Грарлок остановился и принюхался, жадно втягивая новый аромат своими огромными ноздрями – могучий воин, зелёный торс которого покрывали чёрные узоры клановых татуировок, оскалился, предвкушая скорое завершение погони. Огромный чёрный волк, варг, как называли его охотники, занервничал, рванулся вперёд на своём поводке, издавая глухое и полное ненависти рычание. Резким движением руки орк осадил зверя, заставив того вспомнить, кто здесь является чьим хозяином. Грарлок обернулся, с кривой ухмылкой оглядев остальных членов своего отряда – почти десять зеленокожих охотников со своими волками молча следовали за вожаком. Теперь они едва сдерживали нарастающее возбуждение – охота, продолжавшаяся уже почти две недели, была как никогда близка к завершению. Варги, тоже чувствовавшие близость добычи, нервничали, кидались из стороны в сторону, изредка даже стараясь перегрызть цепь, один конец которой был зацеплен за их ошейник, а другой – покоился в руках хозяев. Но Грарлок неспроста считался хорошим охотником – на его счету было множество жизней самых разнообразных жертв. В родных болотах, именно этот воин клана Боевых Топоров регулярно приносил в деревню туши самых агрессивных представителей местной фауны – на его счету числилось даже несколько василисков, чью смертоносность переоценить почти невозможно. И сейчас вожак сдерживал себя, стараясь подавить всё нарастающее возбуждение – он отлично знал, что эльф, даже раненый и ослабевший, всё ещё оставался опасным противником, который, будучи загнанным в угол, мог доставить поистине серьёзные неприятности. Лучше действовать осторожно. Действовать наверняка.
***
Новые дни, счёт которым давно был потерян, приносили лишь боль и страдания. Бесконечное бегство изматывало до предела – засыпая, эльф неизменно чувствовал себя разбитым и опустошённым, а просыпаясь с огромным трудом находил силы, чтобы подняться, и вновь отправиться в путь. Он знал, что орки следуют по пятам, практически дыша в затылок одинокому беглецу – небольшие отряды откололись от Орды и, повинуясь приказу своего Вождя, выслеживали и истребляли тех, кому каким-то чудом удалось спастись. Это был настоящий геноцид, поголовное уничтожение всех представителей эльфийской расы. Исенгрим не знал, как давно произошла та роковая битва – быть может, всего несколько дней назад, или, вполне возможно, минули уже долгие месяцы. Кроме усталости беглеца терзала жуткая лихорадка – жар не спадал ни на минуту, то и дело порождая отвратительное ощущение озноба, голова раскалывалась, а шрам беспрестанно жгла боль, невыносимая настолько, что даже в те счастливые часы, когда эльф проваливался в объятья блаженной полудрёмы, он метался и стонал, иногда срываясь на крик. Никогда прежде Исенгриму не было так плохо – он был раздавлен, истощён физически и уничтожен морально. Всё самое ценное, что было у него в этой жизни, отняла ржавая сталь орочьих секир, лишь первобытные инстинкты заставляли его двигаться вперёд, а жажда мести горела в груди, наполняя тело силой, столь необходимой для продолжения движения.
Воспалённое воображение то и дело воспроизводило перед глазами картины последней битвы, той, во время которой судьба эльфов решилась окончательно. Вновь и вновь Исенгрим переживал роковые для себя мгновения – видел страх на лице молодого чародея, слышал его крики, в которых начинали проскальзывать истерические нотки, видел громаду Вождя, несущегося навстречу. Огромные секиры работали как исполинские жернова – почти не встречая сопротивления, лезвия перемалывали отважных защитников, вызывая панику в сердцах даже наиболее храбрых из них. Туша главаря была утыкана стрелами, но из-под стального шлема, скрывающего лицо, не доносилось ни звука. Впечатление о неуязвимости противника усиливалось с каждым мгновением, а затем… Остриё одной из секир, вылетев под непредсказуемой траекторией, вскольз прошлось по лицу Исенгрима. Мир взорвался ослепительно вспышкой боли, а сознание поспешило эвакуироваться… О том, что произошло дальше, вспоминать было ещё больнее.
Шрам на лице, похоже загноился – времени и медикаментов для должной обработки раны у него не оказалось, но проверить эту теорию пока что не представлялось возможным, слишком страшной казалось на ощупь ранение. А лес, кроны которого смыкались высоко над головой, не давая взгляду пробиться выше, в объятья кристально-чистого безоблачного неба, продолжал жить своей спокойной и размеренной жизнью, не обращая ни малейшего внимания на трагедию тысяч его обитателей. Птицы всё так же щебетали, порхая с ветки на ветку, олени безмятежно толпились у водопоя, различная более мелкая живность с неизменным усердием продолжала заниматься ежедневной рутиной. Сухпаёк, входивший в походный набор следопыта, был на исходе – лишь одинокий хлебец, последний из многих, как и сам Исенгрим, всё ещё пребывал в его сумке. Вскоре, возможно, голод заставит задуматься об охоте – как правило, эльфы старались мирно сосуществовать с исконными обитателями леса, но, вполне может статься, что выбора попросту не останется.
Шаг. Шаг. Ещё шаг. И так днями, неделями. Изредка ходьба несколько разнообразилась необходимостью перебраться через ствол поваленного дерева или обогнуть встретившийся прямо по курсу водоём. Иногда сменялась краткими промежутками беспамятства, когда следопыт терял сознание прямо на ходу. Смена времени суток проходила почти незамеченной – подсознание машинально фиксировало изменения, но на их осмысление сил уже не оставалось. Несколько дней назад, впрочем, случилось кое-что необычное – на одной из полян Исенгрим внезапно для себя обнаружил следы настоящего побоища. Восстановить картину случившегося оказалось не слишком трудно – изрезанные и изорванные тела нескольких эльфов в окружении многочисленных следов ног и лап говорили сами за себя. Ещё одна группа беглецов. Ещё один отряд преследователей. Поляна, на которую он вышел сейчас, до боли напоминало ту – не хватало лишь алых пятен крови на утренней, покрытой сверкающей росой, траве и изуродованных трупов, застывших в неестественных позах. Издалека донёсся жуткий вой, контрастирующий с безмятежной атмосферой утреннего леса.