Маркус не двигается.
Совершенно невозмутимый внешне, напряжённый до предела внутри.
Трэй мягко касается его сознания, обходя царапающую преграду железной маски. Он пытается закрыться, не отвечает.
– Виновные должны нести наказание, – отзывается глухо.
– Несчастный ребёнок… – Рафаэль всё также вкрадчиво продолжает. – Её вины даже не было в том, что она родилась такой. Она заслужила по меньшей мере милосердную смерть. Беспрецедентно щедрый подарок от Канцлера. Так было бы, если бы все играли по правилам. Но те, кто смеет нарушать постулаты Железного Кодекса, не имеют права на милосердия. Те, кто укрывал её, кто пытался препятствовать единственно правильному порядку вещей – они втянули её в это, лишили права на милосердие. Я сделал, что должно. Я не считаю себя виноватым в том, что случилось. Винить себя должны те, кто знал, что делает и обрёк её на эту незавидную участь.
Рафаэль переводит дыхание и почти сразу же продолжает:
– Она на удивление стойко сопротивлялась, не подпускала эмпатов. Пришлось прибегнуть к надёжным, проверенным временем методам. Ты можешь сколь угодно хорошо выставлять ментальные блоки, но старое-доброе лезвие всего за несколько часов расставит всё по местам. Несколько лоскутов кожи там, несколько здесь. Пальцы. Глаза.
– В конце концов я добил её. Давно не приходилось так марать руки кровью. Должен сказать, всей моей веры в Канцлера едва хватило на то, чтобы провести эту сессию. Но ты же понимаешь, Маркус, я не имел права останавливаться. Не имел права прекратить прежде, чем буду совершенно точно уверен, что ей неизвестно совсем ничего критически важного.
Оба дознавателя будто вовсе забыли о присутствии стражи и Трэй – вот только отчего-то девушке кажется, что каждый из них на самом деле не забывает об этом ни на мгновение.
– Как могу я проявить милосердие там, где существует угроза Порядку? Как могу я остановиться тогда, когда есть информация о предателях, подрывающих Железную Истину изнутри? – Рафаэль притворно вздыхает. – Я заставил её вспомнить всё. Вспомнить в мельчайших деталях. И знаешь, что она сказала мне в самом конце, Маркус?
– Она была просто ребёнком, – хорошо знакомый Трэй голос дознавателя ещё никогда не был настолько пустым и безжизненным.
– Нет, она сказала не это, – продолжает говорить Рафаэль со смешком. – В последний момент, за несколько секунд до того, как мой нож прервал…
Маркус резко дёргает правой рукой – на первый взгляд судорожное нервное движение на проверку оказывается тщательно выверенным. Зафиксированный в специальном креплении на предплечье кинжал срывается и скользит вниз по широкому рукаву серой мантии – тот перехватывает его на лету и резким подшагом сокращает дистанцию. У Трэй не возникает ни единого сомнения в том, что он часами отрабатывал это единственное движение в келье – настолько гладко и безукоризненно оно получается.
Всё происходит слишком быстро, чтобы кто-то успел хоть что-нибудь предпринять. Узкая полоска заточенной стали вспыхивает в трепещущем свете – и вот Маркус, одной рукой обнимая Рафаэля за шею, вгоняет ему лезвие в грудь по самую рукоять.
– За канцлера, – выдыхает со злостью.
Кинжал выскальзывает наружу, чтобы почти сразу же вернуться обратно в тело – Трэй видит тёмное пятно, проступающее на серой мантии.
– За Эскалон, – ещё один удар. – И персонально за истину.
Мечи стражников выскальзывают из ножен безнадёжно запаздывая. Рафаэль отшатывается назад, врезаясь лопатками в стену. Начинает медленно сползать вниз, оставляя на замшелом камне кровавый развод.
Стражники медлят, колеблются – никто из присутствующих попросту не в силах осмыслить произошедшее достаточно быстро.