Капитан недовольно качнул головой, пристально вглядываясь в силуэт провалившего поручение дипломата. Умная лошадь продолжала галопом мчаться вперёд, в то время как сам всадник мёртвым грузом повис в стременах, каким-то чудом продолжая удерживаться на спине обезумевшего от страха животного. Конь мчался прямо навстречу королевским войскам, по единственной в направлении замка дороге. Андре огляделся – лишь затем, чтобы убедиться, что никто не спешит ничего предпринимать в связи с этим событием. Шёпотом выругавшись, Бертран перехватил властный взгляд короля и вогнал шпоры в бока собственной лошади, заставляя ту устремиться навстречу. Схватив за поводья жеребца рыцаря розы, он, после непродолжительной схватки, поборол норов коня, заставляя животное сперва замедлить ход, а после – и вовсе остановиться.
Странное дело, но сражённый парламентёр, каким-то образом удерживавшийся в седле на протяжении получаса бешеной скачки, почти тотчас же грудой метала рухнул на землю. В спине дипломата торчала стрела, без труда пробившая сталь его тяжёлых доспехов. Андре спрыгнул с коня, приседая на колени около уже безусловно мёртвого рыцаря. По всей видимости, стрелок метким выстрелом пронзил сердце несчастного.
Капитан стиснул зубы. Неправильно это, убивать дипломатов. Порядочные люди войны так не ведут. Самым прискорбным было то, что Бертран, несмотря на собственные усилия, не мог вспомнить имени погибшего. Отпечатался в памяти лишь красочный герб – алая роза, что красовалась на щите, уже, конечно, утерянном.
Значит, Верденберг открыто поднимает восстание. Значит, обойтись малой кровью здесь не удастся. Впрочем, глупо было всерьёз надеяться на обратное. Будет штурм, будет война.
Отделяя от древка стрелы привязанный к нему кусок пергамента, Бертран уже прикидывал возможные исходы текущего положения. Пытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь в деле Мунлайта. Какой стиль тот предпочитает, какими приёмами владеет лучше всего.
Послание. Наверняка, королю.
Оставив тело рыцаря на попечение слугам, Андре взобрался на коня и рысцой вернулся к ожидавшему Брандону. В голубых глазах Его Величества Лерратона плескалась холодная ярость. Пока войско продолжало неторопливо маршировать, а солнце неуклонно подбиралось всё ближе к линии горизонта, король углубился в чтение адресованного ему письма.
Бертран мог лишь догадываться какой текст скрывает в себе крошечный свиток, но лицо Брандона говорило о многом. Андре достаточно долго был капитаном личной гвардии короля, чтобы научиться в совершенстве читать эмоции своего излишне вспыльчивого повелителя.
- Мы возьмём этот проклятый замок, Бертран. Клянусь всеми богами, возьмём, - мрачно и на удивление спокойно изрёк Лерратон, ознакомившись с содержанием небольшого сообщения.
- Не сомневаюсь, Ваше Величество, - Андре просто выполнял свои обязанности. Спорить с королём сейчас было совершенно бессмысленно.
- Я убью этого ублюдка Мунлайта вместе с его проклятым бастардом.
Капитан мог лишь догадываться, о каком именно бастарде идёт речь, но продолжал безропотно соглашаться.
Добавив про себя, что неплохо было бы заодно прикончить и виновницу всей этой трагикомедии – Ирвен Эйр Ла’Круа. Даже те крохи сожаления, что он почувствовал к девушке в конце проклятого бала, давно уже испарились бесследно.
Андре приятно удивила сдержанность Лерратона – королю даже хватило благоразумия прямо сейчас, на закате, не бросить измотанные длинным переходом войска сходу штурмовать замок. Они разбили лагерь в часе пути – именно Верденберг выступал главной достопримечательностью на фоне зелёных равнин. Тут же начали повсеместно разгораться костры, кое-где даже появились шатры, предназначенные, очевидно, для особенно благородных особ.
- Ваше Величество, штурм – это риск. Мы можем взять замок в осаду, организовать доставку снабжения, дождаться прибытия регулярных войск Аэдвера, - говорил Андре королю, что уселся уже посреди шатра в своё походное кресло. Говорил, понимая, что все его предложения влекут за собой ненавистное Брандону промедление. Чудом было даже то, что он не рванул сходу штурмовать ворота.
- Мы возьмём эту дыру… Как она там называется? Берген?
- Вердэн, - моментально поправил короля капитан. – Верденберг.
- Не важно.
Глядя в голубые глаза короля, Бертран невольно заражался его абсолютной уверенностью. Если подумать, то они действительно имеют хорошие шансы…
Шум снаружи заставил отвлечься. Медленно поднялся с кресла и Брандон, ещё не успевший сбросить запылившиеся изрядно в дороге доспехи
Заходящее солнце залило травяные поля кровавым багрянцем. Окружавшие лагерь океаны огня синхронно колыхались при каждом новом порыве сильного ветра. Кромка стен замка, что тёмной громадой возвышался на горизонте, горела ослепительным пламенем. Андре словил себя на мысли, что никогда ему не приходилось прежде видеть ничего столь же великолепного.
А потом он заметил их. Тёмные силуэты, что тащились к лагерю по дороге со стороны вердэнских ворот. Несколько десятков фигур, приближающихся подозрительно медленно. Сперва Андре даже предположил, что это – беглецы, или дипломаты, посланные признать окончательную и безоговорочную капитуляцию.
Давненько он настолько сильно не ошибался.
Почти все обитатели небольшого лагеря столпились вокруг, глазея на неторопливое шествие. По мере приближения визитёров, Бертран различал всё больше и больше жутких деталей. Наконец понял, с чем им предстояло столкнуться. И почти моментально осознал, с какой целью был организован этот суицидальный рывок.
Капитан судорожно сглотнул – хриплым голосом отдал распоряжение лучникам. Чума. В замке свирепствовала проклятая чума.
- Огонь, - крикнул он.
Не то чтобы Андре боялся буйствовавшей ещё пару недель назад повсеместно болезни. Его впечатлила зрелищность этих страшных минут. Шествие мертвецов посреди переливающегося океана огня – заходящее солнца превращало травинки в языки свирепого пламени.
Они шли безо всякой надежды. Язвы и струпья покрывали лицо, ослабевшие руки кое-как сжимали щиты и оружие. И, почти у всех, на губах играла улыбка. Возможно – это лишь игра света, возможно, Андре стал заложником собственного воображения… Но капитан готов был поклясться, что все до единого заражённые улыбались. Даже когда в небо взметнулась добрая сотня стрел, даже когда стальные наконечники арбалетных болтов впивались в гниющую плоть, те не кричали. Не стонали от боли. Шли до тех пор, пока были в силах идти. Или до тех пор, пока окончательно не умирали.
Сложно было переоценить эффективность манёвра Мунлайта. Хоть все мертвецы и погибли, так и не приблизившись на по-настоящему опасное расстояние к территории лагеря, но боевой дух королевских солдат моментально упал до нуля. Это было заметно даже в количестве затраченных на горстку ублюдков боеприпасов – едва ли не в десять раз больше, чем было в данном случае на самом деле необходимо.
Молнии метались в глубине голубых глаз Брандона Лерратона. Когда последний боец «роты смерти» Мунлайта замертво рухнул в густую траву, король просто развернулся и, не говоря больше ни слова, скрылся в шатре. Андре ещё некоторое время стоял, наблюдая, как красное море окрашивается в оттенки лунного серебра, прислушиваясь к царившей в лагере угнетающей тишине.
***
- Я не подписывался на это дерьмо! Мне обещали стены, мне обещали защиту, но никто не говорил, что придётся умирать за этого лордика! - выступление пожилого оратора было встречено одобрительным гулом. Во внутреннем дворике замка уже собралась толпа.
Несколько десятков крестьян, справедливо рассудивших, что умирать ради своих семей им вовсе не обязательно, активно протестовали, с каждой минутой собирая всё больше и больше сторонников. Дело могло бы обернуться массовым бегством защитников замка, если не предусмотрительно заваленные сразу вслед за отбытием «полумёртвого батальона» ворота.
Именно это и послужило причиной особенного негодования – в попытке спастись от королевского гнева, который к ним никакого отношения практически не имел, крестьяне жаждали возвращения в родные деревни.
Арман Реджис молчаливым монументом застыл на крыльце замка, не пуская никого внутрь, но и не предпринимая особых попыток утихомирить бунтовщиков.
- Где Мунлайт? Подайте сюда этого лорда! – размахивая над головой факелом надрывался немолодой уже мужчина, вокруг глаз которого залегала густая сетка глубоких морщин.