– Одно и тоже. Я не контролирую себя. Постоянно стою в стороне, наблюдаю. Неподвижно – но только до тех пор, пока меня не заметят. И с каждым разом – на шаг, на полшага, но ближе. К людям – там, за стеклом, – Джефферсон и Амелия словно не слышат друг друга. – И мне страшно, страшно даже попытаться представить. Что случится в ту ночь, когда я снова открою глаза и пойму, что стекла… Что стекла больше нет.
Метроном безразлично щелкает снова. Черная пыль на столе поднимается закрученными протуберанцами, кабинет Джефферсона начинает плыть и ржавые облака за окном расползаются бесформенными багровыми кляксами.
– Ты должна помочь мне, Амелия, – Джефферсон упирается ладонями в стол, приподнимается и нависает над девушкой. – Если кто-то и способен, то ты.
Вдохнув полной грудью, Мел открывает глаза. Её колено и одна ладонь упираются в пол – черные нити медленно ползут вверх, оплетая открытую кожу предплечья на манер паутины. Рывком высвободив руку, девушка поднимается – ясность мышления возвращается, недавний кошмар отступает с каждым глотком кислорода.
Изнанка, впрочем, никуда не пропала – снова коридор, который за время отсутствия Амелии успел измениться. Дверей теперь нет – только обшарпанные, покрытые плесенью и пятнами неопределенного происхождения стены. Тело Фокса исчезло – в нескольких шагах справа и слева раскинулись перекрестки. Куда не глянь, коридор начинает петлять и ветвиться – стоит завернуть за угол и взглянуть вдаль для того, чтобы почти сразу споткнуться глазами о следующее ветвление. Теперь изнанка квартиры Хамильтонов напоминает бесконечный лишенный выхода лабиринт, в котором, как подозревает Амелия, просто не существует правильных направлений.
Мел опускает голову и смотрит на левую руку. Побелевшие пальцы до сих пор стискивают что есть сил рукоять пистолета агента. Девушка понятия не имеет, сколько прошло времени, но этот пистолет, несмотря на все её приключения, по-прежнему здесь. Напоминает о материальном мире, внушает уверенность.
Амелия не успевает как следует развить эту мысль – откуда-то слева, издалека, доносится крик, который эхо разносит сквозь хитросплетения астрального лабиринта.
– Амелия! – срывая горло, ещё раз зовёт её Фокс, и девушка почти уверена, что крик доносится слева.
– Амелия! – испуганный детский голосок, многократно повторяемый эхом.
Здесь, в искаженных недрах изнанки, этот голос мог принадлежать только Одри. И доносится он совсем с другой стороны.