Разговор выходил неловким, Дутарр и сам это понимал, но ему нужно было некое формальное согласие, чтобы перейти к самой сути.
– Нам придётся спуститься в самую неприглядную часть цитадели, – предупредил командир стражи и с сомнением посмотрел на Арчибальда, которому предстояла новая порция испытаний.
После этого Дутарр в сопровождении наёмников спустился на самый нижний уровень, где располагались склады и тюремные камеры. Здесь было тесно, темно, сыро, воняло плесенью, а слух раздражали звуки тяжёлого кашля и лязг цепей. Здешняя стража с удивлением наблюдала за странной процессией, но не смена интересоваться у командира о целях визита. Пройдя через несколько запертых на ключ решётчатых дверей, наёмники с Дутарром оказались у одной из камер, закрытой массивной железной дверью и отделённой от остального тюремного блока. Двух охранников на входе командир отправил подышать воздухом, забрав ключи от двери.
– Всё, что вы сейчас услышите, не должно покинуть пределы комнаты, – строго предупредил Дутарр и открыл дверь.
Это был одноместный карцер, холодный и тёмный, с голыми стенами и полом, лишь немного присыпанным соломой. Не было даже кровати, её роль отводилась нагромождению вонючих тряпок. Зловонное ведро сам командир сразу же выставил за дверь, чтобы хоть как-то освежить запах. Света было мало, единственное крошечное окошко под самым потолком давало лишь небольшому лучу пробиться в это царство тьмы и уныния, но Дутарр взял из коридора факел и разогнал темноту, показав наёмникам грязного человека, сидящего на цепи в дальнем углу.
– Не приближайтесь к нему, – сделал ещё одно предупреждение командир стражи и следом обратился уже к узнику. – Я привёл людей, о которых говорил. У тебя есть возможность изложить им свою историю.
Заключённый зашевелился в углу, тяжело поднялся, вышел ближе к свету, натягивая цепь на ноге. Он был человеком немолодым, с лысиной, обрамлённой ещё не седыми волосами. Над ними и его бородой не было ухода уже давно, они изрядно отросли и спутались. Ростом он был когда-то высок, но сильно горбился, даже горбуном поначалу показался. Это вкупе с сильным истощением придавало ему вид болезненный, жалкий, как у уличных попрошаек, которым подают из-за их убогости. Тюремная роба узника порядком истрепалась, было в ней много дырок, под которыми просвечивалось серое от грязи тело. Не могло одеяние скрыть и другую внешнюю особенность этого человека – правая его рука была до самого локтя, а может и выше черна, будто её кто-то до исступления полировал углём.
– Ты честный человек, Дутарр, я это уважаю, – заговорил пленник, голос у него был на удивление сильный, даже властный, видно, он и вправду был когда-то судьёй. – Да мало толку от твоих гостей. Историю свою я рассказывал и прежде, да ни одна живая душа не вызвалась мне помочь.
– Попытайся ещё раз, – настоял Дутарр.
– Хорошо, с меня не убудет, – сказал пленник и плюхнулся задом на солому, выставив на обозрение свои босые грязные ступни. – Моё имя – Хайрос Аллумен, прежде я занимал пост настоятеля храма Тира и преподобного судьи в Вороновом Утёсе, а с кончиной Сирруса Меландора был избран заменить его в качестве настоятеля Серебряных Залов в Тантрасе. Если вы ничего не знаете о Вольных Городах, то я поясню, что власть в Тантрасе всецело принадлежит церквям Торма, Тира и Ильматера. Там нет королей и других светских правителей. А потому моя должность накладывала на меня и ряд государственных обязанностей.
Говорить Хайрос определённо умел, несмотря на заметный восточный акцент, речь его была правильная, хорошо поставленная, он легко завладевал вниманием слушателей. Тем страннее выглядел этот контраст между человеком у власти, докатившимся до жизни опустившегося заключённого из одиночной камеры.
– Я долгие годы верно служил жителям Вольных Городов, каждый знал, что меня невозможно подкупить или запугать. Меня порой называли жестоким судьёй, но я ни разу не отступил от законов Тира, каждый получал по заслугам. Я был предан своей работе, но не забывал о семье. Мы с женой мечтали иметь детей, и после многих лет попыток она родила сына, но сама не пережила родов. Я тщетно пытался воскресить её. Тогда я принял подобный размен, одна жизнь за другую. Звучало справедливо. В моём сыне, Михаиле, я души не чаял, окружал его любовью и заботой.
Бывший судья прервался, подойдя к той части рассказа, что вызывала в нём острые, болезненные эмоции. Стиснув зубы, он сумел их унять, но дальше голос его был не столь ровным и сильным.
– Мише едва исполнилось восемь лет, когда на наше поместье напали подонки. Они убили его няню и похитили моего сына. В тот же день мне пришло письмо с требованием выкупа. За жизнь моего сына от меня требовали всё, что было в храмовой сокровищнице. Я согласился, не задумываясь. В распоряжении Серебряных Залов было столько золота, что им можно было бы вымостить каждую улочку Арабеля, да ещё бы на позолоту для стен осталось. Всё это было погружено на множество повозок и отправлено на оговоренное место. Кто-то из храмовых служек проговорился посторонним о том, что богатства храма будут перевозить, из-за чего целая армия воров и грабителей пустилась по следу сокровищ… Впрочем, это не важно. Главное, что до похитителей сокровища в итоге доехали. Я один пришёл на встречу, как было оговорено, а что произошло дальше – то почти сплошной туман и обрывки воспоминаний. Похитители получили своё, передали мне сына, но после, похоже, решили не оставлять свидетелей, что видел их лица. Они напали, я отбивался как мог, но не смог уберечь сына. Когда Миша бежал к карете, один из ублюдков выпустил ему в спину стрелу.
Хайрос уже не мог сдерживать себя, воспоминания о произошедшем нахлынули на него. Было больно смотреть, как солидный властный мужчина плачет. Дутарр себе места не находил, будто переживал боль бывшего жреца и судьи как свою. У него ведь тоже была похожая история, закончившаяся стараниями наёмников куда более счастливо.
– Мне удалось вынести тело сына, – продолжал Хайрос. – Отнести его в храм, три недели я не отходил от него, пробуя воскресить. Никакие чары не могли вырвать его из объятий смерти. Вот тогда я сломался. Что толку от служения богу, если он не даёт тебе силы вернуть к жизни любимых? Я проклял имя Тира на своей последней службе, я кричал, я богохульствовал, я разгромил алтарь и поносил прихожан. Лишь пятерым храмовым стражникам удалось меня скрутить. Тир оставил меня, а может быть я его. Это уже не имело никакого значения. Ещё несколько месяцев я странствовал по храмам, пытаясь хоть где-нибудь добиться воскрешения Миши. Всё было безрезультатно. Тогда горе я решил заменить местью. Мне удалось найти того бандита, что принёс письмо о выкупе. Я скрутил его и пытал в подвале три дня, вызнавая всё о тех, с кем он работал. Увы, он страдал слабоумием и кроме пары очень нечетких описаний мне ничего не смог сказать. Главарём их был матёрый вор, южанин по имени Хирам, там были его то ли брат, то ли друг по имени Билл, громила со шрамом во всё лицо, дёрганный тип по имени Барт, и эльфийка-лучница. С такими вот наводками я продолжил поиски, пока случайно не наткнулся на того громилу. Он повторил слова посыльного, но знал побольше. Так вот лидером банды, которого слабоумный знал под именем Хирама, был некто Тайдус Хилл, личность в Вольных Городах известная. Он и его брат Уильям представали передо мной на суде за разбой, но бежали с каторги. Остальными были чародей Силмон, карманник Клайв, дёрганного типа звали Барт Биггс, а эльфийку – Ниверс по кличке Раз-и-в-Глаз.
– С этими сведениями нужно было идти к страже, к рыцарям храма, – вставил Дутарр.
– Времени не было, да и мои методы дознания оказались куда эффективнее того, чем я пользовался в качестве судьи, – возразил Хайрос. – Бандиты поняли, что кто-то вышел на их след, и подались в бега. Я нашёл их убежище в небольшом придорожном трактире, допросил полурослика, что им помогал обменять золото на магические предметы, чтобы было проще его перевозить. Затем нашёл капитана, который отвёз бандитов через море в Сембию, а после добрался до Клайва, который ещё не успел уехать. Тут-то меня впервые схватили мои бывшие соратники из церкви Торма. Им не понравился след из трупов, что я оставлял во время своих поисков. В тюрьме Тантраса я потерял два года, но смог сбежать, убив двоих стражников. Отправился в Сембию, но там меня настигло проклятие вероотступника. Тир решил, что я предал все его принципы, и стал стремительно отбирать моё здоровье. Рука моя чернела и почти перестала слушаться, сложно вершить месть, если ты уже не можешь держать оружие. Позже кара постигла и мои глаза, теперь я полностью слеп. Но пока я видел хоть что-то, отступать я не собирался. Мне всё же удалось добраться до одного из похитителей, он здесь, в Арабеле, тот самый дёрганный Барт, уже наверняка сменивший имя. Каждый вечер он проводит за картами в заведении «Лунное прикосновение», спуская золото, что получил с выкупа. Я следил за ним неделю, выискивая возможность его поймать, пока меня не арестовали. Возможно, он уже уехал из города.
– Нет, он всё ещё здесь, продолжает наведываться в «Прикосновение», – уверенно заявил Дутарр. – За ним пока что присматривают.
– Тем лучше, это реальная возможность до него добраться, а может и до остальных. Твои наёмники окажут всем большую услугу, если избавятся от этих подонков. Подобной несправедливости не должно существовать в этом мире, когда ни в чём не повинное дитя лежит в гробу, а его убийцы наслаждаются богатой счастливой жизнью.
– Я согласен, но, если бы ты всё сделал правильно, я бы мог арестовать этого человека, – отвечал Дутарр. – Сейчас я не могу предъявить ему обвинений, ссылаясь на слова приговорённого к смерти убийцы. Здесь, в Кормире, этот Барт, похоже, живёт честной жизнью. А потому закон бессилен.
– Твои наёмники могут немного обойти закон. Слышите? Тот человек похититель и убийца детей, и где-то поблизости прячутся такие же подонки как он. Все они уехали в Кормир, это я точно знаю. Пусть не ради Миши, меня или даже справедливости. Сделайте это за золото. Этим людям оно точно не принадлежит, вы можете оставить его себе или за награду вернуть в Тантрас. Сомневаюсь, что похитители успели потратить целое состояние. Наверняка, немало ещё осталось.
– Что думаете? – командир стражи обратился к наёмникам, на которых сейчас свалилась очень долгая и печальная история.