Голосование за ходы

Григорий Васильевич вынул загубник изо рта, чтобы ответить Ирине, да и вообще содрать эту вонючую дурость с головы, но тут гулко грянул взрыв. Чорт аж пригнулся, с ужасом глядя на проход. Вскоре оттуда вовсю повалил чёрный дым, постепенно наполняя собой шахту.

Рано было снимать этот дыхательный мешок. Чиновник нерешительно замешкался, глядя то на смертельно опасный дым, то на спасительную шахту, то на девушку с чудо-юдом в руках.

А затем Чорт определился. Он покачал головой - мол, нет, никак, нет уж, не получится. Густой токсичный дым, пожар под землёй, минимум спасательных средств и люди, что по собственной глупости туда пошли. Это не про него. Григорий Васильевич не такой человек... чтобы взять и сбежать.

Мужчина вручил свою шикарную шапку Ирине, бесцеремонно отодвинул девушку в сторону и смело пошёл в гущу событий.

Оставалась только я. Конечно, глупо было надеяться выжить в схватке с Мекеретригом, но я всё равно чувствовала какую-то ответственность за ребят... А это значило, что мой меч ляжет на стол последним.

Я проследила за Жуном - он нервничал. Уже думала заступиться, но промедлила, да кореец всё-таки сдался. Кельберион также сомневался. Йохан вообще снял рубашку. А, нет, это тоже артефакт. Интересно, он стирал её вручную или зачаровал машинку, чтобы она не портилась каждый раз?..
В любом случае эта сцена своей нелепостью вызвала у меня улыбку. Копьё Голодных Теней, Совет Незримых, мир, каким мы его знали, и замерзшие шведские соски.

Удостоверившись, что оба мага добровольно распрощались с артефактами, я молча сняла кольцо и кулон с крупным зеленым камнем. Затем вновь призвала скрэ - полуторный меч, что в пассивном состоянии не горел, не светился, а являл собой банальный германский клинок. Его выковали еще в средневековье, прекрасный баланс и лучшая рукоять.
Он тихонько брякнул на столе в стороне от прочих артефактов.

У меча не было имени. Сентиментальность - не моя черта. Но сейчас мне пришла в голову неожиданная мысль назвать его в честь легендарного основателя Ордена.
Убрав руки за спину, я отступила на пару шагов от своего оружия и поняла, что нервозность корейца передалась и мне. Дурное предчувствие, что Мекеретриг не Мекеретриг вовсе, а Кельберион - не Кельберион.

Чорт проводил внимательным взглядом котокрыла, что, как оказалось, вовсе не испугался Григория Васильевича, а лишь послушно сел на плечо хозяйке. И тут в лице, позе, настроении и мыслях чиновника все переменилось - страх и, признаться честно, внезапная паника, охватившие немолодого мужчину, ушли.

И на их место пришла былая уверенность, гордая осанка и серьезный вид. Чорт ухватился за поручень ручищами, грозно нависнув над ним...

Для Григория Васильевича все встало на свои места. "Она идет" сказал несчастный, теряя сознание. А тот дед - прилетел по её вине. И Дана Дмитриевна смотрела на нее, как на опасную незнакомку.

Но все эти выводы оказались только лишними подтверждениями того, что чиновник понял, когда встретился с ней взором. Что бы здесь ни творилось, какая бы мистическая булгаковская дурь ни охватила комплекс, она, странноватого вида незнакомка, контролировала ситуацию.

Более того, она была причиной. Более того, она могла сделать куда большее, но... не хотела. И этот фокус с голубым шариком - плёвое предупреждение, угроза Чорту. Она хотела контролировать и его...
Ну что ж.
Григорий Васильевич на этот холодный взгляд ответил ледяным взором и непроницаемо мрачной миной. А затем дернул усом. Что на любом языке мира, для любого народа, пускай хоть инопланетного, могло означать лишь одно:
"Ты, конечно, следи за мной, подруга, контролируй - пожалуйста. Но, будь добра, не думай, что здесь у нас все так просто, и что ты обойдешься своей пиротехникой. Мы и не таких барышень в бараний рог скручивали, козырей у нас достаточно, но да, пока мы тоже за тобой лишь следим".

Когда же она отвернулась, Григорий Васильевич отпустил скрипнувший поручень и обратился к подчиненному:
- Сань... Сань, поднимешь его наверх, хорошо? Если очнется - выясни, что тут произошло. И спускайся. Ты мне нужен здесь.
Вернув свое внимание к незнакомке, Чорт начал медленный спуск по лестнице обратно на площадку.

- Да, противогазы надо. И химзащиту... - мрачно ответил подчиненому Григорий Васильевич, продолжая при этом спуск вниз. Почему? На то он и Чорт, что не поймешь.


- Что вы откры..? - вопрос к ученому в белом халате он оборвал на полуслове, когда на площадку влетело неведомое чудище.
- Хосподи-иисусе-христе, бесовщина какая, - рефлекторно пробормотал чиновник и от удивления аж перекрестился, чего не делал уже много лет.
Затем он посмотрел на табло, где загорелось предупреждение о максимальном уровне чего-то вредного. После - на чудом спасшегося раненого ученого, что отключился прямо здесь. И наконец его взор остановился на охраннице и ее поясе с амуницией.
Пора действовать!
Шагнув к ней, Чорт положил тяжелую ладонь девушке на плечо, но в ответ получил ловкий захват и пинок в грудь. Ошарашенный, он только моргнул, а затем ринулся к раненому:
- Саня!
Кивнул на ученого, мол, "помогай!", присел, закинул его руку себе за шею, обхватил за грудь и потащил.
- Все наверх! Бегом! Бего-о-ом!!!

Ларс кивнул, а затем хитро поднял Диркову бровь и ухмыльнулся:
- И как ты фебе это предфтавляешь? "Герр альтграфенжон, шдается мне, бежродному райхвахеру, что рожа Ваша уж как-то на Вашу не похожа! Не, вот ешли не улыбаетещь, то вродь 'Итрих, а как улыбнетещь - так улыбка-то не Ваша, герр альтграфенжон! Непорядок, жнаете ли! А что, ешли на деле это не Вы вовше, а колдунштвом черным иной обращенный? А Вы-т - вообще жаба да в банке тут ш шештричей ехать ижволите!"
Нервно рассмевшись, Ларс огляделся, остановив взгляд на двери во вторую комнату покоев Иделинды. И каким бы веселым он ни был, все равно лицо Дирка, говорящее голосом его друга, смотрелось жутко. Он еще и шепелявил из-за шнурка под языком.
- Я прикинущь шпящим, не переживай. Теперь я альтграфенжон, мне этот райхвахер шапоги чиштить должен! Шлушай, ешли ты не будешь против, я отлучущь - мне бы шошши переодеть. Там же... кожа эта.
Он поморщился и, захватив приготовленную одежду Дирка, отошел. Шагал он крайне неловко, будто ему в брэ накидали желудей.
- Кштати! Кожу хорошо бы убрать куда-то... - раздалось из-за закрытой двери второй комнаты. Затем он удивленно присвистнул: - Ого! Я-то думал, швэтцер он, а на правде-то... еще какой штутцер! Ой, прошти, это я шам ш шобой разговариваю... Фу, какая мержошть...


Глава Семнадцатая

212г. Эльфийской Эпохи, утро второго дня чёртицы Грюна.
Священная Остландская Империя, улицы Круфендорфа.


- Так, я штарающь предштавлять его личо, но мне не дает покоя один вопрош, который меня никак не кашаетща.
Кутшваген стучал колесами по брусчатке одной из главных улиц Круфендорфа, чье название Иделинда пока не знала. На большую ее часть легла косая прохладная тень, а дома по левую сторону горели под взором Хютерового Светила каждой тщательно выкрашенной досочкой.
Они приближались к северным воротам, но пока оставалось немного времени для беседы...
- Ты жнаешь, почти вще в Райхе щитают женщин дурами. И бауэршких баб, и благородных фрау и фройляйн. Ошобенно фройляйн. Я понимаю, што это тыщелетнее жаблуждение... Чертов шнурок, кхм. Жаблуждение, ошнованное на вожможношти жаткнуть шлабого, што говорит только об уме говорящего. Ведь ты, не имея ничего... шделала это, - он указал на свое лицо, казавшееся сейчас удивительно серьезным, что для Дирка, что для Ларса. - Не каждый ижвештный мне маг на такое решилша бы. Жавопил бы, что ему нужна лаборатория, вше книги и две шедмичи ишшледований. А ты шправилащь жа ночь, это талант. Но...
Он отвернулся к окну, проскакивая быстрым взглядом каждый проезжающий мимо фасад. Иделинда поняла, что запах тоже был Дирковым, хоть это вряд ли имело значение для их дела.
- К побегу ты готовилащь, нашколько я понял. Ты жнала, куда едещь, твой путь лежал череж Унордланд, череж Даммию. Там много грюнхаутов. Так почему, Линда?.. Почему ты не обратила щебя в штаруху? Штрупья на личе, лохмотья, клюка, не жнаю...
В его голосе сквозила искренняя горечь, которую можно было услышать от Дирка, от Пальда или Гангберта, но уж точно не от Ларса. Он повернулся к ней. Эти глаза, такое не передавалось мимикой, но лишь сутью - эрфольгер смотрел на нее... чистыми глазами. Он смотрел на нее саму, на ее мысли. На реальность.
- Почему ты не шделала щебя уродиной? Штрашной, как шмерть! Никто б тебя не тронул. Ты ведь Химмельблют, ты крашивая! Тебя любой бауэрин хочет! Да они вще шлюной иштекают, швой пах шкребут! Неужели ты не видишь? Так почему ты не шпрятала щебя? Ты же не дура... Но почему, Линда, почему?

Ларс стоял в центре комнаты, неловко разведя руки в стороны и ожидая неизвестно чего. Да, он должен был обрести облик Дирка, но... каким образом?
По правде говоря, сама Иделинда не знала, как сработает это заклинание. Изменится ли он в мгновение ока или вспыхнет ярким огнем, испустит клубы зеленого дыма и вот - Дитрих фон Кальтенберг ни дать, ни взять.
Перверсия всегда избирала свои пути. Опытные маги умели их предсказывать, но даже мэтры ошибались. Ведь перверсия - это по сути ошибка мироздания, слом, нарушение проверсии. Словно молния. В грозу Гвитта она обязательно случится, пронзит тучи ярчайшим росчерком... Но как предугадать ее путь?

Встревоженная Линда внимательно всматривалась в лицо жертвы колдовства. Все должно уже было произойти... или хоть что-то. Пугало то, что такой сложный опус крайне редко заканчивался ничем. Если не грандиозный успех, то обязательно фатальный провал.
Ларс тоже заволновался, потрогал свои щеки, посмотрел зачем-то на руки. Но ничего, абсолютно ничего! Разве что кожа на его скулах показалась юной колдунье какой-то шагреневой. Может, обветрилась? Она и раньше такой была, нет?
Внезапно Ларс порывисто схватился за стеклянный графин с обычной водой и жадно присосался к самому горлышку. Он пил крупными глотками, чуть ли не захлебываясь, в спешке, словно страдал от жажды две ночи к ряду.
Иделинда не могла напомнить про шнурок под языком - она повторяла арканум раз за разом, все еще надеясь на успех. Грандиозный успех.
А Ларс, лихо осушив до дна графин и выпучив глаза, огляделся по сторонам... Он хотел еще. И его выбором стал большой таз, в котором девушка только что купалась. Бросившись перед ним на колени, риттер окунул голову, чтобы, видимо, полностью выхлебать в один вдох.

Альтграфиня видела лишь мускулистую спину с очень уж дурной кожей. Она огрубела и натянулась складками в разных направлениях, словно это была какая-то рубаха. А затем раздался громкий треск!
Кожа лопнула на лопатке, разойдясь тонкой бахромой по краям. Ларс тут же распрямился, с ужасом глядя на Иделинду. Он закинул руку назад, чтобы нащупать разрыв, а найдя его, аж затрясся и сокрушенно прошептал:
- Аршлох, я помираю...
Снова треск - видимо, разрез удлинился. А его лицо... оно стало таким страшным. Линда даже не смогла сразу понять, что с ним не так, как вдруг его щеки разорвались. Ларс тут же схватился за них и застонал, после чего снова нагнулся в таз и принялся хлебать воду, дергаясь от судорог всем телом.

Иделинда продолжала читать заклинание. Перверсия явно пошла по сценарию фатального краха, но исчезновение хотя бы одного мирума могло только усугубить... эффект.
Ларс пил воду, как безумец, а по ее поверхности плавали его светные волосы, выпадавшие целыми клоками. Разрыв прошел по всей спине - от плеча до крестца, но крови не было. Под ней оказалась другая кожа, новая, свежая, здоровая. Она обтягивала бугры напряженных мышц, двигавшихся при каждом глотке.
Старая же кожа и вовсе напоминала льняное полотно - тонкая, мятая, сетчатая... Лопаясь, она слезала с плечей и шеи, будто змеиная шкура. Только вот с гадов она аккуратно сползала, а на Ларсе рвалась, словно оказалась вдруг мала.

Закончив пить, жертва перверсии увидела свои волосы, устлавшие воду в тазу. Его горло издало лишь сдавленный хрип. Тут он схватился за лицо... и сорвал его!!! Будто тряпку какую-то, он отшвырнул его в сторону и взвыл.
А Иделинда выдохнула. Взамест старого у Ларса было новое - лицо Дирка. Только не очень похожее - перекошенное и перетянутое. Но это значило, что опус сработал!
Вскоре вся старая кожа облезла и промах Линды стал очевиден: она напрасно нанесла формаментум на торс Ларса. Перверсия сосредоточилась на теле, выполнив его в совершенстве - пропорции, мышцы, волосы на груди и даже родинки. А вот лицо...

Из лысой головы уже росла в спешке белокурая шевелюра брата. Видя облегчение Иделинды, бедный риттер несколько расслабился, вопросительно глядя на нее. Затем посмотрел в таз, стараясь не касаться своих волос, создал волну, чтобы увести их в сторону и увидел в ряби свое отражение.
Это не была иллюзия. Это был плириморфозис - изменилось само тело жертвы. А в таких случаях возникал эффект Еруса, портивший облик: вид лица зависел не только от формы черепа и носового хряща, но и от мимики хозяина. У Дирка была своя мимика, у Ларса - своя. Иллюзия могла это исправить, а плириморфозис - нет.
Но дело было не в этом. Даже при условии эффекта Еруса непохожесть оказалась гораздо сильнее ожидаемого. Стоило все-таки нанести формаментум на лицо, все равно он сполз вместе со старой кожей...

Видя разочарование будущей герцогини, риттер нахмурился и залез пальцами за щеку, вынул оттуда шнурок и переложил под язык. Мгновение - и все стало на свои места! Проверился в отражении и улыбнулся Иделинде улыбкой Дитриха с эффектом Еруса.

Глава Шестнадцатая

212г. Эльфийской Эпохи, утро второго дня чёртицы Грюна.
Священная Остландская Империя, Круфендорф, постоялый двор "Золотой Медальон".


Иделинда проснулась от настойчивого, бесцеремонного стука в дверь. Так обычно стучались райхвахи, пришедшие с указом на ферхафтунг от городского судьи. Девушка видела пару раз в Кальтенбергштадте, как они били кулаком в чью-то дверь - со всей дури, нагло.
Они приходили по трое, обязательно в полированных кирасах и открытых шлемах вычурной формы. Сначала стучали, потом кричали "Именем Священной Остландской Империи, откройте!", а затем ломали дверь. У одного обязательно был с собой двуручный плотницкий клюв... Другой нес кандалы.

Стук повторился. А затем раздался ожидаемый крик:
- Фройляйн, доброе Вам утро!
Это была Хрода, служанка, но ее голос звучал точь-в-точь как у того райхваха - требовательно и жестко. Судя по всему, она стучала уже не в первый раз.
Просыпаться оказалось очень тяжело, Иделинде на сон оставался лишь жалкий кусочек ночи до утра, а Хрода пришла лишь только Хютерово Светило окрасило густым золотым цветом крыши самых высоких домов и храмов.
Таков, правда, и был уговор. Да и судя по служанке, она сама была не рада. Хотя лицо Хроды, стоит отметить, почти всегда казалось таким - угрюмым и холодным.

Девушка быстро позавтракала холодными закусками (твердым сыром из Тилля, царскими орехами, голубикой и хлебной лепешкой), помылась теплой водой в том же тазу и оделась, как полагалось невесте. Все Браутштукке оказались на месте ровно в тот момент, когда явился Ларс.
- Фройляйн, майн герр, - поклонилась им Хрода, прекрасно все понимавшая, и тут же вышла.
Риттер проводил ее равнодушным взглядом, притворил и быстро запер дверь. Улыбнулся Линде. Глаза его горели явным воодушевлением, хоть он их, кажется, и не смыкал с прошлой ночи.
- Ну здравствуй, сестренка.
Ларс прошел ближе к центру комнаты и растерянно огляделся, словно он хотел уже что-то сделать, но не понял, как.
- Так как это происходит? Ты обмажешь меня ослиной кровью и заставишь отпить Дитриховой мочи?

Ларс остолбенел, увидев жабу.
- А Дитрих нам сказал вас здесь поджидать, за улицей следить, - объяснил Пальд. - Ты только не... Ой, простите, Вы. А хотя уже не важно. Ты не волнуйся, мы со всем разберемся. Ты в полной безопасности. Так где он? Остался с магом ругаться? Очень на него похоже!
Ларс молча показал на банку, в которой бесновался молодой Кальтенберг.
- Да, и что за жаба? - продолжал Пальд. - Это Вам маг дал? Для чего?.. Это какое-то колдовство? Ларс, да что ты в нее тычешь-то?!
- Пальд, - риттер положил руку на плечо товарищу. Вид у него был отчаянный. - Дитрих теперь жаба. На два дня, да? На два дня наш командир превращен в гада болотного.
- ЧТО!?
- Тшшш!
- Да как... Ерунда... - Пальд растерялся, уставившись на квакающего Дитриха.
- Линда, дела очень плохи, - меж тем поделился с ней Ларс. - Он же твой Формундшафтер. Тебе нельзя приезжать в Кру без него.
- Вы пока думайте, что делать, - кивнул Пальд раз пять, продолжая таращиться, будто молнией пораженный, на жабу. - А я пойду...
- Куда еще пойдешь?
- Да дело у меня есть... - туманно пояснил риттер, отвернулся и пошел вниз по улице. - Ноги у одного чароплета слишком прямые. Надо ему с этим помочь!
Ларс метнулся за товарищем, схватив его за плечо, но тот легко его отодвинул от себя:
- Я разберусь сам. Помоги Линде.
- Хорошо, но ты мне только одно скажи: ты думмкопф?! Никто, никто и никогда не лезет на мага в его доме! Только такие кобольды, как ты и Дитрих! Ты слышишь?! Там все в ловушках! Думаешь, вы одни умные?! Да славь свою Мельту, что колдун его с Линдой не изжарил!
- Если б он убил фрайхерра...
- То ничего б ему не было, думмкопф! - Ларс уже срывался на крик. - Потому что никто к нему не приходил! Это тебе не сельская травница! Ох, Эрфольга, скажи, ну почему меня окружают одни яффары?.. Там столько золота крутится, а ты думаешь, своей тупой рожей припрешься и ему челюсть вправишь?!
Пальд вдруг посуровел:
- Друг, ты перебарщиваешь!
- Да засунь себе в аршлох свои перебарщивания! - Ларса уже было не остановить. - Нам надо Кальтенбергов спасать, а не мстить долбанным колдунам! Включи уже голову и слей из нее мочу!
Он оставил мельтийца включать голову и вернулся к альтграфине, бегло оглядел ее, одной рукой завернул банку обратно в мешок и забрал себе:
- И? Линда, каков твой план?

Ее крик глох в этой комнате. Линда орала еще и еще громче, но голос пропадал, даже не отражаясь эхом от стен... Она чувствовала, что не в силах пробить эту игнорирующую, равнодушную завесу.
Этот дом не любил слушать крики.
Девушка уже не знала, что делать, как вдруг послышались шаги на лестнице - мягкие, медленные, не такие тяжелые, как у... Дирка.

Плитхрам нес сразу три мешка разного объема. А выглядел он ровно так, как и прежде: бесстрастно, спокойно и холодно. Разве что взгляд его теперь, бывший таким живым и внимательным, потускнел да потух. Молча и неспешно пройдя мимо Иделинды, знахарь аккуратно положил все три мешка на лавку позади нее.
Он указал на первый мешок, самый крупный и тяжелый - туда бы уместилась гусиная туша - и произнес:
- Там Ваш брат.
У этого мешка была странная форма, будто бы внутри лежало нечто то ли цилиндрическое, то ли шарообразное. У второго мешка, чуть поменьше, форма была напротив хаотично-неровная, словно его набили тряпками:
- Там его вещи, включающие кинжал.
Третий мешок - маленький, черный, сатиновый. Маг раскрыл его первым, согнувшись над скамьей:
- А здесь рес для опусов. Эта баночка с мурием. Эта - с зубряным салом. Флакон с мятной настойкой, Эликсир Готтферна, - и хотя сейчас Иделинду волновало содержимое совершенно другого мешка, перебивать этого человека ей казалось теперь плохой идеей. - И подробная нота. Написана на первой аркане, как мы условились.
Он распрямился, посмотрев на нее так тяжело и мрачно, что по спине девушки побежали перепуганные мурашки.
- Обязательно читайте ноту перед каждым ритуалом. Если упустите хотя бы одну деталь, результат совершенно точно окажется иным, нежели Вы надеялись.
И тут, вскинув бровь, Плитхрам проследил за ее взглядом, словно бы только сейчас обратил на это внимание. О, верно, он совсем забыл про первый мешок. Самое время показать его содержимое: маг размотал перекрученную горловину и спустил грубую холщовую ткань.
То была огромная стеклянная пузатая банка с крупной жабой внутри. Жаба казалась обычной - болотно-зеленой, но очень большой и озлобленной. Увидев Плитхрама, она принялась ломиться в толстое стекло, ошалело квакать и пытаться выбраться из банки. Но, увы, выход через горлышко перекрывала ткань, натянутая кожаным шнурком. Жаба попыталась ее сорвать своими неуклюжими перепончатыми лапами и тут же опрокинулась на спину, истерично задергав всеми конечностями.
Какое-то время колдун молча смотрел на пленницу, скрестив руки на груди, но затем повернулся к Линде и тихо сказал:
- Это был дорогостоящий опус. Боюсь, Ваши серьги не окупят его компоненты, однако я готов войти в Ваше положение. В первый, но последний раз. За сим настоятельно прошу покинуть меня и более не приходить в мой дом. И... надеюсь, это очевидно, что в ответ на любую попытку навредить моему положению я буду вынужден незамедлительно раскрыть Вашу тайну Императору.

Саша давно не видел Григория Васильевича в таком подавленном настроении. Вернее, никогда не видел. Чорт бывал в ярости, в гневе, в бешенстве, но в... депрессии - в депрессии Григорий Васильевич не бывал никогда.
Почти весь путь до Магадана он молчал, что было крайне для него нехарактерно. Сейчас же этот высокий мужчина, еле умещавшийся на сиденье, опер подбородок о кулак и меланхолично смотрел в окошко вертолета. А там - пурга, ничерта не видно.
Григорий Васильевич казался каким-то побитым, замученным, скрюченным, что никак не сочеталось с его массивной фигурой, с его длинными крепкими руками и с великолепной пышной шапкой из норвежской чернобурки.
Такие люди, казалось Александру, никогда не бывают подавлены. Это просто не в их стиле.

Вот и Григорий Васильевич минут пять спустя пришел к такому же выводу: покачал головой, отвлекся от своих тяжелых мыслей и обернулся к подчиненному. На лице его читалась лютая злость - куда лучше!
- Сань, ты знаешь, что это нелетная погода? В такую метель вертолеты не летают. Тем более, в... горах! - Чорт воздел палец, случайно ткнув в косой потолок.
Глаза горели от возмущения, но он не кричал. Надо сказать, начальник Саши обладал удивительно мощным голосом, низким и зычным, под стать габаритам. Даже в вертолете, где за его спиной визжал тысячесильный двигатель, Григорий Васильевич говорил привычным тоном.
- Мы с тобой рискуем, Сань. Мы можем разбиться насмерть. Три министерства на ушах. Весь Дальневосточный! А мы... просто рухнем. Потому что в... буран вообще-то летают только спасатели.
Всем в Минэрго было известно, что Чорт никогда не матерился. Он даже не чертыхался, а вместо того словно прожевывал слова, сильно напрягая губы. Гримаса при том выходила страшная, так что, может, лучше б он все-таки матерился.
- Даже... военным запрещено! Только спасатели, и только когда гибнут люди. И они об этом предупреждены. Они там документ соответствующий подписывают, забыл, как его... Вот ты, Сань, что-нибудь подписывал? Нет? Странно. И я тоже, - его лицо выражало уже обычное остервенелое недоумение. - Так чего же мы летим, а? Из-за кого мы в такой кромешной жопе? Нет, Сань, не из-за Виталича. Я его понимаю. Я их всех понимаю - они там конкретно на кочке об потолок приложились. И наплевать им, что мы провалим сроки по объекту, что потом еще месяца два придется разгребаться у себя в отделе, что опять в этот... бюджет не впишемся...
Чорт замолчал, с силой упершись рукой в пустое кресло второго пилота, от чего оно немного согнулось. Он смотрел на Сашу пристально и тяжело, очень тяжело дышал. Это была его излюбленная театральная пауза "на подумать".
Правда, как и всегда, ответ Григорий Васильевич давал сам:
- Мы летим в эту жопу из-за некоего Черных Льва Николаевича. Ты же прочел там все, да? Не сомневаюсь, они спустят на него всех собак. Это будет грандиозный козел отпущения - его лет на двадцать упекут. Но сначала, Саня, до него доберусь я.
Под щеками, слегка оплывшими от солидности, заиграли мощные желваки. Чорт повернулся к пустому сиденью впереди и ткнул в него толстым пальцем:
- Ей-Богу, это уже что-то личное. Да, есть министерства, есть суд, есть весь Дальневосточный. Но еще есть его лицо и мои руки. И вот здесь я не шучу, Саня, я абсолютно серьезен. Такой... такое... - Чорт не смог сходу подобрать пристойную замену, - такую шнягу мне еще никто и никогда не подкидывал. Я его закопаю.
Широкая ладонь сжалась в кулак. Григорий Васильевич вновь посмотрел на снег за окном и добавил:
- И клал я на этот буран.

- Что, прости?..
Если все это время Дирк ее слушал с очень серьезным и вдумчивым выражением лица, понимающе кивая, то последние слова Иделинды заставили его улыбнуться.
Только вот странная это была улыбка, совсем не его и совсем не веселая...
- Чего ты носишь? Чего не убить?
Идхен хотела ответить, но брат положил палец на ее губы:
- Тшшш... Нет-нет-нет, лучше молчи.
Глаза его безумно выкатились, а на лице "застряла" эта неуместная улыбка, кривая и страшная. Он качал головой и ходил взад-перед по комнате, хватался за голову и шептал "Доннерветтер, лучше молчи..."
А потом придвинулся к ней вплотную, навис своей плечистой фигурой и процедил:
- Ты полная дура. Ты понимаешь это? Что значит убеди себя? Какой к бесам темный закоулок? Какой еще... ты... О, Зигерин, что за.... наивная!.. Тупая!.. БАБА!.. Ты! Ты что, серьезно?! Ты не шутишь? Ты поверила этому ублюдку? Что ты... это... - он неопределенно махнул рукой на ее живот. - Это ж бред. Ты прям во все теперь собираешься верить?! Я просто... Это невероятно.
Нахлынувшая ярость сорвала с его лица улыбку и остатки любви к сестре, но теперь Дирк тихо шептал, с трудом сдерживаясь:
- Он обдурил и тебя, и меня. Содрал сорок золотых. Нет никакого плода, тупица. Не нужен никакой бесов опус.
Брат схватил ее за плечи и с силой усадил на скамью, впечатал спиной в стену... Она не думала, что Дирк так силен. Даже не дернуться. И тут он достал нож.
Длинный боевой кинжал - такими резали головы.
Мощные пальцы сдавили плечо. Брат мрачно сказал:
- Сиди здесь. Жди меня. Мне нужно с ним поговорить. Что бы ты ни услышала - не поднимайся. Тебе ясно? Сиди здесь, иначе, клянусь Зигерин...
Он не смог договорить - тонкие губы натянулись от гнева, рот дворянина превратился в жуткий оскал, а в крупных черных зрачках горела злоба.
Дитрих оставил ее и пошел наверх, к Плитхраму.

- Исчадие всегда родится спустя неопределенный срок. Нередко это случается уже через месяц после зачатия. А самая долгая беременность орком из описанных длилась почти три года. Обычно чем дольше кобольд паразитирует, тем слабее он рождается. Что касается участника опуса - нет, для него это… колдовство безвредно.
Плитхрам прочистил горло, вновь надевая систему линз и берясь за инструменты:
- А теперь я попросил бы Вас не отвлекать меня. Это очень скрупулезный процесс.



Глава Тринадцатая

212г. Эльфийской Эпохи, ночь после первого дня чёртицы Грюна.
Священная Остландская Империя, Круфендорф.


Он мазал Иделинду кистью с неким маслом. Опрыскивал вонючей жидкостью, запах которой жег и забивал ноздри. Потыкивал лопаточкой, а иногда просто дул…
Темно-зеленый порошок маг рассыпал аккуратными линиями по столу меж ее ног, изобразив сложный омниметрический символ. А затем из полбяной муки, воды и обычного куриного яйца приготовил тесто, тщательно его обмял и… залепил им все.
Поднеся армлёйхтер максимально близко, колдун выставил напротив своего глаза охряную линзу и как следует прищурился, чтобы..
Внезапно в дверь лаборатории постучались - Плитхрам аж подскочил на месте!
- Кхм! - это был Дирк. - Я прошу прощения, но близится полночь, а нам завтра в дорогу…
Непонятным было то, как он сумел подняться по старой лестнице на второй ярус, не издав ни единого скрипа. Или же он все время там стоял?
- Мы уже закончили, - ответил маг, снимая прибор с линзами.
Он быстро подал девушке льняное полотенце и поставил на стол медный таз. Наполнил его водой из кувшина, шепнул девушке "Подмойтесь и одевайтесь" и открыл дверь.
К счастью, знахарь загородил собой весь проход и тут же захлопнул ее за своей спиной:
- Пока фройляйн приводит себя в порядок, я бы хотел обсудить с Вами возникшие трудности…
Сопровождаемые отчетливым скрипом старых бедных ступенек, чудом выдерживавших вес высокого и плечистого риттера, мужчины спустились вниз, обсуждая дополнительные траты.
А Иделинда тем временем обнаружила, что тесто куда-то исчезло, оставив после себя совершенно здоровые и девственные ткани. Только вся промежность теперь онемела, а наощупь казалась неестественно холодной. Еще голова кружилась и, несмотря на тревожность момента, девушку здорово клонило в сон.
Вернулся прежний аппетит - исчадие хотело есть.

Вернув себе подобающие вид и опрятность, молодая фройляйн медленно спустилась на первый ярус, стараясь не потерять равновесие.
- После сна головокружение и тошнота должны будут пройти, - заметил Плитхрам ее состояние. - Я пойду приготовлю снадобья, необходимые для ритуала, деградирующего перверсию.
Учтиво кивнув головой Кальтенбергам, маг ушел наверх, и когда он уже не должен был их слышать, Дирк накинулся на Идхен:
- Ты как себя чувствуешь? Было очень больно? Скажи, а он прямо… иглой штопал? Как рану, да? А оно там не срастется? Ох, и цену он назвал! Но мне не жалко для тебя. Как там теперь? Как прежде, да?
Вдохновляющая улыбка расплылась на симпатичном лице. Он усадил сестру на лавку.

Он дал ей пощечину.
Несильную, но столь внезапную и хлесткую, что Иделинда поневоле осеклась.
- Дура, - прошептал Плитхрам с равнодушной полуулыбкой. - Тихо…
Его лоб разгладился, какое-то время маг внимательно наблюдал за девушкой.
- Я прошу прощения, - пробормотал он затем, отвернувшись к ближайшей полке со снадобьями. - Я должен был остановить Ваш приступ истерии. Видимо, матка отравлена исчадием и по обыкновению расстраивает нервы. Выпейте немедленно.
Плитхрам налил из зеленого флакона прозрачную жидкость в оловянную чарочку и протянул фройляйн. Средство пахло бесы знает чем.
Сам знахарь выглядел еще более умиротворенным, чем до этого. Он был холоден и бесстрастен, словно кухарка, забивающая во дворе куру на обед.
- Эти яды безвредны для грюнхаутов. Есть способ избавиться от заразы, но мы о нем поговорим только тогда, когда Вы полностью успокоитесь. И должен предупредить, что цена многократно выше, чем за означенную ранее услугу…
Мэтр оперся на стол, скрестил руки на груди и задумчиво посмотрел на зеленый флакон. Закусил нижнюю губу. Потом взял еще одну такую же чарочку, неторопливо наполнил ее и выпил сам.
- Думаю, мне тоже необходимо успокоиться.

Плитхрам молча кивнул и, выбрав нужную линзу, увеличившую его правый глаз до нелепых размеров, установил рядом армлёхтер, чтобы осветить… рабочее поле. Затем без лишних церемоний он ввел холодную латунную трубку.
- Прошу, постарайтесь расслабиться, - будничным знахарским тоном произнес маг, внимательно что-то выглядывая внутри.
К счастью, это было не так больно, как ожидала Иделинда. Просто очень неприятно, настолько, что хотелось немедля спрыгнуть со стола и выйти вон. Однако когда трубка согрелась, терпеть стало проще и… вдруг исследование окончилось.
Плитхрам поднял на фройляйн ничего не говорящий, но внимательный взгляд, отвел линзу и неосознанно завернул нижнюю губу. Потом отвернулся, отложил инструмент на ветошь и принялся полоскать руки в тазу с водой…
- Исчадие грюнхаута.
Он лишь как-то горестно нахмурился и пробубнил почти шепотом:
- Мне очень жаль.
И, можно сказать, оставил ее одну - ушел опять к сундукам искать очередной инструмент.
"Исчадие грюнхаута". Иделинда была беременна орком. Точнее, кобольдом, ведь кобольды, как известно, рождались у людей от нечистого семени. Вот только не было никаких кобольдов в Империи - их, конечно же, сжигали сразу после рождения… на костре матери.
И если с орчеложеством все было не так однозначно, то орчерожениц беспрерывно казнили, начиная с Орочьей Эпохи. Обязательно на костре, на главной площади города, прилюдно, при всех… как предателей.
Поскольку орчероженица была повинна не в том, что отдалась орку или позволила изнасиловать себя, а в том, что, узнав о беременности, не убила себя. Она допустила рождение зеленокожего исчадия, врага.
Что может быть хуже? Ведь это предательство. Так считали в Райхе испокон веков, и исключение не делалось… никогда.
- Предполагая распространенную для юных девиц подверженность сильным чувствам, - выдал вдруг Плитхрам из дальнего угла лаборатории, - я бы хотел превентивно рекомендовать Вам сохранить данное знание в тайне. Даже от брата.

- Хочу предупредить: Плитхрам - он… немного странный, - вдруг выдал брат, уводя Иделинду по улочкам все выше и выше.
Собственно, она бы давно уже уверилась в том, что Дирк сам потерялся и водит ее кругами, если бы не почти постоянный уклон в гору. Из самого низа Круфендорфа они поднимались к улицам у замка, где высились богатейшие трех- или даже четырехярусные дома.
Здесь жила знать столицы. Знать всей Империи. Если Плитхрам купил один из таких домов, то он должен был быть не просто одним из лучших знахарей во всем Райхе, но и личным врачом самого Императора.
Только вот Линда знала всех приближенных лекарей поименно, и среди них никогда не упоминался некий Плитхрам. Вплоть до Гномьей Эпохи.
- Но он отличный парень, не сомневайся! - подбодрил сестру Дирк. - А главное - невероятно толковый. Он все сделает идеально, просто доверься ему, хорошо?.. Здесь направо.

И вот, не доходя до того самого богатейшего околотка всего Райха, они свернули в очередной темный переулок, куда с крыш струями лил холодный дождь. Дом Плитхрама был небольшим, но высоким, зажатым меж прочих в тупике.
Даже гуляй Иделинда в веселый солнечный день по Кру, она бы ни за что не зашла сюда - уж больно мрачны были безоконные каменные стены. Только дом знахаря выходил в этот небольшой двор фасадом. Для остальных же это был, скорее, общий сарай: тут гнили под дождем пустые ящики и прохудившиеся бочки.
В центре дворика черным проемом зиял сток, запертый массивной латунной решеткой, - отсюда вода и прочие помои уходили в городскую Клоаку, древнелюдскую сеть тоннелей, которой славилась столица…

Брат постучал дверным молотком - черным медным кольцом, удерживаемым стилизованным людским черепом (весьма модным в Круфендорфе). Пришлось подождать.
- Представляться не нужно. Веди себя как простолюдинка, но не так, чтобы совсем, - шепнул Дирк, после чего дверь со скрипом отворилась и они вошли внутрь.
Плитхрам - описать его получится чуть позже - внимательно посмотрел на двор и переулок, что к нему вел, а затем затворил дверь на внушительный засов. И лишь тогда взглянул на гостей, тихо и нейтрально произнеся:
- Добрый вечер.
Был Плитхрам не молод, но и не окончательно стар. Остатки пепельных волос, росших на затылке и висках, он нерегулярно сбривал, как и усы с бородой. Лицо у него было округлым, кривоватым и несимпатичным, поеденным возрастом. Выражение на нем застыло непонятное, и оттого более непонятное, что оно действительно застыло - то ли улыбка, то ли досада, то ли простое безразличие. Только глаза были живыми и как будто бы слезливыми.
Иделинда подумала б, что он и вовсе растроган, но с чего бы вдруг?
Он смотрел очень пристально, но ненавязчиво, мягко, но холодно. Взгляд гелертера - Плитхрам изучал их, а точнее, изучал конкретно Иделинду, будто некий любопытный образец. И столько всего она про его взгляд узнала, поскольку они так стояли молча у входа уже с четверть тида.
- Добрый. Эм… мы не слишком поздно? - прервал тишину Дитрих. - Все в порядке?
- Да, конечно, - скупо кивнул Плитхрам.
- Мы пройдем?
- Я боюсь, пациентке будет неловко… даже в присутствии брата, - пробормотал знахарь, отворачиваясь от обоих куда-то в сторону. - Может, посидишь здесь, пока я буду работать наверху?
- Разумеется! - неожиданно весело и громко воскликнул Дирк, оглядывая гостиную.
К слову, о гостиной: она была темна, здесь горела лишь одна свеча (и фонарь Кальтенбергов), неспособная озарить небольшую комнату.
Из мглы проступали полки с пустыми пыльными сосудами и шкатулками. У одной стены стояла дорогая скамья, обитая почерненой кожей. И… на этом все. Дом действительно был очень небольшой - дальше шла лестница наверх и закрытая дверь в соседнюю комнату, скорее всего, кухню.
Плитхрам, окончательно повернувшись сутулой и худой спиной, одетой в старую черную робу, опускавшуюся до самых пят, направился на второй ярус, даже не думая приглашать фройляйн за собой…
- Все будет хорошо, - улыбнулся брат, садясь на лавку. - Иди за ним.

Весь второй ярус, как и ожидалось, занимала знахарская лаборатория: большой рабочий стол по центру из потемневшего от старости дуба. Дорогие, но неброские кресла, так же обитые кожей. И бюхершранки во все стены, забитые книгами до отказа - поверхностного взгляда на корешки хватило Иделинде понять, что перед ней предстал весьма и весьма необычный библиотекариум, о большей части которого она и вовсе не слышала.
Плитхрам уловил ее интерес и очень тихо произнес:
- Можете ознакомиться с любыми трудами. Мне рассказывали о Ваших увлечениях.
Сам он пока неторопливо зажигал все семь свечей в серебряном армлёйхтере.
- Что Вас мучит? - задал он вдруг вопрос невпопад.

Казалось, что за окном начал накрапывать слабенький дождь. Ночь обещала быть холодной, а молодые Кальтенберги успели выстудить комнату. "Шенке" была старой, ветхой корчмой, прохудившейся. Даже при закрытом окне Иделинда чувствовала морозящий кожу сквозняк…
Каково же здесь было зимой? Вряд ли та косая треснувшая печь на первом ярусе справлялась.

Линда поневоле погрузилась в свои размышления, постепенно успокаиваясь… И в мыслях ее повторялись последние слова брата: "Снизошла в мое тело?.."
Да, он лишь переспросил ее. Но нет, он не хотел что-то уточнить. Он… он так это сказал. Так спокойно, так беспристрастно. После чего взял и просто ушел к себе, будто бы ничего и не было…
А ведь, а ведь для него действительно ничего и не было.

Ночь правда выдалась очень холодной, Иделинда проснулась рано утром, дрожа.



Глава Тринадцатая

212г. Эльфийской Эпохи, первый день чёртицы Грюна, закат.
Священная Остландская Империя, Круфендорф.


Столица встретила их усталой мордой стражника, во мраке ночи, под угрюмым дождем. Нерушимой громадой вверх поднимались отвесные крепостные стены, а в город вел узкий проезд внутри бастиона. За бастионом - длинный мост через Гренцен, на том берегу - снова стены, еще выше, еще неприступнее и жестче.
За ними был виден холм, по которому взбирался угловатыми домами Круфендорф, тянулся к Императорском Дворцу, преклоняясь перед ним, но дальше все пропадало под пологом дождя…

Наверное, это была самая уместная для столицы погода. Иделинда не знала, почему, но этот город всегда вызывал тяжелое, железное, непоколебимое настроение. Будто бы она прибывала на боевой фронт. Вот там, вдалеке Дворец, а за ним - орки. Необъятные просторы Флахесфлахланда, заполненные грюнхаутами.
И уже сколько веков Императорский Дворец держал оборону, защищал Райх, нес службу. Они, имперцы, они все несли службу. Но если в глубине страны они позволяли себе расслабиться, то здесь, в столице, на границе с опаснейшим врагом, на острие меча, на войне, они как-то сами собой становились… солдатами.
Может, потому Император так хотел отбить земли на запад от Круфендорфа? Не из тщеславия, но чтобы столица перестала представлять из себя тысячелетний военный лагерь.

Ваген поскрипывал, медленно поднимаясь по высокому мосту, осевшему по берегам и на трех опорах толстой каменной кладкой. Понс Магнус, возможно, самый старый мост в Райхе. Или в Этом Мире. Он был старее самых древних фолиантов - никто даже не знал, кто его построил. Может быть, и не люди вовсе.
Линде хотя б было известно, что его название переводилось с первой арканы как "Большой Мост". Но родное ли это было имя?..

Дирка тоже охватило настроение Круфендорфа. Еще утром, когда они выезжали от корчмы под зарядившим дождем, больше напоминавшим типичиную осеннюю хандру где-нибудь в середине Фада.
Но и Грюн порой бывал таким - уставшим, неулыбчивым, понурым.
Иделинда почти всю дорогу неосознанно ела. А Дирк и вовсе в какой-то момент вылез наружу, сел на Тругбильда и поехал отдельно, мокнуть под дождем. Сказал, что решил составить коню компанию - тому совсем тяжко в такую погоду…

Кутшваген еле поворачивал на узких улочках города. Кру был еще сильнее сжат и стиснут, чем Кальтенбергштадт, поскольку его ограничивала Гренцен, обтекая с двух сторон и оставляя совсем немного места для столицы Райха. Дома здесь встречались самых разных стилей, даже доимперских. Беспрестанный дождь стекал с холма быстрыми потоками по специальным желобам, проходившим посредине мостовой.
Иделинда не знала Кру, и не представляла, куда ее везут, а потому, когда кутшваген резко встал, для нее это было полной неожиданностью. Она вышла наружу к какой-то совсем узенькой, незаметной улочке, где и всаднику было б трудно проехать.
В ее тьме прятался высокий люд в черных одеждах, который шагнул к Дирку и обнял его:
- Поздно вы очень, - это оказался Ларс. - У меня пальцы ног уже почернели.
- Купи уже новые сапоги, брат, - усмехнулся Дитрих. - Так ведь правда не досчитаешься…
На что эрфольгер только отмахнулся и посторонился, приглашая их пройти по этой самой узенькой улочке.
- Фройляйн, - кивнул он Линде учтиво. - Лисьего Золота вам.
Дирк зажег небольшую масляную лампу, и его сестра наконец смогла разглядеть лицо Ларса: тот смотрел на нее с искренним сочувствием и печалью.
Видимо, что-то на ее лице в этот момент тоже отразилось, поскольку он тут же ободряюще улыбнулся и добавил:
- Все будет замечательно.
- А мы и не сомневаемся, - ответил Дирк, будто бы за Линду. Взял ее руку и повел вверх по улочке.
По уговору она не надевала сегодня Браутштуке. Вместо них на ней было обычное платье и темная накидка брата поверх, в которую она закуталась. Лицо прикрывал капюшон - ее невозможно было узнать. Ведь проскользни даже кроткий слух о том, кого невеста герцога посещала перед Хохцайтом…
Они оставили Ларса у кутшвагена, а сами пошли петлять по мокрым улицам. Это были бедные околотки Круфендорфа - разве здесь должен был принимать такой дорогой знахарь?

И стоило Линде произнести последнюю фразу… как подул вдруг сильный ветер! Зашаталась скрипуче створка окна, задрожало пламя свечи, зашелестела тревожно листва на улице, а чей-то разговор внизу оборвался на полуслове.
- Ого… Ну, мне не страшно! - тут же выдал Дирк.
И так уверенно он это сказал, что если у сестры его и возник какой-то испуг, то мгновенно развеялся. Что может молодой зигериант против могущества Богини? Ничего. Но очень смелое ничего!
А затем…
Затем ветер унялся, створка перестала скрипеть, а бауэры продолжили болтовню, как ни в чем не бывало.
- И что все это значит? - растерялся Дитрих. - Мы что-то не так сделали?.. А! Действительно! Мы!
И прежде, чем Иделинда успела вставить слово, он расправил плечи, выпрямил спину и заявил:
- Вызываю тебя, о Бёзе, на разговор! У меня тоже есть вопросы! Явись к нам в обличии того беса… - тут он смутился и продолжил уже менее нагло, то есть в меру решительно, - или в любом другом обличии. В каком захочешь! Здесь я тебе уступаю.
Брат нахмурился, глядя на Иделинду, окно и свой лангшверт на кровати. Быстро кинул сестре:
- Идхен, лучше отступи от окна. Мало ли какой на этот раз будет сатир?
Послушавшись, она, как и он, устремила свой взор в черный провал ночи, где тускнели звезды и шумела листва. Ветер становился все сильнее, теперь он уже и не думал прекращаться. Пламя свечи нервозно трепетало, а бауэры ушли с улицы внутрь, посетовав на непогоду, но…
Но ничего действительно необычного не происходило.

Ничего, пока Дирк вдруг не сказал:
- Тогда у меня для тебя три загадки.
Линда обернулась к нему, не понимая, с кем брат разговаривал. А он смотрел прямо на нее!
И хитро улыбался, скрестив руки на груди.
- Ответ за ответ. Итак, первая: "Что тебя манит, но всегда за углом?". Вторая: "Как одолеть самого сильного?". Но тут ответ очевиден, конечно! И третья: "Какой ответ на загадку бывает верен, но никогда не подходит?"
Закончив, Дирк подвинул на кровати свой меч и, пробубнив "Надеюсь, ты не будешь против", уселся на нее, опершись спиной о стену.

Глава Двенадцатая

Корчма "Шенке", комната Иделинды.


Дирк уверенным движением воткнул горящую свечу в черный медный армлёйхтер и поставил на маленький дощатый столик в углу. Линда затворила дверь на скромный засов, они остались одни.
Это была самая дорогая комната в "Шенке" - здесь был гобелен на стене. Целый гобелен, и ему было очень много лет. На древней, посеревшей от пыли, ткани мастер изобразил Императорский Дворец в Круфендорфе - огромный и высокий замок на скале, чье основание тысячи лет обтачивала река Гренцен. Затем по неизвестной никому причине она превращалась в Кёнигсфлюс, Царь-Реку, как ее называют орки.
Может, от того превращалась, что воды, обмочившие священный императорский дворец, тоже становились немного императорскими?..
Но сам замок был хорош - гордые мощные бастионы без лишних украс, узкие черточки бойниц,устрашающая головокружительная высота и ало-вороные стяги Райха, развевающиеся на вымышленном ткачами ветру.
Помимо потертого веками гобелена комната не представляла из себя ровным счетом ничего: простейшая кровать из рассохшейся сосны, мутные кривоватые стеклышки в окне, маленький дубовый сундук с непропорционально большим навесным замком.
С другой стороны, здесь хотя бы не было ни клопов, ни муравьев, если верить корчмарю.

- Не волнуйся, мы все про твоего Сатира выясним. Не сейчас, так потом.
Брат отдернул бело-зеленые деревенские занавесочки и открыл скрипучее окно, откуда дохнуло весенней прохладой вперемешку с чьей-то пьяной болтовней у входа в корчму.
- Он же с улицы должен влететь, да? - смекнул Дирк.
Затем он снял риттерский пояс с мечом и бросил на застеленную серым шерстяным покрывалом кровать. Зачем-то размялся, будто перед боем, хрустнул пальцами и встал ровно посередь комнаты:
- Я готов. Давай!

У брата аж глаза загорелись от азарта. Он чудом дослушал про книги - видимо, из вежливости - и быстро проговорил:
- Да, хорошо, конечно, постараюсь все спрятать… Так ты прямо с ним вживую общалась? Не во сне привиделся? И… и что еще он тебе сказал? А он прям просто взял и прилетел? В окно что ли?! - ни на один свой вопрос Дирк не давал и слова вставить, перебивая сестру следующим. От интриги он схватился за столешницу и придвинулся к Иделинде так близко, как мог. - А потом - просто улетел? Или исчез? Испарился! Ого! Слушай, бес определенно хотел сказать то же самое, что и я! Но… уф! И ты только сейчас мне рассказала?! А я был там же, но внизу… Э-э-э-эх! Интересно, а я - актор по его мнению? Нет, ну конечно же! Но я должен его сам просить, к бесам догадки!
Он схватил ее за руку, сконцентрировав на сестре всю… всю свою силу ораторийную. Свой аффектус. И обаяние. И внимание. И напор, и волю - взял за мгновение все это в охапку и ТАК на нее посмотрел!
Что отказать было страшно, больно, неловко и противно. Хотя Линда и не представляла, в чем таком ей предстояло ему отказать.
- Идхен! Сестренка! Ты должна призвать его снова! - прошептал он так громко, что половина корчмы невольно покосилась в их сторону. - Пойдем наверх. Ты же сможешь? Я хочу поговорить с ним… или с ней… лично! Что для этого нужно?! Доннерветтер, какие штуки ты умеешь! Только не говори, что ты не можешь - не поверю. Пора, Идхен. Пора тебе стать актором. Прямо сейчас. Идем.

Пихния?
Тахома?
Рахман?
Конечно, гадать было бессмысленно. Я зашла в тупик…

Признаться честно, все время, пока я сюда добиралась, и даже когда разгадывала большинство слов, параллельными мыслительными потоками мой мозг подумывал о совершенно другом. И вы не правы, если судите об этом органе по размерам… Пф! Что за варварский шовинизм.
А размышляла я об инспекторе Росси.
Или, если точнее, о той профессии, которую мне не предложили. И жаль. Жаль, что такое никому не нужно - ведь, возможно, я в этом оказалась бы по-настоящему хороша.

Вы неоднократно гладили, тискали и чесали домашнее животное, свое или чужое, и, думаю, прекрасно понимаете, насколько это может быть приятно… вам. А насколько приятно это самому питомцу? Что он чувствует?
Что, если он легко умещается на вашей ладони? Каково это - быть… гладимым гигантской рукой, способной раздавить тебя в за пару мгновений?
Я знаю, каково. И скажу, что это ни с чем не сравнить. Когда такая чудовищная мощь, эта масса, приводимая в движение мускулами немыслимых размеров… вдруг оказывается способной на нежность. Когда эта толстая грубая кожа, такая теплая, такая жаркая, шершавым пологом скользит по твоей шерсти…
Ммм!
Истома прокатывается по моему такому малому, такому хрупкому телу. Словно заново оказаться в материнской утробе. Будто забраться в самое теплое и мягкое дупло, такое аккуратное, такое ласковое. Живое.
И кажется, что я защищена. Что плохое попросту не может случиться, когда ты в объятиях этого колосса по имени Росси. Пускай умом я и понимала, что он отнюдь не всесилен, но ощущение… впечатление… чувство! Чувство сильнее рационального зерна.
Хоть и не так значимо.

Что, если бы я нанялась домашним питомцем? Я бы смогла, у меня бы это определенно получилось. Не думаю, конечно, что там требуется усердие, старательность и уверенные навыки, но и то дело непросто, где такой близкий контакт с клиентом.
Ведь надо понравиться. Надо суметь закрасться в душу и тихонечко там поселиться. Чтобы хозяина в мрачный дождливый усталый вечер по дороге домой согревала мысль о питомце, что ждет его, который будет ему обязательно рад и весел. Кто-то, кому он нужен.
Желуди-орехи, а я б сумела!
Но, увы, это никому и вовсе не надо. Нужны профессиональные нюхачи да легальные преступники! Деньги за деньги, чтобы получить деньги, разменять на деньги и сдать в денежную кассу. Ничего для самого важного - для души и уюта.
Да и… было кое-что здесь сомнительным. Получается, я должна была сдать в аренду… себя? Свое тело? Может, это все-таки проституция?
С другой стороны, я же ведь не интимные услуги предлагала. Или?.. А хотя… Мне этот инспектор понравился - такой любезный, по-настоящему добрый, обходительный, внимательный. И в то же время большой и сильный…

На пару мгновений я забыла о Пихнии и представила кое-что.
А потом обратно о ней вспомнила, быстро распредставив представленное.
Нет, нет и еще раз нет.

Итак. Хищник с Пандоры, шесть букв, третья "х", и я понятия не имела, кто это (признаться честно, никогда не любила облигатных хищников - наглые агрессоры, живущие ради убийства и легкой наживы, только формально определенные на вершину экологический пирамиды).
Судя по всему, придется кого-нибудь спросить… Но мне изначально не хотелось - ведь это конкурс. Как мне может кто-то подсказывать? Хотя, по правде говоря, они все здесь нарушали правила.
Если такие правила вообще были.
Ага, видимо, нет. Значит, это можно. Тогда чего же я жду?!
- Эм… кхм… Простите, пожалуйста… - тихо-тихо пискнула я, стараясь нарушить тишину, не нарушая ее. - Вдруг кто-то знает? Хищник с Пандоры, шесть букв, третья "х"…

Глава Одиннадцатая

212г. Эльфийской Эпохи, седьмой день троицы Грюна.
Священная Остландская Империя, Круфендорфские Земли Его Святого Величества, Графство Гренцемунд, в одном дне пути до Круфендорфа.
Близ деревни Цвай, корчма "Шенке", поздний вечер.


Горе мне щемило сердце,
Да рука хватала ножны.
Только те давно пустые -
Шверт лежит на дне болотном.
Грудь броней хотел украсить,
Да кольчуга проржавела.
Годы в погребе лежала -
В нем она и отсырела.

Рифмы в этой песне встречались лишь изредка и казались Иделинде скорее нечаянными, нежели намеренными. Мало ли как людской язык сложится? Бывает, и рифма сама встанет, и ритм верно разобьется.

На коня хотел забраться:
Старый пферд и повалился -
Он одним лишь глазом видел,
Да и ноги не держали.
В красных хозах шел я в город,
Но меня оттуда гнали.
В вечеру уснул у въезда -
Так с меня и хозы сняли!

Однако она была вынуждена признать, что вагант по имени Вильгельм в своем ремесле был хорош: пел он с душой, с тоской, красиво и вдумчиво. Его механическая лира - сложный гномий жужжащий аппарат с колесом, множеством струн, рычагов и кнопок - уныло тянула свой нескончаемый тон и поскрипывала плохо смазанными нотами.

Тридцать лет ходил по тропам,
Да решил вернуться к дому -
Но забыл, откуда вышел,
Когда в хозы был одетый.

А затем вой лиры усилился и бауэр Вильгельм затянул невеселый припев:

Ой-ё! Ох, думмкопф!
Ой-ё! О-о-о-о…

Действительно, дурень. Дирк, сидевший по другую сторону стола, улыбнулся, будто проказливый мальчишка. О да, фройляйн голубых кровей не должна была слушать подобные простонародные песни с ругательствами и прочей грязью про червоные мужицкие портки.
Да и в медной корчме гостить ей не пристало - "Шенке", скорее, напоминала бараки для пленных кобольдов, но уж точно не приличествующий графскому статусу постоялый двор. Про будущих герцогинь и говорить не хотелось.
Вот только что поделать, если иного выбора в ночи не нашлось? Дирк всю седмицу торопил Зэфа, чтобы добраться до Круфендорфа не к позднему вечеру завтрашнего дня, но хотя бы ко второй его половине. Ситуацию ухудшила их задержка в Кальтенбергштадте: невзирая на недовольство брата, Иделинда сама пошла общаться с его поручным, выдав тому подробнейшие инструкции. И записку добавила, и наказала вызнать сведения о судьбе Лотберги, сообщить ей письмом до Фурхтнорда, после чего ушла в скрупулезное перечисление рихтов, на которые необходимо было разменять выданные. На последнем торопившийся Дирк уж не выдержал, накричал на нее, чтобы оставила посыльного в покое, заверил, что все будет хорошо, и увел сестру обратно в кумпфваген.
Но несмотря даже на эту заминку, они все же значительно опередили традиционный райзплан от серебряной таверны до следующей такой же, и на пятый день дороги к закату оказались в полудне пути до столицы. Это означало, что последнее приличное место они уже проехали, а ближайшим был сам Круфендорф.
Выбор невелик: либо ночевка в поле, либо бауэрская корчма "Шенке".

И ходил еще три года
В старой драной одежонке.
Потом вышел на дорогу,
Что вела к двору родному.
Только хаты нет уж ныне -
Пара досок да колодец!
Из колодца не напьешься -
Он землей засыпан крепко…

- Ой-ё! Ох, думмкопф! Ой-ё, ой-ё… - запела вся таверна.
Обычно даже в серебряных заведениях брат сразу же уводил сестру наверх в ее комнату, где они ужинали и немного болтали перед сном. Ведь простой люд не мог не заметить их - внушительный бравый риттер с лангшвертом на поясе да красавица-фройляйн в предсвадебной одежде. Кто-то лишь откровенно пялился, кто-то даже подходил с просьбой или вопросом. Одному думмкопфу и вовсе пришлось разбить лицо… но не каждый же день устраивать драку? Не кричать же им, мол, отвернитесь, чернь! Да и знатным особам тоже стоило понимать, где им не место.
Однако в "Шенке" комнаты были настолько малы, грязны и страшны, что отужинать брат все же решил в общей зале. Один раз можно было и потерпеть грязные рожи, косые взгляды, вонь и бранную речь.

Я и сел на пень сосновый,
Весь усталый да голодный.
На меня глядела Бёзе,
Улыбаясь кривозубо,
Говорила: "Вот ты думмкопф!
Не ценил того, что было!
Кто отправился в дорогу,
Коли дома дел по горло?
Вот сиди и жди кончины!
Хозов нет, сам неумытый.
Смерть недолго ждать осталось -
Не успеешь оглянуться!"

- Ой-ё! Ох, Бёзе! Ой-ё, ой-ё! - загорланили бауэры.
И не боялись ведь вслух ее имя произносить. Потому что все разом, толпой - тогда можно, тогда беду не накличешь.
- Слушай, - обратился к Иделинде брат, когда спустя несколько припевов песня все-таки окончилась. К тому моменту он уже умял две порции самого дорогого блюда "Шенке": курьи жареные окорока с полбяной кашей. - А может, они правы? Сколько веков уж простолюдины Бёзе ненавидят. Конечно, мне эльфская традиция ближе - пускай каждый поклоняется своему Богу, и не трогай его. Но и в этих песнях своя правда есть. Может, у нее просто такой скверный характер, потому она и… сволочится. А не потому что, скажем, какой ее культист чем-то плох, м?
Со времени отъезда Дитрих впервые заговорил на эту тему.

Конечно же, я смутилась.
Вернее, растерялась.
Или если быть точнее, зависла.
В ступор я впала, вот что!
Это ж… это ж как быть-то? Безусловно в моем родном Тирче существовало энное количество традиционных правил и уточнений, когда можно кого-то гладить, когда нет, а когда это попросту кощунственно. Но речь ведь всегда шла о… контакте белки с белкой. Или с медведем. Но с инспектором Росси все было иначе!
Совсем иначе. Я не знала правил на этот счет. Ни наших, ни здешних.
Это знак вежливости? Или сексуальное домогательство? Или приглашение к… к взаимному сексуальному домогательству? Или просто дружеское похлопывание по плечу?
Как мне следовало ответить-то?..

И тут я вдруг расслабилась. "Да пошло оно все к черту!" - вот прям так и подумала про себя. Правил нет, твори, что хочешь! И вообще, я лихая грабительница.
Выскочила из своего дупла, запрыгнула к нему на стол, села прямо, обхватив себя по низу хвостом и смело сказала:
- Да гладьте, чего уж там!
Я была готова ко всему. Пускай хоть сексуальное домогательство - посмотрим, к чему оно приведет!
- Только расскажите, пожалуйста, про местные достопримечательности. Что нужно всенепременно посетить хоть раз, побывав на Колючке?

Брат понимающе закивал и сощурил глаза. Всю речь Идхен он внимательно слушал, одновременно с этим снимая доспехи и бросая на пол вагена.
Опустившись, он продолжил расстегивать латную ногу. Молчание затянулось, но Линда отчетливо понимала, что это Дирк собирался с мыслями…
- Я тебе не рассказывал, как стал зигериантом? Не, рассказывал много раз, но я врал, прости. Я поклялся отцу, что оставлю эту историю в тайне от семьи и слуг, хех. Однако ты теперь и не семья, верно?
Он поднял хитрый взгляд, ухмыльнулся, а затем вернулся к ноге обратно и продолжил мрачно и серьезно:
- Мое дюжинное лето. Последний день Мюха, осень уже стучалась ночами в окна холодным ветром, но листья оставались зелены… Последний день. Я встал не с той ноги. Голова была шальная, дурная, я не соображал, что творю. Спер отцовский лангшверт. Наточенный, тяжеленный, старый-престарый. Символ его силы, да? Настоящий меч риттера. Я годами мечтал его подержать в руках, но старик запрещал - мол, не положено, не дорос. Ха! В тот день мне не нужны были его разрешения. Убежал в рощу, стал рубить палки, ветки всякие, траву, кусты - все подряд. Пару раз саданул по камням, загубил лезвие, короче говоря.
Закончив с правой ногой, он с грохотом бросил тяжелую сталь на возмущенно затрещавший пол. Так можно и проломить…
- Ты фройляйн, тебе не понять, что это такое - такая мощь в руках, - брат посмотрел на нее проникновенно. Улыбка его была счастливой, но в глазах читалась боль. - Риск меня пьянил. Неудачным взмахом я мог посечь себя. Лишиться уха или рубануть колено… Запросто, - снова отвернувшись, он принялся за левую ногу. - Отец нашел меня только к вечеру. Естественно, Анхельм был в бешенстве. Он потребовал отдать меч немедля… А я отказался. Послал его по-орочьи. Шальной я в тот день был, будто шнапса надрался. Он рванул на меня, чтобы его отобрать, а я выставил острие и чуть было не прикончил старика. Отец схватился за лезвие ладонями - я тогда и не думал, что так можно - и вырвал лангшверт. Порезался только слегка, но кровь и боль, Идхен, кровь и боль пробудили в нем безумие. Эти глаза… Он начал меня бить. Я с перепугу и не сопротивлялся. Разбил мне все лицо. Снял ремень, сорвал с меня куртку и рубаху… Нет-нет, Идхен, не по заднице - по спине он меня порол. Со всей дури, бляхой, по хребту и лопаткам, по шее, по затылку. Я орал. Я начал вырываться, а он придавил к земле сапогом. Спятил. И тут…
Дирк отбросил вторую латную ногу - грохот, звон, скрип. Посмотрел в глаза сестре и щелкнул пальцами:
- Будто хлопок. Будто гномье ружье выстрелило - во мне что-то изменилось. Раз и навсегда. Я улыбнулся и стал смеяться. Он меня бил, а я ржал, словно конь безумный. Его это бесило еще сильнее, а меня - сильнее веселило. "Убей меня, сукин сын, давай!" думал я. Мне было плевать. Вот, знаешь, совсем плевать. Было очень больно, обидно, страшно, жутко… А вдруг забьет? Но я, сжав кулаки, превозмогал это все и смеялся.
Брат замолчал, давая время Иделинде, чтобы представить себя на его месте.
- А потом я выждал момент и ударил по его деревянной ноге. Он заорал и упал. Ты знаешь, что она всегда болит, эта его нога? А если стукнуть по ней - так сдохнуть можно. Я словно почуял это. Набросился на него и стал бить кулаками по лицу. Слаб я тогда был, но шальной, Идхен, шальной. Губы ему разбил. И себе - кулаки. А остановился я лишь тогда, когда он закричал "Хватит!". Он сдался. Я победил. И в момент успокоился. Понял, что хотел убить отца, а он - меня. Но я не жалел, я уже понимал, что все это значит…
Дирк смотрел на нее спокойно и уверенно. Даже расслабленно. Он не боялся, не переживал, он чуть ли не гордился этой историей. А нет, точно гордился, еще как.
- Мы поклялись друг другу не распространяться о случившемся. Для него - позор проиграть бой ребенку. Для меня - осуждение всех за то, что поднял руку на отца. Обоим огласка оказалась не выгодна. Я думал, он с тех пор меня станет уважать - что не сдался, не сломался, а сумел побить того, кто сильнее и кто не прав. Но нет. Я ошибался, конечно же. Старик следующим утром сказал, что разочарован во мне. Что зигериант, отрицая правила и устои иерархии светского общества, обречен быть изгоем. Что я никогда не поднимусь в статусе, не стану править нижестоящим, пока не признаю правление вышестоящего. Что раз я поднял руку на отца - значит не быть мне самому отцом. В общем, ордманнской чепухи он мне наговорил… Это мы еще посмотрим, кто там кому нижестоящим будет, ха!
Улучив паузу, Иделинда вдохнула, чтобы задать напрашивавшийся вопрос, но Дирк опередил ее, подняв руку:
- Да-да. Откуда он узнал, что я теперь зигериант? На том ведь день не закончился. Ночью я не мог уснуть, спину жгло, а меня распирало от этого чувства… Как оно зовется? Чувство триумфа, да. Именно. Триумф. Я должен был его увековечить - для себя и для него. Я взял с кладовой пурпур, спустился в зал, самое главное место в замке и нарисовал на стене ровно по центру корону. Корону Богини-Царицы. Красиво, кстати, вышло, хоть меня и лихорадило от восторга! И закричал тогда: "Зигерин! Богиня Власти! Стань моей Патронессой! Прямо сейчас! И моя слава станет твоей славой! А откажешься - упустишь зазря".
Дирк засмеялся, прикрыв рот ладонью:
- Согласись, недурно для дюжины зим? Корону, конечно, соскребли к утру. Всем рассказали историю про то, как на меня в роще напали загульные бауэры, а отец меня отбил. Ну а я не спал до рассвета. Встретил его под стеной замка и смотрел, как прямо на глазах Хютеровы лучи падают на листья и те обращаются в золото. Один за другим. Книхваг. Первая седмица осени, время Царицы - я встретил ее зигериантом.
Он медленно покивал.
- Так к чему это я? - задался Дирк вдруг вопросом к самому себе и всерьез задумался. - А. Наверное, к тому, что не стоит тебе отчаиваться. Я много раз потом размышлял: а что, если б я тогда не побил его? Стал бы я зигериантом, не свершив триумф? Пришлось бы пойти на подвиг потом? Или оказался б я забитым эллифейном? Как думаешь, может, для того, чтобы заполучить Патрона, нужно что-то сделать? А ты просто ничего не сделала - вот ты и ничья получилась. Может, тогда тебе стоило громко постучаться в каждую из дверей и потребовать, чтоб впустили?..
Сочувствие охватило его лицо, брат положил сестре руку на плечо:
- Но знай. Я рад, что тогда они тебя не приняли. Иначе б не болтали мы сейчас с тобой. Думаю я, Бессмертные дали тебе второй шанс, чтобы таки свершить свой поступок. Со схолумом не вышло. Значит, это должен быть другой поступок. Может, когда станешь герцогиней, откроешь свой схолум в Фурхтнорде, м? Или что ты сделаешь?

Дирк аж присвистнул.
- Саргофагус со статуей? Это старик замахнулся!
Усмехнулся, потерев подбородок и шею - видимо, там слегка зудело после бритья.
- Нет, конечно, мне крипты не жалко, пускай хоть дюжину саркофагусов ему там установим. Только дорого это. Своему-то папаше Анхельм статую крамольно зажал, а чтоб я ему делал - это обязательно, конечно же. С других получить - это всегда пожалуйста. Даже с тебя клятву требовать начал. Естественно, из Орднунгбурга же он только наблюдать сможет, бессильно локти кусать, как я его родовыми сокровищами распоряжаюсь. Хаха! Статую с саркофагусом. Ну посмотрим. Я тебе могу только пообещать, что когда старик отправится к своему Орднунгу, мы с тобой обязательно поговорим на этот счет. И скажешь ты мне: хотела б ты ему саркофагус со статуей ваять или обойдемся открытой полкой в уголке крипты…
Брат только качал головой то ли от удивления, то ли от возмущения.
- Ладно, к бесам его. Есть дела насущнее - твои проблемы с Богами. Не хочу я, чтобы моя сестра была в немилости у них. Это, скажем так, нынче не популярно, - он снова рассмеялся, совсем по-доброму. - Судьба - с ней шутки плохи. Можно десятилетиями уверенно и напористо биться головой об стену. Но если Боги против, то не прошибешь. И я теперь понимаю, почему они от тебя отвернулись, Идхен. Ты стала рохлей. Размазней, прости за прямоту. Что значит "в книжке написано, что я обречена - значит обречена"? Мало ли какой старый писака-монах там накалякал?! Какого грюнхаута ты должна его слушаться?! Ты опустила руки. Так нельзя. И если ты хотела уже и с жизнью попрощаться, то конечно же, они все от тебя отвернулись разом. На что им такая душа?!
Его лоб нахмурился, он надвинулся на Иделинду своим мощным станом, активно махая заключенными в латы руками и откровенно ругая ее:
- Никому такие души не нужны. Ты должна помереть с честью, с гордостью неся в бою знамя своего Бога - тогда он тебя примет в свои чертоги. А когда тебе нужна их помощь, то… Смотри, я же не упал на колени перед Зигерин и не стал молить ее совершить чудо, спасти тебя. Нет! НЕТ! - его глаза впивались в нее, он был неистов и страшен. - Я взял коня и поскакал совершать это чудо, Идхен! Сам! Я лишь попросил ее помочь мне сделать это! Так это работает. Боги не станут и пятки свои чесать ради тебя, если ты сидишь размазней и хнычешь. Даже если ты оказалась в самой грязной орочьей заднице Этого Мира - только ты! Только ты можешь себя из нее вызволить!
Вдруг он резко переменился, успокоился и мягко улыбнулся:
- И еще я. Извини, я не хочу быть жестоким. Это правда жестокая. Пойми: Богам не интересны сопляки. Богам нужно, чтобы их имена прославляли в великих подвигах великие люди, а не дети, поцарапавшие коленку и рыдающие за хатой. Тебе нужно найти не Патрона, а себя, Идхен. Кто ты? Что ты? Что тобою движет-то? И не надо обрекать себя на вечные страдания, как последний кобольд! Обречешь - и будешь страдать. Решишь добиваться - и добьешься. Все просто. Жизнь не запутанная магическая ерунда, а… а… Борись за себя, Идхен. Если этот Шедель будет недостойно с тобой обращаться - вставь ему его титул куда поглубже. Только напуганной овцой не будь, я тебя умоляю…
Наконец он прервался, чтобы отдышаться. Отсел, отвернулся, отстегнул бевор, защищавший шею - жарко ему стало.
- Надо доспехи снять. Что перед бауэрами кичиться, да? Идхен, а может, ты иянсарка? Как Ян. Вольнодумчивая, воображала да и… Нет, язык у тебя не подвешен. Эллифейна? А что, милая, добрая, кроткая, безобидная совсем. Не знатно, но почему нет? Всяко лучше, чем Виссенд или, простите Боги, Бёзе.
Имя Царицы Ночи он таинственно прошептал, чтобы не услышали слуги.
- А может… А хотя… - Дитрих замялся и совсем затих. Но все-таки продолжил: - Есть еще один Бог. Скрытый. О нем мало кто знает, а потому его поклонников никто не гонит. Никто о них и не слышал… Но он опасный. Опаснее прочих. Бесам ведомо, может, это твое. Только не проси рассказывать - я сам толком не осведомлен. Тот лекарь, к которому мы едем, он тоже, как и ты, виссендман. Можешь расспросить его. И помоги снять латы, будь добра…
Он поднял руку, открыв сестре подмышку, чтобы та расстегнула ремешок.

Он широко улыбнулся и накрыл своей тяжелой ладонью руку Линды. В отличие от отца Дирк, будучи даже мощнее его, всегда умел быть бережным.
- Итак, рассказываю. Все началось с гонца из Кру, прибежавшего к нам рано утром с письмом от фон дер Пфау. Я тут же поднял ребят, отправил послание отцу, отдал распоряжения отряду, и мы рванули к Штульте. Не хочу хвастаться, но в седле держаться умеет каждый, а кони наши - не то, что твой изнеженный Сатир. Они через многое прошли, их многодневная скачка с риттером в латах на хребте не поломает. Да что говорить! Мой Тру толком и не запыхался. Так что, не поверишь, уже к третьему полудню мы были в Штульте! Да-да! Я сразу же пошел к Яну. Ох…
Брат отнял от сестры руки и сжал в кулаки. Лицо его вмиг посуровело и набралось гнева:
- Хотел я ему вмазать. Ох как хотел! Как он мог вообще тебя отпустить в Даммию?! Чертовы иянсарские принципы! Неудивительно, что отец его давным давно послал на хер. Я б его тоже послал да еще б наподдал! Но. Я не отец. Я помню хорошее. Все-таки Ян тебя спас, Кальтенберги обязаны ему. Не пришли он мне весточку… Не будем об этом, Идхен.
Его лицо пронзила боль и волны сострадания к сестре, но он быстро взял себя в руки, улыбнулся и продолжил:
- Дальше снова скачка. От Яна мы узнали, что ты свернула в Цвишенберг - какой-то его соглядатай за тобой следил. Глубокой ночью добрались до Черного Двора и вырезали там всех к чертям! Сожгли эту халупу. Там была голубая кровь на полу, я… Было тяжело. От одного кобольда выяснили, куда тебя повезли грюнхауты: в Трактбург. Без понятия, на кой им сдался Трактбург, но искать здравый смысл в головах этой мрази - ниже моего дворянского достоинства. Мы шли по следу, прочесывали кобольдовы хутора, много крови пролили. Я знал, что найдем тебя, но боялся, что будет слишком поздно… Толком не спали, мы к такому привычны - встали еще до рассвета. Рванули дальше. И просто увидели Сатира, скачущего прочь из какой-то чащи… Знаешь, как в сказке какой-нибудь детской? Будто чудо, знамение Богов. Поверь, это не удача - я поклялся Зигерин, что если отыщу тебя, то в нашем Штадте построю монумент в ее честь. Прямо на Ратхаусплатц.
Он хитро подмигнул.
- Выгодная сделка, имей ввиду. В отличие от прочих Богов, с Зигерин можно добиться многого. Не каких-то бесполезных познаний, видений и… кхм… сочувствия. А, доннерветтер, победить! И это моя победа, а не чья-то. Я тебя нашел и забрал оттуда. Но не, скажем, отец. Он только судить горазд и пороть свою чепуху, никому не интересную… В общем, к бесам его. И его решения. Я легко его переубедил - сначала просто поорали друг на друга, желваками поигрались, ты знаешь. А потом он сдулся передо мной. Все-таки староват стал, да и я поднаторел в дипломатии. Главное, запомни, найти его выгоду в деле. Надавить на слабое, а потом это слабое… кхм… приласкать. Хитрость такая. Короче говоря, я спросил у матушки, что лучше: слава всего рода или вечный позор. А дальше было просто, он не выдержал ее слез.
Дирк, будто хвастливый юнец, причмокнул уголком губ, сложил руки на груди и закивал самому себе.
- Да-да, я его уделал. Ну да ерунда! Лотберга. Слушай, а ты уверена, что она хорошо воспримет твой этот… лини-как-он-называется? Во-первых, прошло уже сколько дней. К тому же, если она на тебя слегка в обиде за произошедшее - а девушки, ты знаешь, не всегда справедливы в своих чувствах - то… она может понять это как издевку. Ты бы ей еще платье отправила, ага. Короче говоря, лучше пошлем ей просто серебра. Думаю, дюжина рихтов будет выглядеть весьма благородно. Только я попрошу друга на медь их обменять, чтобы в селе серебром не светить - у бауэров свои дикие нравы. Они мне порой чем-то грюнхаутов напоминают. Да много чем!
Он весело засмеялся, не заметив, как притихли слуги на козлах.

- Твою мать… твою мать…. ТВОЮ МАТЬ!!!
Мир исказился, потерял свою первоначальную форму. Такой маленький и уютный угол раздался, раскинулся и стены его испарились… Все снова стало огромным, даже еще больше!
И я увидела лес. Настоящий, черт подери, лес. Хоть и не сдвинулась с места! Теперь я стояла на земле, вокруг вырос подлесок, а за ним - дубрава. ДУБРАВА!
Я окончательно свихнулась. Сомнений быть не могло, как и в том, что после весны идет лето. Все. Докатилась. Дура, полетела по космосу черти куда. Ну конечно же, моя неокрепшая психика не выдержала такой чудовищной нагрузки.
Другая планета. Биржа труда. Долбануться! О чем я думала-то вообще?!
Реактивный психоз. Это реактивный психоз, я вижу галлюцинации, это, черт его дери, полноценный онейроид, как нас учили в школе! Стоп. Онейроид?! Дебют шизофрении?..
Ой-ой-ой…
Все совсем плохо. Все очень-очень плохо, меня посадят на нейролептики. Как же с этой хренью бороться?! Как перестать видеть лес?.. Так. А откуда самокритика?

В беспорядочную груду моих лихорадочных мыслей ворвалось сомнение. Самокритика - ее не должно быть. Ох, как здорово, когда с пятого класса бельчат учат общей психологии. Раздел "Введение в психиатрию", мой любимый.
Самокритика!
Желудь на земле. Я принюхалась - дуб обыкновенный. Также его называют "летним". А тут дубы каменные! Другой вид, их запах кислее! Это подстава! Это все - подстава! Сволочи! Надо бежать.


- Ч-что, простите?.. - переспросила я, оторвав внимание от такой увлекательной панической атаки.
Этот великан, севший на пень, остался здесь и о чем-то спрашивал. Про работу, образование, пожелания.
И тут я поняла! Это был тест. Тест на стрессоустойчивость. Я должна пройти его! Во что бы то ни стало!!! Нестрессоустойчивых не берут, каждая белка знает.
- Я стрессосу… стрессоустойчива. Я. Да, - уверенно произнесла я, пытаясь состроить невозмутимый вид. Пф! Мне все эти ваши фальшивые леса и синие монстры! - Я г-готова. Ко всему. М-мне ничего не с-с-сыы…
Прокашлялась.
- Не страшно. Опыта работы нет. Но я справлюсь. У меня куча лидерских качеств, и я легкообучаема п-практически в любой сфере. Работы. Активности. Деятельности. Не важно. У вас неправильно пахнут желуди.

- Никто не умеет… - промолвила Клотильда в спину уходящей дочери.
У кутшвагена ее встретили Дирк и Хрода, последняя держала в руках Священные Браутштукэ - набор традиционных Вещей Невесты. Брат должен был надеть их на Линду…
И хотя по правилам обряд следовало проводить прямо перед лицом отца, Дирк, словно бы ненамеренно, частично загородил собой сестру. Вроде несущественная мелочь, но Идхен вдруг почувствовала себя под его защитой.
Итак. Первым шел Браутгюгель - мягкий колпак из шерсти с пелериной и длиннющим шлыком, доходившим невесте до уровня колен. Украшен он был странноватыми фестонами, которые графиня не успела разглядеть, жемчугом и росшит серебряной нитью. Черно-белый, в цветах Шедельбрехеров, отороченный белоснежным мехом писца, неофициальным символом их рода. Судя по всему, Вигберт прислал его заранее. Браутгюгель новой фамилии, одетый поверх платья старой фамилии, символизировал собой переезд девушки из одного дома в другой.
Затем шла Браутордкеттэ - Орднунгская Цепь Невесты, массивное тяжелое ожерелье, состоявшее из полированных железных Формаций Орднунга, соединенных кольцами. Оно как бы закрепляло брак перед лицом Бога Закона. Вернее, закрепляло первый этап свадьбы, поскольку в будущем Иделинду еще ждал целый ряд подобных закреплений.
Наконец, Браутфессельн - Оковы Невесты. К счастью, прошло уже более пятисот лет, как они превратились в два изящных стальных браслета, надевавшихся на запястья.
По священному регламенту Браутфессельн нельзя было снимать до самой свадьбы… но все знали, что в дороге на ночь каждая невеста раздевалась до исподнего. А как иначе-то?
С жутковатым щелчком и немалым усилием Дирк "заковал" родную сестру. Браслеты, как и ордкеттэ, прожили уже очень долгую жизнь, наверное, все эти пятьсот лет, но гравировка в виде двух риттеров-стражников со щитами сохранилась в идеальном состоянии.
И не мудрено - надевали их не более четырех дюжин раз, а в перерывах они годами хранились в сокровищнице рода, где за ними ухаживал все тот же архивариус. Только полоски ржавчины в углублениях портили весь вид.

- Анхельм фон Кальтенберг, альтграф Кальтенбергский, отец, - начал ритуальную клятву Дирк. Он говорил уверенно, громко, но ровно, как учили ораторики. Во дворе уже успела собраться вся прислуга замка, добавляя ощущения торжественности. - Я принимаю на себя Формундшафт и клянусь довезти Вашу дочь, альтграфиню Иделинду фон Кальтенберг, Ди Браут фон Шедельбрехер, в Фурхтнорд. Я приведу ее на Хохцайт, я отдам ее за Вигберта фон Шедельбрехер, графа Фурхтно… тьфу ты, доннерветтер! Почти ж получилось! За Вигберта фон Шедельбрехер, герцога Фурхнорх… герцога Фур… - невероятным, мужественным усилием зигериант задавил в себе смех, прикрыв ладонью рот.
Анхельм аж побагровел от злости. Клотильда тоже скрыла улыбку рукой, но глаза ее выдавали. Челядь так же боролась с неожиданно нахлынувшим весельем - уж больно неуместно и забавно выругался Дирк. Но получить кнута за смех никому не хотелось.
- Кхм. Простите, пожалуйста. Я не мог не напортачить, - взял себя в руки молодой риттер. - Итак. Я приведу ее на Хохцайт, я отдам ее за Вигберта фон Шедельбрехер, герцога Фурхтнордского. Я буду защищать ее ценою своей жизни. Я клянусь своей честью риттера.
- Я принимаю твою клятву, альтграфензон Дитрих фон Кальтенберг, - кивнул отец.
Все. Теперь точно все - брат помог ей сесть в кутшваген и сам забрался внутрь. Двое слуг закинули на заднюю полку повозки увесистый сундук с приданным и вещами Линды, закрепили его ремнями.
- Поезжай на козлах, - бросил Дирк Хроде. - Нам с подопечной нужно поговорить. Зэф, трогай!

Формундшафт - опека, клятвенное поручительство за невесту, всегда возлагавшееся на близкого друга семьи или, в крайнем случае, на родственника. Суть ее заключалась в том, что на время переезда невеста не принадлежала ни к старой, ни к новой фамилии. Она становилась Ди Браут и получала особый неприкосновенный статус по законам Райха. А Формундшафтер брал на себя всю ответственность за нее.
Теперь Кальтенберги не могли отказаться от свадьбы. А Шедельбрехеры могли. Дополнительное невыгодное условие для семьи невесты помимо приданного. Кроме того, Формундшафтер имел право отменить свадьбу, если определял факт нарушения законов Райха, после чего передавал Ди Браут в Орднунгский Трибунал.
Напоследок следует отметить, что в случае, если фамилия жениха отказывалась от свадьбы, то и фамилия невесты могла не принять ее обратно, в результате чего Ди Браут отправляли в ордманнский монастырь, где она сохраняла свой священный статус пожизненно…

- Идхен, ты не поверишь, но я почти специально это сделал! - взволнованно прошептал Дирк, когда они выехали через ворота.
И весело заливисто засмеялся. Будто он тяжкий камень с души сбросил.
- Хотелось посмотреть на его красную рожу. Ты видела? Этот дурацкий гюгель тебе глаза не закрывает? Дай-ка его сюда!
Не церемонясь, брат расстегнул Браутордкеттэ, бросив его рядом на сиденье, и стянул с Иделинды Священный Браутштук.
- Ты знаешь, что эти гюгели остроухие украли у нас? Только они его так смешно носят! Гляди!
И Дитрих фон Кальтенберг, благородный риттер Райха надел старинный дамский Браутгюгель, росшитый жемчугом и серебром, себе на голову поперек. Будто какую тряпку. А длиннющий шлык неаккуратно обмотал вокруг шеи и бросил на латы.
- Вот так! Называется "ле шаперон". Согласись, гораздо изысканнее?
И только сейчас Линда разглядела рисунок фестонов. Это были треснутые черепа, родовой герб Шедельбрехеров.

Кто?
Действительно, кто? Что это за дружественная форма жизни, которой пришла в голову эта гениальная идея? Ведь это так просто не сумеешь, это нужно постараться, придумать, довести мысль до идеального воплощения. Что-то невероятное.
Робот-полиморф, копирующий меня саму.
Я серьезно подумала, что схожу с ума. Сначала на огромной пустой площадке, полной высоченных гигантов, синее чудовище безжалостно трясло меня за хвост. Затем стирка моей шубки какими-то химикатами, от которых мой нос так забило запахом, что я расчихалась до одышки.
А потом опять безумно большой зал! Более того! У него еще и пол двигался. Все куда-то ехало, я встала на ленту, понеслась, от ветра мокрая шерсть задубела, я продрогла, я тряслась и еле стояла на лапах, глядя… на саму себя.
"Это финиш", - подумала я. - "Тебя ждет межгалактический дурдом".
Вытаращив глаза, внимательно слушала себя, боясь лишний раз пошевелиться. Может, это реактивный психоз? Я видела иллюзию? А на деле робот был обычным: собранный из жестяных коробок, зеленого цвета, с помигивающими лампочками, круглым динамиком вместо рта и набором тумблеров на затылке.
Такие роботы мне нравились. Обычные, хорошие, добрые роботы. Не эта… бездушная машина.

На вопрос про скорлупу орехов я отрицательно задергала головой, борясь с дрожью. Нет-нет-нет, я же не южанка, о чем речь.
Так, анкета. Мне полагалась красная. "Делай, что должно, и будь, что будет" - так мне всегда говорила мама. Я просто буду следовать инструкциям. И представлять на месте биоробота-регистратора старого зеленого микросхемного друга.
Эти карандаши слишком крупные для белок… Ну да ничего! Я справлюсь. Я сильная.

1. Ваше имя/название/обозначение/кличка/погоняло.

Крк-Миррритикити-Чрики-Тррр-Хики-Хики (можно просто Мирри)

2. Ваша родная планета/комета/астероид/метеорит/звезда/чёрная дыра.

Z966-"Введите название"

3. Ваша раса/сущность/название для самоидентификации других таких чудиков, как вы.

Космическая белка

4. Атмосфера, необходимая для поддержания вашей нормальной жизнедеятельности.

Я не знаю. Но здесь вроде нормально себя чувствую.

5. Другие особые условия для поддержания вашей нормальной жизнедеятельности.

Шестиразовое питание, богатое белками и жирами. Твердая пища для стачивания резцов. Уютное МАЛЕНЬКОЕ помещение для отдыха. Сон дважды в сутки, днем и ночью, по 4 часа минимум.

6. Ваш пол.

Белочка

7. Ваши мании/фобии/психические отклонения/месячный цикл/периоды впадения в буйство.

Гигантофобия, агорафобия, социофобия, аутофобия, кумпунофобия, боязнь роботов-полиморфов. Сезонное транслокационное расстройство (стремление к миграции в другой лес весной и осенью).

8. Есть ли у вас конечности? (выбрать вариант ответа)
- Да (перейти к пункту 8а).
- Нет (перейти к пункту 8б).

8а. Сколько их?

Пять - две передних лапы, две задних лапы, хвост.

8б. Вам удобно?

-

9. Вы дальтоник? (выбрать вариант ответа)
- Да (перейти к пункту 9а).
- Нет (перейти к пункту 9б).
			
9а. Возможно, вы выбрали не тот бланк.

На этом моменте я прервалась. Желуди-орехи.
- П-простите, пожалуйста, - промолвила я робко. Мне хотелось украдкой выглянуть на робота-белку из-за угла, но угла не было. - А это точно правильный бланк? Я… я соискатель. Соискателям нужен красный бланк. Он… он красный, да?

На обратном пути Анхельм был мрачен, задумчив и молчалив. Его вид отнюдь не располагал к беседе, но Иделинда все же осмелилась задать хотя и давно, но все же не слишком сильно волновавший ее вопрос:
- Позвольте спросить, отец. При всем неприятии перверсии... Вы дали мне возможность заниматься магией, оплатили лицензию и приобрели нужные книги. Почему?
Альтграф прочистил горло так, как это делал только он, и, не оборачиваясь, буркнул:
- Меня Клотильда упросила. Зря.

Отец передал Линду в холодные и жесткие руки Хроды, а сам ушел заниматься приготовлениями. Графиня порывалась поговорить с братом перед отъездом, но как выяснилось, Дитрих с раннего утра покинул замок по своим делам. Обещал вернуться… "вовремя".
И потому молодой невесте ничего не оставалось, кроме как позволить событиям идти своим чередом. Сначала серьезная и основательная ордвайб повела ее мыться в банную комнату, где слуги уже наполнили бочку горячей водой.
Совершенно не задумываясь доставлять какие-либо приятные ощущения, Хрода тщательно обтерла девушку липовым мочалом, осматривая каждый клочок ее тела и безжалостно скребя это место, случись с ним что-то нечистое.
Долго-долго она разглядывала мизинец на правой руке, который словно бы отрос за последние дни. Выглядел он жутковато - бордово-баклажанный, опухший, без ногтя, но со всеми тремя фалангами.
Ордвайб даже его понюхала! Но нет, он пах в рамках нормального.
Наконец, не задавая вопросов (судя по всему, ей рассказали о путешествии в Даммию), Хрода оставила калечную руку, занявшись спиной, выпоротой Мытарем. Спина почему-то тоже заставила молчаливую служанку как следует задуматься, хотя она наверняка не раз видала подобные раны. Кто знает, может и ей когда-то такие доставались.
В конце она помыла Иделинде голову, обтерла всю пахучим незнакомым маслом, помогла одеться в простое, но чистое и свежее платье, только чтобы та поднялась с приличием в свои покои.

В комнате графиню ждал неожиданный, но очень приятный, можно сказать, радостный гость - завтрак. Целая запеченная кабанья рулька! Да еще и с жюрмильскими пряностями. Конечно, традиционного для Кальтенбергов праздничного вепря готовили не для нее (скорее всего, Дирк с отцом вчера его торжественно поглощали), но не так важно предназначение пищи, как его вкус. И объем.
Иделинде даже как-то полегчало, хотя бы телесно - чистая растертая кожа, свежая одежда, рулька, кубок легкого южного вина, ломоть пшеничного имперского хлеба и немного овощей. Наконец, она смогла по-настоящему насытиться, после чего, конечно же, живот осел приятной тяжестью и девушку потянуло в сладкую дневную дрему…

Но отдыхать было некогда, ее ждала дорога.
Полноценное платье благородной имперской фрайфрау сложно и долго надевать. Действо представляло из себя целый ритуал, уходивший корнями в прошлые века, неизменный и… муторный. Описывать его здесь не имеет смысла, тем более что Иделинда почти прикрыла глаза, забылась и переложила все трудности на Хроду.
Как она должна была справиться с женским костюмом, если доселе прислуживала Анхельму?..
Возможно, плохо, но у ордвайб все отлично получалось. Отчасти потому, что ее собственное платье служанки было схожим. Однако графине все же показалось, что у Хроды имелся опыт и с дворянками - уж больно ловко она затянула корсет, можно сказать, за один Линдин выдох.
Когда все приготовления окончились, все оказались одеты, а все вещи - собраны, упакованы и спущены слугами вниз, графиня смогла лишь мысленно попрощаться с родной комнатой, где провела столько лет, где пряталась от родителей, где мечтала о своем будущем, о Розихфельде, где училась магическим доктринам, практиковала первер…
- Фройляйн, пойдемте вниз. Альтграф, альтграфиня и кутшваген уже давно ждут Вас, - с нажимом произнесла Хрода и бесцеременно взяла ее за руку, вырвав из задумчивости.
Настойчиво потянула за собой.
Можно было, конечно, воспротивиться… Но зачем?


Глава Десятая

В дворе Кальтенбергбурга все действительно ждали только ее.
Анхельм даже надел свою старинную кирасу, испещренную гравировкой. Клотильда - черное дорогое платье и лучшие серебряные украшения с кровавыми корундами. Дитрих - полный доспех, начищенный до блеска, хотя в латах вроде б и не было никакой нужды.
Кутшваген тоже был торжественен и красив: борты украшали резные гербы Кальтенбергов с черными озлобленными вепрями, потертыми за десятилетия. Края дубового навеса, установленного на витых столбиках, выворачивались латунными лепестками. А голубые пыльные занавеси легонько трепыхались на слабом ветру, забредавшем сюда сквозь раскрытые ворота.
В упряжи томились два мощных шварцпферда - Штрайх и Клюфт. Их гривы были тщательно расчесаны и уложены. Можно сказать, все было идеально, блистательно и празднично… если не считать погоды: безразличные к Линде Боги затянули небо рваной серой пеленой, по которой Хютерово Светило расплылось тусклым невидящим пятном.
А потому даже к полудню не растеплело, во дворе было зябко и сыро.

- Ну что ж. Прощай, дочь, - сухо проговорил Анхельм.
- Я очень надеюсь, что когда-нибудь ты еще вернешься сюда, - проникновенно произнесла матушка. Она смотрела на Иделинду с печалью и непонятной любовью. - Помни, этот дом тебя вырастил. Здесь ты прожила всю свою жизнь и стала тем, кто ты есть. И хотя тебя ждет другая фамилия, другой дом и другая судьба, для меня ты все равно останешься… моей Линдхен.
Что? Она плакала? Нет, вроде бы нет, но голос ее звучал с характерным надрывом.
- У меня нет и не будет других детей, таков уж мой удел. И я чуть было не потеряла тебя. А вот сейчас, буквально через день, уже с тобой прощаюсь. Для сердца матери это слишком жестоко… Но что поделать? Все мы подчинены законам, правилам, традициям и устоям Священной Империи. И фрайхерры даже больше, чем бауэры. Не забывай об этом. Если бы мы сами творили свою судьбу, то…
- Я думаю, на этом можно заканчивать, - перебил ее вдруг Анхельм, не скрывая своего раздражения.
Клотильда аж громко вздохнула от возмущения, выпучила глаза и злобно глянула на мужа. Но ничего не сказала. Только подошла к Иделинде, очень нежно взяла ее за голову и поцеловала в лоб.
- Береги себя, - добавила она и отступила обратно.
Все уставились на молодую графиню, ожидая в соответствии с традицией ее прощальную речь. С этого момента начиналась целая череда сложных ритуалов, предшествовавших свадьбе. Все было регламентированно - от обязательно двух черных коней до цвета ее дорожного платья (голубое, расшитое черной нитью).
Но была и некоторая свобода: сказать сейчас Иделинда могла что угодно. Хоть даже проклятье произнести. А родители обязаны были ее слова выслушать и принять.

Животные инстинкты! Зверь внутри меня!
Сама природа пробудилась! Проснулась, вырвалась наружу!
В мгновение ока я вспомнила, кто я есть. Белка! Лесной хищник! Ночной охотник! Дьявольские рефлексы! Чудовищная ловкость! Два острейших резца, что с легкостью вспарывают плоть жертвы!
Монстр бросился на меня - я отреагировала молниеносно. Как настоящий зверь.


Но обо всем по порядку.
До встречи с синекожей бестией я пребывала в трепетно-восторженном настроении. И немного напуганном.
Скажем так, у меня много положительных сторон, но… смелость к ним относить не стоит. Пока не стоит, у меня все еще впереди, конечно же!
Сначала меня откровенно терроризировал космос, как и любую другую белку (я была уверена в этом). Ведь мы маленькие существа, привыкшие жить в лесу, а спать и вовсе в дупле, потому большие открытые пространства… для нас не комфортны.
Поляна - жутковата. Луг - пугающий. А от бесконечной пустоты за двумя лишь стеклами иллюминатора оп… описаться можно! Вы представляете, сколько в космосе можно падать?! А если не падать?! А если просто оказаться где-то посреди него, застряв промеж пары звезд? Тысячи парсеков до ближайшего клочка материи! А вокруг - пустота, ничто, вакуум. Даже не антиматерия! Но просто ничего.
Бесконечное однообразное отсутствие.
И я даже не знала, какое из этих трех слов меня страшило более всего. Наверное, все-таки "однообразное". Помереть в скуке - вот это действительно погано.
Так что в течение всего полета я пыталась смириться с огромным круглым окном в угрожающую моей короткой жизни черную мглу. А еще меня тошнило от космической болезни. Но я честно скажу, это мелочи! Когда каждую секунду на вас смотрит сама смерть, тошнота может показаться даже приятной…
Я бы, конечно, сразу же задвинула б заслонку на иллюминаторе, но по трагическому, нелепому стечению обстоятельств, она не была спроектирована для белок (как и вообще все на космолете).
А потому я молилась лесным духам о скором конце пути. Я мечтала снова встать на земную твердь под сильным и заботливым крылом атмосферного столба… и расслабиться.

Но не тут-то было.
На смену агорафобии, боязни открытых пространств, пришла ее родная сестра - гигантофобия. Нет, конечно, если посудить строго, на площади перед Биржей великанов было не так уж и много.
Однако относительно меня гигантами были все. И страх перед ними был весьма рационален - достаточно неудачно оступиться, чтобы переломать мне все ребра и выдавить кое-чего через кое-что.
Как и космолет, площадка не была обустроена для существ вроде меня… Она вообще не была обустроена - просто пугающе ровная плоскость без единого намека на укрытие. И толпы великанов, шагающих туда-сюда или просто угрожающе переступающих с ноги на ногу.
А необходимость встать в очередь я уже готова была воспринять как расовую дискриминацию лилипутов и подать соответствующую жалобу по соответствующему порядку в Соответствующий Комитет (если честно, я не знала, куда), но тут что-то во мне щелкнуло.
Черт подери, я же белка.
Я не перепуганная девченка и не чернокровый слизень. Я гордое пушное разумное живородящее. Я гражданка Вселенной. У меня есть образование, я цивилизованное существо. Более того, я носительница одной из самых гуманных (как бы ни парадоксально звучал этот термин) культур.
Я должна успокоиться и продемонстрировать всей галактике, каков мой народ - благородный, спокойный, вежливый и эмпатизирующий. Хватит, Мирри, шугаться: ты пришла в свое будущее.
Да, оно такое, страшное, открытое и дискриминативно спроектированное. Но перспективы здесь, а не в родном лесу. Возьми себя в руки и, как полагается любой взрослой достойной белке… улыбнись.

И я улыбнулась.
Робко, застенчиво, но смогла. Может, кто-то даже со мной заговорит? Было бы непл…
И тут синий монстр.
Конечно же, с испугу я отреагировала на чистом инстинкте, как лесной зверь, которым был мой древний предок. Грызун. А грызун в случае опасности на открытой местности попросту застывает, как вкопанный, надеясь на дурное зрение орла, не видящего недвижимое.
Посему монстр меня схватил свеженькой и беспомощной. И ТАК больно дернул хвост! Что я заорала во всю глотку:
- ТВОЮ МАТЬ!!! Долбанное животное! Ты рехнулся?! ПУСТИ НЕМЕДЛЕННО!!! Охренели совсем!? Сраная галактика! Гребанный космос! Желуди-орехи, твой поводок слишком длинный, тварь!!!

Анхельм хотел что-то сказать… но осекся. Затем хотел что-то еще ответить - да и то не подошло. Разные чувства промелькнули на его лице: и гнев, и тоска, и горечь, и злорадство.
Но так он и не нашел, чего сказать. Поставил канделябр на саркофагус предка, сел на лавку, руки скрестил, нахмурился. Рот его еле заметно шевелился, а глаза с ужасом или тревогой разглядывали красный туф.
- Вот тебе и эльфов ответ из уст родной дочери, - молвил альтграф наконец, покачав головой. - Как нельзя было на тебя опереться, так и осталось…
Он умолк, о чем-то сосредоточенно задумавшись. Застыл, так застыл, что казалось, будто помер. Только глаза изредка перескакивали с места на место.
Анхельм часто бывал таким, особенно в последние годы - задумчивым, закосневевшим стариком.
- Я бы с тобой еще поговорил, - изрек он донельзя мрачно. - Я бы рассказал тебе, что такое кровные узы. Узы голубой крови. Я б поведал тебе, что такое родной отец, что такое родной брат и… сестра. И о титуле твоем новом - тоже многое бы объяснил. О смысле серьезных клятв, о верности отчизне и роду, о побегах, предательстве, подлости, о просьбах на смертном одре - многое, многое я б тебе втолковал, Иделинда. А еще… А еще я б тебя выпорол своею же рукой, до крови, чтоб все мои слова тебе хорошо запомнились. Да вот только прощаюсь я с тобой, дочь.
Он поднял на нее взгляд - такой, какой она еще никогда от него не получала. А потому и не знала, о чем этот взгляд говорил. О чем-то нехорошем, это точно.
- Плохо, значит, я тебя воспитал, раз столько всего тебе нужно растолковать. Но ничего, это более не моя ответственность. Может, у Шедельбрехера лучше получится. Рука у него пожестче моей. А может, ничего тебе уже не поможет - так и останешься соплей никчемной.
Анхельм встал и протянул ладонь:
- Отдай книгу. Это книга рода фон Кальтенберг. Не твоя. Надо вернуть ее на положенное место.

Глава Девятая


Анхельм забрал у Хроды тройной армлёйхтер с зажженными свечами и отпер вход в крипту. Они и так уже спустились на второй ярус подвала, но подземелье Кальтенбергбурга здесь только начиналось.
Первый замок на "Холодной Горе", как ее тогда прозвали, был построен около двух тысяч лет назад. И именно тогда была вырыта крипта. Ордманны незапамятной древности строили на века, они собирались продолжать род Кальтенбергов вечно, а потому стоило сразу же заложить огромный склеп.
Ведь такова их традиция - хоронить хозяев дома под самим домом. И никак иначе. Не рядом, не на кладбище, как хютеринги, не каким-то практичным или незамысловатым способом.
Нет. В крипте. Под замком. И только так, две тысячи лет подряд.
Уже сменилось три крепости над ней, а нынешняя состарилась до каменной пыли, но под горой все оставалось так, как прежде.

Подземелье закрывалось на строгую решетку из гномьей стали с искусно выполненной Формацией Орднунга. Ее установили значительно позже, ведь во времена строительства древние люди не знали ни об этом металле, ни о стали вообще.
Хрода осталась снаружи - прислуге внутрь было нельзя, за исключением Смотрителя Крипты, старика Гюнтера, который там убирался в четвертый день каждой седмицы.
Зато Кальтенбергам, даже самым маленьким, и даже женщинам, альтграф всегда отдавал ключ без вопросов.
Считалось, что каждый в роду имеет право спуститься вниз, спросить у предков совета или стойкости да сил.
В конце концов, это было уединенное, невероятно тихое место, где даже Анхельм смягчался, становился задумчив и трепетал от благоговения. Как и сейчас - он очень, очень аккуратно запер решетку за ними и начал бесшумный спуск вниз по винтовой лестнице.
Здесь нельзя было шуметь.
Нельзя было смеяться.
Нельзя было выказать и малейшего непочтения к предкам - они все видели, все слышали, следили и запоминали.
Отец уже не держал её, поняв, что Иделинда вовсе не сопротивляется. Да и в крипте он никогда не распускал руки, будто бы среди скелетов, лежавших на полках, это было неприлично. Ведь многие из них повернули свои наполированные Гюнтером черепа внутрь прохода, поневоле наблюдая, немочные закрыть пустые глазницы.

Родню хоронили по-разному. Для кого-то в стене вырывали альков, клали туда забальзамированное тело, замотанное в саван, и оставляли постепенно усыхать в течение десятилетий. Например, вот лежал дед Иделинды - Арнварт. Он располагался в главном проходе, что считалось почетным, ведь в свое время Арнварт был главой рода.
За две дюжины лет саван уже почти полностью истлел, обнажив почерневшую усохшую мумию с оскалившимся ртом и неприлично длинными ногтями на руках…
Кому-то везло больше и для него выделяли целый саркофагус в тесной крипте. Самым престижным был саркофагус с каким-либо изваянием на крышке, как, например, у Одальмунта. Правда, его захоронили в "дальнем углу" - на два яруса ниже, в отдельной пещерке, вырытой не так уж и давно по меркам крипты.
- Ты знаешь, - вдруг проговорил Анхельм, хромая меж своих предков под тяжелыми низкими каменными сводами. - Я всегда говорил, что хочу быть захороненным рядом с отцом, там, у входа. Но в простом открытом алькове с лаконичной надписью.
Да, он всегда это говорил.
- Потому что за свои поятьдесят лет я не сделал ничего великого. Кальтенберги остались на том месте, где стояли. Не шагнули дальше. Я не заслужил чего-то большего.
И это он тоже говорил.
- Но гордыня меня умоляла лечь хотя бы рядом с Арнвартом. Будто это облагородило б меня в глазах предков. Наивно.
Чем глубже они спускались, тем гуще становился затхлый воздух. Не спасали и духовые ходы, прорытые к склонам Холодной Горы. Здесь было трудно лишь находиться, не то что слушать бредни старого альтграфа…
- Смотри. Это Зигиштайн.
Он привел ее не туда! Старое ответвление, где в отдельной, весьма просторной пещерке стоял саркофагус Зигиштайна, один из лучших в Кальтенбергбургской Крипте. Крышка была исполнена из редкого красного туфа и на ней каменщик исполнил весьма точную, если верить летописям, копию самого покойника - в кольчужном доспехе с лангшвертом в руках.
Его лицо казалось умиротворенным и даже слегка улыбавшимся. Он был зигериантом, как Дирк. Но ордманнское наследие и тогда, и сейчас давлело над Кальтенбергами - и рождали, и женили, и хоронили их по постулатам Бога Закона.
- Именно при нем наш род приобрел титул альтграфов. Графство расширилось и разбогатело. Но Зигиштайна не расположили у главного прохода, а отрыли для него отдельный свод. И лавки даже вытесали. Я в детстве любил здесь сидеть ночью со свечой и читать летописи о великих войнах.
Кажется, Иделинда еще никогда не видела отца настолько сентиментальным. Он улыбался, вспоминая прошлое, его глаза словно светились в этой мгле. Анхельм говорил очень тихо, почти шепотом, вкрадчиво, будто сказку читал маленькой Линдхен.
- Дочь, поклянись мне, что если ты станешь герцогиней, то не дашь Дитриху смалодушничать. Что вынудишь его выкопать для меня такой же свод. И саркофагус. С моим лицом.
Он смотрел на нее очень серьезно. Для старого ордманна это были совсем не шутки.
- Поклянись жизнью своего первенца. Я прошу тебя.

Отец, скрестив руки на груди, смотрел на Линду скептически, недоверчиво, сощурив глаза и нахмурив брови. Будто он даже лицом своим пытался закрыться от всех этих чудаческих россказней - обложка из сланца, спрятанная в крипте книга, загадки Одальмунта Кальтенбергского…
А когда она закончила, он думал, долго думал, внимательно оглядывая Иделинду, комнату, Хроду и решетку на окне. При этом он беспрестанно совершал какие-то действия в своем прочно закрытом рту - то ли жевал язык, то ли грыз оставшееся с завтрака зернышко, то ли обсасывал свои мелкие зубы.
Наконец Анхельм покачал головой:
- Мы обыскали всю твою комнату. Забрали все чародейские книги, что могли бы тебе помочь сбежать. Все дурные зелья и редкий рес. Но сей том упустили. Видимо, ты хорошо его спрятала, молодец.
Эта неожиданная похвала была настолько холодной и мрачной… что лучше б ее и не было.
- Ты всю ночь его читала, чтобы отыскать колдовство, способное тебя вызволить отсюда. Вот только тщетно - никакие чары не справятся с цверговой сталью.
Он кивнул на окно. Цвергова сталь! Да эта решетка была дороже всех ее украшений!
Но из одного гномьего труда по онтомагии графиня уже знала, что сотворить мирум с обычным железом было куда сложнее… Ордманн руководствовался глупой легендой.
- А про крипту и предков ты мне сейчас нагло соврала. Придумала на ходу, как ты обычно поступаешь, - Анхельм все же начинал терять хладнокровие. - Нет?! Это все правда?! Допустим! Тогда пойдем вниз, покажешь мне, откуда ее взяла.
Он резко схватил дочь за руку и потащил за собой вон из комнаты, сдавил предплечье с такой силой, что кости готовы были лопнуть. Она чуть не выронила фолиант.
- Только знай: если обнаружится, что все книги у статуи на месте, я расправлюсь с тобой сегодня же!

Последнее она зря сказала. Ой-ей-ей, уже по отцовским глазам стало понятно, что совсем зря…
Он слегка улыбнулся, недобро и невозмутимо. Напряг мышцы, расправил старые, но все еще крепкие плечи. И хотя Анхельм и слова не сказал, вся та буря, шторм, огромная волна негодования Линды сокрушительно разбилась о незыблемый рукотворный чугунный берег ордманнской уверенности. С грохотом разлетелась мельчайшими брызгами.
А наточенные волнорезы даже не шелохнулись. Никаких компромиссов, не уступить ни на цолль.
- Ты кто такая, чтобы меня отчитывать? - начал он сдержанно-агрессивно. - Тебе кто позволил меня судить? Даже сама императрица не имеет права так со мной разговаривать. А ты - всего лишь моя дочь. Ты обязана принимать мои решения и у тебя нет прав перечить. Ты забыла?
Анхельм вдавливал ее взглядом настолько откровенно, что даже глаза выпучил и голову выставил вперед.
- Я могу принять другое решение. И вместо герцогини ты станешь хютеранской монахиней где-то на окраине нашей Священной Империи. Твоя жизнь развернется ровно в противоположную сторону. А какое решение можешь принять ты? Никакого. У тебя нет ни власти, ни права. Уясни это и замолкни.
Он аж оскалился от злости.
- Дура. Надеюсь, это последний твой день в Кальтенберге. Но пока ты здесь, пока Шедельбрехер не надел на тебя обручальный браслет, ты - моя. И я тебе не позволю… Что это за книга?
Отец резко переключился на упавший фолиант и, прищурившись, прочел название:
- "Труд о деисциентических энигмах". Я такой не помню. Хрода, дай мне ее.
Служанка тут же шагнула к Линде, но та первая схватилась за том, спешно пытаясь спрятать за спиной, отступила от них…
- Хрода, ударь ее.
Хтыщ! Графиня даже не успела закрыть глаза - хлесткая пощечина заставила ее пошатнуться. Правая половина лица зашлась пламенем, сами собой пошли слезы.
- Отдай Хроде книгу, - приказал отец.
И личная служанка Иделинды требовательно протянула холодную руку.

Анхельм внимательно вдавливал Иделинду взглядом в кровать. Прощупывал ее, пытался учесть каждую деталь. Его глаза остановились на книге, спрятанной под подолом. Нет, он точно понял, что Линда там что-то скрывает! Может, ткань так неаккуратно легла? Очертила грань фолианта…
- Лотберга? - словно подзабыв, переспросил отец, вернув вдруг взгляд на графиню. По лицу его было понятно, что он прекрасно знал, о ком идет речь и чего хочет Иделинда. И уже знал, как ему отреагировать и что сказать: - Она недосмотрела за тобой. Позволила сбежать. Затем она пыталась прикрыть тебя. Я судил ее.
Самоуверенность, жесткость, решительность и бескомпромиссность настоящего старого ордманна.
- Признал ее виновной. Приговорил к шестьдесяти шести ударам крутом, изъятию всего имущества и немедленному изгнанию из Кальтенбергбурга.
Он замолчал, пристально следя за реакцией Иделинды. Конечно же, он знал, как Лоти была дорога ее фройляйн. Он знал, какими они были подругами. Он знал, он не мог не знать, каково ей было это слышать.
Он ордманн, он все, конечно же, выяснил и ничего… никогда и ничего не делал просто так.
- Ей пришлось возвращаться домой нагишом и босиком, с распоротой спиной. Прекрасный урок для прочих слуг.
В этот момент вернулась Хрода, принесшая идеально сложенную стопку чистой одежды и медный таз с водой для умывания. Молча начала раскладывать все на кровати. Отец протянул ей ключ от комнаты Линды.
- Запри ее изнутри, - добавил он, после чего снова обратился к дочери: - Если более вопросов нет, то прощай.

Отец прочистил горло...


Глава Восьмая

Отец прочистил горло. С характерным звуком. Он всегда это делал одинаково, уже десятки лет, и Линда никогда бы не перепутала прочистку горла Анхельма с чьей-либо еще. Как и стук его протеза, заменявшего одну стопу.
В замке двери со скрежетом провернулся ключ. Она открыла глаза - было уже утро. Утро? Она спала?
Иделинда лежала на собственной кровати, но не в постели. Так и не разделась с дороги. У всех свечей прогорел фитиль, лебкухен закончились, а в воздухе стояло изысканное амбрэ из коробки, за которое следовало благодарить Неведомую Тварь.
Рядом лежал "Труд о деисциентических энигмах", раскрытый на последних страницах…

Нет, ничего в нем не говорилось о "духе", "акторе" и прочем, что поведал чёрт. Даже намека не было!
Может, потому что он был написан не ведьмой, поклонницей Бёзе, а очередным пертиссимианцем? Виссендер лишь описал сам культ. Рассказал про ведьм, про их ночные шабаши в глухих лесах, про безумные, непонятные даже им самим, затеи и жестокие увеселения. Про то, как они похищали бауэров с полей и издевались над ними. Про самых знаменитых из них. Про то, что Бёзе - одна из самых непредсказуемых и опасных Богинь, чьи идеи, речи и помыслы понятны еще меньше, чем поведение ее поклонниц.
Автор неоднократно отмечал, что в отличие от многих прочих Бессмертных Бёзе, уподобляясь этим самому Пертиссимису, обычно выступает в роли советчицы для обратившегося к ней. Но не как деспот, хозяин или лидер. Однако если Бог Знаний всегда излагался четко и ясно, то Ведующая Неведомое (а именно так ее называли ведьмы) любила говорить загадками.
Потому, собственно, автор и сомневался в достоверности подобных советов. Также он рассматривал теорию о том, что Бёзе не существовало вовсе, а все свидетельства общения с ней являлись последствием употребления дурманящего реса, так любимого ведьмами…
О готтфернах в книге не было ни слова. Если, конечно, не считать вскользь оброненных фраз: "Ежели Бёзе теряла интерес к ведьме - сиречь отказывалась от нее - то участь ее была незавидна, как и у любого другого готтферна; впрочем, все готтферны одинаковы, какой бы Патрон их ни покинул".

Иделинда чудом успела накрыть книгу подолом платья, как вошел Анхельм. Это чувствовалось - он вступил внутрь как хозяин. Встал посредине комнаты, позволив Хютерову Светилу дотянуться лучами до стальной полированной пряжки его пояса.
Крылья острого носа хищно раздулись, когда он стал принюхиваться к чёртовому амбрэ. Отец поморщился:
- Могла бы позвать служанку. Ты этому в Унордланде успела научиться?
Внимательно оглядев комнату и Линду, альтграф зацепился большими пальцами за свой ремень и начал излагать:
- Ты сегодня отправляешься в Круфендорф с Дитрихом. К лекарю. Затем брат тебя повезет в Фурхтнорд, где ты будешь ждать свадьбы. В дорогу возьмешь лишь инвентарь, положенный юной герцогине. Я сомневаюсь, что Шедельбрехер захочет держать место для твоих книг, реса и прочих колдовских приблуд.
Он аж скривился, разглядывая опрокинутую реторту.
- Отныне ты невеста. Будущая герцогиня Шедельбрехер, но не ученица мага. Уясни. Твоя ошибка в этой роли может стоить будущего всему роду Кальтенбергов, - тяжелый взгляд лег на лицо лежавшей девушки. - Ты и так постаралась. Второго шанса тебе уже никто не даст. Попытаешься сбежать… - Анхельм словно бы надел маску равнодушия и жестокости, - и тогда уж лучше не возвращайся.
Он щелкнул пальцами и в комнату вошла Хрода, его собственная горничная. Она была невысокого роста, крепко сложенной и поджарой, будто каждый день таскала мешки с мукой. Точеное суровое лицо, насечки мелких морщин, собранных вокруг губ и в уголках глаз - лет ей было дюжины три.
А нрав у Хроды был неприятный, жесткий, непримиримый. Что не удивительно, ведь была она ордвайб, очередной последовательницей Орднунг. Новый страж или тюремщик, смотря как посмотреть.
- Хрода будет твоей личной служанкой и поедет с тобой в Фурхтнорд. Я выдал ей касательно тебя особые полномочия, так что лучше не спорь с Хродой. Может, ты бы заслуживала лучшего отношения, дочь, как полагалось бы будущей герцогине, но, увы, ты его не заслуживаешь. Она приведет тебя в порядок. Во второй четверти дня отправление.
Судя по тону, Анхельм закончил и теперь смотрел на Иделинду, ожидая чего-то вроде "Да, отец". Хрода же, недобро прищурившись, оглядывала ее потрепанное в дороге платье.

Бес опасливо посмотрел на пряники. Поморщился. Все-таки его куда больше привлекала серная руда…
- Ладно, такое дерьмо пробовать мне еще не приходилось! - бросил он и выдернул из коробочки, возможно, самый нижний лебкухен. Все остальные разлетелись по столу, соря крошками.
Демон впился зубами в огромный для него пряничек и принялся остервенело отдирать от него куски. Пережевывал он рьяно, чавкая и роняя все изо рта, будто дикий зверь какой.
- Дух? - задал он риторический вопрос, резко прервав трапезу. - Дух - это тебе не предмет какой-то. Не существо, не сущность. Он может быть в тебе. Он может быть во мне. В баночке - тоже может быть. Где угодно. Дух - это… это…
Бес задумчиво посмотрел на истерзанный лебкухен.
- Это абстрактное явление. Событийный ряд. Он может существовать, но он - не сущность. Дух - это актор. Самостоятельный модус, характеризующийся тем… как бы пояснее выразиться, - он пощелкал махонькими пальчиками. Беззвучно. - Характеризуется он тем, что имеет волю. Нет. Воля - изрядно профанское понятие… Тьфу! Буэ! Мерзость какая!
Черт выплюнул лебкухен, а затем, не церемонясь, срыгнул все съеденное прямо в коробочку.
- Кто это готовил?! Что за ведьма? Бррр! Как… как вообще это могло в голову прийти? Дай лучше серную руду!
Увидев, что Иделинда медлит, он раздраженно вздохнул:
- Дух - это нечто, действующее в соответствии с собственными желаниями. Думающее, разумное, самостоятельное. Дух хочет. Стремится к чему-то. Ему нужно что-то, и он думает о том, как это получить. Предпринимает соответствующие акты. Другие духи должны учитывать это его стремление, поскольку если они пересекут с ним путь, дух… ну, тот, о котором мы говорим, постарается им помешать, чтобы все-таки получить свое. А не грустно опустит руки, мол, беда, какое расстройство, не получить мне серную руду.
Бес протянул к Линде требовательную лапку.
- Давай склянку. Я ответила на вопрос, а ты должна мне отплатить за это. Как честный люд.
Так он был девочкой?!

Как быстро меняется небо в весенние сумерки. Только что оно казалось густо-голубым, вечерним, серовато-молочным… или, вернее, темно-голубым, синим? Да, оно определенно синее! Только там, в теряющемся далеке оно еще светлеет голубой полоской…
Светлело. Когда-то.
Перемены наступают одна за одной, цвета сменяют друг друга, небо переливается то пятнами, то полосами, а то и вовсе загустевает одним ровным глубоким темно-синим.
Нет, на деле это иссиня-черный.
Но даже если тщательно следить за ним, разглядывая каждый лоскуток рваного облачка (когда-то вроде бы рыжевшего на закате), никак и никогда не заметишь перемены, не ухватишь цвет за подол плаща с криком "Эй, постой, темно-пурпурный, я вижу, как ты пытаешься сбежать!".
Они уходят по-беличьи, не предупредив.
И каждый раз, пытаясь сосчитать все цвета весенних сумерек, ты ловишь себя на мысли, что уже и не веришь самой себе, своим глазам. Ну какой это темно-голубой? Это настоящий синий. Или он был голубым, но посинел в мгновение ока? Тогда почему я не заметила!?
Или мне почудилось?
А звезды… когда они появились? Когда появилась первая? И почему это всегда другая звезда? Как предсказать порядок? И куда смотреть, чтобы все-таки узреть ее появление?!
Почему первая всегда появляется не там, куда смотришь? Переведешь взгляд - и выяснишь, что уже пяток пропустила!

Но самым удивительным было то, как незаметно угасал свет. Казалось, Иделинда застыла у окна лишь на пару тидов, а уже пора было зажигать свечу - за окном не видно ни зги, кромешный черный мрак да необъятная россыпь ярко-белых звезд.
Хотя, на самом деле, не все из них были белыми. Но об этом знал лишь тот, кто вглядывался в них ночами напролет.
Бёзе так ничего и не ответила.
А Созвездие Белой Розы вернуло себе прежнюю композицию, будто бы и не убегала та звездочка из него седмицу назад… Все было как прежде.
Не хватало только мизинца. Да и тот уже то ли начал отрастать обратно, то ли девушка со страху обсчиталась - культя состояла уже из двух фаланг, потемневших, побуревших и слегка опухших.
Если смотреть издалека, то и не заметишь во мгле Кальтенбергбурга, что рука калечная.

Иделинда отошла от окна, чтобы снова оглядеть разгромленную комнату и прикинуть в уме, с чего начинать уборку, или лучш… но вдруг об решетку захлопали чьи-то крылья. Она обернулась, ожидая увидеть какого-нибудь дурного воробья, но это был не воробей.
И не птица.
И не зверь.
И не ящер даже!
И не дракон.
И не, доннерветтер, химера.
Это был… феномен. Маленькое пухловатое тельце, покрытое короткой черной шерстью. Четыре длиннющих лапы с двумя острыми когтями на каждой. Крылья - кожистые, будто у летучей мыши. Крысиный хвост. Уродливая голова с четырьмя клыками, торчащими в разные стороны, и парой изящных рогов навроде козлиных.
Одним словом бес, иначе эту чертовщину не назвать. Размером он был чуть больше некрупной крысы, а потому без проблем пролез меж прутьев решетки, только лишь тонкие крылья пришлось сложить.
Прошелся по подоконнику, а потом вдруг замер и вопросительно уставился на хозяйку комнаты, будто бы только сейчас ее заметил.

Глава Седьмая


Мать неспешно следовала за Иделиндой, поднимаясь по узкой круговой лестнице в одной из башен. Ступени - старые, неровные, истертые за века до неестественного блеска - были задуманы зодчим слишком высокими и неудобными. Ордманнов не волновало то, как изысканная фрайфрау, коей пыталась казаться Клотильда, будет подниматься по этой лестнице в великолепном, утонченном платье, стесняющим во всех возможных местах.
Ей приходилось сильно задирать черный подол, спотыкаться об самые высокие ступеньки и держаться свободной рукой за стену… Но за всю жизнь Иделинды ее матушка ни разу не ругалась на эти дурные лестницы.
Будто бы они здесь были главнее нее.
- Я знаю, ты ненавидишь меня, - произнесла она вдруг кротко. - И думаешь, что во мне нет ни капли любви к тебе…
Затем она замолчала, ни подтвердив, ни опровергнув.
Наконец, Линда добралась до последнего, четвертого яруса, где находилась ее комната. Слуг не было видно, они будто бы покинули замок. Она дернула за ручку - заперто.
- Линдхен, не дай огню в тебе угаснуть, - продолжила матушка, тяжело ступая по дубовому полу, иссохшемуся настолько, что сквозь щели меж досок запросто проползали мыши.
Ее взгляд был полон сострадания и… горести. А еще в нем читалось удивительное мужество. Клотильда достала связку ключей, подошла к ближайшей свече, чтобы без лишней спешки отыскать нужный.
- Иначе ты обратишься в прах. И все они… - альграфиня оглядела невидимых врагов, окружавших Иделинду, - все они добьются того, чего добивались. Чем же тогда ты будешь лучше них?..
Наконец, она открыла дверь и впустила родную дочь в ее комнату, оставшись, правда, за порогом. Внутри словно жили орки всю эту седмицу: кто-то разбросал ее вещи по полу, лабораторные записи Линды были изорваны в клочья, а пара сосудов с микстурами - разбиты о стену.
На единственном окне красовалась черная стальная решетка, совсем недавно вмурованная в стену кузнецом.
- Злые духи мне поведали, что Боги покинули тебя… Теперь ты готтферн, - грустно и отрешенно произнесла Клотильда. - Что ж, жаль. Очень жаль.
Не дав дочери ответить, она захлопнула дверь и провернула ключ в замке.

- Ты не хотела этого?! - прошипел Анхельм, откровенно пытаясь сломать Иделинде запястье. - Что-то по тебе не видно…
- Отец, она же слаба! Что ей оставалось делать?!
- Умереть, - процедил Анхельм. - Умереть, но не посрамить честь рода. Посмотри на нее!
Наконец, он отпустил руку Линды, чтобы ткнуть в лицо пальцем:
- Посмотри! Они ее даже не избили! Она не боролась за честь Кальтенбергов! За твою честь, айн думмкопф! А теперь твой род - проклят. Кто ты? Ты теперь никто, кусок бычьего помета, после того, что она сделала. Мы потеряли уважение всей Империи.
- Надо просто скрыть это!
- Скрыть?.. - прошептал Анхельм. Его лицо уже побагровело от злости. Он пребывал в лютом бешенстве. Казалось, он сейчас выхватит меч и перерубит тут всех.
Хромыми шагами он подступил к столу, схватил тяжелый подсвечник и со всей дури метнул в стену:
- СКРЫТЬ!!! - заорал он во всю глотку под грохот погнутой железяки. - Какой же ты тупой! Гешик, зачем ты так зло поступила со мной?! Почему Судьба даровала мне таких тупых детей?! Почему мне достался никчемный зигериант, а не ордманн?! Ты не помнишь, ты ничерта не помнишь, что я пытался вбить в твою голову все эти годы! Ничего. Нельзя. Скрыть. Все узнают. Это Империя, а не сраный Унордланд. Наш позор запишут во всех летописях и там будет стоять МОЕ имя. Анхельм фон Кальтенберг уничтожил все то, что его предки созидали веками… Всю нашу репутацию.
- Что за бред?! Мы залечим ее! Все можно спрятать, отец!
Анхельм подскочил к сыну, чтобы орать ему прямо в лицо:
- Это недостойно ордманна! Только жулики-зигерианты способны на такое! Позор случился, это факт, данность! Так обстоит. А когда о нем узнают все - это вторично!
- Но ее брак с Шедель…
- К бесам брак! Он нас уничтожит, если узнает, что мы хотели выдать ему орчеложную шлюху! Да нас все уничтожат лишь за то, что она - моя дочь! Лучше б ей было умереть прямо там! Нет! Нет-нет-нет… - он схватился за алые виски, пытаясь пережить потрясение, согнулся, тяжело, сипло вдохнул воздух. - Надо действовать быстро. Надо стерпеть удар судьбы. Надо поступить достойно. Никакой свадьбы. Отдать в монастырь! Точно! - альтграф ткнул в дочь пальцем. - Ордманнский монастырь! Отличная идея. Или куда ты там хотела? В колдунский приют Акерплатца? Именно! И проваливай с моих глаз…
Но Дирк его перебил, схватив за грудки. Теперь уже и брат пылал от ярости, он был выше отца и гораздо массивнее в своих доспехах. Сила переполняла молодого риттера - он чуть ли не оторвал старика от пола. И закричал:
- Послушай ты! Я не позволю тебе отменить свадьбу! Я для нее сделал гораздо больше, чем..!
ХДЫЩЬ!
Отец ответил сыну смачной пощечиной наотмашь. Удар был так хорош, что Дитрих покачнулся и упал на колено, схватившись рукой за лицо. Клотильда вскрикнула.
Глаза мужчин встретились. Они чудом сдерживали себя, чтобы не броситься в драку. У Дирка из разбитой губы потекла кровь. Анхельм стиснул кулаки и был полон уверенности, решимости и праведнего гнева истинного ордманна:
- Ты обязан обращаться к отцу на "Вы", - произнес он холодно, будто заковывая сына в кандалы. - Ты пока что не глава рода, ты всего лишь мой отпрыск, и если ты еще хоть раз позволишь себе поднять на меня руку - я выпорю тебя кнутом у ворот замка. Ты услышал меня?
- Такого шанса у нас больше не будет… - покачал головой сын, поднимаясь.
- Ты услышал меня?! - закричал Анхельм. У него аж белки глаз наполнились кровью от ярости.
- Я услышал Вас, отец, - с ненавистью и обидой ответил Дирк.
- Прекрасно. А теперь слушай дальше: когда вся эта история вскроется, а она вскроется, уверяю тебя, мы потеряем имя. Император будет вынужден лишить меня титула и земель. Его вынудят наши враги, а наши друзья не станут нас защищать, чтобы не запятнать и свою репутацию. Единственный шанс - стереть имя Иделинды из рода Кальтенбергов.
- Ты уверен? - спросила Клотильда мертвенно-спокойным тоном, так не свойственным ей. - Ведь если удастся обмануть Шедельбрехера и всучить ему Линдхен, а уже потом все вскроется, то он сам будет пытаться замять историю. Ведь теперь это будет его жена… и тогда мы…
Анхельм вдруг заметил ее. И свою дочь тоже. Приподнял бровь, посмотрел и на ту, и на другую, а потом сказал альтграфине:
- Да, отведи ее наверх. И запри. Надо нам хорошенько обо всем подумать.
- Пойдем, - матушка очень ласково потянула Иделинду за руку. - Заодно по дороге расскажешь, чего еще там произошло… Они тебя били?.. Бедняжечка…

Отец от неожиданности поднял бровь, внимательно вглядываясь в Иделинду. Как? Все? Так просто? Ни слова?..
Но затем он лишь еле заметно кивнул и ответил:
- Я рад, что ты, наконец, осознала первостепенность рода в твоей жизни.
- Ох… - вдохнула вдруг Клотильда.
Казалось, это был всего лишь вздох, но все тут же обратили на нее внимание. Более того! Все замерли в ожидании, понимая, что… что-то сейчас будет.
И сама матушка, в изумлении выпучив глаза на собственную дочь, ярко демонстрировала предстоящую бурю.
- Бедняжечка… - прошептала она громко, подшагивая неграциозно.
Она как-то неловко ссутулилась, ее шея изогнулась, словно у птицы, а острый нос сейчас напоминал, скорее, клюв. Подойдя, будто цапля, еще ближе, она впилась пристальным взором в Линду.
И прошипела-пропела:
- Милая моя… Ты сломалась.
- Клотильда, в плену у орков истинные законы жизни становятся яснее, - раздраженно проговорил Анхельм.
- Нет-нет-нет, - задергала графиня головой, не сводя глаз с лица Иделинды, высматривая что-то, ожидая, как невзначай дрогнет мускул. - Ты… сломалась. Будто веточка.
- Матушка, помилуйте, она столько пережила! - попытался перегородить ей дорогу Дирк.
Но матушка, предвидев маневр, с легкостью увильнула от него, оказавшись вплотную к Линде:
- Что они сделали с тобой, о измученное чадо? Что… можно было сделать такого, чтобы сломалась даже такая упрямица, как ты?
- Она всего лишь графиня - как она смогла бы… - снова встрял брат, но отец его оборвал:
- Помолчи, сын.
- Тебя лишили последнего… - прошипела Клотильда.
И вцепилась в ее кисть своими когтями! Будто хищная гарпия, схватившая полевку. И дернула за собой!
- Пойдем! Пойдем, я сама посмотрю!
- Что посмотришь?! - возмутился Анхельм.
- Ее лоно!
- ЧТО!? - рявкнул старый альтграф, вскакивая с трона.
- А что, ты по глазам ее не видишь?!
- Немедленно повитуху сюда!
- Да я сама посмотрю! Пойдем! - и Клотильда насильно потащила Линду к лестнице.
- Куда?! Стой! Пускай сама скажет! - отец был громогласен и властен.
И хотя сил в его стариковом теле не так уж и много оставалось, мощь и стать он не растерял. Не медленно, но и не торопясь, Анхельм дохромал до женщин, яростно сверкая глазами. Лицо его исказилось от презрения, раздражения, возмущения и злобы.
- Ты что, раздвинула ноги перед грюнхаутом?! Отвечай! Ты отдала честь всего рода Кальтенбергов?! Говори! Что там случилось? Тобой овладели?! Сколько раз? Кто?! Ну же! Или я тебя каленым железом!..
Он схватил ее за вторую руку своей стальной хваткой, не давая жене увести дочь прочь.

- Да сколько можно?! - весело возмутился брат. - Дотерпи уж до замка, в конце концов!
Он слегка подшпорил вайспферда, чтобы тот, превозмогая усталость, поторопился.
- Ладно, я что-нибудь им наговорю. Бывало и похуже!


Старый замок пах старым отцом.
Не двор, окруженный стенами (во дворе воняло навозом и сеном, как и положено), а внутри, в вонтурме - большой многоярусной башне, служившей Кальтенбергам домом.
Как? Как все здесь могло им пропахнуть? От подвала, где хранилось вино и бочки с соленьями, до самого чердака, на котором жили крысы и вороны.
Сейчас, вернувшись под родные высокие своды, войдя через узкие тяжелые двери вонтурмы, Иделинда неожиданно явственно и четко ощутила именно этот аромат. Странный, но стойкий, неизводимый.
Если жить здесь годами, то к нему привыкаешь, забываешь о нем… Но стоило ей уехать на седмицу, как запах альтграфа Кальтенбергского стал бить в нос, опалять ноздри своей жёсткостью, упрямством и непримиримостью.

Минуя короткую лестницу и вторые двери, они вошли в главную залу замка, где семья традиционно трапезничала каждый день. Отец восседал на "троне" - древнем, как и сама крепость, темном кресле с высокой спинкой, расположенном у противоположной стены на пъедестале.
Все было сделано так, чтобы зал казался тронным, а Анхельм - самим Императором. Императором всея Кальтенберга.
Позади него на почти черной от старости каменной стене висели огромные пыльные гобелены с гербами дома, династические церемониальные лангшверты, передававшиеся из поколения в поколение (их попросту не снимали веками) и простые бронзовые подсвечники. Но их всегда не хватало, чтобы наполнить всю эту мрачную залу светом.
Анхельм почему-то надел свою любимую кирасу с гербом дома, искусно отчеканенном ровно по центру. Зачем она ему? Он собрался на бой? Конечно, Линде хорошо была знакома традиция ордманнов всегда (всегда!) носить кирасу, но отец много лет назад отложил ее в сундук, поскольку был слишком стар, чтобы все время таскать лишнюю сталь на теле…
Но, видимо, не сегодня.

Подле него в черном платье и ожерелье из кровавых агатов стояла матушка, графиня Клотильда фон Кальтенберг с белым платком в тонких руках. Она тихо плакала.
По центру зала располагался длинный трапезный стол, с толстой, массивной каменной плитой в качестве столешницы (ровно из того же темно-серого сланца были выполнены крышки саркофагусов в крипте под замком). На него две служанки уже спешно выставляли ужин, но отец одним лишь взглядом объяснил челяди, что пора выйти.
Всё, абсолютно всё в этой зале, даже слегка оторопелое лицо Дирка, предвещало тяжелый разговор. Очень тяжелый.
Страшнее всех выглядело лицо Анхельма - его так перекосило от… пренебрежительно-брезгливо-свирепой ненависти и печали, что казалось, будто бы Клотильда плачет лишь от необходимости стоять рядом с ним. Впрочем, выждав должную паузу, она бросилась в обход стола к своим детям, вычурно придерживая подол платья левой рукой.
Подбежала к Иделинде и вдруг обняла ее. Крепко. Прижала к себе и тихо всхлипнула. В ноздри ударил резкий запах дорогих эльфийских духов.
- Линдочка, милая моя! - просипела она убитым от слез голосом. - Ты вернулась… Ты жива! Я так рада! Золотце мое, ты цела?!
Она отпрянула от родной дочери, надежно удерживая ее цепкими пальцами за плечи. Оглядела. Не заметила ничего странного и снова обняла.
- Ты цела! Слава Квиллисхи! Слава всем Богам, что оберегали тебя! Виссенду известно, я так переживала за тебя!
Судя по недоуменному лицу Дирка, он тоже не ожидал от Клотильды подобного. И даже нельзя было понять, притворялась ли она, как обычно, пыталась ли сыграть в любящую мать или… то были искренние слезы.
- Матушка, здравствуйте, - тепло сказал Дитрих, а затем кивнул Анхельму с уважением: - Отец. Мы очень устали с дороги и…
- У меня есть несколько вопросов, - перебил его альтграф таким тяжким и мрачным тоном, что даже Клотильда мгновенно умолкла.
Матушка отпрянула, зачем-то поправляя Линдины одежды, и отступила в сторону, в тень.
- По какому праву, - продолжил Анхельм в сгустившейся тишине, - ты посмела покинуть Кальтенбергбург на целую седмицу?
- Отец, послушайте, Вы должны понять…
- Молчи, - молвил тот, будто язык отсек Дитриху. - Я не хочу слушать твою брехню. Пускай она говорит.
И принялся взглядом медленно резать Иделинду на лоскуты.

Глава Шестая

212г. Эльфийской Эпохи, второй день троицы Грюна.
Священная Остландская Империя, Великое Герцогство Блауштадт, Альтграфство Кальтенберг, близ Кальтенбергбурга.


Может, это был красивый вечер. Может, заходящее Хютерово Светило и подожгло редкие облака рыжим пламенем. Может, реденький лес на склонах горы Кальтен и благоухал, манил птичьими песнопениями и весенней прохладой. Может, стоило остановиться, насладиться, вдохнуть, поглядеть… и задержаться здесь, на свободе.
Но нет.
Вайспферд, уставший тащить три дня подряд сразу двух хозяев, все мотал головой понуро. Надеялся свернуть с крутой дороги, уйти в этот самый лес, пожевать мох, морозный, с самой земли…
Но нет.
Дитрих не давал ему. Ни единого штунде передышки. Тем более, сейчас, когда Кальтенбергбург уже горел впереди туслыми свечами в узеньких бойницах. Замок высился тяжелой, могучей громадой. Крепостью, оплотом… темницей, тюрьмой. Чуть больше седмицы назад Иделинда сбежала отсюда, бросила все, перечеркнула свою судьбу, отправилась в другую страну искать другую жизнь, свое счастье, свое будущее…
Но нет.

Из всего отряда остались только они вдвоем.
Первым отделился Гангберт, еще там, в Даммии. Он занялся поисками Сатира, словно испарившегося в тот день… Брат наотрез отказался тратить на это свое время - надо было срочно возвращаться в Империю. Линда протестовала, а потому пришлось попросить молодого хютеринга.
Флёретт же сказала, что Сатир ушел навсегда.
Затем в Штультдорфе они попрощались и с самой эльфийкой - Ян фон дер Пфау пообещал о ней позаботиться и окольными путями отправить на родину. Увидев графиню, он почему-то грустно произнес: "Срезали розу в подарок…" И больше почти ни с кем не разговаривал, а потом и вовсе закрылся в своей комнате.
Наконец, этим днем отряд разделился: Дитрих повез Иделинду в Кальтенбергбург, а остальных послал в Круфендорф. Все это путешествие было рискованной авантюрой, ведь брат оставался на службе у Императора, и каждый день его отсутствия вызывал серьезные подозрения.
Отряд же, включая даже оруженосца, мог хоть как-то сгладить ситуацию. Да и сам Дирк собирался завтра же поутру рвануть в столицу. Надо было лишь доставить сестру…

- Я приму весь удар на себя, - сказал он вдруг, пока конь нехотя поднимался по вившейся петлями дороге. - Лучше помалкивай… Или на кухню убеги, грабить кладовки.
Дирк захихикал издевательски. Он намекал на то, что Линда всю дорогу почти безостановочно ела. То ли пережитое так на нее повлияло, то ли оголодала она за эти дни (три из которых графиня пробыла вовсе без памяти), то ли хворь какая пристала. Но есть хотелось невыносимо.
А когда она не ела, то дремала с полузакрытыми глазами, убаюканная поступью вайспферда…
- Только надо решить, что я им буду рассказывать. Хотя зачем тут хитрить? Вроде и так все ясно. Историю с лекарем навряд получится скрыть, согласна? Или все же рискнем?

Командный центр

Тадам-пам-пам! Пам! Падам!
- Хэй!
Тадам-пам парабапам-пам-падам!
- Хоп!..
Тихонько подпевая песне и жмуря глаза от удовольствия, я ритмично пританцовывал всем телом и использовал все плюсы гравитации - я двигал и руками, и ногами, и изгибался, и крутился, и весь дергался:
- Хрррррр!!! А кычембоу, тыч-тыч тыч мамбоу! А тычедоум, тыч-тыч тыч дамбоу! А качамбдоу...
Растворившись в музыке, я неосознанно изображал то игру на трубе, то на барабанах, то саму певицу, выдавашую невероятные октавы, которые больше походили на визг покрышек. Но, черт подери, этот визг был прекрасен!
Турам-дам-дам! Дам! Дадам!
- Му-а! А! А-а-а!!!
Бурым-дым-дым! Дым! Дыдым!
- МУ-А! А! А-А-А!!!

Почувствовав, что мимо кто-то проплыл, я на мгновение раскрыл глаза - в командный центр влетела Барбара, и от тревоги ее брови тут же встретились у переносицы... Случилось что-то серьезное.
"А, нуда... У нас же дыра в обшивке вообще-то," - успокоил я самого себя и глянул на мониторы, чтобы проверить далеко ли капитан.
Он действительно был далеко. А потому я снова блаженно закрыл глаза и погрузился в мамбо. Беспокоиться было не о чем.

- Ян, - коротко ответил брат.
Иделинде прекрасно были известны все его повадки: прямо сейчас он закипал, будто бульон в печи. Скоро хлынет бурлящая пена, он еле сдерживался…
- Ян фон дер Пфау, из Штультдорфа. Он отправил мне синицу с письмом о тебе. Придурок. Он должен был тебя запереть!
Фон дер Пфау, старый знакомый Анхельма. Линда не раз о нем слышала, но никогда не видела - они с отцом поссорились с дюжину лет назад. Или все же видела, но была слишком мала, чтобы запомнить?..
- Хотя от старости он не потерял рассудок: написал мне, а не ему. И да, пять чертовых дней. На шестой они б тебя убили. Ты понимаешь?
Ноздри его вздувались от гнева при каждом вдохе.
- Ты начинаешь вообще понимать? Ты столько долбанных книг прочла, но так и не поняла Этот Мир. Ничерта ты про него не поняла! Даже тупая доярка не пошла б одна в Унордланд. А ты, доннерветтер, поскакала… Вот! - он яростно ткнул в рощу, туда, где остался труп Мытаря. - Вот твой гребаный Схолум! Вот твоя магия! Вот твои мечты! Линда, когда ты врубишься наконец?! Этот Мир - не книжка. Не плаксивая трогательная история о юной волшебнице. Это, мать твою, суровая и жестокая жизнь. Полная боли, крови и страданий. И ты этого всего дерьма хлебнешь еще сполна. Мы все его будем хлебать до самой смерти! Ты думаешь, я в молоке каждый день купаюсь?! Ты думаешь, рубить орков - весело и здорово?! Дюжинную назад я чуть не сдох от его топора! А седмицу назад меня лишь чудо Зигерин спасло. Мы все в дерьме, когда ты это поймешь? С самого рождения, каждый. И если хныкать и жалеть себя годами, то так тебя орки и будут трахать. Возьми себя в руки наконец, Идхен! Прими Этот Мир таким, каков он есть! Отец - тот еще аршлох, но он, и все эти ордманны, правы в одном: Орднунг.
Дирк показал сестре сжатый, стиснутый, сильный кулак.
- Порядок. Дисциплина. Жесткость. Это - сила. Это и есть путь наверх, из этого шайсе. Ты либо сурова с самой собой, либо… - он недвусмысленно кивнул в сторону рощи. - Прими все таким, какое оно есть. Ты женщина. Ты не сможешь сама за себя постоять, ты слабая. Ты дочь альтграфа, и тебе стоять за ним. А когда тебя выдадут замуж - ты будешь женой герцога, и стоять уже за ним. Да, Идхен, это значит лечь в постель со старым уродом! Да, это значит проводить каждый день своей жизни в компании с омерзительным ублюдком и делать вид, что ты его любишь…
Иделинда только сейчас заметила влагу в его раскрасневшихся глазах. Но Дитрих не плакал, он уже никогда не будет плакать.
- Но это значит, что ты будешь герцогиней - это высочайший титул, это власть, богатство, уверенность, что тебя не трахнет кто-то другой. Понимаешь?! Это и есть путь наверх. Шедельбрехер стар. Скоро у него уже и шванц не встанет. Он будет дряхлым стариком, а потом и вовсе помрет. А ты молода, и после его смерти станешь свободна. Богата. И весь твой род будет богат. Пойми ты, доннерветтер, наконец - никто тебя не продает, ты не лошадь! Тебе устраивают жизнь! Ты сама-то нихрена не можешь! Тебя в плену удерживал гнутый гвоздь! А мы с отцом задницы свои надираем, рискуем и боремся за то, чтобы ты, Линда, жила! А что ты?.. Схолум! Розихфельд! Прекрасные мечты, да, если твоя семья тебе все обеспечит. Если тебя туда отвезут с охраной, оплатят учебу - да. И привезут обратно. Я тоже мечтал о славных битвах и великих подвигах, но война - это совсем другое. Мне хватило одного боя, чтобы все понять. Все вокруг - дерьмо. И на вкус приятно лишь то, что ты добудешь собственным потом…
Умолкнув, чтобы отдышаться, он отвернулся, явно давая понять, что не настроен ее слушать. Сокрушенно качая головой, он поправлял свой доспех. А потом резко подскочил к ней, снова накинувшись взором на Иделинду и сказал:
- Ты не добыла свой Схолум. Ты потерпела поражение. А мы тебе добыли титул герцогини. Я привезу тебя отцу. Он будет в бешенстве, но когда нас это волновало, да?.. Потом лекарь, свадьба и Фурхтнорд.
В его суровый взгляд начала возвращаться привычная теплота.
- Научись жить, Идхен. Жить и бороться за себя. Тогда ты справишься с Шедельбрехером. И все будет хорошо.

Он удивленно выпучил глаза, но промолчал. Быстро огляделся - по тропинке как раз подъезжали два оруженосца, чьих коней, будто вьючных, обвесили пухлыми сумками.
Одного звали Фарегис фон Шалюппе, он служил Дирку уже пару лет, а второго - Адальхард Румланд, и он примкнул к Ларсу этой весной. Тихие и вечно усталые мальчишки, которых риттеры постоянно нагружали всякой бестолковой работой.
Пальд и Гангберт были слишком бедны и бесславны, чтобы нанять своих оруженосцев. Пальд и вовсе не был голубой крови - он получил титул риттера, отличившись на службе в дворцовой гвардии… Да и, конечно, дружба с Дирком ему в этом сильно помогла.
Брат тем временем отпустил Линду - поднял свой лангшверт с земли, тщательно стер алой тряпкой кровь с клинка и уложил его обратно в ножны. Затем взял сестру за руку:
- Пойдем.
И потянул за собой, обратно по той же тропинке. Обернулся только к своим и крикнул:
- Обыщите тут все, сожгите трупы. Фари, заверни мне голову этого аршликера в мешок холщовый. Отцу покажу. Ларс, найдете одежду - принеси. Один. Мы там будем, на опушке…
Кивнул головой в сторону луга, граничащего с ясеневой рощей. И настойчиво повел Иделинду за собой, прямо так, в плаще.
- Молчи, - шикнул он сестре, когда она думала прервать молчание. - У них хороший слух.

Наконец, молодые Кальтенберги словно вырвались из этого густого леса, вышли на свободу, вдохнули полной грудью… успокоились. Во всяком случае, успокоился Дитрих, он отвел Линду к поваленной у самой опушке березе.
- Садись, - приказал он.
Нет, не приказал, скорее, предложил. Но таким тоном, что даже мысли перечить в голову не приходило.
Однако это был не приказ. Может, настойчивая просьба? Зо этвас. Только брат так умел командовать - сильно, но мягко. Не то, что отец, который мог лишь сухим тоном решать все за тебя. Будто рихтер.

Итак, Линда села, кутаясь в плащ, а Дирк расхаживался поблизости, вытаптывая высокую траву, сбрасывая с себя боевой настрой и разглядывая окрестности. Луга, усеянные пестрыми цветами, такими яркими на полуденном солнце. Леса, пухнущие от буйства зелени, шумящие на легком весеннем ветерке. И небо - бело-голубое, светлое, просторное…
И все это красочное великолепие нарушала лишь черная точка, видневшаяся на горизонте. Вороной конь, спокойно щипавший траву. Сатир.
- Ты должна быть ему благодарна - он спас тебя, - заметил Дирк с улыбкой, проследив за взглядом сестры. - Увидев его, мы решили разделиться и обойти окрестности. Хотя, конечно, Сатир мог уже несколько дней гулять, далеко уйдя от вас… Но нам повезло.
Он тяжело вздохнул, улыбка сошла с его лица, Дирк печально сдвинул брови.
- Надо будет поймать его. Я пытался, но конь будто не узнал меня… Испугался и понес галопом, да попробуй его догони! Мы ж в латах, а он нагишом. Чую, досталось ему от грюнхаутов. Не знаю, как ты их убедила не сожрать жеребца. Молодец.
Дирк обернулся к сестре, он смотрел на нее с… таким чувством. Не понятно как, но одним лишь взглядом брат убеждал ее в том, что она под его защитой, что она может ему всецело довериться, и что он искренне любит ее и никогда не бросит. А еще что он чертовски ей сочувствует сейчас.
- Идхен, ты для меня важнее самого Императора. И важнее альтграфа с альтграфиней. Мне плевать на законы, я не долбанный ордманн, и я убью любого, кто посмеет на тебя лишь замахнуться. Так что никто тебя не сожжет, чтобы ты там не сотворила. Скорее, сгорит весь Круфендорф. И ты знаешь, я слов на ветер не бросаю. Полетит много голов, но не твоя, Идхен. Я сам погибну, но не ты.
Кажется, он никогда еще не говорил с ней так откровенно и… о таком. Таком взрослом?.. Дирк уже перестал ей казаться нагловатым юнцом, выскочкой, мечтавшим лишь о великих подвигах на войне, славе, одах в свою честь и красивейшей в Этой Мире невесте.
Теперь он был зрелым мужем.
- Ты можешь мне доверять, сестра. Расскажи, что произошло за эти пять дней? Все расскажи. Во всех деталях. И тогда я со всем разберусь. Почему ты бежала? Ты убила кого-то?

- Ой, да не обижайся ты, - махнула рукой Генриетта на Тилуриеля. – Как будто сам на чувствах никого не ругал!
Она на него посмотрела с видом «Ну чего ты надулся, родненький?» и кивнула на яблоки.
- Вон, поешь, да выпей, - и ушла к своему трону.
Белка тем временем подскочила поближе к Вильварин, продолжив свою речь конкретно для нее:
- Это может выйти боком и моему народу. Но… если ты боишься тех… кто переживает, что их род попросту иссякнет… то, получается, ты хочешь, чтобы именно это и произошло.
В маленьких черных глазках Мирри не было ни капли укора. В них был только вопрос. И в какой-то момент эльфийке показалось, что белка смотрит прямо в ее душу.
- Представь, что это действительно может зависеть от тебя – останется у людей шанс или нет. Увидишь ли ты их через век или они канут в лету?.. А если в Этом Мире останутся лишь эльфы, то будут ли они в безопасности? Разве у вас не бывает братоубийственных войн? Разве исполнены люди ненависти к вам?
Белка покачала головой.
- Они лишь…
- МЕРТВЕЦЫ!!! И черррви, пожирающие глаза! – завопила вдруг Оракул. Ее глаза судьбоносно смотрели на всех лишенными зрачков белками. Ее голос хрипел и булькал, преисполненный рокового предначертания. – Я вижу трупов! И кррровь… Вас ждет кровь.
Берта судорожно сглотнула. Ее тонкие пальцы, увенчанные серпами алых ногтей, дрожа, сжали чью-то невидимую шею и скрутили, сдавили, удушили.
Она поморщилась.
- Отчаяние… Разочарование… Утрата… - Берта жалобно взглянула в пустоту и заскулила. – Безысходность… Все бессмысленно… Конец… Всему конец!
Ее лицо дрогнуло от гримасы, она вытянула шею в сторону Дэвара и презрительно бросила:
- Рако пассадж! Маль! Малидикшин!.. Глаза. Глаза во тьме. Писк. Я слышу его. Злобный. Хохочущий писк. Яблоки. И сталь. О-о-острая сталь ножа! И яд.
Оракул облизнула губы, поглядывая белыми глазами на гостей.
- Яд. Яд. Яд-яд-яд! Они будут преследовать вас. Они уже знают о вас. Черные тени. Черные, злые тени. Они будут ждать момента. Ворон обратил на вас взор – вам не уйти от него. Паук уже плетет паутину. Шестнадцатый Бог. Время… Лишь время. Только время отделяет вас от смерррти. Мертвецы.
Оракул жутковато рассмеялась.
- Мерзкий глупый старик архивариус! Гнилые кости. Вонючччие пальцы…
Дернувшись от омерзения, Берта вдруг моргнула, и на ее глаза вернулись зрачки. Наступила мертвенная тишина. Оракул с некоторым удивлением оглядела всех – а все смотрели на нее с гораздо большим недоумением – и, пожав плечами, как ни в чем ни бывало потянулась за вкусным яблочком.
- Гмгм. Мне одному кажется, что последняя фраза уже не была частью пророчества? – задал риторический вопрос архивариус Фастмот и еле заметно понюхал свои пальцы.
- Пророчества? – удивилась Оракул. – А. Я что… это, да? Ясно. Судя по вашим лицам, не очень, да?
Она сочувственно посмотрела на гостей.
- Ну, вы не переживайте сильно. Что бы там ни было, - Берта захрустела яблоком, небрежно махнув свободной рукой. – Обычно все не так прямо как вот оно вот… И чтобы вообще - уф. Скорее, как-то так выходит, что несколько иначе. Смотря, как трактовать. Ну вы понимаете, дело такое…
Ободряюще улыбнувшись, Оракул добавила:
- Удачи вам.
- Да, удачи! – подхватила Генриетта, безуспешно пытавшаяся скрыть улыбкой свою панику. – Спасибо госпоже Оракулу за ее… предсказание. Я очень рада, что вы согласились на это сложное задание! А вы, душенька, - фрау обер имела ввиду Вильварин, - хорошенько подумайте. Времени у вас до завтра. И не бойтесь, мы снабдим вас всем необходимым – просто скажите Гериону, что вам нужно. И да! Он поедет с вами. Тебя ждут те же деньги, что и их. И повышение, если будешь молодцом. Я вам выдам марку золота на расходы и три мельхиоровых статуэтки из своей коллекции…
Генриетта о них грустно вздохнула. Но снова заулыбалась.
- Мирри назначается вашим командиром.
- Каким командиром!?.. – раздался испуганный писк.
- Только ей я могу это доверить.
- Что?!.. Подожди!.. Я же…
- И да, я, конечно же, дам вам своих яблок – сразу три корзины!
- Я не могу быть командиром!
- Ну а я пошла – меня ждут городские дела. Кушайте, набирайтесь сил.
- Я же… Я даже не состою у тебя на службе!
- Вы отправляетесь на рассвете. Мы верим в вас, - фрау обер с энтузиазмом оглядела Спасителей Человечества. – Еще раз удачи.
Красиво повернувшись, она поспешила вон из зала, а белка лишь отчаянно протянула ей вслед свою лапку с края стола, словно пытаясь остановить Генриетту, и пропищала:
- Куда же ты?! Я же!.. Как же… Ты же… Желуди-грибы, каким еще командиром… Ты меня видела вообще?..
Двери в залу гулко захлопнулись.
- А что, отличный командир, - заявил Фастмот на полном серьезе. – Если тебя проглотит тролль, то ты сможешь загрызть его изнутри.
Белка, понурив плечи, с искренним ужасом посмотрела на архивариуса. А тот, вытерев руки о робу, встал из-за стола, кивнул всем присутствующим, и отправился за Генриеттой вместе с трубадурами.

Огромная лапища потянулась к Иделинде, закрывая собой видение Дирка. Ладонь больно обхватила ее голову, сдавила, заставила посмотреть прямо в рожу грюнхауту.
- Я. Твой. Барин, - злобно процедил Мытарь.
- Я посвящаю Зигерин! - раздался громкий, могучий клич Дитриха. - Твою смерть, ублюдок!!!
Он кричал на орочьем, чтобы грюнхаут его понял, чтобы он отстал от Линды, чтобы обернулся к своему противнику… настоящему противнику.
Это был не мираж.
Дирк был настоящий. Потому что орк его услышал, развернулся, исторгая жуткий рык…
Дирк был настоящий. Потому что Хютерово Светило, обличавшее всякую ложь, сейчас, прямо в это мгновение, озарило настоящего Дирка, засверкало ослепительно на превосходных доспехах, замерцало на перламутрово-белоснежной шкуре Тругбильда, засияло на прекрасном лице ее брата.
Может, все остальное было ненастоящим - мрачным, грязным, сотканным из обмана и подвоха, но не Дирк. Может, это Мытарь был выдумкой, рожденным в ночной мгле кошмаром, но не Дирк. Может, вся эта чертова Даммия являла собой злую шутку Богов, что растворится, стоит лишь Иделинде проснуться, но не Дирк.
Потому что прямо в этот момент, несясь на полном скаку в сокрушительную атаку на зеленокожее чудовище, сжав свои тонкие губы от напряжения, прищурив молодые голубые глаза, он неожиданно встретился взором с Иделиндой и слегка улыбнулся.
Дирк здесь. Дирк с ней. Дирк сейчас разберется, не волнуйся, Идхен!

Стремительная атака: альшпис с хрустом пронзает грудь орка, Флёр кричит, древко трещит, разлетается в щепки, а Мытарь бессильно ловит воздух - Тругбильд пронесся мимо! Но буквально в руте от орка Дитрих резко поднял коня на дыбы, отбросил обломок копья в сторону и лихо выпрыгнул из седла.
- Эр ист майн! - закричал Дирк товарищам, никак не поспевавшим к драке.
Он выхватил из ножен свой лангшверт и смело шагнул к орку. Но не торопился, позволяя Мытарю подбежать к телеге и достать оттуда огромный топор.
А затем они немедля сошлись.
Орк был разъяренным чудовищем. Дирк - великолепным риттером. Орк неуклюже махал секирой с такой силой, чтоб одним ударом уложить Кальтенберга, но не попадал. Дирк - безжалостно рубил Мытаря, пользуясь каждой возможностью. Из грюнхаута в стороны летела кровь, он орал. Орал и Дирк, нанося суровые удары. "Эр ист Майн! Нюр Ихь! Майн!!!"
Он плюнул на осторожность, забыл про защиту, он уничтожал врага, Линда никогда не видела столько ненависти на его лице. А затем… а затем Мытарь попал по нему.
Дирка откинуло на полруты назад, он упал навзничь, выпуская меч…
Орк заревел от восторга. Шагнул, занося топор, чтобы добить, но оступился и с воплем упал на колено. Ведь нога уже была изрублена в лохмотья.
- Нюр Ихь… - прошипел Дитрих, борясь с болью и быстро поднимаясь. На его кирасе красовалась брутальная вмятина, но имперская сталь выдержала.
- Дас шлехтер Копф! - в сердцах воскликнул Ларс, нервозно наблюдавший за боем.
- Выродок, - прохрипел Мытарь, захлебываясь, но продолжая сжимать топор в замахе.
- Нет, ты, - ухмыльнулся Дирк. Лицо было забрызгано грюнхаутской кровью. Он ощерился, его глаза горели гневом. Он был страшен и прекрасен одновременно.
Не дожидаясь ответа, Дитрих резко подскочил к орку и размашистым ударом расколол его череп. А затем отрубил голову и еще пару раз глубоко всадил лангшверт, чтоб наверняка…

И лишь после этого, убедившись, что Мытарь мертв, пнув его сапогом, Дирк обернулся к сестре.
- Идхен… - прошептал он, тяжело дыша после трудного боя.
Его разрывало от чувств. От ярости, от радости, от горести, от ненависти… Наконец, он улыбнулся, отбросил меч и метнулся к ней, упал на колени, крепко обнял, прижал к липким от крови, холодным латам.
- Дурочка ты наивная…
Он целовал ее в щеки, целовал в лоб, потом снова прижимал к себе, потом ласково держал за голову и просто смотрел прямо в глаза. Он плакал со счастливой улыбкой на устах и болезненно сведенными бровями.
- Что же они с тобой сделали… бедная… Куда ж ты поперлась?.. Ну куда?.. - шептал он, громко, не стыдясь слез, шмыгая носом.
Снова прижал к себе, слегка покачивая сестру, будто ребеночка… Его товарищи отвернулись, отошли куда-то в лес.
- Все будет хорошо… Я заберу тебя. Ты больше не увидишь орков. Никогда. Ты слышишь? Тебя больше никто в Этом Мире не посмеет тронуть, Идхен… Милостивые Боги, что же они с тобой сделали… Какая же ты наивная… В Даммию одна поехала. О чем ты думала? - Дирк расположил ее голову ровно напротив своей. Он был серьезен и строг. - О чем, скажи?

Тук-тук… тук-тук…

Мытарь самоудовлетворенно улыбнулся, шагнул ближе к Линде и развязал веревку, удерживавшую его портки. Флёр тут же подалась к нему, но орк отказал ей движением лапы:
- Не. Она. Давай, губками…

Ту-тук… ту-тук…

Орочья елда прямо на глазах наливалась алой кровью, толстая, грубая кожа растягивалась, каждая морщинка разглаживалась, член чуть ли не скрипел от натуги.
- Не боись. Влезет, - добавил Мытарь с явной издевкой, слегка пододвигаясь к Линде. - Давай, сама. Рабыня.

Тру-ту-тук… Тру-ту-тук…

Не веря своим глазам, графиня смотрела меж орочьих бедер… дальше… средь стволов молодых ясеней, бежевых на выглянувшем солнце… дальше, там по тропинке…

Тру-ты-дык-тру-ты-дык…

По тропинке, по той самой тропинке, что вела к ним, там… там, сквозь рощу скакал риттер. Во весь опор скакал, мелькал ярким белым, ярким голубым… Имперец… Белый конь… Блистающие, полированные латы, звенящие от стремительного галопа…
Яркий голубой. Строгий черный.
Цвета Кальтенбергов.
Это был Дирк.
Без шлема. Его светлые, волнистые волосы развевались на ветру. За ним следовали еще три всадника, Линда их знала, его товарищи, которые…
Это был Дирк!
Он мчался к ней, и Мытарь отчего-то его не слышал. Не слышал и Вахлак, тоже ожидавший, когда Иделинда подчинится.
- Че, впервой хер видать? - гоготнул орк. - Ну погляди, ток недолго!
Грюнхауты весело заржали.

Ты-кы-ты! Ты-кы-ты! Ты-кы-ты!

А Дирк все приближался, тропинка долго петляла, никак не решаясь вывести риттера на их поляну. Хрипел его вайспферд, хлестали на ветру черная и голубая ленты, венчавшие его острый альшпис…
- Чё застыла, дура?! - вдруг вспылил орк. - Ща точна нос отсеку!

- А чему тут радоваться?.. - грустно пробубнил гоблин, глядя в свою невзрачную квадратную тарелку.
- Но и печалиться не о чем. Все в порядке, - заметил Морб, демонстрируя максимум невозмутимости. Ел он, как и всегда, размеренно и в определенной последовательности: капуста-огурец-лепешка-тий-капуста.
- О да, - ядовито поддакнул Вольфганг. - Теперь действительно все в ПОРЯДКЕ. Причем в полном.
- Существуют законы, существуют правила, и мы им будем следовать, - поставил эльф точку в дискуссии.
Но для этого гоблина, Яда уже знала, любая точка - лишь жалкая запятая.
- Хочу заметить, что ты сам соизволил отклониться от этих самых...
- И совершил ошибку, - перебил его Морб. Он начинал злиться, стараясь, правда, это скрыть. - Больше она не повторится. Больше никаких отклонений.
- Пф! Как будто это что-то меняет в моей голове!
- Содержимое твоей головы для Закона не имеет значения. Имеют значение лишь акты и факты.
- Которые лишь мыслительные образы в ТВОЕЙ или моей голове! Или голове Яды! Весь мир - в наших головах!
- Нет.
- Да! Когда же ты поймешь?! Ах, да кому я объясняю... - в сердцах кобольд бросил лепешку в тарелку, та глухо звякнула, чуть не опрокинувшись. И тут гоблин спохватился, впервые подняв взгляд: - Прости, пожалуйста, Яда - это все тебя никак не касается. И не коснется. Это наши... факты и акты.
- Как не коснется? - удивленно поднял Морб бровь, прервавшись на этапе "лепешка-тий". Он все продолжал смотреть на тарелку. - Шаагрэ должна присутствовать.
- Как присутствовать?! - гоблин был шокирован. - Нет-нет-нет, ты что! Почему она должна это видеть?!
- Таковы правила.
- Какие правила?! Это же... наше дело. Это между нами, причем здесь Яда...
- Это публичный акт.
- Публичный?! С какой-такой самовольной поправки он вдруг стал публичным?
- Он всегда был публичным. Все, кто мог, присутствовали.
- Ааа... так вот почему в подвале... - Вольфганг вдруг нашел ответ на один из своих бесчисленных вопросов. - Но все-таки я тебя прошу - давай без Яды.
- Нет.
- Пожалуйста, Морб! - взмолился гоблин. - Я понимаю, да, правила и все такое, но она же... она же не готова!
- Для всех это бывает впервые.
- Но... ну... да что ж ты за эльф-то такой! - вспылил гоблин, чуть ли не крича ордманну в ухо.
Тот медленно поднял на него свои неумолимые стальные глаза:
- Очень принципиальный. Эльф.
Какое-то время они молча сверлили друг друга взглядами, пока Вольфганг свой не отвел. Причем ровно в противоположную сторону, куда-то в бойницы, чуть не свернув себе шею.
- Если ты так беспокоишься за Шаагрэ, то можешь рассказать ей о предстоящем, - заметил Морб, завершая свою трапезу. Он так и не сбился со своей последовательности.
- Пф... Потому что тебе рассказывать будет стыдно, да? Признайся.
- Нет. Потому что тебе тогда будет не так стыдно.
- Разве?
- Да. Скажи ей.
- Ох... - Вольфганг сел как-то иначе, ссутулившись и принявшись разглядывать свои коленки.
- Не будь соплей. Говори, - поторопил его Морб неожиданно мягким тоном. Ну, мягким относительно обычного его тона, жесткого и безжалостного.
- Яда... - пробормотал понурый гоблин. - Сегодня меня ждет... порка...

- Ой, ну... - эльфийка растерянно оглядела деревья. - Я не то, чтобы очень ладна со зверьми.... Они мне часто рады, но чтобы прогнать...
Флёр плавно почесала свой растрепанный затылок, посмотрела на Иделинду и вдруг вскинула руки:
- Конечно-конечно! Если ты настаиваешь, милая, как я могу тебе отказать?.. Постой мгновение...
Придерживая цепь, чтобы избежать звона, девушка аккуратно скинула покрывало и поднялась. Свободной рукой она пыталась прикрыть живот, явно не ожидавший такого дубаря.
Глянула на Сатира. Тот глянул на нее. Она улыбнулась. И резко отвернулась!
- Нет-нет!.. Мне надо настроиться. Это непросто... Он не хочет уходить, потому что... любовь. Что же еще? Он очень любит тебя... Как же она делала?.. Кхм.
И тут Флёр обернулась с неожиданно грозным выражением лица. Очень суровым. Жутковатым даже.
Сатир тут же напрягся, перестал ластиться к Линде.
- Ты что... думаешь, она хорошая? - строго спросила она коня. - А как по-твоему, из-за кого ты здесь? М? Кто тебя привел к этим жестоким оркам?
Флёр подступила ближе. Конь отпрянул дальше.
- Они тебя били. Прям по крупу. И носу. Больно. Знаешь, из-за кого?
Сатир возмущенно топнул копытом. Словно он все понимал... но не хотел даже слушать такое!
- Да-да. Из-за нее, - эльфийка указала пальцем на Иделинду. - Это твоя хозяйка такая злая, такая противная, мерзкая и подлая, что привела тебя к оркам!
Флёр напоминала то ли ведьму из сказок, то ли графиню Кальтенбергскую, Линдину мать в дурном настроении.
- Это она им сказала тебя бить! Ей нравится, когда тебе больно! Она тихо радуется, когда ты вопишь на весь лес. Потому что она не такая добрая, как ты себе воображал, нет, совсем нет...
Шипящее воплощение Клотильды все подкрадывалось к перепуганному коню. Тот даже фыркнул, мотая мордой и топча густую траву.
Флёр же выдавали только покрасневшие, слегка влажные глаза.
- Твоя хозяйка хочет тебя убить. Каленым железом выжечь очи, - два тонких пальца потянулись к животному. - А потом пустить на паштет! Она тебя съест!
Сатир аж отскочил на несколько шагов, ударившись крупом о клен. Как? Хозяйка? Его? Съесть?!
- Целиком, - эльфийка надула щеки, выпучивая ярые глаза. - Хоп! И вуаля! Нет тебя! Но сначала тебя будут мучить орки... Долго-долго мучить...
Конь безумно смотрел на Линду то одним, то другим глазом, хлестая себя хвостом по бокам. Странно, но он прекрасно понимал эльфийский.
- Что же тебе, бедняжке, делать?.. Как спастись от такой страшной участи? - Флёр нагнулась к шварцпферду, до предела натягивая свою цепь. И громко прошипела на ухо: - Беги. Беги прочь! Беги скорее!!!
И он поскакал. Метнулся по тропке, что проходила через лагерь. Вниз по пологому склону, топча копытами лесную подстилку. Линда разглядела меж стволов подножие холма, на котором стоял их лагерь, - там оканчивался лес и начиналась даммийская степь. А по опушке проходила дорога. К ней Сатир и несся галопом что было мочи, мелькая черным пятном...
Убедившись, что конь все правильно понял, эльфийка обернулась с улыбкой на устах и слезами на глазах. Пожала плечами:
- Лошади такие наивные.
Оглядела орков, которые... все так же дрыхли, несмотря на гулкий топот Сатира, и добавила:
- Давай обратно ложиться. Притворимся спящими, нас разбудят - скажем, что он, наверное, еще ночью сам отвязался...

От росы, прятавшейся в траве, очень быстро занемели ноги. Без объятий Флёр было гораздо холоднее... Но эльфийка не препятствовала Линде - наоборот с интересом следила за происходящим.
Девушка взялась за бревно, попытавшись его подтащить поближе к Сатиру, но вредное полено уперлось сучками в землю. Графиня решила его с силой толкнуть, но ничего не вышло... И она поняла, насколько успела ослабнуть. Скорая усталость навалилась на нее тяжелым грузом. Ноги начало подкашивать, голова слегка закружилась, а руки... просто не могли. Не могли и все.
Пришлось опуститься на колени, согнуться совсем низко, чтобы уменьшить рычаг до минимума и со всей дури обеими руками толкнуть. И еще раз. И ещ...
Палец!!!
Линда чуть не раскрошила собственные зубы, пытаясь не закричать. Повязка сорвалась, оголяя испачканный кровью уродливый обрубок. Рана еще не стянулась - такие раны долго заживают - и теперь она вновь засочилась синим.
Но бревно сдвинулось. И теперь толкать его было проще, а ведь оставалось совсем немного. Главное, что слегка звякнувшая цепь никого не разбудила, и можно было продолжать.
Дотянув до нужной точки, Иделинда поднялась, тщательно следя за цепью и всеми возможными звуками. Отсюда стало видно содержимое телеги - тюки с каким-то тряпьем, включавшим даже ее штаны, большой, почти пустой бурдюк, гигантский орочий топор, бутыли с пойлом и всякие грязные свертки да торчащие рукояти то ли инструментов, то ли оружия.
Мытарь, шумно спавший у всего этого добра, сквозь сон почесал свой небольшой нос, размазав желтоватые сопли по щеке. Псина с Вахлаком самозабвенно дрыхли по другую сторону от Линды, у костра. Из-под собаковидного торчала рукоять тесака, а рядом с Вахлаком валялось его короткое копье на удивительно кривом древке. И четыре пустых бутыли.
Но графиню в первую очередь интересовал ее конь - Сатир проснулся лишь тогда, когда она развязала поводья. Мутным взглядом посмотрел на нее, приходя в себя, хотел было всхрапнуть да потрясти затекшей башкой, зазвенев кольцами на удилах, но нет... Умный конь не произвел ни звука. Только еле слышное чавкание, когда принялся обцеловывать руку хозяйки.
- Красивый, - прошептала Флёр, укутавшись в покрывало. - Благородный. Сильный. Они не понимают красоту животных. Они их только едят...
Расстегнув ремни оголовья, Иделинда сняла его с Сатира, освобождая от последних оков. А затем хлопнула по крупу, чтобы тот уходил прочь. Прочь. На свободу. Куда-нибудь...
Однако конь ее совсем не понял. Подставил нечесаную гриву под ее руки, ткнулся теплыми, бархатистыми губами в бок. И остался.

- Нет, это ты меня прости... Линда...

Кальтенбергбург. Старая крепость со старым длинным названием. Старый камень, из которого сложены незыблемые стены. Прочные двери, запирающие вход и выход. Отсюда так просто не выйти. Нужно иметь ключ, нужно иметь специально выписанный аусвайс, нужно иметь право.
Даже если ты здесь хозяйка. Даже если это - твой замок, твой дом. Так просто не выйти, так просто не сбежать...

- Прости, Линда, прости... Милая... Линдетт, - она словно нехотя назвала ее так. Но назвала. Все ради последнего вздоха умирающей.

Разве так выглядит Тот Мир? Как проклятый Кальтенбергбург? Она же ведь вырвалась, сбежала отсюда, почему опять вернулась? Почему опять сюда?..
Он пах отцом. Здесь все пахло отцом. Запах одноногого старого человека. Он впитался в эти стены, это было его место, он душил ее. Было очень жарко, она взмокла, хоть и была обнажена. Камень горячий, по нему больно ходить...
Надо выйти прочь отсюда!
Вот в ту комнату, скорее! Затем сюда! Черт! Все двери заперты. Западня. Она тщетно дергала ручки - дубовые доски, окованы сталью. Так просто не выйти. Сквозь замочные скважины шел свежий ветерок, будто маленький снежный мальчик дул в них с той стороны.
Она опустилась на колено, посмотрела, что там? А там белый зимний лес. И избушка где-то вдалеке, в окнах горит свет, из пухлой трубы серым столбом валит дым.
Но дверь не открыть, никак не открыть...
Другая должна была пустить ее в высокие, холодные, бесстрастные горы. Свободные горы. Но и эта была заперта. Третья - в чей-то уютный дом, где на очаге грелся котел и приятно пах мясным бульоном. Четвертая дверь и вовсе даже не хотела показывать, что за ней: пряный мерцающий туман пестрой дымкой тянулся из скважины...
Но там раздавался веселый звонкий смех. Какая-то задорная шутка прозвучала.
Может, туда?
Но дверь заперта, все закрыто.
Она пошла в другую комнату - та же история. Где-то бушевала гроза, где-то бушевала жаркая битва. Но никуда не выйти.
Ровно шестнадцать дверей в четырех комнатах. И лишь одна слегка дернулась от тщетных попыток ее отпереть, та, что со звездами, горящими в ночи. Но нет... нет, никак. А эта жара - она доканывала. Хотелось уже, черт подери, выйти. Хотелось сбежать, вырваться на волю, хоть какую-нибудь...

- Линдетт, про нас забыли...

Так горячо в груди. Нечем дышать. Она схватилась за шею, а там - железные оковы. Даже здесь, в царстве смерти, оковы. Неволя.
Но ниже, под ошейником, у ключицы так печет, так больно, шайсе! Она аж застонала. Увидела зеркало на стене, бросилась к нему - что там, что? На мертвенно бледной коже краснел яркий вспухший ожог.
Клеймо. На ней выжгли клеймо - "gottfern". Безбожница.



Глава Четвертая

Линда открыла глаза. Дернулась от боли. Сбросила с груди уголек, но он уже успел ожечь кожу. Прямо у ключицы.
- Бать, гля, сучка-то жива!
Дружный смех писклявых гоблинских глоток.
- Кинь еще, - грубый голос Мытаря. - Чтоб заплясала.
В Иделинду полетел второй уголек, но она его тут же отбросила.

Был поздний жаркий душный вечер, достойный середины Хаса. Судя по деревьям, костру и распряженной телеге, они встали лагерем в каком-то лесу или рощице. Линда лежала на грязной вонючей тряпке, изорванной и изгаженной. В альне от нее спала Флёр, вроде живая и здоровая. Все те же цепи, все то же бревно, небрежно заброшенное в заросли крапивы.
Следующий уголек пришлось вытряхивать из волос под громкий, насмешливый, наглый хохот грюнхаутов. Они чуть животы не надрывали. Скалили свои пасти желтозубые. Смотрели ей прямо в глаза и бросали еще. Доставали угли из костра веточкой, потом слюнявили тощие кривые пальцы, быстро хватали и кидались в девушку.
Буряк, Вахлак и собакорожий Псина.
- Харе, - буркнул Мытарь, вставая с земли.
Он добродушно улыбался, будто действительно был рад видеть Иделинду живой. Медленно приблизился к ней и вместо приветствия сказал:

Хютеровы лучи падали лишь на гнилую стену комнаты. Они не дотягивались до Мытаря, будто бы не могли, будто не всесильны были Боги... Но разве это так? Разве сложно Заступнику заглянуть внутрь, разглядеть то, что творилось прямо у него под носом?
Или он не хотел? Смотрел на все сквозь пальцы. И это тень от его мизинца накрыла жестокого орка.

- Ой, что же ты говоришь! - перепугалась эльфийка, отскакивая в угол комнаты.
Мытарь напрягся. Мышцы вздулись, забугрились на щеках - он стиснул челюсти. Скрипнул зубами. Задела за живое, да...
Лапища стиснула увесистую палку. Грюнхаут рванул вперед.
Иделинда попыталась вскочить, метнуться в сторону, но монстр первым делом наступил на ее цепь. Ошейник вдавился в горло, чуть ли не опрокидывая девушку, она схватилась за стену и...
Свист, удар и голую спину прожгло болью. Дыхание перехватило. Нет-нет, от такого не вскрикнешь, будто ребенок от ремня.
Иделинда пошатнулась, ловя воздух руками... Шли мгновения, но боль не отступала, она накатывала с новой силой, пронзая кожу и мышцы.
Терпи. Сейчас станет легче, ты сможешь вдохнуть и...
Свист, удар и новая волна. Плечо, плечо... ПЛЕЧО!
Она неловко упала, спутанная цепью. А может, он ее толкнул?.. Пол, стены, пыль... Нужен вдох, один вдох, но...
Свист, удар. Снова спина. Он не жалел, бил насмерть. Так чужих бешеных коней бьют кнутом.
Свист, удар...
Свист, удар...
Тишина.
Иделинда вдохнула, сжимаясь и дрожа от боли на полу. Ни встать, ни толком лечь. И снова свист да глухой щелчок от тела.
- Ты убьешь ее! - кричит Флёр.
- Заткнись, шлюха!
Злоба. Такая злоба в голосе, что Линда тут же поняла - он только начал. Орк пока лишь примерялся для настоящей бойни, он еще нескоро утолит свою беспричинную ненависть.
Хтыщ!
Она издала сжатый, скомканный стон. Он чудом влез меж невыносимых вспышек. Будто крик утопленника, рвущегося из пучины к заветному воздуху.
Хтыщ!
Кожа горела. Горела по-настоящему. Нет-нет, от крапивы она тихонечко жжется. Это чувство поглощало, захватывало разум и изгибало дугой. Она переставала думать, мысль застревала где-то меж лопаток, пытаясь залить это пламя, но тщетно...
Хтыщ!
Тщетно! Он продолжал бить!
Хтыщ!
- Остановись! Ее синий кончится!
- Че?
Но он и вправду остановился, даря такие ценные мгновения для того, чтобы вздохнуть, чтобы чуть расслабить сведенные мышцы, чтобы пережить, просто чтобы пережить...
- У таких мало синего! Он кончается! Ты ее убьешь, Мытарь.
Флёр вступилась за нее.
- И убью. Она дерьмится.
- Пожалуйста... - жалостливый всхлип. - Не убивай...
Орк зарычал. Схватил Иделинду пальцами за ошейник и посадил на колени. Боль не позволяла распрямиться. Ее трясло и скручивало, но двигаться было еще больнее. Она падала в бездну, никуда не деться от му́ки.
Линде бросили миску под ноги. Мясо выпало прямо на пыльный пол.
- Жри. Это Кмет. Моих рук дело. И твоих.
Флёр поперхнулась, хотя уже давно все проглотила.
- Холопы жрут прошлого барина. Таков уклад Равнины. Жри, рабыня.
- Умоляю тебя... - прошептала Флёр. Она тихо плакала в углу, в ужасе закрывая лицо ладонями.

Глава Третья


Вокруг царила черная, зыбкая, бесконечная пустота. Безмятежная и спокойная, холодная и мертвая. И в этом мире... нет, не в Этом, а в Том Мире - в нем горели звезды. Тысячи звезд, красивых и разных. Кто-то горел холодным белым пламенем, кто-то теплым желтым или даже вовсе рыжим, а кто-то - ярко-голубым. Кто-то был ярче, кто-то был тусклее. Кто-то собрался вместе, образуя целые плеяды, мириады и россыпи, а кто-то наоборот предпочел тихое уединение вдалеке от всех.
И все, что они делали тысячи лет напролет, ёмко описывалось лишь одним словом: были.
- Иделинда...
То говорила с ней прекрасная юная дева, чьи волосы, не чувствуя своего веса, парили вокруг головы мерцающим свежим серебром. Она была бледна и холодна. Одета лишь в иссиня-черную невесомую накидку, на которой умещалась точная копия всего звездного неба - каким оно было, и каким оно будет.
И каким могло быть.
- Еще ни один смертный не смог их сосчитать, - задумчиво проговорила дева, разглядывая прекрасный ночной небосвод. - И ни один не сможет. Ведь их - бессчетное число...
Дева неожиданно издала легкий смешок. Линда хотела задать ей вопрос, но проглотила язык, а без него получалось только нелепое мычание.
- Каждая из них уникальна... И таит в себе тысячу тайн... А то и больше...
Иделинда вгляделась в звезды - и ведь правда: они горели символами, словами, целыми фразами, чьими-то речами, опоясывающими их, кружащими и замыкающимися в бесконечную спираль, что уходила под поверхность, глубже и глубже, слой за слоем... Но девушка, сколько ни щурилась, не могла разглядеть ни единого символа, не могла прочесть и слова, даже у самой ближайшей звезды. А ведь все они до единой состояли из слов!
- Мирумы, мирумы, мирумы... Все слова, написанные на всех арканах. Всех, Иделинда, а не только тех, которые известны смертным, - в голосе Бессмертной слышалась издевка. - Но вы видите лишь сияющие точки. И строите свои бесчисленные гипотезы. Вы собираете их в созведия, вы видите их строй, систему... взаимосвязь?
Дева начертила пальчиком блистающие белые линии внутри одной группки звезд, соединив их в Созвездие Розы.
- Но эта взаимосвязь известна лишь вам и выдумана вами, верно? Вы хотите представить в них... души. Как у вас. И не хотите, чтобы звезды были одинокими. Как вы.
Две девушки встретились взглядом. Меж серебряных прядей еле заметно выступали ее острые уши... эльфийка? Или, скорее, Бессмертная, прикинувшаяся эльфийкой.
- Однако, Иделинда, позволь, знаешь ли ты, что порой звезды покидают свои созвездия? - она вскинула одну из тонких, изящных бровей, сиявших нежно-молочным светом, и аккуратно подула на звездочку.
А та - дернулась, полетела, понеслась с умопомрачительной скоростью. Так быстро, что за ней потянулся искристый хвост, как это бывает у всех комет. Но поскольку была она очень-очень далеко и пролететь ей было суждено тысячи и тысячи фернов, для Иделинды она лишь еле заметно ползла.
И все же, спустя мгновения, а может быть, века, звездочка начала покидать Розу. Линии натянулись, истончились, превратившись в тонехонькие ниточки, а затем одна за другой с тоскливым звуком полопались. Последняя связь держалась отчаянно долго, но законы небосвода не знали милости.
- Что с ней будет, спросишь ты? А бес его знает. Куда ветер подует, туда и полетит. То она и встретит. И такой она станет. Видишь? Ее тайны меняются, одна за другой - это уже совсем не та звезда, которая нам была известна раньше. Лишь путь из начала в конец подскажет нам ее происхождение... И может статься так, что, обратившись, она засияет пуще других. Может, она станет огромной, яркой и прекрасной. А может - потускнеет, вся скукожится, слипнется в комок и затаится где-то во мраке. А может...
Дева послюнявила пальчики и, запросто дотянувшись до звездочки, потушила ее, будто свечку. И та бесследно исчезла, не оставив даже дымка.
- А может статься и такое, - печально сказала Бессмертная. - И кто это заметит? Ведь она покинула родное созвездие, ведь о ней уже все и забыли. Только какой-нибудь седой и внимательный звездочет отметит сие событие скупой записью. Да и выкинет из головы как неинтересное явление.
Она поджала губы и вовсе отвернулась от Иделинды. Прошлась из ниоткуда в никуда. Но затем вдруг резко обернулась:
- Так к чему я это все? - огляделась, пытаясь вспомнить. Не вспомнила, хмыкнула и пожала плечами. - Просто мысли вслух... Не обращай внимания. Только помни главное: это я дую на звезды.
Дева замолчала, давая осознать сказанное ею. А потом добавила с мрачной ухмылкой:
- А на смертного дует только ветер в его голове.



***

Бес знает где и когда.

Все смешалось. Одно за другим, одно перед другим, и все одновременно. Что и когда - уже не понять.
- Это я дую на звезды, - неустанно повторяла Бессмертная.
- Твой лафатак гавно, - заявлял без остановки Кмет.
- Жрите, суки, - все рычал собакоголовый монстр, бросая на пол перед Линдой деревянную миску.
И этот грохот - миска падала с оглушительным громом, отдававшимся во всех углах черепной коробки графини. Звенел он там, гудел да трещал. И голова болела так, что хотелось взвыть, но даже на то мочи не было.
Плохо.
Очень дурно.
Но она таки открыла глаза.
А перед ней стояла все та же чертова миска с полупрожаренным-полуобгорелым мясом, квашеной капустой и куском хлеба. Вернее, хлеб выпал и, насыпав крошек, остался рядом на грязном дощатом полу.
Все теперь было на грязном полу, даже сама Иделинда. А ведь голышом на нем было очень холодно. Околела б, если не странное одеяло, державшее ее за грудь. Но об этом не хотелось думать... это потом.
- Я дую на звезды, - вот это сейчас. Запомнить, запомнить все. Это был сон?..
Да, сон. А вот Кмет - нет, не сон. Однако его хотелось забыть.
Забыть, как он завопил от боли, когда она вонзила стекло ему в глазницу. Забыть, как он обхватил ее голову одной ладонью и как... и как она поняла, что это все. Неминуемая смерть. Невозможный, пробирающий до костей ужас. Забыть его!
- Жрите, суки.
Это чудовище принесло еду и ушло. Две миски. Одну ей, другую - одеялу.
Звезды. Они были так прекрасны. Но эта зубосводящая боль, начинившая голову, неумолимо изгоняла сон из памяти...

Хютерово Светило уже взошло, выжигая яркий квадрат на обшарпанной стене комнаты. Комната была пуста - только Иделинда, одеяло, две миски и бревно, лежавшее с краю. Толстое такое сучковатое полено, обмазанное грязью. К нему крупными гвоздями прибили две железные пластины. К пластинам приковали две ржавые толстые цепи. Одна цепь тянулась к... ошейнику Иделинды. Другая - к одеялу.
Она ощупала ошейник: кривой, ржавый, тяжелый, жмущий, со встроенным замком. Все. Не убежать. Такое бревно она протащит на десяток рут... за день. Орочья мысль - проста, но эффективна.
Хотя, если ей поможет одеяло, то шансов будет больше.
Поморщившись от головной боли, Иделинда слегка отпихнула того, кто обхватил ее во сне и прижался всем своим нагим телом. Обернулась, встретившись с мирно спящим девичьим лицом. Это была эльфийка. Худая, изможденная. Побитая, как и княжна.
Ни запах еды, ни шевеления Линды ее не разбудили. Можно было спокойно съесть свою порцию, не боясь, что она проснется. А можно и обе. Ведь голод страшный одолел, никогда такого графиня не терпела...

Глава Вторая

Второй день вторицы Грюна. Штультдорф.

Утро выдалось морозным. Ночи в Грюн были все еще длинными, и Линда встала чуть ли не затемно - может, оттого ее и знобило слегка.
А может, от того, что ей сегодня предстояло.
Это было совсем не как вчера: вчера она просто рванула, убежала без оглядки в какой-то суете и спешке. А сегодня уже было иначе - очень спокойно, мирно, тихо.
Большая часть гостей таверны (и, следовательно, почти всех присутствовавших в Штультдорф) все еще спала после вчерашней попойки. А попойка была знатная: они горланили там, внизу, свои песни без умолку, стучали по столам и скамьям, даже пару драк устроили.
Но, к счастью, как и обещал градоначальник, Иделинду никто не тронул. Ее вообще словно бы не заметили - местный сброд старательно отводил глаза, а трактирная девка мышкой принесла ей ужин да таз с чистой водой в комнату...

Теперь же рано поутру все спали. Даже привратный стражник. Девушку выпустил гоблин Куртц, за просто так помогший оседлать коня. Улыбнулся ей на прощание и молча закрыл ворота.
И все. Город будто ее и не заметил. Конечно, это и к лучшему, но просто... необычно. Во всяком случае, для человека такого статуса.
От ворот налево, вдоль стены вела небольшая тропка, огибавшая одну из башен. Оттуда должен был открыться вид на восток, на Даммию, и Линда решила сначала оглядеть дальнейший путь с этого высокого холма, а уже потом спуститься и... выбрать свою дорогу.
Сверху прекрасно была видна развилка - либо назад, в Остландскую Империю, домой, либо вперед, на восток, в Даммию. Однако положенного по закону указателя не стояло, как будто бы... Даммии и вовсе не было, и никому туда ехать не надо. Хотя дорога-то была.
Будь указатель, можно было б хоть узнать название ближайшего городка. Или деревни... или хутора какого-нибудь...

Обойдя, наконец, башню, Иделинда остановилась на небольшой вытоптанной площадочке - здесь явно часто бывали, чтобы просто полюбоваться на раскинувшуюся внизу красоту.
На эти пестрые, расцветшие всеми красками луга. На эти небольшие прилески, чащицы, окутанные утренней дымкой, на узенькую Штульту, виляющую сред холмов блистящим на солнце шнурочком.
Вид этот был хорош, но ничем не удивителен - такой в Грюн была и Империя. Обойди Штультдорф с другой стороны, и увидишь тоже самое, если не считать погорелой деревни внизу. А так... а так, та же страна. Только почему-то злая и жестокая, если верить всем имперцам поголовно.
Там водились орки, гоблины и тролли. Там убивали просто так, а если было за что - убивали просто более жестоко. Там было только зло, черное, страшное, лихое, но... ничего подобного отсюда сверху видно не было.
Вон, вдалеке на самом горазонте виднелись даже Брухи - горы, откуда в Даммию пришли зеленокожие. Но они не представляли из себя череду гигантских пепельно-серых вулканов, изрыгающих из своих расплавленных глоток удушающий смог. Нет, Брухи, оказывается, были приземистыми и сизо-голубыми. Очень даже симпатичными.

Единственное, что все-таки бросалось в глаза, и сильно отличало Даммию от Империи, было отсутствие пашен. В Райхе каждый такой вот уголочек сейчас был бы взъерошен плугом и засеян. А на востоке, судя по всему, земледелием никто не занимался - вместо полей цвели луга, что смотрелось куда интереснее...
- Вид тут хорош, согласна.
Линда аж дернулась от неожиданности. Слева от нее стояла зрелая женщина, пришедшая сюда совершенно бесшумно. Судя по скромной одежде и серому фартуку - местная служанка, кухарка какая-нибудь. Немолодая, но красивая, со строгим лицом и ровной, дворянской осанкой.
Стройная, с крепкими руками и длинными темно-русыми волосами, собранными в самую аккуратную косу, которую Иделинда когда-либо видела. Женщина пришла сюда ни с чем, что было удивительно для служанки - она должна была либо принести что-то, либо унести, но в чем-то.
Да и что она тут забыла?
Женщина смотрела вдаль, слегка прищуря от утреннего солнца свои серые, безразличные глаза.
- Ян просит Вас подняться к нему перед отъездом, - сказала она без какого-либо участия или интереса. - Там было еще много красивых и бесполезных слов, но лучше пущай сам их Вам говорит. А если не пойдете, то и вряд ли хотите их слышать.

Ослоп крепко задумался, поглядывая на Пучика, что стоял буквально на краю своей гибели. Закусил орк пухлую, толстенную губищу, облизнул старый потертый клык, размером с Ольфриков кулак.
Смерть гоблина сейчас или кутить потом? Непростой выбор.
В думах тяжких он даже слегка ткнул Пучика бревном своим - чай тот вскрикнет, испужается. А тот, молодец смекалистый, изобразил полнейшее безразличие: стоит такой, на пучину вонючую смотрит да на царя никакого внимания не обращает. Мол, да толкай уже, дай потопнуть наконец. Надоела мне вся эта кутерьма, плевать я на вас хотел, о царстве Бессмертных мечтаю, смирился с судьбиною горькой...
- Чёт я не понял, - сказал вдруг тролль Носрыч. - А че удивительного? Никоего удивления я и не испытал...
- Да! Ослоп, топи уродца!
- И люда тож!
- Херня какая-то! Нас дурят!
- Дык ты ж тупой! - рявкнул царь, заставляя всех мигом заткнуться. - Он не счас тя удивит, а потом - када пойло те сварит, игру покажет! Тада и удивимся, сечешь?!
- А-а-а... Ну да. От ты голова!
- Ну вот, - кивнул сам себе Ослоп и ударил кулаком по колену. - Пущай так и бут! Токмо без луков - эт ты остроухим впаривай, дерьмо такое, а нашим... этим... традицам оно перечит. Знач так. Приказываю! До заката завари нам жгучей, шоб на всю Подскалу. И якой, шоб мы все тут охерели. Бут готово - бум пить и в игру твою якшаться! А шоб ты поспел, те вся подскальная мелюзга бут поможать. Слышали?
Поднялся дикий шум. Гоблины были однозначно против, им еще столько дел сегодня предстояло, но Ослоп как хряпнул своей дубиной по земле! Комья грязи аж до Ольфрика через пруд долетели.
- Я сказал, выродки! Какая сука вякнуть хочт?! КТООО?!- заревел он во всю глотку так, что толпа от него отшатнулась в ужасе.
Все, конечно же, замолкли, озадаченно моргая.
- К закату шоб было, сучары! Не бут - нахер всех перебью! А ты! - царь обернулся к Ольфрику, указав на него бревном. - Бут пойло не ярое - тя самого заживо сварю, ублюдка такого! Усекли?!
Молчание, сопровождающееся многочисленными кивками. Ослоп слегка успокоился:
- Люд, гри, че те нада для варева и игры да сбродом этим распоряжайся, як хошь.

***




Через седмицу и один день наступил следующий месяц зимы - Рау. Самый холодный, самый суровый, самый... молчаливый.
В Этом Мире большинство месяцев и праздничных недель всегда в первый же день громко заявляли о себе. Грюн, Зеленый Месяц начинался с того, что все вдруг резко распускалось и начинало благоухать да цвести. В первый день Гвитта, Месяца Гроз, с самого утра неистовствовыв... бушевала буря, грохоча и громыхая, что есть мочи. Хас? Месяц Жары. Невыносимый зной, полуденное пекло, от которого загоралась сухая степная трава.
А потому не было ничего удивительного в том, что Рау начался со злющей метели. Ветер дул с Севера - мощный, непрестанный, ледяной. Завывая средь черных скал, он находил лишь один путь через Мертвые Горы: сквозь Кальтхохпас, Холодный Высокий Перевал, ровно в центре которого, в самой его верхней точке, где вьюга дула сильнее всего, и стоял известный нам Кастеллум.
И не будь он собран гномами из массивных камней, снесло б этот замок еще на заре.
Но он держался, уже сколько столетий. Упрямо и непреклонно. Словно бросал вызов самой Северной Зиме: попробуй, сокруши меня. Вот он я. Гордый и сильный.
И Северная Зима ничего с ним не могла поделать.
Во всяком случае, Яда на это очень надеялась...

После всех потрясений, случившихся по ее пробуждении, следующая седмица прошла на удивление спокойно. Может быть, даже слишком спокойно.
Грийом было разрешено спать днем и бодрствовать ночью. Проснувшись ввечеру, она готовила ужин, накрывала на стол, затем отправлялась со всеми на вечернюю литургию (они стояли в алтарной, преклонив одно колено перед Орднунгом, и слушали, как Морб скучно бубнит свои молитвы), а потом всю ночь убиралась в замке, мыла посуду и шила себе зимнюю одежду.
Утром же они обязательно служили, соответственно, утреннюю литургию, после которой завтракали, Яда снова убиралась да ложилась спать.
И все бы хорошо, но вот дневную молитву-то она пропускала! И Морба это изрядно бесило. Однако он на удивление легко согласился подождать целую седмицу, пока грийом каким-то неведомым образом не перестроится. А затем все. Уже никак. Спать только ночью...
Правда, в Кодексе она прочла, что эльфам разрешался короткий полуденный сон (без чего морской эльф чувствовал бы себя прескверно, а темный - исдох бы в течение месяца), но Морб об этом даже не обмолвился. К слову, Кодекс оказался совсем непохожим на театральные сценариумы. Совсем не таким. Он как бы... весь был против того, чтобы Яда могла запомнить хоть строчку.
Во-первых, там постоянно повторялись одни и те же слова, одни и те же словосочетания, одни и те же фразы, и даже абзацы текста! Во-вторых, он был интересен и познавателен настолько же, насколько интересна и познавательна была каменная стена в ее келье.
Причем она была из такого, равномерно серого камня, без трещинок вовсе.
В Кодексе описывалось устройство Ордена, с перечислением всего и вся вплоть до правил пользования выгребными ямами. За абсолютно любое нарушение всех этих законов и требований полагалось соответствующее наказание. И вот здесь-то ордманны выпускали на волю свое воображение! Спины секлись кнутами, пятки жглись раскаленными прутами, коленки оббивались об острые камни, а кости стонали от стальных обручей.
Например, за волочение Кодекса неофитом по полу (чем Яда злорадно занималась, пока не прочла это) преступнику отрубали ту кисть, к которой была прикована книга. После чего неофит еще три седмицы должен был таскать ровно так же по полу собственную отсеченную руку... а Кодекс уже приковывался к шее.
Правда, стоило признать, что за остальные вроде бы несерьезные проступки возмездие было куда мягче. Сломают, там, палец или просто палкой изобьют. Таким образом авторы наглядно объясняли, что Кодекс - священен, и относиться к нему стоит с изрядным уважением.

В остальном же дела шли не так плохо: девушка быстро освоилась на кухне, готовка была крайне проста, особенно благодаря подробным разъяснениям от Морба. Яда пекла лепешки, варила каши и супы, иногда жарила засоленное мясо да готовила "Вён-шо" - горячее вино, сдобренное множеством приправ.
Упрощала кухонные дела и суровая диета, установленная эльфом. Например, сегодняшний завтрак состоял из трети лепешки, соленого огурца и горсти квашеной капусты. Объяснялось это тем, что до конца зимы еще надо дожить, а припасы заготавливались только на два рта.
Правда, самой Яде казалось, что всех этих бочек солений и мешков зерна хватит еще на три полных зимы, но спорить с Морбом никому здесь не хотелось.
Общались, кстати, они очень мало: ордманн стал еще более замкнут и молчалив, гоблин тоже почему-то избегал лишних разговоров, да встречались они только утром и вечером. Грийом же всю седмицу пыталась прийти в себя и пока тихо радовалась тому, что ее никто не трогал по ночам, не вызывал на поединок и не отправлял к безумному гному-отшельнику.
А сам Одд так и не появился в обещанный срок, поскольку Морб к нему заранее сходил - отнес бурдюк с вином. Коротко говоря, все решилось мирно и как-то молча.

Вот с чем действительно Яде повезло, так это с одежкой! Эльф где-то отрыл сапоги, штаны и потрясно мягкий тулуп из, кажется, горностая. Несколько ночей работы - и девушка все перешила на себя так, что стала выглядеть хотя бы опрятно. Правда, левый рукав тулупа из-за Кодекса пришлось сделать еще шире... в итоге вышло уродливо.
То есть нет, совсем не опрятно. Еще хуже, чем раньше. Но зато тепло!
Особенно значимо это было сегодня, поскольку хоть и держал Кастеллум стойко эти чудовищные порывы раушного ветра, однако внутри стало заметно холоднее. Яда хотела затопить еще одну печь на втором ярусе, но Морб запретил - дрова тоже расходовались по расписанию.
А посему сидели они за завтраком все, закутавшись в меховые тулупы (даже Вольфганг тепло оделся), и хмуро жевали свои лепешки, хрустели огурцами, хлюпали горячим тием из медных кружек.
Уже целый тид в зале висела тишина. Только ветер за бойницами злобно завывал. Обычно Морб все-таки расспрашивал Яду о ночных делах, но сегодня он и вовсе на нее не смотрел. Гоблин тоже мог перекинуться парой слов, похвалить лепешку или брякнуть что-то про снег и горы, но вместо того был мрачен как никогда. Взгляд понуро отводил да изредка косился на эльфа.
Что-то было не так. Может, дело в Рау?..
Молчание с каждым щелчком тинтида становилось все более тягостным и напряженным. Будто они собрались на тоскливых поминках какого-нибудь нечаянно погибшего ребенка. По их вине погибшего.

Где-то в Даммии...




Весна в этих землях была прекрасна. С каждым ферном небольшие полесья все чаще сменялись яркими и пестрыми лугами - они обступали дорогу с обеих сторон, кичась крупными, распустившимися цветками.
Все это дело, взлелеянное Хютером в короткие грюннские дни, старательно обрабатывали шмели, осы, бабочки и прочие жуки. Луг жил своей жизнью, никто его не трогал, никаких гоблинов или, Боги упасите, орков. Сплошное, безбрежное царство Яффы, Богини Плодородия, испорченное, наверное, лишь этой извилистой старой дорогой, да самой Иделиндой.
Казалось, что здесь вовсе не было никого.
Нет, конечно, еще до полудня она вдалеке увидала пасущееся стадо овец, коз и немного коров, ведомое, судя по силуэту, гоблином. А еще по этой дороге навстречу графине ехал обоз, тоже с гоблинами - прямо в Штультдорф.
Но Линда своевременно его заметила и отступила в так удачно подвернувшиеся высокие кусты сирени, чтобы избежать лишних неприятностей... А так - никого. Вот совсем.
И никаких хуторов да деревень. Не считая той, у дубравы, сожженной орками дотла. Но сожгли ее очень давно, лет десять назад: обугленные бревна домов обратились в труху, в позабытые руины, среди которых уже почти ушедшие в грязь желтели людские кости. И то Линда их чудом разглядела под пологом высокой травы.

В третьей четверти дня дорога пришла к развилке. Налево, на северо-восток или направо, на юго-восток. И хотя выбор был очевиден, девушка вдруг задумалась, что понятия не имела о местных дорогах. Куда она приведет? Вот эта, правая, уже поросшая и толком не хоженная. А если она и вовсе поворачивает назад, в Империю? Или направляется к другой деревне да заканчивается тупиком?
К счастью, все ее сомнения развеял древний, по-настоящему древний путевой камень, почти целиком спрятавшийся в высокой траве. Старым стилем он говорил, что Линда приехала из Штультдорфа, налево дорога вела к некому Айненштадту, а направо - в Цвишенберг, куда нашей героине и было надобно.
Вот только ни Цвишенберга, ни Айненштадта уже давно не существовало. Только их руины. Но направление верное.

Новая дорога поначалу радовала Иделинду, поскольку ею действительно уже давно не пользовались. С каждым годом ароматные луга отбирали у нее по пальцу обратно, сужая до пары альнов, а то и меньше. Телеги здесь не ездили, только всадники и пешие путники ходили.
Оно и к лучшему, верно? Меньше лишних встреч. Но когда Хютер начал потихоньку рдеть от праведного гнева, поневоле уступая свое место Бёзе, Царице Ночи, в мысли Иделинды закралась серьезная тревога. Ведь она надеялась переночевать в каком-нибудь поселении, а не прямо посреди поля.
Однако дорога все виляла меж холмами и по холмам, веревесковые луга сменяли васильковые да никакими поселениями здесь и не пахло. Встретить бы хоть гоблина нерадивого, про ночевку спросить!
Но ни тебе гоблинов, ни орков, ни троллей. Вообще никого. Даммия - страшное место.
Перистые облака впитали в себя кровь багряного заката, словно вата. Сатир стал отбрасывать вперед и влево длиннющую пугающую черную тень. Обожравшиеся нектаром жуки уже принялись собираться на ночлег. А дорога все тянулась и тянулась...
Вот почему в Векзл, месяц перед Грюном, в Империи не рекомендовали отправляться в путешествия. Когда дни еще короче - как вообще куда-то засветло добраться?!
Да и куда? Куда вела эта дорога? До Цвишенберга-то, небось, еще не меньше сотни фернов! А что до него?

Прогалины меж крутыми холмами мрачным эфиром заливала тень, и когда дорога спускалась вниз, Иделинда погружалась в серые сумерки. А потом - поднималась наверх, в предзакатный рыжий вечер.
На самом деле, это было чертовски красиво, ей никогда еще не разрешалось вот так гулять по лугам на закате одной... Но все-таки стоило в какой-то момент остановиться на ночлег.
И вот, когда путница пообещала себе добраться лишь до того высокого холма, откуда открывался, возможно, хороший вид и можно было заприметить какие-нибудь дома, будь они поблизости, а не окажись они - начать строить лагерь, Хютерово Светило вдруг пропало.
Настали мрачные сумерки, тени исчезли и все стало серым. Только пушные облака в небе все еще горели жутковатым багрянцем.
Но обещание - это обещание. Иделинда рисковала не успеть устроить лагерь затемно, однако азарт вместе с Хютером не потух. И она таки забралась на тот холм. И с того холма таки увидела таверну!
Трехэтажную, старую, фахверковую - она горела тусклыми окнами в низине, обещая вкусный горячий ужин и более-менее мягкую постель, пахнущую мышами. Устремившись побыстрее вниз, она толком не разглядела ее (да и что разглядишь в такой темени-то), и только уже приблизившись вплотную, увидала, насколько та была ветхой.
Деревянный каркас во многих местах прогнил, белые стены уже не были белыми, а в ночи казались вовсе черными. Черепица частично обвалилась, одно окно было попросту заколочено досками, да и маленькая пристроенная конюшня держалась на честном гоблинском слове.
Сквозь дыры в ее стенах виднелись две спящие лошади. Оттуда несло неубранным навозом, а из самой таверны пахло пригоревшим мясом. Но зато пахло! Там кто-то был!
А еще оттуда, со второго этажа слышались женские крики, будто бы несчастную девушку пытали... Ой, нет, кхм. Другое с ней делали, и ей просто слишком сильно нравилось. И мужчине тоже, если прислушаться.
Поверх старой стальной, уже насквозь проржавевшей вывески была прибита доска с кривой надписью на орочьем: "чорнай двор". У входа на лавочке сидел сутулый гоблин, настолько грязный, что сливался с темными стенами. Зыркнув на Иделинду недобрыми желтыми глазками из-под широкополой шляпы, он прохрипел:
- С тя, остроухий, дюжина медяков за вход.
Обслуживать коня, судя по всему, "остроухий" должен был самостоятельно.

Глава Седьмая

Яда проснулась. И как это часто бывает при кошмарах, тут же захотела уснуть обратно, но с чем-то благостным на душе.
Однако в голове вертелись лишь жуткие образы Богов и слова множества клятв.
- Клянусь преклоняться пред Верховным Богом Ордманном... клянусь служить Верховному Богу Ордманну...
Правую ладошку словно стиснул в грубом рукопожатии огрин, а затем облил раскаленным маслом и начал жевать твердыми, как камни, зубами.
От боли Яда плакала, она не могла произнести и слова, она ничего не понимала, но взгляд сам собой тогда зацепился за статую Бога Стали.
- Клянусь чтить Порядок Священной Иерархии... клянусь следовать Порядку Священной Иерархии...
Этот суровый бесстрастный лик словно бы внушал: "Главное - это доверие. Яда Шаагрэ, есть доверие?"
- Закон есть мой Бог... Порядок есть мой Разум... Традиция есть мой Путь...
"Яда Шаагрэ, доверься мне. Главное - это доверие".
И статуя, она вдруг наполнила грийом силой. Зубы стиснулись, а слезы высохли. С каждым словом клятвы голос становился все тверже, все прочнее была воля Яды, все слабела нестерпимая боль.
- Я клянусь отныне всегда следовать своему слову... Я клянусь стать оплотом порядка и закона для всякого вопрошающего и страждущего... Я клянусь вечность быть...
Кем?.. Кем быть?..
Она не помнила. Вместо ледяного мира Мертвых Гор пред ней навязчиво представала огненная бездна бесконечной агонии. Она хотела про нее забыть, но кошмар возвращался вновь.
Бушевало пламя. Ревел поток ярости, а с черных туч, затянувших небо, прямо в огонь били жестокие молнии.
От треска и грохота глохли уши, но Ее шепот Яда слышала прекрасно.
- Так, значит, ты поклялась этому занудному старику?..
Она была великолепна. Квиллисхи. Изящная суккубица, с рогами, с огромными крыльями, с хвостом и манящим телом.
И с черно-белой маской на лице, маской ядовитого, желчного недовольства. Маска двигалась, будто настоящее лицо.
- Поклялась служить верой и правдой, чтить... пф... закон?.. Ты? И ты думаешь, у тебя это получится?..
В тонкой руке, увенчанной длинными черными когтями, появилась другая маска - гримаса издевки, насмешки и ожидаемого веселья. Она надела ее.
- А ты знаешь, что Ордик делает с теми, кто по глупости нарушает его клятвы? И сколько ты продержишься?.. Нет-нет, умоляю, не отчаивайся так рано! Я с удовольствием посмотрю на твои тщетные попытки... Но...
Новая маска - печаль, обида, жеманство.
- Но ты меня расстроила. Ведь это я - твоя Богиня... А клятву ты принесла ему.
Квиллисхи, понуро сложив крылья, присела на краешек скалы и вовсе отвернулась от Яды. Гроза чуть утихла, да и разъяренный вулкан, в жерле которого они встретились, даже немножко успокоился, сочувствуя своей госпоже.
- Стоило на тебя лишь слегка надавить, как все... И служить, и следовать, и книжку его читать. А я? А я так... Только когда понадоблюсь. Как дурацкий гребень какой-нибудь...
И было столько тоски и обиды в Ее голосе. Квиллисхи с нескрываемой досадой посмотрела на следующую маску - грустную маску потери, боли и одиночества.
Указала Яде на нее взглядом, мол, смотри, к чему ты пришла.
Вздохнула. И надела ее. Смятение и деланное равнодушие. Попытка скрыть за строгостью искреннюю горечь.
- Я люблю тебя, Яда Шаагрэ, - тихо призналась Она. - Но ты резанула ножом по моим чувствам. И теперь мне больно.
Тяжелое молчание.
Что делать? Молить ее?.. Признаваться в верности? Не поможет. Квиллисхи словами голову не вскружишь.
Боль Богини была осязаема - она ржавым гвоздем ковыряла в груди девушки кровоточащую дыру.
И вот, последняя маска. Маска холодной решимости.
- Я тоже хочу клятву. Поклянись мне, что когда явятся "они", в стенах замка прозвучит признание в любви - искреннее, жаркое, настоящее. Но не из твоих уст.


Шая дернулась в постели и звякнула железная цепь. Плохое предчувствие засвербило в животе, и она спросонья снова попыталась вернуться в какую-нибудь сладкую дремоту. Но там ее поджидало пламя вулкана и мрачный лик Богини.
Или мороз каменного пола и безжалостная боль в руке.
Или Морб с окровавленным лицом.
Пришлось просыпаться. Чувствовать непокрытой щекой этот вездесущий холод зимы. И жаться еще ближе к теплой стенке, за которой стояла печь, хотя она и так поневоле спала вплотную.
Правая рука до сих пор ныла от перчатки, но уже слабенько совсем. Яда чуть поразминала ее, а потом по привычке проверила рога - замерзшие, но на месте.
И коса. Опять. Кто-то ее уложил спать и снова заплел волосы в косу.
Грийом попыталась высвободить левую руку из-под одеяла, чтобы разобраться, но помешала цепь. Она... они... он... он заковал ее?!
Глаза тут же распахнулись - к счастью, это была середина ночи - и девушка, приподнявшись, оглядела свои кандалы.
Очень старая, будто бы знакомая, вороненая цепь, тянулась от ее левого заключенного запястья по одеялу на целый альн и завершалась... на книжке. Том самом Кодексе, который держал Орднунг.
Морб приковал ее к древнему фолианту?!
К счастью, на этом проблемы ограничивались. Кроме Кодекса в келье Яды появилась лишь бумага с ее именем на сундуке.
Записка, начертанная безукоризненным эльфийским почерком, гласила следующее:

"Младшему Сервитору Яде Шаагрэ приказываю:
1. По пробуждении привести себя в порядок.
2. Затем привести в порядок кухню, помыть там пол.
3. Приготовить утреннюю трапезу для всех монахов Кастеллума.
4. Сервировать стол для утренней трапезы и подать блюда ко времени.
5. В течение двух седмиц, начиная от дня прочтения данной записки, выучить наизусть Кодекс Ордена Оффициум Кустодес Септетрионес.
6. По истечении двух седмиц пройти экзаменацию на знание Кодекса Ордена Оффициум Кустодес Септетрионес.
7. Хранить и оберегать Кодекс Ордена Оффициум Кустодес Септетрионес, пока он не будет изъят Викариусом Второй Ступени Морбретом де Морбрет.

Кастеллян Кальтхохпасского Кастеллума, Викариус Второй Ступени Морбрет де Морбрет".

Герр бургермайстер посмотрел на Иделинду... непонятным взглядом. Нет, не странным, необычным или каким-то двусмысленным. Девушка точно знала: он пытался этим взглядом что-то сказать, что-то очень важное! Но она совсем не могла понять, что именно.
Самая близкая трактовка звучала как "Ты что творишь вообще, дура?.." Однако увязать ее с происходящим не удавалось.
- О вивономии, - кивнул градоначальник после долгой паузы. - И о многом другом. Не увиливайте, фройляйн, Вы далеко не первая, кто пытается нам врать, сидя в этом самом кресле.
- Однако есть другое кресло, пятью этажами ниже. Не такое мягкое, - недвусмысленно намекнул гауптманн.
Вот его взгляд был ясен, словно первая аркана! Господин Гекнаттер явно хотел запереть Линду в темнице и пытать две седмицы напролет, пока она не испустит дух. А потом пытать дальше.
- О да. Фройляйн, как говорят у нас в Штультдорфе - "Ветер подул не в Вашу сторону". И нас с Вами ждет очень долгий и, повторюсь, серьезный разговор.
Капитан стражи, окрыленный этими идеями, сделал два шага вперед, но бургермайстер его остановил.
- А куда это Вы собрались, герр гауптманн?
- Начать допрос... - смутился тот, уже чуя подвох.
- Я прекрасно знаю, как Вы допрашиваете. Она у Вас истечет кровью до полуночи.
- Что за вздор?!
- Вы часто переусердствуете!
- Переусердствую?! - гауптманн мгновенно побраговел, всхлопывая ноздрями.
- Да! Довольно мне Ваших раскаленных гвоздей! Здесь это делу не поможет.
- Посмею напомнить, что я...
- Что Вы! - ловко парировал бургермайстер. - Немедленно оставьте нас! Я сам допрошу задержанную.
Красный от злости капитан нервно подкрутил свой правый ус. Трех шумных выдохов ему хватило, чтобы немного успокоиться и отступить.
- Ах вот оно что... Все ясно, - покивал он самому себе. - Приятной... ночи. Герр бургермейстер. И Вам, фрау Вайнштайн, приятной... ночи. С герром бургермейстером. Пойдем, ребят.
Развернувшись по-солдатски на каблуках, Гекнаттер резко вышел из кабинета. За ним последовала и его братия, с недружелюбными ухмылками оглядывая вроде бы спрятанный от посторонних бюст Иделинды.
- Карл! - окликнул бургермайстер последнего. - Занеси сюда все вещи задержанной - мы их тщательно изучим. И если чего-то будет, по ее словам, не хватать, ты знаешь, что за этим последует.
В ответ послышалось вялое "Слушаюсь, герр-бур-мейс" и дверь громко захлопнулась. Не менее, к слову, красный лицом градоначальник быстро подошел к ней и запер на ключ. Который он затем спрятал в каком-то кармашке под дублетом.
Настала тишина. Только тяжелые затихающие шаги стражников, спускавшихся по лестнице.

Мужчина пристально смотрел на девушку, изучал ее. Взгляд его теперь ничего не выражал, кроме какого-то подозрительного любопытства. Он цокнул языком, покачал головой, вздохнул тяжело.
- Боюсь, фройляйн, так просто я от Вас правды не добьюсь. Какие раскаленные гвозди... Да тут хоть Перчаткой Ордманна пытай! - бургермайстер усмехнулся. - Придется прибегнуть к одному древнему зелью... Коварному, но воистину великолепному.
Он подошел к комоду за спиной Линды, открыл дверцу. Девушка обернулась в кресле, но за его пухлым силуэтом ничего не было видно. Послышался звон каких-то флаконов. С характерным звуком один был откупорен, а потом забулькала некая жидкость, по плотности схожая с водой...
Герр бургермайстер резко обернулся, пряча емкость с зельем за спиной. На лице его появилась странная улыбка. Странная, потому что она была неуместно доброй, теплой, мягкой. Искусный актер - да, конечно. Но зачем?
- Я хочу у Вас попросить прощения, - сказал он. - Но после случившейся оказии слов было бы недостаточно, а потому...
Градоначальник протянул девушке старый серебряный кубок. Кажется, в нем было вино.
- Винодельня дома д'Эгюий, одна из богатейших в де-Фруа. Сто восемьдесять шестой год. Стыдно признаваться, но это лучшее, что у меня есть, и чем я могу попробовать извиниться перед прекрасной фройляйн за... немыслимую грубость моих вахеров. К сожалению, благородных дам они видали лишь сквозь стекла в каретах и не представляют, что с таким хрупким созданием, как Вы, подобное обращение... невозможно!
Он аж фыркнул от возмущения и отвернулся, чтобы и себе налить "дэгюийского".
- И я бы приказал их выпороть при Вас же... или не при Вас, если зрелище зардевших мужских задов Вам противно... но, боюсь, все не так просто. Мне необходимо поддерживать в этих идиотах... Ммм! Вы чувствуете кедровые нотки? Великолепно! Так вот, отвлекся, простите. Мораль. Нужно поддерживать их мораль, боевой дух - мол, я тут дело делаю, раскрываю преступность, а не с милой демуазель целый вечер общаюсь. Иначе Гекнаттер меня сгрызет. И в конце концов...
Он обошел кресло Иделинды и присел на письменный стол, отпивая вино. И если она хотела использовать этот момент, чтобы вставить слово, то все равно не успела б.
- Простите за такой моветон, но демуазель! Помилуйте! Почему Вы перечили страже? Я видел, как Вы общаетесь - неужели в Вас нет и капельки благоразумия? Это ж твердолобые огрины. Только с алебардами. Чего еще от них ожидать? Ох... Но все-таки я обязан просить у Вас прощения. Конечно же, Вы ни в чем не повинны, это сплошное недоразумение - я лишь приказал передать Вам мое приглашение, но у герра Гекнаттера одни преступники в голове. Злобный безумец! Кошмарный человек. Мне пришлось подыграть. И... даже не представляю. Вы можете требовать. Требовать от старого дурака все, что Вам угодно. Я бы встал на колени! Поверьте! - бургермайстер в неистовстве двинулся вперед, но резко остановился. - Но я боюсь, что Вас подобный экспромт с моей стороны лишь сильнее напугает...
Вид у него был по-настоящему жалостливый, будто герру бургермайстеру переночевать было негде.

Зильберн привлек все внимание стражника. Он пристально, серьезно посмотрел в глаза Идисбурге Вайнштайн, и о чем-то конкретно задумался. Казалось, он полностью протрезвел.
Медленно, молча достал свой пухлый кошель, высыпал на руку часть монет, отыскал там пять медяков и положил на стол, глядя на гоблина. Тот молниеносным движением забрал их себе.
Мужик затянул тесемки кошелька и убрал его... но поймал вдруг взгляд девушки.
Она хотела сдачу. Он это понял. Еле заметно поднял бровь, мол, "ну если ты настаиваешь". Снова достал кошель, набрал пять медяков и положил их на стол, кивнув Иделинде.
Та забрала их и, не произнеся лишних слов, удалилась вместе с гоблином и конем.

Штультдорф внутри представлял из себя небольшой двор, обстроенный домами со всех сторон. Слева нависала трехэтажная таверна. Впереди, судя по вывескам, расположились какие-то лавки - сапожника, вагенмейстера и еще чья-то, а справа - большая конюшня.
В общем, огромный постоялый двор, окруженный крепкими стенами и четырьмя башнями, где жил гарнизон и, наверное, бургермейстер.
Однако туда Иделинде точно было не надо: она хотела для начала проследить, хорошо ли Сатиру будет в конюшне, а затем в таверну. Ночь проспать, а на утро прочь отсюда...

Конюх оказался добрым дядькой по имени Лютер. Породистый черный скаковой жеребец ему очень понравился - не каждый день к нему на таких лошадях приезжали - он его тут же принялся расседлать, осыпать комплиментами и обещать коня расчесать, напоить да покормить.
Судя по всему, Сатир оставался в хороших руках.
Затем вместе с Куртцем, который с гордостью и трудом нес седельные сумки госпожи, они пересекли двор и вошли в таверну с неинтересным названием. Что-то вроде "Таверна Штультдорфа" - Ида даже не запомнила.
В главной зале, набитой разномастными посетителями, стоял гул от десятков голосов, и появление девушки, кажется, вовсе никто и не заметил. Кого здесь только не было! И пузатые купцы, и грязные работяги, и пара имперских солдат, и очередные гоблины. Слава Орднунгу, обошлось без орков.
Однако среди зеленокожих был один особливо богатый - с серебряными перстнями да в дорогом расшитом кавтане. Правда, слегка великоватом... Гоблин-купец? Значит, слухи о Штультдорфе точно не были преувеличены.
В Грюн начинался торговый сезон. Скорее всего, этот гоблин приехал за партией имперской зимней соболиной пушнины, чтобы продать ее втридорога где-нибудь на юге, за Биргенским Хребтом.
В зале было сильно накурено, воняло потом, отрыжкой, биром и жареной свининой. Последнего очень хотелось, но ни трактирщика, ни какой-нибудь трактирной девки не наблюдалось... а потому Иделинда просто села за ближайший небольшой столик в уголке, решив подождать.
Куртц проследовал за ней, аккуратно уложил сумки на соседний табурет и встал рядышком, стараясь оставаться незаметным. Из него вышел бы неплохой слуга, не будь он зеленокожим.

И все-таки, утверждать, что Иду никто не заметил, было бы преувеличением. Один мужик, солидного достатка, но явно неблагородного происхождения, в бежевой куртке и со швертом на боку, пристально, можно сказать, неприличным образом разглядывал девушку.
Ситуацию ухудшало то, что он сидел прямо за соседним столиком и смотрел чуть ли не в упор. Свою загадочную ухмылку он прятал в густые черные усы и бороду, в которых помимо ухмылки можно было еще обнаружить крошки хлеба и пару кусочков той самой жареной свинины...
Внезапно дверь с улицы открылась и в зал вошли солдаты. В мгновение ока воцарилась тишина.
Среди них был и привратный стражник, забравший зильберн. Он быстро нашел Иделинду и указал на нее пальцем. Их командир, которого можно было отличить по кирасе и великолепным длиннющим усам, кивнул и гулкими шагами приблизился к столику госпожи фон Кальтенберг.
Двое других стражников (виду пострашнее да понеопрятнее) встали по бокам у него, стараясь не задевать потолочные балки алебардами. Куртц куда-то испарился.
- Фрау Вайнштайн, - грозно начал командир. Взгляд его пылал от воодушевления. - Именем Святейшего Императора Зигфрида Одиннадцатого! Извольте незамедлительно проследовать с нами к господину бюргермейстеру - он имеет к Вам пренеприятный разговор.
На несколько мгновений стражник замолчал (наверное, он был главой гарнизона), предоставляя девушке возможность осознать всю серьезность ситуации. А затем продолжил чуть тише, но не менее сурово, высекая слова, будто искры из огнива:
- А также будьте добры предоставить в распоряжение стражи Штультдорфа Ваше оружие и предъявить мне аусвайс гражданина Остландской Империи.

Глава Первая

212г. Эльфийской Эпохи, первый день вторицы Грюна.
Священная Остландская Империя, Великое Герцогство Блауштадт, Маркграфство Хоф, близ города Штультдорф.

Когда дорога взобралась на очередной холм и пред Иделиндой вдалеке предстал долгожданный Штультдорф, девушка, наконец, позволила Сатиру сбавить ход.
Сатиром звали ее коня - маститого, сильного, вороного. Словом, это был настоящий имперский шварцпферд, который, как и положено имперцу, превозмог все тяготы сегодняшнего пути, не дав и намека на слабину.
А путь был непростым: два обозных рёста, да не по мощеной камнем ровной широкой дороге до столицы, а по всяким узеньким тропкам и кручам... Иделинда выбирала не самые людные пути, чтобы лишний раз не попадаться люду на глаза. Ведь это было тайное путешествие. Вернее, бегство, самое настоящее бегство.

И чтобы случайный читатель этого повествования понял, о чем идет речь, мне следует пояснить: Иделинда фон Кальтенберг, благородная дочь Империи, а в частности - Анхельма фон Кальтенберга, альтграфа Кальтенбергского, этим утром бежала из родного дома.
Более того, она собиралась бежать и из родного Райха.
И понудило ее к тому решение отца выдать Иделинду замуж за Вигберта фон Шедельбрехер, графа Фурхтнордского, чью руку и сердце она до того уже четырежды отвергла. Однако старого альтграфа девичьи чувства мало интересовали в сравнении с будущим их древнего рода, и в первый день Ругвога, всего через три седмицы, должна была состояться свадьба.
Переубеждать Анхельма - это многолетний труд, времени не было, а посему Иделинда собралась и уехала. Вернее, сбежала.

Путь молодой графини лежал далеко на юг, в Розихфельд, где она надеялась поступить в знаменитый Розихфельдский Схолум и учиться... но до этого момента еще необходимо было дожить.
А пока - Штультдорф.
Штультдорф представлял из себя незначительный маленький городок, расположенный на восточной границе Остландской Империи. Конечно, за ним официально лежали имперские земли - продолжалось маркграфство Хоф еще на рёст или два. Но на деле прямо вот за холмом, на котором расположился этот город, начинался "Унордланд". "Земля Беспорядка".
Страна, где не было Закона. Там не было городских шутцманнов, расследующих преступления, не было райхвахов, патрулирующих дороги, не было благородных риттеров, готовых встать на защиту слабых (особенно если речь шла об одинокой госпоже, попавшей в беду).
Там жили все беглые разбойники, а еще гоблины и орки, пришедшие с Брухов, восточных гор. Унордландом в Империи пугали детей. Так назывались все земли, неподконтрольные Императору, даже эльфийские и гномьи. Но если у нелюдей, по слухам, еще сохранялось некое подобие порядка, то здесь, на востоке, творился настоящий кошмар.
Жгли целые поселения, грабили и убивали абсолютно все и абсолютно всех. Каждый защищал себя самого и бросал ближнего, как только тот становился ему в тягость. И именно туда направлялась наша молодая героиня, впервые в жизни собираясь покинуть родную страну.

Только нужно было пережить Штультдорф. Иделинда надеялась заночевать в местной таверне или в случае, если Эрфольга от нее отвернется, где-нибудь поблизости, поскольку это была последняя имперская крепость на ее пути, предлагавшая защиту.
Это был последний рубеж.
Но не перед Даммией, как назывались эти земли на востоке, а перед сомнениями. И хотя решение было принято давно (а иначе что она делала на самой границе?) разум графини осознавал, что еще был шанс вернуться. Собрать Сатира поутру и рвануть обратно в Кальтенберг.
Конечно, альтграф будет в ярости, конечно, он ее сурово накажет. Но ее простят, она вернется в семью, свадьба состоится и Иделинда станет графиней Фурхтнордской.
Нужно будет только придумать какую-нибудь ерунду, мол, она просто уехала в ближайший лес развеяться. Растревожилась, надурила и поскакала гулять. Со всяким же бывает, верно?.. Ну да, дура, но уж какой вырастили.
И вот следующим утром, собрав Сатира, она либо двинется на восток, в Даммию, либо... на запад, домой. Это был последний рубеж. Потому что там, в Даммии, она подвергнет себя огромному риску, ее могут убить, да и вернуться уже вряд ли получится.
Такое ведь имперцы не прощают.
Сбежать в Унордланд значит предать Империю.


Грюн, Зеленый Месяц, полностью вступил в свои права - прохладный ветер рьяно трепал свежую листву, за ней пряталось птичье братство, восторженно воспевающее скорый приход лета, а от распустившихся цветов пестрели луга и воздух переполнялся счастливым благоуханием. Природа, не понимая происходящего, словно бы звала за собой, манила в далекий и, конечно же, прекрасный путь!
Хютерово Светило уже стремилось к своему закату. На молодую, зеленую придорожную траву, Сатир и его всадница отбрасывали длиннющую тень.
Дорога, извиваясь, спускалась с холма в ложбину, где текла река Штульта, в честь которой и был назван городишко. Название реке было дано в древние времена, и не на людском, а на первой аркане - магическом языке. Значило оно "Дура", и Линде оставалось только догадываться, кто, когда и почему так ее назвал.
Однако она служила отличным поводом для сотен хитрых пертиссимианских шуток.
С городом же была связана трагичная история... но о ней чуть позже. Читателю все станет и так ясно, если описать в полной мере вид, представший Иделинде.
Руины. Сгоревшие домики, стоящие милыми рядками вдоль берегов реки. Девушка уже подъехала к ним, и в вечерних сумерках подробно рассматривала остатки города: каменные фундаменты, обгорелые фахверковые каркасы, прогнившие и по большей части обвалившиеся. Где-то было видно, что здания не только сжигали, но еще и ломали. Громили, с остервенелой жестокостью разламывали уже никому ненужные обрушившиеся балки.
Догадаться об авторстве смог бы любой имперец - повсюду на бревнах и камнях были выцарапаны безграмотные и срамные надписи на орочьем. Кто-то просто признавался, что "был тута", кто-то обещал "лудам" вернуться и... осквернить их женщин, а кто-то прославлял Огневолка и прочих варварских Богов.
Вернее, орки поклонялись не Богам, а... Зверь-Знакам.
Одно слово - нелюди.

Через Штульту был перекинут свежий деревянный мостик, построенный на древних каменных опорах (старый мост тоже был разрушен), а затем дорога поднималась на ближайший холм, где и стоял сам "Штультдорф".
Мощная крепость с высокими стенами. Вот, что пережило набег орков из Даммии. Не будь ее, не было б и окрестной земли под Десницей Императора. Здесь бы тоже наступил Унордланд.
В узких бойницах круглых башен мерцал слабый свет ламп. Солнце багряным закатом подкрашивало старую, почти почерневшую с веками, массивную каменную кладь. Она была словно покрыта шрамами - издроблена, растрескана и избита врагами Империи. Но тщетно, эту крепость помогали строить цверги, она продержится еще много сотен лет...
Как и сама Империя. Скорее всего.

Ворота Штультдорфа были заперты, что неудивительно.

Когда Яда опустилась перед ним на колени, гоблин аж обомлел и очень быстро побурел носом (зеленокожие не краснеют, а именно что буреют).
- Ну конечно же не так! О чем ты! - воскликнул он как будто бы искренне.
Но зоркий взгляд актриссы уловил что-то... что было чем-то не тем, что должно быть. Ну а как иначе выразить это чувство? Когда лишь маленькая неприятная заноза начинает так противно и практически незаметно болеть. Настолько слабо, что, может, и не было занозы вовсе.
Ведь, может, это ей уже просто все чудилось?
А может, он ее трижды обманул и вообще за дуру последнюю держал...
- И тебе спасибо, Яда, - сказал терракотовый кобольд. - За то, что... Эм... Не знаю, за что, но ты... просто... пока ты тут лежала... я все время хотел тебе сказать... Вообще, если честно, я тебе и говорил, но ты вряд ли слышала, ведь лежала в отключке, а потому я мечтал, чтобы ты проснулась, и я смог тебе сказать это так, чтобы ты услышала, но... но Морб, он помешал, а ведь ты, ты такая...
- Чему это я помешал?
Вольфганг аж подскочил на месте от неожиданности - никто не услышал вошедшего эльфа. Возможно, потому что тот был босиком.
- Ну, я, ну, ты вчера...
- Простите, что прервал ваши глубокочувственные излияния, - перебил его Морб тоном, исключающим какие-либо извинения. - Но у нас летургия. Поговорите позже.
Затем ордманн внимательно оглядел Шаагрэ и аж цокнул языком от недовольства:
- Я же сказал привести себя в порядок. Тебя увидят все остальные. В следующий раз это будет недопустимо. И снимай куртку.
Куртку он с грийом чуть ли не содрал, после чего принялся поправлять ее одежду. Пертиссимусу известно, что он там нашел "неопрятного"... да еще и в таком количестве, но итог его более-менее удовлетворил.
- Снимай сапоги. Летургии в Кальтхохпасском Кастеллуме принято проводить необутыми.
- И это никак не связано с моей фамилией, - встрял гоблин, - просто это очередная попытка... попытка...
- Попытка приучить к дисциплине, - закончил Морб, стягивая с Шаагрэ такие теплые сапоги. - Но на зеленых не работает. Пойдем в Кодексариум, и так уже три тида опоздания.


Глава Шестая

В Кодексариум вела соседняя с Морбовой келью дверь. Она была обита железом, стянута толстыми железными полосами и закрыта на три железных замка, словно за ней была банкманнская сокровищница.
Но за дверью оказался небольшой глухой темный чуланчик. Настолько темный, что Яда аж перестала щуриться и смогла все внимательно разглядеть - по бокам в каменных стенах чернели прорези-бойницы, закрытые по ту сторону. Видимо, сквозь них при обороне стреляли или пронзали копьями захватчиков.
А под потолком в мягком сером мраке виднелась какая-то жуткая ржавая железная конструкция из шипов и лезвий, которая, судя по всему, должна была свалиться на головы врагам.
Зайдя в чуланчик, Морбрет нащупал дверь слева (даже лесной эльф здесь плохо видел), отпер два замка и... Яда ослепла.
В той комнате было аж два окошка!
Но деваться некуда - эльф взял ее за руку и бережно-жестко завел в комнатку размерами чуть побольше кельи, где сидел и ждал их он самый. Орднунг.
Сидел и ослепительно сиял.
Это была стальная статуя, в полный объем изображавшая люда в древнем гномьем латном доспехе. Или это был самый настоящий доспех? Неважно. Проблема заключалась в том, что он был идеально отполирован и сверкал не хуже снега.
От брони была освобождена лишь лысая голова, выполненная, к слову, с присущей гномам старательностью - виднелись даже старческие морщинки. А борода! Ох, у него была великолепная дворфская борода, словно настоящая, да и с усищами длинными, как у заправского ландскнехта.
И, конечно, суровый взгляд, с легким прищуром. Орднунг внимательно осматривал Яду, пытался задавить одним лишь своим недвижимым присутствием.
Даже Морбрет де Морбрет из-за этой статуи казался теперь лишь жалким Викариусом Второй Ступени. Маленький служка по сравнению с Верховным Богом, что и говорить.

В правой руке Орднунг держал гномий бердыш на темно-сером луровом древке. Ничего не смыслившая в оружии, Яда почему-то поняла, что это определенно легендарное оружие, выполненное каким-нибудь великим мастером гильдии оружейников и прослужившее не одно столетие.
В левой руке Бог держал толстую древнюю книгу в стальном переплете, запираемом на замок, которая была прикована к его руке стальной цепью, да и к тому же посажена в миниатюрную стальную клетку, как бы растущую из подлокотника трона.
Строго говоря, книгу было не украсть.
На стене позади трона висели полки с различными древними артефактами: еще одна книга, сильно помятый шлем, латная перчатка, серебряный кубок с крупными яхонтами и другие. А все прочие поверхности украшали барельефы... опять барельефы.
Но здесь они казались куда интереснее: какие-то битвы гномов в доспехах против огромных рогатых монстров (неудивительно, что Морб назвал ее суккубой), напоминавших сатиров и мамонтов одновременно, а еще величественные горы, сам Кальтхохпасский Кастеллум и, конечно, огромная Формация - квадратный символ Орднунга - под самым потолком.
Все было подписано гномьими рунами для ясности.

Заперев алтарную изнутри, эльф встал на одно колено перед своим Богом. То же сделал и гоблин, а грийом полагалось место посредине. Она, правда, сначала неуверенно потопталась, но Морбрет сильным рывком за руку усадил ее на холодный пол.
- Верховный Бог, Оплот Справедливости и Непреклонности, Закон Всех Бессмертных и Смертных, я, Морбрет де Морбрет, монах Ордена Оффициум Кустодес Септетрионес в ранге Викариуса Первой Ступени и в должности кастеляна Кальтхохпасского Кастеллума, в сей шестой день троицы Заха, двести четырнадцатого года с Прихода Эльфийского, провожу утреннюю летургию с позорным опозданием, за что смиренно прошу у тебя прощения и силы воли в искупительном наказании, что будет приведено в исполнение не позднее, чем...
И где-то на этом моменте, а быть может, раньше, Яда отвлеклась на некие отдаленные мысли, закрыв глаза от яркого света и начав постепенно заваливаться на бок.

Ей снился Морб, восседающий на троне Орднунга с его бердышом, священной книгой и ненавидящим взглядом. Но он сурово молчал, несмотря на кровь стекавшую по изуродованному шрамом лицу.
А затем он сказал:
- Яда Шаагрэ!
И больно ткнул девушку в бок, отчего та чуть не завалилась на пол.
- Яда Шаагрэ, ты должна назвать свое имя и причину, по которой ты хочешь стать неполноправным монахом Ордена Оффициум Кустодес Септетрионес, - с нажимом сказал эльф. Его глаза пылали то ли от гнева, то ли от ритуального возбуждения. - А затем надеть Перчатку Боли и повторить за мной клятву.
Рядышком на коленях сидел Вольфганг, протягивая ту самую древнюю латную рукавицу, огромную для его зелененьких лапок.
- По правилам до клятвы еще можно отказаться... - прошептал гоблин, поглядывая на Перчатку Боли с заметной опаской и неприятием. Кажется, ему тоже приходилось ее надевать, и она оставила неизгладимый след в его памяти.
- Не все выдерживают Испытание, - кивнул Морб, не проявлявший и тени сочувствия. - Но у тебя лишь один путь, Яда Шаагрэ.

Там, за горами, за высокими снежными хребтами, изрезанными крутыми долинами, там, совсем недалеко, ежели ты птица, там была иная земля.
Спускаясь широкими терассами, чьи оголенные стены блистали белым мрамором в пурпурном закате, горы ниспадали до холмов, а холмы - до равнин. И вся эта земля была покрыта девственным лесом.
Зеленый, дремучий, густой, он пах цветущими березами. А там, где ловкими змейками спускались реки, сочным лиловым вереском пестрели заливные луга...
И не было там никого - ни людей, ни зеленокожих, ни гномов, и даже эльфы там не водились! Пустая, нетронутая разумными земля. В чащобах бродили поджарые олени, целыми стадами они спускались к рекам на водопой да луговую тувирку пожевать.
А птицы! Как же они там орали, бесстрашно и бессовестно. А медведи хапали мед у пчел. И никто все это зверье не трогал...
Но самое волшебное и сказочное открывалось дальше, еще дальше - там гигантскими каменными глыбами в небе висели острова. Немыслимых размеров, они... просто парили! И с их краев тонкими серебристыми ниточками вниз спускались сотни водопадов, тая на ходу и орошая луга мелким дождичком.
А солнце, спускаясь все ниже, вдруг подсвечивало их, порождая прелестную лучистую радугу и мириады мерцающих огоньков...
И на этих островах, перелетая с ветки на ветку, с острова на остров, жили белоснежные крылатые белки. И пышношубые бурые лисицы с крупными пушистыми ушами и такими же красивыми крыльями.
А на самом большом острове даже было озеро! Маленькое, конечно... Но озеро! И там водилась рыба, на которую эти летающие лисы охотились, зорким глазом выискивая пухлобокую форель под водной гладью.
И что эта форель делала в озере? А бес ее знает. Но была она на редкость вкусной - Ольфорк знал наверняка.
И почему Ольфорк? Почему он зовет Ольфорка?.. И кто он?..

Ольфрик аж дернулся и открыл глаза. Хватит спать. Голос-то орочий.
- Ольфорк, мать твою! - заорал зеленокожий где-то в лесу неподалеку.
Слышны даже были его шаги по трещащему хворосту. Крупный, грузный.
Уже наступило серое утро, а Пучик пропал вместе со своими пожитками. Вместо него приперся лоб - следопыт, наконец, разглядел его сквозь заросли можжевельника.
Четыре с небольшим альна высоты. Козьи изношенные шкуры, спертый у людей ржавый шлем, сильно погнутый, чтоб налез. И внушительный тесак в руке. Таким Ольфрика он за удар надвое разрубит... ну, может, если по хребту с шеи до копчика, то не за один, а за два.
Хотя если тесак не заточен, что часто бывает, то и вовсе не разрубит. А расквасит.
- Слыш, сукин сын! Я зна, чта ты тут! Ольфорк, сука!
Он топал мимо стоянки, даже не подозревая, что кто-то может прятаться в можжевеловых кустах. На его оголенном зеленом плече был набит кривой рисунок - череп с широкой челюстью, гора и что-то еще.
- У мня слово для тя, сука! Ольфорк!!! - снова проорал верзила.
Дозор, испугавшись, ударил копытом в землю и всхрапнул... но орк даже этого не расслышал за собственным топотом.

Тинтид издал два глухих удара, свидетельствуя о наступлении двести семьдесят седьмого тида этого дня.
Морб дышал медленно, ровно, сдержанно. Но при выдохе чувствовалась легкая дрожь, будто бы он все время пытался самого себя успокоить... или остановить.
Не торопясь, эльф практически бесшумно зашел Яде за спину. И продолжил дышать. По затылку пробежал озноб от ощущения, насколько тяжелый взгляд он вперил в нее...
- Что ж, - девушка аж вздрогнула, - ты отказываешься от Поединка Чести.
Снова молчание. Он нагнулся ближе к ней, а потом... потом он взял со стола ближайший пистоль.
- Я это ожидал. Трубадуры и буффоны с принципами малосочетаемы. Тогда как я с тобой поступлю, Яда Шаагрэ? Ведь ты угрожала расправой Младшему Сервитору, ты напала на Викариуса Первой Ступени, ты похитила его вещи и заставила Младшего Сервитора подчиниться твоим указаниям. Ты преступница, Яда Шаагрэ. И лишь одного из этих четырех пунктов достаточно, чтобы казнить тебя на месте.
Морб говорил с позиции силы - уверенно, твердо, с расстановкой. И вдруг он... он прикоснулся к ее правому рогу. Очень аккуратно, практически незаметно - наверное, пальцем. Но он гладил его!
В иной момент грийом убила б наглеца, но не сейчас: он стоял за спиной с заряженным пистолем. Ее ждала пуля при малейшем неудачном движении.
- Ты находишься в стенах Кастеллума. Я напомню - это Храм Орднунга. И это не зигерианская проходная "святыня", где топчется грязный сброд. Это Оплот Закона и Справедливости. Преступники здесь содержатся в кандалах третьего типа, в соответствующих темницах, они не разгуливают по округе в моих штанах, Яда Шаагрэ. И я не могу допустить тебя здесь. Ты понимаешь это? Твое свободное нахождение в стенах Кастеллума невозможно!
И снова это тяжелое дыхание за спиной. Он отпустил рог и... чуть слышно зашелестел рубахой. Двигался. Но ничего не происходило.
- Я могу тебя помиловать. И отпустить. Но зима убьет тебя. Я могу тебя заковать в кандалы и запереть в подвале. И зима убьет тебя. А потому, Яда Шаагрэ, у тебя нет выхода. Я предоставляю тебе единственный путь. Прости.
Кажется, она почувствовала на шее холодок, словно мановение ветра. А может, это в одном цоле от кожи на нее уставилось стальное дуло, которое в любой моме...
Выстрел.

- Лофатак! - мгновенно отреагировал Пучик, казалось бы, совершенно не подумав. Правда, гоблинский лофатак был совсем не гномьим лофатаком. Как и все гоблинское.
- От такие сделки мне по душе, братец! Знач, завтра как к Гавнецам подгонять бум, я тя в кустах сховаю, а сам пойду один и по-грю с парнями. Глядишь и девку приведу, хаха!
Присев на землю у костра, он откупорил бутыль, полностью развеяв Ольфриковы сомнения насчет ее содержимого - это оказалась на редкость вонючая сивуха, почти сырец, будто ее вообще на дегте варили. Иной люд с нее б скончался, но оркам все было нипочем. Они и камни, как орехи, с голоду жрать могут.
- О! А за хавчик пасиб! - улыбнулся до самых своих длинных ушей кобольд, и охотно накинулся на мясо с сухарями. - Вафе, ефль чефн, т-ньпраф!
Прочавкав, запив горлодеркой и громко сглотнув, Пучик повторил:
- Ты не прав, Ольфорк.
Он снова взял кусман мяса, жадно уцепился губищами за горло бутыли и сделал еще несколько глотков. Конечно, это все уже в его рот не влезло, а потому сивуха потекла струйкой по подбородку.
Ловко утерев ее голым тощим предплечьем, Пучик затем слизнул это все дело длинным языком, с которого выпал кусок мякиша на его брэ. Но недолго он там пробыл! Кобольд и его вернул на место, после чего зловонно рыгнул.
- Блафэнфтво! - с восторгом воскликнул он, выплюнув изо рта половину его содержимого и не заметив этого. - Но ты не прав, када гришь, чта жизь твоя небогата, коли осмь злотых за девку добушь. Этж дохера, братец. Да я два года на эть деньги прожву.
Жрать при этом он, конечно, не прекращал.
- От ты знашь, че я на ползлотого сделаю? Смари, тут целая схема. Я паеду в Ротбрг и там на улице с кожемяками сниму се угол. Прям на улице, не в доме. И буд загонять дамские перчаточки из нежной телячьей кожицы, ы. Гномей причем работы!
Он посгибал свои пальчики для ясности. Нос его, наполняясь кровью, как это бывает у выпивших зеленокожих, начал стремительно буреть.
- И за полтора серого пара, братец! Полтора серого, ты прикинь?! Они ж такие по осмь, а то и все ннаццать серых там. А у мня полтора - оп. И как мне эт удасца? О, эт целая схема, я те грю. Кароч, есь тут один швалевый, в Хюгеле, он годную одежку из козьей кожи шьет для людов. Но для дамских пальчиков козья толстовата, да? Их делают из... эээ... шевра. Эльфское словечко, да. Кароч, эт шкурка с самого животика козленка. Нежная-нежная, ммм! И тонехонькая, як бумажка. Но козленка на шкуру забить - дорого. И обработка-фотцеротка всякая, да, вот и выходят осьм серых. Но швалевый-то знашь, че удумал? Он...
Гоблин попытался вдруг сдержать смех. Удивительное дело, но только за время своего рассказа он успел выдуть полбутыли и сожрать все выданные ему сухари с мясом.
- Он... Кхм. Ща. Подожи, эт сложн сказать, - Пучик попытался продышаться, теперь вся его мордаха уже стала бурой от смеха и сивухи. - Он, кароч... фух! Козловые штуцеры! Ахаха! Свежует! Ты прикинь?! Ахахаха! Боги меня в жопу дерите! Штуцеры свежует! Ты прикинь?!
Он попытался запить смех горючкой, поперхнулся, закашлялся, согнулся весь, чуть ли не пронзая кожицу на спине позвонками.
- Но вся умора не в этм, - продолжил он, продышавшись и подняв палец. - Кароч. Кароч... Шванец-то, он ж сморщенный. И хер ты эт хер расхерачишь, да? Никто ж их и не пользует! Так эт дурень их эт... эт самое... козлу-то... штуцер... Кхххх... Стращает яро! А потом хоп топором по шее!
И Пучика порвало. Он упал на землю от смеха, схватившись за живот, будто его ножом пырнули. Какое-то время кобольд беззвучно трясся, неспособный глотнуть воздуха, но вскоре к нему вернулось самообладание.
- Ну и эт... кожица-т растянутая. И прям как эта... шевра эльфская, ага! Но кусочки малонькие, ток на перчаточки и хватит, да? От он и шьет их. Такие дела. А загонять некому - какая дура ваще козлиный цвайхандер на руки натянет?! Я б сам побрезгвал, бррр. Да и нет в Хюгеле людинок богатых. Эт ток в Ротбрге они шарятся - от я их там и буд загонять!
Пучик резко сел обратно, глотнул пойла, и сосредоточенно продолжил:
- А дальш как. Кто бут орочью одежу носить? Никто. Но у мня есть клеймо одного помершего гномьего мастера. Оно ващет для щитов - выжигать в уголке, но я-т буду им на перчаточках, ага. И грить, мол, из Акроплаца самого! Там, мол, гном этот разорился и распродал товар за бесценок. От я и продаю тут. Я еще знаю один секрет, как они клейма эти ставят, чтоб орки какие не подделали, ага. Так что даж сами брадачи не отличат! Хаха! И заживу, дайте мне ток лисьей удачи. Шапирон се куплю хороший, шерстяной какой, а то в этом шея мерзнет...
Гоблин аж поморощился и поежился. Почему при этом его голая спина не мерзла - одному Пертиссимусу известно.
- Хотя, канешн, твое дело покруч бут. У тя оно как-т... с душой чтоль. По лесам бродить, головы резать, ы. Сказка.
Покивав, понимающе, напрочь обуревший Пучик достал из своего шапирона кривенькую осиновую трубку, постучал ею по ладони, вытряхивая пыль всякую, продул, огляделся... и...
И нарвал с можжевелого куста иголок, да затолкал в трубку. Взял горящую веточку из костерка и закурил, запыхтел, закашлялся.
- Эх, блаженство! Кх-кх! Фикенова природа, дааа...
Лег, подложив ладошки под затылок, протянул лапы, закинув одну на другую, и уставился на воцарившийся в небе мрак беззвездной ночи.
- А ты, Ольфорк, ты че потом хошь делать? Или до конца жизни - головорезом?.. Не, я не осуждаю - дело эт такое... Ну... Все друг друга режут, че грить, - неожиданно грустно признался Пучик. - А ты хоть за грехи. Но потом-то че? Вы ж, люды это... стареете.

Глава Пятая

С неба падала звездная пыльца. Малюсенькими мокрыми точечками, мерцая в свете заходящей луны, она медленно оседала на лицо Шаагрэ.
Несмотря на то, что девушка уже знала дорогу и шла быстрее, несмотря на то, что она согрелась у гнома и попила горячего тию, злой холод все равно уже успел пробраться сквозь теплые шкуры и... снова начал терзать эльфийку.
Безмолвный, красивый, величавый мир снега, гор и смерти. Если грийом не дойдет до замка к утру, то ослепнет на ярком солнце, околеет и умрет...

К счастью, она успевала: Кальтхохпасский Кастеллум стоял вдалеке посреди белого перевала огромным черным кубом. Древняя, всеми забытая, но мощная твердыня - гномьи крепости впечатляли своими приземистыми, массивными пропорциями. Будто они должны были сдерживать гнев самих Богов, а не армии обычных орков.
Но сейчас в отсутствие врага ворота не были заперты. И девушка вошла внутрь, при этом каким-то своим неестественным чутьем предсказывая беду. Правда, так получалось, что беда ее ждала повсюду...
Деваться было некуда.
Осторожными, беззвучными шагами Яда поднялась на второй ярус, от которого веяло благословенным теплом. Открыла дверь в главную залу и встретилась взглядом с... Морбом.
Он ждал ее. Эльф сидел в центре зала и смотрел на грийом, не мигая.
Белки его глаз были пропитаны кровью и нескрываемой злобой. Лицо - бледное, как у трупа, с жилками синих вен. Но Морб был жив, еще как жив. Под светлой помятой рубахой часто вздымалась грудь. На плече засохло темное бурое пятно. На лбу осталась повязка, наложенная Ядой... тоже наполовину пропитанная кровью.
Кровь стекала по уху тонкой струкой, спускалась ниже по шее, впитываясь одеждой. Но Морба все эти мелочи явно не волновали. Он скрипел зубами от еле сдерживаемой ярости.
Без слов было понятно, что сделай грийом один неосторожный шаг вперед или назад, и эльф метнется за ней с саблей, да зарубит к демонам собачьим. А сабля, кстати, лежала рядом на длинном столе, зачем-то отодвинутом к дальней стене.
Помимо куэссэ там было приготовлено и другое оружие - Ядин топор, какой-то старый короткий увесистый меч и, неожиданно, два изящных эльфийских пистоля.
Пистоли? В такой-то глуши! Шаагрэ видела их лишь пару раз в южных странах на поясах у богачей. Очень дорогое оружие... откуда оно у Морба?
А еще там лежали те самые ржавые кандалы и длинный кнут. Кнут был испачкан в крови.
- Гоблин, - жутко прохрипел Морб, проследив за взглядом Яды. - Думал, что разбудив меня и встав на мою сторону... - натужный вдох, - избежит наказания.
Эльф сверкнул жестокими глазами. О да, грийом тоже не избежать наказания.
Однако ордманн продолжал, слегка наклонившись, просто сидеть и тяжело дышать - значит, им предстоял разговор перед неминуемой страшной расправой.
- Яда Шаагрэ... ты подло... напала на меня... в собственном доме... попрала... мою честь... - казалось, эльф задыхался от ненависти, исказившей его и без того жуткое лицо. - На моей родине... в Форе-де-Фруа... подобные коллизии... разрешаются лишь... лишь одним способом...
Опершись сильной рукой о стол, Морбрет де Морбрет уверенно поднялся и выпрямил грудь, издав злобный хрип.
- Яда Шаагрэ... как достойный шевалье... я вызываю тебя на Аффэр д'Оннур...
"Дело Чести". То есть дуэль. Чертовы светлые эльфы с их равенством полов имели право вызывать даже женщин на поединки! Причем если меруад, известные своим миролюбием, предпочитали сражаться до первой крови, то буа - напротив, обычно бились насмерть.
А в Форе-де-Фруа жили буа, лесные эльфы.
И Морбрет был не просто оскорблен... Он, кажется, чудом останавливал себя, чтобы не зарубить девушку без лишних формальностей.
- Если ты... Яда Шаагрэ... принимаешь вызов... ты вправе выбрать оружие...
Дуэлянт окинул взглядом стол. Выбор был невелик - либо мечи, либо пистоли.

Сплюнув, мол, что ведьмы, что срань зеленая - один бес хорошего от них не жди, из города гнать надо, стражник оставил Ольфрика наедине с Пучиком. К счастью, гоблин скоро трусить перестал, задышал часто, не открывая глаз, да пробормотал:
- Выгодное дельце! Золото не пахнет, братец...
Перевернулся на другой бок, да прям там на полу и захрапел мирным сном. Храп у него, правда, был противный, надсадно-пронзительный какой-то, но зато кобольд не мешал следопыту проверить всю хату.
К слову, хворый был неправ - золото пахло. Словно ржавчина железная, но со сладковато-приторным оттенком. Больше всего его аромат напоминал тот, что можно было учуять, если вскрыть свежую тушку крысы. Одновременно притягательный и неприятный...
Однако вряд ли кто, кроме йорднуров, его слышал. Может, еще те эльфы, что духи готовили, но Ольфрик о них мало чего знал.

Ива была неряхой. И хотя старалась она уют навести, да дом в чистоте содержать, много где она про это забывала. В самых темных углах и вовсе паутина висела.
Вальдегар наводил порядок по-своему: что-то где-то он чинил, по-простому и грубовато, но добротно. А на что-то плевал и оставлял, как есть.
Вещей осталось много. Видно было, что хозяйка собиралась в спешке, взяв все самое ценное и даже некоторые свои вещи. Но большая часть тряпок осталась. И многие перья свои она не забрала, несколько из них разлетелись по полу комнаты на втором этаже.
У нее была коллекция разных трав, полезных и бесполезных. И сколько Ольфрик ни пытался понять, для чего именно она их собирала, никоий смысл так и не нашелся. Что-то она забрала, а что-то - бросила.
Затем, судя по всему, в хате еще побывали воры, дополнительно все переворошив. А может, это стражники все обыскали. Хотя в чем здесь разница?..
Служка, как выяснилось, жил на чердаке, куда вела узенькая неудобная лесенка. Да и чердак представлял из себя невысокую кладь под самой крышей, где следопыт только ползать мог. Даже для кобольда местечко было некомфортное. Зимой, должно быть, тут мороз держался, да и окошка никакого не было, чтоб летом жару развеять.
Однако лежак у кобольда был мягким, с теплым одеялом, и не вонял. Значит, хозяева мыться часто заставляли, да заботились немного. Одежда всякая осталась - простая, залатанная по-гоблински неаккуратно, но чистая.
На полу валялись хлебные крошки. Видать, жратву воровал и наверху ховался.

Из вещей Вальдегаровых примечательны были только пыточные инструменты. У него все было своим - плети, кнуты, клещи, кандалы, пальцедавилки, череподавилки, топор с прямым лезвием, веревки хорошие. Кнут был несильно испачкан кровью, что уже давно запеклась.
Странно, все это не разворовали - палаческий инвентарь был дорог нынче. Может, из уважения к покойному?
В небольшом погребе нашлись заготовки на зиму - соленья, да маринады в бочках. Несколько мешков картошки. Все, что было проще унести, конечно, уже унесли.
В общем, если не считать множества мелочей, не сказавших Ольфрику ничего толкового, то на этом было все. Разбудив гоблина, следопыт выдал ему указания, да выяснил, где находится трактир.

Харчевни в Хюгельмёзе было две - орочья и людская. Йорднур, конечно же, на ночлег решил остановиться во второй. В первой бы пришлось ради этого устроить драку.
С мужиками пообщаться удалось. Полезного они говорили мало - все больше свои догадки, да злобу на орков высказывали. Дескать из-за них тут все проблемы: и денег гномы из Ротберга не дают, и по улицам ночью ходить опасно, и девки гарные бесследно исчезают, и неурожай случился, да пес недавно сдох. Излаялся на кобольдов уродских, старый.
И в смерти Вальдегара орки тоже были виноваты. Сомнений в этом быть не могло: он их люто бил, по справедливости всегда, а они на него злобу затаили.
Топором по затылку - так только зельнь поганая и может. У люда все-таки совесть, да честь была. А у орков подобного не водится: посреди белого дня в хату пробрались, хозяина убили, да ложки серебряные все сперли!
А Иву запугали, видать.
Но она сама виновата - якшалась с нелюдью часто. Песенки гоблинам свои пела. А те ее по ночам в Эрдберен водили, к орочьим лбам, которые девку-то трахали. По что ей шнидельвутц зеленый понадобился, только самой ведьме известно. Но потом признаться, известное дело, она боялась, что орчеложица, вот они и грозились мужу правду рассказать.
Да зря страшилась - Вальдегар бы ее, конечно, выпорол, но потом мужиков бы собрал, да в лес за орками этими сходил. Но что вышло, то вышло. И поделом ей, если фотцу изорвут. Сама с зельнью связалась, глупая... Из-за нее муж, поди, зазря погиб.
Наслушавшись всех этих речей, да поев печеной оленины с пшеничной кашей, Ольфрик пошел спать, ибо на утро предстояло ему в лес орочий идти. А там уж вряд ли удастся отдохнуть в таком уюте...


Глава Вторая

Следующий день был одним из тех, когда не удается понять, поднялось ли уже Хютерово Светило или до сих пор длилась предрассветная пора. А если солнце и встало, то где оно там за этим несконачаемым пологом дымных туч?
Время будто застревало в такие дни. Тело не чувствовало дневной бодрости, а продолжало существовать в некой посленочной дреме. Да и разум вел себя похоже - мысли текли медленным, ленивым мороком, душа не пробуждалась и оставалась бесстрастна ко всему происходящему.
День ненаступившего утра. Если тучи никуда не уйдут, то так он и закончится бестолково: просто неживой серый свет потускнеет, да затем вдруг наступит ночь. Будто и не было ничего.

Ольфрик ждал на каменном мосту через скромную речку, что протекала меж городом и Эрдбереном. Сам лес покачивался впереди худыми высокими елями, почти черными этим утром. А за ними - высился вдалеке белыми шапками Закатный Кряж, утыкаясь в стальную крышку скучного неба.
Было ой как зябко, ночной мороз пока не уходил, а слабый, равномерный ветер лишь надувал холоду.
Копфгельдъегерь ждал Пучика, который, кажется, опаздывал. Если довериться своему чутью, то рассвет уже давно наступил... а кобольд, наверное, даже с постели не встал. Или где он там спал этой ночью.
- Ну и дубарь! - воскликнул мелкий, выходя из ворот.
Еще бы дубарь - одет он был в один шапирон, пускай и шерстяной. Тощенькие ручки держали мелкий сверток с, наверное, едой. Быстрыми, продроглыми шажочками, гоблин подскочил к Ольфрику:
- А я вчера провернул выгодное дельце, головорез! Ох какое выгодное!
Лукавый хитрый взгляд и самодовольная улыбка.
- Всево серый, а какую инфорнацью вызнал! И не натупил, не стал тя туда вести, шоб ты серый отдал, а сам сраз-заплатил, хэй! Своим серым. Такшта с тя серый, с меня - инфорнацья.
Гоблин аж выпрямился от гордости, сложив руки на груди, что для его горбатой фигуры было весьма необычно.
- Головорез, мне шепнули. Мне шепнули, где твою шельму видели после... этого-того. Ага? Она прям щас там может сидеть и тя ждать. И я знаю, где. Но серый-таки эт, возмести, братец, я в твое дело вложился, ващет.

Я выгрузила программу стыковки из своей Внешней Памяти. Дальше Еви должна была справиться сама. Затем сделала запрос в ее архив на досье лейтенанта Уотер - конкретно о причинах установки кранио-фациального импланта.
Установила зрительный контакт со старшим лейтенантом Кинстом для подтверждения осознания его запроса (это помогало войти в систему "да-да", свойственную человеческой психике).
- Провести полную проверку всей экипировки. Одновременно с этим слушать меня.
Интонация моей речи в значительной степени была аналогична голосу Еми - спокойная, нейтральная, сдержанная, доброжелательная, но чуть более жесткая. Меняла я ее редко, поскольку не видела в этом необходимости.
Направив взгляд в относительный центр помещения, я увеличила угол зрения до максимума, чтобы экзаменировать деятельность всего отряда. Запустила стандартный алгоритм проверки всех систем.
Предыдущий аналогичный процесс был проведен всего 136 минут назад и появление неполадок за этот период являлось маловероятным событием, но любая проверка перед началом миссии - рациональна.
- Командованием перед нами поставлены следующие задачи. Первая - тщательное обследование всей станции "Вавилон-03", выяснение причин инцидента. Вторая - эвакуация Грегори Боула (Личность 1), Мериды Майерс (Личность 2) и Кевина Хирроу (Личность 3) на борт крейсера. Их биометрические данные загружены во внешнюю память ваших экзо-скелетов. Сохранность этих индивидуумов приоритетнее сохранности разведывательного отряда.
Я прервалась - Социальный Юнит (часть моей когнитивной нейронной сети, ответственная за взаимодействие с индивидуумами) нотифицировал меня о том, что последний пункт являлся предположительно сложным для осознания людской психикой.
Сочла нотификацию разумной и решила уточнить:
- Последнее означает, что при необходимости нам следует пожертвовать своими оболочками ради этих членов персонала станции. Их значимость командованием не объяснена. Третья - прочий персонал следует по возможности изолировать в карантийной зоне. Следовательно, необходимо установить функциональность карантийных отсеков станции. Причина изоляции не объяснена. Четвертая - ликвидация любой угрозы, по необходимости.
Моя мимика, так же как и интонация голоса, не изменялась со временем - спокойное, нейтральное, сдержанное выражение лица. Мимические кибермышцы находились в постоянном очень малом тонусе, необходимом для этого выражения. Я бы отключила тонус вовсе, чтобы не тратить энергию, но такая "гримаса" воспринималась бы людьми как враждебно-негативная.
Что не соответствовало действительности.
- Код операции: оранжевый. Это означает, что нас ждет какая-то неизвестная "херня", выражаясь вашими терминами. Мне было отказано в предоставлении данных о деятельности станции. И я согласна с тем, что в текущей ситуации сохранение секретности является нерациональным решением. Соответствующий рапорт командованию мною уже отправлен. Однако наша цель: выполнить четыре задачи, преодолев любые возникающие трудности. Недостаточное информирование является тривиальной трудностью, к которой мы должны быть готовы.
Это пояснение я посчитала достаточным.
Социо-Юнит рекомендовал продолжить монолог, развернув логическую цепочку и продемонстрировав лейтенанту Уотер потенциальный вред ее поведения психическому состоянию отряда, но от этого действия меня удержали две причины.
Первая - время.
Вторая - моя Система Умозаключений содержала позицию, утверждавшую (на основании собственных наблюдений и аналитических исследований психологов подразделения Harmony), что мои навыки в работе с эмоциогенеративными проявлениями человеческой психики оцениваются как чрезвычайно низкие (-22,8 баллов). Следовательно разумнее было перекладывать задачи подобного рода на более компетентных подчиненных.
Ввиду вышеперечисленного я решила предоставить возможность старшему лейтенанту Кинсту самостоятельно разбираться с эмоциогенеративными проявлениями лейтенанта Уотер, ограничившись логическим пояснением.
К этому моменту стандартная проверка всех систем была завершена (неполадки не найдены). Я переключила Локомоционную Систему из Расслабленного Режима в Активный 1 и резко встала.
Вернув глазные камеры к нормали, запустила алгоритм стандартной проверки экипировки.
- В течение операции рекомендуется не использовать уставные обращения к членам отряда. Рекомендуемые обращения: Дельта, Кинст, Самир, Рэй.
В 2665-ом году, когда я впервые вступила в должность командира отряда, данная рекомендация представляла из себя прямой приказ, но мои наблюдения показали, что лишь 42% людей оказались способны на быструю перестройку системы общения. И только 18% не совершали ошибок в обращении в течение всего эксперимента.
Я предположила, что около 18% испытуемых являлись маскированными киборгами.
- Операция будет проведена в два этапа. Первый - разведка уровней, поиск индивидуумов, поверхностное исследование, определение и ликвидация угрозы для отряда и персонала станции, эвакуация Личностей 1-2-3. Второй - по возможности детальное исследование станции, обеспечение вторичной медицинской помощи, окончание операции.
Тем временем мои кибернетические руки, лишенные мягких тканей и, следовательно, приводимые в движение исключительно сервоприводами, с высокой скоростью и максимальной точностью исследовали всю мою экипировку. Наподобие роботизированным аппаратам, сваривавшим изделия на фабриках.
Пистолет на бедре, наспинный модуль с ракетами и гранатами, силовой кинжал, мини-камеры, инженерный модуль - данную конфигурацию я использовала уже в 16-ти операциях, где она показала наивысшую эффективность.
Тяжелое вооружение (например, штурмовая винтовка) заметно снижало мобильность, которую я считала приоритетной в стремлении использовать мою оболочку наиболее оптимальным образом.
- При разведке разделение на две группы: я плюс Самир - впереди, Кинст плюс Рэй - позади. Первым на исследование будет послан дроид Z11. Не рекомендуется входить в помещения, не прошедшие первичное сканирование дроидом. Первая тактическая цель - помещение 3. Необходимо закрепиться и проверить функционал единственного на станции лифта. Вторая - помещения 4-5. Я проведу взлом Центрального Хоста для получения всей возможной информации. Следующие цели будут установлены по ситуации.
Проверка экипировки и мной, и другими членами отряда уже давно была окончена, но я не торопилась с фактическим началом операции. Многочисленные социологические исследования показали, что подробные разъяснения деталей плана перед проведением операции повышали эффективность работы солдат в среднем на 5.1-8.8%.
Подозвав дроида Z11, что с негромким гудением левитировал на анти-гравитационном двигателе, я начала мануальную проверку его корпуса. Проверку своих систем он уже окончил (неполадки не найдены).
- Индивидуальные задачи. Дельта: управление отрядом, разведка помещений, исследование технических систем станции, анализ ситуации. Самир: разведка помещений, поиск индивидуумов, идентификация угрозы. При боевом контакте - отступить под прикрытие Кинста, затем ликвидировать угрозу. При небоевом контакте - задержать индивидуума, затем следить за обстановкой. Кинст: заместитель командира отряда, контроль дисциплины отряда, тактическое зонирование, слежение за боевой ситуацией. При боевом контакте - ликвидация угрозы. При небоевом контакте - следить за периметром. Заменить одну гранату на взрывную.
Свои приказы я дублировала в текстовом формате в общую сеть. Они записывалась в специальный файл и дополнительно выносились в правый нижний угол визоров.
Социологические исследования показали, что устное произнесение команд повышает комплаэнтность людей в среднем на 0.9-4.7%. И хотя речевое воспроизведение информации любой AI рассматривал как архаичный, катастрофически нерациональный способ ее передачи, я считала необходимым использовать любую возможность повысить эффективность отряда.
Прошение о создании отряда, полностью состоящего из киборгов, мною было уже подано. Но тем не менее, сейчас моя цель: выполнить четыре задачи, преодолев любые возникающие трудности. Работа с людьми - тривиальная трудность, и я к ней была готова.
- Рэй: регулярное псионическое сканирование пространства, оценка псионической опасности, контроль за психическим состоянием отряда и персонала станции, поддержание позитивного настроя отряда. При боевом контакте: ликвидировать угрозу, применять псионическую атаку с осторожностью. При небоевом контакте: общение с индивидуумом, чтение мыслей, идентификация личности, контроль за психическим и соматическим состоянием. Заменить газовые гранаты на взрывные и дымовые. Зажигательный боеприпас заменить на самонаводящийся.
Я небыстрым шагом направилась к шлюзу и встала у двери. Закрыла веки и командой своему экзо-скелету Инвестигатор-1 опустила забрало. Герметизация. Многофункциональные камеры, имитировавшие человеческие глаза, теперь были не нужны: лицо полностью закрыл Сенсорный Блок, состоявший из сканеров, датчиков и анализаторов почти всех возможных типов. Их защищал толстый слой выпуклого бронестекла.
Общий исследовательский потенциал моего забрала был сопоставим с арсеналом научного ботискафа класса Гидра, и отличие состояло лишь в том, что на Гидре получаемые данные анализировались тремя Когнитивными Модулями моей мощности. Я же была одна.
- Отряд, подготовиться к переходу, загерметизироваться. Произвольная разгерметизация не разрешена.
Я уже не использовала искусственную гортань и ротовую полость для звукоизвлечения. Теперь мой голос синтезировался в цифровом формате и транслировался по каналу отряда. Звучал он чуть менее похоже на человеческий, но это не имело никакого значения.
- Начало операции. Выдвигаемся.
Я перешла в Активный Режим 2 и дала команду Еми на открытие шлюза.

Как выяснилось после продолжительного рассказа, почти ничерта этот гоблин не знал про Штайнмаров. Хорошо хоть на условие Ольфрика согласился... но не просто так - пришлось дать ему серебряный рихт "прям ща". Дескать кушать ему не на что, да спать негде.
Причем хотел он вообще сначала пять зильбернов (а на них гоблин жрал бы с месяц в местной харчевне, да биром запивал), но все же удалось сторговаться только на одном.
Про самого убитого Вальдегара известно ему было лишь то, что вся хюгельмёзейская зельнь его не любила. Чувства эти были взаимны: палач орков никогда не жалел. Десять ударов плетью для двух осужденных только на бумаге были одним и тем же, а вот на шкуре они случались совсем различными.
Под рукой Вальдегара людская спина лишь красными полосами покрывалась, будто он ребенка какого ремнем по заду порол. А если же там оказывался гоблин, то рвал палач шкуру в клочья.
Объснял он это всегда тем, что зелнь - народ иной. У них все заживет через день, да и боль гораздо слабее. А орут и плачут они от нрава слабого, да насквозь поганого... Посему Пучик, как и все местные кобольды, дом Штайнмаров обходил стороной, в чем был весьма разумен.
К слову, реттовых гоблинов здесь было многовато для ротбергских земель - Ольфрик насчитал с дюжину их, пока шли к лекарскому дому. Что было странно, это ж не Гнилой Берег какой-нибудь, а Людской Угол: тут к оркам относились прескверно. Но, видать, так сказывалась близость Эрдберенского леса. Наверное, жизнь там для орочьей мелочи была еще хуже, чем под людским гнетом здесь.

Однако что оказалось наиболее удивительным, так это наличие у Штайнмаров гоблина-служки. Пучик про него ничего не знал, с зелеными он не водился, а все время сидел в хозяйской хате.
И многие поговаривали, что гоблина этого Вальдегар насильно держал, чтобы утолять свои изуверские желания. Ибо кто видел их служку, тот сказывал, что был тот страшен на вид. Даже для "мелюзги", то бишь совсем мелкого и уродливого орчонка.
Когда же Ольфрик захотел узнать, где бы этого кобольда найти, выяснилось, что он тоже пропал.
На этом полезное в некоротком пучиковском рассказе заканчивалось. К счастью, они достаточно быстро добрались до хаты Тиркч-Линни-как-там-его, а иначе Ольфрик слушал бы о злобности людов к оркам до самого заката...

Лекарем была, конечно же, белка. Нет, безусловно, случались в Винкеле и врачи-ретты, но уж точно не с таким именем. Жила эта молодая барышня в доме портного по имени Хельм, зажиточного (а как иначе) гнома, приехавшего сюда в Ротберг поднимать портняжное дело в глуши.
Как и любой лурик, Хельм принял гостей радушно, предложил отведать недурственных лепешек, потом пожаловался, что у него совсем нет времени, надо работать еще всю ночь, и оставил их со знахаркой.
Тиркч оказалась яффаркой, очень болтливой яффаркой, которую Ольфрик только благодаря каменному терпению смог все время удерживать в нужной теме. Пучика, к слову, она с негодованием выгнала из-за грязных ног. Охотнику же пришлось снять сапоги в ее маленькой чистенькой комнатке, и хотя аромат от ног пошел добротный, но хозяйка согласилась его терпеть, лишь бы только циновочку ее...
Ну да к делу!
Белка тоже немного полезного о трупе поведала. Только то, что раны были жуткие - глубокие и широкие. Кости с мозгами наружу, все в крови и запах тошнотный стоял: мертвецом воняло вперемешку с какими-то благовониями, отчего лекарю там стало дурно, и она поспешила удалиться.
Ударов нанесено было пять. Или шесть. А может быть и семь, ежели точно попадали. Все сзади, причем сверху - кто-то дюже высокий Вальдегара убил. Посему Линни (как она просила себя называть) долго жаловалась Шутцманну, мол, не Ива это была, она роста небольшого, но проклятый упрямец ее и слушать не желал.
Да и характером Ива была мягким и добрым. Веселая, ласковая, славная - такая и зельнь обидеть не могла. Убить любимого мужа! Этого Линни даже в самых кошмарных мыслях не придумала б! А старина Гус ее недолюбливал , поскольку та по ночам часто в лес ходила, что для людской девушки "неправильно".
Только чего в этом "неправильного" белка не понимала - сама с ней иногда хаживала, они травки разные собирали, которые лучше под звездами рвать. Видать, завидно было Шутцманну, что она Вальдегара ему предпочла, вот и наговаривал на нее всегда. А теперь от потери совсем обезумел и невинную хочет повесить!
И жаль белке было Иву, ой как жаль! И самого Валю тоже - хороший он был, хоть и на словах порою очень груб. Но то было понятно почему: бывалый солдат, командир и палач. Когда ж ему ласковым речам учиться? Да только с женой ему повезло, она его гнев своим нежным пением усмиряла, всегда ему была верна и все обиды мигом забывала.
А он для нее ничего не жалел - тряпки всякие покупал, в Ротберг на ярмарку возил и любил, как мало кто среди людей любит! Белке даже было завидно таким чувствам, хоть, конечно, то была хорошая зависть. Ибо она с людом - это в Хюгельмёзе не поймут. Да и не чаяла она большого интереса к крупным мужчинам. Вот такого же пушистого найти было б здорово.
Но Ольфрик, к сожалению, с хвостатыми юношами не был знаком, а потому помочь Линни не смог, да и на лепешки времени не оставалось: уже смеркалось на улице, а он еще в хате Штайнмаров не побывал.
Только на яблоко согласился. Ну, может быть, на два - иначе б белка точно не отстала.

К счастью, Штайнмары жили недалеко, в небольшой двухэтажной хате, втиснувшейся меж соседних домов. Пучик рассказал, как это у них делается: вроде тут одна улица в другую входит, перекресток, строить вовсе негде. Но если нужному приказному заплатить (а именно - Гансу Хегелькомпфу), то неожиданно мостовая продавалась.
И получался вместо перекрестка сплошной ряд домов на одной улице, и бесполезный тупик - на другой. Люди жалуются и ругаются, но что бюргермейстерам до их претензий? Никто ж не станет им платить, чтобы снова проезд тут был.
Только в последние годы в Ротберге на этот счет начали дела меняться. Его купили гномы, они стали наводить какие-то порядки, но до Хюгельмёзе внимание строительной гильдии еще нескоро доберется...
Хата была новая, лет десять здесь стоит. Значит, сам Вальдегар это все и проделал. Или тот, у кого он дом купил.

У входа стоял алебардист из городской стражи в округлом гномьем шлеме. Его толком уговаривать не пришлось - он тут же впустил. Только на Пучика недобро покосился.
Внутри действительно стоял странный запах. Здесь в свое время разлагался труп, было пролито много крови, а еще жгли травы.
Все произошло на первом же этаже, в единственной комнате. Вот огромное пятно запекшейся крови. Очень много, Вальдегар был крупным мужиком. Вот выставленные по кругу простенькие глиняные кадильницы, семь штук. В каждой была своя травка, истлевшая до пепла. Аромат уже начинал выветриваться, но Ольфрик все еще мог его услышать...
Вереск, розмарин, тимьян, береза, тувирка, лаванда и эдельвейс.
Это сочетание следопыту ровным счетом ничего ничего не говорило.
Также на полу аккуратно были разложены перья - меж курильницами, образуя слегка кривоватый круг. Ворон, сорока, голубь и грач. Всё черные перья, даже голубиные выбирались наиболее темные... И... И Ольфрик себя поймал на мысли, что весь этот ритуал мог бы ему показаться... красивым. Или хотя бы интересным: необычный рисунок перьев, отливавших синим и зеленоватым в свете зажженной свечки, странный набор трав, росших в совершенно разных местах - от низинных лугов до высокогорных круч. И аромат этот был... приятен.
Если, конечно, отделить его от вони разложения и железного привкуса крови, да и вообще забыть, что здесь произошло.

Справа находился очаг и была расположена кухня, несколько грязноватая. Медные и деревянные приборы с тарелками кто-то беспорядочно разбросал. У дальней стены стоял небольшой стол в двумя скамьями. На столе обнаружился незаконченный ужин на одну персону - деревянная тарелка с овощным рагу, раскиданным по столешнице.
Все в крови.
Она стекала вниз, на пол. Черные пятна от брызг виднелись повсюду, на стенах, на пыльных стеклах небольших окон, на периллах лестницы, что вела на второй этаж. Значит, здесь и были нанесены удары. И Вальдегар упал головой на стол - кровь долгое время хлестала из ран на пищу.
И только потом, обождав, убийца перетащил его ближе к входной двери, чтобы оставить на полу и разложить ритуал... А вот и запачканный топор на полу валяется. Не боевой, для рубки дров - такой у любого очага можно было найти.
- Ох, лисье злато, - пробормотал вдруг Пучик.
Голос у него был слабый и напуганный. Взгляд гоблина помутнел, он громко сглотнул, отступил на пару шагов, пошатываясь, оглядел пол.
- Не ссы, головорез, - сказал кобольд, взял шапирон за длинный кончик и зажал его в зубах.
А затем тело гоблина свело мощной резкой судорогой. Зеленый, жутко изогнувшись, рухнул на пол, прямо в пятно крови и принялся ошалело трястись, стуча по дощатому полу лицом, будто дятел. На поднявшийся шум в хату влетел стражник, втискивая алебарду и разевая от увиденного рот.
- Хютер меня огороди! - хлопнул он себя по шлему. - Злые чары-то остались!

Воцарилась тишина. Гном смотрел на Яду, не шевелясь и не меняясь в лице. И в какой-то момент девушке даже показалось, что она... больше не живет, что время уже не длится для нее, а застыло навсегда.
Но к счастью, бородатый незнакомец все-таки изрек:
- Ясно.
И сказал он это так бесстрастно, словно ему было глубоко наплевать, что там с Морбом, с Вольфгангом, с самой Ядой, да и вообще со всем Этим Миром. У него тут и своих забот полно!
А потом гном сказал:
- Доброе утро.
И умолк, продолжая ее сверлить взглядом. Нет, не сверлить! Сверлить - это когда что-то надо, а этим пустым темным глазницам не надо было ничего. Он больше напоминал каменную статую, а не живое существо...
- Ты замерзла.
А затем сразу, прямо без паузы, следующая фраза:
- Пойдем внутрь.
И он медленно открыл вторую дверь, если считать с левого края. А там - такой же черный провал. Но у Шаагрэ уже проснулось некое шестое чувство, она ощущала, что там внутри таится сокровенное тепло.
Гном же встал у прохода, не спуская с нее глаз и ожидая, когда ж холод загонит ее в ловушку. Впотьмах Яда, наконец, разглядела топор, висящий у него на поясе.
Но делать было нечего - снаружи она околеет насмерть, а здесь хоть сгинет в тепле. И девушка, трясясь то ли от холода, то ли от страха, шагнула внутрь. И угольно-черная бездна поглотила ее, когда гном запер за ней дверь.
Щелкнул засов.
Судя по отзвуку она была в небольшой комнатке или коридоре. Яда проделала еще пару шагов, а затем остановилась, не понимая, куда идти.
Внезапно впереди раздался лишенный энтузиазма голос:
- Ну рассказывай.
Не понятно, как гном оказался уже где-то там, но это снова был он. Если только речь не шла о гномах с одинаковыми голосами...

Глава Первая

Хюгельмёзе.
История эта началась в Хюгельмёзе - небольшом городке в Людском Углу, который и не на каждой карте встретишь. Да и ежели он там будет, то лишь неаккуратной точкой отмеченным у самого края Эрдберенского Леса.
Правда, и сам лес, хоть он и был немалым, тоже редко кто рисовал на картах, ибо места эти были глухими и никому не нужными. Не эльфийский то был лес, полный жиробоких оленей и грациозных яблонь, о нет. Эрдберен представлял из себя высокие еловые чащобы, постепенно взбиравшиеся по склонам Закатного Кряжа, заполнявшие его мрачные узкие долины и таившие в себе угрозы, которые издавна не давали покоя людскому роду.
В первую очередь здесь жили дикие орки, беззастенчиво спускавшиеся с крутых склонов к подножьям гор, чтобы в жаркий Хас напасть на какую-нибудь Виссендом забытую людскую деревушку. Во вторую - всякая лесная погань, кою боялись и сами орки, не говоря уж о реттах. В третью же очередь в Эрдберенский Лес со всего южного Винкеля сбегались лиходеи разного рода, от разбойников до каких-нибудь полоумных колдунов, потому что искать их в этих ельниках себе дороже.
А посему слыли окрестные земли дурными.
Однако Ольфрику, сыну Ульфрика было не привыкать - родной Дихтенвальд, в котором он вырос и который располагался немного севернее, мало чем был лучше. Все одно: глушь, дикие орки, ночное отродье, да лихой народ.
И если простой люд это отпугивало, то такого, как герой нашей истории, только привлекало.


Итак, в третьей четверти дня прибыл он в Хюгельмёзе по дороге из Ротберга, в котором как раз и прознал, что местные законники ищут мужика его толка. Городок по виду оказался большим селом на невысоком холме, окруженным высоким частоколом, что почернел от старости.
А без стен здесь никуда - ведь прямо за Хюгельмёзе, буквально через речушку перейди, начинался мглистый Эрдберен. Как и полагалось в Людском Углу, средь прочих соломенных крыш издалека виднелась древняя каменная кирхе. Еще несколько богатых двухэтажных домов, крытых бурой черепицей, да десятка три простых крестьянских хат.
Обычная людская деревня, замученная орочьими набегами, коих в Винкеле было не сосчитать.
Полнеба заволокло густыми серыми тучами, обещавшими прохладную весеннюю грозу. Сквозь них пробивалось уже безвредное вечернее Хютерово Светило, блекло-желтым глазом насаживаясь на пики Закатного Кряжа...
И чувствовалось Ольфрику, что ждет его история печальная, как само это место.

Первым делом он поехал на центральную площадь, чтобы найти шутцманна, главного законника города, и договориться о заказе. Порасспрашивав народ, что как обычно с подозрением косился на его двуручный топор, Ольфрик быстро отыскал нужный дом, стоявший ровно напротив кирхе.
Все правильно, по обычаям: город держался на хютеранском и ордманнских культах. В кирхе славили Хютера и молились заурожай, а напротив стоял местный Кастеллум, где разбирались со всеми, кто захочет пойти лихой дорогой. Таков был устой. Так оно держалось многие века, если не тысячелетия.
Однако главное, что все-таки держалось.
И дом шутцманна всем своим видом демонстрировал, что простоит здесь еще до скончанья времен: фундамент и первый этаж из добротной каменной кладки. Фахверковый второй этаж из толстых дубовых балок. Настоящий Кастеллум - такому и огрин нипочем. Оплот Закона.
Только крыльцо вышло неудачное: нижние деревянные ступени не были прикрыты от дождя, а посему с годами прогнили до черноты. Того и гляди, что провалятся.

Ольфрик глухо постучал по толстой двери. Изнутри раздалось писклявое "Войдите!" и следопыт вошел, оказавшись в небольшой гостевой комнатке.
Справа уходила лестница наверх, слева - дверь, а по центру у стены стояла длинная скамья, на которой одиноко сидел мелкий зеленый гоблин в шерстяном шапироне и одних серых брэ.
- Тут очередь, - важно заявил он, скрестив лапки на груди.
И затем кивнул на место рядом с собой, мол, садись.
Однако не успел следопыт что-то сделать, как дверь раскрылась, явив ему самого шутцманна - рослого крепкого мужика лет сорока. Был он, как и полагается ордманну, в старой, но хорошей кирасе и с моргенштерном на боку. Законники всегда такими пользовались: ежели по черепу не бить, то руки-ноги переломает и в живых оставит.
Хотя коли надо - можно и по черепу.
Носил ордманн пышные угольно-черные усы, но был коротко стрижен головой, а еще явно норовист, судя по тому, как вспучились его глаза при виде гоблина.
- Ты какого хера тут уселся?! - рявкнул он на зеленокожего.
- Я в очереди! - огрызнулся гоблин.
На что шутцманн ответил молчаливым действием: отшагнул в комнату, взял оттуда длинную ореховую трость, да со всей дури хлестанул по кобольду. Тот взвизгнул, слетая со скамьи:
- Ты чё творишь?! Больно ж!
- Эта скамья для реттов! А ты его своим грязным задом мараешь, тварь.
Свист, удар, вопль. Гоблин попытался спастись в углу.
- Я ж местный, Гус! Ты чё?!
- Ты местный орк! - свист, удар, вопль. Мелкий шарахнулся в другой угол, но шутцманн достал его и там.
- Я тож свои права им... АЙ, сука!
- Нихера у тебя нет прав, поганый шойзаль! Пшел отсюда вон!
- У меня... АЙ! У меня ж де... АЙ! Да прекрати меня бить, мать твою!
- Встать смирно! - глаза ордманна полыхали. Казалось, он не замечал Ольфрика в этой тесной комнатке.
Гоблин, что был в два раза ниже люда, сгорбился в углу, пытаясь прикрыться ладошками. На одной уже проявился рдяной след.
- Никогда. Не садись. На реттову скамью. Запомнил? - процедил шутцманн, держа трость в замахе.
- Запомнил! - пискнул кобольд. - Гус, я ж за делом при...
Хтыщ!
- А!
Хтыщ!
- ДА ФИКЕНО ТВОЮ НАЛЕВО!
Пытаясь избежать гнева правосудия, мелкий вдруг потерял всякий страх и заскочил за Ольфрика, хватая его за ногу:
- Батька, защити! Гус совсем свихнулся!
Густав вдруг остановился, словно бы увидев, наконец, незнакомца в своем доме. Его взгляд был подобен стальной наковальне, легшей Ольфрику на плечи.
- Я с ним еще не закончил, - холодным тоном произнес он. - Мужик, будь добр, отдай Пучика.

Гоблин посмотрел на грийом с искренним удивлением. Аж забыл кусок мяса торчащим изо рта.
- Как фто? Это же кафтеллум!
Покачав не менее ошеломленно головой и дернув длинными ушами, Вольфганг вышел из кельи. Даже дверь за собой закрыл. "Это же кастеллум!" Как будто вот прямо все знали, что находится в подвале под древним замком. В Виссендом забытом перевале высоко в горах! Кого не спроси, хоть пьяного орка - тут же глаза выпучит от недоумения, ага.

Через четверть тида Вольфганг, правда, вернулся, причем с медным квадратным тийником, вовсю чадившим паром. Мордаха, полностью лишившаяся удивления, теперь добродушно улыбалась, наливая горячий тий.
- Нет ничего важнее для Орднунга, помимо традиций, ты разве не знаешь? - сказал он, усевшись в свое креслице. - Под каждым кастеллумом находится склеп. Они там хоронят своих погибших "братьев". Бальзамируют и кладут на полки. Неужели ты ни разу не была в ордманнском склепе?! Хотя, конечно, не очень интересное место... Если не знать древнелюдской или гномий. Там все стены обычно исписаны - ведь нельзя же похоронить ордманна, не указав, что и как он сделал, а главное, какой ступени и титула достиг.
Тон кобольда казался неожиданно насмешливым, мол, ха, дураки они все в этой Иерархии Орднунга.
- И там все указывается, до мельчайших подробностей! Большая часть истории нам известна благодаря этим склепам. Правда, обычно это скука страшная...
Гоблин состроил тоскливую гримасу. Но вдруг его большущие глаза зажглись азартом:
- Но Кальтхохпасский склеп особенный - его тут несколько ярусов! И в самом низу похоронен никто иной как Лундвар Трюгг! Бывший Магистр Ордена Оффициум Кустодес Септетрионес! Он здесь уже полтыщи лет лежит. Со своими братьями. Там такая история, у! Они сражались с древним злом. "Друпхрадд". Не зря же Мертвые Горы мертвыми назвали, верно? И потом случилось кое-что ужасное. И все погибли враз! Ты представляешь?! А потом сюда пришли другие фроммы Ордена и устроили склеп. Это раньше была башня сторожевая, а они из нее целый кастеллум построили. Жутко древняя легенда! Я хотел туда спуститься, но Морб мне не дал, к сожалению...
Теперь Вольфганг был искренне разочарован. Он посмотрел на спящего ордманна даже с некоторой обидой.
- Только надписи в подвале перевел. И из Кодекса кое-что рассказал. Но сама понимаешь, все мясо - на дне супа, - Безсапожный таинственно посмотрел вниз, сквозь пол. - Там, в склепе... Ой! Как-то нехорошо вышло. Я не имел ввиду, что трупы - это мясо из супа. Я про знания, конечно же! Да простят меня Кустодес Септетрионес!
Гоблин даже сложил лапки, уронив миску с последним огурцом на пол, будто бы пресловутые Кустодес его сейчас видели. Слава Яффе, он перед этим отложил на столик кружку с кипятком!
- Ну вот. В итоге остается только надеяться, что Морб от пережитого раздобрится и пустит нас с тобой вниз. О чем ты еще спрашивала? Как я сюда попал и... как мы здесь выживаем? Ну, попал я сюда по решению суда. Изначально я был заключенным Ордена, но в подвале даже летом холодно, а к Гелу я начал умолять Морба, чтобы перевел меня наверх, иначе мне конец! Но так нельзя. Ты слышала - заключенные содержатся в камерах, в подземелье. Однако нам удалось найти выход. Он меня принял в Орден Кустодесов в качестве Младшего Сервитора. Это самый низкий ранг, но зато он позволяет жить в келье! Так что я не жалуюсь.
Он рассмеялся и с шумом отпил тия, который, к слову, оказался ягодным и очень даже недурственным. Яда пробовала такой в Дубаре.
- А крысы здесь действительно осенью дохнут. Зимой на этом перевале в принципе ничто не живет, если у него нет печки и достаточного количества дров. Да и то... Причем сейчас только середина Заха - считай, ты настоящих холодов и не попробовала. Вот когда наступит Рау, мы вообще перестанем второй ярус топить и туда спускаться. Будем только на третьем. Нужно постоянно жечь одну топку и жить около нее, иначе каюк. А всю еду мы храним в соседних кельях - они до инея промерзают, так что ничего не гниет! Очень удобно! А когда совсем холодно, приходится спать в одной кровати у этой печки, забравшись подо все шкуры. И все равно, бывает, пятки за ночь отмерзают. Ну лучше пятки, чем хребтина, верно? А еще нельзя...
И тут гоблин вдруг осекся, уставившись на Морба. В мгновение ока его лицо приобрело очень встревоженный вид.
- Как-то хреново он выглядит. А если он умрет? Может, ему нужен знахарь? Он столько крови ведь потерял... Пойдешь к знахарю? Его зовут Одд. Он хороший дядька! Только вот не любит незванных гостей. И, ну, я слишком часто к нему незванно приходил, так что мне туда больше нельзя. А тебе можно! Ты же ведь только в первый раз придешь! Пойдешь?.. Я тебя очень прошу - Морб же ведь может умереть. И... я не хочу давить на больное, но это ты вообще-то его саданула.
По серьезному лицу кобольда нельзя было даже понять - обвиняет он Яду или нет. Настолько оно было... серьезным.

Альтарина и Ольфрик

Тишина. Даже гроза на улице затихла.
Присутствующие смотрели на Палача, что продолжал держать в руке окровавленный нож... Ведь мгновения назад он обещал убить их всех.
И что дальше? Что теперь? Конфликт исчерпан? Разве?..
Безумец восторженно захлопал в ладоши, но затем резко осекся. Нет, невовремя, совсем невовремя.
- Нужно, - сказала вдруг Икхиэлла.
Снова тишина.
- Что нужно? - не понял Тронд.
- Неравнодушие нужно как-то доказать, Искатель, - Хозяйка Игры сделала шаг в сторону Ольфрика. - Боги могущественны, весьма. Но не всесильны. И в первую очередь им неподвластны ваши души. Они не могут в них заглянуть, как в открытый сундук, о, Синяя Птица.
Еще шаг, совсем небольшой.
- И в этом они очень похожи на смертных. Неравнодушие нужно доказать. Кому-то нужно в определенный момент улыбнуться. Кому-то - положить руку на плечо. Кто-то поклянется в вечной любви, а кто-то зарыдает, видя смерть близкого.
Она приблизилась к следопыту и ухмыльнулась.
- А кому-то нужно убить всех ради одного. О, Палач. Ради того, кто небезразличен. Поверь: Боги ничего не делают просто так. Ничего не происходит просто так - все к чему-то ведет. И вы пришли сюда по воле Рока. И здесь Мьелит, я уверена, хотела, чтобы ты доказал свое неравнодушие. Я прекрасно это понимаю: наши Богини в этом едины. Они не терпят... бесстрастие, Палач.
Хозяйка Игры ничуть не боялась его. Она смотрела на Ольфрика словно на какого-нибудь потерявшегося ребенка. С сочувствием и заботой.
- В этом смысл ритуала Мьелит - потеря. Потеря того, кто тебе дорог, покажет все, вывернет тебя наизнанку, раскрыв то, какой ты есть на деле. И ты, Палач, ты... таков. Игра Грозной Богини того же рода - не думайте, что надевая эти маски, вы прячете себя. Наоборот. Становится видно, кто вы такие, что вы чувствуете и чем дышите.
Квиллисхи заглянула в глаза следопыту, пронзая любую оболочку, проникая в его самое нутро - потому что теперь она знала, знала, каков он.
И такой... Палач ей определенно нравился.
- Не забудь эту ночь, мой друг. Не забудь те чувства, которые испытал - они истинны. Эти чувства и есть ты. И если хочешь познать себя, научись доказывать их... но не другим, а самому себе, Палач. Иначе ты так и не поймешь, кто ты есть на самом деле. И жизнь твоя будет серой, пустой, скучной.
Рогатая демонесса, мягко, словно по-матерински улыбаясь, протянула когтистую руку к Ольфрику.
- Отдай мне нож, пожалуйста. Правила Игры запрещают оружие. Королева их нарушила, за что будет наказана. А так - нам осталась завершающая часть Ночи. Последние Танцы. Но чтобы уже ни случилось, я думаю, Квиллисхи вами более, чем довольна.
К тому моменту все немного пришли в себя - слезы высохли, страсти поугасли. Королева с Мученицей сидели, обнявшись на шкуре, измазанные кровью. Феанор с гномом потирали ушибы после драки с Ольфриком, а Мирри подошла к Таре и просто встала рядом.
- Думаю, пришло самое время для моего Танца, - вступил Тайна. - Королева, милая, Искатель хотела у тебя поинтересоваться, знаешь ли ты некоего Бога по имени Крэй. Правда, я начинаю подозревать о его связи с Тристом, что наталкивает на определенные мысли...
- О да, конечно, - с охотой кивнула Мельнанет, дыхание которой только сейчас начало успокаиваться. - Про Триста я расскажу все, что знаю. Но перед тем я должна спросить: зачем это нужно Искателю? Просто так подобные вещи не рассказывают.
- И обязательно попробуйте яблоки! - вдруг поднялась Мученица, держа в руках блюдо, залитое... во время жертвоприношения. - Эта кровь теперь слаще меда! Поверьте, ничего вкуснее вы в жизни не попробуете - она благославлена Мьелит! И если вы их не вкусите, то она может обидеться... А вы теперь знаете, как может быть страшна обида Любящей. Сделайте это ради нас хотя бы.


Киор

Волк не мог понять по лицу Брунгильды, понравилось ей или нет. Но она не сопротивлялась, насколько он помнил...
Девушка поднялась с мокрой травы и отвернулась от него.
- Я выберу то, что люблю, - глухо сказала она в сторону рощи. - А мне не нравятся навязываемые условия. Мне жаль... мне жаль, что ты был мертв и ничего не видел.
Брунгильда обернулась к Волку с маской холодного безразличия на лице и стерла краску с его правого плеча, на котором уже не было никакого "знака Триста".
Затем, не сказав ни слова более, она ушла в сторону храма.

Киор только сейчас понял, что в порыве страсти, желая скрыться ото всех, привел Брунгильду в самый центр рощи, где обнаружился маленький пруд. В ночной мгле он светился крохотными огоньками - зелеными, синими и бирюзовыми. То были какие-то необычные цветы, плававшие в нем и напоминавшие либо кувшинки, либо фиалки. По бережкам пруда росло множество других цветов, но светились только эти.
А в глади, в зеркально ровной, нетревожной черной водной глади сияли яркие звезды. Буря прошла. Приближался Хас. Месяц жары и войны.

- "Cделать так, чтобы я получила ответ от кого-то другого", - повторил Тайна, будто бы объясняя этим все на свете.
Выглядел он абсолютно невозмутимо и неестественно расслабленно. Хотя сказанные Тарой слова все-таки заставили его слегка подвинуться в кресле... Когда пауза обдумывания превратилась в непонимающее молчание, менестрель счел нужным пояснить:
- Именно что.
- Что "именно что"?! - не выдержал гном. - Чего уселся-то?
- Она должна получить ответ. А я - сделать так, чтобы это случилось, - начал разжевывать Тайна.
- Ну так иди и сделай! - воскликнул Феанор.
- Уважаемый Искатель не сказала, что я должен пойти к Королеве и получить ответ, ведь так?
- Да, но ты должен его добыть! Таким способом! - продолжил напирать мельтиец.
- Нет. Я должен "сделать так".
- Ну и?!
- Кто сказал, что я прямо сейчас не "делаю так"? - Тайна меланхолично поднял бровь и даже шевельнул пальцами.
- Ты нигвоздя не делаешь, - заметил Судья.
- Не всегда дело требует дела, - легко парировал оракул, пожав плечами. - Да и я знаю, что Королева сейчас никому ничего рассказывать не станет...
- Откуда?! - Феанор был зол. - Ты видишь ее? Что она сейчас делает!? Может, они там тий пьют!
Гном усмехнулся.
Тайна покачал головой:
- Я должен "сделать так". Я "делаю так". Что такое "так" вы вообще знаете?..
Мельтиец сжал кулаки и тихо зарычал, а Судья неожиданно встал, подошел к креслу менестреля и медленно наклонился к нему, оперевшись на подлокотники.
- Ты. Сейчас же. Пойдешь к Королеве. И все выяснишь, - со стальным спокойствием произнес он. Но звучало это так, как если бы в руках его был огромный бердыш. И топор впридачу.
- Но она же там..!
- Это не предложение. Это приказ.
- Ты не даешь мне встать...
- А ты протиснись.
- Как?
- Так. Ты же знаешь, что такое "так".
Феанор гулко заржал, а несчастный придворный менестрель вынужден был перетечь через спинку кресла на пол, а затем, поднявшись и бросив обиженный взгляд, отправиться на второй этаж.
- Никогда не получалось управляться с оракулами, - хмыкнул Любовник, когда тот ушел.
- А с ними надо жестко порой, - ответил гном, вернувшийся к креслу и "нагрылю".
- Я так не могу, - смутился эльф, занявший место Тайны.
- Мельтиец не умеет надавить? - удивился Тронд. - Ты два лета назад на моих глазах покалечил одного люда.
- Он приставал к моей девушке! - воскликнул Феанор. - Я что, должен такое терпеть?!
- Я не говорю, что должен терпеть. Но если ты можешь побить, то можешь и надавить.
- Могу. Но только когда кто-то вторгся "на мои земли". А Лин... тьфу ты! А Тайна меня не трогал. Нельзя же принуждать живое безобидное существо помимо его воли.
- Еще как можно. Нужно. Любое государство на этом строится.
- Может быть гномье. Но не эльфийское! Мы хотя бы не держим смертных в рабстве!
- Трэллы сами в этом виноваты.
- Но это рабство! Вы бы еще их в цепи заковывали!
Судья ухмыльнулся, глядя на бурлящую реторту.
- Кого-то и заковываем.
- Отвратительно!
- Зато справедливо, - ответил Тронд, ни на мгновение не сомневавшийся в своей правоте.
Впрочем, ордманны - а гном был наитипичнейшим из них - редко сомневались в своей правоте. Для них все в Этом Мире делилось на правду и неправду. Всего два варианта, что для истианки вроде Тары было немыслимо.
Отвлекшись от их спора, она задумчиво уставилась на шипящий нагрыль. Вряд ли Тайна вернется так быстро - значит, была парочка тидов, чтобы просто поразмыслить. Тем более, что на нее так резко навалилась усталось: уже давно прошла середина ночи, если течение времени никто не останавливал, а встала она сегодня рано. Сначала ходила по делам, потом угодила сюда, поела, сыграла в пьесе, потанцевала, переоделась, перепугалась несколько раз и напилась - непростой вышел день...
Тара немного замерзла и невольно сжалась в кресле. Гроза на улице поуспокоилась - теперь по крыше тихо и бесстрастно постукивал легкий дождь. Гром было еле слышно, а ветер уже толком и не дул. Помимо непогоды откуда-то из храма были слышны сладкие женские стоны. Совсем тихо... Из другого места - стоны погромче, крики. То ли ей было больно, то ли так хорошо, что чуть ли не больно... Мужской возбужденный голос. Ольфрик? Он же ведь ушел вместе с бесом. И страстные стоны оттуда же! Они?.. Но другой голос казался таким женским... Ничего не понятно. Все сливалось воедино, а мысли растекались вовне.
В зале остались только волшебница, гном и мельтиец. Последние два спорили уже о том, можно ли повалить орка выстрелом из ружья. Альтарина слышала об этих пороховых трубках, производимых мастерами Ппфара - технически сложные, дорогие, громкие, невероятно косые и опасные (в основном для самого стрельца). Ее же разум вернулся к тому сну, который она видела перед Гроссенвальдом, и который еще несколько раз посещал Тару после.
Бесконечные коридоры с запертыми дверьми. Десятки, сотни замочных скважин, сквозь которые она могла разглядеть множество комнат, залов и даже... миров. Полки с книгами, лаборатории, древние храмы, великие артефакты из прошлого, поля, горы, небеса - и все это было под замком.
У нее имелись отмычки. Она пыталась открыть хоть один, но тщетно. Слишком сложные для нее, восьмиколенчатые или вообще двухфазные. Ничего не подходило, тонкие спицы ломались, пальцы болели от попыток провернуть замковую коробку, но никак. Никак. Никак!
- Неведомое дороже познанного... - твердил голос. - Невиданное важнее знакомого...
Отмычка в виде крючка все никак не могла запециться за ступицу в замке. Ну же! Нет, она соскакивала, стираясь все сильнее и сильнее. А потом и вовсе сломалась. Возненавидев эти чертовы замки, Тара схватилась за ручку и просто дернула. Еще раз, и еще. С силой, с криком, она начала выламывать долбанную дверь, уперлась ногой в стену, потянула, зарычала, но замок не поддался.
Бесполезно. Бессмысленно. Никак. Одни запертые двери.
- Ничто и никогда не делается для того, что уже найдено... Ты же ведь все еще хочешь найти ключ к шкатулке?..
Выплеснув всю злость на несчастную дубовую дверь, обитую железом, которой было глубокого наплевать на чувства Тары - ее бы и орк не выломал - истианка успокоилась и снова взялась за отмычки, присев на колено и попытавшись рассмотреть замок изнутри.
Нужен другой крючок. И надавить еще надо на третий рычажок. И на пятый тоже. Причем одновременно! И провернуть! Штернлозе нахт! У нее только две руки!
Внезапно по ту сторону замочной скважины показалась уродливая крысиная морда, с любопытством посмотревшая на Тару. Затем в отверстие влезла чужая отмычка и аккуратно вдавила пятый рычажок. С трепетом волшебница провернула замок - тот прощелкал трижды и дверь отворилась. Руки дрожали, ноги подгибались. Крыса попытается ее убить?
Но нет. Она куда-то сбежала. А перед девушкой предстал огромный идеально восьмиугольный зал с малахитовыми стенами. Они были исписаны серебряной краской - тысячи слов, целые трактаты, схемы, чертежи, гравюры! Годы, чтобы просто изучить! Десятки лет - чтобы понять!
Тара шагнула вперед, но чья-то рука сзади схватила ее за плечо. Прямо рядом с шеей. Нежно коснулась щеки...
Девушка резко обернулась, но ничего не увидела, ведь ее глаза были закрыты. Спешно открыв их, она увидела Любовника все в той же маске и зал Ланта все в той же полутьме ночи.
- Просыпайся, - улыбнулся эльф. - Ритуал сейчас начнется. Нас все ждут.
Тара оглянулась: они были одни, если не считать такого же сонно парящего светлячка. Никаких стонов, дождя практически не было слышно. Кто-то укутал ее в одеяло, пока она спала. А еще... а еще кто-то выпил из ее чарки бренну.

Из Алтарной прогнали всех светлячков. Вместо них стояло три свечи, благодаря которым можно было разглядеть сам алтарь - великолепную статую великолепной Мьелит - и теряющиеся очертания присутствующих. Потолок здесь был очень высоким, судя по эху: наверное, как и в Главном Зале, он упирался в саму крышу. Начиная буквально с семи альнов, над головой черным мороком сгустилась тьма. Но если долго в нее вглядываться, начинало казаться, что по ней яркими искорками пробегали маленькие звездочки.
А если вглядываться еще дольше, то становилось понятно, что это не кажется, и здесь их поселились целые мириады.
Наблюдатели уселись на полу неровным полукругом в небольшом отдалении от Мельты. Перед ними и меж ними были расставлены серебряные блюда с фруктами, орехами и сыром. Кувшины с вином и бренной, кубки. В воздухе витала дымка от зажженных ароматных курений, а слух наполняло чье-то красивое женское тихое пение, легкий стук гулкого барабана, да ласковый шепот.
В центре прямо перед небольшим возвышением, на котором стояла статуя, Киор с Молчанием постелили большую оленью шкуру. Совсем новую - с идеальным коротковорсым мехом. Она даже пахла этим самым оленем, а не дубильными составами: Брунгильда дала Волку ее понюхать. Будто бы шкуру сняли только сегодня, будто бы она была еще теплой...

Подготавливая зал к ритуалу, Молчание все время весело, но приглушенно хихикала, издеваясь над хольдом - то одеяло ему на голову накинет, то яблоко в живот бросит. Но под конец она стала серьезной, потому что нужно было Киора раздеть по пояс. Они сняли кольчугу с рубахой, и Брунгильда снова тревожно нахмурилась.
Докоснулась с опаской до знака ворона, присмотрелась к нему, а потом резко отдернула руку, будто обожглась... Но ничего. Скоро он должен будет от этого избавиться.
- Мне тоже она неприятна, - кивнула подошедшая Мученица, у которой в руках была длинная толстая веревка. Она ее положила к ногам Мьелит. - Тебе нужно будет связать руки. Для безопасности. Тебе нельзя вмешиваться в ритуал, но ты можешь... не удержаться.
Ливинн подмигнула, улыбнувшись, и с намеком кивнула в сторону Молчания.
- Я бы вряд ли удержалась! Но ты можешь отказаться, конечно же. Кому-то это слишком неприятно, кому-то просто страшно... - эльфийка пожала плечиками, ничуть не скрытыми ее легким белым платьем. - Но если ты прервешь ритуал, то все действительно будет плохо. Так что я бы согласилась...
- Когда бы ты от этого отказалась! - воскликнул вошедший Безумец, за которым следовала уже не такая мрачная Хозяйка Игры.
Мученица звонко рассмеялась, а затем добавила для Хранителя:
- Королеве это тоже понравится! Можешь ей таким образом сделать приятное за... оказываемую услугу. Но это потом! А сейчас мы покажем тебе то, от чего нужно будет удержаться! Помоги мне.
И они вместе с Волком сняли с Молчания платье. А затем и исподнее, полностью оголив девушку прямо у всех на глазах. Правда, никого из присутствующих - а запаздывали только Феанор, Тара и сама Мельнанет - это ничуть не смутило.
Брунгильда без капли стеснения приняла изящную позу, красуясь перед Киором и... надо признать, она была хороша собой. Ни на палец не уступала эльфийкам. А может, и опережала.
Мученица театральным жестом представила ее зрителям, к которым только что присоединились Тара с Любовником, и продолжила:
- Не тревожься, в определенный момент тебе скажут, что можно. Но в определенный! А лучше, давай свои руки...
И она подняла веревку.

Феанор сразу же отвел Альтарину к самому краю полукруга, ближайшему к выходу, аккуратно постелил одеяло, сел и предложил присоединиться. Совершенно невзначай эльф приобнял девушку, что оказалось кстати, поскольку ее снова немного знобило.
Тара вгляделась во тьму, выискивая Тайну.
В центре зала на оленьей шкуре стояли, беседуя, голый по пояс Волк, полностью нагая Молчание и переодевшаяся в слегка откровенное платье Ливинн. Все остальные сидели в отдалении парами. Судья и повеселевшая Хозяйка Игры курили свою реторту, от которой пахло... дёгтем?! Или чем-то похуже. Мирри и Охотницу было почти не разглядеть - они тихо шептались и сидели как-то слишком близко друг к другу. А вот и Безумец с Тайной! Они расположились в самом дальнем конце полукруга и что-то жарко обсуждали, не замечая Альтарину.
А еще здесь были Ольфрик со Сказкой. Она сидела прямо сзади него, обняв и прижавшись. Они, кажется, ели крупные орехи.
Вернее, это было больше похоже на жестковатые фрукты, по вкусу напоминавшие виноград и мед одновременно. А еще следопыт подозревал, что они были предназначены не для чревоугодного удовольствия, а для... другого удовольствия. Иначе то, что творилось с его телом было сложно объяснить.
Или, может, Гвилвилет была так хороша, что в йорднуре проснулась молодость? Или, скорее, так страстна. Несмотря на то, что уже случилось, она опять хотела его. Это было очевидно - по желающим движениям, по томительному голосу, по частому дыханию и легким покусываниям ушей.
А еще, конечно же, по наглой руке, свободной от угощения Ольфрика этими вкусными штуками. Но что тут поделаешь?.. Следопыту давно не было так хорошо. И не только потому, что он давно не был с дамой.
В этот раз было... жарко. Сильно. Со всей дури, если так можно было выразиться про подобное действо. И ему хотелось еще. Если б не этот чертов ритуал!
Внутри было тепло. Эта приятная теплая усталость, напоминающая о том, какое угодное Мельте дело было сделано. И это состояние, когда напряженная жажда и накал спадают, заменяясь нежной расслабленностью, затянувшейся истомой, да постепенно нарастающим желанием. Мягкая нега. Ласковое... бытие. Ольфрик не был менестрелем, чтобы все это нормально описать.
Неожиданно Гвилвилет убрала свои руки и быстро поднялась, вышла на оленью шкуру, привлекая к себе внимание. Пока готовилась Алтарная, они успели переодеться (вернее, просто одеться): Сказка надела свое нежно-голубое платье, забыв про исподнее, а следопыту достались полупрозрачные светло-серые шелковые шаровары, державшиеся на одном шнурке и добром слове.
- Раз уж почти все собрались, я хочу произнести речь, - громко произнесла Гвил, заставив присутствующих замолчать. - Я пообещала Палачу рассказать о том, кто такие наши сегодняшние гости, но мне показалось некрасивым представлять их втихаря, за их спиной. Да и они столь прекрасны, что об этом должно объявлять во всеуслышанье!
Сказка мелодично рассмеялась тем самым волшебным смехом. Она была самим очарованием.
- Правда, я тем самым порушу их хитрость - но что поделать. Тем более, что они и сами, наверное, уже устали от этой шутки.
- Ты не права, от нее устать невозможно! - воскликнул бес.
Все засмеялись.
- Ну тогда я расскажу вопреки твоему удовольствию! - Сказка мило показала язык Безумцу. - Итак. Наш Мьельте Лант Что-в-Акерплатце сегодня в очередной раз посетил несравненный и по моему скромному мнению лучший во всем Среднеполье Бродячий Театр Тетушки Гро!
Все разом запплодировали, вынудив Хозяйку Игры встать и благодарно поклониться.
- Но начну я с другой персоны! - Гвил изысканным жестом указала на Тайну. - Нежный голос, прекрасные стихи, мастерское владение лютней и утонченнейшая актерская игра. Позвольте вам представить... называть имена же можно, да? Отлично! Позвольте вам представить Орэлинда Лиловоокого! Тайна, я влюблена в твои глаза, ты знаешь! Это один из известнейших менестрелей с побережья Моря Раздора, не так давно присоединившийся к их театру. Но каков он актер! Я искренне обожаю всех его персонажей - одно удовольствие наблюдать за ними! И, конечно же, он один из величайших оракулов нынешнего времени...
- Не привирай, - возразил Судья.
- Ну, он будет. Я уверена, будет!
- Во всяком случае, он это уже прозрел! - захохотал Безумец.
- А это - лучший известный мне исполнитель женских ролей! Мориэст! Ты всегда это делаешь блестяще!
- Не лучше Тайны, - не согласился бес. - Его нежный голосок я не смогу переплюнуть!
- Зато ты это делаешь с такой любовью! - парировал Линди.
- Пха! Мне все равно с тобой не сравниться - ты словно бы создан для этого!
- Сегодня в роли Матери ты был великолепен...
- Это потому что какая-то сволочь опоздала на пьесу!
- Я зашивал платье!
- Мальчики, хватит! - гаркнула Хозяйка Игры. - Дайте Сказке договорить!
- Спасибо! - подхватила Гвилвилет. - Следующим я хочу вам представить Тронда. Просто Тронда.
- Я не просто Тронд!
- Но не для меня! - улыбнулась эльфийка. - Сложно представить этого сурового воина в прошлом на работе актером. Но он не то, чтобы неплох, он великолепен!
- Я играю стражников и палачей. И вообще я по хозяйству, не слушайте ее.
- Ты так их играешь, что во время казни я серьезно боюсь, что ты отрубишь голову!
- А я бы серьезно кому-то отрубил!
- И вообще: это самый интересный гном, что мне доводилось встретить. И к тому же удивительно добрый. Вы не представляете, сколько раз он помогал мне и Ланту! Мне сложно вам объяснить, что это за дворф. Ну а теперь она. Перед вами великолепная, мудрая, утонченная и донельзя мною любимая хозяйка театра - Икхиэлла! О ее прекрасных сторонах можно говорить вечно: Верховная Жрица Квиллисхи, чего достичь непросто, искуснеший маг-иллюзионист, руководитель, повторюсь, лучшего театра, а также актриса всех его первых ролей! Блистательная актриса - я иначе выразиться и не могу!
- Прекрати! - весело возмутилась демонесса, но это было бесполезно.
- Это все - чистейшая правда! Я прямо сегодня днем в этом убедилась, когда вы играли на Трактирной Площади. Вы вообще такие молодцы, что даете бесплатные выступления для толпы - это отдельная песня. Акерплатц там должен памятник в вашу честь поставить.
- Слушай, мы обычный бродячий театр, - засмущалась Икхиэлла. - Таких много. Мы стараемся, вот и получается ничего так...
- А еще ты самая скромная темная эльфийка, что я знаю!
- Будто бы ты часто гримуад видишь. Тем более, рогатых.
- Я была в Оре-ле-Гри. Я серьезно. Я невероятно рада вас всех здесь сегодня видеть. И наших новых гостей - тоже!
- Ты половину пропустила! - возмутился Феанор.
- Я наблюдала... из-за угла. В общем, я закончила свой Танец. Всем спасибо за внимание. Палач - твой Танец будет после ритуала.
И эльфийка грациозно вернулась к тому же месту и тому же занятию.

Брунгильда с какой-то гнетущей тревогой посмотрела на Киора. Ответ и так читался в ее глазах, но на всякий случай кивнула. А затем хмуро посмотрела на его плечо, на метку, спрятанную под кольчугой и одеждой.
Слова были не нужны - проклятие Волка не давало ей покоя, вот в чем было дело. Но почему она молчала? Ведь дурацкая пьеса уже закончилась, она была свободна!
Девушка приблизилась к Хранителю, внимательно разглядывая его шлем, кольчугу, его руки. Ее брови слегка вздрагивали от мыслей, от чувств, запертых под этой маской. Сколько же всего она должна была сказать!
Но она молчала. Почему?
У Брунгильды была очень странная маска - совсем без ремешков. На чем же она тогда держалась? На клее? И тут, словно желая все объяснить, Молчание отошла к столу, уводя за собой Киора. На самом углу стояла корзинка со свежей крупной клубникой, которой здесь раньше не было. Красная, пахнущая, без единого червячка - эльфийская.
Она взяла одну и, нарочито демонстрируя, немного отняла маску от лица и положила ягоду в рот. И этого мгновения было достаточно, чтобы разглядеть штырек, торчащий из маски, за который мельтийка ее и удерживала зубами.
То есть чтобы заговорить, Брунгильда должна была снять ее. И нарушить Правила Игры.
Второй клубникой она угостила Волка, улыбаясь одними глазами.

- Крэй? - переспросил Тайна. - Крэй. Крэээй...
Он словно бы пробовал слово на вкус, загадочно глядя куда-то в потолок. Тому способствовало очень уж удобное кресло, в котором эльф расположился: менестрель так мягко, так комфортно разлегся, как Тара, наверное, и не смогла бы. Выглядеть настолько расслабленным, уставшим и безмятежным - это тоже своего рода искусство.
- Крэй... Хмм... Дай-ка мне подумать. Кажется, что-то знакомое...
Альтарина задумалась о том, что уже где-то наблюдала подобную картину, причем совсем недавно. Тут к столу подошел невеселый Феанор и молча налил себе в чарку бренны. Его движения совсем изменились - если раньше они были резкими, энергичными и изящными, то теперь он шевелился как-то вяло и неаккуратно.
- Ммм... - протянул Тайна, глядя на то, как Любовник опрокидывает в себя изысканный эльфийский напиток. - Я думал... а оно... мда... бывает...
- Бывает, - прохрипел Феанор, зажевывая бренну толстым ломтем сыра.
И это Тара так его нарезала?!
И почему он был печальным? Когда она уходила, Феанор же ведь улыбался! Улыбался... вроде... Или...
- Ты не знаешь божества по имени Крэй? - спросил его Орэлинд.
Феанор хмуро посмотрел на него. Закатил глаза, словно бы пытаясь посмотреть в собственную голову, но потом помотал ею, не найдя там ответа.
- А фто такое?
- Да вот дама интересуется.
Любовник налил себе еще бренны.
- Крэй... - снова промолвил Орэлинд. Зря Тара сказала про "не торопиться", теперь это обещало затянуться до зари. - Это не высший эльфийский. И не простой эльфийский гроссье. Больше похоже на древнелюдской, но для него такое не свойственно... Скорее, это был бы Край. Или Крой.
- Или Штерхранбрадтфк, - выдал Феанор, потеряв пару кусочков съеденного сыра.
Линди тихо и вежливо рассмеялся.
- Прости, Искатель, но для наших острых ушей ваш язык именно так и звучит.
- Страшно представить, как для округлых ушей звучит гроссье, - ухмыльнулся мельтиец после второй чарки, которую он и вовсе не заедал.
- Насколько я слышал, они его сравнивают с мурлыканьем кошки. Или с бормотанием пьяницы - смотря в каком настроении люд, - улыбнулся Тайна.
- Так-так. О чем это вы здесь? - спросил вернувшийся с кухни Тронд.
В руках он нес необычную зеленую колбу, заполненную наполовину водой. Из колбы выходил искусно сделанный латунный столб, оканчивавшийся наверху странной глиняной чашечкой с раскаленным угольком. В середине этого агрегата от столба отходила длинная гнущаяся трубка.
Если б Тара ничего не смыслила в алхимии, решила бы, что это особая зельеварка. Но поскольку девушка в ней прекрасно разбиралась, то она понятия не имела, для чего эта штука была нужна.
- Мы здесь пытаемся узнать, кто такой Крэй, - ответил Феанор.
- Крэй? - переспросил гном, усаживаясь в третье кресло и ставя у ног... эту вытянутую реторту с отводным шлангхеном и обогревом крышки.
- Крэй, - повторил Тайна. - Мне кажется, это на вашем наречии, нет?
Судья потряс бородой, нахмурив лоб и положил трубку... себе в рот. Глубоко затянулся, отчего реторта вся забулькала и зашипела, а потом выпустил через нос две длиннющие струи молочно-белого дыма.
- Такого слова нет в дворфском.
- Уверен? - уточнил Любовник, никак не реагируя на действия гнома в отношении агрегата.
- Если я говорю нет - значит нет, - отрезал Тронд и затянулся вновь.
- Ходят слухи, что Крэй - противоположность Уйре Мьелит, - заметил Тайна, будто какой-нибудь придворный интриган, сообщающий чьи-то секреты.
Гном удивленно приподнял кустистые брови, продолжая курить (а больше всего это действо напоминало курение трубки).
- У Богов есть противоположности? Никогда о таком не слышал, - ответил Тронд, весь окутанный дымом, что очень плавно, медленно рассеивался по залу.
Тара уже почувствовала его приятный солоноватый аромат, совершенно ей незнакомый.
- Я тоже, - расслабленно согласился Линди. - Но мне эта идея кажется интересной.
- Пахнет морем, - хмыкнул Феанор, разглядывая дым. - Это табак такой?
- Да, - подтвердил Тайна. - Мы его привезли из Каранхилла. Удивительная находка!
- Удивительно дорогая, - проворчал Тронд, передавая трубку, оканчивавшуюся удобным деревянным мундштуком.
- Ну ты знаешь нашу Хозяйку. Если ей что-то взбредет в голову, то тут хоть белки плачьте... - развел руками менестрель.
Мирри! Тара оглянулась, но ни "белки", ни Охотницы в зале не было. Здесь оставались только они вчетвером, да Молчание с Волком, которые, кажется, их подслушивали. Или просто молчали и ели клубнику.
- Противоположность Мельты, - проговорил Тронд задумчиво. - Чушь.
- Почему чушь? - поинтересовался Линди.
- Ну вот сам посуди. Принято считать, что наши берсерки - это те же ваши мельтийцы, да? А берсерки работают с Брадд.
Гном многозначительно оглядел всех.
- Брадд - это плоть, если на орочьем, - пояснил Тронд после паузы. - А что ты назовешь противоположностью плоти? Огонь? Сталь? Камень? Здесь все подходит. И одновременно ничего.
- Твои слова звучат разумно, - согласился Тайна, получая шлангхен агрегата от Феанора.
- Потому и говорю, что чушь.
- Почему сразу чушь? - возразил оракул. - Может, мы просто чего-то не знаем, чего могли бы знать?
- Искатель - гелертер. И ее познания впечатляют. Думаешь, она станет говорить чушь? - поддержал его Любовник.
- Я сказал то, что знаю, - буркнул Тронд, поправляя щипцами уголек. - Выдумки - это не по моей части.
- Понятно. Что ж, выходит, мы ничего про Крэя сказать не можем, - рассудил Тайна и, не задумываясь, передал трубку от реторты дальше по очереди. То есть Искателю.
- Можно еще у Королевы спросить, - предложил Феанор. - Она все-таки жила с Богами на одной земле.
- Или у Хозяйки Игры, - добавил Тронд. - Может, Крэй - это на ихнем языке. Да и ей тоже очень многое о Бессмертных известно. А я гном, я в этих делах разбираюсь плохо. Вы лучше б у меня спросили, как ружье заряжать - вот это я вам могу рассказать.
- И как? - тут же поинтересовался Орэлинд.
- Долго! - гаркнул дворф, чуть не сдув уголек, и гулко захохотал. - Бесполезная хрень!
Когда общий смех унялся, Феанор вернулся к основной теме беседы:
- Только вот идти к кому-либо из этих двоих я бы сейчас побоялся.
- О да, - кивнул менестрель, глядя на Тару. - Что страшнее: Великую Жрицу Мьелит оторвать от ее возлюбленной или Великую Жрицу Квиллисхи - от ее горестных мыслей?
- Все равно что будить медведя, спящего в берлоге! - рассмеялся Любовник, что уже вновь повеселел, а потому налил бренны не только себе, но и Таре. - На, выпей для храбрости!
- Я бы вообще не торопился - можно и с утра их обеих поймать, - предложил Тайна.
- Ох, откладывать до утра - дурная идея! - не согласился Феанор.
- Утром они будут в еще худшем настроении, - поддакнул Тронд, забирая у Тары трубку.
- Тем более, сейчас им можно предложить свой Танец, - добавил Любовник.
- А я б не торопился, - сказал менестрель, так и не изменивший расслабленную позу за весь разговор.
- Тебе решать, - сказал мельтиец Альтарине.
- Как говорят рудокопы под завалом: главное - не бздеть! - заявил Тронд и громко рассмеялся вместе с остальными. Кажется, и его бренна одолела. - Самое страшное в своей жизни ты уже пережила...
Все на него с интересом посмотрели. Он - на них, мол, чего тут непонятного?
- Я имею ввиду Нектар, - прошептал он заговорщецки. - Только тшшш...
- Она же все слышит, - напомнил Тайна, смеясь.
- Ох! Беда... Ну тогда дайте закурить ваш нагрыль в последний раз! - хохотнул Тронд. - И похороните меня с подобающими почестями!

Икхиэлла кровожадно улыбалась, словно бы впитывая слова Безумца, наслаждаясь ими. Внимательно провожая его взглядом, она облизнулась и добавила лишь:
- Зато теперь я знаю, как пахнет твоя ярость.


Почти Тара прижалась к настоящей Таре сильнее, укуталась в "его" объятиях, тихо и робко. Ученица волшебника почувствовала, как та дрожит под ее ладонями, как сжимается от страха, а затем вновь поднимает на Любовника влажные большущие глаза.
- Закон о Секретной Комнате? Не было никакого закона. Просто Король пообещал смерть тому, кто в нее сунется без его спроса... Даже мне. И все об этом знали. И Служанка пошла, ради нас с тобой, понимаешь?
Эве-Люн грустно опустила взгляд. А затем вдруг усмехнулась:
- Конечно же, Король позволяет самому себе в нее входить... Иначе зачем вообще такая комната нужна?
Ее руки нежно гладили Любовника по обтягивающему плотному костюму, задевая пряжки и прохаживаясь по шнуровкам. Хотелось сильнее. Хотелось, чтобы она гладила сильнее - не хватало... Этого было недостаточно! С напором! Надо жестче! Костюм был слишком пл...
Странные, будто бы навязанные, мысли Тары прервались: Эве-Люн, кажется, услышала их и ощутимо прошлась рукой по боку Любовника. От ягодицы и до самой подмышки, уйдя затем на лопатку.
Это было... великолепно! Хотелось еще. И много. И сильно!
- Поговори с ней, любимый, - раздался в ухе влажный шепот. - Я боюсь ей посмотреть в глаза...


Веревка была натянута от перил и до перил поперек зала. Высота - не меньше семи альнов*. Внизу лежали пышные ковры, которые могли смягчить падение. Это было хорошо, не каменный пол. Но семь альнов, охотник, это не шутки. С такой высоты ломают кости, дробят хребет и сворачивают шеи.
А можно отделаться лишь подвернутой лодыжкой. Как повезет.
Служанка, крича снизу:
- Не томи нас, Вдова! Ступай!
Молчание принялась интенсивно бить в барабан. Быстрый, яростный, ускоряющийся ритм. Ее поддержал и Тайна своею лютней.
- Квиллисхи Ирнат! - воскликнула радостная Хозяйка Игры, схватив со стола бубен и принявшись с ним кружить. Вепрь схватил Охотницу за руку и тоже потянул за собой танцевать.
Король:
- Не гневай меня!
- Иди!
- Давай!
- Наказание!
И пьяный Ольфрик ступил на тонкий плохо натянутый канат. Еще шаг - и теперь он над пропастью. Мышцы напряглись, руки непроизвольно разошлись в стороны, пытаясь нащупать баланс. То, что костюм на стопах отделял большие пальцы от остальных, сейчас очень помогало "Безумцу". Случайно соскользнуть вряд ли получится.
Еще шаг.
Это было невероятно трудно. Голова не соображала, что делает, каким-то Йордовым чудом ему удавалось вовремя взмахнуть руками, изогнуться или сделать что-то еще, чтобы не упасть. И это только два шага! А здесь их больше десятка!
- Вы слышите, как разбушевалась гроза?! Вы слышите, как пропитался воздух ее запахом?! Она здесь! Она смотрит на нас! - восклицала вконец обезумевшая Верховная Жрица, вытанцовывая с бубном по коврам вместе с остальными.
Прямо под Ольфриком. Они беззаботно танцевали внизу, а он все силился улучить момент, чтобы сделать третий напряженный шаг.
Тайна и Молчание присоединились к пляскам. Мелодия заводила, ритм звучал все громче. "Безумец" и не заметил, как сделал еще два шага, оказавшись почти посредине зала. Но здесь канат уже ничто не удерживало - он мог легко вильнуть далеко в сторону, и все.
Палач, с плохо скрываемым смехом:
- Она же упадет! А если она погибнет?!
Они с Хранителем только спустились вниз.
Король:
- Значит, таков ее удел!
Палач:
- Нет! Постойте! Надо... надо натянуть одеяло!
Он быстро нашел какую-то зеленую ткань, всучил в руки Волку. И прокричал:
- Натяни! Натяни!
Служанка, возмущенно:
- Что-то скучно! Ваше Величество, а может, добавить стрел? Стрелы любое зрелище делают интереснее.
Ливинн, если это была Ливинн (во всяком случае, выглядела она как Ливинн), зло посмотрела на Вдову, отчаянно махавшую руками на канате в воздухе. Месть, это была ее месть!
Король:
- Великолепная идея! Охотница! Возьми лук и сорви с нее шаль стрелой!
Охотница:
- Что?
Эленвэ, которая вроде была за Охотницу, судя по маске, кажется, совсем не поняла, о чем идет речь.
Служанка, показывая руками для очевидности:
- Шаль! Стрелой!
Охотница, растерянно:
- Но я не умею стрелять...
Служанка, с искренним удивлением:
- Как это так? Не ты ли на наших глазах подстрелила Вепря?
Вепрь:
- О да!
Он протянул Охотнице лук и колчан с настоящими стрелами. А та:
- Но... это была не я... я была Ве...
Вепрь, складывая ее пухлые пальчики вокруг лука:
- Ты - Охотница.
Король, приказным тоном:
- Стреляй!
Охотница, неуверенно:
- Но я...
Служанка, с нажимом:
- Стреляй!
И Охотница послушалась, неумело натягивая лук, будто бы впервые держала его в руках. Она тряслась от страха. Прицелилась.
Музыка прекратилась. Все остановили танец, хватаясь за одеяло, чтобы поймать Вдову, которую должны были сейчас застрелить. А та попыталась сделать еще шаг по канату, но чуть не упала.
- Стреляй!
- Нет...
- Что значит "нет"?!
Охотница, твердо:
- Я не буду стрелять...
Она опустила лук и робко протянула его Вепрю:
- Я... я могу убить его... Я не умею стрелять... Это какое-то безу...
Молния и мощный гром перебили ее. С треском вылетело еще одно окно. Охотница с ужасом подняла взгляд наверх:
-Нет... Ты... Я ненавижу тебя!
Она кричала отчаянно, с надрывом, туда - в потолок, грозовым тучам:
- Я ненавижу тебя, ты слышишь?!
Рассказчик, с упоением:
- Она слышит! Она слышит твою ненависть! Но ты сама отдала ей поступок! Ты дала клятву!
Служанка:
- Стреляй!
И теперь Охотница повиновалась. Она медленно, нехотя вложила стрелу и подняла лук.
Рассказчик:
- Наказание! Наказание Квиллисхи!
Служанка и Король:
- Стреляй!
Палач, растягивая одеяло с остальными:
- Тяни сильнее!
Охотница, со слезами:
- Прости... прости меня...
Свистнула стрела.
Мимо. Вонзилась в дальнюю стену.
Король:
- Еще! Стреляй еще!
Выстрел вырвал Тару из дурмана, она отвернулась от Эве-Люн, оглядев это безумное зрелище, но почти-Тара вдруг с силой прижала ее к стене.
- Не вмешивайся, - прошептала она.
- Стреляй, Охотница!
Вдруг раздался треск - одеяло разорвалось и Палач с хохотом завалился на пол.
Вдова снова чуть не упала, держась лишь на одной ноге. Другую она выставила в сторону.
А Охотница неумело вкладывала вторую стрелу. Она плакала. Слезы тщетно пытались стереть белую мазь с ее лица.
- Стреляй!
- Квиллисхи Ирнат! Квиллисхи жаждет Наказания! Стреляй!
- Заклинаю тебя, прости... Это не моя воля!
Охотница всхлипнула и зажмурилась, натягивая с дрожью тетиву.
Вепрь приобняла девушку и положила руку на ладонь, сжимавшую лук. Чуть поправила, прицеливаясь за нее.
Охотница, отчаянным шепотом:
- Зачем?..
Но тетива вдруг сорвалась с ее пальцев.
Свист стрелы. "Квиллисхи Ирнат!"
Нет! Не попала! Но так близко!
Ольфрик невольно дернулся, веревка ушла далеко в сторону, и он полетел вниз. Все разом ахнули. Проделав зрелищный кульбит, "Вдова" приземлилась прямо в руки Палача...

Пару мгновений все осознавали произошедшее. Еще пара потребовалась на то, чтобы понять, что никто не пострадал.
Палач даже не упал - твердо устоял на ногах, удерживая сверзившегося с веревки худенького Безумца, будто свою невесту. Икхиэлла восхищенно захлопала в ладоши. А затем ее поддержали и все остальные... Кроме испереживавшейся Охотницы - та, опустившись на ковер, тихо плакала в объятиях Вепря. Который, судя по волосам, был перерожденной в эльфийку Мирри. Вроде бы.
- Я же сказала - доверься, - говорила она Охотнице, ласково гладя ту по голове. - Ты же ведь тогда доверилась? Я очень метко стреляю. Все в порядке. Все в порядке...
Палач не торопился опускать Ольфрика на пол. Он смотрел на него сквозь небольшие прорези в своем жутковатом колпаке. До чего же сильные руки! Следопыта с далекого детства никто не держал вот так на себе, да еще и с подобной легкостью... Такой большой. Невольно Ольфрик почувствовал себя хрупкой дамой в объятиях крепкого мужика.
- Ну что? Все выдохнули? - усмехнулась Икхиэлла. - Тогда продолжаем!
Король, возмущенно:
- Палач! Кто тебе позволял ее ловить?!
Палач, невинно удивляясь:
- А... нельзя было?
- Нельзя! Я должен тебя казнить за это! Хранитель - схватить его!


Тем временем, воспользовавшись общим замешательством, Служанка роскошной царской походкой приблизилась к Таре и почти-Таре.
- Я достала нужные сведения, - перешла она сразу к делу. И начала что-то расстегивать на бедре. Затем забралась к себе под костюм рукой и вытащила оттуда маленькую свернутую бумажку, помахав ею перед носом Эве-Люн.
- Спасибо тебе, - прошептала та, протягивая пальцы к "сведениям", но Служанка резко отдернула руку и спрятала листочек в кулаке.
- Я хочу определенную плату за причиненные мне... беды, - уверенным тоном произнесла она. - Мне нужно, чтобы Слуга выполнил для меня одно тайное личное поручение. Ваше Высочество не будет против, чтобы мы с ним уединились?
- Уединились? - Принцесса вдруг что-то заподозрила. - Зачем это? Я против. Обсудите поручение при мне.

Услышав это "пожалуйста", эльф вдруг перестал смеяться над Тарой, а наоборот состроил сочувственное лицо. И тут же принялся помогать с костюмом.
Нет, он не смел приставать к девушке... или чего еще хуже. Ему просто нужно было освободить ее, а затем уже надеть этот ужас верным способом. И именно потому, и только потому он прикасался к ее плечам, к бедрам, к... лодыжкам, к шее, к ключицам... однажды Феанор даже залез за пазуху, протиснув руку между грудью молодой волшебницы и плотной тканью.
Но во всем этом была необходимость. Строгая необходимость и ничего более. Да?..


К счастью для Ольфрика, вонь от мази очень скоро куда-то улетучилась. Но не обида Безумца. Тот помрачнел, похолодел и больше толком не разговаривал с людом, лишь иногда короткими, порванными фразами подсказывая, что нужно сделать.
После крема последовал костюм, с которым демон тоже помог, ни на мгновение, правда, не выпадая из своей обиды. Пару раз он что-то там затягивал уж слишком туго, невольно или наоборот вольно причиняя охотнику боль, но проще было это все вытерпеть, чем разбираться. Да?..


- А теперь и мне придется показать свой нижний лянж, - с довольной улыбкой объявил Феанор и немедля разделся до одних своих брэ.
Да и брэ эти, честно говоря, плотностью и непрозрачностью ткани не отличались.Зато Искатель смогла поподробнее рассмотреть Любовника - он был великолепно сложен, не толст, не излишне тонок, не сутул, но и не вычурен. Его сильный торс покрывали косые ровные аккуратные шрамы, будто бы кто-то их старательно вычерчивал ритуальным ножом. А может, все-таки боевые?
Тара не знала, как должна были выглядеть шрамы у воинов. Может быть именно так...
Одевать эльфа в костюм оказалось не так сложно - тот сам практически в него залез, а девушке оставалось лишь затянуть какие-то бессмысленные застежки на спине. И шнуровку, напоминавшую корсет... Приглядевшись, волшебница подумала, что этот костюм был предназначен, скорее, для девушки. Наверное. А хотя... А хотя бес его знает.
Затем последовали маски.


Затем последовали маски.
Мориэст, не церемонясь, прорвал зубами две дырки для рогов в капюшоне Палача и натянул его себе на голову. Выглядел он в нем еще более устрашающе, если только забыть про изящный, хрупкий стан, напоминавший эльфийский.
Потом он надел на Ольфрика свой шутовской колпак, придавив пальцами маску так, что та приклеилась к толстому слою мази. При этом он неискренне улыбнулся, отчего Палачу стало еще более неуютно.
Но за сим ритуал был, к счастью, завершен.
- И помни. Ты теперь - Вдова. Вернее, Палач, который стал Вдовой. Нет настроения объяснять, разберешься сам.
Не сказав ни слова более, Безумец, ставший Палачом, вышел из комнаты.


Феанор смотрелся в синей маске глупо. Ведь она была женской, а его прочный подбородок широкие крупные плечи откровенно портили вид. Однако миленькая улыбка и неожиданно появившееся изящество немного исправляли ситуацию. В сторону шутовства, наверное...
Он помог надеть ей свою маску, подвязал сзади шнурки так, чтобы она плотно села, вдавилась в слой мази. Еще теплая, с легким ароматом, что исходил и от самого эльфа, но был таким неускользаемо-непонятным, что Тара до сих пор о нем не задумывалась.
Маска удивительным образом оказалась впору. Она частично прикрывала рот, что создавало характерный шум при дыхании. Но в ней было комфортно, даже очень. И это тепло... Разум девушки слегка споткнулся и поплыл. Опьянение накатило очередной волной, Искатель начала предчувствовать, что скоро все... завертится.
Скоро станет происходящее совсем странным. А сейчас это пока были только игры. Оно читалось в глазах эльфа - хитрых, веселых, пред... предвкушающих.
- Теперь ты - я. А я - ты. То есть ты - Любовник. А я - Принцесса, Эве Люн. Потому что маскарад. Поняла? В общем, не бойся...
Мельтиец протянул руку. Мягко так, плавно, по-девчачьи забавно.
- Просто расслабься и танцуй. Пойдем.
Он, а вернее, вроде как, теперь уже "она" повела ее или... получается, "его" вниз на первый этаж. Все начинало закручиваться, оборачиваться и вертеться. Но пока что медленно.

В главном зале их ожидали: Хозяйка Игры, ставшая на самом видном месте, Судья, жевавший виноград там же, где и был, Тайна, устроившийся поудобнее в кресле с лютней на коленях, Молчание рядом с ним и с небольшим эльфийским барабаном в руках, Волк в шлеме и кольчуге, занявший позицию у входа в Лант, и Безумец с Палачом.
Последние двое стояли в центре помещения, готовые к началу Второго Акта. И нависшая над бесом мрачная туча величайшей угрюмости Этого Мира, ясно говорила о том, что они поссорились. Даже капюшон Палача, закрывавший всю рогатую голову, не мог спрятать молчаливой обиды.
Ольфрик же теперь был Вдовой - в цветастом шутовском колпаке, костюме, тесноватом для его долговязой фигуры и... той самой вязаной шали, обернутой вокруг шеи.
Стояли они порознь, но как бы парой и производили пугающее впечатление. Оба.
И не удивительно, что прочие сразу же улыбнулись, увидев эльфа с людской девушкой, казавшихся гораздо веселее. Да и женственность Феанора вкупе с дамской масочкой тут же вызвали у Верховной Жрицы сдавленное хихиканье.
- Мы готовы! - торжественно воскликнул Любовник, тщетно попытавшись сымитировать Тарин голос.
После чего он вдруг наклонился к напарнице и прошептал на ухо:
- Прости, что так получилось с костюмом и лянжем. С меня Танец, если ты пожелаешь.
И поцеловал чуть ниже.
Как-то отреагировать Тара не успела: появились Королева с Мученицей, тут же вызвав восхищенные вздохи. Изящной, благородной походкой первая шла Королева, во взгляде которой читалась царственность, власть и... огромное самолюбие. В руке она сжимала длинную цепь, за которую вела свою пленницу.
Цепь была прикована к кожаному ошейнику, надетому на Служанку. Наподобие тех, что носили собаки. Она напряженно сжимала этот поводок рукой, словно бы пытаясь сопротивляться воле Королевы, но все было тщетно.
Та дернула за цепь - и Мученица злобно зарычала.
И, может, не вызвало бы это зрелище столько удивления у зрителей, особенно после сцены порки, если бы не тот нюанс, что за Королеву теперь была Ливинн, а за Служанку - сама Мельнанет.
Это было видно и по волосам, и по форме ушей, да и по самому поведению, конечно же
- Я тебя уничтожу, - зло прошипела хозяйка Ланта, пытаясь, видимо, сорвать цепь со своего ошейника голыми руками, на что ее бывшая подопечная отвечала:
- Потом. Потом, моя... Служанка. А сейчас маскарад.
Самодовольная улыбка расползлась по лицу дикой эльфийки, которая не испугалась даже потрепать новую "Мученицу" по голове, будто собаку.
- Ненавижу этот драный маскарад, - прохрипела Мельнанет.
- А мне кажется, этот ошейник тебе очень идет. Служанка.
Ох, и умела, оказывается, Ливинн поиздеваться!
- Ррррр!!!
- Ваше Величество великолепны! - воскликнул Тайна, засмеявшись. - Как и ее... сопровождение!
- И тебя сожру!!!
Все захохотали, только усиливая гнев Матери Ланта, но та, судя по всему, действительно ничего не могла поделать, покорно проследовав за "Королем" и присоединившись в центре зала к остальным участникам бала. Видимо, желая ослабить пламя ярости, Ливинн страстно обняла Мельнанет и громко поцеловала ее в белую щеку, что действительно немножко помогло.
Та теперь была просто очень-очень сердита.

Все ждали оставшуюся пару - Эленвэ и Мирри. Как они будут выглядеть? Ведь все обменивались ролями и, соответственно, масками. А белка бы и лук Охотницы поднять не сумела!
Судя по всему, этот вопрос волновал не только Альтарину - эльфы немного притихли, внимательно разглядывая выход с лестницы. Уже стали слышны шаги. Наступила тишина и волшебница поняла, что все завертелось уже слишком сильно. Так, что не остановить...
Наконец, появилась Эленвэ в сопровождении какой-то девушки.
Первая была в светло-серой накидке и такого же цвета маске с небольшим свиным пятачком. Да, точно Эленвэ - обтягивающий костюм лишь подчеркивал ее слегка пухлую фигуру, да и те же светлые прямые волосы ниспадали на легкий плащ.
А вот вторая девушка...
А вот вторая девушка была Таре незнакома. Худая эльфийка с очень длинной волнистой русой прической. Слегка растрепанной после переодеваний. В таком же странном квиллисхианском костюме и в маске Охотницы - простой, коричневой, кожаной.
Эта девушка...
Она шла как-то слегка неуверенно, улыбалась скромно. И было в этой улыбке что-то пьяное, безумное. Будто бы она была шокирована происходящим не меньше.
Все молчали, открыв рот. Даже Тронд удивленно хлопал глазами.
- Квиллисхи Ирнат, - благоговейно прошептала Хозяйка Игры.
- Мьелит! Ты видишь это?! - воскликнул восхищенно Любовник, напрочь позабыв о своей роли.
Эленвэ вывела новую "Охотницу" в центр зала, чтобы все могли ее разглядеть. Зрители даже повставали, чтобы подойти ближе.
- Ты?.. - начала свой вопрос Ливинн, но осеклась.
Незнакомка лишь кивнула, смущенно опустив взгляд.
- Вот... такие дела, - произнесла она тонким-тонким голосом. Больше похожим на беличий, наверное.
- Слава нашим Богиням! Эта Ночь великолепна! - проговорила Мельнанет, уже позабывшая о своем поводке.
Новая Охотница посмотрела на Ольфрика и Тару внимательно. В ее глазах был виден невероятный трепет. Счастливый трепет.
- Друзья, я давно мечтала на вас посмотреть с такого роста...
Она подошла к Таре и положила руки ей на плечи. Потрогала ее щеку и ошалело улыбнулась. Затем проделала то же и с Ольфриком. Толкнула игриво его в грудь. Еще сильнее. Засмеялась, словно ребенок.
- Это потрясающе... - восторженно прошептала Мирри, ставшая в эту ночь на три альна выше. - Я... У меня слов нет... Это волшебство...
- Это твой Танец, - с благоговением перебила ее вдруг Хозяйка Игры. - Квиллисхи к тебе неравнодушна. Но пора приступать ко Второму Акту! Выстройтесь для Танца.
Ливинн, а вернее, Король отсоединил от Служанки цепь и бросил ее с грохотом в сторону. Участники маскарада, не отрывая взгляда от преобразившейся белки, встали парами напротив друг друга, и тогда Икхиэлла начала вступление.

- Второй Акт, Сцена Первая. Кхм. В вечер тот назначен был священный бал. Маскарад - тайны торжество, полное преображений, масок. Здесь все менялось на глазах, царила буря чувств, интриг и красок. И если чей-то путь счастливый с бала этого начнется, то чей-то, о Судьба, на нем трагично оборвется!
Тайна ударил по струнам, Молчание - по мембране барабана. Заиграла красивая ритмичная музыка под стать королевским танцам. Даже светлячки, замеревшие до того момента такими же двумя ровными рядами над головами участников, тоже начали плясать.

Эльф пожал плечами, посмотрев на белую мазь. Принюхался аккуратно, поморщился, отнял от лица подальше и сказал:
- Боюсь, хэрин лучше и не знать...
Усмехнулся своим мыслям, подсел еще ближе, чуть ли не вплотную, зачерпнул этой штуки пальцами и безо всяких церемоний мазнул Таре нос. В глазах тут же защипало, а кожу начало неприятно жечь. Лук? Чеснок? Перец? Кислота?
- Нет, не бойся, оно точно безвредно, - прошептал Феанор. - Во всяком случае, это Мьельте Лант. Мы лечим, если калечим.
И рассмеялся тихо, не переставая при этом размазывать данную гадость по Тариному лицу. К счастью, делал он это аккуратно, даже приятно, что слегка сглаживало отвратительные ощущения от самого крема.
Клал он его густым толстым слоем, стараясь запихнуть в самые нежные закоулки - по углам рта, вокруг ноздрей и даже немножко за уши. Ради последнего он отодвинул свободной рукой кудри. Его пальцы коснулись ее шеи. Совсем ненавязчиво, ненастойчиво и в общем-то нейтрально.
Как будто бы просто вот... притронулся. Бывает же, да? Ничего особенного.
- Закрой глаза. Это ужасно, но веки тоже нужно обработать. Если что - мне так уже делали несколько раз. Все будет хорошо.
Почему-то ему хотелось верить. Чувствовалось, что этот эльф прекрасно умеет обращаться с чужим лицом. Наверное, и мышцы помассировать горазд?
На удивление мазь на веках переносилась не так тяжело. Да и в остальных местах жжение быстро проходило, будто бы кожа девушки в мгновения ока привыкала к этому кошмару. И запах уже не казался таким ужасным...
Феанор коснулся ее подбородка кончиками пальцев и слегка приподнял голову, чтобы намазать снизу, вплоть до шеи. Затем нежно повернул Тарину голову в одну сторону, в другую, внимательно осмотрел и заявил:
- Готово! Теперь ты меня.
Вытерев пальцы об одеяло, он подался головой вперед, зажмурился со всей силы и улыбнулся до самых ушей, от чего стал до смеха похож на гнома.
- Не томи. Мельтийцы не умеют ждать!


Хранитель и Молчание удалились на второй этаж в одну из кладовок, чтобы найти новую одежду на люда. Эти выдуманные имена больше подошли бы каким-нибудь хютерингу и йорднуру, которые спокойно и методично принялись бы осматривать многочисленные пыльные сундуки с мешками, тщательно все проверяя.
Но мельтийка с хольдом - это совсем другие персонажи. Они сначала все выгребли на пол, а потом принялись копаться в разнообразнейшей одежде, что тут валялась. Брунгильда (хотя Киор не знал ее имени) бросила в него какие-то портки. И захихикала сквозь свою странную маску. Волк метнул чью-то шапку в ответ, завязав суровую платяную войну.
Как и всегда, жестокое соперничество привело к быстрым результатам: были выбраны шлем с кольчугой, которые Киор побоялся бросать в девушку. И сапоги!
Молчание возмущалась, активно жестикулируя руками, мол, тут чистые полы вообще-то! Но Волк не обратил никакого внимания на немое недовольство. По беснующимся глазам было понятно, насколько сейчас мельтийка ненавидела свой выбор маски, но что поделать с наглостью хольда?.. Ничего.
Потом она его раздела и протерла сухим полотенцем. Помогла надеть сапоги и кольчугу, отошла и посмотрела на "Хранителя", зайдясь сдавленным из-за маски хохотом. Чуть не уронила ее.
Приблизилась, постучала по стальному шлему кулачком, а затем - по ближайшей деревянной стене, объяснив этим все, что думала о Волке. Прошлась рукой по бугорчатым рядкам колец, посадила в ближайшее кресло, отыскала щетку и принялась чистить мужчине сапоги.
С любовью. Правда, с некоторым раздражением в то же время - мол, не пройдет это тебе даром. Но все-таки с любовью.
Покончив с обувью, мельтийка резко поднялась, уперев руки в бока. Склонила голову, оценивая воина с головы до ног. Заманчиво чуть развернула бедро. Наклонилась, уперлась ладошкой в крупное плечо Волка, приблизилась и... стукнулась своей черной маской о стальное полузабрало шлема.
Снова рассмеялась - Брунгильда понимала, что Киор не увидит ее улыбку, а потому ей постоянно приходилось хихикать. Эта дурацкая маска напоминала какие-нибудь кандалы, не дававшие девушке раскрыться полностью, выразить все то, что она хотела передать.
Правда, и в ней у мельтийки получалось неплохо.
Она взялась за воротник кольчуги, подтянула мужчину ближе, посмотрела прямо в глаза, а руки ее сами собой опустились ему на плечи. Жрица нежно гладила броню - так, что Волк еле чувствовал... но все же чувствовал. По груди, по плечам, по рукам. И вдруг ее пальцы прошлись над клеймом - мельтийка мгновенно отпрянула.
Будто... будто укололась. Нахмурилась, стала вдруг серьезной и напряженной. Весь ее игривый настрой пропал, и вместо того, чтобы вернуться к действу, Молчание протянула руку Хранителю и повела его обратно на первый этаж.


Когда с мазью было покончено - она была плотно закупорена и убрана куда подальше - эльф снова радостно раздул лаванды. Втянулся ноздрями блаженно и сказал:
- Уже и не пахнет ею, да?
И вправду не пахло. И не чувствовалось: мазь то ли впиталась, то ли еще что, но Тара уже и позабыла о ее существовании. Только снежно-белое лицо Феанора напоминало об этом. Он теперь казался каким-то неумелым в деле грима ярморочным скоморохом, но зато донельзя улыбчивым!
- Теперь костюмы? - Любовник кивнул на них головой. - Я помогу надеть, не переживай, там все хитро сде...
Он осекся. Вдруг стал каким-то неловким, поднялся с кровати, виновато потупился.
- Я забыл... У вас, людей, девушки боятся показать свой... эм... нижний лянж чужому мужчине. Верно? Я не хотел тебя оскорбить, прошу прощения. Я не стану смотреть. Просто у нас в Дорлине, да и в принципе у эльфов, это наоборот может обидеть девушку. В смысле, если бы я вышел. Она могла бы подумать, что я считаю ее уродливой...
Обезоруживающая скромная улыбка.
- А от тебя бы я точно не отвернулся. По нашим традициям то есть. А вот по людским - наоборот. То есть отвернулся бы. Но не отвернулся. В смысле...
Вдруг мельтиец растерялся и всплеснул руками.
- Я запутался! Подерите демоны эти традиции! Я... мне выйти? Или ты боишься не разобраться в костюме? Там главное - одевать с левой ноги. Или руки.


- О, Хранитель, а мы как раз о тебе! - весело воскликнула Хозяйка Игры, прервавшаяся от письма и поставившая перо в чернильницу на столе. - Я придумала тебе роль в пьесе! Не бойся, она маленькая - будешь стражем во дворце.
- Но зато какая непредсказуемая... - пробормотал, усмехнувшись, Тайна.
- Это твой сценариум, - демонесса протянула Киору два только что заполненных мелким вдавленным почерком листка. - Не забывай в него заглядывать, хорошо?
- Если хоть что-нибудь там разберешь, - пробурчал гном.
- Прекрати! Я очень ровно пишу!
- Ага, как если б тебя все время трясли за руку.
- Это древнелюдское письмо! Это сложнейшее искусство! А не ваши руны, где сплошные палки - там и ёж ровно напишет.
- Это орочье письмо. Оно является помесью древнелюдского и гномьего. Так что никудышный из тебя ёж.
- Да я в тебя сейчас... чем-то брошу! - прошипела рогатая дама, отчаянно пытаясь найти на столе удачный снаряд. - Зануда бородатый!
- Швырни чернильницу, - посоветовал Тайна.
- Я потом эту чернильницу кому-то...
Но Судью прервало брошенное яблоко, которое он ловко поймал одной рукой.
- О! - обрадовался дворф и откусил гигантский кусок.
- И не забудь - тебе еще придется танцевать один Танец, - обратилась Хозяйка Игры к Хранителю, мгновенно успокоившись. - Вернее, три. Но первый - это пьеса, а второй - мельтийский ритуал. Думаю, он вполне сойдет за Танец. А вот третий лучше отдай кому-нибудь, чтобы тот его определил, иначе это сделаю я сама.... Плохой вариант, сразу говорю.
- Не верь ей - Хозяйка Игры тут самая добрая. А вот остальные тебе точно что-нибудь суровое придумают, - сказал эльф.
- Пха! - выдал тут же гном, чавкнув яблоком. - Не верь им обоим. Ты в любом случае попал.

Боль отрезвила Тару.
Да, до этого ей и не казалось, что она пьяна, но заструившаяся по руке алая кровь явила истинную картину мира - Искатель напилась вдребезг. Голова кружилась, ее тошнило, а еще было очень сложно сфокусироваться на руке взглядом.
Она обернулась на прочих - пьяные эльфы, спотыкаясь, побежали к двери, попытались ее открыть. Кричали о чем-то, боролись с засовом.
Тара и сама пошла к ним, но оступилась, запнулась, упала. Сейчас вдруг это стало таким очевидным: они все напились. Пьеса, умственная дуэль, маскарад, кровавые ритуалы - что за хмельной бред?!


Несущий смерть Волк ворвался в орочий строй, раскидывая в стороны зелено-красные конечности. Жуткий грохот боя, вопли, звон стали и кровь! Цвайхандер не пел, нет, это вам не эльфийские ножички. Цвайхандер утробно гудел от жажды и глухо врубался в чужую плоть.
Волк чувствовал их боль. Он чувствовал, как тела подчиняются его силе, как они рассекаются, ломаются, калечатся и прогибаются под поступью войска Огнерыка. Они все пали перед ним!
И лучше Киора в этом бою сражался лишь сам Огненный Волк - Хитциг, Бог Войны, сминавший плотные ряды с веселым криком. Он смеялся! Он упивался кровью! Он орал проклятия оркам! Он ненавидел их и любил эту злую сечу!
И Волк любил ее вместе с ним!


Наконец, они раскрыли двери - в зал ворвалась гроза. Холодный дождь омыл пышные ковры, а яркая молния озарила широкое крыльцо с лежащим на ней Волком.
- Быстрее! Тащите его внутрь!
- Что с ним?!
- О Мьелит! Он умер...
- Тащите!
Они схватили воина за мокрую одежду и поволокли внутрь, будто мешок с сеном. Спешно, впопыхах, неудобно. Безумец споткнулся, все завалились. Но поднялись, но дотащили, будто бы это было важнее всего...
- Воняет сивухой...
- Он жив?
- Выглядит мертвецом.
- Позовите Королеву!
- Спаси его Мельта, молю тебя...
Тара увидела его: бледный, бездыханный, страшный. Глаза закрыты, а рот скривился в болезненной гримасе. Весь в грязи, будто бы его выкопали из земли, будто бы это был труп... Но это Волк, а не труп.
Он лежал в некрасивой позе, а они сгрудились над ним. Кричали что-то. Только Хозяйка Игры стояла в стороне вместе с Тарой и смотрела на все это.
- Видимо, все было зазря... - произнесла она печально.
- Так кто врачевать-то умеет? - спросил Тронд.
- Королева!
- Охотница, дуй за ней, - распорядился Судья, показавшийся Таре наиболее трезвым.
Эльфийка рванула в сторону двора.
- Кажется, лекарь уже не поможет, - прошептал Безумец так, что все слышали.
- А если он еще жив?! - возмутился Тайна.
Молчание вдруг заныла сквозь маску, гладя Волка по грязным спутанным волосам.
- Послушайте сердце! - закричал Любовник. - Оно бьется!?
- Я, мать вашу, его и пытаюсь послушать! - заскрежетала вдруг Мирри каким-то жутким голосом. - А вы разорались! Я - лекарь! Уйдите все к демонам отсюда!
- Так, отошли все! - рявкнул Судья и сам отпрянул на пару шагов.
Народ наконец расступился, и Альтарина увидела белку, прильнувшую ушком к груди Волка.
- Ну?! - не выдержал Феанор.
- Заткнись! - прошипел Тайна.
- Подождите... - пробормотала Мирри, вслушиваясь. Она сменила позицию. Она пыталась найти этот стук где-то там, в глубине, найти его...
Молчание, сидя на своих коленях, начала тихо плакать.
- Жаль его, конечно, - промолвила Икхиэлла. - Молодой еще.


Но за мелкими орками шли огрины. Великаны, мощные, словно горы. И людской строй распороло об них, будто о фьорды.
Огнерык получил гигантской дубиной в бок. С грохотом доспехов отлетел в сторону, зарычал по-волчьи. Киор резко пригнулся и избежал своей смерти. А вот боец рядом - нет. Громкий хруст. Слишком громкий: ребра, плечи, хребет, не переживет.
Еще один взмах, Волк отпрянул. В лицо ударил шквал ветра, разносимого этой булавой.
Ну все! Теперь его черед бить! Цвайхандер смачно впился в мясистую ножищу, брызнула кровь. Гигант взревел, да так, что волосы встали дыбом!
А клинок застрял.
Киор все понял слишком поздно... Надо было бросить меч и бежать, а он пытался его выдернуть. В кость попал? Уперся ногой и все, мгновение потеряно - мощная ладонь обхватила его голову и подняла в воздух...


- Оно бьется! - воскликнула белка. - Но слабо, очень слабо. Он умирает. Что с ним? Чем его отравили-то?
- Что здесь происходит? - раздался голос хозяйки Ланта. Мельнанет, спешно явившаяся в сопровождении Охотницы, Палача и Мученицы, мокрая с головы до пят, строго взирала на эту безумную сцену.
- Их друга принесли. Он при смерти, - тут же пояснил Тронд.
Королева нахмурилась, посмотрела на Хозяйку Игры, но та лишь пожала плечами грустно.
- Помоги ему! Мы не понимаем, что с ним! - воскликнул Любовник.
- Это яд, - ответствовала белка, не поднимая взора. - Нужно чем-то его вывести...
Древняя эльфийка подошла к Волку, опустилась над ним и... принюхалась.
- Чем пахнет? - спросила она Мирри недовольно.
- Дешевой бренной. Но он слишком бледный для...
- А еще?
Тут и белка принюхалась. А затем вдруг с ужасом посмотрела на Мельнанет и осела.
- Черный страшноцвет, - назвала она то, что учуяла.


Волк боролся, но тщетно. Как только пальцы сжались на его черепе, все стало ясно. Не вырваться. Ничего не поделать. Он вонзил кинжал в кисть зеленокожей твари, но тот проникал в толстую шкуру лишь на пол ладони. Он продолжал бить, ковырять эту дубовую плоть, но все было уже бессмысленным.
Огрин с наслаждением тянул время, сдавливая с каждым мгновением все сильнее. Ноги Киора беспомощно болтались в воздухе. Руки пытались нанести как можно больше ран - просто так, чтобы оставить хоть шрам о себе напоследок...
Но все было тщетно. Он попался. Он проиграл.
Великан обернул его к Огнерыку. Тот взирал на Волка взглядом, полным разочарования. Конечно! Так глупо сдаться на милость огрина! А он ведь был его правой рукой! Хольд! Жалкий неудачник, а не хольд...
- Нельзя давать им схватить тебя. Из лап огрина не вырвешься, сын, - с горечью произнес Хитциг.
Нет, он не поможет. Попросту не успеет - огрину хватит мгновения, чтобы размозжить голову Волка.
Пальцы стиснули еще сильнее. Киор извернулся и вонзил кинжал врагу под ноготь. Великан заревел от боли и череп хольда лопнул, словно тыква.


- Нет противоядия, да? - с сожалением спросил Безумец.
- Нет, - хмуро покачала головой Королева. И усмехнулась вдруг.
- Это усыплялка... Сонное зелье... Оно не смертельно, - пробормотала Мирри, растерянно глядя на Волка. - И бледность, и слабое сердцебиение, да...
- Устроили мне тут, понимаешь, - пробурчала Королева. - Трагедии Эллейны.
- Так он не умрет? - не понял Феанор.
- Если это страшоцвет, то нет, - пожала плечиками Мирри. На ее глазах появились слезы, смочившие шерсть под маской. - Придурок...
- Почему придурок? - удивился Безумец, тоже уже ничего не понимавший.
- Потому. Меньше шляться по ночам надо, - пробормотала белка в ответ. Ее взгляд потерялся среди колонн. Она медленно слезла с хольда. - У вас есть взбуй-трава? Его можно в чувство привести...
- Сейчас принесу! - выпалила Охотница, убежав на кухню.
Молчание подошла к Волку, обняла его. Теперь она рыдала от счастья, судя по всему, хотя и не понятно совсем было, на кой он ей вообще сдался.
Остальные же просто... расслабились. Все, кроме Хозяйки Игры, конечно же.
- То есть мы нарушили клятву Квиллисхи, чтобы спасти жизнь тому, кто и не умирал вовсе? - поинтересовалась она, зажимая ладонь какой-то тряпкой и морщась от боли.
- Все верно, - кивнул Судья.
- Судьба коварна, - усмехнулся повеселевший Тайна.
Вернулась Охотница с красной склянкой, откупорила ее, дала понюхать Волку. Тот открыл глаза. И тут же закрыл, зажмурившись от каких-то крайне неприятных ощущений. Закашлялся тяжело, согнулся.
- А теперь он еще и в сознании, - продолжила Икхиэлла, медленно подходя к раскрытому настежь входу в храм. Тон ее не обещал ничего хорошего. - Здесь. С нами. На Игре.
- Я все понимаю, - согласно кивнул Любовник. - Вепрь, он же сможет сам дойти до своей таверны? Мы не вправе его здесь оставить, к сожалению, у нас Игра...
- Нет, ты не так понял, - прервала его демонесса.
А затем медленно и спокойно закрыла двери, с щелчком задвинула засов и обернулась к остальным.
- Теперь мы не можем его отпустить. Мы заключили с Квиллисхи договор.
Хозяйка Игры выдержала паузу с наисерьезнейшим видом.
- Он останется здесь и будет играть. Хочет он того или нет.

Киор

И стоило Волку опуститься на колени, как он услышал шум вдалеке. В лесу, что окружал это широкое поле. Топот ног. Грохот доспехов. Гортанные крики.
Снова орки. Много орков - вот они уже стали появляться на опушке. Их желтозубые рты скалились, когда маленькие злые глаза смотрели на оставшуюся в живых кучку людей.
Киор обернулся: по ландскнехтам пробежалось отчаяние... Вот только справились, победили, обрели надежду выжить, как появление каких-то уродов на горизонте тут же ее забрало.
Не получится. Не выжить.
Отчаяние чувствовалось в их движениях. Чувствовалось в криках Эридрут, пытавшейся привести роту в порядок. Сколько их здесь? Пара сотен людей, не более. А орков, наверное, было в разы больше...
- Пойдем скорее отсюда, Киор, - сказала Ребекка, обнимая его. - Пойдем. Это уже не наша война.
Она тянула направо, прочь от орков, но справа по дороге уверенной походкой шел воин. Шел великан. Гигант.
Это был человек, но огромных размеров - с руту высотой. Широкоплечий, могучий, мощный. Закованный по самый нос в латы, сверкающие на появившемся меж туч солнце. Гора стали и затаенной под ней силы. Но без шлема - чтобы прохладный свежий ветер обдувал щербатое лицо хольда.
Да, Киор был красавчиком, по нему так сразу не определишь, а вот этот дядя на лицо был истинным хольдом: широкая, крепкая морда с чернющей короткой бородой от уха до уха и такой же коротенькой стрижкой. Плотно сбитая рожа, прочная, будто булыжник, но с удивительно харизматичными глазами.
Они горели огнем.
Великан шел быстро, но не торопясь. Он был увешан оружием. В левой он держал цвайхандер Волка, в правой - старую алебарду Бекки. И, не собираясь служить оруженосцем, тут же бросил их в мокрую траву рядом с людьми.
- Вы кое-что потеряли, - улыбнулся он, вперив свой взгляд в Киора. - Чего раскис-то, как баба?
Гигант хохотнул. Голос его был громким, тяжелым, сильным. Это он сейчас говорил тихо, не напрягаясь... так что мурашки бегали по спине Волка.
- Думал, кончилась война? А-ха-ха! Пошли.
Он направился к людям все такой же уверенной, даже слегка расслабленной быстрой походкой. И он улыбался, широко улыбался.
- Хитциг! Хитциг на нашей стороне! - закричали ланцы.
- Ого он огромный!
- Бог, что сказать!
- А то! - поддержал их сам Хитциг. Нет, он не крикнул, просто сказал громко, отчего волосы на голове у Волка встали дыбом. - Ну что, братцы? Будем биться?
- Да нам их уже не одолеть!
- А мне насрать! - весело воскликнул Бог Войны. - Я хочу их крови! Я хочу славной драки, братцы! Устроите мне достойное зрелище?!
Многие в толпе вдруг одобрительно закричали. Но не все.
Хитциг встал прямо перед их строем:
- Вы все сегодня подохните! Так подохните с честью! Нахрена вы жили, если не можете помереть, как воины?!
Толпа громко его поддержала. Бог достал из-за спины огромную двуручную секиру, достойную какого-нибудь орочьего царя. Только слаженную гномами.
- Мы заберем их жизни, а-ха-ха! Мы втопчем их в грязь!
- ДА!!!
- Где ваша храбрость, ублюдки?!! - заорал он так, что земля затряслась.
Ответом ему был достойный рев двух сотен глоток.
- Порубим их на куски!!!
- ПОРУБИМ!!!
- А потом я заберу вас к себе! И вы будете пить со мной!
- ХИТЦИГ!!! ХИТЦИГ!!!
- И ты, мельтийская стерва, со мной выпьешь! А потом я тебя трахну!
Ланцы заржали. А гауптманша, не страшась, одиноко прокричала:
- Да пошел ты в жопу!
- Ну куда скажешь - туда и трахну! - развел руками Хитциг и захохотал.
Его поддержала толпа. Вся. Теперь точно вся. Великан начал раздавать команды:
- Построиться! Цвайхандеры во фланги! Не отступать - позади вас ждут вороны! Впереди - Вечная Слава!
А у опушки уже гремели орочьи барабаны. Зеленокожих собиралась целая орда, и то были отнюдь не мелкие гоблины. Медленным шагом они пошли на сближение.
- Слышишь, это моя рота! - проорала мельтийка, но Бог не обратил на нее внимания:
- Барабанщика сюда! И где знамя? Где ваш сраный знаменосец?!
- Он погиб!
- Дайте знамя другому! Живее! Он встанет позади меня. Не дайте ко мне зайти в тыл - и драка выйдет достойная царей, а-ха-ха-ха! И если кто из вас будет жить, когда знаменосец упадет, тому я руки переломаю, всем ясно?!
Одобрительный рев.
- Я встану в центре. Держитесь меня! Стойте в строю, и будет вам вечная битва!
Дисциплинированные ландскнехты уже построились нужным образом, ощетиниваясь швертами, албердами и цвайхандерами.
- А че этот ублюдок тут делает? - спросили Хитцига, указав на Киора. - Мы выгнали его!
- Он со мной. Он умеет драться, так что заткнитесь, - огрызнулся Огненный Великан и никто не посмел с ним спорить. - Он будет стоять справа - мне нужен хороший боец справа.
- Огнерык! - раздался вдруг орочий крик.
Это был их главарь - здоровенная зеленая животина, обвешанная стальными пластинами и с гигантским двуручным тесаком на плече. Орк этот был ничуть не меньше Хитцига, а на шлеме его красовались два мамонтовых бивня.
- Схренали ты не на моей стороне?! - возмутился он.
Орки встали напротив строя людей, всего в двух сотнях шагов. Зеленокожие рычали и переругивались, готовясь к хорошей битве. Да все здесь готовились к хорошей битве!
- Их меньше. Воевать за большинство - скучно, - пожал плечами Хитциг.
И... орк его понял. Закивал, оскалившись.
- Давно хотел надрать тебе зад, Огневолк.
- Давно хотел напомнить, кто из нас не терпел поражений! - весело ответил Бог Силы, переложив секиру поудобнее. Явно уязвленный орк лишь злобно зарычал - видимо, он-то терпел.
- Эй, людишки! - обратился орочий вожак к ланцам насмешливо. - А для вас у меня есть сюрприз!
Он показал рукой назад, на опушку леса, где, сотрясая землю тяжелыми шагами и раздвигая деревья руками, появились огрины - зеленокожие монстры-великаны. Их была дюжина. Нет, две дюжины!
Ох, над таким войском победу не одержать.
- У меня для вас тоже сюрприз! - ответил Хитциг и вдруг задрал свой стальной, излишне объемный гульфик вместе с поддоспешником.
Люди заржали, хотя им было не видно. А вот орки как-то опешили от этого зрелища. Даже их главарь удивленно расширил желтые глаза. Огрины же замешкались.
Хитциг громогласно захохотал, а затем воздел в небо секиру:
- Да будет кровавая рубка!!!
И армии с ревом и грохотом понеслись навстречу друг другу.

Искатель

- Безумец, расскажешь правила? - бросил Тронд.
- Конечно! - коварно улыбнулся демон и обернулся к Таре. - Итак, они и просты, и сложны одновременно...
- Я сбегаю, посмотрю, что там такое - вдруг советом помогу, - шепнула белка Искателю на ухо, и, спрыгнув обратно с плеча, унеслась за Любовником на второй этаж.
- Судья вам задаст два вопроса, - продолжал Морэст. - Кто ответит на большее число из них - тот и победитель дуэли.
- Хозяйка, а ты ела вообще? - поинтересовался вдруг гном у демонессы. - Поешь хоть.
- Слушай... - Икхиэлла задумчиво посмотрела на почти остывшего уже оленя, который до сих пор наполнял своим ароматом Лант. - А ведь не ела! Я ж только утром лепешку!
Набросившись вдруг с ножом и вилкой на несчастное мертвое животное, Верховная Жрица принялась терзать его плоть и откидывать сочные куски на стеклянную тарелку.
- Тайна как истинный хе... хир... Ох уж этот орочий! - усмехнулся Безумец. - Отдал тебе, Искатель, право отвечать на вопросы первой. И! Если ты ответишь на оба сразу... - демон продемонстрировал пару когтистых пальцев, - ... то ты не оставишь ему шансов и победишь досрочно! Но! Если ты ответишь на...
- Гребанные потроха! - выругалась Хозяйка Игры, когда уронила на драгоценный ковер тарелку с жирным мясом. - Ненавижу это стекло! Вечно выскальзывает!
- О-о-о... - многообещающе протянула Охотница, продолжая тихонько играть на лире. - Кто-то тебя запечет на том же вертеле, боюсь...
Другая мельтийка, Молчание, сидевшая все это время вдалеке, поспешила к демонессе, чтобы помочь затереть пятно какой-то тряпицей.
- Да я сама себя запеку! - прошипела Икхиэлла.
- А вы солью посыпьте, - посоветовал Судья.
- Да, слегка не досолили, - кивнул Тайна.
- Так что на Хозяйку в этот раз не пожалейте! - с хохотом поддакнул Безумец.
- Я тебя зажарю, паршивец! - ругнулась Верховная Жрица, стоя на коленях и пытаясь оттереть пятно.
- Когти надо стричь почаще! - Мориэст даже высунул язык.
- А вы стол поверх пятна поставьте, - хихикнула Охотница.
- А вообще, она же правда тебя убьет, - подкинул Тайна дров в костер.
- А я Хозяйка Игры! Меня нельзя убивать!
- А потом? Когда Игра закончится.
- А потом... а потом... - Икхиэлла встревоженно оглядела Лант в поисках оружия, судя по всему. - Я уеду из Акерплатца!
- Тогда уж сразу из Среднеполья, - добавил Тронд, который, кажется, впервые улыбался.
- В Дубарь поезжай, - посоветовал Безумец. - Мель... Королева тебя там точно не достанет.
- Это с чего бы? - удивился Тайна.
- Там всегда зима! - заржал бес. - Они летом с инеем на волосах ходят!
- Хозяйке там точно понравится, - захихикала Охотница. - Она ой как любит морозец!
- Всех вас убью! - зло оскалилась ли-сье, которая на пару с Молчанием колдовала над ковром. - Этой ночью. Вам еще по два Танца! А-ха-ха-ха! Будете у меня червями питаться!
Мориэст скривился от отвращения.
- А я не пробовал червей... У вас там их принято есть? - изобразил Тайна наивность.
- А тебя с собой увезу! Попробуешь все наши угощения! - и судя по взгляду Икхиэллы, место это было страшное, а угощения там были на редкость дрянные.
- Вы не дорассказали правила, - прервал вдруг Судья.
- Ах да! На чем я остановился?
- Что будет, если Искатель правильно ответит только на один вопрос.
- Ох! Только на один вопрос! - Безумец воздел вверх один палец, подходя ближе к Искателю. - Тогда все решит ответ твоего врага!
- И звезды определят твою судьбу... - проборматала Охотница.
- Если он ответит на два вопроса - победа его!
- И вечные муки ждут проигравшего... - продолжила Эленвэ, прокручивая лиру.
- Если ни на один - победа твоя! Ты получишь власть над этим несчастным!
- И ночь воцарится в душе его смертной тенью безликой... - добавил Тайна, с улыбкой вторя эльфийке.
- Но! Если он ответит лишь на один вопрос, то выйдет равный счет!
- И Боги узрят ваше величие, о, смертные! - воздела Хозяйка вверх руки и захохотала, как и все остальные.
- Рога мои вспять! Я же просто правила рассказываю! Отстаньте! - скорчил обиду Безумец.
- Ты их так рассказываешь, как будто Искатель на рабство в кости играет, - ответила Охотница.
- Ну и сами тогда рассказывайте!
- В общем, если вы правильно отвечаете на один вопрос каждый, то выигрывает Тайна, поскольку отдал тебе право первого хода, - сказал гном. - Если не отвечаете ни на один вопрос, то спор не разрешается, а я задаю два новых вопроса. Все ясно?
- Давай уже! - воскликнул Орэлинд, разминая изящные кулаки. - Я готов к сражению!
- Вопрос первый. Тысяча четыреста шестидесятый год до выхода дворфов на поверхность. Тойфельтоддский Кастеллум был сожжен дотла. Назови имя того, кто это сделал, - прочеканил посерьезневший Тронд, будто это был допрос. - Вопрос второй. Четыреста двадцать восьмой год до выхода дворфов на поверхность. Великая Башня Ордена Трех Величайших Магов. По какой причине Тиль не выходил из нее на протяжении двухсот шестнадцати дней? Твой ответ, Искатель.
И все замолчали, уставившись на Альтарину.

Волк

Киор убил гауптманна.
Они все смотрели на него, не понимая. Воины, настолько привыкшие к бойне, к смертям, к трупам, не понимали Волка.
Убил? Капитана? Зачем?..
А ведь правда убил. Не хотел, просто ломал его лицо кулаком. Удар за ударом. Жесткие кости под мягким месивом из кожи и мяса...
Все в крови.
Зачем, Киор? Кто ты?
Ланца подбежала, оттолкнула его. Проверила дыхание, послушала сердце... действительно, убил. Посмотрела на хольда с ненавистью, чуть ли не набросилась, но... испугалась.
Его, Киора испугалась.
Кто-то разорвал шею гауптманна. Зубами? И этот привкус. И кусочки во рту... кусочки плоти.
Убил, да, убил.
Они молчали все - а что им говорить? Бой на кулаках, зачем насмерть-то? Орк чтоль?
Теперь уже Бекка подскочила. Целовала его, обнимала. Трогала лицо, а оно болело, избитое... Гладила уши, дышала на щеку, говорила что-то.
И нисколечки не обращала внимания на Густава.
А Волку же ведь хотелось ему что-то сказать после победы, да? А что теперь говорить? Он же мертв - он не услышит.
- Валил бы ты отсюда со своей шлюхой, - решила родная рота.
Мгновения назад они поддерживали его, когда Киор получал снова удары, когда опять упал, когда зарычал и опрокинул старика навзничь...
Да не старика, мужика. Молод он еще был, если по-хорошему.
А теперь они его прогоняли. Орки бы его поздравили и приняли за нового капитана, но ландскнехты жили по другим правилам.
- Киор, пойдем, пойдем, милый! - тревожно шептала на ухо Бекка.
- Больше боев не будет, ублюдок, - твердо сказала гауптманша. Ее слова пылали злобой и укором. - Либо ты бежишь отсюда, либо мы тебя зарубим. За нашего брата.
- Эрида, а... Мельта не поможет? - спросил кто-то.
Ланца печально посмотрела на некрасиво лежащего Густава и покачала головой.
- Мельта возненавидела их обоих.


Ольфрик

Эльфийка была волшебна. Как она изгибилась, как звучала, как дрожала, а затем делала такой вдох... Такой вдох, от которого в Ольфрике вскипало желание жарким пламенем.
Как жаль, что нельзя было ее объять целиком. Поглотить. Вобрать все это совершенство, наполнить грудь этим запахом и никогда, никогда не выдыхать.
Она оказалась с ним лицом к лицу. Взгляд - опьяненный, потворствующий, жаждущий, любящий, горящий... Ее ноги обхватили его бедра. Она первая впилась поцелуем сквозь маску. Жарким, безумным, окончательно гово...
Вдруг чужая рукая схватила Ольфрика за горло. Сдавила слегка кадык, не давая вырваться. Коготочки неприятно впились в мокрую кожу - она забралась под капюшон.
Сзади прильнуло теплое стройное женское тело, а вторая ее рука поймала следопыта... внизу. И остановила его уверенной, твердой хваткой.
Послышался медленный, неторопливый цокот языком. Она прижалась щекой к шее мужчины.
- Это моё.
Моё - одно слово, но произнесенное так, что сразу все стало понятно. Нет, без агрессии, без недовольства, без ярости. Но тон говорил о том, что шевельнись Палач еще в направлении Мученицы, и его здесь разорвут на части. Потому что это чужое.
- Нет, мне понравилось... Но я хочу внести свои поправки.
Ее два последних пальца, оказавшиеся ниже всех, схватили Ольфрика так, что могли в любой момент причинить много боли. Вырываться из объятий не хотелось, рука Королевы словно бы обещала все эти неприятные ощущения, слегка поигрывая пальчиками. Отчего и так становилось... уязвимо. Но и волнительно в то же время.
Мученица же, с удивлением глядя на них, изящно встала на землю. Однако она продолжала оставаться... близкой. Настолько близкой, что тело Ольфрика невольно тянулось вперед, но рука Мельнанет все так же твердо удерживала его от этого.
Хотя и не отводила далеко...
Оставляла желаемое столь доступным, но запретным. Этот странный жар внутри, он полыхал все настойчивее - руки стискивали Мученицу сильнее, Палач жался ближе, но не мог. Не мог сопротивляться ни себе, ни Королеве. Разум помутило, она дышала в самое ухо, шепча свою волю:
- Ох, как я люблю это удерживаемое желание! Этого пса, запертого в клетке! Ммм!.. Дыши, Палач, дыши, это наслаждение - слышать, как ты дышишь и жаждешь. И жаждешь ее... Но я ее тебе не отдам! Ммм! Ох, Мьелит! Я понимаю, как ты ее хочешь, бой твоего сердца отдается в моих руках!
Она стиснула гортань чуть сильнее, вынуждая застывшего Ольфрика слегка хрипеть при вдохе. Чуть отпустила - Палач вдохнул полной грудью. Чуть сжала - и выдохнуть не смог.
- Но нет. Не отдам. Нет-нет, не дергайся.
Мельнанет прикусила его ухо сквозь мокрый капюшон, но не сильно. Слегка больно. Самую чуть. Будто попробовала, будто он был каким-нибудь запеченным поросенком.
- Ммм... Ты такой вкусный. Я хочу, чтобы ты взял ее. Но! Ты мне отдашь свой Танец, Палач. И я не буду строить интриги - суть Танца проста. Ты уже догадываешься, что это...
Такой игривый голос. Такой мягкий, чарующий, но сильный. Ее хватка не ослабевала ни на мгновение. Она прижала Ольфрика к себе, обняла покрепче, прильнула, как к какой-нибудь большой и послушной собаке.
- Горячий, словно этот дождь. Но весь огонь - внутри, спрятан, заперт, закрыт. Ммм! Какой ты мрачный. Суровый. И ласковый. Я хочу, чтобы ты был моим. Ты понимаешь? Моим. С этого мгновения. Будешь хорошеньким... И я дам тебе ее.
Неожиданно Королева подалась вперед, слегка убирая руку снизу, позволяя, и Ольфрик прижался к Мученице, отчего та с усладой вздохнула. А затем Мельнанет отодвинулась назад, возвращая и следопыта - Ливинн вздохнула снова.
Но на этом все. Снова пытка неисполнимым желанием.
- Танец закончится в любой момент. Когда ты захочешь прекратить. Ты будешь свободен... но тебе придется уйти от нас, - последнюю фразу она добавила с толикой грусти в голосе.
- Зачем это все, если оно не приносит удовольствия, да?
Тем временем, освободившиеся руки Мученицы забрались к Ольфрику под рубаху, делая невыносимой попытку отказаться.

Застывшее, недвижимое торжество вечного холода, сковавшего, стянувшего все и поселившегося среди черных скал.

За дверью было пусто. Тихонько ее приоткрыв, Яда протиснулась все в тот же коридор, залитый ровным, спокойным лунным светом.
Вглядевшись в проход налево, она рассмотрела небольшое помещение с шестью дверьми и четырьмя печами. Четырьмя! Это же ведь какими должны быть холода в Рау, чтобы пришлось их всех затопить для небольшого замка?
Чуть подойдя и рассмотрев кипы дров, топки и прочее, Шаагрэ поняла, что в эту ночь использовались только две. Одна, видимо, для нее самой, а вторая - для эльфа с гоблином.
Значит, они должны были быть здесь. Спали, наверное. Хотя эльфам больше свойственно было дремать, медитировать лишь от зари до зари...

На небе - россыпь ледяных звезд, сияющих бессмертными узорами. И Луна - огромная, яркая, красивая. Сочувствующая.

Грийом решила побыстрее удалиться с этого этажа, чтобы ненароком не разбудить обитателей. Ближе к лестнице она нашла и подъем на крышу, запертый стальным квадратным люком.
Значит, путь был только вниз. Снова.
Аккуратно и медленно, словно ожидая вновь увидеть гоблина, актриса заглянула в тот вытянутый зал со столом. Но нет, свечи уже не горели, зал был пуст. Лишь неустанно тикал тяжелый тинтид.
Здесь было еще пять дверей.
Судя по низким луровым балкам, норовящим поцарапать рога, и по излишней прочности всего, включая столы, сундуки и канделябры, Кастеллум точно строили гномы.
А еще здесь все было квадратным. Квадратные плиты на полу, квадратные узоры, выгравированные в камне, квадратные стулья, квадратные скважины для ключей и даже навесные замки были квадратными.
Любой другой бы, наверное, восхитился точности и преданности бородатых мастеров, но Шаагрэ было не до того. Она искала выход из этой темницы.

Снег, празднично искрящийся холодным серебром под светом Луны. Он лег на землю невесомым пухом, пойманный злым морозом. Такой же застывший, как и скалы, такой же равнодушный и мертвый.

Все двери были закрыты. Вместо окон - узкие бойницы в половину альна шириной: девушка, может, и смогла бы в такую протиснуться, но затем должна была бы упасть вниз головой на землю...
Наверху раздался какой-то шум. Или показалось? Грийом прислушалась - тишина. Вроде пронесло.
Яда принялась искать по сундукам, забитым всяким хламом. Старые доспехи, гвозди с квадратными шляпками, молот, стрелы, какие-то котлы, знакомые кандалы второго типа, целая гора чьих-то очищенных крупных костей, откровенный мусор, обрезки кожи, скобы, деревянные клинья, дощечки, красивая резная... палка, сломанный стул, перочинный нож, перья, мешок орочьих зубов (мерзость какая), дырявые древние шкуры, полусгнившая пеньковая веревка, запасные стальные квадратные ручки от дверей, моток спутанной шерсти в опилках, мешок опилок, закупоренная стеклянная банка с некой желтоватой жидкостью, ржавый сломанный тесак, набор великолепных стамесок, двуручная пила, десяток капканов разных размеров, сети для ловушек, деревянные колышки, еще несколько мотков веревки, железный лом, гвоздодер, одноручный топор для дров с обломанной рукоятью, дырявый ужасный сапог, пыль, горсть медяков, грязные колечки, рубанок, резак, связка ключей, толстая ржавая цепь, собачий намордник, металлический брусок, оловянный таз, корыто, наперсток...
Связка ключей!!!
Стараясь ими не звенеть, Шаагрэ быстро начала открывать двери. Ключей было десятка два, причем практически идентичных и квадратных, но, сволочи гномы, разных!
Первая дверь открылась в темную кладовку. К бесам ее!
Вторая - на лестницу! Вниз! Да!
Быстро пробежавшись по странному обходу перед ней (и почему нельзя было построить прямо?!), Шаагрэ шустро прошлепала онемевшими ногами по ступеням и оказалась на первом этаже, где царили жуткий холод и темень.
Нижний этаж представлял из себя огромный зал во всю ширину и длину квадратного, как теперь выяснилось, замка и служил конюшней и хлевом. А еще с двух сторон огромными квадратами значились ворота. Меж ними - проезд, словно для телеги.
То есть можно было проехать обозом прямо сквозь замок... Но зачем?! Он же стоит посреди пустой долины!
Плевать! К воротам! Быстрее!
К счастью, их не заперли вот этими тяжеленными стальными балками. Только широкий засов!
Хжыыыыыщь!
Яда толкнула тяжелую прочную створку, раздвигая снег. Из проема полился яркий свет свободы и лютый мороз.
Плевать! На свободу!
Она протиснулась и шагнула босой ногой в снег. Прямо по колено. И второй ногой тоже. А затем увидела... Увидела всю эту красоту - черные высокие скалы, обсыпанные белыми перьями. Уходящий вниз пологий склон, что был укрыт ослепляющим зимним покрывалом. Величественные горы вдалеке, особенно по краям долины. Темно-зеленый засыпанный ельник, значившийся маленьким кусочком где-то там...
Звездное небо. И Луна, что смотрела на нее. Сочувствующая Луна.
Сейчас, когда Грийом буквально трясло от холода, когда из ее побледневших губ вырывался густой пар, когда она не чувствовала своих ног, когда убивающий мороз словно проходил сквозь нее, врываясь в замок...
Сейчас, когда она вышла наружу и вдохнула свежесть зимних гор, Шаагрэ поняла, что еще никогда не пробовала такой холод. В своей одежде она бы упала, дойдя лишь вон до того ельника. И погибла бы.
Это если в сапогах. А без сапог - и того меньше.
Смертные поблизости? Да каким надо быть безумцем, чтобы здесь жить?! Мертвые Горы! Мертвые!!!
Даже замотавшись в меховые шкуры и раздобыв теплейшие сапоги в Этом Мире, грийом не пережила бы здесь ночь. А сколько нужно будет идти?..
И куда? Дороги засыпало снегом. Лишь чьи-то почти пропавшие следы от снегоступов шли в сторону ельника. За дровами, наверное... И все.
Куда идти-то?.. И как?..

Ольфрик

Ярый, бурный поток сели, пронесшийся по долине, подобно разозленному стаду быков, вырвался, наконец, к изножью гор. Здесь, внизу скалы расступились, высвобождая его, давая волю, давая нашуметь и поразрушать пологий склон всласть.
Срывая дерн, ломая одинокие деревца и пробиваясь дальше, дальше... К лесу.
К манящему эльфийскому лесу, робким пухом свежих зеленых крон ожидавшему это бушующую, грязную страсть гор.
И впуская его в себя.
Не сопротивляясь, не борясь, позволяя холодным потокам обтечь пухлые стволы дубов. Давая им залить ямки меж корней, затопить подножную зелень с шумом, с боем.
Но лес был так мил. Лес был столь приветлив и податлив к этому грохоту камней, что вся его стремительность постепенно, постепенно куда-то ушла.
Ярость смягчилась. Вода, не причиняя уже никакого вреда, растеклась среди деревьев на многие альны вокруг, впитываясь жадными, жаждавшими влаги корнями.
И корней этих было так много... что воды вскоре и вовсе не осталось. А шум весь утих, лишь тоненькие струи ручейков послушно зажурчали под стрекот перепуганных птиц...

Нет, мудрость гор не покинула Ольфрика. Йорд всегда был с ним, незыблим, будто сама твердь.
Но он решил не вмешиваться во все эти перепетии. Впрочем, как и всегда.

Она пахла, как луг. В конце весны, в Грюн, когда придет жара и все распустится, зацветет, запоет. Ее спина была подобна лесной полянке, залитой теплым дождем, но все еще пахнущей, дурманящей, делающей по-детски счастливым неизвестно отчего.
Она сначала была не против, вздрогнув от удара ладонью. А потом вдруг дернулась вперед, чуть сжалась:
- Я не... Ой... Я...
Но Ольфрик знал, что говорит тело, чего оно жаждет и как. И потому неожиданное смущение и нежелание сменилось на:
- Ох, Метрэ́с...
Она перешла на шепот, она будто бы танцевала, плавно переминаясь с ноги на ногу и... желая. Она была настолько нежной, что само ощущение от прикосновения к ней было приятно. Будто эльфийский шелк, а не кожа. Только теплый. Только такой желанный.
- Метрррэ́сс!..
Ольфрик и не заметил, как по его телу растеклось благостное тепло, делающее его таким счастливым и таким азартным. Лед с одиноких горных пиков растаял в теплых лесистых низовьях... совсем растаял.


Искатель

- Спасибо, - улыбнулась Хозяйка Игры, продемонстрировав клычки. - Я ж чего разозлилась - хотела тебя "коснуться", а оно никак. Я еще раз. Никак! Пришлось напрячься! Хорошая вещица - не раз такая жизнь спасет, если еще не спасла... Но сегодня она не понадобится.
И хищный, чуть ли не кровожадный оскал. Или наоборот такой радостный?
- Пойдем, тебя там ждут!
Неожиданно демонесса схватила Тару за руку. Прямо за ладонь, мягко обхватив холодными сухими пальчиками, как у трупа. И коготками.
Будто подружка какая!
- Пошли-пошли!
Да потащила Искателя за собой в Главный Зал - и ласково, и настойчиво.

К счастью, до него было недалеко. Но когда они явились, все вдруг прервали разговор и посмотрели на Тару. С таким... неоднозначным намерением.
Не "Хмм, это они...", а "О! А вот и наша жертва! Сейчас мы ее сожрем!" Правда, мгновением спустя все вдруг куда-то отвернулись. Совершенно в разные стороны, конечно же, и по разным делам.
Чтобы девушка ни до чего не догадалась, ага.
- Я ее привела! - воскликнула веселая Икхиэлла.
- О, ничего себе ты там вымокла! - удивился Любовник, протягивая Таре приготовленную чарку с терпкой бренной и кусочек сыра на лембасе для закуски.
- Мы просто боялись... ну... что там холодно... под дождем-то... - соврал Безумец.
- Ладно, на чем мы там остановились? - без особого интереса спросил гном.
- На песне! - слишком торжественно воскликнула Королева и все обратились к Тайне, который уже коснулся струн...
Но в этот момент снова раздался стук в дверь. Настойчивый, наглый.
- Да побори их Огнерык! - ругнулся Феанор.
- Слушай, что-то они не отстают, - проговорила Королева с тревогой. - Может, это городская стража? Опять Эгина нажаловалась, что слишком шумно на поляне?
Последнее явно было известной шуткой в этом обществе, поскольку все дружно засмеялись.
- Любовник, сходи на балкон - узнай, что за смертные, - добавила Королева. - А я, кстати, проверю шум на поляне.
И улыбка Мельнанет была настолько коварной, насколько вообще могла быть. Шум, ага, в такой-то дождь.
Два эльфа покинули Главный Зал, и наконец Тайна начал песню:

Я по свету бродил, смертным радость даря,
С верной лютней, пожалуй, весь Мир обошел.
И прекрасной мне участь казалась моя!
Быть свободным как ветер - всегда хорошо.

К задорной лютне присоединилась тихо дребезжащая гномья лира Охотницы.

За улыбки толпы или пару монет
Исполнял свои песни я в день изо дня.
Кружка бира в таверне и сытный обед
Так же просто могли осчастливить меня.

Менестрель-иянсар, беззаботный певец,
Я от города к городу шел наугад.
И дорога меня привела наконец
В славный... Хофтгор, чему бесконечно я рад.

Но никто не взглянул на Тару, никто, конечно... Инструменты притихли для следующего куплета:

Здесь... Поверьте, друзья, не солгу ни на рихт!
И клянусь Иянсой - пусть она подтвердит! -
Повстречал воплощенье мечтаний своих,
В сердце был поражен я стрелою Мьелит.

В Этом Мире видал я немало чудес,
И красавиц, поверьте, немало видал.
Я играл во дворцах для эльфийских принцесс!
Но не им я хочу посвятить мадригал.

Нет! На свете есть та, что любую затмит!
Кто был в Хофтгоре - спорить не станет со мной.
Пусть же песня моя на весь Мир прогремит!
С неких пор я мечтать смею лишь об одной...

И вдруг менестрель посмотрел прямо на Тару и припал на колено:

О, Искатель! Услышь, я пою о тебе!
Я пою для тебя! Вторит лютня словам...
Я за встречу с тобой благодарен судьбе.
Знай, за твой поцелуй что угодно отдам!..

Все засмеялись, апплодируя. А Мориэст добавил, обратившись к волшебнице:
- Только ты не обольщайся - я эту песню слышал уже дюжину дюжин раз...
- Гад! Как ты можешь!.. - запротестовал бард.
- Там нужно просто ловко подставить имя и родной город, - пожал плечами демон с хитрой улыбкой.
- Но ведь главное - это исполнение! Чего стоят строки без искренности в глазах!
- И это я тоже слышал дюжину дюжин раз...
- Я тебе лютню об голову разобью! - Тайна даже вскочил, потрясая ею в руках. Правда, при этом он смеялся, как и все.
- Она запутается в рогах, - парировал Безумец.
- На деле же, Искатель, мы хотели предложить тебе умную игру, - прервал их треп серьезный Судья.
- Да, тебе понадобятся знания истории Этого Мира, - подхватил менестрель. - Игра на Танец. Проиграешь - ты отдаешь Танец победителю. Выиграешь - он дарит тебе свой. И играть ты будешь с... с...
Орэлинд взял театральную паузу, полную таинственности, загадочности, даже мистики! Но ее сразу прервал Безумец, указав на него же:
- С этим балбесом и будешь. Не бойся, он не разбирается в истории...
- Ты! Ты..!
- Ну как там? - поинтересовалась Хозяйка Игры у вернувшегося Любовника. Тот пожал плечами:
- Да какие-то людские пьянчуги притащили на тележке своего друга. Тот, видно, перепил до беспамятства.
- А что им надо-то? - спросил Тронд, хмуро поправляя повязку на глазу.
- Излечить его. Помирает, мол. Так они еще и три мириана хотят за него!
- Чего?! - выпучила глаза Охотница. - Мы им еще и заплатить должны?!
Любовник усмехнулся.
- Говорят, мол, он из наших. И его крыса какая-то потравила. Брехня. Он люд - у нас нет люда, да и какая еще крыса с гоблина размером?
- С гноллом попутали, - решил Судья. Все согласились.
- Мы все равно закрыты, - очень равнодушно пожала плечами Икхиэлла.
- Ну да, Игра, - кивнул Любовник и направился обратно на второй этаж. - Пойду, скажу им искать лекаря...
- Так что? - обратился к Таре Безумец. - Соглашаешься на Танец за просто так?
- Это соревнование! Ей придется со мной сразиться вообще-то! - возмутился Тайна.
- Ну ты поняла - у него никаких шансов. Только если песней умаслит.

Карта Этого Мира
Нарисована пьяным белкой иянсаром по имени Ландыш.
ссылка

Морб Злой слушал Яду внимательно, молча, пристально. И с каждым ее словом, с каждым завуалированным плевком в его сторону, взгляд эльфа становился все тяжелее и тяжелее.
Нет, он не пытался отмахнуться от ядовитых слов - наоборот, он их старательно запоминал. Чтобы потом припомнить.
Сомкнутый разрез губ постепенно все сильнее искривлялся, уродуя лицо брезгливостью, омерзением и настоящей злобой, которой, казалось, этот кастелян только начинал закипать. Но несмотря на все теплые чувства, что он теперь испытывал к Шаагрэ, Морб молчал. А когда она закончила, а он, соответственно, начал, ордманн был сдержан более, чем ручеек - каменной стеной.
- Отвечаю по порядку. Пункт первый: тебе следует обращаться ко мне "хир Викариус". Пункт второй: оружием является любой предмет, применяемый для причинения вреда. Замахнешься дудкой - отберу и дудку. Пункт третий: твои друзья оставили тебе записку, там все объяснено, - Морб спокойно сделал пару шагов в сторону, открыл один из сундуков, переложил что-то и забрал оттуда бумажку.
Протянул эльфийке свободной рукой с таким же ненавидящим выражением на лице.
- Пункт четвертый: отныне ты являешься пленницей Ордена Оффициум Кустодес Септетрионес. В соответствии с Указанием Двенадцать из Главы Тридцать Шесть "О взятии под стражу, содержании и конвоировании пленников Ордена" Священного Кодекса Ордена, ты будешь закована в кандалы третьего типа. Которые принесет Младший Сервитор, - последнюю фразу Викариус произнес с недвусмысленным нажимом в голосе. Сообразив, что к чему, Сервитор, поправляя свои брэ, ушлепал в одну из дверей.
Судя по звуку и повеявшему холоду, там была другая каменная лестница, которая вела вниз.
- Пункт пятый: завтра ровно в полдень Судебная Коллегия Кальтхохпасского Кастеллума рассмотрит твое дело и вынесет вердикт. Ты обвиняешься в: первое - попытка нанесения телесных повреждений служителю Ордена, второе - угроза телесной расправой служителю Ордена, третье - нарушение правил ночного времени Кальтхохпасского Кастеллума, четвертое - незаконное пребывание смертного на территории Кальтхохпасского Кастеллума в период с...
Морб вдруг прервался, чтобы почесать щеку, после чего продолжил:
- С первого дня Шнейвага по первый день Багвага. И советую тебе хорошо подумать о своем поведении в эту ночь, поскольку последнее преступление карается тюремным заключением сроком от трех месяцев до трех лет.
Сдерживаемая ненависть на лице кастеляна сменилась злой кривой улыбкой, делавшей эту рожу еще страшнее. Раньше Яде вообще казалось, что некрасивых диких эльфов не бывает, но Морбрет де Морбрет ломал все ее представления об этом народе. Про радушие к гостям, жизнерадостность и непринужденность не стоило и заикаться.
Убрав меч в ножны, он кивнул на записку в руках актрисы.

Письмо представляло из себя лист дорогой бумаги, исписанный до слез родным почерком Тетушки Гро - вдавленным, мелким и немного кривоватым. Перо оставило неряшливую кляксу прямо в центре, которую хозяйка театра аккуратно обошла своей речью. Итак:


      "Дорогая Яда! Я невероятно рада, что ты это читаешь, а значит, ты жива.
      Ты не представляешь, что мы пережили за последние две седмицы! Поверить не могу, что столько бед может случиться со скромным путешествующим театром (да, она никогда не называла его "бродячим"), да и еще все сразу! Это кошмар!       И наша трагедия продолжается до сих пор! Хотя, наверное, когда ты это прочтешь, мы будем в порядке...
      Или умрем.
      Но не будем о грустном! Итак, ты, наверное, жаждешь узнать, по какой причине ты проснулась в теплом ордманнском кастеллуме, да еще и в Фад, хотя засыпала в Гольд, верно?
      Да благославит тебя Квиллисхи, ты нас испугала до смерти! Однажды утром ты не проснулась. Совсем. Мы пытались тебя растолкать, но ты, бедная, мычала что-то сквозь сон, а затем тебя... Нет, лучше не перечислять все те ужасы, которые творила с тобой кишечная лихорадка. Одно скажу: ты тяжело болела. Мы пытались тебе помочь всем, чем могли. В ход даже пошла эта чудесная облепиховая бренна, как посоветовал Догмаэль, но и она не привела тебя, нашу любимицу, в чувство.
      А мы были уже так далеко от Дубаря! Фад приближался, словно неизбежный конец, и нам нужно было торопиться перейти Мертвые Горы, пока это было возможно. А из-за тебя, милая, мы постоянно задерживались в дороге... И затем... И затем выяснилось, что Низкий Перевал завалило камнепадом.       Ты представляешь?! Это был конец! Дорогу от дождя уже развезло, но что потом?! Что нам делать?!..
      Ох, прости, дорогуша, мне надо успокоиться. Пережитое не дает мне прийти в себя до сих пор. Я молю Квиллисхи и Мьелит, чтобы ты осталась жива, но ты сейчас вся такая скрюченная, бледненькая, еле дышишь... Я не знаю, выздоровеешь ли ты. Все наши мысли устремлены к тебе и сейчас - поверь нам, золотце! У меня разрывается сердце... (здесь упало несколько слезинок) Я слишком стара для всего этого. Как бы и мне теперь не заболеть.
      Ты не поверишь - у меня так разнылись суставы. Я еле хожу. Хорошо, что у нас есть верный фургон. Мы бы пропали без него. Что бы мы тогда делали? Хвала Беззвездной Ночи, Нефбьорн построил это сокровище за сущие гроши! Добрый гном. Чтобы смерть обходила его дом стороной...
      И чтобы с тобой тоже все было хорошо! Нам так повезло, что мы встретили этот Кастеллум. Изучив карту, мы тогда решили пересечь Мертвые Горы через Кальтхохпасский Перевал, посреди которого, как оказалось, ордманны построили крепость. Потрясающая организация! Нашей радости не было предела - здесь мы смогли отогреться и поесть свежей оленятины. Этот гоблин великолепно готовит!
      А что здесь за хозяин! Молодой, сильный, красивый эльф! Мне бы твои годы - я бы не смогла отказать себе в желании! Правда, у него что-то с носом, но я знаю, ты любишь мужчин с изюминкой. Так сказать, чтобы уравновесить чем-то свои милые рожки.
      Но я вижу по его глазам - он добрый и надежный. За таким - как за каменной стеной, дорогуша. А тебе сейчас стало еще хуже! Мы испугались, что ты не выдержишь долгую дорогу. К тому же запасы наших лекарств подошли к концу. Да и те еще мы лекари! И потому нам удалось убедить этого милейшего из всех эльфов, что я встречала, оставить тебя здесь на перезимовку.
      Я доверяю ордманнам - они тебя в беде не оставят. И если Великой Квиллисхи будет угодно сохранить тебе жизнь, то этот муж тебя выходит, я не сомневаюсь. Здесь тепло, есть запасы продовольствия, да и дружелюбная компания. Не скучай, рыбонька! И выздоравливай скорее!
      По весне мы будем ждать тебя в Вистреде или его окрестностях. Или спроси Гхара, где мы. Все, бумага подходит к концу, как и все, что у меня осталось на душе. Все, кроме искренней любви к тебе, дорогая - ты такая умничка! Лишь бы ты пережила эту зиму!

      С теплейшими пожеланиями, Путешествующий Театр Тетушки Гро, второго дня вторицы Фада.
      Post Scriptum: опасайся этого гоблина. Он как-то косо на тебя смотрит, Ядочка..."


С жутким грохотом тяжелых цепей, которые волокли по холодным каменным ступеням, в зале появился Вольфганг Безсапожный. Тип третий включал в себя, судя по всему, груду ржавой древней стали, весом с мешок муки, из которой страшнее всего выглядел ошейник.
Сам кобольд заметно устал тащить все это - он еле доплел до эльфийки, тяжело сбросив железо на пол. Покопавшись в цепях, Сервитор нашел наручные кандалы, от которых шла цепь к остальному коплекту, и протянул их Яде раскрытыми.
Роста маленького орка не хватало, его ручонки тряслись и, судя по всему, пленнице нужно было справляться самой.
Но удивляло больше всего не это... Удивляло выражение лица гоблина: он смотрел на девушку с искренней жалостью, как будто бы извиняясь.

Эльфийские предки, несомненно взиравшие на Шаагрэ в этот момент, удовлетворенно улыбнулись - меткость ее не покинула! Гоблин даже беспомощно выставил вперед свои худенькие лапки, но, лишенный света, он был полностью беззащитен.
- Ай!!!
Заскулив, зеленый бросился прочь из кресла, опрокинув его. Упал на пол. Метнулся к ближайшему углу, задевая стулья. Снова упал. Стулья - на него. А Яда уже была совсем рядом, чтобы огреть вторым канделябром!
- Я не трогал твои рога! Я не трогал! - верещало создание, с грохотом раскидывая утварь.
В последний момент он скользнул под стол, что его спасло - канделябр выбил щепу из дубовой столешницы.
- Это все они! Я не сделал тебе ничего плохого! - кричал гоблин, выскакивая по другую сторону стола и задевая очередные стулья.
Он вновь упал, крича от боли и ужаса, будто бы на него в ночном кошмаре напали демоны.
- Пощади! Пощади!!!
Вперившись в стену, он пытался нащупать на ней дверь, но... но двери не было!!! Ха-ха-ха! Мелкому гаденышу было некуда бежать!
Тяжелый медный канделябр высек искры из каменной кладки. Вертлявая тварь словно почувствовала опасность и в последний момент унесла свои маленькие ножки. Ну ничего! Бежать было некуда! Шаагрэ успела закрыть за собой вход! Остальные двери были, видимо, заперты. Расплата настигнет его прямо...
- Канэ мердэ! - раздался вдруг мужской голос сзади.
За ним последовал грохот удара тяжелой двери о стену.
Яда обернулась - у лестницы, откуда ранее пришла она, стоял высокий длинноволосый дикий эльф в исподней рубахе и брэ. И выглядел он сурово. Настолько сурово, насколько вообще мог выглядеть дикий эльф в одном исподнем. Но здесь его выручали ножны с мечом, зажатые в левой руке.
И кривой перебитый широким старым шрамом нос. И наисуровейший прищур наисуровейшего взгляда, метавшегося с грийом на гоблина и обратно.
- Прекратить беспорядки! Немедленно!
Отточенным, умелым, обещающим скорейшую расправу движением эльф вырвал тяжелое куэссе из ножен и угрожающе отвел назад для одного верного удара.
- Считаю до трех! Раз!
- Она первая начала! - завизжал гоблин, пытаясь убежать от Яды в самый дальний угол. - Я только поздравил ее с пробуждением! Я ничего не сделал!
- Убью обоих! - рявкнул в ответ эльф, оставаясь в той же заряженной на расправу позе. - Встать смирно!
И гоблин вдруг встал, вытянувшись, будто какой солдат, столбиком. Настолько прямо, насколько ему позволяла его орочья натура. Ну то есть никак.
Острие эльфийского взгляда уткнулось теперь в Шаагрэ.
- Ты тоже! Два!

Глава Первая

Луна взошла.
Она была почти полной, яркой, сияющей на небосводе среди бессчетного множества звезд. Здесь, в горах луна появилась будто бы неожиданно, из ниоткуда: раз, и вынырнула, кажется, из-за той горы.
Сияющая, благородная, ледяная.
Поговаривали, что она вся покрыта снегом - потому и белая. Глупые, ну какой может быть снег на Светиле Истебенэль? Только если божественный, конечно... Какой-нибудь Магический Теплый Снег.
И вот она взошла, озарив белые склоны гор. В расщелинах легли черные тени, а инеевые шапки заискрились мириадами огоньков, чуть ли не ослепляющих, таких светлых, таких ясных.
А внизу простиралась долина, залитая снегом, будто воском, и все это пуховое покрывало, девственное, легкое, нетронутое, блистало роскошным серебром. И ровно под луной образовалась особенно яркая дорожка лучащегося света, подходящая совсем-совсем близко, чуть ли не под ноги. Как, знаете, бывает на озере, но только еще красивее...
Однако самым восхитительным в этом и без того великолепном зрелище было то, что творилось ровно под самой луной, в небе. Под ней будто бы собралась стайкой тысяча маленьких звездочек и мерцала. Мерцала, опадая, вниз. Это был снег, но не хлопья, и даже не снежинки, а маленькие-премаленькие песчинки, звездная пыль, не иначе. И пыль эта медленно, равномерно... плыла вниз. И вот когда она оказывалась под луной, та подсвечивала ее своим чистейшим серебром, отчего те, можно сказать, загорались колдовским огнем зимы...
Холодным. Но прекрасным.

Хотя все же, не это более всего удивляло Яду. А то, какого черта она все это видит! Снег! Горы! Маленькие эти песчинки! Что она вообще здесь делает?! Была же осень!
Холодный, грязный Гольд, с ворохом шуршащих, подгнивших листьев, вечно мешающихся под ногами. Свежий, пронзающий грудь воздух после очередного ливня. Ледяной ветер и это свинцово-серое небо, повисшее над всеми - вот что было!
А не эта вся пушистая брехня! Снег в Гольде?! Да даже здесь, на Мирном Севере его не бывает! Может, Яда и поверила бы в такое во время Фада, пускай, но, желуди-орехи, не посреди же осени! Да еще и такое покрывало, будто бы уже месяц тут лежащее.
И горы.
Она была на равнине! Нет, не на той равнине, которая Равнина, ну вы знаете - Флахесплахфлах-как-его-там. Туда они как раз ехали. А были они в... Д... Ду...

Голова сильно болела и теперь еще кружилась. Яда отошла от бойницы и села обратно на еле теплую после нее же самой кровать. О да, сама эльфийка не грелась. Будто труп какой-нибудь.
Хотелось снова лечь, только поудобнее. Кто ей так положил подушку? Вся шея затекла. Не она укладывала себя в постель - это точно. А что это значит? Значит, она опять перебрала с бренной. Кто ж знал, что в этом Дубаре такую лурную, как говорят гномы, гонят бренну? И подумать только, из облепихи!
Точно! Дубарь. Они ехали из Дубаря во Флахе-плахе... в Равнину, короче говоря. Перед ними высились Мертвые Горы, их надо было пересечь до Фада по-хорошему. Потому что потом дороги горные превратятся в грязевые реки... А после - вообще снегом все засыпет, не пройти никак.
Так это что получается? Уже... Шнейваг, Снежная Неделя? Да ну, бред - это сколько ж надо было проспать? Пять седмиц? Ха-ха!
Ха-ха...
Говорили же ей, что с бренной надо быть поосторожнее. Лучше вино пить.

Но как можно удержаться, когда тебя с таким радушием ею угощают? Здесь, в Дубаре, жили на редкость приветливые смертные. Даже орки - и те какие-то доброватые. Не случайно Мирный Север называют так.
Конечно, оно было и понятно: три четверти года они выживали в этом жутком холоде, от которого постоянно кто-то помирал. И всего три месяца, чтобы повеселиться - Яда и сама была бы счастлива видеть живых разумных существ посреди этих пустошей.
А тут еще и бродячий театр Тетушки Гро! Яркие, нарядные, веселые, с песнями, музыкой, пьесами - да эти дубарики (дубарики же, да?) отродясь такого не видали! Даже орки чуть ли не плакали от счастья! Настоящий театр! К ним, в Дубарь! Да сама Гешик им подмигнула этим летом!
Но, как оказалось, тот хитрый гоблин им наврал - на севере было мало золота. Гольд не вышел гольдом, как говорится. Зато какие там вкусные колбасы! А эти, как их там... блины! Яда и не знала, что это такое вообще. И бесконечные горячие супы из всего, что можно было. Мясо белого медведя - вообще великолепно. А его печень!
Но главное, конечно, это облепиховая бренна.
Ее им дарили бочками. А вы знаете актеров - они, как ландскнехты, живут здесь и сейчас. Когда ей удавалось протрезветь? Нет, конечно, бывали такие моменты, да... И этот донельзя похож на один из них.
Может, ей просто плохо? А снег этот кажется... Сон какой-нибудь. Или Вмешательство Богов. Почему нет? Вон, было же Тридцать Дней Ночи. А это какая-нибудь Седмица Нежданного Снега... Который Скоро Растает... Правда-Правда.

Эльфийка не заметила, как легла обратно, накрывшись тяжелой лосиной шкурой, которая пахла, вы удивитесь, лосем. И прижалась спиной к каменной стене - та была теплой, видимо, из-за спрятанного внутри дымохода. Или печки в другой комнате.
А что было в той комнате, Яда понятия не имела. Да и что в этой - тоже. Черти в дубовых бочках, да что это за место-то вообще? Маленькая келья с кроватью и сундуком. Тяжелая, низкая, окованная сталью дверь. Узенькое окошко, а вернее, бойница, со стеклом, покрытым по краям изморозью.
И стены. Не просто там какие-нибудь стены... а Стены. В альн толщиной, будто бы это была крепость. Или тюрьма! Ага, ее бы еще в тюрьму за пьянство посадили! Ха-ха!
Ха-ха.

Зритель, предположительно гном:
- От девка-то дает, хех!
Король, вскинув тонкую бровь:
- Хотела посмотреть, как ее накажут? Специально подставила, просто чтобы поразвлечься?
Вдова, удивленно:
- Лишь ради забавы? Поиздеваться над простоэльфинкой? Все это - шутка?
Король, задумчиво:
- А я ведь мог ее казнить, не глядя...
Вдова, цокнув языком:
- Исключительно везение Служанки.
Король:
- О да. Вся в меня дочь! Молодец! Вот это ты учинила!
Вдова, хлопнув пару раз в ладоши:
- А ведь какой накал страстей!
Король, восторженно:
- Несомненно, шутка удалась! Что-то мне такая идея даже в голову не приходила...
Вдова:
- Ты же Король. Только у тебя есть Запретная Комната. Не с самим же собой играть.
Король:
- Признаю, даже в моем положении найдется недостаток...
Вдова:
- Однако мучает меня один момент, Ваше Величество. "За отсутствием вины"...
Король:
- Не по своей же воле она туда пошла! Тут я согласен с дочкой! Да и жалко же из-за шутки такую красоту губить. Что я, изверг какой?
Безумная медленно подошла сзади к Мученице и мягко положила ей ладонь меж лопаток, отчего та вздрогнула.
Вдова:
- Но позвольте спросить: разве вправе Служанка по приказу Ее Высочества нарушить приказ Вашего Величества?
Король, резко вставая:
- И вправду! Приказ-то мой нарушен! Как она посмела?! Отсечь ей голову!
Служанка, брякнув колодками:
- Ваше Величество! Я не нарушала Ваш приказ!
Король:
- Как так?
Служанка, злобно глядя на Принцессу:
- Она обманула меня. Она обманула и Ваше Величество. Теперь я вижу! Теперь мне ясно! Она хотела поиграть со мной! Предательница!
Король, замахиваясь для удара:
- Как ты смеешь такое говорить о моей дочери?!
Служанка:
- А так! Она приказала мне от Вашего имени! Соврала, что это Ваше тайное желание! Лгунья!
Служанка сплюнула, а Его Величество поднял на Принцессу полные потрясения глаза. В нем начинала закипать ярость.
Король:
- Эви! Дочь моя! Как ты могла?! Воспользоваться моим именем! Это измена!
Вдова, спокойно:
- Все верно, это измена. И нас ждет, судя по всему, торжественная казнь. Однако мучает меня один момент...
Король:
- Говори! Терпения у меня уж нет!
Вдова:
- А зачем Вашему Величеству тайно направлять Служанку в Запретную Комнату?..
Служанка, отчаянно:
- Чтобы прилюдно наказать меня! Его Величество уже так делал! Но когда я поняла, что меня хотят казнить всерьез... Когда я услышала слова Ее Высочества! Ее надменность! Ах!
Мученица сжала кулаки, закрыла глаза и резко дернула колодками от сокрушения собственного доверия.
Вдова, хладнокровно:
- Как-то не очень это все вяжется... Мне казалось, все это можно провернуть и без Запретной Комнаты. Все-таки она Запретная.
Король (шепотом на ухо Вдове):
- Думаешь, Служанка брешит?..
Вдова (шепотом на ухо Королю):
- Или Ее Высочество. Надо выяснить, кто именно... У меня есть идея.
Его Величество согласно кивнул.
Вдова:
- Приказ Короля был нарушен. И кто-то один должен за это заплатить...
Король, с азартом:
- Допросить обеих?
Вдова:
- Я думаю, есть более интересное решение, если Его Величество согласится. Пускай Ее Высочество сама и решает: досмотрит ли она наказание Служанки до конца, то есть до отсечения головы...
Король, восторженно:
- Или же возьмет вину на себя! И получит заслуженное наказание!
Вдова, с притворным удивлением:
- Неужели Вы казните собственную дочь?
Король с загадочной, но очень самодовольной улыбкой, подошел к Служанке с ножом в руке. Другую же руку он запустил во взъерошенные волосы Мученицы... Однако смотрел Его Величество прямо на свою дочь.
Король:
- Не знаю... Я решу, когда увижу раскаяние на ее лице - может, мое сердце смягчится. А может...
Рука с ножом резко дернулась. И Его Величество продемонстрировал тонкую прядь волос с головы Служанки, которая затем медленно упала в траву.
Король:
- А может, нас ждет торжественная казнь. Давно такой не было - с гибели моей третьей жены, да хранят Боги ее душу. Итак, решай, доченька! Влезешь ли ты в эти колодки за обычную простоэльфинку!?
Повисла тяжелая, напряженная театральная пауза. Нет, не повисла - обрушилась, словно внезапный штиль после грозы. Все взоры были устремлены на Принцессу.
Вдова, обращаясь к зрителям:
- Это восхитительно!
Любовник, вдруг появившись на веранде с бледным лицом:
- Постойте!
Король, гневно:
- Что такое?! Отвечай немедля!
Рассказчик, шурша где-то в темноте бумагой:
- Так. Это была Сцена Первая, я забыла сказать. А сейчас - Сцена Вторая!


      Сцена Вторая

Судья:
- Подожди, не сейчас же. Там сначала этот хахаль говорит свои дела, свихнутый соглашается, потом девку в казематы, этих - за стол жрать кабана, и вот будет Сцена Вторая.
Рассказчик, еще активнее шурша бумагами:
- Точно-точно... Молодец! Спасибо!
Судья, бормоча себе под нос:
- Чего тут сложного на дюжинный раз запомнить...
Рассказчик:
- Ну ты же меня знаешь! Проще самой придумать, чем разобраться в этой путанице! Какого беса Сцена Вторая начинается, когда уже вся интрига пропала?!
Судья:
- Коли ты не знаешь, то я тебе отвечу, что сцены, согласно правилам написания пьес, распределяются по смене декораций, а не по твоим переживаниям.
В ответ раздался лишь мученический вздох Рассказчика.


      Все еще Сцена Первая

Рассказчик:
- Внезапно в тронный зал вошел придворный Слуга - рослый, плечистый эльф, известный своей красотой на всю столицу. Многие девушки были в него влюблены, но из всех них он предпочитал лишь одну. И ради нее он бросил свою капитанскую службу, чтобы здесь, во дворце, оказаться к ней поближе...
Король, растерянно:
- Где мы остановились?
Служанка, занудно:
- Это восхитительно, постойте, что такое, отвечай немедля...
Король, гневно:
- Что такое?! Отвечай немедля!
Слуга (который уже, к слову, успел переодеться в темно-синий камзол), запинаясь:
- В-Ваше Величество... Время Ритуального Кабана настало.
Вдова:
- Ритуальный Кабан не терпит отлагательств, иначе Любящая может быть рассержена...
Король, с досадой:
- Да что ж такое-то! Вот вечно как заболтаюсь с пленниками! Все вдруг так некстати идет! Решай сейчас, дочь!
Вдова:
- Возможно, если ритуал нельзя перенести, то можно зато отложить решение Ее Высочества...
Король, обрадованно:
- Великолепная идея! Доченька, даю тебе время на подумать! Любящая на твоей стороне! Палач, уведи Служанку в казематы - ты там, я помню, хотел ее помучить. Она твоя! А нас ждет обеденный стол.


      Сцена Вторая

Все - и актеры, и зрители (среди которых только и остались Судья да Тайна) принялись активно переставлять скамьи и стулья, чтобы трон оказался напротив стола с яствами, стул Принцессы - так же по правую руку от него, стул Вдовы - по левую, зрительская скамья - чуть в отдалении, ближе к Ланту, а Мученица так и осталась в колодках на том же месте.
Таким образом, сцена разделилась на две части: казематы и тронный зал.
Рассказчик, торжественно:
- Сцена Вторая. По мановению руки Короля... По мановению руки! Ага. В зал вошла королевская Охотница, прослывшая в легендах за свою удивительную меткость, а за ней впустили живого Ритуального Кабана, отловленного намедня в Колдовском Лесу!
На веранде появилась Охотница, державшая в одной руке настоящий охотничий лук и три стрелы со стальными наконечниками, в другой руке - еще три стрелы, а в зубах она зажимала последние две.
За ней же из Ланта выскочила белка... то есть Вепрь. Ритуальный Вепрь. Он проскочил по поляне, метнулся по столу и резко встал, тонко похрюкивая и принюхиваясь к тарелке с орехами. На Мирри была светло-серенькая накидка с такой же маской, которая, судя по всему, имитировала кабана.
Тайна заиграл тревожный боевой марш.
Все слегка отодвинулись от Вепря. Охотница наложила первую стрелу на тетиву лука и неслышно натянула его, прицеливаясь в свою жертву...
Мгновение тишины. Даже лютня осеклась.
И стрела со свистом рассекла воздух, подкинула вверх тарелку орехов и вонзилась в стол под острым углом - прямо рядом с Вепрем. Зверь взвизгнул, подскочив на полруты в воздух, после чего метнулся прочь. Все ахнули.
Вторая стрела вонзилась в крышу колодца, по которому мгновение назад пронесся Ритуальный Кабан, прежде чем запрыгнуть на стену Ланта.
Охотница выбежала во двор, разворачиваясь и заряжая третью стрелу.
Заостренный наконечник выбил щепку из перил. Животное неслось по верхней галерее, этому Вепрю было не занимать проворности! А Охотнице - меткости. Четвертая стрела вонзилась прямо перед мордочкой Кабана: тот прыгнул по ней и, пролетев полторы руты, будто сокол, а не свинья, ловко приземлился на ветку дерева.
Стрела со звоном отскочила от коры, опоздав лишь на мгновение!
Лютня дребезжала от неистовых страстей!
Кабан, визжа, как поросенок, пронесся по суку, перепрыгнул на другой, на третий, на четвертый и, подгадав, резко отскочил обратно - Охотница промазала вновь.
Две последние стрелы!
Вепрь взлетел по стволу дерева, метнулся по макушке, распушил хвост в полете и чудом избежал попадания... Не успели все это заметить, как Охотница выпустила вторую стрелу - в листву, ровно туда, куда приземлился Кабан.
Раздался последний визг, после чего слышно было, как трупик зверя, стукнувшись пару раз о сучья, камнем упал на землю...
Молчание. Мелодия прервалась.
Но затем все заапплодировали. Охотница быстро схватила серебряную тарелку из-под орехов и побежала в рощу, куда упал Вепрь.
Король:
- Вот это зрелище! Изумительная меткость! А какой проворный Кабан! Я уж испугался, она так его и не зацепит!
Вдова:
- Действительно! Я в восхищении! Но, к счастью, Ритуальный Кабан повержен и нас ждет знатный обед.
Тем временем из рощи появилась Охотница с тарелкой в руках, на которой лежал недвижно Вепрь, пронзенный огромной по сравнению с ним стрелой. Торжественно поклонившись перед Королем, эльфийка аккуратно поставила тарелку прямо на блюдо с запеченным оленем, около его брюха.
Король:
- Что ж, дочь! Раз Любящая благоволит тебе сегодня, думаю, тебе и резать Ритуального Кабана. Одна Видящая знает, не последний ли это твой обед! Бери нож.
Услышав сии слова и звук взятого со стола лезвия, Вепрь с ужасом поднял голову и вытыращил испуганные глаза на Короля. Но быстро заметив, что лежит рядом с огромным куском мяса, выдохнул и снова притворился мертвым.

[Rammstein – Keine lust]

Волк

Ближайший воин посмотрел на Волка, как на идиота, и недвусмысленно махнул мечом в сторону противника. Этот жест отвечал на все вопросы:
- Где крыса?
- Там.
- Как ее найти?
- Пойти туда и убить их всех.
- А если я ее там не найду?
- Все равно нужно пойти туда и убить их всех.
- А если не выйдет?
- Тогда ты подохнешь. Мы все подохнем.
- Есть иные варианты?
- Нет. Только убить их всех.
Простая истина войны. Никаких загадок и сложностей - враг впереди, его нужно убить, влепить ему это весло в череп. Это ответ на все вопросы.

Орки поддержали людской энтузиазм, заорали всей толпой и ринулись навстречу ландскнехтам. Армии схлестнулись.
Нет, это не старая рыцарская война. Там все было иначе. Сплошной звон стали, дребезжащей о другую сталь, пытающейся отыскать клочок плоти где-то там.
О нет! Здесь плоть была легкодоступной, а потому, когда случилось оно, когда десятки клинков обрушились на противника, Волк услышал смачное громкое многосотенное чавканье. Будто они вошли в грязь.
И брызги крови во все стороны.
Волку повезло - его не задело в первые мгновения. Они самые трудные. Того мужика снесло, он остался лежать. И двух алебардистов справа. Но те, что были за Волком, остались жить, потому что перед ними шел опытный доппельзольднер. А вот справа был не очень...
Был.
Гауптманн слева творил свое крошево наравне с Волком. Они прорубались все дальше. Остервенело, с криком, не жалея сил. Когда еще они понадобятся! Боги! Пережить бы эту свалку!
Тяжелые тесаки проносились мимо. Не лезвие, даже не топор, а стальная дубина. Угодит в наплечник - руку вниз сорвет.
Нет, это не рыцарские посиделки. Это, мать их, ландснехты против орков. Волк успел пройти шагов десять сквозь орочью гущу, а за это время половина его строя погибла.
Орков просто считать не принято.
Лицо горело от горячей чужой крови и пыла схватки. Волк отбивал удары - на него насели. Они слишком выдались с гауптманном вперед.
- Halt! Halt, bruder!
И они держались, из последних сил. Где-то здесь кончается твоя надежда, но не приходит и отчаяние. Ты не знаешь, когда пропустишь удар, ты не знаешь, хватит ли мочи. Да ее уже нет! Просто ты помрешь, не отбив эту рубилу. Она расчешет тебя от ушей до пупка!
Нет выбора, нет мыслей, нет сложностей. Бейся, брудер, бейся! Бейся до конца и после него! Потому что никто не знает, где завершится твой путь.
Орки сменялись. Алебардисты сзади успешно поддерживали. Хороший двуручник знает, когда нужно уйти в оборону и дать этим парням воли. Потому что алебардист не держит удар, он дохнет. А ты держишь. Держишь. Держишь. Держишь, сука!
Волк отхватил в челюсть кулаком. С какой-то стальной дребеденью на костяшках - во рту аж вкус железа появился. Или это от крови? На несколько мгновений Волк потерял свое тело. Не видел, не чувствовал, не знал. И лишь билась истошно мысль в голове: бейся, мясо, бейся! Ты на краю пропасти - держись до последнего!

Он открыл глаза. В этот момент Волк блокировал очередной удар. Как?! С закрытыми глазами?! Не время удивляться - он выдержал! Сам Огнерык за него отбивал атаки!
- Ficken schwach! - выругался алебардист справа от Волка, отбрасывая обломанное древко.
Нет, это был не Огнерык, это был брудер, оставшийся без доброй алебарды. Теперь он выхватил катцбальгер - таким только гоблоту рубить...
Зато Волк жив.
Строй орков уже проредел. Им мешали трупы братьев, да и в принципе их стало меньше. Ландсы почувствовали это и насели сильнее - пошел этот звук. Чавканье. От двуручника более глухое, слабое, он режет больше, это не слышно толком. А вот от алебард звук шел что надо: громкий, словно бы хлопок. И треск костей. Не удивительно, что все так любят эти огромные топоры - хороший удар по орку делал тебя счастливым. Словно ты свой шверт в девку вонзил! И еще! И еще!
Зеленокожие ублюдки дрогнули. Нет, еще держался кто-то, но это уже было все. Все. Теперь только не ошибиться, не отхватить глупый удар какого-нибудь тупого гоблина... И все. Ты жив.
- Sieg ist nah! Nicht entspannen!
И верно! Не раскисать! Добить уродов! Добить! Чтобы самим выжить!
Дружным строем заорав, люди ринулись в атаку. Орки метнулись прочь, но догоняющий всегда быстрее! Брось оружие, скинь одежду, беги без оглядки - а они все равно быстрее. Потому что им уже не дышит в ухо смерть!

Волк насадил двоих на цвайхандер, прежде чем выдохнуться.
Один за одним они останавливались, отпуская орков. Не всех - остатки. Они не устают, можно гоняться хоть весь день.
А потом кто-то закричал. Радостно, восторженно!
И кто-то еще. Осознание, приходящее не мгновенно. Нужно оглядеться - вдруг есть еще драка? А командир? Что нам предстоит? Можно ли? Можно?..
Можно.
Они заорали. Хрипло и устало. Потрясая клинками. Они живы! Живы! Вокруг - трупы. И свои, и чужие. Но они-то живы! Устали, натерпелись страху, но это все - удел живых, а не мертвых.
Они кричали и обнимали друг друга, не веря в свою победу. Ох, и не должно было ей случиться. Гауптманн был счастливый. В крови весь, но не своей. Его даже не ранили.
Что-то сказал Волку. Что-то хорошее, мол, в следующий раз не подставляйся - мы тебя чудом прикрыли. И здорово, что ты жив.
Брюдер. Братья. Очевидно, почему.

А затем, чуть ли не сразу, наступила иная пора: сбор урожая. "Кровавый Гел", как называют это дело солдаты - время поискать золотца у орков, пока остальные не разобрали. Да, ты еле стоишь на ногах, но сейчас придется заняться еще одним делом...
К Волку подошла воительница - тоже ландса, цветастая вся, даже похлеще мужиков, в шикарных бело-голубых штанах и с алебардой на плече. В крови. Ну тут все в крови были, как крестьяне - в муке после работы на мельне.
- Ты ранен? - спросила девка.
Голубоглазая. Из под открытого шлема выбиваются красные волосы, настоящий цвет уже не разобрать. Худая, но грудастая. Тут бы ее каждый, несмотря на усталость и Кровавый Гел, вот только алебарда в шестнадцать марок весом ставила ее в один ряд с солдатами.
Да, любая другая армия послала бы ярую девку куда подальше, но не ландскнехты. У них строгое правило: воевать может любой. Лишь бы умел как и имел чем. Ну и пестрые полосатые штаны - без этого никак!
- Только лицо. Ясно. Прости, я другими займусь...
И пошла дальше. Добрый человек - иной бы своими делами занялся.

А вот той девушке, к слову, повезло меньше в плане алебарды: судя по крикам и гоготу мужиков, ее ждало продолжение боя.
- Какого они беса? - ландса прищурилась, рассматривая группку насильников вдалеке. - Если кампфрау мужа потеряла - это еще не значит, что она теперь общая! Так, вы четверо, пошли со мной.
И наглая девка быстрыми шагами, будто и не было отчаянного боя, направилась на спасение неудачливой кампфрау...
Да и бес бы с ней, но Волка смутили три момента. Первый - это то, что он был среди выбранных четырех бойцов. Второй - что остальные трое, тоскливо пробубнив "Да, фрау гауптманн", послушались приказа. А третий - что криками своими несчастная жертва до боли напоминала Ребекку.

- Горы... Дом отчшельника... Древние артепфакты... - задумчиво проговорил крыс где-то на самом краю сознания. - Либо ты мне соврал, либо они тебе соврали. Если второе, то ты даже не представлял, за кчем ш-шел. Это знание лучше не знать. Однако уже не важно. Благодарю за сотрудникчество.
Волк сумел раскрыть глаза и посмотреть на кобольда, что оказался прямо рядом с ним, у решетки, с зельем в лапе.
Кажется, крыс выражал печаль на своей морде. Что-то трагичное и... он морщился? То есть неприятное?..
- Прости, никчем не могу помочь.
Он открыл флакон и вылил его темное содержимое в грязь. Пожал узкими плечами.
- Это был тий с молоком. Сожалею. Так оно обыкчно и заканчивается - в страшных муках. Придется потерпеть.
Развернулся, как ни в чем ни бывало, и пошлепал по мокрой улице. Пропал за углом. И все...
И все.
Волк не заметил, как закрылись его глаза. Он не заметил, как его голова упала в грязь. Не заметил он и сверкнувшей молнии, и грома, и захлеставшей по крышам да по узким мощеным улочкам грозы.
Еще какое-то время его тело агонизировало, дергаясь в грязи и выплевывая розовую пену изо рта, но затем оно, наконец, успокоилось и застыло.

Его морда.
Он никогда не забудет эту сраную морду. Ее вытянутую корявую пасть, серую шерсть, и эти глаза. Надменно-бесчувственные, равнодушные, которым наплевать...
Он видел ее прямо перед собой. Она скалилась. Мокрая от дождя - в бою капюшон был откинут, иначе по сторонам не видно... Красные радужки, тесак в тощих лапах. И все. Даже нет щита. Никаких лат! Пха! Да цвайхандер его размажет!
Могучий взмах, сокрушительный удар! Но нет! Под него так неудачно подставился какой-то орк. Двуручник рубанул в эту гору мяса, брызжа в стороны кровью. Конечно, он его свалил этим ударом - там хребтину перемололо! Но скавен спасся... Улизнул, пригнувшись и протиснувшись меж орков и других гоблинов. Урод!
Волк было рванул за ним, но воинский опыт не дал ему. Строй врага, вернее, толпа, если говорить о зеленокожих. Орут, брызжут слюной и машут топорами да тесаками. Двинешься вперед - и смерть.
Люд принял пару ударов гардой. Ух! Так и цвайхандер недолго погнуть! Он отступил на шаг назад, к своим. Те разошлись, впуская меж щитами. Не понявший уловку орк рванул слишком близко и отхватил с двух алебард в голову. Другой получил верхний уже от Волка.
Зеленокожие отшатнулись. Не любят они, когда их брата с одного удара, ха! Да и гоблины тут в основном. Крыс! Аргх! Он уже затерялся в их толпе! Сколько их здесь?
Волк мельком оглянулся.
Сотен пять. А своих? Одна, две? Не больше. Тяжелый бой. Тут бы еще выжить.
- На прорыв! Смять этих ублюдков! - рявкнул гауптманн рядом.
Высокий плечистый ландскнехт в яркой зелено-желтой расцветке, залитой кровью. Кираса, наплечники и великолепная шляпа с перьями. Красавец, одним словом, с усами да бородой. Такой еще долго продержится. В руках цвайхандер - Волк увидел его в деле. Да, хорош. Может, даже лучше самого Волка...
- На прорыв, фикены дети! - гаркнул гауптманн и первым пошел вперед.
Взмах - и орк лег. Шаг в сторону, пропуская второго противника, прямо под удар Волка. Но нет! Промазал! Срубил руку и впился в грудь.
Щитовик рядом недовольно цыкнул, принимая мощный удар, предназначавшийся Волку.
А алебарды добили орка, что тоже вообще-то... предназначался Волку.

Мьельте Лант Что-в-Акерплатце

Схема

- Ха! Лучшие! - фыркнул гном, доставая из бороды кусочек мяса. - Видал я, как зеленокожая волна разбивалась о дворфский строй!
- Пф! Дворфский строй! - демонесса сделала пару внушительных глотков вина. - Дворфский строй не выигрывает войну!
- Вот именно! Гораздо важнее скорость и маневр, - присоединился Любовник, уплетавший устричный суп за обе щеки. - Орков нужно развести и разделить - а потом вырезать, как овец!
- Поманеврируй на городских стенах - я на тебя посмотрю, - проворчал Судья. - Любая серьезная война состоит из осады и штурма.
- Это когда вас, карликов, зажмут на ваших стенах - тогда и состоит! - пылко отвечал Феанор.
- Нельзя выиграть войну, прячась в кустах, - заявил гном.
- А прячась в пещерах?! Сколько раз вы пересиживали в своих...
- Вы оба - глупцы! - перебила эльфа Хозяйка Игры. - Войну выигрывает стратегия. Провизия, припасы и численность! И вот здесь любая армия уступает орочьей! Потому что вон - вы жрете, как быки, а силы в вас, как в куропатках!
- Ну вот про куропаток ты перегнула... - пробормотал Феанор.

Вернувшись с полной тарелкой всего-всего, Сказка ловко и плавно переступила через скамейку рядом с Палачом и уселась, глядя на него.
- Не люблю я все эти дурацкие споры про войну... Они про убийство и смерть, а не про любовь. Ты согласен?
Странный вытянутый зеленый плод легким движением перекочевал с эльфийской тарелки на тарелку людскую.
- Не назову, пока не попробуешь, - Сказка хихикнула, с любопытством изучая черную пугающую маску. - Однако же ты напряжен и серьезен. Отчего? Неужели тебя так озадачила Игра?

- Сколько раз орки вам всем объясняли, что они - цари поля брани? - не унималась Икхиэлла. - Где в истории вы их побеждали, а?
- Много где, - ответил Тронд.
- И как? Помогло? Неужели сотня лет правления Крахрага ничему не научила длиннобородых ворчунов?
- Она научила нас находить "крагхрагов" до того, как они соберут армию, - нахмурился дворф, задумавшись о чем-то своем.
- Именно! А не лоб в лоб!
- Это и есть лоб в лоб! - воскликнул Любовник, яростно добивший последнюю ложку супа.
- Нет! Это не армия на армию! Это не война! Это один точный удар, будто о-тольвэ в сердце! - глаза Икхиэллы горели азартом, словно она прямо сейчас видела того Хольда, что одолеет очередного орочьего командира.
- Хозяйка Игры, а ты вправду золото надела? - поинтересовалась вдруг Королева, меняя тему. - Оно же вредно для кожи...
- Ну, тут только маска с золотом, а остальное - золотистая латунь, - неожиданно Верховная Жрица Грозной Богини засмущалась, поправляя серьги и воротник.
- Но все-таки, маска же прямо на лице, - встревожилась Мельнанет.
- Ха, тебя бы больше заботило, откуда она взяла на это деньги, - вставил Тронд, вроде бы увлекшийся запеченным кабачком.
- Ой, да ладно тебе! - отмахнулась Икхиэлла.
- До сих пор вернуть не можешь, - пробубнил, чавкая, гном.
- Зато какая красота! - заступился Орэлинд, и Верховная Жрица благодарно заулыбалась. - Кто сейчас будет золото носить, м?
- Кто-то очень смелый, - согласилась Мельнанет.
- Я не пойму, - задумчиво сказал Судья, глядя на кабачок. - А чем твое о-тольвэ мешает одной общей империи реттов? Наоборот только больше средств будет на такие выкрутасы...
Мельтийцы закатили глаза.
- Есть и другие тактики против орков, Судья, - тоже вернулась к этой теме Икхиэлла. - И самая важная из них - это отсутствие для них врага.
- Они сами определяют, кто им враг, нападая, - пожала плечами Мельнанет.
- Именно! А на кого они будут нападать в первую очередь?
- На того, кто слабее, - рассудил Тронд.
- Конечно, - кивнула Хозяйка. - И чтобы Акерплатц стал слабее орков, они соберут армию, достаточную, чтобы взять его. Они не соберут больше нужного - чтобы не делиться с лишними бандами добычей.
Демонесса обвела всех взглядом, видимо, наслаждаясь тем, что все, наконец, замолчали, ожидая, когда же она продолжит свою мысль.
- И вот эта армия, что одолеет Акерплатц, пойдет на него войной. А местный тинг наймет ландскнехтов с окружных земель - и раз! Акерплатц в два раза сильнее! Орков ловят в западне и вырезают! Главаря - на костер! Остатки - бегут обратно в свои степи! И никто из зеленокожих не понял, что произошло...
- Кажется, я начинаю смекать, - протянул Безумец.
- Когда они соберут еще большую армию - Акерплатцу помогут Дорлин с Илториэном. Свартхакк. Да хоть люди! Вместе они опрокинут орков. Потому что те объединялись для захвата Акерплатца, а не всего Среднеполья, понимаете?
- А если все Среднеполье окажется одной большой империей, то найдется достаточно орков, чтобы его захватить, - закивал бес.
- Да хоть все ретты объединитесь - зеленокожих окажется еще больше! - воскликнула Хозяйка Игры. - Вы только им покажете себя, как Махтфрид. Нарисуете огромную такую приманку и подскажете, какую орду нужно будет собрать, чтобы ее взять.
- Ага, империя - это просто и понятно... - продолжил демон, но его перебил дворф:
- Именно. Империя - это просто и понятно. А не эта чехарда, что сейчас творится.
- Ну вот в этой чехарде орки и не могут разобраться! - воскликнула торжественно Верховная Жрица. - Интриги, хитросплетения всех этих закулисных заговоров, пакты, договоры, торговые отношения - голова кругом от такого! А зеленокожим в это уж точно не вникнуть! Не будь ты как они, Судья, и сам поймешь, в чем прелесть всего этого!
Гном пошевелил усами, пригладил бороду, задумавшись над этим всем, да пальцем выковырял кусочек мяса из зубов.
- Хреновый план, я тебе скажу, - заявил он, наконец.
- Докажи, - в глазах демонессы закипело негодование.
- Все вроде бы складно. Но вот ты представь себе, что вдруг Илториэн с Дорлином захотят поражения Акерплатца. Чтобы его взяли орки. И все.
- Поверь, Судья, - встряла Мельнанет, - любому ретту лучше иметь под боком другого ретта, нежели чем орка. Если Акерплатц займут орки, то и Дорлин, и Илториэн на свои острые уши встанут. Все дела полетят к чертям.
- Совершенно верно, - поддакнул Любовник, разливая всем бренны и вина.
- Все равно хреновый план, - уперся дворф. - Куда как лучше иметь уверенность, что сосед не предаст. А это бывает лишь тогда, когда он под твоей рукой и так.
- Да сколько ж можно! - взвилась демонесса. - Кой в этом толк, если любую империю орки разнесут на доски с гвоздями?!
- Кой толк в том, чтобы сразу быть грудой досок и гвоздей? - парировал гном.
- Да ты дубина стоеросовая!
- Хорошо! - Королева вытянула вперед руку, как бы пытаясь разнять спорщиков. - Давайте спросим людского мнения! Искатель, насколько я поняла, сведуща в истории - не могла бы она, пожалуйста, сказать, каковы были успехи людей прошлого? Когда строились великие империи и люди пытались искоренить орков раз и навсегда. Что тогда было?
И все обернулись к Альтарине, ожидая ее ответ.

- Я тоже признаюсь... Мы и сами не знаем, во что играем, - Гвил... нет, Сказка смотрела прямо в глаза Ольфрику. Именно что Сказка. Она задорно улыбалась. Пожала худыми плечами.
- Эта Игра о том, чтобы... - эльфийка задумчиво взглянула на первые звезды, зажав во рту вилку. - О том, чтобы прожить одну Ночь так, как никогда бы не прожил. Может показаться, что тут множество правил, но на самом деле, их здесь нет.
Она чем-то накрасила глаза. Очень аккуратно - это был темно-синий на верних веках, постепенно расплывающийся в нежно-голубой и улетающий куда-то под маску. И, казалось, вокруг глазниц поселились малюсенькие звездочки, загадочно блиставшие, благодаря светлячкам.
Странная штука, женская красота. Стоило надеть Сказке маску - небольшую, лишь на пол лица, голубую, с серебристыми узорами, да несколькими болтающимися штучками - как мельтийка стала еще привлекательнее. Но почему?.. Разве не нагой хотел ее увидеть Ольфрик?
Гвилвилет перестала быть Гвилвилет. Теперь это был... образ, персонаж. Она даже вела себя слегка по-другому - как будто бы впервые увидела Палача. Сказка была более искренней, хоть и под ложным именем, открытой, хоть и под маской на лице...
Она захихикала, увидев вилку и нож в руках гостя.
- Ты еще топором его разрубить попробуй. Смотри, сейчас я тебе покажу секретный способ поедания пуар. Это восточный фрукт - лесные эльфы их потчуют по-особому, ты такого точно не видел.
Ее глаза горели с какой-то искоркой, кою простоватый Ольфрик никак не мог понять. Нет, не про постель была эта искорка. Про что-то иное...
Ее тончайшая гибкая рука нежно сжимала плод. Сосредоточившись на "пуар", она попросту от него откусила, будто от яблока, шумно ссосав потекший сок. И захихикала в нос, прикрывая свободной рукой полный рот.
- Товко ферчевину не ешь - там фемечки, как у яблока.
Улыбаясь в свои раздутые от пуар щеки, на которые опускалась синяя невесомая вуаль маски, она протянула фрукт обратно Палачу.

Альтарина

- Это Тронд Халльбьорнсон, - ответила Эленвэ на вопрос о гноме. - Он у них за хозяйство все отвечает... Я бы так сказала. Что же касается Мьелит - о да, уверена, и люди, и гномы, и даже орки ей поклонялись еще до Пришествия Эльфов. А как могло быть иначе? Разве можно жить без любви в Этом Мире?
Судя по лицу эльфийки, та действительно не представляла, как можно жить без любви. В подтверждение своей мысли она добавила:
- Если бы здесь не было Мьелит, то эльфы прибыли б в ужасное место... - она нахмурилась, представляя этот кошмар. - Войны, смерть, нескончаемая смерть и вечная тоска - вот, что было б без Мьелит. Таков ли был ваш мир до нас?..
Эленвэ серьезно посмотрела на Альтарину. С ее лица пропала улыбка, сменившись на... решительность.
- Тогда вряд ли бы мы здесь высадились и поселились. Вряд ли бы мы полюбили такие земли... Ну или хотя бы истории об этом звучали как-то иначе. Гораздо более мрачно. Но вот как ее называли раньше, я не знаю, - мельтийка вдруг снова дружелюбно и мягко улыбнулась с тенью сожаления. - Может, Матерью или что-нибудь вроде того.
Пожав плечами, она принялась ставить книги обратно, причем с гораздо большей энергией, чем во время поиска пьесы. Видно было, что эльфийка поскорее хотела выйти из душной комнатки на свежую, пахнущую поляну.
- Эля! - в дверях стояла запыхавшаяся Ливинн. - Мать всех зовет на Лант - пора начинать пир!
- Уже?!
- Да! Икхиэлла уже пришла! У Мельнанет глаза вот такие!
- У меня бы тоже такие были!
- Да кошмар просто!
- Пошли быстрее!
- И ты, - Ливинн посмотрела на Тару огромными миндалевидными глазами, заливая потоком... будоражущей энергии. - Начало пира отмечается всеми, а уже потом можно будет вернуться сюда к книгам.
И откуда она узнала об истинном желании Тары?! Неужели у нее все было на лбу написано?
- Да, таковы правила, - поджала губы Эленвэ и развела руками.
- Пойдем, пойдем, - Ливинн аккуратно, но настойчиво взяла волшебницу за предплечье. - Заодно съешь чего-нибудь. Там недолго.


Ольфрик

- Прошу прощения, - Икхиэлла поморщилась при виде людского бутерброда, от которого вряд ли смогла б откусить, не разложив на части. - Но я действительно не голодна. Мне это лучше известно.
Она снова отвернулась на рощу, лишь бы, наверное, не видеть это... неподобающее ее персоне блюдо.
- О Квиллисхи мало кому известно. Наш культ не кричит о себе на каждой площади. Дети Богини должны сами найти нас, следуя своему Пути, чтобы этим доказать свое право быть...
Демонесса вдруг замолчала, задумавшись.
- Этого слова нет в орочьем. А объяснить его не так просто.
- И ты уже здесь?! - раздался возмущенный крик с веранды, выходившей во двор.
Духота и жара напирали все сильнее, незаметно скрадывая воздух и силы.


Миралисса... и все остальные

Миралиссе тоже не удалось ничего узнать - она нашла Мельнанет на поляне, негодующую на второго демона (вернее, демонессу), что та тоже пришла раньше времени.
- Вы бы еще весь Хас искали пьесу, - с абсолютным спокойствием отвечала Икхиэлла. - А поскольку мы, включая Тронда, пришли пораньше - книга уже нашлась.
- Но мы же договорились на закате!
- Дюжинной раньше, дюжинной позже...
- Преогромнейшая разница, знаешь ли!
- Да вон, Феанор уже снимает оленя. Кушанья готовы, пьеса есть. Все в порядке, успокойся.
Мельнанет выпучила глаза на демонессу.
- Это. Ты. Мне. Говоришь. Успокойся?
Мориэст, только прибывший вместе с Орэлиндом и Герионом, весело захихикал.
- В общем-то все в сборе, верно? Давай начинать? - предложил он.
Хозяйка Ланта удивленно оглядела поляну, понимая, что да, правда, все готово, и они все успели. Хотя и не понятно, как.
В мгновение ока лицо ее переменилось, расслабилось, приобрело меланхоличный вид радушной хозяйки, и Мельнанет жестом пригласила всех к столу.
- Сначала Игра, - буркнула Икхиэлла.
- Слушай, олень соком истечет! - возмутился Феанор.
- Но таков ритуал, - строго возразил бородатый Тронд. - Игра начинается до Пира.
И хотя ростом он был ниже всех - макушкой он мог большинству упереться в подмышку - осанистый и суровый дворф не вызывал ни малейшего желания спорить. Феанор попросту опустил плечи и тяжко вздохнул.
- Это недолго, - добавила демонесса.
- Знаем мы ваше "недолго", - пробурчала Гвилвилет, с такой же алчностью смотревшая на полностью пропекшегося оленя, от которого пахло... нет, воняло, смердило на всю поляну, чащу, да и близлежащие улицы чудеснейшим, немыслимо вкусным и сытным ужином.
Стоять вокруг стола и смотреть на него было непросто. Даже Ольфрик, который уже вроде бы опробовал немалый кусок мяса, понимал, что долго он так не продержится. Однако два демона с гномом и усом не вели (или, например, бровью, кто был без усов), полностью игнорируя вопиюще целые и пухлые бока лесного зверя. Корочка, наверное, была хрустящая...
- Очередность нельзя нарушать, - отрезал Тронд последние отчаянные мысли присутствовавших и оголодавших. Вернее, отрубил, будто топором.
- Итак, Игра, - Икхиэлла выступила вперед, внимательно оглядывая каждого, и особенно тех, с кем не была знакома. Улыбка так и не появилась на ее лице. - Ночь, что грядет, особенная. Последняя ночь Гвитта. Ночь Царствования нашей Грозной Богини.
Верховная Жрица замолчала, давая каждому время осознать, насколько серьезен был предстоящий пир.
- Этой ночью она будет смотреть на нас. Этой ночью она будет с нами петь... танцевать... ликовать... и плакать. По нашей традиции сий праздник мы отмечаем в Храме Татиэ, - демонесса с почтением посмотрела на Мельнанет, - которая с радостью принимает нас каждый год. И это всегда огромная честь для нас, ведь кто, кроме мельтийцев, может полностью... прожить наш праздник.
Икхиэлла неспешно оглядела жриц и жреца с благодарностью и уважением. Те, правда, смотрели на нее не только с ответным уважением, но и с некоторой степенью нетерпеливости. Однако очередность нельзя нарушать.
- Также я рада приветствовать и незнакомцев, по воле Рока попавших на наше торжество, - снова неспешное приветствие взглядом каждого, вежливое и даже, кажется, немного любопытствующее. - Грозная Богиня открыта ко всем, кто проявляет должное уважение к ней и ее традициям.
- У меня слюни из ушей скоро потекут... - пробормотал Феанор, за что удостоился холодного, но при этом испепеляющего взгляда, от которого и самому мельтийцу вдруг стало не по себе.
- Мы можем отметить свой праздник и в другом месте, - мрачно заметила демонесса, из-за чего эльф тут же вскинул руки:
- Прости-прости! Прошу, продолжай! Я молчу.
- Быстрее завершу Инициирующий Обряд - быстрее приступим к еде, - мудро заметила Икхиэлла.
И когда уже все точно смирились с тем, что придется ее выслушать до самого конца, Верховная Жрица продолжила:
- По дрейней традиции в Ночь Грозной Богини, - Икхиэлла явно на ходу переводила свою речь на орочий, - проводится Игра. При Инициации зачитываются ее нерушимые правила. Итак: праздновать могут лишь те, кто отдаст эту ночь Богине и примет участие в Игре. Прочие покинут Место Игры, то есть этот Храм, на время ее проведения. Игра продолжится до самого рассвета. Игра будет вестись на орочьем, поскольку эльфийский знают не все из ее участников, - демонесса недвусмысленно посмотрела на Ольфрика и Альтарину, однако без капли неприятия. Видимо, ее нисколько этот момент не смущал. - Никто не покинет Место и никто не придет в Место до окончания Игры. Участник может покинуть Место, лишь попросив разрешения у Хозяйки Игры и понеся соответствующее Наказание. Чтобы завершить Игру, Участник должен испить Нектар Игры и исполнить три священных Танца. В противном случае он понесет соответствующее Наказание.
Икхиэлла говорила медленно, с расстановкой, дабы каждый понял и запомнил правила, ведь их нарушение явно не сулило ничего хорошего. Мельтийцы и Орэлинд, улыбавшиеся до этого, приняли серьезный вид, внимательно слушая Верховную Жрицу, и только Мориэст загадочно улыбался каким-то своим мыслям. Но от этого становилось еще более не по себе... Он оглядывал Участников, будто прикидывая в уме, исполнят ли они все три Танца.
- Хозяйка Игры обязуется нести ответственность за Участников Игры, и за Судью. Участники Игры обязуются подчиняться Хозяйке Игры в соответствии с Правилами, а также принимать решения Судьи как... свой Рок. Судья обязуется быть справедлив и честен, как того требует традиция Игры. Хозяйка, Судья и Игроки клянутся не разглашать события Игры тем, кто не присутствовал на ней. Также они клянутся не нести в душе обиду за события Игры, какими бы они ни были, клянутся не иметь претензий ко всем Участникам Игры, что бы они не сотворили во время Игры, и клянутся простить кровную вражду, буде такая возникнет. Игры не было. Игра - это сон, что приснился нам Этой Ночью. И мы сохраним его в памяти как грезу, как мираж и как кошмар, случившийся с нами в Праздник Богини.
Икхиэлла снова дала время, чтобы обдумать ее слова. И никто уже не нарушал воцарившуюся тишину. Солнце последними вечерними лучами окрашивало недвижные макушки деревьев в багровые тона. Последняя ночь Гвитта обещала быть жаркой...
- А теперь все должны произнести Клятву. Или же покинуть Место. Надо назваться придуманным Именем. Любым. Надеть маску, если на вас ее еще нет - вон они лежат. И затем мы приготовим Нектар, чтобы его испить, после чего Игра Начнется. Вроде бы все.
- Оружие, - тихо буркнул гном.
- Да, точно, оружие. По нашей древней традиции Участники Игры остаются при своем оружии, но поскольку мы находимся в Храме Вечно Любящей, мы с почтением принимаем ее условие и складываем свое оружие вот в тот сундук. Он запирается, и ключ остается у Судьи. Что касается Имен и Масок - мы будем носить их в течение всей Ночи. Обращаться друг к другу иным способом нельзя, также как и снимать Маску. Хотя на моей памяти с этим проблем никогда не возникало.
Икхиэлла снова замолчала, отступив как бы в общий круг. Все ждали ее, а она сосредоточенно смотрела на каждого по очередности.
- Я Хозяйка Игры. Я отдаю Эту Ночь Богине. Я приношу клятву и обязуюсь управлять Игрой и нести ответственность за Игроков.
Мгновения тишины. Кровавое солнце касалось лишь верхушек высочайших деревьев, темнело прямо на глазах.
- Я Судья, - сказал Тронд. - Я отдаю Эту Ночь Богине. Я приношу клятву и обязусь судить справедливо и честно по традиции Богини.
- Я Королева, - сказала Мельнанет. - Я отдаю Эту Ночь Богине. Я приношу клятву и обязуюсь следовать Правилам Игры.
- Я Безумец, - сказал Мориэст все с той же странноватой ухмылкой на лице. - Я отдаю Эту Ночь Богине. Я приношу клятву и обязуюсь следовать Правилам Игры.
- Я Тайна, - прошептал Орэлинд и повторил те же слова, что и все.
- Я Сказка, - с улыбкой сказала Гвилвилет, неожиданно весело произнеся последующую клятву. И от ее звонкого голоса вдруг ослабилось воцарившееся напряжение. Казалось, все-таки, мельтийцев эта Игра особо и не пугала.
- Я Любовник, - громко заявил Феанор и с искрами в глазах выпалил ритуальную клятву. То ли от желания играть, то ли от желания поесть.
Тем временем те, кто уже назвался, подходили к столу и надевали свои маски: у кого они были слегка пугающими и мрачными, у кого - наоборот яркими и праздничными. У Орэлинда, например, она оказалась с бубенцами.
- Я Мученица, - прорычала беспокойная юная Ливинн.
- Я Молчание, - тихо сказала Брунгильда, грустно смотря на землю...

Все. Теперь пришла очередь незнакомцев, что впервые пришли на подобную Ночь.


Волк

Волк брел по почерневшим улицам Акерплатца. Шатался, как это делают пьянчуги. Он не чувствовал боли, не чувствовал разочарования или каких-то тревог. Все было прекрасно.
Только голова сильно кружилась, да тошнило дюже. Взгляд то и дело мутнел, отчего наемник иногда спотыкался о неровную каменную мостовую, терявшуюся в ночной мгле. Из некоторых окошек домов, стиснутых общей городской давкой, на улицу попадал свет редких свечей и масляных ламп. А так - дорогу Волку озаряли лишь звезды и месяц на небосводе.
Никого не было. Но и не было так, чтобы вообще никого. То и дело воин замечал издалека других ночных гуляк, порой целые стайки. Обычные рабочие с шахт, торгаши, грузчики, строители, воры, разбойники или попрошайки. Опаснейшее время, опаснейшие улицы - тут Волка легко могли подрезать. Узкий кинжал пробьет кольчугу, если подскочить сзади и всадить его в спину как следует.
Полдюжины бандитов и придет конец человеку. И ничто ему уже не поможет.
Знал ли Волк об этом? Прекрасно знал.
Но никто к нему не подходил и на полдесятка рут. Кроме одного грязного попрошайки. Такого, вонючего, с изъязвленным лицом. А в язвах - грязь из канавы. Одежда потеряла свой цвет и форму. Хотя что тут вообще можно разглядеть?
Только неровный ряд гнилых зубов. Ох и получал этот старикашка по морде не раз. Может, и не старикашка, конечно, но так уж он смотрелся.
И этот нищий и больной неровным, полным испуга шагом подошел к Волку. И остановился в безопасной руте от него. И стоило воину шагнуть вперед, как он отступал назад. Может, это все-таки был гоблин? Нет, человек, но уж больно страшный...
- Слушай, я против тебя ничего не имею, приятель, - просипел он убитой дешевейшей гоблинской бренной глоткой и воздел миротворчески руки. - Тут ко мне какой-то кобальд подвалил с серебром - сказал передать весточку тебе. Иначе прирежет.
И все же он отступил на полторы руты, понимая, что иначе шансов убежать не будет.
- Я тут ни при чем, клянусь Богами! Он наговорил, мол, потраву тебе в четверть подмешал и помрешь ты к утру. Это он так сказал! - нищий в страхе отпрыгнул, спотнулся о мостовую и чуть не упал навзничь. Держался он на своих двоих, как и Волк, плохо. - Ежели хочешь жить - иди прям сейчас к городской стене, что близ "Двух Баранов". Найдешь его там. Обмолвитесь. Он даст, чем спастись, и все... Вот. Только не убивай, молю, я б его сам, ублюдка порешал! Вот только тыкала нет, да и... не по силам мне, брат... Прости. Такого урода за версту узнаешь - морда, как у крысы. С хвостом, сука! Буэа! Мерзость та еще... Короче, я пойду. Удачи тебе, ага?..
Отступив еще на несколько шагов, попрошайка был готов пуститься в бега по первому сигналу.

Миралисса и Герион

- Да конечно, что вы! - воскликнул Мориэст. - Это была шутка - какая кровь? Ха!
Быстро заглядывая в каждую комнату, коих в Ланте на первом этаже было немало, он вел за собой трех эльфов и незатейливо болтал:
- Сегодня не должно быть крови - это совершенно... Фи, зеленый! Не пойдет!.. Это совершенно другой праздник. Не беспокойтесь. Этой ночью будет весело!.. Буэ, желтый. Зачем они вообще сделали желтую комнату?!.. Будет просто весело и все! Мы вообще давно хотели уже закатить пир у мельтийцев, а то как-то наши дела нам приелись и... Синяя! Это она!
Красивым, но слегка вычурным жестом, он пригласил гостей внутрь небольшой темной комнаты, освещенной лишь парой ламп с синим стеклом, что горели на черных витых чугунных подставках. Люд здесь ничего и не увидел бы, кроме двух тусклых шарообразных светильников.
По полу, покрытому темно-синим ковром, были разбросаны черные хлопковые подушки разных размеров, на чем и заканчивалась вся мебель. Для большего уединения (и мрака) вход в комнату демон закрыл плотной шторой.
- Вот это я называю уют! - заявил он, глядя на потолок. Как бесы видели в темноте эльфам было неизвестно, но сами они там могли разглядеть только абсолютное ничего.
Синие отсветы неестественно ровного пламени, идущие с пола, делали лицо черта воистину жутким. Но, может быть, при том красивым.
- Линди, сходишь за бренной и чарками? Только не бери медные! Ненавижу медные.
- А если я снова попаду на глаза Мельнанет? Мне нельзя... - вяло откликнулся Орэлинд, уже успевший усестся в дальнем от входа углу, положив лютню на колени.
- Да ничего она с тобой не сделает!
- Ты бы это потише говорил...
- Да прекрати! Давай. Только большую бутыль принеси, нас все-таки четверо. Ты же не хочешь обидеть гостей?
- Да сходи ты лучше... Ты вон, стоишь, а я сижу. Мне подниматься тяжело... Я устал...
- Линди! Неужели тебя нельзя попро... Аргх! И правда, проще самому! - вскинув руки, разозленный Мориэст выскочил из комнаты, махнув шторой, и громкими шагами направился по коридору.
- Сколько криков... - пожал плечами Орэлинд и провел руками по запевшим струнам.
Нахмурившись, он принялся меланхолично и молча настраивать свой инструмент, вызывая у Гериона неприятные воспоминания о запахе пыли и праха...


Альтарина

- А! Я тебя отведу, сама не найдешь, - ответила Гвилвилет с улыбкой и поманила Тару рукой. - Пойдем-пойдем.
Библиотека оказалась на втором этаже, куда вела витая, но довольно-таки пологая лестница. Здесь уже было совсем не так темно, как внизу - из множества высоких окон внутрь проникал вечерний свет, наполняя коридоры и комнаты золотом.
Второй уровень мельтийки украшали уже не с таким вниманием - скорее, они здесь оставили все то, что им понравилось, но на первый этаж ставить не хотелось. Диваны и комоды, оленьи чучела, рога, картины, какие-то кресла разных мастей, гобелены и ковры. Страшно было представить, что творилось в комнатах, если даже в коридоре практически не оставалось свободных стен...
- Это все Мельнанет. У нее страсть к красивой утвари, - объяснила эльфийка. - Хотя...
Она обернулась, несколько смущенная.
- Не только у нее. Но у меня стольких денег нет это все покупать!
Вскоре они нашли нужную дверь, и так уже распахнутую настежь. За ней оказалась... не такая уж и просторная комнатка, где с обеих сторон стояли всего два стеллажа для книг.
Стеллаж слева был ими заполнен наполовину, а правый же был пуст - все его содержимое валялось на полу в виде двух куч. Между ними одиноко и печально сидела низенькая эльфийка в зеленом платье и уныло разглядывала очередную книгу. В отличие от прочих мельтиек она была слегка пухловата. Но это ее только красило.
Как раз, когда подошли Тара и Гвил, она с тяжелым вздохом захлопнула книгу и добавила к одной из куч. К меньшей.
- Элечка, это Альтарина, наша сегодняшняя гостья! Она поможет тебе разобрать это все.
- Здорово! Привет, - улыбнулась та очаровательнейшей, но при этом скромной улыбкой.
- Мори и Линди уже пришли, ты представляешь? Мельнанет там когти рвет, да посуду мечет!
- Ух...
- Да вообще кошмар! Вечно они над ней издеваются! И как она терпит?..
Элечка пожала плечами, не понимая, как Мельнанет терпит, но продолжила дружелюбно улыбаться.
- Как ты видишь, Эленвэ - самая спокойная из нас. Потому мы ее и посадили за книги, я б тут уже взвыла и сожгла все!
Та согласно закивала с тоской глядя на рукописные горы. Видимо, ей тоже уже хотелось их сжечь. К слову, как успела заметить Тара, практически все книги были переплетены кожей и не имели каких-либо названий на обложках. Да и, судя по всему, действительно были рукописными, а не печатными. Зоркий взгляд книголюба уже насчитал около пятиста штук...
- В общем, удачи вам! Ах да, Мать разрешила Альтарине прочесть все, что она захочет - ей что-то было нужно. Но, умоляю! Постарайтесь сначала найти пьесу, она нам понадобится... прямо срочно!
- Ух... - согласилась Эленвэ и проводила взглядом Гвилвилет.
Затем ее взор устремился на Тару. У мельтийки были голубые глаза и светлые волосы. И миловидные щечки, становившиеся еще симпатичнее от ее улыбки. Она поджала губы, указывая руками на книги, мол: "Вот это вот все нам с тобой, да", и сказала:
- Нам нужна пьеса, которая называется... "Эве-Люн", Синяя Птица. А, ну ты, наверное, знаешь эльфийский.
Затем лицо Элечки стало совсем грустным, глаза пробежались по переплетам, будто это были горы немытой посуды, и добавила:
- Но проблема в том, что она входит в сборник пьес. А в какой - Мельнанет не помнит. И чья она - тоже не помнит... Я не уверена, что это вообще то название пьесы, так что еще придется проверить содержание... Вот.


Ольфрик

Феанор тоже ушел, сославшись на то, что нужно принести еще бренны из погреба, да заодно защитить ее от Мориэста. А потому Ольфрик остался один на целую кухню и поленницу дров. Однако, к счастью, приглядывать за этим всем было несложно.
Оленя пора было скоро снимать, да и суп, судя по всему, уже "доходил", но пока еще ничего не нужно было делать...
А потому в образовавшейся тишине (тишина - это когда мельтийцы молчат и становится слышно птиц, жаровню и шипение мяса на ней) Ольфрик без труда различил ее шаги.
Она аккуратно приоткрыла калитку и закрыла ее за собой. Бесшумно, по-эльфийски обошла стену Ланта и показалась из-за угла легкой тенью...
Рога. Два больших бычьих рога, торчащих прямо из головы. На какое-то мгновение, Ольфрик подумал, что ему просто показалось, но демоница (а кто еще ходит на двух ногах, но носит рога?) подошла к нему ближе, внимательно разглядывая люда из-под огромной причудливой челки.
У существа были светлая короткая стрижка на мужской манер, наползавшая на добрую половину лица. Заостренные уши и серая кожа - как у темных эльфов. Помимо челки лицо закрывала еще и темно-красная маска, а тело облегал дорогой элегантный костюм из какой-то плотной ткани того же, что и маска, цвета.
На ногах - высокие черные сапоги, на руках - черные кожаные перчатки, воротник - оторочен мехом. И все бы ничего в этой странной одежде, жарковатой для Гвитта, да вот только отделана она была золотом. Золотыми были и сережки в ушах...
Видимо, демонам золотая лихорадка была не страшна.
- Добрый вечер, - тихо произнесла незнакомка и продолжила все так же внимательно разглядывать Ольфрика, чуть скосив голову. Благодаря этому челка немного сползла, открыв правый глаз. - Я тебя здесь раньше не видела...
Губы ее (а следопыт только рот и видел из всего лица) не выражали абсолютно ничего. Ни дружелюбия, ни неприятия. Ольфрик почувствовал, как сгустился воздух. Душный, недвижный. Такой обычно бывал перед грозой, будто какой-то жаркой и пыльной подушкой осевшей на город. И ни единого ветерка - листья, до того хоть иногда шуршавшие, застыли, будто на картине какой. Птицы же умолкли. Мир замер. Только олень продолжал шипеть, истекая раскаленным жиром.

Миралисса и Герион

Сиреневые глаза, обрамленные кровавыми венцами после недавних слез, удивленно смотрели на Миралиссу. Туманная поволока окутывала их, будто бы эльф до сих пор пребывал в Том Мире, среди грез и колдовства, там, где он увидел судьбу Волка. И только тщедушная его оболочка, исполненная горести и сожаления пребывала здесь.
- Лишь вестник... - прошептал менестрель в ответ.
- Ой, да не прибедняйся! - воскликнул Мориэст, в момент оказавшись рядом с "лишь вестником". - Линди известен далеко за пределами Среднеполья! Его предсказанья - великолепны! И как метки!
Бес лихим движением обхватил по-дружески шею Орэлинда, неловко смахнув с него с шляпу. Однако менестрель и виду не подал, вовремя ее поймав и оставив в руках. Он лишь мягко и скромно улыбался.
- Чего только стоит его предвещанье четвертого чада для королевы Каранхилла - Илинлот. Линди пообещал ей долгожданного сына! И кто это был?
- Сын, - еле слышно молвил Орэлинд, еще сильнее засмущавшись.
Мориэст многозначительно воздел когтистый перст, мол: "Вот это он дал!"
- Только он погиб на третий год... - все с той же отрешенной улыбкой продолжил менестрель.
- Это да, обидно, - мгновенно переменившийся в лице черт печально посмотрел куда-то в сторону, будто бы знал этого ребенка лично.
- Ох, вот стоит вам прийти, как начинается! - вздохнула Мельнанет, закатив глаза. - Один помер в три года, другой - через три года помрет! Будто похороны пришли играть!
- Смерть и смертные неразлучны... - на лице Орэлинда, окончательно покрывшемся загаздкой, легкой тенью плавала еще более таинственная улыбка.
- О, Любящая, дай мне сил пережить это! - Мельнанет воздела ладони и взор к небу. Вернее, к потолку.
- Ты где, Мать? - раздался из глубин Ланта голос Гвилвилет. - У меня невероятно срочный вопрос!
- Мьелит не бывает равнодушна, - искренне обрадовалась хозяйка Храма столь скорой реакции богини, но перед тем, как уйти, обратилась к Миралиссе с Герионом: - Рада познакомиться, хэру. Мы встретимся на пиру. А до тех пор, думаю, два этих оборванца составят вам общество в одной из комнат.
Приятно улыбнувшись, она со всем придворным изяществом, поспешила прочь от гостей.

- Фу, - Мориэст поморщился, будто надкусил гнилого яблока. - Чем от тебя пахнет, Линди? Опять сельдью?
Столь неожиданно почуяв вроде бы приятные ароматы менестреля, смешивавшиеся с чарующими запахами Ланта, демон отпустил Орэлинда и отступил от него на шаг.
- А ты уверен, что остальные не будут против? - мимо колодца поинтересовался Вестник.
Черт, опасно махнув рогами, повернулся к новоявленным участникам праздника, и придирчиво их рассмотрел.
- Мы всегда можем благородных хэру принести в жертву, - бес дружелюбно улыбался, но в полутьме коридора его глаза казались пугающе черными.
- Завершится ли их судьба этой ночью?..
- Лишь Неспящая-Во-Снах знает, - кивнул своим мыслям демон.
- Но не всем она ведает...
- Шутка! - воскликнул Мориэст и весело расхохотался. Чуть ли не с хрипом. Легким смехом его поддержал и менестрель. - Простите нас, умоляю! Такая уж сегодня ночь - особенная. Настроение под стать. Конечно, мы вас не тронем, уж поверьте незнакомцам. Давайте отыщем комнату потемнее, благородные хэру? Мельтийские подготовки легко могут затянуться, но, думаю, пара хороших историй от меня, да тройка песен от Линди сумеют вас развлечь достойным образом!

Альтарина и Ольфрик

Феанор внимательно слушал рассуждения Тары, чему-то согласно кивая, а на что-то вдумчиво щуря взор. Вторую чарку, будто следуя совету Ольфрика, он лишь слегка пригубил, а по щекам его уже растекался праздничный румянец.
Дождавшись конца размышлений колдуньи, эльф по-доброму и с некоторым сожалением улыбнулся:
- Хэрин, я не знаю древнелюдского, и что "теория", что "деисс... энс..." мне не известны. Наверное, это огромный изъян Дома Любящей, но таков уж наш норов. Мы не живем знаниями, как живут пертиссимианцы, мы живем иначе...
Он посмотрел куда-то в глубь рощи, свободной рукой будто бы пытаясь нащупать мысль.
- Как бы тебе объяснить-то... Нет, можно попробовать спросить Мать Дома - она прибыла из Валамара, знакома с Мьелит, много знает. Но...
Он нахмурился.
- И ты прав, мужик. Может, "густое вино" и стоит пить по-маленьку - так приятнее вкус, я согласен, но...
Рука все никак не могла нащупать эту мысль. Слова не выставлялись в линию - может, от того, что эльфу орочий не был родным языком.
- Мьелит нельзя... нельзя записать в книжку, понимаете? Она не в словах жива, она живет... в бренне. Да, в бренне! - Феанор поднял свою медную чарку для наглядности. - И не только, конечно! Но если вы хотите понять что-то про Мьелит, вам не нужно читать книги, отнюдь. Пха! Какие слова могут запечатлеть Красоту таковой, какая она есть?
Эльф покачал головой - нет, никакие слова не могут.
- Вот, вот, где Любящая, - Феанор указал на стол с угощеньями, на жаровню с оленем, на котел с устричным супом, на рощу, из которой доносилось пение птиц. - Вот там она. А не в книгах.
Эльф оглядел всю эту благоухающую, звучащую красоту вокруг, а, признаться, несмотря на скромность этой поляны, она была... хороша. И невероятно уютна, будто сад за собственным домом. В деревьях начинала прятаться вечерняя мгла, на некоторых ветвях зоркий взгляд охотника выхватывал маленьких птах - синицу или соловья. А под огромными ветвистыми кронами стояли столы, один из которых уже наполовину загромоздила пища.
Вкусная, свежая пища, над которой орудовала пара жадных ос.
Лицо эльфа наполнилось искренним... светом. Он будто бы только сейчас ощутил все это и искренне ему улыбнулся.
- Вот, что такое жизнь, - Феанор вернул внимание к чарке, принюхался к ней, пригубил с довольной улыбкой. - Разве я могу тебе сказать словами, что это за бренна? А ведь это всего лишь "густая" брага, у меня ее несколько бочек! А что такое тогда Мьелит? Если гелертер хочет изучить мою богиню, то это делается совсем иначе.
Эльф быстро подошел к Таре, встав сбоку и протянув свою чарку, чтобы что-то показать.
- Смотри, первую чарку мы обычно пьем залпом. Ужасно, да? - он посмотрел на Ольфрика, кивая. - Ужасно. Но помимо вкуса во рту, у бренны есть вкус и внутри. И с маленьких глоточков она этот вкус тебе не даст. Первая чарка - она как фанфары перед турниром! Громкая, сильная, ясная! Прожигает там все внутри! А затем, - эльф страстным движением прошелся по своему животу, - греет. И нутру становится хорошо. А во рту, друг, - он глянул на Ольфрика, - твой вкус. Да, не весь, но бренны-то много! И вот вторую чарку надо пить, как ты - глоточками.
Феанор отпил, демонстрируя свою методику.
- И от этого вкуса разгораются уста, и запах дурманит ноздри... но внутри-то уже тепло! И сколь бы бренна терпкой ни была, сколь бы ни жестка была она на языке, ты уже тепла, Альтарина, тебе уже хорошо. Огонь внутри тебя, огонь - на лице, да хоть на ушах! Но ты уже танцуешь и поешь. И все уже идет своим чередом...
Эльф многозначительно посмотрел на гостей.
- Можно пить бренну как вкусное вино. А можно пить как снадобье Мьелит. Если вы хотите ее понять, то первую чарку - залпом. И закусить! Закусить - обязательно. Выбирайте, что хотите, со стола! Я угощаю, хаха! Давайте, раз уж вы в гостях, то не обижайте меня - я вас споить не спою, уж кто-кто, а Феанор в этом мастер. Нам нужно познать Мьелит.
- Вы уже пьете бренну? И почему я не удивлена? - во дворе появилась Гвилвилет. - Так, налей-ка и мне тогда. Я, может быть, тоже хочу познать Мьелит!
Задорная эльфийка подскочила к столу, наблюдая за тем, как наполняется четвертая чарка.
- Я с хорошими новостями - Мельнанет не против. Она там в бешенстве, Линди с Мори уже пришли!
- Уже?! Они же к закату обещали!
- Да ты им верь побольше!
- И то правда, хоть бы раз вовремя...
- Библиотекой можешь воспользоваться, когда захочешь, - продолжила мельтийка. - Но лучше это сделать сейчас - заодно помочь Эленвэ с поиском пьесы, а то ж ведь эти подлецы уже тут, а мы ее и вовсе не нашли!
Она подняла чарку, оглядела всех и сказала:
- Феанор прав. Первую лучше залпом.
- За всех сегодняшних гостей!

Волк

Запах. Наверное, это был именно запах - он пропал. Не сразу, но когда воин прошел дюжину рут прочь от Храма, ароматы этих эльфийских курений, наконец, развеялись. И вернулся запах улицы: деревьев, что росли здесь на каждом углу, лошадиного пота, травы, винограда, чьей-то курительной трубки, жареной баранины, цветов, навоза и еще множества других... естественных для города событий.
А не этих благовоний, искусственно накуренных в Ланте.
Чувства все еще обуревали Волком, пока он топал вон из эльфийских районов на северо-запад, к родной Трактирной Площади. Там человеку будет легко найти должную "всеяшную" таверну, где привечали бы любого. В таких заведениях в основном бывали именно люди, да орки, а гномы с эльфами шарились по своим. Правда, не все везде и всегда. По-всякому бывало, конечно.
Но главное - прочь от Ланта.
И чем дальше Волк от него уходил, тем меньше становилось... чего-то. Что-то пропадало, ускользало, и нельзя было сказать, что что-то действительно дурное. Он брел по улицам, обгоняя слегка пошатывающихся прохожих. И не удивительно - Последень, день, завершающий седмицу. В него многим укорачивали работу, чтобы смертные могли хоть отдохнуть и погулять.
Солнце медленно падало в закат, заливая багрянцем узкие улочки, сверкая золотом на сухой черепице домов. В прочих же местах ложились густые вечерние тени. День завершался, и сейчас либо в таверну на пол ночи, либо в свой постоялый двор - спать.
А вот и торговый квартал. Хозяева запирали свои лавки, последние покупатели спешили с добром или деньгами домой, минуя шатающихся работяг с какой-нибудь гномьей шахты, что уже никуда не торопились... Они вдыхали пыльный воздух, не такой жаркий, как в полдень, остывший, теплый. И зря не торопились - Волк знал, после заката даже ему не стоило много шататься по мостовым в Акерплатце...
Он шел дальше. Эльфийских деревьев уже почти не оставалось, все заполонили узкие многоэтажные всеяшные домики - бес разберет, кто их построил, и кто в них жил.
И совсем что-то пропало. Что-то ушло, что-то потерялось, какое-то чувство, но Волку было не до того - с верхнего этажа из окна ливанули грязной воды из медного таза. Сноровка воина не подвела: он легко увернулся от столь неожиданной атаки. Только подошвы сапог намочило.
- От придурок! Под са-ыми окнами йдет... - пробормотал пьяница, что лениво брел навстречу. И зачем пробормотал? Не видел, что ли, мощный стан, да кольчугу?
Волк бы его сшиб одним ударом. Это был человек в мятой льняной бежево-коричневой тунике, с рыжей короткой бородой и двумя глубокими залысинами, уходившими со лба к затылку.
Пьяный и вонючий. Пасло не только дешевой орочьей бренной...
- Так ведь и помереть можно, - добавил он, устремляя свой мутный взор отнюдь не на Волка, а куда-то... куда-то вникуда. Затем он икнул, подтверждая свои слова, и оперся плечом о каменную стену лавки портного.

Волк

[Anne Hathaway – I Dreamed a Dream]

И с каждым жарким словом, сказанным Волком, с каждым порывом его веры в свою судьбу... лицо девушки становилось все мрачнее и мрачнее. Она отступала, словно боясь его речи, словно он говорил мерзость, словно ей была противна сама идея, его вера и желание.
Под конец же она смотрела на него, как на последнего дурака, не иначе.
- Ты последний дурак, - сказала она, глядя на него с искренним разочарованием. - И ты думаешь, я должна тут сидеть и ждать тебя?..
Обиженная девушка скрестила руки, отдалившись от него на дюжину шагов.
- Думаешь, я буду прясть по вечерам и мечтать о тебе? Пф! Нашел себе овцу поди! Давай, - она кивнула в сторону выхода, - иди за своей судьбой или что тебя там ждет. Давай, че стоишь-то?! Умри, переродись, погуляй там хорошенько, а потом возвращайся, ага, а я такая тебя тут жду, делать мне больше нечего, нужен мне такой баран рогатый! Ха!
Ее взгляд был холоден и жесток, хоть она и была в ярости. Все, что, как показалось Волку, зародилось между ними мгновениями назад, сейчас было полностью уничтожено, низвергнуто в бездну. Будто он ей плюнул в лицо или еще как опорочил.
- Я живу сейчас. Я дышу сейчас. Откуда я знаю, что будет... завтра? А к осени? Может, я помру? На кой черт мне твои обещания? На кой черт они тебе самому? Что ты там потерял в своей судьбе?! Да нет никакой судьбы, дубина! Орки тебе всю голову отбили! Ты сам ее вершишь, здесь и сейчас! И вот эта штука на твоем плече - она ни к чему хорошему не сулит...
Девушка была преисполнена страха. Она лишь мельком поглядывала на метку Ворона, словно бы нельзя было смотреть на нее дольше.
- Помрешь ты там, вот и все. Вот к чему тебя ведет это чертово клеймо. Хочешь - пожалуйста! Но я не овца тебя тут ждать и верить! Иди к Оракулам - они такое любят! Предзнаменование! Рок судьбы, начертанный на заднице! Пф! Вот там тебе сказок понарасскажут! Вот там ты узнаешь, что не будет у тебя сына, а дочь - сожгут орки за дерзость! Они тебе, дураку, понаговорят! Давай, проваливай!
На ее красных от негодования глазах неожиданно проступили слезы. Но она даже не думала плакать.
- Узнай у них там еще какую-нибудь мерзость про себя и живи с этим клеймом всю жизнь, боясь, кабы тебе в дверь не постучали зеленокожие ублюдки забирать твоих детей! Вот, что такое твоя судьба. Иди. Следуй этому дерьму своему, а меня не трогай, ясно?
Девушка умолкла. Она тяжело дышала, ее лицо все было красным от чувств, а глаза заливала влага, что текла каплями по щекам. Но мельтийка была тверда и сурова, скрестив руки на груди. Она ждала, когда Волк уйдет.

Ольфрик и Альтарина

[Wardruna – Fehu]

Гвилвилет прикусила губу, уперев руки в бока и попеременно глядя то на Ольфрика, то на Тару. Она была полна сомнений.
- Ну, Гвил, вот лично мне они по нраву, - из-за плеча заметил Феанор, снимая овощи с жаровни. - А ты знаешь, чем больше доброго смеха - тем больше доброго смеха, ха!
Эльфийка улыбнулась, кивнув, и загадочно посмотрела на обоих. Появилось что-то новое, таинственное. Дикий огонек в глазах.
- Не будь уж столь уверен в себе, люд, - покачал головой эльф, проходя мимо Ольфрика с тарелкой овощей, которую он затем поставил на стол. - Этих ребят ты перепить не сможешь. Никто их перепить не может!
- О да, - Гвилвилет закатила глаза. - Их хоть ламповым маслом пои - все одно!
- Кстати, а это идея! - крикнул Феанор и заржал, словно конь. - Бьюсь об заклад, они не заметят!
- Ладно, он прав, - кивнула самой себе мельтийка и рассмеялась. - Не про масло, а про вас! Оставайтесь пока тут - за супом приглядите, он уже почти. А я пойду поговорю с Мельнанет...
Развернувшись, она быстро пошла в Храм, придержав подол небесно-голубого платья.
- Знаете, я бы вас уверил, что Гвил уговорит совершенно любого, но это Мельнанет. Она повощенее моей кирасы будет! Так или иначе, меня звать Феанор. Расскажите уж про себя, будьте добры. Ходят слухи, за одним столом сидеть будем!
И эльф снова громогласно рассмеялся, проворачивая на вертеле оленя.

Герион и Миралисса

[Wojciech Kilar – Corso And The Girl]

- И мне тоже весьма приятно познакомиться, - демон мягко улыбнулся, приняв ладонь эльфийки одними лишь когтистыми пальцами, и, изящно склонившись до пояса, аккуратно ее поцеловал в самый кончик срединной косточки.
Что пальцы, что губы его были холодными. Но не как у трупа, правда, а как нос у замерзшего ребенка. Бес разогнулся, остановив прямой, очень умный взгляд на Миралиссе. И лишь затем отпустил ее руку, хотя толком и не держал.
Учтиво кивнул Гериону.
- Мне кажется, это кошмарное недопущение, что столь прекрасная хэрин не приглашена на наш пир...
- Опять девиц охмуряешь, Мори? - раздался от входа звонкий насмешливый эльфийский голос.
Теперь к ним неожиданно присоединился совершенно обычный лесной эльф. Ну как обычный - одет он был в высшей мере экстравагантно, но это все было не важно, поскольку у него хотя бы не было рогов. Да и лютня за плечом... успокаивала. Какой-то менестрель, ничего такого. Если не считать удивительных лиловых глаз.
- Это ты у нас девица. А перед тобой - благородная госпожа, - Мориэст сделал красивый жест, отступая на шаг, словно представляя Миралиссу музыканту.
И, чего уж смущаться, взял, да и представил:
- Орэлинд, позволь тебя познакомить с хэрин Миралиссой, только прибывшей в Мьельте-Лант. И с ее спутником - хиром Герионом. Благородные хэру, это - Орэлинд, никудышный менестрель.
Эльф, проигнорировав издевку беса, ровно так же поцеловал руку Миралиссы, оказавшись гораздо теплее, и дружелюбно улыбнулся Гериону.
Одет он был в бело-голубую рубашку из тончайшей ткани, украшенной серебрянными цепочками и прочими мелочами, да в узкие темные штаны с сапогами. На голове его красовалась великолепная шляпа с невероятно красивым сине-зеленым пером. А пахло-то от него как! Волшебно, не иначе. Но ничуть не приторно.
- Я полностью к вашим услугам, хэру. Рад, что непредсказуемость судьбы свела нас в этом дивном месте в столь роковой момент.
- Роковой? - переспросил Мориэст, нахмурившись.
- Полагаю, Мельнанет меня зарежет, - легкомысленно пожал плечами менестрель и как-то обреченно улыбнулся.
- О, это точно! - воскликнул черт, взмахнув руками. - Ты прав, надо бы поспешить к ней за этим делом!
Орэлинд лишь благодушно улыбался.
- Благородные хэру, не хотите ли вы понаблюдать за этим буйством красок и стихией чувств, что разыграется в сердце и на лице прекрасной Мельнанет при виде нас? Доверьтесь мне - это будет незабываемое зрелище! Кровь польется рекой!
Приглашающим жестом бес указал на одну из дверей, что вела вглубь Ланта.

- Ну давай, - согласно кивнула белка на предложение Миралиссы и собиралась уже было уйти, как ее опередил Ольфрик, который, покинув храм, свернул сразу за угол, во двор.
За ним последовала и Тара. А Волк, не снимавший сапог, пошел, наоборот, внутрь Мьелте Ланта. В итоге белка, оставшаяся наедине с эльфами чуть ли не в мгновение ока, растерянно хмыкнула и тоже побежала куда-то за Волком.
- Я так поняла, попытаемся что-нибудь вызнать врознь! - весело пискнула она через плечо и скрылась в помещениях.

На задний двор вела стальная кованая калитка, распахнутая настежь и впускающая людей за высокий частокол. А ведь мельтийцам было, что защищать от чужаков - внутри оказалась обширная кленово-каштановая роща, чьего конца было не видать.
Здесь рос и кустарник - сирень, например, благоухавшая под конец гвитта тяжелыми гроздьями цветов. Деревья увивал виноград, чьи плоды еще не были собраны: подходи и ешь. Корни устилали мох и ягоды. Черника, голубика, земляника. То тут, то там, собираясь в кучки, росли луговые цветы, находившие солнечный свет даже под кронами деревьев. А где-то в глубине журчал родник.
У храма же, что будто бы распростер свои объятия к роще, раскинулась большая поляна, где стояли три изящных эльфийских дубовых стола с тонкой резьбой на ножках, широкий каменный очаг - там на вертеле запекался олененок и прочее - да очаг поменьше-пониже, на котором варился устричный суп...
Запах яств здесь стоял настолько... насыщенный, густой, что, казалось, можно было наестся вдоволь, лишь втягивая ноздрями все эти ароматы. А потому не удивительно, что храмовый кот (бежевого оттенка и с черными "носочками"), только и делал, что сновал между пахнущей едой.
У большого медного котла, пробуя суп на вкус длинной деревянной, красиво изогнутой ложкой, сосредоточенно стояла Гвилвилет. У большого очага, где жарилось все мясо с овощами, корпел черноволосый эльф с голым торсом, но в кожаных штанах и шкуре ирбиса, обернутой вокруг талии. А над ближайшим столом трудилась молодая людская девушка - занималась она тем, что очень аккуратно, красиво выкладывала на серебряный поднос нарезанные свежие фрукты. Увидев пришедших и окинув их взглядом, девушка почему-то поспешила с подносом внутрь храма, войдя через заднюю дверь.
- Ох, а кто вы, если не секрет? - скрестив руки на груди, удивленно спросил эльф. Спросил он, правда, уже когда Ольфрик успел все обнюхать, а Тара - прийти за ним вслед.
- Они хотели что-то узнать, но я их не пустила, - печально ответила Гвилвилет и пожала плечами, продолжив дуть на ложку.
Эльф, на шее которого красовался небольшой серебряный медальон, изображавший след медвежьей лапы, оценивающе оглядел людей. Взгляд он при этом недоверчиво прищурил, чуть склонив голову на бок, и лишь плотнее сжал свои же крепкие руки.
Тело жреца (если это был жрец), так удачно оголенное для чужих взоров, отличалось развитыми, сильными мышцами, что напряженными буграми перекатывались под молодой кожей. И даже по людским меркам он был весьма крепок, а для эльфа - так даже очень и очень. Но, конечно, это не лишало его типичной для дивного народа привлекательности и утонченности. Странное сочетание: и изящество, и сила, лишь подчеркнутые десятком-другим боевых шрамов...
И если посудить внешне, то Ольфрик обходил его только в двух вещах: бородой и высоким ростом. Но зато значительно.
- Тогда это искреннее желание, - строго кивнул эльф, а затем добродушно улыбнулся. - Милости просим к нашей кухне! Ха!
Он легко рассмеялся, а Гвилвилет кивнула в сторону дальнего угла храма, где стояла поленница:
- Идите, вон, дров нарубите! А то Феанор обещал еще вчера, но, как видите...
- Ты не представляешь, что вчера произошло! - мгновенно возмутился Феанор, ткнув в жрицу пальцем.
- Ты подрался?
- Тебе Ливинн рассказала?! Пф!
- У тебя костяшки сбиты, - указала Гвилвилет на его руки.
И вправду: кулаки эльфа были покрыты багровыми корками, будто бы он вечор хорошенько ими об кого-то приложился.
- Да и ты каждый день дерешься... - пожала эльфийка вновь плечами и отвернулась к котлу.
- Он притронулся к моей девушке! - глаза Феанора мгновенно загорелись гневом, будто бы тот несчастный сейчас стоял прямо перед ним.
Почему несчастный? Потому что костяшки были сбиты в кровь, а на лице и торсе эльфа не осталось ни единой ссадины.
- Да-да-да, олень! - засмеялась эльфийка, глядя на него с издевкой.
Мельтиец же гневно задышал сквозь растопыренные ноздри.
- Послушай, Гвил, ты, конечно, дама. Но и дамам я не позволяю себя так оскорблять.
И столько угрозы оказалось в его взгляде, в его напрягшейся позе, в сжавшихся губах... что Тара даже поневоле отступила на шаг, хотя и стояла в стороне.
- Олень! - повторила громко Гвилвилет, ничуть не испугавшаяся, и указала ладонью на очаг, где огонь уже до черна начал пропекать мясо.
- Точно, олень! - воскликнул всполошившийся жрец и подскочил к вертелу, чтобы его повернуть, да водой сбить разошедшееся пламя.
Гвилвилет заливисто захохотала, а к ней присоединился и веселый гогот самого Феанора, что затем вдруг осекся и обратился к Ольфрику:
- В общем, будь добр, наруби, а? Мы никак не успеваем, сатиры за ноги дерите эту Ливинн, а колоть и жарить в одно время я не могу. Да и, вижу, любовь у тебя к топорам! - он дружелюбно расхохотался, давая понять, что это все-таки шутка. - Только не своим, конечно, там колун в полене. А красивую даму, думаю, мы посылать на такое дело не станем - не могла бы ты, ради Мьелит, нарезать сыр? Брун не успела. Там на столе... Можешь резать как угодно - сегодняшние гости в этом не привередливы.
Он махнул Таре рукой в нужном направлении и вернулся к мясу.
- И расскажите, что вас сюда привело-то? - добавила Гвил, с серьезным видом посыпая какие-то специи в суп. - Думаю я, иным валар вы внемлите чаще...

Волк, поблуждав некоторое время среди пустых залов и коридоров, уложенных коврами и обвешенных тканями, вскоре нашел комнату с алтарем.
Она была просторной, но темной. В углах на небольших столиках горели толстые свечи, чье пламя казалось не рыжим, а алым. И потому все здесь казалось темно-красным - шкуры на полу, мягкие подушки у стен, шелковые ткани невесомым пологом спускавшиеся со сводчатого потолка... и алтарь.
В дальнем конце зала на небольшом возвышении, буквально обложенном необрезанными шкурами оленей, ирбисов, медведей и даже волков, величественно стояла статуя самой Уйре Мьелит. Грациозная, стройная эльфийка, держащая в руках опущенный лук. Красивая, поистине красивая - Волк сколько ни старался, не мог найти изъяна в ее точеной талии, в ее по-эльфийски худых бедрах, в ее пухлых, упругих грудях, прикрытых тонким платьем, в ее правильном, аккуратном, невообразимо женственном, но одновременно сильном, мужественном лице.
Дева-воительница. Прекрасная, обворожительная и опасная, словно натянутый до предела лук.
То ли это колдовство было какое, то ли действительно статуя была столь хороша, что поневоле пробудила в Волке... горячие мысли. Лишь пробудила - мол, а давно ли ты был с женщиной, воин? А помнишь ли ты тепло чужого тела? Нежность этой тонкой кожи... податливость горячих от страсти рук...
Однако все мужчины об этом так или иначе задумывались, уже лишь глядя на образ Мельты. Волк принялся раздеваться.
Неспешно сняв кольчугу и даже исподнюю рубаху, успевшую за день напитаться влагой, человек посмотрел Мельте в глаза. Она - смотрела на него. Завораживающе, то ли с некой просьбой, то ли с угрозой, но явно с каким-то желанием.
Желал и Волк.
Подойдя еще ближе, он повернулся к статуе боком и продемонстрировал ей правое плечо. И замер в этой позе, ожидая неизвестно чего...
В это самое мгновение кто-то вошел в зал. Мужчина резко обернулся и увидел молоденькую людскую девицу в легком зеленом платье на эльфийский манер. Длинные волосы ее, немного растрепанные, будучи и так огненно-рыжими в алом свете казались какого-то багрово-кровавого оттенка. Кровью пылали и перья, вплетенные в них, и ее втянутые худые щеки.
В руках девушка несла серебряный поднос с искусной гравировкой, на котором были красиво уложены нарезанные фрукты - виноград, яблоки, персики и даже те, о которых Волк не ведал.
- Я не помешаю... - мотнула она головой и отрешенно опустила взгляд, двинувшись вперед.
Волк молчал. Девка же опустилась рядом с ним на колени и аккуратно положила поднос к ногам статуи. Она подняла взор на Богиню, полный искренней любви и восхищения:
- О, Вечно Жаждущая... - прошептала она с чувством. - Извечная Охотница... О, Вечно Страждущая! Несущаяся в Ночи к своей цели. Настигающая добычу, постигающая всю силу, всю горесть и все счастье жизни! Вкуси плоды этой ночью. И наполни наши сердца трепетом в ожидании звезд. Наполни наши сердца любовью, Мьелит. И мы наполним лесную тьму твоим именем! А свои души - страстью...
Мельтийка какое-то время еще смотрела на Богиню с колен, веря и зная, что та ее слышит и видит. Вот так просто, без всякой заминки, она свершила свой ритуал и поднялась, будто бы лишь сейчас заметив Волка.
Улыбнулась ему, счастливая от произведенного таинства. Оглядела обнаженное тело - шрамы, розово-красную после ожога кожу на лице, свежую щетину, стальные мощные мышцы, привыкшие к тяжелому мечу. Наконец, ее взгляд остановился на огромной серо-бурой ссадине слева на ребрах. Она нахмурилась.
- Молот, да?
Сочувствующе покачала головой и потянулась тоненькими пальчиками к бугристому боку, где все эти недели копилась кровь и боль. Но вовремя отдернула руку.
Затем девушка обошла Волка с правой стороны и мгновенно изменилась в лице, увидев правое плечо. Встревожилась, отступила на шаг, чуть ли не испугалась.
- Зря ты сюда пришел... - тихо молвила она, качая головой. - Одевайся и уходи скорее.

Гангберт напрягся, услышав слова Тары. Взор, казалось бы утративший всю свою грозность и пронзительность, вновь вернулся под своды склепа Великого Инквизитора.
И видно было, как прочие хютеринги оживились (если о них так можно сказать), предчувствуя, что это все еще не конец. Но Гангберт, кивнув, ответил:
- Судя по всему, ты есть права. Преступник судить не может. Благодарю.


Сырная каша своим густым пряным ароматом, наконец, разогнала последнее напряжение, остававшееся в спутниках. Как Ольфрик всегда и говорил, "ничто так не примиряет путника..."
Собравшись вокруг котелка, источавшего запах булькающего совершенства, принесенного из самых светлых сегодняшних надежд, Вошедшие и Вышедшие из Гроссенвальда, все продолжали обсуждать случившееся.
Началось это обсуждение, конечно, еще на выходе из склепа, когда сквозь ядовитую дымку наши герои разглядели солнце, к которому у многих теперь возникло двоякое отношение. Все вдохнули слегка вонючий, но, черт подери, свежий, "йансарный" как его называют гномы, воздух и почувствали себя на свободе.
Потому что под суровыми, бурявящими взглядами трех десятков хютерингов, явно расстроенных тем, что суд окончился не в их пользу, почувствовать себя свободным нельзя. Более того, только некоторая вера в благородство короля и всей его свиты, подчиненной ему, позволила просто спокойно и абсолютно молча дойти в свете их факелов до лестницы наверх.
А затем бронзовая дверь с гостеприимными грохотом и скрежетом закрылась. Как надеялись и с той, и с другой стороны - навсегда.

Итак, стоило им, а конкретно белке, вдохнуть воздух свободы и победы, как Мирри прорвало. И трещала она практически неумолчно до самого выхода из Гроссенвальда. Хотя стоило признать, что эта восторженная болтовня эллифейны, пережившей несколько шоков подряд, как-то расслабила остальных, да подняла всем настроение. Пускай командир и перешла на не всем понятный стрекочущий полубеличий...
По дороге до лагеря Герион успел рассказать всю свою историю, а остальные (по большей части раздухарившаяся белка) - свою.
- Ну-ты-и-дбина, друг! - то и дело восклицала Мирри, на которую у эльфа все никак не получалось обидеться. Поскольку видно было, что она думала совсем иначе.
- А птом я ткая пнимаю: "Ну все, приехали бльчата..." А Влк возьми и как шрхни-по-всем-им-огнем! Грион, ты-не-поверишь - он реально пламнем-изо-рта-их-всех-там-пжег! Яблчки-орехи, я тогда растерялась, кто из них стршнее! Не, я видала на ярмарке молодцев, что ткое тврили с гномьим маслом, но... Грион, это поросята-новородки-пртив-старого-кабана.
- Кроче говоря, не зря мы за тобой отправились, - заключила белка, когда они все вышли, наконец, из Гроссенвальда на Хофтгорский Тракт. В какой-то момент даже показалось, что у нее увлажнились ее маленкие глаза. Хотя она и так уже несколько раз плакала от смеха. - Но этот Гнгберт тот еще... кедр. Это вбще. Как они все его терпели с этим: "Ведьма на костре гореть должна! Я ее простить не могу!" Кошмар же полнейший. Зануднее только ордманны, но у них-то хоть голова работает! А у него? И чего он к Таре привязался? Колдовство! Хютер меня освети, колдовство да святотатство! Ужас просто! Четыре огонька!
И тут белку в очередной раз сорвало на какой-то истеричный смех.
- В общем, я только к хасу в себя приду после всего этого шороха. Я себя слегка безумно веду, да?

По правде говоря, в лагере их ждала неприятная новость. Ну, когда они, наконец, нашли этот лагерь - ведь молодая колдунья так хорошо его замаскировала, что только благодаря какому-то удивительному чутью Ольфрика, да и то спустя Виссенд-скажет-сколько времени группа буквально наткнулась на Снежинку. Вороная кобыла, которая вроде как была черной, удивительно при этом сливалась с ближайшим дубом, да еще и не была к нему привязана.
Неприятная же новость заключалась в том, что несмотря на все старания Тары, в фургоне кто-то успел уже хорошенько покопаться. Отряд лишился всего золота, примерно четверти провианта и одной мельхиоровой статуэтки. Другая статуэтка была распакована и оставлена на земле, поскольку, судя по всему, утащить столько проклятые скавены уже не могли.
Да, это снова были скавены, как заключили Ольфрик и Герион по их следам, уходившим все в тот же Гроссенвальд. Но идти за ними уже никто не решился. Тем более, что близилась ночь... а что бывает в этому лесу ночью, путники уже знали.
К счастью, скавены не увели лошадей, хоть и отвязали их. Правда, искать строптивого жеребца Волка пришлось аж до самой темени, но в результате все члены Миссии по Спасению Людей к ночи оказались вокруг одного и того же костра. Что не могло не радовать.
- Думаю, если бы скавены хотели нас убить, они бы начали с Гериона, - задумчиво проговорила Мирри, глядя на танцующее пламя из меховой шапки. Белка уже слегка успокоилась и замедлилась. - И фургон бы сожгли. Или наоборот, не стали б себя никак проявлять, чтобы затем напасть ночью. Но у меня такое сложилось впечатление, что они решили забрать, сколько могли, и тем самым расплатиться с нами за... вторжение. Я верно мыслю?

Два больших, будто яблока, посаженных к самой челюсти глаза гуара по кличке Ягуар смотрели на поющую аргонианку со смесью страха, злости, паники, горечи и в конечном счете растерянности.
Что ему теперь делать? Куда идти? Назад?! В то страшное место! Ну уж нет.
Но переть дальше против воли этой очаровательной ящерицы (а гуар тоже был ящерицей, к слову) он не мог. Потерянный, лишенный всякого духа и силы, уставший ото всего этого, но и в конец очарованный обаянием саксхидки, гуар наконец попросту встал. И продолжил стоять, хлопая своими большими глазами, будто яблоками.
А обстановка тем временем становилась все более и более пугающей...
Нет, ничего в общем-то вокруг не менялось, но страх почему-то очень сильно нарастал. Скальный наездник все продолжал отчаянно каркать, предвещая беду. В какой-то момент он сорвался на душераздирающий воплехрип, а затем натужно закашлялся, будто моровой какой. И умолк. Может, исдох?
Подул резкий сильный ветер ни с того ни с сего. Завыл протяжно в скалах, зашумел в грибной роще... травой. А потом так же мгновенно стих, будто его и не было. Только стужа в костях от него осталась, да наступившая затем тишина отчетливее слышна показалась.
Мертвая тишина. Злая тишина.
Но страшнее всего было смотреть в грибную рощу, куда ушел, угостивший всех хлебом, Зима. Будто попрощался он с друзьями, будто отдал последнее, чтоб уж не пропало оно даром в этой чащобе. И растворился в непроглядной тьме.
Нет, конечно, каджит, видел его гораздо дольше, чем остальные, и ничего в общем-то с ним не произошло, но и от глаз Джа Зима затем тоже скрылся. И пропал, совсем пропал. Ни звука, ни весточки какой...
И так вышло, что все, доев свой хлеб, а дело это было обидно быстрое, уставились на кривую тропку, ведущую к гробнице. Что же там встретил Зима? И когда должен был вернуться? А может, уже сейчас?
Но тишина и тьма были ответом. А затем как-то слишком громко и нервно сглотнул орк, и все повернулись к нему. А тот прям изменился в цвете. Стал он скорее серым, чем зеленым. Когда как раньше был скорее зеленым, чем серым. И взор глаз его, маленьких, словно виноградинки, как-то так неуверенно заметался по лицам спутников, что неуверенность эта, словно мор, стала и по другим распространяться.
И смотрели они так на него, а он - на них, как вдруг из рощи раздался жуткий треск! И грохот! А затем надрывный писк и шум! Такой шум, словно в этой роще сидело до того две сотни тварей, и, напуганные грохотом, они резко вскочили и перебежали.
Но недалеко перебежали. Да затаились. И снова тишина, будто бы все, сожрали Зиму за два мгновенья, и только цепочка следов да запах крови о нем расскажет...

Гангберт внимательно слушал каждого, скрестив руки на груди. От предложения Тары он отказался, мотнув головой и слегка поморщившись. Король не торопился и казался спокоен, хоть и не равнодушен.
Отнюдь, равнодушным его никто б не смог сейчас назвать - и ненависть, и горечь отражались на измученном временем лице. И видно было, что король старался сохранить твердость и беспристрастность, несмотря на переполнявшие его эмоции, отчего сухие, оголенные желваки напряглись, крепко прижав челюсть...
- В конце концов, - раздался неожиданно писк отважной белки, сидевшей на плече Ольфрика, - злая ведьма не пришла бы сюда за ним.
Мирри кивнула на Гериона, ради которого вся эта компания оказалась здесь. Гангберт выслушал и ее, не сказав ни слова. Он вперил свой прищур в Тару, внимательно осматривая девушку с головы до ног. Он принимал решение. И хоть и сильно было желание живых отстоять своего, выходило так, что именно от Великого Инквизитора зависела судьба Альтарины.
И он это понимал.
Боги, как же долго он думал! И как прочие мертвецы послушно ждали его вердикта, не шелохнувшись, не попытавшись на него повлиять. Это совсем не было похоже на рассказы о былых временах Инквизиции, в которых хютеринги с криками набрасывались на очередную несчастную девушку, обвиненную в колдовстве. Били, сковывали и вели на костер.
Нет, он думал. Он хотя бы думал над этим. Он решал. Но лицо его, суровое и сосредоточенное, говорило, скорее, о том, что не миновать Таре огня...
Волшебница же тем временем надеялась на зелье, что должно было ускорить мысль. Чтобы догадаться, понять, дойти - как, как она должна была разрешить эту головоломку? Время утекало, Гангберт мог определиться в любой миг, и пока она не знала выхода, у нее, судя по всему, не было шансов.
Мысль лихорадочно скакала по фактам. От одного к другому. Шкатулка. Созвездие. Боги. Круг на полу. Гангберт. "Освободи". Шкатулка. Иста. Хютер, будь он проклят. Созвездие...
Мысль трясла факты, отчаянно била их, пытаясь вызнать хоть что-нибудь. Выпытать любую зацепку, любой малюсенький ключик, что объединит все в одно целое. Что свяжет эту безумную загадку и даст ответ! Что спасет ее жизнь.
Все зависело от ее мысли. Доскачет или нет?
Но... никуда она не ускорилась. Никуда она не сдвинулась. Зелье, если это было зелье догадливости, кажется, вовсе не работало. Тара оказалась в тупике. В самом настоящем, мертвом во всех значениях тупике.
И тут он заговорил. Все.
- Как лису днем не назови, все равно в ночи куру сворует - произнес он медленно и тихо. - Она есть прислужница Бёзе, Герион. Я колдовство ее чую. Твое зелье здесь не сработает, ведьма. Здесь Хютер светит, и чары есть бесполезны. И твоя колдовская шкатулка мне не нужна. Оставь. Я есть свободен. Я сам свой путь избрал.
Гангберт сделал спокойный шаг к Таре, опустив руки. Он что-то бросил одному из своих на древнелюдском - тот, еле заметно улыбнувшись, поспешил в одну из дверей за спиной короля.
Сам же король сделал еще один шаг к колдунье, внимательно глядя ей в глаза, и не выражая своим мертвым, полуразрушенным лицом ничего. Ровным счетом ничего.
Еще ближе.
Ушедший по поручению хютеринг вернулся с древним коротким мечом в ножнах и молча встал позади.
Великий Инквизитор же сделал еще шаг к Таре, не обратив на него внимания.
- Я насквозь тебя вижу, - произнес он тихо. - В свете Защитника все видно. Хютер, ихь битте дихь... хайле зи.
Медленно, спокойно, безоружный Гангберт отвел в сторону лезвие полакса Ольфрика, сделав еще шаг. Его правая рука словно бы наполнилась светом, и он протянул ее к Таре. А та не отступила. Не сказала ни слова, не шелохнулась, будто некая магия подействовала на нее...
А затем все произошло слишком быстро, чтобы кто-то успел что-то изменить.
Гангберт поднес руку к ее животу. Свет передался девушке. И лицо той мгновенно расслабилось, будто бы ушла вся боль, ушел весь страх и все напряжение. Тара почувствовала удивительное тепло, охватившее живот и вытесневшее все плохое. Стало неожиданно легко, будто бы раны и не было вовсе.
"Хайле зи" - "Исцели ее".
- Я тебя разглядел. Ты есть прислужница Бёзе, но... зло в тебе не присутствует. Ты еще его свершить не успела. Потому они все так за тебя борятся. А ты - за них борешься.
Он отвел руку от живота девушки.
- В твоей душе есть лишь тьма неизвестности. И я за тебя б ручаться не стал. Но и греха ты не свершала. А потому ты можешь идти.
Медленным движением он подозвал хютеринга с принесенным мечом и забрал оружие. Крестовина его была "украшена" медным Ликом Хютера, хмуро смотревшим на Тару.
- Этот клинок возьми, - протянул Гангберт ножны девушке. - Он благое дело свершить поможет. А дурное - помешает. И помни, в свете Хютера все видно. Ты никуда от него не уйдешь.
Повернувшись к Ольфрику, король поднес все еще светящуюся ладонь и к его ране на спине.
- Хютер вас храни. Я за вас молиться буду. А вы - свой долг исполните.
Заглянув пустыми глазницами в очи следопыта, он недвусмысленно покосился на Тару, мол, "за ней в оба следи", после чего направился к Волку. Нет, он ничего ему не говорил, лишь протянул сияющую руку, предлагая исцеление.

И они чудом успели!
Ночь Дня Фестиваля Воинов выдалась холодной, но ясной - с неба, практически полная, светила основная Луна. А вторая, Кровавая Луна, старательно ей помогала своим алым сиянием, добавлявшим драматизма. Кроме них, за нашими героями с небосвода внимательно следили все звезды, что там могли сейчас быть, включая Созвездие Атронаха.
И это было плохо - каждый вор знал, что в безоблачную, да еще и полнолунную ночь, ни в чей дом лезть не стоит. Потому что все видно и ты как на ладони для любого стражника. А уж о том, что не стоит лезть в данмерскую родовую гробницу, и говорить не приходилось.
Да еще и с таким гуаром! За прошедшие два дня пути эта скотина порядком успела всех достать. Он останавливался, когда хотя бы немного уставал. Он останавливался, когда хотел есть. Он останавливался, когда хотел прилечь поспать (а это гуары могут делать и днем). Он останавливался, когда горка была крутая, но чаще всего он останавливался вообще просто так. Ну вот вздумалось гуару Ягуару здесь постоять - он и стоял.
Обычно, конечно, в таких вопросах данмеры пользовались специальной болючей палкой, потому что вожжами такую шкуру не пробьешь, но палки в телеге не оказалось, а бегать ее покупать времени не было. И потому пришлось приучать Ягуара к тяжелому сапогу Догронака, которому, к счастью, гуар волей-неволей подчинялся... на какое-то время.

Вообще, путешествие выдалось не из легких: то лил холодный дождь, то с севера дули сухие горячие пепельные ветра. Немыслимое сочетание погодных условий могло доканать кого угодно (и в Вварденфеле это было в порядке вещей), но когда к ним прибавлялся еще и голод, становилось совсем худо.
Однако к вечеру первого же дня Гаэнору удалось подстрелить пухлобокую пещерную крысу, которой весь отряд и поужинозавтракообедоужинал. Вернее, ею только поужинали, а в течение следующего дня путешественники попросту голодали. Но кто-то сказал, что в таком случае крыса была и ужином, и завтраком, и обедом... и снова ужином.
Кроме всего прочего, большинству пришлось идти пешком. Потому что бравый Гаэнор, подстрелив крысу, торжественно и героически тут же напился, и спал в телеге до следующего вечера. А каджит в принципе не собирался с этой повозки слезать, ратуя на ушибленные колени-лодыжки-хвост...
Конечно, хороший гуар утянул бы и не только кота с босмером, но гуар Ягуар не был хорошим. Он был лучшим. Потому даже многострадальному каджиту приходилось иногда идти на своих троих, особенно в горку.

К счастью, не все было так плохо. Кейта, рыжая болтливая имперка, оказалась бардом и нередко скрашивала дорогу веселыми песенками, да недурной игрой на лютне. А порой и вовсе просто интересными историями о том или о сем. К ней также присоединялся Гаэнор, честно рассказывая неправдоподобные эпизоды из своей насыщенной жизни, пока, конечно не наклюкался. Да и каджит с аргонианкой, как оказалось, были не прочь поболтать.
Орк дюже материл лучшего гуара на свете, а Зима после сказанного в таверне не произнес практически ни слова. Что, может быть, было хорошо, а не плохо.
Кроме всего прочего, полнолуние оказалось на руку ночным путешественникам, поскольку затянись небо тучами, они б ни увидели ни зги. А пока что зоркий каджит справлялся с этой задачей, уверенно поводя гуаром (ну, тому, по правде говоря, на этой горной тропе сворачивать было некуда), чем, конечно же, полностью оправдывал свое единственное сидячее место.
Единственным оно было потому, что Ягуар, неведомым образом поняв, что босмер частично протрезвел и может шататься сам, отказался тащить телегу, пока тот не слезет. Как же при этом Джа уговаривал его на свою не совсем тщетущную персону, одним Даэдра было известно. Ну и нашим путешественникам, наблюдавшим это зрелище, конечно.

Однако время поджимало. Камень необходимо было забрать ночью, то есть до первых лучей солнца, а закатилось оно уже давным давно. Дорога же в темноте, да еще и в горах не обещала ничего хорошего. Можно было и кагути встретить.
Хотя, благодаря вчерашней погоде, местное зверье попряталось по своим норам и пока что не спешило выходить...
И тут неожиданно гуар встал.
Ну как неожиданно. Вернее сказать, традиционно. И Догронак уже было по привычке отвел ногу на шаг назад, чтобы уговорить животное идти, но Шави его остановила. Как оказалось, это было то самое место.
Слева в небольшую грибную рощицу уходила кривая, практически заросшая сорной травой тропка. И, если верить аргонианке, именно она вела к родовой гробнице Ллеран...

Наступила тишина. Не скрипела больше несмазанная телега. Не матерился орк на гуара. Не выл гуар от гнета орсимерского народа. Не храпел верный сын Валленвуда. Даже листва не шумела на ветру. У грибов нет листвы.
Но птицы смолкли, да и ветер перестал завывать. И стало так тихо, что все услышали дыхание друг друга. Вернее, все услышали пыхтенье сидевшего каджита, которое могло и птиц заглушить.
Они были здесь одни. В холодной мрачной тиши, в горах, вдалеке и от Пелагиада, и от Балморы. Но если кто-то здесь был, если кто-то прятался среди грибных деревьев, то он их и слышал, и видел прекрасно. А они его - нет. Под шляпками лежали угольно черные тени. Черные, будто бы кто-то разлил на мир чернила. А по другую сторону от дороги на землю вообще упала огромная тень гор. Еще более черная и непроглядная...
И словно в подтверждение тому, что беда ждет того, кто ступит шаг с освещенной луной дороги, где-то вдалеке закаркал скальный наездник. Нет, конечно, обычно они издают звуки, больше похожие на крик чайки или альбатроса, но конкретно этот наездник каркал. Как зловещий ворон. Простыл, наверное.
А затем Ягуар вдруг пошел дальше, потянув телегу за собой. Не хотел он здесь оставаться, ой как не хотел.

- Я не забуду! Я помню! И за каждое дело расплата свершена быть должна!

Все наши герои, как один, метнулись вперед - в следующую дверь. Волк был снова первым, одним мощным рывком он раскрыл тяжелую бронзовую створку и нырнул во тьму с мечом наперевес.
Заклинание Тары вместе с остальными путниками устремилось за ним, освещая лестницу вниз. Ольфрик замыкал - он закрыл дверь, но на ней не было засова, чтобы запереть.

- Грехи, ее детьми свершенные, костьми детей в земле лежать остались!

После первого же пролета лестница раздваивалась, но быстрый взгляд на оба пути, позволил определить, что они оканчивались дверьми, которые вели в одно и то же помещение. Особенно хорошо это было видно, благодаря яркому свету, одинаково струившемуся сквозь две замочные скважины. Столь яркому, что, казалось, за ними наших героев ждал полдень с ясным небом над головой, несмотря на десяток рут глубины подземелья.
Из-за дверей слышался какой-то мощный гул, словно... там шумел далекий горный камнепад. А еще внутри некто яростно кричал на кого-то:
- Да хоть еще тысячу лет мне здесь пролежать, но я их грехи не забуду. Бёзе нельзя простить!
Времени не было. Волк раскрыл одну из дверей и вошел навстречу... солнцу.
Яркий свет ослепил его, лицо снова нестерпимо ожгло, а под кольчугой стало жарко. За дверью оказался просторный зал с куполообразным сводом, под которым был подвешен огромный огненный шар. Он был закован в черную от гари стальную клетку, а сам светил с такой силой, что на него невозможно было смотреть. Это миниатюрное солнце издавало тот самый гул или, скорее, рев, от которого у всех что-то дрожало внутри.
Тарины светлячки, стоило им заглянуть в залу, мгновенно исчезли, будто их и не было вовсе. Но и нужда в них пропала - здесь было светло, словно днем, когда солнце в зените, а на дворе самый разгар жаркого хаса.
Из зала вели восемь дверей. Через две вошли путники, пять было заперто, а последняя, та, что была ближайшей слева, - открыта. В руте от нее стоял Герион, живой и на первый взгляд невредимый. Он сжимал свой меч в руке, второй покоился у него в ножнах. В двух шагах от эльфа, ближе к центру стоял король и с ненавистью кричал на него:
- Бёзе нельзя простить! Ведьмы зло творили. Ведьмы зло творят. И творить будут. Как я им позволить быть могу?!
Говорил он хриплым, скрежещущим голосом, а сам был мертв уже несколько сот лет. Голый череп его блестел на "солнце", уши практически сгнили, а лицо - ссохлось почти до костей. Но одет король Гангберт (а кто еще может оказаться в Гробнице Короля Гангберта с золотой короной на голове?) был в тяжелые, древние, искусно выполненные доспехи.
Каждую деталь их украшали гравюры, выполнены они были в очень старом, практически забытом людском стиле, но в отличие от лат прочих хютерингов, эти отличались прекрасным состоянием. Словно все эти столетия кто-то за ними ухаживал, полируя и натирая льняным маслом от ржавчины.
Услышав, как вошли путники, Гангберт медленно обернулся и окинул незнакомцев злым, недоверчивым прищуром, столь характерным для почитателей Хютера.
Мгновения длилась немая картина неожиданной и отнюдь не дружеской встречи. Но затем Дер Гроссе Инквизитор молвил спокойно и громко:
- Вы по какому праву в мою гробницу вторгнуться посмели?
Он бросил взгляд на открытые двери, понял, что произошло, прошептав "Майне брюдер...", и продолжил:
- Вы закон моих владений преступили. И смерть есть за это приговор.
Мертвец пустыми глазницами заглянул каждому в его живые, сочные глаза, и почему-то задержал взор на Альтарине. Говорил он с неведомым акцентом и так, словно бы орочий не был ему хорошо знаком.
Перед ним же стояли четыре воина, прошедших тяжелый путь сюда, покрытых копотью и пылью. Волк, вышедший вперед, дышал с болью. Лицо его налилось багрянцем от ожогов и боевого куража, на щеке алел порез, а изо рта вытекли две струйки крови.
Рядом с ним стоял, тяжело дыша, Ольфрик, сжимавший в руках чужой ржавый полакс. По другую сторону - Миралисса, с порванной щекой, залитой кровью. И только белка на плече следопыта выглядела толком не воевавшей. Но и слава Богам.
Однако несмотря на то, что Гангберт в одиночку выдвигал такие обвинения четверым бойцам, не имея даже оружия при себе, держался он уверенно и грозно, будто бы за плечами его стояла армия, а вошедшие были узниками в цепях.
И то ли его статус, взгляд, да сама речь производили такое впечатление, то ли действительно каждый каким-то внутренним чувством ощутил, что этот мертец был гораздо сильнее их всех вместе взятых.

Для умелого воина, знающего наперед все атаки врага и то, о чем он сейчас думает, на что надеется, и верит ли в свою победу, многое становится ясным из того, как противник атакует. И сейчас Волк не сомневался, что хютеринг смирился со своей смертью и собирался умирать...
Двуручник сбил рихтера на колени, прорубив броню от наплечника почти до центра груди. Волк резко выдернул клинок. Хютеринг упал на руки, продолжая сжимать молот.
Он попытался вскочить, но второй незамедлительный удар по горбу припечатал его к полу. Живой человек давно бы умер от таких ран, но рихтер не сдавался! Он оттолкнулся от пола, бросив ненавидящий взгляд на Волка.
- Дер флюх...
Третий удар - по лицу. Труп откинуло назад, верхняя часть черепа улетела в дальний конец зала. Из открывшейся полости, где когда-то был мозг, посыпался черный прах.
- Дер ауф... ирен копф! - не унимался священник, вставая на колени и воздевая свой молот.
Четвертый удар - сапогом в челюсть. Остатки черепа, сорвавшись с переломанных позвонков, разбились о ближайшую колонну.
- Дер Хютер верфен...
Последние слова донеслись из ниоткуда. Словно их произнес дух давно умершего хютеринга, завершая сказанное, словно это его обезглавленное тело могло еще что-то прохрипеть. Волк на всякий случай раскурочил и его последним ударом, глубоко прорубив кирасу.

Больше мертвецов в этом зале не было. Светлячки, все еще боясь их встретить, аккуратно вернулись к центру зала, озаряя погром: догорающие мертвецы, черный пепел по всему полу, разбитые каменные крышки саркофагов, обломки костей, рассыпанных, словно черепки от горшков.
И бронзовая дверь, что вела дальше.
Крк-Миррритикити очень осторожно вошла в залу, с горечью оглядывая весь этот ужас...
- Ну... что? - тихо спросила она у остальных. - Идем даль...
И вдруг она с писком подскочила, словно ужаленная, и отпрыгнула аж на целую руту в сторону. Испуганный взгляд ее был устремлен на один из трупов, что не был сожжен, а лишь разрублен Волковым двуручником.
И труп этот, вроде как дважды умерший, начинал оживать вновь. Потихоньку, постепенно раскрошенные косточки принялись соединяться обратно. Черное засохшее сердце хрустнуло. Потом еще раз. А затем и вовсе завелось неровным ритмом...
Дырявый сгнивший рот раскрылся, бессмысленно хватая пообколотыми зубами воздух. Костлявая кисть с вибрацией засохших суставов сжалась в кулак. А потом разжалась и быстро нащупала рядом ржавый меч.
Но то был не единственный мертвец, зашевелившийся вновь. Вскоре и прочие принялись "оживать", собираясь в единое целое. Нечто заставляло их сердца забиться сызнова. Нечто не давало им, наконец, умереть.
Одновременно с этим Волк и Ольфрик почувствовали, как тяжело им дался минувший бой: один еле дышал из-за переломанных ребер и обожженного лица. Второй же истекал кровью из раны на спине, а от любого движения тело сводило болезненной судорогой.
Тара все еще стояла на ногах, видимо, благодаря наложенной повязке. Но сколько еще она сможет продержаться? Одна только Миралисса несмотря на рассеченную щеку и хороший удар в живот была полна сил, чтобы продолжать путь.
И белка.
- Ну тут два пути, - разумно рассудила Мирри.
Она быстро заглядывала каждому в глаза, пытаясь понять, кто куда хочет пойти. Или же пытаясь понять, куда хочет пойти она сама. Время поджимало, хютеринги обретали свои тела в считанные мгновения. Наконец, белка решилась:
- Я пойду дальше. Только я не смогу открыть эту дверь...


[Rammstein - Klavier]

Король задумчиво уставился на круг, посреди которого лежал. Затем он медленно поднялся, бряцая и скрипя доспехами, треща суставами.
- Это Осенние Боги. Боги Полей, - он указал на группу из четырех знаков, что находились слева от Гериона. - Зигерин, Хютер, Эрфольга и Крэй. Они всегда людей защищали. Напротив них есть Весенные Боги. Боги Леса. Им всегда самые дикие из людей, разбойники, ведьмы, и нечисть поклонялись. Гайстервальд есть Дух Леса, - мертвец указал на трилистье, недоверчиво прищурившись. - Непредсказуемый, безумный... бессмысленный. Дикий. Мы его поклонников за то часто судили, что они с природой творили. Они ее использовали, коверкали, портили.
Хютеринг поморщился, вспоминая увиденные, судя по всему, ужасы.
- Тир. Зверь, - он указал на изображение лука. - Ему настоящие безумцы поклонялись. Свирепые, словно медведи. Они в лесу разумом беднели - в шкурах ходили, кровью себя мазали, будто волки, рычали и выли. Порой они уже разговаривать не могли. Или же не хотели. Мы не знали, что от них ожидать - они же подобны зверям. В клетях держали. А рьяных казнили.
Инквизитор говорил суровым тоном, строгим, совсем лишившимся прошлых эмоций и красок.
- Виссенд, - теперь черный ноготь указывал на какого-то рогатого монстра. - Самый слабый из них. Но, возможно, самый опасный. Он демонические знания толковал. И хотя в других странах его привечали, в Махтфриде я ему свободы такой не дал. Нет, мы его поклонников не сжигали. Мы книги их бесовские сжигали.
Взгляд короля вдруг обрел некоторую жалостливость, горечь, пока он смотрел на знак Виссенда. Он жалел о потерянном знании?.. Но затем он перевел свой взор на последний из четырех знаков, напоминавший луну и россыпь звезд, и лицо его ожесточилось.
- И Бёзе. Мать Ведьм. Их в первую очередь мы искали. Ведьмы колдовство Бёзе творили, что много жизней простого люда забрало. Очень много. Тьма их уделом была. Они под звездами в ночи свое бёзе вершили, и лишь свет Хютера нам его разрушить позволял. Никто, кроме нас этого сделать не мог. Гроссенвальд есть их рук дело. И я... есть их рук дело.
Мертвец замолчал, сурово глядя на символ Богини, на борьбу с которой отдал свою жизнь. И смерть - тоже отдал. Мог ли он отказаться от своей идеи? Мог ли он признать свой труд напрасным?..
Поначалу нет. Но прошло с тех пор много сотен лет.
- Возможно... ты прав, Герион, - сказал он тихо. Его взгляд упал куда-то ему под ноги, на линии, начертанные по полу. - Что чудовище в Весеннего Бога верует, что простой человек. И дело, а не вера их различит. Преступника, свершившего преступление, надо казнить. Пускай... пускай они будут. Скавены мне про поклонников Виссенда рассказывали. Редко они сейчас зло чинят. А знания - не есть зло. Как не есть и добро. И звери, что когтями деревья скребут, и друиды, что ворожат над лесом, пускай... будут. Пускай. Но Бёзе. Доброй ведьмы я не встречал! Ведьмы, что порчу не наведет, я не встречал! Ведьмы, проклятьями на люд не сыплющей, я не встречал!
Король пришел в ярость, продолжая сверлить взглядом луну и звезды.
- Они все отобрали! Они мой род уничтожили! Ведьмы без черного сердца не может быть. Такого не бывало. И не будет! Они будь прокляты!
Кулаки его сжались, он устремил свой взор на Гериона, чуть ли не прожигая его своей ненавистью. Ненавистью, что не смогла затухнуть спустя столько лет.
- Я не забуду! Я помню! И за каждое дело расплата свершена быть должна! Бёзе навеки преступлениями свою душу запятнала. Грехи, ее детьми свершенные, костьми детей в земле лежать остались! Я их хоронил, Герион! Они развлекались. Они разное пробовали. Им интересно было, эльф, ты меня слышишь?! Интересно! Смерти сотен! Любопытно! Да хоть еще тысячу лет мне здесь пролежать, но я их грехи не забуду. Бёзе нельзя простить! Ведьмы зло творили. Ведьмы зло творят. И творить будут. Как я им позволить быть могу?!
Король замолчал, грозно глядя на Гериона, будто тот теперь должен был ответить за все преступления людей. И гнев инквизитора был страшен - казалось, даже маленькое Хютерово светило померкло, на фоне этого огня, воспылавшего в пустых глазницах.
И эльф чувствовал, что древнему хютерингу ничего не стоит осудить его на казнь прямо здесь и сейчас, как он это делал на протяжении веков.

- Хорошо, - ответил мертвец после некоторого раздумия. - Но тогда и ты мне услугу сделай. Ты человек честный, я знаю. Айн тройер зольдат. Я тебе доверяю. По своей справедливости и рассуди.
Старец умолк, чтобы снова, словно перебарывая себя, втянуть в грудь затхлый воздух склепа.
Но, вдохнув, он замолчал, устремив взор пустых глазниц на потолочные своды, будто бы задумался о своем. Или попытался вспомнить...
- Я всю нечисть, нежить и нелюдь в своей стране поклялся уничтожить. Пока жив поклялся уничтожать. И я свою клятву Хютеру отнес. И я войну начал. Я сам их искал. Находил. И сжигал. На кострах сжигал - дымом солнце закрывало. Я знал, что верное дело творю. Я... в это верил.
Он говорил медленно, тщательно обдумывая каждую фразу. И это было не просто незнание орочьего языка, но и... придание важности своим словам. Он старался говорить правду, какой она была.
- Хютер с неба видел - я своих сил не жалел. Никогда. Я тогда на плаху свою шею положил. С самого начала положил. И своей смерти я смиренно ждал. Потому что такова цена, я знал. А моя жизнь значима была, тройер зольдат. Я своей страны был королем. И свою страну я на уничтожение зла направил. Я тяжелые и великие решения принимал, зольдат. То не есть хвастовство, то правда. Я много крови пролил. Я был палач.
Мертвец стиснул почерневшие за эти сотни лет зубы. Лишенные кожи, сухие, темно-бурые желваки напряглись, но старец все же продолжал, стараясь не показывать своих чувств:
- Такое можно лишь в великой вере совершить, зольдат. И я верил, - брови покойника с еле слышным треском нахмурились. - Я верил, когда они горели. Я верил, когда они рыдали. Я верил, когда они меня страшными чарами кляли. Каждая ведьма меня кляла. И я чувствовал, как на меня зло... ложится. Оно при мне оставалось, тройер зольдат. И я его дальше нес. Я годами это нес. Терпел. И страдал.
Тон покойника из строго и сурового постепенно, с каждым словом становился все более и более трагичным. Он рассказывал о своем тысячелетнем горе, а не о ненависти к врагам.
- Но одна ведьма самое страшное проклятие на меня наложила. Она смерти мне не пожелала. И болезнь она на меня не наслала. Она мне пообещала, что я не умру... Она тогда смеялась. А я ее не понял. Зольдат, я и не пытался их понять. Никогда.
Разглядывая доспехи мертвеца, Герион, скованный его рассказом и собственной раной, заметил некоторую странность на правой ноге. Здесь латы были сильно заужены, а саббатон - укорочен. И если поначалу эльфу это показалось вполне естественным для столь древнего трупа, что давно должен был развалиться на части и потерять свою броню, то теперь Тилуриэль понял, что таковым доспех был сделан еще при жизни. По сути правой ноги и не было, это был костыль.
- Проклятия в конечном счете меня доканали. Я погиб. Но не умер. Я не умер, Герион. Мое сердце остановилось. Я перестал дышать. Я, словно труп, стал гнить. Но я продолжал ходить и видеть, пускай и глаз моих уже нет. Я понял, что среди живых не могу остаться. Я сам этот склеп вместе со своими братьями построил. Их та же участь ждала. И мы сами сюда вошли. И сами в свои гробы легли... И десятки лет лежали. Они уснули, а я - нет. Я не могу спать. Я все еще жив и клятву должен исполнять. Моей страны больше нет. Мой народ вымирает. Но я свое дело должен продолжать. Я много раз из склепа выходил ведьм убивать. Веками страх я на Гроссенвальд наводил. Я братьев будил, и мы святой суд чинили. Мы снова убивали. Мы снова их не слушали, мы снова во имя Хютера жгли. Потому что клятвы никуда не деваются. Они, пока ты жив, живут. А я не умер, Герион.
Мертвец уже потерял свое прежнее спокойствие. Взгляд его метался по потолку, руки то сжимались в кулаки, то хватались за нагрудник или скрябали фреску на полу.
Наконец, инквизитор замер, закрыв лицо ладнями, поверх которых тянулись оголенные белесые жилы.
- Но они все еще здесь. На место старых новые приходят. И они не рыдают. О пощаде не молят. И проклятьями мне в лицо не плюются. Они надо мной смеются. В полный голос своим безумным голосом хохочут. И говорят, что я самого себя должен сжечь. Ведь теперь это я - нежить... нечисть... нелюдь. И это есть правда. Я ходячий мертвец.
Неожиданно, убрав руки с лица, хютеринг посмотрел эльфу прямо в глаза. И во взгляде его, пускай и обезображенном, читались немыслимые для смертного тоска и горечь.
- Как же так вышло, Герион, что сын Хютера его врагом стал? Где я оступился? Где я его предал? Где я соблазну и пороку поддался? В чем мой грех?..
Но король все-таки взял себя в руки и успокоился через мгновение.
- Конечно, тройер зольдат, ты всей моей истории не знаешь. Но мой вопрос и не о том.
Приподнявшись с неприятным хрустом и скрипом доспехов, хютеринг оперся на локоть и обратил внимание на рисунок на полу.
- Годами я на него смотрел, пытаясь понять. Верно ли я делал, что с ними боролся? - перст его с длинным черным ногтем указал на противоположную от Хютерова солнца сторону, где были изображены рогатый монстр, трилистье, лук и нечто, напоминающее луну и звездное небо.
- Может, я был с их существованием должен смириться? Может, они есть часть Этого Мира? Неотъемлемая, естественная... - хютеринг не смог сходу сказать следующее слово. Он поморщился. - Возможная. Ведь я теперь есть такая же часть Этого Мира, как и они. Я возможен. И Хютер мне здесь позволяет быть. Значит, я приемлем. Как и они.
С некоторым страхом или даже ужасом мертвец смотрел на вражескую сторону круга, понимая, что он сейчас ближе к нему, чем к тому, где было начертано солнце. Он вопрошающе посмотрел на эльфа.
- Так по справедливости меня рассуди, Герион. Если они право на существование под солнцем имеют, то разве они нечисть или нелюдь? Получается, они - кто-то... другой. Как скавены. Как вы, эльфы. Они отсутствием света не снабжены. Они свой свет содержат. Пускай и отличный от нашего. Значит, моя клятва исполнена? Ведь я больше нечисть, нелюдь и нежить не вижу. Я вижу прочих и равных. И ныне моя мысль такова.
Взгляд короля-хютеринга был пронзителен, но растерян.
- Или же это есть мои бредни? Или же это я за тысячу лет с ума сошел? И как от клятвы избавиться выдумал. Ловкий ход, чтобы наконец умереть. Достойный гнили, которой я стал... Так что ты скажешь, Герион? Их иначе увидев, я себя предал? Или же правду осознал?..

Не нужно было знать орочий, чтобы понять Волка. Тот умер бы, но не сделал бы и шагу назад - это читалось в его взгляде ровно так же, как и желание перебить всех хютерингов, вставших на пути чемпиона.
Рихтер это видел, и знание древнелюдского Волку также не требовалось, чтобы поверить: его и всех остальных ждет пламя костра. Если они не смогут убежать... А воин и не собирался.
- Ди герехтихькайт коммт зофорт ин намен дес Хютерс! - словно сплюнул священник.
Казалось, решимость и отчаянность Волка не вызвали в нем ни капли уважения. Ни, тем более, желания встретиться с ним честном поединке. Не обращал он внимания и на сраженного рихтера, гневно шептавшего ему о том, что следует сделать.
- Ди зонне бёзе золь!.. - вскинул он молот.
- Ди зонне бёзе золь!.. - грянул жуткий хор мертвых глоток, напомнивший, скорее, грохот гвоздей в медной бочке.
И Хютер их услышал. Пышущие яростью пустые глазницы наполнились солнечным светом. Две дюжины пар глаз, устремивших свой яркий, обжигающий взор на Волка.
- ...Фёллихь, - мрачно заключил рихтер, и орден хютеранской инквизиции бросился в атаку.

Ольфрик никак не мог понять, в какой момент Мирри соскочила с его плеча. Дрожащий свет Тариного заклинания не мог заползти в каждый угол, чтобы найти там белку, но зоркий глаз следопыта говорил о том, что здесь ее нет.
Однако, наконец, маленький командир появился, спешно спускаясь по лестнице. Понимая, что сейчас нужно было принимать решение, Мирри спрыгивала по ступеням, с ужасом глядя на угол, за которым мертвецы орали на Волка.
Она посмотрела в глаза Ольфрику, и мордочка ее не выражала ни капли уверенности в чем-либо. Но эта белка, напуганная вусмерть, все же нашла в себе силы заглянуть в залу склепа, встав у ног следопыта...
Оценить опасность. Соориентироваться в боевой обстановке. Выбрать разумное решение, несмотря на мольбы сердца. Сосредоточиться на главной цели и отбросить все лишние мысли.
Принять решение.
Принять решение, она же ведь командир.
Собравшись со всем духом, который у нее был, а в маленьком теле такового уже почти не осталось, Крк-Миррритикити узрела Волка и два десятка мертвецов, исходивших ярким солнечным светом, что бросились на него...
И лишь разинула рот, да расширила глаза.

Волк опустил меч. Он не собирался защищаться. Он не собирался атаковать. Мгновения отделяли его от верной смерти, но то, что он чувствовал внутри себя, было сильнее него...
Жар, настоящее пекло, загорелось в груди. Будто бы он вдохнул горящей бренны. Нет, не выпил, вдохнул. От невыразимой боли Волк хотел бы заорать, но огонь внутри требовал наоборот - втянуть этот холодный затхлый воздух.
Человек вдохнул. Ему было жарко, очень жарко. Но еще жарче ему было от ненависти, захлестнувшей его естество. Мгновения он еще мог ее сдерживать, но затем, набрав полную грудь воздуха, с оглушительным ревом выдохнул алое горячее пламя.
Трещащий от жара поток огня снес хютерингов. Они завопили в бушующем аду, но сухие мертвые тела прогорали, словно щепки. В мгновение ока зал наполнился черным дымом, безумными криками и запахом жженой кости...
Выдохнув все до последнего, Волк мог лишь лицезреть, как гибнут его враги, охваченные пламенем цвета крови, как они падают на колени и рассыпаются на полу в черный пепел.
Однако один из них все же выжил. Рихтер, священник, упал на колено, охваченный огнем, но даже не подумал вскрикнуть. Он все так же смотрел на Волка и шептал что-то на своем ветхом древнелюдском.
Проклятья, не иначе.
Но через несколько мгновений красное пламя потухло, уступив место солнечному свету, забрезжившему из щелей доспеха. Какой огонь был сильнее?..
Рихтер не стал более бросаться грозными увещеваниями. Поднявшись и перехватив молот для атаки, он молча ринулся в бой.

Никто бы не смог помочь Волку.
Даже светлячки, зависшие под потолком, и те - резво убежали в коридор вслед за своей хозяйкой. Они прилетели как раз вовремя, чтобы озарить Тарину рану: узкий разрез на животе, из которого неспешным потоком текла кровь.
Глубока ли она судить было невозможно, ведь так же рана смотрелась, даже если б волшебницу пронзили насквозь. Не став размышлять над этим, Миралисса прижала бинты к животу. Тара завопила от боли, невольно вырываясь из рук эльфийки. В глазах потемнело, ноги чуть не подогнулись и лишь холодная стена, упершаяся в хребет своими барельефами, не дала девушке упасть.
Простонав что-то сквозь зубы, Альтарина отобрала у Миры бинт и сама принялась себя обвязывать, моментально измазав все вокруг темной кровью...

Ольфрик - единственный, кто видел Волка. Но он уже был занят боем.
Ловкий маневр удался, несмотря на узость прохода. Хютеринг свалился на пол, сплозши по стенке и беспомощно чиркая по камню слишком длинным для этого места полаксом.
Следопыт привычным движением занес топор для добивающего удара, но вдруг остановился, расширив глаза от удивления...

Призванный Тарой монстр - самый близкий союзник Волка. Не щадя своей шкуры, он рвал мертвецов на части, но тем неведом был страх. Набрасываясь на него, один за одним, они наносили жестокие удары по твари, ломая кости, заливая черную шерсть черной кровью.
Наконец, волк-демон взвыл и осел. Он еще сражался - он не знал, как не сражаться. Ему нечего было терять. Это был не его мир, это было не его тело. И лн собирался вскоре вернуться домой...

Волк был один. Окруженный десятком противников, он сражался в одиночку, и всем было известно, что как бы силен ты ни был, численный перевес - наиважнейший. Если, конечно, ты не тарраск, что, по слухам, достигал ростом двух домов враз.
Но Волк был человеком, даже не орком.
Жар разгорался в его груди. Он чувствовал, что последовал по верному пути. И пускай то была поддержка Огнерыка или же это он сам поверил в себя - неважно. Волк собирался забрать с собой кое-кого, прежде чем погибнуть.
Мышцы налились лютой силой. И в эти мгновения появилось то ощущение, что все сейчас выйдет как надо. Волк знал, как пойдет этот молот, Волк резко присел, отступая в сторону, и раскаленная металлическая голова с сияющим Хютером пронеслись над его головой, опаляя своим жаром. И все. Это все. Прощай, священник.
А затем последовал мощный боковой удар двуручником. Цвайхандер - так звали его в древности. С полного размаху, со всей дури.
Скрежет стали отдался эхом от каменных стен. Рихтера отбросило назад, словно куклу, и верхняя его часть отлетела на пару шагов дальше, чем нижняя. Свет его погас, словно бы факел опустили в бадью с водой.
А сам Волк зарычал от боли. Одновременно с ударом его грудь чуть ли не разорвалась - он точно почувствовал, как переломанные ребра пронзают его самого. Воин еле удержался на ногах. Втянул воздух ртом, превозмогая страдания, и уже видел, как десяток хютерингов бросается на него.
Сил в руках не было. Кончик меча упал на камень, кроша его. Волк не мог снова вдохнуть, а они уже были в двух шагах. Со всех сторон. Десяток. И все. Это все. Прощай, чемпион.
Кости затрещали, а железо загрохотало, падая на пол. Грудные клетки и черепа мертвецов вдруг вскрылись, разлетелись осколками, выпуская наружу мрачно-зеленые стебли Тариного заклинания. Враги разом рухнули оземь, разбрасывая себя окрест, и из трупов, словно в насмешку, проросли белые, живые цветы, перебив запах тлена и пыли ароматом свежей весны...

Пораженные увиденным, остальные хютеринги не ринулись в бой. Их командир, еще живой, ползал по полу и скалился, цепляясь за каменные плиты иссушенными руками. Прочие же превратились в раскрошенные останки, из которых теперь росли колдовские цветы.
Оклемавшийся Волк воздел свой цвайхандер и встал в защитную стойку. Сколько их там еще было? Две дюжины? Три?
Мертвецы скапливались полукругом, держась на безопасном расстоянии. Они явно ожидали чего-то, и это был... их новый командир. Протолкнувшись меж инквизиторов, вперед вышел второй священник - такой же бритый, закованный в латы и держащий тяжелый молот с Хютером на боевой грани.
Но и он не пошел в атаку. Вместо того, внимательным прищуром оглядев и Волка, и первого рихтера, и Ольфрика, что не стал добивать и так рассыпавшегося врага, священник изрек, словно сплюнув:
- Фердаммтер гольддиб, ты и остальной преступник высший суд заслужить. Дер Гросе Инквизитор вас... ждать.
И в подтверждение своего предложения или, вернее, приказа, рихтер отступил в сторону, делая приглашающий жест рукой. Его послушались и прочие хютеринги, расступившись и освободив путь до дальней двери.

Тара почувствовала неладное, еще когда начала читать первые слова заклинания... Словно надевать левую перчатку на правую руку. Что-то пошло не так, где-то закралась ошибка. Или виной тому был свет, что падал на нее? Или богиня не хотела отвечать на ее призыв? Или ей попросту не хватит сил на такую сложную задачу? Или дело в ране? Она умирает?..
Вопросов было много, они рвали на клочья самоуверенность колдуньи с каждым произнесенным ею словом. С каждым неудачным пассом руки, ошибки одна за одной складывались в нечто иное - не в то, что она задумала.
Но ведь все было сочинено верно!
Да, верно, но все обращалось наоборот. Все отображалось иначе, все путалось и разлеталось, собираясь вновь. Неверное заклинание, неверное! Но остановиться было нельзя - незаконченный слог страшнее всего...

Волк изготовился к атаке священника. Хютеров свет слепил его, но склонив лоб и нахмурив взгляд ничуть не хуже этих мертвецов, воин примеривал мысленно один единственный удар. Меч длиннее молота - Волк попросту поймает того на расстоянии. Никто не ждет от него такой скорости! Огонь боевой ярости уже пылал в его груди, он был готов!
Ольфрик метнулся к Миралиссе на помощь, выхватывая топор. Хороший удар сзади в череп еще никто не выдерживал на его памяти. Даже огр. Он свалил и хютеринга, что рухнул, словно подкошенный, на пол...
Мертвый оин с щитом, не снижая темпа, собирался вбить эльфийку в стену нехитрым тараном. Ольфрик кричал ей. Ловкости остроухим не занимать - отпрыгни и спасись! Но мгновения таяли, словно снег в шнейваг, а Миралисса будто начала засыпать, медленно-медленно пытаясь увернуться.
Рихтер замахнулся, зная скорость удара мечом. Он успеет быстрее - он опытный воин. Нужно лишь сделать неожиданный маневр и, увернувшись от атаки, совершить свою. Сокрушительную и победоносную.
Он знал, с какой скоростью ударит меч.
Но Волк поразил его... своей неулюжестью. Будто простолюдин, впервые взявшийся за такое непростое оружие. Священнику ничего не стоило вильнуть в сторону и оказаться на уже своей дистанции...

И вот оно закончилось. Тара отпустила заклинание, заранее зная, что обречена на провал. Ей оставалось лишь наблюдать, ожидая чего угодно от непредсказуемой магии, сорвавшейся с ее губ.

Миралисса пыталась отпрыгнуть к Ольфрику. Она смогла бы. Но вдруг ее движения оказались невероятно медленными. Будто во сне. Будто она тонула в огромной бочке с медом. Так зыбко, так... неловко. Так тщетно она пыталась увернуться от этого простого и очевидного тарана. И уже через мгновение поняла, что никуда ей не деться.
Щит ударил ее в плечо и лицо. Вбил в стену. Боль пришла тоже с опозданием - разлилась жгучей рекой по телу. Разум помрачился. Перед глазами забегали медленные алые точки. Она падала. Плавно падала на пол. И даже не могла подставить руки, чтобы защитить себя... Еще по пути ее настиг прогнивший сапог хютеринга, вбившись в живот.
И снова боль пришла с опозданием. Боль, от которой Миралиссу невольно скрутило. Медленно скрутило.
Волк не ожидал такого от себя. Меч еле несся навстречу лысой сияющей голове хютеринга. Слишком долго! Слишком! Но он не мог прервать столь мощный удар, хотя и пытался, хотя и понимал, что священник успеет его обойти.
Ловкий шаг в сторону и быстрый, лихой удар молотом в подставленную грудь. Волк заметил, как медленно полетел на землю, сбитый с ног. Тело медленно прохрустело переломленными ребрами. Медленная боль пронзила его стан. Она, словно гром, пришла напоследок, но сокрушила своей мощью.
И пол, обдавший медленной болью с другой стороны. Он сражен. Так нелепо и непонятно...

Тара смотрела, как Миралиссу и Волка избивают враги. Как те постепенно падают на землю. Только Ольфрик продолжал двигаться в своем темпе, да призванный волк, что накинулся на очередного мертвеца, разрывая его на отдельные части.
Ее никто не трогал, никому до нее не было дела. Заклинание ее не коснулось. Но она просто стояла и истекала кровью, так же медленно, как и гибли остальные.

[John Murphy – Sunshine]

Медленно Герион раскрыл дверь, впуская солнечный свет в полумрак склепа. Его ослепила эта яркость - пришлось зажмуриться, чтобы поскорее привыкнуть к нему... Веки озарило красным. Это был настоящий солнечный свет, но запах... запах был все таким же затхлым, а воздух - спертым. Нет, он оставался в гробнице.
Наконец, он смог раскрыть глаза и взглянуть на просторную залу округлой формы. Первым же он заметил огромный огненный светящийся шар, что был подвешен к потолку. Это он палил его, будто солнце. И это он гудел, вернее, ревел, словно некое пламя, но такое... необычное.
Долго смотреть на него Герион не смог, только успел заметить, что маленькое солнце держалось в корзине из металлических черных прутьев, подвешенной к куполообразному потолку, покрытому копотью.
Из зала вело семь закрытых дверей и восьмая - та, в чьем проходе стоял эльф. На полу мозаикой была выложена восьмиконечная звезда с рядом символов, занявших свои места по кругу и соединенных линиями, расчеркавшими центр. В глаза сразу же бросился символ Орднунга, начертанный наравне с другими, на первый взгляд незнакомыми ему.
В центре круга лежал труп, раскинув руки. Он был одет в древние, действительно древние, искусно выполненные доспехи, сохравшиеся в идеальном состоянии, будто бы их каждый день натирали конопляным маслом от ржавчины.
На доспехах были выгравированы уже привычные хютеринговские картины сражений, а в центре нагрудника - символ Бога Солнца. На челе трупа красовалась золотая корона, украшенная самоцветами, а сам он устремил свой безглазый взор ровно наверх, прямо на маленькое солнце.
Ему-то было не больно на него смотреть.
- Закрой дверь, - хриплым голосом произнес вдруг мертвец, зашевелив сгнившими, усохшими губами. - Дагамунд не должен видеть свет Хютера. Он проснется.
Произнеся это, мертвый человек продолжил ровно так же лежать, не шевелясь.

Карта: ссылка

Календарь

Еще в древнюю людскую эпоху общепринят был известнейший пертиссимианский календарь, насчитывавший 45 месяцев и 7 праздничных седмиц, менявшихся между собой местами в зависимости от положения звезд, государства, учения конкретного монастыря и даже погоды. Со временем, когда календарь из исключительно интересной дискуссии между специализирующимся в нем гелертарами начал перетекать в народ, он претерпел некоторые изменения (заметно его упрощающие) и число месяцев в нем сократилось до 12, а число праздничных седмиц - до 4.
Конечно, пертиссимианцы были против такого грубого отношения к их детищу, но все же, найдя в себе достаточную долю смирения и снисхождения к простым смертным, именитые монахи признали этот вариант как "Дополнительный Упрощеннейший Календарь Этого Мира". Поскольку на их недовольство в общем-то никто внимания и не обращал.
Упрощеннейший Календарь достаточно быстро распространился по всей людской расе, а все последующие Младшие с охотой его перенимали, не пытаясь выдумать ничего нового. Исключая, правда, гномов, которые долго время находились в изоляции под горами и за это время разработали свой собственный.
По правде говоря, они и до сих пор живут по нему, пытаясь то и дело навязать его прочим народам, однако прочие народы непреклонно от него отказываются, поскольку в гномьем календаре седмица, вопреки своему названию, состоит из двенадцати дней, а выходных в ней все равно только один. К тому же гномы ведут подсчет не по годам, а по месяцам (по двенадцать двенадцатидневных седмиц, ни одна из которых праздничной, конечно же, не является), что для остальных является неудобным из-за огромных чисел.
А потому вернемся к "распоясавшемуся" людскому календарю, как его неодобрительно называют гномы.

Упрощеннейший Дополнительный Календарь:



Список месяцев и праздничных седмиц:


Каждый месяц принято делить на четыре седмицы: первицу, вторицу, троицу и чёртицу.
В разных странах некоторые из них имеют свои определенные имена, обычно связанные с праздниками.
Дни в седмице называются просто: первый, второй, третий, четвертый и т.д. Таким образом, точная дата будет звучать примерно вот так: "Шестой день чертицы Гвитта двести шестнадцатого года Эльфийской Эпохи".

Время в сутках

Мертвецы замерли, внимательно глядя на живых. К их числу присоединялись все новые, поднимаясь из своих гробов.
Все зависело от рихтера - будет бой или нет. Он смотрел, презрительно щурясь и думая над словами эльфийки, человека и ведьмы. Он молча взвешивал свое решение. И ощущение, что сейчас будет жаркая сеча, только нарастало.
По лицу Волка текла кровь. Луки Ольфрика и Миралиссы готовы были в любой миг со скрипом натянуться. Альтарина напрягла руки, с ее губ чуть ли не срывались первые слова заклинания...
Но все зависело от рихтера, от судьи. И он вынес вердикт, покачав головой:
- Хинрихтен аллер.
И, услышав приказ, мертвецы взревели! Они рванули вперед, мимо своего предводителя. Первый - несся с щитом и мечом на Волка, надеясь того сбить с ног...
Медленно, словно нехотя, огромный двуручник по широкой дуге взметнулся вверх и мощнейшим ударом обрушился на хютеринга. Мертвяка врубило в пол. Лезвие дошло аж до груди, шлем раскололся надвое, слетев, череп раздробило, а шею переломало.
Волк резким движением выдернул клинок из сокрушенного трупа, но прочие попросту не обратили на него внимания и пробежали мимо...
- Урс экспорцио... арх вайнем! - кричала от страха Тара. Мертвецы двигались прямо на нее, занося ржавые клинки.
Первому в шею попала стрела Ольфрика. Тот даже не дернулся, лишь осклабился злее. Два шага - и его меч вонзится в Тару. Два шага и ее приколят к стене, словно тряпицу.
Но заклинание должно быть прочтено. Пассы руками должны быть свершены. Нельзя бежать, нельзя и дернуться - можно лишь смотреть на эти жутчайшие моменты перед смертью.
Выстрел Миралиссы оказался удачливее: она попала ближайшему трупу в глаз. Тот на мгновение пошатнулся, эльфийка отскочила в сторону - топор выбил пыльную горсть щебня из стены в шаге от нее. Что дальше? Еще двое перед ней. Она отпрыгнула снова, прочь от своих. Хютеринги ее окружили, чтобы зарубить одну.
- Айс эрлорциум, ист байрем!..
Тара в последнем пассе раскинула руки, позволяя клинку вонзиться в ее живот. Она видела его пустые глазницы. Нет, не пустые. В них до краев была налита ненависть. Ведьма. Сжечь ведьму. Сжечь дотла!
Отхлынув назад, она пыталась уйти от лезвия, уже пронзавшего ее, но там была холодная стена. Тара прижалась к ней, скелет сделал шаг вперед, продолжая вести клинок, продолжая протыкать ее. Богиня, неужели это происходит так долго?! Неужели можно чувствовать каждый ноготь глубины, на которую входит в нее ржавая сталь?! Да. Ведь это последнее, что чувствуешь.
Внезапно клинок остановился. И выдернулся вовне. С утробным рычанием гигантский черный волк, пылая багровыми зеницами, схватил своей пастью руку мертвеца. Дернул, хрустнул ею, рванул и потянул за собой.
О да! Хютеринг этого не ожидал! Призванное чудовище с легкостью отбросило его от хозяйки в прочих мертвецов. Те чуть не повалились. Волк зарычал, шерсть встала дыбом. Он бросился к ним, но получил увесистый удар мергенштерном в спину. Взвизгнул по-собачьи, а затем снова издал жуткий рык, повалив кого-то...
Не видел Волк всего того, что происходило за его спиной. Того, как Ольфрик скрылся во тьме коридора, того, как трое врагов окружили Миралиссу, зажимая ее в угол, того, как воплотившийся в склепе гигантский полудемонический зверь жрал оживших трупов, а Тара стояла, глядя на него, и истекала кровью из глубокой раны.
Нет, он видел только того, кто встал перед ним. Рихтер. Их главарь. Самый опытный боец - Волк чуял такие нюансы. Можно даже сказать, по запаху.
Рихтер не торопился идти в атаку. Вставшие за ним мертвецы - тоже. Он пронзал воина прищуренным взглядом... И Волку вдруг стало не по себе, будто бы хютеринг смотрел прямо в его душу. В его мысли, в его память.
- Гольддиб фердаммтер, - бросил он, словно сплюнул.
А затем приложил ладонь к символу Хютера на нагруднике и воздел взгляд к потолку:
- Зоннелихьт! Комм ауф ди хильфе!
Настоящий священник Хютера, пускай и мертвый. Инквизитор. Прославленный воин. Достойный противник. Уж если с кем и можно было подраться, помимо Чемпионов, так это с хютерингами, ордманнами, да и некоторыми зигериантами. Прочие и на буханку хлеба не годились.
- Айн цвек! Айн гехертер цорт! - закричал он громогласно.
И изо рта его явился свет. Золотисто желтый, солнечный. Рихтер открыл глаза, и из пустых глазниц на Волка посмотрело солнце, ослепляя, обжигая лицо.
Не случайно так хвалили их боевые таланты. Хютер даровал своим воинам страшные вещи, и этот свет был лишь началом. Но Волк уже чувствовал разгорающийся жар в своей груди. Это должна была быть хорошая драка.
Перехватив молот для удара из нижней стойки, рихтер медленно пошел в атаку, заполняя все видимое человеком пространство солнечными лучами, такими яркими после полутьмы подземелья.


[Berliner Philarmoniker – Perfume's End Title]

Тело плохо слушалось Гериона... К тому же дало о себе знать ранение бедра стрелой, заботливо кем-то перевязанное. Откровенно говоря, эльф еле плелся, не способный без боли наступить на правую ногу, однако, все же, это было лучше, чем ничего.
За первым же поворотом пред ним предстала дверь, слегка приоткрытая. Она была выполнена из меди - древнейший способ, насколько знал Тилуриэль. Тяжелая, скрипящая, она еле ему поддалась, и Герион вошел в небольшую усыпальницу. Посреди нее стоял внушительный гранитный саркофаг со снятой крышкой. Крышка эта лежала рядом, вся уже запыленная, и на ее поверхности скульпторы высекли хозяина саркофага, сжимающего меч на груди.
Стенки же гроба были покрыты барельефами со все теми же изображениями каких-то былых сражений против чудовищ, нежити или просто злых людей. Где-то были подписи, но на древнелюдском, которого Герион не знал. Но один символ он прекрасно понимал - восьмиконечная звезда с хмурым ликом внутри. Хютер, Бог Солнца.
Получалось, он попал в тот склеп, к которому вела дорога, это казалось наиболее вероятным...
Внутри саркофага среди оружия и драгоценностей лежал мертвец, ровно так же держа свой меч, как и было изображено скульпторами. Судя по тому, как хорошо сохранилось его тело, хютеринги старательно забальзамировали этого воина. Сморщенные веки сжались в безмятежном сне, легко угадывались грубоватые человеческие черты лица, а кожа со временем лишь потемнела, да покрылась пылью с паутиной.
Отвлекшись от почившего, Герион оглядел помещение - по углам стояли большие вазы (или, как он теперь догадывался, скорее, урны), стены так же были украшены барельефами (сколько же подвигов он совершил, если поверить мастерам!), а из комнаты имелось еще два выхода. Один - широкий, ведший в другую похожую комнату с саркофагом, другой - заканчивался медной дверью с замочной скважиной.
И из скважины этой лился настоящий солнечный свет. Золотой, яркий, дневной - он бы все здесь собою залил, если бы отверстие не было таким маленьким.
Но известная подозрительность остановила эльфа, прежде чем открыть эту дверь. Из-за нее слышался какой-то странный шум, гул, совершенно не понятный. И перед ордманном встал выбор: либо открыть ее и предстать перед теми, кто мог оказаться снаружи склепа, либо изучить внутренние помещения до конца. Либо что-то еще.

Карта: ссылка

Звезда из огоньков, воссиявшая под высоким, древним сводом склепа, бросила свой белый магический свет на покрытые слоями пыли саркофаги; на колонны, исчерченные очередными барельефами о войнах и смерти; на холодный, каменный пол.
Миралисса не врала: некоторые гробы были вскрыты, а тела погибших хютерингов - выброшены прямо в пыль. Старые, ветхие доспехи были изъедены и искорежены ржавчиной. Полуистлевшая, черная от древности ткань, спадая лоскутами с трупов, терялась где-то в слоях пыли. А сами хютеринги, не обратившись по какой-то причине за сотни лет в скелеты, все, как один, смотрели своими пустыми глазницами на потолок, прямо в его центр, где сияла нездешним светом звезда Альтарины.
Засохшее, почерневшее, покрывшееся пылью и паутиной мясо все еще тянулось по серым костям. Сквозь прорехи в груди были видны ребра, а за ними - сжавшиеся от бездействия обугленные черные сердца. И этот свет, белый свет нездешней магии вдруг показался всем таким... лишним. Чужеродный, неестественный, живой и яркий - ему было тут не место.
И самим Тариным огонькам здесь тоже стало неуютно: они задрожали, затрепетали, словно пристальный, недружелюбный взгляд мертвецов их пугал, гнал отсюда.
А затем один из трупов вдруг поднялся с пола.

Доспехи задребезжали, заскрежетали друг об друга, осыпаясь трухой. Многолетная пыль огромными клоками полетела на пол. Порвалась многослойная паутина. Заскрипели сухие суставы, затрещали мертвые мускулы. Зашелестело редкими ударами черное сердце...
Но он все-таки встал, не сводя взгляда с источника света. Пристальный, суровый взгляд. Полусгнившие веки недоверчиво прищурились.
- Готтеслестерунг, - прохрипела нечеловеческим голосом разрушенная гортань.
- Бёсвиллиг, - поддержал первого другой хютеринг.
Он тоже, теряя грязь, пыль, части доспехов и одежды, поднялся с пола, гневно щурясь на неяркий свет.
- Дас лихьт. Бёзе лихьт. Цойбериш лихьт! - яростно воскликнул третий, вынимая с протяжным скрежетом меч из поржавелых ножен.
Древнейшее орудие инквизиторов. Некоторые части его лезвия оказались настолько ветхими, что осыпались черным тленом на пол. Но все же этот клинок мог запросто пронзить тело смертного.
А эта булава четвертого мертвеца легко проломит голову. Ржавчина ей не страшна: все длинные шипы остались на месте. Моргенштерн - имя ее.
- Айне хексе ист хир, - проскрежетал четвертый своей глоткой, засорившейся пылью.
Все трое медленно опустили взгляд с потолка на него, а тот, все так же недобро щурясь, смотрел прямо на Альтарину, прятавшуюся от них во тьме. Постепенно, щелкая полуразвалившимся плечевым суставом, он поднял руку с указующим на волшебницу перстом. На черном искривленном временем пальце желто-серым огрызком красовался длинный трупный ноготь, потрескавшийся и расслоившийся...
- Ди хексе! - свирепо воскликнул первый, тоже увидев в непроглядном мраке Альтарину. Та саму себя не видела, но мертвецам, судя по всему, свет был не нужен. Тем более уж магический.

Наконец, появился пятый, медленно выйдя из алькова. Его отличали прочные, выдержавшие проверку временем доспехи, длинная черная рваная ряса и внушительный двуручный молот, сжимаемый в стальных перчатках.
Пятый не носил шлем и, судя по гладкому скальпу, перед смертью брил голову, но не лицо - длинная, спутанная, грязная борода доходила до центра его нагрудника, где красовалось ржавое Хютерово светило.
Он тоже смотрел на "ди хексе", пристально щурясь, словно оценивая ее.
- Дас дайниге уртайль, майн рихтер? - вопросил один из мертвецов.
Рихтер остановился, смеряя взглядом Альтарину. Оскудневшее кожей и мышцами лицо его не предлагало никакой надежды - оно выражало лишь праведный гнев самого Хютера, увидевшего то, что сотворила "ди хексе" в склепе его воинов.
- Айнешерн! - закричал он яростно.
- Айнешерн! - подхватили остальные. И присутвовавшие в зале живые вдруг поняли, что мертвецов было отнюдь не пять. Судя по хору еле работающих глоток, их здесь "пробудилось" не меньше дюжины, а то и больше.
- Бештрафен! Ди хексе айнешерн! Дурх фойер гелёйтерт! - кричали разъяренные трупы, с жутким грохотом вынимая оружие из ножен, хватаясь за щиты, ломая каменные крышки своих саркофагов и восставая из могил.
Рихтер же, закинув тяжелый молот на плечо, вышел первым, оглядев спутников ди хексе, и бросил им на орочьем:
- Отдат ведьму.
Судя по тому, как за его спиной выстраивалась армия оживших трупов, вознося мечи, топоры и моргенштерны, в противном случае их ждал тяжелый бой.

Кирчфхесс кивнул. Он обошел Гериона с головы - так, чтобы тот не смог его пнуть. Чтобы крыс был в безопасности.
Он нагнулся к эльфу, спокойно глядя тому в глаза, но опытный разведчик по его позе понимал, насколько тот был напряжен. Сосредоточен. Сконцентрирован.
Острое изогнутое лезвие потянулось к лицу Гериона. Медленно, словно крыс сомневался. Пленник даже разглядел в тусклом свете факела чуть зеленоватую пленку яда на нем. До его узких ноздрей донесся легкий аромат - что-то терпкое, неприятное.
Одно движение - и нож легко перережет ему горло. Герион слишком хорошо знал, как это делается, чтобы равнодушно к этому отнестись...
А затем Кирчфхесс сделал неглубокий надрез на его скуле. И сразу отпрянул, убирая нож. Он назвал имя, как и обещал, после чего добавил, отвернувшись:
- Я оставлю твои вещи в коридоре. Ты сможешь доползти и разрезать ножом путы.
Забрав весь свой скарб, на прощание он бросил лишь "Не идите туда..." и ушел, так и не посмотрев Гериону в глаза.


Спустя пару минут бесплодных поисков кнопок, рычажков, потайных дверок и хоть чего-то неочевидного на фасаде склепа, Тара все-таки произнесла заклинание, махнув руками и пустила четыре огонька внутрь склепа.
Те даже слегка опешили, не решаясь залетать. Словно зашептались меж собой, через силу проникая в это мрачное место. Их свет, казавшийся таким ярким снаружи, внутри казался туслклым и... испуганным. Они жались друг к другу, робко заглядывая за угол.
Как будто пытаясь сказать остальным: "Нашли кого посылать первыми - самых маленьких!"
Однако они оказали неоценимую услугу для путников. При их свете была быстро обнаружена ступенька, слегка вдавленная относительно других, и более грязная. То есть если с остальных те немногие, кто здесь бывал, все-таки немного стирали пыль, то на этой уже давно рос бесстрашный лишайник.
Это знание дало возможность каждому перешагнуть через данную ступеньку и пойти дальше, внимательно оглядывая лестницу - почему-то казалось, что следующая ловушка не заставит себя долго ждать...


Герион полз по полу. Он уже разрезал веревки осколком керамики и мог бы легко добежать до собственного скарба, если бы не яд. Эльф чувствовал, как тот холодным, зыбким проклятием растекается по его жилам, лишая сил. Сейчас он мог только ползти...
Становилось сложнее дышать. В глазах начинало плыть, ровно как и затуманился разум. Герион уже толком не помнил, куда полз и зачем... Но его толкало вперед непередаваемое ощущение, что это была не сонная отрава. И это он сейчас умирал.
До вещей оставалось всего-то три шага! Он уже почти... почти дополз. Он не понимал, зачем ему эти вещи - ведь там не было противоядия. Он просто полз. Боролся. Он...


Это место пахло древностью. Воздух здесь словно бы застревал, сгущаясь так же, как и мрак. Глубже, еще глубже...
Мертвый холод. Как в погребе. Только еще холоднее. И уже не казалось, что на дворе лето, ведь здесь царила вечная осень. Увядающая, погибающая. Или, вернее, давно уже мертвая.
В склепе было очень темно. Несмелые светлячки, продолжая пытаться спрятаться друг за другом, еле освещали узкий коридор, по которому спускались Спасители Человечества. На стенах резцы древних каменотесов оставили нескончаемый барельефный рисунок. Сражения, в основном это были сражения. Суровые - рыцари в доспехах против нечисти, мрази и нелюди. Великие испытания и множество трупов. Хютеринги были слишком просты, чтобы придумывать сказки. Они изображали то, что творилось на самом деле: жестокую и мрачную войну.
Не было в этом ничего веселого. Лишь смерть и немыслимая воля к победе. И хмурое солнце, взирающее на своих благословенных воинов. Глубже, еще глубже...
Казалось, эта лестница не закончится никогда, уходя пологой спиралью в холодную землю. И берельефы - кошмары, монстры, сражения, смерть. Только след бессознательного тела, что тащили по этим грязным ступеням, заставлял путников спускаться все глубже в подземелье. Иначе бы их тут и в помине не было б - что здесь искать? Это не гробница зигерианта с позолоченными стенами и драгоценными камнями, как бы невзначай украшающими потолок. Это склеп хютеринга - такие места ничем не удивляют.
Хютеринги просто хоронят мертвых.
Но наконец, лестница закончилась, уперевшись в тяжелую бронзовую дверь, на которой был изображен огромный склеп, логически завершающий повесть, начертанную на стенах. Дверь не была заперта, несмотря на встроенный замок, и омерзительно заскрипела, когда Волк ее открыл.
Вела же эта дверь в просторную залу с высоким сводчатым потолком, до которого не дотягивал свет Тариного заклинания, с двумя рядами узких колонн ближе к стенам и с десятками одинаковых высоких каменных гробов, теряющихся где-то во мраке.
Здесь было очень холодно и темно. И волшебные светлячки, послушно полетевшие в глубь зала, выглядели так, будто бы их отправляли на верную смерть. Перепуганные, они дрожали, хотя Тара всегда была уверена, что данные магические огоньки вообще-то не обладают ни разумом, ни тем более какими-то чувствами.
Они продолжали, не торопясь, пробираться по сгущенному, затхлому, морозному воздуху, пока вдруг не выхватили из тьмы чей-то сгорбленный силуэт, опершийся о массивный саркофаг. Испугавшись, светлячки дернулись и исчезли раньше срока, погрузив склеп в его родную абсолютную тьму.


Эльф проснулся и понял, что окончательно околел, лежа на пыльном полу. Но зато не умер. Перед ним, аккуратно сложенные, спокойно ждали его вещи. Рядом - догорала толстая свечка, являвшаяся единственным источником света в этом узком коридоре.
Буквально через пять-семь шагов начиналась тьма, и все, что Герион сейчас мог обнаружить, был лишь дверной проем, из которого он и выполз. И еще давным давно потухший факел, воткнутый в ржавый держатель на стене.
Но кто-то о нем позаботился и оставил дорогую свечу. И все его вещи, включая оружие.

- Вы… вы видели, какой он жуткий? – ошарашено оглянулся я, не скрывая страха. – У меня аж мурашки по коже!..
Я откровенно задрожал, от пяток до макушки, а затем весело захихикал.
- Вот это потрясающе! А вы бы смогли за три фразы произвести такое впечатление, а? Пошли внутрь, скорее! Уверен, если у них такой фрик на входе, то и внутри немало ублюдков.
Я во многом сейчас понимал Эми – после этого унылого города, зажатого меж квакающей грязью внизу и хмурыми, тяжелыми тучами наверху, цирк казался сгущением всего самого интересного, что здесь можно было встретить. А я по такому уже давно истосковался.

Признаться честно, за последние часы я заметно повеселел. Тому здорово поспособствовала Виранта, занявшаяся по дороге уходом за моими ранами. Она ехала верхом на своем жеребце, которого звали, кажется, Мел, и с усердием приматывала мои распухшие пальцы к каким-то палочкам какими-то тряпками. От нежности женских рук и искренней заботы боль совсем прошла, сменившись теплом в душе и искренне положительным настроем.
Она и правую руку чем-то обработала, замотав так же тщательно другой чистой тряпкой, и я теперь чувствовал себя старой прохудившейся бочкой, многочисленные дырки которой сердобольный пивовар ласково залепил смолой. Я как-то растерялся, пытаясь придумать, как отблагодарить за все это девушку (до трактира и сухих комнат было далеко), а потому попытался поднять настроение всякими историями…
Виранта тоже оказалась неожиданно разговорчивой и поведала мне о своем родном городке Андербен (да, даже тихий и уютный городок немцы называли, словно механизм для пыток еретиков). Как выяснилось, ее мама была травницей, а отец – алхимиком, что имело большое значение, хотя я и не понял какое. Они ее научили всяким полезным делам, благодаря которым она так ответственно мотала мне пальцы, да еще и болтала со всеми полагающимися дифирамбами, как принято на том свете. Это потому что ее мама работала служанкой в богатом доме – там и набралась путного.
Я в ответ рассказал одну из лучших своих историй: как мы с Хаусграйвсандером переодевали в усмерть пьяного Уилла в женское платье, и как тот потом лихо выкрутился. А потом наш разговор перескочил на аристократию, и Виранта сумела меня действительно поразить.
Оказалось, что из всех тех привилегий, вольностей и возможностей, что давало благородное происхождение, леди больше всего мечтала о книгах и образовании в Университете. Вы только представьте! Деньги, женщины, золото, шелк и бархат – а ей хотелось читать книги! И я, впечатленный этим, крепко задумался… Ведь я видал, и не раз, как простолюдины, увлекшиеся всеми этими пыльными томами, вдруг пробивались куда-то дальше. Становились богатыми, у них определенно прибавлялось толка в голове, и их жизнь менялась.
И эта была не одна история – я знавал таких много. Может, и мне стоило не терять жизнь даром?
Но… как только я представил страницы и страницы… Все эти заумные фразочки, великолепный строй мыслей и невероятно глубокие метафоры… Нет, вы не поняли – совсем глубокие. Такие, что вы потом две недели пытаетесь от них отбрехаться при помощи виски. И вот когда я все это представил, мне вдруг стало не по себе. Так тоскливо, грустно и одиноко… Что я попросту выкинул эту идею из головы. Неудачная.
У старины Уилла лучше получалось с ними обращаться, да и свои книжки он писал недурно – и почитать их было очень даже весело.
Но вернемся к Виранте – она меня действительно этим поразила, я вдруг ею всерьез заинтересовался. Она показалась мне умной девушкой… Робкой, стеснительной, но полной живой мысли и сложного строя рассудка (как любил выражаться Уилл). И, может, я бы успел узнать еще побольше, если б не стал уже падать в обморок.
Всю дорогу я брел пешком рядом с Мелом и Вирантой, что на нем сидела. Живот мой был пуст, фляга того сундука на ногах – тоже, а силы меня покидали с каждым шагом. А она что-то рассказывала, про сына мясника, который дразнил ее за рыжий цвет волос (никак влюблен был по уши), про то, как он к ним сватался, а потом как его побил Вирин брат, про то, что у них была кошка, жравшая крыс, а потом ее потравили, а потом пришла чума и все начали умирать…

А потом она предложила мне сесть в седло.
Нет, Виранта предлагала и до этого, много раз, но мне не хотелось заставлять девушку брести по этой грязи, пока я буду гордо восседать на Меле, словно какой-нибудь надменный дворянин. Мою Тряпку занял бард (его звали Раймунд, как я успел узнать), и он бы сам вообще не дошел, а огромная детина Веги определенно делилась с другими только пойлом, да невеселыми историями о чьей-то смерти от его рук.
И потому к определенному моменту я уже немного потерял нить происходящего и готов был ударить в грязь лицом. В прямом смысле. И когда заботливая девушка снова предложила мне свое место, я лишь благодарно кивнул. В конце концов, целый день в седле ей тоже, наверное, было не очень интересно сидеть. Ну, я надеялся.
Зато когда мы уже подъехали к цирку, силы ко мне вернулись, и я, энергично спрыгнув с Мела и пискнув от боли в груди, подошел ко входу первым:
- Ну что? Идем? Уверен, у них даже есть двухголовый дядька! Или тетька. Без двухголового они б тут не протянули… Никак, - я уверенно покачал головой. Во мне вдруг проснулось невероятное любопытство.

Тон мой был заговорщицким и серьезным.
- Этот джентельмен, - я не двузначно проводил взглядом ушедшего к стойке маньяка, - пытаясь вызнать мой секрет путем грубых действий, с лицом полным злобы и агрессии назвал меня… канделябром.
Я недоуменно посмотрел на леди, неспособный сдержать улыбку.
- Армлёйхтер. Канделябр. Нет? Это штука, куда вы свечки вставляете, ведь так? Нет, я понимаю, назвать паршивца каким-нибудь червем недостойным, грязью, тряпкой, туалетом, псом или даже различными частями пса… Но канделябр? Почему? Я даже не могу от этого оскорбиться!
Над столом зашелестел мой тихий, сдержанный смех, в глазах горел веселый огонек. Но вдруг я вспомнил странную вещь и снова поглядел на Ганса Мюллера.
- О, леди, посмотрите - может, у него действительно есть карта в Кейл? Вон, на пузе. Хах! Давненько он не мылся!
Продолжая недоуменно улыбаться, я потянулся за пивом, отхлебнул немного и продолжил:
- Так вот, мой вопрос: что он имел ввиду? Я не так давно здесь… путешествую. Может, это был не канделябр все-таки?

А потом пришли Ольфрик с Мирри.
Ну как пришли... пришел. Потому что белка устало осела у него на плече, как только они покинули Гроссенвальд.
И потом - это к полудню, когда солнце добралось до своего зенита, попытавшись спрятаться за макушками злополучного леса.
И пережили они перед этим много чего, начиная с той причины, по которой все же пошли вместе, а не раздельно, и заканчивая той, по которой вообще смогли добраться до лагеря.
И настроение у них было уже совсем не веселое после всего этого... А потому при виде двух незнакомых ей смертных, Крк-Миррритикити вместо того, чтобы кое-что сказать радостно-хитренькое Таре (а она эту фразочку придумала еще до начала всего самого плохого), лишь недовольно прохрипела:
- А вы-то еще кто?!
И смачно сплюнула на дорогу, будто какой моряк после курительной трубки, да гарной портовой девки.

Но обо всем по порядку!
Разговор между тремя новыми друзьями - Спасителями Человечества - сразу как-то не заладился. Вернее, после объяснений Тары все чего-то умолкли и не произнесли затем ни слова, занимаясь сугубо своими делами.
Подозрительная магичка развела костер, после чего накидала туда мокрой травы и листьев - тот разошелся молочно-белыми клубами. Дым поднялся почти прямым столбом к небу, давая хоть какую-то надежду путникам - и, забегая вперед, можно смело сказать о том, что он сыграл не последнюю роль в их спасении.
Мрачный и наглый воин распряг своего жеребца, привязав его рядом с прочими лошадьми (боевой конь оказался чуть ли не на ладонь выше остальных), после чего в общем-то ничем не занимался, кроме несения бдительного дозора за обоими лесами.
Что же касается презренной эльфийки, так та и Снежинку свою распрягать не стала, ожидая то ли засады какой, то ли продолжения пути. Так они и разошлись по трем разным углам, недоверчиво глядя друг на друга, аки волки.
Хотя волки общительные животные, на самом-то деле. Скорее, как волк, лань и пантера. И все трое - в плохом настроении.
Разобравшись с костром, Альтарина вытащила из фургона стопку книг и принялась увлеченно их перелистывать. Бестиарий действительно ничего не знал об увиденном существе. Да, был похожий волколюд, но у него описывалась иная форма черепа. Еще был хоркпфен, лисий человек, но нет, хоркпфены жили исключительно под водой. Может, ликантроп? Нет, о полнолунии речи и не шло.
Наконец, Тара наткнулась на вшитую страничку с рукописным текстом ее учителя (который, кстати, являлся одним из соавторов бестиария). Рисунок очень походил на увиденное, описание - практически точь в точь! "Это оно!" - подумала Альтарина, но что-то ее смутило... Название монстра? Верно.
Людочеловек.
Очень смешно, мэтр. Особенно про "свинские повадки по большей части вблизи пестрых самок".
Однако затем Тарино чутье исследователя подсказало ей заглянуть в ту книгу, о которой бы она и не подумала, не отчаявшись вконец. "Люди и прочие обыкновенные разумные расы Этого Мира" - разве могло это чудовище из Гроссенвальда оказаться в трактате о Людях и Младших? Только если как орк, но это был не орк. Девушка уверенно знала, что у орков таких пастей не бывает. Точно не бывает. Да еще и с шерстью. Если не считать гноллов. Но это был не гнолл, нет...
И все же, она заглянула в эту книгу, быстро перелистывая выученные наизусть разделы о людях, эльфах, гномах, белках, пока не наткнулась на искомое. На маленькую статейку, заткнутую между двумя огромными главами про Младших. Лишь пара абзацев...
Но стоило Таре их прочесть, толком не обдумав, как появились Ольфрик и Мирри, вернувшиеся из Гроссенвальда.

Герион напряг стальные мускулы. Вложил всю мощь, всю веру, все свое отчаяние - в один рывок. Рывок свободы. Веревки затрещали, эльф мелко задрожал от немыслимых усилий и... и ничего не вышло.
"Сам", - услышал он отчетливо все тот же голос в его голове.
Путы не поддавались. Он попробовал еще - но без толку. Все-таки Герион не был орком, и эльфы славились отнюдь не силой. Однако своего он добился: крысо-гоблин перестал играть и "петь". Сложив лапы на своей лютне, монстр смотрел на пленника с каким-то странным выражением морды.
То ли он насмехался над Герионом, то ли сочувствовал.
- Тебе не понравилась моя песня?.. - задал крыс вопрос, на который, кажется, не ждал ответа. Он и сам все понимал, и потому добавил: - Прости, но у меня нет никчего веселого...
Посмотрел задумчиво на колеблющиеся в свете факела черные тени. Грустно нахмурил крысиные брови и сказал:
- Да и кчего тут веселого...
Откуда-то издалека снова раздался душераздирающий вопль. Но и в этот раз он не заинтересовал крысо-гоблина.
- Как тебя зовут?.. - неожиданно спросил он привычным равнодушным тоном. - Мне все равно, на самом деле. Но нужно, кчтобы ты успокоился...

- Ты знаешь, а идти ИЗ него гораздо приятнее, чем идти В него, - хихикнула Мирри.
Она вновь уселась на плечо Ольфрика и теперь спокойно оглядывала лес, пока следопыт находил взглядом свои зарубки. Идти было просто... можно сказать легко. Какие проблемы? Зарубки везде, зарубки повсюду, просто иди за ними...
- Вообще, я думала, нам конец, - честно призналась белка, язык которой явно развязала смена направления движения. - Из него же не возвращаются, хихи. Нет, я, конечно, понимаю, что мы еще не вышли, но как-то оно все уже... не так жутковато. Согласись?

Миралисса следила за тенью краем глаза. Вернее, за деревом, за которым она пряталась. Вот за... тем. Или за этим? Или за вот этой елкой?
Неожиданно для себя Миралисса поняла, что она забыла, за какой именно ствол зашла тень. И видела ли она ее на самом деле в таком случае? Нет, даже если бы ей показалось - дерево-то запомнить можно!
Однако она не знала. Где была тень? Там ли она до сих пор или уже ушла? А ходит ли она вообще? И действительно ли это кто-то или же эльфийке лишь почудилось?
И если это почудилось, то спроста ли почудилось или неспроста?..
По крайней мере одно было известно точно. Нет, два! Первое - это то, что тень более никак себя не проявляла. Второе - то, что она была где-то... там. Ну, слева от дороги, за Альтариной. Вот в этих деревьях. Если продолжать следить за данным местом, то вроде бы она увидит тень вновь. Если та захочет выйти из-за дерева. Если, конечно, эта тень все еще там. И если она ходит, а не, положим, летает. И если она действительно вообще была...
Но все же, прислушавшись к своим эльфийским ощущениям, Миралисса почуяла, что зло все еще рядом. Ну или по крайней мере что-то неприятное.

Птицы теперь щебетали нормально. Деревья - не трещали, будто костры под осужденными, а так... как-то более адекватно. Словно это обычные деревья.
Да и не Гроссенвальд это вовсе, а какой-нибудь Шварцгройен: все стало приятным. Солнечным, зеленым, лесным. Даже два комара мимо пролетели - и, может быть, выдали свою пугающую причастность к одному из самых жутких лесов Этого Мира тем, что не обратили на Ольфрика с Мирри ни капли внимания.
Действительно странно...
- Может, это он нас отпускает? Мол, идите уже отсюдова, а? - усмехнулась белка, которую начало пробирать нервозное веселье, как после отчаянной битвы, где она чудом выжила.
Хотя представить себе белку в доспехах, в которых застряли стрелы, и с секирой, залитой еще теплой кровью, Ольфрику не удалось. И все же это было похоже.
- А если он разумен? Представляешь: разумный лес! - восторженно прошептала Мирри. Воображение следопыта сломалось второй раз. - И он как бы такой: все-все, я вас попугал, я страшный, а теперь давайте, идите, у меня дела. Прикинь, как у Тары глаза округлятся! Хаха! А мы взяли и сходили в Гроссенвальд, словно по грибы. Кстати, может, найти какой?.. Не, плохая идея, согласна.
Наверное, в душе белка перебила не одну дюжину страхов, зайдя сюда. Поскольку иначе как "послебоевая расслабуха" назвать ее поведение было нельзя.

Герион попытался распутаться - не вышло. Нельзя сказать, чтобы узлы были жесткими, нет. Скорее, они просто были сделаны умно: из такого не выкрутиться никак, умелый разведчик прекрасно в этом разбирался. Руки параллельно с тугой перемычкой между ними. Ноги - так же, причем с узлом спереди, так что руками дотянуться ой как сложно.
Пленник попсле попытки глянул на крыса - тот смотрел на него, как на идиота. Вернее, с таким немым вопросом: "Ты чего, совсем?"
Эльф отвлекся на комнату - она была достаточно большой: шагов восемь на шесть. Герион лежал по центру, крыс сидел в дальнем конце у единственного входа, под факелом. По стенам комнаты были выточены барельефы с неизвестными эльфу сражениями (а может быть и известными), с какими-то процессиями монахов и даже с огромным симметричным замком. Из предметов в комнате были сумки под крысом и рядом с крысом, две закрытые крышкой больших вазы по противоположным от входа углам. Третья - между ними и разбита, судя по всему. Сейчас она представляла из себя пыльную гору острых осколков, и о них, возможно, получилось бы разрезать веревки...
Но крыс заметит попытки Гериона отползти туда. Эльф чуть дернулся - страж моментально отреагировал:
- Ну-ну, - с легкой насмешкой бросил уродец.
В проеме бесшумно появился второй крыс - такой же сутулый, в какой-то черной хламиде, с сумкой через плечо и похожим кинжалом на поясе.
- Крхх-чктрысс? - спросил он у товарища, нахмурившись.
- Крхх-фрыхчикиткл, - ответил страж, ухмыльнувшись, и кивнул на Гериона. Их язык больше походил на сложную смесь щелчков, кашля, чихов и шипения. - Брр-кнчтвр ритхресс, ынкч фирч - хортхесс ойк фирчхесс апчк, крхх.
Наконец, подошедший крыс пожал узкими плечами, бросил напарнику "Карк фирч" и ушел обратно в темный проем. Первый же взялся за свой кинжал и встал, грустно вздохнув.
Посмотрел на Гериона пару мгновений. Посмотрел на кинжал. А потом взял и убрал его в ножны. Шагнул к своим сумкам, пошуршал всем этим делом и достал оттуда нечто, напоминающее музыкальный инструмент. Кажется, это была лютня, но неизвестная эльфу-разведчику: кривой формы, с очень длинным грифом и четырьмя струнами.
Усевшись поудобнее на свое место, крыс положил инструмент на колени (к слову, длиной эта лютня была чуть ли не больше самого музыканта) и принялся, не торопясь, ее настраивать.
Звук у нее был... странный. Низкий, гулкий, мрачный. Тягучий и слегка хрипловатый.

- Надо как-то убедить Тару пойти вместе с нами. Она-то его до мурашек боится! Есть у меня, конечно, идея, но... - белка умолкла и задумчиво уставилась на поляну, где пролилась кровь Гериона.
Здесь даже покачивались на легком ветру желтые цветочки зверобоя, которые Ольфрик ранее не заметил. И это Гроссенвальд?!
- Интересно, куда они его утащили по той дороге? Она же куда-то ведет, верно? С этим хютеровым кам... Так.
Мирри мгновенно напряглась. И дело было вот в чем: они стояли у дерева, от которого тащили Гериона. На нем была зарубка. Последняя зарубка. Других не было.
Белка спрыгнула с плеча и начала метаться меж ближайших деревьев, оглядывая их со всех сторон. Круг ее поисков постепенно увеличивался, Ольфрик к ней присоединился, обходя стволы по другую сторону, но...
Но зарубок больше не было. Совсем. Только те, по которым они пришли. И следов Гериона (вот засада!) тоже не было. Лишь широкая полоса от бессознательного тела. И кровь пропала. И стрела. Будто бы эльф внезапно возник на дереве и никогда сюда не приходил.
- Желуди шелудивые! - смачно выругалась белка. - Куда они пропали?!
Она подскочила к Ольфрику.
- Ты ничего не нашел? Крови тоже нет. Ничего нет. Куда идти?!
Неожиданно Мирри прервалась, серьезно посмотрев на корень ели, торчавший рядом с ней.
- Крк-Миррри... Крк-Миррритикити. Крк-Мирритикити.
Выровнив дыхание, белка подняла взор, полный надежды, на следопыта:
- Ольфрик, что будем делать?

Боль отрезвляла. Шум ветра, дождь, что бьет по листьям. Не спать, главное, не спать.
По руке текла горячая кровь. Медленно, постепенно, обволакивая теплом… Крыс не было – они не подходили. Никто не подходил. Эльф был один в ночном Гроссенвальде, на дереве, на холоде, под дождем.
Он ощутил железный привкус на губах.
- Герион, - неожиданно прозвучал в его острых ушах твердый, стальной голос. Сам по себе этот голос вселял уверенность. – Герион, главное – это доверие.
Он говорил четко и вкрадчиво, словно тикающий механизм. Эльф не понимал – то ли это кто-то подошел к его дереву, то ли это ему казалось. А еще он не понимал, на каком языке говорил с ним голос.
- Герион, доверие есть? Отвечай.
Голова кружилась. Эльф начал терять баланс, словно пьяный – тело периодически вдруг нагибалось не в ту сторону, норовя упасть с дерева. Мысли таяли, будто снег на ладонях. Он хотел спать… он так хотел спать…
- Герион, - настойчиво повторил стальной голос, выдергивая из пелены сна. – Главное – доверие. Оно есть, Герион?


- У моих детей есть друзья, которые их не бросят… - тихо прошептала белка, глядя на траву.
Она, казалось, хотела сказать что-то еще, много чего сказать – но не решилась. Просто вздохнула, шмыгнула носиком и пошла по дороге прочь.
Отойдя же на десять эльфийских шагов, она остановилась, вглядевшись направо, в Гроссенвальд. И смотрела так с минуту, размышляя… Взялась за хвост передними лапами – протерла им мордаху и пошла обратно.
- Я ночью молилась Эллифею, - промолвила она, вернувшись к спутникам. – Во сне он пришел ко мне. И напомнил про один случай…
Мирри тяжело вздохнула. Ее взгляд был суровым и жестким, что было удивительным для белки.
- Однажды в деревню моей матери пришли грабители. Деревня была беличьей – никого большого. А пришли орки, люди и даже эльф, кажется. Но они… не стали просто грабить, они начали сжигать деревья, на которых белки построили дома. Они нашли погреб и осквернили его. Они поймали одну белку и принялись палить ее шкурку. Они отрезали ей хвост.
Крк-Миррритикити улыбнулась сквозь слезы.
- Просто так. А ее родные и друзья, попрятавшись на ближайших деревьях, смотрели на это и ничего не могли поделать. И моя мама – тоже. Но среди них был один бельчонок молодой. Он их… сподвиг. Он сказал, что это предел.
Мирри почему-то смотрела только на Тару. Прямо в глаза, с печальной улыбкой рассказывая эту историю.
- Три десятка белок набросились на дюжину грабителей. Те были с клинками, белки – без всего. Что дала Яффа, то у них и было. Они убили этих грабителей, Тара.
Белка будничным жестом указала на свою шею спереди слева.
- Тут крупные сосуды, их легко прогрызть, даже у орков. Они их всех убили, Тара. Даже тех, кто пытался сбежать и спастись. А ты знаешь, сколько легенд ходит о том, что мы не можем сражаться? Знаешь, сколько слухов? Да все, мать их, убеждены, что белку можно раздавить и не заметить! Эллифей мне сказал, что нельзя бросать друзей. За них нужно бороться. Понимаешь? И я не удивлена, что о вас идет такая молва – вы на первом же повороте готовы бросить своего. Хорошо! Вы его не знаете. Он мой друг – не ваш. Да пожалуйста!
Мирри была в бешенстве.
- Но я так не могу. Куда дальше?! Думаете, в Кровавых Горах безопаснее?! Думаете, про них не ходит сотни гребаных легенд, как там плохо?! Какого желудя мы вообще тогда куда-то пошли?! Хофтгор тоже опасен – даже в нем убивают! А тут и стражи нет! Ха! Да вас прямо тут сейчас сожрут все монстры. Какая, бес вас раздери, разница – там умереть, здесь или в заднице у Огнерыка, а? Какая разница, если вы не можете постоять за своих друзей? Зачем я вообще живу, Тара?! Зачем, если я не могу попытаться спасти того, кто мне дорог? Кто я тогда такая? Кто?!
Писклявый голос белки сорвался от этой гневной тирады на болезненный хрип, полный слез.
- Где-то должен быть предел! Понимаешь, Тара? Предел! Нельзя меня унижать, бить и издеваться надо мной, сколько влезет. Где-то есть граница, за которой я лучше подохну, чем стерплю. И для меня эта черта пройдена! Там мой друг! Его прямо сейчас могут убивать, пока я тут с тобой разговариваю. И я не боюсь. Мне уже плевать. Никто из него не возвращался! Не надо туда идти! А если этот Гроссенвальд захочет оприходовать тебя – что ты сделаешь?! Раздвинешь ноги?! Пожалуйста, Гроссенвальд, все, что угодно, только не убивай меня?! Забери всех моих друзей! Обмакни меня лицом в грязь! Убей и сожги тут все, только позволь мне жить! Так, что ли?! Да все местные так и делают! Давно бы уже сожгли этот лес к чертям собачьим, а не жили бы, трясясь, как кролики.
Мирри свирепо смотрела на Альтарину. Перевела взгляд на Ольфрика, затем обратно.
- Передайте моим детям, чтобы боролись за себя.
Отвернувшись, она побежала во второй раз по дороге – туда, где следы Гериона уходили в Гроссенвальд. Остановившись лишь на миг, она уже без той ярости, что была, бросила людям:
- До встречи…
Улыбнулась сквозь слезы и побежала дальше.

Мирри тревожно смотрела на спину Ольфрика. Бросила взгляд на Альтарину – та тоже пошла собирать свои вещи. Пускай и как-то медленно, неохотно…
И снова белка устремила свой взор на охотника. Так и стояла ровно там, где была. Не сдвинувшись, толком не шелохнувшись. Молча.

Игнорируя боль в бедре, Герион метнулся прочь из окружения, пытаясь по пути зацепить врагов. Услышал даже сдавленный писк – в кого-то он попал. Запрыгнул на ветви, еще выше. Так просто его здесь уже не достать.
Снизу его прикрывали сучья, сам же он мог отстреливать крысят, словно на тренировочной площадке. Стрел много, хватит на всех – только подойдите.
Тетива натянута до предела, глаза вникли во тьму, примирились с ней, не обращая внимания на слегка качающиеся на ветру ветви и шелестящую листву. Любая тень получит стрелу. Мгновенно.
Но они не шли. Сквозь шум нарастающего дождя эльф слышал легкий шепот. Он чуял их, он чуял, что крысы здесь. Но они не подходили к дереву!
Они решили ждать. Ждать чего? Утра?
И через мгновение Герион понял, в чем было дело. Сонливость. Немыслимая в такой напряженный момент, она постепенно окутывала его. Все слабее слышен был дождь, все слабее билось его сердце… Сонный яд в стрелах. Совсем скоро он попросту заснет и свалится с дерева на землю.
Прямо к ним.

Мирри напряженно смотрела на Тару и Ольфрика, что неспешно собирали лагерь. За это время она успела только сесть на том же месте, где стояла. Все было и так понятно – нужно ехать дальше. Это был Гроссенвальд. С Гроссенвальдом не шутят.
Их было всего трое. Два дня назад они выезжали из Хофтгора вшестером, а теперь осталась лишь половина. Вот тебе и миссия по спасению человечества…
Белка не шевелилась, если не считать глаз, внимательно смотревших на двух людей, забрасывавших шкуры и одеяла в фургон. Толком собираться и не нужно было – только седлать коней и впрягать Фрица.
Мирри уронила голову и всмотрелась в крупные листья прямо перед ее носом. Мокрые и грязные. Вот так. Зашел и не вышел этот эльф. Но надо было ехать дальше… ведь тут уже ничего не поделаешь.
Белка грустно, тяжело вздохнула и тихо пропищала:
- Нет…
Чудом это расслышавшие люди обернулись на нее.
- Нет, - повторила она, подняв полный горечи взгляд, и покачала своей маленькой головой. – Я его не брошу. Я пойду в... Гроссенвальд.
На ее небольшой мордашке появилась совершенно не веселая улыбка.
- Я однажды в своей жизни поняла, что… так нельзя. Нельзя бояться. Это бессмысленно. Я просто возьму… и пойду туда. Я понимаю, он вам незнаком, да и вообще эльф. Я вас не виню. Но вам придется подождать моего возвращения.
В ее голосе чувствовалось дикое напряжение, он дрожал. Словно она решилась пойти на самоубийственный шаг – отправиться в какое-нибудь опаснейшее место, где долго не живут, и откуда никто никогда не возвращается. В какой-нибудь темный и мрачный лес.
- Мне все равно, - она хмыкнула, улыбнувшись еще шире. – Умру так умру. Но если мы так будем бросать каждого члена нашей группы, то до Кровавых Гор доберутся только яблоки. И то слегка подгнившие…
Мирри замолчала на какое-то время, твердо глядя на спутников.
- Дождитесь завтрашнего утра здесь, пожалуйста. А потом возвращайтесь обратно в Хофтгор. Или заберите все себе и езжайте… по своим делам. Я не обижусь, - белка напряженно весело хихикнула.

Словно куница, Герион ловчайшими прыжками начал спускаться вниз. В ночной мгле, по мокрым сучьям, торопясь, все время глядя на существо, мелькавшее вдалеке – он мог сорваться и рухнуть камнем на землю с головокружительной высоты.
Но то был эльф. Эльф из Зеленого Отряда. И это было ему по силам. Если бы, конечно, он так не торопился… Тот сук, последний самый, вроде бы такой толстый – он легко бы выдержал вес Гериона!
Уже почувствовав свою победу над деревом, Тирувиэль лихо спрыгнул на последнюю ветвь, отделявшую его от земли, но та с предательски злобным треском обломалась под ним, и эльф из Зеленого Отряда полетел вниз…

- Ого, пятиголовая гидра? – удивленно вытаращила и без того выращенные глаза белка. – И мертвяки… да?
На некоторое время повисло молчание. Каша все никак не хотела довариться, а Мирри с каким-то то ли ужасом, то ли озарением смотрела на нее. Словно в этот миг ее посетила мысль о том, что ей-то кашу ждать и не обязательно – могла бы и три ореха сгрызть. Белке б хватило.
Но все-таки лучше с остальными поесть. И кашу. Горячую… сытную…
- Хм, - пожала она плечами. – Все не так уж и плохо.
Конечно, ведь кашу уже можно было скоро снимать с огня!
- Пятиголовую размером с дом мы услышим задолго до того, как она дойдет до лагеря. А мертвяки и не такие уж опасные, да? – она оживленно глянула на Ольфрика. – Во всяком случае, я знаю, кого ожидать. Чего такого – какие-то обычные монстры…
Белка нервно сглотнула. Наверное, от голода – от чего же еще?
- По мне так лучше заранее все узнать. Вот выйдет из леса мертвяк. А я такая – о, мертвяк. Как и просили. Ольфрик, доставай лук, стреляй и дело с концом, - как ни в чем не бывало бормотала белка, разговаривая сама с собой. – А если б я про мертвяка не знала? Что тогда? Вышел бы он из леса. А я такая – господин, простите, чем я могу Вам помочь? Вас пошатывает, вы бледны. Вам плохо? Вы знаете, я знахарь, я могла бы… А он меня… хрусть…
Мирри тяжело, чисто по-беличьи вздохнула. А затем посмотрела на Тару.
- Предупрежден – значит вооружен. Лучше я сразу всего испугаюсь, а в самом… действе буду спокойна. Ну или хотя бы не в паническом ступоре.
Белка слишком живо себе представила, как она будет спокойно переносить все тяготы поедания ее тушки мертвяком, но решила не делиться этим со спутниками. А лишь промолвила:
- Милостью богов…

В последнее мгновение Герион успел сгруппироваться и удачно упасть на лесную подстилку. Корень злого дерева из Гроссенвальда больно впился ему в спину, но эльф стерпел. Легко вскочил и метнулся за шпионом.
Боль лишь подстегнула разведчика. Младой ланью он несся меж стволов. Словно лисица, он прыгал на мысочках по корням. Зорким взглядом орла он ловил среди черных деревьев черного лазутчика. Да еще и в черную ночь!
Тому было не уйти: лапы коротковаты, да спина уж больно сгорблена, чтоб от эльфа убежать. А от Гериона – тем паче. И вот, порядком выдохшись, и поняв всю отчаянность своего положения, существо вдруг остановилось на небольшой полянке, резко обернувшись и выхватив свой кинжал.
Большой, искривленный, словно и сам беглец. Чутка ржавый, но остро заточенный. И видно было по уверенной лапе, что зарежет он эльфа одним лихим ударом – только подойди.
Но эльф и не собирался подходить, уже наведя на уродца свой натянутый лук. А тот и вправду был уродцем: вытянутая морда с длинными усищами, сплошь черные в ночи глаза, острые желто-серые зубья в искореженной пасти, среди которых особенно выделялись два верхних резца. Существо больше всего напоминало огромную (в пол эльфийского роста) серую крысу, закутанную в черную рваную хламиду.
Видно орк какой-то. Из племени, что Гериону было доселе неизвестно. А видал он орков много разных. Какой-нибудь хобгоблин… Только с шерстью. Морда его не выражала абсолютно ничего, кроме сосредоточенности.
Какое-то время преследователь и его жертва смотрели друг на друга, пытаясь отдышаться после стремительной погони, после чего первым заговорил крыс:
- Убьешчь меня – и уже не найдешчь дорогу обратно, - просто сказал он, без лишних эмоций. Словно был готов к смерти.
Прислушавшись к своим ощущениям, Герион понял, что снова потерялся. Уже второй раз. Это было лесное колдовство, не иначе.
- Эта чатчта – моя территория. Ты зачшел сюда – я за тобой следил. Моя смерть тебе ни к тчему. Твоя – мне тоже. Опустишь лук, отойдешь на сто тчагов – я тебя выведу. И разойдемся. Никаких проблем.
Крыс пожал плечами и хмыкнул, мол, почему бы и нет?

Магия впилась в черные палки. Охватила их с треском, сдавила и заставила загореться.
Это оказалось совсем не сложно: раз – и костер зашелся пламенем. Захрустел с некоторым недовольством полусырыми дровами, но принялся делать свое дело.
Правда, от его огня мир вокруг стал только мрачнее. С каждой минутой лесная дорога темнела. Лишалась красок, становилась серее. Слабый свет пытался пробиться сквозь тучи в тех местах, где они были тоньше всего, но они не пускали. Нет, наступала ночь – никто ему уже не даст проникнуть вниз.
Пепельные облака, сплошным пологом закрывшие небо, напоминали какое-то смазанное магическое полотно, переливающееся, движущееся, но постепенно, очень медленно затухающее… Ночь, близилась ночь.

Тени в корнях чернели. Врывавшийся порой холодный ветер сбрасывал с листьев капли на головы путникам, будто бы напоминая – сейчас вы отдыхаете, да, но пройдет немного времени, и Йафанна зальет вас ливнем снова. Воды в небесах предостаточно. Холода – еще больше. Грейтесь, сушитесь, пока есть время…

Герион сначала зашел в Шварцгройен, обходя лагерь по большому кругу. Становилось все темнее, но эльфийское зрение отлично чувствовало себя в сумерках. Вот следы зайца. Вот здесь пробежала лисица. А это – тетерев два дня назад нашел какие-то семена.
В ветвях он замечал птиц, которых умелый охотник не пугал своим бесшумным шагом. Их голоса становились все тише, уступая место соловьям и одной-единственной сове, зачем-то ухавшей в этот поздний час.
По дороге нашлась ежевика, но Герион не стал ее трогать – еды было предостаточно. Зачем же тогда тревожить лес? Зачем нарушать его вековечный порядок? Пускай их съест зверь. И никогда не узнает, что здесь прошел эльф.
Ну, именно Высший эльф. Темного-то уже весь местный люд услышал и разбежался. Дэвар, как оказалось, не отличался охотничьими навыками и походил больше на обычного человеческого крестьянина, что хрустел каждой веткой под ногами, которой было можно…




Огонь уединял. Скрадывал окружающий мир: он сужался над пламенем, заставляя ютиться поближе к костру. Ведь рядом было светло, а в пяти шагах – гораздо темнее, чем если бы огня и вовсе не было.
А еще он громко трещал, приглушая лес. Сядь рядом с ним, и тебе покажется, что ты в безопасности, но на самом деле, ты теперь ничего не услышишь и не увидишь. Иллюзия защиты.
Однако, судя по всему, именно этого белка и хотела. Немного расслабившись при виде разгоревшегося костра, Мирри сначала исчезла в фургоне, а потом появилась с огромной меховой шапкой в передних лапах и зубах (ну как огромной – на эльфийскую голову). Дотащив головной убор до костра, она аккуратно примостила его на четко выверенном расстоянии и мгновенно спряталась внутри.
Все, белка уже была готова к ужину.
В смысле, не как дичь, а как едок. Это варварство – есть белок!
Ольфрик тем временем ладил рогатины, чтобы повесить котелок. Уже пахло солоноватым мясом из холщового свертка. Вильварин искала в фургоне специи для вина. Альтарина контролировала результат своих магических изысканий, внимательно наблюдая за костром. Дэвар что-то напевал.
- Народ! – вдруг раздалось из шапки. – А вам… не кажется, что птицы с той стороны дороги поют как-то иначе?..

В версте от лагеря Герион, так и не обнаружив ничего неожиданного в Шварцгройене, вышел на тракт, прикинул, с какого расстояния будет заметен их фургон (с версты для эльфа, с трети версты – для человека), а затем, не дрогнув, вошел в Гроссенвальд. Его тоже стоило проверить.
То ли ночь уже была действительно совсем близка, то ли кроны здешних деревьев были гуще, то ли лес так был расположен, но в Гроссенвальде, казалось, было темнее. Тени практически угольными пятнами ложились на темно-синий мох. Эльф чуть напрягся, пытаясь различить для себя дорогу – свет сюда почти не проникал…
Здесь тоже бродил зверь. Волки, лисы. Даже медведь, но давно – дней пять или шесть назад. Арахнидов же вроде не было. Но что-то Гериона настораживало (конечно, помимо того, что это Гроссенвальд сам по себе). Пока он не мог понять, пытаясь внимательнее рассмотреть лесную подстилку.
Деревья? Да, их стволы нельзя было назвать прямыми. Но в этом не было ничего особенного – они не обязаны расти идеально вверх. Хотя эльфу они и казались… неприятными, однако это были обычные деревья. Дерн? Да, сорная лесная трава здесь была не такой, как в Шварцгройене. Низенькая, жухлая, черная-пречерная. Словно злобная какая-то…
Но тут и почва могла быть попросту иной. И действительно уже была почти ночь – ночью все становилось черным, особенно в таком густом лесу. Следы? Да, звери не ходили здесь изведанными тропами. Будто бы терялись, заходя сюда. Плутали, ходили кругами. А может, Гериону лишь казалось это? Не в каждом лесу бывали тропы, не каждый лес был для животного родным – он уже видал такое не раз.
Птицы! Точно, птицы. Вернее, соловьи. Они как-то странно пели… Обрывисто. Словно им не хватало дыхания. Словно кто-то их душил. Как-то… хрипло. Натужно, напряженно. А может, Гериону это причудилось?.. И все же, их пение было пугающим. И что эти соловьи здесь делали? Давно бы перелетели через дорогу в Шварцгройен и пели б там со своими сородичами в полный голос.
А здесь… словно житья им не было. Словно худо было им Гроссенвальде. И зверям – что они так плутали? Метались. Нерешительно топтались, пытаясь понять, куда идти им дальше. В какой-то момент Герион запутался в их следах – одна лисица оббежала каждое дерево в какой-то нелепой панике, и ее след смешался со следом куницы. Они гнались друг за другом? Или спасались от чего-то? Совсем не понять…
И вдруг эльф вышел на дорогу.
Нет, не на тракт. Это был еле заметный среди высокой травы извилистый путь. Вдавленный колесами грунт – здесь когда-то ходили телеги. По Гроссенвальду?! Зачем? Неужели здесь кто-то жил?..
Конечно, жил. Ведьмы. Разбойники. Некроманты.
Трава была чуть придавлена. Свежие следы двухдневной давности. Подкованные лошади, три штуки. И еще более старые следы, четырехдневные – странные, каких-то мелких существ с продолговатыми лапами. Это мог быть кой угодно зверь, но Герион не думал, что это было животное.
Ведь животные не ходят на двух лапах.

- Я слышала, где-то в этих краях в Гроссенвальде есть хютеранское захоронение, - пропищала Мирри, глядя на костер, словно самой себе, а не кому-то из присутствующих. – Проклятое место. Надеюсь, мы не встали возле него…
Белка посмотрела на Дэвара.
- Вообще, конечно, интересно. Кто-кто, а вот хютеринги бы вряд ли хоронили своих в этом лесу. Они же наоборот… вроде против подобных мест. Во всяком случае, мне так казалось. Да и странно, что о нем только дурные слухи. Это… это как если бы какого-нибудь великого зигерианта похоронили б на обычном кладбище для нищих.
Белка невесело хихикнула.
- И без надгробного дворца. Так, с дощечкой гниленькой…

Поднялся ветер. Черные деревья гулко затрещали, сбрасывая на Гериона остатки холодного дождя и обломанные веточки.
У дороги стоял древний камень, поросший черным мхом. Его поставили здесь настолько давно, что треть изображения на нем уже оказалась под землей. Однако эльфу не составило труда узнать его – лучистое солнце с очень серьезным лицом. Священный символ Хютера.
Что он здесь делал? Ведь где точно Бога Солнца не было, так это в Гроссенвальде. Здесь царила тьма. Но не время было искать ответы на все эти вопросы. Уже была почти ночь – пора было возвращаться назад.
Герион поднялся, снова оглядев дорогу. И вдруг понял, что полностью потерял направление. Он не знал, в какой стороне был тракт. И тем более, он не знал, где был лагерь. Это было немыслимо для опытнейшего эльфийского разведчика… но Герион потерялся.
В Гроссенвальде.

Крытый фургон и три всадника, ехавшие подле него по тракту, вдруг остановились. На козлы повозки вылезла встревоженная белка, пристально вглядевшаяся в лес, вплотную обступивший дорогу с обеих сторон.
Но интересовала ее только одна сторона, правая. Потому что слева и справа были два разных леса. Два совершенно разных леса, хоть и на первый взгляд они выглядели практически одинаково.
- А мы точно до заката уже не успеем добраться до Фельзендорфа, да?.. – напряженно пропищала она.
Вопрос, конечно, был риторическим – пасмурное небо темнело на глазах, и до наступления ночи оставалось совсем немного. Какой там Фельзендорф? Успеть бы лагерь устроить, да ужин какой справить.
Хорошо хоть этот дождь прекратился. Удивительно, но стоило нашим героям выехать из Хофтгора, как с востока навстречу пришли недовольные тучи и принялись нещадно поливать путников. И ладно холод и сырость – так дорогу всю развезло, и колеса их фургона то и дело утопали в грязи. Фриц (так звали вороного красавца-тяжеловоза, отданного из личной конюшни Генриетты) к первому вечеру уже еле влачил эту крытую телегу и свое существование, но все-таки дотянул до Ляутдорфа.
И слава Богам!
Спасители Человечества, уставшие и замерзшие, ввалились посреди ночи в местную безымянную таверну (деревенские так ее и звали – Таверна), быстро съели то, что дали, разошлись по своим комнатам и отключились в один миг. Даже поговорить не успели – было не до того.
Но на второй день Фриц уже не дотянул… Выбора не было, пришлось остановиться прямо посреди леса и переночевать у дороги. Нет, конечно, путники подготовились к миссии так, что могли и до зимы там простоять (а то и всю зиму). Сердобольная фрау обербюргермайстер пожаловала аж три больших корзины эльфийских яблок, несколько кругов превосходного горного гномьего сыра, амфору своего любимого вина, небольшой бочонок пряной бренны, вяленую говядину, просто соленую говядину, куриное и индюшачье мясо, овощи, еще какие-то эльфийские фрукты, специи, одежду на меху (хотя сейчас шло вовсю лето), шкуры, палатки, дорогие меховые спальники, глиняную посуду и даже собственноручно сшитое великолепное алое платье для Альтарины.
Зачем Таре это платье, не понял никто, включая Тару, но сопротивляться заботе градоправительницы никто не решился. И когда Герион прикинул в уме весь этот скарб на вьючных лошадях, он быстро отмел подобную затею и заявил, что нашим героям нужна телега. А лучше - крытый фургон.
Кроме всего прочего, три мельхиоровых статуэтки, стоившие, наверное, целое состояние, а также внушительный сундук с книгами из Библиотекариума всем своим весом активно предлагали что-то посерьезнее бедных лошадей.
Итак, у них был фургон. И к фургону этому наши путники на второй день дороги уже питали весьма противоречивые чувства. С одной стороны, он был покрыт серо-зеленым плотным брезентом, спасавшим большую часть смертных от дождя. С другой – периодически смертным приходилось вылезать из-под этого брезента и с матюгами выталкивать загруженный фургон из очередной затопленной ямы.
Так или иначе, судьба надолго свела их с этим фургоном, и все понимали в душе, что им еще предстоит пережить немало бед вместе. Мирри так вообще в нем поселилась, устроив свое логово где-то среди сундуков, корзин, бочонков и амфор, и носа оттуда не казала практически всю дорогу.
Да и остальным особо было не до разговоров – то ли погода не способствовала веселью, то ли в сыром холодном воздухе до сих пор стояло напряжение от недомолвок между Тарой и эльфами. Однако, слава Яффе, к вечеру дождь прекратился, и у наших героев появилась возможность хотя бы развести костер…

- Дав… давайте фургон поставим на левой стороне, а? – тихо спросила Мирри, выбравшаяся на козлы. Все смотрели на нее (даже те, кто ехал отдельно верхом), и от того белка казалась еще меньше, напуганней и нервозней. – Вон там есть место свободное… да?..
Затем Крк-Миррритикити с опаской посмотрела на правую сторону. Которая ничем не отличалась от левой внешне, но разница между ними для белки была колоссальна.
- И, ну, нужно за дровами кому-то сходить, да?.. И при… приготовить… что-нибудь… кто захочет…
С каждым словом голосок Мирри становился только тише (хотя этот пушной зверек в принципе громким не казался). Она промолвила что-то еще, но никто ее не расслышал, даже эльфы. По ее напряженной позе было видно, что она очень хотела забраться назад в свою норку в фургоне, но при этом не могла отвести взгляда от правого леса, ожидая от него… чего угодно.

Все дело было в том, что лес слева назывался Шварцгройен и был ничем не примечательным лесочком, где местные жители собирали грибы с ягодами, охотились и рубили деревья. Правый же лес был известен как Гроссенвальд – огромный, больше самого Среднеполья, он темным пятном распростерся среди мирных земель, навевая ужас и страх на многие города и страны.
Репутация его была не то, что пугающей, а, скорее, приводящей в панический трепет, истерическую тряску и безумие. И это только репутация! Сам же лес был способен на гораздо большее. Слухов о нем ходило великое множество – и о бродящих среди черных дубов мертвецах, и о гигантских пауках, охотящихся на великанов, также живущих там, и о говорящих вепрях, пьющих детскую кровь…
Конечно, многое было преувеличением. Но те, кто прожил в Этом Мире достаточно, прекрасно понимали, что Гроссенвальд скрывал в себе гораздо большее, и это зло было страшнее тех ужасов, которые мог себе представить здравый рассудок.
Ведь оттуда не возвращались. Оттуда действительно не возвращались, хотя многие смельчаки и отправлялись вглубь этого леса. И местные жители никогда не ходили в Гроссенвальд, какая бы напасть их туда не пыталась завлечь…
Западный же тракт (который шел на восток от Хофтгора) отделял этот жуткий лес от Шварцгройена и был единственной дорогой, проходившей так близко к нему. Но обходной маршрут занял бы полмесяца, а то и дольше… и решено было все-таки проехать здесь. В конце концов, тракт оставался оживленным торговым маршрутом, и различные гигантские пауки из Гроссенвальда здесь не вылезали на дорогу. По крайней мере летом.

- Боюсь, даже твоего мастерства, Ольфрик, не хватит для того, чтобы найти Эстебара, - печально улыбнувшись, сказала, наконец, Генриетта. – И как бы ты ни старалась, милая, кого бы ты ни приобщила к поискам, ты не сможешь его отыскать.
Фрау обербюргермайстер сочувствующе покачала головой, глядя на Альтарину с практически материнской заботой.
- Мэтр поселился в Хофтгоре задолго до твоего рождения. И еще тогда он нам запомнился своим… непредсказуемым характером. Городская стража не раз пыталась его отыскать – ведь он не раз вот так пропадал без единой весточки. И, конечно же, ей это никогда не удавалось. Судя по всему, ты не застала те времена, когда он был молод и вспыльчив…
Генриетта задумчиво посмотрела на красивую стену и слегка поморщилась.
- Не… он и сейчас не без этого. Но тогда он любил, рассорившись со своей женой, уходить из города, сатир знает куда. И она рыдала здесь в Рег-бёйде столько раз – ты бы видела. Но никто не мог ей помочь, он не оставлял ни единого следа, милая.
Фрау обер лукаво улыбнулась Таре.
- Ну, когда я заняла эту должность, я заявила, что от его дома и камня на камне не останется, если он не объяснит, куда пропадает. На что мэтр сказал, мол, во-первых, это башня, а не дом, а во-вторых, мы все тут дураки, что пытаемся найти столь могущественного мага на дорогах – он уже давно путешествует по иным мирам.
Сентиментально вздохнув по ушедшим временам, Генриетта замолчала на некоторое время, устремив свой взор на шифоновый антураж… Но затем вернулась к Альтарине:
- Когда научишься этому делу – тогда его и найдешь, милая, - обнадеживающе улыбнулась она. – А что касается дома мэтра – если ты согласишься на мое предложение, то гарантирую тебе: никуда он не денется. Да, кстати! Дело! Пора уже, наконец, вам про все рассказать, ведь правда? Так, все здесь?
Фару Нахтфальке начала пересчитывать пальчиком присутствующих. Архивариус Фастмот не выдержал и пробурчал, подливая себе вина:
- Герион…
- Точно! Ах! Вот обормот – где он только гуляет?! Начнем без него! По дороге все выяснит – он у нас любознательный.
- Чувствую, ему это понравится, - с нескрываемым сарказмом пробормотал Фастмот, отставляя кувшин обратно. Сказал он это тихо, самому себе, чтобы никто не услышал. Но, конечно же, все это услышали.
- Кто еще?
- Оракул…
- Берта? Да ну ее ждать – раньше Йорд заплачет, - махнула рукой фрау обер. – Она все равно придет тогда, когда нужно.
- Когда ей это нужно…
- Значит, все здесь! Итак, какое дело…
- Крк-Миритикити.
- Ах! Мирри! Солнышко мое! Как я могла про нее забыть! – воскликнула с ужасом Генриетта.
- Я здесь! – вдруг послышался тоненький писк откуда-то из-под потолка.
Рыжекудрая Госпожа Нахтфальке попыталась найти ее взглядом, но у нее не вышло, и просто добродушно улыбнувшись полутемному своду, она осмотрела присутствующих. Лицо ее вдруг помрачнело, она вспомнила что-то ужасное и, выждав нужную паузу, чтобы каждый внимательно к ней прислушался, начала свой рассказ слегка охрипшим, неожиданно погрубевшим голосом:
- Это кошмар. Беда. Такого еще никогда не случалось с Хофтгором… - она медленно покачала головой. – И я… я не знаю, что делать… Я просто теряюсь…
Фастмот тяжело и красноречиво вздохнул, продолжая пожевывать поросенка.
- Меня сначала била истерика. Я не спала три ночи. И… до сих пор – это со мной. Оно никуда не денется – словно тучи, нависшие над Хофтгором. Над нашим Хофтгором.
Отвернувшись от слушателей, фрау обер взглянула на витражи, сквозь которые пыталось пробиться солнце. Уже не такое яркое, уже словно бы потускневшее от ее рассказа.
- Это катастрофа. На самом деле, все может закончиться очень скоро. И тогда… Это очень тяжело. Я не знаю, что будет… Я даже подумать не могла, что такое возможно! Сатир меня подери – кабы я знала!
Генриетта обернулась.
- Но у нас есть шанс. Это вы. И только вы. Ничего иного. Нас не спасти по-другому… Нам…
Наконец, Фастмот не сдержался и мрачно изрек:
- Хофтгор хотят купить гномы из Свартхакка. Гильдия Банкманнов.
- Да… Но я не отдам им Хофтгор! – появившаяся решительность в глазах Генриетты быстро сменилась на отчаяние и мольбу: - Но люди… им будет тяжело. А что если?.. Вы же понимаете. А иначе все. Война? Голод? А я не отдам. И тогда вы представляете, что нас ждет. Это все очень тяжело…
Генриетта отчаянно оглядела собравшихся и сказала главное:
- Я заплачу каждому по пятьсот золотых за это.
Где-то под потолком раздался ошарашенный писк. Фастмот поперхнулся поросенком, услышав такую сумму. В залу вошла Оракул.

Загадочный взор. Таинственные шелка, укутавшие худую фигуру. Плавные, дымчатые движения, будто бы она сама – видение.
Она смотрела на всех и не смотрела ни на кого одновременно. Она глядела каждому в душу, но словно никого не замечала. Неясные узоры виднелись на ее тонкой шее, но черные локоны то ли закрывали их, то ли, скорее, подчеркивали.
И вот – она уже рядом.
Непонятная улыбка. Туманный взгляд. Какое-то движение рукой – словно она гладит невидимого кота, сидящего прямо на столе, или как будто бы черпает горстью воду.
- Фрау обербюргермайстер, - кивнула Оракул с уважением. Ее голос оказался одновременно хриплым и тонким, из-за чего было сложно разобрать ее последующие слова. Но, судя по всему, она поприветствовала и остальных. – Прошу простить мою задержку – такова Судьба моя была сегодня…
- Лучший аргумент, который я когда-либо слышал, - вставил свое ворчливый Фастмот.
- Извини, я не хотела задеть твои чувства, - легко парировала Оракул с милой улыбкой на устах.
- Ты не задела, - улыбка Фастмота была еще милее. – Я же говорю – лучший.
- Позвольте вам представить Берту Штайр, городского Оракула, - оживилась Генриетта, сделав красивый жест рукой. – Я попросила ее предсказать исход вашей миссии.
- Я всегда рада возможности помочь Хофтгору своим даром, ведь ничто так не меняет мир, как переменчивость сознаний его обитателей, влекомых тягой и отторгаемых, словно дети… - ответила Берта, двусмысленно улыбнувшись и посмотрев в никуда.
Генриетта еще пару мгновений наблюдала за Оракулом, судя по всему пытаясь понять, к чему было сказано последнее, но вовремя себя одернула и продолжила:
- Дальнейший рассказ продолжит Фастмот. И да! Должна вам сказать, что сведения, которые вы сегодня получите, разглашать нельзя, - Нахтфальке игриво улыбнулась. – Иначе накажу.
- Я плохой рассказчик… - пробурчал Фастмот.
- А я твои книги не помню! – ответила Генриетта, схватив яблоко с блюда. – Давай. Я знаю, ты любишь это дело. Гости ждут.
- Кхм-кхм… - кашлянул Фастмот, смотря на свою тарелку, и отпил вина.
- Ну?
- В моем Библиотекариуме… на третьем этаже сорок восемь лет назад была обнаружена книга. Вернее, фолиант, если быть точным. Древний фолиант, - голос архивариуса был сух, мрачен и скучен. – Восемнадцатый ряд шкафов, третий шкаф, седьмая полка, если вам это о чем-нибудь говорит, - Фастмот поднял взгляд с тарелки и обвел им гостей. – Ясно, ни о чем не говорит. Этот фолиант датируется вторым годом Гномьей Эпохи. Немногие книги того периода сохранились. Но эта – особенная. Нам повезло, что она сохранилась. Очень повезло. Ее написал… Орбомемориливидус.
И снова вопросительный взгляд – и снова тишина и непонимание. И вновь – печаль и собственная тарелка.
- Конечно же, я знал его наизусть. Но тот факт, что у нас есть достоверный источник, меняет многое. В нашем деле. Вернее, если быть точным, в вашем…
Архивариус как-то невесело усмехнулся.
- Но лучше по порядку. В этом фолианте, именуемом не иначе как Меморикототалис эт Плюремагис, если не упоминать лишнее, имеются следующие строки…
Фастмот звучно прочистил горло, а затем продолжил все так же тихо, но еще мрачнее:
- «Затем, узревши людей окрепших, да роль их в Этом Мире, решили Боги, что пришла пора. Теперь готовы они были вновь творить – и родились в полях все орки. Их было множество, роями выросли они, и дали Бессмертные им предназначенье: царить в полях, косить и сеять, да зверье на пастбища водить. И зеленокожая орава рассеялась, подобно семенам, по всем лугам и степям. После Боги сотворили гномов, подземье ими населив. И те, взявшись за дело смело, пошли крошить гранит. И поднялись наверх, до самого Светила, себя здесь осознав как владык хребтов и каменной породы. Но что же дале? На том же порешили Боги, что создать им суждено еще две расы – для лесов и неба. Чтоб весь Мир Сей населить и дать твореньям их предназначенье…»
Архивариус скромно пожал плечами.
- Но это в моем импровизированном и не совсем точном переводе с девятикруглой арканы – вы понимаете, этот язык слишком сложен для его перестройки на… - Фастмот нахмурился, глядя на тарелку. – Или не понимаете. Неважно.
Он вдруг поднял взор и лицо его было озарено интересом.
- Загвоздка вся в том, что страничка, шедшая перед этим текстом, была утеряна. Нам неизвестно начало рассказа. А что было там? М? А я знаю, что было там… Там была история человечества! Там было то, что нам неведомо – предназначенье людей. Информация, ради которой и организуется эта миссия. Что написал Орбомемориливидус в своем Меморикототалис эт Плюремагис про людей. Зачем их создали Боги? Это знание бесценно! Данная информа…
- Особенно она бесценна в нашей ситуации, вы понимаете, - прервала Фастмота фрау обер. – Как нам известно, Орбо жил в отшельничестве в горах близ Вистреда – туда вы и направитесь. Менестрели говорят, там очень красиво. Вопросы?
Генриетта доброжелательно-весело улыбнулась, будто бы не отправляла присутствующих в одну из самых неблагополучных областей Этого Мира. Вернее, в одну из самых опасных. А может быть, и вовсе самую опасную…
Да что тут говорить, если те самые горы близ Вистреда назывались Кровавыми?

- Ох, фройляйн, нам надо спешить! – воскликнул вдруг охранник и, сделав Вильварин недвусмысленный жест рукой, пошел по лестнице первым, бряцая своими симпатичными доспехами.
Поворот, еще один пролет лестницы, коридор, поворот и вот – тяжелые, но уже распахнутые двери, ведущие в большую залу. И да, как и положено замку ордманнов, главный зал впечатлял. В первую очередь – своим высоким сводчатым потолком. Его стрельчатые арки, опираясь на массивные, прочные колонны, пропадали наверху во тьме. А оттуда на длинных, тяжелых цепях к смертным опускались огромные, коптящие десятками свечей, люстры. Меж колонн по обеим сторонам в стенах были выделаны узкие окна, больше походившие на бойницы. И даже они были зарешечены…
Но темный камень, мрак сводов и тяжелейшие люстры, способные при падении размозжить огра, ничуть не давили своей… основательностью. Поскольку этот суровый зал был украшен тканями. Зелеными и рыжими – они изящными струями спускались с потолков, овивали колонны, и ими практически полностью была задрапирована дальняя стена. Это странное сочетание тяжелой, металлической длани Орднунга, легшей на главный зал, с легкостью, воздушностью, невесомостью полупрозрачного шифона, паутинкой зависшего средь колонн, - это сочетание оказалось… красивым.
Более того – великолепным.
В центре дальней стены стоял пустой трон. Стальной, с волками на подлокотниках и множеством дорогих тканей, будто бы невзначай наброшенных на него – но даже это смотрелось невероятно к месту. И еще оно смотрелось очень мягким и удобным.
Меж троном, стоявшим на возвышении, и гостями, стоявшими в недоумении, находился длинный стол, уставленный различными сытно пахнущими кушаньями. Здесь было и печеное мясо, и южные эльфийские фрукты, и даже два торта. В закупоренных кувшинах должно было быть не иначе как «дивное вино», а также гномьи бренна с биром*, и, конечно же, хофтгорский вайнбранд. Куда же без него?..

Вдруг три трубача, спрятавшиеся в алькове меж колоннами, заиграли что-то помпезное и праздничное. А затем со своего стула встал согбенный седобородый старик в какой-то серо-коричневой хламиде.
Он закашлялся.
Потом еще раз закашлялся.
А затем все-таки, повернувшись к гостям своим морщинистым, мудрым лицом, изрек во всеуслышание:
- Пятнадцатый, законный, избранный Бюргермайстерратом согласно Гезетцбюху в сто девяносто девятом году от Прибытия Эльфийского и ныне правящий Хофтгором, защищая его границы, интересы и честь, Твердый и Непоколебимый обербюргермайстер хофтгорский - Генриетта Нахтфальке, Великолепная и Всемилюбимая.
После чего под такое же торжественное пение труб и заливистый сухой кашель старого глашатая, в залу вошла она. Генриетта Нахтфальке. Великолепная и Всемилюбимая. Чуточку полноватая, зрелая женщина в блистательном желто-оранжевом платье, прекрасно сочетавшимся с самим залом и ее рыжей кудрявой шевелюрой. И обладавшим глубоким вырезом, нисколько при этом не пошлым.
Она вошла, словно королева – грациозно и гордо. Плавным шагом, мягкими движениями плеч, обербюргермайстер проплыла к своему трону, грациозно села на него и изящно повернула свою голову в сторону ближайшего окна.
Прямо сейчас, в это мгновение, когда она застыла с загадочной полуулыбкой на губах, с нее можно было писать портрет. Великолепный портрет, если, конечно, найти достойного эльфийского художника. Но мгновение минуло, Генриетта обратила свой взор на гостей и доброжелательно улыбнулась во всю ширину своего лица, заиграв спелым румянцем на щеках.
- Что вы стоите? – удивилась она. – Садитесь-садитесь!
Соскочив со своего трона, она подлетела к гостям и жестами начала указывать на стулья, звонко приговаривая:
- Не надо стоять – стол же накрыт! Что за нерешительность? – Генриетта лучезарно улыбнулась Ольфрику. – Простите, что заставили вас ждать – повара все никак не успевали с поросенком! Но зато какой он вышел, только посмотрите!
Ее пышная ручка с парой дорогих перстней указала на запеченного поросенка, так и просившего воткнуть в него нож… и отрезать горячий кусочек.
- А яблоки? Это чудесные яблоки! Мне их привезли буквально неделю назад из Дорлинского Королевства – местные эльфы выращивают что-то невероятное! Да, они невзрачные на вид, - чуточку округлое румянистое лицо обербюргермайстера изобразило грусть и скорбь, но тут же вернуло свое радушие: - Но ведь главное – это вкус! Уверена, даже уважаемые эльфийские гости никогда такого не пробовали! Хотя… а Вы не бывали Дорлине? – поинтересовалась она у Дэвара, усаживая его на стул с высокой резной спинкой и даже пододвигая того для удобства этого. – Ох, что за чудесные сады! А запах! Боги – какой там запах! Кто бы мог подумать, что яблони могут так пахнуть!
Генриетта, мечтательно закрыв глаза и втянув ноздрями представляемый аромат, казалось, готова была упасть в обморок от блаженства.
Но вскоре она вернулась в Этот Мир.
- Кушайте, кушайте! – щедрый жест руками, предлагающий все, что было на столе. – Ой, я так не люблю эту скованность – когда гости меня впервые видят! Они думают, что я страшная! Что я сам обер!
На ее действительно симпатичном лице появился неподдельный ужас.
- И они такие все зажатые… - теперь она очень ловко изобразила напряженность гостей, слушавших ее. – А мне это все так не нужно… А зачем? Я же не кто-то там! – взмах руками. – Я простая смертная, как и вы – и у меня такие же заботы и проблемы. Хах! Знали бы вы, сколько забот у обера! Пф! – Генриетта закатила глаза. – Кошмар какой-то.
Сложив руки на спинке никем не занятого кресла и опершись на них, госпожа Нахтфальке весело оглядела гостей.
- Ну так что? Нет, вы кушайте-кушайте – что мне вас голодом морить? Ах! Не забудьте попробовать Каранхильское вино! Это просто что-то невероятное, - она приложила ладонь к груди. – Просто попробуйте. Я больше ничего про него говорить не буду…
- Кхм, фрау обербюргермайстер, - пробурчал старик, нарезая ножку поросенка тонкими ломтями.
- Ахда! Ты прав, мой дорогой Фастмот! Я совсем забыла тебя представить!
Старик тяжело вздохнул, покачав головой. А Генриетта продолжила:
- Это Фастмот Рундберг, Магистр третьей степени Ордена Оку…
- Окулюс Этернус Рубус Синистер.
- … а по совместительству – главный архивариус Хотфгорского Библио-как-его-там…
- Библиотекариума.
- … и мой самый любимый советник. Человек невероятных мыслей! Что только не таится в его голове! Ох, его истории можно слушать часами…
- Фрау обербюргермайстер…
- И обычно именно часами они и длятся. Потому что Рундберг тот еще зануда, - заливисто засмеялась Генриетта. – Мы ждем Гериона, Фастмот! Вечно он опаздывает! Ух, я ему! – фрау погрозила еще не пришедшему Гериону кулаком. – Мы не можем начать без него. А пока… а пока… Кушайте! И пейте! И о себе расскажите! Точно! Я же про вас ничего не знаю! Это Дагамунд с Мирритики вас набирали – я им полностью доверилась. Нет, в смысле, я им и так доверяю, но я же не это, а они – да, а мне же тоже интересно! В общем, давайте, рассказывайте! Тем более, вам же еще столько дороги предстоит – ешьте-ешьте. Ох! Я бы сама с вами поехала! Но оберы так далеко не ездят…
Снова расстроенное лицо. Но затем Генриетта вдруг замолчала, выдержала загадочную паузу, оглянув всех, и доброжелательно сказала:
- Я вас слушаю.