Силуэт Эйзенхауэра на обзорном балконе не произвёл совершенно никакого впечатления на солдат, проводивших тренировку внизу. Они продолжали методично и исключительно безупречно выполнять поставленные офицером задачи, нисколько не озаботившись тем фактом, что за их успехами теперь наблюдает создатель. Эти солдаты до нелепого мало походили на настоящих людей. Судя по всему, им были неведомы ни пороки, ни страсти.
Сам Отто замер. Напряжённый и вытянувшийся, старик застыл, бесцеремонно обгладывая лицо девушки своим отвратительно цепким взглядом. Губы учёного сжались в тоненькую полоску, а многочисленные морщины – словно разгладились. Как и прежде, он словно лучился скрытой угрозой… Но с каждой секундой - с каждой новой, преисполненной дерзкой искренностью, репликой Дженны, мрачнел Эйзенхауэр.
Могло показаться, что он окончательно потеряет терпение уже после «конченого урода». Отто фон Эйзенхауэр смолчал – всё с тем же окаменевшим выражением на лице продолжал слушать. Словно губка впитывал в себя всё новые и новые оскорбления, накапливая злобу где-то внутри – чтобы сразу же выплеснуть её, как только Дженна замолкнет. Продолжая говорить, она невольно отстрачивала неминуемую расправу, но, в то же время, лишь усугубляла грядущее наказание. В том, что Эйзенхауэр не простит ей подобной дерзости, сомневаться не приходилось.
Лео тоже молчал. Не сделал попытки выслужиться перед начальством – не заставил внезапным ударом Дженну заткнуться на полуслове. Вообще не обратил внимания на словесную перепалку. Взгляд солдата привычно уцепился за какую-то только ему известную точку на гладкой стене. Безучастный, лишённый даже проблеска здравого смысла.
- По-хорошему, значит, не выйдет, - тихо проговорил Эйзенхауэр, стоило Дженне только выпалить свою заключительную тираду. Его надломленный голос дрожал от ярости.
- Глупые существа люди, чудовищно глупые, - старик, наигранно негодуя, покачал головой. – Я хотел побеседовать, произвести, так сказать, обоюдовыгодный обмен информацией…
Он шагнул вперёд, хищно впившись глазами куда-то в переносицу девушки.
- Лео, - рубленое слово прозвучало полноценным приказом. Блондин сразу же понял, что именно от него требуется.
Быстро – быстрее, чем Дженна успела даже подумать о возможном сопротивлении, он переместился к ней за спину. Жёстко, без тени недавней аккуратной галантности, заломил обе руки девушки в районе локтей – заставив ту слегка выгнуться, едва не до боли сводя вместе лопатки. И безмолвно обещая океан страданий при малейшей попытке сопротивления.
Эйзенхауэр ударил не сильно, почти без замаха, но хирургически точно. Прямо в солнечное сплетение, разом выбив из груди воздух и заставив согнуться – ровно настолько, насколько позволял жёсткий захват. По крайней мере, не по лицу. Добавив, для острастки скорее, по щеке раскрытой ладонью, он выудил из внутреннего кармана стеклянный шприц. Внутри плескалась смутно знакомая бесцветная жидкость. Не размениваясь на слова и любезности, он, на удивление крепко вцепился девушке в подбородок, лишая её последней возможности сопротивляться и открывая для инъекции шею. Длинная игла впилась в горло – совсем не больно, а вот выдавливание транквилизатора в кровь сопровождалось ноющими покалываниями.
- Так будет даже быстрее, - сквозь зубы процедил Эйзенхауэр, отступая назад.
Лео тут же разжал свою хватку, любезно позволяя Дженне, обмякнув, рухнуть прямо на пол.
Действие этого препарата девушке в последнее время приходилось испытывать на себе угнетающе часто. Ничего нового она для себя не открыла…
Процесс возвращения в реальность сопровождала уже знакомая тошнота.
Почти сразу же от вестибулярного аппарата поступило оповещение, что тело находится в положении вертикальном. Спина, впрочем, по-прежнему ощущала жёсткость кушетки – вот только располагалась та теперь перпендикулярно плоскости пола. Дженну придерживали, мешая в равной степени как упасть, так и пошевелиться, многочисленные ремни. Они обхватывали по несколько раз каждую ногу, прижимали ткань туники к телу поперёк живота и груди, один даже, мешая дышать, туго перехватывал шею. Присосками к вискам крепились непонятного назначения провода. Растрепавшиеся окончательно волосы заползали на лоб, лезли в глаза, частично перекрывая обзор. Окоченевшие практически стопы с трудом ощущали всё ту же поверхность – фактически, Дженна так и стояла, спиной прильнув к вертикальной кушетке. Большую часть обозримого пространства лаборатории загромождали странные агрегаты – белые аппараты жизнерадостно мигали разноцветными лампами и диодами. Прямо напротив неё находилось огромное, во всю стену, окно, за которым по практически такому же, только с гигантским экраном вместо пациентки, помещению, неторопливо расхаживал старый знакомый.
Лео тоже был здесь – только по ту же сторону стекла, что и пленённая девушка. Истуканом замер около единственной двери, вытянув руки по швам и привычно уставившись на что-то перед собой.
Экран около Эйзенхауэра замерцал, оживая. После непродолжительной ряби помех на нём возник сидящий за внушительным письменным столом человек. Сам человек оказался не менее внушительным – тяжёлые кустистые брови, властный взгляд задумчивых глаз, достаточно мощное телосложение и ухоженная чёрная борода. Облачён он был в какое-то подобие мантии – бархатно-красной, с вставками золота на плечах и груди. Что-то проговорил, Эйзенхауэр ответил.
Безупречная звукоизоляция надёжно скрывала от пленницы истинный смысл их транслируемого через видеосвязь разговора.
Тишина казалась оглушительной даже по меркам этой лаборатории.
- Борман, - внезапно нарушил молчание чей-то неуверенный голос.
Взгляд Лео наконец сфокусировался на чём-то конкретном – на лице беседовавшего с Эйзенхауэром человека на огромном экране.
Именно солдат наконец соизволил заговорить. В обычно девственно чистых от мыслей небесных глазах блондина мелькнуло какое-то осознание. Словно он вспоминал что-то – продираясь сквозь выставленные заслоны, медленно и с трудом. Вспоминал, переплавляя тем самым сдерживающие чипы и перемычки в своей голове.
- Артур Борман, - с явными нотками удивления повторил Лео, продолжая упрямо буравить взглядом экран.