Во всей этой суматохе невольно затерялась невразумительная и нелепая гибель шута.
Кристиан в другое время, возможно, уделил бы этому факту несколько больше внимания, но на фоне всех недавних смертей это показалось, в некотором роде, закономерным исходом.
В прерываемой хлёсткими ударами могучих ветвей тишине, парень терпеливо дождался возвращения лекарки. По-прежнему не давал покоя вопрос – имела ли она в действительности ввиду, что сделать ничего больше не сможет и Аурелия так и останется спать вечным сном?
И вообще, можно ли её по-прежнему называть Аурелией?
Целительница вернулась, принося с собой новые неприятные вести. Герцог начинал медленно и уверенно привыкать к плохим новостям. Теперь эта безглазая ведьма, после имени, просила совсем какой-то нелепицы – и делала это настолько решительно и бескомпромиссно, что молодой герцог начинал закипать. Не то чтобы он настолько привык жить в мире, где всё в энной степени вращается вокруг него и все вокруг ему подчиняются, но эта новая реальность, которая целиком и полностью функционировала по каким-то своим малопонятным сюрреалистичным законам, начинала основательно и очень сильно его раздражать.
Сперва речь шла только об имени. Теперь – кто-то из них должен был отдать за исцеление Аурелии ещё и свой глаз. Вертран кое-что понимал в общепринятых нормах торговли, и ему было прекрасно известно, насколько дурным тоном считается изменение условий сделки в процессе.
И он больше не намеревался это терпеть. Тем более, что совершенно не ощущал собственную причастность хотя бы к одному из предъявленных ведьмой и «духами» обвинений.
То, что произошло с замком, отцов и Аурелией основательно выбило молодого лорда из колеи.
Шокировало, раздавило морально.
Но теперь, по мере того, как окружающий мир, не давая возможности как следует осознать тяжесть утраты, продолжал снова и снова швырять в лицо возмутительные обвинения и проблемы, Кристиан начинал выходит из апатии при помощи злости.
Элоиза, почти не задумываясь, предложила ведьме свой глаз.
С определённого момента Вертран принял решение, что будет именовать лесную знахарку исключительно «ведьмой», но уж точно никак не целительницей.
В её самоотверженности и храбрости присутствовало нечто очаровательно трогательное, но склонность большинства окружающим к необдуманному импульсивному самопожертвованию, если об этом задуматься, Кристиана уже давненько нервировала.
– Элоиза, – быстро посмотрев на девушку, молодой лорд едва заметно качнул головой.
Никто не будет отдавать колдуньям глаза в его смену. И уж точно не будет этого делать она.
Понадеявшись, что Элоиза верно поймёт его достаточно прозрачный и вполне однозначный намёк, Кристиан снова вперил тяжёлый взгляд в тряпицу, скрывавшую глаза лесной ведьмы.
И заговорил, сперва спокойно и тихо, вкладывая весь свой рационализм и решимость в каждое произнесённое слово:
– Я понятия не имею, почему король принял такое решение и сделал с вами то, что именно сделал. Быть может, вы этого заслуживали, – подчёркнуто вежливое обращение на «вы» отнюдь не было призвано скрасить жёсткость того, что он намеревался сказать. – Быть может, нет. Так или иначе, никто из присутствующих и ныне покойных, ни имеет ни малейшего отношения к тому, что случилось с вами и с лесом. Если вы этого не видите, то слепы во всех смыслах. Если духи этого не понимают, то духи наделены подобным могуществом не иначе, как по ошибке природы. Если вы здесь исповедуете принципы детей, который несут наказание за совершённые отцами грехи, то в этот лес стоило бы давно запустить Оскара с его армией железных храмовников.
Вертран улыбнулся.
– Не поймите меня неправильно, но я попытаюсь объяснить ситуацию так, как её вижу я сам. Ещё несколько дней назад магия была для меня чем-то… Абстрактным. Я, как и все, слышал сказки о зачарованных принцессах и ведьмах, о лесных дриадах и жутких драконах. Никогда не воспринимал их серьёзно, но, в то же время, не осуждал. В последние же дни я сталкиваюсь с магией значительно чаще, чем мне бы хотелось. Буквально на каждом шагу. И что я чувствую? Зло. Неконтролируемое, неподвластное человеческой воле зло, грязное порочное ведьмовство, которое рушит из слепой мести всё то прекрасное, что возводили веками люди. Ломает судьбы тех, кто не имеет к этому ни малейшего отношения, – Кристиан ненадолго замолк, давая ведьме время осмыслить. – И, когда я вижу всё это, я невольно начинаю понимать, о чём говорит мне сэр Уайт. Зло порождает ответное зло, и теперь я вижу необходимость в том, чтобы истреблять огнём и мечом силу, которая творит настолько ужасные вещи и которую никто не может контролировать. Как вы думаете, миледи, если Ниссалон и соседние королевства наконец-то объявят настоящую охоту на ведьм, кто победит в конечном итоге? Волшебство? Или люди?
В какой-то момент Кристиан понял, что его уносит куда-то слегка не туда. Он высказывал то, что копилось в подсознании на протяжении последних часов, уходя всё дальше от сути.
– Сперва вы требовали за помощь лишь имя. Теперь – имя и глаз. Кто знает, быть может, на третьей стадии для завершения колдовства вам потребуется чья-нибудь печень? Там, откуда я родом, не меняют в процессе сделки условия. Если бы вы сразу озвучили подобную цену, быть может, мы бы решили к вам и вовсе не обращаться.
Глаз, имя, голос… Что стало с привычными товаро-денежными отношениями?
Его меч, насколько Вертрану было известно, по-прежнему должен стоить целое состояние.
– Никто из присутствующих… Никто, – остановился и дополнительно подчеркнул голосом Кристиан. – Не удовлетворит такую изуверскую просьбу на столь туманных и размытых основаниях. Вас лишили зрения, но это не значит, что его стоит лишать в отместку кого-то из нас. Я благодарен вам за помощь…
Если, конечно, буйство леса не было её собственными коварными происками…
– Но, – как говорил отец, не стоит принимать во внимание ту часть предложения, которая расположена перед «но». – Я, герцог Вертран, спрошу вас ещё раз. Вы можете помочь нам за разумную цену? Без этих изуверских варварских методов?