- Правда твоя, amigo, - кивнул Риккардо. Хорошо еще, что нечистый не надоумил дикарей вскрыть бочки с порохом. Должно быть они и вовсе не знают, что такое бочка.
Он методично проверил свое оружие, с дотошной скрупулезностью оценив достаточно ли пороха, туго ли набит пыж, исправно ли ходят детали механизма, не отсырел ли фитиль.
- Жаль будет, если они решат прирезать Феликса до рассвета - убереги его Господь. Сдается мне, это хороший человек.
Хороший или нет - кто скажет. Всякий сидящий здесь отправил к Богу (а скорее даже - к дьяволу) не одну и не две души, и далеко не все из них были мусульманами или безбожниками. Феликс, правда, не создавал впечатления опытного ветерана - так, глупый юнец, соблазненный легендой об Эльдорадо. Что ожидает его теперь? Какой ужас он познает в этих местах, куда сам Господь Бог редко опускает свой взгляд?
Луису снилась Италия. Весна, уже вступившая в сови права, небольшой городок, белые домики с плоскими крышами, карабкающиеся по склону полого холма. Как назывался этот городок? Чериньола, кажется.
Бруствер, фашины. Известковая пыль, поднятая лопатами и заступами оседает на промокшей от пота коже, жжет, словно огнем. Бесчисленные мошки кружатся над головой, норовят забраться в глаза и уши. Кто-то рядом меланхолично и монотонно поет старинную кастильскую песню.
Когда ходил я, бывало,
по крайней улице к полю,
в окне ты птиц вышивала,
а я пускал их на волю.
Запах жженого пороха щекочет ноздри, дым рваным саваном укрывает поле. Кастилец продолжает петь и слова его кажется звучат в такт нарастающему топоту, тяжелому и неотвратимому. Французские рыцари приближаются сплошной стальной волной, трепещут на ветру султаны и флажки, пестреют на сером поле доспехов попугайские кот-да-армс.
- Оbjetivo! - хриплый выкрик командира. - Disparar!!!
Грохот залпа оглушает, уши словно заливает воском. пули со свистом рассекают разогретый весенним солнцем воздух, свистят совсем рядом - это задние шеренги. Сверкающий латами строй французов вдруг сминается, точно изображение на холсте, снятом с рамы. Когда слух восстанавливается после грохота выстрела слышны становятся истошные вопли- людские и конские. Первые ряды атакующих обращены в сплошное месиво, жуткое смешение мяса, крови и стали. Задние, разогнавшись, не могут остановится и врезаются в передних, переворачиваются, падают, тяжелые конские туши, покрытые стальными пластинами, всем чудовищным весом своим сминают раненных, трещат кости, рвутся жилы. Жуткое стенание стоит над полем, точно приоткрылись ворота в ад и испанцам показали страдания мучащихся там грешников.
Руки работают сами, отдельно от головы и глаз, пораженных зрелищем. Они загоняют ствол пулю, набивают пыж, засыпают порох на полку. Вскидывают оружие, прижимают приклад к плечу. Луис точно не слышит команд - слышат его руки. Целится не нужно - невозможно промахнуться, когда перед тобой - сплошная стена из тел. Новый залп, чудовищный грохот болью отдается в ушах, кажется они готовы брызнуть кровью - и снова смерть незримой косой своей проходится по рядам французов. Небесный свод, кажется дрожит - не то от жара, который поднимается с земли, не то от ужаса, который объял ангелов при виде людской жестокости.
Асеведо резко открывает глаза. Нет, небо над головой - уже не небо италии. Здесь - в бархатной синеве, горят совсем другие звезды. Здесь еще не знают, что за люди ступили на этот песок. не знают, сколько неизбывного зла они несут собой.
Часовой сидит спиной к костру, напряженно вглядываясь в темную полоску леса. Там слышны чьи-то крики и клекот - невиданные европейцем звери выходят на ночную охоту.