Голосование пользователя

Под этим градом бессвязных причитаний и мольбы Маун Су как-то вдруг сникает. Будто бы съёживается даже, зримо уменьшаясь в размерах. Ну, это-то, конечно, складская полутьма шутки шутит. Растворился в ней бирманец, одни глаза маслянисто блестят из черноты. Смотрят понуро.

– Всё-всё, – примирительно говорит Маун Су, без особого, впрочем, воодушевления. Но хватки не ослабляет.

Точь-в-точь растерянный взрослый перед раскричавшимся ребенком. И утешить как следует не умеет, и делать что-то всё-таки надо. Не вечно же так сидеть. Скоро уже и соглядатай таинственный обернётся. Если верить словам, которые второпях, обгоняя друг друга, летят с прыгающих губ изрезанного человека, лучше не дожидаться возвращения.

Нет, Маун Су не поверил, разумеется. В зловещие ритуалы, подчиняющие волю. В белую смерть под покровом чёрной ночи. Всё это допустимо и, может быть, даже очень возможно, в другое время и при других обстоятельствах. Но совершенно… избыточно здесь и сейчас. Здесь и сейчас есть просто запуганный до смерти человек, который, похоже, и вправду умудрился прощёлкать чужое добро каким-то заезжим ловкачам.

Так думает Маун Су, который не любит искать сложных ответов на простые вопросы.

Нельзя сказать, что Маун Су совершенно глух к тем загадочным и неизъяснимым сигналам, которые иногда прорываются в окружающую нас повседневность из мест куда более странных, сокрытых от глаз. Даже напротив, Маун Су всегда был суеверным человеком – примерно в той мере, в какой и может быть суеверным деревенский ремесленник, выросший среди рисовых плантаций и маковых полей. Но Маун Су кое-что повидал за последние пять лет, и поэтому теперь он также верит и в другие вещи.

Он верит в человеческую жадность, ослепляющую, переходящую в вероломство. В человеческую… глупость? Пожалуй, что и так. Можно быть очень могущественным человеком, и все равно вы поступаете глупо, воруя опиум У Шве.

А пленник… А что пленник? Тело его перенесло слишком многое, а разум не был достаточно дисциплинирован, чтобы сохранить ясность. Нужно отдать должное: «поработали» с ним плотно. Настолько, что добиться от него хоть чего- то полезного, похоже, не удастся – во всяком случае, не так быстро, чтобы стоило тратить время. Чем бы ни руководствовался этот захлебывающийся словами человечек, а совет он дал добрый и на удивление разумный: иди отсюда, Маун Су, не задерживайся.

– Всё. Всё, – ещё раз перебивает Маун Су, и в этих бессмысленных, в сущности, словах теперь и впрямь слышится что-то окончательное.

Маун Су приподнимается, все еще удерживая человека за шиворот, но уже одной рукой – в другой сквозь темноту смутно угадывается нож. Деловито, без суеты Маун Су перекладывает человека на живот, склоняется над ним. Коротко взлетает рука с ножом.

Сочно, отчётливо чавкнув, шею чуть выше ключицы клюет клинок.

Отерев нож, Маун Су убирает его обратно в ножны на пояснице (и умудрился же как-то приладить на саронг). Вздохнув от неприятных этих дел, шагает к выходу, на ходу одёргивает рубаху.

В дверях, перед тем как влиться в толпу, останавливается ненадолго. Быстрым взглядом окидывает открывшуюся панораму доков. Развалины домов, переулки, снующих мимо людей. С улицы выход как на ладони, да его, Маун Су, и видели уже – теперь можно особенно не прятаться. Но если кто за ним и смотрит, Маун Су хочет посмотреть в ответ.

Эвандер оставил водителю сразу десятку — пускай подождёт у входа, им ещё назад ехать. Он вышел из машины и поднялся по ступенькам особняка. Билли поспешал за ним, зажав под мышками школьную грифельную доску и треногу. Cегодня Эвандер проводил лекцию по нумерологии.

Слушателей было немного. В отличие от вводных, на которые приходило много народа, на специальные лекции собирались лишь посвящённые, с которыми Эвандер виделся уже не впервые. Кошельков на таких лекциях было меньше, зато все кошельки уже были свои, прирученные, послушно раскрывающиеся при виде Билли с серебряным подносом.

Во-первых, были хозяева дома — пожилая пара, мистер и миссис Лоусоны, англичане, прячущие многолетние семейные тайны и какие-то непонятные делишки по строительной части под обычной маской добродушия и гостеприимства. Миссис Лоусон вязала свитера своему мужу, который тот ввиду местной жары носить не мог, но показывал гостям, и гостям ничего не оставалось делать, кроме как хвалить довольно неумелую вязку. Кроме свитеров, гостям показывали фарфоровые статуэтки, картины, фотографии в рамках, кубки и разные другие регалии мистера Лоусона — хлам, скопившейся в особняке за целую жизнь, вещественные доказательства прошлого, по которым умелый детектив смог бы составить цельную биографию супружеской четы. Помимо прочего, среди старого барахла попадались и символы с двуглавым орлом, над головами которого парила лучезарная дельта.: мистер Лоусон был подмастерьем бирмингемской масонской ложи ещё с двадцатых годов, и сейчас, на седьмом десятке лет вновь проснувшаяся в нём страсть к тайным знаниям толкала его платить Эвандеру деньги за новые и новые лекции. Судя по пустому взгляду супругов, с которым оккультист уже был знаком, они мало что понимали в том, что им рассказывал Эвандер, и были скорее очарованы просто звучными названиями оккультных терминов, ритуалами и тайными знаками.

Присутствовала на лекции и дочь Лоусонов, двадцатилетняя Мэри. Её Эвандер видел во второй раз и подумал, что вряд ли от неё будет какой-либо прок: к тайным знаниям страсти у неё не было, на предыдущей лекции она откровенно скучала и уж точно не была источником щедрых пожертвований. Тем не менее, Мэри была хороша собой, и это некоторым образом примиряло Эвандера с её незаинтересованным отношением. Глядя на неё, маг и чародей сам собой принимал загадочный и таинственный вид, а про себя думал: «эх, был бы я помоложе…»

Ещё одной слушательницей была дама средних лет из Канады, миссис Хьюз. У неё на войне убили мужа и сына, и теперь она находила себе утешение теософией. Миссис Хьюз Эвандеру нравилась — не как женщина, а как прилежная ученица: в её глазах было столько доверчивой простоты и безоговорочной веры, что, казалось, заяви Эвандер сейчас, что земля плоская и покоится на трёх китах, — и миссис Хьюз разве что спросит, далеко ли Калькутта от края мира (близко, миссис Хьюз, почти у самого края). Миссис Хьюз не только посещала каждую лекцию Эвандера, но и регулярно снабжала его деньгами, и это ещё более располагало Эвандера к бедной вдове. Он испытывал к ней снисходительную нежность, подобную нежности к домашнему животному. Пару лекций назад Эвандер с глубокомысленным видом подарил миссис Хьюз купленную по случаю книжку Боэция с собственноручным посвящением, и сейчас бы не удивился, если бы узнал, что миссис Хьюз так её и носит в сумочке, не расставаясь с ней на минуту и не дочитав дальше титульного листа.

Здесь был и Стивен, тридцатилетний служащий одного из калькуттских банков. Этот, в отличие от большинства слушателей, был с университетским образованием, и сам Эвандер, не имевший за плечами не то что университета, а и колледжа, побаивался, что Стивен может подловить его на какой-нибудь логической нестыковке, которых, как сам Эвандер знал, в его лекциях, как и вообще в учении, было пруд пруди. К счастью, Стивен, похоже, не отличался критическим мышлением и всё, о чём рассказывал Эвандер, то ли принимал на веру, а то ли пропускал мимо ушей. Скорее всего, ему просто было очень скучно в Калькутте. Стивен сидел в кресле-качалке, заложив ногу на ногу, курил трубку и рассеяно поглядывал то на Эвандера, то на Мэри.

Следующим среди слушателей был старый знакомый Эвандера, суперинтендант калькуттской полиции Маккензи. С ним Эвандер познакомился на первой своей лекции в Калькутте, когда после окончания к нему подошёл крепкий усатый господин и доверительным шёпотом поинтересовался, что лектор думает о «Протоколах сионских мудрецов». Из последовавшего разговора Эвандер понял, что суперинтендант пребывает в уверенности, что миром правит тайная ложа, поисками которой он, видимо, и занимался — не для того, чтобы разоблачить или уничтожить, а, скорее, чтобы самому к ней присоединиться. Эвандер не стал разочаровывать полисмена и туманно сообщил, что в «Протоколах» содержится множество тайных намёков, понять которые доступно лишь посвящённым, и добавил несколько слов на гаэльском, начатки которого знал от родителей. Маккензи гаэльского не понял, но доверием к соплеменнику проникся и ответом остался удовлетворён. С тех пор он старательно посещал все лекции Эвандера, видимо, надеясь в конце своего обучения раскрыть загадки юдофобского текста.

Ещё на лекции присутствовал мистер Такрал, толстый, обрюзгший сикх с ноздреватой и потной кожей. Несмотря на тюрбан и кинжал на поясе, Такрал был человеком европейского воспитания, закончил Сорбонну и до войны, как Эвандер знал, слыл у себя на родине в Пенджабе большим поклонником Муссолини. То ли из-за этого, то ли из-за каких-то других причин, но Пенджаб он был вынужден покинуть и сейчас обретался здесь, в Калькутте. Платежеспособность его была так себе, да и большим интересом к тайным наукам он не отличался. Чёрт его знает, зачем он ходил на лекции. В индийские души Эвандер не лез, разумно опасаясь за здоровье своей.

И последним участником лекции был большой чёрный пёс Бобби. Денег от него, к сожалению, ждать не доводилось, но, проходя по тёмному коридору в гостиную, где должна была состояться лекция, Эвандер не удержался, чтобы потрепать пса по холке. У него был похожий пёс дома, в Новой Зеландии. Чёрт возьми, насколько же давно это было, и доведётся ли когда-нибудь ещё вернуться на холодные равнины Саутленда, взглянуть с блаффских скал на бушующий внизу Южный океан? В липком, потном, обволакивающем мороке Калькутты даже не верилось, что эти суровые места действительно существуют.

А существуют ли? — задумался вдруг Эвандер, шагая по коридору. Может, ничего этого и не было никогда: Новая Зеландия — всего лишь название, случайная клякса на карте; прохлада, ветер, свежесть океанского бриза — обман чувств и памяти, галлюцинация, сумеречный малярийный бред. Обман, Майя. Ничего нет, есть только болотное марево дельты Ганга, трущобы, липкие простыни по ночам и тяжёлая работа по обману простаков, внушению им глупых и бессмысленных вещей, в которые и сам-то не веришь. Майя укутывает тебя слоями ватных одеял, а ты накидываешь такие же одеяла на других людей и ещё радуешься, что сам-то — не под ними, сам-то понимаешь, как устроена жизнь, и всё равно задыхаешься под тяжёлыми мягкими перинами в спёртом смрадном воздухе. Голландская печка. А знаешь ли ты, Билли, что у нас в детстве называли голландской печкой? Тьфу ты, дьявол, и что только в голову лезет. Собраться, принять загадочный вид. Сейчас начнётся лекция.

И лекция началась.

Эвандер рисовал на доске мелом числа. проводил между ними линии, соединял их, пририсовывал к числам буквы еврейского алфавита и китайские иероглифы. Особое внимание он уделил священному числу иллюминатов 23. Прошло уже больше половины сорок шестого года, а в следующем это число не будет и вполовину так популярно, как сейчас, а потому сливки с него нужно собирать, пока не поздно. Затем пошло описание принципа пятеричности. «Число пять символизирует человека, здоровье и любовь, а также квинтэссенцию, действующую на материю. Это число включает в себя четыре оконечности тела плюс голову, которая их контролирует, а также четыре стороны света вместе с центром. Hieros gamos (священный брак) обозначался числом пять, так как он представлял собой союз принципа неба (три) с принципом Великой матери (два). Геометрически пять является пентаграммой или пятиконечной звездой. Оно соответствует пятиугольной симметрии, общей характеристике органической природы, золотому сечению, как замечено пифагорейцами, и пяти чувствам, представляющим пять "форм" материи», — по памяти цитировал Эвандер. Вспоминалось легко и без усилий: нумерология была в моде и в довоенной Англии, где ему довелось начинать работать, и в военном Китае, и в послевоенной Индии. Воистину, числа вечны, с ними не пропадёшь.

Всплывали в памяти и тут же материализовывались на доске и простенькие каббалистические трюки — 32 упоминания имени Бога в Торе как 32 пути к Творению «Двадцать три, двадцать три!» — тут же воскликнула миссис Лоусон, вспомнив число иллюминатов, и Эвандер многозначительно кивнул, мол, правильно. Идём дальше. «Древо познания» в числах будет 233, «Эдемский сад» — 144. Разделим одно на другое и получим — 1,618, а это, господа, не что иное, как последовательность Фибоначчи — вот такая спираль, господа, вот так!

Последовательность Фибоначчи воодушевлённого отклика в умах слушателей не нашла. Даже Саймон, от которого Эвандер с некоторой опаской ждал познаний в этой области, в математике, кажется, смыслил не больше Эвандера. Такрал и вовсе заскучал, утомлённый незнакомыми ему понятиями и словами. По-настоящему интересно, кажется, было только миссис Хьюз да псу Бобби, которые с одинаковым выражением, чуть склонив головы, следили за каждым словом Эвандера. Остальные внимали науке нумерологии с настороженным почтением, не стараясь углубляться в её зияющие глубины слишком далеко. Это поддерживало ореол таинственности и Эвандера вполне устраивало.

Потихоньку нужно было заканчивать. Билли, как обычно, обнёс всех подносом, а Эвандер в туманных выражениях рассказал о дальнейшем пути по дороге совершенствования духа. Дорога обещалась длинная, со множеством лекций по пути.

— Скажите, Эвандер, а как всё-таки реально действуют вот эти тайные числа? — подошёл к Эвандеру после окончания лекции, когда все уже расходились, суперинтендант Маккензи.
— Если это можно было бы так просто объяснить, в этом не было бы тайны, — уклончиво ответил Эвандер.
— Но можно, например, при помощи числа утопить линкор? — не сдавался Маккензи.
— Наверное, можно, — пожал плечами Эвандер. — Но вряд ли человек или, скорее, сущность, получившая в своё распоряжение такую силу, станет использовать её на то, чтобы топить линкоры.
— Я вот что подумал, пока вы говорили, — продолжал Маккензи, — ведь каббала — еврейская наука?

С тихим отчаяньем Эвандер понял, что Маккензи оседлал любимого конька. А к концу лекции, как назло, опять разболелась голова и, чёрт побери, отчаянно хотелось выпить.

— Не могло ли быть так, что Гитлер завладел какими-то нумерологическими тайнами и решил истребить всех евреев именно потому, чтобы остаться единственным посвящённым в них? — говорил Маккензи.
— Не думаю, что сам Гитлер, но кто-то за его спиной вполне мог что-то знать, — послушно согласился Эвандер. — Но каббалистические тайны давно уже не являются достоянием одного лишь еврейского народа. Они открыты многим, и нужно лишь стремиться к их постижению.

По недовольному лицу Маккензи Эвандер понял, что дал маху.

— Всё-таки у евреев есть что-то, что нам не дано понять, — убеждённо заявил Маккензи, и Эвандер решил не спорить.
— В любом случае, если бы Гитлер знал тетраграмматон, мы бы все сейчас учили немецкий, — с улыбкой заявил Эвандер.
— Японский, — поправил его Маккензи. — Индия отошла бы Японии.
— Да-да, — согласился Эвандер и в этот момент точно решился купить на вечер бутылку виски.

- Международный комитет Красного креста, мой друг, - Алекс методично сложил газету, машинально в виде мухобойки (чертова антисанитария), - предоставляет защиту и оказывает помощь пострадавшим в вооружённых конфликтах. И внутренних беспорядках.

Алекс абстрактно указал мухобойкой куда-то за окно. Нехитрую мысль "не плюй в колодец" можно было оформить и более прозрачно. Но человек при исполнении, не стоило давить.

- Наша организация часто подвергается критике из-за методов, которые представляются публике, гм, сомнительными. Многие всерьез считают, что Красный крест должен вызволять пленных томми из лап безумных диктаторов, религиозных фанатиков и прочих теоретиков ненасильственного сопротивления, оставась при этом в безупречно белых перчатках.

Позиция Женевы была общеизвестна. Комитет недрогнувшей рукой выписал бы левый паспорт хоть самому Гитлеру, если бы тот вовремя пошел на конструктивное сотрудничество.

- Так вот, Генри, - не опускаться же до обзывания его Хайнрихом, в самом деле, - я не знаю, зачем бы вдруг меня стал искать немец пятидесяти лет. Его репатриация на историческую родину в верховьях Амазонки на данный момент не представляется перспективной с точки зрения уставных целей Красного креста.

Алекс раскланялся с уходящим контрразведчиком и остался стоять с газетой в руке. По тому, как он ее держал, она теперь больше смахивала на дубинку.

* * *

- Не понос, так золотуха... - впрочем, применительно к Индии эту фразу стоило переделать в "понос, золотуха, туберкулез и три редких формы сифилиса разом".

- Впервые слышу, Свен. Рассказывай.

На американской армейской раскладушке сидел, держась за бок, немолодой уже мужчина в майке-алкоголичке и трусах, с трёхдневной щетиной.
— О-ой, — протяжно простонал он.
— О-ой, — в тон ему откликнулся юноша в нейлоновой рубашке и шортах, на карачках переползший по полу с одного места на другое, без видимого смысла.
— Ох, — прокряхтел мужчина.
— У-у-уф, — заскулил юноша.

Некоторое время прошло в нечленораздельных вздохах. Натешившиеся китайцы из-за стены, наверное, могли подумать, что лаовай со своим китайским служкой занимаются какой-то особо извращённой формой содомии, медленной, болезненной и жалостной.

— Немолод я уже, чтобы меня бить, — наконец подал голос Эвандер.
— Ох, — простонал Билли, у которого причин жаловаться на возраст не было.
— Бывало и хуже, впрочем, — рассудительно сказал Эвандер.
— Бывало, — тяжело согласился Билли.
— А сколько у нас денег, Билли? — понизив голос, спросил Эвандер. Здесь нужно следить о том, что и как говоришь, — из-за стены всё слышно.
— Пара сотен, наверное, — ответил Билли, и, совсем уж сбился на шёпот, — мне проверить тайник?
— Не надо, — махнул рукой Эвандер. — И так ясно, что тысячи до завтра мы не соберём.
— А что делать? — вскинулся Билли. — Может, убежим?
— Ку-уда? — протяжно вздохнул Эвандер. — Назад в Китай, что ли? Так там война.
— Можно в Европу или в Америку, — пожал узкими плечами Билли. Ну конечно, это его золотая мечта — уехать в Америку.
— В Европе всё разрушено, а в Америке своих масонов хватает, — махнул рукой Эвандер. — Нет, Билли, бежать от всякого пинка — это низко и пошло.
— Тогда что? Может, занять у кого?
— Нет, — покачал головой Эвандер. — Отдадим ему завтра, он нас доить начнёт. Через неделю будем в долгах и у него, и у того, у кого ты займёшь, и вообще у половины Бенгалии.
— Тогда что?
— Придумаем, — фаталистски отмахнулся Эвандер и со стоном растянулся на раскладушке. — Вот что, Билли. Пора собираться. Приготовь мне ванну внизу и, о-о-ой, — Эвандер схватился за поясницу, — закажи таксомотор на нужное время.
— Может, на рикше лучше? — хмыкнул Билли.
— Чтобы приехать все в грязи? Нет, поедем на таксомоторе. Давай-давай, — Эвандер хлопнул пару раз в ладоши, — вперёд! Время не ждёт!

Присутствие духа и бодрость потихоньку возвращались.

— Замок сломали, гады, — в пустоту пожаловался Билли, выходя из комнаты. Эвандер поднялся на раскладушке, оглядывая рядок книг на полочке. Блаватская, Олькотт, Джинараджадаса, Лебитдер, Джадж и куча брошюрок, на плохой бумаге, с узкими полями и расплывающимся шрифтом — по теургии, каббале, мартинизму, — чего здесь только не было. Эти книги занимали полный чемодан и изрядно отягощали багаж путешественников, но были нужны как воздух. «Это орудие нашего труда, — говорил Эвандер ноющему под тяжестью чемодана Билли, — Без этих книг мы никто.»

Нужно было готовиться к лекции, но из головы не лез чёртов китаец. И чего ему не сиделось в Шанхае? Говорят, генералиссимус сейчас решил придушить Зелёную банду, вот многие и побежали. А может, бегут, потому что не верят, что Чан Кайши сумеет справиться с Мао. Эвандеру как-то до войны довелось проводить спиритический сеанс с министром финансов Китайской Республики (тот почему-то вызывал дух Томаса Эдисона), и оккультист тоже не слишком-то верил в возможности Гоминьдана победить в этой войне. Люди — дерьмо, коррумпированные, глупые, суеверные. Стоп.

Суеверные. Правильно, все китайцы суеверны, а бандиты, миллионеры и политики — вдвойне. Ду Юэшэн, босс шанхайской мафии, как Эвандер помнил из своего личного с ним знакомства, носил на спине высушенную голову обезьяны и сверял свой каждый шаг с гороскопом, а Бу Линь… Эвандер не очень хорошо знал его по своей шанхайской жизни, но полагал, что и у этого голова была забита всевозможными суевериями и страхами, а уж тем более в этой чужой стране, со своими богами, демонами и мистическими силами, в которые он, как настоящий язычник, не может не верить. И вот на этом мы будем играть. В конце концов, играть на страхах и глупости других людей — это единственное, что мы умеем, но это мы умеем делать хорошо.

Через пятнадцать минут Эвандер стоял перед разбитым зеркалом в своей спальне. Из зеркала на него смотрел уже не помятый и небритый мужик в грязной майке, а посвежевший, гладко выбритый мужчина с тонкими чёрными усиками в безукоризненном костюме. Эвандер сбрызнул себя одеколоном и снова глянул в зеркало, репетируя отработанный демонический взгляд.

— Сейчас! — донёсся крик Билли из соседней комнаты. — Мистер Лав! Машина уже подъехала!
— Иду! — отозвался Лав и прокашлялся. — Иду, — повторил он таинственным баритоном и взял из щербатой тарелки серебряный перстень с египетским иероглифом, надел его на указательный палец и подхватил трость, сверху донизу испещрённую загадочными тибетскими знаками.

21.11.2041 16:35
Южный Макао, Колоане,
Эстрада де ла Алдеа

Гористый южный берег острова Колоане был самой малозаселённой частью переполненного народом Макао: на северном острове и в северной части южного лепились друг к другу пятидесятиэтажные небоскрёбы и дома-муравейники, а тут тянулась узкая извилистая дорога по лесистому склону горы над каменистым морским берегом, высилась на вершине горы белоснежная статуя богини моря А-Ма, и стояли на берегу моря небольшие посёлки с охраняемым въездом, частными пляжами и причалами для яхт. В одном из таких посёлков располагалась и вилла, купленная ещё дедом Ленни, а теперь доставшаяся по наследству ему.



Ворота гаража, увидев приближающуюся машину хозяина, гостеприимно распахнулись перед Ламборгини, Ленни завёл машину в подземный гараж и прошёл к лифту. Сначала он планировал подняться в свою спальню на третьем этаже, но, проезжая мимо второго, увидел сквозь полупрозрачную дверь лифта, что в гостиной кто-то есть. С не очень хорошим предчувствием на душе Ленни остановил лифт. Предчувствие его не обмануло: за открывшимися дверями лифта Ленни увидел картину, странную даже для его дома, видевшего многое.

У стеклянной стены, выходящей на балкон и море за ним, навытяжку стояли атлетического сложения молодой человек и девушка-мулатка. Из одежды на молодом человеке были только очки в толстой пластиковой оправе, часы и накладные груди пятого размера. На мулатке из одежды был только розовый страпон, ремнями закреплённый на бёдрах. Девушки Ленни не знал, а вот молодым человеком, разумеется, был Карл-Фридрих Хамфри.

Карл-Фридрих был единственным человеком из круга общения Ленни, чей вид в накладных грудях пятого размера не мог вызвать у Ленни удивления. И потому о Карле-Фридрихе, пожалуй, стоит сказать пару слов подробнее.

Пара слов о Карле-Фридрихе Хамфри


В центре комнаты на штативе была установлена видеокамера, рядом с которой спиной к Ленни и лицом к молодым людям стоял смуглый курчавый юноша в одних шортах. В руках он держал большой лист бумаги. Ещё несколько таких листов лежали у его ног. На стеклянном столике у дивана стояла бутылка коллекционного вина из отцовского погреба, бокалы с окурками внутри и лежала коробка от пиццы с парой оставшихся ломтиков. Рядом лежал полиэтиленовый пакет с рассыпавшимся по стеклу кокаином.

Появления Ленни в лифте молодые люди не заметили, и Ленни не спешил выходить, наблюдая за происходящим из кабины лифта.

— Меня зовут Карл-Фридрих, — без особого воодушевления в голосе по-английски начала девушка, очевидно, читая с плаката, — Владимир-Леон Мартин … чёрт, что там написано дальше? — девушка остановилась.
— Лютер, идиотка! — выпалил Карл-Фридрих.
— Непонятно написано! — заявила девушка. — То ли Лютер, то ли литр.
— Извините, я с детского сада не писал от руки, — жеманно заявил юноша с плакатом.
— Так! — властно заявил Карл-Фридрих. — Всё заново снимаем!

Девушка горько вздохнула. Ленни деликатно прокашлялся и вышел из лифта в гостиную.

— О! — обернулся в сторону хозяина дома Карл-Фридрих. — Ленни! А я думал, ты только через два дня приедешь!
— Нет, Кей-Эф, — заявил Ленни. — Вообще-то я позавчера должен был приехать.
— Гляди, какие у меня сиськи! — заявил Карл-Фридрих, поглаживая себя по накладным грудям.
— Круто, — без выражения откликнулся Ленни.
— Ты можешь их потрогать, — заявил Карл-Фридрих, соблазнительно покачивая грудями.
— В следующий раз, — сказал Ленни и обвёл рукой гостиную. — А это…
— Я могу даже дать тебе их поносить, — невинно заявил Карл-Фридрих, но, столкнувшись с мрачным взглядом Ленни, решил далее тему не развивать. — А, это? Это наш арт-проект.
— Я не ваш арт-проект, — хмуро заявила девушка. — Через пятнадцать минут время выходит, кстати.
— Мы продлим ещё на час, — отмахнулся Карл-Фридрих. — Знакомься, это Пабло, — указал он на волоокого юношу у камеры.
— Пабло как Пикассо? — спросил Ленни.
— Нет, Пабло как Дали, — ответил юноша. Карл-Фридрих заржал.
— Он остроумный, да? — спросил Карл-Фридрих, показывая пальцем на своего друга.
— Карло, что этот человек делает в твоём доме? — спросил Пабло Карла-Фридриха.
— Погоди, — Ленни помотал головой. — Ты, — указал он пальцем на Карла-Фридриха, — сказал ему, что это твой дом?
Карл-Фридрих снова заржал.
— Неловко получилось, правда? — сказал он, смеясь.
— Цао ни ма, — устало повторил Ленни. — Знаешь, Карло, Сюй Юань меня сегодня назвала дегенератом. Я забыл её спросить, как в таком случае называть тебя. А ты кто? — Ленни обратился к девушке.
— Я Мелисса, — ответила девушка.
— Блядь, блядь, блядь!!! — заорал вдруг Карл-Фридрих, хлопая себя ладонями по бёдрам. — Сколько раз тебе повторять! Мелисса — это я, а ты Карл-Фридрих Владимир-Леон Мартин-Лютер Хамфри!
— …Леон Мартин-Лютер Хамфри… — убитым голосом повторила вслед за Карлом-Фридрихом девушка. — Блядь, парни, как с вами тяжело. Некоторые клиенты любят вместе с вагиной поебывать и мозг, но это ж, сука, вообще изнасилование какое-то.
— Погоди, — Ленни приложил пальцы к вискам. — Я не понял. В чём заключается арт-проект?
— Я тебе объясню, — начал Хамфри, обращаясь к Ленни. — Вот она — Кей-Эф Хамфри, — Хамфри указал на Мелиссу. Мелисса с обречённым видом подняла ладонь в приветственном жесте. — А я проститутка Мелисса, — Хамфри погладил себя по накладным грудям.
— И чё? — без выражения спросил Ленни.
— И она меня ебёт, — продолжил Хамфри.
— И чё? — повторил Ленни.
— Ну, — заявил Хамфри. — То есть она — это как бы я, а я — это она.
— Я понял, да, — кивнул Ленни. — Ну и чё?
— Это о проблемах гендерного самоопределения, — подал голос Пабло.
— Ааа… — протянул Ленни.
— Ну, смысловых пластов-то там дохуя на самом деле, — заявил Хамфри. — Вообще по-разному это можно понимать. Не так всё это просто, друг мой.
— Я вижу, что непросто. А зачем это всё? — поинтересовался Ленни.
— Вот охуенный, кстати, вопрос! — язвительно заявила Мелисса. Девушка, не снимая страпона, прошла к дивану, уселась на него и принялась выкладывать дорожку кокаина.
— В приличных домах спрашивают разрешения, — через плечо заметил Хамфри.
— Это в приличных, — бросила Мелисса.
— Мы хотим представить наши видеоинсталляции на шанхайском триеннале, — продолжил Хамфри.
— Вот это? — Ленни обвёл инсталляцию взглядом.
— Там и другие идеи есть, — заметил Пабло.
— Нет, лучше не надо других идей, — покачал головой Ленни, развернулся и пошёл к выходу из гостиной.
— Э, ты куда? — крикнул ему вдогонку Хамфри. Ленни, не отвечая, зашёл в лифт и скомандовал кабине опуститься на минус первый этаж, то есть в гараж. Быстрым шагом пройдя к Ламборгини, Ленни распахнул дверь, поморщился на основательно въевшийся уже в салон запах разлитого мартини, выкинул пустую бутылку и достал из-под сиденья свой «Глок-17». С пистолетом в руке Ленни направился обратно к лифту.

— Я пришла к художнику Карлу-Фридриху Хамфри! — бодро говорил художник Карл-Фридрих Хамфри, обращаясь к Мелиссе и блядовито покачивая бёдрами. Пабло снова стоял рядом с камерой, держа в руках лист бумаги.
— Да, это я, — ответила Мелисса и положила ладонь на накладную грудь Хамфри. — Я, блядь, лучший художник всей Азии, я пиздец что за… — Мелисса осеклась, увидев Ленни, который вышел из лифта и решительно направился в гостиную с пистолетом в руке.
— А НУ ПОШЛИ ВСЕ НАХУЙ ОТСЮДА!!! — диким голосом заорал Ленни, поднимая пистолет и поочерёдно направляя оружие на Пабло, Карла-Фридриха и Мелиссу. Пабло выронил лист бумаги и поднял руки вверх. Карл-Фридрих застыл с раскрытым ртом. Мелисса заорала и бросилась к дивану, на котором лежала её одежда.
— Я пришёл изгнать вас, как торговцев из храма!!! — сам не зная, зачем, заорал Ленни, бешено вращая глазами. Пабло взвизгнул и бросился к лестнице вниз. Мелисса бросилась за Пабло, сжимая в охапке свою одежду. Карл-Фридрих, недолго думая, последовал за ними.
— По какому праву пришёл ты в дом отца моего!!! — орал Ленни, поспешая за молодыми людьми.
— Чувак, насилие — не выход!!! — орал Карл-Фридрих, улепётывая вниз по лестнице.
— Сделал мой дом вертепом разбойничьим!!! — грозно рычал Ленни, потрясая пистолетом.

Выбежав во двор, Ленни увидел, как все трое, в чём были, несутся к воротам. Карл-Фридрих остановился на полпути и обернулся к Ленни.
— Чувак, моя одежда! — крикнул он Ленни.
— Узри гнев мой! — крикнул в ответ Ленни и пальнул под ноги Хамфри. Пуля, выбив искры, срикошетила от гранитной плитки, которой была покрыта дорожка, ведущая к воротам. Карл-Фридрих подпрыгнул на месте и закричал что-то нечленораздельное, кажется, на иврите. Ивритом Карл-Фридрих пользовался только в исключительных случаях, и Ленни озадаченно подумал, что вообще-то он Карла-Фридриха так и пристрелить мог, и что, наверное, стрелять всё-таки не стоило.
— Мать твою, он упоротый!!! — панически заорал Пабло, добежавший уже до ворот и опасливо выглядывающий из-за створки. — Карло, спасайся!
Карл-Фридрих метнулся к воротам, спотыкаясь и падая. Ленни заливисто расхохотался.

…

— Чувак, я понимаю, что ты расстроен, но я не могу в таком виде никуда отсюда уехать, — до Ленни донёсся голос Карла-Фридриха, стоящего за оградой виллы. Ленни сидел в шезлонге у пустого бассейна, потягивал пиво «Циндао», которое нашёл в холодильнике, курил сигарету, задумчиво крутил в руках пистолет и наблюдал за морем, плещущимся в пятидесяти метрах ниже по склону. За оградой послышался шум проезжающего мимо автобуса.
— Чувак, это уже третий, — жалобно заявил Карл-Фридрих из-за ограды. — Они на меня смотрят.

Ленни заржал.

— Если здесь проедет полиция, меня арестуют, — заявил Карл-Фридрих.
— И верните, пожалуйста, мою одежду тоже, — послышался голос Пабло. — И камеру, она тоже моя.
— Чувак, меня правда арестуют и изнасилуют в тюрьме, — не унимался Карл-Фридрих.
— Сними об этом фильм, — Ленни, наконец, снизошёл до того, чтобы ответить.
— Камеры нет, — обиженно заявил Пабло.
— Блядь, Карло, — Ленни с наслаждением отхлебнул холодного пива и затянулся. После криков и погони по лестнице на Ленни накатила приятная усталость, и сейчас ему ничего не хотелось делать. — Блядь, Кей-Эф, — повторил Ленни. — Ты помнишь Фрэнка Говарда из нашего класса?
— Ну помню, — откликнулся Карл-Фридрих из-за стены. — Аристократишка хренов. Он, кажется, сейчас бизнес открыл где-то в Америке.
— Ха, бизнес! — хохотнул Ленни. — Он свой стартап в девятнадцать лет запустил, а полгода назад с ним на IPO уже вышел. Двадцать один год парню, это ж свихнуться можно. Так-то вот, Кей-Эф, — назидательно сказал Ленни. — А посмотри на нас с тобой.
— Да, на меня сейчас особенно забавно смотреть, — откликнулся Хамфри. — Фрэнки, вообще-то, всегда был уёбком.
— Не, Кей-Эф, — покачал головой Ленни, допил пиво и швырнул бутылку в пустой бассейн. Бутылка разлетелась о плитку. — Уёбки — это мы с тобой.
— Да уж, не поспоришь, — откликнулся Хамфри. — Ты одежду-то отдай. Мне холодно.
— Да иду… — Ленни протяжно рыгнул и нехотя поднялся из шезлонга.

…

Ленни подошёл к трёхметровой каменной ограде и перекинул через неё ком из одежды Хамфри и Пабло, всей, которую он нашёл в гостиной.
— Спасибо, Ленни, сп-пасибо! — послышался голос Хамфри, который от холода уже зубами начал постукивать. — Т-ты настоящий друг!
— А камеру? — спросил Пабло.
— Я её сейчас тоже принесу и перекину, — ответил Ленни. — Поймаешь?
— А, нет, не стоит, — откликнулся Пабло. — Потом Карло её заберёт, хорошо?
— Да без проблем, — беззаботно откликнулся Ленни. — Удачи, парни.
— Уд-дачи, Ленни, — попрощался с ним Карл-Фридрих. — Я б-ближе к вечеру приеду, окей? Я у П-пабло не могу остаться.
— У меня родители, — сказал Пабло.
— А денег на гостиницу у меня нет, — жалобно сказал Карл-Фридрих.
— Да конечно, приезжай, — сказал Ленни. — Только без сисек, блядь, своих! — заорал он, шлёпая по гранитной дорожке от ворот к дому.

Наконец-то можно отдохнуть, подумал Ленни, возвращаясь в дом и доставая из холодильника ещё одну бутылку пива. Наконец-то я дома, и никто мне не мешает. Пока — отдыхать, ничего не делать, валяться на диване и смотреть мультики по телевизору. А потом — поглядим.

Монотонными размеренными движениями госпожа Куваяма дочистила меч.
Лишь немного дрогнуло ее лицо, блеснула в глазах непролитая грусть.
Тяжелой горькой складкой опустились губы, сжатые в тонкую линию.
Лоб перечеркнула суровая морщина.
Медленно и устало поднялась вдова с колен, расправила затекшие плечи.

Низким, хриплым, надтреснутым, как у старухи, голосом она произнесла:

- Капля упала
Снова плачет клена лист
Застыла в снегу
Ворон кричит в темноте
Эхом плач его во мне.

- Слишком хороший слух, госпожа Сукеру, - Куваяма-сан поклонилась, принимая боевую стойку.

- Сейчас внучки посмотрят твою лошадку, - кряхтя проворчал Боб, возвращаясь к своему месту – складному креслу рядом с походным столиком у одной из стен гаража. На свободный стул указал Смиту:

- Садись. Пива хочешь?
- Долгих лет, дедушка - ухмыльнулся Смит, беря бутылку холодного пива - внучкам твоим спасибо за текущий осмотр, но завтра-послезавтра сделай милость, посмотри сам карбюраторы и кулачковые ряды - я дней на десять уеду скоро, оставлю лошадку на тебя, но по возвращению ей предстоит жестокий заезд. Механика подтяжку любит, ты же меня этому и научил...

Внезапно в ухе зазвучал синтезатор робота.
- Барьерные Ворота, через полтора часа, – монотонно начитал искусственный голос. – решится вопрос по машинным делам. С глазом – координаты позже. Ты готов - выпадешь на неделю, а то и на две?
- Оно того стоит. Уверен - вздохнул морпех, вспоминая страшную короткую стычку в ДМЗ.
Кто знает, может быть Фридрих тогда и не соскребал свои кишки с грязной земли, если бы Джейк был на долю секунды быстрее. Десятой доли не хватило. Отставной вояка научился ценить время, зная, как часто именно доля секунды делает выбор - кому жить, а кто станет двухсотым.
- До скорого, Боб - попрощавшись со стариком, Смит задумчиво завел двигатель, переключая сцепление на "гражданскую" коробку - боевая требовала постоянных перегазовок и была крайне неудобной для города. По-хорошему бы надо купить прицеп и возить машину в трейлере... Но Джейк на такое не соглашался упорно, трейлер лишил бы его мобильности и возможности в любой момент перейти из категории простых "ездунов" в гонщика - парой движений рук - верный лэндровер, неказистый но надежный, еще не раз удивит соперников на трассе.

- Большой Брат следит за тобой, - произнес он, явно без понимания смысла фразы. – Где твоя тарантайка? Поехали что ли?

Португальские ворота не интересовали вояку никак вообще, это убожество не выдержало бы и одного 155-мм фугаса, так что называть эту нелепицу фортификацией было глупо. А еще это была хорошая возможность состричь бабло с лохов, которые валили сюда тысячами чтобы сделать еще одно стопятьсотмиллионное бессмысленное фото на фоне бессмысленной конструкции.
- Держись подальше, что ли - угрюмо буркнул морпех, убирая руку с кобуры
Смита нервировала толпа - потное, пыхтящее, многорукое и многоногое бесконечное месиво, агрессивное и тупое. Каждый раз вспоминался крик капитана "ОГОНЬ НА ПОРАЖЕНИЕ!!!" - и рука невольно сбрасывала с плеча несуществующую винтовку.
Джейк был психом стопроцентным - клеймо ставить негде, и сам это знал. Но толпы было все равно не избежать.
- Поехали - повторил он за верзилой, снимая пистолет-пулемет в подмышке с предохранителя - и без резких движений, я еще с десантуры нервный - Смит небрежно показал тату USMC на левом запястье - я вообще псих, могу по толпе огонь открыть и не посадят в тюрьму а в больничку, у меня справка есть что псих. Так что давай, показывай куда ехать
Он продемонстрировал китайцу свой кривой оскал, перекошеннный из-за рубца на шее

— Посмотрим, — буркнул Ленни в ответ на предложение сменить свой «Тэпхэдон-3» на новую машину. До этого Ленни менял машины только после того, как предыдущий номер «Тэпходона» заканчивал свой путь где-нибудь у бетонной стены со смятым капотом и сработавшими подушками безопасности. И вообще-то была у Ленни причина не хотеть менять машину на другую, хоть сколько угодно хорошую, и об этой причине не знал ни 1488, ни Сюй Юань, и даже Ленни сам себе боялся напоминать.

Поехали уже, - сиплым шепотом произнесла Сюй Юань.
Ленни прикрыл глаза и пару секунд сидел молча. «Сказать ей завтра или нет? — думал он. — Посмотрим.»
— Поехали, — таким же шёпотом, наконец, ответил он и завёл мотор.

21.11.2041 9:23
Национальная автострада 107 Пекин-Шэньчжэнь,
Провинция Гуандун, между городами Ляньчжоу и Цинъюань,
Забегаловка «Юнхэ Даван»

Ночная смена закусочной «Великий князь Юнхэ» закончила свою вахту двадцать минут назад, но девушки-официантки не спешили расходиться по домам, увлечённо рассказывая прибывшим на утреннюю смену коллегам о произошедшем прошлой ночью. Посетителей сейчас в закусочной было совсем мало, и все официантки столпились вокруг стойки, слушая рассказ своей коллеги:
— И тут этот чокнутый как заорёт на неё, ой, да таки-и-ими словами, я даже вслух произнести их не могу! Раскрывает дверь этой своей машины и достаёт оттуда… — девушка выдержала паузу, — пистолет!
— Что, прямо пистолет? — округлила глаза другая официантка.
— Может, игрушечный? — недоверчиво поинтересовалась третья. — Я по новостям видела, кто-то ограбил магазин в Гуанси с игрушечным пистолетом.
— Может, это они как раз? — встряла вторая.
— Точно, я всегда говорила, что честным трудом на такую машину никогда не заработать, — убеждённо сказала менеджер смены, толстая тётка лет сорока. — Ну, теперь-то они, голубчики, попались, теперь-то… — менеджер осеклась и застыла с раскрытым ртом, увидев что-то в окно.

Официантки обернулись, только чтобы увидеть, как на парковку влетел и, взвизгнув тормозами, остановился у двери закусочной чёрный Ламборгини. Дверь машины раскрылась, и до официанток донёсся голос девушки, на повышенных тонах что-то выговаривавшей виденному ими вчера ночью молодому человеку во френче, который открыл дверь машины. Очки он сменил на тёмные, но даже ими было не скрыть его помятого, хмурого и невыспавшегося вида.

— Да иди ты к чёрту! — сердито крикнул молодой человек, толкнул стеклянную дверь забегаловки и подошёл к стойке. Официантки, замолчав, глядели на молодого человека с опаской.

— Нюши*, — обратился молодой человек к менеджеру смены. — Мы вчера ночью здесь ужинали, и моя спутница оставила тут сумочку. Вы её не видели?
— Сумочку? Да-да, конечно, — тётка-менеджер была настолько ошарашена возвращением ночного гостя, что даже забыла расстроиться по поводу того, что гости вернулись за сумочкой от Patricia Heringslake, на которую она уже сама положила глаз. Тётка извлекла сумочку из-под стойки и передала её молодому человеку.
— И будьте добры ещё, — молодой человек показал на экраны с картинками блюд над стойкой,

— вот те баоцзы за девять юаней, вон те, да, шесть штук, два пудинга из манго и два стакана соевого молока, погорячей, если можно. С собой заверните.
— Ютяо к молоку брать не будете? — с опаской спросила менеджер, машинально вбивая заказ в компьютер.
— Нет, не рискну, — помотал головой молодой человек. — Не подумайте, нюши, они вкусные, но… у некоторых они провоцируют непредсказуемую реакцию.

---

Ленни сел в машину и передал Сюй Юань пакет с едой и сумочку.
— А туфли? — замогильным голосом изрекла Сюй Юань.
— Что туфли? — хмуро переспросил Ленни.
— Где мои туфли?
— Я не знаю, где твои туфли, — хмыкнул Ленни. — Откуда я знаю, где ты их бросила?
— А я откуда знаю?! — взвилась Сюй Юань. — Я была пьяная! Откуда мне знать, где я бросила туфли?
— Действительно, что это я задаю такие вопросы. Откуда тебе это знать, — пожал плечами Ленни и потянулся к зажиганию.
— Нет! — закричала Сюй Юань. — Я без своих туфлей отсюда не уеду! Не уеду! Не уеду! Не уеду!

…

Ламборгини стояла на крайнем к выезду с парковки месте. Сюй Юань с баоцзы в одной руке и стаканом соевого молока в другой сидела с ногами (обутыми в гостиничные тапочки) на месте водителя и через открытую дверь наблюдала, как Ленни шарится за отбойником в поисках туфлей, продираясь через колючие кусты. Официантки забегаловки «Великий князь Юнхэ» столпились у входа в заведение, наблюдая за зрелищем.

— Слушай! — Ленни с умоляющим видом обернулся к машине и крикнул Сюй Юань. — До Гуанчжоу восемьдесят километров. Заедем в какой-нибудь магазин и купим тебе какие-нибудь туфли!
— Я тебе тысячу раз говорила! — закричала в ответ Сюй Юань. — Мне не подходят «какие-нибудь» туфли, мне нужны мои туфли! У меня нестандартная форма ступни!
— Да ты у нас вообще нестандартная девушка! — раздражённо крикнул Ленни и скрылся за отбойником.

…

— Я нашёл пивную банку! — крикнул Ленни, поднимая над головой свою находку. — В ней муравьи.
— Молодец! — крикнула Сюй Юань с набитым ртом и показала большой палец. — Продолжай искать!
— Вылези и помоги мне! — крикнул Ленни.
— Не могу, асфальт холодный! — капризно заявила Сюй Юань.
— Ты вчера по этому асфальту чуть до Гонконга не убежала! — крикнул Ленни.
— Я была пьяная! — крикнула Сюй Юань.

…

— Можно я съем твои баоцзы? — крикнула Сюй Юань.
— Нет! — крикнул Ленни.
— Спасибо! — крикнула Сюй Юань и полезла в пакет с едой.
— В горле пересохло! — с набитым ртом обратилась девушка к Ленни, который копался за отбойником. — Можно я выпью твоё соевое молоко?
— С двух стаканов обоссышься! — крикнул Ленни.
— Действительно, — согласилась Сюй Юань, сняла крышку со стакана Ленни и принялась тонкой струйкой выливать соевое молоко на асфальт.
— Что ты делаешь? — крикнул Ленни.
— Извини, случайно получилось! — крикнула Сюй Юань и театрально выронила стакан на асфальт. — Ой, он упал!
Ленни только скорбно покачал головой.

…

— Ты сумочку проверила? — крикнул Ленни, вылезая из кустов и отдирая от рукава френча репей. — Проверь, что они из неё ничего не украли!
— Ты что, думаешь, я совсем дура? — с вызовом крикнула Сюй Юань.
— Да! — коротко ответил Ленни.
— Конечно, я всё проверила! — крикнула Сюй Юань и, уличив момент, когда Ленни снова пропадёт в кустах, полезла в сумочку. — Моя пилочка для ногтей! — вдруг крикнула она. — Они украли мою пилочку для ногтей!
— Погоди! — послышался голос Ленни из кустов. — Ты хочешь сказать, что они не стащили твой телефон, они не стащили твои банковские карты, они стащили пилочку для ногтей?!
— Но её тут нет! — крикнула Сюй Юань.
— Всё-таки ты совсем дура, — констатировал Ленни.
— Если я такая дура, может, ты, умник, объяснишь мне её отсутствие? — крикнула Сюй Юань.
— Мне её, может, тоже поискать? — спросил Ленни в ответ.
— Если нетрудно! — крикнула Сюй Юань.
— Нашёл! Нашёл! — донёсся до Сюй Юань радостный крик Ленни.
— Пилочку?! — с надеждой крикнула девушка.
— Туфлю! — довольно крикнул Ленни, вылезая из кустов улыбающимся до ушей и с туфлёй, сплющенной в блин колёсами грузовика.
— Отлично! — Сюй Юань радостно хлопнула в ладоши. — Вторую можешь не искать! Я только что придумала — мы заедем в Гуанчжоу и купим шлёпанцы!

Мартин
25.10.1935 20:04
Шанхай, Французская концессия
Лилун* Хуахайфан близ авеню Жоффр,
квартира Бориса Мерзлякина

— Вот! Вот! — потрясая пальцем на здоровой руке, заявил Мартину Фаундбаскет, поспешая вслед за коллегой по мокрому тротуару авеню Жоффр, — вот почему у нас в Штатах многие не любят китайцев! Можно одеться в западные костюмы, говорить по-английски без акцента, но вот эту мерзостную сущность из них не вытравить! Спасибо хоть, до города довезли, — Фаундбаскет оглянулся по сторонам на европейского вида здания:

— Нанкин с его стенами по сравнению с Шанхаем выглядит деревней, я уж не говорю об этой дыре под названием Кантон, — продолжал разглагольствовать американец, — кое в чём Шанхай мог бы даже потягаться с Гонконгом. Там слишком чувствуется Британия, а британский консерватизм и засилие аристократии тормозит развитие, и поэтому нового Нью-Йорка или Чикаго не выйдет ни из Лондона, ни из Гонконга. А вот из Шанхая может получиться.

Мартин заметил ресторан поблизости и поспешил к нему, пока они с Фаундбаскетом окончательно не вымокли под дождём. Ресторан, как на подбор, тоже оказался русским (на авеню Жоффр вообще жило много русских), под названием «Медведь»**. Медведь, разумеется, посетителей и встречал — в виде чучела в русской старорежимной фуражке с красным околышем, стоявшего в вестибюле со сводчатыми потолками, расписанными фресками под Билибина.

— Ого, тут тоже есть русские, — прокомментировал убранство ресторана Фаундбаскет, оглядываясь по сторонам, — я нагляделся на них в Югославии.

Мартин прошёл к стойке администратора, попросил телефон и набрал номер Бориса. Борис ответил не сразу, а когда ответил, Мартин сразу понял, что в этот пятничный вечер русский занимается тем, чем русские обычно занимаются в пятницу вечером.

— Алё, Оленька, — Мартин услышал голос Бориса, говорящего по-русски, и ему даже показалось, что из трубки дохнуло чесноком и перегаром. — А? Хус дат? — Борис перешёл на английский, — Мартин? Ло-онг тайм но си, Мартин! Вазап? Филм? Кодак? Айв гат а шитлоад оф ит эт май плейс, ай нид ит но мор. Куз айм бро-о-ок, детс вай! Ю кэн тэйк эври факин тинг инклудинг алл оф май кэмерас, эксепт фор май фатерс ван, ай нид нафиг анимор, эксепт фор зе фатерс кэмера, ай стилл нид ит, бекоз ай вонт то би бёриед тугезер вит ит. Эмбрейсинг ит лайк май дирест да… Ват? Маски*** зе мани, май фрикин лайф из фрикин овер энивей. Е, ю кэн кам овер нау. Ю диднт хэв то колл, ю кэн кам овэр эни тайм… эксепт фор вэн айм факинг Ольга, со экшелли ю дид хэв ту колл. Ду ю ноу Ольга? Шис зе свитест…

До дома Бориса ещё нужно было добраться, поэтому, не дослушав рассказ пьяного и разорившегося русского фотографа, Мартин бросил трубку, и, оставив пару мао**** на стойке, поспешил к выходу, у которого (как обычно у ресторанов в такое время) дежурил велорикша. Через пару минут Мартин и Фаундбаскет стояли у подъезда непрезентабельного кирпичного дома, находящегося в глубине одного из шанхайских лилунов, выходящих на авеню Жоффр.



— Экзотично! — воодушевлённо прокомментировал Фаундбаскет, задирающий голову на длинные стержни для сушки белья, высовывающиеся из окон и доходящие чуть ли не до стены противоположного дома в узком переулке.

Поднял голову и Мартин. Единственное окно, где на стержнях висело бельё, вымокая под усиливающимся дождём, было тёмное окно Бориса на третьем этаже. Вероятно, Борису было не до белья.

Мартин и Фаундбаскет поднялись по узкой тёмной деревянной лестнице, прошли по коридору, аккуратно обогнув пятилетнего белобрысого ребёнка, который играл с машинкой рядом с открытой дверью одной из квартир (из квартиры доносились русские голоса и пахло стряпнёй), и, наконец, остановились у двери Бориса. Мартин нажал кнопку звонка. Звонок не работал. Мартин постучал.

— Иду, иду, — донеслось по-русски из-за двери. Послышались звуки открываемых замков, и дверь раскрылась на ширину цепочки. В тёмном проёме показалось заросшее рыжей щетиной лицо Бориса. — А, итс ю, — сказал Борис, захлопнул дверь и открыл уже полностью.

За дверью была тёмная прихожая, заваленная фотохламом (в углу стоял старый сломанный фотоувеличитель. Насколько Мартин помнил, он всегда тут стоял).

— Ю кэн невер би ту кэрфул зес дэйс, — загадочно сказал Борис, извлёк из-за спины руку с револьвером и сунул оружие в карман засаленного ватного халата с драконами. — Ком, ком, ком, майн либер фройнд, — Не обратив никакого внимания на Фаундбаскета, Борис повернулся и пошёл в комнату своего жилища, служившую ему спальней, кабинетом, столовой и вообще чем угодно. Сейчас на столе рядом с диваном стояла глиняная бутылка китайской гаоляновой водки, стакан, пепельница, полная окурков, сковорода с недоеденной яичницей и фотография девушки в рамке.— Ю ноу, — заявил Борис, сгребая с полок шкафа кассеты с плёнкой, — ши коллс ми а джёрк. Ши коллс ми а лузер. Велл, ай мей би а лузер, бат ду ай лук лайк а джёрк? хелл ноу! — Борис обернулся к Мартину и сунул ему с десяток нераспечатанных кассет. — Бат! — Борис поднял указательный палец и сунул правую руку в карман халата. — Иф ю донт дринк виз ми нау, юр май мортал энеми. Энд ю ту, вац ёр нэйм! — вытянув шею, крикнул он Фаундбаскету.

Сун с ногами забрался на табурет и задумчиво уставился поверх дымящейся в руке чашки в экран своего смартфона. Палец бездумно гулял по экрану переключая страницы и пункты меню.
- Если вдуматься, мэй, то как несправедливо устроен мир. Первое действие сделать легко. А вот второе - ответное - почти всегда хоть насколько-то, но тяжелее. Сколько нам придется теперь жить в поиске?
Нуо, дремающая на своей руке приоткрыла глаз:
- Ничего страшного,- сонно пробормотала она,- ему теперь тоже приходится делать разные действия. Все сплошь вторые - ответные. С любого действия все становится только сложнее, а ты все еще сильнее хочешь усложнить...
Голос её стал неразборчивым бормотанием.
"Я правда только и делаю, что влезаю своей самодеятельностью в планы сестры и дяди",- подумал Сун, отпивая чай мелкими глотками,- "но черт возьми, хочется ведь и самому вложить свою толику в это дело, а не быть просто послушным инструментом"...
Рука Нуо соскользнула со стола и та, так и не проснувшись, недовольно застонала. Сун вздохнул, сунул телефон в карман и допил чай. После этого подошел к сестре и осторожно взял ее на руки. От ее волос пахло чем-то сладким. Он донес Нуо до кровати и укрыл, та тут же заворочалась и отмахнулась, будто давно в кровати и лежала, а он пришел ей помешать.
Сун усмехнулся и с улыбкой стал переодеваться в джинсы и свитер. Телефон в кармане коротко завибрировал, Сун взглянул на экран. "Миллион изречений мудрых.mrf" скачано" - светилось на экране. "Когда я успел?",- подумал он уже стоя в дверях,- "ну ладно, пусть будут.",- и нажал "Сохранить".
В лифте он нажал на экране "Открыть". Меню ответило "С начала", "Оглавление" и "Случайное". Сун даже покачал головой и выбрал последний вариант.

"Меч не думает ни о том кто его держит",- появилось на экране,- "ни о том кого он разит. Мечу довольно и того, что он единственный лучше всего подходит для этого дела."

Кабина лифта пискнула, напоминая пользователю, что он уже долго попирает собой датчик массы не давая честному механизму закрыться и забыться своим коротким и темным механическим сном. Сун встрепенулся и пряча телефон в карман пошел к машине. Обойдя ее вокруг критично осмотрел широкую и длинную царапину на бампере, оставленную хищной угловатой мордой Ниссана. Затем запрыгнул на место пилота и ввел в навигатор координаты, данные Нуо. Один из адресов был адресом магазина запчастей, а второй - мастерской, и подходил Суну больше. Он ткнул пальцем в кнопку "Маршрут" и Порш тронулся с места.
***
Мастерская "Steel Wheel" как и многие другие, оказалась круглосуточной. Более того, местный старший техник Фернандо оказался на работе. Будто от заправского детектива от него не ускользнул характерный вид царапины - густо и тщательно нарисованной, не такой как от скользящего столкновения - и он понимающе заулыбался.
Сун немного поломал комедию, показывая себя усердным хранителем тайн, но через время вздохнул и "сдался", вполголоса объяснив что к чему. Когда они вдвоем с техником отошли на улицу и закурили разговор пошел уже в более дружелюбном русле...
- ...хорошо, что бампер у меня пластик,- затянувшись говорил Сун,- не проминается. Замажем композитом и докрасим.
- Ай, Антонио (непонятно что в этом так веселило механика, но Суну он дал именно это прозвище), зато если бы удар быть больше сильный, ты бы сказал "чао" всему бамперу, си?
- Не для этого я всю машину облегчал, приятель. На прямой мне мало кто сможет нанести "больше сильный",- Сун ухмыльнулся.
- Дороги не только прямо, амиго,- механик был рад напустить на себя дружески-поучительный вид,- где-то поворот машины могут толкаться, как алкаши за текила у стойки. И там тебе, амиго, какая пута может сделать кар в инвалида, си, Антонио?
Сун покивал и доверительно взял механика за рукав:
- Это точно, поэтому приходится часто отказывать себе в удовольствии. А вот я слышал, что копы армируют свои машины пленкой. Дешево и сердито. Только жаль, что гражданским такого еще нельзя. Думаю многие бы раскошелились. Уж я бы точно,- добавил он с азартным блеском в глазах.
- Оооо, амиго,- механик ослепил всю улицу своими крупными зубами,- я вижу ты мучос бойкий и не очень бедный. Если захочешь, только говори Фернандо и завтра твоя машина быть немного как у копов. Смешная цена и моя гарантия.
Сун изобразил колебание:
- Но это же запрещено,- но в глазах и голосе постарался изобразить все желание,- я не знаю...
- Эээй, почему ты не боишься гонять с другими? Срань собаки, это больше запрещено, чем тот улучшение, Антонио, нет?. Да его же и не видно. Пленка! Прозрачная! Забыл, си?
- А была не была,- Сун махнул рукой,- сколько, амиго? А вот еще я слышал про такой экран на стекло...
***
Механик взял с Суна немного больше, чем тот рассчитывал отдать, но зато он знал второго - Лысого Лея. И по такому хорошему поводу даже позвонил и договорился о встрече его и Суна. У него как раз был не просто магазин запчастей, а еще и электроники. Там, правда, обошлось без дружеских перепалок и задушевных разговоров. Худой, костистый и правда абсолютно лысый - будто облученный - Лей был аккуратно и с претензией на элегантность одет, деловит и немногословен. С ним Сун договорился кто и где установит ему в машину спутниковое подключение и долго и клятвенно убеждал, что в случае чего сможет косить под дурачка, пережжет передатчик и не "спалит" канал связи. Сама установка заняла немного времени, выходы передатчика надлежало подключать механикам, а данные для подключения связи уместились на дата-чипе.
Сун вернулся в мастерскую, передал машину в руки механика и ушел в кафе неподалеку. Оставалось дождаться звонка от Пера и тот к счастью сработал оперативно.
***
Линь сидел в маленьком кафе и в свете занимающегося утра и приглушенных светильников пил кофе с пирожным и наблюдал за молодой парой.
Двое весело, но торопливо завтракали, видимо торопясь на работу. Вместе ли они работали? Вместе ли они даже жили, или встречались только за завтраком? Дремота овладела Суном...
... приближающиеся звуки моторов...
... ничего не подозревающие люди...
... визг покрышек, который ну просто не может не означать того, что дела скорее всего будут плохи...
... осыпающаяся мелким медленным дождем осколков витрина кафе и почти тонна неуправляемых скорости и стали влетающая в окно прямо на столики с людьми...
... крики посетителей, грохот, треск и звон, означающие, что понятия "спокойствие" и "целостность" - это очень хрупкие понятия...
... перепрыгивающий через стойку бармен, машинально спасающий свою жизнь. В минуты опасности, откуда только берутся силы у хрупких женщин и проворство у толстых клерков...
... отшатнувшаяся с пути машины официантка. С подноса как в замедленном кино падали, вращаясь, блинчики и по каплям разливался красный грейпфрутовый сок...
... красные капли вперемешку с осколками стекла дивным дождем сверкают в своем плавном падении...

В кармане завибрировал мобильник. Сун встрепенулся и непонимающим взглядом оглядел кафе. Парочка мирно щебетала. Девушка смеясь прятала лицо, наклоняясь к столу. Возвращающаяся от них официантка улыбнулась Суну и положила на столик счет. Звонил Фернандо.
***
Спустя еще четыре часа Сун оставил на стоянке внешне не изменившуюся машину и сжимая в руке дата-чип вошел в лифт. Длинная ночь и почти целое утро пролетели незаметно. Нуо, нахохлившаяся и сонная, сидела с ногами на диванчике и листала новости в таблете. Сун положил на миниатюрный столик дата-чип, стянул с себя свитер и уронил себя на пол около дивана.

- Готово, мэй,- глядя в потолок пробормотал он,- лишние деньги пригодились.

Он вкратце рассказал о своих ночных разъездах. Голос сестры размывался и звенел эхом...

xx.xx.2041 0:52
Национальная автострада 107 Пекин-Шэньчжэнь,
Провинция Гуандун, между городами Ляньчжоу и Цинъюань,
Забегаловка «Юнхэ Даван»


Забегаловка большой китайской сети фастфуда с национальным колоритом «Великий князь Юнхэ» располагалась при заправочной станции Petro China, на которой обычно останавливались междугородние автобусы. Вот и сейчас на заправке стоял спальный* «Хайгер» с номерами провинции Хэнань, следующий из Ухани в Шэньчжэнь. Пассажиры автобуса кто разминал ноги на большой пустой парковке перед забегаловкой, кто курил в отведённом месте, а кто выстроился в очередь у стойки забегаловки.

И ещё несколько человек стояли на парковке, разглядывая невиданную до того машину.

— «Фалали», — уважительно качая головой, сказал пожилой китаец в бесформенной белой кепке стоявшему рядом парню в поношенных джинсах и с рюкзаком за спиной. Парень боялся оставлять рюкзак в автобусе. Его могли в любой момент стащить, а у него там был ноутбук и все документы. Он только что закончил университет у себя в Ухани и сейчас ехал в Шэньчжэнь на собеседование на должность программиста.
— Не-е-е, — тоном знатока возразил парень, — это не «Фалали». Это «Ланьбоцзини».
— О-о-о, — протянул старик и закачал головой ещё интенсивнее. — А чья это?
— Вон, — парень украдкой показал на забегаловку, где за стеклянной стеной за столиком сидели двое — молодой парень в массивных очках и застёгнутом на все пуговицы френче и девушка-китаянка с длинными прямыми волосами в коротком чёрном платье и тёмных очках на пол-лица.

---

Ким Хюн Чин задумчиво скосился в окно.
— Как они заебали пялиться на мою машину, — сказал он просто чтобы сказать что-нибудь. Сюй Юань не отреагировала. По пути из Чанши она уже выпила чуть ли не полбутылки виски и с трудом держалась на ногах. Неудивительно, что кусок в горло ей не лез, поэтому еда (рисовая каша чжоу и полоска теста ютяо, завёрнутая в блин с яйцом) лежала на её подносе почти нетронутой.

Сюй Юань подняла взгляд на Кима, но ничего не сказала.
— Если ты не хочешь есть, я съем твоё ютяо сам, — сказал Ким и потянулся к подносу девушки. Ким Хюн Чин тоже был не очень трезв, но алкоголь обычно только распалял его аппетит.
— Не трогай мою еду! — заорала вдруг Сюй Юань и ударила Кима по руке. Сидящие за соседними столиками пассажиры автобуса Ухань-Шэньчжэнь оглянулись.
— Тогда скорее ешь, — раздражённо сказал Ким и с шумом высосал через соломинку остатки соевого молока из своего стакана.
— Я буду есть, когда захочу, — пьяно сказала Сюй Юань.
— Я буду есть, когда захочу, — передразнил её Ким.

За столиком снова установилось молчание. Сюй Юань взяла ложку, зачерпнула ей каши, но, не донеся до рта, опустила ложку назад в миску.

— Так, — деловито заявил Ким. — Либо ты сейчас ешь, либо я отбираю у тебя соевое молоко.
— Не смей трогать моё соевое молоко! — угрожающим тоном зашипела Сюй Юань.
— Ты ещё командовать мной будешь! — раздражённо бросил Ким и схватил стакан девушки. Но Сюй Юань тут же вцепилась в стакан с другой стороны и потянула на себя.
— Дай мне соевое молоко, я ведь люблю соевое молоко! — процедил сквозь зубы Ким, постепенно перетягивая стакан на свою сторону.
— Мне насрать, что ты любишь! — истерично крикнула Сюй Юань и вцепилась зубами в пальцы Кима. Ким заорал и разжал пальцы. Стакан упал на столик, крышка его открылась, и соевое молоко растеклось по всей поверхности стола, залив еду и капая на колени Сюй Юань. Официантка, протиравшая пустые столики, остановилась в замешательстве с тряпкой в руках, боясь подходить к чокнутым мажорам.
— Цао! Цао! Цао ни…! — заорал Ким, вскочив из-за стола и тряся рукой. — Ты, саньба, мне до крови палец прокусила! Цао! Какая же ты ёбаная цзянхо!!!
— Подожди-ка, — тихо сказала Сюй Юань. Ровный тон её голоса не предвещал ничего хорошего. — Значит, я ёбаная цзянхо?
— Ты! — крикнул Ким. — Ты трижды ёбаная цзянхо! Гань ни, саньба! Ааа, цао, до кости же!

Пока Ким Хюн Чин матерился, Сюй Юань принялась сосредоточенно копалаться в своей сумочке, а затем достала оттуда что-то и встала из-за стола. Ким продолжал ругаться. Сюй Юань, не говоря ни слова, скорыми и нечёткими шагами направилась к выходу из забегаловки.

— Вот и вали отсюда, ёбаная цзинюй! — крикнул ей вслед Ким и уселся обратно за столик. — Что, что вы на меня пялитесь? — оглянулся он по сторонам, всплеснув руками. Официантка за стойкой сняла трубку телефона. Официантка с тряпкой продолжала с опаской смотреть на бушующего гостя, опасаясь подходить ближе. Ким Хюн Чин откинулся на спинку дивана, закрыл глаза, взяв укушенный палец в рот. По правде сказать, его слегка мутило. «У неё укус как у бездомной собаки, — думал Ким, посасывая палец. — Теперь придётся делать прививку от бешенства».

А Сюй Юань тем временем, двигаясь противолодочным зигзагом, подошла к «Ламборгини». В её кулаке зловеще поблескивала пилка для ногтей. Старик в бесформенной кепке и парень с рюкзаком за спиной так и разинули рот от удивления, увидев, как девушка, схватив пилку обеими руками, с противным скрежетом проводит ей по борту машины, оставляя длинную царапину.
— Сяоцзе**, — ошарашенно пролепетал старик, но Сюй Юань и не подумала останавливаться, пока не довела царапину до переднего крыла. А затем отбросила пилку в сторону и, пошатываясь, направилась прочь к выходу на автостраду. Метров через двадцать она остановилась, сняла туфли, взяла их в руку и пошла дальше босиком.

— Эй, Юань, — разлепил наконец глаза Ким. — Юань? — позвал он, оглядываясь по сторонам. В забегаловке девушки не было. Ким встал из-за стола и направился к выходу. Фигура Сюй Юань ещё виднелась в отдалении. Она шла по парковке к выходу на автостраду. Ким поднял руку и хотел было крикнуть ей остановиться, как тут заметил длинную царапину по всему кузову машины.
— Цао!!! — по пустой парковке разнёсся вопль правнука Ким Чен Ира. — Ёбаная шаби!!!

Ким кинулся к машине, распахнул дверь, полез под сиденье и достал из-под него пистолет. Старик в кепке и парень с рюкзаком испуганно отшатнулись. Ким направил оружие в сторону удаляющейся Сюй Юань и в бешенстве заорал:
— Шаби, тебе пиздец!!! Один сантиметр краски на этой машине стоит больше, чем вся твоя ёбаная жизнь!!! Иди сюда, цзинюй, я тебя прямо здесь пристрелю!
Сюй Юань, не оглядываясь, высоко подняла руку с вытянутым средним пальцем.
— Полиция! — крикнул вдруг парень с рюкзаком, указывая на въезд на заправку. На въезде появились три машины с включёнными сиренами и проблесковыми маячками.

— Гань ни ма, — тихо сказал Ким и прыгнул в машину, а через несколько мгновений Ламборгини уже рванула с места, но, проехав сотню метров, затормозила рядом с Сюй Юань, которая шлёпала рядом с отбойником. Щёки девушки все были в потёках туши.
— Прыгай!!! — заорал Ким, раскрывая дверь.
— Ты баохуафу! — сквозь слёзы вскрикнула Сюй Юань и залезла в машину, бросив туфли на дороге.

— За нами три полицейские машины, — объявил Ким, вдавливая педаль газа. Ламборгини неслась по идеально ровной автостраде, одной из многих, прорезавших по всем направлениям Китай и своей протяжённостью, качеством и уровнем технического оснащения заставляющих американские хайвеи и немецкие автобаны выглядеть жалкими просёлочными дорогами. «Цинъюань — Выезд 1 через 1,5 километра. Гуанчжоу 79 км, Шэньчжэнь 239 км» — пронёсся над головой большой зелёный указатель. Сейчас по автостраде на юг ехали в основном большегрузные фуры, которых Ламборгини, разогнавшийся уже выше двухсот километров в час, лёгко оставлял за собой. Где-то за спиной остались и полицейские машины, которые не могли угнаться за гиперкаром.
— Мы ведь ушли от них? — с надеждой спросила Сюй Юань.
— Ты что, ебанулась? — раздражённо бросил Ким. — Нам перекроют путь на первом посту.
— А что делать? — испуганно спросила Сюй Юань.
— Просто помолчи! — рявкнул Ким.

Сюй Юань замолкла, глядя в боковое окно на пролетающие мимо фонари и сливающиеся в одну шумозащитные гофрированные секции, установленные по бокам автострады. Поверх края шумозащиты виднелись тёмные контуры гор. Машина пролетела по виадуку, протянутому над долиной, и въехала в длинный тоннель.
— Ты меня любишь? — тихо спросила Сюй Юань.
— Ты что, ебанулась? — раздражённо повторил Ким.

Некоторое время Ким и Сюй Юань молчали. Тоннель закончился, и вдалеке показались огни какого-то города, лепящегося на склонах гор.

— Там моя сумочка… — вдруг всхлипнула девушка.
— Что? — непонимающе спросил Ким.
— Сумочка-а-а… — по щекам Сюй Юань снова полились слёзы, — моя сумочка там оста-а-алась…
— Вот ты дура! — с чувством сказал Ким.
— Моя сумочка та-а-ам… — плакала Сюй Юань. — Я её в Гонконге купи-и-ила… там телефо-о-он… какой же ты ванбадань! Ванбадань, шагуа, шагуа-а-а!!! — истерично завопила она, обернувшись к Киму и колотя того в бок кулаками. От ударов девушки Ким чуть не потерял управление машиной, и Ламборгини резко вильнула в сторону, едва не вписавшись в отбойник.

— Мы разобьёмся сейчас из-за тебя!!! — заорал Ким.
— Ничтожество! — капризно заявила Сюй Юань, ещё несколько раз чувствительно ткнула Кима в бок, а затем согнулась, уронив голову на колени, и начала шарить под сиденьем.

— А я нашла ви-и-иски, — всё ещё хлюпая носом, протянула она, подняв с пола бутылку «Джека Дэниэлса», на дне которой ещё плескалось виски. Девушка отвинтила пробку и приложилась к бутылке.
— Т-ты не будешь? — протянула она бутылку Киму. На этот раз Ким даже ругаться не стал, только помотав головой.
— А, ну тогда я доп-пью, — сказала Сюй Юань и в пару глубоких глотков прикончила бутылку.

Вдалеке показались огни полицейских машин, перекрывших дорогу. Ким плавно затормозил машину.
— Всё, приехали, — объявил он.
— М-меня сейчас в-вырвет, — нечётко ворочая языком, заявила Сюй Юань, выронив пустую бутылку под ноги.

Ламборгини остановился перед полицейскими машинами, за кузовами и раскрытыми дверьми которых расположились полицейские с оружием в руках. Ким распахнул дверь и с поднятыми руками вышел наружу.
— Мы сдаёмся, — громко объявил Ким. — Выйди из машины, не заблюй мне салон! — обернулся он к девушке.
Несколько полицейских вышли из-за машин, осторожно приближаясь к нарушителям порядка.
— Без глупостей! — крикнул один из полицейских.

Один из полицейских подошёл к Сюй Юань, которая, с трудом сдерживая рвотные позывы, выбралась из машины и, покачнувшись и взмахнув в воздухе рукой, упала на колени.
— Сяоцзе, вам плохо? — спросил сержант дорожной полиции, опускаясь на колени рядом с девушкой. Сюй Юань посмотрела на него мутным взглядом, а потом её вырвало прямо на брюки полицейского. Видя это, Ким Хюн Чин громко заржал, запрокинув голову, — а в следующий момент он уже лежал с заломленными руками на капоте.

---

xx.xx.2041 1:34
Провинция Гуандун, город Цинъюань
Отделение полиции района Цинсинь



— Я гражданин Корейской Народно-Демократической Республики, — повторил Ким Хюн Чин, сидя на стуле в коридоре отделения. Сюй Юань спала на диване в прихожей. Китайские полицейские с интересом разглядывали паспорт с северокорейским гербом на обложке:

— А по-китайски неплохо говоришь, — заявил один из полицейских, судя по металлическому бейджику на груди — сержант Ю.
— Я наполовину китаец, — хмуро ответил Ким. — Дайте мне сделать телефонный звонок. Вы обязаны позволить мне связаться с консульством.
— Парень, — лейтенант Хуан, бывший здесь за главного, опустился на соседний стул и положил Киму руку на плечо. — Тебя поймали пьяным за рулём, ты угрожал людям пистолетом, ты гнал под триста километров в час…
— Выше двухсот не разгонялся, — буркнул Ким.
— …и ты ещё нам будешь объяснять, что мы обязаны? Ты понимаешь, как ты попал, мальчик?
— Фамилию мою в паспорте посмотри, — Ким обернулся к сержанту Ю, который держал его паспорт. Сержант Ю вопросительно взглянул на лейтенанта. Лейтенант кивнул.
— У тебя там по-корейски всё, — ответил сержант Ю, листая паспорт.
— Вид на жительство открой, — сказал Ким. — Семнадцатая страница.
— Ого, Аомэнь, — присвистнул сержант Ю, разглядывая вид на жительство Особого административного района Аомэнь (Макао).
— Ну то-то вон он на какой тачке, — прокомментировал другой, заглядывающий в паспорт через плечо коллеги.
— А народ в его стране траву жрёт, — покачал головой сержант Ю.
— Так, ну и какая у него фамилия? — перебил их лейтенант, сидящий рядом с Кимом.
— Цзинь, — ответил полицейский.
— Ну и что? — спросил лейтенант. — У половины корейцев фамилия Цзинь.
— Ну а ты про других Цзиней из Аомэня слышал? — с вызовом спросил Ким. — Может, про отца моего слышал, который Ким Чен Ыну племянником приходился?
— Чего нам до твоего Ким Чен Ына? — агрессивно подался вперёд сержант Ю, демонстративно захлопнув паспорт Кима. — Там ты, может, и король, а раз живёшь здесь, то и отвечать будешь по нашим законам! Сядешь лет на пять, я тебе отвечаю!
— Погоди, Сяою, — выставил ладонь лейтенант, останавливая подчинённого. — Отведи-ка парня в камеру пока, а я кой-кому позвоню.

Через пятнадцать минут Ким Хюн Чину позволили выйти в коридор и сделать телефонный звонок. Гонконгский номер своего двоюрдного деда Ким Юн Чхуля, старшего брата лидера КНДР, Ким помнил наизусть. Вообще-то двуличного мерзавца Ким Юн Чхуля парень не любил, подозревая, что именно он подстроил аварию, в которой погибли его родители, — но если кто-то и мог сейчас выручить Кима, так это Ким Юн Чхуль.

«Ох, слава Небу», — мысленно возблагодарил судьбу Ким, когда гудки в трубке сменил шамкающий старческий голос:
— Вэй?***
— Глубокоуважаемый двоюрдный дед, — начал Ким Хюн Чин по-корейски. Вообще-то, как это обычно бывает с детьми и внуками эмигрантов, на языке, который должен был ему быть родным, Ким говорил куда менее свободно, чем по-китайски и английски, да и Ким Юн Чхуль, проживший две трети жизни в Гонконге, изъяснялся по-китайски не хуже его, но в данной ситуации для весомости требовалось говорить по-корейски — тем более, что и сержант Ю сидел рядом, — это сын вашего покойного племянника Ким Хюн Чин. Нижайше прошу простить за поздний звонок, но ситуация не терпит отлагательств. Дело в том, что я попал в неприятную ситуацию, и мне не к кому больше обратиться. Я возвращался на машине из Пекина, и меня остановили в провинции Гуандун, совсем близко от Гуанчжоу. Превышение скорости, понимаете… хотя не только скорости… мне не к кому больше обратиться.

— Буээээ… — послышалось из прихожей. «Тазик, тазик принесите!» — донёсся до Кима голос какого-то из полицейских.

Северные ночные трущобы Макао никогда не отличались тишиной – жизнь, пусть и не самая выдающаяся, всегда била тут через край. Какой-то богатенький паренек забрел, что бы купить наркоты, и за поворотом его жду местные бандиты, предвкушая легкую наживу. Больные девушки, предлагающие свои услуги за скромную плату, обычно не превышающее стоимость одной дозы. Уличные банды снуют вокруг, поддерживая относительный порядок в этом хаосе - самая сильная из этих группировок, контролирует почти всех. Здешнее место не для слабых духом – слабый скатиться в самую пропасть, которая приводит, в основном, к двум вещам, или смерть от рук бандитов или животное состояние-зависимости от наркотиков. Есть еще варианты, как можно кончить свою жизнь, но они более редки по сравнению с этими. Да и собственно в этом месте крайне сложно жить иначе, в рассаднике мерзости, жестокости, насилия и прочих радостей присущих этому району. Но это не значит, что здесь нет места добру, любви, радости. Даже самый отъявленный бандит способен любить, способен проявить заботу о дорогом ему человеке. На это способны даже само низко павшие.

По крайней мере, так было, пока в трущобах не поселился Руии. Парень был абсолютно лишен, каких либо чувств присущих нормальному юноше. Он не был похож на наркома, и на бандита. Был достаточно красив, чем привлек внимание девушек, которые устали от наркоманов и бандитов или тех и других вместе. Но желание общения с ним пропадало сразу же, только стоило им увидеть его глаза. Каждому кто вглядывался в его глаза, казалось, словно тьма затягивает их, засасывает. Противный, липкий страх сковывал их сознание – хоть на вид юноша был безобидным, но это противное чувство, что люди испытывали, находясь рядом с ним, не давало им спокойствия и они стремились покинуть его общество как можно скорее. Лишь одна из девушек могла находиться рядом с ним, Куифен Линь. Будучи сестрой главаря самой крупкой банды трущоб (которая и управляет северными трущобами), она с детства привыкла видеть страшные личности и глаза парня ее совершенно не пугали. Правда они так же не замечали ее – Руии было абсолютно наплевать, что она думает о нем и что она хочет. Все ее попытки, в течение года, не увенчались успехом. Она не смогла добиться от него ни единого слова. Но бросать попытки она не собиралась, до встречи с ним, ей не приходилось прилагать особых усилий – парни выкладывались штабелями перед ней, но не Руии.

Небольшой гам улицы, был прерван перегазовкой, весьма характерной для определенного гонщика. И за год многие запомнили, чья машина издавала подобные звуки – Проклятый. Это прозвище приклеилось к Руии как банный лист. Взор его – мертвый, поступки – не походящие на человеческие. Да и большинство гонщиков, которые гонялись с ним – в основном плохо заканчивали, кто случайно погибал, кто попадал в аварию и выживал с трудом. С его дороги старались убраться, считая, что лишь оказавшись рядом с ним – они переймут его проклятие и погибнут. Да и факт, что сестра главаря банды, управляющей северными трущобами, заинтересована в этом парне – отваживало лишний интерес к нему.

Внезапно машина остановилась, вернее сказать была остановлена группой бандитов, которые увидели наживу в этом парне. По ним можно было сказать, что они были новичками, не знающими еще всех законов этого района.
- Ты посмотри, какая машина. – Один из бритых бандитов уперся ногой в капот. – Давай, вытряхивай карманы и вали отсюда нахрен. На этом неплохие бабки срубим. – Братия радостно ржала, в предвкушение того количества денег, что они получат за продажу автомобиля.
- Убери ногу. – Голос Руии как всегда, не отличался эмоциональностью, был полностью мертвым, не выражающим чувств.
- Че сказал?! – Бритый удивленно вскинул брови, уставившись на парня, вылезшего из машины. – Братва, смотрите, он еще думает огрызаться, когда ему так вежливо предложили убраться отсюда. Я думаю, ему стоит преподать урок, чтобы научился уважать старших.
Бандиты смеялись, один из них вышел из группы, которая столпилась возле машины, и направился к парню, но он так и не закончил свое движение. Раздавшийся выстрел, словно хлыст, ударил по тишине, разрезая ее. И спустя секунду раздался рев боли – бритый, пару мгновений назад, упиравшийся в капот автомобиля – валялся на асфальте, оря и качаясь из стороны в сторону. Он сжимал простреленную коленку. Руии же оглянулся на братию незадачливого бандюга, его глаза были полны плескающейся тьмы и никто не решил предъявить ему что либо, или напасть на него.
- Я же просил убрать ногу. – Руии присел рядом с бритым, который смотрел на него с ужасом, вернее его взгляд был прикован к пистолету в руке парня. Бандита пугало не сколько тот факт, что парень выстрелил в него без сомнений, а то, что голос того был абсолютно мертв – не выражал каких либо эмоции. И глаза – его глаза действительно ужасны, словно не человек смотрит, а чудовище. Глаза бедного бандита, стали похожи на блюдца – ствол пистолета уперся ему в лоб.
- А…эээ… - Бандит не знал, что делать, парень собирался убить его, и только чудо могло спасти его. Помощь от его подельников не спешила, они были скованы страхом не меньше его самого. И как назло у него отнялся голос, от страха он не был в состояние произнести хоть что-нибудь.

- Руии. Не надо. – Помощь все же пришла, в лице ослепительно красивой девушки, которая схватила парня за руку. Рядом с ней возникли какие-то мужики больше похожие на бандитов, на руке одного из них, бритый бандит, заметил татуировку в виде черного феникса. Холодный пот и так струился, а при виде этой татуировки бандит почти перестал дышать. Местная власть трущоб не будет с ним цацкаться, а скорее всего его труп обнаружат в сточной канаве, в назиданием тем, кто решиться промышлять на их территории.

Руии вздохнув, высвободил свою руку из рук Куифен. Спрятав пистолет, он направился к своей машине. Представители черного феникса отступили от него – это было правило не трогать его, что бы избежать неприятностей, которые он может принести, а он мог их принести. Та вереница трупов, которая тянулась за ним, была впечатляющей, и не каждый бандит в черном фениксе мог этим похвастаться. Приказ главы был прост – не трогать и убирать с его пути незадачливых грабителей, что бы он не усыпал трущобы трупами.

Машина сорвалась с места, направляясь в отдаленную часть трущоб, к гаражу в котором жил Руии. Гараж располагался почти на отшибе и по существу, в радиусе трехсот метров ни кто не жил, все старались жить как можно дальше от него. Его проклятие могло перекинуться и на них, просто из-за того, что они живут рядом с ним. На одной из стен гаража был нарисован знак черного феникса, который предупреждал о том, что данное жилище нельзя было трогать. Сам гараж относительно больших размеров, раньше бывший мастерской для ремонта автомобилей. Год назад был переоборудован Руии под гараж для машин и жилье. Хотя под жилье это помещение подходило с трудом – небольшая кровать; ноутбук для связи с сетевиком; кухня в виде чайника, бутылей с водой, и горы сухой лапши; тумбочки с болеутоляющими; шкаф с одеждой: санузел в небольшой кабинке. И вся оснастка жилой площади на этом заканчивалась. Слово уют явно было чуждо для этого места, хотя в целом – все чисто, нет гор мусора.

Юноша загнал машину в гараж, и устало направился к кровати, по пути раздеваясь и бросая вещи на кровать. Остановившись на пару секунду возле тумбочки, и съев пару таблеток для уменьшения боли для недавно вживленного импланта, рухнул на кровать, проваливаясь в темноту своего сознания. Которое с огромным удовольствием заглотило его, продолжая навязывать, что он должен избавить мир от всех стрит рейсиров. И от себя тоже, впоследствии.

- Как какого черта, шеф? По работе. Встречался с агентом, – прижимая трубку плечом к уху, Монтойя включил заднюю передачу, и начал выруливать на улицу. Нужно было выиграть время. – Анджела Доурадо - мой информатор. Весьма ценный. Мы, кстати, денег ей должны.
Оказавшись на проезжей части, Монтойя развернул машину и, резко прибавив газу, направился в сторону от участка.
- Шеф, не могу же я собственного агента в клетку закрыть. И милитарам отдать тоже не могу. Иначе, кто с нами потом работать согласится? Такие дела. При всем уважении, шеф. Боюсь, придется бравым сапогам поцеловать мою мускулистую задницу и начать поиск стрелка. Надеюсь, водитель полковника уже объявлен в розыск? Сам скоро буду. В течение часа. Черт, босс. Батарея сдох…
Весьма невежливо оборвав разговор, Рикардо выключил телефон и кинул его на приборную панель автомобиля.
- Menina, у нас проблемы. Похоже, командиры решили списать все на тебя. Такие вот дела. – Монтойя на пару секунд замолчал, вписывая автомобиль в очередной поворот. – Ну, ты не переживай. Я же обещал тебя прикрыть. Правда, Ласке это обойдется в весьма круглую сумму.
Ободряюще похлопав девушку по коленке, капитан кивнул на дорогу.
- Тебе есть где спрятаться? Если что, можно залечь у меня. Там точно никто искать не станет.

Кеннард едва удержался от того, чтобы не поднять взгляд наверх, к небу, и посмотреть на лицо того ублюдочного божества, которое ставит на его жизненном пути вот таких вот идиоток. Хотя Абисмал серьезно подозревал, что, скорее всего, если бы бог действительно был виден с земли невооруженным взглядом, верующие могли бы наблюдать только его пятки. И мошонку.
- Знаешь, тебе надо купить кепку, - сообщил Кеннард девице, - Я уже вижу, в чем тут дело. Ходишь ты по фавеле, ходишь, ищешь, с кем бы заняться нетрадиционным сексом. А сраное солнце припекает. Так, действительно, за кладоискателями гонять начнешь...
Угрожающий жест девицы Абисмала совершенно не пугал. Ему уже угрожало пушками много народу, из которых многие выглядели намного страшнее. И, самое главное, пушки у них были больше. Так что Кеннард просто воспользовался этой задержкой, как временным отдыхом для ног и, общаясь с девицей, закурил.
- Короче, так! Я - знаменитый журналист и я тут, в отличие от тебя, работаю. Слушай, - внезапно в голосе Абисмала прорезался заботливый тон, - я серьезно надеюсь, что тебе, гребанный дружинник, хотя бы платят за то, что ты тут маешься хуйней. Так вот, можешь попытаться меня пристрелить, а можешь со мной поговорить, но только на ходу. А потом постреляешь. Ты не поверишь, но я, в отличие от девяноста девяти процентов населения этой планеты, чертовски занятой человек.

Слова Трекенталя отвлекли Ханца от созерцания их нового приобретения - радистки Эмили. Что в ней такого? Отчего Леманн так беспокоился о ее судьбе? Что значат его слова о сверхважной для всех их миссии фройлян? Каплой ежесекундно боролся с искушение встать, подойти к застывшей над рацией женщине и, схватив ее за плечи, прямо в глаза спросить об этом. Но сдерживался, и видит небо это ему многого стоило.
Чем больше смотрел - тем больше мрачнел. Совсем не скатиться в пучину злости и депрессии настроению командира помогали люди. Экипаж вновь зажил своей жизнью и, надо отдать ему должное, несмотря на пережитые злоключения и отсутствие нормального отдыха, все таки не расклеился. Доносящийся из торпедного отсека смех и отголоски оживленного разговора как-то подбадривали каплоя. Если его экипаж держится, то он, как их лидер, вовсе не имеет права раскисать.
- Что? Музыку? - Фон Рюгге поднял взгляд на лейтенанта. - Валяй, конечно. Пусть парни немного повеселятся. Все равно в такую погоду только чокнутые крингсмарине могут ходить по морю.

Вот так мисс Адлер! Тому, что на кафедре египтологии учат иероглифам и именам фараонов, Чальз подозревал, но о том, что и древним заклинаниям, останавливающим крокодилоподобных чудищ, профессора обучали своих студенток, виконт и подумать не мог.
Отметила укол)) спешу изменить мнение уважаемого Виконта)))

По сути любое древнеегипетское заклинание - это та же самая молитва (с оговорками, конечно) и иногда плюс обряд. Но в древних текстах они всё-таки зовутся именно заклинаниями.
Заклинание, произносимое мисс Адлер - это традиционное, "повседневное", если позволите так выразиться, действо. Многие рыбаки, торговцы и путешественники читали его, когда шли к Нилу. Считается, что оно отгоняет не только крокодилов*, но и другие опасности, которые поджидают "праведного египтянина" в воде. =)
Так к чему я. Данное заклинание дошло до нас в неизменном виде в силу его частого использования. В принципе, это почти как "Отче наш" для христианина))
Мисс Адлер вполне себе могла знать его, так как в процессе обучения часто сталкивалась с ним. Ведь на самом деле не так уж много религиозных текстов целиком дошли до археологов того времени. Поэтому, если таковое попадало в поле зрения учащегося, то это был полный восторг, сопровождаемый многократным чтением)) а мы также не будем забывать, что Ирэн та ещё зубрилка)))

*про крокодилов хотелось бы отметить, что их называли сынами Сета. А крокодилоподобных монстров, охраняющих Дуат, - зверьми Сета. Что и натолкнуло Адлер на мысль о заклинании.

Текст заклинания:

Вагнер сжал пистолет и прицелился. Как же хотелось выстрелить прямо в это удивлённое лицо, увидеть как между глаз появляется тёмное пятно и как водителя "Рено" откидывает назад, чтобы он никогда, никогда больше не мог выехать в этой чёртовой машине с дружками и оружием... Однако, есть одно маленькое но, когда-то давно, а сейчас кажется что бесконечно давно, Вагнер давал обещание защищать закон, оберегать граждан и что-то там вроде ещё было. В любом случае убийство этих самих граждан, пусть и самых мерзких, никогда не должно было стать его профессией. Поэтому Вагнер чуть опустил дуло пистолета и выстрелил в колесо - не потому, что ему было жалко этого конкретного бандита или бандитов вообще, а потому, что именно для того, чтобы люди не стреляли друг в друга он и поступал на работу в полицию.

Услышав лёгкое оживление в коридоре, поняла, что коллеги тоже заметили чьё-то приближение.
Вытягивая шею, выглянула посмотреть что же там творится. И тут же втянула голову обратно.
Побледнев, как и полагается леди, увидевшей крокодила, на миг растерялась, но в следующую же секунду броилась вглубь комнаты. Из коридора раздался чей-то возглас, потом выстрелы. И ещё.
Громко стуча каблуками, Ирэн добралась до сумки. Перекидывая её через плечо, достала свой рисунок Уаджета. Если бы пару дней назад кто-нибудь спросил у неё как она относится к заклинаниям, которые использовали в древнем Египте, то ответ был бы однозначным: это занимательно, но интересно лишь с исторической точки зрения. Сейчас Ирэн так не считала.
С одной стороны, "посетитель" был похож на Себека - бога воды и разлива Нила, но также он являлся защитником богов и людей. Что вряд ли вяжется с происходящим. Поэтому, Адлер сделала вывод, что тут скорее приложил руку Сет - бог смерти. Его также, как и Себека, иногда изображали с головой крокодила, поэтому вполне вероятно, что так называемые "звери Сета" проживают в Дуате находясь в образе крокодилоподобного нечто. Определившись с подведомственностью, Ирэн решила попробовать нетрадиционный метод.
Она начала кричать. Надрывно произнося никому не понятные слова, разрастающиеся до размеров немаленьких предложений, и держа перед собой Уаджет, решительно двинулась обратно.
Сердце бешено стучит, гоня кровь по телу. Да, страшно. Да, её маленький Galand Novo вряд ли поможет против такого монстра. А что ещё остаётся делать? Если мужчинам пистолеты не помогут, то ответ очевиден. Верить. Ввиду сложившихся обстоятельств это проблемы не составляет.

Тихое клац, и мягкий, зеленоватый свет настольной лампы выхватывает из сумрака пятачок кабинета. В его центре рабочий стол с сидящим за ним человеком со знаками подводника на форме. У него бледное, уставшее лицо, а в руке пистолет. Несколько секунд продолжалось молчаливое противостояние.
- Не будьте идиотом, Родди, - будто бы со старым знакомым наконец заговорил каплой, - Шевельнетесь - и наш новоявленный красный подпольщик Зиммер сделает из вас решето. Эти коммунисты те еще сволочи.
Зрачки двух враждебно пистолетов смотрели друг на друга, словно герои из американских вестернов. И имена у них подходящие: Вальтер против Люгера. Честная дуэль. Только вот на войне совсем не до таких умилительных картин и мнимой справедливости. Тени в углах шевельнулись, направив на эсэсовца хищные, продолговатые стволы, в очертаниях которых смутно угадывались автоматы*.
- Вилли, - на этот раз Ханс обратился к только что упомянутому им унтеру, - Закрой двери и забери у герра Кельна пистолет, а то еще пораниться...
Игра на гране фола. Вздумай сейчас гаденыш открыть пальбу - и без жертв не обойтись. В числе первых, скорее всего, окажется сам фон Рюгге. Мысль о том, что в таком случае и эсэсовцу не жить, каплоя не очень грела. И тем не менее, Ханс не хотел такого финала.
- Подумайте, лучше быть живым штурмбаннфюрером, чем мертвым дураком.

Тысяча реалов — почти половина месячной зарплаты медтехника. А нынче эти деньги будут особенно кстати — через неделю платить две с половиной сотни за съёмную квартиру. Ещё четыреста реалов за арендованное в фавеле помещение, где оборудован частный кабинет и кустарная лаборатория. Но даже в свете такого удачного заработка, в голосе Эрнста не слышно радости. Лишь сосредоточенность и усталость.
— Ты менья знаешь, Ленардо. Со мной всегда можно иметь дело. С тобой — тоже. Дежурю до утра. На ипподроме буду ровно в девять. До встречи.

Когда Эрнст уже положил трубку, его лицо всё ещё сохраняло прежнюю удручённость. Работа выполнена, заказчик доволен, никакой «бомбы» среди конторских документов не обнаружено… о чём ещё беспокоиться? Однако, таким дело выглядит лишь со стороны. Взвинченный ночным ЧП, Нагель выкуривает уже третью сигарету. Размышления о произошедшем не оставляют его

«Надеюсь, Фирмину в курсе, что за канцелярский хлам там был записан. Полиция не получит его в качестве улики, и это главное. Verdammt nochmal, из-за таких вот делишек от меня ускользает самый смысл профессии! Как бишь там: “Per Apollinem medicum et Aesculapium…”» — на этом моменте Иоганн саркастически усмехнулся, затушил последнюю сигарету и перешёл к просмотру медицинских записей коллег на служебном лаптопе.

– Сделаешь всё, amigo? Не подведешь? – процедил Туко с очевидным сомнением, будто все еще размышляя, не отправить ли потеющего как свинья Андреса на консервный завод, но, в конце концов, благосклонно кивнул.

Оба дела, которые требовали немедленного внимания, были настолько просты, что справился бы даже подросток, но перед ним сидел трусливый наркот, а такие люди всегда привносят в “бизнес” совершенно неуместный элемент случайности. Пусть начнет с трупов. Там и шансов облажаться меньше, и урок про пользу соблюдения “правил игры” будет нагляднее.

– Ладно, amigo, ты получишь свой последний шанс. Слушай внимательно, повторять я не стану.

– Первое. Вон там, в подвале гниет парочка bastardos, которые решили, что законы установлены не для них. “Умники” вроде тебя, но не такие удачливые. Расфасуй их в пакеты и отправь в Жардим Грамашо. Только не всем скопом и не из одной точки. Подвал отмой.

– Второе. Старая puta Кармелла слишком засиделась в ночных бабочках и вообще зажилась. Я посоветовал ей остепениться – она не прислушалась. Теперь время слов прошло. Делай что хочешь: избей ее, искалечь, отрежь титьки и нос, возьми в жены или пристрели, но, если я узнаю, что она снова торгует собой на моей земле, я посчитаю, что ты не можешь справиться даже с дряхлой шлюхой, то есть бесполезен.

– Ты все понял, amigo?

Дождавшись утвердительного ответа, Туко допил пиво одним глотком, кинул на стол пару реалов и направился в сторону расположенного ниже по склону похожего на разросшуюся опухоль нагромождения домов, где располагалась его нынешняя квартира.

…

По местным меркам его берлога – роскошное, прекрасно расположенное жилье со всеми удобствами: две комнаты суммарной площадью в целые сорок квадратов, отдельный санузел, кухня, на которой помещается что-то кроме электроплитки и даже окна выходят на море, а не в какой-нибудь зассаный переулок. Красота, да и только. Многие семьи всю жизнь проводят в тщетных мечтах о чем-то подобном. Для большинства же гринго снимаемые Ацтеком апартаменты – чуть больше чем лачуга: обшарпанные тонкие стены, практически нулевая звукоизоляция, крохотные комнатки, соседи – сплошь бандиты и мошенники. Но гринго глупы, это все знают.

Кивнув старому сеньору Августо, который целые дни проводит под навесом около своей квартиры в обнимку с допотопным радиоприемником, Туко поднялся на второй этаж по проржавевшей винтовой лестнице, подозрительно огляделся по сторонам и после короткой, но кровопролитной битвы с архаичным механическим замком скрылся за неприметной пластиковой дверью. В фавелах о таких вещах как вентиляция думают в последнюю очередь, так что “милый дом” встретил его духотой, запахом застоявшегося пива и легкой вонью от недоеденной позавчера кесадильи. В “гостиной”, которая переделана из полноценного дома для целой семьи, царит легкий полумрак, свет из единственного окна падает на неожиданно элегантный, но заваленный пивными банками низкий стол со стеклянной столешницей, старый, прожженный в десятке мест диван и отражается от лезвия прислоненного к дверному косяку пожарного топора. Противоположную от дивана стену занимает гротескно выглядящий в комнате “пять на четыре” огромный плоский телевизор – подарок от контрабандистов, которых Ацтек выручил полгода назад. Засиженный мухами плафон лампы в окружении вяло вращающихся лопастей вентилятора похож на болезненный, прилепившийся к потолку желто-бежевый цветок.

Спугнув доедающего *его* кесадилью соседского кота, Туко прошел на крохотную кухню, взял пива из массивного полупустого холодильника и отправился наверх, в прилепившуюся к крыше его "дворца" спальню. Спальня когда-то тоже была отдельным домом, и в ней, хоть и с трудом, поместились заваленная смятыми влажными простынями двуспальная кровать, шкаф для одежды, тумбочка и двухметровое зеркало в вычурной барочной оправе, выменянное им у какого-то конченого нарколыги после последних беспорядков. Окно тут побольше, и дующий с моря ветер несет запахи соли и йода, а не обычный для “Города Бога” смрад. “Днем, пока солнце поджаривает город на медленном огне, все нормальные люди сидят в тени или дремлют”, – раздраженно подумал Туко, но назначивший встречу гринго, был очень полезным контактом, и его следовало уважить. Тяжело вздохнув, он сделал финальный глоток из стремительно теплеющей банки и открыл тянущийся вдоль стены шкаф-купе.

Внешний вид для людей его профессии была одновременно и рыцарским доспехом, и полосатой тигриной шкурой, и яркой раскраской ядовитой рыбы. В Рио не важно насколько ты опасен, важно, на сколько опасным ты выглядишь, и весь наряд Ацтека от прочных, армированных кроссовок с хищно скошенными носами до покрытой сложным черно-золотым геометрическим узором банданы из шелкостали буквально кричал: я хищник, я опасен, не лезь. Однако то, что подходит для работы в фавелах, в «цивилизованных» местах типа Os Esquilos принесет только проблемы и ненужное внимание полиции. Для встречи с гринго он наденет серо-зеленые ботинки из крокодильей кожи с тускло блестящими черепами на удлиненных мысках, серые, классического кроя брюки, пояс с пряжкой в виде морды какого-то мезоамериканского божка, просторную, расстегнутую на груди снежно-белая рубаху поверх плотной белой же футболки и поддельные, но от этого не менее элегантные швейцарские часы. Остались мелочи: круглые зеркальные солнцезащитные очки на нос, массивный смарт-дисплей на шею (двадцать первый век все же), тяжелый надежный кольт в подмышечную кабуру, а всякая мелочь вроде телефона, запасных обойм и глушителя в сумку из-под камеры, которыми обычно обвешаны туристы.

Закончив приготовления, Туко сверился с часами и набрал номер знакомого хозяина автосервиса.

- Ola, Мигель. Как здоровье, как дети? Мы же выручаем друг друга, sim? Мне нужна чистая тачка и водила до парка Тижуки. Поможешь мне, bro?

…

Когда звук клаксона возвестил о прибытии человека Мигеля, Ацтек спустился к стоящей перед домом машине, поздоровался с водителем за руку, сел на переднее сиденье и коротко кивнул, показывая, что готов. Болтать по дороге не хотелось, и, как только они тронулись, Туко заткнул уши черными таблетками наушников из которых лилось что-то винтажное. Кажется, Molotov.

- Хуже. - Ханс бросил изучающий взгляд за спину инженера, на залитый светом электрических ламп корпус "Вервольфа". - Эти свиньи СС похоже решили перейти от пустой болтовни к делу.
- Значит итого восьмерых нет. - угрюмо констатировал констатировал каплой. - А с фрау Келлер - девятерых. Ни поиски по телефону, ни вестовые ничего не дали? Плохо. Строй экипаж, кроме постовых.
Уже во второй раз за этот короткий февральский день командир стоял перед своей командой.
- Немцы! Подводники! Я обращаюсь к вам так, потому что иными не знаю. - Фон Рюгге старался говорить громко, хотя это давалось ему не легко.
- Вы наслышаны о ситуации в Рейхе. Сейчас решается усидит ли в кресле фюрера Геринг или его все же подвинет Гиммлер. Последнего похоже бесит, что Крингсмарине сохраняет нейтралитет, и он решил подмять флот под себя. Вы слышите, подводники? Нас - под свой сухопарый зад!
Ханс обвел взглядом строй.
- Случилось так, что сегодня в Бергене пропали наши товарищи. Лойтнант Трекенталь, стабсбутсман Рудт, бутсманмаат Фёне, матросы Григ, Фельдснер, Зиннер, Клаус и Кольдер. Всех вы их хорошо знаете. И есть все основания полагать, что они были предательски схвачены СД.
- Только что я получил распоряжение командующего флотилией о выходе в море. Всем экипажем. Поэтому освободить задержанных - это прямой приказ. От себя же добавлю - это не только приказ, но и священный долг по спасению наших братьев, таких же щенков "Оборотня" как и мы. Даже если для этого придется пожертвовать своей жизнью. Я готов! Знаю, они бы для нас сделали то же самое.
- Принуждать никого не буду. Нужно десять добровольцев. Кто со мной, подводники?

Над северными широтами уже давно повисла ночь, когда капитенлёйтнант отдавал последние распоряжения.
- Генрих, берешь троих, и дуете в "Северную Звезду". Вам необходимо привезти сюда фрау Келлер. Это твоя основная задача. Рой носом эту мерзлую норвежскую землю, но найди ее. Без маринефюрерин мы не уйдем - приказ Леманна. В твоем распоряжении машина, что мне так любезно одолжил доктор.
Йоахим в который раз поблагодарил проведение, за то что такие люди в Рейхе еще встречаются.
- А я с остальными нанесу дружеский визит в местный штаб СД. Оружия возьмем по два комплекта, со списанием, думаю, теперь проблем не возникнет. Так же с нами поедет Лонде, надеюсь его помощь не пригодится, но все же береженого... - каплой нахмурившись прикусил губу.
- Пока реквизируем грузовик, что я видел в соседнем доке. Карл, остаешься здесь. Разбей людей на вахты, не теряйте бдительности. Если к шести утра не вернемся, - Ханс снова неловко замолчал, - Звони в штаб.

Анджела отключила связь. Ага, не волнуйся, спасибо, дорогуша. Хороший совет, чего уж там. тут, небось, уже все соседи на площадке пасутся, услышав выстрел. Она метнулась к телевизору, пощелкала пультом, нашла какой-то тупой боевик и включила его на полную громкость. Пусть думают, что кино смотрит.

Так, что дальше? Ах, да, позвонить же. Можно подумать, она бы сама не догадалась, кому звонить. Ласка явно не хотел решать проблему сам.

Анджела снова взялась за телефон и набрала номер знакомого копа, с которым частенько обделывала делишки. Пока шли гудки, она всё думала про водителя. Нет, ну это же надо - завалить своего хозяина. Конечно, синьор Риккардо здорово рисковал, таская за собой халдея, она ему даже намекала как-то, что нельзя доверять водиле, но, видимо, чересчур деликатно - намёки до цели не дошли. А может, синьор просто решил, что не её это собачье дело. Может и правильно решил, конечно, только вот он лежит теперь тут жмуром с тремя пулями в её постели а она, как дура, мечется, не зная, куда его спихнуть. О, вот, наконец и голос Монтойи.

- Ола, bonito, это Анджела. Ты там не очень занят?

Статично. Статичные улицы, статичные позы, статичные картинки. Нет динамики. Нет движения. Нет перемен. Застыло все, пленкой покрылось, тонким слоем пыли. Гниль любит статичность. Есть возможность развиваться. Труп. Гниющий. Рио-де-Жанейро. Город Огней. Яркие краски, феерия чувств, развлечения на каждом шагу, медиакорпорации, огромные пляжы, громадные небоскребы, развитый туристический сектор. Маска. Размалеванная маска. Маскарадная. Пока идет шоу, её нельзя снимать. Заглянешь за неё - увидишь настоящий Рио. Бледный, гниющий, со стойким запахом блевотины и паленой наркоты. Тот самый Рио, о котором столько говорят. Трущобы. Фавелы. А в них - маленькие люди. Настоящие бразильцы. Маленькие живые мертвецы. Те, без кого Рио был бы совсем не Рио. Иисус смотрит на вас свысока, детишки. Невидимые слезы проливает.
Матово-черный колпак шлема на голову, поверх шапки-балаклавы. Покурить уже не успел - да и черт с ним. Потерпеть можно. Перчатки надел, защелкнул застежки. Провода нитку за вилку вытянул из запястья. И в гнездо. Зрительный образ обновился. Умная пушка. Смартган. input/output. Вход/выход. На входе - изображение. На выходе - пуля. Смотреть даже не надо, потому что и без этого знаешь, что в руках твоих - винтовка черная, с длинным стволом, складным прикладом и массивным блоком обоймы на тридцать маслин. Хорошо.
Сержант. Еще раз объясняет план. Двадцать кариока. Двадцать кровожадных и угрюмых ребят, способных убить ради дешевых часов или пары кроссовок. Двадцать. Не люди, звери. Зверь понимает только палку. Или пулю.
Вышли. Мягко ступай, аккуратно. Плыви. Сначала смотришь, потом идешь. Анализируешь - затем действуешь. Ты пришел сюда чтобы убивать, а не умирать. Чтобы сделать всё так, а не наоборот, нужно уметь думать наперед. Мыслить. Соображать.
Обходить центральные входы. Не лезть на рожон. Не переть напролом. Мягко. Аккуратно.
Обойти сзади. Ворота. Заперты? Камеры глазок сферический. Мазками по окрестностям. А ты - невидимый, словно ветер. Словно тень черная. Паук во тьме. Быстро и незримо. К забору, вокруг "дворца" образующему преграду, создающему иллюзию безопасности. Спиной прижался. Дождь. Каплями по шлему бьет. По миру вокруг. Хорошо, когда дождь. Ты теряешься в мире звуков. Еще незаметнее. Еще тише.
Огляделся вокруг. На Хорзеа взгляд. Светится всё вокруг. Но даже сейчас боец тень напоминает - черный с головы до пят. Знаком. Жестом. Пальцами. Зайти. Часового снять. Я - за тобой. Санроз - третий заходит. На камеру не работаем, аккуратно всё.
Знают они, как делать это. Не в первый раз. И не во второй. Всё умеют.
Сержант в ухе. Приказ отдал. Грим через TSM сообщение-ответ вывел.
"Вас понял".
Началось.

– Ну, так что мы будем делать с твоим долгом, amigo, – тихо спрашивает Туко, убирая трубку в карман. Большинство людей, узнав, что у них украли тысячу реалов, начинают метать громы и молнии, ругаться и потрясать кулаками, но лицо Ацтека абсолютно спокойно, и из-за этого сидящему напротив Андресу становится еще страшнее. Мертвые глаза трафиканте сверлят провалившего первое же задание щенка, а тот только и может, что трястись и отводить взгляд.

– Что же мне делать с тобой, amigo? Поверить на слово и отпустить? Но ведь, украв мои деньги, ты кинул не только меня. Ты кинул всю Красную Команду, compreender? Если я позволю тебе просто уйти и стану ждать, пока ты соизволишь вернуть долг, что скажут люди? Люди скажут, что любой наркот может безнаказанно воровать у Красной Команды. Люди скажут, что Ацтек потерял хватку, станут смеяться надо мной. Ты этого хочешь, Андрес? Хочешь не только обворовать меня, но и унизить?

– Нет? Тогда что мне с тобой сделать? Может мне вспомнить про “закон” и отрубить тебе руку? Но ведь это не вернет мне денег. Тогда, может быть, действительно отдать тебя Хуану “Мяснику”? Так я получу свои бабки, а ты, наконец, принесешь пользу. Станешь чем-то большим, чем жалкий торчок. Например, собачьими консервами, парой почек, глазами, поджелудочной и комплектом легких. Подумай. Это ведь выход для нас обоих.

Откинувшись на спинку стула, Туко сделал пару неторопливых глотков, с удовольствием наблюдая за бледным, до смерти перепуганным Андресом.

– Снова нет? Не вижу причин прислушиваться к твоему мнению по этому вопросу, но сегодня день поминания Святого Мигеля, и поэтому у меня есть для тебя третий вариант. Последний. Отныне ты моя собственность. Мой раб. Мое домашнее животное. Я приказываю – ты исполняешь, я бросаю палку – ты ее приносишь, я командую “голос” – ты лаешь. Отработаешь украденное – снова станешь свободным человеком, будешь тявкать невпопад и жевать обувь – отправишься к Хуану. Лишних вопросов не задавать, делать все быстро и четко.

- Ты все понял?

Ирэн замотала головой в разные стороны.
- Нет-нет, спасибо, я в порядке... Просто немного не ожидала... Перед поездкой сюда я изучала те немногие записи об амарнском периоде правления*, которые дошли до нас. О правителях мало известно, в основном только имена и очередность правления. Этот период считался позорным и многие последующие правители уничтожали любую информацию о предшественниках. После нашего фараона Эхнатона правил некий его преемник. Одни источники говорят, что это был его брат, другие - что его жена, то есть Нефер-Нефер-Атон. Следом к правлению пришёл неизвестный Тутанхатон**, мы только что узнали, что он был сыном Эхнатона. Но самое интересное, что вскоре после него фараоном стал Итеф-нетиер-Эйе, муж Тейи, "высокой матери" и кормилицы фараона Эхнатона... Угадайте-ка теперь кто же этот таинственный Эйе.
Ирэн замолчала. Застыв в нерешительности, она попыталась выдавить из себя подобие улыбки и как-то обречённо сказала:
- Ну почему я просто не спросила как они пирамиды строили?

Джулия:
— Я предупрежу клуб, чтобы вы были внесены в список посетителей, — ответил Марсель. — Столик уже будет заказан, просто осведомитесь у официанта, к какому подойти, и ждите меня. Или я вас уже буду ждать. Доброго вам дня, мадемуазель.

Мартин:
25.10.1935 13:22
Сучжоу, провинция Цзянсу,
Станция Сучжоу железнодорожной линии Шанхай-Нанкин

На вопрос Мартина Джимми лишь неопределённо пожал плечами, усаживаясь в красный редакционный «Плимут»:


Мартин уселся вслед за ним, и Джимми вывел машину из двора редакции на шумную авеню Эдуарда VII, направляясь на запад. Двигаясь в плотном потоке автомобилей, рикш и повозок, «Плимут» покатил по городу. Машина проехала мимо зияющего чёрными провалами окон и всё ещё обнесённого целлюлозной лентой «Амбассадора», у входа в который всё ещё висели застекленные афиши, рекламирующие выступление Евангелины Вонг. У дверей неторопливо прохаживался китаец-констебль Муниципальной полиции с дубинкой и пистолетом по бокам (недавние волнения даром не прошли). «Плимут» свернул на территорию Французской концессии (по той самой улице, по которой удрал Ли Сю, ещё и столб, в который его «Пежо» врезался, был помят), вывернул на просторную авеню Фош

и направился на запад.

— Я не знаю, на самом деле, Сяохэ, — сказал вдруг Джимми, с помощью Мартина прикурив сигарету (обычная его трубка сейчас была в вещдоках Муниципальной полиции, а новую он, видимо, купить не успел) и приспуская стекло. — Я не знаю вообще, что происходит. То ли Второй отдел мной заинтересовался, то ли другие бандиты какие-то. Я не знаю, что происходит вообще. Хорошо, что Леманн меня отправил сегодня за город, — Джимми глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри, покачал головой, — хоть чуть подальше от этого бедлама. Вообще в Сучжоу надо жить, Сяохэ, а не в этом Шанхае. Там что, там спокойно. Канальчики, ивы до воды, девочки красивые, а главное — никто по-английски ни слова не знает. Ни слова, да? Говоришь «хэллоу», а они «чего, чего?» и глазёнками хлопают так очаровательно провинциально. Вот где рай-то. На небе есть рай, а на земле Сучжоу и Ханчжоу, — повторил Джимми старую китайскую поговорку. — Но нет, блин, — с чувством произнёс журналист, — прут все сюда, как им намазано! — и несколько раз коротко прогудел клаксоном, хотя особой нужды в этом и не было.

Джимми, несмотря на всё своё американское прошлое, водил машину как истинный китаец: к светофорам относясь с презрением и реагируя разве что на регулировщиков, сигналя по поводу и без, хаотично маневрируя в потоке, двигаясь на пределе разрешённых в Шанхае двадцати пяти миль в час и то и дело угрожая задавить какого-нибудь незадачливого рикшу или перебегающего дорогу пешехода. Будь эти рикши и пешеходы лаоваями, уж наверняка кто-нибудь из них таки нашёл бы свою смерть под колёсами красного редакционного «Плимута», но китайцы, привыкшие к тому, как ведут себя водители, и сами были не промах и ловко выскальзывали чуть ли не из-под колёс машины, то и дело разражаясь в адрес Джимми ругательствами, потрясая кулаками, «куда прёшь!», мол, на что Джимми в очередной раз отвечал парой коротких гудков — «не суйтесь сами!». Первый раз попавшего на место пассажира лаовая такой стиль вождения наверняка мог бы привести в смятение, если не вовсе напугать, но Мартин, хоть сам машину и не водил, но в Китае жил с рождения, а потому к такому должен был быть привычен.

Наконец, пограничный камень и ещё не снятый со вчерашнего дня блокпост с щуплыми солдатиками-вьетнамцами на границе Французской концессии остался позади, и «Плимут» покатил по китайской части города, а затем и по шоссе на Сучжоу. Шанхай оставался за спиной —многоквартирные трёх-четырёхэтажные дома сменились серыми рядами двухэтажных строений с лавкой на первом этаже и жильём на втором, а затем и они исчезли, и по обочинам дороги потянулись длинные каменные заборы с тёмными обитыми железными полосами воротами, из-за верхней кромки которых выглядывала черепица крыш с загнутыми углами. Машин здесь стало заметно меньше, а рикши и вовсе перестали попадаться, зато прибавилось грузовых трёхколёсных велосипедов и тележек, движимых то мулом или лошадью, а то и смуглым китайским мужичонкой или бабой, впрягшимися в оглобли.

«Плимут», поднимая клубы пыли на не видавших метлы со времён династии Мин перекрёстках с покосившимися деревянными телеграфными столбами, катил на запад по разбитому и пребывающему в забвении и небрежении асфальтовому шоссе, соединявшему, между прочим, столицу Китайской Республики с крупнейшим её городом. Правда, как Мартин знал, новая дорога на Ханчжоу, недавно введённая в строй, была всё-таки куда приличней этой (хоть до автобанов фатерлянда ей было ещё далеко, но всё же учились китайцы, учились). Но Мартину с Джимми надо было не Ханчжоу, а в Сучжоу. Впрочем, рай на земле заменял и тот, и другой город.

Тянулась за окном плоская как тарелка равнина дельты Янцзы, прочерченная тут и там узкими линиями каналов и речушек, на берегах которых ютились бедные деревеньки с тремя двухэтажными домами, одним каменным колодцем и трёхтысячелетней историей, окружённые кукурузными, ячменными и просяными полями. В стороне тянулась и железнодорожная насыпь, по которой на Сучжоу промчался, оставляя за собой длинный шлейф дыма, паровоз, тянущий небольшой почтовый состав. По крайней мере, стало быть, до Сучжоу поезда ходили. Над головой висело низкое серое небо, а через щель в боковом окне в салон врывался холодный отдающий близкой водой ветер.

Наконец, деревеньки стали попадаться гуще, сливаясь в сучжоуские пригороды, их грязные улочки становились уже, а потом в просвете между домами показались и поросшие плющом и мхом разрушающиеся от времени стены Сучжоу, опоясывающие почти весь город.

Там, за широким рвом-каналом, также полностью охватывающем город, и за толстыми каменными укреплениями начинался лабиринт узких средневековых улочек, таких же узких каналов, каменных мостиков, белых оград с чёрными лакированными резными решётками на окнах, за которыми скрывались знаменитые на весь Китай классические сады императорских чиновников, у которых считалось хорошим тоном иметь дом в Сучжоу, — но Мартину и Джимми надо было не туда, а к железнодорожному вокзалу, находящемуся вне городских стен, так как если кто-то где-то и мог знать, что и где именно произошло с нанкинским экспрессом, то только тут.

Здание вокзала находилось на отшибе, рядом с бедными выселками, через которые к городским воротам проходила, пересекая широкий ров низким деревянным мостом, пыльная дорога. Станция имела каменный первый и деревянный второй этаж, часы на фронтоне, безыскусных каменных львов у главного входа и грязные лапшичные лотки и стойки с шашлычками на тонких деревянных шпажках и баоцзы и цзяоцзы по окружности площади у входа в вокзал, куда подвёл «Плимут» Джимми. Уже на подъезде Мартин заметил, что на путях здесь стоят несколько пассажирских составов.

Припарковав машину на стоянке, где уже стояли несколько автомобилей с шанхайскими номерами, журналисты направились к главному входу и уже на подходе поняли, что оживление в вестибюле стоит совсем не провинциальное, а самое шанхайское. Обшитый побитыми светло-коричневыми панелями вестибюль с засиженным мухами большим белым таблом, пожухлыми пальмами в кадках и распахнутыми настежь высокими окнами был весь забит народом — пролетарского вида китайцами с узелками и чемоданами. Вся толпа сейчас оживлённо и возмущённо галдела, обращаясь к неразличимому из-за спин пассажиров человеку в другом конце переполненного вестибюля:
— Когда пойдёт поезд?!
— Дайте пароход до Уси тогда!
— Замените поезд на пароход!
— Автобусы пускай подгонят!
— Автобусы гонят пусть!

- Да, фройляйн Келлер, это и есть славный Кильский Оборотень Кригсмарине, в просторечии лодка проекта VIIС-41 за номером U-300, - широко обведя пришвартованное судно, начал свой рассказ Теодор.

- На боевой рубке, вот этой надстройке позади артиллерийского орудия, вы видите эмблему нашего доблестного корабля и экипажа, геральдического волка, вставшего на задние лапы, рыком приводящего в трепет врагов и вселяющий храбрость в сердца немцев! Ридом с ним кстати, должны были уже намалевать третий крест Вермахта, в ознаменование третьего потопленного судна противника, - подвел он её по трапу к самому гербу.

- Позвольтие мне всё-таки помочь вам, подъем на рубку крутоват с непривычки, а уж спуск внутрь тем более, - первым взобравшися наверх Трёкенталь не оставлял попыток предложить свою руку женщине.

- Здесь мы видим главный мостик, мозг корабля: сюда стекается информация от наших глаз, вахтенных и наблюдения в перископ, ушей гидроакустика, здесь работает наша память, штурман за своим столом, отсюда раздаются команды другим отсекам корабля, нашим дизельно-электрическим моторным ногам, и четырем клыкам торпедного отсека, - продолжил он экскурсию вутри.

- Далее мы пройдем в кают-компанию, здесь офицеры коротают часы досуга, - усмехнувшись, он продемонстрировал небольшой закуток со столиком.

- Это вот койки офицерского отсека, вот эта вот будет ваша, как только я её разминирую..эээ, то есть я хотел сказать, разберу свои вещи, - продемонстрировал Гильза личное пространство, которое, как самый младший по званию, просто вынужден был в сложившихся обстоятельствах уступить Эмили. Ну не спать же ей с унтерами?!

Пожалуй, жалование, это самая приятная часть работы. Так думал Бюрен, возвращаясь с получкой экипажа.
-Всё готово, герр коптайнлойтнант, отправляемся.
На произвол СС, замеченный по пути, Генрих не отреагировал, понимая, что водитель, вполне мог оказаться агентом Гиммлера, а провокации СС были отнюдь не редкостью. Остаток пути о КПП до доков провели пешком, что порадовало Генриха, так как неизвестно было, когда состоится следующая прогулка.
Встретил их старший инженер.
Теодор говорил, вы перенесли операцию?
-Йа,герр коптайнлойтнант перенес операцию, а герр обертлойтнант принес жалование. Собери команду, герр коптайн скажет пару слов, а после сдай вахту, и выспись. Я не хочу пойти ко дну из-за усталости инженера.

Фон Рюгге с трудом, схватившись за жалобно скрипнувшую спинку стула, встал на ноги. Сделал несколько шаркающих шагов по направлению к столу командующего. На лице каплоя читалось некоторое удивление.
Вообще, обсуждать приказы вышестоящего командования Ханс не привык. Обсуждать даже наверное не то слово: приказы ОКМ, штаба подводного флота, флотилии, каптейнлойтнант всегда выполнял в точности, не без того, конечно, чтоб вставить парочку острых слов, если директива предписывала нечто из ряда вон по мнению командира лодки, бывало, но этого никто не слышал, кроме, пожалуй, офицеров U-300. Однако тут... Совершенно другой случай. Подозревать в участии в дурацком розыгрыше серьезного подводника Леманна у фон Рюгге причин не было. Командующему флотилией хватает развлечений и с регулярными налетами бомбардировщиков, планированием операций, разработке мер по прорыву противолодочной обороны, и прочая. Так что скучно ему не должно быть, однозначно.
И в то же время: женщина на лодке? Хорошо хоть не надолго, всего лишь до Киля. Ханс опершись на массивную столешницу развернулся к двери, из которой в кабинет вошел предполагаемый пассажир.
- Это, - Каптейнлойтнант указал пальцем на фрау Келлер и глянул на командующего, - Наш радист?

- Санитар! Боцман! Четыре матроса! Бегом марш помочь раненым на пирсе!, - перекрикивая не столько бомбёжку, сколько собственную глухоту Трёкенталь тем не менее смог проорать команды.

- Радисту ногу оторвало, может ещё кого..., - машинально крутящий в ушах мизинцами, прихлопывающий по раковинам, открывающий рот и сглатывающий, Теодор говорил уже тише.

- А вообще Папаша Дениц наверное сблеванул сейчас где-то в штабе Кригсмарине, ведь случилось нечто ужасное: мы провели эвакуацию просто из ног вон плохо! Это какой-то..позор?, - бормотал он уже совсем тихо.

- Мисс Адлер, вы не забыли, что царь безумен? И разве наше намерение посетить гробницу с целями... исследования, - Лоуренс говорил как можно тверже и спокойнее, чтобы египтяне (боже мой, да какие они египтяне?! они же чертовы привидения!) не заподозрили колебаний британцев, - само по себе не является кощунственным для этих существ?

Я предлагаю сказать, что мы вошли в уже оскверненную гробницу, чтобы понять, кто совершил надругательство. Этим мы объясним наше пребывание там (сам факт нам все равно скрыть вряд ли удастся) и сгладим "вину", насколько это возможно. Рассказывать все как есть... все-таки рискованно! Не забывайте, эти люди живут.... то есть жили, - поправился Кингсфорд, - во времена, когда жрец стоял неизмеримо выше ученого, а религия - выше науки. Не исключено, что он просто не поймет намерений, которые у нас были, и истолкует их в неблагоприятном для нас свете.

- Что касается возможности взять царя в плен, мистер Грант, по-моему, это неразумно. Мы просто поссоримся с ним еще не успев познакомиться. Вы уверены, что мы можем причинить ему реальный вред пулями? Я вот не уверен.

Перекинутая через плечо сумка теперь казалась невероятно тяжёлой. Статуэтка Анубиса, нарисованное Око Ра, её записи.. Лямка давила на плечо и вызывала непреодолимое желание сбросить её, отбросить подальше, отпихнуть. Адлер, да что с тобой такое, соберись! От этой статуэтки могут зависить наши жизни, а ты даже в руки себя взять не можешь! Ноги подкашивало. Нужно срочно было что-то делать. Незаметно отодвигая сумку себе за спину, сделала вид, что просто поправляет завернувшуюся лямку. Её привычное хладнокровие, которое до сего момента ей удавалось хоть как-то сохранять, дало трещину. Она тихо спросила:
- Ну и какие дары мы ему принесли? Может, лучше сказать, что мы оказались здесь по воле Атона? Что он сам направил нас сюда, чтобы мы передали фараону некое послание?
Её рука скользнула в карман и сжала револьвер.
- Или.. может, вы считаете, что в этот раз у нас тоже получится?
Она неуверенно посмотрела за спину Маху. Там стояли ушабти, не меньше десяти. Вооружены. По спине потекла струйка пота. Адлер с удивлением обнаружила, что ей по-настоящему страшно. А ведь она всегда считала, что не робкого десятка, да и вся её жизнь была тому примером. Теперь она знала чего точно боится. Что кофе окажется подделкой, что она выйдет замуж, и что она окажется втянутой в конфронтацию древних сил. Хотя.. да чёрт с ним, с кофе. Осталось только перед смертью не умудриться попасть под венец.

- К-к-как к фараону? - Грант даже немного побледнел. Он прекрасно помнил, что рассказала царица про тех нескольких несчастных что попадали на суд безумного царя. И ему почему то казалось, что с ними он поступит так-же. Не использовать же он их будет для освобождения из "рая" своего бога! - Не-не-не-не. Я не согласен. Так можешь своему Мухе и передать! И вообще я домой хочу. Я подписывался только в гробницу сходить, не дальше. Говорящие мумии, живые статуи, загробный мир в конце концов - это не по мне. Пусть геройствует кто-то другой. Мое дело это все записать сидя где нибудь в кафе "Рояль" и попивая чай!..
В этот момент Глен повернулся и встретился взглядом с мистером Пирти. И было в этом взгляде что то такое не уловимое, что парень шумно выдохнул и принялся будить лежащего рядом виконта.
- Виконт! Проснитесь! Нас сейчас будут убивать! Хотя может и не сейчас, и мы еще об этом пожалеем, но все равно вставайте! -теребил он Говарда за плече.
- Он видел, как Мерир передавал Маху приказ фараона.
- Вы слы... - и тут Глена осенило. - Господа, это не приказ фараона! Уверен, фараон о нас еще не знает. Это все Мерир. Он таким образом решил нас заполучить себе. Нужно срочно сообщить царице! Да что там сообщить! Нужно срочно к ней бежать! Где ее покои? - Последний вопрос был задан Панехси. Грант так разволновался, что напрочь забыл, что египтянин его не поймет даже отдаленно.

На протяжении всего пути до палат царицы Чарльз молчал, пребывая в тягостных раздумьях на метафизические темы, связанные со своей, как он полагал, уже начавшейся загробной жизнью, а потому, когда царица назвала их «пришельцами из мира живых», несколько воспрял духом. Впрочем, радость быстро ушла, сменившись вдруг накатившей тупой апатией. Чарльз искренне пытался заставить себя восхититься красотой убранства дворца, царственным величием Нефер-Нефер-Атон, да хоть даже фактом говорящей мумии — но у него не получалось: виконту не хотелось смотреть ни на стенные росписи, ни на големов-ушабти, ни на царицу, ни на спутников даже — виконта тошнило. Виконту были безразличны красота и величие. Виконту только хотелось вернуться в Лондон или ещё лучше в замок Нэвот, повидать маму, бабушку, братьев и сестёр (их у него в общей сложности было аж десять), полежать в пуховой постели, выпить пунша, принять горячую ванну, о да, ванну принять, вот этого хотелось больше всего.

Не удержался виконт и тихонько вздохнул. Ещё раз попытался прислушаться к словам царицы, которые старательно переводил для них мистер Питри. Что-то про своего мужа и ушабти. Чарльз согласно кивал на слова учёного, но мыслями опять был уже далеко отсюда. Низкое, недостойное чувство жалости к себе вдруг накатило: ну почему со мной такое случилось? Ну почему не с кем-нибудь ещё, а вот обязательно со мной! Какого дьявола я вообще пошёл в эту гробницу? Ох, Пит, старый пройдоха Пит — ни черта лысого ты не знал о египтологии и фараонах, а рассудком своим деревенским, крепким, посконным, оказался умнее многомудрого мистера Питри, чего уж там про Чарльза говорить.

Чарльз устыдился своих мыслей, одёрнул себя и снова принялся слушать. Но говорить уже закончили, предложив «пришельцам из мира живых» перейти в какие-то покои. Ну что ж, в покои так в покои. Чарльз не был настроен спорить и пошёл вслед за всеми.

Добравшись до покоев, виконт сел на лавку, давая отдых гудящим ногам, откинулся, упёршись спиной о край стола. Хотелось снять ботинки и вообще прилечь, как вон Кингсфорд, но не решился пока, сидел. Курить не хотелось, есть, может, и хотелось, но больше хотелось просто отдохнуть, прилечь куда-нибудь — да вон хоть на пол! — поднять воротник куртки, подложить кепку под щеку, отвернуться носом к стенке и лежать так, и, может быть, тихо-тихо застонать под нос что-нибудь, так ведь жалко себя несчастного, так ведь мне плохо сейчас, так тоскливо. Чёртовы фараоны, чёртовы ушабти, чёртов Египет, чтоб им всем провалиться.

Нет, надо собраться с духом, нельзя позволять этой апатии и тоске себя победить — даже не потому что, если лежать носом к стенке, то уж точно никогда отсюда не выберешься, а только лишь потому, что вести себя так нельзя. Нельзя и всё тут. Низко это и недостойно. Чарльз поморгал, продирая слипающиеся уже глаза, и снова постарался прислушаться к словам мистера Питри. И даже сказал что-то про гарем. А тут и гость пришёл. Плохо, что Чарльз не мог поддержать разговор с ним.

Получив ответ, Ирэн преклонила голову перед хемет-урт. Мисс Адлер улыбнулась кротко, мило и очаровательно. Весь её вид выражал покорное восхищение царицей. Чуть повернув голову к мистеру Эсэку, заговорила с ним. Но то, что Ирэн сказала, разнилось с интонацией, которой она это произносила. Голос был тихим, практически ничего не выражающим, будто она что-то добавляла к переводу профессора Питри.
- Мистер Эсэк, молю Вас, не спрашивайте о статуэтке. На ней написано, что это враг её мужа. Не нужно давать нашей покровительнице повод в нас сомневаться. По крайней мере сейчас.
После чего Ирэн обратилась к остальным:
- Господа, если у вас есть вопросы, то сейчас самое время их задать. Если нет, то будут ли у кого-то возражения по поводу заслуженного отдыха?
Почему-то вспомнились слова Цицерона:"Undique ad inferos tantumdem viae est*". О, да. Мисс Адлер сейчас с удовольствием бы с ним поспорила.

Очередная порция страшных фейлов

1. Генерал-майор Ёсидзуми.
2. Генерал-майор Ёсидзуми

Фейл, как вы поняли, тут двойной. Во-первых, никакой не Ёсидзуми командовал японской морской пехотой в 1935-м году в Шанхае, а другой офицер, фамилию которого я даже как-то находил, но вот сейчас потерял. Но это-то полбеды.

Куда хуже то, что, как оказалось, в японской морской пехоте (а точнее, в Особых морских десантных войсках, как это официально назвалось) звания были флотские, а не армейские, как у нас. То есть, Ёсидзуми наш должен был быть контр-адмиралом, а никаким не генерал-майором.

Но уж не будем же мы сейчас всё переправлять с одного на другое. Пускай остаётся генералом. Тем более, что он уже мёртвый, ему всё равно.

3. Крейсер «Юбари»

Здесь редкий случай наполовину фейла, но наполовину и вина. Дело в том, что, выбирая, какой бы из японских крейсеров послать в Шанхай, я прочитал на каком-то сайте, что крейсер «Юбари» закончил модернизацию именно в 1935-м году. Так как у нас конец 1935-го года, я счёл безопасным предположить, что к октябрю она была уже завершена, а потому корабль могли куда-нибудь направить. А куда, если не в Китай? А куда в Китае, если не в Шанхай? Так и порешил.

А вот недавно нашёл совершенно чудесный сайт: ссылка

Особенно чудесен он тем, что там представлена полная история всех кораблей японского флота с указанием всех визитов и перемещений. Выяснилось, что не угадал я с «Юбари» всего на какой-то месяц: в октябре 1935-го года он ещё проходил модернизацию в японском доке, но вот уже 18 ноября вышел в море и направился — да-да, для патрулирования вод близ Шанхая (ссылка)!

Эх, вот бы ещё по другим флотам найти такое (а то я боюсь, да чего там боюсь — уверен!, я и с «Гермесом» тоже зафейлил). Вообще-то по британскому флоту я тоже подобный сайт нашёл (ссылка), но тут, к сожалению, всё только с сентября 1939-го начиная.

Мистер Питри, вы сказали что Анубис был судьей и провожал души. А чуть позже что эту фигурку принесли враги фараона.
А что если у этой фигурке совсем другой смысл и роль ее другая...
Думаю мы всем помним что Древний Египет был весьма религиозен. И в таком государстве "наш" фараон устроил Колоссальные религиозные изменения. И ведь новая религия действовала какое то время. Нам стоит задаться вопросом: как одному человеку, пусть он даже и фараон, удалось это сделать. А ведь его врагами были жрецы, и у них власти было ничуть не меньше,и народ который тысячелетия жил с "одной" культурой и религией...

Ну вообщем я это говорю вот к чему. А что если Анубис был стражем? Не охранником и хранителем, а стражем...

Ведь как вы уже сказали только в этом помещении, стены целы. А на входе есть колодец, между прочем с кирпичной кладкой на дне. И там я обнаружил вот этот осколок.

Тобиас продемонстрировал находку, но из рук не выпустил.

Также стоит вспомнить о том что Фараона признали еретиком. Те времена были менее цивилизованные чем Европа в средние века. А случаи когда из за одного человека наказывались целые семьи небыли единичными.
Да и вообще странно что мы нашли лишь одну камеру захоронения. Это противоречит погребальной культуре Египта.

И вот еще что. Ниша. Да обыкновенная ниша в которой находилась статуэтка, привлекает внимание тем, что неясно сразу ее сделали для "Анубиса" или же до него, в ней находилось нечто другое...

Я думаю мы что то упустили...
Кстати, пользуясь случаем, хочу задать вопрос всем, товарищи. Никто не обнаруживал, не ощущал что то странное?
Молодой человек внимательно посмотрел в глаза каждому.
К примеру, не стыковку блоков, не однородность штукатурки, легкий сквозняк, запахи или еще какие то ощущения.
Повернувшись к "Профессору".
И еще, мистер Питри, читая и переводя надпись о которой я вас просил, вы обмолвились что там что то перепутано.
Если честно, зная о том с какой тщательностью готовились погребения, мне трудно поверить что там что то напутали. Может быть у тех иероглифов могло быть еще какое то значение?
Пока коллеги обдумывали услышанное, Тобиас решил "пойти дальше" и используя не хитрый способ узнать какие знаки были на черепа. Для этого достав блокнот, положил под чистую страницу, найденный осколок, начал заштриховывать простым карандашом. Надеясь различить символы на бумаге...

Конечно все сказанное было всего лишь одной из версий, но вместе с тем имевшей полное право на существование.

И вот еще что дамы и господа, пока я учился на юридическом нам преподавали и психологию. Не стану вас утомлять лекциями скажу лишь, что утварь и все прочее мог разбить некто в порыве ярости, злости, если хотите безумия. Ведь кусочки слишком мелкие. В прочем странно что фрески уцелели. Хотя, то что нам особенно ценно мы не разрушаем.

— Консерватизм в отсутствие технологического и научного прогресса объясним, — покачал головой Чарльз, — а вот разрыв с традицией действительно поразителен. В наше время против старых форм искусства бунтуют из-за того, что меняется мир, и старые формы становятся непригодны для его изображения. Но три тысячи лет назад? Прихоть гения, опередившего своё время на тысячелетия? Социальные потрясения? Впрочем, простите, я, кажется, увлёкся.

Виконт замолчал и, поставив лампу у своих ног, принялся вглядываться в темноту колодца, пытаясь высмотреть, как продвигается дело у Кингсфорда с Эсэком.

Тобиас задержался в предыдущем помещении перерисовывая те фрески, части которых были затерты. По мимо этого он измерял комнату шагами, отмечая на зарисованном плане примерные размеры помещения. При этом шаги были очень осторожны, что бы не разводить ценные осколки прошлого. Ведь именно они и могли рассказать те немногие крупицы о жизни древнего Египта, которые тревожили лучшие умы.
Пройдя за остальными в следующее помещение с колодцем, молодой человек услышал часть разговора коллег.

Тобиас, подходя к разговаривающим, скользнул взглядом по стене за ними, там на одной из фресок у принцессы уже не было ребенка. Это привлекло внимание, и пока молодой человек разглядывал и зарисовывал иероглифы, разговор был завершен, а профессор Питри уже стоял на краю колодца и светя фонарем в проход за ним, пытался что то разглядеть.

Видимо чтобы продолжить путь нужно было преодолеть "пропасть", хотя, может быть не мало интересного на ее дне? Глянув в глубину колодца Тобиас начал жалеть что не взял фонарь. Впрочем сожаления не помешали продолжить осматривать пол и стены в поисках того где раньше мог бы крепится "мост", веревки или еще какой механизм с помощью которого рабочие, а затем и саркофаг, прошли дальше. Меж тем неуемная, богатая фантазия уже рисовала тайные механизмы, и картины как Тобиас их обнаружит.

Увлеченно разглядывая пол и стены, и пребывая во власти собственных фантазий, молодой человек оступился и лишь чудо спасло от падения в колодец. В последний момент ему удалось извернуться и ухватится за край. Пот катил градом заливая глаза, мышцы рук и пальцев сковались страхом, еще немного и падение неизбежно. Из груди вырвался крик страха.
- ААаааа.

24.10.1935 15:13
Шанхай, Международный сеттльмент,
авеню Эдуарда VII, редакция «Шанхай Таймс»

На авеню Эдуарда VII была пробка. Нечастое зрелище даже для трёхсполовиноймилионного Шанхая: у здания редакции в сторону Бунда протянулась цепь из автомобилей, автобусов и велорикш, зажатых между автомобилями и потому не имеющими возможности вырулить (а юркие пешие выруливали и сворачивали на боковые улицы). В сторону же от Бунда ни одной машины не ехало, и сторона авеню, относящаяся к Французской концессии, пустовала.

Подивившись этому обстоятельству, Джулия привычно толкнула плечом тяжёлую дверь редакции (и ведь швейцара не поставят, скупердяи!), взбежала на третий этаж, кинула взгляд на часы над дверью – без двух минут три, как раз успела! – открыла дверь родного отдела…

…только чтобы увидеть, как коллеги столпились вокруг массивного «Телефункена», из которого лилась мелодичная китайская музыка. Но уж, конечно, не музыку послушать они собрались: напряжённо, упёршись локтями о колени, сидел на стуле рядом с приёмником Том Миллер, грузно уселся на краю стола Боб Клоповиц, присела на краешек стола и Кэтти Чу, нервно барабанил пальцами в такт песне по корпусу приёмника Джо Сильверстоун, и только Мартин Херингслэйк сидел чуть поодаль с обычным для себя флегматичным и отстранённым видом, хотя, надо думать, слушал тоже очень внимательно. А вот Джимми Чена в отделе, как и вчера, опять не было.

– Джул! – воскликнул Джо, единственный стоявший лицом к двери. – Иди сюда! Чан Кайши сейчас будет выступать!

Джулия поспешила к радиоприёмнику, и уже через пару минут песня прервалась, и раздались позывные Центрального нанкинского радио, и торжественный голос диктора произнёс: «Граждане Китайской Республики! Передаём обращение Председателя Военного совета Китайской Республики генерала Чан Кайши к китайскому народу». Загремели и стихли фанфары, и в тишине раздался уверенный голос главы Китая – лысого подтянутого господина с седеющими усиками, предпочитающего военный мундир гражданским костюмам, говорящего звонким фальцетом с отчётливым чжэцзянским акцентом:

– Дорогие соотечественники, – начал Чан Кайши. – Сегодня я обращаюсь к вам в связи с имевшим место вчера в Шанхае инцидентом, повлекшим за собой гибель нескольких десятков человек. – Чан Кайши сделал паузу. – И в связи с сегодняшней реакцией японского флота. Вчера в Шанхае, – генерал Чан говорил тяжело и размеренно, – организованной группой корейских и китайских коммунистов были убиты генерал японской армии и вместе с ним несколько десятков гражданских лиц, около половины из них китайцы. Не имеет значения, какие разногласия и противоречия разделяют нас и японцев, – терроризму нет места в отношениях цивилизованных государств, и ни одно обстоятельство, имеющее отношение к прошлому, настоящему или будущему Китая, не может оправдать подобного варварского злодеяния.

«Вот тебе и на!» - читалось на лицах собравшихся вокруг радиоприёмника. Чан Кайши в очередной раз развернулся на 180 градусов, полностью отказавшись от патриотической антияпонской риторики и сменив позицию в отношении терроризма, которой он придерживался всего-то три года назад. Тогда, в апреле 1932-го года, когда террорист (тоже, кстати, кореец!) убил в парке японского генерала (и тоже, кстати, гранатой), Чан Кайши в своём выступлении заявил, что один юный патриот сумел сделать то, чего не смогла сделать вся китайская армия (месяц назад наголову разбитая в том же Шанхае). А теперь от открытого восхваления терроризма Чан Кайши перешёл к его осуждению!

– Именно варварского, – продолжил Чан Кайши, – и именно варварами стремятся представить нас, китайцев, те, кто устроил это преступление, – и очередную паузу выдержал генерал Чан, – коммунисты. Это они хотят спровоцировать Японию на агрессию против Китая! – голос генерала взлетел, звонко задрожал. – Это они готовы убивать не только японцев, но и своих соотечественников ради этой цели! Это коммунисты готовы привлечь на Китай очередные неисчислимые несчастья ради своей сиюминутной выгоды! Это они, люди без роду и племени, по своей воле отказавшие себе в праве называться китайцами, принявшие иллюзию интернационализма, отрёкшиеся от пяти тысяч лет истории, культуры и самого нашего народа, самого имени его, как сделали они это в России! Это дело их рук. Это они устроили эту провокацию.

Здесь Чан Кайши тоже развернулся на 180 градусов, но в этом вопросе он определился уже давно (но навсегда ли?). В 1920-е Чан Кайши был горячим поклонником молодого Советского Союза, а в триумвират лидеров, коллегиально управлявших тогда частью Китая, бывшей под контролем Гоминьдана, входил даже русский советник Михаил Бородин, а без указаний военного советника Василия Блюхера Чан Кайши вообще боялся отдавать любые приказы войскам. Доходило до того, что в начале 1920-х гоминьдановцы ходили по улицам Гуанчжоу (тогда столицы их территории) в нарукавных повязках с серпом и молотом, а старший сын самого Чан Кайши был направлен на учёбу в Москву (где жил до сих пор, выступая как пламенный коммунист и прокляв своего отца после его разрыва с Мао – надо думать, сделав это не до конца добровольно). А вот теперь Чан Кайши планирует направить своего второго сына, которому в следующем году должно исполниться двадцать, на учёбу в нацистскую Германию! Политика, ничего не скажешь.

– И прискорбно видеть, как японский флот с радостью и охотой откликается на эту провокацию, – продолжал Чан Кайши. – Японские корабли стоят напротив центра Шанхая, угрожая городу, парализовав его нормальную жизнь, заставляя горожан в страхе искать себе укрытие на территории иностранных концессий, опасаясь повторения событий тридцать второго года. Но событиям тридцать второго года не суждено повториться. Я со всей ответственностью заявляю японской стороне: если хоть один выстрел прозвучит из японской пушки, винтовки или пистолета в китайца, если хоть одна бомба упадёт на китайскую землю, если хоть один солдат осмелится перейти установленные разделительные линии, мы не ограничимся локальными столкновениями. Нет, мы будем сражаться! И мы знаем, что мы будем в этом не одиноки, что нас поддержат страны, чьи граждане в Шанхае сейчас подвергаются той же опасности, что и китайцы: это Великобритания, это Франция, это Соединённые Штаты Америки, и я уверен, что Японии нечего будет противопоставить совокупной мощи четырёх держав.

– Блефует, – прокомментировал по-китайски Джо. – Ну конечно, станут они лезть.
– А самолёты? – спросил Миллер.
– Тсс! – зашипели на них остальные.

– Но есть у Японии и иной выход. Обуздать амбиции зазнавшихся адмиралов, заставить их подчиняться приказам, увести свои корабли в море, прекратить создавать напряжение, прикрываясь мифическими «антияпонскими настроениями», которые сами они и нагнетают! И принять результаты независимого международного расследования причин случившегося. Даже не являясь членом Лиги Наций, Япония всегда может довериться экспертному суждению специальной комиссии Лиги, запрос на создание которой будет сегодня подан китайскими представителями в Женеве. Так и только так наши народы могут удержаться на краю пропасти и не скатиться в пучину разрушительной войны. Так будем же надеяться, что разум восторжествует.

«Вы прослушали выступление Председателя Военного совета Китайской Республики генерала Чан Кайши, – сказал диктор. – Выступление будет повторено через полча…»

Джо выключил радиоприёмник.
– Ну что, – фотограф обвёл взглядом коллег. – Побежали чемоданы паковать?
– Да погоди ты, – отмахнулся Клоповиц. – Может, ещё проскочим. В двадцать седьмом проскочили же.
– В двадцать седьмом тут японцев не было, – сказал Джо.
– А Лига Наций? – поинтересовалась Кэтти Чу.
– Да что им эта твоя Лига? – махнул рукой Джо. – Много эта Лига в Маньчжурии помогла.
– А самолёты? – снова сказал Том Миллер.
– Да, самолёты-то – что? – присоединился к нему Клоповиц.
– Знаете, что, господа, – поднялся со своего места Мартин, не дав Джо ответить. – Меня больше не самолёты, а этот шабаш на Бунде беспокоит. Там на Бунде народ протестует, – пояснил Мартин Джулии, догадавшись, что та может быть не в курсе.
– Мы тебе, кстати, звонили, – сказал Джо, – тебя дома не было, мы уж думали, ты куда-нибудь там сама убежала.
– Джо очень волновался, – сказала Кэтти.
– Ну конечно, я волновался! – сказал Джо. – После того-то, что с тобой в этом «Амбассадоре» случилось. А тут ты пропала куда-то ещё!
– И я думаю, что мне сейчас именно на Бунд, – продолжил свою мысль Мартин, подойдя к вешалке и снимая с неё плащ.
– Так там уже Чен, – напомнил коллеге Клоповиц.
– Чен шустрый парень, – сказал Мартин. – И иногда чересчур, – сказал он, уже надев шляпу и выходя из отдела.

Наверняка Джулии хотелось спросить, поинтересоваться, а почему же такая анархическая вольница сегодня царит в отделе городских новостей «Шанхай Таймс», где же всемогущий кайзер отдельно взятого отдела герр Леманн?

– А Леманна нет, – ответил на невысказанный вопрос Джулии Том Миллер. – У него какая-то важная встреча. А мы вот – сами по себе. Сейчас всё так быстро меняется, что на целый день давать задания смысла нет. Мы вот с Кэтти сейчас опять в Хункоу поедем, к казармам японским, может, там что поменялось.
– А я к консульству, – сказал Джо. – А потом, наверное, тоже на Бунд, если камеру не разобьют. Самолётики бы ещё сфоткать. Но они уже улетели, – покачал головой фотограф.
– А я тут, на телефоне, – сказал Клоповиц. – В Муниципальной полиции чёрт-те что творится.

Рисунки австрийского карикатуриста Фридриха Шиффа (Friedrich Schiff)



(очень много картинок под катом)