Постепенно, работа подходила к завершению. Несомненно, первая опись охватила едва ли четверть объектов, которые находились в гробнице – для этого понадобится еще много дней напряженной работы. Каждый осколок, каждый фрагмент должен быть осмотрен, оценен, пронумерован и занесен в археологические каталоги. После его, даже самый маленький черепок, будут сравнивать, сличать, прикладывать, пытаясь найти его место, определить частью чего он являлся. Десятки, а может и сотни ученых будут ломать головы, определяя смысл, заложенный в этот черепок тридцать три века назад. И кто знает – может быть, кому-то даже удастся понять этот смысл. Впрочем, принята будет та теория, которая ближе и понятнее людям современным – ведь именно ее они сочтут наиболее логичной.
«Нам довелось работать в прекрасное и одновременно ужасное время», - любил повторять Питри, - «Мы все еще стоим перед огромным, неисследованным пространством, где каждый шаг способен открыть нам величайшие тайны древности. Но с другой стороны, мы еще так мало понимаем в том, что исследуем, что похожи скорее на гадателей, нежели на ученых. Мы строим предположения основываясь лишь на собственных домыслах, не зная, насколько обоснованны они, ибо большинство возможных доказательств давно поглощены временем»
Финальным штрихом работы археологов стали несколько фотографий, сделанных Грантом, запечатлевших археологическую группу на фоне древней резьбы. Для одной из фотографий он попросил Ирэн взять в руки статуэтку, извлеченную ей. Этот снимок должен был стать центральным в его будущем материале: Глену пришло в голову заменить не слишком сенсационное открытие древней гробницы пикантным рассказом о женщине-археологе, преданной своему делу и отважной до безрассудства. Такая статья должна была вызвать немалый резонанс среди чопорной лондонской публики – как раз то, что требовалось.
Виконт наверняка не одобрил бы такой материал, сочтя его в крайней степени вульгарным. Такой человек, как Чарльз Говард, с его строгим воспитанием, прекрасным образованием и мировоззрением, основанным на незыблемости традиций английской аристократии, несомненно, сделал бы все иначе. Он не стал бы торопиться извлечь статуэтку, не стал бы сам утруждать себя столь малоприятным предприятием, как путешествие в узкую штольню, и уж точно не стал бы пытаться с прожогу разгадать загадку появления статуэтки давно забытого божка в столь неподходящем для нее месте. Виконт сделал бы всю «грязную» работу при помощи слуг, а затем, не торопясь с выводами и не расточая попусту лишних слов, занялся бы загадкой, никак не проявив внешне своей заинтересованности. Потому, человек, равный ему по положению – например, брат сэра Чарльза – прочитав статью Гранта, лишь недовольно поморщился бы, без всякого сомнения, сочтя ее полнейшей выдумкой.
Другое дело Кингсфорд. Если бы размеры штольни позволили, он первым полез бы в нее. Эдакий книжный герой, персонаж авантюрных романов, кои десятками выбрасываются на полки и уходят в небытие, не успев даже распродаться. Но нет, Лоуренс – вполне реальная личность, человек опытный и не склонный к излишнему позерству. Он не станет лишний раз лезть на рожон, предпочтя вначале четко взвесить свои силы. Он готов на риск – но на риск оправданный и взвешенный.
И от того совсем уж странно смотрится рядом с ним мистер Эсэк. Он в чем-то схож с Кингсфордом, и в то же время – представляет собой прямую его противоположность. Тобиас Эсэк казался робким английским юношей, лишь недавно вырвавшимся из-под родительской опеки, но была в нем проницательность, то ли врожденная, то ли обретенная в неких прошлых событиях, которая делала его чем-то большим, чем восторженный молодой человек. Возможно, несколько лет назад Лоуренс Кингсфорд был похож на Тобиаса. Возможно, спустя несколько лет, Тобиас обретет опыт и взвешенность Кингсфорда.
Вписывающая последние строки в свой походный журнал, Ирэн Адлер лишь вскользь размышляла об окружающих ее мужчинах. Они мало заботили ее, равно как и не заботило и то, что они думают о ней. Но какая-то, чисто женская частичка ее души все же давала мимолетные оценки, слишком призрачные, чтобы превратиться в осознанное суждение. Возможно, Кингсфорд находил ее слегка экстравагантной, и в этой экстравагантности находил некую привлекательность. Для Говарда она, похоже, была странным существом, выходящим за пределы привычной картины мира. Для виконта этого, должно быть, достаточно, чтобы чувство симпатии даже на мгновение не тронуло его. Для мистера Эсэка, Ирэн, должно быть, была весьма привлекательна – даже недосягаема, что впрочем, не редкость для впечатлительных молодых людей. Правда, Ирэн отнюдь не была уверена, что до конца поняла этого юношу – была в нем некая особенная черта, которая шла в разрез с остальным образом. Для Гранта же, она наверняка была лишь фигурой в объективе фотоаппарата – причем не самой важной фигурой.
Выход из гробницы так же потребовал времени – в основном, чтобы переправиться через колодец. На обратном пути ученые еще раз посетили боковые камеры, проверяя, не упустили ли они чего-то важного. Стрелки часов виконта Морпетского показали половину третьего ночи в тот момент, когда они поднялись по ступеням и вдохнули свежего, но уже порядком остывшего воздуха. Вокруг царила удивительная тишина – казалось, даже ветер не шевелит мелкий щебень и песок, покрывающие плато. Ночь безраздельно царствовала над Царским Ущельем, словно укрыв его бархатным одеялом.