Мартышка сидела, зажав кисти рук между колен и глядя перед собой. От холодной воды у нее покраснели веки и кончик носа, и она походила на понурую белую мышь. Мартышка не глядела прямо на Леди, но боковым зрением видела поднявшийся над белым (светло-серым) изголовьем водоворот рыже-розово-зеленого. Гораздо больше всего видно, если не смотреть прямо.
Простыла? Раз Леди спросила, значит, надо что-то сказать в ответ. Мартышка принялась обдумывать - простыла она или нет. Горло не болело, нос дышал свободно... почти свободно. В нос и под веки с тихим зудением, как почти невидимая ноющая мошкара, липла тончайшая серая пелена. Наверное, поэтому Мартышке чихалось. Это все серое виновато... Только как об этом скажешь, что у нее все лицо залеплено серым? Все подумают, что это грязь, а она не грязная, она только что умывалась...
Мартышка наконец перевела взгляд на Леди и заметила, что та сидит, протянув ей руку. У Леди нет ноги. Этого не может быть, потому что Леди - как балерина. Кукла-балерина, у которой отломалась одна нога. Поэтому Леди трудно танцевать. Не то чтобы Мартышка забыла, что сама предложила ей помощь, нет, она помнила, но обдумывание своих мыслей заняло у нее какое-то время и почти все ее внимание. Вдруг Леди на нее обидится, что она обещала, а потом оставила лежать навзничь среди подушек? Надо ей объяснить...
Мысли Мартышки собрались пойти по второму кругу.
- Не простыла, - так же монотонно сказала. - Я чихаю, потому что в нос серое лезет. И в глаза. Чешется. Серое - чешется.
Надо помочь Леди подняться. Потом она, опираясь руками о кровать, сможет пересесть в коляску. Она так всегда делает. Вон коляска стоит, пустая, без Леди, подслеповато улыбается потертым коричневым дермантином сиденья,топорщится хромированными спицами колес. Коляска уродливая. Даже страшная.
Мартышка подошла к Леди, пододвинула коляску поближе к кровати, взяла ее руку своими обеими - крепко и неловко, стала тянуть на себя. Была б она ловчей, может, подхватила бы Леди под спину. Мартышка была недогадливая и тормозная. Но она старалась.