Латник исподлобья наблюдал за ползущей стеной тумана, чуть склонив голову. Уже много часов его не покидало ощущение, что новая опасность отличается от всех прочих. Что-то особенно зловещее сквозило в слухах, что опережали продвижение зелёного мора. Что-то смутно тревожащее слышалось в тишине, которую породили замолчавшие боги.
Латник не подавал виду, привычно излучая уверенность. Принял крепость у коменданта, проводил вереницу солдат долгим взглядом. Так будет лучше – гарнизон только мешался бы под ногами, отвлекая внимания. Латник знал, что постарался бы сохранить жизни солдат. Знал, насколько это было бы непросто в присутствии таких, как Стужа и Хор.
Привычно громкое бахвальство Меча показалось неуместным, излишним.
– Не спеши, – негромко предупредил, бросив быстрый взгляд на Меча.
Лишние слова ни к чему, слишком долго они сражались бок о бок.
Вопросы Хора Латник оставил без ответа. Словно напрочь забыв о присутствии остальных, он наблюдал за туманом.
Древко топора со стуком упёрлось в замшелые камни, латная перчатка опустилась на гребень стены.
Глаза твердили одно, обманывая смутными силуэтами за мглистой завесой, но Латник много десятилетий назад научился не столько смотреть, сколько чувствовать. Он чувствовал непреодолимую мощь, что пожирает всё на пути, накатывает на одинокую крепость свирепыми волнами. Он чувствовал слившуюся воедино силу героев, что упрямо вздымается на пути одиноким утёсом. Он чувствовал древнюю энергию крепости, что веками была сокрыта в замшелых камнях. Он сам был крепостью, несокрушимым щитом на пути морового поветрия.
– Боги молчат, – эхом прошептал Латник.
Он наблюдал за отделившимся от океана зелени глашатаем, заглянул в жадно распахнутую пасть существа.
Почувствовав немыслимый безграничный голод создания, покачал головой.
Глашатай поднимает руку, и из тумана к подножию стен в едином порыве устремляются тысячи. Латник оборачивается и сквозь прорезь забрала смотрит на остальных.
Изнывающего в нетерпении перед началом боя Меча.
Хора, который, кажется, даже в такие моменты не способен заткнуться.
Безразличную и безупречно прекрасную Стужу. Привычно тихую и сосредоточенную Молчунью.
И… Женщину, которая выглядит на этом празднике смерти чужой.
Латник улыбается старым знакомым, соратникам – друзьям из времён, которые не помнит большинство из ныне живущих. В его улыбке и тоска, и решимость, и она, как всегда, растворяется, никем не замеченная, под железным забралом.
Латник перехватывает обеими руками топор и ставит носок железного сапога на зубец. Он догадывается, почему молчат боги.