Хан продолжает медленно перемещаться по широкой окружности, уже некоторое время ничего не говоря и не пытаясь провоцировать соперницу. Он понимает, что это бесполезно. Знает каждый её следующий шаг. Ему плевать на скучающую толпу, плевать на затягивающийся сверх необходимого поединок. Плевать на Виссанти, в «удачи» которой наверняка было настолько мало искренности, насколько это только возможно.
За мгновение до серии разноцветных ослепительных вспышек, Хан поднимает голову, впервые за время поединка отрывая взгляд от утопающего в тенях лица Ями.
– Они теряют терпение, – произносит раздражённо сквозь зубы.
От Запретных Чертогов медленно отделяются несколько разноцветных шаров чистого света, кружа и планируя неторопливо и величественно опускаются к смертным.
– Они требуют свою дань, – Хан ухмыляется, откидывая со щеки светлую прядь.
Взгляд синих глаз скользит по периферии арены, выхватывая из безликой толпы мертвецов отдельные силуэты. Чудовищное двухголовое существо, рычащее нечленораздельно что-то про смерть. Аквитанского самурая, застывшего с опущенной головой в отдалении. Так и не донесшего послание про падающее небо кочевника, амазонку с оставленным шипастым шаром кровавым месивом вместо лица. Все они умирали в уверенности, что покрыли себя неувядающей славой. Что сражались и пали в самом важном турнире уходящей эпохи. Даже не подозревая о том, что им, как и тысячам прежде, предстоит сперва стать отчаявшимися и обезумевшими узниками арены, а после – переработанным топливом душ в божественной машине Запретных Чертогов.
Один цикл изживает себя – вслед за ним, по воле высших существ, начинается новый.
Цикл омерзительный, наступающий пяткой на гордость и совесть.
Цикл необходимый, потому что единственной альтернативой ему является сражение с силами, даже просто постичь сущность которых не в состоянии обычные смертные.
Безумен тот, кто осмелится бросить вызов богам.
Хан же… Не более чем жалкий и бесправный наместник.
Он не перестаёт улыбаться, чувствуя, насколько сильно устал.
Империя – щит. Существование Империи и исправное функционирование арены – залог благополучия этого ничтожного мира. Пока он полезен Богам, он может существовать. Если Империя будет сломлена и захвачена ордами, если падут легионы и обрушаться под ударами осадных машин стены великой арены – боги всё равно вернуться через сотню лет для того, чтобы собрать свою дань. И, не получив её, приведут в исполнение однажды озвученную угрозу.
Всё остальное не имеет значения. Только турнир. Только арена. Только Империя.
И вспыхивает испещрённое жуткими зазубринами лезвие топора.
И Хан, шагавший размеренно в сторону, неожиданно устремляется наперерез аквитанке.
Шаг, ещё шаг. Пальцы, стискивающие что есть сил лезвие асшайского топора.
Асшай, варварские кланы, дети леса, аквитанцы, его родные кочевники.
Все как один ненавидят Империю, мечтают разрушить и смешать с грязью однажды установленные порядки. Ирония в том, что уничтожив Империю, они обрекут на гибель себя.
Великий Хан – и есть Империя.
Ещё шаг, аквитанка уже совсем близко. Даже в этой броне восхитительно быстрая, непредсказуемая, неуловимая.
Хан мог бы продолжить медлить, играть осторожно и безошибочно. Нет.
Один бросок вперёд, одна попытка, один удар.
И сам Хан не знает, в глубине души желает он себе победы или же поражения.
И гремит в голове прощальное «удачи» Виссанти.
Оттолкнувшись от земли, Хан прыгает, занося над головой смертоносный топор.