Сплошная белая мгла, сквозь которую не видать ни единого ориентира, беснуется с воем вокруг. Знакомые места в ней словно преображаются – растворяется выбранная для лагеря совсем недавно поляна, попадающиеся то и дело деревья кажутся вам чужими, совсем незнакомыми. Вы словно оказываетесь заперты в неприступной снежной темнице – бродите бестолково кругами, не в силах определить собственное местоположение или хоть кого-то найти.
Кто-то останавливается, отчаявшись и опустив руки. А кто-то, напротив, стиснув зубы вгрызается в снег, буквально вырывая собственную жизнь из успокаивающе-ледяных пальцев метели.
Максимилиан.
Готов сражаться не жалея себя с потусторонним созданием. Готов отважно прикрывать отступление остальных. Но вместо рогатого зверя твоим противником на этот раз выступает безжалостная стихия. Замираешь растерянно, не обнаружив ни врага, ни чего-то другого. Молча ждёшь, пока вьюга утихнет, постепенно покрываясь снежным наносом.
А она, падла, не утихает. Давно не чувствуешь носа, иней на ресницах мешает смотреть, а природа, или всё же треклятая магия, даже не думает успокаиваться. Терпишь, мечтая о том, что этот кошмар когда-нибудь всё же закончится. Уже не верится, что лето и солнце где-то действительно существуют. Что бывает время, когда на улицу можно выйти без утеплённой меховой шубы.
Сам того не замечаешь, как поддавшись ветру и холоду, засыпаешь. Или просто теряешь сознание. Соскальзываешь в обманчиво тёплую темноту – колени подгинаются и ты падаешь лицом прямо в снег.
Сания.
Идёшь куда-то к деревьям. Точно помнишь, что рядом, совсем недалеко, была та самая ёлка. Топчешься во вьюге, наматываешь круги. Крепнет полная отчаянья мысль, что ты всё-таки заблудилась. Минуты проходят, а ты всё ещё ничего не находишь.
Пока, наконец, не проступает тёмный мохнатый спасительный силуэт. Ныряешь, раздвинув ветки, в спасительный шатёр ели. Прикладываешься к вину – обжигает холодом горлышко губы, но пропускает живительную жидкость в глотку и пищевод. Зовёшь остальных, почти срывая голос до хрипа – но перекричать ветер всё равно оказываешься совершенно не в силах.
Кричишь, ходишь из стороны в сторону пытаясь согреться. Совсем одна. Забытая и потерянная. Пока усталость не берёт всё же своё и ты, сдавшись, не проваливаешься в тревожный лихорадочный сон.
Юрген, Адрианна.
Вгрызаешься в снег, силясь вырыть берлогу. Предпринимаешь попытки развести огонь трясущимися руками. Только-только разгорающееся пламя моментально гасит очередной порыв свирепого ветра, как не пытаешься ты от него кострище укрыть.
В конце концов, волею случая или, быть может, при помощи небезразличных старых богов, костерок разгорается. Скармливаешь ему без сожаления стрелы, поддерживая в достаточной мере, чтобы растопить в котелке немного снега.
Не проходит и пары минут, как там уже начинает дымиться, распуская приятный аромат, горячая каша. Свистит ненавистно ветер над головой, но думается тебе, что всё на самом деле не так уж и плохо. Смотришь на Адрианну, которая копается в недрах уже вырытой тобою берлоги и пытается хоть как-то помочь. Приближается ужин.
Уна.
Долго бродишь в поисках ёлки, начиная отчаиваться. Вроде точно знаешь, что она была здесь. Почти уверена, что в буране не сбилась с первоначального курса.
Но дерева нет – здесь нет вообще ничего, кроме неистово мельтешащего вокруг снежного ада. Уже теряя надежду натыкаешься на какую-то ель – не ту, которую ты рубила. Другую. С благодарностью пробираешься между колючими ветками. Мастеришь из последних сил для себя хоть какое-то ложе. Кое-как запихиваешь в себя немного ледяного мяса и хлеба без особого аппетита. Заканчиваешь нехитрый рацион согревающими глотками вина. Словно налитые свинцом веки опускаются сами.
Каталина.
Кутаешься в тёплый плащ рыцаря. Бродишь в метели, выискивая силуэты друзей и знакомых. Кричишь, срывая горло. Не понимаешь. Ведь они были совсем рядом, буквально в паре шагов. До Санни, казалось, ты могла бы совсем недавно дотянуться рукой.
Никого нет. Вьюга играет с тобой, при помощи твоего собственного, воспалённого стрессом и ментальной атакой зверя, сознания. В вое ветра тебя чудятся голоса, обращённые к тебе крики с просьбой о помощи. То слышится испуганный до смерти голосок Флинта, то истошный лай дворняжки торговца. Бредёшь на звук, увязая в сугробах, но из раза в раз никого не находишь. То и дело тебя видятся пронизывающие лазурные точки-глаза вдалеке, или же, и того хуже, могучие ветвистые рога жуткого зверя.
А потом понимаешь, что вокруг – никого. Ты одна, теперь сама по себе. И от этого осознания только становится хуже. Одиночество давит, страх стискивает сердце в груди.
Отчаявшись, соглашаешься и на случайную ёлку. Неохотно пожевав жёсткое мясо, отрубаешься в шатре из вечнозелёных ветвей.
Эйты.
Вертишься на месте, кричишь. Зовёшь Флинта. Твоим крикам вторит лишь порывистый ветер – нет никого, все куда-то пропали. Вьюга захватила не только вашу полянку, она заморозила и поглотила весь мир. Хутора, деревушки, огромные города и защищённые замки.
Ты осталась совсем одна. Никто не придёт, никто не поможет.
Но ты не боишься, тебе не впервой. Снова спрячешься и найдёшь новых хороших людей. А если уж совсем повезёт, то даже кого-то из тех, с которыми успела уже познакомиться. Ведь не может же быть, чтобы ты одна уцелела? Едва ли олень собирался вас всех убивать.
Оставляют силы, ложишься на снег. Используешь безразмерный тулуп в качестве спасительно тёплой берлоги.
Флинт.
Ходишь вокруг дерева.
Первый круг, второй, третий. Уже сбиваешься со счёта, но всё равно упрямо поёшь. Любой ценой должен завершить колыбельную.
Задувает ветер в рот, вперемешку со снегом. Но не останавливаешь, должен закончить. Подбодрить себя и путников вокруг, в темноте.
Но никто не приходит на голос. Никто не слышит. Или нет вокруг никого?
Не знаешь ответа. В конце концов устаёшь. Кутаешься кое-как в одеяло, кладёшь рядом мотыгу. И, запихнув в рот немного мяса, почти сразу же засыпаешь.
Энзо.
Чем больше прилагаешь усилий, тем меньше мёрзнешь. Добираешься таким эксцентричным образом до подножия дерева, углубляешься в снег. Вокруг – никого. Ни единого крика не доносится до тебя, ни единой фигуры не промелькнуло поблизости.
Словно померли все. Обратились под взглядом оленя в ледяные скульптуры – те самые, в одну из которых угрожал превратиться сам Энзо, если проклятая буря продлится достаточно долго. Засыпаешь под деревом, мысленно сожалея, что опрометчиво отдал свой тёплый песцовый плащ Каталине.
Ашиль.
Стаскиваешь одежду с холодного трупа. Натягиваешь на себя, продолжая цепляться за жизнь, что есть мочи. Ноги подкашиваются, тебе всё равно жутко холодно. Рыщешь вокруг в поисках сумки Пада. Не находишь ни её, ни остатков костра – снегом уже замело даже немногочисленные сохранившиеся головни.
Зато натыкаешься на огромный станковой рюкзак Дрега. Там наверняка может быть много полезного, но проинспектировать имущество торговца не успеваешь – смертельная усталость всё же берёт своё. Падаешь сперва на колени, а мгновением позже – отрубаешься, практически в обнимку с рюкзаком коробейника.
Дрег.
Находишь дерево. Дрожащими и непослушными пальцами выуживаешь из сумки хозяйственный ножик. Челны немеют, глаза закрываются – но ты превозмогаешь, в основном исключительно из северного упрямства.
Стёсываешь немного коры. Казалось, что первой поддастся сталь – на лютом холоде осиновая кора становится почти что дубовой. Кое-как отковыриваешь пару кусков, готовишь материал для кострища.
Дрожащими руками пытаешься высечь искру – кажется, ещё ничего никогда не хотел в жизни так сильно. Уповаешь на Игни, взываешь к богам – тщетно. Один раз тебе почти удаётся, но безжалостный ветер моментально сводит на нет все усилия.
С каждым разом сильнее нарастает отчаяние. Ничего не получится. Совсем уже не чувствуешь пальцев. В конце концов, оставляешь бессмысленные попытки. Ложишься на снег, обнимая поскуливающего Шваркса. За секунду до того, как уснуть, чувствуешь шершавый язык пса на щеке.
2
Утро. Редкие хлопья снега медленно планируют вниз, завершая и без того идиллическую картину – нетронутый никем идеальный снежный покров, весело сверкающий в лучах восходящего солнца. Лишь тоненькая дорожка звериных следов – кажется, заячьих, пересекает зимнюю благодать. Окончательно побелели вечнозелёные ёлки.
А потом идиллия начинает стремительно распадаться на части – из ближайшей ели показывается на свет Единого продрогшая до костей рыжеволосая девушка. Следом выбирается не без труда из засыпанной наполовину берлоги мрачный бородатый мужчина. Опушка леса начинает стремительно оживать – всё больше
людей постепенно приходит в себя, готовые встретить прекрасное зимнее утро.