Попарно обвязываясь, истощённые люди спускаются вниз, в затопленную низину. Прощупывая перед собой предательски уходящую почву, бредут, чувствуя, как ледяная вода перекатывается в сапогах и ботинках, доставая местами едва ли не до колена. Идти тяжело, мокро и мерзко, холод сковывает, распространяясь всё выше от практически моментально онемевших ступней. Мир вокруг хлюпает – приходится пробираться, переступая выступающие из воды сухие коряги, сворачивать в сторону, огибая совсем уж непроходимые из-за бурелома места, вглядываться до рези в глазах в торчащие из-под воды безжизненные чёрные ёлки и поваленные деревья. Впереди – спина ведущего, внизу – багровая и напоминающая в свете факелов кровь застоявшаяся вода. Мелкие мошки роятся вокруг, лезут в нос и глаза, путаются в волосах и приземляются нагло на беззащитную кожу. Через несколько десятков минут такого пути появляется непреодолимое желание выбраться как можно скорее из этого гиблого места, где каждый неверный шаг грозит обернуться зыбкой трясиной. Люди продвигаются медленно, тщательно выверяя каждый следующий шаг. Холод распространяется по телу, в то время как в самой низине царит удушливая отвратительная духота. Опыт, к которому привычны рейнджеры-следопыты. Опыт, который может неприятно шокировать изнеженных аристократов и чародеек.
Свет факелов выхватывает из мрака одинаковые заросли и сухие коряги.
Палка Георга уходит в зыбкий ил – как не старается следопыт, не может нащупать там дно. Впереди – разлившаяся во все стороны топь, застоявшаяся багровая вода которой мутным зеркалом отражает бледные лица.
Обходной путь, к счастью, обнаруживается практически сразу. Старый рейнджер смещается влево, оставляя топь по правую руку. Цепочка людей продолжает продвигаться вперёд, отмечая с тревогой смутную рябь, которая время от времени будоражит тёмные воды. Остаётся надеяться, что скоро это закончится. Страшно даже подумать теперь о необходимости возвращаться назад той же самой дорогой.
Где-то вдали, в непроглядном мраке по правую руку, над топью, вспыхивают и разгораются крошечные бирюзовые огоньки. Они бесконечно далеки и безгранично красивы, они напоминают крошечных светлячков, мечущихся на месте из стороны в сторону в тщетных попытках обнаружить в конце концов потерянную дорогу. Бирюзовые огни кажутся чем-то неправильным и чужеродным в океане первозданного мрака. Сперва один останавливается, повернув и их сторону голову – действия первого привлекают внимание остальных.
Люди вглядываются в огни, не сразу осознавая, что невольно остановились. Светлячки парят над водой и грациозно танцуют, внушая истощённым путникам уверенность и спокойствие. Если смотреть на них достаточно долго, то начинает казаться, будто незнакомая и невыразимо прекрасная музыка волнующим мотивом начинает надрывно играть в голове. Она напоминает трагичную и возвышенную арию скрипки, она возвращает мысленно к солнцу, порождает воспоминания о прежних временах, счастливых и безмятежных. Она вытесняет из памяти холод, помогает избавиться от страха и тревоги. Она намекает на нелепость необходимости двигаться дальше, предлагая людям отдохнуть и дослушать до конца выступление. Мир плывёт и двоится, мрак будто бы отступает – светлячки начинают казаться прекрасными танцовщицами, невесомо порхающими над топью под воистину великолепную музыку. Людям начинают чудится голоса – мелодичные чистые голоса, вопрошающие что-то у каждого из них на незнакомом наречии. С завораживающим милым акцентом выговаривающие их имена – Элиас, Эвелинн, Бедвер и Фелиция… Они не кажутся враждебными, они предстают скорее друзьями.
И нет в головах людей понимания, насколько неестественно и нелепо происходящее. Забыты ужасы ночи, оставлена в прошлом удушливая гиблая топь, даже высшая цель отступила назад, уступая место чистому наслаждению.
Оглушительный всплеск, с которым падает в воду Бедвер, не кажется чем-то действительно значимым и достойным внимания. Нет ничего важнее в мире этого беспрецедентно прекрасного танца, контакта с неизвестным, этой восхитительно чистой возвышенной музыки.
Даже сам Бедвер не сразу осознаёт, что именно происходит. Не чувствует, как склизкие щупальца обвивают сталь его доспеха на голени. Не обращает внимания на рывок, который выбивает почву из-под ног пожилого храмовника – приходит в себя лишь тогда, когда невольно отрывает взгляд от огней, когда вокруг его мира смыкается, отрезвляя, ледяная вода. Вода набивается в приоткрытый от удивления рот, заливает глаза – ослеплённый и ошарашенный рыцарь запоздало понимает, что нечто с невероятной силой тащит его, волоча по земле прямиком в топь, над которой порхают безобидные огоньки. Ужас и паника моментально вытесняют при помощи воды недавнюю безмятежность. Сила, с которой неведомое тащит к себе закованного в тяжёлый доспех храмовника, поражает.
Натягиваются верёвки, швыряя на колени в ледяную воду Джона и Роберта. Зрительный контакт с огнями разрывается – и восприятие мира несколько заторможено возвращается к норме. Что-то стремительно тащит барахтающегося на спине Бедвера в сторону топи – это что-то, кажется, с такой же лёгкостью способно утащить и других.