшиеся на одном шнурке и добром слове. - Раз уж почти все собрались, я хочу произнести речь, - громко произнесла Гвил, заставив присутствующих замолчать. - Я пообещала Палачу рассказать о том, кто такие наши сегодняшние гости, но мне показалось некрасивым представлять их втихаря, за их спиной. Да и они столь прекрасны, что об этом должно объявлять во всеуслышанье! Сказка мелодично рассмеялась тем самым волшебным смехом. Она была самим очарованием. - Правда, я тем самым порушу их хитрость - но что поделать. Тем более, что они и сами, наверное, уже устали от этой шутки. - Ты не права, от нее устать невозможно! - воскликнул бес. Все засмеялись. - Ну тогда я расскажу вопреки твоему удовольствию! - Сказка мило показала язык Безумцу. - Итак. Наш Мьельте Лант Что-в-Акерплатце сегодня в очередной раз посетил несравненный и по моему скромному мнению лучший во всем Среднеполье Бродячий Театр Тетушки Гро! Все разом запплодировали, вынудив Хозяйку Игры встать и благодарно поклониться. - Но начну я с другой персоны! - Гвил изысканным жестом указала на Тайну. - Нежный голос, прекрасные стихи, мастерское владение лютней и утонченнейшая актерская игра. Позвольте вам представить... называть имена же можно, да? Отлично! Позвольте вам представить Орэлинда Лиловоокого! Тайна, я влюблена в твои глаза, ты знаешь! Это один из известнейших менестрелей с побережья Моря Раздора, не так давно присоединившийся к их театру. Но каков он актер! Я искренне обожаю всех его персонажей - одно удовольствие наблюдать за ними! И, конечно же, он один из величайших оракулов нынешнего времени... - Не привирай, - возразил Судья. - Ну, он будет. Я уверена, будет! - Во всяком случае, он это уже прозрел! - захохотал Безумец. - А это - лучший известный мне исполнитель женских ролей! Мориэст! Ты всегда это делаешь блестяще! - Не лучше Тайны, - не согласился бес. - Его нежный голосок я не смогу переплюнуть! - Зато ты это делаешь с такой любовью! - парировал Линди. - Пха! Мне все равно с тобой не сравниться - ты словно бы создан для этого! - Сегодня в роли Матери ты был великолепен... - Это потому что какая-то сволочь опоздала на пьесу! - Я зашивал платье! - Мальчики, хватит! - гаркнула Хозяйка Игры. - Дайте Сказке договорить! - Спасибо! - подхватила Гвилвилет. - Следующим я хочу вам представить Тронда. Просто Тронда. - Я не просто Тронд! - Но не для меня! - улыбнулась эльфийка. - Сложно представить этого сурового воина в прошлом на работе актером. Но он не то, чтобы неплох, он великолепен! - Я играю стражников и палачей. И вообще я по хозяйству, не слушайте ее. - Ты так их играешь, что во время казни я серьезно боюсь, что ты отрубишь голову! - А я бы серьезно кому-то отрубил! - И вообще: это самый интересный гном, что мне доводилось встретить. И к тому же удивительно добрый. Вы не представляете, сколько раз он помогал мне и Ланту! Мне сложно вам объяснить, что это за дворф. Ну а теперь она. Перед вами великолепная, мудрая, утонченная и донельзя мною любимая хозяйка театра - Икхиэлла! О ее прекрасных сторонах можно говорить вечно: Верховная Жрица Квиллисхи, чего достичь непросто, искуснеший маг-иллюзионист, руководитель, повторюсь, лучшего театра, а также актриса всех его первых ролей! Блистательная актриса - я иначе выразиться и не могу! - Прекрати! - весело возмутилась демонесса, но это было бесполезно. - Это все - чистейшая правда! Я прямо сегодня днем в этом убедилась, когда вы играли на Трактирной Площади. Вы вообще такие молодцы, что даете бесплатные выступления для толпы - это отдельная песня. Акерплатц там должен памятник в вашу честь поставить. - Слушай, мы обычный бродячий театр, - засмущалась Икхиэлла. - Таких много. Мы стараемся, вот и получается ничего так... - А еще ты самая скромная темная эльфийка, что я знаю! - Будто бы ты часто гримуад видишь. Тем более, рогатых. - Я была в Оре-ле-Гри. Я серьезно. Я невероятно рада вас всех здесь сегодня видеть. И наших новых гостей - тоже! - Ты половину пропустила! - возмутился Феанор. - Я наблюдала... из-за угла. В общем, я закончила свой Танец. Всем спасибо за внимание. Палач - твой Танец будет после ритуала. И эльфийка грациозно вернулась к тому же месту и тому же занятию.
|
Икхиэлла кровожадно улыбалась, словно бы впитывая слова Безумца, наслаждаясь ими. Внимательно провожая его взглядом, она облизнулась и добавила лишь: - Зато теперь я знаю, как пахнет твоя ярость.
Почти Тара прижалась к настоящей Таре сильнее, укуталась в "его" объятиях, тихо и робко. Ученица волшебника почувствовала, как та дрожит под ее ладонями, как сжимается от страха, а затем вновь поднимает на Любовника влажные большущие глаза. - Закон о Секретной Комнате? Не было никакого закона. Просто Король пообещал смерть тому, кто в нее сунется без его спроса... Даже мне. И все об этом знали. И Служанка пошла, ради нас с тобой, понимаешь? Эве-Люн грустно опустила взгляд. А затем вдруг усмехнулась: - Конечно же, Король позволяет самому себе в нее входить... Иначе зачем вообще такая комната нужна? Ее руки нежно гладили Любовника по обтягивающему плотному костюму, задевая пряжки и прохаживаясь по шнуровкам. Хотелось сильнее. Хотелось, чтобы она гладила сильнее - не хватало... Этого было недостаточно! С напором! Надо жестче! Костюм был слишком пл... Странные, будто бы навязанные, мысли Тары прервались: Эве-Люн, кажется, услышала их и ощутимо прошлась рукой по боку Любовника. От ягодицы и до самой подмышки, уйдя затем на лопатку. Это было... великолепно! Хотелось еще. И много. И сильно! - Поговори с ней, любимый, - раздался в ухе влажный шепот. - Я боюсь ей посмотреть в глаза...
Веревка была натянута от перил и до перил поперек зала. Высота - не меньше семи альнов*. Внизу лежали пышные ковры, которые могли смягчить падение. Это было хорошо, не каменный пол. Но семь альнов, охотник, это не шутки. С такой высоты ломают кости, дробят хребет и сворачивают шеи. А можно отделаться лишь подвернутой лодыжкой. Как повезет. Служанка, крича снизу: - Не томи нас, Вдова! Ступай! Молчание принялась интенсивно бить в барабан. Быстрый, яростный, ускоряющийся ритм. Ее поддержал и Тайна своею лютней. - Квиллисхи Ирнат! - воскликнула радостная Хозяйка Игры, схватив со стола бубен и принявшись с ним кружить. Вепрь схватил Охотницу за руку и тоже потянул за собой танцевать. Король: - Не гневай меня! - Иди! - Давай! - Наказание! И пьяный Ольфрик ступил на тонкий плохо натянутый канат. Еще шаг - и теперь он над пропастью. Мышцы напряглись, руки непроизвольно разошлись в стороны, пытаясь нащупать баланс. То, что костюм на стопах отделял большие пальцы от остальных, сейчас очень помогало "Безумцу". Случайно соскользнуть вряд ли получится. Еще шаг. Это было невероятно трудно. Голова не соображала, что делает, каким-то Йордовым чудом ему удавалось вовремя взмахнуть руками, изогнуться или сделать что-то еще, чтобы не упасть. И это только два шага! А здесь их больше десятка! - Вы слышите, как разбушевалась гроза?! Вы слышите, как пропитался воздух ее запахом?! Она здесь! Она смотрит на нас! - восклицала вконец обезумевшая Верховная Жрица, вытанцовывая с бубном по коврам вместе с остальными. Прямо под Ольфриком. Они беззаботно танцевали внизу, а он все силился улучить момент, чтобы сделать третий напряженный шаг. Тайна и Молчание присоединились к пляскам. Мелодия заводила, ритм звучал все громче. "Безумец" и не заметил, как сделал еще два шага, оказавшись почти посредине зала. Но здесь канат уже ничто не удерживало - он мог легко вильнуть далеко в сторону, и все. Палач, с плохо скрываемым смехом: - Она же упадет! А если она погибнет?! Они с Хранителем только спустились вниз. Король: - Значит, таков ее удел! Палач: - Нет! Постойте! Надо... надо натянуть одеяло! Он быстро нашел какую-то зеленую ткань, всучил в руки Волку. И прокричал: - Натяни! Натяни! Служанка, возмущенно: - Что-то скучно! Ваше Величество, а может, добавить стрел? Стрелы любое зрелище делают интереснее. Ливинн, если это была Ливинн (во всяком случае, выглядела она как Ливинн), зло посмотрела на Вдову, отчаянно махавшую руками на канате в воздухе. Месть, это была ее месть! Король: - Великолепная идея! Охотница! Возьми лук и сорви с нее шаль стрелой! Охотница: - Что? Эленвэ, которая вроде была за Охотницу, судя по маске, кажется, совсем не поняла, о чем идет речь. Служанка, показывая руками для очевидности: - Шаль! Стрелой! Охотница, растерянно: - Но я не умею стрелять... Служанка, с искренним удивлением: - Как это так? Не ты ли на наших глазах подстрелила Вепря? Вепрь: - О да! Он протянул Охотнице лук и колчан с настоящими стрелами. А та: - Но... это была не я... я была Ве... Вепрь, складывая ее пухлые пальчики вокруг лука: - Ты - Охотница. Король, приказным тоном: - Стреляй! Охотница, неуверенно: - Но я... Служанка, с нажимом: - Стреляй! И Охотница послушалась, неумело натягивая лук, будто бы впервые держала его в руках. Она тряслась от страха. Прицелилась. Музыка прекратилась. Все остановили танец, хватаясь за одеяло, чтобы поймать Вдову, которую должны были сейчас застрелить. А та попыталась сделать еще шаг по канату, но чуть не упала. - Стреляй! - Нет... - Что значит "нет"?! Охотница, твердо: - Я не буду стрелять... Она опустила лук и робко протянула его Вепрю: - Я... я могу убить его... Я не умею стрелять... Это какое-то безу... Молния и мощный гром перебили ее. С треском вылетело еще одно окно. Охотница с ужасом подняла взгляд наверх: -Нет... Ты... Я ненавижу тебя! Она кричала отчаянно, с надрывом, туда - в потолок, грозовым тучам: - Я ненавижу тебя, ты слышишь?! Рассказчик, с упоением: - Она слышит! Она слышит твою ненависть! Но ты сама отдала ей поступок! Ты дала клятву! Служанка: - Стреляй! И теперь Охотница повиновалась. Она медленно, нехотя вложила стрелу и подняла лук. Рассказчик: - Наказание! Наказание Квиллисхи! Служанка и Король: - Стреляй! Палач, растягивая одеяло с остальными: - Тяни сильнее! Охотница, со слезами: - Прости... прости меня... Свистнула стрела. Мимо. Вонзилась в дальнюю стену. Король: - Еще! Стреляй еще! Выстрел вырвал Тару из дурмана, она отвернулась от Эве-Люн, оглядев это безумное зрелище, но почти-Тара вдруг с силой прижала ее к стене. - Не вмешивайся, - прошептала она. - Стреляй, Охотница! Вдруг раздался треск - одеяло разорвалось и Палач с хохотом завалился на пол. Вдова снова чуть не упала, держась лишь на одной ноге. Другую она выставила в сторону. А Охотница неумело вкладывала вторую стрелу. Она плакала. Слезы тщетно пытались стереть белую мазь с ее лица. - Стреляй! - Квиллисхи Ирнат! Квиллисхи жаждет Наказания! Стреляй! - Заклинаю тебя, прости... Это не моя воля! Охотница всхлипнула и зажмурилась, натягивая с дрожью тетиву. Вепрь приобняла девушку и положила руку на ладонь, сжимавшую лук. Чуть поправила, прицеливаясь за нее. Охотница, отчаянным шепотом: - Зачем?.. Но тетива вдруг сорвалась с ее пальцев. Свист стрелы. "Квиллисхи Ирнат!" Нет! Не попала! Но так близко! Ольфрик невольно дернулся, веревка ушла далеко в сторону, и он полетел вниз. Все разом ахнули. Проделав зрелищный кульбит, "Вдова" приземлилась прямо в руки Палача...
Пару мгновений все осознавали произошедшее. Еще пара потребовалась на то, чтобы понять, что никто не пострадал. Палач даже не упал - твердо устоял на ногах, удерживая сверзившегося с веревки худенького Безумца, будто свою невесту. Икхиэлла восхищенно захлопала в ладоши. А затем ее поддержали и все остальные... Кроме испереживавшейся Охотницы - та, опустившись на ковер, тихо плакала в объятиях Вепря. Который, судя по волосам, был перерожденной в эльфийку Мирри. Вроде бы. - Я же сказала - доверься, - говорила она Охотнице, ласково гладя ту по голове. - Ты же ведь тогда доверилась? Я очень метко стреляю. Все в порядке. Все в порядке... Палач не торопился опускать Ольфрика на пол. Он смотрел на него сквозь небольшие прорези в своем жутковатом колпаке. До чего же сильные руки! Следопыта с далекого детства никто не держал вот так на себе, да еще и с подобной легкостью... Такой большой. Невольно Ольфрик почувствовал себя хрупкой дамой в объятиях крепкого мужика. - Ну что? Все выдохнули? - усмехнулась Икхиэлла. - Тогда продолжаем! Король, возмущенно: - Палач! Кто тебе позволял ее ловить?! Палач, невинно удивляясь: - А... нельзя было? - Нельзя! Я должен тебя казнить за это! Хранитель - схватить его!
Тем временем, воспользовавшись общим замешательством, Служанка роскошной царской походкой приблизилась к Таре и почти-Таре. - Я достала нужные сведения, - перешла она сразу к делу. И начала что-то расстегивать на бедре. Затем забралась к себе под костюм рукой и вытащила оттуда маленькую свернутую бумажку, помахав ею перед носом Эве-Люн. - Спасибо тебе, - прошептала та, протягивая пальцы к "сведениям", но Служанка резко отдернула руку и спрятала листочек в кулаке. - Я хочу определенную плату за причиненные мне... беды, - уверенным тоном произнесла она. - Мне нужно, чтобы Слуга выполнил для меня одно тайное личное поручение. Ваше Высочество не будет против, чтобы мы с ним уединились? - Уединились? - Принцесса вдруг что-то заподозрила. - Зачем это? Я против. Обсудите поручение при мне.
|
Эльф пожал плечами, посмотрев на белую мазь. Принюхался аккуратно, поморщился, отнял от лица подальше и сказал: - Боюсь, хэрин лучше и не знать... Усмехнулся своим мыслям, подсел еще ближе, чуть ли не вплотную, зачерпнул этой штуки пальцами и безо всяких церемоний мазнул Таре нос. В глазах тут же защипало, а кожу начало неприятно жечь. Лук? Чеснок? Перец? Кислота? - Нет, не бойся, оно точно безвредно, - прошептал Феанор. - Во всяком случае, это Мьельте Лант. Мы лечим, если калечим. И рассмеялся тихо, не переставая при этом размазывать данную гадость по Тариному лицу. К счастью, делал он это аккуратно, даже приятно, что слегка сглаживало отвратительные ощущения от самого крема. Клал он его густым толстым слоем, стараясь запихнуть в самые нежные закоулки - по углам рта, вокруг ноздрей и даже немножко за уши. Ради последнего он отодвинул свободной рукой кудри. Его пальцы коснулись ее шеи. Совсем ненавязчиво, ненастойчиво и в общем-то нейтрально. Как будто бы просто вот... притронулся. Бывает же, да? Ничего особенного. - Закрой глаза. Это ужасно, но веки тоже нужно обработать. Если что - мне так уже делали несколько раз. Все будет хорошо. Почему-то ему хотелось верить. Чувствовалось, что этот эльф прекрасно умеет обращаться с чужим лицом. Наверное, и мышцы помассировать горазд? На удивление мазь на веках переносилась не так тяжело. Да и в остальных местах жжение быстро проходило, будто бы кожа девушки в мгновения ока привыкала к этому кошмару. И запах уже не казался таким ужасным... Феанор коснулся ее подбородка кончиками пальцев и слегка приподнял голову, чтобы намазать снизу, вплоть до шеи. Затем нежно повернул Тарину голову в одну сторону, в другую, внимательно осмотрел и заявил: - Готово! Теперь ты меня. Вытерев пальцы об одеяло, он подался головой вперед, зажмурился со всей силы и улыбнулся до самых ушей, от чего стал до смеха похож на гнома. - Не томи. Мельтийцы не умеют ждать!
Хранитель и Молчание удалились на второй этаж в одну из кладовок, чтобы найти новую одежду на люда. Эти выдуманные имена больше подошли бы каким-нибудь хютерингу и йорднуру, которые спокойно и методично принялись бы осматривать многочисленные пыльные сундуки с мешками, тщательно все проверяя. Но мельтийка с хольдом - это совсем другие персонажи. Они сначала все выгребли на пол, а потом принялись копаться в разнообразнейшей одежде, что тут валялась. Брунгильда (хотя Киор не знал ее имени) бросила в него какие-то портки. И захихикала сквозь свою странную маску. Волк метнул чью-то шапку в ответ, завязав суровую платяную войну. Как и всегда, жестокое соперничество привело к быстрым результатам: были выбраны шлем с кольчугой, которые Киор побоялся бросать в девушку. И сапоги! Молчание возмущалась, активно жестикулируя руками, мол, тут чистые полы вообще-то! Но Волк не обратил никакого внимания на немое недовольство. По беснующимся глазам было понятно, насколько сейчас мельтийка ненавидела свой выбор маски, но что поделать с наглостью хольда?.. Ничего. Потом она его раздела и протерла сухим полотенцем. Помогла надеть сапоги и кольчугу, отошла и посмотрела на "Хранителя", зайдясь сдавленным из-за маски хохотом. Чуть не уронила ее. Приблизилась, постучала по стальному шлему кулачком, а затем - по ближайшей деревянной стене, объяснив этим все, что думала о Волке. Прошлась рукой по бугорчатым рядкам колец, посадила в ближайшее кресло, отыскала щетку и принялась чистить мужчине сапоги. С любовью. Правда, с некоторым раздражением в то же время - мол, не пройдет это тебе даром. Но все-таки с любовью. Покончив с обувью, мельтийка резко поднялась, уперев руки в бока. Склонила голову, оценивая воина с головы до ног. Заманчиво чуть развернула бедро. Наклонилась, уперлась ладошкой в крупное плечо Волка, приблизилась и... стукнулась своей черной маской о стальное полузабрало шлема. Снова рассмеялась - Брунгильда понимала, что Киор не увидит ее улыбку, а потому ей постоянно приходилось хихикать. Эта дурацкая маска напоминала какие-нибудь кандалы, не дававшие девушке раскрыться полностью, выразить все то, что она хотела передать. Правда, и в ней у мельтийки получалось неплохо. Она взялась за воротник кольчуги, подтянула мужчину ближе, посмотрела прямо в глаза, а руки ее сами собой опустились ему на плечи. Жрица нежно гладила броню - так, что Волк еле чувствовал... но все же чувствовал. По груди, по плечам, по рукам. И вдруг ее пальцы прошлись над клеймом - мельтийка мгновенно отпрянула. Будто... будто укололась. Нахмурилась, стала вдруг серьезной и напряженной. Весь ее игривый настрой пропал, и вместо того, чтобы вернуться к действу, Молчание протянула руку Хранителю и повела его обратно на первый этаж.
Когда с мазью было покончено - она была плотно закупорена и убрана куда подальше - эльф снова радостно раздул лаванды. Втянулся ноздрями блаженно и сказал: - Уже и не пахнет ею, да? И вправду не пахло. И не чувствовалось: мазь то ли впиталась, то ли еще что, но Тара уже и позабыла о ее существовании. Только снежно-белое лицо Феанора напоминало об этом. Он теперь казался каким-то неумелым в деле грима ярморочным скоморохом, но зато донельзя улыбчивым! - Теперь костюмы? - Любовник кивнул на них головой. - Я помогу надеть, не переживай, там все хитро сде... Он осекся. Вдруг стал каким-то неловким, поднялся с кровати, виновато потупился. - Я забыл... У вас, людей, девушки боятся показать свой... эм... нижний лянж чужому мужчине. Верно? Я не хотел тебя оскорбить, прошу прощения. Я не стану смотреть. Просто у нас в Дорлине, да и в принципе у эльфов, это наоборот может обидеть девушку. В смысле, если бы я вышел. Она могла бы подумать, что я считаю ее уродливой... Обезоруживающая скромная улыбка. - А от тебя бы я точно не отвернулся. По нашим традициям то есть. А вот по людским - наоборот. То есть отвернулся бы. Но не отвернулся. В смысле... Вдруг мельтиец растерялся и всплеснул руками. - Я запутался! Подерите демоны эти традиции! Я... мне выйти? Или ты боишься не разобраться в костюме? Там главное - одевать с левой ноги. Или руки.
- О, Хранитель, а мы как раз о тебе! - весело воскликнула Хозяйка Игры, прервавшаяся от письма и поставившая перо в чернильницу на столе. - Я придумала тебе роль в пьесе! Не бойся, она маленькая - будешь стражем во дворце. - Но зато какая непредсказуемая... - пробормотал, усмехнувшись, Тайна. - Это твой сценариум, - демонесса протянула Киору два только что заполненных мелким вдавленным почерком листка. - Не забывай в него заглядывать, хорошо? - Если хоть что-нибудь там разберешь, - пробурчал гном. - Прекрати! Я очень ровно пишу! - Ага, как если б тебя все время трясли за руку. - Это древнелюдское письмо! Это сложнейшее искусство! А не ваши руны, где сплошные палки - там и ёж ровно напишет. - Это орочье письмо. Оно является помесью древнелюдского и гномьего. Так что никудышный из тебя ёж. - Да я в тебя сейчас... чем-то брошу! - прошипела рогатая дама, отчаянно пытаясь найти на столе удачный снаряд. - Зануда бородатый! - Швырни чернильницу, - посоветовал Тайна. - Я потом эту чернильницу кому-то... Но Судью прервало брошенное яблоко, которое он ловко поймал одной рукой. - О! - обрадовался дворф и откусил гигантский кусок. - И не забудь - тебе еще придется танцевать один Танец, - обратилась Хозяйка Игры к Хранителю, мгновенно успокоившись. - Вернее, три. Но первый - это пьеса, а второй - мельтийский ритуал. Думаю, он вполне сойдет за Танец. А вот третий лучше отдай кому-нибудь, чтобы тот его определил, иначе это сделаю я сама.... Плохой вариант, сразу говорю. - Не верь ей - Хозяйка Игры тут самая добрая. А вот остальные тебе точно что-нибудь суровое придумают, - сказал эльф. - Пха! - выдал тут же гном, чавкнув яблоком. - Не верь им обоим. Ты в любом случае попал.
|
|
Зритель, предположительно гном: - От девка-то дает, хех! Король, вскинув тонкую бровь: - Хотела посмотреть, как ее накажут? Специально подставила, просто чтобы поразвлечься? Вдова, удивленно: - Лишь ради забавы? Поиздеваться над простоэльфинкой? Все это - шутка? Король, задумчиво: - А я ведь мог ее казнить, не глядя... Вдова, цокнув языком: - Исключительно везение Служанки. Король: - О да. Вся в меня дочь! Молодец! Вот это ты учинила! Вдова, хлопнув пару раз в ладоши: - А ведь какой накал страстей! Король, восторженно: - Несомненно, шутка удалась! Что-то мне такая идея даже в голову не приходила... Вдова: - Ты же Король. Только у тебя есть Запретная Комната. Не с самим же собой играть. Король: - Признаю, даже в моем положении найдется недостаток... Вдова: - Однако мучает меня один момент, Ваше Величество. "За отсутствием вины"... Король: - Не по своей же воле она туда пошла! Тут я согласен с дочкой! Да и жалко же из-за шутки такую красоту губить. Что я, изверг какой? Безумная медленно подошла сзади к Мученице и мягко положила ей ладонь меж лопаток, отчего та вздрогнула. Вдова: - Но позвольте спросить: разве вправе Служанка по приказу Ее Высочества нарушить приказ Вашего Величества? Король, резко вставая: - И вправду! Приказ-то мой нарушен! Как она посмела?! Отсечь ей голову! Служанка, брякнув колодками: - Ваше Величество! Я не нарушала Ваш приказ! Король: - Как так? Служанка, злобно глядя на Принцессу: - Она обманула меня. Она обманула и Ваше Величество. Теперь я вижу! Теперь мне ясно! Она хотела поиграть со мной! Предательница! Король, замахиваясь для удара: - Как ты смеешь такое говорить о моей дочери?! Служанка: - А так! Она приказала мне от Вашего имени! Соврала, что это Ваше тайное желание! Лгунья! Служанка сплюнула, а Его Величество поднял на Принцессу полные потрясения глаза. В нем начинала закипать ярость. Король: - Эви! Дочь моя! Как ты могла?! Воспользоваться моим именем! Это измена! Вдова, спокойно: - Все верно, это измена. И нас ждет, судя по всему, торжественная казнь. Однако мучает меня один момент... Король: - Говори! Терпения у меня уж нет! Вдова: - А зачем Вашему Величеству тайно направлять Служанку в Запретную Комнату?.. Служанка, отчаянно: - Чтобы прилюдно наказать меня! Его Величество уже так делал! Но когда я поняла, что меня хотят казнить всерьез... Когда я услышала слова Ее Высочества! Ее надменность! Ах! Мученица сжала кулаки, закрыла глаза и резко дернула колодками от сокрушения собственного доверия. Вдова, хладнокровно: - Как-то не очень это все вяжется... Мне казалось, все это можно провернуть и без Запретной Комнаты. Все-таки она Запретная. Король (шепотом на ухо Вдове): - Думаешь, Служанка брешит?.. Вдова (шепотом на ухо Королю): - Или Ее Высочество. Надо выяснить, кто именно... У меня есть идея. Его Величество согласно кивнул. Вдова: - Приказ Короля был нарушен. И кто-то один должен за это заплатить... Король, с азартом: - Допросить обеих? Вдова: - Я думаю, есть более интересное решение, если Его Величество согласится. Пускай Ее Высочество сама и решает: досмотрит ли она наказание Служанки до конца, то есть до отсечения головы... Король, восторженно: - Или же возьмет вину на себя! И получит заслуженное наказание! Вдова, с притворным удивлением: - Неужели Вы казните собственную дочь? Король с загадочной, но очень самодовольной улыбкой, подошел к Служанке с ножом в руке. Другую же руку он запустил во взъерошенные волосы Мученицы... Однако смотрел Его Величество прямо на свою дочь. Король: - Не знаю... Я решу, когда увижу раскаяние на ее лице - может, мое сердце смягчится. А может... Рука с ножом резко дернулась. И Его Величество продемонстрировал тонкую прядь волос с головы Служанки, которая затем медленно упала в траву. Король: - А может, нас ждет торжественная казнь. Давно такой не было - с гибели моей третьей жены, да хранят Боги ее душу. Итак, решай, доченька! Влезешь ли ты в эти колодки за обычную простоэльфинку!? Повисла тяжелая, напряженная театральная пауза. Нет, не повисла - обрушилась, словно внезапный штиль после грозы. Все взоры были устремлены на Принцессу. Вдова, обращаясь к зрителям: - Это восхитительно! Любовник, вдруг появившись на веранде с бледным лицом: - Постойте! Король, гневно: - Что такое?! Отвечай немедля! Рассказчик, шурша где-то в темноте бумагой: - Так. Это была Сцена Первая, я забыла сказать. А сейчас - Сцена Вторая! Сцена ВтораяСудья: - Подожди, не сейчас же. Там сначала этот хахаль говорит свои дела, свихнутый соглашается, потом девку в казематы, этих - за стол жрать кабана, и вот будет Сцена Вторая. Рассказчик, еще активнее шурша бумагами: - Точно-точно... Молодец! Спасибо! Судья, бормоча себе под нос: - Чего тут сложного на дюжинный раз запомнить... Рассказчик: - Ну ты же меня знаешь! Проще самой придумать, чем разобраться в этой путанице! Какого беса Сцена Вторая начинается, когда уже вся интрига пропала?! Судья: - Коли ты не знаешь, то я тебе отвечу, что сцены, согласно правилам написания пьес, распределяются по смене декораций, а не по твоим переживаниям. В ответ раздался лишь мученический вздох Рассказчика. Все еще Сцена ПерваяРассказчик: - Внезапно в тронный зал вошел придворный Слуга - рослый, плечистый эльф, известный своей красотой на всю столицу. Многие девушки были в него влюблены, но из всех них он предпочитал лишь одну. И ради нее он бросил свою капитанскую службу, чтобы здесь, во дворце, оказаться к ней поближе... Король, растерянно: - Где мы остановились? Служанка, занудно: - Это восхитительно, постойте, что такое, отвечай немедля... Король, гневно: - Что такое?! Отвечай немедля! Слуга (который уже, к слову, успел переодеться в темно-синий камзол), запинаясь: - В-Ваше Величество... Время Ритуального Кабана настало. Вдова: - Ритуальный Кабан не терпит отлагательств, иначе Любящая может быть рассержена... Король, с досадой: - Да что ж такое-то! Вот вечно как заболтаюсь с пленниками! Все вдруг так некстати идет! Решай сейчас, дочь! Вдова: - Возможно, если ритуал нельзя перенести, то можно зато отложить решение Ее Высочества... Король, обрадованно: - Великолепная идея! Доченька, даю тебе время на подумать! Любящая на твоей стороне! Палач, уведи Служанку в казематы - ты там, я помню, хотел ее помучить. Она твоя! А нас ждет обеденный стол. Сцена ВтораяВсе - и актеры, и зрители (среди которых только и остались Судья да Тайна) принялись активно переставлять скамьи и стулья, чтобы трон оказался напротив стола с яствами, стул Принцессы - так же по правую руку от него, стул Вдовы - по левую, зрительская скамья - чуть в отдалении, ближе к Ланту, а Мученица так и осталась в колодках на том же месте. Таким образом, сцена разделилась на две части: казематы и тронный зал. Рассказчик, торжественно: - Сцена Вторая. По мановению руки Короля... По мановению руки! Ага. В зал вошла королевская Охотница, прослывшая в легендах за свою удивительную меткость, а за ней впустили живого Ритуального Кабана, отловленного намедня в Колдовском Лесу! На веранде появилась Охотница, державшая в одной руке настоящий охотничий лук и три стрелы со стальными наконечниками, в другой руке - еще три стрелы, а в зубах она зажимала последние две. За ней же из Ланта выскочила белка... то есть Вепрь. Ритуальный Вепрь. Он проскочил по поляне, метнулся по столу и резко встал, тонко похрюкивая и принюхиваясь к тарелке с орехами. На Мирри была светло-серенькая накидка с такой же маской, которая, судя по всему, имитировала кабана. Тайна заиграл тревожный боевой марш. Все слегка отодвинулись от Вепря. Охотница наложила первую стрелу на тетиву лука и неслышно натянула его, прицеливаясь в свою жертву... Мгновение тишины. Даже лютня осеклась. И стрела со свистом рассекла воздух, подкинула вверх тарелку орехов и вонзилась в стол под острым углом - прямо рядом с Вепрем. Зверь взвизгнул, подскочив на полруты в воздух, после чего метнулся прочь. Все ахнули. Вторая стрела вонзилась в крышу колодца, по которому мгновение назад пронесся Ритуальный Кабан, прежде чем запрыгнуть на стену Ланта. Охотница выбежала во двор, разворачиваясь и заряжая третью стрелу. Заостренный наконечник выбил щепку из перил. Животное неслось по верхней галерее, этому Вепрю было не занимать проворности! А Охотнице - меткости. Четвертая стрела вонзилась прямо перед мордочкой Кабана: тот прыгнул по ней и, пролетев полторы руты, будто сокол, а не свинья, ловко приземлился на ветку дерева. Стрела со звоном отскочила от коры, опоздав лишь на мгновение! Лютня дребезжала от неистовых страстей! Кабан, визжа, как поросенок, пронесся по суку, перепрыгнул на другой, на третий, на четвертый и, подгадав, резко отскочил обратно - Охотница промазала вновь. Две последние стрелы! Вепрь взлетел по стволу дерева, метнулся по макушке, распушил хвост в полете и чудом избежал попадания... Не успели все это заметить, как Охотница выпустила вторую стрелу - в листву, ровно туда, куда приземлился Кабан. Раздался последний визг, после чего слышно было, как трупик зверя, стукнувшись пару раз о сучья, камнем упал на землю... Молчание. Мелодия прервалась. Но затем все заапплодировали. Охотница быстро схватила серебряную тарелку из-под орехов и побежала в рощу, куда упал Вепрь. Король: - Вот это зрелище! Изумительная меткость! А какой проворный Кабан! Я уж испугался, она так его и не зацепит! Вдова: - Действительно! Я в восхищении! Но, к счастью, Ритуальный Кабан повержен и нас ждет знатный обед. Тем временем из рощи появилась Охотница с тарелкой в руках, на которой лежал недвижно Вепрь, пронзенный огромной по сравнению с ним стрелой. Торжественно поклонившись перед Королем, эльфийка аккуратно поставила тарелку прямо на блюдо с запеченным оленем, около его брюха. Король: - Что ж, дочь! Раз Любящая благоволит тебе сегодня, думаю, тебе и резать Ритуального Кабана. Одна Видящая знает, не последний ли это твой обед! Бери нож. Услышав сии слова и звук взятого со стола лезвия, Вепрь с ужасом поднял голову и вытыращил испуганные глаза на Короля. Но быстро заметив, что лежит рядом с огромным куском мяса, выдохнул и снова притворился мертвым. [Rammstein – Keine lust] ВолкБлижайший воин посмотрел на Волка, как на идиота, и недвусмысленно махнул мечом в сторону противника. Этот жест отвечал на все вопросы: - Где крыса? - Там. - Как ее найти? - Пойти туда и убить их всех. - А если я ее там не найду? - Все равно нужно пойти туда и убить их всех. - А если не выйдет? - Тогда ты подохнешь. Мы все подохнем. - Есть иные варианты? - Нет. Только убить их всех. Простая истина войны. Никаких загадок и сложностей - враг впереди, его нужно убить, влепить ему это весло в череп. Это ответ на все вопросы. Орки поддержали людской энтузиазм, заорали всей толпой и ринулись навстречу ландскнехтам. Армии схлестнулись. Нет, это не старая рыцарская война. Там все было иначе. Сплошной звон стали, дребезжащей о другую сталь, пытающейся отыскать клочок плоти где-то там. О нет! Здесь плоть была легкодоступной, а потому, когда случилось оно, когда десятки клинков обрушились на противника, Волк услышал смачное громкое многосотенное чавканье. Будто они вошли в грязь. И брызги крови во все стороны. Волку повезло - его не задело в первые мгновения. Они самые трудные. Того мужика снесло, он остался лежать. И двух алебардистов справа. Но те, что были за Волком, остались жить, потому что перед ними шел опытный доппельзольднер. А вот справа был не очень... Был. Гауптманн слева творил свое крошево наравне с Волком. Они прорубались все дальше. Остервенело, с криком, не жалея сил. Когда еще они понадобятся! Боги! Пережить бы эту свалку! Тяжелые тесаки проносились мимо. Не лезвие, даже не топор, а стальная дубина. Угодит в наплечник - руку вниз сорвет. Нет, это не рыцарские посиделки. Это, мать их, ландснехты против орков. Волк успел пройти шагов десять сквозь орочью гущу, а за это время половина его строя погибла. Орков просто считать не принято. Лицо горело от горячей чужой крови и пыла схватки. Волк отбивал удары - на него насели. Они слишком выдались с гауптманном вперед. - Halt! Halt, bruder! И они держались, из последних сил. Где-то здесь кончается твоя надежда, но не приходит и отчаяние. Ты не знаешь, когда пропустишь удар, ты не знаешь, хватит ли мочи. Да ее уже нет! Просто ты помрешь, не отбив эту рубилу. Она расчешет тебя от ушей до пупка! Нет выбора, нет мыслей, нет сложностей. Бейся, брудер, бейся! Бейся до конца и после него! Потому что никто не знает, где завершится твой путь. Орки сменялись. Алебардисты сзади успешно поддерживали. Хороший двуручник знает, когда нужно уйти в оборону и дать этим парням воли. Потому что алебардист не держит удар, он дохнет. А ты держишь. Держишь. Держишь. Держишь, сука! Волк отхватил в челюсть кулаком. С какой-то стальной дребеденью на костяшках - во рту аж вкус железа появился. Или это от крови? На несколько мгновений Волк потерял свое тело. Не видел, не чувствовал, не знал. И лишь билась истошно мысль в голове: бейся, мясо, бейся! Ты на краю пропасти - держись до последнего! Он открыл глаза. В этот момент Волк блокировал очередной удар. Как?! С закрытыми глазами?! Не время удивляться - он выдержал! Сам Огнерык за него отбивал атаки! - Ficken schwach! - выругался алебардист справа от Волка, отбрасывая обломанное древко. Нет, это был не Огнерык, это был брудер, оставшийся без доброй алебарды. Теперь он выхватил катцбальгер - таким только гоблоту рубить... Зато Волк жив. Строй орков уже проредел. Им мешали трупы братьев, да и в принципе их стало меньше. Ландсы почувствовали это и насели сильнее - пошел этот звук. Чавканье. От двуручника более глухое, слабое, он режет больше, это не слышно толком. А вот от алебард звук шел что надо: громкий, словно бы хлопок. И треск костей. Не удивительно, что все так любят эти огромные топоры - хороший удар по орку делал тебя счастливым. Словно ты свой шверт в девку вонзил! И еще! И еще! Зеленокожие ублюдки дрогнули. Нет, еще держался кто-то, но это уже было все. Все. Теперь только не ошибиться, не отхватить глупый удар какого-нибудь тупого гоблина... И все. Ты жив. - Sieg ist nah! Nicht entspannen! И верно! Не раскисать! Добить уродов! Добить! Чтобы самим выжить! Дружным строем заорав, люди ринулись в атаку. Орки метнулись прочь, но догоняющий всегда быстрее! Брось оружие, скинь одежду, беги без оглядки - а они все равно быстрее. Потому что им уже не дышит в ухо смерть! Волк насадил двоих на цвайхандер, прежде чем выдохнуться. Один за одним они останавливались, отпуская орков. Не всех - остатки. Они не устают, можно гоняться хоть весь день. А потом кто-то закричал. Радостно, восторженно! И кто-то еще. Осознание, приходящее не мгновенно. Нужно оглядеться - вдруг есть еще драка? А командир? Что нам предстоит? Можно ли? Можно?.. Можно. Они заорали. Хрипло и устало. Потрясая клинками. Они живы! Живы! Вокруг - трупы. И свои, и чужие. Но они-то живы! Устали, натерпелись страху, но это все - удел живых, а не мертвых. Они кричали и обнимали друг друга, не веря в свою победу. Ох, и не должно было ей случиться. Гауптманн был счастливый. В крови весь, но не своей. Его даже не ранили. Что-то сказал Волку. Что-то хорошее, мол, в следующий раз не подставляйся - мы тебя чудом прикрыли. И здорово, что ты жив. Брюдер. Братья. Очевидно, почему. А затем, чуть ли не сразу, наступила иная пора: сбор урожая. "Кровавый Гел", как называют это дело солдаты - время поискать золотца у орков, пока остальные не разобрали. Да, ты еле стоишь на ногах, но сейчас придется заняться еще одним делом... К Волку подошла воительница - тоже ландса, цветастая вся, даже похлеще мужиков, в шикарных бело-голубых штанах и с алебардой на плече. В крови. Ну тут все в крови были, как крестьяне - в муке после работы на мельне. - Ты ранен? - спросила девка. Голубоглазая. Из под открытого шлема выбиваются красные волосы, настоящий цвет уже не разобрать. Худая, но грудастая. Тут бы ее каждый, несмотря на усталость и Кровавый Гел, вот только алебарда в шестнадцать марок весом ставила ее в один ряд с солдатами. Да, любая другая армия послала бы ярую девку куда подальше, но не ландскнехты. У них строгое правило: воевать может любой. Лишь бы умел как и имел чем. Ну и пестрые полосатые штаны - без этого никак! - Только лицо. Ясно. Прости, я другими займусь... И пошла дальше. Добрый человек - иной бы своими делами занялся. А вот той девушке, к слову, повезло меньше в плане алебарды: судя по крикам и гоготу мужиков, ее ждало продолжение боя. - Какого они беса? - ландса прищурилась, рассматривая группку насильников вдалеке. - Если кампфрау мужа потеряла - это еще не значит, что она теперь общая! Так, вы четверо, пошли со мной. И наглая девка быстрыми шагами, будто и не было отчаянного боя, направилась на спасение неудачливой кампфрау... Да и бес бы с ней, но Волка смутили три момента. Первый - это то, что он был среди выбранных четырех бойцов. Второй - что остальные трое, тоскливо пробубнив "Да, фрау гауптманн", послушались приказа. А третий - что криками своими несчастная жертва до боли напоминала Ребекку.
-
В особенности, конечно, за "А потом кто-то закричал. Радостно, восторженно! И кто-то еще. Осознание, приходящее не мгновенно. Нужно оглядеться - вдруг есть еще драка? А командир? Что нам предстоит? Можно ли? Можно?.. Можно. Они заорали. Хрипло и устало. Потрясая клинками. Они живы! Живы! Вокруг - трупы. И свои, и чужие. Но они-то живы! Устали, натерпелись страху, но это все - удел живых, а не мертвых. Они кричали и обнимали друг друга, не веря в свою победу".
|
|
|
|
|
Альтарина
- Это Тронд Халльбьорнсон, - ответила Эленвэ на вопрос о гноме. - Он у них за хозяйство все отвечает... Я бы так сказала. Что же касается Мьелит - о да, уверена, и люди, и гномы, и даже орки ей поклонялись еще до Пришествия Эльфов. А как могло быть иначе? Разве можно жить без любви в Этом Мире? Судя по лицу эльфийки, та действительно не представляла, как можно жить без любви. В подтверждение своей мысли она добавила: - Если бы здесь не было Мьелит, то эльфы прибыли б в ужасное место... - она нахмурилась, представляя этот кошмар. - Войны, смерть, нескончаемая смерть и вечная тоска - вот, что было б без Мьелит. Таков ли был ваш мир до нас?.. Эленвэ серьезно посмотрела на Альтарину. С ее лица пропала улыбка, сменившись на... решительность. - Тогда вряд ли бы мы здесь высадились и поселились. Вряд ли бы мы полюбили такие земли... Ну или хотя бы истории об этом звучали как-то иначе. Гораздо более мрачно. Но вот как ее называли раньше, я не знаю, - мельтийка вдруг снова дружелюбно и мягко улыбнулась с тенью сожаления. - Может, Матерью или что-нибудь вроде того. Пожав плечами, она принялась ставить книги обратно, причем с гораздо большей энергией, чем во время поиска пьесы. Видно было, что эльфийка поскорее хотела выйти из душной комнатки на свежую, пахнущую поляну. - Эля! - в дверях стояла запыхавшаяся Ливинн. - Мать всех зовет на Лант - пора начинать пир! - Уже?! - Да! Икхиэлла уже пришла! У Мельнанет глаза вот такие! - У меня бы тоже такие были! - Да кошмар просто! - Пошли быстрее! - И ты, - Ливинн посмотрела на Тару огромными миндалевидными глазами, заливая потоком... будоражущей энергии. - Начало пира отмечается всеми, а уже потом можно будет вернуться сюда к книгам. И откуда она узнала об истинном желании Тары?! Неужели у нее все было на лбу написано? - Да, таковы правила, - поджала губы Эленвэ и развела руками. - Пойдем, пойдем, - Ливинн аккуратно, но настойчиво взяла волшебницу за предплечье. - Заодно съешь чего-нибудь. Там недолго.
Ольфрик
- Прошу прощения, - Икхиэлла поморщилась при виде людского бутерброда, от которого вряд ли смогла б откусить, не разложив на части. - Но я действительно не голодна. Мне это лучше известно. Она снова отвернулась на рощу, лишь бы, наверное, не видеть это... неподобающее ее персоне блюдо. - О Квиллисхи мало кому известно. Наш культ не кричит о себе на каждой площади. Дети Богини должны сами найти нас, следуя своему Пути, чтобы этим доказать свое право быть... Демонесса вдруг замолчала, задумавшись. - Этого слова нет в орочьем. А объяснить его не так просто. - И ты уже здесь?! - раздался возмущенный крик с веранды, выходившей во двор. Духота и жара напирали все сильнее, незаметно скрадывая воздух и силы.
Миралисса... и все остальные
Миралиссе тоже не удалось ничего узнать - она нашла Мельнанет на поляне, негодующую на второго демона (вернее, демонессу), что та тоже пришла раньше времени. - Вы бы еще весь Хас искали пьесу, - с абсолютным спокойствием отвечала Икхиэлла. - А поскольку мы, включая Тронда, пришли пораньше - книга уже нашлась. - Но мы же договорились на закате! - Дюжинной раньше, дюжинной позже... - Преогромнейшая разница, знаешь ли! - Да вон, Феанор уже снимает оленя. Кушанья готовы, пьеса есть. Все в порядке, успокойся. Мельнанет выпучила глаза на демонессу. - Это. Ты. Мне. Говоришь. Успокойся? Мориэст, только прибывший вместе с Орэлиндом и Герионом, весело захихикал. - В общем-то все в сборе, верно? Давай начинать? - предложил он. Хозяйка Ланта удивленно оглядела поляну, понимая, что да, правда, все готово, и они все успели. Хотя и не понятно, как. В мгновение ока лицо ее переменилось, расслабилось, приобрело меланхоличный вид радушной хозяйки, и Мельнанет жестом пригласила всех к столу. - Сначала Игра, - буркнула Икхиэлла. - Слушай, олень соком истечет! - возмутился Феанор. - Но таков ритуал, - строго возразил бородатый Тронд. - Игра начинается до Пира. И хотя ростом он был ниже всех - макушкой он мог большинству упереться в подмышку - осанистый и суровый дворф не вызывал ни малейшего желания спорить. Феанор попросту опустил плечи и тяжко вздохнул. - Это недолго, - добавила демонесса. - Знаем мы ваше "недолго", - пробурчала Гвилвилет, с такой же алчностью смотревшая на полностью пропекшегося оленя, от которого пахло... нет, воняло, смердило на всю поляну, чащу, да и близлежащие улицы чудеснейшим, немыслимо вкусным и сытным ужином. Стоять вокруг стола и смотреть на него было непросто. Даже Ольфрик, который уже вроде бы опробовал немалый кусок мяса, понимал, что долго он так не продержится. Однако два демона с гномом и усом не вели (или, например, бровью, кто был без усов), полностью игнорируя вопиюще целые и пухлые бока лесного зверя. Корочка, наверное, была хрустящая... - Очередность нельзя нарушать, - отрезал Тронд последние отчаянные мысли присутствовавших и оголодавших. Вернее, отрубил, будто топором. - Итак, Игра, - Икхиэлла выступила вперед, внимательно оглядывая каждого, и особенно тех, с кем не была знакома. Улыбка так и не появилась на ее лице. - Ночь, что грядет, особенная. Последняя ночь Гвитта. Ночь Царствования нашей Грозной Богини. Верховная Жрица замолчала, давая каждому время осознать, насколько серьезен был предстоящий пир. - Этой ночью она будет смотреть на нас. Этой ночью она будет с нами петь... танцевать... ликовать... и плакать. По нашей традиции сий праздник мы отмечаем в Храме Татиэ, - демонесса с почтением посмотрела на Мельнанет, - которая с радостью принимает нас каждый год. И это всегда огромная честь для нас, ведь кто, кроме мельтийцев, может полностью... прожить наш праздник. Икхиэлла неспешно оглядела жриц и жреца с благодарностью и уважением. Те, правда, смотрели на нее не только с ответным уважением, но и с некоторой степенью нетерпеливости. Однако очередность нельзя нарушать. - Также я рада приветствовать и незнакомцев, по воле Рока попавших на наше торжество, - снова неспешное приветствие взглядом каждого, вежливое и даже, кажется, немного любопытствующее. - Грозная Богиня открыта ко всем, кто проявляет должное уважение к ней и ее традициям. - У меня слюни из ушей скоро потекут... - пробормотал Феанор, за что удостоился холодного, но при этом испепеляющего взгляда, от которого и самому мельтийцу вдруг стало не по себе. - Мы можем отметить свой праздник и в другом месте, - мрачно заметила демонесса, из-за чего эльф тут же вскинул руки: - Прости-прости! Прошу, продолжай! Я молчу. - Быстрее завершу Инициирующий Обряд - быстрее приступим к еде, - мудро заметила Икхиэлла. И когда уже все точно смирились с тем, что придется ее выслушать до самого конца, Верховная Жрица продолжила: - По дрейней традиции в Ночь Грозной Богини, - Икхиэлла явно на ходу переводила свою речь на орочий, - проводится Игра. При Инициации зачитываются ее нерушимые правила. Итак: праздновать могут лишь те, кто отдаст эту ночь Богине и примет участие в Игре. Прочие покинут Место Игры, то есть этот Храм, на время ее проведения. Игра продолжится до самого рассвета. Игра будет вестись на орочьем, поскольку эльфийский знают не все из ее участников, - демонесса недвусмысленно посмотрела на Ольфрика и Альтарину, однако без капли неприятия. Видимо, ее нисколько этот момент не смущал. - Никто не покинет Место и никто не придет в Место до окончания Игры. Участник может покинуть Место, лишь попросив разрешения у Хозяйки Игры и понеся соответствующее Наказание. Чтобы завершить Игру, Участник должен испить Нектар Игры и исполнить три священных Танца. В противном случае он понесет соответствующее Наказание. Икхиэлла говорила медленно, с расстановкой, дабы каждый понял и запомнил правила, ведь их нарушение явно не сулило ничего хорошего. Мельтийцы и Орэлинд, улыбавшиеся до этого, приняли серьезный вид, внимательно слушая Верховную Жрицу, и только Мориэст загадочно улыбался каким-то своим мыслям. Но от этого становилось еще более не по себе... Он оглядывал Участников, будто прикидывая в уме, исполнят ли они все три Танца. - Хозяйка Игры обязуется нести ответственность за Участников Игры, и за Судью. Участники Игры обязуются подчиняться Хозяйке Игры в соответствии с Правилами, а также принимать решения Судьи как... свой Рок. Судья обязуется быть справедлив и честен, как того требует традиция Игры. Хозяйка, Судья и Игроки клянутся не разглашать события Игры тем, кто не присутствовал на ней. Также они клянутся не нести в душе обиду за события Игры, какими бы они ни были, клянутся не иметь претензий ко всем Участникам Игры, что бы они не сотворили во время Игры, и клянутся простить кровную вражду, буде такая возникнет. Игры не было. Игра - это сон, что приснился нам Этой Ночью. И мы сохраним его в памяти как грезу, как мираж и как кошмар, случившийся с нами в Праздник Богини. Икхиэлла снова дала время, чтобы обдумать ее слова. И никто уже не нарушал воцарившуюся тишину. Солнце последними вечерними лучами окрашивало недвижные макушки деревьев в багровые тона. Последняя ночь Гвитта обещала быть жаркой... - А теперь все должны произнести Клятву. Или же покинуть Место. Надо назваться придуманным Именем. Любым. Надеть маску, если на вас ее еще нет - вон они лежат. И затем мы приготовим Нектар, чтобы его испить, после чего Игра Начнется. Вроде бы все. - Оружие, - тихо буркнул гном. - Да, точно, оружие. По нашей древней традиции Участники Игры остаются при своем оружии, но поскольку мы находимся в Храме Вечно Любящей, мы с почтением принимаем ее условие и складываем свое оружие вот в тот сундук. Он запирается, и ключ остается у Судьи. Что касается Имен и Масок - мы будем носить их в течение всей Ночи. Обращаться друг к другу иным способом нельзя, также как и снимать Маску. Хотя на моей памяти с этим проблем никогда не возникало. Икхиэлла снова замолчала, отступив как бы в общий круг. Все ждали ее, а она сосредоточенно смотрела на каждого по очередности. - Я Хозяйка Игры. Я отдаю Эту Ночь Богине. Я приношу клятву и обязуюсь управлять Игрой и нести ответственность за Игроков. Мгновения тишины. Кровавое солнце касалось лишь верхушек высочайших деревьев, темнело прямо на глазах. - Я Судья, - сказал Тронд. - Я отдаю Эту Ночь Богине. Я приношу клятву и обязусь судить справедливо и честно по традиции Богини. - Я Королева, - сказала Мельнанет. - Я отдаю Эту Ночь Богине. Я приношу клятву и обязуюсь следовать Правилам Игры. - Я Безумец, - сказал Мориэст все с той же странноватой ухмылкой на лице. - Я отдаю Эту Ночь Богине. Я приношу клятву и обязуюсь следовать Правилам Игры. - Я Тайна, - прошептал Орэлинд и повторил те же слова, что и все. - Я Сказка, - с улыбкой сказала Гвилвилет, неожиданно весело произнеся последующую клятву. И от ее звонкого голоса вдруг ослабилось воцарившееся напряжение. Казалось, все-таки, мельтийцев эта Игра особо и не пугала. - Я Любовник, - громко заявил Феанор и с искрами в глазах выпалил ритуальную клятву. То ли от желания играть, то ли от желания поесть. Тем временем те, кто уже назвался, подходили к столу и надевали свои маски: у кого они были слегка пугающими и мрачными, у кого - наоборот яркими и праздничными. У Орэлинда, например, она оказалась с бубенцами. - Я Мученица, - прорычала беспокойная юная Ливинн. - Я Молчание, - тихо сказала Брунгильда, грустно смотря на землю...
Все. Теперь пришла очередь незнакомцев, что впервые пришли на подобную Ночь.
Волк
Волк брел по почерневшим улицам Акерплатца. Шатался, как это делают пьянчуги. Он не чувствовал боли, не чувствовал разочарования или каких-то тревог. Все было прекрасно. Только голова сильно кружилась, да тошнило дюже. Взгляд то и дело мутнел, отчего наемник иногда спотыкался о неровную каменную мостовую, терявшуюся в ночной мгле. Из некоторых окошек домов, стиснутых общей городской давкой, на улицу попадал свет редких свечей и масляных ламп. А так - дорогу Волку озаряли лишь звезды и месяц на небосводе. Никого не было. Но и не было так, чтобы вообще никого. То и дело воин замечал издалека других ночных гуляк, порой целые стайки. Обычные рабочие с шахт, торгаши, грузчики, строители, воры, разбойники или попрошайки. Опаснейшее время, опаснейшие улицы - тут Волка легко могли подрезать. Узкий кинжал пробьет кольчугу, если подскочить сзади и всадить его в спину как следует. Полдюжины бандитов и придет конец человеку. И ничто ему уже не поможет. Знал ли Волк об этом? Прекрасно знал. Но никто к нему не подходил и на полдесятка рут. Кроме одного грязного попрошайки. Такого, вонючего, с изъязвленным лицом. А в язвах - грязь из канавы. Одежда потеряла свой цвет и форму. Хотя что тут вообще можно разглядеть? Только неровный ряд гнилых зубов. Ох и получал этот старикашка по морде не раз. Может, и не старикашка, конечно, но так уж он смотрелся. И этот нищий и больной неровным, полным испуга шагом подошел к Волку. И остановился в безопасной руте от него. И стоило воину шагнуть вперед, как он отступал назад. Может, это все-таки был гоблин? Нет, человек, но уж больно страшный... - Слушай, я против тебя ничего не имею, приятель, - просипел он убитой дешевейшей гоблинской бренной глоткой и воздел миротворчески руки. - Тут ко мне какой-то кобальд подвалил с серебром - сказал передать весточку тебе. Иначе прирежет. И все же он отступил на полторы руты, понимая, что иначе шансов убежать не будет. - Я тут ни при чем, клянусь Богами! Он наговорил, мол, потраву тебе в четверть подмешал и помрешь ты к утру. Это он так сказал! - нищий в страхе отпрыгнул, спотнулся о мостовую и чуть не упал навзничь. Держался он на своих двоих, как и Волк, плохо. - Ежели хочешь жить - иди прям сейчас к городской стене, что близ "Двух Баранов". Найдешь его там. Обмолвитесь. Он даст, чем спастись, и все... Вот. Только не убивай, молю, я б его сам, ублюдка порешал! Вот только тыкала нет, да и... не по силам мне, брат... Прости. Такого урода за версту узнаешь - морда, как у крысы. С хвостом, сука! Буэа! Мерзость та еще... Короче, я пойду. Удачи тебе, ага?.. Отступив еще на несколько шагов, попрошайка был готов пуститься в бега по первому сигналу.
|
|
|
- Ну давай, - согласно кивнула белка на предложение Миралиссы и собиралась уже было уйти, как ее опередил Ольфрик, который, покинув храм, свернул сразу за угол, во двор. За ним последовала и Тара. А Волк, не снимавший сапог, пошел, наоборот, внутрь Мьелте Ланта. В итоге белка, оставшаяся наедине с эльфами чуть ли не в мгновение ока, растерянно хмыкнула и тоже побежала куда-то за Волком. - Я так поняла, попытаемся что-нибудь вызнать врознь! - весело пискнула она через плечо и скрылась в помещениях. На задний двор вела стальная кованая калитка, распахнутая настежь и впускающая людей за высокий частокол. А ведь мельтийцам было, что защищать от чужаков - внутри оказалась обширная кленово-каштановая роща, чьего конца было не видать. Здесь рос и кустарник - сирень, например, благоухавшая под конец гвитта тяжелыми гроздьями цветов. Деревья увивал виноград, чьи плоды еще не были собраны: подходи и ешь. Корни устилали мох и ягоды. Черника, голубика, земляника. То тут, то там, собираясь в кучки, росли луговые цветы, находившие солнечный свет даже под кронами деревьев. А где-то в глубине журчал родник. У храма же, что будто бы распростер свои объятия к роще, раскинулась большая поляна, где стояли три изящных эльфийских дубовых стола с тонкой резьбой на ножках, широкий каменный очаг - там на вертеле запекался олененок и прочее - да очаг поменьше-пониже, на котором варился устричный суп... Запах яств здесь стоял настолько... насыщенный, густой, что, казалось, можно было наестся вдоволь, лишь втягивая ноздрями все эти ароматы. А потому не удивительно, что храмовый кот (бежевого оттенка и с черными "носочками"), только и делал, что сновал между пахнущей едой. У большого медного котла, пробуя суп на вкус длинной деревянной, красиво изогнутой ложкой, сосредоточенно стояла Гвилвилет. У большого очага, где жарилось все мясо с овощами, корпел черноволосый эльф с голым торсом, но в кожаных штанах и шкуре ирбиса, обернутой вокруг талии. А над ближайшим столом трудилась молодая людская девушка - занималась она тем, что очень аккуратно, красиво выкладывала на серебряный поднос нарезанные свежие фрукты. Увидев пришедших и окинув их взглядом, девушка почему-то поспешила с подносом внутрь храма, войдя через заднюю дверь. - Ох, а кто вы, если не секрет? - скрестив руки на груди, удивленно спросил эльф. Спросил он, правда, уже когда Ольфрик успел все обнюхать, а Тара - прийти за ним вслед. - Они хотели что-то узнать, но я их не пустила, - печально ответила Гвилвилет и пожала плечами, продолжив дуть на ложку. Эльф, на шее которого красовался небольшой серебряный медальон, изображавший след медвежьей лапы, оценивающе оглядел людей. Взгляд он при этом недоверчиво прищурил, чуть склонив голову на бок, и лишь плотнее сжал свои же крепкие руки. Тело жреца (если это был жрец), так удачно оголенное для чужих взоров, отличалось развитыми, сильными мышцами, что напряженными буграми перекатывались под молодой кожей. И даже по людским меркам он был весьма крепок, а для эльфа - так даже очень и очень. Но, конечно, это не лишало его типичной для дивного народа привлекательности и утонченности. Странное сочетание: и изящество, и сила, лишь подчеркнутые десятком-другим боевых шрамов... И если посудить внешне, то Ольфрик обходил его только в двух вещах: бородой и высоким ростом. Но зато значительно. - Тогда это искреннее желание, - строго кивнул эльф, а затем добродушно улыбнулся. - Милости просим к нашей кухне! Ха! Он легко рассмеялся, а Гвилвилет кивнула в сторону дальнего угла храма, где стояла поленница: - Идите, вон, дров нарубите! А то Феанор обещал еще вчера, но, как видите... - Ты не представляешь, что вчера произошло! - мгновенно возмутился Феанор, ткнув в жрицу пальцем. - Ты подрался? - Тебе Ливинн рассказала?! Пф! - У тебя костяшки сбиты, - указала Гвилвилет на его руки. И вправду: кулаки эльфа были покрыты багровыми корками, будто бы он вечор хорошенько ими об кого-то приложился. - Да и ты каждый день дерешься... - пожала эльфийка вновь плечами и отвернулась к котлу. - Он притронулся к моей девушке! - глаза Феанора мгновенно загорелись гневом, будто бы тот несчастный сейчас стоял прямо перед ним. Почему несчастный? Потому что костяшки были сбиты в кровь, а на лице и торсе эльфа не осталось ни единой ссадины. - Да-да-да, олень! - засмеялась эльфийка, глядя на него с издевкой. Мельтиец же гневно задышал сквозь растопыренные ноздри. - Послушай, Гвил, ты, конечно, дама. Но и дамам я не позволяю себя так оскорблять. И столько угрозы оказалось в его взгляде, в его напрягшейся позе, в сжавшихся губах... что Тара даже поневоле отступила на шаг, хотя и стояла в стороне. - Олень! - повторила громко Гвилвилет, ничуть не испугавшаяся, и указала ладонью на очаг, где огонь уже до черна начал пропекать мясо. - Точно, олень! - воскликнул всполошившийся жрец и подскочил к вертелу, чтобы его повернуть, да водой сбить разошедшееся пламя. Гвилвилет заливисто захохотала, а к ней присоединился и веселый гогот самого Феанора, что затем вдруг осекся и обратился к Ольфрику: - В общем, будь добр, наруби, а? Мы никак не успеваем, сатиры за ноги дерите эту Ливинн, а колоть и жарить в одно время я не могу. Да и, вижу, любовь у тебя к топорам! - он дружелюбно расхохотался, давая понять, что это все-таки шутка. - Только не своим, конечно, там колун в полене. А красивую даму, думаю, мы посылать на такое дело не станем - не могла бы ты, ради Мьелит, нарезать сыр? Брун не успела. Там на столе... Можешь резать как угодно - сегодняшние гости в этом не привередливы. Он махнул Таре рукой в нужном направлении и вернулся к мясу. - И расскажите, что вас сюда привело-то? - добавила Гвил, с серьезным видом посыпая какие-то специи в суп. - Думаю я, иным валар вы внемлите чаще... Волк, поблуждав некоторое время среди пустых залов и коридоров, уложенных коврами и обвешенных тканями, вскоре нашел комнату с алтарем. Она была просторной, но темной. В углах на небольших столиках горели толстые свечи, чье пламя казалось не рыжим, а алым. И потому все здесь казалось темно-красным - шкуры на полу, мягкие подушки у стен, шелковые ткани невесомым пологом спускавшиеся со сводчатого потолка... и алтарь. В дальнем конце зала на небольшом возвышении, буквально обложенном необрезанными шкурами оленей, ирбисов, медведей и даже волков, величественно стояла статуя самой Уйре Мьелит. Грациозная, стройная эльфийка, держащая в руках опущенный лук. Красивая, поистине красивая - Волк сколько ни старался, не мог найти изъяна в ее точеной талии, в ее по-эльфийски худых бедрах, в ее пухлых, упругих грудях, прикрытых тонким платьем, в ее правильном, аккуратном, невообразимо женственном, но одновременно сильном, мужественном лице. Дева-воительница. Прекрасная, обворожительная и опасная, словно натянутый до предела лук. То ли это колдовство было какое, то ли действительно статуя была столь хороша, что поневоле пробудила в Волке... горячие мысли. Лишь пробудила - мол, а давно ли ты был с женщиной, воин? А помнишь ли ты тепло чужого тела? Нежность этой тонкой кожи... податливость горячих от страсти рук... Однако все мужчины об этом так или иначе задумывались, уже лишь глядя на образ Мельты. Волк принялся раздеваться. Неспешно сняв кольчугу и даже исподнюю рубаху, успевшую за день напитаться влагой, человек посмотрел Мельте в глаза. Она - смотрела на него. Завораживающе, то ли с некой просьбой, то ли с угрозой, но явно с каким-то желанием. Желал и Волк. Подойдя еще ближе, он повернулся к статуе боком и продемонстрировал ей правое плечо. И замер в этой позе, ожидая неизвестно чего... В это самое мгновение кто-то вошел в зал. Мужчина резко обернулся и увидел молоденькую людскую девицу в легком зеленом платье на эльфийский манер. Длинные волосы ее, немного растрепанные, будучи и так огненно-рыжими в алом свете казались какого-то багрово-кровавого оттенка. Кровью пылали и перья, вплетенные в них, и ее втянутые худые щеки. В руках девушка несла серебряный поднос с искусной гравировкой, на котором были красиво уложены нарезанные фрукты - виноград, яблоки, персики и даже те, о которых Волк не ведал. - Я не помешаю... - мотнула она головой и отрешенно опустила взгляд, двинувшись вперед. Волк молчал. Девка же опустилась рядом с ним на колени и аккуратно положила поднос к ногам статуи. Она подняла взор на Богиню, полный искренней любви и восхищения: - О, Вечно Жаждущая... - прошептала она с чувством. - Извечная Охотница... О, Вечно Страждущая! Несущаяся в Ночи к своей цели. Настигающая добычу, постигающая всю силу, всю горесть и все счастье жизни! Вкуси плоды этой ночью. И наполни наши сердца трепетом в ожидании звезд. Наполни наши сердца любовью, Мьелит. И мы наполним лесную тьму твоим именем! А свои души - страстью... Мельтийка какое-то время еще смотрела на Богиню с колен, веря и зная, что та ее слышит и видит. Вот так просто, без всякой заминки, она свершила свой ритуал и поднялась, будто бы лишь сейчас заметив Волка. Улыбнулась ему, счастливая от произведенного таинства. Оглядела обнаженное тело - шрамы, розово-красную после ожога кожу на лице, свежую щетину, стальные мощные мышцы, привыкшие к тяжелому мечу. Наконец, ее взгляд остановился на огромной серо-бурой ссадине слева на ребрах. Она нахмурилась. - Молот, да? Сочувствующе покачала головой и потянулась тоненькими пальчиками к бугристому боку, где все эти недели копилась кровь и боль. Но вовремя отдернула руку. Затем девушка обошла Волка с правой стороны и мгновенно изменилась в лице, увидев правое плечо. Встревожилась, отступила на шаг, чуть ли не испугалась. - Зря ты сюда пришел... - тихо молвила она, качая головой. - Одевайся и уходи скорее.
-
Вот что мне нравится, так это то, что все так "по-настоящему")
-
Я тут прочитал, перечитал, еще раз перечитал и подумал, что мне чертовски нравится этот пост. От первой до последней строчки
-
Очень-очень нравится)))
|
Гангберт напрягся, услышав слова Тары. Взор, казалось бы утративший всю свою грозность и пронзительность, вновь вернулся под своды склепа Великого Инквизитора. И видно было, как прочие хютеринги оживились (если о них так можно сказать), предчувствуя, что это все еще не конец. Но Гангберт, кивнув, ответил: - Судя по всему, ты есть права. Преступник судить не может. Благодарю.
Сырная каша своим густым пряным ароматом, наконец, разогнала последнее напряжение, остававшееся в спутниках. Как Ольфрик всегда и говорил, "ничто так не примиряет путника..." Собравшись вокруг котелка, источавшего запах булькающего совершенства, принесенного из самых светлых сегодняшних надежд, Вошедшие и Вышедшие из Гроссенвальда, все продолжали обсуждать случившееся. Началось это обсуждение, конечно, еще на выходе из склепа, когда сквозь ядовитую дымку наши герои разглядели солнце, к которому у многих теперь возникло двоякое отношение. Все вдохнули слегка вонючий, но, черт подери, свежий, "йансарный" как его называют гномы, воздух и почувствали себя на свободе. Потому что под суровыми, бурявящими взглядами трех десятков хютерингов, явно расстроенных тем, что суд окончился не в их пользу, почувствовать себя свободным нельзя. Более того, только некоторая вера в благородство короля и всей его свиты, подчиненной ему, позволила просто спокойно и абсолютно молча дойти в свете их факелов до лестницы наверх. А затем бронзовая дверь с гостеприимными грохотом и скрежетом закрылась. Как надеялись и с той, и с другой стороны - навсегда.
Итак, стоило им, а конкретно белке, вдохнуть воздух свободы и победы, как Мирри прорвало. И трещала она практически неумолчно до самого выхода из Гроссенвальда. Хотя стоило признать, что эта восторженная болтовня эллифейны, пережившей несколько шоков подряд, как-то расслабила остальных, да подняла всем настроение. Пускай командир и перешла на не всем понятный стрекочущий полубеличий... По дороге до лагеря Герион успел рассказать всю свою историю, а остальные (по большей части раздухарившаяся белка) - свою. - Ну-ты-и-дбина, друг! - то и дело восклицала Мирри, на которую у эльфа все никак не получалось обидеться. Поскольку видно было, что она думала совсем иначе. - А птом я ткая пнимаю: "Ну все, приехали бльчата..." А Влк возьми и как шрхни-по-всем-им-огнем! Грион, ты-не-поверишь - он реально пламнем-изо-рта-их-всех-там-пжег! Яблчки-орехи, я тогда растерялась, кто из них стршнее! Не, я видала на ярмарке молодцев, что ткое тврили с гномьим маслом, но... Грион, это поросята-новородки-пртив-старого-кабана. - Кроче говоря, не зря мы за тобой отправились, - заключила белка, когда они все вышли, наконец, из Гроссенвальда на Хофтгорский Тракт. В какой-то момент даже показалось, что у нее увлажнились ее маленкие глаза. Хотя она и так уже несколько раз плакала от смеха. - Но этот Гнгберт тот еще... кедр. Это вбще. Как они все его терпели с этим: "Ведьма на костре гореть должна! Я ее простить не могу!" Кошмар же полнейший. Зануднее только ордманны, но у них-то хоть голова работает! А у него? И чего он к Таре привязался? Колдовство! Хютер меня освети, колдовство да святотатство! Ужас просто! Четыре огонька! И тут белку в очередной раз сорвало на какой-то истеричный смех. - В общем, я только к хасу в себя приду после всего этого шороха. Я себя слегка безумно веду, да?
По правде говоря, в лагере их ждала неприятная новость. Ну, когда они, наконец, нашли этот лагерь - ведь молодая колдунья так хорошо его замаскировала, что только благодаря какому-то удивительному чутью Ольфрика, да и то спустя Виссенд-скажет-сколько времени группа буквально наткнулась на Снежинку. Вороная кобыла, которая вроде как была черной, удивительно при этом сливалась с ближайшим дубом, да еще и не была к нему привязана. Неприятная же новость заключалась в том, что несмотря на все старания Тары, в фургоне кто-то успел уже хорошенько покопаться. Отряд лишился всего золота, примерно четверти провианта и одной мельхиоровой статуэтки. Другая статуэтка была распакована и оставлена на земле, поскольку, судя по всему, утащить столько проклятые скавены уже не могли. Да, это снова были скавены, как заключили Ольфрик и Герион по их следам, уходившим все в тот же Гроссенвальд. Но идти за ними уже никто не решился. Тем более, что близилась ночь... а что бывает в этому лесу ночью, путники уже знали. К счастью, скавены не увели лошадей, хоть и отвязали их. Правда, искать строптивого жеребца Волка пришлось аж до самой темени, но в результате все члены Миссии по Спасению Людей к ночи оказались вокруг одного и того же костра. Что не могло не радовать. - Думаю, если бы скавены хотели нас убить, они бы начали с Гериона, - задумчиво проговорила Мирри, глядя на танцующее пламя из меховой шапки. Белка уже слегка успокоилась и замедлилась. - И фургон бы сожгли. Или наоборот, не стали б себя никак проявлять, чтобы затем напасть ночью. Но у меня такое сложилось впечатление, что они решили забрать, сколько могли, и тем самым расплатиться с нами за... вторжение. Я верно мыслю?
|
|
|
Каджит любил пути-дороги. Каджиты вообще любят движение, и на месте стоять - не в их интересах. Что? А вот не смейтесь над Джа'Лууром! Двигаться можно не только на своих, для чего ж им был дан тогда гуар, позвольте спросить?.. Компания выдалась славная. Конечно, кроме двух девиц кот мало кого замечал... А кого замечал, он тоже любил! Ведь как можно не любить все вокруг, когда такие красавицы скрашивают дорогу?.. В перерывах между внимательным выслушиванием баек их компанейского барда (на которые кот всячески поддакивал и проявлял непревзойденный интерес), каджит поглядывал на остальных, прикидывая, можно ли поживиться чем-то в карманах этих бродяг. К слову, мысли эти пришлось оставить, поскольку вся компания, как на подбор, оказалась бедна, и довольно скучна. Злющий орк, у которого в лексиконе лишь мат, странный лысый обезьян, который, похоже знает лишь единственную фразу: "времени мало", и дурно пахнущий стрелок, которого Джа даже шманать побоялся, хоть этот алкоголик и спал непробудно.
А что сотворила погода с несчастной шерстью Джа'Луура! Сначала влага, затем горячие ветра... Лысым обезьянам и прекрасным гладкокожим богиням было не понять, как тяжело ухаживать за шерстью в таких условиях. Мех будто распух, округлив и без того широкого кота до состояния пушистого шара. Глаза потерялись в пухе, ярко поблескивая в свете двух лун. Одежда топорщилась и задиралась, под гнетом упрямых волос. Джа и так давно не видел своих лап, а в такой ситуации и вовсе потерял надежду вспомнить, какого цвета у него пятнышко на большом пальце левой ноги. Орудуя когтями и гребешком, одолженным у прекрасной Кейты, каджит несколько раз убеждался в мысли, что без языка тут не обойтись... Однако при дамах, всё же, соблюдал приличия.
Сопя сквозь встопорченную шерсть, легендарный вор, попытался бесшумно сглотнуть, чтоб не выдать испуг, и у него это вышло: гуар резко дал ходу, оборвав образовавшуюся тишину. Под такой шум, можно было отделаться и не только таким безобидным проявлением испуга. Если вы понимаете, о чем я... - Вперед, вперед, Яга! Лети, как ветер, славный друг каджита! Нет, Джа не собирался тормозить тварь. Он лишь подскакивал на козлах, громогласно призывая своего собрата по обаянию ускорить ход, и унести их прочь от страшного места. Шави пустилась успокаивать животное, что неплохо успокоило и славного каджита. С интересом вперив в зеленую красавицу бусины утонувших в морде глаз, кот сложил лапы на животе, пытаясь сделать вид, что секунду назад он вовсе не призывал своего товарища сбежать подальше. - Тише, Яга, тише!.. Ты не видишь, девушка просит, э? Не ради хвоста Джа'Луура, а во имя прекрасных девичьих глаз, останови повозку, брат!
|
|
|
Всю дорогу, от самой таверны, Шави пребывала в прекрасном расположении духа. Да, гуар с самого начала демонстрировал своенравный характер и глубину самодостаточной личности всеми доступными способами, но аргонианку это ничуть не беспокоило, по крайней мере, пока, по её подсчетам, они успевали добраться до места даже с остановками Ягуара. Правда, после задержки эдак шестнадцатой, во время которой эксплуатируемое животное захотело, видимо, полюбоваться лунами да звездами, Дар-Ма всё же предложила "сварить отвару Ягуарушке, с вынужденной заменой ингредиентов, конечно, но должно все равно сработать". Предложено это было исключительно из жалости к гуару: быстрее дойдет - быстрее освободится от тяжести пушистого каджита, пьяного Гаэнора и прочих путешественных прелестей. Да и жаль было девушке смотреть как после каждой остановки знакомят бедного Ягуара с увесистыми орочьими пинками. Однако предложение саксхилки не было встречено с должной теплотой (кажется, даже звучала фраза "уж лучше пусть тормозит, чем совсем без гуара идти", но да не суть важно). В целом же, для Шави в дороге было два наиглавнейших удовольствия - природа и замечательные песнопения Кейты. Если во время сильного ветра Шави еще как-то старательно укутывалась в холщовую ткань рубашки, то во время дождей, коих за время пути было удивительно много, аргонианка и вовсе чуть ли не бегала вокруг повозки, расставив руки пошире и призывая своих союзников насладиться этим "без преувеличения, чудом природы". Но, судя по всему, не все были готовы насладиться - в особенности спящий в повозке Джа'Луур, чей пугающий хвост свисал с края его нового спального места, намок и выглядел уже далеко не так презентабельно (но всё еще довольно опасно). К Кейте же саксхилка и вовсе прикипела душой, проникаясь каждой историей всё больше и больше, а иногда еще и дополняя их своими альтернативными финалами. Благодаря этой рыжей имперке, внутри аргонианки за время путешествия зародилось такой силы лиричное настроение, что как-то подавить его не представлялось возможным, пожалуй, еще в ближайшие пару дней. Во время единственного за всё время пути завтракообедоужина, саксхилка добрых полдня с упоением благодарила всех на свете: Гаэнора за меткость, а убитую им крысу, видимо, за то, что та вообще родилась на свет. Крысе, конечно, уже было все равно, а вот охотнику возможно даже приятно. По крайней мере, Дар-Ма показалось что это было так.
И вот теперь они наконец здесь, на той самой заветной тропинке. Шави ощутила легкий ветерок и первым делом "нырнула" в грибную рощу, на пути заявляя:
- Туда, туда, Кейта.. Ох, как же здес-сь прекрасно. Пос-смотри на эти звезды. На эти луны. Неужто вы не ис-спытываете трепетного восторга, глядя на могущес-ство ночной природы? Оно так непоколебимо, невероятно.. нас-сладитесь же, друзья мои..
Затем, то и дело бормоча себе что-то неразборчивое под нос, она упорно старалась найти что-то среди грибов в этой непроглядной темноте. Возможно, поиски и увенчались бы успехом, кто знает, однако Кейта озвучила столь прекрасную историю об этих грибах, а гуар столь сильно не разделил аргонианского восторга по поводу этого места, что Шави вынуждена была поскорей выпрыгнуть из рощи, в то время как Ягуар предпочел не останавливаться надолго и повез свою поистине тяжелую ношу вдаль по дороге в Балмору. Постояв несколько секунд, с искренним удивлением наблюдая за уезжающей повозкой, аргонианка быстро переглянулась со стоящими около тропинки друзьями и бросилась ей вслед. Это, пожалуй, был один из немногих случаев, когда Шави так быстро приняла решение, да еще и сразу его реализовала. Благо догнать Ягуара не составило особого труда и, поравнявшись с ним, сложив руки за спину, Дар-Ма могла начать беседу, многозначительно прокашлявшись. Впрочем, вместо беседы (вероятно, всему виной стало то самое лиричное настроение, которое взрастила в саксхилке девушка-бард), аргонианка помолчала с полминуты, раздумывая о чем-то, а затем принялась, видимо на ходу, сочинять стишок, произнося его с таким надрывом, будто это ода самой природе. А в какой-то момент в мягком голосе Шави даже могла послышаться некая простенькая мелодия:
- Лети, лети, наш ягуар, к Силт страйдерам, в Балмору. Лишь жесткий орочий удар постигнет тебя скоро.
Ты вроде бы не так уж стар.. Коль повезешь нас в город, там долго будешь перегар вдыхать от Гаэнора.
И это, ох, нехорошо гуарскому здоровью. А мы радеем всей душой за ваше поголовье.
Как повезешь нас по тропе до данмерской гробницы, Забудешь вскорь что Джа сопел на нашей "колеснице".
Забудешь злобной птицы крик и прочие невзгоды. Давай же, экий бунтовщик, успеем до восхода?
И будешь славно отдыхать под сенью цвета меди. Тем раньше будем уезжать, чем ранее приедем.
Когда творческий прилив кончился, а стихоплетение не принесло своих плодов и никак не повлияло на ход событий (а точнее на ход гуара), девушка оббежала Ягуара и, принявшись идти у него перед носом и рефлекторно продолжая напевать что-то меж словами, выставила руки вперед в попытке успокоить полюбившееся животное. - Пос-стой.. Там нет никаких опас-сностей, ну что же ты.. Пос-смотри, как тут хорошо - тишина, ветерок. О, так и знала, что отварчиков нужно было с-сварить.
Даже по аргонианским (самым оптимистичным, стало быть, в мире) подсчетам, бравая компания могла и не успеть, если Ягуар заартачится надолго, но использовать проверенный способ в виде орсимерского ботинка уж очень не хотелось, так что всей душой Дар-Ма жаждала понимания со стороны гуара.
-
Шави бесподобна))
-
)))))))))
-
Забавный стишок))
|
- Я не забуду! Я помню! И за каждое дело расплата свершена быть должна!
Все наши герои, как один, метнулись вперед - в следующую дверь. Волк был снова первым, одним мощным рывком он раскрыл тяжелую бронзовую створку и нырнул во тьму с мечом наперевес. Заклинание Тары вместе с остальными путниками устремилось за ним, освещая лестницу вниз. Ольфрик замыкал - он закрыл дверь, но на ней не было засова, чтобы запереть.
- Грехи, ее детьми свершенные, костьми детей в земле лежать остались!
После первого же пролета лестница раздваивалась, но быстрый взгляд на оба пути, позволил определить, что они оканчивались дверьми, которые вели в одно и то же помещение. Особенно хорошо это было видно, благодаря яркому свету, одинаково струившемуся сквозь две замочные скважины. Столь яркому, что, казалось, за ними наших героев ждал полдень с ясным небом над головой, несмотря на десяток рут глубины подземелья. Из-за дверей слышался какой-то мощный гул, словно... там шумел далекий горный камнепад. А еще внутри некто яростно кричал на кого-то: - Да хоть еще тысячу лет мне здесь пролежать, но я их грехи не забуду. Бёзе нельзя простить! Времени не было. Волк раскрыл одну из дверей и вошел навстречу... солнцу. Яркий свет ослепил его, лицо снова нестерпимо ожгло, а под кольчугой стало жарко. За дверью оказался просторный зал с куполообразным сводом, под которым был подвешен огромный огненный шар. Он был закован в черную от гари стальную клетку, а сам светил с такой силой, что на него невозможно было смотреть. Это миниатюрное солнце издавало тот самый гул или, скорее, рев, от которого у всех что-то дрожало внутри. Тарины светлячки, стоило им заглянуть в залу, мгновенно исчезли, будто их и не было вовсе. Но и нужда в них пропала - здесь было светло, словно днем, когда солнце в зените, а на дворе самый разгар жаркого хаса. Из зала вели восемь дверей. Через две вошли путники, пять было заперто, а последняя, та, что была ближайшей слева, - открыта. В руте от нее стоял Герион, живой и на первый взгляд невредимый. Он сжимал свой меч в руке, второй покоился у него в ножнах. В двух шагах от эльфа, ближе к центру стоял король и с ненавистью кричал на него: - Бёзе нельзя простить! Ведьмы зло творили. Ведьмы зло творят. И творить будут. Как я им позволить быть могу?! Говорил он хриплым, скрежещущим голосом, а сам был мертв уже несколько сот лет. Голый череп его блестел на "солнце", уши практически сгнили, а лицо - ссохлось почти до костей. Но одет король Гангберт (а кто еще может оказаться в Гробнице Короля Гангберта с золотой короной на голове?) был в тяжелые, древние, искусно выполненные доспехи. Каждую деталь их украшали гравюры, выполнены они были в очень старом, практически забытом людском стиле, но в отличие от лат прочих хютерингов, эти отличались прекрасным состоянием. Словно все эти столетия кто-то за ними ухаживал, полируя и натирая льняным маслом от ржавчины. Услышав, как вошли путники, Гангберт медленно обернулся и окинул незнакомцев злым, недоверчивым прищуром, столь характерным для почитателей Хютера. Мгновения длилась немая картина неожиданной и отнюдь не дружеской встречи. Но затем Дер Гроссе Инквизитор молвил спокойно и громко: - Вы по какому праву в мою гробницу вторгнуться посмели? Он бросил взгляд на открытые двери, понял, что произошло, прошептав "Майне брюдер...", и продолжил: - Вы закон моих владений преступили. И смерть есть за это приговор. Мертвец пустыми глазницами заглянул каждому в его живые, сочные глаза, и почему-то задержал взор на Альтарине. Говорил он с неведомым акцентом и так, словно бы орочий не был ему хорошо знаком. Перед ним же стояли четыре воина, прошедших тяжелый путь сюда, покрытых копотью и пылью. Волк, вышедший вперед, дышал с болью. Лицо его налилось багрянцем от ожогов и боевого куража, на щеке алел порез, а изо рта вытекли две струйки крови. Рядом с ним стоял, тяжело дыша, Ольфрик, сжимавший в руках чужой ржавый полакс. По другую сторону - Миралисса, с порванной щекой, залитой кровью. И только белка на плече следопыта выглядела толком не воевавшей. Но и слава Богам. Однако несмотря на то, что Гангберт в одиночку выдвигал такие обвинения четверым бойцам, не имея даже оружия при себе, держался он уверенно и грозно, будто бы за плечами его стояла армия, а вошедшие были узниками в цепях. И то ли его статус, взгляд, да сама речь производили такое впечатление, то ли действительно каждый каким-то внутренним чувством ощутил, что этот мертец был гораздо сильнее их всех вместе взятых.
-
Фор фикен гадс :D
-
Нет слов.
|
|
|
|
|
|
|
Звезда из огоньков, воссиявшая под высоким, древним сводом склепа, бросила свой белый магический свет на покрытые слоями пыли саркофаги; на колонны, исчерченные очередными барельефами о войнах и смерти; на холодный, каменный пол. Миралисса не врала: некоторые гробы были вскрыты, а тела погибших хютерингов - выброшены прямо в пыль. Старые, ветхие доспехи были изъедены и искорежены ржавчиной. Полуистлевшая, черная от древности ткань, спадая лоскутами с трупов, терялась где-то в слоях пыли. А сами хютеринги, не обратившись по какой-то причине за сотни лет в скелеты, все, как один, смотрели своими пустыми глазницами на потолок, прямо в его центр, где сияла нездешним светом звезда Альтарины. Засохшее, почерневшее, покрывшееся пылью и паутиной мясо все еще тянулось по серым костям. Сквозь прорехи в груди были видны ребра, а за ними - сжавшиеся от бездействия обугленные черные сердца. И этот свет, белый свет нездешней магии вдруг показался всем таким... лишним. Чужеродный, неестественный, живой и яркий - ему было тут не место. И самим Тариным огонькам здесь тоже стало неуютно: они задрожали, затрепетали, словно пристальный, недружелюбный взгляд мертвецов их пугал, гнал отсюда. А затем один из трупов вдруг поднялся с пола.
Доспехи задребезжали, заскрежетали друг об друга, осыпаясь трухой. Многолетная пыль огромными клоками полетела на пол. Порвалась многослойная паутина. Заскрипели сухие суставы, затрещали мертвые мускулы. Зашелестело редкими ударами черное сердце... Но он все-таки встал, не сводя взгляда с источника света. Пристальный, суровый взгляд. Полусгнившие веки недоверчиво прищурились. - Готтеслестерунг, - прохрипела нечеловеческим голосом разрушенная гортань. - Бёсвиллиг, - поддержал первого другой хютеринг. Он тоже, теряя грязь, пыль, части доспехов и одежды, поднялся с пола, гневно щурясь на неяркий свет. - Дас лихьт. Бёзе лихьт. Цойбериш лихьт! - яростно воскликнул третий, вынимая с протяжным скрежетом меч из поржавелых ножен. Древнейшее орудие инквизиторов. Некоторые части его лезвия оказались настолько ветхими, что осыпались черным тленом на пол. Но все же этот клинок мог запросто пронзить тело смертного. А эта булава четвертого мертвеца легко проломит голову. Ржавчина ей не страшна: все длинные шипы остались на месте. Моргенштерн - имя ее. - Айне хексе ист хир, - проскрежетал четвертый своей глоткой, засорившейся пылью. Все трое медленно опустили взгляд с потолка на него, а тот, все так же недобро щурясь, смотрел прямо на Альтарину, прятавшуюся от них во тьме. Постепенно, щелкая полуразвалившимся плечевым суставом, он поднял руку с указующим на волшебницу перстом. На черном искривленном временем пальце желто-серым огрызком красовался длинный трупный ноготь, потрескавшийся и расслоившийся... - Ди хексе! - свирепо воскликнул первый, тоже увидев в непроглядном мраке Альтарину. Та саму себя не видела, но мертвецам, судя по всему, свет был не нужен. Тем более уж магический.
Наконец, появился пятый, медленно выйдя из алькова. Его отличали прочные, выдержавшие проверку временем доспехи, длинная черная рваная ряса и внушительный двуручный молот, сжимаемый в стальных перчатках. Пятый не носил шлем и, судя по гладкому скальпу, перед смертью брил голову, но не лицо - длинная, спутанная, грязная борода доходила до центра его нагрудника, где красовалось ржавое Хютерово светило. Он тоже смотрел на "ди хексе", пристально щурясь, словно оценивая ее. - Дас дайниге уртайль, майн рихтер? - вопросил один из мертвецов. Рихтер остановился, смеряя взглядом Альтарину. Оскудневшее кожей и мышцами лицо его не предлагало никакой надежды - оно выражало лишь праведный гнев самого Хютера, увидевшего то, что сотворила "ди хексе" в склепе его воинов. - Айнешерн! - закричал он яростно. - Айнешерн! - подхватили остальные. И присутвовавшие в зале живые вдруг поняли, что мертвецов было отнюдь не пять. Судя по хору еле работающих глоток, их здесь "пробудилось" не меньше дюжины, а то и больше. - Бештрафен! Ди хексе айнешерн! Дурх фойер гелёйтерт! - кричали разъяренные трупы, с жутким грохотом вынимая оружие из ножен, хватаясь за щиты, ломая каменные крышки своих саркофагов и восставая из могил. Рихтер же, закинув тяжелый молот на плечо, вышел первым, оглядев спутников ди хексе, и бросил им на орочьем: - Отдат ведьму. Судя по тому, как за его спиной выстраивалась армия оживших трупов, вознося мечи, топоры и моргенштерны, в противном случае их ждал тяжелый бой.
|
|
|
|
|
А потом пришли Ольфрик с Мирри. Ну как пришли... пришел. Потому что белка устало осела у него на плече, как только они покинули Гроссенвальд. И потом - это к полудню, когда солнце добралось до своего зенита, попытавшись спрятаться за макушками злополучного леса. И пережили они перед этим много чего, начиная с той причины, по которой все же пошли вместе, а не раздельно, и заканчивая той, по которой вообще смогли добраться до лагеря. И настроение у них было уже совсем не веселое после всего этого... А потому при виде двух незнакомых ей смертных, Крк-Миррритикити вместо того, чтобы кое-что сказать радостно-хитренькое Таре (а она эту фразочку придумала еще до начала всего самого плохого), лишь недовольно прохрипела: - А вы-то еще кто?! И смачно сплюнула на дорогу, будто какой моряк после курительной трубки, да гарной портовой девки.
Но обо всем по порядку! Разговор между тремя новыми друзьями - Спасителями Человечества - сразу как-то не заладился. Вернее, после объяснений Тары все чего-то умолкли и не произнесли затем ни слова, занимаясь сугубо своими делами. Подозрительная магичка развела костер, после чего накидала туда мокрой травы и листьев - тот разошелся молочно-белыми клубами. Дым поднялся почти прямым столбом к небу, давая хоть какую-то надежду путникам - и, забегая вперед, можно смело сказать о том, что он сыграл не последнюю роль в их спасении. Мрачный и наглый воин распряг своего жеребца, привязав его рядом с прочими лошадьми (боевой конь оказался чуть ли не на ладонь выше остальных), после чего в общем-то ничем не занимался, кроме несения бдительного дозора за обоими лесами. Что же касается презренной эльфийки, так та и Снежинку свою распрягать не стала, ожидая то ли засады какой, то ли продолжения пути. Так они и разошлись по трем разным углам, недоверчиво глядя друг на друга, аки волки. Хотя волки общительные животные, на самом-то деле. Скорее, как волк, лань и пантера. И все трое - в плохом настроении. Разобравшись с костром, Альтарина вытащила из фургона стопку книг и принялась увлеченно их перелистывать. Бестиарий действительно ничего не знал об увиденном существе. Да, был похожий волколюд, но у него описывалась иная форма черепа. Еще был хоркпфен, лисий человек, но нет, хоркпфены жили исключительно под водой. Может, ликантроп? Нет, о полнолунии речи и не шло. Наконец, Тара наткнулась на вшитую страничку с рукописным текстом ее учителя (который, кстати, являлся одним из соавторов бестиария). Рисунок очень походил на увиденное, описание - практически точь в точь! "Это оно!" - подумала Альтарина, но что-то ее смутило... Название монстра? Верно. Людочеловек. Очень смешно, мэтр. Особенно про "свинские повадки по большей части вблизи пестрых самок". Однако затем Тарино чутье исследователя подсказало ей заглянуть в ту книгу, о которой бы она и не подумала, не отчаявшись вконец. "Люди и прочие обыкновенные разумные расы Этого Мира" - разве могло это чудовище из Гроссенвальда оказаться в трактате о Людях и Младших? Только если как орк, но это был не орк. Девушка уверенно знала, что у орков таких пастей не бывает. Точно не бывает. Да еще и с шерстью. Если не считать гноллов. Но это был не гнолл, нет... И все же, она заглянула в эту книгу, быстро перелистывая выученные наизусть разделы о людях, эльфах, гномах, белках, пока не наткнулась на искомое. На маленькую статейку, заткнутую между двумя огромными главами про Младших. Лишь пара абзацев... Но стоило Таре их прочесть, толком не обдумав, как появились Ольфрик и Мирри, вернувшиеся из Гроссенвальда.
Герион напряг стальные мускулы. Вложил всю мощь, всю веру, все свое отчаяние - в один рывок. Рывок свободы. Веревки затрещали, эльф мелко задрожал от немыслимых усилий и... и ничего не вышло. "Сам", - услышал он отчетливо все тот же голос в его голове. Путы не поддавались. Он попробовал еще - но без толку. Все-таки Герион не был орком, и эльфы славились отнюдь не силой. Однако своего он добился: крысо-гоблин перестал играть и "петь". Сложив лапы на своей лютне, монстр смотрел на пленника с каким-то странным выражением морды. То ли он насмехался над Герионом, то ли сочувствовал. - Тебе не понравилась моя песня?.. - задал крыс вопрос, на который, кажется, не ждал ответа. Он и сам все понимал, и потому добавил: - Прости, но у меня нет никчего веселого... Посмотрел задумчиво на колеблющиеся в свете факела черные тени. Грустно нахмурил крысиные брови и сказал: - Да и кчего тут веселого... Откуда-то издалека снова раздался душераздирающий вопль. Но и в этот раз он не заинтересовал крысо-гоблина. - Как тебя зовут?.. - неожиданно спросил он привычным равнодушным тоном. - Мне все равно, на самом деле. Но нужно, кчтобы ты успокоился...
-
Отличная у нас компания!
-
Очень смешно, мэтр.
-
Разродился постецким))
|
- Ты знаешь, а идти ИЗ него гораздо приятнее, чем идти В него, - хихикнула Мирри. Она вновь уселась на плечо Ольфрика и теперь спокойно оглядывала лес, пока следопыт находил взглядом свои зарубки. Идти было просто... можно сказать легко. Какие проблемы? Зарубки везде, зарубки повсюду, просто иди за ними... - Вообще, я думала, нам конец, - честно призналась белка, язык которой явно развязала смена направления движения. - Из него же не возвращаются, хихи. Нет, я, конечно, понимаю, что мы еще не вышли, но как-то оно все уже... не так жутковато. Согласись?
Миралисса следила за тенью краем глаза. Вернее, за деревом, за которым она пряталась. Вот за... тем. Или за этим? Или за вот этой елкой? Неожиданно для себя Миралисса поняла, что она забыла, за какой именно ствол зашла тень. И видела ли она ее на самом деле в таком случае? Нет, даже если бы ей показалось - дерево-то запомнить можно! Однако она не знала. Где была тень? Там ли она до сих пор или уже ушла? А ходит ли она вообще? И действительно ли это кто-то или же эльфийке лишь почудилось? И если это почудилось, то спроста ли почудилось или неспроста?.. По крайней мере одно было известно точно. Нет, два! Первое - это то, что тень более никак себя не проявляла. Второе - то, что она была где-то... там. Ну, слева от дороги, за Альтариной. Вот в этих деревьях. Если продолжать следить за данным местом, то вроде бы она увидит тень вновь. Если та захочет выйти из-за дерева. Если, конечно, эта тень все еще там. И если она ходит, а не, положим, летает. И если она действительно вообще была... Но все же, прислушавшись к своим эльфийским ощущениям, Миралисса почуяла, что зло все еще рядом. Ну или по крайней мере что-то неприятное.
Птицы теперь щебетали нормально. Деревья - не трещали, будто костры под осужденными, а так... как-то более адекватно. Словно это обычные деревья. Да и не Гроссенвальд это вовсе, а какой-нибудь Шварцгройен: все стало приятным. Солнечным, зеленым, лесным. Даже два комара мимо пролетели - и, может быть, выдали свою пугающую причастность к одному из самых жутких лесов Этого Мира тем, что не обратили на Ольфрика с Мирри ни капли внимания. Действительно странно... - Может, это он нас отпускает? Мол, идите уже отсюдова, а? - усмехнулась белка, которую начало пробирать нервозное веселье, как после отчаянной битвы, где она чудом выжила. Хотя представить себе белку в доспехах, в которых застряли стрелы, и с секирой, залитой еще теплой кровью, Ольфрику не удалось. И все же это было похоже. - А если он разумен? Представляешь: разумный лес! - восторженно прошептала Мирри. Воображение следопыта сломалось второй раз. - И он как бы такой: все-все, я вас попугал, я страшный, а теперь давайте, идите, у меня дела. Прикинь, как у Тары глаза округлятся! Хаха! А мы взяли и сходили в Гроссенвальд, словно по грибы. Кстати, может, найти какой?.. Не, плохая идея, согласна. Наверное, в душе белка перебила не одну дюжину страхов, зайдя сюда. Поскольку иначе как "послебоевая расслабуха" назвать ее поведение было нельзя.
Герион попытался распутаться - не вышло. Нельзя сказать, чтобы узлы были жесткими, нет. Скорее, они просто были сделаны умно: из такого не выкрутиться никак, умелый разведчик прекрасно в этом разбирался. Руки параллельно с тугой перемычкой между ними. Ноги - так же, причем с узлом спереди, так что руками дотянуться ой как сложно. Пленник попсле попытки глянул на крыса - тот смотрел на него, как на идиота. Вернее, с таким немым вопросом: "Ты чего, совсем?" Эльф отвлекся на комнату - она была достаточно большой: шагов восемь на шесть. Герион лежал по центру, крыс сидел в дальнем конце у единственного входа, под факелом. По стенам комнаты были выточены барельефы с неизвестными эльфу сражениями (а может быть и известными), с какими-то процессиями монахов и даже с огромным симметричным замком. Из предметов в комнате были сумки под крысом и рядом с крысом, две закрытые крышкой больших вазы по противоположным от входа углам. Третья - между ними и разбита, судя по всему. Сейчас она представляла из себя пыльную гору острых осколков, и о них, возможно, получилось бы разрезать веревки... Но крыс заметит попытки Гериона отползти туда. Эльф чуть дернулся - страж моментально отреагировал: - Ну-ну, - с легкой насмешкой бросил уродец. В проеме бесшумно появился второй крыс - такой же сутулый, в какой-то черной хламиде, с сумкой через плечо и похожим кинжалом на поясе. - Крхх-чктрысс? - спросил он у товарища, нахмурившись. - Крхх-фрыхчикиткл, - ответил страж, ухмыльнувшись, и кивнул на Гериона. Их язык больше походил на сложную смесь щелчков, кашля, чихов и шипения. - Брр-кнчтвр ритхресс, ынкч фирч - хортхесс ойк фирчхесс апчк, крхх. Наконец, подошедший крыс пожал узкими плечами, бросил напарнику "Карк фирч" и ушел обратно в темный проем. Первый же взялся за свой кинжал и встал, грустно вздохнув. Посмотрел на Гериона пару мгновений. Посмотрел на кинжал. А потом взял и убрал его в ножны. Шагнул к своим сумкам, пошуршал всем этим делом и достал оттуда нечто, напоминающее музыкальный инструмент. Кажется, это была лютня, но неизвестная эльфу-разведчику: кривой формы, с очень длинным грифом и четырьмя струнами. Усевшись поудобнее на свое место, крыс положил инструмент на колени (к слову, длиной эта лютня была чуть ли не больше самого музыканта) и принялся, не торопясь, ее настраивать. Звук у нее был... странный. Низкий, гулкий, мрачный. Тягучий и слегка хрипловатый.
- Надо как-то убедить Тару пойти вместе с нами. Она-то его до мурашек боится! Есть у меня, конечно, идея, но... - белка умолкла и задумчиво уставилась на поляну, где пролилась кровь Гериона. Здесь даже покачивались на легком ветру желтые цветочки зверобоя, которые Ольфрик ранее не заметил. И это Гроссенвальд?! - Интересно, куда они его утащили по той дороге? Она же куда-то ведет, верно? С этим хютеровым кам... Так. Мирри мгновенно напряглась. И дело было вот в чем: они стояли у дерева, от которого тащили Гериона. На нем была зарубка. Последняя зарубка. Других не было. Белка спрыгнула с плеча и начала метаться меж ближайших деревьев, оглядывая их со всех сторон. Круг ее поисков постепенно увеличивался, Ольфрик к ней присоединился, обходя стволы по другую сторону, но... Но зарубок больше не было. Совсем. Только те, по которым они пришли. И следов Гериона (вот засада!) тоже не было. Лишь широкая полоса от бессознательного тела. И кровь пропала. И стрела. Будто бы эльф внезапно возник на дереве и никогда сюда не приходил. - Желуди шелудивые! - смачно выругалась белка. - Куда они пропали?! Она подскочила к Ольфрику. - Ты ничего не нашел? Крови тоже нет. Ничего нет. Куда идти?! Неожиданно Мирри прервалась, серьезно посмотрев на корень ели, торчавший рядом с ней. - Крк-Миррри... Крк-Миррритикити. Крк-Мирритикити. Выровнив дыхание, белка подняла взор, полный надежды, на следопыта: - Ольфрик, что будем делать?
|
-
классный персонаж!
-
Здорово))
|
Боль отрезвляла. Шум ветра, дождь, что бьет по листьям. Не спать, главное, не спать. По руке текла горячая кровь. Медленно, постепенно, обволакивая теплом… Крыс не было – они не подходили. Никто не подходил. Эльф был один в ночном Гроссенвальде, на дереве, на холоде, под дождем. Он ощутил железный привкус на губах. - Герион, - неожиданно прозвучал в его острых ушах твердый, стальной голос. Сам по себе этот голос вселял уверенность. – Герион, главное – это доверие. Он говорил четко и вкрадчиво, словно тикающий механизм. Эльф не понимал – то ли это кто-то подошел к его дереву, то ли это ему казалось. А еще он не понимал, на каком языке говорил с ним голос. - Герион, доверие есть? Отвечай. Голова кружилась. Эльф начал терять баланс, словно пьяный – тело периодически вдруг нагибалось не в ту сторону, норовя упасть с дерева. Мысли таяли, будто снег на ладонях. Он хотел спать… он так хотел спать… - Герион, - настойчиво повторил стальной голос, выдергивая из пелены сна. – Главное – доверие. Оно есть, Герион?
- У моих детей есть друзья, которые их не бросят… - тихо прошептала белка, глядя на траву. Она, казалось, хотела сказать что-то еще, много чего сказать – но не решилась. Просто вздохнула, шмыгнула носиком и пошла по дороге прочь. Отойдя же на десять эльфийских шагов, она остановилась, вглядевшись направо, в Гроссенвальд. И смотрела так с минуту, размышляя… Взялась за хвост передними лапами – протерла им мордаху и пошла обратно. - Я ночью молилась Эллифею, - промолвила она, вернувшись к спутникам. – Во сне он пришел ко мне. И напомнил про один случай… Мирри тяжело вздохнула. Ее взгляд был суровым и жестким, что было удивительным для белки. - Однажды в деревню моей матери пришли грабители. Деревня была беличьей – никого большого. А пришли орки, люди и даже эльф, кажется. Но они… не стали просто грабить, они начали сжигать деревья, на которых белки построили дома. Они нашли погреб и осквернили его. Они поймали одну белку и принялись палить ее шкурку. Они отрезали ей хвост. Крк-Миррритикити улыбнулась сквозь слезы. - Просто так. А ее родные и друзья, попрятавшись на ближайших деревьях, смотрели на это и ничего не могли поделать. И моя мама – тоже. Но среди них был один бельчонок молодой. Он их… сподвиг. Он сказал, что это предел. Мирри почему-то смотрела только на Тару. Прямо в глаза, с печальной улыбкой рассказывая эту историю. - Три десятка белок набросились на дюжину грабителей. Те были с клинками, белки – без всего. Что дала Яффа, то у них и было. Они убили этих грабителей, Тара. Белка будничным жестом указала на свою шею спереди слева. - Тут крупные сосуды, их легко прогрызть, даже у орков. Они их всех убили, Тара. Даже тех, кто пытался сбежать и спастись. А ты знаешь, сколько легенд ходит о том, что мы не можем сражаться? Знаешь, сколько слухов? Да все, мать их, убеждены, что белку можно раздавить и не заметить! Эллифей мне сказал, что нельзя бросать друзей. За них нужно бороться. Понимаешь? И я не удивлена, что о вас идет такая молва – вы на первом же повороте готовы бросить своего. Хорошо! Вы его не знаете. Он мой друг – не ваш. Да пожалуйста! Мирри была в бешенстве. - Но я так не могу. Куда дальше?! Думаете, в Кровавых Горах безопаснее?! Думаете, про них не ходит сотни гребаных легенд, как там плохо?! Какого желудя мы вообще тогда куда-то пошли?! Хофтгор тоже опасен – даже в нем убивают! А тут и стражи нет! Ха! Да вас прямо тут сейчас сожрут все монстры. Какая, бес вас раздери, разница – там умереть, здесь или в заднице у Огнерыка, а? Какая разница, если вы не можете постоять за своих друзей? Зачем я вообще живу, Тара?! Зачем, если я не могу попытаться спасти того, кто мне дорог? Кто я тогда такая? Кто?! Писклявый голос белки сорвался от этой гневной тирады на болезненный хрип, полный слез. - Где-то должен быть предел! Понимаешь, Тара? Предел! Нельзя меня унижать, бить и издеваться надо мной, сколько влезет. Где-то есть граница, за которой я лучше подохну, чем стерплю. И для меня эта черта пройдена! Там мой друг! Его прямо сейчас могут убивать, пока я тут с тобой разговариваю. И я не боюсь. Мне уже плевать. Никто из него не возвращался! Не надо туда идти! А если этот Гроссенвальд захочет оприходовать тебя – что ты сделаешь?! Раздвинешь ноги?! Пожалуйста, Гроссенвальд, все, что угодно, только не убивай меня?! Забери всех моих друзей! Обмакни меня лицом в грязь! Убей и сожги тут все, только позволь мне жить! Так, что ли?! Да все местные так и делают! Давно бы уже сожгли этот лес к чертям собачьим, а не жили бы, трясясь, как кролики. Мирри свирепо смотрела на Альтарину. Перевела взгляд на Ольфрика, затем обратно. - Передайте моим детям, чтобы боролись за себя. Отвернувшись, она побежала во второй раз по дороге – туда, где следы Гериона уходили в Гроссенвальд. Остановившись лишь на миг, она уже без той ярости, что была, бросила людям: - До встречи… Улыбнулась сквозь слезы и побежала дальше.
-
Белка шикарна!
-
Беличьи эмоции!!!
|
-
- Если Герион не вернётся к утру, продолжим путь без него, - совершенно будничным тоном ответил Ольфрик А ну и хрен с ним, действительно!))
-
Интересно, есть хоть что-то, что способно выбить его из колеи?)
|
|
Магия впилась в черные палки. Охватила их с треском, сдавила и заставила загореться. Это оказалось совсем не сложно: раз – и костер зашелся пламенем. Захрустел с некоторым недовольством полусырыми дровами, но принялся делать свое дело. Правда, от его огня мир вокруг стал только мрачнее. С каждой минутой лесная дорога темнела. Лишалась красок, становилась серее. Слабый свет пытался пробиться сквозь тучи в тех местах, где они были тоньше всего, но они не пускали. Нет, наступала ночь – никто ему уже не даст проникнуть вниз. Пепельные облака, сплошным пологом закрывшие небо, напоминали какое-то смазанное магическое полотно, переливающееся, движущееся, но постепенно, очень медленно затухающее… Ночь, близилась ночь. Тени в корнях чернели. Врывавшийся порой холодный ветер сбрасывал с листьев капли на головы путникам, будто бы напоминая – сейчас вы отдыхаете, да, но пройдет немного времени, и Йафанна зальет вас ливнем снова. Воды в небесах предостаточно. Холода – еще больше. Грейтесь, сушитесь, пока есть время… Герион сначала зашел в Шварцгройен, обходя лагерь по большому кругу. Становилось все темнее, но эльфийское зрение отлично чувствовало себя в сумерках. Вот следы зайца. Вот здесь пробежала лисица. А это – тетерев два дня назад нашел какие-то семена. В ветвях он замечал птиц, которых умелый охотник не пугал своим бесшумным шагом. Их голоса становились все тише, уступая место соловьям и одной-единственной сове, зачем-то ухавшей в этот поздний час. По дороге нашлась ежевика, но Герион не стал ее трогать – еды было предостаточно. Зачем же тогда тревожить лес? Зачем нарушать его вековечный порядок? Пускай их съест зверь. И никогда не узнает, что здесь прошел эльф. Ну, именно Высший эльф. Темного-то уже весь местный люд услышал и разбежался. Дэвар, как оказалось, не отличался охотничьими навыками и походил больше на обычного человеческого крестьянина, что хрустел каждой веткой под ногами, которой было можно… Огонь уединял. Скрадывал окружающий мир: он сужался над пламенем, заставляя ютиться поближе к костру. Ведь рядом было светло, а в пяти шагах – гораздо темнее, чем если бы огня и вовсе не было. А еще он громко трещал, приглушая лес. Сядь рядом с ним, и тебе покажется, что ты в безопасности, но на самом деле, ты теперь ничего не услышишь и не увидишь. Иллюзия защиты. Однако, судя по всему, именно этого белка и хотела. Немного расслабившись при виде разгоревшегося костра, Мирри сначала исчезла в фургоне, а потом появилась с огромной меховой шапкой в передних лапах и зубах (ну как огромной – на эльфийскую голову). Дотащив головной убор до костра, она аккуратно примостила его на четко выверенном расстоянии и мгновенно спряталась внутри. Все, белка уже была готова к ужину. В смысле, не как дичь, а как едок. Это варварство – есть белок! Ольфрик тем временем ладил рогатины, чтобы повесить котелок. Уже пахло солоноватым мясом из холщового свертка. Вильварин искала в фургоне специи для вина. Альтарина контролировала результат своих магических изысканий, внимательно наблюдая за костром. Дэвар что-то напевал. - Народ! – вдруг раздалось из шапки. – А вам… не кажется, что птицы с той стороны дороги поют как-то иначе?.. В версте от лагеря Герион, так и не обнаружив ничего неожиданного в Шварцгройене, вышел на тракт, прикинул, с какого расстояния будет заметен их фургон (с версты для эльфа, с трети версты – для человека), а затем, не дрогнув, вошел в Гроссенвальд. Его тоже стоило проверить. То ли ночь уже была действительно совсем близка, то ли кроны здешних деревьев были гуще, то ли лес так был расположен, но в Гроссенвальде, казалось, было темнее. Тени практически угольными пятнами ложились на темно-синий мох. Эльф чуть напрягся, пытаясь различить для себя дорогу – свет сюда почти не проникал… Здесь тоже бродил зверь. Волки, лисы. Даже медведь, но давно – дней пять или шесть назад. Арахнидов же вроде не было. Но что-то Гериона настораживало (конечно, помимо того, что это Гроссенвальд сам по себе). Пока он не мог понять, пытаясь внимательнее рассмотреть лесную подстилку. Деревья? Да, их стволы нельзя было назвать прямыми. Но в этом не было ничего особенного – они не обязаны расти идеально вверх. Хотя эльфу они и казались… неприятными, однако это были обычные деревья. Дерн? Да, сорная лесная трава здесь была не такой, как в Шварцгройене. Низенькая, жухлая, черная-пречерная. Словно злобная какая-то… Но тут и почва могла быть попросту иной. И действительно уже была почти ночь – ночью все становилось черным, особенно в таком густом лесу. Следы? Да, звери не ходили здесь изведанными тропами. Будто бы терялись, заходя сюда. Плутали, ходили кругами. А может, Гериону лишь казалось это? Не в каждом лесу бывали тропы, не каждый лес был для животного родным – он уже видал такое не раз. Птицы! Точно, птицы. Вернее, соловьи. Они как-то странно пели… Обрывисто. Словно им не хватало дыхания. Словно кто-то их душил. Как-то… хрипло. Натужно, напряженно. А может, Гериону это причудилось?.. И все же, их пение было пугающим. И что эти соловьи здесь делали? Давно бы перелетели через дорогу в Шварцгройен и пели б там со своими сородичами в полный голос. А здесь… словно житья им не было. Словно худо было им Гроссенвальде. И зверям – что они так плутали? Метались. Нерешительно топтались, пытаясь понять, куда идти им дальше. В какой-то момент Герион запутался в их следах – одна лисица оббежала каждое дерево в какой-то нелепой панике, и ее след смешался со следом куницы. Они гнались друг за другом? Или спасались от чего-то? Совсем не понять… И вдруг эльф вышел на дорогу. Нет, не на тракт. Это был еле заметный среди высокой травы извилистый путь. Вдавленный колесами грунт – здесь когда-то ходили телеги. По Гроссенвальду?! Зачем? Неужели здесь кто-то жил?.. Конечно, жил. Ведьмы. Разбойники. Некроманты. Трава была чуть придавлена. Свежие следы двухдневной давности. Подкованные лошади, три штуки. И еще более старые следы, четырехдневные – странные, каких-то мелких существ с продолговатыми лапами. Это мог быть кой угодно зверь, но Герион не думал, что это было животное. Ведь животные не ходят на двух лапах. - Я слышала, где-то в этих краях в Гроссенвальде есть хютеранское захоронение, - пропищала Мирри, глядя на костер, словно самой себе, а не кому-то из присутствующих. – Проклятое место. Надеюсь, мы не встали возле него… Белка посмотрела на Дэвара. - Вообще, конечно, интересно. Кто-кто, а вот хютеринги бы вряд ли хоронили своих в этом лесу. Они же наоборот… вроде против подобных мест. Во всяком случае, мне так казалось. Да и странно, что о нем только дурные слухи. Это… это как если бы какого-нибудь великого зигерианта похоронили б на обычном кладбище для нищих. Белка невесело хихикнула. - И без надгробного дворца. Так, с дощечкой гниленькой… Поднялся ветер. Черные деревья гулко затрещали, сбрасывая на Гериона остатки холодного дождя и обломанные веточки. У дороги стоял древний камень, поросший черным мхом. Его поставили здесь настолько давно, что треть изображения на нем уже оказалась под землей. Однако эльфу не составило труда узнать его – лучистое солнце с очень серьезным лицом. Священный символ Хютера. Что он здесь делал? Ведь где точно Бога Солнца не было, так это в Гроссенвальде. Здесь царила тьма. Но не время было искать ответы на все эти вопросы. Уже была почти ночь – пора было возвращаться назад. Герион поднялся, снова оглядев дорогу. И вдруг понял, что полностью потерял направление. Он не знал, в какой стороне был тракт. И тем более, он не знал, где был лагерь. Это было немыслимо для опытнейшего эльфийского разведчика… но Герион потерялся. В Гроссенвальде.
|
Путешествие началось для Гериона в тихом меланхолическом настроении. Способствовало тому буквально все - и хмурая серая погода, и мерный спокойный шаг верного вороного скакуна, и не слишком разговорчивые спутники. Даже проливной дождь не мог побеспокоить его, привыкшего по нескольку дней при любой погоде почти неподвижно сидеть на в ветвях какого-нибудь дерева и наблюдать за вражеским лагерем. Слушая однообразное деловитое пофыркивание коней, хлюпание их ног в вязкой жиже, что в ливень образовалась на месте дороги, слушая как трепетно шелестит лес, как падают на листья тяжелые капли, он размышлял о том, для чего же он тронулся в этот путь. Сами по себе походные тяготы его никак не обескураживали. Он хаживал и более трудными тропами. Да что там, вся его жизнь представлялась ему одной нескончаемой дорогой, извилистой и ухабистой, которой он безостановочно шел по велению сердца и долга. И пусть эта дорога описала трагическую кривую, он все равно оставался верен себе - и родине тоже, как бы не хотелось кому-то высказаться иначе. Но каждый раз отправляясь в поход он ясно понимал, что и ради чего делает. В отличие от нынешнего случая.
Что за чушь? Как в книжке найти цель для всего человечества? Бред сумасшедшего, подобный поискам какого-нибудь сакрального символа святости или философского камня. Ведь очевидно же, что цель она внутри, а не снаружи. И что "предназначение расы" это бессмысленая химера. Прежде всего - выживание. Вот истинное предназначение, как для всей расы, так и для каждого отдельного ее представителя. Выжить под напором опасностей, внешних и внутренних. И идти вперед, во что бы то ни стало. К миру, благополучию, величию и славе. И даже пусть у кого-то что-то получается лучше - не беда. Если нашел дело по сердцу и отдаешь ему всего себя, то в том и счастье, в том и цель всей жизни. И искать ее надо каждому в себе, а не в пространных сумасбродных текстах древних мудрил.
Впрочем, Бог с ними. Если Генриетте нужна книжка, то он ее найдет по одной очень простой причине - золото. Озвученная сумма была более чем впечатляющей. С такими деньгами он сможет сколотить свой наемный отряд. Отобрать лучших из тех, что есть. Конечно таких, как в Зеленом отряде не найти, но если приложить усилия и обучить их всему, что он умеет, то будет почти хорошо. А тогда... Можно будет ни от кого не зависеть. Самим выбирать, куда идти, за что браться, кому помогать, а кому нет. Свобода. Оно того стоило.
Тем временем белка-командир распорядилась встать лагерем на левой стороне. Вообще, на это маленькое милое существо невозможно было смотреть без улыбки. Герион вполне оценил шутку обербюргермайстера, граничащую с издевательством, прежде всего над ним. Однако сама белка, судя по всему, была этим ошарашена даже больше чем сам Герион, поэтому к ней у него претензий не было. И так или иначе, он понимал, что если запахнет жареным, принимать решения нужно будет именно ему. Ну а если кто-то не согласиться, то тем хуже для них. В конечном счете.
Встали. Дроу и охотник собрались заняться дровами. Хорошо. Хоть и странно, что Темный вдруг схватился за топор. Неужто не боится испортить свой маникюр? Казалось, грубая работа не про него. Странно.
- Я на разведку, - коротко сообщил Герион, спрыгнув с коня, - Пройдусь по округе, посмотрю. Вдруг неподалеку паучье логово или еще что-нибудь в этом роде.
-
Нравится персонаж)
-
Интересный характер)
|
- О, у меня нет причин сомневаться в вашей честности, леди, - улыбнулся Дэвар Альтарине, чуть склонив голову набок. - Это вы сомневаетесь в моей. Я уверен, что причин... м... драться у нас определенно не будет. Что бы вы не сделали - не в моих привычках нападать на девушек. Во всяком случае - не так. Эльф осушил свой бокал, осторожно поставив на стол. - Я не прошу вас резко воспылать любовью ко мне лично и моим собратьям, но прошу дать нам шанс и не судить предвзято по поступкам отдельных представителей расы. Кроме того, - улыбка стала лукавой, - сомневаюсь, что вам раньше доводилось общаться с темными эльфами. Мы все же несколько иное, чем наши светлые родичи. О, да. Определенно, Дэв не соврал. Дроу отличались от светлых тем, что являлись еще более высокомерными, напыщенными и сумбурными существами. Ведомые зачастую абсолютно нелогичными целями и совершающие необъяснимые деяния. Большинство темных, которых знал менестрель, относились к людям так же, как и к оркам. Брезгливо, ядовито, насмешливо и оскорбительно. Но юной Альтарине вряд ли об этом было известно. О культуре и нравах дроу в принципе было известно только самим дроу. Дэвар вздохнул, отправляя еще несколько виноградин в рот. Будущее дело обещало быть не только интересным, но и морально громоздким.
Оставив в стороне мысли о людях, эльфах и их вечных разногласиях, бард продолжил свое пристальное наблюдение за яблоком. Казалось, что ничего другого он вокруг не замечает. Что разноцветные глаза всецело поглощены сжавшейся и скукожившейся шкуркой. Там что-то кто-то говорил. Кажется белка разговаривала с очаровательной эльфийкой, внушая ей грустные мысли по поводу окончательного вымирания и без того вымирающей расы Старших. - Ха! - Воскликнул дроу, хлопнув ладонью по столу и победно глядя на злополучное яблоко. Он понял. Что-то. И с чувством полного удовлетворения растекся на стуле. Это было важно. Это что-то. Чем-то важно. Определенно. Только вот чем?
От дальнейших размышлений его досадно прервало пророчество. Дэв уже сталкивался с такими и помнил, как оно скверно происходит зачастую. Вот ты сидишь. Никого не трогаешь. Думаешь себе про яблоки и природу божественной силы, как вдруг на тебя выливается зловещая тирада, подогретая блестящими безумными глазами и обещанием малоприятного знакомства с ядовитыми ножами и хохочущими писклявыми трупами. Если, конечно, он все правильно понял. Или там было про хохочущие ножи и ядовитые трупы? Поди разберись в этих пророчествах. Они только с толку сбивают и еще больше путают, заставляя сомневаться в себе и в каждом пне подозревать пиcклявый труп. Хохочущий. Тоска и безысходность. Дэвар кисло смотрел на Оракула. Из всего, что она сказала ему нравилось только слово "яблоки". Но в одном предложении с ядом, сталью и писком даже оно не вселяло особых надежд. Впрочем, молодой и беспечный менестрель никогда не впечатлялся всеми пророчествами и предвидениями. Его проклинали бесчисленное количество раз. В основном, конечно, девушки... и при этом они определенно не обладали магическим даром, но после их замысловатых пассажей эльфа ни писклявые трупы, ни яблочные ядовитые ножи удивить не имели никаких шансов. Потому он лишь пожал плечами, запомнив на всякий случай слова Оракула до лучших времен.
Госпожа Генриетта столь стремительно и быстротечно попрощалась, раздав всем роли и покинув зал, что Дэвар невольно восхитился. Глянул на приунывшую белку и состроил сочувствующую гримасу. Судя по всему, труднее всех придется именно ей. - До завтра, фройляйн, - улыбнулся вставшей Альтарине Дэвар. Закончив общипывать виноград, он и сам поднялся, откланявшись оставшимся будущим спутникам. Если все они сбудутся, конечно, что было не совсем уж очевидно. Несколько мгновений подумав о том, что ему может пригодиться, эльф решил, что ничего. Все, что ему было необходимо - осталось в таверне. Вот туда-то менестрель и направился, решив завершить этот день игрой на потеху посетителям. Ведь это вполне могла быть его последняя игра. А потом хохочущие трупы, яблоки и прочие прелести за пятьсот золотых монет.
|
- Боюсь, даже твоего мастерства, Ольфрик, не хватит для того, чтобы найти Эстебара, - печально улыбнувшись, сказала, наконец, Генриетта. – И как бы ты ни старалась, милая, кого бы ты ни приобщила к поискам, ты не сможешь его отыскать. Фрау обербюргермайстер сочувствующе покачала головой, глядя на Альтарину с практически материнской заботой. - Мэтр поселился в Хофтгоре задолго до твоего рождения. И еще тогда он нам запомнился своим… непредсказуемым характером. Городская стража не раз пыталась его отыскать – ведь он не раз вот так пропадал без единой весточки. И, конечно же, ей это никогда не удавалось. Судя по всему, ты не застала те времена, когда он был молод и вспыльчив… Генриетта задумчиво посмотрела на красивую стену и слегка поморщилась. - Не… он и сейчас не без этого. Но тогда он любил, рассорившись со своей женой, уходить из города, сатир знает куда. И она рыдала здесь в Рег-бёйде столько раз – ты бы видела. Но никто не мог ей помочь, он не оставлял ни единого следа, милая. Фрау обер лукаво улыбнулась Таре. - Ну, когда я заняла эту должность, я заявила, что от его дома и камня на камне не останется, если он не объяснит, куда пропадает. На что мэтр сказал, мол, во-первых, это башня, а не дом, а во-вторых, мы все тут дураки, что пытаемся найти столь могущественного мага на дорогах – он уже давно путешествует по иным мирам. Сентиментально вздохнув по ушедшим временам, Генриетта замолчала на некоторое время, устремив свой взор на шифоновый антураж… Но затем вернулась к Альтарине: - Когда научишься этому делу – тогда его и найдешь, милая, - обнадеживающе улыбнулась она. – А что касается дома мэтра – если ты согласишься на мое предложение, то гарантирую тебе: никуда он не денется. Да, кстати! Дело! Пора уже, наконец, вам про все рассказать, ведь правда? Так, все здесь? Фару Нахтфальке начала пересчитывать пальчиком присутствующих. Архивариус Фастмот не выдержал и пробурчал, подливая себе вина: - Герион… - Точно! Ах! Вот обормот – где он только гуляет?! Начнем без него! По дороге все выяснит – он у нас любознательный. - Чувствую, ему это понравится, - с нескрываемым сарказмом пробормотал Фастмот, отставляя кувшин обратно. Сказал он это тихо, самому себе, чтобы никто не услышал. Но, конечно же, все это услышали. - Кто еще? - Оракул… - Берта? Да ну ее ждать – раньше Йорд заплачет, - махнула рукой фрау обер. – Она все равно придет тогда, когда нужно. - Когда ей это нужно… - Значит, все здесь! Итак, какое дело… - Крк-Миритикити. - Ах! Мирри! Солнышко мое! Как я могла про нее забыть! – воскликнула с ужасом Генриетта. - Я здесь! – вдруг послышался тоненький писк откуда-то из-под потолка. Рыжекудрая Госпожа Нахтфальке попыталась найти ее взглядом, но у нее не вышло, и просто добродушно улыбнувшись полутемному своду, она осмотрела присутствующих. Лицо ее вдруг помрачнело, она вспомнила что-то ужасное и, выждав нужную паузу, чтобы каждый внимательно к ней прислушался, начала свой рассказ слегка охрипшим, неожиданно погрубевшим голосом: - Это кошмар. Беда. Такого еще никогда не случалось с Хофтгором… - она медленно покачала головой. – И я… я не знаю, что делать… Я просто теряюсь… Фастмот тяжело и красноречиво вздохнул, продолжая пожевывать поросенка. - Меня сначала била истерика. Я не спала три ночи. И… до сих пор – это со мной. Оно никуда не денется – словно тучи, нависшие над Хофтгором. Над нашим Хофтгором. Отвернувшись от слушателей, фрау обер взглянула на витражи, сквозь которые пыталось пробиться солнце. Уже не такое яркое, уже словно бы потускневшее от ее рассказа. - Это катастрофа. На самом деле, все может закончиться очень скоро. И тогда… Это очень тяжело. Я не знаю, что будет… Я даже подумать не могла, что такое возможно! Сатир меня подери – кабы я знала! Генриетта обернулась. - Но у нас есть шанс. Это вы. И только вы. Ничего иного. Нас не спасти по-другому… Нам… Наконец, Фастмот не сдержался и мрачно изрек: - Хофтгор хотят купить гномы из Свартхакка. Гильдия Банкманнов. - Да… Но я не отдам им Хофтгор! – появившаяся решительность в глазах Генриетты быстро сменилась на отчаяние и мольбу: - Но люди… им будет тяжело. А что если?.. Вы же понимаете. А иначе все. Война? Голод? А я не отдам. И тогда вы представляете, что нас ждет. Это все очень тяжело… Генриетта отчаянно оглядела собравшихся и сказала главное: - Я заплачу каждому по пятьсот золотых за это. Где-то под потолком раздался ошарашенный писк. Фастмот поперхнулся поросенком, услышав такую сумму. В залу вошла Оракул.
Загадочный взор. Таинственные шелка, укутавшие худую фигуру. Плавные, дымчатые движения, будто бы она сама – видение. Она смотрела на всех и не смотрела ни на кого одновременно. Она глядела каждому в душу, но словно никого не замечала. Неясные узоры виднелись на ее тонкой шее, но черные локоны то ли закрывали их, то ли, скорее, подчеркивали. И вот – она уже рядом. Непонятная улыбка. Туманный взгляд. Какое-то движение рукой – словно она гладит невидимого кота, сидящего прямо на столе, или как будто бы черпает горстью воду. - Фрау обербюргермайстер, - кивнула Оракул с уважением. Ее голос оказался одновременно хриплым и тонким, из-за чего было сложно разобрать ее последующие слова. Но, судя по всему, она поприветствовала и остальных. – Прошу простить мою задержку – такова Судьба моя была сегодня… - Лучший аргумент, который я когда-либо слышал, - вставил свое ворчливый Фастмот. - Извини, я не хотела задеть твои чувства, - легко парировала Оракул с милой улыбкой на устах. - Ты не задела, - улыбка Фастмота была еще милее. – Я же говорю – лучший. - Позвольте вам представить Берту Штайр, городского Оракула, - оживилась Генриетта, сделав красивый жест рукой. – Я попросила ее предсказать исход вашей миссии. - Я всегда рада возможности помочь Хофтгору своим даром, ведь ничто так не меняет мир, как переменчивость сознаний его обитателей, влекомых тягой и отторгаемых, словно дети… - ответила Берта, двусмысленно улыбнувшись и посмотрев в никуда. Генриетта еще пару мгновений наблюдала за Оракулом, судя по всему пытаясь понять, к чему было сказано последнее, но вовремя себя одернула и продолжила: - Дальнейший рассказ продолжит Фастмот. И да! Должна вам сказать, что сведения, которые вы сегодня получите, разглашать нельзя, - Нахтфальке игриво улыбнулась. – Иначе накажу. - Я плохой рассказчик… - пробурчал Фастмот. - А я твои книги не помню! – ответила Генриетта, схватив яблоко с блюда. – Давай. Я знаю, ты любишь это дело. Гости ждут. - Кхм-кхм… - кашлянул Фастмот, смотря на свою тарелку, и отпил вина. - Ну? - В моем Библиотекариуме… на третьем этаже сорок восемь лет назад была обнаружена книга. Вернее, фолиант, если быть точным. Древний фолиант, - голос архивариуса был сух, мрачен и скучен. – Восемнадцатый ряд шкафов, третий шкаф, седьмая полка, если вам это о чем-нибудь говорит, - Фастмот поднял взгляд с тарелки и обвел им гостей. – Ясно, ни о чем не говорит. Этот фолиант датируется вторым годом Гномьей Эпохи. Немногие книги того периода сохранились. Но эта – особенная. Нам повезло, что она сохранилась. Очень повезло. Ее написал… Орбомемориливидус. И снова вопросительный взгляд – и снова тишина и непонимание. И вновь – печаль и собственная тарелка. - Конечно же, я знал его наизусть. Но тот факт, что у нас есть достоверный источник, меняет многое. В нашем деле. Вернее, если быть точным, в вашем… Архивариус как-то невесело усмехнулся. - Но лучше по порядку. В этом фолианте, именуемом не иначе как Меморикототалис эт Плюремагис, если не упоминать лишнее, имеются следующие строки… Фастмот звучно прочистил горло, а затем продолжил все так же тихо, но еще мрачнее: - «Затем, узревши людей окрепших, да роль их в Этом Мире, решили Боги, что пришла пора. Теперь готовы они были вновь творить – и родились в полях все орки. Их было множество, роями выросли они, и дали Бессмертные им предназначенье: царить в полях, косить и сеять, да зверье на пастбища водить. И зеленокожая орава рассеялась, подобно семенам, по всем лугам и степям. После Боги сотворили гномов, подземье ими населив. И те, взявшись за дело смело, пошли крошить гранит. И поднялись наверх, до самого Светила, себя здесь осознав как владык хребтов и каменной породы. Но что же дале? На том же порешили Боги, что создать им суждено еще две расы – для лесов и неба. Чтоб весь Мир Сей населить и дать твореньям их предназначенье…» Архивариус скромно пожал плечами. - Но это в моем импровизированном и не совсем точном переводе с девятикруглой арканы – вы понимаете, этот язык слишком сложен для его перестройки на… - Фастмот нахмурился, глядя на тарелку. – Или не понимаете. Неважно. Он вдруг поднял взор и лицо его было озарено интересом. - Загвоздка вся в том, что страничка, шедшая перед этим текстом, была утеряна. Нам неизвестно начало рассказа. А что было там? М? А я знаю, что было там… Там была история человечества! Там было то, что нам неведомо – предназначенье людей. Информация, ради которой и организуется эта миссия. Что написал Орбомемориливидус в своем Меморикототалис эт Плюремагис про людей. Зачем их создали Боги? Это знание бесценно! Данная информа… - Особенно она бесценна в нашей ситуации, вы понимаете, - прервала Фастмота фрау обер. – Как нам известно, Орбо жил в отшельничестве в горах близ Вистреда – туда вы и направитесь. Менестрели говорят, там очень красиво. Вопросы? Генриетта доброжелательно-весело улыбнулась, будто бы не отправляла присутствующих в одну из самых неблагополучных областей Этого Мира. Вернее, в одну из самых опасных. А может быть, и вовсе самую опасную… Да что тут говорить, если те самые горы близ Вистреда назывались Кровавыми?
|
- Ох, фройляйн, нам надо спешить! – воскликнул вдруг охранник и, сделав Вильварин недвусмысленный жест рукой, пошел по лестнице первым, бряцая своими симпатичными доспехами. Поворот, еще один пролет лестницы, коридор, поворот и вот – тяжелые, но уже распахнутые двери, ведущие в большую залу. И да, как и положено замку ордманнов, главный зал впечатлял. В первую очередь – своим высоким сводчатым потолком. Его стрельчатые арки, опираясь на массивные, прочные колонны, пропадали наверху во тьме. А оттуда на длинных, тяжелых цепях к смертным опускались огромные, коптящие десятками свечей, люстры. Меж колонн по обеим сторонам в стенах были выделаны узкие окна, больше походившие на бойницы. И даже они были зарешечены… Но темный камень, мрак сводов и тяжелейшие люстры, способные при падении размозжить огра, ничуть не давили своей… основательностью. Поскольку этот суровый зал был украшен тканями. Зелеными и рыжими – они изящными струями спускались с потолков, овивали колонны, и ими практически полностью была задрапирована дальняя стена. Это странное сочетание тяжелой, металлической длани Орднунга, легшей на главный зал, с легкостью, воздушностью, невесомостью полупрозрачного шифона, паутинкой зависшего средь колонн, - это сочетание оказалось… красивым. Более того – великолепным. В центре дальней стены стоял пустой трон. Стальной, с волками на подлокотниках и множеством дорогих тканей, будто бы невзначай наброшенных на него – но даже это смотрелось невероятно к месту. И еще оно смотрелось очень мягким и удобным. Меж троном, стоявшим на возвышении, и гостями, стоявшими в недоумении, находился длинный стол, уставленный различными сытно пахнущими кушаньями. Здесь было и печеное мясо, и южные эльфийские фрукты, и даже два торта. В закупоренных кувшинах должно было быть не иначе как «дивное вино», а также гномьи бренна с биром*, и, конечно же, хофтгорский вайнбранд. Куда же без него?..
Вдруг три трубача, спрятавшиеся в алькове меж колоннами, заиграли что-то помпезное и праздничное. А затем со своего стула встал согбенный седобородый старик в какой-то серо-коричневой хламиде. Он закашлялся. Потом еще раз закашлялся. А затем все-таки, повернувшись к гостям своим морщинистым, мудрым лицом, изрек во всеуслышание: - Пятнадцатый, законный, избранный Бюргермайстерратом согласно Гезетцбюху в сто девяносто девятом году от Прибытия Эльфийского и ныне правящий Хофтгором, защищая его границы, интересы и честь, Твердый и Непоколебимый обербюргермайстер хофтгорский - Генриетта Нахтфальке, Великолепная и Всемилюбимая. После чего под такое же торжественное пение труб и заливистый сухой кашель старого глашатая, в залу вошла она. Генриетта Нахтфальке. Великолепная и Всемилюбимая. Чуточку полноватая, зрелая женщина в блистательном желто-оранжевом платье, прекрасно сочетавшимся с самим залом и ее рыжей кудрявой шевелюрой. И обладавшим глубоким вырезом, нисколько при этом не пошлым. Она вошла, словно королева – грациозно и гордо. Плавным шагом, мягкими движениями плеч, обербюргермайстер проплыла к своему трону, грациозно села на него и изящно повернула свою голову в сторону ближайшего окна. Прямо сейчас, в это мгновение, когда она застыла с загадочной полуулыбкой на губах, с нее можно было писать портрет. Великолепный портрет, если, конечно, найти достойного эльфийского художника. Но мгновение минуло, Генриетта обратила свой взор на гостей и доброжелательно улыбнулась во всю ширину своего лица, заиграв спелым румянцем на щеках. - Что вы стоите? – удивилась она. – Садитесь-садитесь! Соскочив со своего трона, она подлетела к гостям и жестами начала указывать на стулья, звонко приговаривая: - Не надо стоять – стол же накрыт! Что за нерешительность? – Генриетта лучезарно улыбнулась Ольфрику. – Простите, что заставили вас ждать – повара все никак не успевали с поросенком! Но зато какой он вышел, только посмотрите! Ее пышная ручка с парой дорогих перстней указала на запеченного поросенка, так и просившего воткнуть в него нож… и отрезать горячий кусочек. - А яблоки? Это чудесные яблоки! Мне их привезли буквально неделю назад из Дорлинского Королевства – местные эльфы выращивают что-то невероятное! Да, они невзрачные на вид, - чуточку округлое румянистое лицо обербюргермайстера изобразило грусть и скорбь, но тут же вернуло свое радушие: - Но ведь главное – это вкус! Уверена, даже уважаемые эльфийские гости никогда такого не пробовали! Хотя… а Вы не бывали Дорлине? – поинтересовалась она у Дэвара, усаживая его на стул с высокой резной спинкой и даже пододвигая того для удобства этого. – Ох, что за чудесные сады! А запах! Боги – какой там запах! Кто бы мог подумать, что яблони могут так пахнуть! Генриетта, мечтательно закрыв глаза и втянув ноздрями представляемый аромат, казалось, готова была упасть в обморок от блаженства. Но вскоре она вернулась в Этот Мир. - Кушайте, кушайте! – щедрый жест руками, предлагающий все, что было на столе. – Ой, я так не люблю эту скованность – когда гости меня впервые видят! Они думают, что я страшная! Что я сам обер! На ее действительно симпатичном лице появился неподдельный ужас. - И они такие все зажатые… - теперь она очень ловко изобразила напряженность гостей, слушавших ее. – А мне это все так не нужно… А зачем? Я же не кто-то там! – взмах руками. – Я простая смертная, как и вы – и у меня такие же заботы и проблемы. Хах! Знали бы вы, сколько забот у обера! Пф! – Генриетта закатила глаза. – Кошмар какой-то. Сложив руки на спинке никем не занятого кресла и опершись на них, госпожа Нахтфальке весело оглядела гостей. - Ну так что? Нет, вы кушайте-кушайте – что мне вас голодом морить? Ах! Не забудьте попробовать Каранхильское вино! Это просто что-то невероятное, - она приложила ладонь к груди. – Просто попробуйте. Я больше ничего про него говорить не буду… - Кхм, фрау обербюргермайстер, - пробурчал старик, нарезая ножку поросенка тонкими ломтями. - Ахда! Ты прав, мой дорогой Фастмот! Я совсем забыла тебя представить! Старик тяжело вздохнул, покачав головой. А Генриетта продолжила: - Это Фастмот Рундберг, Магистр третьей степени Ордена Оку… - Окулюс Этернус Рубус Синистер. - … а по совместительству – главный архивариус Хотфгорского Библио-как-его-там… - Библиотекариума. - … и мой самый любимый советник. Человек невероятных мыслей! Что только не таится в его голове! Ох, его истории можно слушать часами… - Фрау обербюргермайстер… - И обычно именно часами они и длятся. Потому что Рундберг тот еще зануда, - заливисто засмеялась Генриетта. – Мы ждем Гериона, Фастмот! Вечно он опаздывает! Ух, я ему! – фрау погрозила еще не пришедшему Гериону кулаком. – Мы не можем начать без него. А пока… а пока… Кушайте! И пейте! И о себе расскажите! Точно! Я же про вас ничего не знаю! Это Дагамунд с Мирритики вас набирали – я им полностью доверилась. Нет, в смысле, я им и так доверяю, но я же не это, а они – да, а мне же тоже интересно! В общем, давайте, рассказывайте! Тем более, вам же еще столько дороги предстоит – ешьте-ешьте. Ох! Я бы сама с вами поехала! Но оберы так далеко не ездят… Снова расстроенное лицо. Но затем Генриетта вдруг замолчала, выдержала загадочную паузу, оглянув всех, и доброжелательно сказала: - Я вас слушаю.
|
Нет, он долго не хотел себе этого признавать. Да и причин особых не было. Все шло... как обычно. Шум яркой жизни. Пестрота красок, что окружает событиями, людьми и нелюдями. И так легко было отдаться этому потоку, растворившись. За последние полгода мало что изменилось. Путешествия из города в город. Многочисленные выступления. Восторг толпы. Случайные (а на деле хитро выверенные) связи. Мимолетные (и не очень) знакомства. Все хорошо. Стакан в руке молодого темного эльфа треснул и он с удивлением перевел разноцветный взгляд на рифленое стекло. Неужели он зол? Но на это нет причин, ведь все... В этом все и дело, тшаас! Вслед за стеклом заскрипели зубы. Нет, не у стакана, а уже принадлежавшие самому дроу. Все слишком хорошо. Слишком обычно. Слишком... скучно. Дэвар поморщился от эха последнего слова, что выбивалось монотонным ритмом в голове. Кто вообще придумал его да еще и столько букв подарил? Скучно. Отвратительное слово. На языке темных оно звучало, как "усс". И то, Дэв считал, что это слишком уж великая милость - целых два звука. Скучно. Со смерти Эстэллы прошло достаточно много времени, но ощущение того, что жизнь покатилась по размеренной полосе начало подступать лишь полгода назад. Тихо, незаметно, осторожно. Чтобы не спугнуть расслабившегося эльфа. И ведь получилось. Не спугнуло. А теперь - тоска и гниение мысли. Обыденность. Бывает обыденность даже в путешествиях, как оказалось. Не спасали новые города. Не помогали новые знакомства. Люди и нелюди - все выглядели слишком одинаковыми. Одноцветными. Их лица смешались в одну розовато-серую массу. К оркам, что ли, пойти? Дэв вздохнул, аккуратно отставив несчастный стакан, чтобы он не рассыпался в крошку. Стакан не виноват. Нужно было что-то делать. Прямо сейчас. Не медля ни мгновения. Иначе... В глаза бросилось вычурное письмо на которое Дэвар долгое время целенаправленно не обращал внимания. Обычно с такими письмами приходили замысловатые приглашения в дома аристократов и вельмож. Дабы почтить их своим присутствием и скрасить вечера игрой, о которой они, конечно же, наслышаны. И если когда-то темного забавляли закулисные интриги и романы с милыми аристократками, то сейчас все это внушало... Вновь поморщившись, Дэвар взял в руки письмо. Верно - скуку. Очередной вздох заполнил небольшую, но уютную комнату, которую эльф снимал в центральной таверне этого реликтового городка старших. А внутри действительно оказалось приглашение. Витиеватый почерк, подогнанные друг под друга буквы. Но на этот раз оно поступило от самого обербюргермайстера (за что же старшие свои языки-то так не любят?). Достопочтимый правитель сулил важность, секретность и деньги. Но за всей этой шелухой Дэв уловил лишь одно приятно согревающее чувство, что разворачивалось в груди теплыми жгутами. Губы на изящном лице, покорившем немало созданий, раздвинулись в улыбке полной предвкушения. Если уважаемый глава Хофтгора избавит его от назойливого слова "скука", то Дэв, возможно, не пожалеет о том, что приехал в этот доисторический музей.
*** На лице темного эльфа означилась светлая, добродушная улыбка, вдребезги разбивая... нет, не кувшин, а мрачную репутацию дроу. Он мягко коснулся бирюзового ковра, перетекая со своего места поближе к служанке. Изящно наклонился и в несколько движений собрал на поднос мокрые осколки стекла, протягивая его девушке. - Сударыня, - он просто говорил... хотя скорее пел, мягко и бархатно лаская воздух своим голосом... но все-таки говорил, - я буду вам бесконечно признателен за две чашки тия. Погибаю от... засушливости. В разноцветных глазах промелькнули насмешливые искры. - Если вас не затруднит. Вручив служанке поднос, Дэвар еще раз обвел сине-фиолетовыми глазами вполне роскошное помещение, остановившись на самом интересном (во всяком случае, для данного момента) объекте, а именно - златовласой человеческой девушке. Он видел ее взгляд и мелькнувшее в нем раздражение. Только одним этим неизвестная заинтересовала дроу. Ждать в тишине Дэвар не любил и возможностью скрасить томление в новом знакомстве не преминул воспользоваться. - Я помешал леди в соприкосновении с прекрасным? - Раздался его вопрос у нее за спиной. Дождавшись, пока незнакомка обернется, Дэв указал на картину, до которой она так и не дотронулась.
|
Хофтгор. Один из немногих сохранившихся в Этом Мире действительно людских городов, загнанный на самый край Среднеполья (или Миттлерфельда, если говорить на людской манер). Само Среднеполье, зажатое меж гор на севере и Склочного Моря – на юге, уже очень давно превратилось в густые леса и сады эльфов, но на западе еще держался небольшой клочок наделов пшеницы и ржи. Средь сих полей то тут, то там стояли людские деревни, да хутора, а прямо в центре этого скромного государства можно было найти Хофтгор, на котором все и держалось. Чем был известен Хофтгор? Да ничем. Только если вспомнить производимый в нем хофтгорский шнапс – неплохую такую бренну*, но гномы из Ротберга уже давно сместили людей с рынка. Потому что… потому что гномья "бакбренна" была вкуснее и лишь на пять серебряных дороже за бочку. Да и делали ротбергские виноделы гораздо больше бренны за год. А потому о хофтгорском вайнбранде знали обычно лишь в самом Хофтгоре. И гордились, конечно же. Кроме вайнбранда этот городок был известен лишь своими древнющими людскими зданиями и стенами, которые могли представлять интерес для путешественника как… как памятник истории. Но не более того, ведь их построили лет триста назад, и построили гномы. Вот и весь Хофтгор.
Правил городом обербюргермайстер, избираемый Бюргермайстерратом (Советом Бюргермайстеров), должности в котором передавались по наследству в соответствии с Гезетцбюхом – огромной такой книгой, куда еще те же триста лет назад были записаны все законы, правила и порядки. И дорогой читатель совершенно правильно сейчас подумал, что примерно три века назад Хофтгор был основан ордманнами в соответствии с их представлениями об идеальном городе. Но времена Бога Закона в Среднеполье прошли, и все заметно изменилось. Кроме, конечно, названий и незыблемого Гезетцбюха.
Итак, наша история началась именно здесь – в Хофтгоре. В теплый, но не очень жаркий летний денек, когда с востока чуть поддувал приятно освежающий ветер, а Хютерово Светило то и дело пряталось за облака, подсвечивая их ярким нимбом по краям. Прямо на центральной площади, в ее изголовье высилось четырехэтажное немного мрачноватое каменное здание, называемое Регирунгсгебёйде. Или Дом Вожака, если говорить на родном орочьем. И потому наша история здесь началась, что прямо перед двумя главными, тяжеловесными, окованными сталью, практически черными от старости дверьми стояла Альтарина. Стояла и стучала по ним крепким чугунным кольцом, специально для того триста лет назад и предназначенным. И вот. Случилось! С протяжным, жутковатым скрипом суставов каменного голема эти двери отворились, впуская внутрь Альтарину и вместе с ней нашу историю…
Внутри оказалось немножко прохладней, но не так жутко. Стены были увешаны изящными канделябрами с коптящими потолок свечами (да, орднунгманны презирали окна на первом этаже – «Что за глупость! Ведь любой вор через него проберется внутрь, не говоря уже о вражеском армии»), но все-таки здесь было достаточно светло. И даже уютно, надо признать – яркие ковры в красно-оранжевых тонах, гобелены и пара изящных статуй определенно эльфийской работы. Суровый страж в симпатичных (иного слова Альтарина подобрать не смогла) доспехах, которые никак не шли к его суровости, посмотрел бумаги молодой колдунской ученицы и отправил ее на второй этаж, в комнату ожидания. Наверх вела широкая, помпезная лестница, достойная короля, и, миновав ее, один коридор и два поворота, Альтарина, наконец, вошла в соответствующую комнату. Здесь уже было окно! Не очень большое, но из него с улицы проникал солнечный свет, свежий воздух и некоторый шум белого дня. Помимо окна, комната не отличалась убранством от всего прочего – то есть все было на высшем уровне. Витые канделябры, бирюзово-голубой ковер, два гобелена с зелеными лесами и картины с густо-синим морем и солнечно-лазурным небом. В какой-то момент у Альтарины захватило дух, насколько это все хорошо смотрелось вместе, но она быстро взяла себя в руки, ведь цель ее визита была серьезной. Даже очень. Наконец (а казалось, прошла вечность, хотя на деле не более двух ударов сердца), в комнату зашла служанка в голубом платье и фартуке цвета морской волны и заявила, что обербюргермайстер пока занят и примет Альтарину чуть позже. И судя по той скорости и уверенности, с которой она отчеканила «обербюргермайстер», работала барышня здесь уже не первый год. И затем она ушла, оставив девушку наедине с нашей историей.
Дверь отворилась снова лишь через пять минут. И вошел Он. Нет, не обербюргермайстер, а совершенно незнакомый Альтарине темный эльф. Гордая осанка, пепельный воск кожи, широкие плечи, острые, изящные черты лица, будто бы неведомый мастер десятилетиями вытачивал его лицо. Мягкие движения, невероятная грация и удивительные глаза разного цвета… Он плавно вошел, словно он танцевал… но просто шел… при этом как будто бы танцуя… но все же идя… Иными словами, это было очень грациозно. И в тот же момент служанка, вошедшая в комнату через другую дверь, округлила то ли от ужаса, то ли от восхищения глаза, и чуть не выронила из рук поднос со стеклянным кувшином воды. Вернее выронила, но поймала… но все-таки выпустила… хотя и удержала… чуть не уронив… Иными словами, ей повезло и ничего не разбилось. Эльф обернулся на ее беззвучный возглас, а волосы его белоснежными шелковыми струями качнулись на воздухе, как будто бы паутина, но прекрасная, волшебная паутина! И служанка не выдержала и таки выронила этот поднос. Стекло разлетелось вдребезги. Вода плеснула в стороны. А служанка лишь нервно сглотнула, глядя прямо в глаза этому неземному, небесному существу. Чудовищными усилиями она взяла себя в руки и в момент осохшим горлом промямлила: - Су… сударь, Обербюрбер… обербюргейбей… - она напряженно сдвинула брови, вдохнула и продолжила: - Обер. Бюргер. Майстер. Примет Вас чуть позже… Не желаете ли Вы тия*… али… пряностей каких?.. Снова сдвинув свои тонкие брови, но теперь как-то совсем жалостливо, она добавила тихо: - П… пожалуйста…
|
|
Женщина визжала, сгорая в этом пламени. Металась из стороны в сторону, орала, когда начала плавиться ее кожа, словно воск, кричала, пока легкие могли еще дышать этим дымом, и сейчас, я был уверен, она, догорая, жила… жила и страдала, мучилась от невыносимой боли. Рыдала, но слезы беззвучные ее испарялись от жара Преисподней, в которую она угодила… И я ей не помог. Нет, просто испугался за себя, за Джима. Все эта чертова двадцать одна… Я оставил ее там помирать. В одиночестве. Что может быть страшнее смерти в одиночестве?.. Закашлявшись, я перевернулся на спину и окаменел. Из моей груди торчал деревянный кол. Ребра сковало болью, я не смог вдохнуть… Все, Лэнс, это конец. Тебя убила деревяшка. Я задыхался, будучи не в силах шевельнуться. Это смерть… смерть пришла. Все, закончилась эта глупая жизнь, закончился Лэнс. Прости меня, Джим… Прости… Я закрыл глаза, не смея вдохнуть. Иной мир ждал меня, и я отнюдь не был уверен, что он был получше этого. Скорее всего, гораздо хуже… И там уже не получится сбежать от этого пламени. Прощай, свет. Я ухожу во тьму.
…
Судорожный вдох разорвал мою грудь болью. Дьявол! Я снова закашлялся, сгибаясь и понимая, что умереть не получилось. Еще мучаться дольше? Вот нелепость – «Сэр, подождите-с пару минут, Сама Смерть немного запаздывает… Дороги развезло-с с дождя». Я-то уже готов! Или… или я не умирал? Открыв глаза, я увидел две прожигающие друг друга взглядом рожи, успевшие мне опротиветь всего лишь за четверть часа. И понял, что нет, я собирался жить дальше… С муками совести, с тяжестью на сердце, что эта девушка погибла от моей трусости. И с бесконечными сомнениями в правильности своего выбора. «Ужасно. Не, я так не хочу», - подумал я. И перестал мучиться.
На лицо наплыла легкая улыбка. Эти двое, казалось, вот-вот готовы были друг друга поубивать из-за карты. И не удивительно – один точно был маньяком, тот, нервный, а второй мне казался еще похлеще. «О да, - подумал я, глядя на его злобную морду. – Такой точно прикончил самого дорогого ему человека. И еще нескольких в этом списке – на всякий случай, для верности». Снизу раздался мой тихий, сдавленный, шипящий смех. Потому что громко смеяться мне было очень больно. - Джентельмены, постойте! Прежде чем вы начнете друг другу резать лица, я бы хотел заметить один нюанс. Секунду… Кряхтя и удивленно моргая от того, сколько мучений могла причинить какая-то щепка в боку, я поднялся с трактирщика и встал по другую сторону Ганса от этих двух маньяков. - Насколько мне известно, вход в Кейл не ограничен. Если каждый из вас… совершил необходимые приготовления, то и каждый может туда попасть. Мне кажется, вы… аррргх, верблюжий горб мне!.. – я поморщился и ссутулился при очередном вдохе. - Вы можете оба посмотреть карту, срисовать ее, предположим, и разойтись. Без мокрых дел. Фирштейн? Зачем рисковать? Неожиданно девушка, добавившая свою лепту в мою миротворческую миссию, заострила внимание на горизонте. Я тоже повернулся туда и увидел… - О, чумной доктор! Леди, Вы думаете о том же, о чем и я? – я хитро улыбнулся фройляйн. - Он же врач! Он может нам помочь!
|
|
|