Голосование пользователя

После приема ведьмачьей настоечки весь мир стал таким разноцветным и милым, что очарованная открывшимся зрелищем Айлэ замерла пораженно, любуясь блестящим и сияющим безумьем ставших предельно ярких красок и вдыхая изысканный букет ароматов окружающего мира, так внезапно ставшего забавненьким и веселым, ярким на цвета и запахи. Эльфийка была всем сердцем благодарна Коту за то, что он открыл двери ее сознания и дал возможность хоть краем глаза посмотреть на то, каков этот мир на самом деле. И какой же он на самом деле оказался прелестненький!

Рядом с собой благодушная и расслабленная Айлэ чувствовала тепло прижавшуюся под боком милую, любимую сестричку, не смотря на все тяготы оставшуюся все такой же родной и нежной, маленькой и ласковой - как пушистый котенок. Как хорошо, как приятно было прижимать ее к себе, чувствовать рядом ее горячее дыхание, слышать, как она своим чистым голосом, похожим на журчание реки, переговаривается с ведьмаком. Вирель казалась настолько маленькой о очаровательной, что рука старшей из сестер, словно сама по себе, плавно проскользила наверх, пройдясь по изящной спине и точенной шейке, чтоб почесать Стилет за ушком.
А рядом, одесную, устроился готовящий мясо красавчик-Шанти, стройный и гибкий, как ясень, задорный и острый на язык и на метаемые им стрелы, чем-то сейчас донельзя напоминающий большого черного кошака: грозу окрестных псов, ветерана битв за двором, неизбывную любовь всех кошек, что каждую ночь с подоконника отвечали ему на протяжые красивые серенады на крышах о любви под луной и об уютном уголке с плошечкой молока, о приносимых к окнам хвостатых красавиц мышках и птичках, о жестоких смертях на острых кончиках когтей.
Элексир не только открыл глаза Айлэ на окружающий мир, но и помог ей понять истинную сущность самого ведьмака: кошачью, большую грациозную, с желтыми глазами, яркими, как пламя свечи в ночи, с пышными усами и трогательными кисточками на кончиках ушей. За них так хотелось подергать, так хотелось ласково потрепать их! Но Горлица была приличной кошкой, и вполне могла контролировать свои порывы. Она понимала: а вдруг большой Кот обидется!? Это будет нехорошо: опасно обижать такого могучего зверя.

Слушая беседу об эльфийском предназначении в целом и их ганзочки в частности, девушка с трудом пыталась подавить смех: ну как можно беседовать о таком, когда все вокруг так замур-мур-мурчательно! Каким-то краем сознания цепляясь за те мысли, что бродили в голове раньше, лейтенант твердо решила подняться и высказать своюубежденную и уверенную тираду о том, как важна месть, как взывает к крови дух Аэлирен, о том, как эльфам необходимо вернуть свои земли, о том, что негоже эльфам жить в резервациях и гетто...

Чуть покачнувшись при попытке встать (на голодный желудок ведьмачье зелье неслабо било по ногам), Горлица несильно навалилась на сестренку, которую использовала в качестве опоры, и не нашла ничего лучше, чем ласково прикусить проглядывающий сквозь светлые волосы Вирель остренький кончик уха и тихо и нежно туда мурлыкнуть.
Справившись, наконец, с непослушными ногами, Айлэ подбоченилась и топнула несколько раз каблучком, словно готовясь к танцу - благо, новая обувь это позволяла без риска развалиться.
Набрав полную грудь воздуха и в очередной раз залюбовавшись прекрасным многоцветьем, Айлэ выдохнула, решившись произнести речь, достойную девы, ведущей своих собратьев в бой. Но в мыслях почему-то вертелось совершенно иное, что эльфийка, ловко крутанувшись вокруг своей оси, на полном серьезе и выдала:
Они приходят к нам, когда
У нас в глазах не видно боли.
Но боль пришла - их нету боле:
В кошачьем сердце нет стыда!
Смешно, не правда ли, поэт,
Их обучать домашней роли.
Они бегут от рабской доли.
В кошачьем сердце рабства нет!
Как ни мани, как ни зови,
Как ни балуй в уютной холе,
Единый миг - они на воле:
В кошачьем сердце нет любви!

Ведьмак, увидев представшую картину, догадался, что Канеллон - совсем не простой травник. Более того - совсем не травник, коим его нарекла Сабрина. Канеллон в свою очередь понял, что ведьмак понял. У них могла бы состояться интересная дискуссия на тему банок и их содержимого, особенно на фоне недавних событий под Большими Комарами и слов Гвинкамп. С этим можно было повременить, по крайней мере до тех пор, пока Борко получит от "травника" желаемое.

Работать было даже интересно. Исходные ингредиенты измельчались, вымачивались в спирту, а затем отжимались и отцеживались, тем самым набирая обороты экстракции. Массы проходили перегонку. Зная температуру и время, Канеллон отделял одни алхимические субстанции от других, выделяя их в почти идеально-чистом виде. Затем, оперируя теоретическими выкладками и знаниями насчет смешиваемости и влияния друг на друга, субстанции нагревались, еще раз перегонялись для идеальной чистоты, и соединялись со свежим спиртом (Канеллон как бы вернул тот спирт, что был истрачен на шаге экстракции, в процессе отгонки сырья на компоненты), и далее с жиром. Традиционные способы приготовления ведьмачьих эликсиров на фоне этого процесса казались варварскими. Зато Борко мог рассчитывать на чрезвычайно мощные препараты на выходе. Такие, что, вероятно, ему даже придется снизить объем порций. Даже его сверхустойчивый организм мог пошатнутся перед крепостью и мощью таких эликсиров. Впрочем, несмотря на все маневры, зелья были всё так же дерьмовы на вкус и запах, но всё же лучше, чем обыкновенно получалось. Без кусочков мозгов и прочих не слишком приятных вещей.

Окончив работу над третьим эликсиром, команда решила перевести дух. Всё-таки работа была достаточно кропотливой и требовала полного внимания. Один неверный шаг, чуть передержать или недодержать - и всё пропало. К счастью, Канеллон не ударил в грязь лицом, и мог быть доволен получившимися зельями. Где-то в этот момент лошадь на улице неожиданно заржала. Борко было подумал, что Обоз решился на неё взгромоздиться, но тут и сам конь заржал, а следом ведьмак услышал нехороший свист и чавканье рассекаемой плоти. Канеллон свиста не услышал, но понял, что снаружи происходит что-то нехорошее.
- Эй, ведьмак! Вылезай, мы знаем, что ты там! - послышался чей-то голос. Канеллону пришлось крепко задуматься, почему его "сигнализация" не сообщила о прибытии гостей.
- А если не захочешь, то мы подпалим эту хату, так и знай! Вылезай, говорить будем! - требовательно продолжил неизвестный. Канеллону голос показался смутно знакомым.

Суровые условия закаляют. Некогда миролюбивый народ земледельцев, живший в гармонии с собой и окружающим миром, прогнанный со своих земель и вынужденный выживать, изменился. Это не правда, что тяжелые условия, тяжелый труд и опасности делают людей лучше, все к чему приводит жизнь в таких условиях - это умение выживать. И анвары преуспели в этом. Даже жительницы благословенной Обители, что затерялась в глуши Койдвенского леса, пусть на самом севере Гвинеда, но все-же по южную сторону Стены, даже они, девы живущие под покровительством могущественных духов, что берегли их небольшой род уже тысячелетия, были самыми что ни есть "варварами" для цивилизованных кимров, а все потому, что превыше "цивилизации" ценили законы окружающего мира, законы природы. А один из главных законов говорил, что выживает только сильный, быстрый и смекалистый. Да, жизнь, наравне со свободой - величайшая ценность, но ценна только та жизнь, что может за себя постоять, и выбирая между убивать и быть убитой, Шиа не задумывалась и на долю секунды. Они сами не послушали её слов, они подошли на близкое расстояние и не оставили ей выбора. Быть может, если-бы в руках был не лук а копье, или меч, она бы попробовала сделать по другому и оставить жизнь тому безумцу, что встал у неё на пути, но в руках был лук и человек умер. Нельзя сказать, что Шиа не расстроилась таким исходом, она то целилась ниже, но рефлексы приученной стрелять на поражение охотницы сделали свое дело. В схватке с волком или медведем нет шанса на второй выстрел, и тут могло не быть. Конечно, Шиа переживала, что прервала чью-то безмозглую жизнь, так-же, как переживала когда защищаясь вынуждена была убивать хищников. Не ради мяса или шкуры, но потому что они переходили ей дорогу.

Однако, не время переживать и думать, когда остается угроза для нее, сестры и Тиган, а угроза была однозначно. Буквально пара ударов сердца, и еще двое противников упали - девушка оглушенная сестрой - Шиа успела оценить точный и выверенный удар, и мужчина сраженный веткой. Такого она не видела, но, наверное это кто-то из говорящих с духами сотворил. Последний же из мужчин вдруг упал на траву и стал заливаться в приступе истерического смеха. Но, как будто этого было мало, Тиган побежала вперед, а Шенга, и кто-то еще сзади, вдруг провалились в сон.
И вот это было уже плохо, ведь охотница попросту физически не умела находиться в нескольких местах сразу.

Если бы анварка думала что делать, и куда бросаться в первую очередь, она наверное так и не смогла бы решить - будить сестру, или бежать выручать друидку, которой охотница обещала безопасное сопровождение, или нейтрализовывать катающегося по земле мужчину. Но охотница не думала - во время боя или охоты нет времени думать. Волк не думает, в какое место укусить и медведь не думает, какой лапой или кого из стаи ударить. Звери знают эти вещи на уровне инстинктов, и либо успевают, либо нет. И Шиа не думала, ни на секунду не задерживаясь, девушка рванула меч из ножен и подскочила к хохочущему мужчине, после чего одним ударом опустила меч ему на голову, в последний момент крутанув лезвие, чтобы не разрубить беднягу, но оглушить.

Анвары - народ, угнетаемый не просто веками, но тысячелетиями. Племена гельтаров - предков Сайофры, Оуэна, Анайрина и Тиган - пришли на эти земли тогда, когда земля была молодой, но здесь уже обитали анвары, они, как гласили их предания, были рождены этим краем - горами, лесами, озерами и полями. Гельтары, оседлавшие лошадей и научившиеся ковать металл, сражались яростно за новую землю, которая могла стать их родиной, ибо свою они уже давно и безвозвратно утратили; не менее яростно отстаивали свое право на свою землю и анвары. Однако металл, лошади, колесо и боги гельтаров оказались сильнее, чем камень, кремний и духи анваров; когда же в дело вступили кеттарийцы с их магией, у исконного народа этих краев не осталось шансов: их оттеснили на далекий север, где всегда хлад, где ночь царит большую часть года и где ядовитых змей, лютых волков и чудищ, переживших во тьме вечной ночи эоны, было куда больше, чем плодородной земли или возможностей прокормить свой народ. Тем не менее они выжили; сила их духа, мощь их ярости и безбрежное желание жить позволили анварам выжить. Кто много думает и говорит - может не успеть подействовать. Кто действует, может поговорить и подумать после того, как все будет сделано - такова житейская мудрость этого сурового народа.

Неудивительным было то, что Шиа и Шенга, две сестры, которые не кровные сестры, прежде всего атаковали тех, кто, как им показалось, представлял собой недвусмысленную угрозу: только такой подход к жизни и позволил их племени жить до сих пор, вопреки времени, недругам и обстоятельствам. И атака обеих сестер оказалась успешной: стрела, выпущенная из лука Шиа, пробила насквозь череп молодого темноволосого мужчины; полетели осколки кости, кровь и лоскутки кожи и волос. Привлекательный когда-то юноша, не издав ни звука, упал лицом вниз, скрыв от солнца свое обезображенное лицо, которое более никогда не будет улыбаться, хмуриться или проявлять иные эмоции, свойственные живым. Молниеносный выпад Шенги сверкнул лезвием меча, отразившим лучи утреннего солнца. Юная анварка изо всей силы ударила стоявшую перед ней женщину в воинском облачении, стараясь не убить, но оглушить: лезвие глухо ударило последнюю в висок, и девушка-воин мешком осела на изумрудную еще траву.

В следующее мгновение лежавшая на самой опушке сухая массивная ветка внезапно стрелой устремилась к тому мужчине, который стоял ближе всего к лесу; тот лишь успел широко раскрыть глаза и вскрикнуть: "Колдовство!!!", и в следующий момент весь воздух из его легких был выбит ударом этого импровизированного снаряда; кто был причиной тому - наши герои не видели, хотя те, кто стоял рядом с Анайрином, слышали его шепот и видели, как он стремительно сплел пальцы в какой-то странный жест буквально за мгновение до того, как ветка, обычная сухая ветка - кто бы мог подумать? - станет причиной смерти одного из тех людей, которые, судя по всему, охраняли ивовое дерево и дремавшую на нем деву. Последний из оставшихся горе-охранников внезапно упал на землю и начал качаться по ней, заливаясь истерических хохотом; мужчина рыдал, задыхаясь от смеха, и хватался за разные участки своего тела, словно некто невидимый и неслышимый начал его агрессивно щекотать.

Тем временем Тиган, заметившая, что та, к кому она обращалась, все еще спала, решила подобраться поближе и стремглав бросилась бежать по направлению к иве. Ее дремлющая собеседница, однако, начала просыпаться, потревоженная истерическим хихиканьем и оглушительным смехом; дева приподняла голову, которая покоилась на ее тонких бледных руках, и сонными глазами осмотрела поляну перед своим деревом. Ее глаза - огромные, миндалевидные, изумрудно-зеленые - внезапно расширились и, резко выдохнув, дева выбросила руку вперед, широко растопырив пальцы.

В это же мгновение Анайрин, Шенга и Сайофра внезапно ощутили, как их веки отяжелели, словно была уже поздняя ночь, а весь день они тяжело трудились; еще пара ударов сердца - и троица опустилась на траву и, свернувшись калачиками, сладко уснула. Оуэн и Шиа тоже ощутили нечто, скользнувшее по грани их сознания, но это скорее напомнило временное головокружение в жаркий летний полдень; мгновение - и все прошло.

- Это место воистину проклято, - пробормотал Ваэрон, помогая друиду подняться на ноги. Старец, увидев, как Энна собирается взять в руки посох, которым сражалось одно из умертвий, громко восклинкул:

- Не стоит, дитя! Кто знает, какие темные чары создали этот предмет. Зеленоватое сияние напоминает свет, испускаемый болотными огоньками, которые коварно заманивают заблудших путников, или же собирателей торфа, ягод и грибов в самые смертельные и опасные трясины - несчастная жертва, отравленная ядовитыми испарениями торфяных болот, становится на очередную кочку, завороженная мерцанием волшебных, как ей кажется, огоньков. Жертва слаба и безвольна, и не способна сопротивляться алчущей и ненасытной пасти бездны, которая ее засасывает, когда оказывается, что кочка была ложной, и под ней нет твердой земли, а лишь ярды, десятки ярдов гнилых болот. Медленно, словно смакуя, зловонная утроба топей поглощает жертву, будто бы наслаждаясь ее криками, ее призывами о помощи, ее нелепыми и вялыми попытками спастись. Этот свет мне напомнил именно о таких огоньках, и именно о таких болотах. Не стоит касаться этого предмета без особой на то нужды, дитя, - эта эмоциональная тирада, видимо, отняла у друида много сил, поскольку закончив говорить, тот безвольно обмяк на руках у Ваэрона и Рори, подскочивших к своему спутнику сразу же после того, как битва была окончена.

Энна решила последовать совету старца и не коснулась посоха, а Стефан подошел к нему поближе, и, присев на корточки, начал творить заклятие, которое должно было позволить ему познать, что за предмет вызвал такую бурную реакцию у служителя природы.

- Мы выиграли время, когда чародеи обрушили свод другого прохода, - хриплый голос Рори гулко отразился от каменных стен и стенок бочек, сделанных из толстого металла. - Но не стоит забывать о том, что они - те, кто нас преследовал - никуда не делись. Они и там, за обвалом, и по ту сторону стены. Нам нужно срочно найти выход из этой чертовой ловушки, и вернуться в Лох Нелта, к своим... Вы заметили, какие у них были мечи?! - Рори растерянно посмотрел на свой меч, который успел уже вернуть в кожаные, покрытые деревянными резными планками, ножны. - Совсем как у наших соплеменников... Тех, которых должны были послать за нами, если мы не вернемся вовремя. Что, если... Что, если мы уже мертвы? Ведь никто из нас не помнит, что случилось в последний час или около того! Что, если мы погибли? А наши соплеменники... Они пришли и повстречали нас, и мы выглядим для них ничуть не лучше, чем они - для нас? Я не понимаю, я вообще не понимаю, что происходит, это какое-то безумие!!! Вдруг мы уже на Полях Умерших, или, что еще хуже - в Лимбе?! - Рори сорвался на крик, и его меч заплясал в его руках, словно мужчина собирался вот-вот выронить его. Ваэрон шикнул на него:

- Возьми себя в руки и не веди себя так, словно ты - барышня, впервые отправляющаяся прыгать через костры Белтайна! Мертвые ничего не чувствуют, так гласит народная мудрость, накапливаемая веками, а если я тебе сейчас пощечину выдам - думаешь, не почувствуешь ее? А если я вместо ладони гладь клинка использую, - Ваэрон приподнял свой длинный меч, - думаешь все еще не почувствуешь? Нет? Не уверен? Ну тогда и не сей панику, дружище. Стыдно для такого увальня, не единожды в боях участвовавшего, причитать, словно сторонник огнепоклонников каких...

В этот момент в том проходе, откуда в это помещение все и пришли, раздался шум. Скрипящий, неприятный звук, словно чем-то острым по стеклу проводят, а потом снова тишина. Два-три удара сердца - и снова он, этот звук, словно что-то - или кто-то - приближался, острыми когтями цепляясь за каменную кладку пола и подтягивая свое грузное и жесткое тело.

- Поздно, - только и бросил с отвращением Корбут Миаре, снова прыгая вперед. Тогда, когда ему нужна была помощь, она просто прошла мимо! А теперь за нож хвататься уже нет смысла, и ждет его, похоже, то же самое, что и этих бедолаг... От накатывающей безысходности хотелось рвать и метать, и боец выкладывался на полную, желая усилиями тела заглушить отвратительное ощущение беспомощности.

Один из захваченных Защитниками бедолаг еще только пытался подняться на ноги, когда Корбут оказался совсем рядом с ним. Удар сверху, метящий в шею, пинок в живот, в район хребта... Бойцу очень хотелось выместить на ком-то свою злость, и эти двое оказались рядом очень уж кстати.

Остановить Шенгу у мага не получилось. Ее отказ переводить серьезно озадачил парня, но переживать по таким мелочам сейчас он отказался. Прихватив свои пожитки, он обратился к друидке:
- Здесь мы вряд ли что-то новое узнаем, - Анайрин отошел к выходу, - Пойдем, пока эти дикари не наделали глупостей.
Спрятавшись в плащ он, дожидаясь Тиган, мог подумать над их будущими действиями.
Самый простой выбор - пойти другой дорогой и лучше самой неочевидной. Если вражеский маг предвидел возможность обнаружения его чар он мог выставить защиту на всякий случай на самых легких и очевидных для выбора путях. С засадой это не сравниться, потому подобное все равно привлекательнее.
Сдать спутников и втереться колдуну в доверие в качестве ученика, чтобы бы потом нанести удар со спины слишком рисково. Хитро, дерзко и эффектно, но наивно. Выбор был очевиден - банальный обход. Но что если лагеря там нет и никогда не было? Ухмыльнувшись, Анайрин решил достать в таком случае где-то горсть пепла или живую курицу. Чем не результат заклятья мага над Мелиной?

Колючая Лощина, Ежевичный лес, Гвинедд
2 день месяца канол хевин 301 года Мира

Прошлый вечер завершился россыпью цветистых речей и искренних слез облегчения, излитых и пролитых Патриком Калленом, когда мэр услышал заверения наших героев о том, что они готовы помочь городу расследовать исчезновение своей стражи и старику - вернуть свою дочь. Договорившись встретиться на рассвете, чтобы навестить Гаэля - единственного вернувшегося из погони за феондами стражника - наши герои распрощались с Патриком и отправились отдыхать.

Утро встретило их ароматами яичницы и бекона, а также душистого травяного чая и, конечно же, неизменных ягодных пирогов. Гури порхал по обеденному залу таверны так, словно сейчас было и не раннее утро вовсе, составляя резкий контраст позевывавшим и едва передвигавшимся женщинам, работавшим в "Сломанной Оси". Сразу после завтрака наших героев встретил мэр Патрик, державший наготове нарисованную на листе пергамента карту и небольшой, но объемный мешок с чем-то стеклянно позвякивавшим - вероятно, обещанный задаток в виде пузырьков с зельями и горшочков с горючим маслом. Вручив карту и мешок нашим героям, мэр пригласил шестерку путешественников следовать за собой.

Дом городского целителя располагался на самой окраине Колючей Лощины и почти сразу наводил на мысли о том, чем занимается его обитатель: в небольшом аккуратном дворике, по обе стороны от крыльца располагались клумбы, пестревшие различными лекарственными травами, а на постеленных прямо на земле отрезках льняной ткани были разложены сушащиеся травы, ягоды, коренья, цветы и даже элементы животного мира: оленьи рога, пригоршня жабьих лапок и нечто менее легко идентифицируемое и выглядящее еще более отвратительно, чем лапки и прочее. Целитель Гвидион своим видом, однако, удивил наших героев - высокий плечистый молодой человек, с гривой золотисто-рыжих волос и яркими веснушками на привлекательном лице, он встретил всех белозубой улыбкой в двери своего дома и, после вежливого, но немногословного приветствия, сразу провел мэра и шестерых его сопровождающих в одну из комнат, где на широкой кровати лежал Гаэль. Мэр Патрик не солгал и не приукрасил того, в каком плачевном состоянии находился бедолага: впавшие щеки, бледное лицо, темные круги под глазами, пустой и отсутствующий взгляд свидетельствовали о том, что последние несколько дней для Гаэля явно былы наполнены тяжелыми испытаниями.

Страшно, страшно и странно. Плохо не знать - кто ты, но еще хуже осознавать, что некто хочет тебя убить неведомо за что. Чувствует альвэ тепло огня, что пологом своим укрыл ее от жалящей смерти, чувствует прохладу старой кладки, что стала ей надежней щита. Смотрит в серый сумрак, пытается углядеть тех, Безымянных, что пришли за ней. Нет - за ними.
Увещевают спутники ее Неизвестных остановиться, опустить арбалеты и выйти в круг огня, что упавшими факелами очерчен. Звенят слова, гулким эхом отражаясь от окружающего мира, и становится ясно, что сузилось все мироздание до теряющихся в клубящейся мгле стен пещеры.
Но не помогают они, теряются под сводами, гулким эхом отдаются от стен. И лишь новые стальные хищники, жадные до крови и плоти, с голодным свистом летят в них. Воистину, чудо из чудес то, что они сегодня не насытились жизнью тех, кто был здесь подле нее. Но надолго ли это? Тонкокостная альвэ словно кожей чует, что новые их братья и сестры по-звериному прижимаются к ложу арбалета - будто волки, припавшие к земле; чувствуют жестокую ласку тетивы, готовой отправить их в смертоносный полет; смотрят острым наконечником на тех, чей багрянец они так жаждут пролить.

Страшно. Мелкой дрожью колотит касающиеся полуобваленной стены тонкие пальцы, белые зубы вот-вот готовы отбивать чечетку, и только на остатках силы воли среброволосая сдерживается. Она не воин, она не солдат, она не готова ступить из-за стены и встретить опасность лицом к лицу - ее не учили этому. Краткий миг - зажмуривается альвэ, будто надеется, что все вокруг пропадет, развеется морок, изчезнет этот чуждый сон, и она осознает саму себя в ином месте, там, где не сыскать ни угроз и тревог - дома. Распахиваются очи - все по прежнему, все по старому. Снова смертоносная песнь стрелы разрывает воздух, и снова она, не задев никого, завершает свой полет.

Оглядывается дева за спину, смотрит в даль. А там - паутина коридоров, что, переплетаясь, ведут неведомо куда. И кому какое дело, куда они могут завести, когда можно бросить все, и устремиться по ним прочь, как можно дальше от поющей погибели.
Испуганным зайцем вздрагивает тело, ноги будто сами делают шаг назад. Легкие, быстрые ноги альвэ готовы сорваться в бег, унести ее от этого кошмара, увести ее от убийц - они понимает, что, если ринется в бегство, ее не догонят. Но почему она не бежит, почему не бросит все это? Тихий шепот сердца будто прерывает следующий шаг: Твое место - подле них. Твой путь - рядом с их путем.

Стоит альвэ на месте, дрожит. Мокрые дорожки пролегли под глазами - и когда только она успела заплакать? Ведь всего несколько ударов сердца прошло с того момента, как она укрылась за надежным прикрытием старой стены, защищающей дочь Первого народа даже тогда, когда сама полуосыпалась - словно старый, дряхлый ветеран вспомнил былое и в последний раз поднялся на защиту тех, кто погибнет без его молчаливой поддержки.

Вступает в круг света один из Младших детей, смотрит пристально, готовится спустить стальных псов с арбалетного ложа. Где-то там, дальше, за его спиной стоят такие же как он, и тоже готовятся принести жестокими руками новое подношение Смерти. Зачем? Почему? И на эти вопросы не сыскать ответа.

Всхлипывает альвэ, голос, некогда чистый и звонкий - надтреснутый колокольчик. Срываются с губ слова чуждой речи - и почему она говорит так, а не на том языке, что в сердце? Коротки отрывистые слова ее, коротки и просты:
- Все сюда! Тут выход! Бежим!

А как можно убежать от жал, что бьют издалека? Как можно скрыться от железных ос, что быстрее грациозной лани? Но надежда, что всегда сопровождала народ альвов, не оставляет среброволосую с пламенем в душе: коридоры отвратят погоню, сами стены и руины станут на защиту тех, кто спасает самое дорогое - жизнь свою и жизнь своих соратников.
Замерла женщина, с тревогой ждет, что прочие последуют ее совету-мольбе и ринутся к ней, сюда, в спасительную мглу и перплетение неведомых подземных троп. Ждет напряженно, до боли сжимает кулаки до побелевших костяшек, прикусывает почти до крови краешек губ, а по бледному лицу стекают непрошенные слезы.

Ежевичный Лес
Гвинедд, в трех днях пути к северу от границы с Кередигионом
1 день месяца канол хидрев 1168 года Летоисчисления Церкви (501 первый год от Основания Башни)



... Торговый караван, направлявшийся из Форт-Брина, самого северного города Кередигиона, к южным границам Койдвена, сбавил свой шустрый темп, который поддерживался на протяжении предыдущих нескольких дней. Мастер каравана - старый рингиль по имени Кродд Длиннобородый - пытался как можно скорее проскочить через бесконечные просторы поросших пурпурным вереском и седым ковылем пустошей, в которые плавно и почти незаметно переходят Ирайтогские Топи на своих северных границах. Гиблые болота, кишащие диким зверьем, ядовитыми гадами и злобными духами, изрядно потрепали охрану каравана и путников, к нему присоединившихся, но все же остались позади; тем не менее, и на пустошах хватало смертельных опасностей - заброшенные селения и их погосты, которые так облюбовывают темные силы, стремящиеся обрести плоть - пусть и гниющую, отваливающуюся кусками с пожелтевших костей; пыльные руины древних замков, таящих в своих недрах логова тварей, которых ни одно воображение не способно представить себе даже в самом отчаянном кошмаре; вечно голодные и озлобленные волчьи стаи; разбойники, надеющиеся на то, что вдали от цивилизации и больших городов или феодальных центров никто не воспрепятствует им убивать и грабить.

В конце концов и этот отрезок пути был преодолен, и караван наконец вступил под начавшую уже укутываться в золото и багрянец лес; как сообщил Длиннобородый, назывался он Ежевичным, поскольку колючих кустарников - ежевики, малины, шиповника и боярышника - в нем было не меньше, чем гадюк в Ирайтогских топях. По словам Кодда, первое поселение, которое должно встретиться им по пути, населено гостеприимными и добрыми людьми, которые с удовольствием приютят путников и караван на ночлег; хотя его обитатели именуют свой населенный пункт "городом", фактически это - средних размеров деревня. Куда большие поселения земледельцев располагаются к востоку и западу от Койдвенского Тракта, по которому следовал караван, на окраинах Ежевичного леса; их обитатели занимались охотой, собирательством и обработкой древесины и лекарственных трав, а также возделыванием полей , окантовывавших лес. Этот же городок с ярким названием Колючая Лощина, которого караван должен был достичь к вечеру, жил в основном торговлей, ремеслом и предоставлением услуг путникам, следующим по Тракту.

Когда по-осеннему теплое и яркое солнце приблизилось к закатному горизонту, наполнив лес золотистым, оранжевым и алым светом благодаря солнечным лучам, проходившим через разноцветье осенней листвы, Тракт внезапно вынырнул из уютных объятий кленов, дубов, берез и ясеней, и вышел на внушительных размеров просвет - слева и справа, а также впереди лес продолжался на расстоянии в милю, не меньше; все же пространство было застроено невысокими, но аккуратными срубами, каменными двухэтажными строениями, чернело и зеленело лоскутками полей и огородов, было засажено яблоневыми и рябиновыми деревьями, а также украшено клумбами, пестревшими всей палитрой осенних красок - оранжевые настурции, пурпурные, белые, ярко-желтые хризантемы, золотистые и оранжевые бархатцы, розовые и лиловые астры. "Колючая Лощина", - громогласно провозгласил Кодд и прибавил шагу, явно желая поскорее отправиться в местную таверну за своей порцией горячего сытного ужина и кувшином сладкой и крепкой ежевичной наливки.

Единственным постоялым двором в городе была "Сломавшаяся Ось" - расположившееся на центральной площади "города" (фактически - весьма средних размеров деревни, не более двух-трех сотен жителей) аккуратное двухэтажное каменное сооружение, служившее гостиницей для постояльцев и таверной для местных жителей, с внутренним двором, конюшнями и вуалью ароматов, заставлявших желудок немедля потребовать хлеба и зрелищ, которая окутывала постоялый двор на расстоянии уже нескольких десятков ярдов.

- Что ж, в путь отправимся завтра на рассвете, - сообщил Кодд прежде, чем предоставить путников самим себе.

Темноволосого парня пронзил приступ негодования. Он был не из тех, кто прячется за юбки в случае опасности. Более того, какие-то негодяи покушались на его жизнь и жизни его спутников. Гнев переполнил молодого человека.

- Трусы! - зычно крикнул он в темноту, выпрямляясь и поднимая руку. - Жалкие дети чахлой курицы и больной собаки! Кто стреляет в безоружных женщин из темноты, дрожа коленками в мокрых штанах? Ваши отцы не научили вас смотреть в глаза во время разговора? Покажитесь! Выходите встретиться лицом к лицу, как мужчина с мужчиной!

Уверенный и привыкший к приказам голос молодого человека кипел от ярости. В неясном свете и дыму чадящих факелов он выглядел по-королевски - строгая прямая спина, осанка, блистающие глаза и сверкающий клинок. Кому-то наверняка захотелось бы от этих слов выйти и честно ударить привлекавшего слишком много внимания парня прямо в нос кулаком. На самом деле принц не потерял присутствия духа и пока отвлекал внимание, давая возможность остальным спрятаться за стеной или уйти в тени и подготовиться к контратаке. Темнота, дым, легкая броня и железная труба уже были неплохим прикрытием, если вдруг по нему начнут палить невидимые разбойники.

Стреляли из разного оружия, а значит это не были солдаты. Арбалет красноречиво исключал вариант с простыми крестьянами. Молодой человек полагал, что нападавших было не больше пяти, иначе бы они сразу показались бы и попробовали взять группу на испуг.

Еще не было времени сообразить, почему и как пропала память, об этом можно было подумать после боя.