Бэрримор, периодически теряя сознание, держался в седле до последнего. Всадники галопом покинули предместья Аркадии, мчались сквозь ночь, казалось, вовсе не разбирая дороги. Вдоль лесов и полей, мимо утопающих в кромешном мраке крошечных деревушек. Это длилось много часов, на протяжении которых Белла несколько раз засыпала в седле. В конце концов, девочка окончательно потеряла ориентацию во времени и пространстве – она даже сперва не поверила, когда рыцари наконец-то остановились. Спешившись, они, ведя лошадей, продвигались по какой-то неприметной тропинке сквозь лес, после – перемахнули через невысокий деревянный заборчик, перебраться через который Сабелле помог Дункан, предварительно стреножив и оставив в лесу лошадей. Теперь над девочкой нависала тёмная громада двухэтажного особняка, в практически непроглядной тени которого утопал внутренних дворик. Бэрримор хромал и шатался, его и без того бледное лицо становилось белее с каждой минутой. В гнетущем молчании Дункан приблизился к деревянной двери неприметного заднего входа и постучал. Несколько минут ничего не происходило – после тёмные стёкла изнутри озарило неверное пламя свечи. Дверь приоткрылось, явив беглецам встревоженное лицо заспанного привратника. Только теперь Бэрримор наконец-то не выдержал и упал, на что, Дункан, впрочем, не обратил никакого внимания. Он сбивчиво вполголоса объяснял что-то слуге, то и дело указывая то на Беллу, то на лорда-командующего. В конце концов тот кивнул и закрыл дверь – шаркающие мучительно медленные шаги начали удаляться. Лишь тогда рыцарь присел около Бэрримора и как мог аккуратно перевернул его на спину.
Следующие события происходили в ещё большем тумане. Дверь распахнулась, двор заполонили какие-то люди. Женщина в ночной рубашке приобняла ничего не понимающую Сабеллу за плечи и повела её в дом. Несколько слуг суетилось вокруг, предпринимая неуверенные попытки перенести Бэрримора. Процессом руководил могучий бородатый мужчина – огромный, почти такой же огромный, как тот чудовищный варвар, только казавшийся куда более добрым. В обычных брюках и простой нательной рубашке, он хрипло рычал, отдавая распоряжения. Дункану при встрече он пожал руку, кивнув. На Беллу лишь посмотрел с интересом, целиком поручая доброй женщине заботу о принцессе.
Ей выделили целую комнату – не такую большую, как её спальня в замке, но довольно уютную, с плотными шторами и пушистым меховым ковром на полу. Женщина время от времени приговаривала что-то ободряющее, старательно взбивая подушку и расправляя постель. Она обращалась с принцессой словно с ребёнком – объясняла, что она может сложить вещи на стульчик, с жалостью улыбалась и, в качестве завершающего штриха, усадила её дракончика на подушку. В конце концов она ушла, задвинув штору и оставив на прикроватном столике горящую свечку.
Страшная ночь закончилась, с первыми лучами восходящего солнца стремительно теряли реальность ночные кошмары. В столовой Беллу уже ждал сидящий за длиннющим столом сир Дункан, который приветливо улыбнулся принцессе и поинтересовался, как ей спалось. Всё это казалось неправильным, неуместным – однако на столе около рыцаря стояла дымящаяся тарелка с яичницей, а Сабелла вдруг поняла, что не ела очень и очень давно.
Чуть позже появился тот самый бородатый огромный мужчина. Он уселся на свободное место и беззлобно гаркнул, приказывая принести ему вина как можно скорее. Он сообщил Белле и Дункану о том, что слуги нашли оставленных ими лошадей и переместили их в конюшню, что его личный лекарь, всю ночь не смыкал глаз, занимаясь ранами Бэрримора, что старый рыцарь по-прежнему слаб, однако его жизни, по всей видимости, больше не угрожает опасность.
Бэрримор поправлялся мучительно медленно – следующие несколько недель прошли практически безвылазно в этом особняке. Сперва старик и вовсе не приходил в сознание, а Беллу к нему несмотря ни на что не пускали. На Мэтта Хорнвуда, а именно так звали хозяина дома, не работали ни просьбы, ни уговоры, ни приказания. Лишь после, когда Бэрримор начал понемногу возвращаться к реальности, к нему начали пускать посетителей. За это время Белла успела привыкнуть в смешному виду сира Дункана без брони, узнать поимённо всех не слишком многочисленных слуг и познакомиться с той самой доброй женщиной, Кэтрин, которая оказалась женой Хорнвуда. Девочку не выпускали из дома, хотя сам сир Дункан время от времени куда-то уходил, а несколько часов спустя возвращался. Никто не хотел разговаривать с ней о событиях кровавой ночи переворота, никто не отвечал на её прямые вопросы. В особняке царила атмосфера выводящей из себя недосказанности.