Небольшая квартирка – крошечная часть того огромного монолита, что именуется здесь жилым блоком. На стенах – топорщащиеся обрывки бумаги, когда-то давно бывшие довольно радужными обоями. Даже теперь видны до сих пор кое-где на клочках полевые цветы – одуванчики и ромашки, некогда призванные сюда, чтобы хоть немного смягчить тесную безысходность металлической клетки. Маленькая гостиная – абсолютный двойник миллионов других помещений, занимавших большую часть площади располагавшихся в жилых блоках квартир.
Древний, нещадно скрипящий диван, на единственной тумбочке – коробка морально устаревшего телевизора. Картина почти родная, картина знакомая. Не должны люди жить в подобных условиях. Не должны ютиться в квартирках, куда больше похожих на тюремные камеры. На подобных диванах вечерами собирались целые семьи. Вглядывались прилежно в экран, изредка разбавляя голос диктора брошенными в попытке завести разговор неловкими фразами. Сложно разговаривать непринуждённо, когда за тобой постоянно наблюдает молчаливый объектив регистратора, когда именно за тобой, быть может, прямо сейчас следит оператор, пристально вслушиваясь в каждое произнесённое слово.
Невозможно нормально жить, когда за малейшее нарушение чрезмерно раздувшегося свода законов и правил незамедлительно следует кара. Камера бесстрастно фиксирует произошедшее, передавая сигнал на пульт отряду чистильщиков. Новое правительство борется с перенаселением планеты весьма радикальными методами. Показательными казнями. Расстрелами. Контролем рождаемости. Стерилизацией.
На диване – как раз такая семья. Женщина сорока лет – серая, блеклая, запуганная. В жилых блоках давно уже не обитают другие. Не выглядят иначе те, кто ежеминутно трясётся за свою жизнь.
Черноволосый пацан пятнадцати лет – щуплый, худой. Вместо получения образования работавший в полную смену на ближайшем заводе. И девочка. Восьми лет. Светлые волосы, огромные глаза изумрудного цвета. Глаза, не познавшие ещё всего ужаса этого мира. Глаза ребёнка, горящие огнём обиды и непонимания. Она не понимает этот мир, не хочет понять. Почему в последнее время всё так изменилось? Почему все так замкнуты и до ужаса молчаливы? Почему запреты подстерегают ребёнка теперь со всех совершенно сторон? Вопросы, на которые мама попросту боится давать ответы.
Хлипкая входная дверь здесь же, в гостиной. Позади дивана. Слетает с петель, вынесенная мощным ударом ноги закованного в экзоскелет пехотинца. Дорогостоящий регистратор в превосходном качестве фиксирует происходящий кошмар, позволяя во всех мелочах разглядеть ужас, застывший в глубине глаз и на лицах.
Вскакивает парень – белая майка тряпкой болтается на худом теле. Открывает женщина в ужасе рот, хватаясь руками за голову. Лишь девочка оборачивается с интересом и любопытством.
Череда вспышек ознаменовывает огонь болтера пехотинца. Крупнокалиберные заряды вгрызаются в беззащитную плоть, отбрасывают мальчика к дальней стене. Медленно оседает тот на пол, сползает вниз, пока десятки кровавых озёр расцветают на белой ткани майки, скрывающей изуродованный до неузнаваемости торс.
В гостиной уже не один, но трое солдат. Остальные – не столь огромны, как первый, облачённый в тяжёлую броню и вооружённый крупнокалиберном болтером. Нет, эти в усовершенствованных бронекостюмах – гибких и эластичных, обеспечивающих своих хозяев одновременно как защитой, так и широчайшим спектром функционала. Все трое – серые, цвета металла. Цвета смерти – цвета, выбранного правительством в качестве знака отличия регулярных солдат.
Ещё одна короткая очередь обрывает не успевшую толком начаться жизнь маленькой девочки – полный страха и горечи крик единственной выжившей бьёт по ушам. Лица двоих из отряда закрыты – убийцы прячутся за треугольниками непроницаемого для света стекла. Но только не их предводитель – тот, кто ещё не пускал своё оружие в дело. С холодной улыбкой пересекает комнату бритый – один его глаз скрывает алая панель интерактивного визора. Феликс Рейвенхольм, доверенный специалист Императора. Глава отряда Карателей, уже долгое время идущего по следу повстанцев. В определённых кругах известный как Феникс.
Он смотрит в камеру, кажется, заглядывая при этом прямиком в душу. Поднимает руку, в которой держит небольшой игломёт. Оружие, официально запрещённое во всех мерах Солнечной Федерации. Всё с той же улыбкой жмёт на курок – несколько десятков крошечных отравленных игл впиваются в живот онемевшей от ужаса женщины. В дело вступает отвратительный яд. Несчастная корчится, бьётся в конвульсиях, пена течёт из широко раскрытого рта.
С какой-то бешеной яростью Феникс стреляет снова и снова – в грудь, в горло, в лицо. Всаживает в тело обречённой бесчисленное множество игл. Лишь когда раздаётся холодный щелчок, он отступает от тела, изломанного жутким образом предсмертными судорогами. И вновь исподлобья бросает взгляд прямо на регистратор.
- Мне жаль, Эд, - хрипло и почти шёпотом говорит Марк Теннер, сидящий за компьютером худой парень в квадратных очках. В своё время ставший настоящей находкой для сопротивления –прирождённый гений, хакер, не раз уже выручавший движение в трудных ситуациях и давно ставший одним из наиболее ценных сотрудников. Марк надёжно оккупировал кресло в техническом центре штаб-квартиры повстанцев, почти никогда не выезжая лично на дело, но удалённо курируя наиболее рискованные операции.
Движение сильно разрослось с того момента, когда Регина рисовала колибри на стене около убитого конвоира. Выросли и амбиции. Многократно увеличилось и количество внимания, уделяемое правительством сопротивлению.
- Соболезнования…
- Мне жаль…
- Держись, Эд.
Эдуард Нортрон, в прежнее время в определённых кругах более известный как Бритва, застыл в оцепенении перед погасшим экраном, казалось, не обращая никакого внимания на всех остальных. В глазах мужчины боролись самые различные по своей сути эмоции – ужас и боль, гнев и ненависть. Его не трогали слова друзей и коллег. Его ничто не волновало в эти секунды.
Риск был оправдан. Были приняты все меры предосторожности, но всё равно… Каждый участник сопротивления знал, что нечто подобное может рано или поздно случиться. Знал, морально готовился… Но всегда безуспешно. Нельзя спокойно наблюдать, как твою семью зверски убивают прямо у тебя на глазах. Нельзя смотреть, как пули пробивают тело обожаемой дочки. Как корчится в муках жена, как оседает сын, столь жаждавший лично оказать помощь сопротивлению.
Это была первая такого рода расправа. До этого – лишь показательные демонстрации, казни невинных, но, в общем-то, незнакомых людей. Впервые каратели подобрались к кому-то так близко.
Марк отключился от взломанной им же системы наблюдения, снял очки. Устало потёр переносицу. Эд обессиленно прислонился к стене, напрочь игнорируя робкие попытки Стеллы его хоть как-то разговорить.
- Регина, - вновь позвал Элтон и только теперь девушка осознала, что уже некоторое время мужчина пытается завладеть её вниманием. Миллиардер, единоличный владелец многих фабрик и заводов Элкора, по каким-то своим причинам предоставивший сопротивлению свой особняк, выглядел, как обычно, до крайности импозантно. Строгий и роскошный одновременно белоснежный костюм, густые, превосходно уложенные чёрные волосы, неизменно вежливая улыбка на тонких губах – этот человек, безусловно, с первого взгляда производил определённое впечатление.
- Всё это, конечно, очень печально, - даже не пытаясь изобразить сожаление проговорил он. – Но предпринять что-либо мы просто не успевали. Информация поступила слишком поздно. Время вернуться к делам.