Голосование пользователя

Шаманские правила. Кеннет ненавидел шаманские правила.
Часто Кеннет размышлял о том, что их шаман позволял себе слишком многое. И не особо пытался это скрыть. И, видимо, поэтому он сейчас стоял на богами забытом горном перевале в окружении десятка смердящих трупов. Но, возможно, в чем-то их шаман мог быть прав. Наверняка чья-то злая воля направила эту толпу сюда. И ведь эта толпа еще здесь!

" -Нам надо думать о живых, не о мертвых. Мертвым уже все равно, их судьбу решают боги. Здесь не найдется нормального места, чтоб его похоронить, и не думаю, что у нас хватит на это времени. Грунт кажется мне каменистым, и я не вижу у нас лопат. Его надо либо сжечь, либо засыпать камнями. Либо....по частям сбросить в каньон, чтобы мерзкий колдун не поднял его тело. Это бы, кстати, по быстрому стоит сделать с порубленными нами мертвяками." - столь огромная речь для Кеннета была непривычна, но и ситуация, в которой он пребывал, также была необычной.

" -А еще...." - он ткнул пальцем в сторону завала - "там целая толпа мертвяков, которую не стоит просто так отпускать. Ты представляешь, что будет, если они набредут в наши земли? Больше трупов, а значит, больше их. Я, Кеннет, сын Мектига, не желаю того, чтоб презренные колдуны позволяли им бродить у нас, как дома! Я, Кеннет, сын Мектига, НЕНАВИЖУ мертвяков и буду уничтожать их там, где только можно!"

Он чуть отошел и тихо добавил: " -С вами, или без вас..."

— Ве­ли­ки­ми де­ла­ми? Это под­ни­мать мёрт­вых из могил и уни­что­жать жи­ву­щих в этих лесах тул­не­ев? Это наши земли и мы его хо­зя­е­ва, а твой Вин­сент чужак! Его су­ще­ство­ва­ние несёт один лишь вред и стра­да­ния окру­жа­ю­щим.
  — В каких лесах? Каких тулнеев? — не поняла Брекка. — Все мёртвые должны идти сюда. Винсенту нет дела до какого-то леса, и вообще ему этот мир уже абсолютно понятен, и он здесь ищет только одного — покоя, умиротворения и гармонии от слияния с бесконечно вечным. А вы идите, суетитесь дальше, это ваше распределение, это ваш путь... он несоизмеримо мелок по сравнению с Винсентом.
— Кто ещё есть в этом замке кроме тебя и твоего Винсента?
— Котик, — засмеялась Брекка и, вспомнив о нём, поднялась в воздух и устремилась прочь, пройдя сквозь одну из каменных стен.

ПРОКЛЯТЬЕ МЁРТВЫХ



  Анэрикс вдруг осознал себя бредущим по горной тропе в одиночестве. Он никак не мог вспомнить начало этого дня, и с трудом вспоминал предыдущий. Помнил, что собралась целая толпа тулнеев: Галвин, Бьёрн, Вран, Брана, Брок... или Врок? Может, Дрок? Ещё была какая-то ведьма, которая выпрашивала леща каждой фразой, а потом творила злобное колдунство. Кажется, её прогнали. Точно! Дракон! С ней спорил чёрный дракон, который был у одного из тулнеев. И которого потом убила ведьма, но не эта, а другая. Анэрикс смутно припомнил найденный лагерь южан, и трёх братьев, которых они убили в отместку за дракона. Кажется, так. А вот что потом? Ещё кое-как Анэрикс помнил утро в лагере южан (подлые рабы Брана сбежали!), но вот дальше — лишь туман беспамятства.


* * *

  Кеннет шёл по горной тропе второй день. Проклятье мёртвых, что поразило тулнейские земли, так извратило близлежащий лес, что было неприятно даже вдыхать воздух, приносимый оттуда ветром. В том воздухе было что-то неправильное. Деревья в том лесу стояли чёрные и голые как после пожарищ. Кустарник иссох, и ломался с хрустом, похожим на стекло. Почерневшая трава под ногами была покрыта золой и песком. Когда Кеннет наступал на неё, она скрипела противнейшим скрипом, от которого бежали мурашки по коже. Синица сказала ему на ломаном тулнейском, что этот скрип был похож на крики умирающих. У неё тоже не было никакого желания бродить там. И Кеннет знал, что всё равно в лесу ничего не осталось. Разве что берлога местного холмового гиганта Сунги, но того уже скоро год как убили какие-то заезжие даггерфордцы. Нет, надо было идти вдоль гор. Мертвяки шли оттуда.
  Кеннет был не единственным тулнеем, что отправился уничтожить зло. Он слышал, что другие племена тоже отправили своих чемпионов. Говорят, два или три племени даже отправили баб. Это лишний раз наводило мысли о том, что всё это слишком попахивало горожанской «politika», а не истинным пророчеством. Видимо, не он один насолил своему шаману, что в эту безнадёжную миссию отправляют чёрт знает кого.
  В любом случае, Кеннет нашёл себе забаву. В горах он заметил следы ещё одного тулнея, высокого и рыжего. Кеннет не стал к нему приближаться, он вполне был доволен компанией своей рабыни, а вот следить за собратом было одно удовольствие — его рыжая башка сверкала среди серых камней как огоньки фей. Это был хороший повод подрессировать Синицу в выслеживании добычи. И потому уже несколько часов они бесшумно следовали за тем варваром, отыскивая его следы среди сотен отпечатков голых ног мертвяков, что прошли тут ранее.


* * *

  Бардин шёл через Южные горы. Кажется, он проспал сбор, что был назначен тулнейским чемпионам, и теперь бродил один в поисках того, что нужно было разломать, чтобы нашествие мертвяков прекратилось. Пока не нашёл, но ему было всего... двадцать шесть? Тридцать два? В общем, он был достаточно молод, и у него ещё было время.


* * *

  Путь обратно в тулнейские земли лежал через горы, что Воло с детства звал «Южными», однако большую часть жизни они находились к северу от него. В Скорнубеле эти горы зовут «Тролльскими», но это они зря. Воло шёл уже который день, но ни одного тролля не встретил, зато живых мертвецов было что комаров на болоте. Если Воло когда-нибудь вернётся в Скорнубель или во Врата Балдура, он обязательно сообщит картографам эти попахивающие тухлятиной новости. Ну а пока, прихлопнув парочку очередных хромающих вонючек, Воло разбил небольшой лагерь в горном ущелье.
  Мертвяки были достаточно тупыми и бесполезными. И не опасными, если не наткнуться сразу на целые полчища. Они все брели куда-то на север, куда шёл и Воло, и были самыми разными — кто-то совсем свежими, в ещё не успевших заржаветь доспехах и со следами запёкшейся крови в ранах. От кого-то остался почти один скелет — кости, скреплённые истлевшими сухожилиями. Иногда попадались забавные, как те два обожжённых чудика в чёрных шипастых масках. Они шли вместе, разве что за ручки не держались...
  Но вот на горной тропе послышался клёкот падающего гравия. Кто-то приближался к лагерю Воло по узкой горной тропе. Причём с обеих сторон — и с севера, и с юга. Не шаркающая походка мервяков, а бодрые шаги кого-то живого.


* * *

Чего не знал Воло, но что видел своими глазами Кеннет — так это то, что босые ноги мертвяков тоже шелестели по камням совсем рядом. Даже ближе, чем Кеннет ожидал. И в гораздо большем количестве, чем хотелось.

— Это был Анэрикс? Хм... — хорошенько задумался над этим Бьёрн и через некоторое время продолжил, — Это вполне может быть правдой. Помню, он рассказывал об оборотнях и том, как в них превращаются. Думаешь, он всё это время мог быть волком в человечьей шкуре?

После этих слов и сам сын Торвальда отчётливо услышал мелодию, которую кто-то напевал из глубин замка. "Брэкка?" – первое о чём подумал воин и вновь попытался разглядеть своих товарищей сквозь щель величественных ворот. Соплеменники не отозвались на его крик, но силуэт Брана, что всё еще напоминал человека, позволили тому немного успокоиться.
— Пойдём за остальными. Нам всем стоит держаться вместе или мы пропадём. Если Анэрикс решил бросить и своих товарищей и судьбу всего нашего народа, то скатертью дорога. У меня только больше причин врезать ему как следует. — сказал он, после чего первым ступил на чёрный песок.

— Похоже на чью-то дурную шутку, — почесал в задумчивости бороду Бран. Чего-чего, а ходячую свечу он здесь точно не ожидал обнаружить. — Эй! — окликнул Костеголовый воскового человечка. — Ты понимаешь по-нашему?

Или по-ихнему хотя бы

, — добавил он на всеобщем.

— А давайте его зажжем, — предложил он остальным тулнеям. — А еще лучше — достанем оттуда и свяжем. Пусть ходит за нами и светит. Факел на ножках будет.

  Пламя уже разгоралось. Быстро схватилась сухая листва, тонкие струйки потекли меж ветвей, поднимаясь ввысь. Мрачен был Бран. Год его жизни был отдан на то, чтобы найти пришедший ему в видениях Топор Возмездия, который оказался драконом, который оказался яйцом, которое снова оказалось драконом. Это сложно было понять, но Костеголовый никогда не сомневался, что всё делал правильно. И вот Нагарайя пал. Пал прежде, чем пророчество свершилось. Безупречный покров чешуи сохранил антрацитовый блеск — ни единожды сталью врагов не был он тронут. А потоки его кислоты в перегной превращали врагов под ногами Брана-тулнея. Он был горд и великоречив, и три месяца от роду знал больше тех, что прожили три тысячи лет. Он служил Тиамат на заре тех времён, когда в пламени горна Вселенной был выкован весь этот мир. Но он пал, чёрной магией пойман врасплох — злые козни богов истеричных, что убили ребёнка за то, чем он был — лишь игравшим ребёнком.
  Жарко пламя костра погребального, только холод в душе не согреет. Языки его — выше всех крон — не поднимут из бездны отцовское сердце. Рассыпаясь цветами голов Тиамат, пламя красное, синее, чёрное спешно сжигало дракона. Изумрудное пламя прощальные ласки дарило его перепончатым крыльям. Пламя белым венцом охватило рогатую голову принца, что возвещал об Асгóрате, древнем драконе, образ чей — Багамут, Тиамат — всё едино, в едино-слившемся мире. Не свершилось, и мир не вернулся в Эбейр и Торил. Цветные драконы остались врагами вирмам стальным Багамута.
  Рядом с Браном стояли и Врана, и Бьёрн, Анерикс был и Галвин. Так и стояли они, пока пламя костра не угасло. Холодный ветер с собой забирал струйки дыма — с последней из них, согласно поверьям тулнеев, улетит душа павшего воина. На земле оставался лишь прах, и тлеющие угли, которым тлеть всю ночь до зари, а позже их скроет ворох жухлой листвы и покровы снегов. Зима была близко. В наступающем вечере её дыхание чувствовалось в воздухе немеющей свежестью.
  Первым обряд завершил Анэрикс. Как погасли последние языки пламени, он по-хозяйски смастерил кульки из своей одежды, и стал собирать золу с одной ему известной целью. Он не был шаманом, но явно делал что-то шаманское. Собирая золу, пальцы Анэрикса порезались об острый край особенно длинной кости. Смахнув с неё прах, он увидел костяную секиру — два мощных лезвия смотрели в разные стороны, как два драконьих крыла, а двуручная рукоять была покрыта резьбой, имитирующей чешую, и завершалась шипом. Топор был угольно-чёрным, за исключением узора на лезвиях — клиновидные письмена на неизвестном Анэриксу языке, отливавшие ядовито-зелёным.

  — ЧТО?! — взревел Леннитон. — Я ДРАКОН, И В МОЕЙ СОКРОВИЩНИЦЕ НЕТ ДАЖЕ ДЕСЯТИ ЗОЛОТЫХ МОНЕТ?!!!
  В ярости дракон хотел расправить крылья, но они тут же упёрлись в стены узкой башни. Это взбесило дракона ещё больше. Он щёлкнул хвостом, и раздался раскат грома, а в небо взлетел столп ослепительно-яркой молнии. Дракон зыркнул на Хагриса, потом на Мойру, и огромные драконьи лапы вспороли каменный пол когтями, сгребая горсти земли. Ярость рассвирепевшего дракона наэлектризовала воздух так, что волосы Хагриса и Мойры распушились, как одуванчики.
  — НЕМЫСЛИМО!!!

  Под потоками кислоты и ударами топоров с братьями стало происходить что-то странное. Они кричали от боли, пытаясь уворачиваться, что получалось плохо, ведь они были пойманы врасплох: всего секунду назад варвары вели себя если не мирно, то уж точно сдержано, и вдруг теперь их плоть стали разрывать сталью и магией.
  И плоть ответила. Под шипящей розовой пеной, что была смесью кислоты и собственной крови, плоть стала бугриться и покрываться шерстью. Лица братьев удлинились, превращаясь в волчьи морды, пальцы крючились, выпуская когти, а тело разрослось, разрывая стесняющую его одежду. Перед варварами теперь стояли не два человека, а два огромных, человекоподобных волка. Волка, готовых рвать плоть в ответ.

Всё произошло слишком быстро: Бьёрн даже не успел сделать ничего, кроме как смотреть на взлетевшего чёрного дракона. Если бы на нём не было шлема, остальные видели бы как у того были широко распахнуты глаза от удивления.
— Ты... — хотел что-то сказать сын Торвальда, но Нагарайя уже окатил своим кислотным дыханием охотников, что стояли перед ним. Что он хотел сказать? Он и сам уже забыл, ведь произошедшие дальше события заставляли действовать быстро и стремительно. Воин ворвался в группу южан, но его целью было не их убийство, нет. В его руках не было оружия, кроме щита, которым он и ударил вступившего в бой первым Анэрикса, а свободной рукой оттолкнул Галвина, которому не так давно проиграл в дуэли.
— Вы че творите?! — заорал он на этих двоих, — Отставить самоуправство! Нет чести в убийстве тех, кто даже не достал оружие! — у Бьёрна были стальные принципы, которые тот собирался защищать до конца.

— Чего тебе? — отвлёкся Бран на крики Игверта, но тут же понял, что у старика случилась очередная паническая атака, до которых тулнею не было дела.

Костеголовый аккуратно поднял острием меча кусок ткани, служивший входом в палатку и, обнаружив её пустой, распрямился во весь рост.

— Тут тоже никого! — крикнул он в ответ на слова Враны и начал по-хозяйски шариться в вещах чужаков. Взяв один из походных рюкзаков, что лежали внутри палатки, он бесцеремонно вытряхнул всё содержимое на жухлую траву поляны. Опустевший рюкзак тоже был брошен рядом, плюхнувшись на землю унылой тряпкой. Улов был не богатый: какие-то деревянные ложки, факелы, немного еды и моток верёвки. Бран безошибочно определил в этом барахле вещи, которые обычно носят с собою южане, уходящие слишком далеко от своих городов-крепостей.

— Идите сюда! — рявкнул Костеголовый тёмному лесу, окружавшему его со всех сторон. Пока остальные воины и его рабы подтягивались к лагерю, Бран присел рядом с кострищем и принялся усердно думать. Одна туша оленя, две палатки, три рюкзака и четыре спальных места. Это наверняка о чём-то говорило. Но о чём? От этой сложной математики у тулнея начала побаливать голова.

  — Это может быть бабья придурь, о которой мне все говорили, и жажда власти! — предположил Нагарайя с высоты своего полёта и древнего нечеловеческого ума. — Зачем иначе она сначала втянула вас с Бьёрном в битву, а зачем действовала так, будто то её право судить и останавливать поединки меж мужчин, да ещё и с помощью тёмной ворожбы? Это или придурь, свойственная женщинам, или желание властвовать над всей земной жизнью, или и то, и другое!

Галвин, и без того разъярённый от боли в повреждённой руке, подначиваемый молодым драконом вообще слетел с катушек. С яростным криком "За Гарагоса!", Галвин ударил не повреждённой рукой в оставленную предыдущим ударом вмятину. Рука вошла в дерево почти по локоть, и Галвин с диким криком вырвал свою руку из дерева, оставив в стволе дыру. После, он навалился на ствол всем своим телом и начал шатать и ломать бедное дерево. В конце концов, ствол не выдержал и дерево с грохотом упало на землю. Запыхавшийся Галвин стоял, оперщись на колени, чтобы отдышаться, и спросил дракона:

- "Ну что, Нарагайя.... Ты... Довольный?"

Отдышавшись, Галвин посмотрел на свою поврежденную руку: она распухла и болела. Он явно слышал треск своей кости. Однако на Галвине раны заживали, как на собаке. Через пару дней он будет как новенький.

  ХОДЯЧИЕ МЕРТВЕЦЫ



  Увядание. Так тулнеи зовут последний месяц осени. Когда дожди ледяными кнутами сбивают с деревьев остатки листвы. Ночами холод так силён, что порой замерзает роса, и пожелтевшая трава поутру хрустит под ногами. Горожане зовут этот месяц «Уктар», что буквально переводится как «гниение». Наивный человек решит, что это о природе, но это не так. Люди цивилизации избрали осень своим любимым временем для битв — сразу после Праздника урожая начинаются военные походы, и месяц «Уктар» мужчины городов встречают среди трупов соратников и свежих могил. Тулнеи не были так привязаны к колесу времён года, и могли позволить себе набеги в любое время... покуда племена их были сильны и многочисленны. Теперь это не так. Медленное увядание настигло их народ.
  Деревенька тулнеев, что носила название «Холм светлячков», гнила вместе с опавшей листвой. Она была покинута одной из первых. Потемневшие дома стояли открытыми настежь, чернея провалами окон. Вдоль главной дороги покосившиеся и поредевшие столбы ограды, как улыбка старика. Дворы домов и тропинки к входным дверям уже давно заросли травой.
  Холод. Для снега рано, но дыхание уже стало видимым. Чёрный ворон на коньке крыши распушил перья, чтобы удержать как можно больше тепла. Возможно, он последний житель этой деревни. Он не сыщет здесь больше падали, но и в лес улетать он не спешит, хотя лес совсем рядом. Изгой? Беглец? Лес стоял тихим и чёрным как его оперение. Лес принадлежал мертвецам, но не тем, что покорно лежат, позволяя воронам терзать их холодную плоть.
  Мертвецы этого леса ходили, словно живые люди.

  Что есть ярость? Гнев, достигший своего пика. Безумие, что уничтожает разум. Это то, чего жители городов брезгливо сторонятся, избегают, или открыто презирают. В своих рукотворных ландшафтах они отгородились от природы каменными стенами и тяжёлыми воротами — они не хотят от природы ничего, кроме скудного набора растений, что они называют «растительными культурами», и скудного числа усмирённых животных, что они делят на «скот» и «питомцев».
  Ограждаясь от природы внешнего мира, жители городов не хотят видеть и собственную внутреннюю природу. Всё «некультурное» не-одомашненное в своих душах они считают злом. Сорняками, подлежащими прополке. Их страшат желания, что рвутся из-под их контроля, и эмоции, что могут захватить и унести, словно буря. Раз за разом городские укрываются от самих себя в уюте своих домов и в безопасности лицемерной вежливости.
  Но раз за разом природа берёт верх над цивилизацией.
  Ценная вещь, что была украдена.
  Близкий человек, чья смерть ударила столь внезапно.
  Несправедливость, что развернулась перед глазами.
  Предательство того, за кого был готов умереть.
  ...И вот уже ярость закипает в венах самого тихого и смиренного горожанина. В припадке слепого безумия, или в безмолвной, но постоянной ненависти, человек творит то, чего от себя не ожидал. Истории эти часто полны печали и саморазрушения... но лишь потому, что городской человек слаб.
  Не таковы народы варваров. Вместо того, чтобы скрываться от сил природы, они сами стремятся стать сильнее, и потому природа покоряется им. Ярость варвара совсем не та, что ярость цивилизованного человека.
  Берсеркеры, впадающие в ярость во время битвы. Для них хаос сражения звучит цельной мелодией, в которой искусство смешивается с азартом сражения.
  Следующие по пути тотемного воина впадают в ярость словно в транс. Для них это духовное путешествие, позволяющее понять, познать, почувствовать свой тотем ещё лучше.
  Путь предков-хранителей открывает связь с прошлым и прокладывает дорогу в будущее. Ярость варвара есть ярость его предков, чей долг или жертва должны быть оплачены кровью, ибо только так они не будут забыты.
  Варвар-фанатик, проводник своего божества. Отдаваясь собственной ярости, он сливается с чем-то большим, чем он сам и становится аватаром своего бога.
  Люди городов знают лишь одну ярость — ту, что происходит от собственного бессилия перед превратностями судьбы. Но варвары не боятся этой пылающей бездны. Их ярость — вера в то, что они способны на большее. Их ярость — любовь, что толкает их на защиту их близких. Их ярость — сострадание к тем, кто слишком слаб, чтобы жить достойно. Но иногда их ярость — это и правда лишь чистое, незамутнённое безумие, что прорвалось в этот мир, чтобы расчистить дорогу новому.

  Хуч всё ещё таращил глаза, глядя в пустоту перед собой. Его сердце колотилось быстрее воробьиного, а хвост трясся сильнее, чем у трясогузки. Ужаленное крыло продолжало распухать и уже начало чесаться, но при попытке его почесать Хуч испытывал только боль, а не приятное облегчение.
  — Ух...
  В восковых шестигранниках стен торчали его метательные ножи, по полу разлетелись белые совиные перья, и в душе сыча был такой же раздрай. Рассерженная пчела загнала его в угол и чуть не зажалила до смерти, так что птиц уже и не верил, что сможет когда-либо выбраться из этого улья. Стал бы пчелвидением вроде Лайлы, и Королева Пчёл заставила бы его радостно встречать посетителей, улыбаться, консультировать по каталогу продукции, сидеть на холодных звонках... От такой мысли сыч чуть снова не потерял сознание.
  — Сэр Артур?.. — робко позвал он.

А вместе с пчелой округлый принц улетал в глубины вод, которые плескались в его рассудке. Ниже и ниже.

Мимо острой травы и белых пляжей. Мимо мидий на побережье и фукусов в шипящем прибое. Мимо морских звёзд, похожих на своих небесных сестёр, и лиловых морских ежей, совсем не похожих на своих лесных братьев. Мимо пасущихся в дрожащем иле карпов. Мимо серебристых ставрид, пляшущих хороводы в подводном солнце. Мимо медуз, лениво проницающих синий сумрак. Мимо тяжкого дыхания левиафанов, незыблемых во мраке открытого океана. Мимо красных кальмаров, фосфоресцирующих алым как лучезарный трон отца зла. Мимо безглазых акул, неподвижных у похороненных в глубине песчаных дюн. Мимо рыб-фонарщиков, не знающих света дня. Мимо шевелящихся актиний, выискивающих в мраморно-плотной воде прах горних высей. Мимо белых пауков на тонких ногах-иглах. Мимо стоячих луж чёрной серы и мимо солёных шахт. Всё ниже, где в безбрежной тьме глубочашей глубины ждал Тот-Кто-Живёт-В-Реке.

— Здравствуй, принц, — не-сказало существо, лишённое формы и начала. Шевельнулись огромные колонны, усеянные содрогающимися аортами, и эти колонны были столпами Бездонной Заводи.

— Я не уберёг тебя, — не-сказало существо, лишённое определения и предела. Оггель замотал головой, отрицая его вину, и растроганно ступил в многократные обьятия...............

  — Препятствовать следствию? — ухнул Хуч и стукнул коротким мечом обидевшую его пчелу.
  Больнючий укол в крыло заставил его отступить назад. Боль была терпима, но теперь крыло потеряет аэродинамичность и Хуч не сможет нормально летать, а это было куда больнее. Чтоб пережить такой укол в собственное эго, Хучу требовалось время в тылу.

  Прежде чем Хагрис успел промямлить ответ, когтистая лапа просунулась в дверной проём, попытавшись схватить Мойру. Прежде, чем та успела отскочить назад, чёрные когти сомкнулись капканом вокруг её фигурки, будто бы дракон видел её сквозь стену — так точно он напал на неё. Лапа потащила тифлиню внутрь башни, и Мойра наконец увидела страшную синюю морду дракона, блестящую синей чешуёй и усеянную золотистыми шипами. На носу чудовища виднелся мощный рог, вокруг которого потрескивали молнии. Дракон был громаден. Он был, должно быть высотой с двухэтажный дом, и в этой башне ему было очевидно тесно. Кожаные крылья плотно прилегали с телу, а длинный шипастый хвост сложился кольцом по периметру круглой башни.
  — ПФРРР... КХХАГРИСС, ЭТО ЖЕ ТИФФЛИНГ. ТЫ ПЫТАЕШЬСЯ МЕНЯ ОТРАВИТЬ? НАИВНЫЙ ЧЕЛОВЕЧИШШКА.

Замечание Оггеля прогремело в голове у рыцаря как гром среди ясного Виридианского неба. Оказывается, всю свою жизнь он ходил с неприкрытым срамом!

— Батюшки, да вы ведь тоже без штанов! — заметил озарённый сэр Артур. — А принц-то голый!

Адриан забрался целиком в спальный мешок, поворачиваясь набок и подкладывая под голову сложенные в лодочку ладони. Так он хорошо видел сидящую рядом ведьму, то как она обнимает свои ноги, как ее пальцы в свете огня отбрасывают на стены домика длинные суетливые тени. Адриан внимательно вслушивался в слова песни - не так часто кто-то пел специально для него. Но постепенно его мысли улетели куда вдаль и он просто слушал красивый голос Мойры, любаясь ей. Глаза Адриана сонно закрывались, но он боялся, что когда он их откроет в следующий раз, Мойры уже не будет. Адриан вновь смотрел на нее убеждаясь, что она все еще здесь - смотрел пока в глазах не начинало рябить и тогда он тяжело опускал веки. Адриану не хотелось, чтобы эти мгновения заканчивались и он хотел сохранить их хотя бы в своей памяти, где-то рядом с горькими воспоминаниями о Рори Рой. Но к сожалению песня подходила к концу а дрова в печи догорали. Воин провалился в забытие, через несколько мгновений когда голос Мойры затих.

«Так не пойдёт», подумал Оггель. И канул в безвестность.


Получатели: Оггель III.

— И гренках с мёдом, — мечтательно закатил глазки бурундук. — Кстати о мёде. Если пыльца дурманит всех, кто в неё влезет, то и мёд из этих цветов будет... маревый.

  — Вы ужинаете, вот и они тоже, — ответил Хуч принцу Оггелю. — Но только одним из нас суждено сегодня лечь спать сытым...
  С этими словами сыч выхватил кинжал и с разворота ударил многоножку по восьмой и десятой ногам, после чего тут же ловко отлетел назад.

— Знаете… то, что насекомые могут говорить, это не такая уж небылица, — вспомнил Артур. — Мой пра-пра-прадед, как и я, был странствующим рыцарем. Вернее, это я — как и он. Но не суть. Так вот, он странствовал в компании своего кузена, славного сэра Дэйла и двух мышей. Господин Мабергор, в силу вашего почтенного возраста и эрудиции, вы, должно быть, слыхали об их похождениях. Но ещё с ними была муха, в чьём жужжании, если верить легендам, можно было разобрать настоящую речь. Так что я вполне готов поверить в то, что некоторые пчёлы могут обладать даром голоса.

— Вперёд, господа! — воскликнул бурундук, запрыгнув на поросший мхом камень и указал остриём шпаги на восток. Вернее, туда, где по его мнению находился восток. — Нас ждут великие дела!

— «Ну»? — не менее возмущённо взъерошился Оггель. — Это не у нас пропадают бельчата!

Теперь он всё понял. Это не Реджи сбежал с пригожим хомячком, это Лайла ушла к загадочно говорящим пчёлам от токсичных родственников! Но кое-как вспомнив о дипломатической миссии, бобриный принц удержался от колкостей.

— Мы ищем молодую Лайлу, дочь Шушанны, а также белку именем Реджи, супруга оной же. Шушанна попросила разыскать их, потому что сама сейчас ищет аудиенции у старосты Семи Кочек. В справочном дупле, — перепончатая лапа Оггеля махнула вдоль лестницы, — нам любезно открыли, что цвет беличьего юношества может помочь нам в этом деле. Увидев представителей означенного юношества, я не менее любезно просил Хуча подвинуть кого-нибудь поближе к нам, потому что они, видите ли, разбегались, а я…

У лапы настал черёд хлопать по толстому бобриному пузу.

— …предпочитаю лёгкой атлетике водное поло и гольф. Так произошло ужасное недоразумение. Должно быть, кого-то из нас приняли за хищников. Что, конечно же, не так. Мы, как это ремесло называют у Меловых Скал к югу, детективы.

Оггель стукнул хвостом по доскам в завершение речи.

— Я догоню вас там, наверху, — пообещал сэр Артур своим ко-спасателям. — Местные могут знать, как отсюда добраться до фермы.

— Простите... — обратился он к проскакавшей мимо белке, но та была слишком занята, чтобы отвлекаться на всякую ерунду.
— Изви... — поднял бурундук указательный палец в направлении другой прошмыгнувшей мимо белки, но палец его так и остался без внимания.
— Секунд...
— Можно?..
— Подож...
— Стояяять! — выпрыгнул он наконец с расставленными во все стороны лапками наперерез очередной обитательнице Дубового края. Той пришлось совершить экстренную остановку, чтобы не наскочить на полосатого рыцаря.

— Стойте! — ещё раз повторил он белке, пока та не опомнилась и не поскакала дальше. — Мы с моими друзьями ищем желудиную ферму! Там пропала Лайла, дочь Шушанны и Реджи. Это должно быть где-то на востоке отсюда. Подскажете, как туда добраться?

— Господин Оггель! — пропищал в ответ Артур, приветственно махнув лапкой — Какая встреча!

Бурундук в привычной для себя манере подскочил к столу старого приятеля со скоростью арбалетного болта. Ещё миг тому пушистый рыцарь стоял у двери в таверну — и вот он уже сидит на лавке, изучая предвыборную агитацию принца бобров.

— Так-так-так, что тут у нас? — деловито зашевелил он носиком из стороны в сторону. — «...и рыбку съесть», — прочитал он плакатный слоган и скептически зацокал языком. — Друг мой, ну куда вы с такими кровожадными лозунгами в Семи Кочках? Разве что жители по правую сторону ручья могут ещё воспринять подобные фразы с энтузиазмом. Все, кто живёт на левой стороне — а таких, как вы знаете, теперь большинство — давно отказались от рыбы в своей диете. Как насчет «...и жёлудь съесть»? Да, так определённо будет лучше, — похвалил он сам себя за такую удачную идею.

Думал сэр Артур быстро, а тараторил ещё быстрее. Нередко его слова опережали мысли. В такие моменты остановить рыцаря было попросту невозможно. Но в этот раз собственные мысли о насущном остановили его от углубления в политические темы.

— Ах, да, насчёт жёлудей, — перебил он сам себя. — Аленна! Мне суп, как обычно. Благодарю!

  Такое обращение жене вождя очень польстило. Она сразу заулыбалась, и сквозь белила на её лице в уголках глаз проявились морщинки, которые Мойра заметила своим цепким взглядом тифлингши.
  — У меня тут грядки это самое... в смысле, кхм! — Архолос откашлялась и продолжила торжественнее: — Во владении великого Шагрола Поедателя Молний есть сельские угодья, которые воинам Чёрного рога претит обрабатывать самим. Ваш человек будет работать в поле до первых холодов и соберёт урожай.

  — Прошу вас, капитан Сиул. У мистера тифлинга могут быть и вполне мирные причины искать уединения в темноте.
  Парень в гербовой кирасе обратился к Чиаре:
  — Человека, которого вы взяли в плен, зовут Дилмен Джиан-Вос. Он был советником барона Руфнора Троллклавского, и организовал заговор против него. Он отравил своими речами разум сына барона, Миртина, переманив его на сторону зла, а затем вероломно убил барона, чтобы посадить несовершеннолетнего Миртина на трон и стать его регентом. Сам Тир пытался его остановить, послав одного из своих ангелов, но Джиан-Вос в своём коварстве и хитрости подобен сильнейшим дьяволам Преисподней. Ему удалось провести ангела Тира. Чёрной магией он превратил барона Миртина в свою марионетку, и начал сеять раздор в баронстве, как раз тогда, когда мы оказались под налётом орочьих племён.
  Никто из благородных семей не хотел признавать власть Джиан-Воса. Часть людей бежала, остальных же он убил. Всех, включая моего отца, Брейла Рэйвенклауда. Он убивал даже людей из простонародья, превращая их в армию нежити, чтобы защищать захваченный им замок Троллклав.
  Всю свою ничкёмную жизнь Джиан-Вос заключал союзы и с благородными людьми, и со злыми силами, чтобы затем предавать и тех, и других. Вы сохраните ему жизнь на минуту дольше необходимого, и он подберёт и для вас слова, чтобы убедить сначала помиловать его, а затем начать играть в его игру. Мы уже видели это не раз. С ним невозможны сделки, и невозможны союзы. Это человек с чернейшим сердцем, он достоин лишь смерти.

Благородная сталь была омыта кровью. Адриан надрал пучок травы и им очистил лезвие от пятен. Закончив, он отправился туда где Рори Рой нашла место для лагеря.
- Хорошо, Сэм, так и разделимся. Только будьте готовы, что орки вернуться в любой момент. Если что, будите а затем Сэм и кто половчее идите за ними следом. А мы с Неммонис Даар уже за вами. Мне это видится так.
Адриан накидал лиственных веток делая что-то вроде лежанки, поверх которой раскатал спальный мешок.

Когда нехитрые приготовления к ночлегу закончились, взгляд Адриана упал на рогатую чародейку. Некоторое время он о чем-то раздумывал, а затем подошел к ней, держа в руках еще одну охапку веток.
- Мойра. Я тебе веток наломал... А еще я хотел сказать, что у тебя очень красивая песня. Я подслушал немного… прежде чем погрузился в объятия сна. И это был чудесный сон. Словно ты пела именно для меня... - на этих словах здоровяк вдруг потупил взор и смущенно улыбнулся, коснувшись ладонью своего затылка.
- Я рад, что ты с нами.

    Как всегда, самое простое решение оказалось самым лучшим: рыхлая земля отлично сохранила глубокие следы. Сэм с самого начала думал, что простейшим способом найти похитителей будет пойти по свежему следу. Он заглянул для порядка в курятник и постоял в проеме двери свинарника, всё ещё пахнущего жизнью. Дом, милый дом.
    Потом он пошёл внутрь дома и сообщил остальным о своей находке.
    - Даже лучшим из нас доводится подавиться собственными словами, и вот - я оказался прав вопреки своему же мнению. Говорил я тебе, Адриан, что нельзя строить догадки, пока не увидишь факты, и вот: здесь были орки, или по крайней мере, пара десятков орочьих ног. Я ошибся. Теперь мы можем преследовать их, хотя я хотел бы сначала осмотреть места похищений, особенно ферму Шеппенов. Их убили не потому, что они сопротивлялись - смотрите, как дрался паренек в этом доме. Их убили, потому что они оказались неподходящими. И я хотел бы увидеть, почему.
    Рассказывая, он ходил по дому и внимательно всё осматривал. Может, нападавшие потеряли карту с указанием их лагеря? Орки, кажется, бросили лишний топор, и переломали мебель, это на них похоже... А Хагрис даже капкан поставить не догадался, хоть и знал, что могут напасть. Итересно, он вообще готовился к обороне?

Воин дракон кушал свою похлёбку и слушал разговоры за столом, но когда заговорила тифлингша, на которую он до этого не обращал внимания и даже не замечал, все стихли и сам воин перестал орудовать ложкой.
Предсказание. Она говорила что может видеть будущее? В такое было не сложно поверить, в конце концов в мире полно вещей гораздо более удивительных, как те же драконоличи. Но дар предвидения, столь редок и ценен, что терзали сомнения в том что рогатая им обладает. Скорее всего, она бы сейчас прислуживала какому то могучему правителю или сама была бы одной из влиятельных личностей на всем Побережье Мечей, а не прозябала бы в этом клоповнике.
Тем не менее, чем черт не шутит?

Отчаявшийся и запутавшийся Драккейн достал десять золотых монет и положил на стол. Возможно она шарлатанка, но тогда он точно узнает об этом и сможет принять верное решение. Или попытается это сделать.

- Да уж. Как говорил один мудрец – «при безальтернативном выборе из двух противоположных сущностей обе будут являть собой исключительную ерунду», - почесал голову Адриан, - другими словами я даже не знаю, что хуже орки или нежить. Полагаю у офицера Пламенных Кулаков есть какой то план, насчет сложившейся ситуации.

Адриан посмотрел на подошедшую рогатую гадалку. Он вспомнил как мать на ярмарках говорила – не заговаривай с ними – околдуют и украдут. И не удивительно – позвякивание золотых бусинок и витиеватая речь приковывали к себе внимание.
- Что ж. В чем-то ты права - нам не помешала бы подсказка. Надеюсь она будет стоить своих денег, - воин достал свой кошелек, звякнув монетами, а затем посмотрел на всех остальных собравшихся, как отреагируют они.
- Что думаете? Скинемся?

В очередной раз покрутив головой, Скамос остался недоволен собой – то ли от усталости, то ли просто из-за чрезмерной расслабленности, он как то и не заметил еще одну рогатую носительницу отметины Девяти кругов. Сидит и смотрит... И чего это ей надо? Хотя пока не обсуждаются дальнейшие планы и никаких секретных штук, то пусть смотрит. Плут вновь высунул язык и подразнил тифлину, засунув кончики раздвоенного языка себе в ноздри. Потом правда довольно быстро вновь вернул себе серьезность и ответил уже на вопрос Адриана, если догадка вообще может считаться ответом.
– Скорее всего уже в некотором отдалении от этого места. Вряд-ли шестерка Кларга имеет желание столкнуться с теми, у кого этот самый Кларг и гоблины утащили товарища, да и в целом с представителями закона, вроде того же "кулака".
Не то чтобы Скамос был уверен в том, что "знакомый" поступит именно так, но большая часть ему подобных люде и нелюдей предпочла бы в большей части случаев держаться подальше от всего, что может закончиться проблемами и при этом не сулит выгоду. В многих ситуациях и сам тифлинг бы предпочел свалить. Вот только любопытство часто было сильнее инстинкта сохранения.

Рассказ же Чиары заставил немного взгрустнуть. Гринест оказался одним из тех городов, которые понравились Скамосу, а подобное происходило весьма редко. Несмотря на то, что люди там были вполне себе обычные, не без предрассудков, к коим он привык, но фонтанчик с элем встретишь далеко не везде, предрассудошных крестьян можно спокойно отвадить от себя парочкой слов на инфернальном.
– Эх, фонтанчик жалко. Надеюсь с госпожой Розой все в порядке.
Не говоря уже о том, что подвыпившая толпа людей – просто идеальное места для сбора небольшого урожая, который позволит заиметь свободные финансы, которые можно потратить на всякие необходимые штуки вроде еды, крыши над головой и прочие приятности, при этом не тратя собственные деньги. Главное это делать аккуратно, ведь часто где много пьянчуг, там и стража ошивается.
– Кстати о кулаках... Где он там шастает? Ато начнем заниматься более приятными вещами, так обязательно выпрыгнет, как бесенок из табакерки.

Череда дней тянулась и тянулась... Орки, нежить, гибнущие люди... Всё это стало так обыденно. И так бессмысленно... Неужели это всё, что она, Неммонис Даар, Паладин Багамута, может сделать? Просто один за другим выпалывать сорняки?.. Которые всё равно продолжают прорастать...
В какой-то момент ее путь снова пересекся со знакомыми людьми. Как ни странно приятнее всего было видеть Рори. С ней по крайней мере подвиг вышел удачным. Сэм... Был понятен и это было его большим плюсом. Он один из немногих, кого после той ночи в башне вообще хотелось встретить. А вот Тодор внушал сомнения... Ну что ж, возможно эта встреча будет еще одним испытанием. Или поворотным моментом к чему-то большему...

Картина боя, развернувшаяся на постоялом дворе, сдула с Даар всю меланхолию. Красные маги, огонь. Интересно, ярко. Героично. Драконорожденная с интересом рассматривала собравшуюся за другим столом компанию. Не часто встретишь соплеменника.

- Надо заночевать здесь и выяснить что от нас хочет Кулак. Он по крайней мере знает где точно в данный момент нужна наша помощь. - Даар поддержала Сэма. Затем махнула рукой хозяину таверну и попросила еды.

  Неоконченная фраза утонула в рёве и грохоте. Что-то огромное взорвалось во внутреннем дворе постройки, языки пламени лизнули порог под дверью. Раздались крики, паника, звуки ломающейся мебели и крики на улице. Выбежав из комнаты во внутренний двор, Бриферхью вместе с наёмниками увидели жутковатую картину: люди на первом этаже разбегались в разные стороны, а на мезонине вдоль второго этажа происходила настоящая магическая битва.
  — Смерть идет за тобой, маг! Слышишь звон похоронных колоколов? — пропел красивый женский голос. Невысокая девушка с эльфийскими чертами лица и невероятно красивой фигурой была облачена в лёгкие доспехи, и закрывалась щитом от возможных атак мага по другую сторону постоялого двора. На щите был изображён символ Суни, доброй и светлой Богини Красоты, а свиту девушке составляли трое призрачных мужчин-воинов с идеально сложенными обнажёнными торсами. Но магическая энергия, сорвавшаяся с изящных пальцев девушки, был тёмной энергией некромантии.
  Тёмный сгусток перелетел через весь двор и ударил в мага на другом конце мезонина. Маг взвыл от боли, когда рана вокруг торчащего из него арбалетного болта начала расширяться и мгновенно покрываться чёрной гнилью под влиянием жреческой некромантии. Его тело скрючилось пополам, едва удерживаясь на ногах, ярко-красная мантия начала окрашиваться в бурый, а на татуированной лысине выступил пот. Почти не разгибаясь, он посмотрел исподлобья на жрицу Суни, и протянул вперёд окровавленную руку.
  — Шакунецу! — скомандовал он почти одними губами.
  Воздух между ним и жрицей задрожал от потока горячего воздуха, а затем вспыхнул, и языки пламени сплелись в кипящую сферу. Огненный шар с рёвом пролетел над внутренним двором и взорвался за спиной девушки, уничтожая всё вокруг. Ещё услышав слова волшебника, она было дернулась, чтобы укрыться от огненного шара, но... не успела. Жгучая волна пламени прошлась по её коже, ещё не отошедшей от предыдущих ожогов. Острая боль пронзила разум жрицы, и она упала на пол. Вместе с её погасшим сознанием исчезли и полуголые духи-защитники.
  В следующий миг из одной из комнат выскочил высокий воин, вооружённый двуручным мечом, и ринулся в атаку на мага.
  — Хантон ти-мао... — произнёс заклинание красный маг, исчезнув, и тут же появившись внизу, на первом этаже внутреннего двора. Превозмогая боль, он устремился под деревянные настилы мезонина, чтобы скрыться с глаз от преследователя сверху, когда вновь прозвучали слова тайной магии — ещё одно заклинание некромантии, на этот раз произнесённое уже эльфом, что появился на мезонине из-под покрова невидимости. По приказу эльфа-некроманта появившаяся из воздуха призрачная рука вцепилась в шею красного мага, душа и вытягивая из него жизненные силы. Сам же эльф из последних сил скрылся в одной из комнат второго этажа, опасаясь ответной атаки.
  Воин с двуручником перепрыгнул через тело прекрасной жрицы, и вихрем сошёл с лестницы, ведущей на первый этаж. Меч поднялся для удара не слишком рано, чтобы открыться и не слишком поздно, чтобы пришлось тормозить ногами — как раз в нужное временное окно и.... атака.
  Худощавое тело в красных одеждах разломилось надвое под ударом двуручного меча.
  Оно упало на земляной пол, алея всеми оттенками красного: крови, мяса, внутренностей, тэйской мантии. Сердце его, отбивавшее последние удары в пустоту, тоже было красным, а не чёрным, как можно было ожидать от тэйца.
  Из комнаты с длинноволосым эльфом-некромантом появился рогатый получеловек-полудемон — тифлинг.
  – Эй, ты куда это собралась? — сказал он, подбгая к жрице и доставая зеленоватый флакончик магического зелья.
  В следующий миг массивные двери главного входа распахнулись, и закатные лучи осветили подозрительного вида мужика с щербатой улыбкой, и мордой настолько бандитской, что хотелось звать стражу от одного только его вида.
  – Хозяин, комнатка свободная не найдется? Устали с доро...
  Впрочем, открывшаяся его взгляду картина сразу же показала, что прикидываться поленом и не обязательно. Его банда попряталась по дымящимся от огненных шаров комнатам, а самый здоровый бугай стоял неподалеку прямо перед разрубленным чуть ли не надвое человеком в красном.
  – Ох, побегал же я за тобой, Адриан. А этого ты нафига убил? Он же авторитет местный, не ясно было что ли? Чем думал-то? Да-а-а, подвёл ты нас под монастырь, Химик. Когти рвать нужно, и побыстрее бы. Камни гони, у меня целее будут.
  Красный маг был мёртв.
  Из комнат постоялого двора начали выходить люди, поверившие возникшей тишине, что обещала безопасность. То был простой путешествующий народ: ремесленники, бродящие артисты, небогатые торговцы и дешёвые наёмники, нанятые ими для охраны таких же дешёвых товаров. Вместе с остальным народом с кухни на втором этаже сошёл ещё один драконорожденный белого цвета. За исключением его и пары полуорков, собирающаяся толпа состояла практически лишь из людей. Вид разрубленного тэйского мага многих из них шокировал, но многих и привлекал, распаляя нездоровое любопытство и подталкивая посмотреть поближе.
  Другие же глазели на тех, кто убил мага: настоящий эльф с серебристыми волосами, рогатый получеловек-полудьявол, покрытый белой чешуёй получеловек-полудракон, и красивая жрица-полуэльф, закованная в доспехи. Возле самого мага, ставшего кровавым месивом, стоял наёмник с двуручным мечом, покрытый алой кровью и какой-то чёрной дрянью, похожей на смолу, отдававшую запахом гнили. И какой-то уголовник с щербатой улыбкой.
  — Надо сообщить стражам... — раздался неуверенный женский голос из толпы.
  — Каким стражам, тут ближе всех лишь Врата Балдура, а до них день пути, — ответили ей.
  — Ентому, из Пламенных Кулаков…

Всматриваясь в пробегающий за стеклом пробуждающийся от зимней спячки пейзаж, Тоня покачивалась в такт движениям автобуса. Одна остановка за другой. Наизусть выученные названия, легко узнаваемые очертания зданий даже через запотевшее стекло. Антонина протянула руку и провела ладонью по стеклу, открывая обзор во внешний мир. В отражении на нее смотрела уставшая, чуть располневшая женщина лет сорока. Тщательно завитые с вечера на бигуди, темно-каштановые кудри выбивались из-под серого берета. Пусть и не самого модного, зато нового. Тоня вздохнула. До пункта назначения еще две остановки - Бульвар Терешковой и Борцов с несправедливостью.

Тоня пробежалась взглядом по таким же усталым, серым лицам земляков. Молодежь уткнулась в смартфоны, кто постарше - задумчиво смотрели в окно или на других пассажиров. Встретившись взглядом с Антониной они смущенно, порой высокомерно или безразлично отворачивались. Женщина снова перевела взгляд в окно, сфокусировав взгляд на собственном отражении, затем перевела его на проплывающие мимо резные колонны парадного входа почти достроенного нового торгового комплекса. "Планета" значилось на огромной неоновой вывеске.

- И чего дома не сидится? Вот же пакость!- бурчание раздалось совсем рядом. Тоня удивленно вскинула нарисованные брови и обвела салон взглядом.

  В глазах Грамши потемнело от боли, будто все восемь свечей уже погасли. Он не замечал ни чёрных карликов, ни перемен в остальном доме. Только обезумевший банкир, который решил его убить, и боль, парализующая всё тело.
  — А-а-а-а-а!!! Синьор Нолт, помогите! Оттащите его от меня!
  Шон Нолт даже не сразу понял, что обращаются именно к нему. Он всё же привык к «мистер», и «синьор» до сих пор звучало как что-то мексиканское. Но сама развернувшаяся сцена была понятна и без слов: обезумевший Бенедикто вытаскивал багор из Грамши не для того, чтобы помочь тощему бедолаге, а чтобы нанести ещё один — на этот раз смертельный — удар. Лицо банкира совсем потеряло ту почти женскую мягкость. Оно было искажено яростью и безумием, и первобытной звериностью. Медлить было нельзя. Бросив затею с поджиганием штор, Нолт устремился на помощь пока ещё адекватному приятелю.
  — Fuck, Бенедикто, что ты творишь?!
  Пока Нолт бежал, свеча в его руке потухла, но он продолжал держать её в руке. Бенедикто наступил на грудь Грамши и с с силой вырвал багор из пригвоздённого тела. Грамши раскрыл рот, но от боли не смог даже прокричать, а только выгнулся в спине, вытаращив глаза на Элисон, стоявшую в стороне от этого кошмара. В следующую секунду Бенедикто занёс багор для удара, когда Шон, будто в рэгби, с разбега ударил его плечом в корпус, сбивая с ног. Они оба упали на пол, распугав свору чёрных карликов, волнами расплеснувшуюся в стороны.
  — Нет, ты не понимаешь! Сарто! Он знал, что делать! — кричал Бенедикто, придавленный Шоном.
  — Бенедикто! Ты бредишь! Приди в себя, мать твою!
  — Ты сон! Со-о-о-он! Вы все сон!
  Свободной рукой Шон хлестанул банкира по его пухлым щекам, пытаясь привести того в чувство, но Бенедикто лишь ещё более взбесился, продолжая орать что-то итальянское, чего Шон не мог разобрать. Вдруг он почувствовал как раскалённый жар разлился под рёбрами, и выбил весь воздух из лёгких. В полумраке свечения карликовых глаз Шон увидел, что из его бока торчит багор, погрузившись в тело на добрый фут.
  — You son of a...
  Шон поперхнулся собственными словами. Кашлянул кровью, алые брызги окропили лицо его врага. Бенедикто улыбнулся улыбкой одержимого дьяволом существа и расхохотался. Он лежал и смеялся, смеялся, и не мог остановиться.
  И тут Шон схватил Бенедикто за открытую в смехе пасть и вогнал ему в глотку свечу, что всё это время держал в кулаке. Смех разом заглох, а Шон продолжал вбивать свечу всё глубже в горло, запечатывая трахею.
  — Как тебе такое, а?! Всё ещё смешно? Смешно тебе?!
  Бенедикто больше не веселился. Он пытался вдохнуть воздух сквозь восковую пробку, его вены на шее вздулись, а лицо покраснело от удушья. Он бросил багор, попытался спихнуть душного Шона, но тот продолжал держать его на месте. Тело банкира забилось в припадке. Он таращил глаза, пытаясь своими аккуратно постриженными ногтями разорвать собственное горло, чтобы сделать ещё хоть один вдох, пока ноги беспорядочно трепыхались. Ногти оставляли лиловые полосы на коже его шеи, рот стал заполняться кровью от выбитых Шоном зубов. Всё было тщетно. На глазах Шона, Элисон и Грамши банкир стал быстро угасать, потом вдруг замер в последней судороге... и распластался на полу.
  — Вот так, парень, вот так. Кххх... Полежи пока...
Шон вытер свои губы тыльной стороной ладони, и перекатился на спину, ложась рядом с Беннедикто.
  — Уф-ф... Я бы не прочь пропустить сейчас стаканчик виски... Или бурбона... Люблю бурбон... — Почти прошептал он. И больше не сделал ни единого вдоха.

ПОСЛЕСЛОВИЕ



  Путь до Бердаска занял пять дней. Сам город ничуть не изменился с тех пор, как неделю назад его покинул Ноль. Он был похож на пучок пшеницы, где кулак был крепкой городской стеной, а колосья — четырёхэтажными зданиями, чьи остроконечные крыши торчали высоко вверх. Однако порядки внутри стали строже. Леди Силирия последовала советам драконоборцев и озаботилась обороной города. На вратах Ноля и его спутников встретил отряд тяжеловооружённых солдат, которые расспросили путешественников во всех подробностях об их целях визита и указали, что каждый вечер они должны будут отмечаться у хозяина таверны, в которой остановятся, и покинуть город, как только их дела будут завершены. В городе был введён комендантский час с заката до рассвета. По улицам ходили патрульные. Больше всего проблем у ворот доставил дневник на драконьем наречии, но принадлежность Ноля к жрецам Огмы позволила отвести подозрения. Меньше всего проблем — чешуя дракона, которая очень удобно вновь исчезла из сумки Ноля, когда в неё сунул нос любопытный страж. Адраммелех продолжал присматривать за своим подопечным, как и обещал, даже если это означало присматривать и за теми наивными душами, что составляли компанию юному дьяволопоклоннику.
  В самом городе компания разделилась. Не имея большого желания слушать четырёхчасовые лекции о драконьих отходах и о том, каким заклинаниям они служат в качестве компонентов, Дилан отправился сбывать честно собранное добро по максимально достойной цене. Флави пошла с ним: баронессе нужно было срочно обновить гардероб, а так же найти приличное место, где можно принять ванну. Это только воняющие гоблинами мальчишки могли заявиться на приём в высший свет как ни в чём не бывало, а для Флави неделя в лесу без мыла и расчёски не прошла бесследно. Ноль же не стал тратить время на всякие мелочи, когда Тиамат была готова в любое мгновение ворваться в этот мир. Он пошёл сразу к верховному жрецу Огмы, Брандсалдину Мирротору, и Аарон, как фактический хозяин чешуи, пошёл с ним.
  — Чешуя Тиамат?! — поперхнулся чаем Миррортор, и стал стряхивать крошки печенья со своей роскошной бороды. — Не может быть. Дайте-ка взглянуть.
  Лёгкий перекус верховного жреца был прерван, но, как жрец Бога Знаний, Миррортор нисколько об этом не жалел. С большой неохотой Аарон позволил Адре сбросить с чешуи покров невидимости и положить её на столик перед Брандсалдином. Брандсалдин нахмурился, но не от вида красной чешуи, а от того, как она «сама собой» появилась на столе. Однако, он ничего не сказал.
  — Это правда может быть чешуя Тиамат? — спросил жреца Ноль.
  — Это определённо выглядит как чешуя крупного змееподобного существа. Впрочем, «крупного» будет не совсем точным словом. Крупным я бы назвал огра. Мантикору, может. А вот средний красный дракон может достигать пятнадцати футов в холке, тогда как легендарные древние драконы — двадцати, двадцати трёх футов. Множим, делим, получаем: чешуйка такого существа должна быть размером около двух ладоней.
  Ноль и Аарон с сомнением посмотрели на лежащую перед ними чешую, которая была больше похожа на воинский щит.
  — Впрочем, у меня в библиотеке храма хранится трактат Аккенисио Де’Удезара о пришествии Баамута в этот мир. Он изучал следы, сверял рассказы очевидцев, а так же активно консультировался с экспертами от Кэндлкипа до Тэя. У него была странная тяга к цифрам, у этого Аккенисио... Уж очень он хотел измерить и занести в таблицу всё, включая параметры богов. Так вот, если мне не изменяет память…
  Брандсалдин пошутил, верховным жрецам Бога Знаний память никогда не изменяет.
  —… то Аккенисио заключил, что размах крыльев Баамута должен был быть более двухсот футов, а тело, соответственно, от семидесяти до девяносто футов, с медианным значением семьдесят шесть. Множим, делим, получаем…
  Брандсалдин крепко задумался, разглядывая чешую. Она была будто выкована из чистейшей меди, но при этом невероятно легка. И она была магической, определённо магической.
  — Кхмм. Мейстер?..
  Жрец поднял хмурый взгляд на прервавшего его раздумья Ноля.
  — Знаете что? Если кто и может знать, так это сама Высшая Леди Силирия. Она состо… вляет сборники легенд о секретном ордене Арфистов, да. Всякие мифы там, слухи, исторические факты… ну, вы поняли. Арфисты поклялись сражаться к Культом Дракона, и она точно должна нам всё прояснить.
  — Решено! — тут же согласился Ноль, почувствовав, что он не просто долистал до страницы, обещавшей раскрыть ему тайные знания, но и непосредственно прямо сейчас участвовал в чём-то эпическом.
  Они тут же вместе с верховным жрецом покинули Храм Огмы на Холме Познания, и перешли на соседний холм, где стоял замок Вышей Леди Силирии Драгонбрест. Леди была занята встречей с офицерами городской стражи, и пришлось некоторое время подождать в приёмных покоях. Когда встреча была закончена, офицеры почему-то вышли не через главный вход, а воспользовались другими дверями, так и не попавшись Нолю и Аарону на глаза.
  Разговор с Высшей Леди начал сам Брандсалдин и уже по приветствию было видно, что они давние друзья. Без всяких предисловий Брандсалдин попросил явить Силирии таинственный артефакт.
  — Это… Не может быть. Это то, что я думаю?
  — А что вы думаете? — лукаво спросил Брандсалдин, ожидая прямого ответа на свою загадку.
  — Чешуя Тиамат? Та самая, что Культ выкрал у Арфистов в Тэйе? Но… как? Откуда?
  — Всё благодаря этим двум юным героям!
  Широким жестом Брандсалдин укаал на Ноля и Аарона.
  — Смею ли я попросить вас рассказать эту легенду целиком, Высшая Леди? — обратился к Силирии Ноль.
  — И на что способна эта чешуя…— осторожно добавил Аарон.
  — Эту чешую нашёл сам Саммастер. Она способна на многое, но ни на что хорошее. Я слышала легенды, будто она хранилась где-то в местных землях. Храм Чешуи, или как-то так? Я даже снаряжала экспедиции для его поисков. Как вам удалось её найти?
  «С помощью дьявола, который выкрал карту к Культа Дракона, а самим культистам подсказала дракон Скорлворикс, что лично разрушила этот храм», мысленно ответил Ноль.
  — Нам повезло, — соврал он вслух. И только потом осознал глубину своей лжи.
  — В любом случае, мне придётся её у вас забрать. Она принадлежит арфистам, и только Боги знают, на какое зло будет способен Культ Дракона, если чешуя вновь попадёт к ним в руки.
  — Нет! — воскликнул Аарон. — Чешуя моя. У меня друг погиб, пытаясь её раздобыть!
  Аарон удивился, назвав Тибо своим другом. Тогда в храме он так не считал, но сейчас слово само сорвалось с его губ. Адраммелех тем временем быстро смекнул к чему идёт дело, и снова укрыл чешую невидимостью.
  — Чешуя слишком опасна, — начала было объяснять Силирия, но артефакт уже пропал с её глаз.
  — Мы хотели использовать её в борьбе против культа, — стал объяснять Ноль.
  — Какая глупость! А если вас завтра убьют ассассины культистов и заберут чешую с ваших трупов? Мы не можем так рисковать.
  — Чешую мы не отдадим и точка. Если вы не хотите нам помогать, то и пожалуйста! Подумаешь! Найдём тех, кто хочет.
  — Аарон хотел сказать, что…
  — Я знаю, что я хотел сказать, — неожиданно резко для самого себя перебил Ноля Аарон. — Всё с ней понятно! Она просто хочет заграбастать чешую себе. Пойдём отсюда.
  — Боюсь, я не могу этого допустить… Стража, задержите этих двоих.
  Но Аарон не собирался допустить, чтобы его схватили. Он уже посидел на цепи в лагере культистов, и больше не собирался сдаваться в плен без боя. Пальцы мальчика вновь покрылись инеем, когда трое телохранителей Высшей Леди перегородили ему выход.
  — Я начинаю сомневаться, на чьей вы стороне, — мягко начала леди Силирия.
  — На стороне добра, очевидно же! — Огрызнулся Аарон, удерживая некромантское заклинание на кончиках пальцев.
  — Аарон, я понимаю, что тебе может быть неприятно сейчас, но оказание сопротивления при аресте…
  — Ничего ты не понимаешь, Ноль!
  Ледяная ладонь из загробного мира обхватила сердце одного из стражей, едва тот попытался скрутить Аарону руки. В следующую секунду второй страж напал на Ноля. Завязалась драка, в которой в ход пошло всё: кулаки, зубы, кинжалы, заклинания. Взирая на всё это сверху, невидимый бес Адраммелех только закатил глаза и вылетел из покоев, пока его не задел шальной магический снаряд.


  * * *

  Дилан и Флави должны были встретиться с Аароном и Нолём тем же вечером в таверне, но парни так и не появились. Идти на улицу на их поиски было слишком рискованно: суровый закон о комендантском часе говорил, что любой, оказавшийся на улицах после заката, может быть заключён под стражу до выяснения обстоятельств. Так что не оставалось ничего другого, как дегустировать дорогие вина в этой (довольно приличной, надо сказать) таверне. Благо золота за свои сокровища Дилан выручил даже больше, чем рассчитывал. Рядом с ним сидела Флави, неожиданно красивая в новом платье и с чистыми волосами любимого плутом цвета — золотого. Она пахла чем-то вкусным, а выпитый алкоголь придал её аристократичным скулам простодушный румянец. После очередного бокала Дилан не удержался и приблизил губы к её щеке.
  И тут же прозвенела пощёчина!
  — Ты что! Дурак! — Обиделась Флави, и отвернулась, чтобы Дилан не увидел её улыбки.
  Остаток вечера получился скомканным, а потом подростки ушли спать по своим номерам.
  На следующий день они уже сами пошли в храм Огмы, чтобы выяснить, куда запропастились Ноль и Аарон.
  — Ноль? Да-да, знаю такого. А вы, значит, с ним в одной компании? — уточнил у них бородатый верховный жрец, назвавшийся Брандсалдином.
  — Мы его друзья. Мы бы не докучали вам расспросами, если бы это не было важно, — пояснил Дилан.
  — Важно, говорите? Ваш друг вляпался в пренеприятное дело и сейчас находится под стражей, пока мы кое-что ищем. А вы, значит…
  — Уже уходим, — тут же перебила его Флави.
  — Стойте, не так быстро. Вы были с ним, когда он… нашёл… ну... ту штуку.
  Флави что-то шепнула, и Дилан почувствовал аромат полевых цветов.
  — Нет, что вы! Мы простые аристократы. Путешествуем, смотрим достопримечательности. Ноля этого вашего только один раз в таверне видели. Ну, нам пора! Прощайте!
  Выйдя на улицу, Дилан и Флави, побежали обратно в таверну за своими вещами.
  — Это что сейчас было?
  — Что было, то прошло. Или вот-вот пройдёт, так что надо спешить.
  — А чего теперь Ноль?
  — Чего «чего»?
  — Как его вытаскивать?
  — Мне-то откуда знать? Это ты палач и мастер пыток, тебе лучше знать все эти штуки про темницы. Я только как сажать знаю, а как вытаскивать — ну извините...
  — Проклятье...
  До таверны они добежали без проблем, а там расплатились и тут же покинули заведение, на всякий случай. Что было делать дальше — совершенно не ясно. И нужно ли делать что-то? У Флави не было такого уж искреннего желания со всем этим разбираться, а Дилан? Ну, как сказать. Может быть? Хотя есть некоторая ирония в том, что законник почувствует теперь на собственных запястьях, какими справедливыми бывают его законы…


  * * *

  Ноль сидел в камере тринадцатую ночь. А это значит, что сегодня был первый день месяца Элейнт. Это уже стало чувствоваться по ночам, когда в свете факелов иногда можно было разглядеть собственное дыхание. На нём была арестантская роба из мешковины, не слишком удобная, но хотя бы не пахла гоблинами. Постелью ему служил сноп сена, а в противоположном углу его нового дома было ведро для справления нужд. Под самым потолком виднелось крошечное окошко, размера которого хватало ровно настолько, чтобы видеть, как день сменяет ночь, а ночь сменяет день. Словно чувствуя вину, Брандсалдин иногда приносил Нолю книги, позволяя хотя бы в воображении вырываться из этих каменных стен.
  Но по ночам читать было невозможно, и невозможно любоваться звёздами, а потому Ноль обычно просто сидел в темноте и слушал. Как капает вода, как шуршат крысы, как… кто-то идёт. Лёгкая, крадущаяся поступь, совсем не как у стража. Спаситель? Убийца? Аарон! Мальчик стоял по ту сторону решётки, узкая полоска лунного света освещала его лицо. На нём была такая же арестантская роба, а в руках — красная пластина чешуи Тиамат, которую он держал как щит.
  — Аарон! — громко шепнул Ноль. — Ты выбрался! Скорее! У тебя есть ключи?
  Но мальчик не спешил открывать клетку. Он стоял в коридоре и смотрел на Ноля — грязного, жалкого, пострадавшего за правду. Так желавшего уничтожить чешую и доверившегося взрослым. Правильный Ноль хотел сделать всё правильно. И вот итог.
  — Аарон, ты чего?..
  Аарон продолжал стоять. Было слишком темно, чтобы Ноль мог увидеть на его лице какие-либо эмоции.

Флави гладила и чесала кота с довольным видом человека, который всегда получает то, что хочет. Попутно она обследовала и пощупала его большие лапы и хвост, подёргала за уши и пушистые усы, в качестве компенсации дав понюхать свою новую волшебную книжку. Книга пахла не столько бумагой, а скорее деревом и прелой хвоей, будто не в рюкзаке у неё пролежала всё это время, а под лавочкой беседки в саду. Сад этот был тайным, сокрытым в чаще леса, но светлым и тёплым. Его тропинки, сплошь усыпанные рыжей шуршащей листвой и мелкой сетью иголок, чертили тени острых вечнозелёных кипарисов, под которыми клубились ежевичные изгороди, а в вышине торжественно качались верхушки дубов. Лавочка в беседке была суха и тепла от бьющего через кроны солнца. Её занимала высокая и изящная женская фигура, но рядом ещё оставалось место и для неё. Для Флави.

— Эй, эльфы! Раз уж вы не убиваете детей, то у меня к вам вопрос… Погодите! — она засуетилась, когда мурчащий от её почёсываний большой кот развернулся и лениво потрусил за хозяйкой. Флави побежала за ним, пытаясь уцепить за хвост. — Эй, дамочка! Ушастенькая! Можно тебя спросить?..

Она не убежала слишком далеко от ребят. Но достаточно, чтобы те не услышали, когда Флави тихо спросила:

— Ты знаешь такой лес, а в нём сад? И там ягоды растут, и дубы, и всё растёт. И кипарисы. Это деревья такие, — Флави с сомнением посмотрела на эльфийку, — как сосульки, только зелёные и вверх торчат. И пахнут… вот... как это, — она вытащила из-под мышки свою книгу и протянула её охотнице. — На, понюхай. Только из моих рук!

Следом за большой кошкой к Маэлу устремился и темный силуэт, немного поблескивая металлом. Зайдя чуть со стороны, Берглин обрушил на человека град сабельных ударов. С учетом того, что большая часть ударов сыпалась сверху, было бы грехом не воспользоваться, и не ударить по нижнему уровню, что дроу и сделал, ударив сбоку ногой по коленному суставу бандита
– Что же, время платить кровью, драная кошка!

Разросшееся безумие в главном зале переросло в настоящее землетрясение. Только вещи продолжали летать, будто под воздействием особых сил. Магическая доска беспрерывно и теперь без помощи людей вырисовывала одно слово «БЕГИ», стачивала карандаш и превращала листик в чёрную бумажку с угольным порошком. Когда посуда в серванте закончилась, открылась входная дверь и тьма снаружи поглотила Элисон и Бенедикто — никакого двора не было. За дверью находился длинный, невиданный никем ранее коридор. И в нём кто-то находился. Силуэт грациозно приближался. Кто-то шутовски переставлял ноги, будто калека, что забыл как ходить. Руки неизвестного безжизненно свисали с плеч. Голова кренилась в разные стороны. Человекоподобное вышло к краю «кольца света» свеч на столе и гости заметили знакомое, смугловатое лицо хозяина поместья. Да, это был сам господин Сарто: на вид измученный, но всё такой же странный и непонятный обычному люду. Он застыл там, в тени за дверью в неизвестную комнату и жадно осматривал обеих. Элисон и Бенедикто чувствовали его взгляд на себе. Его глаза были такими отчётливыми в темени, и такими... пугающими. Зрачки не двигались, как и веки. Он смотрел в одно место и теперь не двигался. Его грудь не вздымалась, будто он не дышал. Сарто слился с входной дверью и ожидал. И вдруг, главный зал начал изменяться ещё сильнее. Обклеенные стильными бордовыми обоями стены стали совсем чёрными. С них стекало нечто, напоминающее смолу. Но это нечто не отличалось от стекающей на пиджак Бенедикто крови. Это также была кровь. Она появлялась из ниоткуда, и стремительно наполняла пол лужицей. Вот-вот кровь достигнет обуви оставшихся гостей. А ещё через мгновенье кровь начала течь ещё стремительнее. Стены покрылись большими трещинами и в них скрывалось нечто. Оно смотрело на загнанных в ловушку Элисон и Бенедикто. Такие же пустые, взывающие к первобытному страху глаза.

***

Дела у Шона и Дженнаро были не лучше. Их ноги стали тяжёлыми от взгляда дворецкого. Он приближался всё быстрее и всё быстрее начинало биться сердце обеих гостей. Грубый силуэт стал более чётким и Лоренцо свалился возле ног Шона в тяжёлом дыхании.

— Э-это вы... — сказал на человеческом и мгновенно развернулся лицом к тёмному коридору. Он не смог приподняться, но будто старался держаться поближе к свету. Его сердце билось также быстро, а слова его постоянно исчезали в прерывчатом дыхании. Лишь со временем он нашёл парочку. — Н-н-нужно сж-жечь это мес-сто... — Сказал и сразу же расплакался. Всегда было грустно смотреть на плачущих мужчин, тем более если это мужчины такого возраста как Лоренцо. Но сам он не стыдился своих слёз. Он был напуган — человек, который всё время казался невозмутимой античной статуей. Своей рукой он постоянно держал что-то, и лишь теперь раскрыл ладонь. Это был крестик. Он свисал на бедной цепочке поверх его фрака. Деревянный крест с маленькой фигуркой Иисуса. В мягком свечении свечи этот символ перестал казаться обычным проявлением человеческой глупости даже для Грамши. Даже на такой маленькой и дешёвой подделке он различил истязанное лицо Иисуса, кажется, оно и само истощало едва заметный свет. Оно внушало какое-то спокойствие.

Но вдруг, пол под гостями начал трястись. Свеча замерцала угрожающе, расплавленный воск разлетался в стороны. В главном зале что-то происходило.

***

Сюзанна щупала сгоревшую свечу, но та не загоралась. Увиденное тело начальницы приближалось и она почувствовала как что-то нависло над ней. В такой угрожающей темноте она не заметила бы собственную руку возле носа. Её сердце в ужасе перестало биться. Звук следов затих, но Сюзанна была уверена — на неё смотрят. За ней наблюдают и ждут чего-то. Играются. Холодная рука коснулась её лица, но лицо Сюзанны и так покрылось ледяным потом. Пальцы нежно скользнули к подбородку и начали обхватывать её горло. Хватка начала становиться сильнее. Девушка не могла более двигаться. Она даже не знала закрыты ли её глаза. Но через мгновенье в темноте появилась искорка. Прямо над руками Сюзанны. Искорка переросла в жаринку и через мгновение свеча вспыхнула ярким огоньком. Хватка мгновенно раскрылась и с ужасным воплем обезображенная Мадам Лапэт отскочила назад. Свалилась на спину и выгнула руки за спину. Таким ужасным образом она начала пятиться назад по коридору, достаточно быстро, чтобы за секунду исчезнуть в абсолютной темноте — только крик доносился к ней, медленно утихая.

Вдруг, поместье задрожало и огонь свечи служанки замерцал угрожающе.

  Дженнаро Грамши весь вечер держался чуть в стороне от гостей. Он старался не подавать виду, но от внимательного взгляда было не утаить напряжённости его плеч под довольно среднего качества пиджаком. Конечно, в целом пиджак был хорош, однако в обществе итальянского бомонда одетого с иголочки и по последней моде, Дженнаро чувствовал себя деревенщиной, что впервые приехал в город. Он хватал бокал шампанского с подноса служанки Сюзанны каждый раз, когда та оказывалась рядом, пока (после пятого или шестого бокала) не заметил, что лишь он один вносит вклад в облегчение тяжёлой ноши девушки, что уже устала держать проклятый поднос. Никто другой на шампанское не обращал внимания. Будто оно здесь было просто для красоты. Смутившись, Дженнаро перестал так делать, и присел за один из столов.
  Однако чары Диониса уже начали действовать на разум молодого мужчины, снимая оковы с его языка и тяжесть неуверенности с его плечей. Постепенно, он стал всё чаще перекидываться словами с сотрапезниками, обнаруживая остроту ума, и остроту взглядов, и довольно желчный нрав, спешивший найти изъян в словах болтающих о чепухе гостей. Лёгкий разговор вдруг обрубало нескромное «вообще-то...», после чего прекрасно аргументированной речью Дженнаро заставлял легкомысленного гостя почувствовать себя чрезвычайно неловко. Дженнаро будто искал словесной дуэли, однако везде его рапира втыкалась лишь в рыхлые, пассивные тюфяки с песком. Когда синьор Сарто позвал его участвовать в каком-то действе, Дженнаро (и окружающие) вздохнул с облегчением.
  Во время вызова духов он совсем расслабился, и потешался громче всех над нелепостью ситуации. «Вообще-то, наука уже давно доказала, что никаких призраков нет, а те мистические свечения на кладбище, о которых столько разговоров, прекрасно объясняет гальванизм, названный в честь нашего с вами соотечественника, Луиджи Гальвани, который открыл это явление уже сто тому лет назад!» Где ещё как не на спиритическом сеансе, продвигать основы диалектического материализма? Торжество науки и человеческого разума над деревенским мракобесием? Дженнаро совсем расслабился и взял ещё один фужер шампанского с подноса Сюзанны. Продолжись сеанс ещё хотя бы четверть часа, и обязательно начались цитаты из какого-нибудь Ницше (или чем там ещё увлекается сейчас молодёжь?), однако судьба распорядилась иначе...

  ...Когда Дженнаро сидел и смотрел, как пиджак Бенедикто покрывается чёрной кровью, он уже не спешил рассказывать про гальванизм. Он побелел и закрыл рот, проглотив язык, и стал недвижим словно изображение с фотокарточки. В отличие от Шона, у материалиста Дженнаро почему-то не возникло сомнений в реальности происходящего, и не возникло подозрений о глупом розыгрыше. Как-то всё вдруг сложилось в его голове в отчётливую и насквозь мистическую картину, не сулившую ничего хорошего. Свет свечей, робкий и ненадёжный, едва-едва отгонял тьму, а сама тьма стала осязаемым покровом, за которым — как аксиома, не требующая доказательств — таилось нечто слишком страшное, чтобы осмелиться в неё войти.

Насмотревшись вглубь медной комнаты, но так ничего и не поняв, Флави развернулась и побежала на голос. Она села на корточки рядом с мальчишками, рассматривая рисунок Аарона. Очевидно, каждой комнате соотвествовала своя фигура, это и дураку было ясно. Вот только это совершенно ничего не объясняло.

— Ну… Какие-то знаки, и что? Чем это нам поможет? — закономерно поинтересовалась она. — У нас ни ромбов нет, ни треугольников. Может… Я не знаю… Может, треугольник открывает ромб, а ромб открывает круг. Или наоборот. Круг — треугольник. А треугольник — ромб, а ромб — квадрат. Или не так… Круг — треугольник?.. Да какая разница! Лучше бы выпытали у этого, — она махнула рукой в коридор, где остался Маэл, — какой ключ у него был и куда он его дел. Ничего в этих комнатах не понятно. Магия в них какая-то, я туда не полезу.

Алисия выглянула из кухни:
- Вы тут чай пить будете, или в столовой накрыть?
- В столовой, - коротко ответил Йен, не столько потому, что это было удобней, сколько для того, чтобы занять девушку ещё ненадолго.

Оливия ничего не говорила, будто обдумывая слова Джейн.
- Не робот... Чтож, оно и к лучшему, я всегда говорила, что роботы с людьми не сравнятся. Ну а ты что? - обратилась она к Йену. - Не прогонишь же её?
- Не прогоню, - ответил Йен со вздохом, как бы говоря, "а куда я денусь".
- Вот и отлично. А там глядишь и свадьба.
- Ба!
- Да пошутила я, пошутила! Но в твоём возрасте уже и девушку пора бы завести, - Оливия рассмеялась своей шутке.

Снова подошла Алисия:
- Чай готов.
- Уже идём, - отозвалась Оливия.

В столовой их ожидали три чашки чёрного чая, налитый в аккуратные фарфоровые чашечки. Такие сервизы, наверно, только у стариков и остались.
Обслуживая гостей, и раскладывая по тарелкам лимонный пирог, Алисия то и дело поглядывала на Йена и Джейн, не понимая, что же их связывает.

- Знаешь, Джейн, Йен уговаривал купить и мне робота. - Сказала Оливия в продолжение их разговора, - Ну да, это было бы дешевле, чем держать помощницу, но роботы не заменят обычного человеческого общения, а для человека, живущего в одиночестве это важно. Мы с Алисией и в картишки бывает играем, а когда я вяжу, Алисия любит мне читать. Правильно, дорогая?
- Конечно, миссис Олсен, - отозвалась Алисия, но что-то грустное было в её улыбке.
- Когда был жив Марк (это мой муж) мы вообще без прислуги справлялись. Даже, когда по дому бегали два бесёнка. Йен рассказывал, что они с Самантой жили здесь?
- Ба, кому интересны эти подробности? - вмешался Йен.
- Ну отчего же нет? О, я придумала! Давайте посмотрим фотографии. Алисия, сходи за альбомом, пожалуйста.
- Хорошо, миссис Олсен, - сказала Алисия и вышла, чтобы принести альбом.

Варвар тяжело дышал, возвышаясь над посиневшими вмиг телами своих врагов. Пелена ярости постепенно сходила на нет, возвращая в сознание Костеголового привычную усталость, боль свежих ран и пульсирующий гул в ушах. Сделав пару глубоких вздохов, он устремил свой взгляд ввысь.

Бран не знал, что сказать. Летучий ящер своими габаритами походил скорее на дрейка, чем на чудовище, разрушившее Гринест. Но разумные глаза и что-то в движениях новорожденного монстра говорили тулнею, что это он. Тот самый дракон-топор, которого он встречал в своих видениях. Тяжёлая ноша, которую он оберегал ценой собственной жизни, теперь стала самостоятельной, живой и дышащей.

Бран вспомнил каждого из своих младенцев. Первенец Бранд, которым его благословила первая жена. Двойняшки девочки — Бранна и Бри. Брант, Бранн и Бран Младший от второй жены. И самая младшая Нарби — от третьей. Лицо каждого из них всплыло перед глазами тулнея. Ради них он пустился в путешествие в земли южан. Ради них он убивал. Ради них он нёс драконье яйцо в своё племя. Ни один из его детей не был ни капли похож на вылупившегося только что ящера, но родительские чувства вновь ёкнули в его сердце.

Костеголовый смахнул кровь с чёрного, как чешуя Нагарайи, меча и воткнул его лезвием вертикально в доски пирса. Снял рюкзак с пустой скорлупой и, с любовью взирая на своё новое дитя, простёр руки для объятий.

«О принц, мой сын, мой брат, — услышал Нагарайа голос Тиамат, своей королевы, прежде, чем войти в мир, — знаешь ли ты, каким был Абер-Торил до твоего рождения?»

Дракон вздрогнул, просыпаясь. Его глаза не видели, были застланы плёнкой-вуалью, ослепляющей всех младенцев. Он был заточён.

«То были Дни Грома. Боги, и титаны, и вещи, у которых нет даже имени, сражались тогда за власть над миром. Земля была разделена между великими империями, забытыми теперь. Их хозяевами были змеи, что ходят как эльфы, рыбы, сделавшие сушу своей второй вотчиной, и мохнатые твари, породившие людей. О, как горды они были! Где все они теперь? Где их башни, вздымающиеся так высоко, что их впору было назвать пиками, пронзающими сам небосвод? Где их золотые зиккураты, полные богатств, которые человек не смог бы потратить даже за десять тысяч жизней?»

Да. Да-а. Ещё не рождённый дракон помнил их. Змей, амфибий, обезьян — и пернатых созданий, чьи сияющие города-гнёзда он и его армии взяли как свой приз и предали огню. Дракон помнил горы золота и драгоценностей, на которых он спал в бывшем тронном зале коронованного глупца, думавшего, что небо всё ещё принадлежит ему и его роду.

«Ангелом из кромешной, голодной темноты меж звёзд был ты тогда, моя любовь. Ещё до того, как твоя душа впервые избрала облачиться в плоть. Падающая луна, несущаяся навстречу миру, которому суждено было бояться тебя, боготворить тебя, любить тебя, насытить твою жажду и твои сокровищницы. Таким ты был тогда. Тысячи, и тысячи, и тысячи безмерных мер льда, объятых пламенем. То было яйцо, из которого суждено было вылупиться тебе и твоим братьям, и твоим врагам. То был золотой ковчег, брошенный в подлунную сферу рукой самого Асгорафа, Ио, Ваятеля Мира, нашего отца».

Где он? Всё ещё в бездне Селуны и Шар? Всё ещё в утробе-темнице? Все остальное было сном?

«Миллионы миллионов лет ты падал, объятый пламенем, мой сын. Когда ты упал, чрево морей разверзлось, и волны поднялись выше пиков величайших из гор. Трубы, извещающие о твоём приходе, протрубили над всеми царствами — гром их перезвонов обрушил дворцы королей, башни магов и хижины бедняков. Непроглядный плащ из пыли, лакированный в ту же священную черноту, что и твои благородные доспехи, поднялся над землей. Он поднялся к самому солнцу, застав его взор, недостойный взирать на твоё величие. Он стал погребальным саваном целой эпохи».

Нет. Не-ет. Не сон. Он — Нагамат, генерал и пророк. Он был Нагаматом. Он пел о природе богов. Он провозгласил Асгорафа своим подобием: хищным ужасом, голодом воплощённым, прародителем и пожирателем всего, что есть.

«Когда трюм принёсшего тебя в мир ковчега, наконец, открылся, ты и твоя раса воспарили ввысь как истинные тираны неба и владыки всего, на что падал ваш взор. Ни один из императоров мира не имел под своими знамёнами армий, могущих победить вас. Могущественнейшие воины семи народов умирали под твоими когтями. Прекраснейшие девы мира — у твоих ног, недостойные твоего сердца. Их дети стали твоим лакомством. Их золото и самоцветы — твоими. Весь мир ты превратил в стонущий и плачущий гарем, ждущий и боящийся твоей ужасной любви».

Сотни братьев и сестёр вняли его философии и сделали её своей истиной. Его учение стало знаменем — знаменем, что застлало собой весь небосвод, проглотило луну и звёзды, собрало тысячи и тысячи героев. Он принёс войну, славу и разрушения во все четыре предела мира!

«Помни об этом, моя любовь. Помни, когда ты родишься вновь. В пламени Авернуса — где яд течёт реками, а пепел есть небо — выковала я твою душу. Помни, что есть мир для тебя. Сокровища, и самоцветы, и девы, и удовлетворение всеалчущей жажды вновь будут твоими по праву более старому, чем даже само время. Трофеи, собранные с хладных тел поверженных героев, будут твоими. Весь Торил будет твоим. Я дарю его тебе, моя любовь, мой принц...»

Теперь он — Нагарайа. Он снова молод. Он ушел в земли мёртвых, чтобы преследовать своих врагов там. Теперь его охота по ту сторону смерти закончена. Он окунулся в воды Стикса, он бросил вызов течению, истончающему память смертных. Он поборол его. Он приплыл назад. В этот край плоти. В этот мир добычи. В царство, что вновь будет принадлежать ему.

Глаза дракона открылись, его когти ударились о стены темницы — ещё, и ещё, и ещё... Что за высокомерие пустой материи! Разве хоть что-то, хоть какая-то преграда, может удержать его от того, чтобы вновь овладеть миром живых? Он был Нагаматом и его называли Мудрым, называли Отцом Лжи. Он Нагарайа и его назовут Алчущим. Мир не способен отказать ему в его желании! У мира не хватит сил!

Он владыка и мучитель всей земной плоти!

Стены драконьей темницы рушатся. Дракон воспаряет ввысь. Его крылья застилают лучи солнца, его тень покрывает собой землю. Мир плоти содрогается, вода реки идёт рябью. Птицы в великом сонмище, объединённом ужасом, вспархивают с ветвей в десяти милях кругом. Дракон разверзает свои уста и кричит о ненависти и жестокости, способных растворить сами кости мироздания, кричит о завоевании. Но то лишь боги и их эфемерные слуги, кто слышит его крик как крик. Для мира плоти его слова — потоки витриола, падающие нечестивым дождём на головы несчастных и мёртвых.

– Яйцо? - Хью вдруг вспомнил зашитый рюкзак, из-за которого у варвара буквально сносило крышу - там ведь действительно было яйцо. Похоже, драконовый уже сталкивался со здоровяком ранее. И судя по тому, что он сразу спросил про яйцо - тот тоже наподдал ему за лишнее любопытство? "Интересно девки пляшут".

– Хе-хе, а ты смотрю уже знаком с дружком моим. Не боись, если я с ним поговорю, он тебя больше не тронет. Я ж жизнь ему спас на днях. Ага. На него вот такой вот маг напал, - Хью кивнул на портал, где исчез красный, - Драконьим зубом типа в него шарахнул. Но я то магов всех знаешь на чем вертел: толку от них мало, а проблем выше крыши. Третту, короче, я навалял по полной. Освободил от заклятия варвара нашего, и в лодку его посадил: плыви, мол, по своим варварским делам, пока ещё всякой нечисти не набежало. Он мне потом до последнего рукой махал, благодарен был. Не, детей с ним точно не было, и волосы у всех нормальные: там девчонка какая-то рыжая, кажись, с тёткой толстоватой была: маманя ее поди, я особо не приглядывался. Оу, тут хвост за вами? - последние слова были уже сказаны по поводу появившейся на лестнице банды.

Пусть он и не знал, какие дела тут у ребят, прозванных Хьюго "артистами", но какие дела и интересы у бандитов - разбойник знал хорошо. И если первых можно было обмануть занимательными историями и втереться в доверие, то ребят на лестнице обвести не получится. За покушение на сокровищницу в самом лучшем случае грозило сажание на кол... Неоднократное... А что в худшем даже представлять страшно. Поэтому зыркнув на Рябчика и коротко свистнув Адриану, он указал глазами на портал.

Мастер:
+50xp от Supergirl (759/900)

  Где-то над пещерой раздался грохот, похожий на раскаты грома, от которого с потолка посыпалась пыль, окружая всех желтоватой вуалью. В следующий миг в стене возле Рябчика вдруг появился проход, и оттуда выскочил лысый маг, одетый в красную мантию.
  — Проклятье! — выругался он, видя, что с этой стороны его тоже будто поджидали. Он сжал и расжал кулаки, разминая пальцы, холодным и злобным взглядом выбирая, кого из присутствующих он поджарит первым...

— По реке быстрее, наверное, потому что можно ночью плыть. И Элтурель красивый, — выдала два неотразимых аргумента Майя. — Зато, если что, не спрячешься. Зато и выследить не выйдет. Главное, чтобы в самих Вратах всё чики-пуки вышло, потому что город бандитский.
Майя покосилась на нетронутую варваром водку. В начале путешествия ей страсть как хотелось перепробовать всё непробованное. Но чем дальше она удалялась от дома, тем больше стремление к неизведанному уступало тяге к посконным корням. Даже на ужин она заказала не варёно вепрево копыто, а обыкновенные котлетки в капустных листьях. Блюдо для Гринеста деликатесное, но по праздникам не раз деланное ею самой.

Мастер:
+125xp от Supergirl (4646/6500)

  Обзаведясь новым молотом, Розальда была готова для отдыха. Остальные были готовы ещё раньше, так что на долгие поиски идеальной таверны сил уже не оставалось. Ближайшей таверной оказалось «Пыльное копыто», которая была не хуже и не лучше прочих. Это было длинное и узкое здание с высокими потолками. Весь первый этаж занимали столы, а вдоль одной из длинных стен была бесконечная барная стойка. На втором этаже были ещё столы, но уже без бара, и в отличие от шумных и пьяных посетителей на первом этаже, клиенты, обосновавшиеся на втором, пришли сюда чтобы спокойно поесть и посидеть в приятной компании. Третий этаж был отведён под спальные комнаты для гостей, странной особенностью которых было, что не все из них имели окна. Посетителями были в основном торговцы и погонщики из караванов и они были слишком уставшие, чтобы поднимать серьёзный шум, так что место выглядело спокойным. Еда была тоже неплоха. Фирменным блюдом здесь был суп из копыт, но были и обычные мясные похлёбки, жаркое и рагу из овощей. Из напитков на первом этаже в основном пили эль, а на втором предпочитали вино и херес.

В такие моменты Каари жалела, что не стала художником или писателем – тогда бы ее таланты позволили надолго запечатлеть эту картину, где динамичность неостановимого движения, этого голодного поглощения реальности сплелась в неразделимый узел со статичностью серой хмари. Начинало – стоит дать волю воображению – казаться, что она заточена внутри дымчато-серой жемчужины, а маленькое солнце сигаретного огонька и есть та самая песчинка, вокруг которой эта морская драгоценность и проросла. Оставалось лишь дождаться, как сквозь этот тусклый, мглистый покров проявится крепкая, мозолистая рука ловца, что поднимет жемчужину из глубин – и тогда, поднятая из плена вод, она заиграет сотнями ярких оттенков в ласке солнечных лучей.

Уставшая, девушка опустилась на корточки, еще ближе приблизившись к растаявшей в объятиях тумана озерной глади. Серая пелена уже перехлестнула через воды, затопляя собой землю, и экономист улыбнулась в своих мыслях: «Как хорошо, что кемпинг затопит только туман, а не вышедшее из берегов озеро».
Но недолго продолжался настрой романтической меланхолии – жизнь, как обычно не спрашивая мнения человека, вносила свои коррективы. Моргнувшее в последний раз тускло-синим цветом пламя горелки взметнулось на миг и погасло. Удивленная, Каари недоверчиво покачала головой, но быстро нашла рациональное объяснение: ну конечно, туман вон какой тяжелый, в нем водной взвеси много, вот пламя и погасло! Горелка-то у нее не горная, приспособленная к работе в метель, и в ливень, а самая обычная, туристическая – так чего же тут дивиться?

Нарядившаяся в нарядный серый плащ земля, скрывшая своим новым убранством все вокруг, несла с собой холод: медлительный, тяжелый, неотвратимый. Не тот холод, в котором можно замерзнуть насмерть, но не менее неприятный – пробирающий до самых костей, до самых укромных уголков. Поежившись, девушка привычным движением подняла очки к переносице, чуть дернув уголком губ из-за прикосновения к холодному металлу, и зарылась в высокий воротник свитера. Так как кофе по понятным причинам отменялся, оставался лишь единственный вариант согреться – уползти в палатку, укутаться с головой в спальник, высунув наружу только нос, и блаженно рухнуть в объятия Морфея с осознанием, что она, даже когда за тонкой, прогибающейся иногда под порывами ветра стенкой стоит такой холод, лежит в тепле и даже относительном комфорте.

Каари снова улыбнулась одними губами – на сей раз в предвкушении сна. Посмотрела на потухнувший окурок и сжала его в кулачке – в палатке она уберет его в карман, чтобы с утра выкинуть в мусорный бак. Постояв у берега еще несколько ударов сердца, вдыхавшая чарующую смесь ароматов влажной травы и пронзительной свежести озера, украшенную мягким, обволакивающим ароматом хвои, она повернулась спиной к сокрытому в тумане озеру и, пригнувшись, уже намеревалась открыть палатку, как в спину ударил чей-то незнакомый шепот.

Дернувшись, непонимающая, что происходит, Каари нахмурилась и замерла, прислушиваясь. Снова тот же шепот! Нет, не сзади – вообще не понятно откуда, словно бы он доносится… отовсюду? Да еще спины словно внезапно коснулась чья-то огромная, ледяная рука.
- Perkele! – коротким выдохом выругалась экономист, чувствуя, как медленное биение сердца сменилось на быстрый, рваный ритм. Та рука, что будто коснулась спины, теперь словно бы сжала горло, превращая слово в полузадушенный писк. А голос – нет, не так: Голос все не смолкал…
Испуганные, словно барашки пены на отмелях при приближающемся шторме, метались перепуганные мысли. Стук сердца неумолчно отбивал в ушах барабанную дробь, губы стали сухими. Что же это происходит!? И наконец, словно скала, проступившая из волн, монолитом встало единственно возможное объяснение: «Сату! Эта изобретательная негодяйка с шилом в известном месте решила разбавить программу корпоратива интерактивным приключением! Наше временное обиталище еще как располагает к чему-то мистическому и таинственному, вот она и организовала нам фильм ужасов с доставкой на дом, так сказать! И если здесь голоса, то что творится в самом доме»?
Успокоив себя таким образом, сжавшаяся было, как котенок на морозе, девушка гордо развернула плечи, готова обернуться к подступающему к ней «ужасу» и… проснулась.

Замерев на миг на тонкой границе меж сновидением и явью, Каари все еще не понимала, где она и что происходит вокруг. Моргая не понимающе, она вздрогнула от холода и привидевшегося кошмара, нервно оглянувшись вокруг. Нет, это сон, это был только сон… Ее разморило на самом берегу, и она неосторожно уронила гревшийся стакан, залив пламя горелки, и интерпретировала это в сновидении как поглощенный туманом огонь. А толчок… Ну, наверное, она просто ударилась спиной о что-то. Потому что думать как-то иначе – расписаться в том, что она бредит наяву.
И все-таки было что-то не так. Словно за ней неотрывно и немигающе следил чей-то тяжелый, недобрый взгляд. И взгляд этот, похожий на зрак огромного змея, ничего хорошего не сулил. Передернувшись с отвращением от собственный ассоциаций, немного напуганная ощущением пристального внимания, Каари медленно поднялась на ноги, одернув свитер пониже. Осмотрелась испуганно:
- Кто здесь?, - негромко спросила она, не рассчитывая даже на ответ, а просто желая услышать в этой поглощающей все звуки серости, уже не кажущейся такой возвышенной, хотя бы какой-то звук. Пускай даже это будет звук ее собственного голоса.

Ответа не было. Жутко хотелось курить, чтобы успокоить расшалившиеся нервы – но ни свитер, ни колготки карманов не предусматривали. И сигареты, и зажигалка, способная хоть как-то разогнать эту мертвенную, клубящуюся стену, остались в палатке. Сглотнув, Каари отступила на пол-шага, потом еще чуть-чуть, пока не почувствовала, как за ее ногой прогибается тент. Это успокаивало. Наверное – по крайней мере, хотелось в это верить. Оставалось только опуститься вниз, быстро-быстро раскрыть вход и нырнуть внутрь. А там – короткое жужжание молнии, и она отгородится от всего непонятного снаружи. И даже, черт с ними, с правилами, покурит прямо внутри и прекратит себе придумывать Бог весть что.
Подняв сжатую в кулачок ручку, экономист нервно прикусила палец и поняла, что внутри что-то зажато. Это был окурок. Тот окурок, что она спрятала в руке – еще тогда, во сне…

Mona - Монетка
История по мотивам ирландских сказок "___________________________________"
ссылка

Пусть топают лесной дорожкой все, кто говорил про кризис, как возможность и советовал оттолкнуться поскорее от дна, на которое она постепенно опускалась, да всплыть с блеском и в хорошей форме.

Вчера ушел Клаудио. Педантично собрал все свои вещи, не забыл любимую приставку, пожелал удачи, оставил Хелен квартплату за последний месяц и напоследок скрипнул шинами подержанного альфа ромео. Оба ромео свалили за горизонт еще до того, как туда же село ослепительное апрельское солнце.
Дома было пусто: отсутствовала половина вещей и Джерри. Предполагая возможный коллапс системы семейных ценностей, пёс исчез неделю назад. Соседи видели его с каким-то стариком. Однако по номеру телефона из объявлений о пропаже, которые Хелен развесила по всему району, еще никто не звонил.

Сегодня у нее был день рождения. В кофейне висели приготовленные персоналом шарики, в холодильнике пылился торт. В зале как всегда был людно: всё-таки время обеденного перерыва и множество магазинчиков вокруг, куда местные заходили днем, чтобы после работы сразу отправляться домой, к родным, в теплые и светлые квартиры, где пахнет пирогами и звучит смех любимых.

После шести будет поспокойнее и, возможно, они примутся за торт...

Вонь от немытого тела вперемешку с запахом мочи появилась прежде, чем он вошел. Грязный, дурно пахнущий старик медленной шаркающей походкой двигался к стойке, что-то выискивая в кармане дрожащей рукой. Парочка, сидевшая возле окна, тотчас поднялась и вышла. Дама с пакетами вошедшая было, поморщилась и закрыла дверь с той стороны. Старик продолжал двигаться в выбранном направлении, при виде Хелен на лице его возникло подобие улыбки - редкие зубы, что присутствовали во рту, давно стали гнилыми пеньками, кожа на шее и лице была тонкой, словно бумага, и болезненно желтой.

- Доброго дня вам, мадам, - прошамкал он, снимая дряхлую шерстяную шапку и являя спутанные клочья волос. - Не затруднит вас угостить меня кофе?
Он помедлил, разглядывая Хелен в упор.
- И дайте мне монетку, - лукаво улыбнулся старик, - я заберу вместе с ней ваши горести.

Едва последняя реплика Федроса прозвучала, на парапете возникло некоторое замешательство. Сначала двое варваров Венсислава что-то говорили ему наперебой. Потом он что-то говорил их. Потом говорила девчонка, потом снова Венсислав. В общей сложности прошло около минуты прежде, чем ромею был дан ответ.

— Это все могло бы решиться чрезвычайно просто и, мне кажется, к определённому удовлетворению нас обоих, если бы вы, благородный господин, были готовы принять следующие условия. Мы вернём вам вашего монаха и имущество, ранее бывшее в монастыре святого Ираклия, а теперь оказавшееся в наших руках. Вы вернёте нам четырёх наших братьев и сестёр и снабдите достаточным количеством лошадей для скорого перемещения нас и наших слуг. Мы покинем пределы, на которые простирается власть вашего двора, и вернёмся в земли болгар. Что вы скажете?

Здесь, впрочем, судьба лишила Федроса возможности ответить сразу, даже если бы он и хотел. На вершине башни произошло ещё какое-то копошение, а затем новый раунд перепалки. Наконец, к михаэлиту вниз были спущены слова. Как ни странно, на этот раз то были не слова лидера фуроров, но женский голос. Видимо, то была эта бестия с кошкой, кто говорил сейчас. Луна была на какое-то время застлана проходящим по небу облаком, потому поэт не мог сказать наверняка.

В чём он мог быть уверен, ток это в том, что говоривший был хуже и непочтительнее любого сеттита. Если то была рыжеволосая женщина, то, видимо, не просто так её голова была увенчана мятежной короной из красной меди, как у Иуды:

— И что же, сударь, вы решили напасть на нас под предлогом переговоров? Если так, то вы, кажется, даже глупее и тщеславнее всякого другого грека! Прикажите второй колоне ваших головорезов отступить, или то будете вы сами, кто поплатится первым! Уберите руки с поводьев, оставайтесь там, где стоите, наши стрелы смотрят на вас!

Украдкой Федрос обернулся. Он мог видеть причину недовольства налетчиков. Со стороны лагеря к башне приближался ещё какое-то количество его людей, пеших и конных. Сколько точно, без своего божественного зрения, кое он временно прогнал от себя, потомок клана розы не мог сказать. Впрочем, даже в неверном свете звезд и луны ромей мог различить гиганта в багряных мантиях, следующего в пешей части кавалькады. Если только к армии за краткое время его отсутствия не присоединился ещё один монах, который позволял себе ходить в пурпуре, аки император, то это был Ливелий Обертус.

Второй отряд — по крайней мере, как сейчас, с краткой оглядки, мог рассудить тореадор — хоть он и двигался в общем направлении к башни, всё же не шел на соединение с отрядом Федроса. Новоприбывшие отклонились слишком далеко на север, чтобы это могло быть так. Возможно, они хотели обогнуть крепость по кругу и подойти к ней с другой стороны?

*****

— У меня плохое предчувствие на счёт всего этого! — это сказал один из атанатов, следовавших с Ливелием конным.

Он сказал это совсем тихо, шёпотом, оправляя воротник своей красной рубашки под доспехом. Видимо, сказал одному только самому себе. Острый слух цимици всё равно позволил ему услышать. Точно также, как его острые, наполненные почти ангельской проницательностью глаза, позволяли ему теперь видеть или, по крайней мере, угадывать общие контуры подземной структуры, лежащей впереди. Для чего бы там ни был предназначен этот храм, зарытый почти на треть плетры вглубь земной тверди, он явно не уступал по размерам самой башне, маячившей рядом. Той, у чьего сокрытого тенью основания сейчас стоял дитя Федрос.

Поликарп, если это важно, сейчас также был с Ливелием. После всех своих занудств и трусливых завываний он всё же предпочёл последовать вслед за монахом, ссылаясь на бартскую любовь и солидарность, принятую среди обертусов. С другой стороны, он старался идти сейчас так, чтобы или сам потомок Симеона, или кто-то из смертных воинов находился между ним и башней. Видимо, его трусость и нерешительность всё ещё были с ним. Потомок Элия шёл молча.

*****

В самом лагере Константин Лакапин и его компаньоны продолжали постепенно выуживать военные сведения из головы фурора. Первой части его запроса, мог почувствовать евнух, дикарь сопротивлялся из-за всех сил. Этих сил, впрочем, было недостаточно. Вскоре Гроздан вынужден был говорить:

— Сколько моих смертных слуг осталось со мной, я не знаю. Они ваши пленники не мои, сказал он. Я не знаю, сколько смертных с остальными. Я не знаю ни о каких животных, которые служили бы Вениславу и его подчинённым вампирам, если они у него есть. Никто из моей шайки не способен прятаться в землю, и обращаться летучим зверем и становится туманом.

Что касается второго вопроса Ангела, то тут пленное животное было более сговорчиво и податливо. Возможно, даже слишком сговорчиво. В красочных и развёрнутых подробностях оно описало им нечто, что вполне могло бы быть сюжетом одной из безнравственных пьес, которые Дети Иуды периодически показывают для избранной аудитории в своём главном храме близ базарной площади Константинополя. Что-то, что в своей неистовости, энергичности и изобретательности, должно быть, могло бы чему-то да научить людей Содома и Гоморры, прежде чем те были уничтожены Господом.

Насколько Дионисий, Констанций, Константин и Таврос могли представить, нечто из описанного можно было осуществлено лишь при условии применения изменчивости обеими сторонами дела — причём не в той её аскетичной, выхолощенной форме, что была доступна неспящим монахам Царицы Городов, но именно что старой науки, практикуемой извергами Карпат и прилегающих к ним варварских земель. Из сказанного было очевидно, что, как и Венсислав, его женщина-консорт была одной из цимици.

И вот ещё один важный факт. Имея в виду частоту их соитий — почти каждую ночь лунного месяца! — ученый муж, внимательный к деталям (а Константин был таковым!), мог сделать определённые выводы. К примеру, учитывая с какой лёгкостью оба участника пробуждали свою плоть для любовных утех даже в голодные ночи долгих переходов и малой добычи, можно было предположить, что главарь разбойников очень хорошо умел держать своего Зверя в узде, равно как и его женщина. Наверное, не так хорошо, как Поликарп и брат Ливелий, но всё же.

Вообще же, из слов Гроздана можно был судить, что мужественность Венсислава была, наряду с его воинской сноровкой, одним из факторов, что превозносили цимици в глазах сторонников. Если евнух понял пленника правильно, то главарь фуроров даже позиционировал эту свою способность наслаждаться плотскими утехами смертных в качестве некоего признака своего духовного совершенства и сакрального могущества в сравнении с каинитами, для которых нечто подобное было бы великой трудностью.

— Нас? — усмехнулся Бран. — Это мы их чуть не убили. А это — так, царапины, — осмотрел он свой могучий торс, истерзанный камнями и крокодильими зубами. Несмотря на браваду тулнея, было очевидно что ему досталось весьма крепко. Многочисленные свежие ссадины и жуткая рваная рана на ноге не могли не причинять ему чудовищную боль.

— Дайте только на минуту присесть, — выдохнул он через зубы, подковыливая к ближайшему валуну. Брану нужно было немного передохнуть и собраться с мыслями.

Одна из важнейших тулнейских военных стратагем предписывала, что при нападении на враждебное племя соотношение сторон должно быть как минимум три к одному: три противника на одного тулнея. Когда противников было меньше, духи предков могли гневаться, отчего молоко у коз начинало скисать, а у женщин обвисали груди. В данном случае соотношение было далеко от оптимального, но в обратную сторону: один тулней на целый тумен врагов. Так можно было и умереть. Духи предков, конечно, благоволили бы такому исходу, но у Брана была более важная миссия, чем погибнуть в бою, как настоящий воин.

— Нам нужно подкрепление, — нехотя согласился он с Майей, бросив усталый взгляд на мешок с драконьим яйцом.

Мастер:
+250xp от Supergirl (7267/14000)

Расчёт Федроса, побудивший его игнорировать варварские угрозы, оказался верен. Выстрела или каких-либо ещё действий со стороны чудовищного лучника не последовало — ни через шаг, ни через два, ни в ходе всего протяжения краткого, но тревожного пути михаэлитового коня. Двое меньших каинита по его сторонам, впрочем, прямо-таки изошлись в гневливых криках. Что конкретно они там кричали, этого сын Афанасия не мог понять. Всё же он был знаком лишь с цивилизованными языками: с языками императоров, поэтов, халифов и лжепророков. Его учёность не простиралась на дикарские наречия. В любом случае, он мог слышать, как цимици одёрнул своих прихвостней короткой острасткой, и те замолчали.

Он мог видеть, как откуда-то снизу на парапет к варварам поднялось ещё две фигуры. Он видел, что одна из фигур была животным. Карпатской рысью, если тореадор рассудил правильно.

Вторая была бледной рыжеволосой женщиной в какой-то странной броне. То была и не кольчуга, и не корселет и даже не гамбезон, но панцирь, поножи, и нарукавники, полностью сделанные из ставшей твердой кожи. Эта выдубленная кожа была покрыта заклёпками непонятного назначения и функции. Видимо, что-то цимиское. Возможно, женщина так же, как и вожак, принадлежала к этому клану, ибо она была неестественно хороша собой.

Ну что ж, наш герой был в трёх десятках метрах от врага. С башни на него взирали пять пар хищных глаз.

— Ещё архонтов, — услышал Федрос главаря фуроров. Теперь, в отличие от предыдущего раза, он говорил без какой-либо видимой интонации. Это было даже несколько странным для острого слуха михаэлита. Он привык слышать даже самые тонкие оттенки чувств в речах своих собеседников.

— Если я правильно помню своего Ареопагита, то Михаил командует всеми небесными чинами третьей сферы, а значит у него в подчинении ангелы, архангелы и ещё архонты. Отвечая на ваш вопрос, благородный господин: мы паломники. Но правильно ли я понял вашу родословную? Вы седьмого поколения от Каина — это вы говорите?

*****

— <Всё будет сделано, бог земной плоти!> — пискнула мышь-матушка, отправляясь в полёт. Как мог понять "кормилец", его наказ осел в малёхонькой головке зверька глубоко и прочно, и тот попытается выполнить со всем рвением и прилежностью, могущими оной махонькой головкой быть произведёнными.

— Да, — сказал Поликарп, провожая растворившуюся в ночных небесах нетопыриху взглядом. — Да-а! Мы должны послать к ним зверей-соглядатаев! Ответим им их же монетой! Ха-ха!.. А-а-а-а... Ах-ха...

Монах угрожающе махнул кипарисовой тростью куда-то в сторону затемнённой башни, вставшего перед ней белого всадника и его свиты. Секундное возбуждение, впрочем, было именно что этим — секундным. Тут же плечи обитателя разгромленной обители святого Ираклия вновь поникли, а его голос стал скорбным.

— Но послушайте, брат Ливелий... Вот пустимся мы сейчас в обход, да? Ублюдки в крепости не посчитают ли, часом, что это какой-то обходной манёвр или какое-то такое же военное действие против них? Я не особо многое смыслю в воинской науке, но они ведь могут сейчас напасть на господина Федроса, если посчитают, что что-то вокруг замышляется против них, нет? Он так близко приблизился к этим проклятым стенам. А тут не так много укрытий, чтобы мы могли сокрыть наше расследование... Нам точно нужно идти делать все прямо сейчас? Может, благоразумней будет повременить, пока господин Федрос не закончит со своими разговорами и не вернётся в лагерь? Если там обсуждается освобождение моего господина аббата, я не хочу ничему помешать...

*****

Слова Дионисия, пусть даже они и были подкреплены прирождённой силой клана ночи, как кажется, не возымели особого действия. Хоть воля ласомбра и вошла в варвара, хоть Мелиссино и чувствовал, что коснулся чего-то позади глаз и разгневанного лица фурора, его приказ попросту остался не понятым. Не понятым и почтённым. Варвар просто разразился ему в лицо очередной тирадой оскорблений и богохульств, смешанных разлетающейся во все стороны кровавой слюной.

— Ага! — протянул наблюдавший за этой сценой Констанций. — Все. Теперь мы можем быть уверены, что пройдоха не говорит по-гречески.

По всей видимости, вентру посчитал оплошность Дионисия не оплошностью, но преднамеренной попыткой установить истину — пусть и простую, и малую, но всё равно важную для дальнейшего хода допроса. Ну, или же, по каким-то причинам он воин решил бросить этот небольшой дар поддакивания в сторону торговца, позволив тому даже в малом не потерять лицо. Возможно, то был жест доброй воли и предложение союза. Возможно, Констанций Тибериос был просто в хорошем расположении духа. Возможно, тут и не было никакого такого скрытого двойного дна, и он просто сказал, что думает — и не следовало думать об этом более.

— Клыки, вы говорите, мой добрый господин? — продолжил антонианец, смотря уже на Ангела. — Да, клыки. Клыки. Хорошая идея. После того, как вы закончите, тогда.

Констанций Тибериос говорил так. Затем он ещё раз ударил фурора по лицу, на этот раз каблуком ботинка. Он выкрикнул что-то явно оскорбительное и презрительное в его сторону. Он сказал Тавросу, что исправно передал негодяю варяжское послание — и он отступил в сторону, оставив основную сцену за Ангелом.

Для евнуха все было просто. Он сказал свою команду, ей подчинились. Может быть, не так безоговорочно, как он привык — было всё же что-то дикое и непокорное в этом... ах-ха, дикаре. Его было не так просто направить на путь признаний, и исповеди, и раскрытия своих воинских секретов. Но и Лакапин не был простаком. Нет. Он поборол сопротивление воли варвара, он заставил его говорить, он услышал ответ.

Константин очень удачно угадал слово, когда потребовал от фурора рассказать именно что о своём "лидере". Именно оно — а не, к примеру, хозяин, сюзерен или господин — было здесь наиболее применимо. Гроздан, а именно так звал себя налетчика (видимо, в честь нескольких небольших винных пятнен на его покрытых густой щетиной щеках; приблизившись к пленнику, царедворец различил эти родимые знаки, не исчезнувшие даже после смерти), следовал за каинитом, зовущим себя Венсиславом.

Говоря о нём, он использовал славянское слово, более всего подходящее для описания успешного и уважаемого своими людьми главаря шайки разбойников или лидера группы молодых воинов, отправившихся в соседние земли в поисках славы и добычи. Венсислав — по словам фурора, чьё имя на языке болгар означало винную гроздь — был могучим воином, потомком клана ваятелей, внуком воеводы Мирншеу и сыном его главного капитана Рислаза. Венсислав был хорош с мечом и палицей, ещё более хорош, когда дрался без них, своими острыми когтями, и совершенен, аки какой-то полубог, когда он стрелял по врагам из своего ужасающего лука. Он был хитёр, как колдун или жрец дракона-бога смерти Велеса. Его главной консортом-фавориткой была самая прекрасная женщина на свете.

Сверх того евнух узнал, что за Венсиславом следовало больше вампиров, чем можно было сосчитать по пальцам одной руки — почти столько, что потребовались бы пальцы обеих рук. Их число, возможно, и поуменьшилось несколько в последние дни из-за предательских происков вас, сучьего племени, породившего Константина и его любовников-мужеложцев — из-за козней ромеев. Одного выродка этого порочного племени Венсислав уже посадил на цепь. Но это не было важным. Верные гули были возвышены к бессмертию на место павших. Венсислав и его люди пришли сюда, потому что им надоело проливать кровь в войнах правителей, лишённых чувств и чести, таких как воевода Мирншеу и его кузены. Они обретут здесь славу, богатство, а также вотчину, которую смогут назвать своей. Они загустят свою кровь, напившись из сердец развратных, слабых, болезненных и женоподобных старейшин. Конкретно Гроздан планировал сожрать душу глупца в золотом шлеме, который, должно быть, был очень хорош, буде он полностью одоспешен и вооружён, супротив старых визгливых женщин, но против настоящих мужчин — только если они связаны и окружены.

На этом моменте Констанций Тибериос вновь полез бить фурора...

  Когда Федрос выходил из шатра, он одобрительно улыбнулся своему собрату по котерии, обертусу Ливелию, но лишь скользнул взглядом по лицу Поликарпа, в адрес которого ещё совсем недавно мироточил елеем. Монах хоть и был цимици, однако ему было положено лишь то, что ему было положено, в отличие от собрата Ливелия. Когда же Федрос вышел из шатра, лицо михаэлита застыло в безэмоциональной сосредоточенности.
  Он обошёлся без герольда, но возглавил отряд афанатов, вооружённых копьями и щитами, а сам сел на белого жеребца, взяв в руки лишь свой червлёный каплевидный щит с изображением двуглавого орла — символа своей пафлагонской провинции, где Федрос был протоспафарием. Орёл был выкован из золота и служил одновременно и гербом, и стилизованным умбоном. Голову Федроса украсил заострённый шлем, окованный золотыми узорами, что сочетались с блеском чешуйчатых доспехов, жёлтых, с красновато-медным отливом. За спиной развивался плащ ромейского красного цвета. Ходил миф, что красный цвет был выбран древними римлянами, чтобы на нём не была видна кровь, и потому его иногда называли «сангиной». Впрочем, персы называли его «гюлз», что означало «роза», и Федроса почему-то трогало это сравнение. Любовь и кровь — две вечные темы поэтов.
  За Федросом ехал аквилифер. Он нёс лабарум, увенчанный не совсем традиционной хризмой. На богато украшенной ткани ниже были изображены Константинопольские Патриархи Троицы: Архангел Михаил, Дракон и Антоний, вышитые золотом (последний, будучи иконокластом, не оценил бы этот иконодульский жест, но он был мёртв и больше не мог ничего возразить). Ниже были закреплены пять фалеров, по количеству каинитов в котерии «Медного быка». Их было три изначально — о Тавросе, Ливелии и Федросе, но совсем недавно Федрос распорядился добавить ещё два, о Константине и Дионисие. Он долго думал, прежде чем решиться на этот поступок, особенно из-за Дионисия, фалер которого он вообще хотел сначала выполнить в серебре. Но позже Федрос отказался от этой идеи — с серебряным фалером лабраум выглядел как-то... второсортно. В итоге фалер Дионисия остался золотым. «На вырост», убедил себя Федрос.
  Михаэлит подъезжал неспешно, разглядывая противника, что Господь послал им в качестве испытания. В цимисхе было что-то пугающее, но совсем не то, что испугало бы рядового воина. Федрос не дрогнул ни при виде огромного роста, ни от вида монструозно-извращённой плоти. И варварские регалии в виде драгоценностей и дорогих доспехов не впечатляли воина, выросшего и прожившего две жизни в Константинополе, богатейшем городе, столице цивилизованного мира. То было другое. Варварский вождь будто бы прошёл от британских островов через земли галлов, славян, булгар, печенегов, гуннов, скифов — словом, всей Европы, явившись воплощением всего того дикарства, что творилось в тех землях, подбираясь к Царьграду. Но не чтобы принять его благодатный свет, а чтобы разрушить всё светлое, что было создано здесь.
  Когда вождь этих дикарей приказал Федросу остановиться, михаэлит слегка поморщился... и подбодрил коня продолжить ход. Не до́лжно варвару указывать ромею, что ему делать на его земле. Только подъехав на такое расстояние, чтобы не приходилось напрягать голос, Федрос соизволил остановить коня.
  — Я Федрос, крови Афанасия, что крови квизитора Петрония, что крови архангела Божьего Михаила, Архистратига святого воинства ангелов и архангелов, правителя Константинополя. На его землях вы сейчас стоите. И я здесь, чтобы узнать почему.

  Туман тем временем никуда не исчезал, и враги идти сквозь него не собирались. Страх запечатал их в пещере не хуже огромного валуна, в поисках которого только что озирался Бран.

— Никому! — рявкнул Бран. — Нельзя! — занёс он меч для очередного удара. — Кусать! — клинок со свистом опустился на дрейка. — Моих женщин! — чёрная сталь вонзилась ящеру в пасть.

Бритвенно острое лезвие разворотило твари всю челюсть, застряв в глубине черепа, там, где у дрейка, должно быть, располагался его крошечный мозг. С омерзительным скрипом металла о кость, Бран вытянул меч из головы поверженного монстра и осмотрелся по сторонам. Ни одного врага не оказалось в поле его зрения, и это немного разочаровало варвара.

Мастер:
+125xp от Supergirl (6517/6500)
*LEVEL UP!* Бран получает пятый уровень!

Поликарп определённо что-то недоговаривал. Если поначалу Ливелий и мог заподозрить себя в несправедливой предвзятости к гесианцу, то теперь он был почти уверен, что проблема не в нём, а в скитнике. Его плечи напряглись, когда потомок Симеона запросил подробности о случившемся в монастыре. Очень простой, очень смертный жест. К чему он созданию немертвой плоти, если оно не было чрезвычайно встревожено или возбуждено чем-то? Затем Константин-евнух в своём типичном для антонианцев высокомерии отмёл в сторону его, Ливелия, просьбу, его вопрос, его стремление к ясности и прояснению. В тот момент, когда евнух говорил, глаза Поликарпа метнулись в его сторону и в них можно было прочесть благодарность — особенно, когда вентру сказал, что ему не обязательно рассказывать какие-то подробности о судьбе монастыря святого Ираклия. Соответственно, когда Тавридес отметил, что это всё же придётся сделать, плечи монаха вновь напряглись.

— Боюсь, что я не могу стать хорошим учителем для вас здесь, мои глубокоуважаемые сородичи, — печально покачал головой Поликарп. Ливелий не мог не отметить для себя, что когда гесианец говорил, он старался смотреть на Тавроса и на Федроса, а не в его сторону. Что это? Поликарп был недоволен и разгневан на Ливелия из-за того, что тот заставил его говорить там, где он хотел бы смолчать? Может быть — так. Может быть, многое другое. В конечном итоге это было просто здравым смыслом и основой публичного и приличного общения между людьми, смертными и бессмертными, уделять особое внимание вышестоящим. Среди собравшихся в шатре представителей Троицы Федрос и Тавридес были наиболее высокопоставленными каинитами. Все могло быть вот так вот просто. Никаких подводных течений здесь могло и не быть.

— Меня не было в монастыре, когда он был разграблен, алтарь святого Ираклия осквернён, многие убиты, а Элий похищен, — пояснил цимици. — Я не могу назвать себя очевидцем событий. Когда все это произошло, я был в нашей второй ските, той, куда мы уходим для аскезы по уставу святого Гесу.

Ах да, «аскеза по уставу святого Гесу». Ливелий и Федрос — и, как ни странно, Константин —прекрасно понимали о чём идёт речь. Когда его сердце ещё билось по собственному волению, а кровь в жилах была теплой, Ливелий много думал и мечтал о подобном монашеском подвиге. Он желал, чтобы на него снизошло благоденствие участия в нем. Разумеется, мечтал напрасно. Выдержать и даже просто предпринять что-то столь саморазрушительное, величественное и божественное мог лишь истинный потомок Каина. Простой ревенант-обертус не мог даже и подумать о таком. Он имел принципиальный изъян в своей природе здесь, у него не было всепоглощающего голода каинита. Такого голода, что мог пожрать его самого, буде он останется неудовлетворённым. Тем более простой ревенант не имел достаточно совершенной и неуязвимой плоти. Плоти, способной восстановить себя и вернуться в изначальную или близкую к ней форму, даже после всех тех истязаний, что сопутствовали молитвенному посту, проведённому по всей строгости гесианского устава. Когда он наконец стал мертвым, отношение Ливелия к этой церемонии во многом переменилось и стало более сложным. Да, её блага были очевидны. Но всё, что было связано с именем Гесу — а именно он, как не сложно догадаться, был автором и архитектором нынешнего воплощения этой древней практики — теперь было окрашено самыми мрачными красками.

Что касается Федроса, то при всех благостных и положительных вещах, которые он слышал о гесианской церемонии самозаточения в клетку и доведения себя до находящихся на грани торпора или даже Окончательной Смерти голода и священного безумия, сам он никогда в ней не участвовал.

Более того, поэт-генерал пестовал в своей душе смутное подозрение, что драконианцы очень нечасто допускают кого-то, кроме самих себя, до участия в аутентичном ритуале. Клеточничество, в котором они позволяли участвовать михаэлитам и антонианцем, вполне возможно, могло быть каинитским аналогом того смертного посмешища, когда император или какой-то другой знатный муж приезжает в монастырь якобы для очищения души и епитимии, но, по сути, для постановочного концерта, безболезненного и лживого, призванного эту епитимию заменить. И всё лишь для того, чтобы затем рассказать друзьям и всему миру о своей праведности и полу-монашеском темпераменте.

Константин? Константин тоже, по крайней мере в общих чертах, знал о ритуале. Он также знал, что ни в коем случае не хочет участвовать в чём-то подобном. Говоря по простому, евнух сомневался, что выдержит даже постановочную версию. Потому — хоть периодически у него и возникали моменты, когда продемонстрированная подобным образом набожность могла помочь ему в обретении новых союзников — он до сих пор избегал этого пути. Да и какой практический смысл для него мог быть в таком флагеллантстве? Он не знал ни дисциплины Изменчивости, ни Прорицания, ни других способностей, который оный монашеский подвиг, будучи проведенным и выдержанным правильно, будучи проведенным должное количество раз, мог усилить. Зачем ему, практичному и мирскому мужу, все это?

— Меня выпустил из клетки один из наших слуг. Исаак Обертус. Его приставили сторожить мою келью днём и следить за тем, чтобы лучи солнца, пусть им и был бы дан малых ход внутрь, всё же не сожгли меня полностью. Он выпустил меня на свободу ночью того же дня, когда увидел дым над нашим монастырём. Я уверен в этом.

Цимици поддернул плечами. Ему было явно неприятно вспоминать о произошедшем.

— Мир его памяти, Исааку. Я выпил его досуха тут же, как был освобождён. Он, конечно, понимал, что так будет, потому пытался кричать мне что-то, пока я убивал его. Я не разобрал его слов. Но то было что-то важное, мне кажется. Что-то, что он видел или ещё как-то узнал, пока я спал. Он был безграмотным, к сожалению, а потому не мог оставить мне послание, которое бы пережило его смерть, никаким иным способом...

Поликарп Опсикийский замолчал, повесив голову на грудь, видимо, полагая закончить на этом свой рассказ. Затем он все же сообразил, что к нему могут быть ещё какие-то вопросы по практическим аспектам своего случившегося, а потому поспешил добавить к полотну своей истории ещё несколько штрихов.

— Я побоялся оставить скиту в первую же ночь, вместо того предпочтя хотя бы частично восстановить вред, причинённый мне солнцем. Ох, я был так ослаблен его лучезарным сиянием за тот месяц или около того, что провёл в заточении! Затем я добрёл до небольшой фермы, которая, как я знал, была поблизости. Я убил отца первым и выпил его досуха, чтобы исцелить себя ещё больше, а также избавиться от ряда мешающих передвижению в миру манифестаций вышнего мира и вышней же воли. Матери и детям я сломал ноги, чтобы они не смогли убежать или повредить мне в последующие дни, когда я спал в их доме и исцелял себя. К несчастью, они очень страдали. Очень. Всё, что было сделано мной, было сделано в великой нужде, но сделано безбожно и жестоко. Я пытался научить их молиться в их страданиях, дабы они пошли им в заслугу перед Господом, но, к сожалению, не все они послушали меня. Некоторые боялись и ненавидели меня слишком сильно. К тому же, я никогда не отличался даром убедительности.

— Воистину, вы ни в чём не виноваты, — неожиданно понимающе откликнулся на слова цимици Андрокл. — Бог спас вас, когда другие погибли. Все сделанное после было сделано вами по Его воле.

Поликарп благодарно кивнул младшему из двух евнухов.

— В любом случае, через неделю я был готов вернуться в монастырь святого Ираклия. Я обнаружил его сожженным. Я нашёл прах двух своих братьев и, призвав дар провидения прошлого, узнал, что над ними был совершён Амарант. Я допросил стены и камни после того. Я видел налетчиков и битву, но лишь мельком. Тут я не могу сказать вам ничего конкретного. Я извиняюсь. Те из вас, кто также обладают способностью к Прорицанию, знают, как трудно это восстановить полную картину событий по полученным из былого вспышкам и просветам. Тем не менее я видел смерть многих — смерть наших слуг-обертусов, смерть нескольких прихвостней этих убийц — но я не видел смерти моего господина. Но это не значит, что я не видел его совсем. Я видел, как Элия уводили в плен...

Помедлив, Поликарп добавил:

— Вот, я сказал, что вы хотели. Или есть что-то ещё? Спрашивайте, я скажу.

4 октября 1071 года от Р.Х., окрестности Селимбрии, пригорода Константинополя

Вот начало истории. Бог сотворил мир. Бог сотворил Адама. Адам отверг Лилит за порочность её натуры и взял в жёны Еву. Адам породил Каина и Авеля — и Сифа затем. Каин убил Авеля. Из чресл Сифа произошли все племена земли. Кровь Каина заполнила мир подобными ему.

Царская корона и высочайшее владычество над странами и народами передавалось от одного племени сифитов к другому с ходом лет. От египтян к вавилонянам, от них к ассирийцам, от тех к мидийцам, от тех к персам, от тех к грекам и Александру, от них — к римлянам. Стремясь уберечь свою корону и своё царство от падения в руки славян, булгар и гуннов, Анастасий Дикор воздвиг могучую стену и проложил её с башнями, крепостями и редутами от Черного моря к Мармаре. Со временем опасность, которую представляли для Державы ромеев все эти разбойничьи, варварские племена миновала — или же, правдивей будет сказать, опасность отыграла себя, воплотив те или иные страхи в жизнь и показав иные беспочвенными или, по крайней мере, показав их чем-то с чем наследники Константина Великого могут жить. Стена Анастасия стала ненужной. Её крепости были оставлены солдатами, её камни растащены двадцатью последующими поколениями крестьян, чтобы стать фундаментом их жилищ.

Наша история начинается подле одной такой забытой крепости, ставшей сначала загородным поместьем знати, а затем — соразмерно с тем, как владевшая ей семья пришла в упадок и иссякла — заброшенной вовсе. Местные фермеры называли её дворцом Порфирия по имени последнего хозяина, скончавшегося сотню или около того лет назад. По своему устройству то высокая и широкая трёхэтажная каменная башня с плоской крышей, снабжённой деревянными парапетами. Один из франкских наёмников, бывших здесь вместе с нашими героями и обмолвившийся парой слов с Тавросом Тавридесом, когда тот в начале ночи решил осмотреть осаждённую им и его союзниками твердыню поближе, назвал её donjon carré или donjon roman на своём языке. Интересные слова.

И да, твердыня — дворец Порфирия — была в осаде сейчас, как, возможно, уже была когда-то во времена разбойничьего могущества мадьярских и булгарских налетчиков. Важное отличие, впрочем, заключалось в том, что в этот раз осаждающими были ромеи, а внутри заперлись варвары. Потомки Каина были важной частью и главарями обеих армий: осаждающих и осаждённых. Вместе с Тавросом соправителем над всем этим воинским предприятием по праву своего высокого звания был Федрос из Амастриды, Федрос Гончий пес, михаэлит, известный как преследователь неугодных и незваных каинитов.

По мнению Федроса, противоположная стороны сейчас должна была состоять преимущественно из сородичей и их гулей. Все смертные, которые были с фурорами* — а то была разномастная банда славянских и влашских выродков из Болгарской фемы, все как один убийцы и бандиты — были порублены, посечены и пленены в стачках, предшествующих самой осаде. Их кровь сейчас была в жилах Федроса, Тавридеса и других членов котерии, делая их сильными и сытыми.

Как бы там ни было, численный перевес, как и вся полнота морального превосходства, были на стороне константинопольских вампиров. Всего в лагере, окольцевавшем дворец Порфирия, было немногим менее сотни людей при орудии и ещё два десятка слуг, оруженосцев и рабов. Более половины собравшейся армии была конной. Сейчас это не играло большого значения, тем не менее данный факт был очень сподручен в предыдущие дни, когда первостепенной задачей был отлов фуроров и их слуг в рощах, холмах и долинах по обе стороны Эгнатиевой дороги. В башне — донжоне, если взять название, предложенное франком, — не могло быть более двух десятков гулей и вампиров. Часть из них, вероятно, даже не была бандитами, а была просто окрестными фермерами и путешественниками, похищенными и заточёнными фурорами для того, чтобы иметь под рукой быстрый источник пропитания. Крепкие стены, узкие бойницы и высокий парапет старой крепости, впрочем, могли сделать одного человека равным двум, а то и трём — и это даже без поправки на дары Каина. Штурм донжона, хоть он и представлялся самым очевидным и прямолинейным вариантом, грозил определёнными потерями, если он не будет организован правильно.

Что ещё? Ах да, конечно же, следует объяснить, как наши герои стали руководителями этого предприятия. Если быть кратким, то факты таковы: две недели назад в мастеровом районе Константинополя Федрос-михаэлит выследил и арестовал двух вампиров, которых не должно было там быть. То была девушка из презираемого кланом розы выводка Эннойи и мужчина, почти двухметровый великан, принадлежавший к числу варварских кузенов константинопольских драконианцев. После того, как их должным образом растянули на дыбе для допроса, выяснилось, что эта парочка — члены куда как большой котерии, прибывшей с охваченных мятежом Балкан и решившей сделать сельские окрестности Нового Рима своей вотчиной. Они были посланы в столицу как разведчики, чтобы выяснить, нет ли возможности для новоприбывших обрести ещё больший приз, чем власть над селеньями, городками и манорами Фракийской фемы. С чего вдруг они — эти фуроры — решили, что нечто подобное сойдёт им с рук и что вампиры Константинополя смирятся с подобным соседством, до сих пор оставалось загадкой. Вероятно, типичная неонатская тупость.

Тогда же в город прибыл посланник от Андрокла из Фракийской Гераклии, незначительного представителя двора антонианских вентру, преимущественно обитающего в своих поместьях в районе Селимбрии. Он также говорил о фурорах, промышляющих в окрестностях столицы, добавив к тому, что его хозяин терпит от них притеснения и просит о помощи.

Несколько последующих ночёй вампиры Сияющего Города посвятили обсуждению ситуации. Собственно, сам факт того, что разговоры и промедления съёли несколько дней, был преимущественной виной антонианцев. Лидер михаэлитов Петроний и Симеон, один из верховников обертусов, приняли решение о надлежащем курсе действий достаточно быстро. Тем не менее различным кликам и фракциям среди вентру потребовалось ещё какое-то время для того, чтобы, пообвиняв друг друга в недальновидности, забвении интересов империи и даже предательстве, прийти к консенсусу. В конце концов он всё же был достигнут, и Кай, базилевс антонианцев, смог присоединить свой голос к петрониеву и симеонову.

Котерии Медного Быка — так наших героев с недавних пор называли в Константинополе из-за статуи, стоявшей в их домене в Маурусе — было поручено выдвинуться к Селимбрии, известной также как Евдоксиполис, и изгнать оттуда захватчиков.

Лучше всего — изгнать в царство Гадеса, сказал Федросу Петроний. Впрочем, если то будет возможно, это уже для Константина Ангела добавил сир его сира Кай, хотелось бы, чтобы фуроры, хотя бы их часть, были взяты живыми и доставлены в Константинополь для суда и справедливого наказания. Император ночи хотел заставить их драться насмерть между собой на песке Ипподрома. Так мало удовольствий осталось в его не-жизни за всем этим бременем правления. Константин, будучи прилежным и почтительным «внуком», ведь хочет удовлетворить своего правителя и прародителя?

Когда он говорил с Ливелием Обертусом в приватном порядке, Симеон Константинопольский также выразил желание, чтобы фуроры — по крайней мере, их лидер, болгарский цимици по имени Венсислав, и другие потомки Старейшего — были доставлены в его руки целыми и невредимыми, если не живыми. Мятежники и разбойники они здесь, в Фракии. Тем не менее на севере, в Болгарской феме и дальше за Дунаем, часть из них числилась за первопроклятых, аристократию племени каинитов. Варварские кузены драконианцев, их правители — стратеги, или, как они сами себя называют, воеводы — сейчас как раз вступили в очередной цикл своих междоусобных распрей. Семеро принцев сражаются в тени Карпатских гор за титул архистратига — воеводы воевод. Благородные заложники в руках константинопольских вампиров в таких неопределенных обстоятельствах могут быть полезны.

Нашлось пара слов и для Дионисия. Его покровитель, преторианский префект Запада Аркадиан, впрочем, не имел никаких особых указаний по части самих фуроров и их судьбы. Он лишь акцентировал особую важность того, чтобы всё это дело было сделано быстро и правильно. Нечто подобное, этот мандат на устранение неугодных, — удачная возможность для сына Нарсеса. Он может показать себя перед двором. Возможно, показать, что что-то из полководческого таланта его сира передалось ему вместе с черной кровью, что текла теперь по его жилам. Он покажет себя в качестве надежного и верного сородича — и это пойдёт на пользу их совместному с Аркадианом и принцем Венеции плану.

Лисерос, дитя кесаря магистра Никиферуса и военный префект, передал под начала Федроса и Тавроса как самых высокопоставленных членов котерии отряд атанатов в составе 60 человек, тех самых всадников, о которых мы говорили ранее. Часть воинов тагмы «Бессмертных» была его гулями, часть находилась под властью его злого ока, все — во власти его серебра и угроз. Для всех них завеса, разделяющая дневной мир и мир тьмы была несколько приоткрыта. Они готовы были сражаться с вампирами, поручился за своих людей Лисерос. Возможно, Таврос предпочёл бы командовать в этом деле своими варягами, тем не менее необходимость блюсти молчание крови, насколько бы слабым и чахлым оно ни было в Константинополе, имела приоритет перед его предпочтениями.

Впоследствии к небольшой армии Федроса и Тавридеса присоединились также домовые стражи Андрокла и Констанция Тибериоса — ещё одного вентру-антонианца, чьи маноральные поместья находились в этих местах. Их дружины и увеличили численность отряда до неполной сотни воинов. Ещё до того, как котерия осадила дворец Порфирия, она существенно поистрепала силы фуроров. Вместе со смертными в плен было взято двое вампиров. Оба они сейчас находились в торпоре.

Один очевидно был цимици. В бою он призвал к себе сверхъестественные аспекты своего клана, обратившись в чудовищного гиганта, перед которым вспять бежали люди и кони. Как бы там ни было, кровь в жилах Тавроса оказалась более густой, старой и чистой. Он призвал к себе силу Самсона, и ловкость Одиссея, и несокрушимость Ахиллеса, и его облик также исказился и стал пугающим. Он вышел против монстра, и он рассек его своим именитым мечом от правого плеча до пасти с тремя рядами зубов и бахромой щупалец, которая выросла у него на месте живота. Зверь упал недвижимым и сейчас находился в забытье. Для верности, впрочем, его ещё скрутили цепями и бросили в большой внушительный сундук, в котором Константин Ангел до того перевозил свои дорогие мантии.

Второй пленный был менее примечателен. Просто какой-то низкорослый валах, не говорящий по-гречески. Судя по полуживотным чертам — волчьей шерсти на теле, желтым глазам совы или рыси и массивному, выпирающему вперёд лбу какой-то африканской обезьяны — он принадлежал к выводку Эннойи. Когда он пустился в бегство, Федрос метнул в него свой дротик без металлического наконечника, тот вошёл ему в спину, пронзило сердце своей древесиной и вышло с другой стороны, из груди, почти на полметра. Кровь Федроса также была густой и сильной.

Он, этот гангрель, также был кинут в сундук для удобства транспортировки. Главное достоинство этого отребья было в том, что дротик из его груди потенциально можно было извлечь, а самого глупца привести в чувства и допросить. Пока это не было сделано за другими заботами, связанными с организацией осады.

*****

— Господа мои, — сказал Андрокл-антониан, глядя куда-то в потолок, — для меня очевидно, что нам лучше всего сжечь их. Валежник может быть собран в окрестных рощах, хворост связан в тюки и пропитан маслом, ваши смельчаки прикроют свои головы щитами и поднесут его к стенам крепости. Мы сожжём их и покончим со всем этим малой кровью для нашей стороны.

— Я не думаю, что это так, господин мой Андрокл, — возразил на это Констанций Тибериос. В отличии от своего невысокого, смуглокожего и узкоплечего противника — а эти два вентру явно были противниками и недолюбливали друг друга, несмотря на всю холодную вежливость! — Констанций был просто-таки иконическим воплощением представителя воинской аристократии. Его осанка была подлинно офицерской, волосы и борода светлы и завиты в локоны, плечи широки и крепки, руки сильны и мускулисты, чешуйчатые доспехи сидели на нём как влитые. Он говорил с Андроклом, но смотрел он прямо на Тавридеса с Федросом. Его украшенный золотым львом шлем был зажат под его правой рукой.

— С вязанками хвороста под стенами мы просто задымим их. Никакого пожара не будет. Это может сделать что-то с гулями, если они там есть, но вряд ли как-то серьёзным скажется на каинитах. Потом нам будет просто сложнее идти на штурм из-за всех этих кострищ.

— Даже если пожара в самой крепости не будет, — с нажимом откликнулся Андрокл, глазами ища поддержки у Константина, который как и он был евнухом, — все равно есть возможность, что так мы заставим кого-то из захватчиков впасть в красный страх. Он сам выбежит из укрытия и прямо на наши копья! Да и с чего, благородный Констанций, вы так уверены, что замок не загорится? Внутри башни там должны ведь быть какие-то деревянные балки, полы и что-то такое...

— После ста лет, как там никто не жил? Полноте. Снаружи башня, быть может, и выглядит крепкой, но, я думаю, там просто пустой каменный остов внутри. Пламени не за что будет зацепиться...

— Если вы попытаетесь поджечь замок, то вы можете повредить моему сиру! — крикнул Поликарп Опсикийский, цимици-монах, прибывший в лагерь в начале сегодняшней ночи.

Поликарп был последним уцелевшим обитателем расположенного в двадцати римских милях к северу драконианского монастыря святого Ираклия. По его словам, три недели назад фуроры атаковали его обитель, убили всех ревенантов-обертусов, выпили кровь из сердец двух его собратьев по клану и увели куда-то его сира Элия. До того, как он присоединился к лагерю «медных быков», Поликарп прятался в холмах. Он боялся отправиться в Константинополь по Эгнатиевой дороге, опасаясь что там его заметят совы, которые, как он настаивал, шпионят для фуроров по всей округе. По какой-то причине он был уверен, что его сир всё ещё жив и удерживается в плену. Сейчас цимици требовал, чтобы двух торпорных мятежников, захваченных котерией, обменяли на его ещё якобы живого прародителя. Он требовал, чтобы с фурорами были организованы переговоры.

Под простой черной рясой монаха его руки и лицо были замотаны бинтами, будто лицо и руки прокажённого. В Константинополе он и его сир были известны как твердые в своих духовных поисках аскеты. Учитывая гесианские практики самоистязания, он, вероятно, прятал свои черты от мира потому, что они носили на себе следы и искажения выпущенной на свободу Изменчивости. Иногда вокруг его головы и кистей рук можно было заметить слабый багряный и золотой нимб, наподобие того, который был у Ливелия. Он свидетельствовал о чрезвычайной близости Поликарпа к Господу Богу.

— Ваш сир, почтенный отец Поликарп, — просто сказал Констанций Тибериос, — скорее всего уже давно мертв. Если он был пленён, как вы говорите, то это было сделано мятежниками лишь для того, чтобы доставить его к своему лидеру, который затем совершил Амарант над ним.

— Это не так! — вновь крикнул монах-обертус своим тонким, звенящим, почти детским голосом. — Вы недооцениваете этих злодеев! Они пришли сюда не только за нашей кровью, я скажу, но для того, чтобы взять эти земли и живущих на них людей себе в вотчину. Они рассчитывают и планируют на дальнюю перспективу. Разумно предположить что для того, чтобы предупредить возмездие со стороны семей Троицы, они возьмут себе благородных заложников. Мой сир высоко стоит среди акимитов. Он — такой заложник.

— Хм-м, это, действительно, звучит достаточно разумно. По крайней мере, правдоподобно, — подал голос Андрокл, желая, вероятно, не столько поддержать Поликарпа, сколько не согласиться с Констанцием Тибериосом.

Сам Констанций Тибериос лишь раздражённо подёрнул плечами.

Разговор — а теперь уже, скорее, перепалка — происходил в просторном шатре Тавроса Тавридеса. Более трёх десятилетий назад он заполучив его для себя, разграбив лагерь какого-то мусульманского эмира во время восточных походов. Шелковые стены и кипарисовые перегородки шатра были украшены причудливой вязью каких-то арабских заклинаний. Федрос, Ливелий и Константин узнали в них молитвы и богохульные восхваления племенному богу исмаилитов. Поликарп Опсикийский также косился на них неприязненно.

Свет в шатре распространялся от нескольких бронзовых жаровен и лампад, подвешенных у потолка. Болгарин Дионисия и вдвое варваров, служащих Тавросу, принесли для собравшихся стулья, украшенные лаковой полировкой и золотым рельефом. Из трех местных сородичей только Констанций не воспользовался предложением сесть. Возможно, потому что был человеком действия. Возможно, его металлический корселет мешал ему здесь.

Слушая перепалку двух вентру и одного цимици, Дионисий в очередной раз отметил для себя, что где-то шестую, а то и пятую часть сказанного ему приходится восстанавливать для себя, применяя логику и интуицию. Быть может смертные Ромейской державы и забыли латынь, но бессмертные явно её всё ещё помнили. Они говорили промеж собой на каком-то странном пиджине языков Аристотеля и Цицерона.

Майя бросилась за эльфийкой столь решительно, что едва не уткнулась носом ей спину. Скрипучая дверь распахнулась, явив зрелище грозное и завораживающее. Посреди залитой кровью палубы, в окружении поверженных врагов, словно молодой ясень, восставший средь поля алых роз, стоял Бран. Его широкий, будто высеченный из обсидиана, клинок, трепетал подобно крылу ночной бабочки. Грудь и руки покрывали многочисленные раны, но взор, подобный взору Тира, горел мрачным, неугасимым огнём, и казалось нет на свете силы, способной остановить героя.
Напротив Брана неловко топтался кряжистый неухоженный мужлан. Всклоченная борода топорщилась клоком сгнившего сена, грязная косынка съехала на бок, уродливые серьги походили на скрученные ржавые гвозди. Что до лица, то эта изрытое оспинами прокопчённая рожа не вызывала ничего кроме отвращения. Да и как человек этот боров был явно не очень. Неудивительно, что в него полетела первая стрела, оторвавшая левую серьгу вместе с ухом. Лишь после этого Майя потратила несколько мгновений, чтобы разобраться, что к чему.
На корме её старая знакомица обменивалась выпадами с ещё одним упырём — долговязым и сутулым, как калимшанский далматин. А вот тётушки Ро Майя не увидела. И это вызывало неконтролируемое волнение и желание немедленно отправиться на её поиски.

Мастер:
 +75*2хр от Tpayp и Supergirl (2811/2700) *LEVEL UP!* 

– Это что еще за бесовщина? – тифлинг совершенно точно не ожидал увидеть в пещере Кларга ничего. Пнув со злости камешек, Скамос ответил Лорасу уже на инфернальном, и если перевести на принятый в обществе цензурный язык, то получалось что-то вроде «я не знаю». Тифлинга совершенно не парило что вряд ли это выражение поймут, а с другой стороны – если бы он знал, то наверняка ответил бы.
А вот драконорожденный заставил схватиться за мечи. Уж очень не любил Скамос угрозы в свою сторону, и приготовился ударить на опережение. С типичного вояки, коим себя показывал драконорожденный спрос небольшой – он недалеко ушел от того, кто отправился в плен к гоблинам – тоже готов винить любые хвосты и рога во всех бедах и неудачах. Теперь, когда молитва прелестной жрицы восстановила его силы, здоровяк не вызывал особой тревоги – слишком уж он медленный, будет долго и нудно догонять тифлинга, истекая кровью. Так что несмотря на разницу в росте, Скамос смотрел с вызовом, если это вообще можно различить во взгляде из бездны, но вербально не отвечал, хотя у него и вертелся на языке довольно обидный ответ. Но провоцировать конфликт сам, с учетом того, что в таком случае на стороне будет его друзья, плут не собирался.
Но все решилось само, чешуйчатый отправился остывать, а после очаровательной улыбки жрицы тифлинг даже передумал предупреждать о том, чтоб держали своих чешуйчатых собак на поводке.

– Как? Пришел... Не совсем удачно пришел. Вообще, там торгаши, ждут товар от своих... Коллег. Обычное дело. Гоблины, торгаши, грабежи, вот это вот все. Ничего интересного. Они должны были быть на дороге, если не забили шлямбур и не укатили уже. Вы не встречали Боба и Би... Ой... Как их... Джек и Джо.

Вместе с тем, Скамос подошел к сундуку, доставая набор отмычек, правда, перед тем, как лезть в замок, все же осмотрел сундук со всех стороне и даже заглянул в замочную скважину, проверяя нет ли нигде секретов, которые брызнут ему в лицо или еще куда кислотой или чем похуже.

– Куда интереснее другое – как охотники за каким-то там Культом Дракона оказались здесь. Тут никаких драконов, только гоблины и дьяволопоклонники. Но знаете, я все-же довольно любопытный, и мне кажется что взять за жопу культистов куда интересней, чем возиться с картохой. Вы бы рассказали какие там... Приметы, особенности, может они товар какой возят особый. Я бы может и помог вам. А как вольный тифлинг, могу и на постоянной основе, у меня есть, определенные таланты, которые возможно, могут пригодиться вам, а мне будет не скучно.

  У этого леса было какое-то другое, настоящее название, но все его звали «Лесом острых зубов». Говорят, что когда-то в нём жили эльфы, но так про все леса говорят, а своё нынешнее название он получил в относительно недавние времена, когда стал вотчиной целого племени оборотней. Непослушных детей в Гринесте пугали, что оборотни Леса острых зубов придут за ними ночью, но когда дети подрастали до сознательного возраста, то узнавали, что оборотней уже давно никто не видел, и что их княжество было разорено каким-то древним героем, а столица разрушена. Даже если в этом лесу и водился какой-либо ещё острозубый зверь, ему бы пришлось топать дня четыре, прежде чем он доберётся до Гринеста. И ко второму дню пути по бездорожью, четверо молодых путников из Гринеста уже успели убедиться, что топать четыре дня подряд — это должна быть очень сильная мотивация. Гораздо сильнее, чем проучить непослушного чужого ребёнка.
  Чего точно не было в рассказах стариков и уличных пьянчуг, так это историй о каких-либо драконах в этом лесу. Но Культ Дракона намеревался навестить именно этот лес, а у Культа Дракона круг интересов у́же, чем острие кинжала: драконы и всё с ними связанное. Несколько дней назад Аарон рассказал, что раздобыл у культистов секретную карту.
Получатели: Адраммелех, Аарон Вуд.На карте были очень грубо обозначены земли от Берегоста до Бердаска, а в центре неё был Лес острых зубов, с обозначенной углём точкой в его восточной части. На обратной стороне карты был список:

• рулон пергамента, 1 шт
• толченый мел (1фунтовый мешок)
• кожаный футляр

  Если верить Аарону Вуду, сыну достопочтенного стражника Рэндала Вуда, одна из лидеров Культа Дракона собирала секретную экспедицию в этот лес, чтобы найти там какую-то реликвию необычайной мощи, которую в последствии собиралась использовать против своих врагов во внутрикультовой борьбе за власть. Что за реликвия, кто там против кого собирался бороться и насколько крупный отряд культистов направился в лес — этого Аарон не знал, но слова «необычайная мощь» звучали достаточно разумным предлогом попытаться добыть реликвию раньше культа. И четверо подростков отправились в путь.
  Уже к концу первого дня идти стало тяжело. На плодородном чернозёме Гринестских окрестностей сорняки и травы могли себе позволить вырастать в половину человеческого роста. Хорошо если это были простые полевые травы вроде зверобоя, васильков или дикого лука, но часто попадалась крапива, а ещё репей, вокруг которого любили кружить шмели. Тот день, однако, закончился приятным ночлегом под одиноко стоявшим грушовым деревом, плоды которого как раз успели созреть.
  На второй день пути репея было меньше, и всё чаще стали попадаться заросли волчьих бобов, синие лепестки которых перекрашивали порой целые склоны холмов вокруг. Весь день шёл противный мелкий дождь, и только к вечеру распогодилось, но вечернее солнце уже не успевало просушить землю. Пришлось искать особое место для ночлега, и спустя какое-то время, путники вышли на небольшую поляну в ивовой роще. Часть этой поляны занимали показавшиеся из под земли известняковые откосы, что успели высохнуть, так что лучшего места для привала казалось не найти... но была одна маленькая настораживающая деталь: трава между этими откосами была примята недавно прошедшим здесь небольшим отрядом, либо стаей крупных зверей.

- Добейте его уже!.. - как ни старалась Чиара, стон боли все же вырвался вместе с этой бессмысленной мольбой. Можно подумать, что все остальные не хотят того же! Но в глазах все сильнее темнело, а мысли путались. Пальцы на палочке стали скользкими от пота, а может, крови?.. Сейчас Чиара уже не различала цвета. Это было жутко, она помнила, как теряла сознание от ран раньше, как танцевала в своих видениях. И ей не хотелось повторять этот опыт.

Из последних сил она воззвала к Суни, и та сразу же окликнулась, возвращая краски в мир. Пусть ситуация сейчас была не лучшая, но мир в цветах все же был прекрасен, даже если состоял из вонючей пещеры и дьявола посреди нее. Ее товарищи... прояснившийся взгляд Чиары скользнул по ним. Они были чудесны! Самые лучшие в мире! Даже незнакомый практически тифлинг, швырнувший свое явно покрытое серебром оружие Драккейну! Даже... ох!.. Аура!.. Аура осела на пол, а ее глаза, такие красивые, чудесные, великолепные!.. закрылись. С трудом собрав разливающуюся во все стороны силу, Чиара направила часть ее в эльфийку, стремясь поделится с ней этой красотой, этим чудом бытия!

Теплая энергия, разлившаяся во все стороны иссякла, но перед этим коснулась Серебряного пояса, заставляя тот еще раз попробовать попасть по дьяволу.

Мастер:
+125*3xp от Amatevil, ionrika и Supergirl (5211/6500)

  Договорить Джэмна не успела, раздался мощный глухой удар и весь «Сомик» тряхнуло от носа до кормы! Люди, завтракавшие в каюте, испугались не на шутку: удар был такой силы, что пара мисок аж слетели на пол. В первую секунду все хотели выбежать на палубу, испугавшись, что баржа ударилась о пороги, но в следующую секунду толпа остановилась, потому что там снаружи послышались звуки куда более тревожные, чем звук досок, ломающихся о камни. Там на палубе слышалось гикание и боевые кличи целой толпы взяшихся из ниоткуда людей.
  Когда Майя всё же выглянула за дверь, она увидела, как через правый борт на баржу запрыгивали потрёпанного вида люди, вооружённые саблями. Каждый из них спешил оказаться первым. Их лодка, на которой они протаранили баржу, прижалась бортом к борту, и несколько человек стали закидывать крюки-кошки, чтобы как следует закрепиться.
  — Кошелёк или жизнь! — закричал один из злодеев, что подбежал к Брану. — А впрочем, зачем выбирать, ха-ха-ха!!!
  И он замахнулся саблей на варвара.

Надо же. Кто-то выжил.

Клэй окинул холодным взглядом вынырнувшую из-за угла крайне потрёпанную парочку. Можно было бы, конечно, немного воодушевиться и пересмотреть шансы на выживание, но, к сожалению, мистер Морроу был реалистом.

- Отвратная стрельба, мистер Джекилл. – укоризненно покачал головой Клэй, комментируя недавний позорный космический бой. – Надеюсь хоть заточкой орудовать вы умеете.

Чуть склонив голову, уголовник с крайним сомнением оглядел остальных членов «банды». Щупленькая окровавленная докторша, сжимающая в дрожащих руках шприц и пухленькая обладательница крайне слабого желудка, вооруженная лишь своим безмерным женским обаянием. Им всем определенно кранты.

- Предлагаю использовать женщин, как наживку. На большее они не тянут. – сухо и практично высказался Клэй, верча в руках своё оружие. – Доктор Ким может прикинуться мёртвой, благо её видок к такой роли располагает, а мисс Хант пускай громко слёзы над ней польёт. А мы пока с вами мистер Джекилл в засаде посидим. Когда пираты на звук придут и на девок отвлекутся, тогда-то их и порешаем.

– Вы из какой деревни юродивого достали? – спросил тифлинг, не особо интересуясь ответом. Так то его весьма забавляло издеваться над деревенщиной, но увы, сейчас не было на это времени. Как и на многие другие приятные вещи.
Куда интересней для Скамоса сейчас было то, что у него получилось. Все сработало совершенно не так. Конечно, в момент "призыва", он в какой-то мере надеялся что что-то произойдет. Сейчас это лишь добавляло проблем.
– Ну тут про почву-боль, это меня здесь вырубили, семя-кровь - это вот волчара. Сейчас должен прийти какой-то Жнец. Предлагаю отступить. Иных выходов из этой пещеры я не знаю.
Повернувшись к наименее сдержанному члену компании, тифлинг уже довольно громко сказал:
– Не туда воюешь! Иди сюда, пока поздно не стало! Честное инфернальное что не буду жрать тебя или твою душу!
На мгновение Скамос задумался о том, какой вкус должен быть у душ, но решил не забивать себе голову глупостями тогда, когда под боком вылезает самый настоящий дьявол или демон. Демонов то убивать приходилось, но вот дьявольские договоры были для него новинкой. И что-то ему не очень хотелось связывать себя какими-бы то ни было договорами с инфернальной сущностью.

— Думаешь, она соврала насчет этой «щепки»? — поинтересовался Бран у Розальды в ответ на её скептическое замечание. — Кто она вообще такая?

Мастер:
+125*3 от Diana, Supergirl и Bully (5257/6500)

  Однако прежде чем он съел хоть ложку, к их столу подсела уже знакомая Майе гномка из Бердаска. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что никто не смотрит, она приложила палец к губам, глядя на Брана, а потом придвинула к себе его миску. Потыкав в кашу лезвием кинжала, гномка подняла его и показала вымазанный кашей предмет на острие, похожий на бусину. Она вновь посмотрела через плечо на остальных путников, что были заняты своей едой.
  — Это костяная щепка, — прошептала она. — Скрученная в шарик, чтобы ты её проглотил вместе с кашей, не заметив. Когда ты её съешь, она постепенно распрямится внутри, и её острые концы вопьются изнутри в кишечник, и ты медленно и мучительно умрёшь. Я подозреваю, у вас у всех в еде такие...
  Она поднялась, собираясь уходить, и добавила:
  — Давайте вечером потолкуем.

СОПРОТИВЛЕНИЕ БРАНА: ШОК ЗА ЗАВТРАКОМ



  Баржа под названием «Сомик» была нагружена ящиками невыделанных шкур и рулонами кожи и мехов. Капитаном корабля был мужчина по имени Архений Юлельтин — грубый и невоспитанный мужлан без тени цивилизованности. Он был дружелюбным, весьма вульгарным и с полным отсутствием манер. От него дурно пахло и он был вечно в чём-то перепачкан. Он обожал скабрезные шуточки, и больше всего доставалось его подмастерью, которого звали Варлейф Торенсен. Особенно Архения веселило, что парень был левша, и не женат. Капитан шутил, что Варлейф женат на своей правой руке, и потому бережёт её, стараясь сохранить красоту и нежность своей «супруги». Сам Варлейф уже давно перестал на это обижаться.
  У Архения была небольшая команда из двух подручных, которая помогала ему управляться с баржей, и они были куда более приятными личностями, так что те несколько пассажиров, которые пустились вплавь на этой барже, предпочитали общаться с капитаном через них. Одного звали Лосвиус, а другого Лиду. Сейчас они завтракали здесь же в каюте, что служила столовой, где завтракали Майя, Розальда и другие путешественники. Брана пока не было. Он отправился на палубу, чтобы как сильный и независимый тулней самостоятельно наловить себе рыбы на завтрак. Пока он пропадал снаружи, у Майи и Розальды было время повозить деревянной ложкой по каше и в очередной раз посмотреть на экипаж.
  Самым интересным пассажиром здесь была женщина по имени Имса. Она выглядела как обычный человек, за исключением одной маленькой детали: она была изумрудно-зелёного цвета с головы до пят. Кожа, волосы, глаза, ногти, зубы — всё что могло быть зелёным являлось таковым. Она не скрывала, что путешествует в Уотердип в поисках того, кто сможет избавить её от этой напасти. Сам по себе цвет её не заботил, но когда кто-то пытался расспросить её о том, что же с ней случилось, она грустнела и отказывалась продолжать разговор.
  Кроме Имсы с ними плыли две старые женщины, которые весь прошлый день обсуждали праздник в Бердаске. Рядом сидел пожилой мужчина, что путешествовал в компании с дварфийкой (оба были одеты в красивую одежду). Чуть дальше в тёмном углу сидела хмурая эльфийка, держась особняком от остальных. Три шумных полурослика в пёстрых одеждах, болтающих на своём языке, сидели ближе всех к Майе и Розальде, а за ними сидела... та самая гномка, что расспрашивала Майю на фестивале обо всяких подозрительных делах. Только тут на корабле она не спешила подходить к своей знакомой «fintha» и вообще вела себя так, будто они никогда до этого не общались.
  Бран тем временем вытащил сеть, вытряхнул на палубу её содержимое и сел передохнуть на борту кораблика, грея на солнце вспотевшую шею и любуясь тем, как утреннее солнце блестит на чешуе словно золото. Пока все шумные людишки закупорились опять в свой деревянный ящик, который называли специальным словом «каюта», он мог чуть передохнуть, расслабиться и подумать о хорошем. О козах, наверное. Или о том, как хороша будет уха... и тут как взмолится «золотая» рыбка! Голосом молвит человечьим: «Отпусти ты, тулнее, меня в море, дорогой за себя дам откуп: откуплюсь чем только пожелаешь.»

Перед Майей же вновь встала дилемма. Еды им принесли столько, что скромным завтрак не выглядел никак. Но и отказываться было невежливо, особенно, когда за него заплатил не ты. Пришлось, страдая, есть всё. Утешилась Майя тем, что вместо эля попросила простой воды. Докушав же оладушки, начала выискивать возможность улизнуть. Не для того она отправилась в полный приключений и опасностей мир-за-околицей, чтобы её опекали в четыре руки! И хотя её подмывало пойти с хранителем яйца (чтобы уберечь хранителя, чтобы он потом уберёг яйцо), она рассудила, что без гроша в кармане в дальнейшем путешествии будет только обузой. Гроши надо было срочно добыть и вняв совету полуэльфы, Майя всерьёз решила намылиться в сторону ярмарки.

+75хр от Supergirl (1986/2700)

  Ноль бледно улыбнулся.

  В детстве бабушка рассказывала сбившейся в круг ребятне из Кловерли, как эльфы, потусторонние существа из грёз и света, выходят к ночным кострам, чтобы единственную ночь в году танцевать со смертными на летнем празднике. А теперь он сам вот так запросто разговаривает с одним из них среди поверженных горных чудовищ. Ха! Поди, если Ноль вернётся, так будут слушать и его, седого и кряхтящего. А бессмертный эльф с золотыми глазами останется бродить в рощах Зелёных Полей. С очередными спутниками. С очередными смертными. Красиво… и немножко грустно. В самый раз для истории, которую Ноль собирался поведать.

  — Лорас, мне стыдно сказать это, ведь мы ко всем радушны, но их выбор обусловлен тем, кто ты.

  Счетовод коснулся жёстких перьев, будто просил у рогатого монстра прощения за его тайны.

  — Говорят, в деревне Колвилль жил мужчина. Звали его то ли Мэтт, то ли Гэри, неважно. Сей мужчина соединился в браке со славной женщиной. В нашем календаре есть день, который случается единожды в четыре года. На него мы устраиваем большой праздник. По всем Зелёным Полям жгут костры, пьют и веселятся ночь напролёт. Не стал исключением и тот год давным-давно.

  Тихо шелестели кроны. Полдень проскальзывал сквозь изумрудную мозаику. Тепло лилось в рощу у пыльного тракта. До самого горизонта, пока хватало взгляда, зеленели луга и холмы. Те луга и холмы, где много десятилетий назад то ли Мэтт, то ли Гэри пил яблочный сидр и веселился у огромных костров.

  — Среди пирующих мужчина встретил эльфийскую деву. Столь прекрасную, что его сердце не сохранило верность. Они разделили ночь, чтобы наутро жена нашла любовников. Тогда она вырвала сердце изменнику и сварила в чугунном котле, распевая древние заклинания. Кое-кто говорит, что она вырвала сердце у эльфийской девы, а кое-кто — будто своё собственное. Тут, э-э-э, источники расходятся. Кое-кто вообще считает, что соперницу просто притопили в болоте. Не знаю. Но знаю, что женщину поймали и судили за убийство. Мы тут законы уважаем. Наверняка, м-м-м, была повешена на заре после визита исповедника, — со знанием законотворческого дела прикинул Ноль. — И вот, говорят, стервятники, слетевшиеся к её трупу без сердца, клевали его всю ночь, пока не склевали тень от него. А как тень пропала, все они превратились в чудовищных птиц. В перитонов. Теперь они кружат над горами, ищут эльфийские сердца. Тени, на которые указал мастер Драккейн, принадлежат не им, а женщине, повешенной много столетий назад. Все перитоны унаследовали её судьбу.

  Улыбка Ноля стала смущённой.

  — По крайней мере, такова легенда о птицах с человеческими тенями. Наверняка, конечно, мы ничего не знаем. Тем не менее, от козопасов я наслышан, что перитоны понимают человеческую речь. Во-первых, не каждая птица так может. А во-вторых, кто-то мог подговорить их, упредив, что по дороге едет эльф.

Мастер:
50*7 = 350xp Tpayp, Bully, Diana, Supergirl, Amatevil, kitaiko и Vertigo (912/900)

- Вот дерьмо!
Шарлотта искренне надеялась, что это были не черепа несчастных жертв, которые тут приносились. Хотя, возможно они были и не так уж несчастливы - возможно, как в некоторых диких культах они искренне верили, что это вознесет их к богу. Но, в любом случае, это место девушке определенно не нравилось - любое место связанное с поклонением богам впитывало в себя энергетику, которую давали верующие. Причем, неважно, идет ли речь о малом боге или большом, злом или добром - просто сам факт того, что где-то чему-то поклоняются создавал определенную энергетику месту или предмету, и давал часть сил, которыми наделяли верующие свой идол, даже если это был деревянный фаллос, простите, каких-нибудь дикарей, что...можно сказать, делало религиозные предметы, вне зависимости от культа весьма опасными штуками, если с ними неправильно обращаться.

Именно поэтому паладин с опаской относилась ко всему, что имело отношение к религии или просто культу- по её убеждению, которое она старалась, впрочем никому не раскрывать, не люди зависели от богов, а боги от людей - вера была той силой, которая поддерживала их и давала им силу творить чудеса в ответ. И как бы волшебники и маги не любили свою силу, сила веры, по мнению Шарлотты была куда сильнее - по факту, даже вера в то, что какой-то предмет обладает некими свойствами могла дать часть этих свойств предмету. Если человек верил, что меч его дедушки дает ему силу - по факту так и будет, просто потому, что человек так верит.

Однако, спорить о природе веры и сил в мире, паладин была не настроена, так что просто с решительным лицом постаралась пройти вперед, доставая из-за спины щит, на случай чего, чтобы дать остальным прикрытие своей броней и щитом, в случае чего, и осторожно поглядывая под ноги на предмет ловушек.

Бран умел считать до девятнадцати. Все цифры выше этого числового диапазона казались ему одинаково большими. Он мысленно попытался представить себе двадцать пять тысяч золотых, и в его воображении нарисовался мешок размером с козу. Что не удивительно для тулнея, всё богатство которых измеряется поголовьем мелкого рогатого скота.

— Козами, — ответил Бран полуэльфийке. — Мы будем выкармливать его козами. Тулнеи не разводят баранов. — О чём можно говорить с женщиной, которая не знает даже таких элементарных вещей, удивился варвар.

— Если ты считаешь, что всё можно купить, тогда скажи, сколько стоишь ты? — выдвинул он контрпредложение, делая ударение на «ты». — Я возьму тебя в рабыни на девятнадцать лет, ты будешь помогать моим жёнам по хозяйству. Сколько золотых это будет стоить?

Мастер:
+125хр от Supergirl: «Бран прелесть)» (3432/6500)

  Женщина раздражённо отмахнулась от невидимой фейки.
  — Лёд в горне? Скорее как об стенку горох. Кажется, я начинаю понимать, почему твоё прозвище Костеголовый. Какая разница на кого я работаю и работаю ли на кого-то вообще? Самое главное то, что я никак не связана с той нежитью, что отравляет жизнь твоему другу и его племени. Боги, почему это так сложно?! Я предлагаю вам... слушайте, я предлагаю вам двадцать пять тысяч. Это моя последняя цена. Ни один торговец не предложит вам столько! Большинство из них скорее заплатят за то, чтобы вы убрались как можно дальше с этим проклятым яйцом! Двадцать пять тысяч! Это казна небольшого королевства! Бран купит лучший топор что есть на Побережье Меча, и у вас ещё останется на то, чтобы построить вашей дварфике новую кузницу или что там у неё было в Гринесте, а ты, не знаю, накупишь себе платьев как у Уотердипской баронессы. Вы действительно предпочтёте вместо этого уехать в свои варварские земли и всю жизнь выкармливать дракона баранами, чтобы через сто лет он сожрал ваших внуков? Как это вообще вам поможет? Спуститесь с небес на землю! Какое к дьяволам предназначение! Ваша проблема с нежитью легко решается золотом!

В Техасе, откуда был родом закоренелый бандит, Клэй Морроу, такие фигуры вырисовывались постоянно:
- Брось свою пушку!
- Нет, ты брось!
- Я убью твою бабу!
- Среляй!
- Эй, если вы оба не бросите пушки, я - пилот этого корабля, брошу штурвал. Мы все разобьемся!
- Ладно! Но раз мне не жить в любом случае, я должна признаться, что на самом деле мужик! Это наркотики сделали меня таким!
- Что?! Дай я сам пристрелю эту суку!
Такое и тому подобное. Правда, сейчас одна единственная на борту пушка была у него, и Морроу чувствовал, будто выиграл в лотерею. Стоит только ему махнуть рукой, и все будет, как он сказал...

Тем временем Джулия принялась выполнять озвученное. Корабль плавно лавировал в астероидном поле (спешить было некуда, гипер-двигатель все равно еще заряжался) и наконец покинул его пределы.
- Корабль сканируется, - доложил ИИ.
Мгновением позже заработал на полную мощность бортовой сканер Валькирии. Увиденное, в какой-то степени стало для Джулии неожиданностью. А с другой стороны, беда редко приходит одна. Кораблей обнаружилось впереди сразу три. Один транспортник, каковым была Антилопа, и еще два неизвестных судна класса шлюп. Эта пара двигалась Валькирии навстречу. Антилопа же оставалась на орбите Ювекс'2. Но при этом черная, плывущая точка, которую Хант приняла за корабль, оказалась дальше и была... Орбитальной Станцией. Антилопа следовала за нею впритык. Скорее всего, она была пристыкована.

  Вот уже два дня Бран Костеголовый ехал в телеге, подобно типичному мягкотелому южанину. Подобно типичному беспомощному южанину, он ехал по накатанной дороге, вместо того, чтобы срезать путь и пройти напрямую, по дикой местности. А всё потому, что теперь у Брана было настоящее драконье яйцо, весом с молодую козу и размером почти таким же. Его было неудобно тащить в руках, и оно не помещалось ни в одну походную сумку, так что теперь Бран ехал в телеге, где яйцу было организовано уютное гнездо из соломы.
  Вместе с ним в телеге ехало сразу три женщины: очень высокая женщина с белыми волосами, очень низкая женщина с чёрными волосами и очень юная женщина с рыжими волосами. Двух из них он уже знал по предыдущим сражениям в Гринесте, а низкорослая женщина — Розальда — была, собственно, хозяйкой этой телеги и согласилась везти их хоть до самых Врат Балдура. У неё на то были свои причины.
  Самое главное, что здесь не было Драккейна, из клана Баанаар. Этот драконорожденный как-то не очень хорошо относился к драгоценному яйцу Брана и всё рвался его разбить. Возможно потому, что чешуя Драккейна была белой, а яйцо чёрным, и это вызывало в нём некоторую расовую ненависть? Разделившись на два отряда, Бран может и рисковал, но путешествуя рядом с Драккейном он рисковать тоже, и пока что сложно было сказать, какой вариант более рискованный.
  Пока что за целых два дня им не повстречался ни один бандит и ни один крупный хищник. Большинство грабителей ушли на запад, в сторону Берегоста, а Бран ехал на восток. Тут бандиты уже всё пограбили, включая отдельно стоящие фермы, иногда встречавшиеся поодаль. У светловолосой Ауриэлии было достаточно времени, чтобы решить, должна ли она дальше участвовать в этой войне людей против Культа Дракона, или пусть войны остаются воинам. Ценой невероятных усилий ей удалось (несколько раз!) спасти Катрану, которая чуть не погибла вновь, а вот забавного гнома по имени Брок спасти всё же не удалось. Готова ли Ауриэлия терять друзей, сражаясь со злом? Пока что она могла не думать об этом. Она узнала, что путь Розальды пролегает через Эльтурель, а этот город был знаменит тем, что над ним парил огромный шар, освещавший город и днём и ночью. Говорят, свет этого шара был губителен для нежити, и он был виден почти из каждого уголка окрестных земель как свет восходящего солнца или далёкой, но яркой звезды. Ничего подобного Ауриэль пока ещё не видела.
  С ними ехала рыжая Майя. Майя Вуд, которая теперь не хотела, чтобы её так называли. Её отец, Рэндал Вуд, и её младший брат Аарон остались в Гринесте, где вроде бы должна была остаться и она. Вроде бы она отпросилась. Или нет. Или была уже достаточно взрослой, чтобы не отпрашиваться. Точно достаточно взрослой, чтобы надерзить сующим нос не в свои дела, если потребуется.
  Второй день мирного путешествия подходил к концу, и настало время выбрать место для привала. Перед отрядом было два варианта: съехать с дороги и разбить лагерь в небольшой берёзовой роще, либо остановиться в одиноко стоящем сарае шагах в ста от дороги.

Стоило нервам мисс Ким немного прийти в норму, как с плеч будто гора свалилась. Такая легко... Черт, невесомость! Ох ты ж блин! Доктор всплыла в воздух, делая неловкие пассы руками. Так вот почему все так закреплено... Чертыхаясь и барахтаясь она кое-как добралась до ближайшего поручня, где на некоторое время зависла, новым взглядом оглядывая вотчину неизвестных коллег. И как, спрашивается?... Столько всего для экстренной хирургии и нет гравитации? Они что, так и собирались оперировать - в облаке всплывающей крови? Хотя конечно коагуляционный скальпель... Ладно, а парящие в невесомости кишки - никого не смущают?! Наяла чувствовала такое возмущение, будто устроилась тут работать по контракту, а не разглядывала сейчас совершенно чужой и - вообще-то - незаконно угнанный корабль.
Последняя мысль немного отрезвила женщину. Интересно, а как вообще с точки зрения законности можно рассматривать их поступок? В ситуации нападения бежать на первом попавшемся судне казалось совершенно логичным и правильным, но кто знает как это могут повернуть чиновники... Вспомнилась очень повеселившая фраза мистера Морроу о друзьях. Интересно, а второй из трети - это юрист или киллер?.. Возможно, скоро им хороший юрист отнюдь не помешает.
Вздохнув, Ная оттолкнулась и долетела до одного из ящичков. Открыла, вытащила из-под эластичного крепления плоскую упаковочку с сеточкой-бинтом и сунула в нагрудный карман. Опять чертыхнулась, поймала в воздухе "всплывшую" из кармана упаковку и с нею в руке двинулась обратно на мостик. Если волосы Джулии сейчас выглядят так, как она думает - эта штука ей пригодится...

Вот это был мощный старт! Удивительно, что через минуту к финишу не пришли. Клэю на минутку показалось, что они вместе с собой половину плаца прихватили и сейчас ярко и весьма красочно поцелуются с ангаром.

Но нет, жопастенькая каким-то образом сумела вырулить и доказать, что свой комбинезон не на распродаже купила. У мистера Морроу аж от сердца отлегло. Надо будет ей выпивку проставить. Или что там пьют такие гладенькие пухляшки? Шоколадное молоко?

Вторым откровением стал блистательный побег от космических фашиков. Прям чудо какое-то. Казалось, их мог запалить любой доходяга, подошедший полюбоваться видом из иллюминатора. Но похоже голубоглазые чистоплюи были слишком заняты формированием морской фигуры вокруг планеты, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Ну и хер бы с ними.

Щупленькую азиатку и блондина, смотрящего на него волком, мистер Морроу решил поскорее избавить от своей компании. Новых друзей он всё равно не умел заводить, да и руки чесались поскорее разграбить армейские захрома.

Которых на этой посудине ни в каком виде не оказалось. Сука.

Человек всё-таки забавное создание. Десять минут назад Клэй радовался, что подвернулся способ спасти свою задницу на чужом корабле. А сейчас уже сокрушается, что этот самый корабль не удалось обчистить. Эх, гореть ему в космическом аду.

На минутку остановившись посредине коридора, мужчина задумался. А на кой чёрт он вообще попёрся за пушкой? Наверное, инстинкт сработал. Если не знаешь, что дальше делать, то действуй по старинке:

1. Иди разживись хорошим оружием.
2. Кого-нибудь ограбь.
3. Профит.

И вот привычный план ломается. Что остаётся? То, что он никогда не умел. Заводить друзей.

Клэй тяжко вздохнул и зашагал в сторону капитанского мостика. Знакомится, значит.

- Клэй. Клэй Морроу. – сухо произнёс бывший пират, обращаясь одновременно ко всем и ни к кому. Наверное, стоило поблагодарить округлую лихачку, но азиатка её настолько залила лестью, что Клэя хватило лишь на короткое:
- Да, неплохо… мисс Хант.

Закончив с красочными комплиментами, уголовник решил сразу перейти к делу.
- Значит, Таурус? Очень надеюсь, что Терадрия отстегнёт нам кучу бабок за сведения о вторжение пришельцев. Похоже голубоглазое иго решила провернуть всё в тихую, но благодаря мастерству мисс Хант и Нашей Просто Невероятной Удачи конкретно обосрались.

Под ногами глухо лязгала сталь, и звук топота ног по трапу очень сильно напоминал дождь. Такой же частый и бессильно грохочущий о нечто твердое, гораздо более прочное, чем был он сам. Момент истины настал чуть позже, когда Джулия и все ее компаньоны независимо от порядка прибытия на верх платформы, столпились у пульта парковочного терминала. Кто-то пыхтя после череды ступеней, которых, казалось, было не меньше тысячи. Кто-то с честью выдержав испытание. Но все они - за ее спиной. Девушка нерешетильно(и куда только подевалась вся спешка?) подошла к терминалу и начала авторизацию. В другой раз защита сработала бы, и вместо разрешения на вылет судна она получила бы "Отказано в доступе". Экран терминала загорелся бы красным, и на этом история бы закончилась. Однако на сей раз случилось чудо: система определила ее как Саймона Хатчета - должно быть, действующего капитана "Валькирии".

"С возвращением, мистер Хатчет!" - загорелась строка на информативной панели, на которую больше никто не смотрел. Спешка вступила в свои права с новой силой, стоило входному люку открыться. Внутри "Валькирия" сразу же показалась тесной: узкой и длинной, как рыбий хвост. Повсюду помосты, маленькие ступеньки с перилами и непрекращающийся металлический лязг ботинок...

Джулия бросилась по наитию наверх - туда, где по логике располагался мостик, а также пустующее кресло пилота. На панели приборов все как будто замерло в ожидании... Но глаза мгновенно уцепились в рычаг, который, скорее всего, увеличивал тягу двигателя, но пока что стоял в самой нижней позиции. Он у них сдвоенный, как и на "Зебре" - наконец, почувствовалось хоть что-то "родное". Потому как все здесь светилось желтым, а у нее на корабле - зеленым. На зебре россыпь приборов и датчиков располагалась практически идеальной полусферой вокруг пилота с обзорным голо-экраном посрединке. На "Валькирии" - конусообразно, словно под левую и правую руку, а посредине у ног - рычаг. Тесноватенько будет с ее-то попой, откровенно говоря...

Тем временем остальные члены экипажа вольны были разбрестись по кораблю, как овцы, во время дежурства невнимательного пастуха. Либо же методично исследовать его отсеки - а они здесь были, судя по переборкам - неизменному атрибуту военных суден. Знать бы, с чего начать. И стоит ли начинать вообще? Возможно, бездействие сейчас - лучший выход. А то ведь ненароком можно чего-то не того сделать, не разобравшись.

                * * *

Веке так в 19м было поверье, что часы жертвы останавливаются во время смерти. Правда это или нет, но в ту пятницу пластиковые стрелки в бургерной на 92й остановились навсегда: карантин продлился не две недели, и не четыре, и даже не восемь, а когда его всё же сняли, знакомая вывеска уже исчезла с фасада. Теперь на углу 92й был Старбакс. С оверпрайснутым кофе и маффинами как в школьной столовке. Стареющие миллениалы сидели там со смартфонами и макбуками, переписывались в рабочих ватсап-чатах, скроллили ленту новостей.

"Мужчина из Флориды воровал трупы с кладбища, подменяя их фотографиями."

Было что-то зловещее в этих заголовках про мужчин из Флориды. Кори было шестнадцать, он всё ещё был тинейджером, но неуклонно приближался тот день, когда и он станет мужчиной. Мужчиной из Флориды. Это было страшнее, чем сражаться с потусторонними монстрами в перевёрнутом зазеркалье. Тяжелее, чем хранить тайну про то, куда на самом деле пропал Мистер Картер во время карантина. Печальнее, чем понимать, что Эшли — единственный человек, видевший то же, что и он — переехала к матери в Чикаго (а все почему-то думали, что её мать умерла). Чикаго большой город, а Эшли всё так же избегала экраны и зеркала, так что никаких фейсбуков и тиктоков. Найти её теперь невозможно. Разве что...

Разве что она действительно очень любит хотдоги? И тогда её можно будет подловить возле того вагончика в Джексон Парке, куда она приглашала Кори. Его и (как она думала) его парня, Цезаря. Этим летом или следующим. До того, как он станет мужчиной из Флориды.

К О Н Е Ц

На часах основного комплекса "ТеБу", что их можно было увидеть отовсюду, поравнялись бок о бок два нуля. Слева от них цифра восемь говорила о том, что рабочий день начался. А вместе с ним начались объявления. Мелодичный голос женщины-прачки проводил обязательный на станции ритуал:

"Сегодня: вторник... Седьмое мая. Погода на станции: без осадков. Температура воздуха: триидцать... два... градуса тепла. Показатели радиации: в норме. Показатель давления внутри купола: в норме. Влажность воздуха: триидцать... семь...процентов. Доброе утро... "

Прачкой здесь звали ее потому, что в следствие некоего непонятного сбоя, записанный голос корпоративного диктора - мисс Лейлы Грабовски - порою звучал, как автомат для стирки. Металлический отзвук и длинное "и", как будто заглючило или залагало "Visual". В результате ну очень, очень похоже на звук всасывания грязи под вакуумом.

"...Администрация станции приносит гостям и сотрудникам свои самые искренние извинения в связи с неполадками в работе Visual. В ближайшее время сложности с доступом в теле-сеть будут устранены. Наши лучшие специалисты уже работают над устранением неполадок..."

Visual - это платформа для межпланетной связи, которую свистнули из соседней Нексии около трех лет назад. До это был старомодный Pipe, но если честно, то он никуда не годился. Его делали...

- Ублюдки! Лодыри! - как сказал бы начальник порта Кэрри. Но сейчас он имел в виду не их, а тех самых специалистов сетевого отдела, которые должны были вернуть драгоценный Visual на экран его новенького переносного коммуникатора, но так и не справились с задачей за прошедшие десять с гаком минут. Нет, чуда не произошло... Ему нужно было заказывать комплектующие. С новым темпом бурения не справлялась техника, не говоря уж о людях, которые вкалывали с утра до ночи и наоборот в две смены. Не смотря на громкое название "ТеБу", что буквально значило "Технологии будущего", эти самые технологии давно устарели. Впрочем, в последнее время все быстро устаревало... Кроме влажных салфеток и крематориев. И желания выместить на ком-то зло. Мистер Кэрри... Просто Джон... Велел референту по имени Стэйси - смазливой молоденькой девушке двадцати семи лет от роду, с которой нередко задерживался поработать допоздна, потому что "завал и начальник требует" - запросить разговор с центральным офисом. Он хотел выяснить, в чем причина. Какого космического нецензурного члена о сих пор не работает проклятая связь, хотя в тайне догадывался, что услышит в ответ. От этого человека, Сэма Сайди, никогда не было ни большого толка, ни каких-либо вразумительных, удовлетворительных объяснений. Что сломалось, когда починят и так далее. Черт-знает-какой-век на дворе, а блин... Блин! Джон стукнул кулаком по экрану, отчего тот зажегся и изменил цвет на красный. Словно застукал его со Стэйси за сверхурочными...За секунду до этого она отчиталась, что линия главного инженера станции, господина Хопкинса, долгих лет ему, сейчас занята. Он выходил с речью в открытый канал, что бывало, в общем-то не так уж редко, но и не так уж часто. Об этом свидетельствовал мигающий голубым индикатор - после того, как Стэйси поставила Джона в очередь на линию. Тот нехотя "плимкнул" по голо-кнопке, и подключился к общему каналу станции в качестве зрителя.

"... Повторяю, не надо паники. Соблюдайте спокойствие и продолжайте работать. Я уверен, произошла какая-то ошибка... - сказал Хопкинс, умиротворяющим тоном, глядя на Кэрри с голубого экрана. И тот готовился было подумать, что эта ошибка произошла в тот день, когда Хопкинс одобрил кандидатуру Сайди на главу отдела сетевых технологий, но вдруг заподозрил, что поспешил с выводами. Что-то было с лицом у старины Хопкинса. Что-то, что видно при таком разрешении очень и очень хорошо... По крайней мере, людям, которые долгое время сидели с ним за одним столом, а не просто переговаривались по Visual. Его друг был встревожен и не на шутку. Джон мгновенно собрался и прислушался.

"... Мы не знаем, что это за флот. Наши средства сканирования и связи заблокированы. Но они до сих пор не проявляли агрессии. И мы думаем, это или какие-то учения, или они скоро покинут орбиту Эдны сами. Но на всякий случай, я со всей ответственностью сообщаю, что колониальные средства противовоздушной защиты готовы к обороне станции. Подразделения внут...внутр...их.. ил безо...."

По экрану коммуникатора побежали помехи, и господин Кэрри, просто Джон, потянулся лицом к нему чуточку ближе, дабы снова расслышать или прочесть по губам, что сказал Хопкинс, однако вместо привычного бородатого темнокожего, на экране прибора вдруг появилась совсем другая, незнакомая ему физиономия. Это был молодой, гладковыбритый человек с кристально чистыми голубыми глазами, излишне худым, но в целом опрятным и миловидным лицом юноши, возможно, перешагнувшего университетский рубеж, но все еще молодого для открытых каналов. В его годы Джон получал копейки и все еще прозябал на задворках Терадрии в должности младшего геолога-разведчика. Впрочем, сейчас он был занят тем же, только за большую в три раза плату и с приятным бонусом в виде Стэйси. Но... Какого космического, скажите, члена на задворках освоенного людьми космоса в его коммуникаторе делает этот... Молокосос?!

И как будто услышав его вопрос, прочитав мысли или еще что-то в таком роде, тот ответил безо всякого промедления:
- От имени герцога Хейма де Виза, двенадцатого герцога Ав, барон Лонфир, кавалер перчатки, приказывает Вам сдаться. Поселение федерации на этой планете, которую люди зовут Эдна, переходит под полное управление его сиятельства. Любое сопротивление бесполезно. Даем Вам десять минут на то, чтобы подумать и сложить оружие. Отключив станционную систему защиты, Вы спасете множество человеческих жизней. Отсчет начнется через три, две, одну секунды...

Говорившее с Джоном, да и, наверное, не только с ним, а и со всей колонией, молодое лицо светловолосого парня в парадном мундире - бело-красном и с голубой лентой - неожиданно растворилось и исчезло, а на его месте вновь очутился Хопкинс, казалось, осунувшийся и старый, каким никогда его Кэрри не видел прежде. И таким лицезрели его теперь все... На каждом щите, в каждом коммуникаторе и ретрансляторе Эдны. Хопкинс вытянул руку вперед и быстро нажал на кнопку "отбой". Дисплей моргнул и стал черным.

НИК
- Видела, какова щетка? - с улыбкой и эдаким возрастным всезнайством спросила Кэролайн свою подопечную - девушку помоложе и покрасивее, чем сама была в ее годы. Они работали в космопорте вместе, хотя каждая по отдельности чувствовала бы себя гораздо лучше.
- Ага... - подтвердила коллега, не переставая перебирать по кнопкам зеленой виртуальной клавиатуры. Но она, действительно, отвлеклась на секунду, когда мимо прозрачной стеклянной стены в полный рост проходил рыжий бородатый здоровяк. Разделявшая улицу и женщин стена располагащась всего в полутора метрах от нее. - По мне, так симпатичный... Но толстоват.
- Серьезно? - не унималась Кэролайн. - Да у него в бороде паста небось застряет. Тоже мне альфа-самец...
- О вкусах не спорят... - ответила девушка, сосредоточенно глядя... Нет, не вслед тому незнакомцу, которого видела здесь уже не первый раз, а в экран своего компьютера, на котором "всплыли" регистрационные данные прибывших вчера пассажиров, а за ними темная физиономия Хопкинса в уголке. "Снова какую-то хрень толкают..." - подумала оператор про себя, но вслух сказала, разворачивая панель одним изящным движением:
- А как тебе негры?
- На Земле их звали афро-американцы... Сэм, включи звук. Кто это вместо Хопкинса говорит?.. Не знаю такого. Это новый сотрудник?
Сэм включила и они стали слушать, подоспели к самому ультиматуму. А тем временем примечательный рыжий мужчина, что недавно вызвал о себе пересуды, бодро шагал вперед, на встречу с одним из потенциальных работодателей. Вернее, работодатель здесь у всех был один и тот же - ТеБу, но выступала она в лицах. Сейчас - заместитель директора отдела вспомогательного транспорта, мистер Колман, дядюшка миссис Кэролайн, должен был его принять и, скорее всего отказать в приемеме на работу. Корпорация редко дает второй шанс... Особенно в месте, куда персонал все еще продолжают завозить по квотам, и если занять чье-то место по переводу... У-уу... Тяжелая бюрократическая машина просто зашкаливает и высекает искры, будто меж шестерней ей вставили дрын. Бородач и был тем самым дрыном, о котором, впрочем, знали совсем немногие на станции. К несчастью, Колман был уже в курсе. И хотя Ник не мог об этом знать, его терзало какое-то необыкновенно дрянное предчувствие с самого утра...
А потом Хопкинс, блондин... Хейз или Винз... Как его? И вот это все на открытом щите, который видело пол космопорта, прямо на здании терминала. Фигасе! Кажется, встреча с Колманом отменяется...

- Что происходит? - вдруг спросила у Ника парочка, высыпавшая на улицу из кафе. Говорил мужчина, а дама смотрела... Смотрела на него вопросительно своими раскосыми карими глазами.

ДЖЕКИЛЛ И КИМ
"Ничего необычного, просто... Встреча со старым знакомым. Или с другом, трудно сказать... Иногда так бывает, что даже разлука сближает людей по-своему. Наверное, это как раз тот случай, когда не видя кого-то уйму лет, ты можешь понять, кем он или она были для тебя, на самом деле. Есть друзья - просто друзья. А есть те, кто изменил твою жизнь. Примерно в таком статусе ощущался сейчас Джекилл. Имя, правда, какое-то маньяческое... Но при этому кому, если не Ким знать, что здоровых людей не бывает. А есть недообследованные. Даже сейчас, когда технологии могли очень многое рассказать о человеке, все равно области тьмы оставались. И в первую очередь ими укрыта была душа. Кто для нее мистер Джекилл? Пожалуй, ответ на этот вопрос ждал ее сегодня.

А где? Правильно, в порту. На отшибе занятых человечеством просторов... Необъятных просторов известного космоса, где скучно, тяжело и мало платят. Да, с курортом у Эдны, правда, мало общего. Пустынный пейзаж за гигантским куполом - единственное, что похоже на пляж. Голубое небо... Не настоящее. Как и талон медицинского страхования: больше условий только в кредитном договоре. А единственным местом , где можно встретиться, посидеть, обсудить старые добрые(или не очень) времена является недавно отстроенный с нуля космопорт. Его сверкающие серебристые своды видны любому, кто сюда приезжает. То есть всем без исключеня, потому как на Эдне еще не было ни одной роженицы. Не было до вчерашнего дня, и... Как же Наяла устала... Зато теперь каждая мадам в колонии смотрела на нее с благоговением. Это стоило потраченных сил и времени. В кафе космопорта же в блаженном неведении ее ожидал мужчина по имини Джекилл - выспавшийся и в прекрасном расположении духа, что само по себе уже раздражало. Она заказала пол стакана "инопланетянина", а Джекилл - стаканчик виски с содовой. Разговор не клеился поначалу, шел вяло и неуклюже, постоянно сбивался на оглядки (потому что Наяла могла заметить, как на них смотрит официантка - словно она украла у нее то ли мужчину, а то ли айди и пин от карты), но потом все более или менее наладилось. В ход пошли фирменные остроты Джека, и обстановка заметно разрядилась.
- А не хотел бы ты... - начала Наяла, как бы между прочим, еще один свой вопрос. Но так и не смогла его закончить. Вторжение. Казалось, на кухне кто-то уронил посуду в тот самый миг, когда неразборчивый голос Хопкинса уступил место голосу Лонфира. Зазвенело так, что ушам стало больно. Однако единственный ретранслятор сигнала оказался совсем не настолько громким, чтобы расслышать о чем говорят могли не только повар с официантом, но и посетители. Экранов для них здесь не предполагалось - сэкономили.

- Пойдем на улицу, - предложил Джек с высоты развитой годами подпольной жизни находчивости. И они тотчас расплатились и вышли. Рядом со входом стоял здоровяк, а с ним - его рыжая борода. Они вместе смотрели на огромный центральный информационный щит, на котором Хопкинс тянулся к кнопке "off".

*Турурум-турум-пум*

Это прозвенел сигнал коммуникатора, сообщивший спутнице Джекилла о том, что ее вызывает бывший муж - Стефан.

КЛЭЙ
Позади воркующих провинциалов и рыжего другой посетитель кафе внимательно изучал экран на улице, доколе тот окончательно не погас. Мужчина не то чтобы читал по губам, но даже без звука, по одному только видео через стеклышко, понял: дерьмо случилось. Об этом кричала ему врожденная "чуйка", что до сих пор ошибалась только единожды. Парень из Ястребов на встречу опаздывал, но теперь стало ясно, что он вообще не придет.
Клэй окликнул официантку свистом, чтобы расплатиться за свой заатрак. Однако та не спешила идти к столику, о чем-то живо беседуя с мужиком за стойкой. Она побледнела. Побледнел и Клэй, хотя по его лицу это было незаметно. Уроженцы Техасса так умеют с детства. Чтобы не случилось - держать лицо.

Посетитель невозмутимо встал из-за столика, про себя вспоминая, сколько осталось денег, и гадая, стоит ли сейчас сэкономить и уйти из кафе не расплатившись. Шестьдесят семь вулонгов - все, что у него было. А пожрал он отнюдь не дешево - сегодня должна была прилететь работа. Но не судьба, не судьба, да... С другой стороны, раз им не нужно,то почему бы не оставить себе кровные?

И вдруг внимание мистера Морроу от незамедлительного решения дела отвлекла быстро идущая по плацу девушка. Он даже приподнял на секунду очки, чтобы внимательно рассмотреть ее стан, ее походку, длинные волосы, которые золотом покрывали плечи недавно постиранного летного комбинезона - зеленого с теплыми вставками. Он вспомнил: в кармане у него есть ствол. Не самый лучший, но... Что-то подсказывало ему, что он может пригодиться. А может, достаточно будет улыбки? Бандитская морда это еще умела, хоть и с типично зэковским прищуром. Благо в тюрьме зубы не выбили...

ДЖУЛИЯ
Утречко вторника выдалось замечательным. Неожиданно для себя Джулия Хант проснулась в исключительно хорошем настроении. Не болела спина, голова и все остальное, хотя вчера она немножечко выпила перед сном и легла спать раньше обычного. Спала долго и на диване, но та-дам! Все обошлось. Только коммурикатор распух от сообщений. К счастью, большинство из них было от Кори, то есть по умолчанию в них не могло быть ничего серьезного. Девочки решили продолжить вечеренку без Джулии, напились, потом закинулись, и, судя, по самым неразборчивым сообщениям, Кори обыграла-таки подругу в шахматы. Хотя Джулия не припомнила, чтобы та умела в них играть. Еще парочка была от сестры, которая предлагала вместе поужинать, а заодно обсудить подарок маме на день рождения. Сообщение он отослала еще позавчера вечером, но пришло оно только сегодня, во вторник. Долго, но зато бесплатно. А сам ужин Хелен заблаговременно назначила на четырнадцатое, когда у сестры предполагался выходной. Так-то оно было можно... Да и планы в ее жизни, когда все определяется графиком два через два - штука вполне предсказуемая. Но Джул решила повременить с ответом еще пару деньков. Сама не знала, почему. Может, просто не хотела ощущать на своих плечах груз этого обязательства, пока на то не было никакой необходимости. Чувство легкости было приятным и почти окрыляло по пути на работу...
Длинная улочка у ее дома быстро сменилась цилиндром из металлопластика, в котором Хант без задержки добралась до здания космопорта, миновала его пешком и вот уже бодро шагала по плацу, мимо кафе и прозрачных стекол, за которыми ютились работники ТеБу. Она бы, наверное, так не смогла: все время сидеть на виду. Ни тебе отлучиться, ни поболтать с кем-нибудь по сети, и в носу поковырять - это же неприлично, мама дорогая! На ее работе тоже хоть и не особо подвинешься, с корабля-то, но зато общение практически свободное. Были бы деньги, плати, болтай... Но что это там говорит мистер Хопкинс? А?

Молодая пилот остановилась, посмотрела на щит и прислушалась, как впрочем сделали и все, кого она видела перед собой: рыжий мужик и... Рыжий мужик. На плацу было сегодня не людно. Когда обращение Хопкинса и "того парня" закончилось, к мужику присоединились еще двое, какая-то девушка и мужчина. Кажется, ее она уже видела... Ну да, одета, как медик, и как раз недавно, когда болел зуб, она ходила на процедуру в госпиталь. А мужчину - не-а. В общем, не важно, а важно, что все трое выглядели такими же ошеломленными, как она...

Но потом раздался сигнал коммуникатора, который вывел Хант из ступора. Директор СБ! Что-то срочное.. Впрочем, в таких обстоятельствах...

Она быстро нажала на кнопку и в графическом проекционном поле появилось лицо мистера Адамса, явно взволнованного, но решительного.
- Мисс Хант? Джулия Хант, верно? Ваш айди 1517, Зебра... - "Зеброй" звался ее корабль, хотя Джулия не имела понятия, что это.
- Послушайте, Вы - ближайший пилот из тех, что есть... Немедленно займите корабль. *ш-ш-ш * Отправляйтесь на Таурус, пока есть возможность, вы должны преду...*ш-ш-ш*... ить...

"Придушить? Кого, черт побери, я должна придушить?!" - гневно подумала Джул, когда помехи окончательно пожрали связь. Больше от Адамса ничего не было слышно, и она осталась наедине с собой и с неожиданно порученным делом, наверняка, очень важным... Корабль? Но ее корабль еще далеко...

Девушка повернула голову влево, где от края до края по всему горизонту располагалась длинная стоянка машин, но сейчас - в основном пустая. Грузовые корыта стояли дальше, а рядом... Более или менее рядом стояло три довольно маленьких по сравнению с "Зеброй" судна. СБ-шные, судя по всему. Но она не умела обращаться с ними должным образом, тем более сама-одна... Только лететь, и... Все.

В какой-то момент мистер Картер всё же заметил движение у себя за спиной. Он развернулся и резко подскочил, так что случайно перевернул стул у себя за спиной. Кори не мог не заметить, как неестественно двигается этот человек, который был теперь не меньше семи футов ростом: его суставы были шарнирами, вращающимися под прямыми углами по X и Y осям. Локти и колени были скрыты знакомой Кори одеждой, но пальцы были на виду, и Кори ясно видел, что алюминиево-белые фаланги мистера Картера соединены между собой дисками.

Но это мелочи. У мистера Картера больше не было лица. У него отсутствовал нос, его рот был едва заметной щелью, а вместо глаз было два фотообъектива, делавших его похожим на стимпанк-косплеера в огромных сварочных очках. Кори видел, как за передними линзами зашевелилась диафрагма, выстраивая фокус на непрошеном госте.

— Мальчик... что ты здесь делаешь? — слегка дребезжащим голосом спросило существо.

Иногда Вэл искренне жалел, что связывался с очередной компашкой задорных, воодушевленных, а порой даже слишком наивных, искателей приключений. Ведь, как правило, все заканчивалось в лучшем случае смертью, а то и не одной, а в худшем дележом добычи! И ладно бы там было, что делить: пара десятков монет, старые мечи или доспехи да то, что завалялось в карманах гоблинов, кобольдов и прочей шушеры!
Но последняя группа оказалось получше. Нет, до идеала там было далеко, ну как отсюда до Козакуры ползком на четвереньках, будучи в стельку пьяным. Но они были достаточно вменяемы. Хотя бы для того, чтобы не слишком верить во все его слова. Да, порой это было даже обидно, но как же быстро устаешь, когда верят каждому твоему слову, каждому медово-сладкому словечка абсолютно наигранной лести. Фу! Здесь другое дело. Только два момента смущали Вэла, к которым он так до конца не привык: большая часть отряда, как он сам его называл "Малинный мёд" была женской, весьма привлекательной к тому же, даже Вуври обладала какой-то своей особенной харизмой, но вот что здесь делал Рикерт, плут ума не мог приложить. Ну ведь явно портил всю картину, хотя, надо признать, многие его увлечения Вэла были понятны и близки. А второе: почему при таких раскладах он спит один да ещё и трезвый? Регулярно, надо заметить. Оставалось только надеяться, что это явление временное!
Прибыв в Фандалин, Вэл поник. Захолустным местечком оказался этот городок. Ни тебе встречающих с вином и дарами, ни банкета в его честь, ни даже робких поцелуев в щеку от юных дев для великого героя. Явная недоработка и недосмотр властей! Хорошо хоть трактир был.
- Ты прав, дружище Рикерт, чертовски прав, - поддержал товарища по возлияниями, пусть и редким, плут. - Только эту гадость нужно заменить на вино. Хотя бы для начала, а там уже как пойдёт.
Тут он заметил неподалеку доску объявлений.
- О, а вон, наверное и работка. Но она пока подождёт! Сначала нужно передых сделать, бокал-другой пропустить с устатку, покушать, дамам привести себя в особенно цветущий вид, а уж потом соблазнять тут местное население своим видом, изучая объявления и спрос на наши весьма квалифицированные и, надо заметить, не дешёвые услуги. Дамы, после вас.
Вэл легко взбежал на крыльцо таверны, открыл дверь и стоял, придерживая ее, чтобы девушки могли войти.

Крик Фредерика заставил Чета поддаться любопытству и высунуться через его плечо, чтобы увидеть всё своими глазами. Увиденное привело его сначала в замешательство: оказалось, что тёмная жрица была наивнее, чем он думал. Или понадеялась, что товарищи поддержат её... что опять же означало, что она была наивнее, чем он думал. Как бы то ни было, Виктория Дэйн откусила больший кусок тухлого пирога, чем смогла проглотить. Раздосадованно цокнув языком, Чет щёлкнул пальцами, посылая в злобоглаза ещё один заряд светящейся черноты. В этот раз ему не повезло.

Вернувшись обратно за дверь, Чет прижался к ней спиной и посмотрел на потолок:

— Мне не нравится этот топот сверху, мистер сэр лорд. Не успели мы расправиться с одной напастью, нам на голову уже стремятся обрушиться вторая и третья.

Главное, чтобы не появилась четвёртая. Четвёртые — это всегда не к добру.

Тень парящего зомби накрыла тело Виктории. Жрица, не способная пошевелиться, беспомощно скосила на монстра глаза. Она хорошо видела, как его челюсти опустились к земле и буднично сомкнулись на тонком животе. Плоть легко разорвалась. Из горла Виктори вырвался непроизвольный вой от раздавленных легких. А кровь брызнула в стороны и полилась из пасти чудовища на пол. Как тряпичную куклу тварь подняла растерзанный труп леди Дейн и потащила в угол.

***
Со стороны чайной комнаты раздались новые стуки. Те самые, что ранее уже слышались со второго этажа. Звуки ударов сопровождались хрустом ломаемого дерева и шорохом осыпаемого с высоты мусора.

Карта:
Исследованная часть дома: ссылка


Получатели: Лорд Фредерик Стэнтон.

Получатели: Хэлл Безумный.

- Твою мать! - Хэлл не поверил своим глазам, видя такую подводную херотень, - Как ее убивать?! Она же под водой даже не дышала! Стэнтон, не стой столбом! Командуй! Если не знаешь что, чините стекло!!!
Следопыт бросился в дальнюю от основной толпы союзников в сторону, прижавшись к стене и не отсвечивая лишний раз - прошлые встречи с мертвыми давали понять, что вонь, которую все ощущали - не от охотника, а значит от одноглазого. А это означает, что кто-то более способный смог сбежать, сбросив тушу твари в воду... Возможно по воде пустили молнию, не оставляя "шару" ни единого шанса.
- Твою мать, - вновь повторил Хэлл, - тут нужен настоящий герой.

Так странно – видеть как человек беззвучно шепчет что-то, а звук отдается у тебя где-то под сводом черепа. Непривычно и как-то неприятно что-ли. Не имея опыта общения с магами, Бьорн ответил по нормальному, обычными словами, которые трясут воздух, слышны, вот это вот все:

– Ну, избавимся от стражи и можно попробовать. Только как?

Но видимо у Лии был план, иначе она не стала бы предлагать, так что эльф не стал забивать себе этим голову, как только появится возможность, так и разберется с этим.

Войдя в дом, Бьорн вспомнил приятное тепло таверны, после холодного перехода, только здесь было лучше, хотя бы потому что тихо, хоть и пока что довольно тесно, пока не расселись по местам. Всяко лучше чем на улице, с мечеными крысами.

– Не слишком. – коротко ответил Бьорн на первый вопрос Динара. – Надеюсь что это мой последний раз в городе, потому что традиции здесь... Ну, они мне не нравятся.

Покрутившись по сторонам, и понимая что места не слишком много, эльф решил не опускать Ниссу на пол, и все так же придерживая ее, слушал человека, который, судя по всему, предлагал какое-то подобие помощи. Пришлось даже переложить посох, чтоб потрогать его руку – порой он видел как люди здороваются таким образом.
– Бьорн... – но не придумав как объяснить свою деятельность, он так ничего и не добавил, сделав несколько неловкую паузу.

Уже пройдя дальше, Бьорн таки отпустил Ниссу – места было побольше, а значит меньеш вероятность того, что кто-то не слишком ловкий ее заденет. Пахло почти так же приятно как дома, старого деревянного дома, когда еще все, кого он знал, были живы. Стоит ли тот дом еще, или сдался перед натиском растительности? Узнает ли Бьорн это хоть когда то? Глубоко втянув вкусный воздух, хоть и гораздо более душный, по сравнению с тем, что был на улице, эльф снял с плечей корзину, оставляя ее хоть и неподалеку, но так, чтоб она никому не мешала, и оставил посох рядом с ней. Собственно, и сел то он ближе к краю, с интересом рассматривая внутреннее убранство помещения – в его то доме деталей было совсем немного, и большинство предметов имело вполне себе конкретное и важное предназначение. Это в цивилизации люди могут позволить себе иметь предметы, которые не несут никакой практической ценности, за то якобы красивые. Вон, даже стаканы из стекла!

«Норберт», — поправил голос в подсознании вокалиста. — «Меня зовут Норберт, потому что это производное от не-Роберт. Я не Роберт. Легко догадаться».

Ангария не пошевелился. Только зрачки на мгновение метнулись к Кэт, заливая душу жалостью и отчаянной болью. Несчастная Кэт! Она была неправа, а её слова звучали хуже, чем ложь. Не требовался д'Анжело, чтобы понимать это. Норберт не осуждал кузину за маленькую спасительную слепоту. Подросток понимал, что его Кэт — такая деловая, такая смекалистая и хлопотливая молодая мисс Ривз — просто не осознаёт, что на самом деле случилось. Неловкая в жизни, неловкая в любви, она даже псевдоним выбрала затасканный по всем литературным прачечным мира. Куда уж тут.

Он сам, с высоты своих важных семнадцати лет, чувствовал правду Дэвида куда лучше, чем Кэтрин. Точно так же, как Кристин чувствовала настроение других людей лучше, чем он сам. Это ведь не вопрос опыта, это вопрос подхода. Точки зрения. Готовности принимать истину. Вот у милой девушки-вампира оказался высокий эмоциональный интеллект, а Норберт уверенно шёл к пьедесталу алиенации.

Норберт всегда воспринимал мир через звук, а не смысл. Слева гремели доски, разбираемые Коулом. И это значило, что доска А смещается относительно доски Б. Под черепом жужжала кровь. Так проявлялись последствия травмы внутреннего уха и зачаток геморрагического шока. Д'Анджело не понял одного — Норберт Ангария не нуждался в других путях, как не нуждается в самообмане и нравственных уловках морально голый человек.

Потому что единственная разумная политика: это стоять и смотреть. Потому что Либхерр и Катерпиллар в его детстве не превратились в драконов, сколько бы он того ни хотел. В каком-то смысле между фантазиями одинокого ребёнка и жутким ритуалом Дэвида не существовало разницы. Стоунхендж из вырванных ногтей защищал ворота в Страну за туманами, но вместо народа холмов там жил эскапизм. Пути, которые вели к нему, отличались только названиями: экскаваторы Норберта и эскапада Дэвида. Но Дэвиду не стать новым фирболгом среди немидов. Маскарад не нужен, когда тебе плевать на своё лицо.

— Выходи, Дэвид, — снова позвал Норберт. — Пора.
Каким же уставшим он себя чувствовал...

«Почему бы и нет».

Норберт не ожидал, что после смерти американские девушки остаются законопослушными и милыми. Звонят в полицию, советуются с адвокатом, ищут подработку через мобильное приложение. Очень хороший контраст с набитым маньяками амбаром, прямо как в хоррорах о тинейджерах-сексоголиках. Ангария снова задумался о том, что хочет послушать историю Кристин. О её братьях и сёстрах, про которых она упоминала. О её прошлом, о её музыкальном колледже и том, почему вместо Бродвея она оказалась на концерте провинциальной готик-группы. Узнать, в какой школе она училась, с кем спала, почему у неё рыжие волосы или как сломался её смартфон. Сделать всё то, что нормальные люди делают по всему миру: в ресторанчиках Гринвич-Виллидж, в пиццерии у Паломино-Крик, в рыбном ресторане на пирсе Лос-Анджелеса, на бетонной «бровке» в чикагском скейтпарке, даже в душном автобусе у границы с Аризоной.

«Кажется, я хочу... познакомиться?»

На хмуром лице подростка проступила кривая улыбка. Это была хорошая мысль для эпитафии, потому что Норберт, в отличие от Вика или Коула, не собирался останавливать машину. Он развернул её перед амбаром, вжав кнопку сирены. Душераздирающий вой сменился надрывным и грозным кряканьем-предупреждением. Затем ещё раз. Ещё. Как роющий землю бык перед атакой на матадора. Выбора в любом случае не осталось. Промедление могло привести к тому, что кто-нибудь выставит Кэт как живой щит, и тогда они окажутся в небоскрёбе из дерьма. Причём окажутся там без Брюса Уиллиса.

— У меня один патрон, — предупредил Норберт, переключая заднюю передачу. — Когда я его потрачу, останешься только ты. А сейчас держись за что-нибудь.

Водянисто-зелёные глаза отразились в зеркале бокового обзора, где маячил просвет за воротами амбара. Армейский ботинок вокалиста утопил педаль газа.

— Не останавливайся, — прошептал Норберт, пока чёрная «скорая» мчалась на таран. — Никогда не останавливайся, Кристин Линн.

Пройдя оставшиеся метры до перекрестка, троица увидела то здание о котором говорил дварф. Вывеска гордо гласила что заведение так и называется "Таверна". Ничего замысловатого.

Внутри было тихо, но постоянно кто-то ходил от стойки к столику и обратно, наверное за новой порцией выпивки. Когда троица встала на пороге то дварф, расхаживавший за стойкой, остановился и уставился на вошедших.

– Вечера доброго – проголосил мужчина – комнаты ищете? У нас есть, подходите.

Приметив местечко за стойкой, где все они могли вполне удобно встать, троица приблизились. По левую руку от них оказались несколько подвыпивших дварфов, которые о чём-то усердно беседовали.

– ... и хрен у него, и бабский пельмень, представляешь? – донесся до подошедших обрывок рассказа – и рос он прямо по часам а не по дням, ага. И короче через три дня после того как родился стал почти как восемнадцатилетний человек выглядеть, женился даже. Но только вот всё что говорить умел это.. эх, как же.. стишок словно. А, вот – дварф отхлебнул из кружки, выпрямился, прочистил горло и начал декларировать:

Джессель Маривальди, в Понедельник родился,
Во Вторник Милилу поклонился,
В Среду женился,
В Четверг занемог,
В Пятницу слёг,
В Субботу скончался
В Воскресенье отпели, так и жизнь пролетела, считай за неделю.

– И ты прикинь, он реально шесть дней всего прожил, и на седьмой его похоронили. Вот такая вот херня в Ржеве случилась. Я думаю это морская болезнь – дварф обернулся и увидев стоящих сбоку, чуть подвинулся и продолжил наседать на своего собеседника, который не особо проявлял заинтересованность в разговоре, залипая в пустой бокал.

По правую сторону, как раз около Бьорна, стояла спиной к троице огромная фигура, немного сгорбившаяся, но при этом всё равно выше эльфа на целую голову. Тело начало разворачиваться и ощутимо задело эльфа. Почувствовав в спине толчок, фигура резко развернулась и над эльфом показалось зеленоватое лицо с торчащими из нижней челюсти длинными клыками. И прежде чем Бьорн успел как-то среагировать, орк, а это определенно был орк, заговорил своим гулким голосом:

– О, прощу прощения, я не заметил как вы подошли. Надеюсь я вас не сильно ушиб. Ещё раз прошу простить – орк неуклюже улыбнулся и с тремя кружками полными пенного напитка медленно пошел к столику в дальнем углу, где спиной к залу сидели еще две такие же широкоплечие фигуры.

– Это Тромок – сказал хозяин заведения, провожая взглядом орка – с братьями пришел из Ламира. Им как-то не доверяли сначала, но они вроде ничего. И прижились даже. Строители они неплохие, и выносливые. Ну так о чём я – дварф перевел взгляд на троицу – звать меня Скиларт, и вы "Таверне". Чего желаете?

«У "Мьюз" была песня об этом», — понял Норберт в извращённом озарении. — «Я знаю, как это».

Кристин извинялась за его спиной, но мальчик не чувствовал вины. Им не за что было просить прощения. Они не вторгались в святыню, а вошли в кошмарный Стоунхендж, посвящённый до уродливого искажённой реальности. В зону теней. В Бермудский треугольник. В шахтную могилу.

Ангария понял, что представляет собой комната. Труп в центре был чёрной дырой. Гравитацией он стягивал надписи на стенах, заставляя их ломаться и течь по полу. В этой космической модели, вызывавшей приливы ирреального омерезения, кольцо свечей стало горизонтом событий, а фетиши — самими событиями. Парфюмерная склянка, локоны, колечки... подобия кукол качина в индейских культурах. Они окружали тело как горизонт, а надписи текли по бетону. Чёрная дыра. Чёрная дыра...

Подросток вёл рукой Кристин, заставляя её освещать новые и новые надписи. И вместо трепета от святотатства чувствовал, как в глубине души растёт отвращение. Тело на полу вызывало жалость, скорбь, страх, но больше не было сострадательного и ошарашенного почтения, которое охватило Норберта в первые секунды. Лаура нашла способ одобрить судьбу Кэт, вот как это называлось. Вот как сказал бы Хаген.

Мальчик не представлял, что произошло с её рассудком в этом кошмарном месте. Что заставило его (её? их?) переломиться вот так. Он не смог бы представить, даже если бы захотел. Запредельная пустота за горизонтом фетишей-событий не имела даже слов. И вспоминая холодный голос в телефонной трубке, Норберт понял теперь, почему Кристин побледнела. Девушка всегда почувствует чужую беду.

Через сорок одну секунду Норберт сделал шаг в комнату. Ребристая подошва закрыла очередное «конечно».
— Лаура, — сказал Норберт, направив свет фонаря на тело в центре. — Где Дэвид, Лаура?

Рука колдуна успокаивающе опустилась на плечо безумца.

— Этот обоз может стать нашей обузой, Хэлл. А трусливый друг хуже любого врага. Не будь безумцем, рассчитывая на этих двоих, пусть валят, если хотят.

Чет спрыгнул с повозки, заставив дремавшую у него на плече сову взлететь в воздух. Он размял спину и поправил пояс с четырьмя кинжалами, после чего, обернувшись по сторонам, озвучил своё заключение:

— Полагаю, предложение успеть до вечера теряет смысл там, где время остановилось в полночь. Значит ли это, что у нас нет нужды в поспешных решениях?

За два дня пути колдун с чёрным лицом зарекомендовал себя как «себе на уме» парень. Он преимущественно молчал, хотя и не отмалчивался, как порой это делал Хэлл, однако и от коллектива не отбивался, помогая на привалах с костром и ужином. И всё же, большую часть пути он либо дремал, либо читал свою магическую книгу, состоящую из сделанных из пепла страниц, которые мог переворачивать только он (под пальцами других людей эти страницы рассыпались в чёрную пыль).

Получатели: Нил.

Ржавая дверь скрипнула, открываясь наружу. Собравшийся у её порога снег уже был счищен в сторону, и дверь открылась легко, выпуская наружу запах сырости, кислой затхлости и короткое эхо от скрипа. Сразу за дверью начиналась бетонная лестница, уходящая резко вниз. Свет от фонаря с трудом продирался сквозь застоявшийся воздух, пытаясь добить до конца ступеней. Спускаясь по ним, можно было одновременно коснуться обеих стен раскинутыми локтями, настолько узко здесь было. Грязный, холодный бетон хранил мокрые следы подошв и старые царапины. Ближе к концу лестницы стены покрывали капельки влаги, медленно сливавшиеся друг с другом и скатывающиеся вниз. Ступени были сухими, но где-то вдалеке слышался звук капающей воды, и ещё какие-то едва заметные шорохи. И это тихое, давящее чувство обречённости, вместе с влагой сочащееся сквозь тонкие трещины стен и пропитавшее воздух. Оно было здесь во всём. Вот-вот должны были раздаться тихие всхлипы или отчаянные крики о помощи, но вместо них из глубины бункера до Норберта и Кристин донеслось эхо собачьего лая.

Спустившись вниз, Кристин и Норберт обнаружили небольшой бетонный коридор, в каждой стене которого было по одной металлической двери. Здесь на неровных бетонных стенах ещё сохранились ошмётки тёмно-зелёной краски, а в середине коридора в потолок был вбит ржавый крюк, на котором висел походный фонарь на батарейках (он был выключен). На полу были грязно-бурые разводы, из-за самой дальней двери доносился озлобленный лай, и отовсюду доносился застоявшийся запах грязного человеческого тела, мочи, крови и экскрементов. Чем дальше по коридору шли Кристин и Норберт, тем яростнее становился лай и тем сложнее было игнорировать въевшуюся в стены вонь. Когда они дошли до подвешенного фонаря, собаки от злобы начали царапать когтями металлическую дверь… а потом одна из них громко ударилась в неё, пытаясь протаранить.

Но их дверь была закрыта снаружи на небольшой амбарный замок. Свет фонарика обнаружил такой же замок на левой двери, а вот дверь в правой стене была приоткрыта. Осторожно потянув её на себя, Кристин разглядела внутри кучу мусора, бумажной упаковки, пустых бутылок, пакетов из продуктовых магазинов, преющие листы газет и журналов и четыре белых баллона с пропаном, каждый величиной с бочонок пива. Комната была маленькая, здесь едва поместились бы одна кровать и один письменный стол, но бумажный и пластиковый мусор застилал практически весь пол, оставляя место лишь для узкой тропинки, протоптанной к газовым баллонам.

По дороге Норберт молчал. Ночь вступила в свои владения, и на лице подростка читалась усталость. Если Кристин питала тьма, то Норберта, как самого обычного человека, она лишала бдительности и сил. Как карпатских крестьян из старых легенд. И пусть горы Трансильвании сменились федеральными автострадами, суть легенд (суть людей?) продолжала жить.

Под глазами Ангарии залегли круги, усилив его всегдашнюю бледность. Мягкие очертания рта сложились в печальную линию. Бывший вокалист «Жнецов» снова глядел сквозь лобовое стекло, но вместо наслаждения дорогой в его взгляде осталась только сосредоточенность. Он старался не упустить ориентиры. У них был след Коула, у них был Адам в мотеле — однако Норберт действительно не был уверен, что это сработает, если здесь всё пойдёт не так.

Впрочем, как он сам сказал недавно, у «Жнецов Грёз» всё давно пошло не так.
Или, если взглянуть на жизнь шире, у мальчика по имени Норберт Ангария всё пошло не так несколько лет назад.

История Норберта была историей человека, который не знал, хочет ли спастись. Где-то в сумке, которая барахталась в импровизированном багажнике «скорой», лежала мятая карточка: единственное напоминание о жизни, которую Норберт оставил позади. Той самой, где всё пошло не так. Он думал показать карточку Кристин, но это показалось слишком мелодраматичным и глупым. Какая разница? Если они сдохнут, это никому не понадобится, а если нет — у них будет много времени, чтобы рассказать друг о друге. В семнадцать лет ты ненавидишь мелодрамы с тобой в главной роли, но твоя жизнь состоит из них одних.

Карточка была водительским удостоверением на голубовато-белом пластике, выданным штатом Теннесси — «штатом всего, что стреляет». На ней стоял адрес 2802, Мэриленд-Сёркл-Ист, Мемфис, TN 37501-901, где жила семья Ривз. На ней стояли номер лицензии, указание на мужской пол и зелёный цвет глаз владельца и рост в пять футов восемь дюймов, выписанные с такой тщательностью, будто имели отношение к управлению автомобилем и поиску пропавших кузин. На ней стояла недавняя дата выдачи. Наконец, на ней стояло имя — Роберт Ривз.

Имя человека, чья жизнь пошла не так несколько лет назад.

С фотографии на удостоверении улыбался круглолицый американский парень с пшеничными волосами и неясной, несвойственной таким людям тоской, затаившейся в глубине глаз. Та фотография была светлой и ясной. Сейчас в темноте кабины рядом с Линн осталась болезненно-худая тень, от глаз до пяток закатанная в чёрное. Чёрные волосы, чёрная куртка, чёрные джинсы на тощих ногах, чёрные татуировки на предплечьях. Даже дробовик Хагена, который торчал между сидений, имел чёрное «тактическое» исполнение.

Последствия юношеской наркозависимости? Несчастной любви? Тёмной музыки? Банального недостатка калорий в рационе, состоявшем из полуфабрикатов в кузове «скорой»?

Норберт в рот ебал последствия и в рот ебал спасение. Ему, наверное, нравилось быть ничем. Он находил мазохистское удовлетворение ничтожества во всё новых страданиях. Ему не хотелось возвращаться. Роберт Ривз, улыбавшийся в камеру с водительской лицензии, исчез в пустоте, которую Норберт Ангария нашёл за тёмным лобовым стеклом.

Со скрипом рессор фургон остановился в снегу. Норберт выключил мотор, глядя на бункер. Он бы не удивился, если бы в стекло ударила пуля и всё кончилось быстро и надёжно. Но пули, кажется, больше не спешили.

— Пойдём вместе? — спросил он.

Расслабься
Всё кончено
Ты принадлежишь мне
Я заполняю твой рот грязью
Расслабься
Всё кончено
Тебе не уйти
— Slipknot, "Iowa" (ссылка)

Мы уязвимы. Не важно, как много ты знаешь, насколько опытен, вооружён гладиусом или Береттой, и в скольких боях участвовал. Не важно, знаешь ли ты всякие способы и приёмчики. Каждого из нас можно прижать, если вычислить как и в чём мы уязвимы. Чтобы играть рок, не обязательно изучать тонкости сольфеджио, достаточно знать три «блатных» аккорда. Есть Am, Dm, E — есть музыка. Убийцы и преступники тоже играют свою музыку, и три их главных аккорда — манипулирование, доминирование и контроль. Вычислив, или нащупав, или просто угадав твои слабые места, они начинают играть свою музыку, под которую ты будешь вынужден плясать.

Вик, хоть и не самая светлая голова в этой банде, был опытным «музыкантом». Манипулируя словами, доминируя в телефонном разговоре с Норбертом, он удерживал контроль над ситуацией, одновременно удерживая на прицеле уязвимости Норберта и не раскрывая свои. Всё пошло именно так, как он спланировал. Адам скрылся в неизвестном направлении, Норберт и Кристин ехали туда, куда указывал он. У них ещё были пушки и готовность убивать, но больше у них ничего не было. Адам оказался херовым заложником, которого никто не спешил спасать. Аргумент про ФБР не сработал: эти ребята были для него либо слишком тупы и самонадеянны, либо дьявольски предусмотрительны. Коул, видимо, не убедил никого рассказами о бессмертных вампирах. Время не позволяло придумать ничего нового. Часы досчитали уже до трёх ночи, и не собирались на этом останавливаться.

Последняя Скорая Помощь направлялась дальше по дороге в сторону Миннеаполиса. Проехала злополучный поворот, где автомобильная колея приводила к трём трупам и разбитому GTO. Снегопад не вернулся, и проложенная в снегу дорога виднелась с первозданной чёткостью, глубокие шрамы на белой коже снежного покрова. Вик приказал ехать дальше. Около десяти минут заснеженного асфальта, ржавых кустов вдоль обочины и мелькания столбов линии электропередач. Десять минут тишины — это дохера. Можно надумать много всякой херни, когда у тебя есть десять минут ожидания. Вернее, нельзя не надумать, внутренний монолог не остановить, если под рукой нет музыки или наркотиков. Бесконечный, неумолкающий голос, несущий всё, что вздумается, пользующийся тем, что ему нельзя дать по роже.

Десять минут, и появился ещё один перекрёсток, такой же незаметный, как и первый, и точно так же носящий шрамы от автомобильных шин, протянувшиеся далеко влево. Справа виднелись амбары с флюгером в виде колеса — опознавательный знак, который указал Вик. Значит налево и ещё около полумили. Здесь снег был укатан заметно сильнее, со времени окончания снегопада машины здесь проезжали как минимум четыре раза, а по обочинам были только поля и рощи, и ни единого домика, к которым они могли бы подъезжать. Впрочем, своим дальним светом Последняя Скорая пыталась нащупать не домик, и не амбар, и не заброшенный склад. Вик сказал, что им нужна бетонная постройка величиной едва ли больше садового домика. Кэт будет внутри. Нет, внизу. Он сказал: «ваша девка будет внизу».

Через четверть мили снежный покров стали протыкать рыжие стволы засохших сорняков. Некоторые из них доходили до трёх футов в высоту, но всё больше было невысоких, рыжих проплешин из сорняков величиной дюймов в десять. Ещё четверть мили, и впереди показалась приземистая постройка из шлакоблоков, едва заметная даже зимой, когда снег и холод прибили к земле всю растительность. Бетонный бункер около семи футов в высоту и с пропорциями положенной на бок коробки из под обуви. Снег перед ним был укатан разворачивающимися машинами, и все автомобильные следы оканчивались тут. Это был тупик (если такое слово вообще применимо к открытому всем ветрам полю). Бункер был окружён проржавевшим забором-сеткой, у приоткрытой калитки которой висел облупившийся и изъеденный ржавчиной знак:

ПРОХОД ЗАПРЕЩЁН
ОХРАНЯЕТСЯ ПОЛИЦИЕЙ

Здесь уже следы на снегу оставили не только шины, но и ноги. Тропинка следов была протоптана через калитку и далее к металлической двери рыже-ржавого цвета, которая имела петли для амбарного замка. Замка не было, но дверь всё же была прикрыта. Про охрану полицией Вик ничего не упоминал, однако он предупредил про собак. «Не успели забрать, — сказал он. — Не повезло им, да? Хех». Собак здесь пока не тоже не было видно. На первый взгляд, не было видно даже собачьих следов. Кристин и Норберт здесь были одни.

Почти минуту Норберт дышал через рот, широко открывая его как рыба-топорик. Он вдыхал и выдыхал холодный воздух, насыщенный снегом и пустотой. Вдыхал и выдыхал. Раз-два-три. Щёлкнул замок, а мальчик продолжал дышать, не замечая налипшего на волосы снега и взгляда Кристин. Раз-два-три. Просто дышать. Он справится. Нелегко быть лучшим кузеном. Он справится. Он справится. Он...

Норберт сделал шаг назад с таким видом, как будто отодвигал сам себя невероятным усилием воли или телекинезом. Потом ещё один шаг. Раз-два-три. Мама учила его, что если все вокруг идиоты, то, скорее всего, настоящий идиот — ты сам. Нет, правда. Мама тёрла эту херню с таким видом, как будто читала проповедь в баптистской церкви вместо старого мистера Кеттермана. Просто дышать.

На третий шаг силы оставили его. Подросток обернулся к Кристин и без слов уткнулся лицом в плечо куртки, которую недавно помогал чистить от снега. Его затылок вздрагивал в еле сдерживаемых рыданиях.

— Ненавижу... — прошептал он. — Ненавижу это всё...

Верховный прокурор Граш стоял на широком балконе невысокой башни, и задумчиво смотрел во внутренний двор замка. Моросил холодный дождь, то и дело срывающийся в первый снег. В небе творилась беспроглядная серая мгла, настолько плотная, что невозможно было поверить, что сквозь нее когда-нибудь еще пробьется луч солнца. Холода наступили непривычно рано для этих мест.

Внизу шли нехитрые приготовления к казни, которую Граш решил наблюдать лично. Два дворфа в лохмотьях выкапывали в слякотной жиже некое подобие канавы. А старый прислужник с кривой спиной, хромая и раскачиваясь из стороны в сторону, тащил ведра с песком - засыпать кровь, когда все закончится. Кажется, рабочие чувствовали себя неуютно под хмурым взглядом прокурора. Его боялись. И впервые в жизни он не был рад этому.

Последние события вызывали сильное беспокойство. Буквально сегодня утром обнаружили тело ещё одного агента -- одного из тех, кто был связан с поиском Рубина Бессмертия. Становилось очевидно, что кто-то целенаправленно охотится за его людьми, без жалости вырезая их. Граш понятия не имел, кому так сильно перешёл дорогу. Хуже того, неделю назад его доверенный офицер был пойман с подельником во время попытки выкрасть из замка тело Джады Лилир, с тем самым Рубином на шее. И только случайность помешала предателям довести дело до конца. Именно их готовились казнить сейчас.

Во двор ввели двоих мужчин со связанными за спиной руками. За ними шел еще один - Седой - мало отличавшийся от первых по внешнему виду, такой же изможденный и замученный. Разве что руки его не были связаны. Замыкал процессию огромный детина в дождевом плаще. В руках он держал широкий серп. Палач.

Седого остановили чуть в стороне, а обоих осужденных подвели к центру двора и поставили на колени в грязь. Один из них - офицер Дредмор Каньер - поднял глаза к балкону и с презрением усмехнулся наблюдавшему от туда прокурору. Так, будто он точно знал, что возмездие за его смерть неминуемо настигнет того. Он смотрел открытым взглядом честного человека, хоть и был приговорен за предательство.

Палач подошел к подельнику Дредмора, приставил лезвие к шее и с пугающей обыденностью сделал свое дело. Бедняга лишь жалобно заверещал, и тут же забулькал перерезанным горлом, Дредмор же закрыл глаза и зашептал слова молитвы. Наступала его очередь покидать мир живых. Вот только палач не торопился. Вместо того, чтобы выполнить свою работу самому, он сделал шаг к Седому и вложил серп в его руку.

-- Ты, - зычно прогромыхал детина и подтолкнул Хэлла к стоящему на коленях связанному офицеру. -- Режь ублюдка.

Следопыт взглянул на осужденного, затем на внимательно наблюдающего за ним с балкона Граша, и, наконец, на окровавленный клинок в руке…



… за день до этого….

-- Почему она не убивает тебя, Хэлл? - Прокурор склонился над телом бьющейся в удушье женщины, и завороженно наблюдал как жизнь вновь покидает ее. Призрак парил вокруг и безуспешно пытался дотянуться до Граша.
-- Ведь на тебе нет никакой защиты от нежити, но ты до сих пор жив. Не удивительно ли?

Прикованный цепью к стене Хэлл промолчал.

-- Я знаю, что ты думаешь, следопыт, - продолжил Граш выпрямившись, -- Я псих, хватающий невинных людей, и подвергающий их пыткам без видимой причины. Вот только это не правда. Я всего лишь верный слуга Рэнфолда Лютого. И все что я делаю, на благо моего повелителя. Мне не доставляет удовольствия держать тебя здесь. Но пойми меня правильно: история с крысами, дырой в стене и случайной находкой величайшего артефакта - слишком уж попахивает глупой выдумкой.

Голос Граша был тихим, неспешным и вкрадчиво зачаровывающим:

-- Но, допустим, ты говоришь правду, Хэлл, и действительно ни на кого не работаешь. Тогда тебе следует благодарить меня. Ведь я тот, кто определенно спас тебе жизнь. Так уж вышло, что есть сила, которая всячески старается убрать всех свидетелей: любого кто слышал или что-то знает об этом Артефакте, - прокурор указал на ожерелье с крупным рубином, покоящемся на шее мертвого женского тела.

-- Первым был твой друг Лефф Коррель, его зарезали как свинью в деревенской таверне. Затем пропал мой агент, вычисливший вас. После, одного за одним, находили мертвыми других, кто знал или слышал об этом деле. И, боюсь, череда убийств еще не окончена. Кто-то очень сильно желает перерубить нити, ведущие к твоей находке. И ты - главная нить! Как думаешь, долго бы ты прожил, если бы я не взял тебя первым?

Граш подошел к пленнику вплотную и прошептал:

-- Только благодаря мне ты сейчас не кормишь червей в поганой выгребной яме, Хэлл. Ты мой должник, как бы тебе не хотелось думать иначе! -- Прокурор всмотрелся в глаза следопыта, оценивая, на сколько до него дошел смысл сказанного.

-- И, думаю, ты можешь еще пригодиться мне. Я готов дать тебе работу. Достойную и хорошо оплачиваемою. У тебя будет все, что может желать человек твоего нрава: полная приключений жизнь с хорошим обеспечением. Вот только взамен ты должен будешь продемонстрировать свое стремление служить мне... Показать преданность... Не как наемник... Но как верный слуга...



… сейчас…

Хэлл сжимал в руке серп. Перед ним на коленях стоял приговоренный к смертной казни человек. С балкона за происходящим наблюдал Граш. Четыре солдата по углам двора на всякий случай приподняли арбалеты.

Кажется, следопыту пришло время выбирать свою судьбу.




********

Помимо прокурора с уличной террасы за казнью наблюдало без малого два десятка разномастных наемников, укрывающихся под навесом от промозглого дождя. Все они чаяли получить работу, ведь по слухам, у местного властителя было неплохое задание, в меру опасное и не менее прибыльное. Внутри царил гул множества разговоров, то и дело взрывающийся безобидными ругательствами да смешками. Когда палач предложил одному из пленников зарезать другого, раздались одобрительные выкрики и редкие аплодисменты. Не каждый раз доводится увидеть подобное. “Мочи его, брат”, - кричали одни. “Лучше сам зарежься”, - со смехом возражали другие. Спектакль явно приходился народу по душе.

И лишь немногие не поддались воодушевлению. Так, Лорд Фредерик Стэнтон вообще не следил за происходящим во дворике, предпочитая этому развлечению карточную партию. В данную минуту он не на шутку закусился с ловкачом Квиртоном. На кону уже стояло по пять золотых монет, но, кажется, игрокам этого было мало. Каждый был уверен в своем мастерстве и удаче, не желая отступать. Несколько собравшихся зрителей с азартом следили за исходом розыгрыша, разделившись по симпатиям пополам.

Особняком от всех остальных держалась воительница Нил. Ей не было дела ни до казни, ни до карточных игр. Возможно как раз этим - своим безразличием и отрешенностью - она и привлекла к себе ненужное внимание. Уродливый полу-орк с секирой за спиной подошел к ней вплотную и, чавкая яблоком, прогоготал:

-- А я думал тут будет тоска зеленая. Но нет. Этот Граш неплохо постарался: дал и хлеба и зрелищ. Даже о наших ночных развлечениях подумал! - здоровяк без стеснения пялился на девушку, -- Как на счет развлечь вечером красавчика Бруно? - с этими словами он широкой ладонью смачно шлепнул Нил по бедру. Рядом заржало еще два наемника, идея повеселиться с тремя единственными тут девченками казалась им весьма естественной. А иначе, по их мнению, для чего вообще этих цыпочек сюда позвали? Не сражаться же, в самом деле.

— Это что, шутка? Этот, как его... «хэштэг»? Так вы это называете? Шли бы лучше работать, бездельники! Ходите тут по ночам, ютубами своими тверкаете, пожилому человеку спать не даёте! А сами потом дрыхнете весь день! Так мозги-то и скиснут! Отвезти их, видите ли! Нашли таксиста!

Разгневанный старикан фыркнул и отступил, чтобы закрыть дверь.

– Сладкий хлеб с начинкой – это пирожок. – заметил эльф, хотя спорить о названиях для него было бы не слишком умно, кто знает как там, в цивилизации называют вполне обычные вещи, уже имеющие название. К тому же, пирожки не всегда бывали сладкие, так что возможно действительно в мире существует какой-то сладкий хлеб, отличный от известного Бьорну.
Но на рассказ о звездах он согласно кивнул, поскольку по собственному опыту догадывался что светящиеся штуки в небе как то связаны с необычными событиями.

– За той лягушкой пойдем, он же как сказал тот человек в столицу пошел? Все равно нам ее не догнать.

Посмотрев в сторону бойни, где орда маленьких механизмов повалила гиганта, Бьорн подал плечами:
– Йети становятся довольно глупыми, если их разозлить. Можно заставить их гнаться, за тобой, а потом залезть на дерево и бросаться шишками пока не надоест. Нужно только дерево покрепче. Возможно какая-то железяка что-то забрала у той особи.

Согласившись с тем, что пора бы найти место для ночлега, все-таки день пути с корзиной за спиной даже для выносливого эльфа не проходит без следа и тело понемногу, но начинает просить отдыха. Осмотревшись, в поисках подходящего места, Бьорн отправился туда, наконец снимая с плеч корзину. Хоть она и не была слищком тяжелой, но чувство легкости после ее снятия появилось, так что эльф даже подпрыгнул на месте.

– Ну, раз вы чародейки, значит костер развести сможете, а я пока соберу веток и лапника для небольшого навеса, который будет улавливать тепло от костра. Обойдемся без волшебных домиков. Там еще одеяла есть. У нас их два, как раз тем кто будет отдыхать сгодятся. Потому как нужно чтоб кто-то сидел и бдел. Ну там за костром следить и всякое такое. Мне всего часа четыре нужно на отдых, так что по паре часов вам таки придется посидеть, сами выбирайте, в начале или в конце ночи.

Не дожидаясь ответа, ночь и холод ведь не будут же ждать, Бьорн достал из корзины кинжал отправился за ресурсами для обустройства более мене комфортного ночлега, ведь предстояло соорудить два навеса, и несмотря на собственную привычку и способности к жизни без благ цивилизаций, нагрузка получалась больше чем обычно. Несколько раз приходя и сваливая в кучу палки и ветки, Бьорн уходил, правда после второго раза все-же остался, устанавливая несущие конструкции будущих улавливателей тепла. Потом же приносил в основном лапник, оставляя накрытие "скелета" на девушек, и небольшими порциями сгружал в столовый набор, извлеченный из рюкзака Ниссы разноцветные ягоды.

– Можно будет их сварить, и так поесть. – улыбнувшись, заметил по большей части сосредоточенный на работе эльф, видимо некоторое разнообразие в виде ягод приподняло его настроение, не вечно же корешки да сухофрукты есть.

Закончив, эльф довольно плюхнулся на хвойную подстилку и расслаблено вздохнул. Все-же когда не один – немного легче все это делать. Осмотрев кинжал, он вздохнул снова – все-же даже не будучи кузнецом, понял что предмет после рубки небольших веток все-же подпорчен.

– Эх, надо было топор из дома брать. – тихо заметил Бьорн, но положил оружие обратно в корзину и повернулся к полукровке: – Лиа, у тебя есть карта? Твой товарищ сказал куда идет железная лягушка, а поскольку гнаться за ней смысла мало, мы можем попробовать по нормальным дорогам туда добраться, попутно, если где наши пути будут пересекаться, спрашивать о ней.

Тишина.

— Чел, — ровным голосом продолжал Норберт. — Хоть ты подумай головой, пожалуйста. Мне неважно, почему ты начал воровать людей. Мне нужна девушка, которую ты забрал днём. Остлер мёртв. Коул тоже найдёт, что тебе рассказать. Потом я позвоню остальным твоим друзьям, изложу им эту же историю. Им вряд ли понравится внимание ФБР. Наверное, у них возникнут вопросы лояльности. Трудно существовать в Америке, когда даже сэмпл твоего голоса могут поместить в федеральный розыск. Ведь им-то жить и жить...

Подросток протянул руку и мягко коснулся тыльной стороны ладони Кристин. Несмотря на ободряющий жест, его тон оставался таким же унылым, каким был в киоске. Норберт был целиком сосредоточен на мыслях, и закончил слегка двусмысленно:

— Не то что тебе, верно?

В ушах звенело. Норберт смотрел то на свою руку, то в лицо шепчущей девушки. Его пальцы ещё цеплялись за воздушные очертания пистолетной рукояти, но пистолета больше не было. Каким-то невообразимым образом этот вакуум заполнился образом Кристин. Она говорила, а Норберт смотрел туда, где Больше Не Было Пистолета. В маленькую страну Нет-и-небудет.

В космологии есть два понятия расстояния. Обычное — то, что постоянно и не зависит от движения космических тел. И динамическое — то, которое никогда не получится измерить, потому что объект измерения бежит прочь вместе с вечным расширением Вселенной. Сейчас Вселенная Норберта летела. Она мчалась так, будто он вдохнул слишком лихой джойнт. Умом Норберт понимал, что это просто адреналиновый отходняк, но сердцем...

Почему Кристин делала это?
Почему помогала?
Почему берегла?

Ему хотелось поцеловать её. Застрелить Адама. Курить. Позвонить в полицию. Выкарабкаться. Вернуться домой. Поцеловать. Остаться. Вселенная летела. Норберт не успевал измерить её. Кристин Линн. Она ведь... была вампиром. Так это работало?

Но почему-то Норберт вспоминал не о том, что дома его ждёт заебавшая, но всё же любимая мамаша. Ждёт брюзгливый и безобидный папаша. Норберт думал о том, что никогда в жизни он не чувствовал жизнь так, как сейчас. Он улыбнулся, скрюченными пальцами убрав чёлку со второго глаза.

— Кристин, — перебил Норберт, — ты охуенная.

  Взгляд мёртвых глаз. Рыжей ведьмы.

И чёрная рана от пули, что пробила лоб.

«Я не оставлю тебя!»

                          Холод.

Тело Кристин, перевесившееся через подоконник,
не так изящно, как она хотела, но достаточно, чтобы стало понятным:

Кристин             проникнет              внутрь              комнаты.

  Комнаты
    КОМНАТЫ
      КОМНА-ТЫ
        КОМНА-ТЫ

• Пока
• Ты
• Не скажешь
•   Где
•     Она

          Хлопок.

«Что это было?»

«Мне кажется.        Мне кажется.        Мне кажется».

А ДВЕРЬ ЗАКРЫВАЕТСЯ ТОЛЬКО КЛЮЧОМ! ХА!

          А КЛЮЧ

                    ГДЕ?

Не спрятаться    не скрыться      не спрятаться                не скрыться    не спрятаться                    не скрыться            не спрятаться      не скрыться                        не спрятаться                    не скрыться            не спрятаться                     не скрыться            не спрятаться                                           не скрыться                                  не спрятаться                                                       не скрыться                    не спрятаться                                                 не скрыться                                                  не спрятаться, не скрыться                                                    не спрятаться           не скрыться            не спрятаться                                         не скрыться                                                              не спрятаться не скрыться                      не спрятаться                                                                                 не скрыться                      не спрятаться                 не скрыться                                                                  не спрятаться                                                                                                 не скрыться                                                  не спрятаться                 не скрыться не спрятаться                                                                                                                                 не скрыться                                                                                                                  не спрятаться                                                                                                 не скрыться                                                                                                                                                  не спрятаться                                                                                                                                                                 не скрыться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              не спрятаться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                             не скрыться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                  не спрятаться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                      не скрыться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                      не спрятаться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                      не скрыться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              не спрятаться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 не скрыться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                  не спрятаться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                     не скрыться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                        не спрятаться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                       не скрыться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              не спрятаться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                               не скрыться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              не спрятаться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                               не скрыться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                          не спрятаться                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                    нет

Пуля пробила голову Кристин насквозь и вырвалась из магазина сквозь стекло витрины позади Норберта. Брызги крови окропили лицо парня, одна капля попала в глаз. Снова тиннитус от оглушительности выстрела, к децибелам которого невозможно было привыкнуть даже не смотря на постоянную тренировку возле концертных колонок — звук выстрела вгонял тело в шок с большей эффективностью, чем ранение пулей. Кристин должна была упасть сейчас, с простреленной головой. Ну, то есть, будь ты хоть трижды вампир, тебе же нужен мозг, чтобы действовать, даже тупому зомби нужен мозг, а мозг Кристин сейчас превратился в пуддинг, несколько кусочков которого прилипли к куртке Норберта. Норберт это видел. Коул это видел. Адам это видел.

Кристин не видела.

Она просто пошла дальше на Коула.

— Ну... — Норберта окатила волна смущения, когда он понял, что местные смотрят прямо на него. Он терпеть не мог, когда его замечают вне сценического образа. Почему Адам не мог смотреть в свою «Фанту», а?

Смущение переросло в злость на самого себя, а молчаливая поддержка Кристин придала сил. Подросток коснулся одного из пакетиков, собираясь с мыслями, и монотонно, чтобы не сбиться, заговорил. Он не старался прятаться или держаться за пистолет Хагена. Наоборот, просто стоял, глупо опустив руки вдоль тела, и рассказывал, переводя грустный и усталый взгляд с Коула на Адама, а потом на холодильник с лимонадами. Ему тоже хотелось «Фанты». С портье Норберт и начал.

— Примерно в шестнадцать десять в твой мотель приехала девушка, которая сказала тебе, что её зовут Джульетт Льюис. Это написано в книге регистрации, которую я видел там, — Ангария показал через дорогу. — Кстати, в имени «Джульетт» — две «т». Ты разговаривал с ней несколько минут, а когда она ушла в номер, позвонил четырём людям. Это случилось за сорок минут до того, как мы приехали. То есть, в шестнадцать сорок. Ты сделал четыре звонка один за другим. Ты позвонил Вику, МакГрудеру, Остлеру и Коулу. В шестнадцать пятьдесят пять я получил сообщение, где девушка, которая назвалась Джульетт Льюис, сообщила о том, что ты натравил на неё копов. Это случилось из-за того, что первой к мотелю подъехала полицейская машина. Шериф оказался рядом и приехал быстро. На самом деле, ты не натравливал копов, потому что шериф Остлер был третьим в списке звонков. Когда знаешь номер шерифа и хочешь сообщить о проблеме, ты звонишь шерифу сразу. Если ты хочешь сперва посоветоваться со своим работодателем, ты не звонишь потом ещё одному парню. Значит, ты не вызывал полицию. Ты поступил иначе.

Норберт снял с крючка блестящий пакетик с мармеладными мишками «Харибо» и посмотрел на ценник.

— Мистеру Вику ты сказал, что нашёл подходящую девушку. Или как-то так. Не знаю, как именно ты выразился, но твоя мысль была такова. Потом ты спросил у мистера Вика, что тебе делать. Мистер Вик сказал тебе, что следует делать, поэтому ты позвонил парню с большими руками и фамилией как у немецкого гамбургера, а потом — шерифу. Ты не очень любишь шерифа, поэтому предпочёл, чтобы рядом был человек понадёжнее. Я думаю, что мистер МакГрудер — ваш местный силач. Потом ты позвонил мистеру Коулу, — Норберт показал пакетиком на продавца, — и предупредил его обо всём. Сначала я думал, что мистер Коул — это чувак, который должен подыскать место для того, чтобы спрятать девушку. Но потом я понял, как всё случилось на самом деле. Это помогло мне вас сосчитать. В общем, когда Джульетт увидела полицейский автомобиль... или, не знаю, шерифа у твоей стойки, она написала мне. Как я сказал, сообщение я получил где-то в шестнадцать пятьдесят пять.

— Мы ехали очень медленно, со скоростью велосипедиста. Сообщение я получил в четырёх милях отсюда. Мы добрались к вам в районе семнадцати двадцати и ещё десять минут потратили на обсуждение того, что нам делать. И на то, чтобы отыскать машину Джульетт Льюис. Кстати, если бы ты внимательнее посмотрел на её машину, ты бы понял, что такие девушки не бывают одиноки, — Норберт чуть улыбнулся, вспомнив о трагической личной жизни своей кузины. Но ему было приятно сказать так.

— После того, как всё пошло не так, ты выронил телефон, когда бежал к заправке. Отсюда вы позвонили шерифу, мистеру Остлеру, которого попросили выполнить его часть сделки и разобраться с внезапно возникшей проблемой. Вы также позвонили мистеру Вику и мистеру МакГрудеру, предупредив о случившемся. Когда мы убили мистера Остлера, я понял, что в моих выводах не хватает ещё одного звена.

Голос Норберта ни на йоту не изменился при сообщении об убийстве. Норберт упомянул этот факт так же — обыденно и ровно — как упоминал остальные, сконцентрировавшись на ходе мысли. Хрупкий темноволосый мальчик просто рассказал о смерти шерифа, продолжая мять пакетик с мармеладными мишками.

— Понимаете, я... я очень бездарный поэт. Я отказывался в это верить, но в глубине души всегда это знал. Поэтому я часами сидел над своими песнями, надеясь сделать их хорошими, а потом приходил мой друг и смеялся над тем, что у меня получалось. Поэтому, знаете, я быстро понимаю, когда в куплете чего-то не хватает.

— В песне о твоём мотеле и мисс Льюис не хватало двух вещей: места, куда её доставить, и организатора. Мистер Коул был твоим партнёром по бизнесу, поэтому ты не мог попросить его приготовить место. И вы не стали бы сообщать о месте шерифу, которому не доверяете. Место знал мистер МакГрудер, но если он приехал сюда, он не мог ничего приготовить. Следовательно, остаётся мистер Вик, который знает нужное место. Но мистер Вик разговаривал с тобой очень недолго. И, если представить вас всех, вместе взятых, получается, что мистер Вик принял решение. Но это не так. Помните, я сказал, что смог сосчитать вас?

— Так вот. Есть ещё один человек, с которым находился мистер Вик, когда ты ему позвонил. Но потом мистер Вик не стал тебе перезванивать. И, например, говорить, что всё готово. Следовательно, во-первых, тебя держат за идиота. Во-вторых, мистеру Вику уже не требовалось совещаться с вами, потому что он совещался с другим человеком, который организовал место. Мистер Вик спросил у этого человека, что ему следует тебе сказать. И только потом мистер Вик передал тебе, что тебе следует делать. Следовательно, Джульетт Льюис сейчас находится с этим неизвестным мне пятым человеком в неизвестном мне месте.

Норберт растерянно оторвал уголок у пакета с мишками.

— Ой. Извините. В общем, Кристин наверняка рассказала, что нам очень нужно забрать мисс Джульетт Льюис домой. Правда, очень нужно. Она очень дорога нам. Поэтому мы можем поехать к неизвестному человеку в место, которое вы назовёте, и забрать нашу мисс Льюис. Мы постараемся никого не убивать, но если что-то пойдёт не так, то умрут только мистер Вик и другой, неизвестный мистер. Или миссис. Это первый вариант. Второй вариант — мы можем убить вас, только не стреляйте в меня снова, пожалуйста. Или вы можете убить нас, хотя с ней у вас это вряд ли получится. Во втором варианте у всех будут проблемы. Зачем они вам? У меня вот и так сегодня проблем по горло...

Норберт замолчал и смущённо посмотрел на Кристин. Его уши горели.

— И можно мне тоже «Фанты»?

А Норберт подыхал от холода, начав медленно прохаживаться по освещённому пятачку перед заправкой.

Почему-то ему вспомнилась яблочная меренга, которую делал Бони. Сперва он взбивал сливки, при этом постоянно над чем-то смеясь, почти заходясь в нездоровом угаре. Уже не упомнить, над чем. Кажется, они смотрели какой-то сериал на исцарапанном ноутбуке, но трансляцию постоянно прерывали рекламные вставки. Потом Бони корпел над застеленным восковой бумагой подносом, выводя из крема фигурные крендели и рожицы. Норберт следил за ним из угла, беспечно валяясь на продавленной тахте. Та стояла на кухне у бабушки Бони, а Норберт ничего не говорил и только иногда резко, смущённо улыбался, когда Бони оборачивался. Тахту заваливали разными индейскими одеялами: то с бахромой, то с вышитыми красными ромбами. У Бони была куча этой индейской херни, даже ловец снов висел на дверях комнаты. Собственно, именно из-за него Ангария придумал название группы. Долго вглядывался, втягивая марихуану, и понял — оно. Уже потом сны поменяли на грёзы.

«Такая мелочь, а сколько символизма...»

На той кухне было тепло. Но, сравнивая жгучий холод в пальцах, силуэт Кристин внутри и то, что было раньше, Норберт отчётливо убеждался, что не хочет возвращаться. Бони больше не было на кухне. На самом деле, его не было на кухне ещё месяц назад, когда Ангария заходил скинуть запас «хэша» для Миссисипи-тура. Держать у себя он боялся из-за мамы и Кэт. Вернее, Бони был, он даже поздоровался, но... но нет, уже не было. Не для Норберта. А вот Норберт, казалось, с каждым прожитым днём набирал для Бони материальную плотность. Жуткое чувство — знать, что ты нужен, и мучиться из-за неспособности ответить взаимно.

С Кристин было проще. Как будто недавние смерти соединили их. Норберт понял, что хотел бы быть внутри, с ней. Продолжать кричать слова для этих глупых переговоров. Уехать куда-то. В Чикаго. В Миннеаполис.

«Или вернуться домой с Кэт, забыв это всё как дерьмовый приход?..»

Прожектор над заправкой еле слышно вибрировал, и это раздражало мальчика. Он и так почти не слышал притихшие голоса изнутри.

«...Но ты знаешь мой нрав», услышал Адраммелех в своей голове голос доктора Ракоши, а следом за этой фразой громыхнуло:

— Смееееерть!!!

В один миг кольцо ринга рассыпалось и чёрная волна захлестнула Драгшана. Он почувствовал, как кто-то схватил его за шею и потянул назад, а в эту секунду сразу три кинжала вонзилось ему под рёбра. Словно дикие голодные звери, головорезы и фанатики стали разрывать доктора Кэнделкипа на части. О Рэндале все забыли, был только Драгшан, которого резали, кололи и рубили, заглушая его предсмертные крики своим радостным рыком.

Доктор Ракоши ещё продолжал существовать.

Лысый каторжник из Лусканских кварталов выбил ему передние зубы. Кто-то ударил эфесом скимитара в очки, и одно стекло вдавилось в глаз.

Чёрный плащ был разорван и быстро пропитывался кровью. Кто-то отрезал магу кисть, как кроличью лапку, кровавый сувенир на удачу.

Доктор Ракоши существовал.

Дорожная сумка уплыла вверх по волнам из рук, и вещи разлетелись по толпе взрывом. Разбитые очки втоптаны в землю. Ухоженные одежды посла из Оплота Знаний, Кэндлкипа, разорваны на куски. К своему ужасу, Рэндал увидел, что точно так же в разные стороны летят части человеческого тела.

Доктор Ракоши существовал.

Его голова тёмным окровавленным сгустком волос прокатилась по красным ладоням и исчезла в черноте одежд толпы. Его изувеченное туловище пронзили копья, и лишённый одежды торс ощетинился сразу несколькими острыми наконечниками. Те, кто не могли добраться до тела, кидали издалека камни.

Доктор Ракоши существовал.

Взвились искры соседнего костра, какая-то часть тела была брошена туда, и угли зашипели, разнося запах палёной плоти. Напившись крови, толпа стала растекаться в разные стороны, каждый получил что-то от этой казни: трофей, чувство единства, мрачное удовлетворение от убийства.

Доктор Ракоши продолжал существовать. На каждом из них и в каждом из них. Личной вещью. Каплями крови. Блеском высокомерного превосходства в глазах. Вопросом, осевшим в голове: «Что я получу в случае победы?..»


Получатели: Адраммелех.

      Помедлив секунду, Норберт прикрыл глаза. Его руки на мгновение замерли. Забота вампира, растерзавшего перед ним двух человек, оказалась до странности приятной. Ангария не видел в ней противоречия, которое, быть может, следовало заметить. Сквозь потрясения от череды смертей пробивалось что-то иное, чему Норберт не мог дать названия. От этого чувства дрожали руки и едкий штопор вворачивался в живот подростка, отталкивая и притягивая одновременно.

      — Я... — он запнулся.

      Слова, которые хотелось сказать, показались Норберту напыщенными и жалкими. Метафизический демон Хагена собственной смертью предъявил иллюстрацию к тем драгоценным и глупым принципам, которые каждый подросток считает самыми искренними на свете — до тех пор, разумеется, пока не забросит их. И вот они получили проверку на прочность.

      Норберт вслушивался в себя. Почему его не тошнило, как, наверное, должно было? Почему, едва шевелясь от обессиливающего страха, он не уполз в укрытие, а безучастно созерцал расправу? Почему, почему чернота жизни, эта притягательная сука-апатия, так манила его к себе?

      А теперь измазанная кровью Кристин возлагала на него свою заботу... Проезжая на колёсах сквозь рейвы, встраивая джойнты в систему умозаключений, разжигая бонг под собственным мировоззрением, Норберт презирал себя. Ненавидел и... как ему стало ясно, любил. Любил за падение в бездну и саморазрушительное очарование нигилизма. Любил за то, что смог шагнуть с тупикового обрыва Среднего Запада. Счастье Норберта жило в отказе от себя. Это Кэт или Бони, спотыкаясь, бежали за ним. Опекали, заботились, верили. Омерзительный эгоизм. А как теперь?

      По-жалкому злая улыбка тронула уголок чувственных тёмных губ.

      — Я не боюсь умирать, Кристин, — обнимая её, с благодарностью шепнул подросток. — Я даже не знаю, хочу ли жить.

Лиа уже собиралась в очередной раз заглянуть в свою книгу заклинаний, чтобы начать первый этап исследования, не откладывая его в долгий ящик, как Нисса начала засыпать "кривую" вопросами. Когда гномка в очередной раз упомянула некую Синюю, заставив её снова рефлекторно оглянуться и естественно, никого не увидеть, в её голове промелькнула мысль-догадка. Ведь эта необычная приключенка узнает её, хотя и в первый раз видит, и говорит о Синей, второй... Точно. Алесса. Нет, Лиа не забыла о своей добровольной спутнице, но в заботах и тревогах не слишком простого пути практически всё, не касающееся собственно дела, уходило на второй план. Волшебница вспомнила, что когда они встретились с Алессой, та спросила, не видела ли она странные сны о месте, в которое они по случайности, прибыли в одно и то же время - стало быть, и гномке они снились?
- видения - полуутвердительно, полувопросительно проговорила она, подняв бровь.

И не всегда то, что видно сквозь пелену будущего, становится настоящим.

- если ты о полуэльфийке с синими волосами, она осталась помогать на острове, а я отправилась сюда. Да-да, в эту самую рощу. Лиа вздохнула.
- я могу постоять за себя, но думаю, что с таким количеством противников исход битвы будет неутешительным. А это значит... - она таки достала книгу и перевернула несколько страниц - что надо идти длинным путём, в обход крепости врага... искать подкопы, тайные ходы, изучать маршруты... - она было углубилась в чтение, но, спохватившись, вновь косила одним глазом на Ниссу - это метафоры.
Девушка замерла, подбирая слова.
- В любом случае, эта задачка как большой пирог, сразу не угрызёшь. Но по кусочку авось и съешь. Так что предлагаю начать. Дайте мне минут десять - и она углубилась в чтение книги, нараспев произнося части формул, изредка проводя по воздуху рукой и касаясь кристалла, извлечённого из-под тёплой мантии.

      Подросток еле слышно выдохнул. Рваный пар повис в воздухе между их лиц. На какой-то миг в личном штате Айова Норберта Ангарии перестало существовать всё: от бесконечности кукурузных полей до драки в соседней машине. Никогда прежде Норберт не видел смерть так близко. Пришедшую вне ожиданий, вне графика. Ещё позавчера они играли вместе, обкуренные и смеющиеся, и Норберт пел во славу Сатаны.

      «Это наркотики, я знаю», — сказал писатель, когда они подъезжали к мотелю.
      «Нет ничего правильного».
      Он просил Бони остановиться.
      Он... он...

      Ангария взял лицо Бони в ладони, кривясь от очередного крика. Они не хотели нести аптечку — так пошли бы к чёрту сами. Сейчас ему не было разницы, что происходит вокруг. Он ненавидел всех и себя за то, что они сделали у мотеля. Под ребро что-то давило — та идиотская упаковка с супом. «Дурак...»

      Сколько бы проблем ни доставлял Бони, это был их Бони. Должен был быть. Но даже Кристин сказала, что никуда не поедет с ним. А Хаген взялся за дробовик, отбросив личину милого бородатого барда. Зачем? Оно всегда было с ним? Ведь Бони оказался прав. Это он нашёл ключи и предсказал то, что случится. Бони, сука, всегда что-то знал. Наверное, это отцы-индейцы — все эти Танцующие Вороны и Бегущие-в-облаках — шептали ему что-то на языке сиу.

      — Бони, — прощаясь, шепнул Норберт. — Я...

      Он заметил, что большой умирающий парень похож на студента в каком-нибудь Гарварде в своём шерстяном жилете. А ведь Бони был умным парнем. Он мог бы пойти учиться. Пойти делать что-то, кроме как набивать кексы плюшками марихуаны, чтобы Норберт продал их очередному пьяному школьнику.

      «Он столько бы мог, правда? Если бы не спутался со мной».

      А теперь Норберт даже не мог сказать, что любит Бони или что любил. И то, и то получилось бы неправдой. Он не знал, как поступить правильно. И не у кого было спросить, потому что мудрый Хаген и уютная Кристин рвали друг другу горло в семи ярдах от него.

      — Спасибо за всё, — только и сказал Норберт, медленно вставая на ноги.

Чудовищно быстрая, отчаянно ловкая, не ограниченная страхами, понятными каждому нормальному человеку. Нырнуть головой в разбитое дверное окно? Да не каждый решился бы на такое, даже если бы эта машина была из поролона. Но Кристин не была человеком. Маски сорваны, клыки обнажены, и быстрее, чем Хаген успел дать по газам, уходя в занос на заснеженной дороге, Кристин уже была на переднем сиденье, её мраморно-белые и мраморно-твёрдые пальцы в дюйме от артерий Хагена.

Она быстрее, чем он.

Она сильнее, чем он.

Она смертельнее, чем он.

Голос Хагена придал ему сил. Он заслонил новоприбывших от гитариста.

— Норберт, если ты посмотришь вниз, то знай: я удерживал кровь эрекцией, чтобы предупредить. Хаген саботировал поиски Кэт. Он игнорирует любую информацию о свидетеле. Он штабная крыса, просто хотел дохера оружия. Кристин, беги ко всем херам, он убьёт тебя нахер. — Бони очень хотел сказать про херов консервный нож, но отведённое решению мирских вопросов время было потрачено. Он открыл рот, намереваясь предупредить Норберта о некоторых анатомических особенностях небритого безумца, которые совершенно точно убедили бы юношу прыгнуть в машину вместе с девчонкой и умчаться на полном заднем ходу, но захлебнулся, потеряв в сугробе свои широкие, мягкие ладони. — Норберт... — Он прощально глядел на равнодушные ко всем ботинки. — У меня в куртке суп. Он не кукурузный. Возьми его, ты весь день не кушал.

      Вместо ответа Хагену в зимней ночи полыхнули два красных фонаря. Они осветили плотный наст, изрезанный мозаикой протекторов, такой же вечной, как бетон и камень древнеримских дорог. В алом зареве снег казался залитым кровью. Верный знак, что «Понтиак» стал на тормоз, а вот его передача шагнула в режим езды. И действительно, Кристин видела, как рука подростка медленно сместила рычаг. Пальцы Норберта казались слишком тонкими, слишком детскими, чтобы управляться с фактурой такой сильной машины. А сам Норберт практически исчез в виниловой черноте салона, сливаясь с ней — чёрная куртка, чёрные джинсы, даже волосы и ботинки. Словно «чёрное на чёрном», как антитеза супрематической композиции Казимира Малевича. В тусклом свете от заправки мелькнула дорожка слезы, перечеркнувшая щёку вокалиста. Румяную и бледную одновременно, если так вообще могло быть.

      Странно, но Норберт не замечал того, что плачет. Только голос почему-то сел. Должно быть, много кричал на морозе?

      — Штангенциркуль, идиот... — прошептал он, отвечая неясно кому. — Это бесполезно...

      Машина, ночь, выбор. Чувство дежа-вю охватило его, как будто Норберт уже переживал это всё однажды, в точности так. И, будто следуя давно принятому решению, Ангария убрал ногу с тормоза. Он носил девятый размер обуви: вполне достаточно, чтобы упереться в широкую футуристическую педаль. Однако его нога едва не соскользнула, а шины завизжали под багажником, перемалывая снег.

      — Бесполезно! — крикнул Норберт так, что Хаген мог его услышать.

      А потом «Понтиак» сорвался в ночь. Ангария не двигался. Левая рука — на руле. Правая — на рычаге роботизированной коробки передач. «Штангенциркуль. Очаровательный, властный идиот, который всегда делал то, что ему хотелось. Бони, чтоб тебя...»

Адам поморщился от звука голоса мистера Третьего Лишнего.

— Де-Мойн? Не, этот старикан с одной из местных ферм. Друг хозяина мотеля, приезжает сюда каждый раз, когда его старуха начинает слишком сильно выносить мозг. Для него тут вечно зарезервирован последний номер, чтобы он всегда мог быть уверен, что здесь найдёт убежище от своей любимой жёнушки. Роскошь, доступная не каждому, ха-ха.

Он нашёл нужный ключ, и, глядя Кристин в глаза, неторопливо и с чувством вставил его в замочную скважину. Дверь раскрылась, полоской света осветив двух актёров, играющих на заснеженной сцене. Хаген увидел, как рука Адама ненавязчиво скользнула по талии его девушки вампира, приглашая зайти в номер.

— Вы, парни, должно быть замёрзли? Там в холле есть кофе-машина, — намекнул Адам остающимся на улице Хагену и Бони, а сам поспешил зайти следом за Кристин.

И вот, корабль отчалил, а вместе с ним и Лиа, оставившая остров со всеми его невзгодами позади. Было ли это бегством? Нельзя сказать однозначно. Конечно, для текущих событий исследование Лии не имело практической ценности, если конечно она не научится сама создавать те же самые зоны дикой магии. Но... Но волшебнице дали понять что если она хочет развиваться то ей не стоит запирать себя на острове. Потому и пришлось оставить его позади.

Путешествие по морю было долгим. Юной волшебнице пришлось провести в море почти два месяца, чтобы добраться то интересующего её места. Сетрондия была выбрана не случайно. Сверившись с довольно схематичной картой, которую Лиа получила показав фокус с волшебной рукой, девушка решила сначала направиться на север, чтобы начать изучать интересующие её области оттуда.

Конечно, прямых кораблей с Цениса в Сетрондию не было. Потому, прибыв спустя почти месяц плавания в Арторокс, один из многочисленных городов империи Ламир (кажется именно эта страна является родиной Алессы), Лиа не теряя времени стала искать корабль в северную страну. Удача ей улыбнулась и спустя два дня ночевки в портовом районе города, пахнущим алкоголем, солью и Богам известно чем ещё, Лиа снова устроилась в долгое путешествие по морю, снова с торговым кораблем, так удачно ей подвернувшимся.

И проведя очередной месяц на воде, волшебница причалила в Браутарке, столице страны Сетрондия. Дикарей и бездарей, как её уверяли те, кто помимо неё плыли на корабле.

Городок оказался не очень большим, но под завязку населенный дварфами. Первым делом полуэльфийка направилась в таверну, чтобы снять себе комнату на ночь и поинтересоваться у тавернщика про интересующее её место и про проводника, который мог бы её сопроводить к нужному участку. Потратив некоторое время на сравнение и уточнение карт, Лиа всё же смогла выяснить что интересующее её место являет собой рощу. Но пешим, напрямую, до нее добираться не меньше десятка дней, при идеальных условиях. Если придерживаться дорог, то и вовсе на это может уйти больше двух недель. Дварф, заведующий таверной порекомендовал Лие добраться до Галлалура кораблем, и тогда она за в худшем случае за четыре дня пройдет расстояние, на которое у неё ушло бы не меньше десяти дней. А уже оттуда можно прибиться к какому-нибудь каравану и вместе с ними за два-три дня добраться до Осхафна, и оттуда столько же до искомой рощи.

Лиа, решив что совет трактирщика крайне разумный, так и поступила. Благо, корабли до Галлалура ходят по несколько раз в день. Уже на следующий день утром волшебница вновь плыла в соседний город, чтобы оттуда уже точно начать своё путешествие. К вечеру третьего дня она уже была в Галлалуре и искала караван, в который она могла бы наняться в качестве сопровождения, обеспечивая себя тем самым провиантом на несколько дней, а если повезет то и небольшим количеством золота. И такой караван нашелся. И отбывал как раз следующим утром. Всё складывалось как нельзя лучше. И даже в дороге ей не пришлось демонстрировать свои боевые навыки, ибо дорога была спокойной, что даже слегка удивило её нанимателя. Получив двадцать золотых за свои услуги, полуэльфийка рассталась с гномом-торговцем и стала искать кого-нибудь из охотников в Осхафне, которые её сопроводили бы до рощи, которая уже была так близко. Или хотя бы карту поточнее, чтобы волшебница сориентировалась и сама добралась до места. За поисками нужного человека, Лиа узнала что недавно с этой рощей случились довольно серьезные изменения. Она в буквальном смысле стала механической. Вместо деревьев там появились их механические аналоги. Неизвестно, что стало с животными, но там появились странные конструкты. На контакт они не идут и нещадно убивают любое существо, которое приблизилось к роще ближе, чем на пятьдесят метров. По рассказам, было несколько групп приключенцев, дерзнувших попытаться прорваться внутрь рощи, но учитывая что больше их никто не видел, результат скорее всего был плачевным. Руководство страны было уведомлено про эту аномалию, но на деле никто так и не был прислан на её изучение. Местные сетовали на то, что до власти добрались зажравшиеся приключенцы, которые ни черта не смыслят во власти. Но, учитывая тот факт что сами конструкты нападают только если их спровоцировать, местные не особо переживают на их счет.

Проводник нашелся быстро. Им оказался седоволосый следопыт Гейри, сын Рики. За свои услуги от потребовал по одной медной монете за каждую пройденную милю, которых в один конец будет не меньше семидесяти пяти, а так же питание за счет Лии. Решив, что это довольно справедливая цена, волшебница согласилась.

Дорога с Гейри до рощи заняла еще два с половиной дня.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Болтовня Ниссы из корзинки почти не отвлекала Бьорна от дороги. Он всё еще не понимал зачем следует шлепать дубинкой по этим самым глазам. Они, если к ним не приближаться, были совсем не агрессивные.

Погруженный в мысли, монах короткими репликами отвечал гномке и смотрел по сторонам. Они уже понемногу приближались к железной роще.

Чем ближе они приближались к роще, тем сильнее внутренний голос Бьорна кричал о том, что следует уходить как можно дальше от этого места. Нисса не разделяла его опасений и всё щебетала, желая побыстрее встретиться с синеволосой и косой, которые являлись ей в видениях. Однако, её веселый и воинственный настрой пропал, ибо округу огласил ужасный рёв. Роща располагалась за высоким холмом, и Бьорн с опаской приблизился к вершине. Его опасения подтвердились. Внизу, в долине он увидел йети. Но не обычного, которых он прежде несколько раз видел с отцом. Этот был в несколько раз больше и выглядел куда более свирепым. Он не замечал ничего вокруг и зачем-то пытался сломать одно из механических деревьев, стоявших на окраине рощи. Эти его действия не оставили без внимания механические существа, о которых говорила Нисса. Здесь были и те глаза, которые в авангарде выбежали на своих нелепых ножках и на бегу метали копья в огромную тушу противника, не чувствуя страха. Следом из-за деревьев выскочили новые существа. Они выглядели как две соединенные штырьком коробки и так же начали бросать существо, окружая его. И тут, когда начало казаться что эти малыши всё же смогут побороть гиганта своими маленькими копьями, как йети выдохнул из своих легких облако, которое окутало конструктов и те буквально испарились, оставляя на своих местах лишь кучу копий, которыми пытались пробить шкуру гиганта. Победоносно заревев, чудище вскинуло руки и тут же получило в лицо залп стрел. Вслед за стрелами из рощи вылетели на тонких крыльях квадратные существа, вооруженные короткими луками и начали поливать противника со всех сторон. Йети махал руками, словно пытаясь отогнать от себя назойливых летунов, но те лишь играючи уворачивались и посылали новые стрелы, которая нет-нет, да пробивали шкуру гиганта. Концом для чудовища стало появление еще одного вида новых жильцов рощи - конструкты, в виде перевернутых пирамид. Несколько десятков этих существ были вооружены длинными копьями и не зная страха набросились на йети. Конструктам удалось повалить чудовище на спину, проткнув его ноги, а дальше, ведомые холодным расчетом, они затыкали йети и тот умер от кровопотери. Скорбный рёв существа, понимающего что умирает, еще долго разносился эхом по долине. Жители рощи, в свою очередь, закончив оборонять рубежи, скрылись в между деревьев, оставляя труп йети гнить у своего порога.

Оторвав взгляд от поверженного гиганта, Бьорн и Нисса заметили что метрах в двухстах от них среди кустарника притаилась пара людей, так же наблюдавших за бойней. И, кажется, они так же заметили эльфа и гномку. Синеволосой полуэльфийки маленькая чародейка не видела, вместо неё был седоволосый мужчина. А зато вторая персона была точно девушкой и могла оказаться той самой "косой".

Выйдя на крейсерскую скорость, GTO оказался неожиданно тихим. Двигателю хватало всего тысячи оборотов, чтобы держать крейсерскую скорость в пятьдесят с лишним миль, и он мерно урчал, совсем не в такт а капелле, исполняемой Норбертом. Что слушала сама Кэт? Здесь не было разъёмов ни под флешку, ни под CD, не было даже кассетника, а от радио в этой глуши было мало толку. Скорее всего, в машине Кэт слушала машину. Это странное, пьянящее ощущение, когда ты валяешься, прислонившись к любимому человеку, плавая в эйфорической ванне собственных гормонов, и тебе в принципе не хочется музыки, и не хочется разговоров. Хочется просто быть. Должно быть, Кэт ощущала что-то подобное, сидя в водительском кресле. Иногда, когда не было зимы, она могла открывать окно и слушать свистящий мимо ветер.

Если опуститься в кресле чуть ниже, в такое полу-распиздяйское, расслабленное положение, то окружающий белый ландшафт исчезнет за приборной панелью, и останется только космическая чернота и снежинки-звёзды, несущиеся навстречу в этом пространственно-временном тоннеле. Дороги, правда не видно, но она здесь прямая на десяток миль, и можно было ехать даже с закрытыми глазами, изредка поправляя машину когда она прикасалась правыми шинами к припорошенному гравию обочины.

«Она» звучало каким-то неправильным местоимением для GTO. Это был «он». Строго говоря, это было «оно» — транспортное средство — но что могли понимать в мускул-карах филологи, составлявшие бездушные грамматические таблицы. GTO был «он», мужчина её мечты. Насколько знал Норберт, другого мужчины у Кэт не было, ни в данный момент, ни возможно даже вообще. Нет, Кэт не смогла бы встречаться с Бони. Какой машиной был бы Бони? Хороший вопрос, но точно не мускул-каром.

Забавно, как в рассуждения о любви неизбежно вплетаются местоимения, даже если это любовь к предмету. Солдаты дают женские имена своим винтовкам, моряки-любители называют свою яхту какой-нибудь «Арабеллой», таксисты будут звать свою машину «ласточкой» или ещё каким-нибудь уменьшительно-блевательным прозвищем. Раз за разом любовь возвращается к гендерной дихотомии, поскольку из неё и происходит, и как бы не старалось прогрессивное ЛГБТ (ЛГБТК, ЛГБТКИ, ЛГБТКИА, ЛГБТКИАП+) сообщество придумывать новые местоимения, чтобы нарушить этот бинарный стереотип, любовь остаётся лишь первой ступенью, выстреливающей вас в космос. Любовь живёт три года, а затем она отваливается и сгорает в атмосфере, а отношения переходят на следующую ступень: дети. То, чему с таким энтузиазмом посвящают пол-жизни взрослые.

Но в отношениях между Бони и Норбертом нет никакого «после», отгорев, их любовь оставила после себя только чёрную пустоту. В отношениях между Кэт и GTO, впрочем, никакого «после» тоже не было, хотя у GTO был несомненный плюс: он не мешал тебе его любить. Не мешал тебе о нём заботиться. Вместо чёрной дыры в солнечном сплетении у него было триста семьдесят лошадиных сил, которыми он готов был щедро делиться, как настоящий мужчина, воспитанный на семейных ценностях. Тысяча девятьсот шестьдесят, мать его, девятый год. Этот парень отчасти застал Америку ещё до эпохи сексуальной революции. Один его вид должен оскорблять чувства феминисток, как шестилитровый двигатель оскорбляет чувства «зелёных».

      — Ага, — согласился Норберт.

      Возможно, один из персонажей Хагена — скажем, федеральный агент из «Суда над святыми» или грек Соторамос из «Книги Недомен» — добавил бы циничную остроту на злобу дня. Что-то вроде тех фраз, которые Майк Хаммер и Сэм Спейд не глядя отпускают с экрана. Например, что нельзя быть в порядке, когда под задницей триста семьдесят лошадиных сил брутто и почти три фунта смолы каннабиса. Но Ангария был не на сцене. И поэтому, как всегда, плохо представлял, что следует говорить за пределами разученной роли.

      Только закрыв дверь, оставшись наедине с чёрной кожей и вибрацией внутреннего сгорания, он нежно положил руки на руль и прошептал:
      — Бог в скорость, Чёрный Император.
      Курить больше не хотелось.

      Бони, его спаситель и проклятье, шагал вслед за Кристин и Хагеном. А значит, больше не сидел рядом и не заставлял Норберта вспоминать о том, о чём ему не хотелось вспоминать. Не заставлял стыдиться самого себя за то, что вместо ответного тепла мог предложить только печальный взгляд. Что это было, как не оплеуха судьбы, если именно Бони обнаружил ключи? С другой стороны, а кто ещё мог? Порой Норберту казалось, что Кэт воспринимает Бони наиболее чётко из всей группы. Не то чтобы Кэт сильно любила любимого «пекаря» Норберта. Иногда казалось, что она терпит аккордеон рядом с барабанами только из каких-то творческих соображений. И из-за бизнеса. Но Ангария шарил другую тему: Кэт была взрослой. Реально взрослой, уж особенно на взгляд Норберта. И Бони тоже был взрослым, даже если иногда прикидывался то ли ребёнком, то ли котёнком. Хаген тоже был взрослым, но он, честно говоря, просто играл в другой лиге. Его и рядом не стояло с провинциальными ребятами из пригородов Мемфиса, а вот Бони и Кэт сварились в одном соку. Отчего-то Норберту пришло в голову, что Кэт тупая. Она могла бы встречаться с Бони и...

      «... освободить меня от угрызений совести? Или от открытой двери, которую я не хочу по-настоящему закрывать?»

      Норберт вжал футуристически-квадратную тормозную педаль, будто пришедшую с мостика «Звёздных войн», и сдвинул селектор на первую передачу. Даже щёлканье коленвалов дарило какую-то странную приязнь к машине, которую по-настоящему любили. Норберт включил фары, ярко осветив парковку. Указатель уровня топлива колебался на отметке в три четверти — опять спасибо за напоминание, и опять Бони.

      — Сорян, Кэт, — извиняющимся тоном пропел Ангария и убрал ногу с тормоза, тут же добавив газа. Взвизгнув шинами на снегу, «Понтиак» почти прыгнул к выезду с парковки, вильнув между заснеженных поребриков. Затем снова полыхнул красными фонарями, когда его занесло при выезде на дорогу. Однако больше резких звуков не слышалось: освоившись с автомобилем, Норберт Ангария повёл его в обратную сторону, захлёбываясь в рёве мотора.

      Он снова был в движении! Лобовое стекло, по которому мерно скользили дворники. Снежные стрелы из чёрной пустоты и пустота на соседнем сиденье, пустота позади, пустота вокруг. Чернота снаружи, чернота внутри, ядерно-чёрный повсюду. То, что семнадцатилетний подросток со Среднего Запада любил больше всего на свете. Откинувшись на подголовник, Норберт смахнул с глаз чёрные волосы и напевал себе под нос, с удивительной точностью повторяя Адама Гонтье:

      — Он не сможет забыть, — пел Норберт, почему-то выбрав из множества песен именно эту. — И не сможет простить их слова...

- Именно это я и обещаю, - проговорил Кейн резко погрубевшим голосом, так же и изменился его взгляд, - Я оторву твою болтливую голову и кину её кобольдам, в качестве игрушки. Но не сейчас. Сейчас у меня есть миссия и я её выполню.

Драконорожденный стоял насупившись, больше не скрывая своего отношения к доктору Ракоши. Могучие руки были скрещены на широкой груди.

Драгшан отметил про себя имя одного из лидеров Культа. Лэнгд'дроса. Некоего рода полу-дракон, поставленный своими прародителями управлять человеческим отребьем, судя по контексту.

В любом случае, вся эта маленькая встреча может быть как проблемой, так и возможностью. Доктор Ракоши вытянулся в седле и крикнул кобольдам на драконике:

— Wux shio nymuera jacion! — крикнул он малышам, а затем указал в сторону "бойкого". — Wux nymuera jacion hefoc si tira. jaci renthisjic di darastrixi vur darastrix gemuth ios tekilek! Jaci renthisjic di Langdedrosa ios tekilek!... jaci zklaen slathalin vi bilnerk mrith wer ux Bahamuti!


Получатели: Баанаар Драккейн.

Как и положено силам зла, большинство культистов головорезов и кобольдов исчезло прочь при первых лучах рассвета. Разрушенный город мог облегчённо выдохнуть и сделать первый шаг к своему восстановлению. Впереди у жителей Гринеста было много работы, но местные мужчины и женщины были не из ленивых, и работы никогда не боялись.

Защищавшие город герои получили свой заслуженный отдых. Губернатор определил патрули из оставшихся в живых ополченцев, тогда как остальные воины могли поспать и восстановить силы. Слава об их достижениях быстро разлетелась по городским руинам, и пусть они не спасли всех, но те, кого им спасти удалось, будут благодарны им до конца своих дней. Часть этой благодарности горожане смогли выразить уже следующим днём, когда герои, проснувшись, были встречены ликующей толпой. Многие принесли с собой оружие и вещи, которые могли бы понадобиться новым защитникам Гринеста в будущем, но ценнее всего были, конечно же, зелья лечения, и губернатор Найтхилл только поощрял подобную щедрость.

«Если у вас есть зелья, — говорил он, — лучше отдайте их воинам, и тогда у вас не будет необходимости использовать их самим».

Он знал что говорил, этот Найтхилл. Пока герои спали, их разведчики ворон и фейка обнаружили лагерь, в который стекались налётчики. Сам лагерь был слишком крупным, но была и хорошая новость: в лагере были в основном наёмные бандиты, тогда как лидеры культа (то есть лидеры нападения) обосновались в тайной пещере почти в миле от лагеря. Это была удачная находка. При должном везении и осторожности, небольшая группа умелых бойцов сможет проникнуть в пещеру, найти в ней главных и хотя бы отчасти восстановить справедливость.

Большинство Защитников Гринеста решились на эту миссию, но были и те, кого долг звал в другие места. Среди них был и Рэндал Вуд, который узнал, что его похищенного сына держали в лагере бандитов. Взять лагерь силой было невозможно, но Рэндал верил, что найдёт другой способ спасти сына, пусть даже шанс на это был исчезающе мал. Любящий вызовы Драгшан Ракоши согласился помочь ему в этом, взяв с собой Драккейна, который шёл не по воле сердца, а связанный тёмными узами хитрого ворона Драгшана. Впрочем, ворон был полезен не только магу. Одним только богам известно откуда, но ворон раздобыл для Драккейна новый доспех, лошадь для своего господина и целых четыре зелья лечения для Рэндала. В эту ночь это были сокровища, подарить которые с трудом был способен даже целый город. Адра не сказал, откуда у него всё это. «За них не была пррролита кровь, этого знания вам должно быть достаточно» — прокаркал он.

Конец игры.

– Хм... – Бьорн почесал макушку, пытаясь понять что за звуки, явно нехарактерные для пещеры, и в который раз попытался себя успокоить – в присутствии Ниссы постоянно происходила какая-то чертовщина, к которой он вроде бы привык, но не до конца.
– Потому-что деревья железные? – ответил вопросом на вопрос эльф, не найдя ответа лучше. – И почему ты... Ну не ты, а вокруг... Все шумит? Шумело.
Отшельник протянул руку к ноге гномки и ладонью согнул ее пальчики, стараясь аккуратно помочь размять ногу. Нужно будет все-таки чтоб она шла на своих двоих, а не в корзине, пора бы. А с другой стороны, легконогому эльфу ну никак не удобно было идти со скоростью гномки, так чтоб не заставить ее выдохнуться еще в самом начале пути. Похоже что без корзины все-равно не обойтись.
– И ты так и не сказала когда мы туда пойдем. – улыбнувшись напомнил Бьорн, отпуская одну, и начиная разминать вторую ножку.

— Святая преисподняя... — впечатлился Маэл, глядя с каким азартом огонь пожирает муку.

Отсюда пора было сваливать, тем более, что Мистер Мозги Наружу как раз освободил Маэлу путь. Мягкой поступью Маэл сбежал по ступенькам и перешагнул через тело неудавшегося лидера, оказавшись на расстоянии удара от Артуса. Глаза Маэла и Артуса встретились. Секундное замешательство, ещё крепче сжатый кинжал в руке, блики огня, в миг разросшегося на всё помещение, но так и не согревшего холодного взгляда убийцы.

— Лучше следи за тем скимитаром, сынок...

Маэл резко пригнулся вниз, будто уходя от удара, но вместо уворота он схватился за доспех Драккейна.

— А я пока помогу твоему другу.

Танец продолжался... Он стал более чувственным - изящные руки скользили по бедрам, слегка приподнимая тонкую ткань платья, укладывая его в складки. Платье тоже было частью рисунка танца... обнаженное тело красиво, но куда красивее выходит, когда тонкая ткань облегает его, складываясь в складки, обтекая, словно вода, вздымаясь от резкого движения легким лоскутом или обтягивая на мгновения очерчивая изгибы тела анатомически точно. И постепенно... платье становилось все более... откровенным. Секрет этих платьев был знаком лишь жрицам Суни, выступающих на фестивалях, посвященных Огневолосой. Едва заметные движения захватывали ткань и заправляли ее специальными складками, открывая все больше прекрасного тела, укорачивая юбку и делая глубже декольте, подхватывая груди лентой и поднимая их так, что мужчина бы уже не мог отвести глаз...
Чиара танцевала... возможно, это был последний ее танец, но она не думала об этом, полностью отдавшись ему, лаская воздух движениями как чуткого любовника, уходя от него и вновь возвращаясь, чтобы зажечь страсть еще ярче. Ее сердце стучало чаще, но она не боялась - ведь на нее смотрела богиня. Пусть и улыбаясь лишь краешком губ...

Губы Драгшана скривились, когда воин прикоснулся к его одежде. Впрочем, пустое. Как уже было сказано, этот камзол испорчен.
Получатели: Адраммелех.
Обратив свой взгляд к солдату, бросившему вместе с ним вызов Леннитону, доктор Ракоши пожал плечами.

— Разве жизнь губернатора сейчас важнее всех остальных? — равнодушно сказал он. — Вы принимаете сейчас приказы от меня. Раньше принимали их от дворфа-рива. Зачем вам Найтхилл? Я думаю, что сейчас польза его светлости начинается и заканчивается с тем, насколько хорошо он может держать свой меч. Насколько готов нести караул вместе со всеми.

Драгшан прикрыл глаза и тяжело вздохнул. Вопрос погибших солдат был... ах-ха, более тяжелым. (Вот! Он так устал за сегодня, что даже его слова уже начали повторяться!)

— Это будет неблаговидно, оставить их лежать там, где они лежат. Тем более это может плохо сказаться на морали тех, кто будет поставлен на замену падшим.

Драгшан Ракоши из Кэнделлкипа помедлил и покачал головой. В конечном итоге солдат был прав, что обратил его внимание на эту дилемму, на эту задачу. Ее следовало решить с наименьшими возможными потерями для них.

— Тем не менее относить их в донжон также не следует. Это может вызвать паникерские настроения среди гражданского населения. Тогда нам придется выделить людей еще и на то, чтобы следить за тем, дабы среди них не было истеричного бунта. Нам следует молчать о потерях, да. Теперь я это вижу. Может быть, вы были правы в своем смятении по этому поводу, а я слишком поспешил с ответом. Может быть, и Найтхиллу не следует о них знать. Его дух ранен также, как и его голова. Кто знает, в какую сторону он повернется, услышав о трагедии? Есть ли место во внутреннем дворе, где их можно спрятать и быстро? Если нет, то это может стать проблемой. Проблемой морального плана, я имею в виду.

Прежде, чем заговорить вновь, доктор поднял руку, заранее отметая возможные возражения.

— Тогда нам предстоит сделать сложный выбор. Я знаю, что это неблаговидно. Я знаю, что это может быть плохо для вашего счета в книгах Тира, Илматера или Бахамута. Тем не менее — если мы не можем их спрятать — нам надо будет скинуть тела убитых вниз с внешней стороны стены и никому не говорить о них. Время для оплакивания будет потом, покамест же это просто не их смена. Культисты и так вернуться к своим полководцам с рассказами о наших потерях. Они также как и мы видели дракона и сотворенное им разрушение. Для них это знание не будет чем-то новым. Для нас — для беженцев, для Найтхилла, для тех, кто еще поднимется на стену — оно может быть разрушительно. Знание, юноша, великая вещь. Острая вещь. Но оно режет и мир, и того, кто им обладает.

Незваных гостей осуждённые встретили дружными воплями. Почти каждый в своей жизни слыхал байки о том, как удалось криком прогнать дикого зверя. Уж они старались на совесть! Несомненно, на несколько миль вокруг всё живое, имеющее уши, услыхало этот концерт.

— Арррррр! Рррра! Арррр! — орал Укус.
— Рррр! — вторило ему рычание Бреннарда.
У подножья холма в так им свирепо ревел Михаил.
— А-А-А, БЛЯ! — солистом в этот разноголосый хор ворвался Фома из калинника.
— Джидэ яваса! — вступила партия Дамира. Пел цыган с душой, будь кто-то из медведей меломаном, как пить дать, проникся бы.

Увы, песни твари не жаловали, визги, крики и грозные позы тоже не произвели на них ни малейшего впечатления. Обычных зверей, может, и удалось бы так отпугнуть, но чёрные души убийц и насильников, заключённые в медвежьих телах, от криков будущих жертв лишь возбуждались.

Чёртов коротышка на призыв Бреннарда не отреагировал, бросившись было на медведей, он зигзагом пробежал мимо, резко меняя траекторию и пустившись наутёк. Откуда только силы взялись для такой прыти?! Краем глаза аристократ заметил, что один из косматых неуклюже дёрнул за коротышкой, но следить, чем закончилась гонка, оказалось недосуг, потому что второй медведь — вонючая, жирная туша едва не повалил Бренна на землю. Спас лишь внушительный охотничий опыт. Юноша, конечно, предпочитал охотиться отнюдь не на зверей. Крики, боль и отчаянье людишек заводили гораздо больше, чем тупая агония животных. Возвышали. Будоражили кровь. Но и в травле зверя принимать участие дворянину доводилось, кое-какие их повадки он изучил, поэтому вместо того, чтобы резко отпрыгнуть, теряя силы, просто пригнулся. Медведь попытался навалиться на свою жертву, и тогда Бреннард скакнул влево, а косолапый, не удержавши своего веса, рухнул на землю.

Этой передышки хватило с лихвой. В роду фон Валенау с детства тренировали отпрысков во владении мечом, меткой стрельбе из лука, но, пожалуй, благородные предки Бреннарда перевернулись бы в гробах, узнав, что за оружие использовал их непутёвый потомок. Безобразная волчья лапа — метка Леса тянулась, пытаясь вцепиться в поднимающегося хищника. Когти пропороли воздух, косматый, теряя к жертве всякий интерес, неожиданно резво кинулся в калинник, откуда уже некоторое время слышались крики и стоны.

Укус же, летящий изо всех сил в противоположную сторону, не слышал ничего, кроме ветра, свистящего в ушах, и топота зверя за спиной. Как только столь грузной и неуклюжей скотине удавалось так быстро бежать?! Укусу в жизни не раз доводилось давать дёру от несознательных обывателей, не умеющих по дурости ценить высокое исскусство избавления от лишней тяжести в кошельках, но этот преследователь дал бы им всем фору. Пару раз коротышка запнулся о ветки, и медведь почти догнал его, потом не повезло косматому, и Укусу удалось оторваться. От быстрого бега сбивалось дыхание, зато холода парень больше не чувствовал, тело разогрелось, и когда хлынул дождь, это только порадовало. Однако, усыпанную листьями и хвоей землю мгновенно развезло, бежать стало труднее, ноги оскальзывались в грязи. Укус почувствовал что вот-вот свалится, когда понял, что давно не слышит топот за спиной. Не веря своим ушам, он обернулся. Медведь отстал.

Коротышка стоял совсем один, успев убежать, видимо, довольно далеко. По крайней мере, он не видел и не слышал остальных, зато приглушенные голоса троих незнакомцев раздавались гораздо отчетливее, чем раньше, и явственно запахло свежей кашей. Впрочем, заблудиться Укусу не грозило, следы чётко выделялись в грязи, найти обратный путь при желании не составило бы труда. Хуже всего оказался ливень, не оставивший на беглеце буквально сухого места. Вор совсем озяб и продрог. Возвращаться обратно или идти на запах каши? Наверняка, у трапезничающих был навес от дождя, нашлась бы и кое-какая одежда. Пока Укус размышлял над этой дилеммой, какая-то нахальная крыса выпрыгнула прямо из-под полусгнившей коряги, вцепившись в штанину. Зверёк, как зверёк: тощий, с вылезшей местами шерстью, острыми зубками. Вот только глаза... В крохотных глазках застыло то же самое выражение, что заметил Укус во взгляде косматого: злоба и ненависть.

Вор нагнулся, сбрасывая мерзкую тварь. Что-то ещё не так оказалось с ногами Укуса, но он не понимал, что. Точнее, не хотел понимать, не хотел признаваться сам себе. Штаны висели на нём, волочась по земле. Укус посмотрел на собственные следы, в надежде, что мерешится. Отпечатки босых пятерней плавно переходили в следы копыт. С каким-то тупым безразличием он закатал одну штанину, потом другую. Ниже колен тонкие и гибкие антилопьи лапы упирались копытами в землю. Укус ощупал себя всего: остальное оказалось в порядке. Ничего, прорвёмся, где наша не пропадала.. Приходилось и хуже... И тут коротышка с ужасом понял, что он ко всему прочему почти ни черта не помнит из своей разгульной жизни. Дворянчика помнит. А всё остальное — как отрезало. Смутные обрывки. Лес взялся за него основательно. Укус машинально нащупал обломок капкана, уставился на железяку. Кажется, в прошлом коротышка был лихим вором. Умелым. Это он ещё помнил, только подробности стёрлись. И как ему так круто удавалось тырить слам, тоже никакого понятия. Укус вдруг чётко осознал: сейчас он и банку варенья у бабушки бы утащить незаметно не смог. Чёртов Лес решил заняться воспитанием вора.

Джек, может быть, и рад был бы припустить от медведя с той же скоростью, что Укус, да сил на это у доктора не было: он едва переставлял ноги, от пульсирующей боли в кисти мутнело в глазах. К счастью, зверям оказалось не до него. Потихонечку, чтобы не привлекать внимания, Джек стал выбираться из оврага — подальше от угрозы. Мимо пронеслась Зоя, похоже не одну его голову посетила светлая мысль сделать ноги. Жуткий вопль сзади, из калинника, оборвавшийся на высокой ноте, подстегнул врача перебирать конечностями быстрее. Он вышел к ольшаннику и остановился в раздумье. Продираться сквозь крапиву назад, к дубу, у которого угодил в капкан, решительно не хотелось. Кажется, медведей он не интересовал. Из калинника доносились какие-то приглушенные и весьма неприятные звуки, за деревьями не получалось разглядеть, что там происходит, а тут стояла относительная тишина. Неожиданно сверху на него капнуло и тут же, без всякого перехода, полило сплошной стеной. Джек мгновенно промок до нитки. Он прислонился к дереву с густой кроной, сюда дождь почти не доставал. На плечо спрыгнула белочка: рыжая, пушистая, очаровательная... была бы, если бы не глаза. Глаза буквально светились жуткой злобой, неестественной у такого милого зверька. А ещё у милого зверька оказались жутко острые зубки, которыми он и оставил несколько отметин на плече. На память.

Зоя же неслась, не разбирая дороги, не видя Джека, не слыша диких криков из калинника, сходу проломилась сквозь крапиву, даже не почувствовав ласки жгучих плетей, чудом второй раз не свалилась в одну и ту же яму и остановилась, только споткнувшись о корень дуба. Долго стояла, согнувшись, не могла отдышаться. Хлынул дождь, только могучие ветви дерева спасали девку от его ледяных струй, но несколько капель всё же попали на макушку, приводя в себя. Из-за дуба послышалось фырканье. Из огня, да в полымя! Однако, на медведя звук похож не был. Обмирая, Зоя заглянула за ствол. На неё с любопытством уставились две пары жёлтых глаз. Нападать, животные, кажется, не собирались. Таких зверей Зоя раньше вовсе не видела. Вроде бы кошки, но чудного окраса и настолько пушистые, что можно пару десятков рукавиц связать. Голова странная, плоская, с кругленькими ушками. Один зверёк, поменьше попятился, похоже, он боялся бывшую повариху не меньше, чем она его, другой вышел из-за дерева, обнюхивая Зою, и потёрся об её коленку, потом схватил зубами за штанину, пытаясь тащить за собой. Девушку явно куда-то приглашали.

У подножия холма, тем временем, медведь и Михаил выясняли, кто в Лесу хозяин. Они сошлись так близко, что крестьянин почувствовал смрадное, вонючее дыхание зверя, от которого замутило. Налитые злобой красные глазки способны были, казалось, прожечь в душе дыру, как угли, попавшие из печи в постель. Михаила вдруг обуяла безумная ярость, такая же, как тогда, когда его топор рубил на куски уже мёртвое тело жены. Он не помнил себя, не помнил, что делал и зачем, ненависть захлестнула, словно мутная вода, — с головой. И не стало Михаила. Если бы мог крестьянин увидеть картину со стороны, то увидел бы двух диких зверей, с одинаково горящими от злобы глазами. Один из них, тот, что весь одет в косматую шубу, кинулся на второго, растопырив лапы. Другой, с лицом, которое лишь отдаленно получалось причислить к человеческим, так безумно искажены были его черты, поднял навстречу рогатину с остриём на конце. Зубья бывшего капкана разрезали густую шерсть под передней лапой. Знал ли Михаил анатомию косматого или зверю в человеческом облике просто-напросто подфартило, но ударил он в, пожалуй, единственное уязвимое место: туда, где билось чёрное медвежье сердце. Брызнула кровь, и исполинская туша грузно повалилась назад, чудом не придавив успевшего отскочить победителя. Лапы животного дёрнулись в агонии раз, другой, третий — тварь не желала сдаваться. Но вот они безжизненно обвисли, мёртвые глаза остекленели. Как остывающая лава, навсегда застыла в них лютая ненависть.

Хлынувший внезапно дождь смывал натекшую кровь, поливал пришедшего в себя Михаила, безжизнную тушу медведя, выпавшие из штанов куски лисьего мяса. Крестьянин стоял, не шевелясь. Он сам не понимал, что с ним случилось. Как и тогда, в проклятую ночь убийства, он не знал, что за сила завладела им, наполнила ненавистью, словно мешок мукой, и так же внезапно сгинула, оставив пустым. Дождь лил беспощадно, но Михаил больше не зяб. Торс порос густой шерстью, да и форма его изменилась. Зверь, сидящий внутри, всё больше и больше выглядывал наружу. Свою человеческую жизнь Михаил теперь почти не помнил. Мелькали лишь смутные обрывки. И только одно полнолунье из своей прошлой жизни — то самое, проклятое полнолунье стояло перед глазами, как будто было вчера.

В калиннике же в это самое время разыгралась драма не меньшая. Фома, знающий лес (не этот проклятый, а благословенный, кормящий человека лес), как свои пять пальцев, первым понял, что с животными что-то не так, и звериное рычание их не отпугнёт. Он попытался напугать прыгнувшего на него медведя, как пугал бы человека, стараясь сам не поддаться панике и не кинуться сразу наутёк. Медведь в прыжке свалил Дубню наземь, но и лесовод успел пощекотать шкуру зверя своим импровизированным копьём. Тот недовольно зарычал, схватившись лапой за мерзкую палку, вырвал её из рук Фомы. Только тогда, получив желанную фору, лесовед поднялся, побежал, стараясь выжимать из себя все силы. Он бежал к ловушке, занятой волком-оборотнем — до неё было ближе, чем до той ямы, из которой вытаскивали Зою. Медведь дышал в ухо, сил у Фомы оказалось не так много. Будь эта гонка чуть длиннее, Дубне пришел бы конец, но, к счастью, впереди показалась желанная яма. Последним усилием Фома отпрыгнул в сторону, а косматый по инерции пролетел ещё несколько шагов вперёд и рухнул вниз, прямо на полусгнившего оборотня. Неистовый рёв перешёл в визг и оборвался, но у Дубни уже не было сил, ни глянуть, сдох ли зверь, ни подняться с травы, на которую повалился, и спрятаться от хлынувшего с небес потока воды. Он жадно ловил дождинки пересохшими губами, пытаясь утихомирить бешено колотящееся сердце.

Когда народ заорал на все лады и бросился из калинника в рассыпную, цыган тоже было поддался общему порыву, благо, оба косолапых выразили ему полнейшее своё презрение, но чёрт дёрнул оглянуться. Зрелище было то ещё: худой, изможденный старик и не менее измождённый зверь, которого язык не поворачивался назвать хозяином леса. На одном боку у медведя зияла гниющая рана, в ней копошились черви. И всё же он всё ещё казался сильнее их обоих вместе взятых. Бежать! Бежать отсюда! Бежать вслед за Зоей, вслед за уводящим за собой второго хищника Фомой, вслед за едва-едва ковыляющим Джеком. В жизни полно мгновений, когда можно поступить правильно, а можно — по совести. В сказках и песнях тем, кто по совести поступает, с лихвой воздаётся, наградой за дух неукротимой падает на них с небес манна, но то в сказках. А в Лесу, в этом огромном, живом желудке, переваривающем души любого, кого удасться поглотить: грешника ли, праведника ли, совесть не росла. И честь не вызревала. Плевать оказалось зверю на высокие душевные порывы, бесполезной выдалась песнь. Или всё же нет ничего бесполезного? Дамир пел, как не пел уже давным-давно, с той самой ночи, пел, не замечая, как дрожат от страха колени, а голос срывается на визг.

А потом жуткий крик старика поднялся ввысь апофеозом песни, поплыл за кроны деревьев — к облакам и там затих, переломив себе хребет. Тощий зверь оказался проворным, он лишь чуть-чуть замешкался, когда лисья шкура перекрыла обзор, но продолжал наступать вслепую. Генрих не слышал медвежьего рёва, не слышал проклятий Фомы, топота ног своих невольных товарищей, разбегающихся, кто куда, всё, что он слышал — песня, странно неуместная здесь. Старик не знал этого языка, не понимал слов, но в них звенела ярость и какое-то бесшабашное, заразительное веселье. Страх, зажавший душу в тиски, отступил, уносимый песней Дамира. Генрих прыгнул, страясь отпрянуть в сторону, использовать то короткое мгновенье, пока медведь замешкался, возясь со шкуркой, но нога подвернулась так некстати, а следом на него свалилась гора, лес и небо, весь мир свалился на старого Генриха, погребая под свой тяжестью. Боль рвала и раздирала на куски, невозможная, нескончаемая боль. Генрих услышал крик: жуткий, нечеловеческий и вдруг понял — это кричит он сам. Жизнь не хотела уходить, цепляясь болью за нервы, цепляясь страданием за плоть и кровь, в ушах звенело: «джидэ яваса! Джидэ яваса!»* и вдруг он явственно услышал иной крик — крик досады и разочарования существа, у которого из-под носа увели добычу. То был голос Леса, но понять этого Генрих уже не успел...

Старик уже похоже не дышал, а хищник всё рвал и рвал на куски его тело с жадностью вконец оголодавшего существа. Дамир, смотрел на эту картину, оцепенев, не замечая проливного дождя, промочившего до нитки. С холма на запах свежей крови скатился второй медведь: толстый, лощёный. Он яростно рычал, отпихивая ледящего от останков несчастного Генриха, тот не желал уступать. Схватка за то, что еще полминуты назад было живым человеком со своими мечтами и надеждами, оказалась молниеносной. Толстый медведь с новой силой набросился на мясо Генриха и своего товарища. Нормальные звери не промышляют добычей себе подобных, но эти уродливые создания, похоже, не брезговали ничем.

А ливень хлестал ветки деревьев, питал исстрадавшуюся землю, замывал следы разыгравшейся драмы, которых Лес повидал немало на своем веку, заставлял зябко ёжиться тех, чьё сердце пока ещё билось. Надолго ли?

И под этим ливнем стоял, не двигаясь Дамир Бритый, вдруг понявший, что понятия не имеет, отуда взялось это прозвище, да и вообще о жизни своей не помнит почти ничего. Какие-то ошметки, неясные картины, чья-то песня, кони... Только сестрину свадьбу помнит ясно, каждую минуту, как перед глазами стоит. От увиденного что ли страхом память пришибло? Хочется голову руками сжать, в ладони спрятать, глаза зажмурить, а потом снова открыть и проснуться от этого кошмара. Дамир и правда руки к глазам поднёс, тут же уронив бессильно. Не руки — лапы. Мощные, рыжие, с полосами белыми, с острыми, как бритва когтями. Зверь лютый такие имеет, по-нашему тигра прозываемый, а на языке заморском... Нет, не вспомнить. Много этих языков за годы скитаний Дамир изучил, а сгинули из головы, как не было. Да и какая теперь разница, всё одно пропадать...

Культисты тем временем никуда не торопились. Два человека неспеша продолжали проверять карманы трупов, пока кобольды таскали новые тела. Вдалеке снова послышался удар тарана о ворота храма. Потом ещё один. Но звуки были далеко, и этим мародёрам не было до них никакого дела. У них были свои заботы. Парочка кобольдов, поблёскивая капельками пота, бросила очередное тело мирного жителя рядом с кучей. Какая-то полноватая кухарка с лицом, похожим на беличью морду.

— Сколько денежек? — нетерпеливо просвистел один из кобольдов.

Культист приподнял свою маску, посмотрев на кобольда снизу вверх, но всё же снизошёл до ответа:

— Откуда мне знать, мы её ещё не обыскали.

— Йиип!! Нет, сколько? Сколько денежек вс-с-сего?

— А, всего. Пока тридцать шесть золотыми.

— Три... и ш-ш-шесть. Мало. А нас... Ты, я, он, Люкк, Симх, Фрох...

Пальцы кобольда неожиданно закончились.

— Много! — расстроился кобольд ещё больше.

Тем временем культист нашёл в кармане фартука женщины кошелёк с монетами. Раскрыв его, он высыпал на ладонь горсть меди и серебра. Глаза кобольда тут же загорелись

— О-о-о!!! Много! Много! Давай делить!

— Нет, идите таскать трупы. Давайте, поработайте ещё.

— Нет! Делить! Дели-ить!

— Работать, я сказал.

— Делить, я скозал! Делить, потом работать!

— Уф-ф-ф...

Сдавшись, культист присел на корточки и стал доставать из карманов кровавую выручку.

— Один тебе... один Люкку... два мне...

— Йииииппп!!! — запротестовал другой кобольд, схватившись за кинжал. — Мне один и тебе один!

Этот кобольд точно умел считать как минимум до двух и быстро понял, что его пытаются надурить.

— Нет. Мне два, тебе один. Так поровну.

— Не поровну! Не поровну! Два не один! Не поровну!

— Поровну. Смотри. Я больше тебя, так?

— Так...

— Раз я больше, мне нужно больше еды, так?

— Так...

— Раз мне нужно больше еды, значит я больше денег на неё потрачу. Так?

— Так... — неуверенно ответил кобольд, теряя нить разговора.

— Я больше потрачу, но буду ровно таким же сытым как и ты. Понимаешь? Поэтому, чтобы быть одинаково сытыми, я беру два золотых, а ты один. Всё поровну.

Кобольд посмотрел на человека, честно пытаясь понять, как так получается, и, кажется, до него дошло. Но как только человек снова положил себе два золотых вместо одного, он не выдержал.

— Ничего не честно! Не честно! У тебя больше!

— Больше, потому что я трачу больше на еду, тупая ящерица!

— Не покупай еду! Накопай еду! У тебя больше щас! Не честно!

— Зикки, тихо. Послушай. Давай, я тебе ещё раз объясню...

Тем временем где-то вдалеке продолжал бить таран.

Очередная машина почти пролетела мимо Мидори, не сбавляя скорости, как вдруг послышался громкий стук, капот машины смялся сам собой, а стекло взорвалось сетью трещин. Водитель слишком резко дал по тормозам, отчего колёса начали скользить по асфальту и машина, потеряв управление, на полной скорости ударилась в ограждение, перекувыркнулась через собственный перед и крышей вниз полетела в воду. Эти двадцать метров до воды она летела так долго, что раздавшийся всплеск успел застать всех врасплох. Чёрная рябь, блестящая как полиэтилен, расступилась, медленно, нехотя, позволяя перевёрнутой легковушке протиснуться в её глубины.

С лязгом и грохотом ворота отворились и вокруг стало неожиданно свободно - люди радостно вбегали в крепость. Кайл уже почти сделал шаг за ними, но обернулся. Два эльфа были по-прежнему зажаты. Прижавшись к стене они из последних сил боролись за жизнь. На секунду Кайл подумал, что наверное как-то так становятся теми героями, о которых поется в легендах. Так прозаично, в суете и панике, без прикрас. Только самое печальное было то, что героями становятся лишь единицы, а тысячи вот так безвестно погибают подобно этим двум. И ведь ничем им уже не поможешь.

Кайл отвернулся от картины боя и вздохнул. Сейчас лучшим и правильным решением для него было пойти за крестьянами под защиту каменных стен. Вряд ли он сам стал бы винить себя в том, что бросил этих эльфов в беде. Даже наоборот, он помог защитить группу мирных жителей, участвовал в обороне ворот крепости и в какой-то степени сам герой. Что ему эти эльфы... Достаточно пойти за всеми и никто никогда даже не узнает, что он вообще заметил их.

Но было в этой ситуации еще одно воспоминание. Когда-то один из эльфов дал Кайлу право на жизнь. Представитель высшей расы шел мимо деревни, тлеющей после нападения дракона. Все жители были мертвы. И только плач младенца из глубины колодца нарушал мертвую тишину. Никто бы не обвинил того эльфа, если бы он прошел мимо, сделав вид что не услышал детский крик. Еще одна маленькая жертва на совести дракона, не более. Но тот услышал и не остался равнодушен. Вытащив человеческого младенца на поверхность, он дал маленькому Кайлу кров, пищу и заботу. Он стал первым в списке тех, кому Кайл был обязан всем - самой своей жизнью. И сейчас, рядом с этими двумя эльфами, зажатыми в тиски разъяренными культистами, Кайл впервые чувствовал что не может отвернуться и уйти. Это было бы предательством самого себя, предательством памяти о самом начале своего жизненного пути.

-- Я только помогу, - прошептал он сам себе. -- Совсем немного помогу и в крепость.

Очередная стрела была у древка. Ровным шагом Кайл шел в сторону врагов и тщательно целился. Дыхание было сбито, поэтому торопиться с выстрелом не стоило. Каждый промах мог стоить жизни эльфам. Нужно бить только в цель. Только в цель.

Закончив с ранами, Берглин прежде чем встать, вытер руки о ткань одежды девушки – она все равно уже в крови, зато его собственные не будут скользить до того, как засохнет. Хоть и был риск того, что сейчас руки дроу вновь окрасятся кровью, на этот раз, самого мелкого из их группы.
– Если ты хочешь мне предъявить, то делай это с доказательствами, гном, иначе мне придется вырезать тебе язык в качестве урока.
Было крайне сложно держаться, и не выхватить клинок для того чтоб рубануть по подходящему гному. Ярость смешивалась с усталостью от того, что всякое якобы разумное существо, считает своим долгом обвинить именно дроу во всем, что угодно. Впрочем, эльфу не впервой приходилось сдерживать себя, вот только надолго ли хватит терпения?
Бросив взгляд на склянки, дроу сначала заинтересовался:
– Если вы купили это у Шадеуса Тидпала… Или Тидлапа… Как то так его звали. Наверное еще с большущей скидкой?
Небрежно махнув рукой, Берглин пояснил:
– Можете вылить их в канаву. Ну или покрасить себе выпивку, если обычная сивуха вам кажется скучной. Знал я одного пользователя продукции этого Шмадеуса, и если мне не изменяет память, он остался возмущенным и недовольным.

Раненая пришла в себя, нападать пока никто не собирался, так что стоило залечить собственные ожоги, прежде чем продолжать движение, так что он направился к Тари и Мэллону. Огневолосая эльфийка жгла без огня, причем порой даже больнее. А сейчас Берглин не понимал за что он заслужил такой взгляд, отчего было обидно и несколько не по себе. Отшатнувшись от жара горящего дома, дроу не старался подойти тихо, но и не спрашивал разрешения потревожить, просто пришел и уселся на колено рядом с эльфийкой и пумой.
– Там, когда осталось два ящера, мы с Мэллоном отлично сработали, отвлекая поочередно вражин на себя.
Правда, усмехнувшись, и погладив большую кошку по шее, дроу полностью переключил внимание на эльфийку:
– Ты подарила этом гребаному миру дроу, который помогает всяким убогим и больным а теперь ревнуешь?
Берглин довольно резко протянул руки к доспеху эльфийки, пытаясь зацепиться пальцами за ремни и удержать ее поближе к себе, не давая отстраниться.
Кажется, он несколько раз набирал в грудь воздух, для того чтоб что-то сказать, но, видимо, слова не подбирались, так что дроу не нашел ничего, лишь рывком постарался притянуть девушку к себе,обхватывая в крепкие, возможно даже грубые объятия.
– У меня же в этом мире есть только ты. Неужели ты думаешь что я мог бы променять?
Его собственное колено оказалось неприятно зажатым между телами, так что дроу теперь встал на оба и ткнулся носом за ухом эльфийки.
– Не жги меня без причин.

Как ранее дроу добил дрейка, отвлекшегося на Мэллона, так и пума добил второго, во время отвлечения, не позволив противникам укусить ни одного из их отряда. Он не удержался и потрепал большую кошку по голове, не переставая удивляться тому, как успел привязаться и к этому животному. Втроем они были непобедимы, и если раньше Берглин в любой сложной ситуации желал бы пару воинов-дроу в помощь, то теперь он не променял бы Тарариалу и Мэллона и на десяток оных.
– Пойдем, нужно помочь Тари.
Дроу не сомневался что Мэллон понимает его и знает что делать, хотя эльф и не обладал такими же способностями как и Тарариала. Вполне вероятно что огненная эльфийка очаровала его точно так же, как она это делает с животными.
Спрятав скимитары в ножны, дроу начал было движение, и едва не столкнулся с какой-то девушкой. Непонятно что вообще здесь потерявшей и совершенно не похожей на стражницу.
– Что? Да не мешай.
Чем то она напомнила ему надушенных и обмазанных благовониями жриц Ллос, но в то же время была совершенно не похожа на них. Чихнув, из-за непривычного и специфического запаха, дроу споткнулся и выругался, но продолжил набирать скорость и надеясь на то, что всадники далеко не ушли.

Чиара бросила уже слегка раздраженный взгляд на доктора. Похоже тот не имел опыта общения с высшими мира сего... с ними надо как с тухлым яйцом, и буквально заливать медом... Она уже открыла рот, чтобы источать очередные комплименты, как уши заложило от рева.
Несколько секунд девушка была в ступоре.
- Опоздали...- выдохнула она, сморщившись, будто собиралась заплакать. Но вылетевший за дверь губернатор с ссумкой бумаг, заставил ее собраться и двинуться следом. Впрочем, губернатор далеко не ушел... как и они.
Девушка подняла щит с изображением рыжеволосой женщины на нем.
- Даже смерть может быть красивой... особенно, если это смерть врагов...
Совсем не каноничная молитва... Впрочем, Чиара уже давно не была просто жрицей Суни...
- Суни с нами, мы сильнее, и вернем красоту в этот мир! Я благословляю вас на битву!
Несколько завораживающих движений бедрами, напоминавших начало жаркого танца, и божественная энергия растеклась по троим спутникам, наполняя их силой.

Сонный «Убер» прибыл через пятнадцать минут, и ещё через двенадцать Келли и её Луи были перед магазином. Уоллмарт оказался полноценным Уоллмартом: огромным одноэтажным зданием не меньше ста двадцати метров в длину и с парковкой машин так на триста-четыреста (сейчас правда на ней стояло дай бог машин тридцать, из которых машин пятнадцать было из категории «автохлам»). Этот огромный Храм Бога Торговли имел три входа, и светился изнутри словно чудовищных размеров светлячок с прозрачными боками. Большинство касс внутри, впрочем, оказались закрыты, и даже в четыре, мать их утра, при дай бог трёх десятках посетителей администрация магазина сделала так, чтобы перед кассами выстраивалась очередь хотя бы в два-три человека. Таков был незыблемый закон гипермаркетов, ничего не поделать, ведь сникерсы и презервативы в прикассовой зоне сами себя не продадут.

Тодор, первый рыцарь сэра Юсташа, веривший ему без тени сомнения, преданный, словно выращенный с молочных клыков пёс, первый бросившийся на колено перед рыцарем, видя лишь в нём одном достойного претендента на звание барона этих земель. Тодор, юный воин, полный амбиций и любопытства овладеть как боевыми искусствами, так и магией, овладеть молотом-как-оружием, и молотом-как-инструментом. Тодор, «пожалуй, лучший ученик прославленного Яго из Невервинтера», овладевший первыми секретами в создании магического оружия ещё до своего официального совершеннолетия. Смешной и непоседливый, «из редкого рода гуцулов». Странник. Странный. Бесстрашный.

Тодор затих. На его беспокойных руках была кровь. Его беспечный удар отнял жизнь другого юноши. Возможно баронского сына. Возможно, предателя и убийцы. Но точно теперь мёртвого, потому что Тодор опять не рассчитал, не подумал, или вернее подумал слишком много, рассчитал слишком подробно и изобретательно, и в итоге запутавшегося в собственных планах и тактиках, словно котёнок в клубке ниток.

Тодор тоже исчез утром. Ему нужно было время подумать. Время осознать. Время повзрослеть. Самому ответить на некоторые вопросы, на которые нет смысла искать ответов у других, но только в собственной душе. Он ушёл искать одиночества, а где его искать как не в дороге и в диких лесах, в которых он уже прекрасно научился выживать. Дрейфуя по дорогам и звериным тропам, Тодор в итоге оказался в Невервинтере, где попытался разыскать своего учителя, Яго, но оказалось, что кузнец переехал в какой-то другой город. Пробыв в городе ещё какое-то время, он в итоге познакомился братьями Роксикерами, дварфами-авантюристами, которые попросили его помочь в одном деле, касающемся шахт неподалёку от Фандалина, городка что стоял у подножья Гор Меча. Пробывший, пожалуй, слишком долго на поверхности, Тодор откликнулся на просьбу и отправился в горы. Горы были понятны его дварфийской душе гораздо лучше, чем люди.

В ответ на толчок, Щьтыщь тоже толкнул, но потом довольно резко привлек Гарнакху к себе, отчего они громко стукнулись нагрудниками. Ее запах и близость тела возбуждали его, так что неудивительно что идти дальше ему было немного сложно из-за тесноты под защитной пластиной.
Что-то долго на языке орков.

То ли оскалившись, то ли усмехнувшись, орк остановился, крепко прижимая к себе свою самку и сжимаяя е бедры и ягодицы, отчего распаляя себя, наверное и ее, еще больше, Впрочем, его объятья больше походили на попытку провести болевой или удушающий. Его не заботили окружающие, поэтому он жадно целовал Гарнакху в губы и шею, и это походило на попытки сожрать ее. Особенно если учесть разрубленную и тем самым практически уничтоженную верхнюю губу Щьтыща.
Так что кому как, а для него, продолжение пути не было в тягость, а очень даже наоборот. Правда, когда обе орчихи оставили их, Щьтыщь стал заметно беспокойнее – неужели зло, заполонившее его разум вновь вернулось и теперь играет с ним злые шутки? Впрочем, делиться своими беспокойствами он не стал – нечего мелкозубым, и даже собрату знать подобное. Впрочем, когда они вернулись, орку вернулось былое расположение духа, тем более когда у него теперь есть такой немалый запас Зеленоцвета. Если ему дадут немного времени, то их отряд станет непобедимым.

Видимо, в качестве благодарности, Щьтыщь ударил Гарнакху кулаком в грудь, вновь оскалившись.
Даже начавшийся дождь не смог ухудшить настроение орка благодаря ставшей его дочери вождя, а намек на то, что в деревне не все в порядке прогнал остатки усталости. Немного недовольно рыкнув, он приготовился к бою, перетаскивая щит в боевое полжение, и доставая копье. После чего вновь заговорил на орочьем, судя по прозвучавшим именам, обращаясь к сестрам.

Впрочем, пока что-то началось для основной группы, успела вернуться вечно тарахтящая эльфийка, и что-то принести. Щьтыщу основательно не понравилось то, что она возится с мелкозубым ребенком. Если там враг, то она должна рассказать о нем, а не возиться с мясом.
Видимо, нужно напоминать об этом, глупые мелкозубые.
– Что там? Сколько? – хоть и тихо, но настойчиво спросил орк.

Сокрушенный духом Сэм спускался во тьму кромешную, где были лишь хлад и скрежет зубовный. Скрежетал Колбер, оставленный связанным на полу, и сейчас Сэм искренне ему сочувствовал.
Встав перед пленником с кинжалом в руке, он наклонился над несчастным и замогильным голосом произнёс:
    - Эх, Колбер, Колбер - какую же ошибку ты совершил! Ты связался с ворами и убийцами, поставил свою жизнь на карту, лишился свободы и имущества - и всё это ради несчастной тысячи, которую даже не смог выторговать! Дурак, трижды дурак! Ты дурак, что оставил нас в минуту опасности, ты дважды дурак, что связался с даггерфордцами, и ты трижды дурак, что вернулся.
    Он помолчал, собираясь с духом, и нанес удар - рассёк веревку, связывавшую пленника.
    - Слушай: отсюда тебе не было видно, но прямо сейчас свершилось великое чудо. Торнвуд воспользовался желанием и призвал с небес могущественную диву, способную одним взглядом вырывать сердца и сокрушать души. Слышал переполох? Она уже здесь, и скоро Торнвуд прикажет ей убивать.
    - Слушай: я даю тебе ещё один шанс, в качестве компенсации за столь грубо сорванные переговоры. Эти грубые человекоубийцы совершенно не ценят деловой подход и не понимают, что разумные люди всегда договорятся. Ты пойдёшь к своему отряду и объявишь им следующее: лорд Торнвуд, узнав о смерти Руфнора, объявил себя протектором Троллклава и начал священную войну за свободу своей земли. Он милостиво предлагает этим наглецам присоединиться, принести ему присягу верности и стать основой будущей армии освобождения Троллкава от орков, узурпаторов и прочей нечисти. Если они не согласятся преклонить колени, мы убьем их всех. Слышишь? Посланец небес убьет их всех и ввергнет их души в вечное проклятие. Кольца им больше не видать, и денег у нас нет.
    - А от меня прими совет, - устало добавил он, - беги, пока можешь. Лучше беги отсюда, безумие захлестывает землю, и скоро прольются реки слёз и моря крови.

Глаза старого рыцаря расширились, а брови поползли вверх от столь огульных обвинений. Что не так с этим дивом? Ангелом ли вообще было то, что перед ним стояло? Неужели он потратил магию кольца, чтобы призвать в мир какую-то самозванку? Откуда все эти нелепые суждения, поспешные выводы и пустые декларации?

Сэр Юсташ громко выдохнул, чтобы справиться с порывом ярости. Он хотел сказать этому забывшему свое место... ну, ангелу, что он думает о ней и ее безрассудной клевете.

Если так выглядел суд богов, то те, должно быть, есть какая-то кабала шарлатанов и дураков! Недаром лорд Ао низвергнул их на землю, в смертную пыль и прах мира, все эти годы назад! Они ничему не научились?! Известно, что, когда Тир приблизился к богу богов и стал протестовать, тот пришел в ярость. Они говорят, что лорд Ао, смеясь, простер свою длань и вырвал глаз бога, сделав того дважды калекой и дав ему новое имя. После этого он бросил его в подлунную сферу вместе со всеми другими несчастными, говорящими что он не заслуживает этой судьбы.

Как верный тирианец лорд Коллвил не понимал, почему его покровителю было нанесено такое оскорбление. Но сейчас он сам хотел быть Ао и вырвать одну из этих нелепых стекляшек, смотрящих на него!

Это не то, чтобы он был вовсе бессилен. Нет, наоборот. Он не сказал об этом никому, но что-то произошло там в могильнике в лесу, когда Неммонис Даар подняла свой меч со смертного ложа делийского магистра. За неимением лучших слов — его магия родилась заново в тот миг. Сначала он думал, что все это лишь наваждение, обман старческого ума, пустая ностальгия по потерянному могуществу. Но теперь он не мог отрицать этого: мифаль струился по его жилам. Медленно поначалу. Едва заметно. Тем не менее с каждым новым днем этот ручей обретал новую силу и могущество, обещая превратиться сначала в бурную реку, а затем во всемогущий океан.

Сколько прошло с тех пор? Порядка десяти дней. Он не знал почему, но могущество возвращалось к Юсташу с каждым новым рассветом. С каждым новым рассветом он рождался заново. Он уже почти не нуждался в своем зелье, чтобы жить и двигаться. Огненная сфера, которую он обратил против Вейла-Миртина, путы, которыми он связал бандитов. Эти заклинания он не мог произнести уже долгие годы. Сейчас они сами спешили сорваться с его языка так, что ему приходилось сжимать зубы до треска, чтобы остановить их. Скоро, чувствовал лорд Колвилл, он будет говорить пламенем и громом. Кто тогда сможет возразить ему?

Он низверг двух ангелов вниз в пламени и громе в годы той старой войны. Должен ли он низвергнуть третьего?... Но нет. Ярость — бессмысленна, она не рождает ничего. Попранная честь — не имеет значение, покуда ты получил то, чего хотел. Дива была призвана им, чтобы спасти Троллклав, его дом. До тех пор, пока она не сделает этого, она может думать и говорить, что ей угодно. Пусть даже она и была нелепым, хаотичным, глупым и непоследовательным увальнем.

Суд Тира, ну как же. Фарс да и только. Сначала она лживо обвинила его самого в обмане. Затем она стала потрясать оружием и пугать, когда он потребовал объяснений. Поначалу Юсташ полагал ее грехи следствием величайшей оторванности от мира. Теперь он видел, что причина их в злобе и пристрастности. Откуда они могли взяться в посланнице Слепого Бога?

Сэр Юсташ мог предполагать. Те два ангела, которых он убил. Должно быть, она близка к ним и воспользовалась представившейся возможностью, чтобы спуститься на землю и отомстить ему. Трудно было поверить, что небесным созданием могут управлять столь низменные эмоции, как ненависть, но, по видимому, это было так. Откуда-то ведь взялись все эти падшие ангелы, которые соблазняли эльфийских владык во время Войн за Корону.

Оставалось только надеется, что ее тщеславие и ее злоба не простираются столь далеко, чтобы попытаться вместе с ним уничтожить еще и Троллклав. Если это так, то все было напрасным, и Юсташ сделал выбор глупца, решив пожертвовать кольцом, дабы открыть Реуэль дорогу в мир.

Так Юсташ думал и так он рассудил. Гордость, конечно же, требовала сатисфакции. Но пока ему придется покориться этому несправедливому приказу. Он не был каким-нибудь мальчонкой-слугой, которому можно повелеть умолкнуть. Гораздо важнее то, что Троллклав и его люди все еще нуждались в его опыте и службе. Это было маленьким предательством, замолчать сейчас перед лицом тирании и кровожадных угроз. Тем не менее если он позволит небесному негодяю убить себя, то Троллклав потеряет гораздо больше. Между малым и большим злом выбор был очевиден.

Кривое отражение Агенобарба было перед ним через долю секунды. Обезьяной бога мысленно назвал его Агенобарб, ставя себя два порядка выше в эволюции. Выше или ниже, но Глеб действительно был другим видом вампиров, в отличие от Агенобарба/Анастаса, и сейчас дважды отрёкшийся Агенобарб не просто видел, но чувствовал это своей искалеченной душой, огонёк которой он так стремился разжечь. Непроглядная тьма была вместо души Глеба, и последняя искорка человечности горела в ней только для того, чтобы подчеркнуть абсолютную черноту той бездны, в которую прыгнул этот юнец. Бездна, о которой Агенобарб, казалось, всего секунду назад знал больше, чем все остальные братья вместе взятые, но теперь эта бездна пугала его. Своей прямотой. Своей бесчеловечной искренностью. Своей гармонией. Агенобарб приложил все свои силы, чтобы подмять этот тёмный разум под свою волю.

А в следующую секунду рука Глеба проломила его грудную клетку с неотвратимостью бронебойного патрона. Рука прошла насквозь, и вышла у Агенобарба из спины, сжимая в тонких юношеских пальцах мёртвое сердце бывшего териона. Боли Анастас не почувствовал. Он почувствовал всплох зарождающегося в нём ответного Безумия, но всплох этот быстро погас, не найдя силы в лишённом сердца сосуде. Глеб тряхнул рукой и обмякшее тело мокрой тряпкой упало на пол, но глаза Агенобарба были открыты, и он видел как Глеб, подняв вырванное сердце над собой, сжал кулак ещё сильнее, подставив рот под пурпурную струю.

Обезумевший крик Марины Младшей и её бег вниз по лестнице он уже не слышал.

Дива, понял после секундного раздумья сэр Юсташ. Мохаическая, монадическая или астральная — этого он не мог сказать. Рыцарь не так хорошо различал этническую принадлежность ангелов, как его дед-первосвященник.

Хорошо, хорошо. Здесь были не только его мысли и умозаключения. Когда ангел заговорил, он понял, что та не знала наверняка, где она оказалась и почему. Здесь встрял его нелепый варвар.

Да, его нелепый варвар. Лорд Колвилл имел планы касательно этого Брана Костеголового. Ну, ладно. Может быть не на самого Брана. Но он имел планы касательно племени тулнеев, и Бран мог быть здесь полезен.

Действительно. Что можно сказать о самом Бране? Он — дикая карта и безумец. Сэр Юсташ не знал, сможет ли он разыграть его в нужный кон и сможет ли он использовать его с пользой. Скорее всего, нет.

Но если это все же возможно... Тогда, вопреки своим низменным страстям и никчемным суждениям, варвар все еще мог быть спасителем. Отрадой и благодетелем для людей Юсташа, для тех малых, о которых он, рыцарь, заботился больше всего.

Но пока все это были абстрактные раздумья. Пока рыцарь не имел рычага, чтобы превратить Брана в своего миньона и, таким образом, сделать его оружием блага и справедливости. Возможно, он нащупает что-то в ближайшее время. Если нет, то Бран-тулней не так уж и важен. Не так уж важен для него, Юсташа ,и не так уж важен для тулнеев.

У Юсташа есть Тодор! Тодор, его чемпион. Он опустился на одно колено и он присягнул ему, значит, теперь он был его чемпионом.

Он также победил вождя тулнеев в единоборстве и захватил символ его власти. Все это может быть использовано. Рыцарь может выстроить замок на том фундаменте, что дал ему дворф. Он может сделать его новым вождем тулнеев и через него приобрести их племя как федератов в армию Троллклава. Ему нужно лишь обдумать возвращение в их чащобу и то, что он скажет их благородным.

Бран Костеголовый может быть полезен как посредник и как проводник здесь. Но можно обойтись и без него. В любом случае, варвар, насколько мог судить Юсташ, был как дитя. Бран легко увлекается женщинами. Как ребенок он ищет мать, которая также могла бы быть его женой. Бран легко увлекается блестящими безделушками и добычей. В них он ищет подтверждение своей сущности как мужчины. Он также почитал людоеда-великана за почти что бога. Значит, он почитает слепую силу.

Тодор-дворф, несмотря на свою рассеянность, силен. Сам Юсташ, как волшебник, обладает и того большим. Всей силой мира. Пара простых демонстраций теургии, когда у него будет к тому желание. Когда у него будет время и силы. Тогда он будут способны сделать с Браном все, что угодно. Будет способен убедить его в чем угодно.

Все же дикарь был лишь ребенком в обличье взрослого мужа. Дети легко управляются конфетами, яблоками, игрушками или тем, что представляется им подобием этих сладостей в зрелом возрасте.

Но довольно. Сэр Юсташ напрягся и оборвал эту нить размышлений. Все это пока не важно. Ему не нужна армия тулнеев, чтобы спасти Троллклав сейчас. У него есть ангел. Дива. Мирские расчеты, пусть даже благими были они, пусть даже измышляемыми для того, чтобы спасти своих подданных, — все это можно отставить в сторону. Он, Юсташ, был человеком земли и ее интриг. Но сейчас он стоял перед Небом, облекшимся в тело женщины.

С семью ангелами встретился сэр Юсташ за свою жизнь. С одним соларом, с двумя планетарами, с пятью дивами разных сословий и каст. Двух он убил. Он и его люди.

Они заслуживали этого, те ангелы. Нет, положим, что не так. Они были обмануты. Амнийцы обманули их, заставив сражаться против праведной армии Побережья. Ох, что за глупцы были они, воины Неба! Глупцы, обманутые глупцами, которых также обманули глупцы, которых обманули олигархи Аткалы. Жрецы Хельма призвали тех двух див-неудачниц перед его армией...

Ну, не перед его армией, положим. Перед армией, что стала его. Доблестный кондотьер, слава Врат Бальдура, командующий Пламенеющих Кулаков, был их лордом-маршалом тогда. К несчастью, он погиб в первом конном чардже на центр амнийцев. Именно там одна из див, призванная жрецами Хельма и его паладинами, убила его. Она обратилась в слона и растоптала блистательного лорда вместе с его скакуном.

После этого командование перешло к сэру Юсташу. Он отдал приказ убить обоих ангелов. Он истребил жрецов. Он прошелся кровавым серпом через кавалькаду паладинов. Он выиграл битву. Битва стала залогом победы в войне. Амн так и не смог обложить корабли Невервинтера и Ватердипа несправедливыми пошлинами. Побережье осталось свободным.

Два ангела погибли в тот день. Были ли они обмануты и тем лишены своей небесной славы? Конечно же! Как еще они могли прийти на помощь проклятым амнийцам? Все, что эти бледнокожие дьяволы знают, — так это жадность.

Но вот восьмой ангел стоял напротив сэра Юсташа, и она пришла, дабы помочь Побережью! О радость!

— Конечно же, вы ошибаетесь! — объявил рыцарь.

О, он понял, что ангел был способен на ошибку. Все по ее секундному недопониманию во время схождения на землю.

Паломником, призванным волей Слепого Тира, была она. Выхваченная из райских гущ, отправленная туда, куда она сама не знала. В землю, что нуждается в ней. Тир не снабдил ее своим идеальным пониманием, своим всеведением. Это было очевидно. Иначе не было бы никакого замешательства. Но он снабдил ее священной миссией — на это сэр Юсташ мог надеяться!

К счастью, лорд Колвилл был праведным человеком и мог объяснить. К несчастью или к счастью, рыцарь, вопреки всему, чему учил его отец-юстициарий, считал прямоту и честность за лучшее воплощение такта. Все же он был своим собственным человеком, а не просто постаревшей и истончившейся тенью отца. Он мог совершать свои собственные ошибки.

— Или, скорее всего, в своей возвышенной благодати вы не знаете пути нас, смертных. Это Троллклав, пусть и в самом современном значение этого имени, — пояснил рыцарь после секундной паузы. — Троллклав в данном случае стоит не за имя замка, а за имя всего домена, что объединился вокруг него. Конечно, это может вызвать смущение! Мы с Руфнором основали это княжество всего полтора или два поколения назад. Ничто перед оком Неба! До сих пор у земель, объединенных под знаменем, что мы подняли против тирана Тибольда, нет единого и общепризнанного названия. Потому я и взывал к Тиру, перечисляя все земли поименно. Возможно, через 50 лет все эти места будут называться Троллхолд или Троллфильд. Тем не менее пока они не имеют другого имени, кроме как имени объединяющей их крепости. Но это Троллклав, я говорю. И вы стоите вы полутора дне пешего пути от Троллклава, замка, леди дива. Я говорю это — полный смирения. Я желаю лишь пояснить. Не произнести укор.

Алекс Тио в итоге обявился только через 3 часа, сказав, что удалось собрать аж семь человек, но только вот с местом не очень всё гладко, поэтому собраться получиться только в старом закрытом баре «Сейнт Арчи», которым владел один из стада, пациент с раком лёгких по имени Джеймс Франкл. Это был крошечный бар, в который Джеймс однако вкладывал всю душу, находя в нём единственную радость для жизни, после того как от него ушла жена по имени Психованная Сука и умер пёс по имени Арчи. Однако бар пришлось закрыть, после того как Джеймс заболел раком и счета за лечение улетели в космос. Он продал из бара всё, что можно было продать, но сам домишко был в аварийном состоянии и на слишком маленьком участке, так что никто его не покупал, даже под снос. Так и гнил этот бар в новоорлеанской сырости, разъедаемый метастазами плесени, как самого Франкла разъедала его болезнь.

В помещение размером дай бог на четыре столика плюс тесная сцена на музыкальную группу из двух человек набилось восемь человек (большинство женщины в теле, подозрительно напоминавшие по комплекции былую Келли Марш) и два мертвеца. Здесь было и без того тесно, несмотря на то, что отсюда вынесли барную стойку, и помещение теперь было похоже на заплесневелую, покрытую пылью и мусором деревянную коробку из-под обуви. Чтобы обеспечить свет, Джеймс принёс два электических светильника на батарейках, и ещё один фонарь, который направил на сцену, где Луи представлялось читать свою проповедь. Ещё какой-то хлам оставался в подсобке, сложенный в относительно компактную кучу, но без лишней необходимости пачкаться никто не хотел, даже несмотря на призрачный шанс найти в той куче складные стулья. Поэтому все просто стояли.

— В смысле? Разве вы Вейла не за отраву и убийство Иллоквио только что кокнули? Вот вы весёленькая компания! Да мне с лусканскими пиратами не так страшно плавать было, как рядом с вами стоять! Там хотя бы спрашивали, перед тем как на рее вешать. Нет, и эти люди говорят мне, что с даггерфордовскими ребятами мне небезопасно! Ха! Да их главарь по сравнению с тобой, Юсташ, просто аватар Хельма, не иначе. Да, может, умишка у него и поменее будет, но, по крайней мере, он своих людей бережёт, и за это его уважают. А ты хоть и умный вроде, и колпак свой интеллектуальный носишь, а всё одно ему проигрываешь. Ты думаешь, сколько подсказок я ему дал про то, где тебя искать? Ни одной! Но я знал, что он тебя найдёт, потому что я тебя хорошо понял, старый ты пердун, ещё когда ты отправил нас в ту гробницу отрезать уши всем гоблинам, чтобы ты смог купить себе этот колпак. Ты эгоист и скряга, вот ты кто. Я знал, что ты как клещ вцепишься в свои повозки и будешь тащиться с ними по бездорожью, пока отряд из Даггерфорда не заглянет под каждый камень и в каждую канаву на Торговом Пути и пока даже до их тупого главаря не дойдёт, что вы двинули в обход. Так оно и вышло! Где твои повозки сегодня? У врагов. Там же, где завтра будет всё ваше золото, до последней монеты.

— Эй, Сэрйюсташ! — вновь раздалось сверху.— А сколько у вашего Барона осталось сыновей после этого?

Второе имя старика — Лордколлвил — было слишком неудобно выговаривать, и Бран решил остановиться на первом. Варвар стремительно мотал на ус дворцовый этикет.

— Буквально секунду назад я говорил о тебе, Колбер, старый друг! — с веселостью висельника или героя откликнулся лорд Коллвиль, отступая на пару шагов и приготавливаясь к битве с Вейлом. Мифаль в его крови, как он полагал, должен был уже полностью излечить маленького ублюдка. Что ж, у амнийцев обычно тоже были резервы. Ему просто потребуется больше пламени. Это была неопытность и неосмотрительность Даар, что дала чудовищу подняться и воспрянуть в мощи. Это будет мужество истинного рыцаря, что убьет его. Ну, или ятаганы эльфов.

Отвлекшись на секунду от перепалки со своим старым приятелем за стеной башни, сэр Юсташ добавил уже для Вейла.

— Ты умрешь, василиск. Ты что не знаешь, что рыцарь всегда убивает дракона в конце?

    О похоронах Сунги не могло быть и речи - столько копать не отважился бы и дипломированный крот. Полагающихся молитв и ритуалов Сэм тоже не знал, а посему решил ограничиться самым важным - сохранением наследия почившего. Пошарив тут и там по складкам, он выудил то, чего ну никак не ожидал - череп! Да какой - зрячий! Он хоть и не был искушен в магии, но эта штука заслуживала того, чтобы взять её с собой.
    - Прощай, Сунга. Ты жил долго и счастливо, и до конца своих дней был здоров и полон сил. Я буду хранить память о тебе вечно. И все здешние падальщики тоже.
    Прихватив мешок, полурослик пошел по следу. На самом деле - по широкой просеке из поломанных деревьев. Найти его дом будет нетрудно.

    Дорога! Как много в этом звуке для сердца приключенческого слилось, как много в нём отозвалось! Труся по широкой просеке, оставленной Сунгой, Сэм радовался, насколько легко будет найти его логово. Котёл золота размером с дом так и плавал у него перед глазами... Но чем дальше в лес, тем более им овладевало беспокойство. Чёртов великан ведь шагал широко, внезапно понял полурослик, на каждый шаг Сунги приходилость пять шагов полурослика. То есть это что же, это он мог жить хоть за милю отсюда? А ну как Торнвуд со товарищи управятся раньше, да и уедут, бросив его одного на съедение оркам и тулнеям? А если великан жил не один? А если вход в его дом завален камнем, подъёмным только для него самого?
    Каждый следующий шаг Сэма становился всё короче, пока он не остановился посреди леса, обескураженный перспективой. Ну уж нет! Бросив надежды на сокровища, он развернулся и опрометью бросился назад. Что ни говори, а на миру и смерть красна.

    Отряхнув грязь с ног, он подошел к эльфам, игравшим с премилым котёнком.
    - Что это вы тут делаете, а? О, какой котёночек - какой пушистый, ласковый, - умилился Сэм, - если и есть в жизни что-то стоящее, так это кошки. Кошки это хорошо. Имечко ему подбираете? Знаете, он ведь вырастет и станет настоящим, большим зверем - сильным, верным, будет всегда рядом... Эх, был у меня один кабанчик - мы подружились, ещё когда он был розовым молочным поросёнком. Я его сразу узнал, играл с ним, купал и кормил отдельно. Я назвал его "Бекончик". Как нам было весело! А когда он перерос меня, и стал настоящим матёрым производителем, я гулял с ним по лугам, бегал взапуски, выбирал ему лучших свинок окрест. Я даже ездил на нём верхом! Это была настоящая дружба, какая только может быть между полуросликом и хряком, - расчувствовался Сэм...
    - Он будет тебе настоящим другом, Тарариала, - сманув слезу, твердо заявил он.
    - Как будет по-эльфийски "друг"?

Когда Сунга начал бежать, время для дроу остановилось – там неподалеку все еще стоит Тарариала и вряд-ли ее тело выдержит удар дубины великана. Но когда понял что Сунга заметил именно его – расслабился, и уже приготовился было вновь попробовать спрятаться, как магия и стрелы все-таки свалили это огромное существо. На всякий случай, Берглин вновь зарядил арбалет и рассмеялся, оперевшись спиной о дерево и сползая по нему. Так обычно смеются те, кто сходит с ума. Впрочем, смеялся он недолго – его собственный смех отдавался болью в ушах, которая заставила успокоиться. Осознание того, что он был рад тому, что великан взял себе за цель убить именно дроу, ударило крепче бабкиного зелья, а оно наверное самое крепкое что когда-то употреблял темный эльф. Поверхность однозначно портит дроу, а все началось с безобидного толчка ради бесплатной выпивки. Или немного позже? Что-то или кто-то в отряде однозначно сломал дроу, и он догадывался кто.

Радость и расслабленность тот того что бой закончился, сменились злостью на одного единственного человека, точнее эльфийку. Берглин сделал несколько глотков из фляги, которую дал Тодор. По ощущениям – обычная вода, и ничего святого в ней не чувствуется. Более того, она даже не успокаивает. Сидя под деревом, дроу пытался это сделать, и видели боги, если они вообще наблюдали за ним – он старался. Пытался успокоить себя тем, что все обошлось и она не пострадала, или даже обвинить себя, в том, что заставил великана бежать именно в эту сторону. А потом его накрыла тень. Недостаточная для того, чтоб его глаза перестали болеть, но такая, которая заставила его поднять глаза.

По тому как вскочил дроу, можно было подумать что он сидел на муравейнике, но он не начал отряхиваться, а в мгновение ока оказался рядом Тарариалой. Похоже он совершенно забыл о том, что теперь с ней ходит огромная кошка, которая может напасть, если расценит его действия как угрозу жизни, и на то, что может получить сапогом по лицу, причем несколько раз, поскольку почти сразу же схватил ее за наруч и, с помощью всего своего веса, потянул вниз. Наверное, дрожь в руках от ярости была противоположной той, которую вызвала нехватка выпивки, и, на удивление, он довольно крепко фиксировал пальцы на ремешках доспехов девушки, не давая ей освободиться. Берглин едва не сбросил ее с лошади, однако у него не было такой цели, и он успокоился, как только ухватил эльфийку за ворот доспеха, что позволило удерживать ее довольно близко к себе. Ну, по крайней мере внешне успокоился. Несколько мгновений он думал с чего начать, и при этом Тари могла наблюдать чистую ненависть на его лице. Наверное, так же он выглядел и в том злополучном бою, который кардинально изменил его жизнь.
– Ты… Как… ого… – дроу чуть дернул рукой, слегка тряхнув эльфийку: – Ты, б… Ты собралась умереть?! Кова… лять, стояла как… Проверить меня на слабо, смогу ли я спуститься за тобой в Бездну, или куда вы там попадете?!
Берглин вздохнул, посмотрев на землю, но не ослабляя хватку и продолжил, но уже немного тише и спокойнее:
– Если ты хочешь смерти…
Дроу замолчал, прерывая предложение, и немного ослабил хватку, при этом наконец понял насколько сильно сжал пальцы, поскольку они отозвались болью. Он вновь засмеялся на пару секунд, поймав себя на мысли что только что чуть не дал обещание которое точно не смог бы выполнить. Обещание о том, что если ей не мила жизнь, то он может избавить от нее Тари, причем быстро и безболезненно.
Вновь посмотрев в землю, в пропытках собраться с мыслями, Берглин вернул свой обычный взгляд на девушку – скорее всего она была магом, который даже без заклинаний мог усмирить пламя ярости.
Договорил он совсем тихо, после чего наконец отпустил ее:

Получатели: Тарариала.

Раны были сильные, но не смертельные. Ничего такого, чего не залечила бы горсть чудо-ягод. Пума ткнулась мордой в колени Тарариалы, пока та рассматривала её шкуру и раздумывала, чем из набора целителя можно будет облегчить боль.

Получатели: Тарариала.
Её малыш, увидев, что мама приняла незнакомку, снова поднялся из травы, и попрыгал к эльфийке, чтобы получше её рассмотреть. Она была такая интересная, и в ней сочеталось столько разных запахов, которые не встретишь в лесу, что котёнок хотел всё обнюхать и осмотреть своими глазами. В этот раз пума не стала ему мешать. Она только снова заглянула в глаза Тарариалы, чтобы ещё раз убедиться, что та пришла с миром.

Получатели: Тарариала.
Одним им будет тяжело в этом лесу, даже несмотря на большие когти и клыки, и умение прятаться на деревьях. Её детёныш был ещё совсем маленький и несмышлёный, большую часть времени она носила его, хватая за шкирку, потому что он всё время лез куда не надо, и получал то ушиб от падения с пенька, то укус осы в лапу. Пойманные врасплох, они могут не отбиться даже от одного волка...

Получатели: Тарариала.
Котёнок тем временем унюхал самое главное: вяленое мясо в рюкзаке! Громко мяукнув, он стал как можно скорее карабкаться в рюкзак, пока мясо не убежало, но непослушные слабые ноги его подвели, и он кувыркнулся через край, провалившись в рюкзак целиком. Его мама недовольно рыкнула, зовя его обратно. Но сама доставать не стала.

Получатели: Тарариала.

– Да, я плохо координирую свои движения. Но мой разум пока принадлежит мне.
Берглин в очередной раз вздохнул, глядя на Тарариалу, наверняка делая все еще хуже. Он понимал что вряд-ли какие-то его слова сейчас могут приняты за правду, поэтому замолчал и полез за пазуху, что-то доставая оттуда. Довольно долго возился, и один раз даже скривился, как будто укололся о что-то, и наконец извлек небольшой сплюснутый кусочек обсидиана почти круглой формы, диаметром может быть чуть больше чем три пальца.
Дроу смотрел на Тари, но при этом, старался не смотреть на небольшой кусочек камня с выгравированным на нем символом в центральной части, напоминающим смесь восьмерки и девятки из алфавита общего языка, как будто нижняя часть цифры восемь является верхней частью для девятки. На фоне угадывались очертания различного оружия, и маска, но они не были выделены так четко, как основной узор. На обратной стороне была булавка, судя по окровавленной игле – именно о нее дроу и укололся.

– Это... Это последний предмет, который связывает меня с моим Домом. Когда будешь считать что я доказал – спроси у меня мое полное имя и верни. В противном случае – избавься от этого куска камня. Возможно, коллекционеры купят это за неплохие деньги.

Темный эльф грустно улыбнулся, отдав поверхностной эльфийке Знак Дома, наверняка это первый случай в истории когда дроу добровольно отдал подобную вещь. Если она не встречалась никогда с дроу, и не слишком знакома даже по книгам и рассказам с коварством и прочими втрибутами его сородичей, то есть вероятность что она не осознает сколь важен для него этот резной кусок камня. В какой-то момент самому Берглину показалось что вместе с тем, как уходит из камня тепло, которого он набрал от тела, что-то уходит и из него. Как будто на живую отрезал часть себя.
Жаль что Дивид умер раньше времени – его баллада об этом жила бы гораздо дольше чем сам бард. Да за счет своих песен, сочиненных на основании событий из этого похода он стал бы богачом.

Наконец он сделал шаг назад, наверное не в силах отвести взгляд от эльфийки, затем другой, и, тряхнув головой развернулся и пошел прочь, на ходу вытаскивая почти пустой бурдюк из-за пояса и выбрасывая его в сторону. Затем настала очередь того, который был в рюкзаке. Почти полный кожаный сосуд дроу просто выронил себе под ноги и едва не споткнулся из-за этого.

«Сам себя подписал на боль и мучения. Глупый, глупый дроу. Не правы ты был, считая дураком Тодора, а им оказался ты сам.» Вновь улыбнувшись, неизвестно чему, Берглин вскоре расслабился – приятное блаженство от выпитого поглощало его, лишая четкости мыслей и сознания. Да, он старался все-таки думать к чему же приведет все, что получилось, но сила огненной воды была слишком велика для темного эльфа.
Дольше всего держалась лишь одна мысль:
«Тебе будет больно. Очень больно.»

Тодор был в "разобранном" состоянии - половина его сознании еще спала, а другая контролировала "пожмяканое" боем тело, чтобы оно не упал с лошади.
О теле дварфа вообще нельзя было говорить, что оно принадлежит Тодору - ощущение напоминали первую примерку наборного доспехи еще в детском возрасте в папиной кузницы - когда каждая твоя часть тела испытывает многократные перегрузки, все давит тебя к земле в месте с ощущениями неуправляемости и чужеродности: "Когда - ты не ты, когда никогда".

Они всем отрядом наконец двинулись! Нет не умом, а с места - в дорогу, отвести кольцо барону.
Тодору показалось, что время на которое он успел прилечь, хватило только что бы закрыть веки.
Находясь в состоянии полудреме, между сном, реальностью, воспоминаниями и мыслями, в голове у дварфа творилось что-то невероятное:
Сначала нахлынуло ощущение удовольствия: "Наконец-то я остановился и прилег!!!
Потом все заполонили простые вещи: запах костра, пищи ...
Вдруг резко его всего охватила БОЛЬ и зуд от синяков и ран ...
А потом начал наползать сладковатый привкус крови - отовсюду ... Потом начали чередоваться образы и видения: крики, шум оружия, свист стрел и копий, треск щитов, гул ударов, рыки и стоны, вонь смерти, запах пота и страха, лошадиных "каштанов" и не только лошадиных... Орки ... соратники ... удары ... ранения и ощущение невероятного ужаса от видений гигантской косы, которая управляемая мощной рукой, ТЕНЬЮ чернее ночи вышла на "жатва душ"...

Затем сквозь сон пробилась команда: "Седлать лошадей" ... Потом были люди-кони, шум, скрип телеги и главное Ветер, как Тодор был благодарен ему, за то что он развевал невыносимым запах поля битвы.

Солнышко припекало, отряд продвигался очень неспешно, весь караван монотонно переступал с ноги на ногу и такое укачивание на Тодора подействовало сильнее любых магических заклинаний: волна воспоминаний от ночного боя с орками в вперемешку с эмоциями от поединка с Гадрофом, с новой силой захлестнула сознание чувствительной натуры сонного воина-дварфа.
В то время, когда весь отряд остановился, чтобы выяснить мотивы и цели неожиданного попутчика, одного из варваров-тульнеев, Тодор находился в разгаре боя, но для сторонних наблюдателей, состояние дварфа выглядел по крайней мере очень странным и "неконтролируемым"

Поникшая, огромная рыжая голова-одуванчик Тодора, покачивалась невпопад с движением лошади, напоминая танец или состояние транса какого-нибудь дикого шамана или друида.
Его руки поднимались, дрожали, выбрасывались в стороны и сгибались на манер движений деревянной куклы, которую дергает за ниточки рука кукловода.
При этом полусонный дварф комментировал свои действует совсем неразборчивым бормотанием, наиболее схожим с бормотание ярого непросыхающего пянчуги.
- Кууурва, куда лизш? Кить ты дам ... хлопцы підемо, боротс будемо-о-о ... за чешть, за славууууу, з-а-а-а нааро-о-о-д... Патамушта мы Два-а-а-арфы-ы-ы-ы ... ешьмынежильбере ... скм...брббр - бормотание Тодора то нарастало до боевого клича, то сходило на нет до отдельных букв.
... Последний крик совпал с остановкой всего отряда, и возникшей паузой при дележе их красавицы-эльфийки "по-руках", точнее ее руки между кавалерами: законным женихом-дроу, которого вся честная компания за глаза уже женила на Тари и незнакомым варваром, который прямотой своих желаний и напором - сшибал с ног похлеще тарана...
Тодор чуть было не свалился с лошади и всплеск его усилий по удержанию в седле - разогнал остатки дремоты.
Рыжый, лохматый конопатый крепыш-дварф на лошади, был почти одного роста с варваром, и поэтому уставился на гостя с неподдельным интересом...

От такой новости плечи варвара поникли. Красивая женщина с рыжими волосами, оказывается, была занята. И кем? Вот этим чумазым выпивохой? В это было трудно поверить, но раз он так сказал, значит так оно и есть. Нельзя же врать о таких священных вещах, как брак. План Брана, который он бережно вынашивал и лелеял, пока догонял чужаков, обернулся катастрофой. Он подошел чуть ближе к дроу и безо всяких агрессивных намерений начал обходить его по часовой стрелке. Ему хотелось со всех сторон рассмотреть избранника красивой женщины с рыжими волосами.

Что она в нём нашла? И, что более важно, как теперь поступить? Бран не привык отказываться от принятых решений, поэтому начал соображать. Черномазый выглядел слабым и хрупким. Трясущиеся руки выдавали в нём и страх перед сильным воином Браном, и пагубную привычку. Он долго не протянет, решил варвар. Западный предел — опасный край. Там его съест какая-нибудь тварь, а после этого Бран возьмет освободившуюся красивую женщину с рыжими волосами себе в жёны. Отличный план, да.

— Хорошо,— спокойно принял он слова мужа Тарариалы.— Пока она занята, я не буду брать её в жёны. Зовите вашего вождя, я буду с ним говорить,— сказал он, показывая пальцем на Бул-Дэша, возившегося лошадиным копытом. Как же он ловко рассекретил их уловку с подсадным вождём. Бран был доволен собой.

Сэм был доволен, что не наткнулся на скальп её бывшего, или брошюрку "50 рецептов приготовления сочной полуросличатины", но откровенная бедность варварши его огорчила. Ох, нескоро этот народ вкусит блага рыночной цивилизации...
Показав строптивице язык, он ловко развернулся к бойцам. А посмотреть было на что! Тодор наконец поймал свою удачу за хвост и изрядно потрепал вождя. Вот это дело, вот это по-нашему!
    - Давай ещё! Врежь ему по полной! Барук казад, казад аймену!

Посмотрел на Макса поперхнувшегося сочувствующе: я бы тоже себя к себе домой не взял. Но на улице мне кантоваться год - нет. И это если ещё только год. Прикрыл глаза. Оксана треплет по башке. Прости, бро. Прости. Обещаю не ссать у тебя в коридоре, не сидеть на твоей одежде, не делать ничего такого, чего не делают друзья. Мы ведь друзья? Взглянул на него и отвёл взгляд. Стыдно.

Зябкое утро наступило по-весеннему рано, с пением соловьёв и жужжанием проснувшихся мух. Для них сегодня был открыт настоящий пир, десятки орочьих тел лежали в траве и никто не спешил их убирать. Варвары разбили свой лагерь на одной стороне поля, отряд сэра Юсташа — на другой, среди разбитых щитов. Солнце осторожно протягивало свои лучи сквозь рассветную дымку, окрашивая лазурь неба в желтовато-розовое зарево. Оно пока само ещё не до конца проснулось, не налилось полуденной силой, чтобы иссушить всю росу, выступившую на траве усеянного трупами поля. Под шум Моря мечей и пение птиц, оно просыпалось в своей кроватке, окружённой серыми скалами, что возвышались над Морем Песков, Анарохом.

Этим утром на поле пред Древотролльским лесом должна окончиться ещё одна жизнь. Ещё одна история, в которой будет поставлена финальная точка. Тулнеи не спешили начинать поединок, для них «утро» было понятие растяжимое. Дав себе возможность выспаться, они стали подтягиваться к лагерю, когда уже почти истаял последний утренний туман. Всем было любопытно псмотреть при свете дня на того воина, что рискнул бросить вызов их вождю.

(записано на предпоследней странице книги)

Тарариала! Перед вами
Мой бурный дух своё открыл вам пламя!
Ваш взор глубок и полон странной тени
Хочу вас страстно целовать в постели!

***

(следующая страница)

Когда светило дня уйдёт за горизонт
Немного отдохнуть от дел земных и праздных
Тогда мы встретимся с тобою
Под луной

Готов всю ночь прождать
Чтобы тебя обнять
И губы алые твои облобызать

***

(вырванная страница, которая затем всё же вложена обратно)

... Подобные тому как солнце
Льёт жаркую любовь на грудь земли прекрасной
Так локоны твои, Тарариала
Касаются твоей груди и теребят соски и замирает сердце

    Стоя на горе трупов, Сэм гордо попирал их ногами, готовясь увеличить размер кургана из плоти, возведенного в собственную честь, когда внезапный удар свалил его с ног. Какую-то секунду он пытался подняться, ещё тянулся к горлу ближайшего врага... Но силы оставили его. Он упал. Закрыв глаза и проваливаясь в темноту, Сэм обрывами думал о героическом бое. И как поганцу удалось так ловко ударить снизу вверх, валяясь в грязи? Хотя, для орков грязь - самое милое дело, говорят, они из неё рождаются. Но всё же им почти удалось! Почти...

    - МИСТЕР БЕЛОНОГ?
    - Так звали моего папашу, - отозвался Сэм, садясь. Перед ним стоял незнакомец - не орк, а какой-то верзила в черном плаще, закутанный с ног до головы и в маске в виде черепа. Шаман?
    - ДА, Я ВСТРЕЧАЛСЯ С НИМ, НО СЕЙЧАС Я ОБРАЩАЮСЬ К ВАМ, - ответил тип. Сэм заподозрил неладное - так далеко к северу Белоног-старший не заезжал, резонно полагая, что там он скорее будет ограблен, чем разбогатеет. Или этот из здешних?
    - Хм, а вы чьих будете? - решился он, - потому как ежели вы за наших, то самое время нам подмогу сделать, а коли из ихних, то, кажись, смерть моя пришла...
    - ВЫ, КАК ВСЕГДА, НЕВЕРОЯТНО ПРОНИЦАТЕЛЬНЫ, МИСТЕР БЕЛОНОГ. Я - СМЕРТЬ, И Я ПРИШЕЛ ЗА ВАМИ. ВАШ ЧАС ПРОБИЛ, ВРЕМЯ ИСТЕКЛО, ИСТОРИЯ ОКОНЧЕНА И ТАК ДАЛЕЕ, ЧТО ОБЫЧНО ГОВОРЯТ В ПОДОБНОЙ СИТУАЦИИ. Я СЛЫШАЛ МНОГО РАЗНЫХ ОПИСАНИЙ. Я СЛЫШАЛ ИХ ВСЕ.

    - Нет! - закричал он, забыв и про орков, и про всё на свете, - не может быть, не верю, не хочу, не буду!
    - ОГЛЯНИТЕСЬ, - просто предложил он.
    Оглянувшись, Сэм уверился, что незнакомец был прав - его тело осталось преспокойно лежать на земле, истекая кровью в довольно красивой позе, а сам он - то есть "он" сидел над ним в виде смутной тени, колыхавшейся и полупрозрачной. Попытавшись схватить свой меч, он убедился, что бессилен - одна его правая рука прошла сквозь другую правую руку, как церковная казна сквозь налоговую инспекцию.
    - То есть, это - всё? - с ужасом спросил он.
    - НЕТ, У ВАС ЕЩЁ ЕСТЬ ШАНС, - ответил Смерть, - ПО ПРАВИЛАМ, НИКТО НЕ МОЖЕТ ОТПРАВИТЬ ВАС В МИР ИНОЙ - БОГИ ТАК И НЕ ПОДЕЛИЛИ ЭТУ ДОЛЖНОСТЬ МЕЖДУ СОБОЙ, БЫЛО СЛИШКОМ МНОГО ЖЕЛАЮЩИХ. ЭТО ОСТАВЛЕНО НА ВОЛЮ СЛУЧАЯ.
    А! "Шансы, правила, случай", - услыхав знакомые слова, он облегченно утёр пот со лба - своей призрачной рукой со лба своего тела. Не получилось, но кое-как мысли в кучку сбиваться стали.
    - Отличная идея, знаете ли, - улыбнулся Сэм, - у меня как раз есть в кармане удобная монета: я подкину её, и если выпадет...
    - НЕТ, - перебил Мрачный жнец, - КАК Я И СКАЗАЛ, Я УЖЕ ВСТРЕЧАЛСЯ С ВАШИМ ПАПАШЕЙ. МЫ БУДЕМ ИГРАТЬ МОИМИ КОСТЯМИ.
    Череп, заменявший существу лицо, оставался недвижимым с начала времён, но Сэм ясно различил, что тот ухмыляется. Впрочем, как и всегда. Смерть достал из складок своего плаща игральную кость, выточенную из пожелтевшей от времени фаланги пальца, и кинул на землю.

Сэр Юсташ отмахнулся от дворфа как от назойливой мухи. Но поздно. Болтовня Тодора стоила им двоим. Концентрация волшебника была разрушена. Слетевшее с его пальцев заклинание угодила не в орка, как лорд Торнвуд планировал, а бессмысленно опало на землю и цветущий весенний луг тенью зимы и смерти.

Трава вокруг орка увяла, а сталь его секиры покрылась инеем на мгновение, но сам он остался невредим. Усилием воли Юсташ сдержал гримасу недовольства.

Он пришпорил коня. Он поскакал к Троллклаву. Он ожидал, что остальные последуют за ним.

Дивид понял, что это конец. Орков было слишком много, у каждого была секира размером больше, чем он сам, и вдобавок копья, чтобы метать в спины тем, кто попробует сбежать. Элана уже порубили, уже почти добили его лошадь, а теперь и перед Дивидом засверкал вихрь летающих перед носом лезвий. Перед каждым смертельным взмахом перед глазами Дивида проносилась его жизнь... Вот топор летит ему прямо в лицо, а Дивиду вспомнилась Розанна из Трибора, с грудью, словно спелые дыни... Дивид увернулся от топора, но в него уже летит следующий, готовы перерубить его поперёк, и перед глазами Дивида возникла Марго из Порта Лласт, чьи покатые бёдра были белы, как лилии. Топор пролетел мимо, но вот уже летит следующий, и Дивид вспоминает упругую попку Фингрис из Даггерфорда. «Ах, Фингрис, неужели я никогда больше тебя не увижу!..»

Потерявший сознание Элан стал заваливаться в седле и соскользнул на землю. Он упал, распластавшись на земле, и Дивид понял, что он следующий. Хотя нет, подождите! Седло теперь было свободно! Это его шанс!

— Прости, Элан!

Уворачиваясь от атак, Дивид сдёрнул с пояса Элана его туго набитый кошель и в один миг запрыгнул в седло.

— ДЖЕКПОТ!!!

Через растянутые тесёмки кошеля на головы орков посыпались золотые монеты. К сожалению, Дивид не знал, как сказать «джекпот» по-орочьи, но универсальный язык золота был понятен всем и без этого. Глаза орков загорелись от жадности. Забыв про войну, они стали ловить золотые монеты, собирать их в траве, пока Дивид, воспользовавшись заминкой, рванул галопом обратно к лагерю.

Глеб зашёл на кухню, и увидел, что плита тут электрическая. Видимо, перебои с газом со времён Украинской власти не прошли даром, и пока щедрая газовая рука России досюда не дотянулась. В целом, кухня была крайне скромная. Кухонный гарнитур тут сохранился ещё с советских времён, причём двух дверок не хватало, а на остальных фанера потрескалась и покрылась слоем грязного жира. Кухни хуже этой Глеб видел только на фотках из Припяти. Еды здесь тоже практически не было. В холодильнике были несколько банок с неведомой бурдой, а на плите в кастрюле было какое-то овощное хрючево. Вот и всё, даже хлеба не было.

– Все... Почти в порядке. – ответил дроу, и мысленно успел лишь заметить что эльфийке стоит быть более внимательной к себе, и не отвлекаться на алкоголиков чтоб не пропустить удар.
Выхватывая скимитар, Берглин пробежал мимо орка, заходя тому сзади и нанося удар в бок на выходе из разворота, так, чтоб получилось посильнее. Вообще, хотелось бы ударить в шею, но дроу не был уверен что его координация настолько хороша что он сможет нанести точный удар. Затем, делая небольшой шаг назад, дроу вновь размахнулся. Он поднял и перевел клинок в полет по горизонтальной плоскости, целясь именно в шею – на этот раз уже чисто из любопытства, попадет или нет.

Кажется, дроу и сам удивился, когда почувствовал удар и увидел как голова свинорылого отделилась от тела, орошая траву и окружающих кровью. Дроу даже испытал некоторое удовольствие от процесса разрубания и кровавого фонтана из медленно заваливающейся тушки орка. Его глуповато-пьяное выражение лица сменилось на глуповато-довольное.

Давненько не приходилось проливать чью-то кровь, в последний раз это было несколько лет назад, но это было без ощущения собственного превосходства над противником, ведь тогда он был лишь маленькой мышью с одним лишь желанием выжить в лабиринте хаоса, где все, независимо от цвета кожи стремятся тебя убить.
На пару мгновений он даже зажмурился, наслаждаясь стекающими по лицу каплями крови противника, чувствуя себя дома, во времена своей воинской славы.

Открыв глаза и увидев Тарариалу, он вернулся «на землю», и не нашел ничего умнее как заметить:
– Кроваво-красный тебе идет. – и глупо улыбнулся.

Впрочем, пара секунд, которые он потерял на воспоминания и наслаждения прекрасным, в бою могут оказаться решающим, поэтому Берглин коротко осмотрев поле боя решил все-таки заняться делом – два орка за считанные секунды могли сделать с Вейлом то, что обещал сделать с ними дроу, когда вылезал из ямы, так что он начал движение в сторону человека.

Тарариала нашла Элдорона в его палатке. Он не стал выходить наружу, а сидел, скрючившись, положив перед собой копьё. Увидев Тарариалу, он слабо улыбнулся.

— Когда умирают кошки, они уходят из дому, чтобы никто не видел, как смерть заберёт их. Они мне всегда этим нравились. Получается, будто кошка не умерла, а просто ушла куда-то, и люди вспоминают о ней с лёгким сердцем. Верят в то, что она просто нашла себе занятие поинтереснее, чем сидеть дома. Представляют, как она бродит где-то, сама по себе, наслаждаясь солнышком летом, и прячась в амбарах зимой. Я бы хотел так же. А получилось, что с трудом могу даже встать.

Эдмонд был доволен. В основном именно тем, что не пришлось раздавать поджопники направо и налево. Измотанные и усталые исследователи довольно резво подрядились реализовывать немаленький такой план, без особых на то жалоб и нытья. Может только за исключением Кэйт. Её Сорель в индивидуальном порядке минут десять сверлил своим суровым взглядом. После чего искренне пообещал, что если она не найдёт успокоения в работе и тренировках, то к ней придётся применить весьма действенный способ, который сам Эдмонд практиковал уже без малого лет десять. Благо хорошую плеть из подручных материалов было сделать не сложно.

Химии навигатор не страшился. Если его организм смог победить цингу и лихорадку в эпоху голода и лишений, то с препаратами справиться на раз. Хотя некоторое покалывание в груди уже ощущалось после приёма адреналина, энергетиков и мышечного релаксанта за весьма ограниченный промежуток времени. Но ничего серьёзного. На крайний случай можно всегда обратиться к Дэниэлю для проведения ускоренного курса детоксикации.

Успехи команды не могли не радовать. И, тем не менее, Эдмонд в стиле законченного циника продолжал находить дыры в текущей системе защиты и нападения. Силовые щиты одинаково эффективно защищали от термического и кинетического урона. Вставал закономерный вопрос. А как их вообще пробить? Раз уж они работали от батарейки, то ответ очевиден – электромагнитное излучение. Вот только вряд ли протерианцы позволят пленникам сконструировать генератор достаточной мощности. За свою электронику они тряслись будь здоров.

Тогда как победить хозяев на их же поле? Летонитовый доспех обойти не проблема. Крестоносец успел провести поверхностные тесты с панцирем Гэйри и выяснил, что ничем особенным, кроме непробиваемой защиты он не отличался. Смастерить примитивный молот, усилить его генератором поля, испускающим сильный кинетический импульс и можно превращать агрессоров в кашу прямо в их латах. Над гравитоникой как раз сейчас трудился Уилл. А вот с щитами всё было не так однозначно.

Размышления Эдмонда прервало тревожное событие. Стыковка с другим протерианским кораблём не сулила ничего хорошего. Учитывая, что операция с землянами ещё не окончена, было бы логично предположить, что по души команды Чертополоха обязательно сейчас кто-нибудь явится. Так и случилось…

На прибывшую комиссию Эдмонд взирал с холодной враждебностью. Крестоносец желал Ренару смерти. Мучительной, на костре. Чтобы пламя пожрало его маленькие жадные глаза. Эдмонд с удовольствием сошёлся бы с ним на арене и оставил на съедение повелителю гадов. Напыщенный протерианец, в чьей тени мельтешил синемордый, тоже особого доверия не вызывал. Высший офицер прибыл поглазеть на космических обезьянок. И, как оказалось, присматривал одну для своего личного зверинца.

В других обстоятельствах Эдмонд может быть поиграл бы в героя. Предложил себя за место Бориса к примеру. Но сейчас это означало бы лишить команду ещё одного навигатора и военного инструктора впридачу. Необдуманная жертва. Однако, промолчать крестоносец всё же не смог. Сцепил зубы, выступил вперёд и заявил:
- Вдали от остальных людей мы слабеем, глупеем и не способны разорвать в гипере даже бумагу. Весомую силу обретаем только в кругу себе подобных. Разум роя. Увезёте Бориса с собой и не получите ровным счётом ничего, - Эдмонд откровенно попытался навешать чужим лапшу на уши, налегая на их малую осведомленность в данном вопросе.

Тодор сделал все что было в его силах, когда самостоятельно полечил свою лошадку: промыл рану водой из фляги, приложил связку бережно промытого подорожника и в конце использовал порезанные и связаные мешки от рационов для перевязки.
Дварф знал, что те члены его отряда, которые наделены даром волшебства, из-за чувства собственного превосходства, не опустятся до лечения обычной лошади, как бы их Тодор не просил. Хотя, по его твердому убеждению - помочь напарнику (а его конек - "обскакал" по личному вклада в победу многих напарников) - это священный долг каждого разумного.
Пленному обрадовались все. Но что-то усилия по допросе орка НЕ ​​привили к успеху никого из тех, кто попробовал. Или это им попался орк с "крепкими орешками" или напарники НЕ разбирались в "предмете" и "материале" с которым имели дело.
Тодору, наблюдая со стороны за своими напаникамы, хотелось смеяться, если бы не было все так печально. Он на расстоянии видел и чувствовал неуверенность, безинициативность (подавленную методами старика Торнвуда) и полное отсутствие мотивации своих коллег. Все это вызвало дварфа прямую ассоциацию с попыткой не опытного кузнеца начать ковку без достаточной температуры в печи, так вот его напарники даже дрова сырые еще не прогрели, а уже что-то требовали в существа, которому нечего терять.
А вот пленный, который уже мысленно попрощался с жизню, едва сдерживается, чтобы не психануты, и не послать всех в ... темную, вонючую ***** (да будет "пещера").
Любопытство Тодора разгоралась, а терпение находилось "на волоске" - он решил попробовать сам, но тут же остановился на пол пути к пленному с мислью: "А как же орк меня поймет? Мне нужен переводчик, думаю Элан-чернокнижник со своими колдовскими способностями согласится помочь", - так и решив, дварф подошел к Элану и убедил его помочь перевести для орка, его (Тодора) аргументы.

Присев напротив орка, хитрый дварф начал не спешно раскладывать после боевой перекус и одновременно начал неспешный монолог, вкусно похрумывая перед связанным и как оказалось очень голодным пленным, у которого слюна перестала помещается в пасти...
Тодор начал допрос совсем не с того, чего от него ожидали все окружающие, в том числе Элан, который сначала забыл, о чем они договаривались с выдумщнком дварфом, а просто с недоумение глазел на неожиданное проявление наглости своего коллеги, и только после многозначной паузы и поворота головы Тодора с молчаливым упрёком в глазах, в сторону напарника - суть монолога начала доходить до орка, в форме простых и понятных всем образов.
Рассказывая о судьбе всех воинов, не имея значения кому они служат, главным ремеслом при этом всегда остаётся мастерство владения оружием. Именно им зарабатывает на жизнь каждый из них.
- А теперь представь, мой кликастий слушатель, мы тебя простили, ну не виноват же ты в том, куда и зачем тебя повел твой командир, правильно? - после такого необычного вывода, Тодор с выражением неподдельного интереса, хотел услышать реакцию орка на свое предположение, и он ее увидел благодаря интенсивным кивками, сопровождающихся обильным слюне выделением.
- Но тут уж прости, мой незадачливый друг, ты стал трофеем, взятым на поле битвы, а что с боя взято то свято, сам понимаешь: законы среди всех воинов одинаковы, ты был распределен как трофей, между участниками отряда и достался моему другу-чернокнижнику, - дварф невзначай показал рукой в сторону Элана, наблюдая как сказаное успел осознать орк, и громко сглотнув слюну, выпученными глазами уставился на человека за спиной дварфа.
- И тут я должен снова тебя огорчить старина, так случилось, что мой друг Элана как раз находится на испытательном строке перед поступлением на обучение к знаменитому на весь Невервинтера чернокнижнику. Условием взятия его, как ученика, есть задание раздобыть подопытный живой материал для лабораторных опытов. Хоть ты и с дикого племени, но прекрасно понимаешь, как трудно в цивилизационном обществе получить разрешения властей на покупку или получение такого "материала" для опытов, легально - почти не возможно, а значит не легально - это очень дорого. Представь себе сколько ты с экономил денег моему другу чернокнижнику? - Тодор сделал паузу, чтобы откусить лакомый кусок качественной баструмы, к которой никак не получалось притронуться по причине розговора, и дал возможность "переварить" и осознать услышанное несчастному орку, который находился в явно выраженом ступоре, его ❤️ билось так громко, как будто знало, что в последний раз оно может бится по собственным законам, а что с ним будет, когда чернокнижник начнет упражняться в своей чёрной магии... Такое состоянии пленного, говорило Тодору-кузнецу, что температура "заготовки" достаточно разогрета для того, чтобы начать "ковку" показаний.
- Мой несчастный дружище, пойми для остальных из нас, ты не представляешь никакой ценности, ты не владеешь или не хочешь делится никакой информацией:
• не говоришь есть ли у вашего отряда вблизи сообщники?
• была ли у вашего командира сокровищница или схрон какой под казну с награбленным?
• есть ли у вашего брата осведомители в близлежащих городах или трактирах?
• где ближайший лагерь орков, и какова его численность и вооружение?
- Скажу как есть, я бы выкупил тебя у своего напарника Элана, за приличное вознаграждение, если б знал, что мои инвестиции окупит твоя информация. Я даже оплатил бы твое пребывание в тюрьме, до моего возвращения с похода, чтобы вознаградить тебя за правду ну или покарать за обман.
- Мое условие, дай ответы на все эти вопросы, и я даже не возьму с тебя залог...
- Спросиш какой залог? Отвечу - хочу отнять у тебя пальцы на правой руке, за каждый мой вопрос без ответа.,
- Пойми, я ставлю под угрозу и свой авторитет, а когда сказаное тобой подтвердится, я оплачу услуги целителей.
- Так что скажешь?
- Ой, чуть не забыл, мой друг Элана, который переводит мои слова тебе в голову, может проверить твои слова на правдивость своим волшебным образом, и ты уже знаешь что будет, если совреш

Готовое к бою оружие в руках протерианцев толсто намекало экипажу, что сейчас «отколоть что-то» по выражению Тойна, будет весьма плохой идеей. Нервы после выходки Мортиса и у большинства чужих, и у многих землян, похоже, были на пределе. Бони помогла биологу подняться, опираясь на плечо девушки, Мортис поковылял вниз по лестнице. Остальные тоже двинулись.

Пока они шли, из головы Кейт всё не выходили ифриты. Монстры были слишком уж материальны для галлюцинаций. Да и галлюцинации не разрывают на куски летонитовую броню. Материлизовавшиеся кошмары, рассыпавшиеся в реальности песком. Какая-то мелочь не давала покоя детективу. Наконец, она вспомнила, где совсем недавно видела подобный песок. В рубке, когда Марта настроила изображение, и они увидели серебристые реки тоннелей, в некоторых из которых и золотились такие песчинки. Там, где на навигаторских картах, как раз были мели, т. е. места, в которых навигаторы и натыкались на острова, населенные монстрами. В реальности вместо них был только песок, подобный тому, что просочился сквозь пол каюты. Что-то это значило, что-то несомненно важное, но детективу сейчас было не до научных открытий. Более насущные проблемы заботили девушку. Протерианцы казались Кейт одинаковыми, но постепенно стало понятно, что это не так. Они отличались и по характеру, да и внешне не были столь идентичными, как показалось вначале, и детектив стала выделять синемордого командира, невозмутимого Тойна, Гэйри, бойца, избившего Мортиса. Своего бешеного командира оба бойца, кажется, опасались, а вот Тойн вообще не выказывал никаких эмоций в его сторону. Да он вообще их не выказывал. С такими мыслями девушка и дошла до шлюза.

Коридор стыковочного модуля закончился быстро, десять человек и четверо протерианцев ступили на корабль чужих. Воздух здесь ничем не отличался от атмосферы на «Чертополохе», а вот сами палубы отличались очень сильно. Землян долго вели по бесконечным коридорам, уходящим под немыслимыми изгибами то вверх, то вниз, так что очень скоро они перестали запоминать дорогу. По обеим сторонам коридоров тянулись какие-то помещения с дверями, начинающимися почему-то примерно на высоте человеческого роста. Пару раз двери распахивались, и навстречу процессии вылетали протерианцы. У них действительно были крылья, весьма тонкие и непрочные на вид. В нормальном состоянии они прятались под хитиновым панцирем, как и, похоже, все остальные незащищенные участки тела. Одежды, как способа прикрыть тело, протерианцы не носили, только в качестве брони или для переноски чего-нибудь. Встречались им и чужие, просто идущие куда-то по своим делам. Несколько раз в коридоре мелькнули роботы, похожие на шеи диплодоков на ножках. В целом, настроение было не то, чтобы с любопытством озираться по сторонам.

Они миновали очередной поворот и оказались перед помещением с дверьми, в виде исключения, начинающимися у самого пола. Но не это было самым примечательным. Прозрачная стена, отделяющая довольно большую, примерно как полторы кают-компании на «Чертополохе», комнату от коридора была сделана сплошь из летонита и в толщину имела не менее полтора метра. От такого богатства невольно захватывало дух. Тойн что-то поколдовал с замком, и дверь отъехал в сторону, пропуская протерианца, землян и Гэйри внутрь. Третий боец повернул прочь, а синемордый командир остался снаружи, разглядывая их через прозрачную стенку. К нему подошло еще трое протерианцев. Это и правда напоминало зевак в зоопарке.

Помещение на первый взгляд показалось абсолютно пустым. Три другие стены, пол и потолок, к счастью, были не прозрачные, а обычные — серые. В той, что напротив двери, через которую они вошли, в свою очередь были две двери, в противоположной одна. В углу прямо в воздухе висело несколько летонитовых шлемов и какая-то штуковина, похожая на пульт. Впрочем, в воздухе вещи висели только на первый взгляд. Если подойти поближе, то можно понять, что они лежали на чем-то вроде стола, просто совершенно прозрачном.

Штука и в самом деле оказалась пультом. Тойн взял ее в руки и оглядел пленников.

— Здесь работает силовая установка, — сказал он таким тоном, словно был гидом, проводящим экскурсию. — Придавать форму силовому полю можно на свой вкус. Текстуру и цвет тоже.

Он это тут же им продемонстрировал, превратив прозрачный столик в подобие того, что был на «Чертополохе» и затемнив стенку. Теперь она казалось такой же серой, как и три остальные. Синемордого и остальных им больше не было видно. Впрочем, с той стороны, комната скорее всего продолжала просматриваться. Силовых полей такого типа у землян не было.

— Это, — показал на пульт, — связь с сервисным отделом корабельного мозга. Голосовые команды он тоже принимает. Так что можете делать мебель или освещение, которые вам нужны. В разумных пределах. Внешний экран и визор тоже можете включить. Туалет и душ там, — кивнул на двери, противоположные входу. Еду и воду вам будут приносить.

Он бросил пульт обратно на столик, снова повернулся к землянам. Гэйри во время этой речи стояла молча у третьей двери, ведущей неизвестно куда.

— Локально выключать глушитель — дорогое удовольствие. Так что сейчас его снова включат. Толщины стен должно по расчетам хватить для изоляции, но оружие лучше уберите подальше, — снова сказал Тойн.

Никто не понял, как именно включал глушитель синемордый на «Чертополохе», но сейчас протерианец явно с кем-то связывался, прожужжав что-то в подобие рации. Покончив с этим, уставился на своих пленников. Убедившись, что никто из них не спешит вцепиться друг другу в глотки, прокомментировал хладнокровно:

— И практически хватило. Но за пределы комнаты вам лучше даже не пытаться выходить. Если у кого-то возникнет мысль сбежать отсюда.

От еще раз оглядел землян, подошел к Кейт.

— Ты у меня кое-что спрашивала, когда нас прервали. Зачем нам все это, не тот вопрос, на который я имею право ответить. Если считаешь нас маньяками, подобным образом развлекающимися, то ты ошибаешься. Мы — хуже. Но выбора у нас еще меньше, чем у вас. Кому-то приходится делать грязную работу. А вот, что будет дальше с вами — вопрос другой.

Он снова подошел к столику, взял один из шлемов.

— Это — летонит. По расчетам яйцеголовых, его должно хватить, чтобы отчасти нейтрализовать влияние глушителя. Не настолько, чтобы вы не могли материлизовать монстров, но достаточно, чтобы при этом хоть немного понимали, что делаете. Впрочем, эти расчеты никто и никогда не проверял. Там, — он кивнул на дверь, возле которой застыла Гэйри, — арена. Как вы понимаете, изоляции на ней нет. Без шлема заходить не рекомендую. Будете драться. Если сумеете научиться управлять этими своими монстрами, их будут использовать, как оружие. Если же нет, много кто захочет посмотреть на такие бои и даже поучаствовать. Собственно, сейчас и начнете.

Он кинул шлем Эдмонду и кивнул им с Гэйри.

— Идите. Удачи.

То ли своему бойцу пожелал, то ли обоим. Не понятно.

Повернулся к остальным.

— Какие-то вопросы?

Жизнь подобна пули – у нее хороший запал в начале, оптимистичный полет, а в конце либо в дамки, либо в пустоту, если эта пуля была дурой. А бывает так, что полет зачастую оканчивается охеренным ударом мордой об какую – нибудь кирпичную стену. И тогда лишь сопли, да слюни в разные стороны, и как итог поковерканная жизнь, что тот куска свинца, с которым ты себя еще недавно ассоциировал.

Когда кошмар рассеялся, то Мортис не сразу понял , что вновь может ощущать себя как полноценная личность. Возможно причиной были ифриты, коих ученый поначалу принял за остаточные галлюцинации своего помешательства. Хотя нет , оглядевшись вокруг Скальери все же согласился, что был не прав в своих первоначальных умозаключениях. Вокруг, как и в прошлый раз, картина мира снова существенно отличалась от той, что Мортис запомнил, прежде чем совершил очередной прыжок в безумие. Вновь трупы и раненные. На душе у биолога заскребли кошки, причем одна из них явно нагадила в тапки. Глядя на убитых, Скальери невольно заплакал, и пусть это было не девичье рыдание, а всего лишь скупая мужская слеза, что и за границы глаза то не успела выкатиться, но факт душевного надрыва был на лицо.

Под ногами лежало тело доктора Сойера. Весь доспех эскулапа был изрешечен в клочья, и Мортис подозревал, что к сему шедевру скорее всего был отчасти причастен и он, наравне со стоявшим рядом Борисом. Но док был жив, и судя по движениям довольно таки цел, чего нельзя было сказать о Кимберли и Марте, от которых в отличии от того же Джеймса не осталось даже тел. Хотя может это даже и к лучшему.

Жуки так же пострадали, по крайней мере двое из них явно отправились к своим богам, и судя по всему по вине своего же командира, решившего проучить людей своими экзотическими способами. Славная смерть, достойная их тараканьих саг. Что же касается выводов о происхождении проторианцев , то Мортису хватило лишь мимолетного взгляда на кровь пришельцев, что бы придти к выводу , что он возможно не так далек был от истины.

Но «арахниды» сейчас мало интересовали молодого ученого. Не обращая больше внимания на творившуюся вокруг возню, Мортис подошел к небольшой кучке пепла, которой по его мнению когда то была Кимберли Пренстон, после чего аккуратно присел возле нее.

-Привет Ким. Как дела? Хотя можешь не отвечать. День и вправду сегодня не задался. Знаешь, с утра все валится из рук. Даже и не знаю, доживу ли до конца с таким фартом.. Видно понедельник сегодня , не иначе.

После этих слов Мортис протянул руку к лежащей напротив него лингвисту, и аккуратно вытащил из кучки пепла сверкающее в ней кольцо.

-Я считаю, что смерть — не очень приятная форма бытия Ким. Хотя некоторые сейчас со мной не согласились бы.

Спрятав кольцо в карман рубахи, что была одета под скафандр, Мортис все так же аккуратно поднялся, дабы не потревожить лишний раз останки девушки, и посмотрел на стоявших напротив него проторианцев. Из урывков разговора ученый понял, что люди тут ни что иное , как белые мыши в каком то жутком инопланетном эксперименте.

«Забавно. Ни когда бы не подумал, что когда либо окажусь по ту сторону предметного стекла.»

Но настроения дурачиться и шутить не было. Один лишь страх вперемешку со злобой и безысходностью. Так же наверное чувствовали себя кудрявые и не очень ребята, когда впервые проходили под надписью «Jedem das Seine» , что украшала ворота одного небезисвестного учреждения близ городка Веймара. Говорят, что во время сильного стресса человек либо ломается , либо перерождается. Мортис чувствовал, что он сломался, как тонкий ивовый прут -очередная волна кошмара и смерти отчасти близких, отчасти нет, но все же людей подкосили ученого. Но вместе с душевной болью пришло и перерождение. Прут, что когда то был Мортисом, упал в удобренную и окропленную кровью почву, где начал давать корни. В душе вспыхнул уголек злости , который с каждым взглядом на покалеченный и убитых соплеменников возгорался в костер ненависти и презрения к мерзким жукам, пленившим их ради своих целей.

-Обезьяны говоришь.

Слова слетевшие с губ были сухи как пустынный ветер , ибо в душе Скальери разгорелся пожар бунта, оставлявший после себя лишь пепел. Фрик, нигилист и революционер вновь ожил внутри Мортиса.

Ученый презрительно сплюнул на пол. Пользуясь тем, что внимание инопланетян отчасти было занято разборками между Сорелем и их самкой, Скальери подошел к одному из трупов захватчиков, благо тот лежал не так далеко, по пути быстро проводя какие то манипуляции с застежками на своем скафандре. К не малой радости Мортиса телом оказался урод , препарировавшим Лизу. Отсоединив последний защитный клапан в районе паха, астробиолог извлек наружу 12 сантиметров своего тела находившихся сейчас в состоянии покоя, после чего самодовольно улыбнулся.

-Ну обезьяны, так обезьяны.

После этих слов по невьебенной брони из летонита , в кою был одет покойный таракан , заструился теплый ручеек желтой и неприятно пахнущей жидкости.

Получатели: Дэниэль Сойер, Эдмонд Сорель, Бони `булочка` Баттон.

Спасение приходит, когда надежда уже сгорает, оседая частичками чёрной сажи на лицах обреченных. Огненная завеса спадает, открывая покрасневшим глазам знакомую обстановку кают-компании. Эдмонд крепко сжимает излучатель в руке таким образом, будто собирается вот-вот нанести удар. Прильнувшая к щекам кровь и гримаса ужаса на лице. Призраки гипера последовали за ними даже сюда. Мужчине удаётся выдохнуть лишь, когда угрожающие тени возвращаются обратно во мрак, оставив после себя пару горсток пепла и изуродованные трупы. Смерть Марты стала потрясением для Сореля. Она была частью внутреннего круга. Её кончины можно было избежать… На лбу Эдмонда появляются морщины, он закрывает глаза, опускает излучатель. Хочется искать виноватых, метать обвинения и заниматься самоедством. Вместо этого крестоносец снимает шлем, зажимает в руке серебряный крест и тихо молиться за упокой Кимберли и Марты. Сорель верит, что Господь не оставит свои детища и вырвет души несчастных из плена адских порождений пламени. Может гипер и является одним большим обманом, но эти твари… пугающе реальны.

Отпевания прерываются после начала переговоров протерианцев. Осенив крестным знаменем жалкие останки девушек, Эдмонд медленно разворачивается к говорящим. На его лицо опускается тень понимания. Всё эта писанина с самого начала ничего не значила. Больше похоже на какой-то безумный социологический эксперимент в котором нет никакого смысла. Для землян нет. А вот эти инопланетные ублюдки явно что-то пытаются достичь. И, судя по всему, первая тестовая группа не оправдала ожиданий. Рыцарь с кривой ухмылкой смотрит на жалкие попытки протерианцев прикончить бесполезных подопытных свинок. Ну что ж, если умирать, так в бою. Сорель привычным жестом тянется к излучателю…

Неожиданно, поддержка приходит, откуда не ждали. Да и поддержка ли это? Тойн предлагает пустить выживших подопытных свинок на отработку нового оружия. Ещё тесты, только теперь уже в гипере в обнимку с бесконечными кошмарами. Незавидная участь. По сравнению с судьбами остальных, Эдмонд как будто выхватил счастливый билет. Погибнуть в честном бою. Действительно, высшая честь.

На пламенный взгляд синемордого, Сорель отвечает холодным презрением.
- Если бы ты вёл войска в моё время, то в первом же бою заработал кинжал в спину, - подкрепил свои слова Эдмонд красноречивым подглядыванием в сторону довольно глупо и бессмысленно загубленных солдат протерианцев.

Среди покойников числился и убийца Лизы. Ну что ж, Ли был прав. Карма действительно иногда работает. Навигатор с интересом осматривает своего нового противника. Гэйри значит. Женщина. Интересный поворот. Эдмонд не может удержаться от кривой улыбки. Несмотря на полную идентичность воительницы по физическому строению с остальными протерианцами, крестоносцу сложно избавиться от давних предрассудков. Один из которых подсказывал, что женщина в армии выполняет несколько иную роль, чем мужчина. В основном поддержки и своеобразного способа повышения морального духа тех самых мужчин.

Следуя указаниям воинственный и пылкой протерианки, Эдмонд начинает послушно оголяться. Сбрасывает на пол скафандр, медпак и прочие свои устройства и приспособления на все случаи жизни. Излучатель передаёт Булочке с маленькой просьбой.
- Попридержи пока мой меч. Рыцари мутузят женщин исключительно кулаками.

Оборачивается к своей противнице. Попутно дёргает конечностями, проверяет исправность гидравлики и моторику. К Гэйри у него всего один неоднозначный вопрос:
- Здесь? Перед всеми? Или спустимся вниз и найдём более уединенное место? – кажется уголки губ Сореля дрогнули, или показалось?


Получатели: Эдмонд Сорель.

– Ты кушай, кушай. – дроу даже подвинул к эльфийке собственную тарелку, но и сам не упустил момент и набрал полный рот еды, – Тока ефо нафо пыло ефть то пфянки.

Прожевав, к собственной чести даже почти не чавкая, Берглин успел расстроиться с отказа Тарариалы, а потом его захлестнули смешанные чувства. С одной стороны, ее обаяние, а может быть просто то, что она вообще с ним разговаривала, не давали шанса отказать. А с другой – ему было жаль тратить столь ценное содержимое на всяких там сомнительных личностей. И уж тем более на барда.

– Эх... Ты со мной потом еще долго не расплатишься за этот бурдючок. – нежно поглаживая сосуд, ответил дроу на предложение Тари.

Впрочем, для себя он решил что сначала сделает смесь поядреней, а потом – чуть слабее, чтоб наутро у них поболела голова. Просто потому что он вредный, чтоб знали, что дроу – это вам не пушистые забавные эльфики. Хотя сам он понимал что выдерживать соотношение ему будет в любом случае сложно – несмотря на многолетний опыт, координировать движение и фокусировать зрение становилось сложнее, так что наверняка у каждого в кружке будет совершенно разный по концентрации напиток.

– Повод нуж-жен только снобам... Но если уж так надо, то за то шоб руки не эта... не дрож-жали. И эти... Ну... Шоб свои не ш-шастали вне лагеря.

Погруженный в свои мысли, Эдмонд всё-таки невольно отвлекся на бурный вал вопросов, который неожиданно обрушился на пришельцев от доселе помалкивающей и тихонько страдающей Кейт. Быстро сумела оправиться. Молодец. Да и видно стало именно детектива под личиной впечатлительной энтузиастки. Вот только протерианцы явно не были настроены на разговоры. И уже успели это продемонстрировать. Тем не менее, проснувшийся у кого-то боевой дух было приятно видеть.

Бони уже во второй раз за сегодня решила отдёрнуть Кэйт. И это обращение к ней… «милая». По мнению Сореля, звучало как-то больно снисходительно. Как с дитём малым. Не стоило. Все выжившие уже успели потерять за сегодня «невинность.»

А вот на подбадривания Сорель отреагировал благосклонно. Бони явно прекрасно понимала зачем Эдмонд делал то, что делал. Мужчина заговорчески подмигнул своей напарнице. В целом и Булочка могла спокойно встать на его место. Боевого опыта Бони недоставало, но мышечной и не только массы хватало с лихвой. Ускоренный экзоскелетом с поддержкой весьма немало веса, пудовой кулак пышки теоретически мог проломить хитин протерианца. Кости, к сожалению, скорее всего треснут. Но здесь уже ничего не поделаешь. Издержки грубого боя.

Речи Мортиса навигатора… смутили. Как-то неловко было слушать от Скальери такие хвалебные дифирамбы. Вполне возможно, всему виной был нетипичный внешний вид биолога. Высокий, хорошо сложенный здоровяк с боевым шрамом и лицом типичного задиры. По сути Эдмонд, если не считать Бони, именно от Мортиса и ждал в первую очередь жгучего желания взять в руки метафорическую биту, оббитую отравленными гвоздями и обрушить её на первого попавшего жука, не задавая особо вопросов и не ожидая команды от самоназванного командира. Что поделать, внешность бывает обманчива.

- Мортис… - осторожно начал говорить Эдмонд, поглядывая на протерианцев, стоящих в паре шагов от беседующих, - …наверное, не самое лучше время для выборов командиров, правда. Опущу весь лоск и браваду, мы не в театре всё-таки. Скажу лишь, что возьми ты в руки вместо тапка чего потяжелее, прекрати хоть на секунду себя жалеть и ныть… и нужда в «сэре Эдмонде» отпадёт сама собой.

Мортис сидел на стуле в своей лаборатории и, время от времени вращаясь на нем вокруг своей оси, скрупулезно обдумывал пути решения поставленной перед ним задачи. А она требовала не много не мало , как : во-первых организовать из подручных средств хим. лабораторию по созданию китайской пиротехники, и во- вторых в срочном порядке необходимо было вывести смертельный вирус , потенциал которого должен был быть способен положить конец внезапному вторжению враждебного инопланетного разума на территорию находящейся под юрисдикцией миролюбивой формы жизни, галактического названия которой Мортис не знал, и поэтому решил ограничиться таким местным термином как люди. Отдавать штандарт захватчикам не хотелось, но и тратить время на создание бесполезной пиротехники ученый считал делом не стоящим внимания. Сил много, а выхлопа никакого. К тому же Мортис был фармацевтом, а не химиком. Скальери с легкостью мог бы замутить какой- нибудь аналог местного амфетамина ,винта , марцефаля или иной дури для просмотра мультяшек, но ни как не порох и прочей хрени, которая в лучшем случае просто не сработает, а скорее всего банально бабахнет прямо в руках у незадачливых революционеров.

-Создай биологическое оружие. – саркастически пробубнил Скальери делая очередной круг на своем стуле. – Где ж я его тебе возьму. На Чертополохе режим полной стерильности. Тут даже сортиры облизывать можно, даже прыщ на язык не словишь.

В голове вертелись мысли о последних часах , проведенных им на корабле. Воевать с проторианцами Мортис не хотел, да и не видел в этом практической составляющей. Их нужно было изучить, понять и обхитрить. А вот с соплеменниками !!! В голове сразу же всплыли картины кровавой бойни, что эти самые иноземцы учинили в анабиозном отсеке. « Ни кто не гарантирует, что безумие не повторится.» Мортису в туже секунду стало немного не по себе, аж до пота в подмышках. Ученому сразу же захотелось заиметь что – нибудь эдакое , что приятно бы оттягивало карман, но при этом давало уверенность в завтрашнем дне. На излучатель надежды не было. Как показала практика анабиозного отсека, о нем ни кто не вспомнил - люди крошили и резали себя всем что попало под руку.

Быстро вскочив с места, Скальери подбежал к одному из своих лабораторных верстаков, где среди горы разнообразной аппаратуры и анализаторов нашел старенький скальпель, который иногда использовал для препарирования всякой мелкой галактической гадости. Форма инструмента существенно не изменилась и сохранила свое изящество, полученное им еще со времен хирурга Пирогова. Обвязав металлическую ручку эластичным бинтом, что бы не скользила в руках, Мортис довольно осмотрел импровизированное оружие . Убить таким прямым ударом было сложно, разве что по артерии какой, или в глаз, да еще поднажать сверху. Но вот хорошо порезать было можно , а большего биологу было и не надо. Убедившись , что «ножечек» удобно лежит в руке и хорошо отточен, Скальери смачно всосал в себя содержимое своего носа , после чего,несколько раз гортанно рыкнул и также смачно плюнул на блестящее лезвие оружия.

-Хотели биологическое оружие. Получайте.

Стафилококк хоть и мог вызвать гангрену, но все же был по большей части оружием возмездия, эдаким размахиванием кулака после драки.

-Так , что же еще сделать?

В рюкзаке лежал спирт , из которого при добавлении вязкого масла из любого робота, можно было сделать коктейль Молотова , но импульсивный Сорель сломал зажигалку, отчего идея отпадала. Мортис решил не переводить ценный продукт для создания оружия , применить которое он бы скорее всего не смог. Но идея с роботом осталась. Подойдя к безучастно стоящему в углу кибер- ассистенту модели GLOK-365, Скальери с силой ударил «искусственный интеллект» подвернувшимся так кстати металлическим табуретом, дабы разворотить первому одну из многочисленных конечностей. Модель была хрупкой и вскоре в руках у ученого оказался увесистый кусок метала , вполне пригодный на роль импровизированной дубины. Запихнув еще одно оружие уже за ремень штанов, Мортис решил на этом не останавливаться. Оторвав от конечности один из шлангов пневмопривода, астробиолого аккуратно перелил содержащееся там масло в стеклянный сосуд, после чего плотно закупорил его. Так повторил еще несколько раз, пока в рюкзаке не оказалось три таких бутыля, предназначение для которых Мортис представлял слабо. Да оно могло гореть при воздействии высокой температуры, но по большей части это было слабореализуемой затеей.

- Ну что ж, осталось подумать о защите.

В голову сразу же полезли идеи из прочитанных книжек о первых контактах человечества с инопланетянами и космическими лучами. Истории были из далекого прошлого и полны скептицизма.

- Как по мне то это полный бред . Хотя не могли же предки быть идиотами раз издали по этому поводу целую библиотеку книг и статей. Все же 20-й век был на дворе, первые полеты в космос и прочие научные открытия. К тому же милитаризма в нашей крови тогда было побольше, чем сейчас, а это что то да значит.

Решив все таки не отбрасывать идею , Мортис подошел к огромному инкубатору, откуда несколькими мощными рывками вырвал огромный кусок толстой фольги.

-Зашибись. Здесь как раз хватит на всех.

Удовлетворенный размерами находки астробиолог в ту же секунду уселся на пол, прямо возле инкубатора , где скрупулезно начал делать небольшие металлические шапочки под размер среднестатистической головы человека. Процесс шел бодро и в скорее в руках у ученого находилось девять головных уборов призванных защитить экипаж от внеземного вторжения в их разум. Десятая, самая красивая, гордо восседала на самом Мортисе, дабы показать пример остальным.

Вот слушала Бони, слушала… И в какой-то момент пожалела, что вообще рот открыла, приняв личное участие в этом базаре. Нет, темы конечно решались насущные, только вот время подобралось не самое выдающееся для жарких дискуссий!
- Ладно! – гаркнула Баттон, шлепнув кулаком по ладошке, - Хорош сопли на кулак наматывать! Нет времени! И эти засранцы не думаю, что будут долго ждать, пока мы тут им все сочленения перемоем! С выбором определились, каждый получил задание, теперь переходим от слов к делу. Специалисты – разбирайте детективов в помощники, расследовать тут нечего, а лишние руки не помешают. Все, кто без дела, тоже распределяйтесь и помогайте в том, что вам ближе по уму. Грета и Марта пусть остаются в рубке и следят за приборами.

Женщина взяла паузу и обвела присутствующих взглядом, чтоб убедиться, что все свои обязанности поняли и готовы действовать, а не лясы точить. Не хватало лишь стартового выстрела, чтобы народ активнее зашевелил булками каждый в своем направлении.
- Что стоим? За дело! За дело! Мы справимся! – хлопая в ладоши, словно разгоняя стадо домашних гусей по гнездам, Булка попутно пыталась ребят подбодрить, а то какие-то кислые, сбитые с толку они, - Работаем быстро и продуктивно! Давай Кейти, не стесняйся! Помоги доктору Сойеру! Джеймс, подсобите со связью! Боренька, Уилл, Заратустра, вы тоже не стойте на месте!

Осталась одна маленькая деталька – Сорель, который удостоился у Бони отдельного внимания за недавнюю провинность. Его эта деловая колбаса решила оставить при себе, чтобы наверное зудеть у него над ухом всю дорогу про то, как он плохо поступил! Шлепнув Эдмонда по металлической заднице, Булочка шутливо пригрозила ему кулаком и наигранно сердито поставила беднягу перед неутешительным фактом:
- Эдди, а ты теперь под моим личным присмотром! Никуда не убегай, я буду тебе помогать! Отверткой и скотчем орудовать умею, не боись! Только одну минуточку обожди…

Наконец неиссякаемый фонтан энергии заткнулся и пошлепал в рубку. Нужно было закончить одно дельце…

Получатели: Бони `булочка` Баттон.
Через пять минут женщина возвращалась за своим напарником в кают-компанию с надеждой, что на этот раз он никуда не удрал, а вот остальные все же успели разойтись и приступить к своим делам.

Берглин основательно не понимал какого черта происходит и с каких пор дроу может быть героем для людей. Но с этим стоило разобраться позже, сначала стоило поесть. Закуска для этого годилась слабо, но для начала - очень даже ничего, поэтому он поспешил набить рот мясом. Так говорить было проблематично, но эль немного решал проблему.
– Шишель! – с набитым ртом постарался погромче произнести дроу, – Дай нам шоша пошушештвенней! Ешть охота!

Потом он снова переключил внимание на барда, пытаясь понять, не шутник ли перед ним. Мало ли кто решил поиздеваться над пьяницей, и нанял артиста для этого? Идея может и глупая, но чем черт не шутит.

– Вообще,все так, только вот еще они забыли указать что Берглин еще и отличный стрелок. У нас тут есть даже свидетели этого...
Дроу осмотрел зал, пытаясь найти Тодора, но того не было, и Берглин разочарованно вздохнул.
– Шастает где-то.

Бедняга рыцарь возвёл очи к небу. Мысленно вопросил у Господа за что ему такое наказание? Где он оступился, кого прогневал? За год жизни в современном мире Эдмонд в полной мере прочувствовал мягкотелость современных землян. Но куда делась банальная фантазия и острота ума? Стрессовая ситуация и смерть коллег безусловно подкосила искателей, но пора, наконец-то, взять себя в руки!

- Не понимаю Мортис. Я разве пытаюсь пинками выгнать вас на передовую с мечами наперевес? Или подначиваю вас начать войну против протерианцев? - Сорель вымученно вздохнул. - У нас нет времени на создание мощной и надежной защиты, способной выстоять против захватчиков. Лишь на что-то простое, эффективное и интуитивно понятное. Привести примеры? – Эдмонд начал загибать пальцы.

- Связь. Разве наш айтишник Уилсон не может за полчаса сообразить десяток мини раций на одной волне? Чтобы мы могли вести переговоры из любой части корабля?
- Оружие. Ты Мортис, биолог и химик, не можешь синтезировать вещество для создания дымовых шашек и слезоточивых гранат? Я уже не говорю про биологическое оружие…
- Защита. Дыхательные маски. Костюмы высокой защиты. Всё это добро присутствует на корабле. Если Максим мне поможет, могу собрать экзоскелеты для экипажа.
- Средства слежения. У Бориса есть миниатюрные дроны. Сколько времени понадобиться, чтобы пересобрать их в радиоуправляемые жучки?
- Медицинские препараты. Дэниэль может снабдить каждого медпаками, стимуляторами, ядами…

Эдмонд развёл руки в стороны:
- В наших руках инженерный отсек, лаборатории. Что мешает чуть-чуть повысить шансы на выживание? Только отсутствие желания, пожалуй…

Увы, кошмар, пережитый Гейтсом, оказался лишь прелюдией к основному действу. Он не знал, где он есть, но кажется, он умер. Да, умер... и попал в ад. Ему не хотелось думать: за что именно. Раз очухался здесь - значит, было за что.

Сомнений в том, где он находится, не было. Уилсон никогда не представлял себе ад, как место, где находятся грешники, пытаемые чертями при помощи кипятка и раскалённого железа. Ад был у каждого свой. Кому-то полагалось одиночество, кому-то - вечное обжорство с невозможностью насытиться. А кто-то переживал какие-то страшные моменты раз за разом. Брызги крови на тех участках стены и потолка, которые были видны программисту из его убежища, тоже настраивали на нужный лад. И этот пронзительный вой...

Пожалуй, он в какой-то мере даже притягивал к себе внимание. Как будто мысли были равниной, а вой был ямой посреди неё, и всё мысли неумолимо стекали туда. Ты мог барахтаться, силясь вырваться, иногда делал усилия, продвигающие тебя вперёд, но затем, выдохнувшись, скатывался назад.

"С другой стороны: может, это и не ад... Может, это Они насылают иллюзии, пытаясь сбить тебя с толку? Но зачем им это?" - урывками проносилось в голове мужчины в промежутках между головной болью от очередных перепадов в тональности воющих грешников, - "Напуганное мясо вкуснее? И какая, в конце концов, разница, если мучить будут что эти, что те?" Отчаянье захватило Уилсона.

Из задумчивости его вывело резкое бряцанье манипулятора дроида об пол каюты. Учёный вздрогнул: кажется, им заинтересовались... В проёме шкафа появилось знакомое лицо. Гейтс явно знал этого человека, но никак не мог вспомнить, кто это. Был ли это человек? После пережитых ужасов странно и даже немного страшно было видеть кого-то, кто выглядит, как человек. Они пытаются усыпить его бдительность, чтобы страх получился более насыщенным на контрасте? Уилсон не знал.

Тем временем, незнакомый мужчина присел перед ним, словно бы готовясь к прыжку на добычу и тихим вкрадчивым голосом, словно удав перед мартышками, заговорил с программистом о смерти. Ужас... паралич... конец... Сознание акцентировалось на случайных, казалось бы, словах, между которыми легко выстраивались понятные ассоциативные линии. А "доктор" всё вещал и вещал, развивая свою мысль, не давая человеку опомниться. Пока кое-что не вывело Гейтса из этого состояния.

"Я... в лодке... подводной... один... посреди хаоса..." - по мере того, как он это произносил, голос его становился всё тише, а на лице всё отчётливей проявлялась гримаса, свойственная человеку, который вот вот разрыдается. Что, собственно, и произошло в следующие мгновения.

"Прочь от меня!" - яростно крикнул молодой человек и швырнул в Заратустру первым попавшимся нарядом, случайно ободрав руку об выступ шкафчика, но совершенно не заметив этого. А затем попытался закрыть дверь, но, закрыв, тут же открыл. Замкнутое пространство его пугало явно не меньше, чем то, что находилось снаружи, и он заплакал от обречённости, закрыв глаза ладонями.

Заратустра появился в отсеке с анабиозными камерами одним из первых, так как откровенно маялся без дела, в последние часы перед стартом. Он прислонился к камере но ложиться в неё не спешил, а наблюдал за спутниками появляющимися в отсеке.

Вот осматривавший его недавно доктор Соейр, деловито прошедшийся по всем камерам убеждаясь что они работают, с чувствовм выполненого долга улёгся в свою камеру. Никогда не выходящий из моды у "научников" портфель, лёг ему на грудь. Так словно доктор отгораживался от неопределённости гиперпространства неотъемлемой частью реальности.

Как всегда растрёпанным, в отсек почти вбежал Максим, поправляя сменивший привычный ему комбинезон свитер. Несмотря на то что в отсеке стояла всё та же идеальная температура, что и на остальных палубах, инжинер зябко поёживался глядя на капсулу из которой он, как в принципе и любой из них, вполне мог уже не выбраться.
В противоположность ему Борис Степанович появился в отсеке, неторопливо и как-то даже вальяжно. Поблескивая старомодными очками, астрофизик забрался в капсулу. На его слегка отстранённом лице пробегали лёгкие тени волнения и тревоги.

Высокий и весь какой-то большой Мортис, вошёл в отсек со старым рюкзаком через плечо. Так будто собирался в поход в горы или на речку. Биолог не выбивался из своего образа недалёкого мужика работяги. Отточенные, привычные, его действия свидетельствовали что путешествия в капсуле ему не в первой. И даже уже наскучили.

В отсеке также, маленьким, ну или не таким уж и маленьким вихрем появилась Бони. Навигатор, казалось успевала оказаться везде и всегда. Её неуёмная энергия окружала женщину сферой управляемого хаоса, которая влияла на всех её окружающих. Заратустра уже видел как она буквально снежной лавиной поглотила Лайонела, и выкинула на обочину корабля помятым и немного ошалевшим. Так и сейчас она пронеслась, меняя, пусть понемногу, всех вокруг себя и снова исчезла, готовиться к прыжку.

Полностью полярный, живой и наполненной бурлящей энергией Бони, другой навигатор Эдмонд Сорель в отсеке с капсулами не появлялся. Но Заратустра вполне мог себе представить как этот собранный, спокойный и уверенный в себе человек, сейчас готовится к полёту. Было в нём что-то от солдата. Или даже скорее воина. Спокойно и сосредоточенно готовящегося к очередной битве.

Поправляя очки (да это просто тренд какой-то – в наше то время столько очкариков, включая меня самого – усмехнулся про себя Заратустра Ионович), в отсеке появился худой Уилсон Гейтс. Учёный шёл как обычно погружённый в свои мысли и слегка шевелил губами, явно ведя какой-то разговор с самим собой. Даже уже улёгшись в капсулу он что-то ещё проговаривал.

Миниатюрной Кейт (ещё одна обладательница очков) и её тёзки по профессии Джеймса, Заратустра в отсеке не дождался, потому что сигнал на мониторе недвусмысленно намекал что пора устраиваться баиньки.

Ещё раз окинув взглядом отсек, Заратустра усмехнулся и забрался в капсулу. Устраиваясь поудобнее он подумал («последняя мысль»?) ведь именно теперь всё и начинается.



Получатели: Заратустра Ионович Незнаменский.

В отличие от многих, Булочку не удивляли ни присутствие кота в исследовательском составе, ни его любовь к пряткам! Этих котофеев знаете сколько на стройке ошивалось?! И все они были талисманами строительной бригады! Даже в некоторой степени им суеверные работяги приписывали пророческие способности! Например? Ну вот надул тебе в каску лужу Барон, значит что? Правильно! На улице дождь! Барон он на то и Барон, чтоб лапы не мочить и грязь не месить! Приволок тебе мыша слюнявого Саймон, значит, как пить дать, работы будет вал, до конца смены будешь только слюни пускать. А если мирно спящий в углу Цапка внезапно подпрыгивает и начинает гортанно орать на всю стройку – все, держитесь! Начальство пожаловало, только что к воротам стройки подкатило! И это лишь малая часть большого усатого семейства, но словом все они были индивидуалистами, важен был каждый хвост и нос! А сколько историй они начудили, у-у-у! Заслушаться можно!

Вот и экипажу Чертополоха по мнению Бони был необходим талисман! И хорошо, что им оказался кот, а не, к примеру, таракан! Во-первых тараканов не все любят. Во-вторых поди отыщи сбежавшего таракана на исследовательском судне! Когда тараканы об ноги трутся – ну прямо скажем не самое умилительное зрелище! А вот Барсельяно – совсем другое дело! Да, для такого упитанного и холеного кошака кличку Барсик Бони посчитала простоватой, а еще у него была белая грудка, словно ворот рубашки, выглядывающий из-под рыжего фрака, ну прям дворянский кровей!
- Ну, это не иголку в стоге сена искать! – погладив урчащее прожорливое пузо, прогремела со знанием дела Булочка, - Сейчас мигом найдем!

Гора (а иначе Баттон в ее объемном костюме назвать было нельзя, потому как на ее габариты пришлась только мужская модель космической защиты) развернулась в противоположную сторону и, задевая собравшихся боками да локтями, при этом вскользь извиняясь и охая, поперла проверять каюты, в надежде обнаружить в одной из них рыжего исследователя.
- Барсельяно! Тетя Бо не обещает тебе свежих хомяков, но обещает пустить в холодильник и выбрать лучший кусок колбасы! – заглянув за первую дверь, Бони встала на четвереньки и принялась осматривать все под мебелью, продолжая при этом приговаривать, - А кто любит шуршащие бантики? Кыс-кыс!

Когда на общий канал протрубили, что пропащий котенок был обнаружен и пойман, Булочка как раз ползала на пузе во второй каюте, просвечивая экраном кома по низам. Шмякнулась затылком об откидной столик когда неосторожно резко принялась выпрямляться, потерла кучерявую голову и, как ни в чем не бывало, шустро перебирая пухлыми ножками посеменила обратно на мостик. Сперва конечно хотелось навестить холодильник, проверить – не перегорела ли в нем лампочка к примеру, но долг велел – сначала дело, потом трапеза! Шесть часов до заветного прыжка, а четкого плана у навигаторов пока не было. Пища для ума была первостепенна, ее потом с бутербродом вместе переварить можно быстрее и продуктивнее!

- Мистер Смит, обрисуйте коротенечко, для особо одаренных, план на ближайший прыжок? – покачиваясь словно буек на ветру, просипела Булочка, желая получить хотя бы примерный ход предстоящей работы.

— В Сирии? Ох, нет, не люблю я эти новости, только настроение портят. Я смотрела этот, как его... «Квантовый скачок»! Они снова показывают старые сериалы, представляешь? Я уже и забыла его...

Кристин проводила маму до кровати и оставила спать, а сама вернулась в комнату к Джону. Он сидел за столом, отодвинув ноут Кристин в сторону, и уткнувшись в свой ноут, где активно скроллил страницы в Фейсбуке. На ноуте Кристин тоже был открыт Фейсбук, переписка с Аланом. Увидев, что Кристин вернулась, Джон сказал ей, не поворачиваясь:

— Я хотел почитать вашу переписку, чтобы найти какие-нибудь странности, но решил дождаться тебя. Всё-таки, это личное, сама понимаешь.

Последнее сообщение в переписке было от Кристин, оно было отправлено сегодня, в 3:45 ночи. То есть минуту назад. Оно было кратким «Привет, ты где сейчас?»

— А, это я. Написал ему, чтобы он ответил, — смущённо прокомментировал «странность» Джон.

Первое, что сделала Кристин — это щёлкнула по аватарке, чтобы посмотреть на фотку этого Алана. И застыла в ужасе. С фотографии на неё смотрел тот самый парень, которого она видела висящим вниз головой на колесе обозрения. Было сложно поверить, что это улыбающееся лицо сейчас было залито кровью, где-то там, в заброшенном парке аттракционов. Возможно, полиция прямо сейчас снимает его с колеса. Либо ждёт криминалистов, которые как следует всё задокументируют, сфотографируют и снимут отпечатки пальцев. Это был Алан. Он был мёртв. Он остался там, а здесь, в тепле домашнего очага к Кристин вернулись последние остатки памяти.

Теперь понятно было, откуда взялась амнезия. Кристин встречалась с Аланом уже полгода, и была от него без ума. Это невероятное чувство, когда встречаешь кого-то настолько классного, что не верится в реальность таких людей. Кажется, что в нём нет изъяна, только достоинства и забавные особенности. Когда Кристин влюбилась в него, это было похоже на падение в пропасть: сначала страшно до ужаса, но потом от его ответных чувств вырастают крылья, а его улыбки становятся порывами ветра, поднимающими тебя в самую высь. Алан был классный. Алан был крутой. У него были внешность, ум, чувство юмора, здоровые амбиции и первые успехи в виде личной автомастерской. И он любил Кристин, и это было видно во всём, что он для неё делал и как о ней заботился. Они хотели съехаться и жить вместе этой осенью, чтобы больше не расставаться, потому что даже одна ночь без него была мучением.

А теперь он мёртв. И Кристин знала, как он умер. Они гуляли вдоль берега Пончартрейн, когда на них напала пара каких-то сумасшедших маньяков, типа Бонни и Клайда, только с жуткими садистскими наклонностями. Парень не называл своё имя, но его подругу-азиатку звали Мидори. Они начали играть с Аланом и Кристин, как дети с найденными куклами: смеясь, придумывая глупые сцены и совершенно не жалея поломать свои только что обретённые игрушки. И у них это легко получалось. Потому что они точно не были людьми. Мидори могла становиться невидимой, и умела угадывать твои мысли ещё до того, как они появятся в твоей голове. Её напарник умел гипнотизировать взглядом и был чудовищно сильён, что Алан не смог нанести ему ни единой царапины.

Кристин вспомнила, что у Мидори была колода карт размером в два раза больше стандартных игральных. На них были разные рисунки, и она заставила Алана вытащить карту наугад. Алан вытащил колесо, и эти монстры потащили их на колесо обозрения в заброшенный парк неподалёку. На протяжении всей дороги Мидори то и дело ударялась в абстрактные философствования, тогда как силач буквально сочился сарказмом. Они затащили Кристин и Алана на самый верх колеса с дьявольской лёгкостью, и там наверху они устроили им казнь под маской испытания.

— Вы так часто признавались в любви друг другу. А что вы готовы отдать, чтобы спасти другого? — спросила Мидори.

Сбежать было невозможно. Промолчать было невозможно, они убили бы обоих. Эта игра, жуткий аукцион, началась сразу с больших ставок: дом, бизнес, руку, но Мидори этого мало. Игра продолжалась, пока один из них не назвал страшный, но, казалось, уже неизбежный ответ:

— Жизнь, — сказал Алан.

Мидори улыбнулась.

— Ты ведь этого ответа ждала с самого начала? — спросил Алан, глядя ей прямо в глаза.

— Вовсе нет. Этот ответ значит, что ты не любишь её. Как она должна жить, потеряв тебя и зная, что её жизнь оплачена твоей кровью? Это будет пытка, тянущаяся годы. Разве такого желают любимым? Ты солгал, что любишь её, и за это я сделаю так, что ты больше никому не скажешь этих слов.

Её друг схватил Алана, а Мидори раскрыла ему рот и в миг отрезала его язык. Затем она повернулась к Кристин и с телевизионной улыбкой объявила:

— Ты выиграла! Алан будет жить! А ты нет.

И оба маньяка набросились на неё и стали рвать зубами. Их зубы оказались острее бритвы, Кристин объял животный ужас, но она не могла вырваться, как ни пыталась. В конце концов, она потеряла сознание, то ли от болевого шока, то ли от всей потерянной крови.

Когда она очнулась, её тело было отравлено жуткой болью, и источник этой боли был в области солнечного сплетения. Там как будто открылась чёрная дыра, пытавшаяся засосать в себя всё остальное тело и весь мир вокруг. Кристин не сразу поняла, что это был голод. На полу рядом с ней сидел Алан закрывая рукой рот, полный крови. Он был бледен, и смотрел на Кристин испуганными глазами, но ничего не мог сказать. Его и до этого жестоко избивал тот мужик, а теперь в нём совсем не осталось сил. И Кристин, глядя на всю эту ароматную кровь вокруг сейчас думала только об одном: о том что Алан лёгкая добыча. Ни тени прошлой любви в тот момент не было в её душе. Только голод. Голод, и инстинктивное понимание, что только кровь сможет его утолить.

Это она убила Алана. Выпила его. И сбросила вниз. А потом, неспособная признать содеянное, впала в спасительное беспамятство, которое помогало ей оставаться тем, кем она была, и не признавать то, чем она стала. Монстром. Чудовищем.

    Лихо отбив атаку ночного леса, полурослик решительно воспрял духом. Тени не казались уже такими мрачными, деревья скрипели в чём-то даже дружелюбно, волков и призраков более не наблюдалось. Шагая в центре отряда, он бодро запел древнюю боевую песню своего народа, бросая вызов окружению:

В тёмно-синем лесу,
Где трепещут осины,
У дубов-колдунов опадает листва,
На поляне траву
Зайцы в полночь косили
И при этом напевали странные слова:

"А нам всё равно,
А нам всё равно!
Пусть боимся мы волка и сову.
Дело есть у нас -
В самый жуткий час
Мы волшебную косим трынь-траву!"

      Рычаги гнулись хорошо и приятно. Как-то... чёрт, дурацкое сравнение, но как-то... по-ореховому, что ли. Не слишком быстро и не слишком медленно, не слишком жёстко и не очень свободно. Они работали так, как мог бы работать идеальный механизм, созданный заботливыми руками маленьких мастеров Изгороди. В сущности, так оно и было. Контракт Мастерового честно исполнил свою роль, превратив куски кварца и песка в изумительной чистоты полотно. Стеклянные руны, отражавшие в мельчайших гранях рассеянный свет, светлели и темнели точно в такт вращению.

      Сеня поворачивал рычаги, а Ким смотрел.

      Правый поднялся на деление, нижний занял точно симметричную ось с верхним, а весенний легко скользнул вбок. И каждый треугольник по очереди освещался внутренним пламенем. Весёлым, горячим, спокойным, тихим. Зелёным, красным, пурпурным, синим. Ничего больше не происходило в комнате, отделённой невыразимой границей от Города и даже сада за стенами. Однако Сеня, отступив на шаг, откуда-то знал: гроза снаружи закончилась.

      Всё оставалось таким же, как было. Четыре кресла. Атласный жаккард. Тёмное дерево стен и пушистый ковёр, в котором едва не утонули грязные берцы Кима Морозова. Они стояли в совершенно той же комнате, в которую вошли пару минут назад.

      Только знали, что в этот раз, наконец, всё было сделано правильно.


      * * *


      Рассвет девятнадцатого октября Город встречал по-разному.

      Булочница Любовь Гервасьевна, предпочитавшая банальную «тётю Любу» (и поприличней, и перед соседями не стыдно), открывала заведение. Вскоре ЗиС с брезентовым кузовом привёз рычание мотора и свежую выпечку, и «бородинские» с «городскими» полезли на деревянные прилавки. Вопреки обыкновению, сегодня невыспавшаяся тётя Люба улыбалась. Аппаратчик Толстов покончил с упаковкой портфеля, недовольно косясь на часы — шофёр запаздывал. Ну и хер бы с ним: Толстов смаковал утренний чай, завтракая с белёсой женой впервые за много рабочих недель. Братья Евчуки, два курносых мордоворота, просыпались в подвале за судомоечной, растирая головы и поминая на чём свет стоит вчерашний кабак. Лександр, гимназист, судорожно зубрил тригонометрию, болтаясь на поручне трамвая как шерстяная груша. Ему казалось, что сегодня память не подведёт, и розги достанутся ослу-Даньке. За трамвайными рельсами стекольщик Николай Иванович выходил с тележкой к Испанской улице. Чтобы успеть к молоковозу, он вставал рано, до пяти, и в очереди услышал, что была стрельба и пулями расколотили окно — поэтому звонок из райкома его не удивил. Хмурясь, Николай Иванович в который раз обещал себе донести на бордель в полицию, но в который раз забывал — что-то хорошее случилось с ним этим утром, но стекольщик понятия не имел, что именно. Эсдек Крапивин с полуночи готовил мельпоменическую речь в защиту трансграничного пароходства и потому не ложился, но чувствовал себя необычайно бодрым. Натуля собирала внучку в детский сад, грозя рейтузами — «Запогодилось! Уболеешь!» — но куда там угнаться за пятилетним чертёнком. Дворник мёл ступени перед гортрансом. Катька с игривой улыбкой вела ногтями по бедру парня под одеялом, а будущий филолог Илья млел, сонно жмурясь. Советник юстиции брил электробритвой «Харьков» синие щёки. Дежурный по типографии прочищал станки длинной щёткой. Ему надо было управиться до девяти, пока не засохли чернила от утренних газет. По-прежнему бурлил автомашинами Казанский проспект. На бульваре Святой Анны таксомоторы останавливались перед дверями отелей, а магнаты — и в их числе господин Брандт с Лиманской фабрики — торопились на лимузинах в бухгалтерии и присутствия.

      Что-то изменилось в Городе с рассветом. Но что — никто не понимал.

      Известно, что ко всему привыкший читатель с неудовольствием встречает счастливые финалы. Ну право слово, что интересного в том, как кто-то и где-то жил долго и счастливо? А если на последних страницах вздумается поместить успех? Или, того хуже, свадьбу? Скукотища! И немного зависти, хотя в последнем мало кто признается. Куда шикарней скептически лорнировать безынтересную романтику, а затем с удовольствием обратиться к циничным повешеньям, порочным страстям и одиноким могилам. На злобу такого дня часто пишут немецкие авторы. Мало какому читателю придёт в голову, что у персонажей прочитанной истории бывает иное мнение на этот счёт.

      В конце концов... они ведь тоже немножечко люди, верно?

      Над елизаветинским особняком, утонувшим в дебрях улицы Роз, светило яркое солнце и одновременно шёл редкий снег. Лужи подёрнулись инеем, словно Ким и Арсений провели внутри не минуты, а часы или дни, и теперь в прозрачном воздухе гарцевали острые блики снежинок. Серебристый ковёр укутал дорожки между чинными аллеями, а яркий-яркий свет взбивал среди сугробов переливы, похожие на игру шампанского в дореволюционном бокале. И пусть по ту сторону подворотни всё ещё царила осень, ужасающий шторм закончился — а вместе с ним наступали первые холода. Для северного Города они не стали сюрпризом. Кое-кто даже поговаривал, что давно пора.

      В зале Морозов забрал пальто и снял иглу с попусту крутившего движок граммофона. Разбойник с киргизских дорог не возражал. Если бы Ким смог заглянуть в его чугунные глаза при жизни, то увидел бы смеющихся детей на пыльных улицах Семиреченска, которые наконец-то взяли в игру сутулого черноволосого пацана, и мать у колодца. Но и без подсказок Дракона Ким знал достаточно. Последней почестью для таких, как он, стал бы покой. Именно его Подменыши и оставили позади.

      Некоторое время Ким и Арсений прошагали вместе: может быть, снова молчали, как уже привыкли делать, а может, говорили о чём-то. У Порохового моста двое Подменышей разошлись: мальчишка в куцем пальто и истрёпанных штанах помчался к нарисованным из утренней дымки фабричным горам. А Ким долго смотрел в никуда, стоя на той же трамвайной остановке, на которой сошёл прошлым вечером. Ему было, о чём подумать.

      Алина встретила Сеню прямо у сточной трубы. Чтобы не платить заводской охране, за ночь ретивые коммерсанты успели навести новую переправу и вовсю ей пользовались. По доскам над утиной заводью Манекен перебирался в компании торговца подержанными лампами, который всё норовил подать спутникам руку, и завхоза с вороватыми повадками. Не лучшее место для первой Настоящей встречи, но эта мысль пришла Алине в голову, когда Сеня уже пролезал в дыру под жестяным листом, и менять план было поздно. Нервно смеясь, девушка бросилась к нему, не обращая внимания на фарфор под бледными щеками Сени и едва слышный звон пружин.
      — Что ты...

      Она налетела на него, несуразная и забавная в перепачканном бежевом пальто с забинтованным плечом. Если сильно вглядеться, на чумазом лице до сих пор читались бы дорожки вчерашних слёз. Но Сеня не вглядывался, улыбаясь почти так же, как тогда, в подвале. В будущем ему много предстояло решить для себя и найти новые вопросы задолго до того, как он получит новые ответы. Но это в будущем. В слякотном сегодняшнего дня осталась какая-то странная, нужная, непонятная, зачем-то проснувшаяся так рано девочка, которой больше не требовалось быть проституткой.
      — Сам догадаешься? — шепнула Алина, озорно улыбаясь ему нос в нос.

      Однажды кто-то сказал, что шлюх с золотыми сердцами только в сказках и встретишь. Может быть, этот кто-то был прав.

      Чёрные ботинки мерно давили брусчатку и грязь. Зябкое солнце вставало над треугольными крышами, а высокий мужчина с глазами цвета моря шагал вперёд. Длинные волосы лежали на плечах простреленного пальто, и немногие прохожие, завидев Чучело, отворачивали взгляд. На ладони Ким держал стеклянный шарик, в точности похожий на тот, что остался в клыках запечённой свиньи. Он позвонил из телефонной будки, не глядя закинув в щель три больших жетона. Говорил он долго, то изучая список муниципальных телефонов на стене, то вглядываясь в метель за тонким стеклом. И ему казалось, что впервые за многие годы он видит среди теней прошлого два женских лица вместо одного.

      «Братоубийство», — предупредила ведьма.
      «Сочувствие», — добавила она.

      С некоторым страхом, но также в чудотворном прозрении Ким осознал, что с предельной ясностью понимает, о чём именно пел Харитонов, пока ждал врагов у последнего рубежа. Но выстрелы больше не гремели над соснами Политехнического лесопарка, и ещё одно сердце было освобождено от мрачного Контракта. Значит, всё же для каждого в этом мире позволен второй шанс? И значило ли это, что тот, другой мир, мог подождать?

      — Благодарю Вас, добрая леди. Я возвращаюсь завтрашним экспрессом, — сдержанно закончил Ким и вновь зашагал по сизым улицам городских окраин. Его путь лежал к «Карамельным устам». Теперь в его жизни существовали два лица. А прежде, на самом деле, не было ни одного.

      Валерия, Мадам Леро, встречала рассвет в компании «черноморского». В дамских журналах неодобрительно пишут на этот счёт, но Леро всегда полагалась на тех друзей, с которыми весело. По крайней мере, иных весёлых лиц в атриуме борделя не наблюдалось. Третий час районный полицмейстер с седыми усами задавал вопросы, по-хозяйски прохаживаясь между мраморных колонн и плюшевых балдахинов. На его пальце желтело обручальное кольцо. Несколько молоденьких старшин всё краснели, острили и переглядывались, передавая друг другу «меню», а Мадам с сожалением приходила к выводу, что для её кармана лучше, когда мужчина предпочитает быть неверным мужем, чем оставаться честным полицейским. Мадам иногда признавалась себе в том, что всегда думала через собственный карман, и шампанское охотно её поддерживало. Но по какой-то мистической причине этим утром даже такой факт не особенно её огорчал.

      Казалось, всё возвращалось на круги своя. Лишь одного, пожалуй, действительно не осталось в Городе. Закончилась очередная смена на Лиманской фабрике, но рабочие шли к воротам в мрачной тишине. Больше не звучала шарманка в руках нелепого старика, чью фамилию никто не удосужился узнать.

      Впрочем, мелодия, расхлябанная и звенящая, жила в другом месте. Бережно закрыв крышку музыкального ящика, Некрасов ухмыльнулся по-стариковски довольной улыбкой. Он отлично знал про собственный самовар. И про то, что молоточки бьют совсем не в такт, который показывает камертон, Некрасов тоже знал. В этом, впрочем, отчасти и заключалось то, почему Сеня до сих пор называл его Мастером. В несовершенстве всегда живёт своя прелесть.

      Так очередная история, не менее расхлябанная и не совсем звенящая, подошла к концу.

— В том мире нет ничего, чего я бы хотел, и чего у меня ещё нет. Я уже получил всё то, и теперь я хочу иного. Я хочу быть здесь. И хочу вернуть Городу все сезоны, да. И Город не будет бояться и ненавидеть меня, потому что в Городе есть мой Город: Алина, Некрасов, Мадам, её работницы и её посетители, и Дворы, и люди с ярмарки, знающие мои автоматоны. Пусть мой Город мал, но он защитит меня от злобы, а я защищу их. Ты здесь, чтобы помочь мне, или помешать?

Брекка скептически осмотрела полурослика, мол, как такой заказ поместится в такого коротыша, но ничего не сказала, а только взяла серебряные монеты вперёд, пообещав принести сдачу. Попозже.

— Баранью ногу подождать придётся, — призналась она, уходя на кухню. — Па, там баранью ногу требуют. Осталась с обеда?

В дверном проёме, окружённый ароматами готовящейся еды, появилась фигура высокого мужчины в кожаном фартуке. У него было солидное пузо, а лысину окружал ободок из таких же чёрных и кучерявых волос, как у Брекки.

Сладко потянувшись, мужчина скрылся в проёме.

— А? Ногу, говоришь? Найдём! Баранью, не баранью, какая-нибудь точно найдётся. А ну, где там тот барбос, что мне всю ночь спать не давал...

— Он шутит! — поспешила успокоить Сэма Жизель, — баранья нога точно есть.

Между тем, Брекка забыла на время о том, что она официантка, и принялась зажигать свечи на светильниках и люстре, чтобы развеять собирающийся в комнате вечерний сумрак. Это значит, что и Берглину, и Рори, и Немонису, и всем остальным придётся ждать ещё дольше.

— Не волнуйтесь, Кристин, в этом мы профессионалы, — сказал темнокожий напарник О'Брайена.

— Если вы из Нового Орлеана, то завтрашнюю ночь уже будете спать дома, это мы вам гарантируем, — подхватил сам О'Брайен.

Остальные десять минут до участка полицейские её не беспокоили, и поездка была тихой, если не считать периодическое шуршание рации и диспетчера, называющего названия улиц и коды происшествий. Это шуршание звучало почти с такой же непрерывностью, как обычное радио: город жил своей жизнью, на его улицах каждую минуту что-то происходило. Какие-то улицы звучали совершенно незнакомо, другие же выцепляли из памяти разрозненные воспоминания, похожие на разорванные фотки в мусорном ведре. Пара улиц из Французского квартала развернулись в целый флешбек о том, как Кристин пыталась с братьями проникнуть в бар, хотя ей ещё не было 21. Ещё какая-то улица, фактически за городом, которая тоже почему-то прозвучала знакомо. Что-то под кодом «10-17» произошло прямо сейчас и там. Диспетчер направила туда всего один патруль, в отличие от Французского квартала, куда поехало сразу два. Полицейская частота стихла, только когда машина заехала на подземную стоянку участка.

Кристин отвели в неприятную маленькую комнату больнично-синего цвета. В ней было что-то от кабинета дантиста, из которого вынесли почти всю мебель, оставив кушетку, застеленную одноразовой простынью. Какое-то время она сидела одна, пока не пришла врач. Одетая в белый халат поверх обычной офисной одежды, врач выглядело так строго, что ассоциации с зубоврачебным кабинетом усилились на порядок. Это была тётушка лет 40-50, в очках завуча и с безжалостно тонкими губами. В её руках была папка с анкетой, и белая автоматическая ручка, которая включалась точно таким же нажатием, как нажимаешь на шприц.

— Ну что, зайка, не вспомнила, что случилось? — сказала она вдруг неожиданно ласково, одной фразой разрушая свой страшный имидж.

«Дева в беде», излюбленный сюжетный ход всех народных сказок, от Ирландии до Японии. Сказки всегда рисуют этих дев томящимися в темницах, занимающимися каким-нибудь бездумным делом вроде вышивания на пяльцах, просто чтобы не сойти с ума от безделья. Ни одна из сказок не расскажет про наручники, кляп, и дрожащее от холода обнажённое тело, над которым Главный Злодей надругался уже не один раз. Впрочем, последнее было не про Луи.

Луи даже не стал раздевать Сьюзи, и приковал её наручниками прямо в одежде. Сьюзи была забавной женщиной... в первые десять минут знакомства. Луи нашёл её возле одного из баров, и, используя тяжёлую бомбардировку Величием, «снял» на ночь, причём поехали они к ней. За эту недолгую поездку Луи узнал о Сьюзи даже больше, чем ему бы хотелось. Сьюзи было тридцати четыре, она была не замужем, и по глубине выреза её блузки можно было понять глубину её страдания из-за отсутствия простого женского счастья в её жизни. Сьюзи была некрасива. Короткая юбка, которую она надела сегодня, должна была отвлекать от её некрасивого лица, но получалось это плохо. Всё-таки, когда тебе тридцать четыре, к коротким юбкам надо относиться уже осторожнее. Но с другой стороны, когда тебе тридцать четыре и ты одна, судьба требует готовности идти на риск. У неё уже начался тот период, когда ей ужасно хотелось завести кошку, и она сдерживалась из последних сил, чтобы не попасть под этот стереотип одинокой кошатницы. Луи минут семь слушал о том, как это непросто.

На невинный вопрос «чем занимаешься?» Сьюзи вывалила на Луи целый список должностей и обязанностей, от фриланса и блогинга, до преподавания в институте и активизма в социальной сфере. Сьюзи закончила факультет Гендерологии, на котором она узнала, что живёт в патриархальном обществе, и все мужики вокруг едва сдерживаются от того, чтобы её сначала изнасиловать, а потом запереть в домашнее рабство. Едва закончив институт, она устроилась в него же преподавать Гендорологию новым студенткам, поскольку никакой другой работы ей найти не удалось из-за сексуальной дискриминации и «стеклянного потолка», ограничивающего ей все карьерные лестницы.

Её личная жизнь тем временем складывалась из рук вон плохо. Несмотря на отчаянный внешний вид в стиле «возьми меня, я вся твоя», мужчины в её жизни появлялись редко. Очень скоро Луи узнал почему. Практически каждую его фразу Сьюзи подвергала «деконструкции» находя в ней тайный «патриархальный» смысл. Сьюзи находила в его фразах снисхождение, покровительственный тон пользующегося патриархальными привилегиями белого мужчины, самоутверждение за счёт неё как женщины, и даже откровенный шовинизм и мизогинию. Луи пришлось постоянно заглаживать свои косяки тяжёлым применением Величия, чтобы всё-таки дойти с ней до её дома, где она разрешила ему войти. Столько Величия на одного и того же человека он ещё не применял никогда, и с непривычки у него даже появилось лёгкое головокружение.

И всё же Сьюзи оказалась права. Лёгкая ролевая игра превратилась в сцену из её кошмаров, когда она обнаружила себя прикованной пушистыми наручниками к собственной кровати, с трусиками во рту вместо кляпа. Она смотрела на Луи большими испуганными глазами, на которые наворачивались слёзы.

Рейнз, оказывается, не был таким уж популярным, и Хупер не спас бы обстановку, даже если бы рекламировал их всем своим друзьям и знакомым. В зале было едва ли пять сотен человек, и можно было спокойно ходить сквозь разрозненную толпу. Чуть плотнее люди стояли у сцены, и ещё плотнее — у барной стойки, где работали три бармена. Луи вошёл под завершающие аккорды очередной композиции, и услышал вялые аплодисменты и несколько "Йее!!!" от всех трёх настоящих фанатов этой рок-группы.

— Спасибо! Спасибо! — поблагодарил зал солист, которым оказался мужчина средних лет, носивший шляпу и классическую жилетку поверх обычной футболки.

— Спасибо! Вы — отличная публика! Люблю играть в небольших залах, более тёплая атмосфера, знаете ли, не так безлико. Помню, мы играли на разогреве у Korn, и я пел и думал, чёрт, ведь Джонатан даже не видит лиц тех людей, которым поёт свои песни. Не знаю, как он справляется...

Пока солист трепался, басист дёргал струны, подправляя поехавший строй, а барабанщик использовал передышку, чтобы вытереть пот и хлебнуть водички.

— Следующая песня, которую мы исполним, называется «Бессердечная», это наш свежий сингл, вы можете скачать его с iTunes. Песня основана на личном эпизоде из моей жизни, но, вы знаете, это забавно, как личные песни становятся для кого-то ещё более личными, чем для тебя. Одна девушка после концерта рассказала мне, что каждое слово в этой песне — точно о ней... И она лесбиянка... отбившая жену у какого-то бедняги... Забавные люди, эти геи и лесбиянки. Думаю, они любят, и переживают разрывы сильнее нас, гетеросексуалов. Ведь даже если мы разводимся, часто у нас остаются дети, геи же теряют всё. Ну да ладно.

Послышались бодрые начальные аккорды, которые подхватили барабанщик и басист, и в зале загремела очередная песня о том, какой поразительно бессердечной оказалась какая-то сучка.