Судовой журнал U-300
18 февраля 1945 года, 14.00
Норвежское море, 61 град. с.ш., 3 град. з.д.
Воздушная тревога. Зафиксировано радарное излучение. Срочное погружение. Глубина – 30 метров.
Генрих Бюрен, первый вахтенный офицер субмарины «Вервольф», аккуратно вывел две ровные строчки на пожелтевшей бумаге судового журнала. Тканевый абажур лампы, освещавшей кают-компанию, медленно покачивался, слегка задевая край фуражки оберлойтнанта. Глаза чесались, словно в них надуло порядочную пригоршню пыли. Оно и не мудрено – после того как три дня назад командир слег с лихорадкой, вахты пришлось разделить на двоих с Тёкенталем, по двенадцать часов каждый. А тут еще и погода совсем ни к черту – дождь не прекращается вторые сутки, сильный юго-западный ветер грозит вот-вот перерасти в штормовой.
- Прошу прощения, герр оберлойтнант, - сквозь кают-компанию прошел один из матросов, помощник дизелиста, кажется. Он обдал Генриха крепким запахом, в котором смешались мужской пот и машинное масло. Сочетание совершенно невообразимое.
Про себя Бюрен в очередной раз поразился – казалось бы, за долгие дни похода можно легко выучить всех людей, присутствующих на лодке. Если не за один патруль, то за два – точно. И все же, с завидной регулярностью ему попадались матросы, которые казались совершенно незнакомыми, эдакие местные привидения, появляющиеся из ниоткуда и в никуда уходящие.
На соседней койке заворочался Гильза. Ему выпала ночная вахта и сейчас он пытался отоспаться. Погружение этому только способствовало – заметно уменьшилась качка, да и ровный гул электромоторов был куда тише рокота дизелей. Ничего, через час, когда воздуха станет поменьше, сон второго вахтенного станет менее приятным.
Не то, чтобы Генрих не любил своего товарища, скорее даже наоборот. Просто недели, проведенные в море, мало способствовали теплым отношениям. Уже через десять-пятнадцать дней одни и те же лица, пусть даже замаскировавшиеся под «романтичными бородками» начинали откровенно раздражать, а одни и те же темы для разговоров, предсказуемые с самого начала шутки и прочая неизбывная атрибутика боевого патруля действовали не хуже, чем красная тряпка на быка.
Старшего инженера не было – наверное, отправился осматривать лодку. Он жаловался, что после бомбардировки, в которую они попали на день Святого Валентина, он беспокоится за целостность корпуса.
Генрих поморщился – в тот день на них сбросили не меньше тридцати глубинных бомб. Эсминец Томми гонял их больше трех часов – и это еще было большой удачей, поскольку удалось выйти в мелкую воду и залечь на дно. Покрутившись над ними с полчаса, бритты ушли, опасаясь надолго оставлять конвой – видимость была не дальше пятисот метров. После того случая каждый скрип, издаваемый лодкой в подводном положении, отзывался волной мороза по позвоночнику Бюрена. Чтобы отвлечься от таких мыслей, он встал и вышел на центральный пост.
Штурман, склонившись над своим небольшим столиком что-то отмечал на карте, акустик сидел в своем кресле свободно откинувшись, даже не глядя на приборы.
- Все тихо? – спросил у него Бюрен, легко коснувшись плеча.
- Как в покойницкой, - мрачно пошутил акустик, Харольд Вёльде, кажется. Да, Харольд Вёльде. Матросы его еще называли «Свинцовый нос», потому что кончик его длинного носа часто становился неестественно синего цвета – особенно на холоде.
- Всплытие. Перископная глубина, - скомандовал оберлойтнант.
- Носовой руль – пять, кормовой – десять, всплытие, - эхом раздался голос боцмана, - Сто литров на корму. Подать воздух во вторую и четвертую цистерны.
Зашипел по трубопроводам воздух, палуба под ногами вздыбилась, поднимаясь к носу. Сейчас сжатый воздух, подаваемый компрессором, выгонял морскую воду из цистерн, расположенных в боковых булях лодки. Стрелка манометра медленно поползла против часовой стрелки, оторвавшись от отметки «30».
- Есть перископная глубина! – отрапортовал боцман.
- Поднять перископ! – зажужжали вентили, зашуршала трубка перископа, взмывая вверх – из боевой рубки и дальше – сквозь темно-синюю воду Норвежского моря.
Приникнув к окулярам прибора, Бюрен выругался – видимость была откровенно паршивой. Высокие волны то и дело захлестывали перископ, все попытки рулевого компенсировать качку казались бесполезными – трубку раскачивало так, что у наблюдателя могла закружиться голова. В течение пяти минут пытаясь разглядеть хоть что-то, Генрих, наконец, оставил это занятие.
- Лечь на прежний курс, - скомандовал он, - Поднять шнорхель. Полтора часа идти под шнорхелем на крейсерском ходу.
Прежний курс. Хотелось бы верить, что курс этот – правильный. Лодка вела патрулирование в районе Бреста, когда была получена первая из трех радиограмм. Первая, но порядком испортившая настроение.
Командование 11 боевой флотилией.
Всем, находящимся в патруле субмаринам предписывается немедленно прервать выполнение заданий и вернуться на базы дислокаций. Лодкам, приписанным к базам в Киле и Ростоке вернуться в ближайшие базы в Норвегии.
Приказ подписан: фрегаттенкапитейн Генрих Леманн-Вилленброк
Приказ санкционирован: главнокомандующий вооруженными силами Третьего рейха, фюрер Герман Геринг.
11 февраля 1945 г.
О том, что Геринг объявил себя преемником погибшего от рук убийцы Гитлера, Бюрен знал еще до отплытия. Равно как и то, что многие высшие чины Вермахта не согласились с такой кандидатурой. О том, что Геринг отдал приказ бомбить Дувр и Антверпен химическим оружием, подводники узнали уже в походе из сводок ОКВ. Равно как и о заявке Гиммлера, открыто выступившего против нового верховного правителя Германской Империи. С того дня ОКВ регулярно отчитывалось о растущих успехах на всех фронтах, бюро Геббельса с назойливостью, достойной лучшего применения, разглагольствовало о растущих противоречиях между Англией и Советами, а экипаж U-300 недовольно ворчал об «очередной перебранке в верхах»
Позавчера была получена еще одна радиограмма – и того интереснее. На этот раз исходящая из структуры СС
(SS-FHA) СС Фюрунгсгауптамт*
Всем субмаринам, находящимся вне баз. Запрещается предпринимать активные действия, как то торпедировать и обстреливать корабли противника. По получению данного приказа немедленно проследовать к месту базирования. Всему офицерскому составу по прибытию максимально быстро доложить в ближайшее управление СС.
Приказ подписан: рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер.
Подобный приказ без особого труда можно было трактовать как попытку СС заполучить контроль над Кригсмарине. Говорят, что-то подобное уже бывало раньше, только происходило исключительно в кулуарах и жестко пресекалось Гитлером. Теперь, когда бренное тело фюрера покоилось в специальном склепе в Берлине, борьба за освободившийся трон, похоже, набирала обороты.
Убедившись, что лодка вернулась на прежний курс, шнорхель поднят и подключен, а редуктор переключен на дизеля, Бюрен позвал стюарда.
- Слушаю, герр оберлойтнант, - отозвался парнишка, худощавый и большеглазый, словно морской конек. Фридрих Креш, девятнадцати лет от роду, доброволец, прошедший ускоренные курсы подводников. Еще один герой, которые так нужны Рейху.
- Сделай мне кофе, Фридрих, - устало сказал ему Бюрен. Стюард исчез в люке, ведущем в кормовую часть, а Генрих вернулся в кают-компанию. Усевшись на койку и устало прислонившись к деревянной обшивке, он меланхолично рассматривал фотопортрет Денница, висящий напротив. Кто его повесил? Старший инженер, кажется. Странно – казалось бы этом машинному червю должно быть меньше всего дела до высшего командования военно-морских сил. Впрочем, Денниц был фигурой импозантной, тут не поспоришь.
Стюард принес кофе и небольшое блюдце на котором лежал порезанный тонкими ломтями кекс. Кофе был отвратительного качества и носил вполне соответствующее название – «пот нигера». Кекс был не лучше – за время похода он несколько раз отсыревал и наверное кое-где мог и заплесневеть, но в целом больше походил на кусок слежавшегося теста. Сделав хороший глоток кофе, Генрих задумчиво взял двумя пальцами кусочек кекса и поднес его к глазам. Выглядел он не очень-то аппетитно.
За занавеской зашевелился Гильза, видимо разбуженный кофейным запахом.
- Что такое? – буркнул он недовольно, отодвинув занавеску, - шикуете в одиночестве, герр оберлойтнант? Ничего, сейчас я составлю тебе компанию.
Слышно было, как он возится за ширмой, одеваясь. Это было одним из бесполезных, но удивительных умений, приобретаемый на подводной лодке – полностью одеться в узком пространстве 180 на 50 и на 50 сантиметров. Вскоре Трёкенталь уже сидел на своей койке и выглядел так, будто не спал еще минуту назад. Бледно-голубые глаза его поблескивали в свете лампы.
- Стюард! – рявкнул он, - еще чашку кофе! А что это?
Обращался он уже видимо к Бюрену.
- Что именно? – поинтересовался тот.
- Лодка под водой идет? – утонил Теодор, - А судя по тому, что воняет горелым дизелем, еще и под шнорхелем**. Что стряслось, Генрих?
- А ты не слышал сигнала тревоги? – поинтересовался Бюрен спокойно. Гильза пожал плечами.
- Я спал. После ночи на мостике, в шквал, когда толком не поймешь какая вода хлещет тебя по лицу – морская или небесная, можно проспать не только сигнал тревоги. Тем более, что нас ведь не бомбили.
- Хвала святым, нет.
- Так что же стряслось?
- Сработал детектор радарного излучения, - коротко пояснил Генрих. Трёкенталь поморщился.
- Проклятые Томми. И не сидится им дома в такую погоду. Это был самолет?
- Скорее всего. Гидролокатор ничего не показал.
- И давно?
Бюрен достал из кармана часы.
- Пятьдесят три минуты назад.
- Так командуй всплытие! Хватит травить матросов - этот поганец нас давно потерял, можешь мне поверить, - Гильза отхлебнул кофе и подхватил с блюдца кусок кекса, который незамедлительно отправил в рот.
- Через тридцать минут, - спокойно ответил Бюрен. Трёкенталь хотел было что-то возразить, но его прервал выкрик акустика.
- Герр Оберлойтнант! Шум винтов на десять градусов. Приближается!