ТеодорПосле недолгих и не слишком жарких торгов Яссен с легкостью расстался с собственностью оберлойтнанта Зиммермана, куда, помимо проигрывателя, входили еще небольшие наушники и пять пластинок – Моцарт, Вивальди и Вагнер, а так же подборка патриотических маршей – такого добра хватало и на «Оборотне» в рундуке у радиста. Экипаж их страшно не любил, точнее почти весь экипаж – какой-то матрос из торпедистов регулярно тайком пробирался к «Хрюшке» и за сигареты упрашивал его покрутить тот или иной марш. Остальная команда, к вящему неудовольствию штабистов и с молчаливого одобрения самого командующего флотилией, часто слушала затертую уже семидюймовку с английским «It’s a long way to Tipperery».
- Вы же всех знаете здесь, в Бергене, может какой-нибудь ещё довоенный магазинчик, или коллекционер, да просто любитель немецкой музыки, а?
Скьяви задумчиво потер скрипучий подбородок.
- Не самый частый вопрос, герр лойтнант, - сказал он немного погодя, - но думаю, я могу вам помочь. Один мой приятель недавно обзавелся неплохой подборкой немецких пластинок, почти новых. Граммофона у него все равно нет, да и не любит он музыку, так что продаст их с удовольствием. Я напишу вам его адрес, а вы, когда придете, скажете, что от меня.
Он достал из-под стола небольшой блокнот, вырвал оттуда лист и суетливым, мелким почерком вывел на нем адрес. По прикидкам Трекенталя, это было недалеко отсюда – минутах в десяти-пятнадцати, не больше.
- Его зовут Кнут Гамсун, герр лойтнант, - передав записку Теодору сказал Ясен.
Проводив гостя до дверей, датчанин указал ему дорогу к дому обладателя немецких пластинок. Решив, что возвращаться в «Северную Звезду», а потом опять идти в эту часть города будет излишней тратой времени и сил, Теодор сразу отправился по указанному адресу.
Найти нужный дом удалось не сразу – ситуация осложнялась тем, что ни один из прохожих не пожелал помочь Трекенталю, ограничиваясь бесцветными «Я не говорю по-немецки» или «Ничем не могу помочь». Наконец, уже порядком взмокший, с громоздким и неудобным граммофоном подмышкой, Трекенталь оказался у вожделенных дверей. На его настойчивый стук дверь открылась, явив невысокого мужчину средних лет, худощавого, морщинистого и с бегающим взглядом узких щелочек-глаз.
- Что вам угодно, герр офицер?
Каплой фон РюггеПроснувшись, а точнее – вывалившись из того забытья, в которое бросили его обезболивающие, Ханс, тем не менее, почувствовал себя значительно лучше. Оглядевшись, он увидел, что Пилигрим заснул, некрасиво оттопырив нижнюю губу и слюнявя подушку. Валяющаяся под кроватью пробка красноречиво говорила о судьбе бутылки аквавита. Хотелось есть.
Помогая себе руками и стараясь не напрягать пресс, каплой поднялся с кровати и, слегка пошатываясь, вышел из палаты. Дежурная сестра, сидевшая за столом дальше по коридору, увидев его поднялась и поспешно подошла к нему.
- Почему вы встали с постели? Вас что-то беспокоит?
- Нет, - постарался улыбнуться каплой, что ему в принципе, вполне удалось, - Просто я ужасно хочу есть, а обед, судя по всему я проспал.
- Вот оно что, - немного расслабилась женщина, - Возвращайтесь в палату. Я схожу на кухню и раздобуду для вас что-то.
Довольный своей небольшой прогулкой и ее результатом, каплой вернулся в палату. Спать не хотелось, он просто лег на кровать и закинул руки за голову, положив ноги на нижнюю спинку. Последствия операции в такой позе почти не ощущались, хотя спертый воздух палаты, изрядно сдобренный амбре Пилигрима несколько портил общее впечатление.
Сестра появилась минут через двадцать, неся разнос с парой тарелок и чашкой, от которой приятно пахло свежесваренным кофе.
«надеюсь, здесь он лучше, чем тот, который нам поставляют на лодки», - понадеялся про себя Ханс.
- Приятного аппетита, - суховато сказала медсестра, поставив разнос на стол рядом с кроватью, - постарайтесь долго не сидеть. Сейчас вам нужен покой. Если хотите, я принесу газету.
- Да, пожалуй, - кивнул Ханс и сестра удалилась. Он бы с большим удовольствием поговорил с кем-то, поскольку из Гельмута ближайшие часы собеседника не получится. Но, имеем то что имеем. Не откладывая, Ханс приступил к еде.
На первое был форикол с отварным картофелем – норвежская ягнятина в капусте с черным перцем. Вообще, Ханс не слишком жаловал норвежскую кухню, находя ее однообразной и пресноватой, но форикол оказался совсем неплох.
На закуску был лефсе – небольшой картофельный блинчик с рыбой, кольцами лука и сметаной
Кофе же оказался, вопреки надеждам, стандартным немецким эрзацем, которым снабжали подводников на протяжении всей войны. Правда, к нему прилагался небольшой пирог, что несколько смягчило отвратительный вкус «негритянского пота».
Когда он дошел до кофе, вернулась медсестра с журналом «Вермахт» месячной давности, еще с траурной ленточкой на обложке по случаю гибели фюрера. Без интереса пролистав журнал и допив кофе, фон Рюгге уже собрался было возвращаться в постель, как в дверь палаты постучали.
- Входите, - механически ответил каплой. В проеме появилась невысокая фигура в белом халате поверх формы. Когда гость подошел ближе, Ханс увидел на лацканах зиги СС.
- Добрый вечер, герр каптейнлойтнант, - произнес гость негромко, - как ваше здоровье?
Лицо он имел удивительно симпатичное. Даже возраст – наверняка ему шел уже пятый десяток – не испортил правильных черт и прямых линий. Немногочисленные морщины только добавляли ему зрелости и мужественности. Зачесанные назад волосы поблескивали дорогим лаком, а рука, которую он протянул для пожатия выглядела чистой и ухоженной.