Трэй всегда подозревала, что в своём деле она довольно талантлива. Большинство дознавателей в тот момент, когда девушка заканчивала основную часть необходимой работы, ещё даже не начинали проявлять ни малейших признаков беспокойства. Она научилась настолько быстро справляться с основными задачами, что на дополнительное изучение воспоминаний объекта уходила едва ли не большая часть отведённого времени.
Главное в этом деле – не увлекаться.
Изумрудные глаза игнийца со сдержанным интересом рассматривают золотую радужку Трэй.
В них – вызов, насмешка, беспочвенная отчаянная храбрость.
Во взгляде Киллеарха – жалость, вперемешку со страхом и отвращением.
Но глаза – это одно. Гораздо интереснее, что происходит у него в голове.
И Трэй тянется вперёд, оставаясь при этом на месте.
Растворяется в изумрудной листве, прислушиваясь к шёпоту внутреннего голоса игнийца.
Снова и снова железным монотонным речитативом Маркус повторяет вопросы – и каждый из них вспышками проявляет перед восторженной Трэй обрывочные и необычайно яркие образы мест, которых она своими глазами никогда не увидит.
Девушка перехватывает первую ассоциацию Киллеарха с чужеродным и таким потрясающе мелодичным названием Медиан. Она едва не слепнет от солнца, лучи которого насквозь пронзают изумительно зелёные и живые кроны деревьев. Она видит затерянную старую крепость в лесах, стены которой словно сделаны из белого мрамора и вплетаются местами в необъятные стволы вечных дубов. Она видит Медиан глазами самого Киллеарха – тот образ, который отложился у него в памяти. Видит бесшумно скользящих по стенам людей в переливающихся тёмно-зелёных плащах, видит спиральную деревянную лестницу, взбирающуюся ввысь по стволу к кроне наиболее высокого дерева, видит захватывающий вид со смотровой площадки на самом верху. Там расстилаются пресекаемые реками и ручьями равнины, для каждой из которых в голове игнийца есть название, ни одно из которых Трэй не приходилось слышать ни разу. Мелодичные и загадочные, они настолько сильно отличаются от коротких и жёстких эскалонских, насколько это только возможно. А если обернуться, то там, в другой стороне, расстилается во всём своей бесконечном многообразии лес. Трэй могла бы сравнить раскачивающиеся на ветру древесные кроны с зелёным бушующим океаном, вот только несчастной девочке даже в чужой памяти ни разу не доводилось видеть настоящий океан, столь непохожий на холодное и негостеприимное эскалонское море.
Повинуясь желанию Трэй, экспозиция немного меняется.
Глазами Киллеарха она видит другую картину – выжженные пустоши там, где совсем недавно были равнины. Тёмные столпы дыма, поднимающегося к далёким и синим издевательски небесам. Она видит марширующие в сторону леса железные легионы – чёрная броня ровных рядов эскалонцев словно поглощает окружающий свет. Она вспоминает отчаяние и грусть Киллеарха, когда игнийцам приходится отступить, отдавая свою прекрасную твердыню без боя. Она чувствует их ярость, решимость вернуться. Когда придёт время. Когда бросит клич Иссирон.
Прежде в своей практике Трэй не приходилось встречать никого, кто бы думал таким образом, как это делает Киллеарх.
Мысли игнийца оказываются подобны порывам ветра – спонтанные, яркие и сменяющие друг друга воспоминания складываются в разноцветные вихри, утягивают девушку из бесцветной реальности в изумительно живой и яркий водоворот.
В голове Киллеарха она находит несгибаемую веру в игнийца по имени Иссирон. Нет, узнику неизвестно, где находится сейчас его армия. Нет, Киллеарх не знает, что он планирует. Никто не знает в точности – но из памяти узника Трэй извлекает уверенность. Совсем скоро время Иссирона настанет.
Игниец думает не предложениями, но образами и метафорами.
Иссирон нанесёт свой удар, отбросит железные легионы назад, заставит их пожалеть о том, что в своей самонадеянности вступили под сень вечного леса.
Совсем скоро наступит тот день, когда клинки запоют.
День, что потом воспоют в балладах и мифах их менестрели.
Глазами Киллеарха она видит пленного маршала Хенсельта.
Связанные и обнажённый, тот стоит в одиночестве посреди залитой лунным светом поляны.
Она видит высокого светловолосого игнийца в посеребрённых лунным светом доспехах, который с обнажённым клинком наперевес приближается к маршалу.
Понимает, что это – и есть Иссирон. Видит, как тот объявляет громогласно, что Игния не отступит. Говорит, что рано или поздно придёт время расплаты. Что с эскалонским маршалом они поступят значительно более милосердно, чем эскалонцы поступают с игнийскими пленниками. Она видит, как отсечённая голова маршала катится, исчезая в сверкающей росой высокой траве, как вздымает окровавленный меч Иссирон и как раздаются со всех сторон одобрительные восхищённые крики.
Другое время, другое место. Несколько месяцев или недель назад. Сердце леса, окрашенное золотисто-алыми лучами заката. Киллеарх сидит на берегу потрясающе прозрачного озера, наблюдая за рыбами, призрачными тенями скользящими под водой.
Оборачивается, услышав тихие крадущиеся шаги…
– Что там? – голос Маркуса заставляет вздрогнуть, вынырнуть из сказочного водоворота, возвращаясь в беспросветную реальность багровых железных стен.
– Прочь из моей головы, эскалонская шлюха, – рычит игниец, словно тоже очнувшись.
Сколько прошло времени? Как долго она была там на самом деле?
Непростительно долго, если Маркус вмешался. Кажется, она потеряла контроль.