Художник молчит на протяжении всей речи Ульфреда. Рисует, заложив руки за спину. Кисти порхают, оставляя разноцветные разводы на необъятном холсте.
– Племянники? – Адриан хмыкает, вновь сосредоточивая внимание на картине. – Ни один из них никогда не поймёт и десятой доли того, что происходит в моей голове. Фантазии Эдрика едва хватает на то, чтобы давать своим детям разные имена. Удивительно, что он до сих пор не назвал ни одного из сыновей «Эдриком Младшим».
Чародей фыркает.
– Я устал от всего этого. Вечных проблем королевства, вопросов первостепенной важности. Сколько себя помню, всегда хотел одного – чтобы все они оставили меня наконец-то в покое, позволили заниматься тем, чем мне нравится заниматься. Теперь я могу себе это позволить. Жаль только, что осознание всегда приходит так поздно.
Какое-то время они оба молчат.
– Конечно ты не пойдёшь за мной следом. Даже когда тебе предлагают возможность прикоснуться к величайшему из творений, когда-либо созданных, ты всё равно остаёшься собой. Ищешь ответы в никому не нужных руинах, пытаешься найти истину в ветхих тайнах предтечей. Эомер, мой далёкий предок, когда-то ступил на эту землю и поверг в бегство грозных ледяных великанов. Века спустя летописцы скажут то же самое о великом короле Эдрике Сторме. Но сделали ли наши предки хоть что-то, что не продемонстрировал я сегодня вам всем? Может ли Стормхолд, даже в свои лучшие годы, сравниться… С этим?
Он указывает на холст раздражённым взмахом руки.
– Благодарю за сочувствие. Оно значит так много, – этикет и манеры члена королевской семьи берут своё, но Ульфред всё же различает в последней фразе насмешку.
Холодное молчание свидетельствует о том, что аудиенция завершилась.
Адриан увлечённо рисует, напрочь забывая о существовании зрителя.