Голосование пользователя

Сладкая вата, тепло, уют, близость чьего-то тела и смутно-знакомый запах... Где же он его ощущал? С большим удовольствием Витя вернулся бы назад, под цветастый зонтик Оле Лукойе - но назойливый писк серьезно мешал. Барахтаясь где-то на границе между сном и явью, застряв в приятном забытье, как оса в сладкой вате, юноша наслаждался странной, чрезмерной комфортностью своего бытия, мечтая только лишь о том, чтобы будильник наконец заткнулся. Даже то, что тот пищал как-то не так, как-то странно и непривычно, особенно не напрягало; куда сильнее хотелось вспомнить, откуда же он знает этот запах, что это за запах вообще такой? И в тот момент, когда чья-то большая и сильная рука ворвалась во всю эту дремотную нугу, выключая будильник - Витя вспомнил. Вспомнил, как в детстве утром забирался к родителям в кровать - и как от мамы пахло почти так же, пахло теплом спящей женщины. Странно, он же вроде вчера не встречался с Лизой, даже не писал ей... откуда здесь взяться женщине? Да еще и... такой большой?
Нахмурившись, Виктор нехотя разлепил глаза, морщась и оглядываясь по сторонам, пытаясь сориентироваться в пространстве и решить эту странную загадку. С чего бы кому-то вообще быть в его постели?

— Аленушка, голубка моя, накрывай-ка на стол.
— Сиюминутно, Ваше превосходительство.

      Молодая служанка только выглянула в гостиную, порхнув своим голубеньким платьишком, и улыбнулась генералу, с важным видом, развалившемуся на диване и внимающему прессе, как упрыгала в столовую просить завтрак. Маленькая голубоглазая темноволосая невинная девушка была в имении Лиховальцевых еще с тех пор, когда Борис Павлович еще не был счастливым вдовцом. Аленушка помогала генералу во всем, даже в том, что не относилось к ее обязанностям. Она была для Лиховальцева чуть ли не дочкой: каждый раз, когда, проснувшись, он проходил мимо служанки, то без всякой пошлости целовал ее в челку и принимал невинные объятья. И она была ему благодарна, ведь видел он в этой крохотной девочке человечка, а не крепостную вес-душу.

— Сейчас, Ваше превосходительство, подадут. Пойдемте, я помогу вам снять парадный мундир.
— Ах, не стоит, Аленушка, не стоит, — генерал распушил усы и важно выставил нижнюю губу вперед. — Сегодня у меня праздник.

      Служанка прекрасно, как и все в доме, знала, что у генерала праздник каждый божий день, но из приличия, как всегда, не стала перечить и расспрашивать о поводе наступающей пьянки. Лиховальцев же оперся плотными жилистыми руками о колени и с хрустом поднялся на ноги.

— Знаешь ли, что пишут? — Борис Павлович подозвал Алену рукой и поцеловал в макушку. — Говорят, мол, что ситуация на границах обостряется. Ах, дивное время: как раз бы сейчас тряхнуть стариной, пока старина не отвалилась. Ну-с, что у нас сегодня на завтрак? Неужель опять те противные овощи нажарили без мяса, пахнет, так точно так.
— Это от вчерашнего, Ваше превосходительство: сегодня же наутро велено было каши. Среда ж.
— Среда? А месяц какой? — Лиховальцев повел себя, схватив за пуговицу, к окну, но, не заметив снега, решил, что нынче май.
— Октябрь, Ваше превосходительство, двадцать третье. А, газета, которую вы читали опять — ей три года уж, да и вообще не нашего государства. Пойдемте ж завтракать.
— А это все Сваянов! Говорил я ему, чер-рт бы его побрал, да он и не это. Говорил ж!

      Служанка знала, что все свои беды генерал спихивает на какого-то, может быть, не существующего вовсе «Сваянова», но никогда не смела расспросить об этом человеке, а лишь выслушивала бред полководца. Сел завтракать, любезно попросил поставить в ноги ему тазик. Просидел, чавкая гречу два часа. Не наелся — хлеба решительно не хватало. Когда в ход пошел ломоть сала, то Лиховальцев раззадорился не на шутку: покраснев, стучал он ложкой по столу, в ярости выкрикивая кухарке, что стояла у него за спиной, свесив голову:
— Дура! Хлеба-то, чер-рт тебя дери, хлеба не могла напечь, дрянь этакая! Что прикажешь, а? Сало с пальцем есть, а? Ух, стерва. Ну гляди еще у меня: еще такое раз повториться, выдеру, а после проиграю кому бедному — будешь знать.

      Ежедневную ярость генерала сегодня прервал визит графа Бездумного, Арсения Мартиновича, навещавшего старика раз в неделю, стараясь всеми силами выклянчить у него посмертную записку о передаче собственности другу. Друзей таких, впрочем, у генерала было пруд пруди, но он не только не хотел помирать, но и решил оставить свое скромное имение на суд судьбы. Бездумный прошел в столовую и обнял товарища, трижды поцеловав его в щеки, то есть приложившись своими вонючими усами, в которых застряла каким-то комком недожеванная капуста, вестимо, оставленная на потом.

— Здравствуйте-с, Арсентий Маритиныч, Ваша светлость, проходите-с, выпьем-с. Не так уж часто открываешь с другом будылку-другую. А я сегодня, представляете себе, узнал препрекраснейшую новость об том, что наступил, представьте себе, апрель. Поздравлю вас с этим чудным месяцем лета, Анатолий… Михалыч. Я что-то, у меня с горлом: нужно немедленно-с плеснуть в него что-то этакое. Вот, к примеру, шипучку не желаете? Ну, для розогреву, а?
— Извольте, дорогой мой, любимый мой, дражайший и умнейший Борис Палыч, извольте. Я сам, сам открою эту бутыль, н волнуйтесь, — граф неумело принялся отколупывать пробку, отчего пробка со свистом вылетела и угодила нашему генералу прямо между глаз.
      Лиховальцев отрубился. Впрочем, он уже принял, отчего в последнюю секунду перед выстрелом решил, что день, действительно, удался.

Томми медленно поднялся, подцепив рюкзак за лямку.
"Засранцы..." — мелькнула хмурая мысль. — "Про курсы выживания трепались все, а про то, что в них есть еще теоретическая часть — ну хоть бы одна сволочь..."
Куда более очевидная мысль о том, что во-первых, не стоило сачковать школу, пусть ради защиты чести семьи, а во-вторых, с расписанием и планом занятий стоило бы ознакомиться самостоятельно, в голову Томми не пришла — для бунтарского мировоззрения виноватым мог быть весь мир вокруг, но не он сам.
Рюкзак так же медленно опустился на стол, и Томми принялся расстегивать карманы один за другим, молча выкладывая на парту их содержимое: контейнер с сэндвичами в фольге, полиэтиленовый пакет, из которого торчал мохнатый краешек бинта и знакомая каждому подростку крышка от Тайленола, теплые носки в прозрачном целлофане, маленький потрепанный компас, и наконец, застегивающийся на молнию пакет из мягкого пластика, в котором лежали черная нитка с иголкой, мыло, зубная щетка и рулон туалетной бумаги. Когда место на парте закончилось, ему пришлось спустить рюкзак на пол, а освободившееся пространство заняли спальник в брезентовом чехле, пластиковая бутылка с водой, зачем-то замотанная в газету, и запечатанная пачка арахисовых крекеров. Поскольку места на столе не осталось, большое пушистое полотенце Томми пришлось положить на стул. Откинув краешек полотенца, он продемонстрировал завернутый в него небольшой топорик с обрезиненной рукоятью и странно широким шипастым обухом. Немного подумав, он достал из кармана свой швейцарский нож и простенькую кремневую зажигалку, и положил их рядом с топориком.
— Не знаю, что тут пояснять, кхм, — сказал он, когда его бездонный рюкзак наконец опустел. — Ну, на самом деле я взял не все, что стоило бы. Например, кхм, у меня нет туристической пенки, но я буду делать подстилку из веток, чтобы в спальник не шла сырость и холод от земли. И туристический топорик пришлось заменить, ну, кухонным. Но он на самом деле такой же удобный. В аптечке, — Томми приподнял пакетик с бинтом и Тайленолом за краешек, — самое необходимое: бинт, йод, активированный уголь, аспирин и Тайленол. А, да, еще фонарик... у меня его нет. И вместо маленького полотенца и дополнительного теплого одеяла я взял одно большое толстое полотенце, чтобы сэкономить место. Мы с отцом так делали. Пожалуй, все... мистер Хилл.
Подняв взгляд, Томми хмуро посмотрел мистеру Хиллу в глаза. Насчет полотенца он соврал — эта идея пришла ему в голову вчера, когда одеяло не хотело впихиваться в рюкзак ни под каким предлогом, но учителю знать об этом было необязательно.

      Рон в восторге улыбнулся гудкам:

      — Может, и придаём. Но чёрта с два я упущу такой фан!

      Правда, убирая телефон в карман и поднимаясь обратно к дому, он чувствовал ту же тревогу, только подогретую коктейлем из азарта, адреналина и чувства вселенской неуловимости. Если бы он дал себе время остановиться и подумать, то, наверное, он расслышал бы нужное среди сказанных Кимберли слов. Может быть, даже сбросил бы ей смску со смайликом и заверениями в том, что план был просто шуткой. Он даже всерьёз задумался над этим в какой-то момент! Но потом... «Ну правда, почему бы нет, Рон? За это не выгонят! Ну, обломают все каникулы, и что!.. Наверное. Да почему наверное? Вон, Рид штуки и почище откалывает. А Лайтман вообще однажды притащит в школу бонг! Кимберли просто слишком нервничает. Да, так и есть. Да».

      Не слишком уверенным шагом Рон Фолк вернулся в гостиную, но к моменту, когда Ван Дамм разбирался с предпоследним адептом непонятного азиатского стиля, он сумел убедить себя, что всё пройдёт гладко, а в крайнем случае мистеру Хиллу придётся явиться в школу и пускать по его следу собак.

- Нет, дорогая, я уже устала повторять, что я больше не пойду в этот салон! И даже не уговаривай! - увлеченно проговорила Кэрол в мобильный телефон. - Подожди, Тиффани! Что? Видеокамера? Возьми в ящике у отца, ты знаешь, где она лежит. Нет, Тиф, я не с тобой разговариваю! А сейчас с тобой! Нет, не пойду, и точка! Так, значит, это был не Рональд? Жаль! Славный мальчик, да еще и спорстмен! Тиффани, забудь о мальчиках и вспомни о своем лысом и пузатом Найджеле!

Яркое платье миссис Брэдфорд плавно перемещалось по дому вместе с его обладательницей. Кэрол услышала едва ли половину из того, что рассказала ей дочь.

Томми возвращался домой.
Там, снаружи, лил дождь, орала музыка в динамиках пикапа, шутили и смеялись друзья. Там было хорошее настроение, горячий кофе, вкусный пирог и халявная картошка. Там была школа, новоявленный "мистер Хилл" и нормальное живое общение.
Но сейчас Томми возвращался домой.
Отец пришел раньше — наверное, Гарри опять отпустил его с работы ввиду некондиционного состояния. Когда-нибудь это выльется Эндрю в увольнение, но пока что его растоптанные ботинки украшали прихожую, а хрипловатый бас тихо и неуверенно возражал что-то на неразборчивое рычание Гранта, доносившееся из гостиной на фоне телевизора. Наверняка речь шла о нем, о Томми. А еще о послушании, об уважении старших, о сохранении американских ценностей, за которые некоторые проливали кровь на другом конце земного шара... Знакомая пластинка, ничего нового.
Томми проскользнул к себе в комнату, которую он делил с Тэдди и Брэдли, чтобы сбросить вещи. Братья возились на полу в мешанине железа и пластика — Когда-то Эндрю собрал для Томми неплохую железную дорогу, которая перешла по наследству младшим. Кажется, сейчас в разгаре шли Железнодорожные Войны на Диком Западе.
Томми пробрался к своей узкой тахте под окном, стараясь не наступить на игрушки. Это был его угол — пара плакатов Оззи Осборна и Милы Йовович из "Пятого элемента" на стене, гитара под кроватью, тумбочка с учебниками, и целый отдельный подоконник для прочего барахла в коробках и без оных. А еще в окно, выходившее в сад, можно было сбегать из дома, хотя пользовался он этим лишь однажды — когда Эндрю, перебрав, отчего-то слетел с катушек и ломился в их комнату, Томми с братьями пришлось воспользоваться "запасным выходом", прежде чем Марта смогла урезонить отца. Хорошо, что было лето. Хорошо, что это было пару лет назад, и с тех пор ни разу не повторялось. И все же, хорошо что у него было это окно.
— Пливет, Томми, — первым поздоровался Брэдли, выдергивая старшего брата из невеселых воспоминаний.
— Ха, да это же Долговязый Том, охотник за головами, гроза всех бандитов по эту сторону Миссисипи! — хрипло пробасил Тэд голосом Клинта Иствуда. Сама конструкция приветствия давала понять, что утренняя разборка в Тупике уже стала достоянием общественности.
— Давай к нам, сынок, нам нужна твердая рука! — продолжил Тэдди тем же голосом, отчего Брэдли залился смехом.
— Нет, ребят, не сегодня. Я устал, — попытался было отбиться Томми, но от Тэдди было не так-то легко отделаться, и через пятнадцать минут Томми уже защищал строящуюся станцию от наседающих индейцев в лице Брэдли, возводя баррикаду из подушек и одеял посреди комнаты.
Вечер пролетел за игрой, растянувшейся аж до ужина, чему Томми был несказанно рад, имея возможность не попадаться на глаза ни Гранту, ни Эндрю, оккупировавшими телевизор в гостиной. Марта, занятая попеременно то кухней, то Эшли, тоже не дергала братьев — пока те сидели в своей комнате, остальной дом мог не опасаться разрушений. Мадж, заполучившая в свое распоряжение почти весь кухонный стол, занялась рисованием с размахом на эпическое полотно. Дейзи, опять улизнувшая гулять почти сразу после школы, едва не опоздала на ужин, чем заслужила строгий взгляд Марты.
Ужин тоже прошел без особых происшествий под трескотню Тэдди о нравах и обычаях поселенцев Фронтира, которую то и дело прерывала Марта, когда Тэд забирался в не слишком аппетитные подробности, вроде функционального использования коровьих лепешек. Лишь Дейзи украдкой перебросила пару кусочков поджарки в тарелку Томми и вызвалась помыть посуду вместо него — лучшее "спасибо", которое она могла выразить старшему брату.
Вечером, пока отец и дед продолжали просиживать кресла в гостиной, Марта собрала детей на традиционную вечернюю молитву. И, традиционно же, Томми остался в своей комнате, а Дейзи сбежала в ванную. Лежа на своей кровати, глядя в потолок и слушая негромкий речитатив Марты, собравшей младших вокруг родительской кровати, над которой висело распятие, Томми задумался о том, насколько неестественно выглядит эта тяга к высшим силам в их доме.
В какой-то момент он вдруг понял, что это все ему напоминает.
Пыль с гитары слетела от одного дуновения, рука привычным движением подтянула колки, позвякивая струнами. Точность настройки сейчас была не нужна, не режет слух — и то ладно.

Every time I sing, I sing for the Lord,
Glory, glory, glory, amen...

Томми и сам не заметил, как тихий перебор струн, с которого он начинал, перешел в резкие, отрывистые удары, подчеркивающие аккорды и заглушавшие даже бубнение телевизора за стенкой. Он только увидел, как приоткрылась дверь, и в комнату пробрались сначала братья, потом Мадж, ведя за руку Дейзи, а затем заглянула Марта, да так и осталась в дверях, слушая.
Когда песня (в которой, с учетом появившихся слушателей, пришлось замалчивать нецензурные слова в припеве) закончилась, Томми, не поднимая глаз, с шумом затолкал гитару под кровать и лег, отвернувшись к стенке. Тэдди попытался было похлопать, но Марта тихо остановила его, быстро уложила братьев и мягко поцеловала Томми в макушку перед тем, как выйти из комнаты и щелкнуть выключателем.
— Ты классно играешь, — громко прошептал Тедди в наступившей темноте.
Томми не ответил. Он лежал, глядя на рисунок обоев, едва заметный в темноте, и пытался понять только одно: почему Марта улыбалась, слушая песню? Для него самого она звучала чуть ли не как плевок в веру, которой та в последнее время увлеклась. Так почему же это ее не оскорбило?..
Вопрос носился в голове почище белки в колесе, заставляя Томми медленно проваливаться в сон.

Бекон был холодным. Приятная прохлада растекалась по щеке сквозь полиэтиленовый пакет, который Томми прижимал к лицу, остужая горячую кожу свежего и медленно наливающегося синевой фингала под левым глазом.
— Я тебя в последний раз спрашиваю, что произошло? — тон дедушки Гранта уже зашел за порог "повышенного" и вот-вот грозился перейти в старый добрый сержантский рев, который обычно заканчивался закономерным приступом кашля. Грант стоял, опираясь одной рукой на обеденный стол и нависая над сидящим Томми вековым морщинистым дубом. Тяжелая деревянная трость во второй руке пока еще упиралась концом в пол, но Томми по опыту знал — высота замаха будет расти пропорционально децибелам. Занимательная физика в быту.
Мама стояла напротив, скрестив руки на груди, и смотрела на Томми молча и с печалью в глазах. Сложно сказать, чем была вызвана эта печаль: порванной и грязной толстовкой, которая сейчас крутилась в стиральной машине, оглашавшей небольшую кухню металлическим лязгом, фингалом под глазом сына, которому наверняка было больно, или самим фактом того, что Томми опять ввязался в драку. На Гранта она не смотрела вовсе, будто его тут и не было.
— Я упал с велосипеда, — глухо и упрямо повторил в очередной раз Томми, глядя куда-то в стол, чем, похоже, переполнил чашу терпения дедушки.
— Ах ты паскудник, сейчас ты у меня получишь! — трость взлетела в воздух, чтобы обрушиться на сгорбленную спину внука, но застыла в высшей точке замаха: Марта в один шаг преодолела расстояние между ней и дедом, перехватив трость у основания.
— Не смейте, Грант, — она обращалась к нему подчеркнуто на "вы" всегда. Сейчас голос ее был спокойным и уверенным, а хватка — достаточно крепкой, чтобы дед, пару раз дернув трость и опасно покраснев от натуги, наконец опустил свое воспитательное орудие, и просипев сквозь тут же одолевшую его одышку что-то насчет "понарожали", убрался в гостиную к телевизору. Шутка ли — Марта могла справиться и с пьяным Эндрю, а тот был на двадцать лет моложе.
Впрочем, порой Томми задумывался о том, с кем бы еще могла справиться Марта. Родом она была откуда-то из Канзаса, и охотно рассказывала о своем детстве, о большом доме и ранчо, которое потом сгорело, а дальше в истории Марты был пробел, который она не заполняла ничем, кроме пустых отговорок. Вроде бы она как следует поколесила по стране, прежде чем встретила Эндрю в Редстоне, где и осела, но лет пять в ее жизни оставались покрыты мраком, который она не спешила развеивать. Кажется, самого Эндрю это вполне устраивало.
Мысли Томми переключились с матери на события сегодняшнего чертовски длинного дня, который начался еще вчера вечером, когда Дейзи пришла домой в слезах.

— Ты сегодня опоздаешь в школу.
Томми сказал это Джейсону, соседскому парнишке-ровеснику, жившему в конце улицы, встретив его утром на пороге его дома. Ультимативное заявление того не слишком удивило, хотя вид старшего брата Дейзи заставил его слега напрячься.
— Почему?
— Потому что в десять часов ты будешь в Тупике. Если конечно не хочешь прослыть на весь Редстон ссыклом, способным лишь девчонок бить.
Томми не слишком вникал в суть проблем, возникших у Дейзи и Джейсона вчера вечером. Компания, в которой она тусовалась в последнее время, была далека от идеальной — там все были старше ее минимум на два года, а верховодил ими Джейсон Карчек, сын иммигрантов-поляков, чья фамилия лишь звучала просто, в написании напоминая хитрый лингвистический ребус. Задиристый малый сам по себе, Джейсон просто расцветал в обществе ребят помладше, где он априори был самым крутым. Ничего из этого, и никакие возможные слова Дейзи — на самом деле той еще королевы подросткового светского этикета — не давали ему права заламывать ей руки, хватать за волосы и швырять на асфальт как надоевшую игрушку.
"Тупик", по сути являвшийся тупиком за домом Пауэлсов, был достаточно известным местом в определенных узких кругах общества Редстона. Глухой проезд шириной метров семь, обрамленный с одной стороны стеной фабричного цеха, а с другой — трехметровым забором Пауэлсов, заканчивался парной грузовой рампой завода, изукрашенной граффити до полного исчезновения оригинальной краски, и не открывавшейся уже лет сто. Ну, десять так точно. Отличное тихое место для вечерних посиделок неформалов, продажи марихуаны или гангстерских разборок, если бы в Редстоне были гангстеры.
Впрочем, разборка в Тупике все-таки состоялась, пусть и без масштабной перестрелки. Джейсон приехал не один, заставив прогулять уроки еще пару младшеклассников, но Томми не опасался секундантов — по негласному кодексу Оукенфолд вэй личные вопросы решались только лично, свидетели лишь следили за честностью схватки и подтверждали итог.
Пятнадцати минут спарринга, в конце переместившего противников в вязкий партер на куче отбросов, размокших от моросящего дождя до состояния вонючей каши, хватило, чтобы разрешить вопрос окончательно. Фингал Томми вполне уравновешивался разбитым в кровь носом Джейсона, а скрытые под одеждой бесчисленные синяки на руках, ногах и ребрах никто не считал. К половине одиннадцатого Томми и Джейсон вышли из Тупика чуть ли не братаясь на ходу, а секунданты, следовавшие на почтительном расстоянии, восторженно обсуждали подробности схватки.
Томми был удовлетворен официально зафиксированной ничьей. Он знал, что сможет уделать Джейсона, и сам Джейсон вовремя это понял, предложив мировую, пока они валялись в компостной куче в перерыве между раундами, тяжело дыша. Не было смысла продолжать драку — Томми нутром чувствовал это, не имея возможности логически обосновать. Но по крайней мере больше никто из этой компании теперь не рискнет обижать его сестренку.
Сейчас оставалось только добраться домой, как-то незаметно добыть свою куртку взамен изгаженной толстовки, и наконец попасть в школу хотя бы к четвертому уроку.

— Ты в порядке, Томми?
Голос матери вырвал Томми из пучины воспоминаний. Он поднял на нее взгляд, отлепил от щеки пакет с охлажденным беконом и протянул ей, едва заметно усмехнувшись.
— Да, мам. Все нормально. Уже все хорошо.
Мама точно так же едва заметно улыбнулась в ответ, забирая бекон и пряча его в холодильник. В глазах ее мелькнула искорка, будто она сейчас заговорщицки подмигнет Томми и предложит подложить деду петарду в сигарету, на мгновение изгнав поселившуюся в них усталость.
— Хорошо. Я рада. Давай беги уже в школу.
В соседней комнате заплакал Эш, как всегда резко и громко. Томми со вздохом поднялся со стула — синяки на ребрах немного саднили — и пошел за курткой.

      — Вот именно! Чего за!.. — тоже воскликнул Ронни и принялся азартно протискиваться вслед за Дарреном и Эриком. — Какого хрена! Эй!
      Так рядом с Ким не осталось никого из приятелей, не считая стоявших чуть в отдалении Дина и Дэвидсон. А ничего не понимающий Рон пробирался сквозь толпу гомонящих школьников, пока не оказался у самых ступеней. Весь его вид дышал возмущением.
      «Тоже мне, сенатор штата-дыры! Да этому бородатому болтуну не хватало ещё трибуну выносить как Президенту, вот бы он оттуда развещался. М-м-моржи, блин... ну надо же...»
      Встав рядом с Дабл Ди, Фолк сходу взял быка за рога, исподтишка окинув парочку взрослых хмурым взглядом:
      — Господин директор, сэр, что это всё значит?! У нас экзамены на носу и мне ещё тренировать команду! А через пару недель в лесу станет холодно как в а... очень холодно, сэр. У нас вообще не было в программе никакого «выживания». И записи в этот кружок я лично тоже не делал, сэр, — он хотел бы спросить, откуда вообще взялся этот мистер Хилл, но такого директор Кросс точно бы не потерпел.
      И ладно директор. Директор был знакомым и понятным. А вот вид мистера Хилла вблизи вызвал у Ронни ещё меньше любви, чем издалека. Подросток заранее решил для себя, что видит очередного из тех фанатов «Американского легиона», которые ревут в голос при воспоминаниях о службе в Национальной гвардии, закатывают удостоверение резервиста в торжественный ламинат и ожидают почтительных восклицаний, когда в их рассказах возникают вонючие форменные ботинки или массовые отжимания под вопли такого же отбитого, только чином повыше. Разве что глядеть мистеру Хиллу в глаза Ронни боялся, но больше из-за той дряни в столовой, чем от патриотического слезливого почтения.