Утопающий в полумраке зал какого-то грязного паба. Не могу вспомнить название. Оно не имеет значения. Гранёный стакан с плещущейся в нём золотистой жидкостью. Виски. Хорошо. Опустошаю стакан, ставлю обратно на заляпанную и исключительно неопрятную барную стойку. Пальцами невольно тянусь к жилистой шее, дотрагиваюсь до тонкой серебряной цепочки. На ощупь пробираюсь по ней, обхватывая ладонью, в конце концов, крошечный нательный крестик. Зачем я здесь? Не хочу вспоминать. Вокруг становится почему-то темнее. Словно что-то приглушает и без того немногочисленные светильники. Какой-то звук на фоне обескураживает, напрягает. Я шарю глазами по залу, беспомощно цепляясь за сидящих тут и там посетителей. Первый – мужчина, примерно моего возраста, почему-то совершенно неуместно одетый в деловые брюки, отглаженную белую рубашку и галстук с металлической полоской держателя. Его угрюмое и осунувшееся лицо кажется мне смутно знакомым. Где я мог его видеть?
Совсем другое время и место. Собор, ровные ряды аккуратных деревянных скамеек. Смотрю вниз – вижу на себе чёрную рясу, массивный серебряный крест на груди. Передо мной – декоративная кафедра. На ней – Библия. Кажется, или я должен что-то сказать? Нет, я уже сказал что-то тогда. Сейчас я только лишь наблюдатель. Изучаю внимательно прихожан. Тот самый мужчина, в том же галстуке, в той же рубашке, только другой. Посвежевший, улыбающийся, счастливый. Томас. Я помню его. Рядом – кроткая и очаровательная светловолосая женщина, рука которой покоится на плече стоящей около неё маленькой девочки. Их дочери. Ту девушку зовут Эмили. А девочку… Келли?
Растерянный взгляд продолжает скользит по бару. Вижу Эмили за соседним столом – перед ней бутылка вина, волосы в беспорядке разбросаны, облачена в одну лишь сорочку. Нервирующий звук на фоне по-прежнему нарастает. Что это..? Плач?
- Бармен, ещё один двойной виски, - рычу я, поворачивая голову.
Человек за стойкой с ненавистью смотрит на меня. Опять Томас, с его изнеможенного осунувшегося лица на меня взирают горящие ненавистью глаза. О Всевышний, что происходит? Становится страшно. Я определённо слышу надрывный детский плач, источник которого определить возможным не представляется.
- Вы поможете нам, святой отец?
Я редко приходил на дом к своим прихожанам. Одно из немногочисленных исключений сделал для этого случая. Практически образцовая семья – работящий муж, домовитая жена, красавица-дочка. И Эмили так слёзно умоляла меня явиться по телефону, что я, отставив в сторону свои принципы, отправился к ним. Всё бы хорошо, но у Тома были серьёзные проблемы с алкоголем. Время от времени он срывался. Квалифицированная медицинская помощь оказалась бессильна, и супруги приняли решение обратиться к помощи Господа. Точнее, Эмили приняла такое решение. Не так уж часто я видел Томаса в храме, гораздо чаще она приходила воскресным утром одна. Я быстро понял, что муж выступал категорически против вмешательства. В задушевных разговорах с Эмили я узнал практически всю подноготную их семьи. То, что на самом деле она не так уж счастлива в браке. Что проблемы Томаса с алкоголем из года в год только усугубляются. Что она до сих пор с ним исключительно из-за дочери. Одним вечером, когда Том вышел в ночную смену, я выведал у неё ещё более тёмную тайну. О том, как она тщательно скрывала несколько месяцев от дочери и знакомых истинную причину своего перелома. Это уже не лезло ни в какие ворота. Я начинал проникаться к Томасу искренним отвращением, размышляя о том, что он не заслуживает такой очаровательной жены и исключительно милой дочери. Чем больше я узнавал о нём, тем меньше верил, что у этого человека есть право на искупление. Понимал я и то, что дальше бессмысленно отсрочивать нашу беседу. Я собирался поговорить с ним на следующий день, вечером. Пообещав, что завтра зайду, я уже направился к выходу, когда дорогу мне решительно преградила Эмили. Удивительно, как этой женщине непринуждённо удавалось сочетать набожность с развратностью. Думаю, она выпила слишком много вина. Думаю, роль сыграло и то, что Келли этой ночью ночевала у какой-то подруги.
- Что мы натворили, святой отец? – испуганный голос эхом вторит в голове.
Я не пришёл на следующий день. Мне нужно было как следует поразмыслить о том, что случилось. О том, как эту катастрофу можно исправить. Она позвонила ночью, в слезах. Из сбивчивого и перебиваемого рыданиями монолога я понял, что она всё ему рассказала. Ничто не могло спасти мою жизнь от сокрушительного развала. Моей карьере пришёл конец, не было ни единого шанса даже просто надеяться на дальнейшее служение в церкви. Пребывая в состоянии паники, я накинул плащ и поехал туда. Так и не понял до сих пор, было ли это моим везением, или всё же проклятием.
В тёмном доме меня встретил плач Келли. Томас проломил Эмили голову молотком – окровавленное орудие убийства лежало здесь же, рядом. Его самого я нашёл в кабинете. Он сидел за письменный столом, на котором находились стакан и пустая бутылка виски. Он обернулся и посмотрел на меня. Я вздрогнул, медленно закрыл дверь и просто ушёл. Уже на улице позвонил в полицию, проигнорировав просьбу представиться. Насколько мне известно, Томас никому и никогда не сказал, что я как-то был замешан в этой истории. А я никогда не пытался узнать, что стало после всего этого с девочкой.