– Если бы только всё было так просто, – отзывается Маркус негромко, и бесконечно сложно понять, что именно он имеет ввиду.
Быть может, что едва ли все его проблемы способно решить лишь самоотверженное молчание Трэй.
Быть может, что истинный корень всех зол кроется далеко не в Морро.
А может это обособленное высказывание и вовсе не имеет никакого смысла в контексте, являясь отражением внутренних мыслительных процессов в голове самого дознавателя.
Он долго смотрит на неё, одновременно отстранённо и зачарованно. Бледная улыбка, окрасившая лицо эмпатки на несколько коротких секунд может показаться чем-то диким, неправильным.
– Если ты выдержала здесь столько лет, наверняка протянешь и до утра, – резюмирует он после непродолжительного молчания. – Тебе не за что извиняться. Ты можешь думать обо мне что угодно. Любой из нас этого заслуживает. Думать – это всё, что вы можете. По крайней мере, уж ваши-то мысли никто не в состоянии прочитать и превратить в преступление.
Маркус невесело усмехается.
Может показаться, что он хочет ещё что-то сказать, поделиться с Трэй, открыться хоть кому-то.
Ведь он молчал всю свою жизнь, молчал непростительно долго. Но что-то мешает – сумеречные тени сомнения, какие-то внутренние заслоны. Усугубляющееся с каждым мгновением ощущение, что он соскальзывает, срывается и летит в бездну. Маркус открывает было рот, но почти сразу же умолкает.
Тишину, прерываемую лишь далёкой монотонной капелью, разрывает одинокий удар железного колокола.
Укоряющий звон напоминает об истине, будто уличает изменников в совершенном предательстве, напоминает о прописных и непреклонных постулатах железного кодекса. Трэй видит, как вздрагивает Маркус, меняясь в лице.
Этот одинокий удар, продравшийся сквозь дебри и хитросплетения коридоров, рушит ту чарующую атмосферу обособленности и доверия, которая установилась между двумя людьми в месте, как нельзя менее для этого подходящем.
Колокол замолкает, сгущается тишина. Маркус сидит неподвижно.
И звонит снова. Ещё и ещё. Не так размеренно, как обычно. Быстрее, тревожнее.
За долгие годы, проведённые в застенках Кримсон Рок Трэй никогда не приходилось слышать подобного. Ни разу за всю её жизнь колокол не начинал звонить ночью. Настолько дико и аритмично он не трезвонил вообще никогда.
Маркус подрывается с места, подхватывая со стола железную маску. Не смотрит на Трэй, отводит глаза. Этот оглушительный звон разрушил хрупкий мирок иллюзорных зеркал и воображаемых замков, напомнил о безрадостной суровой реальности. Они по-прежнему в Цитадели. Месте, где даже сама мысль о несогласии с Канцлером считается изменой и карается смертью. Месте, в котором каждый шпионит за каждым, в котором доносы на ближнего льются рекой и никому, никому совершенно, нельзя довериться хоть на мгновение.
– Сейчас глубокая ночь, – кожаные ремни застёгнуты, и голос дознавателя вновь звучит искажённо.
Трэй опять не видит его лица – только железо и холодные серые глаза в прорезях.
– Какого чёрта здесь происходит…
Он накидывает на голову капюшон, быстро осматривает комнату на предмет оставленных улик, которых даже в теории быть не могло.
– Это тревога, – сообщает. – Пойдём, Трэй. Нужно вернуть тебя в камеру.