Дураком Ловчий не был. Тревожные знамения подмечал, и если несколько первых приписал случаю, то списать последующие на обычные совпадения уже так просто не вышло. С самой вести о смерти Возгаря разладилась спокойная жизнь Ловчего в окрестностях Вешенки. То слухи тёмные из Изборска, то всадник без головы, то вороны по пятам летают и каркают. Только слепец мог бы не заметить череду знаков, только глупец посчитал бы их чередой простых совпадений. Ловчий никогда не славился ни глупостью, ни плохим зрением. Зато неизменно отличался завидным упрямством. Именно упрямство проявилось и здесь.
Много лет назад он твердо решил, что если князь Возгарь дал вольную, то следует этой вольной придерживаться. Обустроил жизнь в даренном тереме, приучал себя забыть о роскоши княжеского двора да вечной суматохе больших городов. Получив прощальный подарок от князя, Ловчий твердо решил, что его служба окончена, что к такой работе больше возвращаться он не намерен. Сперва было сложно отучиться, забыть. Ловчий заставил себя.
Поэтому отмахивался от каждого знака упрямо и непреклонно. Когда старую знакомую в Вешенке встретил, то только нахмурился и пожалел, что сразу имени не припомнил. Расспрашивать бы не стал, но накормить – накормил. Он хорошо помнил девочку при дворе – беззаботную, разряженную, красивую. Следующим утром хотел вернуться в Вешенку, но передумал. Лихие времена нынче, и ни к чему бередить раны из прошлого.
В Вешенку не вернулся, но спокойствие потерял. Когда встретил безголового всадника, уже почти даже не удивился. Всадника Ловчий спешил, как подобает захоронил. Грамоту с печатью забрал, в тереме надежно припрятал. Лихие времена, темные. Все эти знаки – всего лишь следствия той грязи и гнили, что расползается по окрестностям из Изборска. Ловчий понимал это, понимали и местные. Никто не любил говорить о новом правителе вслух, ведь может выйти себе дороже. Ловчий в принципе не любил без необходимости говорить, а здесь ещё и зарок себе дал – не лезть, и не вмешиваться. Свою службу он отслужил, ничего больше Изборску и окрестным деревенькам не должен.
Решил так, но только отчего-то не стало спокойнее. В последнее время и вовсе необъяснимые странности начались. Во время утренних обходов силков, Ловчему начало казаться, что за ним следит лес. Звери, мелькавшие то и дело в кустах на опушке. Деревья, в шуме опадающей листвы которых слышалось осуждение. Ловчий отгонял эти мысль, до последнего думал – накручивает. Но в последние дни вокруг его терема начала собираться всевозможная живность. Подставляются звери, совсем страх потеряли – стреляй не хочу.
Ловчий принципиально не стрелял, игнорировал. Расхаживал по терему как ни в чём ни бывало, делами домашними занимался. Выходил дрова заготавливать, до угодья обходить. А зверья всё больше вокруг становилось, да всё страннее. Вороньё облепило крышу и частокол – Ловчий, бывало, камень швырял в них. Вороны взлетали с карканьем, и почти сразу назад опускались. И тут уж даже Ловчий вынужден был признать, что совсем не так что-то. С Изборском, с лесом, с самой землей этой.
Когда очередным утром у ворот его терема появилась разряженная девчонка, Ловчий уже совсем как-то не удивился. Понаблюдал за ней из окна какое-то время – убедился, что не случайно здесь оказалась, не разворачивается, не уходит. Вздохнул – со злостью, и, в то же время, с плохо скрываемым облегчением. Дорожный плащ с гвоздя снял, на плечи накинул. Посмотрел на стоявший в углу комнаты лук с колчаном – мотнул головой.
Засов с ворот снял и вышел навстречу. Остановился в десятке шагов.
Стоит, девчонку разглядывает. В меха разряжена, высокая, статная. Длинная коса, русая. Глаза зелёные – странные, завлекающие. Как будто видит и знает больше, чем говорит. И взгляд такой – вызывающий, неуютный.
Ловчий взгляд встречает, выдерживает. Не привыкать, и не такое в жизни встречать приходилось. Молча смотрит в ответ несколько секунд, отчего-то вспоминая совсем другую, давнюю встречу. После – на посох смотрит, странный посох, изукрашенный, с черепом. Усмехается холодно, как будто и не удивился совсем.
– Заблудилась, красавица? – спрашивает с усмешкой.
Если уж сама к воротам пришла, то пусть сама объясняется.