Прихватив с собой немного несколько яблок и кусок мяса, Саттиус покинул выделенную для наемников палатку и неспешно зашагал по направлению к слегка костру, слегка притухшему, но по-прежнему остававшемуся источником тепла, – спасительной гаванью для вынужденных оставаться в холодной и ветреной долине приключенцев. Охотник принялся утолять голод выделенным Рандиком для группы пайком, оставаясь внешне умиротворенным и безучастным, но его мысли вновь покатились по беспокойным колеям. Хотя мнение Гуннульва, высказанное нордом в ответ на заданный Саттиусом и жилища наемщика вопрос, и вызвало некоторое успокоение в глубине беспокойной души охотника, сердце, заглушая все доводы разума, неотступно продолжало твердить ему, что предстоящие испытания окажутся лишь преддверием, ведущим к новым – и неприятным – неожиданностям. Неизбывное предположение о возможной бесчестности Рандика, который, в силу причудливой манеры говорить и склонности к утаению имевшихся в его распоряжении знаний, продолжал оставаться в глазах охотника обыкновенным любителем таскать мед из улья чужими руками, смешивалось в думах охотника с, как он думал, не требующей дополнительных доказательств бесполезностью большинства его компаньонов.
Тщательно прожевав и проглотив последний шматок мяса, Саттиус потянулся к пристегнутой ремешком к его доспеху фляге и, выдернув пробку, сделал несколько шумных глотков, полностью опустошивших сосуд. Легкая сытость, наполнившая нутро охотника, ненадолго избавила его от повсюду следующих за ним дурных предчувствий; даже готовность Рандика соблюсти условия договора и оплатить услуги наемников по итогам исследования Дуни’рро завмест того, чтобы предложить им по кубку отравленного вина, перестала казаться ему чем-то невероятным. Словно желая закрепить благостное – в известной мере – расположение духа, Саттиус вновь поднес флягу ко рту – но не без разочарования обнаружил, что в ней не осталось даже капли воды. Не желая мириться с таким положением дел, охотник во второй раз за сегодняшний день поднялся с излюбленного им места близ огня и направился к так называемому «колодцу» - расположенной недалеко от лагеря поросшей чахлыми деревцами низине, по дну которой бежал меж камней мелкий ручеек. Стоящий в сотне футов от спуска в овраг великан, с задумчивым видом почесывающий поясницу заведенной за спину дубиной, не произвел на Саттиуса какого-либо впечатления, – не раз убедившись на собственном опыте в миролюбии этих существ, охотник воспринимал их только как возможную, а не прямую угрозу. Наполнив флягу доверху дабы не мучить себя жаждой во мраке предстоящего спуска в загадочный Дуни’рро, охотник подхватил одну из охапок нарубленных и перевязанных веревками веток и сучьев, приготовленных им для костра еще прошлым вечером, и, взвалив ее на спину, отправился в обратный путь.
Поугасшее к тому времени пламя набросилось на принесенный охотником сухостой словно оголодавшее по преклонению смертных божество – рьяно и яростно. Вскоре языки пламени поднялись с земли и потянулись ввысь, к нависшему над утопающем в сумраке лагерем вечернему небу. Глядя на краснобокий Массир, подобный исполинскому оку, пристальному взирающему на земли сквозь прорехи в затянувшей небо облачной пелене, Саттиус вновь задумался над тем, что ждет его в каменных залах Дуни’рро; в забытых и брошенных подземельях, позабывшим поступь человеческих ног. Завороженный величием небесного гиганта, охотник впал в состояние полудремы, которое он покинул лишь по воле раздавшихся рядом с ним голосов. Бросив взгляд в сторону тех, кто вырвал его из объятий наваждения, Саттиус незамедлительно обнаружил двух наемников, из всех прочих вызывавших в нем наибольшую неприязнь: Лиона и Хагат. Эльф и хаджит о чем-то переговаривались, временами заговорщицки понижая голос, что поначалу насторожило охотника, но, прислушавшись к разворачивающейся между ними беседе, он быстро позабыл о своих опасениях. Саттиус не смог расслышать все из того, что было сказано, но слов, различенных слухом охотника, было достаточно для прихода к однозначному мнению: целитель и скальд с необъяснимой увлеченностью судачили о несусветной ерунде, до которой никому во всем лагере, да, пожалуй, и во всем Тамриэле, не было никакого дела. Развеявшиеся опасения облегчили душу охотнику и на его губах, почти непроизвольно, появилась легкая снисходительная улыбка.
- Вы, верно, думаете будто нелюбовь питаемая уроженцами Скайрима по отношению к чародейству и колдовству вызвана одной лишь бедой, случившейся с Винтерхолдом? – глядя на воспаряющие к небу желтые искорки, произнес Саттиус негромким, но четким и уловимым даже для тугого уха голосом. – Чтож, если это так, то вы ровным счетом ничего не знаете о земле, которую смеете попирать, - охотник замолк, так и не повернувшись в сторону тех, кого достигли его слова. Взор Саттиуса замер где-то среди черных силуэтов гор, в опустившихся сумерках сливающихся с синевой небосклона. Казалось, его взгляд пытался прикоснуться - тщетно - к чему-то важному, но по прихоти судьбы оставленному в землях за краем мира. – Когда охотник выслеживает добычу, когда идет по ее следу, когда приближается к ней - он просчитывает каждый мелочь, каждую случайность. Когда рука охотника касается стрелы, когда натягивает тетиву, когда отправляет стрелу в полет – он четко осознает все возможные последствия, готовит себя к любому исходу. Опытный следопыт никогда не позволит себе совершить выстрел, покуда сохраняется вероятность итого, к которому он не будет готов… А колдуны и чародеи, вроде вас, - Саттиус мотнул головой в сторону хаджита и эльфа. – Имеют не большее представление о предосторожности и рассудительности, чем двухлетние дети. Мертвецы, поднявшиеся из земли; взрыв, обративший процветающий город в руины; ненастье, погубившее урожай; кольцо, сведшее в могилу всех его владельцев – каждый раз, когда происходит нечто по-настоящему дрянное, впоследствии оказывается, что в этом повинен маг, не отдавший отчет в своих действиях. И когда только ваше племя поймет, что великая сила требует великой ответственности… - Коротко хмыкнув, Саттиус поднялся с бревна и отправился к палатке наемников, оставляя озадаченных слушателей в молчании. Охотнику предстояло в последний раз осмотреть оставленное им под навесом снаряжение, дабы убедиться, что все оружие и припасы, которые он взял в поход, находились в пригодном для использования состоянии. И, быть может, в последний раз насладиться красотой ночного неба – Саттиус знал опасность в лицо и потому прекрасно осознавал, что следующий день может стать последним – как для него самого, так и для прочих наемников.
|