Одри удивленно оборачивается и с подчеркнутым недовольством смотрит на девушку снизу вверх. Огромные глаза горят на обрамленном черными волосами бледном лице. Девочка медленно подносит палец ко рту, будто призывая Мел к тишине. И, отвернувшись, снова начинает с преувеличенным вниманием наблюдать за подвешенными на мясных крюках свиньями. Амелия делает первый нерешительный шаг, но каждое движение даётся с колоссальным трудом, будто воздух сгустился в десятки раз и теперь напоминает толщу воды.
Единственной детали, крика Одри и образа бесформенного заполонившего всю комнату существа, оказывается достаточно для того, чтобы окружающая реальность начала рассыпаться под собственным весом. Стены родного дома схлопываются подобно дешевым декорациям из картона, лампы вспыхивают и гаснут, поднимая завихрения черной пыли.
Ещё один вдох – и Амелия открывает глаза.
В просторном кабинете доктора Джефферсона, как всегда, тепло и комфортно.
На массивном письменном столе ритмично щёлкает, отбивая часы и минуты, небольшой метроном. Вдоль стен возвышаются ровные ряды полок, на которых педантично выставлены в алфавитном порядке личные досье пациентов в паре с выдающейся подборкой тематической литературы по психологии. Черная пыль сплошным слоем покрывает столешницу, подоконник, книжные полки и квадратные линзы очков доктора, скрывая глаза. Чёрное кожаное кресло психотерапевта расположено по другую сторону письменного стола – может показаться, что Джефферсон живёт в этом кресле. Густая паутина тянется от боковых поручней к полу – сам доктор сидит неподвижно, подпирая подбородок ладонями.
На Адаме идеально выглаженная белая безукоризненного вида рубашка, запястье перехватывает металлический браслет недешёвых часов, в то время посеребренные ранней сединой волосы старательно зачёсаны явно не без помощи фиксирующего геля назад. Позади Джефферсона окно, за которым медленно плывут мимо хорошо знакомые Амелии по кабинету Стилвелла изъеденные коррозией ржавые облака.
– Наш девятнадцатый сеанс, – не без удивления Мел слышит собственный голос словно со стороны. – Ну и погодка. Как проходит ваш день?
Джефферсон, задумавшись, не спешит отвечать. От того, что черная пыль сплошным слоем покрывает линзы очков и прячет его глаза, Мел становится с каждой минутой всё сильнее не по себе.
– Сегодня мне снова снился кошмар, Амелия, – тихо произносит Адам, откидываясь на спинку и убирая руки под стол. – И я вынужден признать… Что… Он повторяется.
– В кошмарах нет ничего странного, доктор Джефферсон, – и снова это странное чувство, когда Мел кажется, что она прекрасно контролирует себя, но в следующую секунду с изумлением слышит собственный голос. – Давайте вместе попробуем разобраться, что вас волнует и почему они возникают.
Не отступает острейшее ощущение «дежавю». И, в то же время, реальность каждый раз в мелочах расходится с сюжетом из памяти.
– Мне страшно, Амелия. Этот кошмар возвращается каждую ночь. Не представляю, откуда в моей голове взялся этот образ. Я не могу его описать. Не запоминаю. Каждое утро, просыпаясь, я чувствую страх. В последнее время он не уходит, не рассеивается с дневным светом. В последнее время, просыпаясь, я помню всё больше. Иногда мне кажется, что граница между сном и реальностью размывается, исчезает, – голос Джефферсона дрожит.
– Что, по-вашему, это всё означает? – спрашивает Мел, подаваясь вперёд.
Джефферсон, опустив голову, замолкает.