К двадцати годам Шимус понял, что такое ирландец. Глаза ему на это открыл мистер Кларк. Он сказал:
– А ты знаешь, что президент Джексон был родом из Ирландии?
Правда, ещё до этого его родители были вроде шотландцами... или нет... но ирландец и шотландец это как... как... как две стороны одной монетки. Та, где цифра нарисована, скучная – та шотландец, а та, где что-то интересное выбито – та, конечно, ирландец!
Тут-то Шимус и смекнул – ирландцы, они как евреи, есть везде, только евреев не любят, а ирландцев любят! Потому что ирландцы – они страдали, но при этом свои страдания не перекладывали на других, вот как! Как евреи страдали, он в Библии-то почитал (ну, всю, конечно, не осилил, но уж сколько смог).
Короче. Всё просто. Видишь ирландца – помоги ему немного. Как? Как получится! Хоть крикни из толпы: "Чего вы его забираете! Он же честный парень!" Хоть выпей с ним. Хоть просто закрой глаза, когда видишь, что он смухлевал в карты против какого-нибудь немца. Ну смухлевал и смухлевал! Немец пойдет и заработает ещё, от него не убудет, природа у него такая, а ирландец с горя может наделать делов. А зачем? Всем будет лучше, если выиграет ирландец, а немец пойдет, репу почесывая, и ещё поработает немного.
Перенапрягаться, конечно, не надо. Не надо рвать последнюю рубашку, там, или если там человек сам себе помочь не хочет, то чего уж... не отдашь же все свои деньги пьянице, а то ведь он их возьмет да и пропьет. Но поддержать-то всегда можно, хоть даже посочувствовать. Потому что... потому что и тебя поддержат! И тебе посочувствуют, скажут: "Шимати, чего у тебя рожа такая кислая? Рэйч отшила? Да наплюй ты на неё! Ты знаешь, что имя Рэйчил значит? "Овца!" Гы-гы-гы! Овца и есть, к тому же тощая. Плюнь! Сегодня бои! Пойдем лучше на Медведя поставим, верное дело. И я те так скажу, он точно выиграет сегодня. Откуда знаю. ДА ПРОСТО ЗНАЮ, ГЫГЫГЫ! А потом закатимся к Догерти и по кружечке, по кружечке... Ну, для настроения! Ммм?"
И сразу понимаешь, что жизнь – ну, она тяжелая, конечно, ты ж ирландец, но не юдоль скорби, а все же повеселее. "Двое-трое – не один", и если друзья говорят, что из-за какой-то овцы не надо переживать, то подумай, может, и не надо. И там, где-то между второй и третьей кружкой, вдруг с удивлением обнаружишь, что не переживаешь.
Так это работает.
А потом оказывается, что работает вообще во всём. Получить работу? Можно. Отмазаться от почти любого греха? Сделаем. Занять до получки или до выигрыша? Найдем. Познакомиться с кем хотел? Вообще не проблема! "Вот это мой друг, Шимус О'Лири! Я вам про него говорил! – Здравствуйте, юноша, рад с вами познакомиться. – И мне очень приятно, сэр. – В карты, значит, играете? – Имею такое пагубное пристрастие, сэр. – Так чего ж ты ждешь! Иди, вон, у стены стол свободный. Условия знаешь? – Не вчера родился, сэр. – Тогда удачи, парень!" – и всё, карты полетели, жизнь закрутилась.
А что, если разобраться, означает, "жизнь закрутилась?" А это значит, что в ней открываются одни двери и закрываются другие, которые ты прохлопал. Жизнь – это огромный дом, вроде вокзала, в котором ты идешь, идешь, пытаясь разобрать, что на табличках написано над дверями, спросить у кого-то. И если пройдешь, то вылезешь на крышу. А на крыше ты ляжешь под солнышком и будешь попивать пиво и закусывать чем-нить эдаким, и дышать свежим воздухом, и... и, может быть, решать, кому тут на этой крыше с тобой место, а кому нет. Вот какая картина была в голове у Шимуса теперь. Работать он по-прежнему ни черта не хотел, но чувствовал, что шевелить булками первое время придется. Ну, так и шевелил! Одна беда – девки. Они всего этого не понимали ни черта, у них на уме было замуж выйти и детей нарожать, и в общем, ничего плохого тут не наблюдалось, но только... только Шимус от чего-то понимал, что есть двери в этом здании, куда с пятью голодными ртами хрена с два пролезешь! Поэтому приударять он приударял, но так... не по-ирландски. По-ирландски приударить – это наврать с три короба, заранее зная, что всё неправда, а потом случайно взять да и жениться, когда папаша её за одно место возьмет, потому что весь Файв-Пойнтс уже знает, у кого от чего вдруг живот вырос. Неееет, такое ему не очень подходило. А то будешь как отец, то картошку растить, то свиней разводить, то подметки богатеям к сапогам приколачивать, лишь бы дети с голодухи не помер. А ежели так выйдет, что в тюрьму посадят, жена ещё чего доброго с кем другим закрутит. Неееет, нетушки, в таком важном деле надо действовать наверняка, а не как у брата-ирландца заведено.
В общем, жизнь была хороша, а потом умерла ма.
И сразу как будто что-то оборвалось.
Оказалось, ни черта все ирландцы мира не заменят одну мать.
Братья, Кларки, друзья-подружки – это всё хорошо... да только всё равно без матери один ты на этом свете, Шимус О'Лири. Мать-то, может, и ругала, и говорила, что непутевый у неё сын, что закончит в Томбс, что водится с волками, вместо людей, что нет бы отцу помогал как следует, что не будет в старости от него ни помощи, ни поддержки, что...
А потом вдруг оказалось, что лучше бы и дальше говорила.
А вдруг потому так и вышло, что плохой он был сын, непутевый, вдруг поэтому и умерла?
Вдруг надо-то было как раз подошвы приколачивать... а ты навыдумывал себе – двери какие-то, дома какие-то... на крыше, думал, сидеть хочу.
А ма лежит вся белая, холодная, и не дышит. И всё уж. И не встанет больше. И не поругает. Господи, да хоть бы с утра до вечера только и делала, что ругала.
Как же оно так вышло-то?
А вот вышло. Выстроились все Кларки, и давай соболезновать. А ты держишь слёзы и киваешь, дескать, спасибо большое. А сам понимаешь, что им-то не мама важна, им важно тебе показать, как они тебе соболезнуют. И вроде бы хорошо, так и надо, но им же и надо показать, что все как надо. И от этого ещё тоскливее. Как будто есть в тебе часть, которая принимает объятия, рукопожатия, благодарит, и всё такое, а есть другая – та, которой больно. Располовинило тебя, как бревно на лесопилке. Получились две досочки – и никто их больше вместе не собьет, как было.
С тех пор стало лицо у Шимуса вечно кислое, как простокваша, стал он сам колкие шутки отпускать, а веселиться почти что и перестал. Потому парни его звали всегда в компанию, ведь колкая шутка, если не брать того, над кем шутят, всегда втрое смешнее.
– Ну, ты и язва, Шимати! – говорили они, ухмыляясь.
– От язвы человек кряхтит, а вокруг все сочувствуют, а от меня кряхтит, а вокруг все покатываются! – отвечал он.
– Ну, ты его и побрил без всякой бритвы! – говорили они.
– Я б цирюльню открыл, да когда пальцы вечно в мыле, карты проскальзывают! – отвечал он.
А девчонки не любили, потому что нет ничего, что они больше не любят, чем когда над их бабьим племенем смеются.
Но жить как-то надо... и вот тут оказалось, что привычка-то и пригодилась. Когда привыкаешь смотреть, что у других, как у других, как ты им помочь можешь, как они тебе, то и о себе меньше думаешь, своё горе меньше переживаешь.
Надо брату помочь? На, Патси, тебе четвертак. Оуэн говорит, надо Шону в тюрьме на взятку табачок раздобыть? Раздобудем. А отцу...
– Па, а чего ты на Дейдре не женишься? А то у нас терь дом вверх дном... а ей тоже муж нужен. Вот в Писании сказано, что, – и понёс, понёс, что там в писании сказано и чего не сказано. А то сопьется же отец совсем. А так было две семьи, а стала одна, и вроде как все их родственники теперь наши, и все наши друзья теперь немного их друзья. Всё проще.
Да и штаны заштопать будет кому.
За этими хлопотами про "своих", Шим как-то и пропустил, что война началась. Вернее, он знал, что про это трепятся, но думал, не, не будет никакой войны. Да и из-за чего война? Из-за Канзаса какого-то паршивого, где ещё вчера индейцы жили, а теперь не могут разобраться, то ли негров уже везти, то ли погодить? Где он, Канзас этот? Там пусть и воюют. Или из-за чего? Из-за негров, как Джон Браун? Джон Браун, конечно, мистер крепкий был, но только таких упертых же мало. Из-за цен на хлопок? Договориться что ли нельзя? Не, вроде как причин-то и не было. Почему из Нью-Йорка-то люди воевать пойдут?
Потешался над теми и над этими, зубоскалил, говорил, что у Линкольна-то небось кишка тонка по рогам всем надавать, он же адвокат, а не генерал какой, а южане там на плантациях своих опухнут от обжорства, а воевать не пойдут. У них и так всё хорошо, когда негры-то им чай с кофем в постель небось подают.
Но не опухли южане. Не оказалась кишка тонка.
Стали собирать волонтеров.
Тогда Шимус решил пойти, посмотреть, что это такое, война. Может, там свои, значит, двери есть. Может, можно в генералы как-нибудь пролезть, а оттуда в президенты – из генералов часто президенты получаются. А что убьют... не, в такое он не особо верил. Во-первых, все говорили, что южан быстро разобьют. А во-вторых, в Файв-Пойнтс тоже ведь убивали по-всякому. Кого по башке съездили, кому горло перерезали, кого просто по почкам отходили так, что он возьми да и преставься. Всякое бывало. Шимус знал, что чтобы не убили, надо соображать – не переть на рожон, а если уж начали бить – то бежать во все лопатки и на помощь звать, а ещё лучше кричать, что пожар – пожар-то интереснее будет. Вот и всё! С головой надо подходить, тогда и не убьют.
"Будут кормить!" – говорили они. "Денег дадут!" – говорили они. "Пошли с нами!" – говорили они.
Он и пошел. А что? Он же не трус какой, раз свои ребята зовут.