Голосование за ходы

Троттх осторожно выглядывал, скрываясь в тени густого кустарника подлеска. Нос его то и дело ходил туда-сюда, показывая активную мозговую деятельность. С одной стороны, лезть в битву еще раз ему не больно то и хотелось, с другой - если сейчас его засекут дозорные, которые наверняка наблюдают, чтобы никто не напал с флангов незамеченным, будет очень трудно объяснить почему он отсиживается в кустах. Смерть в бою, тогда, покажется ему пределом мечтаний. Военный суд Империи был быстрым, и творился руками офицеров, без малейших колебаний.
В то же время он был с макушки до пояса залит кровью, испачкан в грязи, на спине торчали обломки стрелы - авось, и удастся сделать вид, что ранен серьезнее, чем есть на самом деле - и ему не доверят прикрывать плечо воина в строю. Главное - не переборщить. Не дай бог решат прирезать по ненужности. Так... легкое оглушение и неудачный выстрел.
Осторожно придерживаясь стволов, гоблин притворно-медленно и на нетвердых ногах поплелся вдоль поляны к флангу Полка. Стараясь держаться в деревьях, он все же внимательно вслушивался и оглядывался, дабы действительно внезапно налетевшие эльфы не прижалили зад, да и свои чтобы не пристрелили.

Да, гоблин сам не верил, как все удачно сложилось: части приняли его словно героя какого, да еще и не сочли здоровым, пообещали сами врага разбить. Наивные. Троттх, отделавшись от лекарей, осторожно пробирался в сторону. Уходя вглубь за спины строя и чуть левее, он внимательно прислушивался к звукам боя - помнил каковы были эльфы на холме. И хотя их всего-то пара сотен против целого полка, гоблин не тешил себя иллюзиями. В конце-концов, он всегда может сказать, что долбанули-то по голове, вот и пошел не туда.
Шаг за шагом команды и боевые клики сменились выстрелами и громом оружия, криками боли, ужаса и еще бог знает чего. Рев гоблинов, резкие команды дроу - Троттх красочно но в размытых красках представлял картину - для него последнее сражение было чем-то внезапным, ужасным и неописуемым. Потому и происходящее с Полком было покрыто покровом безумия. Гоблин крался меж деревьями все быстрее и быстрее, внимательно всматриваясь в пространство вокруг. Ноги несли бы его и быстрее, но врожденная осторожность говорила об стрелах в спину, шастающих разведчиках и прочих радостях войны.
"Если я выберусь к деревне и смогу спрятаться - возможно, эльфы не станут убивать крестьян. Кто будет кормить их на новой земле?" - мысли крутились в голове бешеным дикобразом, - "Как убедить крестьян не сдавать? Бойня тут не поможет. Но об этом думать не сейчас. И где взять эту самую деревню?" Практически чувствуя, как эльфы дышат в затылок, Троттх уходил в тыл и вбок, надеясь, что отряд эльфов пройдет мимо, а сам он сможет выбраться и затаиться каким-то мирным землепашцем.

А затем мир запылал красками, время растекалось и сжималось вновь вокруг ударов, уклонений, стуков и тресков. Ты бьешь - тебя бьют. Мешанина из вооруженных тел. Дроу брались воспевать поэтику войны - но это оттого, что они вечно позади. В гуще событий нет поэзии. Тут есть мышцы, камень, острые кости и блестящий металл. Есть боль, ярость, жжение, последнее озарение, страх и грязь под ногами. Троттх бил, тыкал, громил, обрушивал тяжелую дубину, защищая щитоносца, перехватывающего вражеские удары. Когда все пошло не так гоблин ошалел. Не столько от удара, сколько от пережитого волнения, излитой злобы и непонимания. По телу прошлись тяжелые ноги, словно он уже мертв. Еще один наступил куда-то над печенкой. Маканщика пробил холодный пот: на верхней части тела лежал копьеносец и его кровь заливала подбородок и шею. Гоблин наконец слегка вздохнул - и в нос ударил тяжелый запах грязи, пота, свежей крови - не самая сильная, но словно перебивающая остальные вонь.
По нему перестали топтаться и страх возрос. Ярость битвы была понятна - а что делать сейчас? Строй явно смят. Выскочить, и напасть со спины на целую сотню очертенелонепобедимых воинов? Пожалуй, он успеет ударить один-два раза. И все? Жизнь кончена? Не будет ни дома, ни трех сильных жен, мелких засранцев, снующих под ногами? Гоблин не мог заставить себя подвести черту. Лежать и вслушиваться было куда проще. Быть может они сейчас уйдут дальше, там ведь есть еще войска. Будут преследовать отступающих? Когда у гоблина отнять будущее, он не хуже всякого хоббита будет хвататься за соломинку. Спрятаться, затаиться. А как уйдут - отползти в кусты - и деру.

Оно пришло. Дыхание судьбы накрыло отряд. Ветеран, прошедший не одну битву, узнавал его по запаху – мерзкому запаху страха, пропитывающем потные тела бойцов, по давлению, падающему на плечи и закладывающему уши, по отчаянью, сквозившему в глазах возницы колесницы и теперь заражающему весь отряд. «Бегите! Эльфы идут» - передавались слова по шеренге, взрывая умы, разбивая строй. Молокососы храбрятся, обзывают возниц трусами, боящимися своего хвоста, ветераны же знают, чего стоят эти слова. Опыт, опыт многих битв говорил, что впереди ползет Чудовище.
Похоже и сотница это поняла. Как мало нужно, чтобы крепкий кулак имперской армии превратился в студень! Чуть запинающаяся речь – и даже тот, кто знает, что у тебя проблемы с дикцией – решит, что ты обосрался. А там где дрожит офицер – у солдата подкашиваются коленки. Какой толк от дроу – они не разят, они не защищают, но они скрепляют отряд – как веревка делает из мягких прутьев жесткую метлу. Кажись, на этот раз веревка из гнилой нити вилась.
Воины переглядывались, но насупившись, выполняли боевое построение. Не бежать же назад. Не на пики же идущих следом полков. Троттх с завистью посмотрел на дюжины во флангах, прикрытые кустами. Чертова Тэй Ли поставила одну сотню справа от себя – вторую – слева. Так волею судьбы гоблин оказался не далее от кромки деревьев на озаряемой светом поляне. Выглядывая поверх голов стрельцов, он старался увидеть происходящее на той стороне. По рядам шли команды , кое где звенело оружие – и вдруг настал момент тишины. Эльфы выступили из-за деревьев перестраиваясь.
Имперские солдаты жадно всматривались в чудную броню и кричащие цвета. Это было.. это было… возмутительно! Те, кого ожидали увидеть разрозненными и почти забитыми – выглядели хорошо тренированными, слаженными огромными бойцами. Выстрелы стрелков по команде ничуть не поколебали строй, залп из аркебуз – никак не замедлил – и внезапно гоблин увидел, что воины впереди расступились и вся армада мчится прямо на него. Душа ушла в пятки и руки лишь по выучке держали оружие. Непрошибаемые дылды не бежали, но надвигались быстрее чем можно предположить. И ты стоишь в строю, но кажется, что вся эта грозная туча мчится прямо на тебя – сомнет, раздавит. И нет пути назад – на свои же пики натыкаться будешь. Остался только ты и двухметровая дубина. Авось пробьешься, авось выстоишь. Только где взять храбрости поднимать и опускать оружие – не пасть ниц пред великими воинами, которых не берет оружие? Гоблин взревел, и боевой клич прорезал воздух, возвещая о славной драке. Драке ли? Но кровь взыграла, и будет подниматься и опускаться дубина – круша врагов перед собой. А там глядишь – враги и кончатся. О том, что будет, если он окажется жив на момент, когда строй пройдет сквозь него – Троттх даже и не думал.

Прытки ноги у кроля, убегающего от гиены.
Легко бежит гоблин, надеясь скрыться в кустах.
Да смилостивятся к ним боги!
Троттх бежал, не чуя ног, перепрыгивая через трупы и стараясь при этом увиливать, чтобы эльфы в случае всего не могли прицелиться. Когда он вскочил - глаза чуть не полезли из орбит: вместо одного эльфа их оказалось несколько. Так как менять планы было уже поздно, маканщик скакал по полю к убежищам. Крики за спиной, свист стрелы, удар - все это было не важно. Гоблин жив пока он может бежать. Падаешь - вставай и шевели ногами. Кляня листву, в которой растянулся, Троттх ринулся вниз, но в сторону от того направления, в котором, как он представлял ушел отряд эльфов.
На стрелу, вцепившуюся в шкуру* он внимания не обратил - тут спасать следовало задницу. Тяжело дыша, не то от пробежки, не то от ужаса, маканщик Всея Имеприи замер, прижавшись спиной к толстому стволу. Напряженно вслушиваясь и осторожно выглянув, он убедился, что погоня отстала или ему удалось затеряться. Это было хорошо. Но что делать гоблину? В военное время уходить с поля боя - предательство, а отвратных смертей Троттх на сегодня насмотрелся. В то же время - сколько можно искушать судьбу? Если его еще раз выставят в мясорубку против этой ужасной Непробиваемой Армии? Гоблин столкнулся, пожалуй, с самыми трудными в его жизни вопросами.
Если он постарается затеряться в селах? Эльфы все равно могут убить всех, а среди пахарей вряд ли найдется тот, кто прикроет спину. Да и если Империя раскидает эльфов, к чему он по привычке склонялся - он окажется предателем. Лицо маканщика в этот момент было максимально воодушевленным с налетом обреченности, не смотря на гримасы, то и дело пробивающиеся благодаря трагизму ситуации. Страшно было ветерану. Страшно и горестно. В первый раз он так близко подошел к краю, чтобы выбирать из плохой смерти и очень плохой. Осознание этой мысли, неожиданно посетившей его, очень польстило гоблину, и в другой ситуации он бы гордо хвалился товарищам. Но сейчас его товарищи, очевидно, лежали с раскроенными черепами и проткнутыми глотками.
С подобными горестными мыслями, соблюдая все максимальные предосторожности, гоблин быстрым ходом продвигался на северо-восток, надеясь обогнуть эльфийский отряд и выйти к имперским частям.

Проведя весь этот непривычно долгий день на ногах, Троттх некоторое время позубоскалил с товарищами о неважнецком гостеприимстве - пустой каше да жестких лавках, но усталость брала свое. Разогнав ржущих и косо посматривающих товарищей, Йа Шаар цыкнул, пнул ближайшие к выходу палати, покрытые старой рогожей - видно, что хозяева перед приходом сотен попрятали все добро по чердакам, да по подвалам. Однако лавка, скрипнув, вполне выдержала, а значит и устраивать шум было не из-за чего. Устроив макану под лавкой, гоблин растянулся, зажав дубину в руке - никто из своих и не подумает шутить, зная, что нарвется на приличный шлепок, от которого из глаз не то что искры - мозги повылетят.

Во сне гоблин нервно подергивал ногой - но так и не понял, что же ему снилось, когда под пронзительный свист он вскинулся с лавки, непривычно стукнувшись локтем об стену. Оглядевшись на крутящих головами бойцов, Троттх понял, что шум был с улицы и, кляня по чем свет стоит сынов блудной курицы, вывалился во тьму. Сжимая в руке дубину он двинулся в сторону шума - благо, что это была едва не соседняя хата. Судя по тому, что шум не замолкал, а крики лишь разгорались - это было не внезапное нападение подлых эльфов, а судя по особым крепким словечкам и выговору - часть споривших были гоблины.

Троттх остановился. Шум нарастал и то тут то там вспыхивали огни. Гоблин вслушался в крики - судя по всему, заложивший всех "мелкий ублюдочный засранец Ри" поднял вой, да и из соседних домов высыпали вооруженные воины, пытаясь скрутить нарушителей спокойствия. В наступившей суматохе, Троттх остался стоять в тени двора под раскидистым деревом, вслушиваясь в тревожные крики. Он вмешиваться не собирался, потому как не видел ничего страшного в произошедшем: ночь перед битвой - не удивительно, что новички решили перед смертью взять максимум от жизни. И если хозяин дома не спрятал как следует женщин от солдатни - сам хорош. Да и что-то сомневался Троттх, что так уж и дело было в принуждении. Маленькое село - тут любому залетному мужику будет рада баба - а тем более - воину империи. От сильной крови рождаются сильные дети. А что тут визжит хозяин дома... ну о какой чести можно говорить с тем, кто задницы с поля не высовывал?

Так что Троттх вмешиваться не стал, да и друзей остановил. Но когда забегал слуга сотницы - остановил идущего мимо стрелка, да расспросил тихо так. По всему выходило, что разбирательству быть, да и офицеры в бешенстве. И все из-за пары паршивых бабенок, одна из которых вообще едва в силу вошла. Гоблин от сожаления смачно сплюнул. К сожалению, порядки в армии были строгие, и если сотнице сейчас придет в голову прилюдно выколотить дурь из всей дюжины, к которой принадлежали попавшиеся - никто не встанет на ее пути. Дисциплина. Однако одно дело он все же может сделать. Пошептавшись немного на ухо с товарищами по ночлегу, Троттх заржал, да похлопал гоблинов по плечам. Они смутно помнили этого хлюпика Ри. Если уж и выйдет он из суда дроу чистеньким, то уж точно в битве ему прилетит - а там докажи, что не дурак под дубину сунулся. Шел слух, что один из гоблинов ушел. Чтож, навряд ли посреди похода будут выстраивать всех гоблинов для опознания, а значит - не пойман - не вор. Но на всякий случай Троттх кинул клич среди своих - хоббитам и офицерским служакам придется долго искать среди солдат одного. Гоблины не видели в произошедшем преступления, а значит, пока выгоды особой не предвидится - выдачи не будет.

Троттх созерцал приготовления к казни. Не то чтобы это был процесс глубокого осмысления действительности, скорее наоборот. Гоблину было совсем не интересно, не особо-то и жаль и лишь чуть-чуть злорадно. Ситуация, в которой доносчик получал по заслугам, вполне устроила гоблинов, а их сбежавший товарищ должен был уже уйти далеко. Потому, не спеша вернувшись за маканой, Троттх теперь вновь стоял в рядах своей дюжины перед домом в построении, затребованном сотницей. Казнь дроу выбрала по своему вкусу – мучительную и не соответствующую преступлению – чтобы другие боялись. Гоблин глядел как сближаются камни – и внизу все подтянулось и словно подобралось. Его десятка не попала в число тех, кого послали в погоню, что одновременно и радовало, и не давало сбросить оцепенение – и хотя он давно за годы службы усвоил, что нарушать армейский порядок себе дороже – Троттх еще раз дал зарок – если уж и трахать кого, так убирать всех возможных свидетелей. И никаких тупоголовых хоббитов. Гоблин неодобрительно глянул на стоящего за плечом пикинера, но отпустило.
Справедливостью темных богов его дюжина не попала в число тех, кто отправился ловить беглого насильника, да и позже, когда сотница, которую все же словно ужалили за зад, решила лично отправиться по полям отыскивать осколки собственного отряда, вновь пронесло. Гоблин считал утро достаточно подходящим для того, чтобы сидя под деревом, подтачивать шипы на макане. Крестьянские бабы перешептывались где-то в сенях, и, казалось, смело поглядывая на солдат. Это раздражало. Бабы должны знать свое место, тем более, если тупы настолько, что не понимают, что казнь была совершена не ради них, а ради – Дисциплины, Круг ее побери. И что сейчас, когда пол отряда разбежалось – сотница лучше бы лично выебала половину села.
Но везенье не бывает бесконечным – окрик десятника–орка, поднял его на ноги. Чертова Тей-ли опять дорвалась до командования и, как всегда, отдуваться не ее людям. Друхо собрал всех у крыльца и передал приказ выставить часовых по два часовых с каждой стороны деревни.
- Так что, сучьи дети, как хотите, так и крутитесь, но чтобы ни одного проступка, пока эти фурии не угомонятся. Если видите что возвращаются те, кто по полям за беглецами шастал – даете один сигнал, если вдруг эльфы полезут, макану им в задницу- три, все остальное – два. И один из вас бегом докладывает мне лично. И кстати, Брам, Троттх, Корго и Русто – держитесь за яйца хорошо, чтобы вас вместо беглеца не поймали, да не отымели со злости.
Так Троттх оказался восточном краю деревни – в стороне от дорог. Замерев в кустах, он переглядывался с втиснувшимся в землю неподалеку стрелком Русто, греясь на солнышке, которое вот-вот, да начнет припекать в полную силу. Со стороны домов донесся щелчок выстрела. Троттх скорчил гримасу второму часовому, показывая жестами, как жестко развлекается сейчас сотница. Гоблин хохотнул, но ткнул головой в сторону полей, мол, смотри лучше.

Троттх привычно скалился, украдкой поглядывая в сторону начальства, в честь которого их в очередной раз согнали на маневры. В отличии от тупых молокососов, восторженно глазеющих по сторонам, подобострастно вышагивающих и тщательно размахивающих оружием, он ждал когда же муштра кончится и можно будет вернуться к более интересным вещам – например, проследить, какой олух таскает у поваров провизию и заставить делиться.

Офицеры как всегда согнали их спозаранку, а начали лишь когда солнце начало палить затылки – не им же париться с плотных шлемах. О том, что солдатам не нужно было караулить их в чистом поле, пока они все там обговаривали или чем уж они занимались пол дня перед парадом – никто и не задумался. Уж если бы спросили Троттха, он бы сказал, что офицеры могут устраивать междусобойчики в любое время – а солдаты могут спать до первой четверти, а потом спокойно топать на поле – крутить попами перед военными шишками.

Нет, гоблин не был противником военной подготовки – он прекрасно знал, что умение махать оружием не снося при этом голову соседу – весьма продлевает жизнь, но все это могло бы быть менее бахвально, растянуто, в конце-концов проходить должно в вечернем полумраке, когда нещадное солнце не палит в затылок. Уткнув макану в песок, чтобы она ненароком не прибила, падая, какого-нибудь хилого лучника, гоблин уставился на задницу уходящей сотницы. Об этой заднице в сотне ходили легенды, как впрочем и о других задницах в других сотнях. Круче дроу задницы были только у орчих, но гоблины вообще предпочитали менее массивных женщин.

По строю шел шепоток. Кто-то из молодых говорил о войне с восторженностью, размахивая кулаками, постукивая копьями. Троттх осадил одного такого поблизости от себя подзатыльником и грозным рыком – авось еще не поздно и не накличет. За эти года в армии он как научился быть всегда готовым к драке, так и не рваться в нее – не сильно большой процент выживших приходил с полей. У него самого шкуру в кое-каких местах тянуло от шрамов, да перед грозой нога ныла. Он бы куда охотнее вернулся бы в лагерь к ежедневным тренировкам и пустым вахтам. Да и тому, кто вздумал бы назвать его трусом, он с удовольствием расчистил котелок от подобных мыслей. Подраться – это хорошо, умереть – это плохо. На войне умирают. Только тупица не сложит два и два.

То самое ничто, которое ощущается лишь когда проснется сознание - восстановительный сон без сновидений - обморок души - кончился. Еще не включился свет - не добежали нейроны до отдельных отделов, как ожило сердце, напряглись стенки сосудов, пропуская кровь, вздрогнули мышцы - расправили легкие. И тут шок пронизал тело и сознание - скачок адреналина и сокращение всех мышц - вместо воздуха, в носоглодку втягивается какая-то субстанция.
И ты еще не понимаешь кто ты и где ты, но организм уже кричит о том, что все не так - что так не выжить. Кровь затопило адриналином и кортизолом, судорожно сжались легкие, стараясь выцепить кусочки атмосферы. Горло сжалось в судороге на протекающую жидкость, выплевывало с кашлем ее наружу. Руки взметнулись вверх, в хаотических движениях прорезая субстанцию в лихорадочной попытке выплыть, добраться до поверхности, глотнуть воздуху. Легкие наконец скрутило, обездвижило. Паника сжала сознание, человек отступил, пробудившись словно на дне океана, остались лишь примитивные инстинкты - выбраться, вздохнуть, выжить.

Сердце Сарин тоскливо сжалось от подступающей неизвестности. Караванщики не были друзьями и она им особо не верила, но они были уже более-менее знакомы. Теперь же они опять должны были следовать за незнакомцами в дебри чужого леса. Даже деревья сейчас не казались ей такими гостеприимными как накануне. Это рос страх. Само осознание этого привело ее несколько в чувство, заставив отползти гнетущее чувство. "Я смогу, я смогу. Надо только пройти через лес. Просто лес" - уговаривала она себя успокоиться.
Главный оленелюд тем временем обговорил характер движения, и Сарин чуть сдвинула брови, когда рыцарь удостоился имени, а ее просто просклоняли по половому признаку. Но ученая не стала протестовать, ведь она действительно была женщиной, и как называют ее дикари не особо-то и важно. "А если возникнет спор о месте женщин в жизни этого племени и обычаях - у меня всегда есть пистолет".
Надев и как следует закрепив плащ, Сарин пропустила Бладрайта вперед и пошла вслед за дикарями в лесную тень.

Структура культа
Культ Инэйни строится на жесткой иерархии и подчинении. Сами жрицы неравноправны. С пяти лет до пятнадцати они считаются послушницами (гуинойтани) и проходят все круги обучения. Затем они становятся младшими жрицами (маунитоа оули) и после обряда испытания-посвящения (тонойё) занимают одно из сословий. Наиболее почитаемым сословием являются жрицы храма (маунитоа ишшиё). Они отвечают за проведение обрядов и живут при храме до старости, так же беря на себя обязанность обучать гуинойтани и маунитоа оули. К ним присоединяется лучшая из 40 гуинойтани. Худшая из 40 пополняет ряды певчих жриц (маунитоа тониа), это их пение (а так же к ним присоединяются на определенном году гуинойтани) круглосуточно разносится сквозь туман, вознося хвалу и прошения Долойё Инэйни. По легенде - коль смолкнет песня, так падет храм у подножья и равнину затопит огненная река. Это сословие хоть и важно, но считается низшим, поскольку эти маунитоэа ничего не умеют в совершенстве кроме своих песен, а петь может каждая из эльфиек. Двое самых способных пополняют ряды магов (маунитоа киэлалиа). Это ценный дар и жрицы стараются максимально извлечь из него пользу. Самая умная становится ведуньей (маунитоа энои). Они обладает знаниями о том, что может вылечить, а что мгновенно умертвить. Самая сильная отправляется к жрицам гор (маунитоа хороу). Они разбираются в минералах и слушают недра горы. Самая умелая становится жрицей поэнити (маунитоа пойэнити), названных так в честь древовидного папоротника, сердцевину кторого жрицы обрабатывают для получения ткани. Оставшиеся 33 остаются в обучении у жриц охоты (маунитоа айноуроа), где совершенствуются во владении собственным телом и оружием. Они охраняют территорию, отправляются на охоту, приносят послушниц. Но так как слишком большое их колличество ежегодно приходит в храм (больше, чем необходимо, больше, чем можно прокормить), раз в пять лет прекрасно обученный отряд наемниц выходит из под сени Тониа Айиё чтобы в дальнейшем кормить себя, а так же разносить славу о культе Инэйни на многие растояния. Связь с храмом не гаснет в их сердцах и нельзя точно сказать в кажлый конкретный момент служат ли они храму или же нанимателю.
Все маунитоа оули носят это имя еще 7 лет послушничества, а затем становятся полноправныи жрицами. Только тогда жрицы могут покинуть храм в одном из отрядов.
После 20 лет служения, маунитоа ишшиё может претендовать на место одной из старших жриц (маунитоа аккоути), но смена круга старших жриц (лоэнё аккоути) происходит лишь после естественного выбытия одной из них (смерть или ритуал). Общее собрание Инэйни выбирает из достойных маунитоэа ишшиё новую маунитоа аккоути.
Обычай 1
Два раза в месяц, когда на небе загорается Еануэриа (красноватая пульсирующая звезда, имеющая определенную ценность для культа), маунитоа аккоути проводят ритуал, позволяющий им узнать в каком месте и в какой семье родится новая жрица. Ритуал держится в тайне от непосвященных (т.е. от всех), так как на нем зиждется основы действия храма. Замечено, что как правило, у многих жриц течет кровь Высших эльфов.
Обычай 2
С рождления эльфиек приучают не замечать холод и жару, потихоньку приучают к несильным растительным ядам (это потом необходимо для проведения обрядов маунитоа ишшиё). Развивают их тело физически, развивают их голоса. Но по сути, жизнь "детского сада" не регламентирована от занятия до занятия и не подчинена жесткой дисциплине. Это заканчивается в 5 лет, когда эльфийки становятся гуинойтани. Первый год их обучения направлен на тренировку воли и ничего более. Это обет молчания, многочисленные тренировки искусству созерцания, где послушницы сутками должны сохранять недвижимость. Это трудный год. Следующие два года отводятся обучению искусству сражаться. Затем два года прислуживанию по бытовым делам храма и продолжительных физических тренировок (к слову сказать, боевые тренировки продолжаются весь период послушничества). Следующий год посвящен изучению обрядовых песнопений. День тогда делится на пение в храме, физические тренировки, снова пение в храме и сон в равных долях. Следующий год посвящен работе по обработке камня со жрицами хороу. Еще год посвящен исскуству выделки пойэнити, следующий изучению ядов и лекарств. Оставшийся год посвящен тренировкам, самодисциплине, наставничеству в "детском саду".
По результатам обучения и испытания, в 15 лет гуинойтани становятся маунитоа оули. Каждая получает наставницу, которая обучает младшую жрицу тонкостям мастерства. Так же маунитоа оули руководят гуинойтани 4-5 годов обучения, помогающих по хозяйству их маунитоа, выполняют непосильную им работу.
За 7 лет маунитоа оули должна получить все знания наставницы и на всю жизнь запомнить их. Знания в храме передаются из уст в уста от мастера к ученице.
По итогам 7 лет маунитоа оули становятся полноправными жрицами, и судьбы их расходятся. Певчие и маунитоа ишшиё, мастерицы по камню и поиэнити никогда непокинут храм. Часть охотниц будет вынуждена оказаться за его чертогами, а остальные вольны войти в отряд если захотят (в рамках свободных позиций).
Немного о цифрах
Таким образом, в культе Долойё Инэйни одновременно пребывает порядка 160-200 эльфиек непослушнического возраста, 400 гуинойтани, 280 маунитоа оули. В лоэнё аккоути входят 6 жриц. Остальные цифры зависят от конкретного года. Маунитоа ишшиё, маунитоа тониа, маунитоа киэлалиа (за счет того, что часть регулярно уходит с отрядом), маунитоа хороу, маунитоа пойэнити около 50-60 чел., маунитоа энои 20-40 чел (часть уходит с отрядом). в совокупноси набирается около 300 жриц. Для охраны храма и дел за границей леса достаточно 100 охотниц, но в разные годы их может быть от 100 до 200.
В центре леса, ближе к горам находится Центральное святилище (Уэраэнокору), где проводятся особо значимые ритуалы и на его территории собирается лоэнё аккоути. Четыре младших храма расположены по сторонам света, там проводят ритуалы маунитоэа ишшиё. У самых гор мастерские маунитоа хороу, в центре, среди рощи пойэнити у реки мастерская соответствующих жриц.
Послушники и жрицы (за ислючением маунитоа хороу и находящихся на их обучении - они живут в пещерах), живут в домах, устроенных на ойинетё (огромных деревьях с сильными ветвями, встречающиеся в Тониа Айиё).
Почти все продовольствие закупается в окрестных хобитских поселениях.
Обычай 3 или структура и снаряжение отряда.
По традиции отряд высылают из храма, когда накопится 100 маунитоа айноуроа, сверх необходимой храму сотни. Культ заботится о своих жрицах и меньший по численности отряд считает нежизнеспособным, предпочитая кормить несколько десятков лишних ртов. Из них выбирают предводительницу - по опыту, причем как боевому, так и коммуникативному - знанию языков, колличеству "выходов" из храма и прочее. С отрядом, как правило, отправляется пять - пятнадцать магов и несколько лекарей, изъявивших желание покинуть храм. Из охотниц, 90 жриц - наездницы с простыми цепами, 10 - "носительниц гнева Инэйни".
Цеп состоит из рукояти из твердого дерева в 3 локтя, била, в 1,5 ладони диаметром, проткнутым 6 прутьями, заостренные концы которого торчат из дерева, и соединяющей их "косы" из мягкой кожи длинной в 2 локтя. Носительницы гнева обладают большим запасом магии, а потому могут, помимо управления стигмолохом еще и управлять полетом Лоинироэ - диска с 6 отточенными лезвиями, на который маунитоа киэлалиа заряжают магией настолько, что диск преследует цель, на которую его напрвила жрица до тех пор, пока не поразит цель. после чего возвращается назад (контроль не требуется). От Носительниц гнева требуется умение по направлению диска на цель или цели. После поражение определенного количества целей требуется перезарядить Лоинироэ.
В бою охотницы одеты в доспехи, сделанные из прочной, легкой шкуры няшаки, позволяющей отвести не прямые удары. Шкуры разрезаются на кусочки, из которых кроят не сковывающий движения доспех. Он представлял собой завязывающуюся на плечах рубаху, защищающую руки до локтя и доходящую до колена. Спереди и сзади разрезы до пояса, дабы всадница могла удобно устроиться на зарве, а свободные полы закрывали бедра. Голени и запястья обернуты полосками тонкой шкуры подмышечных областей завра - с менее жесткой чешуей, но все же лучших, чем простая ткань. Головы всадниц в бою защищают шлемы, сделанные из черепов молодый мужских особей нашак (а надо сказать, жрицы разъезжают только на женских особях, мужские труднее поддаются контролю, поэтому уничтожаются в юном возрасте на шкуру и черепа; единицы оставляются для воспроизведения популяции).
Так же жрицы вооружены длинными (с лезвием длиной почти в локоть) тонкими кинжалами, окрапленными сильными ядами. С этими кинжалами (2 шт), носимыми в деревянных ножнах у пояса, они не растаются и вне битвы.
За многочисленные яды отвечают маунитоа энои. Ведуньи знают из каких растений извлечь какой яд, смешать с кровью какого жука, чтобы придать ему мгновенный эффект. Надо сказать, что в большинстве случаев их знания ограничены фауной и флорой Тониа Айиё, поэтому запасы ядов и лекарств приходится носить с собой.
Маги вооружены небольшими (60 см) жезлами, оканчивающимися отполированными шарами горного хрусталя. На поясе закреплены несколько рогов диковинной формы, мешки с порошками.
Обычай 4
Каждая ступень, пройденная гуинойтани, каждый год запечатывается на ее внешности. С тех пор, как жрицы начали активно использовать метал - колечками, пронзающими уши. Так, первые 10 лет отмечаются на левом ухе черноватыми колечками из тумбаги. В последствии, успехи маунитоа оули отмечаются желтыми колечками солнечного металла в правом ухе.
По окончанию обучения, каждая из вновь названных маунитоа проходит через ритуал причастности, получая силу культа, и отдавая взамен часть себя - жрицы ритуально выбриваются полосами, вплетая полученные пряди в стены главного святилища. В дальнейшем, такой облик поддерживается всю жизнь. Каждая из маунитоа айноуроа носит знак профессии - татуировка по предплечью в виде огня Рориакау, вживленная намертво в кожу. Краски ведуньи получают из растолченных панцирей несколько токсичных жуков (к слову, панцирь - самая нетоксичная их часть), потому процедура бывает довольно болезненной и опасной для неподготовленного организма. Без вживления - эти "краски"используют жрицы для временного, но долгосрочного раскрашевания лица.
Каждая покинувшая храм носит знак - кожаный наручень, утыканный пирамидками из тумбаги - образами Долойё Инэйни. Командир отряда - еще и такое же украшение на шее.
О Няшаке
Рост в три с половиной локтя в крестце, то есть по плечо высокому мужчине или почти что в рост самих жриц, длина в 10 шагов, вес до десяти человеческих (то есть няшака несколько тяжелее коборе). Корпус в норме смотрит почти горизонтально, ноги же в спокойном состоянии несколько согнуты. Ноги длинные и мощные, корпус широкий, хребет мощный и массивный. Няшака может очень быстро и резко стартовать и как ни странно неплохо прыгает, может долго двигать трусцой в темпе бега тренированного бегуна, но к быстрому длительному бегу не приспособлена. В бою тактика следующая – неспешной трусцой надо вывести отряд на расстояние удара – это не 3-4 сотен шагов, а оптимально меньше, после чего рваться в атаку. Повинуясь команде няшака способна врехаться хоть в каменную стену. Надо однако заметить что цель кажущуюся животному опасной (слишком большой или же чем-то вроде дерева или скалы) няшака с разбегу не атакует (это такой встроеный предохранитель от самоубийства), а предварительно притормаживает. Вообще нормальная атака не с разбегу, а короткий рывок в несколько шагов и почти что прыжок вперёд. Но жрицы стараются атаковать именно с разбегу поскольку это пугает врагов. Правда всё равно фактически атака выглядит так – няшакани набегают, чуть притормаживают (если строй сплошной и кажется животным единой стеной), атакуют. Удар очень силён и может сломать кости не то что человеку, а торо или коборе. Благодаря широко расставленным ногам няшаки прекрасно и быстро разворачиваются, при этом запросто сбивая вражеских воинов толстыми хвостами. Кстати что бы свободно разворачиваться отряд строится в шеренги с расстояниями между животными не менее чем в 10-12 шагов.
Няшака траводяное. В норме ей хватает папоротников или сосновых веток. Но после долгих переходов, ранений и т.п. желательно подкармливать няшаку кукурузой что бы животное быстрее приходило в норму.
Для боя на няшаке применяется специальное седло с высокой передней и задней лукой которые за одно защищают живот и низ спины.
Экономика
Когда в Тониа Айиё был основан храм, то первым жрицам приходилось половину времени тратить на добывание пищи. В лесу, кроме немногих корешков и побегов есть было нечего, реки были мелководны или слишком слабо заселены, поэтому первые жрицы отправлялись за едой на берег моря. Это, надо сказать, никак не способствовало развитию культа, ведь почти все время уходило борьбу с морскими чудищами. Даже привезенная хоббитами кукуруза не исправила дело - под туманной сенью культура не вырастала и на пол метра за год. Но через несколько десятилетий, в предгорьх начали находить самородки, которые поддавались плавлению и ковке. Изделия получались непрочными, но тем не менее это был шаг в налаживании торговли с окрестными племенами. Позднее маунитоа хороу начали добавлять в метал другие самородки, расплавляющиеся солнечным блеском, что сделало сплав более твердым и пригодным не только для изготовления украшений. На равнине сплав назвали Тумбага, и это название прижилось. Там же - в горах был найден лучший точильный камень, позволяющий (относительно) быстро заострять лезвия и наконечники.
Вторым случаем, способствующим процветанию храма стало открытие полезных свойст сердцевины древовидного папортника пойэнити. Его волокнистая рыхлая сердцевина извлекалась из жесткого панциря, "вычесывалась", разваривалась, волокна отделялись от клейкой массы. Из них жрицы сучили нити, переплетали их между собой и получали довольно тонкую, приятную к телу ткань, обладающую невероятной прочностью и износостойкостью. Это было очень трудоемкая процедура, ткани выходило очень немного, но у жриц и не было больших потребностей. Короткие повязки из поиэнитила на бедрах отличали жриц, послушницы же и вовсе обходились повязками из шкур. Так же из ткани изготовляли рубахи под панцири для лучниц, но так как использовались они не часто, и требовалось жрицам не много. Остатки ткани дорого обменивались на продукты у знатных родов. Так же по необходимости, жрицы оказывали услуги соседям. Они предпочитали не торговать лекарствами и ядами, а выполнять самим работу, не раскрывая секреты культа.

"И что я такого сказала?" - недоумевала Сарин, почувствовав раздражение караванщика, - "Это между прочим даже умереть по-человечески не дадут!" - хотела она крикнуть вслед, но сдержалась, представив всю гнусную патетику картины. Лицо вспыхнуло румянцем в тон мыслям, но ученая продолжала шагать рядом с закованным в металл воином. Дойдя до поляны, она приметила местечко в стороне от лошадей, повозок и снующих людей у гостеприимно раскинувшихся корней гигантского дерева. Указав на него Бладрайду, Сарин проследовала за ним и опустилась на выступающий поросший мхом изгиб.
- Ну и что Вы об этом всем думаете? - она кивнула в сторону располагающегося на отдых каравана, но в возвратном движении обвела глазами весь окрестный лес - в вопросе явно было меньше глубины, чем она хотела вложить.
- Мне кажется, они не совсем нам рады. Но меня все же смущает, что они понимают о нашем появлении гораздо больше нас. А еще, - ее голос снизился почти до громкого шепота, - я иногда думаю, что же случилось с теми тремя. Они в этот раз умерли? Можно ли отсюда умереть? или это и есть жизнь после смерти?

- Царь, - покачала головой Эалэила, - няшаки не могут бежать достаточно быстро и достаточно долго. К тому же - скоро их уже и отсюда будет видно.
Подошла ее советница, и Инейни отправилась к своим жрицам. Назад они вернулись уже когда давно отзвучали напутственные речи Уманаитеи. Облаченные в доспехи, с оружием, жрицы не стали слезать с завров - спешилась лишь Эалэила. Спустившись она чуть склонилась в уважительной жесте:
- Инейни уходят, царь. Наши боги не велят сегодня проливать кровь. Мы не повернемся против народа чулеле, но и не погибнем в битве с Куорцами. Прими мудрое решение, царь. И да прибудет с тобой милость богов.
Опытный глаз заметил бы, что жрицы внимательно смотрят, чтобы никто из окружения царя не сделал бы ошибки. Руки из лежали на оружие, готовые в случае необходимости перерезать горло за старшую сестру.
Выслушав царя, Инейни без лишних слов удалились, присоединившись к правому крылу.

Выбравшись вслед за герцогом из повозки, Сарин с удивлением рассматривала лес. Пожалуй, он вызвал в ней больше эмоций чем Белая дорога. Дорог она видела не мало, а вот в лесу, да еще таком древнем и могучем - по пальцам пересчитать. Да и сравнятся ли светлые леса Даэруса, поросшие стройными высокими соснами с этими многовековыми великанами?
- Если честно, я себе иначе представляла конечный пункт следования. Разве, Гинхорн, Вы не хотели доставить нас в город? Да и с кем Вы собираетесь тут торговать? На поляне.
Ученая с удовольствием наслаждалась бы чудным лесом, но произошедшее часами (или минутами - трудно сказать) ранее события не отставляли шанса быть беспечной. Все еще не решаясь отойти далеко от каравана, словно он тоже неведомым образом исчезнет, Сарин чуть топталась по травяной подложке, привыкая подошвами к новым ощущениям.
Невысказанный вопрос висел у нее в голове: "И что тут будет делать она? Она не умеет жить в лесу!" Быть может, остаться с караванщиками и колесить по странное Белой Дороге? Неужто он не справится с лошадью?

Лиса стерла с лица пот с остатками смазки: наконец операция была завершена. В углу ютились связанные Объекты. Они все еще пытались меняться, и штурмовику было очень интересно, как же они выглядят на самом деле. Хотя, патологоанатомы разберутся.
Рядом улыбались товарищи. Алиса до последнего переживала, что верит не тем, может поэтому сейчас было ощущение, что с плечь упал по меньшей мере Таджмахал. Победоносно глянув на остальных, пожав плечами в сторону чудика, который до последнего не верил ей. Остатки его ловушки все еще болтались то тут то там на амуниции. Странно, но он не стал верить ей даже когда Лиса сдала ему первую охоту. Чтоже... паранойя бывает довольно прибыльна. Женщина довольно прикидывала сколько заказчики заплатят им за полный комплект Объектов. Хватит и на зимнее обмундирование, и новый экран, абонимент на год и еще кое что... но это уже совсем другая история.

Алиса с утра волновалась и никак не могла выбрать подходящий костюм. В угол улетело слишком зеленое платье, слишком узкие джинсы, немодные джинсы, слишком унылый пиджак, за ним слишком откровенное декальте, "бабушкин свитер" и что-то воздушное в розочках. Опустошив пол гардероба, разъяренная Алиса опустилась на кровать, и взгляд ее случайно уперся в настольный будильник. Стрелки показывали, что до совещания с редактором осталось чуть больше часа, а значит, еще чуть-чуть, и она точно опоздает.

Сейчас, сидя за большим столом, она то и дело теребила шарф, оказавшийся единственным цветным пятном на фоне стандартной офисной двойки. В пылу сборов Алиса забыла оторвать этикетку с юбки и теперь она ощутимо впивалась в поясницу, не давая облокотиться на спинку. Все остальное казалось ей волнующе-восторженным: еще со студенчества девушка мечтала о карьере журналиста, и вот спустя несколько лет, желанию суждено сбыться. Она была не знакома с большинством из собравшихся. В спешке проскользнув в зал, она лишь успела подмигнуть Алару, с которым подзависала пару раз в весьма интересных местах, поискала глазами Сио. Остальные лица лишь промелькнули перед глазами, и уже на месте Алиса заметила на многих из них подозрительные следы помятости и вчерашнего веселья. Было похоже, что к планерке серьезно готовился только Алиса и редактор - причем от взгляда последнего, новоиспеченной журналистке хотелось провалиться куда-нибудь под стол. НАдо сказать, вопрос "что одеть" волновал ее утром куда больше, чем "что сказать", а значит придумывать нужно срочно.

И все же во кабинете царила своя атмосфера, доказать принадлежность к которой требовалось Алисе. Это было трудным зделом, поскольку не было ни какой уверенности, что собравшиеся профи не закидают тебя тухлыми помидорами, если ты признаешься что совсем не понимаешь их юмора. Лично у нее прочитанное, как он выразился, "кузнецом юмора", вызвало только вырвавшееся:
- Аминь, - которое было компенсировано широкой радушно-вымученной улыбкой, мол "вдруг я пошутила". Хотя мысль бежать из места, где рождают слишком глубокие для её восприятия метафоры, родилась в голове, Лютикова все же усидела, сделав вид, что ее здесь все же нет.

Однако долго все равно не промолчишь, поэтому в очередную паузу Алиса влезла со своим "пакетом" предложений.
- Я могу вести колонку с советами. Женщины любят такое. Письма в редакцию и прочее. Для примеру, в первый номер могу предложить поднятую недавно тему "хорошее - враг популярного".

Слова вождя чулеле вряд ли произвели на жрицу большое впечатление - не надо учить охотниц выслеживать добычу. Однако, она коротко кивнула, обозначив согласие и понимание сказанного. В дальнейшем Эалэила с нетерпением ждала конца совета - солнце уже клонилось к горизонту, а сделать еще предстояло многое. Как только Уманаитеи закончил, жрица спешно поднялась и, простившись, поспешила к лагерю. С холма она успела заметить, что няшаки ревниво косясь друг на друга объедают растительность, часовые застыли на наблюдательных постах, в лагере лениво течет жизнь. Недалеко возводили костры. Эалэила вздохнула - с этим придется закончить поскорее.

Достигнув лагерь, она раздала несколько срочных приказов:
- Няшак после того как поядят перевести за позицию чулеле. Укрыть в роще на юге и переместить туда лагерь.
- Туда же уходят ведуньи, перемещаем тяжелораненых.
- Все ранения должны быть перевязаны. Все свободные помогают с церемонией. Она начинается через 3 горения свечи. Присутствуют все кто не участвует в переносе лагеря и кто способен к бою.

Через отмечернное время на грудах ветвей покоились тела тех жриц которых удалось вытащить во время битвы. Вокруг плотным кругом собрались Инейни. Эалэила видела, что тела многих покрыты повязками, у нее самой под броней бок был замотан и щипал от заживляющей мази, наложенной наспех. Выступив на шаг она начала церимонию. Взывая к Долойё Инейни, далекому ныне, она перечислила имена лежащих ныне на ветках, а так же оставшихся на поле боя. Вспыхнул факел, зазвучала песнь. Она высивась выше и выше, к облакам, туда, где мыслились родные вершины. Пока горели свечи в руках магов - текла песня, пылали погребальные костры.

Стих рев пламени, дозвучали последние ноты и Эалэила обратилась к жрицам:
- Сегодня мы понесли большие, и бессмысленные потери. Они будут всегда в наших сердцах не только как сестры, но и как урок, и как источник священного огня, который захлестнет наших врагов. Мы больше не будем кидаться в бессмысленные сражения. Мы должны быть осмотрительнее и осторожнее. Мы - охотницы, и сегодня мы должны будем крастся во мраке - незаметными и всезамечающими. Наша цель - обезвредить все ловушки, приметить все сторожевые посты, разведать пути, которыми пройдут под утро большие отряды чулеле. Мы должны разведать расположение основных сил врага, оставаясь невидимыми, не подставляясь под удар.
- Мы не уверены в расположении противника, поэтому пойдут 3 группы на юг, юго-запад, юго-восток. Каждая должна избегать прямых столкновений, но докладывать о передвижениях врага, если среди ночи они решат выползти из своих нор. С каждой группой пойдет маг, который будет прикрывать передвижение. Но помните, что враг коварен, умен, и мы на его территории. С каждой группой пойдет 10 охотниц из тех, кто наименее пострадал в бою. В группе должно быть по одной Носительницы гнева с заряженными дисками, но помните, оружие применять только в самом крайнем случае - враг не должен обнаружить отряды. Пусть спит спокойно, пока мы не приведем на их головы лучников чулеле. И помните, к срединному часу ночи проводники должны вернуться в лагерь, дабы чулельцы следовали за вами по избранному вами маршруту.

Выбрав тех, кто пойдет ночью на охоту и уточнив ее план (группы должны оставлять на обратном пути на важных местах в засаде часовых, на финальной точке остается маг) и режим связи магов, Эалэила отправила их на короткий отдых, а остальных распределила на работу в лагере, ремонт вооружения и расставила часовых.
Как только сумерки сгустились и группы растворились в темноте, Эалэила и две киэлалиа направились в ставку Уманаитеи.

Завры только разогрелись, жрицы только вошли в азарт, как гоблины на своих мелких кровожадных решили удирать с поля боя! Эалэила, глядя на поворачивающие к югу фигуры, тресущиеся в мелком беге затылки и мелькающие лапы юрких завров издала воинственный клич:
- Ийя ротоире! Ийя ротоире! Лоунтеонэ!*
Не дожидаясь, пока за ее спиной отряд выстроется в боевой порядок, Эалэила направила няшаку в догонку за отстающим завром. А там где последний, там и предпоследний...

Все оказалось даже лучше, чем предполагала Эалэила - враг был повержен, завр сбежал, тело не собиралось умирать прямо здесь и сейчас, а помощь подошла вовремя. Однако выйдя на минуту из схватки, обозрев сражение, жрица нахмурилась: зажатые между двух групп стрелков, неэффективно гоняющиеся за юркими заврами, они походили на этих мелких тупоголовых гоблинов. Няшаки слишком увлеклись, жрицы сверипели, размениваясь на мелкие счеты - да и она сама недавно радовалась одному уничтоженному врагу! Да закрыл бы в ту минуту глаза, ОТец Облаков!
Ситуация была ровно такой же паршивой, как и выглядела - завры вели крайне неэффективный бой, при этом то и дело выскакивали под огонь куорцев. Погнать гоблинов на стрелков чулеле - тоже не стоило мечтать, для этого нужно было бы повернуться спиной к куорцам, да и мелкие завры - эти проклятые создания все больше юлили вокруг, однозначно не желая никуда гнаться! Со стороны все это походло на колючую раковину Гронтекса, вот только шипы были направлены вовнутрь. Увидев картинку, Инейни внезапно поняла что им нужно делать - выбраться из раковины и зайти с тыла. Подозвав киэлалиа, она передала через магов приказ уходить в боковые непростреливаемые коридоры, поворачивать на юг и атаковать куорцев с тыла.
Если мелкие завры потянутся за ними - стрелки окажутся носом друг к другу, а даже если куорцы развернуться, то малоэффекивная атака на стрелков не может быть хуже малоэффективной атаки на гоблинов. И да поможет им сила Долойё Инейни!

Эалэила скривилась в досаде - сейчас они были просто мешенями, но достать куорцев не представлялось возможном. Бросив еще раз взгляд на корабли - где со всеми предосторожностями, а значит очень медленно выводили из трюма завров, она прикинула необходимое время - такими темпами к концу высадки они будут уже под градом камней и стрел. А если по шкуре завра снаряды большей части скользили, то тот же удар камнем, пришедшийся по жрице может серьезно нарушить ее пбоеспособность. Единственно верным, пусть торопливым и необоснованным решением казалось ей начать атаку немедля. Крикнув магам, чтобы они создали иллюзию увеличения отряда в вда раза, Эалэила подала рукой знак шагом двигаться в сторону стрелков редким строем.

Вместо комментария:
Няшаки движутся редким строем. Если у магов выходит - в промежутках появляются "иллюзии". Если стрельцы не отступают, то с нужного расстояния запускается гнев Инейни. А на растоянии броска няшак - играем в футбол куорцами. И цепами их, цепами.[/private]

Колесница командира проскочила сквозь разбегающуюся пехоту, но так повезло далеко не всем: поднимая клубы пыли на равнину выскочили лишь несколько экипажей. Окруженные сворой всадниц, воины отчаянно сопротивлялись. Ашшер-реш-иши отстреливался от настигающих парсиаток, не забывая посылать стрелы из удобной позиции по окружившим соседние колесницы тварям. Он бросил взгляд на запад - войска уйгуров были втянуты в сражение, растянувшись по всему фронту. Ох, не по нутру это было ассирийцу, но каждый выбирает свой путь, и лишь Боги будут судить воинов на последнем пороге. И все же помощи ждать было не от кого. Там, за пехотой оставались остатки его отряда, живые, или мертвые - они нуждались в своем командире для прохода по этой земле или перехода через реку мертвых. Рог протрубил разворот, и оставшиеся экипажи развернулись в сторону последней, возможно, в их жизни атаки. Боевой клич сорвался с десятка глоток, готовых ко встречи с Богами и к тому, чтобы отправить в преисподнюю большее число врагов.

Ассирийцы неспешно подъехали и наблюдали, как живое тело маршевой колонны уйгуров начало расплываться, принимать строгие очертания закостеневшего боевого порядка. Особо радовало старого колесничего звеневшее в воздухе чувство скрытого пока порыва. Этот строй не был жестким рубежом пехоты. Сейчас он величественно застыл как натянутая стрела лука, но прозвучит приказ, и выплеснется наружу истинная сущность конный войск - стремительная сила, горный поток, сметающий на пути все что подвернется под копыта. Все почему? У коня под ногами уже проложен путь, и ни животному, ни всаднику с него не сойти. Остается только сделать все возможное, чтобы твое имя воспели легенды.

Колесницы объехали строй лучников в севера и выехали на передний край. Лошади нервно переступали с ноги на ногу, бросая взгляды на расстилавшуюся равнину. Уже никто не взбивает пыль перед тобой - есть только ты и дистанция, которую необходимо преодолеть. Люди видели впереди роящееся точки - им еще нет числа, и они уже не будут названы иначе, чем враги.

Ашшер-реш-иши подал сигнал и колесницы расправились в боевой строй - вытянувшись в одну линию с интервалом в 18-20 шагов между экипажами. Ты видишь щит соседа, над тобой праведное небо, а за тобой рать - вот составляющие славной битвы! - думал командир, оглядываясь на фланги колесниц, конные строи, напряженно вглядываясь вдаль. Он пытался разглядеть кто же встанет напротив. Войска только собираются, и Ашшер-реш-иши хотел не упустить момент и передвинуть колесницы для атаки на позиции пехоты.

Маневр был хорош, но враг был так же силен в тактике и разгадал намерениея ассирийского командира. Орда растеклась по равнине, угрожая разрозненным отрядам колесниц. Это был решающий момент. Пусть решающий не для битвы, но сотни-другой солдат пришел момент истины. Наблюдая, как нервно гарцуют лошади перестраивавшейся конницы, ассирийцы вспоминали богов и земной путь. Ашшер-реш-иши читал это на лицах, напряженно всматривающихся вдаль, где в клубах пыли роились точки-всадники. У него было несколько секунд, пока солдаты готовятся к битве, пока на их лицах не воцарится умиротворенная решимость и тогда отпадет страх, притупятся чувства, останется только Путь. Боги видят их и ждут своих детей. Важно лишь то, как распорядиться последними мгновениями, какой поступок совершить.
Ашшер реш иши видел, что еще есть слабая возможность увести правое крыло к уйгурам тем самым заставив их вступить в бой, а левое увести за Атар. Но колесницы уже не успеют развернуться, а нет ничего позорнее быть убитым в спину. Да и, если рассуждать здраво, если правое крыло со своим командиром успело бы достичь уйгуров, то левое будет смятою Не дело командиру выживать там, где гибнет его отряд. "Пробиться сквозь строй конницы и уйти к менассцам? Нет, не дойдем., а вся конница обрушится на итак уже побитую пехоту.
Его эпитафия уже была давно готова. "Славно воевал, достойно погиб" - высекут на камне.
- В атаку, - пропели звонкие кварты, - Стрел не жалеть - пролаяли отчаянные резкие секунды. - Разворот и атака по ту сторону - закончили команду пустые, незаконченные квинты. Они были нелепыми чужаками в этом знамении Пути, но таковы уж войсковые команды. Поднялась вверх рука возницы колесницы Ашшер-реш-иши и рванули колесницы вперед, расходясь в под углом в стороны. Каждый воин видел свою цель, каждый шаг приходился туда, где ему было предначертано. Суровые лица людей разгладились - им больше нечего было терять, нечего бояться. Вот почему воины ассирии в большинстве своем не имели семей и домов. Ничего не должно было терзать их в миг великой готовности, когда один заберет души многих, привязанных к земле пустыми надеждами, корыстью, гордыней.
Лучники начали стрельбу почтисо старта. Сильные ноги коней вспахивали грунт и вот спустя секунды (для некоторых метаморфоз и этого бывает достаточно) первая колесница ворвалась во вражий строй. За ней еще и еще.

- В атаку! - прозвучал крик Ашшер-реш-иши, когда выползшее на путь движения отряда облако пыли распалось на лошадей и всадников: своих и чужих, размахивающих мечами и просто что есть мочи пришпоривающих коня. В тон приказу прозвучал горн: требовательные кварты прорезали воздух низким сочным тембром. Из гущи пыли прозвучал ответный сигнал - короткий пронзительный звук пищали, выдающийся сотникам - кто-то из ассирийцев уже находился в гущи сражения. Кони заржали, некоторые вставали на дыбы - и тут облако пыли накатило на кавадриги. Лучники истово ругались - в пыли трудно было различить союзников от противников, что значительно замедляло стрельбу. Зато щитоносцы вспарывали бока коням, неосторожно проводимым вблизи колесницы, доставалось и самим всадникам. Врезавшись гущу конницы, колесницы замедлили ход, позволяя всадникам "обтекать" экипажи.

Когда судьба дышит в спину, мягко подталкивая к точе невозврата, с души срываются оковы и все становится кристальным. Уходят сомнения, уже некуда идти и незачем учиться, и пока течет в жилах кровь, ты делаешь то, что умеешь лучше всего - размеренно опускаешь оружие, отнимая жизни. Чем суровее боги, тем остервенелей машут воины мечами: открывая дорогу чужой крови, они вырывают кусочек собственной жизни. Примитивная животная магия - амулеты из зубов врагов всего лишь свидетельства о должных жертвах, теплая кровь омывает мерзость преступления, если несет лишний год жизни.
Ашшер-реш-иши отбивался от наседавших на повозку воинов как лев - твердо и расчетливо. Бывалый командир, он видел, что путь к богам открывается прямо в этом поле. Рука. держащая щит налилась свинцом, кинжал то и дело выискивал цель, но нападавших было много, больше, чем нужно, чтобы отправить на тот свет одного отважного колесничего. Внезапный рывок, и ассириец слетел с повозки. Всочив на ноги, он обнаружил себя окруженным всадниками. Пленение было невозможным - командиру престало лежать там, где полегли его воины. Ашшер-реш-иши как мог выпрямился, надеясь, что у этих врагов те же понятия о чести воина и они не осмелятся опозорить его имя. Подняв кинжал, ассириец с рычанием бросился к ближайшему всаднику.

Не то чтобы Ашшер-реш-иши был недоволен. Не первый раз он участвовал в крупных кампаниях, где по одну сторону приходилось вставать разным отрядам. Он не раз видел, как вроде бы умные мужи начинали тянуть одеяло на себя, а потому особого разочарования не испытывал. Однако завтра ему вести в бой отряд, и теперь не только эти священные животные*, но и сам Ашшер-реш-иши будет отвечать перед отцами и братьями за бесславно погубленные жизни их сыновей.
Конь шел ровной рысью, а командир размышлял, какую сотню следует отправить на север. Его сотня будет, естественно, в числе трех, атакующих на юге. "Кого из трех достойных выбрать? Человека туда нужно отправить верного, но не верных Ашшер-реш-иши в отряде и не держал. Большинство солдат прошли с ним через несколько компаний, а сотники и вовсе были проверены во многих боях. В то же время, судя по совету, в головах полководцев бродит не мысль, а ветер, а значит и человек должен быть толковый, который не побоится отстоять интересы отряда, сумеющий сохранить жизни в его, Ашшер-реш-иши отсутствие.
Услышав стук копыт, стражник выступил из тени на дорогу. Командир сбавил скорость, так как знал, что дальше в темноте натянулась как струна веревка, способная повалить запнувшегося коня.
- Славно, славно, - похвалил расторопных стражей Ашшер-реш-иши. - Без проешествий? Ночь темная, самое время лазутчикам коней уводить и дышла подпиливать. Смотрите в оба, а то завтра в бой пешком пойдем. Не смотря на то, что их обширный лагерь стоял дальше всего от противника и не спускался к реке, командир объехал все сторожевые посты, удостоверившись, что за его отсутствие проишествий не было. Дав указание усилить бдительность он, наконец проехал к своей сотне.Командирский шатер ничем не отличался от остальных, разве что вместо положенных 10 человек, он предназначалась одному. Часовой, дежуривший у костра принес командиру его котелок с ужином и отправился за сотником.
- Входи, входи, Саламансар, - замахал рукой командир, увидев как сотник отогнул вход шатра и остановился в ожидании. Он уже давно доел ужин, даже не заметив вкус еды и уже приготовил речь. Над лагерем прогудел общий отбой. Это означало, что все, свободные от вахты должны бросить немедля дела и отправиться отдыхать перед битвой.
- Ты знаешь, Саламансар, насколько я уважаю тебя и твою мудрость. И хоть ты уже гораздо седее меня, рука твоя по преднему крепка, а слово верно. И потому ты и твоя сотня завтра отправитесь в лагерь тирана Менассы и будите следовать его указаниям. Нет, ты меня не понял. Тиран слаб на голову, ничего не понимает в колесницах, он хотел на тот узкий перешеек загнать весь наш отряд. - сотник покачал головой, - ты достаточно мудр и имеешь непоколебимый авторетет в сотне, чтобы в случае абсурдных приказов действовать по своему усмотрению и на благо отряда. Помни, что честь колесничего превыше всего, мы не прячемся за чужими спинами и не удираем в страхе, но и отправлять людей на бойню, жертвовать лошадьми.. ну ты сам знаешь, что может ждать нас на поле битвы, так вот я не позволю. И ты должен будешь за этим проследить. Разговаривал я после совета и с чародеем из Эстэра, но что-то и этот разговор меня не порадовал. Вобщем, Сальмансар, твоя сотня формально будет выполнять распоряжения тирана Менасы, но я даю тебе право самому принимать решения. Остальная часть отряда будет атаковать на юге и, возможно так случится, что связь будет потеряна. Я на тебя надеюсь, САльмансар.
- И я не подведу тебя, Ашшер-реш-иши. - несколько скупо ответил бывалый воин. Он уже представлял насколько неприятной может оказаться его миссия, но и оказанная честь была приятно.
- Ступай, отдыхай. Завтра нас всех ждет великий день. Да не посрамим мы землю, рожающую славшых мужей и кобыл!

- Отважные воины, верные возничие, меткие стрельцы, могучие щитоносцы! Обращаюсь к вам и как командир, и как товарищ, встающий рядом с вами в боевой строй. Впереди ждет битва. Битва с врагом коварным и сильным. Дикие свинолюди - варвары, не знающие чести и пощады. Не уничтожим их сегодня, ночью они придут и сожрут сердца наших детей. Бесчувственные марионетки - Жусцы, ведомы хитрыми и безжалостными начальниками. Не устоим сейчас - наши жены будут вечными рабынями на их полях. Коварные парсиатки, неведомый и странный враг. Они не женщины - продукт сношения блудниц со свинорылыми. Боги уже ждут их в адских чертогах, чтобы распять за все их злодеяния. Предатели Никоссийцы достойны распятия только за это, позорнейшее преступление войны. Ведомые последнейшим из мужеложцев, они опозорили свои роды, но если доберутся они до междуречья, наши матери и отцы попадут в рабство к этим нижайшим.Так будут сильны наши ряды!
Я уверен, что каждый из вас знает свое место в строю, блюдет честь отряда и хочет вернуться домой в славе и почестях. Да будут с нами холодные голомы и милость богов! - закончив воодушевляющую речь, Ашшер-реш-иши перешел к конкретной расстановке сил.
- Саламансар и его сотня отправляются к тирану Менассы, по нашему соглашению. Помните, вы прежде всего ассирийские колесничие, а не личная охрана тирана. Саламансар, помни то, о чем мы вчера говорили. И оставьте со мной одну коллесницу для связи между сотнями.
- Тамакритшар и его сотня отправляются к расположению лорда Магноса. Зайли ко мне, я дам тебе инструкции, - обратился он к сотнику.
- Остальные две сотни под моим началом выдвигаются на юг с конниками Уйгурии. Наша задача будет уточнить позиции вражеских войск и выбить их с равнины между Башенным и Центральным холмами, занять Атар, ну и действовать дальше по обстановке.
Четверка Тамакритшара, приехавшая с вестями от Магноса, отправляйтесь к Уйгурам и передайте его слова и им. Так же добавьте, "Ассирийцы ждут в лагере, пока не появятся ваша конница. В создавшейся ситуации на юг идет две сотни, это 50 колесниц. Так как у нас довольно ограниченное число воинов, выдели разведчиков из числа своих бойцов." По возвращению, направитесь с нами на юг.
Ашшер-реш-иши проследил за отправлением гонцов и сотни Саламансара и вернулся в шатер, где его ждал Тамакритшар.
- Тамакритшар, я отправляю вас на север, где против вас будут стоять скорее всего парсиатки. Хоть вы и будете под началом лорда Магноса, но в приоритете должна быть судьба отряда. Если тирану Менассы мы должны были отправить сотню, так как он непосредственно нас нанял, то эстэрцам мы ничего не должны. Если ты увидишь, что вас пытаются бросить на верную гибель - не соглашайся. Ты не хуже меня знаешь как лучше использовать колесницы в бою. Я доверяю тебе жизни наших людей - будь же мудр, отважен и осмотрителен.
Отряд Темакретшара отправился к стоянке лорда Магноса, а Ашшер-реш-иши вглядывался в запад, ожидая увидеть пыль от передвижения уйгуров.

- В таком случае, - Ашшер-реш-иши наклонился над макетом, и принялся показывать движения войск стрелками, - я бы попробовал выманить их небольшим отрядом конницы. Если бы они, почувствовав подвох, остались бы на берегу, а нападать по прежнему было бы необходимо, я распряг бы лошадей и пополнил ряды конницы уйгуров.
Короткая дуга пролегла от позиций Ассирийцев через верхнее течение Удура на небольшую равнину к югу от позиций прасиат. - Кажется, можно увести колесницы сюда и атаковать на север, однако пока колесницы будут довольно узкой шеренгой переходить ручей, пока расположатся на другом берегу в боевое построение, а надо сказать мы очень быстры, но не очень маневрены, только полоумный на нас не нападет. А я не считаю никого из противников полоумными. Мужеложцем - да, недостойным зверем - да, узкоглазым - да, женщиной - да, но никак не полоумными.
Замолкнув на секунду, и поглядев на макет прищуренным, Ашшер-реш-иши продолжил: - Или, если варвары пройдут оливковыми рощами и будут переправляться через Утор, то я бы колесницы в сопровождении конницы развернул и направил бы на север к реке. Тогда мы бы выбивали их с равнины, а ремаллийцы - из оливковых рощ, они бы оказались на простреливаемых берегах Утора и никакой их темный божок им бы не помог. А засевшего в обороне врага покараулят и одни дворфы, верно Торгар?

- Умг... - подумала Алиса, применив затылок не по назначению. Кажется она застонала, а способность рассуждать вернулась лишь еще через несколько мгновений, - неудачное применение... думать надо, думать! Бандит дернул ее вверх, ставя на ноги, голова мотнулась, вызвав приступ боли и тошноты. Мысли опять уплыли в неизвестном направлении, заменив расползающиеся по всему телу языки боли. "Я - язва двенадцатиперстной кишки Джека" - пришла на ум вобщем-то неуместная фраза из знаменитого фильма.
Алиса даже не сразу почувствовала, что рука напавшего пролезла под рубашку и во всю мнет грудь. А когда поняла, то невольно тело сработало на освобождение. Тут надо отдать должное великому отрезвителю и просто освежителю головы - Страху. Это несомненно гениальнейшее из человеческих изобретений не раз спасало неандертальцев, заставляя их брать камень и дубасить страшного орангутана по голове. Иначе бы на Земле была бы Планета обезьян и не было internetа и навигаторов. Страх притупил вопящие болевые рецепторы, прогнав ощущения на границу сознания, заставляя тело удирать от пугающей ситуации.
- Дай-ка я на тебя полюбуюсь, - прошипела она сквозь зубы, дернувшись в сторону.
Рука бандита обхватывала ее слева, и, Алиса, надеясь, что эрекция уже достаточно снизила его осторожность, рванулась вправо, намереваясь выскочить из захвата и как минимум развернуться лицом к насильнику.

Анхелика уже с большим спокойствиеим наблюдала как гильдиец выбил еще одну дверь. К счастью, комната оказалась пустой, и таверна не наполнилась еще чьими-то криками. "Ну и развлечения выдумывает себе Гильдия Долга. Вряд ли теперь его здесь так рады будут видеть. Хотя впрочем, от страха до радости приблизительно как от лести до любви."
Рогатый изрек что-то напоминающее недоброе пророчество и подтвердил, что они пришли сюда для того, чтобы выбить пару дверей. Со стороны это звучало прелюбопытно. Словно кто-то научил говорить пискуна, но при этом забыл вложить ему человеческий разум.
Оборотница заложила руки в замок на груди, глядя как высокая фигура направляется в ее сторону. В конце концов, он же не стал разрывать на части служанку и хвису. Не то чтобы она решила стоять до последнего, заслоняя грудью весь белый свет от вышибателей дверей - в конце концов она была абсолютно равнодушна к дверям, но вот понаблюдать, что будет делать блондин было интересно. Единственным существом, на которое он пока обратил внимание был Гильдиец, индивид он со стороны весьма малоразумный... "Голем" - подумала женщина.

Стараясь делать вид усталого путника, мечтающего об ужине, Анхелика украдкой следила за посетителями таверны. Гильдиец, наделавший много шума в провинциальном заведении, мог оказаться здесь случайно, а мог искать того же, что и она, а может не того, а другого; но все равно - его присутствие явно нагнетала обстановку, а значит, делало задачу еще более трудновыполнимой.
Анехелика сидела опустив голову и выводила пальцем на столе линии, сконцентрировавшись на слухе. В таверне было много людей и их голоса гуляли по небольшому помещению. Перепалка рыжей со снятым ею мужчиной была слышна и без обостренного слуха следопыта. Но в ней не было ничего опасного или интересного для оборотня - только если брачные танцы бегемотов не перейдут в пространство зала. Но что-то подсказывало, что Сульмафир не допустит битой посуды в своем заведении.
Скрипнула в очередной раз дверь и тонкий специфический пушной запаз ворвался в помещение. Анхелика даже не стала поднимать головы. "Хвиса!"- прорычала внутренняя кошка, у которой явно поднялась бы на загривке шерсть, если бы сейчас было б ее время. Впрочем, не быть женщине следопытом, если бы она обращала внимание на позывы своей второй половины. Иной человек в сто раз больший Пес, чем любой представитель семейства псовых. Гадалка была шумна, фамильярна и тут же начала развод жертв. Это все было знакомо. Анхелика искала что-то, выбивающееся из схемы.
Подняла голову она лишь когда вслед за очередным гостем раздался шум и вот, прямо перед ее столиком растелилось на полу рогатое, облаченное в фиолетовое блондинистое существо. Она некоторое время осматривала его, но когда хотела встать и помочь, увидела, что к нему уже направляется Гильдиец. Анхелика сделала вид, что чрезвычайно интересуется принесенным ей жарким. "Да он не промах! Хотя иных не берут в Гильдию" - подумала женщина.
Новые персонажи, пустые разговоры, знакомства и угрозы - женщина отвлеклась, и вот уже Гильдиец уводил мужчину в фиолетовом по направлению к комнатам. Анхелика наблюдала, надеясь, что в отсутствии угрозы тот, кого она ищет все же выдаст себя словом, жестом...