Голосование за ходы

На элекционный сейм съехалось больше десяти тысяч депутатов. Давно не собирали выборы короля такого огромного количества благородных сынов Речи Посполитой. Раскинулись на специально отведенном поле под Варшавой шатры, шатерки и шатрища. На ветру трепетали знамена с десятками, а то и сотнями гербов. Повсюду расхаживали разодетые паны и панночки. И не только о выборах говорила шляхта. Тут же велись брачные переговоры, решались земельные и правовые вопросы. Доходило порой и до кровопролития, что не добавляло радости королевской канцелярии. Чиновники бегали с выпученными глазами, пытаясь всё записать, донести до судей, дабы уж те рассудили шляхту.

Хватало на сейме и развлечений. Фокусники, танцоры, певцы, карлики и, конечно курвы - всего хватало для вечно жаждущей веселья шляхетской братии. Но ходили слухи и еще об одной, невиданной доселе импрезе. Поговаривали, что коронный подскарбий, славящийся своей любовью к искусству, решил создать собственный театр! По правде сказать, не все сразу поняли, что это такое, но поговаривали, мол, отберет пан Морштын лучших комедиантов и будут они давать нравоучительные или развеселые представления.

Однако ж в этом году не судилось сарматам посмотреть на диковину: уехал театр вместе с самим паном Морштыном во Францию, ко двору Людовика. Говорили, что не просто так едет, а с некой важной миссией, не зря и канцлер, пан Лещинский, туда же отправился. О чем говорили Лещинский и Морштын с Людовиком пока неизвестно. Однако же к началу сейма оба возвратились в Варшаву.



Чем ближе была дата выборов, тем больше на сейме происходило странного и едва ли не мистического.

Первым делом неожиданно для всех честных шляхтичей, оказалось, что среди них притаился такой, что не гнушается подкупом. Разоблачил злодея пан Анджей Ольшовский, подканцлер великий коронный: его люди (говорили, что это чуть ли не специальные католические агенты, верные пану Ольшовскому) смогли поймать небогатого шляхтича из окружения пана Любомирского. Этот недостойный шляхтич сознался, что по поручению своего патрона собирался подкупать других депутатов, в массе своей из приближенных князей Заславского-Острожского, Михаила Вишнвецкого и самого Ольшовского, дабы они голосовали на королевской элекции за пана Яблоновского. Подканцлер выступил с уничижительной речью против таких подлых методов политической борьбы, а отобранные у шляхтича деньги обязался положить в казну.

Это был сильный удар по авторитету Любомирского и, казалось, выдвинувший свою кандидатуру в короли пан Яблоновский останется без влиятельного союзника... Но потом случилось еще кое-что.

Во время одной из совершенно обыкновенных уже речей кандидатов, пан Станислав Яблоновский был внезапно атакован! Выскочивший из толпы неприметный мужчина в два прыжка оказался подле героя войны и уже намеревался пырнуть благородного шляхтича кинжалом. Но не иначе Божья Матерь благоволила кандидату: рядом оказался тот самый Любомирский, только что уличенный в подкупе. Самоотверженно бросился пан Александр на убийцу и ценой нескольких неглубоких ран да испорченного жупана, скрутил злодея. А тут и охрана подоспела. Эту картину наблюдали несколько сотен шляхтичей. И уже через несколько часов Любомирский вдруг стал из изгоя народным героем, закрывшим собою друга. Слухи ширились быстро и уже на следующий день говорили, что Любомирский едва ли не грудью на кинжал бросился, что коварный убийца еще и пистолет имел, а к тому же черной магией владел, раз так незаметно смог к пану Яблоновскому подобраться. На допросах злодей сознался, что действовал по поручению князя Радзивилла! Вот уж ахнула шляхта, то-то было разговоров и пересудов. К сожалению, допросов этих несостоявшийся убийца не пережил, указав только, что получил от князя солидную сумму денег, а на преступление пошел из-за бедственного положения родичей и своей природной склонности ко всякому злодейству.

Сам же Любомирский в том же порезанном жупане и с только-только перевязанными ранами, выступил перед сеймом. Речь его была горяча и убедительна. Злодейское убийство, задуманное Радзивиллом, вызвало гнев у депутатов и Любомирский нашел самую горячую поддержку среди шляхты в этом вопросе. Подкупать депутатов еще куда ни шло, однако убивать кандидата в короли - это богопротивно и недостойно шляхтича, в этой мысли сходились почти все. Были, правда, и те, кто лишь радовался решительности Радзивилла, но таких нашлось немного.

Но не только убийствами и прочими темными делами занимались уважаемые магнаты и шляхтичи. Вышеупомянутый Анджей Ольшовский издал свой пока главный труд, озаглавленный "A. Olzszowski Censura Candidatorum Sceptri Polonici" и представляющий собою детальный разбор политической ситуации в Речи Посполитой. В частности, в этом широко разошедшемся и весьма популярном у образованной шляхты трактате были следующие отрывки:



Труд пана Ольшовского читали запоем и передавали из рук в руки, делали копии и заучивали наизусть, дабы потом на бесчисленых переговорах, гулянках, диспутах и пьянках цитировать ко всеобщему удовольствию.

А тем временем в поддержку Радзивилла высказался и сам примас. Да к тому же раздал огромные деньги в помощь пострадавшим от множественных бедствий последних лет шляхтичам Польши и Литвы. Речь архиепископа вызвала бурное одобрение. Да и сама фигура Пражмовского была солидной, вызывала всеобщее уважение, а потому многие шляхтичи задумались...

Помогал шляхте на сей раз украинской, и Михаил Корибут Вишнвецкий. Помощь его встретила горячее одобрение. "Настоящий наследник Иеремии". - говорили про него довольные шляхтичи.

Но вдруг начали появляться и шириться слухи, будто князь Радзивилл не просто так про землю для всех шляхтичей говорит. Будто отобрать он ее хочет у тех, кто побогаче и раздать бедолагам, что за душой ничерта не имеют. И что списки, мол, тех, у кого эту землю заберут - уже составлены. Слухи эти были упорны и многочисленны. Но говорили еще и о том, что Радзивилл вступил в переговоры со своим родичем - Богуславом Радзивиллом, предателем, что присягнул шведам и хотел от Речи Посполитой Литву отторгнуть. И так же, как литовская шляхта в этом сомневалась, так же польская смотрела теперь на князя с опаской и недоверием.

В 1669 году в Речи Посполитой неспокойно.

Шведский Потоп закончился и страна все еще лежит в руинах. К тому же шляхта, сражавшаяся порой за разные стороны конфликта, всё помнит и не собирается прощать.

Закончилась и война с Москвой. Теперь Левобережье Украины осталось во власти царя, даже Киев пришлось отдать ему в пользование на какое-то время. Именно в этом году московские войска должны покинуть «мать городов русских», но есть все основание полагать, что этого не произойдет. Дипломаты московские всячески намекают, что было бы неплохо оставить Киев навсегда за царем и даже согласны заплатить компенсацию за такое ценное для них приобретение.

В целом же – на Украйне хаос. После ребелии Хмельницкого казакам дали множество прав, в частности, освободили от уплаты налогов, а гетману обеспечили фактическое самоуправление (король теперь даже назначить гетмана не может, а обязан выбирать из предложенных казацкими полковниками кандидатов), но они все еще недовольны и требуют большего.

На Левобережье казаки своим лидером избрали Демьяна Многогрешного, явно промосковского. Царь уже пообещал левобережным казакам автономию и защиту их исконных прав.

Правобережье же, находящееся под властью гетмана Петра Дорошенко, теперь под турецким султаном – коварный Дорошенко, ранее обещавший быть верным королю Обоих народов, заключил с Мехмедом IV союз, явно направленный против Речи Посполитой. Вряд ли турки и казаки готовы воевать прямо сейчас, однако угроза турецкого вторжения сохраняется.

Однако же не все казаки поддержали Дорошенко. Многие считают его теперь предателем и посматривают кто в сторону Москвы, а кто – в сторону Варшавы, где как раз собирается элекционный сейм.

Выборы нового короля обещают быть главным событием года. Пока что кандидаты неизвестны, но шляхта уже договорилась избирать только лишь среди своих, не звать на престол ни Габсбургов, ни Бурбонов, ни Стюартов.

Остается нерешенным вопрос жесткого противостояния с протестантами и православными. После войны со Швецией участились случаи захвата земель у протестантских священников и шляхты. Католическая церковь горячо поддерживает такие действия, однако среди благородного сословия они вызывают напряженность.

Что уж говорить про православных. Мятежные казаки добились, чтобы в Сенате заседали пять православных митрополитов. Сейм также обещал не допускать расширения униатских владений и бороться с отъемом православных храмов католиками и униатами. Более того, эти обещания реально выполняются. Однако сейчас, когда Дорошенко стал союзником султана, многие польские шляхтичи спрашивают себя: а почему мы должны выполнять условия договора, заключенного с предателем?

Чернь Литвы и Украины истощена поборами, панщиной и непрекращающимися войнами. Многие шляхтичи лишились своих владений: что-то отняли мятежники, что-то пожгли шведы или московиты. Казна, конечно, пытается компенсировать потери, но в государстве внезапно увеличилось число беднейшей шляхты, не имеющей за душой ни полшеляга.

Возможно, новый король найдет выход из той сложнейшей ситуации, в которой оказалось государство Обоих народов.

Райлі

Перебираючи в голові деталі справи, Райлі цілком впевнено могла сказати, що тугодуми із 41-го проїбали дуже багато, але мізки на підлозі і кров на стінах таки змогли помітити.

ЕЛЕКТРОХІМІЯ: Мабуть, це було важко.
ДРАМА: Б`юсь об заклад, щоб це помітити, їм довелось провести в тому туалеті годину.
ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: До речі, Массаро цього, здається, так і не помітив у принципі. З іншого боку, він, можливо, знає, якого кольору білизна Валері.
ВНУТРІШНЯ ІМПЕРІЯ: Червоного. Гарна білизна гарної дівчини. Ні, білизна не сексуальна. Просто зручна і симпатична.

Навіть звідки стріляли колеги змогли вичислити: застрелений якраз заходив до середньої з трьох кабінок. Його мізки, власне, прикрасили задню стінку (і трошки дверцята - отже, їх він встиг відчинити) тієї самої кабінки.

А ось отруєний цианідом крові на собі не мав. Звісно, колеги могли і проїбатись...

ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: Не настільки. Якби він мав кров на одязі - про це б точно написали. Не факт, що це б їм щось дало в їхніх важких роздумах, але...

Труп отруєного був знайдений біля умивальника, обличчям до стелі, ліва рука на грудях, права на підлозі вздовж тіла. Час смерті у обох стояв однаковий: 02:00 - 03:30.

*****

Массаро

Дівчина за стійкою навіть бровою не повела.

- Про неправдиві свідчення я знаю, детективе. І якби чула постріл - сказала би.

ЕМПАТІЯ: Вона дуже гарна. Дуже. І не бреше.
СУТІНКИ: Така мила дівчина. Зовсім не підходить для Ревашоля. І я згоден з колегою - не бреше.
ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: Мила, гарна, сто відсотків мала справу з поліцією. І так, навряд чи бреше.

Але не встигли Массаро з Райлі рушити до бару, як Валері раптом стрепенулась, ніби згадавши щось.
- Ем, детективе Райлі! - зверталась вона винятково до Джанет. Дуже підкреслено, - Але я таки чула щось схоже на постріл! Але це, як би так сказати... мені здалось, що звук йшов згори, наче, знаєте, хтось впустив щось таке велике і важке. Там над вбиральнею номер і він був зайнятий, то я і подумала, що, може, у гостя щось впало. Щось металеве, мабуть... - вона наморщила лоб, намагаючись пригадати, - Це десь після другої ночі було, здається. Можливо, о пів на третю... - вона трохи знітилась, наче їй було соромно, що не згадала цього раніше.

Номер на третьому поверсі дуже нагадував той, в якому Массаро прокинувся. Хіба що не розгромлений.

Таке саме велике ліжко, але акуратно застелене, поряд - столик із відкоркованою пляшкою шампанського, біля вікна - письмовий стіл з відкритою книжкою на ньому і поряд - стілець. Натюрморт на стіні, чистий килим на підлозі.

А ще - звуки води з ванної кімнати. І луже фальшиви спів чоловічим голосом звідти ж. Здається, хтось мився в душі.

Ейс швидким кроком пройшов крізь номер, відчинив двері і опинився у готельному коридорі. Килимова доріжка, кілька напівзасохлих квітів у великих вазонах, знову натюрморти. І повна відсутність людей, що не могло не тішити.

Швидко відшукавши сходи, лейтенант спустився донизу і опинився посеред немаленького готельного холу. Тут відвідувачів майже не було, а тому офіцера негайно покликали з-за стійки реєстрації. На цей раз кликав не чоловік, а цілком миловидна брюнетка років двадцяти в охайній пурпуровій сорочці і такому ж жилеті - вочевидь, форма готелю.

- Пане офіцер, доброго ранку! Пане офіцер, підійдіть будь ласка, тут для вас повідомлення від... ем... - вона дивиться в папірець десь під стійкою, - "його йобаного начальства", так тут написано. Гм, - не те щоб вона вперше казала такі слова. Але її явно дратувало те, що вона має повторювати лайку за кимось.

ЕМПАТІЯ: Вона каже "офіцер" так, ніби стібеться над тобою.
СУТІНКИ: Внатурі. Наче це жарт. Наче ти не крутий коп.
СПРИЙНЯТТЯ: А ще вона дуже красива.
ЕМПАТІЯ: Ага.
ДРАМА: Чергове короткочасне кохання, яке не призведе ні до чого, крмі болі та страждань...
ЕЛЕКТРОХІМІЯ: Зате поїбешся.
ЕМПАТІЯ: Ні. Не з нею. Вона тебе зневажає. Точно кажу.

У холі лейтенант помітив ще двох: понурого чоловіка, що читав газету на кріслі в кутку і охоронця у гарно підігнаному костюмі прямо біля входу.

ВІЗУАЛЬНИЙ АНАЛІЗ: У цього мудака ствол у кобурі на ребрах, з лівої сторони. І ще щось важкеньке в правій кишені штанів.
ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: Кастет. У таких багатих готелів охоронці не промах.

Читач газет не звертав на Ейса уваги, а от охоронець явно помітив детектива і трохи криво йому посміхнувся.

ЕМПАТІЯ: "Я б дуже цього не хотів, правда, але якщо ти будеш тікати після всього, що було вчора"...
ДРАМА: А що було вчора?
ЕЛЕКТРОХІМІЯ: Точно було диско!

Було. Але зараз нема.

Ход I

Когда в тебя стреляют впервые – это очень, очень страшно.

И ты, не сдержавшись, сгибаешься на лошади, прячась за холку, но несешься вперед. Над головой визжат пули, а ты судорожно сжимаешь в руке саблю. И твой полк скачет вместе с тобой, позади и впереди тебя, сломав строй в этих чертовых холмах.

- Руби их, парни! – орет полковник где-то впереди, - Да здравствует смерть!

- Да здравствует смерть! – орешь ты и вместе с тобой еще несколько сотен глоток. Это ваш боевой клич. Вся кавалерия империи знает его и кричит в атаке. Пехота довольствуется банальным «За императора!». А артиллеристам боевой клич не положен.

*****

Отец выхлопотал тебе назначение теньентом в 12-й кирасирский полк армии Его Императорского Величества Филиппа III. Это было соединение относительно новое, сформированное десять лет назад и не имевшее ни славных побед за спиной, ни позорных поражений. Однако ты знал, что денег за твое звание родитель отвалил огромное количество.

В полку тебя приняли… по-разному. Полковник, граф Себастьян де ла Роха-и-Мессина, был мужчиной лет сорока, сухощавым и придирчивым. По молодости он служил в гусарах и очень тяготился тем, что дожил до своих лет. У него не было левого уха – отрубили в конной стычке. А еще он был колченог и неуклюж - но только на земле. В седле же полковник превращался в ураган, мог управлять своим огромным белоснежным жеребцом будто бы силой мысли, а еще с тридцати шагов на полном скаку без промаха бил в ростовую мишень из пистолета.

Графом в полку восхищались. Ему прощали и придирчивость, и страсть к юным девицам, и даже полнейшее отсутствие манер.

Полковник сквернословил так, что ты краснел и бледнел. Таких слов ты даже не слышал дома, а о значении некоторых мог лишь догадываться. К тому же вдруг оказалось, что нескольких выражений ты действительно не знаешь, в колониях так не говорили. Подтягивая язык, ты сошелся с двумя другими теньентами и отношениям вашим суждено было пережить эту войну.

Первым был Карлос де ла Паса-и-Сеговия, виконт, бретёр и твой лучший собутыльник. Карлосу было семнадцать, происходил он с самого юга метрополии, а потому говорил с ужасным акцентом. Зато был невероятно красив, а уж в бою на саблях лучшего было не сыскать. Патент офицера ему, как и тебе, купил отец. Однако Карлос на войну не просился – его на нее отправили.
- Да трахнул там одну, - туманно объяснял он.

Сквернословие вообще быстро стало привычкой для молодых офицеров. Вы сами порой придумывали новые слова для обозначения любовного акта или жуткого похмелья.

Вторым твоим товарищем стал Педро Палентино, идальго. Ему было девятнадцать, в армию он сбежал от жены, которую ему нашел отец. Он носил ее миниатюрный портрет во внутреннем кармане и, увидев его однажды, ты прекрасно понял, что война была куда прекраснее. Педро был задумчив, умен, обходителен и совершенно не умел пить. Но очень хотел.

Ваша троица теньентов быстро заслужила ненависть полковника и всеобщую любовь прочих офицеров. Многие видели в ваших выходках себя молодых и покрывали вас, как могли.

Говорили вы, конечно, и о политике. И так же, как Карлос защищал самоуправление колоний, так Педро считал, что в столице лучше знают, как управлять далекими землями. К вашим диспутам часто присоединялись и прочие офицеры, но они все как один полагали дела колониальные чем-то малозначительным и далеким, а уж в том, что Его Величество лучше знает, как надо жить колонистам не сомневался никто.

*****

Первый год твоей службы прошел будто миг. Вы больше учились, чем воевали. Сказать по правде, боевое задание у тебя за тот год было одно – патрулирование около безвестной деревушки, которую занял ваш 12-й кирасирский. Противника тогда ты так и не встретил.

А вот на следующий год ваш полк включили в состав действующей армии. Планировалось большое наступление, и ты видел, как тщательно к нему готовятся все вокруг. Пехота начищала сапоги и чинила мундиры, кавалеристы всеми правдами и неправдами выбивали себе дополнительные пайки для лошадей, а ваши кирасы теперь сияли так, что сам полковник не счел бы за позор в них поглядеться.

Потом был длительный марш на север. Пока передовые отряды армии сражались, вы шли с основными силами, но рвались в бой. Армия Бинории, как говорили, истощена и не готова к войне. К тому же ваша кавалерия считалась лучшей в Старом Свете.

А потом было сражение при Сен-Мишель.

То был небольшой бинорский городок, где летом шестого года войны встретились две великие армии. Но великая битва для тебя ограничилась маленьким пятачком. С рассвета и до полудня твой полк стоял в резерве на правом фланге. Ты ничерта не знал, что происходит справа или слева. Где-то вперед грохотали пушки, несколько раз мимо вашего взволнованного конного строя скакали посыльные. Один из них, раненый в плечо гусар, успел крикнуть:
- Опрокинули их! Взяли знамя! Щас мы им!.. – и унесся прочь.

Тут же появился полковник и коротко скомандовал:
- Вперед.

И вы пошли шагом, как на параде. Граф Себастьян де ла Роха-и-Мессина не счел нужным сообщить тебе, юному теньенту, о диспозиции или даже о боевой задаче. И ты ехал вместе со своим десятком вперед, слушая канонаду и пытаясь увидеть между холмами хоть что-то.

Десяток твой был хорош. Простые парни из глубинки, крепкие, с обветренными лицами, грубыми руками и скабрезными шутками, они служили в армии не первый год. Кто-то пошел добровольцем, не желая кормить десятерых детей да забавлять постылую жену. Кого-то мобилизовали или призвали. Все они были куда опытнее тебя, совсем еще юноши. Найти с этими парнями общий язык было непросто.

*****

И вот вы несетесь вперед. Пули свистят вокруг, совсем рядом вдруг валится чья-то лошадь, издавая дикий крик. Впереди – реденькая цепь вражеских стрелков. В пыли сложно разобрать, но, кажется, обычная линейная пехота. И вы несетесь на них уже не строем (ух, как потом вам всыплет полковник!), но орущей, массивной, закованной в кирасы толпой.

Пехота пытается построиться в каре, но не успевает и оказывается буквально сметена вами. Ты успеваешь зарубить двоих – на втором твоя сабля застревает в его теле. Успеваешь выхватить пистолет и выстрелить в сбившуюся кучу пехотинцев, соскакиваешь с лошади и долгих несколько секунд пытаешься вырвать саблю из тела уже мертвого бинорца. Наконец получается! Вот ты снова на лошади и видишь впереди ваше знамя.

А потом враги вдруг исчезли, и вы остались на вершине холма одни.

*****

Ту битву войско императора выиграло. Ваша атака опрокинула фланг бинорцев, к тому же, как ты позже узнал (с огромным для себя удивлением), вы захватили целую батарею пушек. Честно сказать, в пылу боя никаких пушек ты и не заметил.
- Да, друг, - сказал тогда Карлос, - Война - это хаос.

Всю последующую кампанию вы провели в резерве, восполняя потери и оттачивая мастерство конной атаки в сомкнутом строю. Полковник не забыл, как вы сломали боевой порядок.

Спустя три года, ты все еще был в армии, а война и не думала заканчиваться. На море Сойра одерживала победу за победой, а вот на суше после битвы при Сен-Мишель терпела поражения. Сначала была неудача у Сен-Клю: авангард армии наткнулся на отряд бинорцев, завязалась стычка, а потом оказалось, что то был не отряд противника, но вся его Южная армия.

Затем имперское войско разбили при Клюсси: ваш полк стоял в арьергарде, но ты знал, что это было двухдневное кровавое месиво, в котором вас задавили числом. Твои друзья-теньенты радовались, что вам не довелось участвовать в том побоище.

В последующем хаотичном отступлении кирасиры оказались предоставлены сами себе. У вас не осталось пороха, лошади хромали, а кирасы потускнели. К тому же вы недоедали: двухдневную пайку теперь растягивали на три, а то и на четыре дня. Твой конь похудел, да и ты сам был не в лучшей форме.

И вот, остановившись на отдых в безвестном селении, ты повел коня напиться из ближайшей речки. И пока животное, удовлетворенно похрапывая, пило, вдруг увидел в отражении свое лицо.

Ты изменился за это время. Лицо будто осунулось, отросла борода, щеки впали. Вовсе не таким ты уходил из дома два года назад.

Массаро рушив до сусідьного балкону по мокрому від дощу виступі. Якби хтось із перехожих поглянув вгору - вельми здивувався. А втім ревашольці внизу були заклопотані власними справами, паршивою погодою і холодним пронизуючим вітром. Останні дві речі турбували й детектива: його колись модний піджак швидко промок, сорочка теж. Було холодно, вогко і геть не диско.

Крок. Ще крок.

СУТІНКИ: Не дивись вниз. Там нічого хорошого.

Коли внутрішній голос каже щось НЕ робити, частенько хочеться зробити саме це. Але не сьогодні. Ейс відчував: погляне вниз - і прогулянці понад вулицею кінець, причому скінчиться вона не тріумфальним спуском, а ідіотським падінням.

ВНУТРІШНЯ ІМПЕРІЯ: Могильна плита: Ейс Массаро, коп, що загинув, втікаючи від оплати рахунку за готельний номер.
КОНЦЕПТУАЛІЗАЦІЯ: Це дуже концептуально! Про тебе б написали пісню! І склали б купу анекдотів!

Балкон - поряд. Детектив протягує руку.

Секунду здається, що він міцно тримається за перила. Переносить вагу на іншу ногу, готуючись повиснути на балконі всією вагою...

Перила дуже слизькі. Рука сповзає і детектив раптом розуміє, що таке "вільне падіння".

ЕКВІЛІБРИСТИКА: Та блядь...

Балкон на третьому поверсі став рятівником. Ейс якимось чудом встиг ухопитись за перила. Якщо точніше - просто гепнутись на них у позі падаючого з висоти кота. І тепер детектив РЦМ, лейтенант Ейс Массаро висить на перилах: права рука і нога на безпечному боці всередині балкону, ліва частина тіла - звисає на вулицю.

Страшенно болить... гм... все. Яйця: бо ними припечатався об перила. Груди, живіт і трохи щелепа.

ЕКВІЛІБРИСТИКА: Над падіннями треба попрацювати.

Плюси ситуації очевидні: тепер не чути, як той настирливий мудак колотить у двері. Можливо, вдалось втекти і не платити за номер.

Мінуси - все інше.

Лейтенант Райлі вступає у гру.

Саме так годилося б почати цю історію, якби її опублікували в одному з тих "півреалових" романах у м`якій обкладинці, де нуарні детективи, курячи цигарки і потягуючи віскі, розслідуюсь вбивства, ганяються за маніяками по нічному місту і взагалі поводять себе як ідіоти.

В реальності робота полісмена (чи то пак полісвумен) - це на 90% перебирання папірців у пошуках аналогічних справ, витягів, протоколів, заповнення бланків і написання рапортів. Зате оті 10%, що лишаються... О, це дійсно може бути щось цікаве. Скажімо, подвійне вбивство в готелі "Рояль", на розслідування якого вже направили копа з 41-го відділку. І цей самий коп, здається, щось там налажав.

Того копа звали Ейс Массаро. Весь відділок Райлі про нього чув.

ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: "Дискойоб" Массаро, так його називають. Наче і непоганий хлоп, але дуже вже повернутий на диско. І на спідах, здається. І ще його мотокарета... звідки у нього на неї гроші? От у тебе мотокарети нема. І ніколи не буде. Хіба що ти виграєш мільйон реалів у лотерею.

І ось зараз на годиннику 12:05, а лейтенант Райлі стоїть біля стійки реєстрації готелю "Рояль".
- Їдь у "Рояль" і поможи Дискойобу, - таке завдання отримала детектив. Заодно - невелику папку із деталями справи, рапортом коронера і запискою від когось із 41-го: "Вдалого розслідування". Чомусь Райлі здавалось, що ця записка над нею іронізує.

Дівчина за стійкою, Валері, судячи з бейджа, була дуже ввічлива, хоча і явно роздратована таким напливом поліцейських, розказала свою версію того, що відбулось. Заодно Джанет дізналась, що Массаро тут був, отримав повідомлення від "його йобаного начальства" (цього разу адміністратор повторила цю фразу із явним задоволенням) і кудись змився. Попередньо опитавши Валері щодо її білизни.

ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: Типовий коп, якого давно не трахали. Хіба що начальство. Але від сексу з начальством лише голова болить, а задоволення жодного.

У холі окрім лейтенанта Райлі і Валері був здоровило-охоронець біля входу і поки поліцейська розмовляла із дівчиною, пару разів туди-сюди пробігали заклопотані і непогано вбрані люди.

ВІЗУАЛЬНИЙ АНАЛІЗ: Комерсанти. Недешеві костюми (але і не писк моди), портфелі із чогось, що комусь підсліпуватому може здатись натуральною шкірою, вічний поспіх і натягнута посмішка.
ЛОГІКА: Цей готель непогано оздоблений. Навіть зовні. Явно не найдешевший. І абсолютно точно популярний серед бізнесменів і в цілому людей з грошима. Один із трупів - якраз комерсант, причому місцевий. Ховався тут із коханкою від жінки. Або провертав мутні справи.
ЕНЦИКЛОПЕДІЯ: Колеги, дозволю собі доповнити: "Рояль" побудували років сімдесят тому, він знав кращі часи. Хоча й досі - один із дійсно хороших готелів міста. Колись тут зупинявся навіть Його Величність Фріссель І.
ЛОГІКА: Припускаю, десь тут буде табличка з цією інформацією.

Не встигла Валері закінчити свою оповідь про детективні здібності і цілком логічні запитання лейтенанта Массаро, як він сам з`явився у дверях. Райлі помітила, що охоронець йому підморгнув, а от обличчя Валері перетворилось на маску: натягнута посмішка і незмигний погляд красивих очей. Наче змія, яка не може втікати, але й напасти не готова.

- Ваш колега, - кивнула дівчина, - Здається, навіть тверезий, - останню фразу вона сказала ледь чутно.

Ход I

Вернувшись домой, ты вдруг заметил, какое всё вокруг маленькое.

Фелиппе, представлявшийся ранее огромным, после столицы показался тебе провинциальным городишкой. Порт, славившийся на все колонии, представлялся теперь самым обычным и ничем не выделяющимся. А уж костюмы, считавшиеся писком моды в колонии Которра, вызвали бы смех у любого мало-мальски светского человека столицы.

А вот друзья радовали, как прежде. В столице ты особо ни с кем не сошелся, пусть и завел несколько знакомств. За попойками, карточными играми и мимолетными романами ты и не заметил, как закончилась учеба. Да и была ли она? Так, поверхностные знания в медицине. Ну и немного права – пару законов ты даже наизусть выучил. Тем не менее этого было явно недостаточно ни для медицинской, ни для юридической практики.

А вот Изабеллу ты не застал. Двери ее дома тебе тоже не открыли. Через друзей ты узнал, что твоя возлюбленная уж год как вышла замуж за какого-то богатого плантатора и, очевидно, живет с ним. Однако свадьба эта была не особо на слуху, будто ее пытались не афишировать. Ты бился, пытаясь разыскать девушку, но безуспешно. Даже друзья стали отговаривать тебя от поисков.

Оставалось идти в политику.

Отец выхлопотал тебе место помощника депутата городского совета. Депутатом же был дон Диего де Уэска, человек лет тридцати. Такой возраст делал его весьма молодым для члена магистрата. Дон Диего год назад унаследовал отцовский капитал, торговал рабами, был богат и приятен в общении. И очень, очень радикален.

- Почему мы не можем решать, куда идут наши налоги? – говорил дон Диего и депутаты городского совета согласно кивали.

- Почему далекие заморские чиновники вместо нас распределяют доходы, полученные нами? – вопрошал дон Диего на трибуне под аплодисменты.

- Нам следует нижайше просить Его Императорское Величество о собственном представительстве в имперском парламенте! – заключал дон Диего, а городской совет единогласно принимал предложенную петицию.

А потом губернатор провинции, вызвавший твоего непосредственного начальника к себе, два часа увещевал его, предлагая забыть о глупых и мятежных идеях.
- У нас война идет, голубчик, - говорил губернатор, попивая красное сухое вино, - Нам не до ваших сумасбродств. Конечно, вы уважаемый депутат и папенька ваш был не последний человек в колонии, однако помилуйте – представительство в имперском парламенте? Зачем? Разве вы бедно живете? Разве колония беднеет?

Дон Диего возражал:
- Как раз сейчас самое время! Во времена кризиса и нужны реформы! Да, мы богатеем. Но – волею столицы, ее милостью. А если завтра император обложит нас новым налогом? А потом еще одним? Как мы сможем этому противостоять без представительства в парламенте?

Губернатор отмахивался, считая дона Диего романтичным глупцом. А потом прямо заявил, что никакую петицию никуда не отправят, даже если весь Фелиппе проголосует за нее единогласно. Дон Диего вспылил, обозвав губернатора «неумным ослом» и удалился, хлопнув дверью. А ты стоял посреди кабинета и не знал, бежать ли за своим начальником или сначала извиниться перед властителем провинции. Но губернатор сам развеял твои сомнения.
- Присядьте, юноша, - сказал он. Выходка дона Диего, кажется, не произвела на него особого впечатления, - Налейте себе вина… нет-нет, эту бутылку не берите, она для просителей рангом пониже… вот ту, сверху, да, будьте добры… и послушайте.

Он прокашлялся, отпил вина, удовлетворенно хмыкнув.
- Дон Диего молод. Ненамного старше вас на самом деле. Да-да, не удивляйтесь. Поживете с мое и увидите, как меняется восприятие возраста. Так вот, он молод. И по-своему неглуп. Но его идеи о петиции в столицу… В лучшем случае над нами посмеются. В худшем – мне сделают выговор за то, что допустил занятия ерундой в военное время. Или назначат нового губернатора, менее склонного к подобной… кхм… либерализации, - последнее слово он будто выплюнул, - Так вот, юноша. Вы ведь не хотите допустит позора для родной колонии? Конечно, не хотите. И мы с вами вместе можем не допустить подобного.

Губернатор говорил долго. О патриотизме и единстве в час кризиса. О безмерном уважении к твоей семье. О том, что сейчас думать нужно не о налогах, но о том, как помочь империи выиграть затянувшуюся войну. И наконец предложил:
- Сообщайте мне о том, какие еще сумасбродные мысли поселились в голове дона Диего. А уж я позабочусь о том, чтобы его энергия была направлена в верное русло. И, конечно, похлопочу о вас. Чем вы желаете заниматься? Контролировать торговлю? Обеспечивать войска? Может, налогообложением? Мне очень нужен в аппарате патриотичный молодой и умный человек с незамутненным взглядом.

*****

Сойра воевала с Бинорией. Война длилась уже шесть лет и не думала прекращаться. Более того, ее исход до сих пор был неясен. На море империя одержала ряд уверенных побед, а вот на суше терпела одно унизительное поражение за другим. За Бинорию воевала целая коалиция мелких княжеств, а ее ресурсы, кажется, и не думали истощаться. В то же время союзники Сойры действовали по принципу «каждый сам за себя», отчего теряли людей и никак не могли реализовать подавляющее численное превосходство армий.

Но насколько плохи были дела у армий Сойры в Старом Свете, настолько же хороши в Новом. На севере континенте войска колонистов вместе с парой полков регулярных солдат двигались вперед, занимая один форт за другим. Приезжавшие в отпуск добровольцы рассказывали о зверствах индейцев (они воевали за обе стороны), скоротечных стычках на переправах и коварных засадах. Ветеранов любили все вокруг, их осыпали наградами.

А потом в твоей жизни появился Лионель д`Арси.

Был то бинорский дворянин, взятый в плен и отправленный в Фелиппе дожидаться выкупа. Лионелю было двадцать четыре и он, не смотря на молодость, имел звание майора. Кажется, был он довольно знатен и богат. Но что важнее всего – пленника определили в дом твоего отца.

На самом деле это была лотерея: по закону, знатных пленников должны были содержать богатейшие люди колонии. И вот, первым такой чести удостоилась твоя семья.

Лионель оказался весьма приятным в общении дворянином. Он свободно говорил на языке империи, пускай и запинался порой, если речь заходила о сложных материях, а его акцент приводил в восторг местных дам. Однако же из личных вещей у пленника были только шпага и мундир, а потому обеспечение его всем необходимым легло на твои плечи. Отцу было недосуг заниматься этим новым жителем вашего дома, а матушка, убедившись, что в поэзии Лионель откровенный профан, утратила к нему всякий интерес.

Майор очень быстро стал желанным гостем на приемах в домах богатейших людей Фелиппе. Он ухаживал за дамами и поддерживал разговор с господами, был мягок, но держался с достоинством, сохраняя в себе стальной стержень кадрового военного.

Однако, конечно, нашлись и те, кому пленник был будто бельмо на глазу. Они называли себя патриотами и пару раз били в вашем доме окна. А еще однажды подстерегли Лионеля у выхода из таверны (он, конечно, под честное слово дворянина не пытаться бежать был волен ходить куда вздумает) и набросились с явным намерением поколотить. Но вот майор намерения этого не оценил и заколол одного из нападавших на месте.

Как оказалось, у этих молодчиков и оружия-то не было. А несколько вполне уважаемых членов сообщества клялись, что пленник сам спровоцировал честных граждан.

Решено было майора судить. Процесс этот привлек едва ли не всю просвещенную публику колонии.

Адвокатом пленника вызвался быть дон Диего. Он собирал свидетельства очевидцев, уговорил несколько десятков уважаемых людей подписать письмо к губернатору, где говорилось, что господин майор вел себя примерно, не опорочил себя ни словом, ни делом и произошедшее – очевидная провокация.

Но на первом же судебном заседании голоса разделились. Часть жителей Фелиппе громко требовали повесить убийцу. Или хотя бы расстрелять. Этих «патриотов» было не меньше, чем тех, кто предлагал выплатить семье убитого компенсацию и забыть произошедшее. Но «патриоты» кричали громче.

В вашем доме окна били все чаще, а однажды даже подбросили письмо с угрозами. А тем временем вскоре именно тебе предстояло выступать на суде в качестве свидетеля защиты – так просил дон Диего. Тебе следовало описать Лионеля как благородного человека, а нападавших – выставить агрессивными идиотами. Но такое выступление однозначно рассорило бы тебя с значительной частью общества...

— Тому що я і є нереально крутий коп, бовдуре.

ЛОГІКА: Ні.
АВТОРИТЕТ: Точно ні.
ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: Це не про тебе, партнере.
ДРАМА: О, ні, ти крутий. Але не крутий коп. Просто крутий. Можливо, гарно співаєш? Ну, наприклад.
ЕЛЕКТРОХІМІЯ: Ти ахуєть який крутий, бро! Не слухай тих зануд!

Вода, попри паршивий смак, виявилась цілющим зіллям. Видихнувши і витерши обличчя, Ейс міг тепер оглянутись навколо.

Номер готелю був шикарним. Скоріше за все це щось типу місцевого "люксу": золоті крани на величезній ванні, чистісінькі кахлі, рушники з вишитою золотом буквою R і короною над нею. Кімната, в якій Массаро прокинувся виглядала не гірше. Колись. До того, як детектив сюди заселився. Величезне ліжко (так-так, те саме, де гайсала кавалерія), на якому помістилось би п`ятеро дівок як мінімум. Дубовий стіл із невеликою шухлядкою і подряпинами у формі величезного члена, перевернутий стілець поряд. Кілька пляшок на підлозі: окрім "Червоного Командора" тут знайшлись невідомої марки (етикетка зідрана) джин і закрита пляшка пива "Ревашольське світле" (ЕЛЕКТРОХІМІЯ: Господи, цю сечу навіть я би не радив пити, бро). Велике крісло біля вікна - зараз трошки поплямоване... чимось. Стеля - метрів три у висоту.

ВІЗУАЛЬНИЙ АНАЛІЗ: Здається, там вгорі ліпнина.

Речі детектива знайшлись швидко: одяг розкиданий на видних місцях, пістолет - на столі, посвідчення в кишені джинсів, там само - трохи грошей і ключі від мотокарети.

Вид з вікна відкривався прекрасний: прямо на озеро, яке виникло тут років тридцять тому після розриву в трубах. Зараз навколо нього зробили сякий-такий парк, де іноді любили відпочити навіть копи із РЦМ, попиваючи пивко на декількох вцілілих лавках. Вдалині - бухта і район Мартінез, який зараз був милосердно прихований від очей детектива ранковим дощем. Внизу - простора вулиця із колись фешенебельними, а зараз просто більш-менш пристойними шести- і семиповерховими будинками. Люди на тротуарі кутаються в плащі, ховаються від холодного дощу під парасолями. Шум від мотокарет майже не чути, поки не відкрити вікна - шумоізоляція тут гарна.

ЛОГІКА: Ага. Значить ми у Центральному Джемроці.
ВІЗУАЛЬНИЙ АНАЛІЗ: Он і 41-у дільницю видно.

Мінус був у тому, що номер знаходився на п`ятому поверсі семиповерхового готелю. Можна спробувати злізти вниз, перестрибуючи з балкону на балкон. Правда, в номері лейтенанта балкону не було, тому спочатку доведеться перебратись на сусідній по вузенькому виступу. Ну, або стрибнути. Або злізти по водовідводній трубі - але до неї теж треба дострибнути, перед цим вилізши на підвіконня назовні.

ЕКВІЛІБРИСТИКА: Я б не став.
КООРДИНАЦІЯ: Підтримую.
ЕЛЕКТРОХІМІЯ: Ти все можеш, бро! Треба тільки додати швидкості! Ну, ти ж розумієш, про що я? Про НАРКОТУ, БРО!

Стук у двері тим часом посилився.
- Містер Массаро, я чую, як ви там ходите! У вас все в порядку? Відчиніть, будь ласка!

Ось тепер голос дійсно хвилювався.

Солдату нельзя думать.

Как только солдат начинает думать он, упаси Господь, может придти к какой-то внятной мысли вроде "Что мы тут делаем?" или "Какой идиот нас сюда послал?" А такие мысли военнослужащему противопоказны. По хорошему, их надо бы запретить Уставом, но пока до этого почему-то не додумалисть.

И вот Ферма очень старался не думать. Он смотрел на убитых морпехов и вспоминал все пропагандистские фильмы, что видел на гражданке, где наших если и убивали, то навалившись вдесятером, а погибали эти американские герои всегда с осознанием собственного долга и героическими лицами.

Еще Джон видел трупы япошек и люто их ненавидел. А заодно радовался - уж эти-то желтожопые уже никого из парней не убьют, ублюдки, мать их.

Мысль "Какого хуя я тут делаю" он запрятал в самый дальний уголок своего сжавшегося от страха разума. Да и сам страх спрятать пытался. Выдохнул, вдохнул, выдохнул. Слегка полегчало. Руки только дрожат.

- Серж, чё делаем? - обратился к Хобо.

Вставать и самостоятельно действовать морпех пока не собирался.

7 листопада 52 року
Ревашоль
Готель "Рояль"
09:47

Єдиний мінус спідів у тому, що їхній ефект Я-ТУТ-БОС закінчується.

Єдиний мінус спідів неякісних у тому, що вони мають побічні дії.

ЕЛЕКТРОХІМІЯ: Це не мінус, чувак. Просто треба дістати ще спідів богу спідів!

Розбудив лейтенанта дзвінок телефону. Такий, курва, пронизливий, що хотілось накритись подушкою і закутатись у тепле покривало, забути цей сраний готель, минулу ніч, оту дівку, що відсмоктувала в мотокареті...

ЛОГІКА: Кхм... а ти впевнений, що була дівка?

Та і готель... номер, в якому прокинувся лейтенант Массаро виглядав як поле битви. Постіль - наче по ній всю ніч гайсала Франконегрійська кавалерія, бар випитий, пляшка "Червоного Командора" розбита, світло перекошеної люстри грає на краплях розлитого рубінового вина. Картина, що зображувала мирний пасторальний пейзаж, обписана лозунгами на кшталт "НІ ПОДАТКАМ!", "ЇБИ ДЕРЖАВУ" і "СВОБОДИ!"

ЛОГІКА: Не знаю як з усім іншим, але картину обписав ти. Точно тобі кажу.
ЕЛЕКТРОХІМІЯ: Або це був нереально крутий коп.
ЛОГІКА: Гм, ні. Це точно був ти.

Телефон перестав дзвонити.

Голова розколюється, в пересохлому роті - наче десяток котів наригали, страшенно хотілось курити, а пачка цигарок, що її коп знайшов у кишені, зім`ята і порожня. Здається, вчора дехто добряче закинувся спідами, щоб розслідувати... еее...

ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: Зберись, партнере. Розслідувати справу. Ну, ти ж пам`ятаєш про справу?

Найгірше - детектив пам`ятав.

Вчора (вчора?) якийсь псих зателефонував у 41-й відділок РЦМ і повідомив про подвійне вбивство в готелі "Рояль". Здається, кокнули якогось мудака із профсоюзу докерів і ще когось з дивним ім`ям. Якось Пріск... Пирск... Коротше, не місцевого. А лейтенант Массаро якраз опинився під рукою у начальства і не мав інших нагальних справ, до того ж - не встиг придумати відмазку... отоді капітан і сказав:
- Пиздуй туди і дізнайся, що там сталось.

Ейс Массаро завів мотокарету, врубив диско і попиздував.

Здається, прибув він вдень... а потім все як у тумані. Точно був мет, потім вино, потім знову мет і якесь вже невпізнаване бухло.

ЕЛЕКТРОХІМІЯ: То був джин, бро. За рахунок закладу, до речі.

А тепер зі страшенними відходняками, зі стояком в джинсах (побічна дія спідів - це детектив уже знав) і з повним нерозумінням, як він опинився в номері готелю, лейтенант 41-го участку РЦМ мав розслідувати справу.

Здається, день починався вдало.

У двері постукали. Ввічливо, неголосно: тук-тук-тук. Тук-тук.

- Лейтенанте? Ви там? - чоловічий голос, спокійний і впевнений. Чимось знайомий.

ВНУТРІШНЯ ІМПЕРІЯ: Не відчиняй. Там нічого хорошого, тільки біль і муки. Як завжди.
ЕЛЕКТРОХІМІЯ: І жодного диско.

- Лейтенанте? У вас все добре? - голос за дверима вдавав занепокоєння. А може і не вдавав - у тому стані, що його лейтенант Массаро зараз переживав, було складно сказати.

Пролог

Прекрасная солнечная колония Которра – первая, основанная жителями Сойры в Новом Свете. А столица колонии, Фелиппе, названная в честь деда нынешнего императора, была городом деловым, торговым и богатым.

Вот и твой отец, Хуан Мануэль де Кардона, был пусть и дворянином, но настолько незначительным в смысле родственных связей и древности рода, что избрал для себя стезю цивильного чиновника. И преуспевал.

К твоему рождению у отца было еще трое детей и все – от разных женщин. Насколько уж Хуан Мануэль был хорош в цивильном управлении, настолько же несдержан в любовных отношениях.

Матушка твоя, донна Августа Севилия де Кондорсе, была женщиной отходчивой, умной, не менее страстной, чем отец, а к тому же наследовала огромному состоянию своего родителя, графа де Кондорсе. Возможно, именно поэтому Хуан Мануэль женился именно на ней. А возможно – из-за искренней любви. Тут уж как посмотреть.

После женитьбы отец твой стал богатеть: ему достались два торговых корабля, сотня акров табачной плантации, большой дом в столице метрополии, два десятка рабов и солидный счет в банке. А статус члена городского совета помогал вести дела.

С самого детства тебя окружали братья и сестры от других матерей. Отец признавал их всех, одаривал подарками, обеспечивал учебу и в целом старался не выделять никого. Двое твоих старших братьев, Хесус и Карлос, были сыновьями женщин совсем не знатных, зато отличались крепостью и здоровьем. Оба были старше тебя на пять лет, оба в детстве любили издеваться над тобой и дразнили «идальго». Намекая, конечно, не на благородное происхождение, а скорее издеваясь.

Старшая сестра, названная Марией, была девушкой скромной, молчаливой, а матушка ее умерла родами. Вроде была эта самая матушка индейской крови, но по Марии этого и не сказать было – оливковая ее кожа не особо отличалась от того оттенка, что считался среди знати показателем настоящего имперского происхождения, а черты лица поражали местных парней и вызывали всеобщее восхищение.

Твой отец заведовал водоснабжением Фелиппе. Ты рос в большом доме в самом центре города, а еще из самого детства усвоил, что отцу плевать, чем ты занимаешься, а матушка слишком занята своими поклонниками и чтением новых книжек, чтобы обращать на тебя внимание.

Тем не менее, в колледж тебя отдали. А затем, лет в пятнадцать, отец вдруг предложил:
- А почему бы тебе не поехать учиться в столицу?

Ты был наслышан о столице империи. Это был настоящий центр науки и культуры, город многих университетов, самый богатый на Земле, самый привлекательный, самый…

Если бы ты согласился, отец оплатил бы место на корабле. Пересечь океан и оказаться в лучших землях мира, откуда родом твои предки…

Но как раз в это время судьба махнула перед тобой крылом и представила иную перспективу.

*****

В вашем доме часто гостил мэр города и многие уважаемые люди колонии. Порой они привозили с собой подарки для тебя и мамы, а порой – брали с собой детей.

Так ты познакомился с Изабеллой.

Ей было четырнадцать и ее отец, владелец верфи, человек богатый и влиятельный, показался тебе сначала напыщенным и суровым. Звали его Карлос де Баамонде-и-Эвиа, принадлежал к тем дворянам, что купили себе герб лет сто назад и с тех пор были скорее дельцами, чем аристократами.

А вот дочь мессира Карлоса выглядела точь-в-точь как аристократка. Светлая кожа, черные как смоль густые волосы, прямой нос и правильные скулы. А еще ярко-голубые глаза, большие, смотрящие внимательно и пристально.

Юную Изабеллу признавали красавицей буквально все. Вопросом было только то, кого из юношей Фелиппе она осчастливит. Девушке же кавалеры были не слишком интересны.

Общаясь с ней несколько раз, ты понял, что она предпочитает проводить время за книгами. Юноши вокруг казались ей невеждами, новые платья ее не интересовали и куда она считала, что обсуждать историю, литературу или философию куда интереснее разговоров о новом крое платья.

Отец ее посмеивался, но не запрещал любимой дочери ничего.

Твои с Изабеллой диалоги были будто глотком дорогого вина. Они пьянили, вызывали шум в голове, а еще от волнения ты порой почему-то начинал заикаться. Но девушка только смеялась. И пусть смеялись над тобой, это почему-то вовсе не было обидно – ты радовался, видя ее улыбку.

Вскоре вы стали видеться регулярно. Конечно, побыть совсем уж наедине вам удавалось нечасто: вокруг были родители, слуги, рабы, но все же пару раз вы гуляли в саду губернаторского имения, куда и твоих, и ее родителей приглашали на бал по столичной моде.

Во время одной из таких прогулок Изабелла вдруг посмотрела на тебя своими огромными глазами и спросила:
- А мы с вами поженимся?

Вопрос был на самом деле напрашивающийся. О вашей симпатии знали родители и слуги, и ты и она были из хороших, богатых и знатных родов. Оставалось попросить у отца благословения и потом дождаться ее шестнадцатилетия.

Но если сделать предложение Изабелле, поездка в метрополию, конечно, будет отложена, если вовсе не отменена. Где это видано, чтобы жених по морям скитался, пока его невеста тоскует дома?

Пролог

Де Льяно-и-д’Эво – баронский род.

Древний, уважаемый и богатый. Воистину, империя могла гордиться такими людьми, как твои предки.

Твой прадед основал первую успешную колонию империи Сойра в Новом Свете. Твой дед воевал с соседней Бинорией и даже взял в плен самого герцога д’Эво, пусть тогда еще совсем юношу. Зато – вашего дальнего родича. Этим родством с высшим дворянством соседней и зачастую враждебной страны не принято было гордиться, но и скрывать его никто не собирался.

Дед погиб на очередной войне и твоему отцу, Фернандо Гарсиа де Льяно-и-д’Эво, совсем еще юношей пришлось заняться делами семейства. А дел тех было – не разгрести.

Во-первых, крепостные, издревле принадлежавшие вашей семье, вздумали вдруг бунтовать. Да так рьяно, что восстание это охватило почти всю Сойру и целых три года верные Его Величеству императору войска давили бунтовщиков, вешали их на деревьях и кололи штыками.

Во-вторых, как назло, именно ваши имения бунтовщики уничтожили в первую очередь. Замок де Льяно они, конечно, взять не смогли, но мастерские, богатые поля и даже де-факто принадлежавший твоей семье порт – пожгли, сукины дети, а верных вам слуг частью поубивали, частью страшно запугали.

Хуже всего было то, что Его Величество император Сойры Филипп II, еще при жизни прозванный Честным, весь свой гнев, вызванный восстанием, обрушил на твою семью. Дескать, вы допустили, вы прошляпили, вы виноваты.

Так твоя семья потеряла все владения в метрополии.

Но твой родитель, уж на что был неумелым военным, с лихвой компенсировал это вечным оптимизмом и деловой жилкой. Так вы отправились в Новый Свет.

Вернее, ты плыл туда вместе со своей матушкой, Марией Луизой. А если еще точнее – буквально внутри нее, ибо был тогда лишь несмышленым плодом греха и родился уже в колониях, в первую неделю пребывания твоей семьи в этом новом мире.

Был ты первым ребенком в вашей семье.

Дела в колониях у вас шли неплохо. Отец вложился в торговлю снастями, инструментами и древесиной, прибыли его шли в гору. К твоему десятилетию барон Фернандо Гарсиа де Льяно-и-д’Эво стал генеральным контролером финансов императорской колонии Нуэво-Альмерия. Должность эта приносила солидный доход, а потому ты всегда был обеспечен лучшими игрушками, дорогими костюмами и не знал отказа в развлечениях.

Жили вы в столице колонии, городе Виктория. Крупнейшее поселение белого человека на континенте – так про него говорили. Целых сорок тысяч жителей, большая и удобная гавань с портом и крепостью, что стерегла подходы к городу. К тому же планировкой города занимались люди совсем не бесталанные, и прямые мощеные улицы, аккуратные парки, строго квадратные площади вызывали у многих жителей ностальгию по городам метрополии.

Ваш дом, впрочем, располагался за чертой города. Это было небольшое поместье, включавшее в себя трехэтажный особняк с высокими стрельчатыми окнами, пару акров земли (там по настоянию твоей матушки разбили фруктовые сады), рукотворный пруд, столярную мастерскую, в которой твой отец любил проводить свободное время, и несколько построек для слуг и рабов.

Когда ты подрос, родители отдали тебя в колледж. Теперь каждое утро ты ехал на карете вместе с отцом в Викторию. Родитель сходил раньше, трепал тебя по густым волосам, говорил:

- Будь молодцом, - и уходил, поправляя шпагу и прихватив с собой толстую книгу или папку с документами. Отцу кланялись, перед ним заискивали. Все знали его строгий нрав и вспыльчивость. Для семьи, впрочем, родитель был вовсе не строгим, но понимающим. Не вспыльчивым, но эмоциональным.

- В нашем семействе женщины всегда спокойны, будто скалы, а мужчины - пылают страстью, как пламя, - шутил отец. За сравнение с какими-то бездушными скалами матушка потом долго сердилась.

В колледже, куда ходили все дети родителей с достатком выше среднего, вас обучали всему понемногу. Так ты выучился неплохо считать, писать, слегка изучил историю. В общем-то многому тебя учили и дома. Отец старался привить любовь к счету, лошадям и фехтованию, а матушка – учила петь, заставляла учить стихи и много читать.

Дом ваш был всегда наполнен гостями: то губернатор приедет уточнить какой-то важный финансовый вопрос с отцом и останется на ночь, то важный земледелец, мессир Ортега-и-Кавальес, живущий по соседству, захочет проконсультироваться, что сейчас лучше покупать: сукно или рабов.

Всех гостей принимали радушно. И тебя гостеприимству учили с детства. Нельзя отказывать гостю в ночлеге и еде, пускай это будет даже бродяга или индеец-язычник. А уж если на ночь глядя пожаловал дворянин или богатый буржуа – будь добр достать лучшее вино, накрыть стол по всем правилам и развлекать дорогого гостя весь вечер и еще следующий день. Обычаи требовали заботиться о гостях три дня, но развлекать их дворянин обязан был лишь сутки.

Едва тебе исполнилось пятнадцать, Сойра в очередной раз сцепилась с Бинорией. Причины войны прошли мимо тебя, зато ты знал, что на сей раз война затронула и Новый Свет: на севере, где располагались бинорские колонии, стычки шли постоянно. Ваш противник привлек на свою сторону индейцев, но имперская армия постепенно теснила их, сооружая форты в стратегически важных местах и делая постоянные вылазки. В Старом же Свете рубились насмерть в правильных линейных порядках под гром пушечной канонады. На стороне Сойры выступила конфедерация восточных княжеств, за Бинорию воевало маленькое, но донельзя милитаристское королевство Парфа. Говорили, что такой войны еще не бывало, что она охватила весь известный мир. Понятно, преувеличивали.

К твоему совершеннолетию, то есть к семнадцати годам, война все еще шла. Колония Нуэво-Альмерия по приказу метрополии сформировала два пехотных добровольческих полка и в один из дней настоящей трагедией стало известие о том, что 2-й полкв в битве был почти полностью уничтожен напавшим из засады врагом. Полковника разжаловали, а твой отец добился введения новых налогов, чтобы помочь деньгами вдовам и сиротам.

Детей, кроме тебя, у родителей так и не появилось.

Найближча історія

Історія світу, що його жителі звуть Елізіум, налічує близько 8 тисяч років. Саме стільки часу тут існує людство, за словами істориків. Таймлайн ділиться на кілька епох, кожна з яких асоціюється з певною особистістю в історії (їх називають Невинностями). Кожна Невинність апріорі непогрішима, а прийняті ними рішення вважаються неиминучими поворотами історії. Невинності лише прискорюють їх, щоб ці процеси займали десятиліття, а не століття.

Будь-яка Невинність завжди перемагає своїх ворогів, бо вона не може не перемогти. Якщо ж програє - значить, це лже-Невинність.

Пошуком Невинностей займається Партія Заснування, найстаріша в світі мінжанродна організація. Як тільки Невинність знаходять, її призначають правити всім Оксидентом, однією з частин відомого світу.

Всього Невинностей було шестеро, але більш-менш відомо лише про чотирьох.

Першою відомою Невинністю був (була) Перикарнаський(-а). З ним асоціюється перехід від Кам`яної доби до Бронзового віку, а зображається він молодим чоловіком із золотом, що тече з рота (бо кожний його вислів вважалось надзвичайно цінним). Він же "винайшов" ідею рівності всіх людей перед Богом. Також саме Перикарнаський передбачив прихід наступних Невинностей.

Наступною відомою Невинністю був Франконегро. Він жив десь за 500 років до нашого часу, ввів право наслідування, грошову одиницю (реал), якою користуються й досі, він же започаткував такий концепт як "нація". В наш час вважається також мілітаристом через войовничу політику й особливу війскьову частину - Франконегрійську кавалерію, в латах і з пістолями/мушкетами. Ці вояки скакали по землям у пошуках ворогів роду людського - так вчать у школах.

Третьою Невинністю стала Долорес Деї. Вона правила близько 300 років тому, була радницею королеви Ірен Навігаторки, що правила Сюреном (нині Сюр-ла-Клі). Долорес Деї була неймовірно вродливою, а на додачу дуже розумною, спілкувалась із найкращими вченими і мислителями епохи. Саме вона наполягла на тому, що королева Ірен має фінансувати експедиції в пошуках нових земель. Після численних трагічних випадків, вдалось знайти Новий Новий світ. Крім того, за переказами під час церемонії проголошення Долорес Деї Невинністю у неї почали світитись легені. Зараз саме легені у жителів Оксиденту вважаються символом любові.

Ця Невинність правила 22 роки і була вбита одним зі слуг, який запідозрив, що вона не зовсім людина, а щось геть інше. Про якусь чортівню, що творилась з Долорес повідомляють різні джерела, та і зараз, дивлячись на її зображення, деяких особливо чутливих людей пробирає відчуття неземного страху чи чогось зовсім чужого.

Останньою на наш час Невинністю була Сола. Вона народилась минулого століття і застала нинішнє. Вона займалась градобудівництвом і наполягала на тому, що люди самі мають приймати рішення щодо свого життя, а не слухати Невинність. Після того, як вона відмовилась підтримати революцію, на неї був здійснений замах і Сола пішла у відставку, що вкрай нетипово для Невинностей.

Історія Ревашоля

Вона починається 380 років тому, коли сюди прибули перші колоністи. Вигідне розташування привело до того, що завдяки торгівлі невдовзі Ревашоль став самостійною державою, багатою і потужною.

Але такий стан не тривав довго. Король Філіп ІІІ розтринькував казну, а відомим став завдяки своїй манії величі і любові до наркотиків і сексу. Крім того, Філіп ІІІ був сифілітиком і передав цю хворобу своєму сину, Філіпу IV, який офіційно дозволив монархам приймати кокаїн і спускав на наркотики величезні кошти, поки його піддані біднішали.

Наступний король, Філіп V продовжував славну традицію тринькати казну, а його син, Гійом Лев, хоч і не був наркоманом, витрачав кошти на низку військових кампаній, щоб повернути Ревашолю колишню славу. Але, зрозумівши, що країну не врятувати, проявив мудрість (або боягузтво - залежить від точки зору) і передав владу своєму племіннику, Фрісселю Першому. Сам же Гійом прожив решту життя за кордоном в статусі вкрай багатого аристократа.

Революція

Сталась на зламі двох століть - у 2-му році нинішньої ери.

Вона почалась у державі Граад, а потім розповсюдилась по сусідніх територіях. Причинами революції прийнято вважати соціально-економічну нерівність, а приводом - спалах епідемії тзараату - хвороби, що руйнувала мозок і нездатність влади справитись із цією кризою.

Ось тут на сцену вийшов Крас Мазов. Він був економістом та істориком-матеріалістом, фактично захопив владу в Грааді. В якості емблеми Мазов і його послідовники використовували перевернуту білу зірку (символ докорінної зміни порядків) і оленячі роги (символ єдності з природою).

В Ревашолі революція спалахнула теж. Сили комуністів, анархістів і частково лібертаріанців сформували тут загони ополченців. Король Фріссель спробував задавити повстання в зародку, але відправив на це завдання свого кузена Дрісанта - людину бездарну, але дуже самозакохану. Була страшна різанина, сам Дрісант ледве зміг втекти.

Протистояли революціонерам лоялісти і фашисти. Бились вони відважно, але були скуті застарілою ієрархією і правилами, а тому після серії жорстоких боїв зазнали поразки у 6-у році. Революціонери ж стратили приблизно два мільйони людей (включно з королем) і приступили до побудови нового суспільства.

У тому ж шостом уроці був вбитий Крас Мазов. Хоча його тіло не було знайдене, тому серед деяких любителів конспірології досі жива теорія про те, що він врятувався і вижив.

Існування Ревашольської Комуни дуже не подобалось навколишнім державам. Була сформована Коаліція, яка у восьмому році змогла завдати Ревашолю удару з моря і повітрчя, висадила масований десант і знищила комуну. Більша частина Західного Ревашолю була знищена бомбардуванням Коаліції і в ході подальших боїв. Залишки комуністів партизанили, а лоялісти, що вижили, розстрілювали людей прямо на вулицях, як до цього - комуністи.

В 20-х роках Ревашоль був пеклом. Молодіжні банди, наркотики, проституція... Якраз у цей час була сформована Ревашольська Цивільна Міліція (РЦМ), яка могла би втручатись у життя ревашольців і слідкувати за порядком. На диво, їй це вдалося.

Тридцяті зараз називають Новим часом. Почалась відбудова, в Ревашоль стали поступати інвестиції. Східний Ревашоль перетворився на найбільшу в світі офшорну зону і розцвів: висотки, чисті вулиці, охайні громадяни і затишні бари - все це стало можливим у тридцяті. А ще це був час розквіту диско.

У той час як Східний Ревашоль процвітав, Західний гнив. Район Мартінез став символом занепаду і деградації, а на додачу в 36-му році тут сталась аварія на Народній Купі - генераторі розпаду часток. Це призвело до масштабного радіаційного зараження, наслідки якого не вдалось подолати і досі.

Сорокові стали витверезником. Економічна рецесія, яку не вдалося подолати навіть на початку 50-х, призводила до ще більшої різниці в доходах. Багаті багатіли, бідні скочувались на саме дно, рятуючись дешевим пійлом і синтетичними наркотиками.

І ніхто більше не слухав диско.

Попивая Бордо из бокала горного хрусталя, герцог думал. Ему очень не нравились королевские министры, сгрудившиеся вокруг монарха и явно пытающиеся вернуть абсолютизм во всей красе. "Государство - это не вы", хотелось сказать, но Луи-Филипп-Жозеф знал - не поймут.

Успех с парламентами же был для герцога омрачен тем, что король не согласился на проект их реформы. Ну зачем, зачем было возвращать всё в точности как было? Да, знать в восторге. Но теперь правительство толком не сможет реформировать страну. Хотя он-то, герцог де Шартр, не в правительстве...

Переговоры с Терре, так неожиданно вознесшимся на пост первого министра, были для герцога весьма кстати. Просьба дотошного аббата написать проект экономической реформы позволяла дворянину занять себя, а потому немедлено он пригласил юристов и специалистов по экономике, дабы вместе выработать план спасения французского бюджета. После долгих переговоров, исправлений и споров, проект был в целом готов, о чем Луи-Филипп-Жозеф и сообщил аббату и Его Величеству, презентовав ему свои выкладки в приватной обстановке.


Получатели: Людовик XVI, Жозеф Терре.

Но еще больше, чем проект реформы, герцога занимали странные дела, творившиеся во дворце под покровом ночи.


Получатели: Людовик XVI.

К нему, герцогу де Шартру, подослали шпиона. И кто! Один из министров Его Величества, мсье де Верженн! Этот неслыханный скандал, который герцог и не думал скрывать, вызвал бурление в залах дворца и салонах по всей столице. Говорили, де Шартр в ярости - обычно спокойного аристократа впервые видели таким рассерженным.


Получатели: Луи-​Филипп-Жозеф герцог де Шартр.

— Нащо місцевому бути постояльцем готелю?

ЛОГІКА: Елементарно: коханка. Або інша зустріч, про яку не потрібно знати домашнім.
ЕЛЕКТРОХІМІЯ: Звідки ця гомофобія? Може то був коханець.
СУТІНКИ: Або двоє близнючок-карликів, як у 49-му.
ЛОГІКА: ...
ЕНЦИКЛОПЕДІЯ: ...
ДРАМА: ...
ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: Точно, Дюбуа розповідав про ту справу. Але вона закрита. Не зациклюйся на цьому.

Вбиральня виглядала абсолютно нормально як для місця, де днями вбили двох людей. Чисті (і трохи слизькі) кахлі, три кабінки, велике зеркало на стіні навпроти них, сліпучо-білий умивальник із бронзовими кранами. Запах миючого засобу і, зовсім трохи, чийогось гівна.

ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: Боюсь, партнере, зараз все це - твоє гівно. У переносному сенсі.

Мотокарета знайшлась біля входу до готелю. На лобовому склі майоріли два папірці зі штрафами за неправильну парковку. Ще один папірець хтось приклеїв до дверцят водія. "ЗАБИРИ СВАЮ ХУЙНЮ" значилось там неакуратним почерком.

З відділком з`єднали швидко і старий-добрий Жюль Під`є, диспетчер 41-го, пошуршав паперами в слухавку.
- Отже, кхм, детективе, маю для вас наступну інформацію, - він відкашлявся. На фоні Массаро чув Честера Маклейна, свого колегу, який якраз в цей момент розповідав історію ("Ставлю я її раком, а у неї між ногами"...), - Отже, два тіла. Одне, за свідченням адміністрації готелю, належить Жан-​Люку Роше, він місцевий підприємець, має пару магазинчиків у Джемроці і займається також перевезеннями. Йому вистрелили в потилицю з пістолета чи револьвера дуже великого калібру. Стріляли зблизька, майже впритул.

На фоні компанія колег Ейса зайшлась реготом. Він розчув "А я навіть не кінчив!" і новий вибух реготу.
- Кхм, кхм. Друге тіло - Клайв Перскер, нам підтвердили його особу в профсоюзі докерів. Звичайний роботяга, жонатий, але без дітей, двадцять сім років. Ознак насильницької смерті нема. Коронер тут написав, ем...

ВНУТРІШНЯ ІМПЕРІЯ: Під`є скорчився над паперами. Намагається прочитати дрібний почерк коронера при тьмяному світлі єдиної слабкої лампочки, що висить над його робочим місцем і ще й мигає.

- Написав "Наче взяв і вмер". Параліч серця. О, почекайте, офіцере, тут ще примітка від помічника коронера, зараз прочитаю... Він пише: "Аномальна кількість цианіду в крові" і три знаки оклику. А нижче коронер дописав: "Впишу це пізніше". Поки це все, детективе.

Тепер на фоні Ейс почув початок нової історії: "А ви чули новеньке про того дискойоба Массаро? Зараз розкажу, подай пиво"... - на цих словах Під`є, певно, прикрив слухавку рукою, бо звуки зникли.

Ферма сидел на жопе, сжимал винтовку и смотрел на оседающую пыль. Кажется, отбились. Хотя бы тех, кто в барак влез - точно поубивали. Правда, не он, не рядовой первого класса Джон Паркер, а товарищи его, более отважные (и, в некоторых случаях, теперь более мертвые) морпехи.

Как-то так обидно стало.

Он на жопе сидит, а вокруг парни геройствуют!

С этими мыслями Ферма вытащил гранату. Прицелился. И метнул в открытое окно. Куда-то в сторону япошек этих сраных.

А потом привстал на колено и из окна осторожно выглянул - а ну как заметит узкоглазого?

- Звісно, пане лейтенанте Массаро.

Дівчина зробила вигляд, що переглядає якісь папери під стійкою, а тоді глянула прямо в очі детективу.

- Два трупи були знайдені вчора вночі у вбиральні готелю на першому поверсі. Ось там, - вона показала тоненькою рукою, - Один застрелений у потилицю, інший без ознак насильницької смерті. Ну,я чула, що ваші колеги, які прибули на місце відразу, говорили так. Той, кого застрелили - це наш постоялець, Жан-Люк Роше, здається, місцевий бізнесмен чи щось таке, я не лізу в ообисті справи постояльців. Другий - Клайв Перскер, якийсь роботяга. Немісцевий, судячи з акценту. Вбіг до готелю за годину до того як знайшли трупи, казав, що зараз штани обмочить, обригається чи щось таке. Ну, я його пустила до туалету. Ще здивувалась - чом це він там так довго? Але подумала, що у людини проблеми, не буду турбувати.

Валері випалила це все як з кулемета. Навіть не запнулась.

- Потім я все ж зайшла до вбиральні, щоб спитати, чи все нормально, це було десь 3:30 - 4:00. Побачила трупи, викликала ваших колег. Вони прибули швидко, глянули на тіла, сказали, викличуть досвідченого детектива і прислали вас о... - вона глянула кудись під стійку, - о 8.30 ранку вчора. Ви сказали, що справа заплутана і зняли люкс. Відтоді я вас не бачила. Моя зміна закінчилась вчора о 9-й ранку, власне, заступила я сюди сьогодні тієї ж години. І ні, випереджаючи ваше питання - я не вбивала тих людей, не знала їх і взагалі не бачила як це сталось. Навіть не знаю, чи заходив хтось до туалету - з мого місця цього не видно.

Дівчина поправила неслухняне пасмо волосся і дивилась тепер на Массаро широко відкритими (і дуже гарними) очима.

ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: Цю дівку вже допитували раніше. І, мабуть, не раз. І не з приводу якоїсь хєрні типу крадіжки. Ні, партнере, вона таки знає, як розмовляти з копом

Як мінімум щодо останнього Валері не збрехала - вхід до вбиральні, що розташовуався в дальному кінці готельного холу, з-за стійки реєстрації було видно, лише якщо цілеспрямовано дивитись у той бік.

ПОЛІЦЕЙСЬКА ХВИЛЯ: Партенер, вона навряд чи збрехала і про інше. Вона ж явно знає, що це все перевіряється одним телефонним дзвінком до дільниці.

Вода з шипучою таблеткою виявилась солонуватою на смак, зате бульбашки приємно лоскотали піднебіння і язик. Смакота, коли людина на відхідняках. Допомагає зібратись докупи. А ще це, в кінці кінців, таблетка. Хоч якась.

Охоронець подивився на лейтенанта згору вниз. Шевельнув потужною щелепою, ніби хотів сплюнути, але стримався. А тоді повільно засунув руку до внутрішньої кишені піджака.

- Тримайте, офіцере.

Він підкурив лейтенанту і гіркий, густий, смачний дим наповнив легені.

ЕЛЕКТРОХІМІЯ: Ух, бро, це дуже добре. Вдихай, вдихай глибше!

Ейс і не зчувся, як випалив половину. Помітив, що на нього зацікавлено дивиться дівчина за стійкою.

ЕМПАТІЯ: "Скіки ще гидоти цей мудило може запихнути в себе?" - думає вона.

А от охоронець підморгнув.

- Важкий ранок, офіцере? Бар у нас отам, - він кивнув на одні з дверей, що вели геть звідси.

ЕМПАТІЯ: Цей здоровило тобі співчуває. Співчуває, блядь!
ВНУТРІШНЯ ІМПЕРІЯ: Ви з ним схожі. На службі обоє. Довгенько і не те щоб успішно. Тільки йому їбуть мізки жінка з тещею, а тобі - начальство. Вся різниця.

Мгновение Ферма тупо пялился на гранаты. Если бы какой-то ушлый журналист попробовал потом взять у парня интервью про этот случай, Джон честно ответил бы: "Да нихуя я ни о чем не думал, разве что "БЛЯДЬБЛЯДЬБЛЯДЬПИЗДЕЦБЛЯДЬ в голове вертелось".

Мысли прыгать в окно у парня не возникло. Сказали же, надо этот барак держать - значит будем держать. Что мы, крысы какие, убегать из-за каких-то там япошек, пусть даже кидающихся гранатами? Ну, это Ферма хотел бы так рассказывать после войны, залихватски поправляя парадную кепку и подмигивая девчонкам. На самом деле он просто рухнул ничком за ближайшую койку, ногами к гранатам, мордой в пол, руками голову прикрыл. Винтовку рядом бросил. И так замер.

Ход ІІ. 1411 – 1418 гг.

Долгих два года не было отца дома. Война – дело небыстрое. Зато вернулся он со славой, на новом коне и с тугим кошелем – взял выкуп за плененного крестоносца.

Уж сколько тут было радости! Завидев отца, младший брат твой выбежал навстречу, кричал что-то радостное. Еще бы, отец вернулся!

Долго Славомир рассказывал про войну, славных польских и литовских рыцарей, великого короля Ягайло и мудрого литовского Витовта. Говорил, что чуть ли не всех магистров и комтуров Ордена в плен взяли с Божьей помощью.

*****

После Грюнвальда появились у вас соседи – Подъяблонские. За доблесть в бою пожаловал им Ягайло шляхетство, земли, а с ними и герб – Слеповрон, как и у вас, Красинских.

Были эти Подъяблонские очень уж гордые своим возвышением. Да и отец твой их привечал, уважение оказывал, пиво наливал и на охоту вместе ездил. Было Подъяблонских шестеро: отец, Кшиштоф, лет сорока, жена Мария, двое детей его, Петр и Гневомир, чуть тебя старше и двое дочерей, Мария и Барбара.

И как-то так сложилось, что не прошло и пары лет после Грюнвальда, как стали Подъяблонские уже не как к старшему шляхтичу, но как к собутыльнику да равному себе товарищу к твоему отцу ездить.

А потом случилась первая в твоей жизни война. И из-за чего! Из-за дерева!

*****

Был у вас во владении небольшой фруктовый сад в миле от Красного. Яблони, груши да несколько слив там росли, местные кметы за садом ухаживали, а вся ваша семья каждое лето объедались сладкими фруктами, а на зиму делали наливки, вкуснее которых не было во всем прекрасном Мазовье. Зело Славомир был охоч до пьянящих напитков, и пусть редко напивался, но пил понемногу каждый день, причмокивая и усы вытирая.

И вот получилось так, что землемеры королевские так отмерили, что Подъяблонским земли как раз у границы вашего сада достались. Ну, королевская воля это вам не хрен собачий, то все поляки знают.

А спустя несколько лет почти ровно на меже выросла яблоня. Да какая! Плоды давала сочные, сладкие, ветви под ними гнулись едва ли не до земли. Пришлось отцу твоему даже местных селян отгонять, чтобы не собрали всё. Да только беда в том была, что половина плодов на вашу землю падала, а половина – на соседскую.

Сначала, конечно, ваши соседи отшучивались. Мол, поделим, чего уж, то, что на нашей земле упало – то наше, а прочее забирайте, мы к тому претензий не имеем. Но сама яблонька-то на вашей земле росла! Вот и потребовал твой отец, чтобы шляхтичи новые яблоки собирали да ему отдавали, а он уж по-соседски, им чего-то отдаст или может сидром угостит.

Тут уж Кшиштоф Подъяблонский взроптал.

- Чего это, -говорил, - Я со своей земли должен тебе яблоки отдавать? Упали на мою землю, значит мои!
- Но яблоня-то, - возражал твой отец, - В моем саду растет.
- А это уж, зацный пане, мне без разницы, - фыркал Кшиштоф, - Раз на мою землю яблоки падают, то и собирать их мои кметы будут.

Вот так и случилось, что из-за одной яблоньки два шляхетских рода друг друга возненавидели люто. В церкви не здоровались, на дороге встречаясь за мечи держались и волком глядели.

Бурлили шляхетские страсти, пока в 1415, в октябре, как раз когда английский круль Генрык французов при Азенкуре громил, у вас своя война не началась.

Ваши кметы поймали кметов Подъяблонских – те, дескать, хотели яблоньку потрусить. Ну, ваши-то посильнее будут – проучили соседских селян, да и отпустили.

А спустя пару дней уже вашу чернь подстерегли и поколотили. Знамо дело, из-за кметов ссориться шляхте не пристало, потому собрался твой отец, тебя взял, Рослава и поехал к соседям – конфликт селянский улаживать.

Да только не приняли вас, только из окон посмотрели насмешливо.

А потом и вовсе одним утром обнаружили вы, что яблонька-то ваша вырыта да на землю Подъяблонских пересажена!

С той поры не проходило и месяца, чтобы вы соседям или они вам капости какой не учинили. То селян ваших они нагайками побьют, а то твой отец их теленка уведет. Всей округе вскоре стало ясно, что Красинских и Подъяблонских за один стол сажать нельзя, в одном шинке гулять они не будут, да даже на одном поле, прошу прощения, до ветру не сходят.

Вот и окрестили вашу ссору «Яблоневой войной» местные шляхтичи. Ясно дело, посмеивались они и над вами, и над соседями вашими, но про себя, ухмылки в пивной пене пряча. Знамо ведь, что честь шляхетскую задеть легко.

*****

И вот однажды на главной площади Красного ты увидел двоих сынков Подъяблонских. Были они старше тебя, крепче, а уж гонору у них – куда там краковским шляхтичам! А как тебя увидали, сразу крик подняли.
- Эй, это же ублюдок пана Славомира! Эй, парень, а твоя матка часом не курвой была? Или может монашкой? То-то батька твой про нее не говорит! Ты курвий сын получается, аха-ха!

Оглянувшись, ты увидал, что вокруг десяток кметов да еще и ксендз на это смотрит. Не вмешиваются: знамо дело, шляхтичи ссорятся, мужики в сторонке стой.

А хуже всего, что за спиной у тебя Рослав, смотрит на обидчиков хмуро.
- Может, братику, батьку позовем? – говорит брат, - Они вон какие крупные…

*****

Проводя много времени в костеле, ты усвоил многие прописные истины. Что сарацины тоже в одного Бога веруют, но не в того, что вы, добрые христиане. Что на востоке есть русины – те вроде и христиане, но священников в золото рядят и не Рим, но Константинополь слушают. Хуже всех, понятно, еретики: эти, зная веру истинную, злонамеренно действуют, Христа отрицая и жертвой его пренебрегая.

- С ортодоксом или сарацином дела вести можно, - наставлял тебя отец Анджей, - Они заблуждаются, но к Господу идут, пусть и торною тропою. Можно и с балтами али иными язычниками общаться – эти Пана Бога не знают, а потому и греха не имеют. Но если откажутся в Него уверовать – вот тут их должно наставлять всеми средствами. Но еретики… эти хуже гадюк! Зная Бога, отрицают Его, хулят и плюют в светлый Его лик.

Вскоре эти знания тебе пригодятся.

*****
В лето Господне 1418 твой отец в одном из шинков повздорил с Подъяблонским. Случилась драка, Славомиру вышибли глаз, он же сопернику вашему отрубил нос.

Долго шляхта о том гудела! Сходились на том, что спор ваш дурацкий и решить его надо в доброй драке. Многие соседи ваши, и Пшебижинские, и Пшепюрские, и даже вечно нелюдимые Ландоские готовы были арбитрами выступить, по всей справедливости вас рассудить.

И в вашем доме голову ломали: как спор решить. Матушка твоя, женщина упрямая, говорила так:
- Не дело нам из-за прихотей этих вчерашних холопов гордость свою шляхетскую ронять. Надо с ними в честном бою сойтись, показать, кто тут герба Слеповрон шляхта!
- Цыц, баба! – говорил отец, поправляя повязку на глазу, - Они бойцы добрые, а к тому же много их.

Вот так и думали вы, почесывая затылки да хмурясь. А меж тем спор ваш с соседями огромную роль в твоей судьбе сыграть должен был.

Ход II. 1400 - 1407 гг.

К семнадцати годам Милан окреп, вытянулся, стал похож на отца. Бывал он не раз бит селянами, да и сам не единожды давал им знатно по холопским мордам. А потому к юношеству у Милана пару раз был ломан нос, один раз - левая рука и не счесть, сколько синяков и ссадин.

Казалось, бы, не шляхетское то дело, с чернью на кулаках сходиться. Но отец Милана, как и дети бургманов такое поведение одобряли. Знамо дело, не до смерти лупцевать зарвавшихся селюков нужно, да и самому, если уж толпой набросились, лучше на землю падать и голову прикрывать, пардону прося. По причинным местам бить тоже не следует - за такое и в спину плюнут. А в остальном - нормальное такое мужское развлечение.

Так что Милан вскоре прослыл добрым бойцом. Стали его побаиваться да стороной обходить, разве что сыновья кузнеца совсем паныча не боялись, ибо были крепкие, сильные и в себе уверенные. Но и ты с ними держался почти как с равными - знал, что может и сдюжишь против одного из них, но проверять не хотел. Младшенький сын кузнеца, Болько, один раз с размаху кулаком корову убил. Просто так, по дурости юношеской. Очень уж не хотелось на себе такой удар испытывать.

Матушка, конечно, развлечения такие не одобряла, ибо именно ей приходилось штаны да рубашки разорванные штопать или от крови отстирывать.

*****

В шестнадцать тебя уже вовсю на службу к пану Яну определили. Сторожил ты ворота замковые, а порой в самом конце его свиты ехал на охоту. Выдал тебе господарь по милости своей куртку стеганую, меч да шлем-шапель. Не смотри, что без забрала – зато от ударов сверху защищает очень хорошо, к тому же не слишком тяжел для юноши.
За это всё твой отец, конечно, был должен пану Яну, но молчал, с гордостью на сыночка глядя.

А уж как девки местные на тебя смотрели – ух! Аж в штанах шевелилось что-то от тех взглядов.

С девками опыта у тебя как-то и не было. Вот у селян – всё попроще, выбрал на Купала девку, через огонь прыгнул и в темном лесу на мягком настиле из мха зажимаешься. Или просто на сеновал затащил. А вот тебя, паныча, селянские девчонки сторонились чего-то. А у бургманов –дочери как на подбор страшные. У одной ноги колесом, у второй ни жопы, ни сисек, а нос дерет к небу, будто княгиня какая, третья всё молится да вздыхает тяжко.

Было, в общем-то, в окружении твоем всего две девушки, которые эдакие всякие мысли вызывали.

Одна – дочка местного мельника. Жила она в паре миль от Смижиц, была статная, веселая, но если что – могла и по морде слишком навязчивому кавалеру дать. К тому же на тебя смотрела вроде как-то иначе, не как на всех. И не давала вроде бы повода в своей девичьей неприступности усомниться, а всё ж нутром чувствовал ты – крепость сию хитростью да напором взять можно, пусть и не сразу. Звали ее Анной, а поскольку фамилий у селян не бывало отроду и так и должно, то звали ее попросту Мельниковой. Родилась она на год позже тебя.

Вторая – Прибыслава, родичка господаря Яна. Невысокая, с широкими бедрами и внимательным взглядом ярко-голубых глаз, она доводилась вашему сюзерену троюродной племянницей и жила в его доме, поскольку своих родителей потеряла после вспышки некой болезни. Сама Прибыслава о том не говорила, да и в целом была скорее молчаливой, любила больше слушать, чем говорить. Зато слушать умела как никто другой: вовремя задавала нужные вопросы, могла к месту сослаться на Библию или сказать что-то по-латыни. Сказать честно, ты ничерта не понимал, но звучало красиво.

Вот эти-то две девчонки как раз на тебя внимание обращали. Правда, по-разному. Мельникова дочка то ущипнуть могла, а то побиться об заклад, что ты никак не сможешь вон через тот ручей ее на руках перенести! А вот Прибыслава норовила затащить тебя в маленький сад у замка и рассуждать о библейских историях или про деяния древних королей. Честно говоря, ты в этом мало понимал, но понемногу нахватался, а девушке не так нужен был собеседник, как слушатель, поскольку в вашем захолустье ученым считался всякий, кто свое имя написать мог.

*****

В семнадцать лет ты впервые ехал на войну.

То есть, конечно, не на настоящую войну, но всё же в бой – гонять раубриттеров, рыцарей-разбойников, что заполонили чешские земли и житья не давали местным.
Про троих таких злодеев донесли как раз пану Яну. Мол, сидят они в придорожном шинке, пиво пьют и девок лапают уж третий день, а платить не хотят и грозятся шинок спалить, ежели им немедля выпивку не подадут.

Одного из грабителей пан Ян узнал по гербу: был раубриттер из Доброй Воды, а стало быть, тоже чех. Его строго наказали живым взять, чтобы потом урок был лихому люду.
Тогда-то тебя отец впервые взял с собой.

- Господу помолись, пояс подтяни, - напутствовал он тебя, - А вдруг бой – не лезь поперед батьки, но и далеко не скачи.

Ехало вас двенадцать человек: вы с отцом, да еще пять бургманов, да оружные слуги с копьями.

Батька твой был весел и затеял добрый спор с еще одним бургманом, дядькой Индржеком: остались ли в лесах чешских единороги али уже всех поперебили? Спор тот был весел, поскольку не столько про лошадей, сколько про девственниц мужчины говорили. Ведь всем известно, только к нетронутым девушкам лошадь дивная выходит. И вот остались ли в королевстве девы – это дядьку Индржека сильно занимало.

- В наше время не так всё было, - говорил он, поправляя встопорщенные усы, - У нас молодежь была боголюбива и благонамеренна, не зажималась по кустам с кем попало, а лишь после свадьбы…

- Да хорош! – перебивал его твой отец, - Или я не знаю, что у тебя трое байстрюков по Смижицам да еще пятеро по всей Чехии?

- То по воле Божьей да моему неумению, - ворчал Индржек.

Так вы и ехали по дорогам, слушали пение птиц да на зеленые густые леса смотрели, коими Чехия славна. На такой отряд как ваш вряд ли кто напасть отважился, но ты тогда этого не понимал, а потому меч сжимал крепко и вокруг оглядывался под слегка насмешливыми взглядами бургманов.

*****

- Ну, малой, бросай меч. Не хочу грех на душу брать.

Крепкий чернобородый мужчина переступил через тело оружного слуги и двигался теперь к тебе.

Всё должно было быть не так!

Шинок, в котором засели раубриттеры, представлял собою обычную сельскую хату и сарай рядом. На подворье бегала собака, при виде конного отряда немедля сбежавшая в свою конуру.

- А ну, чертовы дети, выходите, - гаркнул твой батька, слезая с коня и меч поправляя, - Именем пана Смижицкого вам приказываю!

Вы спешились, а тебе отец приказал:

- К заднему входу иди. Вряд ли тудой кто полезет, но мало ли. И Гинека с собой захвати, на всякий.

А теперь Гинек лежал в двух шагах от тебя с раскроенной головой. На подворье, судя по звукам, кипел бой, а ты стоял лицом к лицу с воином, только что в одно движение зарубившем человека.

Ход I. 1385 – 1395 гг.

Кто-то скажет, что Дарем – край бедный и мрачный.

Вересковые пустоши, снежные зимы, продуваемые всеми ветрами каменные замки лордов… Да уж, край этот не походил на Эдем.

Но для тебя - был домом.

Ты родился в семье Томаса де Невилла, младшего сына сенешаля Англии и барона Ральфа де Невилла, того самого, что в битве при Невиллс-Кроссе пленил графа Файфа, а позже сражался на континенте, защищая законное право короля Эдуарда III на престол Франции.

Твоя семья была самой богатой во всей Северной Англии! Ну, после рода Перси, за одним из которых была замужем твоя тетушка Маргарет.

Невиллы, как ты знал с юности, вели свое происхождение от старой англо-саксонской знати. Были у вас в роду и шотландцы, но после целого ряда войн с горцами об этих предках предпочитали вспоминать не слишком часто. Но и не отказывались от них.

Твой отец был младшим сыном, а потому в наследство досталось ему не так уж много земли, но и пусть! Зато деньги у него водились всегда. Сначала твой дед, а потом дядья снабжали вашу семью всем необходимым и даже больше, а к тому же ростовщики Йорка с удовольствием давали Томасу Невиллу в долг. Не было тебе с самого детства отказа в одеждах, игрушках, слугах и домашних зверюшках. Жили в небольшом замке, что стоял у самой границы со скоттами, а потому был очень хорошо укреплен еще лет двести назад и с той поры, кажется, вообще не перестраивался.

Высокие стены, небольшой и обвитый плющом барбакан, стрельчатые окна и мощеное подворье, где могла разместиться сотня людей с лошадьми. И, конечно, покои хозяев в пятиэтажном донжоне.

Главное, что ты запомнил про родительский замок – там было чертовски холодно.

Зимой слуги топили все камины и печи, весной – так же. Немного проще было коротким летом, но с первыми холодами, что приходили обычно в начале-середине октября всё начиналось заново. А потому все домашние ходили в одежде, которую лучше всего характеризует слово «теплая».

Конечно, на выезды и отец, и матушка, и братья с сестрами одевались в дорогие платья, но дома предпочитали ходить в чем-то, больше напоминающем одежду богатых мещан, обшитую козьим мехом. И бобровые шапки – о, вот этот символ богатой одежды твои родичи очень любили. Потому что такие шапки – теплые!

Как отец твой был младшим сыном, так и ты стал младшим сыном для него.

Родившись в 1385 году, ты запомнил отца уже немолодым, за тридцать, человеком, упорно не желающим признавать, что бесшабашная молодость давно минула. Был Томас де Невилл среднего роста, худощав, пострижен по последней моде и гладко выбрит. Любил охоту и поездки в большой город Йорк, а еще обожал шахматы и турниры. И пускай хорошим турнирным бойцом он не стал, зато в искусстве войны на столе преуспел, не раз обыгрывая самого архиепископа Йоркского, своего брата и твоего, стало быть, дядю.
Вообще ты с самого раннего детства знал, что родственники есть везде.

Вот, например, твой двоюродный брат Ральф – старше тебя лет на двадцать, барон, хранитель Западной Шотландской марки, мировой судья в Северном и Западном райдингах Йоркшира, известный переговорщик – говорили, это он убедил скоттов заключить перемирие в Леулингаме.

Были среди Невиллов могущественные воины, славные дипломаты, набожные архиепископы. Много добрых имен и славных деяний дал твой род Англии.

*****

Невиллы всегда славились мужской силой. Мало у кого из твоих предков было меньше пяти детей. Вот и твой родитель не стал исключением.

Женившись в двадцать лет на совсем тогда еще юной Элеоноре из баронского рода Фицуолтеров, Томас де Невилл быстро показал, что достоин славных предков. В браке родилось семь детей.

Первыми, в 1374 появились на свет Бланш и Роберт. Затем, два года спустя, Ральф, потом в 1379 Томас-младший и Маргарита, а в 1382 – Чарльз.
Казалось, пара подуспокоилась, но спустя три года на свет появился ты.

Из-за такого количества старших детей, ты с детства привыкал к самостоятельности и еще к тому, что чаще видишь слуг, чем родителей. Маму больше увлекало чтение книг, отца – охота и пиры, а дети были предоставлены сами себе и еще верным вашим слугам, многие из которых имели на руках своих детей. Так что в семье царила полная гармония и взаимопонимание.

*****

Больше всего времени с тобой проводил Старый Пит. Был он не то чтобы по-настоящему стар – в 1390 ему едва перевалило за тридцать. Но всеми повадками напоминал старика. Постоянно ворчал, жаловался на погоду и нынешнюю молодежь, которая не может в церкви высидеть и часа, тогда как в его время…

Со стороны могло показаться, что Пит зануден и скучен. Но не тут-то было!

Он таскал тебя с собой рыбачить, учил строгать из дерева стрелы и игрушечные мечи, заставлял зубрить молитвы, а еще обучал народным танцам и знал целую уйму сказок. Так ты узнал про короля Артура, про огнедышащих драконов и громадных страшных чудищ, что, говорили, до сих пор скрываются в озерах Шотландии.

У самого Пита семьи не было: жена померла от болезни, как и двое детей. Потому про хвори ты тоже немного знал и, честно говоря, откровенно их побаивался. Слишком уж часто доводилось тебе слышать, как от поветрия вымирали целые села и не помогали ни молитвы, ни врачи.

*****

Твое детство пришлось на неспокойное время. Мятеж лордов-апеллянтов, поход в Ирландию, «Замечательный парламент», сменившийся парламентом «безжалостным»…
Твоей семье повезло не вмешаться в разборки сильных мира сего. Отец твой рвался на войну, но родичи его удержали, так что для вашей семьи то было время пусть и неспокойное, но прожитое в обычном ритме.

*****
В 1395 году вся ваша семья поехала в Ланкашир. Твой кузен Ральф гостил там у лорда Генри Болингброка, графа Ланкастера и с согласия последнего позвал и вас – вместе поохотиться и познакомить детей Томаса с другими знатными отпрысками.

Позже ты поймешь, что затея эта была посвящена единственной цели – найти для старших твоих братьев и сестер хорошие пары.

Но тогда – это было настоящим приключением.

Вы гостили в нескольких замках, принадлежавших лорду Болингброку, переезжая из одного в другой каждые несколько дней. Охотились на оленей и птиц, танцевали и пели. Оказалось, твоя матушка имеет очень сильный и чистый голос! А отец обыграл в шахматы самого хозяина!

*****

На одном из скромных ужинов, устроенных в вашу честь, ты познакомился со своим ровесником.

Звали его Генрих. Был он высок, слегка бледен, темноволос и пострижен под монаха, просто одет, немногословен. Его усадили подле тебя, потому что вы были самыми младшими детьми за столом. А еще он был сыном лорда Болингброка.

Твои попытки расспросить его о чем-либо упирались в стену вежливого безразличия. Вскоре ты увлекся рассказом одного из присутствующих на ужине рыцарей о походах во Францию и вовсе забыл про ровесника.

А на следующее утро, когда ты с другими детьми играл во дворе замка, Генрих появился вновь и предложил вам играть в крестоносцев. Неотступно следовавший за мальчиком слуга тащил связку деревянных мечей.

- Но кто же будет сарацином? – робко спросил один из пажеских детей.

- Эдвард! – внезапно позвал тебя сын лорда Болингброка, - Ты будешь сарацином, я приказываю. И погибнешь от моего меча!

В тот же миг тебе досталось по голени – это Генрих выхватил меч и с размаху ударил тебя.

- Возьмите меч, юный господин, - обратился к тебе слуга. И, наклонившись чуть ниже, прошептал, - Если заденете господина Генриха, вас выпорют.

Ход I. 1385 – 1395 гг.

Много бед и несчастий претерпела земля Силезская.

Постоянно сражались здесь друг с другом поляки, немцы, местные паны да господа, бывало, что и чернь усмирять приходилось, супротив законных властителей восстававшую. Много крови пролилось на эту землю, много славных рыцарей полегло здесь.

Но нет земли славнее и богаче!

Так говорили тебе, маленькому ребенку, а ты и сомневаться не мог. Где еще реки так полноводны и полны рыбой? Где города так прекрасны и многолюдны? А уж леса, в которых отец твой любил охотиться – это настоящий Дар Божий вам, силезцам.

Ты был родичем самим силезским Пястам. Пусть для маленького мальчика это значило немного – позже ты поймешь, что эта фамилия значила для силезцев.
Род твой вел свое начало от Болеслава, сына того Болеслава Долговязого, князя силезского и вроцлавского, что в бытность свою крестоносцем спас от сарацин самого императора Барбароссу, а потом вместе с ним дрался в Италии.

В честь славных предков и тебя назвали Болеславом.

Отца твоего, рыцаря небогатого и скромного, звали Карлом. Сеньором его был сам Генрих Румпольд, пан на Глогуве и Сциняве. А поскольку и поместье ваше у Глогува располагалось, то и звались вы Глоговскими.

Матушка твоя умерла родами, а поскольку de mortius aut bene aut nihil, то и мы скажем лишь, что была она женщиной доброго нрава и славного рода, любима очень мужем. Остались в семье лишь вы с отцом, да две сестры: Агнешка, тебя на три года старше и Добыслава, вместе с тобой родившаяся.

От самых юных лет окружен ты был заботой и любовью. Агнешка просиживала у твоей кроватки целые ночи, от completorium до laudes, слуги ваши, хоть и чернь, а всё же люди добрые, помогали ей тебя и маленькую Добыславу пеленать да воспитывать.

Отец же дома появлялся нечасто – всё войны да охоты, съезды да пиры его занимали. Он любил семью, конечно, как у силезцев, принято: всегда привозил подарки, рассказывал о своих походах, и кто кому из рыцарей славного пана Генриха наплевал на сапоги.

Карл Глоговский был славный рыцарь! Воевал он около Всхова, дрался с литвинами вместе с князем Конрадом Олесницким, дабы навернуть темный люд в веру христианскую, пировал с самим Ягайлом за одним столом.

Впрочем, славой своей отец только в семейном кругу хвалился, на людях же был скромен и вовсе не кичился. И тому же тебя, мальчишку еще, учил.
- Семье всё рассказывай, ничего не скрывай, - говорил отец, усадив тебя себе на колени в саду вашего маетка, - Но для других людей скромен будь. Не нужно им о делах твоих знать, лишь беды от такого знания бывают.

*****

Когда тебе исполнилось девять, ваш сюзерен скончался. Немедля князем Глоговским стал его брат, тоже Генрих, которому отец твой принес присягу. А следуя в слдующем году с почтом из Легницы в Глогув, князь как раз проезжал мимо вашего дома и остановился погостить.

Был он мужчиной в самом расцвете сил. Говорили про князя, что любит он турниры да охоту. Выглядел он соответствующе: крепок телом, с улыбкой на красивом лице, голосом громкий, щедрый к друзьям и товарищам.

Настоящим рыцарем показался тебе князь. Как будто из книжки!

И тебя могущественный Генрих приметил. К себе подозвал.

- А что, нравится ль тебе, юноша, пир? А охота?

Узнав, что на охоте ты ни разу не бывал, сюзерен очень удивился.

- Как так? Неужто отец не ходит с тобой тебя на кабана или там на оленя? Земли-то у вас вон какие богатые!

Слово за слово, а на завтра ты спозаранку, зевая и кутаясь в плащ от утреннего холода, ехал с князем, отцом и десятком рыцарей, их оруженосцами и слугами – охотиться на вепря.

И сложилось так, что от охоты той многое зависело. Столь многое, что и представить ты тогда не мог. Воистину, investigabiles viae Domini.

*****

Ты держался подле князя, а он – гнал вперед по мрачному густому лесу, вовсе не обращая внимания на собачий лай, крики слуг и рыцарей. Будто неведомая воля вела твоего сюзерена и неизвестная тебе чуйка – казалось, он знает, где вепрь с мистической точностью.

Как ты, малец, не свалился с коня, не встретился лбом с веткой, как твой немолодой уже конь не споткнулся о корень – то лишь Господу известно. А всё ж спустя полчаса дикого гона князь остановился. В руке он сжимал копье, оглядывался вокруг. Будто с удивлением заметил тебя, улыбнулся.

- Славная охота, а, Болес…

В этот миг из кустов выскочил вепрь. Да такой огромадный, будто самим диаволом сотворенный! Глаза зверя огнем пылали, рычал он, как сотня медведей, а ростом был с твоего коня! Или то со страху так казалось…

Князь ударил коня шпорами и с гиканьем понесся на лесной ужас, ударил копьем… и промахнулся. Попробовал коня развернуть, да где там! Вепрь мотнул головой, копытом землю взрыл и как бросится на охотника! Ударил коня княжего в бок, повалил, над Генрихом навис, рыча и хрюкая, как истинное исчадие адово.

У тебя тоже копье в руках. Не такое крепкое и тяжелое, как у сюзерена, но всё ж оружие. И кинжал на поясе. Но страшно - жуть!

Ход I. 1397 – 1407 гг.

Твоя семья получила дворянство в 1340 году после триумфальной для христиан битвы при Саладо. Под командой дона Хуана Мануэля твой прадед, к тому времени уже несколько лет служивший в ополчении, смог не только убить трех мавров, но и спасти жизнь самому дону Хуану! Тебе рассказывали, что именно твой предок в горячке боя подал вельможе копье, когда у того сломалось его собственное.

Твой дед пошел по стопам отца и уже как рыцарь воевал в Гранаде, но безуспешно. Как полагает идальго, все средства он тратил на коней, оружие и доспехи, а потому своему сыну, твоему отцу, передать в наследство смог лишь две деревеньки, Виллакорту и Эстебанвелу, что близ городка Аранда-де-Дуеро да пару ленивых слуг.

Отца твоего звали Эстебан Алламо дель Кастельмарра и пошел он в славных рыцарей рода дель Кастельмарра (кстати, никакой Кастельмаррой вы не владели, еще твой дед отдал ее за долги). Был Эстебан строен, дьявольски красив и воинственен до одури. С самого раннего детства ты запомнил отца как всадника, пахнущего потом, пылью и улыбающегося белозубо при виде твоей матушки.

Женился Эстебан рано, едва ему исполнилось семнадцать. Да и брак был по расчету – нужно было поправить материальное положение. Но случилось так, что, взяв в жены девушку с богатым приданным и не слишком высоким происхождением (твою маму звали Мария, фамилия ее семьи была Сапатеро* – что может лучше указывать на происхождение!), спустя пару лет брака отец в нее искренне влюбился.

Да и мать была не хуже: невысокая, стройная, черноволосая, она полюбила отца той жгучей и страстной любовью, что свойственна лишь кастильцам.
От этой горячей любви у пары было трое здоровых детей, все мальчики.

Первым в 1395 году родился Алонсо. Спустя два года – ты и твой единоутробный брат Рамон.

Вы жили в лучшей семье на свете!

Мама любила вас и даже ругала будто с нежностью. Это, впрочем, нисколько не мешало Марии угощать вас подзатыльниками и даже пускать в дело мокрое полотенце, от которого на ягодицах оставались синяки и потом было жуть как неудобно сидеть на церковной скамье!

А в церковь вы ходили каждую неделю. Была она за милю от дома, а звалась Скит Вечного Отца.

Служил там отец Пауль – совсем еще юный, но уж больно ученый. Умел он не только проповедовать, но и лечить хвори у селян. Еще от него всегда приятно пахло! Да и проповеди он читал не занудные, а вполне житейские. Особенно любил юный падре рассказывать о героях прошлого, славном Сантьяго, Эль Сиде, ставя их в пример нынешним христианам. И может эти образы не слишком цепляли крестьянских детей, но зато вас с братьями – еще как! Кто не хотел быть благородным рыцарем без страха и упрека? Кто не мечтал рубить мавров?
Родители посмеивались, видя детское увлечение своих детей героями прошлого.

- Не забывайте и про своих предков! - говорил отец, - Они, может и нетакие известные, но тоже подвигов совершили немало!

Так вы узнавали о том, как ваш прадед мог легко одним копьем проткнуть врага насквозь! Как дед рубился один против троих мавров и победил их всех. Он даже участвовал в Крестовом походе в Тунис, где героически и погиб. Вот такие у тебя были предки.

*****

Раз в год, летом, отец усаживал маму на вашу единственную лошадь впереди себя и вез в церковь. Это была годовщина свадьбы, и ее отмечали в семье как очень важный праздник. К этому времени к вам приезжали дедушка и бабушка со стороны матери. Дед твой был торговцем средней руки в Сарагосе, продавал ткани. Был он пусть и не такой бравый рыцарь, как твой отец, зато всегда угощал сладостями тебя и братьев. Подарки вы делили поровну – так строго наказывала матушка.

*****

Общаться тебе приходилось зачастую вовсе не с рыцарскими детьми.

Вы жили среди крестьян, а потому и большую часть времени играли с ними, бегая по окрестным холмам и моча ноги в прохладных ручьях. Твой старший брат Алонсо был заводилой – умел организовать игру, командовал селянами, раздавал приказы направо и налево. Он с детства обожал военные игры, а потому порой вы с палками, изображающими мечи, наскакивали на ничего не подозревающую чернь, как на мавров и рубили их!

Когда вы подросли, Рамон сказал, что так нельзя и селян надо защищать, а не бить мечом. Тогда у них с братом случилась дуэль, в которой ты был третейским судьей. В честно поединке Рамон был безжалостно побит и признал свою неправоту. Но и Алонсо смягчился. С той поры вы нападали в основном на деревья и друг на друга, изображая благородных, но враждующих идальго.

*****

Из крестьянских детей больше всего вы дружили с сыном кузнеца из Виллакорты по имени Карлос. Был он выше вас всех на полголовы, а в ширину как ты и Рамон вместе. Зато с ним было интересно сражаться на палках!

А еще он верховодил селянскими детьми не хуже Алонсо и даже соревновался с ним в этом.

Однажды вы гуляли по поросшим колючим кустарником холмам вместе с несколькими детьми черни. И увидали покрученное дерево. Оно стояло тут, кажется, всегда, но в тот день Карлос вдруг заявил:

- Я смогу забраться на него!

Дерево было высоким, едва ли не в четыре твоих роста. Но сын кузнеца забрался на него удивительно ловко.

Вся детвора была в восторге, а особенно радовалась Луиза, мельникова дочка, миловидная и заводная.

- Ух ты, Карлос! Вот это ты смог!

Алонсо немедленно вскипел. Какой-то селюк лучше благородного сына идальго?!

- Ха! Я взберусь туда еще быстрее!

Он полез вверх с ловкостью дикой кошки. Вот он уже на два локтя над землей, вот поднялся на сажень… и вдруг хрустнула ветка. Твой брат рухнул наземь под гогот и улюлюканье детворы.

Рамон и не пытался залезать, лишь помог обозленному и смущенному брату подняться.

Теперь все смотрели на тебя.

*****

Отец с детства учил вас обращаться с оружием и лошадью. Подсаживает на лошадь, дает деревянный меч и показывает, как рубить.

Искусство боя – это сложно. Лошадь огромна, меч тяжел, а ведь еще нужно следить за тем, чтобы бегающие рядом братья не ткнули тебя обмотанной тряпками палкой.

- В бою сарацины будут колоть со всех сторон, - научает папенька тебя с братьями, - Нужно быть внимательным и ловким!

Больше всего, конечно, отец напирал на Алонсо, а тот был и не прочь. Но и про тебя с Рамоном не забывали. И не только ратными тренировками занимались вы, но и сугубо практичными.
Надо, скажем, мельнику с Эстебанвелы отнести два мешка муки в Эль Негредо – отец отправляет вас с Рамоном. Тащитесь по холмам, то вверх то вниз с этими проклятыми мешками и не дай Бог не успеете вернуться домой до заката – тогда отец устроит вам порку.

Зато в субботу и воскресенье вас отпускали в церковь – там можно было отдохнуть и послушать рассказы падре.

Так и прошли твои десять лет – в счастливом краю, в доброй семье. Не знал ты ни страданий, не претерпевал унижений и понятия не имел, что там происходило за пределами твоего маленького мира.

Ход I. 1391 – 1401 гг.

Ты был долгожданным ребенком.

Родившись в замке около Тарнува и громким криком оповестив о том всех вокруг, ты с самого детства не знал отказа ни в чем.

Твоим отцом был Анджей Могила, прозванный Удачливым. Род Могил, ведущий свою историю с XI века, но никогда ранее не знавший ни богатства, ни высоких знакомств, обязан был своим стремительным взлетом как раз твоему отцу. А если быть точным - его удачной женитьбе на Агнешке Вольской, племяннице каштеляна сандомирского. Поговаривали, что твой папаша будущую жену просто-напросто своровал, буквально отбив у охраны во время конной прогулки. Говорили также, что и сама Агнешка была не прочь быть украденной.

Сложилось так, что родителей твоей матушки к тому времени уже не было на свете, а потому приданное ей давал дядя, Ян фон Биберштайн, могущественный и суровый пан. Но не зря твоего папеньку прозвали Удачливым - в то время, пока он крутил роман с Агнешкой, фон Биберштайн сражался с королем Вацлавом и вовсе не появлялся в Польше. А когда с королем замирился - племянницы уж и след простыл, а от бедного, но знатного Анджея Могилы пришло ему письмо с предложением чвар не учинять и брак благословить.

Фон Биберштайн зубами поскрипел, но, не желая позора племяннице, дело замял, приданное прислал и даже родителю твоему небольшой замок близ Тарнува вместе с прилегающими селами, лесами и полями подарил.

Вот тогда-то и пошли у Могилы дела вгору! Не было во всей Мазовии, во всей Малопольше более предприимчивого рыцаря, чем твой отец.

Приданное жены он пустил в оборот, да так, что уже через год после женитьбы купил несколько сел. А потом капитал утроился. И еще раз. И снова. Зачарне, Кобежин,Заважбе, Бжезница, Яворско, Лыса Гура, Суфчин, Ольшины... это всё были земли рода Могилы. Ваш главный маёнток - хорошо укрепленный, каменный, в два этажа высотой, с остекленными окнами, стоял в Скшишуве, совсем рядом с городом Тарнув, в котором твоему отцу принадлежала суконная мастерская и пивоварня.

На поклон к Могиле ездили все окрестные шляхтичи. Кто денег занять, кто на службу наниматься, а кое-кто и свататься - у тебя были две старшие сестры. Отец гостей любил, всегда усаживал за длинный стол в главном зале, поил пивом и угощал снедью. И получал выгоду с каждого гостя. Кажется, вся округа должна была что-то Анджею, пану на Скшишуве.

*****

Ты рос в вашем большом доме, но регулярно родители брали тебя с собой в Тарнув, Жешув или сам Краков! С детства ты видел мощеные улицы, готические соборы и ярко выкрашенные узкие дома, с детства был одет по последней моде и всегда получал желаемое. Хочешь пони? Пожалуйста! Желаешь медовик? Держи! Отец тебя откровенно баловал, впрочем, твоих сестер тоже.

Десяток ваших слуг тебя любил, называя "малым паном", даже на твои детские шалости порой закрывали глаза.

Но как только вам выписали учителя - всё изменилось. Не помогали слезы, крики и истерики - надо было учиться.

Пан Добеслав из Липок, обедневший шляхтич, был молодым человеком, обучавшимся где-то на Западе. Он преподавал тебе историю, географию, математику, учил читать и писать по-польски. И еще обучал латинскому.

Учитель был требователен, лупил палкой по спине и рукам с позволения твоего родителя, заставлял зубрить крылатые латинские выражения, а еще - учить гербы всей окрестной шляхты. И не только окрестной - так ты узнал, чем герб английских Йорков отличается от герба немецких Вельфов и почему в Польше несколько фамилий могут носить один и тот же герб, а на Западе всё наоборот!

Еще тебя обучали этикету и, конечно, генеалогии.

Твоих сестер учили почти наравне с тобой. Разве что раз в месяц на неделю позволяли почему-то не присутствовать на занятиях. На вопрос, почему так, твой учитель отмахнулся:
- Женские дела, потом поймешь, - и продолжил рассказ про франков и римлян.

*****
Отец часто пропадал в разъездах, а возвращался всегда довольный - дела шли вверх. Мама же проводила большую часть времени в доме, пряла или командовала домочадцами. Порой она брала с собою пару слуг и ехала в Тарнув к подруге, Людвиге, тетке склочной, знающей все слухи в округе. Там твоя мама могла провести весь день, а порою оставалась и на ночь.

А потом отец, вернувшийся как раз с очередной поездки, слез во дворе с лошади и при всех влепил ей затрещину.
- Курва!

Вы, дети, кинулись к маме, но она лишь машинально обняла вас одной рукой, второй же держалась за место удара.

Потом родители долго кричали друг на друга - это слышал весь дом. Кажется, папе не нравились мамины выезды в город...

С той поры матушка ездила куда-либо только вместе с твоим отцом.

*****

Когда тебе исполнилось восемь, к вам впервые приехал Ян фон Биберштайн in propria persona*.

Казалось, он привез с собой целый город: конные и оружные рыцари, их оруженосцы и слуги, сотни слуг, тысячи! А уж лошадей! А возов с припасами! А реющих на ветру флагов!

Встречать родственника вышла вся ваша семья. Тебя нарядили в шитый специально для этого случая дублет и узкие шоссы, а на остриженную "под горшок" голову надели шаперон, похожий на те, что их носили благородные краковские паны. Родители нарядились еще более богато, а твоих сестер одели в длинные платья, расшитые каменьями и золотой нитью.

Сам Биберштайн был мужчиной полноватым, но крепким, одетым в дорогой расшитый золотом плащ и высокие кожаные сапоги для верховой езды. А еще от него веяло такой властностью, таким богатством, что казалось, будто это сам король!

- Ну здравствуйте, родичи! - прогремел он, пока твоя мама приседала в книксене, а отец склонял голову, - Хорошо живете!

Фон Биберштайн говорил с немецким акцентом - такой ты раньше слышал в Кракове от торговцев. Да и в целом был он похож больше на крайне успешного купца, чем на могущественного феодала. Если бы не десятки рыцарей, что стояли у него за спиной...

Он гостил у вас три дня, как положено по всем правилам и обычаям. Эти три дня прошли в пирах, охотах, небольшом состязании рыцарей на затупленных мечах... Биберштайн привез с собою еще и фокусника, изрыгающего пламя изо рта, а также двух потешных карликов, что веселили народ, изображая то королей, то животных, а то и самого Биберштайна. Если бы кто-то вздумал так пошутить над папой... ты даже представить не мог, что было бы. А этому ничего, смеется и кубком по столу стучит.

*****

На второй день к тебе подошли два мальчика на несколько лет старше. Один представился Петром фон Цеттрицем, сыном Густава фон Цеттрица, хозяина Шварцвальдау, второй - Михалом, сыном Михала Бедлинского герба Венява. Ты, конечно, слышал что-то про эти роды и гербы даже мог припомнить.
- А где тут у вас вино? - без обиняков спросил Цеттриц, - Жажда замучила.
- Да, горло промочить охота! - подражая взрослым заявил Венява.

У вас был погреб, но вина там отродясь не водилось. Отец предпочитал пиво, даже давал тебе попробовать (тебе не понравилось - горькое, воняет, а потом привкус еще этот). Узнав об этом, молодые шляхтичи рассмеялись.
- Говорил же, это деревенщина, - по-латыни сказал Цеттриц, - У них даже вина нет!
- Ага, медвежий угол, - подтвердил Михал, - Уверен, они тут пьют скисшее пиво и говорят: "О, нектар богов!"

Мальчишки загоготали и взглянули на тебя. Они, кажется, и подумать не могли, что ты понимаешь по-латыни.

*****
Этой же ночью, возвращаясь в комнату с ужина, ты проходил мимо полуоткрытой двери отцовских покоев, как вдруг услышал оттуда голос матушки.
- ...я даже и не подумаю, дорогой дядя! - казалось, она готова была разрыдаться.
- А тут и думать нечего, - прогудел Биберштайн, - Ладно, не хочешь так, пускай. Но оставлять всё как есть - не дело. Я этим займусь. Пусть только малой подрастет немного - тогда и сделаем. Заодно мужа тебе подыщу хорошего. Пару лет потерпи уж ради ребенка - он же не виноват, что от такого курвиного сына родился.
- Дядя!
- Добре, добре. В твоем доме не ругаются, я помню.

Скрипнули половицы и ты поспешил отойти от двери, чтобы тебя не заметили.

Польские гербы: сложно, мало, странно

В Польше гербы появились позже, чем в Западной Европе.

Это было вызвано особыми условиями формирования местного рыцарского сословия. Потому и сама система гербов отличалась радикально.

Во время войны местные землевладельцы выступали зачастую под одним знаменем. Эти знамена служили для маркировки "свой-чужой" на поле брани, однако со временем их стали использовать именно как гербы. Причем, поскольку под одним флагом дрались разные семейства, герб сделался общим для них всех. Так, под одним гербом могли ходить десятки, а то и сотни семейств! При этом индивидуальные гербы использовались крайне редко и скорее в порядке исключения.

Под гербом, например, Ястржембец ходили около 750 шляхетских родов с разными фамлиями. Но было и так, что шляхтичи с одинаковой фамилией пользуются разными гербами! Например, Залевские использовали около 30 гербов, Янушовские принадлежали гербам Белта, Деброва, Колосник, Лада и Рола, а Пневские - гербам Абданк, Гонска, Лук, Наленч, Роля и Слеповрон.

А еще в Польше существовали как минимум пять родов Потоцких - и они совсем не были родичами!

На самом деле тут всё довольно просто. Фамилию шляхта брала от родового гнезда, а на огромных просторах Польши (а позднее Речи Посполитой) существовали десятки сел и городков с одинаковыми или похожими названиями. Вот и получалось, что однофамильцы Хорошевские (из сел Хорошевка или Хорошёво) носили гербы Балта, Ястржембец и Шренява. И вовсе не были родственниками.

Подобная практика выглядела дикостью для западных нобилей, не имела ничего общего с традиционным посвящением в рыцари, а к тому же приводила к неконтролированому росту числа шляхты и крайне малому количеству гербов.

Ян Длугош в XV веке насчитал в Польше 139 гербовых обществ. При том, что только в соседней Германии их было около 200 000!

В Германии, кстати, герб зачастую принадлежал отдельному роду.

А теперь представьте путаницу, которая возникала в пограничных или спорных регионах вроде Силезии, где одновременно пользовались и польской, и немецкой системами гербов. А если туда приезжал рыцарь, скажем, из Франции - для него это, должно быть, выглядело как полнейший хаос.

Ход I. 1401 – 1411 гг.

Основатель твоего рода, Вавржента, был гетманом у князя Конрада I. Тогда же или чуть ранее получили вы герб Слеповрон.

Род ваш был столь стар и знатен, что даже Грифичи и Пясты, на что уж известные, и те выказывали вам уважение как равным.

Ты был сыном Славомира из Красного. Внебрачным сыном, что уж греха таить, нажитым еще в те времена, когда Славомир не женился. Впрочем, шляхтич сына признал и взял к себе, а вот матушку твою прогнал. Ты ее не знал, считая созданием полумифическим. В вашем майонтке в целом не говорили о матушке.

У тебя был сводный брат Рослав – младше тебя на пару лет, он был законным и тем выгодно от тебя отличался. Его матерью (а твоей мачехой) стала Стефания из Горце, хрупкая и невероятно красивая женщина.

Славомир, твой отец, пренебрежительно относился к слабому полу, зато своих детей обожал.

- Держи крепко, сынку, - учил он тебя ловить рыбу, - Не торопись. Подожди, пока карась сам клюнет, а потом – подсекай!

Славомир любил рыбалку и охоту. Местные кметы претерпевали от его увлечений больше всех, ведь именно им приходилось получать по спине, ежели в реках мало рыбы – знамо дело, чернь всё выловила! А уж охотиться в лесах около Красного – и подумать не моги!

Зато тебя и Рослава отец таскал на охоту регулярно. Конечно, вы не убивали зверей, но были будто причастны к общему делу. Отец же наоборот – лично выходил с копьем на вепря и радовался каждому трофею.

- Вот настоящее мужское дело! – говаривал он, попивая пиво из расписанного кубка после очередного удачного выезда.

*****

Ваш дом стоял в Красном, как раз узкими окнами выходя на сельский майдан. Два этажа, добротная крыша, глубокий погреб – чего еще мог желать местечковый шляхтич?

Позже ты, конечно, поймешь, что жили вы бедно. Но в детстве всё представлялось иначе: тебя любили и уважали кметы, тебе улыбался отец Анджей, местный ксендз, а сельский староста однажды даже подарил тебе игрушечного вепря.

- На счастье малому панычу!

Церквушка в Красном была небольшая, зато каменная. Отец Анджей служил тут едва ли не каждый день.

Он был молод, улыбчив и обожал детей, не делая различия между панскими и кметскими. Часами Анджей мог рассказывать о Страстях Христовых, про деяния апостолов, древних жыдовинов и Ерусалем – золотой город, где похоронен был Сын Божий Езус и где восстал он из мертвых, смертью смерть победив.

Ксендза в селе любили. Подносили ему то десяток яиц, то кувшин молока, то буханку хлеба, спрашивали совета про жизнь свою нелегкую. Уважал его и Славомир, ходил на причастие и исповедь каждый месяц. И вас, детей своих, с собой тащил, и жену. Так и повелось, что в последнее воскресенье каждого месяца ходили вы пешком, с непокрытой головой, в церковь на службу, каяться во грехах и слушать наставления.

*****

Стефания из Горце, твоя мачеха, была женщиной практичной. А потому донимала мужа вопросами о том, кто же наследует ему. Ты был старшим, но внебрачным. Рослав – младшим, но законным. Понятно ведь, за кого выступала Стефания?

Впрочем, для тебя и Рослава это не значило ровным счетом ничего. Вы были вместе: в краже яблок из сада старосты, в обрушении амбара противного Северина Мельника, в попытках украсть улей с пасеки (ох, как болели потом пчелиные укусы!).

Рослав был младше тебя, но остр на язык, сметлив, зорок.

- Бежим, братику, Северин близко! – именно Рослав был тем, кто мог заметить приближение опасности и вовремя предупреждал тебя.
И если получали вы по заднице отцовской рукой – то вместе. Отец же всегда объяснял, за что наказывает.

А вот матушка тебя откровенно не любила. Ты был не ее крови, а потому в глазах Стефании считался ребенком второго сорта.

*****

Крестьянские дети, коих много было в твоем окружении, считали тебя паном и даже подчинялись твоим приказам! То ли родовое умение повелевать, то ли еще что, но ты быстро обнаружил, что кметам приказывать легко и просто. Даже тридцатилетние мужики идут выполнять твою волю, если достаточно уверенно ее до них донести. Кто посмеет ослушаться паныча?

*****
В 1409 году отец отправился на войну. Бились с тевтонами – ужасными немцами, желающими захватить польские, Богом данные, земли.

Вы остались с матерью, которая сразу же принялась наводить свои порядки.

- Ян! Пойди забор подправь!
- Ян! Иди коров пасти!
- Ян! Совсем кметы от рук отбились, должны твоему отцу уж две гривны а не платят! Пойди собери у них!

С каждым днем задания для тебя усложнялись. А если ты не мог их выполнить – получал по заднице. Конечно, не так сильно била мать, как отец, но зато – куда чаще.

А вот Рославу не доставалось ни разу. Он сочувствовал тебе, но поделать ничего не мог – слишком боялся матушку.

Ход I. 1390 - 1400 гг.

Последнее село у твоей семьи отобрали за много лет до твоего рождения.

Псари – так оно звалось. Было там три десятка хат, церквушка да мост через Загорянский поток, местную речушку, которую летом всадник мог переехать вброд, едва замочив сапоги.

Твой отец, Ян Новотны был самым настоящим чешским дворянином – он сам так говорил. Еще на Моравском поле твои предки дрались на стороне Пржемысла Отакара и за подвиги получили дворянское звание и герб. А поскольку были они в то время новыми дворянами и ничуть этого не стыдились, потому и взяли себе имя – Новотны, что значит по-чешски «новый».

А потом твой дед потерял всё, чего добились предки.

Ты не застал его на этом свете, дед, на имя Грегор, умер в 1388-м. Говорили, ты очень на него похож – те же глаза, тот же нос и губы.

Дед был большой любитель судиться. Он считал, что все окружающие земли наверняка принадлежат ему, а потому отсуживал их у соседей. И делал это вполне успешно, разве что остановиться не мог.

Когда в 1368-м богатая семья Смижицких из Смижиц предложила купить Псари, дед отказался. Смижицкие предлагали ему баснословные суммы, но дед стоял на своем: это моя земля и за все сокровища мира я не продам ее.

Но Смижицкие тоже были упертыми.

Поначалу они стали чинить преграды путешественникам, шедшим в Прагу через село. На дорогах, за пределами владений твоего деда, они поставили своих бургманов и повелели им досматривать каждого, идущего из Псарей или в них.

Дед был в ярости! Немедля он сам поехал в Прагу, подавал там иски и прошения, пока в конце концов Смижицкие не отступили. Но то было лишь временное затишье.
В 1370-м родился твой отец. А через год всё полетело к чертям.

Одним зимним утром к деду явились почти все соседи. Был там благородный Владислав из Радейовице, Штефан из Костельца у Крыжку, даже статный пан Иржи из Каменного Привоза. Они были удивительно тихими и смущаясь попросили деда показать доказательства, что он, Грегор Новотны, есть пан рыцарь из рода Новотны.

- Какие доказательства, - ревел дед в ярости, размахивая кулаками, - Вы же моего отца знали и его отца!

Паны кивали, кашляли в кулаки, подтверждали, мол, знали, конечно. Но мало ли, вдруг вы вовсе и не шляхта, а в доброе товарищество случайно затесались…
Оказалось, что никаких документов у Грегора нет.

Он пошел в суд в Праге – и проиграл его с треском.

Вот тогда-то вновь появились Смижицкие.

- Что, - говорили они, - Доупрямился? Настоял на своем? Теперь не только села, теперь и рыцарства лишишься, уж мы-то постараемся, уж мы-то добьемся, чтобы тебя по миру пустили. Будешь у нас в замке псарем, ха-ха!

Тогда Грегор продал село. Куда дешевле, чем ему предлагали вначале.

Какое-то время семья жила на сбережения, ездила от усадьбы к усадьбе, дед то служил дворовым рыцарем, то просто по-приятельски гостил у знакомой шляхты.
Когда деньги кончились, когда-то гордый рыцарь пошел на поклон к богатым Смижицким. Взаймы ему не дали – беден ибо, как мышь церковная, в залог мог только коня да латы старые оставить. Зато приняли на службу сокольничим.

Не рыцарское это дело, скажут некоторые. Ха! Всё лучше, чем скитаться по городкам и замкам, выпрашивая милости. И пусть ненавидел дед ограбивших его магнатов люто, но раз уж на службу пошел – делал свое дело хорошо и отца твоего к тому же приучил.

Ян Новотны к соколиной охоте был равнодушен, зато на мечах рубился неплохо, а потому стал бургманом. Был он не один такой в свите Смижицких, но уж точно больше всех их ненавидел и за глаза поносил по чем свет.

*****

Твою маму звали Аделя и была она из рода Грабишичей, еще более бедного, чем Новотны. Однако сама она была женщиной уверенной, властной, красивой той естественной статной красотою, коей Господь одарил почти всех богемок. Но лучше всего было то, что Аделя искренне любила тебя и твоего отца.

Вы жили возле замка Яна Смижицкого. Замок звался, собственно, Смижицами. Он был для тебя, мальчишки, громаден. Высоченная стена, по которой прогуливались стражники, широкое подворье, поодаль – конюшни и домики для слуг. И огромный донжон, квадратный, будто челюсть господаря Яна.

Вы жили в одном из домов в ближнем к замку одноименном городке. Там у вас был двухэтажный домик со скрипящим полом и немного своей земли, обрабатывать которую твоей маме не позволяло шляхетское достоинство.

То, что твой папа – бургман ты выучил очень рано и звучало это гордо! А что – куда господарь Ян без папки? Только какой выезд, твой отец тут как тут, позади коня господарского едет, грозно на челядь да селян исподлобья смотрит. Надо, скажем, пану на Смижицах уехать куда, так он наказывает не кому-то, а твоему папе за порядком на дорогах следить и лихих людей гонять. Один раз папа поймал целого рыцаря, вздумавшего купцов грабить. Самолично поймал, ухо ему отрубил в лихом бою, и к господарю Яну привез. Тот на разбойника глянул, про род и герб спросил, поморщился, да и приказал злодею голову снять. Ух, какое зрелище было! Вся ребятня, все крестьяне собрались глянуть, как благородного пана убивать будут.

И оказалось – очень просто человека убить. Один взмах мечом острым и нет на свете рыцаря, был да сгинул. А отца тогда золотой гривной наградили и нового коня дали.
Но как же рыцарь мог быть разбойником, удивлялся маленький Милан.

- Бывает, - говорил тогда отец, - Что на зло человека не природная ненависть ко всему доброму, не диавол толкает, но нужда. Вот взять этого несчастного: был он рыцарь, вздумал людей грабить и попался, потому что беден и ни талера за душой.

- Как у тебя? – спросил тогда ты.

И получил затрещину. Про бедность в вашем доме говорить было нельзя.

*****

Крестьяне тебя побаивались поначалу, «барчуком» кликали. Видели грозного отца твоего на коне и с мечом, опускали взгляд, когда он мимо проезжал, знали – может пан Новотны и нагайкой огреть, если ему что в крестьянском сыне не понравится.

Потом пообтесались. Звали тебя теперь панычом – ты не сразу понял, что это вообще-то они издеваются. Никаким панычом ты не был, настоящим «золотым мальчиком» в замке и округе считался сын господаря Яна – Ян. Была какая-то традиция у рода Смижицких, детей Янами называть, а может просто имя это любили.

Вот Ян-младший – то был настоящий барчук. Всегда дорого одет, с деревянным мечом (почти как настоящий!) на расшитом поясе, подбородок чуть в небо не смотрит. Он с крестьянскими детьми не общался, да и на тебя смотрел свысока, а если и говорил – то как со слугами.

А вот твоей маме он нравился.

- Настоящий шляхтич, - восхищалась она, - А как одет! Эх, были бы у нас деньги…

Твой отец этих разговоров, впрочем, не слышал.

*****

В восемь лет ты впервые побывал в бою.

Вы повздорили с селянскими детьми о том, что твой папка - рыцарь.
- Какой он рыцарь! Твой папаша за господином Яном коня водит да жопу ему подтирает! - сказал Петр, сын гончаря.

Такое оскорбление можно было смыть только кровью! Ведь так всегда происходило в рыцарских балладах: на оскорбление родителей герой реагировал немедленным ударом!

А потом на тебя набросились сразу несколько детей. Потому что ты был "паныч", не их круга, не их сословия. Вряд ли ты понимал это тогда, с разбитым носом прибежав в родительский дом.

Барак, хоть какое-то укрытие, Ферме показался в те минуты настоящим оазисом, защищенной крепостью, убежищем, где джапы тебя не достанут, где все свои и все друзья. Джон выдохнул, сплюнул скрипящий на крепких зубах песок. И сполз по стене, присев на задницу. Покосился на Хобо - вдруг прикажет чего? Тайком Джон надеялся, что не прикажет. Что даст отдохнуть. Хотя бы полчаса. Или час.

Приказы ганни Ферма откровенно прослушал. Не до того было: сначала ублюдский обстрел, потом штурм барака, потом... да хер его знает, что будет потом.

Паркер начинал злиться. На себя ("Дурак, нахера ты пошел на войну?"), на япошек ("Уёбки, блядь!"), на адмиралов и капитанов кораблей ("Какого вы так косо стреляете, что на острове остались япошки?"). Но больше всего - на того конкретного джапа, который обстреливал его, Хобо и Сутулого из своей сраной пушки. И убил Аборигена (оторванная голова - перед глазами; Джон мотает башкой, пытаясь избавиться от образа). В представлении морпеха стрелял конкретный самурай-мудак, низкорослый, кривоногий, с узкими глазами и редкими усиками - точь-в-точь такой, как на плакатах. Возможно, он еще и ухмылялся, когда палил по морпехам Соединенных, блядь, Штатов Америки.

Ферма ненавидит японца.

Ферма очень хочет убить японца.

За парней. За подбитого Гиннеса. За Аборигена. За себя.

Но пока он злиться молча, сидя на жопе у стены взятого барака. Пока что, думает парень, надо передохнуть.

А потом - убивать японцев.

1862 г.

Весь 62-й был для ирландцев полон крови, потерь и тяжкого труда. Аж вспоминать не хотелось.

Сначала был Малверн-Хилл. Под командованием Джорджа Макклеллана федеральная армия стойко отразила все атаки южан. Были там и ирландцы. Опять над головой свистели пули и рвались снаряды, но второй раз было не так страшно - как минимум вас не бросили в самое пекло.

Был Энтитем. Вот здесь Шимати вдруг понял, что ничегошеньки-то ирландцы про настоящую войну и не знают. Бригада атаковала "утопленную дорогу", грунтовку, слегка ниже уровня земли, занятую южанами. Была пальба, дым, кровь и куча трупов вокруг. Южане дрались как черти, пули свистели над головой, справа и слева, попадая в ирландцев с отвратительным звуком - будто в воду камешек бросили. Только не камешки то были, а пули. Здесь

А потом... был Фредериксберг.

Был декабрь и холод сковал землю, украсил траву инеем, а реки покрыл тонким слоем льда. В такую погоду вовсе не хотелось воевать, а уж тем более паршиво было бы умереть на холодной твердой земле, поливая ее кровью, в тщетных попытках согреть.

Именно зимой вам предстояло самое кровавое сражение.

Для простых солдат все выглядело просто: мятежники засели у города, их надо оттуда выбить. Вся Потомакская армия шла вперед и разве мог кто-то ее остановить?

А потом вы попали в ад.

- Вперед, ирландцы! Ускоренным шагом!

И вы побежали. Спотыкаясь о тела в синей форме, которыми было завалено поле боя. Уже тут многие смекнули: дело-то плохо, раз столько янки положили, а мятежники даже на дюйм не сдвинулись.

- Держать строй, черти!

И вы держали. Вокруг свистели пули, над головами рвались снаряды, а Ирландская бригада перла вперед со скоростью разъяренного носорога. Изумрудное знамя развевалось рядом со звездно-полосатым, офицеры были рядом, а враг вон, впереди, за невысокой каменной оградой. Ее было почти не видать в дыму, но вспышки выстрелов и боевой клич, доносившийся оттуда, явно показывал: южане там.

Вы подобрались ярдов на 50. Ты оглянулся - вас вроде меньше стало. Куда-то пропал твой друган Билли, Шон на твоих глазах вдруг пошатнулся и рухнул на спину. Знаменосец, славный мальчуган из Джерси лет восемнадцати, тоже свалился, флаг подхватил какой-то сутулый парень из роты С и тоже упал.

- Огонь!

Вы стрельнули. Пока ты заряжал, рядом свистели пули. Сотни пуль! Тысячи! Ирландцы падали, офицеры бегали за строем и орали:
- Помните о долге! Заряжайте и стреляйте! Не отступать!

Боб за шиворот тащил пытавшегося уползти на четвереньках парня.
- В строй, чтоб тебя! Уебу!

Вы стрельнули еще раз. И еще. Из-за каменной стены палили не переставая, и бригада таяла на глазах, но не отступала.

Ты выдруг увидел, что вокруг тебя на несколько ярдов нет никого, кто стоял бы на ногах. Шон пытался подняться, но получил вторую пулю и рухнул вновь - на сей раз лицом вниз. Рядом лежали твои товарищи. Кто-то пытался уползти, кто-то не своим голосом кричал, кто-то - стрелял лежа. Но стоял ты один.

А потом офицеры скомандовали:
- Назад, ирландцы! Отходим!

Вы отходили в порядке. Шаг за шагом, не переставая стрелять.

- Эрин го Бра!

Какой мулдак додумался сейчас орать боевой клич? Ты завертел головой, как и многие другие парни.

- Эрин го Бра!

Орали из-за стены.

- Твою мать, - прошептал Боб, еще минуту назад яростно оравший, чтобы все держали строй, вдруг весь как-то сжавшись, - Там что, ирландцы?

А потом пуля настигла и тебя.

Ударило, будто в челюсть кто заехал, лишь немного промазав и по щеке скорее попав. Ты плюхнулся на задницу, в голове будто звезды вспыхивали одна за другой. Почувствовал, как сержант поднимает тебя на ноги, тащит за собой.
- Пошли, Шимати, давай!

По лицу хлестала кровь. Твоя кровь, которой было бы куда лучше внутри Шимуса, а не снаружи.

Первое ранение - оно как первый секс. Ничерта не понятно, зато, если справишься, запомнится на всю жизнь.

Кто такие, черт побери, австралийцы?

Более чем сотню лет практически всё белое население Австралии составляли выходцы из Британских островов. Англичане, шотландцы, валлийцы, ирландцы смешивались между собой, рожали детей, те в свою очередь делали то же самое. К концу ХІХ века этот народ толком не понимал, кем себя считать. Вроде и британцы, а вроде и нет. Начало зарождаться осознание себя отдельным народом. Но каким будет этот народ?

Символами Австралии сейчас принято считать троих стереотипных персонажей: бушрейнджера (благородного разбойника), свэгмена (бродягу) и каторжника (конечно, несправедливо осужденного). Их всех объединяет неприятие системы, стремление к свободе. Вот эта национальная черта: желание самим распоряжаться своей судьбой, пройдет сквозь всю историю Австралии и доживет до наших дней.

В 1901 году все австралийские колонии объединились в Австралийский Союз. На его флаге был, конечно, флаг Британии, но тут же появился и Южный Крест, символизирующий, что Австралия всё же находится на другом конце света. А герб охраняют кенгуру и эму.



Австралия становится доминионом, а ее население к этом времени составляет примерно 4 миллиона людей. Набирает обороты борьба за права рабочих. Именно в Австралии в 1904 году лейбористы стали первой социал-демократической партией, пришедшей к власти на национальном уровне. При этом на уровне законов существует идеология "белой Австралии". Для "сохранения австралийской идентичности" постановили, что именно белое англоязычное население должно жить на этом континенте.

А в 1914 году началась Первая мировая.

Первым делом австралийцы оттяпали у нецев северную часть Папуа - Новой Гвинеи. А потом собрались и пошли воевать уже всерьез.

Британское командование в той войне отличилось тактикой "подставь австралийца". Именно жители доминиона отправлялись в самые горячие и рискованные операции и они же несли тяжелейшие потери. Впрочем, это же справедливо для индусов, канадцев и жителей иных доминионов.

В Первой мировой оззи воевали в составе АНЗАК - Австралийского и новозеландского армейского корпуса. Именно АНЗАК пошел впереди во время Дарданелльской операции - крайне смелой попытки высадиться в Дарданеллах и в перспективе занять Стамбул, тем самым выведя Османскую империю из войны.

Операция провалилась чуть более, чем полностью. За месяцы боев австралийцы, страдая от жажды, истекая кровью и ведя непрекращающиеся бои на узкой полосе берега, поняли, что британцы относятся к ним вовсе не как к равным. Чуть позже это еще раз подтвердилось на Сомме. А вернувшись с войны солдаты стали рассказывать об этом дома. Именно эти 300 000 солдат принесут идею о том, что австралийцы никому кроме самих себя не нужны, а британцы не старшие братья, а натуральные козлы.

После войны Австралия берет курс на постепенное обретение полной независимости. Появляются австралийские послы в США и Канаде (представьте, послы доминиона (!) в других странах!), заключаются торговые договоры с другими странами. Наращивается экспорт шерсти и зерна. За последнее, кстати, пришлось повоевать.

Война с эму

Великая война с эму... кажется, о ней слышали во всем мире. А дело было так: вернувшиеся с войны солдаты в массе своей начали вести хозяйство в Западной Австралии. Во время мирового финансового кризиса, который начался в 1929 году правительство предложило этим фермерам увеличить посевы, обещая субсидии. И тут в регион мигрировали десятки тысяч эму.



Эти птицы регулярно мигрируют после сезона размножения. А поскольку земли Западной Австралии были к тому времени расчищены, там наладили ирригацию и засеяли поля, эму расценили эту территорию как крайне удобную для проживания и начали совершать набеги на фермерские хозяйства.

Войско для борьбы с наглыми рейдерами возглавил майор Мередит из 7-й тяжелой батареи Королевских Австралийских сил артиллерии. В войско также входили два солдата, вооруженные пулеметами.

Боевые действия начались 2 ноября 1932 года. Заметив на одном из участков отряд противника в количестве около 50 штук, бравые воины открыли огонь, но оказалось, что эму недосягаемы для пулеметов. Тогда решено было применить знаменитую австралийскую смекалку и заманить коварных эму в засаду. Однако хитрые птицы разделились на мелкие группы и, неистово крича, бегали по полю, не желая попадать ни в какие засады. А по бегущим целям стрелять было тяжело. Тем не менее, несколько десятков птиц были убиты.

Следующая знаковая битва произошла 4 ноября. Отряд майора Мередита узнал, что по направлению к его позициям двигается около 1000 птиц. Была устроена засада у дамбы, а огонь открыли, только подпустив врага поближе. Но тут заклинило пулемет! Потери эму составили 12 штук.

В следующие дни отряд майора Мередита гонялся за эму по полям. Но даже установив пулемет на грузовик, не добился успеха: по проселочным дорогам автомобиль ехал медленно, а эму бегали крайне резво. К тому же прицельная стрельба с кузова была невозможна.

За шесть дней боев, со 2 по 8 ноября, было истрачено 2500 патронов и убито пару сотен эму. Майор в отчете отдельно отметил, что потерь среди его людей нет и сравнил эму с зулусами, отмечая их невероятное упорство в бою и крайне быстрый бег. Войска были отозваны.

Однако уже 12 ноября битва возобновилась. Эму, радуясь уходу военных, вновь начали совершать массированные набеги на фермерские хозяйства и Мередиту пришлось вернуться.

Вторая битва продлилась до 10 декабря. За это время было убито около тысячи птиц, потерь среди австралийцев все еще не было. На одного противника уходило, согласно отчетам Мередита, около десяти пуль.

Тем не менее, война с эму не принесла желаемых результатов и правительству пришлось вводить поощрение для фермеров за самостоятельное уничтожение птиц. Это оказалось куда эффективнее, чем задействовать армию.

Давай, дружище, полежим еще немного. Земля такая мягкая, вокруг стало намного тише, рядом вот друзья лежат. Вжаться в песок, скрутиться, как ребенок в утробе и не двигаться, потому что движение - смерть. Смерть - плохо. Ты же не хочешь умирать, приятель? Ты хочешь лежать и не думать ни о чем, даже о Хобо, который только что пнул тебя ботинком. И о япошках не думать... стоп, Хобо?

Ферма с трудом поворачивается, как беременная черепаха, на песке. Мутными глазами смотрит на сержанта и понимает только, что тот жив. А Абориген, кстати, нет. Ферме хочется блевать: оторванная голова - это самое мерзкое и страшное, что он видел в своей короткой жизни. С раскрытым ртом и красивыми зубами. И ведь только что Абориген был живее всех живых. А теперь даже в гроб не положат нормально, в закрытом будут хоронить, наверное. Или все ж в открытом? Пришьют голову обратно и...

Джон хочет зажмуриться и не может.

- Сержант, бля... - то ли всхлипывает, то ли шепчет Ферма. И в этом его обращении вся боль, ужас и непонимание. Зачем они здесь, почему артиллерия - это так страшно, что дальше делать и какого хера мы все еще живы.
- Назад надо, серж, - совсем уж жалобно говорит Джон. Повоевали, мол, и хватит. Лежать на песке и ждать новых прилетов - так себе затея, даже еле-еле отходящий от шока мозг Фермы это понимает.

И Ферма ползет назад, к бараку. Ну его нахуй. Оглядывается на Хобо - тот за ним? Ну за ним же, правда?

Дикий (австралийский) Запад

С 1824 по 1851 в Австралии происходило нормальное такое развитие более-менее обычной британской колонии. Колонисты научились производить шерсть в промышленных масштабах, гнать самогон, выращивать с помощью довольно сложных ирригационных сооружений неплохие урожаи. А еще ряд авантюристов двинулось вглубь материка, нанося на карты неглубокие реки, высокие горы и страдая от жары, укусов ядовитых тварей, стычек с аборигенами. В это же время (в 20-30-х годах XIX века) буйным цветом цветут бушрейнджеры - беглые каторжники, скрывающиеся в австралийском буше (неосвоенном ландшафте, состоящем из кустарника и низкорослых деревьев) и промышляющие охотой, рыбалкой, грабежом.

А в 1851 году в Австралии нашли золото. И, Боже мой, что тут началось...

Знаете про американскую "золотую лихорадку"? Так вот, в сравнение с Австралией, это детские игры в песочнице. Дело в том, что в Австралии золотые пески лежали почти нетронутыми на самой поверхности, поскольку аборигены добывать золото не муели и не хотели. Да и мало их было. Нормальной была ситуация, когда фермер на своей земле находил вдруг полукилограммовый слиток золота. Драгметалл не нужно было мыть, не надо было добывать. Просто увидеть и поднять с земли. Ну и добраться с ним до порта, чтобы продать!

Вот, например, самый большой в мире самородок золота весом 90 кг. Да-да, он найден в Австралии:



В Австралию хлынули ирландцы, шотландцы, китайцы, бедные британцы, мечтающие обогатиться на добыче золота. Государство не вмешивалось, только ввело лицензию золотодобытчика - за пару фунтов любой желающий мог ее купить и добывать золото законно.

В 1860-х годах Австралия бьет мировой рекорд: в одной этой колонии - 40% всей мировой добычи золота! И вы же понимаете, к чему это ведет? Правильно - к безумному разгулу преступности.

Пока в Америке полыхает Гражданская война, австралийцы стреляются в буше, выясняя, кому принадлежит тот или иной участок, делают засады на особо успешных золотодобытчиков, формируют целые картели со своими вооруженными силами в сотню человек, единственная задача которых - довезти золото в порт. Заодно грабят банки, дилижансы и богатые фермы.

Самым известным бушрейнджером, пожалуй, является Нед Келли. Вы могли видеть его историю, например, в фильме "Банда Келли" 2003 года с Хитом Леджером. Он грабил банки и дилижансы, ненавидел полицейских, а еще одевался в броню, чтобы защититься от пуль.



До сих пор не вполне понятно, был Нед Келли благородным разбойником или простым уголовником, споры идут по сей день. Однако же в 1880 году его казнили и с тех пор преступность в целом пошла на спад.

В это же время здесь появляются китайцы. Они бегут из разваливающейся империи Цин, живут отдельными коммунами, добытое золото сдают напрямую властям колонии. Очень быстро выясняется, что австралийцам это не нравится. Какого, спрашивается, некий узкоглазый хрен продает золото по дешевке, уменьшая цену? К тому же китайцы умудрились разозлить еще и местных ирландцев, потому что их труд стоил даже меньше, чем труд бедных жителей Изумрудного Острова. Поэтому китайцев громили как британские колонисты, так и ирландские банды. Сейчас сложно говорить про общее число жертв среди китайцев, но с уверенностью можно сказать, что речь идет о тысячах убитых.

Тут же оказалось, что в Австралии огромные запасы меди, едва ли не самые большие в мире. А еще артезианская вода. Это позволило содержать большее количество населения, а заодно сделать местных шахтеров довольно богатыми. Оказалось, что работать за копейки, как в Британии, они не хотят. Во-первых, потому что людей и так мало и кем, спрашивается, заменить опытного специалиста, а во-вторых, уже в 80-х годах XIX века в Австралии формируются прото-профсоюзы. Это организации рабочих, которые, если что, все вместе бастуют. Справедливости ради нужно заметить, что забастовки были редкостью - управляющие компаний зачастую прислушивались к своим рабочим.

Нормой была ситуация, когда колонист приезжал из Британии, работал 3-5 лет на производстве и (помним, что австралийские зарплаты из-за дефицита кадров были в несколько раз выше, чем в Британии) зарабатывал достаточные деньги, чтобы открыть свое дело. И уже ему требовались рабочие, которых не хватало и чтобы привлечь которых нужно было поднимать зарплату...

Таким образом, к концу XIX века в Австралии зарплата, например, горного инженера была в 3-5 раз больше, чем у такого же горного инженера в Британии. А самое забавное, что метрополия ничерта не могла с этим сделать, потому что властям колонии такое положение дел было выгодно - это позволяло зарабатывать вообще всем.

В ХХ век Австралия входила очень богатой колонией, с 8-часовым рабочим днем, какой-никакой защитой прав рабочих и полным непонимаением, кто такие, собственно, австралийцы.

Ответ на этот вопрос был, как оказалось, на кровавых пляжах Галлиполи.

"Господи, да куда ж меня занесло, - думал Ферма, - Жил бы на ферме, землю пахал, в выходные брал бы пикап и на танцы ездил, потом отец помер бы и часть земли - мне, там бы работал, виски делал, женился бы на Мэри или Сьюзан, детей бы завел, умер в старости, попыхивая трубкой и попивая пунш, а сейчас сдохну на этом сраном пляже ни за что, просто потому, что какой-то ебаный самурай решил именно сюда пострелять из своей ебаной самурайской пушки".

Эта мысль, очень яркая и четкая, пронеслась в голове Джона меньше чем за секунду.

Осень-зима 1861/62 гг.

Ирландская бригада - во как вы теперь звались!

Три полка ирландцев да еще 29-й Массачусетский. "Фении" и "янки", как вы друг друга называли. Последним было ощутимо неприятно находится рядом с ирландцами, да и вы гадали, какой умник додумался запихнуть к вам этих молокососов-янки. Вы держались особняком, но в целом ладили. А что, дело простое: не выпендривайся да слишком сильно не подначивай (все ж в одном войске служим), а ежели до драки дело идет, сержанта кликни - он мигом утихомирит слишком активных.

Вы все вместе построили себе форт. Назвали его в честь пропавшего полковника - Коркоран. Ров, земляная насыпь и частокол, ровные ряды палаток, несколько бревенчатых домов для офицеров. На ближайшие месяцы это был твой новый дом.

Вы все подписали контракт на три года. А ты еще и обнаружил себя капралом. Пусть не сержант, но тоже неплохо, лишние деньги к зарплате. А к тому же новобранцы, которых в бригаде было море, слушали тебя, раскрыв рот. А что - настоящий ветеран! Про тебя даже поползли слухи, мол, ты не потерялся в начале битвы при Булл-Ран, а пошел в атаку сам-один, позабыв в боевой ярости обо всём на свете. Твои товарищи посмеивались, но и образ бравого героя не рушили. Разве что кличку тебе придумали: Копыто. Ты знал, за что, а вот новенькие всё пытались выспросить, отчего так странно зовут капрала-то нашего? Может, он наездник хороший? Или с лошадьми работал до войны? В общем, пока молодые терялись в догадках, твоя братия корчилась со смеху. Но по-доброму, конечно. Знали, что в бою ты никого не подвел, не убежал, да и потом контракт трехлетний подписал, не испугался. А что лошадь лягнула - ну, так оно с каждым могло случиться. Правда, случилось только с Копытом, гы-гы-гы!

Капрала получил и Билли. И кличку тоже - Проныра. Это уж как отрезали: твой дружище был и вправду пронырлив донельзя. Он тащил всё, что мог, крал курей у селян, пару раз приносил откуда-то полную бутыль виски, а главное - ни разу не попался. И на кличкау не обижался вовсе, только смеялся щербатыми зубами, да на землю сплевывал, мол, шутите-шутите, как нужно будет табаку добыть или бекона, к кому побежите? Ко мне, к старине Проныре, к кому ж еще!

А вот сержантом стал Боб. Этот огромного роста ирландец, молчаливый и смущающийся при каждой скабрезной шутке, получил в бою серьезное ранение - пуля попала ему в предплечье. Он месяц лечился, а вернувшись тут же получил новый чин. Хотел отказаться, да только с самого верха настояли. Он, Боб, значит, проявил чудеса храбрости, а к тому же был рассудителен, спокоен под огнем и бла-бла-бла. Самого парня новое назначение тяготило, но он старался делать всё как надо. Разве что Билли возмущался:
- Какого хера этот молокосос сержанта отхватил? Да мы с тобой, Шимати, в сто раз лучше подходим!

Впрочем, потом Билл вспомнил твои слова, что, мол, лучше братьев-ирландцев наверх толкать и успокоился. Разве что кличку Бобу придумал - Мелкий. Над прозвищем шутили все ветераны, а новобранцы лишь смущенно улыбались - знали, что Боб может и вмазать, если что.

С тобой гигант держался ровно. Не был против, когда ты подшучивал над ним, лишь улыбался. Помогал, если просили, прикрывал, когда надо. А к тому же считал тебя и Билла едв али не своими коллегами. Спрашивал совета, не перечил, когда вы решали нагрузить молодых работой, а если видел за вами какой косяк, то подходил и тихо говорил: исправь, дружище, а то офицеры увидят, хуже будет.

Шон же стал капитаном. Вот так просто - раз и уже командует всей вашей ротой А. Ну, оно и не удивляло особо. Вон капитан Мигер, который из роты К, вообще получил бригадного генерала и теперь руководил всей бригадой. Уилан же пообтесался, строже стал. Новобранцев гонял, только пятки у тех сверкали. А вот ветеранов Булл Рана капитан считал людьми првоеренными, бывалыми, а потому лишней работой их не нагружал, со строевой отпускал пораньше, разве что с обучением стрельбе задрачивал до невозможности.

Вам всем выдали Спрингфилды 42-го года и бригада тренировалась стрелять едва ли не каждый день. А еще маршировать, колоть штыком, громко орать "Да, сэр!" и следовать уставу. Впрочем, тебе, ветерану, было попроще. Ты это всё делать или уже умел, или быстро научился. Разве что стрелять по мишеням и по людям - это две большие разницы. Ты помнил того южанина, что рухнул, сраженный твоим выстрелом и теперь не мог с полной уверенностью сказать, хочешь ли еще попасть по кому-то. Всё же человеческая жизнь.

Но капеллан 69-го Нью-Йоркского, отец Томас Муни, быстро разъяснил всем ирландцам: убивать грешно, но ведь вы - миротворцы, сражаетесь за благое дело, а потому грехи ваши будут отпущены и вы все попадете в Рай. Если не будете воровать курей, понял, Проныра?

Капеллана в полку любили. Был он слегка заумен, но всегда мог выслушать, посоветовать что-то, а к тому же проповедовал по делу. Вот, скажем, приходит к нему Шон и говорит: отче, я в бою чуть не сбежал, испугался так сильно, что ноги дрожали. Вот как быть? Это ж недостойно! А отец Томас собирает весь полк и говорит: многие говорят, что стыдятся своего страха в бою. Но вы, парни, боялись в бою, но не сбежали. Не бросили друзей, не убоялись смерти, раз остались и дрались. А значит - и вины вашей ни в чем нет. Бояться, сыновья мои, это нормально, даже сам Иисус боялся, на кресте будучи. Но Он преодолел страх с Божией помощью и во славу Его. Так что никакой вины не вижу за вами, аминь.

На проповеди отца Томаса собирался весь 69-й Нью-Йоркский. Ирландцы толпились вокруг его палатки, рассаживались на землю и слушали. О сотворении мира, страстях Господних, об Исааке и Иакове, Иисусе Навине и про непорочное зачатие. Последнее особенно заинтересовало многих твоих однополчан и как-то один из новобранцев во время проповеди, перебивая капеллана, спросил:
- А непорочное - эт чего такое? Ну, дети-то родятся понятно как, а тут, значит, без этого самого, что ли?

На нахала зашикали, кто-то толкнул его в бок, но священник только улыбнулся широко и подмигнул спрашивающему.
- Это хороший вопрос, сын мой. Слушай же: непорочное зачатие - это чудо Господне! Родила Мария без участия Иосифа, своего мужа, потому как сам Дух Святой к ней снизошел и ребенком одарил. Матерь Божья спросила тогда: как это будет, если я не знала мужа? А ответ ей был: Дух Святой сойдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим. Проще говоря, - еще шире улыбнулся капеллан, - это простое Чудо. Хотя Иосиф подозревал Марию в прелюбодеянии, мы не будем - негоже сомневаться в Чуде.



В конце февраля пошел слух, что вы опять идете на войну. Говорили, мол, янки собираются наступать на Ричмонд, столицу Конфедерации, а вы будете вместе с ними. Многие молодые приободрились: всё лучше, чем в десятый раз зубрить устав. А вот ветераны не слишком радовались.
- Я б лучше до конца войны тут сидел, - говорили многие, - А то пошлют опять в самое пекло - хрен выберешься.

Если б ты только знал, насколько они правы.

О чем может писать Вомбат? Конечно, об Австралии!

Колонизация континента, где тебя хочет убить даже куст

С точки зрения колониста XVI-XVII веков в Австралии делать нечего. Совсем.

Здесь, кажется, нет плодородных земель, нет богатых природных ресурсов, зато есть ядовитые пауки, ядовитые змеи, ядовитые муравьи, ядовитые скаты, ядовитые медузы, ядовитые растения, ядовитые утконосы... У колонистов немедленно мог бы появится вопрос: "Какого черта мы тут вообще делаем?"

Но не появился. Потому что колонизировали Австралию в массе своей каторжники, чиновники и солдаты, у которых и выбора-то особо не было.

Кто были эти люди?

С солдатами всё понятно: их отправили сторожить преступников и защищать от аборигенов. А вот откуда взялись остальные колонисты - это интересный вопрос.

Во-первых, это, конечно, были рецидивисты. Не убийцы (их в Англии вешали сразу; попадали, конечно, в Австралию XVIII века и такие парни, но это исключение), но воры, мошенники, аферисты, ирландцы, грабители, достаточно тупые или невезучие, чтобы попасться во второй раз (первый грозил штрафом или не слишком длинным тюремным заключением). Логика была такова: содержание заключенного в британской тюрьме XVIII века стоило чуть больше 20 фунтов стерлингов (довольно внушительная сумма, кстати), а содержание в колонии – около 8 фунтов. Выгода очевидна.

Во-вторых, хватало и просто авантюристов, которые между тюремным сроком и ссылкой добровольно выбирали вторую. А что, не зэк, а колонист - звучит гордо!

В-третьих, это были гражданские чиновники, отправленные сюда наводить порядок. Клерки, секретари, казначеи, они ехали в Австралию по приказу сверху. Хватало среди них юных карьеристов, которые через пару лет службы шли на повышение и ехали обратно в Англию, коррупционеров, желающих набить собственный карман (этих ждало горькое разочарование, о чем я расскажу позже) и даже тех, кто вообще не хотел ничего толком делать, а рассчитывал отсидеться в Австралии на хлебном местечке без строгого надзора сверху, характерного для Англии тех лет.

Первый флот прибыл к берегам Австралии в январе 1788 года. Тогда и началась, собственно, колонизация.

Тут стоит отметить, что к этому моменту у Британии имелся неплохой опыт создания колоний. Буквально только что отгремела американская Война за Независимость и из нее сделали правильные выводы. Так, в Австралии изначально не было американских вольностей. Каторжане работали на полях, скованные одной цепью, а губернатор имел прав в колонии больше, чем король в Англии.

В этом же времени можно искать истоки австралийского уважения к женщинам. И за это стоит благодарить проституток.

Женщин в Австралии было мало. Примерно 10% от всего населения колонии. Многие из них работали жрицами любви (это было легально), но, учитывая массовый спрос и крайне ограниченное предложение, могли:
а) завышать цену на услуги в сравнение с Англией
б) требовать к себе уважения
в) отказывать совсем неприятным клиентам

Очень быстро такая ситуация привела к тому, что обиженную кем-то проститутку шли защищать (читай: бить морду обидчику) несколько десятков ее постоянных клиентов. К проституткам в колонии относились в сотни раз лучше, чем на исторической родине. Отсюда же - очень раннее предоставление женщинам избирательного права. Женщина – тоже человек, считали австралийцы.

Возвращаясь к, собственно, истории. Первый же год колонизации ознаменовался жутким провалом: почти полностью погиб урожай. Так колонисты узнали то, что было известно аборигенам несколько тысяч лет: нихрена в Австралии не растет.

Пришлось просить еду у метрополии и других колоний, а еще осваивать ирригацию.

А потом началось исследование континента, и колонисты с удивлением обнаружили, что в Англии им попросту не верят.
Например, пишешь ты домой: видел животное, у которого голова оленя, а тело человека. И оно прыгает. И дерется. Казалось бы, ну кенгуру как кенгуру. А над тобой на родине смеются, вот ведь, мол, чудак, наверное, перепил и такое мерещится!

Когда в Англию отправили заспиртованное тело утконоса, ученые мужи посчитали это розыгрышем. Гибрид крота и гуся или утки, высиживающий яйца млекопитающий, потеющий молоком… ну кто в такое поверит? Очевидно, что такого не существует.

Или вот речки. Они в Австралии текут не с континента в море, а наоборот. А в туманном Альбионе не верят. Вы, говорят, там, наверное, совсем с ума все сошли, раз такое чудится, потому что не бывает такого.

А еще аборигены. Их изначально считали почти животными (в отличие, кстати, от индейцев). Про аборигенов я как-нибудь напишу отдельно – это сложная тема, потому что восприятие мира у них категорически отличается от привычного нам.

А еще офицеры устраивали рейды за женщинами аборигенов. Представьте идею для модуля: отряд солдат и каторжников-добровольцев идут в буш, чтобы привести в колонию женщин, отбив их у дикарей.



А чтобы еще лучше сформировать облик ранней колонии добавлю, что в Новом Южном Уэльсе (именно так колония называлась) почти не было наличных денег. Просто потому, что власти решили избавить колонистов от этого источника греха. В Австралии установился бартер, а главным эквивалентом в этой системе служил ром.
Второй губернатор, Фрэнсис Гроуз, командующий местными войсками, не только раздавал своим офицерам землю направо и налево, но и предоставил им монопольное право торговать алкоголем с судами, заходившими в порт. Естественно, это привело к тому, что дальше этот ром с безумной наценкой продавался колонистам, обмениваясь на их труд. Офицеры сколачивали целые состояния, открывали овечьи фермы, копи и ни в чем себе не отказывали.

Кстати, про овец. Это был максимально успешный бизнес. Хотя сейчас с овцами у австралийцев ассоциируются жители Новой Зеландии (и я не буду приводить тут традиционные шутки на эту тему; можете додумать сами), в конце XVIII – начале XIX века именно овцы помогли заработать многим людям. Потом, правда, это вылилось в кризис перепроизводства овечьей шерсти и одежды, но это детали.

В это дивное время власть в колонии принадлежала фактически военным, которые усиленно игнорировали Лондон, а Лондон усиленно игнорировал их. У Британии на тот момент были заботы покрупнее, связанные с одним известным корсиканцем.

Приказы о запрете торговли алкоголем колонистами игнорировались, каторжники были фактически на рабском положении, а губернаторы зачастую люто ненавидели Австралию и колонистов. В 1804 году, например, из-за невыносимых условий труда ирландцы подняли восстание прямо на ферме тогдашнего губернатора.

В 1806 году губернатором стал Уильям Блай – тот самый строгий капитан и невероятный зануда с «Баунти». Он пытался запрещать незаконный оборот рома, запрещал платить зарплату алкоголем, устанавливал «сухой закон», но местные вояки над ним просто смеялись. Потом Блай изъял у капитана Макартура, местного военного, завезшего в Австралию овец, перегонный куб. Тот подал на губернатора в суд и выиграл. Тогда губернатор решил арестовать самого м-ра Макартура. И вот тут закипело!

Военные местного корпуса (его называли «Ромовый корпус», кстати) пришли в дом к губернатору, вытащили его из-под кровати, где Блай пытался прятаться, и арестовали. В 1809 году его отправили домой, взяв с Блая слово никогда не возвращаться. Забавно, что дочь Блая осталась в Австралии, выйдя замуж за одного из офицеров «ромового корпуса».

Следующим губернатором стал Лаклан Маккуори, крайне хитрый засранец и очень успешный управленец. Первым делом он собрал местных богачей и предложил им сделку: они дают деньги на строительство первой в Австралии больницы, а он предоставляет им монопольное право на продажу рома, оставив, впрочем, за властями колонии право продать тот ром, что уже был у них на складах. Маккуори забыл упомянуть о том, что на складах у него было около 60 000 галлонов спиртного (против 40 000 у местных бизнесменов).
Забавно, кстати, что в этой больнице не было морга и туалета. Проектировавшая здание жена губернатора как-то забыла об этих двух помещениях.

Маккуори добился также замены «ромового корпуса» новым полком, а еще неплохо так поднялся, торгуя ромом и собирая пошлины с других торговцев. Именно во время его губернаторства население колонии сменилось на преимущественно свободных людей, многих каторжников помиловали и обеспечили работой. А еще именно Маккуори предложил назвать континент Австралией.

В 1824 году он возвратился в Англию, но история Австралии только начиналась.

- Слыш, серж, - подсунулся Ферма к Хобо, - Давай подползем и гранатами их, гранатами! А потом все вместе навалимся! Им точно пиздец!

Джон приободрился и готов был ползти вперед, кидать гранаты в самураев, делать хоть что-то. Да и сидеть в сарае было... небезопасно. У него на ферме курятник и то добротнее сделан. А что? Джон сам его строил! Ну, вместе с отцом, конечно. Тот еще свалился с крыши и неудачно потянул спину. Поэтому доделывать пришлось самому Джону и теперь он с гордостью и теплотой вспоминал, какая ровная и красивая получилась эта крыша. Ни дождь ей не страшен, ни буря, а снега в Канзасе отродясь не бывало.

- У меня и гранаты уже готовы! - продемонстрировал рядовой предусмотрительно зажатую в кулаке Мк2, - А, серж? Ну давай ёбнем!

- Абориген, нихуя себе! - обрадовался Паркер, видя живого товарища, - Вэлкам ту зе пати!

Ферма пытался шутить, но, честно говоря, смешного было мало. Вокруг стреляли, япошки почему-то не собирались сдаваться, а еще он видел, как других морпехов ранит и убивает на этом сраном, никому неизвестном, острове. Вот ведь будет что поведать дома: "ну, мы высадились, по нам стреляли, вокруг пиздец". Охуенно интересная история. И ведь не расскажешь потом, как тебе страшно было, как песок на зубах скрипел и пот по позвоночнику стекал, а коленки дрожали так, будто сейчас в пляс пустишься. Только вот танцевать как-то тоже неохота.

Еще и жарко. Думать о том, чтобы сохранить воду Ферма как-то не собирался. В конце концов, воды ж еще подвезут, а на крайняк, вон, одолжит у мертвых. Им-то вода явно без надобности. Зато после того, как всю флягу выхлебал - так хорошо сделалось. Будто "колы" прямо из холодильника жарким днем на ферме выпил. Живем!

Стрелять канзасец пока не собирался. Настрелялся уж за утро. Самое, блядь, военное утро в жизни.

Так что сейчас парень просто сидел, прислонившись спиной к стене сарая. На команду Хобо готовить гранаты отреагировал. В руку увесистую Мк2 взял. Может, хоть гранатой какого самурая зацепит....

Войну Джон представлял себе совсем не так.

Воскрешению сержанта Хобо рядовой Паркер обрадовался так, что вся меланхолийная пассивность с него слетела в один миг. Жив, жив серж, а значит щас будет приказ, щас станет понятно, что дальше-то делать! А уж когда услышал команду палить по баракам - и вовсе обрадовался. Наконец понятное дело.

Уже ползя вверх к краю воронки Ферма вспомнил, что сам он, оказывается, цел и половина хлебала - на месте. Это обрадовало его еще сильнее, чем неожиданно живой сержант. Потому что, как показала Джону жизнь в родном Канзасе, хоть мужчина и должен быть слегка красивее обезьяны, с половиной лица не закадришь ни одну симпатичную девчонку, будь ты хоть трижды герой войны. Он видел одного такого - ветерана, просящего милостыню в Топике. Вместо половины лица у него была маска и смотрелось это жутко. И пусть на его побитом жизнью мундире красовались несколько медалей, был этот калека таким несчастным, что сердце сжималось от жалости. Ферма тогда еще бросил ему два цента под неодобрительным взглядом отца - тот искренне считал, что милостыню подавать нельзя, ведь это обесценивает честный труд.

- Щас, серж! - воскликнул Джон на радостях, - Слышали, парни? Хуярим по баракам!

21 июля 1861 года
Первая битва при Булл-Ран

- Да шлепнули уж полковника, - отвечал кто-то из толпы.
- Это я тебя щас шлепну, - говорил Шон, - Полковник просто... куда-то подевался.

Он растерянно пожимал плечами.

- Подполковника Хаггерти вот шлепнули наверняка, - сообщил тебе сержант, но тихо, чтобы не слышали другие, - Точняк, сам видел. Сейчас тут капитан Келли командует, вон он, бегает перед строем, пытается хоть кого-то из янки заставить сражаться.

Ты действительно увидел крепкого мужчину лет тридцати с модными бакенбардами, как раз в данный момент орущего на съежившегося солдата и поминавшего его матушку, отца, братьев и весь его род до седьмого колена. Такие слова ты последний раз слышал в родном Файв-Пойнтс.

Потом вы увидели Коркорана. Он не был убит и солдаты встретили его появление радостным ором. Полковник, бледный как смерть, с перевязанной рукой, пытался улыбнуться. Видно, ему тоже досталось: он потерял шляпу, был без револьвера.

- Эрин го Бра, парни! Вы, наверное, заметили, что битву янки просрали! - некоторые из солдат засмеялись, кто-то подхватил: "Да уж, трудно не заметить, как их пятки сверкают!" Коркоран подождал, пока утихнет шум и продолжил:
- Но мы сейчас можем спасти всю армию! Там, - он показал за спины солдат, - Вашингтон, туда бегут трусы. А там, - махнул рукой вперед, в сторону предполагаемого врага, - Мятежники уже собираются навалиться на нас, чтобы добить и разгромить окончательно. Но хрен им! Парни, вы отважно сражались и я знаю, что прошу много... но останьтесь здесь еще на час - и покроете себя славой! Спасете всю армию! Вы со мной, ирландцы?

Ирландцы дружно проорали, мол, с тобой, полковник, куда ж мы денемся-то.

А потом на вас налетели южане.

Были это кавалеристы, сплошь в дорогих шляпах, вооруженные револьверами и саблями. Ты успел выстрелить куда-то примерно в сторону врага, а потом вокруг закипел бой. Враги рубили ваших с седел, а твои парни кололи их штыками и стаскивали с лошадей.

Тебе повезло - в первые же мгновения схватки какой-то рысак лягнул тебя прямо в лоб. Да так, что очнулся ты спустя пару минут - этого времени хватило, чтобы бой закончился. Рядом ничком лежал кто-то из южан, его лошадь стояла рядом. Возможно, она тебя и лягнула. Билл поднял тебя на ноги, осмотрел.
- Живой вроде. Дружище, ты цел?

В голове гудело, во рту была кровь. Кажется, ты не досчитаешься зуба. Или пары. Хоть не передних, хвала Господу.

- Эй, эти ублюдки украли знамя! - возмутился вдруг Микки, - Какого черта!

Позже ты узнал, что кроме вашего знамени, в этой схватке пропал и полковник. И теперь, кажется, окончательно.

*****
Июль-август 1861 года

После первой в твоей жизни битвы ваш изрядно уменьшившийся полк помаршировал на север, теми же дорогами, что и пришел. Вдоль пути вы видели брошенные двуколки (некоторые богатенькие решили посмотреть на победоносное шествие армии Союза, но не сложилось), ранцы, фляги, даже винтовки. Армия бежала без оглядки.

А спустя пару дней, остановившись на привал возле фермы какого-то янки, Шон собрал весь первый взвод.

- Парни, - начал он, неловко переминаясь с ноги на ногу, - Тут дело такое. Почти у всех контракт закончился уж. Так что можете с чистой совестью отправляться на гражданку. Знаю, не так вы войну представляли. Знаю, страшно. Я сам чуть не обосрался, честно говоря. Но тут же дело такое... Я лично никуда уходить не собираюсь. Южане убили много хороших парней - так кем я буду, если оставлю это просто так? К тому же тем, кто пожелает в армии остаться, платить будут. Не надо будет думать, где доллар достать. А к тому же вернетесь после победы героями, а не швалью подзаборной. Ну, кто со мной?

Ирландцы молчали, ворчали, сомневались. А потом вперед неожиданно вышел Билл.
- Серж, я остаюсь. Чё я там в Файв-Пойнтс не видел, грязищи или девок гулящих? Да пошло оно нахер. Тут хоть интересно.

После того, как ты поговорил с Биллом, он присмирел и твою точку зрения зауважал. И правда ведь, своих вверх пихать надо, а не залетных! Тогда будет брат-ирландец как сыр в масле кататься, виски попивать да о завтрашнем дне не думать. А это была прямо-таки Биллова мечта - не думать про завтра. Не размышлять о том, где достать еды, новую рубашку или пару долларов. В общем, Билли, как и ты, хотел не работать, но денег чтобы давали. Желательно просто так. Ну или хотя бы чтоб стабильно.

За Биллом вышел Микки.
- А я имею всю эту службу в одном месте. Ну его нахер, простите уж, парни, но мне моя шкура так-то милее.

Сержант покивал, промолчал. Вперед вышел Боб. При его огромном росте, он слегка сутулился, будто стесняясь. Парень в целом не любил лишнее к себе внимание.

- Я остаюсь, - и шагнул назад, будто испугавшись собственной храбрости.

Говорили и другие. Многие оставались, где-то четверть собиралась свалить при первой возможности. Их не осуждали, но смотрели так, будто какая-то черта пролегла между ними и теми, кто решил тянуть лямку дальше.

Рядовой первого класса Джон Паркер лежал на спине, любовался небом и думал о том, что надо бы встать и что-то делать. Стрелять в япошек, помогать раненым или хотя бы проверить, на месте ли половина своего собственного лица... и не мог пошевелится. На него вдруг волной накатила апатия (пусть сам Ферма и слова-то такого не знал). Он тряс головой, пытаясь придти в себя, смотрел на неподвижно лежащего Хобо и думал: "Хоть бы япошки не ёбнули сюда еще раз. Хоть бы не ёбнули. Хоть бы, блядь, не ёбнули, мы этого не переживем".

Спустя несколько минут до Фермы вдруг дошло: "Эй, а ведь у меня кровь". Это было обидно.

Взглянул на пулеметчиков. Попытался ухмыльнуться.
- Чё, парни, пиздец? - и закашлялся от пыли.

Может, стоило бы продолжать огонь, но пока Джон не чувствовал в себе ни сил, ни желания. Пусть постреляют другие, а он... он просто полежит какое-то время. Еще минутку. Или две.

- Ух, бля! - Ферма немилосердно насиловал свою винтовку, пытаясь перезарядить. Пальцы не слушались, руки дрожали. "Откуда тут столько ёбаных япошек?" - вот о чем думал Джон Паркер в этот момент. И еще о том, как не обоссаться от накатывающего ужаса. В конце концов, герои войны (а именно героем войны в будущем видел себя Ферма) не мочат штаны. Ну, или почти не мочат.

Услышал приказ лейтенанта. Глубоко выдохнул. Оно как-то спокойней, когда командир рядом, когда орет командирским голосом - сразу понятно, у него план есть, схема какая-то, а нам, рядовым, делов-то: слушать летёху да приказы исполнять. Обеспечить, значит, огневую работу? Щас обеспечим! Щас такую огневую работу обеспечим, что эти самураи сраные охуеют!

Может, даже лично Ферма кого завалит с Божьей помощью?

Апрель-июль 1861 года.

Тебе выдали красивую синюю форму, винтовку, ранец, одеяло, ботинки (даже по размеру!), флягу, подсумок. Научили маршировать. А что - дело нехитрое.

- Нале-во! - поворачиваешься налево.
- Напра-во! - поворачиваешься направо.
- Шаго-о-ом... марш! - и идешь в ногу с товарищами.

Вот заряжать ружье - то была целая наука. Опустить приклад на землю, установив его между ног. Ствол держать левой рукой. Да левой, дубина, правой патрон доставай! Зажать пороховой конец патрона между зубов. Оторвать часть гильзы зубами. Засыпать порох в ствол. Протолкнуть пулю большим пальцем правой руки. Извлечь шомпол из-под ствола и установить его конец в дуло напротив пули. Дослать пулю шомполом внутрь ствола. До упора. Извлечь шомпол и вставить его в гнездо под стволом (или воткнуть в землю до следующего заряжания). Большим пальцем правой руки взвести курок в позицию полувзвода. Взять из сумочки на поясе капсюль и надеть его на шпенек. А потом стрелять.

С этим справлялись не все. Сложно было простым ирландским парням с таким разобраться. Вот штыком колоть - это дело. Берешь винтовку поудобнее и р-раз! Прямо в чучело острым металлом! И еще раз! И еще!

Вашим полковником был Майкл Коркоран. Мужчина суровый, но отходчивый. Его в полку любили. Ты быстро узнал о том, что Коркоран отказался вести полк на парад в честь прибытия в Штаты принца Уэльского в 1860-м и вроде бы сидел в карцере или даже тюрьме за это. Но потом началась война и вашего полковника освободили - ведь куда этим янки без ирландцев-то? Да никуда!



Большинство в полку - парни из Нью-Йорка. Но попадилсь и ирландцы из Огайо и даже какие-то понторезы из Пенсильвании. Так ты немного узнал о географии Соединенных Штатов.

Вы с Биллом Кларком и Шоном Уиланом держались вместе, ведь были все с одного ж района. Еще к вам прибились Микки О`Брайен (он был шулер и мелкий вор, но в целом славный малый), и Боб Смит. То была ненастоящая фамилия, все об этом знали, но все помалкивали. Боб был огромного роста, один кулак - что твоя голова. А еще ему едва исполнилось восемнадцать. Вы впятером попали в первую роту и в первый же взвод.

- Да мы этих мятежников размажем, - говорил Билли в перерыве между маршированием и упражнениями по стрельбе, - Вы, парни, вообще видали, сколько Эйб сил собрал? Им точно хана, говорю вам! Через пару месяцев вернемся по домам, нутром чую. Даже жаль как-то, я б послужил еще.
- Хера с два, Билли, - говорил Микки, - Ты думаешь они там что, пальцем деланы? Как стрельнут, дак ты и обделаешься, доллар ставлю! Но с моей помощью мы их за годик, может, уделаем. А там и по домам можно, с медалями да орденами от Дядюшки Сэма.
- Вы оба идиоты, - мрачно отвечал им Шон, - Эта война не на три месяца и не на год. Это надолго.

Но черта с два Шона кто тогда слушал.

*****

Вы стояли лагерем где-то под Вашингтоном. Несколько сотен ирландских молодых парней в синей форме, жаждущих боя, еды и своих законных долларов. Все подписали контракт на три месяца, почти все верили, что война за это время кончится. Кроме Шона, конечно, который тут же заслужил прозвище Зануда. А еще получил звание сержанта лично от полковника. Что-то такое тот в Уилане разглядел.

Звание никак, впрочем, на твоего знакомца не повлияло. Ну, он, конечно, вами командовал, но делал это, будто извиняясь, мол, парни, ну сами понимаете, должен я. И вы понимали. И слушались. Кроме Билла - тот все время норовил подколоть новоиспеченного командира.
- Слыш, сержант, а ты устав читал-то? Ты читать-то умеешь вообще?
- Слыш, командир, а что мне делать, ежели вот Бобби на поле боя обделается? Это типа ранение считается или чего?

Шон сносил подколки стоически. А потом в один день Боб подошел к Билли и вмазал тому по морде.
- Не обижай сержа, - сказал гигант, потирая кулак, - А то еще раз въебу.

Боба отправили на гауптвахту на трое суток. По сути - просто закрыли в небольшом сарае и носили туда воду с сухарями. А когда он вышел, многие хлопали парня по спине, выражая поддержку. Только Билли бесился.
- Этот уебок меня ударил! Да если б он не так внезапно, я бы его... я бы ему!..
Билла слушали, кивали, молчали, улыбались. Сам, дескать, напросился.

*****
Летом 1861 года ты впервые в жизни шел на войну.

Огромная армия Союза двигалась на юг. Ваш полк плелся вместе со всеми по пыльными дорогам, вы потели, хотели пить, порой самые отважные отлучались к ближайшей речке или пруду - наполнить фляги.

- Веселей, парни, - говорил Коркоран, гарцуя на лошади перед вами, - Ранцы не бросать! Ружья вверх! Скоро в бой, ирландцы! Эрин го Бра*!
- Эрин го Бра! - нестройным хором отзывался полк.

Ты видел возле грунтовой дороги, по которой вы двигались, брошеные ранцы, одеяла, кепи, плащи, штыки. Янки сбрасывали все, что мешало им идти и плелись, как мулы. Впрочем, для тебя это тоже была самая утомительная дорога в жизни. Если бы не пример других парней, ты точно сбросил бы тяжеленный ранец. Или хотя бы кепи - солнце пекло нещадно.

- Эрин го Бра, парни!
- Эрин го Бра!

Вскоре Коркоран спешился и шел вместе с вами, вед, лошадь в поводу. Он так же потел, так же хотел пить, но не показывал этого, подбадривая вас всех.

- Эй, Падди, ты хотел бы шляпу Джеффа Дэвиса или саблю кого-то из мятежных генералов? - казалось, полковник знает вообще всех солдат по именах.
- Шляпу, сэр, было бы лучше, а то моя совсем прохудилась, а кепи я уж где-то посеял!
- Ха-ха, хорошо! А ты, Микки? Хотел бы южанку за всё нужное потрогать, а, разбойник?
- Так точно, сэр, хотел бы! Но сначала пару мятежников бы убить, чтоб не стыдно дома показаться!
- Добро, парень! Будет у тебя такая возможность, уж я тебе обещаю! Эй, а ты, Стив, готов мятежникам задать жару?
- Готов, сэр, ох как готов! Лишь бы платили вовремя да жрачку давали, а то с пустым животом много не навоюешь!

Так вы шагали по грунтовым дорогам на юг. Где-то там мятежники собирали силы, где-то там был первый бой, свистящие пули, смерти и кровь. Где-то там.

*****
21 июля 1861 года
Первая битва при Булл-Ран

Когда ты позже пытался вспомнить сражение, в памяти всплывали отдельные эпизоды, но никак не цельная картина. И страх. О, страха ты тогда натерпелся будь здоров.

- За мной, ребята! Покажем им! - Коркоран увлекал вас за собой.

Свист пуль, крики, упавшие на землю товарищи. Где-то рвались снаряды, кто-то кричал "Мама! Мама!", какой-то парень в синем, лежащий на земле, схватил тебя за ногу.
- Помоги, друг! Не бросай меня! Как же больно, блядь!
Его живот превратился в кровавое месиво, лицо было бледнее луны.

- Ураааа! - орал кто-то тебе на ухо.
- Где полковник? Где полковник?
- Полковника убили, полковника нет!
- Назад, парни, назад, отступай!
- Меня задело, аааа! Сука! Сука! Сука! Сука-а-а-а!

Настоящий бой - это бардак. Не сражение благородных рыцарей. Не дуэль. Не стенка на стенку, как в Файв-Пойнтс. Всё вокруг заволокло дымом, ничего не было видно дальше нескольких ярдов, полковник исчез, знамя полка тоже пропало. На земле лежали убитые и раненые, над головой рвались снаряды. Ты отстал от своих, сам не поняв как.

- День наш! День наш! - проорал кто-то недалеко и унесся на лошади прочь.

Какой он, блядь, наш? Ты стоял в дыму, в чужой крови, не понимая, где свои, где чужие, куда идти. Один, отбившийся от полка, не сделавший ни единого выстрела.

- Блядь! Блядь! - какой-то янки полз к тебе. На нем были широченные красные штаны. За ним оставался кровавый след. Кажется, ранен в ногу. А еще он матерился во весь голос, не переставая.
- Суки, блядь, уёбки, блядь, нахуй! Ёбаные южане, блядь!

Ты прибился к каким-то янки. Они вроде шли вперед, а ты с ними. Вверху рвались снаряды, ты переступал через убитых и раненых в синей форме. Спереди стреляли, но пули свистел над головами. Изредка кто-то перед тобой падал. Но впереди было звездно-полосатое знамя и ты шел вперед, шаг за шагом, не чувствуя усталости. Затем вы остановились, приготовились стрелять.

А потом откуда-то спереди услышал:
- В штыки, парни! Отправим их в Вашингтон! В штыки!

И крик. Будто банши орала тебе прямо в ухо. От этого звука хребет, кажется, проваливался вниз, а ноги подгибались в коленях.

Внезапно прямо перед тобой как черт из табакерки выскочил здоровенный бородатый мужик в соломенной шляпе. Он закричал и бросился прямо на тебя со штыком наперевес.

Спустя долгое время, когда битва была далеко позади, ты понял, что мужик-то был не так уж огромен, как показалось вначале. Да и боялся он не меньше твоего. Но тогда...

Ты выстрелил и южанин рухнул на землю, сразу как-то скрючившись, будто ребенок. Янки вокруг тебя бежали, звездно-полосатое знамя лежало совсем рядом на земле, а знаменосец стоял на коленях прямо на нем подняв руки и почему-то все время икая.

Ты бросился бежать.

*****

- Эй, да это же чертов Шимус! Эй, Шимус, чертяка! - тебе махал рукой Билли. Ты вдруг оказался среди своих, они хлопали тебя по спине, кто-то сунул флягу с водой в руки (свою ты где-то посеял).

- Мы тут задницу всей армии прикрываем, - злобно плюнул на землю сержант, - Побежали, только пятки засверкали. Ничего, сейчас мятаженики подойдут, устроим им ирландский прием.

Парней в полку быдо ощутимо меньше, чем раньше. Некоторые были ранены, у Боба левая рука висела на перевязи. Зато знамя полка, разорванное пулями в нескольких местах, было тут.

Янки бежали прямо сквозь вашу позицию. Молодые парни, многие без оружия. Некоторые останавливались и готовились воевать вместе с ирландцами, но таких было мало.

А канонада приближалась.

1853 - 1861 гг.
Южная Каролина, плантация Роджерсов

Занятия физическим развитием не проходили даром: ты рос крепким, редко болел, быстро бегал. Вскоре взвод курка на пистолете уже не казался такой сложной задачей. Да и занятия историей самым положительным образом сказывались на твоем кругозоре, а к тому же вызывали горячее одобрение отца и дяди. Отец взял за правило привозить из своих поездок (а ездил он то в Чарльстон, то в Колумбию, столицу штата - торговля хлопком часто требовала личного присутствия плантатора) одну-две книги по истории. Так ты познакомился с "Записками о Галлськой войне", "Сравнительными жизнеописаниями", "Исторей упадка и разрушения Римской империи" и многими другими трудами известных мыслителей.

А однажды глава семейства привез тебе "Хижину дяди Тома". Это была новехонькая книжка, но ты уже о ней слышал: как-то ее упомянула тетушка в том смысле, что вот, о нашей жизни что-то написали, не то что глупости всякие про разных, пусть и известных, покойников. "Хижину" она, правда, не читала, а если бы прочла - изрядно бы удивилась.

Книга была неоднозначной. Написанная легким языком, она повествовала о добром, трудолюбивом и мудром негре, дяде Томе и злых рабовладельцах, от рук одного из которых дядя Том в конце погибает. Тебе сразу бросилось в глаза, что автор, некая мисс или миссис Бичер-Стоу, судя по всему, ни разу в жизни не была на плантации. Она будто писала о каком-то воображаемом, карикатурном Юге, где негры трудятся в поте лица (и не нужны им вовсе бригадиры, которые будут подгонять и следить, чтобы не отлынивали при первой возможности), плантаторы избивают рабов до полусмерти (хотя это же глупо! Все равно что намеренно убить свою лошадь; к тому же Господь, как говорил отец Иезекииль, не одобрял насилия ради насилия), а единственный настоящий южный джентльмен, мистер Шелби, показан добрым, но совсем безвольным и слабохарактерным.

Дядя Ричард прочел ее после тебя и долго еще плевался.
- Эти янки вообще не знают, о чем пишут! Пусть бы автор приехала на Юг для начала, да хоть бы и к нам на плантацию, посмотрела своими глазами. Заодно увидела бы, что такое настоящее южное гостеприимство! Уж я бы ей показал, какие негры работящие, ага. И пусть найдет хоть одного джентльмена в округе, который бы своих рабов избивал до полусмерти! Да это даже законом запрещено, я уж молчу про то, что так делать нет вовсе никакого смысла! Стала бы она свою корову убивать ради забавы?

Возмущению его не было предела. А вот маме книга понравилась.
- Конечно, эта добрая женщина никогда не бывала на настоящем Юге, - говорила матушка, успокаивающе гладя Ричарда по плечу, - Ты прав, Дик, но как она владеет языком! Да и преследует явно добрые цели. Она просто указывает нам на наши недостатки, пусть и преувеличенные.

Споры про "Хижину" длились в вашем доме больше месяца, пока наконец домашние не уговорили отца прочесть ее. Его вердикт был краток:
- Глупость и навет, - и на этом дискуссии кончились.

*****

1856 год

Вы прикупили хороших негров: двоих крепких парней лет двадцати и девчонку. Ее отец брать не хотел, уж больно была мелкая. Но торговец так слезно упрашивал взять Вильгельмину (что за имечко!), ведь она - сестра одного из купленных ранее негров... в конце концов Джон Роджерс согласился.
- Будет в доме убираться, - постановил он.

Очень быстро оказалось, что ничьей сестрой Вильгельмина не была. Почему не узнали при покупке? А как? Негров самих спрашивать, что ли? К тому же эта девчонка ни слова не знала по-английски, кроме "Спасибо". Говорила она на странном языке, который тетушка Мириам опознала как нидерландский. Уж один Бог знал, откуда эта негритянка набралась такого, сама-то она объяснить ничего не могла.

Вильгельмину нарядили в простенькое, но опрятное платьице и приставили помогать Джейкобу. Она ходила за ним хвостиком, а старый негр ворчал, что эта юная мисс сведет его с ума. Вообще в вашем доме быстро вошло в моду называть рабыню "юная мисс" - это было забавно. Ее учили английскому все подряд, и спустя полгода она уже сносно могла объясниться. Оказалось, раньше она была рабыней-прислужницей какого-то бизнесмена из Голандии, но он прогорел и продал ее.

- Джон, я говорить спасибо, ты очень добрый! - так она охарактеризовала отца. У Вильгельмины не укладывалось в голове, что к хозяину надо обращаться "масса", но отца это забавляло.
- Миссис Дженни, вас люблю! - она жалась к твоей матушке, будто котенок. Впрочем, мама умилялась и не прогоняла ее, даже пыталась научить вышивать.
- Мириам злая, но... - негритянка задумывалась на мгновение, подбирая слово, а потом, будто просветлев, продолжала, - Но хорошая! И Господь! Библия! Ооооо!
- Ричард громкий, пьет, пьет, плохо! - такую характеристику заслужил твой дядя.

Дядя и правда много пил в последнее время. Предпочитал виски, но не отказывался и от сидра, пива, вина. Обычно он напивался раза два в месяц, садился на коня и скакал куда-то, мрачный, горделивый, самой своей фигурой выражая отчаянье и опасность. Несколько раз он конем наезжал на добропорядочных работников плантации и платил штрафы твоему отцу. До шерифа эти дела никогда не доходили.

Еще дядя прикупил себе пару новомодных револьверов от м-ра Кольта и теперь упражнялся с ними. Оружие он в руки брал исключительно трезвым.
- Револьвер и алкоголь несовместимы, - говорил он тебе, обучая премудростям стрельбы.

*****

1858 год

На праздник в поместье Маккалистеров по случаю дня рождения главы рода, Герберта, вы поехали всей семьей. Даже дядя Ричард согласился составить вам компанию и теперь, слегка взбодрившись двумя стаканами виски, увлек куда-то в сад одну из дальних родственниц "горцев". Тебя же заставили нарядиться в приличный костюм и приставили опекать дочерей Герберта: Джессику и Эбби. Обе они пошли, видимо, в покойную матушку, так как были совсем не огромные, не крепкие и на отца были похожи разве что ростом - для девушек довольно высоким.

Джессике семнадцать. Она серьезно смотрит на тебя большими зелеными глазами, порой, после особо удачной остроты, прикрывает рок хрупкой ладонью, пряча улыбку. Сама она поддерживает разговор на любую тему, кроме, пожалуй, военного дела. Даже в истории она кое-что понимает.
- Вся библиотека, по сути, моя, - говорит Джессика, - Никому среди Маккалистеров не интересны книги. Им куда больше нравится охотиться, гоняясь за лисами, выращивать хлопок и стрелять из всего подряд.

Эбби пятнадцать. У нее длинные светлые волосы, уложенные сейчас в несложную прическу, маленькие, но полные губы и бледная кожа. Она смеется над всеми твоими шутками, шикает на сестру, когда та пытается рассказать что-то слишком, по мнению Эбби, серьезное. А еще она ведет тебя в сад и показывает две статуи, установленные там совсем недавно.
- Это Ахиллес! Он убил Гектора ради любви Елены Троянской! - мечтательно рассказывает Эбби, путая события, - А вот наш дед! Но про него я мало знаю, пойдем дальше!

Статуя деда стоит прямо возле входа в сад. Огромный мужчина в высоких сапогах и охотничьей куртке, в одной руке он сжимает ружье, а другую приложил козырьком ко лбу, будто высматривая кого-то вдали. Он бородат, внушителен и суров. И на полголовы выше Ахиллеса.

Герберт Маккалистер вообще любит статуи и статуэтки, в доме их целая куча. Там и Венера (с голой грудью!), и Геракл, а еще есть бюст Веллингтона и десяток маленьких, с палец, британских гренадеров в огромных шапках. Джессика, как ты узнал, переняла эту отцовскую страсть. В ее личной коллекции уже несколько десятков статуэток животных, от лошадей до гончих.

На этом же вечере присутствуют и Питерсоны. Они пользуются расположением хозяина, но, зная об их отношениях с вашим семейством, Маккалистеры пытаются развести вас по разным углам.

Под конец вечера отец тихонько отводит тебя в сторонку.
- Присмотрись к девчонкам Маккалистеров, сын. Они - выгодная партия, - и уходит, оставив тебя в раздумьях.

*****

1860 год

Этот год был полон событиями. Весной в Вест-Пойнт уехал Уильям. Вся семья очень им гордилась, а домашние негры вздыхали с облегчением: уж больно масса Уильям был проказник и сорвиголова. Брат страшно собой гордился.
- Стану генералом! Или хотя бы полковником! Эх, жаль, войны нет... - говорил он.

Летом к Генриетте посватался Стивен Маккалистер. "Посватался" - громко сказано, конечно, но сделка была заключена. Ты подозревал, что тут не обошлось без отцовского сговора. Впрочем, Генриетта, выросшая в настоящую юную южанку, вовсе не противилась, только краснела и хихикала, завидев будущего мужа. Порой ты замечал, что они перешептываются о чем-то и начал подозревать, что здесь не только отцы сговорились, но и дети. Стивен был высок, крепок, задирист, но к тебе проявлял должное уважение. В конце концов, ты старший брат его будущей жены, а значит тоже несешь за нее ответственность и абы кому в руки не отдашь. А Стивен очень не хотел быть "абы кем".

Осенью женился твой напарник по детским играм Луис. Женился на Вильгельмине - она выросла в статную негритянку с широкими бедрами и узкой талией. Теперь Вильгельмина командовала домашними неграми, ведь Джейкоб постарел и был слаб. И командовала она жестко, несмотря на молодость.

- Ниггер, брысь отсюда, не видишь, масса Александр идет! - говорила она с неискоренимым нидерландским акцентом, завидев твою фигуру. Даже если негр и близко не стоял у тебя на пути. Она будто считала своим долгом руководить всем, что происходило в доме и несла личную ответственность за любое событие. Вильгельмина очень огорчалась, если ей делали замечание - это значило, что она плохо делает свою работу. Негритянку в доме любили, ведь она управлялась с хозяйством, как никто более, переплюнув даже старого Джейкоба. Она знала, сколько у вас в доме муки, хлеба, вина, куриных яиц, мяса, конфет и могла приготовить еду, кажется, вообще из всего. Впрочем, сама готовила редко - для этого были ее подручные.

А зимой... зимой Южная Каролина вышла из Союза. И все из-за чертовых янки!

Уже давно они давили Юг пошлинами, давно хотели освободить ваших рабов и посягали на ваши права. Ты знал все это, потому что отец и дядя часто, усевшись у камина и взяв по бокалу виски, говорили о подобных вещах и вовсе не препятствовали твоему присутствию при их беседах. Отец был настроен радикально:
- Какого черта я должен покупать инструменты на Севере? У британцев я могу взять их куда дешевле! И в конце концов, мы кормим эту страну, мы даем им больше половины бюджета, а взамен? Взамен янки хотят отнять у меня мою собственность! Да куда эти негры пойдут, если их вдруг освободят? Они ж перемрут с голоду!

Дядя в целом соглашался с братом, но высказывался чуть умереннее:
- Нет, я понимаю, что янки хотят и себе выгоду поиметь. Но почему они лезут на Юг? Пусть идут на Запад, гоняют голозадых индейцев и делают там, что хотят. Наша земля - наше право распоряжаться ею по своему усмотрению!

В 1860-м президентские выборы выиграл некто мистер Линкольн. Вы сначала недоумевали - кто это вообще такой? Его имени даже в бюллетенях не было, как он мог выиграть? Потом отец привез из Чарльстона кипу газет и принялся читать. И прочитал такое... Оказывается, этот Линкольн был не джентльменом, а сыном фермера. И хотел отменить рабство! Вот прямо так и говорил: рабство - это мерзко. Потом, конечно, оправдывался, мол, меня не так поняли, живите на Юге как хотите... но южане ведь не дураки. Им все было понятно.

*****

1861 год

Вслед за родным для тебя штатом последовали другие. Весь Юг восстал против федерального правительства, пытающегося сунуть свой нос в дела штатов. Запрета на выход из состава Союза не было, а потому, говорили все вокруг, мы вольны покинуть это объединение, когда пожелаем. В марте оказалось, что вы живете в новом государстве - Конфедеративных Штатах Америки. Ликованию не было предела. Ну наконец-то у вас есть своя Конституция, где права штатов оберегаются, а не попираются! Наконец-то Север не будет указывать вам, откуда закупать товары и куда продавать хлопок!

А потом... потом началась война.

Янки отказались признать южные права. Справедливое требование сдать федеральные форты, по недоразумению оказавшиеся на территории Конфедерации, встретило отпор. Линкольн к тому же объявил о наборе едва ли не ста тысяч добровольцев в армию! И провозгласил, мол, южные штаты - в состоянии мятежа. Это уж было слишком.

Твой дядя записался в ополчение штата одним из первых. Достал откуда-то свой старый синий мундир с капитанскими погонами, организовал несколько десятков добровольцев и назвал их "Отдельной ротой ополчения Южной Каролины". Вскоре эта рота влилась в состав 8-го Южнокаролинского добровольческого пехотного полка. Дядя немного жалел - он хотел служить в кавалерии, но офицеров не хватало и его уговорили возглавить пехотинцев. Так он стал, во-первых, майором, а во-вторых, заместителем командира полка. Он даже бросил пить.

Отец закупил три десятка ружей для армии родного штата, десяток револьверов, пять лошадей и две сабли.

В апреле Конфедерация объявила о призыве в армию, но добровольцев хватало и так. На призывные пункты приходили в форме еще Континентальной армии Вашингтона, с ружьями той же поры. Формы на всех не хватало, поэтому многие полки снабжались синей формой федеральной армии, которая осталась на складах. Так же и с оружием: снабженцы выгребали всё, что только могли, но оружия катастрофически не хватало. Впрочем, поток добровольцев не иссякал.

Юг был готов сражаться за свою свободу.

В первые же минуты пролюбить винтовку - не так Ферма представлял себе настоящий бой. Он выругался про себя и потащил винтовку Торопыги. Глянул - заряжена ли? Слава Господу, что хоть патроны не потерял. И как же он мудро поступил, не став снимать рюкзак! Он спас от пули. Или так только думалось Джону.

Затем он увидел Хобо. И понял, что по нему сейчас станут стрелять - такая-то мишень! Командира надо было срочно спасать.

- Серж, я прикрою! - крикнул Ферма Хобо. И принялся стрелять в темную линию берега, надеясь, что хоть одного-то япошку зацепит.

1853 - 1861 гг.
Нью-Йорк, Соединенные Штаты.

Кларки были веселыми. Они почти не работали, разве что порой нанимались грузчиками или подсобными рабочими. Они играли в фаро, брэг, блэкджек. Мухлевали нещадно.

Отвлечь противника, пока твой кореш играет? Да легко! Сыграть вдвоем против одного, не показывая этого, вовремя подать знак и сорвать куш? Как два пальца. А лучше всего было то, что глава семейства Майк Кларк водил дружбу с парнями из Таммани-холла. О их делах ты ничего не знал, но если вас вдруг хватали за руку (а тебя к карточным играм Кларки пристрастили и пристроили быстро), тут же появлялись те, кто вступался за вас. Их называли "крышей" и они постоянно менялись, да так, что ты не успевал запомнить ни имен, ни лиц. Ты был далек от их мира, но был ирландцем. Этого было достаточно. Тебя оберегали вместе со всеми остальными.

В карты тебе везло. Порой получалось выиграть даже десяток долларов за раз. Правда, половину забирали те, кто эти игры устраивал, да еще приходилось отваливать тем, кто из Таммани. Вовсе не были они негодяями, как маменька говорила: защищали ирландцев, ходили такие все важные, в церкви каждое воскресенье молились. И вовсе не были страшными бандитами! Разве что немного. До тебя все же доходили слухи об их делах.

Вот уж кого следовало бояться ирландскому парню из Файв-пойнтс так это полиции. Эти хватали всех без разбора, могли дубинкой стукнуть, были злые, как собаки. "Это оттого, что им мало платят, а взяток от местных не дождешься", - так говорил Шон.

Билл Кларк, остававшийся твоим другом, воровал ботинки. Делал так: прикидывался чистильщиком обуви, поджидал богатенького и говорил:
- Давайте туфель, сэр, снимайте, я так лучше почищу, блестеть будет, что у кота причандалы, - а почистив, говорил, - Вы и второй снимайте, сэр, пока первый просохнет, я ж его жиром намазал, чтобы не промокал в нашей-то грязи, так-то оно получше будет, мистер.

И стоило богатенькому снять второй ботинок, как Билл бросался наутек. А потом продавал добычу местным скупщикам. Схема была не то чтобы идеальная, но доход приносила.

Ты же стучал молотком в мастерской. Мог сам себе починить обувь, а заодно подрядился к местным авторитетам. Теперь ести у кого-то из Таммани-бойз возникала необходимость в ремонте, они несли свои ботинки тебе. Маменька не одобряла такого, а вот отец был рад. Это приносило деньги, о которых, к тому же, не знал мистер Джонсон.

Оуэн работал не покладая рук и вскоре мистер Джонсон сделал его главным в мастерской. Главнее даже отца. Но это было честно - твой брат проявлял настоящий талант к обувному делу. Латал дырки, делал подошвы, изготавливал крепкие сапоги, умел разбираться в материалах.

А вот Патрик пропадал на улицах. Он разругался с родителями, ночевал неизвестно где, но порой побрасывал тебе и Оуэну пару долларов.

*****

1856 год

У вас появились новые соседи. Семейство Филитиарн, которых американцы называли Уилан. Почему так? Да потому что настоящие ирландские фамилии были сложны для янки.

Их отец умер по дороге в Америку, теперь главой рода был Шон, двадцати лет от роду. У него была матушка, Дейдра, крепкая и сохранившая остатки красоты женщина. А еще в семействе было три дочки: Анна, старшая, четырнадцатилетняя, медноволосая, не худая и не толстая, но с той крепостью в мышцах, которая характерна для потомственных крестьян. Мария, Мэри, средняя, двенадцати лет. Смешливая, бойкая, богобоязненная, огненно-рыжая. Единственная из всей их семьи, у кого волосы были такого цвета. А еще была Мюриэл, десятилетка, совсем худышка, пугливая и застенчивая.

Этих троих девчонок опекали едва ли не всем районом. К тому же за Анной приударили сразу несколько парней, даже твой брат Патрик. А что? Девица видная, крепкобедрая, не уродка, да и порядочная. Она даже отходила полотенцем по морде Льюиса из парней Таммани. Тот пытался ухватить ее за причинное место прямо посреди улицы, за что и поплатился. Долго еще над ним потешались "коллеги", а вот авторитет Анны среди парней вырос. Знали - девушка эта не простая, не чета тем, что в порту и на Саут-стрит просят доллар за любовь.

*****

1859 год

Шона посадили весной. Он своровал что-то, а отмазаться не смог. Ему впаяли два года.

В этот же год умерла твоя мать. Заболела зимой 58-го, а весной уже не стало ее. Похоронили, поплакали, поминки справили, где гуляли Кларки, Филитиарны, Райаны и вообще все, кто проходил мимо. Отец запил, Оуэн вместе с ним. Но спустя неделю оба вышли из запоя, вернулись к работе, но в доме стало как будто пусто. Кто поштопает штаны? Кто помоет посуду? Кто приготовит ужин? Да никто, мать его. Теперь приходилось рассчитывать только на себя.

Отец работал теперь еще больше, а вместе с ним и Оуэн. Оба будто пытались не вспоминать о смерти Мэри О'Лири, в девичестве О`Рурк. Патрик вовсе исчез из дома. Он водился с темными личностями, порой внезапно появлялся дома пьяный, в грязном костюме, с сигаретой в зубах. Отец выгонял его, едва завидев, а вот Оуэн сочувствовал и часто пытался всучить брату денег. Хотя Патрик вроде и сам зарабатывал. Каким путем - другой вопрос.

Ты трудился по 12 часов, но едва мог заработать себе на новые брюки. Да и все вокруг жили так же, а потому многие не слишком задумывались о своем бедственном положении. Кроме того, многих ирландцев, из тех, что постарше, больше всего заботило другое: в Америке они равны прочим белым. Нет английских притеснений, нет голода (хотя голодные дни - бывают), а еще все обращаются друг к другу "сэр", будто к лорду какому. Ирландцы быстро переняли эту привычку.

В грязных дешевых пабах, которых в Файв-пойнтс было великое множество, ирландцы могли беспрепятственно обсуждать будущее своей старой Родины. Многие мечтали когда-нибудь вернуться и гнать бриттов до самого Лондона, некоторые грезили новым будущим уже здесь, в Америке. Первых считали патриотами, вторых - приспособленцами. Порой случались драки из-за политических убеждений, ведь каждый честный ирландец имел свое мнение по поводу политики и истории родного зеленого острова.

Оуэн ходил на заседания одного своеобразного "клуба": десятка два молодых парней собирались в забегаловке, пили пиво и обсуждали, как построить лучшую жизнь в Ирландии и в Америке. Твой брат был не слишком образован или идеологически подкован, а потому просто слушал, пересказывая услышанное тебе и отцу. Папенька обычно говорил, что всё это ерунда, жить надо здесь, работать и не думать о таких фантастических вещах как освобождение Ирландии от английского гнета. Вот откуда взять денег на еду - об этом думать надо, так что идите-ка, сынки, поработайте, это лучше, чем языками молоть.

*****

1861 год

Только и разговоров было вокруг, что про Линкольна, нового Президента. За него вбрасывали бюллетени парни из Таммани. Делали это открыто, совсем не заботясь о скрытности: у них все было схвачено. Впрочем, ирландцы, не важно имели ли они право голосовать или нет, и так были за Эйба. Он был выходец из народа, своей личностью и биографией олицетворяя в глазах бедняков возможность добиться высочайшего положения трудолюбием и честностью. Еще он что-то там говорил, мол, надо бы рабов освободить. Или что-то в таком духе. Это тоже нравилось твоим соседям и друзьям: рабство было противно ирландской природе, даже англичане уже отменили его. Никто, естественно, не говорил о равенстве черных и белых, но владеть людьми как вещами... это слишком.

А потом завертелось. Да так, сука, быстро, что ты вообще не понимал, когда ж оно всё произошло и с чего вдруг так много событий разом.

Твоя новая Родина вдруг раскололась. Южная Каролина объявила о выходе из состава Союза в декабре 1860, а еще месяц спустя к ней присоединились Миссисипи, Флорида,
Алабама, Джорджия и Луизиана. В марте откололся Техас и это был не конец.

Для тебя, ирландского парня, эти названия штатов ничего не значили, да и статьи в газетах с объяснением причин раскола прошли мимо тебя. Но вот чего ты пропустить никак не мог так это набора в армию. Множество ирландцев вдруг стали записываться добровольцами, в основном в 69-й полк Нью-Йоркского ополчения.

- Там платят за то, что носишь форму и маршируешь, - так говорил твой друган Билли Кларк, поспешивший записаться добровольцем одним из первых, - А еще дают жрачку. Да и слава там, почет, все дела. Девки опять же...

Девушки солдат любили. Махали платками, шили звездно-полосатые флаги, дарили собственноручно испеченные булочки и пироги. Шона Уилана провожали в армию все его сестры, едва сдерживая слезы. Впрочем, в отличие от Билла он отправлялся воевать осознавая "великую миссию ирландского народа", как сам говорил. Что это такое Шон не объяснял, лишь многозначительно улыбался.

В армию записывались на три месяца. Считалось, что этого времени с лихвой хватит, чтобы показать мятежникам, как они нехорошо поступили, предав общее дело. В конце апреля полк должен был выдвигаться из штата, а до того времени все желающие, если имели две руки, две ноги и два глаза могли записываться в его ряды. Конкуренция, правда, была: совсем уж хилых не брали, да и тех, кого знали как отъявленных бандитов - тоже.

В 1861 году тебе исполнялось двадцать лет.

1853 - 1860 гг.
Нью-Йорк, Соединенные Штаты.

Работа в лавке приносила какой-никакой доход. Постепенно, продажа за продажей, ты учился торговать, замечать, когда клиент попадался не самый честный, а еще - не теряться даже при виде богачей.

Но денег все равно не хватало. Конечно, некоторые жили и похуже. Стоило взглянуть на семейство Бенбоу, например. Старшие занимались чем-то явно незаконным, младшие или таскали грузы с рыбой в порту, или нанимались юнгами к капитанам из тех, что поглупее, потому что на самом-то деле работать никто из обширного семейства Бенбоу не хотел и при первой же возможности, особенно если капитан был настолько глуп, чтобы дать авансом пару долларов, поверив в слезные истории о больной маменьке, несостоявшиеся юнги сбегали на берег и только их и видели.

Твои расспросы о том, как заработать больше дали плоды совершенно неожиданно и совсем не сразу. Дело было так.

Одним днем в декабре 1854 года в лавку зашел мистер Мастер. Звали его, кстати, Фрэнк, но ты это узнал совсем недавно, потому как родители твои слишком уж его уважали, обращаясь всегда только по фамилии. Был он чем-то жутко недоволен, его пышные, по последней среди богачей моде, усы топорщились. Он попросил отрезать ему пару футов сукна, а потом вдруг посмотрел на тебя внимательно, будто только заметил.

- Джонни, мальчик мой, - начал он, - Помнится, ты хотел заработать пару долларов? И денег, что их ты получаешь в лавке не хватает, да? А умеешь ли ты читать? А писать? - ты умел; конечно, не так бойко, как Стив Уайт, но все же; этим умениям тебя научил когда-то дед, так что ты выделялся среди ребятни с Саут-стрит.

- Ага, умеешь, значит. Тогда слушай дело: мне нужно, чтобы ты помог моему бухгалтеру. Видишь ли, мальчик мой, какая штука...

Оказалось, что мистер Мастер обожал держать в порядке свои счета, архивы и вообще кучу времени посвящал упорядочиванию документов, названия которых тебе толком ни о чем не говорили. Вернее, занимался этим его бухгалтер вместе с неким пареньком, который внезапно заболел. Год заканчивался, а потому привести архивы в порядок было для Фрэнка Мастера крайне важным.

- Если поможешь мне, заплачу тебе... скажем, пять долларов. Идет?

*****
1856 год

Нью-Йорк в это время был опасным городом. Банды ирландцев выбрались со своего района Файв-пойнтс и терроризировали даже юг Манхеттена. Парни из Таммани-холла, как говорили, контролируют вообще всю политику в городе, давая взятки, запугивая, порой даже убивая неугодных. Полиция с ними заодно, как и городской совет. Ну, или так говорили. Полиция не справлялась и набирала в свои ряды дополнительных служащих - это стало реальным шансом заработать денег для многих юношей из бедных районов. В полицию пристроили Джона Кларка - ему едва исполнилось 17, а отец, сам офицер, расстарался, чтобы сына взяли хотя бы патрулировать улицы. Теперь Джонни ходил в мундире, важничал, разгоняя мелких воришек. Он был невероятно красив и популярен у девчонок.

А еще была проблема с Полли. Все чаще родители запрещали ей играть с вами, а своевольная девчонка убегала на Саут-стрит или к церкви св. Марка, где было ваше место встречи. Однажды она убежала из дома на целых два дня! У ее отца карьера шла все лучше и в 56-м он купил квартиру в одном из современных и очень престижных домов на 42-й улице.



Теперь Полли виделась с вами все реже. Ей наняли учителя музыки и заставляли заниматься игрой на фортепиано (его тоже купил разбогатевший отец). А еще у нее появился братик, маленький Питер. Так что в какой-то момент ты вдруг понял, что ваша компания разваливается. Стивен все так же был рядом, учился в школе, рассказывал истории и собирался поступать в колледж. Хоть в какой, лишь бы у родителей хватило денег. Но вот Полли появлялась в твоем районе не так часто, как раньше.

*****

1859 год

Стивен отбыл в колледж. Ты точно не запомнил, в какой, знал только, что он где-то в Филадельфии и учится работать с бумагами. То ли управляющим будет, то ли бухгалтером - черт его разберет. У твоих родителей денег на колледж не было и в помине. Какой колледж, Персиваль? Ты даже в школу не ходил, потому что был единственным ребенком в семье и надо было помогать родителям. Конечно, какое-никакое образование у тебя было. Ты знал, что такое Декларация Независимости и кто такой Джордж Вашингтон. Мог перечислить почти все штаты. Умел читать и писать, пусть и с ошибками. А еще (и это умение тебе неплохо помогало в лавке) здоровски считал. Отнять, прибавить, высчитать процент - для тебя было как раз плюнуть. Ни о какой алгебре и речи не было, конечно, но в целом ты мог рассказать о каждом заработанном долларе, высчитать, сколько налога придется заплатить за конкретный отрезок сукна и какую плату можешь требовать, исходя из средней зарплаты других рабочих в этой же отрасли. Сами налоги, правда, оставались для тебя темным лесом, как и принципы, по которым формировались цены в других штатах и территориях.

*****

1860 год

Впервые об Аврааме Линкольне заговорили в Нью-Йорке в 1858 году. Тогда этот республиканец выдвигался кандидатом в сенат и его публичные дискуссии с другим претендентом, демократом Стивеном Дугласом, широко освещались в прессе и обсуждались даже среди тех нью-йоркцев, кто в политике на разбирался совсем. Линкольн выступал против рабства в целом, но не против рабов на Юге. В Новом Йорке рабов ты особо не видел. Были, конечно, чернокожие, прислуживающие белым, но в основном к ним относились неплохо, содержали как слуг и они ничем особо не отличались от беднейших белых работников, загнанных нуждой в долговую кабалу.

Сама идея рабства многим твоим сверстникам казалась странной. Как человек может владеть другим человеком? Почему на Юге тысячи и десятки тысяч негров, будучи людьми, остаются в таком бедственном положении? Впрочем, немало было и тех, кто говорил о недопустимости отмены рабства. Ведь черные не могут позаботиться о себе, они что дети малые, к тому же все поголовно глупые, недалекие, ограниченные.

Линкольна обвиняли в радикализме, пусть он и говорил о недопустимости межрасовых браков и не одобрял предоставление неграм политических и гражданских свобод, которыми обладали белые. Его речь "Дом разделенный", а также характеристика Союза штатов, как страны, существующей в условиях полурабства и полусвободы, широко обсуждались людьми и распространялись в газетах. Почему-то многие простые парни из Саут-стрит считали Эйба борцом за правое дело, хотя какие выгоды его политика могла принести конкретно им - оставалось неясным. Впрочем, республиканцы в целом пользовались поддержкой припортовых районов.

В 1860-м на выборы пошли, кажется, вообще все. Главным конкурентом Линкольна считался демократ Джон Брекинридж, южный политик из Кентукки, обаятельный, молодой и напористый. Но он проиграл, а Линкольн выиграл. С этого-то всё и началось.

20 декабря Южная Каролина объявила о выходе из Союза. Это была бомба. Нью-Йорк бурлил, на улицах кричали о предательстве и мятеже. «Декларация о непосредственных причинах, которые привели к отделению Южной Каролины от федерального Союза», которую опубликовали несколько газет горячо обсуждалась на улицах. Большинство сходились на том, что южане слишком зарвались, что их желание защитить рабовладение понятно, но нельзя же так рьяно!

Твой дед, сидя в кресле, которое отец прикупил по случаю очередной годовщины брака с маменькой, изрек:
- Да и хрен бы с ними, пусть рабами владеют. Плевал я на черномазых этих. Но Эйб правильно говорит: нехрен рабство свое поганое на новые земли тащить. Богопротивно оно. Не для того Америка с Георгом воевала, чтобы теперь какие-то плантаторы указывали ей, как жить.

Линкольн еще даже не стал Президентом, но его избрание для тебя уже ознаменовали два слова: "рабство" и "мятеж". Если бы ты только знал, какую роль они сыграют в ближайшие годы...

1841 - 1853 гг.
Южная Каролина, плантация Роджерсов

Гусеница - это медленно. Она деловито ползла по крепкому стволу хлопчатника, не обращая внимания ни на тебя, ни на окрики бригадира. Уверенное и неспешное движение к цели. Замереть на мгновение, будто прислушиваясь к чему-то (кстати,умеют ли гусеницы слушать?), и вновь вперед. Некуда спешить.

Так и жизнь на плантации: размеренная, неспешная, с понятной целью и ясными ролями для всех.

Вот - твой отец. Его зовут Джон, он крепок, с загорелой кожей, от него пахнет лошадьми, сигарами и виски. И немного - пóтом. Для тебя он кажется гигантом, хотя спустя десяток лет ты поймешь, что на самом деле он скорее невысок, хоть и плечист. Отец тебя любит, часто берет на руки, а если и ругает за шалость, то не слишком серьезно. Может, конечно, дать подзатыльник или накричать, но не более. Еще отец любит маму, лошадей и своих братьев - твоих, значит, дядюшек.

Вот - твоя мама. Она куда ласковее отца, и пахнет иначе: цветами, свежевыстиранной тканью и летом. Все зовут ее миссис Дженни, а она улыбается, показывая ровные белые зубки. Мама любит тебя: читает на ночь интересные сказки про отважных рыцарей и прекрасных принцесс, самолично штопает разодранные штанишки, ласково журит за шалости. Порой - усаживает себе на колени за семейными обедами и ужинами, ласково гладит по голове тонкой ладонью, целует тебя и смотрит с бесконечным теплом в глазах.

Вот - дядя Ричард, но все взрослые зовут его Диком. Он старший брат твоего отца, и пахнет похоже: виски, лошадьми и дымом. Дядя Ричард не женат и часто отсутствует по нескольку дней. "Опять к этой несчастной поехал", - вздыхает мама. Ты не понимаешь, о чем это она, но видно: мама дядю Ричарда жалеет.

А вот отец с ним - лучшие друзья. Ездят на охоту, вместе пьют виски по вечерам, ведя серьезные и скучные, по твоему однозначному мнению, беседы, усевшись у камина и вытянув к огню ноги в домашних тапках. Еще дядя Ричард умеет стрелять из пистолета, как никто более. И не видит причин отказываться от практики - порой на рассвете весь ваш дом просыпается от выстрелов - это дядя упражняется в пальбе на заднем дворе, выбрав в мишени чью-то шляпу или щербатую тарелку. Упреки и увещевания не помогают - Ричард упрям, своеволен и к тому же твой отец на его стороне. "Пусть стреляет, милая, - говорит Джон жене, - В конце концов, это умение никогда не помешает".

Есть еще дядя Питер, живущий где-то в Вирджинии (его ты ни разу не видел) и дядя Уинстон, владеющий небольшой плантацией в соседнем округе Гринвилл. Дядю Уинстона ты видишь несколько раз в год, он вовсе не похож на отца: высок, строен, с орлиным носом и слегка безумным взглядом темных глаз. Тебе дядя Уинстон привозит оловянных солдатиков и сладости. Отец держится с ним подчеркнуто вежливо и немного отстраненно. Уинстон старше отца на пять лет. Дед, умерший за год до твоего рождения, завещал бóльшую часть земель младшему сыну, стало быть, твоему отцу. Кажется, Уинстону это не по душе.

А вот - Луис, твой соратник по играм, верный товарищ и помощник. Он с тобой одногодка, крепок телом, чуть выше тебя ростом. С ним всегда весело, к тому же он знает все-все укромные места на плантации. А еще он - негр. Таких как Луис на вашей плантации много, несколько десятков. Все они трудятся на твоего отца. Большинство работает на хлопковых полях, часть помогает содержать в порядке поместье. Негры называют тебя "маленьким массой", снимают шляпы при твоем приближении, некоторые даже кланяются, улыбаясь и показывая крепкие белые зубы.

- Ты господин для этих черномазых, - говорит отец. Он усадил тебя впереди на лошади, придерживает одной рукой, чтобы ты не свалился, - Как и я. Это - наша земля, все 953 акра, эти негры - наши негры. Мы должны заботиться о них, содержать и обеспечивать, поскольку сами, без крепкой руки, они ни на что не годны. Да, сынок, ноша белого человека нелегка, но таков уж путь уготовил нам Господь.

Ты не совсем понимаешь, о чем это он, но негры машут вам шляпами и улыбаются (тебе; массу Джона они откровенно побаиваются), а отец сдержанно кивает им в ответ.

У вас есть Джейкоб. Это немолодой чернокожий, слегка сутулящийся и отрастивший пышную, немного тронутую сединой, кудрявую шевелюру. Единственный среди всей его расы, этот может возражать твоему отцу.
- Масса Джон, сэр, вложить деньги в это дело было бы большой ошибкой, - говорит Джейкоб, а отец задумчиво кивает
- Масса Джон, сэр, эти лошади явно ворованные, лучше бы их не покупать, потом беды не оберешься, - шепчет негр отцу на ухо.
- Масса Джон, сэр, не покупайте этого ниггера, гляньте на его руки! Да он сроду на поле не трудился, - говорит Джейкоб, а отец замирает с пачкой банкнот в руке.

Джейкоб повелевает всей домашней прислугой и даже той парой белых, что служит у вас бригадирами. Впрочем, Мику и Алистера (так их зовут) это забавляет.
- Ничерта себе, Мика, ты слышал? Нами командует поганый ниггер!
- Слышал, Алистер, как не слышать. Вот бы ремнем ему всыпать, чтобы знал свое место, грязный черномазый ублюдок, чтоб ему пусто было!

Так они перекрикиваются, сидя на конях и глядя на Джейкоба, проклинающего их за то, что по неосторожности слегка потоптали цветочную клумбу миссис Дженни. Алистер и Мика улыбаются: они знают, что этот негр - любимчик хозяина, знают, что ему позволены вольности, коих иные негры лишены. Знают и то, что проклинает их Джейкоб не всерьез, а так, ради собственного удовольствия да еще из-за чувства долга. Как дворовая собака.

*****

Жизнь на плантации течет размеренно. Негры работают в поле, отец зачастую запирается в своем кабинете на втором этаже вашего белоснежного особняка и "сводит дебет с кредитом", как он говорит. В кабинете много интересного: охотничье ружье на стене, высокие стеллажи с приятно пахнущими толстыми книжками в разноцветных обложках, мраморный бюст Юлия Цезаря на каминной полке. Здесь же - заваленный бумагами дубовый стол, у которого зачастую дремает Ловкач, отцовская гончая. Порой хозяин плантации уезжает куда-то на несколько дней, тогда мама грустит, а Джейкоб берет на себя всю полноту власти над неграми, но в кабинет без хозяина не пускают никого, даже тебя.



У тебя есть два младших брата: Уильям, родившийся в 1843-м и Генри, появившийся на свет в 1845-м. И сестра - она родилась вместе с Генри, а родители, не долго думая, назвали ее Генриеттой. Уильям слегка неуклюже пытается повторять манеры отца, взбирается на лошадь, задирает нос при виде черномазых. Это страшно веселит всех домашних. Генри напротив - задумчив, всегда серьезен, побаивается ваших негров и старается держаться поближе к матери.

А вот Генриетта - настоящий праздник! Она никогда не плачет, всегда весела, приветлива и делает книксены. И очень любит всех вокруг. Прижимается к ноге отца, держит маму за руку, обнимает тебя и братьев. "Вырастет настоящей красавицей", - говорят про Генриетту негры. Но для тебя она - просто сестра, с которой играть совсем не интересно. Она даже солдатиков расставить не умеет!

Еще есть тетушка Мириам. Она младшая сестра твоей мамы, женщина незамужняя, крупная, придирчивая, сварливая, но по сути своей - добрая. Ты это чувствуешь.
- Кто так накрывает на стол? - ворчит Мириам, глядя на ваших домашних негров, ракладывающих столовое серебро к обеду, - Нет, ну кто их учил? Эй, ты! Да-да, ты, ниггер! Не лапай своими граблями мою вилку! И вино поближе поставь. Вот так. Тупица чертов. Джон, ты слишком балуешь черномазых, чует мое сердце, быть беде, ежели негры на стол накрыть нормально не могут.

А потом она угощает негров собственноручно испеченным тортом.

Тебя, братьев и сестру тетушка Мириам водит в церковь, глядит строго, крепко сжимает в своей ладони твою. Она приятельствует с местным священником, отцом Иезекиилем.
- Вот ведь дурацкое имя, - говорит тетушка, но при встрече со святым отцом всегда приседает в книксене и опускает глаза.

До церкви около часа езды в упряжке. Каждое воскресенье вся ваша семья, исключая дядю Ричарда ("У меня с Господом личные беседы, а в посредниках я не нуждаюсь", - говорит он, посмеиваясь сквозь густые усы; тетушка при этом всегда сжимает губы в тонкую бледную линию и возводит очи горе) едет на обедню. Отца эта традиция немного тяготит, а вот мама радуется. Но в этом маленьком путешествии главная всегда тетушка Мириам. Она знает Библию едва ли не наизусть, порой чистым и глубоким голосом поет в хоре, рассаживает ваше семейство на лучшие места в храме. Обычно - рядом с Маккалистерами, вашими соседями-плантаторами.

Маккалистеров много. Ты лично знаешь десятка два из их рода, но на самом деле этих "горцев"* (так называет их отец) куда больше. Главный у них - Герберт, мужчина солидный, толстый, высокий, как паровоз дымящий сигарами и горячо приветствующий тебя при каждой встрече. Это выглядит даже несколько комично: огромный плантатор в дорогом белоснежном костюме, наклоняющийся к мальчугану, чтобы пожать ему руку. Только после этого ритуала он обращает внимание на твоих родителей.
- Как я рад, как я рад, - повторяет раскатистым басом Герберт Маккалистер, целуя руку мамы и похлопывая по плечу заметно напрягшегося отца. Затем кивает тете Мириам и вовсе не обращает внимания на сопровождающих вас негров.

У Герберта семеро детей: пять мальчиков и две девочки.
Джон старший, родился в 1839-м. Он шебутной, всегда рад видеть тебя и братьев, а вот на Генриетту совсем не обращает внимания.
Питер появился на свет в 1841-м, а вместе с ним его брат-близнец Джим. Они крупнее старшего брата, но такие же легкие на подъем и обожают шалости.
Стивен и Герберт-младший не близнецы, но родились одновременно, в 44-м. Их ты видишь редко, а потому и сказать-то о них толком нечего.

Маккалистеры владеют хлопковой плантацией, а еще делают вкуснейший яблочный сидр. Тебе и братьям дают его совсем немного, а вот родители наслаждаются сидром вволю каждую осень. Вы его не покупаете - соседи сами привозят вам десяток бочонков. Просто так, по-соседски.

У вас есть и менее приятные соседи. Питерсоны. У них плантация немного побольше вашей, а еще во время войны за Независимость они дрались за британцев, но после этого как-то умудрились сохранить земли. К тому же твой покойный дед стрелялся с их покойным дедом. Оба получили по пуле, замирились на людях и до конца своих дней ездили друг к другу на дни рождения и просто так, потрепаться о разном. Но замирились деды, не отцы.

- Чертов Питерсон чуть не убил моего отца, - сжимая зубы, говорит Джон Роджерс. Это он увидел ненавистных соседей в церкви. Мама успокаивающе сжимает его руку, но он продолжает, - Была б моя воля...
Мама шепчет что-то ему на ухо.
- Да, любовь моя, ты права. Но как только их вижу...

С Питерсонами вы не здороваетесь. Их семья небольшая: Джозеф, глава семейства, двое его дочерей: Мэри и Сюзанна, они немного старше тебя. Есть еще сын, Джордж. Мать семейства умерла, родив сына в 1843-м. Ты видишь, как Джозеф несколько раз пытается заговорить с твоим отцом, но тот демонстративно отворачивается.

- Эти Питерсоны хуже гадюк, - говорит он дома, - Запомни, сынок, никогда не верь им! Они предали Америку и дрались за британцев в то время, как мы сражались за независимость. А их дед чуть не убил твоего. Запомни это! Мы обязательно отомстим им. Обязательно, не будь я Роджерс!

*****

Летом 1846 года дядя Ричард ушел на войну. Воевали с Мексикой - далекой южной страной, где все носят цветастые накидки и огромные широкополые шляпы-сомбреро. Ты в жизни не видел ни единого мексиканца, а потому мог судить о них лишь по рассказам. Они все темнокожие, но не такие как негры. Они едят все острое, посыпая даже овсянку перцем. Они носят на боку огромные ножи, а виски делают из кактусов. И говорят очень быстро, и не по-английски. А если будешь плохо себя вести, злые мексиканцы тебя украдут. Вот что ты знал о мексиканцах в свои пять лет.

Дядя вернулся спустя два года. Он подъехал к особняку на красивой лошади, был одет в синий мундир с золотыми капитанскими погонами, а на боку носил длинную и тяжелую саблю.

- Эге-гей! - во всю мощь легких воскликнул он, - Встречайте, домоседы! Герой войны вернулся!

Позже дядя Ричард не скупился на истории. Вот он один выходит на дуэль с мексиканским офицером и побеждает. Вот его отряд угоняет мексиканских лошадей, заодно прихватив пару бутылок мескаля. Вот битва при Монтеррее, и твой дядя первым врывается в мексиканский город со знаменем Соединенных Штатов в руках. Послушать дядю Ричарда прибегают даже негры: они жмутся у окон (а дядя рассказывает истории исключительно в гостиной на первом этаже - видимо, чтобы все могли послушать), охают в нужные моменты и клянут мексиканцев. Даже старый Джейкоб приходит в гостиную и садится в углу.

А затем ты подслушал разговор дяди с отцом. Был вечер, они уселись у камина в отцовском кабинете, но дверь была приоткрыта.
- Эта война - дерьмо, брат. Я там повидал... ты знаешь, что мексиканцы снимают скальпы с убитых?
- Скальпы? Как индейцы?
- Угу. Им там платят по сто песо за скальп мужчины-индейца. Но кто разберет, индеец это или мексиканский крестьянин? Или крестьянка...

Звякнула бутылка и ты услышал, как кто-то глотает виски.

- Как-то ближе к ночи мы зашли в одну деревню... там были десятка три трупов. Женщины, дети, старики, все - мексиканцы. И у всех срезаны скальпы. Они даже собак зачем-то перебили, уж один Господь знает, чем этим извергам собаки не угодили. А милях в десяти мы нашли тех, кто это сделал. Целый отряд. Они не ждали нас, думали, наверное, что ночью мы никуда не поедем. И мы их убили. Всех сукиных сынов до единого, всех! Даже не похоронили трупы. Они не заслужили! Не заслужили...

Ты услышал, как дядя, всегда веселый и бесшабашный, всхипнул, будто плача.

- Дик, на, выпей. Ты дома. Дома, понимаешь, брат? Война закончилась, войны больше нет. Слышишь? Войны нет!

Отец поднялся с места и ты, боясь быть разоблаченным, убежал к себе в комнату.

*****

В 1850-м тебе выписали учителя. Его звали мистер Хардингтон, он был полноват, лысоват, говорил неспеша и преподавал тебя, а заодно и Уильяму с Генри, историю, географию и математику. Да, мистер Хардингтон был разносторонним человеком. Каждое утро, кроме пятницы и воскресенья, он приезжал к вам и ты узнавал, кто такой Христофор Колумб, чем знамениты Борджиа, где находится Париж, сколько будет двадцать пять умножить на три и чем акр отличается от ярда, а ярд - от фута.

Уильям никакого интереса к науке не проявлял, зачастую пытаясь отлынивать от уроков, а вот Генри быстро показал себя крайне способным в математике. Родители и учитель диву давались, когда малец в уме умножал и делил. Правда, он никак не мог запомнить, чем Геродот отличается от Геракла, а Плутарх от Птолемея. С географией он справлялся лучше, но тоже не блистал.

- Станет землемером, - категорично заявил отец.

Землемер - это почетное занятие. Они умные, много зарабатывают, всем нужны. Но математику для этого надо знать идеально. Ты видел, что родители наседают на Генри, чтобы тот учился еще лучше, а вот тебя и Уильяма почти не трогают. Да и зачем? Ты наследуешь плантацию, а Уильям по родительскому плану пойдет в Вест-Пойнт. "Там ему мозги-то и вправят", - говорит тетушка Мириам, горячо одобряющая такой план. А вот Генри, как самому младшему, придется заниматься своим делом, чтобы заработать на жизнь.

Послушать уроки приходит и Генриетта. Она тихонько, как мышка, сидит в углу с серьезным видом, но никогда не произносит ни слова, будто боится учителя.

*****

В 1853-м тебе исполнялось двенадцать. На день рождения пригласили всех Маккалистеров, обоих ваших бригадиров, даже негры получили по праздничному стакану пунша. Стол ломился от яств, а посреди него возвышался огромный и невероятно вкусный торт, испеченный тетушкой Мириам.

Отец подарил тебе игрушечную деревянную саблю в ножнах, мама - часы на цепочке, а дядя Ричард большую коробку конфет и (тут все ахнули) настоящую лошадь! Она дожидалась тебя во дворе. Это была трехлетняя кентуккийская верховая! Такой лошади не было даже у отца: стройная, с благородным силуетом, но при этом смирная. Ты, кажется, ей сразу понравился и она ткнулась носом в твою ладонь, фыркнула, топнула ногой.

Это был по-настоящему царский подарок. Таких лошадей ценили невероятно, сколько дядя отдал за эту можно было только догадываться.

Ты умел ездить на конях, учился этому с детства. Но на такой сидел первый раз. Послушная каждому твоему движению, резвая, быстрая, как молния. Ты дважды объехал вокруг вашего дома, пустив ее рысью и ловя восхищенные взгляды домашних слуг и взволнованный - мамы.

Так ты прожил двенадцать лет.

1841 - 1853 гг.
Коннемара, Ирландия. Затем Нью-Йорк, Соединенные Штаты.

Если бы кто-то описывал Коннемару, первое пришедшее на ум слово было бы "горе".

Продуваемый атлантическими ветрами, весь будто съежившийся, холмистый, заболоченный регион. Эта земля - твоя земля. Люди Коннемары, - с их особым акцентом, гордостью без повода, мечтательностью и страстью к потину*, - это твои люди. Бедные, озлобленные, искренние в своей ненависти к любой несправедливости, вранью и англичанам.

Твои предки были потомственными вольными крестьянами в селении Лоуэр Лок, что всего в пяти милях на юг от пологих склонов гор Твелв-Бенз, еще во времена, когда клан Кили правил всей Коннемарой. Потом пришли О’Флаэрти, затем Ирландия стала колонией** чертовых британцев, а твои прадеды все так же обрабатывали не слишком богатую землю, пытаясь выжать из нее все соки. Им было глубоко наплевать, кто там в далеком Лондоне носит корону. "Мы люди простые" - говорили они, ни чуточки не лукавя. Куда больше политики твоих родичей интересовало, за кого выйдет Бэтти О`Брайен или сколько урожая удастся собрать в нынешнем году.

Но к твоему рождению род О`Лири представлял собой не лучшее зрелище. Все время в бедности, работающие, не разгибая спины, на земле, арендованной у сэра Генри Блейка, эсквайра. Твой отец, Джозеф, был мужчиной крупным, горячим и не слишком сдержанным в высказываниях, а потому после женитьбы на прекрасной Мэри О'Рурк ("из тех самых О'Рурков,** просто обедневших", - как любила говаривать сама Мэри) рассорился со всеми родичами со стороны жены.

- Чертовы О`Рурки, - говорил отец, - Задирают нос, будто нас всех вместе не поставили раком проклятые бритты, - ""Джозеф!" восклицала матушка. Она в этой жизни терпеть не могла трех вещей: англичан, протестантов и пошлости. И так уж сложилось, что отец семейства слушался жену. Джозеф, получая замечание, смущался как мальчишка, краснел, кашлял в кулак, бормотал что-то и уходил во двор рубить дрова или выгребать дерьмо из-под единственной вашей коровы.

Еще твой отец пил. В пятницу он ходил в местный паб, у которого и названия-то не было, все звали его "У Майка", так как построил его лет пятьдесят назад какой-то Майк из Дуэйнов, ваших соседей. Джозеф напивался, возвращался домой поздно, пел развеселые песни и матушка долго пыталась его уложить, а затем с самого утра приносила мужу похлебку в постель, ибо папаша сам встать уже не мог. Однако, в отличие от многих иных отцов, твой папенька никогда не позволял себе ни грубого слова, ни какого-либо насилия в отношении жены. "Она святая женщина", говаривал он даже после семейных ссор. Матушка всегда смущалась, заслышав такое и прятала улыбку в ладонь.

Впрочем, для тебя и братьев пьяный отец - это был ураган, непредсказуемый и опасный. Может треснуть по лбу, может наорать, а может - принести вкусную булку или дать шиллинг. Предугадать его поведение было абсолютно невозможно. И отцовскому воспитанию мама не препятствовала. "Отец лучше знает", - строго говорила она, если дети прибегали жаловаться на родителя и показывали новый синяк.

Оба твоих старших брата, Оуэн и Патрик, пошли в отца: крепкие, выносливые, упертые. И рыжие, конечно. Оуэн старше тебя на четыре года, Патрик на два. Оба с ранних лет отличались добрым здоровьем и страстью к авантюрам. "А пойдем потрусим гнездо шершней!" - говорит тебе Оуэн. "А давай переплывем речку!" - предлагает Патрик. После первого случая у тебя неделю не сходили следы от укусов. После второго - матушка отхлестала тебя с братом ремнем так, что сидеть вы не могли несколько дней. Хотя, подумаешь, немного воды нахлебался... Отцу, правда, ничего об этих случаях не говорили. Все в семействе знали - лучше уж получить нагоняй от матери, ибо она, даже орудуя ремнем, помнила о материнской любви. А вот отец однажды так треснул Патрика, что тот отлетел на несколько футов и пробил спиной стену сарая. Стена, правда, была дырявая и хлипкая, но все же.

Семья Джозефа О`Лири считалась зажиточной. У вас был крепкий каменный дом, хлев, сарай, корова и коза. На Рождество тебе и братьям всегда перепадало мясо, а на Пасху - леденец. У вас было по две рубашки и столько же штанов. Тебе, как младшему, доводилось донашивать одежду за братьями, порой подпоясываясь веревкой. Но и выходные брюки у тебя тоже были - темно-коричневые, узкие, слегка коротковатые.

- Брюки как у сраного денди, - сказал как-то Микки Финниган, живший в соседнем доме. За эти слова твои братья здорово его поколотили. Все знали: денди живут в Англии, а значит они англичане, богопротивные, коварные, жестокие... в общем, отвратительные существа, почти как огры! Или как гоблины! Назвать тебя англичанином - значило оскорбить. Оскорбить ужасно! Так, чтобы ответом мог быть только удар в лицо. Хуже - только нелестно отозваться о родителях или Господе Боге. Так что Микки побежал домой с расквашенным носом, а твои братья гордились своей победой еще несколько дней - Финниган был крепкий малый даже в свои детские годы.

Ты знал, что Патрик и Оуэн всегда вступятся за тебя. Но и ты должен быть всегда за них, потому что вы семья. Даже если Патрик щипает тебя под столом за обедом, а Оуэн дает щелбаны, пока родители не видят. Даже если они дразнят тебя beag`ом****. Вы - семья.

*****

А потом исчезла еда.

Это не случилось в один момент, конечно. Ты даже толком не заметил, что произошло. Просто в один день в доме исчезло мясо. Потом картошка. Казалось бы, картошка - нерушимая, как горы, она всегда на вашем столе, ее готовят по-разному: запекают, жарят, варят, смешивают с овощами или мясом, если оно есть. Картошка у вас была всегда. И вдруг - исчезла. То была зима 1845 года.

За следующий год ты поправился едва ли на два фунта. Есть было нечего, многие ваши соседи исчезали.
- Мы едем в Америку, - гордо сказал тебе Билли Дуэйн, вытирая нос грязным рукавом, - Там везде золото и вдоволь мяса.

Но ваша семья держалась. Подумаешь, неурожай. Подумаешь, сэр Генри Блейк, эсквайр, поднимает арендную плату. Подумаешь, деньги заканчиваются. Господь с нами, Он не допустит беды. Помолимся Ему, поблагодарим за еду на столе и за милость к нам, аминь.

Год спустя дела пошли совсем плохо. Ваша корова умерла, коз продали. Еды не было, денег тоже, отец пил и злился, а матушка зачастила в местную церквушку. Все чаще ты слышал магическое слово - "Америка". Там нет голода. Там все - богачи. Там ирландцы равны англичанам! А еще там есть негры. Это такие черные (и глупые) люди - как объяснила матушка. Черные люди, даже представить страшно! А ведь в Америке их много...

Осенью 1846 года ваша семья, потратив почти все деньги, купила билет на "Морскую звезду", корабль, шедший рейсом Уэстпорт - Нью-Йорк

Прощай, старая добрая Ирландия. Прощайте зеленые луга, торфяные болота и голод. Прощайте чертовы британцы, гореть вам в аду. Америка - вот что было впереди. Слово - будто огонь, яркое, сочное и опасное. Чего ждать? На что надеяться? Правда ли, что в Америке нет англичан? И есть черные люди?

Вы плыли третьим классом вместе с сотней таких же обездоленных, голодных, отчаявшихся ирландцев, большинство из которых говорили по-английски едва ли лучше тебя, пятилетки. В первый же день после отплытия трое ваших товарищей по путешествию умерли от истощения. После краткой молитвы (хвала Господу, на борту "Морской звезды" был священник) их тела, обернутые парусиной, сбросили за борт. Ты запомнил капитана: мрачного усатого шотландца с обветренной кожей. Он глядел на мертвецов с выражением брезгливости и ярости на суровом лице. А потом увидал твой внимательный взгляд и внезапно улыбнулся тебе. Немного жутко из-за нескольких отсутствующих зубов, но искренне. Капитан подмигнул, будто говоря: ничего, пацан, жизнь продолжается, ты не гляди, что кто-то помер, тебе еще жить да жить, ты не унывай, смерть - это часть жизни.

Затем пассажиры умирали регулярно.

Вы спали на третьей палубе на тонких матрасах, а кому повезло больше - подвешенных к низкому потолку гамаках. Здесь жутко смердело немытыми телами, крысиным пометом, подгнившими овощами, человеческими испражнениями и смертью. Большинство путешественников предпочитали проводить день на палубе, слоняясь без дела или приставая к матросам с дурацкими вопросами. Твой отец завел знакомство с неким мистером Льюисом Джонсоном, пассажиром второго класса. М-р Джонсон был высокий и сухощавый американец, самый, так сказать, настоящий: по его словам, он вел свой род от тех Джонсонов, что прибыли в Америку еще двести лет назад (этим фактом он очень гордился, даже будто раздувался от самоупоения). Говорил этот мужчина со странным для твоего ирландского уха акцентом и совсем не понимал вашей речи. Зато в Нью-Йорке у него была своя компания - м-р Джонсон делал ботинки, сапоги и даже дамские туфли. Твой отец напросился к нему в работники.

*****

Вы прибыли в Нью-Йорк в самом начале декабря 1846 года.



Здания выше трех этажей! Мощеные улицы! Уличное освещение! Негры! Удивлению твоему не было предела. Впрочем, братья и родители удивлялись так же. В первый же день ты увидел на улице еще и китайцев: желтых, узкоглазых, в странных шляпах. Они чем-то торговали, но родители за руку потащили тебя дальше.

М-р Джонсон дал вам жилье: конуру на цокольном этаже его мастерской в районе Файв-Пойнтс. Скопище узких грязных улочек, дешевых многоквартирных домов, кабаков, куда ни один джентльмен не согласился бы зайти под страхом смерти, и борделей. В самом центре района - огромное здание бывшей пивоварни. Тут творилось такое, о чем приличному ирландскому мальчику знать не стоило. Здесь дрались на кулаках, проводили петушиные бои, играли в карты. Здесь можно было с равной вероятностью получить нож под ребра и выиграть небывалый куш в пару сотен долларов. А еще этим местом заведовали парни из Таммани-холла.

"Таммани-холл - это сборище негодяев", - так говорила твоя мама.
"Таммани-холл заботится обо всех обездоленных. Особенно об ирландцах", - так говорили на улицах.

Парни из Таммани-холла ходили в дорогих (но зачастую грязных) костюмах. Они стояли выше мелких разборок вроде драк протестантских банд из Бауэри против католических группировок. А еще этим молодым парням, кажется, все были что-то должны. Вот мистера Робинса они пристроили на работу в полицию - теперь он закрывал глаза в нужные моменты. Вот у миссис Коллинс, которая держала булочную вверх по Леонард-стрит исчезли проблемы с налоговиками. А взамен она всегда посылала мальчонку-негра принести свежий хлеб нескольким главарям местных банд.

Еще в Файв-Пойнтс было здание, которое обходили стороной. Серое, монументальное, величественное, выполненное в египетском стиле. Будто некий фараон решил построить себе дворец посреди Нью-Йорка. Тюрьма Томбс.



Вы спали вповалку, а в одной комнате с вами еще двое: худой как щепка Шон по прозвищу "Это-не-я" и крепкий парень по имени Стивен Кроули. Первый тащил все, что попадется под руку, а еще умел крайне убедительно врать, если попадался полиции. Второй был шотландец, лет двадцати пяти от роду, крепкий, мрачный, трудолюбивый и пропадающий на уикэнд в местных пабах.

Отец целыми днями трудился теперь в мастерской, мастеря сапоги и ботинки, матушка занималась вашим новым домом, Оуэн помогал отцу, а Патрик пропадал где-то на улицах Нью-Йорка. Говорил, что чистит обувь, но ты знал, что он еще и подворовывал по мелочи у богатых американцев, зарабатывая при этом не меньше отца.

У вас были соседи. Райаны жили через дорогу, их отец был запойным пьяницей, а двое взрослых сыновей торговали овощами и порой подбрасывали вам пару фунтов огурцов или помидоров. Взамен твоя мать штопала им рубашки и брюки.

Кларки, которых было очень много, пользовались дурной славой. Говорили, они играют в карты и не ходят в церковь. Но с их детьми было очень весело играть! А Майк Кларк, полный и лысоватый глава семейства, всегда был приветлив и очень любил тебя и братьев. Еще он носил на поясе большой нож, как и все его старшие сыновья.

*****

Свое двенадцатилетие ты встречал в семейном кругу. У вас не было денег, чтобы позвать гостей, но Уильям Кларк, твой ровесник, прыткий малый, у которого настроение менялось быстрее, чем ты успевал сказать "Господи помилуй", а кулаки и коленки всегда были сбиты в кровь, завсегдашний приятель по играм, пришел без спросу, принеся большую рыбину, выловленную им самолично в Ист-ривер. Мать запекла ее и теперь у вас был какой-никакой праздничный ужин.

Мама подарила тебе большой сладкий леденец на палочке, а отец - двух оловянных солдатиков. Это был очень, очень дорогой подарок! Неизвестно, как папенька достал этих стоящих по стойке "смирно" пехотинцев в старомодных треуголках, но такого не было ни у кого в вашем районе. Даже Оуэн, отпраздновавший уже свое шестнадцатилетие, с завистью посматривал на подарок. Патрик же вовсе не скрывал зависти и первым делом попытался отобрать одного из оловянных воинов, за что тут же получил подзатыльник от отца и обиженно глядел теперь на тебя, забившись в дальний угол вашей комнатушки.

Еще подарок презентовали Шон Это-не-я и Стивен Кроули. Первый подарил металлический свисток на веревочке, а второй - карманное издание Нового Завета в кожаном переплете. Матушка охнула, увидев такое. Свисток ее не заинтересовал вовсе, а вот Новый Завет...

- Мы не можем принять такой подарок, мистер Кроули! - сказала матушка.
- Можете, можете, миссис О'Лири. Мальцу пригодится, вот что я могу наверняка сказать, даже ежели он сейчас не оценит, - ответил Стивен.

Рыба оказалась очень вкусной, а к концу празднества отец (под неодобрительным взглядом матушки) угостил тебя парой глотков терпкого и очень сладкого вина. Сам он к тому времени уговорил целую бутылку, но был трезв как стекло. Даже британцев проклинал не слишком часто. Затем он вместе с Оуэном и Шоном начали петь песни.

Так ты прожил двенадцать лет.

1841 - 1853 гг.
Нью-Йорк, Соединенные Штаты.

Нью-Йорк - это лучший город на Земле. Огромный, шумный, яркий. Здесь жили лучшие в мире люди, а еще это было самое сердце Америки. Во всяком случае, так сказал бы про свой город любой житель Нового Йорка.

Персиваль Генри Тиндал, твой отец, был лавочником. Он держал магазинчик, торгующий всяким-разным (в основном дешевым пойлом) на припортовой Саут-стрит. Как и многие лавочники из тех, что победнее, он любил пышные имена. И гордился своим. Его отца, твоего деда, звали просто - Тревор. Видимо, это его не устраивало, и он решил отыграться на сыне, а тот - на внуке. Впрочем, на улице тебя всё равно звали просто Джоном или Джонни. Персиваль? Какой, к черту, Персиваль? Тот, что дракона завалил? Ты чего, малой?

А вот родители и дед иначе как по второму имени к тебе не обращались. Дед даже самолично читал тебе легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, чтобы у тебя не было сомнений - носишь имя славного героя, попиравшего зло и всегда вступавшегося за обездоленных.

Твоя мама была женщиной крепкой, с мощным подбородком и глубоко посаженными глазами. Ее звали Луиза, в девичестве Паркер, происходила она из певропоселенцев. Ну, или сама так говорила. Ее родители умерли задолго до твоего рождения.

А еще у тебя было три тетушки.
Тетя Сюзанна была старшей сестрой отца. Она вышла замуж за капитана корабля и теперь, как выражалась твоя матушка, "вела совершенно аморальный образ жизни", пока ее муж пропадал в плаваньях. Впрочем, к тебе она всегда была добра, хоть от нее и пахло дешевым ромом. Зато тетушка Сюзанна была веселой, любила петь и танцевать, если представлялась возможность.
Тетя Амелия была младшей сестрой отца. Она вышла замуж за служащего банка и, по мнению вашей семьи, купалась в роскоши. С вами она почти не общалась, разве что на Рождество присылала тебе небольшой подарок.
Тетя Роуз была младшей сестрой твоей матушки. Она жила сама, рукодельничала, штопала и стирала одежду, а по выходным помогала в приюте для обездоленных. Тетя Роуз была частой гостьей на праздники, но никогда никому не дарила подарков, как будто считала, что само ее появление в вашем доме - уже подарок, ниспосланный самим Господом Богом.

Вы жили над лавкой отца, на втором этаже небольшого деревянного дома. Здесь было всего две комнаты: спальня родителей и комната, где на узкой и твердой кровати спал ты. Зимой в доме было холодно и вы заворачивались в несколько одеял. Даже небольшой камин не спасал. К тому же денег на дрова хватало далеко не всегда. Летом дул бриз и воняло рыбой, которую разгружали с кораблей и рыбацких лодок. К тому же было шумно, ведь грузчики матерились за троих, газетчики пытались втюхать свежий выпуск капитанам, боцманам и мелким торговцам, а полисмены пытались протиснуться сквозь толпу и заодно разогнать местных проституток.



Ты знал разницу между клипером и шхуной с самого детства, умел вязать несколько узлов и к тому же выучился ругаться как моряк лет к пяти. За это, кстати, тебя неоднократно пороли родители, а вот дед посмеивался и потом тихонько угощал тебя крепким виски, пока родители не видели. "Так жопа меньше болеть будет", - говорил он. Дед жил в двух домах от вас и владел скобяной лавкой. По молодости он был моряком, затем женился на бабушке, ныне покойной, и осел в Нью-Йорке.
- Нормальный город, - говорил дед, - Крыс бы поменьше да ирландцев, был бы вообще отличный.

Крыс в Нью-Йорке было огромное количество. Особенно в порту и близлежащих районах. Крысы грызли мебель, тащили всю еду, до которой могли добраться, гадили везде и к тому же разносили болезни. Даже женщины их здесь не боялись и убивали при первой возможности.

Ирландцев было меньше. Но к твоим пяти годам они хлынули в Нью-Йорк с такой силой, будто где-то прорвало ирландскую дамбу. В целом им сочувствовали. Говорили, что британцы морят их голодом. Но для тебя ирландцы были опасными людьми. Они воровали, много пили в припортовых кабаках, часто лезли в драку, странно говорили. Многие из них ошивались в порту, пытаясь наняться матросами, некоторые просили милостыню. Их цитаделью был район Файв-пойнтс. Туда лучше было не потыкаться. Говорили, что в Файв-пойнтс можно схлопотать нож под ребра просто за то, что ты не ирландец.

*****

В 1845-м в Нью-Йорке произошел пожар невиданной разрушительности. Начавшись на Нью-стрит, он вскоре охватил множество зданий от Брод-стрит до Стоун-стрит и далее. Сгорело несколько сотен зданий, а потом полиция боролась с мародерами. Твой отец помогал тушить пожар, а еще притащил домой большие настенные часы и фарфоровую сову. Говорил, что нашел на пепелище.

Огонь пожрал многие красивые георгианские и голландские дома. После пожара юг Манхеттена стал скорее торговым, чем жилым районом. Для лавки твоего отца это было плохо, ведь конкурентов стало куда больше. Прямо рядом с вашей лавкой открылась "Гарри Уэлш: товары от одного цента", а чуть дальше на север - "Приют моряка", кабак, где алкоголь продавали куда дешевле, чем мог позволить себе продавать твой отец.

Осенью 1847-го он продал лавку и ваше жилище, перевезя тебя и маму в квартиру на третьем этаже дома чуть дальше к югу по той же Саут-стрит. Отец нанялся работать продавцом в суконную лавку, принадлежавшую некоему мистеру Мастеру. Этот Мастер был богат, слегка полноват, но дружелюбен. Теперь отец трудился на чужого мужчину, зато получал не самые плохие деньги.

Отец настаивал на том, чтобы ты занимался чем-то полезным. Учился читать, считать и торговать. Знал, как определить потенциального покупателя, а как - опасного типа, от которого следовало держаться подальше. Разбирался в акцентах. Уважал старших и любил Господа. В храм, правда, отец не ходил. А вот тебя матушка каждое воскресенье таскала в церковь св. Марка, что 10-й Ист-стрит. Она пользовалась успехом у среднего класса. Ты, в своей поношенной одежде, чувствовал себя там не на своем месте, а вот матушка буквально светилась от счастья.



*****
У тебя было много соседей-сверстников. Стивен Уайт был сыном мелкого клерка, худощавым и болезненным, но зато он учился в школе и мог рассказать много интересного. К тому же Стив читал, а затем пересказывал истории, почерпнутые из книжек всем желающим. Он обладал талантом рассказчика, и многие дети приходили его послушать. Даже местные хулиганы его не трогали - по негласному правилу Стив считался неприкосновенной фигурой.

Был Джим Бенбоу, чей отец был моряком и пропадал где-то по полгода, а матушка славилась своей крикливостью и плодовитостью: кроме Джима у нее было двенадцать детей. Их всех ты тоже знал, но большая часть этих Бенбоу ошивалась где-то в неблагополучных районах, не слишком приятно пахла и вела себя так, будто вся Саут-стрит принадлежит им, а вместе с ней порт и вон та шхуна, что причаливает к берегу.

Джим же был парнем крепким, скорым на драку, но отходчивым. Единственный из всей их семейки он проявлял интерес к морю и порой уже в свои десять лет нанимался грузчиком в порт. Деньги он всегда отдавал маменьке, а та тратила их на джин и игрушки для самых младших Бенбоу.

Был еще твой тезка Джон по фамилии Кларк. Он был старше тебя на пару лет, его отец служил в полиции. Джон был хмур, дьявольски красив уже в детстве и, по всеобщему мнению, слишком серьезен. Он мог, конечно, пошутить, но в основном был молчалив, сосредоточен и собран. Джон рос без матери, был единственным ребенком у отца и это накладывало отпечаток некоей трагедии на его образ, формировавшийся в твоей детской голове.

А еще была Полли Уилсон. Конечно, на самом деле ее звали Дороти*. Однако на Дороти девочка принципиально не отзывалась, а порой могла и бросить в обозвавшего ее так камнем или комком грязи. Полли была младше тебя на год. Ее родители жили куда лучше твоих, ведь Уилсон-старший работал каким-то "страховщиком". Ты не особо понимал, что это слово значит, зато знал, насколько богаче живут Уилсоны. У Полли всегда были самые красивые платья, самые лучшие куклы и большой синий бант. Ее светлые волосы зачастую приятно пахли, в отличие от твоих, а еще она презрительно морщилась, когда в ее обществе употребляли подслушанные у моряков ругательства.

Зато Полли всегда участвовала в любых играх наравне с парнями. Ты знал, что ее родители не одобряют такого поведения дочери, не одобряют даже самого ее присутствия в вашей компании, но слишком уж своенравной и упертой была мисс Уилсон.

*****

На Нижнем Манхеттене жило очень много торговцев. Были успешные, в цилиндрах, с сигарами в зубах и хороших костюмах. Были, как твоей отец - в поношенных котелках, потертых пиджаках и галстуками, которые вышли из моды лет пятнадцать назад. Но и первые, и вторые очень хорошо ладили. Все понимали: сегодня ты на вершине, а завтра можешь оказаться в самом низу. В Нью-Йорке карьера делалась очень быстро и так же быстро могла быть загублена.

У семейства дела шли не слишком плохо. М-р Мастер торговал сукном, продавая его по всей Америке. Когда в Калифорнии вспыхнула золотая лихорадка, тамошним рабочим, независимо от того, нашли они золото или нет, потребовалась крепкая ткань для одежды в огромных количествах. Доходы у Мастера росли, да и твой отец получал свой процент.

К тому времени дед продал лавку и жил на сбережения. Оказалось, их у него немало и твой отец даже злился на деда, ведь он не помог вам в трудном 47-м. Теперь Тревор Тиндал плавал на лодке по Гудзону, ловил рыбу, порой напивался в пабе с моряками, вспоминая молодость. Учил он рыбачить и тебя, хоть на это и уходило несколько метров лески и пару фунтов наживки в месяц.

*****

Твои двенадцать лет праздновали скромно. Мама испекла кекс, отец притащил фунт мяса. Родители подарили тебе новые брюки, а дед - настоящую удочку и к ней много-много лески. Тетя Роуз не подарила ничего, но долго рассказывала, как нужно вести себя достойному юноше вроде тебя.

К концу празднования отец с дедом удалились в ближайший паб выпить по пинте пива, а матушка уложила тебя спать.

Так ты прожил двенадцать лет.

У Фермы затекли ноги так, как никогда раньше в его короткой жизни. Даже на мессе в родном Канзасе, в маленькой церквушке, где все скамейки занимали старики и старухи, а ему, молодому парню, приходилось пару часов стоять, вытянувшись в струнку, он не ощущал такого. Джон про себя уже успел проклясть того, кто это придумал, всех япошек скопом, чертов экватор и вообще - всё должно было быть не так.

Паркер временами поглядывал на стоящего рядом Гиннеса - как там этот ирландец, не расклеился? Даже пихнул его локтем.
- Чё, страшно, ирландская морда? - Ферма ухмылялся, пытаясь за дурацким подколом скрыть напряжение.

А потом загрохотало и Гиннес присел рядом. "Ага, зассал!" подумал Ферма, так же пытаясь опуститься на дно армтрака (но на мгновение позже ирландца!).
- Это что за хуйня?!.. - риторический вопрос Ферма проорал на ухо впереди стоящему. После такого обстрела нашим флотом япошек на острове вообще не должно было быть. А если и осталась там пара охуенно везучих самураев, они не должны палить по морпехам из пушек. Их роль - это забиться в темные норы траншей и молиться своему императору или кому они там молятся, чтобы Корпус морской пехоты США был к ним милостив.

"Ну ничего, - подумал Джон, прикрывая руками голову и пытаясь вжаться в дно арматрака, - Щас высадимся и покажем им!"

Осень-​​​зима 1650/1651 гг.

- в Речи Посполитой объявлено посполитое рушение! Литовская, польская и украинская шляхта двигаются к Варшаве вместе с верными отрядами служивых и мобилизованных крестьян. По предварительным оценкам эта армия насчитывает около 100 тысяч человек. Грозная сила...

- Ян Казимир публично объявил Иеремию Вишневецкого предателем и отправил коронные войска против магната. Однако сошлась зигмунтовка с зигмунтовкой - Вишневецкий, Конецпольский, Радзивилл и целый ряд других шляхтичей вместе с верными им войсками встретились с королевскими жолнежами в открытом бою на Западной Украйне около Львова. Лютая сеча была, много рыцарей достойных с обеих сторон полегло. В итоге королевские войска отступили, а магнаты празднуют победу. Говорят, собираются они на престол какого-то иного короля вместо Яна Казимира зазвать, а ведь влияние их велико, да и решение короля Украине права дать недовольство среди шляхты вызвало большое. Правда, у них за спиной - Хмельницкий, а с юга молдаване да татары...

- Московское царство объявило войну Крымскому ханству!

- Немедля войско во главе с царем перешло границу и ринулось на территорию Киевского воеводства, занятую сейчас татарами. Крымчаки, будто предвидя такой исход событий, начали планомерное отступление, нападая только на обозы московитов, но не вступая в решительный бой. Теперь русские войска контролируют примерно четверть территории Киевского воеводства, объявив их "под протекцией и покровительством царя Алексея до изгнания татар и прекращения братоубийства" и двигаются к Перекопу, где, судя по всему, произойдет генеральное сражение с татарами.

- Ходят слухи о переговорах магнатов и шляхты с русским царем. В том числе говорят о том, что к Алексею прибыл лично Януш Радзивилл, гетман польный литовский.

- Отвоевывать Киевское воеводство двинулись также войска Хмельницкого - с тем же успехом, что и русские: татары отступили, не принимая сражения, но нанося ощутимый урон своими внезапными налетами на обозы и отставших.

- Осада с Запорожской Сечи снята козаками, а с крепости Кодак - московитами. Судьба крепости непонятна - московиты не осаждают ее, но и отпускать гарнизон не торопятся. Да и сам комендант крепости отказывается пустить внутрь подданных царя.

- Татары совершили успешный набег на земли Московского царства, уведя с собой тысячи рабов.

- Молдаване штурмовали Каменец-Подольский и после нескольких яростных атак взяли крепость, понеся большие потери. Гарнизон был частью унитожен, частью захвачен в плен.

- Митрополит Киевский обратился к молдавскому господарю с призывом немедленно прекратить братоубийство между христианами. Митрополит предлагает свое посредничество в урегулировании конфликта между Молдовским княжетсвом и Речью Посполитой.

- Василий Лупу встретился с господарем Валашским Матеем Бесарабом. О чем говорили эти двое остается загадкой.

- представители Крмыского ханства отбыли в Стамбул, поднеся богатые подарки малолетнему султану Мехмеду IV.

- на контролируемых Хмельницким территориях прошли выборы старост. Гетман пообещал, что как только освободит все занятые молдаванами да татарами земли, проведет выборы старост и там, а затем - выборы гетмана.

- Московское царство гарантировало ряд привилегий шведским купцам.

Весна-​​​​лето 1650 г.

Страшен был год 1650-й...

- король Ян Казимир вместе с Адамом Киселем и Ежи Оссолинским разработал новое положение об Украине.




- страшное недовольство вызвало это в сейме, многие магнаты, включая Вишневецкого, Радзивилла и Конепцольского, демонстративно покинули заседания. Возможно, благодаря этому через сейм новый порядок протащить и удалось. И то - еле-еле... Теперь едва ли не половина магнатерии собирает войска. На кого идти войной хотят? Неужто на короля избранного? Или все ж на мятежников, вопреки госудервой воле?

- Вишневецкого король послал в Литву подавлять восстание, однако Иеремия приказ демонстративно проигнорировал, а королевских послов даже не принял.

- Черниговский полковник войска Запорожского низового Мартын Небаба замечен был в Минском воеводстве. Говорят, помогает восставшим, но с одобрения и разрешения ли Хмельницкого? Неизвестно.

- Адам Кисель вернулся в Киев по личному приглашению Хмельницкого. Кисель вновь возглавил город, привезя с собой несколько сотен жолнеров. Впрочем, его власть воспринимается горожанами без нареканий - он ведь сам русин, к тому же известен как сторонник примирения и переговоров.

- на контролируемых козаками территориях начато формирование суда. Оставшаяся там католическая шляхта, выступавшая против мятежа, была частью изгнана, а частью казнена.

- козаки двинулись на земли Конецпольского с явным намерением изничтожить врага...

- а потом случились татары. Вместе с молдаванами перешли они границы земель Речи Посполитой и неудержимой волной хлынули на земли русинов и поляков. К концу лета молдаване едва ли не полностью контролировали Подольское и Брацлавское воеводства. Только сам Каменец-Подольский держался. Татары же заняли половину Киевского воеводства, разбив несколько козацких полков. Недостаток конницы у воинов Хмельницкого наконец сыграл с ними злую шутку. - татарские наездники понесли совсем небольшие потери, а вот козакам пришлось отступить. Теперь подданные Ислам Гирея захватили Чигирин, Лубны, Черкасы. Запорожская Сечь, впрочем, яростно отбивает все атаки, как и крепость Кодак.

- в Московском же царстве государь Алексей провел пару потешных сражений полками новыми, а потом двинул войска к границам ханства. Там же, прямо у границ, провели еще несколько потешных сражений.

Служба - просто охуеть.

Подъем не с рассветом, как дома, на ферме, а в шесть утра. Если накосячил - наорут, но никто не будет хреначить держаком лопаты по спине (love you, dad!). Даже деньги платят! Честно говоря, деньги в руках Джон держал не слишком часто, разве что во время кратких визитов в ближайший городок на танцульки. Да и денег тех было - кот наплакал. А сейчас он мог спокойно выпить пива в баре! И даже угостить коктейлем понравившуюся девчонку!

Паркера прозвали "Фермой", а он и не обижался. В конце концов, он и правда с фермы, как и его дед, отец, брат. Даже его мама, на что уж умная женщина, и та с фермы. Так что ничего плохого Джон в прозвище не видел, скорее оно ему нравилось. А вот у их командира отделения погоняло было Хобо. По мнению Джона это был пиздец - ну кто в здравом уме захочет, чтобы его так называли? Сам он к старшему по званию всегда обращался по уставу. Ну его нахер драить потом унитазы целый день, если мистеру сержанту не понравится кличка.

А еще ему нравились новозеландцы. Они говорили со смешным акцентом, любили американцев, а их девушки были совсем раскованные, не то что в родном Канзасе!

Свободой Ферма пользовался в полном соответствии со старинной армейской традицией - пил, клеил девчонок (пока, правда, безуспешно, но он не отчаивался), иногда пытался к кому-то слегка доебаться. Так, ради проформы. А еще он сошелся с Гиннесом. Этот хитровыебаный ирландец понравился Ферме - с ним как минимум было весело! Самое сложное - не ржать как конь над его шутеечками при офицерах, особенно если в шутке шла речь как раз о проходящем мимо лейтенанте. А еще Гиннес никогда не отказывался выпить, что подкупало.

А потом в один прекрасный день прямо возле очередного паба Ферма споткнулся о выступающую брусчатку и со всего размаха упал. Да так, сука, неудачно, что впечатался лбом в металлический заборчик, ограждавший крошечную клумбу какой-то новозеландской тетушки.

- Блять, - успел сказать Джон перед тем, как потерять сознание.

Очнулся в лазарете с гудящей головой. Услышал страшные слова врача: "Сотрясения нет, но ты, морпех, пока полежи недельку, понаблюдаем". Неделю! Целую, мать его, неделю он должен будет лежать в этом ебаном лазарете из-за этой ебаной брусчатки! В его родном Канзасе брусчатки вообще не было и, видимо, не просто так, а именно для того, чтобы честные люди вроде Джона не порасшибали себе лбы.

Оставалось плевать в потолок, курить, пытаться выменять у медбратьев спирт на сигареты (получалось еще хуже, чем с попытками закадрить девчонку) и общаться с такими же бедолагами. Ферме было грустно.

Осень-​​зима 1649/1650 гг.

Царь-батюшка, вели слово молвить!

Татарове поперли на ляхов и казаков, а нас не тронули! Зато мы возвели оборонительные сооружения и заставы в приграничных селениях, теперь нехристям куда как сложнее будет вглубь наших земель проникнуть.

Казацкое восстание ширится и уже охватило почти всю Рутению. Польская шляхта и магнаты бегут, ксендзы на деревьях болтаются, а евреи... а, бес с ними, с христопродавцами! Главное, что Речи Посполитой нанесен серьезный удар. Некоторые бояре даже считают, что нам следует направить к Хмельницкому послов с дарами, дабы обсудить переход его под твою, великий государь, руку. Доносят соглядатаи, что среди приближенных гетмана имеются наши верные друзья - в первую очередь Иван Брюховецкий, старший джура (то бишь оруженосец и самый верный личный слуга) гетмана.

В Крыму же хан реформы военные начал. Пригласил европейцев и хочет войско по образцу западному делать. Даже мортиры закупил! А еще отменил все же, песья морда, свой эдикт, а потому османы к нему подобрели. Наша провокация, правда, удалась, муфтий всячески хана осуждает, а сама Порта недовольство высказывает. Наши послы же, вручив богатые дары новому султану, вернулись в Москву. Открывать посольство еще рано, не дал Кесарь ар-Рум добра своего. Однако нам удалось посеять среди султанского двора сомнение в верности крымчаков. Может, это даст плоды в будущем...

Прения на Земском соборе завершились! Реформы начали воплощаться в жизнь, с чем позволь тебя, государь, поздравить! Бояре тоже довольны, даже Романов с Морозовым в кои-то веки друг на друга не волком смотрят.

Осень-​​зима 1648/49 гг.

Великий государь!

По твоему указу закуплены были из Европы наряды, сукно, шелка, выписаны портные. Теперь тебя от германского императора и не отличить, говорят придворные! Может, льстят, конечно, однако новая мода и царево увлечение раскололи бояр: большинство (включая Романова и Морозова) тут же переоделись в новые наряды, меньшинство же отказалось идти на поводу у европейских мод. Послы шведские, гишпанские да австрийские дивятся: вроде, говорят, одеты русские бояре модно, но бороды до пупа и меховые шапки... Впрочем, дайте время, государь, и к новой моде шляхта наша привыкнет.

Введение рекрутского набора на Соборе восприняли на удивление тепло. Пусть споры о том, сколько рекрутов поставлять и какие деньги с бояр брать еще продолжаются (и будут продолжаться не день и не два), однако сама суть реформы не вызвала серьезных пререканий.

А вот реформы, предложенные на Земском соборе раскололи бояр. Морозов и Романов рукоплескали, однако часть особо рьяных бояр считают теперь, что царь полностью попал под влияние своего бывшего наставника (и родственника!). Пускай эта оппозиция пока не слишком сильна, однако же она есть. Стоит отметить также и то, что эти бояре полностью на стороне царя (которого, по их мнению, одурачили и науськали), они лишь критикуют Морозова.

Земской же собор в виду масштаба реформ продлится явно дольше, чем мы планировали...

Позволь, царь-батюшка, о делах в сопредельных державах рассказать. На Украине ребелии не произошло: говорят, Хмельницкий договорился с королем. Потому запорожцы двинулись на Крым, здорово его пограбили, а потом повернули обратно. Вот тут и нашла коса на камень, а козацкая сабля на татарскую. Пеших козаков здорово потрепали собравшиеся с силами мурзы и беи, хотя Хмельницкий и смог большую добычу вывезти да несколько тысяч пленников-рабов освободить. К тому же Иеремия Вишневецкий, шляхтич богатый, да к тому же воин известный, то ли по приказу короля, то ли самовольно пожег села и города, которые в бунте заподозрил. Авторитет Хмельницкого после этого явно подупал...

Польский король, кстати, перед смертью успел отменить Патронат на православные храмы. Даже наши бояре, не иначе как "псом католическим" Владислава называвшие, такое решение одобрили. Правда, в Малороссии местные шляхтичи и магнаты массово игнорируют отмену Патроната.

Весна-​​лето 1648 года

Царь-батюшка, позволь сказать!

Дела в твоем царстве сейчас не то чтобы хороши, но и плохими их назвать нельзя.

В первую очередь следует сказать о твоем, царь-батюшка, воспитателе, боярине Борисе Морозове. Из-за возглавяемой им группы бояр налоговое бремя становится для народа все тяжелее. Более того, выросли цены на соль, а это, как доносят верные люди, уже привело к бурлению среди посадских, ремесленников и стрельцов в Москве. Если не вмешаться, до бунта дойти может. С другой стороны, понижать подати тоже идея так себе - мы не то чтобы в роскоши купаемся и денег нужно немало.

Сам боярин Морозов, не смотря на то, что крупнейший землевладелец и влиятельнейший из бояр, на европейские порядки ориентирован. Он искренне восхищается Западом и хочет, кажется, Россию по западному образцу реформировать. Вокруг себя он группу единомышленников собрал, но некоторые среди них - откровенные мздоимцы и только о своей выгоде печутся. Морозов же этого будто и не видит. Или сам долю какую с них имеет?..

Войско вот наше реформируется. В прошлых войнах полки нового строя себя отлично показали, но уж больно дорого содержать шведов да всяких немцев - решили бояре с твоего, царь-батюшка, позволения, из русских людей полки создавать. Дело это небыстрое, ну да и торопиться нам покаместь некуда.

Если уж о делах ратных заговорили, стоит упомянуть Малороссию, что ныне под польской властью страдает. Там ребелия намечается, козаки запорожские, кажется, восстать собрались. Выбрали себе гетмана самовольно и грозятся на ляхов идти. Требуют возвращения старых привилегий, прав да порядков, прекращение притеснений люда православного. Нашы верные люди доносят: гетман сей, Богдан-Зиновий Хмельницкий герба Абданк, зело искусен в деле военном и в политике, а еще на шляхту зол больно. Крымчаков хочет привлечь, дабы вместе на магнатов и прочих панов идти, но короля пока своим сюзереном величает, очевидно, надеясь к разумению с ним придти. Дело тут тонкое: королю может быть выгодно магнатерии да шляхте кровь пустить козацкими руками, чтобы потом свою власть утвердить. Но всяко, козаки - наш народ, русский, православный. Может, помочь им стоит хотя бы и тайно?

И вот еще что. Некоторые бояре Молдавского княжества под твою руку перейти хотят. Молдаване одной с нами веры, страдают от турок, дань им платят каждый год. Василий, господарь тамошний, османами на господарство назначен. Впрочем, и сам он наш союзник - исправно сведения о турецких войсках передает. Торгуем мы с Молдавией также неплохо: закупаем у них коней дорогих, одежды да вино, поставляя же оружие и меха. Однако если принять их под твою, царь, власть, война с османами неизбежна будет, а мы к ней не сказать чтоб готовы.

Ну и напоследок о делах приятных. Позволь, царь-батюшка, с женитьбой тебя поздравить и многих детей пожелать! Царица Мария лицом бела, нравом смирна, да к тому же из рода знатного, всем известного. Боярин Морозов, кстати, на сестре ее женился, таким образом с тобой, царь, породнившись. Да и влияние Милославских при дворе явно выросло...

Январь-июнь 1933 г.

- настоящим центром событий в первом полугодии 1933 года стала Германия. После Мюнхенсккой конференции между Германией, Францией, Великобританией и США был достигнут целый ряд соглашений. В частности, ряд изменений в Версальском договоре позволяет экспертам говорить о том, что баланс сил в Европе, с таким трудом выстроенный после Великой войны, разрушен. Несколько европейских государств, в том числе Польша и Чехословакия уже заявили свой протест. По их мнению, усиление Германии не приближает Европу к миру, но наоборот - отдаляет еще дальше и может спровоцировать новую войну. Отчасти это подтверждается первыми шагами немецкого правительства - введением воинской повинности и масштабным призывом в ряды Рейхсвера. Особенно стоит отметить, что под призыв попала значительная часть полувоенных нацистских формирований - СС и СА. С полным списком достигнутых на Мюнхенской конференции договоренностей можно ознакомиться ниже:



- новым рейсхканцлером стал довольно популярный в народе монархист и консерватор Карл Герделер. Новый рейхсканцлер пользуется поддержкой фон Гинденбурга, к тому же выступает с критикой нацистской партии. В целом же в новом немецком правительстве большое влияние явно имеют члены Немецкой национальной народной партии.

- после отказа назначить его рейхсканцлером, лидер НСДАП Адольф Гитлер пообещал начать уголовное расследование в отношении сына Рейсхпрезидента. Нет сомнений, как только Рейсхаг вернется с каникул, нацисты вынесут данный вопрос на обсуждение. В то же самое время на улицах немецких городов продолжаются стычки между СА и коммунистами.

- в ответ на агрессивные действия в Китае Японская империя была исключена из Лиги Наций.

- Великобритания и Германия объявили Японской империи эмбарго.

- в Великобритании и Франции проходят массовые митинги против изменения условий Версальского договора. В некоторых районах, как сообщают наблюдатели, митингующие перешли также к требованиям улучшения социального обеспечения, защиты прав рабочих и улучшения их условий жизни.

- во Франции в очередной раз сменилось правительство. Новым премьер-министром стал Эдуар Даладье, что позволяет говорить об усилении роли левых партий. Остается только догадываться, как долго мсье Даладье продержится на посту.

- французское правительство объявило об отмене золотого стандарта.

- новым президентом США стал Франклин Рузвельт. Его программа "Нового курса" обещает бескомпромиссную борьбу с кризисом. Первым шагом в этом направлении стала отмена золотого стандарта.

- последние войска США покинули Никарагуа.

- в Италии прошли всеобщие военные учения сухопутных войск.

- Италия, Швейцария, Голландия, Бельгия и Люксембург объявили о создании экономического блока, в рамках которого будет сохранена обратимость национальных валют в золото на уровне тех курсов, что существовали в конце 20-х.

- в СССР продолжается голод. О его масштабах судить сложно, так как достоверной информации из Страны Советов ни у кого нет.

- Японская империя провела неожиданные военные учения на границе с Китаем. В ходе учений произошло несколько боестолкновений с китайскими войсками. По заявлениям китайского правительства японцы несколько раз незаконно пересекали границу, в то же время японцы говорят о "неспровоцированных нападениях бандитов Чан Кайши" на солдат Императора.

- Япония направила Китаю ультиматум, требуя введения японского миротворческого контингента на террриторию Северного Китая и Шаньдуня. Китайское правительство обращается к мировому сообществу с просьбой о помощи в случае новой военной агрессии японцев.

Бегущие пехотинцы мешаются под ногами лошадей. С дороги, с дороги! Вскоре ты впервые в жизни видишь врага. В латах на три четверти, из Гри выезжают сотни всадников. Они явно перестраиваются для следующей атаки. Как раз время напасть!

Ты летишь вперед, пришпоривая коня. За твоей спиной - сотни солдат, имперское знамя, впереди - победа и никак иначе! Удар! Ты рубишь первого попавшегося врага наотмашь, уворачиваешься от следующего.

- Бинория-я-я-я-я! - кричат рядом и ты тоже кричишь, яростно рубя врагов. И они бегут, отступают под твоим напором! За ними, в Гри! Твой отряд влетает в деревню, рубя всех вокруг, как вдруг... гром мушкетного залпа. Ты летишь на землю, даже не успев понять, что к чему. Удар, вышибающий весь воздух из легких. Видишь своего коня, сучащего ногами по земле.

Еще залп! Твои солдаты валятся оземь вместе с лошадьми. Знамя империи, такое гордое и прекрасное, падает в грязь. Слышишь как рожок играет "Отступление".

- Сударь, - устало обращается к тебе средних лет дворянин, приставивший шпагу к твоему горлу, - Предлагаю вам сдаться мне, барону ди Льяно. В противном случае буду вынужден вас убить.



=====

17 лет
517 год от Основания империи

В плену ты проводишь полгода. Барон ди Льяно, оказавшийся весьма учтивым, берет с тебя честное слово дворянина, что не сбежишь и после этого вообще не следит за тобой. Даже шпагу тебе возвращают.

Битва у Гри, как ты узнаешь спустя пару дней пребывания в лагере врага, бинорцами проиграна в пух и прах. Недооценив знание врагом местности, Южная армия сама попала в ловушку. Герцог Альберто Альба, командующий армией Сойры, провел по болотам, которые вами считались непроходимыми, едва ли не треть войска, выйдя во фланг и тыл бинорцам. Маршал де Жюст капитулировал после дня сражения. Двадцать тысяч погибших и плененных... Это не поражение. Это - катастрофа.

Тебя доправляют в небольшой замок милях в ста от границы. Ди Льяно, которому принадлежит эта местность, обращается с тобой как и положено с дворянином в плену: тебе нет отказа ни в развлечениях, ни в частной переписке, ни в еде и питье. Более того, барон уверяет, что к твоему отцу отправлены посыльные с требованием выкупа. Весьма, надо сказать, умеренного.

Об Этьене ты не знаешь ничего. Говорят, часть бинорских войск сумела пробиться и уйти к своим, но был ли среди них твой полк...

Узнав, кто попал в плен, к тебе приезжает познакомиться лично герцог Альба. Ему за сорок, он почти полностью седой, а список побед у герцога такой, что можно только завидовать. Тем не менее, держится он совсем просто. Угощает тебя вином, играет в шахматы, расспрашивает про отца (они, оказывается, знакомы). Проведя с герцогом неделю, ты понимаешь, что Сойра к войне готовилась куда как тщательнее вашей стороны. То ли их разведка заранее докладывала о планах Бинории, то ли сам герцог Альба проявил чудеса предусмотрительности, но сейчас ты понимаешь - армия Бинории безусловно не в лучшем состоянии. Отсутствие постоянных войск, дворянское ополчение, действующее зачастую совершенно несогласованно, опора на немников... Сойра лишена всего этого. Ее войска - регулярны, дворянское ополчение подчинено верховному командованию, наемники используются редко. К тому же - кавалерия.

О кавалерии герцог Альба говорит часами. Вскоре ты понимаешь, что твои познания в этой области явно устарели. Если в Бинории кавалеристы - это почти всегда дворяне, то в армии Сойры зачастую на лошадях восседают простолюдины. Офицеры-аристократы обучают их приемам стрельбы из седла, конному бою, маневрам, а взамен получают огромный запас рекрутов, желающих служить в столь привилегированных войсках. К тому же сражаются простолюдины отнюдь не хуже дворян, говорит герцог Альба. С этим хочется спорить, но в твоем положении...

Спустя полгода ты все еще в плену. Говорят, вскоре тебя должны выкупить, но это означает еще несколько месяцев в плену, пока войска Бинории отступают на всем фронте.

Выбери одно

Отец воспринял твою просьбу стоически.
- Нет в наемничьей жизни никакой романтики и выгоды, дурья твоя голова, - сказал он, - Но если уж вознамерился - то иди, держать тебя здесь силком не вижу смысла.

Мать пыталась вести себя как обычно, но красные глаза выдавали ее - она явно плакала всю ночь.

Отъезд был быстрым: отряд Арнольда отправлялся на войну и мешкать не стоило. Родители вручили тебе небольшой мешочек с монетами, а отец преподнес кинжал в посеребренных ножнах. Острое и длинное лезвие было остро заточено.

Так началась твоя новая жизнь, и только Бог знал, куда она приведет тебя.




=====

В отряде Арнольда было две сотни людей. В основном - молодые, чуть старше тебя. Из ветеранов, повидавших не одну битву, в компании были сам Арнольд, его заместитель, крепкий и суровый черноволосый мужчина по имени Тибо, невысокий и жилистый Марк, отрядный доктор, а также ваш казначей - Иероним по прозвищу Нос.

Первую неделю новой жизни вы провели недалеко от Кодонье. Тебе выдали тяжеленную аркебузу и слегка побитую жизнью шпагу, а потом заставили учиться стрелять и драться. Аркебуза оказалась очень сложным механизмом, а стрельба из нее - крайне трудной и не слишком-то меткой. Кроме тебя в отряде было еще полсотни тех, кому выпало быть аркебузирами, прочим выдали алебарды и палаши. Про защиту никто не думал: ветераны носили кирасы и шлемы, вам же пообещали выдать броню как только так сразу. Некоторые парни, впрочем, покупали себе шлемы и нагрудники за свои деньги.

Вскоре вы присоединились к Южной армии. Ваш отряд, гордо именуемый полком, плелся в конце длинной колонны растянувшегося на несколько миль войска. Жутко хотелось пить, жара не давала покоя, а противника за первые пару недель вы так и не увидели. Зато смогли втихаря стащить несколько свиней из крестьянских хлевов и зажарить их на лагерном костре. Это называлось - наступать.

Так прошло две недели. Вы были на территории вашего врага - королевства Сойры, но никаких боев до сих пор не было. Ты уже начал привыкать к корке пыли на лице и тяжести аркебузы на плече, подружился с несколькими парнями из отряда, к тому же близился срок, когда вам должны заплатить. Но потом... потом случилось неожиданное.

Нормальных дорог у южан, кажется, не было. Вы тащились по неширокому тракту, справа - болота, слева - невысокие холмы безо всякой растительности. Ваш отряд только-только вошел в деревню, именуемую Гри.
- Привал, - командует Арнольд, - Наберите воды.

Вы успеваете наполнить фляги и вдоволь напиться из местного колодезя, как вдруг отчетливо слышите выстрелы. Вскоре ты видишь, как из-за ближайших домов появляются бегущие в панике солдаты.
- Враги! Там враги! - кричат они, указывая руками куда-то себе за спины.
- Твою ж... - ругается Арнольд и зычным голосом приказывает. - Отряд, построиться! Аркебузиры вперед, заряжай!

Машинально выполняя команды, ты замечаешь, что кроме вашего отряда на небольшой деревенской площади у колодца остались еще несколько сотен солдат из других полков. Они строятся, упирают в землю пики, кто-то впопыхах надевает шлем, снятый на время марша.

А потом ты увидел врага. Кавалеристы в латах и с пистолями наготове выскочили будто из-под земли.
- Пали! - кричит Арнольд, и ты на мгновение глохнешь от выстрелов. Перед тем как дым заволакивает площадь, видишь, как всадники и лошади валятся на землю, но выжившие стреляют по вам и рядом с тобой свистят пули. Кто-то падает тебе под ноги, и ты на несколько секунд замираешь, а затем чувствуешь, как тебя кто-то тащит назад. Оборачиваясь, видишь Тибо.
- Твою мать, оглох? Назад была команда, за алебарды! - кричит он тебе в ухо.

Ваши алебардисты выходят вперед и ты видишь, как из дыма на них налетают всадники. Ну вот, думается тебе, сейчас наши парни покажут этим южанам, как сражаться... но ваш строй рассыпается за мгновение. Прямо на тебя с выпученными глазами бегут, бросая оружие, соратники и товарищи по опасному ремеслу. Видишь, как всадники, орудуя кто палашом, кто саблей, рубят убегающих.

Выбери одно

Ты быстрая, быстрее этих громил. Нож - в печень и загородивший тебе проход уже валится под ноги, успевая только слегка задеть тебя дубинкой. И вперед, вперед, подальше от этого переулка. За тобой гонятся долго, но ты забиваешься в один знакомый подвал и пережидаешь там, пока погоня прекратится. Можно выдохнуть.




Пока Бинория сражалась с Сойрой, для тебя началась своя война. Рыжий Бо и Пем вцепились один одному в глотки, к общему веселью быстро присоединились другие главари, желающие упрочить свое положение. Оказалось, что у Бо много друзей, но и врагов не меньше. Следующие полгода прошли для тебя в постоянных стычках на ночных улицах, "скачках", паре заказных убийств... Ваши ряды таяли. Твоего брата Рене подстерегли у выхода из местного трактира и зарезали почти что на пороге. Несколько раз ты замечала подозрительную тень на крыше случайного дома и еле успевала отпрыгнуть, услышав звон тетивы.

Была еще стража. Она хватала вообще всех без разбора. Бо строго-настрого запретил трогать стражей порядка, но ты и так знала правила: стражников, как и священников, посмел бы тронуть только совсем отмороженный сукин сын.

Зимой стало ясно, что вы проигрываете. Против Рыжего объединились сразу три главаря: Пем, Утер и Ману, в то время как ваши союзники один за одним выходили из войны, либо потеряв слишком много бойцов, либо договорившись с кем-то из бывших врагов о выгодных условиях замирения. В один из январских вечеров тебя вместе с Симоном позвал к себе Глазок. В маленькой слабо освещенной комнатке были только вы втроем. Тогда-то Глазок и сделал вам предложение.
- Рыжий не вывозит. Уберите его - и наступит мир. У меня с ним встреча завтра на рассвете. Он обычно приходит только с одним охранником. О вашей роли никто не узнает.

Выйдя от Глазка, Симон обратился к тебе.
- Рыжий многое сделал для нас, но его время прошло. Глазок станет новым главой района. Лучшим, чем был Бо. Нас он не забудет. Что думаешь, сестра?

Выбери одно

Отец только вздохнул, но не спорил и не отговаривал. Настоял лишь на одном: с тобой должен отправиться Этьен д`Оннэ, принесший присягу отцу и вот уже несколько лет верно ему служащий. Ты понимаешь - это для того, чтобы присматривать за тобой, ведь Этьен старше, он всегда сдержан и спокоен, а отец явно ему доверяет.

Первая война в твоей жизни началась с неожиданно полученного звания. Едва прибыв в действующую армию, ты узнал, что назначен полковником и командуешь целым кавалерийским полком. Пятьсот солдат, в большинстве мелких дворян, столько же лошадей, кирасы, шлемы, палаши и шпаги... Соединение носило гордое имя "Личный Его Светлости герцога д`Эво 1-й тяжелый конный полк", его сформировал твой отец. Внезапно ты осознал, что понятия не имеешь, как снабжать этих людей едой и водой, откуда брать сено для лошадей и что делать, если кто-то заболел или упился. Твоим заместителем, вице-полковником, назначен Этьен, но опыта у него не больше твоего. Впрочем, он быстро подружился с другими командирами и познакомил с ними тебя - так, понемногу, ты стал постигать азы офицерской жизни.

Командует Южной армией маршал Грегор де Жюст. Ему за шестьдесят, он воевал еще в Баронской войне, а потом делал карьеру в столице и считается неоспоримым военным авторитетом. Командующий производит впечатление человека дотошного, требовательного, но рассудительного и в целом приятного. Тебя он сразу привечает и зовет на все совещания высшего командного состава. Генералы и полковники очень разные. Ты быстро сходишься с теми из их, кто помоложе.

Всего в армии больше сорока тысяч человек. План кампании простой и логичный. Перейдя границу, разделить войско на две равные части: одна, под командованием маршала де Жюста, пойдет вглубь Сойры, ища боя с врагом, вторая будет совершать фланговый маневр, чтобы при появлении вражеской армии ударить сбоку или с тыла.

И вот начинается марш. Вражеские территории, которые некогда принадлежали твоей семье, ничем не отличаются от вашего герцогства. Даже местные говорят на бинорском. Впрочем, вас не привечают как освободителей. Смотрят хмуро, прячут детей и женщин по домам, едой делятся неохотно.

В походе проходит две недели. Летняя жара становится невыносимой, но маршал не знает усталости. Вперед и вперед двигается войско, хотя врага нигде нет. Некоторые офицеры уверены, что противник просто боится вступать в сражение, другие говорят о том, что Сойра копит силы. Вы двигаетесь по местности почти без дорог, справа от вас раскинулись непроходимые болота, слева - бесконечные лысые холмы. За всё время твой полк ни разу не вступал в бой. Сейчас же вы двигаетесь в походном строю в середине войска.

Проходя небольшую деревеньку под названием Гри, ты успеваешь напиться холодной колодезной водой. О, какая же это ценность в походе! Как ты раньше не понимал, что воды может просто не быть и ее нужно беречь... Селение вскоре остается позади. И вдруг, когда солнце как раз достигло зенита, сзади, от деревеньки, слышатся выстрелы. Гул нарастает, а затем от маршала, едущего в голове колонны прибывает гонец.
- Впереди противник, - передает он, - Разворачивайте войска!

Спустя всего несколько минут из тыла мимо тебя скачет граф Бриэнн, командующий арьергардом. Его глаза выпучены, он стегает коня со всей силы.
- Нас обошли! Предательство! Нас обошли! - кричит он.

Солдаты вокруг ропщут, кони переминаются с ноги на ногу, идущие перед твоим полком пехотинцы переглядываются в нерешительности. А затем ты видишь, как рядом с тобой осаживает коня Этьен. Он совершенно невозмутим.
- Господин полковник, я только что из тыла. Противник обошел нас болотами и атакует большими силами. Обоз потерян. Идущая в арьергарде пехота рассеяна. Полагаю, спустя несколько минут вы увидите бегущих. Какие будут приказания?

Ты оглядываешься. Впереди и сзади гремят выстрелы. Кто-то кричит "Стройся, стройся, в линию!", некоторые мушкетеры занимают позиции на холмах и спешно заряжают оружие. пикинеры строятся перед ними, но не понимают, откуда ждать удара - спереди или сзади. Офицеры пытаются создать подобие правильного строя, но получается пока так себе.

Выбери одно

Готы оказались слабаками. Надежда на добрую драку таяла.

- Холодным членом зовут у римлян того, кто может за раз оприходовать десятка два женщин. Ну, член будто из холодного камня. Все время твердый, поняли? - сообщил бывший гладиатор, решив, что репутацию господина порочить нельзя. Да и нравился ему чем-то этот римлянин. А вот слово "хозяин" прозвучало как-то мерзко. Гот избегал называть так Альбина. Казалось бы, что такого, Атаульф и вправду принадлежал ему, но слово это будто иголкой кололо что-то глубоко внутри варвара.

- И хозяин он для таких как ты, свинолюб, - обратился варвар к любителю шутить про траханье, - А я просто его телохранитель.

Гот взглянул на Тамар. Слегка улыбнулся. Понимает ли она по-готски?

- Да я знаю, - насупившись ответил Жан, - Но этот... наследник сказал, что наш дом похож на хлев. Ну, я не выдержал, и...

Ты и сам слышал, что Людвик-младший очень любит рассказывать о том, что "здесь все не так". пару раз он довольно грубо пошутил про одежду нескольких ваших вассалов, приглашенных в дом, а также позволил себе замечание по поводу ваших лошадей: они, дескать, и в подметки не годятся рысакам из королевских конюшен. Принцу поддакивали придворные, а хозяевам поместья оставалось только молчать и натянуто улыбаться. А вот при императоре наследник престола вел себя совсем иначе: был учтив, вежлив и только слегка надменен.

О драке Жана с принцем узнал весь двор. Папенька прилюдно отругал его. Всё представили так, будто твой брат просто не понял некую безобидную шутку наследника и, поскольку Жан агрессивен и не слишком умен, решил наброситься на шутника с кулаками. Принц был доволен, Жан еле сдерживался.

Император отбыл довольный визитом, и ваше поместье вздохнуло с облегчением.




=====

Фехтовальщик смерял тебя взглядом.
- Хочешь позориться еще? Ну, что ж, давай. В стойку! - на сей раз мессир Бертрам решил обучать тебя лично. Он приказал атаковать и ты раз за разом пытался пробить его защиту, но каждый раз непостижимым образом оказывался уколот шпагой мастера. Твой брат и Морис давно ушли, время перевалило за полдень, а ты все еще упражнялся. Наконец учитель смилостивился.
- Ладно, парень, хватит. Ты не безнадежен, - из его уст это звучит как высшая похвала.

В последующие годы Бертрам стал тренировать тебя еще суровее, но про "кузнечика" ты больше ни разу не слышал.




=====

14 лет

Пройдет совсем немного времени, и тебе предстоит пройти посвящение в рыцари. Конечно, это формальность, однако формальность важная. В свое время твоего брата, как будущего герцога, посвящал в рыцари лично отец. Ты - младший и со временем будешь носить титул графа и присягу на верность, как его вассал. Поэтому посвящать тебя в рыцари выпало графу Энрике де Шабо, отцу твоего приятеля Мориса. Этот аристократ - частый гость в вашем доме, он один из ближайших людей отца, а еще - очень влиятельный человек в Совете провинции. Даже простолюдины любят его - в свое время граф добился отмены налога на здание выше одного этажа, а своем графстве разрешил селянам выкупить часть обрабатываемой земли. Среди аристократов он слывет большим оригиналом.

И вот, с самого утра ты - в церкви Святой Матильды в Кодонье. Это храм, выстроенный твоим прапрадедом, его шпили, кажется, вот-вот пронзят небо, а витражи, изображающие в том числе и твоих предков, завораживают игрой света. Со вчерашнего дня ты ничего не ел и всю ночь провел в храме - "в размышлениях и благочестивых помыслах", как предписывалось традицией. Ранним утром местный настоятель принял твою исповедь, назначив сразу же и наказание за грехи: три удара плетью. Это пережиток прошлого, и ты знаешь, что на самом деле удары будут скорее похлопываниями. Обряд предназначен для того, дабы молодой аристократ не забывал: и его может наказать рука Церкви.

Встав на колени у алтаря, ты смиренно принимаешь "наказание". Настоятель с улыбкой касается твоих плеч небольшой плетью три раза, после чего провозглашает:
- Сей юноша чист от греха!

В церкви собралась тьма народу. Дальние и близкие родичи, все ваши вассалы, властители соседних провинций, герцоги д`Аньяк и э`Дуа с женами и детьми, самые богатые из простолюдинов, влиятельнейшие священники провинции и даже сам епископ, благочестивый Иоанн. Он, правда, отказался принять твою исповедь, мол, негоже духовному лицу особо выделять кого-то из юных рыцарей. На самом деле, как ты подозреваешь, это из-за решения твоего отца не отдавать епископу спорные виноградники.

Граф де Шабо становится перед тобой, держа в руках тяжелый меч, какими сражались лет двести назад. Рядом - Морис со шпагой в руках. Этой шпагой опояшут тебя после положенных клятв.

- Клянешься ли ты быть верным своему сюзерену?

Этих клятв около десятка. Ты зазубрил их накануне и отвечаешь, почти на задумываясь. В церкви мертвая тишина. Вот оно, сейчас тебя объявят рыцарем. Ты станешь полноправным членом высшего света.

В ответ на последнюю клятву де Шабо касается твоих плеч мечом, а затем наклоняется к тебе и поднимает с колен. И наотмашь бьет по щеке. Эту часть обряда ты тоже знаешь. Последняя пощечина, которую ты можешь оставить без ответа.
- Встань, сэр рыцарь, и прими оружие сие, - Морис подает отцу шпагу, и он опоясывает тебя ею, а затем крепко обнимает. Зал взрывается криками.
- Ура сэру Филиппу! Ура! - громче всех кричит, кажется, Жан. Ты видишь родителей. Отец подходит к тебе, сдержанно обнимает, шепнув на ухо: "Горжусь". мама целует в щеку, у нее на глазах слезы.

Затем - пир в вашем поместье. Такой же организовывали три года назад, когда в рыцари посвятили Жана. Но сегодня главный герой - ты. Ваши вассалы преподносят тебе подарки, музыканты надрываются, играя без передышки весь вечер, Жан, выпив, кажется, лишнего, порывается вызвать кого-то на дуэль, Морис знакомит тебя со своим приятелем -Этьеном д`Оннэ, виконтом из столицы, приехавшем проситься на службу к твоему герцогу д`Эво. Этьену 17 лет, он учтив, а еще говорит со странным акцентом. Морис тихонько шепчет тебе на ухо: "Он из габранов". Про габранов ты слышал - это северный народ, покоренный империей в самом начале ее существования. В хрониках их изображают отважными горцами, крайне жестокими и совершенно бескультурными, но Этьен не такой. Если бы не акцент и светлая кожа, он ничем не отличался бы от местных дворян.

Отец, сидящий во главе стола и половину вечера о чем-то переговаривающийся с герцогом э`Дуа, вдруг подзывает тебя. Наверное, опять будет говорить о женитьбе... Навязчивая идея посвататься к кому-то из дочерей высшей аристократии засела в голове твоих родителей еще год назад. Тебе даже показывали несколько портретов девушек, но ни одна из них тебе не понравилась. Кажется, у герцога э`Дуа есть дочь. Если напрячься, можно даже вспомнить, что ее зовут Елена, она, кажется, твоего возраста. Если отец договорился о помолвке, это - крайне выгодная партия. Э`Дуа -властители Запада империи, род богатый и знатный. С другой стороны, эту девочку ты никогда в жизни не видел... Может, сделать вид, что не услышал, как отец подзывал тебя и тихонько выйти в сад?

Выбери одно:

Ты уворачиваешься от удара. Это несложно, отец слишком пьян, чтобы попасть по тебе. Он пошатывается и падает на пол лачуги. Его громкий храп сотрясает стены. Старшие братья оттаскивает почти бездыханное тело на лавку и укрывают одеялом. Это все же ваш отец.




=====

Минако слишком маленькая, чтобы повалить мальчишку, но она подгадывает момент: хулиган не заметил ее и только-только занес ногу, чтобы сделать шаг. Он поскальзывается и падает лицом вниз, Минако молотит его со всей своей детской силы.
БУМ!
Голова взрывается тысячей звезд.
БУМ!
Земля такая мягкая и холодная, а по лицу течет что-то очень, очень горячее. Рядом кто-то лежит. Это один из нападавших, он пытается отползти в сторону. Симон склоняется над тобой.
- Ты очень отважна, Минако, но больше так не делай, - он осторожно касается твоего лица и ты шипишь от боли, - Этот урод разбил тебе нос. И губы... а еще вот здесь, кажется, был зуб...
Брат несет тебя на руках домой. Только в этот момент ты замечаешь, что его рубашка разодрана, руки сбиты в кровь, а еще он морщится от боли, наступая на левую ногу. Дома мама только вздыхает. Теперь нужно делать припарки, промакивать рану, платить соседке-знахарке, чтобы посмотрела, не сломали ли тебе нос... Но ты защитила брата.




=====

Стражники почти не гнались за тобой. Они просто шугают, но почти никогда не делают чего-то по-настоящему плохого, ты поняла это в скором времени. Хуже - те, кто управляет городом, когда стражников рядом нет. Они требуют часть заработанных денег, а если не дать - ломают руки. А деньги все равно забирают. Зато они же следят за порядком. Тебя обокрали, а страже плевать? Иди к Рыжему Бо, он негласный глава вашего района, он поможет. Твоего брата пырнули ножом и нет денег на лечение? Обратись к Полю, он найдет вам врача бесплатно. Зима холодная, а дров нет? Скажи Толстяку, он держит трактир неподалеку, пустит к себе на зиму. И за каждую такую услугу - ответная услуга. Отнеси странно пахнущий пакет в заброшенный дом и оставь в камине. Проследи, куда пошел тот господин в шляпе с зеленым пером. А еще никогда, слышишь, никогда не ходи по чужим районам. Молись Богу. Уважай старших. Простые правила. Простая жизнь.




=====

10 лет

Мама умерла прошлой зимой. Ее похоронили на городском кладбище, похороны оплатил Рыжий Бо. Он же взял тебя и братьев к себе. Сестер забрали монахини из ордена святой Лукреции, чей монастырь давно помогает беднякам. Хотели забрать и тебя, но Симон настоял. "Или она остается здесь, или я ухожу вместе с ней" - он так и заявил Рыжему. А тот почему-то согласился.

Теперь вы с братьями живете в маленькой комнатке в одном из домов Рыжего. Собственно говоря, это бордель, но вас это мало трогает. Местные женщины милы с вами, тебя разве что заставляют стирать одеяла раз в месяц и порой Мадам (вообще-то эту властную женщину зовут Молли, но если так назвать ее - получишь по шее) приказвает тебе сбегать на рынок за пивом для гостей. Ты знаешь. что такое секс, знаешь, что Симон уже "делал это" с одной из девушек. Другие твои братья, Мальт и Рене, еще слишком малы, они обычно на посылках у Рыжего. У него же работает Симон, но деталей ты не знаешь, у вас не принято спрашивать.

В один из дней ты видишь, как порог борделя переступает невысокий смущающийся мужчина. Он воровато оглядывается по сторонам и ты вдруг замечаешь, что он обрит так же, как и священники. Мадам сразу же приглашает девочек и вскоре он уходит с одной из них на второй этаж. Решив от нечего делать проследить за ним, ты видишь, как из кармана гостя выпадает золотая монета. Целый золотой! На эти деньги ты можешь жить несколько месяцев, ни в чем себе не отказывая!

Выбери одно


=====

12 лет

Первое дело. Его ты запомнишь навсегда - это как первый глоток алкоголя, как первая драка, как первая взятка стражнику. Сердце колотится так, что, кажется, весь квартал слышит. Это - чужой район и вас здесь быть не должно. Но такой шанс! Мальт узнал, что у "Коронованного льва", дорогой таверны возле одной из центральных площадей Кодонье, вскоре после полуночи будет разгружаться телега с контрабандным вином откуда-то с юга. Дорогим вином. План прост как два пальца: Рене отвлечет грузчиков, а вы с Мальтом утащите пару бутылок. Одну презентуете Рыжему, одну заберете себе. Честное дело.

Твоя задача - сидеть и не отсвечивать, а когда двух здоровенных мужиков, что таскают ящики из повозки в таверну отвлечет твой брат, рвонуть к вину, схватить вместе с Мальтом, что получится, и бежать.

И вот, ты видишь как Рене окрикивает мужчин. Он начинает оскорблять их, стоя на безопасном расстоянии, а потом бросает в одного из них камень. Мужчины не выдерживают. Они бросаются к Рене, тот убегает и... спотыкается о булыжники мостовой. Ойкнув, твой брат валится на землю. А двое мужиков бегут к нему. Вряд ли они не станут бить лежащего.

Выбери одно

Дом... домом для Атаульфа уже много лет служили владения Луция Цельсия Альбина. Земли готов вызывали приятную дрожь где-то глубоко внутри, манили, но считать их родными было сложно. Слишком давно воин не был там. Слишком многое изменилось в нем. От того неопытного юнца, попавшего в плен, не осталось почти ничего, кроме неутолимой жажды сражаться. Не важно, с кем, главное - чтобы после битвы были золото, пиво и женщины. Много женщин.

Видя, как господин кутается в плащ, гот про себя усмехнулся. Да уж, это вам не Рим. И не плен. Атаульф поежился, вспоминая, как его вместе с другими пленными гнали по морозу, предварительно заставив снять обувь, обливали ледяной водой, плевали в лицо, смеялись над ним. Тогда молодой гот впервые узнал, что такое бессильная ярость, когда враг - вот он, рядом, но сделать ему ты ничего не можешь. И остается только рычать, проклинать и терпеть, терпеть, терпеть.

А потом был бой на кулаках. С детства любимая забава, превратившаяся теперь в единственный шанс выжить. Тогда Атаульф еще не знал, как римляне любят зрелища. Тогда - был только соплеменник, которому предстояло сегодня умереть. Воин бросился на соперника, не раздумывая. Пара мощных ударов, бросок вперед, повалить, не дать встать, ярость, еще удар, и еще, лицо - кровавое месиво, но этого мало, нужно добить, добить, добить. Когда Атаульфа оттащили, его кулаки были сбиты, а нечто кровавое, лежащее на холодной земле, мало походило на соплеменника.
- Будьте вы прокляты! - кричал Атаульф, вырываясь из рук конвоиров, хохоча и одновременно плача, - Смерть вам! Слышите, собачьи дети? Смерть вам всем!
Хорошо, что римляне не понимали по-готски.

И вот теперь Атаульф - телохранитель. Почетное место. Есть теплый плащ и не один, девушки для забав, золото... золота могло бы быть и побольше. Подчиняться римлянину Атаульф не стыдился. В конце концов, Альбин такой же вождь, какие есть и среди готов. Более ухоженный разве что. И старый. Но мудрый - не зря же выкупил Атаульфа из гладиаторов. Надо перебраться на ту сторону большой реки. Там - не Pax Romana наконец-то. Дело простое: охранять господина. Проще некуда.

А ведь гот попал в плен из-за проклятого аркана и... Архипа? Имя под стать врагу: мерзкое, будто кто-то плюнул. Архип. Вынырнувший призрак из прошлого. Вряд ли он помнит Атаульфа, но Атаульф помнит его. Атаульф не забывает ни единой обиды. И Атаульф мстит.

Свет. Ты падаешь сквозь него, кружась, будто в танце, опускаясь все ниже и ниже. Кажется, такое уже было. И даже не раз. Ты не можешь вспомнить. А затем... Твои легкие наполняются воздухом и ты кричишь, кричишь, кричишь что есть мочи! Впервые мир слышит тебя.

Потом - будто черный провал. Приходишь в себя от холода. Удаляющаяся тень, огромное каменное строение перед тобой, небольшая люлька, в которой ты лежишь, закутанный в грубую ткань. В строении открывается дверь и ты видишь неясный силуэт.

- Ох, еще один... Отче, подойдите сюда! - ты понимаешь, что она зовет кого-то, и спустя мгновение появляется мужчина. Он склоняется над тобой, и ты чувствуешь его усталость и безмерную грусть. Мужчина поднимает тебя на руки и слегка улыбается.

- Ты голоден, малыш? Пойдем, сестры сделают тебе поесть, - он несет тебя внутрь огромного здания, и дверь за вами закрывается с громким лязгом.

Свет. Ты падаешь сквозь него, кружась, будто в танце, опускаясь все ниже и ниже. Кажется, такое уже было. И даже не раз. Ты не можешь вспомнить. А затем... Твои легкие наполняются воздухом и ты кричишь, кричишь, кричишь что есть мочи! Впервые мир слышит тебя.

Вокруг тебя тени - огромные, но не злые. Ты не можешь четко различить их, но чувствуешь. От одной веет бесконечной любовью и теплом, от второй - волей и решительностью. За их спинами - другие тени, они обеспокоено перемещаются туда-сюда, притишенно говорят о чем-то. Вторая тень берет тебя на руки и поворачивается к обеспокоенным: большие ладони крепко держат, ты слышишь приятный выдержанный запах.

- Мальчик! - возвещает держащая тебя тень. Мальчик - это ты. Тени рады тебя видеть, они радостно переговариваются между собой. Но столько взглядов направлено на тебя, а до пола так далеко...

Буря пронеслась над Испанией. Несколько лет сражений, мятежей, террора. Сотни тысяч убитых и раненых, несколько миллионов потерявших кров, огромные материальные потери. Пик поляризации общества. Героические образы добровольцев-коммунистов, простых и отважных анархистов, благородных франкистских офицеров и карлистских священников, идущих в бой вместе с рекете. Буря пронеслась над Испанией. И никто не остался в стороне.

После перехода хунты защиты демократии на сторону Франко, война продолжалась еще почти год. Отчаянное сопротивление коммунистов, анархистов и ополченцев РПМЕ позже войдет в легенды, но факт остается фактом: к марту 1939 года независимыми оставались только баски. Не желая штурмовать укрепления, возведенные этим гордым народом, националисты предложили баскам мирно вернуться в состав Испании, и под давлением как военных, так и политических кругов, понимающих неизбежное поражение в случае полномасштабной войны, Хосе Антонио Агирре подписал "Акт Возвращения". Король Альфонсо тем временем бежал и скрылся в Италии. Первоначально Франко намеревался отдать приказ о расстреле наиболее ярых сторонников баскской независимости и несколько приговоров даже успели исполнить. Но затем вмешался Ватикан. Баски, остававшиеся добрыми сынами католической церкви, не заслуживают участи безбожников-коммунистов, посчитали кардиналы. Сказалось и влияние полковника Варелы: многие рекете были басками и не желали видеть, как их братьев расстреливают, а полковник никогда не отличался жестокостью и мстительностью. Так что из Страны Басков выслали нескольких политиков, но на этом репрессии кончились.

С самого начала своего правления после войны Франко избрал путь постепенной демократизации общества. Провозгласив в Испании монархию, а себя - пожизненным регентом, он оставил за собой право назвать имя короля, но тянул с этим еще долго из политических соображений. Во время Второй мировой Испания осталась нейтральной, однако отправила на помощь Третьему Рейху дивизию добровольцев, а позже сдала в аренду Союзникам морские и авиационные базы на Канарских островах. После войны режим Франко несколько лет пребывал в дипломатической изоляции, сохраняя тесные связи лишь с Португалией и Ватиканом, однако к концу 40-х годов под давлением Великобритании санкции были сняты.

50-е годы ознаменовались настоящим экономическим чудом: из отстающей аграрной страны Испания превратилась в успешное европейское государство. Уровень грамотности стремился к невероятным для Испании 90%. Только к концу десятилетия удалось окончательно расправиться с партизанскими отрядами анархистов и коммунистов. Демократизация общества, направляемая твердой рукой Франко, привела к тому, что к 60-м Испания фактически стала настоящей Республикой, пускай и откровенно правого толка и с крайне сильной центральной властью. В это же время в парламент впервые со времен гражданской войны вошли социалисты,

Франко ушел на покой в 1973-м, призвав на престол Хуана Карлоса I. Испания окончательно стала демократией. В новом парламенте существенное количество мест заняли левые силы, в том числе КПИ, запрет на деятельность которой был снят годом ранее. Но влияние правых осталось значительным.

Ничего не ответил Ульф Глориусу. Ухмыльнулся только, плечами пожал, топором легонько взмахнул, будто проверяя, как оружие в руках лежит. Движения противников отслеживая, сместился немного вбок, держа дистанцию. Кажется, гладиатор огорчился. Что ж, пусть попробует атаковать, если осмелится, уж Ульф ему покажет, кто тут тополь битв, а кто врос в песок.


Получатели: Ульф.

1921-1930 (ход 3)


В. И. Ульянов, отсидев несколько лет в российской тюрьме за свое участие в Революции 1905-го года (хотя многие юристы позднее признавали, что дело было во многом сфабриковано), вышел на волю если не знаменитостью, то уж мучеником за правое дело точно. Во всяком случае, именно такой образ Владимир Ильич пропагандировал и использовал в начале своей стремительной политической карьеры. Его поначалу немногочисленные сторонники вскоре увидели в Ульянове непревзойденного организатора, пламенного оратора и блестящего теоретика. Национальный монархо-социализм с самого начала своего существования опирался на мелкую буржуазию, зарождающийся класс фермеров и интеллигенцию. Пользовался он и поддержкой националистически настроенной части офицерства. Правда, в регионах, особенно в Украине, Финляндии и Польше новая идеология почти не нашла сторонников - ее идеи об ассимиляции всех народов Российской империи в один вызывали у местных жителей как минимум раздражение. Зато "Союз", говорили, поддерживал сам Николай. Внезапная радикальность Ульянова в вопросе сохранения монархии ему явно импонировала.

В 1912 году внимание всей мировой прессы было приковано к настоящему чуду техники -"Титанику". Огромный трансатлантический пароход, рассчитанный почти на две с половиной тысячи пассажиров стал знаменитостью. Его спуск на воду освещался, кажется, во всех крупных европейских и американских газетах. "Вот он, - писали газетчики, - воплощенный человеческий гений!" Лайнеру были не страшны ни длительные морские переходы, ни штормы, ни айсберги. К тому же на его борту пассажирам обеспечивался невиданный доселе уровень комфорта.

Первое же плавание стало символом новой эры в кораблестроении. Рейс из Саутгемптона в Нью-Йорк произошел без происшествий, разве что первый помощник капитана зафиксировал странное движение айсберга в ночь с с 14-го на 15-е апреля. Впрочем, никто не придал этому значения, списав все на морское течение.

За два следующих года Великобритания в срочном порядке спустила на воду еще один корабль такого же класса - "Британник". Вместе с "Олимпиком", 1910-го года постройки, давшим название всей серии и "Титаником" они составили семейство крупнейших кораблей в мире. "Три Гиганта", как окрестила их пресса, совершали коммерческие рейсы вплоть до 1914 года.

В 1914 году грянула буря. В Сараево сербским националистом был убит австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд. Европа всполошилась. Австро-Венгрия направила Сербии ультиматум, который в том числе включал в себя требование допустить до расследования убийства австрийских следователей. Ультиматум был отклонен и Сербия начала мобилизацию армии. 28 июля Австро-Венгрия, заявив, что требования ультиматума не выполнены, объявила Сербии войну. Далее последовала череда мобилизаций в великих державах, ультиматумы, телеграммы... но, кажется, ничто не могло предотвратить начало войны.

Великая война длилась с 1914-го по 1918-й год и стала самым страшным на тот момент конфликтом в истории человечества. 18 с половиной миллионов смертей, миллиардные убытки и передел континента - вот что принесла война.

Для Великобритании настоящей трагедией стало потопление немецкой подводной лодкой "Британника" в 1916-м году. Огромный корабль, служивший к тому времени медицинским транспортом, как оказалось, не был оснащен достаточным количеством спасательных шлюпок, а его устойчивость к повреждениям была переоценена инженерами. Корабль утонул после попадания двух торпед, унеся с собой на дно полторы тысячи человек. После этого его братья-близнецы "Титаник" и "Олимпик" были переоборудованы, чтобы избежать подобных катастроф в будущем.

В 1917 году в Российском империи наконец вспыхнула революция. Массовые антиправительственные выступления петроградских рабочих и солдат петроградского гарнизона привели к ликвидации монархии. Хотя Николая уговаривали не отрекаться от престола многие, в том числе Ульянов, написавший "Письмо государю", ставшее впоследствии своеобразным манифестом "Русского союза", монархия в России закончилась. Начался хаос.

Временное правительство оказалось неспособно провести нужные реформы. Кажется, только продвигаемые "Русским союзом" идеи модернизации армии, улучшения положения рабочих и реформы провинциального самоуправления давали какие-то существенные плоды. Многие понимали, что настоящая смута только начинается... и в октябре грянуло. Да так, что ужаснулась вся Европа.

Военный переворот, организованный лидером РСДРП Троцким стал началом настоящей Гражданской войны. "Товарищ Лейба", как полушутливо называли Троцкого революционные матросы Балтийского флота, оказался прекрасным организатором. В отличие от Ленина от считал себя практиком, а не теоретиком и стоял за радикальные меры во всем. Царская семья была расстреляна без суда в 1918-м году. В том же году коммунисты понесли серьезную потерю: видный член партии, Иосиф Сталин, был убит шальной пулей в боях за Царицын. После этого случая Троцкий никогда не показывался на передовой.

Гражданская война продолжалась до 1921 года. Лишенные части поддержки со стороны пролетариата, активную агитацию среди которого вел "Русский союз", коммунисты, не смотря на большие потери, смогли всё же утвердить свою власть на территории бывшей Российской империи. Не на всей территории, конечно, но...

Барон Унгерн, вступивший в Монголию в январе 1920 года, стал настоящим героем этой страны. Изгнав китайцев, он решил возродить великую империю Темучжина. Жестоко подавив оппозицию (а заодно расстреляв несколько сотен евреев, живших в Монголии), он сформировал из кочевников 1-ю Монгольскую армию. Усиленная русскими ветеранами, это была грозная сила в сравнение с китайцами, против которых Унгерн начал поход. Уже к концу 1920-го года войска барона освободили Внутреннюю Монголию, заодно изгнав оттуда несколько десятков тысяч китайцев. Но, кажется, бои за возрождение империи Чингисхана только начинались.

Сделал два шага вперед и замер Ульф. Стал крепко, как сам Иггдрасиль, ногами в землю уперся, на соперников смотря очень пристально. Ну, вот сейчас и посмотрим, кто тут милее в глазах богов: заносчивый имперец, баба или суровый тополь битв.

"Да куда ж этого бродягу черт несет, мать его", - думал Джон, ускоряя шаг в попытке догнать Шона. Он выбросил на тротуар окурок, и вдохнул полной грудью свежий ночной воздух. Впрочем, даже в нем чувствовалась вонь. В бедных районах всегда чем-то смердело. "Хотя бы не жарко", - подумал детектив.

- Твою ж мать, - сказал Джон, увидев изрядно выпившего Шона, - Если он не раздобыл никакой информации - черта с два ему, а не деньги от шерифа в следующий раз.

Бар выглядел как обычная дыра. В таких сам Брюстер бывал не раз, потягивая дрянной виски и выкуривая одну сигарету за другой. Детектив покосился на Эллиота - как тому находится в таком месте?

- Предлагаю сделать так. Я поспрашиваю у бармена и местных про Однорукого Вилли и его связь с Фрэнком. А ты поговори вон с тем стариком - о каком бродячем докторе он там треплет?

С этими словами Джон направился к бару и, заказав себе виски, обратился к бармену.

- Слушай, приятель, я тут кое-кого ищу...

- Пока, фальшивый слизняк!

Рой повернулся к Шаа.

- Спасибо, друг! Без тебя не знаю, что бы я делал. Оставался бы с Яно, наверное, эх...

Это было очень интересное приключения для коллективного разума. И он не получил даже царапины. Определенно, это из-за его могучего коллективного интеллекта. В следующий раз он будет еще более уверен в своих силах! Рой радовался.

Ульф посмеивался про себя. "Убивший сотню из своей же дружины", как же. Эти имперцы совсем ничего не смыслили в том, что такое дружина. Это не имперские солдаты, которых согнали в один легион силой или хитростью, а командиром поставили неизвестного рядовым воинам аристократа. На Севере всё не так. Чтобы за вождем пошли люди, он должен быть не только свиреп и могуч, но еще и заботиться о своих. Заслужить их уважение. Сделать так, чтобы ему подчинялись беспрекословно - но не только из-за статуса. Из-за уважения.

Суровый тополь битв присмотрелся к имперке. Красивая. Улыбнулся во все свои крепкие желтые зубы. Не обращал внимания на толпу. Только он и она - всё остальное не имело значения.

- Если выживешь, возьму тебя, - мгновение северянин раздумывал, - Сзади. Родишь мне добрых сыновей.

Взвесил щит на руке, плюнул под ноги. Он был готов.


Получатели:

- Спроси соседей про нашего парня, - обратился Джон к Артуру, - Кто он такой, чем занимается. И это... пиджак лучше оставь в машине. Не так выделяться будешь. А я пока попробую побеседовать с самим Долезелой.

Брюстер постучал в дверь квартиры Фрэнка. Тук-тук-тук. Не громко и не тихо. Уверенно. Так стучат старые знакомые. Или детективы полиции. Правая рука на кобуре с "кольтом". Обычное дело.

Умение ждать - одно из самых полезных качеств в работе детектива. Это только в десятицентовых романах полиция мигом выходит на след преступника, после перестрелки или погони обезвреживает его и получает заслуженные аплодисменты законопослушных граждан. На самом деле процентов 80 работы полисмена - рутина. Заполнение бланков, отчеты начальству, письменные требования предоставить отчет коронера о "вот том деле в Милуоки в 36-м" и так далее, и тому подобное. Каждый сыщик с рутиной справлялся по-своему. Брюстер, например, пил. И это был далеко не худший вариант.

- Когда он появится, - наставлял детектив Артура, когда они обустраивались в засаде, - Не лезь вперед, предоставь это мне. Мы выскочим, а дальше я его разговорю. Твоё дело - стать у выхода и не дать ему сбежать, если он будет настолько туп, что попытается это сделать. Оружие есть? Если есть, даже не думай его доставать. Ствол будет только в моей руке. Мне тут нахрен не сдалась пальба.

Брюстер откровенно сомневался в полицейских способностях Артура, а потому разжевывал ему план действий подробно и в деталях.

Когда Долезел зашел в квартиру, детектив ощутил знакомый прилив сил. Все чувства обострились, рука лежала на рукояти пистолета. Детектив знал, что делает, был в своей стихии. Он обожал это чувство.

- Ни с места, полиция! - сообщил Джон, выпрыгивая из отхожей комнаты. В одной руке он сжимал верный кольт, в другой - значок помощника шерифа. Если Долезел тупой - попробует убежать или броситься на Джона. Ну, а если он умный - останется на месте. В последнем случае, думал Джон, он даже не будут бить подозреваемого. Наверное.

- Голова не обязательна для функционирования мозга... то есть разума, - прожужжал рой наноботов, - Сама концепция головы, если задуматься, выглядит странной.

Октябрь 1907 года, Австрия, Вена, Академия изобразительных искусств

Перед суровой экзаменационной комиссией стоял худощавый молодой человек, нервно сжимающий руки в ожидании вердикта. Парой минут ранее он вывалил на стол перед экзаменаторами свои работы - в основном акварели, изображающие пейзажи и здания. И ни одного портрета.

Последнее, судя по всему, беспокоило членов комиссии. Молодой художник слышал, как профессора совещаются вполголоса и, кажется, большинство склоняется к тому, чтобы отказать ему в поступлении, ведь он, кажется, совсем не умеет рисовать людей. Юноша мысленно проклинал себя - ведь дома, в Линце, у него был десяток портретов, он не взял их на экзамен именно потому, что не любил изображать людей и считал, что его несомненного таланта в пейзажах и рисовании архитектуры хватит для поступления. Художник напрягся, как струна, когда председатель комиссии встал и глянул на него суровым взглядом.

- Рассмотрев ваши работы, - слегка надтреснутым старческим голосом начал он, - Комиссия пришла к выводу, что они соответствуют уровню абитуриента Академии изобразительных искусств. Не можем, однако, не отметить, что вам, герр Гитлер, следует больше времени уделять портретам. Впрочем, большинством голосов, вы зачислены на первый курс... - Адольф дальше не слушал. Он был вне себя от счастья, он буквально готов был пуститься в пляс! И как только за ним закрылась дверь аудитории где проходил экзамен, молодой австриец громко рассмеялся. Его заветная мечта сбылась!

Джон допивал второй стакан виски (со льдом, без закуски) и курил. Обычно он предпочитал заведения слегка выше классом, где можно было встретить представителей среднего класса, забежавших пропустить пару-тройку стаканчиков чего-нибудь горячительного после работы. Однако, c`mon, виски за 5 центов? Брюстер в деле!

Детектив думал о завтрашней беседе с шерифом. Если дело связано с "Мясником" (вот ведь придумали имечко), следовало бы к нему подготовиться, а в местах вроде "Черного угла", как подсказывал Джону опыт, всегда можно было услышать интересные слухи и сплетни, помогающие в расследовании. Когда-то давно, будучи моложе, Брюстер так оправдывал свое пристрастие к выпивке - мол, шеф, я не просто так пропадаю в барах, я собираю информацию. Сейчас, с опытом, полицейский в отставке научился совмещать приятное с полезным.

- Слушай, приятель, не найдется ли у тебя пары газет за последние недели? - обратился Джон к бармену, заодно кивая на почти опустевший стакан с виски.

Газеты дают обычно хоть какое-то представление о происходящем, так рассуждал Джон. А после можно попытаться поговорить с кем-то из местных завсегдатаев - вдруг расскажут что-то интересное.