Пан Вилковский стоял у свежей могилы.
Он смотрел на могилу брата и думал о том, что вот, так и не успел тот почуять, что такое своя земля, а уже и голову сложил, сражаясь за неё.
"А может, – думал он. – Было бы честнее, если бы я погиб? Кого бы тогда выбрали князем? Да уж наверное не Анджея. Выбрали бы Будикидовича, а уж к добру бы это было или нет – вот вопрос. Для города – вряд ли! Черта с два стал бы судья тогда мириться с епископом, а в городе, где епископ и князь друг друга ненавидят, добра не жди."
Серо было на душе у пана Болеслава. Все там было запорошено пеплом и вымазано кровью. Не чистая это была печаль, и не делала она и без того грубое его лицо светлее. Мрачен он был, как тот, кто зачерпнул воды в колодце, а вытащил целую бадью крови, и вместо того, чтобы сблевать, молча выпил до капли.
"Четыре года назад только сына хоронил. Три года – дядю, хоть и был он мразь, а своя кровь. Теперь вот брата. Вот так, Анджек, на чужбине пропадать – умрешь, а никто по тебе не всплакнет. Кто ты Анне-то был? Ей что – убили и убили. А мне теперь и слезу-то и проронить некогда. Да и нет у меня слез для тебя, брат. И не для кого теперь нет."
Пан Вилковский поднял горсть земли, размял в пальцах и медленно пересыпал с ладони на ладонь.
"Ну, князь, – подумал он. – Какая разница? Земля всё та же. Люди всё те же. Город... вот город да, уже не тот."
Вилковский знал, что не скоро придется ему улыбаться. Может, уже и никогда.
"А чего ж ты тогда княженья этого так добивался? Ездил, вино пил, договаривался, мечом махал? Целый, мать его план придумал. Тростянский, сука, конь! Придумал... А в результате вон – пол города в руинах, Джургиса еще выковыривать придется, как клеща из ранки. Что ж его-то слобода не сгорела, провались она под землю? Судья палок в колеса натыкает, это он умеет. Да и сынок его хлопот прибавит, молодой да ранний. Хочешь не хочешь, надо год продержаться, тогда уже и Марию можно замуж выдать за кого поумнее – тогда уже шиш ему без масла! Ну, ладно, это всё не беда. Беда в том – чего не знаешь."
Смотрел он на комья глины, пачкавшие руку.
"Ради чего все было-то? Ради того, чтобы над могилой вот так стоять? Только ещё один ошейник на меня надели, чтобы от волков стадо охранять. Как будто мало их мне. И еще камней на шею повязали, чтобы бегать сложнее было. Юхновичи небось дурить начнут, придется их одной рукой укорачивать, а другой орден сдерживать. Корф тоже вон... Ну, понятно же всем и так, что в орден ездил. Теперь ясное дело – будет за себя трястись и может тоже в какой-нибудь момент сзади куснуть. Ну и ради чего это все?"
Ему захотелось запустить эту горсть земли за ограду, надеть перчатку, надеть шлем, и уехать навсегда из этого Богом проклятого города. Где ты князь, а ничего, что действительно хочешь, все равно нельзя.
"А хорошую жизнь Анджек прожил. Погулял, повоевал, мир посмотрел, да в честном бою голову и сложил. Есть чему позавидовать! По-волчьи это было, брат, по-нашему. Жаль, мне так теперь уже нельзя. Да и никогда нельзя было."
Он осторожно ссыпал землю с ладони. Ну, видно, Богу так угодно: есть победы, которые ты одержал, а есть такие, которые пришлось одержать – иначе некому было б и могилы рыть.
А могил еще вырыть много придется.
Но может, однажды небо и просветлеет? А если нет – так хоть никто нас не упрекнет в том, что мы мало разгоняли тучи.
Князь Вилковский сел на коня, кликнул Ельнишицкого и поехал с кладбища править тем, что осталось от города Гродно.