День первый. Ситрес-Хайтс и окрестности.
Этот перекати-поле был двух часов от роду. В том смысле, что его предыдущее существование нельзя было сравнить с настоящим. Он рос, пил редкие капли калифорнийского дождя, прятался в пыли от жарящего солнечного света. А потом вдруг оторвался. Тут и началась его жизнь. Движение, ветер и никакой ответственности, ни одного собственного решения! Немногие могут похвастаться настолько полной свободой.
Он поднялся по пологому западному склону, цепляя на себя высохшие травинки, обогнул кладбище и церковь и выкатился на главную улицу Ситрес-Хайтс.
Здесь царило напряжение.
Причем люди ходили как и раньше, и нельзя было сказать, что на лицах у них тяжелые мины или что-то вроде того. И движения их не были резкими, и занятия их ничем не отличались от повседневной рутины. Это просто висело в воздухе. Наэлектризованность. Как перед грозой.
В трех домах от салуна, у здания тюрьмы и кабинета шерифа рядом с кормушками топтались три лошади и осел. Навьюченные, они тихо ржали и старались не смотреть друг на друга. Из самого кабинета доносились негромкие голоса. Собственно, от этих голосов по городу и распространялось напряжение, впиваясь в сами доски домов, в каменную кладку фундаментов, застревая в глотках местных пьяниц, что даже те не могли в ту минуту опрокинуть еще стаканчик в долг заведению.
- И не сомневайтесь, мистер Уильямс, город хорошо вам заплатит. И мы обещаем позаботиться о ваших домах, как о своих. Я лично за этим прослежу, джентльмены! - пожилой мужчина, судя по мозолям на пальцах (вернее, пальцам на мозолях) - фермер, притом большую часть своей жизни, стоял напротив четверых мужчин и выглядел не очень хорошо. - Мы готовы выдать вам аванс в двадцать долларов. На четверых, - счел нужным уточнить фермер. И зашебуршал по карманам. - А по триумфальному возвращению - еще...
На лице фермера отразилась глубокая мука человека, для которого деньги дороже детей.
- Еще столько же. И сколько там выдаст вам будущий шериф в качестве вознаграждения.
Он еще секунду пожевал губу.
- За вычетом.