Луч фонаря скачет между зелёными стенами лабиринта. Мраморная статуя подрагивает неподвижным белесым пятном в темноте. Ивейн приближается. Слова молитвы повторяются в сознании эхом, и каждое слово придаёт немного решимости. Внутренний свет оттесняет издевательское непроницаемо-чёрное небо, помогает справиться с дыханием и совладать с ужасом. Статуя теперь ближе. Ива заглядывает в каждое ответвление по дороге, но видит лишь одинаковые зелёные коридоры. Ещё несколько шагов – и женщина, дрожа уже не столько от страха, сколько от холода, останавливается в нескольких ярдах от неподвижной мраморной статуи.
Отчего-то неподвижность статуи больше не кажется чем-то очевидным по умолчанию. Каждый вдох Ивейн сопровождается трепещущим ожиданием – словно что-то в мраморной деве должно вот-вот измениться: поза, положение ладоней, поворот головы. И от того, что, вопреки нарастающему ожиданию, ничего такого не происходит, беспочвенная тревога лишь нарастает. Возвращается шёпот. Сперва – неясным скрежетанием по ту сторону двери на заброшенных задворках сознания, но разрастается, продираясь сквозь лабиринты эмоций и памяти. Теперь Ива уверена, что статуя – не просто душа, заплутавшая на дорогах посмертия. Что-то совершенно другое. За годы практики женщина ещё ни разу не сталкивалась с чем-то хотя бы отдалённо похожим.
Капли дождя продолжают стекать по холодному мрамору. Раскат грома запоздало разносится по окрестностям, отставая от проявившей на мгновение мир в негативе ослепительной молнии. Перед глазами Ивейн проносятся лица знакомых – друзей, коллег со старой работы, сменявших друг друга сплошной вереницей ухажеров и незадавшихся мужей. Что-то перебирает образы в памяти, выискивая. Отметены за ненадобностью в сторону бледные фигурки родителей, один за другим отправляются в пучину небытия друзья и мужья. Без тени сомнения оно останавливается на бабушке.
Статуя по-прежнему неподвижна, но Ивейн вдруг с содроганием понимает, что меньше всего на свете хотела бы увидеть скрытое ладонями мраморное лицо.
Ива вспоминает бабушку. Последнее совместное прорицание, обманчивую игру теней на стене, предсказавшую эту самую минуту, этот момент. Женщину переполняет отчаяние. Она отчётливо понимает, что бабушку больше никогда не увидит. Бабушка совсем скоро умрет одна в пустой квартире в холодной постели, а сама Ивейн никогда не выберется из этого лабиринта. Никогда больше не увидит рассвет, не увидит ничего кроме этой сметающей мироздание бури, и этого топящего Уэльс в отчаянии безжалостного дождя.
По лицу Ивы, смешиваясь с дождевой водой, теперь тоже катятся слёзы.