| |
Об аватаре.– Привет, Йик. Йик чуть не подавился ножкой бумодава, когда услышал голос бога. Судорожно проглотив еду, он заискивающе улыбнулся, наскоро вытер рот и принялся озираться в поисках божественного воплощения. Но комната была пуста – никто не смел мешать пророку, пока тот трапезничает. Кроме бога, конечно. – Не вертись, – одернул его голос. – Сегодня являться не буду, мироздание против частых воплощений. Я чего пришел, собственно... Ты у меня старый уже, жить тебе осталось вроде лет восемь... Йик бухнулся на колени и воздел все четыре руки в молитвенном жесте. – Смилуйся, о Великий Геф! Не убивай самого верного раба твоего! – Йик немного подумал и добавил: – И самого первого. – Очень надо! Сам помрешь, своей смертью. В сытости и достатке. Но на райские кущи не рассчитывай. Коленопреклонный Йик сложился пополам и уткнулся лбом в землю. – Смилуйся, о Кузнец Бесконечного Счастья! Я служил тебе верой и правдой всю жизнь, и надеялся на достойную награду после смерти... – Да подожди ты! Во-первых, служишь ты мне не всю жизнь, не надо тут привирать. Я тебе не в младенчестве явился. Во-вторых, достойная тебе награда – нести Слово мое. Это вместо смерти, если ты вдруг не понял. Йик непонимающе захлопал глазами. – Вижу, что не понял. Короче, после того как твое нынешнее тело одряхлеет и двинет копыта, ты переселишься в первого родившегося после твоей смерти младенца-йонга. И будешь дальше помогать мне поднимать цивилизацию. Понял? Йик сел, поджав ноги, и почесал рукой затылок. Затем второй и третьей. Четвертая в это время подпирала бороду, что свидетельствовало о крайне напряженном мыслительном процессе. Бог не торопил, памятуя о том, насколько труден этот процесс для йонгов. Наконец, Йик поднялся с колен и задумчиво сказал, глядя на свое тело: – То есть я умру? Всмысле, все вот это, да? – он развел в стороны огромные ручищи, похлопал себя по гигантским бицепсам, по колонноподобным ногам и плотному упитанному брюху. – Я же столько ел, чтобы таким вырасти! И что теперь, все сначала начинать? – Огромный йонг с по-детски обиженным выражением лица обвел взглядом окружающее пространство. – Может ты мне просто бессмертие даруешь, о Неутомимый Молотобоец? – Бессмертие слишком дорого обходится, – отрезал бог. – А каждый раз нового пророка выбирать я задолбаюсь, будто дел других нет. Вообще, ты чего, жалуешься, что ли? – Я не жалуюсь! – тут же воскликнул Йик, примирительно поднимая руки. – Просто... в младенца, это ж... ну, совсем... опять ходить учиться, охотиться учиться, говорить... – на этом слове Йик запнулся, задумался на мгновение, а затем просиял. – О, точно, говорить! Как я смогу нести твое Слово, если не смогу говорить первые годы жизни после рождения? По молчанию бога было заметно, что слова пророка поставили его в тупик. – Может, все-таки бессмертие? – осторожно предложил Йик. – Нет, бессмертие реально дорого, – вздохнул бог. – Если тебя все-таки грохнут, я потом разорюсь нового пророка воплощать. Но насчет Слова ты прав. А говорят еще, что йонги тупые... – последние слова бог произнес с некоторым восхищением. Йик, довоый собой, только что изнутри не светился. – Ладно, есть компромисс, – наконец сказал бог. – Будешь воплощаться во взрослого. Совершеннолетие у йонгов в двенадцать лет наступает, так? Вот и воплотишься в первого же подростка, которому двенадцать стукнет после твоей смерти. Правда там сознание сформированное уже... ну ничего, сольетесь как-нибудь. На это Йик не нашелся, что возразить, и бог удовлетворенно закончил: – Ну, значит вот, такова моя воля. Все, мне пора. Оставшись в одиночестве, Йик задумчиво дожевывал ножку бумодава, а тремя руками чесал объемистый затылок. Что-то его смущало в окончательной формулировке божественной воли, но вот что... И тут его осенило. – О Могучий Геф! Светоч Прогресса, молю тебя, ответь!.. А что если подросток окажется девочкой?.. Великий!!! Я не хочу в девочку!!! ---------- Аватар: пророк Йик (при воплощении в женском роде – Йика). Наследственность – через переселение души в тело достигшего совершеннолетия подростка. Способности – слышать бога и доносить его речи окружающим через харизму лидера и разумные речи. ***** О культе.– Слушай, Йик, что это за эпитеты, которыми вы меня наделяете? С Чой все понятно, вот он, молот, всегда со мной. А остальное – например, Кузнец Бесконечного Счастья, Неутомимый Молотобоец, Светоч Прогресса – это все откуда? – Ну как же, о Великий Геф! Кузнец Бесконечного Счастья, ты трудишься в своей божественной кузне, создавая вселенское счастье. Для йонгов, разумеется. Неутомимый Молотобоец, ты сокрушаешь без устали своих врагов веры. Светоч Прогресса... – Со Светочем Прогресса тоже понятно. Слово же нашли такое, философы ножа и топора... Ладно, объяснил. Вот только врагов веры я не сокрушаю. Хотя... Пусть будет, все равно придется сокрушать. А что там еще за фигня, которую вы творите во имя мое? Например этот Ньен Линг – это что? – Ньен Линг, Ритуал Взросления. Случается раз в год, летом – это когда подростки, которые хотят стать взрослыми, сходятся в схватке один на один без оружия, и ведут бой на кулаках, до тех пор, пока они оба не прольют свою кровь во имя Твое... – Ну да, ну да. Частенько бывает правда, что проливает кровь только один, причем всю. Вот так и сокращается численность населения. Моего, между прочим. Прекратить немедленно! – С-совсем? – Ну зачем совсем. Я все понимаю, кровь молодая, хочется кому-то морду набить. Но надо упорядочивать это дело. В общем, с Ритуалом Взросления давай так. Двое подростков становятся друг напротив друга и бьют друг друга кулаками. Но! Во-первых, бьют строго по очереди, символизируя удары кузнечным молотом по заготовке. Во-вторых, стоя на месте. Ну то есть пригибаться и уворачиваться можно, а вот отходить – нельзя. Кузнец со своего места не сходит. В-третьих, если один из них упадет до того, как разобьет второму морду в кровь, он считается недостаточно отъевшимся для взросления, и будет взрослеть в следующем году. А разбитое лицо будет считаться символом прикосновения божественного молота. Ну как, пойдет? – Великолепно, о Горнило Разума! – Это еще что? А, это типа я самый умный? Ну тоже пусть будет... Слушай, Йик, я так понимаю, народу нравится на этот Ритуал смотреть? – Конечно, о Великий! Там очень весело, много еды и крови! Вся округа собирается! – Отлично. Есть у меня одна идея... ---------- Ритуал Взросления (Ньен Линг) – ежегодный праздник, на котором подростки становятся взрослыми.
Вутай – Помимо детских "неподвижных" схваток во время Ньен Линг, зарождается традиция после них проводить сражения также для взрослых, уже с применением оружия и нередко заканчивающихся смертью. Через некоторое время становится ясно, что такие сражения – это очень весело, а вот сражения раз в год – это очень редко. Поэтому на бой йонги начинают собираться сначала каждую полную луну, а затем – практически по любому поводу: для урегулирования споров и разногласий, для отмечания рождения ребенка, свадеб или похорон. Вскоре для проведения подобных боев любая мало-мальски крупная община обзаводится определенным местом, называемым "вутай" (подобие арены). Правила боев для "вутай" определяются теми, кто в них участвует, в каждом конкретном случае - до крови, до падения или до смерти. Но сами бои носят некоторый оттенок священности, как зародившиеся из религиозного риутала. Благодаря этому межплеменные стычки в конце концов вытесняются облагороженными боями "вутай", которые, впрочем, не мешают йонгам биться в чистом поле безо всякого "вутая" с противником, не поклоняющимся Гефу. ***** О еде.– Привет, Йик, тут такой вопро... Ты что творишь?!! Девочка-йонг, только-только достигшая совершеннолетия, вздрогнула, выпустила руку, которую самозабвенно жевала, и обернулась, вытирая с губ кровь. Выпущенная рука, принадлежавшая здоровенному мертвому йонгу, со звучным шлепком упала на каменную плиту, на которой этот самый йонг испустил последний вздох. Было заметно, что тело мертво уже пару дней, но это не мешало девочке наслаждаться трапезой, пока ее столь грубо не прервали. От открывшейся его взору картины бог на мгновение потерял дар речи, поэтому материализовался молча. – Привет, – сказала девочка. Бог ошалело переводил взгляд с надкушенной руки на окровавленный рот девочки, и наконец божественным усилием вернул себе дар речи. – Ты кто!? – громыхнуло в усыпальнице. – Я – Йика. Новое воплощение твоего пророка, – девочка застенчиво улыбнулась и поковыряла ножкой земляной пол. – А... Ы... – казалось, будто у бога закончились слова, и он на ходу придумывал новые. – А... зачем... ты его... ешь? – Как это "зачем"? Чтобы жить! Бог не нашелся, что возразить, поэтому девочка вежливо пояснила: – Это Цуджинг Ши, Ритуал Уважения. То есть я из уважения к старому Йику поглощаю его, чтобы он воплотился в новом. То есть во мне. Ну и вообще-то, еды у нас не слишком много, а тут такая туша пропадает. Бог вздохнул и взглянул на тело по-новому. На этот раз в его взгляде сквозила легкая брезгливость. – Ты б его посолила хоть, что ли... ---------- Цуджинг Ши – среди последователей Гефа насаждается культура "уважения к еде" (сначала насильно, но, распробовав, йонги достаточно охотно ее перенимают). Вместо привычного набивания живота йонги начинают ценить еще и вкусовые ощущения потребляемой пищи. В целом, это не сильно отражается на укладе жизни йонгов, но еда приобретает некоторый сакральный смысл как "нечто, дарующее жизнь", а вкусовой восторг, выказываемый йонгом, становится данью уважения, оказываемого всему, что может быть употреблено в пищу. Йонги начинают ценить приправы, пряности и различные способы приготовления пищи. В связи с этим каннибализм становится достаточно ритуальным, хотя по-прежнему повсеместно распространенным явлением. ***** О бумодавах.– ...и потом, Йика, тебе не нужно на них охотиться. Они всегда будут у тебя под рукой, бери и ешь! Главное, оставлять достаточное количество, чтобы они размножались. – То есть их будет становиться все больше? – Ну да. Больше прирученных бумодавов – больше вкусной еды для йонгов. – А где брать еду для бумодавов? – Да они сами себе еду найдут! Вы их, главное, от тигров и тигранов охраняйте, ну и перегонять их надо будет на новые пастбища иногда. А потом, глядишь, земледелие освоите, будете бумидоры выращивать... – Что-то ты, Геф, размечтался. Йонги - не бандерлоги, чтобы бумидоры растить... – А ты, Йика, что-то обнаглела. Тоже мне, пророк. Я твой бог или тряпка половая? Где пиетет? Где уважение? Где благоговение, в конце концов?! Ща как шандарахну молотом! – Ой, прости меня, неразумную, о Великий Геф, Светоч Прогресса, Кузнец Бесконечного Счастья! Присутствие твоего величия лишило меня рассудка, о Горнило Разума!.. – То-то же. –...и все равно ты размечтался. ---------- Бумодавоводство (Ши-Му) медленно, но верно стало достойной альтернативой добычи пищи посредством охоты на диких бумодавов. ***** О копьеметании.– Привет, Йика. Смотри, какую я занятную штуку принес. – Что это, о Великий? – Я смотрю, ты быстро вежливости учишься. Молодец, дольше проживешь. Так вот, это – атлатль. – Ат...что? – Не забивай голову терминами. Это штука для метания копий. Смотри. Держишь ее вот так. Сюда ставишь копье, придерживаешь его рукой, размахиваешься вот так, и... хха! Вот. – Ну и что? – Что значит "ну и что"? Смотри, как далеко улетело! И в дерево я попал. – Ну так ты же бог. – А это здесь при чем? Я... А, ладно. Чего я распинаться тут буду, на лучше, сама попробуй. – Ну давай... Значит, держать вот так?.. Копье сюда... ага... и... Ххааа!!! Ого! – Вот тебе и "ого". Иди теперь копье ищи, и практикуйся в точности. Силушкой-то бог... то есть, я, не обидел. Куда оно хоть улетело? ---------- Что такое атлатль? Это ссылка. Копьеметалки-атлатли (Бьяочанг) прижились среди йонгов гораздо надежнее, чем луки, ввиду простоты изготовления атлатля, а по дальности стрельбы не уступали лукам ввиду развитой физической силы йонгов. Но первое время они использовались исключительно на охоте.
-
Отличный пост!
-
Забавно. Хоть и несколько не соответствует общепринятой эпик-стилистике модуля.
-
Душевно.
И в большинстве своем именно так как я и планировала. Все собиралась в порядках Юны написать, но как-то не собралась...
-
Йонги милые, и обычаи у них тоже.
-
Классен!
-
Очень, очень хорошо! Достойное начало!
-
Отлично. Особенно про Йику )
-
Хорошее начало!
-
Ух Геф, ух Йонги! Может потом проклянем еще этого бога, но пост однозначно заслуживает похвалы.
-
Отличный ход. Геф достойный соперник Фию.
-
Шикарно!
|
|
|
Ким Йен внимательно посмотрела на швейцара, словно бы собираясь с мыслями. А может, она и вправду собирала их со всех сторон, чтобы сейчас выдать этому человеку что-то, что поможет ей сэкономить целых 5 самоцветов. Хотя, если задуматься, разве стоит исполнение мечты столько? Нет, оно стоит непомерно больше — оно не стоит ничего.
Жил-был на свете Мальчик, — начала Ким Йен, обняв хобот Ардхаматанги. — И этот мальчик был очень одинок: у него не было ни друзей, ни брата, ни сестры... Вернее, брат был, но он был уже взрослым, женился и ушел жить отдельно. Жена у Брата была просто красавица: темноволосая, светлолицая, с большими темными глазами и аккуратными пухлыми губками. Брат очень любил свою жену. А Мальчик... ну, он не очень ее любил. — Йен сделала паузу, глядя на швейцара немного извиняющимся взглядом. — Вернее, он ее любил — но все же немного не любил, потому что она забрала у него брата и он остался совсем один. Нет, у него, конечно же, были родители. Но ведь с ними не поиграешь. Да и Мальчик все время болел, поэтому оставался дома, а мама и папа уходили на работу рано утром и приходили только поздно вечером. И весь день Мальчик или играл в одиночестве своими паравозиками и кубиками, или рисовал на больших листах бумаги толстыми цветными карандашами, или подолгу смотрел в окно, как там, на улице, в сугробах играют другие дети... как они катаются на санках с укатанной горки, как лепят снежную бабу, как кидают друг в друга снежками. И ему очень, очень хотелось надеть свою красную курточку, сунуть ноги в свои серые сапожки и сбежать к ним, и тоже лепить с ними бабу, и кидаться снежками, и кататься с горки на санках.
А вечером, когда за окном становилось очень-очень темно и, казалось, темноту можно пощупать рукой, зажигались фонари и возвращались с работы Мама и Папа. Мама готовила ужин и накрывала на стол. А иногда она звала Мальчика, и он помогал ей: расставлял тарелки, раскладывал салфетки, а на каждую затем клал вилку. И шел звать Папу. И тогда они все вместе ужинали и смеялись и пили сладкий чай с печеньем, и с вареньем тоже. Мама накладывала в маленькую тарелочку с голубым цветком несколько ложек вишневого варенья — непременно вишневого, потому что это было любимое варенье Мальчика — и пододвигала ее к нему, и давала ложку. Мальчик сначала выбирал ягоды, а затем съедал сок, а уж затем тщательно вылизывал ложку и запивал чаем. И всегда оказывалось, что длинная минутная стрелка часов показывает на двенадцать, а толстая часовая — на десять и Мальчику пора спать.
И тогда он шел в свою комнату, ложился в свою кроватку и накрывался своим одеялом по самый нос. Он немного отодвигал штору, так, чтобы видеть луну, которая висела как раз перед его окнами, над крышей соседнего дома огромным светлым диском, приколоченным к чернильному синему небу. И она бледно светила, разливая молоко по заснеженным скатам крыш, выливая его на улицы, она даже проливала его на подоконники на самых высоких и самых нижних этажах. И Мальчик просил Луну подарить ему друга, чтобы ему было с кем играть, и рисовать, чтобы было с кем болтать и делиться своими мыслями, и кому читать свои любимые книги и показывать красивые в них картинки. А Луна только бледно смотрела в его окно, пока он не засыпал, а утром сосем исчезала с неба.
Шли дни, одинаковые-одинаковые, похожие один на другой как вчерашняя и сегодняшняя луна. Паровозики все так же ездили по своим рельсам, дети все так же играли за окном, стопка с рисунками все так же становилась выше и выше. Только на полке снова появились новые книги, да на столе теперь лежал новый набор карандашей. И Мальчик начал болеть сильнее. И даже весна за окнами, зазеленевшая улица и расцветшие на подоконниках герани не могли помочь ему выздороветь. А он все так же просил Луну подарить ему друга.
И вот однажды ночью, когда Мальчик в очередной раз, глядя на молочно-желтый диск сквозь щель между шторами, шептал бледными губами свою сокровенную мечту, что-то за окном изменилось. С Луны на его подоконник спустилась лунная дорожка и по ней, не спеша и гордо подняв хвост, спустилась Лунная кошка. Да-да,— заверила швейцара Ким Йен, — самая что ни на есть лунная, самая что ни на есть кошка. Она уселась на подоконник с той стороны стекла и принялась деловито вылизывать свои лунные лапки, то и дело поглядывая на Мальчика.
А он смотрел на нее во все глаза и не верил. Неужели, неужели Луна услышала его просьбу, неужели Она исполнила его мечту? Он подскочил в кровати, встал на колени и принялся открывать окно. Сил из-за болезни у него осталось совсем-совсем мало, и пришлось повозиться, прежде чем он смог провернуть все время заедвшую ручку и открыть раму. И вот... и вот он смотрел на Лунную кошку, а она смотрена на него.
- Можно я поглажу тебя? — спросил Мальчик, все еще до конца не веря.
- Можно, — ответила Кошка и улыбнулась. ("Да-да, лунные кошки умеют улыбаться!"— заверила швейцара Ким Йен.)
И тогда Мальчик протянул руку и трепетно коснулся шерстки. Гладить Лунную кошку было немного щекотно и очень странно. Пальцы каждый раз чуть проваливались в шерсть и утопали в лунно свете.
- Здорово, — прошептал Мальчик, глядя на Кошку горящими, лихорадочно блестящими глазами. — Здорово! Я всегда мечтал о друге! Столько времени уже... я просил, просил! — Он начал задыхаться от эмоций, и от своей болезни, но в его глазах было беспредельное, сказочное счастье! — Ты ведь будешь, будешь моим другом?
- Мр-рда-а-а, — протянула Кошка, прекращая вылизываться. Теперь она поднялась на четыре лапы и принялась ходить по подоконнику возле Мальчика, то потираясь щекой о его подбородок, то щекоча его хвостом.
- И ты будешь приходить ко мне каждую ночь?
- Мр-рда-а-а.
- И мы будем играть?
- Мр-рда-а-а.
В эту ночь они играли долго, очень долго, наверное, до самого утра — Мальчик не заметил, как заснул, а когда проснулся, было уже очень светло и кошки, понятное дело, уже не было. От усталости из-за ночных игр он даже не смог встать с постели. Почти весь день Мальчик дремал или читал книгу и, конечно же, с нетерпением ждал ночи. А ночью снова пришла Лунная кошка, и они играли, играли, играли... Каких только игр она не знала: и прятки, и крестики-нолики, и морской бой, и угадывать слова, и много-много других. А еще она знала совсем неизвестные Мальчику игры, ведь они были с Луны.
Ночи летели в играх, дни летели в дреме. Чем больше Мальчик играл ночью с Кошкой, тем крепче он спал днем, тем меньше вставал. Но в те часы, когда он просыпался и ужинал вместе с Мамой и Папой, он был удивительно счастлив. Он рассказывал Маме и Папе чудные и чудные небылицы, которые рассказывала ему Кошка, и они все вместе удивлялись и смеялись. А после ужина наступала ночь.
Однажды Лунная кошка по своему обыкновению спустилась по лунной дорожке и уселась на подоконник. В окно залетал холодный ночной августовский ветер, первый предвестник грядущей осени. Но Мальчик не обращал на него никакого внимания — когда приходила Кошка, он переставал чувствовать боль и холод, забывал о том, что он болен. Кошка уселась напротив Мальчика и заглянула ему в глаза.
- Мы с тобой уже очень давно дружим, — сказала она, немного наклонив голову на бок.
- Да, — кивнул Мальчик, счастливо улыбаясь. Он упер руку локтем в подоконник и теперь кончиками пальцев ерошил лунную шерстку.
- И ты готов, — она продолжала мурлыкать.
- К чему? — удивился он.
- К тому, чтобы отправиться на Луну и подружиться там с такими же, как ты, детьми.
- Такими же как я?
- Да, с теми, кто много болеет и мечтает о друге, — она улыбнулась. — Там, — Кошка повернулась мордочкой к Луне, — такие, как ты, находят свою мечту — друзей.
- Но у меня уже есть друг — это ты!
- Я не могу быть с тобой все время. Здесь, в твоем городе, в твоей стране, на твоей планете, есть еще очень много детей, которым нужна я. Они еще не готовы отправиться на Луну.
- Это значит, что ты скоро уйдешь от меня?
- Да, — не поворачиваясь, ответила Кошка.
- И я должен выбрать, да?
- Да.
Несколько секунд Мальчик молчал, глядя на лунный свет, отражающийся в соседнем окне. А затем он протянул Кошке руку, и они пошли — вверх по лунной дорожке.
-
Тронуло. Этот плюс не ради оценки, а чтобы отметить историю.
-
Напомнило некоторые сказки Андерсена.
Я ненавижу эти сказки Андерсена.
|
|
Слегка обиженная долгим невниманием, девочка кивнула новой знакомой:
- Это очень хорошо, иметь такое замечательное имя. Меня зовут Тая. И это нельзя перевести. Но если хочешь, можешь называть меня Тайной. Это моё выдуманное имя, ведь когда я стану знаменитой, у меня будет собственный п-сев-до-ним. Знаешь, что это такое? – прочитала по слогам, значительно вытянув палец в небо - П- сев-до-ним, это ложь. Я назовусь Тайной, и если кому-нибудь не понравится то, о чем я пишу, все будут думать, что какая-то там очень глупая и неинтересная Тайна, придумала полную чушь. Людям будет её жалко и они станут говорить за чашкой горького кофе: «...Ах послушай, ну какая же глупая эта Тайна, какую несусветную чепуху она несёт? Разве бывают драконы добрыми, а принцессы злыми? Ох! Ну это же, полная ерунда…Бедняжка Тайна, ей следует заняться настоящими делами, возможно математикой или счетоводством, но уж определенно покончить с писаниной….»
Вздохнув, девочка присела в пыль, довольно расстроено понурив голову:
- Да. А я, настящая Тая, останусь в стороне, мне конечно будет очень обидно, но не настолько, насколько было бы обидно, являйся я Тайной. Вот такие дела.
Умолкла, подтянув острые колени к подбородку. И в самом деле, грустноватая история выходила. Год назад, если верить пухлому календарю, Тая ещё не умела печалиться о таких простых вещах,- есть сказки и ладно. Они могли быть хорошими или плохими, но это не имело особого значения, потому что истории Были. Наивные взрослые, очень любят делить мир на две стороны, рассуждая по привычке о том, что устроено в нем плохо, а что хорошо. Какая-нибудь полная дама могла сказать: «Ах эта музыка, что вы о ней думаете, совсем унылая? Но ведь газеты сообщают, что это модно теперь, нам следует иметь мнение, что это хорошо...», «Ох, какая плохая погода за окном, - расстраивался пожилой господин,- совсем дурная! Я считаю, что только солнечные дни, необходимо считать достойными…»
Тая. Наблюдавшая за огромным Чудо-Зверем по имени Ардхаматанга, понимала, что нельзя сказать совершенно точно, хорош ли он или нет, достоен или не достоен. Зверь существовал. Был и находился здесь, со своими крошечными глазками и длинными красивыми ресницами. Он ел траву, аппетитно шурша сочными стеблями, неторопливо и спокойно, как и полагается всякому Чудищу. Кто-то мог сказать, что он ужасен, или напротив, прекрасен. Но разве Ардхаматанге было до этого хоть какое-нибудь дело?
Девочка достала дневничок и вписала аккуратными буквами:
"Когда толстый календарь похудеет, и наступит "скоро" я хочу помнить, что большущий Зверь просто есть. И в нем нет ничего плохого или хорошего. Он просто существует. И это замечательно".
|
|
|
Теперь все становится на свои места.
Мордекай примерил на себя непривычную роль и практически на цыпочках, стараясь не издавать ни звука, свалил в гараж. Дверь открыта, однозначно. А внутри - безопасно. Зачищено. В этом сомнений тоже нет. А раз стрелять не в кого - значит, и пушка не нужна. "Родной" пистолет в карман, открываем дверь. Оборачиваемся и упираемся взглядом в темный коридор - бессмысленное, казалось бы, действие. Ан нет. Выкидываем во тьму "подарочную" пушку, чтобы стукнула где-нибудь на кухне. Или об стену, без разницы. Закрываем дверь и пристраиваемся рядом, превращаясь в концентрированный слух. Мазл тов, Морди, сейчас все решится.
Подобное странное поведение с трудом поддавалось объяснению и более всего напоминало плохой боевик, где внезапное прозрение давало главному герою тактическое преимущество. Однако всем известно, что евреи не просто так стали жертвами Холокоста - они были слишком умные.
Умели складывать два и два.
План дома встал перед глазами Мордекая - первый этаж, второй этаж и подвал. Чарли, я бен шел зона, не только мировое еврейство хочет твоей смерти. Раз, два, три, четыре, пять... В этом доме еще минимум четверо наемных убийцы. То есть, уже трое. Первый залез через гостиную, второй - через подвал, третий - через гараж, четвертый (Мордекай) - через кухню, пятый - запрыгнул после турка. Пока ты возился на кухне, поц из гаража перелез в подвал и застрелил тамошнего шменаха - Б-же, дай ему больше, чем один патрон! - и вырубил свет в доме. Почему туркомет вообще воспользовался этим способом проникновения? Его засекли и могли грохнуть - иначе бы он просто позвонил в дверь и ебнул здоровяка, что сейчас растянулся перед гардеробом. Но никто не обходит дом Чарли по периметру, это определенно - определенно ли? Значит, вполне может быть номер шесть. Минимум четверо профессиональных убийц, плюс еще незасветившиеся (а они вполне могут быть), плюс уже имеющиеся. Двадцать патронов? Да не смешите мои тапки, я таки возьму себе дробовичок!
...
Что будет дальше? Исходя из того, что до отключения света никакой возни в прихожей не происходило, туркомет остался незамеченным - либо "гостинные парни" просто постеснялись стрелять. Ранены? Что, все? Один человек там сидит, окопался. На нервах. Ему нужен повод, чтобы начать палить. Туркомет тоже на грани - судя по тому, что он так просто кидается людьми, парень здоровый. Такой просто так в углу сидеть не будет. Так что для начала жаркой перестрелки не хватает только искры. Будем надеяться, таинственно стукнувший пистолет послужит хорошим катализатором.
Теперь, куда пойдет тот, кто стрелял туркомета? Через главный вход, конечно - там как раз все будет простерилизовано к его приходу.
Боевики Чарли? На первом этаже уже закончились - только на втором. К моменту, когда шестой войдет в дом, они спустятся с лестницы, но тот будет ждать их во всеоружии. Печально, но ничего не поделаешь - либо ты убиваешь их, либо уходишь домой живым. Такова правда жизни.
Наконец, мужик из гаража и подвала. Он выберется из подполья и пойдет зачищать прихожую - зачем снова лезть в гараж? А почему вырубил свет? Слепой. Или лучше. В приборе ночного зрения. Морской котик? Передвигается пригнувшись, бесшумно. Стрелять на уровне поясницы. Превратиться в слух. У тебя один шанс, Морди. Если ты не подстрелишь гоя с дробовиком, он подстрелит тебя. А подстрелишь - все гяуры в доме познают боль твоего народа.
Лицо Иудейского Молота расплылось в паскуднейшей ухмылке, на которую способен еврей* - а это, на секундочку, хорошая заявка на победу во всемирном конкурсе паскудных ухмылок. Давай, пистолетик, не подведи.
Постойте, морской котик с дробовиком? Что за бред? Или дробовик не его? Дьявол, неужто за единственным нормальным стволом в доме придется спускаться в подвал? Мое бедное сердце с пороком митрального клапана не переживет таких испытаний...
Морпех, ну вылазь уже. Надоело ждать.
-
За игру в целом) И за грамотные рассуждения в данном посте.
-
Ой вей, Морди, метагейм во всей красе.
Но какой! Замечательный персонаж, от такого и помереть не жаль.
-
Хитрожопый еврей кровью оплатил свой плюс. Правда, чужой - зато как обильно.
|
Глядя на чел... существо, мирно глядевшее на меня сквозь пустоту абсолютного, самого настоящего вакуума, я понимал, что моя затея была не такой уж и классной. Во всяком случае, для того, кто сейчас обильно потел под скафандром. Того, кто умер бы, не будь на нем этого скафандра.
Почему-то истина о том, что Алекс сейчас оказался феноменом, так отчетливо и ясно появилась в моей голове только сейчас. И только сейчас мне стало по-настоящему страшно. Я неуверенно глядел на него, надеясь, наверное, осознать, что это галлюцинация, бред и мое собственное сумасшествие, но никак не эта аномалия, которой Степантсов недавно стал. Мне очень хотелось, чтобы он стал нереальным, моей выдумкой... просто потому, что с нереальными личностями я умел справляться, я знал, что с ними делать.
На общей радиочастоте повисла тишина, особенно неприятная и пугающая от еле слышных статических помех. Надо было ее нарушить, и я думал, что это сделает Микхайлов - "как русский с русским", но он что-то медлил, черт его подери... Кажется, национальность феномена не особенно помогала механику.
Не найдя идеи получше, я робко проговорил:
- Откройте шлюз до спортзала, пожалуйста...
Затем я дождался, когда из перехода между центральным и спортивным отсеками мучительно долго откачается воздух и раскроются створки, и забросил туда свои контейнера с медобородуванием.
Тишина с каждой секундой все сильнее заряжала обстановку. Все молчали, ожидая, наверное, меня... а я ждал их. Хоть какой-нибудь фразы. Или, не знаю, взрыва, который окончательно разнесет Стивена - что угодно, но не тишины!
Наконец, я не выдержал и нарушил ее:
- В общем... Играл я со старэктом, - как-то невзначай проговорил я, глядя на эффектную дыру неподалеку. Мой голос заметно нервничал. Кажется, я тоже. - Кидался с ним мячиком. Из спортзала сюда, в центральный. Он же только здесь обитает, - пушистый робот, впившийся когтями в стену, выглядел не менее напуганным, чем мы. - Короче, кинул я мячик, не глядя... А потом - БДЫЩЬ! Станция трясется, повсюду какой-то грохот, вопит сирена и Стивен орет, мол, повреждение обшивки! Разгерметезация! Апокалипсис! Мы все умрем! Скафандры! Я чуть, признаюсь, в штаны не наложил - думал, это я мячиком обшивку повредил и нам теперь конец из-за меня! Хаха! И мысль такая: "Чертовы русские! Только они могут станцию из папье-маше построить!"
Неожиданно для самого себя я истерично захохотал и посмотрел на остальных присутствующих, чтобы запоздало осознать, в чьей компании рассказывал про папье-маше.
- Ой, простите! - бросил я, шлепая рукавицей по стеклу шлема ровно напротив губ, и рассмеялся еще сильнее.
- В общем так, Алекс, мы тебя переведем в спортзал, идет? - поспешил я сменить тему, пока русские не спохватились. - Нам нужно проверить твое здоровье. Ну и напугал же ты нас!..
|
|
|
Тренажерный модуль
Тупой кот. Он постоянно путал направление, откуда прилетал мяч, и вот теперь я в который уже раз зависал в пустоте и ожидании, когда снаряд прилетит к нему из командного центра.
Мы с котом так перепасовывались между тренажеркой и центром уже целый час - у станционного врача график был не столь уж и плотным. Но даже то, чем я занимался, меня все равно раздражало. И если раньше я спокойно переносил рутину, то теперь она меня откровенно доканывала.
Почему?.. Да потому что хреновым я был психологом. Уже прошла неделя с того момента, как нас стало на одного меньше, а я до сих пор не сумел ни с кем поговорить. Все замкнулись, закрылись в домиках своего собственного сознания и витали теперь по станции, будто приведения.
Особенно девушки - им больше всех досталось. Они до сих пребывали в шоке, а я, черт подери, дипломированный специалист ничего не мог с этим поделать. Ничего. А почему?.. Да потому что хреновое это место для психотерапии - замкнутое, тесное пространство, за стенками которого царили вечный холод, тьма и смертельное удушье.
Потому что не так это все делается. Потому что к психотерапевту пациент должен прийти сам, а не я должен бегать за ним по модулям и пытаясь заговорить. Конечно они не заговорили! Ведь понять, что у тебя проблема - это решить ее на половину. Понять, в чем проблема заключается - решить ее на вторую половину. А дальше уже дело техники. И если помочь со вторым и было моей задачей, то с первым я мог хоть в кровь разбить свою голову об отсек Стивена, но так ничего и не добиться.
Потому что пациент должен сам захотеть, чтобы его вылечили - это первое правило медицины, психиатрии и психотерапии. А я сидел тут, понимал, что все плохо, должен был помочь, но помочь не мог. Потому что я был кабинетным психологом, черт подери - вот и сидел бы в своем кабинете!
Тупой кот. Наконец, он поймал мяч из командного центра и швырнул в мою сторону, в тренажерку. Бездушный робот - он мне всегда не нравился, но если раньше я его не трогал, то теперь зачем-то играл с ним. И от этого раздражался еще сильнее.
Потому что он был тупым. Нет, конечно, того, что он вытворял, не сумела бы ни одна живая кошка, но дело было в другом. Он лагал, и я знал почему: если прилетающий к нему мяч сбивал его с места и заворачивал вправо, то его сенсорно-ориентировочная система давала сбой и он терял направление, откуда прилетел мяч. И потом посылал его либо в центр управления, либо в релакс-рум...
И меня это бесило, потому что знал, в чем причина, и мог предсказать действия этой твари. А действия настоящей кошки до конца предугадать невозможно - тем она и гениальна.
Размахнувшись посильнее, я метнул мяч обратно в кота, надеясь попасть ему по лбу, но на удивление промазал. И, что удивило меня еще сильнее, - промазал и кот, упустив мячик из лап, - тот отскочил куда-то в сторону. Беспомощный робот исчез из поля моего зрения и принялся жалобно мяукать, а это означало, что мячик улетел в другой отсек... конкретнее, в пустовавший сейчас Т-1.
Еле слышно выругавшись, я отправился в путь и задумался над процентной вероятностью кошачьих ошибок, вложенной в игровую систему.
Т-1
- Ты что здесь делаешь? - ошеломленно спросил я, резко остановившись на пороге модуля и выпучив глаза. Все раздражение моментально слетело, заменившись на... сострадание. Еле заметное, закравшееся в самые глаза.
Ведь ей было значительно хуже, чем мне.
Передо мной повисла в воздухе удивленная Барбара, державшая в правой руке мой мячик.
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Все как по-настоящему)
-
Хорошо
|
|
|
|
|
Общее
Отряд разбежался в одно мгновение.
- Три! - прокричал врач, унося с собой мальчика вдаль по коридору.
Богомол не глядя выпустил очередь по детям и рванул в противоположную сторону, к ближайшей лестнице - Молот чуть не попал в него, стреляя из пистолета, но тому повезло. Шорох скинул гранату в проход и метнулся к валявшемуся Дрыну.
- Два! - продолжил отсчет медик, пробегая еще несколько шагов, и рухнул на пол, прикрыв собой ребенка...
Игорь потянул за ноги двухметрового полумертвого бойца, что заскользил по собственной крови в сторону туалета. Андрей уже миновал двери к лестнице, оставляя Молота в кромешной тьме наедине с двумя десятками выскочивших из класса детей. Филипп, услышав катившуюся мимо него гранату, резко вскочил, хватаясь за перила.
- Один! - врач зажал уши ладонями, правая из которых до сих пор держала "пустой" ПС.
Богомол взлетел по темной лестнице, не обращая внимания на видимый даже во мраке кроваво-багряный витраж, что смотрел жутковатым рисунком на пролет. Шорох толкнул спиной дверь туалета, утягивая за собой тыжеленного Дрына. А Молот лихо перелетал через стальные перила, спрыгивая на лестницу, когда, наконец, догорел шипящий запал.
Раздался мощный хлопок, разбились стекла, разлетелись в стороны чьи-то ручки и ножки, осыпалась старая краска. Оглушенный Молотовски рухнул на ступени, почувствовав, как на него сыплются осколки из окон. В ушах после взрыва будто орала одну мерзкую ноту поломанная электрогитара.
Через секунду раздался второй взрыв - рядом с Шорохом: тот даже увидел брызги крови, вылетевшие из-за угла. На фоне не прекращавшегося школьного звонка вернулся детский визг, теперь он был совсем рядом.
Молот
Нашарив в темноте выпавший "стечкин" (пальцы снова защипало от контакта с дымом), Молот поднялся на ноги, оглядываясь - видны были лишь неясные очертания детей, безмолвно раскрывших рты, что неслись прямо к нему. Рядом на полу бездвижно лежал потрепанный жизнью сержант, вокруг командира - маленькие трупики.
Позади же из разбитых окон уже выливались все новые потоки бесконечного ядовитого газа. Он чернел даже во тьме, будто бы втягивая в себя жалкие остатки света, отражавшегося от стен.
Шорох
Отпустивший свое горло Дрын никак не желал влезать в проход - широкое, мясистое плечо зацепилось за косяк. Открылась шея, и Игорь, мельком глянув туда, заметил жуткий глубокий разрез, уходивший, наверное, до самого хребта. Оттуда до сих пор сочилась густая кровь...
Справа, за стеной вместе с криками слышался и топот не менее двух десятков безумных детишек. Слева же в коридоре Шорох заметил еще одну вышибленную дверь, из который вывалила толпа озлобленных карликов и побежала прямо к поднимавшемуся с пола врачу.
Саша
Дышать было тяжело - навалившийся сверху доктор явно позабыл о возможностях детского организма. Локти же, принявшие на себя весь удар далеко не мягкого линолеума, казалось, готовы были выломаться из суставов.
От боли Саша неосознанно застонал.
- Жив? - быстро спросил врач прямо в ухо и, не дожидавясь ответа, вскочил на ноги. Чужие ремни резко, до боли врезались в грудь, поднимая несчастного ребенка, но зато Полищук уже через мгновение стоял на ногах. И не зря: сзади на них уже набегала толпа верещащей "мелюзги" в испачканных кровью рубашках и бардовых жилетках.
- Валим! - бросил врач и рванул за собой Сашку в сторону туалета, отчего тот чудом не упал...
|
Общее
В школе было чертовски темно. Два фонарика еле-еле освещали темный коридор, по которому растекался ядовитый газ. Повсюду, за каждой дверью слышались шорохи, скрипы, повизгивания и стоны...
- Хорошо, - произнес медик, доставая пистолет. - Лишней обоймы нет? Я вообзе-то пустой...
Андрей осторожно подошел к двери, снимая каску, и прижался ухом к залитой краской дереву. Прислушался... Там кто-то был. Шуршал совсем рядом, шаркая неверной походкой по полу. Он был прямо за дверью, в полуметре от Богомола. Тот даже слышал, как существо нервно дышало, хрипя от чего-то жидкого, заливавшегося ему в горло. Периодически оно сглатывало и постанывало, трогая пальчиками дверь. Андрей слышал каждое движение, каждый вздох - и того, кто был в классе, и его собственный. Их там было много...
Стало совсем тихо. Даже сержант перестал кряхтеть от боли - отключился, видимо.
Игорь медленно шагал к Дрыну, беспрестанно светя на того фонариком. Трехсотый лежал, еле шевелилась его широкая грудь, втягивая в себя воздух. Он держал одну руку на шее, пытаясь, судя по всему, прикрыть рану - и руки и шея были залиты почерневшей в этой тьме кровью. На животе у него лежал кто-то маленький... лежал и не шевелился.
- ...огите... - еле слышно прохрипел Дрын и дернул ногой.
Шорох подошел еще ближе, разгоняя шагами дым. Тот, как оказалось, скрывал под собой внушительную лужу черной крови, залившей коридор. Как Дрын при этом еще был жив было непонятно. Из-под балаклавы были видны лишь налитые кровью глаза и окружавшие их белые в свете фонаря веки. Мертвенно бледные, будто выкрашенные пудрой.
- ... гите... - снова прохрипел раненый боец. Его рука на шее чуть расслабилась, выпустив новую струйку крови на пол.
На животе его лежало нечто, похожее на животное. Шорох осветил его и вгляделся в измазанную кровью, слипшуюся шерсть. На вид это была кошка: неестественно длинные и тощие лапы венчались острыми когтями, больше походившими на небольшие серпы; тело было слишком худым, живот приставал к самому позвоночнику, а острые ребра, казалось, были готовы прорваться сквозь тонкую кожицу. Хвост был голым и длинным, состоящим лишь из ряда краеугольных, шипастых позвонков, на которых кое-как была натянута кожа.
- ...гите... - Дрын глядел прямо в глаза Игорю. Он пытался что-то сказать.
Головы у этой кошки уже не было - осталась лишь худая шея и кое-как приделанная к ней нижняя челюсть, некрасиво истыканная острыми и длинными зубами. Все остальное было кровавым месивом, как и живот раненого, где перед смертью устроилась эта тварь: разорванная разгрузка, изрезанная кожа и выпотрошенные наружу кишки... И он все еще был жив.
Кто-то, кто был за дверью, прижался к ней, прилип, хрипя каждым вздохом прямо в ухо Андрею. Он гладил ее, царапал и что-то шептал, но Богомолу было не разобрать. Эти звуки... они чем-то завораживали его, манили, притягивали - ему вдруг захотелось открыть эту дверь и познакомиться с обитателями класса.
У спецназовца защипало пальцы. Андрей бросил взгляд вниз и увидел тоненькую струйку черного газа, сочившегося прямо из замочной скважины. Тот уже обвил его ладонь и постепенно забирался по руке...
- ...гите...
Неожиданно раздался хриплый тон, будто из динамиков. Через секунду стало понятно, что это и были школьные динамики, заметно испортившиеся от происходящего... Тон был хриплым, глухим и при этом визгливым. Но это было лишь начало записи. Сердце Саши, осознавшего, что сейчас будет, сжалось в последней судороге.
- Бегите!.. - прохрипел изо всех сил Дрын, схватив Игоря за штанину.
И тут зазвенел звонок. Обычный, школьный, но из-за поломавшихся динамиков он оглушительно пищал.
По всем классам поднялся визг. Дети орали хором, предвещая много крови - кабинеты зашумели топотом десятков пар детских ног. В хлипкие, деревянные двери застучали ожесточенные кулачки, пытаясь их проломать.
Андрея аж оглушило от того, что он услышал из-за своей двери. Буйство, безумная ярость, звериные вопли и бешеные, примитивные крики - дерево затрещало от посыпавшихся ударов. Тела с разбегу врубались в него. Богомол только и успел, что отскочить, прежде чем замок, не выдержав, вырвал из косяка сноп щепок и открыл взглядам отряда дюжину разъяренных детей, бросившихся на Богомола...
|
Руки трясутся. Голова идет кругом. Как быстро все завертелось. Как быстро. Еще вчера у нас было будущее. У нас был целый мир под ногами. Семьи, родные, любимые. У кого-то дети. У нас была Родина. И город, для которого мы выросли, который воспитал нас, который стал опорой. Как легкомысленны мы были с нашей свободой, с вольным небом и вспаханными полями. Винили Бога в сухой земле, в высохших ручьях, в ветре, который дует не туда. Да разве можно было?... Благодарны быть должны были. Воспевать хвалу. За тот мир и покой, за тишину, которая тихо таилась в углах.
Я еще помню, как распускалась по скрипящей сцене моя юбка. Как пестрые, цветные кружева вертели веер. И восхищенные взгляды спокойных, настоящих людей. Тогда был смех, кажется. Тогда мы улыбались. И прощать было так просто. Все былые обиды теперь выглядят смешными. Пустотой, на бескрайних, залитых кровью равнинах.
У нас был дом. А это самое главное. Не семья, не люди. Нас заставили поверить, что Родина превыше всего. Кого-то силой, а кто-то понял и сам. Отстоять, защитить, пасть во славу… Глупую, бессмысленную славу. У кого-то месть стоит в оправданиях, у кого-то истинный патриотизм. Да разве это важно? Когда вокруг все гремит от раскатов пушек. Когда неба больше не видно под плотной, дымной пеленой. Когда вокруг летают осколки людей, разорванные, размозженные. И бесконечные реки крови, питающие изголодавшуюся землю. Каковы вырастут на ней посевы? Нравится ли этой почве такая подкормка?
Я… я была просто танцовщицей. Обычной девушкой, за которой бегали обманутые красотой парни. С домом, под крышей которого меня ждала любящая семья и маленькая сестричка. Это было важно. Господи, как это было важно. Я поняла это только тогда, когда нашла на месте дома полыхающий костер. Когда споткнулась о свою сестру, распятую на сухой, горячей земле. Ее глаза были еще живы, и в них горело безумие.
- Кончи… - тихо шепчет молодая девушка в пестрой юбке и яркой кофте. Опускается на колени возле маленького, изувеченного тельца.
- Мо… Мо, они убили. Убили папу с мамой. – Серьезно, по-взрослому скрипит десятилетний ребенок.
- Я знаю, querido. Тише.. тише…
Красная лента с засмоленных волос красавицы падает на вывернутую ручку, сливается с запекшейся, алой кровью.
- Тише.
- Мо, они… они так делали.. мне больно, мне очень больно.
Девочка смотрит требовательно, словно ожидая, что сестра снимет эту боль, облегчит страдания. Но девушка, чья мать была отличным медиком, видит, что сделать ничего нельзя. Слишком много крови потеряно. Матка разорвана, одна рука почти оторвана, а из-за переломленного хребта не двигаются ноги.
- bebé, все будет хорошо. Я обещаю. Боль скоро уйдет, ты потерпи только немножко. – Голос дрожит, но Сервера крепко держит эту дрожь, и слез, что смывают весь мир, старается не замечать.
- Я умру?
- Нет. – Наглая и бесконечно болезненная ложь. – Мы еще будем бегать с тобой. И я научу тебя танцевать. Помнишь, ты просила меня?
- Правда научишь?
- Обещаю.
- Gracias, Мо..
Я вскидываю голову к темному небу. Я пообещала себе, что никогда не забуду, что они сделали с сестрой. Никогда не прощу. За убийства. За сгоревшие мечты. За потерянную надежду. За отнятую жизнь. Но больше всего – за те обещания, которые я дала сестре, и которым не суждено было сбыться.
Рядом десятки людей. Некоторые напуганы, а в глазах некоторых та же решимость, которую я выскребаю из себя нечеловеческими усилиями. Со злостью проще. С ненавистью легче.
Выслушав начальника, я кивнула и молча направилась с четверкой, в команду которой я попала. Это вот тот юнец лейтенант? Смешно. Но сейчас неважно. Важно только то, что мне нужно убить как можно больше чужих и спасти как можно больше своих.
Кивнув, я быстро ринулась за эль Торо к дому, стараясь держаться пока поближе.
|
Всего пол дня отдыха. Пол дня отдыха и пятнадцать изматывающих дней до... Пока он шёл на сборный пункт, мелькала мысль о том, что рабов на рудниках не так изматывают, как измотался он, Гарет Койл, бывший пожарник славного Дувера, а ныне подрывник в рядах испанского сопротивления. Чёрт подери, рабы на рудниках действительно не так устают! Не считая сегодняшнего утра последний месяц он нормально не ел и не спал! Жизнь...
Невольно Гарет стал вестником дурных новостей и знамененм дурных событий. Безусловно, штурм города N планировался заранее и с тщательностью, однако так получилось, что именно гарет принёс известия о нападении и когда он входил в город, то за его спиной, будто чёрный плащ, вилась армада войск противника, чтоб им сгореть в аду, проклятым тварям. Нелюдям! Антихристам!
Гарет в сердцах плюнул под ноги и поднял взгляд, возвращаясь в реальный мир. Поднял чтобы через секунду вновь его опустить. Не было мочи смотреть на этих щенков, которых отправляют на бойню. Эти мальчики и девочки, впервые, в большинстве своём, увидавшие оружие, но уже перенесшие тягости и ужасы войны, собрались постоять за свою родину. Очередное пушечное мясо для этой похотливой шлюхи, которая зовётся войной. И сколько в неё не суй, ей всё мало, ей всё хочется ещё. А за её спиной стоят ублюдки с гротесными улыбками и хохочут, развлекаются, пьют шампанское, предвкушая свою потёху. И в эту секунду, пока очередной фашист спускает штаны и вертит шлангом, под дикий гогот своих товарищей, в эту самую секунду гибнут люди. Старики, женщины, дети... Такие же дети как эти... Одни смотрят обречённо, другие трясутся, третьи пытаются храбриться... но все они дети. Не каждый здоровый мужик выдерживает такое напряжение. Что уж говорить о детях?
Некоторое время назад ему, Гарету Койлу, доходчиво объяснили, что его услуги как подрывника больше не нужны. Что ему будет вверен отряд детишек, что его назначают командиром. И слова протеста застряли на губах англичанина. Эти люди, собравшиеся тесным кружком над картой города и окрестности, они не были его командирами. Однако Гарет подчинился, вновь с головой бросаясь в пекло событий. Туда, откуда бежит каждый разумный человек и туда, откуда не было выхода у этих детишек.
До "огородов" добрались быстро. Одна перебежка и уже на месте. Гарет приостановился и поправил каску. Оглянулся на подтягивающуюся бригаду. Право слово, смешно смотреть на этих мышек с посеревшим от страха лицом. Два года назад Гарет и сам был таким, проклиная своё опрометчивое решение отправиться на фронт. В оккупированную страну.
- Ты! Самый болтливый! Ко мне! *Проигнорировал его вопрос* Быстро! Имя!? Эль Торо? *усмехнулся, услышав имя болтливого* Выглядишь самым смышлённым. Будешь моим лейтенантом *вновь едва не рассмеялся. Тоже мне, начальник нашёлся*
- Значит так! Всем слушать меня *Повысил голос* В ближайшие несколько дней, а может и недель, а может и лет я буду вам и матерью, и отцом, и братом, и другом, и капитаном, то есть вашим прямым начальником. И охраной тоже! Если кто-то из вас, сопляков, побежит, то я лично его пристрелю. Слышите, лично? *Главное - эффект. А уж о том, что я не смогу проследить за всеми, это уже дело второе* Этот вот- эль Торо будет моим лейтенантом. Моей левой рукой. Слушать его также, как вы бы слушали меня. А ты, эль Торо, будешь слушать меня как Господа Бога! *Прошипел парню*. Сейчас я разбросаю вас по позициям. Вы двое - туда... вы четверо - туда...
- Слушай и запоминай. Дважды не повторяю. Условные знаки: сжатый кулак - замереть и всем приказать! Один палец - боевая готовность к манёвру. Пять пальцев - отмереть и вести огонь. Взмах руки - за мной. Палец описывающий круги - сомкнуться вместе. То есть, все валят ко мне. Передаёшь мои приказы громовым голосом. Либо по цепочке, в отдельных случаях. Это всё. А теперь пошёл к тем четверым
-
Отличный рассказ))
-
Хорошее начало)
-
Грамотная отпись)
|
- Пабло! Пабло, нет!!! Оставьте его! - кричала, срывая голос мать.
А я уходил сам, я был рад, что наконец-то смогу постоять за свою Родину.
- Пабло! Не забирайте моего сына!!! У меня больше никого нет! - рыдала она, хватая меня за рукава, пытаясь удержать своими ослабевшими от тягот войны руками.
А я лишь прижимал ее к себе, успокаивающе гладя по голове. Она выла и стенала, а я молча и решительно смотрел на пришедших за мной солдат. Они понимающе ждали, но я не хотел их задерживать. Времени не было, враг наступал и Испания нуждалась в каждом бойце.
- Пабло... сыночек мой, не надо... - хлюпнула мама носом.
- Все будет хорошо, - прошептал я. - Сегодня мы дадим им отпор.
- Они убьют тебя! Как и отца! Ты не понимаешь!!!
- Не плачь, мам, - от вида бьющейся в истерике собственной матери, меня и самого начинали одолевать слезы. А не должны были.
Сегодня я должен был быть мужчиной, стальным стержнем моего народа, на который напорятся немцы и сдохнут. Сегодня мне надо было наплевать на свои мечты, желания, идеи и чувства - я становился солдатом.
- Успокойся. Так и должно быть, все хорошо. Убьют? Я их сам убью, - попытался улыбнуться я влажными от слез глазами. Ну уж нет, не потекут они, только не по щекам Пабло.
- Пабло, милый... - хватка мамы ослабела, она перестала меня тянуть куда-то. - Ты уж береги себя там... Ты мне нужен, ты понимаешь?.. Не надо, не умирай...
- Сегодня я нужен Испании, - твердо ответил я, сморгнув остатки слез. Эти суки не заствят меня плакать.
- Да, ты - молодец, мальчик мой, - она меня погладила по лицу. - Настоящий воин. Ты уж там не жалей, ублюдков этих... И живым возвращайся, хорошо?
Я обнял ее в последний раз. Крепко, запоминая ее хилые плечи, заплаканное, но все еще красивое лицо... Я был уверен, больше мы не увидимся.
- Вернусь, обещаю, - ответил я, отцепил от себя ее худые руки и отвернулся к солдатам.
- Храни его Господь, - послышалось из-за моей спины.
- Командир, это - наши позиции? - прокричал я Гаррету, бежавшему впереди меня, когда мы увидели пустырь впереди.
В руках была винтовка на пяток патронов, на голове - каска, под курткой - католический крестик, а перед глазами - мать. Ничего, скоро они заплатят за ее слезы и за моего отца. Совсем скоро...
|
|
|
|
|
-
Неплохо написано =)
-
Так и представляется такой аутентичный астронавт. Сидит в биокомнате, сочиняет стихи и смеется сам с собой. А снаружи бушует стихия, ночь, сверкают молнии.
|
Кенигу снился странный сон. Будто он оказался на капитанском мостике космического корабля. Эльдарского. Йохан понял это почти сразу. Стены зала, украшенные тёмно-синими знамёнами, поднимались вверх под небольшим углом. Вдоль них располагались статуи эльдарских воинов, мужчин и женщин. Они были сделаны из многочисленных костей, обработанных и прилаженных друг к другу столь тщательно, что без детального осмотра казалось, будто статуи цельные. Высокий потолок подпирали колонны, составленные из черепов. Не только человеческих – тут было ещё несколько явно гуманоидных существ, среди которых Кениг с уверенностью мог узнать только орков, – но какие-то и неведомые твари. Псайкер поймал себя на мысли, что не хотел бы встретиться с представителями этих видов.
В центре стояла ещё одна колонна, сделанная из камня или подобным ему материала. Массивная, около пятнадцати футов в диаметре, она была покрыта барельефом, изображавшим сцену настоящей бойни: обнажённые эльдарские девы-воительницы пронзали зазубренными клинками безоружных людей. Из ран сочилась настоящая кровь. Медленно стекала, описывая на каменной поверхности безумные узоры, и попадала в маленький, толщиной и глубиной не более дюйма, желоб, что окружал колонну. Приглядевшись к знамёнам, которые висели на стенах, Йохан обнаружил, что они не тряпичные. А сделаны из очень аккуратно и качественно сшитых между собой лоскутков кожи. Возможно, даже, человеческой.
Были здесь и многочисленны терминалы, предназначенные для управления кораблём. И темнота. Густая, непроглядная.
Страх.
Йохан понял, что боится. Это место не предназначено для людей. Статуи, колонны, барельефы и изображения на знамёнах – каждый из этих элементов был настоящим произведением искусства, но каждый был создан на смерти десятков живых существ: сколько костей и черепов понадобилось для колонн и статуй, сколько несчастных отдали свою кожу ради проклятых знамён, сколько крови потребовалось для жуткого барельефа!
Смерть. Её здесь было слишком много. Произведения кровавого искусства.
Корабль сильно тряхнуло, Йохан едва смог удержаться на ногах. И как прозрел. Он увидел, что некоторые колонны частично обвалились, статуи покрылись многочисленными трещинами, терминалы же искрят, а многие и вовсе покрыты пламенем. Едкий дым явно ощущался в помещении.
Корабль умирал. А на капитанском мостике не было ни души.
Мощный металлический грохот заставил псайкера обернуться: на двери в зал вспухла, словно волдырь, крупная вмятина. Ещё удар – появилась вторая. Третья. Четвёртая. Наконец, дверь не выдержала.
Йохан уже не боялся. Он понимал, что является невидимым зрителем этой сцены. Тем не менее, псайкеру было очень интересно, кто же столь целенаправленно желал ворваться на капитанский мостик корабля эльдар. Ждать ответа долго не пришлось. Космодесант. Лояльный, что особенно радовало в свете последних событий, пережитых Кенигом. Сине-голубые доспехи, белый символ двух скрещенных клинков на наплечниках – похоже, дочерний капитул Ультрамаринов.
Десять человек: восемь рядовых бойцов тактического отделения, огнемётчик, сержант с силовым кулаком, боевым щитом, прикреплённым к левому запястью, и комби-огнемётом. Одиннадцатый. Хоть это было всего лишь видение, Йохан сразу же почувствовал огромную псионическую силу, исходящую от этого человека. Закованный в тактическую броню дредноута эпистолярий, держащий в одной руке штурмовой щит, а в другой – психосиловой меч.
Космодесантники ворвались в помещение, молниеносно построившись в дугу вокруг двери, чтобы не перекрывать друг другу линию огня. Сквозь горящие алым визоры шлемов ощущалась праведная ярость – каждый воин был готов огнём и мечом разить врагов Империума. Но капитанский мостик оказался пуст. Лишь тьма и тишина. И одиннадцать воинов Астартес, застывших в ожидании битвы.
Эльдары появились неожиданно. В какой-то момент по всему залу открылись потайные двери и ниши: в стенах, полу и потолке. Ксеносы в буквальном смысле вылезли изо всех щелей. Немного. Около трёх десятков. Украшенные лезвиями винтовки смотрели жалами стволов на бойцов Астартес. Кениг усмехнулся. Жалкое оружие – из своего опыта псайкер знал, оно не всегда способно пробить панцирную броню, чего тогда уж говорить о силовых доспехах. Однако многие были вооружены явно более тяжёлыми пушками и массивными пистолетами, почему-то вызвавшими у Йохана ассоциацию с плазменными орудиями. Не то чтобы он был далёк от истины, но...
Появление эльдар воистину застало космодесантников врасплох, однако ксеносы не спешили нападать. А эпистолярий жестом приказал своим воинам не открывать огонь. Казалось, псайкер пришёл сюда для другой, более важной цели.
Колонна, что стояла в центре зала, чуть дрогнула. И раскрылась. Она оказалась полой внутри – там находились четыре закованных в силовую броню эльдара. Их доспехи имели абсолютно чёрную раскраску, а шлема наоборот – белые – и по форме своей напоминали черепа. Каждый из этих воинов был вооружён силовой алебардой.
Эльдары сделали несколько шагов вперёд и расступились, пропуская своего лидера. Мерная походка, гордая осанка – он не торопился, будто ощущая себя полным хозяином ситуации. Высокий, крепкий, ксенос был облачён в фиолетовые доспехи, покрывавшие почти всё тело. Лишь только шлем отсутствовал, но почему-то Кениг не мог разглядеть лица – оно казалось размытым и неясным, словно скрытое густым серым туманом. Лишь только по серебристым волосам, достигающим плеч, псайкер понял, что это эльдар из его предыдущего видения.
Крепкая фигура источала непоколебимую власть, презрение и ненависть ко всему, что творится вокруг. Ксенос изящным движением извлёк из ножен свой длинный, чуть изогнутый меч и, выставив его вперёд на вытянутой руке, направил острие в сторону эпистолярия. Это был вызов на поединок. И космодесантник его принял.
Дуэлянты сделал шаг друг к другу. Ещё один. Псайкер плашмя ударил мечом о щит, извещая противника о готовности начать.
Миг. Вспыхнув десятками искр, лезвие меча эльдара рассекло воздух, оставив за собой веерный след голубовато-белого свечения, и ударило в висок эпистолярия. Но лишь отскочило от массивного шлема. Космодесантник незамедлительно контратаковал, но ксенос увернулся в молниеносном рывке и нанёс второй удар. Астартес принял его на щит.
Началось.
Йохан Кениг думал, что Алексиэль искуснейший боец, в одиночку способный уничтожить космодесантника. Но этот эльдар мог бы справиться с целым отделением. Он превосходил девчонку во много, много раз. Клинок ксеноса со скоростью молнии обрушивался на эпистолярия раз за разом – тот едва успевал подставлять щит. И отчаянно отбивался, но с таким же успехом он мог попытаться достать мечом блоху – столь стремительным был его противник. Всё, кто присутствовал в помещении: и космодесантники, и ксеносы, и даже сам Кениг застыли, поражённые диким танцем смерти, в котором закружились двое: человек и пришелец.
Но исход битвы был предрешён – Йохан в этом не сомневался. Эльдар слишком силён. Слишком.
Эпистолярий атаковал с разворота, нанося удар наотмашь. Слишком медленно, чтобы противник не смог уклониться. И слишком сильно завёл руку со щитом назад, чтобы эльдар не смог заметить, как космодесантник открылся. И воспользоваться этим. Напоминающий катану клинок устремился к пояснице эпистолярия, грозя попросту рассечь надвое, отделив верхнюю половину тела от нижней. Когда лезвие начало рассекать адамантиевые пластины, космодесантнику оставалось лишь надеяться. На крепость терминаторской брони. На свою нечеловеческую выносливость. И на веру в Императора.
Боль. Йохан чувствовал её даже с расстояния. Невыносимая агония, столь дикая, столь ужасная, что человек просто не смог бы её вытерпеть. Но речь шла не о людях. Космодесантники превосходят их в разы. А, значит, способны вытерпеть эту боль.
Когда меч вспорол доспехи и начал вгрызаться в плоть эпистолярия, эльдар заметил его щит. Слишком поздно ксенос осознал, что противник открылся лишь для того, чтобы нанести удар кромкой. Кениг невольно улыбнулся: сейчас ублюдку настанет конец.
Удар. С яростным криком ксенос пролетел несколько футов, прокатился по полу и застыл у ног чёрных воинов, инкуби (почему-то Кениг понял, что их называют именно так). Невероятно: ловкость и реакция эльдара оказались столь огромными, что он попытался увернуться. И ему это почти удалось – уголок щита лишь чиркнул по боку. Впрочем, проведённая воином Астартес, эта атака более чем сильна. Йохан сейчас откровенно не завидовал, а, быть может, даже сочувствовал эльдару, что лежал на полу, схватившись рукой за отбитый бок и учащённо ловя ртом воздух.
Поединок решился в пользу Империума.
Эпистолярий подошёл к своему беспомощному противнику, клинок сверкал истинным светом Императора, готовый сразить врага Человечества. Инкуби были неподвижны и молчаливы.
Вдруг.
Маленький человечек прошмыгнул под ногами чёрных воинов и заслонил собой поверженного ксеноса. Миловидная девчушка лет двенадцати. Босая, одетая лишь в полупрозрачное чёрное платье, что, облегая хрупкое тело, лишь подчёркивало женственные формы. Кениг не поверил своим глазам. Это была Алексиэль…
Только здесь она гораздо моложе – совсем ещё девчонка!
Йохан застыл в исступлении. Как поведёт себя космодесантник? Перед ним ребёнок. Без оружия. Пускай псайкер – эпистолярий наверняка это понял. Но Алексиэль, похоже, не способна причинять прямого вреда своими силами. Она может лишь накладывать иллюзии и насылать мороки. К тому же, никакой псионической активности со стороны эльдарки Йохан не чувствовал.
А, всё-таки, в самом деле, как поведёт себя космодесантник? Сможет ли он ударить безоружного ребёнка, хоть и ксеноса? У девочки нет её смертоносного кинжала, и негде его спрятать. А психосилы тут бесполезны. Сейчас она никак не может защитить себя. Ребёнок, заслонивший своим телом другого эльдара. Но ЗАЧЕМ?
Так как же поступит космодесантник?
Ни секунды не колеблясь, он просто рубанёт чертовку своим мечом. Именно это и наблюдал Кениг…
Психосиловой клинок эпистолярия рассёк ткань платья, нежную кожу, податливую плоть и крепкую кость. Но Алексиэль не была бы Алексиэль. Среагировав почти молниеносно, маленькая эльдарка отскочила назад в момент удара. И рухнула на колени в пяти футах от воина Астартес. На глазах блеснули слёзы. А потом весь зал заполнилась отчаянным детским плачем. Алексиэль схватилась за левое предплечье, откуда хлестала кровь – рука девочки держалась на одной коже и сухожилиях.
Кениг вздрогнул. Он не видел лица среброволосого эльдара, но каким-то образом ощутил, какая лютая ненависть вспыхнула в его глазах. Бешеная! Всепожирающая! Дикая! Псайкера начала бить дрожь. Эмоции, столь сильные. Они были просто за гранью человеческого ощущения.
- УБЕЙТЕ ИХ! РАЗОРВИТЕ, РАЗДАВИТЕ, РАСКРОМСАЙТЕ! - заорал ксенос. Он кричал на своём языке, но Йохан понимал каждое слово.
Один из инкуби сделал молниеносный выпад вперёд. Крутанув над головой алебарду, он нанёс удар наотмашь, метя в правое плечо. У эпистолярия не было времени, чтобы вскинуть щит – ему осталось лишь подставить свой психосиловой меч для блока. Древко алебарды ударилось о клинок, но удар оказался столь сильным, что рука космодесантника, сжимающая оружие, чуть дёрнулась назад – лезвие алебарды рассекло доспех и неглубоко вонзилось в плоть, легко пройдя сквозь тяжёлый доспех.
Выстрелы. “Плазменные” орудия ксеносов исторгли чёрные лучи, направленные в сторону тактического отделения. Четверо Астартес погибли сразу. Остальные открыли ответный огонь и одним залпом уничтожили не менее полутора десятков ксеносов. А потом космодесантников настигли остальные воины и инкуби. В то время как эпистолярий стоял, глядя то на силовую “катану”, что насквозь пронзила терминаторский доспех в области живота, то в глаза своему среброволосому убийце.
Инкуби были великолепны. Пустив рядовых воинов вперёд, они работали алебардами из-за их спин. Каждое движение было преисполнено смертельной грации, каждый выпад – отработан до мелочей, и почти каждая атака несла погибель. Космодесантники были уничтожены один за другим. Последним пал сержант, своим силовым кулаком истребив с полдесятка ксеносов.
Предводитель эльдар убрал свой клинок в ножны, подошёл к всхлипывающей на полу Алексиэль. Взяв девчонку за правую руку, грубо поднял на ноги. И увёл куда-то вглубь зала. Там, у одного из работающих терминалов, находился ещё один ксенос. Ростом выше среднего, крупноват, он выглядел относительно “старым” (насколько это слово вообще применимо к эльдар) – около сорока лет по человеческим меркам. Агатово-чёрные волосы его были заплетены в десятки мелких кос.
- Мой господин, - почтительно заговорил ксенос, - тяжёлая пехота противника достигла секции трюма, где содержатся пленники.
Алексиэль уже не плакала. Только тихо всхлипывала, прилагая огромные усилия, чтобы сдержать слёзы.
- Активируй механизм самоуничтожения, - ответил среброволосый эльдар. - Пусть они сгинуть здесь. Вместе с животными, которых так надеялись спасти. Мы покидаем судно через Паутину.
***
Кениг открыл глаза. Воистину странный сон приснился. Хотя, скорее всего, это и не сон вовсе, а ещё одно из воспоминаний Алексиэль. Всё-таки там маленькая эльдарка выглядела значительно моложе, чем сейчас.
Видение оставило множество вопросов и не принесло ни одного ответа. Что такое Паутина? Кто тот среброволосый ксенос? Почему Алексиэль заслонила его своим собственным телом? И сколько пленных людей и пытавшихся спасти их космодесантников оставались на корабле в момент запуска механизма самоуничтожения? Не было сомнений, они погибли все. До единого.
Йохан встал и вышел в коридор, чувствуя себя более-менее выспавшимся и бодрым. Глянул в сторону комнаты, где спала Алексиэль. И с удивлением обнаружил, что ни эльдарки, ни малейшего намёка на её вещи там не было. Обернувшись, Кениг увидел чуть приоткрытую дверь в кладовую и направился туда. Голова псайкера была забита совсем другим. Поступок эпистолярия Астартес. Верен ли он? Имперская идеология твердит о том, что нужно уничтожать ксеносов, всех до одного. Но как можно убивать беззащитных детей? Тем более, когда они столь во многом похожи на человека…
-
Захватывающе! Ощущение, словно читаешь книгу. Очень впечатлён, спасибо +)
-
Мощь.
-
славно постарался, несомненно +
-
не, ну грех не плюсануть
|
|
|
|
|
|
|
Как сорока голову налево, голову направо и такой же заинтересованный взгляд с детской улыбкой. Такой отрешенной от всех забот, такой легкой и безрассудной, что невольно хотелось улыбаться в ответ. В один миг она превратилась из скрытой в себе нагой скрипачки в целый открытый мир перед твоими глазами. И он был настолько яркий и красочный, настолько полный, что дыхание перехватывало и сердце казалось билось через раз пробивая ребра. "Только бы не спугнуть." Корни огненных цветов в их ложе начали защищать королеву и Лиза неожиданно подпрыгнув отпустила руку от печи. Слух. "Тук-тук." Как кошка на охоте шагнула вперед, заглянула прямо в глаза. Пригнулась и засияла. Слух . "Стук-Стук." Прильнула всем телом, прямо к холодной одежде, как будто не замечая. Встала на мысочки. Положила горячие руки на шею. "Не дышать, а то спугнешь. Не дышать. Замереть. Застыть." Ясные глаза ребенка пронизывали насквозь они знали все. Про то, что было, про то, что будет, про все грехи, про все победы. Все. Как исповедь. Губы всего в нескольких сантиметрах от твоих так и манили своей непредсказуемостью. Казалось, что ее запах просто дурманит изголодавшееся тело. И поддаваясь его желанию ты закрыл глаза ожидая чуда.  Слух. "Тик-так.Тик-так." Почувствовал на груди ее ухо. Глаза широко раскрылись, но даже думать было страшно, она же вот-вот упорхнет. И мучительная тишина наедине с чистым ангелом. "О боги.." Сердце не желало молчать и билось все чаще, выплясывая непонятные ритмы в груди. Слух "Бум-бум-бум-бум." Чаще, чаще, чаще!!! Улыбка засверкала небывалым огнем. Смех. Звонкий и ясный огласил скудное для него помещение. Огонь в печи ликовал. Лиза прыгала вокруг касаясь то руки, то локона волос, то лица. Глаза ее сверкали неистовым пламенем, она то поднимала руки к небу, то наоборот склонялась, как можно ниже. Сначала все было медленно, как будто боясь, как будто изучая. А потом все быстрее и быстрее. Она наполняла собою все вокруг. Ее кудри мелькали перед глазами. И тут вернулся твой слух.. или она только , что начала говорить? -Живой, живой, живой! Она снова прикладывала ухо к сердцу и снова прыгала вокруг. И ты тоже начал смеяться, сам не зная почему и зачем, но как-то от души. Казалось, что это безумие могло тянуться вечно. Но, так же неожиданно, как это началось, так же это и прекратилось. Резко, как отсекло. Мысль. "Подслушивают. Ему нельзя доверять." Лиза посмотрела на огонь в печи очень пристально и угрожающе. Тонкие пальцы рывком вырвали скрипку из лап хищной лавки. Она шипела и, кажется, ругаясь про себя, махала руками. Глаза лихорадочно бегали по комнате, а потом застыли на тебе. Опять эти птичьи повадки. "не узнает?" Опять подкралась как рысь, но теперь сзади. Прыжком стянула плащ и накинула его на себя. Она натянула капюшон и утонула в нем. Где-то затерялась в недрах и ее почти невозможно там было найти. Мысль. "Неведимка." Пару секунд Лиза боролась с плащом.. или он с ней? А потом из под полы показались длинные тонкие пальцы и крепко схватили за руку. Смех ребенка сотворившего пакость из под капюшона. И Лиза уверенно двинулась в сторону выхода из комнаты. Стремясь наружу и волоча тебя за собой. "Живой, живой, живой."
-
Превосходно! Очень качественно)
-
Блин, а... Дель, ты поражаешь))))))))
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- Зеленая Биргет уже лежала, когда я стрелял в ее сестрицу... – бросил Мармоор Анне и вошел вслед за ней, резко осекшись. Я поспешил за ними, тихонько скрипнув ступеньками крыльца: они застыли прямо у входа, ошеломленно глядя на пол и не обращая внимания на уставленные полками стены. Повсюду сияли свечи, но их света было недостаточно, чтобы ползучие тени не забирались за устрашающие колбы и банки, коими было все забито. Здесь хранились ингридиенты… а на полу лежали трупы.
- Что ты лыбишься, тварь?! – злобно прошипел тогда ля Ир в глаза Биргет, державшей нож в его животе. Она улыбалась, она веселилась – она чувствовала, как жизнь утекала толстыми, густыми струями по его бокам, заливая пол темно-красной, липкой лужицей. Она уже поверила в свою победу.
Но Жан-Батист никогда не верил ни в чью победу, и он никогда не останавливался, даже если надежда расходилась выжигающей разум болью, наполняя все тело, и улетала… Ни вера, ни надежда, ни что-либо иное ремминцу не требовалось для победы: ему нужны были лишь собственные руки и ненависть…
Справа, у окна, расположилась стойка с раскрытым древним фолиантом, а рядом с ней – опрокинутый большой медный котел, в которомм лежала бездвижным телом та самая Зеленая Биргет. Ее некогда зеленая кожа была покрыта жуткими красными водырями, изуродавившими и без того не очень-то красивую старушку до самого мяса на спине…
Не спуская глаз с лица, пузырившегося гнойными язвами, Жан-Батист обхватил правую кисть ведьмы своими ручищами и, резко дернув, вывернул ее напрочь – хруст и вопль старой сучки наполнили хижину приятными воину звуками. Старуха тут же отстранилась, выпуская кинжал, ее глаза расширились от ужаса и боли, стоило им глянуть на прорвавший кожу осколок кости… Ее рожа, исказившись в этой жуткой гримасе, лопнула парой пузырей, вытекших зеленоватым секретом, и тут же захлопнулась ботинком де Сьежа – рыцарь с силой вдарил ей подошвой в голову.
Карга, лишаясь с кровью оставшихся зубов, безмолвно полетела прямо на кипевший чарами медный котел – тот отозвался гулким звоном, слетая со своего помоста и опрокидываясь на Биргет всей доброй сотней пинт. Коричневатый кипяток тут же охватил ее тщедушное тело, выплескиваясь на пол, отчего провалившаяся в котел зеленая ведьма разразилась безумным, протяжным визгом, судорожно трясясь всем телом…
У другого окна, слева, такой же грудой старых костей, обтянутых истерзанной временем тонкой кожей, валялась черная ведьма, зияя дыркой у лопатки – Мармоор в самый нужный момент оказался донельзя меток, испотрошив пулей внутри грудь этой старой карге. Ее лицо, застывшее при виде смерти, удивленно и даже как-то обиженно глядело стеклянными глазами в середину комнаты, словно бы пытаясь спросить: «Как? За что? Почему?..»
Расправившись с младшей сестрой, что все еще билась в судорогах, и ухватившись одной рукой за торчавший кинжал, де Сьеж кое-как встал, не обращая внимания на ошпарившие его спину ингридиенты. Ему сейчас было не до того: отвернувшись от окна, глазами с ремминцем встретилась сама Хельга, уже изукрашенная уродливым ожогом во всю грудь.
Глядя, как раздетый по пояс де Сьеж с раздирающим глотку ревом выдергивает нож из собственных кишок, выпуская потоки крови, она, наконец, сообразила, что пора было кончать с этим мужиком, и произнесла всего три слова: «Ойорн вьес дорхен!».
В ответ на это ля Ир продолжил свой крик, устремляясь к Вороной Хельге с уже запачканным ритуальным ножом – тот должен был вонзиться стерве в глотку, но та его остановила… ладонью. Мощное заклятье, сорвавшись с выставленной вперед руки, прошило могучую грудь рыцаря черным дымком смерти, останавливая того прямо перед собой.
Немые, но злые, люто ненавидящие эту тварь глаза ля Ира уставились на убившую его ведьму. Кровь черными угольными сгустками застыла в его жилах, а дыхание навеки прервалось, но мертвый ремминец все равно не сводил с нее взора, пожирая своей злобой ее темную душу. На какой-то момент Хельга даже испугалась его, отстранясь обратно к окну и нервно сдвинув брови – мужчина уже давно должен был свалиться бездыханным, а он все равно стоял, побледневшей рукой стискивая рукоять кинжала.
И все же, несмотря на всю волю «не успев упасть погибшего» воина, вороная суть магии Вороной Хельги была сильнее: ноги, закованные в латы, подвели его, потянув за собой все тело… И Жан-Батист ля Ир де Сьеж, не случайно прозванный Ярым, упал замертво, так и не перестав бороться даже после смерти, так и не сомкнув своих вечно живых и вечно яростных глаз.
- Умри же, старая уродина! – крикнул Мармоор и раздался оглушительный выстрел. Облако пороха, последовавшего за незримой пулей, тут же заполнило полкомнаты; Хельга дернулась, раскрыв рот, что уже лишился сил закричать об пронзившей спину боли, и безвольным, дряхлым и уродливым телом свалилась на пол рядом с де Сьежем… Тоненькая струйка темной крови, смочившая края аккуратной дырочки, спустилась ниже и встретилась с ремминской кровью, да с остывающим отваром, что залил весь пол.
Между сестрами же в зыбкой луже собственной крови лежал и наш ля Ир, сжимавший в окоченевшем кулаке ритуальный кинжал… Его глаза… Отец-Предтеча, сколько же было в них лютой злобы! Казалось, он готов был прямо сейчас встать и изрубить валявшуюся напротив Хельгу – так, на всякий случай, чтобы уже не дергалась.
Но он не мог… Да и уже никогда не сможет. Его мощный, широкий торс скрывал бугры некогда сильных, но уже бесполезных мышц под бело-мраморной кожей, испещренной редкой сетью угольно-черных жил… Его торс до сих пор был напряжен, будто бы готовый броситься в атаку. Жан-Батист ля Ир де Сьеж хотел еще сражаться, хотел биться, но судьба предопределила ему иной путь… Уж слишком что-то короткий.
И у меня подступил к горлу постыдный комок при осознании всей бессмысленности произошедшего. На что ему сдался этот лес? На что ремминец сдался этим ведьмам? Зачем надо было всю жизнь рисковать собой?.. Чтобы вот так, просто взять и умереть в дьяволом забытом месте?!
Но это был его выбор, именно на это он и шел, получая темное пятно на место погибшего сердца, получая долгожданную смерть на место осточертевшей ему жизни. Он смог погибнуть достойно, сражаясь до конца и смело глядя врагу в глаза, а я? А что я? Тот, кто чуть ли не плакал час назад под лапами какой-то кошки! Он не боялся, а я – боялся, в том-то и была разница… И это к нему должны были придти на помощь, а не ко мне. Но это все было бредом – того, что случилось, не вернуть.
Ведь верно люди говорят – после смерти друга все себя корят. А потому, постаравшись забыть про эти бестолковые мысли, разрывавшие мою душу, я попросту сглотнул поднявшуюся к горлу боль с горечью и, шагнув, наклонился над нашим наемником.
- Он… - хотел было что-то я сказать красивое, но намечавшиеся слезы не дали договорить, испортив и одно-единственное слово сорвавшимся голосом. Нет, о погибших соратниках не плачут – о них поют легенды. Вот и я не собирался, я попросту закрыл ладонью его холодные веки и повернулся в сторону Биргет: та неожиданно подала признаки жизни, пошевелившись в своем котле.
-
Очень печально и очень красиво. А больше и говорить ничего не хочется.
-
За хорошо построенную структуру поста и за события, которые, как я думал, на ближайшее время закончились)
|
- Хотела бы я это знать, Фрэдди. – Выдавила я из себя, устало наблюдая, как скрываются в водяной глади странные существа. Покой озера быстро пришел в себя – зеркальная гладь будто проглотила своих владык, растворяя в волнах их перепончатые тела. Приподнявшись, я сиротливо обняла колени и пару секунд печально смотрела на открывающийся пейзаж.
Мысли мои заполнили глухие удары сожалений, страхов, просто усталости. Ведь мы только начали свой путь в Гройенвальде, а он уже завел нас в заросли смуты и отчаяния. Сколько же еще боли он будет способен нам принести?
Искра потухла. Ее медленно-умирающий огонек не согревал, а леденил тело. Глаза мои, покрытые остатками пленки безумия, придирчиво смотрели то на небеса, то на воду озера. Все казалось таким спокойным. Умиротворенным. Пушистая, примятая упавшей листвой, земля. Разнобокие, кучерявые от трав холмики. Провожающая россыпь тающих в агате звезд. Свободный ветер, уносящий крики в пустоту. Лишь недавно тут все полыхало, умирало, болело. А теперь – пустота, отрочество. Как же хорошо умеет земля прятать истории сказочной ночи.
Дотронувшись до затылка, который страшно чесался, я утонула пальцами в жиже той самой жвачки. Долго же придется ее выдирать. Сердце мое сдавило нехорошее предчувствие о заведомо потерянных волосах. Обернувшись, я положила голову на плечо и внимательно осмотрела спутников. Мармоор все так же стрелонепробиваем, Фрэдди, похоже, изрядно натерпелся. Тяжелая выдалась ночка.
Сделав усилие, я смогла-таки оторваться от земли и поднялась на ноги. Подождав пока темнота в глазах успокоиться, а голова хоть немного поутихнет, я осторожно побрела к дому.
- Это же ты убил их, Мармоор, верно? Мы тебе все обязаны. Надо посмотреть что со Сьежем… В последний раз я его видела в не очень успокаивающем состоянии.
Угрюмо посмотрев на разбитое окно, я все же решила пойти более традиционным путем. Я боялась того что увижу. Я боялась, потому что помнила, как жадно чавкнуло входящее в наемника лезвие. Дотронувшись до стены, я мрачно остановилась, не в силах заставить себя сделать хотя бы шаг. Мы теряли друзей. Мы теряли знакомых. Я даже видела смерти детей. Да что об этом говорить… я сама очень часто убивала чьих-то родственников, любимых, разрушала семьи. Только меня это нисколько не волновало. Может сердце затянуло льдом, а может огонь выжег душу, а может просто смерть родителей убила во мне человечность.
Пальцы скользнули по щербатой доске. Я сделала над собой усилие и пошла вперед. Только ведь все равно больно. Больно терять тех, к кому привык. Господи, почему я его уже похоронила? Он жив! С ним все хорошо!
Тонул в тишине плач цикад. Подпевали им на своих струнах сверчки. Глумливо шелестели кроны. А больше я ничего не слышала. Дыхание, стук сердца… все это мое.
Подойдя к порогу, я неуверенно потянула руку к двери.
«И ты мне никогда не был другом. Но ведь это можно изменить, верно? Мы бы смогли еще вместе повоевать. Послушать песни упившейся кровью стали. Посмотреть на росистый, влажный рассвет. Я бы смогла вернуть тебе свой долг. Впервые в жизни я действительно хочу его вернуть… Только ты живи…»
Дверь скрипнула, а я, затаив дыхание, заглянула во внутренности дома, который превратился в ад.
|
А я смолчал – что мне еще оставалось? Сестра умела мастерски сбить любую спесь, даже оправданную. Схватив меня за ворот, прошептав это все в самую душу, она мне очень вовремя напомнила про то, кто я есть на самом деле… Или же это была неправда? Может, это ее самомнение не дало Анне смириться с моей инициативой и прикончить ее еще в зародыше?
- Тише, Винтер, - прошептал я на ухо коню, гладя его по морде. – Мы еще вернемся, обещаю…
Может, именно сейчас стоило поставить сестру на место? Все-таки, я тоже что-то смыслил в этом деле, ее возраст уже не играл значения, а все ночные и скрытные действия всегда проводил я. Ведь она же ничего не смыслила в том, как спрятаться в этой темени! Она же ведь всегда занималась лишь двумя вещами – лгала и сжигала… Может, надо было ей, наконец, дать отпор?
Оставив лошадей, мы аккуратно, и стараясь не шуметь, пошли вдоль по берегу, старательно прячась в тени вздыбившегося слева черного леса – напряженно вглядываясь в маячивший вдали огонек, все молча крались, обдумывая грядущий бой.
Опять я в этом не сомневался. Но почему? Сестра верно сказала, там могло быть что угодно, даже банальный лесник, умудрявщився выживать в Гройенвальде. А почему бы и нет?
И все же, она была не права – не в своем мнении, а в том, как подала его. Будто она здесь самая умная и главная… Нет, может для гнома моя сестра и была главной, но почему для меня? С чего это я ей подчинялся? Ведь у меня же было свое мнение, свое решение – почему я шел вслед за ней, водя по сторонам заряженным арбалетом? Разве не это отличает мужчину от ничтожества? Отстаивание собственного мнения – это я сейчас и пропустил, но… это, на самом деле, не так просто, как кажется.
До лачуги оставалось всего ничего – выйдя на небольшую полянку около нее, на которой разместился неровными грядками скромный огород, мы свернули в сторону, чтобы обойти ее по лесу. Почему-то все смотрели либо на хижину, либо себе под ноги, а потому я переключился на окружавшие нас кусты: там запросто могли таиться эти кошки или кто еще похуже.
И снова эта тьма – абсолютно беспроглядные ниши, будто кто-то обвесил их черными шторами, наводнили лес, тая в себе постоянную угрозу. Следить за этим всем было сложно, страшно, но нужно, иначе нас могли застать врасплох еще в пути… А вы попробуйте вот так прямо в лицо сказать этой колдунье «Слушай ты, патлатая, я сказал, что иду один – значит я иду один». Или надо как-то по-другому? Да в любом случае она меня съела бы на месте – сестра всегда отличалась завидной методичностью и жестокостью в плане того, что касалось ее командования. Потому я и не любил возникать: пусть себе командует, тем более, что меня это редко стесняло, да и обычно Анна приводила нас к победе. Она всегда знала, что делать, а я – нет.
Вот и сама хижина, беспечно раскидывавшая теплый желтый свет по огороду – мы подобрались к самой стене, боясь почему-то до нее докасаться, и тихонько прокрались к скромному застекленному окошку. Точнее, это сделала Анна – мы с Мармоором остались чуть в стороне, следя за окрестностями по молчаливому уговору. И что я на нее злился? Ей хочется – пусть и командует, потом же сама виновата будет, сама на себя и будет злиться. А если умрем – то и пускай умрем, это уже, скорее, не наши проблемы будут… Хотя, может, и вправду стоило попытаться изменить все, но определенно позже – сейчас надо было спасать де Сьежа, ибо все-таки, моя обида не стоила его жизни.
Анна, тем временем, аккуратно, медленно заглянула в окошко и хотела было что-то сказать об увиденном, но ей не дали: сверху раздался знакомый кошачий рык, остановивший на мгновенье мое сердце, а вместе с ним оттуда спрыгнула и черная туша. Упав громоздкой тенью с крыши, она сходу погребла под собой дворфа, яростно вгрызаясь в цевье вовремя подставленной аркебузы. Наконец, гном встретился с врагом лицом к хищной морде, что своими красными глазами пронзила его не животной, а скорее, человеческой злобой. Острые когти же впились на груди в слишком прочную для них кольчугу, но кошка уже знала слабые места гнома, начав задирать ее нижний край задними лапами – у нее еще осталось последнее щупальце для рокового удара…
А я в этом, к сожалению, не мог ей помешать, расслышав сзади шустрые шаги: резкий оборот – и передо мной в тени деревьев предстала третья шестиногая тварь во все своей красе. Ее сильно обгоревшая морда, где-то покрытая слипшейся на воспаленной коже шерстью, а где-то - темной коркой запекшейся крови, пристально смотрела на меня своим единственным оставшимся зеленым глазом, определенно собираясь наброситься и убить… А я, как дурак, застыл не в силах отвлечься от второго глаза, вытекшего беловатой, неровной струйкой из опустевшей глазницы.
-
Гладкий и ровный пост, мне нравятся гладкие и ровные посты)
-
Красива отпись, вот и показались клыки)
|
Лес, болото, вонь, слякоть… Даже могучее драконье тело подвластно холоду. Альгерион полз меж деревьев, выбирая места, где он не цеплял бы хвостом стволов. Он крепко прижал сложенные крылья к телу, так как в данный момент они не были нужны. Голодные глаза искали очередную жертву, и тут они её нашли. Тихо ликовал вдали игривый огонек, то и дело, теряясь меж кустов. Это были они, те кто помогут хищному ящеру выжить. Пусть они даже и не знают как… Куст, дерево, огонь все ближе… Запах еды и тепла. Запах жертвы. Дракон замер, перевел дыхание, и стал ждать пока его тело услужливо не раствориться в ночном лесу. Шорох, кто-то рядом. Ну что ж, это его добыча, а этим останутся объедки. Винкалиморф пополз вперед, он уже знал, что редкий глаз способен различить теперь его на фоне деревьев. Яркий свет. Двое. Коротышка сидит на бревне и рядом колдунья. Единственное что кое-как может тешить глаз в этом промозглом вонючем месте. Греются, ну хорошо, я тоже там могу. Дракон спокойно выполз на поляну и свернувшись рядом кольцом протянул лапы к малюсенькому источнику тепла. А существа все разговаривали, даже не осознавая того, что им в любой момент можно откусить голову. Наивные. Искупаться? А вот это уже интересно. Вот гном остаётся, а девушка идет в сторону. Перед колдуньей маячит мелкое животное, надоедливая тварь, как же её там. Фига! Да, только люди могли назвать так бедное животное. Отвести её к водоёму. Фи! Хотя… Искупаться тоже не помешало. Вот она ушла. Змея медленно пришла опять в движение, направляясь её в след. Опять это лес, холод, но интересно жутко. Вот и колдунья. Идет, виляет телом, ей бы наверное подошел хвост. Птичка маячит где-то впереди, даже пообедать такой не получится. А вот колдуньей - другое дело. Вода. Берег. Она постояла, стала развеваться. Фигура, неплохая кстати. Любой обед должен быть эстетически красивым. Она залезла в воду. Ящер тоже подполз к воде. Где-то далеко внизу на траве лежала одежда этой девушки. Красиво плавает. Жертва. Дракон медленно сполз с берега и стал погружаться в воду. Да! Вот она родная стихия, вот где можно летать по настоящему. Тело змея извивалось в такт биения сердца, не оставляя на поверхности ни бликов не всплеска. Он сделал несколько кругов вокруг беспечно купающейся девушки, наслаждаясь эти зрелищем. Печально. Неужели теперь это в прошлом? Больше нет того о чем она мечтала? Её судьба это дракон, тот который неслышно плавает вокруг жертвы. Что? Кто это? Враг! Это моя добыча. Ящер медленно нырнул и просто перегрыз пополам что-то тянущее за ногу его добычу. Она вырвалась, и стрелой поплыла к берегу. Враги. Их много, Теперь он сам их добыча. Плавно дракон развернулся и стрелой под водой понесся на опережение девушки, лишь по дороге слегка коснувшись могучей спиной её бедра, от чего колдунья сама того не осознавая ускорилась раза в полтора. Берег. Змей быстро вылетел из воды. Как всегда, без шума и брызг. Он прополз чуть вперед, но тут же до чуткого слуха донеслось лязганье. Вот одежда Анны, как он знал имя своей жертвы. Похоже отходить нельзя, тем более что она уже выбралась из воды следом и очередная опасность могла отобрать её добычу. Значит, если придется примем бой прямо тут. Альгерион застыл прямо над куче вещей, и медленно стал растворяться в окружающей среде.
-
ну просто очаровательно)
-
Аааа!!! Супер, отлично вписался))))
-
Кто бы знал, что здесь кроется тайна)
|
|
Сайфер меланхолически наблюдал за тем, как иконки фотографий с флэш-карты фотоаппарата одна за другой перелетают в папку с датой и описанием события. У людей из ящика, разумеется, есть преимущество оперативности, да и, чисто теоретически, аудитория побольше. На самом деле – грызня за первые строчки рейтинга происходит отнюдь не между новостными и аналитическими программами. Профессия и знакомства давали определенные преимущества, одним из которых был доступ к статистике ДО того, как ее корректируют в соответствии с духом издания, политической коньюнктурой или банальным заказом. Подавляющее большинство американцев смотрят сериалы, а не новости. С газетой – дело другое. Ее читают те, кому это нужно, и тираж адаптируется под потребление. Законы рынка, чтоб их…
Оборвав себя на этой мысли, которая слишком уж напоминала поиск оправданий и самовнушение какой-то надежды, Кевин еще раз пробежался взглядом по услужливо отобранным лицензионной программой-поисковиком заголовкам статей о "TriCell". От всей истории несло дерьмом за километр.
- Tricell, TriCell, TriCell, one big mouse and the rifle…
Резким движением Сайфер вытащил левой рукой из стопки лист бумаги, а правой – карандаш из пучка карандашей, ручек, ножей для бумаги и прочей хрени, которая обычно стоит на столе у людей, связанных с бумажной работой. Чуть ли не высунув язык от усердия, он нарисовал физиономию негра, отдаленно напоминающего Лютейва, эмблему B.S.A.A. и символ TriCell. После чего откинулся на спинку стула и с полным достоинства вида оценил свое творение. Над этим надо было перекурить.
Из ящика быстро появился ящик с сигарами, и Сайфер, взглядом опытного критика оценив его содержимое, с сожалением констатировал, что надо пополнять запасы. Однако он выудил одну, обрубил кончик но, вместо того, чтобы закурить, положил ее в центр рисунка. Некоторое время погипнотизировал взглядом, после чего, будто осознав тщетность подобных усилий, крутанул ее.
Обрубленный кончик сигары указал на сектор, принадлежащий TriCell. Фармацевтическая компания, организующая благотворительный завод медикаментов в Африке… Само это уже звучало примерно как бред. В виду отсутствия должной инфраструктуры (а, побывавший в нескольких стычках между племенами, где вместо пращей и копий в ход шли сорок седьмые и РПГ-7, Кевин знал, о чем говорит) производство медикаментов там обходилось бы минимум в два раза дороже, чем производство медикаментов здесь и отправка их в Африку. А организацию полного цикла производства не потянула бы даже ТНК – которой TriCell, при всем отсутствии уважения Кевина к ней, не являлась. Да и вообще – организация какого-либо высокотехнологичного производства в Африке могло иметь только одну цель – спрятать все подальше от пристального ока правительственных и международных организаций. Это раз.
Это два было масштабом бедствия – 5000 человек в одном выбросе? Возможно, если это было какое-нибудь химическое производство и завод находился в центре города. Но если соблюдались минимальные нормы безопасности, то такие жертвы были невозможны. По сути, TriCell установил новый мировой рекорд жертв аварий химической промышленности, и неудивительно, что биржевые индексы упали, а акции корпорации ушли в глубокое пике. Даже в Индии, 1984, погибло не больше тысячи человек в момент выброса, и не больше трех вообще – и это была крупнейшая техногенная катастрофа. До сих пор. Это два.
Пара щелчков мышью вывела на экран программу Google Maps…
И присутствие B.S.A.A. в сочетании с головорезами из Французского Легиона (и опять Кевин знал, о чем говорил – причем головорезами некоторые легионеры были в самом буквальном смысле) и стратегической авиацией было вполне весомым "три", чтобы левая рука потянулась за сигаретой, вслед за чем за спичками, а правая начала набирать номер редакции. Правда, мгновением спустя номер сменился другим – личным рабочим номером Билла Келлера, редактора New York Times. Этот номер не работал, когда Билл был дома (обычно с 11 часов до 7.30 утра и по выходным) но в остальное время был доступен для ограниченного круга тех, чье мнение Келлер слишком ценил, чтобы заставлять их пробиваться через заслон из секретарш и автоответчиков. Кевин, регулярно выступавший в контрредакционной колонке, был определенно одним из любимых идейных оппонентов Билла, а также его хорошим приятелем, даже несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте. Познакомились они, когда Билл работал редактором иностранного раздела, а Кевин как раз писал о Чеченской Войне. Проработавшего 5 лет в России Келлера статьи заинтересовали… Но это долгая и другая история.
- Аглло, Былл. - Кевин грязно выругался про себя, вытащил сигару изо рта и положил на пепельницу. - Алло Билл. Это Сайфер. Кто-нибудь занимается TriCell’ом и Конго? Не против, если я подключусь и заскочу от NYT к ним завтра с утречка?
-
Объемный пост. Удивительно интересный.
читается очень легко.
Такая редкость среди местной графомании:)
Пиши еще!
-
Выше всяких похвал
-
Я все больше убеждаюсь, как много талантливых людей на сайте. Посмотрим, что будет дальше.
-
Удачи))) Надеюсь встретиться с тобой в каком-нить модуле))
-
Прочел по ссылке с главной страницы) Действительно хороши пост) Плюс)
|
Терпкий поцелуй взорвался в сознании мужчины всплеском эмоций, чувств, образов… Вы видели, как бьются морские волны о высокий скалистый берег?
… Первые секунды ты слышишь лишь рокот набегающей волны, сдирающей с прибрежных камней водоросли, траву, ракушки, собирающей мелкие камешки в единый сплошной вал… Этот рокот сейчас стоял в ушах Ашота, заглушая для него все звуки окружающей реальности, как будто звук, рождавшийся в сердце мужчины, вырвался наружу сквозь барабанные перепонки.
… Затем звук достигает предела, едва выносимого для человеческого уха. Кажется, что дрожит сама земля, наровясь вырваться из под хрупких ног и унестись навстречу водной стихии. Когда кажется, что самое разумное действие – это бежать отсюда сломя голову, не оборачиваясь и не думая о движущейся за спиной силе, именно тогда, и не мгновением раньше, происходит… Взрыв? Всплеск? Удар? Как мелки эти слова… Стена воды встает перед тобой, отвесно уходя под самые небеса, захватывая воздух, лишая тебя самой возможности дышать… Дышать… Ашот был счастлив забыть, что такое дышать, пока его губы были заняты поцелуем…
…Создав порыв ветра, небрежно сдувшего с тебя висящую одежду, волна застывает на мгновение, и – бесшумно, медленно, как будто нехотя, начинает опадать на берег. На тебя. Ты видишь белую, вспененную массу, перемешанную с зелеными водорослями, через прорехи в которой виднеется окружающий тебя морской пейзаж… Так же бесшумно и бесконечно медленно Ашот отнял свои губы от прелестных розовых лепестков георгин Селены.
….Но тишина обманчива, и через секунда на тебя, стоящего на этом каменном утесе, обрушивается холод открытого океана, с головой окуная в частичку морской пучины, в мгновение ока вымачивая тебя насквозь. А ты еще надеялся, что скалы спасут тебя от непогоды? Ты думал, что движущаяся волна – это все, что ты увидишь? Все? О нет… Ашот заново впился поцелуем в Сел, и принялся снимать с нее одежду – сейчас. Или никогда!
|
Мармоор что-то бубнил себе под нос, увлеченный своим занятием, но, как только Анна стала уходить, вдруг опомнился: - Ну, как знаешь, хозяйка. А вот искупаться - это ты уже зря надумала,- не отрываясь от алхимии, сказал гном вслед уходящей Анне. - Да постой же... - Мармоор обернулся, но она уже скрылась в темноте, уводимая маленькой Фигой. - Ей-богу, лучше быть грязным и живым, чем вымывшимся и растерзанным волками, - проворчал дварф и разгладил бороду, вернувшись к своему занятию… Вскоре после этого из палатки ля Ира, лягшего туда, не снимая доспеха, донесся классический солдатский храп, так что Мармоор остался сидеть в одиночку напротив костра. Мелкий, моросящий дождь все продолжал раздражающе капать, периодически попадая по крышке мармооровского ящика с характерным влажным звуком, что в купе с непрерывно трескающим костерчиком и ритмичным храпом ремминского рыцаря, создавало особенную мелодию уснувшего ночного лагеря. Кроме того, вокруг постоянно слышались то шорохи, то шелест листьев, то чей-нибудь зловещий вой, то еще что-то непонятное, заставлявшее всякий раз даже такого сурового гнома встревоженно отвлечься от его занятия. Но потом он все равно возвращался к нему, упрямо растолачивая в ступе гранулы едкий квасцов, что в силу своего названия неприятно и действительно едко воняли, стоило их хоть немного раскрошить. Тем временем под периодические гномьи «чихи» от квасцов, добавившиеся в мелодичную симфонию, на костре в специальном малюсеньком котелочке грелся порошок тлеющего камня вперемешку с глинистым грунтом, что должнен был в итоге образовать тягучую, постепенно затвердевающую смесь… - Мууурррр… - донеслось тихое, но отчетливое мурлыкание со стороны дороги… откуда-то из тьмы, что таилась меж слабо освещенных костерчиком дубов. Дернувшийся от этого гном, чуть было не выронил ступку со смердившими квасцами, что, кстати, было весьма чревато, и, поставив ее в ящик, достал свою заряженную аркебузу. Но повторных звуков не последовало… Решив, что все-таки ему послышалось, Мармоор вернулся к своему занятию, но не тут-то было – мурлыканье вдруг повторилось, заставив дварфа, тихонько ругаясь, все-таки подойти к краю лагеря с ружьем наперевес. Пристально разглядев все кустики и тени в той стороне, гном так ничего и не увидел – лес не отреагировал на осторожное «Киса, поди сюда…» и даже на пресловутое «Кис-кис-кис». Убедившись, что если там кто и был, то пока нападать не собирался, чуть расслабившийся Мармоор вернулся к своему полену, на этот раз положив аркебузу себе на колени и продолжив свое меланходичное дело. Но на этом, конечно же, ничего не закончилось – через минуту снова донеслось таинственное мурлыканье, которое тутже повторилось, причем несколько раз, но дварф даже и не думал вставать, уперто растолачивая уже стертые в мелкий порошок квасцы… Застыв в своей сидячей позе, он пристально следил за этой непроглядной тьмой, будто загипнотизированный этими мелодичными звуками, что постепенно приближались, становясь все громче и громче. - Мууууррр… - томно звала ночная мгла. – Мууууррр… - шелестели листья в кронах. – Мууууррр… - скрипел пестик в крепких гномьих пальцах. – Мууууррр… - отдавалось в завороженной происходящим голове Мармоора. Он понятия не имел, сколько это продолжалось, но ему казалось, будто это мурлыканье длится вечность, рокочущим эхом заполняя тьму вокруг и заманивая своей непрекращающейся песней – гном уже не слышал ничего, кроме этих сводивших его с ума кошек. Время, наверное, уже остановилось, а неуемный алхимик все падал в бездну повторявшегося звука, изничтожая квасцы, облепившие тонкой пленкой стенки ступки… Таким я его и увидел, выглянув из палатки: бездвижно смотрящим, не моргая, куда-то во тьму – лишь руки его монотонно работали, а дыхание медленно-медленно заставляло шевелиться могучую грудь, спрятанную под кольчугу. - Мууууррр… - Мармоор!!! – прокричал я, судорожно заряжая арбалет: меня в тот момент разбудили сдавленные крики ля Ира, да звон его доспеха, которых гном, судя по всему не слышал. Тот, наконец отвлекшись от жуткого мурлыканья, все доносившегося из леса, тут же схватился за ружье, очумело хлопая на меня глазами. Но было уже поздно – на четвереньках вылетев из своей палатки, разъяренный Жан-Батист отчаянно взвыл: его буквально оседлала какая-то черно-синяя старая карга, вцепившись своими длинными когтистыми пальцами в уши рыцаря. Вид у нее был ничуть не лучше, чем у Биргет – неровный свет костра накладывал глубокие тени на ее дряблую, покрытую язвами кожу, обтягивавшую, а, точнее, свисавшую с хилого старушечьего скелета. Одета она была в какие-то изорванные лохмотья, неплохо сочитавшиеся со спутанной и грязной гривой черных длинных волос, частично стянутых в хвосты чьими-то жилами. На поясе у нее висел целый набор засохших гоблинских голов, а на шее – заставляющий содрогнуться ряд человеческих зубов, но больше всего пугала ее злобная рожа: лишенная какой-либо пропорциональности, она выделялась длиннющим острым носом и сильно выдающимя не по-женски волосатым подбородком. Застыв перед нами на мгновение, она еще раз дернула де Сьежа за уши, отчего тот, даже не собираясь ее с себя скидывать, снова взвыл. Ля Ир, кстати, смотрелся соответствующе своей наезднице – его безумные глаза бешено крутились посреди окровавленного лица, демонстрируя практически полное отсутствие здравого рассудка. На миг мне стало действительно страшно за него, но лишь на миг, ибо очередная гройенвальдская ведьма дольше секунды здесь задерживаться не собиралась: - Вертай нажад, - прошепелявила беззубым ртом карга, резко разворачивая де Сьежа. - Не стреляй! – снова закричал я прицелившемуся гному, понимая, что тот мог легко промазать. - Пошел, голубшик, но! – добавила ведьма, подкрепив свои слова звучным ударом костлявых пяток о сталь ремминской кирасы, и тот, послушный ее приказу, рванул в лесную мглу. Два неестественно ловких и мощных прыжка – и старуха исчезла из виду вместе со своим новым скакуном, загромыхавшим в ночи своим доспехом… - Что это было? Я сплю, чтоли… - только и смог выговорить я, изумленно глянув на Мармоора. 
|
Усталость яркого (не смотря на погоду) дня сказалась не только на ноющем теле, но и на настроении, отлично отвечающем рокоту туч и скрипу лесной чащи. Пренебрегая сырым, трухлявым бревном, на котором сидели спутники, Анна предпочла усесться прямо на траву около костра. Та хоть и была изрядно мокрая, но все же казалась менее враждебной, чем пахнущая сыростью древесина. Поджав под себя ноги, колдунья заворожено смотрела на язычки немного неестественного пламени. Разжигать огонь было сейчас неблагодарным занятием – весь собранный валежник оказался сырым, потому девушка, не задумываясь, предложила свои услуги волшебницы. Поленья вспыхнули веселым треском, лишь стоило ей прикоснуться к ним рукой, и теперь продолжали медленно догорать под чутким взглядом хозяйки.
История с гидрой теперь казалась отголоском дурного сна, и трудно было сейчас даже вспомнить змеистую тушку, валящую деревья как спички. Впрочем, Анянка особо и не горела желанием вспоминать. Иблис, как и другие кони, до сих пор нервничал, похрапывая в темноту, и порой отказываясь пожевывать сочную, влажную траву. Аня его понимала и пообещала себе чуть позже успокоить коня. Пока же она сама хотела отогреться рядом с родной стихией. Близость пламени подпитывала ее силы, разжигая Искру, а та, в свою очередь, отдавала энергию пламени, не позволяя ему погаснуть. «Забавный симбиоз» - проскользнула единственная мысль в пустой голове.
Сытный ужин приятно согревал урчащий от наслаждения желудок, и это значительно поднимало граничащий с грустью настрой. По небольшой опушке до сих пор разносилось благоухание мяса и картошки, сочетаясь с корешками имбиря. Возможно это и привлекало те взгляды, которые Анна так остро ощущала спиной. Ей бы не хотелось, чтобы их покой потревожили незваные гости, потому как вряд ли бы они были особо благодушны к путникам.
Встряхнув промокшими волосами, колдунья с кряхтением выпрямила затекшие ноги и потерла руками одеревеневшие бедра. Иблис все-таки был велик для нее и каждый раз после целого дня путешествия на жеребце, Аня чувствовала себя раздвоенной пополам русалкой. Теперь она с нежностью поглядывала на Мармоора, которого тогда уже успела похоронить пару раз, да и оплакать. Гном словно с того света вернулся и так странно было видеть его живым. Да и те слова, сказанные им после спасения, очень приятно грели сердце девушки, отгоняя прочь всякие сомнения. Она сделала правильный выбор, взяв с собой ля Ира и Мармоора – такие спутники не бросят и не подведут.
- Зато в спокойствии и тишине никогда не познать радости такого вот отдыха. – Задумчиво пробормотала гному девушка. – Я никогда не была в ваших анклавах, не бродила по вашим залам, но слышала много слухов о подземных обителях. В величии и мраке расплавляют драгоценные металлы ваши горны, стучат о крепкие породы кирки… Разве души ваши не стремятся к свету? Разве тебе, уважаемый Мармоор, не приятна влага здешних лесов?
В воодушевлении Аня с наслаждением провела глазами по тонущей в тенях чаще. В неверном свете костра деревья танцевали сложные пируэты, пожимая своими ветвистыми лаптями твердеющий вокруг них воздух. Если приглядеться – можно было увидеть пару бронзовых грибов, пригревшихся у могучих, вырванных из земли корней. Тлеющие листья вспыхивали золотом при бликах огня, отвечая собственной драгоценной красотой. Сизый дым, вьющийся над опушкой, искал выхода из переплетенных крон, но те, словно забавляясь, смыкались крепче и туже. Безмятежность и обманчивое равновесие. Ане стало не по себе – чувство наблюдения не пропадало, а все вокруг казалось таким обманчивым и неверным. Вздрогнув при крике какого-то пискливого зверька, девушка смущенно глянула на гнома и, улыбаясь, произнесла:
- Впрочем, ты наверное прав… Этот лес не лучшее сравнение. Тут слишком опасно.
Поднявшись на жалобно скрипнувшие костями ноги, Аня крякнула и, шатаясь, подошла к седельной сумке Иблиса. Коней они уже давно распрягли, оставив свободные узда, которые были привязаны к ближайшей ольхе. Развернув отсыревшую кожу, девушка порылась в бездонных внутренностях сумки и нашла то, что искала. Сжав в руках длинный моток лески и серебристые колокольчики, звякнувшие мелодией при прикосновении, она отошла на достаточное расстояние от лагеря и начала обтягивать леской деревья. Здешняя фауна и флора не вселяли особой уверенности в безопасности, а потому каждая мера предосторожности будет кстати. Обтянув кору дуба, она закрепила нить на половину человеческого роста от земли и подвесила первую пару колокольчиков. Главное не переборщить с железяками, иначе они просто не уснут под их стрекот. Занимаясь обтягиванием лагеря леской, девушка, наконец, согрелась и скинула плащ, оставаясь под ветками последней липы в одном корсете и штанах. Она развесила колокольчики на таком расстоянии друг от друга, что по звуку они бы легко определели, откуда к ним стараются проникнуть. К тому же в темноте леску невозможно было разглядеть. Ну и сами бубенцы отличались твердой структурой – от ветра они бы не звенели, обещая гарантию того, что именно нечто живое прикоснулось к нитке.
Удовлетворенно кивнув самой себе, колдунья вернулась к костру и кинула на бревно плащ. Кони, изрядно пугающиеся лесных шорохов, подошли так близко к пламени, как только позволяли им натянутые поводья. Пожалев животных, Аня вспомнила о своем намерении успокоить Иблиса и, порывшись в сумке, достала спелое, блестящее яблоко. Подойдя к своему жеребцу, девушка нежно провела рукой по его челке и прошептала тихие нежности. Конь всхрапнул и жадно потянулся губами к яблоку. Уронив его в зубы мустанга, колдунья начала ласково гладить того по холке, успокаивая его дрожащие бока.
Обернувшись к спутникам, Анна достаточно громко произнесла:
- Нам надо дежурить ночью. Колокольчики, конечно, могут предупредить о приближении какого-либо животного, но нечисть, духов, а может и просто хитрых гуманоидов они не остановят. Дежурить троим будет вполне достаточно, чтобы не разбивать сон сразу на четыре части.
Она отвернулась на секунду к коню, в последний раз провела рукой по его носу и вернулась к костру. Протянув руки к пламени, девушка с удовольствием стала наблюдать, как то тянет свои языки к волшебнице, чувствуя родную стихию.
- Я буду дежурить вместо Фрэдди. – Непререкаемым тоном заявила она. – Он не спал всю предыдущую ночь, значит сегодня моя очередь. И да… отправляться мы будем засветло, так как времени у нас не очень много. Встать придется где-то за час до рассвета, в самое темное время ночи, а значит, нам нужно поддерживать огонь ночь напролет. Бревна сырые, горят плохо, так что особо много валежника и не надо. Но вот опасность того, что они потухнут, велика, так что я заранее прошу тех, кто будут дежурить, если заметят что огонь гаснет – разбудите меня, я подпитаю его.
Словно отвечая на слова Ани, пламя вдруг взметнулось выше и почти коснулось рук девушки, обжигая ярко-алыми искрами. Потерев ладони, она недовольно взглянула на костер и добавила:
- Надо решить в какой очередности мы будем дежурить.
|
|
Если мое сердце до этого бешено билось только в груди, то теперь этот отчаянный набат перед неминуемой гибелью зазвучал и в висках, сжимая сознание и взор кровавыми всполохами – мне никогда не было так страшно. И дело было не в зеленых разъяренных пастях, показавшихся под неумолчный звериный рев сквозь сплошную золотую пелену выметаемых, будто веником, листьев, и даже не в том, что сестра, а за ней и ля Ир, рванули навстречу несшейся лавине, с грохотом сметавшей молодые березки, а в том, что я понятия не имел, что делать.
Внутренний голос громким, ритмичным в тон пульсу воплем орал валить в сосновый бор как можно быстрее… привязанность к сестре – хватать ее в охапку и спасаться уже вместе с ней… а совесть, моя забитая в дальний уголок совесть, конечно же, тихонько пискнула найти и спасти Мармоора, но кто ж ее слушал? Только сумасшедшие… навроде Анны и Жана-батиста.
Я медлил, нервно мотая башкой то в сторону сосен, то в сторону берез и пытаясь успокоить перепуганного насмерть Винтера, который, судя по его отчаянным попыткам, выбирал сосны. Наконец, глядя, как сестра скрылась средь стволов (которые, кстати,обещали быть раздавленными в щепки через неприлично короткое время), я не выдержал и, постаравшись забыть вообще обо всем, кроме нее, с каким-то нездоровым воплем заставил жеребца рвануть в чащу, чуть ли не разрывая его щеки удилом…
К счастью, эта безумная скачка на свидание со смертью продлилась недолго – через полусотню метров, почти догнав людских спутников, я вовремя различил сквозь кусты и белесые стволики отчаянно спасавшегося пони, что каким-то невообразимым для толстобокой животины образом маневрировал, ловко перепрыгивая через уже поваленные стволы. На Хуче, в свою очередь, охая и ахая, маневрировал и наш Мармоор, таким же невообразимым для столь… добротного гнома образом перескакивая на разные края седла. За ними же, отставая на каких-то три десятка шагов, неслась и наша громадная и невероятно шумная гидра, прокладывая просеку в обреченной чаще и даже не собираясь, черт ее подери, как-либо маневрировать.
«Все, спасся», - обрадовался я, прежде чем развернуть не менее радостно крутившего глазами коня: теперь-то уж точно пора было сваливать, что мы с Винтером и сделали, сверкая взрывающими дерн подковами…
|
Аня очень удивилась тому, как быстро смогли они собрать равномерно раскиданные по лужайке вещи. Палатку в два счета скрутил Сьеж, видимо даже не задумываясь о том, что ее можно стянуть аккуратным узелком, но под его ручищами она превратилась в маленький, скукоженный комочек. Котелки и посуду взяла на себя девушка – быстро ополоснула в недалеко протекающем ручейке. Вода была холодная до жути – пальцы, впитавшие в себя подступающие воды близкой зимы, утратили чувствительность и болезненно реагировали на каждый удар ветра. Чуть было не поскользнувшись на предательски скользком от воды камне, девушка еще и умудрилась намочить левый сапог. «Типа помыла» - ухмыльнулась она про себя. Сумки вскоре были плотно упакованы и взвьючены на лошадей. Ребята смело передвигались по уже родной полянке, выискивая что забыли и потеряли. Перед тем, как седлать Иблиса, Анна заботливо вычистила его гребешком. Свалявшаяся шерсть и комки грязи под седлом, для лошади то же самое, что для людей камушек в ботинке. Только вот животные, в отличии от вышеупомянутых, не могли остановиться и вытряхнуть их. Иблис ровно дышал, явно довольный отдыхом, и воодушевленно поглядывал на хозяйку. Девушка знала, что жеребец сейчас очень хотел бы порезвиться и поноситься по ветреным долинам, но позволить ему такую роскошь она не могла.
Наконец путники собрались у навьюченных лошадей, и Анна в последний раз окинула взглядом полянку. Ветер шелестел в травах, запуская призрачные пальцы в длинные волосы колосьев. Выжженная от летнего солнца подстилка казалась еще более тусклой в серости подступивших, осенних туч. Поздние цветы робко тонули в наполненном влагой воздухе и роняли свои лепестки, которые смешивались с вихрями желтых и багряных листьев. Только иголки, усыпавшие долину, зеленели праздничными сосульками, даря окружающему миру яркие, насыщенные цвета. Рядом с лошадью гнома упала крупная шишка, чуть не зацепив Мармоора по голове. Выругавшись, он пнул ее в ствол покосившейся сосны. Анна тихо улыбнулась и быстро глянула в просевшее небо. Погода слегка настораживала – видимо скоро будет не просто дождь, но самый настоящий ливень. Угрюмые, тяжелые облака, свинцовыми лохмотьями спеленали весь купол небес. Ни один лучик солнца уже не мог пробиться сквозь рать этих молчаливых, величественных стражей. Ветер, который в беспорядке менял свое направление, словно не определившийся ребенок, размазывал тучи в разные стороны, чему те были явно не рады. Скоро они отомстят далекой земле. Отомстят за ее покой и безмятежность. Прибьют ее пыль тяжелыми, ледяными слезами.
Поежившись от ветра, Анна запахнулась покрепче в плащ и быстрым движением накинула через плечо сумку. Там была печать, остальные деньги и еще кое-что… Достав из кошелька 40 монет, колдунья с улыбкой и благодарностью протянула 20 гному и 20 молчаливому наемнику. Вместе с шумящими листвой тенями, к путникам подкралась тишина. Говорить особо не хотелось, да и настроение было – томно-печальным. Что ожидает их там, впереди?
Фига была, похоже, не намеренна вылезать из теплого укрытия Фрэдди и Анна не стала ее дергать. Слегка тяжело забравшись на гигантского жеребца, она почувствовала, как бедра болезненно пикнули от боли. Конь был слишком большой для девушки, и после поездок на нем у нее всегда страшно болела внутренняя сторона бедер. Да и рука саднила довольно сильно. Вспомнив про руку, Анна кинула тревожный, осторожный взгляд на брата. Ему хорошо досталось, и он многим рисковал, чтобы усмирить ее пламя. Стыдливо спрятав глаза, Анюта предпочла забыть о том, что случилось.
Двинулись они все так же молча, по неоговоренному согласию пропуская вперед колдунью. Она собрала их, а значит и она должна вести. Места настораживали девушку, хоть она и не старалась подавать особого вида. Странные легенды ходили о лесе, под полог которого они намеревались ступить. Мифы или сказки, а может все-таки правда? Анна всегда была суеверной и боялась всяких ведьм, оборотней, утопленников и духов. Она помнит, с каким упоением рассказывала, захлебываясь, Рита, как в прошлом году здесь потерялся мальчик. Его искали два месяца. Но вскоре родители потеряли всякую веру на спасение ребенка и решили отмолить его ушедшую душу. Как же они удивились, когда ребенок вернулся через пару дней. Вернулся уже не в облике человека. Прогнившими зубами он перегрыз глотки родителям, а потом скрылся от разозленных горожан в своем лесу. «Говорят, до сих пор он бродит под тенями Гройенвальда» - жизнерадостно закончила подруга, стреляя искрами из пьяных глаз.
Насупившись, Аня пробормотала себе под нос, что это только слухи, и плотнее сжала ногами бока Иблиса. Девушка терялась в догадках, что из всего услышанного про лес правда, но одно знала точно – ничего из этого она встретить не хотела бы.
Лошади шли спокойно и мирно, иногда уводя путников с тропы, чтобы ущипнуть мягкими губами понравившийся клочок травы. Приходилось постоянно их одергивать и прикрикивать. Ветер разгулялся еще больше, облака же опустились длинными плетями туманов почти до земли. Легких коснулся прелый запах сырости и сладковатый аромат гнили.
- Чудная погода. – Проворчала Анна, убирая с лица спутанный клок волос. По опушке они ехали около часа. А может и два. Девушка плохо ориентировалась по времени. Тишина нарушалась лишь всплесками ветра и гудящими вдалеке кронами. Наконец, впереди показался вход под своды древнего, легендарного леса. Лошади обеспокоились, ворочая головами и выпуская пену на удила. Животные чувствовали тот же страх, что и люди. Тонкая тропа, заросшая со всех сторон кустиками лебеды и колосьями пырея, ветвляла то туда, то сюда. Мясистые лапти подорожника жалостливо скользили под копытами. Ветер взыграл не на шутку, и Анна подумала, что хотя бы одно хорошее лес может сделать для них – защитит от ветра и дождя.
Тропа уходила под своды двух гигантских дубов, величественно подпирающих небеса. Они казались колоннами, увенчанными абакой пожелтевших, пурпурных листьев. Земля под ними дыбилась, напоминая стилобат. Подъехав ближе, путники смогли различить на земле гроздья лопнувших желудей – вестников пришедшей поры увядания. Аня беспокойно заерзала в седле, ощущая приторный запах гнилой древесины и отсыревших листьев белладонны.
Древний лес поглотил их одним легким ударом сумеречной вязкости. Запуталось в неприступных ветвях небо, которое теперь невозможно было разглядеть. Упали на дорогу гирлянды медленно кружащихся листьев. Их щегольное золото, медная алость и скользкая рябь сверкала светлячками в мире беспокойной дикости. Этот лес дышал. Он жил. В нем не было места людям. И это ощущалось сразу.
Сухой пылью вылетала из-под копыт земля. Колдунья искренне жалела, что идет первая. Ее пробила нервная дрожь. Легенды, лишенные тела и скелета, здесь обретали плоть. Несмазанными ставнями скрипели стволы, будто какой-то гигант двигал их мозолистыми руками. Гибло шуршали в вышине кроны, роняя последнюю листву. Тени прятались за каждым деревом, насмешливо пугая странников игрой света и мрака. Хрустнула под копытом Иблиса трущавая палочка осоки и Анна подпрыгнула в седле, тут же ругая себя за суеверный страх. Где-то прошелестела крыльями невидимая птица, и сразу же стал робкий вопрос о том, почему собственно птицы тут не поют? Тишина пугала больше любого звука и нервы стальными канатами натянулись на тросы одеревеневших мышц.
В жутком, нечеловеческом напряжении они проехали где-то с полчаса, когда раздался первый вой. Он был ни на что не похож, и описать его было практически невозможно. Но вздрогнули все, без исключения. Холод, который теперь уступил место паркости плотных, сжатых стволов, снова заполз липким, потным ознобом под одежду. Анна тихо пикнула, сама не понимая, как ей удалось издать такой звук. Испуганно кинула взгляд в сторону воя и чуть не упала с седла – кусты волчих ягод сбоку громко треснули и раздвинули свои примятые лапти. Там явно кто-то был. Или что-то.
- Просто зверек… - постаралась успокоить саму себя девушка, что довольно плохо получилось. Сжав во вспотевших ладонях узду, колдунья целенаправленно двинулась дальше, не оглядываясь на путников и моля про себя лишь о том, чтобы этот лес хоть когда-нибудь кончился. Ее не покидало навязчивое чувство, что за ними следят. Следят с той самой минуты, как копыта лошадей нарушили покой древних зарослей. Она почти физически ощущала на себе злобный взгляд. И как было переубедить взбунтовавшееся воображение? Приказав себе об этом не думать, Анянка сосредоточила взгляд на дороге и на шорохах.
|
|