Голосование пользователя

Гор горько усмехнулся, складки на лбу образовали волну. Рот искривился в сардонической улыбке, а глаза сощурились.
- Вы серьезно все это? – Стивен захотел провести рукой полукруг, но обруч крепко прижимал руку к сидению, и он только дернулся – я поражен. Последние двое суток вместо мужчин я встречаю исключительно экзальтированных подростков.
- Глупая клоунада не перестает быть тупой, даже если причиняет ужасную боль и убивает. Даже если я через пять минут буду орать в этом кресле и даже обоссусь от боли – вы не перестанете быть убогими подростками, глупыми и смешными. Даже если мой труп тут сгниет, а смерти я уже давно не боюсь, вы останетесь смеш-ны-ми – последнее слово Гор произнес по слогам.
Пользуясь тем, что капитан его слушал или делал вид, что слушал, Стивен Гор продолжил.
- Неужели вы считаете, что я знаю где этот психованный? Да я его уважаю не больше чем вас, предатели и попиратели офицерской чести. Набрали шакалье в свой экипаж и решили бодро умереть? Идиоты вам нужны для того, чтобы они не поняли, что вам всем крышка? Что-бы не догадались, что смертники… Но я заговорился… Я дел с «третьим» никаких не имею, и знать не хочу где он. Вы же изучали наши дела, неужели не понятно, что он со мной, а я с ним, даже в сортир один не пойдем. Хотя… - Гор сделал театральную паузу - я думаю, что он убивает вашего офицера, путем вырывания прямой кишки или уже откусил ухо вашему морпеху. Это в его стиле. Не удивлюсь, если он перебьет всех вас как кролей с помощью шариковой ручки и термометра.
- А сейчас, пока ваши любители членов – он кивнул на парней за спиной капитана, которые только недавно обсуждали пытки – не начали нас пытать, и я не начал орать, я посмеюсь над вами.
Гор начал смеяться, безумным и веселым смехом. В эти минуты он вспоминал те моменты, жизни, которые были бы достойными того, чтобы прийти в последние минуты жизни.

Рико никогда не рассказывал Джул о том, что происходило в учебке, отделывался общими фразами о вечных тренировках и обычных проблемах военных лагерей. Особливо, он никогда не упоминал те пол года, которые они провели в разлуке. А рассказать было о чём.

Тот гадюшник, в который запихнули Ричардса был чем-то средним между военным лагерем и колонией строго режима для малолетних преступников. Своеобразная выгребная яма для разного рода отбросов общества, тех, кому немного не повезло в жизни. Да, были перспективы выбраться из дерьма, стать сержантом и всю жизнь рвать задницу во благо человечества, которое старалось не замечать отбросы, отправлять его по возможности в мясорубку военной машины с перспективой последующего уничтожения в первом же локальном конфликте.

Насилие в лагере не только не запрещалось, но и всячески поощрялось и культивировалось, как офицерами, так и теми, кто дошел до старших курсов обучения. Замечательный человеческий компост, благодатная почва для выращивания бойцов лишенных принципов, не боящихся ни бога ни чёрта. Озлобленность, помноженная на подростковые гормоны и психическую неуравновешенность, направленные в нужное русло войны и разрушения мастер-наставниками, безбашенные головорезы, вооруженные до зубов и обученные убивать. Идеальный расходный материал в разборках между государством и корпорациями.

Впервые попав на распределительный пункт, будущий "защитник человечества" сразу сталкивался с хорошо отлаженным механизмом военной машины. Никаких личных вещей, казённый шмот, скудная пайка, грызня со сверстниками за место под солнцем, бои за выживание. Моральная, физическая и психологическая ломка с первых же дней. Несчастные случаи и самоубийства были такой же обыденностью, как и постоянный вброс пополнений на замену выбывшим. Но даже это было лишь малой толикой программы подготовки. Старшим неофициально было разрешено практиковать и отрабатывать свои боевые навыки на новоприбывших, чем те с удовольствием и пользовались. А если учесть, что разница в возрасе составляла 4-5 лет, то что могли противопоставить двенадцатилетние молокососы семнадцати и восемнадцатилетним головорезам, прошедшим боевую подготовку и с бурлящими гормонами внутри? Один старшОй стоил десятка желторотиков...

Первые пол года для Рико стали самыми сложными. Часто просыпаясь утром с распухшим лицом, заплывшими глазами и отбитыми рёбрами, он проклинал мир и себя за то что не сдох. В редкие же дни, когда ничего не болело, он с содроганием думал о том, что уже умер. И умер бы, не выдержал, сломался, отступил, прогнулся под натиском военной машины если бы ен Джулия.
Стоило Рико закрыть глаза, как перед внутренним взором появлялось её улыбающееся лицо с голубыми глазами и пшеничными волосами. Даже когда было совсем плохо, его держали двое, а ещё с десяток отрабатывали удары, когда сознание проседало с каждым ударом, Катран знал, чувствовал, что она смотрит на него и он находил силы чтобы подняться. Не поднимался он только тогда, когда сознание уходило окончательно и не возвращалось пока в лазарете ему не проводили ряд восстановительных процедур, чтобы как можно скорее вернуть в строй.

Рико молчал, терпел и не жаловался при встречах с Джул, он прижимался к любимой, гладил волосы, целовал плечи, пальчики, уткнувшись лицом в шею вдыхал её аромат, наслаждался каждой секундой пребывания с ней, наполнял себя чувствами и воспоминаниями, чтобы пережить очередной мучительно долгий период расставания.

День за днём, час за часом из Катрана выбивали всё человеческое, но одного они так и не смогли выбить - чувств к Джулии. Если бы не она, Рико бы стал полностью бездушной машиной, а возможно и наложил на себя руки, но она... Ооо.. Она стоила того, чтобы сбегать в самоволку так часто, как только это было возможно. И его не страшило то, что с ним сделают если поймают. Ведь если ловили, то наказывали и за побег и за то, что поймали, поскольку хорошего диверсанта не должны ловить.
Ещё через год, ближе к концу второго курса Катран, настолько приловчился, что свидания с любимой стали достаточно регулярными, что придавало ему ещё больше сил и желания вытерпеть все мучения ради той единственной, что сохраняла в нём остатки человечности.

***

Катран, с задумчивым видом, стряхнул пепел под ноги и привычно-небрежным жестом, затушил окурок о наколенник брони. Постучал пальцами по стеклянному боку бутылки, вгляделся в непроницаемый лицевой щиток гермошлема Пираньи.

- Значит пленных не берём... С задумчивым видом пробормотал он и перевёл взгляд на Дуара.

- Если я правильно понял расклад, то противник может находиться в двух...кхм... агрегатных состояниях. В газообразном состоянии он обладает повышенной проходимостью и иммунитетом к оружию прямого ударного действия. В плотном, телсном состоянии, он становиться уязвим для огнестрельного и энергетического оружия, но при этом приобретает дополнительные боевые возможности в виде Атрибутов.

"Дрессуре" Катрана можно было позавидовать. Он ни чем не выдал своего удивления, вызванного возможностями не только твари, но и своей чудесной реанимации. Как истинный Головорез, он видел перед собой только цель, а такие понятия как невозможно, нельзя, страшно, опасно и больно, были выбиты из его головы ещё в учебке. Сейчас Катран напоминал механизм, который сосредоточен на выполнении поставленной боевой задачи и выбирает наиболее эффективный способ её решения.

- План такой. При помощи Унитула воссоздаём нанофабрику и запускаем производство наноферм. По мере готовности наноферм, обследуем отсек за отсеком, устанавливаем системы наблюдения, запечатываем вентиляционные шахты. Шаг за шагом, проводим разведку и изолируем противника вынуждая его проявить себя. Проверенные отсеки будут ему недоступны и ему придётся отступать, поскольку в газообразном состоянии вентиляция закрыта, а в обычном состоянии, ему там не поместиться, следовательно если он будет в отсеке, мы сможем его атаковать и либо уничтожить, ибо спровоцирует на отступление, после чего, запечатываем отсек и повторяем процедуру. Рано или поздно, мы его загоним в угол, где ему придётся либо принять бой либо уйти в вентиляционную шахту. Тогда я могу подать охлаждающую жидкость из реактора в систему вентиляции. Под воздействием сверхнизких температур, молекулярные связи будут нарушены и броуновское движение прекратиться. Можно наполнить вентиляционные шахты горючим, мелкодисперсным аэрозолем, а потом, в одном из отсеков увеличить давление, а в другом уменьшить. Разгерметизация "всосёт" газообразное существо в нужную комнату, а там либо установить плазменный "душ" либо иной механизм уничтожения. Можно выкинуть и за борт, но раз специалист говорит, что это бесполезно, то можно "засосать" в один из пустых контейнеров, а контейнер запустить в ближайшую звезду. Надеюсь полтора миллиона градусов градусов будет достаточно для уничтожения противника?

Рико смотрел на собеседника ожидая ответа и готовый откорректировать план в случае невозможности выполнения одного из пунктов.

Тварь. Джулия нашла имя. Красной и себе - обоим. Они стоят друг друга - вот о чем она думает, когда смотрит в иллюминатор и закрывает глаза, хоть этого никому не видно. Там, под закрытыми веками, много разного.

- Давай сбежим!
Наверное, это сотый раз, когда она так говорит. Они давно привыкли сбегать вдвоем. Они же всегда возвращались - не потому, чтобы было хоть что-нибудь, что тянуло назад, а потому, что нравилось сбегать. Запретное, пахнущее пылью дороги, острое словно опасная бритва - это всегда манило обоих.
Он соглашается, кивает и улыбается. Джулия давным-давно заметила, что Рико стал бриться и голос сломался. Тело вытянулось, Рико менялся и ей нравились изменения. Изменения своего тела нравились ей день ото дня все меньше, она переставала быть незаметна на улицах, она привлекала внимание теперь не только красивым лицом. Рико приходилось заступаться за нее чаще, она теперь сама дралась иногда с мальчишками.
Джулия хватает юношу за руку и тащит на чердак. Она обманула его, она вовсе не собирается тащить далеко, она сбежит с ним иначе. Это давно не секрет для обоих, что такое произойдет, хоть они оба стесняются. Они ведь даже не целовались. Ни разу. Они просто были около. Всего лишь всегда были друг в друге.
Хоть и нет. Целовались. Целовались между собой ладони, когда он брал ее за руку, целовали его лицо ее подушечки пальцев, когда она отирала ему кровь, целовались спины, когда хотелось передышки в пути, а привалиться было решительно не к чему, не на что опереться - это не про них, и они целовались спинами, а еще его запястья целовали ее подбородок или локоть, когда он показывал ей очередной хитрый прием. Они целовались всю жизнь.
Анья тащит Рико на чердак, ей очень хочется чтобы он увидел поскорее, как там теперь красиво. На последнем этаже двое слышат шаги и, не сговариваясь, вжимаются в стену. Так близко, Рико дышит над ухом, и Ранья начинает задыхаться от нежности к нему, какой-то щемящей, болезненной, томной нежности, она и не ведала этого в себе. Так близко ведь уже было, что иначе сейчас, что заставляет ее застыть, опешить, остаться здесь даже тогда, когда стихают шаги? Смотреть. Смотреть как всегда, но иначе.
Видимо то, что она знает, зачем на чердак. Видимо, оттого, что знает и он. Чувствует, Ричардс всегда чувствует.
- Клянешься ли ты, Рико Ричардс?
Так она спросила, когда узкий лаз окончился низким коридором и дверью, так спросила у двери. И шагнула в дверь, абсолютно не интересуясь ответом.
Здесь стены выкрашены ею в белый, а с потолка свисают широкие лоскуты ткани, окна распахнуты и ветер играет с лоскутами так, как ему вздумается. Пиранья разувается у входа, освобождая свою руку из его, идет вперед, слыша, как он замер где-то поодаль. Ей даже нравится, что он позади, так он видит ее спину, видит как проворно, легко соскакивает снимаемое ею платье. Джулия шагает босыми ступнями, медленно движется к матрасу и белым простыням, юная, наверное, порочная, раз сама вынудила его, но и ангел, ослепительно белая в солнечном свете дня.
Любая. Она станет любая, станет такая, какой захочет он, она для него.
Наконец она ловит его шаги сзади и оборачивается быстрее, чем он настигает. На щеках нет алого, Джулия не стесняется - все именно так, как должно быть.

- Остаться в живых.
Наверное, впервые это главная цель миссии. Впервые, она не хохочет, а вполне спокойна. Конечно, Катран знает эту цель, не знала до сегодня она. Выросла, подросла еще чуть-чуть.
- Убить Тварь.

Там под веками не только белый. Под веками еще и сажа.
Сажа на лице двухлетнего мальчишки, который тянет за руку повешенную женщину. Мелодия. Эту женщину в самом деле звали именно так. Им не повезло забраться на кухню того дома, в ту самую ночь, Ранье не повезло увидеть.
Мальчик тянул женщину за руку и звал "Мама!". Сначала совсем негромко, следом настойчивее, еще-еще, пока не начал заходиться в плаче, пока слезы не задушили его совсем, не измотали, не выпотрошили окончательно до того, чтобы ему уснуть прямо под ее телом на полу, обнимая ступни, холодные и безжизненные ступни мертвой проститутки с красивым именем Мелодия - Джулия потом все-все узнала о ней, это отчего-то казалось важным. Верно оттого, что Ранья не могла раскопать хоть бы крохотного следа своего прошлого, Ранья взялась раскапывать чужое. Мальчика забрали. Ему повезло - нашлись родственники, он не оказался в серых стенах приюта, оставленный, покинутый, с камнем тайны, грузом неведения, заставляющим в один день возненавидеть самого себя, в день, когда на крик "Мама! Кто? Почему меня? За что? Чем я плох, чем хуже других?" никто не отзовется.

- Мама! Мама!
А маме плохо,
У нее дурная дорога,
Дурной выбор и дурная слава,
В глазах бездна, в душе отрава.
Мертва.

- Энергетическое оружие есть.
В подтверждение своих слов Пира подняла лазерную винтовку.
- Есть еще пара плазмаганов в арсенале. Тебе нужна броня, Дуар?
Очередной глупый вопрос - первый был: "как ты собирается убивать это" - после того, что он сотворил с Рико ей стоило бы воздержаться от подобных вопросов.
- Медлить нельзя, время против нас, мы говорим, а Тварь формирует себе культ адептов. И я должна буду сказать им, что мы идем. Я должна рассказать им, чего ожидать.

ссылка

Когда руки размораживают тело, заставляя аварийную систему криокамеры не справиться, ей хочется бежать. Или убить. Или смеяться. Здесь конец, точка невозврата, место, за которым абсолютный ноль, критический минус по Фаренгейту и Цельсию, ведь теперь не спасет ни одна технология. 5-6 минут - смерть мозга - доктор констатирует смерть.

Ранья утыкается в пол, заставляет себя уткнуться - она обещала верить! Но как же это сложно, как же это, боже мой, сложно - просто верить! Ей.
Даже когда ладони пусты и кроме глупой надежды давно ничего не осталось - Анья выбирает хоть что-то и разламывается от собственного выбора.
Не выдерживает, ложится на пол здесь же, заставляет себя не смотреть, боится увидеть уже знакомую костлявую около Рико, черную, тощую, безвозвратную, окончательную... Хоть и... Разве та была иной?

Пачка молока. Маленькие двое, сбежавшие из приюта, насобирали на пачку молока. Джулия припасла для такого стакан, утащила со столовой приюта. У Рико разбита губа, он пьет молоко и белый в стакане подкрашивается красным. Джулия смотрит в стакан. Красный потек становится розовым. Самый красивый розовый, такой бывает только у заката, у губ младенца и у крови смешанной с молоком.
Если смотреть отсюда, с чердака многоэтажки, весь мир кажется маленьким, приют становится крохотным. Если смотреть вдвоем, призраки становятся нестрашными. Только небо с тремя солнцами этой планеты необъятно, и космос неизменно загадочен и тих. Живущий вечно, существующий независимо ни от кого, безразличный к счастью и к горечи людей. Космос напоминает собой этих двоих, таких же холодных, недоверчивых и безразличных.
Двое даже не смеют надеться, что когда-нибудь смогут видеть эту планету снаружи. Сказать по правде, двое не думают об этом. Двое обнаружили сегодня космос в себе, выстроили собственный город без приютов. Они молчат, в них обоих не много слов, а те что есть, слишком принадлежат улицам, слишком жесткие для того, чтобы сказать друг другу. Оставшись около, каждый выбрал тепло холоду, а жизнь смерти. Город двоих. Настоящий Аудеранбе.

Анья поднимает глаза, оглядывая тело еще с пола. Теперь она верит, теперь она видит, теперь она успокаивается и вместе с тем нет - на излете сознания глупая, вредоносная мысль - а нужно ли это Рико? Она попросила вернуть ей, но Рико не ее. Что он станет носить после всего этого в себе, какой груз? Что станет теперь, когда исполниться то, чего так жаждала она?
Джул боится. Боится потерять его иначе.

Забери меня себе, не оставь никому,
Я пилот, но корабль давно не мой,
Город тих и угрюм, он укутан лишь пеплом и тьмой
Без тебя.
Выть словами печаль, ткать узор нищеты
Из пустого ничто - я устала.
Я стою на краю, у последней черты, у причала,
Скорбя.
Эти руки пусты, эти руки в крови, эти руки не ищут другого,
Забери навсегда, поклянись на крови, есть у вечности верное слово -
Люблю.
Я снесу холода, снегопад, сто ветров и слова-осколки,
Только знать бы: не зря, и когда-нибудь свет этот тонкий
Разольется широким кругом, обернется пустыня лугом, а ты скажешь "пойдем",
Забери, я молю.

Вынимает из отсека брони на ноге бинт, протягивает Дуару.
- В моей каюте, где я взяла цветок, дверь справа, там можно умыться.
Ему теперь можно все. У нее теперь перед ним неоплатный долг. Ноша тяжела, очень, невыносима, мучительна, но Ранья сама выбрала такую и Ранья нисколько не сожалеет.

Поднимается с пола, медленная и тихая. Шаги аккуратные, бережные, как будто иначе спугнет. Глаза распахнуты, Джулия действительно думает, что если закроет глаза - проснется.
Присаживается с краю около, не прикасается - трепет внутри не позволяет ей коснуться. И говорит ему тихо. Его же слова.

- Не смей так больше поступать, никогда, ты слышишь, никогда не смей, не оставляй меня одну. Я люблю тебя, Рико Ричардс.

Вы не можете просматривать этот пост!

ссылка

Есть люди, которые все еще верят, что они управляют своими жизнями.
Мы все одержимы.
У каждого в жизни есть кто-то, кто никогда тебя не отпустит, и кто-то, кого никогда не отпустишь ты. (с)

7 июня.
Ненавижу тебя, подонок! Ублюдок, самое отвратительное из существ! Ненавижу!!! Как ты мог, Рико, как мог ты сделать мне так больно. Как мог ты умереть, спасая меня. Не дал шагнуть с собой, заставив чувствовать ЭТО. Больно, Рико, это бесконечно больно.
Сегодня пэк сообщил, что уже июнь. Что было в этот месяц? Рико! Где была я месяц? Я не помню ни одного дня. Вот я слышу твое дыхание и твой голос, следом боль осознавания, и вот я уже подняла руку и пэк говорит - июнь. Трясу пэк, но он упрям. Может, меня насиловал полк космодесантников - я не знаю, Рико.
Это страшно. Не помнить - страшно, помнить и осознавать - еще страшнее.

8 июня.
Зачем, зачем, Катран? Зачем ты спас мне жизнь? Зачем ты оставил ее мне, такую... никакую. Что ценного в ней, Рик? Ненавижу тебя за твой выбор. Действительно ненавижу.
Очень хочу ударить тебя.
Колочу стены, кулаки сбила в кровь.

9 июня.
Я не смогла, Рико. Не смогла убить себя. Шла по коридорам Джокера к этому звездолету, что мы везли на продажу. Ушла от них. От всех. Убогие!
Я хотела только выйти в открытый космос, запустить самоликвидацию и сгореть вместе с тобой, с тем, что осталось от тебя. И не смогла! Ублюдок, Катран, даже теперь ты спасаешь меня. Ты. Не могу обесценить твой поступок. Не могу убить то, что ты спас ценой своей жизни! Хоть и Рико... от той, которую ты спас, ничего не осталось. Я - не она... Одна. В висках все время стучит.

10 июня.
Думала, как назвать этот звездолет. Ты знаешь такую мою привычку. Не назвала. Звездолет теперь звездолет. Пушки? Пушка, пушка и пушка. Не Святая, Малышка и Лесть, не Джокер! Никаких имен. Ракетная установка, турель, бронебойщик, звездолет. Наконец, называю вещи своими именами. Наверное. А может просто все умерло с тобой? Какой прок от названий и вещей? Какой хоть в чем-нибудь толк? Рико, помоги мне найти хоть что-то в этом гребаном космосе, что помогло бы мне держаться.

11 июня.
Говорю с тобой. Всегда.
И плачу. Знаешь, я так и не сказала тебе, что люблю. Не произнесла для тебя это слово. Верно сделала. Я не люблю тебя. Любить - видеть человека таким, каким его задумал Бог, а я всегда видела тебя таким, какой ты есть. Я не люблю тебя. Я жила тобой и в тебе. Мы умерли, Рико, оба. За что ты так со мной?

12 июня.
Все делаю правильно, как учили в военном. Завтрак - овсянка, силовые, душ. Подъем - в 4, отбой в 10. Делаю как учили. Недочеловек. Тень. Зачем?

13 июня.
Смотрю в зеркало и каждую минуту осознаю, насколько некрасива. Нет, это тело в порядке, ни одной царапины. Знаешь, Рико, женщина может быть тысячу раз хороша телом, но если лицо мертво... Я мертва. Отвратительно и безобразно мертва. Отвратительна и безобразна.

14 июня.
Каждую ночь снится, что сплю с тобой в криокамере. Холодно, Рико. Я теперь засыпаю только с повязкой на глазах - иначе вообще не могу спать. Все душит, Рик.

15 июня.
Я сегодня пела тебе. Ты слышал, Катран?
Не могу.
Устала.
Незачем.
Нечего. Еще чуть-чуть и я решусь. Я все-таки решусь, Ричардс. Решусь на то, что ты мне не простишь - убью себя.
Не могу больше. Не могу!

16 июня.
Живу воспоминаниями. Сегодня привиделись те дни у Корвеа. Помнишь, перед Выпуском, перед полугодовалым адом. Ты помнишь, Рико? Где ты, Рик...?

17 июня.
Ушан нашелся. Он скуп и немногословен, но... Катран, если то, что он говорит, правда... Я хочу видеть тебя снова! Если это правда... О, Рико, пусть это будет правда, помоги мне, пожалуйста, молю.
Я теперь знаю, что такое надежда. Надеждой можно заткнуть дыру. Рико, я только с тобой смогу жить, так помоги мне, спаси меня вновь, где бы не находился, дай мне сил суметь...

страницы вырваны

23 августа.
Снова летаю не одна. Ревнуй! Ревнуй и восстань! Убей его, этого другого!
Молчишь...
Ненависть тоже не может тебя вернуть.
Будь спокоен, Катран, мы даже не переспали. Я хотела. На самом деле. Думала, так станет легче. Разделась, пошла к нему...
Замерла у двери.
Зачем? Зачем все?

Не расслабляюсь, ни в одну из минут существования не расслабляюсь. Ищу контракты, деньги, продумываю - научилась - все, лишь бы не умереть, лишь бы спасти тебя. Тебя. Лелею внутри надежду. Всегда знала: надежда - плохое чувство, несуществующее, но что ты оставил мне еще, Рико? Что еще есть у меня?
Не знаю его имени. Он представился Дядей, меня устраивает, не хочу знать больше, не хочу ближе. Никого не хочу знать. Все ради денег. Никогда мир не был еще так прост.
Я будто путешествую без попутчика. Будто этого всего не существует. Утром спортзал мой, после обеда его. Не едим вместе. Мало разговариваем. Мне хочется его ударить. И тебя, мне все также хочется тебя ударить.

Не выдерживаю. Не справляюсь, Рико. Высадилась на Варге-9876, думала, смогу почувствовать себя живой среди людей. Затянулась коктейлем в баре, свистнула три кошелька, один у Дяди. Чуть выпила виски, смотрю вокруг, ненавижу всех. Мясо. Человеческое дерьмо. Людей-то нет. Вышла на улицу, раскрошила лицо какому-то пацану, отобрала сигареты. Затянулась табаком, решила оценить "улов", а в Дядином кошельке записка "открыть, если я умру" и подпись "К". У меня сердце в пятки упало, подумала, ты писал, конечно же. Развернула, а там не ты. Ни в одном слове тебя нет. И все-таки что-то во мне ёкнуло: решила вернуть записку. Вошла в бар, отыскала хозяина кошелька...

Кличка: Пиранья. Цель: выжить. Средства: любые. Слово: вопреки. Цвет: черный. Обувь: тяжелые шипастые ботинки.
Джулия в капитанской рубке, удачно вышла из прыжка, спрятала корабль, притаилась.
Дядины слова рвут тишину, но Джулия тиха. Будто мертва. Как обычно.
- Абордаж.
Короткое, веское. Программирует силовые поля звездолета, прячет серьезно - надолго.
Она действительно стала продумывать, раньше она бы стреляла, сотрясая воздух своим диким, страшным смехом. Теперь. Теперь все иначе, теперь все стоит дороже.
- Потрясет.
Всегда трясет при таких маневрах. В поле маскировки двигаться труднее, плавность движений рвет.
Пристегивается ремнями безопасности, болтанка уже началась.
- Сейчас прицепимся к челноку, там видно будет, когда выйти. Готовь пушки, конкуренты на*уй не сдались.