— Его лысая башка сверкает на весь Вормвуд, как вы могли его упустить!
Твою мать. Не успел я дойти до дома, как настигла новость с рынка: мозгач свинтил. Сиганул через стену, прорвался и был таков. Не знаю, как в этом городе всё ещё не полетело к чертям с таким раздолбайством. Хуже всего то, что я начинал заводиться. Завожусь я редко, но метко, и ничем хорошим это обычно не кончается.
— Бля, Даст, да кто ж знал, что этот полудохлик окажется такой прыткий. Они там все замороженные, а этот затаился, сука, и дал дёру, когда наши отвлеклись на того пришлого мудака, — оправдывался вестовой. — Потом мы его спалили и взяли на прицел, а он как ломанётся, ёпт! У него перчатка ещё эта — стрёмно было подходить. Мозгачи ж ёбнутые все: схватит за яйца, и будешь всю жизнь писклявить потом…
Я прервал тираду нетерпеливым жестом.
— Мне плевать как, но вы его найдёте немедленно. А когда найдёте, потрудитесь сделать так, чтобы больше он уже никуда не рыпнулся. Хоть ноги переломайте.
— Молодец какой. Перелом потом сам лечить будешь?
Голос за спиной. Женский. Я обернулся, уперевшись взглядом в… Ингрид? Да, Даст, погорячился ты с «мелкой». И, кажется, давно не заглядывал в квартал Ангелов. Хорошо, когда здоровье позволяет годами не обращаться к лекарю, но, чёрт, как же летит время.
Помню, как был пацаном, когда у Ангелов родилась дочь. Пару раз эта малявка даже забегала в наш дом, и дед не то угощал её, не то подарил какую-то самодельную игрушку… А сейчас передо мной стояла молодая женщина — да, невысокая и щуплая, но всё же не девочка и даже не подросток. Стареешь, Даст. Сколько тебе тогда было, зим пятнадцать? Неважно. Сейчас есть дела поважнее подсчёта прожитого.
— Какие-то возражения? — спрашиваю я.
— Да. Отмени свой приказ.
Нормальный заход. Я командую рейдерами больше, чем она живёт на свете, и не привык, чтобы мои приказы обсуждали. Особенно в присутствии подчинённых. Тем более требовали отменить.
— Ты же теперь вожак? — меж тем уточняет она.
— Да.
— Тогда отмени свой приказ.
Да уж, девчонке не занимать дерзости. Это ещё не отыгравшая юношеская борзость или просто глупость? Щёлкнуть бы её по носу тут же, но я слишком уважаю Кая, чтобы не дать ей шанса.
— С чего бы? Мозгач сбежал из карантина. Я огораживал рынок не для того, чтобы каждый мог шарахаться туда-сюда, когда ему вздумается. Как Ангел ты, думаю, знаешь, что такое карантин? — всё же не удержался я от иронии.
— Конечно, — не обратив внимания на колкость (или не заметив?), кивает она. — С рынком ты правильно сделал. Я не прошу отпустить Ангста, по городу ему действительно нельзя разгуливать. Но если всё, что сказал он, — указывает на Патрона, — правда, то Мозгач нужен живым и невредимым. Вели поместить его в отдельный карантин. Я объясню зачем.
Я заметно колеблюсь. Я всегда общался с Каем, если что было нужно по его части, и не сомневаюсь в его мастерстве — насчёт Ингрид же уверенности нет. В памяти прочно засел образ девчонки-сорванца лет пяти, и он с трудом вяжется с той, что сейчас перед глазами. С другой стороны, недавно отец передал дела ей — значит, доверяет, считает, что готова заменить его.
— Хорошо. Ты слышал Ангела. Мозгача найти и под замок. Но на этот раз без косяков, — отдав новое распоряжение Патрону, я жестом приглашаю девушку в дом.
Иногда стоит рискнуть.
***
Она опускается на стул возле стола, за которым я обычно ем, то и дело бросая любопытствующие взгляды по сторонам, как будто хочет что-то спросить, но не решается. А я, следя за направлением её взгляда, теряюсь в догадках, что же могло так заинтересовать в моей хибаре. Впрочем, вскоре выясняется.
— Как здесь тепло, хорошо… — произносит она в задумчивости.
— Тепло?.. — непонимающе переспрашиваю я.
— Да.
Колкий, быстрый взгляд и тут же отведённые в сторону глаза. Как блеск клинка охотника за головами, вынырнувшего из темноты по твою душу. И почему от него кольнуло ощущением, что я только что произнёс нечто крайне обидное? Причём в её адрес. Странная она…
— Какой у тебя план по Мозгачу? — напоминаю я главный вопрос на повестке.
— Да...
Она устало трёт переносицу, собираясь с мыслями.
— Что мы имеем. Сонная проказа поражает нервную систему. Больные ей становятся вялыми и безразличными к большинству раздражителей. По мере прогрессирования болезни человек всё меньше бодрствует и всё больше спит, в конечном итоге — умирает, не приходя в сознание.
Теперь, когда она начинает говорить по своей теме, её голос звучит тише, но прежняя уверенность никуда не девается — становится иной. Нераздражающей что ли.
— То, что описал твой человек, крайне нетипичные симптомы, и я прежде не встречала таких ни у одного заражённого.
— И что это значит? — спрашиваю я, пока не понимая, куда она клонит.
— А вот это я и хотела бы узнать... — бормочет гостья, скользя взглядом по потолку, как будто искомое прописано там.
Но, видимо, сообразив, что я согласился на игру по её правилам, чтобы получить чёткие, внятные ответы, которые она же сама мне и обещала, добавляет:
— Есть несколько версий. Первая: Ангст мог не заразиться. То есть его сунули в карантин по ошибке. Вторая: он всё-таки заразился, просто у него атипичные симптомы. В частности, он не спит и, как выяснилось, способен очень даже резво бегать с преодолением препятствий. То есть он болеет не в тяжёлой форме, но при этом, скорее всего, является переносчиком и может заразить других при контакте. Третья: он заболел, но по каким-то причинам его иммунная система вступила с возбудителем в симбиоз — организм с ним не борется, принимая чужеродные клетки за свои, взамен недуг не убивает его. Это называется «здоровый носитель». Но других при этом заразить Ангст может. Четвёртая: он заболел, но его организм успешно поборол болезнь. То есть он имеет иммунитет, и если так...
Она замолкает. Явно что-то прикидывает, обдумывает.
— ...то? — напоминаю я о своём присутствии, когда пауза слишком уж затягивается.
Она еле заметно вздрагивает, выныривая из какого-то своего мира, смотрит на меня растерянно, будто только заметила. Девчонка умная, но, похоже, с кучей тараканов. Мнётся. И я только теперь замечаю, что её левая рука как-то неестественно прижата к телу, от чего резкие движения вызывают на её лице гримасу боли. Конечно, как я мог забыть.
— Ты ранена.
— Да, зацепило, когда вытаскивала других раненых, — нехотя признаёт она.
Ёжится. Я бы даже сказал, ершится. Диковатая она какая-то. Похожа на плохо, не до конца прирученного зверёныша, выпускающего когти по поводу и без. На всякий случай. Потому что до конца не понимает, когда стóит, а когда пустое.
— Помощь нужна?
Она качает головой отрицательно.
— Отец меня уже заштопал. Пройдёт. Нормально всё.
— Когда залётный хер шмаляет по гражданским, это ненормально, — моё возражение звучит резче, чем хотелось бы. — Я поговорил с этим Крюгером. Утверждает, что в вас не целился. Что скажешь ты?
— Я не знаю, — пожимает она плечами и сова морщится. — Мы с Полуночью стояли спиной, когда в нас прилетели осколки, и я ничего не видела.
Подумав, добавляет:
— Но перед тем, как выносить Сирокко, я крикнула Крюгеру, чтоб не стрелял в нашу сторону. И он точно знает, что я Ангел. Кто его разберёт, специально он или нет... По большей части ему плевать на людей.
Ясно. Концов не найти. Впрочем, я не звался бы Дастом, если бы бросил это дело не доведённым до конца. Других свидетелей этих событий хватает, например, караульные с вышки. И я непременно допытаюсь у них позже.
— В любом случае я его предупредил, и больше такое не повторится, — заверяю я. — Пусть развлекается стрельбой по Ангелам в другом месте. В Вормвуде они слишком ценны.
Она хмурится, ёрзая на стуле, и какое-то время молчит, прежде чем спросить:
— А он не сказал, зачем вообще к нам явился? Его община довольно далеко отсюда, на западном побережье, и просто так он бы не пришёл — наверняка какая-то нужда.
— У него к Колину дело, ищет какие-то детали.
— Ага. И пальбу по Матери устроил, чтобы ускорить их поиск?
А язык у неё вместо скальпеля. Это даже забавно. Иногда.
— Сирокко — его кореш, — поясняю я. — Когда Риск с братцем его изрешетили, Крюгер не смог стоять в стороне.
Она меняется в лице.
— Месть за друга, значит… — кивает одобрительно. — Пусть так. Óдин благоволит справедливому возмездию.
Точно. Я и забыл, что она тоже из этих, как их?.. Неовикинги? Верят в кучу богов, над которыми у них за главного какой-то одноглазый. В какие только культы ни ударяются на просторах Межнины.
— М-м-м, да… Про Ангста я ещё недоговорила, — вновь возвращается Ингрид к основной проблеме. — Я перечислила четыре версии в случае, если мы имеем дело с вирусом. И нужно помнить, что Ангст — не обычный человек. Возможно, на Мозгачей и тех, кто связан с Вихрем, возбудитель не распространяется. Возможно, лечение вообще стоит искать в Вихре...
Очень хорошо. «Из-за грёбаного Вихря случилась эта чума — поэтому надо лечить при помощи Вихря». Охуенно здравое рассуждение. И вроде смышлёная, а на полном серьёзе несёт такую ересь. Я бы понял, будь она долбаной сектанткой, но услышать подобный бред от Ангела — вот уж не ожидал. Едкий смешок срывается с моих губ.
— Неужели?
— Ну да, а что?.. — осторожно спрашивает она.
Похоже, почуяв прорывающееся в моём голосе недовольство, она замирает. Внимательные, льдистые глаза смотрят на меня изучающе, оценивая риски: говорить дальше или смолчать. Она выбирает первое. Кто бы сомневался.
— Пока что надо установить природу возбудителя. От этого и будем плясать. В ситуации почти полной неизвестности мы вынуждены учитывать даже самые необычные варианты. И если что-то из них поможет справиться с болезнью, свою задачу мы выполним.
— Если под «необычным вариантом» ты имела в виду, что лечить будет Мозгач, залезая в Вихрь, и при помощи своей перчатки, по-моему, лучше сдохнуть во сне.
— Посмотрела бы я, как бы ты запел, если бы умирал сейчас взаперти на рынке под дулами рейдеров, — тихо говорит она, упрямо поведя подбородком.
На этот раз настаёт мой черёд делать паузу для изучающего, с прищуром, взгляда на собеседницу. Нет, это не борзость. Это непоколебимая уверенность в своей правоте, вкрутую замешанная на упрямстве.
— В любом случае Ангелы не умеют лечить Вихрем, — возражаю я. — В чём смысл этого разговора?
— Не умеют, — кивает она. — Почти никто не умеет. Но моя мать владела этим искусством и передала его мне. Только... это небезопасно.
— Удивительная новость, — хмыкаю я.
— Ты не понял. Это небезопасно пока что. Временно. Знания у меня есть, но я ещё ни разу не пробовала лечить кого-то этим способом… — бормочет она смущённо.
— Хоть одна хорошая новость за день.
Она правда считает, что я позволю пустить в ход эту муть и должен поверить, что после сеанса залипания в неведомую хрень весь рынок чудесным образом исцелится?
— Чёрта с два я выпущу из карантина таких «излеченных». Вормвуду не хватало только толпы ходячих трупов с кашей вместо мозгов.
Ингрид поджимает губы.
— Ты не Ангел, и не тебе решать, — не сразу звучит её ответ.
— Ты, похоже, тоже, раз предпочитаешь шарлатанство нормальному лечению, — парирую я.
— Моя мать не шарлатанка!
Она моментально вспыхивает. Вскакивает с места, группируется, словно готовится отражать атаку не только словесно.
— Ты хоть знаешь, скольких она вытащила, когда обычная медицина оказалась бессильна?! На её счету столько спасённых жизней, что ни один Ангел, лечащий по анатомическому атласу, и в подмётки ей не сгодится! Не смей оскорблять её память!
Будь на столе что-то увесистое, наверняка уже полетело бы в мою сторону. Ну и характер у девицы. Из глаз того гляди полетят искры.
— Успокойся, — смерив ей взглядом, холодно произношу я.
Куда там. Мой тон только подстёгивает её ещё больше. Как вылитое на голову ведро ледяной воды.
— Если есть хоть малый шанс, что Вихрь спасёт жизни, я пойду на этот риск. И ни ты, никто другой мне не запретит!
— Не пойдёшь. Я не позволю.
— Да ты что?! Ну попробуй!
Кажется, только что я наступил на какую-то особенно болезненную мозоль, потому что сейчас она похожа не на нелюдимого зверёныша, а на взбешённого зверя, который всю жизнь жил на воле и впервые узнал, что такое быть изловленным и засунутым в тесную клетку. Удивляюсь, как она ещё не наскочила на меня с кулаками. Наверное, мешает больная рука.
— Может, сам будешь ходить на рынок смотреть на умирающих, а?! Раз ты такой умный и всё знаешь.
— А может, тебе напомнить, из-за чего люди Золотого века оказались в полной заднице? Твой Вихрь в один прекрасный день пустил по пизде весь их мир! Жизнь ничему тебя не учит?
Дерьмо. Я и сам начинаю беситься. Заразительная у неё ярость. Мне ещё не доводилось бить женщин, но в эти секунды рука чешется залепить пощёчину. Только нет у меня уверенности, что угомонится.
— Лечить Вихрем она вздумала, — волевым усилием беру себя в руки, почти возвращая прежнее спокойствие. — Обязательно кидаться в крайности? Ты, блядь, Ангел. У тебя есть обычные лекарства — нельзя попробовать для начала их?
К моему изумлению, Ингрид разражается заливистым смехом.
— Ха-ха-ха! У меня есть лекарства… Ха-ха-ха-ха!
Она мелко сотрясается всем телом, упав обратно стул и прижав ладонь к глазам. А когда отнимает, я вижу, как по болезненно бледным щекам катятся крупные, блестящие капли.
— Да мы Сирокко полдня собирали! По кусочкам, и это не прикрасы! Моя подруга чуть не истекла кровью у меня на руках, я едва её спасла, на последних запасах! Только вы ж всё не унимаетесь, вам всё мало! Каждый день режете друг дружку и режете. Режете да стреляете! Вышибаете мозги да кишки выпускаете! Да а чего, подумаешь, ерунда какая. У Ингрид же бесконечные запасы, ей с неба падают — подлатает! Нет у меня ничего, всё истрачено подчистую — ясно тебе, умник?!
Становится не по себе. Она в самом деле рыдает и хохочет одновременно. Истерика? Твою мать… Я знаю, как унять кучку буйных рейдеров, но понятия не имею, что делать с истеричными бабами.
Делаю первое, что приходит на ум: шаг к шкафу, там, где хранится «тяжёлая артиллерия». Ставлю перед Ингрид на стол гранёный толстостенный стакан, ещё из дедовских запасов, наливаю до половины.
— Пей.
Она проглатывает, не поморщившись. Точно истерика. Пойло вообще-то крепкое даже для мужика.
— Легче? — садясь напротив, спрашиваю я.
— Немного, — поникшим голосом отвечает она и утыкается немигающим взглядом в выцветшую, потёртую скатерть.
Ладно хоть реветь перестала, а то ещё немного, и я бы не выдержал этого представления. Похоже, вся эта драматическая лабуда в крови любой женщины — неважно, Актриса она или нет.
Придвинув опустошённую посудину, наливаю себе тоже. Почти до краёв.
— Надо было сразу сказать, что с аптечками всё херово. Я не знал, — отпив немного, бросаю вслух, чтобы сказать хоть что-то.
Молчит. Притихла. И эта внезапно повисшая тишина гнетёт сильнее недавнего скандала. Тебя не поймёшь, Даст. Ещё несколько минут назад тебя раздражали её крики — теперь не рад её молчанию.
— Ну, с медикаментами, я думаю… Э, куда?.. Не лишака?
Ни слова не говоря она вдруг хватается за стакан и осушает залпом прежде, чем я успеваю вмешаться. А мгновением позже падает ничком на стол.
— Блядь.
Ангел-алкоголичка, заебись. Шумно выдыхаю, запустив пятерню в волосы и уставившись на бессознательное тело как дурак. Вот что с ней делать? Закидывать на плечо и тащить в дом отца? На виду у всего Вормвуда. «Кай, тут твоя дочь ко мне явилась и ужралась в щи — принимай». Да он первым же делом спросит, нахера ты ей наливал.
Чёрт с ней, пусть отоспится здесь. К Каю схожу сам, предупрежу. Ворча тихие ругательства, стаскиваю с девушки пальто и обувку. Взяв на руки, переношу в кровать (надо же какая лёгкая — иной подросток и то весит больше).
Вот уж точно нескучный первый день на посту вожака.