1 – Whole World to Imagine Звон железного колокола оповещает о начале нового дня. Первые солнечные лучи ещё не успевают коснуться замковых шпилей, однако Цитадель просыпается, оживает и приходит в движение. Спешат по своим делам стражники и вездесущие дознаватели, обслуживающий персонал начинает сновать с исключительно занятым видом по коридорам, многочисленные пленники со стоном открывают глаза. Цитадель просыпается, однако колокол где-то там, на верхних уровнях замках, продолжает методично трезвонить – каждый удар проникает в душу, сознание: чьи-то сердца заставляя наполняться решимостью, чьи-то – трепетать в ужасе перед испытаниями нового дня.
Трэй знает, что колокол прозвонит ровно двадцать четыре раза. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год неизвестный звонарь повторяет незадолго до рассвета эту процедуру снова и снова. Забавно, но девушка никогда не поднималась на башню, никогда не имела возможности увидеть колокол собственными глазами, и, тем не менее, его звон давно стал неотъемлемой частью её не отличавшегося разнообразием существования.
Ровно двадцать четыре раза. С паузами как раз подходящими для того, чтобы проснувшийся дознаватель успевал прошептать один из двадцати четырёх основных постулатов Железного Кодекса между ударами. Того же требовали и от всех остальных, но, конечно же, почти никто настолько рьяно и неистово не исповедовал Истину, как это делали дознаватели.
Каждый удар напоминает о долге. Об ответственности. О величии Канцлера и мощи Железного Легиона. Об Истине.
Тех, кто верит – воодушевляет.
Тех, кто колеблется – наполняет смутной тревогой.
В конце концов ненавистный колокол умолкает. Трэй вынуждена будет встать с койки – ей прекрасно известно, что после подъёма никто не имеет права лежать. В её распоряжении – ведро с изрядно застоявшейся холодной водой, жёсткая одинокая табуретка и покосившийся стол. Остаётся только сидеть и гадать, что принесёт новый день. Прислушиваться к мерному треску факелов в коридоре, к копошению эмпатов в соседних камерах и к отдалённому эху целеустремлённых шагов. Может статься, что ни один дознаватель сегодня не спуститься в кельи – может статься, что они, как уже неоднократно бывало, на долгие мучительные недели вовсе забудут о существовании в своих подземельях эмпатов.
Подобное бездействие – самое худшее. Железо в стенах Цитадели душит Трэй, давит на подсознание, подавляет способности и сводит с ума. Она может привыкнуть к этому, практически забыть – но обязательно вспомнит в тот счастливый незабываемый день, когда вновь с одним из дознавателей выйдет наружу, вновь сможет вдохнуть полной грудью утренний воздух и хотя бы на несколько часов насладиться условной свободой. Ей не помешают ни опостылевшие преисполненные безысходностью пейзажи предместий, ни грозовые тучи, словно нарочно клубившиеся неделями над столицей, ни ошейник на шее, который всё же не идёт ни в какое сравнение с высасывающей рассудок железной темницей.
Может статься, что она весь день просидит в гнетущем полумраке на табуретке. В полдень прибудет стража с водой и обедом. В порядке строгой очередности их сопроводят по одному справить надобности. И уйдут, оставив гнить дальше в лишённом света и свежего воздуха каземате. В таком случае, останется лишь ждать нового дня и двух новых дюжин железных ударов.
И, тем не менее, ухо Трэй различает со стороны лестницы стальные шаги.
Кто-то спускается вниз – тяжёлая поступь безошибочно выдаёт в посетителе дознавателя.
Тревога и предвкушения привычно вступают в извечную схватку – решётчатое окошко на массивной двери позволяет увидеть, что происходит в коридоре снаружи.
Девушка видит развевающийся серый плащ дознавателя. Видит стальную маску, мрачно бликующую в пляшущем свете настенных факелов.
За прошедшие годы Трэй научилась различать своих безликих хозяев – отличать людей не по одежде или же внешности, а по осанке, манере держаться, ступать, по тем призрачным мимолётным повадкам и жестам, любой из которых наверняка ускользнёт даже от самого внимательного стороннего наблюдателя.
Личность дознавателя неимоверно важна. Личность дознавателя во многом определяет, придётся ли её сегодня сносить оскорбления и побои. Они могут пытаться выглядеть одинаковыми рьяными и бескомпромиссными сторонниками истины, но Трэй не обманешь.
Под стальными масками – люди. Люди в большинстве жестокие, фанатичные, но всё-таки не лишённые слабостей.
Дознаватель прохаживается в некотором раздумье среди одинаковых камер.
Выбирает свой инструмент на сегодня.
Трэй удавалось узнавать имена некоторых из них. Так кто сегодня?
Калеб? Рафаэль? Морро?
Резкий предупредительный стук по двери оповещает девушку, что выбор пал на неё. Почти сразу же створка распахивается – на пороге вырастает грозная внушительная фигура орудия Канцлера. Свет, струящийся с коридора, оттеняет силуэт Дознавателя – даже это жалкое освещение кажется ослепительно ярким после вечного полумрака железной темницы.
– Выходи, – гремит приглушённый голос, и он отступает в сторону, пропуская.
А Трэй в конце концов понимает, с кем ей придётся иметь дело сегодня – и это осознание невольно порождает мимолётное облегчение.
Маркус. Один из немногих, кто её ни разу не бил. Ни разу не повышал голос. Закрывал глаза на незначительные проступки, за который мог бы полчаса стегать плетью по спине, измываясь, Морро.
Иногда Трэй казалось – нелепая иллюзия, наверняка продиктованная самообманом или ложной надеждой, что Маркус в глубине души некоторым из эмпатов сочувствует.